Искатели сокровищ (СИ) [MadeInTheAM] (fb2) читать онлайн

========== Пролог ==========

Гадалка звала себя Кассандрой и утверждала, что видит будущее со всей определённостью. Пираты ей верили и клялись, будто она правда что-то видит, да так о ней говорили, что и капитана корабля «Леди Энн», наконец, заинтересовали эти рассказы. Стоял сезон дождей, море бесновалось за пределами гавани Тортуги, и делать было решительно нечего - даже ром и девки могут наскучить за пару недель бездействия.

Гадалка жила в конце бедной улочки, в узком деревянном доме, и восторга это жилище не внушало, но любопытство всё равно подталкивало в спину. И капитан Гарри Стайлс, известный морской волк и дерзкий пират, поддался этому любопытству, вошёл внутрь кривого домика и сказал слуге-негру, что хочет видеть Кассандру. Принимала гадалка в темноватой и грязноватой комнате, сплошь и рядом завешанной какими-то тряпками, сушёными гадостями и дьявол пойми чем. Сама же она, сухая старуха в тёмном платье, сидела за столом и смотрела с откровенной неприязнью. Капитан ухмыльнулся - не она первая, не она последняя, взглядом его не напугать.

— Так это про тебя рассказывают, что ты отбил у испанцев груз рабов и заставил платить выкуп за собственный корабль?

Голос у старухи был неприятный и каркающий, глаза - колкие и тёмные. На капитана это не производило никакого впечатления, она не была ни грозна, ни уродлива, просто старуха-шарлатанка, которую любопытно было послушать, пока нет других дел.

— А ты, значит, обо мне слыхала? — ухмыльнулся он, усаживаясь за стол. — Приятно.

— Кто же не слыхал. Мы на острове, а слух летит. Но ты не радуйся, то, что я слыхала, мне не по нраву.

— А ты испанка? — выгнул он насмешливо бровь. — Ну, извини, не знал.

— Испанка или нет, не имеет значения, — фыркнула старуха, раздражаясь. — Я имею дело только с теми, кто мне по душе. Так что лучше уходи.

Стайлс не двинулся, насмешливо глядя на гадалку. Он ей, значит, не по душе? А Баррос, трус и пьяница, который рассказывал, что она ему нагадала какие-то небывалые удачи, ей, значит, понравился? Они все здесь пираты, а Стайлс капитан получше многих, нечего тут нос воротить.

— Мне говорили, что я привлекателен.

Капитан плюхнул на стол мешочек, приятно звякнувший монетами. Глаза старухи быстро метнулись к кошельку, и Стайлс усмехнулся, видя, как знакомый жадный огонь полыхнул в её тёмных глазах. Кассандра, якобы прозревающая будущее, была обычным человеком и любила вид и звук денег.

— Ты или золото? — Кассандра быстрым движением ухватила кошелёк, подтягивая к себе. — Ну, и чего же ты хочешь от жалкой старухи, капитан?

— Ответов на вопросы. Когда мне улыбнётся удача?

— Фортуна всегда тебе улыбается, капитан. Уж не знаю, почему, дурной у неё на мужиков вкус. Но ты, как и все, хочешь знать, когда разбогатеешь, да?

— Конечно.

Старуха уставила на него немигающий взгляд злобных тёмных глаз, и Стайлс встретил этот взгляд абсолютно спокойно, разве что с насмешкой. Шарлатанка лишь пыталась произвести на него впечатление, но звон монет уже заставил её иметь с ним дело, так что своё предсказание он от неё услышит.

— Есть вещи поценнее золота, капитан, — невпопад сказала гадалка.

Нет таких вещей, он знал. Он всегда будет помнить время, когда у него не было ни монетки, ничего, кроме самого себя, и он один был против всего мира. Мира, в котором всё покупается и продаётся и всё оценивается золотом. Даже сговорчивость этой старой дуры, которая якобы не имеет дел с тем, кто ей не нравится, была только что куплена.

— Ты ли это говоришь? — фыркнул Стайлс. — Давай же, примени свою магию и нагадай мне богатство.

Кассандра облизнула губы, придвинулась ближе к столу, прищуриваясь.

— Каких сокровищ ты ищешь, капитан?

— А какие они бывают, — пожал он плечами. — Золото да серебро, жемчуга побольше. Всё, что можно продать за полновесные монеты, сгодится.

Старуха поморщилась, словно презирала полновесные монеты. Стайлсу это уже начинало надоедать. Дать бы ей хорошо по шее, чтобы перестала выделываться.

— Ну слушай, — вздохнула она сварливо. — Удача действительно тебе улыбается. Ты, капитан, добудешь себе богатство. Большой груз золота и жемчуга, и всего, что ты так любишь, а с этим ещё кое-что, сокровище, о котором не думал.

— Что же? — развеселился Стайлс. — Английскую корону?

— Эх, мальчишка. Дадут боги, поймёшь, о чём толкую. А не поймёшь - так значит ты того сокровища не стоишь сам.

— Да о чём ты, старая? Другим так зубы заговаривай!

Кассандра как-то особенно злобно ухмыльнулась и совсем уж в упор уставилась на него. Капитан только сейчас понял, что гадалка так и не раскинула карт, не заглянула в шар, не распотрошила цыплёнка - или как там обычно делают гадалки. Зато пялилась так, как будто у него на лице хотела карты увидеть.

— Слушай и не перебивай, не испытывай моего терпения, — голос у неё вдруг стал ниже и увереннее. — Путь к богатствам тебе укажут сны. А направление даст северная звезда, от неё начнёшь свой путь к сокровищу, — она мерзко улыбнулась. — Только, капитан, не сразу ты всё поймёшь.

— Сны? — переспросил Стайлс. — Хочешь сказать, мне приснится, что мне нужно править на север и там искать какие-то сокровища?

Большей глупости он ещё не слыхал. Кассандра, впрочем, не стеснялась того, что говорит откровенную ерунду, только фыркнула заносчиво.

— Говорю тебе, что не сразу всё поймёшь, а сама думаю, поймёшь ли вовсе. Жди, капитан, свою звезду.

— Чего её ждать, она каждую ночь над горизонтом всходит.

Их взгляды встретились, и капитану показалось на мгновение, что слова, которые Кассандра говорит, для неё имеют смысл. Будто она верит, что правда что-то видит и о нём понимает такое, чего он не понимает. И на дурное мгновение показалось, он тоже верит, что эти слова имею смысл, пока не видный ему. Чего не примерещится в таких грязных тёмных комнатах.

— Уходи, — покачала головой Кассандра. — Большего я тебе не скажу, а что говорю, ты не слушаешь. Уходи. Как знать, может, поумнеешь и вернёшься.

Стайлс качнул головой и поднялся на ноги. Насмешливо оглянул гадалку, к которой больше ни за что на свете не придёт, и отвесил издевательский поклон.

— Прощай. Желаю тебе побольше доверчивых клиентов.

Он был уже у самых дверей, когда гадалка его окликнула.

— Эй, капитан, — он обернулся, и она бросила ему его же мешочек, который он поймал на лету. — Ты не веришь моим словам, так что забери плату.

Стайлс выгнул бровь, но кошелёк вернуть и не подумал. Пожал плечами и вышел. Сумасшедшая старуха, что тут думать.

Кассандра была странной колдуньей - наговорила глупостей и никак даже не изобразила, что видит что-то там по велению высших сил. И чего только про неё болтают, дураки? И ведь не сказала ничего - золото и ценности и так его будут, как только он с командой выйдет в море, а то, что он найдёт что-то ценнее золота, о чём и не думал, так это блажь, чтобы весу «пророчеству» добавить. Глупости какие. Ну, хоть денег не взяла.

Деньги эти перекочевали к владельцу таверны, куда он пришёл.

— Налей нам выпить, — велел Стайлс, — и ужин принеси.

Сам капитан опустился за стол, где сидели его товарищи, играя в кости.

— Ну что? — спросил Луи, подгребая к себе пару монет выигрыша. — Стоило оно того?

— Обычная шарлатанка. Говорит какую-то ерунду, да глаза закатывает.

Гарри помотал головой. Сейчас идея пойти к гадалке казалась глупостью, а все, кто верил её словам - идиотами. Вот что безделье с людьми делает, скорей бы уж дожди кончились и можно будет выйти в море.

— А тебе что сказала? — поинтересовался Найл, встряхивая кости.

— Сказала, мне улыбается удача. И что есть что-то ценнее золота.

Парни только рассмеялись на это. Найл выкинул семёрку, поморщившись - видимо, этого было мало. Передал стаканчик и кости Лиаму.

— Удача и так на нашей стороне, без её пророчеств, — пожал плечами Лиам.

Лиам выкинул десятку и передал стакан и кости дальше Луи. Найл молча придвинул капитану стакан рома, который тот принял с гораздо большей охотой, чем слова гадалки. Ром хотя бы имел смысл, в отличие от предсказаний о снах и звёздах.

========== “Барт Мидлтон”. Бетти. ==========

Комментарий к “Барт Мидлтон”. Бетти.

Aesthetics:

https://pp.userapi.com/c844616/v844616003/78541/-ynKwDZXkWA.jpg

https://pp.userapi.com/c849028/v849028162/40c44/-Xxzt1mGJU4.jpg

Громкий хохот в углу неожиданно сменяется бранью, и, кажется, намечается драка, но никто и не смотрит. Таковы уж таверны Тортуги, пираты здесь короли, и пиратские нравы во всём - чужие горести и радости никого не интересуют, боги здесь: море, ветер, удача и золото, и если речь не о них, то никому нет дела. В углу кто-то кого-то ударил, и ближайшие соседи потащили драчунов на улицу, чтобы не мешались.

Бетти переминается с ноги на ногу и старается не совсем уж откровенно смотреть по сторонам. Хотя она на Тортуге не такой и новичок, всё-таки бывать в настоящем пиратском притоне, да ещё стоять среди тех, кто пришёл наниматься в команду, ей не доводилось. Внешне эта таверна ничем не отличается от любой другой, кроме того, что здесь никого нельзя назвать приличным человеком и всюду снуют шлюхи. Говорят здесь громко, обильно пересыпая речь бранью, от которой у Бетти алеют уши, но она всё равно невольно слушает и запоминает и разговоры, и брань, исподтишка наблюдая за окружающими.

Слушая чужие разговоры, да получая новости от словоохотливых знакомых, Бетти и узнала, что в гавани стоит корабль известного пиратского капитана Стайлса, и что капитан набирает себе команду на «Леди Энн». И она решила попытать счастья - так здесь и оказалась. Прошло, наверное, три четверти часа, и Бетти уже наслушалась и насмотрелась всякого. Она маленькая и незаметная, и чужие разговоры буквально текут к ней, так что она уже понимает, кто из ближайших соседей что представляет из себя, а заодно поймала пару новых сплетен. Честное слово, мужчины треплют языками ничуть не меньше, чем женщины. Пьяные - даже больше.

А ещё Бетти рассматривает капитана. Он сидит, откинувшись на стуле и заложив руки за голову - длинный, гибкий, как хлыст, и, наверное, очень опасный. Что будет, если он узнает правду о ней? Тогда Бетти точно узнает, какой он опасный, а ей бы не хотелось, она и так поверить может. Сидящий слева от капитана мужчина, записывающий нанятых, кажется смутно знакомым, и Бетти гадает, не на него ли она налетела на днях? Она искренне надеется, что нет, а если на него, то с тех пор она успела сменить юбку на штаны, и никто ничего не узнает. Она тогда очень спешила и совершенно позорно врезалась в кого-то, кто выворачивал из-за угла, едва не свалив обоих на землю. А так как она торопилась и слишком смутилась, то лишь пробормотала какие-то извинения и сбежала, запомнив только глаза цвета холодной воды. Ну и ладно.

Капитан качает головой, отказывая одному из нанимающихся, и машет рукой, прогоняя его прочь. Другие капитаны, бывает, берут всех без разбору, а Стайлс имеет возможность выбирать. Про него рассказывают какие-то небывалые вещи, но больше этих рассказов Бетти, зная богатое воображение сплетников, доверяет фактам. Прибытие «Леди Энн» было для Тортуги почти праздником. На берег потекли ценные товары, а в руки команды - деньги, так что каждый свободный матрос в эти дни хочет присоединиться к удачливой команде Стайлса. И Бетти хочет. И надеется, что её не прогонят вот этим ленивым взмахом руки.

Отступать поздно. Поздно ведь? Никаких отступлений, отступит она только после того, как попытается. В голове Бетти на всякий случай прокручивает уже в сотый раз свою выдуманную легенду, не слишком отличающуюся от правды, чтобы не запутаться. Делов-то, позаимствовать отцовское имя, да поменять себе пол.

Тортуга - пиратский остров, и Бетти не планировала плыть сюда, она оказалась здесь случайно. После смерти тётки она решила отправиться к отцу на Антигуа, но в пути корабль, на котором она плыла, попал в шторм и вынужден был зайти в гавань Тортуги на мелкий ремонт. Бетти свалила лихорадка, и ей пришлось проваляться в постели едва не при смерти около месяца - за это время, конечно, корабль ушёл, а деньги её почти все закончились, ведь приходилось платить за комнату и услуги врача. Бетти тогда осмотрелась, поняла, что на Тортуге можно быть не только шлюхой, и решила, что заработает руками - шила она отменно и была обучена портновскому ремеслу. И как-то так у неё всё пошло, что она задержалась ещё на пару месяцев. Сначала копила деньги на путь к отцу, а потом… Потом поняла, что не хочет на Антигуа, а хочет в море. Соль, доносимая от моря ветром, въедалась ей в лёгкие, и в груди волнами стучалось сердце, стоило только посмотреть с холма вниз, на бухту. И где, как не на Тортуге, наслушаешься такого, что море покажется раем, который вот он - руку протяни и даже можешь в грехах не каяться?

История у Бетти простая. Её мать умерла, пытаясь родить сына, а её отец - шкипер , и когда Бетти была маленькой, он часто брал её с собой в море, так что Бетти не понаслышке знает, каково это, жить на корабле. И ей нравилось - её бы воля, она всю жизнь бы на кораблях провела. Но когда Бетти подросла, тётка решила за неё взяться и настояла на том, чтобы отец оставил девушку на берегу. Премудрости домоводства показались детским лепетом после жизни на корабле. Тётка же научила её портновскому делу, а потом слегла, и Бетти несколько лет ухаживала за ней, умирающей. За это время отец несколько раз уходил в плавания, а потом женился где-то на Антигуа, и после смерти тётки Бетти собиралась присоединиться к нему и мачехе, которую прежде даже не видела.

История была простая ровно до того момента, когда Бетти пару дней назад влезла в мужские штаны и, зажмурившись, отрезала волосы. И вот когда на неё из мутного зеркала глянул кудрявый мальчишка, она поняла, что назад уже ничего не вернуть. И ей почему-то не хочется отказаться от безумной затеи стать мужчиной и наняться на пиратский корабль, не хочется продолжить так странно прервавшееся путешествие к отцу. Она знает, что пираты убивают других людей, но старается об этом не думать. На корабле полно дел, кроме убийств.

И теперь отступать поздно - отошёл огромный верзила, стоявший прямо перед ней, и Бетти со всей имеющейся смелостью шагает вперёд, становясь перед столом. Если она что и поняла за пару дней в мужском платье, так это то, что нужно быть дерзким и уверенным, тогда и вопросов меньше у окружающих и сомнений - вот она и пытается быть дерзкой и уверенной. Бетти отчётливо видит удивление и сомнение на лицах двух мужчин, когда за тем здоровенным моряком обнаруживается она - тощая и низенькая. Бетти поднимает нос вверх, подбадривая саму себя, и радуясь, что ноги не трясутся.

— Да ты совсем мальчишка! — смеётся капитан.

Он от удивления даже руки из-за головы убирает и наклоняется ближе, опираясь на стол локтями. Видимо, так просто её не рассмотреть, слишком маленькая. Ну, хоть очки не надел.

— Да, сэр, — Бетти старается звучать браво и не пищать, как девчонка. — Барт Мидлтон, хочу к вам наняться.

— Мелковатый ты какой-то, — с сомнением тянет капитан.

Пока Гарри Стайлс, капитан «Леди Энн», беззастенчиво разглядывает её, Бетти разглядывает его. Море, как известно, дурно влияет на внешность палящим солнцем, бушующим ветром и солёными водами, однако же некоторым оно придаёт мужественности, закаляет характер и тело. Вот капитан, похоже, из них - на загорелом лице светятся зелёные хитрые глаза, и весь его вид говорит о том, что капитан куда опаснее, чем думается на расстоянии. А ещё он похож на здоровущего дикого кота, а она перед ним - сущая мышь. Бетти очень страшно, а всё же надо держаться.

— Я может быть, меньше и слабее того здоровяка, которого вы взяли передо мной, но я его умнее, — заявляет она. — Умею читать, писать и говорю по-французски. И немного по-испански.

Мужчина рядом с капитаном весело улыбается, разглядывая её, и Бетти чувствует, как собственные губы у неё сейчас тоже поедут в ответной улыбке. Но, Господи святый, нельзя, мужчины не отвечают на улыбки других мужчин, даже на такие светлые. Она отводит глаза.

— А в море ты чем можешь быть полезен? — спрашивает помощник капитана.

— Всем понемногу, сэр. И палубу могу драить, и по вантам с лёгкостью заберусь. Мой отец был шкипером, так что я и в навигации кое-что понимаю.

Лучше сказать, что отец «был», меньше будет вопросов, верно?

— Если твой отец был шкипером, почему же ты раньше не стал юнгой?

Бетти глядит на помощника капитана и всё-таки вспоминает - те же глаза, на том же узком, тонко выписанном и чуть суховатом лице. Она едва не сбила с ног помощника капитана и даже не извинилась. Эта мысль странно веселит, но Бетти старается не отвлекаться от самого важного разговора в своей жизни.

— Так уж получилось, я нужен был на берегу. Ходил за больной тёткой перед смертью, так что и в медицине теперь кое-что понимаю.

— Так понимаешь, что тётка умерла? — усмехается капитан.

Сердце у Бетти колотится где-то в горле, а всё же отступать теперь совсем поздно. Хочется перевести дыхание, но всё, что она может себе позволить - смелая усмешка и прямой взгляд.

— От старости, капитан, лекарств никто не знает.

— Разве что умереть молодым, — предполагает Стайлс.

Средство на взгляд Бетти не слишком разумное, но она молчит.

— Так что ты знаешь о лекарском деле, кроме ухода за больными? — снова вмешивается помощник капитана.

Бетти надеется, что это добрый знак, возможно, ей ищут применение на борту. Хорошо бы убедить их в том, что это применение есть.

— Знаю другие способы обработки ран, кроме как плеснуть рома, сэр. Руки у меня маленькие и аккуратные, и я умею латать дыры не только в одежде, но и на людях.

Ну, не так, что прямо умеет, ей не приходилось видеть действительно страшных ран, но она знает, как что делается. И уж крови она повидала больше, чем иные мужчины, она же девушка. И она знает, какие болезни подстерегают в море и как с ними бороться. Да, она это всё знает в теории, но и на практике не оплошает. Наверное.

В общем, умение обработать рану точно может быть полезным, учитывая пиратские привычки-то. Бетти только не знает, есть ли в команде настоящий доктор.

— А кем ты был прежде?

— Портным, сэр. И хорошим, ко мне возвращались не с жалобами, а новыми заказами.

— Так почему бы тебе не остаться портным? — спрашивает капитан с насмешливой улыбкой, от которой у него на щеках появляются ямочки, а зелёные глаза сужаются. — Каждый должен делать то, в чём хорош, как по мне.

Почему? Бетти снова улыбается, но теперь совсем иначе, искренне, потому что улыбка эта адресована не капитану и не собственным страхам.

— У меня, капитан, так же, как у вас, между ушей шумит море, а в груди бьётся волна. Нет уж, моё место на корабле.

Однажды выйдя на воду, человек либо очаровывается безвозвратно, либо остаётся навеки безразличным. Бетти влюбилась ещё в детстве. Влюбилась в килевую качку, в прозрачные волны, в кильватерную струю, в скрип и шум снастей, в алмазный звёздный свет. Море, бескрайнее и мудрое, готово принять всех, но в то же время море не прощает слабости, и потому не многим действительно удаётся его полюбить, и ещё меньшему числу людей дано назвать его своим домом. Бетти хочет быть среди этого меньшего числа.

— Что скажешь, капитан? — поворачивается к Стайлсу его помощник.

Бетти ждёт приговора, почти не дыша. Она девчонка, но море принимает каждого. Море сурово, оно не терпит слабаков, да только и она не слабачка или неженка. Да, она крохотная, но упрямства ей не занимать, и характер, на который часто сетовала тётка, у неё тоже не сахарный. И сейчас Бетти точно не собирается отступать, она хочет в команду к этим людям. И чувствует, что почти добилась своего, она видит это в усмешках, которыми обмениваются капитан и его помощник.

— Дай ему бумагу, Луи, — капитан окидывает Бетти ещё одним взглядом и усмехается, качая головой, откидываясь на спинку стула. — А ты приходи утром, посмотрим, чем ты можешь оказаться полезен на борту.

— Постараюсь убедить вас в своей полезности, капитан.

— Не убедишь, выкину за борт.

— Я хорошо плаваю, капитан, и поплыву за вами.

Мужчины хохочут. Стайлс снова качает головой, словно говорит «умываю руки», а его помощник - Луи, значит? - подвигает ей бумагу, которую Бетти бегло просматривает. Это обычный контракт - условия службы, доля добычи. Условия смертельно опасной авантюры - если Бетти не скажет правды теперь, то молчать придётся вечность, иначе её выкинут к акулам, потому что женщинам на борту не место, а обманщикам - тем более.

Бетти не отступила. Подписываясь «Бартоломью Мидлтон» под договором о найме на борт «Леди Энн» под командованием капитана Гарри Стайлса, она внешне весела и бодра, даже горда. А про себя думает, что же она наделала.

========== Абордаж. Луи ==========

Комментарий к Абордаж. Луи

Aesthetics:

https://sun9-8.userapi.com/c834304/v834304164/119ea8/qYjj-yyE-Y0.jpg

В виду нет ни клочка земли, ведь они забрались далеко на север. На восходе в паруса ударил свежий попутный ветер, благословение после нескольких дней неубедительного бриза, и горделивый галеон «Леди Энн», дав заметный крен, двигается под ветром на юг, в сторону Тортуги. Команда заранее предвкушает все радости разгульной жизни после нескольких удачных стычек. У Нассау они встретили испанский галеон с ценным грузом какао, и это было большой удачей, отличное дополнение к уже имевшемуся грузу табака, да к тому у капитана галеона нашёлся кошель с замечательными жемчужинами.

Луи, корабельный боцман, оглядывает команду, занятую своими делами, находит, что цепляться не к кому, и отворачивается, опираясь на фальшборт. «Леди Энн» движется быстро, носом взрезает бурные волны, откидывая со своего пути, и шум воды мешается со скрипом такелажа, складываясь в нечто лучше музыки, как будто корабль довольно что-то шепчет. И в такие дни, как этот, под солнцем, на ветру, над волной, совсем не хочется на берег.

— Корабль, — кричит Барт. — На траверсе, сэр.

— Вижу, — отзывается Гарри.

На траверсе маячит нечто непонятное, но, вероятно, корабль, а не чайка. Луи задирает голову, чтобы обнаружить Барта, сидящего на марсе и отчаянно щурящегося сквозь солнце. Собственно, когда бывало, чтобы Барт, да не на марсе? Иногда Луи казалось, что мальчишка прирос к мачте.

Луи поднимается на квартердек, к капитану, который уже вооружился подзорной трубой. На траверзе, действительно, смутно маячит силуэт корабля, теперь он ближе и чётче. Через несколько минут его, наконец, можно рассмотреть в трубу.

— Красавец, — комментирует Гарри.

— Наш?

— Ещё нет, но будет.

Капитан передаёт Луи трубу, и тот наводит линзу на корабль, пока Стайлс даёт команду приготовиться к повороту фордевинд, чтобы сменить галс. Корабль оказывается трёхмачтовым фрегатом, и Луи пытается пересчитать порты по борту. Носовая фигура у корабля отсутствует, и фрегат боцману совсем не знаком, значит, какой-нибудь торговец.

— Если они не дураки, попытаются уйти, — говорит он капитану. — У нас все преимущества.

— А я надеюсь, что дураки, — ухмыляется Гарри. — Не уйдут, они в море явно дольше нашего.

Фрегат, правда, двигается куда медленнее. И действительно меняет галс, как и «Леди Энн», прежде пытаясь уйти от преследования, но не нужно быть моряком, чтобы понять - затея обречена на провал, у «Леди Энн» и парусов больше, и днище, хотя и облеплено, всё же в лучшем состоянии. Бой тоже выйдет неравный, у «Леди Энн» пушек больше, да и дальности, наверняка, лучшей, вряд ли торговец позаботился о вооружении. Луи даёт команду готовиться к бою, матросы суетятся, над палубой начинают натягивать сетку, чтобы защититься от возможного падения деталей рангоута. Паруса хлопают и натягиваются, поймав ветер всей поверхностью, «Леди Энн» быстро приближается к своей жертве, и вскоре можно рассмотреть фрегат лучше и без трубы.

У фрегата высокий борт, три палубы, по борту десять пушечных портов против двадцати у пиратов. На грот-мачте у фрегата вьётся французский флаг. Корабль противника плотно сидит в воде, значит, слава Богу, на нём есть приличный по весу груз и можно рассчитывать на хорошую добычу. Паруса подняты все, но они почти висят, натужно вытягиваясь, потому что облепленное днище мешает кораблю скользить по воде. Сколько же этот фрегат уже в море - похоже, он шёл от самых берегов Европы.

— Красивый, не жалко его топить? — слышится снизу.

— Для тебя все корабли красивые, Барт, — фыркает капитан. — Ты каждый раз это говоришь.

— А что делать, если они красивые?

— Что-что, смотреть, пока не потопили. Я тебе каждый раз говорю, жалко только «Леди Энн».

Луи мимолётно улыбается. Наклоняется вниз, окликая канонира.

— Лиам, возьмёшь Барта. Оставь ещё пару ребят, а мне отдай остальных.

В последней стычке они потеряли слишком много человек, и теперь недостаток абордажной команды следует восполнить с канонирской палубы.

— Маловато будет, — нахмурился Лиам. — Хочешь рискнуть?

— Я быстро бегаю, — влез Барт.

Гарри коротко смеётся. Барт отворачивается от тычка Лиама и чешет вниз, занимать место на батарее, пока никто не передумал, а капитан не начал традиционно грозиться выкинуть за борт за какую-нибудь очередную шуточку.

— Лучше тебя канонира нет, справишься, — пожимает плечами Луи.

— Сдаётся мне, всё равно стрелять много не придётся, — поддерживает капитан.

Лиам спорить не собирается, если уж Гарри не спорит, и, покачав головой, тоже уходит на своё место.

— Ты решил, лучше будет, если Барт сам потопит красивый корабль? — хмыкает Гарри.

— От него там больше пользы будет.

Барт, тощий и маленький, как и говорил, полезен всем понемногу, но не в абордажной команде. Он драит палубу, лазает по вантам и развлекает команду тем, что пристаёт к капитану и к Луи с вопросами или шутками. Гарри то нравится это внимание паренька, то раздражает, и тогда Барт сидит с надутым видом и чинит одежду. И так уже полгода.

Когда корабли сближаются, наконец, первым делом «Леди Энн» залпом даёт сигнал лечь в дрейф. В ответ с фрегата прилетает ядро. Канонир и капитан у них дураки, потому что корабли всё ещё слишком далеко, и ядро не пролетает и половину расстояния. И да, пушки у них хуже, с удовлетворением отмечает Луи.

— Будем считать, что с реверансами кончено, — пожимает плечами капитан. — Хорошо, что они идиоты, ага?

Стайлс даёт команду убирать часть парусов и готовиться лавировать. Он встаёт у руля, приводя корабль по ветру, и, едва «Леди Энн» подходит достаточно близко, даёт команду стрелять. Фрегат на быстрый разворот противника среагировать не успевает, несколько ядер влетают на палубу французам, сшибая всё на пути, одно задевает бизань-мачту, раскалывая и заставляя накрениться, задевая соседнюю. Корабль ощутимо заваливается на сторону, беззащитно вскидывая вверх бок. И ещё прежде, чем Луи мог этого ожидать, раздаётся новый залп с «Леди Энн». Похоже, на канонирской палубе, правда, быстро бегают.

Корабль противника дрогнул, замер и вдруг словно споткнулся, зарыскал по ветру. Участь фрегата решена - очевидно, одно из ядер разбило баллер руля, лишая фрегат какого-либо управления, отдавая на милость волн и ветра. Фрегат запоздало даёт залп всего из нескольких пушек, но теперь у них нет шанса прицелиться, и ядра летят между мачт. Команда «Леди Энн» встречает это насмешливыми воплями и улюлюканьем.

— Абордажная команда, — рявкает Стайлс.

Те уже стоят, вооружённые и разгорячённые, с крюками наготове возле борта. Капитан передаёт руль штурману и спускается с квартердека, обнажая саблю. Луи следует за ним.

— Стреляй! — командует Стайлс, и за этим следует пистолетный залп пиратов.

Корабли сходятся. Пираты радостно орут, закидывая кошки на фальшборт фрегата, а на палубе у французов воцаряется паника, пока пираты тянут их корабль на себя. Борт врезается в борт с треском, пронзительно скрепит дерево о дерево, когда корабли равняются и притираются. Команда фрегата, хотя и вооружилась, к бою явно не готова, и, едва пираты волной обрушиваются на борт чужого корабля, уже всё ясно. Сопротивление захлёбывается, даже не родившись, среди щелчков выстрелов, взмахов сабель, и криков. Накренившаяся палуба фрегата окрашивается кровью собственной команды, французы умирают практически без боя.

Луи почти лениво обрубает фал на грот-мачте. Французский флаг, вздыбившись, падает, приземляясь на тела самых неудачливых моряков, погибших первыми. Самих французов теснят к борту, кого-то уже выкидывают в волны. Не прошло и получаса, как корабль захвачен.

— Даже не интересно, — бормочет капитан.

Луи и Гарри по широкому трапу спускаются на орлопдек, осматриваясь. Корабль явно богатый, так что добыча наверняка будет весомой. На Тортугу пираты прибудут королями. Из кают-компании доносятся вдруг какие-то удивлённые и напуганные восклицания. Женские?

Гарри устремляется туда, пираты отскакивают с его пути, пропускают в дверях, где капитан и застывает. Луи, подходя следом, понимает его удивление. В кают-компании обнаруживаются какие-то перепуганные женщины - судя по всему, знатные дамы. Одна из них, по виду мать, лет сорока, а две другие совсем молоденькие, младшая - сущий ребёнок. За ними маячит ещё одна, вероятно служанка, совсем серая от страха. И, признаться, Луи теряется. Что с ними делать-то?

— День добрый, — отвешивает поклон Гарри. — Очень надеюсь что вы, дамы, не самый ценный груз на этом корабле.

Пираты за его спиной хохочут, а женщины бледнеют. Ну что же, им лучше бы оказаться пассажирами торгового судна, а не единственным грузом.

— Посмотри в каюте капитана, Луи, — командует Стайлс.

Луи кивает, хотя Гарри его видеть не может, и выходит. Капитан закрывает двери кают-компании, чтобы ему не мешали, а боцман отсылает столпившихся моряков проверить трюмы и каюты, и если найдутся ещё пассажиры, мужчины или женщины, доложить ему. Сам Луи идёт по проходу, мельком оценивая корабль. Капитанская каюта находится быстро, там же обнаруживаются рабочий стол, карты, судовой журнал и даже личный дневник. В судовом журнале и список груза - в основном сукно и кое-что для промышленности. Что же, Фортуна действительно им улыбается, ведь европейские изделия в этой части мира куда ценнее, чем что-либо ещё. Луи листает записи капитана и перебирает списки. Сама каюта выглядит достаточно простой и едва ли тут найдутся внезапные тайники, но Луи всё равно проверяет - никаких ценностей.

В дверь протискивается Джон из абордажной команды.

— К капитану идёшь? Он в кают-компании, должен уже решить что-то насчёт этих краль.

Ах да, ещё три знатные дамы - а они знатные, потому что платья на них богатые и держались они с большим достоинством в те пару минут, когда он их видел, - с ними тоже нужно что-то делать. В судовом журнале была информация о том, что плыли дамы на Ямайку, наверняка к какому-нибудь богатому родственнику.

— Барта мне пришли, — кивает Луи Джону.

Раз у него есть маленький матрос, который не слишком хорошо таскает тяжести, но умеет читать, то использовать его надо соответственно - пускай разбирается с капитанской каютой, пока Луи помогает Гарри. Джон оглядывается куда-то за дверь и двигается, мимо него в каюту шагает Мидлтон.

— Я уже тут, сэр, — рапортует он. Видимо, на случай, если его не видно. — Чем могу быть полезен?

Вездесущее создание с горящими от возбуждения глазами и следами небрежно потёртой копоти на щеках с самым старательным видом вытягивается перед Луи. Боцман чувствует, как губы дрогнули в улыбке при виде этого умилительного зрелища, и за плечо разворачивает Барта к рундуку, из которого достал судовой журнал. Там полно прочих бумаг и, возможно, каких-то полезных вещей.

— Займись подсчётом по книгам и посмотри, что здесь вообще есть. И ты бы хоть умылся сначала, копотью мне тут не измажь ничего важного.

— Это я могу, сэр.

— Умыться или считать? — фыркает Луи. — Или измазать что-то важное?

— Очень смешно, — бормочет Барт.

Мелкий приступает к своим обязанностям, а Луи выходит из каюты, направляясь обратно к закрытым дверям, посмотреть на ещё один европейский груз, с которым надо что-то решать, это Барту не поручишь. Наверняка Гарри уже запугал леди до полусмерти, если не угрозами, так своими манерами, и женщины готовы согласиться на что угодно. И хорошо бы они согласились сказать, к кому плыли, и хорошо бы это был богатый человек. Ведь золота много не бывает.

___________________________________________________

___________________________________________________

Такелаж — все снасти на судне, служащие для укрепления рангоута и управления им и парусами

Траверс — направление, перпендикулярное продольной оси корабля

Марс — площадка у соединения мачты и стеньги, служащая для размещения наблюдателей или сигнальной и осветительной техники. На парусном флоте использовалась также для постановки парусов и управления ими

Квартердек — приподнятая часть верхней палубы в кормовой части судна

Поворот фордевинд — поворот, когда судно переходит линию ветра кормой к нему

Галс — движение судна относительно ветра

Рангоут — деревянные детали (мачты, стеньги, реи и т.д.) для постановки парусов, сигнализации, поддержания грузовых стрел и проч. (мачты, стеньги, гафеля, бушприт и т. д.)

Бизань-мачта — задняя мачта

Баллер руля — ось для вращения руля судна, скрепленная с пером руля

Фальшборт — продолжение борта над палубой, служащее ограждением палубы

Орлопдек — нижние, жилые или функциональные палубы

========== Невеста. Эйвери. ==========

Комментарий к Невеста. Эйвери.

Aesthetic:

https://sun9-8.userapi.com/c834304/v834304164/119e9e/njNrRJKVkGw.jpg

https://pp.userapi.com/c847121/v847121856/d4e59/W3MUGBQTkXQ.jpg

Фамилия “Хадид” с жителями Ямайки совсем не вяжется, поэтому вся семья приобрела новую, испанскую :) Что поделать?

Чем дальше корабль удаляется от берегов родной Англии, тем тяжелее у Эйвери на сердце. Она вспоминает отца, и слезы наворачиваются на глаза — он теперь лежит в родной земле, и лежать ему там вечно, а ей деваться некуда. Впереди Ямайка и нежеланный брак, от которого с помощью отца так удачно удавалось уворачиваться. Но ей уже девятнадцать, на рынке невест уже далеко не самый «свежий товар», о чем не устает напоминать матушка, добавляя, что красоты-то Господь только Мэри отсыпал, а Эйвери что осталось, то и осталось.

Ничего особенного, даже платьями и прическами не исправишь.

— Но замуж все равно выйдешь, я всё устрою, — грозилась мать, а после смерти отца исполнила свою угрозу. Несколько писем её младшему брату, который теперь занимал пост советника губернатора Ямайки, и удачный брак с племянником губернатора был почти устроен.

Эйвери никогда в жизни будущего мужа не видела, и ей пришлось довольствоваться материнским замечанием, что он очень богат и достаточно красив, чтобы выбрать любую женщину и жениться на ней. Что у него две сестры, одна другой краше, не чета самой Эйвери. И что она должна почитать за честь брак с Анваром Мендесом, который принесет ей положение в обществе и богатство. Эйвери очень хотелось бы посоветовать матери самой выйти замуж за Анвара Мендеса, но правила приличия, вбитые в голову наставлениями нянюшки и нахлобучками родителей, мешали ей поступить, как ей хотелось.

И наставления отца звучали у неё в голове тихим, но настойчивым шепотом. Уже лежа на смертном одре, папа наказывал ей слушаться мать, ведь зла Эйвери в семье никто не желает, а теперь, когда он ляжет в землю, только удачный брак спасет её, ведь поместье и средства могут наследовать только мужчины, а родного брата Эйвери, увы, Господь не дал.

Отцовский голос действует на Эйвери куда сильнее материнских угроз и уговоров, и вот они плывут на Ямайку, впереди воды Карибского моря и Порт-Ройал, а на душе у Эйвери — камень, сбросить который она не может. На бескрайнем темном небе ночью сияют звезды ярче, чем в родной Англии, море бьется о борт фрегата, и Эйвери мечтает, чтобы плавание никогда не заканчивалось.

Она не ручается, что у берегов Ямайки не захочет броситься в воду и утопиться. Она вспоминает легенды о Дейви Джонсе и думает — пусть лучше морской Дьявол заберет её душу, чем её муж будет владеть её телом, как вещью. Но знает, что пойти против воли матери не сумеет. Море шепчет-нашептывает ей о сокровищах, скрывающихся на дне, охраняемых скелетами тех, кто пытался добыть их и погиб сам. Море благосклонно к дочери аристократа, чей дед когда-то бороздил моря Карибского архипелага и принес английской короне немало денег и драгоценностей, украденных у индейцев и местных странных племен, от которых остались одни воспоминания. Море любит Эйвери, и килевая качка совсем её не беспокоит.

А Эйвери любит море, да только не женское это дело — на палубе торчать, и гораздо больше времени она проводит в кают-компании, с книгой, погруженная в свои мысли. Краем уха она слышит, как мать пытается научить Паулу быть леди, ведь ей, пятнадцатилетней, тоже предстоит скоро найти себе мужа, так почему же не на Ямайке, их новом доме? Паула — сущий ребенок, манеры английской леди к ней не пристают. Она умеет делать реверансы и поддерживать светскую беседу, быть милой и солнечной, но её дух не сломить и не спрятать.

Эйвери старательно изображает послушную дочь и молит Господа послать ей хоть маленький шанс избежать брака с Анваром Мендесом. Что-то подсказывает ей, что брак с племянником губернатора Ямайки не будет счастливым. Возможно, это её интуиция, а, возможно, — понимание, что браки по расчету редко вообще бывают счастливыми. Всю свою жизнь Эйвери ощущала себя товаром, выставленным на продажу, и осознавать это было страшно и больно.

И шанс ей посылают — Бог или же дьявол, кто знает? Ранним утром Эйвери убирает волосы в прическу, когда слышит шум на палубе, крики «Пираты!» и «Леди Энн, Господи помилуй!». Темные локоны падают ей на плечи — не до причесок и приличий, когда на фрегат нападают морские разбойники. Мать гонит её в кают-компанию, и до них доносятся только залпы ядерных орудий да вопли матросов. Корабль кренится, Паула падает на миссис Клементс и отчаянно визжит от неожиданности, Эйвери хватается за ручку дивана и думает, что лучше смерть, чем брак в Порт-Ройале, и почему бы, собственно, и нет? Ценности для пиратов они не представляют, их просто швырнут за борт, и дело с концом. Не об этом ли она думала так долго?

На палубе «Северной звезды» творится сущий ад, а потом вдруг все затихает, и дверь в кают-компанию распахивается. Служанка трясется и хнычет, Паула зажмуривается и закрывает лицо руками. Эйвери смотрит в лицо опасности прямо и смело: разве пираты могут быть хуже замужества? Может быть, им уготована быстрая смерть.

— День добрый, — мужчина, высокий и стройный, отвешивает поклон, кажущийся насмешкой над манерами высшего света. — Очень надеюсь, что вы, дамы, не самый ценный груз на этом корабле.

Эйвери слышит гогот пиратов, отвратительный и громкий, и ей хочется заткнуть уши, но она поджимает губы.

— Посмотри в каюте капитана, Луи, — мужчина обращается к своему спутнику, и тот, кивнув, исчезает. Капитан (очевидно же, что это капитан) захлопывает дверь, отрезая их от своей команды. — И что прикажете делать с вами, леди? — зубы, неожиданно белые для пирата, сверкают в улыбке. — Выбор у нас богатый. Можем отправить вас за борт, к Дейви Джонсу, ему понравится ваша компания, он женщин не видел уже очень давно. Можем — отдать команде, они за месяцы плавания тоже соскучились по женской ласке…

Эйвери видит, как мать задыхается от возмущения, но сама почему-то совсем не боится. Вот ни капли. Будто что-то отмирает у неё внутри, что ответственно за страх, потому что брак с нелюбимым мужчиной и так для неё худший кошмар, куда там этим пиратам, ради Христа. Смерть — она быстрая, а брак и семейная жизнь будут длиться годами.

Кошмарными, бесконечными, ненавистными. Эйвери далеко не так романтична, как Паула, она не верит в любовь, — слишком долго видела, как отец, добрый и мягкий, несчастлив с властной и жесткой матерью, которая, к тому же, была настолько набожна, что даже священники рядом с ней казались грешниками последними.

Эйвери знает, что брак — это принуждение, а быть принужденной к чему-либо она не хочет.

— Вы не посмеете! — Мать выпрямляется, задирает подбородок. — И если вы не хотите, чтобы ваши головы покатились по ямайскому песку, вам лучше доставить нас в Порт-Ройал к губернатору Ямайки Энрике Мендесу!

— Неужели, мадам? — вскидывает капитан бровь, и его глаза насмешливо блестят. — Я не так дружен с губернатором Ямайки, чтобы являться к нему на чай в компании благородных леди. Но вы подаете мне прекрасную идею: раз вы знакомы с губернатором, значит, зачем-то ему нужны. И я даже готов доставить вас к нему, рискуя собственной жизнью, если мне за это хорошо заплатят. Он скрещивает руки,рубашка расходится на груди, и Эйвери видит черные контуры татуировок на загорелой коже. На длинных пальцах сверкают перстни, с виду тяжелые и холодные.

У матери не хватает слов, чтобы выразить негодование, и она только открывает и закрывает рот, как выброшенная на берег рыба. Служанка, сжавшись в комочек, трясется в углу. Эйвери понимает: помимо них, «Северная звезда» наверняка везла еще какой-нибудь ценный груз, который пираты смогут сменять на полновесные монеты, и выкуп им, в общем-то, без надобности. Да и не станет Энрике Мендес выплачивать выкуп морским разбойникам — скорее, плюнет и найдет племяннику другую жену. Это проще, чем разбираться с проблемами в Карибских морях.

— Я настолько добр, что позволю вам решить, леди, — отправляетесь вы за борт или кто-то из вас отправляется с уцелевшими французами в Порт-Ройал, чтобы убедить губернатора Мендеса раскошелится. Иначе сеньор Анвар Мендес может остаться без будущей счастливой невесты, — капитан снова усмехается, растягивая губы, оглядывает Эйвери и Паулу. Его взгляд беззастенчив и прям, он изучает их, рассматривает. — Кстати, которая из вас — будущая знатная ямайская леди? — он закусывает губу, щурит глаза, и Эйвери замечает в неверном свете кают-компании, что глаза его зеленые, как море у мелководья, как прозрачные волны у берега, и хитрые, будто в жизни он видел всё на свете. — Мисс, — он отвешивает Эйвери поклон, решив, что именно её скоро будут называть сеньорой Мендес. — Надеюсь, ваш будущий жених достаточно любит вас?

Эйвери думает: Анвар Мендес никогда меня не видел. Но молчит.

— Вы язык проглотили, мисс? — хохочет капитан, и смех его веселый и хриплый. — Решайте уже что-нибудь, моя команда хочет вернуться на «Леди Энн», и я не могу их в этом винить.

Мать фыркает:

— Если вы нас убьете, все военные корабли выйдут на ваши поиски.

Капитан пожимает плечами:

— Не впервой, мадам.

— Вы даже не представляете, с кем связываетесь!

Эйвери понимает, что мать села на любимого конька, вздрагивает. Тянется к ней, чтобы успокоить: ещё не хватало сейчас матери лезть на рожон.

— Мама, пожалуйста…

— О, будущая сеньора Мендес умеет разговаривать, — пират вскидывает брови. — Послушайте свою дочь, мадам, и поверьте, близкое знакомство с акулами вам не понравится. Ни одной из вас.

Паула подбирается ближе, прижимается к Эйвери и прячет лицо у неё на плече. Спроси капитан саму Эйвери о её судьбе, она предпочла бы смерть в волнах, чем быть доставленной на Ямайку, но Паула дрожит и боится, и Эйвери не может бросить её, оставить на растерзание этим… существам, пропахшим смертью и кровью.

Как она вообще могла думать о смерти? Как могла быть такой эгоисткой? Паула не виновата в том, что в её голове что-то идет не так, что её мысли о свободе и принуждении невозможно вырезать из её сознания. Паула не заслуживает страданий из-за её эгоистичного выбора.

— Не волнуйтесь, — Эйвери смотрит капитану в лицо. — Мой жених заплатит вам выкуп.

И это звучит, как ложь, но, кажется, способно выгадать Пауле ещё несколько дней жизни.

========== Решение. Гарри ==========

Комментарий к Решение. Гарри

Aesthetics:

https://pp.userapi.com/c845323/v845323665/e41cf/N-PWYMiLgNE.jpg

https://pp.userapi.com/c846420/v846420665/dd275/pkKwwM24v7Q.jpg

Гарри закрывает за собой дверь кают-компании, не обращая внимания на возмущения старой кошелки, и задумчиво потирает подбородок. Прежде ему ещё не попадались женщины в качестве ценного груза, и теперь он думает — какой морской дьявол потянул его за язык? Их просто можно было вышвырнуть за борт. По крайней мере, ту высокомерную старушенцию — точно. Девчонки могут сначала и команду развлечь. Он прикусывает губу — в принципе, принять это решение было ещё не поздно, да только слова о выкупе запали ему в разум. А что, если с губернатора действительно можно будет стрясти хорошие деньги за их жизни? За старуху он бы и сам не заплатил, а вот если девчонка не врет, то её жених мог бы…

Впрочем, если её будущий муж — действительно Анвар Мендес, то это ещё чертова бабушка надвое сказала, раскошелится ли он за неё или просто найдет другую?

Команда с радостными воплями растаскивает имущество побежденных французов — еду и питье, табак, одежду, всё, что могло пригодиться в долгом путешествии обратно на Тортугу. Особенно пригодится вяленое мясо и пара бочек пресной воды — их припасы уже на исходе, а испанцы как-то не порадовали оставшимся на борту количеством еды, в отличие от груза. Они вернутся на свой остров королями, в этом Стайлс уверен.

— Они везут сукно, — сообщает Луи, появившись откуда-то сбоку. — Барт как раз подсчитывает количество и разбирает бумаги капитана. Если перепродадим через Саймона, обогатимся.

— Саймон заберет себе добрую часть выручки, — морщится Гарри. Коуэлл беспринципен и упрям, и давно уже установил фиксированный процент за перепродажу товаров. Но у него же и монополия, и все пираты с окрестных вод стекаются к нему. — Впрочем, ни черта у нас нет выбора, я прав?

Луи пожимает плечами. Ответ Гарри, разумеется, знает и так, но боцман все равно добавляет:

— Искать покупателей самим слишком рискованно, а Саймон собаку морскую съел на сбыте товаров. Возвращаемся на «Леди Энн»?

Гарри видит, что боцману отчаянно хочется уже вернуться на родной корабль, и он понимает его. Родная палуба под ногами порой дороже всех товаров на свете. Но вопрос с этими благородными леди в кают-компании требует немедленного решения.

— Французы шли в Порт-Ройал, — Стайлс потирает нос рукавом рубашки. — Девиц везли к губернатору, одна из них — невеста Анвара, — ненавистное имя Гарри выплевывает, будто яд, высосанный из раны. Анвар Мендес, его почти кровный и заклятый враг, и, кажется, на горизонте маячит миражом шанс если не отомстить, так насолить ему. — За них можно получить хороший выкуп, и тогда сможем податься в Южную Америку, подальше от шакалов Его Величества.

— Хочешь забрать их с собой? — Луи нахмуривается. — Они могут нам в пути много проблем доставить, да и как мы сообщим губернатору, что эти дамочки у нас? И на корабле за ними будет нужен глаз да глаз, наши парни давно женщин уже не видели.

Боцман прав, и Гарри сам это осознает. Но воспоминания об уличном детстве, о необходимости скитаться, воровать и рисковать быть пойманным британской гвардией, о смерти матери от голода, о необходимости сестры пойти в услужение к Мендесам, чтобы хоть как-то выжить (Джемма, сестренка, что они с тобой сделали?) не вытравливались из его памяти ни ромом, ни морским воздухом. Гарри клялся, что никогда больше не будет голодать, и никто из его команды не будет голодать и скитаться, а, значит, деньги Энрике Мендеса им пригодятся.

Никто из его друзей никогда больше не будет голодать.

— Знаю, о чем ты думаешь, — вздыхает Луи. — Золота не бывает много, так?

— Никогда не бывает, — эхом отзывается Гарри. — Девчонок мы заберем с собой. Их мамаша пусть остается здесь, с французами. Корабль почти не пострадал, чертов руль можно починить до вечера, а до Ямайки они и без бизаня дойдут. Пусть чинят и плывут в Порт-Ройал, обрадуют Мендеса новостью, что невеста его племянника — в моих руках и будет кормить акул, если я того захочу. И если он не заплатит. А за борт вышвырнуть их всегда успеем.

Четыре женщины всё ещё сидят в кают-компании, да и куда, к Дейви Джонсу, им деваться-то? Вряд ли хоть одна из них имеет достаточно смелости сунуться на палубу, полную пиратов. Гарри захлопывает за собой дверь и улыбается так широко, как только может.

И наблюдает, как они напрягаются. Пожилая леди сжимает презрительно губы, а её — видимо, дочь? — выпрямляется ещё больше, будто мачту сожрала, ей-богу. Ох уж эти благородные крали, думают, что чем презрительнее у них вид, тем меньше видно, что они трясутся от страха.

— Молитесь Богу за ваши жизни, леди, сегодня он к вам благосклонен. Вы все останетесь живы. Две из вас отправятся к губернатору Ямайки и сообщат, что невеста Анвара Мендеса находится на корабле капитана Гарри Стайлса, — к слову, приятно познакомиться с вами, дамы, хоть я и не знаю ваших имен. Я готов возвратить Анвару его юное сокровище при условии, что мне выплатят двадцать тысяч золотом. Это совсем небольшая сумма для семьи Мендес, и я уверен, они расстанутся с ней в обмен на ваши жизни. Две останутся здесь, как предмет сделки. Я буду ждать решения губернатора на Наветренных островах через месяц. И, разумеется, невеста Анвара Мендеса останется при мне, на моем корабле.

Гарри видит, как бледнеют щеки его новоявленной пленницы, а глаза распахиваются в испуге. Но она сжимает губы, совсем как мать, пряча собственный ужас, и глядит прямо ему в лицо. Стайлсу внезапно нравится эта решимость и это упрямство.

— Моя дочь не останется среди головорезов! — её мать не собирается сдаваться так легко. — Вы не посмеете держать её силой!

— Напоминаю, мадам, что здесь я выставляю условия, — вкрадчиво произносит Гарри, даже не удостоив склочную старуху взглядом. — И я могу приказать выбросить вас за борт в любой момент. Впрочем, я уверен, что вы сумеете добиться выкупа за вашу совершенно очаровательную дочь, — он ухмыляется краешком губ. — Характера вам, очевидно, не занимать. Но если вы приведете за собой британских военных, не обессудьте, если она окажется за бортом.

Тишина, воцарившаяся в кают-компании, дает ему понять, что мамашу наконец-то проняло. Прислонившись плечом к стене, он скрещивает руки на груди и ждет, что скажут благородные дамы — точнее, решения он ожидал только от одной из них. Капитан Гарри Стайлс достаточно пожил на этом свете, чтобы понимать — решать в этом случае будет невеста Анвара Мендеса, а вовсе не её мамаша, так отчаянно пытающаяся показать свою власть.

Рассматривать девчонку было даже любопытно: совсем юная, невысокая и, по меркам этого чертова высшего света, даже худощавая, она кусает нижнюю губу, раздумывая над своим ответом. Длинные темные волосы она перекинула на одно плечо, чтобы не мешались.

— Полагаю, выбора у нас нет? — произносит она холодно.

— Ну, почему же? — Гарри разводит руками, откровенно забавляясь. — Вы можете отправиться кормить рыб.

— Тогда я согласна, — девчонка поднимается и подходит к нему. Гарри видит, что губы у неё вздрагивают. — Но вы должны обеспечить безопасность мне и моей племяннице от ваших… — она ищет подходящее слово, тихо и с усилием добавляет: — от вашей команды.

Ага, она ещё и умна: понимает, что её ждет среди его ребят, оголодавших до женщин. И знает, что лишь слово капитана может защитить её. Гарри чувствует неясно щекочущий его интерес — в его представлении, благородные дамы ведут себя несколько иначе. Вот мамаша больше соответствует — пыжится и хорохорится, но о жизни не знает ничего.

Он меряет девчонку взглядом, с головы до ног, от макушки, едва достигающей его носа, до подола платья. Отмечает розовые полноватые губы и выступающие ключицы, щурится — на светлой, чуть тронутой морским загаром коже сияет медальон, небольшой, в виде звезды. Он напоминает ключ от какого-нибудь странного замка, и Гарри трясет головой — перегрелся он, что ли?

— У вас есть моё слово, мисс. Клянусь Богом.

— Что толку клясться именем того, чьи заповеди вы не соблюдаете, — произносит девчонка и протягивает ему ладонь, узкую и теплую. — Надеюсь, пираты хотя бы держат свои клятвы.

— Можете не сомневаться, — Гарри сжимает её руку в своей и отпускает. — Но мы редко свое слово и даем.

— Возможно, поэтому оно стоит достаточно дорого?

Золотой медальон приковывает взгляд.

— Что ты делаешь, Эйвери, — шипит на неё мать, когда девчонка возвращается на диван кают-компании. — С этими головорезами нельзя договариваться!

— Я не думаю, что тебе понравится за бортом, мама, — отвечает та. Гарри хмыкает: он теперь знает её имя. Никогда прежде он такого имени не слышал, и в нем есть что-то сильное. — Это странно, однако я верю его слову.

Гарри бросает последний взгляд на медальон у неё на груди. Почему эта золотая безделушка, за которую Саймон бы дал всего-ничего полновесных денег, так беспокоит его? Девчонка наклоняется, чтобы сказать что-то на ухо своей… племяннице, она сказала? Гарри облизывает губы, отворачивается, чтобы уйти — у девчонки красивая грудь и хрупкая шея, а женщины у него не было уже несколько месяцев. Скорее бы дойти до Тортуги — в борделе у Синеглазой Мэри ему всегда найдется развлечение.

Команда, уже выгрузившая товары на «Леди Энн», ждет его указаний. Гарри кладет ладонь на рукоять сабли и ухмыляется.

— Сегодня у нас великий день, парни. Сам губернатор Ямайки заплатит нам совсем скоро!

Пираты радостно орут. Луи приподнимает бровь в молчаливом вопросе: что, дамочки согласились на твои условия?

— У нас в руках — невеста его племянника, — Стайлс поднимает руку, одним своим жестом прекращая вопли. — До получения выкупа она и ее спутница находятся под моей протекцией. Так что постарайтесь удержать член в штанах, иначе я сделаю так, что его отгрызут рыбы!

Джон за локоть вытаскивает девчонку на палубу. Она моргает испуганно при виде не менее охреневшей команды, давно не лицезревшей благородных дам, но берет себя в руки, вырывает локоть из хватки Джона и становится рядом с Гарри.

— С сегодняшнего дня у нас гости, парни, — хмыкает Стайлс весело. — Уж постарайтесь вести себя прилично.

========== Ямайка. Белла. ==========

Комментарий к Ямайка. Белла.

Заранее прощения просим у поклонников Беллы, Анвара и Джиджи, если таковые среди немногочисленных читателей найдутся, - не могли не, ну не могли!

Aesthetics:

https://pp.userapi.com/c846123/v846123162/b0b35/QQqIIM6bkeE.jpg

https://pp.userapi.com/c846123/v846123162/b0b1a/ohbCpJqgjs4.jpg

День выдается жарким просто необычайно. Изабелла Мендес — а для отца с матерью, сестры Джелены и брата Анвара просто Белла — прогуливается по саду губернаторского дома вместе со своей служанкой и старается не щуриться на солнце, чтобы не было преждевременных морщин. Хотя, конечно, они не грозят ей. Настроение у неё отвратительное, сказывается и жара, и скорое прибытие в Порт-Ройал невесты Анвара. Белла видела эту девицу только на присланном им в подарок портрете и полагает, что художник ей сильно польстил. Но даже на портрете она кажется какой-то хрупкой и совсем уж низенькой. Ничего особенного. Впрочем, Анвара никто не заставляет быть верным мужем, а этот хрупкий английский цветочек вполне может не прижиться на ямайской почве…

Белла яростно обмахивается веером. Отец дал разрешение на замужество Джи за этим Зейном, получившим от Англии разрешение на каперство и дворянский титул. Анвару подобрали жену. Её саму отец почему-то выдавать замуж совсем не торопится, и матушка поддерживает его решение, говоря, что Белла может и до девятнадцати лет потерпеть. Мало найдется мужчин, достойных её красоты. И с этими словами сама Изабелла даже согласна.

Она знает лишь одного, кто действительно достоин её, но выйти замуж за него не может.

— Возвращаемся домой, Гресия, — бросает Белла служанке. Её имя она едва вспоминает. — Здесь ужасно жарко.

Дневная духота только усиливается. Белла поднимается по ступеням в дом и почти сразу же сталкивается в холле с Анваром — полностью одетый на выход, он куда-то спешит.

— Сестра, — Анвар улыбается краешками полных, четко очерченных губ. — Прекрасная погода, не правда ли?

— Да, если тебе хочется заживо там свариться, — недовольно отзывается Белла, но её недовольство теперь вызывается вовсе не удушающей островной жарой. — Куда-то спешишь?

— Дядя вызвал меня к себе, — Анвар берет её руку и целует. — Кажется, прибыл корабль из Англии, но там что-то случилось.

Белла морщит хорошенький нос, тянется к его уху и шепчет:

— Надеюсь, твоя невеста упала за борт и утонула?

Он хохочет, запрокинув назад красивую голову.

— Даже если этого не случилось, никто не заставляет меня жениться прямо сейчас, — так же тихо отвечает он, покосившись на служанку Беллы, скромно стоявшую чуть поодаль. — Мы с дядей договорились, что сначала я взгляну на неё. Может быть, она страшна, как смертный грех, у неё кривые ноги и плохие зубы, — он усмехается. — Тогда я смогу сослаться на то, что её недостатки передадутся нашим детям. Или что они вообще родятся нездоровыми. В любом случае, даже женитьба никогда мне не помешает, — добавляет он ещё тише. — Ты же знаешь меня. О, у тебя новая служанка? — спрашивает Анвар уже громче.

— Да, вчера прислали, — Белла подхватывает тему. — Но не вздумай даже смотреть на неё, как смотрел на Джемму, — грозится она. — Я не хочу лишиться ещё одной.

Девушка, до того смотревшая в пол, вздрагивает, поднимает глаза на молодого хозяина. Анвар подмигивает ей и едва уворачивается от неаристократического тычка в бок, которым собирается наградить его сестра. Порой, когда их никто не видел, безупречные манеры, внушенные матушкой, дают трещину.

— Не бойся, сестренка, я ведь почти женат, — Анвар приподнимает брови. — Женатому мужчине негоже смотреть на горничных.

Белла уверена, что о женитьбе он упомянул специально, чтобы позлить её. Анвар уходит, насвистывая какую-то песенку, услышанную в одном из местных притонов (ох, как она ненавидит эту его привычку ходить играть в карты с местными офицерами!), а Белла поднимается на второй этаж. Отпускает Гресию ленивым жестом и проходит в комнату брата. Садится на кровать и оглаживает ладонью покрывало. Грех или не грех, но её мутит от одной мысли, что Анвар приведет сюда жену, эту малахольную английскую птичку с большими глазами и острыми локтями.

Белла закрывает глаза и вспоминает их с Анваром детство и отрочество. Они были рядом всю жизнь — двое близнецов, рожденных Иоландой Мендес через два года после рождения первой, старшей дочери. Белла родилась раньше Анвара на целых десять минут и с детства безмерно этим гордилась, выпячивала, насмешничала над братом, но всегда знала, что они будут рядом всю жизнь. В детстве они чаще играли вместе, чем втроем с Джеленой, и им никогда не было скучно вдвоем. Носились по саду, заставляя нянек хвататься за головы. На уроках французского и испанского кидались друг в друга бумагой и брызгались чернилами, а потом вдвоем несли наказание за шалости. Впрочем, родители никогда не наказывали их строго, да и дядя, к тому моменту уже получивший пост губернатора Ямайки, был добр к ним.

Когда они поняли, что никто им не нужен, кроме друг друга? Они знали это всю жизнь. В пятнадцать лет Белла расцвела, превратившись из очаровательного ребенка в одну из первых красавиц Ямайки. Анвар тоже возмужал — высокий, стройный, с правильными чертами лица и прозрачными зелеными глазами, он привлекал внимание местных дочерей аристократов. Белла не понимала, что за муха её кусала — она злилась на брата, злилась на девушек, которых он приглашал танцевать на местных балах, злилась, что в их тандем всё время пытался влезть кто-то ещё. Анвар всегда был только её, принадлежал только ей, и даже родители не могли понять их настолько, насколько они понимали и чувствовали друг друга.

Анвар поймал её в оранжерее после одного из таких благотворительных вечеров, больно схватил за локоть. Белла знала, что её поведение обижает и раздражает его, и только вскинула нос — получи, братец, горькой микстуры!

— Что не так, Белла? — Анвар смотрел на неё, полные губы кривились, и Белла знала, что она — единственная, кто может причинить ему боль, потому что ей известно, куда нужно бить. Она и причиняет. Прямо сейчас, и это отзывалось в ней, как отзвук церковного колокола, било в самое сердце. — Что произошло? Только не ври.

Ответ вертелся у неё на языке вперемешку с грязными проклятиями, услышанными от слуг. Белла смотрела брату прямо в глаза: они так похожи. Дополняют друг друга, как переменчивое Карибское море и жесткий песок ямайского берега. Недаром они толкались в материнской утробе, недаром она родила и вырастила их обоих. Белла видела свое отражение в темных зрачках Анвара, но понимала, что она и есть его отражение, сосредоточие того, что ему в себе нравится и раздражает. Только она может сделать ему по-настоящему больно.

Белла потянулась к нему и поцеловала, отбрасывая ввинчиваемые на воскресных проповедях понятия о грехе и геенне огненной. У неё много поклонников уже сейчас, но ни один из них не целовал её никогда. Белла знала, что красива, но именно сейчас внутри неё тревожно звенело: а что, если брат оттолкнет её?

Анвар выпустил её локоть, притянул ближе к себе и с жаром возвратил поцелуй. Белла никогда не признавалась ему, что в ту минуту её внутренние демоны, сдерживаемые наставлениями матери и молитвами пастора, вырвались наружу, бешено хихикая, и завладели ей навсегда. Она знала тогда и знает сейчас, что Анваром владеют те же демоны, и им нравится танцевать вместе.

Белла вспоминает их первую близость: двое подростков в одной постели, вздрагивающие от каждого шороха в коридорах, хотя дверь заперта на ключ, и ключ торчит в замке. Они доверяли друг другу безоговорочно, накрепко связанные кровью, собственным рождением и чувством, сжигающим изнутри. Анвар сплел их пальцы.

— Не бойся, — хрипло шепнул он, его глаза были широко распахнуты. — Мы ведь всю жизнь — одно целое.

И Белла думала тогда и думает сейчас: никто, кроме Анвара, потому что они принадлежат друг другу. Их отношения — клубок запутанных, будто вышивальные нити, эмоций, дернешь одну — она потянет за собой и другую. Они задевают друг друга, измываются друг над другом, насмешничают и подшучивают. Белла флиртует с офицерами лишь для того, чтобы Анвар выловил её позже в коридорах их особняка и затолкал в спальню, прихватил за горло и целовал так, как ни один её ухажер никогда не сможет, пока на первых этажах родительского дома гости кружились в танце. У них же был собственный танец, и позже, когда Анвар, как примерный брат, приглашал сестренку на вальс, он прижимал её к себе непозволительно близко, и в его глазах Белла на два такта музыки читала обещание: потом. Потерпи, сестренка, и тебе будет хорошо, так хорошо, что ты забудешь своих офицеров.

«Ты только моя».

«Ошибаешься, братец. Это ты — мой».

Кстати, эти ухажеры потом таинственным образом переключались на других молодых леди, но Белла не жалуется — они ей к черту не нужны. Они — только способ раздражать брата их существованием. У Анвара сейчас фора — он собирается жениться, и это всего лишь новый повод поддеть её. Заставить злиться и ревновать. Они не ведут счета, но каждый день доказывают, что принадлежат друг другу, и гори оно всё в Аду.

Слуги шепчутся за их спинами, но кто им поверит, слугам-то? Их молчание всегда можно купить, а если не захотят продавать — ничего, в один прекрасный момент кто-то перестанет рассказывать сказки, просто не сможет.

Они ходят по краю, и под их ногами камни осыпаются в пропасть, но тем сильнее пылают их чувства друг к другу, как к отражению самих себя — в том числе. Белла давно перестала понимать, что есть грех, а что — нет, она прыгнула во тьму, и Анвар последовал за ней, как и всегда.

И никакая британская девчонка между ними не встанет. Белла сжимает губы — посмотрим, что там за невеста, подобранная дядей. Английские цветы по ямайской жаре не растут.

========== Разговоры на квартердеке. Бетти. ==========

Комментарий к Разговоры на квартердеке. Бетти.

Aesthetics:

https://pp.userapi.com/c850228/v850228018/2cca8/YKf5skBqfDo.jpg

https://pp.userapi.com/c850228/v850228018/2ccba/ee76LHHy_nU.jpg

В темноте глухо шелестят паруса и поскрипывают натянутые ванты, пока Бетти привычно устраивается на баке, отворачиваясь от освещённой палубы. Вода, разбегающаяся от форштевня, плещется, облизывая борта, и килевая качка не даёт забыть, что они быстро движутся на юг, к Тортуге, но если сесть вот так и поднять голову к небу, то можно вообразить, что нет ни воды, ни земли, ни корабля, ни движения. Ничего нет, только чёрный бархат и белые алмазы на нём, только ночь и созвездия, которые чья-то фантазия наделила формами и смыслами. И даже ответственностью за всё происходящее под звёздным светом с людьми.

Остаться наедине с ночью в этот раз почему-то не хочется, и Бетти не старается. Ей кажется, что в голове ещё гудит от пушечной стрельбы, а на коже всё ещё остаются отпечатки копоти. На канонирской палубе, тесноватой и низкой, Бетти оказалась впервые, и, вообще говоря, за полгода впервые оказалась по-настоящему вовлечённой в сражение — в боях на чужих палубах она не участвовала. Бетти думается, что боцман вовсе её не жалеет — её тут никто не жалеет, — а скорее слишком уж хорошо видит, что она из себя представляет, и задания даёт соответствующие, парусами заниматься, например. Или, вон, на канонирской палубе тоже было неплохо. Тут, правда, не заслуга Бетти, а заслуга канонира Лиама, но и Бетти не оплошала, приказы она умела выполнять. Вот в абордажной команде она была бы не только бесполезна, но и, возможно, опасна — с неё сталось бы умереть в числе первых и упасть так, чтобы об неё все спотыкались, напарываясь на собственные же сабли. Ну, зато она пригождается после боя, когда надо латать раненых или считать добычу.

Бетти уже не угрызается совестью по поводу льющейся в море крови. Самой ей убивать не доводилось, а на пиратском корабле она поняла — бой на палубе совсем не то, что на земле, ведь с корабля некуда отступать. Здесь каждый дерётся за самое ценное — за собственную жизнь, потому что существует лишь два варианта, победа или смерть. Так что эта кровь и эти убийства, вроде как, единственный вариант.

Трусихой Бетти себя не считает, но теперь поняла, что её отвага иного сорта, не такая, как у мужчин, жаждущих крови и смерти. Бежать с саблей наперевес на палубу чужого корабля и рубить врага ей совсем не хочется, ей даже идея не нравится. Но у неё достаёт отваги лезть на мачты в шторм, потому что так надо, а она может. Или заглянуть в кровавую рану и вытащить оттуда грязь, осколки дерева и кости. Или зашить человека быстро и легко, как зашивает рубашку, потому что так правильно и это спасёт жизнь. Может, это и не отвага, но определённое мужество требуется, потому что эти действия совсем не то, что раззадорить себя криком и ринуться в бой, который продлится совсем недолго, и в котором от тебя зависит только твоя собственная жизнь.

Слышится чей-то оклик и смех, и Бетти поворачивает голову, прислушиваясь, но слов, конечно, не разобрать — это ведь компания на квартердеке, слишком далеко. Голову Бетти не отворачивает, смотрит за борт, на очертания захваченного корабля. В темноте виден лишь силуэт да громада парусов, высокий круглый борт лишь кое-где выхватывают ходовые огни, а всё-таки Бетти думает, что корабль красивый и было бы жалко его топить.

Услышав о том, как решилась их судьба, французы, которых оставалось чуть больше дюжины, громко вознесли хвалу небесам и бросились чинить свой корабль. Мачта была разбита безнадёжно, и её убрали вовсе, а вот руль успели починить до вечера, и теперь фрегат, вполне управляемый, идёт на всех парусах. Парусов, правда, теперь меньше, да и облепленное днище, которое утром позволило «Леди Энн» так легко настигнуть жертву, теперь ещё больше замедляет продвижение обоих кораблей. На «Леди Энн» даже пришлось убрать часть парусов и на некоторых забрать рифы, чтобы идти вровень. До утра корабли должны держаться вместе, а затем, когда даст разрешение капитан Стайлс, корабли разойдутся. «Леди Энн» отправится на Тортугу, сбывать награбленное, а вот фрегат отправится куда и шёл — на Ямайку, — но уже без своего груза и с требованием к губернатору выплатить выкуп за захваченных на борту заложниц.

Пленниц Бетти видела только мельком, это две молодые леди, старшая — её ровесница, наверное, — будущая жена племянника Ямайского губернатора. Их переправили на борт «Леди Энн» и заперли в каюте возле капитанской, а третья леди со служанкой осталась на фрегате, она и должна будет передать сообщение губернатору. Нейт, корабельный доктор, бурчал, что женщины на борту не к добру, а капитан посоветовал ему не напрягаться, припоминая поговорки, потому что это не женщины, а груз. Бетти могла бы добавить, что поговорка и вовсе лишена смысла, что она сама наглядное ей опровержение, но, разумеется, промолчала — за неё-то выкуп никто платить не будет и рассматривать в виде груза её не будут, зато, если узнают о ней правду, Луи устроит ей прогулку по доске.

Честно сказать, будущей племяннице губернатора и её спутнице Бетти не завидует. У них красивые платья, им отвели каюту и даже послали к ним кока Найла, чтобы выяснить, что дамы желают на ужин, только Бетти знает — девушки пленницы. И даже если им вдруг позволят выйти из каюты, что маловероятно, — они останутся пленницами, одинокими и чужими на корабле, загнанными в угол. А Бетти, хотя и прикрывается именем Барта, здесь дома.

В широкой одежде её тонкая фигура кажется тощей, а не стройной. С короткими волосами её лицо кажется юным и смазливым, но не девчачьим, к тому же Бетти потеряла немного веса, которого после болезни на Тортуге было и так не сильно много. Вот отрастающие волосы, когда Бетти случайно увидела их в отражении оконного стекла, привели её в ужас — беспорядочные кудри делали её похожим на ребёнка, но ребёнка этого было легче принять за девочку, чем за мальчика. Бетти сперва стригла волосы, но потом замучилась изворачиваться с ножницами так, чтобы никто не видел, и пошла на полумеры — нацепила на голову платок. Полегчало, так и ветер по ушам не бьёт, и солнце тёмную макушку не напекает, и лицо девчачьим не кажется. В общем, вопрос Бетти решила, и пока никто не заподозрил в ней девчонку.

Оказывается, быть на корабле дочкой шкипера среди мужчин и маленьким матросом среди мужчин — это разные вещи. Но ей нравится, у неё в конце концов начало получаться. Днём Бетти активна, как никто, потому что ей нужно убедить всех и каждого — в том числе и себя, — что она полезна. Наверное, она убедила давным-давно, и, наверное, уже миновала пора, когда её могли засыпать неудобными вопросами, но Бетти всё ещё продолжает доказывать свою полезность. Ей вообще нравится учиться и работать, так что никаких проблем нет.

Прошло около полугода с тех пор, как она подписалась под пиратским договором, и Бетти — Барт, вообще-то, — стала неотъемлемой частью команды, чем может гордиться. Когда Бетти нескромно говорила, что она умнее других, она была права. Конечно, никто на корабле особенно не умеет читать и писать, да это и не нужно, но ещё Бетти поняла, что не каждый может похвастаться подвижным умом, и беззастенчиво этим пользуется себе во благо — с ней теперь стараются не заводить долгих споров и уступают, и это служит ей некоторой защитой от любопытства. И юмор тоже. Если где и работает поговорка о том, что лучшая защита нападение, так на пиратском корабле. Бетти крошка, пяти футов, почти хрупкая в сравнении с другими, и её, конечно, первое время испытывали на прочность, задирая. Бетти пробовала уклоняться, пробовала игнорировать, но, наконец, поняла, что лучше всего у неё выходит отшучиваться. Там, где пары насмешливых фраз не хватало, Бетти без зазрений совести пускала в слова яд, отбривала любые нападки или неудобные вопросы, так что теперь пользуется славой редкой язвы и нахала. Тётка её хлопнулась бы в обморок, услышав пару особенно живописных оборотов, а моряки только прониклись уважением к наглому мальчишке. И слава Богу, потому что Бетти отчаянно нуждалась в чём-то, что сделает её своей на корабле — ей нужно было какое-то своё место, и она его нашла.

Когда Бетти уверяла, что будет полезна, тоже была права — через какое-то время, пообвыкшись, она стала затычкой в каждой бочке, занимается всем подряд и приятельствует со всеми. На корабле есть Нейт, доктор (не по образованию, а, скорее, по призванию и по опыту), и Бетти помогает ему с мелкой работой, выспрашивает всё и обо всём. Она лазит туда, куда не может пролезть кто-то крупнее, её же спускают за борт, если нужно что-то починить с внешней стороны. Иногда она помогает боцману Луи с чем-то, требующим подсчёта. Ещё она усидчива и может долго заниматься монотонной работой — она же девушка, у девушек вся жизнь монотонная, как вышивание.

И ей нравятся люди, с которыми она плавает. Они пираты, да, и не галантные кавалеры, совсем. И многие даже не умные, но на берегу тоже всяких полно. А здесь Бетти даже сдружилась кое с кем. Например, с гигантом Эрколе, тем самым верзилой, что стоял перед ней в таверне Тортуги. Бетти, прилепившаяся к нему сначала в поисках защиты, вскоре обнаружила, что Эр, как его все зовут, добрейший души человек. Ещё Бетти очень нравятся капитан и боцман. Правда, по-разному, потому что оба они совсем разные: Гарри балагур, лёгкий на подъём, полный планов и задумок — правда, скорый на расправу в случае недовольства, но Бетти уже навострилась уворачиваться, вовремя прикусывать язык и избегать капитана до тех пор, пока он не смягчится. Луи более спокойный, хотя и колкий иногда — правда, Бетти знает, если будет за что, Луи размажет её по стенке без тени пощады, так что старается поводов не давать. Ещё Бетти знает, что сочувствие всегда можно найти у Найла, а к Лиаму стоит идти за какой-нибудь историей. Но по вечерам ни к Гарри, ни к Луи, ни к Найлу, ни к Лиаму особенно-то не пристанешь, потому что они, как сейчас, сидят вместе и перешучиваются — у них своя какая-то старая компания и никого (точно не её) они к себе пускать не собираются. И ладно, если надо, Бетти найдёт другое время.

— Вот ведь!.. — доносится от квартердека, и Бетти полностью оборачивается. — Чего она добивается?

Капитан чем-то недоволен и повышает голос, судя по всему, речь об одной из пленниц. Найл пожимает плечами, пока Гарри раздражённо хмурится, их хорошо видно под фонарём. Бетти встаёт со своего места и тихонько двигается в ту сторону. Не подслушивает, но слышит — хотели бы скрыть свой разговор, заперлись бы где-нибудь.

— Ничего не добивается, утверждает, что не голодна.

— Значит, правда не голодна, — отмахивается Луи.

И всё? Бетти уже хочет скользнуть внутрь корабля. День был долгим, а чужие разговоры не стоят того, чтобы прятаться, но её окликает канонир.

— Привет, Барт.

— Привет, — отвечает Бетти и подходит к трапу на квартердек. — Военный совет держите?

Она знает, что совет не военный, и отлично видит, что мужчины играют в кости, как и каждый вечер. Это им вместо молитвы, наверное. И ром.

— Какой там, — отмахивается Найл. — Наш груз отказывается ужинать.

Так себе интрига. Бетти пожимает плечами и улыбается. Найл добрая душа и отличный кок, по его виду ясно, что поведение мисс его не то что обижает, но обескураживает.

— Ну, а я не откажусь, если предложишь.

Мужчины хохочут. Капитан милостиво взмахивает рукой в приглашающем жесте, и Бетти поднимается на квартердек. У руля стоит вахтовой, а мужчины сидят на рундуках, передавая друг другу стаканчик с костями, да двигают вперёд монетки, делая ставки.

— Куда в тебя только лезет? — делано качает головой Луи. — Ладно бы хоть подрос немного.

Места на рундуках нет, да Бетти и не собирается кого-то двигать, садится на палубу, скрещивая ноги. Так ей даже лучше видно. Проблема в том, что ещё ей хорошо видно боцмана, а это её всегда отвлекает.

— Ну, знаете, сэр, чтобы лазить по вантам да пушки тягать, мне нужны силы.

— Знаю. Как он на канонирской палубе, Лиам?

— Бегает быстро, — пожимает плечами канонир. — И заряжает на совесть.

Он выкидывает кости, на них десятка, и с довольной усмешкой передаёт стакан дальше Гарри, потом косится на Бетти.

— Эй, Барт, давай-ка к нам в команду?

— Будешь топить красивые корабли, — кивает Гарри.

— Главное, чтобы не «Леди Энн», — в тон отвечает Бетти.

Гарри щурится на неё, прикрывая зелёные кошачьи глаза ресницами, потом улыбается, демонстрируя ямочки на щеках.

— «Леди Энн» мы топить не дадим.

— Ни за что, сэр, — с готовностью отвечает Бетти. — Ваше маленькое королевство в безопасности, будьте уверены.

Гарри хохочет, выкидывая кости. Его смех подхватывают другие, и Бетти — ну дурочка же, -переводит взгляд на Луи, следит за поднимающимися тонкими губами, за движением скул, и отводит глаза прежде, чем кто-то заметит. Вот смотреть на Луи не надо, это странно.

— Тогда я спокоен, — усмехается Гарри. — Я на тебя полагаюсь.

Гарри передаёт стакан Луи. Бетти следит за его руками, чтобы не смотреть в глаза, убеждает себя, что ей интересны чернильные контуры татуировок на запястьях и выше. Интересны же.

— А сколько мы пробудем на Тортуге, сэр? — интересуется Бетти у капитана. — Выкуп же нам не туда доставят?

— Это было бы забавно, — хмыкает Стайлс. — Нет, за выкупом идём на Наветренные острова, так что на Тортугу зайдём ненадолго.

— Надо бы задержаться, — говорит Лиам.

— Не волнуйся, от Шерил тебя никто оттаскивать не будет.

— Спасибо, конечно, но я вообще-то хотел пушками заняться. Надо заменить парочку лафетов.

— Успеем, — кивает капитан. — Особенно если вы соберётесь с мозгами и подумаете, что вам надо, до прибытия на остров. Тогда всё устроим.

— Луи всё устроит, — вздыхает Луи. — Это ты хочешь сказать?

Гарри пожимает плечами, даже не скрывая ухмылки, а Найл открыто смеётся. Лиам наклоняется к Бетти и громко шепчет:

— Надеюсь, они сейчас отвлекутся, и мы с Найлом обыграем их.

— А мог бы надеяться на то, что они отвлекутся, и ты сможешь выпросить себе новые пушки и больше времени на Тортуге, — улыбается Бетти.

— Какое коварство, — качает головой Найл. — Лиам, ты просто обязан воспользоваться этой идеей.

— Чёрта с два! — хором возмущаются Гарри и Луи.

Бетти невинно пожимает плечами, видя, как Гарри грозит ей кулаком, а Луи улыбается насмешливо и смотрит при этом совсем прямо, и если бы Бетти не прикидывалась Бартом, была бы безнадёжно смущена — а так только уши краснеют. Бетти кажется, что она дура.

— Шанс упущен, — смеётся Найл.

— Видимо, в другой раз, — пожимает плечами Лиам. — Так я продолжаю рассказывать?

Дождавшись кивков, Лиам ведёт рассказ, прерванный, видимо, как раз тем самым обсуждением строптивых пленниц. Канонир коротко поясняет для Бетти, что пересказывает слова моряков, которые ходили к берегам материка и дальше, в Индийский океан. Бетти переводит взгляд на Лиама. У него есть жена Шерил, и его глаза не похожи на бериллы цвета холодной воды перед штормом. На Лиама смотреть приятно и безопасно, нет никаких глупых мыслей и восторженного смятения под рёбрами.

Бетти слушает Лиама и старается сосредоточиться на рассказе, а не на том, что она дура. Ей удаётся, она даже задаёт вопросы и поддерживает шутки. И вскоре успокаивается, представляя себе всё то, о чём слышит, и надеясь, что капитан тоже соблазнится и направит корабль к материку. У Лиама всегда складно выходят рассказы, а дальние берега Бетти манят, она ведь так мало видела, а мир такой огромный.

_____________________________________

_____________________________________

Бак — носовая часть верхней палубы корабля

Форштевень — брус, образующий переднюю оконечность судна (продолжение киля в носовой части)

Рундук — а) прилавки в корме, которые устраивались по обе стороны от руля; б) сундучки в каютах и на палубах

========== Дорога до Тортуги. Луи ==========

Комментарий к Дорога до Тортуги. Луи

Aesthetic: https://pp.userapi.com/c849028/v849028162/40c44/-Xxzt1mGJU4.jpg

Утром оба корабля ложатся в дрейф, и на борт «Леди Энн» вступает миссис Клементс. Вид у неё такой, как будто она наносит визит вежливости по собственному почину, и хотя обязанность это неприятная, всё же светская. Но все знают, женщина здесь потому, что Гарри хочет дать последние издевательские указания и позволил ей увидеть дочь и внучку.

На девиц, впрочем, миссис Клементс, когда её проводят в их каюту, смотрит лишь мельком. Поджимает губы, встречаясь взглядом с дочерью, ведь это она приняла решение согласиться с требованием капитана. Холодно обнимает обеих, едва ли задержав в своих руках бросившуюся к ней младшую, никаких наставлений не даёт.

— Через месяц ждём нашу награду на острове Юнион, — напоминает Гарри. — Надеюсь, губернатор дорожит будущим счастьем своего племянника достаточно, чтобы оторвать от сердца всего-то двадцать тысяч. Я крайне великодушен, мадам, оцените это.

Миссис Клементс гордо поднимает голову, окидывая взглядом капитана и боцмана, презрительно морщится.

— Вы ещё пожалеете, что бросили вызов мне и губернатору Мендесу.

Слова, не имеющие никакого смысла, вызов, совершенно не пугающий в этой части света. Кто такая она и как будет губернатор Ямайки карать неугодных ей пиратов, которые могут быть в любой точке Карибского моря? Миссис Клементс, кажется, никогда не видела мира за пределами английских салонов. Гарри ухмыляется и наклоняется ниже, как бы доверительно.

— Сделайте так, чтобы не пожалели, мэм. Потому как у нас на борту ваша дочь и внучка, и если мы пожалеем, они в лучшем случае окажутся за бортом.

Луи видит, что мамашка их боится, но при этом совершенно не способна удержать язык за зубами.

— К чему пререкания, — вмешивается старшая из пленниц, когда видит, что строптивая старуха собирается сказатьчто-то ещё. — Мы уже обо всём условились. Выполни их требования, мама, и покончим с этим поскорее.

Луи удивлённо приподнимает брови, заново оглядывая девушку. Слишком уж она спокойна для той, кого оставляют на пиратском корабле. Вот другая напугана и не скрывается.

Мадам кривит губы, мрачно смотрит на дочь, но молчит. Её дочка мнётся, просительно смотрит на капитана.

— Не могли бы вы оставить нас наедине? Чтобы попрощаться.

Гарри, чуть помедлив, пожимает плечами и разворачивается, кивает Луи на выход. Прикрывает за собой дверь — вряд ли три леди успеют составить заговор.

— Эта баба и дьявола доведёт, — морщится Гарри. — Губернатор что угодно сделает, чтобы она замолчала.

— Неплохой щелчок по носу, — соглашается Луи. — Придётся заплатить за невесту и получить такую родственницу. Анвар иного не заслужил.

Только девчонку жалко, она-то, возможно, заслужила жениха получше. Гарри мрачно кивает. Через несколько минут миссис Клементс с тем же видом оскорблённой добродетели выходит из каюты, и её ведут обратно на верхнюю палубу, чтобы выпроводить, наконец, в сторону Ямайки.

— Удачной дороги в Порт-Ройал, — насмешливо кланяется Гарри. — Надеюсь, вам удастся познакомиться с женихом дочки поближе.

— Не сомневаюсь в этом, — цедит леди. — Как и в том, что он приложит все усилия для того, чтобы освободить мою дочь и приструнить вас.

Гарри громко издевательски хохочет, и Луи тоже усмехается. Миссис Клементс ждёт много сюрпризов в Карибском море и на Ямайке. И чёрта с два они ей понравятся.

На кормовом подзоре у фрегата тускло золотится имя — Северная Звезда, — но, потрёпанный долгим плаванием и вчерашней стычкой, на звезду он похож меньше, чем прежде. Жалкие осколки команды французов ставят паруса на уцелевших мачтах, торопясь убраться подальше от страшных пиратов. Миссис Клементс на палубе не задерживается, и вряд ли потому, что у неё нет сил сдержать слёзы, глядя на то, как пиратский корабль уносит вдаль её девочек.

Гарри прищёлкивает языком.

— Анвар Мендес — укротитель пиратов, — тянет он. — Кого он может напугать, комнатную собачку?

Луи молчит. В размышлениях о племяннике губернатора Ямайки Гарри не нужны собеседники, потому что-то, о чём Гарри правда думает, он вслух не произносит. Луи кладёт другу руку на плечо и чуть сжимает на пару секунд, а потом отходит, оставляя Гарри у борта, и подгоняет команду. На «Леди Энн» тоже поднимают все паруса и берут курс на Тортугу.

Луи спускается на орлопдек, по пути цепляя Барта, и они идут в кают-компанию. Луи, конечно, всё устроит, Луи всегда всё устраивает, но Луи тоже иногда устаёт и ему нужна помощь. А ещё Луи не любит писать и беззастенчиво пользуется умениями Барта. Тот, впрочем, в восторге от того, что может быть полезен, и безропотно пишет под диктовку, составляет нужные списки и даже чинит перья с запасом. Бесценное приобретение.

— Что сегодня? — интересуется почти радостно.

— Сегодня ты считаешь.

Луи выкладывает на стол бумаги, отодвигает нужное Барту, который уже устраивается у стола так, чтобы падал свет из окна. Парнишка перебирает перья, недовольно вздыхая, обнаруживая неочинённые и сломанные. Луи угрызений совести не чувствует — ему было не до того, когда он эти перья мучил.

— А ты чем заниматься будешь?

— Думать.

— Ну да, кто-то же должен, — бормочет Барт, выбирая себе целые письменные принадлежности. — О том, как побыстрее уйти с Тортуги?

— И об этом тоже. Сам понимаешь, нам ещё до Наветренных островов добираться, да и с нашими гостьями на Тортуге лучше не задерживаться.

А лучше вообще о них не распространяться, потому что дьявол его знает, кто до чего додумается. Луи легко себе представляет идиотов, которые захотят отбить девчонок, чтобы получить за них выкуп самим — всё легче, чем выходить в море на свой страх и риск, а тут уже всё готово, только и надо, что денег дождаться.

— Вот твоя работа, — Луи двигает бумаги к Барту, это списки содержимого трюмов. — Проверь, пересчитай, запиши. Всё, как ты любишь. Мне нужна бумага для Саймона и для меня, посчитай, кому какая доля, чтобы потом этим не заниматься.

Потому что до Тортуги они, вероятно, дойдут без новых стычек. Барт демонстративно округляет глаза, показывая, что он это совсем не любит, но даже не ворчит, просто делает. Помедлив, косится на лежащие перед Луи бумаги и толкает вперёд, как бы невзначай, несколько целых перьев.

Луи садится напротив и делает вид, что думает. На самом деле, пытается найти хоть одну дельную мысль в голове, но всё толчётся вокруг ситуации с выкупом и Мендесами. Больно интересно представить, как миссис Клементс со своим великосветским возмущением начнёт требовать содействия от губернатора. И, честно говоря, вероятность того, что кроме выкупа она ухитрится выбить и содействие в виде военных кораблей, достаточно высока. Так что пол ночи Луи обсуждал с Гарри назначенную встречу и убеждал устроить всё на одном из мелких островов, а самим ждать возле другого, просто на случай незваных гостей, чтобы была возможность укрыться. Потому что «укротитель пиратов» Анвар Мендес вполне мог бы подстроить что-нибудь, даже не ради невесты, а ради того чтобы наступить на ногу Гарри Стайлсу.

Луи раскрывает судовой журнал и начинает заполнять, вчера ему было не до того. Записывает пройденное расстояние, курс, подробности встречи с фрегатом, потери, приобретения. Коротко пишет об условиях сделки и дальнейших событиях. Вчера они потеряли двоих матросов, в дополнение к тем, кто уже отправился на дно в предыдущих стычках. На Тортуге придётся ещё и этим заняться. Луи искоса смотрит на Барта, припоминая вчерашний разговор с Лиамом. Шутки шутками, а задуматься можно, решение-то всё равно за Луи.

— Хочешь на канонирскую палубу?

Барт отвлекается от бумаг и как-то вопросительно смотрит.

— Пойду, куда скажешь.

— Умница, — усмехается Луи. — А я всё-таки спрашиваю, хочешь или нет? — и видя, что Барт ещё пытается понять подоплёку вопроса, добавляет: — отпущу тебя только на время боёв, ты мне на палубе нужен.

Нехитрой похвалы от боцмана хватает, чтобы Барт расцвёл в улыбке. На самом деле, Луи думает, что Барт нужен ему в качестве личного оруженосца — он исполнительный, обучаемый и забавный, и в принципе ему нравится. Всегда пригодится.

— Тогда пойду, — ободряется Барт. — Я уж думал, ты от меня избавиться хочешь.

— Избавишься от тебя, как же, — улыбается Луи.

Барт довольно улыбается в ответ, потом вспоминает о деле и утыкается в стол. Чтобы, видимо, Луи не передумал и не избавился от него, сослав на нижние палубы чистить пушки.

Время проходит в тишине, если не считать шума воды за бортом и скрипа перьев, но это совсем привычные звуки. В помещении жарко и душно, не спасет и приоткрытое кормовое окно, а от жары только больше хочется спать после всех ночных обсуждений ближайших планов, связанных с получением выкупа от проклятущего семейства Мендесов.

Гарри молчит о большем, чем говорит, и это тоже тяжело ложится на плечи. Потому что Луи вполне понимает его желание сделать что-то по-настоящему болезненное племяннику губернатора, а не просто получить деньги. Странная гадкая история с Джеммой, на самом деле, мучила не только Гарри, но ни Гарри, ни кто-то из его друзей сделать ничего не могли. Во всяком случае, пока им способа доискаться истины или отомстить не представлялось.

— Готово, — голос Барта возвращает в реальность. — Проверяй.

Барт подаёт два листа, и Луи, тряхнув головой, всматривается в строки, даже честно проверяет, хотя точно знает, что Барт сам с маниакальной тщательностью проверил всё трижды, чтобы, не приведи Господь, не вызвать неудовольствия. Не так, что Луи особенно присматривался, но не составляет никакого труда заметить, что для Барта худшее наказание грозный взгляд и указание на то, что он не справился с делом.

Луи откладывает листы в сторону и кивает.

— Ты богат, — проказливо хмыкает Барт. — И капитан.

— Золота много не бывает. Ты тоже неплохо получишь.

Невозможно быть слишком богатым. Наверное, невозможно быть и достаточно богатым, чтобы успокоиться.

— Ну, вроде того, — пожимает плечами Барт.

Он начинает собирать бумаги по столу, раскладывая и отодвигая в сторону. Оценивающе смотрит на лицо Луи и, видимо, решает, что сразу его не погонят.

— А как ты тратишь деньги? — спрашивает вдруг Барт. — Кроме очевидного про ром и прочее? Откладываешь как-нибудь?

Луи давится воздухом, а потом смеётся над сосредоточенным и чуточку виноватым лицом Барта. Откидывается на спинку стула, потирая щёку. Вот уж нашёл вопрос.

— Я смотрю, ты основательно готовишься к сходу на Тортуге. Пытаешься прикинуть, сколько у тебя останется после рейда по кабакам и что с этим делать?

— Вот рейд я не планирую, — мотает головой Барт.

Вопрос неожиданный и, вообще говоря, странный. Но отмахнуться желания не возникает. Барт вроде как пытается спросить совета, и Луи даже готов его дать. Как и всегда, потому что Барт вызывает безотчётную симпатию.

— Ну конечно, — тянет Луи. — Можешь не стесняться, тут все планируют такие рейды. Ладно, рассказываю, часть денег я меняю на векселя французских банков и отсылаю на Монтсеррат. У меня там семья.

У Барта вытягивается лицо, и розовеют щёки, явно не от жары. Луи вопросительно вскидывает бровь. Что, слово вексель не знакомо?

— О, — многоумно выдаёт Мидлтон, — так ты женат? Я не знал.

Луи снисходительно улыбается. Барт всё-таки выдающееся создание.

— Потому что я этого не говорил. Моя семья — шестеро сестёр.

Барт моргает, и не понятно, что впечатляет его больше — мысль о том, что боцман женат, или о том, что него могут быть сёстры. Впрочем, на корабле легко забыть, что существует какой-то внешний мир.

— Шестеро сестёр это много, — бормочет Барт. — А почему они живут так далеко?

— Потому что нечего им делать на Тортуге. И потому, что старшая вышла замуж и забрала с собой остальных.

Луи понятия не имеет, почему он вообще об этом говорит маленькому любопытному матросу. Но Барт только подпирает щёку ладонью. Вспоминается, что у Барта-то никого нет, тётка и та умерла.

— Скучаешь по ним?

— Разумеется.

Барт пару секунд думает. Потом закусывает губу, как будто придерживает интерес, и начинает заниматься перьями: откладывает те, что не нужно чинить, в сторону и принимается за остальные. Так же быстро, как Барт начинает свои вопросы, он их сворачивает, как будто понимает больше, чем ему говорят. Или понимает, что может получить по шее, если будет слишком уж любопытен?

— Векселя, значит, — вздыхает он, возвращаясь к теме денег. — На Тортуге. Кто бы думал.

— Тоже хочешь? — предполагает Луи.

— Просто интересно. А может и хочу. Правда, моя доля куда меньше твоей, и не думаю, что стоит связываться с бумагами.

Доля не доля, а пираты вообще редко связываются с бумагами и тратят всё, что зарабатывают. Потому что так проще, и потому что у пирата может не быть завтра. Правда, Барт как-то не вписывается в картину мира простого жадного пирата, который кроме разбоя ни на что не годен, и это иногда сбивает с толку.

— Как тебя занесло на Тортугу?

— Попутным ветром, — хмыкает Барт. — Плыл на Антигуа, но кораблю нужен был ремонт, а мне потребовалось лечение. И как-то я остался.

— Ладно. А в пираты почему решил податься?

— А почему ты решил спросить сейчас?

Почему решил спросить сейчас? Потому что раньше об этом речь не заходила.

Барт отвлекается, наконец, от своих перьев. Луи смотрит ему в глаза, и мальчишка отвечает тем же. Ещё одна причина, почему Барт Луи нравится, он всегда выдерживает взгляд. Луи видит, как Барт задумывается, но не выглядит так, как будто думает, что соврать.

— Ну, а где я ещё пригожусь? Во флот таких, как я, не берут. А жизнь сухопутной черепахи всё-таки не для меня.

И всего-то? А, впрочем, в историю о том, что Барт с малолетства мечтал о разбойничьих подвигах, Луи бы не поверил. Мальчишка проказливо улыбается.

— Я ведь пригождаюсь?

Луи улыбается в ответ, и Барт опять цветёт. Приходит мысль, что можно было бы сказать, что и без него отлично справлялись, но Луи не жалко, пускай радуется. В конце концов, правда заслужил. Луи верит, что в нём говорит забота старшего о младшем. Не по возрасту, конечно, а скорее по опыту старшего. Но убедить себя в этом иногда совсем не получается, потому что Луи хочется, чтобы это было отцовские или братские чувства, но это не они. Покровительственное умиление? Если только в начале, теперь Барт не выглядит беззащитным помойным котёнком. Дружеское участие? Лучший друг у Луи капитан, до дружбы вообще путь не близкий. В любом случае, Барт это Барт и он вызывает симпатию, разбирать это чувство не хочется.

— Давай ты пригодишься мне снова и уберёшь тут всё? — любезно предлагает Луи.

Барт нахально закатывает глаза, но, действительно, поднимает тощую задницу и начинает убирать со стола, аккуратно раскладывает всё по рундукам, ещё и попутно рассовывая всё, что под руку подвернётся, по местам. Бесценное приобретение.

Луи откидывается, глядя в потолок, сосредоточенно думает, но думать всё никак не выходит, и он решает, что надо всё-таки выйти из кают-компании. Если повезёт, то на палубе всё в порядке, а у Гарри к нему никаких дел нет, и тогда вполне можно будет заскочить на камбуз перекусить и свалиться спать, пережидая жару.

До Тортуги двигаются без приключений. Не считать же событием то, что старшая из пленниц, которая Эйвери, отказывается от еды. Гарри смотрит волком — как же, не оценила его стараний. А Луи знает, когда Гарри перестанет думать о том, что его не оценили, ему станет только интереснее. Потому что девчонка явно не из пугливых и восторга от его соседства не испытывает — такого Гарри раньше не видал. Да, в принципе, никто из них не видал таких уж благородных дам слишком близко. Кроме шестерых мисс Томлинсон, но это не совсем то.

За день до Тортуги, когда в виду уже Эспаньола, команда предвкушает все радости жизни на берегу. Вечером большинство выбирается на палубу, и Эрколе громовым голосом вещает о чём-то, к чему сам Луи не прислушивается. Взгляд привычно цепляет Барта, его легко заметить рядом с Эрколе-то. Луи встаёт у фальшборта, прослеживает взглядом линии берега прямо по ходу судна, совсем знакомые линии, которые он видел тысячи раз. Тортуга — как центр пиратской вселенной, и Луи по-своему любит её, но с тех пор, как сёстры уплыли, она перестала быть настоящим домом, каким всегда будет «Леди Энн», и теперь возвращение было менее волнующим.

— Умираю, хочу нормально вымыться, — заявляет вдруг Барт, непонятно откуда взявшийся. — Или настоящему пирату положено первым делом идти выпить?

Луи косится на парня, когда только подкрасться успел? Но улыбается — Барту почему-то всегда легко улыбаться.

— Всё ещё прикидываешь, как потратить деньги, которых ещё не получил?

— Я думал, так делают настоящие пираты. Все на корабле прикидывают.

— Настоящий пират делает, что захочет.

— И слушается боцмана и капитана, — фыркает Барт. А потом без перехода серьёзнеет. — Ты думаешь о чём-то плохом. Уже который день.

Луи пожимает плечами — думает и ладно, какая разница, о чём.

— Ты и капитан, — не отстаёт Барт. — Что-то случилось?

Луи, наконец, поворачивается всем корпусом. Дать бы Барту по шее, но уж больно искренне спрашивает. Луи не хочет говорить, что думает о том, как ему повезло, что его-то сёстры целы и в безопасности на Наветренных островах, а вот Джемму некому было уберечь. И две пленницы в их каюте тоже отправятся к Мендесам, и никто их там беречь не будет, не мамашка же эта. Вот эти глупые мысли болтались в голове все последние дни, как ром на дне бутылки.

— Всё в порядке.

— То, что дело не касается команды, я уже понял, — Барт прикусывает губу, потом мотает головой. — Ладно, не бей меня, я просто беспокоюсь.

— С чего бы это?

Луи приподнимает бровь, смотрит Барту в лицо. Тот смотрит в ответ, и на секунду кажется, что что-то где-то сталкивается, и почему-то не получается ни злиться, ни разорвать этот контакт. Но Барт всё-таки отводит глаза, сглатывая. А Луи моргает и тоже отворачивается, стряхивая наваждение. Что за чёрт.

— Люблю беспокоиться, — бормочет Барт и улыбается.

— Не стоит.

Луи окликает Лиам, и боцман почти сбегает. Думает, что он, наверное, слишком долго на корабле, чего только не примерещится.

_____________________________

_____________________________

Кормовой подзор — нависающий над водой участок кормы

Эспаньола - Гаити

========== Пленница. Эйвери. ==========

Комментарий к Пленница. Эйвери.

Aesthetics:

https://pp.userapi.com/c831308/v831308448/18eaf4/As249xVvg7A.jpg

https://pp.userapi.com/c834304/v834304164/119e9e/njNrRJKVkGw.jpg

Пираты не обращаются с ними плохо, вовсе нет. Капитан выделил им отдельную каюту, а кок даже готовит им ужин, только Эйвери слышит, как поворачивается ключ в замке и знает, что они с Паулой — пленницы на ближайшие тридцать дней. Месяц кажется вечностью. В желудке отчаянно урчит уже на второй день, и мать пришла бы в ужас от этих звуков, но Эйвери всё равно. Тебя здесь нет, мама. А есть плеск волн за бортом, крики пиратов и их смех на палубе, и чувство голода, охватывающее, когда на пиратском галеоне гаснет свет.

В отличие от Эйвери, Паула от ужина не отказывается. Пиратов она боится, но есть она хочет намного сильнее, и поэтому с радостью принимает плошку с супом и с вяленым мясом из рук светловолосого корабельного кока. Тот улыбается как-то очень уж светло для морского разбойника и уходит.

Вещей они с «Северной звезды» совсем не взяли, и теперь в распоряжении Эйвери только платье, в котором она поднялась на борт «Леди Энн». Она готова пережить эту трагедию, наверное, но не представляет, где на борту этого галеона можно хотя бы умыться и с ужасом думает, какой прибудет на Ямайку.

Если прибудет. Кто знает, что в голове у этих пиратов? Хотя смерть за бортом всё ещё кажется лучшей долей, чем замужество, но Эйвери понимает: она не может оставить Паулу без своей защиты, какой-никакой. Без неё Паула интереса для пиратов не представляет и уж точно погибнет.

Расшнуровывать платье без помощи служанки тяжело, но единственную одежду нужно беречь, и Эйвери справляется с этим, уже третий день подряд справляется, и остается только в нижней рубашке и корсете. Чертово приспособление давит на ребра.

— Давай избавимся от него совсем, тетя? — Паула зевает. — Ужасно неудобна штука, а бабушка всё равно не узнает. Так неудобно его утром обратно шнуровать, без Кейт-то!

Эйвери сомневается: вбитые матерью в голову правила приличия не сдаются. Приличной девушке не пристало ходить без корсета, приличная девушка не может не надевать несколько нижних юбок, и распущенные волосы — признак распутства. Но косточки корсета немилосердно давят на ребра, а воздух в каюте несколько спертый. Нижние юбки и вовсе мешают, в них жарко и тяжело. Паула уже избавилась от мешающей лишней одежды и сидит на койке, подобрав под себя ноги.

— Паула, девушка…

— …не может выходить в свет без корсета, знаю, — племянница пожимает плечами. У неё легкий характер, с неё всё как с гуся вода, и третий день на палубе пиратского галеона примирил её с действительностью сразу же, как Паула поняла, что никто не собирается их убивать. — Но тётя, ты где-то здесь видишь высший свет? Да ни один пират не поймет, что на тебе нет корсета, и уж тем более не станет тебя стыдить. Мы их вообще не видим, кроме того парня с едой!

Эйвери решается. К черту, пускай, утром она этот корсет не наденет. Паула засыпает почти сразу, убаюканная килевой качкой и шумом моря. Эйвери смотрит в деревянный потолок каюты и разглядывает пропитавшиеся соленым и спертым воздухом доски. Кто бы мог подумать, когда они отплывали из Лондона, что Господь забросит их в негостеприимные объятия пиратского судна?

«Леди Энн» окутывает тишина. Эйвери думает: почему «Леди Энн»? Такое странное название корабля, капитан произносил его с нежностью, как имя матери… Веки её тяжелеют, она зевает и переворачивается на бок.

Эйвери снится остров — небольшой, с песчаной отмелью. По жесткому песку ползут крабы, щелкая клешнями. Ей снятся ветви странных, невиданных ею прежде деревьев, хлещут по лицу, и крики птиц где-то под кронами. И ей снится город, заброшенный и каменистый, она пробирается через развалины, подобрав юбки, ей тяжело и трудно. Зачем она здесь? Но что-то зовет и тянет её вперед, она упрямо лезет по камням, перебирается через поваленные статуи древних ложных богов и добредает до двери со множеством знаков.

Дверь — тяжелая, огромная плита, и, похоже, древняя, как миссис Катберт, кряхтящая в любимом матушкином салоне и помнившая еще происходящее лет этак пятьдесят или шестьдесят назад. Эйвери смотрит на знаки, выбитые в каменной поверхности, и видит восьмиконечную звезду, касается её пальцами. Эта звезда напоминает ей что-то, и она вздрагивает, дотрагивается до медальона, покоящегося на груди. Ей кажется, будто от золотой поверхности идет ровное тепло.

Эйвери снимает его с шеи и прикладывает звезду к выемке на двери. Медальон щелкает, и каменная плита медленно уходит в сторону, впуская в столетиями запертое помещение солнечный свет. Скрежет отходящей плиты режет уши, и Эйвери просыпается в каюте пиратского судна, садится на койке. Глаза с трудом привыкают к темноте, Паула сопит на соседней койке, и её темные волосы разметались по подушке. Эйвери потирает ладонями вспотевшее лицо.

Сейчас бы умыться… Во рту пересохло, но не просить же у пиратов попить? Что они вообще могут дать попить, ром? Или что ещё они там употребляют? Эйвери облизывает сухие губы. Сон был таким ярким, она почти чувствовала каменную неровную поверхность под своими ладонями. Что это значит? Неосознанно она берется за медальон, доставшийся от отца — он теплый от соприкосновения с её телом. Как интересно работает её воображение — оно подкинуло ей сон, в котором отцовский подарок оказался ключом к…

К чему-то.

Эйвери проводит пальцем по поверхности медальона — и без того не легкая по весу безделушка, он словно стал ещё тяжелее. Она ощупывает поверхность, сама не зная, зачем, и нащупывает маленькую выемку.

— Странно, — шепчет она и впервые за время, прошедшее со смерти отца, снимает цепочку с шеи.

Щурится, но лунного света, проникающего сквозь окно каюты, недостаточно, чтобы что-то разглядеть. Нужно ждать до утра, но Эйвери уже полностью проснулась, и впервые за время, прошедшее с известия о её замужестве, ей что-то становится по-настоящему интересно. Она прикусывает нижнюю губу, вытаскивает из волос шпильку, оставшуюся в темных кудрях, и осторожно, почти вслепую, нажимает острым кончиком на выемку в медальоне. Тот едва заметно щелкает и открывается. Внутри — сложенный несколько раз лист бумаги.

Эйвери вытаскивает его и осторожно разворачивает, тихо ахает, зажимает рот ладонью, чтобы не разбудить Паулу. Перед ней карта, вернее, её часть, исписанная мелким почерком, но не отцовским. Она вспоминает, что говорил отец: медальон достался ему от деда, валялся в ящике ненужной безделушкой — семейство Клементс не собиралось рыться в старых тайнах, похороненных на дне Карибского моря вместе с дедом. Эйвери не верит в магию или в знаки судьбы, никогда не верила, но её убеждения раскачиваются, как «Леди Энн» качается на волнах Карибского моря. Медальон и часть карты — своеобразный «привет» от её деда, но всё это бесполезно. Эйвери чувствует горечь на языке, складывает карту и убирает в медальон. Семейная реликвия? Пусть и остается ею, не отправится же она, в самом-то деле, на поиски острова, которого нет на картах?

Или есть, но только на одной, и той у неё полностью нет.

Эйвери надевает медальон на шею и закрывает глаза, но уснуть до утра у неё уже не получается. Утром корабельный кок приносит им завтрак — водянистого вида кашу, но Паула сметает её с тарелки без возмущений. Попросила бы ещё, но молчит, косится на белобрысого кока. Тот неожиданно улыбается, широко и светло, и подмигивает Пауле.

— Спасибо, не голодна, — привычно отвечает Эйвери, но желудок отчаянно бурчит, опротестовывая её слова.

— Вы, может, и не голодны, однако ваш живот иначе думает, — новый голос низок и насмешлив.

Эйвери поднимает взгляд. Капитан «Леди Энн» стоит в дверях каюты, скрестив руки на груди, и усмехается, но не злобно и не угрожающе. У него на щеках образовываются ямочки, и это выглядит очень по-детски, а ещё — странно-привлекательно. Эйвери отводит глаза: это, к черту, пиратский капитан, а не брат одной из её английских подруг, за его внешностью скрывается грабитель и убийца, и руки его в крови по самые локти.

— Я не голодна, — повторяет она.

— Оставь нас, Найл, — приказывает капитан.

Кок по имени Найл забирает у Паулы плошку, оставляя, впрочем, порцию Эйвери, уходит. Капитан закрывает за ним дверь, проходит внутрь и берет шатающийся стул, садится напротив. Паула невольно отодвигается на самый край койки: она хоть и привыкла уже к существованию на пиратском корабле и не боится Найла, капитана всё же опасается. Разглядывает его исподволь.

Эйвери вздергивает подбородок.

— Что вам нужно, капитан? Разве пираты имеют привычку разговаривать со своим грузом? Это странно.

— Странно, что вы осмеливаетесь болтать в вашем положении, мисс, — капитан вздергивает бровь. — Впрочем, смелые люди мне всегда были по душе, а смелые женщины — в особенности, — он снова ухмыляется. — Советую вам всё же поесть.

— С чего бы такая забота?

Они разглядывают друг друга. Эйвери изучает загорелое, молодое лицо капитана Стайлса: смуглая кожа, твердая, четко очерченная линия подбородка и скул. Черты его лица могли бы сойти за аристократические, кабы не загар да неуловимая насмешка во всем облике, несвойственная людям высшего света. Глаза у него зеленые, как у дикого кота, он зашторивает их длинными ресницами и щурится ехидно. Взгляд его скользит по её лицу, по губам и шее, и краска заливает Эйвери щеки. Ей бы отвести свой собственный, но проигрывать пирату она не намерена.

Ещё чего!

Он спускается взглядом на её грудь, и Эйвери хочется прижать к корсажу ладонь. Впрочем, вряд ли пирату интересно её тело, а вот медальон, кажется, ему любопытен. Капитан отводит глаза.

— Я — пират, мисс, но не убийца невинных женщин, — отвечает он. — И никто, никогда не обвинит меня в этом. Я верну вас вашему жениху и получу свои деньги меньше, чем через месяц, но за ваш труп выгоды мне не будет.

— А мне-то какая выгода оставаться живой? — Эйвери задает вопрос быстрее, чем понимает, как оплошала. Зато растерянное выражение лица наглого капитана Стайлса стоит этого. Более чем.

Он молчит, разглядывая её, о чем-то думает. Паула рядом смелеет, подсаживается ближе, видя, что Стайлс не планирует им обеим вредить.

— Не знаю, какая выгода вам жить, мисс, — наконец, произносит капитан, поднимается, протягивает ей плошку с кашей. — Но торопиться на тот свет всё-таки не стоит. Кто знает, где окажется каждый из нас? И кто поручится, что там не будет хуже, чем здесь?

Эйвери замирает: она могла ожидать от капитана Стайлса чего угодно, однако ему удалось её удивить. Она закусывает нижнюю губу, принимая из его рук свой завтрак, и думает, что, возможно, этот пират прав: замужество по принуждению — ужасная вещь, но, наверное, медленная смерть от голода всё же хуже.

Капитан улыбается, на его щеках снова появляются ямочки.

— Мы будем на Тортуге к следующему утру.

Он уходит, и ключ снова скрежещет в замке.

Чертова каша на вкус очень даже неплоха, и Эйвери едва сдерживается, чтобы не вылизать плошку. Тортуга — значит, Тортуга. Пусть будет так.

========== Капитан. Гарри ==========

Комментарий к Капитан. Гарри

Aesthetics:

https://pp.userapi.com/c845323/v845323665/e41cf/N-PWYMiLgNE.jpg

https://pp.userapi.com/c850036/v850036856/674d9/mIBUu9Fw40c.jpg

Гарри смотрит на небрежно оборванный на самой середине кусок пожелтевшей бумаги, лежащий перед ним, и голова у него начинает болеть. Он видит очертания Наветренных островов, видит ободранные заметки, понять которые без второй половины карты невозможно, и думает — кому принадлежала эта карта, доставшаяся ему вместе с бумагами бывшего капитана «Леди Энн»?

Когда-то этот корабль, разумеется, не принадлежал ему — Гарри его реквизировал, а капитана и добрую часть команды протащил под кораблем либо высадил на необитаемых островах — пусть жрут ром и друг друга, пока не подохнут. Впрочем, он предпочитал думать, что получил «Леди Энн» по наследству, ведь бывшим капитаном галеона был его отец, Десмонд Стайлс, которого Гарри с детства не видал. Он оставил их с матерью и сестрой нищенствовать в трущобах Порт-Ройала и исчез, позабыв, что где-то на Ямайке у него подрастал сын.

Гарри закусывает губу — почему-то в тихие ночи, как вот эта, перед прибытием на Тортугу, его начинают мучить воспоминания. Он вновь, до рези в глазах, вглядывается в рисунки на старой бумаге, переводит взгляд на угол карты и замирает, трясет головой: не может быть. В самом углу карты он видит восьмиконечную звезду. Точно такая же болтается на шее у невесты Анвара Мендеса — совпадение? Мало ли в этом прекрасном и яростном подлунном мире восьмиконечных звезд?

Он переворачивает карту. Без второй половины она бесполезна. Пленницы уже наверняка спят, морская качка может убаюкать кого угодно. Гарри кладет голову на руки. У него маленькая победа — девчонка согласилась поесть ещё утром, а потом даже поужинала. Ещё не хватало, чтобы она заморила себя голодом, не видать ему тогда выкупа за неё, а без финансовых потерь месть Анвару Мендесу была бы и вполовину не так хороша.

Гарри, на самом деле, с удовольствием смотрел бы, как Анвар захлебывается в водах Карибского моря. Оно всегда было жестоко к негодяям, словно чувствуя предателей и сохраняя жизнь тем, кто по-своему справедлив. И, возможно, маленькая благородная леди не заслужила такого мужа — хотя характер у неё тот ещё, это Гарри признает. Она горда и упряма, и, похоже, где-то выучилась решать проблемы, а, может быть, просто врожденно умна, и ему это нравится, очень нравится, но и безмерно раздражает. Он уверен, что, если бы не пожирающий её нежный желудок трехдневный голод, она бы упиралась ещё дольше. Гарри бесит, что она хочет умереть, а вот он отдал бы всё на свете, чтобы жила Джемма — она так любила жить, хотя её жизнь была и не сахар.

Джемма, его сестра, служившая в доме губернатора и из этого дома на волю так и не вышедшая. Она все силы прикладывала, чтобы он, Гарри, хотя бы не умирал с голоду, и отдавала ему добрую часть своего и без того крошечного жалования. А потом она умерла — говорят, выпала из окна, когда отчищала ставни, но Гарри не верил этому. Буквально накануне они встретились недалеко от городской пристани, и Джемма плакала, рассказывая, что молодой хозяин угрожает ей, но упорно отказывалась говорить, за что.

Джемма, взявшая на себя заботу о нем, когда умерла мама, и в тринадцать лет поступившая на службу к Мендесам. Она и не знала, что Гарри откладывал каждую монету, чтобы однажды сбежать из этого чертова прогнившего города и стать свободным. Чтобы они оба стали свободными. Гарри голодал ради этого, воровал и прятался от военных, но Джемма так и не узнала, на что шел её брат, чтобы спасти их обоих.

Потому что она умерла.

Гарри стукает кулаком по столу. Он давно научился сдерживать слезы, душащие его при воспоминаниях о сестре. Джемма хотела бы жить, ей бы понравилась «Леди Энн», и к черту эти старые дурацкие поговорки о женщинах на судне, которые так любит Нейт! А эта расфуфыренная девчонка хочет умереть! И даже если у неё есть свои причины, она просто не понимает, о чем говорит и чего так желает. Смерть — это не увеселительная прогулка в лучший мир, а, уходя, ты оставляешь за спиной этот, который, возможно, много лучше, тем то, что ждет впереди.

Возможно, хорошо, что ему удалось уговорить её поесть. К прибытию кораблей из Порт-Ройала она хотя бы не отощает до состояния скелета. А уж в доме своего будущего мужа пусть делает, что пожелает, хоть на шнурке для вызова прислуги вешается.

Вспомнив серо-зеленые, спокойные глаза, Гарри вздрагивает — эта вполне может и повеситься. Что-то в ней было такое, что напрочь убило в ней чувство паники и страха. И даже если она и боялась пиратов, эмоция эта была притуплена чем-то иным. Гарри вспоминает её лицо. Анвар уж вряд ли посчитает её красивой, но она была запоминающейся, вполне сошла бы за сирену, которые, по слухам, заманивают в этих краях моряков на рифы. Нежные черты и розовые губы, тонкая шея и прикрытая тканью платья грудь. И медальон, спускающийся на цепочке ниже хрупких ключиц. Гарри упирается лбом в локоть — может, Нейт и прав, бабы на корабле вовсе не к добру.

Сразу вспоминаешь, что женщины у тебя очень давно не было, а хочется и уже нужно.

Ему жарко, и он поднимается из-за стола, убирает карту в сундук, прячет под вещами и прочими бумагами, запирает замок. Выходит на палубу и поднимается на квартердек. Вахтовой вглядывается в бархатную темноту ночи, волны плещутся о бока «Леди Энн». Заметив капитана, рулевой выпрямляется.

— Иди спать, Поль, — машет рукой Гарри. — Я сам.

Капитан вовсе не обязан сам становиться за руль корабля, но Гарри только в радость отвлечься.

— Да, сэр, — с сильным французским акцентом отвечает Поль и убирается прочь с квартердека, зевая и почесывая затылок. Гарри понимает, что поднялся сюда вовремя: ещё немного и опасность заснуть у рулевого была бы очень велика. Стайлс не винит Поля; он помнит, что Поль вел галеон с самого утра. Пора ему и отдохнуть.

Поль — француз, по-английски говорит паршиво, хотя всё понимает. Пираты — люди без предубеждений, если ты хороший матрос — добро пожаловать на борт, и натянутые отношения между Англией и Францией беспокоят их меньше всего. Так же, как и отношения Англии с любыми другими странами. «Леди Энн», сам Гарри и его пираты не принадлежат никому, кроме самих себя, а им принадлежит весь мир.

Гарри придерживается четкого курса на Тортугу, щурится в ночь и думает, что им повезло: шторма не предвидится, ветер — попутный. Он позволяет себе закрыть на секунду глаза и ощущает привычное единство с его «Леди Энн». Когда Гарри в море — ему ничего на свете больше не нужно, и плеск волн радостно отзывается в его ушах. Он думает, что маме понравилось бы зваться «леди», хотя Энн Стайлс отродясь благородной не была и работы тяжелой не чуралась. Она умерла, когда Гарри было одиннадцать, но боль от потери не прошла до сих пор. Она пожирала его и мучила. Мать и Джемма, две его самые любимые женщины, оставили его, и теперь у Гарри было только море да корабль. И друзья, конечно. С Луи, Найлом и Лиамом они прошли огонь и воду, и в глубине души он понимал, что никогда они его не предадут.

По крайней мере, не так, как это сделал Зейн.

Только про карту он никому из них не сказал. Да и нечего там говорить было, кусок пожелтевшей бумаги — и всё, ничего больше, бесполезное наследство Десмонда Стайлса, которое он упорно пытался разгадать. Но разгадаешь тут, если об отце всю жизнь знал только имя да должность — пират, каких поискать ещё надо было…

Гарри вглядывается в ночь. Утром они будут на Тортуге и, дадут морские боги и дьяволы, задержатся там на неделю. Лиам всё-таки прав, лафеты заменить бы надо.

Они прибывают на остров рано утром.

— Луи, Барт, отведете англичанок к Шерил, не в таверне или в борделе же им эту неделю жить, — распоряжается Гарри. Барт вытягивается, готовый исполнять приказ, и Гарри едва сдерживается, чтобы не потрепать его по голове: мальчишка ему нравится, он исполнительный и смекалистый.

Луи кивает со вздохом. Ему бы отдохнуть, как и им всем, но сначала дела.

— Я пойду к Коуэллу, — говорит Гарри ему тихо. — Попробую распорядиться грузом. Остальных отпущу на берег, как только вернусь, — кричит он команде. — Пока можете отдыхать, но на берег не сходите, вы понадобитесь мне трезвыми!

Он мог бы и не напоминать — пока не было дележа денег, вырученных за груз, пить им нечего. Пираты вздыхают, но разрозненно кивают. Дел у них и на «Леди Энн» может быть полно — в карты поиграть или в кости. Ром закончился как раз к утру, надо бы пополнить запасы. Куда вечно девается ром?

Саймон у себя в его то ли кабинете, то ли спальне, сидит за видавшим виды столом и подсчитывает что-то, видимо, прибыль. Гарри входит к нему без доклада, у него давно привилегия. Саймон поднимает голову от записей.

— Слыхал, тебе повезло, Стайлс.

— Несказанно, Коуэлл, — Гарри хлопается в кресло, подается вперед. — Какао и сукно, мы — короли здесь и сейчас, никто ещё столько не привозил тебе в этом году, отвечаю.

— Головой или зубами отвечаешь?

— Правой рукой, — серьезно говорит Гарри, и по глазам Саймона видно, что он ему верит. — Хочешь взглянуть сам?

Коуэлл никогда не доверил бы осмотр награбленного кому-то, кроме себя самого. Он вооружается, ведь на Тортуге без оружия все-таки нельзя, и выходит на душную улицу вместе с Гарри. Зной ещё не вошел в самую силу, но к моменту, как он будет возвращаться домой, солнце будет печь, как в самом Аду. Если там, конечно, есть солнце.

— Что-то ещё, кроме тканей и какао? — интересуется Саймон.

Гарри усмехается.

— Ничего, что касалось бы тебя.

Говорить о захваченной невесте Анвара Мендеса он и не собирается. Девчонка и так в опасности на этом острове, и спокойно ей может быть только у Шерил. Если кто-нибудь узнает, кто она такая, и какие у него планы, её могут увезти. И обращаться с ней будут вовсе не так уважительно, как это делает он сам. Гарри хмурится, понимая, что слухи из Порт-Ройала все равно доберутся до Тортуги, а может, и кто из матросов проговорится в пьяном угаре, но пока что он может защитить своих пленниц от покушений со стороны других пиратских капитанов, и он собирается делать это и впредь.

А если кто-нибудь попытается навредить ей или забрать себе, то заведет знакомство с пулей между глаз, и ему это не понравится.

========== Жених. Анвар ==========

Комментарий к Жених. Анвар

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c845217/v845217162/b6af5/61KH3-rdhSI.jpg

С будущей тещей ему не повезло — Анвар понимает это сразу, как видит мать своей невесты в кабинете дяди. Сухопарая, с выражением лица, будто ей под нос подсунули навоз, она сидит в кресле, чопорно сложив на коленях руки. И если правдива фраза, что стоит посмотреть на мать невесты, чтобы увидеть свою жену в будущем, то ничего хорошего Анвара, определенно, не ждет.

Жениться он желанием не горит: брак разом усложнил бы его жизнь. Но, как единственный наследник мужского пола у собственного отца, он не может отказаться. От него зависит слишком много, чтобы он мог распоряжаться этим вопросом самостоятельно.

Сказать по правде, Анвар не считает, что на свете есть хоть одна женщина, помимо Беллы, которую он смог бы любить. Ни одна из них не знает его достаточно, чтобы действительно понимать и принимать безоговорочно. Анвар осознает, как действует на них, как всегда осознавал собственную красоту, но ни одна из его восторженных воздыхательниц представления не имеет о тьме, с которой пришлось бы столкнуться, если бы он обратил внимание на одну из них. Только Белла знает, какие демоны существуют в нем, только её демоны сходятся с его собственными идеально. И только Белла — та, с кем рядом он хотел бы провести жизнь.

Собственно, почему нет? Они были вместе в утробе матери, они были вместе все детство, знали друг друга и чувствовали друг друга, разве не это — единственный показатель той любви, о которой все так мечтают? Белла похожа на него, и все их попытки насмешничать, задевать друг друга — всего лишь их собственная игра, сложная и запутанная, всегда заканчивающаяся одинаково. Они знают, что созданы друг для друга, и ничто не может этого изменить.

Но где же его будущая невеста? Анвару даже интересно, куда подевалась эта Эйвери Клементс. Он кланяется будущей теще, достаточно вежливо, но не подобострастно — этот брак им нужнее, чем ему самому, и чем раньше старуха это поймет, тем лучше.

Что-то не так, он чувствует это, ощущает.

— Я слушаю вас, дядя.

— Пока миссис Клементс и её дочь Эйвери следовали из Лондона в Порт-Ройал, на их корабль напали пираты, — губернатор не любит ходить вокруг да около. — Твою невесту, дорогой племянник, похитили и теперь требуют за неё выкуп. Двадцать тысяч золотом, сумма немалая.

О, да, немалая. Анвару, как никому, известно, что, несмотря на милости английской короны, расшвыриваться такими суммами губернатор Мендес без особенной причины не может. Значит, пираты… Анвар понимает, что от него ждут соответствующей реакции, но никаких эмоций у него похищение будущей жены особенно не вызывает — заплатить выкуп всё равно придется, это понятно, а переживать за незнакомуюдевушку он не может.

— Ужасная весть, — Анвар придает своему голосу должную печаль, оборачивается к миссис Клементс. За восемнадцать лет жизни он хорошо научился придавать своему лицу именно то выражение, которое от него ожидают. — Разумеется, мы не можем это оставить так.

— Я тоже так полагаю, — губернатор кивает. — Миссис Клементс, я почту за честь принимать вас гостьей в своем доме, пока ваша дочь не будет спасена от морских разбойников. А теперь, прошу, расскажите подробнее, что произошло. Постарайтесь не упустить ни одной детали.

Анвар узнает, что капитана пиратского судна зовут Гарри Стайлс, и это имя задевает его за живое — кажется, та служанка, что узнала про их с Беллой отношения, тоже носила фамилию «Стайлс»? Анвар хмурится: таких совпадений не бывает. Или всё же бывают?

Он не знает, что больше беспокоит дядю — похищение мисс Эйвери или потеря сукна. Возможно, что второе досаждает ему даже больше. Губернатор чешет подбородок, размышляя над решением, и мнение Анвара его совершенно не волнует, ведь любому его решению племяннику придется подчиниться.

По мнению Анвара, так и оставалась бы его невеста среди пиратов. Ему было бы даже на руку: потом заявил бы, что пираты лишили её невинности, скомпрометировали, по меньшей мере, и жениться на мисс Эйвери он не может. Пусть дядя ищет ему другую невесту, это займет ещё какое-то время, а там — посмотрим, хоть трава не расти.

По мнению губернатора, нужно отправить военных на место встречи и взять пиратов под стражу, а потом — повесить. И его мнение совпадает с желаниями миссис Клементс.

— Ты отправишься с командором Морганом и офицером Маликом к Наветренным островам на место встречи, чтобы лично вернуть свою невесту, Анвар. Девушка наверняка напугана и мечтает, чтобы её спасли.

Выражение лица миссис Клементс неуловимо меняется, но Анвар не может понять почему. Он пожимает плечами.

— Как скажете, дядя. Я буду счастлив, если мне удастся вызволить мисс Эйвери из грязных лап Гарри Стайлса.

На самом деле, Анвар ничерта не счастлив и даже не собирается скрывать этого. Возвращаясь домой, он думает, как обхитрить дядю и избавиться от невесты. Способ, которым он заставил замолчать Джемму, не подходит, но его невеста, кажется, умеет искать себе неприятности самостоятельно. Было бы идеально, если бы эти пираты притопили её у берегов Тортуги или высадили на каком-нибудь необитаемом острове. Анвар слышал, что у них есть такая… привычка.

Но если капитан Гарри Стайлс как-то связан с Джеммой Стайлс, то вряд ли ему стоит надеяться на такую удачу. Анвар хочет завернуть в один из игорных домов Порт-Ройала, как следует напиться и перекинуться в покер с офицерами британской армии, но понимает, что с настроением дяди играть не стоит.

В гостиной рыдает Джелена: черт возьми, что опять произошло? Анвар потирает виски, а потом соображает: дядя что-то говорил ему про офицера Малика, значит, Джи уже в курсе и оплакивает свою перенесенную свадьбу. Белла сидит рядом, совсем-совсем любящая и сочувствующая сестра, и гладит Джи по спине.

Анвар кивает обеим, хотя Джелена его даже не замечает, и поднимается в свою спальню, падает на кровать, не обращая внимания, что мнет дорогой костюм. Слуги выгладят и приведут в божеский вид, иначе зачем они вообще нужны? Не было несчастья, так сразу несколько появилось.

Бог, определенно, не на его стороне. Анвар не понимает пока, что ему делать: если Гарри Стайлс жаждет отомстить ему за Джемму (откуда бы он только узнал? Все до сих пор думают, что девчонка выпала из окна сама), то плыть на Наветренные острова с британскими военными кораблями ему не стоит. Но Анвар посмотрел бы на того смельчака — точнее, самоубийцу, — который осмелился бы спорить с его дядей. Сам он этим смельчаком быть не хочет, ему пока очень нравится жить.

Ночью Белла приходит к нему, запирает спальню на ключ и садится на кровать. В лунном свете её кожа серебрится, как у нимфы или сирены. Распущенные темные волосы спускаются до талии, окутывая Беллу шелковым покрывалом.

— Еле успокоила Джи, — морщится она. — У неё, видишь ли, предчувствие, что этот пиратский капитан убьет её Зейна. Да и хорошо бы, — гримаса неприязни искажает идеальные черты Беллы. — Пират однажды — пират навсегда.

Ни для кого в Порт-Ройале не секрет, что Зейн Малик плавал под началом Гарри Стайлса, пока не сдал его властям и не получил дворянский титул и каперский патент за верную службу Его Величеству. Гарри тогда удалось сбежать из ямайской тюрьмы, только и видели эту везучую пиратскую сволочь. Вернуться он явно не жаждет, зато Анвар ловит себя на мысли, что хотел бы увидеть его на виселице. По крайней мере, одной опасностью в его жизни стало бы меньше.

— Джи себе ещё жениха найдет, — рассуждает Белла тем временем, забираясь к нему в постель. Анвар и не против, тянет её к себе и утыкается носом в её шею. Белла забрасывает ногу ему на бедро, позволяя ночной сорочке, длинной, как и положено, задираться всё выше.

— Ты к ней жестока, — бормочет Анвар.

— Я о ней же и забочусь. Каперы — те же пираты, кто знает, на что способен этот Малик, и не перейдет ли он снова на сторону свободных пиратов? — Белла жмется к нему ближе. — Я бы вообще не плыла на эти острова. Может быть, этот Гарри Стайлс притопит девчонку в море, если не дождется выкупа?

Анвар в очередной раз думает, как они похожи. Даже думают они одинаково, и мысли им приходят одни и те же. Он улыбается ей в шею.

— Я не думаю, что дядя собирается платить ему вообще. Он арестует его, а эту Эйвери заберет на Ямайку. И я думаю, я смогу заподозрить, что пираты лишили её невинности и отказаться от брака.

Белла смеется.

— Было бы неплохо.

И это звучит, как хороший план.

========== Разоблачение. Бетти. ==========

Комментарий к Разоблачение. Бетти.

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c849420/v849420255/aa393/DK6PgSK0lk8.jpg

Пленницы несколько неуклюже спускаются в лодку по выкидному трапу. Оно и понятно, несколько дней взаперти просидеть, да ещё теперь в юбках спускаться, да без привычки. Но никто в воду не упал, и Луи помог обеим усесться. Бетти, понятное дело, таких привилегий не положено.

Пока плывут до берега, Бетти исподволь присматривается к двум мисс. Старшая держится с большим достоинством, как настоящая холодная английская леди, хотя не может же быть такого, что ей совсем не интересно? Вот младшей интересно, и она не скрывается, рассматривает крохотный пиратский остров, окидывает взглядом холм, по которому рассыпан город, корабли на рейде и, возможно, недоумевает, почему Новый свет её не пугает. Бетти знает, что здесь всё то же, что в Европе, разве что цвета ярче, фруктов больше, да на улицах можно встретить людей со всей земли, с любым цветом кожи. А Бетти не представляет, как может быть иначе, она-то родилась на этих островах и никогда холодной Европы не видела, только слышала о ней.

Пансион Шерил Пейн самое приличное место на всей Тортуге, он располагается несколько в стороне от гавани, ближе к губернаторскому дому, и там предпочитают останавливаться богатые торговцы или представители французских властей, чтобы оградить себя от пиратов и сброда. Бетти в курсе, потому что какое-то время там жила её клиентка, жена представителя Вест-Индской компании. Пока её муж решал свои дела, дама эта подновляла гардероб, благо на Тортуге можно найти ткани даже из Китая, были бы деньги, так что Бетти моталась к привередливой мадам едва не каждый день. Бетти, правда, раньше не знала, кто такая хозяйка пансиона, но теперь ей предстояло знакомство с настоящей пиратской женой.

Шерил встречает Луи как дорого гостя, ждёт их на крыльце, потому что слух о прибытии Леди Энн уже пронёсся по городу. Шерил без затей обнимает боцмана и ведёт за собой, когда Луи просит возможности переговорить в отдельном помещении. Очевидно, она быстро оценивает ситуацию, увидев двух леди, поэтому вопросы задаёт только, когда заводит всех четверых в гостиную. Судя по обстановке и многочисленным мелочам на полке камина, гостиная личная.

— Гарри мог бы мужа мне прислать, а не тебя, — притворно пеняет Шерил, предлагая гостям сесть.

Дамы присаживаются вместе на кушетку. Луи и Бетти — на стулья, и Бетти, при всём любопытстве, старается не слишком вылезать вперёд. На всякий случай.

— Не волнуйся, успеешь отлюбить его, — улыбается Луи. — Мы ненадолго, вообще-то, из-за этих леди. Знакомься, мисс Эйвери Клементс и мисс Паула Рид, будущие родственницы губернатора Порт-Ройала. Найдётся у тебя для них место?

Шерил присаживается в любезном реверансе, но окидывает мисс цепким взглядом. Выходит за дверь и зовёт служанку, о чём-то с ней договаривается.

— Комната на третьем этаже, если не возражаете, — обращается она к мисс. — С окнами в сад и видом на губернаторский дом.

Леди благодарят и встают, готовые покорно следовать за служанкой. Луи поворачивается к Бетти.

— Барт, помоги мисс устроиться.

— Конечно.

Бетти ловит на себе внимательный взгляд Шерил, в котором ей чудится удивление, и поспешно отворачивается. Не может быть.

— Барт, значит, — тянет Шерил. — Ваш или с леди?

— Уже полгода как наш.

Бетти выходит вслед за леди, но не удерживается, бросает короткий взгляд назад. Шерил на неё больше не смотрит, да и зачем бы ей смотреть на маленького матроса, когда надо всё выяснить про новых постоялиц и мужа.

Служанка ведёт их троих наверх. Во всём доме светло и чисто, уютно, а на третьем этаже, кажется, совсем никого нет из жильцов. Мисс отводят просторную угловую комнату, с двумя постелями за ширмой, и даже с чем-то вроде зоны отдыха — диван, пара кресел и столик. Мисс предстоит приятное заключение.

— Располагайтесь, — любезно улыбается служанка, рассматривая богатые наряды. — Желаете позавтракать?

— Нет, благодарю, — качает головой мисс Эйвери. — Принесите нам умыться. И нам хотелось бы вымыться.

Служанка послушно кивает и выходит, а Бетти остаётся. Не вполне понятно, какую помощь она может оказать, а вот то, что за двумя леди надо проследить, это ясно. Бетти смотрит на девушек, а те смотрят на неё.

— В этом пансионе вы для вашего собственного удобства, — зачем-то поясняет Бетти, потому что вряд ли кто-то удосужился обсудить с ними детали. — Мы пробудем на Тортуге около недели, и здесь вам наверняка будет лучше, чем на корабле. Шерил о вас позаботится.

С Бетти вообще-то тоже никто не удосужился обсудить детали, но два и два она складывать умеет. Кажется важным немного поддержать этих леди, которые с какой-то обречённостью осматривали своё новое обиталище. Младшая присела в кресло и подпёрла щёку кулачком.

— Мы под стражей? — спрашивает старшая.

Спрашивает строго, но в ней нет высокомерной грубости, как в её матери. Бетти думается, что мисс боится, но старается быть храброй для своей племянницы. А как бы Бетти сама себя вела, если бы оказалась случайно на пиратском корабле? Двум мисс, вообще-то, повезло, что они чего-то стоят.

— Поверьте, через пару дней ваша стража покажется вам охраной, и не без оснований.

Бетти точно не знает, как их тут будут сторожить, но не сомневается, что будут. Наверное, Луи это сейчас и обсуждает с Шерил. Такие дамы точно привлекут внимание, если уж Бетти, маленькая и, казалось бы, незаметная привлекала нелюбезное внимание, пока носила юбки. Пираты на Тортуге, в отличие от других мужчин, не были стеснены условностями или приличиями. И даже если мисс не будут выходить из пансиона, охранять их придётся.

— Могу я для вас что-то сделать? — вопрос вырывается как-то неожиданно.

Бетти почти краснеет, но обе мисс только головами качают. Мисс Паула заинтересованно рассматривает её из-под ресниц, и Бетти вспоминает, что это о ней как-то раз рассказывал Найл — на старшую он был несколько обижен из-за пренебрежения его кулинарным искусством и заботой. Бетти слабо улыбается девушке.

— Вам нечего бояться. Ни здесь, ни на корабле.

— Но ведь вы пираты, — произносит неуверенно мисс Паула. — Вы на нас напали.

— Вы в Карибском море, мисс, здесь все пираты, даже если носят на мачте флаг какого-то государства. Обычный испанский торговец мог бы на вас покуситься тоже. И поверьте, он мог бы решить, что вы не стоите волнений, чтобы тащить вас с собой, а вот на один раз сойдёте.

Бетти осекается, понимая, что благородным леди, да и просто приличным девушкам, такое не говорят. Ей вот ещё полгода назад никто бы не сказал. Мисс Паула заметно бледнеет, кажется, переоценивает свои знания.

— Вовсе не обязательно нас ненавидеть, мисс. И презирать не обязательно. Мы просто люди. И наш капитан, вообще говоря, лучший из пиратских капитанов, он не даст вас в обиду.

— Он дал Эйвери слово.

Мисс Эйвери кивает и, кажется, примиряется с существованием в этой комнате Бетти. Обходит помещение и выглядывает в широкое окно. Пытается угадать, который дом губернатора? Или прикидывает, можно ли выбраться?

— Он держит слово, — уверенно говорит Бетти и улыбается. — Он же мужчина, а для них это важно.

Входит служанка с тазом для умывания, за ней появляются Шерил и Луи. Боцман бегло осматривает комнату и, вероятно, доволен. Шерил остаётся поговорить с девушками, а Луи зовёт Бетти на выход.

— Думаю, ты не будешь возражать, если я тебя тут оставлю? — интересуется для проформы. — С Шерил я договорился, но может понадобиться что-нибудь ещё. А вечером придёт Лиам и тогда можешь быть свободен.

— О, да, без проблем, — бодро говорит Бетти.

И делает вид, что ей очень интересен интерьер: тёмный пол и белые стены. Потому что интереснее всего на свете Луи, но на него смотреть нельзя, потому что у неё вчера, наконец, щёлкнуло в голове, и она убедилась, что она дура, и, как сказали бы благовоспитанные девушки с берега, к которым она сама относилась не так давно, находит его очень привлекательным. И по этому поводу достаёт его глупыми вопросами, хотя очень хочется попросить рассказать о себе или сотворить что-нибудь ещё более глупое, если это только возможно. Молодец, Бетти.

— Могу пойти сразу на корабль или нужно ещё что-то будет сделать?

— Если придумаю тебе задание, передам с Лиамом, — усмехается Луи. — Скорее всего задание будет успокоиться и отдохнуть. До вечера.

И, собственно, разворачивается и уходит.

— Ага, — выдаёт Бетти в пространство.

И смотрит в стену. Белую над тёмным полом. Пытается думать, но выходит не очень хорошо, так что Бетти просто ждёт появления хозяйки пансиона, подпирая стенку.

Хозяйка появляется вместе со служанкой и, пока девушка проходит мимо, снова внимательно смотрит на Бетти. Бетти не теряется, честно смотрит в ответ и совсем не чувствует угрозы.

— Ты, значит, пиратский матрос.

— Барт Мидлтон, мэм. Луи оставил меня помочь вам.

— Он так внимателен. Но не всегда, да?

Бетти кажется, она понимает, о чём речь, но верить в это не хочется, так что она только улыбается, пока Шерил о чём-то думает и приходит к каким-то выводам. Женщина, наконец, едва заметно усмехается и делает знак следовать за ней по коридору.

— Пойдём, Барт, поможешь воды натаскать, чтобы вымылись мисс. И ты тоже.

Бетти благодарит Господа за такую доброту хозяйки пансиона — о пресной воде она мечтала уже слишком давно. На первом этаже ей показывают комнату, куда таскать воду, и, собственно, откуда её таскать. Бетти и местная служанка, Прис, готовят ванну, пока Шерил и её гостьи-пленницы пьют чай и, несомненно, обсуждают судьбу двух юных леди. Шерил краем глаза следит за Прис и Бетти.

Прис, кажется, сочла наружность Барта не слишком впечатляющей, так что разговоров не заводит, за что Бетти ей даже благодарна. С Прис они говорят только на кухне за пирогом, тогда, когда две мисс уже моются, и Прис интересуется рассказами о бравых пиратах, не самой Бетти, слишком уж она для этого невысока и тоща.

А потом беда пришла в лице Шерил. Хозяйка позвала Бетти с кухни и, прихватив за плечо, повела в комнату с ванной. Вместо того, чтобы закрыть дверь снаружи, Шерил без особых затей закрыла её изнутри и грозно уставилась на Бетти.

— Мэм…

— Не прикидывайся.

Ну вот и всё. Шерил складывает руки на груди, а Бетти почему-то всё ещё не чувствует угрозы, пожимает плечами. Секрет раскрыт. Ну что теперь.

— Быстро вы, — тоскливо вздыхает она. — Ну, и что скажете?

— Ты хоть знаешь, что они с тобой сделают, если узнают?

Конечно, Бетти знает. Знает, кто и знает, как. Ей в первое время в кошмарах снился Луи, с каменным лицом приказывающий положить доску на планшир, чтобы отправить её на прогулку к акулам. Сейчас кошмары стали куда красочнее и куда как более болезненными.

Бетти потирает лоб под платком, смотрит на Шерил, пытается читать в её глазах. Шерил Пейн, кажется, в ужасе и возмущении, но зла Бетти точно не желает, скорее просто не знает, что с ней надо сделать.

— Знаю, мэм.

— Зови уже по имени, — отмахивается хозяйка. — Тебя-то… А, не говори, лучше мне не знать. Не понимаю я тебя. Мало того, что они там все рискуют жизнями, ты ещё и…

Слово «девушка» так и не звучит в этих стенах, но обе понимают, о чём Шерил.

— Я не уйду. Не могу.

У Бетти нет оправданий.

Теперь у неё есть деньги и их достаточно, чтобы прокутить на Тортуге как пират. И достаточно, чтобы купить себе все ткани, о которых она когда-то мечтала, и вернуться к девичьей жизни. И достаточно, чтобы оплатить каюту на каком-нибудь корабле, идущем на Антигуа, да ещё останется на вполне приличное житьё первое время. Да уж, Бетти теперь вполне могла вернуться к отцу, получится почти через год после смерти тётки. Волосы у неё ещё отрастут, и загар сползёт, ведь кожа у неё бледная, даже матросский загар не удержится. Всё ещё может внешне вернуться на круги своя, но Бетти знает, шум волны между ушей не уляжется, и что она будет делать на Антигуа? Что она будет делать на любом берегу? При каждом взгляде на море у неё будут чесаться рёбра, и ноющее тянущее ощущение ничем будет не унять. Её будет тянуть в море, а в пасмурную погоду сине-серая волна за пределами гавани и наседающее небо будут напоминать кое о ком конкретном. Так, вот об этом ей точно не нужно думать, и так в голове мыслей дельных нет.

— Почему не можешь?

И кажется, что Шерил, правда, не понимает. Она наверняка понимает, почему в море выходит её муж, но вот что там делать девчонке ростом с крысу, она понять не может.

— Не могу я жить на берегу, — просто говорит Бетти. — Я пыталась, но не могу, мне нужно на воду. Может, похожу ещё пару лет и успокоюсь.

— Пару лет!.. Я искренне надеюсь, что это не потому, что ты в кого-то на корабле влюбилась, потому что это была бы самая глупая причина рисковать.

— Нет! — и возмущённая поспешность кажется даже самой Бетти глупой.

Она не влюбилась, нет. Она что-то чувствует, но это ерунда, это просто что-то маленькое, и это пройдёт, совершенно точно. Потому что даже думать о том, что она влюбилась в Луи, это не смешно. Нет. Неправда. И почему тогда она подумала о нём? А потому что он её сюда привёл, вот.

Шерил смотрит на Бетти, как на неразумного ребёнка — справедливо, впрочем, — и качает головой. Пытается что-то придумать. Не выходит.

— Выдрать бы тебя хорошенько.

— Не поможет, — качает головой Бетти. — Выдашь меня?

— Я тебя не выдам, — теперь головой качает Шерил и она, кажется, приняла решение. — Но я думаю, что ты просто самоубийца.

Может и так. Но Бетти кажется, риск оправдан шумом волн и качкой, и простором океана, который виден с марса.

— Я знаю, что делаю, Шерил. Я уже полгода с ними.

— Это-то меня и удивляет. И что, никто не понял?

— Никто не задумывался, — улыбается Бетти, — я очень стараюсь быть парнем.

Заподозришь тут, когда Бетти ходит нахалом и лезет во все мужские разговоры — не словом, так присутствием, хотя иногда у неё уши алеют так, что, кажется, вспыхнут. В общем, она очень старается.

— Сама разбирайся. Тут я не помощница кроме того, что могу тебе ванну устроить.

Шерил всплёскивает руками, смотрит то ли с жалостью, то ли с восхищением. Бетти улыбается.

— Спасибо, что не выдашь.

— Знаешь, если за полгода они тебя не раскусили, то поводи их ещё за нос.

И Шерил, наконец, улыбается совсем тепло. Бетти чувствует себя прощённой и немного окрылённой, потому что так, когда хоть кто-то знает правду, чуть легче, потому что Шерил очень милая и добрая. И, святый Боже, как же хорошо стало, когда Шерил вышла, и Бетти забралась, наконец, в воду.

========== Чертовски упертая пленница. Эйвери. ==========

Комментарий к Чертовски упертая пленница. Эйвери.

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c846123/v846123162/b0b05/Uq5n8S70V_Y.jpg

Пять дней в пансионе Шерил проходят медленно, будто нехотя. Первые два дня Эйвери и Паула спускаются только к ужину и неизменно встречаются там с капитаном Стайлсом и тремя пиратами с «Леди Энн». Эйвери не хочет, чтобы они догадались об этом, но она с первого раза их имена запоминает — Лиам, Луи и Найл. При виде Найла Паула расцветает в улыбке и благодарит за вкусные ужины и завтраки на корабле, а у Эйвери нет сил, чтобы отругать её за это.

Из окна пансиона им не выбраться, она уже убедилась. И сбежать некуда. Капитан Стайлс предусмотрителен — он подселил к ним Барта, своего моряка, и, хотя тот утверждает, что охрана станет им защитой, пока что Эйвери чувствует себя загнанной в угол пленницей. А вот Шерил ей нравится — пиратская жена к ним добра, приказала единственной во всем доме служанке согреть им воды для мытья и отдала несколько своих платьев. Они грубее и проще, чем оставшиеся на «Северной звезде», но Эйвери почему-то нравятся. Они не душат её, как шелк или атлас, или чертов бархат, под них можно не надевать корсет. И они красивы.

Эйвери ловит на себе взгляд капитана и чувствует, как заливает её щеки краска. Он кусает губу и отворачивается, заговаривает о чем-то с Луи. Барт вертится рядом, неугомонный и непоседливый. Эйвери кажется, что в юном матросе есть что-то странное, но в самом деле, много ли она видела юнг за свою жизнь? Да и просто люди все разные, так или иначе. За пять дней Паула сдружилась с Бартом и всё время расспрашивает его о жизни на корабле, а тот охотно рассказывает, то и дело пускаясь в красочные описания морских приключений. Язык этих рассказов ему не свойственен, и Эйвери, слушавшая Барта вполуха и размышляющая в основном о том, что делать дальше, решила, что он повторяет чьи-то рассказы.

Ей бы хотелось придумать дальнейший план действий, хотя бы попытаться. Эйвери понимает: на Ямайку она не хочет. Не хочет выходить замуж насильно, не зная будущего мужа, не хочет становиться частью чужой семьи. Но выхода у неё нет: пираты отдадут их, будто товар, получат двадцать тысяч золотых и уплывут за горизонт — это в их варианте, идеальном. Эйвери думает, что все будет иначе. Мама наверняка убедит губернатора отправить на Наветренные острова военных. Пиратов арестуют, их корабль потопят, а их самих — повесят в Порт-Ройале, и труп капитана Стайлса будут клевать птицы, а особо предприимчивая ведьма отрежет его руку для своих ритуалов.

Эйвери бы радоваться такому исходу, но день на третий она понимает, что не может. Не хочет, чтобы её в кандалах везли в Порт-Ройал, как титулованную пленницу, и пусть эти кандалы будут воображаемыми, они не перестанут давить на запястья. Не хочет видеть капитана Гарри, болтающимся в петле. Он раздражает её, выводит из себя, за все эти дни у них не было ни одного разговора без взаимного обмена сомнительными любезностями, и она подозревала, что Стайлс мечтает придушить её. Но он ни разу её не обидел. Он дал ей свою защиту и держал своё слово твердо. И условия её жизни в пансионе, в конце концов, достаточно неплохи. У Эйвери нет плана.

Иногда, после того, как Паула засыпала, она достает из медальона карту и рассматривает её, пока в глазах не начинает жечь. Очертания островов, остатки заметок на полях и градусы долготы и широты врезались в её память, как не врезались бы, возможно, псалмы, если бы её не заставляли учить их чуть ли не с розгами. Эйвери кажется, что, может быть, этот бесполезный без своей второй половины кусок карты может ей как-то помочь, но, конечно, ей просто кажется.

Однажды, во время одного из обедов, капитан Стайлс говорит, что через два дня они отплывают. Эйвери вздрагивает, поднимает голову.

— Не терпится увидеть жениха, мисс? — ехидно интересуется капитан. Сегодня на Эйвери простое легкое платье оливкового цвета, одно из тех трех, что пожертвовала ей Шерил, и ей внезапно кажется, что вырез у платья слишком глубокий. И что Гарри смотрит на неё… как-то не так. Наверное, всему виной медальон, который его так интересует. Она поджимает губы.

— Не терпится сменить компанию, капитан. Даже пираты этого острова приятнее, чем вы.

Луи фыркает и едва не давится овощным рагу. Пищу Прис готовит простую, но вкусную, и едят её обычно все без пререканий. Шерил приподнимает бровь, оглядывая и Эйвери, и капитана, и Эйвери кажется, что она что-то упускает в происходящем.

Всё ведь как обычно, правда?

— Сильно сомневаюсь, — цедит Гарри сквозь зубы. — И проверять не советую.

— Боитесь, что я сбегу? Так мне некуда бежать с этого острова.

Вид у Стайлса такой, будто он хочет её придушить, вид у Луи такой, будто он изо всех сил постарается помешать ему это сделать.

— Боюсь, что ваша глупость станет причиной вашей смерти, — бурчит он. — Здесь вам не прогулка по центральным улицам Порт-Ройала. И я запрещаю вам выходить из пансиона, пока не наступит день отплытия. Для вашей же, черт возьми, безопасности! — капитан Стайлс пытается не взорваться и терпит поражение.

Он недоволен её своеволием, все это время недоволен, и Эйвери ещё сильнее хочется выбраться, наконец, на улицы Тортуги и посмотреть на всё своими глазами. В этом платье её никто не примет за аристократку, а утереть нос Гарри хочется, даже если он никогда об этом не узнает. Прошедшие пять дней делают Эйвери чуть смелее и хитрее, потому что у неё есть очень много времени, чтобы думать и анализировать, и она этим пользуется. Она давно придумала: нужно дождаться, пока Прис уйдет готовить ужин, а Шерил и Лиам уединятся, и тихонько выскользнуть через заднюю дверь. Ну и подобрать подходящий момент, когда Луи в очередной раз отведет Барта,

чтобы дать тому задание, а то видно, что мальчишка мается от безделья. Стечение обстоятельство должно быть очень удачным, но за два дня до отплытия Эйвери везет.

Улицы Тортуги оглушают её шумом, гамом, ругательствами и запахом. Он практически сбивает с ног — вонь нечистот, рома, немытых человеческих тел и рыбы. Пансион Шерил, определенно, расположен очень удачно, если весь этот гам до его окон не долетает. Эйвери понятия не имеет, куда идти, но и идет она недолго — её отлавливают и теснят к стенке трое пиратов, и к ним присоединяются ещё столько же.

— Куда это идет такая краля? — спрашивает один, и Эйвери понимает сразу же, что у неё, кажется, проблемы. И впервые за это время она жалеет, что не послушалась капитана Стайлса. Очевидно же, что Тортугу он знал лучше, а она…

Просто дурочка, потому что не слушала ни капитана, ни Барта, и теперь помочь ей некому. Эйвери осознает, что никто не бросится помогать девчонке. И она молится — лишь бы не поняли, что она не простолюдинка. Чувство страха, подзабытое, возвращается и обрушивается волной, но лишь подхлестывает искать спасение, которого, кажется, нет.

— Что молчишь, язык проглотила? — интересуется другой и тянет руку к медальону.

Эйвери отшатывается, затравленно озирается — улица полна людей, но им плевать. Пираты теснят её ближе к стене. Они, что, женщин не видели, или их привлекло золото у неё на шее? Да какая разница! В поисках спасения Эйвери замечает приоткрытую дверь в таверну и понимает, что это её шанс.

Она пятится, пятится, а потом подбирает юбки и резко срывается, толкает дверь, летит через помещение, заполненное пиратами. Она хоть и в платье, но зато одна, а пиратов шестеро, и они массивнее и медлительнее. Она вылетает в грязный переулок через другую дверь, не замечая никого и ничего вокруг, ноги у неё трясутся, а юбки мешают бежать. Пираты вылетают следом с дикими воплями.

Эйвери бежит по узкой улочке, не разбирая дороги, и с размаху влетает в кого-то.

— Какого морского дьявола, мисс?! — Этот «кто-то» тянет её в сторону, она отбивается с перепугу, а потом замечает разгневанные зеленые глаза, ставшие знакомыми за эти несколько дней, и, Господи Боже, она впервые за все время рада видеть капитана Стайлса.

Чего не скажешь о нем. Он страшно зол, тащит её за собой в узкий переулок за руку, пока пираты, потерявшие её в хитросплетениях улиц Тортуги, пытаются найти свою жертву. И чего прицепились? Хотя, наверное, местные девушки не носят на себе золотые медальоны, а здесь за ром и деньги продадут душу и всё, что продается.

Эйвери тяжело дышит, хватая ртом воздух. Бегает она неплохо, но на короткие расстояния — мать всегда была недовольна её мальчишескими повадками, а отец одобрял её попытки не превратиться в одну из барышень, которые даже веер с пола сами поднять не могли. Матери удалось придать Эйвери видимость холодных аристократических манер (пригодилось сейчас, спасибо, мама), но миссис Клементс никогда не знала свою дочь настоящей.

И, несмотря на то, что ей едва удалось избежать опасности, Эйвери чувствовала себя чуть более живой, чем прежде. И впервые за долгое время она испытала страх, а это многого стоило.

— Вам не стоит шляться по Тортуге в одиночестве! — шипит Гарри. Это Эйвери уже и сама поняла: убегать от пиратов, подобрав юбки, ей не понравилось, и если бы не капитан, кто знает, что с ней бы сделали? — Какого морского дьявола вам не сидится у Шерил?!

Эйвери вздергивает подбородок.

— Невозможно все время в четырех стенах сидеть! — какого черта, она что, ребенок, чтобы оправдываться перед ним?

Они прячутся в темном переулке, потому что даже капитан Гарри Стайлс — не самоубийца и не ринется со шпагой наголо на шестерых озлобленных пиратов. Гарри сжимает её плечи, руки у него горячие и сильные. Эйвери вглядывается в его лицо, полыхающее гневом.

— А вы хоть представляете, что они сделали бы с вами? — Гарри склоняется к её лицу так близко, что она чувствует на коже его дыхание. От капитана пахнет ромом, морем, потом и железом оружия, и ещё совсем чуть-чуть — кровью. — Мисс, вы умом тронулись, не иначе! Поехали крышей! — Он перехватывает её за локоть, и Эйвери упрямо вырывается. — Господи святый, прекратите! — Стайлс притягивает её к себе так близко, что их носы почти соприкасаются. — Я спасаю вашу шкуру!

Переулок, в который они нырнули, спасаясь от пиратов, пропах нечистотами, ромом и ещё чем-то отвратительным. Но Эйвери уже не удивить вонью, на Тортуге они уже пять дней, и это, определенно, не английские салоны. Впрочем, даже в салонах дамы заглушают запах немытого тела парфюмом. Эйвери это всегда раздражало, и она предпочитала мыться хотя бы раз в неделю. Хорошо, что у Шерил это вполне реально.

Матушка считает её привычку невиданным расточительством.

— Благодарю, — ядовито отвечает Эйвери.

— Не за что, — цедит в ответ Гарри Стайлс. Их лица по-прежнему так близко друг к другу, что если бы было чуть светлее, Эйвери могла бы разглядеть желтые крапинки в его глазах. Почему-то мысль эта заставляет её нервничать, и Эйвери сглатывает.

— Где эта девчонка?! — раздается крик пьяных пиратов где-то совсем рядом. Эйвери теряет браваду и перепуганно пищит. Если их здесь найдут, то Гарри не сможет защитить её, и скорее всего, сбежит, и…

— Не сопротивляйтесь, — шепчет Гарри. Он резко тянет её на себя, заставляя врезаться в его сильное, гибкое тело, и без предупреждения целует. От неожиданности Эйвери охает ему в губы и пытается оттолкнуть, но капитан сильнее, и она сдается, закрывает глаза, погружаясь во тьму под зажмуренными веками.

Как там говорила её мать? Просто думай, что это скоро закончится?

Не в этот раз, мама. Гарри целует её жарко, будто выплескивая всё свое раздражение её поведением. Его губы — обветренные и горячие, а еще он целуется умело, напористо и страстно, будто в последний раз. Эйвери запускает пальцы в его темные кудри, и Гарри стонет ей в поцелуй, толкает её к стене. Зажимает между стенкой и собой. Шершавая поверхность дома царапает ей спину над воротом платья.

Эйвери чувствует, как теплая волна проходит по её телу, когда Стайлс ведет ладонью по её талии, спускаясь на бедро, сжимает легкую ткань платья. Пальцы другой руки скользят вверх, к вырезу корсажа. Эйвери несмело кладет руку ему на торс, ощущая горячую кожу в полурасстегнутом вороте его рубашки.

Это не похоже на притворство. Это вообще ни на что не похоже.

За девятнадцать лет жизни поцелуй с Гарри Стайлсом не был для неё первым, но никто из её ухажеров в Англии не целовал её… так. Они бы не осмелились, но Гарри — не джентльмен, он — пират. И всё тут. И ведет он себя соответственно. Он прихватывает её за горло, совсем осторожно, и чуть сжимает. Эйвери всхлипывает. Ей кажется, она ощущает что-то твердое, упирающееся ей в бедро, когда пространства между их телами не остается совсем, и она вздрагивает уже от собственной реакции.

Ей… нравится? И ей любопытно, что это.

Кажется, капитану тоже нравится, потому что, когда она опускает туда ладонь, он снова стонет, уже громче, и стон запирается в их поцелуе.

Она чувствует власть.

— Да не, тут парочка какая-то, — один из пиратов, очевидно, машет рукой остальным, и они уходят в противоположную сторону, переговариваясь и переругиваясь.

Гарри отпускает её, и Эйвери рвано хватает ртом воздух, смотрит на капитана, прямо в его затуманенные глаза. Губы у него — опухшие и покрасневшие, и она подозревает, что её собственные выглядят так же. Кажется, они оба просто сделали то, что хотели, но ей не хочется признаваться в этом.

— Больше никогда не выходите на улицы в одиночку, — бросает Гарри. — Идемте, я отведу вас обратно к Шерил, и не вздумайте спорить. Себе дороже выйдет.

Он тащит её за собой за локоть, и Эйвери не сопротивляется, запоздало оглушенная случившимся и своей реакцией на это. Всё слишком странно, слишком глупо, но её губы горят, а в душе смутно щекочет какое-то чувство, название которому она пока не знает.

Эйвери думает, что кто же знал, что женщина может иметь над мужчиной такую власть, и улыбается.

— И ничего смешного, — бурчит Гарри. — Люди с «Желтого Скорпиона» вскрыли бы мне живот, а вас изнасиловали прямо в этом переулке, та еще потеха для вас.

Он доводит её до пансиона Шерил и выпускает её руку.

— Не смейте выходить на улицу без сопровождения, — шипит он снова. — Позаботьтесь о себе хоть немного!

Эйвери уже сама поняла, что выходить на заполненные пиратами улицы Тортуги небезопасно. Только подчиняться Стайлсу она не хочет. Впервые за всё время ей кажется, что между ними происходит что-то странное, отчего воздух дрожит и накаляется ещё больше, чем он уже раскален карибской жарой. Капитан выше её и сильнее, он запросто может переломить её пополам или забросить на плечо и утащить обратно в пансион в случае неповиновения, да запереть без возможности даже по дому передвигаться. Проверять это Эйвери не хочет тоже.

— Я в полном порядке, капитан, — она вздергивает нос. — Не извольте беспокоиться.

Гарри усмехается.

— Да как же, — фыркает он. — Я видел, в каком вы порядке, когда эти черти вас почти догнали.

— Из вас благородный спаситель тоже так себе, — она возвращает усмешку. — Способы спасать у вас очень странные.

— А у вас странные способы умереть, — не остается в долгу Гарри. — Я бы такие на вашем месте не выбирал. К тому же, вам понравилось, когда я вас поцеловал, — Эйвери хочется стереть с его физиономии эту самодовольную усмешку. Он отлично знает, что ей понравилось, она же почти не сопротивлялась. И даже сейчас не может себе врать.

Бить по лицу наглого капитана уже, наверное, поздно. Эйвери независимо хмыкает, отступая к двери пансиона.

— Вы слишком хорошо о себе думаете, капитан.

Наблюдать за сменой эмоций на его лице очень интересно. Гарри одновременно возмущен, растерян, зол, раздражен и вспыхивает упрямством, будто спичка. В один шаг он преодолевает расстояние между ними, не заботясь, что их может увидеть Прис, Барт или сама Шерил, хватает её за плечи и тянет к себе.

— А ведь вы — врушка, мисс, — он скользит взглядом по её вспыхнувшим щекам, по губам. — Упрямая маленькая лгунья, — хрипло и — восхищенно? — шепчет, наклоняясь к ней так близко, что Эйвери видит, как в его глазах мерцают золотистые искры, будто слитки так любимого им золота в прибрежных волнах. Он снова целует её, быстро и пылко, прикусывая её нижнюю губу и зализывая место укуса языком, отступает назад прежде, чем она успевает треснуть его по наглой физиономии. — Видели бы вы свое лицо! — хохочет он. — Оно стоит двадцати дублонов! Моё почтение, — Стайлс отвешивает поклон. — Позабавили вы меня хорошенько!

Эйвери ненавидит его прямо в эту минуту, но кричать на него — значит, привлечь лишнее внимание, и она позволяет капитану уйти, прислоняется спиной к двери и дотрагивается кончиками пальцев до горящих губ. Гарри Стайлс — тот ещё пройдоха, подлец и нахал, он похитил её и собирается здорово обогатиться на этом, но он спас ей жизнь, какими бы причинами он при этом не руководствовался. И он раздражает её, но, кажется, теперь она знает, как им при случае можно управлять. Этот способ нравится ей гораздо больше.

Ещё научиться бы сдерживать себя во время встреч с ним и не грубить ему в лицо, будто она простолюдинка. Но с капитаном Стайлсом это сложно — он умеет вывести из себя, так или эдак. Эйвери понятия не имеет, почему он разговаривает так чисто, не перемежая свои слова ругательствами и жаргоном и откуда знает всё это, и не хочет знать. Прошлое капитана Стайлса её не волнует.

А волнует её собственное будущее.

Эйвери снова дотрагивается до припухших губ. Нет, появляться перед Паулой в таком виде нельзя — племянница начнет свои ненужные расспросы. Она обнимает себя руками и идет вглубь небольшого сада.

Капитан Гарри Стайлс не выходит у неё из головы.

========== Ночные размышления. Гарри. ==========

Комментарий к Ночные размышления. Гарри.

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c846420/v846420665/dd275/pkKwwM24v7Q.jpg

— Какой-то ты не такой сегодня, — Рыжая Ирэн косится на Гарри, когда он падает на видавшую виды постель и закрывает глаза. — Что с тобой, капитан? — игриво спрашивает, ведя ладонью по его торсу. — Расскажи Ирэн, ты всегда мне доверял.

Гарри знает — это правда. Ирэн была обычной шлюхой, но язык за зубами держать умела, а ещё могла дать хороший совет при случае. За советы, в отличие от своих услуг, денег она не брала, зато за секс взимала сполна, как губернатор — налоги. Впрочем, для Ирэн было не жаль. Гарри знал её уже много лет, с тех пор ещё, как она тринадцатилетней девочкой попала в бордель к Синеглазой Мэри, а ему самому было четырнадцать, и он как раз попал юнгой на корабль собственного отца. Под чужим, разумеется, именем. Свое-то он раскрыл Десмонду Стайлсу ровно перед тем, как отправить его в увеселительную прогулку под днищем «Леди Энн».

Но Гарри также знает, что Ирэн — так себе советчик в вопросах благородных дам и отношениях с ними. Она всю жизнь провела в бедных кварталах, и клиенты у неё — пираты под стать ему самому. Он улыбается.

— Всё со мной в порядке, Рыжая. Просто долгое плавание.

— И долгое отсутствие женщины, — Ирэн сладко тянется, не заботясь о собственной наготе. — Давай колись, пиратский принц, что за девчонка тебе не дает?

Проницательности Рыжей можно только завидовать. Гарри давится воздухом: как она догадалась, что видел-то он перед собой другую женщину, и как ни пытался отогнать образ Эйвери, ему не удалось это? Девчонка насмехалась над ним, маячила перед глазами, и трахал он, по сути, совсем не Ирэн, которую перед собой-то и не видел.

Засада.

Он не может думать о ней, мечтать о ней, хотеть её, в самом деле! Она — пленница, его пленница, его гарантия получения хорошенькой суммы денег от губернатора Ямайки и щелчок по носу Анвару Мендесу, но почему Гарри Стайлсу так хочется видеть её в своей постели?

— С чего ты взяла, что кто-то может мне не дать? — Гарри изображает праведное возмущение. Ирэн хрипло смеется.

— Я повидала на своем веку много мужчин, капитан, — она щелкает его по носу. — И безнадежно влюбленного мужика отличу от свободного, не сомневайся. На кого-то не подействовала твоя привлекательность?

Подействовала, и Гарри в этом уверен. Под внешней маской холодной английской леди прятался огонь, какой иногда в простолюдинках не сыщешь. Гарри вспомнил, как маленькая ладонь скользнула по его животу вниз, и зажмурился, отгоняя мысли, что могло бы быть дальше. Он понимал, что девчонка-аристократка, наверняка воспитываемаямамашей в духе пуританства, вряд ли умеет что-то особенное, но, тысяча морских дьяволов, у неё были задатки!

— Эта девчонка совсем дура? — сочувствующе интересуется Ирэн, с интересом наблюдавшая за его лицом. — Или что с ней не так?

— С ней не так воспитание, — фыркает Гарри. — Не важно, Рыжая. Я не влюблен.

Ирэн смотрит на него так, будто знает что-то, чего он не знает, и Гарри хочется расспросить, что она видит, но он молчит. Иногда незнание — лучше знания. Он одевается, оставляет ей денег, условленную сумму, и убирается прочь из борделя Синеглазой. За ребрами у него тонко ноет и свербит, и даже знакомые до боли виды Богом и чертом забытой Тортуги не успокаивают этот зуд. Возвращаясь на «Леди Энн», Гарри дает нехилого кругаля, проходя мимо пансиона Шерил. Окна в доме темны, в саду в ветвях деревьев шумит ветер. Гарри отчаянно хочется забраться на третий этаж и выловить чертову англичанку, посмотреть ей в глаза и спросить, что она сделала с ним и где взять противоядие, да она не поймет, наверное…

Гарри трясет головой, вспоминает последние несколько дней. Шерил как-то удалось уговорить юных леди спускаться на ужин, и последние пять вечеров он провел, поедая стряпню Прис (кстати, изрядно вкусную) и препираясь с Эйвери, которая осмелела под защитой Шерил настолько, что не упускала случая сказать ему какую-нибудь гадость. А в следующую секунду снова превращалась в чертову холодную статую, не реагирующую на его ответные колкости.

Он так и не успел понять, когда пререкания с ней стали тем, чего он ждал целый день. Когда наблюдения за ней стали необходимы. Он запомнил, как прищуриваются её серо-зеленые глаза, в моменты гнева теряющие зелень и превращающиеся в грозовое небо, и как двигаются её губы, и да, уже вечер на третий он поймал себя на желании заткнуть ей рот не ладонью, а поцелуем. В моменты, когда Эйвери его не раздражала, она была ему интересна: она не боялась его, не млела от восторга от каждого его слова, а научилась отвечать, и язык у неё оказался довольно острым и даже злым. И, святый Боже и клятые морские черти, он же хочет её, но в какой момент это пришло, Гарри и сам не знал.

На «Леди Энн» уже погашены огни. Гарри возвращается в свою каюту и, не раздеваясь, падает на койку. Дел у него море — до отплытия остается два дня, нужно проверить оснащение корабля и поговорить с матросами, которых подобрал Луи, определить маршрут до Наветренных островов и решить, как они будут передавать пленниц и получать деньги. Но мысль, что Эйвери придется вручить прямо в руки Анвару Мендесу, бесит. Эта сволочь не заслуживает её, даже если Эйвери Клементс — просто английская девчонка, осмелевшая в плену настолько, что пытается ему противоречить. Именно поэтому, собственно, Анвар её не заслуживает.

Анвар сломает её, уничтожит, погасит в ней этот огонь, скрывающийся под холодной аристократической маской. Гарри знает, что не должен об этом думать, какое ему дело, но всё равно думает, и это его раздражает. Он не может просто отвлечься на другие мысли.

Не получается.

Гарри плюнул бы на двадцать тысяч золотом и забрал Эйвери с собой, но маленькая упрямая мисс наверняка скорее бросится в воду, не так ли? Впрочем, он вспоминает, как она отвечала на его поцелуи, как зарывалась пальцами в его волосы и несмело ласкала его сквозь одежду, и думает — вероятно, не бросится?

Что бы между ними ни было, это было взаимно. И что бы это ни было, они должны избавиться от этого.

Гарри стонет, с силой проводит ладонью по лицу. Он должен хотя бы попытаться быть к ней равнодушным, как в самом начале этого плавания. Он должен попытаться относиться к ней как к грузу, но не выходит, что-то не сходится. Помогите ему, морские боги, им предстоит больше двух недель провести вместе на «Леди Энн» и на Наветренных островах — Гарри и Луи уже подсчитали, что приплывут намного раньше британцев. Помогите ему сделать то, что он должен.

Анвар Мендес вряд ли приплывет за своей невестой сам — он слишком для того труслив. Но если приплывет, видит Бог, он хочет всадить ему шпагу в грудь, наблюдая, как аристократическая сволота подыхает у моря. Глядя, как песок Наветренных островов пропитывается его кровью. Гарри ненавидит Анвара всем сердцем, потому что уверен: Анвар убил Джемму, потому что она знала какую-то тайну. Пираты умеют мстить, а иногда — умеют и ждать. Гарри чувствует, что дождался своего шанса на месть, и не намерен его упускать. Поэтому он должен относиться к Эйвери как к орудию мщения, да только орудие мщения красиво и желанно, и восхитительно упрямо, а ещё целуется несколько неумело, но страстно, и Гарри невольно кладет руку на грудь, пытаясь усмирить свербение за ребрами. Представлять, что она достанется Анвару — до блевоты тошно. Анвар не заслуживает её. Он заслуживает смерти, потому что пираты всё еще уважают принцип «око за око».

Семья губернатора наверняка пришлет английских военных, и у Гарри с Луи был готов план отступления на случай, если принимать бой будет выглядеть как самоубийство или добровольная сдача в руки местного «правосудия». Гарри отлично помнит местную тюрьму Порт-Ройала — прогнившую, мерзлую, воняющую дерьмом и немытыми телами осужденных на казнь. И крысы, сраные крысы, готовые сожрать тебя, если ты заснешь. Спасибо, нет, он воздержится от такого гостеприимства губернатора Мендеса.

А ещё Гарри уверен, что губернатор пришлет Зейна, и от этого ему ещё больнее, потому что раны от предательства друзей не заживают никогда. Малик был одним из самых ему близких людей, и всегда их было пятеро — Гарри, Луи, Зейн, Лиам и Найл. Пятеро друзей с самого отрочества, пятеро мальчишек с разными судьбами, пересекшиеся на корабле Десмонда Стайлса, и, наверное, за это отцу стоит сказать «спасибо». Луи искал способ заработать, чтобы помочь сестрам после смерти отца и матери. Гарри всегда знал, что семья его была из французских аристократов, обедневших, но до самого конца не сдававшихся в попытках выдрать у судьбы своё. Найл потерял родителей, когда Десмонд напал на их корабль, следующий из Ирландии в Панаму, в поисках лучшей жизни на берегах Новой Испании. Лиам просто вырос на Тортуге, и всё ему там было знакомо. А Зейн скрывал свою историю. Его никто не спрашивал, уважая его право забыть всё, что было до «Леди Энн», и теперь Гарри думает — зря. Быть может, он бы понял тогда, что Зейну доверять не стоит, но…

Предательство всё ещё болело внутри. Гарри хотел бы взглянуть Зейну в глаза, но знает, что встреча эта для одного из них станет последней. И видит Бог, он не хочет этого. Лучше бы губернатор Малика пощадил. Гарри не терпит предательства, и остальные тоже, но ненависть к Зейну вызвать в себе он тоже не может. Слишком много было пережито и пройдено вместе.

— Спасайся, Малик, — тихо произносит Гарри в темноту своей каюты. — Спасайся, потому что иначе я тебя отправлю к Дейви Джонсу, и ты это знаешь.

========== Бесценное приобретение. Луи ==========

Комментарий к Бесценное приобретение. Луи

Aesthetics:

https://pp.userapi.com/c830608/v830608255/1c9de0/19UmiJjMYWo.jpg

https://pp.userapi.com/c846124/v846124255/11c51a/f0EABlPy4xY.jpg

Первым делом Луи всё устроил. А потом от души напился, начиная тот самый обязательный для пиратов рейд по кабакам. К исходу первой ночи он был пьян, невероятно популярен у шлюх и матросов, выиграл, по меньшей мере, двадцать дублонов и совершенно не помнил, как оказался на корабле. От знатных родственников ему не досталось ни славы, ни денег, зато привычка к мотовству — пожалуйста. Кажется, он оставил шлюхе денег на новое платье? Вспомнить бы ещё, которой.

Луи всё же любит Тортугу. И за кабаки тоже, но в основном за то, что именно Тортуга стала отправной точкой когда-то, когда всё в его жизни, казалось, разваливалось. Луи тогда рискнул, вышел в море, и выиграл, вернулся с нужными деньгами и знанием, что может повторить. Ещё Луи любит Тортугу за справедливую беспристрастность: и дурное, и хорошее здесь отвешивают полной мерой, и в расчёт берутся только личные заслуги, не имеет значения ни имя, ни национальность, ни религия — уважать тебя станут только за то, кто ты есть.

На Тортуге в эти дни жарко, камни и дерево домов почти раскаляются, обсыпанная коралловой пылью дорога слепит белизной, и одуряюще пахнут перечные деревья у Шерил в саду. За первым днём бегут остальные. Шумное береговое братство, как прибой, накатывает на команду Леди Энн, выспрашивая о их походе, но ребятам хватает мозгов помалкивать о грузе, за который они ещё не получили денег, поэтому слухи о двух богатых леди по Тортуге не ползут, да и с чего бы, когда есть много более интересных историй.

А ещё на Тортуге всё по-старому. Луи является в таверну «У французского короля», где с самого утра сидит половина его команды. Отовсюду слышатся приветствия и взрывы смеха. Чард, местный хозяин, узнаёт Луи, когда тот подходит к стойке, наливает рома, делится последними новостями острова. Заодно рассказывает, есть ли на примете хорошие свободные парни.

Команду надо пополнять, и от желающих отбоя нет, можно даже не объявлять о наборе — самые расторопные находят капитана и боцмана «Леди Энн» сами. Но традиции, традиции. В назначенный день таверна полна народу, и Чард явно удвоит обычную прибыль, пока перед Гарри и Луи топчутся свободные моряки со своими рекомендациями. Вездесущий Барт, которого отрядили в помощь Шерил, на этот раз тоже тут — то и дело таскает Гарри то выпивку, то ещё чего, и заодно роняет что-то вроде «вот этого ссадили с Кентавра, он что-то стащил у капитана» или «про этого говорят, он славный парень». И почему-то обращается Барт исключительно к капитану, и до Луи только к концу долгого вечера доходит, что это его раздражает. Когда до Луи доходит, Барта уже нигде не видно, и боцман решает, что вправление мозгов подождёт. У них ещё куча дел: пушки, снасти и полторы сотни ребят, которых нужно обеспечить всем необходимым на время пути.

Тортуга больше не кажется родным домом, но ужины у Шерил несколько примиряют с отсутствием на острове сестёр Луи и отвлекают от кабаков. У Шерил можно вздохнуть свободно, тут все друг друга давным-давно знают, и у Шерил они действительно отдыхают и расслабляются. До тех пор, пока к ужину, конечно, не спускаются две мисс, и тогда обычно начинается представление. Гарри смотрит на старшую из пленниц, та смотрит на него, и оба пытаются скрестить шпаги, не подавая при этом вида. И больше всего это походит на самый дурацкий ритуал ухаживаний, какой только можно придумать.

Луи видит, как на них смотрит Шерил, и не сомневается, та поняла то, что не поняли ещё эти двое. Гарри бесится, Луи ждёт новых поворотов событий, потому что тоже понятия не имеет, что делать. Кроме Лиама никто из них четверых никогда в действительности-то не проявлял внимание к женщинам, потому что на Тортуге полно женщин, которые сами падают в объятия, если знают, что ты на волне, а вот мисс Клементс совсем из другого теста. Из другого мира? Луи думает, что с Гарри-то всё понятно и даже объяснимо, но вот поведение мисс как минимум странно — иногда она производит впечатление прямо-таки дурно воспитанной особы. И, видимо, надо присмотреться, что у них происходит, потому что девушка — не девушка вовсе, а груз, и следовало бы так к этому и относиться. Не только для безопасности дамочек и не только для того, чтобы команда не вспоминала поговорки и прибаутки, а ещё и для Гарри. Для душевного, с позволения сказать, спокойствия.

Правда, у Луи самого с душевным спокойствием проблемы, и, задумавшись, он понимает, что его беспокоит Барт, потому что постоянное присутствие чертёнка где-то на периферии стало привычным и едва ли не желанным, а вот обиженная физиономия раздражает неимоверно. И это глупо, но это беспокоит, так что, обнаружив на улице Мидлтона, Луи без особых раздумий подхватывает парня под локоть. Тот, вскинувшись, разворачивается, но размахивать кулаками Луи ему не даёт.

— Э, нет, Барт, покалечишь меня в другой раз.

Барт хлопает глазами, и Луи выпускает его локоть, состоящий, кажется, из одних костей. Куда только еда девается?

— Ну привет, — совсем неприветливо откликается Барт.

— Куда собрался?

— Шерил меня отпустила, там остались негры, и сегодня в моих услугах охранника не нуждаются.

— Ага, — вздыхает Луи, понимая, что просто не будет. — А идёшь куда?

— Куда глаза глядят. Гуляю.

Барт дуется изо всех сил, и Луи хочет дать ему по лбу. Потому что не знает, за что Барт дуется, не знает, имеет ли малец на это право, и не знает, что с этим нужно сделать. А ещё Барт смотрит куда угодно, только не на Луи, и это бесит.

— Ну-ка, посмотри на меня, — командует боцман и смеётся, когда до него, наконец, доходит. — Да ты, никак, обиделся, что тебя за мисс следить оставили?

Барт поднимает глаза, смотрит со всем возможным скептицизмом.

— А ты перегрелся? Ты меня не заставлял, проблема-то, они же не буйные, — пренебрежительно фыркает Барт. — Зато я тебя не достаю, радуйся.

Теперь скептицизм переходит к Луи. Вот оно, Барт ухитрился обидеться за то, что якобы достал Луи.

— Это самый глупый разговор на моей памяти. Сам придумал, что ты меня достал, или подсказал кто? — Луи отмахивается от ответа. — Пошли, я тоже гуляю в сторону таверны.

И Луи правда шагает к Чарду. Барт, чуть помедлив, догоняет и как-то подозрительно косится. Ну да, у Луи самого к себе вопросы. Зачем он это делает? Какого дьявола его вообще интересует, куда делся Барт? А такого, что они плавают на одном корабле, и Луи постоянно пользуется его помощью, они не могут общаться вот так.

Веселье буйно выплёскивается на тёмные улицы из окон и дверей домов, кое-кто окликает Луи.

— Тортуга странное место, да? — говорит Барт. — Я имею в виду, здесь люди со всего мира, с тысячей разных историй. Но море всех принимает.

И судя по всему, дуться Мидлтон перестаёт. Луи улыбается.

— Море снисходительнее людей, и Тортуга снисходительнее любого другого места. Правда, это касается в основном условностей вроде национальности, религии, политических взглядов и прочей чуши, но отщепенцев и сволочей рано или поздно настигает кара.

— Ты можешь быть спокоен, — смеётся Барт и на какое-то время затихает. — Я правда случайно оказался на Тортуге, но потом понял, что это… Ну, может, не судьба, но так было нужно, потому что мне нравится, как всё для меня сложилось.

— Тебе нравится на «Леди Энн»?

— Конечно. Как будто нашёл своё место.

Луи косится на Барта. Почему-то эти слова греют, как похвала.

— Это мой дом, — зачем-то говорит Луи. — Уже много лет.

На «Леди Энн» он встретил своих друзей, которые стали ему второй семьёй, и в чём-то, возможно, связь между ними была сильнее, чем связь Луи с сёстрами. И, странное дело, предательство Зейна как будто ещё укрепило их дружбу, хотя ударило так больно, что нарывало и теперь.

Таверна «У французского короля» самая большая и самая известная на Тортуге, людная и шумная. Луи и Барт входят вместе, замечая и свою команду, и других товарищей. Барт двигается в сторону зазывающих его знакомых, но какой-то парень у стойки решает проявить остроумие.

— Опять ты? Давно ли ты, Чард, переводишь ром на такую мелочь?

— На ослов вроде тебя переводит же, Чез.

И Луи даже, к чёрту, не удивлён. Парень, которого Барт зовёт Чезом, краснеет, пока его товарищи хохочут. Чард безучастно протирает бутылки.

— А если зашибу?

— Смотри не промахнись, с пьяных глаз-то. Вчера обещал-обещал, а я всё тут.

Луи примерно представляет себе, что Барт может уворачиваться вечность и столько же подначивать соперника, и думает, что спектакль надо заканчивать. Потому что скоро «Леди Энн» уходить, и разборок с кем бы то ни было им не нужно. Боцман выходит вперёд, кладёт Барту ладонь на плечо и наблюдает, как Чез затухает под его прямым насмешливым взглядом.

— Барт ростом не вышел, зато концентрация яда в организме у него весьма и весьма, — предостерегает Луи. — Ты с ним поосторожнее.

Луи не стал добавлять, что Барта лучше не трогать ещё и потому, что за него может вступиться добрая половина команды. Один Эрколе чего стоит. Ну и сам боцман, чего уж там, как ни прискорбно сознавать, слишком дорожит этой мелочью языкастой.

За Чезом, так же, как Луи за Бартом, поднимается фигура старого знакомца Мануила. И Мануил, в отличие от Луи, отвешивает своему подчинённому тычок.

— Ну-ка, отстань от мальчишки, пока его боцман тебя не нашинковал, — Мануил подходит ближе, радостно приветствуя Луи. — Твой шельмец ему вчера что-то наговорил. Никто ничего не понял, но все решили, что оскорбления.

— Можно ставить на то, что это они и были.

«Шельмец» невинно хлопает глазами на прощание и ускользает к тому столику, где его ждут. Мануил, потомственный пират и большой любитель щегольски приодеться из гардеробов ограбленных испанцев, тащит Луи к столу.

— Без твоих сестёр Тортуга потеряла былую привлекательность, а? — усмехается Мануил.

Да, потому что теперь Луи никто тут не ждёт. Ждут его деньги и некоторое количество его славы, но не его самого. И это не слишком печально, чтобы об этом думать.

— Видно, недостаточно, чтобы ты отсюда убрался, а? — в тон ему спрашивает Луи.

Он усаживается за стол, закидывая ноги на столешницу, и рассматривает собеседника. Мануил сын греческого пиратского капитана, и для него-то Тортуга да палуба — весь мир. На его пышный испанский наряд тут же обращают внимание местные девки, и одна уже усаживается на колени, но Мануил решительно её сгоняет.

— Уйди, уйди, менада, не видишь, мужчины говорят? Уйди.

— Через пару часов он будет благосклоннее, — подсказывает Луи.

— А вы? — улыбается девица.

Луи улыбается в ответ, окидывая её фигурку взглядом.

— А я буду за вас очень рад.

Мануил хохочет и, уже не обращая на шлюху внимания, подаётся вперёд, опираясь локтями о столешницу.

— Вчера вернулись из Портобело, так что я богат как Крез. Думал, вместе покутим, а вы уже снимаетесь. К чему такая спешка?

— Новое дельце, — пожимает плечами Луи. — Быстро обстряпаем и вернёмся ещё до штормов.

— Ну, чёрт с вами, — отмахивается Мануил. — Сегодня явился ко мне этот французский бретёр, Вилагрэ, распинался о каком-то кладе в Панаме, звал пойти.

Луи невнимательно слушает, пока Мануил занимается любимым делом — чешет языком. Про Вилагрэ и мифический клад слышала вся Тортуга. Судя по всему, никто из слышавших не поверил.

— Если придёт, гоните взашей. Не уйдёт, проткни шпагой, — заключает Мануил.

Луи смеётся. Их странная дружба началась с того, что Луи, собственно, проткнул шпагой самого Мануила, а тот теперь поминает Луи и его шпагу при любом случае. Не просто так проткнул, за дело — греческий сластолюбец осаждал Лотти, и та была до крайности недовольна. Сперва она сама окатила поклонника водой и спустила с лестницы, но этим, кажется, только распалила воображение сумасшедшего грека, так что пришлось звать на помощь брата.

Мануил рассказывает про Портобело и груз, про новые планы, выспрашивает новости у Луи. Пока грек распинается, Луи обводит взглядом помещение, натыкается — конечно, кто бы думал, — на Барта, который, зараза, улыбается и отворачивается. А Луи почему-то не отворачивается, рассматривает парня, и в голове что-то тупо бьётся, потому что что-то Луи упускает. Барт тонкий и почти узкий, мелкий и тощий, и Луи вспоминает, как только что под рукой, опущенной на плечо Барта, чувствовал одни кости. И по всем правилам Барт бы должен быть болезненным и хрупким, а он двигается легко и свободно, как будто так и надо. И слабым или нескладным Барт тоже не выглядит, скорее наоборот. Что-то Луи упускает, но думать об этом не хочется, он и так слишком много думает о парнишке, который повсюду, и это… Смущает. Потому что ему нравится, когда Барт постоянно рядом.

Луи отвлекается.

— Сыграем?

— Стану я с тобой играть, — бурчит Мануил и тут же подзывает подавальщика. — Принеси-ка нам кости. И в горле промочить. Мы должны напиться и отметить встречу.

В отличие от отца Луи в азартных, да и в любых играх, везёт. В отличие от отца Луи относится к этому совершенно без интереса и играет лишь в своё удовольствие, ради игры, не поклоняется и не проклинает богиню удачи и не возлагает никаких надежд на её прихотливые милости. А вот Мануил играть любит и больше всего именно с Луи. То ли грек испытывает удовольствие, проигрывая ему, то ли надеется однажды выиграть, отыгравшись разом за всё, но играть он соглашается снова и снова, спускает всё, что у него при себе есть, и на следующий день опять предлагает сыграть. И Луи думает, секрет не в его невероятной удачливости, а, скорее, в невероятной неудачливости Мануила.

В этот раз всё прежнее: они пьют, смеются, и Мануил проигрывается в пух и прах, но не оставляет надежды на невероятное. Машет подавальщику.

— Принеси карты, дружок, — и серьёзно говорит Луи, — карты не то, что кости.

И Луи согласен. В картах меньше везения, нужно думать головой, но Мануила это никогда не спасало. Грек крутит головой в поисках компании. Луи, к чёрту, даже не удивлён, когда Мануил цепляет Мидлтона и подзывает.

— Парень, скажи, что ты умеешь играть, а? Давай составим партию.

Барт вопросительно смотрит на Луи, и тот пожимает плечами. Барт падает на стул и наблюдает, как Мануил тасует карты, полученные от подавальщика.

— Сейчас он научит тебя быть настоящим пиратом, — хмыкает Луи.

Учить Барта быть пиратом если и нужно, то только не в картах. Мидлтон не плошает и, болтая с Мануилом обо всём подряд, о чём только вспоминает грек, обыгрывает его, когда они остаются один на один.

— Твой боцман дурно на тебя влияет, — вздыхает Мануил, отодвигая меньший выигрыш к Барту. Луи своё забрал сам.

— Ну что ты, я считаю, его влияние исключительно положительно, — важно парирует Барт.

— Маленький подхалим.

— Согласен только с первым словом.

Луи смеётся над ними и тасует карты.

— Без штанов оставлю, — с усмешкой предупреждает Луи, сдавая.

Барт давится смехом. Мануил широко мотает головой.

— Побойся Бога, штаны не отдам, забирай деньги. Что сказали бы твои благородные предки?

— Шумно выразили бы одобрение?

О своих благородных предках Луи знает только то, что они у него были. Когда ты сын младшего сына, аристократические замашки уходят на второй и третий план. Обедневшие, но не опустившиеся осколки аристократии Томлинсоны оказались в Новом Свете в поисках лучшей доли — имя им ничего дать не могло, поэтому им пришлось взяться за работу, а потом последний осколок, сам Луи, и вовсе оказался на пиратском корабле. Что сказали бы предки? Луи точно знает, что не стал бы их слушать.

— Штаны это слишком сурово, — говорит Барт. — Предлагаю так, проигравший рассказывает историю.

— Самую глупую историю из жизни, — подхватывает Мануил. — У меня их, слава Богу, полно.

Правда, первым проигрывает Барт, и Мануил от этого в восторге. Шумно требует историю. Барт задумывается, потирает лоб под платком. Луи и Мануил бодро пьют, объявляя тост за глупые рассказы.

— Самое глупое, что я делал? Ладно, — Барт облизывает губы, потом, наконец, выбирает историю. — Мне было семь, я был у отца на корабле. Он был шкипер на торговце, — поясняет для Мануила. — Мы стояли на рейде, а отец уплыл по делам в город. Было жарко и скучно, так что матросы плавали вокруг корабля, и приумали развлечение — прыгать с носа корабля. Нос высокий и длинный, нужно было дойти до самого конца, а это футов шесть, и прыгнуть с высоты, не знаю, ещё футов восьми, — Барт чуть помедлил, давая, видимо, возможность представить высоту. — Напоминаю, мне было семь, и я был ещё меньше, чем теперь. Но я, конечно, не побоялся, а матросы меня подначивали и что-то мне за это обещали, уже и не вспомню. И я прыгнул, — Барт хмыкает и закусывает губу на пару мгновений. — Но я же не знал, что когда прыгаешь в воду, нужно уметь плавать.

Луи и Мануил хохочут, пока Барт краснеет, как невинная девица, и смущённо потирает шею.

— В тот момент мне было ужасно не смешно, потому что никто не знал, что я не знал про умение плавать, так что мне пришлось спешно выучиться. Спасать-то меня начали только через пару минут.

— Ну ты… — Мануил машет рукой, хлопает Барта по спине, так, что тот едва в стол не влетает. — Зато смелый.

— Мне было семь!

— Слабое оправдание, — смеётся Луи.

— Ну, какое есть.

В следующие пару часов роль рассказчика всё же переходит к Мануилу. Тот пьёт, проигрывает и повествует о своих неудачах. Хохочет над ними до слёз, постоянно хватается за Барта, пока смеётся, и один раз они чуть не сваливаются под стол от избытка греческих чувств.

— Не сломай мне Барта, — требует Луи, достаточно пьяный, чтобы почувствовать ревность, — он мне ещё нужен.

— Я крепче, чем кажусь, — бодро заявляет Барт.

— Ну как же, — фыркает Луи.

Мануил перехватывает тонкое запястье Мидлтона и с непередаваемым выражением лица рассматривает, потом обхватывает двумя пальцами и весело трясёт. Запястье крохотное в руке Мануила, в кольце из двух пальцев болтается, как канат в широком клюзе. И это довольно забавно.

— Слушай, если он тебя не кормит, пойдём к нам, а? Ты смешной, я тебя даже работать заставлять не буду.

Барт алеет ушами.

— Не так тебя и сложно рассмешить.

— Я его первый увидел, — возмущается Луи, — лапы прочь. Барт, не смей его слушать.

— Когда загоняет тебя, приходи.

Мануил делает вид, что понизил голос, но громовой шёпот слышен и за соседними столами. Луи закатывает глаза и сдаёт карты. К ночи Мануила, наконец, утаскивает его команда — тот упился вдрызг и, кажется, уже считает Барта своим матросом, потому что делает попытку цапнуть его с собой. Парень ловко уклоняется.

— Не смей к нему уходить, — строго говорит Луи.

Барт смотрит, как на идиота, но потом цветёт в улыбке. И смеётся, зараза. Как будто знает, что Луи без него тошно, а с ним привычно и… Тепло? Бред, но пускай будет тепло. Ему же не вслух говорить.

— Ладно, — царственно роняет Барт. — Слушаю и повинуюсь.

— Умница.

Луи допивает свой ром и бодро поднимается. Пытается, потому что, похоже, очень хорошо отметил встречу с товарищем. Свалился бы, если бы не Барт, цапнувший его за грудки.

— Какого дьявола, сэр!

— Я Луи.

Барт прямо перед ним, смотрит в глаза и, кажется, считает идиотом. Луи делает попытку встать прямее. Чёртов Мануил. Это всё он. Луи даже не сомневается.

— Какого дьявола, Луи, — поправляется Барт.

Барт — милое, прекрасное создание! — тяжело вздыхает и подпирает Луи сбоку, обхватывая за талию, и тащит на улицу.

— Какой ты удобный, — хмыкает Луи, — как раз подмышкой.

— О да, ты от меня без ума, а я польщён, да-да, — бормочет Барт. — Смотри не споткнись, тут ступенька.

На улице, наконец, чуть прохладнее, чем в помещении, и Луи вздыхает свободнее. У Барта костлявое плечо, но хорошо, что Барт вообще есть. Луи устраивается удобнее, закидывает на Барта руку.

— Просто бесценное ты приобретение.

— Не сомневаюсь, ты меня сейчас очень любишь. Вот что бы ты меня делал?

— Пил бы?

— Это да, это ты можешь.

Луи вообще много чего может. Он, например, проявляет внимание и поправляет платок Барта. Сдвигает на лоб до бровей и очень радуется возмущённому писку.

— Срежем путь, — объявляет Луи, тычет пальцем в сторону и тащит за собой Барта. — Тут такой проулок удобный.

Барт возмущённо смотрит из-под руки, одновременно поправляя беспорядок на голове.

— Эй, да ты вполне сам можешь идти.

Луи глупо улыбается и не понимает, почему его это всё так забавляет. Видимо, сегодня он идиот. Барт же никому не скажет, он же милый и, предположительно, тёплый.

— Могу. Но не хочу.

Они входят в узкий проулок между домов, петляют под руководством Луи, и вскоре впереди блестит под светом месяца вода.

— Эксплуататор. Это твои аристократически предки одобрили бы, да?

— А дьявол их знает. Я что, на аристократа похож?

Барт приостанавливается, в попытке отдышаться. Оценивающе смотрит. Луи даже любезно наклоняется, чтобы лучше было видно аристократическую физиономию пиратского боцмана.

— Вообще-то да, — Барт тут же ехидно улыбается. — В целом, а не прямо сейчас.

Луи не знает, это хорошо или плохо, но не спрашивает. Рассматривает Барта, надеясь, что сейчас-то ничего не упускает. Но в этом тоже не уверен.

— Ты тоже не сильно похож на пирата. Такой хорошо воспитанный мальчишка из хорошей семьи.

Барт хмыкает, снова подпирает Луи и шагает вперёд.

— Ну, так никто не рождается пиратом. Кроме Мануила, но он вообще… Мануил.

Луи думает, что у Гарри тоже вроде как пиратство в крови. А Лиам вырос на Тортуге, особенно не выбирал свою судьбу. Ну, Найл никогда не изображал из себя разбойника, тут всё понятно. А Луи — аристократ только по имени, и если бы не стал пиратом, стал бы… Кем? Он не знает.

Пока добираются до набережной, мозги немного прочищаются, и Луи почти не опирается на Барта, хотя и не отпускает. Просто на всякий случай. У кромки берега их ждёт лодка с Леди Энн.

— Вы последние, — говорит один из парней на вёслах.

В лодку Луи забирается уже вполне самостоятельно. Даже жалко, что действие рома кончается слишком быстро, и уже сейчас Луи представляет завтрашнюю головную боль. Барт садится рядом, и Луи командует гребцам:

— Давайте домой, ребята.

========== Снова в путь. Эйвери ==========

Комментарий к Снова в путь. Эйвери

Aesthetics:

https://pp.userapi.com/c831308/v831308448/18eaf4/As249xVvg7A.jpg

https://pp.userapi.com/c834304/v834304164/119e9e/njNrRJKVkGw.jpg

Эйвери пытается забыть случившееся изо всех сил, но капитан Стайлс не позволяет ей сделать это. На следующий день он появляется в пансионе Шерил, как ни в чем ни бывало, вместе со своими друзьями, и Эйвери впервые отказывается спуститься к ужину за это время. Паула не понимает, что случилось, но удовлетворяется отговоркой про отсутствие голода. Шерил так не проведешь, но она вздыхает и сообщает, что Прис оставит кусок пирога, на случай, если Эйвери проголодается.

Впервые в жизни Эйвери по-настоящему плевать, кто и что о ней подумает. Плевать, если капитан Стайлс воспримет её отсутствие на свой счет и засчитает себе очко. Пусть думает, что пожелает, она, черт побери, не просила её целовать! Она чувствует, что между ними происходит… что-то, и ей это не нравится. Она хочет избежать этого.

Желудок, привыкший к регулярным и даже вкусным ужинам, протестующе бурчит. Эйвери кладет голову на руки, упирается лбом, не заботясь о прическе или о том, как она выглядит. Если бы молитвы избавляли от воспоминаний, она прочла бы «Отче наш» и «Аве Марию» сотни раз, но это не помогает. Кажется, Бог отвернулся от неё.

«Леди Энн» отплывает уже на следующее утро, и всю ночь Эйвери ворочается, сбивая простыни, вглядывается в темноту душной ночи пиратского острова. Паула мирно сопит — ещё бы, она не испытывает угрызений совести и явно не думает, что поступила неприлично! Эйвери пытается понять своё отношение к происходящему, но не может: оно двойственно, оно разрывает её на части. Мать всегда учила её, что женщина должна быть целомудренной, вежливой. Должна вести себя безупречно, в каком бы обществе не находилась, но мать вряд ли полагала, что её младшую дочь забросит к пиратам, для которых верх манер — это не есть руками. Впрочем, капитан Стайлс вполне себе воспитан, и Эйвери вновь задается вопросом, кто привил ему эти манеры? Заметно, что его умение вести себя в присутствии женщин — умение, приобретенное относительно недавно. А сквозь тонкий налёт манер просвечивают иные его качества, врожденные — упрямый до крайности характер, дикость и смелость до безрассудства.

Отец же говорил Эйвери, что в первую очередь она не должна терять себя в попытке угодить всем окружающим, и его слова расходились с нравоучениями матери чуть более, чем полностью. Отец знал, что на самом деле ей претят и великосветские манеры, и ложь, которую никто даже не пытается скрыть, но почему-то все делали вид, что верят друг другу. Эйвери больше нравилось в лесу, расположенном недалеко от их небольшого поместья в Дербишире — по крайней мере, там не нужно было притворяться. Постепенно маска холодного равнодушия и безупречные манеры приросли к её лицу, но, оказывается, недостаточно плотно, раз капитану Гарри Стайлсу удается раз за разом срывать эту маску и обнажать всем окружающим её истинную суть.

Эйвери обещает себе, что постарается вернуть себе самообладание, но едва ли сама себе верит. Способа стирать воспоминания не существует на свете, а поцелуй капитана горит клеймом на её губах. Эйвери помнит, что его прикосновения вызывали в ней волны непонятного тепла, которое она себе до сих пор объяснить не может. Гарри Стайлс ведет себя абсолютно не по-джентльменски, но в нем есть искренность, давно в высшем свете забытая и заклейменная как слабость. И поступает он так, как диктует ему его сердце и совесть (пусть и пиратская, наизнанку вывернутая), а не как ожидают от него другие. Она ловит себя на мысли, что завидует ему, ведь ей предстоит вернуться в свой привычный мир, полный лжи и интриг, а «Леди Энн» отправится к горизонту, где их ждут новые встречи с судьбой, и Эйвери готова спорить, что никогда капитан Стайлс не променял бы свою жизнь, где каждый день может стать последним, на безопасную, но неискреннюю. И целовался он

так же, как жил — жадно и напористо, будто завтра никогда не наступит, а есть только здесь и сейчас, и этот миг нужно сохранить, потому что он никогда не повторится.

Да, Эйвери завидует ему отчаянно, а ещё — хочет забыть. И прекратить уже врать себе, что ей не хочется знать, почему простое прикосновение едва не свело его с ума. Кажется, ни мама, ни сестра ни о чем подобном даже не упоминали? Впрочем, они вообще избегали говорить с ней о том, что происходит между мужчиной и женщиной, и мать лишь бросала, что это «то, что нужно перетерпеть, ибо такова женская доля».

Эйвери почему-то думается, что в чем-то они были не правы. Иначе почему ей было так… странно? И хорошо. Почему ей понравилось ощущать эту власть над человеком, для которого она, в общем-то, была товаром? Она закусывает губу и думает — жаль, что не сможет использовать это в своих целях, потому что не планирует повторять. Может, она бы и воспользовалась новыми знаниями, но Эйвери не скрывает от себя самой: не только капитан Стайлс теряет контроль над собой. Она тоже.

И она не уверена, что хочет понимать, почему. Ей кажется, что после этого ничего уже не будет прежним.

Утром за ней и Паулой является Луи. Эйвери с изумлением замечает, как цветет Барт при виде боцмана «Леди Энн» и задумывается. Хрупкая фигура Мидлтона вызывает у неё сомнения, которые она пока не может облечь в слова, да и вообще — не очень понимает, чем смущает её тощий юнга. Шерил тепло прощается с ними, и Луи ведет Эйвери и Паулу за собой, оставляя Лиаму время попрощаться с женой.

«Леди Энн» — корабль потрясающей красоты, и Эйвери не может отрицать это. Она смотрит на него почти с восхищением, затем моргает и трясет головой — не стоило бы восхищаться местом, которое снова превратиться в тюрьму для неё и Паулы на ближайшие дни. Паула же не скрывает эмоций — она счастлива снова увидеть Найла, и, кажется, бросилась бы ему на шею, если бы могла. Эйвери замечает её симпатию к молодому пирату, но ничего не говорит. Есть ли смысл? Скоро их обеих повезут на Ямайку в кандалах похлеще пиратских, и плен этот будет пожизненным.

Эйвери хочет избежать этой судьбы, но пока не знает, как.

Капитан Стайлс встречает их на борту, усмехается:

— Ваша каюта готова, мисс.

И Эйвери кажется, что она закричит, если ещё хоть раз услышит этот ехидный тон, а затем набросится на него и выцарапает глаза, наплевав на манеры и показную холодность. В конце концов, она его вряд ли уже удивит.

А вот Гарри Стайлсу это удается. Он закрывает за ней и Паулой дверь, но Эйвери не слышит поворота ключа в замке, и непонимающе хмурится.

Разве он не должен был запереть их, как прежде? Чего он вообще добивается? Эйвери хочется догнать капитана и спросить это у него напрямую, и она не видит причин отказывать себе в этом.

Гарри отпирает дверь в свою каюту. Пираты на палубе суетятся, готовясь к отплытию, и здесь, внизу, они только вдвоем. Эйвери замирает в узком коридорчике.

— Да, мисс? — Гарри вскидывает бровь. — Какие-то проблемы?

И усмехается, черт зеленоглазый, будто знает, что она спросить хочет! Эйвери вдыхает побольше воздуха, пытается успокоиться.

— Вы не собираетесь запирать нас?

— А вы хотите быть запертой? — он складывает руки на груди. — Не знал, что вам нравится сидеть под замком.

Эйвери теряется. Она должна была предугадать его ответ, но не предугадала, и теперь ей нечем парировать. Да и раздражать его сейчас почему-то не хочется. Эйвери кажется, что капитан Стайлс только что выказал ей некоторое доверие, и это чудится странным после её эскапады с побегом в пиратский городок.

— Спасибо, — благодарит она.

Капитан смеется.

— Если вас запереть, вы в окно вылезете, а там море и акулы, оно мне разве надо? Это не доверие, мисс, это вынужденная мера, — но он лукаво щурится, прикусывая нижнюю губу, и Эйвери понимает, что он просто насмехается над ней, как и всегда.

Хочется стереть эту ухмылку с его лица. Хочется больно стукнуть этого наглеца по плечам. Хочется… хочется поцеловать его, потому что сейчас, в полутьме орлопдека, Стайлс кажется Эйвери красивым, очень красивым.

— Всё равно спасибо. И не только за это.

Эйвери благодарит его за спасение её жизни на Тортуге и фактически признается в собственной глупости — вот до чего её, глупую женщину, может довести крупица доверия, оказывается! Гарри запрокидывает голову назад и хохочет.

— Вы уже отблагодарили меня, мисс, — подмигивает он, и Эйвери жалеет, что вообще что-то сказала. Поджимает губы. Капитан Стайлс — наглец просто неисправимый, и даже наносные манеры этого не могут исправить.

— Это жест вежливости.

— У благородных дам интересная вежливость, — он открывает дверь в свою каюту. — Но мне понравилось. Увидимся, мисс. Надеюсь, вы не откажетесь поужинать со мной и Луи в кают-компании? Вы предложили мне сделку, и я хочу обговорить с вами кое-какие детали.

Эйвери понимает, что черта с два он хочет говорить с ней о встрече с кораблем губернатора на Наветренных островах, он просто хочет в очередной раз поиграть на её терпении. Но она улыбается.

— Почему бы и нет?

И оставляет изумившегося Гарри Стайлса за спиной.

========== О пиратах и джентльменах. Бетти ==========

Комментарий к О пиратах и джентльменах. Бетти

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c848632/v848632255/a5cba/-MHmJ_aih9U.jpg

Неделя на Тортуге кажется Бетти адом. В голове всё смешалось, и приходится отстраивать заново. Почему-то то, что Шерил распознала обман за пару минут, видится и вполовину не таким ужасным, как обрушившаяся мешанина чувств — в конце концов, Шерил на стороне Бетти, а вот чувства, кажется, против неё. Бетти бесится и мается до тех пор, пока не понимает, что с ней не так, а когда понимает, думает, что лучше бы не понимала, всё спокойнее было бы.

Проблемы начинаются уже в первый вечер, когда на боцмана «Леди Энн» вешаются все окрестные шлюхи, а он и не думает их стряхивать, как будто так оно и надо. Сам факт того, что он там с этими женщинами, доводит Бетти до истерической ревности, а эта ревность приводит в чистейшее бешенство, а сознание того, что это бешенство не имеет никаких оснований, выкручивает что-то в груди узлами. Бетти оскорбляется в лучших чувствах, когда Луи её отсылает в пансион Шерил, и уверяется, что она просто его достала. Она бесится до тех пор, пока не понимает, что позорнейшим образом влюбилась. А вот тогда попросту пугается. Потому что если и есть на всём свете человек, влюбляться в которого категорически нельзя, это боцман Луи Томлинсон. Красивый, насмешливый, где-то заботливый, где-то суровый боцман, который не знает, что она девчонка. Узнает — прикажет положить поверх фальшборта корабля доску, заставит пройти по ней до самого конца и прыгнуть в воду. В лучшем случае. В худшем — отдаст команде, а потом собственной рукой выкинет за шкирку.

Да глупо это всё. Они столкнулись на улице Тортуги и разбежались, они навечно должны были отскочить друг от друга после столкновения, но оказались на одном корабле, и всё бы ничего, если бы Бетти не была идиоткой. Ладно, хорошо она влюбилась, наверное, но на этом всё. Она не может, не должна даже думать обо всём этом, если хочет жить — а она хочет. И не может ожидать какого-то чуда, она не должна думать, будто боцман относится к ней иначе, как к Барту Мидлтону. Потому что если она об этом хоть подумает, быть ей за бортом.

Бетти старательно увещает себя всю неделю. Хочется вытащить эти глупости из головы, но как, она не представляет. Советоваться с Шерил,разумеется, не стала, та к ней добра, но такую глупость едва ли оценит. И Бетти старательно ищет способы пережить собственное крушение, а способов два — оставить всё по-прежнему или уйти, и второй способ её совершенно не устраивает.

Когда Луи перехватывает её на улице, она хочет врезать ему не только потому, что она перепугалась, но и потому, что он её раздражает. Но они налаживают отношения, даже весело проводят время за игрой. И Бетти немного отпускает, она понимает, Луи ничего не знает и не видит, а значит всё может быть по-прежнему, и Бетти это устроит больше, чем необходимость уйти. Бетти поняла главное — ей надо остаться и жить, как предыдущие полгода. Лучше бы при этом выкинуть из головы глупости. Придётся резать по живому и не отболевшему, по тому, что не может отболеть. Придётся вырывать это — чем бы оно ни было, — из себя с кусками себя, но… Но она это переживёт, верно? И как-то научится снова с этим жить. Непременно научится. Просто надо сделать усилие и не думать про боцмана и не смотреть на него.

И Бетти старается. Старается не ходить хвостом за Луи и болтает с товарищами по команде даже больше обычного, учится чему-то новому. А ещё думает, как ей выполнить завет Шерил, которая просила присмотреть за двумя мисс, раз уж так случилось, что Бетти тоже мисс. Пока, правда, две мисс сидят в своей каюте тихо и спокойно.

На Тортуге набрали новых ребят, и с ними завести знакомство легче, чем это было в самом начале, потому что теперь Бетти — старый член команды и доказывать ей ничего не нужно. Матросы, как известно, большие любители подражать своим капитанам, поэтому нанимаясь на «Леди Энн» Бетти в первую очередь присмотрелась к капитану и боцману, чтобы увериться, она не попадёт в компанию отпетых негодяев. И поэтому сейчас внимательно прислушивается к рассказам моряков, кто под чьим началом служил, кто и что считает хорошим приключением. Заодно старые и новые пираты зачем-то снова делятся сказками о корабле, капитане и его друзьях, а Бетти мимолётно удивляется, почему женщин считают сплетницами, если перед ней сидят суровые мужчины, до крайности заинтересованные слухами о том, что «боцман-то из благородных» и «у капитана-то губа не дура, он предыдущего капитана протащил под кораблём, а тот, говорят, его папашка был». Ничто из этого — и даже более фантасмагорические слухи, — не тайна и не новость на Тортуге, но теперь это почему-то заново всплывает. Бетти не так что большая любительница сплетен, но люди вокруг всегда говорят, а закрыть уши невозможно. И в чужих рассказах ей открывается целый мир, так что она слушает, запоминает и как-то чуть лучше понимает людей.

От сплетен — и от кое-кого ещё, видит Бог, — Бетти сбегает на камбуз. Там властвует Найл, там спокойно и уютно. У Найла для всех есть улыбка и внимание, а для двух мисс даже припасены кое-какие сладости. Но Найл добрый, а Бетти — милая, так что ей тоже кое-что перепадает, пока они болтают. Найл со смехом рассказывает о том, как проходят ужины в кают-компании, где мисс Эйвери и капитан упорно оттачивают остроумие.

— Если капитан и мисс Эйвери не убили друг друга на Тортуге, то и тут не убьют, что скажешь?

— Ты за кого больше переживаешь, за Гарри или за мисс? — улыбается Найл.

— За Гарри.

Найл хохочет и качает головой.

— Мне мисс Эйвери не кажется такой уж угрожающей, — замечает он. — В конце концов, она же мисс.

Бетти поражается ненаблюдательности мужчин, но тут же ей радуется. Будь они хоть чуть наблюдательнее — плавать ей с акулами.

— В том и дело, — с важным видом растолковывает она, — мисс Эйвери дама, а Гарри, хотя и… Ну, такой, как есть, всё-таки в глубине души джентльмен и ничего ей не сделает.

— Джентльмен, — смеётся Найл. — Вот Гарри порадуется новости. Джентльмен — это всё-таки и воспитание и манеры. Ну и всякие условности вроде денег да земли.

Бетти упрямо мотает головой.

— Разве не важнее быть по-настоящему благородным, а не просто соблюдать приличия?

— А Гарри благороден?

— А стал бы он так заботиться о пленницах? Мог бы в трюме запереть и успокоиться.

Бетти, честно говоря, не знает, зачем это всё городит, но ей так думается. И заодно приходит в голову мысль, что, возможно, есть ещё какая-то причина, почему капитан так внимателен к мисс, особенно к старшей. Та же причина, которая заставляет их обоих цепляться друг к другу?

— Мисс нужны нам целыми и невредимыми для обмена, — пожимает плечами Найл.

— Но не обязательно сытно накормленными и чисто умытыми.

Бетти по улыбке Найла видит, спорит он точно так же, как Бетти, просто ради разговора.

— У нас тут есть один человек, кто точно тебе растолкует и про благородство, и про джентльменство, но это не я.

— Я сам учёный, — улыбается Бетти.

И думает, что не хочет обсуждать это с Луи, который, зараза, правда похож на аристократических предков, и не только лицом. Бетти в эту сторону не думает, нет.

— Ну ладно-ладно. Кого ещё к джентльменам припишешь?

— Тебя, разумеется.

Найл смеётся и отмахивается. И Бетти не уверена, что он воспринял её хоть немного серьёзно, но уверена, что считает Найла вполне себе достойным человеком, получше некоторых «джентльменов» на берегу.

Вот мисс Эйвери, похоже, не согласна, потому что когда Бетти как-то раз заглядывает к ним с каким-то мелким поручением, выглядит она задумчивой и нервной. То ли из-за очередного занимательного разговора с капитаном, то ли ещё по какой-то причине. Паулы не видно.

— Что-нибудь случилось, мисс Эйвери? — осторожно интересуется Бетти. — Я могу помочь?

— Едва ли ты поможешь мне сбежать, — слабо улыбается в ответ мисс.

— Вы недовольны, мисс Эйвери.

— А разве можно быть довольной нашим положением?

Бетти прикусывает губу, задумавшись, но останавливать себя не хочет. Шерил просила присмотреть за девушками, и Бетти считает, что натолкнуть на пару дельных мыслей — это тоже присмотреть.

— Какое положение вы предпочли бы?

— Во всяком случае, считаться грузом мне неприятно.

Бетти понимает и не понимает одновременно. Потому что ей-то отлично известно, что при всём мисс очень и очень повезло оказаться в плену, а не за бортом, да ещё и окружёнными заботой. Она, вероятно, не знает, что такое уважительное и почтительное отношение вовсе не норма общения, многие так к родственникам-то не относятся, а здесь о мисс заботятся не только из-за их благородного происхождения, а потому что тут такие люди. Бетти хочется защитить капитана и пиратов, потому что капитан и все пираты стали её семьёй.

— Простите мне это сравнение мисс, но семья губернатора тоже относится к вам, как к вещи, — говорит она чопорно, но ядовито, — они принимают вас не потому, что вы им нравитесь, а потому, что подходите, да ещё и приданное за вас получат. Не надо смотреть на капитана, как на злодея, поверьте, он крайне терпелив к вам. Нет никакой необходимости искать ссоры ради ссоры. Ваша племянница в этом отношении, кажется, куда мудрее вас.

Бетти думает, что желание капитана подкоротить ей язык вполне объяснимо, но выражение лица мисс Эйвери стоит нескольких золотых монет. И, кажется, она раздумывает, стоит ли что-то отвечать нахальному мелкому матросу. Бетти почему-то чувствует себя так, как будто исполнила священный долг, и коротко кивает.

— До свидания, мисс.

Может, мисс и не впечатлена, зато Бетти вполне удовлетворена своими словами, хотя никакого логического объяснения этому нет. Какое ей дело до того, что думает мисс Эйвери о пиратах, если скоро её передадут с рук на руки англичанам, и она продолжит прерванный путь в объятия своего благородного жениха? А вот было же дело. Потому что Бетти считает, что мисс несправедлива.

Однажды вечером Паула ловит Бетти на орлопдеке и просит проводить её на палубу. Бетти понимает, что Паула просит в первую очередь о защите, потому что трап — вот он, но и пираты тоже — вот они. Бетти думает, что Паула, возможно, тоже подозревает правду о ней, но ничего не спрашивает и никак не даёт знать о своих сомнениях, её вполне устраивает и Барт. Они выходят на палубу и отходят на бак, там никого нет и можно свободно прогуляться, а кроме того, при необходимости, и спрятаться за мачтами и снастями от неприятных взглядов. Паула глубоко вдыхает солоноватый запах морской свободы и улыбается, просит что-нибудь рассказать и сыплет вопросами о парусах и снастях, с очаровательной непосредственностью рассказывает о своей жизни в Англии и постоянно смотрит в сторону квартердека, где привычно сидит компания из четверых старых друзей. А вот Бетти туда старается не смотреть, но всё равно косится.

— Надеюсь, вам удобно в каюте? — интересуется Бетти. — Я лично мало что могу сделать, но знаю, кого попросить, если что-то нужно.

— Всё замечательно, — щебечет Паула и улыбается. — И Найл принёс нам какие-то такие интересные сладости.

Вон оно что. Взгляды на квартрердек обретают смутные объяснения, но Бетти не подаёт виду. Не её дело. И, разумеется, она не испытывает ни малейшего облегчения от того, что сладости принёс Найл, а не кто-нибудь другой. Совсем нет.

— Как жаль, что Эйвери и капитан продолжают ругаться, — вздыхает Паула. — Честное слово, если бы она не вспоминала поминутно, что мы на пиратском корабле в качестве груза, я считала бы, что мы устроились даже лучше, чем на «Северной Звезде».

— Я никому не скажу, — смеётся Бетти.

Смеётся и смотрит вместе с Паулой на квартердек. И, конечно, смотрит не на квартердек, а на Луи, который смотрит в их сторону. Что, следит, как бы пленница за борт не прыгнула? Так это не та пленница.

— Мы придём на острова быстро, — говорит Бетти. — И там будем какое-то время ждать. Я думаю, вам понравится.

— Там красиво?

— Я был на Наветренных островах только однажды и очень давно, но, кажется, красиво.

Паула задумывается, глядит на плещущуюся под бортом воду, окрашенную золотом заката. Бетти тоже смотрит на воду и не видит её, потому что думает о своём. Мысли бегают по кругу, и все они об одном и том же — о том, что она влюблённая дурочка и сделать с этим ничего не может.

— Мужчинам легче, — как-то невпопад говорит Паула. — Мужчины свободны.

Бетти прикусывает губу, чтобы не засмеяться. Наверное, пока штаны не надела, она сама тоже в это верила.

— Не совсем так. Верно, что мужчины устанавливают правила, но верно и то, что они сами обязаны их соблюдать. Мужчины могут выбирать, но правила-то никуда не деваются, так что выбор не такой уж и свободный.

Паула как-то особенно пристально смотрит и медленно кивает. Хочет ли она в этот момент быть мужчиной? Бетти вот имеет возможность сравнить, и она понимает, что быть девушкой вообще не плохо, но ей сейчас не хочется. И даже не потому, что она не может бросить корабль, потому что у них дело и всё такое, а просто не хочет расставаться с «Леди Энн» и с командой. И с боцманом, но это, конечно, самая глупая причина. И та же глупая причина заставляет её думать, что одновременно ей очень хочется быть девушкой.

Если Паула и думает о чём-то таком, то ничего не говорит. Возвращает разговор к островам, выспрашивает, как живут люди в Новом Свете и, кажется, неподдельно удивляется тому, как мало здесь всё отличается от её мира. Едва ли на Ямайке ей будет хуже, чем в Лондоне. Но принесут ли ей на Ямайке сладости?

========== Откровенность за откровенность. Гарри. ==========

Комментарий к Откровенность за откровенность. Гарри.

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850036/v850036856/674d9/mIBUu9Fw40c.jpg

«Леди Энн» уверенно движется в сторону Наветренных островов, но чем ближе архипелаг, тем неспокойнее у Гарри на душе. Честно говоря, он не очень-то понимает, что вообще происходит. Интуитивно ему кажется, что идея с островами — хрупкая, что он пошел ва-банк и может вот-вот потерять всё. В том числе и жизнь.

Когда прошла первая эйфория от удачной идеи заработать еще двадцать тысяч золотых, Луи пришел к нему со своими сомнениями, о которых он не говорил никому. Луи считал, что миссис Клементс из кожи вон вылезет, но добьется от губернатора отправки нескольких кораблей с военными, чтобы схватить наглых пиратов. И последние дни перед отплытием и большую часть пути эта мысль Гарри преследовала. Они решили, что скроются на соседнем острове и будут следить за фрегатами, приближающимися к острову Дог, но никто не был уверен, что они смогут в случае неудачи уйти незамеченными и не придется ли им принимать бой.

Пленницы только добавляют Гарри головной боли. Мисс Эйвери, чертова английская девчонка, исправно приходит к нему по вечерам в кают-компанию на ужин, и они до хрипоты спорят друг с другом, оттачивая остроумие, причем зачастую победа остается за ней, хоть она и находится в заведомо зависимом положении. Эйвери нечего терять; она понимает, что за борт её никто не выкинет, и поэтому она ищет и находит его слабые места, и давит на них. Гарри не собирается говорить, что самое слабое его место она уже нащупала давно. Воспоминания о поцелуе мучают его сильнее, чем её слова, которые, в общем-то, уже и не задевают. Ведь Гарри кажется, и не без оснований, что на самом деле между ними происходит что-то большее, чем просто ежевечерние споры. И он мечется, думает: нужно избавиться от этого, но не может, потому что впервые понимает — есть вещи, которые сильнее, чем он.

И поэтому на всё расспросы во время посиделок на квартердеке Гарри отмалчивается или отшучивается, а друзья на него не давят. Гарри очень им за это благодарен. Как-то Найл предполагает, что мисс Эйвери, возможно, чувствует себя не просто грузом, но вещью, и Гарри задумывается. Впервые в жизни пытается поставить себя на место другого человека. На место девчонки, похищенной пиратами в середине своего путешествия в и без того новый для неё мир. Гарри понятия не имеет, зачем делает это. Возможно, пытается понять, почему англичанка строит из себя самоубийцу и нарывается на его гнев.

Он думает: как поступил бы на её месте? И ему кажется, он бросился бы за борт в первую же минуту абордажа, и никто не стал бы останавливать. Эйвери везли на Ямайку, чтобы выдать замуж за одного из самых отвратительных людей в Порт-Ройале, а она даже не знала, как он выглядит. Мать у неё — тот ещё подарок, вся команда эту мадам никогда не забудет. Её положение изначально было бесправным, будто её мнения вообще не существовало, а потом её забросило на «Леди Энн», и…

И ничего не изменилось, только здесь Эйвери — загнанная в угол пленница, и неважно, насколько хорошо с ней обращаются, она всё та же вещь, и за неё точно так же должны выплатить денег. А относительной свободы она и после выкупа не получит. Всего лишь отправится в дом будущего мужа, и только Бог и дьявол знают, как будет обращаться с ней Анвар Мендес.

Гарри кажется, что он кое-что понимает об Эйвери, и за грудиной у него свербит с тоски. Ему вновь хочется плюнуть на всё и забрать её с собой, пообещать, что она никогда больше не будет вещью, она слишком смелая для этого, слишком своевольная и в чем-то безрассудная. И эта жизнь жены племянника губернатора — не для неё. Гарри вообще не знает, что с ним происходит и что с этим делать, и как избавиться от навязчивых мыслей. Он понимает, что должен своей команде, должен просто получить выкуп и вернуться на Тортугу до начала сезона штормов, но…

Чтобы отвлечься, Гарри достает карту, вновь всматривается в знакомые очертания островов, вчитывается в непонятные ему заметки — можно разобрать только отдельные слова. Смотрит на восьмиконечную звезду, снова вспоминает Эйвери, вспоминает медальон, притаившийся у неё на шее, и у него снова что-то мучительно скребется на сердце.

В дверь стучат.

— Капитан? — мисс Эйвери входит в его каюту и с некоторым удивлением останавливается на пороге. — Я могу войти?

Гарри вздрагивает: она впервые зашла в его каюту, и это должно что-то значить, или ему кажется? Может быть, это «белый флаг»? Ему хочется думать, что это так. Эйвери нервно кусает нижнюю губу: кажется, она пришла к каким-то своим выводам и теперь старательно пытается облечь их в слова.

— Разумеется, — Гарри кивает. — Входите.

Тихий звук закрывающейся двери отрезает их от команды «Леди Энн», и Гарри впервые в жизни чувствует себя неловко. Он думает: с этой девчонкой слишком многое для него впервые, плохо это или хорошо, и что с этим делать?

Эйвери приближается к его столу, останавливается, охватывает взглядом бумаги, лежащие перед Гарри. Он тянется перевернуть карту изображениями вниз, но останавливается: английская аристократка всё равно не сможет ничего понять в картах, какого, собственно, черта?

Гарри приподнимает брови.

— Что-то случилось?

Эйвери смотрит на него изучающее, разглядывает его лицо так внимательно, будто пытается запомнить или что-то на нем прочесть, и Гарри давит в себе порыв как-то ехидно пошутить. Хватит, они должны преодолеть этот рубеж. И ему кажется, что англичанка думает о том же.

— Почему вы так добры ко мне и к Пауле? — вопрос летит ему прямо в лоб, и Гарри кажется, что ему хорошенько врезали прямо по носу. Он трясет головой.

— Простите, что?

— Мы ведь предмет выкупа, груз, вещь, — Эйвери сглатывает, и заметно, что ей неприятно и больно говорить об этом, но она, похоже, много думала и теперь жаждет что-то понять для себя. — Почему вы просто не бросили нас в трюм?

Эйвери ставит его в тупик окончательно. Гарри растерянно трет переносицу.

— А вы этого ожидали? — спрашивает он. — Мисс… — он поднимается, обходит свой видавший виды стол и, подойдя к Эйвери, присаживается на край столешницы прямо напротив неё. — Я — пират, порой — убийца, но не мучитель. И я не умею обращаться с людьми, как с вещами или грязью, если они того не заслуживают. Возможно, это делает меня… — слово «слабый» не соскальзывает с его губ, потому что Гарри не чувствует себя слабым. Но он хочет до конца быть откровенным с англичанкой, потому что она заслужила хотя бы раз в жизни не чувствовать себя вещью, товаром, грузом, называйте, как угодно. — …Другим, — тихо заканчивает он. — Возможно, нет. Я об этом не думаю.

Кажется, он подошел к ней слишком близко. Эйвери отступает назад на шаг, освобождая личное пространство; она как зверек, не доверяющий людям или одному конкретному человеку. Гарри смущенно потирает шею ладонью.

Они впервые разговаривают так, будто и не было всех этих перепалок и попыток нащупать друг у друга больное место и посильнее на него надавить. Эйвери о его словах раздумывает, кусая губы, и Гарри хочется сказать ей, что она может не бояться, он не собирается обижать её, оттачивать на ней остроумие или издеваться. Гарри хочется поцеловать её, но он понимает: не время и не место. И снова он не может сделать то, что ему хочется, и эта мысль царапает ему сознание.

— Но как, по-вашему, я должна ощущать себя, если за меня и Паулу вы требуете у губернатора двадцать тысяч золотом? — спрашивает Эйвери, и Гарри видит, что этот вопрос мучил её долгое время. — Вы сами предложили нам выбор, когда захватили «Северную звезду». То, что вы говорите, и то, что вы делаете — несовместимо.

Он открывает рот, чтобы сказать, что выкуп за богатых дам — это обычная у пиратов практика, что каждый зарабатывает, как может, и тратит заработанное, на что пожелает, но понимает, что за словами английской аристократки скрывается больший смысл, чем ему поначалу кажется. Пираты считают себя свободными от условностей, но в ситуации, в которой он оказался, обнаружив на захваченном корабле четырех знатных женщин, путей решения было всего два. Они могли отправиться к команде, а потом — за борт, и за них можно было попробовать выручить денег. Поступи он как-то иначе — его бы не поняли.

Понимание, что он так же живет по условностям, от которых всю жизнь бежал, шарахает Гарри по голове, и он растерянно моргает. Эйвери касается ладонью медальона, притаившегося чуть ниже ключиц, теребит пальцами цепочку.

Гарри качает головой, сдаваясь. Она обыграла его, поставила в тупик второй раз за этот разговор, и попытки найти ответ — это попытки проплыть между Сциллой и Харибдой. Умная женщина — это беда для мужчины, особенно если эта женщина осознает свой ум. Он задумчиво хмурится.

— Я чувствую себя вещью дважды, — продолжает Эйвери, и Гарри кажется, что ещё никогда и ни с кем она не была так откровенна. Его это не радует, по многим причинам, потому что неясная неприязнь к людям, которые решали её судьбу, и к самому себе в том числе, ворочается за ребрами. Ему не нравится так чувствовать себя, это неправильно и странно, и такого никогда не было, и не должно было быть. — Сначала мать устраивает мой брак за человеком, которого я никогда не видела и не знала, а потом меня похищают местные пираты. Приданое за невесту, двадцать тысяч золотом за мою жизнь, — её голос вдруг срывается, и Гарри неосознанно подается вперед. Маленькая ладонь упирается ему в грудь. — Я в порядке, капитан, — Эйвери поднимает на него взгляд. — Я просто пытаюсь быть с вами честной.

Маленькая английская мисс очень хреново врет. Так же хреново, как тогда, после того, как он поцеловал её. Гарри уверен, что она далеко не в порядке, и не в порядке всё время, что находится на его корабле, но отпустить и её, и Паулу просто так он не может, а даже если и может, это ничего не исправит. Он смотрит на её хрупкую фигуру, которая должна достаться Анвару Мендесу, и отчаянно этого не хочет. Не хочет, чтобы она оказалась в золотой клетке губернаторского дома. Анвар сломает её, в землю втопчет, уничтожит, как уничтожил Джемму. Гарри знает, что не может позволить этого, но ещё не знает, как.

Эйвери, кажется, много думала над этим разговором, но всё ещё не может понять, как относиться к ситуации, которая становится всё более неоднозначной. Гарри тоже не понимает, как относиться к этому всему, и ему, определенно, нужен был бы совет Луи, и он бы даже попросил его, если бы не ощущал себя таким идиотом. И сейчас, и вообще.

— Честность за честность, мисс, — он всё же шагает к ней, смотрит сверху вниз, на её светлые, растерянные глаза, на розовые искусанные губы. В горле встает горький и тяжелый комок. Дьяволы морские, что с ним вообще происходит?! — Прямо сейчас мне кажется, что мы с вами оба не сильно-то были свободны в собственном выборе. Но мой выбор хотя бы смог сохранить вам жизнь.

— Кто бы ещё спросил, хочу ли я жить… — бормочет она тихо, но Гарри слышит её.

Ему хочется встряхнуть её со всей силы, крикнуть, что жизнь, пусть и трудна, но вовсе не так уж и плоха, что Джемма была бы счастлива жить, даже если это значило бы, что замуж она выйдет по выбору семьи. Гарри знает, что Эйвери не поймет его, она жила совсем иначе.

Он отвечает:

— Иногда выбор, сделанный по принуждению, дает некоторые пространства для маневра.

Кажется, Эйвери понимает его. Она задумчиво кивает, бросает взгляд на карты, разложенные у него на столе, вновь дотрагивается рукой до золотой восьмиконечной звезды у себя на шее.

— Может быть, капитан, вы правы, — произносит она. — Увидимся за ужином.

Почему-то Гарри думает, что этот ужин в кают-компании пройдет спокойно для них обоих. А еще он думает, что совета Луи не избежать.

========== Офицер британской армии. Зейн ==========

Комментарий к Офицер британской армии. Зейн

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c845124/v845124651/178568/694J3XbvnQE.jpg

Зейн Малик не уверен, что вернется из этого плавания живым. Губернатор, кажется, специально заставил командора Моргана взять с собой именно Зейна из всего офицерского состава — его не устраивает брак его племянницы с капером, пусть и получившим дворянство. Зейн рад, что милая Джи не знает о его вражде с капитаном Стайлсом, иначе она вцепилась бы в него и не отпустила. И, возможно, была бы права.

Зейн понимает, что Гарри никогда его не простит, и что-то болит у него за грудиной, камнем ложится на сердце. Для всех он поступил правильно когда-то — сдал властям пирата, который грабил корабли Испании и Англии, не особенно разбираясь, где чей груз, лишь бы продать подороже да пропить побольше. Для себя Зейн поступил так, как был должен, но соленый морской воздух каждый раз напоминает ему о свободе, которая у него была, и которую он потерял. О свободе и о друзьях, ближе которых не будет.

На Ямайке на него смотрят косо, и пусть лощеные аристократы не выказывают своего презрения, он чувствует его, как запах дерьма. Даже брат и сестра Джи одинаково морщат изящные носы, завидев его. Зейну наплевать, лишь бы Джи его любила. Но друзей среди этих напыщенных павлинов у Зейна не будет никогда, они ему и не нужны. Он понимает, как никто, что именно лучший друг чаще всего и всаживает нож в спину. Рана зарастает, но боль остается навсегда.

Он щурится на гладь океана, облокотившись о борт. Матросы суетятся на палубе, командор отдает им приказы. Зейн думает, как сложилась бы его судьба, если бы он не предал Стайлса? Может быть, они помогли бы ему выкрасть Джи, в которую он влюбился с первого взгляда, как только увидел. В тот день на главной площади Порт-Ройала казнили лучшего друга Гарри, Джеффа, и они впятером явились отдать ему долг их своеобразной пиратской чести — спасти Джеффри было невозможно. Только в полулегендарных историях пираты рискуют жизнью, спасая друзей, а в реальном мире им приходится наблюдать, как их вздергивают на виселице, а вороны выклевывают им глаза. Потому что никому не хочется висеть в петле по соседству. В тот день Гарри здорово напился в таверне и едва не разнес её к чертям за один косой взгляд какого-то моряка, а Зейн всё вспоминал высокую, хрупкую блондинку, явно знатную и богатую леди, которую увидел рядом с братом губернатора. И, судя по всему, это была его дочь.

Полюбила бы его Джи, если бы он не стал… благородным? Зейн никогда не лгал ей, он просто не договаривает, и Джи считает, что он был солдатом, отправленным командором к пиратам, чтобы раскрывать их замыслы. Зейна тошнит от собственного вранья, но стоит ему представить, как сильно возненавидит его честная и прямолинейная Джелена, его солнечная Джелена, и он продолжает путаться в паутине лжи. Если Гарри Стайлс вдруг захочет его убить, у него может быть оружие пострашнее шпаги, потому что Гарри знает всё, что происходило с Зейном последние годы, а эта правда навсегда убьет в Джи доверие.

— Как скоро мы прибудем к острову, командор? — на палубе появляется Анвар, и Зейну приходится развернуться, чтобы не выказывать неуважение, стоя спиной к командору и к племяннику губернатора.

Анвар Зейну не нравится. В этом холёном аристократе есть что-то прогнившее, только Зейн всё никак не может понять, что. Ему кажется, что Анвар продаст и отца, и мать, если ему это будет выгодно. И уж наверняка брак с девушкой, которую он никогда не видел, ему не интересен, хоть племянник губернатора и делает вид, что беспокоится о её судьбе. А скорее — просто отбывает навязанную дядей повинность, изображает из себя кого-то, кем не является. Зейн хорошо научился чувствовать людей, пока плавал под черными парусами. Белла и Анвар были удивительно похожи, и вряд ли дело было в том, что они родились близнецами.

Зейн дал себе зарок не копаться в прошлом и настоящем семьи Джи, пока это не касается их собственных отношений. Видит Бог, в его собственном прошлом полно тьмы, и Джелене среди этой тьмы не место.

— Примерно через полторы недели, мистер Мендес, — отвечает командор Морган, и Анвар морщится. Зейн давит усмешку: не по душе морские просторы? Сам Зейн в море как дома, и море — его отец и мать после того, как настоящих Десмонд Стайлс продал в рабство в Новом Свете. Бог знает, где они теперь, и Зейна это ранит.

Он мечтал найти их после того, как получил дворянство, но губернатор ясно дал ему понять, что если он хочет жениться на Джи, прошлого для него не существует. Ради Джелены Зейн пошел и на эту жертву, и он молится, чтобы Джи никогда об этом не узнала. Это её убьет.

— Надеюсь, у вас достаточно людей и пушек, чтобы разнести пиратов в щепки после того, как они получат двадцать тысяч и забрать деньги моего дяди?

Вот оно что. Зейн поджимает губы. План командора ему неизвестен, губернатор и Морган в детали его не посвящали, и офицер Малик чувствует себя «пушечным мясом». Возможно, именно им он и является. Губернатор недоволен его браком с Джи, хотя формально помешать не может — отец Джи понимает, что выбор у дочки не очень шикарный, на Ямайке либо солдаты и офицеры, либо жалкая кучка аристократии, большинство из которых уже помолвлены или женаты. Зато если Зейна убьют в схватке с пиратами, взятки будут гладки со всех. Губернатор хорошо осведомлен о вражде Зейна с Гарри и жаждет убить двух зайцев одним выстрелом.

— Два корабля обойдут остров и ударят по пиратам сзади, пока они сражаются с нами, — кивнул командор. — Я уверен в успехе.

Никто из них не считает Зейна за человека, раз детали плана обговариваются прямо при нем. Зейн отворачивается, делая вид, что разговоры его не интересуют, пока его не пригласят к участию в них, и слушает.

Запоминает.

И думает.

Вечером, когда на фрегате гаснут огни, а вахтенный, зевая, занимает свое место на квартердеке, Зейн спускается в трюм. Там несколько почтовых голубей томятся в клетках, и один из них принадлежит самому Зейну, ещё со времен его пиратского прошлого.

— Привет, малыш, — Зейн берет голубя в руки, гладит по перьям. — Давно не летал на Тортугу, да?

Его птица знает только один путь — Тортуга и Саймон Коуэлл. Когда-то Гарри использовал птицу как связующего, чтобы раньше прибытия сообщать о грузе, который им удалось реквизировать. Зейн кормит голубя и привязывает к его лапе письмо для Коуэлла. И очень надеется, что еще не слишком поздно, что Гарри ещё на Тортуге.

Однажды Зейн предал своих самых близких друзей для того, чтобы стать кем-то большим, чем преследуемый законом и солдатами пират. И у него получилось стать дворянином, но в мире аристократов, где кровь решает всё, его не принял никто, кроме милой Джи. Зейн ощущает себя дважды предателем, но воспоминания о пережитом вместе с Гарри, Луи, Найлом и Лиамом не оставляют его.

Если они и попадут на виселицу, то больше его вины в этом не будет.

Зейн, оглядываясь, подходит к борту и выпускает птицу из рук. Голубь исчезает в бархатной тьме ночи, стремясь в родную голубятню у Саймона в доме.

========== Высокопарные ослы. Луи ==========

Комментарий к Высокопарные ослы. Луи

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c844418/v844418133/178c97/cnPCh3q78kY.jpg

Луи пытается присматриваться, и то, что он видит, он не понимает. Когда Эйвери и Гарри язвят, никто уже не удивляется, но когда в один день они вдруг вкладывают шпаги в ножны, Луи заново одолевают сомнения. Эйвери за ужином больше обычного теребит свой золотой медальон и смотрит в стол, лишь изредка как-то уж очень задумчиво поднимает глаза на Гарри. И Гарри как-то уж очень следит за языком и больше обычного обращается к Пауле. И всё это как-то уж очень странно и, откровенно сказать, Луи не нравится. Что бы там ни происходило, это и его дело тоже, потому что они под одними парусами, и потому, что Гарри его друг. Пришло время проявить немного настойчивости, не всё же Гарри отшучиваться в ответ.

Итак, Луи должен его предостеречь. Но от чего именно? И как сделать это так, чтобы не обидеть и не подать замечательную идею сделать ровно наоборот? С Гарри просто не бывало никогда, а тут ещё и предстояло вступить на совершенно неизвестную территорию каких-то непонятных отношений.

— Не ходи далеко, есть разговор.

Луи окликает друга уже на выходе из кают-компании. Мисс может проводить и Найл, а вот им надо поговорить. Гарри вопросительно смотрит и пожимает плечами. Возвращается за стол.

— Что случилось?

— Ты мне скажи, что у вас случилось. Я, конечно, не гадалка, но своим глазам я верю, Гарри. Что такого сказала тебе Эйвери, и что такого сказал ей ты, что вы оба как пришибленные?

Луи чувствует себя до странного неловко, затевая этот разговор, как будто он воспитатель, собирающийся серьёзно поговорить с нашкодившим подопечным. Его дело на корабле следить за порядком и при необходимости проявлять и строгость, и жёсткость, но не с лучшим другом и не в таком деле. Луи ещё не знает точно, что там за дело, но ему хватает и общего представления, чтобы считать вмешательство оскорбительным. Но ещё он понимает, что если не влезет, потом хорошо не будет никому, и Гарри тоже. Особенно Гарри.

Гарри хмурится и постукивает по подбородку пальцем. И, кажется, не собирается взрываться и что-то громить, а думает над вопросом. Слава Господу Богу. Луи маскирует собственную неловкость тем, что отходит к шкафу и достаёт трубку и табак в кожаном кисете.

— Эйвери очень удивлялась, что её не сунули сразу в трюм.

Луи смеётся. Вот оно. И наверняка это сбивает её с толку, а его оскорбляет до глубины души.

— Мы ведь пираты, — напоминает Луи. — Страшные и ужасные, захватили её корабль. А потом по Тортуге погулять не выпустили.

— А давно ли пираты не люди? — враждебно интересуется Гарри. — Я что, похож на чудовище?

Гарри похож на кота, которому не дали стащить мяса с кухни, да ещё и отругали. Впрочем, это он тоже слышать не захочет.

— Ты — нет, а вот слово пират пугает салонных мисс до чёртиков, можешь не сомневаться. Что ещё сказала?

Судя по тому, с какой готовностью Гарри отвечает, молчание ему осточертело. Видимо, думал-думал и устал, хочет поделиться.

— Сказала, что чувствует себя вещью. Сначала её отправляют к незнакомому жениху, потом требуют выкуп, — и мрачно добавляет: — А я понял, что тоже что-то совсем не свободен.

Луи пожимает плечами. А кто под солнцем свободен? Они в Новом Свете, и они пираты, но они по-прежнему люди, а люди живут по правилам, это их отличает от животных, разве нет? Всё это довольно странно и непонятно, и, похоже, за словами мисс кроется бездна каких-то размышлений, не обязательно связанных с пиратами. Только вот раздумывать об этом приходится теперь пиратам.

— Так чего же она хочет? Или она говорила только о недовольстве?

Луи со своими вредными привычками перебирается за стол, неторопливо набивает длинную деревянную трубку табаком. А во всём виноват Мануил, привёзший ему эту индейскую дрянь, да. И почему-то только Луи подхватывает все эти сомнительные развлечения.

— Это был странный разговор, — вздыхает Гарри.

— Не сомневаюсь, — хмыкает Луи.

Гарри страдальчески морщится, подтягивает к себе пустой стакан и наливает щедрую порцию вина, разом закидывает в себя, как будто это не вино, а ром. Опирается локтями о стол и неодобрительно косится на трубку в руках у Луи.

— Не кури тут эту гадость.

— Не буду, — обещает Луи, — дойду до палубы.

Луи смотрит на Гарри и думает, что не хочет быть воспитателем и даже не совсем понимает, что нужно сказать. А всё-таки должен.

— Итак, она не хочет быть вещью. Проблема в том, что в её мире все люди вещи.

Разговоры за ужинами помогли кое-что понять о характерах пленниц, и ещё больше помогли демонстрации остроумия. Но Луи понимает о девушках ещё кое-что, то, чего, быть может, не понимает Гарри — они из другого мира, и дело не в Европе, дело в том, что они были воспитаны в совершенно других условиях и людей видели совершенно других. Сёстры Луи благодаря матери впитали дух аристократизма с понятиями о чести, достоинстве, положении и прочем, но никогда не оказывались в жёстких рамках традиций и обязательных церемониальных экивоков, тогда как Эйвери никогда ничего кроме этого не видела. В её мире реальные мысли и действия скрывались за социально-приемлемыми обозначениями, а здесь, на палубе Леди Энн, всё было тем, чем виделось. Эйвери, привыкшая искать двойное и тройное дно, ищет и не находит скрытые смыслы, от чего, кажется, только больше теряется.

Как бы это вот всё объяснить, и как бы самому себе объяснить, почему он это всё Гарри объясняет? И как всё это объяснить, не выражаясь, как высокопарный осёл? Проповедник из Луи не слишком хороший.

У Гарри на лице выражение полнейшего недоумения.

— И как это понимать?

— В обществе, — Луи саркастически усмехается, — принято лгать и делать вид, что веришь этой лжи. Это, если хочешь, признак хороших манер. В том мире у всех есть маска и у всего есть обозначение, — Гарри вопросительно приподнимает брови, а Луи только руками разводит. — Есть благородный человек, и он благороден не потому, что у него много достоинств, а потому, что он таким родился, и от него этих достоинств ожидают. Если их нет, их найдут или придумают. Есть слуга, священник, король. Есть пират, который может быть человеком получше племянника губернатора, но он пират, и его нужно презирать. Так что, честно говоря, Эйвери всегда была обозначением. Дочкой, невестой, благородной леди. Просто теперь она это острее чувствует.

Это просто маски, но весь её прежний мир состоял из этих масок. Она понимает, что это не правда, но ещё не успела перестроиться. Чтобы перестроиться, ей нужно время, но нужно ли ей перестраиваться? Через две недели ужасные пираты вернут её в прежний мир, и зачем ей знания о том, что пираты тоже люди? А зачем Гарри знания о том, что люди — вещи?

Гарри трёт переносицу и у него такой вид, как будто вся эта сентенциозная демагогия его уже достала. Похоже, у него в голове ещё слова мисс-то не очень улеглись, а тут маски, свобода, правила. Да к дьяволам бы морским это всё, но разбираться рано или поздно придётся, и лучше до того, как у Гарри ум за разум зайдёт.

— А в нашем мире? — безрадостно хмыкает Гарри. — Мы тоже не свободны выбирать. Когда мы их захватили, вариантов было два — взять выкуп или выбросить их к акулам.

А чего ему ещё-то нужно, какие варианты? Если сильно задумываться, то и тут выбор был, можно было торжественно сопроводить их на Ямайку, например, сплавать всей компанией в гости к Мендесам.

— И всё равно у тебя было на два варианта больше, чем у неё. Никто не может делать вообще всё, что хочет. Просто у нас возможностей для выбора больше, чем у других.

Эта мысль Гарри тоже не успокаивает, судя по скептическому виду. А Луи думает, что вовсе не знает, что такое свобода — право делать, что угодно, или, всё-таки, возможность иметь чуть больше вариантов и пространство для манёвра? Его всю жизнь интересовали какие-то другие вещи — забота о сёстрах, о друзьях, о корабле. Он был свободен в том, что сам принимал решения, основываясь на собственном мнении, и это была нужная ему свобода. Единственная известная свобода?

— Ты сам-то чего хочешь? — спрашивает Луи.

Спрашивает и понимает, вот она, собственно, проблема. Чего Гарри хочет, не знает и сам Гарри. Луи тоже понятия не имеет, но, кажется, дело не только в словах Эйвери, но и в самой Эйвери. Гарри поднимает зелёные кошачьи глаза, привычно вглядывается в лицо собеседника. А затем смотрит прямо, как будто в надежде, что Луи в его глазах увидит ответы, которые Гарри не видит в собственной голове. Но нет, так это не работает.

— Как надумаешь, скажи.

Несуществующего ответа Луи не ждёт. Убирает кисет с табаком в шкаф и с трубкой идёт на выход. Он думает, что видит во всей ситуации кое-что ещё, но не говорит вслух. Какой смысл озвучивать то, что, возможно, не совсем правда, и то, что не будет иметь ровно никакого значения через пару недель, когда они получат свой выкуп и уйдут в сторону Тортуги. Луи даже не уверен, что Гарри сам думает, что мисс ему симпатична. Интересна, да, а вот всё остальное — большой вопрос, которого посторонним лучше не касаться.

На выходе Луи всё-таки оборачивается. Гарри всё ещё сидит над столом, постукивая стаканом о столешницу. Думает.

— Знаешь, что смешно? — улыбается Луи. — Если бы ты был пиратом, за которого она тебя принимает, уже давно воспользовался бы её положением. Или предложил бы мне план — получить выкуп, а потом украсть её. Но нет.

Гарри приподнимает брови и усмехается. Потому что легко себе представляет обсуждение этого плана. Вполне, в принципе, осуществимого.

— Это я тебя испортил или мать всё же преуспела в твоём воспитании?

— Шёл бы ты к чёрту, — с усмешкой отзывается Гарри.

— Мы все там встретимся, не торопи меня.

Луи выходит на палубу, вдыхает солёный воздух. Ветер крепкий, но теперь дует чуть слабее, чем тогда когда они только вышли с Тортуги. Такими темпами они доберутся до острова даже прежде, чем планировали.

Ощущения от разговора у Луи странные. С одной стороны, понятно, что Гарри и Эйвери поставили друг друга в тупик и теперь заново присматриваются друг к другу, с другой стороны — совершенно не понятно, что из этого выйдет и почему, собственно, Луи беспокоится. А дело в том, что Эйвери не походит ни на одну женщину в жизни Гарри, и это, как минимум, интересно. К тому же, она весьма привлекательна, но раньше Луи как-то не приходило в голову эту привлекательность оценивать и уж тем более принимать на свой счёт. А теперь уже и не придёт — хватит им на корабле одного почти влюблённого болвана.

Собственно, почему бы Гарри и не побыть влюблённым? Много ли он там успеет, за две недели-то? Но Луи Гарри знает едва ли не как себя самого и знает, если Гарри и привлечёт по-настоящему кто-то, то такая женщина, как Эйвери. Луи был бы идиотом, если бы непризнавал за ней достоинств, а за ним — способности их разглядеть. А если Гарри что-то привлечёт, он своё не выпустит. Правда, как это возможно в случае с Эйвери, решительно неясно. Как бы, правда, не пришлось её похищать потом у англичан.

Луи проходит на шканцы, от одного из ходовых фонарей у грота зажигает спичку и подносит к трубке, раскуривая. Поднимающийся в темнеющее небо дымок — как фимиам ложным богам индейцев, как какое-то марево древних предсказаний, а кисловатый запах табака тяжёл, но уже почти привычен. Боги индейцев ложные, но, как любые боги, заслуживают кое-какого уважения, и Луи смотрит на этот фимиам, думая, не дадут ли хоть какие-то боги понять, что происходит? И с Гарри, и с самим Луи, если на то пошло.

Боги, или звёзды, или кто ещё подсказывать не собираются, но только больше издеваются, потому что на баке, куда приходит Луи, обнаруживается Барт, и что-то как обычно тянет улыбнуться и подойти. Луи уже, к чёрту, не удивляется — привык, что Барт это Барт, и что он тёплый, да. Луи это в жизни вслух не скажет.

— Прячешься?

— Если бы прятался, ты бы меня тут не нашёл, — улыбается Барт. — Просто смотрю на звёзды.

— Ну и что высмотрел?

— Созвездия. А вот завеса будущего что-то всё никак не приоткрывается. Не быть мне астрологом.

Луи смеётся, опирается на фальшборт и затягивается, табачный дым падает в лёгкие. Где-то за спиной слышится голосок Паулы, милая маленькая леди в последнее время часто выходит на палубу по вечерам, и если Барт сидит на баке, значит, сегодня её сопровождает Найл. В общем, можно даже не оборачиваться, но Луи оборачивается. Видит, как Найл что-то объясняет и чему-то смеётся.

— А говорят, женщины на корабле к беде, — хмыкает Барт.

Он тоже оборачивается, глядит на этих двоих и что-то себе думает. Но потом пожимает плечами и поворачивается к Луи.

— Какую самую глупую историю ты слышал, которая объясняет, почему женщинам на корабле не место?

Луи улыбается. Женщины на корабле — к головной боли у капитана и боцмана, как минимум, и это совсем даже и не байки. А Барт — к вопросам, и это тоже проверенная истина.

— Ревность. Большинство кораблей называют женскими именами, и если на борту оказывается женщина, то корабль ревнует и мстит, потому что женщины с женщинами не уживаются. Так, во всяком случае, считают мужчины.

Барт закусывает губу, потом закрывает рот ладонью и хохочет. И почему-то Луи тоже смеётся над не самой смешной историей.

— Господи, — выдыхает Барт, — хотел бы я посмотреть на того, кто это придумал, — он подходит к фальшборту, кладёт ладонь на планшир, который сам же недавно покрывал лаком. — Только не Леди Энн. Думаю, она знает, что её любят больше всех на свете.

И Луи думает, что это правда. Гарри обожает свой корабль, сам Луи чувствует его своим домом, да и вся команда подхватывает такое отношение. Леди Энн может быть спокойна.

— Надо думать, ты не расскажешь про Энн? Понятно же, что название появилось не просто так.

— Романтической истории тут нет, — качает головой Луи.

— Разумеется, — Барт пожимает плечами. — Я знаю капитана и вполовину не так, как ты, но достаточно, чтобы понять, что Энн не была леди и не была его возлюбленной, — он задумывается, постукивает по планширу пальцем. — Мать или сестра. И я ставлю на первое.

Луи смотрит на Барта и думает, что он самый странный парень, которого они когда-либо брали в команду. Но хорошо, что взяли? Луи кивает.

— Значит, мать, — удовлетворённо улыбается Барт. — Она всегда оказывается важнее сестры.

Ну да. Если Гарри решит захватить ещё один корабль, назовёт Джеммой, надо думать? Будет ли корабль по имени Джемма склонен к ревно

— Иногда ты меня пугаешь.

— Это чем это тебя можно напугать? — Барт насмешливо приподнимает брови. — Тем, что умею немножечко думать? Как всё просто, оказывается.

И этим тоже. Но больше — непонятными чувствами за грудиной, которые каждый божий день оживают рядом с Бартом. Отогнать их невозможно, потому что они слишком уж расплывчаты и трудноопределимы, но они есть, и что с ними делать, Луи не знает. И это его правда почти пугает.

Луи не нравится, когда отводят взгляд, сам он всегда смотрит прямо, и Барт всегда отвечает ему тем же. Глаза у него зелёные, как у Гарри, это видно даже вечером, но смотрят иначе — ничего не ищут, просто видят. И иногда кажется, что видят слишком много. И это тоже, к чёрту, почти пугает.

— Я совсем не страшный, честно. Просто немного любопытный и кое-что понимаю.

— Большинство не могут похвастаться и этим.

Барт фыркает и опускает глаза. Зачем-то оглядывается по сторонам.

— Я, как видишь, меньшинство. Маленькое такое меньшинство.

Когда Барт отводит глаза, Луи знает, это не потому, что он не выдерживает. Но мысль о том, почему он всё-таки опускает голову, Луи не нравится. Потому что правда в том, что ему и самому хочется глаза отвести, слишком уж странное это чувство.

— Оставляю тебе наедине с твоей трубкой. Обещал Нейту кое-какую помощь.

Барт улыбается напоследок, и Луи кажется, он не поднимает глаз выше его подбородка. Парень уходит, и Луи не оборачивается, итак слишком легко представляет его быстрые движения и лёгкий шаг. Почему он вообще знает, как двигается Барт, и почему ему кажется, что что-то он в этих движениях упускает?

Трубка дымит, и фимиам ложным богам, кажется, этих богов не достигает, потому что прозрение не наступает, всё только больше путается. Луи думает, что с Гарри разобраться проще, чем с собой, потому что с Гарри всё понятно, а вот Луи, кажется, дурак, и с ним ничего не понятно. Он даже не знает, с чем разбираться нужно.

__________________________________________

Шканцы — часть верхней судовой палубы между средней и задней мачтами

========== Остров. Эйвери ==========

Комментарий к Остров. Эйвери

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c830401/v830401162/143a92/xNHqprtUuxw.jpg

Прибытия на острова Эйвери страшится едва ли не больше, чем Ямайки. Разговор с Гарри заставляет её о многом задуматься, и чем больше она думает, тем ей меньше хочется возвращаться в жизнь, из которой её вырвали. Она всегда чувствовала, что в обществе, в котором ей приходилось вращаться по праву (проклятию?) рождения, никому не было важно, что она представляет собой на самом деле. Эйвери Клементс — аристократка, дочь аристократа и та, кто должна удачно выйти замуж, чтобы обеспечить себе и своей матери достойное существование после смерти отца. Эйвери — сборище качеств, которые в ней хотели видеть — красоты (мать регулярно напоминала, что Господь не отсыпал, но с помощью некоторых ухищрений и хитрости…), вежливости, безупречных манер и умения прятать свои чувства. Вокруг неё все были такими, и она другой жизни не знала.

Гарри Стайлс и его пираты в глазах общества — бандиты и убийцы, проливающими кровь в солёные воды Карибского моря, но, как выясняется, видят в ней за всеми масками её саму. Гарри поразительным образом умудряется выводить её из себя, заставляет проявлять эмоции, которые с детства привычно считать слабостью и скрывать. Эйвери впервые думает, что, возможно, ему было интересно увидеть, что скрывается за фасадом её холодности и её манер, а когда обнаружил…

Нет. Эйвери не может поверить, что интересует его хоть как-то, за исключением того, что за её жизнь должны были заплатить большие деньги, а пока что он развлекается. Хотя видит Бог, дел на «Леди Энн» у капитана Стайлса предостаточно, чтобы так его бездарно тратить.

Ситуация с отплытием её матери на Ямайку и требованием выкупа Эйвери тоже заставляет задуматься. Она хорошо понимает, что губернатор не станет платить за неё двадцать тысяч золотом, зачем ему это? Вероятно, мать уговорит его отправить несколько военных кораблей, и «Леди Энн», а вместе с ней — и пиратам капитана Гарри Стайлса придет конец. Ей бы радоваться, но не получается, и не только потому, что Эйвери отлично знает, какая жизнь её ждет после «спасения» и не желает этого. В конце концов, что ей мешает броситься в море ночью, пока они будут возвращаться в Порт-Ройал? Но Эйвери вспоминает кошачий взгляд Стайлса и его обветренные, горячие губы, вспоминает доброту Найла и ехидный прищур боцмана. Думает, как будет рыдать Шерил, если её Лиам не вернется на Тортугу. Представляет, как океан поглотит тощее тельце Барта. И она может на Библии поклясться, что мысли эти вызывают у неё боль, тянущую где-то за ребрами.

Каждая миля, приближающая «Леди Энн» к Наветренным островам, приближает их к смерти. А Эйвери только начинает понимать, что пират может быть благороднее герцога…

У неё нет плана. Эйвери понятия не имеет, как спасти жизнь капитану Стайлсу и тем, кто обращается с ней, похоже, лучше, чем её собственная мать, хотя она сразу этого и не поняла. И, кажется, оказалась глупее Паулы, которая осознала всё намного быстрее.

На острова галеон прибывает на рассвете. Паула едва дожидается, пока Эйвери поможет ей справиться с завязками на платье, и летит на палубу, забывая о любых манерах и приличиях. Впрочем, здесь некому её осудить. Эйвери заплетает длинные волосы в косу (Боже, она отдала бы всё за возможность помыться!) и выходит следом за ней.

В жизни она не видела ещё ничего прекраснее. У Эйвери перехватывает дыхание, когда она глядит на зелень неизвестных ей растений, покрывающих остров, на песок, о который бьются океанские волны, и она закусывает губу, впервые словив себя на мысли, что могла бы жить на таком острове, и к черту бы эти корсеты и правила приличия, насаждаемые матерью и сестрой.

— Вам по душе наша маленькая гавань на ближайшие полторы недели, мисс? — Гарри облокачивается о фальшборт рядом.

— Это остров Юнион? — спрашивает Эйвери тихо.

— Нет, — он улыбается, широко и ясно, обнажая кривоватые зубы. — Не совсем. Это остров Меро. Юнион находится через пролив отсюда. Пока что мы будем здесь.

Он отходит, отворачивается к команде, отдает приказания. Эйвери смотрит на райский уголок, в который её занесла судьба, и на глаза наворачиваются слезы — первые с тех пор, как отец лег в могилу. Но это другие слезы. Она думает, что мир, все-таки, прекрасен.

«Леди Энн» заходит в небольшую бухту, и вскоре команда сходит на берег. Остров небольшой, они успели обогнуть его и не заметили ни других кораблей, ни какой-либо другой опасности. Найл и несколько матросов, включая Барта углубляются в джунгли и возвращаются с фруктами и убитыми попугаями. Эйвери и Паула видели этих птиц только на картинках и с изумлением разглядывают тушки.

— Так их жаль, — вздыхает Паула. — Они такие красивые…

— Здесь много попугаев, — успокаивает её Найл.

Эйвери видит, что племянница, кажется, испытывает нежные чувства к молодому пирату, и ей бы объяснить Пауле, что у них нет будущего вместе, но это было бы лицемерием. Эйвери может обвинить себя в таких же странных эмоциях к капитану Стайлсу, и пусть она не верит, что может быть влюблена, эти эмоции…

Она не испытывала таких прежде. У неё были поклонники, но никто из этих лощеных аристократов не вызывал в ней этого странного жара, охватывающего тело, как вызывал Гарри. Желания снова дотрагиваться до его смуглой, горячей кожи. Разглядеть черные контуры татуировок, скрывающихся под тканью рубашки. Целовать его сухие, чуть шершавые губы. Библия говорит, что это — грех, что женщина не должна испытывать страсть, что Дьяволу легко её искушать, но Эйвери впервые в жизни думает, что ей не хочется замаливать собственные грехи.

Если она будет отчитывать Паулу за её полудетские чувства, это будет лицемерием, а врать собственной племяннице Эйвери не хочет.

— Здесь есть озеро, мисс, — Мидлтон присаживается рядом прямо на песок, тогда как Эйвери сидит на каком-то полене, притащенном командой из джунглей. — Пресная вода, мы уже набрали несколько бочек.

Эйвери понимает намек и улыбается.

— А капитан меня отпустит?

Барт смеется, заливисто и звонко, и снова, снова Эйвери кажется, что она что-то упускает в этом мальчишке.

— Остров необитаем, мисс, озеро недалеко, опасности нет, а бежать вам, простите, некуда. Возможно, он даже не заметит — кажется, он на «Леди Энн». Если верить нашему Эрколе.

Эйвери помыться просто мечтает. Улучив минуту, пока пираты ужинают печеными фруктами и мясом убитых птиц, она подхватывает юбки и спешит в сторону джунглей, туда, куда указал Барт.

Она не боится заблудиться — тропинка среди странных, прежде невиданных ею деревьев, уже кем-то прорублена, и она подозревает, что пиратские корабли часто заходят в эту бухту на стоянку, чтобы починить свои фрегаты или галеоны и отдохнуть.

Озеро действительно находится недалеко. Эйвери добирается до него минут за пять и почти предвкушает, как окунется в чистую, прохладную воду, но ее ждет сюрприз. На самом деле, почти выбравшись к озеру, первыми она видит сброшенные штаны и рубашку, валяющиеся на берегу, и только потом замечает капитана Гарри. Он стоит к ней спиной, и, к счастью, её не видит, — занят тем, что вытряхивает из ушей воду. Длинные, мокрые волосы забраны во что-то типа узла на затылке, капли воды сползают по смуглой, татуированной коже. Щеки Эйвери начинают полыхать, и она, дождавшись, пока Гарри уйдет под воду, юркает за ближайшее дерево, жмется спиной к шершавой, грубой коре.

Вот чёрт.

Чёрт, чёрт, чёрт…

Эйвери понимает, что уйти сейчас — это гарантированно привлечь его внимание. Сердце норовит выломать ребра, а жар заливает не только щеки. Пожалуй, увидеть капитана абсолютно голым, — это не то, чего она хотела. Нет. Совсем нет.

Она слышит всплеск, осторожно высовывает нос из-за дерева — капитан наслаждается плаванием и жмурит глаза. Эйвери знает, что должна отвернуться. Просто должна, того требуют приличия. Но смотрит на Гарри, потому что когда ещё ей выдастся случай увидеть его таким… нет, не голым, а расслабленным, спокойным и даже в чем-то счастливым. Он мурлычет какую-то песенку, а Эйвери вновь прячется за дерево и боится, что Гарри её заметит, если она взглянет ещё раз. Она задыхается от по-прежнему непонятных ей эмоций, воздух застревает в горле, и ей хочется снова касаться Гарри, ощущать под ладонью крепкие мышцы, и…

— Насладились зрелищем, мисс? — негромкий, хриплый смех капитана заставляет её вздрогнуть. — Вы дышите, как будто по этим джунглям совершили скоростной забег. Выходите, не бойтесь, я не кусаюсь.

Эйвери понимает, что краснеет, будто помидор. Капитан Стайлс её заметил, и теперь ей не избежать ехидных насмешек. Она делает глубокий вдох и все-таки отвечает, а что поделать, если он обнаружил её?

— Не раньше, чем вы оденетесь!

Гарри снова смеется.

— Вы уверены, что хотите, чтобы я оделся?

Да, уверена. Нет, не уверена. Эйвери хочется провалиться сквозь землю вот прямо здесь и сейчас, можно прямо в Ад, компания Дьявола будет предпочтительнее, чем насмешничающий Стайлс. Хотя даже насмешничающий Стайлс лучше, чем её непонятные желания и глупые мысли.

— Уверена! — заявляет Эйвери, снова слышит плеск воды: капитан выбирается на берег. Шуршит одеждой.

— Можете выходить, Мисс Стеснительность, — зовет он.

Когда Эйвери снова высовывается из своего укрытия, капитан сидит на берегу, запрокинув голову к солнцу. Глаза у него закрыты, рубашка валяется на земле. Спасибо, что хоть штаны надел. Эйвери выдыхает, садится рядом. Тело отзывается на его близость очередной волной жара, прошивающего насквозь, и она, чтобы отвлечься, принимается изучать рисунки на капитане, пытаясь обращать внимания только на них.

Его татуировки — странные. Чернильные контуры на загорелой коже. Корабль на плече, например, и Эйвери не сомневается, что это — изображение «Леди Энн», что всегда будет царить в его сердце. Она думает: кто была эта Энн? Возлюбленная, невеста? Сестра?

— Мать, — отзывается Гарри, и Эйвери понимает, что думала вслух, снова краснеет. — Мою мать звали Энн, хотя, уж конечно, она не была леди. Но была лучше, чем некоторые благородные дамы. Намек на свою мать Эйвери ловит на лету, и ей бы возмутиться, но она вдруг усмехается.

— Нетрудно быть лучше моей матери, поверьте мне, капитан.

Библейские заповеди говорят ей: чти родителей своих, но это все слова. Эйвери знает, что в жизни всё не так просто, как на убористых печатных строках Священного Писания. Ей не хочется лгать капитану Стайлсу и защищать женщину, к которой она не испытывает сильной дочерней любви, и она не лжет.

— Охотно верю, мисс, — он ухмыляется. — В честь неё корабль бы назвали «Старая гарпия»!

Он смеется, и Эйвери неожиданно для себя присоединяется. Чувство уюта, которое она испытывает рядом с Гарри сейчас, — это что-то новое для неё, и, наверное, опасное, но в этом райском месте, где природа сама дарит умиротворение, ей не хочется ссориться, язвить или бежать прочь. Эйвери кажется, что в её будущем такому спокойствию места не будет. И она опять думает, что не хочет плыть на Ямайку, дотрагивается до медальона с обрывком карты внутри. Поворачивает голову и натыкается на взгляд Гарри. Он смотрит на её губы, на линию подбородка, и глаза его темнеют.

— Вы, кажется, хотели искупаться, мисс, — хрипло произносит он. — Я, пожалуй, пойду. Не думаю, что вам нужен сопровождающий к берегу, раз вы в одиночку добрались сюда. Я прослежу, чтобы никто сюда не пришел.

Гарри спешно уходит, на ходу застегивая рубашку, и Эйвери испытывает странную смесь сожаления и желания догнать его. Что она, черт возьми, сделала сейчас не так? Они снова разговаривали почти нормально, и это ощущение было… приятным. Почти как-то тепло в животе, которое она ощущает рядом с ним.

Эйвери вглядывается в зеленые заросли, но оттуда больше никто не появляется, и она принимается раздеваться. Расплетает волосы, и они темным водопадом падают на спину. Сбрасывает платье и в нижней рубашке заходит в прохладную воду, тихо стонет от удовольствия и окунает голову. И снова чувствует себя — собой.

На берег она возвращается через полчаса. Мокрая рубашка так и не высыхает толком, и Эйвери скручивает её в узел и прячет в складках платья. Влажная от воды и душного воздуха коса бьет её по спине. Капитан Стайлс восседает у костра с Луи, Найлом и Лиамом; они перешучиваются и кидают кости прямо на песок. Даже на острове они своей привычке не изменяют. Эйвери садится у другого костра, рядом с Паулой и Бартом. Паула смотрит на Найла, а Эйвери чувствует, что на неё саму смотрит Гарри. Взгляды их скрещиваются. Всполохи огня подсвечивают оранжевым смуглое, красивое лицо капитана Стайлса. Гарри облизывает губы и отворачивается, когда Луи толкает его в бок и протягивает стакан с костями.

В джунглях вскрикивает какая-то птица.

Потом все возвращаются на корабль, огни гаснут и зажигаются только глубокой ночью — вахтенный видит на горизонте другой фрегат, приближающийся к острову со стороны Тортуги со всей возможной скоростью.

========== Рыжий Эд и новые сделки. Гарри ==========

Когда вахтенный кричит, что на горизонте корабль, Гарри ещё не спит. Темнота каюты привычно окутывает его, но не успокаивает. События последних дней не дают ему прийти в себя. Они затаились на острове Меро, обойдя его со стороны, с которой корабли губернатора не смогут увидеть их, когда приплывут. Гарри принимает это решение не просто так — он понимает, что от англичан можно было ожидать любой подлости, и хочет убедиться, что на них не нападут вместо встречи. До прибытия англичан, которым плыть было несколько дольше, у них ещё несколько дней.

Гарри понимает, чего ждет команда: обещанных денег и возвращения на Тортугу, кому-то к семьям, кому-то в обожаемые таверны. Но вопрос Луи «Ты сам чего хочешь?» не дает ему спать спокойно. Гарри может знать, чего хотят другие, но его собственные желания пугают его, потому что идут вразрез и с ожиданиями команды, и с его изначальным планом.

Впервые в его жизни появляется женщина, которая вызывает у него отчаянное, сумасшедшее желание быть рядом с ней, узнавать её и пытаться понять. Эйвери, с её упорным нежеланием жить, с её несомненным умом и с её красотой, которую не отметил бы только слепой, влечет Гарри, заставляет снова и снова пытаться её разгадать. За её наносной английской холодностью скрывается огонь, согревающий и обжигающий одновременно; её хочется встряхнуть, заставить посмотреть на мир другими глазами, раскрыть его великолепие… и если бы она позволила, то Гарри бы…

Сотня морских дьяволов!

Нет, Гарри знает, чего хочет, а сегодня только убеждается в этом. Он, правда, понятия не имел, как предъявить Луи ответ, да и нужно ли? Одно Гарри понимает точно: Эйвери заслуживает большего, чем замужество за Анваром Мендесом, и он хотел бы спасти её от этой участи. Ему кажется, что он находится в патовой ситуации: его собственные желания расходятся с тем, что нужно команде. И он не имеет права их подвести.

Маленькая английская мисс поражает его больше и больше. Чем больше Эйвери находится в компании пиратов — людей, по мнению общества, лишенных любых моральных принципов и оттого более свободных — тем сильнее проявляется её собственный характер, её стремление к свободе и отчаянная необходимость, чтобы её понимали и принимали той, кем она была. В обществе, в котором её учили жить, и в котором ей предстоит существовать дальше, такого желания бы не одобрили, это Гарри уже осознал.

Интересно, что сказал бы Луи, если бы Гарри признался, что хочет Эйвери, жаждет её в свою постель и в свою жизнь, и двадцать тысяч золотом не кажутся привлекательными, если за них придется отдать её. Он вспоминает старуху-гадалку и её слова, что есть что-то, важнее золота, и теперь он мог бы согласиться с ней, хотя тогда рассмеялся в лицо. Гарри закрывает глаза, но в темноте под веками мелькают образы, мешающие уснуть. Он надеется, что Эйвери никогда не узнает: он видел её сегодня, пока она купалась, так же, как она видела его. Только она-то явилась на берег без умысла, даже не зная, что он там будет, а Гарри солгал ей, затаился, наблюдая, но сделал хуже только себе. Он вспоминает, как липла к девичьему телу мокрая и отяжелевшая ткань рубашки, вспоминает нежную линию груди, обрисованную впитавшим воду льном, и в штанах становиться тесно. А воспоминания о любопытной ладошке, касавшейся его в тортугском переулке, жизнь ему вообще не облегчают.

— Дьявол… — стонет Гарри и утыкается лицом в подушку. И думает: лучше бы они обошли «Северную звезду» стороной. А ещё лучше — чтобы невеста Анвара Мендеса оказалась косорылым страшилищем. Говорят, капитан Стайлс — везунчик, но, похоже, Фортуна от него отворачивается. Потому что только неудачник может захотеть женщину, которую желать нельзя.

Его телу абсолютно наплевать, и оно страстно отзывается на любое присутствие Эйвери рядом. Там, у озера, Гарри пришлось уйти, потому что бороться с собой он больше не мог. И он уверен, что не сможет, сейчас — особенно. Он, черт возьми, видел Эйвери почти обнаженной, а представить остальное ему не составляет труда.

— На горизонте корабль! — зычно орет вахтенный, и Гарри подскакивает на кровати, как ужаленный. Неужели англичане?! Так быстро?!

Накидывает рубашку и летит на квартердек, практически отнимает у Поля подзорную трубу. В темноте плохо видно, но он разглядывает носовую фигуру в виде морской девы и выдыхает. Не англичане. Всего лишь Рыжий Эд.

«Королевские драгоценности» ложатся в дрейф, и Эд забирается на борт, крепко обнимает Гарри.

— Что ты здесь делаешь? — Гарри хлопает Рыжего Эда по спине. — Кто тебе сказал, что мы на островах?

Эд смотрит на него внимательно, будто пытается в свете палубных огней разглядеть что-то в Гарри, потом говорит:

— У меня есть срочные новости от Саймона, — и по его глазам Гарри понимает, что новости действительно серьезные.

Ром обычно заканчивается не вовремя, и Гарри вскрывает новую бутылку, льет напиток в стакан. Эд принюхивается к рому, делает глоток.

— Да не криви рожу, — хмыкает капитан Стайлс. — Нормальный ром, с Тортуги новый брали.

Рыжий чешет бороду, болтает ром в стакане, будто пытается подобрать слова. Гарри понимает, чувствует, что ему не понравятся слова Эда. Что-то произошло или вот-вот произойдет. Он и себе наливает рома, подтаскивает стул и садится напротив.

— Саймон и понятия не имел, что ты перешел дорогу губернатору Ямайки, — Эд запускает пятерню в буйную шевелюру. — Он сказал, что вправил бы тебе мозги, если бы знал. Мы не очень-то вообще оба поняли, правда, что ты натворил…

— Откуда вы вообще узнали? — прерывает его Гарри. Беспокойство у него в груди клокочет, как морской ветер, предвестник бури. — Это только мое дело, Эд. Коуэлла эти проблемы вообще не касаются.

Эд вздыхает, одним глотком осушивает стакан.

— Коснется, если он потеряет лучшего поставщика грузов, как он сам и сказал. Я бы даже порадовался такому тебе комплименту, но только Саймон прав. Ты в полном дерьме, Гарри. Есть кое-что для тебя, — Рыжий роется в карманах, выуживает порядком истрепанный кусок бумаги, протягивает ему. — Буквально через пару дней сразу после вашего отплытия, прилетел голубь и принес письмо.

Гарри вглядывается в чуть стершиеся строчки и закусывает губу, едва сдерживается, чтобы не смять письмо в руке. Почерк Зейна узнается тут же — он до сих пор пишет так, будто не так давно ознакомился с этой наукой. Печатные, неровные буквы, кривые строчки.

«К Наветренным островам движутся три военных английских корабля, — сообщает Зейн. — Уплывайте, вы не выстоите»

В Гарри взметывается ярость, как песок на берегу при буре. Зейн ещё смеет сообщать ему что-то?! После того, как предал, едва не отправил на чертову виселицу, кормить ворон?! Гнев и злость клокочут в нем, бушевали, но ненависти среди этих бешеных эмоций всё равно нет. Стайлсу хочется обнаружить её там — тогда было бы легче. Но есть только обида, боль, гнев, злоба. Достаточно, чтобы убить Зейна при встрече, но слишком мало, чтобы рвануться навстречу собственной гибели.

— Губернатор Ямайки знает, кого посылать на твои поиски, — Эд, понимая состояние Гарри, сам наливает себе рома. — Но я не могу понять, действовал ли Зейн сам, когда писал это письмо, или это — приказ губернатора.

Эд рассуждает, как всегда, логично, ему удается сохранить спокойствие, когда у Гарри внутри все кипит. Он цепляется пальцами за край стола, пытается успокоиться. Его трясет, колотит, выворачивает наизнанку: он и не думал, что может быть так больно. Он глубоко вдыхает просоленный воздух.

— Я не могу доверять ему, ты же знаешь.

И это лишь одна сотая мыслей, которые мечутся в его голове.

— Знаю, — кивает Рыжий. — Но Саймон просил передать кое-что еще. Один из наших капитанов был на Ямайке, слышал — из порта действительно отплыли три корабля с солдатами. Весь Порт-Ройал гудит, что пираты похитили невесту Анвара Мендеса. Так что Зейн тебя не обманул, вопрос в том, сказал ли всю правду, или они только и ждут, что ты рванешь с Наветренных островов и попадешь в расставленные сети, как глупая рыба?

Гарри взъерошивает волосы. Итак, на Тортугу птичка принесла слухи, что невеста Анвара — у пиратов, и все наверняка догадываются, у кого. «Леди Энн» снялась с якоря слишком быстро, это и так вызвало подозрения у многих и многих, а теперь они точно знают, почему. Гарри не обольщается — друзей у него настоящих немного, а врагов — полно, и кто знает, не решат ли пираты отнять у него перспективную добычу, даже если он решит возвратиться на Тортугу другим путем?

Только Эйвери — не добыча, не груз, не товар и не вещь. И никогда ей не была.

— Значит, девчонка у тебя, — тянет Эд. Он выглядит растерянным, будто надеялся, что всё это окажется брехней, сплетнями, что ветер носит.

— И что? — Гарри вскидывается. Эд смотрит на него, щурится: он всегда плохо видел. Гарри наплевать, что там себе думают другие. Он чувствует, как паника выворачивает его наизнанку, нутром наружу.

— Отдай её Анвару, — рыжий советует серьезно. — Оставь на острове и уплывай. У англичан быстрые корабли, они будут здесь через несколько дней. Оставь ей жратвы, воды, выживет, не месяц же тут среди попугаев куковать. Исчезни, затаись на юге, во владениях испанцев. Потом вернешься, как все уляжется.

И вариант этот — самый разумный, Луи бы одобрил его, команды бы поворчала, но одобрила тоже, всем хочется жить. А Лиаму — особенно, у него жена, семья. Но что-то внутри самого Стайлса противится, мечется бурными волнами, мешает дышать. Представить «Леди Энн» без Эйвери Гарри больше не может, будто английская девчонка была частью его мира, его дома уже очень давно. Как он может отдать её Анвару? Он не хочет, чтобы Эйвери была вещью.

Гарри хочет, чтобы она была свободна.

— Анвар убил мою сестру, — глухо произносит он, понимая, что другого объяснения Эд не поймет, а этим — успокоится. — Ты думаешь, я просто так…

— И тебя уничтожит, — Эд поднимается, кладет руку ему на плечо. — Ему это ничего не стоит. Мне пора возвращаться к себе. Если ты решишь драться с англичанами, я мог бы остаться и помочь, но я надеюсь, что ты не будешь. В любом случае, им до тебя еще дня три пути, а мы пока на якорь встанем здесь.

Гарри чувствует себя загнанным в ловушку. Он был слишком самоуверен, когда объявил губернатору Ямайки свои условия — разумеется, никто не станет вручать ему мешок с золотыми, его схватят и отволокут на виселицу, а за собой он потянет и Луи, и Найла, и Лиама, и Барта, и всю команду. Губернатор давно мечтает приставить им нож к горлу.

Идея Эда оставить Эйвери на острове Юнион и сбежать кажется здравой, но Гарри, наверное, болен. Высадить её на берег и оставить он просто не может, и его трясет от этой мысли. У него есть несколько дней, чтобы принять решение.

Что он должен? Бросить затею и бежать в Южную Америку, но команда со злости вышвырнет и Эйвери, и Паулу за борт.

Что он хочет? Уплыть отсюда как можно дальше, и желательно — забрать Эйвери с собой, увезти, сделать своей.

Чего хочет Эйвери? Гарри хотел бы это знать.

Он болтает в воздухе бутылку с ромом — напитка в ней оставалось очень и очень, он ведь только что открыл её — и делает внушительный глоток прямо из горла. На языке оседает горьковатый, терпкий вкус, чуть пряный и обжигающий гортань. Гарри хочется напиться в хлам, вдрызг, вдрабадан, только правило «не напиваться на корабле» распространяется и на него, и даже стоянки у берегов не являются исключением.

Стакан летит в стенку каюты, разбивается на множество осколков.

— Гребаный сундук Дейви Джонса! — рычит Гарри, опустошенный эмоциями, вымотанный, растерянный. Ему впервые за долгое время хочется уткнуться головой в чьи-то колени и услышать, что он со всем справится, он же, к черту, капитан Гарри Стайлс, а не кто-то там. Но мать умерла, Джемма погибла, а перед другими показать себя таким слабым он не имеет права. Он капитан или кто?

Его трясет.

Дверь в каюту открывается, хрупкая фигурка проскальзывает внутрь. Гарри мгновенно узнает руку, осторожно коснувшуюся его плеча, и облегченно вздыхает. Эйвери.

Никого другого он сейчас видеть и не хотел бы.

— Не стоит так волноваться, капитан, — она приподнимается на цыпочки и негромко говорит ему на ухо, обжигая кожу дыханием: — Думаю, нам нужно поговорить.

Её голос дрожит, ладонь — холодная, и Гарри знает, что Эйвери волнуется едва ли не больше, чем он сам. Он разворачивается, смотрит на неё, жадно скользит взглядом по её фигуре, отмечая и наспех заплетенные волосы, и платье, рукав которого норовит сползти с плеча. Её грудь вздымается, прикрытая темной тканью платья. Гарри с усилием переводит взгляд на её лицо.

Губы Эйвери, искусанные и яркие, подрагивают, будто она сама не уверена в том, что только что ему сказала. Глаза широко распахнуты и смело встречаются с его — привычка вовсе не женская, но делающая Эйвери той, кем она была. Девушкой, осмелившейся отправиться на борт к пиратам, чтобы спасти жизнь не только себе, но и своим близким. Женщиной, которую Гарри отчаянно хотел, а сейчас — особенно, ведь каждая минута рядом с ней могла стать одной из последних. И особенно — если придется оставить её на берегу.

— Простите меня, капитан, я слышала ваш разговор, — её щеки розовеют. Эйвери, кажется, понимает, что подслушивать разговоры пиратов может обернуться ей бедой, но Гарри молчит, ждет, что она ещё скажет, и борется с собой, чтобы не обнять её, не уткнуться лицом в её волосы, не забрать навсегда. — Я догадывалась, что мама заставит губернатора отправить за вами солдат. Предложение вашего друга оставить меня и Паулу на острове вам бы очень помогло, — она сглатывает. Гарри смотрит, как движется её нежное горло. — Но я могла бы… — она мнется, опускает взгляд и краснеет еще больше, когда видит, что рубашка на Гарри расстегнута, и её взгляд упирается в татуировки на его груди и животе. — У меня есть то, что вам нужно, — решается она.

Поначалу Стайлс даже не понимает, о чем она говорит. Буря эмоций, взметнувшаяся из-за письма Зейна; пустота после яростной вспышки; и вот теперь — охватывающее его желание абсолютно вычистили ему разум, оставляя только инстинкты. Эйвери не может дать ему то, что ему нужно, ведь она — благородная леди, а он в её глазах…

Дьяволы морские, о чем она вообще думает?

Гарри мотает головой. Видя, что он не понимает, но, возможно, виня в этом ром, Эйвери чуть отступает назад, и аромат её кожи и соленого воздуха, которым пропитались её волосы, прекращает окутывать Гарри облаком, позволяя снова соображать. Хотя бы как-то.

— Боюсь, я не понимаю, о чем вы говорите, мисс, — произносит он низко и сипло, тщетно пытаясь вернуть голос в норму.

Эйвери хмурится, затем осторожно вынимает вколотую в подол шпильку. Расстегивает медальон, осторожно взвешивает его на ладони, будто размышляя — а стоит ли? Потом нажимает острым концом украшения куда-то на корпусе медальона, и тот… открывается с едва слышным щелчком. Она отступает ещё дальше, её губы дрожат.

— Карта, капитан, — Эйвери смотрит на него, осторожно разворачивает сложенный во много раз лист пожелтевшей бумаги. — Вторая часть вашей карты.

И тут же отступает, будто Гарри может накинуться на неё, бумагу отнять, а ее саму придушить.

Гарри давится воздухом, и в голове всплывает скрипучий голос древней ведьмы.

«Жди, капитан, свою звезду»

Он вспоминает название корабля, на котором и нашел Эйвери — «Северная звезда». Он смотрит на её золотой медальон, скрывавший в себе тайну. Он глядит Эйвери в глаза, серо-зеленые, с мягким светом звезд, затаившихся в радужке.

Она боится его сейчас, и Гарри осознает, как же она рисковала, доверив ему свою тайну и не зная, не обманет ли он ее.

— Ты — моя звезда, — шепчет он едва слышно. Эйвери Клементс, его путеводный свет, его дар судьбы, его спасение и надежда. Гарри хочется подхватить её, закружить, расцеловать её лицо, но он только шумно сглатывает и произносит громче: — Я думаю, мисс, вы правы, и нам предстоит очень долгий разговор.

========== Союзница. Эйвери ==========

Комментарий к Союзница. Эйвери

https://pp.userapi.com/c848628/v848628162/3fda7/GF14uHFa2rY.jpg - aesthetic

Эйвери не знает, правильно ли поступает, раскрывая капитану Стайлсу свой секрет. Они сидят за столом, склонившись вдвоем над совмещенной картой, и губы Гарри немо шепчут слова, едва читаемые на старой бумаге. Сердце у Эйвери колотится просто сумасшедше. Она думает: что, если сейчас он заберет вторую часть карты, а их с Паулой высадит на острове, и — поминай, как звали? Англичане заберут их на Ямайку, а там отвертеться от свадьбы можно будет, лишь если по дороге в Порт-Ройал она случайно умрет.

Это был «ход конем»; план, судорожно придуманный в момент, когда она случайно услышала разговор капитана и его рыжебородого друга. Эйвери не было так страшно даже в момент захвата командой капитана Стайлса «Северной звезды», а теперь у неё всё внутри переворачивалось от мысли, что ей придется вернуться к матери. И к незнакомому ей жениху, которого, — это она уже успела понять, — презирал и капитан Стайлс, и все, кто был ему близок.

Эйвери умеет слушать, слышать и делать выводы, а за последние дни пираты даже не скрываются, видимо, слишком привыкнув к обществу пленниц. Они будто их и вовсе не замечают, сплетничают, пока работают на палубе. А говорят, что женщины — сплетницы…

Ложь.

Эйвери просто очень хочет спастись, поменять свою судьбу — вот он, шанс, бери и пользуйся, если умеешь. «Леди Энн» с самого начала была её шансом, а теперь оставалось только поймать эту удачу за хвост. И Эйвери не может не признаться себе — она хочет побыть в компании капитана Стайлса ещё немного. Это странное, очень теплое чувство, разливающееся по груди и ниже, в его присутствии…

Оно ей нравится.

Гарри водит пальцем по очертаниям островов, хмурится.

— Чтобы добраться до острова, который здесь обозначен, нужно выйти в океан… — Он поднимает голову. — Я не понимаю. Этой карте можно верить?

Эйвери вспоминает сны, в которых она открывает двери в старинный город с острова, которого нет ни на одной карте, и кивает.

— Этот медальон остался мне в наследство от деда. Когда-то мои предки уплыли на новые земли, открытые Колумбом, и мой дед при своей жизни отнял множество сокровищ у индейцев Южной Америки. Ради безопасности он отправил мою бабушку и моего отца обратно в Англию, вместе с этим медальоном. Он хотел вернуться и сам, но на его корабль напали пираты, и… — она пожимает плечами. — Разумеется, вся команда погибла.

Гарри смотрит на неё внимательно, склонив голову набок. Его волосы убраны в низкий вьющийся хвост, рубашка всё ещё расстегнута — просто забыл застегнуть. Эйвери кажется, что он изучает её, и снова ей чудится, будто сам воздух между ними раскаляется. Гарри тянет руку, касается медальона у неё на шее, гладит, задевая и обжигая кожу. Забываясь, касается пальцами её ключиц. Эйвери точно знает, что джентльмен поступать так не будет. Она знает, что и леди не позволит мужчине дотрагиваться до неё. Но они не в английском салоне, а посреди Карибского моря, и Гарри — пират, пусть и благороднее, чем некоторые аристократы. А она…

А что, собственно, она? Почувствовав пьянящий вкус свободы, Эйвери больше не хочет возвращаться в «золотую клетку». Она понимает, что её не поняли бы её английские подруги, она и сама себя не понимает, но представить себя чопорной женой аристократа на Ямайке она не может, не хочет соблюдать правила и жить ложью.

Эйвери позволяет себе ещё пару секунд насладиться прикосновениями капитана. Резко отстраняется, выхватывает карту и бросает её в горящую на столе масляную лампу. Бумага чернеет и обугливается.

Гарри вскакивает, но сделать уже ничего не может. Вскидывает на Эйвери кошачьи, разгневанные глаза.

— Какого черта, мисс…?!

Она вздрагивает от его угрожающего, почти шипящего тона.

— Не бойтесь, капитан, — голос Эйвери дрожит, но она отчаянно пытается не показывать, что боится. Она знает, что делает. — Я запомнила эту карту наизусть. Но теперь вам придется взять меня с собой. И так как я — ваша единственная гарантия прибытия на остров, я хочу долю от сокровищ. Такую, что позволила бы мне и Пауле начать новую жизнь в Южной Америке.

О возможном использовании её медальона как ключа Эйвери молчит: она и сама не уверена, что её сон правдив, к тому же, хочет уберечь козырь. Гарри моргает растерянно, смотрит на неё так, будто впервые видит. Изучает внимательно, и чем больше смотрит, тем мягче становится его взгляд. А потом он громко фыркает.

— Я недооценил вас, мисс, — и хохочет, запрокинув голову, хохочет громко и весело. Его растерянность и гнев окончательно уходят. Эйвери чуть расслабляется. Отсмеявшись, он ерошит ладонью волосы на макушке, откидывает назад волосы, что не уместились в хвост. Скользит взглядом по Эйвери, задорно щурится: — Так, значит, вам настолько по душе компания пиратов?

Она пожимает плечами.

— Мне по душе возможность зажить своей жизнью, — тихо произносит она.

— Откуда я могу быть уверен, что вы помните карту?

Эйвери улыбается: ещё в пансионе у Шерил она скопировала карту, и сложенный вчетверо лист бумаги (добыть его у хозяйки было невероятно сложно, и пришлось воспользоваться старой бумагой, в которой служанка коптила рыбу) хранился у неё в каюте. Капитан Стайлс может не волноваться: если она забудет что-то, всегда сможет проверить.

— Вам придется поверить мне на слово.

Её саму поражает собственная смелость: еще пару недель назад она бы ни за что не решилась на такое, но теперь, когда её жизнь стояла на кону, Эйвери обнаружила в себе множество черт, о которых раньше и не догадывалась.

Гарри поднимается со стула, обходит Эйвери и становится у неё за спиной. Склонившись к её уху, шепчет:

— Вы же понимаете, что случится, если вы нас обманете? Команда растерзает вас… — Его дыхание обжигает ей шею, и Эйвери чувствует, как в животе у нее завязывается горячий, болезненно-сладкий узел. Она бы соврала сама себе, если бы не признавалась себе, что хочет снова поцеловать его. Она не раз и не два представляла это, засыпая, и, хотяругала себя за это, ничего не могла поделать. — И даже я вас не смогу спасти.

— Я понимаю, — Эйвери тоже встает, выпрямляется. Перед её глазами по-прежнему только подбородок и четко очерченная линия рта Гарри. — Однажды вы дали мне слово, капитан, и вы его сдержали. Я сдержу свое.

Гарри отступает.

— Я вам верю. Но я должен подумать над вашей сделкой, мисс. В любом случае.

Эйвери понимает: он должен посоветоваться со своими друзьями. «Леди Энн» — странный корабль со странной командой, но ей нравится эта непохожесть, ей нравится эта свобода.

— Подумайте, капитан, — Эйвери улыбается. Она одержала над ним победу, заставила задуматься над иным вариантом, и теперь ей нет нужды бросаться за борт, это подождет. Перед ней маячит призрачная возможность новой жизни, и упускать её Эйвери не собирается. — Поверьте, мне нужны эти сокровища не меньше, чем вам.

Она умалчивает, что и вовсе не уверена в наличии там сокровищ. Она опирается только на сны и на координаты, оставленные её дедом, и очень надеется, что не обманулась сама.

И ей бы уйти, дать Гарри время подумать, но она медлит. Смотрит прямо в морскую зелень его взгляда и думает, что хочет поцеловать его, и раз она уже натворила столько, что хватит на жизнь вперед…

— Что-то ещё, мисс? — интересуется Гарри.

Сердце подскакивает к горлу и бешено бьется. Эйвери не уверена, что стоит, она думает, может, ну это всё к черту, но один взгляд на капитана — и она решается. Гарри потрясающе красив здесь и сейчас: облизывает губы, щурит кошачьи глаза, пряча их за длинными ресницами. Потирает подбородок, чуть заросший темной щетиной за вечер и ночь. Эйвери подходит к нему близко-близко, так, что разница в росте становится катастрофически заметной.

Выдыхает.

И решается, потому что и так уже натворила дел, за которые благородные предки бы попросили лишить дворянства её и всех детей, которых она когда-либо родила бы.

— Вот что, капитан, — Эйвери приподнимается на цыпочки и целует Гарри, жмурится, обвивая его шею руками.

Гарри отвечает мгновенно и жарко, сжимает её плечи. Руки его скользят вверх по её шее, он обнимает ладонями лицо Эйвери, углубляя поцелуй. Она не собирается его отталкивать, она сама захотела поцеловать его, и наслаждается происходящим. Жадные прикосновения обветренных, соленых от морского воздуха и ветра губ, заставляют её мучительно дрожать, а обжигающее тепло устремляется куда-то в живот и ниже. Эйвери очень приятно и чуть-чуть больно, и она всхлипывает в губы капитана.

Он толкает её к стене, но не рассчитывает силу, и Эйвери ударяется затылком о дерево, но даже не замечает этого. Она зарывается пальцами в растрепанный хвост волос Гарри, и он издает странный звук, нечто среднее между стоном и мурлыканьем, который теряется в поцелуе.

К черту, думает Эйвери, что бы он ни решил там себе, я все равно поцеловала его. Капитан ведет рукой по её шее, очерчивает пальцами ключицу, накрывает ладонью грудь. И, наверное, Эйвери нужно оттолкнуть его, как приличной девушке, но она не делает этого. Только подается вперед, возвращая ему поцелуи. Гарри вжимается в неё всем телом. Она снова чувствует это твердое, странное у своего бедра, улыбается Гарри в губы и касается ладонью низа его живота.

Он стонет, жмется к ней ещё крепче, так, чтобы между ними не оставалось пространства. Эйвери слушает себя, пытается понять, что ей делать и что ей хочется, отпускает мысли в свободный полет, оставляя только ощущения. И её тело не подводит. Она осторожно, будто пробуя, ведет ладонью по животу Гарри наверх, лаская, и она не совсем уверена, что так нужно и можно, просто… ей так хочется. Гарри отрывается от её губ, хватает ртом воздух. Глаза его затуманенные, темные.

— Не делайте так… — хрипло шепчет он. — Иначе я за себя не отвечаю…

Эйвери видит, как он борется с собой. Она думает, что не очень представляет, что именно Гарри имеет в виду, но не боится. Дальше ведет ладонью по его торсу, едва касаясь кончиками пальцев теплой загорелой кожи, очерчивает татуировки, выбитые на его теле.

Гарри снова стонет, перехватывает её ладонь и прижимает к губам.

Ей хочется стоять так с ним… примерно вечность. Просто прильнуть к нему и молчать, потому что теперь Эйвери точно знает — она этого по-настоящему хочет. И почему-то эта мысль не страшит.

Она осторожно освобождает ладонь. Губы горят после поцелуя, в низу живота сворачивается тугой и горячий узел, и такого она точно ещё никогда не испытывала. Это странно и сладко, и немного болезненно. У Гарри блестят глаза, он облизывает губы снова, и Эйвери тянется к нему, но стук в дверь заставляет их отскочить друг от друга.

— Кого несет? — хрипло спрашивает Гарри.

— Ты там не умер? — голос Найла за дверью. — Поговорить надо.

— Через пять минут буду, — Гарри делает вид, что ничего не происходит. Найл за дверью хмыкает, но уходит.

Гарри и Эйвери смотрят друг на друга — чуть взъерошенных, с опухшими губами, — и хохочут. Гарри убирает прядь волос у неё со лба.

— Вы так легко не отделаетесь, мисс… — шепчет он. — Мы не договорили.

— Я жду вашего решения, — отвечает Эйвери, отступает назад и берется за ручку двери. — И… — она улыбается. — Мне понравилось, капитан.

Прежде, чем выскользнуть в коридор и вернуться в их с Паулой каюту, Эйвери слышит насмешливое:

— Я и не сомневался!

========== Новый курс и старые вопросы. Луи ==========

Комментарий к Новый курс и старые вопросы. Луи

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c849028/v849028162/40c44/-Xxzt1mGJU4.jpg

Луи убедился, что дым табака — ни черта ни фимиам или, во всяком случае, боги индейцев подсказок христианам не дают. Но всё равно сидит на палубе под звёздами и наблюдает за дымом из трубки. Механические движения — набить трубку, зажечь спичку, раскурить, впустить и выпустить дым, — занимают его тело, и, пока взгляд следит за дымом, в голове понемногу отстраиваются какие-никакие мысли. А подумать есть о чём.

Перед глазами вместо тёмного берега острова то и дело встают буквы, угловатые, крупные, неуверенные, знакомые до помрачения рассудка — буквы, которые он же сам когда-то и показывал тому, кто в те дни был ему другом. Буквы были те же, а вот Зейн уже был чем-то другим. Но, судя по почерку, остался таким же старательным.

Чёрт.

Луи почти удивился, когда бумага, поданная Гарри, не обожгла ему пальцы, вообще никакой реакции не вызвала. Обычное письмо, и всё же это письмо от человека из прошлого, от тени друга. Луи ненавидит предательство Зейна, но самого Зейна ненавидеть не может при всём желании, и Луи предпочитает попытаться забыть, хотя бы не вспоминать. Но вот Зейн шлёт письмо, и дьявол разберёт, что скрывается за правдивыми фактами. Ловушка? А не слишком ли сложно?

Ясно только одно — ждать англичан затея идиотская. Но не была ли предложенная взамен авантюра с сокровищами идиотской? У Эйвери, оказывается, есть половина какой-то карты, вторая половина которой, оказывается, у Гарри, а на карте — путь к несметным богатствам. Точнее, Гарри и Эйвери так кажется, потому что внятных доказательств от Гарри Луи, Найл и Лиам не дождались.

Луи пытается отбросить всё, кроме фактов. На них идёт охота и всё хуже, чем они предполагали, значит оставаться на острове безумие. Надо уходить, но на каких условиях? Проще всего оставить Эйвери и Паулу на острове и смыться в надежде, что губернатор простит их милую выходку, ведь девицы-то остались невредимы и достались бесплатно. Но чёрта с два губернатор их простит и отзовёт свои фрегаты, и чёрта с два они вернутся на Тортугу с поджатым хвостом — этого они сами себе не простят. Нужно, во-первых спасаться, во-вторых, компенсировать потерянное золото, и с этой точки зрения плыть куда-то в Атлантический океан за сокровищем — если предположить, что оно существует, — вариант получше, чем любой другой. Но есть ли там золото и не предпочтёт ли команда в конечном итоге вернуться на Тортугу, ведь так надёжнее? И, конечно, главный вопрос, что делать с девушками. Луи догадывается, что Гарри ни за что на свете не выпустит из рук Эйвери, и совсем не потому, что она сожгла карту (безумная женщина, но Луи не мог не восхититься этим ходом), но, в самом деле, тащить с собой двух мисс неизвестно куда… Но эти мисс могут послужить заодно и призрачным гарантом на случай, если англичане всё-таки где-то их встретят — тогда можно будет выменять мисс на собственные жизни. Невероятно, но хоть какой-то аргумент.

По всему выходит, что на авантюру с сокровищами надо соглашаться. Когда будут говорить с командой, историю приукрасят, выкажут больше уверенности, чем у них есть, и убедят в том, что сокровища точно есть и точно несметные. А дамы ещё и выкуп обещанный выплатят из своей доли. Что делать, если сокровища не окажется — а может и острова не окажется? — решать придётся на месте.

Луи пол ночи сидит с трубкой, вглядываясь в тёмный берег сквозь завесу белого дыма, но факты не меняются, и новые пути решения проблем тоже не приходят ему в голову. Наверное, все они сделали выбор сразу, каждый по своим причинам, и выбор этот единственно верный, потому что единственно разумный. И безопасный.

К Гарри Луи является с утра, едва тот поднимается с кровати и способен хоть как-то воспринимать реальность. Вокруг и около можно не топтаться, так что Луи переходит сразу к делу.

— Я думаю, мы должны идти по карте. Потому что мы не можем оставаться здесь, и если вернёмся на Тортугу, нас, опять же, или перехватят или найдут позже. К тому же, мы теряем деньги губернатора и надо это компенсировать.

Гарри согласно кивает, трёт подбородок и снова кивает. И, кажется, пытается не выглядеть слишком уж довольным, потому что отлично понимает, что его радость иррациональна. Гарри, может быть, не знает, чего именно хочет от Эйвери, но Луи точно знает, чего Гарри не хочет — не хочет выпускать её из рук и отдавать кому-либо. Особенно Анвару Мендесу. Ну, значит, не отдадут.

— Гарри, у меня есть аргументы, и поэтому я думаю, что мы должны воспользоваться картой. А теперь, глядя мне в глаза, скажи, что ты этого хочешь, потому что у тебя тоже есть аргументы, а не только из-за Эйвери.

Гарри улыбается, демонстрируя свои очаровательные ямочки, но Луи на это не ведётся. Гарри пожимает плечами.

— Конечно, это не из-за неё. Остаться мы не можем в любом случае, так почему не попытать счастья?

Да они всю жизнь это счастье пытают, и всё-таки Фортуна, кажется, им всё прощает. Не для того же она вела их всё это время, чтобы потопить сейчас, верно?

— Ты хочешь Эйвери, это я понял. И надеюсь, ты подумаешь о том, к чему это может привести, прежде чем взять то, чего хочешь. Но, — Луи отмахивается от возражающего Гарри, — об этом потом, сначала надо уйти отсюда, а не решать твои сердечные дела.

Может, Гарри и готов хоть сейчас рассказать о том, что ему нужна Эйвери, но Луи не уверен, что хочет знать — он помнит его вчерашнее обалделое лицо, и пока ему этого достаточно, без подробностей о том, что они там с Эйвери кроме карты обсуждали. Сначала надо уйти с этих проклятых островов и проложить курс, а потом можно и всё остальное. В конце концов, у Гарри из проблем — только не ошибиться, это у Луи непонятно что в голове.

На выходе из каюты его догоняет вопрос.

— Луи, что дороже золота?

— Жизнь.

Луи отвечает, почти не задумавшись. А задумавшись, понимает, жизнь дороже вообще всего, потому что всё можно купить, даже если не за золото, а вот жизнь — вряд ли. И если они попадутся англичанам с их тремя кораблями, жизней своих они лишатся.

Завтрак проходит в обсуждении, и, разумеется, Лиам и Найл тоже согласны с единственным вариантом спасения, потому что подумали и не собираются умирать. Заглянувший Эд очень рад, что драки с англичанами не предвидится и, успокоенный, спешит уйти. «Королевские драгоценности» уходит из бухты ещё до полудня, от греха — англичан, то есть, — подальше.

Вопрос только, что именно имеет смысл сказать команде? Ни слова о письме Зейна, разумеется, и ни звука о любых сомнениях — а сомнения, кажется, есть у них всех. Сходятся на том, что во всём будут винить англичан и, конечно, карта у них целая и вполне достоверная. Законы берегового братства требуют обсудить ситуацию с командой, они и обсуждают. А нравы берегового братства просты — кто громче и уверенней орёт, тот и прав. Под настроение орёт Гарри будь здоров, и хотя новости неутешительные, откровенного бунта не предвидится. Собственно, бунт им не поможет, и это все понимают.

— Всё из-за мартышек этих в юбках! — поднимается голос слева.

— Интересно, он во всех своих бедах женщин винит, а? — голос справа.

Луи даже, к чёрту, не удивлён тому, что ядом плюётся Барт, а Эрколе, возвышающийся над большинством окружающих, хохочет рядом за четверых. Джон, изображая одобрение, шлёпает здоровую ручищу Барту на плечо и добавляет:

— Ну кого же винить, если он сам никуда не годится?

Но смех не рассеивает сомнения.

— Как мы можем верить, что карта у девчонки настоящая? А и настоящая, так давайте карту заберём, да их здесь высадим.

Это предложение встречает отклик, вспоминают, что женщинам на корабле не место. Эрколе куда-то нагибается, потом распрямляется и вещает громовым голосом:

— Никто не просит тебя верить мисс, дурья твоя башка. Верь капитану, он нас ни разу не подводил, — Эр смотрит вниз, где маячит макушка суфлёрствующего Барта, усмехается и снова поднимает голову. — И, в отличие от тебя, он головой пользоваться умеет.

Компания справа опять ржёт, их смех подхватывают остальные.

— Понять не можешь, так слушайся молча, — любезно советует Луи.

— Карта настоящая, — уверяет Гарри. — Давайте, будьте мужчинами, или мы вернёмся на Тортугу с пустыми руками?

Бунта не предвидится, сомнения уже начинают укладываться. Все соглашаются с тем, что уходить надо в любом случае, и лучше уж за сокровищами, чем ползти с позором домой. И раз решение принято, начинает кипеть работа — нужно хорошо запастись всем, чем можно, для перехода, и команда отправляется на берег за водой, мясом и всем, что найдётся. На всё про всё у них максимум два дня, так что ребята активно шевелятся.

А Луи и Гарри прикидывают курс. Без второго куска карты полагаться приходится только на слова Гарри и Эйвери, но и с одним куском хотя бы можно понять направление. Значит, Атлантический океан. Направление хорошо уже тем, что там-то их вряд ли догадаются искать англичане, не найдя их на Юнионе. А искать будут, тут и к гадалке не ходи.

Что дороже золота? Всё, всё, всё на свете можно купить или хотя бы оценить. И всех. Оказалось, оценить можно даже дружбу и общую историю, как это сделал Зейн. Оценить нельзя жизнь, потому что когда ты мёртвый, не имеет никакого резона что-то ещё оценивать, да? К чёрту бы это всё.

— Зачем Эйвери доля в сокровищах? — спрашивает Луи. — Я понимаю, что карта её и всё такое, но зачем бы ей вообще ввязываться во всё это? На Ямайку, я так понял, она не собирается?

Луи спрашивает у Гарри, потому что Гарри вот он, а Эйвери где-то у себя, и потому что Гарри наверняка знает. И потому что Гарри это наверняка важно.

— Хочет осесть вместе с Паулой на материке. Начать новую, свободную жизнь.

Луи удивлён, он ожидал чего угодно, только не такого. А что, собственно, такое свобода?

— Она ведь совсем не знает жизни, да? — Луи улыбается. — Начать всё заново не так просто, а деньги имеют свойство заканчиваться.

Гарри пожимает плечами. Для него мысль о том, что Эйвери на Ямайку не собирается, имеет другие оттенки, и наверняка думал он только о том, что она куда-то не собирается, а не о том, что планирует делать. И, наверное, так правильно — всё ещё успеет перемениться, раз уж за пару недель мисс Клементс, кажется, полностью изменила отношение к ужасным пиратам. Интересно знать, что о планах тёти думает Паула?

— По сути, у нас снова нет выбора, да? — Гарри потирает подбородок. — Или к англичанам на виселицы или в океан по обрывку карты.

— Если есть «или», значит выбор всё-таки есть, — улыбается Луи. — Мы оказывались в ситуациях и похуже, но удача всё ещё на нашей стороне.

Гарри фыркает.

— Я вспомнил гадалку, Кассандру — ох и безумная старушенция. Она сказала, что Фортуна не разбирается в мужчинах.

Луи смеётся. Ну, им же лучше, что так.

— Хоть в чём-то шарлатанка права.

— Да как посмотреть, — тянет Гарри.

Но больше ничего не говорит, а Луи и не горит желанием обсуждать туманные предсказания, которым срок уже несколько лет. Переводят тему и до конца дня готовят план перехода. Команда тоже не зевает и практически готова к отплытию — сняться с якоря можно будет уже утром, и если только ветер продержится, они смогут уйти достаточно далеко и пропасть без следа ещё прежде, чем англичане вообще доберутся до места встречи.

Вечером команда разбредается по острову. Это понятно, они рассчитывали получить деньги, а теперь непонятно, когда увидят берег. Луи тоже бредёт по знакомым тропинкам — этот остров, как и большинство вообще маленьких островов, старое прибежище пиратов, и Луи знает, куда забраться, если хочется поплавать и подумать о какой-нибудь ерунде.

Ерунда, правда, сама находит себя, и думать не приходится: сидит себе на берегу, воду рассматривает. Луи плюхается рядом, встречает удивлённый взгляд Барта. Заплыв откладывается.

Барт раздражает. Потому что от него никак нельзя отделаться хотя бы потому, что не возникает такого желания. На расстоянии он раздражает, каждый раз, как Луи вспоминает, как Барт по уже сложившейся привычке сидит рядом и что-нибудь спрашивает, смотрит в глаза или смеётся, он бесит. А вот когда Барт, собственно, сидит рядом и всё остальное, он совсем не бесит, его хочется… Обнять? Господи, нет. Просто он… Беззащитный? Едва ли. Тощий? Это не повод. Приятный? Так он приятный-то не на ощупь, Господи.

— И откуда ты такой на мою голову?

Луи не удерживается и патетически вздыхает. Барт весело хмыкает.

— Родился на Аклинсе, подобрал ты меня на Тортуге.

Это не то, что Луи имел в виду, но он улыбается, принимая ответ.

— А ты на мою голову откуда? — интересуется Барт.

— Родился в Англии, потом с родителями уплыли в Новый Свет.

— Ага, а дальше?

— Любопытство твой главный порок, Барт.

Луи улыбается и не чувствует ни грамма осуждения, тем более Барт явно не чувствует никакого смущения, чертит что-то пяткой на песке. Сапоги он снял, и стало видно ноги — крохотные, раза в два меньше, чем у самого Луи. И это почти забавно.

— Я просто хочу понимать людей. А моё понимание добродетель.

— Какой ужас, — смеётся Луи. — Но ладно, сегодня ты заслужил немного любопытства. Эрколе говорил с твоих слов?

— Ну, говорил он сам, — пожимает плечами Барт, но, кажется, понимает, что увиливать бесполезно. — Говорит он громче моего, да и меня, может, слушать не станут. А что, правда можно вопросы задавать?

— Ты всё равно задашь.

Потому что у них вошло в привычку иногда сидеть и о чём-то говорить, как будто они друзья. Или они друзья? Луи считает, что у Барта любопытства на троих, но с Бартом почему-то легко делиться и даже хочется. Глупое желание. И абсолютно ненормальное, но появляется оно регулярно.

— А у меня есть вопрос, на который ты не ответишь.

Барт поднимает голову и даже разворачивается, заглядывает в глаза, как будто вызов бросает. Луи пожимает плечами. Не ответит так не ответит, задать-то можно.

— Кто такой Анвар Мендес?

Луи вздрагивает. И от неожиданности, и от тоскливых воспоминаний, холодом скользнувших по позвоночнику.

— Племянник губернатора Ямайки.

Барт насмешливо-вопросительно вскидывает брови, и видно, вопрос появился неспроста. И Луи не понимает, как на него ответить, даже не уверен, что нужно.

— Зачем тебе?

— Интересно.

— Любопытство кошку сгубило.

Барт почти снисходительно улыбается.

— Хорошо, что я не кошка, да?

— Кошки пушистые и забавно урчат, если их гладишь.

— Если я буду урчать, ты мне расскажешь? Можешь меня даже погладить.

Луи давится воздухом и хохочет.

— Да ты мне угрожаешь!

— Может, самую малость.

Барт продолжает что-то вырисовывать, а Луи задумывается. Вопрос всё ещё висит в воздухе и на него можно не отвечать. Но он что-то царапает в голове у Луи, и он невольно задумывается, что мог бы ответить.

— С чего ты вообще взял, что тут что-то есть? — спрашивает он. — Мендес просто жених Эйвери, от которого мы надеялись получить выкуп.

— Видел я вашу реакцию, — Барт качает головой, — это не сложно увидеть, вас так и перекашивает. Он кто угодно, но не «просто».

Лично Луи видел Анвара лишь однажды, во время казни Джеффа. Толпа пришла поглазеть, как вешают пиратов, а над толпой стояли властители Порт-Ройала — проклятые Мендесы. Луи до сих пор не понимает, как вышло, что Гарри прямо из этой толпы не скакнул на помост и не попытался придушить Анвара или любого, до кого дотянулся бы. Ямайка, Порт-Ройал, Мендес, Зейн — как слова проклятия, что-то, что причиняет боль и что появляется снова и снова. Почему? Анвар просто красивый юноша, родственник губернатора. И именно он виноват в смерти Джеммы, Гарри не сомневается, а с ним не сомневается и Луи.

Барт тихо вздыхает, задумчиво следит за лицом Луи, как будто что-то может прочесть. Или может?

— Он враг капитана, да? И твой, — тихо спрашивает Мидлтон. — И он нам всем угрожает. Я ведь должен знать, кого мне не любить.

— А ты готов не любить каждого, кто не по нраву капитану или мне?

Губы у Барта вздрагивают в насмешливой улыбке, и он приподнимает брови, словно спрашивая, за кого Луи его принимает.

— Вы, конечно, не агнцы божие, но не думаю, что станете ненавидеть кого-то без причины. А в том, что вы этого Мендеса ненавидите, я не сомневаюсь, можешь не увиливать.

— Есть причина. И я не хочу её называть.

Барт покладисто кивает и прикусывает губу, как всегда, когда понимает, что больше по теме вопросов лучше не задавать.

— Чужие тайны я уважаю, довольно того, что причины есть.

Барт отворачивается и, кажется, вполне готов удовлетвориться таким исходом, а Луи не может выкинуть из головы картинку: Анвар, две красивые девушки с ним, губернатор, богатые и довольные, над толпой людей, пришедших увидеть чью-то смерть.

— Лучше не произноси его имя по чём зря, ладно? — Барт поворачивается, и Луи кивает. — Лучше этого не делай. Поверь, Гарри не обрадуется.

Никто не обрадуется. Господи, кто вообще может радоваться упоминанию подобного существа?

— Ладно, — тянет Барт. — Чьи ещё имена под запретом?

Барту совсем не обязательно ничего знать, никому не обязательно ничего знать, но мысли крутились вокруг Ямайки и её обитателей с тех пор, как на борт «Леди Энн» поднялись две пленницы, и Луи, наверное, просто хочется выпустить эти мысли, а Барту вполне можно доверять.

— У Анвара есть дружок Зейн, его тоже лучше не упоминай. Зейн был нашим боцманом, пока я был помощником капитана.

Вот так в несколько слов укладывается целая история, больная, тяжёлая, зудящая за грудиной история. У Барта в недоумении расширяются глаза, а потом сходятся брови — видимо, пытается понять, как это всё случилось. Рассказывать Луи не собирается.

— Он… Ушёл? И теперь ты боцман и помощник, да?

Ему интересно и любопытно, но Луи не очень хочет посвящать кого-то в давние истории. Он не думает, конечно, что Барт может что-то с этой историей сделать, но в целом знать детали Барту и не надо. Любопытство Луи добродетелью не считает, но кое-что всё же уточняет.

— Можно сказать, что ушёл. Теперь он дворянин и ревностный слуга губернатора Ямайки.

Барт молча переваривает новость. Потом осторожно уточняет:

— Он вас предал, да?

И Луи может даже не кивать и вообще ничего не делать, тут и так всё понятно. Зейн был их другом с тех пор, как мальчишки познакомились на корабле Десмонда Стайлса. Каждый со своей историей, каждый со своей мечтой, в итоге они стали практически семьёй. Они ходили под одними парусами, под одним флагом, они пережили вместе и горе, и радость, вместе повзрослели. Такое не забывается. И предательство такого не прощается.

— Ничего не может быть хуже предательства, — глухо говорит Луи.

Барт вздрагивает, обхватывает себя руками и отворачивается. А Луи не чувствует удовлетворения, но чувствует, что, наверное, стало чуть легче, как будто выговоренные вслух слова уменьшали вес давних событий. И почему, чтобы заговорить, ему нужно это тощее любопытное создание, которое буквально преследует его? И ладно бы только на корабле, Барт, кажется, пробирается в мысли.

Глупости.

Луи стаскивает с ног сапоги и принимается за рубашку, собираясь, наконец, окунуться. Барта аж подкидывает на месте.

— И что ты придумал? Резко жарко стало?

Луи недоумённо смотрит на Барта, Барт округлившимися глазами смотрит на него.

— Плавать мне предлагаешь одетым?

— О, ну да, — Барт подбирает свои сапоги, оглядывается на воду, как будто только что увидел. — Мог бы предупредить. Смотри не утони.

И чешет подальше, как кипятком ошпаренный. Луи только плечами пожимает, всё-таки иногда Барт бьёт все рекорды дурости.

========== Переживания и отплытие. Бетти ==========

Комментарий к Переживания и отплытие. Бетти

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c848632/v848632255/a5cba/-MHmJ_aih9U.jpg

Утром Бетти хочется самозабвенно рыдать в подушку, потому что на неё разом наваливаются все мысли и чувства, отогнанные сном, но приходится встать и изобразить бурную деятельность. Вряд ли кто-то оценит её страдания по поводу… Ну, предположительно, влюблённости. У Бетти проблемы, и она понимает это очень ясно, особенно со вчерашнего вечера, когда сбегала с берега быстрее, чем думала, потому что остаться ей хотелось как-то уж слишком сильно. А осталась бы, увидела бы что-то неположенное, и не смогла бы перестать об этом думать. В смысле, ещё больше думать, Луи и так её персональное наваждение, и в этом нет ничего обнадёживающего.

Раннее утро встречает серым сумраком, но рано или поздно этот день должен был начаться, так почему бы не теперь? Бетти вообще-то милая девочка, но сейчас раннее утро и у неё проблемы, так что она нелюбезно рычит на пару болванов и ещё и острым локтем подпихивает, чтобы двигались бодрее. Руки выполняют работу без участия мозга, пока мозг занят тем, что болтает по кругу одни и те же мысли.

— И стервец же ты в дурном настроении, — говорит Эрколе.

В его голосе почти родительский укор, и Бетти почти стыдно, но от этого ничего ведь не изменится.

— Кто сказал, что у меня дурное настроение?

— А что, мне не видно, что ли, без официального объявления?

Тётка иногда звала Бетти мегерой и прочила, что не быть ей замужем с таким характером. Да чего уж там, иногда и любящий отец намекал, что следует быть милосерднее. Сейчас, правда, кажется, что замужем Бетти не бывать по другим причинам, с характером не связанным.

Как только корабль выходит из бухты, Бетти спешит усесться подальше ото всех, пока лично у неё дел нет. Не совсем прячется, просто пытается в одиночестве разобраться, что случилось и что ей с этим делать. Получается не слишком хорошо. На самом-то деле, хочется запустить пальцы под рёбра и потянуть вверх, выворотить грудную клетку, потому что странные эмоции там не помещаются. Эмоций много, они непонятные, но Бетти догадывается, как оно всё называется, и лучше ей от этого не становится совершенно. Скорее, хуже.

Она ведь и не влюблялась прежде толком. И вот, не влюбившись до своих лет, видимо решила, что ей это и вовсе не грозит. Это была стратегическая ошибка, и от неё не выйдет сбежать так, как вчера от Луи — а ведь очень хочется просто сбежать и спрятаться, сделать вид, что не было ничего. Потому что влюбилась. Со всего маху и прямо носом, всем лицом в стену — вот какое это ощущение. Нельзя сбежать от того, что сидит за рёбрами и в голове. Нельзя сбежать от мыслей о том, что-то, что она считала добродетелью — понимание других, — обернулось против неё. Как получилось, что именно Луи ей хотелось узнать больше всех на свете, и в какой момент он начал отвечать на её вопросы, так что она увязла по самые уши? А когда вчера он рассказал о старом друге, рассказал нечто такое болезненное и личное, она, кажется, провалилась по самую макушку. И её какой-то дрожью пробивает, кажется, что она для Луи не просто любопытный матрос, но и… И кто-то ещё, но это точно не то, чего ей хотелось бы.

Чёрт.

Ладно, ладно, если ей так уж надо об этом думать, она подумает. Если Луи узнает, что она девушка, убьёт — без вариантов. Если опустить этот, самый важный, факт, то надо понимать, что Луи вряд ли сильно впечатлится её наружностью, потому как едва ли его привлекают своевольные язвительные девчонки пяти футов ростом, так что даже если он её простит, чуда не произойдёт. Вот. Так что думать не о чем, просто не о чем, и надо перестать думать. Как-нибудь надо.

Только как это сделать, если у неё даже не смотреть-то на него не получается? Его глаза — как чёртова бездна. Он сам весь бездна? Бетти всё время кажется, что где-то что-то цепляется, что их взгляды связываются в одно целое. Конечно, нет ничего такого. И никакого одного целого нет и быть не может. Бетти думает, что она глупая и романтичная, а это, как выясняется, кошмарное сочетание.

Если бы всё вот это безобразие приключилось на берегу, она бы знала, что делать. Вряд ли бы что-то сделала, но знала бы хотя бы, что в данной ситуации правильно. А так — полный кавардак. Нельзя считать отношение Луи чем-то кроме отношения мужчины к мужчине, потому что он видит перед собой Барта, а не Бетти, и ни в коем случае не должно быть иначе. И если только она не сознается, так всё и останется. А она ни за что не сознается, так что будет довольствоваться тем, что у неё есть, а есть у неё не так и мало. Вот, вот так уже лучше, надо думать в эту сторону. Это уже можно считать каким-никаким решением, так что Бетти выползает на свет Божий к людям и находит себе занятие. Ведь ничего не случилось и не случится, во всяком случае внешне-то всё прежнее.

У острова Юнион они убирают немногочисленные поднятые паруса, и в шлюпку садятся Гарри и Найл. Зачем-то гребут в сторону острова.

— Что-то происходит или как? — удивлённо спрашивает Бетти.

Отвечает ей Лиам, с какой-то уж очень довольной улыбкой.

— Оставляют сообщение англичанам.

Объяснение странное, ведь сделка отменяется, и они вроде как не хотят пересекаться с англичанами и их тремя фрегатами.

— Надеюсь, не с координатами, где нас искать.

Лиам смеётся и качает головой. Широко потягивается, разворачиваясь к Бетти.

— Как раз, чтобы не искали нас. Есть способы умереть попроще.

— Знаю, но я бы лучше пожил подольше, мир слишком большой и красивый, я ещё не всё видел. И вообще, может где-то есть место для меня, а я его не найду? Нехорошо получится.

— Да уж.

— И что за сообщение?

Бетти правда любопытно, ей вообще всё любопытно, конечно, но сейчас она просто не может понять, что там надо оставить для англичан и зачем. Лиам, кажется, задумывается, можно ли об этом говорить, а потом решает, что тайны никакой нет.

— Очень любезное письмо о том, что мы обижены на них за три фрегата, так что девушек утопили и ушли в неизвестном направлении.

Бетти недоверчиво приглядывается к Лиаму, но тот утвердительно кивает с ухмылкой. Ну, весьма оригинальная записка, наверняка гадостей написали. И Бетти кажется, она понимает, зачем это сделано — чтобы пленниц не искали, а значит не искали «Леди Энн». Хорошо бы это сработало.

— Хотел бы я посмотреть на лица тех, кто это будет читать, — фыркает Бетти. — Правда, ради этого оставаться тут не собираюсь.

— Тебе ещё место своё искать, — улыбается Лиам.

Ну да, ну да. Только она не совсем знает, как это делать и как понять, что это место для неё. Сейчас ей просто нравится то, где она. Ну, кроме того, что у неё есть проблема, но это в каком-то смысле тоже неплохо. Господи.

Когда Гарри и Найл возвращаются, на корабле наконец поднимают все паруса и берут курс в открытый океан. Острова отдаляются, их очертания удлиняются и смазываются, и к полудню они как тучное облако на горизонте. На палубе появляется Паула и приветливо кивает Бетти. И кажется, что улыбается даже с облегчением. Бетти думается, что Паула в какой-то степени видит в ней защитника, и это странно, но приятно. Никто, конечно, не собирается настаивать на том, чтобы высадить девушек, и никто не желает им зла, но не обязательно ведь желать зла, чтобы это зло сделать? Кое-кто может оскорбить ненароком какой-нибудь дурной шуткой, и дело не в благородном происхождении и воспитании Паулы, а в том, что она нежная и милая, очень чистая. Возможно, сама Бетти тоже такой была, пока не оказалась предоставлена самой себе?

— Значит, вы по-прежнему с нами? — улыбается Бетти.

— Да, пожалуй всё повернулось совсем не так, как я ожидала, — вздохнула Паула. — Жизнь несколько более сложная, чем мне казалось.

Юным особам, принадлежащим к слабой, но прекрасной половине человечества, не положено рассуждать о жизни. А впрочем, как говорят, за мысли не наказывают, поэтому рассуждать можно — главное не давать никому об этом знать.

— Сложная ещё не значит плохая, — утешения получше у Бетти нет. — Зато тут у нас интересно, и кормят хорошо.

А ещё тут опасно: англичане, стычки с другими кораблями, шторм. Ну, и пираты, конечно, тоже не ангелы. Паула явно это всё понимает, но, раз сделать с этим ничего нельзя, она не жалуется.

— Всё это довольно странно. Мы сели на корабль в Лондоне, с тем, чтобы сойти в Порт-Ройале, и бабушка уже там, но мы с Эйвери до сих пор в пути, да ещё и двигаемся в противоположную сторону. И за это время с нами случилось больше, чем могло бы за десять лет.

Вот это точно, и Бетти отлично понимает, о чём говорит Паула.

— Это ведь хорошо? — улыбается Бетти. — Думаю, мир стоит того, чтобы немного отложить всё обычное и привычное. Засохнуть в гостиной от скуки ты всегда успеешь.

Паула молчит и рассматривает удаляющийся берег, а Бетти сидит на бухте каната и щиплет корпию. От ветра изредка хлопает флаг на мачте, как птичьи крылья, и солнце выливает свет прямо на макушку, но волны несут прохладу, и Паула чуть перегибается за планшир, заглядывая в тёмную воду, как будто ищет там русалок. Их нет, Бетти проверяла, ещё в детстве.

Бетти думает, что Паула совсем не выглядит расстроенной тем, что отправляется куда-то на пиратском корабле. Ей всё ново, и, наверное, ей нравятся те люди, с которыми она тут общается — и не только за неимением лучшего общества, ей интересно. Бетти думает о вещах, о которых ей думать нет никакой необходимости, о том, что если Пауле понравился Найл, то это, конечно, ужасный выбор, потому что он пират, но отличный выбор, потому что он добрый и милый. Правда, Найл всё-таки пират, а Паула леди, так что сколько бы они там друг другу ни нравились, когда-нибудь Паула должна будет снова вспомнить о том, кто она. И они больше никогда друг друга не увидят? Потому что Пауле уготована судьба быть украшением чьей-то семьи и всё такое, она выйдет замуж за подходящего мужчину, и совершенно точно Найл не подходящий мужчина. Впрочем, не Бетти сетовать на чужие неподходящие влюблённости. Просто ей жаль, что жизнь несправедлива к людям, которые ей нравятся.

Собственно, к самой Бетти жизнь тоже не сильно справедлива. Избытком храбрости — скорее безрассудства, — она никогда не страдала, и между «да» и «нет» склонна была выбрать «нет», но на Тортуге решила попытать удачу. Ну вот. Своеобразная удача ей выпала. Хотела правильного? Получай, Бетти. Правильно — пиратский корабль. Правильно — изменчивый путь в поисках счастливого случая. Правильно — смотреть в глаза-бериллы боцмана, болтать с ним обо всём на свете, наблюдать за ним на расстоянии и, наверное, потихоньку сходить с ума. Правильно — палуба под ногами, океан вокруг и надежда, что завтра будет хороший день.

Паула, подбирая юбку, садится рядом с Бетти, рассматривая её работу. Бетти вытягивает нитки, легко подцепляя одну за другой. Когда-то их подгоняли плотно друг к другу, чтобы получилось хорошее полотно, а она теперь портит эту работу, чтобы потом получившейся корпией Нейт обрабатывал чьи-то раны.

— Бывает же такое, что так много хочется сказать и спросить, что не знаешь, с чего начать, и молчишь, — говорит вдруг Паула.

— Если ты так начала, значит, хочешь заговорить о любви, не иначе.

— Почему бы и нет? Разве не отличная тема для разговора среди дня на пиратском корабле?

Они смеются. Действительно, разве есть вообще тема благодатнее? Да только Бетти не слишком уверена, что она хоть что-то об этой теме знает. Или Паула.

— Когда и как об этом ни говори, а всё равно ни до чего не договоришься.

— Я не хочу, как Эйвери.

Рука у Бетти соскальзывает, теряя нитку. Бетти хлопает глазами и вопросительно смотрит на Паулу. Она уверена, что хочет это сказать, да ещё и малознакомому матросу? С другой стороны, у неё тут не так, чтобы обширный выбор собеседников, а событий в жизни произошло много.

— Не хочу, чтобы меня просто кому-то отдали, — качает головой Паула. — Так что я даже рада, что мы с вами плывём, куда бы то ни было. Я больше доверяю плану Эйвери, чем… — она обрывает сама себя, но всё и так понятно.

— Чем руководству миссис Клементс, — заканчивает за неё Бетти, и Паула кивает.

Эйвери тоже явно не хочет, как Эйвери. Бетти потирает лоб, в надежде так расшевелить мысли и найти достойный ответ.

— Может быть, ты смогла бы выйти за того, кто тебе мог бы понравиться, почему нет? И почему ты думаешь, что Эйвери… — Бетти встречает взгляд Паулы и поджимает губы. — Ну да.

Ну да. Говорить уже не о чем, не будет никакого жениха от миссис Клементс, да и Эйвери замужество за Мендесом больше не грозит. И, конечно, надежда на то, что им могли бы понравиться навязанные женихи, ничтожно мала. В лучшем случае незнакомый человек будет приятным и даст себе труд хотя бы присмотреться к навязанной жене. Обычная ситуация для многих, но едва ли такая уж многообещающая.

Бетти не знает, какие у двух леди планы и есть ли они вообще, но не выйдет ли так, что место миссис Клементс займёт её дочь? Не станет ли Эйвери из лучших побуждений направлять и опекать Паулу так, как той не хочется?

— Ты тоже так не хочешь, — говорит Паула. — Чтобы за тебя кто-то решал. Никто не может этого хотеть.

Бетти возвращается к корпии и опускает лицо. Никто не может этого хотеть. Даже если чьи-то решения в целом могут быть полезными или навязанными из лучших побуждений, всё равно ведь неправильно.

— Не хочу, — соглашается Бетти. — Поэтому, собственно, и оказался здесь.

И ей кажется, Паула понимает то, что она действительно хочет сказать. Потому что Бетти не мальчишка-матрос, а взбалмошная девчонка, взявшаяся решать за себя. И, возможно, это не самое верное решение с точки зрения хорошего тона, но оно правильное для Бетти. Упорства — упрямства? — у Бетти вполне достаточно, и однажды сказав «да», она не отступает.

И, возможно, Паула и Эйвери чувствуют что-то подобное. У них нет возможности выбора действий, но у них есть возможность выбрать, как ко всему этому относиться, верно? И, наверное, они уже не проклинают день, когда «Северная звезда» был взят на абордаж, потому что в конце концов этот день приоткрыл для них новый мир. И Бетти верит, что это неплохой мир, уж не хуже того, что мог бы быть на Ямайке. И точно лучше того, что мог быть у неё самой на Антигуа.

========== Тоска. Белла ==========

Комментарий к Тоска. Белла

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c846123/v846123162/b0b35/QQqIIM6bkeE.jpg

Белла не находит себе места. Ей кажется, что стены дома давят на неё, запирают в клетку. Ещё никогда она не расставалась с Анваром так надолго, они всегда были вместе — и ей кажется, будто оторвали половину, как бы глупо это ни звучало.

Отец поселил миссис Клементс в их доме, и теперь Белла вынуждена терпеть старую стерву на обедах и ужинах, улыбаться и думать, что воткнула бы старухе вилку в глаз, если бы могла. Приходится делать вид, что она — само гостеприимство, тем более, что Джелена не в состоянии быть радушной хозяйкой. Сестра бледнеет и худеет, ожидая своего Зейна, и разве что не к окну прилипает, будто чертов пират может ради неё вплавь добраться до Ямайки. Белле хочется накричать на неё, встряхнуть, сделать хоть что-то, чтобы Джи очнулась и осознала уже — её Зейн вряд ли вернется. Даже если не уйдет на сторону своих бывших друзей, то умрет от их же рук, и пусть Джелена уже осознает, что для неё так будет лучше! Дядя не зря отправил с командором Морганом именно Малика — двух зайцев одним ударом. Надеется, что Гарри Стайлс и его бывший друг вскроют друг другу животы.

Белле плевать, даже если всякровь Зейна Малика пропитает доски корабля — только бы Анвар возвратился живым.

Миссис Клементс не спеша обсуждает с отцом предполагаемую свадьбу, и Белле хочется кричать так, чтобы винные бокалы на столе от её голоса полопались. И к мысли, что она отдала бы всё, чтобы Анвар вернулся невредимым, Белла добавляет другую: пусть проклятая английская девчонка утонет в Карибском море. Пусть свадьба не состоится никогда.

Джелена приходит к ней вечером — укутавшись в шелковый халат, с расплетенными светлыми волосами, она больше похожа на англичанку-мать, чем на испанца-отца, и это удивительно. Садится на край постели.

— Я боюсь за него, Белла, — тихо говорит она.

Белла едва удерживается, чтобы не зашипеть на ноющую сестру. Джи, в конце концов, имеет право ныть и плакаться, это ЕЁ свадьбу перенесли на несколько недель, это ЕЁ жених сейчас готовится к встрече с пиратами, это ЕЁ Зейн может не вернуться. Белла показывать эмоций не может, чтобы отношения с Анваром не раскрыть, и внутри у неё все кипит. Джи впитала материнскую натуру так же, как переняла её внешность, тогда как у Беллы и её брата испанские страсти в крови, и любят они друг друга так же яростно и самозабвенно, утопая в отражениях друг друга.

— Не волнуйся, — она гладит Джелену по волосам, натягивает ободряющую улыбку. — Твой Зейн однажды от пиратов живым ушел, и теперь снова уйдет.

Джелена утыкается лбом в её плечо и всхлипывает, и Белла хочет крикнуть: дура ты, сестренка, дура, твой Зейн — пират, и всегда им будет, а вовсе не солдат, отправленный к ним на корабль! Он врет тебе в лицо, обманывает, а ты готова верить, потому что влюблена! Но даже не любишь.

Белла уверена, что Джи не любит этого своего Зейна, невозможно любить человека, которого толком не знаешь. Любить означает знать, чувствовать, понимать, быть отражением друг друга. Быть единым целым, хотя это звучит глупо, как в театральных пьесах, что, говорят, в Англии так популярны. Анвар с Беллой с самого детства, никого ближе у неё не было и не будет, никто её так не понимает и не принимает. Зейн влюбил в себя Джелену за пару встреч на званых вечерах — но если она не знает, что Малик был подельником Стайлса, что вообще она знает?

Белла и сама об этом узнала только от Анвара — губернатор и отец не скрывали от него происходящего, а он делился с ней, пока они валялись в постели и целовались, боясь потерять хоть миг чертовски драгоценного времени. Они оба были хранителями семейных секретов, но самую страшную тайну делили между собой.

— Мне кажется, он не вернется, — шепчет Джелена.

«Оно и к лучшему, сестренка, — думает Белла. — Отец найдет тебе другого жениха, и ты думать забудешь про своего пирата»

Хотя нельзя не признать — Зейн красивее многих местных аристократов. Высокий, стройный и гибкий, с приятным, тягучим голосом. Кажется, он откуда-то с Восточных стран, об этом так и кричат его черные волосы, его глаза, темные, как патока, длинные ресницы, которым большинство девушек Порт-Ройала завидуют. И он, определенно, любит Джи, хотя, возможно, тоже не очень понимает, какая она есть.

Следующие несколько дней Джи ходит тенью самой себя. Миссис Клементс раздражает больше обычного, и Белла, в очередной раз выйдя из себя, срывается на Гресии за какую-то мелочь. Девушка убегает прочь, а Белла смотрит на себя в зеркало и массирует виски. Затем хватает зеркало и швыряет в стену.

У неё внутри пустота, стремительно заполняющаяся страхом, и Белла боится, что не выдержит. Утром она услышала, как служанки, вычищая камин, обсуждали пиратов — и одна из них обмолвилась, будто, говорят, капитан Гарри Стайлс был Джемме родственником. У Беллы внутри ледяным страхом все обволакивает, и она молится за жизнь Анвара, молится, чтобы любимый/брат вернулся домой. Вернулся к ней.

========== Бессонница. Гарри ==========

Комментарий к Бессонница. Гарри

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c848628/v848628162/3fda7/GF14uHFa2rY.jpg

Стоит Гарри закрыть глаза — и неровные, неуверенные буквы, которые Зейн уж наверняка выводил в темноте трюма, огненно полыхают под веками. Когда-то предательство одного из лучших друзей вскрыло ему грудную клетку, выворачивая его наизнанку, но теперь ему выворачивает кишки заново — потому, что поступок Зейна вытаскивает похороненные воспоминания.

Гарри помнит, как попал на корабль к Десмонду (назвать бывшего капитана «отцом» у него не поворачивался язык). Он пришел тогда на Тортуге в таверну, где набирал команду Десмонд Стайлс. Он, шестнадцатилетний мальчишка, юркий и уверенный в собственных силах, носящий в сердце твердое намерение быть лучше собственного отца. Десмонд смотрел на него, хмурясь, пытался понять, чем знаком ему новенький юнга, но так и не смог узнать в нем себя. Зейн был первым, с кем познакомился Гарри, оказавшись на «Леди Энн» (тогда галеон ещё носил другое название), и Зейн же, плававший с Десмондом уже год, знакомил его с корабельным оснащением. Потом на борту появился Лиам, за ним — Луи и Найл. Но Малик всегда оставался для Гарри тем, кто помог ему освоиться в команде Десмонда. Кто через три года стоял рядом с ним во время бунта. И тем, кто год назад отбросил их дружбу, чтобы получить прощение от губернатора Ямайки.

Гарри помнит грязные, полные крыс катакомбы ямайской тюрьмы и помнит, как думал, что больше никогда не увидит «Леди Энн». Он вспоминает абсолютно дерзкую, абсолютно безумную и неожиданно удачную попытку Лиама и Найла вытащить их с Луи с виселицы, хотя и Стайлс, и Томлинсон уже успели попрощаться с жизнью.

И Гарри думает, что, кажется, никогда не поймет поступков Малика. Ради чего Зейн предал их дружбу — ради славы? Богатства? Каперской лицензии от англичан? И ради чего он помог им сейчас? Если вообще помог, а не пытался загнать в заранее расставленные сети.

Записка, оставленная Гарри и Лиамом на берегу острова Юнион — пригвожденная ножом к ближайшей пальме, если уточнять, — могла разозлить англичан до белых глаз. А ещё — одним махом лишить Зейна всех привилегий, которые принесло ему предательство. И Гарри, до крайности довольный собой тогда, сейчас признается сам себе, глядя в темноту: а принесло ли ему это удовлетворение?

Ответ приходит не сразу. Гарри слушает шум волн, бьющихся о борт «Леди Энн», вспоминает, как много лет назад они с парнями валялись прямо на полу в общей каюте — юнгам с гамаками и тюфяками не особо, знаете ли, везло, — и мечтали, как их имена будет знать весь мир, казавшийся тогда огромным. Вроде бы, именно в одну из таких ночей Зейн попросил Луи научить его писать (всякое в жизни пригодится), и Томлинсон все свободное время тратил на обучение друга этой не такой уж хитрой науке.

«Почему ты предал нас? Что же было не так?»

Гарри ищет и не находит ответ, а тоска свербит за ребрами, ноет, завывает больным ветром и мешает уснуть. Кажется, его не удовлетворило дерзкое письмо, оставленное англичанам. Кажется, ему до сих пор так больно, что эта боль прорастает в легких и мешает вздохнуть. Кажется, он поступает, как Зейн когда-то, и это приравнивает его к бывшему другу, навсегда получившему звание «предатель». И если Гарри так гордился, что не предал бы даже своего врага, почему он сделал это теперь?

Англичане совсем не так тупы, как хотелось бы. Смогут сложить несколько фактов и осознать, что кто-то команду «Леди Энн» о приближении трех фрегатов предупредил. А кто ещё это мог быть, как не бывший пират?

Совесть выгрызает в душе у Гарри дыру. Он бьет кулаком по постели: чем же он лучше Малика? И ненавидит себя за слабость, ненавидит до зубовного скрежета. И хотя ни Луи, ни Лиам, ни Найл его не осуждают, он осуждает сам себя. Эйфория от дерзкого поступка проходит, растворяется в пене морской, а боль — вот она, всегда с ним, навсегда за грудиной плещется, разъедает отравой.

Гарри поднимается, набрасывает рубашку на плечи. Быть может, соленый воздух океана и шум волн утихомирят его душу, как всегда и бывало? Море и палуба «Леди Энн» спасали от любых кошмаров, тянущих лапы в ночи. Он выбирается на палубу. На квартердеке Джон — сменил Поля, очевидно. Гарри кивает ему, но к рулю не поднимается, отходит к борту, опирается о фальшборт. Море — темное, но спокойное, плещется о бока «Леди Энн», успокаивает, утешает… зовёт. А над ним — звезды, бархатным полотном, расшитым драгоценными камнями, небо раскинулось над волнами, и черт знает, где океан переходит в небеса.

Ему предстоит многое решить: команда не очень-то довольна новой идеей. Гарри не то чтобы боится бунта, но думает, что им нужны доказательства, а доказательства сгорели. Эйвери пошла ва-банк, и он восхищен этим. Очарован, если хотите. Как очарован ей самой, и нет смысла скрывать это от себя самого. Очарован и… влюблен? Кажется, так это называется.

Идиот.

Гарри закурил бы, но вредные привычки среди четверых друзей только у Луи. Звезды смотрят на него с неба, и он задается вопросом: правильно ли поступает? С другой стороны, выбор у него всё равно был так себе. Он точно знает, что не отдаст Эйвери Анвару, а это значило, что выбор его был всего лишь фикцией, а на самом деле он давно всё для себя решил и теперь только следует этому решению, как всю жизнь следовал стрелке своего компаса.

Это потому, что раньше у него не было собственной звезды, а теперь — есть. И его звезда куда ближе, чем вон те, на черном полотне небес. Мысли болтаются в голове, словно остатки рома в полупустой бутыли. Гарри гладит планшир ладонью.

Шелест платья подсказывает ему, что Эйвери тоже не может уснуть.

— Ваш корабль отвечает вам взаимностью, — она становится рядом и просто смотрит на море. — Не можете уснуть, капитан?

— Это очевидно, — Гарри пожимает плечами. На палубе они не одни, и он понятия не имеет, как вести себя с ней, а Эйвери ему совершенно не помогает. Глядит на волны, и даже в темноте Гарри видит её профиль, и что-то у него за ребрами снова свербит, но уже по-другому. Не так, как из-за мыслей про Зейна, а сладко и лишь чуть-чуть — болезненно.

— В детстве отец рассказывал мне о русалках. Он говорил, что они поют, завлекая моряков, и песни их прекрасны. Сначала я в это верила, потом — не очень, а сейчас почти готова снова поверить, — Гарри не может понять, говорит она с ним или сама с собой, но Эйвери облегчает ему задачу: — А вы русалок видели, капитан?

Он улыбается.

— Не видал ни одной, а я плаваю уже лет шесть, не меньше. Да и не хотел бы встретиться, мне нравится жить. Вам бы встреча эта не пришлась бы по душе, кстати, — добавляет он, искоса глядя на Эйвери.

В свете месяца её профиль кажется тонким, будто она сама — русалка, и не будь на квартердеке Джона, Гарри поцеловал бы её, собирая с её губ лунную пыль (и откуда у него в голове эта романтическая ерунда из материнских сказок?), но Джон — тот ещё сплетник, и Гарри держится.

— Почему? — удивляется Эйвери. Кажется, сказки ей рассказывали не до конца, и Стайлс поясняет с удовольствием:

— Потому, что русалки поют песни, чтобы завлечь моряков в пучину, а потом пожирают их.

Эйвери растерянно хлопает глазами, а потом фырчит:

— Шли бы вы к Дьяволу, капитан Стайлс, со своими шутками!

И краснеет, понимая, что только что сказала.

Гарри не выдерживает и хохочет, ощущая, как его отпускает, отпускает мыслями, сердцем, душой. Как боль, свербящая за ребрами, растворяется. Эйвери, кажется, тоже чувствует его облегчение, потому что улыбается в ответ, перестает обижаться на неуместную шутку, которая вовсе не шутка. Мать рассказывала Гарри легенды о русалках, и пусть он в жизни не видел ни одной, кто знает, что скрывается в океане?

— Мы все там будем, — отвечает он словами Луи. — Но за столько времени я пока туда не попал.

И надеется пока что повременить с этим, что уж. Эйвери дотрагивается до медальона, но скорее задумчиво, нежели нервно.

— Шесть лет в море — это много, капитан Стайлс. Шесть лет назад я бы не подумала, что однажды окажусь на пиратском корабле, плывущим к неизвестному острову.

«Шесть лет назад я не подумал бы, что встречу тебя, — думает Гарри в ответ. — Я считал, что нет ничего дороже золота, а теперь я ищу ответ на вопрос, заданный старой гадалкой, и мне кажется, я почти нашел его».

— Шесть лет назад я не загадывал, что доживу до своего возраста, — он жмет плечами. — Но мир всегда заключает с нами пари и доказывает, что наши мысли и предположения порой разбиваются… да вот как волны о борт «Леди Энн».

Глубокомысленно, Стайлс. Браво. Эйвери перегибается за планшир, чуть хмурится, разглядывая плещущееся море. Гарри хочется поддержать её за талию, но он не решается и чувствует себя из-за этого идиотом. Какого черта, они уже целовались!

Эйвери ведет себя так, будто этого не было.

Гарри ведет себя так, будто об этом забыл. А больше всего на свете ему хочется прижать её к себе и целовать снова. Но не на глазах же у Джона!

— Сколько вам лет, капитан?

Вопрос Эйвери застает его врасплох. Гарри моргает.

— Двадцать два.

Кажется. Он не помнит дату своего рождения. Как-то не до этого было, когда приходилось выживать.

— А мне девятнадцать, — она кладет ладонь на планшир, рядом с его рукой. — И за последний месяц со мной случилось больше, чем происходило за всю мою жизнь. Я не очень-то понимаю, как к этому относиться и как себя вести, капитан, — Эйвери кусает губу задумчиво, и в этот момент красива до боли. Гарри хочется отвернуться, но он смотрит, как завороженный, и чувство, таящееся за грудной клеткой, грозит выломать ему ребра. — Но я знаю теперь, как я жить не хотела бы, — она разворачивается к нему всем корпусом, и Гарри видит, как медальон на её шее блестит в лунном свете. — Спасибо, что согласились на мой план.

Гарри уверен, что подслушивающему Джону диалог их кажется совершенно бессмысленным, но на самом деле в нем смысла достаточно. Эйвери фактически признается ему в своей растерянности, в своих опасениях не выдюжить в том, что взвалила на свои плечи. Возможно, она просит о помощи.

— Идемте, я вас провожу до каюты, — отвечает он. — Скоро утро.

Они в молчании спускаются на орлопдек, и в полутемном коридоре останавливаются у двери. Эйвери — маленькая и хрупкая, едва макушкой ему достает до носа. Они стоят совсем близко, и Гарри мог бы поцеловать её сейчас, никого рядом нет, и никто бы не увидел. Но в глубине души он понимает, чувствует, что Эйвери не готова, что её порывистые поцелуи в его каюте — это отчаянная попытка ухватить желаемое за хвост, ведь, кажется, она и сама не верила, что они поплывут по карте. И, возможно, считала, что их пути разойдутся. И не знала, не погибнет ли от рук его команды сама, стоит им узнать о приближающихся фрегатах англичан. Тогда они целовались, как в последний раз, но теперь у них есть ещё время.

И Гарри намерен доказать, что Эйвери ему… дорога?

Что он… влюблен?

Скорее, он хочет показать, что никогда не поступит так, как она сама не хочет, чтобы он поступил. Гарри осторожно касается ладонью её щеки, поглаживает нежную кожу, пропитавшуюся солью морских капель и солнцем. Эйвери вздыхает, чуть ведет головой, прижимаясь губами к его ладони. Всего на мгновение, но сердце у Гарри заходится в груди бешеной пляской. Хочется плюнуть на всё, прижать её к себе. Дать понять, насколько она желанна.

Что-то ему подсказывает, что нельзя. Не сейчас и не здесь, когда она не отошла ещё от собственного смелого хода в этой игре.

— Доброй ночи, мисс, — Гарри заправляет ей за ухо прядь волос, отступает назад и кланяется. — Отдыхайте.

========== Выбор. Эйвери ==========

Комментарий к Выбор. Эйвери

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c849028/v849028162/40c1d/rsdSpOItOxM.jpg

Эйвери боится поверить в пусть и временно, однако всё же обретенную свободу, и с ужасом думает, что будет делать, если карта её деда — фикция, если острова на самом деле нет. Наверное, проще будет самой кинуться в море, ведь от разъяренной команды её тогда не спасет даже протекция капитана Стайлса. Он просто не сможет помочь.

«Леди Энн» идет гладко, с попутным ветром, будто сам Бог ведет её по океанским волнам. Эйвери нравится иногда выбираться на палубу и наблюдать исподволь за матросами. Она поражается, как им удается работать столь слаженно и думает, что не в последнюю очередь в этом заслуга капитана Стайлса и его боцмана. Впрочем, Эйвери понимает, что даже сама себе врет — наблюдает она не только за матросами, но и за самим капитаном. Гарри успевает бывать буквально везде, успевает следить за всеми (не без помощи Луи), а ещё — всегда находит её взглядом. Эйвери кажется, что в её легких распускаются цветы, как в материном саду, и она задыхается, но её это не пугает.

А ещё ей кажется, что, когда они встречаются взглядами, воздух между ними накаляется, обжигает горло при вздохе. Если бы Эйвери могла, она бы спросила у капитана, чувствует ли он то же самое, но она не уверена, что готова услышать ответ, каким бы он ни был, ведь ей тогда придется и самой отвечать что-то, а она чувствует, что она не готова, не знает вообще ничего. Только ощущает это невероятное притяжение, от которого хочется выть. Или броситься в объятия капитана Стайлса — и будь, что будет.

Рациональная её часть говорит, что это неправильно. И Эйвери слушает её, потому что не хочет выглядеть дамой полусвета. И очень боится, что уже так себя поставила. Её чувства кричат, что Гарри так же боится. Что нужно просто поговорить, но она тянет.

«Леди Энн» неумолимо стремится вперед, к неизвестному острову, а дни проходят за днями. Паула всё больше проводит времени в компании с Бартом или Найлом, а Эйвери старается ей не мешать — разглядывает свою копию карту, сидя в каюте, вчитывается в переписанные заметки. Кусает губу. Она мало понимает в навигации, мало понимает в морском деле. И думает, что, вместо этого бесполезного занятия должна бы последить за Паулой. Ей не стоило бы проводить так много времени с Найлом, ведь мало ли, что может случиться, но Эйвери не может её обвинять или осуждать, не может ей что-то советовать.

Ведь она сама целовалась с Гарри… и не только целовалась. То, как они прикасались друг к другу, как смотрели друг на друга, значило в тот миг больше, чем поцелуи. Священник из их прихода назвал бы её блудницей; сказал бы, что она будет гореть в Аду.

Эйвери думает, что адский огонь вряд ли будет жарче того огня, в котором она уже горит, стоит капитану прикоснуться к ней. Эйвери думает, что им бы стоило обсудить происходящее, решить, что делать, но она и сама не знает, чего хочет. Её судьбу решала семья, и семья же внушала, что родители знают, что для неё лучше, а ей стоит прислушиваться к их настоятельным советам. Ей просто сообщили: она выйдет замуж, а её будущий муж живет в Порт-Ройале.

Теперь перед Эйвери расстилается весь мир, а она не знает, что с этим делать. Легко было сказать капитану Стайлсу, что ей хочется начать новую жизнь в Южной Америке, но как? Как начать эту жизнь, если всю жизнь находишься под крылом у других людей? Свобода пахнет океаном, солью и терпким запахом кожи Гарри Стайлса, который сам — яркое олицетворение того, о чем Эйвери так мечтает и чего так боится.

Будущее застилает туманом, и Эйвери хочется продраться сквозь него. Ночами, пока Паула сопит на своей койке, Эйвери думает, что будет делать, если они найдут сокровища, о которых упоминал отец и дед (что случится, если не найдут, она пытается не представлять). Она знает, что должна выплатить команде капитана Стайлса выкуп за себя и Паулу. Она знает, что ей придется решать за себя.

Когда Эйвери думает о том, чего хочет на самом деле, то в глубине души ответ ей известен, и если днем она старается мыслить рационально, то ночью просто тоскует по прикосновениям Гарри, по его поцелуям и по нему самому. И, хотя она знает, что Гарри спит в соседней каюте, она боится даже думать о том, чтобы пойти к нему. А ещё — знает, что желает его самого. Что так наивно хочет говорить с ним до рассвета, прикасаться к нему, смотреть в его кошачьи глаза, и…

Эйвери прячет полыхающее лицо в подушку. Знакомая волна тепла окатывает её изнутри, лижет огненными лепестками. Её мир переворачивается с ног на голову, Гарри Стайлс его переворачивает с легкостью. Каждым разговором, каждой встречей, каждой прогулкой по палубе. Гарри рассказывает ей о шести лет, проведенных на «Леди Энн», рассказывает с удовольствием, как сказку, которой нет конца. Он молчит о детстве и о семье, а Эйвери не спрашивает, довольствуясь тем, что капитан готов ей раскрыть. От путешествия проходит три дня, а ей кажется — будто вечность. А Эйвери спрашивает себя, может ли считать себя и капитана Стайлса друзьями? Кем-то ещё?

Гарри смотрит на неё так, будто сам горит изнутри. От мысли об этом Эйвери чувствует себя очень грешной, но почему-то не боится ни божественной кары, ни Сатаны, которыми так пугал священник на проповедях. Вряд ли пастор их небольшого прихода в Дербишире испытал за свою жизнь множество приключений.

Они по-прежнему ужинают в кают-компании. Эйвери помогает Гарри и Луи прокладывать курс, пока они всё дальше уходят от Наветренных островов и от английских фрегатов, которые почему-то за ними не гонятся — то ли у «Леди Энн» была фора, то ли англичане решили вернуться на Ямайку, а не гоняться по морям за одним несчастным пиратским галеоном.

И однажды Эйвери признается себе, что влюблена в капитана Стайлса. Что это странное чувство, свербящее так сладко и болезненно за ребрами, обжигающее её пламенем при воспоминаниях о его поцелуях, — это, кажется, любовь, о которой она, будучи благоразумной девушкой, и подумать не могла. В отличие от романтичных подруг, Эйвери всегда знала, что замуж выйдет по выбору своих родителей, и если они с мужем будут испытывать друг к другу симпатию или дружеские теплые чувства — это ей очень повезет, потому что у матери с отцом и такого не было. А чувство любви оставалось для театральных пьес и старинных легенд и песен.

Мэри вообще считала любовь дурным тоном. А любовь к пирату, думается Эйвери, довела бы её до нюхательных солей.

Эйвери понимает, что влюблена, как-то странно — капитан Стайлс что-то рассказывает ей, сидя на баке. Команда уже улеглась спать, палубу «Леди Энн» освещают лишь фонари. Вахтенный вглядывается в темнеющий горизонт, а на бархатном небе загораются первые звезды. Эйвери кажется, что её огрели по голове чем-то тяжелым, и, наверное, благородная леди и думать о таком не может, и вообще не должна знать, что кого-то по голове можно огреть. Только она больше не нежный оранжерейный цветочек, да и была ли им вообще?

— …в северные колонии мы плавать не рисковали, — Гарри рассказывал об очередном своем путешествии, щурясь в окутывающие палубу сумерки, медленно переходящие в темноту. — А в Южной Америке однажды были у берегов. И у Панамы ещё.

Эйвери смотрит на капитана, разглядывает его красивые, четкие черты, его длинные ресницы, прикрывающие хитрые зеленые глаза, и думает, что любит его, и поздно пытаться что-то менять. Чтобы выдрать эти чувства, ей придется вскрывать себе грудь, а ей не хочется.

— Вы, никак, спать хотите, мисс? — Гарри неверно истолковывает её молчание. — Сказали бы сразу, — он улыбается. — Идемте, я провожу вас.

И это — обычный для них уже ритуал. Капитан проводит её до каюты и смотрит, просто смотрит так, что сердце выворачивается. Касается пальцами её лица, осторожно, будто спугнуть боится. И уходит. Эйвери так больше не может.

Эйвери влюблена, и впервые в жизни не хочет думать о последствиях собственных чувств и деяний.

— Нам плыть ещё несколько дней, — сообщает ей Гарри, когда они останавливаются у дверей в их с Паулой каюту. — Если наши расчеты верны.

Она кивает, смотрит на его лицо, в полутьме орлопдека кажущееся ещё притягательнее. Спать, на самом деле, Эйвери не хочет. Гарри, видимо, тоже. Он разглядывает её, скользит взглядом по лицу, по хрупкой шее и по плечам, и кусает губу.

— Доброй ночи, мисс, — произносит тихо. — До завтра.

— Капитан!

Эйвери ловит его за рукав, ошалев от собственной смелости, и, приподнимаясь на цыпочки, целует. Цепляется за его предплечья, впиваясь ногтями в ткань рубашки, и тянется к Гарри, ощущая, как жаркое чувство, грозившееся выломать ребра, прекращает неистово бушевать и растекается по телу волнующим теплом.

Гарри целует в ответ, но в прикосновениях его что-то меняется — они становятся более нежными, мягкими и тягучими, как мед. У Эйвери голова идет кругом. Капитан обвивает руками её талию, прижимая к себе, проникает языком в её рот, и она неуверенно отвечает на ласку, повторяет его действия, и в ушах шумит, будто туда щедро плеснули океанскими волнами.

Эйвери кажется, будто целуются они вечность, пока Гарри не отстраняется. Улыбается и дотрагивается ладонью до её щеки. И, наверное, им обоим есть, что сказать, но оба молчат.

— Капитан, я… — Эйвери прочищает пересохшее горло.

Стайлс качает головой.

— Просто Гарри. Хотя бы наедине.

Эйвери знает, что мужчин нельзя называть по имени, даже собственного мужа. Нельзя обращаться к ним на «ты». Ей всё равно — правила высшего света остались на берегу.

— …думаю, нам надо о многом поговорить, — заканчивает она.

Гарри привычным жестом заправляет волосы ей за ухо.

— Какое совпадение, я тоже так думаю.

Эйвери не уверена, что им обоим хочется именно разговаривать, но знает, что это нужно. Даже несмотря на то, что у неё в горле ком встает, а необходимые и правильные слова не подбираются. В кают-компании горит лампа, и, судя по свежей карте на столе, тут ещё недавно Луи выстраивал курс. Гарри недовольно фырчит, глядя на рассыпанный по столешнице табак. Волны бьются о борт «Леди Энн», их шум немного успокаивает.

Не то чтобы сидеть на стульях в кают-компании было действительно удобно, однако Эйвери не жалуется.

Ей нужно сказать так много, а с чего начать? Она чувствует, как потеют у неё ладони.

— Я не знаю, что будет дальше, — так и не придумав должного вступления, Эйвери начинает с самого главного. Ей кажется, что ещё никогда и ни с кем она не была такой искренней. — У меня неожиданно появился выбор, и я… — она сглатывает, облизывает губы. — Я правда не знаю, что делать.

На самом деле ей хочется сказать, как её тянет к нему, как не хочется расставаться, но это ужасно глупо, и у неё всё ещё сохранились какие-то остатки воспитания, привитого матери, хотя большинство запретов она уже радостно нарушила и продолжает нарушать. Мужчине ведь нельзя позволять целовать себя, нельзя целовать его самой, нельзя находиться с ним наедине без компаньонки или сопровождающего члена семьи. Нельзя то и нельзя это. Иначе высший свет отвернет свои аристократические носы, сделает тебя парией. Но здесь нет никого из них, а есть только люди, живущие по зову сердца, давно отданного морю. Есть свобода, и это непривычно.

— И вы не знаете, что делать со своей свободой, — Гарри опирается на стол, вытягивает ноги в сапогах. — Я понимаю.

Эйвери думает: откуда бы ему понимать? Но не задает вопроса.

— Свобода — очень странная вещь, — Гарри барабанит пальцами по столешнице. — Она есть, но ты не можешь делать всё, что хочешь, потому что есть ситуации, в которых любой выход — не слишком-то и выход. В которых выхода нет, и тебе приходится делать то, что ты должен. Когда мы забирали вас на корабль, я мог либо отдать вас команде, либо оставить в качестве гаранта денег от губернатора, и у меня не было третьего варианта. Я думал, что у вас вообще не было выбора, но на самом деле вы тоже выбирали — умереть или остаться здесь. И каждый из нас сделал свой выбор, но мы не были в нем абсолютно свободны.

Эйвери слушает его и пока не очень понимает, к чему он ведет. Гарри проводит пятерней по волосам, вздыхает.

— Сейчас у нас тоже не очень-то был выбор: либо принимать бой и умереть от рук солдат, либо двигать к горизонту. Но, если мы найдем эти сокровища, о которых говорил ваш дед, перед вами откроется… некоторое количество дорог, — он закусывает губу. — И тогда вы поймете, что это и есть настоящая свобода, но распоряжаться ей нужно так, чтобы не пожалеть об этом.

— А разве вы о своей свободе жалеете? — Эйвери хмурится, задает вопрос, который не планировала задавать.

— Я не умею жалеть, — Гарри складывает руки на груди, усмехается. — Но я знаю, что, пока выбор не сделан, ситуация не разрешена. Ты словно находишься на краю обрыва, под тобой гудит море, и ты либо взлетишь, либо упадешь.

— Да вы поэт, капитан, — Эйвери неожиданно улыбается. Фраза капитана вызывает у неё безотчетное тепло в груди.

— С Луи станешь и поэтом, чертов он аристократ, — туманно отвечает Стайлс. — Если у нас всё получится… — Эйвери замирает на этом «у нас». — …то вы сможете начать новую жизнь, если будете осмотрительны, мисс, — он на миг зашторивает глаза длинными ресницами, и кажется, что ему не хочется говорить об этом. Затем вскидывает голову решительно. — Я буду честен, пожалуй, вы заслуживаете этого. Я хочу вас, мисс.

Он говорит об этом так просто, что Эйвери едва не падает со стула. И, хотя она только смутно понимает, что скрывается за этими словами, по её телу прокатывает горячая волна. Разум же отчаянно вопит «Опасность!».

— Я не хочу отпускать вас, — продолжает Гарри тем временем. Он смущенно потирает подбородок, будто враз теряет решительность, и теперь он просто юноша, сделавший шаг и вынужденный идти до конца. — Я не знаю, что это, я просто говорю вам, как есть. Но я не животное, не зверь, и я хочу, чтобы у вас была та свобода, которую вы так желаете. Я хочу, чтобы вы сами выбирали свою судьбу, потому что в «золотой клетке» чертовых властителей Ямайки вам не понравится. Я знаю… — он выдыхает, трет шею под копной вьющихся волос, падающих на плечи. — Я знаю, что вы способны встретить последствия своего выбора лицом к лицу.

И он замолкает, выдыхает снова, будто долго обо всем этом думал, а теперь решился. Эйвери слушает воцарившуюся в каюте звенящую тишину, и в голове у неё звенит так же. Гарри Стайлс её хочет. Догадываться об этом было одно, а знать — совсем другое. И Гарри же Стайлс, явно привыкший получать всё, что пожелает, дает ей свободу выбора собственной судьбы. Отпускает её, стоит им найти чертово сокровище.

Что-то внутри неё подсказывает, что для Гарри это было невероятным проявлением силы его… эмоций? Чувств? Жаждать кого-то настолько сильно (а Эйвери женским своим чутьем и раньше знала об этом) и при этом — давать ей то, чего она сама хотела больше всего на свете.

Эйвери прислушивается к себе. Маленькая девочка внутри неё, которая так и не смогла стать послушной великосветской куклой, кричит, что вот он, её шанс начать новую жизнь. Взрослая женщина говорит, что одна она с этой свободой не справится, особенно — в мире, где правят мужчины, а женщины превращаются в их тени. Но тихий и твердый голос её сердца заглушает их доводы.

Он говорит, что в её жизни может больше никогда не случиться взаимных чувств, а особенно — с человеком, который будет уважать её желания. Который будет видеть в ней равную. Которого она будет… любить? Эйвери не знает, любит ли она капитана Стайлса, ведь ей не с чем сравнить, но думает, что любовь — слишком сложное чувство, и, возможно, ему нужно время, а начало уже положено. Голос её сердца говорит, что свобода превращается в каторгу, если её не с кем разделить.

Эйвери улыбается.

— Что, если я скажу, что последствия моего выбора вам придется разделить со мной?

Гарри таращится на неё так, будто она только что прочла при нем его судьбу по звездам. Потом его губы растягиваются в улыбке, а на щеках появляются ямочки. Он отлепляется от стола, на котором сидел, приближается к ней и опускается перед ней на колени.

«С ума сойти, — думает Эйвери, — передо мной на коленях стоит пиратский капитан»

В голове гулко и пусто, но эта пустота не давит.

— Я с удовольствием разделю их с вами, — тихо произносит Гарри. — Но только если вы хорошо подумали.

Эйвери знает, что подумала она хорошо. Она думала последнюю неделю, и она уже устала думать. Поэтому она просто запускает ладонь в его волосы, ерошит их.

— У меня было время.

И тогда Гарри приподнимается и целует её, осторожно поглаживает её щеку пальцами. Эйвери тянется к нему, возвращая поцелуй, и ей кажется, что тянется она к нему не только телом, но всем своим существом, жаждущим не просто любви, но равного, сильного и справедливого чувства между людьми, способными вместе встретить свою судьбу, не боясь того, что она принесет.

========== Самозванка. Бетти. ==========

Комментарий к Самозванка. Бетти.

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850228/v850228018/2ccb1/i0Gu5oG0zn4.jpg

https://pp.userapi.com/c850228/v850228018/2ccba/ee76LHHy_nU.jpg

Ветер несёт корабль прямёхонько туда, куда им нужно, воздух в океане свежеет, и этому можно порадоваться после изнуряющей жары. Правда, к шестому дню пути на горизонте появляются подозрительные тучи. Бетти, собравшая поручения ото всех и сразу, стучит в дверь кают-компании и заглядывает внутрь. Луи смотрит как-то рассеяно и задумчиво и, кажется, едва ли видит карту на столе, над которым стоит.

— Я почтовый голубь, — улыбается она, — но могу зайти попозже, если ты занят.

Луи качает головой и на секунду устало сжимает переносицу пальцами. Потом машет рукой, приглашая проходить, отворачивается от стола и опирается о него поясницей.

— Я слушаю, заходи.

Бетти проходит внутрь, закрывая дверь, и невольно расправляет уставшие за день плечи. Она передаёт незначительные поручения и рассказывает о происшествиях, которые Луи мог пропустить, и он, кажется, отвлекается от того, о чём думал. Бетти оглядывается и начинает раскладывать вещи по местам, потому что кроме неё никто этим не озаботится до второго пришествия. В помещении нет бардака, просто у обитающих здесь созданий нет привычки ставить книги обратно на полки или вытряхивать сломанные перья из общего стакана.

— А ещё на горизонте сильно подозрительная туча, — говорит она. — Но не шторм, скорее просто дождь, и мы вымокнем до нитки.

Бетти заранее ёжится, а Луи рассеяно выглядывает за окно, как будто вообще не вылезал из кают-компании и неба не видел. А может, и не вылезал? Они же с капитаном постоянно сверяют курс, наверняка и сегодня сидели над картами, как будто там что-то может измениться. Луи переводит взгляд на Бетти и выглядит чуть более осмысленным.

— А теперь твоя очередь рассказывать интересную историю. Что случилось с утра на кубрике?

Бетти не удерживает смешка. Ну что там может случиться, обычные попытки быть остроумными и возмущения тех, у кого не вышло.

— Джим опять бормотал, что мы плывём куда-то по велению женщины, но ему напомнили, что он, слава Богу, не капитан, так что может не напрягать свои маленькие мозги, — Бетти смущённо кашляет, потому что последнее сказала как раз она, и тянется размять затёкшие плечи. — В общем, ничего смертельного.

Луи чуть прищуривается, кивая. Бетти возвращается к перебору содержимого полок, заодно прикидывая, как бы выпросить тут что-нибудь почитать.

— Кроме Джима на мисс ещё кто-то жалуется?

Бетти неопределённо качает головой. То, что говорил Джим, просто нытьё, а не жалобы. Да и на что жаловаться, на то, что кто-то предложил уйти от озлобленных опасных англичан и разжиться золотом?

Бетти заканчивает с полками и удовлетворённо оглядывается — всё выглядит по крайней мере прилично. Но Бетти устала, и она кладёт руки на плечи, разминая задубевшие мышцы, и осторожно наклоняет голову на сторону.

— Это ерунда, просто причина что-то сказать. Как только появится новый повод для разговоров, они успокоятся. Да уже успокоились, это так, ворчание.

— Мы будем на острове через неделю самое большее, ветер нам помогает, — говорит Луи, наблюдая за её действиями. — Вот и будет повод для новых сплетен.

Сейчас ветер помогает, а что будет, когда они поплывут обратно, если этот самый ветер не переменится? Да и ливневые тучи на горизонте — первые вестники близящихся штормов, но, наверное, они успеют всё до того, как настанет действительно опасное время.

У Бетти жутко болят плечи, потому что сегодня её жажда деятельности, кажется, хлестнула через край, и девушка осторожно закидывает голову назад, прикрывая глаза от тянущего облегчения. Она давит пальцами на шею у верхних позвонков, и постепенно начинает казаться, что всё не так и плохо, надо только немного размяться.

— Как думаешь, ещё рано думать о том, когда мы вернёмся на Тортугу? — Бетти со вздохом опускает голову.

И утыкается в Луи, который оказывается прямо перед ней. И ей кажется, у него в глазах под холодной водой взмётывается и опадает что-то страшное, когда он цепко берётся за её подбородок, разворачивая лицо к свету, проводя пальцами по подбородку и вглядываясь так, как будто впервые её увидел.

— Напомни, сколько тебе лет? — резко спрашивает он.

— Восемнадцать.

Бетти отвечает почти неуверенно, потому что ошалела от такого перехода, и потому что понимает, что что-то случилось. И надеется, что это всё ей просто кажется.

— И что, в восемнадцать лет тебе до сих пор не нужно бриться?

— Ну, мне и без бороды неплохо.

Бетти понимает, что говорит глупости, но она уже отвыкла бояться и опасаться разоблачения, к тому же совсем не ожидала этого сейчас и вот так, поэтому теряется и не может ничего придумать. Пальцы Луи соскальзывают на её шею, двигаются вверх и вниз, не встречая ни подозрительной растительности, ни адамова яблока. Бетти рефлекторно сглатывает, толкая собственное горло навстречу пальцам, которые вот-вот, кажется, готовы сомкнуться на нём.

— Я в отца, он лысый, как коленка, — выдаёт она последний глупейший аргумент.

Луи смотрит, как на идиотку, и Бетти себя именно такой и ощущает. А потом Луи тащит с её головы платок, и из-под ткани падают завитки волос. Остриженные в последний раз у Шерил, они успели отрасти за прошедшее время. Недостаточно для того, чтобы вызывать неудобства под платком, но достаточно для того, чтобы изменить лицо, выдать правду. Луи смотрит на Бетти, скользит взглядом от шеи, по подбородку, к волосам, прослеживает каждую черту, заново собирая картинку. И Бетти видит, как в какой-то жуткий момент мысли у него в голове встают по местам. Ей чудится, она слышит щелчок в наступившей тишине.

У Луи расширяются глаза, и Бетти чувствует, как у неё от лица отхлынула кровь. Она запоздало отшатывается. Мир вокруг моргает и пытается исчезнуть.

— Ты девчонка! — выдыхает Луи.

— Нет! — возражает Бетти.

Чёрта с два. Луи зол и, кажется, совсем не думает, что делает, резко придвигается и кладёт руку туда, куда не следует. Бетти напугана и возмущена и, кажется, не думает тоже, отвешивает ему пощёчину. Удар получается смазанным, но Луи моргает, делая шаг назад и касаясь ладонью щеки.

— Эй!

— Эй, ты! Ты всех между ног хватаешь?

— Похоже, надо завести такой обычай! — шипит Луи. — Ты девчонка!

Господи святый. Бетти уверена, что слышит шорох опадающих камней её мира, уверена, что если Луи её сейчас не зашибёт, её просто разорвёт колыхнувшаяся буря в собственной груди.

Они стоят друг напротив друга, тяжело дышат и, кажется, пытаются осознать положение — всё изменилось в один миг. В глазах у Луи под водой полыхает адский огонь, и Бетти с трудом осознаёт — он знает. Знает. Именно он. И Бетти бы что-то сделать или сказать, но она не может, потому что она в каком-то тупом шоке.

— Господи, — поражённо выдыхает Луи. — Господи Боже, да ты!..

И прибавляет парочку весьма впечатляющих ругательств в адрес ситуации. Бетти видит, что ему сейчас больше всего на свете хочется прихватить её за шею и сжать. И думается, что он скорее ей хребет переломит, чем задушит, просто в одно движение её прикончит. Ему очень хочется, и она очень заслужила. Вместо этого Луи отворачивается, тяжело опирается на столешницу, и его пальцы стискивают край стола так, что белеют костяшки. Бетти уверена, она слышит, как дерево трещит. И на месте столешницы он явно видит её шею.

— Дверь закрой.

Его голос звучит глухо, но совсем не спокойно, а у Бетти ни одной связной мысли в голове. Она бросается запирать дверь, пока Луи её не пришиб, и на всякий случай там, около двери, и остаётся. Луи выпрямляется, медленно поворачивается и окидывает её взглядом, и непонятно, чего там больше — ужаса или гнева. Повисает жутковатая тишина. Бетти собирает все душевные силы и старается стоять прямо. Тайна больше не тайна, и всё, что Бетти остаётся, это с достоинством принять последствия своей самоубийственной глупости или храбрости.

— Начнём с простого. Как тебя зовут?

— Барт.

Отвечает, и сама думает, что идиотка. Луи прикрывает глаза, видимо, чтобы не видеть её и так испытывать чуть меньшее желание убить её немедленно. И Бетти не понимает, почему всё ещё, к чёрту, жива.

— Да ну, — с угрозой тянет Луи. — А родители как тебя назвали?

— Бетти.

— Элизабет, — он произносит имя, как будто примеряет на неё.

Бетти гадает, и каков же результат? Она стала больше похожа на девушку, получив правильное имя? Бетти пытается просто сосредоточиться на вопросах иответах.

— Элизабет Мидлтон. Дочка шкипера Бартоломью Мидлтона и его жены Мэри.

— Взяла отцовское имя, надо полагать? — Луи вопросительно вскидывает бровь, дожидаясь кивка. — Я хочу, чтобы ты всё рассказала. Правду.

Вот, она жива, потому что Луи даёт ей шанс объясниться. Хотя, скорее, велит объясниться. От его голоса и сурового взгляда становится холодно и откровенно жутко.

— Ты всё знаешь.

— Правду, Элизабет, — чуть громче с нажимом повторяет Луи.

— Я и не врала. Ну, то есть, — Бетти вздыхает, бессильно запуская ладони в волосы. — Ладно. Я расскажу, дай с мыслями собраться.

Луи делает повелительно-приглашающий жест и усаживается на столешницу, складывая руки на груди. Приподнимает подбородок, окидывая колким надменным взглядом, от которого хочется сжаться в комочек и просить пощады, но Бетти только поднимает лицо и расправляет плечи. Перед ней эшафот, и она отлично это осознаёт, но в её силах взойти на этот эшафот с достоинством и прощальной исповедью, раз уж Луи достаточно великодушен, чтобы выслушать. Бетти нервно тянет кроткие пряди волос и вздыхает, опускает руки и встряхивает головой. Потом она переводит взгляд с Луи на стены, поджимает губы и старается думать побыстрее.

— Моя история тебе известна. Я лишь поменяла имя, — Бетти сглатывает, вздыхает и пускается в повествование. — Я родилась в семье шкипера на Аклинсе, через шесть лет моя мать умерла родами, и мы с отцом остались вдвоём. В детстве он брал меня с собой на корабли, и с тех пор море я люблю куда больше, чем землю, но когда я подросла, сестра отца решила, что девице на корабле делать нечего, и уговорила отца оставить меня с ней, взялась за моё обучение.

Луи едва слышно фыркает, словно подтверждая, что девице на корабле не место. Бетти это игнорирует, стараясь удержать в голове дельные мысли. Он ведь правда всё и так знает, Бетти даже не представляет, о чём говорить.

— Тётка научила меня всему, что полагается, и она же научила меня шить. После её смерти я собиралась присоединиться к отцу на Антигуа, он там женился и осел, но по случайности я попала на Тортугу.

Бетти замолкает. С одной стороны, её история окончена, с другой стороны, она, кажется, ничего не объясняет.

— И что, на Тортуге ты разум потеряла? — с сарказмом интересуется Луи. — И решила, что неплохо бы стать мужчиной?

Она прикусывает язык, чтобы не сказать каких-нибудь гадостей, которые пока не придумала. Луи имеет все права так говорить, а она должна ответить. Хотя бы потому, что он до сих пор её не выкинул за борт.

— Нет, на Тортуге я задержалась из-за болезни, как и говорила. Нужны были деньги, а я, слава Богу, хорошая портниха. Шлюхи бы из меня не вышло.

Бетти по-идиотски радует вспышка бешенства на лице Луи после этих слов, но она ухитряется не засмеяться. Бетти поворачивается в сторону и даже делает пару шагов по комнате, не приближаясь к боцману. На ходу думается чуть легче и чуть меньше хочется теребить волосы.

— Сложно это объяснить, но на Тортуге я вдруг вспомнила, что в море мне хорошо, и решила рискнуть. Другого шанса в другом месте мне бы не представилось, так что я переоделась, и… И вот. Вы меня взяли.

Луи издаёт какой-то невнятный звук, среднее меду стоном и рычанием, и Бетти даже жмурится. Вот сейчас исповедь окончена, и пришло время обвинения. Бетти медленно разворачивается, со всей оставшейся смелостью встречает взгляд Луи. Ищет, боится найти и не находит на лице разочарование, зато других чувств полно — и непонимание, и неодобрение, и чистая ярость.

— Ты понимаешь, что ты натворила. Всегда понимала.

— Да.

Луи качает головой, словно не понимает как раз он. И Бетти очень, очень стыдно. И что-то под рёбрами тянет от понимания, что всё кончено, он знает, он её не простит, и… И от того, что это он.

— Я не хотела лгать, — тихо говорит она. — Я хотела в команду, и это был единственный путь. Я соврала, но лишь в одном.

— Зато в чём!

— В том единственном, что никогда не было в моей власти. Как мне доказать, — она беспомощно взмахивает руками. Ей, конечно, стыдно, но ещё немного обидно. — Разве я не достаточно уже доказала и преданность, и надёжность, и Бог его знает, что ещё? Как мне тебя убедить? И почему я должна тебя убеждать, ты и сам можешь вспомнить, что не смотря на моё имя, всегда был мной доволен.

— Если бы я знал твоё имя, тебя здесь бы не было, — отрезает Луи.

— Да. И я всю жизнь мучилась бы, не находя себе места. А может, нанялась бы на другой корабль. Какой смысл гадать, я уже здесь, и я этим чертовски довольна. Даже сейчас.

— Ты ополоумела.

— Наверное.

Луи накрывает лицо руками и с силой трёт. Бетти осторожно подходит к нему, понятия не имея, что делать и что хочет сделать, но её просто уже раздражает и пугает расстояние между ними, хочется протянуть руку, чтобы коснуться его плеча или уткнуться в него макушкой и попросить прощения, но она ничего не делает, просто стоит рядом. Луи, наконец, снова смотрит на неё, как-то бесконечно устало, что-то в ней ищет.

— Ты понимаешь, что я должен с тобой что-то сделать?

— И даже знаю, что. Я знала, на что иду.

И вот сейчас он должен объявить приговор. Если ей повезёт, обойдётся без церемоний, и он сам её выкинет за борт. Но выкинет, других вариантов нет. Умирать так рано в планы Бетти не входило, но такова, видимо, её судьба.

Но Луи медлит, и они молчат. Бетти поднимает со стола свой платок, но Луи вдруг перехватывает это движение, вырывает у неё ткань и отбрасывает в сторону. И тут же его рука вскидывается к её горлу, но останавливается, уже практически сомкнувшись на шее, и Луи выглядит так, как будто сам не знает, чего хочет, и не может понять, как к ней относится. Бетти не дышит и сама не знает, как к себе относится, если честно. Луи тяжело вздыхает, его пальцы преодолевают последнее расстояние до её шеи, неожиданно мягко обхватывают, и большой палец снова скользит вверх и вниз, как будто Луи недоумевает, как мог столько времени смотреть на эту шею и не видеть очевидного. Бетти тоже не понимает, смотрит на его шею и думает, что она идиотка, и все вокруг слепые идиоты.

— Я не хочу тебя наказывать, — говорит вдруг Луи. — Тем более казнить.

Он отнимает руку, и Бетти чувствует глупое желание качнутся вперёд, чтобы это прикосновение не исчезало, потому что оно — как мостик между ними, как свидетельство того, что он не ненавидит её совсем уж сильно.

— Не представляю, что с тобой делать.

Слова только через несколько секунд добираются до её сознания. Не хочет? Не знает, что делать? И что это значит?

— Тебе ведь не сейчас решать, — тихо говорит она.

Он рассматривает её, а она рассматривает его, и думает, что это в последний раз, возможно. Во всяком случае, когда он решит, что с ней делать, вряд ли у неё будет возможность. Луи кивает и снова прикрывает глаза.

— А ты не собираешься меня уговаривать?

— Как? Я тебя достаточно знаю, ты поступишь, как сам решишь. Конечно, я не хочу, чтобы ты меня… Конечно, я хочу остаться в команде, и чтобы всё было по-прежнему, но ведь не будет?

Её самое страшное наказание стоит перед ней — бесконечно далёкий, злой на неё Луи. Ей кажется, всё уже рухнуло, так чего ей ещё трястись? Да и какой смысл трястись, если кара неизбежна?

— Нет, конечно. Не верю, что говорю это, но мне нужно подумать. Уходи, Ба… Элизабет.

И почему у неё нет ощущения, что он её прогоняет? Почему ей кажется, что ему так же тошно ото всего этого? Почему ей не хочется бежать сломя голову в надежде на то, что он просто всё это забудет? Почему ей хочется остаться и всё объяснить — как будто есть, что ещё объяснять, — и просить прощения, и… И почему хочется утешить Луи, убедить что она не хотела лгать лично ему, что она была честна во всём, кроме имени? Возможно, она ополоумела. Возможно, давно.

Бетти тихонько тащит платок со стола, разворачивается и идёт прочь. Чувствует между лопаток тяжёлый взгляд, чувствует, как на плечи давит воздух этой комнаты и груз нерешённой ссоры. Чувствует, что что-то сломалось в ней. И в Луи? И между ними? Ей казалось, они просто живут на одном корабле и вместе работают, а сейчас выясняется, что между ними что-то было, какая-то связь, вроде золотой нити — доверие, взаимное расположение, почти дружба. И она ненавидит себя за то, что от одного только её имени эта связь, от этого имени, кажется, независящая, загорается и опадает пеплом в небытие. И она думает, что она глупая и романтичная.

Выйти сейчас из этой комнаты, и дверь закроет не только помещение, но отрежет всю жизнь, и что останется? Она будет побитой собачонкой, а он никогда не простит. Бетти замирает у двери. Оборачивается и почти робко смотрит на Луи.

— Луи?

Он не делает ни движения, но ей кажется, что что-то неуловимо меняется в его лице, и воздух меньше давит ей на плечи. И что-то толкает её в спину, она преодолевает расстояние в несколько широких шагов и останавливается прямо перед боцманом, куда ближе, чем это было бы разумно и вежливо сейчас, куда ближе, чем они стояли когда-либо прежде.

— Я не жалею.

Говорит тихо, как будто выталкивает слова из груди, но в этой комнате, на этом расстоянии слова будто отдаются канонадой. И эти слова — откровение и признание, и самое важное, что вообще может быть сказано.

— О чём? — так же тихо спрашивает Луи.

— Ни о чём, — она качает головой и решается сказать всё разом. — О том, что я девчонка, и мне пришлось взять отцовское имя, может быть, немного жалею. Но не о том, что я нанялась на корабль, что стала частью команды, что научилась тому, чему научилась, и делала то, что делала. Я не жалею о том, что оказалась именно на «Леди Энн», что попала именно к капитану Гарри, что была полезна вам всем, встретила тебя, и… И вот.

Кое на что решимости всё-таки не хватает, и, может, к лучшему. Луи приподнимает брови.

— Прекратишь ты заикаться или нет? — спрашивает устало и вполовину не так зло, как должен был бы.

— Мне хочется сказать слишком много, но смысла в этом слишком мало. Единственное, о чём я жалею, это о том, что мне пришлось соврать о своём имени, и о том, что я врала именно тебе. Больше ни о чём не жалею и не хочу. Я согрешила, но против обычая, не против Бога, людей или самой себя.

— Ты ополоумела.

И звучит это тоскливо, как будто он её ни капли не осуждает. Хотя он чертовски на неё зол, но, кажется, не ненавидит? И у неё нет объяснения этому чуду.

— Наверное, — вздыхает Бетти. — Прости меня за это, если сможешь, но, кажется, это сумасшествие — причина, по которой я была в последние полгода счастлива, как никогда.

Она заглядывает ему в глаза, в последний раз. И с головой окунается в водоворот ледяной воды, и гнева, и непонимания. Они так и стоят, что-то друг в друге ищут и молчат. Не потому что нечего сказать, а потому, что не понятно, как это всё сказать. И Бетти уходит, так же молча.

На следующий день приблизились тучи, низкие и серые, как будто пытались задушить Бетти. Они растеряли ливень где-то по дороге, и теперь дождь мокрой взвесью метался в воздухе, словно не падал с неба, а просто висел — и так до самого вечера, отхлынув только к закату.

Бетти всё ещё жива, и от этого её выворачивает наизнанку, потому что всё это тяжело, и грустно, и непонятно, потому что она не знает, чего ожидать, и не знает, чего ждёт. Шарахается от Луи и вообще старается слиться со стеной, потому что ей и стыдно, и страшно, и кажется, что она умрёт от болевого шока, прежде чем дождётся решения Луи. Но ещё Бетти понимает, что думать ему об этом не дольше нескольких дней, потому что цель их путешествия неотвратимо приближается, и если сбрасывать её за борт, то поскорее — потом будет не до этого. Она только не понимает, зачем затягивать, и зачем Луи вообще об этом думать. Видимо ей всё-таки удалось убедить его в своей полезности, но это слабое утешение.

========== Авантюрист(ка). Луи. ==========

Комментарий к Авантюрист(ка). Луи.

Aesthetics:

https://pp.userapi.com/c851336/v851336400/ccaed/9mdssr-bvsI.jpg

https://pp.userapi.com/c851336/v851336400/ccb01/8PYfwVM5WWE.jpg

Тучи как пришли, так и ушли, и после принесённого ими холода подступало обычное тепло. А решений в голове так и не прибавлялось. Карта — клочок бумаги, — да слова Эйвери, вот и всё, что у них есть, их единственный шанс на удачное завершение плавания. Луи вглядывается в бумагу до рези в глазах, и даже в темноте каюты перед сном линии появляются снова, будто выжженные под веками, а толку от этого — чуть. Всё равно не понятно, правда там нарисована или нет. И Луи думает, есть ли вообще этот остров, к которому они плывут? Хорошо, что они, кажется, ушли от англичан, но этого недостаточно.

Как странно поворачивается судьба. Луи сперва оказался на пиратском корабле, не думая о том, что это навсегда, потом был бунт и годы удачных плаваний, а потом Зейн испарился в ночи, а Гарри и Луи отправились в негостеприимную тюрьму. И всё равно их шеи чудом вытащили из петли, и чудеса удачи вроде как всегда были рядом. А теперь они плывут по обрывку карты в неизвестность и полагаются на память Эйвери, которая хранит другой обрывок карты.

И как будто мало у него забот с этим самоубийственным — хотя вроде бы спасительным, — походом к чёрту на рога, выясняется, что Барт — это вовсе не Барт, а очень даже Элизабет. Может у Фортуны правда не очень хороший вкус на мужчин, но вот юмор у неё отменный, просто замечательный, даром, что смешно только ей. Остальным так смешно, что выть хочется.

Элизабет Мидлтон попросту здесь быть не должно. И именно ему, Луи, решать, что теперь делать. Решать, вроде бы, нечего, за этот обман наказание одно — смерть. Но Луи помнит её слова о том, что она не хотела врать, и где-то глубоко он понимает, что иначе она не могла, она соврала лишь в одном. Но соврала ведь? Луи путается и бесится. И кажется, что он не может, почти физически не может сделать то, чего требуют правила — объявить правду и казнить самозванку. Не хочет. А чего хочет? Сохранить ей жизнь, но как? Оставить тут и ждать, пока кто-то ещё обнаружит правду, или высадить, чтобы она на другой корабль забралась, и её там по доске отправили? Луи не знает, чего хочет, но знает, что не хочет выдавать эту дурочку. То ли жалеет её, то ли просто к ней привык.

Казалось бы, они все научились разбираться в людях — иначе никак, потому что в море не разойдёшься с тем, кто тебе не по нраву. Как это всё дало сбой с ней? Куда он смотрел? В светлые честные глаза? Но как проглядели самое главное? Луи чувствует, что ему хуже от того, что она лгала лично ему, чем от того, что вот таким образом пробралась на корабль и стала даже хорошим матросом.

Да к дьяволам бы морским это всё.

Он возмущён, растерян, невероятно зол. И при каждой мысли об Элизабет Мидлтон — а видит Бог, он думает о маленькой негодяйке постоянно, — в груди колышется целое море эмоций. Он её ненавидит. Или хочет ненавидеть, и хочет надавать по щекам и прихватить за горло, чтобы пищала и просила пощады, и обещала больше никогда не делать таких глупостей, и вообще слушаться. И он, Боже, восхищается безрассудством и упорством, и умением остаться на ногах и ответить, хотя Луи видел, ей было страшно, когда всё открылось. Было ли ей больно? Было ли ей так же тяжело как ему? Луи её не презирает, хотя должен бы. У Луи столько эмоций, и все они такие большие, тяжёлые и душные, что просто не помещаются в груди. Где-то внутри полыхает такое пламя, что он отстранённо удивляется, как ещё не умер, к чертям.

Луи выбирается на палубу, садится рядом с Лиамом, тот увлечённо крутит в руках заготовки для фитилей, которые почему-то обожает делать сам. Дальше на палубе сидят несколько жертв его энтузиазма, как раз и делают эти заготовки, и Луи привычно выхватывает взглядом Барта, которая Элизабет и которая глаз старается не поднимать. Но Луи на неё смотрит, следит за движениями рук и в сотый раз за пару дней удивляется тому, что больше полугода не видел очевидного. Выглядит она совершенно как девушка, руки и ноги, и всё у неё того размера, что и должно быть у девушки, а не у мужчины, так что не удивительно, что Барт казался иногда неправильным. Но Луи понимает, что позорно упускал вообще всё, только пару дней назад, когда она разминает шею, откидывает голову, прикрывая глаза, и Луи видит длинную, совершенно гладкую шею, а в вороте рубашки показываются острые ключицы между узких плеч.

Луи отворачивается к Лиаму, чтобы отвлечься.

— Что у тебя за любовь к фитилям?

— Их много не бывает, и мне нравится их делать, — пожимает тот плечами, принимаясь закручивать ткань одному ему известным способом. — А у тебя что за любовь к этим листьям?

Луи смотрит на принесённую и незажжённую трубку у себя в руках.

— Да такая же, как у тебя к фитилям.

Луи не знает, сколько правды в том, что говорят о табаке, вряд ли он лечит всё подряд, но Луи точно знает, что лично ему с трубкой как-то лучше думается. Правда сейчас индейская трава едва ли поможет. Слишком уж много эмоций, которые нужно отбросить, но не получается, потому что Луи постоянно выхватывает взглядом то тут, то там Мидлтон и бесится, потому что понимает, что он привязался, но не понимает, к кому, не понимает, сколько правды во всём, что он о ней знает.

— Индейцы считают, что когда-то давно Великий дух послал женщину, и та дала три вещи: картофель, кукурузу и табак. Мануил рассказал.

— Я думал, женщины за что-то другое ответственны, — смеётся Лиам. — Странные ребята эти индейцы, а? Подумать только, Великий дух посылает им женщину, а они не знают, зачем она нужна.

Луи со смехом соглашается. А для чего нужны женщины? Чтобы бесить мужчин, не иначе. По крайней мере одна, так просто создана для этой высокой цели. Луи всё время казалось, что за смешливым мальчишкой поднимается что-то ещё, та часть, которая всем интересуется, всё видит, всё знает, и которая безотчётно ему нужна, и ведь не кажется — только что теперь делать-то с этим? Нужно бросить попытки разобраться в чувствах и разобраться с фактами. Если не может справиться со своей работой, должен хотя бы Гарри сказать. Но не говорит ни ему, ни Лиаму, ни Найлу, продолжая пытаться думать.

— Что делаем, если острова не существует? — спрашивает Луи.

— Ты из-за этого второй день ходишь мрачный, как жертва испанской инквизиции? — фыркает Лиам, и кажется, что он вообще не беспокоится ни о чём. — Делаем серьёзные лица и плывём дальше, до следующего острова, как будто так и надо.

— А там?

— А там ищем сокровища, и если совсем ничего не удастся выдать за сокровища, то говорим, что кто-то здесь был до нас, и это очень грустно.

Лиам именно тот человек, который всегда ворчит «вы всё усложняете» и предлагает самые простые и действенные планы. И Луи гадает, какой план он предложил бы, если бы знал правду о Барте, но не спрашивает. Потому что уже знает, что сам принял решение — ещё тогда, когда не зашиб сумасбродку на месте. Поэтому Луи поднимается, предупреждая Лиама, что забирает Барта. Девчонка косится с подозрением, но сбежать не пытается. Луи цепляет её за плечо, направляя на орлопдек, и теперь не удивляется тому, почему под ладонью одни кости. И хотя хочется сделать больно, пальцы не слушаются, сами собой чуть разжимаются. Луи предпочитает этого не заметить.

Оказавшись в кают-компании, Луи пару секунд следит за изменениями на лице Барта-Элизабет: она старается не подавать вида, что ей не по себе, но при этом выглядит всё равно как ребёнок, поднёсший спичку к бочке пороха. Он снова касается её подбородка, разворачивая к свету, рассматривая черты лица, кажущиеся теперь почти чужими. Девчонка краснеет, но, похоже, не от смущения, недовольно поджимает губы.

— Надеюсь, одежду снимать не придётся? Этот осмотр унизителен.

Полторы сотни слепцов на корабле. Со всей очевидностью это девушка, возможно даже симпатичная, где только их глаза были? Глаза самого Луи скользят по лицу, по шее вниз, на узкие плечи. Под этой рубашкой… Девушка? Луи отступает на шаг, пожалуй, обойдётся без дополнительных доказательств, хватит с него и предыдущей идиотской попытки убедиться, что она не мужчина.

— Надевая штаны, ты не можешь предполагать, что я отнесусь к тебе как девушке, — раздражённо откликается он.

— Но я не могу предполагать, что ты отнесёшься ко мне без человеческого уважения вовсе. Сомневаюсь, что ты так кого-то другого рассматривал.

Луи не знает, чего хочет больше, хорошенько встряхнуть нахалку, прикрикнуть на неё или рассмеяться. Ему всё ещё хочется её ненавидеть, но всё ещё не выходит и, наверное, не выйдет. Её безрассудная храбрость и готовность отвечать за себя и восхищали, и возмущали одновременно.

— Итак, — тянет он. — Мисс Мидлтон, значит.

— Бетти. Звал же меня полгода по имени, и ничего, все живы.

Да, но по имени Барт. Мужчина зовёт мужчину по имени потому, что они равны, и у них так принято. Или они друзья. А они двое больше не равны и больше не друзья, если ими были. И это неприятно.

— Элизабет, — соглашается Луи и снимает с её головы платок, игнорируя возмущения. — Не пищи.

Платок его раздражает, как будто это в нём заключена несуществующая магия, отводившая всем глаза, хотя на самом-то деле никакой магии не было. И кристально честный взгляд Мидлтон его тоже раздражает, и тем больше, чем яснее Луи понимает — она не лгала, даже не скрывала ничего толком, просто все смотрели куда-то не туда, и он в первых рядах. Но нельзя же было подумать, что Барт это девчонка Элизабет, в самом-то деле.

— Ты не боишься?

Эта мысль приходит как-то внезапно, но девушка правда слишком спокойная. И её спокойствие — следствие не фатализма, а какого-то сверхъестественного самообладания. Всё-таки приходится признать, что есть что-то мужское в её душе, и она способна ответить за свои поступки. И это похвально, но разве сейчас она не должна трястись от страха, а не возмущаться осмотром?

Луи отходит к столу и опирается на столешницу, откладывая в сторону так и не раскуренную трубку вместе с платком. Элизабет остаётся стоять на месте и всё ещё не трясётся, разве что руки выдают напряжение, слишком цепко держат друг друга. И за это Луи тоже хочет её ненавидеть.

— Никто не хочет умирать, но бояться уже поздно, нет? — отвечает она.

Луи почему-то чувствует себя так, как будто она опять попыталась отвесить ему пощёчину.

— О твоей смерти речи не идёт.

Девушка хмурится, выжидает. Наверное, не хочет испытывать облегчение, не будучи уверена, что поняла всё верно. Луи кивает.

— Я никому ничего не скажу, и, разумеется, никакой смерти не будет.

Элизабет на несколько секунд задерживает дыхание, а потом дышит свободнее, но старается не показывать это. И Луи чувствует неуместное восхищение её стойкостью и полную неспособность её возненавидеть.

— Спасибо, — тихо говорит она. Потом без энтузиазма уточняет: — но наказание ведь будет?

— Мне бы следовало что-то придумать, но пока никаких идей. Есть советы?

Она едва улыбается уголками губ, заправляя за ухо короткую прядь волос. А он думает, у него рука на неё не поднимется, чтобы что-то серьёзное сделать. И лучше бы отделить её от себя как можно дальше, но это будет наказание для него, потому что ему станет ещё более тошно, чем теперь. Как будто это возможно, в самом деле.

— Спишешь меня теперь?

Луи секунду молчит, раздумывает. Качает головой.

— Спишу, а ты наймёшься на другой корабль?

Она отводит глаза, и понятно, что врать не хочет, но и правду говорить — тоже.

— Значит, да.

Элизабет вообще выглядит оглушенной новостью о том, что будет жить и здравствовать, и пытается понять, как это возможно. Луи тоже очень интересно, как это возможно. Но другой исход кажется ещё более невозможным, что вот с ней сделаешь?

— Мне не хотелось бы. Но быть сухопутной черепахой тоже не хочется. Я женщина, но матрос не хуже других. А в чём-то и получше, — она передёргивает плечами. — И что, я должна сидеть на берегу, потому что меня зовут Бетти, а не Барт?

Луи наклоняет голову и молча продолжает её рассматривать, потому что ответа на её вопрос не существует. Ему кажется, что она правда изменилась, больше не старается казаться мужчиной и теперь выглядит, как и должна, тонкой и изящной, хотя не слабой. Господь всемогущий, они принимали её, вот её, за мужчину?

Луи ничего не понимает кроме того, что вот с этим ему теперь работать, и, наверное, это вполне возможно. Во всяком случае, раньше как-то получалось.

— Поговори со мной, — вздыхает он. — Объясни мне всё, потому что я уже ничего не понимаю и ни в чём не уверен. Ты девушка, из приличной семьи, очевидно вполне воспитанная и умеющая себя обеспечить. Какого чёрта ты здесь забыла?

Она в ответ вздыхает с таким видом, как будто очень хочет что-то сказать, но не знает, что. Наконец не столько отвечает, сколько предполагает:

— Себя? Свободу? Своё место?

— Ты меня озадачиваешь, — признаётся после паузы Луи.

— Прости, в мои намерения не входило доставлять ещё и такие хлопоты.

Луи, наконец, улыбается и ловит слабую ответную улыбку. Теперь, когда понятно, что ничего он с ней делать не станет, кажется, что всё ещё может вернуться к прежнему. И кажется, что он знает человека перед ним, даром, что теперь этот человек выглядит немного иначе и носит другое имя. Луи великодушно хлопает по столу рядом с собой, предлагая садиться, и Элизабет так и делает.

— Неужели риск был оправдан? — спрашивает он. — А если бы с тобой что-то случилось?

— Я надеялась на удачу. У меня её немного, но мне хотелось, чтобы мне повезло.

Безумное создание.

— И как, повезло?

Она хмыкает, как будто впервые задумалась над результатами своей эскапады.

— Скорее да, чем нет. В чём-то повезло. Правда, что с этим делать, не понятно.

— С чем делать?

— С собой, — она неопределённо пожимает плечами, как будто не уверена в том, что именно хочет сказать вслух. — Я прожила целую жизнь за это время. Увидела новые места, научилась ставить паруса, зашивать раненых, наводить пушки, почти разобралась с фитилями и… Да много всего было того, что никогда не было бы возможным на берегу.

Наверное, он её понимает. Не понимает, как она могла решиться на такое предприятие, но понимает, что теперь это всё значит для неё бесконечно много.

— Ты знаешь кто? Маленькая негодяйка, — говорит он и надеется, что в голосе не звучит совершенно неправильного восхищённого одобрения, но, кажется, она всё равно это ловит.

— Согласна только с первым словом, — фыркает она и неуверенно улыбается. — Вместо второго слова предлагаю использовать… Ну хотя бы «авантюристка».

Луи коротко смеётся и чувствует, как его что-то отпускает, как будто прежде болело там, где болеть не может, где-то между рёбрами, а теперь это чувство исчезло. И, наверное, ему всё равно придётся придумать какое-никакое наказание, но это он успеет. У него ещё полно забот, хорошо, что хоть с одной, которая тяжелее всего давила, разобрался.

Луи точно знает, что он не выдаст эту «авантюристку». И не отпустит? Об этой глупости он тоже успеет подумать после того, как они найдут мифическое сокровище. А пока он отсылает маленькую негодяйку обратно на палубу, чтобы не расслаблялась и не думала, что она всё правильно сделала.

========== Большие проблемы. Анвар ==========

Комментарий к Большие проблемы. Анвар

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c845217/v845217256/1ae9d5/OMieGox6jfU.jpg

Когда пираты показывают губернаторскому флоту большой кукиш и уплыли в неизвестном направлении, сообщив, что притопили пленниц в море, Анвар испытывает целую гамму противоречивых чувств. Их письмо — дерзость, на которую он должен ответить — как представитель власти Порт-Ройала и как племянник губернатора. Ответить хоть как-нибудь, но кому отвечать, если пиратского корабля на горизонте нет, как будто и не было?

Он хотел бы видеть, как капитан Гарри Стайлс дергается в петле, хотя бы за свою попытку унизить его, Анвара Мендеса. Но не может не радоваться, что его избавили от ненужной ему невесты. Анвар думает, что, возможно, теперь стоило бы возвратиться домой и с пристойным для этого случая выражением лица сообщить миссис Клементс, что пираты не сдержали своего обещания и убили мисс Эйвери и мисс Паулу (кажется, так звали ещё одну девушку, которая с ними из Лондона плыла?). И, разумеется, это ужасная трагедия, семья Мендес готова предоставить любую помощь, которая только потребуется. Много лицемерия и ни толики искренности.

Только ещё Анвар понимает, что дядя такому решению рад не будет. Он захочет увидеть пиратов на виселице — хотя бы чтобы доказать жителям города, что ни одно преступление не останется безнаказанным, а пираты получат то, что заслуживают. Смерть. Анвар думает: возможно, командор обойдется в погоне за кораблем капитана Стайлса и без него? Видит Бог, если Гарри Стайлс — брат малышки-горничной, так красиво и коротко летевшей из окна, то Анвар не желает с ним встречаться. Анвару очень нравится жить, и он хотел бы ещё немного жизнью понаслаждаться.

Ещё ему хочется вернуться домой, к Белле, которая всегда его поймет и примет (ибо они похожи), и забыть это путешествие в неизвестность, как страшный сон забывается поутру. Но злость и гнев, бурей поднимающиеся внутри от поведения Стайлса, никуда не уходят. Анвар всё ещё хочет, чтобы труп дерзкого пиратского капитана трепали вороны.

В каюте у командора по струнке вытянулся Зейн Малик, бывший пират и жених Джелены. Командор из угла в угол расхаживает, разозленный и несколько напуганный, и, кажется, напуган он даже не пиратами, а возможной реакцией губернатора.

— Кто-то сообщил пиратам о нашем приближении, — обращается Морган к Анвару. — Они не могли догадаться, что им навстречу идет не один фрегат, а целых три.

Анвар хмыкает: разумеется, пиратам кто-то сообщил, это можно и к гадалке не ходить. Зейн смотрит прямо перед собой, лицо у него каменное. Ничего у этого чертового капера не поймешь, с неприязнью думает Анвар. То ли он просто над тобой насмехается, то ли ему всё равно, что с ним будет.

— Я полагал, что офицер Малик предупредил своих бывших подельников о нашем приближении, — Морган прекращается метаться по каюте, садится на стул. — Но как он мог сделать это?

Анвар морщится: да что может быть проще? Голубиная почта, письма, сообщения. В трюме есть несколько клеток с голубями, он не помнит, сколько именно, однако точно есть. Зейн только выше задирает подбородок, будто речь идет вовсе не о нем. Его хочется ударить, выкинуть за борт. Почему бывший пират решил, что может настолько нагло вести себя с представителями власти?

Одно слово Анвара Мендеса, и репутация Зейна Малика, которую он завоевывал трудом, предательством и ложью, будет уничтожена. Какое-то странное предчувствие зудит у Анвара назойливой мухой, но он не может понять, что это за предчувствие.

— Я с детства пиратский пленник, — Зейн поясняет этот и без того известный Моргану и Анвару факт, будто они — идиоты, и это раздражает. — Я не умею писать. Как бы я мог сообщить Гарри Стайлсу вести, если я даже на документах вместо подписи ставлю крест?

Морган морщится: ему ответ не нравится, но придраться к нему он не может. Анвар кусает губу. Что-то в ответе Зейна неправильное, неверное, царапает мозг, но думать об этом не хочется. Они ещё успеют найти кого-то, кого смогут выставить виноватым. Сейчас нужно решать, что делать дальше, как поступить.

Анвар хочет вернуться в Порт-Ройал, но догадывается, что командору не захочется предстать перед светлые очи губернатора мало того, что без пленниц, так ещё и без виновников их смерти.

— Если мне будет позволено сказать, — продолжает тем временем Малик. Он говорит без позволения, и командор явно хотел бы назначить ему наказание или сделать выговор, но пока что ему не до этого. — Я полагаю, что у пиратов есть свои люди в ямайских портах. Вероятно, о количестве отплывающих кораблей им сообщили ещё до того, как мы вышли в открытое море.

Его слова не лишены здравого смысла. Командор задумывается.

— Полагаю, нужно принять решение, что делать дальше, — Анвар раздражается ещё больше. — Возможно, нам стоит отправиться обратно в Порт-Ройал. По крайней мере, я бы хотел возвратиться на Ямайку на одном из кораблей и сообщить семье моей невесты о её смерти.

От его взгляда не укрывается, что по губам Зейна скользит тонкая улыбка.

— Губернатор давал мне четкие указания не возвращаться в Порт-Ройал без пленниц и без похитивших их пиратов, — командор бледен, поскольку сам понимает, насколько этот приказ теперь может разрушить его военную карьеру и жизнь. — У нас не так много солдат, чтобы я мог жертвовать их частью и отправляться в погоню за пиратами всего на двух фрегатах. Я не могу предоставить вам корабль, мистер Мендес, такова воля вашего дяди.

Анвар недобро щурится: по своему положению он выше командора и мог бы ему приказывать… будь он на берегу. Но здесь, в море, командор Морган — лицо куда более уважаемое и важное, и, хотя Анвар не испытывает к лебезящему перед губернатором Моргану никакого уважения, он понимает, что сейчас преимущество за командором.

— Дядя говорил мне другое, — возражает он. — Например, что мне не стоит подвергать себя опасности. А, решив напасть на пиратов со мной на борту, вы поставите меня под удар.

— Мистер Мендес, у пиратов нет шансов победить нас, — Морган стоит на своем. Зейн чуть улыбается, и в его ухмылке Анвару чудится презрение. Будто бывший пират (а бывают ли вообще бывшие пираты?) знает что-то, чего они знать никак не могут. — У нас три фрегата, полные вооруженных солдат, обученных воевать и защищать Англию и подданных Короны. У пиратов — один галеон и максимум двести человек на борту.

Малик не выдерживает и опускает голову, и Анвар раздраженно поворачивается к нему.

— Вы ещё здесь, офицер Малик?

Они — будущие родственники, но Анвар обращается к Зейну по должности и фамилии, подчеркнуто-резко, чтобы обозначить пропасть, которая всегда будет лежать между ними. В конце концов, Анвар — аристократ, наследник семьи, ведь у губернатора нет сыновей. А Зейн — всего лишь будущий муж его сестры, и этот брак выглядит отвратительным мезальянсом. К тому же, Анвару всё ещё кажется, что Зейн смеется и над ним, и над командором.

— Меня может отпустить только командор Морган, — парирует Зейн, и его слова граничат с неуважением.

Командор чувствует, как атмосфера накаляется, кивает:

— Вы можете возвращаться к делам, офицер Малик.

Зейн коротко кланяется, разворачивается через левое плечо и шагает к двери. Анвар отстраненно думает, что не стал бы на месте командора так легко верить Малику и решает, что, возможно, придется проследить за женихом сестренки. Как бы не натворил чего.

Анвар с удовольствием, впрочем, отправился бы домой, к своей Белле. На лице командора явственно читается, что разговор окончен.

— Вы плохо знаете пиратов, мистер Мендес, — вдруг произносит Зейн, берясь за ручку двери. — Они способны драться до последнего, а Гарри Стайлс будет драться, пока не умрет.

========== Ночной разговор. Гарри ==========

Комментарий к Ночной разговор. Гарри

Обычно мы выкладываем главы раз в неделю, но из-за трагической смерти Физзи решили повременить с новой частью. Нам было нужно отойти от новости самим, прежде, чем что-то писать и публиковать. Но сегодня среда, и глава всё-таки здесь.

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850736/v850736540/d2715/eNlMiMSnHGQ.jpg

Гарри видит странные сны и просыпается в поту, ощущая, как ткань рубахи липнет к спине и плечам. Ему снятся джунгли, ему снятся лианы, опутывающие его длинными стеблями, ему снится город, подобный которому он ещё никогда не видал. Город этот заброшен, и вход в него запечатан дверью, похожей на плиту. Гарри отчего-то знает, что именно это место они ищут, именно его отмечал на своей карте предок Эйвери. Что скрывается за плитой — он не знает, но хочет узнать.

Во сне он видит и Эйвери. Она касается ладонью массивной плиты, и та медленно уходит в сторону, открывая перед ними тьму, но эта тьма Гарри отчего-то пугает. Оттуда несет смертью и пылью, и он силой выталкивает себя из этого сна.

«Леди Энн» мягко скользит по океанским волнам, в каюте все ещё темно, значит, утро далеко. Гарри хочется умыться, он весь мокрый от пота, но нужно беречь пресную воду, её и так немного, а они ещё даже к месту назначения не приплыли.

Он выходит на палубу и почти сразу замечает огонёк трубки — Луи сидит, вглядываясь в дым, будто надеется прочесть в нем будущее. Гарри садится рядом, нарушая уединение.

— Не спится? — понимающе интересуется Луи.

Гарри кивает. Рассказывать другу о снах он не то чтобы видит смысл — у Луи всегда наготове рациональное объяснение, и обычно это хорошо, но сейчас слушать не хочется ни объяснений, ни разъяснений, ни советов. Даже от близкого друга.

— Разговаривал тут с Лиамом, — продолжает Томлинсон, выпуская ещё пару колец дыма в воздух. Гарри наблюдает, как они тают. — Пейн считает, что мы всё усложняем.

Гарри вскидывает брови:

— О чем это он?

Луи вздыхает, будто его спросили о какой-то глупости, поправляет на волосах платок.

— Я думал, что сказать команде, если никакого острова нет, — он поджимает губы. Гарри поднимает голову: Луи не доверяет Эйвери? Этого следовало бы ожидать, но осознание царапает, будто нож по камню. Неприятно, будто не доверяют ему самому, неприятно и странно, что он вообще так думает. — И Лиам сказал, что тогда мы просто доплывем до любого следующего острова прямо по курсу, сделаем вид, что сокровища нашли до нас, и вернемся обратно. И незачем усложнять.

Лиам всегда находит простые решения сложных вопросов, но именно это решение хоть и спасало Эйвери жизнь в случае неудачи, оставляло её пиратской пленницей, пока она не сможет выплатить за себя выкуп, потерянный из-за губернатора. Гарри не устраивает это.

Гарри устроила бы Эйвери в его объятиях и в его постели. Та самая Эйвери, которая спалила половину карты, чтобы получить свою свободу и возможность выбирать, а потом предложила разделить с ней последствия этого выбора. И ничерта она вовсе не холодная английская аристократка; она похожа на него самого — в её жилах течет самая что ни на есть горячая кровь, окрашивает румянцем её щеки и приливает к припухшим от поцелуев губам.

— Я всё ещё думаю, что же такого нельзя купить за деньги.

Задачка, заданная старой гадалкой, никак не отпускает Гарри. Порой ему кажется, что ответ нашелся, но обычно эти мысли посещают его грани сна и яви, а, открыв глаза, он теряет и мысль, и идею. Потом наступает обычный день на «Леди Энн», и эти мысли уходят, но лишь для того, чтобы вернуться.

Сейчас ночь, и размышления тут как тут, будто знают, что у него есть время подумать.

— Почему тебе так это запало в душу? — Луи смотрит на него искоса. — Сам же сказал, что это бредни.

Почему? Если бы он сам знал! У него, видит Бог и видят морские черти, найдется, о чём подумать. На кораблях всегда полно дел, особенно у капитана, и тот, кто думает, будто капитаны только пьют да помыкают другими, — дурак, каких ещё поискать.

— Возможно, и бредни, — Гарри не уверен, что готов поделиться с Луи всем, что лежит на душе, а Луи не торопит его. — Я просто не люблю чего-то не понимать, — находится он. — Вспомнил её слова, и теперь отделаться не могу.

Всё не так.

Он просто думает: неужели старая карга была права? Если она не ошиблась насчет северной звезды, что приведет его к сокровищу, быть может, она и о даре, что дороже золота, правду говорила?

— Подумай лучше о сокровищах, — советует ему Луи. — У нас у всех навязчивых мыслей хватает, от них нужно избавляться.

Наверное, Луи прав. Как всегда. Луи редко бывает не прав, потому что видит всё с какой-то другой стороны, не с той, с которой ситуацию видит сам Гарри, и поэтому он для Стайлса — один из самых близких друзей.

Они оба вглядываются в темноту, и Гарри не выдерживает первым:

— Нам остается только надеяться, что сокровища там есть.

Луи кивает, и они снова молчат. Гарри знает, что Луи хочет спросить его о многом и многом, но не знает, готов ли давать эти ответы. Готов ли открыть ему, что, кажется, влюблен, и чувство взаимно, и он как-то совершенно по-мальчишески счастлив, а ещё боится, потому что черт знает, что там за горизонтом, и что приготовил им Бог. Если он, конечно, существует. За всю свою жизнь Гарри убил достаточное количество людей, но ни у одного из них не обнаружилось признаков души.

Возможно, это было святотатством.

— Есть одно «но», — произносит Луи, когда докуривает свою трубку. Понижает голос, чтобы его мог слышать только Стайлс. — Если никакого клада на острове нет, команда может потребовать убить Эйвери.

Гарри думал за эти дни о многом, но ему не приходило в голову, что его пираты захотят смерти Эйвери, чтобы хоть как-то заглушить свою злость в случае, если сокровищ на самом деле нет. Он вздрагивает, отвлеченно думая, что где-то гусь прошелся про месту его будущеймогилы. Когда-то мама так говорила. Но страшно ему не поэтому — все когда-нибудь умрут. Он боится за женщину, которая поселилась у него в сердце. Смерть Эйвери — последнее, что он хотел бы видеть. И сердце болит от мысли, что отправить её к акулам он должен будет сам.

Луи смотрит на него испытующе.

— Ты влюблен, — изрекает он. В его голосе нет осуждения, нет изумления, будто он уже давно этот факт отметил для себя и только искал для себя доказательств.

— С чего ты взял? — защищается Гарри, хотя понимает, что бесполезно спорить, бесполезно отнекиваться. Он влюблен и сам это знает.

— С того, что знаю тебя, как облупленного, Хазз, — Луи усмехается, употребляя прозвище, которое Гарри ненавидит с тех пор, как они почти детьми оказались на борту «Леди Энн». — Я знаю тебя лучше, чем береговую линию Тортуги, а уж её-то я могу с закрытыми глазами начертить босой ногой на песке в безлунную ночь. Уж извини за патетику. Если ты хочешь спасти Эйвери, боюсь, тебе придется либо наколдовать клад из ниоткуда в случае провала, либо жениться на ней. Женщину капитана никто не тронет.

И видно, что Луи эту мысль в своей умной аристократической голове ворочает не один уже день, и она ему не нравится. Что уж там, они все предпочли бы, чтобы сокровища остались нетронутыми — и вообще существовали хотя бы. Всем стало бы проще и легче.

А потом до Гарри доходит, что Луи только что предложил ему жениться на Эйвери, и он давится воздухом, таращит глаза на друга, будто видит впервые.

— Что?!

Мысли о женитьбе вообще никогда не посещали его голову — Гарри считал, что лучше быть богатым и спать со шлюхами. По крайней мере, они не скрывают, что от тебя им нужны деньги, а жена имеет привычку тянуть их из тебя, прикрываясь какими угодно отговорками. Да и в любой момент он может быть убит или угодить в пасть к акулам — зачем это всё?

Правда, иногда, наблюдая за Лиамом и Шерил, он думал, что, возможно, любить кого-то и чтобы тебя любили в ответ, не так уж плохо. И теперь он влюблен, и его любят в ответ, но… жениться? Он мысль о любви-то принял окончательно только в момент, когда Эйвери сказала, что готова разделять последствия собственного жизненного выбора вместе с ним. Значит ли это в её глазах, что они должны пожениться?

Разглядев панику в его взгляде, Луи снова негромко и не слишком-то весело смеется.

— В моем мире женитьба и любовь часто шли разными дорогами. А, как ты помнишь, мир у нас с Эйвери не так уж различается, хотя у меня всегда было чуть больше свободы, ведь я не представлен ко двору, и я — мужчина. Но я точно знаю, что браки по любви среди аристократии — редкость едва ли не большая, чем сокровища в этих широтах. Если ты влюблен, то отдавать Эйвери акулам ты не хочешь, я прав? А значит, придется на ней жениться, чтобы обезопасить её от наших же собственных матросов. Может быть, она тебя и не любит, но у неё не будет особого выбора. Как и всегда, — заключает Луи.

Гарри хочет спросить: что же у вас за мир-то такой, если люди не имеют права просто быть счастливыми?! Он не понимает этого, не понимает, и отчаянно не хочет отдавать Эйвери обратно в этот мир, и видеть её смерть не хочет, и не хочет быть её причиной. Он сжимает руку в кулак, цепляясь пальцами за ткань штанов на коленке, которая угрожающе трещит.

Согласится ли Эйвери стать его женой, хотя бы ради спасения собственной жизни?

Слово «женитьба» Гарри по-прежнему пугает: вдруг счастливая жизнь Лиама и Шерил — это исключение, а не правило? Он помнит мать, которую бросил Десмонд, и думает, что в нем самом — его кровь, кто знает, что передается с этой кровью по наследству? А ещё он представляет, как Эйвери бросается ему на шею после рейда, льнет к нему и целует, её глаза сияют. Представляет, как она заботится о нем, как Шерил заботится о Лиаме, и в груди у него теплеет, оттаивает что-то. Да, Эйвери совершенно не приучена к домашней работе, но Гарри полагает, что она справилась бы. Ну или хочет так думать.

— Я знаю, что ты хотел бы дать ей свободу выбора, — Луи как всегда все понимает, но только в рамках того, что ему известно. Кладет Гарри руку на плечо, слегка сжимает.

— Хотел бы, — отзывается Гарри. — Наверное, ты прав, — он чешет нос рукавом. — И я влюблен. Никому не говори, — он фыркает. — А то перестанут уважать, как капитана, — неловко шутит, пытаясь скрыть смущение. Он только с Луи, Лиамом и Найлом позволяет себе быть таким, команда-то не поймет, для них он должен быть капитаном. — Только в одном ты прошляпился, — Гарри не знает, стоит ли признаваться, но в итоге решается, раз уж начал. — Я думаю, это взаимно.

Выбирает нейтральную формулировку, чувствуя, что всё еще боится — вдруг Эйвери не влюблена в него? Этот страх безотчетен, он просто зудит и ноет где-то в голове, хотя Гарри уверен, что его любят в ответ, это же очевидно.

Луи вскидывает брови:

— Надо же, — тянет, будто ничего такого не произошло. — И я узнаю об этом последним?

— Первым, — качает головой Гарри. — И пока что — единственным.

Стоит ему, хотя бы так, коротко, рассказать всё Луи, и у него будто с плеч падает вся тяжесть мира. Морской воздух, солёный и привычный, снова приобретает свой запах и вкус, подтаивая на языке. Томлинсон задумчиво молчит, полирует трубку какой-то тряпочкой, будто деревянное изделие, привезенное Мануилом от индейцев, в этом сейчас больше всего на свете нуждается. Небо начинает потихоньку светлеть.

— Значит, Эйвери хотя бы не будет несчастна, — выдает он. — И ты тоже. По курсу нам до острова еще несколько дней, — он поднимается. — У тебя есть время, чтобы подумать.

Луи убирается с палубы, оставляя Гарри в одиночестве размышлять над их странным разговором. Бесед о любви они раньше никогда не вели, да и не особо понимали, что это вообще такое. Теперь Гарри кажется, что за ребрами у него сладко ноет, свербит и царапается, и тепло волнами расходится по груди и животу, стоит ему подумать об Эйвери. Его распирает изнутри незнакомыми прежде чувствами и эмоциями, и он вытащил бы сердце наружу, если бы Эйвери его попросила.

Капитану Гарри Стайлсу есть, о чем подумать. И он думает, пока солнце всходит над океаном.

========== Неожиданное предложение. Эйвери ==========

Комментарий к Неожиданное предложение. Эйвери

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c848628/v848628162/3fda7/GF14uHFa2rY.jpg

Эйвери не понимает, отчего чувствует себя совершенно счастливой — впервые в жизни, и её пугает это ощущение. Оно разворачивается в ней, подобно цветку, щекочет нутро лепестками. Ей так хорошо, что почти страшно — ей кажется, что она совершает страшный грех, что любить пирата значит закрыть для себя райские двери, а смерть может вот-вот наступить. И, думая об этом, Эйвери почти чувствует её дыхание, и надеется только, что сокровища на острове невредимы.

О том, что и самого острова может не существовать, она хотела бы не думать. Но всё равно думает. И не знает, что станет делать, если карта — обманка и ложь. Эйвери понимает, что пираты не простят её, и даже Гарри не сможет её спасти, он предупредил об этом честно, глядя ей прямо в глаза. На пиратском корабле ей некуда скрыться. Эйвери знает, что рискнула собственной жизнью и знает, что на самом деле поступила так не ради себя.

Она бы справилась с замужеством за Анваром Мендесом, справилась бы со всеми невзгодами и болью — на крайний случай, покончила бы с жизнью. Но не могла позволить, чтобы капитана Стайлса вздернули на виселице из-за неё. Не хотела видеть, как люди, оказавшиеся благороднее многих английских аристократов, погибли бы на её глазах. Правда, если карта лжет, её не спасут благие намерения. Не зря говорят, что ими вымощена дорога в Ад.

Паула снова прогуливается по палубе, болтая то с Бартом, вечно занятым какой-то работой, то с Найлом. Эйвери тоже не сидится в каюте, и она дышит просоленым воздухом, глядя на бескрайний океан. Дерево планшира согрето жарким солнцем, чуть обжигает ладонь. Эйвери слышит, как распекает одного из матросов Гарри, и один звук его голоса заставляет её замирать, как глупой романтической героине. Краем уха Эйвери как-то слыхала, будто корабль, как женщина, ревнует своего капитана к другим, но, кажется, «Леди Энн» её принимает. От гладкого дерева идет ровное тепло.

Гарри проходит мимо, запрокидывает голову, потирая уставшую шею, и Эйвери смотрит на линию его горла, понимая, что приличная девушка не может так пялиться, и у неё не может так пересыхать во рту (ей нужно выпить воды, это от жажды и морского воздуха), и она не может хотеть, чтобы он прикоснулся к ней, и, господи, не может представлять, как касается губами его кожи. Это… неприлично, да?

Уж наверняка.

Эйвери почти слышит голос матери в своей голове и ей хочется послать мать к черту в лучших традициях пиратов, в окружении которых она столько времени находится. Она выбрала свободу, а капитан Стайлс пришел к выводу, что не против разделить эту свободу с ней. Но, пока они не добрались до острова, Эйвери не думает, что это значит, — она боится, что, может статься, разделять будет нечего. И выбрасывает эти мысли из головы, потому что Гарри закатывает рукава рубашки, и под смуглой татуированной кожей его рук выступают вены, когда он берется за штурвал. Эйвери всё ещё старается не думать, как двигается его горло, когда он стонет от её прикосновений, пусть и сквозь одежду, и как хочется губами коснуться «адамова яблока» на его шее.

Почему-то ей не хочется замаливать греховные мысли.

— Отличная сегодня погода, мисс, — улыбается ей Барт, проходя мимо. Эйвери цепляется за него взглядом, лишь бы не смотреть на Гарри, успокоить этот жар, обжигающий изнутри.

Барт поправляет платок, трет затылок.

Эйвери кажется, будто её окунули в холодные океанские воды. Осознание, что же с Бартом Мидлтоном не так, надвигается с неотвратимостью морской волны. Эйвери только что разглядывала шею капитана Стайлса, и, кажется, она точно понимает, что же из типично мужских особенностей тела есть у капитана и нет у Барта.

Чертово «адамово яблоко», след мужской слабости перед женской хитростью. Так, по крайней мере, говорит Библия. И, признаться, Эйвери не видела ни одного мужчину без него.

Она едва удерживается, чтобы не прижать ко рту ладонь, глотает пораженный вздох. На миг прикрывает глаза.

— Ты прав, Барт, — отзывается Эйвери и улыбается.

— Хоть бы немного ветра, — вздыхает Барт-уже-не-Барт и торопится прочь, на нижнюю палубу, вестимо, где ожидает канонир, а вместе с ним любого бездельника ожидает и работа.

Эйвери облизывает пересохшие губы. Господи, неужели Барт Мидлтон — девушка? Тогда понятны и движения, слишком юркие и легкие даже для юноши, и хрупкая фигура, и отсутствие щетины, и детские черты. Эйвери хочется потрясти головой, но она знает, что капитан Гарри, заметив, что с ней что-то происходит, будет расспрашивать и расспрашивать, пока не выведает всё.

Почему-то Эйвери не хочется «сдавать» Барта. Или как там зовут его или её? Она понимает теперь, что в пираты идут не от хорошей и сытой жизни, что аристократические корни — не гарантия довольства, что свобода выбора при рождении человеку не дается, но хотя бы часть её ты можешь отвоевать. И что ярлыки, которые вешают с рождения на людей, — это всего лишь надписи. Их можно стереть, если дать себе труд присмотреться.

Быть может, Барту хотелось больше свободы. Быть может, жизнь складывалась так, что без обмана и переодевания в мужскую одежду было не обойтись. Эйвери, сама жаждавшая свободы и только сейчас её получившая, не может осуждать, как не может осуждать и обман. Разве она сама не обманывает капитана, не говоря ему о скопированной части карты? И о медальоне, который может оказаться ключом?

Если Гарри узнает о личности Барта Мидлтона, то не от неё. Эйвери думает: я падаю в пучину смертных грехов, матушка, и мне не жаль. Она отворачивается к океану, смотрит, как волны бьются о борт «Леди Энн» и успокаивается — пока есть море и есть воздух, которым можно дышать, всё не так плохо.

*

Гарри нервничает, ходит из угла в угол по каюте, и Эйвери не очень понимает, что происходит, и нервничает тоже, сжимая в пальцах подол платья. Сердце у неё глухо колотится о ребра, норовя выскочить прямо под ноги. Ладони потеют и леденеют, хотя в каюте не то чтобы холодно.

— Гарри… — тихо зовет Эйвери, и Гарри вскидывает голову. — Что-то случилось?

Ужин прошел в непривычном для них спокойствии — они просто поели скудную пиратскую пищу (как ни старался Найл, особенных блюд из солонины и фруктов не приготовишь), и Найл вызвался проводить Паулу до каюты, хотя идти было до соседней двери. Луи смотался проверять оснащение «Леди Энн», а Лиам возвратился на канонирскую палубу. Эйвери чувствовала, что в их поведении было что-то не так, и её опасения, кажется, подтверждаются.

— По моим расчетам, остров от нас всего в двух днях пути, — Гарри трет лицо ладонью. — И я… — он сглатывает, зарывается пальцами в волосы. — Я не сомневаюсь в тебе, Эйвери, — произносит он, в два шага преодолевает расстояние между ними и останавливается. Так близко, что Эйвери чувствует его дыхание, видит, как вздымается взволнованно его грудь, и снова ощущает, как от его близости у неё в животе сладко тянет.

Как не вовремя.

— Но? — спрашивает Эйвери, понимая, что за фразой Гарри следует какое-то «но», которое он боится высказать.

— Команда молчит, — он прикрывает глаза. — Но я знаю их давно. Если мы ошиблись… если нет сокровищ, они потребуют выкинуть тебя за борт, или пустят тебя по доске, — от его слов она вздрагивает, но сдерживает испуганный вздох и крепче сжимает в пальцах ткань. Так, что она почти трещит.

— Я уверена, что карта правдива, — Эйвери вспоминает свои сны, вспоминает каменную дверь, которую никто не открывал столетиями. Она точно знает, что остров существует, но не знает, есть ли там сокровища, ведь блеска золота в своих снах она не видела.

— Я верю тебе, — Гарри касается её лица, оглаживая её щеку, и прикосновение шершавых подушечек пальцев к нежной коже кажется таким правильным и настоящим, что Эйвери невольно трется о его ладонь щекой. — Моя северная звезда, — шепчет он, и Эйвери непонимающе смотрит на него. Гарри прикусывает губу. — Но я должен обезопасить тебя от моих людей. Они ребята неплохие, но большинство из них скоры на расправу.

Гарри озвучивает её собственные страхи, и Эйвери снова вздрагивает. Она понимает, что ей несдобровать, если пираты не заполучат своё золото. Она шла на этот риск, зная, что оставаться на острове Меро — значит подвергнуть и себя, и команду «Леди Энн», и самого Гарри риску ещё большему. Но всё равно осознавать и слышать от самого капитана, что её могут скормить акулам за обман, — вещи разные.

— Я не думаю, что меня можно обезопасить, если клада на острове не будет, — страхи, высказанные вслух ей самой, никуда не исчезают. Эйвери ежится, обхватывает себя руками.

В наступившей тишине слышно, как бьются о бока «Леди Энн» волны, и впервые за последние дни этот звук не успокаивает. Гарри смотрит на Эйвери так, будто хочет что-то сказать, но слова застревают у него в горле, а она ждет, и в голове у неё пусто и глухо.

— Есть способ, — возражает Гарри тихо. — Мои ребята не тронут тебя в одном-единственном случае… — он снова жмурится, выдыхает. Пальцы у него дрожат, когда он берет Эйвери за руку, и она думает: неужели пираты могут так волноваться, будто за их спинами нет сотен сражений и морских бурь? — Ты должна стать моей женой, — выпаливает он.

Эйвери кажется, что под её ногами перевернулся мир. Она прижимает ладонь ко рту, и в голове у неё отчаянно звенит. Слово «должна» мелькает перед глазами красным флагом, и первая же мысль: бежать! Но убегать ей некуда, только если самой нырнуть в море на милость стихии.

Бежать потому, что её догнало то, против чего она боролась, — чертово замужество, почти клетка. Бежать, потому что, кажется, у неё снова нет ни выбора, ни выхода. Гарри продолжает сжимать её холодную ладонь, и, видимо, понимает её состояние. Отпускает, отходит на шаг.

— Прости, — произносит сдавленно. — Я забылся.

И между ними снова пропасть, как в самом начале. Зияющая, темная, без возможности преодолеть. Аристократка и пират, и эти ярлыки несмываемы и нестираемы. Эйвери сражалась с собой и с другими за возможность чувствовать жизнь, а не вешать на других людей маски и ложные представления. И сейчас у неё в груди всё болит при виде окаменевшего лица Гарри, болит и ноет, и горло перехватывает ледяной рукой. Она не может дышать.

Гарри отступает ещё, разворачивается, сжимает пальцы в кулаки. Его плечи напрягаются.

Эйвери думает: она не может оставить его так. Он ей нужен, так глупо, она согласилась ведь разделить с ним свой выбор, свою предполагаемую свободу, почему он не понимает, что ей просто страшно? Слова матери в её голове бьют просто набатом: «Ты должна выйти замуж, покориться мужу, терпеть, потому что у нас нет другого шанса выжить и обеспечивать себе привычный уклад жизни». Замужество для неё навсегда связано со словом «долг», и Гарри употребляет именно его. Будто для него их предполагаемый, Господи Боже, брак — это долг тоже. И от этого ноет и звенит болью где-то в сердце.

Но Эйвери вспоминает его поцелуи, его прикосновения, они обменялись ими за эти вечера достаточно, и думает, что если это всё — не настоящее, то что тогда истинно? Гарри целует её жадно, будто не может насытиться, и они дотрагиваются друг до друга сквозь одежду с любопытством детей и пылкостью взрослых, и с каждым разом остановиться сложнее и сложнее. Эйвери знает, что не может позволять Гарри касаться её… так, и целовать, прикусывая губы и лаская их языком, но позволяет. Льнет к нему сама, запуская пальцы в темные волосы, водит ладонью по его торсу, по животу. Шлет к черту материнские наставления. Всё, что происходит между ними, неправильно с точки зрения её воспитания и общества, в котором она росла, но её душа говорит, что — нет, всё так, как нужно. Что ей необходимо что-то настоящее и честное, и Гарри — именно такой. Хоть и пират, но благороднее аристократов. И Эйвери доверяет своей душе. И доверяет Гарри, который обещал, что защитит её и сдерживал свое слово до сих пор. Он продолжает защищать её. А ещё он, кажется, думает, что она не хочет стать его женой.

Только он не совсем прав. Она просто боится. Эйвери боится потерять с таким трудом обретенную свободу, боится потерять и больше никогда не найти себя, и этот страх в ней борется с пониманием, что свободолюбивый и гордый капитан Гарри Стайлс никогда не запрет её в клетку. Она даже не боится умереть, как оказалось, она боится перестать быть собой.

Понимание, что Гарри будет беречь её, но не ломать ей крылья, побеждает. Эйвери касается ладонью его спины.

— Гарри…

— Что? — отзывается он глухо.

— Я не отказывала тебе.

Гарри замирает, выпрямляется, но не оборачивается, боясь увидеть её лицо. Эйвери плюет на все правила приличия и утыкается носом чуть выше его лопаток, вдыхает запах его тела, пота и морской соли, впитавшейся в ткань рубашки. Гарри выдыхает сквозь сжатые зубы.

— Эйвери…

Ей нравится слышать свое имя, срывающееся с его губ. Вот так, с надрывом.

— Я хочу стать твоей женой, — она жмурит глаза и решается. — Я просто боюсь.

Гарри разворачивается так резко, что Эйвери едва успевает отступить.

— Ты… — начинает он. Эйвери качает головой. Ей нужно, нужно объяснить ему, почему она так отреагировала, что за буря в ней бушует, чего она так опасается.

— Я видела семейную жизнь своих родителей, — она облизывает губы, не уверенная, что готова делиться своими мыслями. Она знает Гарри не так долго, и за всю жизнь доверяла только разве что собственному отцу. Она не знает, как раскрывать перед другими людьми душу, но чувствует, что должна сделать это сейчас. — Они почти не разговаривали между собой, ночевали в разных комнатах, даже воспитывали меня по-разному. Мама говорила всегда, что брак — это договор, это удачная сделка, и валюта в ней — моя внешность, в первую очередь, которую мне Господь что-то не подарил, — на этих словах Гарри громко фыркает. — Я должна была выйти замуж, чтобы обеспечить себя и мать после смерти папы. Это значило потерять последние крупицы счастья, которые мне папа хоть раз пытался подарить. У меня не было выбора. Слово «должна»… — Эйвери сглатывает. — Оно меня пугает, и ты…

Черт, она всю жизнь была кому-то должна.

— Прости, — Гарри хватает её за плечи, тянет к себе, и его ладони обжигают. — Прости, — он утыкается носом в её волосы, заплетенные в простую косу, целует Эйвери в макушку. — Я такой болван, дьяволы морские, — он шепотом ругается, и Эйвери ощущает, как её отпускает вдруг. Она не договорила, но больше и не требуется, Гарри понял её и так. — Разумеется, ты не должна выходить за меня замуж. Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности, хочу защитить, потому что… — он бормочет что-то едва слышное. — Прости, — берет её лицо в ладони. — Я хочу на тебе жениться, — твердо произносит Гарри. — Ни на одной женщине не хотел, а на тебе хочу, и не нужно мне ждать год, чтобы понимать, как ты необходима мне. Но если ты не хочешь, ты можешь просто сказать мне. И мы придумаем что-то ещё, чтобы спасти тебе жизнь, если мои матросы потребуют твоей крови. Любое твое решение я приму.

Эйвери смотрит ему в глаза. В голове у неё полная каша, мешанина: пиратский капитан делает ей предложение, называет себя болваном — при его-то самоуверенности и гордости! Признается, что сделает всё, чтобы уберечь её. И не то чтобы это были девичьи мечты, ставшие явью, Эйвери вообще никогда не представляла себе ни будущего мужа, ни предложение, с самого детства зная, что романтические чувства и прелестные картины, воображаемые её сверстницами-подружками, ей заказаны и судьбой отведены. Только Гарри осторожно касается пальцами её лица, ждет её ответа, и он готов смириться с любыми её словами, проглотить собственную гордость.

А разве она уже однажды не дала ему ответа?

— Я выйду за тебя замуж, — Эйвери отвечает ему тихо, и Гарри приоткрывает рот, очевидно, не ожидая согласия. Трясет головой, расплывается в улыбке, а лицо его светлеет. Ждал, надеялся, боялся и пытался верить. Эйвери чувствует, как и с её плеч падает тяжесть. — Только…

— Эй, — он морщит нос, так смешно и забавно. — Не бойся меня. Обещаю, что отпущу тебя в тот же миг, если ты попросишь меня об этом, — Эйвери знает, что не попросит, хочет возразить, но Гарри кладет палец ей на губы. — Тш-ш, дай мне сказать. Я тебя слушал. И я обещаю, что наш брак не… — он запинается, не зная подходящего слова. — Ты не будешь моей женой по-настоящему, если не захочешь, — заканчивает он. — На случай, если ты захочешь уйти и снова выйти замуж. Здесь нас никто не повенчает, и хотя Луи может поженить нас, как боцман и первый помощник, на суше, если ты захочешь, никто не узнает.

Гарри убийственно серьезен, а Эйвери тронута его заботой о ней и её душевном состоянии. По её телу разливается тепло: о ней давно так не заботились, она была вещью, чьи чувства и эмоции никого не волновали. Она вздрагивает от мысли, что брак нужно подтверждать, и не очень понимает, что это значит. Мать говорила ей, что мужчина всегда жаждет получить своё, а женщина должна терпеть. Должна, всегда должна терпеть и ждать, когда закончится это «что-то», по-видимому, для матери совсем неприятное. Но в объятиях Гарри так невыносимо-сладко-мучительно, и в низу живота снова тянет, и Эйвери почему-то кажется, что с ним будет иначе, и мать не права, и…

Она подумает об этом позже.

— Спасибо, — отвечает она.

Гарри прислоняется лбом к её лбу.

— Тогда будь готова к завтрашнему вечеру.

И теперь у Эйвери есть сутки, чтобы осознать: скоро она станет Эйвери Стайлс, и её будущий муж — пират.

========== Извинения. Бетти ==========

Комментарий к Извинения. Бетти

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c849536/v849536417/19bc86/kVD70rYCw6Q.jpg

Глубокой ночью всё как-то немного нереально: тени гуще, ощущения яснее и объёмнее, а все мысли будто обострены в разы — отгоняемые днём, они приходят ночами. Бетти часами не может заснуть, сначала сетует на Эра, который храпит совсем уж душераздирающе, но потом понимает — он не виноват, это у неё нервы натянуты до предела. Глаза и те не хотят держаться закрытыми, и Бетти просто смотрит в потолок, смутно различая там плотно пригнанные доски. Впрочем, в последние дни она вообще на себя не похожа из-за сумбура в голове, благо, что не заметил никто. Мысли царапаются и требуют их думать, и от этого хочется постучать головой о стену. Бетти даже стукнулась разок на пробу, когда стало совсем тошно — было больно, а ума не прибавилось.

Луи Томлинсон не хочет её наказывать, это как вообще? Бетти этому очень рада, но чувствует, что лучше бы держаться от боцмана подальше, потому что он всё ещё зол, а она всё ещё не понимает, что теперь будет, но в ограниченном пространстве корабля избегать встреч выходит плохо, особенно учитывая её собственную привычку оказываться где-нибудь неподалёку. И ещё Бетти знает, что если Луи не хочет ей вредить, то это не значит, что всё по-прежнему. Ничего уже не будет по-прежнему, и от этого худо, потому что раньше она решила удовольствоваться тем малым, что у неё есть, а теперь у неё этого малого нет.

За то, что она сделала, должно было последовать наказание, к тому же вполне определённое. Если бы, не приведи Господь, её тайну узнал кто-то кроме Луи, быть Бетти за бортом без права объясниться, и скандал бы вышел грандиозный. И Бетти искренне благодарит небеса за то, что всё сложилось, как сложилось, за то, что она жива. Узнал бы, например, капитан, ей бы не сдобровать, точно. И всё равно она не может отделаться от мысли, что если бы капитан так же не пришиб её сразу, то потом наверняка простил бы как-нибудь, а Луи… Ну, он смирился с тем, что она это она, а вот насчёт всего остального Бетти не уверена, и меньше всего она уверена в том, что он когда-либо сможет относиться к ней так же, как раньше. Вместо удовлетворения от того, что никакой смерти не будет, Бетти испытывает растерянность от того, что не испытывает радости. То есть, она рада, что жива, и даже чувствует какое-то странное облегчение от разоблачения — не от того, что её разоблачили, а от того, что тайны, которая была так тяжела, больше нет. Но всё же она лишилась чего-то важного.

Выдающейся актрисой Бетти никогда не была, да вообще никакой не была, поэтому первое время на корабле больше всего переживала, что обман раскроется, но потом выяснилось, что важнее не играть, а просто дать людям то, чего они хотят — зная Барта весёлым и дурашливым, никто и не присматривался, выискивая что-то другое. Ничего скрывать не нужно было, только не дать задуматься, но в итоге Бетти выдали лицо и шея, глупость какая. Они всё время были на общем обозрении, и вот чем дело кончилось. В голове услужливо всплывает воспоминание о том моменте, когда Луи явственно хотел её придушить за эту самую шею, но вместо этого коснулся почти мягко, и от этого кожа предательски вспыхивает огнём, а голове совсем всё смешивается. Бетти прижимает руку к груди, как будто может что-то нащупать, неспособная понять, от чего трудно дышать — от тесно затянутой ткани, призванной скрывать её грудь, или от чего-то тоскливого под сердцем. Не первый ведь раз её жизнь так резко разворачивается, но этот поворот отчего-то болезненный, словно что-то порвалось. И Бетти даже готова признаться себе в том, что порвалось где-то там, где сидят бессмысленные чувства к боцману. Порвалось, но почему-то не исчезло, чувства опустошения нет, вместо него — больная ссадина. К вящему её ужасу, Бетти не перестаёт чувствовать себя влюблённой и от этого чувствует себя ещё большей дурой.

Почему судьба её не любит? Потому ли, что Бетти решилась ступить на свой путь, а не ждала покорно, пока отец решит, что с ней сделать? Получается, судьба — мужчина, не иначе. Знала бы Бетти, что наказание за своеволие будет таким, всё равно, наверное, сунулась бы, потому что перед наказанием у неё была целая жизнь. Бетти обещает себе как-нибудь смириться и привыкнуть, что ей, собственно, остаётся? Лучше бы ей думать о каких-никаких делах, хоть бы и о двух мисс. Они, между прочим, тоже делают самостоятельный выбор в своей жизни, но, возможно, их никто не захочет за это придушить. Кроме миссис Клементс, пожалуй, но та далеко, и Эйвери не горит желанием возвращаться под её опеку.

Стоит мыслям соскользнуть с укатанной дорожки сомнений, самобичевания и обид на судьбу, Бетти, наконец, засыпает. Ей снятся какие-то неясные образы, что-то о падении и крепком ударе о холодную воду, но это хоть как-то выгоняет из головы набившие оскомину мысли, и утром Бетти привычно играет Барта, ведь для всех кроме двух человек тайна осталась тайной. Бетти с успехом претворяет в жизнь блестящий план — постоянно прячется в делах, слушает, как Лиам рассказывает о любимых пушках, просит Нейта научить чему-нибудь новому. А ещё краем глаза, стараясь не улыбаться совсем уж широко, следит за тем, как на приподнятом квартердеке гуляют мисс Эйвери и Паула, заглядывают в воду, а потом мило беседуют с капитаном. Бетти думает, что Эйвери с тех пор, как они ушли с острова Меро, незаметно изменилась, как будто ей стало легче дышать, и с такой Эйвери проще найти общий язык. И, похоже, проще не только Бетти, но эти домыслы она оставляет при себе.

Блестящий план сносно работает хотя бы тем, что отвлекает от навязчивых мыслей, но под конец очередного дня Бетти поняла, что совсем загоняла саму себя, и решила, что заслуживает поощрения и чего-нибудь съедобного — а это всегда можно с лёгкостью получить в одном месте.

— Найл, пожалей меня, — со всем возможным трагизмом говорит Бетти, заглядывая на камбуз.

И тут же прикусывает язык, не обнаружив в помещении Найла. Вместо него за столом сидит Луи, повернувшийся к ней с нескрываемым ехидством. Вот если бы Бетти хватило ума войти молча, можно было бы предпринять тактическое отступление, но нет.

— Поведай о своих печалях, — насмешливо тянет Луи.

Вот он, источник навязчивых мыслей и человек, перед которым ей кошмарно стыдно. Вопреки логичному желанию на всякий случай дать дёру Бетти взбодрилась и передёрнула плечами.

— Я просто голодная. Найла нет? — Луи отрицательно качает головой. Скорее всего, Найл на палубе, и если он там не один, то его ещё долго не будет. — А тебя попросил камбуз посторожить?

— Нет. Так что если ты собралась ограбить Хорана, приступай.

Бетти огляделась. Есть ей хотелось, но Луи за столом устроился основательно, по всей видимости, и листал какую-то тетрадь. Из кают-компании выгнали? Ладно, глупо думать, что ей что-то грозит, во всяком случае, сбегать теперь было бы совсем глупо, так что Бетти проходит внутрь, привычно тянется к знакомым шкафам.

— Не ограбить, а просто что-нибудь съесть.

«Что-нибудь» нашлось достаточно быстро — запасы хоть и однообразные, зато достаточно многочисленные, чтобы Бетти не испытывала угрызений совести за этот набег.

— Я тоже хочу, — доносится в спину.

Бетти, не поворачиваясь, закатывает глаза, послушно доставая вторую тарелку. Как себя вести она не имеет ни малейшего понятия, точнее не знает, что от неё ожидается — нужно молчать и каяться? Продолжать изображать из себя беззаботного Барта кажется откровенно плохой идеей. Некоторым облегчением стало то, что Луи как будто нет никакого дела до её соседства — сидит себе, читает, даже раздражения не демонстрирует, так что Бетти спокойно ставит перед ним тарелку, попутно подбирая с дальней стороны стола оставшуюся там неизвестно чью посуду.

— Теперь понятно, почему ты постоянно что-то убираешь, — снова ехидничает Луи, — это просто женская привычка наводить порядок.

Бетти поджимает губы. Ну, если мужчинам не очевидно, что легче сразу расставить всё по местам, то это не её вина. Она убирает и следы деятельности боцмана: скомканный лист исписанной бумаги, обгоревшую спичку и мелкие крошки табака. Интересно, как Найл бы пережил такое небрежение в его владениях?

— Не иначе как в пару к твоей мужской привычке оставлять после себя хаос и разрушения, — ехидничает в ответ. — И табак. Чем ближе остров, тем больше ты куришь. Надеюсь, твои запасы не выйдут, и нам не придётся брать на абордаж какой-нибудь корабль ради пополнения твоего кисета?

Наверное, позволять себе такие шпильки не слишком разумно, но не она ведь первой начала. Луи чему-то улыбается, захлопывает тетрадь перед собой, откладывая в сторону к трубке и, чуть сощурившись, наблюдает за Бетти. Милостиво кивает на стул рядом с собой.

— Садись, — Бетти, наконец, садится вместе со своей тарелкой. — Придумал тебе наказание, будешь заниматься женским делом. Доверяю тебе генеральную уборку. Всё, до чего твои вездесущие ручки дотянутся, всё перебирай, раскладывай, очищай, выкидывай и что ещё придумаешь.

Бетти сначала пугается слова «наказание», но с каждым следующим словом в горле щекочет смех.

— Всё, до чего руки дотянутся? То есть, выше пяти футов не моя территория?

— Табуретку возьмёшь.

Бетти прикрывает лицо ладонью, пытаясь скрыть улыбку. Луи вполне сносно делает вид, что серьёзен, а не издевается.

— Ты правда хочешь меня наказать вот этим?

— Я правда думаю, что ты несколько поумеришь восторги, когда оценишь фронт работ.

Она уже мысленно оценила — перебрать всё то, до чего руки ни у кого не доходили годами. Да, на корабле порядок, на кораблях всегда порядок, но ещё всегда есть куча старого хлама, который забыли починить или выбросить. И Бетти отлично понимает, что Луи в том числе хочет её отправить с глаз долой, но она благодарна за то, что именно таким способом. Ей только на руку, она, как и прежде, спрячется в делах, к тому же дел этих ей хватит надолго.

— Чего не сделаешь на благо «Леди Энн».

Бетти улыбается, чувствуя что-то сродни облегчению от того, что они по-прежнему могут нормально разговаривать. Правда, сидеть вот так рядом с боцманом всё равно кажется странно, потому что из-за раскрытия тайны всё разом изменилось, но как-то едва уловимо, и теперь Бетти будто блуждает с завязанными глазами, да ещё и чувство вины камнем сидит в животе. Импровизированный ужин Бетти продолжает в тишине, старательно ни о чём не думая.

— Ты какая-то тихая.

Бетти едва не подскакивает на месте, вырванная в реальность этим заявлением, неопределённо пожимает плечами.

— Иногда такое случается. Это плохо?

— С некоторых пор меня напрягают твои недомолвки.

Замечательно, теперь она должна чувствовать себя неправой ещё и в том, что молчит и не навязывается. Бетти поворачивается, ловит слишком внимательный, слишком прямой и тяжёлый взгляд, придавливающий к стулу. Чувство такое, будто она вздохнула и не может выдохнуть.

— Я просто растеряна, — честно сознаётся Бетти. — Ты меня ненавидишь? Презираешь? Мечтаешь утопить? Осуждаешь меня? Я тебя раздражаю?

— Хорошо, хорошо, я знаю, что ты знаешь много слов, — фыркает Луи. — Но не угадала.

Бетти прикусывает губу, чтобы не продолжить демонстрировать, как много слов она знает. Но и задать прямой краткий вопрос о том, что он чувствует, язык не поворачивается.

— Ты на меня злишься?

— Безусловно. Но и вполовину не так, как нужно бы, — Луи качает головой. — Уж не знаю, как ты это делаешь.

Это известие придаёт бодрости, но и вполовину не столько, сколько нужно бы. И, возможно, Бетти безопаснее молчать, но она решает спрашивать до конца, раз уж взялась выяснять.

— Ты меня не простил.

Бетти рефлекторно сглатывает, потому что в момент черты лица Луи заостряются. И отчётливо понимает — не простил.

— Ты ещё не извинилась.

Эти слова тяжело повисают в воздухе и давят на уши. Собственно, а чего она ещё ждала, чудесного избавления и возвращения прежней почти дружбы? Беда одна, Бетти не умеет извиняться за что-то настолько большое, и она не уверена, что слова смогут вместить в себя всё её чувство вины.

— Прости меня, — слова ничего не вмещают, а Бетти хочется провалиться прямо в ад. Но ад не спешит её принять, и она делает очередную совершено искреннюю глупость — со вздохом утыкается макушкой Луи в плечо, как будто так он лучше проникнется извинениями. Зато так она точно может спрятать краснеющие щёки. — Прости меня за всё, в чём считаешь виноватой. Сможешь?

Ага. Здорово. Отлично просто. Когда она была Бартом, такое можно был выкинуть, а теперь Луи точно уверится в том, что она идиотка. Он вообще ещё может думать о ней хуже, чем есть? Луи издаёт какой-то невнятный звук, как будто воздухом давится, и замирает, понятия не имея, что это такое и что с этим делать. Ну, такая, видимо, у Бетти натура, ставить всех в тупик, и себя тоже.

— Больше не буду, — покаянно обещает девушка.

Господи, ну что это. Глупый жест и глупое обещание. И, судя по скептическому хмыканью над её головой, Луи это тоже отлично понимает. Но ещё он наверняка понимает, что и жест и слова — попытка облечь хоть в какую-то форму целую гамму чувств, не может же не понимать.

— Меньше тоже, надо полагать, не будешь, — выдаёт он наконец.

— Что?

— Ничего, — вздыхает Луи. — Не верю, что говорю это, но ты прощена.

Бетти вскидывает голову, на всякий случай внимательно рассматривает боцмана, потом совершенно радостно улыбается, уверившись в его прощении.

— Спасибо.

И кажется, что на лице у Луи тоже мелькает улыбка, когда он откидывается на спинку стула. Правда, вряд ли он радуется тому, что простил её, скорее это реакция на её потрясающую, почти детскую наивность. А у Бетти как будто три мешка с песком с плеч сняли, и в голове бьётся только «прощена, прощена, прощена». А ещё отослана подальше? Может быть, но облегчение от прощения перевешивает всё — по крайней мере хоть что-то у неё теперь в порядке.

========== Подготовка. Луи ==========

Комментарий к Подготовка. Луи

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c851336/v851336400/ccb0b/6h8ZL6cUNA0.jpg

Когда Луи предлагал Гарри подумать о женитьбе, он не ожидал, что Гарри так и сделает. Вернее, сам не знал, чего ожидал, только не взъерошенного Стайлса, объявляющего о том, что предложение сделано и даже принято. С утра, ещё прежде, чем Луи успел толком одеться, Гарри практически вваливается в каюту с новостями, и вид у него такой, будто он пытался пережить это событие всю ночь, но ему не вполне удалось.

— Сегодня? — переспрашивает Луи. — Это довольно быстро.

— Чем скорее, тем лучше, — отмахивается Гарри, но понимает, что прозвучало это неоднозначно. — Ты сам знаешь, почему не стоит тянуть.

Луи знает. Потому, что остров, если существует, уже в ближайшее время должен выплыть на горизонте, и нужно подготовиться к любым сюрпризам. Хотя способ, конечно, нашёлся неординарный.

— Ладно. В какой-то степени тебе повезло, что никакой особой подготовки не предвидится, потому что мы, слава Богу, на корабле. От тебя требуется только кольцо и способность сказать пару слов. С остальными ответственными моментами ты, надо думать, справишься.

Гарри измеряет комнату шагами, при упоминании кольца невидящим взглядом окидывает целый ломбард у себя на пальцах и кивает в такт не столько словам, сколько собственным мыслям. И это довольно странно, потому что Гарри влюблён и, похоже, действительно любим, так что паниковать причин нет.

— По-моему, ты волнуешься больше невесты, — отмечает Луи. — Хотя я её не видел, как знать, может она тоже сейчас шагами пол протирает. Тебя пугает то, что ваш вынужденный брак может оказаться удачным?

Гарри качает головой, как будто пытается вытряхнуть оттуда навязчивые мысли, падает на неприбранную постель и проводит руками по лицу.

— Не будет брака, — бормочет Гарри. — Не совсем. Я не хочу её принуждать, только спасти, понимаешь?

Луи понимает. Или, к чертям морским, ничего не понимает, он уже не уверен. В душу невольно закрадывается холодное ощущение, будто это Луи заставляет Гарри жениться, не предоставив никакого выбора.

— Ещё раз и сначала. Ты влюблён, она, вроде как, тоже, вы женитесь. Если бы она тебе не доверяла и совсем ничего бы не чувствовала, не согласилась бы выйти за тебя, так? Где проблема? Так сильно жениться не хочешь?

— Я готов, — после паузы говорит Гарри, но без должной уверенности. — Она боится.

Луи давит порыв витиевато выругаться, отворачивается, делая вид, что очень заинтересован в застёгивании рубашки. День ещё не начался толком, а тут уже проблемы на ровном месте, да ещё и такие. Женщины великолепные создания, но иногда они творят несуразные вещи и озадачивают.

Луи, наконец, нащупывает суть проблемы — боятся-то оба, хотя, наверное, разных вещей. Она боится брака и того, что за этим следует, а он боится её страха и разочарования. И не так, чтобы Луи знает, что с этим делать, и не так, чтобы может поставить себя на место друга.

— Это в какой-то степени нормально, бояться неизвестности, — начинает Луи, тщательно подбирая слова. — Её всю жизнь готовили быть хозяйкой дома, а вот как быть женой, она выяснит только после свадьбы и только с твоей… Помощью.

— Я пообещал, что ничего не будет, если она не захочет, — перебивает Гарри. — И если попросит, я её отпущу.

Луи замирает и во все глаза смотрит на Гарри. Стайлс,который в жизни о свадьбе не думал, сегодня женится на женщине, которую желает и которой обещал неприкосновенность, чтобы она не боялась. Кто бы вообще на его месте так смог?

— Гарри, если после такого приступа рыцарственности она попросит её отпустить, то я даже не знаю, что женщинам нужно, — он сжимает плечо друга. — Раз такое дело, у тебя и самого больше времени подумать, нужна она тебе или нет, — судя по взгляду Гарри это Луи зря сказал, Стайлс и без того себе всю голову сломал. — Ладно, давай мы вас поженим, а дальше вы уже сами будете действовать по обстоятельствам? Может, и к лучшему, сможете друг на дружку посмотреть без постоянной внешней угрозы и необходимости прятаться, так и уверитесь, что всё правильно сделали.

Это соображение несколько подбадривает Гарри, который перестал, наконец, сверлить взглядом противоположную стену. Луи ждёт, уверенный, что на этом откровения не кончились. Такие разговоры никому не даются просто, и уж точно не Гарри, который привык все проблемы решать сам, и если начал говорить, значит накипело.

— А ещё мы оба понятия не имеем, как должна выглядеть нормальная семья. У меня примера не было, а у неё… — Гарри выразительно морщится. — Ты видел её мать.

Он собирается жениться формально, но думает о семье? И кому только врать пытается?

Возможно, нормальная семья и пиратский корабль — несовместимые вещи. Возможно, нормальных семей вообще не существует. Возможно, следовало бы спросить об этом Лиама.

— Вы два нормальных человека, вы разберётесь, — с уверенностью говорит Луи. — Кажется, в последнее время у вас неплохо выходит разговаривать, это должно помочь. В конце концов, вам в первую очередь должно быть комфортно, нет?

Луи и сам понятия не имеет, что несёт, его родители относились друг к другу с теплотой, но никогда не забывали, что брак был договорным, обычным для их среды, семью сестры он наблюдать не имеет возможности, а в дела Лиама и Шерил друзья старались носы не совать.

О браке и любви никто из них до недавнего времени не задумывался, тем более о свадьбе в таких обстоятельствах. Но свадьба — идеальный выход из неопределённой ситуации для Эйвери и, возможно, идеальный выход для неё и Гарри вдвоём, возможность разобраться в собственных чувствах. И теперь в запасе есть всего день, чтобы устроить эту самую свадьбу.

Спокойнее всех на новость реагирует Лиам.

— Ага, один есть. Теперь осталось женить вас двоих, — говорит он, закидывая руки на плечи Луи и Найлу. — Обидно, что мисс осталась только одна, а?

Судя по милым прогулкам Найла и Паулы на палубе, если вторая мисс попадёт в беду, можно быть уверенным, ей тоже предложат руку, сердце и всё, что захочется. Про третью мисс, слава Богу, никто не знает.

В одной из кладовок на орлопдеке слышно необычное оживление и, заглянув, Луи обнаруживает там Элизабет, целиком поглощённую «искуплением вины» — стоя на табуретке она перебирает содержимое высокого древнего шкафа, расставляя на верхних полках тетради. Спонтанно изобретённая «кара» была глупой, но кто-то же должен когда-то заняться уборкой. Элизабет поворачивается и, понимая вдруг, что не одна, вздрагивает, прижимает руку к груди.

— Нельзя же так подкрадываться!

В кои-то веки на голове у неё нет платка, видно, что отрастающие волосы она не остригла, и это выглядит как вызов. Или Луи теперь всё в ней кажется вызовом и не без оснований — девчонка водила всех, и его в первую очередь, за нос больше полугода и не видит в этом ничего такого уж вопиющего.

— Я не подкрадываюсь, это ты ничего не слышишь. И пугаешься зачем-то.

— Вдруг ты решил меня съесть, — хмыкает она, переведя дух.

— А ты что, вкусная? — делано удивляется Луи, опираясь плечом о косяк двери.

Теперь, когда она знает, что прощена и на неё не получается злиться, хотя видит Бог, Луи пытается, к ней возвращается прежнее весёлое расположение духа, разве что без показного энтузиазма Барта. Он её не пожалел, но внятно объяснить, почему простил вчера и никому о ней не сказал, не получается. Правда в том, что он не может ничего сделать с тем, что его всё устраивает.

— Не знаю, никто не проверял. Ты пришёл убедиться, что я не отлыниваю?

— Разумеется.

А ещё ему просто любопытно на неё посмотреть, теперь он замечает какие-то мелкие, совершенно очевидные детали — движения рук, узкие запястья, постановку головы, всё, что, как ему теперь кажется, просто кричало о правде.

— Я никогда не отлыниваю, — улыбается она. — И я почти закончила с этой кладовкой. Тут судовые журналы и карты, — она опускает ладонь на открытые полки шкафа, — а в ящиках старые приборы. Всё, что нельзя починить, я отложила, чтобы выбросить, а с остальным сам решай, что делать. И ещё кто-то от руки рисовал карту звёздного неба, но не закончил.

— Дай-ка.

— Хочешь ей заняться?

Луи отлепляется от косяка и протягивает руку за старыми записями, которые вызывают почти ностальгические чувства. Карту рисовал старший помощник Десмонда Стайлса ещё когда Луи впервые оказался на борту корабля, но закончить не успел, встретившись с испанской пулей. Луи отрицательно качает головой и возвращает карту.

— Не сейчас.

— Правильно, пускай ещё пару лет полежит, — соглашается Элизабет.

Она собирается спускаться со своей табуретки, и Луи безотчётно подаёт ей руку, которую она принимает. Что сделали, оба понимают только тогда, когда Элизабет оказывается на полу, мгновенно краснея. В тесной кладовке разом становится совсем тесно.

— Главное так на палубе не сделать, — смущённо произносит она и тут же переводит тему. — Новость о свадьбе капитана произвела фурор. Теперь знатоки утверждают, что у него отличный вкус, — она фыркает, выражая одним звуком всё отношение к осведомлённости знатоков, и поворачивается, проверяя содержимое шкафов.

Луи как будто только что осознаёт, что она девушка, живущая в окружении мужчин. Разговоры на кубрике не для нежных девичьих ушек. И работа на корабле не для нежных девичьих рук, и вообще женщинам на корабле не место, только в исключительных случаях, и уж конечно не место им на кубрике в качестве матроса. Но говорить об этом Элизабет так же бессмысленно, как злиться на неё.

— Без сплетен и жизнь не жизнь для некоторых.

— А может для них это такой способ выразить одобрение и радость, — предполагает она, задвигает последний ящик и поворачивается. — Вместо «счастлив за тебя» у вас, мужчин, принято говорить «я сделал бы так же». А у нас, женщин, принято радоваться и беспокоиться, что всё готово, жених будет выглядеть прилично, у него в каюте прибрано и хватит места для двоих.

— Можешь проверить, — смеётся Луи, откровенно развлекаясь её рассуждениями. Стоило её простить, и вот, вернулись привычные разговоры обо всём. — И внешний вид его одобри заодно.

— Может и одобрю, — она чуть отклоняется, окидывает его внимательным взглядом профессиональной портной и такой же профессиональный женщины. — В крайнем случае, ты на него повлияй.

— Ты знаешь, что радуешься даже больше жениха и невесты?

— Странно было бы, если бы они пустились в пляс. Это ведь то, что хочется разделить только между собой и с близкими людьми, а тут целый любопытный корабль, — Элизабет улыбается мягко, почти смущённо, но действительно радостно, и она вся вдруг оказывается тёплой, светлой и мягкой, а Луи чувствует, что широко улыбается в ответ, глядя на неё сверху вниз, как будто так и надо. — Знаю, ты думаешь, я наивная, и ты прав, но ведь они не стали бы жениться, если бы не хотели этого. И я не слепая, все свои нелепые ссоры они оставили на Тортуге.

Её бы слова да Гарри в уши. И да, она наивная и понятия не имеет о том, для чего эта свадьба затевается, но она права, если бы Эйвери не хотела выходить замуж, не согласилась бы, раз уж имела храбрость сжечь свой кусок карты. И если бы Гарри так уж напрягала перспектива оказаться окольцованным — ну кто мог подумать, что это с ним когда-то случится, — он бы не заводил разговоров о нормальной семье.

Элизабет оглядывается и, удовлетворённая законченным делом, поднимает с плеч платок, повязывая на голову. Луи отодвигается, выпуская её наружу, и, прежде чем уйти по своим делам, зачем-то смотрит, как она уходит в сторону следующего на очереди помещения. И не может отделаться от крамольной мысли, что ему нравятся её движения и то, как она убирает прядь волос за ухо, и то, как спокойно держится. И ему нравятся её юмор и ум, и желание помочь, которые всегда были в Барте, и он восхищён её силой духа, но ему, к чёрту, нравятся теперь и внешние проявления Элизабет Мидлтон, и это… Ужасно? Ужасно то, что это открытие не вызывает у него никакого ужаса и Луи даже готов когда-нибудь это обдумать.

Уже на трапе с орлопдека Луи слышит звук открывающейся двери, тяжёлые шаги, полное энтузиазма звонкое приветствие Мидлтон и рассеянный ответ Гарри.

— Искренне надеюсь, что вы переоденетесь до вечера, капитан, у вас сзади пятно на рубашке, — Гарри, кажется, слабо отбивается, но без успеха. — Я разбираюсь, я портной, слушайте меня. Вы же не хотите, чтобы мисс Эйвери была расстроена, у неё же свадьба? И у вас тоже.

Луи накрывает лицо ладонью и пытается не рассмеяться, вслушиваясь в возмущённый голос Гарри и настойчивые увещевания Элизабет. Судя по всему, она уже тащит капитана к его каюте, чтобы плотно заняться его внешним видом. Луи просто надеется, что она его не съест и, чем чёрт не шутит, вернёт ему бодрость духа, раз уж её так радует предстоящая свадьба.

========== Свадьба. Эйвери ==========

Комментарий к Свадьба. Эйвери

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c846123/v846123162/b0b05/Uq5n8S70V_Y.jpg

«Леди Энн» качает на волнах, а солнце клонится к горизонту. До вечера остается совсем немного времени. Эйвери думает, что замуж она все-таки выйдет, как и планировалась до их отплытия из Лондона, только мать бы упала в обморок, если бы узнала, за кого. Капитан Гарри Стайлс — партия в её глазах была бы не то что не подходящая, а кошмарная. Мезальянс, каких свет не видывал. Эйвери всё равно, и нервничает она совсем по другому поводу, по каюте ходит из угла в угол или садится на кровать и снова встает. Ей страшно, так страшно, что в животе холодит. Даже страшнее, чем когда они плыли на «Северной звезде» в сторону Порт-Ройала. В случае благородного аристократа Эйвери хотя бы понимала, что её ждет. Знала, что должна будет родить ему сына, быть хозяйкой дома и примерной женой, терпеть, как говорила мать, и тогда, может быть, её жизнь будет хоть сколько-нибудь приемлемой для неё и образцом — для других. С Гарри Стайлсом, она чувствует, будет не так. Она уверена, что будет иначе… а как? Как всё будет?

Гарри совсем другой, и цели у него другие, чем у этих аристократов, которых о женитьбе даже не спрашивают, а ставят перед фактом. Он хочет её спасти — это раз. Он обещал, что и пальцем не тронет её, пока она сама не захочет, но Эйвери и сама не понимает, чего хочет, не понимает, что последует за их согласием разделить друг с другом жизнь. Она знает, что поступок Гарри — благородный, что редкий мужчина пообещал бы её отпустить, если она не сможет или не захочет быть его женой, и она уверена, что он сдержал бы слово. Но сейчас, когда Эйвери думает о браке с ним, ей кажется, что она не захочет уходить. Потому что влюблена, и её сердце разорвется на части, если она уйдет.

Ей бы понимать, что значит — быть женой. Уложить в голове смутные предостережения Мэри и рассказы матери. Понять, насколько они были правы. Сейчас ей кажется, что и вовсе не были. Рядом с Гарри Эйвери ничего не боится, и странный жар в животе, охватывающий её не кажется чем-то таким уж страшным, но стоит ей остаться одной, и миссис Клементс всплывает в голове со своими наставлениями, давит, как и прежде.

Эйвери знает, что должна поговорить с Гарри о своих чувствах, но, может быть, лучше сделать это потом? Господи, она даже сама с собой не очень-то готова о них говорить! Высказать свои страхи вслух, хоть она и понимает, что стоит озвучить их — и станет легче.

Паула, вернувшаяся со своей ежедневной прогулки по палубе, весело щебечет о разных историях, рассказанных Найлом, и о том, какой он хороший и замечательный, но Эйвери едва её слушает, рассеянно кивает, а потом понимает, что скрывать от племянницы свое решение больше нельзя. Нужно рассказать ей, но толковых объяснений не находится. Как вообще объяснить, почему ты решилась выйти замуж за пиратского капитана, да ещё так скоропалительно? Эйвери трет ладонью лоб. Ей чудится, что внутри бушует буря похлеще, чем бывают в морях. Что же ей делать, пресвятые угодники?

Может быть, племянница будет рада? Ей нравится Гарри, она поймет решение Эйвери. Возможно.

Паула переплетает косу, расчесывая длинные темные волосы. Поднимает на неё взгляд, замечает, как нервно теребит кулон Эйвери, и удивленно спрашивает:

— Что случилось?

— Малышка, — Эйвери садится рядом, поправляет юбку. — Мне нужно кое-что тебе сказать.

Господи, у неё просто не находится слов! Придется сказать, как есть, напрямую. Она глубоко вздыхает и выдает:

— Я выхожу замуж за капитана Стайлса.

Эйвери ожидает любой реакции, но никак не бешеного восторга. Паула бросается ей на шею, обнимает со всей силы, почти душит, и смеется:

— А я знала! Я знала, что этим все закончится! Вы же так подходите друг другу!

Растерянно моргая, Эйвери чуть отстраняет от себя Паулу и смотрит на её светящееся счастьем лицо. Племянница так рада, будто замуж выходит она сама.

Подходят друг другу? Они?

— Паула, я выхожу замуж потому, что это — необходимость, — поясняет она, отчего-то желая остудить пыл, но предательски краснеет. Паула морщит нос. — Только таким образом капитан Стайлс может обеспечить безопасность мне и тебе, понимаешь? Романтика тут не при чем.

Бесполезно.

— Ну да, — тянет Паула. — Любовь не при чем, и именно поэтому ты после ужина задерживаешься в кают-компании, а за ужином капитан смотрит на тебя так, будто получил величайшее в мире сокровище и теперь никогда его никому не отдаст. Ты можешь кому угодно рассказывать о необходимости, но я знаю правду, — она лукаво щурится. — Вы влюблены друг в друга, и я не понимаю, почему ты так это отрицаешь. Это же здорово!

Эйвери смотрит на её счастливую мордашку и невольно улыбается: племянница права. Она влюблена в Гарри и давно уже себе в этом призналась, и, хотя они ни разу не говорили о любви вообще, она знает, что её чувства взаимны. Но достаточно ли этого, чтобы брак не стал несчастьем для них обоих? Что вообще такое счастливый брак? Эйвери наблюдала за Лиамом и Шерил, пока жила в пансионе, и ей смутно кажется, что у Пейнов брак — счастливый. Смогут ли они с Гарри достичь согласия?

Она думает, что обещания отпустить её он мог и не давать.

— Тетя, — Паула впервые за долгое время снова зовет её так, тянется и снова обнимает крепко-крепко. — Не бойся. Я уверена, что вы с капитаном Стайлсом будете счастливы!

Эйвери бы эту уверенность. Очень бы пригодилась.

— Надеюсь, ты наденешь то платье, в котором он тебя впервые увидел? — щурится Паула. — И сделаешь прическу? Я готова тебе помочь! Когда свадьба? А я могу присутствовать?

Она засыпает Эйвери вопросами, и той становится чуть легче на душе. Может быть, если Паула так в них верит, что-нибудь получится. Может быть, они научатся разговаривать, а не отмалчиваться, если будут возникать проблемы. Может быть… они смогут быть счастливы? Эйвери не уверена, что знает, что такое счастье, но рядом с Гарри ей хорошо. Ей нравится разговаривать с ним и молчать с ним, целоваться с ним и просто находиться поблизости. Их тянет друг к другу, и это притяжение заставляет их обоих чувствовать себя живыми… чувствующими. Настоящими.

Рядом друг с другом.

«Леди Энн» скользит по волнам в сгущающемся вечере. У Эйвери в животе уже не холод, но странное, щекочущее волнение, а за ребрами алыми цветами распускается предвкушение чего-то нового в её жизни. Паула помогает ей затянуть корсет (Господи Боже, какое же все-таки адское приспособление; после нескольких недель, проведенных без него, Эйвери думает, что её талию заковали в пыточное орудие). Платье ложится на нижнюю рубашку волной плотного атласа.

— Ты такая красивая, — восхищенно шепчет Паула, и Эйвери улыбается ей, треплет за щеку:

— Только ты так и думаешь.

Паула снова морщит хорошенький носик:

— Уверена, что так думает и капитан!

Эйвери опять краснеет, как пансионерка, вспоминая, с какой страстью Гарри целует её, вспоминая его прикосновения, и думает, что теперь он будет иметь полное право дотрагиваться до неё. Мысли как-то не помогают справиться с предательской краской, заливающей щеки. Господи, они теперь будут женаты! Эйвери, воспитанная матерью, в некоем ужасе от мысли, что она увидит Гарри… голым? Эйвери, которая предпочла свободу оковам светской жизни, этого очень хочет — её раздирает любопытством, желанием и тянущей тоской по нему, хотя они виделись утром. И, к черту, грехом это уже не будет.

Паула укладывает ей волосы в несложную, но красивую прическу, склоняет голову набок, оценивая свои труды, хлопает в ладоши:

— Я могла бы быть гувернанткой какой-нибудь милой девочке! Здорово получилось! Так можно я пойду на вашу свадьбу?

Эйвери хочет ей отказать, но в дверь стучатся: за ней приходит Лиам, галантно подает руку, и Паулу уже не остановить, она вылетает первой в коридорчик. Там уже с палубы спускается Луи, а на самом верху лестницы маячит физиономии Джона и Эрколе. Всем интересно посмотреть на невесту капитана. И вряд ли кто-то из них вообще думал, что такое может случиться на «Леди Энн».

— А я знал, что они поженятся! — грохочет Эрколе. — По капитану и видно было!

— Знал он, ага, — в ехидном ворчании Эйвери узнает голос Барта. — Если бы знал, мне бы сказал!

Улыбка на миг скрашивает суховатое, тонко выписанное лицо Луи.

— Восхитительно выглядите, мисс, — кивает он. — Идемте?

Ноги у Эйвери дрожат, когда она останавливается у кают-компании, где полминуты назад скрылся Луи, и на мгновение зажмуривается.

— Женитьба — это совсем не страшно, — весело хмыкает Лиам с высоты своего роста. — Мне вот даже понравилось.

Канонир не умеет успокаивать женщин, но на Эйвери его простые слова почему-то действуют. И она вдруг прекращает нервничать, и за ребрами перестает беспокойно скрестись. Волнение укладывается, будто морская гладь в штилевую погоду. Эйвери облизывает губы и произносит:

— В конце концов, это не может быть хуже, чем прием у мэра Лондона, правда?

Лиам смеется:

— У мэра Лондона я не бывал, но думаю, что вы правы, маленькая мисс.

========== Свадьба. Гарри ==========

Комментарий к Свадьба. Гарри

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c830401/v830401162/143a9c/4Z68mCGpVPo.jpg

https://pp.userapi.com/c824601/v824601162/197b26/h92ef1RJOzE.jpg

Вечер наступает слишком быстро. Гарри меряет шагами кают-компанию, ероша рукой волосы на затылке, будто они и так недостаточно лохматые. Господи боже, он ещё в жизни так не волновался! Уверенность в себе подводит его полностью, и он чувствует себя идиотом, а коленки у него дрожат. Ему нужно, очень нужно перестать нервничать, но даже тепло деревянных стен «Леди Энн», всегда дарующее успокоение, сейчас не помогает. Пусть возлюбленный галеон и не ревнует Гарри к Эйвери, но и помочь впервые не в силах. Гарри делает глоток вина прямо из горла бутылки. Совсем небольшой, он же не хочет, чтобы от него разило пойлом, пусть и недешевым, из запасов Коуэлла?

Луи, наверное, прав, — Эйвери согласилась выйти за него замуж, а значит, она этого хочет. Гарри хорошо изучил её и знает: она скорее смирится с неизбежностью смерти, чем с клеткой и нелюбимым мужем. Это всегда было в ней, даже в момент, когда она, смело глядя ему в глаза, согласилась оставить себя в заложницах у него и у команды. И, хотя её спокойного отношения к смерти он не понимает, это ему больше не мешает.

Господи, через несколько минут он женится! У Гарри внутри щекочет от волнения, а ещё — тепло расходится, будто круги по воде, и сердце бьется об исцарапанные изнутри ребра. Он смотрит на свои руки, на пальцы в серебряных тяжелых кольцах, и выбирает одно — широкое, но простое, другого у него просто нет. Он носит его на мизинце, и он вовсе не уверен, что кольцо с хрупких пальцев Эйвери не свалится, но думает: весь этот символизм ничего, на самом деле, не значит, важно лишь стремление связать свою судьбу и свою жизнь с конкретным человеком.

Ведь так?

Ему кажется, что ворот рубашки душит, и Гарри расстегивает несколько пуговиц, натыкаясь на подаренный когда-то матерью серебряный крест. Подносит его к губам и думает: что сказала бы его мама сейчас? Энн и подумать бы не могла, что её сын, её Гарри, однажды женится на девушке из высшего света. Смотрит ли мать на него с небес? Гарри уверен, что Энн попала в рай, ведь она так мучилась и страдала перед смертью, да и жизнь её не была легкой, хотя Энн всегда смеялась, что дети озарили её существование. Она была на удивление светлой и неунывающей женщиной… пока не слегла.

Гарри чувствует, как сердце давит невидимым обручем.

— Надеюсь, я не разочаровываю тебя, мама, — бормочет он.

Дверь открывается, и Луи заходит в кают-компанию, окидывает Гарри взглядом:

— Я смотрю, над тобой хорошо поработали, — почему-то он не зовет Барта по имени, но это наблюдение лишь проходится по разуму Гарри легкой царапиной, не особенно оставляя следы. — Ты даже прилично выглядишь. Молодец, Мидлтон!

— Отвали к чертям морским, Томлинсон, — огрызается Гарри. Нервы звенят, будто струны инструмента какого-нибудь бродячего музыкантишки. — Не смешно, богом клянусь!

— Разве? Я у лучших учился, — усмехается Луи, кладет ему руку на плечо и слегка сжимает. — Всё будет в порядке.

Но Гарри его фразы уже не слышит — в помещение заходит Эйвери, и у него воздух в легких кончается, настолько она потрясающе красива, обворожительна и ещё сотня дурацких комплиментов, над которыми Гарри когда-то смеялся. Он скользит жадным взглядом по её фигуре, затянутой в то самое платье, в котором он её впервые и увидел, и думает, что, дьяволы морские, она согласилась выйти за него замуж, как это могло случиться вообще?

Лиам передает Эйвери ему почти с рук на руки, отходит в сторону и ободряюще подмигивает. Гарри думает, что, возможно, должен был поговорить именно с ним о свадьбах и семейной жизни, но ничего не может поделать — он всегда доверял Томлинсону чуть больше, чем остальным, не боялся раскрыть перед ним свои эмоции и опасения. Может быть, потому, что Лиам обычно говорит, что все вокруг усложняют всё, а эти слова Гарри не помогли бы.

Он не усложняет. Он, черт возьми, женится!

Ладонь Эйвери в его руке холодная и влажная, и Гарри понимает, что она тоже нервничает. Как нервничает и Луи, откашливающийся в рукав.

— Всё хорошо, — шепчет Гарри, склоняясь к уху Эйвери. — Всё будет хорошо.

Верит ли он в это сам? Господи, он сам себе всю несуществующую плешь проел происходящим, но когда Эйвери молча сжимает его руку в ответ, Гарри понимает, что да, верит и надеется, что прав. И что всё будет хорошо не только на словах. Луи говорит что-то вступительное, хорошо хоть Библию не цитирует, а выдает несколько общих фраз от чистого сердца. В ушах у Гарри шумит морским прибоем, и этот шум означает перемены, обратить которые он не сможет… да и не захочет.

Никогда не захочет отпустить Эйвери. Но отпустит, если она сама попросит об этом. Разве не в этом смысл? Давать человеку, которого ты любишь, то, что он просит. Даже если твои ребра готово выломать болью.

— Согласна, — говорит Эйвери тихо, но уверенно и четко.

Гарри открывает рот и понимает, что в горле у него пересохло. Ему срочно нужен глоток рома или вина, но тащить ему бутылку никто не будет. Сглатывает, пытаясь смочить горло слюной.

— Согласен, — произносит он хрипло прежде, чем Луи успевает что-то сказать. Томлинсон закатывает глаза.

Кольцо ожидаемо великовато, и Эйвери смущенно крутит его вокруг тонкого пальца. Когда она берет руку Гарри, чтобы надеть на его палец кольцо, поданное Луи, то Гарри видит, как решительно она закусывает нижнюю губу и поднимает на него взгляд. В её глазах, возможно, и скользит тень сомнений (правильно ли она поступает?), но она отбрасывает их и улыбается, обводит кончиком пальца камень на кольце.

Луи говорит, что теперь можно и целоваться, но разве капитану Стайлсу хоть когда-то бывает нужно разрешение, пусть его лучший друг и говорит от имени как минимум английского святого духовенства. А, к черту, хоть от имени самого Бога!

У Гарри в голове туман и плеск волн, когда он тянет Эйвери к себе и целует — осторожно, памятуя о присутствии Паулы в кают-компании. Губы Эйвери с готовностью раскрываются навстречу, и она льнет к нему, обнимая за шею. Гарри кажется, что его мир только что раскололся на части и сложился заново, только как-то по-новому. И он знает, что ничего не будет, как прежде.

«Я люблю тебя», — слова остаются невысказанными, но Гарри думает, что ещё успеет их сказать. Лишь бы она была готова услышать.

— Так здорово! — радуется Паула и бросается обнимать Эйвери.

Луи хлопает Гарри по спине, Лиам треплет его по макушке. Если они и думали, что так все закончится, то держат это при себе. Как и советы, которые в любой другой ситуации уже могли бы раздать.

— Один уж точно есть, — хмыкает он весело. — Найл, ты следующий, или как?

— Пошел ты к дьяволу, — беззлобно откликается Найл.

*

— Капитан, что вы делаете на палубе? — хохочет Джон. — Вы хотите заставить молодую жену скучать?

Гарри обсуждает с Полем курс «Леди Энн,» когда пошлые шуточки наконец достигают его ушей. Громкий голос Джона, который мог бы переорать даже Эрколе, если бы постарался, слышно даже на квартердеке, и, — Гарри уверен — на носу корабля тоже. Он силой заставляет себя следить за происходящим на палубе, хотя мысли его вовсе не с этой преданной ему шайкой матросни, а в каюте, где Эйвери готовится ко сну. Он чувствует, как за грудиной расползается диким плющом непрошеное счастье, понимает, что не должен его испытывать. Ведь он обещал Эйвери, что брак их станет настоящим только если она сама того пожелает. Пока что он просто пытается спасти её от собственных же пиратов, способных обернуться злодеями из страшных историй, если их обмануть.

Счастью внутри него наплевать. Оно туманит мысли и задвигает здравый смысл подальше, оставляя только чистое желание. И поэтому Гарри уходит на палубу, стремясь дать Эйвери время — знает, что если увидит её сейчас, то его благие намерения станут её личной дорогой в возможный ад. Он знает, что всё полетит к чертям, если он хотя бы не отвлечется.

— Зря вы так, капитан, — вторит Джону Билли. — Ваша очаровательная женушка может и найти кого-то, если будете ей пре…пренебр… тьфу! — шутка теряется за бессмысленными попытками вспомнить умное слово.

Гарри она всё равно как ножом по сердцу: как бы он ни пытался быть рыцарем, он просто пират и просто мужчина, который отчаянно желает собственную жену, но достаточно честен, чтобы сдерживать свое слово.

— Пренебрегать, Билли, — фыркает Барт и добавляет: — Не надо распространять на капитана свой личный опыт с женщинами! Зависть — очень плохое чувство.

— Много ты понимаешь в личном опыте с женщинами, — ворчит посрамленный Билли, но его ворчание теряется в общем хохоте. Гарри чуть улыбается, благодарный Барту за ловкий перевод этих пусть и добродушных, но все же насмешек. — Хоть одна женщина-то у тебя была, малец?

Они продолжают переругиваться, пока драят палубу. Гарри, закончив инструктировать Поля, предпочитает убраться на орлопдек, подальше от насмешничающей команды, в кои-то веки получивший реальный шанс поиздеваться над капитаном, но сталкивается с Лиамом.

— Сегодня, значит, в кости без тебя играем? — интересуется тот, опираясь о стенку неширокого коридора.

Гарри пожимает плечами.

— Проверю, как там Эйвери, и вернусь, возможно, — Стайлс понимает, что ляпнул что-то не то, когда Лиам вдруг хмурится.

— Что случилось, Гарри?

Ну, разумеется. Он ведь не должен проводить время с друзьями, когда только что женился. Это глупо и наводит на мысли.

Рассказывать о таком глупом, но необходимом обещании совсем не хочется, но Гарри думает, что, может быть, совет Пейна ему бы пригодился. Он когда-то слышал фразу, что счастливые семьи счастливы одинаково, но он понятия не имеет, что это вообще такое — счастливая семья. И ему кажется, что Эйвери тоже об этом не знает: одни воспоминания о её мамаше вызывают у него ноющую зубную боль, хотя зубы у него, на удивление, всё ещё в порядке, сказывается любовь к поеданию целой луковицы в обед. Как можно вообще быть счастливым рядом с такой фурией, как его новоявленная теща?

Гарри вздыхает.

— Пошли на канонирскую палубу, — произносит, наконец. — Надеялся обойтись без твоего совета, но, кажется, не получится.

Лиам выслушивает его молча, крутя в руках очередную заготовку для фитиля. На канонирской палубе полутемно, и Гарри радуется, что сумрак хотя бы частично скрывает его лицо. Счастье, развернувшееся внутри, тихо увядает, уступая место сомнениям.

— Я обещал, — заканчивает Гарри, трет лицо ладонями. — И я не могу нарушить обещание, не имею права. Я не знаю, быть может, она и вовсе не счастлива, просто была вынуждена… — он вспоминает слова Луи, что Эйвери спалила карту, а, значит, смелости встретить свою судьбу лицом к лицу у нее бы хватило, и без её собственного желания замуж за Гарри она бы и не вышла, предпочитая положиться на волю Господа. И, может быть, Луи прав, но Гарри отчаянно нужно услышать совет Лиама, потому что Лиам женат, а, значит, чуть больше понимает женщин.

Лиам долго молчит, и молчание начинает пугать. Затем ухмыляется и хлопает капитана по плечу.

— Я женат на Шерил уже три года, но не так уж сильно приблизился к пониманию женщин, знаешь. Но кое-что я о них знал всегда, и, наверное, это справедливо и для Шерил, и для твоей Эйвери, и вообще для любой женщины, созданной Богом. Когда их не связывают долгом, они поступают так, как чувствуют. Выходить за тебя замуж Эйвери не должна была, тем более, что вполне мог найтись и другой способ её уберечь. А, значит, у неё есть чувства к тебе, а ты влюблен в неё, и вы оба с этим справитесь. Прекрати всё усложнять, Хазз.

Гарри морщится, услышав старое прозвище, но ему кажется, будто с его плеч падает груз, который он таскал, даже не подозревая о нем.

— Прозвучу, как идиот, — продолжает Лиам, — но просто дай ей время. И прекрати уже ухмыляться так, будто тебя по башке огрели, я же завидую!

Они оба хохочут, и для Гарри этот смех означает освобождение, пусть и не до конца, от собственных страхов. Они ещё какое-то время сидят на канонирской палубе, потом Гарри возвращается на орлопдек. Дверь собственной каюты его гипнотизирует. За ней не слышно ни звука, и он не понимает, хочет ли, чтобы Эйвери уже заснула, или мечтает, чтобы она ещё не спала. Он не знает, что сейчас сделает, не рухнут ли все его планы и убеждения, стоит увидеть её, и шлет все опасения к черту, просто толкает дверь.

Эйвери сидит на сундуке и изучает обрывок карты. Услышав стук двери, подскакивает и оборачивается.

— Прости, я… я тебя напугал, — Гарри закрывает дверь и чувствует себя каким-то школяром. — Почему ты не спишь?

— А ты? — возвращает Эйвери его собственный вопрос.

Гарри думает, что ответить, и в итоге отвечает правду:

— Хотел дать тебе время.

«Леди Энн» мягко качает на волнах. Эйвери поднимается с табуретки и подходит к Гарри, а ему кажется, что в его каюте слишком тесно, и, Господи, он задыхается, глядя в её глаза, сияющие звездными искрами. Счастье снова разворачивается внутри, до спазмов в грудной клетке. Даже если она не захочет быть его женой… по-настоящему, он всё равно счастлив, что хотя бы на время может обеспечить ей безопасность.

Эйвери утыкается головой в его плечо.

— Спасибо, — бормочет она. — Только мне не нужно это время.

Гарри не понимает. Он хмурится, касается её плеч ладонями и отстраняет от себя.

— О чем ты?

Эйвери смотрит на него, и её взгляд скользит по его лицу, будто выхватывает черты, которые она раньше не замечала, прикусывает губу в таком знакомом ему жесте.

— Я не знаю, что значит «настоящий брак», — тихо произносит она. — Мама говорила, что брак состоит в том, что женщина должна терпеть и делать всё, что говорит мужчина, ради его собственного удовольствия. И я не очень понимаю, о чем она говорила. Но я думаю… — она зажмуривается на мгновение, потом распахивает глаза решительно. — Думаю, что я готова терпеть, — выдыхает, будто в омут с головой кидается, ну, или в палубы прямо в море, в объятия Дейви Джонса.

Только Гарри Стайлс — не Дейви Джонс. Он сначала непонимающе моргает: что значит — терпеть? Что именно терпеть? О чем она? Потом до него доходит: миссис Клементс, не сильно-то счастливая в своем вынужденном браке (слова Луи о мире, где долг и маски важнее чувств и искренности запали ему в душу), объяснила дочери свое видение супружеской жизни. И забыла упомянуть, что так бывает не всегда и не у всех.

Гарри тоже не очень-то понимает, что такое счастливый брак, но он видит Лиама и Шерил, и он чувствует, что женщина, которую любят, не будет «терпеть» и страдать. Он знает, что женщины тоже могут испытывать удовольствие в постели, просто, кажется, мужчины из высшего общества не очень-то озабочены счастьем собственных жен.

Это кажется ему глупым.

Он склоняется к её лицу и осторожно целует. Их губы обжигают друг друга, ниже пояса у Гарри эмоции скатываются в горячий тугой узел, подобно морскому. Он скользит ладонью вдоль талии Эйвери к бедру, и его пальцы нащупывают под тканью платья что-то жесткое и непривычное.

— Что это? — Гарри отстраняется. Эйвери смотрит на него непонимающе, потом соображает и негромко смеется:

— Корсет.

— Господи, для чего? — он не уверен, но ему кажется, что в таком приспособлении, должно быть, очень трудно дышится. Почему женщины так мучают себя? Все эти… корсеты? Нижние юбки, рубашки, косметика, шпильки в волосах. Ему всё это кажется лишним, оно только мешает. Гарри очень хочет избавить Эйвери от этой ненужной ерунды.

— Для красоты, — она снова смеется, но тут же грустнеет. — Впрочем, мать говорила мне… — она запинается. Гарри не хочет слышать окончания фразы, он и так догадывается, что могла наговорить старая гарпия.

Он ведет кончиками пальцев по щеке Эйвери, наслаждаясь нежностью её кожи, слегка тронутой загаром — жизнь на корабле не проходит даром. Гарри не умеет говорить комплименты, ему это в жизни не приходилось делать, но ему очень хочется сказать ей, что женщины красивее он не видел и уверен, что не увидит. И всё в ней дорого ему, он не хочет любить никого больше. Но слова рассыпаются и опадают пеплом, потому что он не в состоянии выразить свои чувства.

Эйвери похожа на сирену или на морскую нимфу, и сердце Гарри пропускает удар.

Каков идиот, а?

— Не нужны тебе эти штуки, — наконец, выдает он. Гениально, Гарри, просто великолепно. — Ты… — он сглатывает. — Вот же морские черти, — шепчет, утыкается лбом в её лоб, задыхаясь от совершенно бешеного восторга, что Эйвери — его, наконец-то его. И он не должен так радоваться, ведь обещал ей, что не тронет и пальцем, но… — Я хочу тебя, — выпаливает Гарри как на духу, как на чертовой исповеди.

Эйвери смотрит на него, широко распахнув глаза.

«Клятый корабль-призрак, она действительно боится, — думает Гарри, и в животе у него становится скребуще-неуютно. — Кто меня тянул за язык?»

В глотке у него пересыхает от страха. Вдруг он испугал её? Эйвери не отстраняется, и это дает ему надежду, что она хотя бы не разозлилась на него за откровенность.

— Я хочу тебя, — повторяет Гарри. — Но я обещал, что не трону тебя и пальцем, и я… — он хочет сказать, что сдержит обещание, но Эйвери зажимает ему рот ладонью.

— Не надо, — другой рукой она осторожно касаются его татуированного торса. — Ты обещал, но я не говорила, что не хочу этого.

Гарри встряхивает головой: ему, наверное, кажется? Или он спит? Сладкое напряжение, скручивающееся в узел в паху, ощущается уже почти болезненным. Эйвери приподнимается на цыпочки и целует снова, несмело проводит языком по его губам. Они просто целуются, как уже целовались, но Гарри в этом поцелуе чудится освобождение. Он отстраняется, берет лицо Эйвери в ладони и ведет большим пальцем по её щеке.

— Твоя мать не права, — хрипло произносит он. Их лица совсем близко, и дыхание смешивается. — Нет ничего страшного или греховного в том, чтобы заниматься любовью.

Эйвери внимательно вглядывается в его глаза, пытаясь понять, не обманывает ли он её, затем тихо отвечает:

— Ты мне покажешь?

И Гарри знает, что готов показать ей всё, что она захочет, лишь бы его Эйвери была сама готова к этому путешествию. Он улыбается, и мучительно-обжигающее тепло лижет его изнутри.

— Тебе понравится.

========== Возвращение. Зейн ==========

Комментарий к Возвращение. Зейн

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c845217/v845217256/1ae9cb/PJBc8_C0cIQ.jpg

Зейн и не надеется, что командор Морган отдаст приказ возвратиться на Ямайку, но, когда он узнает, что корабли идут на Тортугу, ему хочется спустить на воду шлюпку и погрести в сторону ближайшего острова. На Тортуге ему будут не рады, а он не будет рад воспоминаниям, которые и так стучатся в его настоящее. Но спорить с командором — дело гиблое, и Зейн мирится с плаванием. В конце концов, корабль не станет заходить со стороны пиратского порта, а пришвартуется с другой стороны острова. Там, где живет губернатор и прочая приличная часть жителей.

Тортуга — единственное во всем Карибском море, пожалуй, место, где французские аристократы и флибустьеры не пытаются воевать друг с другом, по крайней мере, открыто. Губернатор Ле Вассер потворствует пиратам, и, если кто и недоволен этим, то молчат в тряпочку. Тортуга — остров, где твоя национальность и язык, на котором ты говоришь, не имеют никакого значения. Сюда стекаются пираты, которым нужно сбыть товар и пересидеть сезон штормов, чтобы потом снова выйти в море. Остров этот похож на черепаху, а жители его так же дышат морем и соленым океанским воздухом, как эти морские животные.

Ле Вассер не очень доволен целью прибытия военных из Порт-Ройала, но не препятствует и даже размещает Анвара и командора в своем доме. Зейна селят в одной из казарм местных офицеров, но, не успевает он хотя бы немного отдохнуть после плавания (ему не привыкать находиться в море неделями и месяцами, но раньше хотя бы компания была приятнее), как Морган вызывает его на беседу.

В очередной раз.

И теперь Зейну кажется, что его действительно в чем-то подозревают, но пока не могут найти доказательства. Он морщится, когда идет через холл дома Ле Вассера следом за слугой, прямо в кабинет. Чувствует себя лишним в этом доме, где на комодах и изящных тумбах — вещи, захваченные пиратами, но все равно доступные только богачам. Флибустьерам они без надобности, всего лишь разменный товар, за который получают дублоны.

Командор стоит у окна, заложив руки за спину. Ле Вассер сидит в кресле, а напротив него, также в кресле — Анвар.

— Офицер Малик, — командор Морган оборачивается, и Зейн отвешивает поклон. Возможно, преувеличенно вежливый. Ле Вассер приподнимает бровь, Анвар морщится, будто сожрал целый лимон. — Вам снова предоставляется шанс послужить губернатору Порт-Ройала, как вы уже не раз служили.

— Честь для меня, командор, — Зейн очень надеется, что в его тоне сарказм не слишком слышен. Похоже, Морган тоже предпочитает не заметить легкой язвительности, зато Анвар опять морщится.

«Вы тоже не нравитесь мне, сеньор», — думает Зейн. Ему хочется навсегда увезти Джи подальше от прогнившей семьи Мендесов, пока они не погасили её огонь, не уничтожили в ней свет. Её сестре и брату вполне под силу раздавить Джелену, как светлячка под ботинком.

— Никому из офицеров или командного состава, включая меня и мистера Мендеса, не знакома Тортуга так же, как вам. Я поручаю вам, во благо Британской империи и её колоний, найти человека, который будет предупреждать нас обо всех передвижениях команды капитана Гарри Стайлса, когда они пришвартуются на Тортуге. Нет никакого смысла нападать на них, пока они будут на корабле в полном составе. Нам нужно, чтобы на их корабле оставалась самая меньшая часть команды. Когда такое может случиться?

— Когда капитан и его первый помощник сбывают реквизированный груз и получают деньги от перекупщиков, — отвечает Зейн, и за грудиной у него привычно мерзко скребется. — Это может занять время.

Командор поджимает губы.

— Времени у нас достаточно. Губернатору нужны только главари пиратской шайки, однажды от него ускользнувшие, и основные члены команды, без которых корабль не сможет выйти в море, пока им не найдется замена.

class="book">Зейну вдруг становится смешно: неужели они планируют остановить пиратов именно так? Матросы нужны всегда и везде, а желающих стать капитаном «Леди Энн» в случае казни Гарри обнаружится достаточно. Как бы губернатор и Морган не прикрывались общественным благом, для них смерть Гарри — всего лишь месть за то, что однажды он уже от них ускользнул. И сейчас ушел снова, насмехаясь над попытками обвести его вокруг пальца.

Не без его, Зейна, помощи ушел. Он уверен, что Гарри получил его сообщение, раз не остался ожидать на Наветренных островах. И что-то, очень похожее на радость, заставляет его с трудом сдержать улыбку.

— Их казнят за пиратские злодеяния, за похищение и убийство, — продолжает командор. — В этих водах каждый пират должен знать, что однажды окажется на виселице.

— В конце концов, он утопил мою невесту, — произносит Анвар и тянется за портсигаром. Разрешения у Ле Вассера он не спрашивает, а губернатор Тортуги молча проглатывает чужую наглость. — Разве за это не следует его найти и казнить?

Зейн предпочитает промолчать.

— Так что наймите какого-нибудь нищего мальчишку, — Морган швыряет Зейну мешочек с золотыми монетами, и тот ловко подхватывает его одной рукой. — Губернатор щедро платит тем, кто оказывает ему услуги.

У губернатора Ямайки нет власти на Тортуге, но командору не обязательно это знать.

*

Тортуга ничуть не изменилась, да Зейн и не думает, что она вообще поменяется. В порту шумно, воняет мокрым деревом, рыбой и немытыми телами. И дерьмом. Зейн представляет, как скривило бы Анвара, и его губы сами по себе растягиваются в ухмылке. Набрасывает на голову капюшон — улицы пиратской вотчины уже темны, однако его кто-нибудь может узнать и всадить ему нож в бок за предательство и Берегового братства, и капитана Гарри Стайлса в частности. На Тортуге все любили Гарри — за умение рассказать хорошую историю и за щедрость с друзьями и шлюхами. Любили их всех.

Зейн признается сам себе, что тоскует по Тортуге — острову, чей воздух просолен свободой. Человеческая жизнь в целом здесь мало чего стоит, но если пират называет кого-то своим другом, то стоимость её взлетает в цене до небес. Он признается, что кинжал между его ребер может быть всего лишь воплощением справедливости, но вспоминает улыбающуюся ему Джи — и думает, что всё-таки хочет ещё пожить.

У доков крутится оборваныш-мальчишка, похожий на Гарри в пятнадцать лет, только младше. Ему с виду лет одиннадцать, но на Тортуге, как и в бедных районах Порт-Ройала, дети быстро взрослеют.

Зейн перехватывает парнишку.

— Я ничего не делал, мистер! — верещит тот, но Зейн только крепче держит его за воротник и тащит в сторону. В порту шумно, несмотря на вечернее время, однако кто-нибудь может их слышать.

— Заткнись, — шипит Зейн, — я тебя не обвиняю ни в чем, черт тебя возьми!

Мальчишка затыкается и тащится за ним в грязные переулки города.

— Что вам нужно? — шмыгает он носом. — Отсасывать я вам не буду!

Зейн знает, что шлюхами в этом городе не только женщины работают, но всё равно что-то, ещё не до конца в нем прогнившее, возмущается словам ребенка. Что-то, говорившее ему, кричавшее, что дети не могут вот так запросто о подобных вещах говорить.

— Я не за этим, — выдавливает он из себя, достает из кармана несколько золотых монет и показывает мальчику. Глаза у того загораются, и он тянется к деньгам, но Зейн, знающий, что детишки, выросшие на Тортуге учатся воровать раньше, чем хотя бы читать слово «таверна» на вывеске, ловко сжимает кулак и прячет его за спиной. — Получишь, если предоставишь мне кое-какие сведения.

Тот недовольно трет нос ладонью.

— Что надо?

Самый распространенный вопрос.

— Каждый день я буду приходить и ждать тебя в девять вечера в этом переулке вон под той вывеской, — Зейн указывает на деревянный выщербленный ботинок над заколоченной дверью. Очевидно, раньше здесь была обувная мастерская, но клиентура в бедных районах Тортуги не сильно прибыльная и благодарная. — Мне от тебя нужно одно: сообщишь, когда прибудет корабль капитана Гарри Стайлса.

Мальчишка моргает, остро вглядывается в лицо Зейна в тени капюшона, потом отшатывается:

— Нет! — рука Малика хватает его за воротник, мальчонка верещит и вырывается. — Нет!

Его приходится перехватить за живот и зажать рот рукой. Он вырывается и пытается укусить Зейна.

— Да заглохни ты, — шипит Зейн. — Я хочу помочь Стайлсу! Его ищут, слышишь? — он склоняется к уху мальчика, чувствует запах немытых волос и грязи. — Я заплачу тебе монету, если сообщишь, когда корабль прибудет на Тортугу, а вторую монету — если проведешь меня к Саймону Коуэллу и сделаешь так, что он не проткнет меня насквозь к чертям морским.

Мальчишка недоверчиво косится. Ещё бы, Зейна звали на Тортуге «предателем», и это было самое цензурное слово из всех возможных. У пиратов найдутся словечки и похлеще, а каждый второй почел бы за честь пустить ему кровь. Как мило.

Мальчик оглядывается в поисках военных, прячущихся за углами, готовится дать деру. Зейн ждет, скрестив руки на груди. Монеты и жадность нищеты побеждают, и мальчик снова трет рукавом нос, кивает.

— Ладно, проведу.

Зейн не верит в свою удачу, но парниша уже топает босиком по мостовым, оборачивается:

— Ты идешь или нет?

Они пробираются в темноте по переулкам, Зейн глубже натягивает капюшон на самый нос. Не хватало ещё, чтобы его тут узнали и всадили между ребер нож прежде, чем он успеет выругаться. Если честно, идти к Коуэллу ему совсем не хочется, но боль от собственного предательства зудит где-то внутри, ноет и мешает жить. Видимо, совесть свою он ещё не всю продал за каперство, а солнечная Джи заставляет его лишь сильнее ощущать собственную тьму, клубящуюся внутри.

Дом Коуэлла стоит на границе с частью города, где живут «приличные люди», и владелец его умело балансирует между миром пиратов и миром богатеев, перекупающих у него товары. Достаточно хитрый, чтобы втираться в доверие к аристократам, и достаточно беспринципный, чтобы устанавливать собственные цены на реквизированный груз, он вхож даже в дом Ле Вассера, хотя, пока у губернатора гостит Анвар Мендес и командор Морган, Саймон вряд ли решится нанести ему визит.

Мальчишка тянет Зейна к черному входу и трижды стучит. Ему открывает чернокожая служанка.

— Чего тебе, Мэйс? — ворчит она. — Я только утром тебе хлеба давала!

— Нам нужно увидеть мистера Коуэлла, — мальчишка по имени Мэйс тянет за собой Зейна. — Очень нужно, Луиза!

Эту служанку у Саймона Зейн не видел прежде, поэтому надеется, что она тоже его в лицо не узнает. Ему везет, женщина впускает их и, хотя смотрит на него недоверчиво, как Мэйс недавно, всё же, кажется, не признает. Дорогу до кабинета Саймона он помнит до последнего поворота, снимает капюшон прежде, чем толкает дверь и заходит. Мэйс остается в коридоре.

— Зейн? — Саймон вскакивает на ноги и выхватывает оружие прежде, чем Малик даже рот успевает открыть. — Какого морского дьявола?

Он наступает на Зейна, и тот отходит к стене, но даже не пытается вытащить свою шпагу, понимая, что, если хочет, чтобы ему поверили, то должен вести себя мирно. Поднимает руки и думает, что Мэйс не получит вторую монету за свою трусость.

— У меня новости для тебя, Саймон.

— Какие? — Острие шпаги Коуэлла щекочет ему шею. — У моего дома с десяток британских военных, которых ты сюда привел?

Вопрос вполне справедливый. Зейн понимает, что клеймо предателя никогда не сойдет с его лба и будет гореть на коже и в Аду. И черт бы с ним, он здесь рискует жизнью и всем, что имеет, не для того, чтобы «обелить» себя перед Саймоном, Гарри или перед кем-то ещё из бывших друзей. Он просто хочет очистить свою совесть.

— Британским военным плевать на твои делишки, — он чувствует, как острие царапает горло, оставляя кровавые царапины. — Они здесь по душу Гарри. А он оказался в достаточной степени идиотом, чтобы притопить ценный груз, который везли в Порт-Ройал.

Саймон морщится, но не убирает оружие.

— Ты не открыл мне ничего нового, Малик. О похищении невесты Анвара Мендеса гудит вся Ямайка.

— А ты, видимо, оглох от этого гудения, — язвит Зейн. Ему уже нечего терять, Коуэлл и так уже готов проткнуть ему глотку, так, быть может, хотя бы прислушается напоследок. — Я сказал, что идиот Стайлс утопил у Наветренных островов обеих своих пленниц и уплыл за горизонт, крайне гордый своим поступком.

Коуэлл, на удивление, не торопится отправить его к праотцам, а внимательно слушает, и Зейн продолжает:

— И сейчас Анвар Мендес просит у Ле Вассера позволения забрать Гарри в Порт-Ройал. Что-то мне подсказывает, что разрешение Ле Вассер уже дал, потому что меня отправили найти здесь кого-то, кто сообщит о прибытии «Леди Энн» и планах Стайлса.

Саймон не убирает оружие от его горла, но чешет другой рукой подбородок, и Зейн знает, что означает этот жест. Саймон задумывается о его словах. Поэтому Зейн просто ждет, продолжая удерживать руки в зоне видимости Коуэлла, и молится Богу, чтобы тот поверил. Если не поверит — он, Зейн, сделал всё, что мог, и больше возможностей у него нет. Появись он перед Гарри лично, и тот его насквозь проткнет, особо не разбираясь.

Слушать уж точно не станет.

— Предположим, я тебе верю, хотя не должен, — произносит Саймон. — Предположим, британские военные схватят Гарри прямо в порту.

— Не в порту, — Зейн качает головой. — Где-нибудь в таверне… где угодно. Я не знаю.

Коуэлл отступает на шаг, опускает оружие.

— Как бы ты ни сообщил об этом Гарри, я не хочу, чтобы он знал о моей причастности, — Зейн трет шею. На пальцах остаются следы крови.

Темные улицы Тортуги скрывают множество секретов. Зейн уходит в сторону «приличной» части города, отдав Мэйсу заработанные деньги, и лишь пересекая границу между пиратскими притонами и районом богатеев, снимает с головы капюшон. Все эти богатые дома и люди, скрывающиеся за их стенами, Зейну противны. Раньше ему казалось, что нет ничего лучше дворянского титула и возможности быть принимаемым в салонах аристократов, но теперь он думает, что предательство оказалось слишком высокой ценой за шанс носить маску того, кем он не является. И только милая Джи примиряет его с новой действительностью и дарит призрачную надежду, что он всё сделал правильно.

И делает правильно сейчас, потому что Джелена презирает предателей. И, даже будь она тысячу раз богатой наследницей, она бы отвернулась от него, узнав, какой ценой он приобрел свое каперство и согласие её отца на их брак.

— Я так и знал, что с офицером Маликом что-то нечисто, — из темноты улицы выступает Анвар, командор Морган и трое солдат британской армии. — Я говорил вам, командор, что он побежит предупреждать своих дружков.

Зейн кладет руку на эфес шпаги, делает шаг назад.

— Даже не пытайся, — ухмыляется Анвар. — Позади тебя ещё трое солдат.

Зейн закрывает глаза, представляя лицо милой Джи. Будет ли она плакать, увидев, как вороны клюют его тело на виселице? Он хотел помочь чертовому Гарри Стайлсу, и ему впору бы обвинять бывшего друга в своей неудаче, но Малик понимает, что так и не смог выбрать между двумя мирами, и теперь платит за собственную нерешительность и собственную совесть.

— Зейн Малик, — провозглашает командор, — вы арестованы за измену Британской короне и потворство пиратам.

Ветер доносит до ушей Зейна отдаленный скрип виселичных досок.

========== Ночь. Эйвери ==========

Комментарий к Ночь. Эйвери

Aesthetics:

https://pp.userapi.com/c846123/v846123162/b0af6/v5UvHr1je20.jpg

https://pp.userapi.com/c846123/v846123162/b0b05/Uq5n8S70V_Y.jpg

Прикосновения Гарри обжигают. Эйвери кажется, что её кожу лижет языками пламени, и ответный жар поднимается откуда-то изнутри, обращая все её страхи и сомнения в пепел и оставляя лишь незамутненное, чистое желание чувствовать его касания и поцелуи. Гарри шепчет ей на ухо что-то нежное, но стук крови в висках не позволяет различать слова, только интонацию, и любой священник назвал бы её «шепотом Дьявола».

Женщина не должна испытывать страсть, женщина — вообще не человек, она не достойна эмоций и чувств, у неё есть только долг перед мужем. Эйвери шлет к черту мысли, всплывшие из прошлой жизни. Той жизни, где она была дочерью аристократа и невестой Анвара Мендеса. Теперь она стала женой пиратского капитана, и гром Господен с неба не грянул.

Гарри негромко ругается, когда застежки платья не поддаются его нетерпеливым пальцам.

— Напомни мне заказать тебе платье с удобными застёжками, — бормочет он её в шею, щекоча кожу дыханием. — Можно свихнуться с этими… крючками, — выдыхает, скользя губами по её коже, чуть прикусывая и лаская языком. Эйвери давит стоны, поднимающиеся, кажется, откуда-то из живота.

Что там ещё не должна женщина? Позволять мужчине раздевать себя? Эйвери хочется расхохотаться в лицо тем, кто придумал это правило и унизил женщину до состояния титулованной прислуги. Теперь она знает, какое влияние может иметь на Гарри, и ей это нравится. Пусть это будет греховно, грязно и мерзко, она сама будет грязной — да и к черту, даже если после смерти Господь придумает ей за это наказание. Гарри, наконец, справляется с застежками, и платье, шурша, падает на пол. Эйвери переступает через него и разворачивается к Гарри.

У неё сжимается всё внутри от того, как он красив сейчас: потемневшие глаза и приоткрытые губы, встрепанные волосы. Гарри тяжело дышит, медленно оглядывает от самой её макушки, выхватывая взглядом её губы, ключицы, прикрытую тканью рубашки грудь.

— Любовь моя, — хрипло шепчет Гарри, и Эйвери вздрагивает: ей не послышалось? Она растерянно моргает, а в уголках глаз настойчиво закипают непрошеные слезы. — Я что-то не так сделал? Сказал? — он замечает её реакцию и пугается, как ребенок, будто он и не смелый пиратский капитан вовсе. — Эйвери…

Она мотает головой. В своей жизни Эйвери очень редко слышала слова о любви даже от собственных родителей, а молодые люди из высшего общества не разбрасываются признаниями, чтобы не оказаться связанными не нужной им помолвкой. И слова Гарри будто разрушают обручи, сковывающие её сердце. Эйвери кажется, что она слышит их треск.

— Повтори, пожалуйста, — просит она. Ей нужно, очень нужно услышать. Так нужно, что задыхается от этой необходимости, и воздух обжигает горло.

Гарри непонимающе хлопает глазами несколько раз, а потом его всего освещает изнутри, и он сгребает Эйвери в объятия, тянет к себе.

— Любовь моя…

Голова кружится от поцелуев. Губы касаются друг друга, обжигая, пробуя, изучая будто впервые. Гарри стонет, прижимая Эйвери к себе так, что она снова ощущает тугое напряжение внизу его живота, и оно отдается в ней самой нетерпеливой сладкой дрожью. Должно быть, это как-то связано с тем, что мать уговаривала её «терпеть», но слово «терпение» медленно приобретает иной смысл. За грудной клеткой всё дрожит и мучительно ноет, а в животе тянет, и как унять это, Эйвери не знает. Это что-то, пришедшее от языческих предков, свободных от моральных и этических норм, сковывающих по рукам и ногам и мешающих дышать хуже, чем корсеты. К черту всё, они женаты, в конце концов!

Гарри ведет ладонями по её талии, разыскивая хоть какие-то застежки, и Эйвери смеется:

— Они спереди.

— Какая чертовщина, Господи, — Гарри утыкается лицом в её шею, опаляет дыханием ключицу. — Обещай никогда больше не носить это пыточное приспособление!

— Какие вы умные слова знаете, капитан… — Эйвери заставляет замолчать собственную мать, верещавшую где-то в воспоминаниях, что женщина должна только подчиняться, и ловко расстегивает пуговицы рубашки Гарри, стягивает её с плеч. Она уже видела его обнаженным, по крайней мере, по пояс, но смотреть вблизи на переплетение сильных мышц под смуглой кожей, покрытой вязью татуировок, она может долго. Долго. Вечно.

Прикасается кончиками пальцев к изображению «Леди Энн» на плече и повторяет путь губами. Пока что Эйвери совсем не страшно, а Гарри низко и глухо стонет, и этот звук, идущий из его груди, пьянит хлеще вина. И до звона в мыслях, до пустоты в них же всё исчезает, схлопывая мир только до двоих.

Гарри снова пытается воевать с крючками на корсете, но они ещё более мелкие, чем на платье, и он терпит неудачу, шепотом ругается.

— Не справляетесь, капитан? — Эйвери не знает, но женской своей интуицией чувствует, что её прикосновения для Гарри сейчас — мучение, и поэтому продолжает нежно ласкать его татуировки.

— Не-а, — он перехватывает её руки и прячет узкие ладони в своих. — Меня заставят расстегивать корсеты в Аду.

— Подходящие наказание для пирата, — поддевает его Эйвери. Гарри смотрит, как она ловко щелкает крючками, и взгляд его темный и жадный. Корсет падает на пол, и Эйвери вдыхает полной грудью. Дурацкая штука действительно походит на пыточный инструмент.

До неё доходит, что они оба стоят друг перед другом почти обнаженными, и, определенно, они не заходили так далеко прежде, по крайней мере, она. Сердце тревожно толкается о ребра, выстукивая скорый, взволнованный ритм. Что дальше? Гарри опаляет ладонями её плечи, оглаживает и будто впервые изучает её, втягивая воздух сквозь приоткрытые губы. Прихватывает ткань нижней рубашки и тянет вверх. Эйвери охает от неожиданности.

— Что такое, любовь моя? — Гарри тут же отпускает, ткань с шорохом возвращается на место, льном обнимает ноги.

Эйвери ощущает, как полыхают у неё щеки, и на мгновение в её памяти снова всплывают материнские наставления. Она не хочет делиться ими с Гарри, но понимает, что, если не будет с ним честной, то они никогда не станут близкими по-настоящему, неподдельно.

— Мне… — она запинается. — Мне с детства внушали, что приличная девушка не разденется перед мужчиной, — произнеся это вслух, она понимает, как глупо звучат её слова, и хихикает.

Гарри фыркает:

— По-моему, «приличная» и «безумная» — не одно и то же. А прятаться друг от друга — и есть безумие. Иди ко мне, — шепчет он горячо и подхватывает Эйвери на руки, заставляя вцепиться в его плечи, в один шаг преодолевает расстояние до койки.

В полутьме на его лице пляшут тени от горящей масляной лампы. Эйвери чувствует спиной покрывало, брошенное на смятую постель. Она смотрит на него широко распахнутыми глазами, впитывает его диковатый, почти языческий облик, а затем обхватывает его за шею и тянет на себя, проводит ладонями по его плечам и спине, наслаждаясь прикосновениями к его сильному телу. И отбрасывает сомнения.

Гарри улыбается, перехватывает её ладонь и ведет ею по своей шее, торсу и животу, ниже, ниже, и Эйвери ощущает, как что-то твердое упирается ей в руку.

— Чувствуешь? Это значит, что я очень тебя хочу…

Уши у Эйвери горят, когда она осторожно смыкает пальцы вокруг этого пальцы, и Гарри низко и сладко стонет, подаваясь бедрами ей в ладонь, как тогда, в грязном переулке Тортуги. Она понимает, что его реакция нравится ей, вызывает желание осторожно гладить эту… штуку, господи, она понятия не имеет, что это. И волна обжигающего тепла проходит по её телу, когда Гарри утыкается носом ей в шею, снова издает гортанный стон. Ей хочется, чтобы ему было хорошо, и ей нравится, как он реагирует на её касания. Кажется, у Гарри даже зубы лязгнули, потому что он дрожит.

— Ты быстро учишься… — хрипит он, сжимая руки вокруг её талии, притягивая её к себе ближе. — Не останавливайся… пожалуйста…

Надо же, умоляющий капитан Гарри Стайлс. Из любопытства Эйвери прекращает ласкать его, и Гарри, оглушенный и ошеломленный, замирает, очухивается, возмущенно фырчит ей в шею, затем тихо смеется.

— Я женился на коварной женщине, — он приподнимается на локтях. Щеки у него горят. — Хочу тебе сказать, что мужчинам обычно больно, если они не получают разрядки.

Эйвери распахивает глаза: она об этом и не подумала бы сама! Гарри снова смеется.

— Не волнуйся, я в порядке, пока что, — он ведет рукой по её бедру, задирая край сорочки всё выше. Эйвери на мгновение вновь испытывает желание прикрыться. — Ш-ш-ш… — шепчет Гарри. — Не бойся. Я сделаю всё, чтобы тебе было хорошо.

Она ему верит, и позволяет стянуть с себя нижнее белье через голову, остается перед Гарри абсолютно обнаженной. Длинные волосы падают ей на плечи, рассыпаются по постели. Наверное, положено испытывать чувство неловкости, стыда или что там ещё положено испытывать невинной девице наедине с мужчиной, но этого нет. Просто нет. Только не с Гарри. Не с ним.

Он судорожно вздыхает, жадно скользит взглядом по её фигуре, его зрачки расширяются, и он ведет носом по её шее, к ключице, вдыхая её запах. Эйвери несмело зарывается пальцами в его волосы. Гарри издает какой-то странный звук. А ещё он вздрагивает, и Эйвери не очень понимает, что это значит, но, кажется, она всё делает правильно.

— Моя… — бормочет Гарри, покрывая поцелуями её плечи, осторожно спускаясь ниже. Туда и так, как ему хочется. — Только моя, наконец-то…

Это звучит так, будто он ждал её слишком долго. Эйвери всхлипывает, давится, когда его чуть шершавые, обветренные губы скользят по её животу вниз. Ей кажется, что это так бесконечно и мучительно, и сладко, и, кажется, кажется, мама и сестра что-то ей не договорили, а, может быть, просто не знали. Какие они глупые, что не знали…

— Ш-ш-ш, — Гарри поднимает голову и смотрит на неё чуточку лукаво и задорно. — Тебе будет приятно, обещаю.

А затем он касается её языком прямо там, ласкает, и Эйвери захлебывается стонами, ощущая, как жаркие волны накатывают откуда-то снизу одна за другой, и ей кажется, что ничего, ничего больше не важно. Ей хочется кричать, но она кусает губы, сжимает в пальцах простыню, выгибается, и мир вокруг просто ухает в темноту. Ей становится так горячо, так сладостно и так…

— Господи… — выдыхает она.

— Я знаю…

Гарри вытягивается рядом, прижимает её к груди, пока Эйвери приходит в себя, даже не в силах возмущаться, что он только что назвал себя богом. Касается пальцем её губ, нежно обводит их контур и целует, проникает в её рот языком. Осторожно разводит ей ноги, сдерживая инстинктивные попытки свести колени обратно.

Эйвери слышит шуршание сбрасываемой одежды, и всё, теперь они обнажены оба, и скрывать нечего, и скрываться негде.

— Все хорошо, — шепчет он в поцелуй. — Царапай мне спину, если будет очень больно.

Эйвери чувствует, как что-то твердое и горячее толкается в неё, и ей внезапно становится больно. Она вонзает ногти в плечи Гарри и силится сдержать слезы, закипающие в уголках глаз.

— Тш-ш-ш, — бормочет Гарри, прилипая губами к её шее. Замирает, ожидая, пока она справится с первым приступом боли. Он тоже дрожит под её вспотевшими ладонями, ему страшно, он боится сделать ей больно, ранить её, но шаг за шагом преодолевает свой страх. Делает всё, чтобы ей было легче. — Это пройдет, слышишь?

Эйвери слышит, и поэтому позволяет ему двигаться дальше, несмотря на резкую боль внизу живота. Царапает его плечи и всхлипывает, подается навстречу инстинктивно, ощущая, что так должно быть легче, подстраивается под него, как вода всегда находит свой путь. Гарри движется в ней осторожно, медленно, и постепенно боль уходит, растворяется, уступая место чему-то теплому и очень приятному, хотя не такому сильному, как было несколько минут — или часов, она не помнит уже — назад. Гарри скользит поцелуями по её лицу, находит её губы.

— Все будет хорошо… — он перехватывает её ладонь, сжимает, переплетая их пальцы. — Сейчас потерпи, любовь моя.

На висках у него выступают капли пота, вьющиеся пряди прилипают ко лбу. Эйвери вскрикивает, когда Гарри толкается в неё глубоко и сильно. Движется быстрее, и она впивается пальцами в его спину, оставляя глубокие красные царапины на лопатках. Она не понимает, отчего щеки вдруг становятся мокрыми — то ли ей больно, то ли так хорошо, но скорее и то, и другое вместе, яростный сплав, почти буря, сметающая на своем пути всё. Гарри запрокидывает голову назад и стонет, так низко и сладко, и почти падает на неё, но вовремя успевает удержаться и просто утыкается лицом в её волосы, рассыпавшиеся по подушке.

— Дьявол… — выдыхает он едва слышно, что-то бормочет. Эйвери зарывается пальцами в его волосы. В животе все саднит и болит, и она смутно чувствует, что для неё должно было закончиться как-то тоже иначе, но улыбается от мысли, что всё у них впереди.

Гарри укладывается на спину, мокрый от пота и потрясающе красивый, притягивает Эйвери головой к себе на грудь. Щекой она чувствует, как бьется за ребрами его сердце — гулко и часто. Он касается пальцами её всё еще влажного лица.

— Тебе было так больно? — шепчет он сочувственно.

Эйвери не знает, что сказать: она и сама не знает, было ей хорошо или больно, или что это вообще было, и поэтому просто берет его ладонь и касается её губами. Опускает взгляд и видит, что они оба измазались в крови и ещё в… в чем-то. Кровь её не удивляет — у Эйвери каждый месяц по лунным циклам она идёт.

— Сделаем стоянку на острове и искупаемся, — Гарри улыбается. — В одежде не видно будет, — улыбка у него шкодливая и усталая.

Эйвери думает, что пути назад у неё больше нет, и теперь придется справляться с последствиями собственных поступков. Она знает, что замуж её теперь не возьмет ни один аристократ, даже если она бы решилась уйти от Гарри, и в очередной раз ловит себя на мысли, что ей всё равно.

Гарри будто читает её мысли.

— Если ты думаешь, что я теперь собираюсь тебя отпустить, ты ошибаешься, — он трется кончиком носа о её висок. — Теперь ты моя. А я — твой, — улыбается, скользит губами по её скуле, к подбородку, целует влажную кожу. — И я тебя никому не отдам.

Эйвери утыкается лицом в его шею.

— Я же сказала, я не хочу уходить.

========== Личное счастье. Луи ==========

Комментарий к Личное счастье. Луи

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c844416/v844416562/1de8ff/raqB75tfaZw.jpg

Едва солнце заваливается за горизонт, небо будто густеет, наливаясь темнотой, высвечивая первые звёзды, и всё вокруг замирает, ждёт — то ли чуда, то ли катастрофы. Оставшиеся на палубе матросы ждут только, когда Эрколе доскажет очередную бесконечную историю. Сидя там же на бухте каната Элизабет вытягивает ноги, что-то спрашивает и над чем-то смеётся, а у Луи от взгляда на это челюсти сводит от желания… Желания что-то сделать, он даже не знает, что. Возможно, стоит придушить кого-нибудь, но не её, конечно. Эрколе. Нет Эра, нет их милой болтовни, нет странного желания. Замечательное решение.

Кто-то становится пиратом ради свободы, кто-то потому, что не было другого выбора. А кто-то, вот, потому что интересно и потому что шанс, видите ли. Девушка на кубрике — это совершенно неприлично и совершенно небезопасно, его сёстрам, да ни одной другой женщине такое просто в голову бы не пришло, но Элизабет Мидлтон почему-то решила, что вполне может такое выкинуть. Она ведь не так уж сумасбродна? Вольнолюбива, но рамки чувствует, да и не стремится спорить или бунтовать по любому поводу. Луи точно знает, что она вполне доступна разумным доводам и покладиста и сейчас видит — или фантазирует? — что в ней есть и что-то обыкновенно-женское. Тем страннее сам факт того, что она здесь, на пиратском корабле, да ещё по собственной воле.

Луи отворачивается от палубы, потому что чувствует — уже ум за разум заходит, лучше он подумает о Гарри, а Элизабет пускай подождёт своей очереди когда-нибудь.

Прошедший месяц с небольшим для «Леди Энн» оказался месяцем неожиданностей, а уж сколько неожиданностей просыпалось на голову Луи, он и считать бросил. Главное, что, так или иначе, со всеми неожиданностями, даже самыми обескураживающими, он справляется. «Пути Господни неисповедимы», — говорила мать. «А над всеми людскими планами он смеётся до слёз», — добавлял отец. Ну, вот и подтверждения. На просторах океана они встретили обычный французский корабль, а все последующие события завели их в какие-то совсем фантастические места в поисках чьих-то сокровищ. Пока, правда, больше всех выиграл Гарри — даже если нет никаких сокровищ, капитан своё получил. Убедить бы его в этом.

Луи надеется, что Гарри вполне убедится сам. Сегодня он был счастливый, напряжённый, согласный взять Эйвери в жёны ещё прежде, чем ему предложили. Эйвери была такая же напряжённая, но не менее счастливая, а Луи только тогда и понял, что всё происходит так, как надо, Если бы эти двое видели себя со стороны, тоже перестали бы сомневаться. У Гарри и Эйвери было то что-то неуловимое, что было у Лиама и Шерил. То, чего не было у родителей Луи, которые жили, как добрые друзья, и в которых всегда не хватало непонятного, но важного — желания коснуться, быть ближе, каких-то особенных улыбок на двоих. Не то, чтобы Луи разбирается в любви, но глазам своим он пока доверяет.

На квартердек поднимается Лиам, задумчиво хмурится, становясь рядом с Луи подальше от рулевого.

— Слышал эту идиотскую затею про ненастоящий брак? — Луи кивает, вполне понимает такие возмущения. Лиам-то думал, что Гарри знает, что делает, а тут выясняется, что он даёт такие странные обещания. — На кой-тогда жениться?

— Чтобы защитить Эйвери, если что-то пойдёт не по плану.

Лиам просчитывает варианты и явно всё сам понимает, хмурится ещё более недовольно. Ну, а что, им уже не один план пришлось менять на ходу за этот прошедший месяц с небольшим. Луи не нравилась эта идея, потому что свадьба ради чего угодно кроме свадьбы это плохая идея, и потому что он подводил под монастырь лучшего друга. Но это было единственным, что он смог придумать, и, Бога ради, он не настаивал, первым бы начал придумывать что-то ещё. И всё равно Луи до сих пор не уверен, что влез в своё дело. Потому что предложить способ спасения Эйвери одно, а предложить лучшему другу жениться в течение нескольких дней — это совсем другое.

— Это была моя идея, — признаётся Луи. — Я беспокоился, и это всё, что я смог придумать. Но я никого не заставлял, это просто идея.

— Ну вот, добеспокоился, — скептически фыркает Лиам. — Сестёр у тебя больно много, вот и привык обо всех подряд заботиться, несчастный.

Луи пожимает плечами. Не обо всех подряд, а о тех, кого пустил в сердце. Забота о Гарри, Лиаме и Найле давно стала частью натуры, и пока Гарри мотыляло от надежды к священному ужасу перед браком в целом и Эйвери в частности, Луи тоже мотыляло от решения не вмешиваться к желанию контролировать каждый шаг, чтобы всё обошлось.

— Но без меня они бы не поженились, — Луи говорит это из чистого упрямства, и Лиам явно это понимает.

— Да кто их знает. Они, вроде, в восторге друг от друга. Не первую неделю.

Луи уверен, без его вмешательства Гарри и Эйвери долго ходили бы кругами, и не только потому, что она аристократка, а Гарри пират, но и потому, что сами себя не всегда понимают — как и положено людям, в общем-то. Ладно, Гарри взрослый и теперь уже даже женатый мальчик, и, разумеется, Луи в него верит.

— Всё, ты своё сделал, дальше они сами, — Лиам закидывает руку Луи на плечо и для верности хлопает ладонью по груди, как будто пытается так изгнать из него привычку усложнять и много думать. Коротко смеётся. — Женить бы тебя, болвана, чтобы не беспокоился.

— Тогда я за жену буду беспокоиться, скучать и всё вот это, — так же смеётся Луи. — Буду к тебе бегать и трагично вздыхать, обещаю.

— И всё равно, хоть о своей женщине будешь заботиться, а не обо всех, кто под руку попадётся, — отмахивается Лиам. — Ничего, покуришь, и отпустит тебя. А на самом деле, женщину тебе правильную надо выбрать, тогда не будешь психовать и усложнять.

Ах, так он психует и усложняет. Весьма лестная оценка. Измышления Лиама Луи откровенно веселят.К ним, наконец, поднимается Найл с ромом, лимонами и сахаром — не иначе как в честь праздника. Луи вытряхивает из головы навязчивые мысли о том, что уже сделано, и садится вместе с друзьями на рундуки, вытягивает ноги.

— Ты уже всё продумал? Может, ещё и жену мне выбрал? Ну-ка, любопытно послушать.

— А что, сам боишься не справиться?

— Это же ты у нас знаток. Он мне тут сказал, что мне женщину нужно правильную найти, — поясняет Луи для Найла, всем видом демонстрируя скепсис в адрес этого утверждения.

— Вот ты почаще вспоминай о том, что тут и кроме тебя есть умные люди, — улыбается Найл. — Давай, Лиам, мне тоже интересно послушать.

— Ты рано радуешься, тоже под раздачу попадёшь, — Найл этой угрозой не проникается, а Лиам и вовсе игнорирует, делано внимательно окидывает Луи взглядом.

— Надо, чтобы она без тебя умела шаг сделать, и ты не психовал, что, пока ты на корабле, она сидит у окошка и страдает. Ты вот заботиться любишь, а просто на пустом месте беспокоиться тебя бесит, — вдохновенно вещает Лиам, а Луи чувствует, как у него округляются глаза от таких выводов. — Пускай делом каким-нибудь занимается. Иначе ты нас всех допечёшь, — Найл с готовностью покивал. — Чтобы и не принцесса бесполезная, и не крестьянка, с твоими-то вкусами. Да и предки не оценят, — Лиам делает вид, что задумывается, чего бы ещё потребовать. — И чтобы, когда ты на берегу, тобой не командовала, а ты о ней заботься, пожалуйста, сколько влезет.

— И чтобы о тебе заботилась. А то что всё ты, да ты, — хохотнул Найл.

Луи накрывает лицо ладонью, но не удерживается, громко ржёт. Тут же получает два тычка под рёбра от дорогих друзей, внезапно озабоченных его личным счастьем.

— То есть, я, если короче, не женюсь.

— Чего не женишься? — удивляется Найл.

— А где я такое чудо природы найду?

— Не в борделе точно, и не среди этих твоих, малахольных, из горожанок, — хмыкает Лиам. — Это чтобы проблем поменьше было, истерики не закатывали, когда в море уходишь, и заверений в любви не требовали?

— Иди ты, — отмахивается Луи. Не говорить же, что Лиам прав. Да все так делают! — Вот и я о том — где искать? Нигде, — Луи изо всех сил пытается выглядеть хоть немного опечаленным этим фактом. — Даже на французском фрегате для меня девицы не нашлось.

— Да, Паула не подходит, — деланно задумчиво говорит Лиам.

— Конечно, не подходит, — возмущается вдруг Найл, — она ещё ребёнок!

Лиам смотрит так, как будто это как раз Найл и есть неразумный ребёнок. Они с Луи многозначительно переглядываются.

— Да ты не волнуйся, это же не навсегда, — переключается Лиам на новую жертву. — Через пару годков вполне можно будет жениться.

— Это не наше дело.

— Не наше с Лиамом, ты хотел сказать? — улыбается Луи.

— Друг мой, — проникновенно начинает Лиам, захватывая Найла за плечи и легонько встряхивая, — это, конечно, не наше с Луи дело, но раз уж мы начали, давай продолжать. Тебе вот как раз нужно какое-нибудь нежное, милое создание, на которое ты будешь молиться, беречь, холить и лелеять. Что там ещё делают?

— Кладут себя к ногам дамы сердца, — подсказывает Луи.

— Ну предположим, — хмыкает Лиам. — А пару лет ты вполне подождёшь.

— И фантазия у тебя, — Найл скептически закатывает глаза и стряхивает с плеч руки Лиама. — Давайте лучше сыграем?

Лиам снова переглядывается с Луи, но ни слова поперёк не говорит, достаёт кости. Судя по отсутствующему виду, Найл крепко задумался, хоть кого-то Лиам убедил. Интересно, если Эйвери вышла за Гарри, как теперь Паула на все эти матримониальные планы смотрит? Луи кажется, что вот на Найла она смотрит вполне благосклонно, но она ребёнок, а Найл — добрый и открытый, есть ли тут что-то ещё? Если и нет, у Найла будет время на то, чтобы это исправить, если только он, наконец, себе сознается, что сознаваться есть в чём.

— Представляю себе лицо Шерил, когда к ней явится Гарри, — говорит Лиам, выкидывая восьмёрку. — Уходил с пленницей, вернулся с женой. Что с людьми любовь делает, а?

— Вот завтра узнаем, что, — смеётся Луи, забирая у него кости. Найл смотрит осуждающе, словно говорит: «кому тут по статусу положено быть воспитанным и деликатным?».

— Ну-ка, парни, давайте уже честно скажем, мы очень рады за Гарри, — Лиам разливает ром и рассовывает им в руки кружки, — мы же все видим, он в восторге от Эйвери, она в восторге от него, и всё прекрасно. Давайте, за любовь и всё такое.

Где её, эту любовь, взять, и как она выглядит? Три стакана сталкиваются под незамысловатый тост, и всё как-то естественно сворачивает в сторону обычных дружеских посиделок, хоть и впервые без Гарри. Они четверо были мальчишками, встретившись под командой Десмонда Стайлса, но уже тогда кое-чего стоили. И с тех пор, став мужчинами, доказав, что с ними стоит считаться, они так и держались вместе, ещё крепче после того, как откололся Зейн. Луи кажется, вот так вот, вместе, они могут дойти до Ада и обратно, если нужно будет.

Они все отлично друг друга знают, хотя стараются в душу друг другу не лезть, оставляя за собой и другими право на тайны. Слова Лиама оседают где-то на задворках сознания, и Луи думает, что, наверное, друг во многом прав в своих оценках, только вот что с этими оценками делать? И надо ли? Во всяком случае, их корабль явно не лучшее место для того, чтобы думать о мифических женщинах, подходящих под только что придуманное описание. Правда, Найлу и думать не нужно.

Утром выясняется, что же любовь делает с людьми. Судя по Гарри, делает их до крайности довольными. Матросы на палубе встречают капитана почти как героя. Луи косится на сидящую тут же Мидлтон и думает, что о половине шуток, которые сейчас будут носиться по палубе, ей лучше вообще не догадываться.

— Иди, приберись в кают-компании, Мидлтон, хватит уши развешивать!

Элизабет чему-то возмущается, вспыхивает, и не так, чтобы у Луи было этому объяснение. Гарри треплет её по голове, и это без причины возмущает уже Луи, царапает за грудиной. Ещё один, что вы все к ней руки-то тянете? Жест кажется совсем неподходящим, но только лишний раз доказывает, что все считают Мидлтон Бартом.

В приступе, видимо, той самой заботливости, о которой говорил Лиам, Луи уговаривает Гарри бросить попытки капитанствовать и отправиться к жене. Как будто ему нужны эти уговоры, в самом-то деле. Но совсем скоро — возможно, уже сегодня, — покажется остров и наступит напряжённое время до тех самых пор, пока они не найдут обещанное золото. Или найдут его полное отсутствие. В общем, пока есть возможность, пускай хоть порадуется жизни.

— Перестань так улыбаться, — говорит Луи Гарри и сам улыбается, как идиот.

— Не могу, — довольно отвечает Гарри. — Завидуй теперь.

Гарри и Эйвери явно обо всём договорились, и Луи, наконец, отпускает давящее чувство невнятной вины, сменяясь радостью за лучшего друга. Луи не уверяется, что его вмешательство было оправдано, но зато теперь точно знает, что в результате всё вышло как нельзя лучше. И да, он почти завидует.

Томлинсон спускается на орлопдек, заглядывает к Найлу на пару минут и идёт в кают-компанию — проверить, как справляется Элизабет, отосланная с палубы. Та на его появление никак не реагирует, с крайне увлечённым видом перебирает перья на столе. Когда это они успели стать интереснее его? Луи устраивается на рундуке под большим кормовым окном, подкладывает под спину валяющуюся тут же подушку, вертит в руках первую попавшуюся книгу, но не открывает. Самому ему делать внезапно совершенно нечего, если только не заняться чтением или наблюдениями, потому что придумывать, чего бы ещё опасаться на острове, он уже устал, а судовой журнал заполнять — дело капитанское. Луи выбирает наблюдение за странно молчаливой мисс Мидлтон.

Барт повсюду и всегда, и странно понимать, что Барт вовсе не Барт, а очень даже Элизабет. И имя ничего не меняет, но имя… Меняет всё? Меняет отношение ко всему, что делает Барт-Элизабет, и меняет отношение к идиотским тёплым чувствам под рёбрами, которые Луи так и не может разобрать. Он по-прежнему ценит её за исполнительность, лёгкий характер и человеческую внимательность, но её вольное обращение с матросами, то, что она сама стала матросом, злит — больше этого злит только панибратское отношение матросов к ней. И это переплетение эмоций сбивает с толку. Как кто-то настолько маленький физически может занимать столько места в пространстве и в мыслях? Женщины на корабле не к беде, но к головной боли от невозможности понять себя самого — точно. Элизабет Мидлтон не единственная женщина, которую он знает, и даже не единственная на этом корабле, да она вообще стала вдруг женщиной всего несколько дней назад, но теперь Луи не понимает, как мог не видеть очевидных вещей, и не понимает, почему их не видят все остальные. Правда, если кто-то ещё окажется чуть внимательнее камня, ей будет грозить опасность куда более определённая, чем Эйвери.

Луи откладывает книгу, решает заняться хоть каким-то делом. Судя по тому, что Гарри здесь до сих пор нет, он всё же внял советам заботливого друга и ушёл радоваться. Кто-то же должен записать, что вчера было и почему капитан так рад.

— Подай, пожалуйста, судовой журнал, — просит Луи, но не дожидается реакции. — Элизабет?

— Так это мне? — она, наконец, отвлекается от своих«увлекательных» занятий, передаёт тетрадь даже не глядя на Луи. Двигает в его сторону целое перо и чернильницу. — А полчаса назад я была Мидлтон.

Луи едва воздухом не давится. Это что-то новенькое.

— А как мне тебя называть, интересно? Или ты успела фамилию сменить?

— «Барт» будет достаточно.

Какой, к чёрту, Барт. Луи бы посмеялся, если бы у Элизабет было хоть немного менее напряжённое выражение лица, и если бы она хотя бы на него смотрела, а не игнорировала.

— Боже, не говори, что ты обиделась, — как маленького ребёнка увещает Луи. — Я не могу звать тебя Бартом, — объясняет, как будто оправдывается, — я его перед собой не вижу.

Он правда не может больше относиться к ней, как к Барту, потому что на парня Элизабет похожа только если не приглядываться, а он уже пригляделся. Она хмурится, поднимает, наконец, на Луи глаза — зелёные, ясные и неожиданно обиженные. Да какого дьявола?

— Дело не в имени, а в том, как ты меня отсылаешь.

— Я не сказал тебе ничего, что не сказал бы кому-то другому.

Теперь хмурится уже Луи. Потому что вдруг чувствует, что она, возможно, права, и он почти чувствует себя виноватым, но что сказано, то уже сказано. Почему проблемы возникают на ровном месте? Всё же, Боже, было нормально.

— Это не так, и ты это знаешь. Я не прошу никакого особого к себе отношения из-за моего пола, но можно же общаться со мной по-человечески? Не надо говорить со мной так, как будто я самый худший из матросов на этом корабле, я этого ничем не заслужила.

— Элизабет… — он начинает почти угрожающе и тут же напарывается на ещё более скептический взгляд, — ничего подобного я не имел в виду.

— Я здесь закончила, — бросает она и спокойно уходит к двери. — Ты уже определись, пожалуйста, простил ты меня или нет.

А Луи хочется кого-нибудь убить, но не её, конечно. Её хочется остановить, хорошенько встряхнуть, высказать возмущение такими претензиями и, возможно, клятвенно пообещать исправиться. Вместо этого Луи мрачно наблюдает, как открывается дверь и в неё впархивает Паула, тут же здоровается с ними обоими.

— Доброе утро, Паула, — улыбается Элизабет и, похоже, весь её дневной запас доброты и улыбок достанется кому угодно, только не Луи. Луи достаётся честь объяснить Пауле, куда подевалась её тётя и новоприобретённый счастливый дядя.

========== Утро. Гарри ==========

Комментарий к Утро. Гарри

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850620/v850620438/f0567/khIqh_vOqd8.jpg

Гарри разлепляет глаза поутру и думает, что и свадьба, и, о Господи боже, ночь-после-свадьбы — просто сон. Не может не быть сном, с ним такого не случается. Он сонно щурится в потолок, мечтая возвратиться в собственные грезы, и понимает, что в собственной койке ему тесно, поворачивает голову.

Эйвери спит, прижимаясь к его боку: обнаженная, едва прикрытая покрывалом и восхитительно красивая. Гарри прежде не видел её с утра, только в этих её платьях, с этими её прическами, и теперь любуется ею, пользуясь, что она ещё не проснулась. Длинные темные волосы рассыпаны по подушке, грудь мерно приподнимается от дыхания, а между ключиц, на одной из которых за ночь расцвел бордовый след поцелуя, медальон дремлет вместе со своей хозяйкой. Эйвери вздыхает, и розовые губы приоткрываются. Гарри вспоминает, как целовал её ночью, и думает, что он — идиот, каких свет не видывал.

Впрочем, наверное, всё влюбленные мужчины — идиоты.

Гарри хочет, чтобы Эйвери проснулась, но примерно с такой же силой этого не хочет. В животе щекочет страхом: вдруг она всё же решит покинуть его? Он ерзает на постели, морщится от слегка саднящих царапин по спине и плечам, а потом улыбается широко и глупо. Эйвери доверилась ему, позволила ему стать её первым мужчиной, и, наверное, для неё это очень важно, и если бы она не хотела, ничего бы не произошло.

Волны разбиваются о борта «Леди Энн», и Гарри слышит их призывный шум. Его зовет море и палуба корабля. Он потихоньку встает, натягивает штаны и набрасывает рубашку, разыскивает сапоги. Видит и Бог, и морские черти, он хочет остаться с Эйвери, в их теперь уже общей постели, но у капитана не бывает выходных дней. Он должен возвращаться к команде.

Эйвери недовольно ворочается, будто сквозь дрему почувствовала его отсутствие, и у Гарри перехватывает дыхание, так он хочет заняться с ней любовью снова, — с такой теплой и сонной, и абсолютно, полностью его. Наконец-то, Господи.

Работа не ждет, напоминает себе Гарри. Он прихватывает со стола бутылку грога и делает внушительный глоток. Уже не вода, но ещё не ром, а то, что нужно, чтобы прийти в себя. Застегивает рубашку и продолжает искать свои сапоги, черт бы их взял, и находит под столом. Когда вообще успел их стянуть? Гарри не помнит, для него вся ночь — это сумбурно-сладостные воспоминания, и от этого он ещё больше чувствует себя идиотом.

— О-о-о, капитан ещё живой, вы посмотрите! — гогочет вчерашний насмешник Джон. Всё никак не успокоится. — Мы уж думали, женушка вас заездила совсем, — доверительно сообщает и ухмыляется.

— Лучше заткнись, если не хочешь, чтобы тебя заездила работа, — советует ему вездесущий Барт. — Боцман с радостью найдет тебе занятие!

Эрколе, отчего-то крайне довольный, хлопает Гарри по плечу, и тот, несмотря на свою выносливость и силу, едва не приседает — в основном, от неожиданности. Капитану нравится, что команда больше рада за него, чем выражает недовольство, и только Нейт, не терпящий на борту женщин, хмурится.

— Если на острове с кем-то что случится… — вздыхает он.

— Почему должно? — Гарри догадывается об ответе, но всё равно спрашивает.

— Мы доверились женщине, — корабельный врач ворчит, пока критически осматривает один из старых парусов, манит Барта. — Этот нужно подготовить для перевязки, понял? — Мидлтон кивает и подхватывает льняную ткань.

Гарри знает все эти байки о ревности кораблей и неудачах, преследующих капитанов, променявших Фортуну на улыбки других, и считает их сказками. Они уже месяц ходят под парусами с его женой в качестве пассажирки, и никто не пострадал. Он хмурится:

— Не мути воду, Нейт, — советует, почесывая подбородок, на котором за ночь пробилась темная щетина. — Ты — хороший врач, и благодаря тебе никто из нас ещё не сдох от поноса или шальной испанской пули, но я разберусь сам.

Бурчание Нейта может всколыхнуть остальных, а Гарри не для этого оберегает Эйвери. Смута в команде ему не нужна, падение Десмонда Стайлса также началось с недовольных. Капитан Стайлс уважает и любит свою команду, почитает их за друзей, но навязывать себе решения не позволит. Как и сам себе не позволит их тиранить.

— Нейт снова со своими присказками про баб на борту? — понимающе улыбается Луи, подходя. Он снова курит, и Гарри морщится. — Прекрати кривить рожу, — советует ему Томлинсон. — Я же не корчусь при виде твоей счастливой физиономии, — ехидно вскидывает бровь, закуривает, глядя, как дымок от горящих вонючих листьев устремляется в небо. — Кажется, вы определились с вашими отношениями? — спрашивает и почему-то косится на сидящего совсем рядом Барта, фырчит: — Иди, приберись в кают-компании, Мидлтон, хватит уши развешивать!

Барт аж подскакивает от такой несправедливости, и у него вспыхивают щеки от обиды. Гарри треплет его по макушке, покрытой платком, и тот съезжает почти на нос. Мидлтон возмущенно пищит, а в глазах Луи мелькает что-то опаляющее, отчаянно похожее на… ревность?

— Не претендую я на твоего оруженосца, Томмо, — Гарри отпускает Барта работать, опирается о планшир, ощущая под ладонями нагретое солнцем дерево. — Не бесись.

— Я не бешусь, Хазз, — Луи опирается спиной о фальшборт, наблюдает, как пираты проверяют такелаж. «Леди Энн» идет по полному бакштагу. Возможно, к вечеру появится и остров. — Просто думаю, что сегодня мы здесь и без тебя обойдемся, — он ухмыляется. — Англичане нас не преследуют, в конце концов.

-…а ты всё устроишь, — заканчивает за него Гарри, и они оба смеются. — Я женился, Луи, а не умер, и кольцо на моем пальце не значит, что я не способен следить за порядком на «Леди Энн».

— Стремишься быть полезным сегодня — заполни судовой журнал, — хмыкает Луи. — Твоя, между прочим, работа. Но я тебе честно говорю, Хазз, иди к жене, — он смотрит на Гарри, будто знает что-то, чего тот не знает, и от этого взгляда всегда неуютно, даром, что глаза у Луи — как вода, холодные. — Мы не знаем, что нас ждет на острове. К черту, мы не знаем, что будет через несколько часов. Провел бы ты их с женщиной, которую любишь, а не отсвечивал счастливой рожей на всю палубу, а? Ты заслужил отдых. И перестань так улыбаться, — но сам расплывается в улыбке едва ли не более глупой.

— Не могу, — отвечает Гарри. Он и правда не может, губы сами разъезжаются в стороны. — Завидуй теперь, — добавляет ехидно, и они оба смеются. И, кажется, обоих отпускает, потому что Гарри теперь знает, что всё получилось как нельзя лучше, а он чертовски счастлив. — Старая карга-то была права, — припоминает сморщенное, смуглое лицо гадалки. — Как думаешь?

— Тебе лучше знать, — жмёт плечами Луи. — Пойду проверю, как там справляется Мидлтон.

Гарри подмечает, что Луи перестал звать Барта по имени, но думает, что это не его дело. С виду их отношения не испортились, ну или испортились, но не настолько. Вероятно, Барт просто натворил что-то, не пришедшееся Луи по душе, а это с ним бывает. Гарри не уверен, что стоит вмешиваться — сами разберутся, Луи атмосферу в команде чувствует не хуже, чем он сам, а пока что капитан думает, что, беспокоиться не о чем.

Он возвращается в каюту и застает Эйвери, сидящей на рундуке. Она старательно заплетает волосы в косу, а, услышав звук открывающейся двери, вскидывает голову.

— Доброе утро, — Гарри закрывает дверь за собой и прислоняется к ней спиной, склоняет голову набок и закусывает нижнюю губу. — Как ты?

Он с удовольствием наблюдает, как щеки у Эйвери розовеют от вполне невинного вопроса, но она улыбается в ответ:

— Выспалась. А как ты?

Разговор, в своей неловкости просто потрясающий. Гарри хочется просто сгрести её в объятия и целовать, пока они оба не начнут задыхаться.

— Счастлив, — просто отвечает он, пересекает каюту и садится рядом, утыкается носом ей в волосы.

Они молчат, не замечая ни отдаленного шума с палубы, ни плеска волн, ни килевой качки. Гарри притягивает Эйвери к себе, думает, что не соврал: он и правда никогда и ни с кем еще не был так безрассудно счастлив, и это счастье где-то внутри плющом путается вокруг сердца.

— Гарри, — Эйвери теребит в пальцах цепочку от своего медальона, нервничает, и он успокаивающе фырчит ей в ухо: говори, любовь моя, я слушаю, я всегда буду слушать тебя. — Гарри, я… — она набирает в грудь побольше воздуха. — Я скопировала карту. Прости, я не сказала тебе раньше, испугалась, — она отстраняется. — И если ты сейчас на меня разозлишься и захочешь выкинуть за борт или ещё что-нибудь, — нервно улыбается, — я пойму. Я просто боялась, что кто-нибудь предложит её забрать у меня, и…

Гарри чуть хмурится, вслушиваясь в её сбивчивую речь, и понимает: Эйвери нарисовала оставшуюся часть карты, но боялась ему показать потому, что думала, что это что-то изменит. И он понимал её страхи и недоверие, хотя в горле это недоверие царапалось нехорошим зверьком. Оно шипело: не могло быть всё так хорошо, не могло! А, с другой стороны, пока он не предложил ей пожениться, чтобы спасти ей жизнь, могла ли она доверять ему до конца?

У Эйвери — напуганный взгляд, но она смотрит ему прямо в глаза и явно ждет то ли приговора, то ли его какого-то решения. И ещё недавно Гарри бы разозлился, что ему не верят и не доверяют. Посчитал бы предательством. Что-то изменилось, и всё иначе. Луи кое-что объяснил, спасибо ему за это, и храни его морские боги. Теперь Гарри понимает, как выглядел в глазах своей жены, и сколько сил ей стоило ему поверить.

Гарри обхватывает её лицо ладонями, прижимается носом к её носу:

— Ты доверяешь мне? — срывается с его губ прежде, чем он успевает остановить себя.

Эйвери тихо отвечает:

— Если бы не доверяла, разве стала бы признаваться?

Или разве отдала бы ему свою невинность? Гарри не нужно другого ответа. Не важно, что было «до», пошло оно к черту. Важно, что происходит в её сердце теперь.

Она отодвигается, вытягивает из волос шпильку и уже привычным движением открывает медальон, вытаскивает сложенную во множество раз карту. Гораздо более новую, чем была раньше, на бумаге, пропахшей рыбой. И протягивает Гарри.

— Делай с ней, что хочешь, — Эйвери опускает взгляд. — Как и со мной.

Гарри смотрит то на неё, то на карту, а потом улыбается. Неприятный зуд за грудной клеткой, вызванный её былым недоверием, уходит: он понимает, скольких сил Эйвери стоило это признание. Его глупая, смелая девочка.

— Так уж и всё? — он вскидывает бровь. — Ты уверена?

Эйвери кивает, и в этом жесте столько покорности, что у него внутренности в узел скручиваются: любовь моя, знала бы ты, сколько всего я хочу сделать с тобой! Но он ищет взглядом лампу, а, найдя её горящей на столе, поднимается на ноги.

Карта горит так же, как и прошлая, ярко и быстро, и пепел сыплется на столешницу. Эйвери ахает:

— Зачем?

Гарри садится перед ней на карточки и берет её руки в свои.

— К черту всё, — он улыбается и с удовольствием наблюдает, как светлеет её обеспокоенное лицо. — Я сделал с картой то, что хотел сделать. Если остров есть — мы придем к нему к вечеру. Если нет — мне плевать. Иди ко мне, — он тянет её на пол, в свои объятия, и Эйвери льнет к нему, прячет лицо у него на плече. — Я не злюсь, — говорит Гарри чистую правду. — Мне было обидно, что ты не верила мне, но я понимаю, почему. Правда, это не значит, что я не сделаю с тобой всё, что захочу, — его шепот на ухо звучит почти дьявольски. — Раз уж я — хитрый и развратный пират, которым вас пугают в салонах. Надеюсь, на тебе нет этого инквизиционного орудия пытки?

Эйвери облегченно смеется ему в шею.

— Я не смогла бы затянуть его сама на себе, капитан.

И Гарри кажется, что всё хорошо теперь, а между ними падают последние стены.

========== Прощение. Бетти ==========

Комментарий к Прощение. Бетти

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c847016/v847016562/1e2c2a/f8y4CFkr13Q.jpg

https://pp.userapi.com/c850724/v850724785/f8980/xSEcjQepHZ0.jpg

https://pp.userapi.com/c846420/v846420090/1ed14a/37BTfEublXw.jpg - Билли, Джон и Тео, да-да :)

Остров, который Бетти в первый раз увидела на следующий день после свадьбы капитана, лежал чуть в стороне от их курса. Наверное, координаты на карте не очень точны, но совсем без карты в этой пустынной части океана найти маленький клочок суши было бы вовсе невозможно. Безымянный остров, до которого корабль добрался к вечеру, оказался небольшим, густо поросшим лесом и совсем пустынным; никто так и не выглянул из джунглей, пока галеон обходил берег, выискивая место для стоянки.

Они бросили якорь в небольшой бухте уже на закате и быстро спустили шлюпки. Было неожиданно приятно почувствовать твёрдую почву под ногами и убедиться, что карта не врала. Далеко в лес углубляться не стали, там не было ни тропинки, а кое-где лианы сплетались так туго, что их можно было только разрубить, поэтому ограничились тем, что убедились в том, что ближайшее к месту стоянки пространство безлюдно, нашли ручей и подстрелили пару птиц. Заодно Джон обратил внимание на кокосы, которые тут же всем понадобились, но висели слишком высоко и не падали даже с трясущейся пальмы.

— Джон, уймись, — просит Бетти, — хочешь их расколотить или пальму из земли выворотить?

— Про выворотить это идея, — отмечает Эр.

Бетти только демонстративно фыркает, но потом жалеет пальму. Примеривается к расстоянию и решает, что, раз пальма небольшая, то можно и попробовать.

— Давай-ка, подсади меня, — она деловито шлёпает Эрколе по груди и скидывает сапоги. — Я вас всех спасу.

Эр, привычный уже почти ко всему, не задавая вопросов, подставляет ладони, закидывает вверх. Бетти легко взлетает ему на плечо, тут же упирается в пальму, пытаясь сохранить равновесие. Победно смотрит на Джона внизу.

— Спасибо, что не на голову, чертёнок, — бурчит Эр, придерживая её ноги.

— На голове не удержусь.

Бетти аккуратно тянется к орехам, но те не поддаются, и приходится проявить чудеса гибкости, чтобы взять нож. Первый кокос благополучно приземляется в руки Джона под одобрительный хохот подошедших зрителей — откуда только взялись. Тут же переправляется в руки Найла и Лиама, которые со знанием дела одобряют это начинание. За первым кокосом следуют все остальные.

— Тут кончились, двигаем к следующей пальме, Эр, — объявляет Бетти, присматривая пути, как бы спуститься, и широко улыбается. — Ну прости, что ты такой высокий, а я такой наглый.

— Слезай давай, — по-доброму ворчит Эр.

— Смотри, как Барт раскомандовался, — комментирует Лиам. — Ты его, что ли, покусал?

— Мидлтон, что за цирк? — вздыхает где-то позади Луи, но Бетти игнорирует риторический вопрос, аккуратно спрыгивая и даже не заваливаясь лицом в песок. Поднимает глаза и пару секунд наслаждается всем набором эмоций у боцмана на лице, от неодобрения до ужаса перед её выкрутасами. — Постарайся хотя бы не убиться.

Она вопросительно приподнимает бровь, недовольная его обращением, всё ещё пытающаяся понять, что оно означает. Ещё вчера всё было в порядке, а теперь она то Мидлтон, то Элизабет, то он не имел ничего такого в виду, то говорит так, как будто чем-то недоволен, то Барта он не видит. Что за цирк, Томлинсон?

— Это моё задание, сэр? Будет исполнено.

— Уж постарайся, — цедит Луи.

— Он поест, и ему полегчает, — смеётся Лиам. — Найл, пожалуйста, ускорь этот процесс, а? Я тоже жрать хочу.

Когда пальмы в зоне доступа кончаются, все окончательно разбредаются в разные стороны. Бетти устраивается поудобнее у костра, где-то сбоку волны накатывают, облизывают берег и отступают, унося с собой песок, закручиваются пенными барашками и подступают снова, с шорохом толкаясь. К Бетти подсаживаются бессменные Эр и Джон, они же притаскивают ужин и втягивают в ничего не значащий разговор. Постепенно к ним присоединяются остальные матросы, разговор сворачивает в какие-то типично мужские дебри. Бетти в этом не участвует, сидит, разглядывая длинное алое перо попугая, думает о том, что все эти пираты рядом ей товарищи, всегда подскажут, не откажутся что-то рассказать, и всё же иногда они её раздражают, сейчас, например, обсуждая вчерашнюю свадьбу. Бетти радуется за капитана и Эйвери, а мужчины говорят о какой-то ерунде, половину из которой Бетти пропускает мимо ушей, обсуждают чьих-то жён. И да, «я сделал бы так же» — высшее мужское одобрение. Хорошо, капитан этого всего не слышит.

Не так, чтобы Бетти слишком высокого мнения о себе или требует чего-то экстраординарного от окружающих, но она достаточно воспитана, чтобы уставать от людей, у которых никаких манер нет в принципе, как и желания вести себя не то, что по правилам, а хотя бы прилично, и достаточно щепетильна, чтобы не терпеть небрежности, нежелания элементарно побриться и организовать вокруг себя порядок, а этим грешили почти все матросы, кроме разве что Эрколе.

И вот это вот благороднейшее создание Господа Бога. В её маленькую головку закрадывается подозрение о том, что разделение мужчин и женщин до брака диктуется не приличиями, а тем, что, знай девушки о мужчинах столько, сколько знает теперь Бетти, большинство из них ни за какие блага не выйдет за большинство мужчин. И все эти товарно-денежные аспекты матримониальных планов совсем не кажутся теперь низменными, как раз наоборот, если уж девушка должна отдать свою жизнь кому-то вроде этого, то не иначе, как за полное содержание. А ведь её саму от чего-то подобного, страшно подумать, возможно уберегла болезнь тётки Палмер. Она ведь уже присматривалась к женихам для Бетти, когда слегла. А и нет, даже в постели она то и дело заводила разговоры, что, мол, плохо девушке оставаться одной, у неё и отца-то толком нет и всё такое, и вот будь мистер Палмер жив, то, конечно, он бы позаботился о бедной Бетти, а так, как же быть? Миссис Палмер и её верная подруга мадам Бине при любом случае поучали её и даже строили какие-то безумные планы на брак, а Бетти каждую ночь молилась, чтобы дальше планов не пошло, потому что идея брака в целом, может, и прельщала её воображение, но вот предложенные варианты супругов совсем не вдохновляли чувств. Все подобные разговоры ей удавалось перенаправлять на воспоминания этих кумушек. Иногда они вспоминали собственные браки и тогда горячо ругали мистера Палмера и мсье Бине, заставляя задаваться вопросом о том, зачем же они так хотят выдать замуж Бетти.

Бетти хорошо помнит слова Паулы «я не хочу, чтобы меня просто кому-то отдали» и хотела бы сказать, как хорошо понимает мисс Рид. Если уж Эйвери вышла замуж за пирата, Паула тоже может быть свободна в выборе? Теперь-то у неё нет необходимости выходить замуж по указке. Эйвери, в итоге, повезло — и будущего мужа заранее узнала, и на его привычки посмотрела. Наверняка для своей племянницы она хотела бы такого же понимания, с кем она связывает свою жизнь.

В разговор Бетти включается только когда Эрколе каким-то образом снова начинает рассказывать истории о Средиземном море, различных парусах и непостоянном ветре, которого иногда и вовсе нет неделями.

— И как тогда кораблю идти? — спрашивает она.

— На вёслах, как. На больших судах по сотне вёсел, и на каждое весло по три раба. Так, если ветра нет, галера всё равно идёт.

—Господи, триста человек на одни только вёсла, — качает головой Джон.

— Триста человек на вёслах, и ещё сотня в трюме, на замену тем, кто не выдержит, — невесело хмыкает Эрколе. — У христиан рабы мусульмане, евреи и еретики, а у мусульман — христиане.

— И всё это в одном крохотном море? — Бетти честно пытается представить себе этот безумный мир, но не может. — Как-то мне здесь больше нравится.

— Пойдёмте, хоть глянем, что тут такое, — предлагает вдруг Джон, указывая на лес. — А то осмотрелись так, что и не видели ничего толком.

Среди ночи осматриваться? Кажется, кому-то слишком похорошело от рома. Бетти смотрит на тёмную стену джунглей, на клубящуюся под ветвями темноту и категорически не хочет отходить от костра. Ну, может, сходить до недалёкого озерца искупаться было бы неплохо, но ни в какие приключения ввязываться не хочется, тем более ночью. Бетти почти физически чувствует, что это земля чужих богов, давно умерших, но всё ещё страшных.

— Вы как хотите, а я завтра, при солнце.

— Боишься? — усмехается Джон.

— Разумеется. Вот полезем туда среди ночи, я ногу сломаю, и придётся лежать на месте, пока вы завтра пойдёте сокровища искать. Мне такого не надо.

— Какая сознательность, — Бетти разве что на месте не подпрыгивает, совершенно не ожидая услышать за спиной комментарии Луи. И кто из них вездесущее создание? — А остальные что в лесу забыли, не все пальмы обтрясли?

— Да мы просто ноги разомнём, — гнёт своё Джон и даже поднимается. — Что с нами будет?

— Ничего, — Луи подходит к костру, пожимая плечами, — шагайте, я же вас не останавливаю.

Разминать ноги — на самом деле за какими-то ночными приключениями, — отправляется и Эрколе, предательски оставляя Бетти с боцманом, который за каким-то чёртом усаживается рядом. Взгляд по сторонам даёт понять, что Найл и Лиам заняты каким-то разговором с Паулой, а всем остальным ничего не интересно, кроме собственных дел. Мелькает мысль всё-таки сбежать в лес, но вся компания исследователей уже ушла.

— Хорошо, что ты выполняешь мой завет не убиться.

— Я-то думала, ты поел, и тебе полегчало, — на Луи Бетти старательно не смотрит, сверлит взглядом Лиама и Найла в надежде, что те заметят потерю друга. Тщетно, — а ты выжидал момент для очередной шпильки.

— Я поел, мне полегчало и стало интересно, о чём вы тут говорите. И вообще, мало ли, чего ты на кубрике наслушалась.

— Ничего такого, самое страшное — храп, — Бетти наконец поворачивает голову. — Ты обо мне настолько плохого мнения? У меня есть две ноги, и я могу вполне физически уйти от неподходящих разговоров. А ещё у меня есть голова на плечах, и я понимаю, что слушать не стоит.

— Ты когда так грозно фыркаешь, похожа на очень недовольного маленького ёжика, — улыбается Луи.

Улыбка у него всегда выходит светлая и заразительная, открытая, смягчающая черты, и Бетти точно знает, что такая достаётся не всем на корабле. А ещё знает, что она не заслуживает колкого «Мидлтон».

— Я думала, ты способен на более изящные оскорбления, — поджимает губы Бетти. — Я понимаю, что я виновата, но, Бога ради, ты меня простил, нельзя как-то нормально общаться со мной?

С лица Луи улыбка уходит медленно, будто неохотно. Он наклоняет голову, заглядывая Бетти в лицо, потом вздыхает так, как будто его всё достало. Интересно, она в первых рядах этого всего или где подальше?

— Я не собирался как-то тебя обижать, — медленно говорит он, — и уж конечно я не собирался тебя оскорблять.

— Может, ты слишком рано меня простил? И на самом деле продолжаешь на меня злиться?

По Луи видно, что вот как раз сейчас он начинает медленно сатанеть, но Бетти слишком обижена, чтобы отступить.

— Хватит придумывать. Я буду называть тебя по фамилии, ладно? Не приведи Господь, я назову тебя Элизабет на палубе. Ты хоть понимаешь, что в таком случае я тебя защитить не смогу? — Луи, очевидно, видит бегающие мысли в её голове и теперь начинает объяснять, как несмышлёнышу. — Может, ты не в курсе, но я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. И совершенно не хочу, чтобы кто-то узнал, что ты женщина, это кончится катастрофой.

Повисает удушающая пауза. Почему-то прежде мысли о таком простом факте, что Луи может пытаться её защитить, Бетти в голову не забегали. Она действительно чувствует себя несмышлёнышем.

— Спасибо, — буквы, наконец, оформляются в слова. — Просто ты звучал довольно обидно. Можно помягче?

— А можно не реагировать так остро и не придумывать свою версию событий? — Луи окидывает её взглядом с головы до ног, снова, наконец, улыбается, как будто чему-то своему. — Кажется, ты неплохо задаёшь вопросы, если тебя что-то интересует, а я на них отвечаю.

— Значит, буду атаковать тебя вопросами, — улыбается она в ответ. — Где вы, кстати, потеряли капитана и его жену? Я их весь вечер на берегу не видела.

— Где-то в безоблачной стране счастья, — Луи смеётся, кажется, придерживая самые саркастичные ответы. — Надеюсь, завтра они найдутся.

Ох, хорошо, что тётка не узнает, что Бетти вытворила, и что теперь она так хорошо знает сильную половину человечества, что мужчин не видит вовсе, кроме одного, который видит в ней смешливого полезного матроса, которого приходится звать по фамилии, чтобы за борт не выкинули. За что вот ей это? Бетти поправляет платок на голове, жалея, что нельзя так поправить мысли.

— Брось, ты за них рад.

— Разумеется. Даже почти завидую.

Бетти из-за его улыбки тоже хочется улыбаться и пообещать себе больше не придумывать ничего. В конце концов, Луи её простил, на неё не злится, и, вообще, кажется, между ними снова мир. Это — то малое, что она боялась потерять, так что в пору праздновать, что это малое всё ещё при ней.

========== Доверие. Гарри ==========

Комментарий к Доверие. Гарри

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c847020/v847020340/1daa6c/ONsVdiIKZ7Q.jpg

— Подожди, ты прямо так его в дерьмо и окунула? — Гарри хохочет, откидываясь на подушку. — Боже, я женился на потрясающей женщине! А ты можешь повторить этот трюк с британскими военными?

— Боюсь, британские военные сильнее меня, — Эйвери касается кончиком носа его щеки. — А что?

«Леди Энн» стоит на якоре у небольшого острова, но ни Гарри, ни Эйвери впервые не хочется высадиться на берег, чтобы посмотреть на него. Небо над океаном уже давно потемнело, и сумерки окутали корабль и остров, а смотреть на берега нужно утром или днем, чтобы оценить их красоту.

Гарри хочется оценивать красоту собственной жены, и он чуть щурится, вглядываясь в её лицо, кладет ладонь ей на щеку, оглаживая нежную кожу, проводит пальцем по губам. Эйвери прикрывает глаза, наслаждаясь его лаской.

Всё же Луи был прав, самое важное — это разговаривать друг с другом, уметь вкладывать шпаги в ножны и находить общий язык. Эйвери, кажется, с ним согласна. Глядя на неё, Гарри думает, что за её нежной улыбкой скрывается множество тайн, которые ему ещё предстоит разгадать, и не все эти тайны могут прийтись ему по душе. Но он женился на Эйвери, а, значит, её тайны теперь стали его.

Они валяются на койке, тесно прижавшись друг к другу, и просто разговаривают, и это… естественно? Гарри делится с Эйвери воспоминаниями из отрочества и, честно говоря, ожидает жалости, но получает странный ответ, что его жизнь сделала его тем, кто он есть, и тот, кто он есть, — лучше, чем большинство лондонских франтов. Ответ нравится ему больше любого сочувствие, которое Эйвери если и ощущает, то держит при себе, и Гарри благодарно целует её. Эйвери доверчиво отвечает на его поцелуй, она так восхитительно отзывчива на его прикосновения, что Гарри думает: какого черта аристократок считают «бревнами»?

Эйвери кончиком пальца обводит контуры его татуировок.

— Меня за эту шалость выпороли, — признается она тихо. — Отец поверил, что тот мальчишка, будущий лорд, сам упал в навоз, но маму на мякине было не провести, — смеется, уткнувшись носом в его шею. — Розог всыпала от души.

— Вот старая гарпия, — фыркает Гарри.

Ему непривычно не находиться на палубе, не работать, не следить за порядком на «Леди Энн», и он старается отпустить эти мысли: матросы расслабляются на острове, травят байки и ужинают фруктами и мясом птиц. Почему бы и ему не отдохнуть?

Гарри кажется, что пол каюты и корабельные стены тихонько поскрипывают в знак согласия, и он улыбается. Эйвери осторожно кладет пальцы на уголки его рта, стремясь его улыбку задержать. Он и забыл, что значит просто быть счастливым и не думать о многом и многом, и благодарен Эйвери за это чувство, и благодарен Луи, что уговорил его даже не пытаться капитанствовать, и…

Да к черту всё.

— Чей это был корабль? — вдруг спрашивает Эйвери. Она как раз добирается до татуировки с изображением «Леди Энн» и задумчиво водит по ней пальцем. — В смысле… ты ведь не сам его построил, — она смущается даже больше, чем когда он снова стягивал с неё платье и чертову рубашку, будь неладны эти дамские закидоны.

Гарри хмыкает. Несколько лет назад, когда он только поднял бунт на «Леди Энн», звавшейся тогда совершенно не так, он был готов ко всему — и к тому, что вместо Десмонда под кормой галеона протащат именно его, тоже. Когда бунт против его отца оказался успешным, Тортуга полнилась слухами, что дерзкий мальчишка угробил собственного отца. Гарри никогда не подтверждал и не опровергал эти разговоры — пусть думают, что хотят.

С Эйвери всё было иначе. И, вздохнув, он приподнимается на локте и заглядывает ей в глаза: точно ли она хочет услышать? А потом начинает рассказывать. Прямо с момента своего появления на «Леди Энн» глупым мальчишкой, к которому Десмонд присматривался, да не присмотрелся. Именно тогда он окончательно решил, что Десмонд будет плеваться собственной кровью за то, что исковеркал матери жизнь и убил её — пусть не своими руками, но косвенно.

Эйвери слушает его, затихнув, как мышка, в его объятиях, и не перебивает. Гарри выворачивает себя перед ней наизнанку, вытаскивая из-под ребер эмоции и чувства, что никогда не перестанут болеть. И думает, что, кажется, это и есть любовь — безграничное доверие и желание делиться. Не только брать, но и отдавать.

Или делиться тем, что ещё не успел рассказать, что ещё не отболело и не отмучилось, а ждет своего часа. Быть может, теперь этот час не наступит? Быть может, детская боль теряет силу, если о ней поговорить?

— У таких, как я, обычно в наследство только грязь под ногтями, — заканчивает Гарри. — Но своё я урвал.

— Нет, — качает головой Эйвери и кладет ладонь ему на грудь, подтягивается чуть-чуть и шепчет в самое ухо, обдавая горячим дыханием и заставляя его внутренности немедленно скрутиться в тугой узел внизу живота: — Ты заслужил.

Гарри знает, что заслуживает быть капитаном «Леди Энн». Корабль знает, что его любят, что о нем заботятся. Но уверенности в том, что он заслуживает Эйвери, у него по-прежнему нет. Поэтому он просто тянется к ней и целует, с удовольствием перехватывая губами её протяжный стон, скользит языком внутрь. Глаза у обоих широко распахнуты, будто они пытаются впитать и запомнить каждую черточку друг друга, и поэтому Гарри отлично видит, как расширяются у Эйвери зрачки. Она тяжело дышит, щеки горят, и она так восхитительна, что Гарри хочется снова и снова любить её, вжимая в простыни и сплетаясь пальцами. Слушая потрясающие, ошеломительные звуки, которые издает его жена, выгибаясь под ним. Никогда прежде Гарри таких не слышал, и сейчас понимает, почему.

Гарри отстраняется, хватая ртом воздух, убирает прядь волос с её лба.

— Одевайся, — бормочет он Эйвери на ухо. — Хочу, чтобы ты кое-что увидела.

Звезды по бархатному небу рассыпаются серебряной вышивкой. Эйвери восторженно ахает, будто впервые видит их, а Гарри обнимает её сзади за талию и упирается подбородком в её плечо, вдыхает запах её кожи, так странно-неуловимо смешанный теперь с его собственным, улыбается. Небо прекрасно, особенно если ты находишься в море. Жаль, что ему не так часто удается полюбоваться им — «Леди Энн» не терпит лентяев. И его даже колет совестью, но Гарри давит это ощущение — он, в конце концов, женился сегодня. Имеет право на отдых, пусть и всего одним днем.

На островном берегу полыхают огни костров. Эйвери вглядывается в очертания береговой линии, освещаемой оранжевыми и алыми всполохами, и хмурится.

— Мне снился этот остров.

Гарри вздрагивает, и ему, не суеверному, в общем-то, человеку, вдруг чудится, что со стороны берега дует холодным ветром, и ветер этот несет с собой запах древних языческих благовоний и крови. Эйвери прижимается к нему, заставляя обнимать крепче и шептать на ухо что-то успокаивающе-бессмысленное. Остров в любом случае необитаем, иначе его пираты бы так спокойно на берегу не сидели.

— Здесь нет Бога, — тихо замечает Эйвери, пряча лицо у Гарри на плече. — Он не видит этого места.

— Значит, у Него тоже есть «слепые пятна» на карте, — шутит тот неловко и охает от ощутимого тычка в плечо. — Эй, что я такого сказал?!

Шутка разряжает атмосферу, но у Гарри из головы не выходит фраза Эйвери, и он всё-таки спрашивает:

— А что тебе снилось?

Эйвери качает головой:

— Просто джунгли. И заброшенный храм.

Запах древних кровавых ритуалов въедается в легкие при вдохе, заполняет всё тело. Гарри морщится, мотает головой: всё это — лишь наваждение, принесенное морским ветром и долгим путешествием. С берегов не раздаются вопли ужаса, костры не гаснут, зато доносится веселый смех. Значит, на самом деле всё в порядке. Они на чертовом краю света, это правда, но здесь они — одни. Нет ни Бога, ни черта, ни англичан. Или последние — это и есть черти?

— Значит, мы хотя бы примерно знаем, где искать, — Гарри целует Эйвери в макушку. — И если сокровищ здесь нет, самое главное из них я уже получил.

========== Необходимость. Эйвери ==========

Комментарий к Необходимость. Эйвери

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850736/v850736540/d2715/eNlMiMSnHGQ.jpg

Эйвери не очень-то надеется, что ей перестанут сниться странные сны, когда они подойдут к берегам острова, и оказывается права. Она проваливается в сон в объятиях Гарри, а, открывая глаза, обнаруживает себя в древнем храме, где пахнет рассохшимися тканями, влажными камнями и древними пророчествами. Её глаза привыкают к темноте, и она оглядывается, вскрикивает — у каменной стены сидит иссохшая мумия, как вечный не-мертвый страж. Но мертвецы ничего не могут сделать живым, бояться нужно точно таких же людей, как и она.

Гарри с ней здесь нет, и Эйвери не знает, насколько это плохо. Ей холодно и страшно, да только нужно продвигаться вперед, она это знает точно.

Кажется, что стены храма в любой момент могут обвалиться и похоронить её под собой. Эйвери подбирает юбку и идет вперед, цепляясь за стены. Храм больше похож на пещеру, а старые факелы, закрепленные на стенах, давно уже погасли. Она добирается до следующей двери — гладкой, без рычагов и замков, будто плиту кто-то вмуровал прямо в стену, и запинается об очередной скелет, снова вскрикивает. Эйвери четко осознает, что всё происходит не наяву, но камни под ногами и холодные выступы стен кажутся вполне реальными. Либо она пытается убедить себя в этом.

Плита абсолютно гладкая, и Эйвери внимательно рассматривает её на поиски хоть какого-нибудь ключа. Там, в своем сне, она уверена, что ключ должен быть, уверена почти так же, как в том, что вход в храм открывается её медальоном. Она видит странные выбитые рисунки на каменной поверхности, но не может их разобрать — слишком темно для такого. Не было ли у деда каких-либо заметок об этом месте на карте? Ей кажется, что с другой стороны пергамента она припоминает мелкие убористые строчки на английском, но не может вспомнить их содержания.

Быть может, их там и вовсе нет.

Ей кажется, что её ноги касается что-то скользкое. Она вскрикивает и просыпается — пещеры нет, а есть каюта «Леди Энн» и сонный Гарри, пытающийся понять, что произошло.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает, убирая с её лба прядь волос.

Эйвери кивает, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Её выбросило в реальность слишком быстро, и она не может осознать, что пещеры, служившей племенам древним храмом, нет. Она осталась где-то во сне. И, может быть, храма вовсе не существует, а она просто сходит с ума.

— Эй, — Гарри обнимает её. — Всё хорошо. Надеюсь, тебе не кошмар с моим участием снился, — добавляет он с улыбкой, и Эйвери улыбается в ответ. — Я бы предпочел сниться тебе в других снах, — шепчет он вкрадчиво. — Тебе бы понравилось больше.

Волны бьются о борт «Леди Энн», и для Эйвери нет более успокаивающего звука отныне. Она закрывает глаза, погружаясь в темноту, скапливающуюся под веками, и молится, чтобы дурных снов в эту ночь ей больше не снилось. И чтобы храм древней религии, пропахший кровью и сыростью, оставил её в покое хотя бы до утра.

Утро наступает для Эйвери с ругательствами мужа, в очередной раз потерявшего сапоги, и с шума на палубе. Гарри рыскает по каюте босиком, не злой, но достаточно раздраженный, чтобы кому-то из матросов досталось и за нерасторопность, и за похмелье, если они попадутся на этом.

Сапог находится под столом. Гарри цепляет на пальцы свои кольца, трясет головой, сбрасывая остатки сна, подходит к Эйвери, и она притворяется, будто спит — не потому, что не хочет разговаривать с ним, а потому, что не уверена в своей готовности появиться на палубе «Леди Энн». Она чувствует себя неловко и всё ещё смущена, хотя уже давно не думает, что пираты — это кучка безжалостных головорезов. Если бы думала — не вышла бы замуж за их капитана. И ей нравятся Барт, Луи, Лиам и Найл — у них есть что-то, чего не хватает благородным господам из английских салонов, и, кажется, это честность. Своеобразная, но…

Правда, это не значит, что ей хочется слушать шуточки команды, у которых зачастую что на уме, то и на языке, даже когда они трезвые.

Гарри садится на постель и касается её губ, стараясь не разбудить. За ребрами у Эйвери просыпается тягучая, почти болезненная нежность. Им пора включаться в жизнь «Леди Энн», один день форы, данный капитану, не должен превращаться в неделю. Гарри осторожно касается лбом её лба и поднимается.

Ему пора возвращаться к работе.

Эйвери лежит с закрытыми глазами, вслушиваясь в плеск волн за бортом корабля, и думает, что Гарри не захочет тащить её с собой в джунгли, и будь её воля, она бы ни за что не пошла сама, но у них нет выхода. Если она права, то её медальон — это ключ, если она не права — ключа нет и вовсе. Как, возможно, и храма, однако они должны попытаться. Она думает об этом, заплетая волосы в косу, ставшую привычнее сложных причесок. Карта лежит у Гарри на столе, прятать её нет смысла. Эйвери берет в руки пожелтевший пергамент, ведет пальцем по едва читаемым заметкам, оставленным её дедом.

Откуда Десмонд Стайлс вообще взял эту карту? Не он ли был тем пиратом, что ограбил корабль деда, когда тот плыл в Англию, к своей семье? Или отец Гарри украл эту карту у кого-то другого? Она щурится, пытаясь вчитаться в строчки, но дед писал так мелко, что буквы расплываются у неё перед глазами. Единственное, что удается ей выхватить — это об одержимости племени, проживавшим на острове, культом солнца. Возможно, замки на их хранилищах тоже связаны с движением Солнца по небу с востока на запад.

Эйвери хмурится: дед пишет о замках, значит, где-то есть и ключи, и, быть может, её сны вовсе не лишены смысла. А это значит, она должна отправиться с Гарри, хочет она того или нет.

class="book">Гарри на палубе распекает Джона за перебор с алкоголем на берегу — пьяный пират полез исследовать джунгли и едва не сломал там ногу, запнувшись о корягу. Грохнулся на землю и расшиб себе рожу. Сомнительная потеря, но Гарри орет на него не из-за синяков и ссадин, а из-за глупости. Джон даже выглядит виноватым, но, замечая выбравшуюся на палубу Эйвери, расплывается в ухмылке:

— Да хватит вам, кэп, — он трет нос рукавом. — Вон, ваша жена здесь, а вы на меня орете, как на портового юнгу. Не стыдно?

Гарри оборачивается, посылает Эйвери широкую улыбку, подмигивает и поворачивается к Джону снова, а того и след простыл, полез на ванты аж до самой стеньги, проверять, хорошо ли закреплена. Эйвери не выдерживает и смеется, глядя, как муж грозит хитрому матросу кулаком.

— Миссус, — Эрколе неуклюже изображает подобие поклона. — Впервые сталкиваюсь с женой капитана прямо на судне, мои поздравления, — джентльмен из него ещё тот, разве что джентльмен удачи, но Эйвери благодарно улыбается. В Лондоне можно прожить всю жизнь и не услышать ни одного искреннего слова, а здесь, вдали от великосветских приемов, честности хоть отбавляй.

— Спасибо, Эрколе, — она кивает. — Судя по Джону, вы тоже хорошо отметили свадьбу своего капитана?

— Джон может вылакать бочку рома и ползать по мачтам, как сраная обезьяна! — хохочет гигант, и его не смущают ругательства, которые он выдает рядом с дамой. Эйвери, впрочем, они тоже не смущают; она уже привыкла.

— Иди, проверяй шлюпки, Эр! — прикрикнул на него Луи, появившийся откуда-то сбоку. Его сопровождал вездесущий Барт… или уже не Барт, но Эйвери привычнее и удобнее называть его — её? — так. Раз она выбрала это имя, значит, пусть так и зовется, покуда не вскроется её тайна. Почему-то Эйвери уверена, что тайна вскроется, но быть причиной тому не хочет. Луи хмурится, замечая её взгляд на своего верного — верную — оруженосца (оруженосицу, видимо). — Что-то случилось? — интересуется негромко. — Эйвери?

Он избегал звать её по имени прилюдно всё это время, но теперь явно посчитал, что может. Она не против. Эйвери смотрит Луи в глаза, думая, может ли прямо сходу выдать ему свою идею, и, наконец, произносит:

— Я думаю, я должна отправиться туда с вами, — она кивает в сторону берега. — Мне кажется, я могу пригодиться.

Луи растерянно моргает, он явно не ожидал такого заявления. А потом качает головой:

— Эйвери, это опасно. Ни я, ни Гарри не можем позволить тебе так рисковать.

А в его глазах читается: ты же женщина, Эйвери, это может быть для тебя опасно. Да она и сама знает, что опасно, а ещё знает, что её сны — не такие уж и глупые, и, может быть, ей удастся помочь, и идти с ними будет проще, чем пытаться объяснить им, что нужно делать, и откуда она это знает.

— Не могу объяснить, — она поджимает губы. — Это слишком иррационально. Просто так нужно.

— Что происходит? — интересуется Гарри, закончивший обсуждать что-то с Лиамом и теперь подошедший к ним.

Луи хмурится.

— Эйвери собирается пойти в то поселение, отмеченное в заметках, с нами.

И по лицу Гарри Эйвери понимает, что, к черту, он ей этого не позволит. И глубоко вздыхает, готовясь к долгому разговору и надеясь, что хотя бы не к ссоре.

========== В камере. Зейн ==========

Комментарий к В камере. Зейн

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850136/v850136844/12efcd/bPPISFwVNSk.jpg

Вода капает с потолка на каменный пол, и мерный стук капель сводит Зейна с ума. Он сидит в углу камеры, задницей прямо на холодном полу — плевать, и не в такие условия попадал — и думает, что все его старания стать равным Джи пошли к черту. Просто к Дьяволу провалились, и он мечтает, чтобы в Ад провалился Гарри Стайлс. Ведь именно из-за него Зейн теперь и прозябает в каталажке Тортуги, и даже Ле Вассер не может спасти его. Ле Вассер на Черепашьем острове, конечно, главный, но Зейн Тортуге больше не принадлежит, и не губернатору решать его незавидную судьбу.

Чертов Гарри Стайлс притопил девчонок и беззаботно уплыл рассекать океан, а ему приходится торчать здесь! Зейн ощутимо прикладывается головой о холодную стену. Что это, крысы пищат?

Неудивительно. Сколько людей гниет в тюрьме, и крысы порой добираются до их трупов раньше, чем тюремщики.

Трупа Зейна они не дождутся. По крайней мере, судя по тому, что ему дали воды и немного еды, Анвар Мендес не жаждет уморить его тут голодом. Вероятно, планирует захватить Гарри, Луи, Лиама и Найла и возвратиться с ними всеми в Порт-Ройал. Их повесят на главной площади, и всё, что сделал Зейн, пойдет насмарку. К черту просто пойдет.

Кап.

Кап.

Кап.

Зейну кажется, что этот звук набатом отзывается в голове. Одиночество и тишина так не давят на него, как эти капли, падающие с потолка. Один из старых, повидавших мир пиратов говорил ему когда-то, что в одной из восточных стран этот звук используется как пытка. Может, Анвар тоже об этом слышал?

Когда Стайлс вернется, его встретят. И единственная надежда Гарри — это Саймон Коуэлл.

Зейн думает, как больно будет Джи, когда ей придется смотреть на его смерть. Он не хочет умирать, зная, что Анвар и Белла наговорили ей о нем невесть что, однако понимает — его поступок только подтвердит их слова. Он попытался спасти жизнь капитана Стайлса — ему есть, за что ответить перед людьми. Но не перед Богом. Где-то в глубине души Зейн считает, что поступил правильно, хотя и злится на себя. Злится, что так глупо попался на удочку губернатора, явно не желавшего выдавать за него племянницу. И злится, что не мог поступить иначе. Он помнит, что когда-то, будто сотни лет назад, команда «Леди Энн» была ему братьями. Он помнит, что Луи учил его писать и читать, и Зейн старался, хотя не слишком-то преуспел. Он помнит, как они охотились за черепахами и как планировали бунт, хотя вовсе не были уверены в его успехе. Они были готовы умереть друг за друга.

Похоже, это не забывается и не уходит.

Кап. Кап. Кап.

Хлопает дверь. Кто-то спускается по лестнице вниз.

— Малик, — Анвар подходит к решетке камеры, скрещивает руки на груди и даже не пытается скрывать довольную усмешку. — Надеюсь, тюрьма развязала тебе язык?

Зейну хочется плюнуть в это самодовольное лицо, однако он даже не шевелится. Он понимает, что любое лишнее движение приведет его на виселицу прямо сейчас.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — отвечает он. — И сомневаюсь, что ты знаешь, почему я ходил в бедные районы Тортуги.

— Ошибаешься, — фыркает Анвар. — Конечно, я знаю. Ты хотел, чтобы мальчишка, которому ты заплатил из жалования, дарованного тебе моим дядей, предупредил Гарри Стайлса и его негодяев. И всё будут знать это очень скоро.

«Единственный негодяй здесь — ты, — думает Зейн. Сидеть на холодном полу неудобно, однако он даже не шевелится. — И я с удовольствием перерезал бы тебе глотку, если бы мог»

Даже хорошо, что девушку, предназначенную ему в жены, притопили у Наветренных островов. По крайней мере, она избежала замужества за чудовищем. Аристократы считают чудовищами таких, как Зейн или Гарри, но ни у кого просто не было достаточно власти, чтобы поднести зеркало к их собственным лицам.

— Я готов помочь тебе, — продолжает Анвар, и Зейн уже заранее чувствует в его словах подвох. — Я согласен забыть твое предательство и спасти твою жизнь, и я даже ничего не скажу Джелене, если ты поможешь мне. Ты пытался предупредить Стайлса — воспользуйся новообретенными связями, чтобы привести его ко мне в руки. Тогда никто ни о чем не узнает.

Сделка пахла дерьмом. Зейн совершенно точно был в этом уверен. Морские дьяволы под предводительством Дейви Джонса, с каким бы удовольствием он вспорол бы живот Анвару и наблюдал, как тот умирает, корчась от боли и пытаясь запихнуть собственные кишки обратно в тело! Да только шпага Зейна — у охраны Ле Вассера, и удача от него отвернулась. Поэтому Зейн молчит, а Анвар ждет ответа.

— Дядя найдет Джелене нового мужа, — Анвар расхаживает по камере. Он всё ещё не ушел после молчаливого и понятного всем отказа, а, значит, ему нужна помощь Зейна. Действительно нужна. — Она забудет о тебе, как только вороны выклюют твои глаза, а мясо сгниет, болтаясь на виселице. Я даже посоветую дяде вывесить ваши со Стайлсом тела на главной площади, в клетках, чтобы каждый житель видел судьбу предателей и пиратов. Но ты всё ещё можешь избежать этого.

Определенно, Анвару нужна его помощь. Теперь, когда, по его мнению, кто-то в курсе о его попытках захватить Гарри, ему придется действовать на опережение.

— Сам подумай, — Анвар останавливается, подходит к решетке вплотную. — Ты женишься на Джелене. Дядя, уверившись в твоей преданности, повышает тебя… ну, не до командора, но до любого другого чина. И никто никогда не узнает, что ты пытался предать власть губернатора и помочь пиратам.

Анвар Мендес стелет настолько гладко, что Зейну даже охота согласиться: больше смерти его страшит ненависть Джелены, а она обязательно будет ненавидеть его, если узнает об обмане. Он боится, что её боль и её ужас будут сопровождать его и в загробной жизни. Ему хотелось бы поверить Анвару, поверить, что не всё ещё потеряно, однако пути он отрезал себе сам. Потому что узы старой дружбы вдруг оказались сильнее. Потому, что Гарри Стайлс уже однажды ушел от губернатора Порт-Ройала, и второй раз становиться предателем Зейн не хотел. Однако всё равно стал.

Он предал Джи.

Не лучше ли ему согласиться? Что-то внутри, тёмное, мрачное, подзуживает его сделать это. Но Зейн знает, что Анвар лжет. Ему не будет спасения, не будет выполненного обещания, с пиратами не заключают договоров. Анвар отправит его на виселицу и убьет двух зайцев разом. Не этого ли добивается губернатор?

Что ж, одного зайца они заперли в клетку, а второго им не поймать.

Зейн ухмыляется.

— Только дурак заключит с тобой сделку, Анвар Мендес.

В наступившей тишине пищат крысы, затаившиеся в углах. Анвар брезгливо кривится, и не очень ясно, относится это к Зейну или к пронзительному писку. Зейн почти ожидает, что Анвар выдаст что-нибудь пафосное насчет утерянных шансов и последних предложений, но тот разворачивается и уходит.

Зейн закрывает глаза.

Кап. Кап. Кап.

Это сведет его с ума.

========== Джунгли. Луи ==========

Комментарий к Джунгли. Луи

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c855416/v855416785/1ea1f/GXWGG-i1kmo.jpg

Слова Эйвери о том, что она намерена лезть в джунгли, в восторг не приводят никого. Стайлс, едва услышав, замотал головой и со всей имеющейся убедительностью начал уверять жену, что ей там делать нечего, пока жена уверяла его, что ничего с ней не случится.

— Можно ли надеяться, что хотя бы Паула останется на корабле? — спрашивает Луи, всё отчётливее понимая, что этот спор затянется. — Эти джунгли опасны. Кое-кто вчера проверил.

Луи хмыкает, видя, как оба бросают взгляд на Джона, который изображает бурную деятельность, и вспоминает почти виноватые физиономии матросов, ещё прошлой ночью рассказывавших ему историю своих бесславных похождений. Луи тогда подавил желание поинтересоваться у Нейта, не виноваты ли Эйвери и Паула, точнее одно их женское присутствие на корабле в том, что Джон оступился и шлёпнулся лицом вниз. Теперь вот опять интересно.

— Я умею смотреть под ноги, — парирует Эйвери.

— Падение это меньшая из твоих возможных проблем, — хмурится Гарри. — Здесь тебе не улицы города, даже не Тортуга. Хотя там тебе тоже на месте не сиделось.

Эйвери заметно смущается, а Луи и Лиам вопросительно смотрят на капитана. Что они ухитрились пропустить на Тортуге?

— Ой, бросьте, пойдёмте пожр… позавтракаем, — Лиам толкает всех в сторону трапа и явно не собирается ещё хоть немного слушать молодожёнов. — Потом можете возвращаться к обсуждению.

Паулу идея тёти тоже в восторг не приводит. То есть, на мгновение в голове её явно вспыхивают какие-то картинки, Паула задумывается, но потом пожимает плечиками.

— Вот когда что-то найдёте, тогда поговорим. Эйвери, здесь куча всего интересного прямо на берегу, оставайся со мной.

— Я просто должна пойти, — упрямо отрезает Эйвери.

— Нет. Ну что тебе там делать? — так же упрямо возражает Гарри. — У тебя нет ни одной причины в это ввязываться. Ломиться через заросли тебе не понравится, я гарантирую.

Они стойко держатся в течение целого завтрака и не заговаривают об этом снова. То ли продумывают новые доводы, то ли надеются, что чудо произойдёт само собой, но едва все заканчивают завтрак и Паула уходит, повторив, что собирается провести день на берегу, вопрос снова всплывает. Может, остальным тоже следовало бы выйти, но Гарри решили не оставлять без поддержки.

Это иррационально, да что и говорить. Эйвери просто знает, что должна там быть, а Гарри готов снова и снова перечислять трудности похода по незнакомой местности: поиски могут затянуться, джунгли могут оказаться слишком заросшими, в джунглях может водиться всё, что угодно… В общем, новоиспечённые супруги старательно пытаются не поругаться уже через два дня после свадьбы, но учитывая то, что спорить не умеют оба и при этом искренне стараются не обидеть друг друга, получается очень мило, но бесконечно. У Луи глаза на лоб лезут, когда Гарри идёт на третий круг повторения своих аргументов и даже не срывается на крик и раскидывание вещей по кают-компании, только круги наматывает вокруг стола, как акула вокруг приглянувшейся жертвы. Стайлс даже предложил компромисс — Эйвери никуда не пойдёт хотя бы сегодня, пока не найдут нужное место и не протопчут к нему дорожку. Представление как-то подзатянулось, а солнце, между прочим, никого не ждёт и поднимается всё выше.

— Что именно мы ищем? — Луи решает двинуть разговор в конструктивное русло, иначе сидеть им тут ещё пару часов. — На карте были хоть какие-то указания?

Гарри и Эйвери не слишком уверенно переглядываются, будто сами не знают, что хотят сказать. Лиам и Найл оживляются в надежде на перемены.

— Брошенное поселение в центре острова, — Гарри пожимает плечами. — А в нём храм или что-то подобное, где местные и хранили ценности.

Луи вопросительно приподнимает бровь, но никаких подробностей не дожидается. Он отлично понимает, что тащиться через заросший лес без внятных ориентиров и не представляя себе хорошенько, что именно их ждёт в конце — то ещё развлечение. Но ещё понимает, что, возможно, если Эйвери так уж цепляется за необходимость пойти, у неё всё же есть какая-то причина кроме пустого желания. И даже если причина иррациональна, никуда она не денется, и кончится всё тем, что Эйвери пойдёт за ними, даже если разругается с Гарри. И лучше бы им обойтись без ругани. Луи прикидывает, как бы подсказать Эйвери выход.

— Эйвери, может, тебе что-то известно? Может, тебе кроме карты осталось ещё что-то, указания, какие-то семейные истории?

Эйвери облизывает губы, машинально касается медальона, как делает каждый раз, когда нервничает. Или каждый раз, когда речь заходит о сокровищах, спрятанных на этом острове. Новоявленная миссис Стайлс медленно задумчиво кивает.

— Кое-что я знаю, но не могу быть в этом уверена. Думаю, я пойму всё на месте.

— Отлично, это сойдёт за аргумент, — улыбается Луи. — Значит, это только мои благородные родственники абсолютно бесполезны.

— Подозреваю, нам проще тебя взять с собой, да? — Лиам хмыкает. — А то представьте, проломимся мы туда, а Гарри скажет: «знаете, надо позвать Эйвери».

Гарри страдальчески закатывает глаза, но он явно устал спорить. Найл с видимым облегчением вздыхает и картинно складывает руки в молитвенном жесте, понимая, что «переговоры» подходят к концу.

— Всё, о чём я говорил, никуда не делось, — ворчит Гарри, — там по-прежнему может быть опасно, мы не знаем, чего ждать. И вообще, как ты себе представляешь, по этим зарослям и в платье?

И этот вопрос почему-то единственный выбивает из колеи Эйвери, которая так серьёзно готовилась встретить любые опасности лицом к лицу. Она задумывается, возможно вспоминает наказы матери о том, что леди не пристало лезть в непонятные дебри и пачкать платье, но потом лицо её как-то разом светлеет, будто пришла гениальная идея. Такая же гениальная, как сам этот поход в лес.

— Переоденусь в удобную одежду, — заявляет она и поворачивается к мужу. — В мужскую.

Господи Боже, ещё одна. Гарри валится на стул, берёт её за руки и, кажется, он готов уже умолять жену одуматься.

— А можно сделать проще и остаться на берегу. Давай ты всё-таки никуда не пойдёшь? Хотя бы сегодня?

Лиам и Найл не слишком успешно давят хохот кашлем, а Луи прячет лицо в ладонях. Черти морские, откуда, откуда эти мысли приходят в женские головы? Но, надо признать, идея куда более здравая, чем шагать через незнакомый лес в платье.

— Гарри, ты теперь женат, что твоё — то её, так что делись штанами, — смеётся Найл.

— К чёрту, договорились, — решается Гарри. — Но при условии, что ты не будешь никуда соваться одна и вообще будешь паинькой.

На это Эйвери легко соглашается и все выходят, наконец, из кают-компании. Гарри раскрывает перед Эйвери дверь своей каюты и делает последнюю попытку:

— Тебе же всё велико будет.

— Я что-нибудь придумаю.

— У нас даже есть портной, — Найл качает головой, намекая, как его допекли эти обсуждения. — Где он, кстати?

И смотрит на Луи, который вообще-то не нанимался следить за Мидлтон. Он неопределённо машет в сторону палубы, но Лиам уже взял дело в свои руки и высунулся наружу, подзывая Элизабет. Когда она появляется на трапе, Эйвери снова как-то странно задумчиво на неё смотрит, но ничего не говорит.

— Барт, у тебя уникальная возможность во второй раз выпотрошить мой гардероб, — фыркает капитан. — Эйвери идёт с нами, и ей нужны штаны.

У Элизабет округляются глаза, она пару секунд растерянно смотрит на Эйвери, а потом в её маленькую головку явно начинают приходить какие-то идеи, и Мидлтон быстро спускается вниз, уже что-то прикидывая. Ну просто воплощённая готовность работать.

— Сказали бы мне раньше, я бы что-нибудь придумал. Собственно, я придумал, но времени на это нет, — деланно жалуется она, а на пороге каюты, куда уже ушла Эйвери, оборачивается с проказливой улыбкой. — Вы же меня с собой возьмёте, да? Мне же тоже интересно! Я обещаю не убиться.

На последнее заявление, обращённое к нему, Луи не может удержаться от смешка. Луи, возможно, предпочёл бы, чтобы хотя бы Элизабет в кои веки никуда не лезла, а осталась на берегу, хоть бы и Пауле компанию составила, но если уж Эйвери отвоевала себе право и на поход, и на штаны, с Мидлтон не было и шанса. Ну, она хотя бы действительно способна не убиться, если постарается.

— Ну куда мы без тебя, — закатывает глаза капитан. — Вот, кстати, у тебя своё задание — пойдёшь с Эйвери. Проследи, чтобы она нигде не свалилась и ни за что не зацепилась.

— Легко, — бодро обещает Мидлтон и скрывается за дверью.

А Луи думает, что из трёх женщин на борту только одна не ищет себе приключений, и то, как закрадываются подозрения, скорее по малолетству и потому, что приключения сами её находят. Очень хочется лишить этих женщин свободной воли, чтобы сами себе не навредили своими идеями.

— Ох, черти морские, — Гарри устало проводит ладонями по лицу и оглядывает своих друзей.

— Ну и как тебе семейная жизнь? — интересуется Луи.

— Не смешно, Томлинсон.

— Ладно тебе, договорились же. А если в лесу на нас нападут попугаи, мы уж как-нибудь отобьём у них нашу дорогую миссис Стайлс, — Гарри и эту шутку не оценил, пришлось уворачиваться от тычка.

На палубу Эйвери выходит, когда всё уже готово: остающихся нагрузили заданиями, отправляющихся в лес просто начали отправлять на берег. Луи тихонько толкает Гарри в бок и тот поворачивается, смотрит на поднимающуюся по трапу жену. Эйвери явно чувствует себя неуверенно под направленными на неё взглядами всех присутствующих, но виду не показывает. Она в мужской одежде, но не выглядит, как мужчина, на ней штаны и, наверное, что-то, бывшее рубашкой из гардероба Гарри, но выглядит эта рубашка теперь как очень короткое платье: перепоясана на талии и спускается почти до колена, закрывает всю верхнюю часть ног. Луи провожает взглядом выскользнувшую следом Мидлтон: та тоже не сказать, что выглядит, как мужчина, теперь, когда Луи точно знает, что она девушка, но Элизабет всё же в типичной мужской одежде и никаких подозрений она по-прежнему не вызывает. Если не смотреть, конечно, на шею.

— Прекрасно выглядишь, — широко улыбается Гарри. — Нет, правда, мило. Необычно, но мило. Он успел и юбку тебе соорудить?

— Так немного более привычно, — Эйвери незаметным движением одёргивает «юбку», явно надеется, что все перестанут её рассматривать, но это сложно. — Можем идти?

— Последний шанс остаться с Паулой, — улыбается Луи, честно воздержавшись от комментариев по поводу выходного наряда. — Возможно, она успела по тебе соскучиться.

Луи подозревает, у Паулы куча вопросов, ну, какие они там бывают у девиц к только что вышедшим замуж подругам. Не его же ей расспрашивать, в самом деле — вчера они весь день развлекали себя рассказами о путешествиях, но Паула явно ждала не этого. Кажется, Эйвери тоже это приходит в голову, и, кажется, Эйвери предпочла бы этих разговоров избежать.

— Думаю, до вечера она соскучиться не успеет, сама же говорила, здесь столько интересного на берегу, — улыбается Эйвери. — Не для того я вас всё утро уговаривала, чтобы теперь ото всего отказаться.

***

Люди на этом крохотном островке в последний раз были целую вечность назад: лес, покрывающий почти всё его пространство, сплёлся настолько густо, что невозможно даже различить какие-то давние тропы, если они и вовсе были. Любые следы человеческого присутствия поросли густой травой, лианами и Бог его знает, чем ещё, через что теперь приходится в буквальном смысле прорубаться. Почва под ногами неровная, то и дело поднимается и опадает, приходится перешагивать корни и огибать поросшие мхом камни, а кое-где легче вовсе шагать с кочки на кочку. Но тяжелее всего жара — солнце печёт нещадно и, даже не проникая в глубину джунглей из-за тесно растущих крон деревьев, разогревает воздух так, что душная влажность становится невыносимой. Не Амазонка, но тоже так себе развлечение.

Эйвери сперва честно пыталась идти наравне с Гарри в передних рядах, но потом начала отставать. Ей явно было тяжело и совсем непривычно, да и шаг у неё короче мужского, и она предпочла лучше смотреть под ноги, чем гнаться за мужем, благо сопровождающего ей выдали. Правда, после очередного бесконечного часа пути Гарри всё равно начал оглядываться, тем более что впереди так и не намечается ничего интересного. Там грузно топчется Эрколе, на свою беду заявивший, что ему случалось ходить по таким местам, и теперь вынужденный работать тараном на пару с Билли и Джимом. У них на корабле всё просто: кто что умеет, то и делает.

— Пойду проверю, как там Эйвери, — говорит Стайлс.

— Проверь-проверь. А то вдруг Барт не сможет отбиться от нападающих попугаев, — хмыкает Лиам, когда Гарри уже сворачивает в сторону, чтобы пропустить всех вперёд и дождаться хвоста отряда.

— Тут ещё корни такие агрессивные, — напоминает ему в спину Луи.

— Вчера на Джона напали, чуть не покалечили, — добавляет Найл.

Все трое довольно ржут, хоть как-то развлекаясь, а потом снова умолкают, сосредоточенно шагая. Глянцевые мясистые листья цепляются за плечи и голову, под ноги бросаются камни, Луи снова и снова отпинывает с дороги упавшие высохшие ветки. Жара такая, что, кажется, они запекутся, как свиные окорочка, ещё прежде, чем вообще куда-то дойдут. Луи снимает платок, под которым всё чешется, и трясёт головой, влажные пряди волос смешиваются. Он уже закатал рукава, расстегнул рубашку едва не полностью и вообще приобрёл самый неприличный вид ради того, чтобы пустить к телу хоть немного воздуха.

— Жара такая, с ума сойти, — стонет Найл, обмахиваясь полами собственной рубашки. — Как Эйвери ещё назад на корабль не запросилась?

— Она же нас не для того упрашивала, — напоминает Луи её же слова.

Они трое дружно оборачиваются. Где-то в самом конце отряда Эйвери выглядит ужасно утомлённой и опирается на руку Гарри, но на корабль явно не просится. И Луи думает, что так и не попросится, слишком уж она цеплялась за своё желание отправиться сюда. Хорошо бы это не оказалось зря.

Мидлтон, как и было велено, идёт рядом, но теперь, когда там Гарри, держится на отдалении и делает вид, что никаких их разговоров не слышит. Она вся какая-то лёгкая и тонкая, короткими шагами переступает кочки и рытвины и наверняка утомлена ничуть не меньше Эйвери, но ей руки никто не подаст. К ней кто-то обращается, она что-то отвечает, а потом как будто чувствует на себе взгляд, поворачивается и встречается глазами с Луи. И тут же слегка улыбается, и так светло, что это почти преступление, а Луи, как последний дурак, думает, это же он причина такой улыбки, да?

Лиам рядом с ним запинается о какую-то дрянь, толкает Луи локтем, и Томлинсон отворачивается, возвращается на трудный путь к какому-то там поселению кого-то там. Сам чуть не запинается об очередную ветку и думает, что во всём виновата жара, он от неё дуреет.

— Я должна идти, я справлюсь, — тихонько передразнивает Лиам, чтобы слышали только Луи и Найл. — Вы бы знали, как я рад, что Шерил сидит себе в пансионе, делом занимается и не выдумывает ничего.

— Мы знаем, — хором говорят Найл и Луи.

Про Шерил Лиам способен говорить, не затыкаясь, круглыми сутками. И это странно и забавно, но, наверное, мило. И, наверное, Лиаму повезло больше их всех — он всегда знает, что его кто-то ждёт, причём любого, хоть уставшего, хоть больного, раненого или целого. И наверняка для него у Шерил всегда наготове улыбка. Луи предполагает, что это приятно. У самого у него где-то за грудиной до сих пор что-то теплеет из-за того, как Мидлтон поднимает раскрасневшееся лицо и улыбается. Определённо, он болван, который ещё больше дуреет от жары — какая только чушь в голову не лезет, вместо того, чтобы он сосредоточился на чём-то важном, на дороге, например.

— Зато ты перестал психовать и выдумывать, что будет, если мы ничего не найдём, — говорит Лиам.

— Ну, хотя бы остров нашли, а Эйвери теперь никто не выкинет за борт, если что-то пойдёт не так. А если в этом храме, или что мы там найдём, ничего не будет, тогда, видимо, действуем по твоему плану — виним тех, кто здесь был до нас.

— А если, действительно, там кто-то был до нас? Правда это явно было давно, — Найл отмахивается от особенно длинной лианы перед носом. — Или мы не сможем попасть внутрь?

— Это будет грустно. Но, надеюсь, ни для кого не смертельно.

— Вы такие оптимисты, — фыркает кок.

— За это вроде ты у нас ответственный, — теперь от лиан отмахивается Лиам, — а мы больше по тяжёлым раздумьям, — он ткнул пальцем в Луи, — и решению проблем по мере поступления, — указал на себя. — За веру в то, что мы все выживем, у нас отвечаешь ты.

Впереди заросли раздаются по сторонам, и показывается узкий порожистый ручей. Первая тройка, прославляя Деву Марию, сваливаются на берег.

— Прива-а-ал, — на правах первого упавшего объявляет Эр.

Остальные пираты с такими же облегчёнными возгласами высыпают на берега ручья и останавливаются с обеих сторон от него, наполняют фляжки водой. Луи хочется вообще плюхнуться в этот ручей, но не выйдет. И, похоже, не только ему это в голову пришло, все как-то тоскливо посмотрели назад, на Эйвери. Раздеваться перед чужой — капитанской, — женой даже пираты не стали.

— С головой бы туда, а? — с тоской тянет Найл.

— Придётся отложить до вечера, — Луи садится, прислоняется к дереву и делает большой глоток из фляжки.

— Ой, а то без тебя я не знал.

— Если я умру от жары, завещаю отнести моё бренное тело на корабль, — патетически заявляет Лиам. — И поосторожнее несите.

— Сам отползёшь, дорога теперь есть, — фыркает Луи.

Найл хохочет, а Лиам с картинной обидой вздыхает. Открывает фляжку и тонким ручейком льёт воду Луи на макушку. Томлинсон встряхивает головой, уклоняется от воды, подрывается на ноги… В общем, годы идут, а привычка идиотничать остаётся — Лиам и Луи носятся друг за другом вдоль ручья до тех пор, пока в фляжках есть вода и есть, что друг на друга лить.

— Что, уже отдохнули? — окликает их Гарри, сидящий рядом с Эйвери.

— Только что опять устали, — отвечает Лиам.

Эйвери смотрит на них большими глазами и смеётся. Луи и Лиам принимают максимально серьёзный вид, словно это не они тут бегали, снова наполняют фляги и под пристальными взглядами друг друга плотно заворачивают крышки, только после этого снова садятся, решив, что у них перемирие. Гарри хохочет.

— Бросьте, Эйвери уже поняла, что вы два осла.

— Далеко нам ещё тащиться, капитан? — интересуется Фред.

Гарри задумывается, трёт подбородок, прикидывает расстояние. Прошли они уже порядочно, и если поселение правда в центре острова, то скоро они увидят или его, или хоть какие-то его признаки.

— Почти пришли.

И Луи надеется, что это правда. Он легко находит взглядом Мидлтон — та сидит, устало вытянув ноги, и болтает с Тео, — просто убеждается, что она в порядке, и старательно отвлекается от неясных, почти навязчивых мыслей и чувств. Вот разберутся с этим поселением и найдут сокровища, тогда и подумает обо всём непонятном.

До цели они, наконец, добираются ещё через добрый час. Лес лишь едва расступается, открывая то, что когда-то было маленьким городом: тут и там раскиданы домишки с обвалившимися крышами, и джунгли подходят почти вплотную к ним. Пираты идут по давно утоптанной земле мимо этих останков и доходят, наконец, до самого крепкого строения — каменного, высокого, стенами уходящего в склон холма. Серые плиты покрыты какими-то непонятными знаками, которые едва можно различить под слоем грязи. Ко входу ведёт своя дорожка, по обе стороны от которой валяются статуи, разбитые древние идолы, и в душном жарком воздухе на секунду, как кажется, останавливается всякое движение, тянет холодом и смрадом крови. Луи в жизни не был суеверным, но вид поверженных чужих богов и серые стены храма ему совершенно не нравятся. Как не нравятся они, очевидно, никому, потому что уже через сотню шагов Луи обнаруживает, что весь отряд предпочёл перегруппироваться и остался позади, а впереди только Гарри, Эйвери, сам Луи, Лиам и Найл.

Значит, всё правда — и остров, и поселение. И, возможно, сокровище тоже есть, осталось только добраться до него каким-то образом. Луи подходит к каменному порталу ближе, касается поверхности, чувствуя под пальцами пыль в стыке стены и того, что, наверное, служило дверью. Эта дверь, огромная каменная плита с выдолбленным изображением чего-то, напоминающего восьмиконечную звезду, сама открываться определённо не собирается. Но только как сдвинуть эту громадину? И если это парадный вход, который выглядит слегка слишком закрытым, может, стоит поискать вход попроще? Гарри смахивает грязь с углубления в середине плиты, зачем-то заглядывает внутрь и хмурится, принимается вычищать дыру тщательнее.

— Странная штука, — говорит он, заглядывая внутрь, — как будто тут чего-то не хватает.

Чего? Большого изумруда?

— Возможно… — Эйвери начинает, осекается, теребит свой медальон, а потом с почти пугающей решимостью шагает вперёд, так что Гарри освобождает ей место возле странного углубления. — Возможно я знаю, что делать.

Эйвери снимает медальон с шеи и под недоумевающими взорами подносит к странной выемке. Восьмиконечная звезда в серой плите принимает в себя такую же золотую, что всё это время сидела у Эйвери между ключиц, и в наступившем молчании раздаётся щелчок. А потом слышится гулкий скрежет, и все стоявшие под стеной дружно отшатываются, смотрят, как огромная глыба весом в десяток тонн качается и начинает медленно уползать в сторону. Выглядит, как магия, но наверняка всё дело в балансе и противовесах.

«Дверь» толщиной в пару футов открылась, и на её месте оказалось мрачное отверстие, из которого пахнуло холодной гнилой затхлостью брошенного помещения. Луи пару секунд тупо смотрит на тёмный провал, облизывает пересохшие губы и пытается уложить в голове всё произошедшее. Смотрит на Эйвери, которая так же неуверенно смотрит на вход, будто не до конца верит, что она это сделала.

Это не самое любимое ощущение у Луи — внезапно узнать, что он чего-то важного не знал, но в последние недели это происходит слишком часто. У него очень много вопросов к Эйвери, но задавать их, кажется, совсем не время.

— Ладно, — выдыхает Гарри и косится на жену, которую сам же и удерживает за плечи. Видимо, спасал от зашевелившейся плиты. — Дверь, будем считать, открыли, — Гарри оборачивается назад к своей команде. — Подоприте чем-нибудь, а то ещё закроется к чертям собачьим.

Помирать на развалинах чьего-то города, даже если в компании Эйвери и сокровищ, в его планы не входит. Ни в чьи планы, в принципе, не входит, поэтому кое-кто уже пошёл рубить деревья для подпорок. Гарри переглядывается с друзьями, вопросительно смотрит на Эйвери и делает первый шаг внутрь огромного тёмного помещения.

========== В поисках клада. Бетти ==========

Комментарий к В поисках клада. Бетти

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c855332/v855332785/1e73c/XOHrJt3bnXY.jpg

Заросший лес ослепляет изумрудным светом зелени, над головами колеблются ветви, то пропуская, то загораживая солнечный свет, и всё вокруг плывёт в поднимающемся мареве разогревающегося дня. Большие цветные попугаи с криками распахивают крылья, взлетая с насиженных мест, вспугнутые первыми рядами отряда пиратов, но уже за спинами последних рядов Бетти снова слышит шорохи крыльев и краем глаза замечает, как красивые птицы усаживаются на ветви поодаль от проторённой тропы. Возможно, попугаи в недоумении. Возможно, вся окрестная живность в недоумении, но в этом есть плюсы — хищников шум наверняка спугнул, намекая, что теперь здесь хищник покрупнее, и всякая гадость, вроде змей и каких-нибудь ядовитых пауков, тоже расползлась. Хотелось бы надеяться.

Бетти ответственно выполняет данное ей поручение и сопровождает Эйвери — не так, чтобы та норовит упасть или за что-то зацепиться, но поддержка никогда не помешает. Бетти, как выясняется, покрепче Эйвери, всё-таки полгода в роли матроса даром не прошли, и теперь она легче переносит этот путь. Они вдвоём прошли относительно немного впереди, но потом, бросив попытки угнаться за первыми рядами, ушли в хвост отряда. Тут идут не в пример медленнее, да и дорога уже кажется посвободнее, потому что её расчистили руки и ноги идущих перед ними. Эйвери протяжно устало выдыхает.

— Мужайтесь, мисс, — Бетти запинается и поправляется. — Миссис. Миссис Стайлс, прошу прощения, ещё не привык. В общем, мужайтесь, вы ведь знаете куда идёте.

— Меня долго и настойчиво предупреждали об опасности, — с улыбкой отзывается Эйвери.

Бетти зачем-то крутит головой по сторонам, будто выглядывая опасность, но ничего нет, и снова пристально смотрит под ноги. Опасность, конечно, где-то наверняка водится, но она и в половину не так реальна, как вероятность навернуться прямо вот тут на каком-нибудь корне и что-нибудь сломать. Будет больно и обидно.

— Ну, скорее всего ничего действительно страшного не будет, но будет тяжело. Не потому, что вы женщина, а просто тяжело. Сейчас очень жарко, и будет ещё жарче.

Царит замечательная погода, но подходит она исключительно для того, чтобы сидеть по подбородок в воде и ничего не делать, а это не их случай. Во влажной жаре тяжело дышать и так, а из-за ткани на груди Бетти — ещё тяжелее. И никакой возможности ослабить эту удавку сейчас нет, приходится дышать, как дышится, и шагать, как шагается.

— Ты же идёшь. Тем более сам попросился.

— Мне ведь любопытно, — Бетти только плечами пожимает. — Правда, если бы мне сказали сидеть на месте, я бы сидел.

Потому что она птичка подневольная. Но послушная. В целом.

Бетти по возможности не слишком навязчиво и не слишком отвлекаясь от неровной поверхности земли рассматривает свою спутницу. Лично ей показалось, что после свадьбы Эйвери повеселела и как-то даже похорошела. Предположительно, после свадьбы, но, может, такое чудодейственное влияние оказал их приход на остров. Но если бы это было так, Эйвери с капитаном вряд ли просидели бы весь вчерашний вечер в каюте. Бетти чувствует, как на лице у неё расползается широкая улыбка почти нелогичной радости за других людей, но унять эту радость не хочется. Может, она и наивная, но ничто её не переубедит в том, что Гарри и Эйвери давно уже поладили, это же видно было всем, у кого глаза работают и есть хоть какая-то склонность к наблюдениям. Оно, конечно, разница в положении, но если уж им двоим эта разница не помешала, другим не должно быть до неё дела. Так что, по скромному мнению мисс Мидлтон, Гарри и Эйвери сделали всё правильно.

Бетти перешагивает упавшее поперёк пути дерево, слишком большое, чтобы пираты убирали его сейчас, и протягивает руку Эйвери. Эйвери руку принимает и тоже перешагивает, высоко занося ноги, чтобы не зацепить торчащие ветки.

— Как же удобно в мужской одежде, кто бы знал, — говорит она. — Никаких корсетов, волочащихся юбок и пяти слоёв ткани.

Бетти тихо смеётся на это замечание. На самом деле, она сама первое время в мужской одежде думала только о том, какая она возмутительно удобная, а уж сейчас, в непролазных джунглях, и вовсе не может себе представить, как бы Эйвери пробиралась, если бы не гардероб капитана. Конечно, на неё продолжают пялиться, как на восьмое чудо света, но это не так смущающе и оскорбительно, как могло бы быть, если бы Бетти не додумалась закрыть ей верхнюю часть ног. Ну и заодно от себя глаза отвела — вдруг бы вид одной женщины в мужской одежде выдал вторую.

— Возможно, существует заговор против женщин, о котором мы не знаем, — предполагает Бетти. И прикусывает язык. Не выглядит ли эта фраза слишком уж как-то… Не так? Она же, вроде как, мужчину тут изображает. Но, может, Эйвери спишет это всё на то, что Бетти портной? — Если устали, можем немного передохнуть. Далеко всё равно не уйдут.

Они действительно останавливаются. Хвост отряда топчется совсем неспешно, нагнать его не составит никакого труда, а они обе хотят перевести дыхание. Бетти поправляет сбившийся на бок платок и мечтает стащить его и выбросить, потому что под тканью ей ужасно жарко. Эйвери смотрит на Бетти изучающе, и это немного смущает и немного настораживает.

— Ещё не жалеете, что пошли?

— Мне нужно было пойти, — Эйвери пожимает плечами. — Даже если бы я знала, что это так долго и жарко, всё равно бы пошла.

— У вас нюх на золото? — хмыкает Бетти. Ей доставляет удовольствие перекидывать слова, как мячик, и, кажется, Эйвери тоже не против с ней поболтать о всякой ерунде. Говорить с Эйвери в сто раз приятнее, чем с пиратами.

— Может быть, — Эйвери смеётся и качает головой. — Вот и проверим.

— Очень полезный навык, особенно на пиратском корабле. Жаль, у меня такого нет.

— Ну, видимо, есть другие, — они возобновляют своё движение, отряд отдалился всего шагов на сто, и они быстро его догоняют. Эйвери ненадолго умолкает, как будто подыскивает слова. — Почему ты пошёл на пиратский корабль?

Бетти думает, что как-то часто ей в последнее время этот вопрос задают. А ответа всё ещё нет.

— Таких, как я, во флот не берут, я слишком маленький, а когда нанимался на корабль, ничего толком не умел, — на самом деле она девушка, и на пиратский корабль вообще-то таких тоже не берут, но об этом Бетти ни за что не скажет. — Мне хотелось выйти в море, так что вот я здесь. К счастью, кое-какие навыки у меня всё-таки были, так что я прижился.

— То есть ты здесь не по необходимости, а потому, что хочется? И тебе это нравится?

И что-то есть такое в тоне Эйвери, что заставляет Бетти поднять глаза. Ей кажется, миссис Стайлс над её словами крепко задумалась, да только какой ей интерес? Бетти на секунду даже становится неловко из-за того, что на самом деле не было ей никакой такой уж необходимости лезть на пиратский корабль — Эйвери явно имела в виду какую-нибудь безвыходную ситуацию. Может, даже готова была пожалеть.

— В общем, да, — соглашается Бетти. — Просто показалось, что так правильно. Ну и интересно было. Некоторые считают, что любопытство мой главный порок, правда на вопросы всё равно отвечают.

Эйвери молчит, обдумывает незамысловатый аргумент, и Бетти тоже помалкивает. Под ногами целая россыпь каких-то кочек и вздыбленных под землёй корней, по которым нужно шагать как можно внимательнее. Коричнево-зелёный покров рябит в глазах, подсвечивается тут и там пятнами солнечных лучей, и внезапно это напоминает волнение под ветром на воде.

— Я люблю море. Возможно, вам оно не показалось таким уж гостеприимным, в конце концов вас на абордаж взяли, но я его люблю. И возможно оно меня тоже. А к ножницам и иголкам я всегда успею вернуться.

И, наверное, Беттивернётся. Наверное, даже доплывёт, наконец, до отца. Когда-нибудь.

Эйвери рядом кивает и, кажется, между ними протягивается тоненькая ниточка понимания. Но разговор они не продолжают — капитан решил лично проверить, как там его жена, и присоединился к ним. Бетти отходит на пару шагов в сторону, чтобы не мешать.

Когда наконец-то объявляют остановку, медленно шагающий хвост отряда рванул вперёд к неширокому ручью. Бетти со спокойной совестью оставляет Эйвери на попечение Гарри и удобно устраивается на поваленном дереве, впихивает свою фляжку в руки Тео, отправляющемуся за водой, и блаженно вытягивает гудящие от усталости ноги. Где-то на высоте шумят кроны деревьев и шелестят крылья перекрикивающихся попугаев.

— Как это тебя с корабля отпустили, мелкий, у тебя же главное задание уборка? — Тео возвращается и протягивает ей фляжку, плюхаясь на дерево рядом.

Тео один из новых матросов, которых только что набрали на Тортуге, и не так, чтобы они с Бетти особенно сдружились, но в тесном пространстве корабля все всё про всех знают.

— Ты хотел, чтобы это поручили тебе? Ты попроси, Луи или капитан найдут тебе, где прибраться. Корабль большой.

— Да ну к хренам собачьим, — ржёт Тео, — они мне и на палубе дело находят.

Бетти с наслаждением пьёт свежую воду и краем глаза наблюдает за Гарри и Эйвери, совершенно не вслушиваясь в разговоры матросов. Присмиревший, абсолютно довольный и до крайности внимательный капитан — умилительнейшее зрелище. И Эйвери рядом кажется такой же абсолютно довольной. А Бетти думает, что ей такое довольство, судя по всему, не светит совершенно, и это печально и остаётся только радоваться за других людей.

Рассказ Тео о том, как он ходил к гадалке, передаваемый заунывным тоном, наконец привлекает внимание Бетти, и она прислушивается.

— То есть, тебе нагадали смерть в море, ты поверил и не нашёл ничего лучше, чем наняться на корабль? — переспрашивает Бетти.

— Вот не умничай мне тут, — Тео покраснел и набычился. — Я тогда уже был в команде, когда пошёл к этой гадалке. И я всю жизнь на кораблях, готов там и сдохнуть. Лишь бы только не в этот раз, хочу сначала потратить свою долю от сокровищ.

— Ты же моряк, Тео, — Бетти всё равно умничает. — Любому моряку такое можно сказать и он поверит, как миленький.

Вдоль ручья вдруг с радостным гиканьем несутся Лиам и Луи, обливая друг друга водой. Некоторые пираты криками подбадривают их, а Гарри вообще не выглядит удивлённым, видимо, эти двое резвятся ещё и не так от избытка энергии. Луи, такой собранный в роли боцмана, постоянно проверяющий, что она делает — даже в лесу ведь посмотрел, как они с Эйвери, — выглядит совершеннейшим мальчишкой, но настолько искренне довольным, что надо быть каменным, чтобы его за это упрекнуть. На лице у Бетти цветёт бесконтрольная улыбка, исключительно потому, что это весёлое представление.

— А за то, чтобы изменить твою судьбу, денег не попросила? — возвращается к разговору Бетти, когда всё заканчивается. — Я бы попросил. Подумаешь, руками помахать и пообещать, что всё теперь будет в порядке.

Знает она этих гадалок, парочку видела. Когда женщина слишком стара или не слишком умна, чтобы заняться чем-то ещё, и когда у неё нет защитника в лице родственника-мужчины, женщина может начать закатывать глаза и вещать о будущем. А какое будущее обещать пиратам? Золота, да побольше. В случае неудачи пират просто не вернётся, чтобы призвать её к ответу, а если уж вернётся, всегда можно гордо пожать плечами и сказать, что он сам во всём виноват. Или что золото ждало его не в этом рейде или было в другой стороне. Или что глядеть в будущее нелегко, и пускай сам раскидывает карты, если не верит ей.

Тео ругается, не очень лестно отзываясь о Бетти, и она вместо ответа пихает его острым локтем.

— Ау! Без рёбер оставишь, бесёнок!

— А ты слова приличные выучи, я тебя перестану мучить, — невозмутимо отвечает она.

— Что, совсем не веришь в предсказания? — спрашивает вдруг капитан, услышавший разговор. — Или просто не сознаёшься?

Бетти на пару секунд задумывается. Конечно, она женщина, она верит в иррациональное, но только тогда, когда сама это что-то иррациональное чувствует. А такие предсказания, как сделали Тео, она и сама может по десять в день выдавать — под настроение она может быть вполне убедительна, даже неся откровенную чушь.

— Может и есть гадалки, которые правда что-то видят, но сомневаюсь, что Тео повстречалась именно она, — Бетти щёлкает пальцами, припоминая всё, что знает о предсказаниях и гадалках. — На Тортуге я слышал только, что слова какой-то Кассандры всегда сбываются. Но возможно те, у кого эти предсказания не сбылись, или молчат или утонули. А может, Кассандра сама платит, чтобы о ней так говорили.

Гарри хохочет, запрокидывая голову, с интересом рассматривает Бетти.

— Мне вот даже интересно, что бы она тебе сказала?

— Если я дойду до того, что обращусь к ней, непременно вам передам, — фыркает Мидлтон.

Бетти тоже становится интересно, неужели капитан что-то про эту женщину знает? Бетти не так, чтобы не верит в судьбу, она её просто не знает и может ориентироваться только на собственное ощущение правильности. Её собственное будущее всю жизнь казалось ей зависящим от кого-то — от отца, от тётки, — и потому выглядело в основном предопределённым. Ей суждено было тихо и мирно жить с тёткой, а потом с отцом, работать, когда-нибудь, возможно, выйти замуж, если подвернётся кто-то более предпочтительный, чем варианты, предложенные миссис Палмер и мадам Бине. Бетти не так давно решила, что может распорядиться собой сама, и её выбор, пиратский корабль, рисует довольно туманные перспективы, как для молодой женщины. Но, может, ей стоит вновь задуматься о выборе и будущем? Что-то иррациональное говорит Бетти, что в ближайшее время ей придётся это сделать.

Но сперва — последний рывок по успевшему осточертеть лесу к брошенному поселению. Разрушенные и обвалившиеся за давностью лет домишки, кое-где уже поглощённые подступившими ближе джунглями, едва заметные тропинки и жуткое холодное ощущение запустения — вот и всё поселение. Пираты рассыпались по территории, чтобы заглянуть в дома, но едва ли там что-то найдут.

— Этот храм, нам нужно туда, — говорит Эйвери, указывая вперёд, и поясняет свою странную уверенность. — Более подходящего места тут нет.

Бетти смотрит на указанное здание: подавляющее, серое и попросту неприветливое. Храм? Вот это жуткое место — храм? Но это здание всё-таки самое большое, что тут есть, так что, если они что-то важное в этом месте и найдут, то там.

Эйвери выдвигается сквозь толпу вперёд, и Бетти следует за ней, но вместе с ней вплотную к храму не подходит, там и без неё народу порядочно. Она рассматривает высоченную каменную глыбу, предполагаемую дверь, и в голове нет ни одной идеи, как это можно вообще открыть. Может, другие входы есть? Среди общего замешательства, кажется, только Эйвери не сомневается, что это дверь. Эйвери решительно, почти так же уверенно, как указывала на храм, шагает вперёд, снимая с шеи медальон и прикладывая к камню. И в ответ на это громада камня вдруг покладисто освобождает проход — с таким грохотом, будто земля разверзлась.

— Сатана и все его падшие ангелы, — бормочет Эр и осеняет себя крестным знамением.

Бетти машинально тянет руку к груди, касается креста под рубашкой и тихонько выдыхает. Смотрит на напряжённую спину Эйвери и недоумевающие лица окружающих. Что это вообще было? Но земля всё же не разверзлась, так что немедленной смерти можно не бояться, а то, что Бетти это место не нравится, так это потому, что она впечатлительная девица, да и кому понравится затерянный в джунглях город и жутковатый храм?

Со всей имеющейся храбростью Бетти шагает в тёмный провал входа, оказываясь в помещении, больше всего напоминающем колоссальную пещеру, которую слегка облагородили: кое-где на стенах остались факелы, пол и стены выложены плитами с выбитыми на них узорами и картинками, в глубине виднеются раскрашенные деревянные двери и сваленные набок каменные статуи. Снаружи сквозь толстые стены почти не доносятся звуки, поэтому шорохи шагов и голоса пиратов, передающих друг другу зажигаемые факелы, слышатся ужасно громкими. Помещение затхлое и холодное, по спине, мокрой после пути через джунгли, бегут мурашки. Бетти кажется, она чувствует запах мертвечины, и она очень надеется, что ей просто кажется. Но в одном она уверенна, в этой комнате нет ничего хоть сколько-то ценного.

Наверное, у Эйвери всё-таки есть какой-то нюх на золото, потому что она оглядывается так, будто находится здесь не впервые и знает, что ищет, а потом идёт в дальний конец помещения. Бетти, как и другие, следует за ней, оказываясь в обложенном камнем проходе в десяток шагов шириной. Касается стены, вдоль которой идёт, и на кончиках пальцев остаются пыль и холод. Проход заканчивается очередной каменой плитой, насколько можно судить — совершенно гладкой.

— Эйвери, ты ведь знаешь, куда идти? — спрашивает Лиам.

— Или спросим этого достойного джентльмена? — Луи кивает куда-то вниз, и Эйвери, проследив его взгляд, вскрикивает и шарахается в сторону, налетая на Гарри. На полу в углу валяется скелет, точнее просто груда жёлтых костей и истлевшей одежды. Бетти передёргивает, ей тоже хочется с криком в кого-нибудь врезаться, но её не поймут.

— Мертвецы ещё никому не вредили, — утешительно говорит Гарри.

— Это не делает их привлекательнее, — откликается Эйвери и отодвигается подальше от костей и поближе к стене тупика.

— Им всё равно.

— Ну, при жизни он, кажется, старался выглядеть посимпатичнее, — не унимается Луи.

Бетти давит смешок, опуская голову и прикусывая губу. Она почти уверена, капитан строит боцману угрожающие гримасы, пока Найл маскирует смех за внезапным приступом душераздирающего кашля. Сама Бетти снова смотрит на останки какого-то несчастного, застрявшего тут без погребения. На одежде у него красуется изображение, отдалённо напоминающее ту восьмиконечную звезду, что была на двери в храм, правда тут она выглядит скорее как солнце — тело и лучи чуть потолще. В целом, этот «достойный джентльмен», бывший, возможно, здесь жрецом, не выглядит расположенным указывать путь куда бы то ни было.

========== Пещера сокровищ. Гарри ==========

Комментарий к Пещера сокровищ. Гарри

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c849236/v849236448/6bed2/fYssmYy485A.jpg

Гарри смотрит на труп мужика, бывшего, видимо, местным священником. Труп смотрит куда-то в пустоту. Эйвери обхватывает себя руками, тяжело вздыхает, будто пытается примириться с наличием мертвеца рядом, и вновь оглядывается.

— Вряд ли местные хранили сокровища прямо в холле своего храма, — хмыкает Лиам, и Найл снова безуспешно пытается скрыть хихиканье за кашлем. — Где-то здесь должен быть вход. Но я сомневаюсь, что этот джентльмен сможет помочь, — он указывает носком сапога на груду костей в истлевших ошметках тканей. — Эй, — Лиам наклоняется, подбирает череп и заглядывает тому в пустые глазницы. — Ничего не хочешь рассказать гостям?

Череп ожидаемо молчит. Эйвери морщится, отворачивается, и Гарри, бросая раздраженный взгляд на Лиама, обнимает её за плечи. Тоже мне, шутнички, фыркает он про себя. И замечает, что Луи как-то странно косится на Барта, а тот делает шаг назад и бледнеет, и это заметно даже в полутьме пещеры. Странно, что Мидлтон не боится ковыряться в ранах или помереть во время рейда, но трусит перед мертвецами. Впрочем, нет, не странно. Мертвецы большинству людей не по душе, даже пиратам.

Лиам продолжает кривляться:

— Скажи мне, где здесь сокровища, и как к ним пробраться? — он снова заглядывает черепу в глазницы.

Из одной вылезает маленький паучок и, быстро перебирая лапками, забирается на макушку бывшего жреца. Гарри чувствует, как Эйвери передергивает.

Она бормочет:

— Бедный Йорик…

— Какой ещё Йорик? — вскидывает брови Стайлс. Воистину, его жена — самая странная женщина в мире. О чём она вообще говорит?

— Никакой, — она вдруг улыбается. — Это просто фраза из театральной пьесы. Новое произведение Уильяма Шекспира, я видела её в театре.

Имя «Уильям Шекспир» ничего не говорит Гарри, а о театрах и пьесах он только от Луи и слышал. Говорят, в Порт-Ройале был какой-то захудалый театришко, но пиратов и нищих без гроша туда, понятное дело, не пускали, а он и не рвался. Он думает, что, как бы он ни любил жену, между ними всегда будет пропасть, которую они, возможно, никогда не смогут преодолеть, и он закусывает губу. Эйвери тем временем осторожно выворачивается из его объятий, подходит к одной из стен рядом с массивной дверью, встроенной прямо в своды храма, хмурится. Касается пальцами выступов на стенке.

— А у тебя нет второго медальона? — любопытствует Найл. — Может, он ещё что-нибудь открывает? — он определенно не серьезен, и Гарри грозит ему кулаком. Вообще-то, манера Найла подшучивать над всеми и вся его не раздражает, но сейчас — очень. Найл пожимает плечами, когда видит гримасу Гарри.

— Не думаю, что здесь так всё просто… — задумчиво тянет Эйвери. Гарри наблюдает за ней, такой сосредоточенной и серьезной, и вдруг понимает, почему она просилась идти сюда с ними.

Кажется, у него накапливаются вопросы к собственной жене, и им предстоит разговор, когда они возвратятся на «Леди Энн». Гарри вовсе не собирается на неё давить, и его не бесит, что она знает или пытается узнать или догадаться, что им делать, но ему любопытно, откуда она знала, что дверь храма открывается медальоном. Быть может, её дед когда-то раскрыл ей или её родителям какие-то секреты?

Собиралась ли Эйвери хоть когда-то их использовать, если бы жизнь не столкнула их вместе? Или Кассандра всё же была права, и всё это было предопределено заранее? У Гарри тоже были секреты от Эйвери, и, кажется, им обоим настала пора их раскрывать.

Эйвери тем временем останавливается с другой стороны двери, касается ладонью едва заметного выступа.

— Этот выступ… — она хмурится. — Он раскачивается.

— Лучше ничего не трогать, — осторожно и озадаченно произносит Найл.

Гарри, выдернутый из его размышлений о чужих и своих тайнах и секретах, делает шаг вперед. Эйвери, не обращая внимания на предупреждение Найла, продолжает раскачивать выступ, и камень вываливается из стены. Стучит по каменному полу храма, врезается в истлевшие кости жреца, поднимая тучу мертвяцкой пыли. Прикрыв рот рукавом, Лиам громко чихает.

— А оно тут всё не обвалится? — тоненько, как девчонка, пищит Барт.

Дальше всё случается как-то одновременно. Гарри бросается к Эйвери прежде, чем понимает, что потолок на их головы падать не собирается. Краем глаза он замечает, что Луи заслоняет собой Мидлтона, и это кажется уж совсем странным. А Эйвери, будто не замечая всеобщей паники, кладет руку на позолоченный диск, открывшийся после падения камня из стены.

— По-моему, это что-то вроде замка…? — неуверенно-вопросительно тянет она. — Я не знаю.

Гарри обхватывает её и оттаскивает назад. Они едва не падают в пыль, поднятую развалившимся на части скелетом.

— Ты с ума сошла?! — Гарри шипит, когда Эйвери выворачивается из его рук и смотрит раздраженно, будто он отвлек её от чего-то важного. — А если бы мы тут все под завалами полегли?

Она поджимает губы. Упрямства его жене уж точно не занимать, и, хотя это ему нравится, это же и бесит. Гарри понимает, что не всегда сможет быть рядом с ней, и когда не сможет, ей бы стоило поумерить свой нрав. Однако он не уверен, что тогда Эйвери останется собой, а это его бы тоже не устроило.

— Не мешай мне, — произносит Эйвери. Гарри затылком чувствует, с каким любопытством смотрят на них Лиам и Найл, едва прочихавшиеся от мертвечины. Луи, кажется, занят тем, что проверяет, не убился ли Мидлтон, и это очень странная забота.

Найл издает смешок.

— У нас тут знатоки сокровищ, Гарри, — хмыкает он. — Не мешай ей, — кажется, Найл всё-таки испугался, что потолок сейчас рухнет им на головы, и теперь нервно шутит, пытаясь прийти в себя.

— Извини? — Гарри вскидывает брови, игнорируя шутки Хорана. — Я тебе мешаю? — уже знакомое раздражение взметывается внутри. Почему его жена не хочет хоть немного поберечь себя? Что за жертвенность или желание умереть пораньше?

Он понимает, чувствует, что несправедлив сейчас. Эйвери вздыхает.

— Гарри, ничего же не случилось. Пожалуйста, позволь мне взглянуть на этот диск. Вдруг это замок? — и её слова звучат даже убедительно, либо Гарри хочется, чтобы они были убедительными. В конце концов, она ведь открыла дверь в эту чертову пещеру, и, хотя у него ещё много к ней вопросов, они подождут. Быть может, ему просто нужно попробовать и довериться ей?

— Хорошо бы, — Лиам чешет затылок, и его слова звучат как ответ на мысленные вопросы Гарри. Он наклоняется и подбирает с пола ожерелье, которое болталось на мумии жреца, отряхивает от пыли и сует в карман. — Кто нашел, берет себе, — объявляет он довольно. — Даже если сокровищ тут нет, эту безделушку можно будет загнать на Тортуге.

— Положишь в общую добычу, — отзывается Луи, и оказывается, что он вполне себе наблюдает за происходящим вокруг.

— Обижаешь, — ухмыляется Лиам.

Эйвери, осторожно и брезгливо ступая среди останков жреца, теперь разбросанных по каменному полу пещеры, вновь подходит к каменной двери и касается пальцами золоченого диска. Хмурится, чуть надавливает на сверкающую поверхность. Гарри думает — хотел бы он знать, что происходит в темноволосой голове его чудесной жены. Она явно размышляет над чем-то, тонкие брови сходятся на переносице.

— У моего отца было что-то подобное в библиотеке… — произносит она задумчиво, и Гарри полагает, что разговаривает она скорее сама с собой, чем с ним или с кем-то ещё. — Что-то вроде отходного пути, если на особняк кто-нибудь нападет.

— Да кому это могло быть нужно? — громко шепчет Найл.

— Аристократов часто грабят, — отзывается на его слова Луи. — Многим, знаешь ли, не дают покоя чужие деньги. Нам вот тоже.

Эйвери надавливает на диск, и он с негромким, но режущим слух скрипом поворачивается под её пальцами. Гарри готов уже к чему угодно, однако ничего не происходит. Эйвери прикусывает нижнюю губу. Возвращает диск на место, и снова ничего не падает им на головы. Даже никаких ловушек и никаких змей, выползающих из внезапно открывающихся проемов в стенах.

Не то чтобы Гарри хотел, чтобы они появились. Он подходит к Эйвери и тоже смотрит на диск. Круглая поверхность сплошь испещрена какими-то тонкими насечками, что образовывают то ли рисунки, то ли какую-то непонятную письменность — откуда Гарри знать, он не обучен чужим языкам? Он разве что по-английски читает да по-испански немного. Однако даже ему очевидно теперь, что диск — это замок, и у его открытия должна быть своя схема.

— Не думаю, что это так просто, — в голове у него нет особых идей, но он пытается включиться в попытки Эйвери что-то придумать. Время идёт, и никому не хочется возвращаться через джунгли в темноте, а ночевать в пещере тоже небезопасно, так же, как и в этом городе, пропахшем пеплом древних костров и кровавых ритуалов. — Иначе не было бы смысла прятать сокровища вообще, если бы каждый мог их достать.

— Да ты гений, — ехидно замечает Лиам. Он уже вытащил из кармана свое новоприобретенное ожерелье, и теперь рассматривает его.

— Может быть, это как-то связано с тем, во что они верили? — предполагает Барт, который совсем осмелел, и теперь, осторожно перешагнув через останки жреца, тоже приблизился к двери. Гарри закатывает глаза: нашли место для общего сбора! — Ну, я имею в виду, у них же наверняка была какая-то вера? Обычно хранение ценностей связано с ней.

Идея не лишена здравого смысла, и Гарри треплет Барта по макушке, отчего платок у мальчишки снова съезжает почти на нос, и Мидлтон возмущено пищит. Эйвери в очередной раз проводит кончиками пальцев по диску, щурится, вглядываясь в тонкие насечки.

— Это похоже на солнце… — она вдруг сияет улыбкой, и сердце Гарри на мгновение пропускает удар: всё-таки у него самая красивая жена на свете, а если кто-то попробует спорить, то получит в нос. — Лиам, — зовет она. — Ты не мог бы дать мне на секунду это ожерелье? Я… хочу проверить догадку.

Пейн пожимает плечами, однако швыряет ей безделушку прямо в руки, и Эйвери ловит её. На золотом диске, по краю которого идут мелкие алые камешки, похожие на рубины, действительно изображено солнце. Изображение его грубое, схематичное, однако сомнений нет.

Мозаика постепенно складывается в единое целое, и Эйвери улыбается вновь. Кидает ожерелье Лиаму назад.

— Мне кажется, я догадываюсь, как можно открыть эту дверь.

========== Рискованные наблюдения. Луи ==========

Комментарий к Рискованные наблюдения. Луи

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850232/v850232562/1209f6/os7jCKYcRK8.jpg

https://pp.userapi.com/c846322/v846322562/1e10d4/ScqGQjM5Opc.jpg

Слова Эйвери внушают куда больше надежды, чем, собственно, то, к чему они относятся. Луи подходит ближе, присматриваясь. Если предположить, что глыба камня это всё же дверь — с предыдущей-то глыбой это сработало, — то должен быть замок, вот этот диск. Металлическая пластина в стене не выглядит, как замок, но, очевидно, им является, иначе зачем бы было сооружать такую конструкцию и прикрывать камнем. Это вообще золото? На медь не похоже. Но вмуровывать золото в камень, делая из золота какой-то там замок, это нужно быть индейцем, чтобы такое придумать.

— Так и как открыть этот замок? — спрашивает Гарри, потому что Эйвери свою мысль продолжить не спешит. — Как это вообще работало у твоего отца?

— Есть очерёдность нажатия. Дома нужно было повернуть рычаг, и дверь открывалась.

Все переглядываются, Найл задумчиво чешет нос, всё ещё полный пыли, недовольно чихает.

— И что же нужно повернуть и как? — Луи возвращается к созерцанию пластины, подсказок там нет.

— А это наверняка связано с их верой, как и сказал Барт, — уже менее уверено отвечает Эйвери. — В солнце.

— Вполне в духе индейцев.

И вот это никак не помогает. Верить индейцы могли хоть в солнце, хоть в луну, хоть в великого бога-попугая, Луи куда больше интересует, как добраться до их ценностей.

— Так что делать-то?

— Повторяем движение солнца по небу, — решает наконец Гарри. — Где тут восток?

Ему тут же указывают в трёх разных направлениях. Гарри закатывает глаза, деликатно теснит свою жену подальше от предполагаемого замка и кладёт на него руку, сам прикидывает, с какой стороны они пришли, и решительно сдвигает внешнюю сторону диска по кругу. С душераздирающим скрипом полоса металла движется, подскакивает, запинаясь за какие-то выступы внутри механизма, замирает в исходном положении и… Ничего.

— Как-то ты не туда повернул, — озадаченно замечает Лиам.

— Что я, восток от запада не отличу? — огрызается капитан.

Теперь Луи теснит Гарри, осторожно смахивает платком пыль и грязь, будто так понятнее смотреть на невнятные насечки, крестики и хаотичные бугорки. Подсказок всё ещё нет, кроме того, что что-то тут связано с солнцем. Если вот эта восьмиконечная звезда — солнце, конечно.

— А это что за знаки? — Гарри пытается снова коснуться диска, но Луи на этот раз перехватывает его руку.

— Я не знаю, как оно должно работать, но знаю, что любой замок можно сломать, если что-то сделать не так. Давай не будем тыкать, пока не знаем, куда жать, а то что-нибудь действительно обвалится. Мне жить охота.

Гарри согласно кивает, Луи двигается в сторону, чтобы всем желающим было удобно. Не так чтобы это помогло — воцаряется тишина, и больше никаких идей нет, даже вертеть диск в обратную сторону никто не предлагает. Никаких царапин и потёртостей, которые объяснили бы, как эта конструкция раньше использовалась, на поверхности пластины не видно.

— Ладно, у меня мыслей нет, я пойду прогуляюсь вокруг, — говорит Найл. — Может, что найду или хоть придумаю.

Луи отворачивается от пластины, скользит взглядом по стенам, никакого вдохновения не находит. Зато обнаруживает задумавшуюся Мидлтон и такую же озадаченную Эйвери. На Мидлтон хочется злиться, потому что какого чёрта его тянет её защищать от несуществующих опасностей, а у Эйвери хочется спросить, может она всё же знает больше, чем говорит, и им можно не перенапрягаться? Откуда-то же она знала, как открыть проход в это странное место.

— Давайте все прогуляемся, — предлагает он. — Не торчать же весь день здесь, когда мы ещё ничего не видели.

Храм оказался куда больше, чем им показалось вначале. Обнаружились ещё коридоры, какие-то пустые помещения, комнаты, заваленные сгнившими остатками мебели и тряпок, огромный зал с торжественной дырой в потолке и невнятными рисунками на стенах — видимо там индейцы и наблюдали за своим обожаемым солнцем. В дальнем конце нашлось даже помещение с коллекцией трупов в украшениях. Туда тут же набежала целая толпа, пираты вообще не слишком щепетильны в этом отношении — помер, дай другим поносить свои цацки, им нужнее. Естественно, бравые матросы без особых затей начали разбирать скелеты и всё окружающее на составляющие, чтобы отковырять всё ценное. На украшение своих трупов индейцы не поскупились, там было и золото, и камни. Всё это снималось и тащилось в центр общего помещения в храме для демонстрации команде. И золота получалась внушительная горка, но пока на такие уж сокровища это не тянуло, увы.

Эйвери выглядела до крайности впечатлённой такими изысканными манерами и слишком уж близким знакомством с мертвецами и поспешила уйти подальше, доверив Мидлтон её развлекать. Гарри проводил её взглядом, нахмурившись раздражённо потёр переносицу.

— Без неё мы бы сюда не попали, но ей здесь не место, — тихо бормочет он, чтобы его слышал только Луи. — Ей, знаешь, вообще здесь, — он взмахивает ладонью, подразумевая и корабль, и море, и себя, и эту часть света, — не место.

И Луи понимает, о чём он: о месте в обществе, о неравенстве и прочей ерунде. Но ещё Луи точно знает, что жизнь — штука странная и разворачивается, как захочет. Взять хоть его самого: от благородных предков Томлинсон взял лучшее, что у них было — манеры, чувство собственного достоинства. Всё остальное он оставил без внимания — имя он сделал себе сам, средства раздобыл тоже сам, и какая разница, был его прадед виконтом или крестьянином, если Луи от него не досталось ни реальной знатности, ни денег, ни земли, и всё для себя и сестёр он выцарапывал сам. Эйвери тоже ничего особенно-то не досталось, получается. Её жизнью, похоже, во всём распоряжалась мать, и распоряжалась не слишком разумно, раз потащила дочку чёрт-те куда к чёрт-те кому. Из полезного наследства только медальон и карта.

— Она сама может решить, где её место, — примирительно говорит Луи. У него, конечно, есть, что сказать ещё, но он сомневается, что это нужно. Да и момент не подходящий для нравоучений. — Ты же знаешь, что она не дура, понимает, что делает.

— Иногда мне кажется, она ищет себе проблем.

Луи хмыкает. Значит, правду говорят, что муж и жена — один Сатана. Гарри тоже спокойная жизнь разве что в кошмарах снится.

— Пока твоя жена находит только путь к золоту.

Эйвери будто чувствует, что разговор о ней, оборачивается, вопросительно смотрит на мужа. А Луи не может не посмотреть на Мидлтон, которой тут тоже ни черта не место, но которая решила, что сама может решать за себя. Как и Эйвери, в общем-то. И Луи не думает, что они сознательно ищут себе проблем, просто та жизнь, в которой за них не принимают решения другие и их не направляют, естественно полна проблем.

Эйвери что-то говорит, Элизабет что-то отвечает и улыбается, а улыбка у неё просто очаровательная. Безобразие просто, ну как она может быть матросом и как, ради всего святого, она пробыла матросом так долго. А потом Луи взглядом скользит по её фигуре вниз, в который раз с недоумением отмечая, насколько невнимательным бывает. Мидлтон вроде как портниха и за каких-то полчаса соорудила Эйвери выходной костюмчик, а сама при этом всё время носила огромную рубашку, будто чужую, на кого-то гораздо крупнее. И теперь-то очевидно, что в рубашке она просто пряталась и шила её явно сама и для себя — рукава Элизабет как раз, хотя линия плеча спущена. И штаны ей по размеру. И вот тут все мысли в голове у Луи останавливаются, а потом разом начинают шевелиться и принимают непредсказуемый и нежелательный оборот. Потому что штаны Элизабет по размеру и прекрасно рисуют фигуру: совсем не мальчишечьи, а вполне женские круглые бёдра и стройные ноги. В животе резко и болезненно тянет.

Луи клянёт собственное воображение и благословляет темноту в зале, которая хоть как-то скрывает его наверняка пылающее лицо. Отворачивается, бурчит, что пойдёт всё проверит, и позорнейшим образом ретируется. То, что рубашка у него до сих пор распахнута, охладиться как-то не помогает.

Замечательно. Луи в жизни не видел Мидлтон в платье, зато прекрасно может представить, что под ним. Чёрт бы всё побрал, мозг буксует, в груди воздуха нет, и Луи будто наотмашь бьёт горячей волной безумных эмоций. Нет, Луи определённо не безгрешный младенец, но чем он так согрешил, что заслужил такое наказание? Надо, наверное, было молиться каждую ночь «пошли мне, Господи, женщину — красивую, умную, добрую, чуткую… А ещё послушную и в платье». Сейчас уже поздно молиться или ещё можно?

В странной комнате со скелетами Луи грозным взглядом встречает покосившееся изображение какого-то идола или, может, кого-то из этих мёртвых индейцев, и Томлинсон понимает, что здесь молиться бесполезно. А может и вообще бесполезно, потому что чёртова Мидлтон никуда не денется. И не так чтобы ему хотелось, чтобы она куда-то делась, ни в коем случае, просто Луи сам себя пугает.

Разумеется, всему есть объяснения. Это Гарри у них теперь успешно женат, а вот у Луи как-то женщин в последнее время не было, вот и мерещится всякое. Почему его не вводит в ступор очевидное наличие груди, платьев и предполагаемые бёдра у двух вполне себе официально женщин на корабле, Луи не знает, но это наверняка случайность. Он мог бы, конечно, сказать, что просто привык к Мидлтон и его интересуют все изменения в ней, но голос в голове, интонациями подозрительно напоминающий его сестру Лотти, говорит, что он врёт сам себе, притом не слишком хорошо и не слишком уверено.

Ну и к чёрту. Он просто не будет об этом думать. Может, будет, но потом — у них тут ещё дверь не вскрытая. Так что Луи ответственно включается в работу по исследованию всего подряд в поисках подсказок. А их всё не было, кроме тех очевидных подсказок, что золота у местных племён было полно, и что золото куда-то делось. Ну, ещё стало понятно, что индейцы любили украшать все доступные поверхности выбитыми в камне запутанными узорами и теми самыми восьмиконечными звёздами, если присмотреться куда больше походившими на солнце. Ещё стало понятно, что полезных идей ни у кого нет, а день идёт. Большинство пиратов шатались по храму с совсем неодухотворёнными лицами, но это пока не было поводом для беспокойства.

— Как вообще открыть сраную дверь? — слышится недовольный голос Билли. — Если это дверь, разумеется.

— Мог бы ты, пожалуйста, проявить больше веры, а?

Луи заглядывает внутрь большого помещения: повсюду какой-то хлам, радостно подсвечиваемый солнечными лучами, льющимися прямо в пробитую в потолке дырку. Тео и Билли трагично уселись на горки мусора, пока Элизабет рассматривает стену и пытается учить их вере в лучшее.

— А что ты вечно впрягаешься? — бормочет Тео.

— А что ты вечно помирать собираешься? — фырчит Мидлтон.

Луи смотрит в её узкую спину, ниже старается не смотреть. Не так чтобы он ждал каких-то результатов осматривания стены, но зачем-то же Элизабет туда смотрит. Она проводит ладонью по стене, собирает грязь и пыль, недовольно трясёт ладонью. Тео хмыкает.

— Что, решил и тут прибраться?

Элизабет пожимает плечами и без особых затей проводит ему грязной рукой по лицу под хохот Билли.

— Самый умный что ли? — возмущается Тео.

— Ты мне скажи.

Луи входит в комнату прежде, чем Тео подрывается встать и что-нибудь грозное изобразить, подходит ближе. Ему кажется, он влипает в чувство присутствия Мидлтон, но это всё из-за его рискованных наблюдений о её бёдрах. Тео ворчит и протирает лицо рукавом.

— Ну и что ты тут ищешь? — интересуется Луи. За несколько дней он её совсем-совсем простил, даже обидно. Но если уж Гарри и Эйвери договорились, они-то уж как-то должны. Правда, дело в том, что Гарри и Эйвери договорились тогда, когда поняли, как они друг к другу относятся, а Луи почему-то не может относиться к Элизабет, как прежде. И не знает, как сейчас относится. Как-то явно не так же, как раньше, но хорошо.

— Я просто смотрю, — Мидлтон неопределённо пожимает плечами, будто не уверена, что хочет отвечать, потом указывает на узоры. — Это же не просто рисунки.

По скептическому хмыканью с пола понятно, что она одна так считает. Луи присматривается, протягивает Элизабет свой многострадальный платок, и та смахивает им оставшуюся грязь. Картина чуть проясняется, и Луи наконец-то понимает, что да, это не просто рисунки, а что-то, имеющее смысл.

— Похоже на созвездия, — он чуть склоняет голову. — Только кривые. А вот это очень отдалённо напоминает фазы луны, — Элизабет молча указывает на рисунки с восходом и закатом солнца, и Луи улыбается. — А вот это напоминает наши попытки вскрыть дверь.

Элизабет искоса смотрит на него, улыбается тоже, но потом вспоминает, что они тут не одни, и отводит глаза. Соскальзывает взглядом по голой груди Луи, как-то сдавлено вздыхает, резко отворачиваясь к стене. До Луи доходит не сразу, но когда доходит, откуда у неё на щеках краска, он чувствует себя отомщённым и польщённым одновременно. И не так чтобы у него были внятные объяснения, почему его так радует девичье смущение.

— Эти рисунки повторяются, — замечает Элизабет. Рисунки правда повторялись, и кое-где в других комнатах Луи, кажется, видел то же самое. Хотелось бы верить, что это подсказка. Ещё больше хотелось бы понять, как и что использовать. — Может, это как-то связано с замком? Созвездия вряд ли, но вот эти фазы луны, например.

Иногда Луи кажется, что Элизабет можно не говорить половину того, что он говорит, она и так в курсе, что у него в голове. А иногда она обижается за то, что он зовёт её по фамилии, да.

— Может быть, но мне кажется, на замке не было ничего похожего.

— Может, его надо повернуть? — подаёт голос Билли, внезапно включаясь в мыслительный процесс. — Не по кругу, а как-то на себя потянуть?

Луи отрицательно качает головой, ему кажется, это слишком сложно. Мидлтон задумывается, ведёт пальцем по круглым изображениям предполагаемой луны, очерчивает соседнее изображение, похожее на скособоченную вытянутую восьмёрку.

— А что это? Я такое видела, — Элизабет снова поворачивается, смотрит вопросительно, будто у него есть все ответы. — Ну и не может же быть, что оно тут просто так.

Луи тоже такое видел где-то. Он даже думает, что знает, что это, но не помнит. Томлинсон оглядывается, отмечая всё те же изображения кривых восьмёрок, смутные потёки старой краски в другой части помещения, смотрит на пол, где валяется всякий хлам и по странным буграм ползут солнечные лучи. Вскидывает голову к потолку, снова смотрит на пол, быстро, пока не потерял мысль, обходит комнату, носками сапог расшвыривает мусор по сторонам.

— Ты это видела на карте неба, — Луи широко улыбается Элизабет, поймав наконец мысль за хвост, — это путь солнца. Ты молодец. Гарри! Гарри, чёрт тебя дери! — добавляет он нетерпеливо, когда капитан не оказывается рядом немедленно.

— А почему такой кривой? — неуверенно переспрашивает Мидлтон.

В комнату, наконец, заглядывают Гарри и Эйвери, с ними Лиам, уже что-то жующий Найл и все, кто рядом был.

— Гарри, это аналемма, — объявляет Луи.

— Или я тупой, или ты умничаешь, — хмыкнул капитан. Все как-то разом расслабились, поняв, что ничего страшного не случилось, и Луи только глаза на это закатил. — Мне нужны подробности.

— Вот, смотри, — Луи указал на рассыпанные по комнате кочки и сам же пошёл вдоль них, — если наблюдать за солнцем из одного положения весь год, солнце проходит вот этот путь. Индейцы здесь его и отмечали, — он ткнул в потолок с дырой.

Посреди всеобщего недоумения Гарри прищёлкнул пальцами, припоминая. Просветлел лицом.

— Точно, все эти карты звёзд и прочее… Хочешь сказать, эту загогулину нам нужно повторить на замке? — Луи кивает, хотя Гарри и так знает, что именно это ему и хотят сказать. — Отлично, как?

— Возможно, нажать. Там были выступы в форме этих восьмиконечных звёзд, помнишь?

— Идём, — даже если Гарри и не помнил, ему предстояло увидеть на замке. Капитан одобрительно махнул рукой, первым выходя из комнаты.

— Нажимать же нужно в правильном порядке? — Мидлтон рванула сразу за Луи. — Скажи, что ты его знаешь.

— Знаю, — вот когда пригодились уроки старого Тома, который так и не дорисовал свою карту звёздного неба. — В летнее солнцестояние солнце сверху, — Луи изобразил в воздухе весь путь солнца.

У Мидлтон было такое лицо, как будто он ей заявил, что знает все тайны мира. Луи теперь оставалось только надеяться, что его догадка верна и Мидлтон продолжит так на него смотреть.

Гарри первым дошёл до замка и задумчиво его разглядывает, но решил не трогать. Луи встаёт рядом с ним, выискивая те отметки, которые подходили бы под то изображение, которое он видел в зале, и сам же чуть не смеётся. Странные бугорки на плите, разбросанные, казалось бы, хаотично, как раз и повторяли восьмёрку. Луи уверенно нажал их поочерёдно, и через несколько секунд в ответ на последнее касание раздался щелчок. Дверь в конце коридора медленно поползла в сторону.

— Что бы вы без меня делали? — победно улыбается Луи.

— Камень бы долбили, — хмыкает Лиам. — За пару недель, может, управились бы.

За футам камнями и хитровывернутым замком оказывается, наконец, вознаграждение. То есть, колоссальных размеров тёмное помещение, как провал куда-то внутрь горы — и, конечно, никто туда не рвётся. Ровно до того момента, как на свет факелов тускло откликается золото. Вот тогда начинается всеобщий ажиотаж.

Луи проходит вдоль стены, поднимающейся куда-то вверх до бесконечности, светит вправо-влево и понемногу понимает, зачем было измудряться. Золота тут хватит на всех желающих, Эйвери откупилась сполна. Сама Эйвери осматривается в немом изумлении, и вряд ли она, не смотря на её происхождение, хоть когда-то в жизни видела столько золота. Да вряд ли хоть кто-то, кроме мёртвых индейцев, видел когда-то столько золота. Тут лежат и самородки, и готовые украшения, и какие-то странные вещи, усыпанные камнями — всё, что можно сделать из драгоценностей.

— Так красиво, — Мидлтон рядом легко касается очередной безделушки, очерчивая прихотливый контур, и, честное слово, сама светится как это самое золото.

С противоположной стороны зала слышится треск, крики и далёкий звук падения камня. Билли, едва не свалившийся в какой-то колодец, лежит на полу и клянёт на чём свет стоит сраных индейцев. Эрколе опасливо заглядывает в образовавшуюся дыру.

— Тут плиты проваливается, — хмурится Лиам. — Это такие ловушки или Билли унаследовал везучесть Джона?

— Да какая разница, придётся простучать пол, — заключает Гарри и приобнимает Эйвери за плечи, будто ей что-то угрожает. — Только не ногами, парни.

Матросы расходятся, осторожно проверяя все плиты перед собой. Луи поворачивается к Элизабет, та в кои веки никуда не рвётся.

— Стою на месте, не убиваюсь, — она поднимает ладони вверх. — Ну и вообще, вдруг там крысы. Я тут чем-нибудь займусь.

Если крысы здесь и были, то все успели передохнуть. Но вслух Луи ей этого не скажет. Пускай займётся рассматриванием всякого красивого, он совсем не против.

========== Неприятные сюрпризы. Анвар ==========

Комментарий к Неприятные сюрпризы. Анвар

Aesthetics:

https://pp.userapi.com/c844720/v844720860/1df2ab/jCnFNTvUWYs.jpg - Антуан Ле Вассёр

https://pp.userapi.com/c846322/v846322806/1df386/y9ihXbKYIT8.jpg

Клякса падает на лист бумаги, расплывается некрасивым пятном. Анвар сминает бумагу, швыряет на пол — прислуга потом уберет. Голуби — единственный возможный способ связи с Беллой. Однако нельзя сбрасывать со счетов, что кто-то может перехватить его послание. Нельзя быть излишне откровенным.

Анвар смотрит на новый лист и не может решить, о чём написать. Его плавание оборачивается не так, как он хотел бы. Пираты скрылись за горизонтом, но благо, хоть его невесту притопили где-то у берегов острова от злости. Значит, его женитьба откладывается, пока отец с матерью не найдут ему новую невесту. Быть может, за это время он даже сможет понять, как избежать возможной свадьбы.

Зато Ле Вассер и отец, как оказалось, ещё несколько месяцев назад, встретившись на одном из балов у губернатора Ямайки, договорились о замужестве Беллы за старшимсыном Ле Вассера, Антуаном. Предполагалось, что свадьба пройдет одновременно с женитьбой самого Анвара. И губернатор Тортуги сообщил ему, что, как только пройдет положенный срок траура по погибшей невесте Анвара, то нужно будет начинать приготовления к свадьбе.

В тот момент Анвару показалось, что Ле Вассер взял шпагу и проткнул его в самое сердце. Отец и словом не обмолвился о предполагаемом замужестве Беллы, когда наставлял его перед отплытием. Быть может, он собирался объявить об этом после возвращения Анвара с Тортуги. А, быть может, оставил это Ле Вассеру, и тот справился блестяще — будучи уверенным, что Анвар знает о предстоящей помолвке, он говорил об этом, как о решенном деле. Анвару оставалось только кивать и делать вид, что весть не стала для него крайне неприятным сюрпризом.

О чем писать Белле? О том, что ей предстоит выйти замуж, и жених её, на самом деле, совершенный мальчишка, который никогда не поймет её, никогда не сможет понять? Анвар смотрит на лист бумаги, и на сердце у него скребут десятки кошек.

«Белла, — думает он, — моя Белла, если бы я мог, я бы уничтожил этого Антуана, чтобы он не посмел приблизиться к тебе. Но я не могу. Сейчас я зависим от его отца»

Ле Вассер не собирается помогать в поимке пиратов. Он хорошо понимает, что хрупкий мир и благополучие горожан на Тортуге держится за счет худого мира с морскими разбойниками, который, как известно, лучше доброй ссоры. И поэтому Ле Вассер качает головой и отказывает в просьбе предоставить ещё солдат.

— Вы должны меня понять, — он складывает руки на столе, сплетая пальцы в замок. — Нелегко жить по соседству с пиратской вотчиной. Между собой они не ладят, но стоит кому-то извне покуситься на кого-то из их братии, как могут начаться кровавые разборки. Вы отплывете на Ямайку, а я останусь расхлебывать последствия, и, поверьте, мсье Мендес, ни мне, ни горожанам не будет от этого лучше. Я должен заботиться о безопасности людей, которые доверили мне свои жизни.

Анвар знает, что Ле Вассер врет. Отец говорил ему, что французский «лягушатник» покрывает пиратов, потому что Саймон Коуэлл, один из известнейших контрабандистов и перекупщиков краденного, пополняет казну острова деньгами в обмен на зажмуренные глаза местной Фемиды. Поэтому на его помощь Анвар и не рассчитывал, и жалеет лишь, что у властей Ямайки нет никаких козырей, чтобы заставить Ле Вассера подчиниться.

Поэтому он соглашается и просит не мешать ему вершить правосудие. На это Ле Вассер готов пойти.

Анвар смотрит на лист бумаги, затем обмакивает перо в чернильницу.

Ровные строчки ложатся на желтоватую поверхность.

«Мы ждем пиратов на Тортуге. Зейн Малик в тюрьме за пособничество Гарри Стайлсу, не говори Джелене пока что. Эйвери Клементс и её малявка-племянница обе мертвы. Просто жди меня домой. Анвар»

Это — вся небольшая информация, которую он может поведать сестре. Он уверен, что Белла сможет прочесть между строк всё, что ему хотелось бы сказать, и жаль, что не сможет прочувствовать, как он зол на отца из-за её предполагаемого замужества. Как раздражен из-за выбора будущего мужа для Беллы. И жаль, что она не узнает, какие у Анвара планы на Антуана Ле Вассера.

Анвар складывает записку и прячет в карман. Голубей, что они привезли с Ямайки, оставили на голубятне у губернатора, но каждый из них точно знает дорогу домой, в Порт-Ройал. Анвар отбрасывает со лба волосы и прикрывает глаза. В доме тихо, окна гостевой спальни выходят в сад, где яростно стрекочут цикады. Знакомый с детства шум сейчас раздражает, впрочем, его раздражает всё, и просто хочется домой. Тортуга — грязное место, намного грязнее Ямайки. Как бы Ле Вассер не старался облагородить «черепаший остров», он всё равно пропитан вонью пиратов и навсегда останется их грязным пристанищем.

Спустившись в голубятню, Анвар открывает одну из клеток и достает сонного голубя, прятавшего голову под крыло. Тот косится красным глазом. Птицам, разумеется, не нравится, что их лапы утяжеляются письмами, но их мнение никого не интересует.

Анвар смотрит, как голубь устремляется прочь с письмом, привязанным к лапе, и смотрит, пока птица не превращается в точку на фоне голубого неба. Пока не исчезает совсем.

— Мсье Анвар? — голос Антуана беспардонно вырывает Анвара из его странного оцепенения. — Не думал, что найду вас здесь.

«А я не думал, что ты сюда притащишься», — неприязненно думает Анвар. Его лицо кривится, но, когда он оборачивается, от неприязненной гримасы не остается и следа.

Антуан старше Анвара и Беллы примерно на пару лет, высокий и слащавый до приторности, улыбается: явно пытается подружиться с будущим родственником. И не подозревает, как Анвару хочется сжать его горло, сломать ему подъязычную кость. Анвар улыбается так же приветливо. За восемнадцать лет он научился говорить людям то, что они хотят слышать, и делать вид, что рад кого-то видеть, когда хочется прострелить этому человеку голову.

— Я отправлял вести домой, — он слегка поклонился, приветствуя Антуана. — Отец наверняка ожидает от меня письма.

Да, разумеется, отцу он тоже собирался написать, но не сейчас. Позже, когда пиратский капитан Стайлс будет сидеть за решеткой и слушать крысиный писк. И когда, возможно, Антуан Ле Вассер — какая жалость! — погибнет от рук пиратов Гарри Стайлса при попытке захватить «Леди Энн».

После предательства Зейна Малика всё равно был нужен другой план, так почему бы не убить двух зайцев одним ударом? Анвар представляет, как впитывается в песок кровь Антуана Ле Вассера, и ему становится чуть легче. Сын губернатора Ямайки должен будет умереть, но сделать это будет нужно осторожно, чтобы не вызвать подозрений. И нападение на пиратов будет отличным предлогом.

— Я всё равно собирался разыскать вас сам, — на губах Анвара мелькает улыбка, которую можно при большом желании признать и за дружескую. У Антуана Ле Вассера такое желание явно есть, поэтому он охотно делает шаг навстречу. — Давайте прогуляемся и поговорим.

Анвар осторожно подводит Антуана к идее последовать за английскими солдатами на пиратскую часть острова. Он расспрашивает об отношении аристократии к их соседям, и Антуан делится, что многие в городе недовольны наличием пиратов на Тортуге, но не могут открыто высказать своё недовольство. Сам Антуан, разумеется, тоже не одобряет отцовской политики. Анвар понимающе кивает.

— Мой дядя, губернатор Ямайки, считает, что единственное место пирата — это на плахе или на виселице, чтобы вороны клевали его лицо, — произносит он.

Антуан горячо соглашается:

— Разумеется! Но отец, увы, считает, что если мы будем жить в мире с Береговым Братством, то остров будет в безопасности. Как будто мы и без этой якобы «защиты» пиратов не будем в безопасности, — он передергивает плечами.

— И много ли пиратских кораблей пристает к берегам Тортуги?

Антуан пожимает плечами:

— Здесь никто не ведёт счет. Некоторые из них платят моему отцу часть вырученных средств, что-то вроде налога, и их не трогают.

Анвар отворачивается, будто его сильно интересует одно из деревьев в губернаторском саду, а на самом деле прячет усмешку. Одних слов Антуана было бы достаточно, чтобы обвинить Ле Вассера в пособничестве пиратам, и тогда он окажется на виселице вместе с ними. Но Анвар здесь не за этим, пусть Ле Вассер сам расхлебывает возмущение Берегового Братства, когда Анвар отплывает в Порт-Ройал с Гарри Стайлсом и его пособниками на борту.

Зейн Малик порушил его планы, но капитан Стайлс окажется в кандалах, так или иначе. Анвар всё продумал. Ведь пираты не смогут вечность торчать на своем корабле, им будет нужно продать вырученное имущество, пополнить запасы и починить судно, если что-то нуждается в ремонте. А, значит, им придется сойти на берег. Анвару не нужна вся команда Гарри Стайлса, ему нужен сам капитан и ближайшие его помощники. Если им известно о присутствии англичан на Тортуге, они не появятся на берегу днем. Значит, караулить их будет нужно ночью, когда они решат показаться в порту. И разве кто-то заметит, если во время сражения Антуан Ле Вассер погибнет не от руки пирата, а от английской шпаги? Кто там, в темноте, разберет?

— Мы здесь не для того, чтобы указывать Вашему отцу, как справляться с пиратами, — Анвар чуть склоняет голову. — Но Гарри Стайлс, капитан корабля под названием «Леди Энн», похитил и убил мою невесту. Он должен поплатиться за свои преступления, для этого я и здесь. И мне понадобится Ваша помощь.

Антуан сомневается, это видно. Анвар бы и сам сомневался: одно дело высказывать недовольство отцовской политикой, находясь в безопасности собственного сада, а другое — открыто пойти против, даже ради справедливости. Анвар подкидывает дров в костер разгорающихся сомнений.

— Моя невеста плыла на Ямайку вместе со своей юной племянницей. Две невинные девушки, попавшие в руки к пирату, спокойно разгуливающему по острову. Страшно подумать, что с ними делали перед их смертью, и кто знает, не стала ли эта смерть избавлением?

Сам Анвар никогда бы не повелся на такие слова, но Антуана он за двадцать минут разговора уже раскусил: мальчишка до отвращения благороден и так же наивен, хотя, возможно, и не глуп, если не следует слепо отцовской политике. Но благородство и наивность — сочетание качеств, для мужчины губительное, и Анвар собирается этим воспользоваться.

— Я мечтаю отомстить, — доверительно сообщает он Антуану. — Полагаю, даже ваш отец, узнав, что вы были ведомы благородными мыслями, не будет злиться, если вы его ослушаетесь, — Анвар пожимает плечами. — По крайней мере, мой отец одобрил бы это. Моя сестра тоже. Когда я отплывал из Порт-Ройала, всё ещё надеясь привезти мою невесту на Ямайку живой и невредимой, она просила меня не жалеть негодяев.

О том, что Белла просила его возвратиться домой живым, даже если это будет значить оставить негодяев в покое, Анвар умалчивает. Кто бы не умолчал?

Антуан поднимает на него глаза.

— Думаю, вы правы, мсье Анвар. Что может быть благороднее мести за погибшую невесту? Наверное, вы сильно её любили?

Анвар прячет довольную усмешку, принимает вид, приличествующий для скорбеющего жениха.

— Я очень надеялся её полюбить.

========== Важные вопросы. Бетти ==========

Комментарий к Важные вопросы. Бетти

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c855228/v855228785/1f49d/hGO0Hil6IYM.jpg

https://pp.userapi.com/c849132/v849132785/168427/4puapzCjrYo.jpg

За последние месяцы мисс Элизабет Мидлтон успела совершить самые серьёзные, самые безумные и самые смелые поступки в своей короткой жизни: переоделась в мужское, нанялась матросом на пиратский корабль, влюбилась в самого неподходящего человека, поучаствовала в нахождении и присваивании индейских сокровищ… И почему-то эти поступки, кажется, были самым правильным, что она делала или могла сделать в жизни, даже если кое-что из этого могло напугать кого-то получше и посмелее неё.

Золота у индейцев было очень, очень много. И оно было тяжёлым. Бетти, конечно, повезло, что не приходилось его таскать от пещеры до корабля, потому что Луи нашёл ей занятие получше, но устала она за эти дни просто кошмарно, даже если всего лишь перетаскивала мелкие сундуки по трюму. Поэтому при первой возможности Бетти улизнула подальше в лес, к озеру, о котором, кажется, никто не знал.

Прошедший день тяжестью сидит на плечах, Бетти поднимает голову, разминает шею, наслаждаясь покоем и прохладной водой. Вверху плещется бескрайнее закатное небо, которое схлопывается, когда девушка с головой уходит под воду. Что-то где-то у Бетти Мидлтон в мыслях меняется. Она может похвастаться тем, что обладает всеми пороками приличных добродетельных женщин: она любопытна, склонна к наблюдениям за другими и любит помыкать; и она замечательно устроилась на «Леди Энн»: любопытствует в сторону капитана, его друзей и двух леди, помыкает Эрколе и Джоном, наблюдает за всеми остальными. Только, кажется, время этих развлечений подошло к концу. Не то чтобы что-то особенное случилось, просто где-то под сердцем Бетти чувствует, что пора перестать играть. Она опускает глаза на свои руки: ладони светлые, давно избавившиеся от первых мозолей после канатов и теперь всё больше похожие на привычные женские с тех пор, как Луи «наказал» её уборкой и держал подальше от мачт и парусов. От ногтей, как и от волос, Бетти вынужденно пришлось отказаться, но они отрастут, загар с кожи слезет, и всё вернётся на круги своя. Бетти снова наденет платье, возьмётся за ткани и иголку… Но ничего не будет, как было, потому что теперь Элизабет Мидлтон совсем другая, не та девчонка, которая собиралась перейти из-под опеки тётки под опеку отца и по случайности застряла на Тортуге.

Бетти уверена, что поступит верно, если сойдёт на берег. На «Леди Энн» у неё были и трудные дни, и неприятные происшествия, но она была счастлива, это было целой жизнью. Правда в том, что эта жизнь больше не может продолжаться по десятку разных причин, а перед Бетти теперь десяток разных дорог и не слишком много понимания, чего бы ей действительно хотелось. У неё нет чёткого знания, что именно она будет делать, но у неё есть время подумать об этом. Главное, что она приняла решение — как-то вдруг, но очень чётко осознала, она должна уйти.

Мидлтон выбирается из озера, одевается, накрывает мокрые волосы, спускающиеся теперь гораздо ниже ушей. К тому времени, как она доберётся до Тортуги, они будут достаточно длинными, чтобы уже никто не принял её за мальчишку при всём желании. Небо над головой густеет, лениво катает алые и голубые краски, пока где-то за лесом отгорает закат, и Бетти легко находит собственный путь, которым сюда пришла, возвращается в сторону берега и немало удивляется, когда навстречу ей с приятным шумом стада слонов являются Лиам и Луи. Канонир отчего-то очень радуется встрече, закидывает руку ей на плечо, чтобы не сбежала. Бетти ловит непонятный недовольный взгляд Луи на друга, но не находит этому ни одного объяснения.

— Хорошо, что ты решил составить нам компанию, Барт, — ухмыляется Лиам. — А то тут кое-кто решил, что он картограф, и полез осматривать окрестности. Но одному это делать скучно ведь.

Бетти хмыкает. У неё не то чтобы был выбор, рука у Лиама тяжёлая, и канонир почти тащит её куда-то вглубь леса, но Бетти и не против. Остров так остров, у неё всё равно не было других планов, кроме как слушать очередные размышления матросов о том, кто на что потратит ещё не полученные деньги.

— Ты сам со мной пошёл, — вяло отмахивается Луи.

— Может быть, но это не значит, что я не пожалел, — Лиам пожимает плечами и озадачено косится на Бетти. — А чего это ты мокрый?

— Только что из воды, тут озеро недалеко, — Бетти указывает в нужную сторону, и Пейн тут же меняет траекторию движения.

— Отлично, туда и идём.

— У нас ещё пол острова не хожено, — напоминает Луи.

— Вот и сходи. Мидлтон, давай, забирай своего обожаемого боцмана и веди на прогулку. А то он меня совсем не любит.

Бетти чувствует, как душно краснеет, косится на Луи и паникует, но, очевидно, зря. Лиам, кажется, совершенно ничего конкретного не имел в виду, потому что за его словами не следует ничего особенного. Стоит ли удивляться, никто не замечает, что она девушка, её идиотская привязанность остаётся незамеченной ещё легче.

— И ты решил, что пускай теперь не любит меня? Спасибо, Лиам, — они выходят на берег озера и останавливаются. Бетти всё же поворачивается к Луи. — Что, не оценили твой сарказм?

— Он считает, я несносен, — хмыкает Томлинсон без каких-либо признаков сожаления на лице.

— Хорошо, что у тебя есть я, да?

— Идите, развлекайте друг друга, а я в водичку.

Лиам, не оборачиваясь, пошлёпал к озеру, на ходу расстёгивая рубашку, и Луи тут же прихватил Бетти под локоть, утаскивая подальше от зрелища, не предназначенного для девушек. Бетти клянёт себя на чём свет стоит из-за того, что прикосновение Луи — не первое и совсем ничего не значащее, — обжигает сквозь ткань рубашки в отличие от прикосновений кого угодно другого. Глупости какие, это всё её фантазии, нет ничего такого. Она уверена, что ведёт себя правильно, когда всё в рамках работы: выполняет задание, не спорит и не думает о ерунде, но как только работа окончена, мозги у неё размягчаются. И разве её вина, что она теряет остатки здравомыслия, как только Луи оказывается в зоне прямой видимости?

— И куда мы? — спрашивает Бетти лишь бы что-то спросить и развеять тишину. Луи её отпускает, чтобы не тащить за собой, но Бетти-то чувствует, что так и так потащится за ним в любую непонятную сторону. Даже если её не попросят.

— Куда глаза глядят. Вдруг повезёт и найдётся ещё какое-нибудь поселение с золотом, — улыбается Луи. — Но если устанешь, предупреждай.

— Ох, так ты сегодня великодушен.

Бетти перебирается с кочку на кочку и пытается собрать мысли. Иногда Луи ведёт себя так, будто заботится о ней, но почему? Он узнал, что она девушка, слабое создание, которому постоянно грозит опасность, и по привычке повесил на себя за неё ответственность? Но она же не просила. И уж точно не собиралась доставлять ему ещё и такие хлопоты.

Они выбираются на широкую поляну и останавливаются, оглядываясь и выбирая путь. Бетти снимает с головы платок, раз её никто лишний тут не увидит, и проводит ладонью по волосам, которые едва начали подсыхать, но уже заворачиваются в беспорядочные кольца, бунтуя под тканью. Луи зачем-то осматривает её с головы до ног, но быстро отворачивается и продолжает движение.

— Как меня раздражает твой платок, кто бы знал, — говорит боцман.

Бетти удивлённо вскидывает брови и спешит за ним. Что его ещё раздражает кроме платка? Хотя, возможно, лучше ей не знать этого.

— Тогда, может, тебя порадует мысль, что я от него хочу отказаться?

— В каком смысле? — Луи притормаживает, оглядываясь, и Бетти равняется с ним. — Он тебя прекрасно защищает, этим меня и бесит. Я полгода думал, что ты парень.

Бетти коротко улыбается. Конечно, это именно платок виноват.

— Я хочу сойти на берег, — Луи пару секунд смотрит непонимающе, а потом резко останавливается. Бетти тоже замирает. Решение-то у неё есть, но она ещё не облекала его в слова, теперь придётся это сделать. — Я больше не буду матросом и не буду играть мужчину.

— Хватило приключений?

— Да, пожалуй. К тому же я понимаю, что эгоистично веду себя, потому что ставлю тебя перед выбором, и ты нарушаешь правила из-за меня. Так что я сойду.

Луи выглядит так, как будто очень хочет что-то сказать, но молчит. И Бетти не знает, что может сказать ещё. Вроде как ей и объяснять-то ничего не нужно, как и разрешения спрашивать, а чувство такое, будто это всё что-то значит не только для неё. А возможно ей просто кажется. Должна же она уже признать, что влюблена серьёзнее некуда, что это не детская восторженная влюблённость, что ей не просто нравится на Луи смотреть, его слушать, смешить и бесить, а хочется его касаться, хочется, чтобы он тоже к ней что-то чувствовал. И, может, она его на самом-то деле любит. Перед Бетти разверзается пропасть без дна и без границ, и её почему-то не пугает это понимание, потому что чувства слишком крепки, их остаётся только принять, вытащить уже не выйдет.

Но ничто из этого не повод оставаться на корабле. Скорее наоборот, это повод закончить свою авантюру как можно скорее и надеяться, что… Ну, что как-то всё обойдётся и её сердце не окажется разбитым. В этом, правда, у Бетти нет никакой уверенности.

— И что делать будешь?

— Пока не знаю. Но, надеюсь, денег у меня будет достаточно, чтобы исполнить парочку желаний. И, наверное, я всё-таки должна навестить отца на Антигуа.

Луи растерянно касается лба, хмурится. Потом разворачивается, отыскивает ближайшее сваленное дерево и садится на него. Жестом приглашает присоединяться.

— Значит, на этом всё? Знаешь, ты самый удивительный человек, которого я знаю, — Луи коротко хмыкает. — Ну и… Стоило оно того? Бросить всё, переодеться, стать матросом?

— Да, — у Бетти много слов о том, как она чувствует, но в конечном итоге ответ лишь один. — Может, я не всё верно делала, но оно того стоило, — она пожимает плечами и шкодливо улыбается, терять-то ей особенно нечего. — Будешь скучать?

— Буду, — Луи улыбается в ответ, и Бетти даже верит.

— Ну и хорошо. Хотя я не такая уж полезная, ты найдёшь, кем меня заменить.

— Да нет, Мидлтон, ты бесценное приобретение.

Луи снова окидывает её взглядом, как-то странно и темно, и Бетти кажется, раньше он её так не рассматривал. Рациональная её часть не принимает эти изменения за что-то важное и уж совсем отказывается принимать их на свой счёт, а что-то глубинное женское подсказывает, что изменения есть, что они что-то означают. Бетти понятия не имеет, что это такое, но если уж теперь ей уходить, почему напоследок не порадоваться тому, что есть, и не подумать, что есть что-то даже большее? Когда ещё, в конце концов, она сможет надумать себе всякое, если кроме Луи она мужчин не видит и видеть не хочет.

— Так всё-таки, что ты будешь делать? Поплывёшь к отцу первым делом?

— Наверное. Честно говоря, не сильно думала даже, — Бетти запнулась и замялась, но Луи ждёт следующих слов и она знает, что ему не всё равно. — Я должна показаться отцу, но не знаю, как это сделать.

— Надо думать, ты ему правды не скажешь? — хмыкает Томлинсон.

— Не знаю, если честно. Я уже всё сделала, ругать меня смысла нет, но на самом деле я не знаю, — Бетти только и может, что плечами пожать для большей убедительности. — Мы не виделись уже года три, за это время он успел сходить в несколько плаваний и ещё и женился. Думаю, он сильно изменился, а я — ещё больше.

Бетти опускает голову, рассматривает свои вытянутые ноги, бьёт носки сапогов друг о друга. Луи чуть толкает её плечом.

— Всё трагично? Могу разрешить поплакать у меня на плече.

— Я не хочу.

Хочет-хочет. Бетти улыбается, представляя себе это зрелище. Ловит взгляд Луи и тут же опускает голову. Ну нельзя ей на него смотреть, она от этого глупеет невозможно просто. Зато можно смотреть на его изрисованные татуировками руки и думать, что она, кажется, знает большую часть картинок, которые когда-либо оказывались у неё на виду. Да, включая ту, что обнаружилась у него на груди. У неё почти зудят кончики пальцев в желании коснуться их, но кто бы ей позволил.

— Ну не на плече, а где тогда хочешь?

— Плакать я не хочу, — смеётся Бетти. — Всё не трагично, я просто не знаю, как лучше поступить. Я же не хочу совсем отказаться от него, и чтобы он думал, что меня нет совсем. Как бы там ни было, чтобы ни случилось, я должна с ним встретиться.

Правда она категорически не представляет себе, как это может выглядеть. Честное слово, она куда лучше представляет себе реакцию Луи на всё на свете, чем реакцию собственного отца на блудную дочурку. Не так чтобы они были уж очень близки когда-либо, она ведь девчонка, а у отца всегда рейсы, но просто исчезнуть из его жизни было бы неправильно. И она не собирается просто исчезать, она просто не знает, можно ли будет построить хоть какие-то отношения с отцом. И не знает, нужно ли это ему.

— Меня не покидает ощущение, что он вздохнул свободно, когда оставил меня с тёткой, — признаётся Бетти. — Мы с ним не всегда друг друга понимали. Не то что я что-то вытворяла, в конце концов я в основном послушная, просто как-то так получалось.

Может, ей не стоит насовсем к отцу возвращаться. Может, стоит объявить, что она всё-таки жива и всё ещё его дочь, но жить отдельно. Работать-то она может и даже с удовольствием будет. Может, именно так всё и получится, и это будет лучший выход для всех.

— И ты тоже вздохнёшь с облегчением, да? — хмыкает Бетти, клянёт себя за глупый вопрос, но продолжает. — Больше у тебя странных матросов не будет.

— Нет, не вздохну.

И Бетти даже верит. И не поворачивает головы, просто на всякий случай, чтобы ещё какой чуши не ляпнуть. Хотя вряд ли она так уж сильно удивит Луи.

— Пойдём, — боцман поднимается, протягивает руку. — У нас ещё пол острова не хожено, помнишь?

Остров маленький, некуда тут особенно идти, но лес настолько плотно зарос, что пираты в итоге действительно не видели половины. И не так чтобы им было интересно, золото же уже нашли. Когда Бетти и Луи выбираются к редеющим пальмам ближе к берегу, небо уже окрашивается во все оттенки алого, и лезть обратно через джунгли совсем не хочется, лучше уж сделать крюк вдоль океана.

— Думаешь, сюда кто-то когда-то доберётся после нас?

— Без понятия, — пожимает плечами Луи. — Правда если доберётся, вряд ли у них будут записи из нашего судового журнала.

Наверняка это будет крайне печально, если кто-то когда-то обнаружит здесь брошенный храм, найдёт сложный способ вскрыть все двери и не обнаружит в храме ничего хорошего. Правда это уже не её заботы.

Песчаный пляж за поворотом пересекает нагромождение камня, и пока Бетти рассеяно шагает в ту же сторону, Луи касается её плеча, привлекая внимание и предлагая обойти по лесу. Бетти вздрагивает, клянёт собственные реакции и ещё больше краснеет, когда от её движений ладонь Луи соскальзывает по спине вниз, касается лопаток и затянутой под ними ткани. Бетти спешит к пальмам, как будто в лесу её спасение от собственных мыслей.

— Это ведь не бинт? — осторожно спрашивает Луи. — Всё в порядке?

— Что-то вроде корсета, чтобы скрыть грудь, — Бетти честно раздумывает пару секунд, как ей извернуться с ответом, но легче кажется сказать честно. И, будто глупостей сказано до сих пор не достаточно, прибавляет: — Представь себе, она у меня есть.

— Да вот как-то представляю, — бормочет Луи.

Бетти думает, что так, как она, терпение Томлинсона никто не испытывал. Она перехватывает его взгляд и путается совсем. Луи рассматривает её настолько прямо и беззастенчиво, что Бетти краснеет от какого-то неясного тёмного чувства колыхнувшегося в животе. Тишина давит ей на уши, а сказанное давит на мысли и заставляет думать, что это всё что-то значит. И Бетти чувствует одновременно облегчение и разочарование, когда Луи переводит тему.

— С Тортуги ты всё равно не выберешься в ближайшие месяцы из-за штормов. Так что есть время подумать, чего ты на самом деле хочешь.

Чего бы ей хотелось в действительности? Счастья. И Луи, вот беда, входил в понятие её счастья, хотя Бетти совершенно не представляла, как это можно осуществить.

— Может, поработаю. Волосы отращу. Подумаю. В любом случае, мне лучше сначала послать письмо отцу, — хмыкает Бетти. — Чтобы предупредить его о сомнительном сюрпризе.

— Боишься его?

— Ага. И, честно говоря, я не уверена, что мне найдётся место рядом с ним. Он мой отец, да, но я… Я, вроде как, хочу по-настоящему своё место.

— Свой дом? — уточняет Луи.

— Нет, просто что-то для меня. Я верю, что есть что-то правильное для каждого из нас. Люди, вещи, события, места, — она прикусывает губу, сама задумываясь над сказанным. Да, были моменты, когда она чувствовала, так правильно, так надо. Наверное, если бы у неё никогда не было этого ощущения, у неё не было бы и этой теории. И она не моталась бы, ища что-то такое особенно правильное, никогда не сунулась бы на пиратский корабль. Никогда не встретила бы Луи? Это ледяная мысль. — У тебя разве не бывало такого чувства, когда что-то невидимое подталкивает в спину, и ты просто должен сделать этот шаг? Даже если потом о нём пожалеешь, этот шаг жизненно важно сделать.

— Ты говоришь, как фаталистка. Так веришь в судьбу и Бога?

— Надеюсь на них. Просто верить в то, что совсем ничего над нами нет, как-то… Страшно. Уж прости мои женские переживания.

Луи улыбается и качает головой, великодушно ей всё прощает.

— Это не женские переживания, все боятся ошибиться. Это нормально для тех, кто что-то делает сам.

И, наверное, он прав. Точнее он действительно прав, во всяком случае Бетти никогда так не боялась сделать что-то неверно, когда была под опекой отца или тётки, она всегда знала, что её поправят или направят. Решать за себя оказалось совсем не просто и ужасно ответственно. Но она не жалела.

— Дело не только в том, что женщины недостаточно хороши для корабля или для боя, дело в том, что ваше место не здесь, и ваше дело не ставить паруса или заряжать пушки, — говорит Луи, останавливаясь. Они почти дошли до места их стоянки и, похоже, он даёт ей шанс досказать свои мысли свободно. Бетти повязывает платок, скрывая почти высохшие волосы и надеется, что это поможет лучше соображать.

— Может быть. Но мне важнее найти своё место, а не место женщины, — она пожимает плечами. — Женщина должна бояться Бога, отца, мужа… Я не хочу бояться, я видела свободу в море ещё в детстве, а бояться я не хотела никогда. Я женщина, да, просто женщина, но разве я не вправе ожидать того, что мне уготовано? Всего лишь то, что мне нужно, не так и много. Но и ни на йоту меньше.

Бетти искренне надеется, что не звучит слишком запутанно или слишком экзальтированно, просто у неё как-то не нашлось других слов. Но Луи как будто задумывается над тем, что услышал, и не собирается спорить.

— И где оно? — спрашивает медленно.

— Я не знаю. Но… Не знаю, — Бетти сама-то себе такой вопрос задать не решилась и к тому, что его задаст кто-то ещё, оказалась не готова. — Ты веришь в судьбу?

— После Эйвери с этим её медальоном я готов поверить во всё, что угодно, — смеётся Луи. — Наверное, я верю в то, что есть вещи, которые должны случиться. Или люди.

Она смотрит Луи прямо в глаза, и в груди что-то обрывается и поднимается, скручивается и… И его глаза — бездна, в которую она сваливается с готовностью, пугающей её саму, как будто свалиться в течение — это правильно, как будто это вот для неё, как будто это течение — её, оно крепко держит её на срок дольше человеческой жизни. И как будто она тоже может тянуть это течение на себя, к такому же, бушующему у неё в груди. Наваждение, но самое прекрасное и самое страшное. Она сваливается в эту бездну. И кажется, Луи знает. И кажется, он не против.

Вот нельзя ей на него смотреть, чтобы не придумывать, что он на неё как-то особенно смотрит.

— Тогда мне остаётся надеяться, что моё место со мной случится, — улыбается Бетти.

Потому что она не может не думать, что её человек с ней всё же случился. Господи святый, ну почему именно этот мужчина и при таких идиотских обстоятельствах? Может, если бы они встретились, как нормальные люди, на берегу, у неё были бы какие-то шансы на что-то, может, не было бы так мучительно вязнуть в чувстве его присутствия и не было бы так приятно это присутствие ощущать.

Они вдвоём возвращаются к месту стоянки, и Бетти ретируется в сторону своих товарищей-матросов, чувствуя тяжесть в голове от новых вопросов и лёгкость в груди просто от знания о том, что Луи существует. В самом деле, можно ли думать о ком-то так много? Как выясняется, можно, но это пугает тем больше, чем яснее она понимает, что это ведь не приведёт её ни к чему, кроме грустного конца. Но прежде этого у неё есть целая история, и какой бы там ни был конец, почему не порадоваться тому, что есть? Этого ей никто не запретит.

========== Призраки прошлого. Гарри ==========

Комментарий к Призраки прошлого. Гарри

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850728/v850728252/f96d4/3GqK6gas9I0.jpg

— Десятка! — Лиам победно вскидывает кулак. — С тебя десять дублонов, ирландец! — он тычет Найла в бок локтем. — Раскошеливайся, нечего строить из себя самого бедного!

Тот кривится, чешет в светлом затылке.

— Уже решил меня ограбить? Мы ещё драгоценности в полновесные монеты не сменяли, а ты друзей начал обирать заранее!

Лиам довольно хохочет.

— Да не переживай, на выкуп невесты у её чудесной тетушки с нюхом на золото тебе и без этих десяти дублонов денег хватит.

Найл закатывает глаза, и Гарри кажется, что этот разговор о тетушках, женитьбе и выкупах невесты у них уже далеко не первый.

— Ну и фантазия у тебя.

За последнее время, кажется, это самая его любимая фраза, обращенная к Лиаму.

Гарри вытягивает ноги, сидя на рундуке, усмехается, наблюдая за друзьями. Сам он сегодня участия в игре в кости не принимает, настроение у него не то. Сокровища они давно перетащили в трюм, и теперь «Леди Энн» готовится к отплытию с острова в сторону Тортуги. Эйвери, любимая и желанная, спит в каюте, и ему бы вернуться к ней, но ей нужен отдых, а Гарри нужно подумать. И он думает, глядя, как друзья проигрывают друг другу ещё не полученные деньги, а в голове у него — каша и путаница.

Луи, который всегда знал Гарри лучше всех, непонимающе вскидывает брови. В руках он вертит свою неизменную трубку, и обычно Гарри раздражается, когда в его присутствии кто-то дымит, но на палубе можно. Да он бы и сам закурил, если бы ему нравился запах этих дрянных листьев, которые Мануил исправно поставляет.

Первая эйфория после приобретения бесхозных сокровищ прошла, и Гарри снова думает о Джемме. Особенно теперь, когда возвращение на Тортугу маячит на горизонте. Гарри вроде как заполучил то, что хотел, — и сокровище, о котором не думал, и богатство, и он вроде как может бросать бороздить моря и обкрадывать торговцев, но что-то за грудиной свищет тоскливым ветром, не позволяя просто успокоиться и порадоваться приобретенному. Кассандра сказала ему правду, эта сумасшедшая старуха, но забыла предупредить, что желание видеть Анвара Мендеса мертвым никуда не денется.

Сложно мстить за смерть родных, если ты — пират, а твой враг не высовывается в открытое море. Гарри понимает, что нужно возвращаться на Тортугу, пережидать сезон штормов и идти в Порт-Ройал. Кинжал в бок после возвращения из игорного дома или борделя — вот чего заслуживает Анвар. Его даже сравнить с собакой — значит, опозорить преданное хозяевам животное. Собаки никого ради удовольствия не убивают.

Гарри поднимается, хлопает по плечу Лиама, в очередной раз надувшего бедного Найла, и спускается с квартердека. Подходит к борту, дотрагивается ладонью до планшира. Иногда ему хочется заговорить с «Леди Энн», как он заговорил бы с матерью, будь она жива. Он понятия не имеет, есть ли Рай и Ад, о которых твердят священники, а если есть, то, значит, матери он не увидит, — пиратам в Раю не место. Слишком много крови у них на руках. Но Гарри точно знает, что мама бы хотела отмщения за Джемму. Но как это сделать?

Волны мягко плещутся о борт галеона.

— Шёл бы ты к жене, а? — Луи подходит неслышно, опирается локтями о планшир. — Мысли, что приходят ночью, до добра не доводят.

— И поэтому ты с трубкой на палубу всегда вечером выходишь? — Гарри подталкивает его плечом. — Всё в порядке.

Луи хмыкает.

— Ты даже в кости ни разу за вечер не перекинулся. Что не так? У тебя есть богатство и умная жена, которая чует золото не хуже какой-нибудь шарлатанки-гадалки, а, может, и лучше.

Томлинсон лукавит, Гарри это понимает. Луи отлично известно, что его грызёт, что не дает спокойно жить и наслаждаться удачей и заполученными сокровищами. Гарри почти не делится с друзьями своей болью, предпочитая хранить её внутри и справляться с ней сам, но годы идут, а она не утихает, лишь из острой и мучительной превращается в застарелую, ноющую. Однако не исчезает совсем.

Гарри вспоминает сон, который видел на днях: Джемма намывает подоконник и поёт, она всегда прекрасно пела. Гарри видит, как открывается дверь за её спиной, и Анвар входит в спальню. Джемма оборачивается, коротко вскрикивает от неожиданности, а в следующее мгновение Анвар сжимает ладони у неё на шее. Джемма пытается вырваться, но что может сделать хрупкая девушка против мужчины? Анвар сворачивает ей шею и выбрасывает в окно. Её худощавое тело с хрустом приземляется на брусчатку, которой выложен задний двор особняка. Широко распахнутые, мертвые глаза смотрят в небо.

Проснувшись, Гарри коротко выдыхает, упираясь взглядом в знакомые стены собственной каюты. Тёмные вьющиеся волосы прилипают ко лбу и щекам, влажным от пота, и ему кажется, что даже простыня под ним от пота мокрая. Эйвери, уставшая после похода к древним индейским поселениям, крепко спит, уткнувшись носом в подушку. Гарри обваливается обратно, задыхаясь от прихвативших за глотку эмоций, и, черти морские, сейчас он отвратителен сам себе. Он должен был отомстить за смерть Джеммы уже давно, да только тянет, выжидая подходящий момент, который может не наступить. Он тянет, а Анвар Мендес ходит по земле, и, кто знает, не убил ли он снова?

Гарри не уверен, что может и должен грузить своими переживаниями Луи. Месть за Джемму — это его проблема и его решение, остальных-то зачем втягивать? Шерил ему точно не простит, если он втащит в это Лиама, да и милая маленькая Паула вряд ли будет рада, если с её другом Найлом что-то случится. Гарри усмехается краешками губ — нет, он с этим должен справиться сам.

— Да вот, — он пожимает плечами, видя, что Луи продолжает выжидательно смотреть на него. — Думаю, могу ли я теперь, как дядя, вручить Найлу руку и сердце Паулы?

— Зачем же ему отдельные части тела? — деланно удивляется Луи, хотя прекрасно понимает, о чём речь. — Ты ему целую Паулу вручи.

Гарри смеется, но его не отпускает. Последние несколько недель он был слишком занят, чтобы думать о сестре, но теперь свободного времени у него полно, и мысли возвращаются. Он должен что-то сделать, чтобы не давило на плечи это чувство вины: не защитил, не спас, не уберег. Что сказала бы мама?

«На всё воля Божья»? Иногда Гарри кажется, что человеческая.

Луи закуривает, и дым поднимается от зажженной трубки. Гарри морщится, когда горький запах забивается в ноздри.

— Шёл бы ты сам отсюда со своим зельем. Вон, — поискав Барта взглядом, он обнаруживает мелкого матроса, где и всегда, с Эрколе, Джоном и Тео. — Иди, Барта дымом своим трави, он обычно не против, а даже рад.

Луи вдруг давится и как-то странно кашляет, будто впервые трубку набил табаком. Тоже смотрит на весело хохочущего Барта и опять отворачивается к океану.

— Зачем малявку травить, — пожимает плечами Луи. — Пригодится ещё. По крайней мере, в пути на Тортугу, а там…

Гарри хмурится. Ему чудится, что Луи что-то недоговаривает, и мало того, что его бесит не знать на собственном корабле того, чего не знают другие, это ещё и отличный способ увести разговор от его истинных мыслей. Он за этот шанс хватается так же крепко, как в своей жизни хватался за любые шансы, что предоставляет ему судьба.

— А что потом?

Луи вздыхает, смотрит на свою трубку, будто в дыме индейского зелья можно обнаружить какие-то ответы.

— Да ничего. Мидлтон жаждет отплыть в сторону Антигуа, навестить… кого-то из родственников. Дать знать, что всё в порядке.

Гарри ещё сильнее сдвигает брови. Смышленый мальчишка ему нравится. Барт схватывает любые задания на лету, раны штопает мастерски, крови не боится, а доверить ему можно всё, что угодно. Почти всё, кроме абордажа, там он по причине роста бесполезен. И терять Мидлтона ему не хочется.

— Ты отговаривал? — спрашивает в надежде, что Луи сделал хоть что-то, чтобы сохранить матроса.

Луи качает головой.

— Нет. Хорошо, когда есть, кого навещать. Если захочет, потом вернется, — и что-то в его тоне подсказывает Гарри, что нет, Барт не вернется.

И, нет, его уходу никто рад не будет. И Томлинсон — больше всех. Но пираты больше всего на свете ценят свободу, и если кто-то не хочет больше ходить под парусами «Леди Энн», то так тому и быть. Даст Бог, ещё свидятся. Хотя бы на той же Тортуге. В одном Луи прав: хорошо, когда есть, кого навещать. У Гарри снова скребет за грудиной, ведь мать в могиле уже давно, а сестра не находит покоя на том свете так же, как сам он не может найти покой на этом. По крайней мере, пока жив Анвар Мендес.

Луи с легкостью ловит перемену его настроения. Кладет руку на плечо.

— Ты вспоминаешь Джемму?

Сил отнекиваться не остается совсем, и Гарри кивает.

— Я хочу видеть, как Анвар захлебнется собственной кровью.

У Луи — целая куча сестер, так что он понимает Гарри, как никто другой. Если бы кто-то поднял руку на Лотти или на Фелисити, он первым бы перегрыз этому человеку горло и глотку выдрал зубами. А у Гарри не было возможности защитить Джемму, и теперь она мертва, и её смерть тяжелым грузом лежит у него на сердце.

— Я знаю, — отзывается Луи негромко. — Да только мало будет толку, если ты и сам при этом помрешь. Нужно всё продумать. Ты, знаешь ли, теперь не одинокий одиночка, и твоя жена с меня десять шкур спустит, если за тобой не услежу, — он усмехается своим мыслям и добавляет: — И сокровища отберет.

Гарри не выдерживает и смеется. Он и сам знает, что нужно всё обдумать, что теперь он не может лезть на рожон, рискуя собственной жизнью. Но, гнилые доски «Летучего Голландца» ему в печень, пока он думает, жизнь идёт! И кто знает, что успеет натворить Анвар Мендес? Кто знает, скольких ещё людей он убьет из-за своих грязных секретов? Почему-то Гарри был уверен, что Джемма узнала какую-то страшную тайну, из тех самых тайн богатеньких аристократов, за которые убивают.

— За сокровища не бойся, моя жена стольконе утащит, сколько будет твоя доля.

— Ты плохо знаешь разгневанных женщин, — улыбается Луи в ответ. И, кажется, разговор о Джемме отходит на второй план, однако не исчерпан.

У Гарри — всего несколько недель, чтобы решить, когда и как он отомстит Анвару Мендесу, и при этом он должен сам остаться в живых и не попасть за решетку. Задача кажется невыполнимой, но Гарри всю жизнь идет на риски, даже зная, что игра может быть опасной. Не отступит и сейчас.

— Иди спать, — он кивает Луи, снова задумчиво глядящему на тёмные волны. — Отплываем на рассвете.

— Сам иди, — доносится в ответ, когда Гарри уже почти преодолевает трап, ведущий на орлопдек.

Эйвери спит, свернувшись под одеялом, и её волосы рассыпались по подушке, окружая тёмным ореолом голову. Гарри сбрасывает сапоги и через голову стягивает рубаху и садится на край койки. Может быть, Луи прав. Может быть, ему не стоило бы рисковать и продумывать план мести Анвару Мендесу — он и так неслабо щелкнул губернаторского племянника по носу, хотя предполагалось, что история закончится совсем не так. Но Господь и Провидение лучше знают, что нужно людям По крайней мере, иногда Гарри хочется в это верить. Особенно — сейчас.

Он касается большим пальцем губ Эйвери, осторожно обводит их контур. Старуха Кассандра, похоже, всё-таки видит будущее, иначе откуда она бы знала про северную звезду? Мелькает мысль, что нужно будет зайти к ней и отдать плату за гадание. Ведьма или нет, однако свои монеты она заслужила.

В коридорчике орлопдека раздается громкий голос Эрколе. Матросы возвращаются на кубрик, чтобы хорошенько выспаться перед отплытием. Гарри готов поспорить, что Луи продолжает пыхтеть своей трубкой на палубе, и, быть может, болтать с Бартом, к которому питает какую-то необычную для него приязнь. Жаль, что мальчишка сходит на берег: бесценное он приобретение, тут Луи прав. Гарри кажется, что его мысли мешаются и путаются, и он забирается под простыню, обнимает Эйвери и утыкается лицом в её затылок. Эйвери жмётся к нему всем телом — его женщина, его жена и его собственное бесценное приобретение. Северная звезда, указавшая ему путь к дому.

Гарри проваливается в сон, а просыпается среди ночи весь в поту и резко садится на койке, тяжело дышит. Он снова видит во сне Джемму, ведь от собственной совести нет спасения. Джемма — с разбитой головой и свернутой шеей, вся в крови — смотрит на него укоризненно, как умеют лишь призраки. У Гарри сердце сжимается, и он никак не может понять, соленые капли у него на губах — это пот или слёзы?

Ему кажется, что второе.

Эйвери просыпается от его резкого движения, трет ладонью глаза.

— Гарри? — зовёт, и он возвращается в обычный мир из кошмарных, зыбких сновидений. Эйвери осторожно касается ладонью его влажной от пота спины, аккурат между лопаток. — Что случилось?

«Мне снится моя мертвая сестра», — это самый честный ответ, но ей не нужно слышать правду. Не сейчас. Не здесь. Быть может, потом, когда Гарри поймет, что ему делать с Анваром Мендесом и как заставить его заплатить за смерть Джеммы. Гарри с радостью бы закинул его на затерянный в морях остров и оставил на милость старому Дейви Джонсу, например. Тот разберется.

— Ничего, — он улыбается, осторожно и коротко целует Эйвери. — Обычный страшный сон.

— С индейцами, которые гоняются за тобой, чтобы вернуть сокровища? — она смеется.

Гарри, представив это зрелище, присоединяется к ней.

— Что-то вроде. Иди ко мне, — он притягивает Эйвери к себе, удобнее устраиваясь на узкой корабельной койке. — Мы завтра отплываем, так что индейцы ничем уже не смогут нам навредить.

Правда, Гарри умалчивает, что призраки, на самом деле, не приходят с того света, чтобы мучить живых. Они живут в нас самих, и иногда они побеждают.

========== Сложные вопросы счастья. Эйвери ==========

Комментарий к Сложные вопросы счастья. Эйвери

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c847020/v847020340/1daa6c/ONsVdiIKZ7Q.jpg

«Леди Энн» выходит в море, и возможности отвязаться от любопытства Паулы у Эйвери больше нет. Гарри возвращается к своим повседневным обязанностям капитана: постоянно пропадает на палубе, раздает матросам задания, прокладывает курс, решает множество проблем, которые Эйвери не знакомы. Галеон рассекает волны, торопясь возвратиться на Тортугу — приближается сезон штормов, и никому не хочется попасть в самое сердце дождей и бурь. Эйвери миловал Бог от непогоды на море, но она уверена, что не хотела бы оказаться беспомощной перед стихией, бушующей гневом забытых языческих богов.

В первый же день после отплытия Эйвери обнаруживает в каюте несколько книг на английском языке — в том числе и сборник сонетов и пьес Шекспира, кто здесь читал Шекспира, интересно? Судя по слою пыли на книгах, точно не Гарри — и погружается в чтение, пока в дверь не стучат.

Эйвери захлопывает книгу.

— Эйвери? Ты не отдыхаешь?

Обычно звонкий, голосок Паулы кажется приглушенным из-за деревянной двери. Эйвери прикрывает глаза. Она любит Паулу, правда, любит, но догадывается, о чем племянница хочет поговорить, и ей не хочется делиться. Она даже не знает, что рассказать, если Паула спросит её о семейной жизни. Нужно ли Пауле вообще это знать?

Любой на месте Паулы стало бы любопытно. Эйвери помнит, как в Лондоне девушки забрасывали замужних подруг вопросами, и, хотя она не прислушивалась к их разговорам, всё равно замечала, что замужние женщины толком ничего незамужним и не рассказывают — будто отдельная каста со своими секретами, которые нельзя разглашать. Эйвери помнит, что рассказывала ей мать, что рассказывала ей Мэри, готовя к замужеству за Анваром, но всё оказалось по-другому.

Где-то в глубине души она понимает, что Пауле стоит осознавать — в замужестве нет ничего загадочного и страшного, и многое, очень многое зависит от выбранного мужчины. От его умения понять и прочувствовать состояние женщины, которую он назвал своей женой. И от наличия чувств. Эйвери теперь знает, что быть женой — не то же самое, что быть хозяйкой дома. Знает, что от мужчины в брачную ночь зависит буквально… всё? И не знает, как объяснить это Пауле. И нужно ли объяснять, если Паула, кажется, сама выбрала себе мужчину, пусть ещё не осознала это?

Найл никогда не сделает ей больно.

Паула снова зовет из-за двери.

— Сейчас открою, — Эйвери отзывается как-то даже преувеличенно-бодро и распахивает дверь. Она знает, что Паула набросится на неё с вопросами, но невозможно избегать племянницу вечно.

Паула щебечет что-то о Найле, о бананах, которые он собрал для неё на острове, и о попугаях, чьи перья он обещал сохранить ей для украшения. Оказывается, за последние дни, которые Эйвери провела с Гарри или в джунглях с командой, разыскивая сокровища, Паула находила много интересного на берегу, где оставшаяся команда разводила костры и травила байки. Эйвери думает: с Паулы, что с гуся вода, она уже забыла наставления матери. Она просто поступает, как пожелает, как требует её сердце.

Ничего в этом плохого нет.

— А я всё думала эти дни, как оно — быть замужем, — Паула не умеет заходить издалека и говорит прямо, заставляя Эйвери вздрогнуть. — Ты счастлива?

Вопрос очень простой, но заставляет Эйвери задуматься. Счастлива ли она? Что такое счастье? Она думает, что ей нравится просыпаться не в своей-уже-бывшей-каюте, которой теперь владеет Паула. Ей нравится открывать ночью глаза от особенно громкого шума волн и видеть спящего Гарри. Ей нравится запускать пальцы в его волосы, когда он целует её. Нравится его постоянная забота, хотя она и кажется порой навязчивой, но Эйвери понимает его волнение — мир пиратов для неё всё ещё новый, и он просто пытается её защитить.

И, да, она счастлива, но ещё где-то в глубине души засел и не желает уходить страх: что же будет на берегу? Справится ли она, сможет ли быть ему хорошей женой? Гарри не оставит её на «Леди Энн», а, значит, ей придется осесть на Тортуге. Черепаший остров пугает Эйвери, но она закусывает губу — сама выбрала этот путь.

Паула ждет ответа, и Эйвери наконец понимает, что должна сказать.

— Счастье — это не постоянное чувство, — она улыбается. — Нельзя чувствовать себя счастливым постоянно. Всегда будут страхи и сомнения. Это просто жизнь.

Эйвери сама не знает, права ли в этом, но точно знает, что жизнь — куда сложнее, чем кажется, если берешься решать за себя. Паула хмурится.

— Так ты счастлива или нет?

Эйвери вздыхает. Она счастлива, когда рядом — Гарри. Ей нравится касаться его лица, и нравится заниматься с ним любовью, пусть она ещё не очень-то в этом хороша, наверное. Ей нравится, когда он просто рядом, и даже если они спорят, ей нравится, что он пытается не задеть её ни словом, ни действием. Возможно, это — счастье. Возможно, ей только так кажется.

— Да, — она кивает. — Вполне.

Паула о чем-то задумывается, морщит хорошенький носик. Волны за бортом «Леди Энн» успокаивающе шумят, разбиваются о доски. Где-то одиноко кричит чайка, и её крик доносится сквозь твердое дерево.

— Я рада, что ты счастлива, — наконец, выдает Паула. — Мама говорила, что… мужчина делает женщине больно. В основном. Но я верила, что капитан Стайлс никогда не сделает тебе больно, — поспешно заверяет она, испугавшись, видимо, что Эйвери обидится.

Эйвери не обижается. Теперь она понимает, что имела в виду Мэри — женщиной становятся через боль и кровь, но любящий мужчина пройдет этот путь вместе со своей женщиной и будет с ней осторожен и нежен, как был осторожен с ней Гарри.

Она понимает, что Паула жаждет выудить из неё подробности, но не знает, как подступиться, что сказать и спросить. И понимает, что не хочет раньше времени рассказывать ей о первой брачной ночи. Порой лучше не знать ничего, и тогда разум будет свободен от лишних мыслей.

Эйвери улыбается.

— Ни один мужчина не сделает больно женщине, на которой женился по любви, — ей кажется, что этот ответ наиболее соответствует словам Паулы. Она заправляет за ухо племянницы выбившуюся из косы прядь и вдруг чувствует себя очень взрослой. Странное ощущение. Возможно, ошибочное. — Но и женщине стоит выходить замуж за того, кто нужен ей.

И эта истина, отрицаемая высшим светом, кажется очень простой — как песок, как вода, как небо надо головой, как просоленный океанский воздух. Эйвери знает, что ей нужен Гарри, а она очень нужна ему, и это — единственное, что важно.

*

Они плывут уже несколько дней, и с каждым дуновением ветра, бьющим в паруса, приближаются к Тортуге. Погода ещё хорошая, но пираты поговаривают, что сезон дождей должен начаться недели через две — и это если очень повезет. Заодно все радуются, что до Черепашьего острова они доберутся до начала штормов.

На палубе, как обычно, шумно. Эйвери в кои-то веки не ищет Гарри, а просто выходит подышать воздухом. Ей нравится смотреть на волны, разбивающиеся о борт «Леди Энн», нравится воображать мир, прячущийся под водами океана, и даже если Гарри говорит, что русалок не существует — зато существует множество рыб и кораллов, которые ей никогда не увидеть. Но это не мешает воображать.

По крайней мере, это хоть немного отвлекает от мыслей о том, что она здесь бесполезна. Те единственные две книги, что лежали у Гарри в каюте, она уже прочитала, она всегда читала очень быстро. На вопрос, откуда они там взялись, Гарри только плечами пожал: его они не интересовали, у него находилось множество других дел. Вечером он возвращался с палубы или из кают-компании, где прилежно заполнял судовой журнал и падал на койку. Иногда он просто сгребал Эйвери в объятия и засыпал, иногда — валил её на вздыбленную постель и накрывал своим телом, жадно целуя. Впрочем, она не возражает.

Только чувство собственной бесполезности никуда не девается. Она понимает, что должна делать хоть что-то, да только что? У каждого из пиратов на «Леди Энн» — своё дело, которое он выполняет с рвением, иначе здесь нельзя, и этим пиратские корабли вряд ли отличаются от любых других. Даже Барт Мидлтон — Эйвери не знает её имени, поэтому называет, как привыкла, — всегда чем-то занята.

Просить Гарри найти ей что-нибудь полезное и несложное Эйвери не хочет, отлично представляя его реакцию. А ещё она понимает, что раз её жизнь больше не будет прежней, надо и дальше приспосабливаться к обстоятельствам.

Очередная волна разбивается о доски борта.

— Отошли бы вы от планшира, миссус, — Эрколе, как всегда, добродушен и очень громок. Эйвери едва не подскакивает от его грохочущего голоса и оборачивается, прижимая руку к груди. — Простите, не хотел вас напугать.

— Все в порядке, Эрколе, — она улыбается. Гигант ведь не виноват, что разговаривает он под стать своему росту, будто сверху его никому не слышно.

— Капитан с нас десять шкур спустит, если с вами что-нибудь случится, — смех у Эрколе такой же громкий, как и голос. Он выглядит обеспокоенным, и Эйвери решает его поддеть.

— Капитан надеется, что я приведу вас ещё к какому-нибудь золоту?

Удивительно, как легко ей стало с пиратами: уж не потому ли, что ей всегда казалось, будто в высшем обществе ей не место? Она научилась вести себя так, как от неё ожидали, но так и не смогла прирастить эту маску к своему лицу. И здесь, на пиратском галеоне, Эйвери гораздо свободнее, чем в душных лондонских гостиных.

Эрколе озадачивается её словами.

— Капитан любит вас, миссус, — он хмурится, качает головой, и Эйвери не выдерживает, расплывается в довольной улыбке. Она знает, что леди улыбаться так широко не пристало, однако леди и выходить замуж за пирата не пришло бы в голову. По крайней мере, ни одной леди, ей известной. А, значит, Эйвери, возможно, не леди, и её это не расстраивает. Эрколе, замечая её радость, вздыхает: — Ну и шуточки у вас, ну совсем как у капитана!

Вероятно, это комплимент в его глазах. Однако Эйвери знает, что чувство юмора у мужа хромает на обе ноги, и только улыбается снова.

— В любом случае, я разочарую вас всех, Эрколе, я знала путь только к одному золоту, а остальные тайники мне недоступны так же, как и вам, — она пожимает плечами.

Солнце светит так ярко и греет так, что у неё на лице наверняка выступят веснушки. Ну и пусть. Загар она уже заработала.

— Мы с грузом и деньгами как-то сами справляемся, миссус.

На палубе появляется Луи, окликает Эрколе: у него явно для матроса какая-то работа. Эйвери снова чувствует себя бесполезной: она ничего не умеет, для плавания полезного и нужного, а в каюте сидеть она устала. Поэтому она подходит к Луи, а тот изумленно вскидывает брови:

— Тебе не отдыхается?

Эйвери качает головой.

— Я чувствую себя обузой на корабле, Луи, правда. Вы все заняты какой-то работой, а я просто сижу у вас на шеях.

— Без тебя мы не нашли бы путь к сокровищам, — напоминает Луи. Да, Эйвери и сама это знает, но в своих собственных глазах она потеряла любые привилегии, выйдя замуж за Гарри. Она не так-то много и умеет, но хотела бы быть полезной и чему-то научиться.

— Вы бы нашли другие сокровища, — она пожимает плечами. — Возможно, я не умею делать ничего полезного для вас, и, возможно, работа на палубе для меня всё же не предназначена, однако, может, я смогу как-то помочь хотя бы Найлу?

Луи склоняет голову набок, изучая её, и улыбается: кажется, он понимает, о чем говорит Эйвери. Совсем скоро ей предстоит осесть на Тортуге в качестве пиратской жены, и кому, как не Томлинсону, чьи родители были аристократами — если бы Гарри не рассказал ей этого, Эйвери бы сама увидела, — понимать, что её не обучали, как жить в условиях, когда не выйдет командовать легионом слуг.

— Я бы мог возразить, что у Гарри теперь достаточно денег, чтобы купить вам и дом, и пару служанок, но я понимаю, о чём ты говоришь, — он кивает. — Думаю, Найлу всегда нужны свободные пара рук, на одном Мидлтоне далеко не уедешь. Надеюсь, Гарри не вышвырнет меня за борт, если узнает, что его жена помогает коку на камбузе?

— Ты можешь смело говорить, что я тебя убедила, а ты не умеешь отказывать дамам, — смеется Эйвери. — Ты ведь настоящий джентльмен.

Луи закатывает глаза.

— Слухи о моем джентльменстве сильно преувеличены. Происхождение — это ещё не всё. И, кстати, надеюсь, что ты готова к тому, что твои руки перестанут казаться руками леди?

— Думаю, я потеряла привилегию называться «леди», так что… — Эйвери понимает, что помогать Найлу на камбузе может быть трудно, однако чувство бесполезности давит на неё с тех пор, как они отошли от острова, и ни чтение, ни общение с Паулой не могут его облегчить. Если она сможет быть хоть кому-то полезной, с остальным она справится.

========== Письма и новости. Белла ==========

Комментарий к Письма и новости. Белла

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c845417/v845417751/1b2498/5Ww8i9OhjzQ.jpg

Джелена продолжает плакать по своему Зейну, и Белла не выдерживает — постоянно сбегает в сад, где удушающая жара также сводит её с ума, но чуть меньше, чем сестра. Джи кажется Изабелле слабохарактерной идиоткой, ведь ей самой приходится делать вид, что всё в порядке, и она не волнуется за Анвара больше, чем должна любящая сестра беспокоиться за брата, даже если он — её близнец. Ямайка давит на неё, и вскоре даже отец отмечает её беспокойное поведение, зовёт к себе в кабинет.

Белла заходит, шурша платьем, и очень рада, что там не обнаруживается ни матери, ни миссис Клементс. Мама бы начала причитать, что переживания убьют Белле всю красоту, а миссис Клементс просто была ей отвратительна. Мерзкая старуха вела себя так, будто её пропавшая дочурка уже была женой Анвара. Но Белла для себя решила — не бывать этому, даже если придется взять грех на душу и отравить эту англичанку. Как-нибудь незаметно. Или попросить черных рабов с фазенды отца помочь устранить её — служанки шепчутся, что они умеют, и крестятся, но наверняка хотя бы одна из них да ходила к колдунам. Любая женщина хоть раз в жизни, да хочет сходить к колдунам, а если к чужим, языческим, так может, оно не так и греховно.

Грехов на душе у Беллы и так достаточно.

Отец отрывается от своих бумаг, поднимает голову, трет глаза — уставший, ведь добрая часть документации губернатора проходит через него. Складывает руки перед собой в замок, сцепляет пальцы.

— Я подумал, что тебе пора подыскивать жениха.

Как гром среди ясного неба. Словно ей и так мало проблем и несчастий. Белла понимает, что задыхается в корсете, ещё чуть-чуть — и упадёт в обморок. Она знает, что однажды должна выйти замуж, знает, что проживёт с мужем максимум год или два, а потом он погибнет — как-нибудь, как именно, она ещё не решила, — и тогда брат или отец будут вынуждены принять её обратно. Разумеется, лучше — брат, ведь проще всего ей будет жить дома у Анвара, а он, как благородный человек, не оставит любимую сестру… А там, может быть, его малахольная английская женушка помрет в родах, такие, как она, всегда помирают. Или не в родах, этого Белла тоже ещё не решила.

Правда, всё это были просто планы, а о свадьбе и муже Белла уже давно всерьез не думала.

И — на тебе.

— Я думала, что Джелене стоит выйти замуж первой, как первой по старшинству, — улыбка замирает на губах, даже если внутри у Беллы невыносимо горчит от каждого слова.

Отец морщится.

— Её жених, вероятно, не вернется в Порт-Ройал. Я слышал, что Гарри Стайлс поклялся его убить, и, возможно, это случится. Джелене понадобится время, чтобы пережить эту трагедию.

Слова отца только подтверждают мысли Беллы по этому поводу, но слово «свадьба» набатом бьет у неё в голове, мешая думать о чем-то другом, даже о сестре. Белла думает, что, если выйдет замуж, вскроется её обман, и отсутствие девственности опозорит её навсегда. Её вернут со скандалом обратно домой, и её идеальный план полетит в Ад.

Тоненький внутренний голос подсказывает ей, что кто-то из слуг, возможно, донёс отцу о её отношениях с Анваром, и теперь семья хочет скрыть этот позор. Белла закусывает губу: не может быть, чтобы кто-то из служанок сдал её. Смерть Джеммы Стайлс научила всех держать язык за зубами.

— Разве на Ямайке найдется хоть один жених, достойный меня? — Белла ведет плечом, прекрасно зная, что отец понимает: никто из мужчин на острове не достоин его дочери. Миссис Клементс кривится каждый раз, когда видит Изабеллу, и это неудивительно: её дочка — английская серая мышь, Белле не чета. — Папочка, я бы и рада выйти замуж, но ты ведь сам всем отказывал.

Ей кажется, что это — последняя соломинка, последняя возможность избежать брака.

Пресвятая Дева Мария, как бы ей хотелось, чтобы мужчиной, ласкающим её в первую брачную ночь, был Анвар! И, возможно, они оба свои брачные ночи проведут не так, как должны, если удастся сбежать хоть на полчаса, хотя бы на час…

Плотно сжатые губы отца свидетельствовали, что он был, как никогда, серьезен.

— Выслушай меня, дочка. До меня дошли слухи с Тортуги, что Гарри Стайлс утопил своих пленниц. Разумеется, он будет схвачен и повешен, однако люди будут говорить, что нашу семью преследуют несчастья. Твоя свадьба должна будет опровергнуть эти слухи. Но не волнуйся, ты не уедешь далеко от Ямайки. Твоим мужем станет старший сын губернатора Тортуги, Антуан Ле Вассер. Конечно, он француз, но богат и, говорят, красив. Он — хорошая партия.

Все эти слова доносились до Беллы как сквозь толщу воды. В голове стучало: англичанка мертва. Чертова девчонка мертва! Ей бы выразить соболезнования, спросить, когда об этом будет сообщено её матери, но сердце радостно бьется в груди, и губы едут в счастливой улыбке, которую отец, конечно, принимает на счет радостной новости о свадьбе.

— Я очень рад, что ты не против замужества, — отец откидывается на спинку стула, трет переносицу. Её радость он и правда расценил по-своему. — Антуан Ле Вассер прибудет в Порт-Ройал вместе с Анваром, как только они возьмут в плен пиратов, повинных в смерти невесты твоего брата. Сейчас Анвар находится на Тортуге и ожидает, когда пиратский галеон возвратится со своего бегства — им удалось сбежать, грязным разбойникам, но это ненадолго. Ле Вассер дал разрешение на их арест. Прошу, не говори о гибели молодых леди миссис Клементс. Возможно, это всего лишь слухи, и я бы не хотел, чтобы дом заранее окунался в чужой траур. Мы должны дождаться возвращения Анвара.

Белла и не собиралась ничего сообщать миссис Клементс — к черту старую кошёлку, она мечтает порадоваться смерти соперницы в одиночестве, не выслушивая чужих причитаний! Она прижимает ладонь к груди, где под корсажем взволнованно бьется сердце. Нет, она не сомневалась, что Анвар принадлежит лишь ей, они всегда это знали, с самого детства были суждены друг другу, но осознавать, что ещё какое-то время отец не решится соединить её близнеца с другой женщиной было отрадно. Что касается её собственной свадьбы…

Они что-нибудь решат. Пусть только Анвар возвратится домой скорее, возвратится домой живым!

— Разумеется, мой брат сможет поймать этих пиратов и привезти их на Ямайку, — Белла усилием воли возвращается в реальный мир, хотя сердце её поёт. — Я уверена в нём, папочка.

— Не сомневаюсь, — откликается отец, и что-то в его тоне заставляет Беллу думать: неужели он знает? Неужели отцу всё известно? — Можешь идти, Белла.

Нет, ему ничего не известно. Если бы отец знал, он бы уже рвал и метал, и выдал бы её замуж за первого попавшегося придворного, лишь бы пятно позора не легло на семью. Но его беспокоят лишь слухи, которые могут вызвать несчастья, свалившиеся на их головы. Люди ведь так суеверны, что могут решить, будто на род Мендесов пало проклятье.

Белле хочется танцевать. Она улыбается миссис Клементс, которую встречает на лестнице, и поднимается в свою спальню. Хочется раскинуть руки и упасть на постель — Анвар жив, он жив! Ей хочется петь, и улыбка всё ещё играет на её губах, когда она открывает дверь в спальню.

Но, кажется, сюрпризы ещё не закончились. За окном её дожидается голубь, к его лапке привязана записка. Белла берет ручную птицу в руки, осторожно освобождает письмо и разворачивает, пока птица отдыхает на подоконнике, спрятав голову под крыло. Всего несколько строчек, написанных рукой брата.

«Мы ждем пиратов на Тортуге. Зейн Малик в тюрьме за пособничество Гарри Стайлсу, не говори Джелене пока что. Эйвери Клементс и её малявка-племянница обе мертвы. Просто жди меня домой. Анвар»

В его письме нет ничего, что могло бы скомпрометировать их: мало ли, к кому в руки записка могла попасть по пути? Белла перечитывает её, слово за словом — подтверждение слов отца, что с Анваром действительно всё в порядке, — и прячет в ящик своего будуара, где хранит косметику и дневник, в котором ничего так и не написала. Доверять свою тайну бумаге? Вот ещё.

Белла гладит задремавшего голубя пальцем по белоснежной макушке.

— Ты принёс мне хорошие новости.

========== Прощания. Бетти ==========

Комментарий к Прощания. Бетти

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850528/v850528785/f8f3a/KW5hA4r_NPg.jpg

Бетти стучит в дверь, дожидается нелюбезного приглашения проходить и входит в обитель Нейта, корабельного врача. Нейт полуоборачивается, не отвлекаясь от своих занятий, хмыкает.

— Твои дебильные дружки опять себе что-нибудь почти сломали? Шею наконец-то?

Бетти закатывает глаза в спину «гостеприимному» Нейту и подходит ближе. Вся комната заставлена шкафами со склянками, засушенными листьями, порошками, отрезами ткани и нескончаемыми запасами корпии, которая, впрочем, всегда пригождается.

— Не моя вина, что Билли и Джона подводят собственные ноги. Прошу заметить, миссис Стайлс рядом с ними не было.

Нейт бурчит что-то неразборчивое, копается в ящике с мелкими пакетами. Ну ещё бы он возразил, столько золота на корабле, и всё исключительно благодаря карте Эйвери!

— Так чего пришёл? — Нейт всучает Бетти ящик и тычет в сторону шкафа. — Поставь туда. Сам-то ничего не сломал?

— Соскучился по тебе, знаешь, — хмыкает Бетти, забирая ящик. Ну, в целом ей нравился Нейт, он всегда ворчал, но всегда рассказывал что-нибудь интересное, научил кое-чему, пока латал пиратов. Возможно, она даже будет скучать без его ворчания. — Кроме этого у меня ещё вроде как задание на корабле, разобрать всякое ненужное, так что могу помочь, если есть с чем. Пользуйся сейчас, а то скоро меня здесь не будет.

— Поверить не могу, что ты нас всех бросаешь и мне придётся заниматься корпией самому.

Забавно слышать это от Нейта, ведь она вообще-то женщина и оскверняет воздух на корабле просто по факту своего пола, а Нейт крайне серьёзно относится ко всем приметам. Бетти иногда кажется, что некоторые он сам и придумал.

— Придётся смириться.

— Всё хорошее когда-то заканчивается, Барт. Это неизбежно.

И это шутка, но Бетти задумывается. Потому что заканчивается что-то, что ей очень нравится, и она знает, что сойти на Тортуге будет правильно, и ей даже хочется уже снова быть Бетти Мидлтон, но она определённо будет скучать. По кораблю в целом, а по некоторым людям — в особенности.

— Но это неправильно. Несправедливо. Почему всё хорошее заканчивается, а всё дурное длится и длится?

— Такова жизнь, — меланхолически пожимает плечами Нейт.

— Или мы сами? Иногда в наших силах что-то сделать, правильно?

Нейт хмыкает, а Бетти понимает, что сама себя запутала. Ну да, что-то можно сделать, но это не всегда легко. А иногда невозможно.

— Мне кажется, ты слишком молод, чтобы рассуждать о счастье, — отмахивается от неё Нейт. — Вот поплаваешь с моё, повидаешь всякое, тогда поговорим. Пока подай-ка мне соседний ящик. О, и слазь на верхнюю полку, вытри пыль, перебери склянки. Уважь, в общем, старика раз ты тут.

Ага, старик. Нейту, дай Бог, сорок лет, но он уж очень любит свою рано поседевшую бороду и истории о том, как много он видел в жизни, так что никто не возражает, когда он зовёт себя стариком. Бетти послушно лезет на стремянку, смахивает пыль с полки и перебирает банки с полустёртыми надписями. Почти ностальгически вспоминает время, когда Нейту впервые понадобилась её помощь с перевязками и он разрывался между желанием завалить её работой и желанием выпроводить подальше, чтобы чего-нибудь не разбила.

— Если ты рассчитывал на эту банку хинина, то зря, тут уже почти ничего нет, — в доказательство Бетти трясёт почти пустой баночкой и ставит её обратно. Видит непонятную склянку без надписи в самом углу, тоже демонстрирует Нейту. — А это что?

— Снотворное, очень сильное. И очень ценное, так что положи на место. Один знакомый из Китая привёз, годится только для очень тяжёлых раненых, потому что вырубает сразу на много часов.

Когда Бетти выходит от Нейта, она знает целую кучу новых историй и получила прямое обещание скучать по ней от самого ворчливого пирата на корабле. И это вполне повод для хорошего настроения, особенно когда она натыкается на Луи возле трапа.

— Нейт выдал мне список того, что ему нужно. То ли ему лень говорить самому, то ли думает, что от меня ты это лучше примешь.

Луи спускается со ступеньки, на которую успел подняться, без особого восторга пробегается взглядом по строчкам. Ему повезло, что писала под диктовку Бетти, иначе каракульки Нейта он разбирал бы вечность.

— И то, и другое верно, — коротко улыбается Луи.

— Знаешь, странно понимать, что я уйду совсем скоро, а я только что обнаружила у Нейта склянки, о которых ничего не знала, — зачем-то говорит Бетти. Её все пытаются переубедить и уговорить остаться, кроме Луи. И это настолько же обидно, насколько очевидно. Бетти просто не хочется думать, что ему бы хотелось, чтобы она уже оказалась на берегу и избавила его от лишних хлопот из-за ответственности за неё, которую он на себя взял. Нейт, очевидно, прав, что она слишком молода для размышлений о счастье. — Я, между прочим, почти закончила с уборкой. Осталась кладовка на канонирской палубе.

— Ох, конечно, — Луи ощутимо мрачнеет, касается брови. — Смею надеяться, принимать работу не нужно?

— Эй! Плохой день? — Бетти кладёт ему руку на грудь ещё прежде, чем соображает, что это странно, но Луи великодушно её прощает.

— Вроде того.

— Этому можно как-то помочь?

Луи вскидывает бровь, неопределённо хмыкает.

— А ты знаешь, как исправить плохой день?

— Конечно, — она задумывается буквально на секунду. — Если лечь спать прямо сейчас и проспать до утра, то плохой день просто закончится.

— Это весьма радикальный способ, — Луи, наконец, улыбается широко и открыто. — Ещё варианты?

— Тогда просто сделай что-нибудь, что тебе нравится. День, в котором есть немного приятного, уже не такой плохой. Твой табак вроде ещё не кончился.

— Как и терпение Гарри. Но я над этим работаю, — Луи смеётся, откидывая голову, а Бетти что-то обжигает изнутри, и она вздрагивает, отводит глаза. Не то чтобы это помогало. Она старательно не поднимает голову выше его груди, но, чёрт бы всё взял, в распахнутом вороте чернеют контуры татуировки, которую она видела один раз и которая отпечаталась у неё в памяти слишком уж крепко. Вместе со всем прекрасным, что вокруг татуировки под рубашкой. — Если ты закончила со своим «наказанием», у нас куча золота в трюме. Считать пойдёшь?

— О, суровый боцман даёт мне выбор! — Мидлтон старательно отвлекается. Её мысли абсолютно недопустимы и терзаться приходится молча, потому что никто не поймёт. — Прекрасный сегодня день.

— Кажется, я где-то потерял свою суровость. Мне её найти?

— Ни в коем случае! — Бетти хмыкает, даже набирается смелости посмотреть, наконец, Луи в глаза, надеясь, что не утонет к чертям. Вроде работает. — Не думала, что скажу это, но золота, пожалуй, слишком много. Как мы повезём его через всю бухту? Это вообще безопасно?

— Очень на это надеюсь, — пожимает плечами Луи. — Во всяком случае никто не станет нападать на нас прямо в бухте, и, возможно, никто не станет нападать на нас, если мы не растреплем, что за ящики везём.

— Очень надёжно.

— Ну да, это что-то, о чём можно подумать, — Луи вздыхает и улыбается одновременно. — Но сначала нужно доплыть до Тортуги и посчитать эти прекрасные небезопасные ящики. Завтра?

— Завтра.

Луи поднимается на палубу, а Бетти чувствует, что цветёт какой-то неконтролируемой беспричинной радостью. Кладовка, кладовка, нужно думать о ней. Кладовка Лиама, в которой сам чёрт ногу сломит, а Лиам дальше порога и не суётся…

С кладовкой, правда, Бетти разобралась и, когда вышла вечером, всё равно не могла до конца поверить, что облазила весь корабль кроме личных помещений. Наверное, это достижение, даже если сомнительное. Бетти пользуется тем, что рядом никого нет, касается кончиками пальцев стен и чувствует сентиментальную тоску, проходя знакомыми коридорами. На палубе слышен скрип такелажа, хлопает надувающийся парус. Вопрос считанных дней, когда «Леди Энн» окажется в гавани Тортуги, а Барт Мидлтон растворится в небытие.

Она, как обычно, ужинает с теми, кто стал её друзьями, перекидывается шутками, отвечает на вопросы о том, что собирается сделать. И старается не думать, что, в действительности, будет делать на Тортуге, потому что не хочет думать, как будет жить без «Леди Энн».

— Ещё скажи, что осядешь, женишься, детишек настрогаешь, — смеётся Джон.

— Ты слишком молод для этого дерьма. И денег у тебя будет достаточно, чтобы пользоваться шлюхами, — со знанием дела добавляет Билли.

Бетти краснеет и тут же сдавленно кашляет, когда Эрколе от души хлопает её по спине. Вот интересно, какой будет их реакция, когда они узнают, кому предлагают шлюх? Правда едва ли они узнают — кто соединит Барта Мидлтона и некую мисс Мидлтон. Интересно ещё, будут ли его искать.

Бетти вертит в руках перо, выпрошенное у Найла, и Эрколе забирает его, заправляет в складки платка.

— Теперь ты индеец.

— Если я индеец, у меня должно быть какое-нибудь звучное имя.

— Какое? Колибри? — грохочет Эр, и его смех подхватывают все окружающие.

Мидлтон улыбается, поднимает голову, разглядывая звёзды — как алмазные следы богов на незнакомых ей дорогах. Блеск звёзд освещает, пробирается до самых глубин души. И это красиво, но от этого хочется жалеть себя, потому что не выходит отмахнуться от чувств и мыслей, но Бетти старается.

— А в Средиземном море звёзды такие же? — спрашивает она.

— Те же самые, только расположены иначе, — пожимает плечами Эр.

— Скорее уж это мы как-то иначе расположены.

Ладно, Бетти слишком молода, чтобы рассуждать о счастье, но вполне может радоваться тому, что у неё есть, верно? И может попытаться сделать свою будущую жизнь счастливой. Ну, хотя бы не сожалеть обо всём, что она оставляет позади, а быть благодарной за то хорошее, что там было.

========== Лучшие решения. Луи ==========

Комментарий к Лучшие решения. Луи

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c855528/v855528785/1ecf3/OqJVAtmsMA4.jpg

https://pp.userapi.com/c844521/v844521562/1e21cb/v2PQ26ib7uI.jpg

Луи любит кают-компанию «Леди Энн»: широкую светлую комнату, за годы обжитую настолько, что она кажется роднее каюты, где он только спит. В кают-компании они работают, едят, собираются за серьёзными и не очень разговорами, здесь же хранят карты, книги и записи. До Тортуги остаётся всего несколько дней, и близится законный отдых, но Луи сидит над книгой и не видит ни строчки, потому что мысли у него скачут где-то далеко. Нужно слишком много передумать — и о том, что он обнаружил в себе, и о том, что ждёт их на острове. Едва ли губернатор Ямайки всё простил, едва ли Саймон их простил за то, что идиоты самоуверенные.

— Чего скис? — спрашивает откровенно скучающий над судовым журналом Гарри.

— Думаю.

— Завязывай с этим.

Луи морщится, но захлопывает книгу. О личном, похоже, подумать не время, зато можно поделиться тем, что он уже успел обдумать.

— У нас на борту золота на пару колоний. Впечатляет? — Гарри откидывается на спинку стула, закладывает руки за голову, довольно кивает. — Вот и ребят на Тортуге впечатлит. Предлагаю не вводить их в соблазн, а сделать хитрый манёвр.

— Не пытайся убедить меня, что заботишься о бессмертных душах Берегового Братства. В чём манёвр, который должен уберечь наши задницы?

— В том, чтобы выгрузить часть золота до того, как мы войдём в бухту, и сразу отправить хотя бы к Шерил. Заодно и жену высадишь, нечего её демонстрировать.

Луи не договаривает, но Гарри и так понимает — если кто-то свяжет между собой слухи о двух пленницах и появление у Гарри жены с племянницей, ничего хорошего не будет. Им и так внимания хватит на весь сезон штормов.

— Хороший манёвр.

— Что бы вы без меня делали?

— Страдали бы, — фыркает Гарри.

— Не сомневаюсь, — Луи улыбается, но после паузы всё же спрашивает: — Как думаешь, стоит ждать в гости кого-нибудь от губернатора Ямайки?

Гарри долго молчит, обдумывая, затем неприязненно морщится и пожимает плечами.

— Определённо стоит. Не знаю, правда, когда и кого. Что он может на территории Французской Вест-Индской компании?

— Формально ничего. Но это не значит, что он не попытается что-то сделать. Если не получится заручиться поддержкой Ле Вассёра… Будь мы на его месте, не просили бы никакой поддержки, сами нашли бы тех, кому нужно отомстить.

Взгляд Гарри на пару секунд стекленеет, и Луи буквально видит, как у него в голове поднимаются какие-то холодные, страшные мысли. Возможно, о мести за Джемму. Гарри хочет сказать что-то ещё, но не говорит, и Луи, выждав и поняв, что продолжения не будет, переводит тему.

— Надеюсь, нас не ждёт ещё одна часть драмы про «я недостоин Эйвери, отпущу, если попросит» и прочее?

— Луи, шёл бы ты… Куда-нибудь со своими вопросами. Конечно, я её не отпущу! Как знать, может в один день ты, наконец, поймёшь нас, простых смертных с сердцами, — язвит Стайлс.

Луи почти оскорблён, демонстративно складывает руки на груди. У него определённо есть сердце. И он, вероятно, может понять Гарри. Особенно, если ему дадут время понять себя сначала.

— И что же я пойму?

— Что некоторые люди особенные.

— И дороже золота?

— Ага. Но пока не понял, иди считай индейское золото.

Луи ухмыляется, не скрываясь. Так вот каков ответ на загадку старой карги — дороже золота человек. Очень по-женски. И очень разумно, потому что некоторые люди действительно особенные, и хорошо, что у Гарри, наконец, такой человек есть. Кроме Луи, конечно.

В трюме темновато, приходится зажечь несколько ламп под потолком. Луи сдвигает крышку ближайшего ящика, и по стенам плывут цветные отблески с освещённых камней. Мидлтон тут же достаёт верхнее украшение.

— Странная штука, — она вертит в руках золотую вогнутую пластинку, усеянную мелкими камнями, потом вдруг бледнеет и осторожно откладывает обратно. — Это с трупа, да?

Луи смеётся, новым взглядом окидывает содержимое ящика — здесь всё похоже на то, что пираты снимали с полуистлевших костей. Указывает на другой ящик.

— Вон там, кажется, нестрашные вещи, начни с них.

Элизабет быстро отходит подальше, оставляя Луи этот первый ящик.

Почему здесь Мидлтон? Потому что умеет считать без ошибок, писать разборчиво, смеяться к месту и вообще она здесь будет полезнее, чем где-либо ещё. Луи занимает её работой, как и положено боцману, но что-то ещё внутри него говорит, что он врёт и держит её при себе. Правда в том, что ему просто так нужно.

Луи находит, наконец, время подумать о своих чувствах, пока машинально перебирает содержимое ящиков, заодно прикидывая, что лучше сразу отправить на берег и что можно вообще не менять на деньги. Скучать? Это совсем не то слово, чтобы описать ноющее под рёбрами чувство, которое он ощущает уже сейчас, только думая о том, что Элизабет уйдёт. Без неё ничего, конечно, не развалится, но Луи не будет чувствовать себя правильно, без осознания, что где-то она есть. Где-то для него, с этой её улыбкой, прямым взглядом и желанием слушать и понимать. Разумеется, он не хотел бы, чтобы она осталась на корабле, где ей грозит опасность разоблачения, но он хотел бы, чтобы она… Осталась с ним, как бы это глупо ни звучало.

Попытки понять, что происходит и не пугать Элизабет — страдания на грани героизма, и ведь не оценит никто. А решать что-то необходимо, потому что Тортуга с каждым часом ближе, и там всё только больше запутается. Луи пытается быть с собой откровенным. Интерес, влечение — всё это с ним бывало. Привязанность — нет. И почему к ней? Потому что никто не хватался за него и не спрашивал, как он, не заглядывал в глаза, не ждал ответов, не отвечал на шутки?

— Смотри, как красиво, — Элизабет показывает в руках огромное ожерелье, покрытое выдавленными в золоте знаками. — Но кошмарно тяжело, не представляю, как это носили.

— Ага, — Луи рассеяно кивает.

Красивой ему кажется Мидлтон, увлечённо перекладывающая содержимое ящиков. Луи смотрит, как она закрывает один, что-то записывает, открываетследующий, и чувствует… Много всего чувствует. Трудно знать наверняка, но Луи она кажется привлекательной, и даже не столько из-за симпатичного лица, а потому, что она каким-то образом ухитрилась протянуть между ними нечто, крепче каната, связывая. Или не она? Луи точно знает, что иррациональное солнечное чувство сродни нежности принадлежит ему одному. И это не выглядит невероятным, наоборот, что-то в нём становится на правильное место, когда Луи понимает, он не просто привык к Элизабет, он привязался к ней, его к ней тянет, как магнитом, и это до странного естественно.

Элизабет успевает перебрать ещё три ящика, пока Луи собирает свои мысли, а потом встаёт рядом, разбирает жемчуг, выкладывая рядами. Он косится на неё, следит за быстрыми движениями рук. Ему хочется знать, чувствует ли она так же, как и он, исчезающий между ними воздух, чувствует ли вообще хотя бы половину того, что чувствует он. И ему очень важно, чтобы она чувствовала, но сказать он не может ни слова.

— Мне нравится жемчуг, — Элизабет улыбается чуть смущённо, пожимает плечами. — У подруги моей тётки, мадам Бине, был розарий из жемчуга. Мне тогда казалось, я ничего красивее в жизни не увижу, — Луи почти прилипает взглядом к её улыбке, следит, как меняется выражение её лица в ответ на давние воспоминания. И не может не улыбнуться в ответ. — Мне было четырнадцать, когда тётка забрала меня к себе. И первый урок, который я выучила, женщины созданы для дела.

— Какая… — он хочет сказать «какая чушь», но исправляется. — Какая необычная точка зрения.

— Скажешь, что считаешь иначе?

— Кажется, в Библии говорилось что-то о том, что женщина создана для мужчины.

— А мужчины, значит, созданы для чего? — Элизабет смеётся, разворачивается. — Просто для того, чтобы быть? Слишком хорошо!

Луи смеётся в ответ и поднимает вверх ладони, признавая своё поражение. Не так, чтобы он хоть когда-то думал о том, для чего такого важного существует. Для себя он выбрал цель — позаботиться о тех, кто ему дорог, и считал, что этого достаточно.

— Так женщина создана для работы, и поэтому ты пошла на пиратский корабль?

Элизабет деланно дуется, но быстро смущается.

— Я же тебя не спрашиваю, что тебя понесло на пиратский корабль. Тоже, знаешь, не слишком логично для дворянина.

— Спрашивай. Это не самая интересная и весёлая история, но если хочешь… — Луи пожимает плечами, опирается двумя руками на ящик, стучит по нему пальцами.

— На чужие тайны и на чужую боль я не претендую, — отвечает она после паузы.

— Но я-то претендую на твою поддержку.

Элизабет поднимает на него глаза, светлые и внимательные. Она хоть знает, что он ей уже не в первый раз доверяет то, что знают только близкие или вовсе только он сам? Раньше доверял Барту, а Элизабет доверяет ещё легче. Потому что она принимает и потому что он ей верит. Потому что она слушает не из любопытства, а потому, что ей действительно есть дело.

И Луи рассказывает всю повесть о том, как оказался на борту «Леди Энн» под командой капитана Стайлса. Сначала, правда, другого Стайлса, да и корабль звался иначе. Луи рассказывает старую историю о том, как стал старшим помощником, а потом и боцманом, о своих сёстрах. Каким-то образом сбивается на рассказ вообще обо всём, о матери, которую бесконечно любил, о том, как Томлинсоны оказались в Новом Свете в поисках лучшей доли — имя им ничего дать не могло, поэтому пришлось взяться за работу. До смерти матери они жили вполне достойно, та умела выкруживать средства, а вот после отец был разбит и, не имея больше сдерживающего фактора и одновременно не обладая способностью раскладывать деньги с умом, как мать, ударился в азартные игры, удачи в которых тоже не имел… В общем, Луи был в отчаянии и понимал, что никаких надежд на то, чтобы заработать достаточно денег, у него нет, долги росли каждый день, а кроме них были и обычные бытовые траты, не маленькие, так что единственной возможностью было разом получить большой куш, и плевал Луи на то, насколько это будет законно. В пятнадцать он, предупредив только старшую сестру, сбежал и присоединился к Береговому Братству. Вернулся с деньгами, которых хватило на то, чтобы покрыть долги отца и семьи, и можно было бы начинать всё сначала, но когда вернулся, оказалось, что отец болен. Он умер через неделю после приезда сына. Тогда Луи велел сёстрам собираться — оставаться на Гваделупе не было никакого резона, да и девчонкам нужно было хоть какое-то имя, а не слава сирот игрока. Тортуга была не лучшим вариантом, но там Луи что-то мог сделать, поэтому они продали всё, что можно было продать, и уплыли, и Луи верил, что Тортуга лишь перевалочный пункт, что они все могут найти себе дело, и даже попытался… А потом Лотти сказала, что она всё знает и понимает, возьмёт девочек на себя, а ему надо в море, пиратом или моряком торгового судна — для неё значения не имеет, она его меньше любить и уважать не будет.

Луи рассказывает и рассказывает, пока не выдыхается. Элизабет кладёт ладонь ему на руку — мягко, будто боится, что он её сбросит. Но Луи только накрывает своей, потому что ему нужно ощущение её поддержки после всего, что он рассказал.

— Скажешь, был неправ? Должен был найти занятие получше, это было бы логично для дворянина?

Совершенно внезапно этот вопрос кажется болезненным. И так же внезапно кажется важным мнение Элизабет. А у неё в уголках губ притаилась улыбка — мягкая и тёплая, а в светлых глазах — понимание и полное принятие, будто она и не думала, как может быть иначе, не думала оценивать поступки Луи. Его самого.

— Скажу, что согласна с твоей сестрой. И каждый твой выбор правильный, потому что правильным был для тебя в тот момент. В конце концов ты можешь собой гордиться, ты защитил свою семью, позаботился о сёстрах, устроил их будущее. Вполне логично.

— Не уверен, что мама одобрила бы мой жизненный путь.

— Но наверняка одобрила бы заботу о сёстрах, правда?

Луи улыбается, опуская голову, и чувствует себя так, как будто с плеч стащили целую гору. Он знал, что его друзья его понимают и одобряют, и ему этого казалось вполне достаточно. Но услышать ещё одно подтверждение со стороны Элизабет Мидлтон оказалось бальзамом на душу.

— Надеюсь, что правда. Нужно закончить со счётом до Тортуги.

Она кивает, мягко высвобождает свою руку и возвращается к работе, а Луи замечает её румянец. И очень хочет приписать его появление себе. Томлинсон честно перебирает ящики, но постоянно соскальзывает взглядом на Элизабет, прослеживает её движения, смотрит, с каким интересом она рассматривает всё, что кажется ей красивым. Чувствуется это всё так, как будто он — бочка с порохом, а у Мидлтон зажжёные спички. И она об этом не знает.

Элизабет чувствует его взгляд, вопросительно поворачивается. А Луи понимает, что просто так пялится на неё уже слишком долго для того, чтобы это было приличным. И думает он тоже позорно долго. Луи отворачивается, облизывает пересохшие губы, чувствует, что ему ужасно жарко и немного страшно, потому что правда врезается в него как-то вдруг и со всего маху. Потому что он знает, как оно всё называется, но не знает, что делать — ни сейчас, ни на Тортуге, где эти чувства никуда не денутся. Пока он откладывал обдумывание, всё уже решилось без него. Мидлтон просто случилась. Сначала он с ней подружился, а теперь, кажется, по уши влюблён, и у них на корабле одним влюблённым болваном больше всё-таки. И ему бы паниковать, но не получается, потому что в груди ширится тёплое приятное чувство, которое вопреки всему не кажется неправильным и опасным.

Ящиков много, но они почему-то кончаются, пока они перекидываются фразами, что-то обсуждают, шутят. Луи кажется, что его волной сбило с ног и протащило по песку, а вокруг ничего не изменилось. Будто это нормально — выяснить, что ты влюблён. Вот они разойдутся и… И что? Он будет к ней в гости ходить, спрашивать, как дела, и о своих рассказывать? Да он подохнет или от смеха или от тоски, не те у них отношения, чтобы просто разойтись, слишком много вместе прошли. И не те у него чувства. Луи прикрывает глаза, сжимая переносицу. Ну конечно, чувства.

— Кажется, всё, — Элизабет сдвигает крышку ящика, дописывает что-то в свои листы, подсчитывает и перепроверяет. Луи оглядывает трюм, действительно всё, ящики даже стоят в нужном ему порядке. — Завтра-послезавтра уже Тортуга, и это всё придётся тащить на берег. Ты же мне придумаешь какое-нибудь более лёгкое задание?

Луи смеётся, согласно кивает, но не чувствует ровно никакого облегчения. Ему не нравится сознавать, что закончились и ящики, и задания для неё, и вообще её присутствие на корабле.

— Тебе так уж хочется сойти?

— Нет. Но это неизбежно и, возможно, к лучшему.

К какому лучшему? Элизабет выстукивает какой-то незамысловатый ритм на поверхностях ящиков, собирает записи и старательно на него не смотрит. Но Луи всё равно не верит, что она может думать, что всё к лучшему.

— Впереди сезон штормов, — зачем-то напоминает он, — твоя поездка к отцу в любом случае откладывается.

— Я напишу ему письмо сначала. Вдруг он переехал.

— Хорошо, — Луи испытывает странное облегчение от того, что она останется на Тортуге. Потому что для него это значит, что Мидлтон будет где-то рядом и у него есть больше времени, чтобы понять, что с ней делать. Потому что ему определённо нужно что-то с ней сделать, нельзя же просто позволить ей уйти в никуда. — Поклянись мне всем святым, что никуда не исчезнешь. Чтобы я знал, где тебя искать.

Луи подходит ближе, и Мидлтон приходится поднять голову. На лице у неё смущение пополам со смехом, и Луи хочет верить, что она его понимает. Не может же не понимать.

— Я не настолько маленькая, чтобы меня можно было потерять на Тортуге.

— Женщина, которую все принимали за мужчину столько времени, способна на что угодно.

— Я даже не знаю, мне оскорбиться или принять это как комплимент? — Элизабет честно изображает возмущение, но через несколько секунд на губах у неё появляется лёгкая, совсем не ехидная улыбка, когда она тихо обещает: — Клянусь, я никуда не денусь.

— Молодец.

Она честно выполняет обещание, никуда не уходит, смотрит ему в глаза так же прямо. И за несколько секунд Луи принимает лучшее решение — шагает ближе, прижимает Мидлтон к себе и целует. Потому что, что с ней ещё делать. Он ловит её поражённый вздох, чувствует, как её руки скользят по его груди, и, кажется, подгибаются колени. Но через мгновение Элизабет тянется ближе, поднимается на мыски, пальцами зарывается ему в волосы и отвечает на поцелуй. Луи притискивает её ещё ближе, так, что между ними нет даже воздуха, ладонями скользит по спине до самой поясницы, по рёбрам. Все мысли у Луи разом сгорают, оставляя только ощущения прикосновений, и никаких слов ему не нужно — её движения ему навстречу были ответами на все невысказанные вопросы о её мыслях и чувствах. И, кажется, его мыслях и чувствах тоже.

Луи отрывается от неё через, кажется, вечность. Прислоняется своим лбом к её, чувствует на лице сбитое дыхание, а под ладонями, обнимающими талию — слабую дрожь. Встречает взгляд распахнутых глаз, касается ладонью тёплой порозовевшей щеки, спускается по шее, касается ямки между ключицами, чертит ключицу до края распахнутого ворота. Элизабет ведёт пальцами ему за ухом, и он следует за этой лаской, как зверь какой. И Луи чувствует себя внезапно прирученным и готовым выполнять команды, но только с одним условием. Ему, болвану, нужно, чтобы она ему принадлежала вся и по доброй воле, Господи Боже, и навсегда, чтобы нуждалась в нём так же, и чтобы так же его… Любила?

И он это совершенно точно получит, потому что Мидлтон сейчас цепляется за него не хуже, чем он за неё.

— Ох, Боже, — выдыхает Элизабет.

— Приятно познакомиться, — хмыкает Луи, касается её губ коротким поцелуем. — А теперь лучше уходи, пока чего-нибудь не натворили.

Уже натворили. Только что. Открыли ящик Пандоры, и один Бог знает, чем это кончится. Этот поцелуй был откровением посерьёзнее, чем правда о том, что Барт это Элизабет, и всё разом изменил без возврата. И он знает, что она тоже знает.

Мидлтон фыркает, смотрит прямо и улыбается темно и насмешливо. У Луи в животе полыхает пожар, и он с беспощадной отчётливостью чувствует всё её тело, когда Элизабет опускается, соскальзывая по его груди. Луи с усилием разжимает руки, и она выскальзывает, поправляет платок и уходит, обернувшись только у выхода.

Томлинсон со стоном падает на ближайший ящик. Ему нужно подумать, подумать, подумать ещё раз и получше. Думать не хочется, хочется целовать Мидлтон, потому что так будет чертовски правильно. В следующий раз он с ней обязательно поговорит, прежде чем целовать, и следующий раз обязательно будет. Он понятия не имеет, правда, что ей скажет, но он попытается придумать. Когда сможет думать, а не радоваться тому, что получил, что хотел, и не получил по лицу.

========== Честность. Гарри ==========

Комментарий к Честность. Гарри

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850620/v850620438/f0567/khIqh_vOqd8.jpg

Опираясь на фальшборт, Гарри всматривается в темноту. Матросы, кроме вахтенного, уже отправились спать, отбой на «Леди Энн» всегда ранний. Ходовые фонари на гроте зажжены; галеон уверенно движется к Тортуге. Гарри вдыхает солёный воздух. В океане он как дома, но «как» — это ещё не «дом», и он это понимает.

Но не может не думать, что проблемы ещё не позади. На месте Анвара Мендеса он не проглотил бы их выходку просто так и попытался бы заручиться поддержкой Ле Вассёра. Которую ему, впрочем, не видать, ибо Французская Вест-Индская компания не слишком-то жалует британцев. Но даже если поддержка пролетит мимо, Анвар вряд ли отступится. И не только из-за щелчка по носу.

Гарри чует, что Анвар знает о его родстве с Джеммой. Знает и предпочитает, чтобы последний Стайлс в этой части света канул в небытие. Чтобы никто не догадался, что Джемма умерла не своей смертью, что это был не несчастный случай.

— Что за тайну ты узнала, Джемма? — шепчет Гарри в темноту, но, естественно, душа сестры не спускается с небес, чтобы открыть ему секрет, стоивший ей жизни. Впрочем, Гарри уверен, что секрет этот был, Джемма не стала бы ему лгать. И что это знание однажды ему пригодится.

Мысли, которые всё чаще поднимаются в нём с приближением к Черепашьему острову, — страшные и холодные. Поиски сокровищ и женитьба на Эйвери отвлекли его от планов о мести, но желание увидеть, как умирает Анвар Мендес, никуда не девалось.

Человек, лишивший жизни Джемму, сам не заслуживает жить.

Гарри кажется, что он чувствует Анвара, как хищник чует добычу. Анвар — на Тортуге, и они встретятся, так складываются звезды. Те самые, на которые Луи предпочитает не уповать. С мыслью о боцмане приходят и размышления о его последних идеях — о том самом манёвре, который позволит им сразу же скрыть часть сокровищ, а заодно и Эйвери, от любопытных пиратских глаз. Незачем всему острову знать, что Гарри женился, пираты, может, и не образованы, как дворяне, но размышлять умеют многие.

К счастью, он знает на острове одну бухту, в которой можно будет высадить несколько шлюпок. Разумеется, не днём. Гарри добрую часть вечера пытался рассчитать курс, чтобы понять хотя бы, в какое время они прибудут на Тортугу. По его расчетам — ближе к вечеру, и это не может не радовать.

Дерево планшира под его ладонью — теплое; «Леди Энн» знает, что Гарри чувствует, и стремится его успокоить. Он смотрит на тёмную воду, разбивающуюся о борт, и думает: а что, если душа его матери не вознеслась на небо, как было обещано в Библии, а вселилась в корабль и оберегает его? Мысль эта языческая, но ему нравится. Волны бьются о доски галеона, скрывая тайны морей, и, хотя Гарри уверен, что русалок не существует, ему невольно вспоминается песня, которую пела мать им с Джеммой, когда они были совсем детьми.

«Моё сердце так тоскует, ни к чему мне денег звон, лишь моряк меня утешит, ведь дороже злата он», — пела мама, когда им не спалось в их бедной старой хижине на окраинах Порт-Ройала. Там, куда никогда не заглядывали люди вроде губернатора или Анвара Мендеса. Мама рассказывала им легенды и старые сказки, а теперь нет ни её, ни Джеммы. Мама умерла в нищете, на которую её обрек Десмонд, и теперь он варится в Аду в отдельном котле за это, пока Энн летает вместе с ангелами — она заслужила спокойствие и свободу.

А душа Джеммы не покинет этот мир, пока не будет отмщена.

Гарри отходит от фальшборта, садится на бак. Если бы он курил, то трубка бы ему сейчас пригодилась, но он ненавидит табак и проклинает Мануила, что греческий дурень вообще показал Луи эту дрянь. А Томлинсон ещё скоро снова пополнит свои запасы и продолжит дымить, если Мануил не ушел в новый рейд. Впрочем, кто сейчас рискнет уходить надолго?

Погруженный в свои мысли, Гарри не сразу слышит приближение Лиама, и замечает канонира, только когда тот садится рядом.

— Киснешь? — Лиам подталкивает его плечом. Тот неопределенно хмыкает. — Да брось, вижу, что киснешь! Прекращай.

— Сейчас возьму и прекращу, — ворчливо отзывается Гарри. Если бы это было так просто. — И не смотри на меня так, с женой я не ссорился, это другое.

Лиам скептически приподнимает одну бровь, и это хорошо видно в свете фонарей. Гарри партизански отмалчивается: в случае проблем с Эйвери он бы и сам обратился к Лиаму, но тут совсем другое.

— Скоро Тортуга, — замечает Лиам. — Луи говорил о каком-то хитром манёвре, поделитесь подробностями?

Гарри трет подбородок.

— Мы решили, что нужно хотя бы часть сокровищ отправить к Шерил, вместе с Эйвери. Не стоит её демонстрировать всей Тортуге, как и ящики с золотом. Народ у нас не образованный, но не глупый, и связать одно с другим в своей голове сможет. И без того, когда мы уходили с гавани, народ шептался о нашем «секретном деле», а появление военных добавило дерьма в котел. Слухи о пленницах, если верить Рыжему Эду, по всем тавернам курсировали.

Чуть подумав, Лиам согласно кивает.

— Идея хорошая.

— Само собой, сопровождать часть ящиков и мою жену к Шерил будешь ты, — ухмыляется Гарри. — Я всё-таки не зверь какой, всё понимаю.

— Особенно теперь, да? — хохочет Лиам, и в тишине пустой палубы его смех кажется ещё более громким, чем обычно. Тео, пытающийся не заснуть за штурвалом, с любопытством оглядывается на них, и канонир грозит ему кулаком. Затем серьезнеет. — Полагаешь, Зейн с британцами?

Гарри кивает. О записке от Малика ни он, ни Луи ещё никому не рассказывали — это слишком ранило. Да и непонятно было, зачем Зейн вообще им написал. Хотел помочь или заманивал в ловушку? Письмо, уже изрядно потрепанное, лежит у Гарри в кармане штанов, и он, чуть поколебавшись, всё-таки вытаскивает его, показывает Лиаму.

Тот хмурится, вглядываясь в знакомые строчки, болезненно морщится, отходит к фонарям, чтобы прочесть уже смазавшиеся буквы. Читает Лиам не то чтобы хорошо, ему и не требуется — он с пушками справляется без грамоты и знает своё дело.

— Что он тут написал? — сдается Лиам после нескольких попыток разобрать полуистершиеся буквы.

— Предупреждал, что против трёх британских кораблей мы не выстоим, — Гарри морщится, как будто ему ткнули в старую рану. — Это письмо мне привёз Эд, поэтому мы и сорвались тогда с Наветренных островов. Судя по всему, это всё же не ловушка, хотя Дейви Джонс его знает?

Лиам кривит губы, возвращает письмо Гарри, и тот складывает бумагу, снова прячет в карман.

— Почему ты не сказал сразу?

— Не хотел, чтобы ваши головы ещё и этим были забиты.

Лиам снова садится рядом.

— Вот когда мне пригодились бы те вонючие листья, которые так любит Луи, — признается он. — Ты думаешь, британцы всё ещё пытаются разыскать нас?

Гарри много чего думает. Например, что на месте британцев он действительно отправился бы на Тортугу и попытался заручиться поддержкой Ле Вассёра. Или что нашел бы своих врагов и отомстил в любом случае. У него самого — единственный на миллион шанс встретиться лицом к лицу с Анваром на своей территории, а не на территории Мендесов, и он пока не знает, сможет ли использовать его.

Дадут морские боги и черти, они смогут приплыть в знакомую бухту незамеченными и войти в город не со стороны обычной гавани, а откуда их не ждут — пешком со стороны берега. Тогда есть шанс отыскать Анвара и вскрыть ему ножом брюхо.

А если нет?

Радует одно — Зейну об этой бухте было неизвестно. Гарри обнаружил её только полгода назад, когда «Леди Энн», возвращаясь из очередного рейда, пришла на Тортугу не с обычной для них стороны. Если кто из других капитанов о ней и знает, то вряд ли расскажет офицерам Короны. Такими знаниями не разбрасываются почём зря.

— Я думаю, что возможно, британцы затаились на Тортуге, — признается Гарри, потому что скрывать уже нет смысла. Черепаший остров приближается с каждой морской милей. — Вряд ли они ждут нас прямо в бухте, без разрешения Ле Вассёра у них не выйдет провернуть это. Но они постараются нас найти.

Именно поэтому нужно скрыть золото и спрятать Эйвери с Паулой, чтобы лишние слухи не добрались до ушей Анвара Мендеса. Хорошо бы и самим затаиться в городе, в идеале — у Шерил в пансионе. Хорошо бы, но кто, кроме Бога, знает, чем всё закончится?

Беспокойство у Гарри ворочается и скребется за грудиной, и чем ближе Тортуга, тем тяжелее у него на сердце.

— Ты снова всё усложняешь, — Лиам хлопает его по плечу. Если ему и тяжело от мыслей про Зейна, он не подает виду. — У нас есть план Луи, давай придерживаться его. Если увидим, что британцы нас обнаружили, постараемся надрать им задницу. Будто у тебя были другие идеи?

Гарри улыбается: Лиам всегда старается упростить ситуацию, даже если она и вовсе простой не кажется.

— Не было.

— Вот и шуруй к жене под бок, — ухмыляется Лиам. — Нечего изображать здесь отшельника, у нас Луи по тяжелым раздумьям, оставь это ему.

Гарри спускается в каюту и застает Эйвери бодрствующей. Несмотря на позднее время, она сидит на постели, подобрав под себя ноги, и обнимает подушку.

— Эй, — Гарри садится рядом. — Всё хорошо?

Она качает головой.

— Когда мы приплываем?

Её что-то беспокоит, и Гарри видит это. Эйвери хмурится, отчего между тонких бровей залегает морщинка.

— Скорее всего, завтра к закату, — Гарри приподнимает её лицо за подбородок и заглядывает ей в глаза. — Что происходит, любовь моя?

Эйвери поджимает губы.

— Как думаешь, «Леди Энн» удалось уйти от военных?

В очередной раз Гарри удивляется ей. Он и словом при ней не обмолвился о своих опасениях, но, кажется, она думала о том же. Или начала думать, когда приближение к Тортуге стало реальностью. И вот что ей ответить? Сказать ей правду? Стоит ли её волновать раньше, чем они прибудут на остров? К каким возможным событиям её готовить?

— Я не знаю, — наконец, произносит он, и это — наиболее честный ответ, на который он способен. — Мы узнаем об этом, лишь приблизившись к Тортуге, — он закусывает губу, думает, стоит ли сообщить ей о намерениях отправить её к Шерил с частью ящиком или нет, и решает, что, к черту, он клялся перед Богом, что будет с ней честен, значит, он и будет. — Когда мы подойдем к острову, мы не сразу высадимся в порту, — Гарри пытается подобрать слова, но находятся они чертовски плохо. — Мы зайдем в небольшую бухту, чтобы отправить на берег часть индейских сокровищ. И я хочу… — он трет двумя пальцами переносицу. — Я прошу тебя не рисковать и тоже отправиться на берег вместе с Лиамом и несколькими матросами.

Эйвери растерянно моргает, а потом её лицо приобретает упрямое выражение, и она качает головой снова.

— Нет.

Гарри на мгновение давится воздухом: что значит «нет»? Упрямство Эйвери снова заставляет его нервничать, и он не знает, готов ли он к витку споров, которые последуют за её отказом. Спорить среди ночи ему вообще не хочется, хотя и спать не тянет, но это время можно было бы провести куда как приятнее и полезнее.

Только и разговор откладывать нельзя. Гарри вытаскивает из кармана письмо Зейна, что уже второй раз этим вечером жжет ему руки.

Боги морские, ему предстоит разговор тяжелее, чем в тот вечер, когда он решил сделать Эйвери предложение.

========== Неясные опасения. Эйвери ==========

Комментарий к Неясные опасения. Эйвери

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c849236/v849236448/6bed2/fYssmYy485A.jpg

Гарри уговаривает Эйвери отправляться к Шерил, как только они спустят шлюпки на воду. Сначала он говорил о нежелании демонстрировать её всему порту — кто знает, не свяжут ли её появление со слухами о похищении невесты Анвара Мендеса командой «Леди Энн»? Эйвери упрямо качает головой: никто на Тортуге её толком не видел, никто её не знает. Откуда пираты могут догадаться, что Гарри не везёт жену, например, с Эспаньолы или из самого Порт-Ройала?

— Пираты — не идиоты, — возражает Гарри. — Они вполне смогут связать похищение двух женщин и появление у меня жены и племянницы. Вряд ли британцы всем и каждому рассказывали, будто я вас обеих притопил.

Эйвери уверена, что не рассказывали — зачем это? И она понимает, разумом осознает, что Гарри прав, но какое-то предчувствие, тёмным маревом поднимающееся в ней, не дает просто согласиться. Почему-то ей кажется, что, если она оставит Гарри, с ним что-то случится.

— Я не могу тебя оставить.

Гарри вздыхает, глядя на неё, лезет в карман. В руках у него письмо, написанное неровным, корявым почерком человека, который не очень-то знаком с грамотой.

— Рыжий Эд не просто так приплыл предупредить меня о британцах, — он разворачивает записку, протягивает ей, и Эйвери, нахмурившись, вглядывается в строчки.

«Уплывайте»

«Вы не выстоите»

— Кто это написал?

— Долгая история, — Гарри морщится, ему неприятно говорить об этом, но всё же он рассказывает, и за скупыми фразами, призванными просто разъяснить ситуацию, скрывается рана, которая не желает заживать.

Из короткого объяснения Гарри Эйвери понимает, что Зейн, который это письмо отправил, когда-то предал и Гарри, и Луи, и всю команду «Леди Энн» разом. В сердце у неё поднимается нехристианская злоба, и не только из-за мужа, но и вообще за всех, ставших ей близкими. Ей хочется обнять Гарри, но она понимает, что жалости он не потерпит. И ей хочется плюнуть этому Зейну в глаза, потому что если чему-то Эйвери и научилась, наблюдая за Гарри, Луи, Найлом и Лиамом, так это тому, что дружба — святое и священное чувство.

Вероятно, даже священнее, чем любовь.

— Разве ему можно верить? — она злится, очень злится, хотя не хочет этого показывать, чтобы не растравить рану Гарри ещё больше. — Почему ты думаешь, что он не делал это по чьей-то указке?

Она понимает, что, скорее всего, Гарри передумал уже всё, что мог, и явно так и не пришел к какому-то решению.

— Я не знаю, правду ли написал Зейн, — Гарри прижимается лбом к её лбу, сжимает плечи. — Только он знает, почему он вообще сделал это, и я не знаю, могу ли доверять этой записке. Быть может, нас как раз хотели выманить на Тортугу или в сторону Тортуги, чтобы окружить в открытом море. Но я знаю, что не могу позволить тебе попасть в руки Анвара Мендеса. Если всё будет в порядке, если британцы уплыли восвояси, я заберу тебя у Шерил. Если нет… — он сглатывает, быстро облизывает сухие губы, — то я хочу, чтобы ты была в безопасности.

Эйвери мотает головой: нет, ни за что. Она абсолютно уверена, что не оставит его, ни за что не оставит, он может и не просить. Мутное, мрачное предчувствие никуда не уходит, лишь становится сильнее, как усиливается шторм на море.

Она прижимается к губам Гарри, отчаянно цепляясь за его шею, вплетаясь пальцами в темные длинные волосы, жесткие от морского просоленного воздуха. Гарри хрипло стонет, скользит языком по её губам, размыкая их, и Эйвери всхлипывает, сжимая пряди его волос.

— Как ты можешь просить меня сбежать с «Леди Энн»? — шепчет она возмущенно. — Я вышла за тебя замуж, я обещала быть рядом, и я не оставлю тебя.

Гарри закусывает губу. Эйвери видит, как отчаянно он думает о чем-то, и в его взгляде таится тоска, которую он не может скрыть, как бы ни пытался. Тоска чудится застарелой, мучительно пожирающей его изнутри. Гарри садится на койку и, осторожно потянув Эйвери за руку, усаживает её к себе на колени.

— Я расскажу тебе кое-что, любовь моя, — он касается большим пальцем её нижней губы, призывая к молчанию. — Обещай, что выслушаешь меня до конца.

Эйвери чувствует, как по её спине пробегает холодная дрожь. Гарри прежде не говорил с ней настолько серьезно, и даже когда настаивал, чтобы она оставалась на корабле, а не шла вместе с командой в джунгли, он делал это иначе. Здесь и сейчас он собирался раскрыть перед ней ещё одну часть своей души, и она затихает, продолжая цепляться за его плечи, обтянутые тканью рубахи.

Где-то в глубине души она полагает, что, возможно, не хочет знать эту тайну, не хочет погружаться с головой в тёмные воды чужих секретов, но Гарри теперь её муж, и она знает, что должна разделить с ним любое бремя, что он взваливал себе на плечи. В горе и в радости, как говорит Библия. Дождавшись кивка, Гарри продолжает:

— Мою старшую сестру звали Джемма. Когда умерла наша мама, сестра взялась воспитывать меня, но у нас не было сбережений, чтобы хотя бы покупать продукты. Я пытался воровать, но Джемма была против. Сначала она пыталась пойти в прачки, но хозяин прачечной высмеял её, говоря, что она даже тюк с бельем поднять не сможет, такая тощая. Знаешь, у нас было немного вариантов, как выжить — воровство для меня, бордель для Джеммы. Шлюхой она быть не смогла бы, и тогда решилась пойти в услужение.

Он говорит медленно, тяжело, и каждое слово дается ему с трудом, будто на самом деле Гарри выворачивал себя наизнанку. Быть может, он так давно ни с кем не делился собственной болью, что теперь это кажется таким сложным. А, быть может, некоторые раны никогда не отболят, не заживут, и всегда будут ныть, стоит дотронуться до них пальцем.

Эйвери слушает историю двоих детей, в совсем юном возрасте оказавшихся на пороге смерти, и думает, что в свои тринадцать лет она воевала с матерью за покупку собственной лошади и думать не думала, что кому-то не хватает на хлеб, не говоря уже о куске сыра. Мать презирала бедняков, считая их отбросами общества, недостойными жить. Эйвери о них в те годы просто не думала, а позже — сочувствовала им и жалела, но, возможно, больше в пику матери, нежели из искренних добрых чувств. Она не имела представления, что значит быть нищим и каждый день бороться за собственное существование, а теперь понимает, насколько глупа была её мать, что считала, будто невозможность иметь собственный богато обставленный дом и выезжать на лондонские балы — это почти конец света.

Гарри рассказывает, что несколько лет Джемма гнула спину на Мендесов, пока не выпала из окна, когда до блеска отмывала их перед очередным приемом, и на ресницах у него блестят слезы. Отвернувшись, он вытирает их рукавом рубашки.

— Я уверен, что её убили, — он осторожно обхватывает лицо Эйвери ладонями, не позволяя ей отвести взгляда. — И поэтому я не хочу, чтобы ты попала в этот чертов дом. Не хочу, чтобы хоть краем глаза Анвар Мендес тебя заметил. Вам с Паулой нужно отправляться к Шерил.

Эйвери знает, что он прав. История Джеммы шипом вонзается ей в сердце, и даже если сестру Гарри никто не убивал, этот дом вряд ли можно было назвать гостеприимным местом. Как и Анвара вряд ли можно назвать радушным хозяином. Она видит, что Гарри всё ещё больно, что он не смирился со смертью Джеммы и никогда не смирится. Видит, что он разодрал свою самую страшную рану, чтобы уберечь её. Поэтому она тянется и вновь целует его, и он отвечает, скользя языком в её рот, целуя в ответ жадно и настойчиво.

— Я прошу тебя, — выдыхает он.

Быть может, он мог бы заставить её. Просто закинуть на плечо и зашвырнуть в шлюпку, но он предпочел довериться и поделиться тайной, которая пожирала его изнутри, не давала жить и дышать спокойно. Поделился опасениями, которые грызут.

Эйвери утыкается лицом в его шею.

— Давай сначала доберемся до Тортуги, — шепчет она.

Но всё, что рассказал Гарри, не дает ей уснуть до утра. Эйвери думает: неужели Анвар Мендес, человек, за которого мать хотела выдать её замуж, действительно убил сестру Гарри? Тогда его желание отомстить, сделать хоть что-то, обретает новый смысл. Килевая качка не убаюкивает, и Эйвери смотрит в темноту, но чем больше думает, тем отчетливее понимает, что по сути, Гарри прав.

Если кто-то из Берегового Братства свяжет их с Паулой появление в жизни Гарри со слухами о похищении предполагаемых родственниц губернатора, то их могут выдать британцам. И на их запястьях снова сомкнуться кандалы, которых Эйвери так старалась избежать.

И она больше никогда не увидит Гарри — первого мужчину, который сумел разглядеть за маской настоящую Эйвери, а потом осмелился полюбить и принять её такой, какая она есть. Эйвери не знала, что подобное вообще возможно. Всю свою жизнь она была уверена, что нет.

Если Гарри считает, что ей и Пауле нужно отправиться к Шерил раньше — значит, так тому и быть. Эйвери поворачивается к Гарри и прижимается щекой к его плечу. И шепотом молится, чтобы для «Леди Энн» прибытие на Тортугу закончилось благополучно.

*

Ветер стихает, когда галеон подходит к Черепашьему острову — ближе к вечеру, как Гарри и предполагал. Солнце клонится к горизонту. «Леди Энн» огибает остров с восточной стороны и приходит в небольшую бухту. Команда с утра готовится к тому, чтобы высадиться в бухте: таскают ящики на палубу, готовят рангоут и убирают лишние паруса. Эйвери старается не путаться у Гарри под ногами до самой погрузки ящиков в шлюпы, но когда он возвращается, наконец, в каюту, она всё же плачет, уткнувшись носом в его рубаху.

— Эй, — Гарри осторожно приподнимает её лицо, проводит большим пальцем по щеке. — Мы скоро увидимся. Мы просто высадим вас, обогнём остров и зайдем со стороны бухты.

Таков был его план, и Эйвери знает, что он должен бы сработать, но тёмное, мрачное предчувствие плещется в её душе, подобно океанским волнам, и не собирается схлынуть. Ей кажется, будто она видит Гарри в последний раз.

Эйвери понимает, что не должна думать об этом. Понимает, что просто боится, а страх всегда разворачивает ситуацию с самой худшей стороны. Ещё она понимает, что не должна показывать этого страха перед Гарри, потому что среди его забот ему не хватало только её надуманных переживаний. Она прикрывает глаза на мгновение.

Всё должно быть в порядке.

Всё будет в порядке.

— Я просто волнуюсь, — бормочет Эйвери.

Гарри мягко целует её, и даже в его поцелуе чудится горечь возможного расставания навсегда. Эйвери прогоняет эту мысль, как гнала предыдущие.

— Не бойся, — Гарри касается лбом её лба. — Мы всё продумали.

Когда Эйвери уже плывёт в шлюпке к берегу (Паулу обещают отправить следующим шлюпом, чтобы не привлекать внимания местных в городе наплывом гостей в пансион Шерил), она не может оторвать взгляда от гордого силуэта «Леди Энн», вырисовывающегося на фоне полыхающего закатом неба.

Она изо всех сил старается убедить себя, что скоро снова увидит Гарри.

Когда Эйвери ступает на берег, ноги чуть не подводят её, и если бы Лиам не успел вовремя подхватить, то она бы рухнула носом прямо в пески Черепашьего острова. Земля опасно качается, когда Эйвери выпрямляется.

— Сейчас привыкнешь, — со знанием дела сообщает Лиам. — Первые минуты на твердой земле всегда самые сложные.

Пока Эйвери приходит в себя, держась ладонью за лоб, солнце почти садится за горизонт. Пираты выгружают несколько ящиков, и некоторые из них, кряхтя и ругаясь, уже тащат их в сторону города. Волочь добычу далеко, но выбора у них особого нет.

— Идём, — Лиам осторожно касается плеча Эйвери. — Джон ещё должен успеть отплыть на галеон и забрать ещё несколько ящиков и Паулу.

Они уже приближаются к окраине города, когда Лиама за рукав ловит мальчишка. Он грязный и оборванный, и Лиам хмурится, отводит парня в сторону. Эйвери обхватывает себя руками: дурное предчувствие возвращается, и её мутит. Мальчишка что-то очень эмоционально доказывает Лиаму, и канонир указывает рукой направление к бухте.

— Что случилось? — когда Лиам возвращается, у него озабоченный вид, и Эйвери не удерживается от вопроса. Почему-то ей кажется, что непременно нужно возвращаться, но Лиам подхватывает её за локоть и тянет в сторону.

— Это посыльный от Саймона, — поясняет он. — Думаю, Саймон просто нас уже ожидает.

Эйвери хотелось бы верить, что всё так просто.

Эйвери очень боится, но почему-то идёт за Лиамом в пансион к Шерил, потому что не может ослушаться Гарри сейчас. Может быть, они действительно знают, что делают, ну, а она… Она — просто перепуганная идиотка, которой очень не хочется в незнакомый Порт-Ройал, зато очень хочется быть рядом с Гарри.

Она молится, чтобы всё было именно так, а прекрасный и грозный силуэт «Леди Энн», темнеющий на фоне закатного неба, по-прежнему в её воспоминаниях. Как и Гарри, обнимающий её на палубе галеона так сильно, будто страшится никогда её больше не увидеть.

========== Не лучший план. Луи ==========

Комментарий к Не лучший план. Луи

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850624/v850624096/12a968/r3EOn0FhkN4.jpg

https://pp.userapi.com/c855416/v855416785/1ea15/bT0mKH9sbdI.jpg

Луи смотрит, как шлюпка удаляется от корабля через крохотную бухточку и тычется носом в песок. Лиам помогает Эйвери выбраться, Мидлтон спрыгивает сама, прихватывает самый мелкий ящик с сокровищами и двигает за Пейном. С берега доносится шум треплемых ветром пальмовых листьев и возмущённые крики потревоженных чаек. Луи отворачивается, опирается на планшир локтями, рассеяно окидывает взглядом палубу, поднимает голову к мачтам, чтобы не наблюдать милейший щебет Паулы и Найла, и пытается пригасить собственное довольство.

Ему думается, он в жизни не чувствовал себя таким влюблённым по уши. И хотя он совершенно не представляет, как Элизабет выглядит в положенном виде, его это удивительным образом не волнует; её лицо он и так успел изучить во всех ракурсах, а в умении мило выглядеть в платье он и не сомневался, зато у Мидлтон совершенно очаровательная улыбка и живой ум. Она не такая, как его сёстры, и слава Богу. Была бы другой, её не было бы в его жизни, а сейчас это кажется чем-то невозможно неправильным. Мифическое чувство любовь, это вот оно?

Садящееся солнце припекает, выливая, кажется, всё нерастраченное за день тепло. Для полного довольства и уверенности в безоблачном будущем Луи нужно только знать, что в голове у Элизабет. Поговорить вместо того, чтобы накидываться с поцелуями, конечно, было бы правильнее, но Луи как-то не до того было, а в оставшийся до Тортуги куцый день он так и не имел возможности поговорить с Элизабет. Он и успел-то только перехватить несколько её взглядов, которые его и успокоили — она растеряна, но не оскорблена, и совершенно точно не намерена выковырять ему глаза при попытке приблизиться. Правда, если он не соберётся с мыслями в ближайшее время, точно обидится. Луи, впрочем, и не собирался затягивать, так что лучше уже поскорее выгрузиться, и он пойдёт разыскивать непредсказуемую мисс, которая обещала никуда не деваться.

— Принимайте посыльного, — окликают из подошедшей шлюпки, и Луи удивлённо переводит взгляд вниз.

Какой ещё посыльный?

По трапу карабкается крохотный оборвыш с крайне серьёзным видом. Луи подхватывает его подмышки на последних ступеньках и втаскивает на палубу — не ровен час упадёт ещё такое чудо.

— Ну и кто ты?

— Я к капитану, — заявляет мальчишка. Луи закатывает глаза.

— Это не ответ на мой вопрос.

Мальчишка трёт рукавом нос, но чище не становится, скорее наоборот. Косится куда-то за спину Луи и становится поровнее, явно увидел Паулу.

— Мэйс я, — сообщает, наконец. — У меня послание для капитана от мистера Коуэлла. Очень важное.

— У него других не бывает.

На палубе Гарри нет, и Луи ведёт Мэйса вниз, пока матросы нагружают шлюпку второй раз, чтобы отправить на берег Паулу. Стайлс находится в кают-компании и встречает посыльного с таким же недоумением. Хмыкает, когда Мэйс с неизящным намёком повторяет, что сообщение у него только для капитана.

— Я всё равно всё узнаю, — фыркает Луи.

Парнишка мнётся, сомневается, придирчиво рассматривает капитана и боцмана, как будто прикидывает, можно ли им доверять, но всё же сдаётся.

— Мистер Коуэлл велел передать, что вас на Тортуге ждут англичане. Этот ваш, — Мэйс кривится, спасибо хоть на пол не сплёвывает, — Зейн Малик ходил предупредить об этом, а потом его арестовали.

У Луи сердце спотыкается на половине удара. Он смотрит на Гарри, на его раздувшиеся ноздри, и понимает, новости о Зейне и англичанах на Тортуге категорически не хотят укладываться и в его голове тоже.

— Где нас ждут? — голос у Гарри тише и глубже на полтона, чем обычно. Мэйс,похоже, это тоже отлично чувствует и тут же съёживается. — Что ещё велел передать Саймон?

— У них патрули по всему городу. Ждут, когда вы будете в бухте и пойдёте к мистеру Коуэллу. Он велел вам, — Мэйс тяжело вздыхает, как будто готовится, что его сейчас за борт выкинут, — он велел вам напрячь мозги и придумать, как спасти ваши задницы. Это его слова, не мои!

Гарри отворачивается, сжимает пальцы в кулак, и Луи уверен, он в красках представляет, как придушил бы Анвара Мендеса. У самого Луи ни одной дельной мысли, как спасти их задницы, если по всей Тортуге патрули британских военных. Это на территории Французской, мать её, Вест-Индской компании.

— Сколько британцев на острове? — спрашивает Томлинсон.

— Я не знаю, — мальчишка теряется, снова трёт нос. — У них три корабля поменьше ваших.

Что в переводе означает, на Тортуге высадилась маленькая армия, и все хотят их головы.

— Это всё? — Гарри поворачивается, хмурится, глядя на Мэйса. — Тогда ступай и никому ни слова. Только Саймону передай, что мы как-нибудь выкрутимся.

Конечно, они как-нибудь выкрутятся, потому что умирать никто не собирается. У Луи вообще большие планы на долгую и счастливую жизнь. Ну, уж на ближайшие месяцы точно.

Мэйса с парой монет за пазухой сгружают в лодку с Найлом и Паулой, которым не сказали ни слова. Только Найла Гарри просит быть повнимательнее, этого достаточно, чтобы Хоран насторожился. Солнце садится ниже, а на мачтах начинают заново поднимать паруса, чтобы двигаться к гавани Тортуги. Оставшиеся на корабле капитан и боцман молча спускаются в кают-компанию.

В помещении слишком тихо и душно, алые всполохи катящегося к океану солнца пляшут на стенах и почти ослепляют. Луи вместо того, чтобы потянуться за трубкой, усаживается на столешницу, краем глаза наблюдает, как Гарри измеряет знакомую комнату шагами. Значит, британцы всё же связались с Ле Вассёром, и если в городе их как собак не резанных, то губернатор им это позволил. Только что теперь с этим позволением делать пиратам? Обойти британцев, может, и возможно, но что дальше, прятаться от них? Это с кораблём-то в гавани? Единственная надежда — не даться британцам и сподвигнуть Береговое Братство подумать, какого, собственно, чёрта их враги гуляют по острову, как по своей Ямайке. Тогда есть возможность, что Ле Вассёр попросит гостей уйти подальше и не портить его реноме. Только как это всё провернуть, Луи не очень представляет.

— Есть идеи?

— Насадить Анвара Мендеса на шпагу, — откликается Гарри, раздражённо убирая волосы со лба. — Как можно скорее.

— Это в идеале, — Луи задумчиво чешет бровь. Между рёбер у него саднит от одного упоминания о Зейне Малике. Бывший друг дважды предупредил их об опасности, сам взял на себя риск, который, похоже, провалил, раз сидит теперь в тюрьме. Если только это не хитрый манёвр британцев, чтобы куда-нибудь их заманить, но детали манёвра не угадывались совершенно. Чёрт с ним, с Зейном, он сам выбирал судьбу, проблема состояла в том, что от Зейна британцы могли узнать, как и где им караулить пиратов. Если подумать, Гарри и Луи тоже смогут прикинуть, где их лучше караулить. — Мы ведь всё равно идём в гавань, да?

— А у нас есть варианты? Нам всё равно придётся как-то заканчивать историю. Видимо, теперь.

— Поэтому лучше придумать, как закончить на наших условиях, — кивает Луи.

— Насколько иррационально то, что Эйвери всеми силами упиралась, отказываясь высадиться раньше нас? — спрашивает вдруг Гарри.

Иррационально. Луи искренне надеется, что ничего такого Эйвери не чувствовала, а просто не хотела оставлять любимого мужа, пускай даже на несколько часов. Хорошо, что она уже на берегу, как и Элизабет. Они обе «всего лишь женщины», и лучше им не знать чего-то слишком нервного, особенно если есть шанс, что «всего лишь мужчины» как-нибудь сами решат проблему. Одной заботой меньше, осталось придумать, что делать с тремя кораблями британцев. Подыхать Луи отказывается категорически.

— Она просто любит тебя. Нам теперь нужно собраться с мыслями и как-то доказать ей, что она зря волновалась.

— Давай, собирайся, — пожимает плечами Гарри. — Мне иногда кажется, что на корабле ты отвечаешь за здравый смысл. Мне вот просто хочется кого-нибудь убить.

— Месяц назад я бы согласился с твоими словами, а теперь немного сомневаюсь в здравости своего рассудка, — Гарри вопросительно выгибает бровь, но Луи только головой качает. — Расскажу, когда разберёмся с британцами.

Гарри невесело фыркает, садится наконец за стол, барабанит пальцами по столешнице. Луи сверлит взглядом противоположную стену, а перед глазами встают знакомые улочки Тортуги, по которым теперь ходят британские военные.

— Англичан не должно быть на Тортуге, — говорит Стайлс. — Если Ле Вассёра это по каким-то причинам устраивает, то я не понимаю, почему устраивает Береговое Братство.

— Они им пока ничего не сделали, — не то, чтобы у Луи правда есть в этом уверенность, но это вероятный вариант, ведь британцам нужны конкретные пираты. — А вот если что-то сделают, тогда Братство их терпеть не будет. И Ле Вассёру не дадут.

— Как бы нам это сделать? — Гарри едва заметно улыбается, и если бы Анвар Мендес эту улыбку видел, уплыл бы на Ямайку на одной шлюпке, лишь бы поскорее. — Вызвать Мендеса на дуэль?

Луи вертит и вертит в голове одну мысль, которая ему не нравится. И он почему-то уверен, что та же мысль не нравится и Гарри. Но есть ли у них другой вариант?

— Я знаю, что ты хочешь прикончить Мендеса, Гарри, но, боюсь, он сидит где-нибудь поблизости от губернаторского дома и не имеет никакого намерения подставляться, — Луи морщится, ловит себя на мысли, что тоже очень хочет прикончить губернаторского гостя с особой жестокостью и задать самому Ле Вассёру пару вопросов. — Могу предложить только не очень хороший план, сыграть по сценарию британцев. Высадимся, пойдём по улицам. Встретим группу военных, очень удивимся, вступим в схватку, победим. А потом зададим нашим товарищам по ремеслу в тавернах вопрос, с каких пор на нашем острове британские военные нападают из-за угла. Было бы неплохо возмутить их достаточно сильно, чтобы это напрягло губернатора и избавило нас от лишних людей на Тортуге. Ну или заручимся чужой помощью и сами себя от них избавим.

Гарри очень долго молчит, постукивает по столешнице пальцами в кольцах. Поднимает наконец голову и встречается взглядом с Луи. Качает головой.

— Ты страшный человек.

— Мне это кто-то говорил.

— План дерьмовый, — хмыкает Гарри.

— Не то слово. Но будет ли у нас другой?

— Нам так или иначе придётся столкнуться с англичанами, — морщится Стайлс. — Но если соглашаться на твою версию событий, давай хотя бы прикинем, где нас будут меньше ждать, и пойдём туда. Не хочу нарваться на большой отряд этих мудаков и потерять людей.

***

План был дерьмовый, но другого так и не появилось за всё время, что они шли в пиратскую гавань Тортуги и становились на рейд. Когда бросали якорь, уже совсем стемнело, и это показалось неплохим поводом убедить большую часть команды сидеть на месте. Денег у них всё равно пока не было, а ром на корабле каким-то чудом сохранился, так что на берег отправилось всего пять лодок.

Луи отлично понимает, что это не честно, но правду знают только они с Гарри. В общем-то, они постарались продумать, что могли, выбрали самое удобное для себя место вероятного нападения, позаботились о вооружении. Пираты в Карибском море, как ни странно, куда лучше готовы к любым дракам, чем военные, это доказывала каждая стычка, и только знание о трёх кораблях непонятно где обретающихся британцев нервировало.

Луи был готов к встрече с британскими военными, но не к тому, что они найдут их первыми. Британцы появляются из тёмных углов крутого поворота улицы, заступают путь. Вперёд выходит грузный мужчина в форме, встреченный возмущённым гомоном пиратов.

— Капитан Гарри Стайлс, вы и ваша команда должны сложить оружие и сдаться, — с апломбом требует англичанин. Не понятно, чего он ждал, но ответом ему был хохот тех, кто должен сдаться.

— Не думаю, что это хорошая идея, — улыбается Гарри.

— Пристрели ты его, ради Бога, — цедит Луи.

Не то, чтобы он не верит в успех предприятия, но в успех пули он верит точно. Гарри тянется к пистолету на поясе, и неидеальный план начинает рушиться. Командир англичан отступает за своих солдат, а самих солдат вдруг становится больше раза в два минимум. И похоже это всё на то, что о приближении пиратов жирного британца и его подчинённых кто-то предупредил. И чёрт его знает, какие там ещё сюрпризы.

Гарри серьёзнеет, напрягается, крепко перехватывает пистолет. Луи кладёт руку на эфес шпаги и медленно скользит взглядом по британцам. Их больше тридцати, пиратов — семнадцать. Не смертельно, но крайне неприятно в узком темноватом переулке. Томлинсон чувствует, как быстрее бежит кровь и подводит под рёбрами в неразумном предвкушении.

— Билли, будь другом, найди Рыжего Эда и расскажи об этом недоразумении, — говорит Гарри через плечо, не отрывая взгляда от командующего британцев. — Мы бы не отказались от помощи. И если Мануила найдёшь, тоже тащи сюда.

Билли, не будь дурак, срывается с места, и пока в рядах солдат царит возмущённое смятение после такой выходки, Гарри успевает выхватить пистолет и выстрелить. Толстяк отшатывается, уворачиваясь от пули, и Луи его за это ненавидит.

— Хватайте! — кричит бравый толстый офицер, и солдаты с неожиданной прытью срываются с места.

Луи не успевает полностью выхватить шпагу, когда из теней на него выскакивает первый из противников, принимает удар на лезвие шпаги и, не слишком церемонясь, пинает британца в живот. Вытряхивая шпагу из ножен, небрежно полосует другого поперёк раскрытого тела. Британцы фехтуют, как по учебникам, и Луи, который когда-то в другой жизни тоже учился драться по правилам, предупреждает все их движения даже не задумываясь.

Узкая улица в мгновения заполняется криками, звоном оружия и хлопками редких выстрелов. Луи чувствует запах крови и пороха, но не оборачивается оценить обстановку, потому что британцев-самоубийц на него одного пока предостаточно, а среди пиратов слабаков не водилось. Они не боятся ни людей, ни Бога, ни Дьявола, с британскими солдатами уж как-нибудь разберутся.

Пропущенные удары с боков обжигают на доли секунды и тут же забываются, вытесняемые необходимостью отбиваться от новых. Пиратство не добавило Луи человеколюбия, но он понимает, что особо жестоко убивать этих солдат смысла нет, достаточно просто раскидать и обезвредить сколько получится, а потом уже заниматься самыми активными из раненных. В конце концов, план-то состоял в том, чтобы уйти с места встречи, а не прикончить всех, кого найдут.

Британские солдаты бьются воодушевлённо, но не слишком умело, очевидно, впервые встретившись с настоящими разозлёнными пиратами. Какой-то очередной самонадеянный парнишка выскакивает перед Луи, шпаги встречаются раз, другой, а на третий парень валится, продырявленный навылет.

— Питер! — раздаётся вопль справа, и Луи прикладывает внезапного мстителя эфесом шпаги ещё прежде, чем полностью разворачивается к нему. Друг Питера валится на этого самого невезучего Питера. Так себе из них солдаты.

Томлинсон оглядывается, откидывает с лица намокшие волосы, чувствуя, как по рассечённой скуле сползают капли крови. То, что он видит, ему не нравится: британцы заканчиваются, но и пираты не неуязвимы. На другой стороне улицы валится истекающей кровью Поль. Луи подхватывается ближе к Гарри, теснит его противников, едва не спотыкается об очередное тело. Слева в него врезается Эрколе.

— Чтоб их всех кракен жрал!

Луи соглашается только мысленно. В порыве вдохновения снимает с пояса Эрколе пистолет и быстро стреляет в зазевавшегося командира британцев. Пуля проходит мимо, у британца сверхъестественное чутьё на опасность, похоже, потому что он шарахается в сторону за секунду до летального исхода.

— Явно не твоё оружие, — комментирует Эр.

— Да чтоб его, — Луи без затей отправляет чужой пистолет в голову ближайшего британца. Не промахивается. Парирует очередной удар, прокалывает очередного солдата.

Пираты победили бы по всем вероятиям, даже с потерями, если бы не подошедший со спины ещё один отряд британцев. Шпагами приходится орудовать активнее, но солдаты оказались не безнадёжно тупыми — вместо шпаг в лицо они решили воспользоваться чем-то тяжёлым по затылку.

Луи прилетело прямо в висок. В голове зашумело, перед глазами вспыхнуло солнцем, и Луи обнаружил себя на коленях. Возле ладони падает капля крови, тут же впитывающаяся в песок.

Сверху на Луи наваливается кто-то особо прыткий, хватает за руки, получает затылком в лицо и сваливается, но его товарищи — чтоб их всех кракен жрал, — оказываются удачливее, валят Томлинсона, выкручивают руки, фиксируют, несмотря на сопротивление. Его неделикатно тычут лицом в песок, коралловая пыль забивается в ноздри. Луи совершенно некстати думает, что не хочет, чтобы ему ломали нос. Рядом, кажется, брыкается Гарри.

План у них был дерьмовый, дерьмовее просто некуда. Зато дрались отлично.

— Вы арестованы за пиратство, за похищение и убийство подданных английской короны, — объявляет командир британцев, выходя вперёд. Пиратов рывками поднимают с земли, ставят на ноги. Вывернутые руки натянуто болят, верёвки взрезают кожу.

— Мы на территории Французской Вест-Индской компании, — огрызается Гарри.

— Да. Но вы уже арестованы, и что-то никто не спешит это исправить, — отвечает жирдяй с нескрываемым удовольствием.

— Вы не спросили наши имена.

— Мы знаем, кто вы.

— Да? — фыркает Луи, резким движением головы пытается убирать налипающие на кровь на лице волосы. Очень надеется попасть затылком в чей-нибудь нос, но не выходит. — Но вы ещё и не представились, а это уже совсем не вежливо. В любом случае, вам придётся найти доказательства нашей вины, прежде чем вешать нас.

— У нас будет полно времени, чтобы уладить эти формальности по дороге на Ямайку.

Вот дьявол. Вместо разбирательств на месте их потащат в тюрьму Порт-Ройала? Луи живейшим образом припоминает вонючий подвал и копошащихся крыс на полу, узкие оконца с великолепным видом на внутренний двор с рядами виселиц. Он не хочет возвращаться, ни за что на свете, а на виселицу хочется ещё меньше. Под ложечкой противно холодно тянет, но вместе с тем расцветает иррациональная надежда, может, они найдут способ вывернуться, раз у них есть отсрочка?

— Во всяком случае ваша вина в принесённом ущербе и убийстве солдат британской армии неоспорима.

Солдат позади Луи сильнее выворачивает ему руки, и становится понятно, что в покое их не оставят. Бравые солдаты британской армии, оказавшиеся такими неловкими в бою, постараются испоганить остатки жизни пиратов в тюрьме, чтобы почтить память тех, кого убили практически случайно.

Что за болван такой был этот Питер, чтоб ему на том свете икалось? Вряд ли он именно так надеялся послужить своей стране.

Начальник британских храбрецов командует уводить пленных, их дёргают, кого-то валят на землю и волокут. Луи в который уже раз остро жалеет о том, что не пристрелил жирного борова. Эти сожаления будут преследовать его весь короткий остаток его жизни в грёбанной тюрьме проклятого Порт-Ройала.

========== На пути домой. Анвар ==========

Комментарий к На пути домой. Анвар

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c848736/v848736532/19f948/phljAxGOL8I.jpg - Антуан Ле Вассёр

https://pp.userapi.com/c846322/v846322806/1df386/y9ihXbKYIT8.jpg

После ареста команды Гарри Стайлса — всех, кого удалось поймать, а было их, на самом деле, не так уж и много, — Анвар остается в противоречивых чувствах. С одной стороны, пират в кандалах — это пират, который уже не сможет навредить ему. С другой…

Как выяснилось, Гарри Стайлс притопил не обеих пленниц, а всего лишь одну. Вторую словили в трущобах Тортуги вместе с одним из дружков капитана. Совсем юная, она бросилась в слезы и не смогла сказать ни слова, но, глядя на неё слишком загорелое для благородной леди лицо и совершенно не истощенный вид, Анвар сомневается, что на борту пиратского корабля мисс Паула так уж страдала. Но он оставляет свои соображения при себе, видя, как раненый в бою с пиратами, — кажется, ранил его тот самый, что сопровождал мисс Паулу, — но не растерявший галантности Антуан Ле Вассёр до отвращения обходителен с «бедной девушкой, которая так мучилась».

Жаль, что этот французский идиот, Парижа в глаза не видавший, не истек кровью в той схватке. Анвар думает, что надо было осторожно подговорить его ринуться в самую гущу событий, туда, где с десяток смелых британских солдат полегли от шпаги капитана Стайлса и его ближайших соратников. Но сделанного не воротишь, и придется сочинять новый план по устранению Антуана. Позже. Сначала нужно сбросить в тюрьму Порт-Ройала Гарри Стайлса и его дружков, включая Зейна Малика. И придумать более-менее красочную и правдоподобную историю для Джелены.

В конце концов, на Ямайке всегда найдется парочка головорезов, которые за мешочек монет — а монет у Анвара теперь было достаточно, пока он порылся в сундуках, отбитых у пиратов, — прикончат Антуана в тёмном переулке, а вот Гарри Стайлс и его дружки в трюме представляли собой реальную проблему.

Как только военным удалось поймать и скрутить Стайлса, командор Морган приказал оттащить их на один из кораблей и поднимать якорь незамедлительно. И брать с собой Антуана Ле Вассёра никто не планировал. Особенно — с раной в боку. Однако Антуан упорно настаивал на необходимости отплыть в Порт-Ройал вместе с Анваром, ведь рана у него не такая и серьезная, а он горит желанием познакомиться с невестой и лучше узнать будущего шурина. Ле Вассёр согласился, скрепя сердце, и обещал прибыть на Ямайку позже, чтобы успеть на объявление помолвки Беллы и Антуана.

Сердце у Анвара будто железными цепями сковывает. Он понимает, что каждая миля, преодолеваемая кораблями, приближает его к Порт-Ройалу и к помолвке любимой сестры. Впрочем, он полагает, что даже хорошо, что Антуан плывёт с ними сейчас — будет время, чтобы устроить тому какую-нибудь «случайную» смерть.

Жаль, что сын губернатора Тортуги обладает отменным здоровьем, и его даже морская болезнь не мучает. Анвар с удовольствием помог бы Антуану бултыхнуться за борт, прямо в негостеприимные объятия океана. Никто бы, возможно, и не заметил.

Туда же Анвар бы с превеликой радостью отправил бы и Гарри Стайлса, но дядя требовал доставить пиратов, по возможности, живыми, и здесь у Анвара связаны руки. Он даже в трюм не спускается — туда, где пираты сидят в своих клетках по соседству с корабельными крысами. Хотя посмотреть, как между собой грызутся бывшие друзья, было бы любопытно. Даже обидно, что командор нацепил на них кандалы — может, поубивали бы друг друга, тогда и с Анвара бы три шкуры за их преждевременную смерть никто бы не спустил…

Девчонка, которую они прихватили вместе с одним из пиратских отрядов, — а в трюмы попало больше двадцати-двадцати пяти флибустьеров, — заперлась в каюте и отказывалась выходить. Антуан, глупый французишка, был уверен, что она всё ещё не может отойти от пиратского плена, да только Анвар сомневался в этом. Уж слишком здоровой выглядела девица. Не похоже, что её держали взаперти. Что-то в этом всём смущает Анвара, однако он старается не думать. Ещё успеет.

Анвар уходит с палубы — море вызывает у него желание поскорее оказаться обеими ногами на тротуарах Порт-Ройала — и спускается вниз. Килевая качка, к которой он никак не может привыкнуть, заставляет придерживаться за стенки, пока он бредет к своей каюте… чтобы прямо там столкнуться с Антуаном Ле Вассёром. Иисусе, этот вечер может быть ещё хуже?! Анвара до крайности раздражает этот смазливый, наивный мальчишка, которого так легко обвести вокруг пальца, что даже не интересно.

— Солдаты говорят, что эти… — Антуан прислоняется плечом к корабельной деревянной стенке, машет рукой, — ссорятся почем зря между собой последние пару часов. Я туда не спускался.

Бесконечно важная весть. Анвар фырчит.

— Пусть ругаются. Жаль, не могут переубивать друг друга.

— А разве их не собираются допрашивать? — удивляется Антуан. — Мой отец обычно допрашивает особо важных преступников перед казнью.

Анвару очень хочется закатить глаза. Неужели не ясно, что никому здесь дела нет до всяких допросов? Под пытками в тюрьме Порт-Ройала они скажут, что угодно, и будут повешены. Преступления пиратов не требуют особенных доказательств, так что признание — всего лишь формальность.

— Их преступления и так очевидны. Мы везём на Ямайку девушку, которую они удерживали на корабле силой.

Якобы удерживали. У Анвара всё ещё не исчезли сомнения насчет мисс Паулы Рид, но Антуан вдруг хмурится.

— Я не думаю, что стоит приплетать к этому мисс Паулу. Она и так в ужасе от случившегося и не выходит из каюты.

И даже не солгал ведь. Анвар и сам слыхал, как девчонка плачет в отведенной ей каюте, закрывшись там. У её присутствия на корабле был только одно достоинство: командору Моргану пришлось плыть на другом фрегате, и Анвар мог аж до самой Ямайки не видеть его лицо. Командор ему за это плавание надоел ещё хуже Антуана. Хотя у последнего ещё был шанс переплюнуть Моргана. Особенно если он не перестанет так странно пялится.

— У меня что-то не так с лицом? — интересуется Анвар, изо всех сил пытаясь сохранить в голосе хоть какое-то подобие дружелюбия.

— Наоборот, — улыбается Антуан, и нехорошее предчувствие грядущих проблем с этим странным французишкой накрывает Анвара с головой. Он делает шаг назад.

— Думаю, мне стоит всё-таки заглянуть в трюм и проверить, как там сидится гостям.

Интересно, до чего нужно было его довести, чтобы он предпочел компанию пиратов Антуану Ле Вассёру, который, хоть и был угрозой, способной сломать Анвару жизнь, но хотя бы не был грязным разбойником? Анвар спускается в трюм, с отвращением вступает сапогом в на отсыревший пол. Как назло, Антуан, вместе со своим ранением, спускается следом.

В полутемном помещении воняет застоявшейся морской водой, крысами и полусгнившими припасами. Анвар изо всех сил старается не морщиться.

— Не нравится запах? — ехидно и зло интересуется один из пиратов. Анвар щурится, вглядываясь в его лицо, и едва не отшатывается назад. Сходство с той девчонкой-служанкой очевидно, можно не ходить к гадалке: четко очерченный овал лица, вьющиеся волосы, свалявшиеся от песка и грязи, большие глаза. Гарри Стайлс, разумеется. — Когда ты сдохнешь, ты будешь вонять ещё хуже.

— Гарри, — другой пират, сидящий рядом, толкает его в бок.

Стайлс сплевывает на пол.

Анвар думает, что реагировать на выпады морских разбойников будет себе дороже. Он видит Малика, сгорбившегося в углу, подальше от бывших друзей, и, хотя кандалы, ввиченные в пол, не позволили бы им добраться друг до друга, Зейну всё равно неуютно. Анвару тоже было бы неуютно в заточении, но пиратам в тюрьме и место.

Антуан, наконец-то спустившийся вниз, вглядывается в пойманных флибустьеров и ошарашенно произносит:

— Луи Томлинсон?!

Тот, которого Ле Вассёр назвал по имени, ухмыляется, будто молодой волк.

— Какая неожиданность, Антуан Ле Вассёр! Ты решил повесить меня потому, что я не позволил тебе ухлестывать за Физзи?

У Гарри Стайлса широко распахиваются глаза. Третий их приятель, блондин с вымоченными в грязи волосами, удивленно хмыкает; и даже Зейн поднимает голову. Он сидит в тюрьме уже пару недель, и Анвар отчетливо видит, как ввалились смуглые щеки жениха его сестры. Может, от голода подохнет по дороге, а? Впрочем, сомнительно: пираты живучи, что кухонные тараканы, с которыми кухарка Мендесов борется неустанно и тщетно.

Анвар приподнимает вопросительно брови: какие интересные, однако, знакомства у будущего мужа Беллы! Может быть, это можно использовать? Скажем, шантажом заставив его отказаться от брака? Пока Анвар обдумывает возможности использования узнанной информации, Антуан качает головой.

— Я так и думал, что ты однажды ты пойдешь прямиком на виселицу, Луи, — повернувшись к Анвару, он поясняет: — Это — Луи Томлинсон, и его семья когда-то была вполне вхожа в аристократические круги Тортуги, хоть и всегда была бедна.

— Не всем же быть наследниками губернатора, — язвит пират. — Приятно видеть, что ты не скучаешь по моему обществу.

— Моё общество гораздо более благородно, — парирует Антуан.

Стайлс вдруг запрокидывает голову и хохочет — насмешливо и дерзко. И Анвар убеждается теперь окончательно, что Гарри Стайлс — брат малютки-служанки, и ему известно о её смерти больше, чем кому-либо другому. Быть может, девчонка даже успела рассказать ему о маленькой тайне Анвара и Беллы, а, значит, Гарри Стайлс тоже должен умереть. Лишь мертвые не открывают секретов, потому что умеют молчать.

— Ну, конечно, — отсмеявшись, Стайлс чуть склоняет голову набок. У него вывернуты руки, закованные в кандалы, и он морщится, но всё равно подается вперед. В глазах у пиратского капитана такое тёмное веселье, будто он не в трюме плывет навстречу собственной гибели, а охотится за мышью, что твой большой кот. — Я отсюда чувствую, как от вас обоих разит благородством!

— Молчать! — один из солдат, охраняющих пиратов, делает шаг и замахивается на Стайлса прикладом. Тот фыркает.

— Убьешь меня здесь — лишишь благородных господ удовольствия видеть, как я дергаюсь в петле. Тебе этого не простят, — и подмигивает удивленному британцу.

Анвар бы очень хотел, чтобы Стайлсу прямо здесь размозжили голову. Пират по имени Луи оглядывает их с Антуаном и ухмыляется:

— Не стоило изнеженным и благородным, — он выделяет это слово, и Антуан невольно подается вперед, чтобы, если что, защитить свою честь от оскорблений, — господам спускаться к грязным пиратам. Вы сапоги в крысином дерьме уделали.

Возможно, Ле Вассёру хочется приложить Луи Томлинсона в лицо, однако он сдерживается.

— Ты променял своё происхождение на грязное ремесло, — Антуан качает головой. — И оно — хуже крысиного дерьма. Если бы ты позволил мне жениться на Фелисити, твоя семья бы ни в чем не нуждалась.

— К черту ваши подачки, — Луи сплевывает на пол. — Твой отец подставил всё Береговое Братство. Вашей семье остались на Тортуге считанные дни.

И даже в полутьме трюма Анвар видит, как Антуан бледнеет, отшатывается назад. Гарри Стайлс внимательно смотрит на них обоих: так, будто уже придумал, как благородные господа, которых он почитает своими врагами, умрут. И Анвару почему-то не чувствует себя победителем.

Он возвращается к офицерским каютам совершенно разбитым. То ли пираты, прикованные к стене, но не сломленные, подействовали на него так угнетающе, то ли сказалась общая усталость, но ему хочется лишь упасть лицом в подушку и проспать часов двенадцать. Анвар надеется, что родители и сестры придут встретить корабль. Отец — чтобы убедиться в успехе его предприятия. Мать и сестры — чтобы просто обнять. И даже необходимость представить Белле её жениха меркнет по сравнению с тем, что Анвар наконец-то сможет обнять её. Он скучает по сестре так, что тоскливо скребет где-то за ребрами, и тоска воет, словно одичавшая собака.

— Мсье Анвар, — Антуан трогает его за плечо, и Анвар едва сдерживается, чтобы не развернуться и не наорать на него. — Я не хотел бы, чтобы вы думали, будто я вожу знакомство с пиратами. Как я уже говорил, Луи Томлинсон когда-то был пусть и обедневшим, но аристократом, и мы практически росли вместе. По крайней мере, пока отцу вдруг не прислали назначение на пост губернатора Тортуги.

Перипетии знакомства Антуана с Луи Томлинсоном, разумеется, могли бы быть весьма интересны, если бы Анвар мог их куда-то применить. Но, учитывая разрыв в общении семей, это не представляется возможным, а, значит, совершенно бесполезно.

— Надеюсь, вы не сильно будете переживать, когда вашего старого приятеля повесят? — Анвар устало опирается спиной о стену.

Антуан улыбается.

— Я бы предпочел считать своим другом вас.

Слащавый француз находится к нему слишком близко, а коридорчик и без того узкий, и Анвару хочется шагнуть в сторону, глотнуть хоть немного воздуха. Ему всё ещё чудится вонь из трюма, да и присутствие рядом Антуана удовольствия не добавляет. Он пожимает плечами.

— Вы можете считать меня другом, — и он откровенно лжет, однако Антуан этого не замечает. Анвар понимает, что с будущим мужем Беллы ему лучше находиться в хороших, желательно в дружеских отношениях, чтобы никто не смог заподозрить его в убийстве, когда молодого Ле Вассёра найдут с ножом в боку. — Я бесконечно рад, что моя сестра станет вашей женой.

Ложь на языке чудится горькой, но необходимой микстурой.

— А я надеюсь, что ваша сестра хоть немного похожа на вас.

Что-то за этой фразой, как и в потемневших глазах Антуана, вовсе Анвару не нравится. Он сухо замечает:

— Мы близнецы. Разумеется, мы похожи, как же иначе? Доброй ночи, — он всё же протискивается мимо собеседника в свою каюту и закрывает дверь. Прикусывает губу и поворачивает ключ в замке.

Для надежности.

На Ямайку они прибывают быстро: идут на всех парусах, опасаясь пиратской погони. Командор почти уверен, что Береговое Братство не простит им ни Гарри Стайлса, ни его команды. Впервые Анвар в чем-то с Морганом согласен. Стоит ему ступить на шаткие деревянные доски гавани Порт-Ройала, он готов броситься на колени и целовать землю. Как же, Господи Иисусе, он ненавидит океан!

Пираты всё ещё в трюме — их выведут ночью, под стражей, чтобы зеваки и голодрань — а, возможно, и другие пираты, — не таращились на них. Командор Морган изо всех сил пытается уговорить мисс Рид выйти из каюты, но, кажется, девчонка совершенно не хочет на твердую землю, и это всё ещё кажется подозрительным. Анвар решает подумать об этом позже. Всё равно мисс Паула Рид будет вынуждена выйти из каюты, и её сопроводят в дом губернатора.

Он видит родителей и Беллу и спешит к ним. Отец обнимает его, хлопает по спине: он доволен, что сын не подвел ни его, ни губернатора Мендеса. Мать расцеловывает его в щеки, шепчет:

— Я молилась, чтобы ты вернулся живым, — и на глазах у неё слезы.

Белла тоже обнимает Анвара, на миг прижимается к нему всем телом.

— Я так скучала по тебе, братик, — в её голосе, таком радостно-счастливом, Анвару слышится обещание, и сердце пропускает удар, а в брюках становится тесно. Он отступает назад. Оборачивается к Антуану, который стоит поодаль и ждет, когда его представят.

— Мама, папа. Милая сестра. Позвольте представить вам Антуана Ле Вассёра. Только благодаря его неоценимой помощи нам удалось поймать пиратов и спасти мисс Паулу Рид от неминуемой смерти. Увы, — он придал лицу соответствующее скорбное выражение, — моя невеста, мисс Эйвери, погибла от их рук, и мне остается лишь надеяться, что её убийцы понесут заслуженное наказание.

«И никогда, никогда больше не откроют поганые рты», — добавляет он про себя.

========== Катастрофа. Бетти ==========

Комментарий к Катастрофа. Бетти

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c844720/v844720096/20d4fa/ZVVr2SGyJ28.jpg - Лиам, Мануил и Рыжий Эд

https://pp.userapi.com/c849420/v849420096/19fa67/Xfo-QWCwiP4.jpg

Твёрдая земля после деревянной палубы, поднимающейся и опускающейся на волнах, кажется слишком застывшей, но Бетти едва ли это замечает. Зато замечает улыбку одобрения, когда Лиам жалуется своей жене, что Мидлтон их бросает, и совсем неприкрытую улыбку, когда он с преувеличенной торжественностью представляет миссис Стайлс. Бетти включается в работу по устройству гостей, слушает, как та пересказывает Шерил свою историю, улыбается шуткам миссис Пейн. И чувствует себя преступно лёгкой и счастливой. Она боится загадывать на будущее, вдруг так можно сглазить, но не думать о произошедшем всего-то вчера в трюме корабля у неё решительно не выходит.

Она опускает лицо, скрывая мечтательную улыбку, и перекладывает вещи в угловой комнате, назначающейся теперь только Пауле. За всё время на корабле Бетти как-то уж слишком крепко уверилась в том, что влюблена она без надежды, и даже поведение Луи в последнее время и собственные смутные ощущения чего-то изменившегося её ни на какие мыслительные процессы не сподвигли. А теперь Бетти вспоминает, как Луи шагает вперёд, притягивает к себе и целует так, что у неё до сих пор, кажется, не все вылетевшие мысли в голову вернулись, и улыбается ещё шире. На губах почти чувствует касание его губ, пальцы помнят густые, чуть жестковатые волосы, ладони — крепкие плечи и путь вниз, на грудь.

Почему-то мысли о том, что для Луи это ничего особенного не значило и ни к чему не ведёт, не задерживаются у неё в голове. Она точно знает, что ничего незначащие поцелуи выглядят и чувствуются иначе. Ей бы просто дождаться объяснений, а в том, что они последуют, Бетти тоже не сомневается — она знает Луи достаточно хорошо для этого.

Бетти больше не часть команды «Леди Энн», ну, может, самое позднее до завтра, когда получит расчёт. И если прежде она терзалась, что их с Луи больше не будет связывать нечто вроде дружбы, теперь она терзается желанием надеть поскорее платье, будто это может внести полную ясность в их отношения. Желание в ближайшее время не осуществимое, хотя бы потому, что Луи поблизости нет и ещё не все дела завершены.

Мидлтон выходит в сад, вдыхая прокалённый долгим днём воздух, оглядывается по сторонам. Все заняты каким-то делом, и Бетти, закончившая своё раньше, не торопится никому помогать, идёт вдоль стены, выглядывает за ворота. Может, это пустые сомнения, но ей кажется, что Найлу пора уже быть здесь. Дорога за воротами пансиона тихая, даже любопытных соседей не видно. Бетти прислоняется к косяку, треплет раскрытый ворот рубашки, пуская к телу воздух, вглядывается в узор выцветающих перед ночью облаков и не сразу слышит голос. Её окликают снова, и она поворачивается. На изгибе дороги стоит, покачиваясь, скрюченная фигура, и Бетти срывается на бег, едва признаёт в ней Джона. Светлые волосы вымазаны алым, рука прижата к боку, и весь он в крови и грязи, и… И так не должно быть!

— Что случилось? — Бетти влезает к Джону под локоть, принимая на себя его вес, и откровенно пугается, слыша неестественный хрип в ответ. — Наплевать, где кровь течёт? — он чуть приоткрывает ладонь, прижатую к боку, оттуда льётся, не останавливаясь, кровь, и Бетти чертыхается. Тащит с головы платок, наспех затягивает рану и ведёт Джона к пансиону. — Шевелись, немного осталось. Только попробуй умереть!

Какого чёрта?! Джон должен был быть с Найлом, и если он здесь, в таком виде… Бетти паникует ещё хуже, чем когда увидела друга в крови. Всё плохо, очень плохо. Она заводит мужчину во двор, и там, слава Господу Богу, на это копошение выходит Лиам. Канонир в три шага оказывается рядом, подхватывает оседающего Джона с другой стороны.

Когда они втаскивают его в дом, вокруг уже суматоха, Шерил посылает Прис за аптечкой и распахивает дверь в ближайшую удобную комнату. Бетти успевает только мазнуть взглядом по побелевшему лицу Эйвери, понимая, что она так же хорошо представляет, с кем должен был сейчас находиться Джон, но слов утешения и объяснений у Мидлтон нет. Лиам сгружает матроса на постель, а Бетти перебирает всё принесённое Прис, с ужасом понимая, что Нейта здесь нет, и значит ей придётся не только зашивать раненного, но и решения самой принимать.

— Где остальные? — спрашивает Лиам Джона, и Бетти замирает, вслушиваясь в неровное дыхание матроса.

— У англичан.

И Джон благополучно теряет сознание. На секунду Бетти кажется, что он вообще умер.

Лиам освобождает ей место рядом с Джоном, мешкает, будто смотреть собирается, но Бетти отмахивается, чтобы не мешал, раскрывает рубашку Джона, рвёт там, где мешает. На животе у него длинная глубокая рана, и Бетти усилием воли загоняет подальше понимание, что это тело, из него льётся кровь, это вообще её друг. Сначала сделать, что нужно. Подумаешь, зашить, как рубашку.

Она смахивает за спину волосы, мельком досадуя, что осталась без платка, их сдерживающего. Руки сами промакивают в воде ткань, убирают грязь вокруг раны и из раны, осторожно разводят края в стороны, чтобы оценить повреждения — всё как делают руки Нейта. Бетти слышит за спиной беспокойные вопросы, голос Лиама, вскрик Эйвери, но не оборачивается. Пейн, кажется, посылает кого-то выяснить, что случилось, а Бетти чистит, соединяет и зашивает. Между ушей у неё шумит сплошным потоком кровь, сердце колотится так, что почти рёбра выламывает, и ни одна посторонняя мысль уцепиться за мозг не может.

Джон приходит в себя, и Бетти искренне надеется, что не от боли, а от её усилий по приведению его в чувство. Пока она занимается раной на его голове, Лиам возвращается в комнату, тут же начинает задавать вопросы.

— На вас напали? Какого дьявола случилось?

— Англичане, — хрипит Джон. — Понятия не имею, откуда взялись сраные военные.

— Военные? — Лиам сомневается в этом слове так же, как и Бетти, она уверена в этом, даже не оборачиваясь. — И что им нужно было? Где Найл и Паула?

— Ну, их точно не убили. Кого убили, те валяются на месте, — Джон перечисляет имена, и на каждом у Бетти сердце останавливается. Так не должно было быть. Какие, к чёрту, английские военные не Тортуге? — Меня оглушили, прочухался уже в компании трупов. Остальных, значит, забрали куда-то.

Это какое-то откровенное безумие. Бетти заглядывает в мутные глаза Джона, но ничто не убеждает её в том, что у него бред. Наоборот, ему очевидно больно, но смотрит он на её действия с абсолютно осознанным интересом. Лиам отсылает очередного пирата предупредить об опасности Гарри, а Бетти в очередной раз вздрагивает. Вдруг Гарри и Луи уже попали в опасность? За окном густеет ночь, корабль уже наверняка успел войти в гавань.

— Ладно, — тихо говорит Бетти, — что мог, я сделал, теперь просто полежи на месте. Если тошнить начнёт, позови.

Джон удивлённо хлопает глазами, переводит взгляд на Лиама. Бетти давит в себе желание треснуть друга по лбу — если он ей не доверяет, так другого врача тут нет. Но она слишком устала бояться, чтобы теперь ещё и ругаться, у них нашлись проблемы побольше.

Бетти вытирает руки, убирает за уши волосы и оборачивается к Лиаму, чтобы спросить, что они теперь собираются делать. Лиам смотрит на неё жёстко, поджав губы, и Бетти удивлённо вскидывает брови. А потом чувствует, как вдоль шеи сползает прядь волос на плечо, застревая в складках рубашки.

Господи святый, ей конец.

— Вот теперь пойдём-ка, поболтаем, — ладонь Лиама смыкается у Бетти на плече, и девушка поднимается, не дожидаясь рывка. — Расскажешь мне занятную историю, как ты любишь.

Лиам втаскивает её в соседнюю комнату, захлопывает дверь перед носами всех любопытствующих, и тут только отпускает Бетти. Она отступает, оглядывает канонира, прикидывая, как быстро он сможет её прикончить. Пока не собирается.

— Какого кракена, Мидлтон? — раздельно, почти вежливо интересуется Лиам и тут же срывается на рык. — Ты что, девчонка?!

Бетти кивает, и так же видно. Волосы у неё спускаются до плеч, и на парня она похожа только одеждой, скрывать очевидное невозможно.

— Совсем обалдела что ли?! — Лиам вспыхивает, словно порох, и Бетти подаётся назад. — Да ты!.. Предательница, дура безмозглая!

— Что?! — взрывается в ответ уязвлённая Бетти. — Ты, может, думай, прежде чем говорить! Да я вас один раз обманула, да я была лучшим матросом, чёрт возьми!

— Да если бы твой обожаемый боцман узнал, они с Гарри должны были бы тебя за борт отправить!

— Как мне повезло, значит, что он добрый и умный, и умеет слушать, а не только орать.

Лиам спотыкается об эти слова, возмущённо ловит воздух.

— Так он знает?

Бетти прикусывает язык. Важно ли это?

— Я ему обязана. Это ещё одна причина уйти с «Леди Энн», потому что рисковать своей жизнью я готова, а заставлять Луи врать из-за моего желания — нет, — она упрямо поджимает губы и качает головой. Продолжать этот нелепый конфликт она не собирается. — По Тортуге разгуливают британские военные, которые напали на наших парней и у которых Найл и Паула! А тебя волнует, какого я пола?

Лиам окидывает её взглядом с ног до головы, неверящим и злым, трёт подбородок. Она знает, её пол его волнует только потому, что сейчас он на взводе, в любое другое время он, возможно, посмеялся бы. Лиам кладёт ладонь на ручку двери, видимо, чтобы выгнать её и не тратить время на идиотские разбирательства, но дверь распахивают с другой стороны. В проёме Шерил, за ней маячат два пиратских капитана, но оба не те. Одни рыжий и светлокожий, взъерошенный и в распахнутой рубашке, а другой — темноволосый, с глазами-маслинами, весь в чёрном и золоте по испанской моде.

— Зачем ты орёшь на парня? — Рыжий Эд подслеповато щурится на неё.

Мануил присвистывает, от души хлопает его по плечу.

— Потому чтоэто не парень, Эдди, — грек протискивается в комнату, оценивает встрёпанный вид участников перепалки, склоняет голову, припоминая Бетти. — А ты не этот, как тебя, — прищёлкивает пальцами, пытаясь вспомнить фамилию, — Мидлтон?

— Тот самый, — мрачно бросает Бетти.

— Так, вон отсюда, тот самый, — устало огрызается Лиам. — Шерил, переодень ты её, всего святого ради.

Бетти выметается из комнаты, но дальше не уходит. Встречается глазами с побелелой Эйвери, замечает насмерть перепуганного Билли… Билли должен был быть на корабле, но что-то он единственный с него сюда добрался, кажется.

— На нас напали, — подтверждает он худшие опасения. — Анличане нас ждали. Меня отправили за подмогой, но когда я её привёл…

— Нет у вас, короче, больше капитана, — без обиняков сообщает Мануил. — И англичане, кстати, тоже куда-то спешно подорвались, мы видели пару отрядов по пути сюда.

Эйвери с тихим стоном прислоняется к стене, прижимая руку к груди. Бетти часто моргает, не может вдохнуть и отказывается понимать, что происходит.

— Когда мы пришли, на месте оставались только трупы, — подтверждает Рыжий Эд.

Бетти отчётливо тошнит. Она знать не знает, откуда взялись англичане и что им было нужно, она просто хочет знать, что среди погибших нет дорогого ей человека.

— Гарри и Луи в их числе нет, — Бетти резко, до хруста в шее поворачивается к Мануилу, не заботясь о том, что это будет выглядеть странно. Грек только руками разводит, обращаясь ко всем сразу. — Скорее всего, их отволокли куда-то. Чез придёт, расскажет всё, что узнал по тавернам.

Билли перечисляет погибших, но Бетти едва ли слышит имена. Рука машинально тянется к груди, сжимает под тканью рубашки крест. Господи святый, спасибо. Вечер был чудовищным, но не стал ещё хуже. Внутри у Бетти живёт иррациональная надежда, что ничего ещё не кончено.

Лиам распоряжается высаживать команду на берег и уводит Мануила и Рыжего Эда в комнату, где только что орал на Бетти. Сама Бетти легонько прикладывается о стену головой. Безумие.

Шерил тихим голосом уговаривает Эйвери подняться наверх, немного успокоиться, пока ничего ещё точно не известно. Билли косится на Бетти, и та кисло улыбается. Ну хоть оскорблять не торопится.

— Ну да, я девушка, — отвечает она на невысказанный вопрос. — Небо упало мне на голову?

— Не похоже, — Билли качает головой. — В любом случае, это не главная наша проблема.

— Пойдём-ка, правда, тебя переоденем, — зовёт Шерил, и Бетти послушно поднимается за ней наверх. Ей бы тоже успокоиться и пересидеть новости, вдруг всё как-то само обойдётся.

Подходящее платье находится у Прис, роста они примерно одного. Бетти как была худой и маленькой, так и осталась, но на корабле стала как-то покрепче, всё, что было мягким, стало твёрже из-за мышц, но природа подкинула мисс Мидлтон ужасно несвоевременный сюрприз. Платье оказывается узковато в самом ответственном месте. Затягиваться оно затягивается, но дышать при этом совершенно невозможно, и выглядит конструкция ужасно вызывающе.

— В таком виде тебя точно никуда не пустят, — замечает заглянувшая в комнату Шерил.

— Вот уж платье мне точно препятствием не станет, — Бетти опускает взгляд на грудь и думает, что с ней делать, её как талию не втянешь. Раздражённо рычит и распускает тесёмки спереди, рассматривает внутренность корсета, насколько видно. — Мне нужен просто кусок материи. Пускай даже другого цвета. Подошью внутрь.

Шерил кивает, отсылает за тканью молчаливую Прис. Девушка явно не рассчитывала на такую долю пугающих событий, и сейчас куда тише, чем тогда, когда они с Бетти встретились впервые. Мидлтон теребит ткань, но на самом деле чутко прислушивается, что происходит в доме. Судя по всему, приходят всё новые и новые пираты, с новостями, а она тут, вынуждена приводить себя в человеческий вид на скорую руку.

— Я тоже волнуюсь, — говорит Шерил. — Но всё разрешится. Лиам вытащил мальчиков однажды, вытащит и снова.

Бетти смотрит Шерил в глаза, прикусывает губу, чтобы не задать тысячу вопросов. Ей просто нужно верить, что всё разрешится. Не может же быть иначе?

***

На первом этаже пансиона творится настоящее столпотворение. Бетти осторожно спускается, стараясь особо не смотреть по сторонам, но чутко прислушиваться к разговорам. В платье она вдруг чувствует себя ужасно уязвимой, особенно зная, что большая часть собравшихся её бывшие сослуживцы, которые совсем не в восторге от правды о ней.

В большой комнате, настежь открытой, совещание всех, кто может хоть что-то сказать: там два капитана, их офицеры, Лиам и куча других. Бетти заглядывает в комнату Джона, чтобы проведать его, натыкается на недовольного Нейта и ретируется. Наконец, находит Билли, который, кажется, уже полностью смирился с её «предательством», и кратко вводит в курс дела.

Англичане приплывали за капитаном и как только получили его — с разрешения губернатора, между прочим, — тут же снялись с якоря. А вместе с капитаном прихватили ещё с дюжину матросов, Луи, Найла и Паулу. От новостей Бетти нехорошо, и она прикрывает глаза, вслушивается в голоса мужчин.

— Или придётся брать штурмом, но лучше подорвать, чтобы они забегали, и тогда уже на них навалиться, — предлагает Рыжий Эд.

— Однажды я эти стены уже взорвал, — отвечает Лиам. — Могу повторить. С большим удовольствием.

Значит, они решили вытаскивать ребят, несмотря на то, что те уже даже не на Тортуге. Неужели все согласны плыть на Ямайку, фактически воевать с британцами? Бетти так отчаянно хочется в это верить.

— Сколько тогда было стражи? — спрашивает незнакомый голос.

— Немного, их тогда как раз услали куда-то в другую часть острова.

Это проблема. О каком бы другом разе ни шла речь, в этот раз, вероятнее всего, все полки милиции будут ошиваться в городе. Такое событие, пиратов отловили! Кажется, это понимают все в комнате.

Чтоб им пусто было, ямайцам.

— Честно говоря, это выглядит, как безвыходная ситуация.

— Если выхода нет, мы его сами сделаем, — настаивает Лиам. — Проделаем в стене.

Бетти открывает глаза. Нет, взрыв — идея замечательная, но очень громкая. И от взрыва камни полетят и на тех, кто в тюрьме тоже. Вот они выломают стену, вытащат своих из тюрьмы, а дальше что, с боем к кораблям прорываться? На грохот взрыва прибегут все те, кто случайно пропустит агрессивное явление пиратов к дверям тюрьмы. И сколько народу ляжет?

Бетти осматривает пиратов вокруг: кто-то напряжённо думает, кто-то безучастно ковыряет ногти, кто-то воплощает собой уныние, а кто-то с подозрением рассматривает саму Бетти. Толку ни от кого из них нет. В дальнем конце коридора открывается и закрывается дверь — кто-то проходит в сад.

Им нужен выход в безвыходной ситуации, где его взять? Бетти вертит и вертит в голове слова о том, что ели выхода нет, его нужно сделать, и в какой-то момент она понимает, выход-то есть. Как и вход. Через дверь. Надо пробраться внутрь и не подорвать стены, а открыть двери, для этого нужно, чтобы со стражей что-то случилось, чтобы они просто не мешали. Но пираты не могут вежливо постучаться и попросить впустить их.

Ха, пираты-то не могут, а вот она может.

Бетти быстро, пока не потеряла мысли, идёт в комнату Джона, игнорирует недовольно сложенные на груди руки корабельного врача, встаёт перед ним с самым уверенным видом.

— Хватит на меня дуться, лучше расскажи мне про тот порошок-снотворное, его можно добавить в вино или пищу?

— А тебе зачем, женщина? — подозрительно спрашивает Нейт.

— Возможно, это поможет вытащить наших друзей.

Нейт хмурится, долго жуёт губы. Бетти старается ни жестом не выдать, что теряет терпение и уверенность, терпеливо ждёт. Врач недовольно машет рукой — рассказать проще, чем отказывать и дуться, Бетти ведь не отстанет.

— Лучше в питьё, в воду. Можно и в вино, если вода плохая. Но если с дозировкой ошибиться, то можно травануть человека.

— До смерти или?..

— Или, — хмыкает Нейт.

— Это подходит.

— Так зачем тебе?

— Усыпить стражу.

Бетти выскакивает за дверь. Картинка медленно начинает отстраиваться у неё в голове, но придумать план полдела, ещё нужно хотя бы заявить о нём. Подходить к Лиаму кажется самоубийственной затеей, но ей придётся. Благо и случай предоставляется, Бетти перехватывает кувшин с вином, который несёт Прис, и решительно шагает вместо неё в общую комнату. Если кто и знает, кто она, ни слова не говорят, только косятся недовольно. Бетти разливает вино нескольким незнакомым офицерам и двигается ближе к Рыжему Эду и Мануилу. Говорящая женщина это, конечно, ужасно, но эти двое хотя бы не пришибут её просто от раздражения. Бетти разливает вино и терпеливо ждёт паузы в споре о подрыве тюрьмы.

— У меня есть план, — объявляет она наконец. И чувствует себя крайне неуютно под взглядами собравшихся мужчин. — Ну, во всяком случае предложение. Я знаю, как попасть в тюрьму без шума.

— Ты-то? — с насмешкой интересуется кто-то.

Лиам накрывает лицо обеими руками и с силой трёт, Рыжий Эд пожимает плечами и делает пригласительный жест рукой.

— Мы вроде уже поняли, как попасть в тюрьму, вопрос, как оттуда выбраться без потерь. Но валяй, рассказывай.

Бетти чувствует себя ужасно самонадеянной. Но её идея может и сработать. И вообще, она, в конце концов, столько времени была для них равной, им придётся выслушать и понять. Ужасно обидно, что всего лишь юбка делает её из друга и товарища никем.

— Мы усыпим стражу тюрьмы, — краем глаза Бетти замечает корабельного врача, появившегося в дверях со скрещенными руками, и задумавшегося Билли. — У Нейта есть снотворное, которое обеспечит несколько часов очень крепкого сна.

Тишина, воцарившаяся после этого, давит на уши. А несколько смешков по углам ударили по нервам. Бетти ждёт только реакции тех трёх мужчин, что тут главные. На всех её попросту не хватит.

— План-то хороший, лучше, чем фейерверки устраивать, — пожимает плечами Мануил, — да только как мы им это снотворное совать будем?

— Я пойду, — выдыхает Бетти, чувствуя себя, как натянутая струна. — Вежливо постучусь и предложу им ужин. Средство ведь быстро действует? — оборачивается к Нейту и дожидается отрывистого кивка. — Когда они все заснут, я открою вам двери, и мы тихо-мирно вытащим наших ребят и так же тихо и мирно уйдём. Всё предельно просто. И безопасно.

Мануил издаёт какой-то неопределённый звук и с усмешкой разводит руками. Рыжий Эд медленно кивает, а потом кивает снова, увереннее. И, кажется, что идея, обрётшая хоть какие-то очертания, становится чем-то вроде примерного плана. И, кажется, Бетти только что подписалась на заумное самоубийство.

— А под каким видом ты туда собралась? — интересуется Лиам. — Ты же понимаешь, да, что тебе придётся играть не очень хорошую роль? Всех подряд туда не пустят.

Бетти алеет от стыда и возмущения, когда понимает о чём речь.

— Ну уж нет, я не буду изображать шлюху! У меня будет замечательная история, — она задумалась, что сказать-то, этот момент она как-то упустила из виду. Да она план составила только пять минут назад! — Мой папа-шкипер пострадал от пиратов и сейчас вот очень рад, что они сидят в тюрьме, поэтому передал подарочки. Я женщина, никто меня ни в чём не заподозрит.

Мануил фыркает, его веселье подхватывают, а Бетти стискивает зубы. Ну да, она бы тоже посмеялась в других обстоятельствах. Она буквально чувствует всем существом чужие взгляды, чувствует, как эти мужчины вокруг принимают решение. И думает, что всего лишь идею она ухитрилась превратить во что-то, что может стоить жизни ей самой. Но вот сейчас ей не шло в голову, как иначе провернуть номер с тюремщиками, ведь только женщина сможет пройти тихо и не вызвать подозрений. Разве что правда шлюху с собой с Тортуги тащить, но чёрта с два Бетти позволит вручить решение такой важной задачи в чужие руки.

— Может что и переделать надо, но мне нравится, — заключает Мануил и весело подмигивает. — Ты страшна в своей гениальности, знаешь?

Бетти об этом понятия не имела. Она смотрит на Лиама и почти с удивлением видит на его лице улыбку и облегчение.

— Понимаешь ведь, что рискуешь? — спрашивает Пейн.

— Конечно. Но, по-моему, жизни некоторых людей стоят риска.

— Я даже знаю каких, — якобы тихо бормочет рядом Мануил, и Бетти вспыхивает до корней волос, хотя, казалось бы, можно ли покраснеть ещё сильнее. И это при том, что Мануил ничего знать не может.

— Конечно вы знаете, кто из нашей команды будет в тюрьме Порт-Ройала.

Да, да, жизнь Луи для неё, разумеется, стоит риска. И определённо она не собирается бросать остальных. Вот только она всего лишь маленькая Бетти Мидлтон, а предстоит ей нечто большое.

В дальнейших обсуждениях она не участвует, потому что где она, и где все эти планы захвата тюрьмы, если вдруг что пойдёт не так, планы диверсий, чтобы отвлечь солдат от тюрьмы и обсуждения количества пороха, которое им может понадобиться. Бетти протискивается в уголок возле окна и замирает, глядя в тёмный сад.

Она просто боится.

Они отплывут, как только обо всём договорятся и примут конечный план. До Ямайки ещё несколько дней в худшем случае, но счёт-то у них идёт на часы, потому что вряд ли англичане расщедрятся на судебный процесс или ещё что-то, повесят захваченных пиратов, как только сколотят виселицы для них. Шевелиться нужно очень быстро, и очень быстро придётся Бетти собраться, продумать свою «замечательную историю» и приготовиться осуществить самоубийственный план, потому что кроме неё никто этого сделать не сможет.

Бетти просто обязана справиться. В любом случае. Потому что теперь от неё зависят чужие жизни, а не только её собственная.

========== Надежда. Эйвери ==========

Комментарий к Надежда. Эйвери

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c847016/v847016832/1ed287/IcCZ82rhecI.jpg

В пансионе у Шерил Эйвери дает себе волю и уже даже не плачет — почти воет, свернувшись на постели и подтянув колени к груди. Она одна, совсем одна, потому что британские солдаты забрали Гарри, забрали Луи и Найла, забрали Паулу, и у неё никого не остается теперь. Никого и ничего, кроме мучительной тоски за грудиной. Она всхлипывает, в горле у неё свербит и царапает, а глаза обжигает слезами. Шерил её трогать даже не пытается, зная, что сейчас ничем не поможешь, и Эйвери ей благодарна, хотя не может высказать это вслух — ей трудно говорить.

Ей даже дышать-то трудно.

Наверное, они не могли скрываться от англичан вечно. И, наверное, их всё равно настигли бы — в море или на суше, раз губернатор Ямайки пошел на принцип. Но теперь, лежа на кровати в той самой комнате, где была когда-то почти узницей, Эйвери не может не думать, что это она виновата во всех бедах «Леди Энн» и её команды. Что Шерил, пусть не сказала ни слова — да её Лиаму и удалось избежать встречи с британскими солдатами, хоть кому-то из четверых — всё равно осуждает её. Как, наверное, осуждает и Бетти? Как, возможно, осуждают пираты, которым удалось не попасться британцам.

Эйвери снова всхлипывает, утыкаясь носом в подушку. Слёз почти не осталось. Она знает: Лиам, Рыжий Эд и ещё один из пиратских капитанов, темноглазый и темноволосый, сейчас решают, как вызволять Гарри и Луи, но у неё нет сил пойти туда и хотя бы послушать это обсуждение. Разум всё ещё частично отказывается принимать случившееся, и ей кажется, будто в любой миг может открыться дверь, и Гарри войдет в спальню. Эйвери всегда считала себя достаточно сильной, но мир, с таким трудом выстроенный вдали от материнского диктата, рухнул в одночасье у неё под ногами.

Гарри и Паула, единственные близкие для неё люди, сейчас у англичан, и если Паула, вероятно, в относительной безопасности, то Гарри — уж точно нет. Она вспоминает слова темноглазого пирата — «нет у вас больше капитана» — и сердце сжимается такой болью, что ей кажется, оно вот-вот лопнет в груди.

Дверь открывается и закрывается.

— Думаю, тебе нужно поесть, — Шерил присаживается на постель, ставит рядом поднос с какой-то едой. От одного запаха Эйвери мутит. — Ты ничем не поможешь им, если будешь голодать.

В её словах есть резон, однако Эйвери понятия не имеет, как заставить себя хотя бы поднести кусок ко рту. Шерил вздыхает.

— Лиам однажды вытащил Гарри и Луи из тюрьмы. Вытащит и теперь, — в её голосе нет показной уверенности, но есть твердость и есть надежда. Эйвери садится на кровати. Выглядит она наверняка кошмарно — взъерошенные волосы и мятое платье — но вряд ли Шерил придет в ужас от этого. — Лучше поешь. Что я скажу Гарри, когда он вернется?

Когда.

Не «если», а «когда», и Эйвери вдруг понимает, что улыбается, хотя внутри у неё всё ещё пепел, оставшийся после вестей, принесённых из города. Шерил облегченно улыбается ей в ответ. Но улыбка Эйвери увядает, стоит ей вновь подумать о племяннице. Даже если Лиам вытащит Гарри, Луи и Найла, как они смогут найти и увезти Паулу? Это будет слишком рискованно. Ей вряд ли позволят разгуливать по Порт-Ройалу без сопровождения.

— А Паула? — этот вопрос вырывается у Эйвери вслух.

У Шерил нет ответов. Она вздыхает.

— Паула, по крайней мере, в безопасности. Она — умная девочка, я успела это понять за ваше предыдущее здесь пребывание, и она не даст Мендесам повода навредить ей. Скорее всего, её считают пиратской пленницей, и обращаются с ней соответствующе: холят, лелеют и пытаются утешить её слезы.

Эйвери уверена: Паула действительно плачет. А ещё она уверена, что знает причину этих слёз, и это вовсе не пиратский плен. Она вытирает мокрые щеки ладонью, смотрит на Шерил, и думает: как получилось так, что жизнь связала их вместе — женщин из разных сословий, объединенных любовью к четырем пиратам?

Влюбленность Бетти в Луи не заметил бы только слепой. Впрочем, судя по всему, на корабле было полторы сотни слепцов. И многих из них уже нет. Эйвери успела привязаться к ним, и каждая смерть делает ей больно — и заставляет чувствовать себя виноватой. Перед каждым из них.

Она знала, что нельзя оставлять их.

— Я должна была остаться с Гарри, — произносит Эйвери вслух.

Шерил хмурится.

— Думаешь, он хотел бы, чтобы ещё и ты попала в лапы к Мендесам? Тебя бы прямо из порта силком потащили под венец, ну или публично опозорили, — она качает головой. — Гарри не дурак. Он понимал, что рискует, и хотел, чтобы ты была в безопасности.

— Как и Паула. Но я здесь, а она — нет.

— Она тоже в относительной безопасности. Её замуж никто выдавать не планировал. Возможно, её мать тоже уже на Ямайке.

И тогда Пауле начнут спешно искать жениха. Прежде, чем поползут слухи, что пираты лишили её невинности, например. Эйвери знала свою сестру слишком хорошо: предприимчивая Мэри захочет спасти хотя бы остатки репутации семьи. Образ невинной пленницы в лапах у грязных пиратов заставит многих мужчин Порт-Ройала захотеть защитить Паулу, а уж создавать образы Мэри всегда была мастерица. Всю жизнь она жила с маской на лице, и та приросла к ней, будто вторая кожа. Вряд ли сестра уже помнит, какой она была в детстве… или какой она была настоящей.

Но сначала губернатор повесит пиратов, что посмели похитить его гостей и будущих родственников. А уж если мать уверена, что Эйвери мертва…

Эйвери прикрывает глаза на мгновение. Она помнит, как прощался с ней Гарри перед тем, как усадить её в шлюпку. Как обнимал до хруста в ребрах, а Эйвери вдыхала запах его просоленной океанским воздухом загорелой кожи. Как мутно и тёмно плескалось в её душе недоброе предчувствие, обернувшееся правдой. Горло сдавливает, и слёзы вновь подкатывают к глазам.

Но Шерил права. От её слёз нет никакого толку. Она достаточно ревела, запершись в комнате, пока другие решали, как вытаскивать Гарри. Помощи от неё никакой, но и разводить сырость толку нет. Эйвери тянется за тарелкой — даже если она не хочет есть, придётся себя заставить.

Шерил одобрительно улыбается.

*

Когда Эйвери, умывшись и приведя себя в какой-никакой, но порядок, спускается вниз, пираты уже почти разошлись. Джон спит в выделенной ему комнате, а на стуле рядом с ним дремлет Нейт. Уже глубокая ночь, но, кажется, никто не уснёт так скоро. Лиама нигде не видно.

Эйвери выходит в тёмный сад, вдыхает полной грудью воздух — уже не раскалённый, как днём, — и вспоминает поцелуй Гарри у самых дверей пансиона. Тогда она, вопреки любым правилам приличия, так вдалбливаемым в неё матерью, не почувствовала себя оскорбленной, но его поступок казался бессмысленным.

— У Гарри хороший вкус на женщин, — она слышит чей-то низкий, смутно знакомый голос позади и оборачивается с перепугу. В дверях стоит, прислонившись плечом к косяку, тот самый темноглазый пират в черно-золотом щегольском костюме. Правда, камзол он уже снял, оставшись в рубашке с закатанными рукавами.

Она моргает. Вот сейчас ей бы чувствовать себя оскорбленной, однако почему-то этого нет. Эйвери шагает вперед, смотрит на высокого пирата снизу вверх. Кажется, он даже выше Гарри, может, на дюйм или два.

— Что вы придумали? — спрашивает она, понимая, что больше некому рассказать ей о планах на спасение Гарри. А ей нужно, очень нужно знать.

— Мы отплываем на Ямайку завтра вечером, — пират щурит карие глаза, в них пляшут весёлые искорки. — Но вас с собой не возьмем, уж извините. Хватит и одной бабы на корабле, даром, что она в плане участвует.

Эйвери снова моргает: Бетти? Она-то как связана со спасением Луи? Впрочем, вспоминая вездесущего матроса Барта Мидлтона, не боявшегося ни рану штопать, ни в сокровищницу лезть, Эйвери понимает, что совершенно не удивлена. Только невозможность помочь мужу горечью оседает на языке, как и любые слова, которые она могла бы сказать, но они сейчас не нужны.

— Не думаю, что Хазз будет в восторге, если мы ещё и жену его притащим в Порт-Ройал, — поясняет пират зачем-то, хотя Эйвери и не думает возражать и рваться в путь, на Ямайку. Она не боится Мендесов, но знает Гарри, и знает, что в кои-то веки должна послушать его, раз он так этого хотел.

И, да, она знает о его прозвище. Хазз. Так зовут его самые близкие. У Эйвери что-то сжимается в груди, и она сглатывает, усилием воли, которой у неё, оказывается, предостаточно ещё осталось, загоняет слёзы обратно. Ей не хочется плакать перед этим пиратским капитаном, и она не плачет.

— Я не собиралась на Ямайку, — она качает головой. — Я лишь хотела знать, что у вас есть план.

Знает ли этот пират, что англичане забрали не только Гарри, но и Паулу? Захотят ли они вернуть Паулу или же оставят её в Порт-Ройале? Эйвери кажется, что эти вопросы нужно задавать не этому темноглазому капитану, а Лиаму или Бетти. Возможно, именно у них есть какие-то мысли, остальным и вовсе заботиться о Пауле незачем.

— Можете не волноваться, — широко ухмыляется пират. — План есть.

Возвращаясь в дом, Эйвери думает, что так и не поинтересовалась его именем, но, наверное, это не так важно сейчас? Сейчас она просто должна… очень хочет быть уверена, что всё будет хорошо.

Бетти находится в комнате у Джона — перевязывает ему рану, пока Нейт отправился отдохнуть. Эйвери наблюдает за быстрыми, но четкими движениями рук Мидлтон и думает, что никогда не научится перевязывать раны без отвращения. Ей не нравится запах крови, хотя алых пятен на полу и одежде Эйвери никогда не боялась, и, когда ей в детстве случалось разбить нос, не орала и не падала в обморок. Зато от запаха её частенько мутило.

— Миссис Стайлс? — Бетти разворачивается, вытирая руки тряпкой. Благодаря умело наложенным швам, рана больше не кровит, и Мидлтон явно делает это по привычке, чем по необходимости. — Что-то случилось?

Эйвери качает головой. Беспокойство Бетти о ней очевидно. Ей думается, что пираты и к ним близкие считают, будто она превратилась в стекло только потому, что её муж — в плену, а племянница — в семье Мендесов, что, возможно, равноценно плену. Однако она своё уже отплакала, и теперь просто хотела убедиться, что никто не собирается действовать наудачу и лишний раз подставляться под английские шпаги.

Хватит, полегло уже слишком много. Эйвери не уверена, что их лица не будут сниться ей по ночам.

Бетти переоделась в платье, и ей идет, хотя и кажется, что чужой наряд слегка маловат. Хрупкую Мидлтон теперь нипочем не спутаешь с парнем, а волосы, которые она прежде прятала под платком, убраны лентой в конский хвост на затылке. Эйвери отвлеченно думает, что Бетти так намного лучше.

Эйвери хочется сказать Бетти многое, и спросить — тоже многое. Не винит ли её Мидлтон в том, что её капитан и боцман попали в тюрьму Порт-Ройала, и теперь им светит виселица? Не считает ли, что нужно было обойти «Северную Звезду» стороной? И знает ли она, что придумал Лиам и остальные?

— Не больше, чем уже произошло, — наконец, отвечает она. — И я думаю, что если бы вы не забрали меня на борт «Леди Энн», то и этого бы не случилось.

Бетти непонимающе хмурится, потом её глаза вспыхивают, и она быстро — настолько, насколько это вообще возможно сделать в платье, когда привык к удобным штанам, — выходит в коридор, закрывает дверь, чтобы не беспокоить отдыхающего Джона. Прислоняется к стене.

— Вы что это, миссис Стайлс, решили себя винить? — в тихом голосе Бетти слышится возмущение. — Не думаю, что капитану бы это понравилось.

— А разве ты не винишь меня? — Эйвери смотрит на Мидлтон и действительно не понимает: неужели никто из пиратов не считает, что всё случилось из-за неё, и надо было её на французском корабле оставить, пусть плыли бы, куда плыли, только без груза? Впрочем, вряд ли бы кто-то оставил в живых и команду, и пассажиров. Скорее, убили бы и сожгли бы фрегат. Зато никто бы не узнал, кто из местных пиратов разжился тканями. — Если бы не моя идея, вы бы спокойно ушли в сторону Тортуги.

Бетти качает головой.

— Любое решение, которое принимал капитан Стайлс, было его собственным. Никто не смог бы заставить его сделать что-то, если он сам не считал это нужным. И он бы не хотел знать, что вы вините себя за действия англичан. Мы все понимали, на что идём, — рядом с Эйвери она, как и раньше, кажется маленькой и хрупкой, даже тощей, но все равно — неизмеримо мудрее.

Возможно, Бетти — Элизабет, наверное? — Мидлтон понимает куда больше, чем сама Эйвери. Её хочется поблагодарить, но Эйвери понимает, что ей снова сжимает горло, и она только кивает.

— Вам бы поспать, — улыбается Бетти. Улыбка у неё ободряющая, но в глазах таится печаль и прячется тень страха. Ну, а кто из них здесь не боится сегодня? И не будет бояться завтра?

Эйвери знает, что уснуть не сможет. Не сейчас.

— Тот темноглазый пират…

— А, Мануил, — Бетти снова улыбается.

— Наверное, — Эйвери снова думает, что так и не узнала его имя. Кажется, теперь она его знает и безо всяких вопросов. — Он сказал, что у вас есть план. Это правда? Что за план?

Бетти отвечает не сразу. Она задумывается, прикусывает нижнюю губу, затем кивает:

— Да, план есть. Он не идеальный, но лучше тех, что предлагали остальные, и он сработает, хотя его наверняка придется додумывать под ситуацию. Никто не собирается бросать капитана и Луи, даже не думайте!

— А Паула? — Эйвери снова задает этот вопрос, потому что ей кажется, что про Паулу все забыли. Впрочем, никто, кроме команды «Леди Энн» и Шерил, о ней и не знал. Возможно, Паула вообще в план пиратов не включалась, и у неё нехорошо свербит где-то в желудке.

Паулу нельзя оставлять Мендесам. Если Анвар действительно убил сестру Гарри, значит, и он, и его семья очень опасны — по крайней мере, для тех, кто сует нос в их тайны. А уж матушка наверняка уже успела влезть в чужие секреты. Да и сама Паула, по своей наивности и незнанию, может попасть в какую-нибудь ситуцию, из которой не сможет выбраться.

Эйвери обещала себе, что не оставит племянницу. Как она могла не думать о ней и теперь?

Да, британцы забрали не только Гарри и Луи, но ещё и Найла, который наверняка не захочет оставлять Паулу, но она должна была увериться, что о Пауле не забыли остальные.

— Чтобы вызволить Паулу, сначала нужно вытащить Луи, капитана и Найла, — Бетти устремляет взгляд куда-то в стену напротив, и Эйвери кажется, что Бетти чего-то не договаривает. Быть может, о своей роли в этом плане. Быть может, Мидлтон рискует куда сильнее, чем могла бы и должна бы была. — Но я о ней не забуду, — она мотает головой решительно и снова смотрит Эйвери в глаза. — И Найл не забудет. И Лиам, и Луи. И капитан. Она ведь и его племянница теперь. Всё будет хорошо, миссис Стайлс. Мне-то вы можете поверить.

И даже если Эйвери не может поверить Бетти, потому что никто из них здесь не может видеть будущее, она всё равно тянется и обнимает Мидлтон. Ведь они обе — и Эйвери в этом уверена сейчас, особенно после того, как Бетти ставит имя Луи на первое место, — могут потерять любимых ими людей.

Бетти обнимает её в ответ.

— И не зови меня миссис Стайлс, — улыбается Эйвери. Губы легко вспоминают, что значит улыбаться. — Можно просто Эйвери. Сомневаюсь, что мой статус аристократки за мной сохранился.

========== Арестанты. Гарри ==========

Комментарий к Арестанты. Гарри

Aesthetic:

https://sun9-14.userapi.com/c855220/v855220783/2e3b0/QhG-HMun_gs.jpg

https://pp.userapi.com/c852124/v852124639/fd935/AxkRmyk68Xo.jpg

На теле, кажется, живого место уже не осталось. Руки, что скованы кандалами, не ноют даже, а просто болят. Глаза давно привыкли к темноте трюма. Крысы, мечтающие отгрызть кусок от него или Луи, сверкают глазками из углов, и нападают, как только появляется возможность. Вот, как сейчас.

Гарри изворачивается и отпинывает крысу в дальний угол. Тельце грызуна со шлепком бьется о доски. Вот же твою мать, эти уродцы теперь только разозлятся ещё больше. Гарри и сам зол — на себя, на англичан и на Зейна, а заодно и на весь мир. Эти несколько дней стали для него адом, и он готов молиться и Господу, и морским богам, чтобы их с Зейном посадили в камеры как можно дальше друг от друга. Иначе они друг друга убьют — только кандалы с рук снимите уже, черт побери!

Он, кстати, понятия не имеет, где остальные ребята из команды, которых захватили с ними. Возможно, плывут на другом корабле, примерно с таким же удобством.

Анвар Мендес приходит к ним в трюм со своим дружком, сыном Ле Вассёра, и у обоих настолько самодовольные лица, что хочется этими лицами повозить по полу трюма. Впрочем, с него слетает любая спесь, когда он вглядывается в лицо Гарри и, очевидно, узнает в нём черты Джеммы. Гарри и без того был уверен, что именно Анвар убил его сестренку, а теперь убедился в этом лишний раз. Это холёное, красивое лицо запомнилось ему ещё с казни Джеффа. За что фортуна отвернулась от Гарри Стайлса, если он уже второй раз не может сломать Анвару Мендесу шею?

У них больше нет оружия, кроме язвительных замечаний, и Гарри с Луи пользуются этим сполна. Где-то внутри Гарри понимает, что им не сойдет это всё с рук, но ещё он понимает, что сумел повернуть ситуацию, насколько мог. Анвар и Антуан Ле Вассёр пришли посмотреть на поверженных пиратов, но сами оказались теми зверьми, за которыми хотели наблюдать. И это… приятно, хоть и никогда не заменит удовлетворения от убийства злейшего врага.

Зейн хмыкает, услышав, как хлопает дверь, ведущая в трюм.

— Это вам с рук не сойдёт.

— Угрожаешь? — Гарри тут же вскидывается.

Зейн пожал бы плечами, если бы его руки не были вывернуты так же. От Гарри он отделен прикованным между ними Луи, и Зейн должен благодарить своих тюремщиков за это, иначе Гарри изловчился и пнул бы его. Вероятно, не один раз.

— Почему бы вам не прекратить? — интересуется Найл. — Нас всех скоро повесят, и я бы хотел поспать перед этим.

— Я смотрю, тебе изменила твоя вечная уверенность в том, что все будет хорошо? — Зейн смотрит на него исподлобья, и в полутьме трюма его карие глаза кажутся почти черными. — Надо же.

— Ну не только же тебе здесь быть предателем, — парирует Луи даже раньше, чем Гарри успевает что-то сказать.

Зейн снова замолкает. Он не пытается оправдываться, что-то объяснять, и явно не считает, что вообще кого-то предал. Гарри хочется плюнуть ему в его наглую самодовольную физиономию. Он всё ещё помнит грязные темницы Порт-Ройала и крохотные окна, и топот британских солдат над головами, и крыс. Крыс куда жирнее, чем в трюме, потому что в камерах им находилось, чем поживиться. Например, заключенными, не дожившими до казни.

Возможно, Зейн сейчас и попытался спасти их, но это не значит, что предательство прощено и забыто.

— Может, расскажешь, что побудило тебя предать нас тогда? — любопытствует Луи. — Плыть нам ещё долго, а ругаться, обвиняя друг друга, мне надоело.

— Куда проще обвинить меня, — бормочет Зейн себе под нос.

— А ты, конечно, ни в чем не виноват, и тебя заставили? — язвительно хмыкает Гарри.

Ему даже находиться с Зейном в одном помещении противно: человек, предавший дружбу, не заслуживает снисхождения и прощения. Черти морские, как же хочется выпустить ему кишки! Старая обида клокочет внутри, кипит. Но что-то ещё, другое, сохранившееся с времен их отрочества, шепчет: он спас вам жизнь один раз, он попытался спасти и второй, рискуя своей собственной. Почему, почему, почему?

Это в голове у Гарри не укладывалось и не укладывается, а Зейн как-то не собирался ничего объяснять, и даже сейчас, когда от него потребовали этих объяснений, он только закатил глаза.

— Как обычно, ты услышал то, что хотел услышать, а не то, что тебе сказали.

Где-то внутри у Гарри взметывается тьма, застилает глаза. Он, забыв, что скован кандалами, подрывается — и железные «браслеты» впиваются в запястья, заставляя обвалиться назад. Он прикусывает щеку от боли. Рот наполняется кровью.

— Ты хочешь сказать, что Гарри не умеет слушать? — Найл, кажется, изумлен наглостью бывшего друга. Тяжело дыша, Гарри сглатывает кровавую слюну.

— Я хочу сказать, что Гарри вряд ли захочет выслушать мою историю, потому что он уже сам сделал выводы, — Зейн спокоен, будто ему нечего терять. — Ему не нужны мои объяснения. Как и ничьи.

В ушах стучит кровь, и Гарри едва слышит слова Зейна. Усилием воли он старается успокоиться, но руки чешутся бывшего друга придушить, вцепиться ему в глотку. Они, все пятеро, клялись быть верными друг другу, но теперь он слышит, что отколовшийся от них Зейн ещё и его считает в этом виноватым? Или что? Что?!

— Зато мне нужны, — голос у Луи становится тише, и он поворачивает голову к Зейну. Даже в полутьме их временной темницы Гарри видит, что на виске и лбу у Луи засохла кровь. Из них всех Зейн выглядит самым неизбитым, и очень жаль, что это так. — Не уважишь старого друга?

Они с Зейном, к морскому Дьяволу, уже давно не друзья, и вины Гарри, Луи или Найла здесь нет. Однако Зейн, кажется, так не считает. Он поднимает голову, выгибает шею и трется заросшей щекой о плечо. Морщится.

— Вы и сами знаете, почему, — он тонко и горько усмехается. — У нас всех не было будущего. Кто мы такие? Пираты, которых рано или поздно вздернут на виселице, и вороны будут клевать наши глаза. Мы видели, что случилось с телом Джеффа.

Раньше это не смущало Зейна. Гарри помнит, как Малик врывался в гущу битвы на захваченных кораблях, и его тёмные глаза горели жаждой наживы и крови. А, быть может, это был просто азарт, а единственное, чего Зейн всегда жаждал, он тогда получить не мог.

— Идя в пираты, трудно считать, что за твои деяния войска Короны дадут тебе орден, — ехидничает Луи. Найл помалкивает, прислушиваясь к Зейну. Он слишком дружелюбен, чтобы огрызаться, хотя всё ещё обижен и зол, и это видно по его взгляду. Гарри закрывает глаза.

Быть может, если он не будет смотреть бывшему другу в лицо, будет легче выносить его голос.

— У вас двоих уж точно был выбор, — огрызается Зейн, однако в его тоне злости нет, лишь усталость. — Десмонд Стайлс отнял у меня семью и превратил в мальчишку на побегушках. У меня никогда не было выбора, становиться пиратом или нет. Вряд ли ты понимаешь, о чем я говорю, Луи.

— Да ну? — Томмо бесится, повышает голос. — Посмотрел бы я, на какие деньги ты содержал бы сестер после того, как твой отец разве что твою шкуру в карты не проиграл! — У Томмо всегда была своя боль, своя судьба, которая привела его на «Леди Энн». И он не стыдился этого, но и не любил, когда другие козыряли своими горестями. Видит Бог, у всех было их предостаточно. Гарри с ним согласен.

Луи редко выходил из себя, предпочитая оставаться гласом разума среди пятерых друзей. Но боль в душе не утихала, даже если он пытался её подавить, и вырывается теперь бесконтрольно.

— Вы оба сами делали свой выбор, — качает головой Зейн. — Мой за меня сделал Десмонд Стайлс.

— И поэтому ты решил нас предать? — Найл смотрит на него, будто не верит в услышанное. — Только потому, что твой выбор был вовсе не твоим.

Зейн не хочет оправдываться. Какая бы злость не клокотала у Гарри в груди, как бы ему не хотелось поломать сейчас бывшему другу хребет, он всё ещё хорошо понимает Зейна, хотя думает: знает ли он до конца человека, с которым делил тяготы рейда и мечты о богатстве, что ждет их… где-то?

Да, богатство они нашли, но какой с него теперь-то прок? Они здесь, плывут в Порт-Ройал, где их повесят быстрее, чем «Леди Энн» сможет добраться до Ямайки. Повесят всех — и даже Зейна, который почему-то пытался им помочь, и это даже не было манёвром от англичан, а всего лишь его собственным выбором.

— Я хотел жить по-другому, — отвечает Зейн. — И я это получил. Но какой с этого прок, если я остался собой?

Луи дышит глубоко и громко, будто пытается успокоиться, а за грудиной у него жжет, и точно так же болит у Гарри. Зейн предал их ради денег и возможности казаться не тем, кем он был на самом деле, но потерпел в этом сокрушительную неудачу. И в этом есть трагедия их разрушенной дружбы.

— Тогда какого черта ты нам помог? — выдыхает Луи. — Если ты так хотел этой жизни и службы на благо губернатора Мендеса, — он выплевывает это имя, будто яд, — то какого же черта, Зейн?!

Малик пожимает плечами.

— Возможно, я заплатил высокую цену, чтобы казаться тем, кем я не являюсь.

У Луи нет слов, и Гарри ощущает, как у Томмо внутри опадает взметнувшийся гнев, будто в один миг затухает пожар. Ярость уходит, но остается боль, и непонимание, и всё то смутное, чему нет названия. Сам Гарри понятия не имеет, как относиться к словам Зейна. Ему кажется, будто его ударили по голове, и он сидит, оглушенный, а в ушах звенит.

Зейн… жалеет о своем предательстве? Было ли ему так же больно, как им?

Наслаждался ли он хоть минуту всеми благами, которые получил, отправив своих друзей в тюрьму? Эти вопросы горько вертятся на языке. У Гарри ноет за ребрами, где-то в районе сердца, и ему так тоскливо, что хочется выть.

Гарри не мог ненавидеть Зейна, как бы ему того ни хотелось, но он знал, что однажды убьет бывшего друга, потому что за предательство есть только одно наказание. Сейчас он понятия не имеет, хочет ли он его убить, или просто хочет никогда больше не видеть. Осознавать, что друг предал тебя потому, что хотел стать кем-то иным, — это противно до кислого привкуса во рту, а ещё больно. Гарри сглатывает вязкую слюну, всё ещё отдающую кровью.

— Ты жалеешь о том, что сделал? — спрашивает Найл, непривычно серьезный и тихий.

Зейн молчит несколько тягучих мгновений, потом глухо произносит:

— Возможно, я мог найти другой способ.

— Да заткнитесь вы! — не выдерживает один из британских солдат и замахивается на них прикладом. — Иначе я найду, как вас успокоить!

*

Тюрьма Порт-Ройала запомнилась им грязной и вонючей, но когда британцы втаскивают команду «Леди Энн» в пропахшие крысами и дерьмом камеры, едва ли не волоча их лицами по полу, Гарри вспоминает всё с убийственной четкостью. Крысы тут здоровые, будто кошки, отвратнее, чем в трюме корабля, а ещё — терпеливые, и они будут ждать, пока кто-нибудь из них не сдохнет. Если такая крыса вцепится в руку, наверняка можно заразиться чумой. Кажется, сон им в ближайшее время не светит совсем. Заснешь — порадуешь грызунов.

Гарри и Луи кидают в одну камеру, Зейна и Найла — в другую. Руки у них больше не скованы, однако с этого нет никакой радости — вокруг столько солдат, что любой взбрык может оказаться дверцей в загробный мир. И Гарри сомневался, что его встретят с распростертыми объятиями в Раю. Проклятье, он даже сомневается, что его ожидает справедливый суд… хоть какой-нибудь суд! Вряд ли пиратов этого удостоят.

Вероятно, их повесят утром.

Гарри со стоном прикладывается затылком о холодную, грязную стену.

Эйвери. Он думал о ней, пока корабли возвращались на Ямайку, и продолжает думать теперь. Эйвери. Её имя звучит у него в голове, её лицо возникает перед внутренним взором, стоит ему смежить веки. Добралась ли она до Шерил? Скорее всего, да, раз уж здесь нет Лиама. Будет ли она плакатьпо нему? Знает ли, что его скоро могут повесить? Гарри хочется обнять её и никогда не отпускать, хочется вдыхать запах её тёмных волос и кожи, и целовать её, пока от нехватки воздуха всё внутри не начнет гореть.

Вспоминая её опасения, Гарри думает: как она могла знать, что больше они не увидятся? Его жена хранит свои тайны, и, морские черти, как же он хотел бы узнать их, одну за другой! Кажется, он вряд ли теперь сможет снова хотя бы просто увидеть Эйвери, а не то, что задать ей все вопросы, которые хочется задать уже давно. Горло у Гарри сжимается, и он тихо шипит сквозь зубы от злости на англичан, от собственного бессилия.

Выбраться из темницы Порт-Ройала без чужой помощи — невозможно, они это знают. Однажды Лиам уже подорвал эти стены, однако, видимо, местные власти сумели восстановить их достаточно быстро. Либо сейчас их отволокли в неповрежденную часть тюрьмы. Гарри понятия не имеет, с какой стороны здания они находятся, даже в какой части гребаного подвала. Он хочет одного: возвратиться к жене. И если бы он вернулся…

Ох, черт, если бы он вернулся…

Гарри снова стонет, бьет кулаком по грязному, едва устеленному пожухлой соломой полу.

На чудесное спасение он и не надеется. Их могут вздернуть уже завтра, а когда «Леди Энн» отплывет с Тортуги и приплывет на Ямайку, может быть слишком поздно.

— В чём нас хоть обвиняют-то, кэп? — интересуется Тео. Губа у него разбита. По пути в темницу ему солдаты ещё пару раз приложили прикладом в зубы. — Может, выкрутимся ещё? Старая шарлатанка обещала мне, что я помру в море.

— Мы слышали эту историю, — вздыхает Луи. — Можешь об этом палачу потом рассказать. Он проникнется.

— Кроме и без того ясного, — Найлу окончательно изменила его вера в лучшее, но он старается держаться. Он сидит с Тео и Зейном в одной камере, и, похоже, единственный из всех не собирается избивать Малика ногами, — нас обвиняют в похищении и убийстве двух подданных Британской Короны. Видимо, подданных женского пола.

— Так и знал, что не стоит баб на корабль брать, — плюет на пол Тео. — Простите, кэп, не хотел так говорить о вашей жене.

Луи шикает на Тео, но уже поздно. Тайна раскрыта, и Зейн, до этого безучастно сидевший у стены, поднимает голову.

— Жене? — переспрашивает он и непонимающе хмурится. А затем в его голове мысли приходят в движение, и он цедит сквозь зубы: — Так что, эти английские девчонки обе живы?

Видит Господь, отвечать на этот вопрос у Гарри нет никакого желания. А если кто-то из британцев их услышит и доложит своим офицерам, то солдаты вернутся на Тортугу и прочешут её вдоль и поперек, чтобы найти Эйвери. Мысль о ней и о её безопасности красной нитью прошивает все прочие. Гарри бросает на Тео взгляд, обещающий тому все кары этого гребаного мира, да толку-то.

— Я не думаю, что это тебя каким-то образом должно беспокоить, — огрызнулся Гарри в итоге, защищаясь. — Представь себе, иногда пираты женятся, а женщины выходят за них по собственной воле! Даже зная, что у них и не пахнет аристократическими корнями.

Глаза у Зейна опасно темнеют. Гарри знает этот взгляд, и ухмыляется, тонко и зло. Ему удалось ударить Зейна в больное место: его происхождение и боязнь оказаться недостойным чего-либо или кого-либо. Неужели причина его предательства — не только в желании быть равным всем этим аристократам, которых они все от души презирали, но и в женщине?

Какое, однако, открытие.

— Я рисковал жизнью, чтобы спасти ваши задницы, — рычит Зейн. — Ты и представить себе не можешь, чего я лишился!

— Куда уж мне, — у Гарри внутри вновь взмётывается злоба, как буря на песчаной отмели. — Я всего лишь потерял друга когда-то!

Он видит, что у Зейна где-то внутри всё раскрошилось и болит, ноет. Гарри думает: поделом ему, предателю, и сидит он здесь заслуженно. Сначала он предал своих друзей, а потом — тех, в чье окружение так стремился. Кого ещё он способен предать?

— Пока ты наслаждался семейной жизнью, я сидел в тюрьме из-за того, что решил вытащить твою задницу из передряги, — наверное, Зейна всё же стоило бы приковать, потому что он, разъяренный, метнулся к разделяющей их решетке и вцепился в неё. В потемневших глазах полыхало. — Надо было не рисковать ради вас, черт возьми!

Терпение у Гарри, и без того не бесконечное, заканчивается окончательно. В момент он оказывается у той же решетки, тянет руки, на которых сохранились синяки от кандалов, и хватает Зейна за горло. Чувствует, как бьется пульс под пальцами. Ощущает, как Малик вцепляется в его запястье, прямо в ноющий синяк, и пытается отцепить его ладонь от глотки.

Получается плохо. Гарри дергает Зейна вперед, прижимая того лицом к прутьям.

— Так какого драного кракена ты нас спасал?!

— А ну, разошлись! — Один из британских солдат, не будь дурак, подскакивает к клеткам, вскидывает оружие. — Если не хотите пулю между глаз!

Гарри отпускает Зейна, вытирает руку о штаны. Ему противна мысль, что друг предал его ради хорошей и сытой жизни среди богачей, а теперь смеет кидаться обвинениями только потому, что не он один просто хотел быть счастливым. Ярость, бушующая в груди, успокаивается, укладывается, как песок после порыва ветра, но остается боль, которая никуда, совсем никуда не ушла.

Солдат смотрит на них внимательно, потом возвращается на свой пост.

— Черт меня знает, — Зейн потирает шею. Кажется, его злоба тоже утихла. — По старой памяти я вас спасал, вот что.

И ясно, что он лжет.

Гарри хмыкает, оглядывается на Луи. Тот едва успел вскочить на ноги, — видимо, чтобы остановить их от убийства друг друга, — и теперь трет лоб ладонью, будто смертельно устал. Наверняка так и было. Они все смертельно устали в этой камере, но выход у них будет лишь один — на чертову виселицу, на потеху честной публике. И Гарри никогда больше не увидит Эйвери.

Мысль вызывает новый виток душевной боли.

— Ну, спасибо, — тянет всё-таки Луи, глядя на Зейна. Тот вновь садится к стене, упирается лбом в сложенные на коленях руки. — Вплоть до самой смерти твой героизм не забуду. Ах, да, совсем недолго до неё осталось.

— В этом нет моей вины, — глухо бурчит Зейн. Он всегда быстро вспыхивал и быстро отходил, и теперь как раз пытался успокоиться.

— Я тебя и не виню в этом, — отзывается Луи.

Гарри вновь садится на сухую солому, которая не способна ни греть, ни хотя бы не давать холоду добраться до тела.

— Что у тебя в твоей дурной башке, Зейн? — вдруг спрашивает Луи. Вечно ему нужно докопаться до причины, переосмыслить, понять. Такой уж характер, Гарри знает. Он даже не поднимает головы, просто сидит, закрыв глаза, и каменная кладка стены холодит ему затылок. — Ты нас предал, но теперь спас, подставился сам и явно потерял всё, к чему так стремился. Какого кракена, Малик?

Тот хмыкает.

— Вряд ли ты поймешь. Гарри, может, и доедет, если подумает головой.

На этот вялый выпад Гарри даже огрызаться не хочется. Боже, как он устал, как же он устал, и как же он хочет домой… Теперь он знает, где его дом. И тем страшнее мысль, что Эйвери он больше не увидит, что она осталась одна из-за того, что доверилась ему, а он не смог оправдать это. Даже вернуться к ней — и то не смог.

— А ты попробуй, — Луи явно прислоняется спиной к стене, однако не садится, и его голос доносится чуть сверху. «А ты попробуй» звучит как издевательский ответ на мысли Стайлса. — Вдруг я не совсем дурак?

Зейн молчит буквально несколько мгновений, потом произносит:

— В Порт-Ройале живет женщина, которая никогда не простила бы меня, если бы я оставил друзей в беде.

— А что, предыдущее предательство она бы простила? — у Томлинсона в голосе не любопытство, но горечь. — Ты предал нас из-за женщины?

— Нет. Я сделал это потому, что хотел другой жизни. Хотел жить, не таясь, но мне пришлось скрывать своё прошлое и носить маску, которую мне выдали в обмен на ваши жизни. Так себе цена. Я лишь пытался исправить однажды содеянное.

Тишина, воцарившаяся после его последних слов, давит на плечи. Гарри понимает, что ярость и гнев ушли окончательно, оставив за собой пустоту и выжженную пеплом землю. Пусть Зейн попытался предупредить их и сам подставился, никто из них и никогда больше не сможет ему верить. Друг, отправивший самых близких людей на виселицу из-за офицерского чина и чьих-то красивых глаз, не заслуживает доверия, даже если миллион раз потом спасёт чьи-то жизни.

Но Гарри не хочется больше шипеть, махать кулаками и спорить. Он бесконечно устал. Как и все остальные. И тишина лишь доказывает это.

— Может, хотя бы поспим перед встречей с местным правосудием? — спрашивает Найл. Если у него и есть какие-то соображения или вопросы к Зейну, он оставляет их при себе.

— А это идея, — отзывается Тео, который старался не отсвечивать, понимая, что его слова стали причины случившейся бури.

Гарри кажется, что он никогда уже не заснет, несмотря на усталость. Однако стоит ему улечься на каменный пол, и сон наваливается на него тут же, швыряя в спасительную темноту безо всяких видений.

========== Неожиданные решения. Белла ==========

Комментарий к Неожиданные решения. Белла

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c849536/v849536722/177628/D8UP9490Btc.jpg

В особняке Мендесов больше нет покоя с тех пор, как Анвар возвратился домой вместе с мисс Паулой Рид и мсье Антуаном Ле Вассёром, и Белла чувствует, что ей не хватает воздуха. Её привычный мир пошатнулся ещё в день, когда отец объявил о помолвке Анвара с той англичанкой — слава Богу, что она умерла! — и с тех пор неотвратимо менялся. Да, эта Эйвери Клементс умерла, и её занудная, отвратительная мамаша нацепила траур, но проблем и забот не убавилось.

И первой из этих забот была Джи. Только прознав, что Зейн в тюрьме, она заперлась в комнате и отказывалась выходить даже к ужину. Джелена никого не впускает, даже Беллу или маму, и не выходит сама, и слуги вынуждены оставлять ей ужин у двери. Белла думает, что поведение сестры говорит об излишней её истеричности, но в глубине души, хоть и беспокоится за Джи, всё-таки рада, что не приходится её утешать. Да и как можно утешить женщину, любившую и потерявшую? Белла не представляет, как вела бы себя сама, если бы Анвара убили пираты — вероятно, так же заперлась бы в спальне и предавалась своему горю. Но Анвар возвратился, и Белла эти мысли отбрасывает.

Анвар вновь рядом с ней, и её молитвы возымели своё действие. Быть может, Господь и правда есть любовь, и не важно, какая.

Белле хочется остаться наедине с Анваром, как прежде, но в доме теперь слишком много людей, и одиночество им обоим заказано. Антуан Ле Вассёр, её будущий муж, смотрит на неё влажными телячьими глазами и ходит хвостом за братом, и Белла даже задумывается: ради кого этот француз приплыл на Ямайку, ради неё или ради Анвара? Но её это забавляет, а не раздражает, и, лежа в постели, пока за окном царит душная ямайская ночь, она не может отделаться от мысли, что Антуан Ле Вассёр ей даже нравится. Он пытается быть вежливым и милым и даже прикупил ей тонкую золотую цепочку в местной ювелирной лавке, удивительным образом угадав, что именно это украшение Белле и хотелось. Впрочем, она предполагает, что хозяин лавки просто запомнил, что она разглядывала последним, и подсказал Антуану.

Теперь, когда в доме есть ещё несколько лишних людей, Анвар опасается приходить к Белле ночью, да она и сама осторожничает, и их удел — недолгие разговоры и поцелуи, пока их никто не видит. Белла чувствует, как тонко и болезненно тянет в низу живота, стоит ей поймать взгляд Анвара. Она, Господи, так скучала.!

Мисс Паула Рид, в отличие от Джи, к обеду и ужину выходит, хотя завтракать предпочитает в отведенной ей комнате. Она совсем ребенок, но — и даже Белла это признает — может стать красавицей. У неё длинные тёмные волосы и яркие глаза, а в плену у пиратов она, — вот странно, правда? — не исхудала и побледнела, а загорела. Впрочем, насчет худобы Белла не ручается, ведь она не знает, как выглядела Паула до её похищения. Антуан Ле Вассёр трогательно заботлив с Паулой, и, хотя Белла точно знает, что любит лишь Анвара, в груди у неё просыпается ревность. Её шип остро вонзается в сердце.

И, кажется, это вторая забота.

Почему её будущий муж так внимателен с другой девушкой? Белла точно знает, что так быть не должно, и уже к исходу третьего дня после возвращения брата, — пиратов всё ещё не повесили, но молотки на главной площади города уже стучат, и виселицы строятся, — Белла решает быть к Антуану благосклоннее. Она прогуливается с ним в оранжерее и очаровательно краснеет от его комплиментов, а юный Ле Вассёр и рад обманываться её показной скромностью.

— Глядя на вашего брата, я лишь мог предполагать, что вы на него похожи, но я не мог даже представить, насколько вы прекрасны, — признается он, и Белла опускает глаза. — Мне кажется, у вас есть какая-то тайна, и я бы хотел её разгадать.

О, да, он прав.

Тайна уж точно есть.

Интуитивно Белле кажется, что Антуан чего-то не договаривает, и, возможно, он не может признаться, что Анвар нравится ему так же сильно, как и Белла. Она сама далеко не так наивна, как Джи, и знает, что мужчин порой влечет к мужчинам. В её голове зарождается мысль, которую она обдумывает ещё какое-то время. И чем больше думает, тем сильнее она ей нравится.

Возможно, ей не стоит избегать брака с Антуаном Ле Вассёром. Он красив и трогательно-нежен, он может быть заботливым мужем, а его явная симпатия к Анвару может сыграть на руку. Изабелла не уверена, что может поговорить об этом с братом, замечая его явную неприязнь к Ле Вассёру, и поэтому выжидает. Но позволяет Антуану поцеловать себя в оранжерее, и отмечает, что он целуется совсем не так, как Анвар, и это её… будоражит? Собственная реакция её не удивляет нисколько; Белла привыкла принимать себя такой, какая она есть, и если ей нравится её будущий муж, хотя она любит Анвара, то почему бы этому просто не происходить? Такова её натура, и Белла никогда не обманывалась в себе. Не быть ей верной женой и скромницей, даже если она упорно пытается казаться другим такой.

Возможно, ей стоит просто признать ситуацию такой, какой она есть.

Интересно, что сказала бы Джи, если бы узнала, что сестра вознамерилась разделить постель с двумя мужчинами? Бедная Джелена, она бы, наверное, свалилась в обморок! Впрочем, как и мама. Белла улыбается, и даже миссис Клементс, отчаянно пытающаяся показать горе, постигшее её из-за смерти дочери, её снова не раздражает. Эйвери Клементс сделала лучшее, что могла, в своей жизни — захлебнулась солёной океанской водой и оставила Анвара свободным.

Анвар присоединяется к обычной прогулке Беллы в саду. Гресия семенит за ними следом чуть поодаль, опустив глаза в землю. Кажется, кто-то уже донёс ей, что предыдущая служанка выпала из окна, и, видимо, девчонка не совсем глупа, если сумела сделать какие-то выводы. Солнце палит нещадно, однако скоро начнется сезон штормов и дождей, и поэтому Изабелла старается насладиться последними его лучами.

— Негодяев повесят в понедельник, — Анвар, как благовоспитанный человек, предлагает Белле руку, стоит им спуститься с крыльца, и она кладет пальцы на сгиб его локтя. Думает, что находиться рядом с ним и не иметь возможности прикоснуться так, как ей хочется, просто невыносимо. — Виселицы почти готовы, но в воскресенье дядя не хочет проводить казни.

— Это было бы… интересно, — усмехается Белла. — Утром — проповедь, днем — дергающиеся в петле пираты.

— Если бы матушка услышала, как спокойно ты рассуждаешь об этом, она была бы скандализирована, — улыбается Анвар в ответ. — Сегодня я, вместе с дядей, был в тюрьме, слушал приговор пиратам. Смерть через повешение. Они даже не удивились.

— С чего бы им удивляться? — Белла старается не поднимать глаза вверх, чтобы не щуриться на солнце, а то будут морщины. — Полагаю, они знали, на что идут, когда нарушали законы Империи и колоний.

— Они считали, что находятся под защитой Французской Вест-Индской компании, — морщится Анвар. Некоторое время он о чем-то раздумывает, пока они неспешно прогуливаются по саду. Белла чувствует, что его что-то беспокоит, и ей хочется поцелуями стереть морщинку у него на переносице, что появлялась каждый раз, когда брат хмурил брови.

Наконец, она не выдерживает и спрашивает:

— Что тебя беспокоит, братик?

Анвар знает, что может рассказать ей всё. Он задумчиво прикусывает нижнюю губу, тем жестом, который так Белле нравится, и, наконец, решается.

— Среди этих пиратов — Гарри Стайлс, брат Джеммы. Нам удалось поймать его. И сегодня он угрожал мне, прямо в присутствии дяди. Хотя, разумеется, ничего не говорил прямо. Знает, мерзавец, что его на месте прикончат за клевету, — он снова морщится. — Дядя бы и не поверил ему, разумеется. Но было противно.

Белла сжимает его локоть. Ей теперь ещё сильнее хочется, чтобы понедельник наступил быстрее, и человек, угрожающий спокойной жизни — да и вообще, жизни — Анвара получил, что заслужил. Смерть на виселице. Она с удовольствием будет наблюдать, как Гарри Стайлс будет дергаться и хрипеть, пока его душа, если у пиратов есть душа вообще, отлетает в Ад.

Анвар ободрительно улыбается Белле.

— Всё равно его угрозы пустые. Им никто не поверит.

Конечно, никто. Анвар Мендес — будущий наследник семьи, единственный наследник мужского пола, и всякие грязные пираты не смогут опорочить его имя. Белла не выдерживает и тянется к нему, целует в щеку.

— Я рада, что ты вернулся домой, — шепчет она.

Вечером Белле не спится. Она видит, как Джи открывает дверь в свою спальню, забирает остывший ужин. Волосы у сестры заплетены в толстую, но неряшливую косу, и под глазами залегли синяки. Белла думает, что, если Джелена не перестанет горевать по своему Зейну, придется раскрыть ей правду. Может быть, это встряхнет её, хотя матушка умоляла ничего сестре не рассказывать. Родители считали Джелену хрупким цветком, который нужно было оберегать от любого дуновения ветра, чтобы он не поломался.

Этим они Джелене только вредят.

Белле не спится из-за мыслей, что роятся у неё в голове, гудят, как пчелиный улей. Она истосковалась по брату, но мысль, что неплохо было бы пригласить к ним в постель Антуана Ле Вассёра, всё никак не уходит. И эта мысль всё ещё кажется её хорошей, но не сейчас же!

Белла хочет налить себе чашку теплого молока, вдруг станет проще и легче уснуть, и поэтому идёт по коридорам их большого дома дальше, мимо гостевых спален. Из-за двери мисс Паулы она слышит разговор и останавливается. Опасливо оглядывается и приникает ухом к дубовой поверхности. Визгливый голос мисс Клементс узнается сразу же.

-…ты должна согласиться!

— Я в трауре по тете, — упрямо отвечает Паула, и, хотя она совсем ребенок и кажется нежной и хрупкой, в её тоне звучит неожиданная твердость. Это вызывает у Беллы невольное уважение, пусть и совсем легкое. — Бабушка, вам любой священник скажет, что я должна носить траур как минимум полгода. Я не могу нарушить традиции!

— Мы преодолели половину мира, Паула, — мисисс Клементс продолжает настаивать. — Я горюю по дочери больше, чем ты, ведь я её родила. Но мы должны думать о будущем. О твоем будущем, ведь у меня остались только ты и Мэри.

Белла сомневалась, что миссис Клементс горюет по дочери — уж скорее, об упущенной возможности окольцевать Анвара. Долго подслушивать она не хочет, поэтому отходит от двери прочь, но сомнения тонко зудят у неё в мыслях. Вероятно, миссис Клементс решила, что, раз Эйвери трагически погибла, место рядом с Анваром должна занять её внучка. Это кажется тревожным, однако Белла, зная своих родителей, понимает, что они ни за что не согласятся на помолвку, пока в семье предполагаемой невесты идет траур. А, значит, как минимум несколько месяцев у них есть.

В конце концов, какой бы Паула не казалась милой, она — тоже английский цветок, и земля Ямайки ей противопоказана. Неизвестно, что может случиться с ней в Порт-Ройале. Быть может, змея укусит её в саду? Или миссис Клементс внезапно почувствует себя дурно и через пару недель недомогания покинет этот мир, дабы соединиться с дочерью? Белла не переживает из-за возможных планов миссис Клементс. То, что старуха не захочет упускать выгодного жениха, было ясно с самого её прибытия. Ну что ж, пусть попытается.

Единственный враг Анвара скоро будет болтаться в петле, а любые замыслы старой англичанки разобьются о стенки её собственного гроба. У Беллы давно чешутся руки что-нибудь сделать, дабы миссис Клементс навсегда замолчала. Так что пусть она только попробует внушить отцу мысль о женитьбе Анвара на Пауле, и…

На кухне Белла выпивает чашку молока и возвращается в спальню, но видит полоску света из-под двери Анвара.

Боже, как она соскучилась… У неё в животе всё сводит от желания просто ощутить его губы, его прикосновения, и Белла едва не скулит, обнимая себя руками. Она не видела его почти два месяца. Прежде они не расставались так надолго. Белла помнит, как он прижал её к себе там, на пристани, и как она почувствовала, сколь сильно Анвар тоже по ней скучал.

Они должны скрываться и таиться, но, Господи, она устала прятаться! Порой Белле кажется, что лучше бы родители узнали об их отношениях, но она знает: это приведёт лишь к тому, что их спешно разлучат. А довольствоваться одним Антуаном Ле Вассёром, пусть он и нравится ей, Белла не хочет, не готова.

Она хочет Анвара. Сейчас, здесь, и в животе у неё полыхает пожар, сравнимый с кострами Инквизиции, на которых она бы горела, если бы священники узнали об их связи. Белле кажется, что она не может до конца осознать, что брат вернулся к ней, пока они вновь не станут единым целым. Как и положено, как и должно.

Несколько дней без него были мучением, и если днём, в доме, полном забот и шума, Белле удавалось отвлекаться, то ночами она едва ли не рыдала от желания, и сейчас это было особенно невыносимо. В её мыслях появился третий, и теперь она уверена, что ей понравится быть в постели с обоими, но вряд ли Анвар и Антуан к этому готовы.

Ждать ей не хочется.

— К черту, — шепчет Белла и решительно шагает в комнату брата.

— Белла? — он стоит у окна, смотрит на залитый лунным светом сад, в котором нашла свой конец Джемма Стайлс. Оборачивается на звук открывшейся двери. — Белла…

Она бросается к Анвару, целует так яростно, что даже прикусывает губу, и Анвар моментально сдается, тянет её к себе, скользя языком в её рот. Белла стонет, судорожно расстегивая его рубашку, рвет её с плеч и толкает Анвара в сторону кровати, потому что если сейчас он не возьмет её, она, Господи, сойдет с ума.

Дверь закрыта, она точно уверена, и вряд ли кто-то среди ночи захочет вдруг навестить Анвара или проверить, как ему засыпается. Он упирается лбом в её лоб и тяжело дышит, а остывшая простыня холодом обжигает Белле спину.

— Я так скучала… — шепчет она. Это, Белла знает, на неё совсем не похоже. Обычно она играет с братом, доводит его до белого каления, но сейчас ей не хочется. Два месяца, два невероятно тяжелых месяца без него. Близнецам нельзя разлучаться, они чахнут вдали друг от друга.

— Я знаю… — хрипит он, и он действительно знает.

Анвар тосковал так же, как и она. Это всегда случается с ними обоими.

Кажется, они пропускают стук в дверь, и та, в конце концов, отворяется. Этот легкий скрип чудится Белле грохотом. Анвар скатывается с неё, садится на постели, тяжело дыша. Он не успел снять штаны, однако его рубашка валяется на полу, а ночная сорочка Беллы задрана до бедер, и это всё — именно то, чем кажется. Сердце оглушительно бухает у Беллы в груди, щеки горят, но её бросает в озноб, как в детстве, когда она простужалась, слишком долго плескаясь в садовом фонтане.

Но на пороге — не родители, а Антуан Ле Вассёр, которому не спится и который решил заглянуть к своему другу. Глаза у него огромные, будто блюдца для кошачьего молока, и он тяжело сглатывает, понимая, чему свидетелем стал. Осознавая, что происходит в доме, и какую тайну скрывает его будущая жена.

С его щек схлынивает краска.

Белла понимает, что если сейчас не сделает что-нибудь, то Антуан откажется жениться на ней. Быть может, расскажет родителям, почему. Или Анвар успеет убить его первым, как убил бы любого, кто проник в их тайну. Оба варианта её не устраивают, и мысли её бегут с невероятной скоростью. Антуан стоит в дверях статуей.

— Так вот в чём… — ему трудно говорить. — О, Боже…

Но Белла смотрит прямо ему в глаза, и вдруг ей кажется, что Ле Вассёр, на самом деле, не в ужасе. И не собирается немедленно будить их родителей. И уж точно не собирается кричать, как девчонка. Он переводит взгляд с полуобнаженной Беллы на такого же полураздетого Анвара и обратно, и его дыхание учащается, а зрачки расширяются, оставляя лишь тонкую полоску цвета морских волн.

— Он нас видел, — шипит Анвар.

Белла знает, о чём думает её брат, и качает головой. Вдруг улыбается — кажется, её желание исполнится раньше, чем она предполагала.

— Я думаю, мы решим дело миром, — шепчет она в ответ.

Соскальзывает с постели, замечая, как Антуан жадно следит за её движениями. Чего он ждет и о чем думает? Возможно, сейчас он не думает вообще. Белла закрывает двери, пока кто-то ещё не решил прогуляться по коридорам дома, затем берет его за руку и тянет за собой. Антуан даже не сопротивляется. Белла усаживает его на постель. Анвар настороженно следит за ней, и в его зелёных глазах пляшут черти бешеной ревности, но он сдерживается, понимая, что в любой момент Антуан может взбрыкнуть. Всё пошло не так, как он планировал.

— Всё именно так, как ты видишь, — Белла перекидывает волосы на одно плечо. Да, она понимает, что рискует, но если они с Анваром всё равно погибли, так она хоть ещё побарахтается. Если бы Антуан хотел, то сразу бы кинулся к её родителям, а, значит, ему не противно, он лишь не понимает своих эмоций. Возможно, они все втроем ближе друг к другу по духу, чем Анвар полагал. — Ты нас раскрыл, и теперь у тебя два выхода. Один — сам знаешь, какой, — она говорит с ним на «ты», потому что трудно обращаться на «вы» к человеку, что застал тебя в постели с братом. — А другой… — она скользит взглядом по его лицу, ниже, по груди и животу, и видит то, что хотела увидеть. Осторожно кладет ладонь, и Антуан охает, сцепляет зубы. — Ты можешь присоединиться, — шепчет Белла. — Я выйду за тебя замуж, и никто нас не заподозрит. Что плохого в том, что любящий брат навещает сестру и её супруга?

Антуан прикрывает глаза. Белла знает, что её шепот звучит соблазняюще, как шепот змея в Эдеме, но Ле Вассёр — не Ева, в конце концов. И вряд ли — невинная дева. Это Белла сейчас чувствует очень хорошо.

— Так нельзя… — бормочет он, однако с его губ, в противоречие, срывается стон.

— Что ты делаешь? — Анвар, кажется, поражен. Белла подмигивает ему. — Я не буду спать с мужчиной! — ещё немного, и он подлетит на кровати от возмущения, и ему явно было бы проще придушить Антуана, но труп им всё равно девать некуда, и брат понимает это. Потому и бездействует.

— Ты и не будешь, — улыбается Белла. — Это я буду спать с вами обоими. Одновременно.

Глаза Анвара становятся ещё больше. Белла знает, что его душит ревность, и одними губами она шепчет, что лучше так, чем быть раскрытыми. Анвар никогда не был готов с кем-то её делить, но выход этот — лучше, чем убить Антуана и навлечь на себя ещё большую опасность. Сын губернатора Ямайки — это не безродная служанка, да и за неё оказалось, кому мстить. Ле Вассёр-старший перекопает весь Порт-Ройал в поисках сына и докопается до истины. Зачем рисковать?

Анвар, видимо, тоже думает об этом. Он стискивает зубы так, что на щеках ходят желваки, но уже понимает, что выбора нет. И ему всё равно придется делить сестру с кем-то ещё. Возможно, Антуан Ле Вассёр — не самый плохой вариант. Могло быть хуже. Мог быть старикан-аристократ с огромным животом и лысиной под париком. И уж его-то никто бы не пригласил третьим в постель.

Об этом они ещё поговорят, однако не сейчас. Когда останутся наедине.

— Но… — Антуан всё ещё пытается возражать, и Белла почти восхищена его выдержкой. Она склоняется к его уху:

— Я знаю, что ты не смог бы выбрать между нами, — его щеки заливает румянцем от её слов. Хорошо. — Так зачем выбирать?

Белла выпускает его из цепких рук и снова тянет к себе Анвара, целует его, и брат моментально сдается, как и всегда, опускаясь за ней на кровать. Целует её в шею, ладонями скользит по бедрам, вновь задирая сорочку.

— Может, это не такая уж плохая мысль, — бормочет он, зарываясь носом в её волосы.

И Белла знает, что победила, когда Антуан с рваным выдохом тянет через голову свою рубаху.

========== В тюрьме. Луи ==========

Комментарий к В тюрьме. Луи

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c851420/v851420096/12a39f/Xfs1f55NXHc.jpg

https://pp.userapi.com/c846019/v846019096/208a02/sRFZqFbDPEc.jpg

https://pp.userapi.com/c844724/v844724562/1e77a3/dyZ4tLbxiX0.jpg

Тюрьма Порт-Ройала успела осточертеть Луи ещё прежде, чем он там оказался, а теперь, когда они третий день сидят жопами на сухой жидкой соломе и любуются видами на крепкую каменную кладку и низкие потолки, Томлинсон мечтает, чтобы эти стены смыло в море. Вместе с крысами. Подкравшуюся к нему тварюгу он пинает так, что та отлетает в стену, но, увы, остаётся жива и полна сил на противный писк.

Луи меняет позу, прислоняется спиной к решётке, разделяющей камеры, слышит, как-то же самое делает за спиной Найл. К ним подходит Гарри, плюхается рядом.

— Сложное у тебя лицо, — без особого интереса бросает он.

— Я думаю.

— Кто бы сомневался, — хмыкает Найл. — Результаты-то есть?

Луи пожимает плечами. Он уверен, они все тут думают примерно об одном и том же: о Лиаме, о вероятности спасения, об упущенных возможностях. О Зейне, разумеется, который отполз от них подальше и делает вид, что никто ни на кого не орал и ни в чём не обвинял, они вообще не знакомы.

— Это определенно не женщины виноваты в том, что мы оказались в тюрьме, — говорит Найл.

— Определённо, — соглашается Гарри.

Определённо. Одна прожила с ними дольше полугода, и вообще-то всё было вполне удачно. Луи вообще не думает, что кто-то или что-то виновато в их теперешнем положении, хотя, видит Бог, обвинить кого-нибудь или что-нибудь ему очень хочется.

Лязгает запор на двери, слышатся голоса на лестнице, и пираты переглядываются — для ежедневной прогулки британских солдат вдоль их камер с целью поглумиться ещё рано. Но солдаты заходят в коридор, выстраиваются вдоль стены, а за ними, наконец, сиятельно вплывают виновники переполоха: высокий моложавый губернатор Мендес и его племянник. Оба одинаково морщатся, того и гляди носы платками закроют. Понятное дело, тут ни помыться, ни поспать — пираты, которых повесят в назидание одним и для развлечения других, должны выглядеть облезлыми бродягами, а не нормальными людьми. Судя по впечатлению, которое они оказывают на Мендесов, выглядят и пахнут пленники вполне соответствующе этому плану.

Зейн в своём углу не предпринимает даже попытки подняться навстречу местным властителям, и это странно развлекает. Как и злобный взгляд Анвара. Интересно, Ле Вассёра не взяли или он сам отказался иметь дело с мерзкими разбойниками? Или всё ещё сапоги оттирает после визита в трюм?

— Вам известно, почему вы здесь, — губернатор решает не терять времени на красноречие; возможно, тюрьма для него всё же слишком воняет. Пиратам, если спросите, тоже не нравится. — Вы признаны виновными в пиратстве, нанесении ущерба Британской короне, похищении английских подданных и убийстве. Зейн Малик, — губернатор поворачивается к Зейну, — вам в вину вменяется пиратство и государственная измена. Вы все приговорены…

— Уже признаны и приговорены? — с самоубийственным весельем перебивает Луи. — Почему меня не позвали на суд, я с удовольствием прогулялся бы. Я нахожу, что мы слишком долго сидим на одном месте.

Губернатор вперяет в Луи тяжёлый взгляд светлых глаз, куда более тяжёлый и суровый, чем выходит у Анвара. Но Луи продолжает вежливо смотреть в ответ, после Саймона Коуэлла мало кто может впечатлить.

— Не было никакой необходимости тратить время судьи на то, чтобы вы могли попытаться что-то сказать, ваша вина очевидна. Вы все приговорены к смерти через повешение. Послезавтра на закате.

Луи трёт заросшую щёку. Значит, срок им назначен. Не слишком скоро, могли вообще повесить прямо в порту, но решили даже соблюсти формальности.

Зейн, наконец, поднимается, подходит ближе к решётке. Меряет взглядом Анвара и отворачивается к его дяде.

— Что вы сказали Джелене, губернатор?

Ох, так вот во имя кого Зейн предал друзей и отправил их к крысам в тюрьму. Не Джеленой ли звали одну из красивых девиц рядом с Анваром, которые присутствовали на казни Джеффа?

— Правду о тебе и твоём предательстве, — хмыкает Анвар.

— И о том, что никакой ты не солдат, а всегда был пиратом, предателем, который купил себе патент и разрешение к ней приблизиться, — любезно добавляет его дядя.

Анвар на секунду растерянно хмурится, будто этой части разговора с Джеленой он не слышал. У Зейна глаза темнеют до черноты, заметно даже в полутьме, нижняя челюсть выдвигается вперёд и всё лицо каменеет. Он игнорирует Анвара, продолжает смотреть на губернатора. Губернатор в ответ смотрит на Зейна как на заговорившую крысу, но продолжает по-светски с ним беседовать и вежливо отвечать.

— И у неё не возникло к вам вопросов, как мне это удалось?

— Разумеется, нет. Моя племянница научена верить своей семье.

Милейшая семейка эти Мендесы. Луи очень, очень интересно, как Зейн вообще с ними связался и как племянница губернатора относилась к нему?

Губернатор не ждёт новых вопросов, разворачивается, и то же делает Анвар, но их останавливает на этот раз Гарри.

— Вы правда так обеспокоены справедливым наказанием?

Губернатор саркастически изгибает бровь, выражая отношение и к вопросу, и к тому, что какие-то там пираты смеют с ним заговаривать.

— Я правда хочу, чтобы вы ответили передо мной, моей семьёй и, пожалуй, семьёй миссис Клементс, которая доверилась моей защите. Мы скорбим вместе с ней и её внучкой, ведь вы оставили моего племянника без невесты.

Все слова губернатора кажутся таким диким нагромождением откровенности о собственной кровожадности и показушных фраз достоинства, что вызывают сомнения в его способности хоть что-то чувствовать в принципе.

— Тогда не стоит думать, что ваши собственные преступления останутся без ответа, — с мрачной угрозой произносит Гарри.

Луи самого от этого тона коробит, а Анвар Мендес вовсе теряет маску, смотрит на Гарри с тревожным опасением, и если бы у Луи ещё оставались сомнения в справедливости подозрений Гарри, сейчас они исчезли бы. Губернатор тоже ощутимо напрягается, впервые за весь свой визит. Он бросает быстрый взгляд на Гарри, потом почему-то на Зейна, но ничего не говорит. Прихватывает племянника за плечо и выводит вон.

Солдаты шагают за ними, и через минуту тюрьма снова становится тихой, только слышно, как копошатся потревоженные крысы и шагают люди наверху. Зейн опадает на пол, кладёт голову на скрещенные руки. Гарри зло хмурится.

— Какой дорожкой ни иди, конец один, — Тео сплёвывает на пол.

— Да только вся суть в этой дороге, — философски откликается из своей камеры Эрколе. — Моя вот мне нравилась.

Луи молча соглашается. Вспоминает свою извилистую дорогу, поворачивает голову влево: за решёткой Найл, под боком Гарри. Почему-то вспоминается вечер, когда Гарри сказал, что Десмонд Стайлс его отец. Может, с этого вечера для них всё и началось по-настоящему? Может, тогда они и сделали выбор, который превратил их в то, что они сейчас? Они все сделали выбор, что бы там ни думали теперь некоторые.

— Чтобы вы знали, я ни о чём не жалею, — заявляет Луи. — Ни о чём из того, что мы делали. Потому что, будем честны, это всё было нашим выбором, и мне понравилось.

— Томмо, ты там не прощаться собрался? — удивляется Найл.

— Прощаться? Боже упаси, у меня есть время до послезавтра.

Послезавтра — это ужасно скоро. Сейчас уже перевалило за полдень, а значит у них остались всего какие-то сутки жизни. Луи умирать не хочет, но вариантов выжить пока не предвидится. О подкупе они думали в первый день, тогда же и выяснили, что подкупать солдат нечем, а значит вся надежда на помощь извне. А это опасно для помощников.

— Если Лиам цел, он за нами полезет, — говорит Гарри. — Лиам и порох — это рабочий вариант.

— Я бы полез, — соглашается Найл. — Главное, чтобы успешно. Потому что меня не привлекает идея о том, что мне сломают шею на радость жителям этого славного острова, я ещё пожить хочу.

Найл не договаривает, но Луи и Гарри и так в курсе, пожить он хочет ради Паулы. И умирать на её глазах не хочет совсем никак.

— Лиам и порох — это рабочий вариант, — повторяет Гарри.

Плана у них нет. Даже дерьмового.

Умирать Луи не хочет, не хочет оставлять своих сестёр. И Мидлтон.

Луи закрывает глаза и откидывается головой на решётку. Тюрьму видеть уже сил нет, а мысли блуждают в голове, как потерявшиеся козы.

Он думает, одобрила бы мама хоть что-то в его жизни? Одобрила бы его дружбу, не смотря на то, что его друзья пираты. Наверное, Мидлтон бы одобрила. Вероятность того, что он когда-либо об этом узнает, примерно никакая, ему прямая дорога в ад. И единственная причина об этом сожалеть это невозможность встретить мать, всё остальное его как-то мало трогает, хотя умирать не хочется совершенно.

Вот он, Луи Уильям Томлинсон, славный пират, бесславный потомок дворянского рода. К чёрту, никогда он своей дороги не стыдился. Может, гордиться ему нечем, но что-то он точно сделал правильно, и это важнее чести рода и дворянского достоинства, о которых так разливался всегда Антуан Ле Вассёр. Антуан моложе на несколько лет, но Луи уверен, что в его возрасте не был таким ослом и не делил мир на чёрное и белое. Если повезёт, Ле Вассёр всё-таки что-нибудь поймёт и успокоится, но сильно вряд ли, в конце концов всё то же самое Луи слышал от него и несколько лет назад.

Друзьями они не были, всегда были слишком разные для настоящей дружбы. Антуан слишком много значения придавал вещам эфемерным, разглагольствовал о чести, доблести, благородстве крови и прочем, а многие проблемы, составлявшие ежедневную рутину Луи, вроде работы и платежей, ему были чужды, они будто должны были бы решиться благодаря его происхождению. Антуан всегда был до тошноты упертым в том, что казалось ему верным, потому не удивительно, что он мог оказаться в числе тех, кто поспособствовал отлову пиратов. Но это совсем не предполагало дальнейшего отъезда, а значит на Ямайку Антуан приплыл по своим делам, явно важным. И логичнее всего было бы предположить помолвку, у Анвара Мендеса ведь две сестры. Ну что же, вот семья, которая точно соответствует его представлениям о благородной крови. Только если сестрица хоть немного походит характером на брата, Антуану придется пересмотреть часть своих взглядов.

Впрочем, откуда Луи знать, что после того, как он отказался от планов на Физзи, его понимания не изменились?

И Антуан, и уж конечно Физзи были слишком молоды тогда, когда этот брак был возможен, и Луи не то чтобы отказал в ответ на робкую попытку Антуана заговорить об этом, но посоветовал ограничиться ухаживаниями, которые не скомпрометируют сестру. А потом старшему Ле Вассёру пришло назначение, общение стало реже… В любом случае, Луи стал пиратом, и больше они с Антуаном уже не общались, как прежде. Ни Физзи, ни Лотти никогда не давали понять, что сожалеют об этом, так что Луи толком не знает, правильно ли тогда поступил. Зато знает, что правильно поступил, согласившись выдать Лотти за того, кто её любит, и чёрт бы с этими всеми «люди нашего круга». Муж Шарлотты был торговцем, без благородной крови, зато с мозгами и желанием позаботиться о сестре, чего ещё-то нужно было бы?

Томлинсон поднимается, разминает ноги и затёкшую спину, проходит по ограниченному пространству их с Гарри камеры. Здесь хотя бы сухо, но они предпочли бы плесень соседству крыс, которые явно рады поделиться болезнями и урвать себе кусок чьего-нибудь тела. Он подходит к стене, выглядывает в пустынный двор — там только пыль и камни. Жара такая, что никто из солдат не высовывается, да и незачем, виселицы им уже соорудили, ждать осталось недолго.

Если взяться оценить жизнь, которую он скоро может потерять, всё было неплохо. Луи не сожалеет о том, что и как делал, но сожалеет о том, что много не сделал, просто не успел. И пока Гарри сожалеет об оставленной жене, а Найл явно сожалеет о том, что Паула попала в цепкие ручонки бабушки, Луи сожалеет о том, что долго соображал, а когда сообразил, так толком с Мидлтон и не поговорил. Эта мысль скребётся в голове который уже день и делает существование в камере ещё более невыносимым, если только это возможно.

Об Элизабет он успел уже передумать и перевспоминать, кажется, всё, чтобы увериться, что влюблён, очарован, увлечён и даже любит эту девушку. И если бы всёсложилось как хотелось, она бы об этом знала. Как знал бы и Луи, что она об этом думает. Потому что, видит Бог, он сам отлично знает, чего от неё хочет. И если бы речь шла о любой другой женщине, он знал бы, как ему это получить без особых усилий и обязательств, но с Элизабет Мидлтон он себе такого позволить не мог бы, потому что не собирается её обижать, потому что хочет быть ей искренне нужным и важным. Чтобы она его любила, просто-напросто. И Луи знает, что есть только один способ сделать всё правильно, тот, которым пошёл Гарри; но для себя Томлинсон всерьёз никогда не думал о женитьбе. С одной стороны, он дворянин, с другой — он пират. С одной стороны может требовать очень многого, с другой — лучше бы ему помалкивать. В любом случае, Луи руководствовался бы чем угодно, только не аристократическими правилами — проку от них никогда не бывало. Что важно на самом деле, то, что он хочет, чтобы Элизабет Мидлтон ему принадлежала на всю оставшуюся вечность.

От вечности ему вдруг остаётся совсем немного, и тем острее думается, а что нужно Элизабет? Он помнит её «я всего лишь женщина, но хочу получить своё». И хочет быть тем, что она хочет получить, потому что её он вполне считает своим, вопреки всякой логике. И Луи помнит, что ей нужно её место. Почему оно не может быть у него в руках? Ему кажется, ни одна женщина не отвечала ему с такой готовностью, и он помнит, как его обожгло волной желания, и как Элизабет за него держалась в тот последний раз, когда они оказались наедине… Не может быть, чтобы она ему отказала бы, а он не смог бы её убедить.

Готов ли он ей предложить себя? Если не ей, то никому.

Если женщины созданы всё же не для работы, а для мужчин, Луи явно нашёл для себя. Только вот он теперь должен подохнуть на виселице, и его идеальная женщина достанется какому-нибудь ослу, который даже знать не будет, что за бесценная женщина у него.

Луи зло пинает стену, удар больно отдаётся в ногу. Что толку теперь об этом думать. Если тюрьма не будет взорвана утром следующего дня, им всем конец. Но почему-то думалось снова и снова. Где же ещё думать, как всё могло бы быть, как не в тюрьме перед собственной казнью, а?

— Ты решил себе ногу сломать напоследок? — интересуется Гарри.

— Ценю твою заботу, — откликается Луи.

В соседней камере тихо фыркает Зейн, поднимает голову. У него глаза стеклянные, тёмные, и что-то там такое, навеки отделённое от внешнего мира, что-то, что никогда никому не показывалось. Что-то, видимо, что было самым важным, и что в итоге привело когда-то Зейна к губернатору Мендесу, а Луи и Гарри — в тюрьму Порт-Ройала.

— Мне кажется, вы и помирать будете со своими идиотскими шуточками, — бросает Зейн.

— Ты их все услышишь, если нас всё же повесят завтра.

— А есть варианты?

Луи пожимает плечами.

— Что нам остаётся кроме надежды? Тебе, кстати, чисто случайно, нечем шантажировать губернатора?

Зейн долго молчит, пристально смотрит на бывших друзей. Никто, в общем-то, и не торопится.

— Может и есть, — кивает он наконец. — Но если я попытаюсь сделать это из тюрьмы, губернатору проще будет меня прикончить прямо здесь. И вас тоже.

— Обидно. Ну хоть нам расскажи.

Любопытно, Зейн хоть думал, на что именно обрекает друзей, когда предавал их? Ведь не мог не знать, что их ждёт. И когда писал им письмо, и когда предупреждал Саймона — не мог не знать, чем рискует сам. Несколько недель назад Луи выбрасывал эти мысли из головы, ему нужно было подумать о тех, кто на корабле, а не о предателях. Раз уж Зейн умудрился получить патент и даже титул, должен был как-нибудь отбрехаться. Но теперь снова болезненно вставали те же вопросы: зачем Зейн ушёл, о чём думал, как вообще оказался в рядах британской армии? И зачем помог им, неужели правда совесть проснулась?

— Всё то же, чем грешен любой другой губернатор, — пожимает плечами Зейн, но потом всё же решает, что трое бывших друзей вполне могут послушать о преступлениях Мендеса, вытягивает ноги и вздыхает, откидываясь затылком на стену. — Мендесы хозяева Ямайки не только потому, что один из них губернатор. Просто за несколько лет они успели выжить несколько других семей, кого-то даже разорили.

— И всего-то? — Найл недоумённо поднимает брови. — Не очень повод для угроз.

— Если не знать, кому отходят земли этих семей за бесценок. И кто тихонько отписывает самому себе имущество Британской Империи.

— Растраты это всё равно слишком типично, — хмыкает Гарри, поворачивая голову к Зейну. — Шантаж бы не удался.

— А что насчёт торговли патентами, дворянскими грамотами и документами? — предлагает Зейн и даже не меняется в лице. — У Мендеса под боком скрывается от католического короля пара испанских преступников. Теперь они британские аристократы, в глаза не видевшие Испании, а не заговорщики.

Луи переглядывается с Гарри. С такими губернаторами никаких пиратов не надо.

— За что же ты купил патент? — хмыкает Луи. — Продал нас?

— Продал вас, — устало соглашается Зейн. — Но я же и предупредил Лиама.

Всё это за прошедшие дни они слышали сотню раз. Всё равно звучало дико, и от воспоминаний саднило в груди. Луи неприязненно морщится, легче от этих разговоров и взаимных обвинений не становится никому, но они продолжат злиться и злить друг друга.

— И что, хватило и на патент, и на благородную кровь?

— Нет, но я умею быть полезным.

— Надеюсь, тебе понравилось прислуживаться, — бросает Гарри. — Потому что свою полезность ты исчерпал.

— Не понравилось.

И за это он наверняка тоже ненавидит их. Как же так, он их предал, а удовольствия не получил!

— Тебя же, как там, — Луи делает вид, что припоминает формулировку губернатора, — подпустили к Джелене. Это тоже не понравилось?

Зейн мгновенно вскидывается, и Луи читает по его знакомым чертам, как в книге, Зейн взбешён. И это по-злому радует.

Луи уже понял, чего хотел Зейн, бросаться на него перестал, но понимать не начал и не хочет, как не потерял и желания уколоть побольнее. Да, Луи сделал свой выбор в пользу пиратства, но точно так же выбор мог сделать и Зейн. Уж точно мог уйти после того, как капитаном стал Гарри. Но Зейн не ушёл, и почём им было знать, что ему нужна другая жизнь, если он никогда об этом не говорил?

— Не смей говорить о моей невесте!

Луи вскидывает брови. Невесте?

— Невесте? — откликается Найл. — Ты был помолвлен с племянницей губернатора?

— Ты всё же бросил нас ради женщины. Замечательно, — ядовито цедит Гарри. — Особенно если учитывать, что ты её тогда впервые увидел.

— Пошли вы!

Зейн отворачивается, молчит и всем видом напряжённой спины демонстрирует, что видеть бывших друзей не хочет, не то что отвечать. Зейна ткнули во все болезненные места, и как-то об этом совсем не жалеется.

— Глупее привязанности ты выбрать не мог, Зейн. И стоило оно того? Прикидываться тем, кем не являешься? От тебя ведь она правды никогда не слышала?

Может, ненавидеть бывшего друга и не выходило, но вот злости у Луи было полно. Как и вопросов.

Правда едва ли ответы что-то изменят, всё давно в прошлом.

— Она не посмотрела бы на меня, зная, что я пират, — тускло откликается Зейн через пару долгих минут, когда уже казалось, что ответа не будет.

Томлинсон вздыхает, потому что всё становится только глупее. Луи смотрит на Гарри, на Найла. И понимает, что они точно так же ни черта не понимают в Зейне, хотя когда-то думали, что он их лучший друг, что они во всём будут вместе.

Для Луи важно только мнение его сестёр и друзей, важно думать, что мама его одобрила бы. С некоторых пор ему важно знать мнение Элизабет Мидлтон. Никто из них не потребовал бы от него казаться чем-то другим; и Луи думать не хочет, что когда-то ему захочется выглядеть другим. Какой, в конце концов, смысл, если он всё равно останется собой. И кому бы это было нужно?

Он примеряет ситуацию на себя, вспоминает, как бесился, когда выяснил, что Барт ни черта не Барт, и что смирился только когда убедился, что врали ему лишь в одном. Зейн же не только лгал о себе, но ещё и подставил своих друзей ради женщины. Приняла бы Эйвери Гарри, если бы он сделал подобное? Поняла бы Бетти предательство, совершённое даже ради неё? Шерил? Паула?

Ответы самому Луи кажутся очевидными.

— И лучше предать ради неё, чем сказать правду? — едко уточняет он.

Зейн разворачивается, как ужаленный. Кажется, если бы они были в одной камере, Зейн уже попытался бы снять с Луи кожу, а так он только смотрит бешено и сжимает кулаки. Найл на всякий случай подбирается, а Томлинсона тянет подойти ближе, потому что не имеет Зейн права злиться, это не его предали и подставили, это не он оказался в тюрьме, это его сейчас хочется придушить, потому что заслужил.

— Тебе не понять, как это, когда находишь что-то для себя, — хрипло говорит Малик.

Луи вскидывает подбородок, шагает всё же к решётке, очень хочет вцепиться Зейну не в горло, а сразу в лицо. Ну конечно, он же самый несчастный и никто его не понимает! Зейна хочется взять обеими руками за голову и приложить лбом о решётку. Пару раз. И добавить ногами.

Но Луи смотрит на пышущего злостью Зейна, и видит обиженного мальчишку, того, который как-то ночью рассказывал, как оказался пленником на пиратском корабле. Того, который переступил через себя, чтобы попросить научить его писать. Того, который клялся в дружбе и встал плечом к плечу с Гарри, когда тот решил поквитаться с отцом. Куда только всё делось?

Слепая ярость схлынула, оставляя опустошение. Луи тяжело сглатывает. Слова Зейна странно перекликаются с его собственными мыслями, и тем больше хочется то ли посмеяться, то ли оскорбиться. Он отлично понимает, как это, когда находишь что-то своё.

Зейн, значит, считает, что нашёл что-то для себя. Да только правда ли это? Ведь найти что-то для себя — это не прожить жизнь, настолько стыдясь себя самого, что приходится придумать какого-то другого себя. Да захочется ли жить с теми, ради кого приходится лгать о себе самом?

— Ты меня недооцениваешь. Ты нас всех недооцениваешь, Зейн, и я не знаю, почему.

Луи отворачивается, запускает руки в волосы и прикрывает глаза. Старается не реагировать на вопросительный взгляд Гарри, который явно понял, что Томлинсону есть, что сказать по вопросу. Прощальные откровения Луи предпочёл бы отложить до завтра. Он вовсе не против рассказать друзьям правду, но свои чувства хочется оставить своими ещё хоть немного дольше.

За пределами камер солнце медленно переползает по небу, а внутри тюрьмы ничего не меняется. День проходит муторно и долго, а что делать — не понятно. Зато у всех есть о чём подумать, и, наверное, все думают, пока за окнами густится вечер, пока меняется караул в тюрьме, пока проходит один из последних дней в их жизнях.

Луи сидит на соломе, а Гарри меряет их камеру шагами — двадцать вдоль, пятнадцать поперёк, особо не разгуляешься. В конце концов Стайлс тратит всю энергию, падает рядом, секунду смотрит на свои пальцы без единого кольца и сжимает руки в кулаки.

— Нам нужен план.

Да, им нужен план, потому что никаких признаков того, что их отсюда вытащат, не наблюдается. И остаётся только надеяться, что они не встретят Лиама завтра на виселице. Вытащить пиратов из тюрьмы — ни черта не лёгкая задачка, и пускай лучше Лиам просто не справился, чем не справился и попался.

— Думаешь, прорвёмся по пути на виселицы? — спрашивает Луи. — Потому что отсюда нам ходу нет.

— У нас не так, чтобы есть выбор.

— В теории, если бы у нас с Лиамом тогда не получилось взорвать стену, мы хотели устроить заварушку на улице, — присоединяется Найл. — Не знаю, что у нас получится без помощи извне и с нынешним количеством солдат, но можно попытаться.

А им только и остаётся, что пытаться. Надежда на какой-то другой исход уже почти не существует.

— Без оружия? Это самоубийство, — Луи хмыкает. — Правда, если не попытаемся, всё равно гарантированно умрём через полчаса после выхода отсюда самое позднее. Я лучше умру при попытке побега.

— В теории мы можем и выжить, — слабо улыбается Найл. — В любом случае, что мы теряем, если попытаемся?

— Ну хоть умрём на своих условиях, — кивает Гарри.

Они переглядываются, и Луи вдруг думается, что он ужасно любит этих идиотов, с которыми и помереть как-то не так страшно. Они прожили не такие уж и плохие жизни, по крайней мере у них были настоящие друзья. И один Зейн, не без этого.

Снова лязгает запор на двери, и снова в неурочный час. По короткой лестнице гремят шаги и почему-то знакомые голоса.

— Пиратам врать она не боится, штопать этих пиратов не боится, в рейд идти не боится. А крыс боится, нет-нет, ни за что к ним не пойдет. Ну что за создание?

— Все женщины такие непредсказуемые. А крысы-то здоровые. Отвратные твари.

Слышится писк отпинутой с дороги крысы, и через несколько секунд в коридоре показываются Лиам и Рыжий Эд. С ключами, без сопровождения солдат и с ужасно довольными лицами.

Пираты пару секунд тратят на то, чтобы понять, кто это и не кажется ли им, потом дружно подскакивают на ноги. Облегчение кажется почти различимым в воздухе.

— Надеюсь, вы успели соскучиться по морю, парни? — Эд демонстрирует связку ключей.

— Черти морские, ты бы знал, как я рад видеть твою рыжую морду, — выдыхает Гарри.

— Вы не поверите, кому обязаны своим освобождением, — широко ухмыляется Эд, перебирая ключи и вставляя, наконец, один в замочную скважину. — Ну, кроме нас, разумеется.

Никого это не интересует, потому что свобода маячит уже за дверью и кому, как не команде (своей и, кажется, Эда) они могут быть обязаны. Эд распахивает дверь и перекидывает ключ Лиаму, сграбастывает Гарри в короткие объятия.

— Элизабет Мидлтон, если интересно. Той, которая у вас была Бартом Мидлтоном.

Луи спотыкается и давится воздухом, кашляет. Гарри недоумённо смотрит на Эда.

— Что? — хрипит Луи. — Вы её сюда притащили?!

— А она не спрашивала разрешения, — фыркает Лиам. — К тому же, это она нас сюда пропустила.

Луи прокашливается и пытается бороться с желанием кого-нибудь прикончить. Плевать ему, что она там не спрашивала и что сделала, тащить её в Порт-Ройал было полнейшим безумием!

— Ну-ка поподробнее про Барта Мидлтона, — шипит Гарри и разворачивается к Луи. — Ты знал?!

— Пару недель, — отмахивается Луи, но встречается взглядом с Гарри и понимает, что объяснений не избежать. Вздыхает. — Я не одобрил. И я знаю, что ей за это полагается, но, — он беспомощно разводит руками, — но я не мог её убить. К тому же, у нас были дела поважнее.

Гарри смотрит так, как будто насквозь его видит. И Луи на пару секунд хочется, чтобы так и было и не пришлось каяться вот прямо сейчас.

— Очевидно, он всё объяснит, — хмыкает Эд. — Но потом. Я бы, кстати, тоже послушал, как с вами так вышло.

Гарри очень подозрительно суживает глаза, как будто у него что-то в голове щёлкнуло. И судя по его кошачьей ухмылке — щёлкнуло.

— Он объяснит, куда денется, — соглашается Стайлс. — Но пока мы отсюда свалим и посмотрим, кто же это нам так помог.

Лиам открывает камеру Найла, передаёт ключ дальше и, видимо, только сейчас замечает Зейна. Пару секунд моргает, потом вопросительно поворачивается к остальным.

— А с этим что делать?

Зейн презрительно изгибает губы, но никто на это внимания не обращает. Луи, честное слово, плевать, что они будут делать с Зейном, ему только что на голову свалилась новость важнее, и… И он так же идиотски рад присутствию Мидлтон, как зол на то, что она тут. И что ей предстоит узреть кучку оборванцев и его самого в далеко не блестящем виде. Издержки тюремного заключения, чтоб его.

— Я здесь из-за вас, — напоминает Зейн.

— Он не сдохнет по нашей вине, — цедит Гарри. — Всё, уходим отсюда, мне надоела тюрьма.

========== Спасение. Бетти ==========

Комментарий к Спасение. Бетти

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c852016/v852016785/fe9c4/yRnk5heCKj4.jpg

Спешные сборы начали кипеть, кажется, ещё до рассвета. Пираты, откровенно сказать, не в восторге от правды о Барте Мидлтоне, но никто хотя бы не возмущается слишком громко, раз уж от Бетти снова есть польза. Так что она занимается своими делами, а они просто держатся подальше, будто не знают, как теперь с ней разговаривать. Несправедливо, что Барта принимали и слушали, а Бетти годится только на то, чтобы тихонько ходить вокруг и не мешать.

Говорить правду легко и приятно. Должно быть. Но почему-то не было.

В планы Бетти не входило разоблачение перед бывшими сослуживцами, уж точно не такое случайное и в самый неподходящий момент, но всё уже произошло, приходится мириться с реальностью. Хорошо хоть у неё остались Билли и перевязанный Джон. А ещё появился Мануил, нашедший её идею с переодеванием чрезвычайно остроумной, и Рыжий Эд, который если и осудил её, то молча. Лиам продолжает смотреть на Бетти с подозрением, но, кажется, раскатать по стенке больше не хочет. Вместо этого он взял её с собой к Саймону Коуэллу, к которому перетаскивают на хранение золото с «Леди Энн» и которому доверили рассчитаться с той частью команды, которая не собирается соваться на Ямайку.

Саймон Коуэлл оказался мрачен и отозвался о попавшихся британцам пиратах крайне нелестно. Бетти показалось, он и её съест, но в присутствии девицы мистер Коуэлл чуть смягчил выражения. Он заставил спасательную команду отчитаться о плане и добрую минуту рассматривал Мидлтон, как будто пытался понять, переживёт ли она хотя бы путь до Ямайки, не говоря уже о причинении вреда здоровью солдатам британской армии, но в конце концов великодушно одобрил безумное начинание словами «что хотите делайте, только достаньте этих болванов, мне им много нужно сказать». Бетти сделала осторожный вывод, что мистер Коуэлл в некотором роде заботится о Луи, Гарри, Лиаме и Найле.

— Говорил вам всем быть поскромнее, думать получше, — ворчит мистер Коуэлл, зорко приглядывая за пиратами, таскающими ящики. — Вообще думать! Говорил или не говорил?

— Саймон… — устало тянет Рыжий Эд.

— Я знаю, о чём говорю, сам таким ослом был! — отрезает самый известный в городе перекупщик пиратской добычи. — Сам в тюрьме посидел, думал, мне уже конец пришёл. И знаете, почему жив?

— Тебя оттуда вытащили, — бормочет Лиам, и ясно, что назидательные речи говорятся не впервые. — Тебе повезло, что было кому за тебя попросить.

— И слава Господу Богу! Я одумался и избрал жизнь честного человека и почтенного торговца. И гляньте, до сих пор живой, с полным набором конечностей!

Мануил хмыкает так громко, что на него оглядываются. Саймон замахивается дать ему подзатыльник, но просто отмахивается и закатывает глаза, будто смиряется с тем, что кроме него никто одуматься не спешит. Бетти кажется, что не так он и хочет, чтобы они одумались, просто не хочет, чтобы попадали в неприятности.

«Леди Энн» отплывает уже вечером и на всех парусах движется в сторону Ямайки. На борту у них человек сто из трёх разных команд, два капитана — оба чужие, — и один местный канонир. Бетти отправляется на камбуз, замещать Найла; там всё привычное, под потолком висят сетки с бутылками и флягами, в шкафах — запасы провианта. По углам находится пара почти добровольных работников, которые не горят желанием терпеть над собой команду женщины, но вскоре смиряются, когда Бетти их убалтывает.

Вечером Мидлтон наконец-то оказывается одна, запирается в каюте, где жили Эйвери и Паула. У неё в кои веки своё помещение, своя койка, но это не то что не радует, вовсе не задевает мозг. Бетти чувствует себя выжатой, как лимон, целиком потратившейся на волнение и эмоции, на попытки держаться бодрее, чем есть, и обещать Эйвери благополучный исход.

Мир у Бетти за последнюю неделю несколько раз качнулся и в конце концов опрокинулся, накрывая её с головой, и она понятия не имеет, что делать. Ей только начало казаться, что что-то складывается удачно, а потом на неё сваливается истекающий кровью Джон, и через несколько часов выясняется, что она может лишиться человека, которого любит, и тех, кто стал ей хоть сколько-то близкими за последние месяцы. Мысль о том, что может с ними случиться, приводит её в отчаяние снова и снова, стоит только подумать о том, что Луи, Гарри, Найл и ещё дюжина пиратов у британцев в трюме, плывут прямо на виселицу. Бетти утыкается лицом в подушку, чтобы её не слышали, и плачет добрую половину ночи. Наедине с собой она может себе это позволить.

Следующий день встречает её убийственной головной болью и благословенным попутным ветром. А ещё накрапывающим дождём; круглые капли колотят по палубе, рвутся внутрь, ударяясь в стёкла иллюминаторов с мерным стуком. Пока мужчины придумывают, как и где устроить драки и как избежать арестов, Бетти придумывает, как ей справиться со своей собственной задачей. И о том, что делать после. Вечером она находит Лиама одного в кают-компании: Пейн задумчиво рассматривает карту, расстеленную на столе.

— Не уверен, что хочу тебя сейчас видеть, — говорит Лиам. — Я и так устал.

И это объяснимо, но вообще-то обидно. Потому что реальная причина, почему Лиам не хочет её видеть, то, что она женщина и он не представляет, как с ней теперь держаться. С Бартом можно было общаться на равных, с Элизабет Мидлтон — нет.

— Закрой глаза, это обычно помогает, — тихо говорит Бетти. Она закрывает дверь кают-компании, подходит к столу, мельком рассматривает карту моря вокруг Ямайки, собираясь с мыслями. — Послушай, я не буду извиняться за то, в чём не раскаиваюсь. Я женщина, и мне жаль, что пришлось об этом врать, но мне не жаль, что я это сделала. Потому что ничего дурного от меня не было.

Лиам опирается локтями на стол, подпирает подбородок ладонями, задумчиво её рассматривает. И наверное ему просто нужно время — не столько для того, чтобы простить, сколько для того, чтобы принять. И это очень, очень отличается от того, что было несколько недель назад в той же кают-компании: тогда Луи был в ярости, а ей жизненно важно было оправдаться перед ним. Теперь она предлагала Лиаму как-нибудь самостоятельно справиться со своими эмоциями.

— Вздорная ты девчонка, — вздыхает Лиам совсем не зло, а устало. — Как Луи тебя терпел?

— Вот спросишь у него.

Вовсе она не вздорная. И Луи это знает. Бетти пожимает плечами и опускает голову, по привычке перебирает перья в стакане.

— И спрошу. Давно он знает про тебя?

Бетти достаёт сломанное перо, вертит в руках и не торопится отвечать. Потому что кое в чём она всё же раскаивается — в том, что из-за неё Луи пришлось если не врать, то не говорить правды лучшим друзьям.

— Он сам узнал. Перед тем, как мы пришли на остров, — Бетти смотрит Лиаму в глаза и почти просительно добавляет: — не надо только его за это осуждать. Поверь мне, он совершенно не был в восторге от правды, он просто меня пожалел.

Бетти не знает, пожалел он её или нет. Ей по-глупому хочется думать, что дело было не только в жалости, но правду может знать только Луи. Лиам хмыкает и качает головой.

— Кто угодно тебя пожалел бы. Ты и матросом была полезным, а уж когда узнаёшь, что ты женщина… — Лиам пожимает плечами. — Мы всё-таки не звери, а у Луи вообще отношение к женщинам бережное.

Бетти чувствует идиотское смущение и снова опускает взгляд, рассматривает перо. Особое отношение — это потому, что у него шестеро сестёр, или потому, что на него гроздьями вешаются женщины разной степени порядочности на Тортуге? Не так, чтобы она готова была об этом спросить, и не так, чтобы она чувствовала себя готовой услышать в ответ второй вариант.

— Спорим, ты тут из-за него. Из-за Луи, — говорит вдруг Лиам.

Не краснеть, не краснеть. Бетти чувствует, как щёки окрашиваются алым, и сердится на саму себя и, конечно, на дурацкие вопросы Лиама. Как-то не вовремя у него проснулась наблюдательность!

— Ну, я в какой-то степени обязана ему за то, что он меня не прикончил, — со всем спокойствием говорит она.

— Так шутка про обожаемого боцмана не такая и шутка?

Лиаму приходится уворачиваться от полетевшего в него пера, которое Бетти бросила ещё прежде, чем подумала. А когда подумала, поняла, что только подарила новый повод для уверенности.

— Не говори ерунды, — она пытается вернуть себе самое достойное выражение лица, но Лиам расплывается в довольнейшей улыбке.

—Насколько сильно ты его… — Лиам всё же жалеет Бетти, задыхающуюся в возмущении, и поднимает ладони в мирном жесте. — Насколько он тебе нужен, что ты готова так рисковать?

— Какой смысл об этом говорить, они там всей компанией сидят, — Бетти отворачивается, пряча лицо, проходит по комнате. Она готова рискнуть чем угодно, лишь бы была уверенность, что всё получится, и Луи (а так же вся компания) окажется на свободе. Она понятия не имеет, что означал поцелуй в трюме и что чувствует к ней Луи, зато точно знает, что влюблена в него безоглядно. — Лиам, ты так сильно хочешь взорвать эту тюрьму? Взорвёшь, если я не справлюсь, — она вздыхает, сама себя подбадривает. — А я справлюсь.

Бетти садится на рундук под окном, сцепляет руки на коленях, облизывает пересохшие губы. За спиной в окна колотятся капли дождя, рассеяно и как-то глухо, звук отдаётся в её многострадальной голове. Она справится, она обязана справиться. А после этого, когда никому уже не будет грозить виселица, им нужно справиться с ещё одной задачей. Предложений у неё толком нет.

— Я вообще-то хотела поговорить. Что делать с Паулой?

Лиам едва заметно хмурится, тут же возвращается к серьёзности. И явно он понимает, почему она не заговорила об этом прежде, при Рыжем Эде и Мануиле. Одно дело вытаскивать из тюрьмы товарищей, другое дело — похищать маленькую леди, которая, скорее всего, где-то в доме губернатора или его родственников.

— Я думаю, ты не одна, кто не захочет её оставлять британцам, но не представляю, как её вытащить, — признаётся Лиам. — Мы ведь даже не знаем, где она.

Бетти тихонько выдыхает. Лиам с ней честен, и это неожиданно много для неё значит — он всё же не считает её ущербной или ничтожной из-за того, что она женщина. Но это единственная хорошая новость.

— Мы ведь её не оставим? — Бетти слышит, что звучит почти жалобно, но ничего с этим сделать не может. — Она ведь тоже… не в тюрьме, но она там не по своей воле.

— Я знаю, — кивает Лиам. — И я тоже не хочу её там оставлять, но нам нужен план.

Ну, хоть взрывать дом губернатора он не собирается.

— Мы ведь об этом подумаем?

— Конечно. Только думать, возможно, придётся уже на месте.

И это Бетти не нравится. Как не нравится и мысль о том, что хотя ни Найл, ни Луи, ни Гарри не захотят оставить Паулу британцам, нужно будет убеждать остальных в необходимости дополнительного риска. И ещё больше ей не нравится мысль о том, что, возможно, они не смогут придумать, как спасти Паулу, но эту мысль она от себя гонит.

— Я что-нибудь придумаю, — упрямо говорит Бетти.

Она не собирается бросать Паулу, потому что не простит себе, если хотя бы не попытается спасти эту милую девушку. И потому, что обещала Эйвери.

***

К Ямайке подошли утром через несколько дней, когда Бетти готова была уже по стене лезть, если бы это помогло. Якорь бросили в неприметной бухточке в нескольких милях от города и тут же отправили на берег группу пиратов за новостями. Бетти в ожидании сбивала углы, заламывала руки и искусала губы. Наконец, спряталась на камбузе, занимаясь монотонной работой. Там её и нашёл Мануил, довольный, как сытый кот.

— Живые, — объявляет он. — Не сказать, что здоровые, но хоть живые. Торжественное повешение намечено только на послезавтра и теперь не состоится.

— Слава Богу! — Бетти бросилась бы его обнимать, если бы руки были чистыми.

— Вроде того, — фыркает Мануил. — На самом деле слава губернатору, который хочет устроить из этого праздник, и слава тому, что Луи или Гарри не достали его достаточно сильно, чтобы казнь ускорили, — улыбка у Бетти тут же увядает, думать о том, что они могли опоздать, ей не хочется категорически. Мануил тут же чувствует перемену, виновато разводит руками. — Ладно тебе, Бетс, вытащим мы их. Мне вот тоже некоторые из этих засранцев дороги как память. И вообще, если я вернусь без Луи, его сёстры меня больше в жизни на порог не пустят, а мне надо там кое-кого красивого повидать, спросить, не лютует ли старшая сестрица.

Бетти вопросительно приподнимает брови, но Мануил только хитро улыбается, укрепляя её едва родившиеся подозрения. Историю о том, как Шарлотта Томлинсон спихнула его с лестницы, она уже слышала, как и историю о том, что потом он был частым гостем в их доме, но не ради одной только Шарлотты. Теперь кажется, что, может, и вовсе не ради неё. Путём нехитрых подсчётов можно даже с уверенностью предположить, что дело всё во второй по старшинству мисс Томлинсон.

— Его спасение, конечно, добавит тебе привлекательности, — улыбается Бетти. — Будешь как минимум героем.

— Очень на это рассчитываю. Хотя я вроде и так неплох, а?

Бетти придирчиво его рассматривает и делает вид, что задумывается. Определённо, он неплох: высокий, подвижный, с выразительными чертами лица, тёмными внимательными глазами и кошачьей улыбкой. На Бетти это, правда, не производит сногсшибательного впечатления, потому что Мануил не Луи, но на кого-то другого должно бы.

— Неплох, — великодушно соглашается Бетти.

— Ну спасибо, — Мануил корчит недовольную гримасу, делая вид, что оскорблён до глубины души. — Спишу это на твоё напряжённое состояние.

Ага, напряжённое состояние. Бетти окидывает взглядом камбуз, и после новостей он кажется ей чуть посветлее. Осталось только использовать его по назначению — приготовить дорогим британским солдатам гостинцы.

План так прост, что рискует провалиться на первых же шагах или стать потрясающе успешным. Бетти просто придёт и напоит британских солдат гадостью. А потом откроет двери тюрьмы пиратам. Всё.

Правда, чтобы напоить солдат, их ещё не мешало бы накормить, и для этого Бетти ещё и пирог им готовит. Ужасно солёный, чтобы солдаты хотели пить, но не слишком большой, чтобы увлекались питьём, а не едой. Нейт в это время подсчитывает, сколько драгоценного порошка придётся извести на «проклятущих англичашек», и осторожно ссыпает его в бутылки.

— Ты как священнослужитель над вином перед причастием, — хохотнул Мануил, передразнивая движения Нейта над бутылками.

— Я превращаю вино в кровь врагов, не мешай, — мрачно откликается Нейт.

— Звучит устрашающе, а? — Мануил ржёт и толкает локтем Лиама, тот закатывает глаза.

— Что угодно, лишь бы чудо сработало.

Солнце садится, и пираты понемногу переправляются на берег. Кто-то сразу идёт в разные части города, чтобы устроить там переполох и отвлечь патрульных солдат, а Бетти шагает с личным эскортом прямо в сторону тюрьмы. Они уже знают, сколько человек её охраняет и когда они сменяются, так что подходят уже в темноте, через несколько часов после смены караула.

Всё может пойти не так, и Бетти это отлично знает. Её могут не пустить, её могут не послушать, вино может показаться странным на вкус или просто невкусным. Солдаты могу пить не вместе или начать засыпать неравномерно, поэтому кто-то может поднять тревогу… Но другого плана не было, как не было и другого шанса.

Пираты остаются у Бетти за спиной, теряются в тенях соседних домов, и она оказывается одна перед дверью тюрьмы — длинного тёмного здания, окружённого стеной. Ей нужно быть крайне убедительной, убедительнее, чем в роли Барта, потому что от этого зависит не только её жизнь. У Бетти при себе только корзинка, некоторое количество сомнительного обаяния и горячая вера в то, что ей должно повезти.

Бетти медлит и думает, насколько сильно она любит Луи Томлинсона и на что готова, чтобы вытащить его и всех, кто там с ним в тюрьме? Жизни людей гораздо ценнее, чем всего лишь необходимость улыбаться солдатам, да. Так что придётся положиться на отсутствующие актёрские способности, потому что кроме неё никто не сможет привести план в исполнение, и тогда придётся взрывать стену, а это неизвестно чем кончится.

Бетти громко стучит. Насколько сильно она его любит? Достаточно сильно, чтобы постараться вытащить.

На стук выглядывает молодой человек, вопросительно оглядывает Бетти, а у неё в голове полный сумбур, и сердце больно и гулко бьётся в груди, отвлекая. Но солдату не нужно этого знать.

— Я принесла тут кое-что в подарок, — она широко улыбается и с уверенностью, которой совсем не чувствует, проскальзывает в двери, не давая возможности ей отказать. — В благодарность за поимку пиратов.

Солдат, кажется, и не думает, что кто-то, кто так решительно действует, не имеет на это права. Он отступает, пропуская девушку внутрь. Бетти следует за ним, в ужасе от собственной смелости, и совсем смущается, оказываясь перед целой комнатой солдат. Но дверь за ней закрывается, и теперь она не может отступить.

— Мой папа шкипер, он хотел отблагодарить вас за поимку пиратов, — выдаёт Бетти, надеясь, что её не выставят за дверь вот прямо сейчас.

— Хороша благодарность, — тянет кто-то, вызывая у своих товарищей смех. Бетти готова поклясться, что у неё на секунду останавливается сердце. Она и забыла, как унизительно быть женщиной в компании определённой категории мужчин!

— Эта голубка явилась меня поцеловать, — хмыкает ближайший к ней солдат, здоровенный лось с широкими светлыми усами и бородкой, и порывается встать.

Бетти уворачивается от его рук с улыбкой, потому что отвесить ему пощёчину пока что не может, кто его знает, как отреагируют остальные? Она проходит вглубь комнаты, попутно считая солдат. Кажется, все здесь, кто, интересно, за пиратами следит? Мидлтон ставит на стол свою корзинку и выставляет на стол «гостинцы», стараясь держаться деловитой и весёлой.

— Нет-нет, у меня для вас пирог и вино. Поцелуи нужно заслужить.

— Заслужить! — не унимается блондин и оглядывается на товарищей в поисках одобрения скабрезных шуточек. — Ну-ка, милочка, как это делается?

Внутренне Бетти пищит от страха и отвращения. Внешне приходится изображать, что это не смущение, смешанное с возмущением, а кокетливый румянец.

— Разве вы совсем не умеете обращаться с девушками? Всего-то и нужно, сделать приятное, поэтому потрудитесь оценить мою работу на кухне, — она указывает на еду, — и папин подарок, — указывает на вино и отходит от стола. — А ещё расскажите мне, вы наверняка что-нибудь знаете про этих мерзких пиратов, — Бетти опускает глаза в пол и надеется, что выглядит убедительно. — Я люблю хороших рассказчиков.

Её тут же устраивают на стуле и, пока кто-то вскрывает и разливает вино, светловолосый мужчина двигается-таки ближе к Бетти. У него широченные плечи и объёмный живот, усы и борода ему категорически не идут, но он считает себя здесь самым интересным и принимается развлекать гостью разговорами. А Бетти другого и не надо. Слава Богу, вино он тоже хлещет от души, и план идёт вполне как надо.

— А что такой милой девушке за дело до пиратов?

— Ну как, они же убийцы! — хлопает глазами Бетти. — А у меня папа шкипер, я так боялась каждый раз, как он выходил в море!

И это даже правда, Бетти всегда переживала за своего отца. Правда, она прямо сейчас больше боится за пиратов.

— Ну, теперь самых страшных пиратов отловили, — тянет блондин, и Бетти слышит в его тоне насмешку. Ей наплевать, пускай считает её идиоткой. — Вы, мисс, в безопасности.

— Как хорошо, — улыбается Бетти. — Теперь выпейте за это.

Следующий час она слушает о том, какие все пираты страшные люди, узнаёт, какие негодяи те пираты, которые сейчас сидят в тюрьме, слушает о славной битве с капитаном Стайлсом и его присными на Тортуге и охает в нужных местах. И очень пристально следит за тем, чтобы солдаты побольше пили, а не только рассказывали. Правда, новость о том, что у брата губернатора новая гостья, жертва пиратов, и история о том, что в тюрьме держат ещё и предателя-офицера, бывшего жениха губернаторской племянницы, Бетти действительно заинтересовывывают. Вот уж выверты судьбы — тот Зейн, имя которого Луи когда-то советовал не произносить зря, сейчас коротает дни в ожидании казни вместе со своими бывшими друзьями, а Паула нашлась под крылышком у миссис Клементс.

Постепенно речь солдат становится всё бессвязнее, часть из них начинает засыпать прямо за столом и никто этого не замечает. Разговорчивый блондин держится дольше всех, но, наконец, тоже с впечатляющим шлепком сваливается под стол при попытке галантно поцеловать Бетти ручку. Мидлтон, наконец, возмущённо пищит вслух и подскакивает со стула, спешно выискивая, чем вытереть руку. Наконец успокаивается, окидывает взглядом помещение: солдаты все спят, так крепко, что не шевелятся и не храпят. Бетти отпирает входную дверь.

На улице темно и пусто, только над головой мигают звёзды. Мидлтон пару секунд крутит головой, потом тихонько окликает, надеясь, что её усилия не пошли прахом из-за того, что пиратов отловили на улицах:

— Эй? Лиам?

На её голос, наконец, тени оживают, и пираты подходят к двери. Бетти молча отодвигается с дороги, и Лиам первым заходит внутрь, присвистывает, оглядывая комнату. За ним уже вваливаются остальные.

— Ты-то как? — интересуется у Бетти Лиам.

— Ну и отвратительные же люди, — выдыхает она.

Лиам осматривает её с подозрением и беспокойством. Мануил хмурится и легонько пинает ближайшего солдата, проверяя, спит ли. Бетти передёргивает.

— Ничего они мне не сделали, но очень бы хотели, — она кривится. — Знали бы наши, чему обязаны своим спасением! Я целый час слушала отборнейшую ахинею, чтобы избавиться от пьяных поползновений.

— Хочешь, что-нибудь сделаем тому, кто больше всех приставал? — предлагает Билли.

Бетти косится на блондина и хмыкает. Но великодушно не подставляет его под пинки.

— Ты страшный человек, Бетс, — говорит Мануил, доверительно наклоняясь к Бетти. — Но ты мне нравишься. Не трави меня, пожалуйста.

— Ищем ключи, парни, — командует более практичный Лиам.

— И давайте свяжем этих полудурков, — предлагает Рыжий Эд.

Комната наполняется движением, пираты быстро находят себе занятие, осматривают соседние помещения. Рыжий Эд находит, наконец, нужные ключи. За дальней запертой дверью обнаруживается и лестница, ведущая вниз к камерам. Бетти спустилась бы со всеми, но с лестницы слышится писк, и Мидлтон передумывает.

— Я крыс боюсь, — признаётся она упавшим голосом, — давайте без меня.

Лиам фыркает, Рыжий Эд смеётся, но хоть не издеваются, просто спускаются. Бетти остаётся наверху вместе с несколькими матросами, которые вяжут спящих солдат и художественно укладывают по углам. Мануил тоже остаётся, рассматривает содержимое комнат.

Бетти садится на стул, смотрит на свои руки. Сердце всё ещё гулко бьётся в груди, потому что план в исполнение приведён, она не ошиблась, но настоящее освобождение происходит только сейчас, когда открываются камеры. Бетти машинально тянется к крестику на груди, будто он ей сейчас поможет, будто может гарантировать, что там внизу все живы и целы. Она слышит голоса и шум на лестнице, подскакивает, шагает вперёд. И замирает, где была, когда слышит знакомый голос, высокий и чуть хриплый, теперь куда более хриплый, чем обычно.

По лестнице поднимается Лиам, за ним Гарри, Найл, Рыжий Эд все остальные, в комнате становится ужасно тесно, а Бетти видит только одного человека. У неё с души что-то валится, когда она наконец видит Луи, немытого, небритого, раненного, но живого, когда встречает взгляд синих глаз. У него на лице совершенно нечитаемое разноцветье эмоций, когда он смотрит на неё, вдыхает и, кажется, забывает, что нужно выдохнуть. А у неё совершенно идиотские мысли в голове о том, насколько ей идёт это платье и не лучше ли было куда-нибудь спрятаться, а то она стесняется.

— А это Элизабет Мидлтон, — со смешком представляет её Лиам. — Ну или Барт.

Бетти наконец переводит взгляд на капитана. Тот выглядит не лучше Луи, как и все они, рассматривает её с удивлением и, кажется, с возмущением. Бетти и сама себя удивляет, когда вдруг облегчённо улыбается.

— Долгая история, капитан.

— А по-моему довольно небольшая, — фыркает Гарри, красноречиво кивая на её фигуру.

— Идите умойтесь, прежде чем возмущаться, — вмешивается Мануил. Цепляет Луи за плечо, бесцеремонно вертит по сторонам и тянет в соседнюю комнату. — Отлично, рад, что ты живой, теперь приведи себя в порядок. Там вода есть.

Луи не успевает возмутиться или что-то сделать, Мануил таким же манером тащит Гарри и Найла, за ними тянутся остальные. Бетти выдыхает и прикусывает губу, чтобы не улыбаться совсем широко и по-дурацки. Перехватывает насмешливый взгляд Лиама и демонстративно пожимает плечами. Пейн кидает ей в руки холщёвую сумку, собранную Нейтом.

class="book">— Осмотри пока самых раненных.

— Паула, — произносит Бетти одними губами, и Лиам согласно кивает, уходит за своими друзьями. К Бетти ближе шагает Тео, осматривает с сомнением и явно припоминает всё то, что когда-либо говорил и делал при ней, и за что ему теперь стыдно.

— Матерь Божья! — бормочет он.

— С утра я была Бетти Мидлтон, — хмыкает она, разбирая сумку и осматривая Тео. Разбитая скула, окровавленные губы и синяки на запястьях, это только видимая часть. — Садись, спасать тебя буду.

Бетти механически обрабатывает раны Тео, отвечает на его вопросы и косится на распахнутую дверь в соседнюю комнату, видит, как Лиам что-то говорит Гарри, как Найл горячо кивает головой. И поднимает голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как Луи тянет с себя рубашку, с раздражением отбрасывает в сторону. Бетти замирает, глядя на длинную линию позвоночника и мышцы, его обнимающие, крыльями ходящие лопатки, когда Луи наклоняется, чтобы умыться, и чувствует, что ей катастрофически не хватает воздуха.

Тео двигается на стуле, и Бетти отвлекается на него, осторожно промакивает рваную рану на подбородке. Похоже, Тео пару раз ударили чем-то тяжёлым прямо в зубы, и лучше бы сосредоточиться на этом. За Тео подходит Эрколе, с добродушной улыбкой качает головой.

— Могла бы и сказать по старой дружбе, что ты красивая.

— Это было бы крайне самонадеянно с моей стороны, — смеётся Бетти. Она в очередной раз кидает взгляд в соседнюю комнату и успевает заметить, как Луи недобро оглядывается на Эрколе прежде чем его о чём-то спрашивает Гарри.

Она не слышит, о чём говорят три капитана и их друзья, не знает, что им всем говорит незнакомый мужчина, который тоже появился из тюрьмы, но надеется, что речь о Пауле. Бетти обрабатывает раны пиратов, рассказывает последние новости и то и дело призывает их не трогать вино на столе.

Постепенно все собираются в одной комнате, и раненные заканчиваются. Бетти перебирает на столе тряпки и склянки, а когда поднимает голову, перед ней наконец-то стоит Луи: живой, успевший переодеться в рубашку, видимо, найденную здесь же, после умывания чуть более целый, хотя и с длинной ссадиной на виске. Отрицательно качает головой, когда она тянется к аптечке.

— Привет.

— Как ты? — Бетти больше всего на свете хочет его коснуться, но не при всех же.

— Теперь в порядке, — улыбается Луи.

Теперь-то он не в тюрьме или всё-таки теперь он чуть-чуть рад её видеть? Бетти его присутствие чувствует буквально всей поверхностью кожи, но от этого ничуть не меньше хочется протянуть руки, положить ладони на плечи. Ещё больше ей хочется почувствовать ответное движение, но у неё есть только улыбка Луи, тёплая и ласковая, и прямой взгляд, скользящий по её фигуре, от которого Бетти жарко.

— Ты задолжала мне историю, — он кивает на сваленных в углу солдат. — Как тебе это вообще в голову пришло?

— Твою историю я бы тоже послушала, — улыбается она в ответ. — Про «мы знали, что делаем».

— Расскажу, когда выберемся. И вытащим Паулу.

Конечно, она тоже не забыла про Паулу, но всё равно не может перестать смотреть исключительно на Луи. Сейчас ей жизненно важно думать, что он рад её видеть хотя бы в половину так же, как она его.

— Ладно, ребята, — Гарри хлопает в ладоши, привлекая внимание, и Бетти всё же поворачивается. — Действуем так: тихо отсюда выбираемся и шагаем в сторону корабля. Но не сразу, сначала надо вытащить мисс Паулу.

Пираты переглядываются. Прямо возражать никто не торопится, особенно глядя на то, что с таким заданием согласны и Рыжий Эд с Мануилом, но и немедленно бежать за мисс Паулой никто не собирается. Мужчина рядом с Гарри, высокий, темноволосый и темноглазый, какой-то совсем южный, шагает чуть вперёд.

— Скорее всего, она в доме брата губернатора. Я знаю, как туда добраться, — он сморит на Луи, и Бетти чувствует, как тот напрягается, — я помогу вам снова, если на этот раз вы поможете мне, — Бетти не удерживает удивлённого взгляда, видит, как обмениваются взглядами остальные пираты. Мужчина переводит взгляд на неё, склоняет голову. — Зейн Малик, мисс. Бывший пират, бывший капер и офицер Британской армии.

— И бывший жених мисс Мендес, как я понимаю? — о том, что «бывший» для него, кажется, рискует стать званием, она деликатно молчит. Картинка у неё в голове складывается, ясно становится, почему он так уверен, что может помочь с Паулой. — А сейчас вы кто?

— Беглый преступник, я полагаю, — мистер Малик игнорирует взгляды окружающих, и это даже вызывает уважение.

— Очень приятно познакомиться, — она несколько смягчает слова улыбкой. — Так вы нам поможете?

— Я могу показать дом и помочь сориентироваться в нём.

— А что взамен? — интересуется Гарри. — Неужели ты собрался умыкнуть оттуда что-то?

Зейн Малик поджимает губы, скользит взглядом по бывшим друзьям, и Бетти думается, что он не может не чувствовать, что люди вокруг не хотят ему помогать. Из тюрьмы достали и, вероятно, очень хотели бы этим ограничиться. Мануил издевательски выгибает бровь, Рыжий Эд демонстративно складывает руки на груди, и они тоже не настроены дружелюбно.

— Если вы решили умыкнуть девицу, я тоже хочу умыкнуть свою, — просто отвечает Малик.

Бетти удивлённо моргает. Луи рядом с ней только плечами пожимает, подтверждая очевидную мысль. Так мистер Малик решил вернуть себе невесту… Любопытно.

— А я хочу канделябр из этого дома, — фыркает Мануил. — Кто-нибудь ещё со своими запросами?

Пока мужчины переругиваются, Бетти выдыхает и опирается о стол, позволяя себе наконец почувствовать себя уставшей и маленькой. Одно большое дело она сделала, как сделать другое — ни одной идеи. Бетти просто старается немного отдохнуть.

Убивать её никто не собирается, её обман отошёл на второй план в сравнении с выходом из тюрьмы и необходимостью спасать Паулу. Пираты, похоже, без зазрения совести ограбили тюрьму на предмет рубашек и выпотрошили местный арсенал, чтобы забрать своё оружие. Гарри вернул себе кольца, Найл — некоторое количество веры в лучшее. Луи, похоже, и не терял привычной язвительности, зато приобрёл ровный слой щетины по щекам и синяки. Бетти честно старается на него не смотреть, но не получается, так что она старается смотреть хотя бы незаметно. Имеет право, она за него боялась.

Вообще, заросшие щетиной подбитые лица пиратов это, наверное, не тот вид, в котором стоит идти в дом брата губернатора среди ночи. Вряд ли мисс Мендес оценит. Если она первым делом завизжит, видит Бог, Бетти не сможет её за это осудить.

— Зейн, давай честно, она согласится вообще бежать? — спрашивает Рыжий Эд. — Без вопросов, её и на плече можно утащить, но это уже на любителя. Ты из таких?

Луи у Бетти над ухом хмыкает, а Зейн Малик выше поднимает подбородок, почти угрожающе. Но пару секунд всё же думает.

— Согласится, — и, видя сомневающиеся лица вокруг, добавляет. — Моей невестой она была по собственной воле.

Бетти едва удерживает вопрос о том, любит ли его мисс Мендес. Он-то её любит, если рискует едва приобретённой свободой ради того, чтобы вернуть себе невесту. Бетти знать ничего не знает о том, как они оказались помолвлены, знает только, что солдатам передавали сплетни от слуг о том, что старшая мисс Мендес никуда из комнаты не выходит, как и их новая гостья, спасённая от пиратов. Если так, может, она любит своего Зейна Малика, хотя вряд ли сходу бросится к нему на шею — скорее уж она на него обижена за то, что он оказался пиратом. Но Бетти точно знает, что такая любовь, когда можешь отдать всё на свете, естественна для женщин, и если мисс Мендес любит его, то она согласится всё бросить ради него.

Нужно только дать ей такую возможность.

— Это всё прекрасно и замечательно, но что будет, когда губернатор утром проснётся? — спрашивает Мануил. — Может, похищение пиратов из тюрьмы как-то и простят, если надавим на Ле Вассёра, но похищение племянницы губернатора… Предлагаю ограничиться канделябром.

Пираты в очередной раз переглядываются. Луи устало трёт бровь, Найл и Лиам пожимают плечами.

— Значит, ты всё же будешь шантажировать губернатора, — кивает Гарри Зейну.

— А есть, чем? — удивляется Рыжий Эд. — Это облегчает дело. Ну, если мы, наконец, решим, что делать. Потому что время идёт, а эти не будут спать вечно, — он кивает на солдат по углам.

В план пиратов изначально входило сделать всё максимально тихо, раз уж можно было не взрывать стены тюрьмы, а просто забрать пиратов и просто уйти, чтобы их всех тут же не объявили целью номер один для всех солдат на острове. Конечно, брать штурмом дом родственников губернатора нельзя ни в коем случае, и нужно… А что нужно? Тихо войти и выйти? Бетти вертит и вертит в голове эту мысль, и чем больше вертит, тем яснее понимает, что у неё есть очередная рискованная идея.

— Я знаю, что сделать, — говорит она.

— Что на этот раз? — осторожно интересуется Рыжий Эд.

— Во даёт, — устало вздыхает Лиам.

— Я пойду к мисс Мендес и уговорю её сбежать. Вместе мы вытащим из дома Паулу и уйдём.

— Канделябр не забудьте, — едва слышно бормочет Мануил.

— Что за чёрт?! — шипит Луи.

— Мидлтон, это как-то… Ну, слишком, — качает головой Гарри.

— Попытайтесь сначала выслушать, — Бетти неосознанно сжимает руки в кулаки, не хватало ей ещё теперь доказывать, что она способна думать. Одних пиратов она в этом убедила, а эти сидели в тюрьме и остались не в курсе. — Я единственная, кто сможет что-то сделать, понимаете? Я тихо войду в дом, это ведь возможно, мистер Малик? Вы напишете письмо, в котором всё объясните, я дойду до комнаты мисс Мендес, передам ей письмо и уговорю на словах. Потом мы так же тихо выйдем вместе Паулой.

— И это план? — хмурится Гарри. — А если тебя поймают?

— Все спят, кто меня ловить будет?

— А если? Поймают, между прочим, с письмом, в котором мисс Мендес предлагают сбежать.

— Откуда мне знать, что в письме? Мне мистер Малик сказал, что там он объясняет, что никогда не любил мисс Мендес, и теперь мы вместе собираемся уплыть в Бразилию, — Луи громко давится воздухом, Мануил откровенно хохочет. Бетти сжимает кулаки крепче, сердито смотрит на них. — Это то, что я придумала за пять секунд. Можете лучше?

— Не можем, — миролюбиво соглашается Рыжий Эд. — Рассказывай дальше.

— Всё, что мне нужно — войти в дом, дойти до спальни мисс Мендес и вернуться вместе с ней и Паулой. Мистер Малик, вы сможете мне сказать, как проникнуть в дом?

— Да, но вы не отдаёте себе отчёта…

— Прекрасно отдаю, — сердито перебивает Бетти, поворачиваясь к нему. — Послушайте, что вы собираетесь сделать, вот лично вы? Лезть к ней в окошко? Она вас с этого окошка скинет и поднимет крик на весь дом. И, конечно, она не пустит никого другого из мужчин. А вот моё появление её не напугает, а как раз заинтересует достаточно, чтобы она меня выслушала. Если она не согласится бежать, тогда я просто уйду, она меня отпустит.

Повисает тишина, пираты переглядываются, и, кажется, никто действительно не может придумать ничего лучше. И, кажется, та часть пиратов, которые только что вышли из камер, уверовали в наличие у неё соображения. Ещё бы Бетти была уверена в своей неуязвимости…

— Звучит почти логично, — соглашается наконец Гарри.

— Чертовски логично, капитан. Это единственный вариант, на самом-то деле.

— Это может сработать, — очень медленно говорит Найл. — Тебе должно невероятно повезти.

— Значит, мне повезёт.

— Я против, — отрезает Луи. — Зейн, придумай что-то другое. Быстро.

— Слушайте, я тоже против, чтобы шла Бетс, — Мануил чешет щёку. — Любой может проделать то же самое.

— Я мог бы пойти сам, — предлагает Зейн. — Это моё дело.

— Не мог бы, — отрицательно качает головой Бетти. — Правда, я единственная, кто может это сделать.

— Вы не должны так рисковать из-за меня, — отвечает Малик после паузы.

— Простите за откровенность, но к вам я пока не успела проникнуться симпатией, я делаю это не для вас. Раз уж нужно забрать мисс Мендес вместе с Паулой, следует сделать всё правильно и не подставить всех остальных здесь присутствующих.

— Форменное самоубийство, — выдыхает Луи.

— Как и наш план, как вытаскивать вас из тюрьмы, — парирует Бетти, заглядывает ему в глаза. — Но всё получится, я всё сделаю как нужно.

— Ещё идеи есть? — спрашивает Гарри.

Бетти видит, как у Луи ходят желваки и темнеют глаза, но он в конце концов кивает ей, поворачивается к Гарри.

— Я иду с ними. Я всё ещё против и не доверю её Зейну.

Зейн кидает на Бетти короткий взгляд и ни слова не говорит, чтобы переубедить окружающих в своей надёжности. Бетти не уверена, что это такой уж хороший знак, но они здесь все связаны и должны доверять друг другу хоть сколько-то, потому что цель у них одна.

— Тогда я тоже иду, — заявляет Найл.

— В дом я всё равно иду без вас! — напоминает Бетти. — Иначе никакого смысла, всё провалится.

Мужчины в очередной раз переглядываются, Гарри согласно кивает.

— Ладно, идите вчетвером, только очень осторожно. Мы будем ждать вас на корабле.

— Через два часа, — кивает Луи.

— Слушайтесь Бетс, — тихо комментирует Мануил, — она у нас умная, — потом ловит предупреждающий взгляд Луи и расплывается в широкой улыбке. — Что? Она мне как сестра, которой у меня никогда не было, я ей очень рад.

Бетти это в первый раз слышит, но решает, что звучит неплохо.

— Иди письмо пиши, — бросает Гарри Зейну. — Остальные проверяем всё своё и шагаем на выход.

Комната в очередной раз приходит в движение. Вместо британских солдат здесь теперь распоряжаются деятельные пираты, и Бетти, откровенно сказать, сомневается, что тут бывала такая активность когда-нибудь прежде.

Она чувствует вдруг прикосновение к спине и послушно следует за ним. Луи увлекает её в соседнюю комнату, закрывает дверь, и… И когда, наконец-то, они оказываются одни, Бетти разом робеет.

— Возможно, когда-нибудь я перестану удивляться.

— Думаешь? — хмыкает она. У Луи глаза настолько синие, что кажутся водой, той бездной, в которую она давно свалилась, и сам он настолько близко, что это казалось бы ужасно неприличным, но кажется недостаточным, и пространство между ними становится слишком ощутимым. — Как ты мог попасться британцам?

— Случайно, — Бетти тихо с облегчением смеётся. Ну конечно, ещё бы они специально попали в тюрьму! — И я очень надеюсь, что тебе не придётся рассказывать этот бред про то, как вы с мистером Маликом бежите в Бразилию.

Бетти чувствует, как неудержимо краснеет под взглядом Луи. В последнее время мужчины смотрели на неё кто с опасливым подозрением, кто как на решение всех бед, кто как на исчадие Ада, и он один смотрит на неё как на женщину, и от этого в груди копится трепет какого-то неясного предвкушения.

— Всё будет хорошо.

Она в это верит, потому что во что ей ещё верить, и надеется, что он ей тоже поверит.

— Ты не должна так рисковать.

Она знает. И она не хочет рисковать, но она единственная, кто может рисковать не слишком сильно и кто может довести всё до конца.

— Ты мог бы просто довериться мне?

— Я тебе доверяю, просто ты идёшь туда, где я не могу тебя защитить, — Луи вздыхает, едва уловимо двигается ближе, и Бетти чувствует его руку на своей пояснице. Все мысли как-то разом путаются, и сердце подпрыгивает. — Безумие уже то, что ты здесь.

— Ты же не думал, что я буду смирно сидеть на Тортуге и оплакивать тебя? — Возможно, его рука слишком низко лежит на её пояснице, но, возможно, Бетти могла бы сделать вид, что этого не заметила.

— Чего я только не думал, — улыбается Луи.

— Тогда надеюсь, это не единственный результат твоих умственных усилий, — улыбается она в ответ.

— Нет. Атмосфера, знаешь ли, располагает к тому, чтобы сразу почувствовать себя болваном, который слишком много не сказал и не сделал.

Он тянет её чуть ближе, и смотрит так, словно в этот раз уже он падает в бездну. И Бетти чувствует абсолютное смятение и затмевающую всё на свете радость. Но очень, очень старается не потерять голову окончательно.

— Ну, теперь ты живой и свободный, так что можешь составлять список того, что нужно сделать.

Луи смеётся, мягко касается её щеки, и что-то тёмное и горячее острой вспышкой отдаётся в животе. Бетти прерывисто вздыхает и замирает, когда Луи так же мягко ведёт по шее до ямки между ключиц, чертит ключицу до самого плеча. Его пальцы задевают тоненькую цепочку, и крестик у Бетти на груди подскакивает; взгляд Луи падает вниз и там остаётся. Бетти кажется, она теряет остатки дыхания.

— На что ты смотришь? — тихо задаёт она самый идиотский из своих вопросов, получая в ответ хрипловатый смешок.

— Не на всё, на что хотелось бы, — Бетти душно краснеет, а Луи, наконец, поднимает на неё взгляд.

— Ах да, я и забыла, что ты давно не видел женщин в платьях.

Луи открыто смеётся и качает головой, а Бетти, как загипнотизированная, следит за оттенками эмоций на его лице, за тем, как движется его горло, как приподнимаются краешки тонких губ. И как Луи наклоняется чуть ниже к ней.

— Да и черти бы с этими женщинами. Я думал, тебя уже не увижу.

— Хорошо, что ошибся.

Бетти искренне надеется, что в этом предложении не слышится вопроса, который вертится у неё в голове. Но ответ она всё равно получает.

Луи наклоняется ещё ниже, касается губами её губ, ласково, так, что у неё дыхание перехватывает, двигается ближе, прижимает к себе, и Бетти тает. Облегчение накрывает её с головой — Луи живой и по-прежнему хочет её целовать, и что бы это для него ни значило, она только за. Она обвивает Луи руками, отвечает на поцелуй, приоткрывает рот, впуская его язык, запускает руку ему в волосы, за уши; ловит вздох Луи и ставший более настойчивым поцелуй. Он сжимает её сильнее, притискивая вплотную к себе, блуждая руками по спине, и Бетти всем телом чувствует его прикосновения. Как определённо чувствует и то, что Луи хочет её не только целовать.

И Бетти категорически не стыдно, потому что вопреки всякой логике она чувствует себя дома. Вот так, где-то в тюрьме Порт-Ройала, в руках Луи, который ей так ничего и не сказал и ничего не обещал, но целует так, что прямо сейчас всё кажется очевидным. И думать ей ни о чём не хочется, на это ещё будет время после, а пока можно ведь просто побыть счастливой.

========== Побег. Бетти ==========

Комментарий к Побег. Бетти

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c845420/v845420096/208ccb/Fh0ljriJs6k.jpg

В ночной темноте улицы Порт-Ройала кажутся лабиринтом из серого камня, серой пыли и серых булыжников мостовой, в котором ориенируется только мистер Малик.

Идти нужно очень быстро и не привлекая внимания. На улицах, правда, никого уже нет, но это значит только, что не стоит привлекать внимание из окон добропорядочных спящих граждан.

Мистер Малик писал долго и, кажется, даже привлёк к делу Найла. Или Найл сам предложил помощь? В любом случае, Бетти не в курсе, потому что была занята другим, и теперь крайне благодарна за деликатность Найла, который не поинтересовался, что, собственно, они там с Луи делали. Ещё она благодарна за окружающую темноту, в которой не видно, как она краснеет от воспоминаний каждые пять минут, хотя вообще-то ей сейчас предстоит войти в дом брата губернатора, в котором её никто не ждёт.

Они, наконец, выходят почти на край города, где на холме красуется дом Мендесов: высокий и светлый, с мавританскими арками и цветущими аллеями парка. Мистер Малик осторожно ведёт их вдоль ограды и ныряет в неприметную дыру, скрытую нависающими ветвями цветущих деревьев. Луи демонстративно закатывает глаза и отводит ветви, жестом показывает Бетти, что можно проходить. Рядом хмыкает Найл. Оказавшись в парке, они идут по теням и останавливаются возле увитого плющом павильона, примыкающего прямо к стене дома. Мужчины осматриваются вокруг, прислушиваются, а потом, как будто сговорившись, смотрят на Бетти.

— Ты готова? — спрашивает Найл.

Бетти кивает. Готовее она вряд ли будет. Ей страшно и совсем не хочется совать голову в петлю, но её план — это лучший вариант. Она надеется на успех, а в случае неуспеха… Если схватят кого-то из них, вскроется побег из тюрьмы, и все спасённые будут в опасности. Интересно, в случае неуспеха её ведь спасут? Дыру в стене пускай проделают, Лиам хоть порадуется.

— Вы очень храбрая женщина, мисс Мидлтон, — говорит вдруг Малик.

Бетти даже теряется на секунду. Смотрит на Луи и Найла в поисках подтверждения, что ей не послышалось.

— Я самая обычная женщина, это обстоятельства требуют от меня храбрости, — она качает головой и оглядывается на дом. — Просто скажите мне, что любите её действительно сильно, и она вас тоже. Я хочу знать, что рискую не напрасно.

Бетти знает, что просить таких признаний у незнакомого человека совсем невежливо, но ей действительно нужно знать, что всё не напрасно. Она действительно не обладает той храбростью, которая позволит просто ввязаться в авантюру, и она, по правде сказать, маленькая и беззащитная перед опасностями. Её план как раз в том и состоит, чтобы обойтись без храбрости и опасностей. Мистер Малик пару секунд её разглядывает с непроницаемым лицом, затем чуть наклоняет голову.

— Я люблю её больше всех на свете. Она всё, что у меня есть.

Это как-то даже более чем исчерпывающе. Бетти слабо улыбается, и благодаря, и извиняясь сразу. Видит, как оба бывших друга бывшего британского офицера кидают на него нечитаемые взгляды, но никак не комментируют признание.

— Значит, я её приведу.

— Не задерживайся, ладно, — просит Луи. — Мы будем здесь, но если через сорок минут ты не вернёшься, идём в дом.

Бетти категорически не хочет, чтобы они туда совались, но она сама согласилась на эту меру предосторожности. В конце концов, если что-то пойдёт не так, ей может понадобиться помощь. Но она надеется, что всё пойдёт по плану.

— Мы будем тут вовремя, — обещает она и нервно улыбается. — Но всё равно пожелайте мне удачи.

— Удачи, — с готовностью желают Найл и Зейн.

— Береги себя, — говорит Луи.

Бетти старается не задерживать на нём взгляд, чтобы внезапно не передумать, поворачивается к дому и тихо идёт до тёмной задней двери. Всего-то и делов, войти и выйти, она справится. Но, Господи святый, как же ей страшно.

Мидлтон тихо отодвигает дверь — ей часто пользуются, и она не скрипит. Но выходит она возле кухни, в узкий коридор, и никто почему-то никогда её не запирает, как объяснял мистер Малик. В коридоре тихо и темно, Бетти крадётся вдоль стены, ловя отзвуки жизни из помещений прислуги, но там все спят, и слышно только, как у Бетти кровь шумит. Она касается корсажа, проверяя место, где спрятаны два письма: для мисс Джелены Мендес и для её семьи. Почерк на листах, послуживших конвертами, оказался квадратным и угловатым, и Бетти с трудом удержала улыбку, его увидев, но в самих письмах было нечто серьёзное, что должно убедить мисс Мендес принять Зейна Малика обратно в своё сердце, да ещё и сбежать в ним. Ну, или хотя бы помочь Бетти отыскать Паулу и вывести из этого дома.

Бетти проходит лестницами и широкими коридорами верхних этажей, отмечает богатое убранство и отсчитывает двери. Откуда бы Зейн Малик ни знал, где находится спальня его бывшей невесты, главное, чтобы сведения были точны. Мидлтон замирает перед нужной дверью, ещё раз оглядывается; никого не видно и не слышно, хотя где-то за поворотом должны быть спальни её брата и сестры. Если Бетти сейчас поймают, ей придётся срочно придумывать, что она новенькая служанка, приставлена к мисс Пауле и заплутала. Бетти не хочется выяснять, поверят ей или нет.

Ей страшно, сердце бьётся испуганной птицей. Конечно, у неё есть план, но до того незамысловатый, что больше напоминает приступ безумия. И хотя она верит, что всё сработает, и знает, что кроме неё никто ничего сделать не сможет, от этого не меньше страшно. Бетти поднимает руку и тихонько стучит. Чем раньше она это сделает, тем лучше, верно? На стук никто не отзывается, и Бетти стучит чуть громче, молясь, чтобы в соседних комнатах этого не услышали. За дверью, наконец, слышится неясный шорох, и с той стороны девичий голос отвечает:

— Уйди, Белла, я не в настроении разговаривать.

Бетти переводит дыхание. Если обращаются к Белле, значит за дверью Джелена, хоть тут всё правильно.

— Я не Белла, — тихо говорит она. — У меня для вас сообщение.

За дверью повисает напряжённая тишина, потом тот же голос осторожно интересуется:

— От кого?

— Обещайте не кричать, — просит Бетти, выдерживает паузу, которую принимает за согласие, и всё же отвечает. — От того, кого вы оплакиваете.

Ей кажется, она слышит придушенное взволнованное восклицание и шумный вздох. Буквально через несколько секунд дверь щёлкает открытым замком и раскрывается достаточно только для того, чтобы в неё выглянуть. Девушка из комнаты огромными влажными глазами рассматривает Бетти, затем быстро смотрит в коридор позади неё.

— Вы… Вы разве? Я вас правильно поняла?

Возможно, это сбивчивая речь свидетельство того, что мисс Мендес заинтересована, а значит у Бетти есть шанс всё сделать правильно.

— Да. Впустите меня? В коридоре будет неудобно рассказывать.

Девушка больше ни секунды не колеблется, сама втягивает Бетти за собой в комнату и закрывает дверь. Прислоняется к створкам и рассматривает Бетти снова. Та отвечает тем же, не без восхищения отмечая, что мисс Мендес — это ведь она? — даже в горе выглядит красавицей. У неё кукольное лицо, длинные светлые волосы и огромные глаза. Как-то сразу становится неловко за свой рост и чужое платье, но это уж совсем лишние эмоции.

— Вы Джелена Мендес? — уточняет Бетти на всякий случай.

Мисс Мендес горячо кивает несколько раз, нервно сплетает и расплетает пальцы перед собой.

— У вас сообщение? — спрашивает она взволновано. — Какое? И откуда, расскажите? Зейн ведь… В тюрьме.

— Уже нет. — Мисс Мендес снова охает, хватается за грудь и явно не знает, уместна ли её радость. Бетти подбадривающе улыбается. — Он на свободе, и я здесь чтобы передать его письмо.

Бетти достаёт одно письмо, протягивает мисс Мендес, и та тут же его разворачивает. Затем медлит, с сомнением сморит на Бетти.

— Почему он сам не пришёл, если свободен?

— А вы бы его впустили? — чуть улыбается Бетти. — Это я настояла на том, чтобы пойти к вам, это чуть менее опасно. Вы ведь не сдадите меня охране?

— О, нет, нет, что вы, — переполошилась мисс Мендес, — нет, я так не сделаю. А, — она, смутившись, опустила глаза, потом тут же подняла, — а вы кто?

— Элизабет Мидлтон. Это я помогла пиратам сбежать, но вы уже пообещали меня не сдавать.

Мисс Мендес смотрит на неё во все глаза, потом нервно улыбается, трясёт головой.

— Простите меня, я просто слишком удивлена. Сядьте куда-нибудь, я пока прочитаю письмо.

Бетти отходит к туалетному столику, устраиваясь так, чтобы не смотреть на мисс Мендес, которая читает у окна. Она понятия не имеет, что в письме, но надеется, что квадратные буквы складываются в убедительные слова. Сердце у неё всё ещё испуганно колотится, но уже чуть меньше, ведь мисс Мендес оказалась милейшим созданием и даже если не простит Зейна, точно не станет вредить Бетти.

Чтение занимает несколько минут, а когда мисс Мендес откладывает письмо и опускается на постель, выглядит она чуть бледнее и до крайности задумчивой. В уголках глаз у неё что-то подозрительно поблёскивает. Бетти недолго её рассматривает и, понимая, что мисс Мендес всё ещё в своих мыслях, спрашивает:

— Что там?

— Правда, — тихо отвечает мисс Мендес. — Всё, что я о нём не знала, и это… Это страшно.

Бетти понимает, перед ней дворянка, дочь дворян, которая не знала ничего, кроме своей жизни на этом острове, где выше неё никого не было. Узнать неприглядную правду о человеке, которого она любит, ей едва ли было легко.

— Вас пугает то, что он был пиратом? — осторожно спрашивает Бетти. — То, что он когда-то делал?

Мисс Мендес кивает. У Бетти нет ни одного оправдания тому, что сделал мистер Малик со своими друзьями, как, наверное, нет оправдания многим человеческим поступкам вообще. И она знает, что пираты не агнцы божие, она знает, чем они занимаются и почему. Но она знает и другое.

— Он не плохой человек. Он, если хотите, то же самое, что солдат, просто служит другому государству, — Бетти пожимает плечами, подбирая слова и надеясь, что это звучит хоть сколько-то понятно. У неё нет оправдания предательству, но есть желание объяснить, что пиратство не делает из мистера Малика недостойное чудовище. Со всем остальным влюблённым придётся разбираться как-нибудь самим, она просто постарается дать им такую возможность. — Грехов за ним побольше, чем за пастором в церкви, это верно, но… Но человек он всё тот же, которого вы знали и полюбили.

Мисс Мендес поднимается с кровати, делает пару шагов в одном направлении, порывисто разворачивается в другую сторону, замирает. Бетти очень хочется её обнять и утешить, но, кажется, мисс Мендес со многим нужно разобраться. Самой.

— Но пират!.. Он пишет, что не мог мне сказать, боялся, я не пойму, но я бы постаралась, я бы… Я бы постаралась!

Бетти согласно кивает. Может, постаралась бы. Ей наверняка хотелось бы постараться. Но кто знает, как всё было бы на самом деле?

— Постарайтесь теперь, мисс Мендес, — девушка снова замирает, смотрит на Бетти так, словно надеется, что та даст ей все ответы. Но у Бетти только вопросы. — Подумайте сами, вы его любите? Вы хотите быть счастливой? Вы будете счастливы здесь? — Мисс Мендес отворачивается, прижимая руки к лицу, и тяжело вздыхает. — У вас лишь один шанс, мисс, выбирайте и больше никогда не сомневайтесь в этом выборе.

Бетти знает, что это, возможно, жестоко — ставить её перед выбором вот так, среди ночи и без предупреждения, ждать серьёзного ответа немедленно, но иначе никак. Время капает неумолимо, от сорока минут остаётся всё меньше, а дело не двигается. И если не двинется, под угрозой окажется совсем не медлящая мисс Мендес, а те, кто пойдут искать в этом доме Бетти.

— Я здесь несчастна, — едва слышно признаётся мисс Мендес. — И не буду, если не сделаю для этого что-то.

Бетти всё же встаёт и берёт её руки в свои. Мисс Мендес сжимает её ладони, несколько раз глубоко вздыхает, будто набираясь смелости. А потом кидает письмо мистера Малика в камин на тлеющие угли.

— И вы приняли решение?

— Мне нужно собрать вещи. И написать родным, объяснить, куда я делась.

Бетти не очень представляет, как это письмо будет выглядеть, но согласно кивает. И достаёт из-за корсажа письмо Зейна.

— Приложите это. Не знаю, что там, но мистер Малик просил оставить это вашей семье, чтобы они вас не искали.

В следующие десять минут они ухитряются написать записку, собрать необходимое — почти никакой одежды, только украшения и пару плащей. Бетти ещё и объясняет, кто она, откуда и как вообще оказалась виновницей побега особо опасных преступников.

Мисс Мендес приостанавливается только на пороге. Оглядывает свою комнату, разворошённую постель и письма на туалетном столике, чуть крепче прижимает к груди свои вещи. Грустно улыбается, но, кажется, не собирается жалеть о недавно принятом решении.

— Я ведь поступаю правильно?

Бетти понятия не имеет.

— Я знаю только, что вы должны поступить так, как правильно для вас, мисс Мендес.

— Джелена, — поправляет та. — Джи.

— А я Бетти, — улыбается Мидлтон. — Пойдём, времени не так много, а нам ещё Паулу собирать.

В том, что Паула согласится на побег, не сомневаются обе. Бетти — потому, что знает Паулу, а Джелена — потому, что видит их ситуации похожими и знает, сколько слёз выплакала Паула за последние дни. Они вместе спускаются на этаж, крадутся вдоль гостевых спален. Джелена долго выбирает, где нужная им комната, потому что и сама не часто выходила в последнее время, но, наконец, вспоминает и стучится. Паула подходит к двери только на третий стук, но когда её окликает Бетти, распахивает дверь мгновенно.

Мисс Рид с растрёпанной косой, побледневшая от слёз, зато вполне бодрая и явно не потерявшая воли к жизни.

— Привет, — улыбается Бетти, разводя руки в сторону. — Я не Барт, я Бетти, как видишь.

Паула пару секунд смотрит растерянно, потом хихикает, прикрывая рот руками. Вопросительно смотрит на Джелену. Та неожиданно теснит всех в сторону и закрывает двери.

— Мы, — она указывает пальцами на себя и на Паулу, — сбегаем, а она, — указывает на Бетти, — нам помогает. Ты же не хочешь остаться с моей семейкой?

— Сбегаем? А как же…

— Живы и свободны, — перебивает Бетти. — Твой дядя ждёт на корабле, а Найл тут, около дома. У нас осталось всего минут десять, чтобы собраться.

Паула собралась почти мгновенно: без затей вытряхнула всё из шкафа, взяла самое нужное и раскидала остальное. Подумав, оставила бабушке на прощание три строчки и требовательно потащила Бетти и Джелену к выходу.

— Давайте, сами сказали, что времени мало.

Этажом ниже Джелена вдруг останавливается, вскидывает вверх руку. Потом заталкивает всех за выступ стены и замирает. Тогда все трое уже различают чей-то шёпот и торопливые шаги, внезапно прерывающиеся неясным шорохом. Джелена осторожно высовывается из-за угла и тут же втягивает голову обратно. По её лицу и по звукам возни Бетти как-то слишком легко складывает картинку.

— Слуги, — одними губами говорит Джелена.

Замечательно, на их пути встали какие-то слуги, которым показалось удобным обниматься и Бог его знает что ещё делать в ночном коридоре. Правда, теперь не только Бог, но и три девушки знают, чем они там занимаются. Бетти косится на Паулу, в равной степени испуганную задержкой и заинтересованную её причиной. Все трое жмутся к стене и надеются, что никто не слышит, как громко стучат их испуганные сердца.

— Идём? — так же едва слышно говорит Бетти.

И что им остаётся? Время-то идёт, в отличие от них.

Они мучительно медленно, стараясь не шуршать платьями, шагают на лестницу и по ступенькам. Бетти в который раз с грустью думает, что мужская одежда куда как удобнее женской. Ну, разве что не так радует взгляд мужчин, но с этим наверняка можно что-то сделать, а вот красться по лестницам в платье категорически неудобно.

Они крались, казалось, целую вечность и задышали только на следующем пролёте, когда перестали что-либо слышать и понадеялись, что их тоже не слышно. Девушки переглядываются, и Бетти готова клясться, у всех остальных в горле так же щекочет нервный смех. Смеяться нельзя, как нельзя и медлить, ведь отведённые сорок минут истекают, и девушки со всей возможной скоростью и бесшумностью припустили к двери возле кухни.

Времени было мало, но хватило, чтобы они с глупыми улыбками успели прихватить кое-какую ерунду с каминных полок. Джелена на память, Паула ради того, чтобы насолить, а Бетти обзавелась маленькими часиками в подарок. Не канделябр, но тоже подойдёт.

Когда они выходят из дома в темноту увитого растениями павильона, руки у Бетти ходуном ходят. Наконец-то почти всё позади, и теперь она может позволить себе бояться. Хочется ткнуться в плечо Луи и чтобы он её пожалел и похвалил, но какой там, впереди ещё путь до корабля, а вокруг чужие взгляды, которые не одобрят такое непотребное поведение. Бетти ограничивается коротким взглядом и долгим выдохом.

— Можем идти.

— Можем, — соглашается Луи, бегло оглядывая собравшихся. И предлагает руку, которую Бетти принимает, даже не думая. — В саду темно и полно кочек.

Точно. Кочки. «Спасибо Господу за темноту и кочки, » думает Бетти, ощущая лёгкое пожатие её трясущейся руки.

========== Снова на борту. Гарри ==========

Комментарий к Снова на борту. Гарри

Aesthetic:

https://sun9-3.userapi.com/c845524/v845524083/1ff8e2/kbsN1NWR_UU.jpg

Гарри пнул ногой труп одного из солдат. И надо же было им напороться на взвод этих губернаторских прихвостней прямо по пути в секретную пиратскую бухту! Они вывернули из-за угла, прямо в трущобах, в которые обычно никогда не заглядывали, и неясно — потому ли, что побег обнаружен, или они просто патрулировали весь город? И если они патрулировали город, то может ли это значить, что губернатор в курсе побега?

Вряд ли. Нейт говорил, что снотворное вырубает часа на четыре. И время это ещё не прошло. Не важно. Все они мертвы. Все они лежат лицами в дорожной пыли. Чьи-то мужья, сыновья и братья. Но Гарри знает: либо ты, либо тебя, и он хочет вернуться к жене. А, значит, за это должен умереть кто-то другой.

— Надеюсь, ни один не скрылся, чтобы позвать на помощь, — произносит Лиам, вкладывая оружие в ножны. — А то наши беглецы рискуют напороться на целые отряды местных стражей порядка.

— И лица Луи, Найла и Зейна им всем хорошо известны, — добавляет Гарри.

Он очень надеется, что ни один солдат не выжил. Давит совесть, неожиданно поднявшую голову, в зародыше. Плевать на других, кто собирался его убить, их всех ждут дома. Его ждет Эйвери. Лиама ждет Шерил. У Эда есть Черри. А Мануила ждет целый сонм шлюх в борделе, и этот вариант тоже весьма неплох. Лучше так, чем когда никто не ждет.

— Кажется, все здесь, — Эд оглядывает место драки. Жители трущобных районов, наученные тяжелой жизнью, даже носов наружу не казали. Не их дело. — И наши тоже.

Пираты понесли потери куда меньшие — подоспела часть команд «Леди Энн» и «Королевских драгоценностей», отправившиеся встречать своих капитанов. Эд с нескрываемой болью закрыл глаза собственному боцману Шону. Тот хоть и был моложе Эда, разбирался в навигации достаточно хорошо, чтобы «Королевские драгоценности» успешно ходили заданным курсом и не налетали на рифы, а склонность к обучению у парня была отменная. Он мог бы стать одним из лучших боцманов на Тортуге, если не считать Луи. Или Зейна.

— Мне жаль, — Гарри треплет Эда по плечу.

— Ага, — вздыхает тот. — Где я ещё найду такого же боцмана?

— Можешь Зейна взять, — ухмыляется Лиам, и видно, что он шутит. — Он хорошо разбирается в навигации.

— Спасибо за совет, — вскидывает бровь Эд. — Мне в тюрьме Порт-Ройала не понравилось.

Гарри молчит, что ситуация больше не кажется однозначной после признаний Зейна, и не хочет об этом думать. Было проще, когда бывший друг мыслился предателем. Было проще, когда ему хотелось отомстить, хотя ненависти Гарри к нему никогда не испытывал. Теперь всё стало сложно, а Гарри не любит сложностей. Совсем как Лиам.

Обо всем, что Зейн рассказал в тюремной камере, он тоже молчит. Возможно, время для разговоров наступит. Гарри чувствует себя разбитым и усталым, ничего не понимающим. Все слишком изменилось, и ясность опять скрывается за мутным туманом чужих слов и раскрывшихся тайн. Барт Мидлтон — вовсе не Барт, а Элизабет, и Луи об этом знал. За такое умалчивание на любом корабле полагалось только одно наказание, но Гарри видит, как Луи смотрит на Мидлтон и отлично его понимает. В конце концов, девчонка никому не навредила своей ложью, а даже спасла их задницы от виселицы теперь. Так что её вранье прощено. А вот предательство Зейна всё ещё ранит — он бросил их в тюрьму из-за женщины. Разве можно такое простить?

Хотя Гарри помнит: Лиам рассказывал, что узнал, где они находятся, благодаря сообщению от неизвестного, переданному с одним из портовых мальчишек. Быть может, это и правда был Зейн, да только оправдывает ли это подлый поступок? В глазах Гарри — вряд ли. Можно любить женщину и оставаться тем, кто ты есть, — а если она не сможет принять тебя, покуда ты не предашь друзей, а потом не сможет понять это предательство, то любовь ли это вообще?

Не то чтобы Гарри мог, хотел или стремился дать определение любви. Но что-то смутно подсказывает ему: Эйвери бы не поняла, поступи он так. И не смотрела бы на него по-прежнему.

Они добираются до «Леди Энн», мирно стоящей в скрытой от солдатских глаз пиратской бухте. Весла разбрызгивают воду, блестящую в наступившей темноте. Матросы подают руки взбирающимся по трапу, и Гарри, когда его ноги касаются досок палубы любимого корабля, хочет упасть на колени и целовать дерево, но ограничивается он только долгим прикосновением к планширу. И ему кажется, что «Леди Энн» греет ему ладонь, что корабль тоже рад присутствию своего капитана. Все корабли обладают душой, это любому пирату известно. А у «Леди Энн» душа любящая.

У самого же Гарри есть только две любимые женщины. И вторую он скоро увидит. Обнимет. У него жарко скручивает в низу живота от мысли, что он отплывает на Тортугу к Эйвери, и остается только дождаться всех, кто решил рискнуть собственной свободой, чтобы вытащить Паулу. Впрочем, он никогда не смог бы оставитьновоявленную племянницу в руках семейки Мендесов. Наверняка они все так же отвратительны, как и губернатор с Анваром.

На одну из Мендесов они скоро даже посмотрят. Интересно, похожи ли они с братцем?

Гарри очень хочется упасть спать — где угодно, хоть в кают-компании, хоть на кубрике, в гамаке или даже на голом полу. Он уверен, что уснёт — родной борт «Леди Энн» не позволит ему ворочаться без сна. Да только шлюпка уже отправляется на берег, и беглецы, явно проскользнувшие мимо всех солдатских караулов, наконец, возвращаются на корабль.

Элизабет Мидлтон, жизнь и поступки которой всё ещё вызывают у капитана Стайлса множество вопросов, выглядит уставшей и разбитой, но до крайности довольной. Паула и вообще кидается обнимать Гарри, как только вновь оказывается на корабле, и он прячет ухмылку, наблюдая за невольной ревностью, проскользнувшей во взгляде Найла. Ну что ж, отрицать очевидное Найл может сколько угодно. Другим-то правда видна, как на ладони.

Зейн взбирается по трапу одним из последних, цепляется ладонями за планшир, и Гарри думает, что нужно будет попросить матросов хорошо помыть его. «Леди Энн», впрочем, относится к Зейну благосклонно, а, быть может, ей всё равно. Тем временем бывший друг подает руку девушке, укутанной в плащ. Когда она оказывается на палубе и скидывает капюшон, рассматривая обстановку со страхом и любопытством в огромных глазах, Гарри видит, что невеста Малика — уже, видимо, снова настоящая невеста — очень красива. И, как бы он ни любил Эйвери, он не может этого не заметить. У неё изящные черты лица, и во всем её облике сквозит аристократизм. Гарри провел много лет рядом с дворянином, уж он-то знает.

Нейт что-то бубнит снова про женщин на корабле, но так тихо, что слов не разобрать. Да и после всего, что случилось, он вряд ли скажет об этом громко.

— Снимаемся с якоря! — кричит Гарри рулевому. Этого парня он не знает. Быть может, Эд прихватил его из команды «Королевских драгоценностей». Не важно, лишь бы путь знал да на рифы «Леди Энн» не посадил.

На галеоне всё в порядке, хотя Гарри ревностно обходит каждое помещение. Трех девиц отправляют спать в ту самую каюту, которую занимали Эйвери и Паула когда-то. Для Бетти приходится притащить туда один из гамаков с кубрика, но Билли великодушно уступает спальное место. Кажется, большинство из команды всё-таки не обижены на её ложь, и это даже не кажется Гарри странным. Элизабет Мидлтон может быть женщиной, но — это он уже понял — её пол не мешает ей быть похрабрее некоторых мужчин.

А, возможно, и поумнее. Вряд ли Гарри когда-нибудь скажет это ей в лицо. Нечего девчонке задаваться, и так слишком много внимания и восхищения ей досталось. Пусть Луи комплиментами её сам заваливает. Бетти Мидлтон всех восхищает, даже Гарри, но ей не стоит слишком много об этом знать. А то ещё решит, что так всегда можно делать. Гарри усмехается своим мыслям, когда прикрывает дверь кают-компании — Боже, он и не надеялся вновь увидеть знакомую обстановку, и сердце его наполняется теплом — и оборачивается к друзьям.

Луи сидит за столом и сосредоточенно набивает трубку. Лиам стоит, прислонившись плечом к стенке кают-компании. Эд наливает себе грога. Мануил разглядывает подарок Бетти, золотые часы на длинной цепочке, и примеряет их к своему щегольскому костюму. Гарри щурится.

— Рассказывай, Томмо, — расплывается он в улыбке. — Я знаю, что у тебя есть для нас занимательная история.

Луи морщится, закатывает глаза. Но на него смотрят несколько пар любопытных глаз.

— Нет тут никакой занимательной истории. Просто мы все, включая меня, оказались слепцами. Как можно было не заметить отсутствие кадыка?

Гарри вскидывает брови, а потом фыркает: объяснение оказалось проще некуда. И действительно, никто из них не приглядывался к Барту Мидлтону: мальчишка исполнительный, работу выполняет хорошо, а что ещё нужно? Сам Гарри даже и подумать бы не мог, что за личиной ловкого и наглого мальца скрывается женщина — впрочем, такая же ловкая и наглая. Так кто виноват, что сто пятьдесят человек на борту «Леди Энн» не разули глаза?

— Если ты такой умный, то почему первым не пригляделся? — хмыкает Лиам.

— Я и пригляделся, — парирует Луи. — Но я знаю, что вы сделали бы с Мидлтон, если бы я рассказал вам, и я не хотел брать на себя ответственность за её смерть.

— Просто признайся, что она тебе нравится, и на этом закончим, — ухмыляется Пейн. — Не такая уж и занимательная история, самая обычная. И как ты себя чувствовал, когда думал, что втрескался в мальчишку?

Луи поворачивается к Лиаму и, кажется, готов швырнуть в него трубкой, но потом передумывает.

— Иди к черту, — бросает он. — Я и сам не знал, пока не догадался, что Бетти — девчонка!

Зейн кривит губы, но молчит. Гарри думает, что не стоило допускать Малика в кают-компанию, но не в трюм же его запирать? Да и не обсуждают они здесь планы по захвату Порт-Ройала, всего лишь слушают историю Луи, которая на поверку оказалась довольно банальной. Если не считать, что Мидлтон — какая угодно, только не банальная. Интересно, как бы Гарри отнесся к Эйвери, если бы она полгода водила его за нос, щеголяя в мужской одежде?

Впрочем, ей бы вряд ли удалось хоть кого-то обмануть с такой легкостью. Гарри вспоминает свою стройную, но женственную жену, и в его животе вновь вспыхивает костер, а жар опаляет внутренности.

— Я бы сам не отказался от такого матроса, — ржет Мануил. — Ценю людей, которые думают головой. Тебя, например, — он кивает на Луи. — Да и Мидлтон головой думает побольше, чем любая женщина. Уверен, пробраться на ваш корабль у неё были очень веские причины, — подмигивает он и, наконец, цепляет часы на свой камзол.

— Франт чертов, — фыркает Эд.

— Не всем же щеголять нечесаной шевелюрой и старыми штанами, — ухмыляется Мануил.

И, глядя на них, Гарри чувствует, как на сердце у него становится тепло. «Леди Энн» держит курс на родную Тортугу, а всем четверым удалось даже сохранить свои шеи, да ещё и спасти шкуру Зейна, отплатив ему жизнью за попытку спасти. Наверное, долгов между ними больше не осталось, а то Гарри в долгах быть не любит. Он делает глоток грога прямо из бутылки, любезно протянутой Эдом, и улыбается.

На Тортуге его ждет любимая женщина. Что ещё нужно?

========== Окончательное решение. Луи ==========

Комментарий к Окончательное решение. Луи

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850036/v850036096/193e84/4qiUcC9DDMY.jpg

Луи честно припоминал все известные ему благодарственные молитвы, но они показались какими-то уж слишком высокопарными, так что Луи ограничился мысленным «спасибо» в небо — зато от всей души, — и просто радовался тому, что они живые и свободные, снова на борту «Леди Энн». Ветер треплет паруса, натянутый такелаж скрипит, и палуба едва заметно качается — это почти полное счастье.

Луи с неизменной трубкой выходит на палубу, всматривается в едва светлеющий горизонт с той стороны, где Ямайка. Утро приближается, и когда-то совсем скоро очнутся их стражи в тюрьме, в доме брата губернатора обнаружат пропажу девушек и будут что-то решать. К тому моменту все сбежавшие будут на полпути к Тортуге. Томлинсон выдыхает дым, смотрит, как он тает в утреннем воздухе, и надеется, что все неприятности как-нибудь сами рассеются таким же манером.

Мануил подходит справа, устраивается у борта, закуривает свою трубку и щурится, как довольный кот.

— Как дышится воздухом свободы?

— Лучше, чем тюремным.

— Приятно знать, что мы все не просто так рисковали, — смеётся грек, выпуская дым широким потоком. — Неловко было бы, если бы ты сейчас сказал, что тебе понравилось в Порт-Ройале.

Луи фыркает, не удерживает улыбки, потому что Мануил это просто Мануил, и выражает своё беспокойство, как может.

— Спасибо.

Мануил что-то мычит в ответ, и следующие благословенные минуты они молча курят, пока волны на востоке загораются под лучами солнца. Новый день начинается, и в этот день никому из них не грозит виселица, они плывут домой, и, Господи, как Луи любит жизнь, кто бы знал.

— Кто бы знал, что ваш Барт это хорошенькая девушка Элизабет, — говорит Мануил. — Почему вам, гадам, так везёт на хороших моряков, что некоторые ещё и оказываются… Ну, вот Мидлтон?

Луи косится на друга, прикидывая, не дать ли ему по шее. Восхищение Мидлтон он более чем понимает, а вот право на поползновения признаёт только за собой.

Хорошенькая? Да она красивая, как счастье, не меньше. Джелена Мендес красива в самом правильном понимании этого слова, но взгляд Луи на ней не задерживается совершенно, скатываясь к Элизабет, лёгкой, тонкой, живой, с очаровательнейшей улыбкой, прямым взглядом зеленющих глаз. Да Луи всего тянуло к ней, коснуться, прижать к себе, целовать и клясться в своей любви до гибели мира, лишь бы слушала.

Правда прямо сейчас Мидлтон следует отдохнуть, а ему — привести мысли в относительное равновесие. Никаких поползновений.

— Я знал, — отвечает Луи. — И повезло мне, так что руки не тяни к ней, будь добр.

Мануил коротко смеётся, стряхивает с планшира упавший пепел.

— Самоубийц нет, все всё понимают, расслабься. Ты, главное, вот это всё девушке объясни, а.

— Ты это о чём? — Луи вопросительно приподнимает бровь. Приплыли, вот ещё Мануил его не поучал. Но Мануил всегда хочет, как лучше, и ему всегда есть, что сказать, так что можно и послушать.

— Неблагодарное это занятие, советовать.

— Но тебе нравится.

— Нравится, конечно, — легко соглашается грек. — Любишь её? Понятное дело, что ты недавно помирать готовился и тебе нужно с мыслями собраться, но ты поторопись, потому что Бетс тебя вечно ждать не станет. Если опять будешь слишком много и долго думать…

— Я уже обо всём подумал, отстань, — и после паузы всё-таки признаётся. — Люблю.

Рассвет как-то разом становится слишком ярким, и Луи морщится. Будто он сам не знает, что ему нужно собрать мысли, и будто он сам не знает, что собирать нужно срочно. Ну так ему же вот, всякие капитаны мешают.

— А она-то в курсе?

Луи предполагает, что в курсе. Хотелось бы на это надеяться. Бетти Мидлтон, кажется, всё о нём знает, не может не знать, что он чувствует. Но, кажется, это тот случай, когда нужно ей сказать, а не оставлять гадать самой? Как бы это сделать, интересно?

— Бетс за тобой готова была протащиться в самый ад, — не отстаёт Мануил. — Она, собственно, это и сделала. По-моему, уже этим она заслужила, чтобы ты её никак не обижал и не заставлял ждать.

Слова Мануила бьют как-то слишком ощутимо. Что угодно, только не обижать Элизабет, он правда хотел бы сделать всё правильно.

А чего, интересно, сам Мануил ждёт? Явно себе уже какие-то выводы наделал, это при том, что ничего не знает. Хоть бы спросил друга, прежде чем советовать.

— Я что, по-твоему, должен, поднять её с постели и объясняться с ней через дверь?

Луи бы мог, но в его планы не входило наслушаться всякого, кроме короткого «да». Возможно, Мидлтон к нему всё же выйдет. Возможно, он слишком хорошо о себе думает. Возможно, он уже наломал дров из-за своего нетерпения. Но, вероятно, у него есть оправдания.

Лиам, ткнувший пальцем в небо, попал Луи под рёбра — Мидлтон была для него особенной ещё будучи Бартом, и, в самом деле, у него просто рванули все эмоции разом тогда в трюме, и он был бесконечно счастлив её видеть тогда в тюрьме. Что никак не меняет того, что вместо слов Луи засыпал Бетти поцелуями, а это было хоть и приятно, но не совсем правильно.

— Хотел бы я на это поглядеть, — фыркает Мануил.

О, этот точно бы хотел. Кто бы ему ещё разрешил.

Луи точно не готов к советам со стороны, потому что ещё свои мысли не собрал и ничего толком не решил. И он благодарен Мануилу за участие и заботу о Бетти, но сейчас это некстати.

— А есть идеи по делу? Как нам быть на Тортуге, если как раз там нас и выдали англичанам?

— Ты мог заметить, что тут нет Чеза. Он болтает с Ле Вассёром, — Мануил без возражений принимает неизящную смену темы, серьёзнеет. — Он, и Саймон, и ещё с десяток наших ребят из Берегового Братства. Сидящие на острове англичане ещё куда ни шло, но когда под носом у Ле Вассёра вот так кого-то увозят, это уже дурно пахнет. Дражайшему нашему губернатору придётся объясниться.

Ле Вассёр, конечно, губернатор, но пираты это пираты. И если даже не учитывать, что от них зависит прибыль Ост-Индской компании, от них вполне буквально может зависеть жизнь Ле Вассёра и его близких. Может, договор с британцами и казался крепким прежде, но в отсутствии Мендеса и британских военных он едва ли чего-то стоит.

— То есть мы, по-твоему, можем возвращаться вполне спокойно?

— По-моему, нет оснований опасаться, что вас отправят обратно. И едва ли англичанам позволят снова провернуть тот же номер с арестом.

Дым из трубки поднимается и развеивается над волной, а все доводы кажутся лишь ненамного внушительнее этого дыма. Но другого у них ничего нет, и остаётся положиться на благоразумие губернатора Тортуги. Насколько Луи его знает, благоразумия губернатору не занимать, так что, возможно, Тортуга останется безопасной для «Леди Энн».

Конечно, можно ещё долго раздумывать, как быть и каковы гарантии, но правда в том, что Луи устал думать об опасностях. Он вспоминает, как советовал Гарри не тратить время, а провести его с Эйвери, и думает, почему не может сам воспользоваться своими прекрасными советами, ему вполне есть чем заняться и с кем время провести. Если всегда думать, что есть какие-то более важные причины для беспокойства, так можно вообще всё пропустить, он уже убедился.

— Я буду у себя, — Луи вытряхивает трубку за борт, ещё раз оглядывается на горизонт за кормой. Никакого преследования там, ясное дело, не видно. — Если повезёт, приведу себя в порядок.

В его каюте не изменилось вообще ничего. Луи касается стопки старых писем на столе, поправляет разворошённую постель, которую не заправил почти неделю назад, выливает остатки воды в таз и с наслаждением умывается. Стягивает с себя рубашку, прихваченную в тюрьме, и надеется, что где-то у него есть своя свежая. Потом достаёт бритву и проводит рукой по лицу; щетины у него больше чем достаточно, и если не лезть к разбитому виску, можно убрать её большую часть.

Ему о многом нужно подумать и решить, как всё сделать правильно. Бетти Мидлтон он любит, так, как вообще может любить. Он её полюбил, пока она была матросом на корабле, а когда увидел, как она по-настоящему выглядит — как благословение, — картинка у него сложилась полностью. Это тот же человек, с теми же движениями, той же улыбкой, тем же складом ума, только теперь Луи видит, что она прекрасна, и это выбивает из колеи. Потому что он всегда гордился своей выдержкой, которая просто рухнула перед чем-то, что, кажется, сильнее его. Как он себя чувствовал, когда не знал, что она женщина? Странно. Но теперь, зная, что она женщина, он сомневается вообще во всём. И он помнит, как она на него смотрит, как отвечает на поцелуи, но хочет точно знать, что она чувствует.

А ещё Луи чувствует себя пойманным в ловушку собственных мыслей и чувств. Сложись всё иначе, он мог бы ещё долго думать, а тут у него, вроде как, созрело решение. Созрело в тюрьме, пока он мысленно на всякий случай готовился умереть. И сейчас это кажется по-прежнему правильным, но Луи по привычке сомневается, потому что ему-то это нужно, а ей? Впрочем, единственный способ узнать — спросить.

Элизабет он встречает днём, когда спускается орлопдек: они с Джеленой Мендес идут в направлении их каюты, и, наверное, Мидлтон показывала корабль, Луи не знает. Но ловит обрывок разговора и слова Бетти о том, что она собирается заниматься шитьём на Тортуге. Луи очень надеется, что он и замужество в этот план как-нибудь впишутся.

Мисс Мендес заходит в каюту, а Элизабет продолжает путь, и Луи торопится её перехватить.

— Значит, собираешься шить?

Она чуть вздрагивает, оборачивается.

— Зря я что ли это умею? — улыбается она. — Мне даже нравится эта работа.

Луи равняется с ней, подстраивается под её шаг. Присматривается к Элизабет, отмечая, что у неё хотя бы руки больше не дрожат и вид не такой усталый. Они не сговариваясь идут в сторону кают-компании, будто она тоже хочет дать ему шанс с ней объясниться. Луи открывает дверь, пропуская девушку вперёд себя и закрывая после.

— Как ты?

Она улыбается чуть смущённо, убирает за ухо прядь волос. Волосы у неё на свету отливают золотом и, убранные наверх, открывают вид на длинную шею, разлёт ключиц и красивую грудь. Луи в очередной раз думает, как она ухитрялась вообще дышать, не то что работать, если сама себе перетянула всю грудную клетку, чтобы её не раскрыли. И как она ухитрялась водить их всех за нос, выдавая себя за мальчишку?

— Уже лучше. Кажется, такие эскапады хороши на один раз, я всё-таки слабая женщина.

— Ты? — хмыкает Луи.

— Я определённо женщина, и не самая сильная.

— Ты устроила бесшумный побег из тюрьмы Порт-Ройала и уговорила губернаторскую племянницу сбежать. Я думаю, ты посрамила большую часть Берегового Братства.

Она хрупкая и тонкая, но, Луи знает, сильная. Может, много золота не поднимет, но сделает всё, чтобы помочь тем, кто ей не безразличен. Ему хочется, до боли в груди хочется её к себе прижать и никуда не пускать, но он этого не делает, потому что ещё ему хочется, наконец, поговорить.

Элизабет чуть краснеет, но не теряет улыбки, только пожимает плечами.

— Тогда буду считать, что это подходящее завершение моей службы на «Леди Энн». Кажется, мнение о том, что женщины на борту не к добру, не подтвердились, одна женщина была даже полезна, — она отворачивается к шкафам, ведёт кончиками пальцев по корешкам книг. — Знаю, что должна уйти, но ужасно не хочется. Я буду скучать, — она чуть запинается, задумчиво стучит по полке, но всё же спрашивает. — А ты?

— Нет. — Рука у неё замирает, и плечи вздрагивают. Луи смеётся, шагает ближе, прямо ей за спину, и объясняет, пока она не успела обидеться. — Ты уйдёшь с корабля, но не от меня ведь. Даже не пытайся.

Элизабет — Бетти, — медлит, потом разворачивается, встречает его взгляд снизу вверх. Луи читает на её лице неуверенность пополам с надеждой и очень хочет верить, что сейчас не получит по лицу. Один раз она пыталась.

— Как мне это понять?

— Очень просто. Я тебя люблю, я тебя хочу, мне нужно, чтобы ты меня любила, вышла за меня замуж, ждала меня и дальше по списку.

Он выдаёт ей разом всё и сам на мгновение замирает в ожидании реакции. Мидлтон чуть приоткрывает рот, не находит, что сказать, и закрывает. И, кажется, пытается не улыбнуться. Зато Луи улыбается так, что щёки болят, касается её лица, очерчивает контур губ большим пальцем.

— Ну, мисс Мидлтон, улыбнись и благоволи составить моё счастье.

Бетти медлит ещё несколько секунд, как будто пытается осознать, что ему от неё нужно, и для Луи эти секунды проходят вечностью. Но она всё же улыбается, и её сияющее лицо, честное слово, заставляет что-то у него в груди цвести.

— Я вся ваша, мистер Томлинсон, — выдыхает она.

Он в жизни ничего лучше не слышал.

Секунда, и кто-то преодолевает расстояние между ними. У Луи в руках наконец-то оказывается её гибкое тело, на плечах — её руки, на губах — губы, и наконец-то всё правильно и хорошо. Бетти приподнимается на мысках ближе, и Луи углубляет поцелуй, скользит ладонями по её талии, по спине, касается волос, шеи… Ему хочется чувствовать её всю, покрыть поцелуями и заласкать до изнеможения. У него внутри как будто одновременно что-то цветёт и полыхает, не давая толком дышать, но он каким-то образом дышит, прижимаясь своим лбом к её, встречая шалый, откровенно счастливый взгляд. И проказливую улыбку.

— А мне не полагается время подумать?

Луи на пару секунд теряется. Это что, месть за его неуместную шутку или правда сомнения? Но Бетти по-прежнему у него в руках, мягко перебирает его волосы и, кажется, не собирается никуда деваться.

— Думай. Минут десять тебе хватит?

Бетти хихикает, проводит у него за ухом, и Луи тянется за этой лаской. Ну о чём, о чём ей думать? Но она о чём-то думает, со вздохом, наконец, озвучивает:

— Ты же знаешь, что с благородными предками мне не повезло?

— Хорошо, что я не на них жениться собрался, да? — фыркает Луи. — Тот еще я дворянин.

— Но это так, ты таким родился. Этого ничто не отнимет.

Томлинсон качает головой. Может и так, но… Но в таком случае Мидлтон тоже предстоит носить дворянскую фамилию, только и всего. Ему думается, родители одобрили бы такую невестку, а остальных предков он бы не спросил.

— Мидлтон, ты собираешься за меня замуж или нет? Прекращай выдумывать, я всё равно тебя уговорю.

Её явно не нужно уговаривать, Луи чувствует улыбку в уголках её губ, когда снова целует. Он совершенно определённо нашёл женщину, которую создали для него, и эта женщина вполне с этим согласна.

Но к ощущению почти детского восторженного счастья примешивается привычная серьёзная обеспокоенность. Чёрт бы всё побрал, что-то им действительно придётся обсудить — не чьё-то происхождение, а вполне реальный нынешний статус. В конце концов, обсуждения им всегда удавались, и уж сейчас Элизабет заслуживает предельной откровенности. Луи заглядывает ей в лицо, чуть не теряет все слова и решимость к серьёзным разговорам. На секунду закрывает глаза и чуть отодвигается, собираясь с дельными мыслями.

— А теперь серьёзно, — выдыхает он. — Бетти, ты же знаешь, что я пират. И я только что из тюрьмы Порт-Ройала, — скептический вид Мидлтон, которая его оттуда и вытаскивала, заставляет пытаться лучше сформулировать мысль. — Если нас сейчас и встретят на Тортуге без губернаторских солдат, я так и останусь пиратом с сомнительным довеском благородных родственников.

Бетти пару секунд выглядит обескураженной, но потом задумывается и серьёзнеет. Тяжело вздыхает и решительно мотает головой.

— Если ты уйдёшь с Тортуги подальше от губернатора, ты возьмёшь меня с собой.

— Это может быть опасно!

— А жену на Тортуге оставить нормально будет? — возмущается она. — Я точно знаю, что ничего с вами на Тортуге не будет, губернатор быстренько раскается в сотрудничестве с англичанами, потому что иначе ему придётся иметь дело со всеми пиратами острова разом. Угадай, кто победит? И вообще, я отлично знаю, кто ты такой, и меня это почему-то не смущает. — Луи тихо смеётся, с облегчением понимая, что она его до сих пор не судит. Кажется, если губернатор не раскается, ему придётся иметь дело с Элизабет, и тогда ему уже никто не позавидует. — Послушай, я знаю, что у тебя вся жизнь опасная, и ты умеешь эти опасности контролировать, просто… — Бетти мягко касается его скулы под длинной ссадиной, кусает губы, ища слова, и, наконец, вздыхает. — Просто пообещай, что дашь мне знать, если что-то действительно будет тебе угрожать и если тебе нужна будет помощь.

— И ты доверишь мне самому решать, что действительно опасно?

— Да.

Луи долго на неё смотрит, осмысливая всё сказанное. Она действительно рискнула собственной головой, чтобы спасти его, и теперь просит о самой малости — разумно взвешивать риски. Само собой, он всё сделает. Луи медленно качает головой и широко улыбается.

— Я тебя люблю, — он касается её губ коротким поцелуем. — Кстати, я пират, и твой отец каким-то образом должен об этом узнать.

— Я всё равно выйду за тебя замуж, прекращай выдумывать, — Бетти шутливо толкает его в плечо. — Не думаю, что расскажу ему всю правду, но могу рассказать часть; я случайно сбила тебя на улице, потом мы познакомились и… Вот. — Луи вопросительно вскидывает бровь, и Бетти чуть краснеет. — Я правда однажды тебя случайно задела. Через несколько дней мы и познакомились, правда я представилась Бартом Мидлтоном.

— Так я должен был узнать тебя по острым локтям? — смеётся Луи.

Не так часто на него из-за углов падают девушки и, едва извинившись, сбегают, и он что-то такое припоминает. И сейчас ему жаль, что Бетти тогда сбежала. Он скользит взглядом по её лицу, по шее, по платью и думает, что мог бы всегда видеть её такой, а не в огромной рубашке и штанах. Взгляд цепляет белую ткань под не до конца затянутой шнуровкой синего платья.

— Любопытная конструкция.

— Просто платье не моё и оказалось мало, — смущённо объясняет Бетти.

— Тебе всё равно идёт.

Луи не удерживается, касается шнуровки пальцами. Она его гипнотизирует, и как, скажите на милость, ему не смотреть, если Бетти в платье это просто какое-то чудо, которое хочется рассмотреть и потрогать. Это не считая того, что благодаря тому, что он полгода наблюдал за ней в мужской одежде, теперь слишком легко представить, что под этим платьем. Этого он вслух не скажет, что он за джентльмен такой? Ладонь ложится Бетти на талию, подальше от шнуровки.

— Сойдём в порту, я куплю тебе кучу платьев. Выберешь самое красивое, в нём отведу тебя в церковь и женюсь. Хороший план?

Бетти прикусывает губу, чуть краснеет.

— Так ты женишься на мне на берегу?

— Это правильно, разве нет? Нас обвенчает священник.

— Да, но я хочу тебя, а не платье и священника.

Она его до помешательства доведёт, не иначе. У Луи разом скручивает все внутренности и поджигает. Он утыкается ей в волосы, глубоко вдыхая, но пожар не унимается, потому что Мидлтон вот она. И он знает, она не имела в виду именно того, о чём он думает, но, Господи, как же это прозвучало!

— Бетти, я взрослый мужчина, со мной так нельзя, — выдыхает он.

— Даже мне?

— Как раз тебе и нельзя. А то я стану совсем буйным.

Бетти тихонько хихикает, обдавая его шею горячим дыханием, и легче Луи не становится вообще никак; её слова всё ещё рефреном отдаются в голове. Он вдыхает её запах и думает, что сам пахнет совсем не так приятно. Это немного отрезвляет, и Луи чуть отодвигается.

— Ты очень красивая, правда. И я очень тебя люблю. И очень хочу, так что не дразни меня.

Будто она и так не чувствует, будучи прижата к нему всем телом. Бетти смущённо опускает голову, и Луи приходит идиотская мысль, что он обожает её румянец, и то, что её нисколько не испортило проживание с матросами в кубрике.

— Ты заставляешь меня краснеть, — тихо говорит она.

— И всего-то? — хмыкает Луи.

— Кто ещё кого дразнит!

Луи поддевает её нос своим. Сам не знает, зачем, но Бетти это заставляет засмеяться. И, разумеется, ему нравится её дразнить, так же, как это нравится ей. Ему нравится её улыбка, её глаза, он любит её смех и её чувство юмора, и её склад ума, и то, как она его обнимает и как слушает. Он её любит, он её обожает, он её желает, и ему меньше всего на свете хочется ждать, даже если это правильно. Он знает, что глупо откладывать важное до лучших времён, он в этом убедился.

— Сердце моё, ты выйдешь за меня замуж прямо сегодня?

— Конечно, — она широко улыбается, поднимая глаза, и Луи кажется, она светится.

— Какая ты нетерпеливая, — хмыкает он. Снова, в который уже раз касается её лица, очерчивая контуры улыбки и зная, что она простит его поддразнивания.

— Просто я люблю тебя.

Элизабет мягко счастливо улыбается, и для Луи после этих слов всё сразу становится вполне возможным и логичным. У них на корабле аж три капитана, где-то у него в каюте есть кольца (а если не найдутся, он знает, с кого их можно снять), выглядит он относительно прилично, в каюте хватит места на двоих, и, всего святого ради, на кой-ему священник. Луи наклоняется ниже, чувствует, как Элизабет обвивает его шею руками, кончиками пальцев обрисовывает контур затылка.

— Всё-таки любишь?

— Будто ты не знаешь, — выдыхает она ему в губы.

Луи может поклясться, он чувствует, как её сердце стучит, ударяясь в его грудь. Он целует её верхнюю губу, нижнюю, забирает вздох, вовлекая в поцелуй, скользит языком по губам, дальше, и его с ума сводит тихий стон и ответное движение. Он чувствует ладонь Элизабет у себя на шее, на плече под рубашкой и, кажется, сам едва слышно стонет в ответ.

Элизабет отзывчивая, податливая, мягкая, как мечта. Сама, слава Богу, реальная. Он был уверен, такого не бывает, что движение начинается в одном теле и кончается в другом, что каждый вздох — как звезда на небе, и эти звёзды указывают путь в темноте. И вот Элизабет в очередной раз доказывает, что ни черта он не знает. Но на такое обучение он согласен.

Священники подождут, у них есть Гарри, который поженит их. Когда-нибудь, когда они друг от друга оторвутся. Возможно, это всё-таки случится до Тортуги, но Луи не собирается торопиться.

***

Луи коротко стучит и открывает дверь каюты Гарри. Стайлс валяется на постели, заложив руки за голову. На корабле у него всё в полном порядке, и есть время немного отдохнуть, потому что в тюрьме в соседстве с крысами никакого отдыха не было.

— Гарри, мне нужен мой капитан.

Луи, не дожидаясь приглашения, садится на стул у стола. Ему хочется широко улыбаться, и он улыбается, на что Гарри удивлённо хмыкает.

— Томмо, ты чего как укушенный, отдыхал бы, радовался, что жив остался.

— Я в процессе.

Гарри окидывает его взглядом, и Луи надеется, что он не слишком встрёпанный и расхристанный. Хватит ему Эда и Мануила, которые ввалились в кают-компанию с вопросом «а где это все?». Оценили обстановку и бодро ретировались, но своим явлением успели напомнить, что вообще-то кают-компания общее помещение и, наверное, надо было давно рассчитывать на что-то подобное.

— И зачем тебе твой капитан?

— Одно маленькое дельце, — Луи с деланным безразличием пожимает плечами, — объявишь меня и Мидлтон мужем и женой и свободен.

— Ну, объявляю, — хмыкает Гарри. Потом думает пару секунд, рассматривая друга, и резко садится на постели. — Серьёзно что ли?

Луи закатывает глаза. Нет, это шутка такая. Очень смешная.

— Разумеется, да.

— Ей вроде бы никакая опасность не угрожает. Я её простил, честно.

— Что?

— Ты чего это жениться-то собрался, герой? — Луи смотрит на Гарри, Гарри смотрит на него, и в каюте повисает тишина. Луи складывает руки на груди, а Стайлс довольно ухмыляется. — Надеюсь, она не будет с тобой несчастна. Не сказать, что прямо сейчас ты выглядишь так уж прилично, но она с этим что-нибудь сделает. И надеюсь, меня не ждёт вот эта драма про то, что ты её отпустишь.

— Господи, Гарри, не беси меня, — стонет Луи, понимая к чему всё идёт. — Это ты мне так мстишь за все мои шутки?

— Примерно.

— О, давай, продолжай, я, наверное, заслужил, раз уж вместо того, чтобы за меня порадоваться, ты решил наговорить мне гадостей.

Гарри торжествующе смеётся, но потом всё же успокаивается. Свешивает ноги с койки и подвигается чуть ближе, внимательно рассматривая друга.

— Ладно, Томмо, кроме шуток, объясни-ка мне, с чего это ты собрался жениться? Я вообще до сегодняшней ночи думал, что Барт парень, а ты на нём женишься.

Луи чешет бровь и тяжело вздыхает, откидываясь на спинку стула. Ну да, со стороны Гарри всё, возможно, выглядит не так, как с его стороны.

— Я женюсь на Элизабет Мидлтон, а не на Барте — говорит он наконец. — Я узнал о том, что она женщина, перед тем, как мы оказались на острове, и за это время успел присмотреться. Я её люблю и хочу на ней жениться, по-моему, достаточные основания?

— Да, только я как-то не представлял тебя женатым, — пожимает плечами Гарри. — Так она тебя любит?

— Слава Богу, да, — улыбается Луи.

— Богу, да, — хмыкает Гарри. — Эх, а я думал, она пришла спасать своего капитана и команду, а не только боцмана, — он хлопает в ладоши, рассматривает свои руки. — Ну так… И когда ты собираешься стать мистером Мидлтон? Кольцами поделиться?

Луи снова закатывает глаза, но злиться на шуточки друга не получится при всём желании. По лицу ползёт бесконтрольная улыбка.

— Просто объяви нас мужем и женой, и можешь дальше валяться на кровати. У меня даже кольца есть.

Он, в конце концов, пират, у него нашлось полно всякого драгоценного в каюте. В том числе маленькое колечко, которое сядет на палец Элизабет.

Гарри всё же поднимается с кровати, медленно потягивается, картинно приглаживает волосы. Видит, что у Луи на редкость благостное настроение, и всё же двигает на выход. Гарри неожиданно решил развить бурную деятельность, отправил Найла за всеми мисс, а Лиама — за Эдом с Мануилом, торжественно водрузил на стол в кают-компании судовой журнал и придирчиво рассмотрел друга. И от этого взгляда Луи вдруг занервничал, понимая, что он, Господи Боже, правда женится.

— Как твой женатый друг, считаю своим долгом сказать, что тебе предстоит разделить с Мидлтон свою каюту и свой гардероб, возможно. Будь с ней помягче и не думай о том, что ничего не знаешь о том, как выглядит правильная семья, вы договоритесь. С другими ответственными моментами ты, наверное, как-нибудь сам. Удачи.

Луи эта речь успела напрячь сильнее, чем порадовать. Да, с ответственными моментами он справится, осталось теперь забыть, что он действительно никогда себя ничьим мужем не представлял и не знает, как правильно. Хотя получается же как-то у Лиама и Гарри.

— Спасибо, — выдавливает из себя Луи.

Гарри, кажется, понял, что слов было достаточно, и, порывшись в шкафах, протягивает бутылку рома. Луи морщится, потом думает ещё раз и бутылку берёт, опрокидывая в себя пару глотков. Ну, просто горло промочить.

— На самом деле я за тебя рад, — со всей искренностью говорит Гарри и даже по-медвежьи обнимает Луи. — Правда рад. Я не знал, что она женщина, но успел за эту ночь на вас двоих насмотреться. Кажется, всё у вас будет отлично.

Дверь раскрывается, и Стайлс быстро забирает бутылку. В кают-компанию заходит улыбающаяся Джелена Мендес, а следом за ней радостная Паула, которая успевает на радостях обнять и Гарри, и Луи, шепнув, что «так и знала». Что она там знала, Луи не уточняет, замечая какую-то непонятную возню в коридоре, возглас Лиама и смех Элизабет. За девушками входит Эд с возмущённым Лиамом и смеющимся Найлом на буксире. Кажется, почти все собрались и заняли места с двух сторон от Гарри и Луи. Томлинсон оглядывает выжидающие лица собравшихся и невольно выпрямляется ещё больше. Мог бы Гарри просто сказать своё слово и не устраивать вот это всё?

Дверь наконец открывается в последний раз, и вплывает до крайности довольный Мануил, которого Луи едва замечает. Грек под руку ведёт Элизабет, которая уступает ему в росте две головы, очаровательно краснеет и светло улыбается. Луи протягивает ей руку, чувствует, как её пальцы чуть дрожат, когда он их пожимает, и его отпускает напряжение, когда Бетти становится рядом с ним.

— Рад, что мы, наконец, собрались, чтобы поженить нашего друга и женщину, которой мы все обязаны жизнями. И порядком на корабле, — Гарри широко плутовато улыбается, рассматривая их и откашливается. — Я, конечно, не сомневаюсь, что все согласны, но давайте спрошу. Луи Уильям Томлинсон, ты согласен взять в жёны Элизабет Мидлтон?

— Согласен, — Луи даже не обращает внимания на то, что говорит Гарри. Сам был на его месте и нанервничался, теперь он просто хочет на всё согласиться.

— Элизабет Мидлтон, ты согласна выйти замуж за Луи Томлинсона?

— Согласна.

Луи чуть улыбается и пожимает ладонь Элизабет в своей руке, прежде чем выпустить и надеть ей на палец кольцо. Бетти надевает кольцо на его палец со всей сосредоточенностью, а потом поднимает глаза и цветёт в улыбке, такой, что у Луи сердце удары теряет, а между ушей шумит. Томлинсон на секунду отвлекается от невесты, выжидательно смотрит на Гарри.

— Целуйтесь, — слышится запоздалый комментарий Гарри. — Объявляю вас мужем и женой, разумеется.

Луи обнимает лицо Элизабет обеими руками, приближая к себе и закрывая от остальных любопытных, целует со всей нежностью, на которую только способен. Господи Боже, Бетти вышла за него замуж согласилась разделить с ним всё, что у него было, есть и будет, это ли не повод считать себя счастливейшим мужчиной?

Где-то на пределе слышимости звучат хлопки — Паула, наверное, — к которым присоединяются остальные, и Луи разрывает поцелуй. Элизабет, крохотная, мягкая и светящаяся, смотрит на него снизу вверх, и Луи широко ей улыбается.

— Счастлива? — едва слышно спрашивает он.

— Очень.

Её хочется притянуть к себе и целовать, пока воздух не кончится, но это должно остаться для них двоих, и Луи просто берёт Бетти за руку, обводит контур кольца на её пальце. На всё остальное у них времени хватит.

Луи кажется, закатное солнце светит ярче, чем прежде, и вообще весь мир стал лучше. Это, конечно, не факт, но он точно знает, что лично для него всё изменилось. Он оглядывается на друзей, отвечает на поздравления, с ухмылкой слушает, как Лиам жалуется на Мануила, который увёл у него из-под носа невесту, и смех Гарри, напоминающего, что ему ещё есть, кого женить. Вся компания, покончив с поздравлениями, упражняется в остроумии, находя новые темы для обсуждений, и Бетти кладёт голову Луи на плечо. Он обнимает её, и она льнёт ближе, и улыбается мягко и одновременно темно, от чего Луи особенно отчётливо понимает, что она — его. В животе у него тянет, и на этот раз не болезненно, а предвкушающе.

— Что-то я не уверен, что сооружу праздничный ужин, — предупреждает Найл.

— Нам ром с лимонами, прекрасной половине сладости, — отмахивается Мануил. — Можешь на гитаре сыграть, раз такое дело.

— А ты умеешь? — оживляется Паула.

Бетти тихо смеётся, прячет лицо у Луи на груди, и он чувствует себя абсолютно счастливым с этой женщиной в руках и с этими людьми рядом. Кроме друзей он хотел бы разделить этот момент с сёстрами, которые далеко, но скоро их всё равно увидят. С родителями, чтобы услышать их одобрение, но ему думалось, они и так одобрят, где бы теперь ни были.

Теперь как-то гораздо легче верится в то, что всё будет хорошо, и проблемы растворятся, как дым над волной. В голове у Луи они уже растворились, ему в кои веки ни о чём таком не думалось.

========== Обещания. Бетти ==========

Комментарий к Обещания. Бетти

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850036/v850036096/193e84/4qiUcC9DDMY.jpg

Порог каюты Луи — теперь и её, получается, — Бетти переступает почти с опаской. Пока Луи зажигает лампу на столе, она оглядывается, подходит к столу, замечая стопку писем, надписанных тонким женским почерком, и даже не сомневается, что они от сестёр. Почему-то это её трогает, будто она не знала, что вышла за лучшего мужчину на свете.

— Ну и как по-твоему, хватит тут места на двоих? — с усмешкой спрашивает Луи.

— Вполне.

Каюта — самая обычная каюта, в маленьком пространстве продуманно размещается всё, что может быть нужно, а вдоль стены кровать. Тоже обычная койка, вероятно узковатая для двоих, но… Бетти туда старается не смотреть, потому что ей неловко. Она только в общих чертах себе представляет, что происходит после свадьбы, потому что эти знания как-то уж очень тщательно охраняются, а спросить ей некого, так что она понятия не имеет, чего ждать в действительности.

— Обещаю, наш дом будет больше, — Луи тихо смеётся, касается выпавшей пряди её волос, оттягивая локон и отпуская. А потом заходит ей за спину, по одной нащупывая и доставая шпильки, и это до того незнакомые ощущения, что Бетти замирает.

Шпильки ложатся на стол, и Бетти тянется помочь, распуская волосы. Они падают завитками по спине, и Луи наклоняется, целуя её в шею, а потом в плечо, обнимая, притягивая к своей груди, и от этого становится тепло и спокойно. Бетти улыбается, кончиками пальцев касается его ладоней на своей талии, обводит выступающие косточки запястья, проводит наконец-то по чуть выступающим угольным контурам татуировок, как давно хотела. Думает, что как-то слишком быстро привыкла к тому, что он её любит, и теперь попросту купается в этом ощущении.

— У нас будет дом?

— Всегда хотел собственный дом. Большой, разумеется.

— Достаточно большой, чтобы в нём нашлось место для маленькой мастерской?

— Достаточно, чтобы ты там хоть лавку могла открыть.

Бетти слышит в его голосе улыбку, чувствует его дыхание у себя за ухом, прежде чем он её снова целует. Она поворачивает голову, встречает губы Луи своими. Прикосновение кажется совсем невесомым, но Бетти пробирает дрожью, столько там невысказанного обещания. Они в каюте «Леди Энн», и корабль, едва ощутимо покачиваясь, несётся по волнам Карибского моря, а Бетти как-то совсем легко представляет большой светлый дом, себя в нём и мужа. Мужа, Господи Боже, которого она любит больше всех на свете. Она несколько дней назад с ума сходила, думая, жив ли он вообще, а теперь они женаты.

Луи ведёт ладонями выше по её талии, к шнуровке, чуть поддевает пальцами, и между рёбер у Бетти копится тяжёлое приятное тепло. Это волнует и смущает одновременно, но Бетти хочется больше этого тепла, смутно знакомого ей только посегодняшнему дню, когда они целовались до опухших болящих губ прямо в кают-компании и едва не впервые в жизни Бетти чувствовала себя абсолютно счастливой.

Луи мягко разворачивает её к себе, и она подчиняется, льнёт к нему, кладёт обе ладони ему на плечи, рассматривает тонко выписанное любимое лицо, подсвеченное лампой на столе позади неё, следит за тонкими губами, изгибающимися в улыбке, синими совсем не холодными глазами. Касается ладонью щеки Луи, чуть шершавой и колкой от щетины, и Луи тянется за этой лаской, позволяет коснуться и края длинной ссадины. Её хочется покрыть поцелуями, будто это поможет поскорее её вылечить и вообще избавить Луи от любых напоминаниях о заключении на Ямайке.

— Ты говорила, что хочешь место для себя, — говорит вдруг Луи. — Какое оно?

А Бетти улыбается шире, потому что она может теперь это место описать детально. Когда она о нём говорила, ей почему-то не приходило в голову, что искать ничего не нужно было, что её место — человек. Луи Томлинсон.

— Надёжное. Очень… тёплое, и я в нём счастлива, — честно начинает перечислять она. — И оказалось ближе, чем я думала, — он вопросительно изгибает бровь, и Бетти снова гладит его по щеке, тянется, оставляя короткий поцелуй на контуре челюсти, и улыбается. — Я про тебя, вообще-то. Я с тобой чувствую себя дома, Луи.

Это признание её почти смущает, даже после всего, что они друг другу сказали, даже после того, что она сама захотела, чтобы он на ней женился в тот же день, когда сделал предложение. Но она говорит правду и она хочет, чтобы Луи эту правду знал. Бетти прослеживает движение его кадыка, когда он сглатывает, и то, как вздох падает по горлу ниже, куда-то к темнеющим очертаниям татуировки на груди в распахнутом вороте рубашки. Ей хочется эту рубашку расстегнуть, коснуться груди, живота, коснуться Луи всего. И она ведь может теперь. Она его жена, он её муж, и они, Господи святый, принадлежат друг другу.

— Вот как, — тянет Луи, и ей кажется, всё его лицо светлеет от улыбки. — Очень хорошо, что ты для меня, а я для тебя, правда?

Прекрасно.

Луи накрывает её губы своими, и у Бетти внутри всё переворачивается, она льнёт ближе, зарывается Луи в волосы, раскрывает губы ему навстречу. Кончиками пальцев обрисовывает впадину под затылком, скользит ниже, вдоль первых позвонков, обводя их, и поднимается выше. Луи в ответ касается её шеи, ямки между ключиц, привычным жестом чертит ключицу. И опускает всю ладонь вниз, на грудь, обводит вырез корсажа, чуть сжимает, скользит ниже. Девушка сдавленно охает, но подаётся вперёд, подставляется этим движениям.

По позвоночнику бежит дрожь, в голове у неё сумбур, но ни проблеска страха или сомнений, потому что Луи она доверяет безоглядно и хочет, хочет, чтобы он продолжал. Луи снова накрывает её грудь, второй рукой спускается ниже поясницы, и Бетти тихонько стонет, ловит его вздох, чувствует, как в живот ей что-то упирается. Руки у неё дрожат, когда она тянется к пуговицам его рубашки, вскрывает одну за другой, касается горячей голой груди, стаскивает ткань с плеч, пока Луи тянет завязки и застёжки её платья, касается языком её губ, нёба, осыпает поцелуями шею и плечи. Корсаж расходится, Луи стаскивает его вниз, оглаживает ладонями весь путь платья от плеч по груди, по животу вниз на бёдра и ягодицы.

Глаза у Луи темнеют бушующим штормом, когда они оба на секунду замирают, глядя друг на друга. Бетти оказывается в одной нижней рубашке, но не чувствует смущения, только ищет взгляд Луи, потому что ей сейчас жизненно необходимо знать, что она для него красива и он её любит. То, как он на неё смотрит, заставляет покраснеть щёки, и в животе у неё что-то колко ворочается, раскрываясь огненным цветком. Она сама как заворожённая рассматривает разворот его плеч и всё то, что давно хотела увидеть и о чём запрещала себе думать, потому что это же неприлично и глупо. Но теперь это её муж, её Луи, и Бетти касается татуировок на его руках, проводит ладонью по надписи на груди, прослеживает сплетения длинных мышц под кожей.

— Иди ко мне, — хрипло выдыхает Луи, тянет её на себя, и Бетти переступает платье, тут же оказываясь в его объятиях, подставляется под поцелуи: на щеках и шее, вдоль ключицы. Она ладонью спускается с его груди на сухой живот, запинается о край штанов, тянется ниже, к чему-то твёрдому и горячему, обхватывает это ладонью и охает, когда Луи со стоном подаётся бёдрами ближе. — Господи, Бетти, с ума меня сведёшь, — шепчет он ей на ухо. — Не останавливайся только.

Бетти понятия не имеет, что делает, но проводит ладонью вниз, вверх, нащупывая границы, и, Боже, ей нравится трогать это, и она догадывается, что это. Она жила с мужчинами на кубрике и знает, чем отличаются мужчины и женщины, но не больше. Ей и одних догадок, впрочем, хватает, чтобы горячая волна в животе взметнулась выше, захватывая её всю. Бетти слепо ищет завязки брюк, путается, справляется. У неё в животе всё горит, и Бетти уже почти не думает, скользя рукой под ткань нащупывая твёрдое, обжигающе-горячее, пульсирующее. Кажется, она всё делает верно, потому что Луи снова стонет в поцелуй, толкается ей в ладонь, рывками расправляясь с завязками на её нижней рубашке, раскрывает ткань, обхватывает грудь, лаская. У Бетти колени подгибаются, так, что она почти падает. Она голая и дрожащая, но почему-то ей не страшно и не стыдно, когда Луи смотрит на неё сверху вниз, прерывисто вздыхает. Глаза у него тёмные, движения — жадные, но Бетти подставляется под эти движения, отвечает такими же.

— Хочу тебя.

У Бетти эти слова в позвоночнике отдаются, и она не столько понимает смысл сказанного, сколько ловит эмоции. Луи подхватывает её, опускает на постель; холодные простыни колко касаются спины Бетти. Она выгибается Луи навстречу, подставляется его ласкам, а он целует её шею, спускается на грудь, и девушка сдавленно охает.

— Я тебя хочу, — сбивчиво выдыхает она, толком не зная, что это значит, но зная, что чувствует именно это.

Ей кажется, у Луи дрожат руки, когда он разводит её колени, проскальзывает ладонью по внутренней стороне бёдер, накрывает место между ног. Она подаётся ему навстречу, сама не зная, откуда в ней взялось это движение, и громко охает, вдруг чувствуя его пальцы в себе.

— Господи Боже, — Луи смеётся, его пальцы скользят внутри, посылая волны жара, гладят, растягивают, задевают что-то, и Бетти вздрагивает, цепляется за его плечи, сама себе не верит, когда шепчет: — вот здесь. Пожалуйста.

Бетти тонет, тонет в оглушающих эмоциях и ощущениях, цепляется за Луи. Пальцы у неё соскальзывают, царапая ногтями, но она едва это замечает, гладит спину Луи, спускаясь до ямочек на пояснице. И тихо стонет куда-то ему в шею, зарываясь пальцами в волосы, слышит его тяжёлое дыхание. У неё в животе что-то сжимается, сжимается, сжимается, а потом раскрывается, и всё окружающее схлопывается, исчезая.

Она моргает, с трудом возвращая себе зрение, смотрит на Луи, гладит его щёку — почти робко, потому что он ей только что весь мир перевернул. Луи чуть поворачивается, целует её ладонь и улыбается. А потом отодвигается и садится, снимая сапоги. Бетти с особой остротой чувствует собственную наготу, смущённо сводит ноги и знать не знает, куда деваться, когда Луи избавляется от одежды. Следит за его движениями, краснеет, но не может перестать смотреть, даже когда он оборачивается, ловя её взгляд.

— Иди ко мне, — улыбается он, и Бетти тянется к нему, обвивает руками, прижимаясь всем телом. — Сердце моё.

Луи снова её целует, глубоко, собственнически; и внутри у неё снова ворочается жар, когда она чувствует его обнажённую кожу на своей. Бетти возвращает ладонь ему на живот, скользит ниже, больше не встречая никаких преград. С восторгом чувствует, как у Луи сбивается дыхание, и как он толкается ей навстречу. Он подминает Бетти под себя, коленом разводит ей ноги и перехватывает руку, направляя внутрь, где только что были его пальцы. Бетти сдавленно охает от мгновенной вспышки боли, когда Луи оказывается внутри, напрягается и сжимает пальцы у него на плечах. Луи целует её ухо, шею, всё, до чего дотягивается, отвлекая от боли, и Бетти чуть расслабляется, привыкая к новым ощущениям, пускает его глубже.

— Больше больно не будет, — шепчет он.

Бетти кивает куда-то между его шеей и плечом, глубоко вздыхает.

— Просто непривычно.

И это правда. Она подаётся чуть вперёд, позволяя Луи медленно двигаться, давит задушенный стон. Чуть саднящее ощущение между ног постепенно растворяется и становится терпимым. К этому можно привыкнуть.

Луи находит её губы своими, двигается чуть быстрее и глубже, почти распластывая девушку по постели, и Бетти подаётся навстречу, находя удобное положение. Она чувствует, как Луи чутко ловит каждое движение, чтобы узнать, понять, направить, и делает то же самое: подлаживается под него, обнимая, впуская; чувствует, как копится внизу живота напряжение — будто заново дышать учится.

Она скользит ладонями по влажной спине Луи, выгибается, когда он ускоряется, толкаясь сильнее. Не удерживает протяжного стона, когда он оказывается глубже. И вздрагивает, когда внутри что-то будто взрывается, а Луи с рычащим стоном замирает.

Сердце у Бетти заполошно колотится, и по телу крупными бусинами раскатывается лопнувшее напряжение: как-то не так, как в тот, другой раз, но тоже хорошо. Луи сгребает её в охапку, переворачиваясь, и Бетти чувствует между ног влагу и вернувшееся саднящее жжение, но ей не хочется ничего с этим сделать, не сейчас. Она прижимается губами к шее Луи, чувствует, как тяжело уверенно стучит его сердце ей в ладонь. Это вот так, быть мужем и женой? Кажется, все, кто когда-либо намекал ей, что это тяжело и неприятно, ничего не понимают.

— Как ты? — спрашивает Луи, и Бетти что-то неопределённо мычит, сама не зная толком, как она. — Потом будет лучше, обещаю.

Бетти не удерживает смешка, поднимает голову. У Луи шалый взгляд и бездумная улыбка, а ещё он самый красивый мужчина на свете. Бетти смутно понимает, что разница в ощущениях была, и, наверное, Луи говорит именно об этом, и, наверное, всё дело в боли. Но у неё внутри всё сводит от его рук на её теле и от воспоминаний о том, как он был в ней, где-то глубоко…

— Ещё лучше? — тихонько спрашивает она с улыбкой.

Луи облегчённо смеётся, притискивая её ближе, целуя, и Бетти ластится, подставляется под его ласковые руки. И чувствует себя безбрежно счастливой, и сердцем знает, Луи так же счастлив. И по его расслабленной светлой улыбке понимает, ему было хорошо.

Он устраивает Бетти у себя на плече, перебирает её волосы, и она тихонько скользит кончиками пальцев по его груди, по контурам татуировок, прослеживает изгибы мышц и серые чёрточки старых и новых отметин шрамов. В груди на смену тяжёлому теплу приходит пронзительная нежность. Она столько времени не знала, как быть со своей любовью, но всё перевернулось за какую-то неделю. И она — его, а он — её.

— Я не знаю, как быть мужем, — говорит Луи тихо, — никогда никому не хотел быть мужем, а потом случилась ты. — Бетти замирает, но не поднимает головы, слушает его дыхание, чувствует лёгкий поцелуй в волосы. — Я тебя люблю. И для тебя я постараюсь. Но ты имей в виду, что я ничего не знаю, и скажи мне, если что-то пойдёт не так.

Бетти широко улыбается и прикусывает губу, чтобы хоть немного придержать эмоции. Ей кажется — она уверена, — всё у него получится и без подсказок. Но она понимает, о чём Луи думает, и сама задумывается над тем же. В конце концов, она тоже не знает почти ничего. Но они только что занимались любовью, «прислушиваясь» друг к другу, и у них всегда получалось разговаривать, так может им стоит действовать так же дальше.

— Я тоже люблю тебя, помнишь? — она поднимает лицо, мягко касается губами его подбородка. — Мы оба постараемся, и всё получится.

У них определённо всё получится. Луи прижимает её ближе к себе, целует, и Бетти знает, у них всё получится. Они друг друга любят и друг для друга постараются. Они друг другу обещали.

========== Воссоединение. Эйвери ==========

Комментарий к Воссоединение. Эйвери

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c846419/v846419028/20cc13/cl0-v0aZaQ8.jpg

Дни проходят. Эйвери сама себе кажется тенью. Она ест и спит, разговаривает с Шерил и учится у неё, как быть хозяйкой дома, если у тебя нет десятка слуг, но всё равно чувствует, будто в любой момент может сорваться. Проходит неделя с отплытия «Леди Энн», а ей кажется, будто галеон вышел из порта целую вечность назад. Шерил, даже если волнуется, не подает виду — в соседнее крыло вселяются новые постояльцы, прибывшие из Франции, и хозяйка занимается их обустройством и составлением нового меню.

Эйвери ненавидит быть бесполезной, и поэтому пытается помочь, как умеет — рассказывает Шерил, что французы предпочитают на завтрак или на ужин, применяя, наконец-то, знания, вложенные в голову матерью. Кухарка в поместье отца знала все эти рецепты, но Эйвери, конечно, не интересовалась ими. Впрочем, Шерил благодарит за помощь и смеется, что если есть названия блюд, то рецепты выяснить у французских переселенцев не составит труда.

Но если днем Эйвери всегда может найти себе занятие, то ночами она плачет, потому что страх протягивает щупальца из тьмы, скапливающейся в углах. Что, если Рыжий Эд, Лиам и Мануил потерпели поражение? Что, если Гарри успели повесить до их прибытия? Что, если Паулу не смогут найти и возвратить на Тортугу?

Она не должна думать об этом. Это же Гарри, он вернется, он обязательно вернется. И вернет Паулу. Разве может быть по-другому?

«Он говорил, он знает, что делает, — шепчет внутренний голос, и, хотя Эйвери знает, что с ней говорят её страхи, не слушать их тяжело. — Он говорил… но он не знал»

— И он за это ещё получит, — всхлипывает Эйвери, уверенная, что, стоит Стайлсу ступить на землю Тортуги, он получит от неё за вранье.

И черт с тем, что она якобы леди. У леди мужья — не пираты, а племянниц не похищают британские солдаты, чтобы возвратить в семью, которой эта племянница принадлежать не желает.

Её сердце болит, ему мало места в грудной клетке, и слезы душат, а горло сжимает ледяная рука. Ночь за ночью Эйвери снится Гарри, болтающийся на виселице, и она просыпается в холодном поту. Она понятия не имеет, когда успела полюбить своего мужа так сильно — просто приняла это, и теперь ей страшно потерять человека, которого она так неожиданно обрела. Эйвери не знает, как будет жить без Гарри. Без Паулы. Хватит с неё потерь. Но разум продолжает нашептывать, что «Леди Энн» могла не успеть приплыть на Ямайку вовремя, и всё, что останется Эйвери — воспоминания о коротком периоде счастья.

И, возможно, ребенок. Эйвери четко знает, когда у неё должна прийти кровь, и срок запаздывает. Разумеется, это может быть из-за долгого путешествия на корабле и постоянного волнения, но Эйвери знает… чувствует, что в ней зародилась маленькая жизнь, и она молится каждый вечер, чтобы это было так. О деторождении она знает совсем мало, но женщина создана, чтобы дарить жизнь, и, значит, жизнь будет подарена.

Эйвери плачет, не будучи уверенной, что Гарри всё ещё жив, но улыбается, думая, как много сможет рассказать сыну или дочери о нём.

Всё, что ей известно. Всё, чем Гарри делился, и всё, что она сама смогла понять и осознать. Она расскажет ребенку, что мир не так однозначен, и в нём так много серых пятен и неясностей, расцветить которые можно лишь благодаря своему опыту. Эйвери кладет руку на живот и молится, чтобы Гарри вернулся на Тортугу. Вернулся к ней, ведь ребёнок не должен расти, не зная своего отца. И, что не менее важно, сама Эйвери хочет, чтобы Гарри был рядом. Чтобы он возвратился домой. Чтобы Паула тоже вернулась домой. Она не хочет, чтобы родные жили для её сына или дочери только в воспоминаниях.

Если этот ребёнок, конечно, есть. Она мало знает о первых признаках беременности, кроме отсутствия крови, и ей не с кем поговорить об этом. Разве что с Шерил, хотя у жены Лиама тоже нет детей, но она старше, а, значит, ей известно больше. Эйвери ощущает неясный, мутный страх — возможно, этот страх испытывает любая женщина в её ситуации, но Эйвери не была бы собой, если бы не приказала себе перестать трусить. Быть может, ребёнка нет. Нужно ждать, а не трястись. Поводов для волнений у неё достаточно.

Впрочем, своими подозрениями она с Шерил всё-таки делится. Та хмурится.

— Тебя тошнит? Ты не можешь смотреть на определенную еду? Быть может, у тебя болит грудь?

Мама упала бы в обморок, услышав подобные вопросы. Да ради Бога, она бы упала в обморок, ещё узнав, за кого Эйвери вышла замуж! Эйвери сама чувствует, как предательски краснеют у неё щеки, ловит насмешливый взгляд Шерил и качает головой.

— Пока что ничего подобного, — и оказывается, что признаться в этом совсем не страшно.

Шерил улыбается.

— Значит, нужно подождать. Если ты беременна, то расскажешь Гарри об этом сама.

Эйвери неосознанно кладет руку на живот. Фраза «…если он возвратится» повисает в воздухе, и хочется встряхнуть себя, надавать пощечин: пусть это неаристократично, зато действенно. Гарри вернется. Он должен вернуться.

— Лучше иди отдыхать, — советует Шерил. — Отдых тебе нужен в любом случае.

Днём Эйвери отправляется вместе с Прис на рынок, чтобы выбрать рыбу к столу — не потому, что Прис нужна помощь, а потому, что днём, когда тоска отступает, мир открывается для Эйвери с новой стороны. Быть может, она и научилась быть женой, но ей предстоит научиться быть хозяйкой в доме, который у них обязательно будет. При свете дня в это очень легко верить, и Эйвери верит, ибо ей остается только вера. И надежда.

Прис покупает рыбу и шумно торгуется с рыбаком, когда Мэйс прибегает — взмыленный, но довольный.

— «Леди Энн» возвратилась в порт, — едва отдышавшись, выдает он, и на его чумазом лице светится широченная улыбка. — Только что!

Прис вскрикивает и едва не роняет корзинку с рыбой.

Эйвери моргает растерянно: до неё не сразу доходит, что значат слова Мэйса. Она слышит, что он говорит, но смысл будто теряется за вязким туманом абсолютного неверия в происходящее. «Леди Энн» в порту? Они вернулись… вернулись. Слово бьется в голове громче церковного колокола. У Эйвери в голове тысяча мыслей: что, если Гарри не с ними? Что, если они не успели и вернулись с плохими вестями?

А потом она просто подбирает юбки и, наплевав на дальнейшие планы, бежит в сторону порта Тортуги — того самого, где пришвартовываются все пиратские корабли. Она бежит по улицам, задыхаясь в кажущемся тяжелым платье; ноги путаются в юбках, а сердце бешено колотится в груди. Только бы Гарри вернулся с ними, только бы он возвратился…!

Улицы Тортуги полны людей, как и всегда. Эйвери едва не сбивает кого-то с ног, ей вслед ругается парочка пиратов, направляющихся в таверну, чтобы залить глаза пораньше. Запах улиц забивается ей в ноздри — наплевать. Эйвери почти падает, поскользнувшись в грязи, но удерживает равновесие, и снова бежит. Она не может и не хочет возвращаться домой, чтобы ждать новостей там. Она должна знать. Просто должна узнать первой.

Эйвери прибегает в порт, — сердце уже бьется где-то в горле, дыхание сбито, воздух обжигает легкие, — и видит, что знакомый гордый силуэт «Леди Энн» вырисовывается на фоне яркого неба. От борта отделяется шлюпка, и матросы гребут к берегу. Эйвери щурится — солнце, как назло, бьет в глаза и не позволяет разглядеть, кто там, а потом она видит знакомые длинные волосы, кудрями падающие на плечи, и, Боже, ей хочется смеяться и плакать одновременно, пока что-то внутри всё еще не ве-рит.

Когда Гарри оказывается на пристани, Эйвери чувствует, что у неё слабеют колени. Вновь путаясь в юбках, рыдая и всё-таки смеясь от облегчения, она влетает к нему в объятия, и опять плачет, колотит его по плечам кулаками и снова смеется.

— Ты! — она бьет его по груди, всхлипывает. — Ты обещал, что всё будет в порядке! Ты говорил, что знаешь, что делаешь!

Гарри смеется. У него усталое лицо, и щеки покрыты щетиной, которая колет губы и пальцы, а на щеке — подживающая ссадина, и длинная царапина вдоль виска. Эйвери бесит, что он хохочет, и она колотит его по плечам, целует его и опять бьет, а он не особенно сопротивляется, отлично понимая, что обещал вернуться — и не вернулся, и у неё полное право злиться. Но потом всё же перехватывает её запястья, тянет к себе и шепчет:

— Всё, всё, я здесь, любовь моя, всё хорошо, я рядом, я жив…

— А мог умереть! — она пинает его носком туфли по щиколотке, не больно, однако ощутимо, и Гарри охает.

— Не умер же, — бормочет он ей на ухо, целует в волосы, в шею, и снова смеется. — У меня девять жизней, любовь моя, — и крепче прижимает Эйвери к себе, обездвиживая.

Мануил где-то на фоне хохочет, что две из девяти жизней Гарри уже потратил.

Эйвери хочется выбить, вырвать из него обещание никогда больше так не поступать с ней, но она знает, что море шумит между ушей у Гарри Стайлса, а сердце его жаждет сокровищ и опасностей, и она опять просто плачет и улыбается при этом, уткнувшись лицом в его шею. Пахнет от Гарри не то чтобы розами, но ей наплевать.

— Я так скучал… — хрипит он. — Черти морские, я так скучал…

Только отлипнув от Гарри и проморгавшись от слез, Эйвери видит, что Паула возвратилась вместе с ними. Племянница бросается к ней, обнимает и радостно щебечет, что Найл за ней вернулся, что Бетти просто героиня, а ещё не все Мендесы такие уж уроды, вот, например, мисс Джелена совершенно очаровательна и добра…

И, наверное, это слишком хорошо, чтобы действительно быть правдой.

*

Оказывается, мисс Джелена — это невеста Зейна Малика. Того самого пирата, что предал когда-то друзей ради лицензии капера и возможности быть дворянином. Мисс Джелена — сестра Анвара Мендеса, но кажется удивительно нежной и милой. Шерил с удовольствием принимает её в своем пансионе, а вот Зейна видеть она совсем не хочет. А даже если бы и хотела, то благородные леди не могут жить под одной крышей с мужчиной, за которого собираются замуж, нет-нет. Малику приходится искать себе комнату в одной из таверн, где каждый готов плюнуть ему в спину. Впрочем, слухи по Тортуге разлетаются быстрее ветра; Саймон Коуэлл способствует частичному восстановлению репутации Зейна, и на одном из постоялых дворов для него всё-таки находится комната. По завышенной цене, однако Малик не жалуется — просто отдает часть золотых монет, которые удалось забрать у солдат, и получает какой-никакой, но кров, и даже еду. Совсем не плохо.

Эйвери не считает, что он заслуживает этого, но молчит.

Гарри, Найл и Луи по очереди отмываются и бреются; Прис даже устает греть и таскать им воду для ванной. Шерил обустраивает им спальни — она едва ли не больше Эйвери рада, что команда «Леди Энн» снова вместе. Разумеется, чуть позже они, теперь богатые, как Крезы, найдут собственное жилье. Быть может, даже выкупят. Но пока что все четверо — гости в пансионе, и возражать Шерил — гиблое дело.

Пока Стайлс избавляется от многодневной бороды и слоя грязи, Паула не выпускает Эйвери: рассказывает о бабушке и о желании миссис Клементс выдать её за Анвара, о семье Мендесов и о Порт-Ройале, и морщит нос.

— Там отвратительно! Джелена — единственный милый человек во всей семье. Анвар и Белла ходят, задрав носы, а их родители им во всем потакают. Я так рада, что вернулась домой, — Паула сидит на кровати, уже переодетая в ночную сорочку, и волосы тёмной волной лежат на её плечах. Затем она порывисто обнимает Эйвери. — Здесь намного лучше, — счастливо шепчет она.

С этим не хочется даже спорить.

Эйвери оставляет её, полусонную, прикрывает дверь и выходит в коридор. Уже поздно, а на островах темнеет ещё раньше, чем в Англии, и весь дом погружен если не в сон, то в полудрему. На миг она замирает, вслушиваясь в тишину — из какой-то спальни слышится храп, и, быть может, это даже Найл. А потом толкает дверь в спальню, которую Шерил выделила для неё и Стайлса, и Гарри, пахнущий мылом и свежестью, втаскивает её внутрь, прижимает к себе. И всё, что Эйвери хотела ему сказать ещё раз, и о чем спросить, ухает в водоворот оглушающего желания.

У Гарри дрожат руки, когда он практически рвёт застёжки-крючки у неё на платье, и ткань падает на пол. Эйвери судорожно тянет его рубаху наверх, вцепляется пальцами в пояс штанов, разыскивая завязки. Гарри стонет в её шею, толкает её на постель, и мир разбивается на осколки, падает в темноту, пока они оба тоже летят в эту пропасть — это не важно, а главное, что вместе. Это не первая их ночь, но Эйвери чувствует, что всё иначе, и острое удовольствие охватывает, она уверена, их обоих, так, что зубы стучат, и вскрик всё-таки срывается с губ — хриплый и короткий. Ногтями она царапает Гарри плечи и спину, наверняка оставляя алые полосы, но это плевать, и абсолютно не имеет значения, потому что так должно быть. Именно это должна она чувствовать, и, наконец-то, чувствует, и всё так, как должно быть.

— Я люблю тебя, — шепчет Гарри. Его дыхание обжигает кожу. — Скажи, что ждала меня…

— Как будто ты в это не верил, — Эйвери чуть толкает его ладонью в плечо. Теперь, когда первый всплеск отступил, ей требуется воздух, а тяжелое и крепкое тело Гарри не особенно позволяет ей дышать. — Мне тяжело, — жалуется она, и Гарри, наконец, соображает. Скатывается с неё и укладывается рядом, притягивает к себе.

— Прости, — бормочет, утыкаясь губами в её волосы. — Я думал, что мы справимся, но солдат было слишком много.

— Ты отвратительно самонадеян, — Эйвери не злится на него больше. Она понимает, что с этого нет никакого толку. Гарри Стайлс есть Гарри Стайлс, и он всегда будет считать, что у него всё под контролем. Даже если при этом он будет падать прямо в адское пекло.

— А ты меня любишь, — ухмыляется он, и этот аргумент нечем крыть.

Эйвери всё ещё с удивлением думает, как можно полюбить человека так быстро и так крепко, но Господу виднее, и пути его неисповедимы. Она фыркает снова.

— Я не смогу любить мертвое тело.

— Я оскорблен, — он снова целует её в шею, подгребает под себя. — Я надеялся, что ты примешь меня любым, даже если я сдохну. Эйвери… — он скользит губами по её плечу, возвращается к шее, к уху. — Я всё расскажу тебе, — шепчет между поцелуями, — но сейчас просто иди ко мне…

Потом, когда они, едва дыша, валяются на влажных от пота простынях, Гарри действительно рассказывает: и про засаду британских солдат на улицах Тортуги, и про грязный трюм кораблей, и про вонючую тюрьму. И про Анвара Мендеса, который теперь кажется Эйвери ещё более отвратительным. И даже про Зейна, который дважды рисковал шкурой, чтобы спасти Гарри. Это кажется невероятным, но люди не перестают удивлять.

— Зачем он это делал? — Гарри водит кончиками пальцев по её ключице, посылая вдоль её позвоночника сладкую дрожь. — Он говорил, что не мог оставить нас в беде, но я… — он пожимает плечами. — Я не знаю.

И Эйвери вдруг кажется, что это совсем не сложно: понять, почему Зейн поступил так, как поступил. Она улыбается.

— Жизнь заставила его выбирать между любовью и старой дружбой, а это — самый трудный выбор на свете, — только Бог знает, откуда всплывает у неё эта мысль, но здесь, на островах посреди ничего, она уже давно не такая, какой была в Англии. Её мир перевернулся, а вместе с этим пришло понимание чего-то, что не казалось очевидным в её прошлой жизни. Просто потому, что подобными вопросами она не задавалась; её воспитывали иначе.

— Ты никогда не приняла бы меня, если бы я предал своих друзей, — качает головой Гарри.

Приняла бы она? Эйвери не знает. Она слишком многое выяснила о себе за последние месяцы, чтобы хоть в чем-то быть уверенной. Единственное, что она знает точно, — она любит Гарри, а, значит, будет рядом, даже если весь мир от него отвернется. Вероятно, так же рассудила для себя и мисс Джелена Мендес, когда решилась на дерзкий побег из богатого дома, где не была счастлива. Вероятно, любая женщина решила бы так же. Но попадать в такое болото Эйвери не хочет. Есть вещи, которые никогда не должны становиться явью. Предательство близких — одна из них.

— Давай не будем выяснять? — предлагает Эйвери.

Гарри смеется и снова целует её, скользя языком по губам.

Эйвери думает, что обязательно скажет ему о ребёнке. Дайте только убедиться самой.

========== Будущее определено. Анвар ==========

Комментарий к Будущее определено. Анвар

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c850636/v850636532/12aa7c/epot7rlAIek.jpg

https://pp.userapi.com/c850636/v850636532/12aa85/CSSVxTc5rCY.jpg

Побег Стайлса и его подельников наделал в Порт-Ройале много шума. Пришлось вешать сразу пятерых преступников, грабивших честных граждан города, чтобы утихомирить людей, жаждущих зрелищ. Анвар не считает себя поклонником кровавых казней, но ни его, ни Беллу никогда не спрашивали.

Дядюшка рвет и мечет, трясет солдат, массово уснувших на посту, да только они не помнят примерно ничего, кроме девчонки, что принесла им вино и пироги. Ясно, как день, что пираты обманули бравых, но глупых служителей британской короны, и все они отправляются на гауптвахту, да толку с этого? Негодяи только хвост корабля показали.

Анвар сидит в кабинете губернатора. На улице — жара просто адская, и от неё настроение у присутствующих только сильнее портится. Слова Гарри Стайлса в душу Анвару запали, и теперь он боится за свою безопасность. Но, вероятно, осторожная полуправда, выданная им дядюшке, была паршивой идеей.

— Этот сбежавший пират угрожал именно тебе? — губернатор недобро щурится, и Анвар проклинает себя, что решился рассказать дяде об угрозах Стайлса. Быть может, стоило делать вид, что слова пиратского капитана относились к самому властителю Ямайки. — Почему?

— Откуда мне знать, — строит из себя святую невинность Анвар. Он прекрасно знает причину. — Скорее всего, он разозлился, что нам почти удалось его повесить. Вас бы ему не удалось запугать, и он решил надавить на меня. Что ж, теперь, если он вдруг решит отомстить за своё пленение, у него есть все шансы, — а вот это уже правда, и именно этого он больше всего боится. Страх заставил его просить совета у губернатора, но не будет ли хуже от этого?

Сделанного не воротишь.

— Мы должны оповестить об этом Ле Вассёра. Губернатор Тортуги и отец Антуана, жениха твоей сестры, — на этих словах Анвар поморщился: зачем нужно было напоминать? — не сможет отказать нам снова.

Об Антуане дядя говорит так, будто младшего Ле Вассёра в помещении нет и вовсе, но тот не оскорбляется. Ему, кажется, приятно осознавать себя женихом Беллы, несмотря на все открывшиеся обстоятельства.

— Убежден, — произносит Антуан, — мой отец был бы счастлив помочь британской короне.

Анвар очень сомневается, что губернатор Тортуги согласится выдать пиратов — он почти уверен, что часть награбленного имущества уходить в казну острова. Боже, как он хотел бы, чтобы Гарри Стайлс вновь очутился в тюрьме! Самое там негодяю и место. Его смерть — единственная возможность вздохнуть свободно. Чудо, что дядюшка не задумался, о каких преступлениях пират говорил, сидя в чертовой камере! Кто знает, вдруг он решил бы расспрашивать? Впрочем, кто бы поверил пирату…

И, вероятно, Ле Вассёр, памятуя о будущей женитьбе сына, — Боже, хоть Антуан и оказывался с Анваром и Беллой в одной постели каждую ночь, это не добавило никакого желания хотя бы завести с ним дружбу! — мог и согласиться опять выдать британцам команду «Леди Энн». Да только кто знает, не бороздят ли эти негодяи моря вновь, вместо того, чтобы вернуться на свой чертов остров? Или не прячутся ли в трущобах Порт-Ройала, чтобы напасть, как только представится случай?

Анвар с удовольствием смотрел бы, как в петле корчится Гарри Стайлс — наглый, хамоватый пират, осмелившийся увести из-под носа всей семьи Джелену. Эта идиотка, впрочем, так страдала по своему Зейну Малику, что её наверняка и уговаривать не пришлось. Оставила трогательное письмо для родителей — и только её и видели. Ещё и драгоценности свои прихватила да несколько безделушек с полок в гостиной, которыми матушка так дорожила. Мама до сих пор оплакивает её побег. Ну, хотя бы после исчезновения племянницы миссис Клементс изволила съехать в дом, который сняла её вторая дочь с мужем. Они как раз прибыли на Ямайку из Англии, прямо под занавес трагического монолога родителей о «неблагодарной дочери». И, слава Господу Богу, забрали свою матушку.

Разозленное, обескураженное и бог знает, какое ещё лицо миссис Клементс, которое она скорчила, узнав о побеге внучки, Анвара тогда порадовало и немного примирило с действительностью. Но страх за собственную жизнь всё равно сохранился.

— Полагаю, что Гарри Стайлс уже уплыл куда-нибудь в Южную Америку, понимая, что с Тортуги его достанут, — вступает отец, и Анвар ему благодарен. Отец тоже понимает, что отправлять солдат на Тортугу вновь значит подвергать опасности всех. Пираты будут готовы. — Этот пират умнее, чем те, которых мы годами вешали на площади Порт-Ройала. Он не позволит снова себя арестовать. Он скрывался от нас целый год после предыдущего побега.

В этих словах — правда. В ближайшее время Гарри Стайлс будет скрываться от виселицы, и вновь поймать его будет сложно. Зато Анвар и его семья теперь в опасности. Кто знает, что рассказал им Зейн? Кто знает, на чьей стороне теперь Джелена?

— И что ты предлагаешь? — морщится губернатор. — Ждать, пока его корабль снова появится в ямайских водах?

— Да, — кивает отец. — А пока что я предлагаю отправить Анвара в наше поместье на острове Эспириту Санто.

— Он принадлежит испанской короне, — возражает дядя.

— Моя жена — подданная Испании, — тонко улыбается отец. — К тому же, эти поместья достались мне по договору купли-продажи от мистера Джонса, которого ты сам назвал почетным жителем Порт-Ройала в прошлом году. Не думаю, что испанские или британские власти будут возражать, если мой сын и его сестра с мужем отправятся проверить мои владения. В конце концов, однажды они будут принадлежать Анвару.

На том и порешили.

Не то чтобы Анвар хотел уплывать с Ямайки. Будь его воля, он бы в жизни больше не сел на корабль. Но он понимает — и с самого начала, едва встретившись с Гарри Стайлсом взглядом — понимал, что пират не оставит его в покое. А, значит, нужно скрыться, хотя бы на время. И единственное, о чем в итоге просит Анвар, — посадить их с сестрой и Антуаном на неприметный торговый корабль, который быстро и осторожно отплывет в сторону Эспириту Санто. Губернатор соглашается.

— Ты полагаешь, на острове мы будем в безопасности? — спрашивает Антуан, пока они возвращаются домой в карете. Немилосердная жара заставляет обоих утирать лбы платками, однако угрозы Стайлса не дают Анвару покоя, и он старается не появляться на улицах города без сопровождения и ходить пешком.

— Если никто не выяснит, куда и зачем плывем, то да, — пожимает Анвар плечами.

Антуан хмурится, разглядывая в окно кареты улицы города, где блеск и нищета соседствовали без особенного спора, и снова спрашивает:

— Почему Гарри Стайлс так тебя ненавидит?

Анвар отвечает не сразу. Далеко не все тайны он готов доверить Антуану Ле Вассёру, достаточно и одной.

— Его сестра служила в нашем доме, — поясняет он неохотно. — Однажды матушка дала ей задание помыть окна в спальнях наверху, и девчонка выпала из окна. Сломала себе шею. Очевидно, Гарри Стайлс решил, что наша семья виновата в её гибели. Хотя служанка просто делала свою работу.

Анвар хорошо помнит, какой хрупкой казалась тонкая девичья шея под ладонями. Убил бы он снова, если бы понадобилось? Разумеется. Их с сестрой тайна должна была таковой и остаться, но теперь о ней знает Антуан, и ему свернуть шею просто так не получится. Антуан, впрочем, не собирается распространяться ни о чем: его, кажется, всё устраивает. И, быть может, Белла права, и он просто не может определиться, нравятся ему женщины или мужчины? Он смотрит так, будто выбирать между близнецами совершенно не хочет.

Анвару точно нравятся исключительно женщины, однако терпеть француза ради сестры с грехом пополам удается.

Пока что. А там, когда Белла выйдет замуж за Антуана Ле Вассёра, и они втроем отплывут на Эспириту Санто, станет понятно, как поступить. В конце концов, никто не будет виноват, если у лошади Антуана вдруг не окажется одной подковы, и он упадет с неё на садовую дорожку?

========== Эпилог. Гарри ==========

Комментарий к Эпилог. Гарри

Aesthetic:

https://sun9-20.userapi.com/c852124/v852124639/fd935/AxkRmyk68Xo.jpg

Гарри останавливается у знакомой потрепанной лачуги. Мешочек с монетами оттягивает карман. Сезон дождей снова бушует на Тортуге, и капитана посещает острое чувство возврата в прошлое. Всё это уже было — и старый дом, и шторма, бушующие на море, и ливневые дожди, размывающие бедные улицы пиратского города. Всё было, и многое изменилось.

Он улыбается: старуха была права. Северная звезда привела его к сокровищу, о котором он даже не думал, и пусть Гарри теперь богат, как Крез, его волнует не только золото. У него есть свой дом и жена, и парочка слуг, с которыми Эйвери отлично справляется — руководит ими вежливо, но твердо, и каждый из них, кто был рабом у господ, получает достойное жалованье. Такое, что им вряд ли захочется покинуть нынешних хозяев. А ещё у него родится дочь, в этом Гарри почему-то уверен. И он назовет её Рози. Роуз Энн Стайлс, которая будет самой красивой девушкой на Тортуге. Гарри же просто постарается до этого момента дожить.

Как и Луи. Как и Лиам. Как и Найл, который слишком явно ждет, когда Пауле исполнится восемнадцать лет. Когда-то их было пятеро, теперь стало четверо… с половиной. Зейн больше не вернется в команду «Леди Энн», однако и злиться на него они перестали. Почти. А прошлое не изменить, не вымарать совместных историй и воспоминаний.

Мисс Мендес — простите, уже миссис Малик, — написала Бетти-теперь-уже-Томлинсон и Пауле-всё-ещё-Рид подробное и радостное письмо, стоило ей и её мужу прибыть в Бразилию, под юрисдикцию португальцев. Кажется, они хорошо устроились. По крайней мере, о репутации Зейна там никому не известно, и португальский торговый корабль с радостью принял его на борт боцманом.

Не пиратская привольная жизнь, но тоже сойдет. И никто больше не желает Зейну зла. Пусть живет, как живется. Все долги ими уплачены.

Мог ли Гарри подумать еще несколько лет назад, когда впервые очутился у этого кривого домишки, что предсказания старухи действительно сбудутся? Луи посмеялся над ним, когда не так давно за кружкой рома в таверне у Чарда Гарри поделился с ним старыми предсказаниями. Но, впрочем, посоветовал всё-таки оплатить услуги старой гадалки.

Однако чем ближе Гарри подходил к обиталищу старой Кассандры, тем отчетливее видел, что домишко стал ещё дряхлее. Выглядит он теперь так, будто в нём уже сто лет как никто не живет. Гарри толкает рассыхающуюся дверь и заходит внутрь. У его ног пробегает крыса, устремляясь по каким-то своим крысячьим делам. Кассандра бы такого в жизни не допустила.

В крыше домика — дыра, но Гарри замечает её, только когда первая капля дождя приземляется ему на нос. Он проходит через две комнаты жилища Кассандры, но не обнаруживает никого. Вряд ли старуха ушла с насиженного места. Умерла? Вероятно. И, хотя Гарри помнит презрение, которым она его окатила, что-то внутри у него всё же печалится. Неотданный долг камнем ложится на сердце. Кассандре Гарри Стайлс, в отличие от остальных, не полюбился, но ни слова лжи она ему не сказала. И теперь он никогда не узнает, как же именно, даже не раскидывая карт и не отрывая голову жертвенному цыпленку, старуха узнала его судьбу.

Гарри осторожно кладет мешочек с золотыми монетами на пол. Он не верит в духов, но верит, что долги нужно возвращать.

— Ты была права, ведьма, — произносит он тихо. — Дороже золота — человек.

И он очень рад, что смог это понять.