Посмотри на меня (СИ) [Jaynie] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== I ==========

Корё, 900 лет назад

Ким Шин возвращается с войны, зная, что это не сулит ничего хорошего.

Стрелы устремляются к солдатам, и ворота стонут под натиском смерти: люди, оружие, латы — всё падает наземь. Остаётся лишь он сам с мечом, зажатым в ладони, и его наставник.

Стража пропускает мужчину вперёд. У низов дворцовой лестницы — охрана, на её вершине — король и приближённые, а королева стоит одна, ближе всех к своему брату.

Мужчина чувствует на себе взгляды врагов, велящие остановиться, взгляд сестры, согласной с тем, что делать этого нельзя. И ещё один, который не говорит ему ровным счётом ничего.

Ким Шин проходит лестничный пролёт и встаёт рядом с королевой. Она пытается улыбнуться, но лицо её подернуто печалью. Его младшая сестра спустилась сюда, защищая людей, которых любила. Кого она желала спасти больше, он не ведал, но знал: Ким Сан на его стороне.

Генерал отворачивается от её глаз и смотрит в те, что пусты и неотзывчивы.

— Как далеко вы ещё зайдёте? — спрашивает он, и его голос, не громкий и не тихий, пробирает до костей.

Глаза еле заметно щурятся, но молчат; взгляд прячется.

— Ты не должен был приходить, — отвечает король, словно только и ждал, чтобы сказать речь. — Остановись. Как бы то ни было, просто остановись. Если сейчас ты умрёшь как изменник, я сохраню всем жизнь. Но если ты сделаешь ещё хоть один шаг, я убью всех и уложу их перед тобой.

Четыре фигуры наверху: Ван Ё, его советник, служанка и серая фигура, глухая к происходящему. Движение, жест — Ким Шин ждёт любого знака, ему хватило бы и лёгкого пожатия плеч, чтобы принять происходящее, чтобы смириться, чтобы… проститься.

Он делает шаг, не отводя от фигуры взгляда. Но нем язык тела, спокойна стать. И глаза, ради которых он остался верен королю, глаза, заставившие его уйти на войну и вернуться с неё живым, эти глаза встретились с его только на миг, и омут их был тих и спокоен.

За первым шагом — второй, затем — третий. Вокруг что-то говорят, голоса и шум налетают отовсюду, но одного он не слышит.

Как во сне, свистит стрела, попавшая в Ким Сан; как в бреду, раздаются крики родных. Даже то, что его самого сразили в спину, он понимает не сразу, но меч едва ли не машинально отбивает следующий удар.

Именно тогда мужчина понимает, что пришёл зря. Прощание, за которым он явился, нужно было лишь ему, и никакого участия со стороны не вызывало.

Он отрывается от лицезрения серой фигуры и не различает рваный вздох с высоты ступенек.

— Не тебе я жизнь отдам, — Ким Шин смотрит на стражника, готового ударить вновь. Тот застывает, и генерал опирается на меч, силясь подняться. Чьи-то руки поддерживают его, и он видит лицо наставника, преисполненное скорби, с кровью, забившейся в морщины. — Прошу, — говорит мужчина, сжимая плечо верного сослуживца, — позволь умереть от твоей руки.

Нечестно просить человека, любящего тебя как родного сына, лишить жизни, но это последнее, что Ким Шин не позволит у себя забрать.

Наставник одной рукой придерживает генерала, а другую кладёт на эфес меча. Его сотрясают рыдания, и это единственное утешение для бывшего ученика.

— Вы не почувствуете боли, — убеждает старик, и это ложь. Больно так, что Ким Шин каждым нервом чувствует сталь, разрезающую сердце. Сталь собственного меча, сталь прекрасных прячущихся глаз.

С одним сильным движением воздух выходит из лёгких, кровь покидает тело, поднимается к горлу и с харкающим звуком стекает по подбородку. Мужчина хватается за плечо наставника, но того отрывают от него с небрежностью, и так, словно это совсем не важно, убивают.

— Никто не получит труп предателя. Бросьте его в поле на съедение зверям. Только накормив животных, эта мерзкая плоть, — советник Пак Чжун Вон смакует слова, — принесёт пользу, — Ким Шин вновь поднимает взгляд на четыре враждебных фигуры и замечает, что одна из них стоит к нему спиной. — Таков указ короля!

Ван Ё и советник закончили. Они оба разворачиваются и уходят, как бы говоря, что изменник не заслуживает даже того, чтобы лицезреть его смерть.

Серая фигура медлит, и её спина содрогается.

— Хи Мён!

Голос короля прорезает густую тишину, отрезвляет и на долю секунды возвращает умирающему ясность мысли. Имя стучит в висках, давит на барабанные перепонки.

— Ваше Высочество, пойдёмте, — служанка суетится перед серым силуэтом.

Ким Шин ждёт, что принцесса обернётся и бросит на него один из своих мимолётных пустых взглядов. Но она не делает даже этого и следует на зов брата.

Всё пронзает тьма. Остаётся лишь имя.

Хи Мён. Хи. Мён.

***

Корея, наши дни

Гудок автомобиля заставляет Ын Так подорваться с места.

— Успокойся, — зевает Санни, закидывая маринованную редьку в рот. — Просто открой двери, чтобы он мог занести ящики.

Школьница быстро-быстро кивает и отворяет щеколду на двойных дверях кафе, как раз когда водитель грузовика спрыгивает на тротуар и машет ей.

— Здравствуйте! Это вы заказывали заморозку? — разносчик совсем не напоминает краснощёкого мужчину, которого представляла себе Ын Так, и образ тонкокостной агасси* вводит её в ступор. — Что? Что не так? Я ошиблась? — девушка хмурится и, сдув прядь с лица, глядит на квиток в руках.

Санни наблюдает за ними, затем, чуть склонив голову вбок, поднимается из-за стола и встаёт рядом со своей подчинённой на пороге.

— Вы кто? Где господин Пак?

— А, так вам не сообщили? — незнакомка расслабляется, услышав знакомое имя. — С сегодняшнего дня он работает по другому маршруту, а здесь — я.

Санни со скептицизмом оглядывает её и вздыхает:

— Не важно. Заносите, — и возвращается обратно.

Незнакомка провожает её взглядом и снова обращается к Ын Так.

— Меня зовут Хон Ю Ди, — она кланяется. — Позаботьтесь обо мне, пожалуйста.

Школьница оставляет ответный поклон с опозданием: та уже отвернулась, открывая задние двери грузовика.

— Давайте я помогу, вам же тяж… — Ын Так замирает на полуслове, когда Ю Ди, забравшись в салон, отодвигает от стены нечто, напоминающее самодельный пандус, и устанавливает его между машиной и землёй. Затем выдвигает один их крытых многоярусных стеллажей на колёсах, ставит стопу на нижнюю, ничем не заполненную полку и, оттолкнувшись другой ногой, съезжает вниз под грохот нестойкой конструкции.

— Я кажусь безобидней, чем есть на самом деле, Ын Так, — смеётся она. — Могу я обращаться к тебе по имени?

— Как вы… — школьница опускает взгляд на табличку на своей груди, куда ей указывают. — А, да… Конечно, если вам так удобно, — Ын Так наблюдает, как Хон похлопывает стенки тележки по бокам, убеждаясь в её целостности. — Но, агасси, вы не ушиблись?

— Всё в порядке. Придержишь для меня двери, хорошо?

Ю Ди толкает свой груз к кафе, пока собеседница услужливо мельтешит рядом и, как хвостик, следует за ней в морозильную.

— Я помогу разложить, у вас, наверное, ещё много дел.

— А у тебя, видимо, не очень, — отвечает Хон. — И ты тоже можешь называть меня по имени, я не на много старше тебя. Сколько тебе, двадцать?

— Девятнадцать, — Ын Так потирает ладошки, прежде чем переложить ещё одну курицу. — Агасси, вы на самом деле в порядке?

Ю Ди с удивлением выглядывает из-за стеллажа. Плечи хрустят, напоминая, как нелёгок для неё физический труд.

— Почему ты спрашиваешь?

Вместо ответа девчонка кивает на её локоть, и только сейчас Ю Ди замечает, что кожа там покраснела и немного ободралась. Боли она не чувствует; ей кажется, что она не почувствовала бы, даже если бы с неё срезали кусок.

— Ерунда. Небольшая царапина, — отмахивается девушка. — Наверное, зацепилась за эту красавицу, — Хон поглаживает опустевшую тележку.

Они выходят из морозильной, и комнатный воздух согревает их.

Санни сидит там же, где они её и оставили, даже поза не изменилась, разве что редьки в миске убавилось.

— Она начальница, — подтверждает Ын Так, наученная тем, что мало кто из посетителей признавал в её старшей подруге хозяйку. — Начальница, — говорит почтительным тоном, — агасси выполнила свою работу, распишитесь, пожалуйста, — не получив ответа, она пробует снова: — Начальница, распишитесь за привоз.

— Я и не помню, когда меня в последний раз подвозил мужчина, — вздыхает Санни, не отрывая взгляда от окна.

— Начальница, — Ын Так неловко переступает с ноги на ногу. — Агасси, наверное, торопится на следующую встречу.

— Я и не помню, когда меня в последний раз встречал мужчина, — Санни резко выпрямляется, и её маленький кулак опускается на стол рядом с молчащим телефоном. — Почему он не звонит?

— Кто? Тот странный парень, подаривший вам кольцо?

— Он очень странный, — соглашается хозяйка кафе, — а ещё самый красивый из всех мужчин, которых я когда-либо видела.

Ю Ди фыркает.

— Не хочу мешать вам, но, может быть, вы всё-таки поставите подпись? — она размахивает перед фарфоровым личиком распиской. — Здесь я закончила, — и почти предвкушает очередной вздох, как Санни без пререканий принимает протянутую ручку с листком. Черканув что-то малопонятное, она опять теряет ко всему интерес.

— Ой, а я вас провожу, — вызывается Ын Так, но её останавливают мановением руки.

— Не стоит, — Ю Ди притягивает к себе стеллаж и кивает им. — Ещё увидимся.

Она выходит на улицу, и утренний ветерок ласкает щёки; закрывает глаза и вдыхает полной грудью, ощущая каждую ссадину от неаккуратной работы; смотрит на небо, и хрип срывается с её губ, чтобы, словно испугавшись, тут же повиснуть в воздухе.

Хон Ю Ди заталкивает тележку обратно в грузовик, запирает двери и забирается внутрь. Лишь сейчас она чувствует, как устала, мышцы лица ноют от улыбок, но эта тянущая боль воспринимается как нечто само собой разумеющееся, потому что всё её тело сковано, и сковано оно так, что раны на нём не ощущаются. Она одна — сплошной рубец, едва заживший, загноившийся и тревожащий.

Ю Ди заводит машину и сжимает руль.

«Даже не знаю, кто из них более странный», — думает она.

Грузовик ревёт и трогается с места.

Девушка мотает головой, избавляясь от образов, но они гнойничками укореняются в подсознании.

Она почти готова свернуть налево, когда в зеркале заднего вида замечает Ын Так. Почему-то это заставляет её сбавить скорость.

Ю Ди видит, как что-то мелькает в руках школьницы, огонёк пляшет в ладонях, и мягкий курящийся дым облачком оседает рядом.

Она выдыхает с облегчением. Захотелось девчонке покурить, большое ли дело? Но очертания мужчины, возникшего рядом с Ын Так, заставляют резко дать по тормозам.

«Старик не соврал»

Ким Шин, которого она пыталась безуспешно разыскать в Корее под этим именем, сейчас так близко и вместе с тем так далеко. Их разделяет всего несколько метров, их разделяет вереница лет.

Ю Ди чувствует себя рыбой, выброшенной на берег. Ей не хватает воздуха, в груди тесно, лёгкие горят. Слова не идут с языка; она открывает рот — ни звука. Всё, на что она способна, — это протяжный немой крик.

Девушка хочет закрыть глаза, но что-то удерживает их открытыми. И она видит широкую улыбку Ын Так, видит, как мужские руки поправляют красный шарф на её горле.

Сердце Ю Ди сжимается. Лицо, не покидавшее её ни на секунду с тех самых пор, как она впервые открыла глаза и новорождённой издала крик, это честное лицо, искорёженное разочарованием, всплывает перед ней снова, и шаткая картинка настоящего осыпается мозаикой.

На глазах выступают слёзы, опоздавшие на девятьсот лет. Они трогают лёд, застывший в зрачках, и горячат израненную душу. Всего так много, — горечи, облегчения, шока, печали — что Хон не понимает собственных ощущений. Её знобит, тошнит, мир переворачивается с ног на голову; лишь вечная сжигающая боль остаётся неизменной.

Девушке отчаянно хочется отвернуться, но она не в силах: таково её наказание. Всегда смотреть, всегда помнить.

— Неужели старик не соврал? — Ю Ди закусывает губу. — Но если это правда, то и другое… Тогда… Ын Так действительно его невеста? Невеста Ким Шина?

***

Япония, Киото, две недели назад

Хон Ю Ди болеет с детства.

Она принимает таблетки и от них становится вялой. Из-за малоподвижного, временами — лежачего образа жизни её костная система ослабла, сделав девушку малопригодной для физического труда.

С двухлетнего возраста — с того момента, как Ю Ди начала говорить, — до тринадцати лет ей пришлось пройти путь, состоящий из шести психиатров, двух нервных срывов и затяжной депрессии матери, после которой она и научилась скрывать свою проблему.

Хон Ю Ди признала тот факт, что абсолютно, ну никак не может быть другим человеком. Она согласилась, что-то была попытка привлечь внимание занятых родителей, тяжёлый случай переложения личности воображаемого друга на собственное «я». Но, договорившись на том с окружающими, сама не поверила.

Ей никак не удавалось убедить себя, что картины и лица, описываемые ею с детальной точностью, — подделка воображения. И Хон с головой ушла в эзотерику. В одной из книг она наткнулась на термин «реинкарнация». С этого момента Ю Ди удалось взять себя в руки: она нашла то, что искала. Правда это или нет, её интересовало мало. У её «болезни» появилось название, которое она смогла принять.

И эта замкнутая девочка очнулась. Взглянув в бездну и оценив её, Хон Ю Ди сумела разделить два мира, в которых жила. Один воплощал в себе ту её часть, которую видели все, другой — ту, что жила внутри и была отвергнута обществом.

Она нашла покой, и он просуществовал до двадцати четырёх лет, пока она не встретила Мэзэко.

Произошло это в театре, в антракте. Между девушками завязался долгий разговор на темы, далёкие от бытовых, и в зал они не возвращались.

Очень скоро Ю Ди осознала, что Мэзэко готова поверить любым её словам: с детства та увлекалась сверхъестественным и даже считала себя ясновидящей. Ю Ди же считала её шарлатанкой, но молчала: у неё появился слушатель.

Они стали лучшими друзьями. А потом всё полетело в тартарары.

На первый взгляд, сеанс, устроенный подругой Ю Ди, проходил как обычно.

Мэзэко до икоты наелась липкого риса, объяснив это тем, что духи легче находят сытого, ведь сытый — значит, крепкий. Затем она приняла полусидячее положение на подушках и задремала («Я не сплю, это погружение в транс!»).

Обычно спустя пять минут после этого Мэз начинает бормотать, и Ю Ди известно, что изменяющийся голос подруги и сумасшедшие вещи, которые она говорит, связаны с бредовыми снами, а вовсе не с духами.

В этот раз Мэзэко не заговорила и спустя полчаса. Она лежит совсем недвижно, и свистящее дыхание наполняет комнату.

Сладкий дурман проникает и в разум Ю Ди. Девушка отключается на пару минут, но когда приходит в себя, едва не кричит от неожиданности, — перед ней на корточках сидит Мэзэко, и ухмыляющееся лицо находится в опасной близости от её лица.

— Как же ты меня напугала, — выдыхает Хон.

Губы Мэзэко растягиваются шире и покрываются трещинками, так что ей приходится облизнуть их. Это движение вызывает необъяснимую неприязнь, и Ю Ди с головы до пят покрывается мурашками.

— Я так долго ждал, — низким тембром оповещает её Мэз. — Ты и представить себе не можешь.

Хон моргает и пытается отодвинуть подругу от себя, но пальцы той сцепляются на её запястье, и хватка необычайно сильная.

— Ты меня не узнала, не так ли?

— Мэзэко, перестань, — Ю Ди поворачивает голову в сторону, спасаясь от зловонного дыхания. — Отодвинься, ты слишком близко.

Та смеётся, и от смеха веет плесенью.

— Когда-то мы стояли почти так же близко день ото дня. Тебе и тогда это не нравилось, но манер было больше, и ты говорила…

Их глаза встречаются, и Ю Ди пугает жестокая искра в глазах подруги.

— Ты говорила: «Чжун Вон, не могли бы вы стать чуть дальше, моё зрение не позволяет наслаждаться вашим лицом вблизи».

Девушка испускает полупридушенный писк и дёргается, но хватка на руке усиливается.

— Сейчас ты вспомнила, Хи Мён? — шепчет «Мэзэко». — Или мне стоит называть тебя Ваше Высочество?

Бисеринки пота выступают на лбу Хон.

Ю Ди пытается, так сильно пытается собраться, разделить два своих мира вновь. Но внутренний взор то и дело подсовывает лицо человека, ненавистного обеими её личностями. Она перешагивает через него, но образ раз за разом возвращается.

Мерзкий старик с приторно-льстящим голосом, оживший ночной кошмар детства. Человек, чьё имя душило её с ранних лет и ранило настолько, что развило психоз и привело к череде визитов к врачам.

«Пак Чжун Вон. Пак Чжун Вон, — лихорадочно думает Ю Ди. — Это какой-то бред. Он умер, его нет, просто не может быть»

— Не волнуйся так сильно, — говорит тот, кто сидит в теле Мэзэко. — Мне бы не хотелось, чтобы тебя хватил удар.

— Мэз, перестань. Не надо, не говори так, не говори как он.

«Он мёртв, я видела, я знаю»

— Ты, наверное, думаешь, как я могу быть тем, кто умер девятьсот лет назад? — елейным голосом произносит это чудовище. — Хотя ты тоже умерла и всё-таки сейчас здесь.

«Я переродилась. Я жива, я человек, а ты монстр»

— Я умер и стал призраком. Просто не мог уйти в иной мир и забыть всё, что произошло.

«Но я ушла, и я помню»

— Хотя тебе повезло: память осталась с тобой.

«Мне не повезло, я в Аду, всегда в Аду»

— Дыши, Хи Мён, — шепчет мертвец, когда замечает, что она задержала дыхание. Ю Ди судорожно глотает ртом воздух и видит, как кривится лицо подруги, и это выражение ей знакомо. Она видела его сотни раз на мужском морщинистом лице. — Я пришёл к тебе не для того, чтобы пугать.

— Зачем тогда? Как ты вообще… — Хон кивает на подругу, но заканчивает предложение иначе: — Как ты меня нашёл? Моё лицо… не её. Я — не она, я не… Хи Мён.

— Но ты столько лет убеждала в этом психиатров, — ухмыляется Чжун Вон. — Не думаю, что в Японии остался хоть один, кто бы ни знал о Хи Мён.

Ю Ди сглатывает:

— Что тебе нужно?

— Хочу помочь, — она замирает, а «Мэзэко» похлопывает её по захваченной руке. — Столько лет… Столько веков я мучаюсь воспоминаниями о том, что произошло. И знаю, ты тоже не можешь забыть, пусть у тебя и другое лицо и новая жизнь. Мне бы хотелось искупить свою вину. Быть может, если я помогу тебе, смогу хоть немного успокоиться и уйти.

— Помочь? — слабым голосом переспрашивают Ди, подавленная, не готовая к сопротивлению. — Как ты можешь мне помочь?

— Ты так и не простилась, — замечает призрак. — Тебе не даёт жить то, что произошло в тот день, — девушка не отвечает. — Тебе даже оправдаться невозможно. Но что, если я скажу, что шанс есть? Что человек, которому ты столь многое хочешь сказать, может тебя выслушать?

Повисает молчание. Чжун Вон изучает лицо, ставшее в секунду каменным.

— Если всё так, если вы — это, правда, вы, а я — действительно Хи Мён, то это невозможно. Все умерли, никого не осталось, — глаза её озаряет догадка. — Или… он тоже призрак?

— Глупая девчонка! — рявкает Чжун Вон. — Нет, он жив и жив уже девятьсот лет. Он демон, и он бессмертен. Он может прожить ещё столько же, но… — довольный тем, что ошарашенная девушка не перебивает, бывший советник короля продолжает: — Есть один человек, способный убить его. Её зовут Чжи Ын Так, и по рождению она — невеста демона, — «Мэзэко» вновь облизывает губы. — Ты не спасла его тогда, но ты можешь спасти сейчас. Она не сумеет уничтожить его, пока не завладеет его сердцем. И тут можешь помочь ты.

Ю Ди пару минут переваривает услышанное, а затем разражается клокочущим смехом:

— Демон? Невеста? Смерть сделала тебя совсем сумасшедшим?

— А как, по-твоему, я умер? Той ночью, в комнате с почившим королём? — Чжун Вон дёргает на себя её руку, и сустав ноет.

Улыбка девушки меркнет. Если до этого момента она колебалась, что говорящий с ней — Пак Чжун Вон, то теперь сомнений быть не могло. Потому что об этом она Мэзэко не рассказывала.

— Это был сердечный приступ, — шепчет она. — Люди говорили, это из-за короля, говорили, ты не смог пережить его смерть. Но я, — Ю Ди смотрит прямо в глаза подруги и, наконец, видит того, с кем говорит, — я никогда в это не верила.

— Он убил меня. Он отомстил.

Хон качает головой:

— Если бы это был Ким Шин, он убил бы и меня тоже. Но я пережила ту ночь. На самом деле, я пережила всех.

Ей удаётся выдернуть из захвата руку, и она потирает онемевшее запястье. Всё это кажется безумием, но Ю Ди начинает проникаться. Девушке хочется верить, что тот, кого она предала, жив, что он помнит, что ещё есть надежда. Неразделённые воспоминания терзают её, и сама возможность искупления располагает к себе.

— Ты никогда не узнаешь, почему он не забрал твою жизнь, если не спросишь. Я умер, но не был прощён; как знать, может, тебя он простил, и теперь ты можешь успокоить нас обоих. Ты можешь помочь ему и искупить вину. Спаси его, Хи Мён, спаси своего генерала.

Ресницы её трепещут, стоит Ю Ди почувствовать влагу в глазах. Плакать перед ним не хочется.

— Это какая-то бессмыслица, — беспомощно говорит девушка.

Призрак улыбается:

— Тогда проверь. Что тебе терять, кроме надежды? Помни, Хи Мён, ты задолжала ему.

Глаза Мэзэко тухнут, и она валится на пол.

Ю Ди остаётся стоять, и её пустой, ничего не значащий взгляд замирает на храпящей подруге.

Комментарий к I

*Агасси — обращение к молодым барышням, которые пока ещё не «тётушки». Тоже зачастую переводят просто «госпожа» или «девушка» (аналог английского miss).

========== II ==========

Корё, 900 лет назад

Хи Мён уже и не помнит, когда увидела генерала впервые. Ей кажется, он был с ней всегда; каждый миг её жизни пропитан его присутствием. Даже сейчас, рассказывая о визите посла из соседнего государства, она запоздало вспоминает, что Ким Шин и сам присутствовал на встрече.

Замолкнув, девушка смотрит исподлобья.

Мужчина слушает внимательно и спокойно, не прерывая, без снисходительности, свойственной Ван Ё и учтивости Ким Сан.

Его рука отодвигает низко висящую ветвь цветущей сакуры, пропуская принцессу вперёд, и она благодарит его кивком, ругая себя за глупость. Приятно, что рядом больше никого нет, — никто не мог быть надёжнее генерала, и за здоровье, ровно, как и репутацию можно не волноваться — но перед другими было бы не так досадно, как перед ним.

— Простите, генерал, зачем слушать о том, что вы и так прекрасно знаете.

— Мне нравится, — не соглашается Ким Шин.

Она дожидается, когда они вновь пойдут вровень, прежде чем дать волю смеху. Смех этот, лёгкий, как пёрышко, и беззаботный, совсем ещё детский, исчезнет, как и сегодняшний день, чтоб никогда не повториться.

— Как странно, — говорит Хи Мён. — Всё это вам и так известно, что же интересного?

Мужчина улыбается:

— Вы ошибаетесь, Ваше Высочество. Я знаю лишь то, что видел сам, ваши глаза видят мир иначе.

— Неужели?

Ким Шин останавливается и срывает соцветие сакуры. Нежный розовый бутон глядит на Хи Мён с широкой ладони.

— Этот цветок, — генерал вкладывает его в маленькие ладошки. — Какой он?

Девушку бросает в жар, и пальцы, касающиеся шёлковых лепестков, дрожат. Она вся покрывается красными пятнами, опускает взгляд и старается сконцентрироваться.

— Он прекрасен, — выдыхает она. — Только распустился: смотрите, какой яркий. Время смоет пунцовость, но бледность облагородит его, и, даже умирая, он будет нести красоту. А иссохнув, развеется на ветру, но печали, присущей смерти, не будет: увядание не уступит красотой расцвету.

— Об этом я и говорю, — что-то в голосе мужчины заставляет её поднять голову и встретить его взгляд. — Я бы просто сказал, что он красив, более того, так решило б и большинство.

Хи Мён хмурится, пытаясь понять, что именно хочет донести до неё собеседник.

— Значит, и мне стоит так говорить? Лишь констатировать факт? — складка пролегает между бровей.

Его рука поднимается и опадает, так и не коснувшись её щеки. Ладонь сжимается в кулак.

— Вы должны всегда оставаться такой, — он улыбается, но улыбка полна горечи. — Таким воинам, как я, нужен кто-то, кто заметит больше того, что перед их носами, и расскажет об этом. Не только словами, но и взглядом: когда вот так смотрите, я как будто могу видеть то же, что и вы.

Ким Шин замолкает и, отдёрнув себя, опускает голову. Хи Мён улыбается, и смущённая, и счастливая.

— Ну, раз так… — её ладонь неуверенно, но неотвратимо приподнимается и оставляет цветок в жёстких волосах генерала, который застывает, поражённый этим безыскусным нежным движением. — Если бы я могла, я бы попросила сакуру цвести всегда, когда вы счастливы и довольны, как и я сегодня. Тогда, генерал, вы бы увидели мир так, каким его вижу я.

Между ними повисает молчание, тёплое как весенний свет. Друг на друга они не смотрят, но ощущают присутствие каждым нервом.

Ким Шин понимает, что завтра у них может не быть, но робко-золотой взор находит отклик в его сердце. И он тянется к ней, к этой наивной прекрасной девушке, чтобы сказать, что уже и доволен, и счастлив, и что даже без напоминания он всегда будет помнить миг, когда коралловые лепестки падали, а она стояла среди них, любящая и любимая.

— Ваше Высочество…

— Когда вы уходите на войну? — прерывает она не своим, изменившимся голосом, и то, что могло бы быть, растворяется в реальности. Хи Мён прикусывает нижнюю губу почти до крови в ожидании ответа.

— Завтра.

Она кивает, и румянец на щеках сменяется смертельной бледностью.

— Меч, который дал мой брат, вам понравился? — принцесса сцепляет ладони, и короткие ногти царапают кожу.

— Это хороший меч, — кивает.

— Надеюсь. Он должен выполнить своё предназначение и защитить вас, — Ким Шин молчит, не говоря о том, что подарок был преподнесён ему вовсе не с этой целью. — Я нарисовала на рукояти белого тигра. Читала где-то, что существует поверье: рык такого способен отвадить любого врага. Правда ли это — не знаю, но хочется верить. Так мне будет спокойнее.

— Ваше Высочество.

Хи Мён, наконец, поднимает взгляд, и тоска в нём обескураживает. В её глазах столько чувства, что бедное маленькое тело, казалось, переполнено им, и сила его проникает во всё вокруг, даже в рисунок тигра. Если она хочет, чтобы тигр стал талисманом, Ким Шим согласен; он согласен на всё и поверит в это, если так ей будет угодно.

— Скажите, что вернётесь, — просит девушка. — Солгите, если нужно, но обещайте, что вернётесь, несмотря ни на что.

Она не говорит того, что имеет в виду на самом деле, но Ким Шин понимает. С полуслова, с полужеста — он понимает её, как всегда.

«Вернитесь ко мне»

— Обещаю, — говорит генерал.

***

Япония, Киото, пять дней назад

Поначалу, кажется, что бросить всё — очень просто, но, как только решаешься, понимаешь, это те ещё проблемы. Друзья, семья, работа требуют к себе особого отношения, и как повезло Ю Ди, ведь, кроме как о родителях, ей беспокоиться не о чем.

Мэзэко исчезает из её жизни так же внезапно, как и вошла в неё. После появления Чжун Вона она стала смотреть на подругу иначе, лишь теперь полностью осознав то, что их объединяло. Притворяться, что видишь нечто, — это одно, а столкнуться с ним — совершенно другое, и Мэзэко не была к такому готова. Ю Ди несколько раз набирала её номер, и долгие гудки сказали ей больше любых слов. Боли она не почувствовала; этого добра в ней довольно.

Работа тоже не волнует её, поскольку постоянная должность у Ю Ди отсутствует. Своего места Хон не нашла. Ничего ей не нравится, ничто не интересует.

После школы она даже не стала отправлять заявку в колледж. Подработку ей могли обеспечить только курсы по кулинарии, копирайтингу и шитью, и доход приносил разве что второй. Мать предлагала начать писать рассказы (выдумало же воображение эту Хи Мён!), но получалось у дочки из рук вон плохо. Родители не волновались: когда-то они уехали из Кореи и открыли свой текстильный бизнес в Японии. Теперь им удавалось спонсировать многие предприятия и не терпеть убытков, так что уж о дочери они могли позаботиться. Ю Ди бы радоваться, но и это она принимала за наказание. Ей всё казалось, что судьба отнимает у неё всё, на что можно отвлечься, всё, на что можно отвести взгляд. Девушке оставалось смотреть внутрь себя и помнить; всегда только помнить.

— Не понимаю, зачем тебе ехать, — Сон Ми обнимает дочь за плечи и целует в макушку. — Если ты хочешь избавиться от нас, можешь просто попросить отца купить квартиру, сбегать в Корею необязательно.

Ю Ди улыбается. Что было бы с ней без этой женщины, которая все её беды принимала близко, укачивала на руках, прогоняя видения, и любила со всеми странностями?

— Считай это экскурсией, — обнимает она мать в ответ. — Я ведь родилась там, а сама почти ничего не знаю о Корее. Мне будет полезно побывать на родине.

— Из-за Мэзэко? Вы поссорились?

— Нет… и да. Хочу сменить обстановку и встретиться кое с кем.

Сон Ми лукаво щурится.

— С мужчиной, о котором ты просила узнать? — Ю Ди моргает, и мать смеётся: — Секретарь рассказал, что ты хотела выяснить, живёт ли в Корее некто по имени Ким Шин. А, и ещё девушка — Чжи Ын Так. Ты их знаешь? Они как-то связаны?

— Возможно. Я не уверена, — девушка вздыхает и возвращается к оставленному чемодану.

Её мать садится рядом и морщится:

— Ты никогда ничего не рассказываешь. С чего вдруг такой интерес к этим людям, ты их знаешь? — Сон Ми воздевает взгляд к потолку. — Если честно, имя Ким Шин мне что-то напомнило, я как будто когда-то уже слышала его.

Ю Ди пробивает холодный пот. Ей совсем не хочется, чтобы мать вспомнила, как её малютка выкрикивала это имя в истерическом припадке.

— Разве тебе не пора на деловую встречу? — спрашивает девушка. — Спасибо за билет и за то, что договорилась о жилье.

— Отец позвонил своему другу, тому, который занимается доставкой заморозки. Он готов взять тебя на работу. Вот уж взбрело тебе в голову. Мы бы могли пересылать деньги, — Сон Ми надувает губы, и капризное личико словно молодеет.

— Всё нормально, я смогу о себе позаботиться.

— Если ты хочешь работать, мы можем помочь. К чему физический труд? Ты такая слабенькая, только взгляни, — наманикюренный пальчик тычет ей в руку.

— Чтобы стать крепче, я должна трудиться, — спокойно, как ребёнку, объясняет Ю Ди. — Не волнуйся так сильно, если мне что-то понадобится, я тут же дам вам знать. Я вернусь, как только разберусь с одним делом.

Сон Ми, эта женщина, приближающаяся к отметке в пятьдесят лет, но своенравная, как девчонка, серьёзнеет, и морщины проявляются чётче. Какая-то печаль закрадывается в душу, необъяснимое ожидание потери.

— Ты ведь вернёшься, правда?

Ю Ди сглатывает ком в горле. Она помнит себя, спрашивающую дорогого ей человека о том же; помнит, о чём просила, — соврать, если придётся, но утешить. И решает поступить так же.

— Конечно.

Ложь срывается легко.

Хон Ю Ди не знает, как сложится её поездка, но уверена в одном: она не сможет вернуться и жить как прежде.

Если Чжун Вон прав, и Ким Шин — демон, то уже не будет ни потерянной Ю Ди, ни умершей Хи Мён, она станет другим человеком.

И только ему решать, каким именно.

***

Корея, наши дни

Ю Ди не может выкинуть из головы увиденное. Она то и дело прокручивает в голове сцену того, как Ын Так выходит из кафе и рядом с ней неведомым образом материализуется мужчина. Его выражение лица, его движения. Он настолько такой, каким девушка его помнит, что кажется нереальным.

— Ким Шим, Ким Шин, Ким Шин, — как мантру, повторяет она, и память услужливо подсовывает его образ. Впервые Ю Ди рада, что не может забыть.

Она паркуется и выходит из грузовика.

Вообще-то, возвращаться девушка не планировала. Ей вполне хватило первого впечатления, которое произвели на неё Ын Так и тем более Санни, но появление Ким Шина всё изменило. Если Ким Шин жив и знаком со школьницей, если он демон, значит, и остальное, сказанное призраком, может быть правдой. И бывшему генералу нужно её содействие. Спустя девятьсот лет она, наконец, готова протянуть ему руку.

Но разум подсказывает, что помощи от неё он не примет, и Ю Ди решает действовать не напрямую.

Нужно найти ответы на многие вопросы. Знает ли Ким Шин о невесте демона или с Ын Так его связывает другое? И если знает, то почему находится рядом — предпочитает держать смерть на коротком поводке?

Девушка размышляет об этом всю ночь и приходит к выводу, что что-то не сходится. Есть во всей этой ситуации нечто, чего она не видит, и берётся решать головоломку с самой очевидной детали — Ын Так. Втереться в доверие кажется сплошным плюсом: и ответы получит, и девчонка будет на виду.

Ю Ди открывает дверь кафе и почти сразу видит причину своего визита. В помещении никого: ни посетителей, ни Санни. Только школьница, оттирающая пятна со стола.

— Агасси! — восклицает она, расплываясь в улыбке.

— Привет, — Хон поднимает руку в приветствии. — А я тут проголодалась после работы. Самой готовить не хочется, а в городе я недавно, у меня почти нет знакомых, и ресторанчиков я знаю не так много, — она пожимает плечами, словно извиняясь. — Тебе это, наверное, неинтересно, да и с чего бы.

Ын Так мотает головой:

— Нет-нет, всё в порядке. Сегодня почти никто не приходил, и мне было грустно. Хорошо, что вы пришли, — она похлопывает по одному из стульев, приглашая гостью сесть. — Куриные крылышки?

— Куриные крылышки, — соглашается Ю Ди и присаживается. — И побольше.

Некоторое время Ын Так отсутствует на кухне, а затем появляется с горой ещё потрескивающей от огня еды.

— А ты… щедрая, — выдавливает посетительница.

— Я тоже голодная, принесла и для себя, — винится Ын Так. — Можно присесть с вами?

Ю Ди улыбается, неожиданно для себя самой, и еле удерживается от того, чтобы не взлохматить копну волос девчонки. Вместо этого она тянет руку к миске и мысленно удивляется несвойственному для себя порыву.

— Конечно. Присаживайся.

— Спаси-и-ибо, — довольно тянет Ын Так и, прежде чем плюхнуться рядом, слегка кланяется. — Кушайте на здоровье, агасси. Всё очень вкусно, зуб даю, — и показывает большой палец.

Хон принимается за трапезу, когда голос неугомонной Чжи вновь касается её слуха:

— Так вы у нас недавно?

— Приехала в Корею несколько дней назад, — кивает девушка. — Я здесь родилась, но родители основали бизнес в Японии, и мы перебрались туда.

— Тогда понятно, почему вы немного странно говорите, — говорит Ын Так и тут же отмахивается от своих слов. — Вы не подумайте ничего плохого…

— Всё в порядке.

— А почему вы приехали сюда?

Ю Ди молчит с минуту, прежде чем ответить:

— Чтобы увидеться с человеком, которого не видела очень давно.

— Надо же, — вздыхает Ын Так и с хрустом откусывает кусок мяса. — Должно быть, этот человек очень важен для вас, раз вы даже в другую страну за ним отправились. Это ваш парень, агасси?

— Не совсем. Можно сказать, что мы расстались.

— Ну-у, это ненадолго, — уверенно объявляет Чжи, ударив ладонью о ладонь. — Вы такая молодец, он обязательно оценит ваш поступок. И будет полным идиотом, если не помиритесь.

Ю Ди смеётся. Эта смешная девочка и бередит раны, и исцеляет. Хон и рада бы раздражиться, но не выходит, и на какой-то миг даже забывает, зачем пришла.

— Раз уж мы заговорили на эту тему, — переводит она стрелки. — Что насчёт тебя? У тебя есть парень?

Ын Так мнёт губы и наклоняет голову набок.

— Это сложно, — объявляет она. — Скорее жених.

Ю Ди давится едой:

— Жених? Так ты выходишь замуж?

— Нет. Не сейчас, — мотает головой Ын Так. — Может, когда-нибудь. Просто он называет меня своей невестой.

Тяжесть в груди медленно рассеивается, и Хон снова может дышать.

— О, — глубокомысленно изрекает она. — Это… довольно странно. Но мило. Значит, у него серьёзные намерения, — Ю Ди похлопывает собеседницу по плечу. «Конечно, она — невеста демона, должен ли он звать её иначе? Это даже лучше, звать по имени гораздо интимнее. А это так… просто звание». — Прости моё любопытство, но, когда я уезжала отсюда в прошлый раз, случайно увидела тебя с мужчиной. Это он?

— Да, — беспечно подтверждает Чжи.

Ю Ди кивает и окончательно уверяется, что Ын Так — невеста демона, а сам демон — Ким Шин, появившийся на улице из ниоткуда. И хоть у неё остаётся ещё много вопросов, ответы на которые она жаждет услышать, девушка начинает говорить на отстранённые темы, боясь показаться чересчур назойливой и спугнуть собеседницу.

Когда куриных крылышек больше не остаётся, за окном уже загораются фонари, и приходит время закрывать кафе.

— Сколько с меня? — интересуется Ю Ди.

— Половина суммы моя, — говорит Ын Так и называет число.

Хон не спорит и оплачивает счёт, едва заметно усмехнувшись тому, что девчонка съела едва ли не две трети.

— Тебя кто-нибудь встретит? — как бы невзначай интересуется Ю Ди, и та качает головой. — Пешком? — кивок. — Тогда закрывай кафе, а я подожду в машине. Подброшу тебя, — и, видя, что Ын Так собралась спорить, продолжает: — Уже темно, нечего школьнице делать на улице в одиночку.

Она дожидается, пока та выключит везде свет, запрёт двери и усядется на сиденье рядом, а затем заводит мотор.

— Хорош жених, не встречает суженую так поздно, — ворчит, выезжая на дорогу.

— У нас не такие отношения, — спорит Ын Так. — Он только называет меня невестой, но… это сложно, — повторяет она.

— Да уж, у меня голова кругом, — соглашается Хон. — Давай, показывай дорогу, невеста, которая не невеста.

Девчонка, стесняясь, улыбается:

— Направо… и налево… и направо…

— У тебя что, какой-то сказочный дом, что до него ехать обязательно зигзагом? — спрашивает Ди, а девчонка уже машет ей рукой, призывая остановиться. — Добрались? — она пригибается и осматривает огромный освещённый дом, а затем с недоверием оборачивается к спутнице. — Ты живёшь здесь?

Ын Так кивает, улыбаясь, и, как кузнечик, выпрыгивает на улицу. Хон идёт следом:

— Ты, серьёзно, живёшь тут? Прости, но я должна удостовериться, — она осматривается, ожидая, что вот сейчас их схватят или заорёт сигнализация.

Они подходят к крыльцу, и Чжи тянется набрать код, когда двери отворяются.

— Ты не говорила, что будешь так поздно, — этот голос Ю Ди узнаёт ещё до того, как глаза привыкают к свету ламп.

— Начальницы не было весь день, так что мы не закрылись раньше, как обычно, когда никого нет. Агасси была так добра, что подвезла меня, — Ын Так указывает на застывшую фигурку рядом и нещадно пунцовеет, видимо, догадавшись, как странно в глазах той будет узнать, что она, несовершеннолетняя, живёт с мужчиной. — Это Хон Ю Ди, со вчерашнего дня она доставляет нам продукты.

Ким Шин переводит взгляд со школьницы на девушку рядом и кивает:

— Спасибо, госпожа Хон, если бы я знал…

— Мне не сложно, — перебивает его Ю Ди и даже не злится и не удивляется, узнав, что они живут вместе.

Ранее, представляя себе эту встречу, она перебирала слова, которые могла бы сказать ему, но сейчас всё вылетает из головы. Остаётся только одна мысль: «Он меня не узнал». Не то чтобы Ю Ди не ожидала этого, но подготовить себя не успела.

Смотреть в его лицо, глаза и не находить отклика — больно. Возможно, впервые за всё время она понимает, что мог чувствовать он сам, тогда, много лет назад, когда шёл к ней по дворцовой лестнице.

Боль отдаёт в голове, всё вокруг двоится. Теперь она видит двух Ким Шинов: одного — настоящего, в белом пуловере, на пороге шикарного особняка, другого — измученного и преданного воина.

— Аджосси, — прерывает её мучения Ын Так и по-собственнически дёргает демона за рукав. — Её имя вы знаете, а сами так и не представились, это невежливо.

Мужчина смотрит на неё, словно не понимает, чего она от него хочет, а потом сдаётся.

— Простите. Меня зовут…

— Ким Шин, — одними губами произносит Хон.

Оба смотрят на неё в недоумении,и девушка осознаёт свою ошибку.

— Ты ведь говорила мне, там, в кафе, — оправдывается она, а Ын Так хмурится. — Ну, когда я спросила тебя…

— Сказала и сказала… — Ын Так исподлобья глядит на мужчину. — Вообще-то, его зовут иначе. Это, скорее, старое прозвище…

— Какая разница, — пожимает плечами Ким Шин. — Ещё раз спасибо, что привезли Ын Так домой, — видимо, он не знает, стоит ли отвесить в знак уважения поклон, но, в конце концов, решает протянуть руку.

Глядя на его широкую ладонь, Ю Ди не различает явь и воспоминания, так что её совсем бы не удивило, если бы на ней расцвёл цветок сакуры. И когда её собственная ладонь оказывается в его, она почти верит, что дома.

— Ты узнал, почему так поздно? — возникает сзади демона кучерявая голова. — Ты ведь не натворил чего опять?

Жнец теснит мужчину в проёме и встречается взглядом с Ю Ди, которая лишь чудом не вскрикнула, но отдёрнула руку и отступила.

Мужчина с лицом её мёртвого брата тоже дёргается, как от силы тока.

Хон чувствует, что её сносит течением. Река глубока, а омут её полон сюрпризов, и это один из них.

— Человек, — ангел смерти вопросительно смотрит на демона. — Почему к нам пришёл человек?

— Идиот, — шипит на него Ким Шин, — это госпожа Хон, и она подвезла Ын Так.

— А-а-а… здрасте, — безымянный поднимает руку в приветственном жесте, как совсем недавно сделала сама Ю Ди, зайдя в кафе, и поворачивается обратно. — Она ещё долго будет стоять?

— Уже ухожу, — отвечает Хон, и её дрожащий корпус наклоняется. — Простите, что побеспокоила вас. Мне пора, — обернувшись к Ын Так: — увидимся, — и обращаясь к мужчинам: — до свидания.

— До свидания, — отвечает Ким Шин и тоже кланяется.

— До свидания, агасси!

С бешено бьющимся сердцем Ю Ди почти бежит к машине; мысли сплетаются в клубок, ни одной чётко сформулированной. Она абсолютно не понимает, что происходит. Был ли этот человек её братом? И если да, то почему и он жив?

Заводя машину, Ю Ди с удивлением обнаруживает на щеках слёзы.

Ван Ё. Ван Ё. Ван Ё отвешивает ей пощёчину, Ван Ё отдаёт приказ убить семейство Ким, Ван Ё целует её волосы, Ван Ё стоит на коленях, Ван Ё пьёт яд. Ван Ё бросает её.

Девушка мотает головой, глубоко дыша. Не хватало ей потерять контроль и над собой, и над автомобилем.

— Кто-нибудь вообще умер? — бурчит она, шмыгнув носом, и выдыхает: — И какого дьявола они все живут вместе?

========== III ==========

Есть ли конец у боли? Хон Ю Ди знает, что нет, и всё-таки задаёт этот вопрос, — снова и снова, шёпотом, хрипом, стоном, каждое утро, из года в год.

Хи Мён оживает по ночам. Она рассказывает свою историю и направляет взгляд Ю Ди туда, куда сама смотреть не в состоянии. И та смотрит.

Низ дворцовой лестницы далёк и одновременно невыносимо близок. Ким Шин не обращается к ней напрямую, но девушка слышит немую просьбу: «Посмотри на меня».

«Я смотрю!» — хочет крикнуть она, но молчит тоже. Вот, как закончится их любовь, — тихо, не издав ни звука.

Но Хи Мён не верит, что это конец. Ю Ди смотрит на её — свои — дрожащие запястья и впивается ногтями в нежную кожу рук.

«Если я проигнорирую его, он остановится, сдаст назад?» — думает она и чувствует, что ухмылка Пак Чжун Вона направлена на неё, но это неважно: Ван Ё почти исчерпал терпение, но если Ким Шин отступит, он позволит ему уйти ради неё.

Признай Ким Шин, что он изменник, покайся и преклони колени перед императором, и тот даровал бы ему жизнь в ссылке — позорную, но всё же жизнь.

«Уходи», — молит Хи Мён. — «Тебя ничего здесь не ждёт; я не жду тебя»

Шаги всё звучат, звучит и твёрдый голос Ким Сан:

— Не останавливайтесь и сделайте шаг навстречу Его Величеству.

«Нет! Нет!»

Ван Ё скрипит зубами, и яростная дрожь сотрясает его тело.

Они оба такие, — генерал и его младшая сестра — честь и верность такие же их части, как и внутренние органы. Но что толку от чести мертвецов?

Хи Мён проговаривает всё это мысленно, но ей удивительно — как это Ким Шин не слышит?

Не нужно ей его обещание вернуться! Не нужны ей его верность и всё то, что делает достойного человека таковым! Ей нужен он живой.

«Уходи. Беги из дворца, беги из Корё. Просто уходи»

Колени подгибаются, а шаги не смолкают. Служанка поддерживает её, и Ван Ё реагирует на это с яростью. Поддайся она хоть немного вперёд, и он лично убьёт генерала. Хи Мён застывает, удерживаемая на месте пониманием этого. Пока она глуха и нема, пока взор её соскальзывает со знакомых плеч, надежда ещё есть.

«Остановись. Я больше не жду тебя, забудь своё обещание, забудь семью, забудь гордость и уходи»

Но шаги — ужасная поступь смерти — звучат и звучат, и стрела прорезает воздух, и всё кругом приходит в движение. В этот момент — начало конца — тело Хи Мён наливается свинцом, и вместе с тем она ощущает слабость. Вспыхивает и гаснет мысль: остановить происходящее любой ценой, — но оцепенение столько велико, что девушка даже глаза закрыть не в состоянии.

Впервые в жизни ей хочется вырвать образ Ким Шина из своей памяти. Хи Мён с радостью забыла бы всё — от его улыбки до крови на его одеждах.

Понимание пронзает её насквозь — она отказалась от него. Не сейчас, не в тот момент, когда он вошёл в дворцовые ворота; это случилось, когда она на коленях молила брата даровать ему позорную жизнь вдали от Корё, вдали от неё самой. В секунду, когда она решилась никогда больше не смотреть в глаза своего мужчины, — Хи Мён предала его.

Ким Шин и Хи Мён — оба верные до конца, но верные не только друг другу. И верность их разнилась. Дав слово, генерал всегда сдерживал его, открыто и беспощадно, без жалости к себе, к родным и незнакомцам; принцесса же хранила в сердце любовь, которую защищала всеми способами — скрытыми и низменными.

Ей всё казалось, что он поймёт. Кто ещё мог услышать её, не сказавшую ни слова? Но Ким Шин не слышал. И все её просьбы — «уходи, беги, живи» — летели в пустоту.

Как странно, то, что раньше не было для них преградой, стало концом. Столь разная верность породила непонимание. И кто из них был не прав? У Хи Мён есть ответ. Она.

Девушка так хорошо знала его открытое, честное лицо, всегда немного грустное и настороженное; ей известно, какой он… каким он был. Взгляни она на него хоть раз, вложи во взгляд то, что сказать не смела, он бы уступил её любви? Смог бы обуздать гордость и отступить?

Хи Мён будет задаваться этими вопросами до конца своей долгой жизни. И после — тоже.

— Хи Мён!

Окрик брата возвращает её в действительность. И то, что она бы с радостью вырвала с корнем из своей памяти, напротив, отпечатывается ещё сильнее.

— Ваше Высочество, пойдёмте.

Служанка берёт её под руку, и мягкие серые одежды принцессы колышутся — это она тоже запомнит. Хи Мён запомнит всё: от яркого, не греющего её солнца, до крика, который бьётся где-то у неё в груди.

Со стороны она немая, спокойная и равнодушная. Бедное сердце, скрытное в своей боли, никем не будет замечено. Хи Мён не войдёт в историю, и её тихий профиль никто не вспомнит.

Даже Ван Ё, что проживёт с ней до самой своей смерти, не узнает, как глубока её печаль и как горька любовь, которую она сохранит к нему до конца.

Хи Мён еле переставляет ноги, — тяжёлые и негнущиеся — и служанка поддерживает её сзади, но этого оказывается недостаточно. Как только девушка скрывается за дверями дворца от глаз зевак, у неё мутится в глазах, и она теряет равновесие.

Служанка вскрикивает, и король оборачивается на её возглас:

— Сестра!

Последнее, что помнит о том дне Хи Мён — обеспокоенные расширенные глаза брата, и руки, удержавшие её от падения.

Руки того, кто пролил всю эту кровь.

***

Ю Ди едва не кричит, когда морщинистые руки из сна возникают перед её лицом.

Пак Чжун Вон и в смерти остаётся для неё самым мерзким воспоминанием, и удержать дрожь оказывается не так-то просто. И пусть он рассказал ей о Ким Шине, и это оказалось правдой, приязни она к нему не испытывает.

— Что ты здесь делаешь? — не особо вежливо интересуется девушка.

Ей не очень ясно, как себя вести. С одной стороны он — монстр из давнего прошлого, с другой — призрак, ищущий прощения. Ю Ди испытывает, помимо отвращения, жалость. И облегчение — самую малость. Пак Чжун Вон, уничтоживший всё и всех, кого она любила, дал ей шанс исправить ошибку. И к тому же они оба были виноваты и пытались справиться с этим.

Потому девушка пытается смотреть на него не так, как раньше. Спокойный взгляд ей удаётся — то немногое, что осталось от Хи Мён.

— Ты плакала.

Ю Ди это знает. Она каждое утро просыпается в слезах и сейчас предпочла бы, чтобы старик этого не видел. Девушка трёт лицо и снова спрашивает:

— Что ты здесь делаешь?

Пару минут Чжун Вон ещё смотрит на неё, словно размышляя.

— Ты уже виделась с ним?

Имени он не произносит, но Ю Ди и так понимает. Она вся подбирается на кровати и не отвечает. Перед глазами проносится весь вчерашний день. И ей хочется поговорить об этом, поговорить о Ким Шине, но не с этим стариком.

Даже столетия спустя это выглядит неправильно.

— Ты же не рассказала ему, кто ты?

Её ладонь всё ещё хранит тепло прикосновения Ким Шина. Если бы он узнал, что она — Хи Мён, единственное, что ей бы светило, — это касание смерти.

Кто-то другой мог бы подумать, что Ким Шин давно забыл о том, что произошло. Но Ю Ди знает его и по прошествии стольких лет; верность — их яблоко раздора, а память — напротив.

— Хорошо, — кивает старик. — Никому об этом не говори. Ни ему, ни девчонке Ын Так, ни… — Ю Ди понимает, о ком идёт речь, и их взгляды скрещиваются. — Ни жнецу смерти.

— Жнец смерти? — переспрашивает она, и впервые в её глазах появляется что-то, похожее на ярость. — Ты ничего не говорил мне о том, что мой брат жив!

— Если вдаваться в детали, то он и не жив, — отвечает старик, спокойный, не тронутый этой вспышкой. — Не думал, что это важно. Не ты ли после смерти Ван Ё сказала, что так даже лучше?

— Он хотел покоя! Он так страдал, так мучился! — не сдерживается девушка. — Я думала, что теперь у него всё хорошо. Мне так хотелось верить, что в новой жизни он в порядке, и боль ушла! А теперь я узнаю, что он — жнец!

— Ван Ё совершил самый тяжкий грех — самоубийство. Это его расплата.

— Где же твоя расплата?

Ю Ди сжимает кулаки и старается совладать с собой, но это трудно. Ван Ё всегда был занозой в её сердце, — её бедный младший брат, глупый, ревнивый мальчишка с короной на голове. Он мучил её до самой своей смерти, его страдания были её страданиями, но она не могла помочь ни себе, ни ему. И когда он умер, это был удар. Девушка даже ненавидела его за это. Но он больше не страдал, и ей хотелось верить, что на этом для него всё закончилось.

— Почему… Почему они с Ким Шином живут вместе?

— Ван Ё ничего не помнит о своей прошлой жизни, а генерал его не узнаёт. Твоя мечта сбылась — двое твоих мужчин вполне уживаются вместе.

Мечта Хи Мён, которую она не смогла лицезреть в жизни.

— Это неправильно. Это обман, — с трудом произносит Ю Ди. — Если мы хотим всё исправить, нужно сказать правду. Довольно лжи и секретов, они порождают непонимание, а мы знаем, к чему оно ведёт.

— О, так ты хочешь рассказать Ким Шину правду о себе? — Пак Чжун Вон растягивает сизые губы в оскале.

— Ну… Я… Да, — решается девушка. — Если расскажу сейчас, то он не поверит, что я хочу защитить его от Ын Так. Но после я обязательно расскажу ему. И даже если он захочет убить меня… Пусть так и будет. Я больше не хочу так жить. Просто хочу, чтобы это закончилось.

— Не смей ничего говорить, — произносит старик каким-то сухим, злым голосом, и сейчас легко представить, что они снова во дворце, настолько он похож на того, прежнего советника. Видимо, до него тоже доходит, что он оплошал, потому что он елейно добавляет: — Ты правильно сказала, если Ким Шин узнает правду сейчас, ты не сможешь его спасти. И о брате подумай. Он ничего не помнит, разве это не благословение? — это запрещённый приём, играть на памяти, но призрак не удерживается. — Он снова будет страдать, ты этого хочешь?

Отрешённое лицо брата — одно из самых страшных зрелищ, что Ю Ди когда-либо видела. Ужас охватывает её при мысли, что оно вновь может стать таким, что губы его забудут, что такое улыбка.

— Я буду молчать. Пока что, — наконец говорит девушка. — Но что же мне делать? Никто из них не узнаёт меня, как же мне завоевать их доверие? Как всё исправить?

Пак Чжун Вон улыбается. Такой она ему нравится — послушной, растерянной, всегда за всех волнующейся. Хи Мён всегда было легко манипулировать, но Ю Ди казалась настороженной и недоверчивой, лишь одно усмиряло её — вина. Во имя искупления она готова на всё.

— Не волнуйся, я позабочусь об этом. Просто не говори лишнего и будь рядом с ними. Это всё, что от тебя требуется.

***

У Ю Ди нет достойного предлога, чтобы ступить на территорию дома Ким Шина. Зато для того, чтобы заявиться в кафе, где работает Ын Так, предлог не нужен. Это наполняет её и радостью и грустью. Девчонка, конечно, будет рада её видеть — просто так, без причины, но она же способна отнять у Ю Ди всё.

Даже понимая это, Хон не чувствует по отношению к школьнице негативных эмоций. Ын Так похожа на сгусток солнечного света, такая же яркая и тёплая, и вместо того, чтобы оттолкнуть её от тех, кого любит, Ю Ди хочет защитить и её тоже.

— Агасси!

Ын Так по-прежнему не зовёт её по имени, но и такое обращение вызывает у девушки улыбку.

— Привет. Не помешаю?

— Пришёл!

Санни, владелица кафе, которую Ю Ди сначала не заметила, подскакивает у столика возле окна, а затем быстро усаживается обратно, принимая самую непринуждённую позу. Хон отступает от порога, чтобы пропустить посетителя, и оборачивается.

Жнец застывает, едва увидев её, и вроде как на секунду теряется, но после быстро кланяется, и этот жест, нелепый и смешной, так не свойственен Ван Ё, что девушка смущается.

— А… здравствуйте.

— Здравствуйте, — шепчет она.

Ей бы следовало посторониться, но Ю Ди не может пошевелиться, и он, кажется, тоже. Смотрит каким-то незнакомым загнанным взглядом, словно застигнут врасплох.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но ни звука не слетает с губ. Не то, что брат смотрит на неё и не узнаёт, пугает её и стесняет сердце. Беззащитность взора, грусть — вот, что ранит её.

«Если ты ничего не помнишь, почему ты… страдаешь?»

Горе Ван Ё всегда приносило горе ей. И даже сейчас, когда с момента его смерти прошли века, она чувствует себя такой несчастной из-за этого, что глаза наполняются слезами. И словно он — её отражение, его собственные глаза тоже оказываются на мокром месте.

Если бы Ю Ди не знала, что Ван Ё ничего не помнит, решила бы, что он узнал её. Как заворожённая, она наблюдает за слезой, появившейся в уголке его правого глаза, и как, дрогнув, та стекает по щеке.

«Я не буду доброй, не буду славной, пригожей и милой. Не стану смущаться, не стану бояться. Я не сделаю ничего, что сделала бы Хи Мён» — Ю Ди говорит это себе с детства, стоит проснуться посреди ночи с опухшими от слёз глазами. Она ненавидит Хи Мён.

Но как бы Ю Ди не пыталась не быть похожей на Хи Мён, она всё же является ею. И сейчас, когда брат снова с ней, всё тот же и всё-таки неизмеримо чужой, когда он смотрит на неё своим щенячьим грустным взглядом, девушка не может удержаться. Ладонь её касается его щеки, и пальцы стирают слёзы.

Мужчина странно реагирует на прикосновение. Дёргается, и она сама отступает, испугавшись. А жнец подносит свою руку к щеке, на то месте, где секунду назад была её ладонь, и взгляд его из трогательного становится удивлённым — он как будто что-то узнал или увидел, и это «что-то» всё испортило.

— Что происходит?

Санни подходит к ним и переводит взгляд с одной на другого. Не будь Ю Ди так ошеломлена этим эпизодом, наверняка бы заметила неприязнь во взгляде девушки.

— Почему вы плачете? — спрашивает владелица кафе у жнеца, и ревнивые нотки прокрадываются в следующий вопрос: — Вы знакомы?

— Агасси, всё хорошо? — Ын Так кладёт ладонь на плечо Ю Ди и разглядывает её белое, как мел, лицо. — Дяденька, вы что, обидели агасси?

Жнец моргает, а Ю Ди, успокоенная ласковой поддержкой Чжи, отвечает:

— Всё в порядке. Кажется, у вашего друга проблемы со слезными протоками, — она улыбается. — Наверное, он так на всех знакомых реагирует.

— Со мной он тоже плакал, — говорит Санни. — Я думала, это из-за того, что… — она замолкает, а после, встрепенувшись, продолжает: — Ну что ж, ладно. Вам что-нибудь принести?

— Знаете, я лучше зайду в другой раз. Просто хотела поздороваться с Ын Так, — говорит Ю Ди.

— Всё точно хорошо, агасси? — уточняет школьница.

Хон смотрит на неё прямым, вполне добрым взглядом, потому что чувствует, что это не праздное любопытство. Ын Так как будто видит её насквозь — её растерянность, её печаль, её одиночество.

Ю Ди думает, может, Ын Так тоже одинока? Просто девочка со странными знакомыми, просто девочка с нелёгкой судьбой. Никто из них не выбирал, кем быть, одна — глупой принцессой, вторая — невестой демона. Закованные в свои звания, как в цепи, они не принадлежат этому миру полностью.

Наверное, поэтому они и нравятся друг другу.

— Не волнуйся, — Ю Ди едва касается макушки школьницы ладонью. — Я скоро вернусь.

Ын Так кивает, но глаза остаются взрослыми и обеспокоенными.

— До свидания, — Ю Ди кланяется всем и никому. Санни едва заметно кивает, поглощённая мужчиной, а он только едва заметно дёргается, когда Хон проходит мимо совсем близко от него.

На улице ей становится легче. Если такое вообще возможно после того, как встречаешь своего умершего почти девятьсот лет назад брата. Хон закрывает глаза и вздыхает, стараясь изгнать из памяти этот взгляд — печальный и такой родной.

«Позволь мне закончить это сегодня ночью», — вот, что он когда-то сказал ей.

Если бы она знала, как он несчастен! Если бы знала — остановила бы? А может, она хотела, чтобы он умер? Может, считала, что он этого заслуживает?

Ю Ди закусывает нижнюю губу, сильно, до крови, но боли не чувствует. То, что всегда является частью тебя, со временем ощущается по-другому.

Девушка запрокидывает голову к солнцу, в последнее время так редко появляющемуся из-за туч. Что-то падает ей на губы, и она вздрагивает, смахивая это.

К её ногам опускается цветок сакуры.

— Сакура цветёт? Уже? — удивляется Хон и опускается на корточки, чтобы подобрать соцветие. И когда пальцы касаются шёлковых лепестков, её накрывает тень.

Ю Ди смотрит вверх, и ещё до того, как она понимает, кто перед ней, пульс учащается, а вздох срывает и уносит ветер.

— Ты, — говорит Ким Шин. — Это ведь ты, не так ли?

========== IV ==========

«Ты узнал меня? Как ты мог узнать меня?»

Ю Ди смотрит на мужчину и пытается понять, о чём он думает. Ненавидит её? Презирает? А может… рад?

Лицо его, такое спокойное, даже доброжелательное, даёт ей надежду. Но слышать Ким Шина, как прежде, она не может и волнуется. Что она должна ответить? Как ей вести себя?

Ю Ди совсем смешается, когда мужчина указывает на неё пальцем, рот его округляется, а глаза приобретают вопросительно-улыбчивое выражение. У него слишком хорошее настроение для человека, который встретил призрака прошлого.

— Ты же? — снова спрашивает Ким Шин. — Госпожа Хон?

Это так неожиданно, что девушка пошатывается и валится назад, но вовремя упирается ладонями в землю. Асфальт царапает кожу, но боли она не чувствует, так велико её разочарование.

На какую-то долю секунды ей и впрямь почудилось, что он узнал её. Это было бы ужасно, как бы ни был он рад её видеть: того, что случилось, не изменить, и между ними стеной встали бы девятьсот лет разлуки.

И всё же Ю Ди, уставшая ото лжи и одиночества, от нежелающей уходить Хи Мён, испытала облегчение в этот миг. Часть её хотела, чтобы он увидел её прежнюю, пусть даже во взгляде его не было бы тепла; пусть проклянёт её и прогонит, но перед тем взглянет на неё хоть раз.

Как и он когда-то, она молит об одном: «Посмотри на меня», — но Ким Шин глух к её немой просьбе, а Ю Ди истерзана и не чувствует за собой права настаивать.

— О-о, — мужчина подаётся к ней, когда она клонится назад. Девушка так быстро находит опору, что он застывает, так и не коснувшись её, чтобы удержать. — Ты в порядке?

— Да… Да-да, — Хон поднимается, не обращая внимания на исцарапанные руки. — Я, э-э… в порядке.

— Я не был уверен, что это действительно ты. Вчера в сумерках мне показалось, ты старше, а оказывается, ты почти одного возраста с Ын Так.

— Я младше, чем выгляжу, — тянет Ю Ди с ноткой недовольства.

Это правда — она ближе по возрасту к Чжи Ын Так, чем к нему. Особенно, если учесть, что ему перевалило за девятьсот лет.

До неё доходит, почему он так быстро перешёл на «ты»: она младше него. Ю Ди с какой-то ребячливой досадой вспоминает, что раньше он всегда говорил ей «вы», потому что она была принцессой.

Иронично: прежде это «вы» раздражало её. Статус разделял их, но всё же Хи Мён чувствовала, что ей дорожат, что её любят. Ю Ди же с этим долгожданным «ты» не стала ему ближе, а кажется, напротив.

— Что это?

Девушка смотрит на помятый цветок, зажатый в своей ладони, и протягивает его мужчине.

— Сакура, — поясняет, хотя это и так понятно. — В этом году она что-то рано расцвела.

— Ты могла сорвать её с дерева, зачем поднимать с земли?

— Это же первый цветок сакуры в этом году лично для меня. Я всегда храню первый бутон, попавший в мои руки.

Ким Шин меняется в лице, и лёд в его глазах обжигает.

— Я… Что-то не то сказала? — девушка не знает, что сделала не так, и теряется.

Сейчас она верит, что он демон, токкэби. В нём словно пробуждается что-то свирепое, что-то столь сильное, что Ю Ди даже не может осознать его мощи.

Мужчина, которого она любила, мужчина, которому отдала всю память без остатка, не был человеком, но её страх перед неизведанным уступал нежности, проверенной временем.

Ким Шин понимает, что его реакция не соответствует её словам, и отрицательно качает головой:

— Ничего. Просто кое-что вспомнил.

— Похоже, что-то неприятное, — замечает она. — Простите.

— Ты ничего не сделала.

«Как и всегда. Никогда и ничего, в этом и дело»

Цветок так и лежит на её раскрытой ладони. Порванные, измятые лепестки его дрожат под дуновением ветра, и пальцы Ю Ди тоже подрагивают.

— Аджосси!

Хон ощущает невероятное облегчение, когда запыхавшаяся Ын Так чуть ли не налетает на неё сзади. И даже не возмущается, стоит девчонке ухватить её за плечи, словно она может убежать в любую секунду.

Ю Ди действительно может.

— Можно, агасси пойдёт с нами? А, дяденька?

— Ты хочешь, чтобы госпожа Хон прогулялась с нами?

— Хочу, — широкая улыбка Ын Так обращена к ним обоим. — Она — мой друг. Можно?

«Друг? Когда мы успели подружиться?»

— Если она не занята.

Ю Ди поворачивает голову к школьнице, чтобы отказаться. Несмотря на желание защитить Ким Шина от его названной невесты, быть третьей лишней ей не хочется. Но глаза у Ын Так такие доверчивые, такие просящие, что уверенность девушки пошатывается.

— Агасси, ну пожалуйста.

Если бы девчонка знала, кого зовёт и перед кем открывает двери! Ю Ди даже немного совестно из-за этой тайны, и что удивительно — совестно ей не перед Ким Шином. Просто Ын Так выглядит совсем ребёнком и считает её другом.

У Хон никогда не было настоящего друга, что важно — у Хи Мён его также не было. И Мэзэко — единственная, кого она таковой называла — забылась. Потому что друзья не бросают и не отказываются от тебя.

Сейчас Ю Ди очень хочется иметь друга или, на крайний случай, того, кто поддержит её одной улыбкой, одним ласковым словом — «агасси».

— При одном условии, — наконец, отвечает она, и Ын Так заранее кивает, соглашаясь, но девушка смотрит на мужчину: — Раз уж вы перешли на «ты», то перестаньте звать меня госпожой Хон. Меня зовут Ю Ди.

***

Всю их прогулку говорит только Ын Так, — болтает без умолку и смеётся. Она постоянно о чём-то спрашивает Ю Ди, и та односложно отвечает, а Ким Шин молчит.

Ей вспоминается, как он также шёл по дворцовым аллеям, держа руки за спиной, — тень, не человек.

Ю Ди словно наблюдает со стороны, и прошлое накладывается на настоящее. Хи Мён чем-то напоминала Ын Так, — такая же шумная и всем интересующаяся. Смотрел ли Ким Шин на неё так же, как сейчас на эту девочку? Был ли у него такой же безмятежный взгляд?

Ревность лишь слегка колет её сердце. На самом деле Ю Ди и сама ощущает покой. Видеть его таким — в приподнятом настроении, чуть снисходительным — радость для неё.

— Сладкая картошка!

Ким Шин наблюдает за тем, как Ын Так бежит на запах горячей еды, а Ю Ди — за ним. То, как он стоит и смотрит на девчонку, — со спокойствием и вниманием — её трогает. Хон никогда не думала о том, что может встретить его вновь. А если и мечтала об этом, то в мыслях и не проскальзывало, что Ким Шин может быть так безмятежен.

«Вы… в порядке?»

Она и сама переводит взгляд на школьницу и спрашивает:

— Эта девочка… делает вас счастливым?

Кажется, мужчину удивляет её вопрос. Или её вид — то, что глаза её наполняются слезами, но губы при этом растягиваются в дрожащую улыбку.

— Она даёт мне надежду, — Ю Ди поворачивается к нему с вопросом на устах, но он её опережает: — Надежду на то, что печаль не будет вечной.

Ответ, похожий на лабиринт, — где правильное значение, в какой стороне? Ю Ди нащупывает правильную тропу, но не смеет спросить о том.

«Вы хотите, чтобы всё закончилось?»

Мысль, очевидная, но не рассматриваемая раньше, поражает девушку. Ему девятьсот с лишним лет, все, кого он знал, знает и будет знать, умрут, а он продолжит жить. Всегда один. Как и в тот день.

Может ли Ким Шин знать, что Ын Так способна убить его, и желать этого? Потому он так смотрит на неё — единственную, кто может даровать ему покой?

Но тогда, что здесь делает Ю Ди? Если это его выбор, если его не нужно спасать, что ей остаётся? Для чего она явилась — за прощением?

«Я ничего не могу сделать, верно? — понимание как заноза. — Вы можете уничтожить меня или спасти, а я ничего не могу?»

Или может? Она может рассказать, кем является, рассказать о Ван Ё и советнике и помочь ему совершить месть, уйти, закончив все дела.

Так всё и закончится. Мужчину, которого она любит, спасёт другая женщина, а она будет жить, зная, что вновь не сумела ему помочь. И даже если он убьёт её — Хи Мён родится вновь и до последнего вздоха это станет ей наказанием.

Когда-то давно одна глупая принцесса бездействовала и не спасла своего генерала, и теперь у неё нет права его спасать.

— Я…

Ким Шин глядит на неё, словно позабыв о её существовании; взгляд у него такой, будто он впервые её видит — изучающий, стремящийся понять, кто она и что из себя представляет.

Этот взгляд заставляет Ю Ди вытащить из памяти самое первое воспоминание о нём — для Хи Мён оно всегда было размытым, потому что всю свою жизнь она связывала с генералом. Но Ю Ди помнила всякую мелочь, — всё, что сопровождало их знакомство.

И на какую-то долю секунды ей чудится, что он вспомнил тоже.

«Это я. Посмотрите на меня. Я — Хи Мён»

***

Корё, 900 лет назад

— Я — Хи Мён!

— Ваше Высочество, поднимайтесь, — служанки произносят просьбу почти хором, а придворная дама склоняется, чтобы поднять её с земли, но девушка вырывается.

— Я — Хи Мён! Перестаньте вечно добавлять это «высочество»!

— Убейте нас, Ваше Высочество!

Принцессу тошнит. Ей не нравится двор, для которого она — пустая оболочка из именитой семьи. Все они только и делают, что горланят: «Ваше высочество!» и «Убейте нас». Это место — не её дом.

Дворец прекрасен снаружи, но внутри он подобен червивому яблоку. Или нет, это улей, где всякий ищет себе уголок послаще и не гнушается ужалить при этом другого. С тех пор, как они здесь, даже брат изменился. Прежде они с Ван Ё проводили много времени вместе, а теперь советник почти не отходит от него.

Пак Чжун Вон! Вот уж точно — королева улья. И откуда только пошли разговоры о том, что она может стать его женой? Не на ней он мечтает жениться, а на её статусе.

— Ваше Высочество!

— Оставьте меня! Уходите!

Женщины толпятся вокруг неё, словно перед капризным обиженным ребёнком. Да она и сама так себя ощущает, прижимая к себе колени и утыкаясь в них носом.

Не видеть. Не слышать. Представить ручей возле дома, вспомнить мать. «Я — Хи Мён. Я всё ещё просто Хи Мён»

— Что вы тут устроили?

Служанки суетливо расступаются, ойкая при этом на один лад: «Главный евнух!», — и затем сразу: «Ваше Величество!».

Хи Мён вздрагивает от пустоты, образовавшейся вокруг неё. Все расступаются, и евнух, до того гаркнувший на женщин во всю мочь своих лёгких, теряется:

— Ваше Высочество?

Принцесса поднимает голову, но вовсе не потому, что он позвал её, а потому, что не поприветствовать императора она не может. Лучи закатного солнца ослепляют, и девушка щурится.

— Евнух Ли, проводите служанок и придворную даму в комнаты, — говорит Его Величество и добавляет для других евнухов и двух солдат: — Остальные, оставьте нас.

И Хи Мён окутывает долгожданная тишина, даже дышать становится легче.

— Ваше Величество, — приветствует она мужчину и склоняет голову, но не успевает смолкнуть последнее слово, как девушка продолжает: — Простите, что не встаю, чтобы встретить вас должным образом, но… я ног не чувствую. Дайте мне пару минут.

Она слышит ласковый тихий смешок, едва различимый, но Хи Мён разбирает его без труда.

Её кузен, в последнее время такой болезненный, похожий на оживший труп, еле передвигающийся и разговаривающий так, словно шумит ветер, один из немногих, кто сглаживает её существование здесь. Он, в отличие от Ван Ё, не забыл, что приходится ей братом.

— Кто так сильно обидел вас, что вы предпочли сидеть в грязи?

— Я многим людям во дворце предпочла бы сидение в грязи, — не сдерживается принцесса. — Простите, Ваше Величество.

Она пытается встать, ноги у неё трясутся, точно деревянные, и Хи Мён не удерживается на них, плюхаясь наземь и взмывая вверх столп пыли. Собственная неуклюжесть на мгновение затмевает печаль, вызванную одиночеством, и девушка смеётся.

Король качает головой, впрочем, беззлобно и без упрёка, и говорит кому-то:

— Её Высочество не часто бывает при дворе, но её приезд всегда чем-то запоминается. Скоро вы, генерал, сами в этом убедитесь.

У Хи Мён красное от смеха лицо, и оно пунцовеет ещё сильнее, стоит ей понять, что рядом с ней не только король. Опустить взгляд вниз, устыдиться — так ей следует поступить. Но она, всё ещё смешливая девчонка из провинции, не привыкшая к дворцу, щурится, — суживаются любопытные глаза, морщится нос — разглядывая мужчину в чёрном.

Может, то лишь игра света, но ей кажется, что уголок его губ приподнимается, хотя в глазах, серьёзных и изучающих её, нет ни намёка на улыбку.

Король — как он осунулся, как постарел за тот день, что она его не видела! — слабым движением руки указывает на девушку и говорит:

— Ким Шин, помогите Её Высочеству.

А дальше Хи Мён помнит только эмоции — смятение, незащищённость и одновременно защиту. Мужчина, которого её кузен назвал генералом Ким Шином, поднял её, удерживая за плечи, вытянутыми руками, словно не прикладывая никаких усилий.

Она сразу понимает, что звание его оправдано, и война — не эпизод его жизни, она и есть его жизнь. Столько силы заключено в его ладонях, силы, которую он сдерживает, но Хи Мён не обманывается: знает, что если бы захотел, этот мужчина с лёгкостью сломал бы её.

И глаза у него такие, что ясно — смерти он видел достаточно. И в то же время опасности принцесса не чувствует: какая-то щемящая душу печаль заключена в чертах его лица.

Ей вдруг кажется, что она сидела в пыли не одним вечерним сумраком, а все эти годы — в пыли статуса, власти и жадных до неё людей. Настоящая жизнь явилась к ней с поля боя — простая и отчего-то уже знакомая.

— Вы в порядке, Ваше Высочество?

И с этого момента Хи Мён перестаёт бояться своего звания, потому что за её спиной появляется тень, в которой можно укрыться от всех бед.

Ким Шин спас её уже тогда, от вещи, страшнее которой не знал никто из них, — одиночества.

***

«Девятьсот лет одиночества. Вот, чем ты отблагодарила его за всё»

Если бы она посмотрела на него в тот день! Если бы взгляд её укрыл его в час, когда меч сразил его сердце! Смерть — не самое страшное, но тогда Ю Ди этого не знала.

— Я… — снова пытается произнести девушка.

Нужно сказать ему. Или не стоит?

Ю Ди не успевает подумать над этим. Неведомая сила сбивает её с ног, словно кто-то — или что-то — налетает на неё сзади.

Она теряет равновесие и валится вперёд, уверенная, что вот, собственно, и конец. Слишком уж быстро приближается земля, а у неё — как всегда говорила мама — не кости, а фарфор.

А дальше Ю Ди — Хи Мён — помнит только эмоции.

Возможно, она и впрямь сошла с ума, как думал один из её психотерапевтов. И теперь её галлюцинации стали физически реальными. Ей кажется, она снова в Корё, под вечерним слепящим солнцем, вся в пыли, удерживаемая мужчиной, которого ещё не знает, но в котором уже нуждается.

Ким Шин держит её так же легко и осторожно, как и Хи Мён, а она смотрит, как смотрела та, но не знает об этом. Не знает, что глаза её, трогательные и одинокие, остались прежними, и не знает, что на долю секунды мужчина это замечает, но не осознаёт.

Выражение лица его становится потрясённым, и тело напрягается, и с сердцем что-то происходит — как-то отчаянно и стремительно бьётся оно в груди.

Тело помнит и реагирует, но разум не узнаёт. А секунда, в которую Ким Шин мог бы узнать её, украдена иными картинками в голове. И мир застывает, всё замирает, кроме мужчины и девушки в его руках.

И образы того, что ещё не случилось, опутывают демона: Ю Ди, сидящая за столом, смотрящая на кого-то. И её голос: «Я провела всю жизнь, вспоминая о том, что произошло, и остальные жизни проведу так же. Я всегда буду помнить, что была той, кто не спас его тогда, и что я та, кто не смог спасти его даже сейчас, ведь его невеста — другая женщина».

========== V ==========

— Где вас носило? — ноет Док Хва, стоит им только переступить порог. — Весь день никого дома. Дядя недавно пришёл, но сказал, что отправит меня в место, где мне не понравится, если буду его доставать. А мне ску-у-учно!

Ын Так делает ему знак молчать и кивком головы указывает на Ким Шина, — взгляд его так тяжёл, что даже тучи за спиной мужчин плотнее жмутся друг к другу.

— Чего это он?

Ю Док Хва вопросительно склоняется к школьнице, а та дёргает его за рукав и шепчет:

— Лучше не трогай его. Он такой с того момента, как мы вышли из парка.

— Ты что, не поделилась с ним сладкой картошкой?

Ким Шин проходит дальше, опускается на диван, а двое так и стоят за его спиной: заинтригованный, но осторожный юноша и обеспокоенная девушка.

— Агасси тоже была какая-то странная, когда мы прощались, — задумавшись, тянет Ын Так.

— С вами был ещё кто-то?

— Да, Ю Ди. Она привозит продукты в кафе, где я работаю, — Чжи жмурится, вспоминая выражение её лица и глаза, всегда неизменно печальные.

— Дядя почти ни с кем не общается, может, ему не понравилось, что она пошла с вами?

— Чего это ему не понравилось? — вспыхивает девушка. — Ему что, моя агасси не по душе? Да она мечта каждого — красивая, хрупкая, и глазищи у неё во-о-от такие, — Ын Так соприкасается кончиками указательных пальцев с большими и подносит руки к своему лицу, чтобы наглядно показать сказанное. — Так чего не нравится, а? А?

Док Хва выставляет перед собой ладони, словно обороняясь:

— На меня-то, зачем злиться? Я-то тут причём?

Девушка смотрит на Ким Шина и фыркает. Не нравится? А он тут что, пуп земли? Раз демон, то можно относиться к людям с пренебрежением? Или… может, Ю Ди что-то не то сказала? Хотя, неважно, не ребёнок же он, дуться на слова малознакомой девушки, которая точно не могла желать обидеть его.

— Вот ведь… аджосси, — Ын Так цокает и качает головой, а затем, насупившись, уходит на второй этаж. Слышно, как хлопает дверь её спальни.

— Опять все разбежались, — сам себе жалуется Док Хва, ероша свои волосы. — И что тут происходит? — раскат грома заставляет его вздрогнуть и попятиться: — Ну и ладно, не моё это дело.

И юноша покидает дом, несмотря на грозу. Лучше уж стать мишенью для молнии, чем попасть под прицел одного — или нескольких! — жильцов.

Всего этого Ким Шин не замечает. Даже Ын Так — девочка, завладевшая его пристальным вниманием с момента своего появления — кажется ему не такой важной, как прежде. Смерть и последующий за ней покой в этот миг оставляют его мысли; что-то иное завладевает им, терзает и мучает.

И меч, застрявший в груди, причиняет боль — не ноющую, привычную за эти девятьсот лет, а режущую, словно сталь врезалась в сердце ещё сильнее.

Мужчина кладёт ладонь на рукоятку меча. Силуэт белого тигра мерцает, как и столетия назад, и раскрытая пасть его призвана повергать врагов в ужас.

«Он должен выполнить своё предназначение и защитить вас»

Слова звучат в его голове так, словно были сказаны всего секунду назад — так живы интонации, тонок и звучен голос. И, наверное, если закрыть глаза, то можно поверить, что Хи Мён стоит перед ним под дождём из лепестков и просит его вернуться.

Рукоять меча, кажется, до сих пор хранит тепло её руки в тот последний их день, когда они ещё любили друг друга. И её последнее напутствие: «Я надеюсь, что этот меч спасёт вашу жизнь любой ценой».

Тогда Ким Шин подумал, она говорит о том, что неважно, скольких людей сразит его сталь, но сейчас слова стали почти пророческими.

Меч спас его, сохранил жизнь на долгие века; меч не отпускает его, словно тигр, нарисованный Хи Мён, и впрямь стал талисманом, впитав в себя всё — её молитвы, отчаяние и её любовь.

— Я всё ещё жив, Ваше Высочество, — произносит Ким Шин, и сердце отдаётся оглушающей болью. — Я всё ещё здесь… Хи Мён.

***

Корё, 900 лет назад

«Доложите мне о своей смерти, и я расскажу об этом моей сестре»

Ким Шин сжимает кулаки. Он вновь и вновь прокручивает в голове сказанное королём, и проклятый меч на поясе жжёт его сквозь одежду. Вот, чего хочет от него Ван Ё, — его смерти.

Не то что бы генерал не понимает, как ревнива молодость, но это слишком. Он был верен предыдущему правителю и настоящему — тоже; он делал всё, чтобы защитить страну. И его верность восприняли в штыки.

Ким Шин даже знает, что стало последней каплей и заставило Пак Чжун Вона «обработать» короля в короткий срок. Его доблесть и победы могли раздражать Ван Ё, но советника раздражало другое — его связь с Её Высочеством.

Давно ходят слухи, что тот задумал жениться на Хи Мён. И для неё это не было секретом — для неё, хохотавшей над этим до колик в животе, не упускавшей случая подразнить старика. Ким Шин знает, что за всем этим она скрывает страх — вдруг и впрямь это случится?

Прежний правитель никогда бы не допустил такого, но Ван Ё верил советнику и прислушивался к нему. И одна только мысль, что ревность императора к его славе использована в столь жалком ключе, злит генерала.

Эта чёртова война. Ему следует вернуться как можно скорее: ради обещания, данного принцессе, ради слова защищать её, что взял с него умерший император.

Впервые мужчина не хочет уходить. Он уже привык, что живёт на войне, смерть и потери мало его тревожат. Ким Шин и прежде оставлял что-то позади — сестру, родных, подчинённых и друзей, но в этот раз всё иначе — ему нужно запереть в этих стенах своё сердце, покинуть часть себя, не зная, когда он сумеет вернуться, и что ждёт его по возвращении.

Как одиноко и страшно будет Её Высочеству во дворце, ей, так и не сумевшей влиться в этуприторно-сладкую, а на деле — змеиную жизнь!

Тёмные коридоры напоминают темницу, а не дом императора. Ким Шину не нравится бывать в этих стенах, словно подслушивающих, ждущих одного его неверного шага.

Какой он найдёт её, вернувшись с войны? Такой же потерянной, какой она встретилась ему впервые? Маленькая и хрупкая, вся в пыли, с большими тоскливыми глазами, — Хи Мён потрясла его в тот вечер.

Её простота и тихий взгляд, дарованный ему с нежностью, утешили душу воина, наполнили его надеждой, и смысл всего происходящего предстал перед ним вновь.

Это после мужчина узнал, что она смешлива, но стеснительна, что чуткость сочетается в ней с величайшей безалаберностью, и что её любовь — проклятье и дар в одном флаконе. А в ту встречу, когда уходящее солнце осветило лицо принцессы, и он поднял её с земли, Ким Шин лишь ощутил нежелание отпускать её.

Где-то в конце коридора слышатся шаги — быстрые, громкие и знакомые.

Хи Мён, растрёпанная, запыхавшаяся, едва ли не наступая на свои юбки, появляется из темноты. Она бежит ему навстречу и даже не замедляется, оказываясь рядом, — так и врезается в него.

Удар получается сильным, но Ким Шину удаётся устоять на месте и даже удержать принцессу. А она утыкается носом в его грудь, и руки её обвивают его торс. Её близость, дыхание, тепло — всё это ошеломляет его, и он не сразу слышит голос:

— Я думала, что не успею. Думала, вы уйдёте, не попрощавшись.

Мужчине нужно отодвинуть её, поклониться и сказать что-то, обратившись к ней: «Ваше Высочество», — но он просто стоит, не желая прерывать объятие.

Хи Мён кладёт ладонь на эфес меча и продолжает:

— Я надеюсь, что этот меч спасёт вашу жизнь любой ценой. Вы должны позаботиться о себе. Это приказ. Вам ясно?

Шёпот прерывается — этот отчаянный, режущий его зов, за словами скрывающий то, что нельзя выразить, лишь ощутить. Плечи девушки подрагивают, и генерал сжимает их, зная, что не имеет на это права.

— Помните, что отсутствие новостей — уже хороший знак.

Хи Мён поднимает к нему голову. Может, то игра света, но она кажется ему бледнее обычного, какой-то измождённой и усталой.

— Будьте живым. Пожалуйста, будьте живым, — она продолжает говорить это, даже когда губы её касаются его губ в прощальном поцелуе.

И пусть длится это касание всего миг — оно сливается в вечность. Ни один из них не знает, что встретятся они скоро, но только затем, чтобы расстаться вновь — не на год и не два, и даже не на десять лет.

Ким Шин запомнит её такой — печальной и прекрасной.

Он никогда не забудет её — девушку, которую любит, девушку, ставшую одной из причин, почему он, верный королевской семье, отправится на войну и вернётся. Девушку, которую будет ждать, лёжа в поле под палящим солнцем. Девушку, которая не придёт даже попрощаться.

***

— Уже вернулись?

Ким Шин едва поворачивает голову, когда жнец заходит в комнату. Двое мужчин выглядят безрадостно и задумчиво, и в словах обоих звучит какая-то мрачность.

— А что, твоё свидание с владелицей кафе закончилось? — не остаётся в долгу демон.

— Ын Так всё ещё не может дотронуться до меча? — не слышит ангел смерти и усаживается в кресло. — Наверняка есть что-то, о чём мы не знаем. Надо это выяснить.

— Не можешь дождаться, когда я обращусь в пепел?

— От тебя слишком много мусора, — обвиняет жнец.

— Ты сам как мусор.

Жнец поджимает губы, и обида тенью падает на его лицо. Ким Шин отмахивается от него:

— Я думал, мне нужно наладить связь с Ын Так, но сегодня она взяла на прогулку свою подругу.

— Подругу?

— Ту девушку, что привезла её домой.

— А-а-а, — жнец кивает и вдруг, что-то вспомнив, резко придвигается ближе.— Кстати, о ней. Она тебе странной не показалась?

— Ю Ди? — Ким Шин внутренне напрягается, прежде чем спросить: — О чём ты?

— Я встретил её, когда пришёл в кафе. Она так на меня смотрела, — жнец активно жестикулирует, явно взволнованный, — и я тоже не мог оторвать от неё взгляд. И было такое чувство, — он прижимает ладонь к сердцу, — будто я уже встречал её прежде. И ещё — словно я дома. Я почувствовал себя и счастливым, и благодарным, и грустным… и виноватым. Я… — мужчина переводит дыхание, пытаясь осознать, что же он ощутил на самом деле. — А потом она вдруг коснулась меня. Вот так.

Ангел смерти подаётся вперёд, но Ким Шин отталкивает его руки:

— Ты что делаешь? Совсем крыша поехала?

— Но она коснулась, точно говорю.

— Действительно странная, — тянет токкэби. — Кто захочет к тебе прикоснуться?

— Я увидел всё её прошлое. Там было столько разных образов, я совершенно запутался. Но одно воспоминание я помню отчётливо, — жнец трёт виски и продолжает: — Я видел её, кажется, в храме, она молилась. И там был ты — смотрел на неё.

— Что ты сказал?

Ким Шин думает, что ослышался. Да, девушка и впрямь возникла в их жизни, словно из ниоткуда, и да, порой она вела себя и смотрела как-то непонятно, но была ли она странной? Кого они — демон и ангел смерти — могли вообще считать странным?

— Наверное, ты ошибся.

— Да я твоё лицо везде узнаю, — не соглашается жнец. — Такую-то рожу.

Мужчины глядят друг на друга, готовые ругаться снова, но слишком озадаченные для этого.

— Ты говорил, что у тебя была сестра. Может, это её реинкарнация?

— Ким Сан никогда не ходила в храм.

— Ну… та девушка была очень красивой. Она что-то писала на фонариках, а ты стоял за колонной и наблюдал за ней. В этом я уверен.

— Зачем мне смотреть, как кто-то собирается пускать фона…

Ким Шин замирает на полуслове. Он и впрямь не мог быть там: как и сестра, мужчина не ходил в храм. Это было не для него — воина, лишившего жизней тысячи людей. Но когда-то давно он знал человека, ежедневно посещавшего это место, — девушку, молитвы которой, видимо, кто-то слушал.

— Это не… Это невозможно, — наконец произносит Ким Шин. — Не может быть, чтобы это была она.

***

Корё, 900 лет назад

Опоздал. Он опоздал.

Император умер, не дав Ким Шину осуществить месть. Даже смерть советника от его рук — этого отвратительного человека — не приносит ни капли облегчения. Демоническая сущность генерала требует покарать всех, и невозможность сделать это приводит его в ярость.

Он сжигает это место. Огонь в последнем прибежище глупого короля горит не ярче того, что опаляет мужчину изнутри; он для него — лишь эхо пожара, бушующего в нём.

Ночная прохлада только разжигает пламя. Сравнять бы всё с землёй. Но в чём смысл? Ван Ё мёртв, он не узнает о том, что он делает с его дворцом.

Ким Шин поворачивает голову к храму; там тоже горит огонь, но развёл его не он. И оранжевые язычки как-то слабо отсвечивают наружу. Свечи, всего лишь свечи. Должно быть, там прибираются служанки. Скоро они узнают о пожаре и побегут прочь.

Он уже думает пройти мимо, как его останавливает… пение.

Песнь, полная тоски, несётся над двором, и огонь слегка усмиряет свой рёв, словно тоже желает её послушать. Ким Шин идёт на голос, — ноги сами ведут его в храм.

Демон узнаёт её, не видя лица, — этот тонкий стан, склонённую голову с волосами, утратившими свой блеск, — и делает шаг вперёд. Он не сумеет отомстить Ван Ё, но она здесь, прямо перед ним.

Песня стихает. Хи Мён выпрямляется, но не встаёт с колен, и голос её — всё тот же в пении, в обычной речи напоминает шелест сухих листьев:

— Милостивый Будда, прими к себе моего брата. Прости ему его грех, а если он настолько тяжёл, то подели вес его между нами. Не упрекай его в прошлом, не напоминай о страданиях, дай уйти с миром, — она трижды касается лбом пола. — Не гневайся на меня за эту просьбу. Прошу тебя, подари ему покой.

Девушка смотрит на статую перед ней, снова склоняет голову и пальцами касается одного из расписанных ею фонариков.

— Благослови и даруй покой всем, чьи имена написаны здесь. Не поминай им ошибок, не наказывай, ниспошли мне беды за каждого. Милостивый Будда, позволь моему брату родиться в семье, в которой отец укажет ему правильный путь; подари названной сестре моей, Ким Сан, долгую жизнь и любовь, что не принесёт страданий, а всей её почившей семье — мир.

Она опять касается лбом пола и некоторое время молчит.

— И ещё, милостивый Будда… Мужчина по имени Ким Шин. Где бы он ни был и кем бы ни был… Дай ему силу противостоять тем, кто хочет ранить его, и позволь просто жить. Не вспоминай о его прегрешениях, не думай о войнах, это запомню я. Обещаю, я буду помнить всё. А они пусть живут и будут счастливы; пусть все они найдут то, что ищут. Молю тебя, Будда.

Когда Хи Мён вновь склоняется и на несколько минут застывает, Ким Шин подходит к ней, и рука его замирает над её макушкой. Вот она — снова на него не смотрит. И он вполне может её убить — раздавить всю боль, что не оставила его со смертью.

«Ты действительно будешь помнить?» — мысленно спрашивает мужчина. — «До самой своей смерти ты будешь приходить сюда и помнить?»

Убить её сейчас — значит лишить её той мучительной тоски, что слышится в каждом вдохе, значит позволить ей уйти и оставить всё в этом мгновении, далеко в прошлом.

Так размышляет Ким Шин. Он всегда вспоминает об этом моменте именно так: он оставил её в живых, чтобы она страдала до конца своих дней.

И дело вовсе не в том, что огонь в нём утих, как утихал всегда, усмирённый её присутствием.

Свечи гаснут разом, и Хи Мён оборачивается, но в комнате никого нет.

Остался только вздох: «Это твоё наказание. Я оставлю тебя в живых только поэтому, да, только поэтому».

========== VI ==========

Ю Ди переводит взгляд на неизвестный номер, высветившийся на экране мобильного: она только закончила с последней утренней доставкой и уселась в грузовичок, потирая стёртые пятки.

— Алло?

— Агасси!

Девушка чуть не роняет телефон, так обескураживает её этот звонкий радостный возглас.

— Ын Так?

— Так точно, — смеётся школьница, но как-то неловко. А ещё Ю Ди замечает, что, произнося привычное «агасси», она слегка запнулась, словно хотела сказать вовсе не это.

— Откуда у тебя мой номер?

— Твои имя и данные указаны в договоре кафе, — просто отвечает девчонка, чем снова удивляет Хон.

«Она только что сказала „твои“?»

— Что-то случилось? Проблемы с продуктами?

— Нет-нет, — пауза. — Вообще-то, я позвонила, чтобы позвать тебя на обед.

— Хочешь, чтобы я пришла в кафе?

— Не в кафе. Домой.

В трубке слышится шуршание, словно кто-то ещё находится возле телефона, помимо Ын Так. Ю Ди даже чудится чей-то шёпот, свистящее «больно, придурок!» и «тш-ш-ш-ш!».

Хон почти не обращает на это внимания, так удивляет её приглашение. Чжи добра с ней с самого их знакомства, но домашний ужин — это чересчур.

— А это не будет неудобно? Я имею в виду, что скажут остальные?

— Дяденьки будут рады тебя видеть, — увещевает девчонка, а Ю Ди ощущает за всем этим один большой подвох. — Если честно, это их идея… эй!

«Ничего не понимаю», — в растерянности думает Хон.

Это похоже на кукольный театр — её как будто дёргают за ниточки, ведут куда-то или к чему-то, и всё для конкретной цели. Неприятное ощущение: напоминает о том времени, когда она жила во дворце. Хи Мён тоже всегда направляли и подталкивали.

Мысль об этом выводит её из себя, и вспоминаются слова Пак Чжун Вона: «Просто не говори лишнего и будь рядом с ними». Природа её противится этому — неприязнь к советнику заставляет мечтать пойти ему наперекор. Да ещё и то, что вся история с невестой демона обернулась не так, как они думали, — и что толку сейчас от наставлений?

Зачем ей теперь быть возле Ким Шина? Может, Пак Чжун Вон и сам не объявляется, потому что знает, что их план провалился; может, он уже отступил. Иначе где он и чем занимается?

Да, правильнее будет сказать Ын Так, что она возвращается в Японию и разорвать связь, стесняющую её сердце. Пусть это останется только с ней — всё то, что произошло девятьсот лет назад. Ю Ди столько лет жила одна с этой памятью, она уже привыкла, ничего, если ей придётся жить так и дальше.

В конце концов, молитвы Хи Мён были о покое тех, кого она любила, и сейчас, когда её брат благословлён забытьём, а возлюбленный на шаг ближе к долгожданному концу, не пришло ли время отпустить их?

Она сумеет так жить, зная, что они больше не страдают.

— Я думаю…

— Что она ответила? — знакомый шёпот, удар и протяжно-тихое «а-ай!».

В горле встаёт ком, и беспомощность — будь она проклята, вечная её спутница! — отяжеляет конечности Ю Ди. Девушку посещает ощущение дежавю: опять она хочет уйти, раствориться из его памяти, не оставив после себя ни слова, ни взгляда.

Но что Ким Шину её прощание? Он не знает Ю Ди, она для него — одна из миллионов, пылинка на дороге прожитых лет. Однако, услышав его голос, девушка чувствует, как пустота, наполовину заполненная с приездом в Корею, вновь укореняется в её душе.

И она думает — один день. Ю Ди запомнит всё до мелочей, ещё ярче, ещё пристальней, чем тот злой миг, запомнит и проживёт с воспоминаниями о нём до конца своих дней. И ночами, когда слёзы обожгут глаза, и по утрам, холодным и неуютным, это позволит ей жить, просто жить — никого не кляня, ничего не прося.

— Я приду. Я обязательно приду.

***

Ын Так моргает, глядя на то, как жнец и демон по разные стороны стола расставляют тарелки: один сервирует мясные блюда, другой, с упрёком на это взглянув, выставляет зелень.

— Наверное, дяденька чем-то сильно обидел агасси.

— Она богата? Или, может, она какая-то наша дальняя родственница? — гадает Док Хва, впечатлённый не меньше. — Должна же быть какая-то причина всему этому. Я, вообще, не видел, чтобы дядя когда-нибудь с нормальными людьми контактировал. Определённо, эта Хон Ю Ди с прибабахом, иначе говоря — странная.

— С агасси всё в полном порядке, — шикает на юношу Ын Так и кивает на суетящихся мужчин: — А вот эти точно странные. Мне кажется, они просто не хотят, чтобы у меня появился друг.

— Может, она их прокляла? Они же такие суеверные, — качает головой Док Хва.

Ын Так не отвечает, сама пребывая в недоумении. А ещё она почему-то чувствует вину перед Ю Ди. Как-то непонятно всё выходит — инцидент в парке, приглашение на обед и паническое настроение обоих мужчин.

У жнеца красные, словно от недосыпа, глаза, и сам он какой-то дёрганный, а Ким Шин с утра пребывает в мрачном настроении, но при этом отчего-то кажется беззащитным. И это последнее немало смущает школьницу, и она уверяет себя, что это не так, но что-то гложет её изнутри.

Звонок в дверь раздаётся в назначенный час, но застаёт всех врасплох. Ын Так реагирует быстрее всех и с криком: «Ведите себя нормально!», — несётся открывать.

Док Хва вновь качает головой при взгляде на мужчин. Те тоже направляются в холл и точно не знают, как им лучше встать.

— Как я выгляжу? — интересуется Ким Шин.

— Отвратительно, — отвечает жнец.

— Агасси!

— Здравствуйте, — кланяется гостья.

Ю Ди ощущает это сразу — неловкость и напряжение. Радость Ын Так кажется натянутой и чересчур громкой, и девушка, едва переступив порог дома, коротко улыбается ей и почти ни на кого не смотрит.

— Хорошо добралась? На работе всё хорошо? — Чжи заваливает её вопросами, а Хон не успевает отвечать, впрочем, девчонка не ждёт ответа. Она словно боится замолчать, и тем самым оставить место для тишины.

— Да что ты ей даже с порога уйти не даёшь, — вмешивается Док Хва. — Здравствуйте. Я — Ю Док Хва, добро пожаловать, — он всматривается в гостью и вдруг восклицает: — О, да вы же такая юная! Может, мне стоит сразу перейти на «ты»? Сколько тебе лет? Возможно, я разрешу тебе называть меня оппой, раз ты подруга Ын Так.

Ю Ди смотрит на юношу, о котором до этого момента ничего не слышала. Несмотря на его самовольность, если не сказать — наглость, при виде мальчишеской физиономии ей становится легче. А рассмотрев его получше, девушка улыбается:

— А может, мне лучше называть тебя Ромашкой? — и смеётся, коротко, но задорно. Смешок оживляет обстановку, и все смотрят на Док Хва — на его чёрный костюм, усыпанный белыми ромашками. Парню её смех кажется насмешкой, но не успевает он ответить, как она добавляет: — Какой милашка.

«Нет, не она. Хи Мён никогда бы не сказала этому идиоту, что он милашка», — размышляет токкэби.

— Это точно, — соглашается донельзя довольный юноша и, обернувшись к демону и жнецу, говорит: — Слышали? Я — милашка. Ничего вам не светит, сворачивайте лавочку, — и замолкает под двумя испепеляющими взглядами.

— Да вы хоть поздоровайтесь, — шипит мужчинам Ын Так.

— Здравствуйте, — жнец поднимает руку в приветственном жесте, но, посчитав, что этого недостаточно, кланяется раз, затем второй.

Ю Ди проделывает тоже самое, не понимая, как ей реагировать на его поведение.

— Надеюсь, мы не отвлекли тебя ни от каких важных дел? — спрашивает Ким Шин, и только тогда девушка поднимает на него взгляд, затравленный, смущённый и всегда печальный.

— Нет. Я рада, что могу быть здесь, — глаза у неё словно говорят ещё что-то, много чего, но губы произносят лишь: — Спасибо за приглашение.

— Давайте уже к столу, — тянет Док Хва. — Есть до смерти хочется.

— Разве ты не собирался уходить?

— Вот-вот, проваливай отсюда.

Юноша хлопает глазами, глядя то на демона, то на жнеца. Ну вот вечно они какие-то себе на уме, чокнутые, и только. Но уж больно охота есть.

— Ю Ди, они морят меня голодом, — жалуется он.

— Да хватит уже! — гаркает Ын Так. — Вот же жесть какая… — и, извиняясь, берёт гостью под руку. — Агасси, не обращай внимания. Пойдём к столу.

— Ты не можешь бросить свою ромашку!

«Дурдом», — проносится в голове Ю Ди. Мало ей было переживаний по поводу встречи с братом и Ким Шином, теперь ещё это чудо. Но мальчишка казался ей забавным и вполне разряжал гнетущую атмосферу, так что его уход был бы ей неприятен.

— Давайте просто пообедаем все вместе, — предлагает она.

«С другой стороны Хи Мён бы тоже так сказала», — думает Ким Шин.

— Вот и отличненько, — бодрясь, восклицает Ын Так. — Тогда рассаживаемся!

Она провожают девушку в столовую, за ними следует счастливый Док Хва, а демон и жнец плетутся в конце, как-то недобро на него глядя.

— Агасси, где тебе будет удобно?

— Вон там — трава, на другом краю — мясо, — доверительно делится Док Хва, плюхаясь на один из стульев.

Ещё один стоит возле него, второй — напротив, и два оставшихся — по разные концы стола. Парень сдвигает свой стул ближе к мясной части и упоённо вдыхает аромат жареной свинины.

«Жесть какая», — Ю Ди мысленно воспроизводит возглас Ын Так при виде того, как мужчины усаживаются во главу стола. У неё появляется испарина, когда она замечает, что и Чжи, и Ю поставили свои стулья ближе к Ким Шину.

Перед ней встаёт вопрос — сесть возле брата и уравнять этот «столовый дисбаланс» или же поступить как они? Девушка колеблется и с неохотой берётся за спинку стула, и его ножки со скрипом проезжаются по паркету.

И вот, как сотни лет назад, — она между двумя мужчинами, которых любит. Точно посередине, ни шагу в сторону одного из них.

— Приятного аппетита-а-а, — желает всем Ын Так, надеясь, что на некоторое время это избавит присутствующих от необходимости говорить и при этом не будет оглушающей тишины. — Агасси, тебе положить дакжим*?

— Совсем чуть-чуть. У меня изжога от красного перца.

— Вот, — Ким Шин с такой силой ставит маленькую упаковку на стол, что все вздрагивают. — Миндальное молоко.

— И правда, — удивляется Ю Ди. — В таких случаях я всегда его пью. Как вы узнали?

Хи Мён обожала миндаль, но достать его было трудно. И даже когда он был, а она плохо себя чувствовала, её горло так опухало, что она не могла его есть. Орехи измельчали и смешивали с водой специально для неё.

Ю Ди перегибается через стол и забирает молоко. Ким Шин ей не отвечает, а она не настаивает, — её пугает и одновременно смущает его пристальный взгляд. А ещё её не покидает чувство, что она что-то делает не так, но не понимает, что именно.

И чего эти двое так на неё пялятся?

— А где маринованная редька? — интересуется Док Хва. — Она самое-то под мясо, Ю Ди бы точно оценила.

— Она ненавидит редьку, — сухим голосом отрезает жнец.

— А это вы откуда знаете?

Хон переводит взгляд с одного мужчины на другого, а те взирают друг на друга с мрачной уверенностью. А у неё внутри бушует ураган — и непонимание, и страх, и подозрение, и обида.

Ей так трудно сидеть здесь, так сложно смотреть на них, быть естественной, спокойной, улыбаться, а они перебрасываются мелкими фактами из её жизни, как мячом. Это нервирует её и мучит — даже сильнее, чем-то, что они не узнают её. Словно ей дают зелёный свет, который тут же сменяется на красный.

— Вы что, узнавали предпочтения агасси в еде? Да вы сталкеры, — говорит Ын Так.

— Редкостные придурки, — поправляет её Док Хва, и на его счастье никто этого не слышит. — Почему ты продолжаешь звать её «агасси»? Разве вы недостаточно хорошо знакомы, чтобы называть её по имени?

— Если я буду делать, как все вы, то чем я от вас отличаюсь? — возражает Чжи. — Она — моя подруга. Так что я жду, когда мы перейдём на новый этап наших отношений.

— Какой такой этап?

— Ну… Агасси, — Ю Ди обращает на неё внимание, но выглядит рассеянной, она явно не слушала всего этого, задумавшись о своём, и набила едой рот, чтобы не говорить. — Можно я буду обращаться к тебе… «онни»**?

Смысл слов доходит до Хон не сразу, а когда доходит, она заходится кашлем, едва не подавившись, и бьёт себя кулаком в грудь. Ын Так подскакивает со своего места, но девушка останавливает её движением руки.

— Я… Мне нужно отойти на пару минут. Где здесь уборная?

Она поднимается на ноги, не дождавшись внятного объяснения — жнец поднимает палец вверх, а Ын Так, смущённая, тараторит так, что ни слова не разберёшь.

Мир вокруг похож на одну сплошную шумовую помеху. Ю Ди дезориентирована, и ноги у неё подкашиваются, её тошнит. Для неё это не впервые — в моменты стресса или переутомления такое случается часто. Ещё немного, и у неё начнётся паническая атака.

Сейчас она не может вспомнить ни одной причины, по которой оказалась здесь. Нужно было уехать, оставить всё как есть, не трогать и без того кусачее прошлое. Ничто тут не держит её — самоуверенное «я только посмотрю, запомню и сразу исчезну» сменилось пульсирующей, отдающей в висках мыслью: «Что всё это значит?».

Миндальное молоко и редька — то, что все при дворе знали о Хи Мён. А эти двое — откуда они знают? Совпадение? Ну да, не только она лечится миндалём, но что значит «она ненавидит редьку»?

И вообще, зачем её позвали? Чего хотели?

И Ын Так — последняя капля. Очередное звание, очередное напоминание о Хи Мён. «Я Хи Мён, просто Хи Мён!».

Перед глазами всё плывёт, и девушка не различает явь и воспоминания — всё сливается воедино. Сбитое дыхание рвёт лёгкие, комом встаёт в горле, и она чувствует, что задыхается. Нужно уйти как первомайский снег в северных широтах — незаметно, понимая, что тебе тут не место.

Ю Ди не видит лиц и не знает наверняка, как выглядит в глазах присутствующих. Над ней довлеет одно желание — скорее исчезнуть, сжать этот день до размера атома в своей памяти. То, что должно было стать ей утешением, превратилось в кошмар.

Хон чувствует, что, если не отпустит всё это сейчас, до конца жизни покоя ей не будет. Всегда останется вопрос — что это было? Что означают эти взгляды и словно бы ненароком брошенные слова?

Кто-то удерживает её за локоть, и ей с трудом удаётся подавить вскрик, — будто прошлое протянуло щупальца через воспоминания. И она задыхается под весом памяти, и слабость распространяется по всему телу, но рука не исчезает, напротив, удерживает её сильнее.

И сквозь толщу образов, похороненных в истории сотни лет назад, но неизменно живых в ней Ю Ди слышит:

— Всё хорошо. Я помогу.

Ей становится спокойнее. Хи Мён не хочет возвращаться во дворец, в его стенах ей нечем дышать. Но хватка у Ким Шина уверенная, и принцесса знает, что, пока он рядом, всё будет хорошо.

«Ненавижу дворец», — вяло думает Ю Ди, и даже мысль о скорой встрече с братом не воодушевляет. Но счастье часто приходит со страданием — и страх перед возвращением в личную темницу смешивается со смущённой радостью от этого прикосновения.

Ким Шин помогает девушке дойти до ванной и отпускает, как ребёнка, который только начинает ходить, и Ю Ди нетвёрдой походкой добирается до раковины и, как на автомате, включает воду.

Холодная вода приводит её в чувство, и в голове проясняется. По крайней мере, теперь девушка видит, что находится в двадцать первом веке. Перед глазами ещё рябит, девушка ополаскивает лицо, и сознание приходит в норму.

«Меня зовут Хон Ю Ди. Мне двадцать четыре года, и почти всю жизнь я провела в Японии. Я — Ю Ди»

Как глупо, вот так попасться в сети разума. И это ей — девушке, что столько лет боролась за свой рассудок!

Следует ко всему относиться проще, особенно в этот день прощания, когда всё, что ей нужно, — запомнить спокойные, вполне благожелательные лица возлюбленного и брата. И не важно, что происходит, и что ей дело до того, что они говорят! Главное — они все вместе на короткий, но всё же миг.

Вот, ради чего она пришла. Хи Мён разрушила свою жизнь, и нечего давать ей повод уничтожить ещё и Ю Ди.

Хон вновь подносит замёрзшие онемевшие ладони к лицу и слышит голос, но сначала думает, что ей показалось, и она не полностью пришла в себя. Потому что этому имени нет здесь места; и всё-таки — тогда для него места не было тоже.

— Хи Мён.

Никто не звал её по имени. Даже Ван Ё, надев одежды императоры, почти позабыл его и произносил лишь в ярости или в редкие минуты беспокойства. И услышать его теперь похоже на разрыв во времени: не прошлое и не настоящее, что-то новое, слитое в одно.

Ю Ди медлит, прежде чем обернуться, а мокрое лицо её в свете ламп становится как будто иным. С одной стороны — всё ещё она, а с другой — уже нет.

Ким Шин смотрит на неё, но видит кого-то другого. Эти глаза знакомы ему, а человек — нет.

Давным-давно он знал девушку с такими глазами, с этим взглядом — пронзительным и тоскливым. И это сходство заставляет спросить:

— Ты меня не узнала?

Мужчина тут же жалеет об этом. Во-первых, если это и есть Хи Мён, как она может помнить его? А во-вторых, и это гораздо важнее, на земле живут миллионы людей, в чём-то похожие, в чём-то абсолютно разные. И Хон Ю Ди не может быть Хи Мён — похороненной сотни лет назад и в мире, и в его сердце.

Наверняка, тысячи пьют миндальное молоко, ещё больше — ненавидят редьку; у многих печальные глаза, и даже то, что увидел жнец, — может, она просто прошла мимо него когда-то, или он сам случайно её увидел.

Ничто из этого не доказывает, что это Хи Мён. Просто совпадения, много совпадений, но вселенная так огромна, что в ней вполне хватит места для случайности.

И, отвернувшись, Ким Шин делает шаг из ванной. Ерунда, неудивительно, что девушка молчит. Должно быть, она не понимает, о чём он.

Шум воды почти перекрывает её ответ, но мужчина застывает. Не видя лица девушки, он узнаёт интонации, тембр, даже краткие паузы между словами, — это всё так знакомо ему. Хи Мён и её всегда не единожды обдуманные слова, и взгляд, прожигающий его спину, — не знающий запретов и правил, ласковый и тем жестокий.

— Узнать — значит, что на время ты забыл кого-то, — Ю Ди замолкает, прежде чем договорить: — а я никогда вас не забывала.

Комментарий к VI

* Курица с овощами по-корейски.

** Старшая сестра для девушки. Этим словом называют не только родных старших сестер, но и всех старших девушек.

========== VII ==========

Мир для Ким Шина замер уже давно.

Он не мёртв, но и не жив в привычном смысле этого слова. Время для него не существует, люди — тоже, но сейчас мужчине чудится, что и его нет. Ким Шин остановился в одной точке — в моменте, когда девятьсот лет назад его сердце перестало биться.

А он-то думал, что идёт дальше, что прошлое там и осталось, но вот оно, наконец, нагнало его, и у него появилось болезненное, краткое, как вздох, имя — Хи Мён.

И обернуться к ней, значит признать, что все эти годы пошли прахом: токкэби так и остался преданным солдатом — отринутым своей страной и своей любовью.

Обида и боль, жажда мести и вкус крови — всё это ещё живо. Можно не думать о том, что случилось, задушить крик и продолжать существовать, пока на горизонте не замаячит возможность уйти, но дыхание прошлого ничем не заткнуть.

Ким Шин глубоко вздыхает, чтобы что-то сказать — сам не зная, что именно. Слов не находится, и взглянуть на девушку и хочется и нет.

И тогда он чувствует, как она обнимает его сзади. Маленькие ладони сцепляются в замок, и их тепло ошеломляет — в эту секунду мужчина осознаёт, что всё по-настоящему.

Она и впрямь здесь — предвестница его смерти. А как ещё её назвать? Хи Мён опаляет его взор перед концом — и тогда и сейчас. И словно на плечах мужчины таилась тяжесть, он чувствует облегчение.

Ким Шин проникается пониманием, что скоро он действительно обретёт покой — яркое осознание, не то, что в тот день, когда сталь собственного меча пронзила его плоть, и жизнь медленно, словно дразня, оставляла тело.

И пусть пока Ын Так не способна коснуться меча, финал не за горами.

Возвращение Хи Мён выглядит правильным и даже пророческим: у истории нет начала и нет конца, она — замкнутый круг. Потому за неделей идёт неделя, за годом — год, а за смертью — смерть. И если ему суждено умереть снова, то и Хи Мён должна быть рядом.

Ю Ди прижимается сильнее и крепче сжимает руки. Она знает, что не имеет на это права, а ещё, что мгновение — и сладостное, и горькое — не может длиться вечно.

Ею движет страх, что он обернётся, и Хи Мён разрушит всё, как и прежде, и одновременно нежная печаль — желание утешить его, усмирить боль, которую она же в нём и пробудила. Они же заставляют её прошептать:

— Давайте постоим так ещё немного.

«Побудьте со мной немного», — вспоминает мужчина то, что когда-то сказала Хи Мён. Ким Шин помнит, как она также подошла со спины, как тонкий стан её прикоснулся к нему, и защищаясь и защищая. Помнит он и свои сомнения, и робость, и дикий стук счастья в груди.

Всё прошло, но всё повторяется.

Ким Шин расцепляет её руки, и Ю Ди поддаётся — с покорностью и ожидаемым разочарованием. И тогда он на неё смотрит.

— Ким Шин, — движутся сухие губы, но не слышно ни звука.

И всё же шёпот пробуждает в нём многое. Его уже не путает ни новое её лицо, ни другое имя: он находит её в деталях — в том, как она стоит, как склоняет голову и смаргивает непролитые слёзы.

«Это ты, Хи Мён. Это ты», — думает Ким Шин.

При всей вине, ставшей ей второй кожей, в ней нет открытой мольбы: «Простите», — жалкого слова, не способного ничего исправить, лишь раздражить. Даже больше — в позе Ю Ди скрывается упрямое признание: «Не прощайте».

Такой она и была — его первая любовь, оставившая его умирать в поле среди ворон, посреди жары. И это нормально — оттолкнуть её и прогнать; Ю Ди и сама, кажется, ждёт этого. Но вопрос — «Как ты могла так поступить?» — так и не звучит.

Ким Шин и сам не понимает, почему делает это — сжимает её ладонь и притягивает девушку к себе, и отчего это лёгкое живое дыхание и ранит и утешает, проникнув сквозь ткань к его коже.

Ю Ди застывает — всё ещё неумолимо далёкая, хоть он и держит её в своих руках. Девушка, жившая сотни лет назад, девушка вне времени, девушка, не принадлежащая этому миру, — Хи Мён покинула его при той жизни, и в этой всё повторится вновь.

Меч как будто входит глубже в сердце мужчины, и из-за пронзительной боли он вдавливает пальцы в плечи Ю Ди. Девушка не шевелится и, кажется, вовсе этого не ощущает.

Впервые она чувствует себя цельной. И это стоит любой боли — и физической, и той, что сдавливала грудь на протяжении двадцати четырёх лет.

И если ради этих его слов ей пришлось бы пройти через всё снова, она согласна. Потому что когда голос Ким Шина достигает её слуха, Хи Мён просыпается, как после длинного ночного кошмара:

— Давай постоим так ещё немного.

***

— Может, подняться? Их уже долго нет, — волнуется Ын Так и поднимается из-за стола, но взгляд жнеца пригвождает её к месту.

Ей неловко — это видно по сжатым кулакам и красному лицу. Может, её новое обращение к Ю Ди показалось той излишним, и она не возвращается, потому что не знает, как сказать ей об этом, не обидев? Или ей действительно плохо и нужна помощь?

— Нет причин волноваться, — в задумчивости ангел смерти крошит стручок фасоли пальцами. — Думаю, она всё же Хи Мён.

— К-х-хто Хи Мён? — с набитым ртом спрашивает Док Хва.

— Кто такая Хи Мён? — тоже удивляется Ын Так. — Что вы имеете в виду, дяденька?

Мужчина глядит на неё с сомнением, а после придвигается к ней, и Ын Так тоже склоняется. Со стороны они похожи на двух шушукающихся детей.

— Помнишь, я зашёл в кафе, и там была Хон Ю Ди? Она дотронулась до меня, и я увидел её прошлую жизнь, но какими-то фрагментами, — жнецу увлёкся историей, и изменившееся выражение лица Ын Так осталось незамеченным. — Судя по тому, что ещё я видел, она была знакома с демоном, когда он был человеком. И пока мы тут сидели, я копался в этих фрагментах и всюду встречал лица демона. Думаю, они любили друг друга.

В другой ситуации Ын Так наверняка бы остановила этот поток слов о прошлых жизнях, демонах и прочем, принимая во внимание, что Док Хва прекрасно их слышит. Но сейчас её разум пытается обработать новую информацию, а юноша тем временем выплёвывает полупрожёванный кусок мяса обратно в свою тарелку.

Его не смущают подобные разговоры. Проведя достаточно времени в этом доме, он давно понял, кто есть кто. Да и оба мужчин вели себя таким странным образом, что только круглый дурак мог не увидеть правду. Нет, Док Хва удивляет другое, — последние слова жнеца:

— Любили друг друга? Да я дядю даже никогда рядом с женщиной не видел, — он смотрит на Чжи и исправляется: — ну, кроме тебя. Но ты же понимаешь, что это не в счёт.

— Поэтому вы вели себя так странно? — догадывается девушка. — И из-за этого пригласили её на обед?

— Кажется, она многое для него значила. Он совсем свихнулся, когда узнал о ней, — делится жнец.

— Да и вы были не лучше, — парирует Док Хва.

— Не понимаю. Даже если всё так, зачем ворошить прошлое? Вы же не думали рассказать ей об этом? Она решит, что мы тут все чокнулись.

Жнец пожимает плечами, видимо, над этим никто из них не размышлял. Важно было узнать, она это или нет. Мужчиной завладел азарт, хотя он не понимал, какая ему разница и в чём его интерес. «Погоня» за Хи Мён увлекла его, а мысль, что это, правда, она, отчего-то грела.

— Вот же… — начинает и не договаривает Ын Так, потому что на лестнице слышатся шаги.

Все они почти синхронно смотрят в ту сторону.

Ким Шин спускается первым. По его лицу непонятно — в порядке всё или нет. И Ын Так напрягается, не сразу заметив Ю Ди — тихую, бледную тень, плывущую вниз на некотором расстоянии от мужчины.

Чжи хватает одного взгляда на неё, чтобы жалость и негодование затмили все остальные чувства. Ей невдомёк, зачем вообще всё это было нужно. Зачем возвращаться к тому, что давно кануло в лету, тем более, что Ю Ди теперь другой человек, и о прошлой жизни не помнит?

Ын Так не думает о себе, о том, что она — невеста токкэби, а с появлением этой девушки её право на него может пошатнуться.

Ким Шин нравится ей — первый после мамы, кто заботится о ней, пусть и из-за метки. Чжи уютно и хорошо в его доме, и девушку не смущает её роль, но всё же за недолгое время она успела полюбить и Ю Ди, которую считает подругой. Эти двое по-своему дороги ей, и их муки воспринимаются как её собственные.

— Онни! Онни, ты в порядке?

Ю Ди поднимает на неё взгляд. В первую секунду она ещё глядит как-то особенно трогательно и обезоруживающе, как-то незнакомо. Из глаз её исчезла скрытность, присущая человеку, который боится.

Но, наверное, что-то новое появилось и в лице Ын Так: при виде неё Хон словно внутренне сжимается.

— Ты уже знаешь, да? — хоть это и вопрос, но звучит он как утверждение. — Вы все знаете.

— Ты… Но… Ты ему веришь? Веришь в то, что он сказал? Или аджосси всё-таки не стал говорить?

— Я не верю, — качает головой Ю Ди, и её дрожащий голос со всей звучащей в ней слабостью успокаивает. — Я помню.

— Ещё одна сумасшедшая в доме, — вздыхает Док Хва.

— Помнишь? Как? Впрочем… Подожди, значит, ты Хи Мён, то есть Ю Ди, но… — Ын Так запинается. Молчание и напряжение в комнате становятся очевидными, и девушка начинает понимать, как, наверное, сейчас трудно этим двоим. Поэтому она улыбается, стараясь немного разрядить обстановку: — Видишь, как хорошо, что я зову тебя онни. Не будем путаться.

Самое страшное в тишине — отсутствие звука, когда даже дыхание замирает, не тронув воздух. И эта тишина сгущается в доме и нависает над каждым, ожидая, когда её прервут — не случайным словом, а тем, что создало её ещё девятьсот лет назад.

— Вам нужно поговорить, да? — неуверенно произносит Ын Так. Ей не хочется оставлять их вот так, но это кажется наилучшим решением. — Думаю, вам есть, что обсудить. А мы пока прогуляемся.

— Я ещё не доел, — протестует Док Хва.

Жнец встаёт. Его взгляд скрещивается со взглядом Ю Ди, и, не понимая почему, мужчина испытывает что-то сродни эйфории, и ему становится легче: какое счастье, что она Хи Мён.

— Если сейчас не встанешь, еда тебе вскоре не понадобится. Никогда.

— Хотя, знаете, прогулки очень помогают пищеварению, — передумывает Док Хва.

Ю Ди не видит, как ангел смерти оборачивается на пороге, перед тем как Ын Так выталкивает его за дверь со словами: «Дяденька, быстрее!».

Впервые мысли о брате меркнут в её голове, в это мгновение смятения ей неважно даже то, узнаёт он её или нет.

Девушка, которая любила своего брата слишком сильно, и мужчина, не замечавший сестры, поменялись местами. И пока она отпускала его, он тянулся к ней, ещё даже не признавая её.

Впрочем, всё это не казалось жнецу важным, — почему так происходит.

Главное, что Хи Мён есть. И это делает его счастливым.

***

Ю Ди ждёт пять минут, десять, двадцать, — ждёт терпеливо, давая Ким Шину возможность собраться с мыслями. Она ни на что не надеется и, не зная его решения, уже его принимает.

Но первые слова её смущает. Девушка ожидает чего угодно: обвинения («Как ты могла прийти сюда?»), порицания («Зачем ты так поступила со мной?»), даже — проклятья. Однако Ким Шин говорит совсем не это:

— Как ты можешь помнить?

Вопрос повергает Хон в ступор. Для неё ответ совершенно очевиден, и она произносит:

— Это же вы. Как я могу вас не помнить?

Мужчина как-то странно смотрит на неё, и она не понимает, в чём дело. Неужели у него не нашлось вопросов важнее? А может, ему вовсе не хочется их задавать, потому что ответы его не интересуют?

Ю Ди прокашливается. Ей неуютно, когда он молчит, и она не знает, о чём он думает. Потому девушка продолжает говорить, лишь бы не слышать оглушающей тишины:

— А вы… как вы узнали меня?

— Ангел смерти сказал, — не подумав, отвечает Ким Шин. — То есть… Ну…

Мужчина точно не знает, что именно ей известно — о нём в том числе. Хи Мён помнит то, что было девятьсот лет назад, но что она знает о настоящем?

— Жнец? — Ю Ди не пытается косить под дурочку, напротив, она рада разрушить ещё одну стену. — Но как?

— Когда жнец прикасается к человеку, то может увидеть его прошлую жизнь, — объясняет Ким Шин. Это облегчение — объяснять столь незначительную для него вещь. — Он увидел лишь несколько фрагментов, но там были ты и я.

«Значит, Ван Ё знает, кто я, но понятия не имеет о том, кем я была для него? И вы тоже не знаете? Не знаете, что жнец — это император, приказавший убить вас?» — думает девушка, но вслух этого не произносит.

И это вовсе не попытка вновь защитить своего младшего брата, оправдать его, это желание защитить от него Ким Шина, оградить о того,что принесёт тому боль: то, что она здесь, и так достаточно.

— Если ты знаешь о жнеце, значит, знаешь и обо мне.

— Вы — токкэби.

Произнося это, Ю Ди делает к нему шаг. Возможно, сейчас они видятся в последний раз, и через минуту он велит ей уйти. И ей нужно успеть сказать, как можно больше, — заполнить пустоту столетий, образовавшуюся из-за двух взглядов, которые так и не встретились.

— Я знаю, что Ын Так — ваша невеста, — продолжает девушка. — И она нужна вам, чтобы умереть, — каждое сказанное слово даётся с трудом, — и… это одна из причин, почему я вернулась.

Ещё шаг. Ким Шин не идёт ей навстречу, но и не отступает, и это даже больше, чем она смела мечтать.

— Когда я узнала об этом, думала, что вы не знаете о том, что она может сделать, или ищете способ предотвратить это. Теперь я понимаю, что это то, чего вы хотите, — не останавливаться. Не давать тишине снова взять верх. — Вы хотели этого и тогда, верно? Вы и не думали спасаться, — Ю Ди молчит всего секунду. — Но я хотела спасти вас.

Вопросы, которые не прозвучали, фразы, которые не были сказаны, — Ким Шин останавливает их, не давая сорваться с губ, не уверенный, что хочет и готов слушать. Однако прошлое, переполненное молчанием, говорит само.

— Вы не желали признавать себя изменником и готовы были умереть, а я не хотела видеть вас мёртвым. Всё началось с этого, не так ли?

Шаг — на этот раз его делает не она, а Ким Шин. И у него беззащитный, ранящий её взгляд, из-за которого она ненавидит себя. Мужчина, не боящийся смерти, глядящий той прямо в глаза, кажется таким безоружным перед ней.

— Мне казалось, я поступаю правильно, ведь я пыталась спасти вас. Но даже если бы вы поняли, чего я хочу, и отступили, император бы не позволил вам уйти, верно? — Хи Мён, верившая обещаниям брата, давно умерла, а Ю Ди не верила ничему, даже себе. И сейчас она ясно видела, как обстояло дело на самом деле: смерть Ким Шина была предрешена. Её обманули. — Я должна была что-нибудь сделать: посмотреть на вас, подойти, закричать, хоть что-то. Но я лишь ранила вас, и мы оба потеряли покой.

В горле встаёт ком, и Ю Ди опускает голову, пытаясь совладать с собой. Она не имеет права плакать и извиняться, нет у неё права отдаваться боли и жалеть себя, когда ему пришлось столько пережить.

Кем она была для него все эти столетия? О чём он думал, вспоминая о ней, и вспоминал ли? Как, должно быть, трудно ему было, совсем одному?

— Если бы я знала… Мне следовало знать. И, думаю, часть меня понимала, что происходит. Но я не хотела признавать, что таков ваш выбор. Я была готова отдать вас другой стране и другой женщине, но не смерти. Я просто…

И она всё-таки плачет. Чувствует, как по щекам катятся слёзы и замолкает, чтобы он не услышал предательской дрожи в её голосе.

Неудивительно, что он молчит. Конечно, что тут сказать. Как она может оправдываться перед ним? Наверное, он её презирает, не то что ненавидит.

Ким Шин делает ещё шаг, и между ними почти не оказывается пустого пространства. Мужчина не верит, что всё это правда; не верит, потому что он мечтал о том, чтобы это было так, все эти века. И сейчас, когда Ю Ди говорила то, что он хотел услышать, всё казалось сном. Не может всё быть так хорошо. Просто не может.

Но когда она плачет, он видит её прежнюю — Хи Мён, которая была светом. Она — солнце, встающее над полем битвы, звезда, направляющая его домой. Ведь она была его теплом с момента их первой встречи, как же она могла так поступить с ним?

Мужчина обхватывает её лицо ладонями, и большими пальцами стирает с щёк слёзы. Ю Ди поднимает на него взгляд, и то, что он видит, заставляет Ким Шина подумать, что, если бы она всё-таки посмотрела на него девятьсот лет назад, как бы он жил теперь?

Если бы воспоминание об этом взгляде — загнанном, молящем, виноватом и раненном — преследовало его столетиями, он бы сошёл с ума.

— Неужели вы снова хотите умереть? — из её груди вырывается всхлип, и слова, которые Ю Ди старалась сдержать, похожи на стон. — И я ничего не могу сделать?

Она сотрясается от рыданий, и мужчина прижимает её к себе. И впервые Ким Шин понимает, что не только Хи Мён виновата перед ним, он виноват перед ней не меньше. Он оставил её одну; его выбор казался правильным, но тогда он не думал, каково ей будет видеть его смерть.

Мужчина сжимает её крепче в своих руках. Что бы чувствовал он, если бы император сказал, что убьёт Хи Мён?

Ю Ди что-то говорит. Мужчина потрясён своим открытием настолько, что не сразу понимает, что именно:

— Даже если и так, в этот раз я хочу остаться. Если это путь, по которому вы решили идти, я приму это и буду рядом. Вам больше не придётся быть одному, — от рыданий у неё клацают зубы, но каждое слово Ю Ди умудряется произносить отчётливо. — Пожалуйста, позвольте мне остаться с вами.

Всё, чего он хотел девятьсот лет назад, — чтобы она была с ним до конца. И вот Хи Мён здесь, и она сама просит об этом. Почему же это причиняет ему такую боль?

Этот дрожащий стан, эти слёзы, этот срывающийся голос — что он с ней сделал?

Почему хотел заставить её пережить всё это? Что он за человек такой, что просит её смотреть, как он умирает?

Что они сделали друг с другом — демон и девушка, которая не может забыть?

Время для Ким Шина не существует. А сейчас он мечтает, чтобы и он для него не существовал, чтобы они замерли в этом моменте — единые, как и прежде. И чтобы он не был токкэби, а она не была той, кто не сможет остаться с ним навечно. Время всегда было их врагом.

Циничное и цикличное, оно стояло между ними, как разверстая, без дна пропасть. И всё повторялось вновь.

— Прости, что это происходит снова, — говорит Ким Шин. — Прости, Хи Мён.

========== VIII ==========

Счастье не может длиться вечно.

Ю Ди повторяет это раз за разом и, улыбаясь самой себе в зеркале, наказывает помнить о том, чем беспечность закончилась для неё в прошлый раз. Но куда там — она раз за разом спешит к своему мужчине, и счастье теплом разливается в груди.

А переживать ей есть о чём: как рассказать правду о жнеце, да и надо ли? Сколько времени отвёл себе Ким Шин, и когда кто-нибудь из них возьмёт на себя смелость открыть глаза Ын Так на происходящее?

Но она снова обрела то, что не надеялась обрести. Её брат рядом, пусть и не узнаёт её, а возлюбленный не прогоняет, напротив — проводит с ней долгие часы. Им нравится говорить о прошлом: вспоминая о нём вместе, они не чувствуют боли.

Ю Ди даже не возражает, когда он зовёт её «Хи Мён». Ненавистное годами имя вдруг становится приятно её слуху.

Девушка накидывает пальто, выходит из съёмной квартиры и сбегает по лестнице — за тем лишь, чтобы через минуту вернуться, вспомнив, что не закрыла дверь. И на улице она оказывается уже запыхавшаяся, но всё же до безобразия счастливая.

Она спешит к грузовичку, надеясь успеть с доставкой продуктов до обеда, затем забрать из кафе Ын Так и поехать домой. Ю Ди поскальзывается, на секунду запутавшись в собственных ногах, и сталкивается с кем-то.

— Простите! Вы в порядке? — извиняется Хон и видит знакомое лицо: — О! Ромашка!

— Здравствуй, Ю Ди.

Если девушку и сбивает с толку официальный тон Док Хвы, то она не подаёт виду. У неё хорошее настроение, и широкая улыбка преображает её обычно серьёзное, замкнутое лицо.

— Ты чего это тут забыл? — спрашивает Ю Ди, но её отвлекает звук пришедшего сообщения. Она хмуро взирает на требование об очередной поставке и пожимает плечами — ничего, это задержит её совсем ненадолго. — Прости, давай потом поговорим, у меня дела. Ещё увидимся, Ромашка!

Хон взбирается в свой грузовик и заводит мотор. Юноша видит, что, перед тем как уехать, она смотрит на него в окно и машет.

Он встаёт на обочину дороги и смотрит, как машина скрывается вдали, вздымая за собой столбы пыли, и отводит руки за спину. У него задумчивый, проникновенный и взрослый — если не сказать, старый — взгляд, не свойственный Док Хва.

— Что ты здесь делаешь?

Юноша оборачивается на голос, не удивлённый тому, что Самшин тоже здесь оказалась. Они всегда ходят рядом — бог и судьба.

— Пришёл посмотреть на эту девочку, — отвечает он. — Противящаяся тебе на протяжении девятисот лет — я солгу, если скажу, что она не привлекла моё внимание.

Женщина смахивает крупицы пыли с ворота своего плаща и встаёт возле «Док Хва». Она не думала, что дойдёт до этого, — что он придёт взглянуть на это дитя. Ведь всё началось с упрямства, глупого каприза человеческой дочери, и куда это их привело?

— А ведь в тот день ни я, ни ты не обратили на неё внимания, — произносит Самшин, продолжая свою мысль вслух. — То, что случилось, не было её судьбой. Хи Мён должна была жить дальше, выйти замуж, родить сына и обрести покой. Но она никак не могла забыть случившееся и не желала отпускать прошлое.

— Я слышал. Она каждый день молилась, чтобы я ниспослал ей наказание взамен всех остальных, — бог хмурится, точно эта просьба до сих пор его удивляет. — Честно говоря, я понятия не имел, что с ней такой делать.

— Я тоже, — признаётся женщина. — Поэтому я оставила её в покое. Решила, что в следующей жизни смогу вернуть её на тот путь, который избрала для неё. Но, умерев, эта девчонка отказалась пить чай забвения. И все её мольбы, вся вина — всё началось сначала, — несмотря на то, что Самшин говорит это, явно не одобряя, в голосе её слышится не порицание, а нежность.

Многие столетия эта девушка не даёт ей покоя. Самшин любит всех благословлённых ею детей, но некоторых, как, например, Ын Так — любит особенно сильно. К Хи Мён же она питает материнскую ласку, но тогда, девятьсот лет назад, её судьба казалась ей похожей на миллионы других.

Сегодня же она смотрит ей вслед, как на ребёнка, сбившегося с правильного пути, и не знает, что должна сделать, чтобы вернуть его назад. Отчего это дитя противится, почему не примет жизнь, которую она ей подарила?

— Я дала ей безбедную хорошую жизнь, — говорит Самшин, скорее для себя, чем для своего собеседника. — И у неё действительно есть всё, — прекрасные родители, уютный дом, люди, которые искренне её любят, — но ничего этого она не замечает. Всё продолжает оглядываться назад и ждать того, кто больше не является частью её судьбы.

— Ты этого не планировала, но они всё-таки встретились. Спустя девятьсот лет, — качает головой «Док Хва», но на губах его — намёк на улыбку. — Не думал, что и у тебя бывают промахи.

— Да всё из-за тебя, — Самшин задевают слова в её адрес. — Зачем надо было наказывать Ким Шина таким образом? Выдумал же — сделать его токкэби!

— Из-за меня? — удивляется бог. — Ты вроде как была не против.

— Прошло девятьсот лет. Тебе не кажется, что уже достаточно?

— Сказала та, кто столько же времени не может совладать с одной упрямой девочкой, — улыбается он, но в этом нет обвинения или насмешки, напротив — не улыбка, а сплошное понимание. — Я тоже думаю, что достаточно, поэтому невеста демона и появилась, не так ли? Но вмешалась ты со своими правилами. Разве не по твоей воле только любовь способна пробудить меч?

— Да, любовь к невесте демона! Ким Шин должен был полюбить Ын Так.

Самшин не понимает, в какой момент всё пошло не по плану. Она была так счастлива, благословляя Чжи Ын Так, так рада, что токкэби спас её умирающую мать. Это многое для неё значило, потому что когда-то Ким Шин был одним из её любимчиков, и то, что с ним случилось, глубоко расстраивало её. Возможность освободить его — радость для неё.

Кто же знал, что судьбы, которые она вершила, шли вразрез с желаниями двух невероятно упрямых людей?

— Но он любит другую женщину, — доходит бог до самого главного. — И перед нами встаёт вопрос: если бы Хи Мён не вернулась, сумела бы Ын Так когда-нибудь достать меч?

Самшин вздыхает.

— Это не важно. Ничего не изменилось. Хоть меч и дрогнул из-за Хи Мён, вытащить его по-прежнему может только Ын Так.

Бог смотрит на неё с иронией. Да, это нелегко — признать, что где-то они ошиблись, что им сопротивляются не по незнанию, а намеренно.

— И что теперь? Как ты собираешься решить это? — любопытствует «Док Хва». — Ким Шин обратится в прах, а Хи Мён продолжит жить? Эта концовка нам и так хорошо известна.

Женщина не отвечает: она уже и сама думала об этом. О том, что никто не вспомнит одинокого токкэби: ни его названная невеста, ни так и не узнавшая его сестра, ни даже этот мальчик — его «племянник». Никто, кроме Хи Мён.

— Даже как-то обидно. Девятьсот лет прошло, а ничего не изменилось, — продолжает бог и только подливает масла в огонь.

И впрямь печальный конец — смерть и забвение. И мятежная душа, отказавшаяся от покоя ради любимого.

— У меня есть для них одна судьба, — говорит Самшин, а бог, заинтересованный, глядит на неё, но она только поджимает губы, сомневающаяся и обеспокоенная. — Но они должны сами её выбрать. Иначе всё повторится.

***

— Онни, мне нужно как можно скорее суметь коснуться меча, — Ын Так удерживает Ю Ди за руку, едва они переступают порог дома. — Тогда вы с аджосси сможете жить долго и счастливо.

Хон начинает понимать, почему никто не сказал Чжи правду: как это сделать, когда девочка глядит на тебя таким светлым, добрым взглядом? Из-за него сразу становится стыдно за мир, за то, что он не может быть тем чудесным местом, где она заслуживает находиться.

И почему судьба невесты демона принадлежит именно ей? Кто вообще додумался очернить этого ребёнка призванием обратить кого-то в прах?

Ю Ди гладит школьницу по волосам, и та жмурится, довольная и радостная. Хон не хочется рушить её счастье — то, в котором у Ын Так есть старшая сестрёнка и дом, где её любят, ценят и берегут.

— Ступай делать домашнее задание, — наказывает Ю Ди школьнице. — Тебе нужно хорошо учиться, чтобы поступить в колледж.

— Ты ведь будешь навещать меня в общежитии?

— Конечно, — улыбается Ю Ди и не лжёт. Что бы ни случилось дальше, она планирует остаться её старшей сестрой.

Ын Так вновь широко улыбается. Глядя на неё, взбегающую на второй этаж, Хон испытывает боль, понимая, как та будет страдать, узнав правду.

Такой её и застаёт Ким Шин. Он прислоняется к дверному косяку и наблюдает за лицом, которое и знает, и нет. Эти черты порой сбивают его с толку, но детали остаются неизменны — привычка морщить в задумчивости лоб, сжимать губы, когда что-то идёт не так.

— Когда мы ей скажем? — спрашивает Ю Ди, заметив его. Она не в первый раз задаёт этот вопрос, и опять мужчина избегает ответа.

— Пойдём пройдёмся.

Ким Шин набрасывает на себя верхнюю одежду, пока Ю Ди потуже затягивает свой шарф, — на улице ясно, но ветрено — и они выходят наружу. Девушка не знает, куда идти, просто идёт, а мужчина её не направляет, и вскоре над ними смыкаются кроны деревьев.

Ю Ди оглядывается, и это напоминает ей о давнем дне, когда они точно так же шли рядом, и цвела сакура, и цветочный дождь скрывал их следы от всего мира, и остались только они — принцесса и генерал.

И пусть сегодня Ким Шин снова подле неё, она знает, что это не одно и то же. Тогда их судьбы были соединены, теперь — шагают врозь, иногда сталкиваясь, но не соприкасаясь. Они больше не принадлежат друг другу.

— Вы… — начинает Ю Ди, но замолкает, когда что-то прилипает к её шарфу. Она смахивает это нечто, испугавшись увидеть насекомое, но пурпурный лепесток на ладони её удивляет. — Это что — сакура? Опять? Да откуда, тут же её даже нет? Вы видели, откуда он упал?

Ю Ди задирает голову вверх, словно одно из деревьев и впрямь может быть усыпано этими цветами. Но кругом — зелень, зелень, зелень, и вскоре в глазах начинает рябить.

Ким Шин удерживает Хон за руку, когда ноги девушки заплетается, и оба смотрят на лепесток, зажатый между её пальцами.

Сердце Ю Ди стучит очень громко — так громко, что она удивляется, как это тот не слышит. И спустя девятьсот лет близость этого мужчины волнует, и кровь, застывшая и густая, ускоряет ход, опаляя щёки.

Пока они просто рядом, — разговаривают или даже молчат — девушка гонит предательские мысли из головы; она для него — та, кто помнит и может разделить с ним прошлое перед концом, и только. Возлюбленная, предательница, принцесса — ничего этого более нет. Она сама — всего лишь живая память.

Но в такой вот момент всё в голове перемешивается. Ю Ди ощущает себя слабой и беззащитной, и кажется — Хи Мён вовсе не мертва, это Ю Ди не существует. И мысли отдаются болью в висках и рвутся на язык, но она никак не может их озвучить: «Кто я для вас? Вы всё ещё… любите меня?».

Возможно ли это? Она прежняя, и он для неё — единственный, как и всегда. А Ким Шин жил без неё девятьсот лет, думая, что Хи Мён оставила его. Мог ли он вернуться к тому, что было? Хотя бы на тот короткий срок, что он отвёл себе, мог ли притвориться, что всё меж ними ещё живо?

— Да что же это такое? — удивляется Ю Ди, когда очередной лепесток прилипает к щеке мужчины. Свободной рукой она снимает его, легко касаясь кожи, и её прикосновение даже нежнее шёлковой поверхности цветка.

В обеих её руках по лепестку, а взгляд любопытный, беспомощный, совсем детский. И этот миг напоминает Ким Шину о прошлом — о том, как коралловые лепестки падали, а она стояла среди них, любящая и любимая. Ещё тогда он знал, что навсегда запомнит то мгновение, но не думал, что им удастся его повторить.

— Ты помнишь?

Расфокусированный взгляд девушки встречается с его взглядом. Ю Ди не отвечает, но Ким Шин понимает, что это глупый вопрос. Она помнит. Действия, чувства, каждый вдох — всё, что тогда было.

В её глазах ответы на все его вопросы. Ничего не кончилось для неё, прошлое по-прежнему живо. Как и для него.

— Ты тогда сказала, что, если бы могла, попросила бы сакуру цвести всегда, когда я счастлив и доволен.

Сначала она не понимает. Смотрит на него, переводит взгляд на лепестки в своих руках, и догадка освещает её лицо:

— Это вы? Вы это делаете?

Это выражение лица — восхищённое, неуловимо прекрасное в своей простоте — хорошо ему знакомо. И сердце пропускает удар — болезненный из-за застрявшего в нём меча.

— Вот почему сакура расцвела так рано! — смеётся Ю Ди, и её редкий для этой жизни смех принадлежит Хи Мён. — Но… вы счастливы?

Ему скоро умирать. Он столетиями просил об этом небеса, и, верно, кто-то, наконец, сжалился над ним и ниспослал ему невесту. А ещё — вернулась Хи Мён, вернулась тёплая, как майское солнце, как виноватый ангел, готовый проводить его в последний путь.

Он может остаться, отказаться умирать, провести с Ю Ди всю её смертную жизнь и уйти после, если Ын Так будет жива, если окажет ему эту великую услугу. Но эта жизнь для него будет как краткий миг, а для Хи Мён станет продолжением её наказания.

Если его освобождение — в покое, может, её — в забвении? Если он уйдёт, и она забудет его, то сможет прожить жизнь иначе, ни о чём не жалея.

Ему достаточно и того, что она пришла к нему — сама, по своей воле, что подняла на него взгляд, родной и такой же любящий, что решила остаться. И даже, если вместе им осталось быть недолго, одно мгновение искупало всё.

Мгновение, в котором он знал, что она любит его, как и прежде, нет, любит сильнее — без страха, не скрываясь. И Ким Шин тоже её любит — Хи Мён и Ю Ди, её одну, как ни назови.

«Я счастлив, — думает мужчина. — Я, правда, счастлив, Хи Мён»

Но вместо ответа притягивает её к себе. Глаза Ю Ди, и без того большие, распахиваются ещё больше, когда она чувствует прикосновение губ к своему лбу — долгий, ласковый поцелуй. И как-то сразу исчезают мысли; в руках мужчины спокойно и уютно, и ни о чём не хочется думать.

Есть вещи, которые не нуждаются в словах, которые слова только портят, и это одна из них. Ю Ди подсознательно чувствует, что всё, что она искала, сошлось в этом моменте. И что удивительно, она снова слышит Ким Шина и понимает, что прощена, что всё ещё им любима.

И его маячащая на горизонте смерть уже не внушает ей мысль о том, что он покинет её. Ким Шин останется навсегда — в её памяти и в её сердце.

Ю Ди поднимает голову. Да, слова многое могут испортить, а действия говорят о многом, как и бездействие. И она решает «сказать»: приподнимается на носках и прижимается своими губами к его губам.

А лепестки всё продолжают падать. И Пак Чжун Вон ухмыляется.

***

Звонок раздаётся ночью.

Хон шарит рукой и чуть не роняет телефон на пол, но всё же удерживает его кончиками пальцем и прижимает к уху.

— Алло?

— Ю Ди, это ты?

Сон мигом слетает с девушки. Она жмурится в темноте и спрашивает:

— Мэзэко?

— Хорошо, что ты ответила, — Ю Ди кажется, что она слышит всхлип, и ей становится не по себе. — Ты… ты ещё в Корее?

— Мэз, ты что, плачешь? Что случилось?

В ответ — только тяжёлое дыхание и шмыганье носом. Хон усаживается на кровати, свесив ноги, и кожа тут же покрывается мурашками от холода и плохого предчувствия.

— Мэз?

— То чудовище, что в меня вселилось, — доносится из динамиков спустя несколько минут. — Я слышала, о чём он думает.

— Что? Ты о Пак Чжун Воне?

— Он соврал тебе. Всё совсем не так, как он сказал.

Снова молчание. У Ю Ди начинают дрожать руки, и её пробивает холодный пот. К тому моменту, как Мэзэко находит в себе силы договорить, футболка уже прилипает к спине Хон, как после пробуждения от кошмаров прошлого.

— Он не хочет спасать Ким Шина. Он хочет его убить. Ты нужна, чтобы убить его.

========== IX ==========

Всё идёт по плану.

В мире забвения, в котором живут Ю Ди и Ким Шин, есть третий, и он тоже помнит. Но если для них прошлое полно чувств, для него оно — всего лишь картинка, которую можно воссоздать.

И он воссоздаёт.

Это не сложно, воскресить в памяти бывшего генерала то, что он пытается забыть. Пак Чжун Вон не раз видел этих двоих вместе — тень рядом с принцессой, всегда рядом, неизменно за её спиной.

И он знает, как падают лепестки сакуры на плечи Хи Мён и до чего эта девчонка неловкая, и как часто её ловят грубые от стали мужские руки.

Призрак творит прошлое заново, и двое узнают друг друга, и сердца их, разъединённые временем, вновь начинают биться в едином ритме.

Хи Мён, может, и сменила имя, но осталась той же влюблённой дурой, и управлять ею не составляет труда — эта наивная глупая девчонка сама всё и разрушит.

Пак Чжун Вон всё продумал. «Амнезия» Ван Ё ему на руку: ничто не отвлекает демона от его первой любви, он идёт навстречу своей смерти, и с каждым воспоминанием, с каждым ударом сердца он ближе к концу. Но этого призраку мало; уничтожить того, кто встал между ним и императором, а после убил его, — недостаточно. Чжун Вон заберёт у Ким Шина всё.

Любовь к Хи Мён — ключ не только к смерти токкэби, это рана, которая никогда не заживёт. И он собирается вскрывать её раз за разом, пока Ким Шин не сломается.

Он отомстит им обоим за то, что они сделали с ним: своему убийце и женщине, посмевшей ему отказать. Эти двое испытают такую боль, что прежние муки покажутся им ерундой.

Он заберёт у них всё.

***

Жнец просыпается от жжения в груди: что-то внутри нарывает и рвётся наружу. И чей-то голос — незнакомый, но приносящий боль — всё просит: «Не оставляйте меня, Ваше Величество. Пожалуйста, не оставляйте меня».

И лицо, которое он уже видел в чужих воспоминаниях, всплывает перед ним вновь. До чего оно печально, как умоляюще сияют глаза! Но ничего в нём не отзывается на это, — он словно и не замечает — и губы его произносят:

— Уходи, Хи Мён. Оставь меня, — руки у него дрожат, но он опрокидывает столик перед собой вместе со стоящими на нём тарелками. — Я сказал: убирайся!

«Что же я делаю? — думает жнец. — И почему она так несчастна?»

— Брат, — Хи Мён на коленях и склоняет голову, касаясь лбом пола, словно молится Будде. — Прошу вас, не оставляйте меня. Если и вы уйдёте, как я буду жить?

И она смотрит прямо на жнеца. А он не знает, что делать, как утешить её и объяснить, что он — не её брат? Но, как и минуту назад, произносит другое:

— Исчезни и больше никогда не попадайся мне на глаза. Каждый раз при виде тебя я вспоминаю то, что хочу забыть, — мужчина не глядит на девушку. Оба они похожи на призраков: бледные, с печатью смерти на лицах. — Лучше бы ты тоже умерла в тот день.

Девушка смотрит на него, но ни словом, ни жестом не выдаёт своих чувств.

— Но я жива, и вы тоже. Ваше Величество, умоляю… перестаньте говорить о смерти. Вы должны себя контролировать.

Нужно обнять её. Стереть слёзы с исхудавшего лица, сжать утешающую ласковую ладонь.

— Хи Мён… — в голосе его слышится усталость.

— Ван Ё, — голос её с непривычки дрожит, когда она произносит это имя. Хи Мён глядит прямо в глаза жнецу, и он смотрит в ответ, откликаясь на её зов. — В… ты же мой брат. Почему ты меня не видишь? Разве ты не знаешь, что и мне больно? Как я буду жить, если и ты оставишь меня?

Ангел смерти протягивает руку, чтобы коснуться её, но видение исчезает, растворяется меж его пальцев, словно дым.

В груди становится тесно, а голова трещит от сотни образов, тысячи воспоминаний.

Хи Мён.

Хи Мён дует на рану на его руке. Хи Мён обнимает его возле мёртвой матери. Хи Мён кланяется ему. Хи Мён просит отпустить Ким Шина. Хи Мён падает в обморок после резни. Хи Мён, ещё не оправившись от болезни, умоляет отменить «казнь». Хи Мён заботится о своём короле. Хи Мён не даёт ему уйти.

Хи Мён любит его до самого конца.

— Моя сестра, — с трудом выдыхает жнец. — Сестра.

***

Отражение в зеркале не принадлежит Ын Так. Это пугает её, но вскрик сдержать удаётся: ей не впервой видеть призрака.

Она оборачивается, и старик улыбается. Эти юные, добродушные особы — все на одно лицо, с ними так легко сладить!

— Чжи. Ын. Так, — по слогам произносит призрак и облизывает свои губы фиолетовым, почти чёрным языком.

Он весь разлагается, если так можно сказать о том, у кого нет тела. Но точность не важна, главное, что ему, пропавшей душе, осталось недолго. И нужно закончить задуманное как можно скорее, чтобы самому увидеть падение своих врагов, насладиться их муками, чтобы они знали — это сделал с ними он.

— Вы кто? — спрашивает девушка.

— Меня зовут Пак Чжун Вон, — представляется старик и замечает, что девчонка вздрагивает. Отлично. — Ты знаешь, кто я?

— Ну… Возможно, — сомневается Ын Так и косится на него, — так звали одного чиновника при короле Ван Ё.

Ухмылка призрака становится шире, и он делает к девчонке шаг, а та отступает. Как будто невеста токкэби может спастись от него! Даже под защитой демона, она для мёртвых невероятно притягательна, тем более — для Чжун Вона. Чего ему бояться? Он ждёт встречи с Ким Шином.

— Это действительно вы? Что вам нужно?

Ын Так шарит рукой позади себя, но на ванном столике ничего от призраков не находится. Впрочем, ей не то чтобы страшно. Она живёт в одном доме с демоном и ангелом смерти, призрак — это почти обыденность. Но он ей не нравится, и ей мерзко от одного его вида.

— Не бойся, — говорит Чжун Вон, заметив её движения. — Я пришёл не для того, чтобы причинить тебе вред. Напротив, я хочу помочь.

— Помочь? Вы меня даже не знаете.

— Но у нас с тобой есть общие знакомые. Ким Шин, — он делает паузу перед тем, как произнести второе имя: — И Хон Ю Ди.

— Онни? — на секунду Ын Так забывает о своём отвращении, но берёт себя в руки. — Ну да, вы же знали её в прошлой жизни, когда она была Хи Мён.

— О, нет, ты неправильно поняла. Я имею в виду именно Ю Ди.

— О чём вы говорите?

Эта беспомощность, пробитая его словами броня, — ничего со временем не меняется. Девушки, до конца верные тем, кого любят — Хи Мён и Ын Так, обе идеальное оружие в его руках.

— Она не говорила? Это ведь я привёл её сюда.

Ын Так хлопает глазами, ошарашенная тем, что он сказал, но ведёт себя именно так, как и предполагал Чжун Вон:

— Это неправда. Онни не стала бы вас и слушать, — отрезает девушка. — Она бы никогда не приняла вашу помощь.

— Отчего же? — как будто бы искренне удивляется старик. — Ю Ди так истерзана воспоминаниями, неудивительно, что она хочет всё закончить.

— Закончить?

Пак Чжун Вон старается скрыть довольную улыбку, но она всё же проскальзывает в его взгляде.

— Она ведь приехала в Корею ради этого, — говорит призрак, словно не понимает, что своими словами смущает Ын Так. — Чтобы помочь тебе исполнить своё предназначение — вытащить меч из груди токкэби и обратить его в прах.

— О чём вы говорите? — повторяет вопрос Чжи. — Я не понимаю.

— Я говорю о судьбе невесты демона, — продолжает Чжун Вон и делает паузу, как будто ожидая, что сейчас-то девушка «вспомнит» о своём истинном предназначении, но этого, конечно, не происходит, — убить токкэби.

Девушка бледнеет и теряет дар речи — до неё, наконец, доходит.

— Если вытащить меч из груди Ким Шина, он умрёт, — расставляет призрак точки над «i», — но этот меч зачарован, и невеста не может коснуться его, пока сердце токкэби не тронет любовь. Вот зачем приехала Ю Ди: напомнить ему о девушке, которую он любил.

— Онни не стала бы… — голос Ын Так срывается. — Вы лжёте! Она бы никогда так не поступила.

— Спроси у Ким Шина, — пожимает плечами призрак. — Спроси его, что будет, если ты вытащишь меч. Протяни и коснись его. Уверен, теперь у тебя получится.

Ю Ди не поступила бы так. И Ким Шин. Если бы хоть часть из этого была правдой, они бы рассказали ей, они заботятся о ней и не стали бы врать. А этого призрака она вообще видит впервые в жизни. И если он тот, за кого себя выдаёт, ей и вовсе не нужно ему верить. Но почему она сомневается?

Чжун Вон смотрит на неё взглядом кота, объевшегося сметаны. Всё идёт по плану. И когда та движется к двери — странными рывками, ничего не замечая, и его в том числе, старик бросает, посмеиваясь:

— И ещё, Ын Так. Передавай привет Ким Шину.

***

Ю Ди глушит мотор и вылетает из кабины.

Её знобит с самой ночи, и под глазами залегли круги: она так и не смогла заснуть снова. В голове повторяющейся строкой проносились слова Мэзэко: «Он не хочет спасать Ким Шина. Он хочет его убить. Ты нужна, чтобы убить его».

Не то чтобы предательство Чжун Вона ранило её или удивило — это вполне в его духе. Напротив, она не перестаёт казнить себя — не за то, что послушалась его и приехала, а за то, что не рассказала о нём Ким Шину.

Но Ю Ди знает, что бы он сказал, как бы разозлился, и сколько гнева вылилось бы на призрака. А мёртвому — что ему может быть?

Однако Ким Шин — другое дело. И если уж он собирается уйти, то нечего забивать этим голову. Довольно с них мести, смертей и злобы. Пусть это и впрямь останется в прошлом.

Ю Ди не хочется, чтобы перед смертью, которая должна дать мужчине покой, он мучился пониманием того, что тот, кто уничтожил их всех, до сих пор ходит по земле как бесплотный дух, и он ничего не может с этим поделать.

Но сейчас Хон осознаёт весь масштаб происходящего. И дело вовсе не в том, что она — та, кто пробудил меч, та, по чьим следам ступает смерть. Это неважно, ведь девушка знает, что Ким Шин встретит смерть как старого друга. И это даже хорошо — значит, и у Ю Ди есть роль, значит, она не бесполезна.

Проблему создаёт другое — то, что Ким Шин может узнать о Чжун Воне. А раз уж последний жаждет убить его, то не станет скрываться. Нет, он выйдет из тени именно сейчас, чтобы ранить их обоих.

Поэтому Ю Ди буквально влетает в дом, едва набрав пароль от двери. Нужно успеть рассказать об этом Ким Шину до злобного призрака. Сказать, как она нашла его на самом деле, обмолвиться словом — лишь бы между ними вновь не повисла тишина.

Хи Мён казалось, людей разъединяют другие люди, ненависть, ревность и неверные поступки. Но она ошибалась. Часто дело всего лишь в недопонимании.

— Ким Шин!

Ю Ди выдыхает, едва его увидев, и выдох звучит до неприличия громко в словно омертвевшем доме. Она не сразу это замечает — то, что кругом ни звука, всё молчит, как перед бурей. Зато, налетев на мужчину и обняв, девушка ощущает отсутствие ответных объятий.

Она смотрит на Ким Шина, и хотя часть её уже всё поняла, Ю Ди всё равно спрашивает:

— Что случилось?

Вот, значит, каково это — не получить ответа. Слишком пусто и неправдоподобно, словно открываешь коробку, уверенный, что там что-то да есть, но ничего, пусто.

— Ким Шин, — снова зовёт Хон и осматривается. — А где Ын Так? Почему тут так тихо? — робкая догадка. — Вы что, рассказали ей?

— Не я, — наконец, произносит Ким Шин. — Пак Чжун Вон.

Ю Ди отпускает его и отходит на шаг. Ей становится понятно, почему он такой отстранённый, и взгляд его способен заморозить Ад.

— Это неправда. Что бы он ни сказал, всё не так, — пробует объяснить девушка и прикусывает язык, когда выражение лица мужчины меняется.

Холод сползает с его лица, но вместо облегчения Хон испытывает ужас. Потому что на смену ему приходит какая-то бессильная ярость и страдание. И это заставляет её почувствовать себя так, словно они вернулись в тот день, словно ничего не изменилось, и всё повторяется.

— Так ты знала о нём всё это время, — говорит мужчина. — Тебя на самом деле привёл он.

«Да какая разница, кто меня привёл? — думает Ю Ди. — Бог или даже Дьявол. Я здесь из-за вас. Я пришла, потому что люблю вас»

И ей хочется сказать это, но под его взглядом впервые становится страшно. Хон ощущает себя маленькой и совсем незначительной, — не иначе, как всего лишь пылинка во времени. И её снова не видят, не слышат, не замечают. Она говорит, но никому нет дела.

— Что ещё ты утаила?

Перед ней словно разверзлась пропасть. Она всего лишь хотела его защитить — сейчас и тогда. Почему ей ставят это в обвинение? Что плохого, чтобы скрыть что-то, чтобы спасти его?

Ю Ди молчит. Врать не хочется. Ей было что скрывать — например, брата, который не знал, что его сестра до сих пор здесь и беспокоится о нём.

Ким Шин отворачивается. Смешно, когда-то давно она вот так же отвернулась от него. Каково ему было смотреть на её спину? Ей вот — невыносимо.

— Уходи.

Послышалось. Он не мог такого сказать. Не после всего, что они пережили, не после встречи, случившейся через девятьсот лет с момента их расставания.

— Уходи, Хи Мён.

— Нет, — мотает головой девушка. — Я не уйду. Я люблю тебя. Я буду рядом до самого конца.

Ким Шин поворачивает голову через плечо. Кажется, её слова доходят до его слуха, но реакция — не та, что она ждала. Мужчина напрягается и становится похож на статую.

— Я не хочу, чтобы ты была рядом. Ты не невеста демона, а значит, не можешь быть ему интересна.

«Это не так, — сопротивляется Ю Ди. — Я же знаю. Но за что вы так со мной? Это из-за того, что я опять не рассказала то, что вы хотели? Или я не сделала чего-то ещё?»

Хон не понимает. Она никогда этого не понимала: когда он злился, что она знала о чём-то, но не сказала. Или поступала не так, как следует. И ей точно невдомёк, что раны его ещё болят, что она и есть его рана.

Меч, впивающийся в его сердце, постоянно напоминает о том дне — и Ким Шин раз за разом вспоминает все подробности.

Её стальной, прячущийся от него взгляд. Не дрогнувшая спина. Молчание между ними. Он бы отдал всё, чтобы стереть это из своей памяти, и когда Хи Мён вернулась — в новом обличье, но всё такая же сияющая и утешающая, — он словно действительно забыл.

Но Хи Мён не изменилась. Это всё та же девушка, привыкшая молчать о главном. А Ким Шин знает, что молчание убивает. И напоминание об этом как распоротая рана.

— Исчезни и больше никогда не попадайся мне на глаза.

Ю Ди вздрагивает как от пощёчины. Эти слова доносятся до неё из прошлого, слова, сказанные другим человеком, но с той же усталостью в голосе. Она ненавидит эти слова и по сей день — жалкие, жалящие, как пчёлы.

И почему мужчины, которых она любит, всегда гонят её прочь?

Чем была для них её любовь?

— Да, сделай так, как ты делаешь всегда. Просто брось меня и умри как мученик в одиночестве. Верно. Ты же всегда так поступаешь, принципы важнее людей, — Ю Ди отступает, её трясёт. — Обвини меня и в этот раз, это ничего. Скажи, что в тот день я должна была молиться о твоей героической смерти. А сейчас должна была дать повод для мести. Ведь это важнее, чем твоя жизнь, да?

Она и не думала когда-нибудь говорить ему это. Он хотел уйти, и она, скрепив сердце, его отпускала, — забыв о боли, о себе, оберегая только его покой. Но в этот момент это уже не имеет значения.

— А о моей жизни ты подумал? Если ты знал, что всё может закончиться так, тогда не нужно было позволять мне любить тебя. Потому что для меня нет ничего и никого важнее, чем ты. Я всегда выберу тебя. И я всегда буду пытаться тебя спасти. Разве ты не знал?

Ким Шин ничего не говорит и по-прежнему не оборачивается. А Ю Ди слишком взвинчена, слишком ранена, чтобы продолжать. И она делает то же, что сделала Хи Мён, — уходит.

Тишина стоит оглушающая. Мужчина не шевелится. Даже когда рядом с ним появляется жнец, он остаётся на месте.

— Хи Мён…

— Тебя это не касается, — обрывает его Ким Шин.

Ангел смерти молчит где-то с минуту, а у тишины появляется цвет — серые линии от туч, видимых через окна. И Ван Ё наконец-то смотрит на генерала:

— Вообще-то, касается. Она моя сестра.

========== X ==========

— Что ты сказал?

Ким Шин не принимает слова жнеца всерьёз — тот всегда был со странностями.

Стоит только вспомнить, как он притащил домой какое-то кольцо и стал выпытывать, знакомо ли оно ему. Да и таскается за владелицей кафе, где работает Ын Так, — Санни, кажется. И при этом — чудак! — продолжает временами пускать слёзы.

Да, сосед по дому достался с прибабахом, с кем не бывает, — несёт ерунду и плачет при виде девушек. Ким Шин и сам не вполне нормальный, так что ему легко пропустить сказанное мимо ушей, но жнец продолжает:

— Я, наконец, вспомнил, — мужчина говорит почти спокойно, но весь он — сплошная эмоция. — То, что я увидел в воспоминаниях Хон Ю Ди, всё сложилось в одну картину. Я вспомнил, кем был. И Хи Мён… я помню её. И тебя… и то, что сделал с тобой.

Внимание Ким Шина привлечено — не верой в правдивость этих слов, а глухой болью, звучащей в голосе мужчины. И он смотрит ему в глаза:

— Ты не можешь помнить это… Ты… Если так, тогда ты, — на мгновение токкэби словно задумывается, как будто эта мысль, в конце концов, настигла его. — Ван Ё.

И действительно — Ким Шин сомневается. Маленький росток «а вдруг» прорастает в нём с ужасающей скоростью. Может, жнец всё не так понял, и у всего есть другое объяснение?

Или этот человек — точнее, не человек — действительно предавший его король? Но… Ю Ди знала об этом? И промолчала?

Похоже на неё — молчать. Особенно, когда дело касается её брата. И её глаза, этот взгляд, когда он спросил: «Что ещё ты утаила?», — не было ли это ответом?

Мужчина, заплакавший при виде незнакомки. Девушка, коснувшаяся его щеки, утешая.

— Ваше Величество?

Хи Мён. Пак Чжун Вон. Ван Ё. Неужели они и впрямь здесь? Все явились, чтобы вновь увидеть его мёртвым?

Жнец вздрагивает, услышав это обращение. Не потому, что в нём звучат и презрение, и застарелая злость, и горечь, а потому что узнаёт его.

— Это, правда, вы? — всё же спрашивает Ким Шин, прежде чем сжать ему горло. — Пришли снова отдать мне приказ умереть, чтобы рассказать об этом своей сестре?

«Доложите мне о своей смерти, и я расскажу об этом моей сестре»

Жнец — Ван Ё — помнит. Не только слова, он помнит собственное бессилие, ревность, злость на этого человека, который забирал у него всё — любовь народа, его жены и сестры, для которой прежде он всегда был центром вселенной.

— Я хотел, чтобы кто-нибудь выбрал меня, — говорит ангел смерти. — Но Ким Сан пожелала остаться твоей сестрой, а не моей королевой. И даже Хи Мён хотела меня оставить.

Глупости. Хи Мён любила брата больше всего на свете. И уже будучи Хон Ю Ди, она продолжает оберегать его и заботиться. Она бы не смогла.

— Мы все вас любили, — выдавливает Ким Шин, и пальцы его сжимаются сильнее. — Но Хи Мён — особенно. Она бы ни за что вас не оставила.

— Из-за тебя оставила бы, — признание даётся с трудом. Ван Ё ненавидит это. — Она бы оставила всё — меня, дворец, даже титул. Я не мог позволить ей уйти. Просто… не мог.

У жнеца скорбное, виноватое лицо, и это раздражает, несмотря на то, что сейчас он, как никогда,похож на свою сестру. Как странно — признание одного вызывало гнев, а покаяние второй — желание стереть её печаль, утешить и защитить.

— Я делал всё, чтобы она осталась подле меня. Запирал её, лгал, что позволю тебе жить в изгнании, — продолжает ангел смерти, и глаза его блестят. — Но после того дня, её любовь, которой я так жаждал, стала мне ненавистна, и Хи Мён тоже. Я ненавидел её ласку, ненавидел эти глаза, которые даже осудить меня не могли. Я хотел избавиться от неё, но не мог и только винил во всём.

Ким Шин вспоминает сгорбленную фигурку у алтаря, напоминающую сломанную куклу, и жаркий шёпот: «Милостивый Будда, прими к себе моего брата. Прости ему его грех, а если он настолько тяжёл, то подели вес его между нами».

Как они оба презирали её — девушку, которая просто их любила! Один — за непонимание и равнодушие, второй — за нежность, которой не заслужил.

Винить её было очень легко — Хи Мён и сама себя винила. И она была виновата. За то, что могла лишь любить, а любви для спасения недостаточно.

— Её слёзы, мольбы, долгие болезни ничего для меня не значили, — жнец хватает ртом воздух: горло стискивает не только враждебная ладонь, но понимание собственной жестокости. — Почему она была опечалена? И почему была несчастна? Я никогда не спрашивал её.

Ким Шин усмехается, но горько. Она всегда была несчастна, и в золотых глазах таилась тень, которую он никак не мог заставить исчезнуть. Это делало Хи Мён неизменно далёкой, и как бы сильно он ни любил её, а она — его, иногда тень омрачала взор принцессы.

Мужчине непонятно, как её брат мог этого не знать.

Каким глупцом был их король?

— Ты не знаешь, что я сделал с ней… что мы с ней сделали. Наверное, даже понятия не имеешь, что она так и не оправилась после происшедшего. Хи Мён слегла в тот день. Но она явилась просить на коленях отменить казнь или хотя бы позволить ей пойти к тебе. Она молила и молила… А я смотрел и думал: «Тогда и ты умри». Возможно, взглянув на неё, я понял, что сделал. И полагал, если она умрёт, память об этом умрёт вместе с ней.

Ким Шин хмурится. Чего она пыталась добиться, эта глупая девчонка? Почему продолжала защищать их, когда они отказались от неё?

— До самой своей кончины я наблюдал за её болезнью — тревога, боли в груди и потеря сознания, всё это оставалось с ней. Я боялся остаться один, и вместо того, чтобы спасти хоть кого-то — всех же и уничтожил. Это был я… я…

Больше всего на свете Ким Шину хочется его убить, разорвать на части, сделать с ним то же, что сделали с ним: заставить смотреть, как любимые умирают на его глазах. Но по нелепой случайности Ван Ё уже это видел — жена погибла от стрелы, а сестра увядала много лет.

Единственное, что их рознило — Ким Шин помнил об этом. И как бы ни были влажны глаза жнеца, сколько бы ни таилось в них страдания, — этого мало. Нельзя познать боль, испытываемую столетиями, за один миг.

— Держись от Хи Мён подальше, — цедит токкэби. — Не смей просить у неё прощения, не смей говорить о прошлом. Останься жнецом, каким она тебя знает, и даже думать не смей о том, чтобы говорить ей всё это.

«Не прощай его, Хи Мён, — думает Ким Шин. — И меня тоже. Пусть никто из нас никогда не простит другого. А когда всё закончится так же, как в тот день, я всё-таки попрошу Бога дать нам шанс в другой жизни, чтобы мы встретились при иных обстоятельствах, и чтобы ни прошлое, ни настоящее не сумели нас разлучить»

И он разжимает пальцы.

Потому что смерть — это покой, а тот его не заслужил. И дело вовсе не в том, что сердце Хи Мён разобьётся, если брат снова её оставит. Нет, вовсе не в этом.

***

Ю Ди стоит на светофоре, и руки её дрожат. Она не знает, куда идёт, и почему не уехала на грузовике, но не возвращаться же. Не сейчас, когда она так взвинчена, и каждое слово Ким Шина бьёт точно в цель.

«Исчезнуть? Мне? Нет уж. Я никуда не исчезну, и не мечтайте»

Две девочки рядом смотрят на неё и шепчутся, наверное, заметили её нервозность. Но Ю Ди не обращает на них внимания: она давно привыкла отрешаться от мира.

«Уйти? После стольких лет — и уйти?»

Девушка скрипит зубами.

В кармане вибрирует телефон, но её так трясёт, что, пока ей на это не указывают, она не берёт трубку. А когда отвечает, то челюсти её оказываются сжаты настолько, что вместо слов получаются нечленораздельные звуки.

— Ю Ди? Доченька, ты меня слышишь?

— Да, мам, — рычит Хон.

«Уйти? Да я буду мозолить вам глаза каждую секунду»

— Ты что, решила работать дрессировщицей тигров? — удивляется Сон Ми.

— А… Прости, — извиняется девушка, с трудом заставив себя успокоиться. — День выдался не из лучших. Ты что-то хотела?

— Мэзэко недавно заходила. Она была не в себе.

— Она мне звонила, всё хорошо, — спешит сказать Ю Ди, но мать молчит, и она знает, что та что-то подозревает.

— Ю Ди, ты же не врёшь маме?

На светофоре загорается изображение зелёного человечка.

Хон смотрит на него в каком-то ступоре, но ноги движутся раньше, чем эту информацию усваивает мозг. Вся толпа движется на другую сторону дорогу, и девушка волочится следом.

— Не волнуйся, мам.

Стоит свести всё к шутке или отвлечь внимание матери, но у Ю Ди совсем нет сил. И, если честно, мысли её направлены на другое.

— Доченька, и всё-таки…

Одна из девочек поскальзывается уже на бордюре. Ю Ди, находясь позади неё, свободной рукой удерживает её на весу, отталкивая вперёд, и ещё две секунды всё хорошо. А потом всё происходит очень быстро.

Ю Ди кажется, что на неё налетело торнадо — неведомая сила свирепым порывом сталкивает её с бордюра, и по инерции, стараясь не упасть, девушка делает ещё несколько шагов назад.

Она хорошо помнит голос матери, этот густой, обволакивающий тембр, сорвавшийся на визг. В памяти запечатлелись испуганные лица девочек, что-то кричащих.

За первым толчком следует второй, но уже откуда-то сбоку, и после него не остаётся ничего, кроме боли — яркой вспышки в мозгу, кроваво-красного цвета.

И только страхом продолжает жить печальная, угасающая мысль: «Я не могу уйти. Не могу снова его оставить».

А потом темнота, темнота и… темнота.

***

Жнец надевает шляпу и испаряется из дома — в прямом смысле.

Он чувствует себя даже потеряннее обычного и не знает, что делать, кроме как продолжать быть ангелом смерти.

Да, он вспомнил, кем был, но что это меняет? Никто не простит, никто не снимет груз с его плеч.

И зачем нужна эта память, если с ней он вновь потерял друга и сестру? С ней боль от потери Ким Сан воскресла и сияла теперь ярче прежнего, с ней ожила давняя ненависть к себе за то, что он сделал, и за то, чего сделать не смог.

Лучше не помнить, лучше не знать.

Но у него нет права просить о таком, и мужчина знает, всё это он заслужил. Ему суждено существовать, не зная, что стало с его любовью, под гнетом бывшего друга, наблюдая за сестрой, которая ни словом, ни жестом не выдаст, что знает его. Словно они посторонние. Как глупо, Ван Ё мечтал избавиться от Хи Мён, а сейчас она нужна ему как никогда прежде.

— И ты тут.

Его окликает молодой парень, тоже в шляпе и с ног до головы одетый в чёрное. Жнец подходит к нему, и они оба застывают — два изваяния из мрака.

— Что случилось?

Молодой не сразу ему отвечает, и ещё некоторое время они смотрят на толпу людей, покорёженный металл машины и похожий на туман дым, клубящийся рядом.

— Автомобильная авария.

Среди незнакомцев мелькает знакомый силуэт. Уже в этот момент подозрение закрадывается в голову мужчине, а сердце словно стискивает невидимой рукой. Он смотрит на любопытное лицо Док Хва — как оно меняется, как ужас кривит его черты.

Его «коллега» тем временем достаёт из кармана своего пальто карточку.

— Хон Ю Ди. Автомобильная авария, — сверяется он с ней.

— Ю Ди! — кричит Док Хва, и толпа расступается, а затем смыкается вокруг него, скрывая юношу от глаз жнеца.

Есть что-то странное в том, что жнец знает, что Ю Ди мертва, но на какую-то долю секунды его почти поглощает желание последовать за Док Хва — туда, где его сестра. Ведь это Хи Мён, смерть ей ни по чём. Он столько лет желал ей оставить этот мир, — «Умри же, умри!» — а она продолжала жить.

Лишь сейчас, когда смерть наконец обратила на неё внимание, до него дошло: Хи Мён всегда была для него чем-то вечным. Он желал ей исчезнуть, истязал и ненавидел, но не верил, что она может уйти. Ван Ё не помнил матери, её лицо стёрлось из памяти, и сестра стала его единственной семьёй. Она была с ним всегда — с момента его рождения и до самой смерти.

И сегодня она его покидает.

— Я… займусь этим, — говорит жнец молодому «коллеге», и голос его звучит на удивление сухо.

Тот не противится. У него сегодня ещё три смерти.

***

Ю Ди улыбается, когда жнец пододвигает к ней чай. Они оба знают, что она к нему не притронется.

— Я так рада, что это ты, — говорит Хон. — О большем я не смела и просить.

Она протягивает ему руку через стол, но мужчина не берёт её, только продолжает смотреть. От этого взгляда ей хочется плакать, столько в нём мольбы, раскаяния и горя, но плакать нельзя, нужно продолжать улыбаться.

— Роль жнеца пошла тебе на пользу, — ласково продолжает девушка, и по инерции стирает слёзы с его щёк. — Надеюсь, когда твоё наказание подойдёт к концу, у тебя будет новая жизнь. Надеюсь, ты станешь хорошим человеком.

— Не уходи.

Ю Ди сжимает зубы. С того момента, как он взял её за руку и привёл сюда, и в его глазах она увидела себя — ту, кем была сотни лет назад, она старалась сдерживать эмоции. Он вспомнил её, её глупый младший брат, но радость встречи омрачало скорое прощание.

— Мне жаль, что ты вспомнил именно теперь, — девушка отводит глаза, не в силах вынести этот взгляд. — Но я счастлива, что могу ещё хоть раз назвать тебя братом.

— Хи Мён, прошу.

— Знаешь, я была так зла, когда ты бросил меня, — признаётся Ю Ди. — Когда служанка обнаружила твоё тело, я возжелала умереть за день до этого, чтобы ты был на моём месте. Что бы ты тогда чувствовал? Было бы тебе так же больно, как мне? — пауза. — Сейчас я жалею об этом желании. Прости, что мне приходится оставить тебя вот так.

— Останься.

В этой просьбе она слышит капризного мальчика, но движет им уже не злость и ревность, а печаль.

Ю Ди встаёт со своего стула, и чайная обступает её со всех сторон, лишний раз напоминая, что мир за пределами этих стен ей уже никогда не увидеть. Хон подходит к брату, склоняется к нему и обнимает, целуя в макушку, — когда-то она так лечила его царапины, и боль от падения забывалась быстрее.

Однако боль, овладевшая им сейчас, сдаваться не спешила. И откуда-то жнец знал, что скоро тепло рук сестры сменит холод, который никогда его не покинет.

— Послушай меня. Потерпи ещё немного, а когда начнётся твоя новая жизнь, ты всё забудешь. С этого момента оставь прошлое в прошлом, не вини себя и не грусти. Проживи свою жизнь достойно, и этого будет достаточно.

Мужчина закрывает глаза и глубоко вдыхает. Не уходи. Не уходи. Не уходи.

— А пока ты здесь, сделай для меня кое-что. Останься с Ким Шином. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас чувствовал себя одиноким. Даже если он велит тебе исчезнуть, если проклянёт, — останься рядом и проводи его в последний путь. Вы оба заслужили покой, и я надеюсь, что вы его обретёте. И… — Ю Ди так много хочется сказать, но времени нет. Времени никогда не достаточно. — Глупо ждать, что он придёт сюда, так что передай ему, что я… Я жалею, что снова оставляю его, что не могу сдержать обещания быть с ним.

— Хи Мён…

— Скажи, что я люблю его. Мёртвым врать незачем, может, он поверит хотя бы на этот раз. Я всегда буду его любить, что бы не ждало меня за этой дверью.

Хи Мён остаётся собой даже сейчас: только и говорит, что о Ким Шине. Впервые это не вызывает в Ван Ё ненависти. Какая разница, если они оба её теряют. Ему казалось, лучше пусть она умрёт, чем оставит его ради этого мужчины, но сейчас он жалеет о том выборе. Почему он просто не дал им любить друг друга?

— Это всё моя вина. Я сделал это с тобой… и с Ким Шином.

И она поступает так, как поступала всегда, и оттого ему становится ещё горше:

— Не надо. Мы все сделали это.

Жнец не сразу понимает, что она уходит — делает шаги в сторону двери и вот-вот навсегда исчезнет. Он вскакивает, когда её ладонь касается дверной ручки.

Хи Мён не умеет прощаться. Никто из них не дал ей шанса: все, кого она любила, ушли молча.

— Хи Мён!

Ю Ди оборачивается. Он запомнит его — это лицо, всегда любящее, никогда не осуждающее.

— Я был счастлив быть твоим братом. Я…

— Я знаю.

И это всё. Это последние слова Хон Ю Ди. Ни «я люблю тебя», ни «прости» или «я прощаю», — ничего. Она не умеет прощаться: в ней скопились тысячи слов, которые так и не были произнесены.

Но Хи Мён и Ван Ё знали, что они были.

***

Ким Шин врывается в чайную и сразу понимает, что опоздал: по гулкой тишине, ненавистной и густой, по пустоте, по виду жнеца, уронившего голову на руки.

— Хи Мён?

Жнец поднимает на него взгляд. Молчит.

— Она… она не могла.

Ким Шин пересекает всю чайную быстрыми шагами и распахивает дверь, за которой исчезла Ю Ди не более пяти минут назад. Никого.

— Она ушла. Её больше нет.

— Нет. Нет.

Хи Мён. Ю Ди. Хи Мён. Ю Ди.

Нет. Нет. Нет. Нет.

Взгляд токкэби падает на нетронутую чашку чая.

— Чай. Она не выпила чай.

— Не выпила, — соглашается жнец.

— Тогда это не конец, — робкая надежда звучит в словах Ким Шина. Конечно, этого недостаточно, ведь Хи Мён умерла, но всё же… — Я найду её. Я подожду, буду ждать, сколько придётся. Она переродится, и я найду её. Я больше не заставлю её страдать.

— Она не вернётся.

Ким Шин не сразу понимает значение сказанного. И опять же не принимает слова жнеца всерьёз. Но что-то во взгляде того заставляет его замереть. И если у смерти действительно есть дыхание, то оно принадлежит этому жнецу:

— Она не вернётся, — повторяет мужчина. — Это была её последняя жизнь.

========== XI ==========

Ын Так спускается на первый этаж. В самом лучшем для неё доме, доме, в котором ей тепло и уютно, всё пошло наперекосяк. Док Хва, как ветер, ворвался в него, и злые известия хлынули внутрь.

Девушка вышла из комнаты, когда прозвучало громкое сбивчивое объяснение юноши: «Ю Ди… авария… дядя, она…». Ноги Ын Так подкосились, и она опустилась на верхнюю ступеньку, там она и оставалась, когда ушёл Ким Шин, когда, прослонявшись по гостиной, словно призрак, вышел и Док Хва, и когда токкэби, наконец, вернулся.

Она ни о чём не стала спрашивать, поняла всё сразу по его сгорбленной фигуре, которую Чжи увидела в просвет между стойками перил. Минут десять школьница собиралась с мыслями: стирала слёзы со своего покрасневшего лица, усмиряла эмоции, потому что ничто из того, что испытывала она, не стоило и части того, что выпало на долю Ким Шина.

Ю Ди мертва. Девушка сжимает кулаки и выдыхает. Нет, она подумает об этом после, когда останется одна. Сейчас нужно быть рядом с Ким Шином. Ведь это то, чего бы хотела и Ю Ди, — чтобы он никогда больше не был одинок.

— Аджосси.

Мужчина не реагирует на её голос, и девушка усаживается подле него на диван. Сейчас она с лёгкостью может поверить в то, что ему больше девятисот лет: он похож на статую, которая находится здесь не один век.

— Аджосси, — произносит Ын Так снова, но не ждёт, что Ким Шин ответит. Да и говорит она скорее для себя, и в голосе её звучит жалость, сочувствие, боль, — всё разом. У неё нет для него иных слов, кроме этого «аджосси», потому девушка подаётся к нему и обнимает.

Они долго сидят так. Ын Так не замечает слёз, стекающих по её щекам, а мужчина не позволяет себе даже этого — точно каменное изваяние с опустошённым, раненным взглядом.

— Я должен был сказать ей, что в случившемся нет её вины.

Ын Так поднимает голову. И прежде чем начать говорить, трёт свои мокрые щёки:

— Аджосси, не надо. Ю Ди… Хи Мён знала. Думаю, она знала, что вы чувствуете на самом деле.

— Я знал, на что иду, — продолжает мужчина, не услышав, словно не в силах удержать слова, копившиеся в нём слишком долго. — Знал, что умру в тот день, и знал, что она пойдёт на всё, чтобы спасти меня. Но предпочёл сделать вид, что не понимаю. Мне хотелось умереть героем в её глазах.

— Аджосси…

— Она бы поняла, если бы я не вернулся. Так было бы правильно: сбежать, жить в изгнании, забыв о дворце. Хи Мён была бы счастлива уже оттого, что я просто жив. Но я не смог… Я должен был увидеть её ещё раз.

Внутри у Ын Так всё сжимается: ей так жаль их обоих. Они любили друг друга и продолжали любить, но не смогли смириться с выбором друг друга. Нет, Хи Мён смирилась — вернулась, скрепя сердце, к тому, кто снова хотел уйти.

Чжи всё думала, как Ким Шин поступил с ней самой, не сказав, в чём настоящее предназначение невесты демона. Как могла она убить его, как могла отпустить? Сейчас стало даже стыдно. Ведь Ю Ди смогла его понять, смогла убедить себя потерять его вновь. Каково ей было, раз за разом расставаться с тем, кого любила?

— Это была моя ошибка, а она винила себя, и я винил тоже. А когда она вернулась, я так разозлился из-за этого. На что она готова была пойти из-за меня, сколько вынесла, даже связалась с этим… этим… И я оттолкнул её.

Хи Мён и Ким Шин похожи на два судна, которые встретились в море и разминулись. Сколько между ними вины: она свела их спустя девятьсот лет, она же и развела.

— Меня разозлило не то, что она помнит, не то, что она связалась с Пак Чжун Воном. Я понятия не имел, какую боль это причиняет ей. Для меня это осталось в прошлом, но она продолжала страдать. Я любил девушку и обрёк её на муки — память разъедала её не одну жизнь, а три. Знала ли ты, что Хи Мён прожила ещё две жизни, прежде чем стала Ю Ди? Помнила ли она, что была и кем-то ещё, или всё, что занимало её мысли — это случившееся девятьсот лет назад? Но не это важно, а то, что всё это время я был жив, я мог бы найти её. Ей не пришлось бы так жить, не пришлось бы искать помощи у Чжун Вона, — Ким Шин сжимает кулаки, и вокруг словно воздух сгущается. Он всё говорит и говорит, и вековая тишина отступает. — Если бы я знал, что всё будет так, я бы отступил. Я бы жил в позоре до глубокой старости, лишь бы она обрела покой.

— Аджосси…

— А теперь её нет. И никогда уже не будет. Я потерял её навсегда.

Ын Так снова его обнимает — крепко-крепко, как будто заключая в свои руки всю его боль.

— Мне так жаль, аджосси, так жаль. Если бы я могла что-то сделать…

— Ты можешь.

Девушка замирает. Конечно, она может, она одна может. Но неужели…

— Если бы она осталась, я бы сумел подождать ещё несколько десятков лет. Или… если бы Хи Мён могла переродиться. Но теперь мне нет смысла ждать.

Ким Шин смотрит на девушку. За весь этот разговор она впервые ясно чувствует, что он говорит именно с ней.

— Не хочу ждать того часа, когда потеряю и тебя. Говорят, когда умирает токкэби, память о нём исчезает. Ты не будешь помнить обо мне, а значит, не будешь и страдать. Всё закончится. Всё должно закончиться.

Ын Так не любит грустные истории. И она не уверена, что забытие спасёт её: есть вещи, которые остаются где-то глубоко внутри тебя, оторванные от разума, сохранившиеся на бессознательном уровне.

Но ей тоже хочется, чтобы всё закончилось. Счастливого конца не бывает, она поняла это, когда умерла мама.

И история Ким Шина и Хи Мён — очередное тому подтверждение.

***

Это не то, чего хотела Ын Так. Согласившись выполнить просьбу своего аджосси, она надеялась, что он уйдёт спокойно, и она будет знать, что он обрёл покой, а значит, сбудется и желание Ю Ди.

Но вот они на крыше, и всё катится к чертям. Следовало понять, чем всё закончится, едва она увидела Пак Чжун Вона. Ну почему, почему, почему?

— Какая жалость, — говорит призрак и ухмыляется. — Я расплатился с Хи Мён, теперь подошла твоя очередь, Ким Шин. Но вот Ван Ё… придётся мне ещё задержаться на этом свете, чтобы увидеть его новую жизнь… и убить его.

Ын Так отступает, когда Ким Шин закрывает её от этого чудовища. Даже жнец выглядит непохожим на обычного себя — такой взволнованный, такой человечный.

— Ты… убил мою сестру?

— Вы всегда были туповаты, Ваше Величество, — качает головой Чжун Вон, а Ким Шин в ответ на это скрипит зубами. — Неужели решили, что это была случайность? Давно пора понять, что случайностей нет, всё в мире взаимосвязано. Один толчок, — он вытягивает руку, и его ухмылка становится шире. — И жизнь обрывается.

— Ты… — выдавливает Ким Шин.

— Вы трое стоите мне поперёк горла уже девятьсот лет. Естественно, я не мог оставить её в живых. Да и к чему, если она сделала всё, что от неё требовалось: заставила сердце своего генерала биться снова.

Пак Чжун Вон смеётся. Они все жаждут дать ему отпор, уничтожить его, сжить со свету, но ничего не могут сделать. Сегодня судьбы вершит он.

— Аджосси… — лопочет Ын Так, и хватает того за рукав.

— Я же говорил тебе, что теперь ты можешь коснуться меча, — обращается к ней призрак. — А значит, пришёл и твой черед помочь мне.

— Что?

— Стой, где стоишь, — предупреждает демон. — Хочу быть уверен, что попаду в сердце.

— Глупец, — смеётся Чжун Вон.

Жнец думает так же: они не могут убить потерянную душу. Однако когда токкэби бросает на него взгляд, — яростный, жёсткий, решительный — он понимает. Они могут. Но какой ценой?

Ким Шин разворачивается к напуганной Ын Так. Он не должен так поступать с ней, с этим ребёнком, заставляющим его улыбаться, но злость в нём затмевает всё хорошее. Потерять Хи Мён — как лишиться самого себя; потерять её из-за этого гнилого старика — в стократ хуже.

Он может забрать отсюда Ын Так, спасти их на время, забыть о Пак Чжун Воне и уйти в иной мир, и все они будут в безопасности. Нет, не все — если жнец не словит потерянную душу, в следующей жизни его будет преследовать смерть. Но всё же, всё же…

Ким Шин не может отступить. Сейчас он наконец понимает, что вина, которую они втроём — Ван Ё, Хи Мён и он сам — делили между собой, на самом деле принадлежит Пак Чжун Вону. Все их решения генерировались этим человеком, все они лишь марионетки в его руках.

Он забрал у него всё — тогда и сейчас.

— Прости, Ын Так.

— Аджосси?

Ким Шин берёт её ладони в свои и подносит к своей груди. Меч чувствует зов крови невесты демона и позволяет безвольным пальцам коснуться себя. До того, как Ын Так понимает, что происходит, её руки ухватываются за рукоятку и, подчинённые Ким Шину, вытаскивают меч из его сердца.

Это ощущение не сравнимо ни с чем — мужчину словно одновременно режут и сжигают, и вместе с тем — нутро обдаёт холодом. Тело становится непослушным, конечности слабеют, но ещё не время сдаваться. Ему нужно всего мгновение, уж его-то ему точно задолжали.

Жнец удерживает Ын Так, прежде чем она срывается с места. Он понимает.

Непривычно держать меч в руках, но Ким Шин держит его крепко. И белый тигр на рукоятке придаёт ему сил.

Хи Мён.

Он замахивается одним движением, разворачиваясь, и меч рассекает воздух, стирая ухмылку Пак Чжун Вона. Миг необычно краткий, и Ким Шину хочется, чтобы он замедлился, но мужчина благодарен и за это.

Призрак — ночной кошмар — исчезает, вслед за ним растворяется меч. И Ким Шин чувствует, что исчезает тоже.

У ночи вкус пепла. Токкэби опускается на колени, и покой, которого он жаждал столько веков, тяжело опускается на его плечи. Он поднимает взгляд: жнец отпускает Ын Так, и та подбегает к нему, плачет, зовёт. Но когда она обнимает его, словно стараясь удержать на этом свете, за её плечом Ким Шин различает силуэт.

Хи Мён улыбается. Она прекрасна, как и в день их знакомства, и хоть сегодня нет солнца, целующего ей щёки, темнота ласкает её ночной прохладой. И впервые в золотых глазах нет тоски.

— Хи Мён.

Она подходит ближе.

— Хи Мён.

Жнец приближается и оказывается возле неё, так что Ким Шин переводит взгляд на него и говорит:

— Ваша сестра…

Тот не отвечает, но снимает шляпу, и лицо у него мокрое.

— Думаю, я смогу сам рассказать ей о своей смерти.

Хи Мён совсем рядом. Она и есть покой.

— Хи Мён.

И она протягивает ему руку. Мужчина смотрит на маленькую ладонь, совсем слабую, но одним своим видом делающим сильным его.

За секунду до того, как тело его рассыпается в прах, и его разносит ветер, он протягивает ладонь в ответ.

А затем всё пронзает тьма. Остаётся лишь имя.

Хи Мён. Хи. Мён.

========== XII ==========

Ким Шин просыпается от кошмара.

Он резко поднимается, и голова идёт кругом: картинка мигает, словно кто-то прокручивает кадры какого-то старого фильма, настолько давнего, что сложно поверить в его реальность.

Стены, сомкнувшиеся вокруг мужчины, и знакомы ему и нет. Потому, когда он узнаёт их, чайный стол с орнаментом в углу и стёганые одеяла, расстеленные там же, Ким Шин понимает, что умер.

Он не может быть здесь. Этого места не существует уже сотни лет, как и запаха остывшего чая, а также сквозняка, проскользнувшего в покои из дворцовых коридоров.

Меж тем, стоит мужчине встать, и тело гудит под тяжёлыми чёрными одеждами. У мертвецов разве может так болеть? И мешают ли им длинные волосы, липнущие к лицу?

Чем дальше, тем страннее. Но последней странной вещью оказывается не собственный вид генерала, а лёгкость в сердце. Вот уж чему там точно не место, однако стали, вгрызающейся в сердце мужчины не одно столетие, действительно нет.

— Этого не может быть, — произносит Ким Шин. Он произносит это без веры в происходящее и скорее для того, чтобы услышать, как вместо слов получится пустота, которая убедит его в эфемерности всего, что это иллюзия, сон, бред… не настоящее. Но звук собственного голоса его поражает.

Что здесь происходит?

— Генерал, — кто-то раздвигает створки в комнату, и, низко склонив голову, входит служанка. Ким Шин понимает это по её одежде и вдруг осознаёт, что часть него вовсе не удивлена её приходом. — Его Величество хочет вас видеть.

Император?

Может, это и есть конец — проживать моменты ушедшей жизни? Вот, что бывает после смерти? Но Ким Шин не чувствует себя мёртвым, даже напротив. И всё-таки, если он не умер, то что всё это такое?

Как он оказался в этом месте — в Корё, которое ныне не существует? И как он снова стал тем, кто умер девятьсот лет назад? И если он жив, и жив Ван Ё, если его покои сохранили блеск, а в одеялах не завелось ещё клещей, значит, вернулось всё? И где-то во дворце бродит та, кого тоже не может здесь быть?

Время, откатившееся к началу, — это, безусловно, ненормально и требует объяснений, но мысль о Хи Мён, всегда живая в нём, никогда не угасающая, умаляет значение этой странности. Даже если это сон, если через минуту всё рассеется, словно дым, оно даёт ему возможность увидеть её ещё хотя бы раз и взять её ладони в свои.

И когда этот мир, одновременно наполняющий сердце сладостью и печалью, исчезнет, он всё ещё будет держать ладонь Хи Мён, и даже его тень, оставшаяся после, никогда не отпустит её руки.

***

Это не секрет — то, что говорит ему император. И Ким Шин знает наверняка, чем всё закончится: приказом не возвращаться с войны.

Знание не вызывает в мужчине гнева. Впервые он смотрит на короля с пониманием. В ещё детских чертах того таятся ревность, уязвлённое самолюбие, задетая гордость и тоска. В глазах Ван Ё, как и в глазах Хи Мён, скрывалась печаль, страх оказаться никому не нужным, — жуткое чувство, которое уничтожит их всех.

Этот ребёнок так боится, что все отвернутся от него, что предпочитает сделать это первым. Знала ли о том Хи Мён, любившая брата с самоотдачей, которую не знает и родная мать? Или любовь её — зов крови, в котором нет ясности ума?

Ким Шина удивляет, почему он не видел этого раньше. Император — всего лишь мальчишка, марионетка в руках кукловода, и мужчина думал, что главное — это защищать его и трон. Но все они — народ Корё — оберегали здоровье правителя, но никак не душевное его равновесие. А Ван Ё становился всё более одиноким.

Ким Шин знал, как одинока Хи Мён, и как страдает она во дворце. Печаль принцессы была отпечатана на её лице, открытом и однако упрямом; печаль Ван Ё не была очевидной. Он — император Корё, от решения которого зависят судьбы тысячи людей, он — ребёнок у власти, золотая статуэтка в глазах своих подданных.

Дворец — клетка и для него, вечная его тюрьма, из которой можно выбраться, лишь умерев. Это его не оправдывает, только объясняет.

У императора нет ни отца, ни матери. С детских лет он под гнетом властолюбивого чиновника, укрытый от интриг мира одним — любовью своей сестры. Но Хи Мён полюбила другого мужчину. Стало ли это толчком к осознанию того, что когда-нибудь сестра может его оставить, сбежать из дворца и жить, освобождённая от пут своего происхождения?

Как должно быть страшно и невыносимо это для Ван Ё — представлять, что он останется один, что никто не разделит с ним его судьбу. И он искал того, кто выберет его, только его, для кого он снова станет всем.

Ван Ё — совсем ещё мальчишка и не понимает, что никто из них — ни Хи Мён, ни Ким Сан, ни Ким Шин — не оставил бы его. Кем бы они ни были друг для друга, это ничего не меняло: каждый из них заботился о нём, и так было бы всегда.

Почему никто из них не сказал ему этого? Наверное, думали, что он знает. Эта история, день, всё разрушивший, — они все его создали? Пожалуй, да. Они все виноваты, они все жертвы.

Ким Шин принимает меч, дарованный императором. Белый тигр на его рукоятке, как и всегда, внушает ему покой. Сейчас, здесь, преклонённый перед королём Корё, мужчина вдруг понимает, что всё это — не шанс проститься с Хи Мён, а нечто большее. Шанс спасти их всех. И пусть всё это обратится в прах, пусть это сон или что-то иное, Ким Шин знает, что ему делать.

Стало быть, сейчас самое время исправлять ошибки.

Ким Шин всегда пытался достучаться до Ван Ё, обвиняя Пак Чжун Вона, но император был глух. И сейчас мужчина знает, будет так же. Потому он выбирает другой путь — тот, на который прежний Ким Шин никогда бы не ступил. Он отступает.

И это не бегство, а колющая и отчего-то ласковая мысль: «Хи Мён была права». Отступить. Признать поражение. Жить и позволить жить другим.

— Ваше Величество, — говорит Ким Шин, и по взгляду императора понимает, что только что перебил его, и склоняет голову в знак извинения. — Если я ненавистен вам, если хотите избавиться от меня, то я сделаю, как вы того хотите: уйду и пришлю вам весть о своей славной гибели.

Должно быть, Ван Ё ожидал, что он будет противиться, потому на лице его отражается удивление. Он даже подаётся вперёд, точно уверенный, что ему послышалось.

— Я был верен вашему кузену, покойному императору, и я верен вам, но вижу, что моя служба доставляет вам неудобства. Остановим же эту вражду. Я подчинюсь вашему указу, — генерал тщательно подбирает слова, но они всё равно звучат искренне. Потому ли, что он никого не обвиняет и не защищается, однако император выглядит обескураженным. — Обещайте лишь, что позаботитесь о моей сестре, во что бы то ни стало. И вы… Позаботьтесь и о себе, Ваше Величество.

Последние слова попадают в цель. Маска надменности исчезает с лица Ван Ё, уступая место какой-то детской беззащитности. Он ничего не говорит, лишь смотрит, будто впервые его видит. А может, так и есть, и они оба впервые видят друг друга.

Ким Шин встаёт и кланяется. Он ничего не ждёт — больше нет. Ему остаётся проститься с Хи Мён и уйти, давно пора просто уйти. Прожив девятьсот лет, мужчина думал, что готов к смерти, но нет, вот, к чему он готовился.

И когда генерал уже готов покинуть комнату, даже не задумавшись о том, как воспримет его вольный уход Ван Ё, тот вскакивает — точно вскакивает, совсем мальчишка! — и сбивчиво произносит:

— А моя сестра? Вы оставите её?

Ким Шина вопрос удивляет. Разве не этого хочет император: чтобы он и Хи Мён никогда больше не встречались? Но, взглянув тому в глаза, мужчина видит смятение.

— Она ваша сестра, Ваше Величество, и любит вас больше всего на свете. Как я могу заставить её выбирать между нами? — что-то в лице короля, какое-то осознанное выражение, понимание происходящего, вынуждает продолжить: — Их обеих — Ким Сан и принцессу — я оставляю на вас. Они всё, что у меня есть, так что пусть их жизни будут залогом моей верности. Залогом того, что я никогда не вернусь и не побеспокою вас.

Ван Ё сжимает кулаки и молчит некоторое время. А когда говорит, кулаки разжимаются, и голос звучит уязвимо:

— Вы отринете семью, славу и честь… Вы, правда, сделаете это?

Генерал не отвечает, но и молчание — это ответ.

— Если бы вы женились на моей сестре, то с моей смертью и рождением вашего наследника, смогли бы заполучить трон, — наконец говорит Ван Ё. Тихие, не раз обдуманные, тревожащие его слова звучат громко.

— Мне не нужен трон, Ваше Величество. Думаю, в глубине души вы это знаете. Как и то, что не я ваш враг. И опасность для вас и всего Корё исходит не от меня.

Зря он сказал последние слова. Опять одно и то же — обвинение советника во всех грехах, глухота императора и его собственное бессилие. Нет, надо заканчивать с этим и уходить.

Ван Ё отводит взгляд и напряжённо над чем-то размышляет. Думает, отпустить или убить его? Ким Шин почти уверен в этом, но император его удивляет. И когда он говорит, лицо у него становится совсем беззащитным, совсем усталым и открытым, — Ван Ё очень похож на свою сестру.

— Я выслушаю вас. Сегодня я впервые предоставлю вам этот шанс и попытаюсь поверить.

***

Тёмные коридоры напоминают темницу, а не дом императора. Ким Шину не нравится бывать в этих стенах, словно подслушивающих, ждущих одного его неверного шага. Но сегодня совсем другое дело. И это место словно наполнилось светом.

Где-то в конце коридора слышатся шаги — быстрые, громкие и знакомые.

Да, всё так же, как и тогда. Всё повторяется, но всё и меняется.

Ким Шин помнит, как быстро бежала Хи Мён, как развевались её юбки, как отказались тормозить ноги, и идёт ей навстречу. Более того — до того, как она успевает в него врезаться, мужчина подхватывает этот маленький ураган и чувствует, что объятие выбивает воздух из лёгких девушки.

Она тёплая, очень тёплая, и, едва отойдя от шока (конечно, он никогда не смел прежде обнять её!), цепляется за него. Её руки довольно слабые, но обнимают с не присущей им силой.

Ким Шин и забыл, какие у неё добрые ласковые глаза, забыл, что волосы её пахнут ранней сакурой и что сама она остаётся прекрасной, даже с блестящими каплями пота на открытом горле.

Но забытое восполняется открытием: генералу понятно, отчего в глазах её всегда живёт печальное ожидание. Хи Мён ещё не вполне понимает, что происходит вокруг неё, но сердце её щемит, и она со страхом ожидает каждый новый день.

— Что император сказал вам? — спрашивает она, и Ким Шин прижимает её к себе. Сколь многое он всегда хотел сказать ей и не мог! Всегда что-то стояло между ними — титул, война, советник, король. Но это было тогда — девятьсот лет назад; хоть время и откатилось, Ким Шин прежним не стал.

— Не бойся. Тебе больше не нужно бояться.

Меж её бровями появляется складка. Конечно, она не понимает. Ю Ди бы поняла, но её больше нет, её никогда и не было. Когда-нибудь он расскажет Хи Мён о ней.

— Вы уходите на войну. Почему вы говорите мне не бояться?

Ким Шин улыбается. С ними уже произошло всё, что могло, чего им теперь бояться? Но сказать об этом он не может и вместо ответа целует её в лоб.

— Подожди ещё немного.

Хи Мён больше ни о чём не спрашивает. Это странно, что Ким Шин так говорит, и то, что обращается к ней на «ты». Никто, кроме её брата, не может такого себе позволить. Никто бы и не понял их, если бы услышал. Но Хи Мён нравится.

Она пришла просить его не возвращаться, бежать как можно дальше из Корё. Однако поведение Ким Шина её останавливает. Слова: «Уходите, я не буду ждать вас», — исчезают, не сорвавшись с языка.

Вместо этого Хи Мён произносит:

— Я буду ждать.

И она дождётся.

***

Хи Мён чудится, что этот день она видела в своих снах. В них постройки стремились вверх, люди носили странную одежду, а её почему-то звали Ю Ди.

Ворота открываются, и она видит Ким Шина. Герой войны, вернувшийся с победой, — как отнесётся к его крепнущей славе император? Судя по ухмылке Пак Чжун Вона, того не ждёт ничего хорошего.

Ким Шин смотрит на неё. Спокойствие на его лице обескураживает её. Неужто не понимает, что происходит? Но нет — он замечает мольбу в её распахнутых глазах и едва заметно кивает.

«Всё хорошо»

Хи Мён настолько это ощущает, что на мгновение теряет над собой контроль и делает шаг вперёд. Чья-то холодная ладонь удерживает её на месте, незаметно от посторонних глаз, благодаря широким одеждам, и она вздрагивает.

Ничьё прикосновение не вызывает в ней столько удивления и смятения, как касание брата.

— Остановись, — приказывает император, и Хи Мён не уверена, к кому он обращается — к ней или к генералу.

Ким Шин останавливается в двух шагах от своей сестры.

— Не останавливайтесь и сделайте шаг навстречу Его Величеству, — говорит Ким Сан.

Что они обе делают? Одна — словами, другая — своим присутствием понукают его идти вперёд. Но куда ведёт эта дорога?

У Хи Мён два желания: спуститься вниз и дождаться генерала на верху лестницы. Ей страшно, но уверенность Ким Шина заставляет оставаться на месте.

— Ваше Величество, — говорит Ким Шин. — Перед тем, как покинуть дворец, я получил ваш приказ. Вы велели мне не возвращаться с войны и прислать вам весть о своей гибели.

Хи Мён белеет. Ван Ё сильнее стискивает её ладонь.

— Или оставить лавры войны другим и найти доказательства своим словам.

— Ты нашёл?

— Да, Ваше Величество.

Повисает молчание. Император окидывает генерала непонятным взглядом, а затем кивает:

— Озвучь своё обвинение всем и предъяви доказательства.

— Я, генерал Ким Шин, обвиняю советника Пак Чжун Вона в измене Корё, заключающейся в убийстве покойного императора и попытке породить смуту среди окружения царствующего императора.

Тишина. Хи Мён слышит, как бьётся собственное сердце, и сжимает ладонь брата в ответ. Она не ослышалась?

— Что ты сказал? Да как ты смеешь? — громогласно возвещает советник, выступая вперёд, и поворачивается к императору: — Ваше Величество, вы же знаете, что это ложь! Он пытается оклеветать меня!

— Если это так, — с не присущим ему спокойствием отвечает Ван Ё, — то генерала казнят, и ему это известно. Раз вы так уверены в своей невиновности, ничего страшного не случится, если мы позволим ему сказать. Верно? — замечает он вполне благожелательно, но в глазах таится угроза.

— Всё так, Ваше Величество, но это может породить в народе…

— Продолжайте.

— Как известно, все слуги почившего императора умерли — кто от болезни, кто от старости. Но мне удалось найти одного, кто до сих по жив, это евнух, служивший при нём тринадцать лет. Он утверждает, что одна из служанок обнаружила яд в еде для императора. Боясь, что, раскрыв это, они заставят злоумышленника скрыться, они никому не рассказали об этом, но подменяли пищу для короля и исследовали действие яда на крысах. По его словам, поначалу его действие не было заметно, но затем крысы стали слабеть до тех пор, пока не умерли все до единой. Симптомы совпали с симптомами болезни, которая была у императора. Однако они не учли одного — что королю приносили чай в отдельное от еды время, и в нём, как подозревает евнух, и был яд, который, в конце концов, и убил государя.

— Что за бредни! — восклицает Пак Чжун Вон.

— И как это доказывает ваше обвинение?

— Служанка, обнаружившая яд, нашла его в еде не случайно. Она видела, как советник Пак Чжун Вон дал некое снадобье главной служанке, добавившей его туда.

— Вздор!

— Могу ли я пригласить сюда свидетеля?

— Делайте.

Стража распахивает ворота вновь. Сначала в проём заглядывают любопытные люди, а потом появляется мужчина — длинноногий, схмурым лицом и бельмом на одном глазу. Он с медлительностью черепахи взобрался на лестницу и остановился подле Ким Шина, переводя дух.

— Ваше Величество, — кланяется мужчина. — Меня зовут Ли Ю Мин. Я евнух почившего императора.

— Знаешь ли ты, Ли Ю Мин, что рассказал нам этот мужчина? — указывает на генерала Ван Ё.

— Да, Ваше Величество.

— И ты подтверждаешь сказанное?

Тот кивает.

— И всё же, не ты тот, кто видел, как подсыпали яд, если это был он. Где та служанка?

— Она погибла, Ваше Величество. Её убил советник Пак Чжун Вон.

— Ты, грязный..!

— Можешь ли ты доказать это?

— Нет, Ваше Величество. Могу только поклясться своими глазами, что они видели это, а ноги унесли меня подальше. Я понял, что следующий. Этот человек убьёт и меня.

— Значит, всё, что мы имеем, только твои слова.

— Если позволите, Ваше Величество, у меня есть доказательство. Мы со служанкой Ким Ми Дже пригласили лекаря, который осмотрел государя и подтвердил нам, что его травили и не один год. К сожалению, сам лекарь исчез, и я подозреваю, что и его убили, но у меня осталось заключение, которое он написал. И ещё там написано, что яд содержится в «синих с красными прожилками ягодах, растущих в Юань». Они могут долго храниться в высушенном виде, если их перетереть.

— Абсурд! — с презрением бросает Пак Чжун Вон.

— Ваше Величество, из слов генерала Ким Шина я понял, что у вас наблюдаются первые признаки отравления. Прошу вас обыскать покои обвиняемого. Если вы не найдёте там никаких следов этих ягод, казните меня любым угодным вас способом. Умоляю вас, Ваше Величество, обыщите!

Ворота так и не закрыли, и любопытные люди остались там, тихо, как мыши, прислушиваясь к словам евнуха. С окончанием его речи по их рядам прокатился испуганный рокот.

— Ваше Величество, этот человек обезумел, — говорит советник императору.

— Может быть, — отвечает тот. — Но посмотрите: народ испуган. Если это ложь, следует пресечь сплетни немедленно. Пусть стража осмотрит ваши покои.

— Ваше Величество!

— И постарайтесь не препятствовать расследованию, это только навлечёт на вас больше подозрений. И пожалуйста, оставайтесь со мной, пока будет осуществляться осмотр, иначе люди могут решить, что вам есть, что скрывать, и мне придётся заключить вас под стражу.

— Вы не можете сделать этого!

— Разве? А я думал, что я император, — сухо отвечает Ван Ё.

Хи Мён смаргивает. Всё это похоже на сон.

Она не знает, что исход уже известен, что Ван Ё, держащий её за руку, вовсе не удерживает её от того, чтобы спуститься к Ким Шину, а оберегает и одновременно сожалеет. В день, когда он и генерал выслушали друг друга, Ким Шин сделал предположение, что Пак Чжун Вон связан с каким-то ядом.

Ван Ё был настроен скептично, но всё же тайно проверил пищу — свою, Ким Сан и Хи Мён. Яд тогда обнаружился в обеде последней; обеде, к которому присоединился Пак Чжун Вон.

Да, прямых доказательств нет. Но росток подозрения, проклюнувшийся в сердце Ван Ё, был крепким и устойчивым к холодам. Росток, взращенный любовью к своей сестре.

— Никто не покинет стены дворца, пока расследование не прекратится. Вы поняли, генерал?

Ким Шин склоняет голову.

— Хи Мён.

У девушки уже голова кружится от всего, но брат зовёт её, и она поворачивает к нему свинцовую голову. Ван Ё кажется ей другим. Напоминает того, кем он был до того, как они приехали сюда, — не император, а брат, и только.

— Ты разве не собираешься идти к Ким Шину?

— Ваше Величество…

— Я знаю, что был плохим братом для тебя, и мой выбор часто делал тебя несчастной. Теперь всё будет по-другому. Тебе больше не нужно бояться.

Мужчины, которых она любила; мужчины, утешившие её одними и теми же словами; мужчины, изменившиеся до неузнаваемости.

Хи Мён не знает, что творится и что стало с её жизнью. Знает одно — ей больше не нужно выбирать. И Ван Ё, и Ким Шин — они оба могут быть рядом.

Она в последний раз пожимает руку брата, прежде чем отпустить, а потом идёт туда, где ей самое место, — спускается к Ким Шину.

— Я думала, что-то вот-вот пойдёт не так, и твоя жизнь окажется в опасности, — она впервые говорит «ты», но никто из них этого не замечает.

— Не думаю, что кто-то из присутствующих может распоряжаться моей жизнью, — отвечает мужчина. — Кроме тебя.

— О чём ты?

Ким Шин только улыбается и качает головой, обнимая её. У них ещё будет время обсудить это и сотню других вещей, — если повезёт, много десятков лет.

Так заканчивается самый страшный день в их жизни, и начинается совсем другая история.

========== Epilogue ==========

Самшин нравится дворцовый сад — особенно ранняя сакура и двое людей, скрывающихся под её ветвями. Она и рада, и гордится ими — выбором, который они сделали.

— И как это понимать? — раздаётся рядом голос, и рядом с ней останавливается один из стражников. Бог со вздохом окидывает взглядом новое тело, сжатое латами, и продолжает: — Откатила время назад? Это и был твой план?

Женщина пожимает плечами, слишком довольная, чтобы спорить. Отлично же сложилось: её возлюбленное дитя Ын Так в будущем больше не невеста демона и встретит смешного Док Хва, когда ей исполнится двадцать; исчезла и печальная участь Ван Ё и Ким Сан — эти двое и вовсе счастливы, подарив Корё наследника. И, конечно, Пак Чжун Вон. Никто не переживал, когда расследование завершилось и его казнили, разве что Ад содрогнулся.

И эти двое. Самшин не может перестать смотреть на них с нежностью.

— Это была последняя жизнь Хи Мён. Они бы никогда не встретились, и она так никогда бы и не узнала, что генерал любит её, как и прежде.

— Всего лишь два человека, — ворчит бог. — Многие люди несчастны, вокруг сплошь несправедливость, а ты сделала исключение для них?

Самшин с неохотой переводит взгляд на него, и озорство на её лице делает её как будто совсем юной, хотя оба знают, что это далеко не так:

— А кто сказал, что я делаю это в первый раз?

Бог качает головой, но не продолжает разговор.

А Ким Шин останавливается, словно услышав что-то, но кругом тишина: даже пунцовые лепестки падают неслышно. Хи Мён стоит в двух шагах от него, приподнявшись на носках, чтобы сорвать соцветие с ветки.

Но иногда, даже когда они ближе, чем в эту секунду, Ким Шин гадает, не сон ли это, и не пора ли ему проснуться. Тогда, как вот сейчас, он окликает её сквозь вереницу бесконечных лет, эту девушку, сделавшую его бессмертным и одиноким, а после — снова человеком, счастливейшим из всех, когда-либо живших на земле.

Ким Шин произносит всего два слова, но когда они звучат, разбивая тишину, он знает, что Хи Мён непременно обернётся, и во взгляде её он найдёт покой:

— Посмотри на меня.

И она смотрит.