Эдана (СИ) [Ulla Lovisa] (fb2) читать онлайн

— Привет, — ответила я и уклонилась от поцелуя, его губы скользнули по моей щеке. Тимоти насторожился.

— Сегодня утром арестовали троих напавших на тебя, — сообщила я, подходя к кровати.

Он никак не отреагировал. Его главной заботой — главной тревогой — сейчас была я. И вела я себя не так, как он бы хотел. Сердце сжалось от бессильной жалости.

— Давай присядем, — я опустилась на кровать и похлопала по матрацу рядом со мной.

— О-ой, — он еще больше напрягся. — П-п-плохой з-знак.

Но послушался и сел.

— Тимоти, ты отличный друг. Ты замечательный человек, и я хотела бы, чтобы всё было иначе, но…

— Эд, — он нашел мою руку и крепко сжал пальцы. — Я п-п-понравлюсь т-т-тебе. Я в-всё-всё сделаю, ч-ч-что з-захочешь. Я н-н-не так п-плох. Н-н-не то-то-торопись.

— Тим, — я накрыла его руку ладонью. — Дело не в этом. Я знаю, что ты прекрасный человек и, будь моё сердце свободно, я бы с радостью сказала тебе «да», но…

— К-к-кто?

— Тимоти, не нужно.

Он упрямо качнул головой. Глаза блестели, в них стремительно набирались слезы.

— С-с-скажи мне, к-кто он? Д-д-да-дарра?

— Нет! Нет, нет, конечно, нет. Они с Рут прекрасная пара и…

— Эрик?

Я уставилась на него. Это было так заметно? Так же очевидно, как и влюбленность Тимоти в меня? Или просто Тимоти внимательнее остальных меня рассматривал и видел все эти взгляды, эти попытки отыскать его глазами в толпе?

Я кивнула.

Тимоти опустил голову, и через мгновенье на мою руку упала большая теплая слеза. А затем еще одна.

— Тим, прошу, пожалуйста, прости меня.

Он качнул головой.

— Я хотела бы, чтобы всё было иначе, но это не в моих силах.

Он снова качнул головой.

— Н-н-не из-з-зви-виняйся, Эд. Н-н-не за-за-за ч-что извин-н-няться.

— Тимоти, я бы очень хотела быть тебе другом, но я пойму, если ты не захочешь со мной общаться.

Еще одно покачивание. Он сгреб мои руки и поднес к губам.

— Если он т-т-тебя обидит, я его п-п-при-прикончу, Эд, — почти прошептал Тимоти и поцеловал мою руку.

Не в силах смотреть, как он плачет, я коротко чмокнула его в щеку и убежала. Каждый шаг давался непросто, словно меня заполнили до отказа тяжелым, холодным, колючим льдом.

Прямиком из лазарета я отправилась в тренажерный зал. Выколачивание груши не очень помогало, но просто сидеть без дела я не могла. Я представляла, что каждый удар приходится мне прямо в челюсть, в живот, под дых. Я ненавидела себя за то, что чувствовала правильные вещи к неправильному человеку. Ненавидела себя за бессилие. И с каждым ударом злилась на себя, потому что обвиняла себя в том, что изменить не могла.

Во второй половине дня я с остервенением палила пулями со стимуляторами по всем подряд и с наслаждением подставлялась под болезненные попадания. Рут таращилась на меня округлившимися от испуга глазами и не рисковала подойти узнать, почему я так себя веду. Наверное, она догадывалась о том, к чему мы пришли с Тимоти. Или была у него и видела его слезы. Она считает меня бессердечной, несомненно.

Сразу после окончания тренировочного дня я убежала подальше от прочих новичков и взобралась на крышу, на которой после первой недели сидела с братом. Сейчас мне не хотелось ничьей компании, мне бы даже хотелось скрыться от собственных мыслей, раздирающих черепушку изнутри. На душе было нехорошо, и моим первым порывом было напиться. Снова. Да, пусть стошнит, пусть я даже свалюсь с этой крыши, так будет легче всем, но лишь бы в голове стало пусто.

Но для того, что я твердо намерилась сделать сегодня вечером, я должна быть трезвой. В разговоре с Эриком нельзя отключать мозг.

========== Глава 2. Признание. ==========

Металлическую двухстворчатую дверь, покрытую несколькими неровными слоями серой краски, я изучила до мельчайших деталей. Темное пятно потертостей под электронным замком, черные царапины внизу, где, очевидно, прикасался носок ботинка, когда дверь придерживали ногой, запирая. Рыжий полукруг ржавчины, в месте, где откололась краска, в верхнем левом углу.

Казалось, я смогу отыскать все эти мелочи с закрытыми глазами. Не знаю, сколько я простояла, то облокотившись на стену, то меряя шагами коридор, не решаясь ни уйти, ни постучаться. Одни и те же люди проходили мимо меня несколько раз, и с настороженным интересом рассматривали, а потом бросали короткий взгляд на дверь.

Действительно, что может понадобиться новичку от Лидера?

Чем ближе я была к квартире Эрика, тем стремительнее из меня выветривалась решительность. Подавленная и вдохновленная одновременно признанием Тимоти, я решительно настроилась выяснить всё с Эриком сразу. Призрачная бравада: не имеет значения, что он ответит, я всё равно обо всем ему скажу.

Но с каждым шагом страх всё лихорадочнее перебирал мысли, перетряхивал голову в поисках разумных доводов, почему мне не стоит этого делать. Например: он меня уничтожит. В свойственной ему манере высмеет перед всеми, выставит мою оголенную правду напоказ и ею же прикончит. Не даст спуску, будет придираться вдвое больше прежнего. Я стану посмешищем.

Или — ещё хуже — убьет молчанием. Никак не отреагирует, лишь будет упиваться тем, как я терзаюсь, не понимая, почему мое неоднозначное признание не вызвало совершенно никакой реакции. И я буду продолжать теряться в догадках, биться между реальностью и моими фантазиями.

Вся моя напускная уверенность в себе и нелепая решительность были испещрены дырками, которые прогрызли сомнения и паника. Во мне боролась Бесстрашная, не гнушавшаяся безрассудного поступка, и закомплексованная трусиха, которая вздрагивала от любого звука и шарахалась от каждой тени, загнанно косясь вслед проходящим мимо.

Испуг медленно, но неотступно побеждал. Во мне даже не рождался слепой порыв постучать в дверь и будь что будет. Мне не приходилось подходить к двери ближе, замирать и одергивать руку. Нет, я не пересекала коридор. Я постоянно стояла напротив, не делая и шагу вперед.

Эрик, не знающий о моих терзаниях у него под дверью, не подозревающий о том, что я здесь нахожусь, занимающийся своими делами без мыслей обо мне, казался мне куда лучшим вариантом, чем Эрик, чьим главным удовольствием станет высмеивание меня за мою тупость и самомнение. Подумать только, приперлась к нему с этим бредом!

— Чего надо?

Он стоял в коридоре в нескольких метрах от меня и пытался что-то найти в кармане штанов.

Почему я была уверена, что он дома?

— Нужно поговорить, — едва выговорила я и с силой сглотнула.

— Валяй.

— Не здесь, — я оглянулась, с опаской следя взглядом за проходящим мимо мужчиной.

— Здесь — самое место.

— Нет! — вскрикнула я и тут же понизила голос: — Давай зайдем к тебе. Пожалуйста.

Я полагала, что он не пустит меня внутрь и, так и не дождавшись от меня объяснений моего визита, прогонит прочь. Но Эрик выудил из кармана ключ-карту и поднес к замку. Тот приглушенно пискнул, приветственно моргнув желтой лампочкой.

Оказавшись внутри, я заняла удобное для побега место: сразу возле двери, возле ручки. Эрик прошел мимо, стянул куртку и, бросив ее на табурет, обернулся.

— Начинай говорить, не зли.

Он хмурился, и тени запавших морщин на переносице пугали меня. Он уже был зол, раздражен. Вероятно, уставший. Не лучший момент. Может, всё же сдать назад?

— Я пришла поблагодарить за расследование. Спасибо, что нашел этих…

Голос дрогнул и я не смогла договорить, не нашла слов.

Эрик приподнял бровь.

— Всё сказала? Тогда проваливай, — и он шагнул к двери. Я рефлекторно подалась в сторону, закрывая выход собой. Нельзя дать ему выставить меня вон. Или сейчас, или никогда. Во второй раз я не приду.

— Между мной и Тимоти ничего нет.

Эрик замер, как вкопанный и уставился мне в лицо глазами, вдруг лишившимися усталой пелены.

— Почему это должно меня волновать? — надменно поинтересовался он.

— То, что было в палате, вырвано из контекста. Это не было настоящим поцелуем…

— Рыжая.

— Он приставал ко мне, и я оттолкнула, как раз когда пришел ты, — торопливо выпалила я, вдавливаясь спиной в дверь, пока Эрик делал ленивый короткий шаг.

— Мне похер, веришь?

Черные зрачки увеличились настолько, что серый ободок вокруг них был почти незаметен. Вблизи я видела, как слегка бугрилась кожа над серьгой возле брови. Видела длинные русые ресницы, едва заметную щетину, лишь начавшую пробиваться на щеках.

Он не раз придвигался очень близко ко мне, но еще никогда прежде я не рассматривала его с таким интересом.

— Нет, не верю, — произнесла я и удивилась звуку собственного голоса. Я не давала себе отчет в том, что думаю, говорю и делаю.

— Лучше уходи, — очень хрипло сказал Эрик, а я заворожено смотрела, как шевелятся губы и как между ними поблескивают зубы. Я хотела качнуть головой, но шея не слушалась, и получилось только судорожное подергивание.

— Нет, — прошептала я, не в силах оторвать взгляд от потемневших глаз.

Сердце бешено колотилось в груди, и я вдыхала коротко и часто, словно задыхаясь. В висках с шумом пульсировала кровь. Тело вышло из-под контроля. Плечи уперлись в дверь, а бедра подались вперед. Оттолкнувшись ладонями от холодного серого металла, я покачнулась к Эрику. Его глаза внимательно следили за моим движением ему навстречу, и я с волнительным удивлением обнаружила в них то, чего никогда не замечала прежде. Искры теплоты.

Его рука поднялась вверх, и прежде я бы отшатнулась, занимая защитную стойку, но сейчас я неотрывно смотрела ему в глаза, абсолютно доверяя. Теплые пальцы опустились мне на щеку, вызывая дрожь, прокатившуюся по всему телу. Он нежно провел вниз подушечками пальцев, и вверх — внешней стороной. Теплые искры в глазах разжигали горячее пламя.

— Последний шанс уйти, Рыжая, — прошептал он, опуская голову и упираясь в мой лоб своим. И, не давая ответить или воспользоваться шансом, надавил пальцами на мою шею сзади, заставляя подставить лицо вверх, и поцеловал.

========== Глава 3. Вместе. ==========

Настойчиво, с напором хозяина, получившего то, что по праву принадлежало ему, Эрик исследовал моё тело. Его руки скользили по одежде, поглаживали и сжимали. Он прикоснулся ко всему, к чему мог, не прерывая поцелуй. Губы двигались уверенно и мягко, язык не врывался беспардонно, занимая собой весь мой рот, а невесомо ласкал губы и линию зубов, пугливо вздрагивая при встрече с моим.

Эрик не причмокивал и не постанывал, не вертел головой из стороны в сторону и не норовил запустить руки сразу под одежду. Он не делал ничего из того, что попытался сделать Тимоти, что на каждом шагу делали Дарра и Рут, доводя меня до исступления.

В каждом его легком движении чувствовались уверенность и опыт. Эрик, резкий, заносчивый и злопамятный, вдруг оказался весьма терпеливым, нежным и чутким. Он не кусал, не дергал и не щипал, показывая свое превосходство и старшинство, чего можно было бы от него ожидать. Напротив, он каждым своим действием стремился доставить удовольствие. От контраста между тем, кем было принято считать Эрика, и тем, каким он оказался в этот интимный момент, у меня подкашивались ноги.

Прижатая телом Эрика к двери, я боялась дать своим рукам волю, потому обнимала его за плечи и шею, нерационально опасаясь того, что любое неосторожное движение, неправильное прикосновение заставит его оттолкнуть меня и снова обратиться в злобное чудовище. И я лишь чутко прислушивалась к нему, стараясь перенять его манеру целовать, крепкую и нежную одновременно.

Мне не хватало воздуха, но шевелиться я не рисковала, не желая, чтобы он останавливался. Впрочем, спустя какое-то время, показавшееся в одночасье коротким мгновением и целой вечностью, Эрик всё же отстранился. И, поддерживая мою голову руками, гладя большими пальцами скулы и щеки, заглянул в глаза.

— Рыжая, — прошептал он.

— У меня есть имя, знаешь? — шепотом ответила я, пугаясь собственной неуместной дерзости.

Но Эрик лишь улыбнулся, коротко и тепло. Такая улыбка никогда не касалась его губ прежде. Я была околдована ее радикальным отличием от привычных для него усмешек и ухмылок.

— Знаю, Эд, — он наклонился и, коротко чмокнув в губы, снова заговорил: — Но мне больше нравится называть тебя Рыжей.

— Я заметила.

— Рыжая, — он склонил голову на одну сторону, потом на вторую. – Эд, тебе пора идти.

Громом и молнией на меня рухнуло небо и вся тяжесть галактики за ним.

— Что?

Прогоняет? Просто поиграл, поиздевался, а теперь прогоняет наивную малолетнюю девицу?

Но уголки его губ всё ещё были приподняты в мягкой улыбке, а в глазах, затопленных чернотой зрачков, горело теплое пламя. Это был не тот Эрик, который мог протянуть руку, предлагая помощь, а потом добить, стоило тебе потерять бдительность. Это был тот Эрик, который заботливо отодвинул меня в сторону, чтобы я не напоролась на дверную ручку.

— Поверь мне, тебе лучше прямо сейчас отправиться обратно в вашу спальню. И лечь спать.

Я покорно кивнула.

— Ты ведь понимаешь, что никто не должен знать об этом, правда?

Ещё отпусти колкость насчет моей бывшей принадлежности к Эрудиции, давай, состри про мои мозги.

Я улыбнулась этому неожиданному мысленному бунту. Как можно быть влюбленной и одновременно ненавидеть?

Эрик тоже улыбнулся и снова коротко поцеловал.

— Иди. И поторопись.

Я шла, чувствуя, как горят щеки и уши. Мне казалось, они должны были светиться ярко-красным в этом полумраке. Шаги гулко отбивались эхом от стен, меня обволокло теплым ощущением нереальности происходящего.

Так не могло случиться. Так не могло совпасть. Эрик не может быть настолько двуличным. Или может?

Или это не двуличность?

В его заносчивости, крикливости и подлости можно было разглядеть много смысла. Он командир, он — ответственный за подготовку новичков. И его методы весьма действенны, если его целью было приучить к послушанию путем запугивания. Это не лишено резона.

В его предупреждении о том, что мне не следует проболтаться о поцелуе, было больше заботы, чем нежелания утратить свой бесспорно агрессивный авторитет и отстраненность. До конца подготовки ещё больше месяца, и мне же лучше, если ни у кого не возникнет вопросов о том, как я попала на одиннадцатое место в таблице. Своими способностями и тяжелой работой или через постель Лидера?

У Эрика есть некоторые цели, и пусть методы их достижения не отличаются деликатностью, сами они не перестают быть благородными. Его закрытость и нелюдимость нельзя ставить ему в вину, это лишь особенности.

Я остановилась на пороге спальни, пряча глупую улыбку, и ловя себя на мысли, что оправдываю Эрика сама перед собой. Но это глупо. Он тот, кем он является, со всеми его острыми и колючими сторонами. Просто он умеет быть не только чудовищным, он умеет открывать нежное и ранимое нутро.

Заснуть я не смогла. Ворочаясь в постели, я то вытягивалась во весь рост, то скручивалась калачиком, прижимая пальцы к губам и оживляя в памяти его вкус и тепло. Внизу живота крутилось тяжелое горячее ощущение неведомого прежде возбуждения. В голове мысли спутались с фантазиями.

Я радостно обнаружила себя тонущей в глубоком океане всепоглощающей влюбленности. Меня как раз относило к глупостям вроде придумывания имен нашим будущим детям, когда в спальне зажегся непривычный красный аварийный свет и прозвучал металлический голос записи:

— Тревога! Тревога!

========== Глава 4. Отряд. ==========

Ночь была холодная и безлунная. Улица, на которую нас вывели, не была освещена, так что в темноте силуэты Четверки и других инструкторов едва выделялись на фоне кирпичной стены. После разнеженного валяния в кровати мое тело бил озноб, а изо рта вырывался пар.

По шеренге прокатилось взволнованное перешептывание, и мы с Рут наклонились вперед, выглядывая причину волнений. Дарра, привставший на носках и вытянувший шею, отчего стал еще более нелепо высоким, сообщил нам приглушенно:

— Что-то раздают.

Из Рут посыпались предположения насчет того, что нам сейчас могли бы раздать. Преимущественно она называла оружие. Перебрав виды, перешла на модели и модификации. Она как раз добралась до ножей, когда нам всучили белые конверты.

Тот, что достался мне — я сама вытянула его из небольшой стопки — был легким и тонким, но пустым точно не был. В нем прощупывался лист бумаги и что-то тонкое и продолговатое, скатившееся в угол.

Когда Четверка скомандовал вскрыть конверты и достать содержимое, у всех в руках оказались трубкообразные короткие лампочки. Моя и Рут издавали слабое желтое свечение. Та, что попалась Дарре, светилась синим. А девчонке слева от меня досталась красная.

— Больше ничего, — сказала Рут, заглядывая в свой конверт. Я заглянула в свой и аккуратно, двумя пальцами, вытащила сложенную вчетверо двустороннюю карту.

— Вам раздали индикаторы, — заговорил Четверка. Первые его слова затерялись в озадаченном перешептывании, но затем наступила тишина. — Они есть трех цветов: синий, желтый и красный. Они соответствуют цветам трех отрядов, на которые вы были поделены случайным образом.

— Ура! Мы вместе! — пискнула Рут, вскидывая вверх руку с зажатым между пальцами, на манер сигареты, индикатором.

— Трое из вас получили также карты.

Я опустила глаза и уставилась в неразвернутый лист бумаги. Насколько я могла видеть — всего на несколько человек вправо и влево — ни у кого подобного не оказалось.

— Те, кому они достались — командиры своих отрядов.

По шеренге пробежал громкий ропот, послышались даже возмущенные возгласы. Четверка повысил голос:

— Задание отряда: добраться отсюда до указанного места, отыскать там флаг соответствующего цвета и доставить его сюда. На время. Задание командира: проложить маршрут туда и обратно и продумать тактику захвата цели. Весь отряд оценивается лишь по скорости выполнения задания, командир еще и по количеству попаданий в него и его людей.

Снова всплеснулась громкая волна непонимания, возмущения и даже злорадного смеха.

— Заткнулись!

Рут, шептавшаяся о чем-то с Даррой, вздрогнула. Индикатор вывалился из ее пальцев и теперь слабо освещал носок ее правого ботинка. При появлении Эрика на улице запала настолько глубокая тишина, что было слышно, как скрипят камешки под его ногами.

Лидер шел возле самой шеренги, едва не касаясь плечом новичков. Не замедляя шага, он прошел мимо меня, но возле Рут вдруг резко остановился. Она опять вздрогнула и отшатнулась.

Его лицо выглядело серым и резким. Под бровями запали глубокие черные тени, в которых нельзя было разглядеть глаза. Губы сжаты в тонкую линию. Руки отведены за спину. В его черной тени, нависшей над съежившейся Рут, было что-то не просто зловещее, что-то опасное.

— Потеря индикатора, — выговорил Эрик, отчеканивая каждое слово. — Равноценна смертельному ранению.

Быстрым резким движением он разомкнул руки, вывел одну из-за спины, и послышался сдавленный хлопок выстрела. Вскрикнув, Рут повалилась на землю, схватившись за ногу, в которой мерцала зловещим голубоватым цветом пуля со стимулятором.

Я перевела взгляд на учебный пистолет в руке Эрика, а затем на его лицо. С него не сходило свирепое выражение. Тени и слабый холодный цвет расчертили его лицо на острые черные и серые участки, отчего он казался особенно пугающим.

— При потере индикатора вы рискуете попасть под огонь не только противников, но и членов своего отряда. Уяснили?

Ответом было утвердительное молчание.

Рут рядом со мной села, тяжело дыша. Приглушенно пискнув, она выдернула пулю и опустила голову, стараясь унять боль и отдышаться.

Мы с Даррой коротко переглянулись, и в его напряженном лице ясно читалось острое, едва сдерживаемое желание врезать Эрику. Я отвернулась, силясь прогнать нелепое чувство временной неприязни к другу. Прежде его рвение защитить Рут от всех бед и неудач вызывало у меня лишь умиление и щемящее чувство легкой зависти. Нельзя злиться на справедливый гнев. Влюбленность влюбленностью, но Эрик — законченный мерзавец. И выстрелить вблизи в ногу перед зачетом на скорость — высшая степень подлости.

Заскрипели по каменной крошке ботинки, и Эрик двинулся к инструкторам. Я уставилась в его удаляющийся затылок, заставляя себя думать о предстоящем задании, а не о том, как щекотали мои ладони его короткие волосы.

— Разделиться на отряды! Бегом! — скомандовал Эрик, оглянувшись через плечо.

Я поспешно отвернулась, не рискуя встретиться с ним взглядом. Наклонившись к Рут, я взяла ее за руку и вместе с Даррой поставила на ноги.

— Придурок, — прошипела она и, кряхтя, наклонилась, поднимая индикатор.

— Удачи, — шепнул Дарра и, заглянув в лицо Рут, поспешил присоединиться к группе с синими индикаторами. Нас обступили трое врожденных Бесстрашных из первой десятки с подсвеченными желтым нагрудными карманами. Один из них — коренастый коротыш с торчащими во все стороны волосами — смерил меня взглядом и, кивнув подбородком на карту в моей руке, негромко сказал:

— Эрудитка, ну. По крайней мере, ты читать умеешь. В отличие от остальных командиров, — он осклабился. – Нам, считай, повезло.

Трое рассмеялись. Их смех был пропитан мальчишеской язвительностью и колкостью, но в нем не было ничего острого и неприятного. Кроме того, всех их я знала, а с заговорившим коротышкой не раз оказывалась в одной команде — включительно с эстафетой в самый первый день — и никогда не замечала в нем пренебрежения или излишней задиристости.

Рут всё ещё стояла надутая, крепко сжимая в кулаке индикатор, я даже испугалась, что она его раздавит, когда к нам подошли ещё двое. Карикатурная пара: высокая крепкая девица и низкий худющий паренек с остро выступающим на тонкой шее кадыком.

— Представляете, — сказал он. — Красным достался красный командир. Буквально. Он уже пятый день кандидат на вылет.

Теперь захохотали мы все, даже Рут сначала слабо улыбнулась, а потом дала волю смеху.

Через минуту нас собралось уже девятеро, и мы все снова позлорадствовали над отрядом красных, гогоча во всё горло, отчего по пустынной улице пошло эхо.

Собравшийся отряд мне нравился. Наполовину он состоял из попавших в первую десятку, остальные — включая меня — до десятки не дотягивали, но из красного сектора таблицы никого не оказалось. Я как раз намеревалась предложить развернуть карту и, собрав над ней все индикаторы для освещения, рассмотреть, когда подоспел ещё один член моей команды.

— Э, привет. — Я невольно поежилась от звука этого голоса. – Я, п-п-по-похоже, с-с-с вами.

Обернувшись, я посмотрела мимо высокой тонкой фигуры на скучившихся инструкторов. Эрик стоял рядом с Четверкой, и хоть было темно и мы отошли от них довольно далеко, я видела, что он повернул голову в нашу сторону. И чувствовала его взгляд. Не на себе. Я ощущала, как он ввинчивается в Тимоти. И от такого Эрика, насторожено замершего у кирпичной стены, исходила сильными волнами опасность, как никогда прежде реальная.

Я заставила себя отвернуться и посмотреть на друга. Он был очень худым, это было особенно заметно, когда он переоделся в свою форму. Лицо осунулось, под глазами запали темные круги.

Я поежилась, вспомнив, как он заплакал. И, одернув себя, заставила улыбнуться. Голос предательски дрогнул:

— При… привет!

========== Глава 5. Флаг. ==========

Старт был дан ровно в два часа ночи. Три десятка черных теней со слабыми мерцающими разноцветными индикаторами бросились врассыпную, каждый ведомый больше коллективным умом отряда, нежели своим командиром.

Мы убежали дальше остальных, миновав несколько зданий прежде, чем вошли в помещение. Внутри было темно и очень пыльно. Выставив у входа и окна троих, я развернула карту, и мы подняли над ней свои индикаторы.

— Вот, — я показала пальцем на обведенный желтым карандашом квадрат здания. — Флаг находится здесь. Это высотка. Если в неё кто-то заберется, подступить близко будет невозможно. Они откроют огонь сверху по каждому приближающемуся.

— Мы должны оказаться там первыми, — утвердила Крупная.

— Верно, — я кивнула, обведя взглядом склонившихся над картой. В слабом свечении индикаторов их лица казались болезненными и угловатыми.

— Но все решат добраться туда раньше всех, — морщиня лоб, предположил Крепыш. — Нам всё нужно сделать раньше других. Прийти, забрать и уйти.

— Чертовски верно, — с улыбкой ответила я, предвкушая безумность своего плана. — Потому мы просто побежим туда.

— То есть… напрямик? — Рут уставилась на меня громадными глазами, в которых отражались маленькие желтые точки.

— Да, — я улыбнулась, кивая.

— Нет! — возразили хором несколько человек.

— Да! — настояла я. — И то немедленно. Пока другие отряды — вероятно! — еще рассматривают карты, нам пора выдвигаться. Обойдем здесь, — я обвела пальцем вокруг соседнего здания, проводя линию по его заднему двору и выводя ее на улицу, ведущую прямо к нужному дому. — И тут просто побежим.

— Чушь какая-то, — пробормотал Тощий с кадыком.

— Прячем индикаторы, нельзя, чтобы они светились, — скомандовала я, складывая карту и заворачивая в неё свою лампочку.

— Но Эрик сказал… — боязливо начала Рут, я оборвала ее:

— К черту Эрика. В том-то и дело, что с индикаторами мы как ходячая вывеска бесплатного тира. Мы должны вырваться достаточно далеко, чтобы нас нельзя было разглядеть в темноте. Эта подсветка нам ни к чему.

Все послушно спрятали индикаторы поглубже в карманы, ботинки и даже за пазуху.

В наступившей кромешной тьме я скомандовала едва различимым шепотом:

— Вперед.

И мы сорвались с места, направляясь через весь первый этаж к заднему выходу, из открытой пасти которого внутрь попадал слабый серый свет. Бежали мы, не теряя бдительности. Выстроившись так, что идущие впереди осматривали дорогу прямо и по сторонам, центральные целились в окна и на крыши, а замыкающие прикрывали тыл, мы добрались до нужного строения за несколько минут.

Я бежала, не в силах отделаться от глупой улыбки. Весь мой план был чистой воды расчет на волю случая. Никаких гарантий того, что другие не поступили так же, у меня не было. И мы рисковали наткнуться на синий или красный отряд за первым же углом. Впрочем, нам повезло. И всё сработало.

Вбежав в холл, мы замедлились. Отсюда наверх вели две лестницы, заваленные мусором, выцветшими бумагами и обломками мебели. Вернув индикаторы на форму, мы разделились, и пошли дальше по спирали. Поднявшись с одной стороны, проходили по коридору, встречались со второй половиной отряда и взбирались выше с другой стороны.

Полуразрушенное строение мы прочесали довольно быстро. Лестница справа была завалена между шестым и седьмым этажами, слева — между седьмым и восьмым. И сам седьмой этаж был непроходимым — большая часть пола провалилась на шестой.

Снайперов я решила поставить сразу на трех этажах: от четвертого до второго. По двое на этаж. Это было разумное решение, так мы могли держать два других отряда на расстоянии, пока сами искали бы спрятанный флаг. Но больше всего мне хотелось, наконец, избавиться от Тимоти. Смотреть на желтоватые блики на его изможденном лице я больше не могла.

На поиски флага отправились четверо, включая нас с Рут. Схема здания на обратной стороне карты показывала сразу три разных местонахождения разных — вероятно — флагов, не указывая, где какой. Так что нам пришлось обойти все. Желтый оказался в последнем ящике на седьмом этаже, в углу между провалом и заваленной лестницей, где дверь с потрескавшейся краской устало оперлась о стену.

Затолкав флаг в карман, я стерла со лба пот и посмотрела на Рут, осторожно выглядывающую из окна. Внизу уже раздавались первые хлопки выстрелов и вскрики боли, эхом отбивающиеся от стен пустых строений.

— Рут?

— Да, Эд?

— В правилах ведь ничего не было о том, что нельзя трогать чужие флаги.

Ее глаза восторженно расширились.

— Правил не было вообще, лишь задание. Ты хочешь унести их с собой?

До того, как открыла рот, я именно это и намеревалась сделать, но сказала другое:

— Нет, это было бы слишком подло. Остальные отряды тоже должны финишировать с чем-то.

Рут качнула головой в знак согласия.

— Предлагаю сделать кое-что другое, — и я не смогла сдержать ехидную улыбку.

Злорадно посмеиваясь, мы снесли синий и красный флаги в один ящик, а тот, взяв сразу в восемь рук, перенесли в укромное место, не отмеченное на карте.

Всё складывалось как нельзя лучше. Оба отряда собрались под зданием, пытаясь попасть не только в нас, но и друг в друга.

Мы спустились на четвертый этаж, и я выглянула из окна. Внизу двумя неяркими, но различимыми пятнами на фоне черного асфальта выделялись отряды. Справа от входа, в узком переулке, зажавшееся за мусорным баком, мерцало красное пятно.

Я опустила взгляд на карту, почти прижимая к ней свой индикатор. Его света едва хватало, чтобы различить что-либо в кромешной тьме заброшенного коридора. Я повернула карту нужным образом и провела пальцем до поворота в переулок с мусорным баком. На карте он заканчивался тупиком.

Я снова привстала и выглянула.

Синий отряд находился на втором этаже складского помещения слева от высотки. Они не сгруппировались в одно синее пятно, а постоянно перемещались. Блики индикаторов показывались то в одном окне, то в другом. С высоты своей позиции они весьма точно обстреливали красных, но из-за острого угла обзора не попадали в нас.

Присев под окном, я опять развернула карту и посветила на продолговатый прямоугольник склада слева. Затем на его задний двор. Если там есть запасной выход —, а он там точно есть, или окно, через которое можно выбраться — то весьма логичным будет выйти через него, обогнуть высотку и забраться внутрь сзади, не попадая под обстрел ни нашего отряда, ни красных.

Я уперлась пальцем в точку, где предположительно находилась дыра на первом этаже, которая сможет послужить парадным входом для синих. Выход был только один. Нам опять предстояло бежать.

Я встала на ноги и скомандовала:

— Спускаемся!

В слаженности отряда моей заслуги не было, они действовали командно благодаря собственным умениям и пониманию того, что конечный результат всех важнее результата каждого отдельно взятого. Мы стреляли из окон наугад в блики красного и синего, не прекращая подавлять другие отряды, пока спускались на второй этаж.

— Выходим через дыру в стене! — Приходилось кричать, потому что, выстроившись у окон мы, не жалея последних патронов, не прекращали стрелять. — И бежим налево! В сторону синих!

— Что?!

— Ты свихнулась!

— Сразу налево, следуйте за мной! И то бегом! Прячьте индикаторы!

Между тем, как мы перестали стрелять и со всех ног, перескакивая через мусор и ступеньки, бросились вниз, и тем, как последний из нас — запыхавшийся Тимоти — забился в приглянувшийся мне уголок сразу рядом со складом, захваченным синими, прошло не больше четырех минут.

Еще через несколько минут на улице за углом стихли выстрелы, и по другую сторону склада послышались звуки прыжков и падений, кто-то взвыл от боли и сразу два голоса — очень близко от нас — чертыхнулись.

— Куда они могли деться? — приглушенно спросили сразу за стенкой.

— Не знаю, — злобно. — У них два выхода: или по главной, или через этот двор. Они наткнутся либо на нас, либо на красных. Но там не стреляют. И тут их нет.

— Они в здании? — послышался голос Дарры. Рут самодовольно ухмыльнулась и кивнула.

— Скорее всего.

Я тоже улыбнулась, опустив голову. Этот уголок между полуразрушенной стеной пристройки и самим складом на карте не был показан, все здание было изображено цельным, но я видела эту дырку с высоты.

И они ее увидят и, скорее всего, поймут, что мы проскользнули в сантиметре от них, но будет уже поздно. Да еще и у них кто-то, кажется, травмировался. И это серьезнее попадания стимулятора.

Из-за стены слышались лишь обрывки фраз:

— Заходим сзади, красные вбегут спереди, так что…

— Да-да, сразу наверх, но…

— Не забудьте заглядывать во все углы…

— Это будет месиво.

Возможность того, что мы устроим засаду в здании, они обсуждали, это было очевидно. И выработали план, это было слышно. Но они почему-то медлили. Сговориться с красными они не могли, им это не было на руку. Я напряглась. Какое-то время хранилось молчание, а затем послышался хруст гравия под грузно опустившимся на землю телом и приглушенное:

— Они вышли из тупика.

И последовал дружный топот ног.

Мы выждали несколько минут, пока из высотки не послышались выстрелы и вскрики. А затем побежали.

По заднему двору склада, через переулок, стремительно пересекли улицу и в тени здания, отбрасываемой от голубого свечения вышедшей из-за туч луны, из последних сил бросились к финишу, на ходу выуживая индикаторы.

В квартале от инструкторов мы вытянули флаг и, передавая его из рук в руки, и сотрясая над головами, как кубок, прыгали и плясали на ходу, скандируя на всю округу:

— Победили! По-бе-ди-ли!

========== Глава 6. Бар. ==========

Пятая. В таблице на следующий день мое короткое имя мерцало серебристым напротив цифры пять. Выше меня было четверо врожденных из моего отряда, которые месяц прочно занимали позиции в первой десятке, Тимоти был шестым. Рут — восьмой. Еще трое из отряда оказались ниже черты десятки лидеров. Дарра скатился на двенадцатое место и жутко бесился из-за всех подколов Рут по этому поводу.

— Случайность, Рыжая.

Не оглядываясь на Эрика, я качнула головой и спросила:

— Не можешь просто меня поздравить?

Эрик хмыкнул.

— С чем? Твой план — полное безрассудство. Тебе просто повезло, случайно повезло.

— Но мы победили, — не унималась я. — Так или иначе.

— Здесь отлично подойдет твоя точная цитата: «Нахрен Эрика».

В щеки сильной внезапной волной ударила горячая краска. Конечно, они следили за нами, как иначе они могли нас честно оценить, подсчитать количество ранений. Они видели всё. Эрик видел всё. И всё слышал.

Я покосилась на его профиль. Покатый высокий лоб, прямой нос, волевой подбородок. Черная серьга в ухе, две прерывистые полосы татуировки на шее. Тщательно уложенные волосы.

Самоуверенный заносчивый ублюдок. Я перешагнула сама через себя, показала удивительный результат, добилась послушания отряда, я сделала что-то, достойное хотя бы смиренного молчаливого признания победы. Возможно, даже похвалы. Но не критики. Да, я положилась на удачу, но ведь и правильные решения я тоже приняла.

Красным огнем налились не только щеки, но и уши и глаза. Поглощенная обидой и возмущением я прошипела:

— К черту Эрика.

Он повернулся ко мне, и я с вызовом посмотрела в его перекошенное от злости лицо.

— Я сказала «к черту Эрика», а не «нахрен».

И, крутнувшись на пятках, поспешила убраться подальше от таблицы и Лидера.

Послеобеденная силовая тренировка вытеснила из меня всю обиду, заместив ее полным изнеможением. Уткнув лицо в полотенце, я прислонилась к стене и замерла, когда мне на плечо упала чья-то рука.

— Эрудитка, ну, — послышался голос Крепыша.

Я опустила руки с полотенцем и посмотрела на обступивших меня людей. Тут был весь мой отряд, не считая Тимоти и Рут.

— Думаю, нам нужно отпраздновать наш триумф, — сказал Крепыш. — Как ты насчет идеи выпить сегодня вечером?

В голове неярко загорелась предупредительная бледно-красная лампочка, но эти попытки внутреннего протеста быстро исчезли. Я кивнула.

— Отлично. Я с вами.

В конечном итоге, я не обязана напиваться как в прошлый раз. Я могу просто выпить, достичь желаемого результата — веселиться, танцевать и беспрестанно смеяться — и остановиться. Именно для этого люди собираются, чтобы выпить, а вовсе не для того, чтобы бесцельно — и неосознанно — бродить по коридорам, скукоживаться на полу возле унитаза и жадно поглощать воду, чтобы через мгновение и её вырвать. И не для того, чтобы находить раненых друзей.

При воспоминании о Тимоти у меня неприятно защемило внутри, и я поспешила оттолкнуться от стены и направиться к выходу из спортзала, в котором раздавалось лишь надрывное дыхание Тима, не перестающего приседать со штангой. Оставаться с ним наедине я не хотела. И не представляла, как проведу остаток подготовки — и остаток жизни в Бесстрашии — постоянно сталкиваясь с ним.

Забравшись в самый угол в общей душевой, я, плотно сжав губы, стояла под холодной водой и надеялась, что Тимоти — сам того не желая или не получив разрешения от врачей — не присоединится к отряду.

Но он пошел вместе со всеми.

В большом шумном баре, где воздух был наполнен синеватой дымкой сигаретного дыма, а от громкой музыки подпрыгивала посуда на столах, мы уселись за большим круглым столом, стянув к нему несколько разномастных барных стульев. Тимоти сел рядом со мной, и я натянулась до предела, не рискуя перейти на другое место, но опасаясь этой близости. К счастью, спустя пару минут — намерено или случайно — между нами втиснулась Рут, принесшая с собой целый поднос разнообразной выпивки.

Первый тост, со слезами от смеха, выдавил тощий паренек с несоизмеримо большим кадыком на хрупкой шее.

— За желтый цвет! — провозгласил он. И десяток рук, сжимающих разные бутылки и стаканы, встретились над столом.

Для следующего тоста встал, придерживаясь за стол рукой, Тимоти. Он пил лимонад, но не выглядел удрученным своим отличием от других, жадно глотавших алкоголь.

Даю голову на отсечение, он чувствовал неловкость. Из-за меня или из-за всего происходящего, но виду не подавал. В совершенно свойственной ему дружелюбной манере он нисколько — видимо — не смущался своего заикания.

— Д-д-д-давайте в-вы-выпьем за н-н-нашего к-к-командира, — прокричал он, стараясь перекрыть музыку. Он не смотрел на меня, он смотрел в свой стакан, словно искал там подходящие слова. Или пытался спрятать туда то, что хотел бы сказать, но что было бы неправильно. — Она п-п-привела нас к-к-к по-по-победе…

— Она сумасшедшая! — хохотнул один из врожденных.

Тимоти покосился на него и улыбнулся.

— Н-н-не-несомненно. Т-т-т-тост за н-н-нашего с-с-су-сумас-с-сшедшего… И, б-б-без-безусловно, п-прекрасного к-ко-ко-командира.

Он коротко исподлобья взглянул на меня и, сделав небольшой глоток, сел на место. Все потянулись к центру своими напитками, я вытянула руку с коктейлем вперед и, соприкоснувшись с рукой Рут, посмотрела на нее. Её взгляд, устремленный на меня, был тяжелый и переполненный осуждением. Она не имела шанса выразить это словами, но я чувствовала в ней, что она была неприятно поражена моим отказом Тимоти.

Пустые стаканы и бутылки множились на столе, разговоры стали менее связными и более громкими. Несколько ребят ушли в пляс. Я, растянувшая свой коктейль на весь вечер, чувствовала себя выпавшей из компании. Таким же выглядел Тимоти, крутивший в руках стакан, в котором больше не осталось лимонада, лишь таяли несколько кубиков льда.

Рут, сидевшая между нами, заставляла нас кое-как поддерживать разговор, но когда ее увел танцевать Дарра, неожиданно нагрянувший в бар, за столом повисло напряженное молчание. В дальнем углу вели негромкую беседу один из врожденных и крупная девица, и от того, как смущенно и кокетливо она улыбалась и отводила взгляд, я чувствовала, что себя вдвойне лишней за этим столом.

Сделав последний решительный глоток, я отставила стакан и, перегнувшись через стол, постаралась произнести как можно более пьяно и отстраненно:

— Тим, я пойду, ты не против?

Он поднял на меня задумчивый взгляд и покачал головой.

— К-к-конечно. Т-тебя п-про-провести?

— Нет, — я отмахнулась, силясь придать своим движениям пьяную расхлябанность. Не знаю, зачем, но мне казалось, что лучше притвориться набравшейся и сбежать, чем действительно набраться и завязать тяжелый разговор. — Сама дойду.

И, соскользнув со стула, я направилась через танцующую толпу к выходу.

========== Глава 7. Десять минут. ==========

В коридоре было прохладно, влажно и пусто. Иторопливые шаги за моей спиной были слышны отчетливо и громко. Сомнений в том, что это Тимоти, не было. Я немного ускорила шаг, ровно настолько, чтобы это не было особенно заметным. Я понимала, — видела это в его глазах, — что он хочет поговорить, возможно, попробовать меня переубедить или обвинить, но сама этого разговора не хотела. Сказать ему то, что он жаждал услышать, я не могла. А отказывать снова — и опять видеть выражение обреченности — мне было не по силам.

Я торопилась добраться до Ямы, где в привычной беснующейся вечерней толпе было легко потеряться. Моим единственным желанием было сейчас попасть в уединенное место, где Тимоти не сможет меня найти, или — ещё лучше — найти Кинана и отвлечься разговором с ним от напрасных терзаний.

Уже приглушенно отбивали ритм басы, но музыки и голосов еще толком не было слышно, когда рука с силой сжала мой локоть и толкнула к стене.

— Эрик? — выдохнула я удивленно, а вдохнуть уже не смогла. Он жадно впился в мои губы. Его заметно осмелевший со вчерашнего дня язык был холодным, с горьким привкусом алкоголя. Одна рука схватила меня за подбородок и держала, не давая отвернуться. Вторая легла на талию и придавила к стене.

Поцелуй был неожиданно пылким, но коротким. Отстранившись, Эрик быстро оглянулся по сторонам и прошипел мне в лицо:

— Никогда не смей меня посылать, Рыжая. Ни в глаза, ни за спиной в разговоре с кем-то другим. Никогда. Уяснила?

Я попыталась кивнуть, но его рука крепко держала мой подбородок. Он снова осмотрелся.

— Прогуляйся десять минут, а затем иди ко мне, — зашептал он, не переставая коситься по сторонам. — Дверь будет открыта, как только никого не окажется в коридоре, входи.

И, коротко прижавшись к губам, он отпустил и быстро зашагал в сторону Ямы.

Я смотрела на его удаляющуюся спину и старалась успокоить сбившееся дыхание.

Идти к нему? Уже через десять минут? Это слишком быстро.

Конечно, я думала об этом. Даже представляла, но фантазировать — одно, а идти к Эрику уже этой ночью — другое. Да, я хотела увидеть его голым, и в какой-то степени когда-то в зале мое желание исполнилось. Я хотела прикоснуться к его коже, но я боялась. Ужасно боялась видеть и трогать.

Со мной такого прежде не случалось. Приставания Тимоти у него в палате были моим первым — сомнительным — опытом в поцелуях. Что уж говорить о сексе. Что я могу? Лишь всё испортить.

— Эд?

Я встряхнула головой и подняла взгляд. По коридору в направлении бара шла небольшая компания. От неё отделился Кинан.

— С тобой всё в порядке? — Он наклонился и с волнением заглянул мне в лицо. — Тебе плохо?

— Нет, — я не смогла сдержать истеричный смешок. — Мне очень хорошо.

— Напилась, что ли?

— Нет. Всего один коктейль, и тот остался наполовину в стакане.

Кинан смерил меня хмурым взглядом, оглянулся на свою удаляющуюся компанию, и снова уставился на меня. Он скрестил руки на груди в знакомой позе «я старший брат и я научу тебя жизни» и тихо процедил:

— Поговаривают, на вчерашнем учении одна рыжая неофитка послала Эрика в жопу.

Я не сдержалась и хохотнула.

— Не в жопу и не нахрен, почему все перевирают? Я послала его к черту. И не в лицо.

Брат сузил глаза и нахмурился.

— Продолжаешь нарываться на неприятности, Эд?

Я закатила глаза, а он порицательно продолжал:

— Сколько тебе говорить, что ты должна…

— Кинан!

Одна из девиц из его компании выглянула из-за угла и поманила брата пальцем.

— Иду, — махнул он рукой и повернулся ко мне. – Эд, ты…

— Да-да, держись подальше от Эрика. Помню. А теперь иди, тебя ждет подружка.

— Эд, не заставляй…

— Хорошо-хорошо, — я отпрыгнула в сторону. — Пойду спать, вчера была тяжелая ночь. Удачно погулять!

И, отвернувшись от его колючего взгляда, я поторопилась уйти. Подгоняемая желанием убраться от брата, — и как я могла хотеть с ним увидеться? — я добралась до Ямы. Примостившись сверху, я села под перилами, спустив ноги вниз, и прислонилась лбом к холодной темной трубе.

Эрик.

Как понять, играет он со мной, смеется, или нет? А если и играет, разве это не то, чего я хотела? Его внимание, его губы, его руки? Его хриплый голос, приказывающий прийти к нему?

Чем это обернется? Есть ли призрачный шанс того, что он не выбросит меня сегодня же ночью, наигравшись вдоволь? И что тогда со мной будет? Эрик снисходительно позволит мне продолжить мое существование во Фракции или вышвырнет, чтобы обезопасить себя от моих претензий? Он Лидер, это ему по силам.

В голове шумно роились все эти тревожные мысли, но сердце их не слушало. Оно билось невыносимо часто, грозясь выскочить из груди, и подгоняло всё тело поскорее добраться до заветной комнаты и бездумно отдаться.

Я пыталась урезонить чувства. Громкий внутренний голос задал важнейший вопрос: почему я должна идти? Я могу отказать ему, и что будет тогда? Он будет приставать, ухаживать, уговаривать? Сильно сомневаюсь. Угрожать, шантажировать, требовать? Очень похоже на Эрика, но не в этой ситуации. Просто молча выставит к изгоям? Вариант. Или сделает вид, что я всё это нафантазировала. Самый привлекательный вариант. Почти такой же привлекательный как мое твердое намерение пойти к Эрику сегодня ночью.

Я хотела того, чего боялась. Хотела Эрика, ясно это чувствовала. Так же отчетливо, как холод трубы, прикасающейся к горячей коже лба, или твердость цемента, на котором я сидела. Обволакивающее теплое возбуждение внизу живота, отдающее слабым покалыванием в ноги, было таким же реальным как Яма.

Встав и отряхнувшись, я направилась в комнату Лидера. Ноги обмякли и не поддавались, руки дрожали, всё тело пронзал ток волнения.

Только не облажайся, прозвучало у меня в голове. Если что-то будет зависеть от тебя, Эд, Эдана, просто соберись и не облажайся.

Я повторяла это как заклинание, поднимаясь по лестнице. Но чем ближе я подходила к нужному месту, тем сложнее было думать. Слова и мысли разбегались, прятались и выставляли вперед лишь оголенные нервы и чувства.

Остановившись напротив знакомой серой двери — пятно, черная царапина и сковырнувшаяся краска — я глубоко вдохнула и медленно выдохнула.

Дверь заперта, чужой холодный голос просмаковал эти слова у меня в голове. Она заперта, он смеется над тобой. Ну же, попробуй и убедись.

Я осмотрелась по сторонам — никого не было видно, но на металлической лестнице слышались шаги — и ступила вперед.

Рука легла на металл, пальцы обхватили ручку. Я потянула, готовая к тому, что у Эрика закрыто.

Но дверь легко поддалась.

========== Глава 8. Почему. ==========

Единственным источником света в темной комнате была небольшая настольная лампа, опущенная почти до самой столешницы. Она создавала вокруг себя небольшую сферу тепло-желтого свечения, но дальше края стола ее владения не распространялись. Там царила темнота. Там стоял Эрик.

Его силуэт был едва различим в дальнем углу. Во мраке словно парили два почти невидимых глаза, в них мерцали тусклые огоньки, отражения лампы.

Примостившись сразу возле двери — место, ставшее излюбленным в комнате Эрика — я прижалась к стене и замерла.

Под двумя призрачными свечениями глаз с едва слышным треском разжегся огонек сигареты и медленно, очерчивая алую дугу, опустился вниз. Эрик тихо выдохнул.

Он молчал. Я смотрела на едва различимые очертания его фигуры, не рискуя нарушить тишину. А во мне шумела смертоносная буря мыслей и чувств. Что-то было не так. Я физически ощущала остроту напряженности. Я ни минуты не сомневалась, что он просто развлечется, удовлетворит свои потребности, любопытство, азарт, черт знает что еще, и сразу выставит вон. И иного сценария кроме того, где он — грубо или нежно — склоняет меня к близости сразу, без предисловий, не существовало. Но почему я была настолько самоуверенна, что вообразила, будто Эрику может быть что-то от меня нужно? Это было приглашение — приказ — прийти на растерзание, на месть за неуместную слабость, или тот поцелуй — оба поцелуя — были частью какой-то крупной жестокой игры. Во всяком случае, все происходящее вовсе не было — не могло быть – тем, что я видела в своих фантазиях.

— Почему ты пришла?

Огонек дрогнул и постепенно затух.

Тяжелый ледяной ком мыслей с пронзительным свистом покатился из головы вниз и, достигнув живота, взорвался, разбрасывая вокруг смертоносные острия.

— Потому что ты позвал, — хрипло ответила я. Горло и рот оказались совершенно сухими.

— Нет, — он затянулся, огонек накалился до красноты и снова растворился в темноте. — Не поэтому. Почему ты пришла на самом деле?

Я собрала сколько могла слюны и с силой сглотнула.

— Я хотела прийти.

— Почему?

Он игрался, прозвучал в голове давешний незнакомый холодный голос, предупреждавший меня о двери. Он игрался с тобой там, в коридоре. Он подыграл тебе. Он тебе не верит. Ничего не видит. Не хочет видеть.

— Потому что я хочу… — Я запнулась. Я хочу что? Хочу провести с тобой ночь? Хочу, чтобы ты признал, показал, что я тебя, по меньшей мере, волную? Разве?

— Потому что люблю тебя.

Он резко подался вперед. Захотелось отшатнуться, но стена не давала сбежать. Подсвеченное снизу, его лицо выглядело жутким. Морщины, разрезавшие лоб, казались безобразно глубокими из-за запавших в них теней.

— Любишь?

Голосовые связки протестовали, я лишь кивнула.

— Почему?

— Эрик…

Он шагнул к столу, а затем в сторону, обходя свесившую вниз голову лампу.

— Почему? — повторил он требовательно, злобно.

— Я не…

— Потому что я Лидер? У меня есть власть? Потому что ты достаточно амбициозна и беспринципна, чтобы выбрать этот путь для достижения успеха?

Он стремительно приближался, извергая сигаретный запах и ярость. Я вжалась в стену до ноющего протеста лопаток.

— Почему, черт тебя побери, Рыжая, ты это делаешь?! — проревел он у меня над головой. Я сжалась от сильного духа табака и вибрирующей угрозы, исходящей из его напряженного тела. Но пересилила себя и подняла глаза.

И ужаснулась.

Лицо Эрика выражало, безусловно, злость и неистовство, но это были лишь оттенки всепоглощающего, неразумного, нерационального страха. Он был до чертиков напуган, это выдавали его расширившиеся глаза, быстро раздувающиеся крылья носа, подрагивающие губы и вскинутые брови.

— Потому что… — Я не смогла уцепиться за изворотливую быструю мысль, едва вспыхнувшую в голове и тут же погасшую. Не нашла слов.

— Ну?! — прорычал он.

— Вопреки.

— Что?!

— Я люблю тебя не потому что, а вопреки. Ты…

Слезы предательски подступили к нижним векам, и я почувствовала это неприятное жжение в глазах. Голос дрогнул.

— Ты законченный мерзавец, Эрик, — почему-то шепотом продолжила я. Поспешила подхватить сорвавшуюся с ресницы слезу и добавила: — Невыносимый. Извини, но ты просто ублюдок. И я…

Вторая слеза успела коснуться щеки, за ней третья стремительно упала на горячую кожу щеки и быстро скатилась вниз, повиснув на скуле тяжелой холодной каплей.

— И я все равно почему-то люблю тебя.

Последние слова я едва выдохнула, раздираемая рыданиями и, не в силах больше сдерживать всё накопившееся, уткнулась лицом в твердую грудь.

Немыслимость происходящего лишь усиливала поток слез, я не могла остановиться. Всё время, проведенное в Бесстрашии, все терзания до перехода, все переживания, просто заброшенные на пыльный чердак, вдруг стеклись в одно место и давили на кран, не давая потоку иссякнуть.

Эрик стоял неподвижно, не оттолкнул и не обнял, просто не шевелился. Он молча ждал, и это пугало. Я смиренно ждала того, как его фитиль догорит и последует уничтожающий всё на своем пути взрыв, не в силах, впрочем, оторваться от горячей груди под намокшей черной футболкой.

Растопчи меня, прошептала я мысленно. Покончи со мной, хватит мучить.

Его рука мягко, но решительно подтолкнула мой подбородок вверх.

— Посмотри на меня, — тихо проговорил он. — Посмотри, Эд.

Я подняла взгляд, едва сквозь слезы фокусируя его на лице Эрика.

— Хочешь выпить?

Я судорожно дернула головой.

— Тебе нужно выпить, — настоял Эрик. — Пойдем.

Он обнял меня за плечи и повел вглубь погруженной во мрак комнаты. Мы миновали низкое глубокое кресло, возле которого высилась стопка книг и бумаг, прошли мимо металлического стеллажа, хаотично заставленного бутылками, книгами и разномастными коробками. Остановились возле кровати, широкой, со смятой постелью.

— Садись, — он положил руки мне на плечи и надавил. Я послушно опустилась на твердый матрац, а Эрик направился к стеллажу. Он взял в руку большую выпуклую бутылку с прозрачной жидкостью, задумчиво взболтал и вернул на место. Потянулся к следующей и, проведя пальцем по черной этикетке, отодвинул. Его выбор пал на низкую квадратную бутылку с плещущимся в ней янтарем.

— Пила когда-нибудь виски?

Звякнули два стакана, когда он сгреб их двумя пальцами.

Я мотнула головой, Эрик осклабился.

— Конечно, не пила. Такого больше не делают. Эта бутылка очень старая. Она была произведена задолго до войны. Качество — отменное, в голову ударяет сразу.

Я уставилась на Эрика, не веря своим ушам. Движения были всё те же, с самоуверенной ленцой. Голос неизменно надменный, пренебрежительный. Но что-то было неоспоримо иначе. Он плеснул немного алкоголя в оба стакана, на самое дно. Закрутил бутылку и, отставив ее на прикроватную тумбу, присел передо мной. Подал стакан и улыбнулся. Это была его обычная ухмылка, а не тот вчерашний клочок нежности, неожиданно вырвавшийся из самих глубинных тайников. Глаза его опять потемнели. Не только из-за скудного освещения, я видела вблизи, насколько расширились его зрачки. Но в них не было вчерашней теплоты. Как и глухой отстраненности.

— Пей.

Я поднесла стакан к лицу. Из него сильно разило алкоголем, к этому примешивался запах дыма, костра. И неуловимый, невесомый аромат меда. Или карамели.

— Пей!

Его рука подтолкнула мою, пальцы сжались на моих, обхвативших стакан. Жидкость обожгла рот и горло и горячим потоком ринулась вниз по телу. Я поморщилась от неприятного резкого вкуса, а затем быстро вдохнула ртом, желая потушить пожар внутри.

— Лучше?

Я кивнула, обволакиваемая приятным теплом. Эрик улыбнулся и забрал стакан, опустив оба на тумбу рядом с бутылкой. Быстрым движением он подался вперед и опустился на колени. Глаза казались черными. Где-то в груди кольнуло воспоминание о сне, но в следующее мгновение испарилось.

Эрик подхватил мои бедра снизу и, слегка приподняв, развел в стороны, придвигаясь впритык к кровати и ко мне. Обнял за шею, заставляя немного наклониться, и прильнул к губам. От него ко мне перешел ток и побежал по оголенным нервам вниз, заставляя тело содрогнуться, пробуждая густое горячее возбуждение. Его руки скользнули по спине вниз и, слегка сжав, потянули на себя.

— Не бойся.

========== Глава 9. Ночь. ==========

Напряженность и волнение покалывали в подушечках пальцев и ладонях, но тело рефлекторно, неконтролируемо подавалось вперед, подставляясь под каждое прикосновение. Желание утолить эту жажду казалось физической потребностью. Такой же естественной и необходимой, как голод и желание спать.

Я придвинулась к самому краю кровати, выгнув спину и запрокинув голову. Горячее дыхание Эрика и его влажные губы щекотали шею, пробуждая мелкую дрожь, которая теплыми волнами раскатывалась по телу. Его пальцы впились в бедра, не позволяя сдвинуть ноги, и от близости его рук к месту, где ворочалось давящее чувство желания, у меня сбивалось дыхание.

Запах Эрика — чистота одежды, гель для душа, тонкий аромат средства для укладки волос, сигареты и виски — заполнил нос, голову, всё тело, с каждым прикосновением пробирался под кожу. Сердце бешено колотилось, ударяясь о ребра, силясь вырваться из тисков тела и топа. Голова шла кругом и, казалось, стоит мне открыть глаза, как я увижу вращающийся потолок. Воздуха не хватало, приходилось дышать часто и глубоко.

Эрик исследовал мое тело поцелуями, плавно соскальзывая с шеи на плечи, затем ниже, на грудь. Его касания, приглушенные эластичной тканью тугого спортивного топа, едва ощущались и от того доводили до исступления. Он обхватил губами бугорок соска и, зажав его зубами, легонько потянул.

Я протяжно вздохнула, изгибаясь. И с удивлением услышала свой стон.

Хватка на бедрах ослабла, и руки медленно поползли вверх. Горячие ладони скользнули по голой коже живота. Пальцы проникли под резинку топа, запуская туда волнующую прохладу, отчего я мелко задрожала. Ткань послушно растянулась и подалась наверх, следуя за уверенными руками Эрика. От беззащитной наготы я задрожала еще чаще. А потом большая мягкая ладонь опустилась на грудь, и я замерла. Эрик несильно надавил, обхватил грудь снизу и легонько сжал. Проделал то же второй рукой с другой грудью, играясь большими пальцами с сосками, то подталкивая их снизу, то надавливая сверху.

Я заворожено прислушивалась к своему телу. Это были незнакомые ему ощущения сладкой истомы. Между ног никогда не бурлил такой жар, а соски никогда не были такими упругими и чувствительными. Каждое прикосновение к ним дарило наслаждение. И когда Эрик приник губами и быстро провел языком снизу вверх, я натянулась до предела и, не сдерживая себя, громко застонала.

Он улыбнулся. Я услышала это, почувствовала. Он улыбнулся довольно, одобряюще. Ухватил сосок зубами и начал играться с ним кончиком языка, отчего мне захотелось одновременно вырваться, закричать и раствориться в Эрике, лишь бы эта сладкая пытка не прекращалась.

Он игрался. Отпустил, провел рукой, прикусил второй сосок, раздразнил и снова отстранился. Эрик заводил меня еще больше, заставлял хотеть его еще сильнее, хоть это уже казалось невозможным. Теперь я не просто страстно желала, чтобы он не останавливался. Я закипала до готовности наброситься на него самой.

Этого не может быть, пронеслось у меня в голове. Это не может быть Лидер, это не он.

Я открыла глаза и посмотрела вниз. Те же уложенные набок русые волосы, те же выбритые виски и затылок. Черные лабиринты татуировок на предплечьях. Черная серьга над бровью.

Это было невозможно, это была одна из множества вероятностей, которые не могли стать реальностью, но именно это и произошло. Это был он: его тело, его запах.

Эрик.

Я снова запрокинула голову и, пробираемая волной наслаждения, выгнулась, сдвинув ноги и крепко зажав между ними его торс, снова застонала.

Его губы щекотали и посасывали, пока руки снова опустились. Пальцы забрались под пояс штанов, продвинулись вдоль него к застежке. Мгновенье, скрип молнии, и вот Эрик подхватил меня одной рукой за спину, а второй стянул штаны вниз, оставив их свисать над ботинками.

Я снова мелко задрожала, а густой жар внизу живота забурлил.

— Холодно? — едва слышно спросил Эрик, поднимая на меня затуманенный взгляд черных глаз.

Я помотала головой. Его губы дрогнули в преддверии улыбки. Не сводя с меня глаз, он подхватил мою правую ногу, второй рукой взялся за пятку ботинка и с силой потянул. Военные берцы упрямились с секунду, а затем — всё еще не расшнурованные — стянулись с расслабленной стопы. Левый ботинок поддался так же быстро. Не сдерживаемые больше ничем, с шелестом соскользнули на пол штаны.

Эрик остановился, опустившись на пятки, окруженный моей разбросанной одеждой, и внимательным взглядом осмотрел меня. Я неуверенно поежилась, стесняясь своей наготы. Из одежды осталась пара носков да небольшой клочок черной ткани, именуемый трусиками. Эрик оставался несправедливо одетым.

Его взгляд был вязким и прожигающим насквозь, лицо бесстрастным. И на какой-то момент мне привиделся повседневный злобный Эрик, ненавидящий недалеких новичков и презирающий подчиненных. Но у этого Эрика были другие глаза, почти черные из-за непомерно больших зрачков. Его руки не были сжаты в привычные кулаки за спиной, они скользнули по моим ногам вверх, щекоча своим жаром.

Он наклонился вперед, роняя невесомый поцелуй на мое колено. Волна дрожи сильным приливом прокатилась от головы до пят. Внизу живота тяжелыми широкими кругами вращалось желание. Оно концентрировалось с каждым его прикосновением, с каждым поцелуем. Чем ближе его губы придвигались к черным трусикам, тем жарче мне в них становилось. Но он тщательно огибал их. Закончив с ногами, он прикоснулся губами к животу у самой резинки и начал постепенно продвигаться вверх. Он проложил дорожку из поцелуев между грудей и направился к шее. Достигнув уха, он несильно потянул мочку губами и прошептал:

— Ложись.

Я послушно откинулась назад, отзываясь на движение его рук и расставляя ноги шире.

Давай, взмолилась я мысленно. Пожалуйста, ну давай же.

На ткань — оказавшуюся влажной — мягко опустился палец. Он неторопливо и невесомо поглаживал, не пробираясь внутрь. Затем присоединился второй, теперь они двигались снизу вверх и обратно, легонько надавливая, зажимая между собой половые губы.

Я замерла, затаила дыхание, чутко прислушиваясь к движениям Эрика и неконтролируемо подаваясь бедрами вперед, словно призывая его действовать решительнее. Но он не торопился. Он долго игрался, проводя пальцем по коже у самой резинки, заставляя меня изгибаться, но не пробираясь внутрь. Затем опустился и невесомо поцеловал поверх ткани, ущипнул губами и даже легонько укусил.

И когда я уже отчаялась почувствовать его без черного эластичного препятствия, резинка вдруг съехала в сторону и в горячую влагу проникла ладонь. Он уперся ею в половые губы, с силой надавив, а пальцы легли на лобок и стали массажировать по кругу. Волос там не было, я избавилась от них сразу после того, как сделала татуировку. Заметила вывеску о работе специального лазерного аппарата и не прошла мимо. Так что теперь пальцы Эрика легко скользили по коже, излучая приятный ток. Он продолжал поглаживать по кругу, отведя вниз большой палец и уперев его в клитор.

Это прикосновение прошибло меня зарядом насквозь, я вздрогнула и выгнулась, наполняемая наслаждением.

Пальцы Эрика двигались всё энергичнее, давили несильно, но точно. А затем скользнули вниз и проникли между складками кожи.

Я громко застонала и резко села. Открыв глаза, я наткнулась на взгляд Эрика. Он смотрел исподлобья, темные глаза были наполнены возбуждением и едва сдерживаемым порывом. Рот приоткрыт, а грудь и плечи часто вздымаются и опадают в такт тяжелому дыханию.

Не отводя взгляда от моего лица, он остановился, а затем медленно, но неотступно ввел палец внутрь. Я задохнулась от неведомого прежде ощущения, сглотнула и быстро задышала. Эрик медленно вытянул палец и снова, слегка прокручивая, ввел. Он вошел внутрь с тихим влажным звуком «хлюп».

Я подалась вперед, двигая бедрами навстречу Эрику, но он опустил руку мне на плечо и надавил, заставляя снова лечь.

К пальцу присоединились губы, пробуждая во мне вулкан ощущений. Затем горячей плоти коснулся язык, и я, сильно прикусив нижнюю губу, замычала. Когда со знакомым хлюпающим звуком вошел второй палец, создавая легкое давление внутри и пробуждая неведомое прежде сильное чувство удовольствия, я закричала. Громко и протяжно.

Эрик быстро навис надо мной, не прекращая ввинчивать пальцы.

— Тише, Рыжая, — прошептал он, опустил голову и коротко поцеловал, оставляя на моих губах незнакомый вязкий вкус.

Его рука проникла под мою спину, и, приподняв, Эрик подтянул меня вверх на кровати. Я заворожено следила за ним, не в силах сдержать глупую улыбку. Он сел надо мной, упершись на колени и осев на пятки ботинок, в которых забрался на кровать. Стянул футболку — я жадно уперлась взглядом в уже знакомую грудь, заросшую темными волосами, которые спускались по рельефному прессу вниз и тонкой дорожкой манили внутрь штанов.

Я привстала и потянулась к его ширинке, почти не отдавая отчета в том, что делаю, но Эрик поймал мои руки. Он крепко сжал запястья и посмотрел мне прямо в глаза.

Его голос звучал очень хрипло:

— Назад дороги не будет. Ты уверена, Рыжая?

Я сглотнула, кивая.

— Да, — ответила я. Мой голос оказался тоже слабым и охрипшим. — У меня билет в один конец.

Эрик с секунду внимательно всматривался в мое лицо, а затем улыбнулся и отпустил руки. Мои онемевшие пальцы упали на его пояс. Я нащупала пуговицу и потянула ее из петли. Затем натолкнулась на еще одну, расстегнула и ее, а затем ухватилась за собачку на молнии.

Назад дороги не будет, Рыжая.

Я с силой потянула вниз, отрезая все пути к отступлению, которого не хочу. Расстегнув молнию, я взялась за пояс и потянула вниз.

Ты уверена?

Эрик перехватил мои руки, отвел в стороны и упал сверху. Волосы защекотали кожу, теплая упругость его тела придавила меня к кровати. Его тяжесть была волнующей и приятной. Его запах, сильный как никогда прежде, ударил в голову и вышиб оттуда последние страхи. Я приподняла голову и осторожно поцеловала его в шею. Эрик весь напрягся и надавил бедрами. В лобок, обостренно чувствующий шероховатость его штанов даже через ткань трусиков, уперлось что-то твердое.

Высвободив руки, я скользнула ими по горячей коже его спины, под которой проступали напряженные мышцы, и, добравшись до штанов, запустила внутрь, проникая сразу под два пояса.

Ладони легли на мягкую горячую кожу ягодиц, напряженных и твердых. Пальцы безотчетно сжали плоть. Эрик ответил на прикосновение надавливанием бедер, и твердость в его паху впилась в меня до боли.

Я снова поцеловала его в шею, затем дотянулась до немного колючего подбородка и прижалась к губам. Он пылко ответил. Его руки, упиравшиеся в матрас, пришли в действие и с силой сжали грудь. Его колено надавило мне на ноги, заставляя развести их. Твердое напряжение вдавливалось в меня невыносимо, я пошевелилась под Эриком, чтобы уменьшить давление, но он лишь сильнее уперся. Прервав поцелуй, он прошептал, касаясь губ:

— Сейчас будет немного больно, Рыжая.

И, не дожидаясь реакции, быстрым ловким движением он сдвинул в сторону мои трусики, стянул вниз свои — их резинка на долю секунды задержалась на моих костяшках пальцев — и резко толкнул.

Его член вошел в меня со знакомым тихим хлюпаньем, стремительно прорываясь вперед, а затем, затмевая ощущение непривычного давления, внизу собралась острая пекущая боль и покатилась, как снежный ком, в живот.

Я зажмурилась и сдавленно вскрикнула.

Эрик замер. Я почувствовала, как, вогнав член до конца, он остановился. Я открыла глаза.

Он внимательно смотрел на меня.

— Еще немного, — прошептал он. — Ты привыкнешь ко мне внутри себя, и перестанет болеть. Готова?

Ногам хотелось плотно сжаться вместе и согнуться, но вязкое возбуждение, не потревоженное острием боли, протестовало. Я кивнула.

Очень медленно Эрик вытянул член почти полностью, а затем так же медленно ввел обратно. Сжавшиеся мышцы протестовали против вторжения, но это было приятно. По мере того, как постепенно Эрик ускорял толчки, я начинала отчетливо его чувствовать. Набухшая головка, вздыбившаяся упругая жилка сверху по всей длине. Горячий и твердый, он скользил внутри, с каждым разом отдаляя притупившуюся боль и приближая нечто необычное.

Оно накатывало и отступало, не давая точно себя прочувствовать, щекочущее, ласкающее изнутри чувство. Я закрыла глаза и напряглась, силясь поймать его и удержать. Тело прогнулось, и я подавалась бедрами в такт движений Эрика.

Он дышал часто и хрипло, его глаза впились в мои взглядом, но, кажется, меня не видели. Он двигался всё быстрее, сильнее ударяя в бедра. И чем резче он это делал, тем ближе подступало изворотливое щекочущее чувство.

Я застонала, когда оно вдруг вспыхнуло и, вместо раствориться бесследно, покатилось вверх по животу. Еще не исчезнув, оно запылало ярче с новым толчком, и я вскрикнула, готовая расплакаться и рассмеяться одновременно. Необъяснимо густое и невесомое одновременно, это чувство словно щекотало меня изнутри тысячами крохотных воздушных пузырьков. Оно пульсировало, одновременно извергая теплые волны по всему телу, и сжимая, аккумулируя сильное чистое чувство наслаждения.

Я двигалась вместе с Эриком и стонала, почти не замолкая, и едва успевая вздохнуть, уцепившись всем телом и умом за этот вожделенный прекрасный шар кайфа внутри.

И когда он неожиданно взорвался, выметая из головы мысли, а из тела любые другие ощущения кроме этого, напрягая все мышцы, сотрясая ноги и заставляя влажные мышцы вокруг члена Эрика быстро пульсировать, я не смогла сдержать крик и слезы.

Это длилось всего мгновение — или целую вечность, —, но истощило меня настолько, что, когда я снова сильно вдохнула и открыла глаза, это показалось мне непосильным трудом.

Эрик замер надо мной и с удивлением уставился мне в лицо. В его глазах одновременно мерцали самодовольство и неверие. Даже непонимание. А затем он снова с силой толкнул. Нагнулся, упершись головой мне в плечо, и ударял так быстро и сильно, что у меня едва снова не потекли из глаз слезы. Приятное щекочущее чувство испарялось из тела, оставляя сладкое послевкусие, я упивалась им, уже не гонясь за ним, а лишь с бессильной тоской провожая в глубины тела. Увлеченная этим прислушиванием к себе, я не заметила, что Эрик вдруг резко вышел из меня. И вздрогнула, почувствовав, как на живот брызнуло что-то горячее.

Я открыла глаза. С члена Эрика, крепко зажатого в его руке, мне на живот упало еще две белые капли. Я удивленно посмотрела на них на моей коже — растекшиеся и полупрозрачные, — а потом подняла взгляд на Эрика. Он тоже быстро посмотрел на мой живот, потом на мое лицо. Глубокая морщина сошла с его переносицы. Глаза прояснились.

Он подмигнул мне и улыбнулся.

========== Глава 10. Трезвость. ==========

Горячая вода тяжелым потоком текла между лопаток. Я стояла, упершись руками в стену и уткнув в них голову. О том, чтобы побыть наедине с собой в душе, да еще и насладиться горячей —, а не едва теплой — водой, я забыла за время, проведенное в Бесстрашии. В общей спальне — общей душевой и общем туалете — легко забываешь о комфорте, который дарит уединение.

Мое тело вибрировало. Ноги слегка подрагивали, внутренние стороны бедер саднили от сильных ударов. Когда пена затекала между ног, там сильно щипало и пекло. Я устала, и меня клонило в сон. Окруженная клубами пара, я почти задремала стоя, но дверь ванной комнаты резко распахнулась, и вошел Эрик.

— Всё в порядке?

Его голос изменился. Я не подняла голову и не повернулась, но даже не глядя, я знала — слышала, — что Эрик стал самим собой. Холодный, далекий, резкий. Подлый и бессовестный. Вопрос задан для проформы. Вопрос задан, потому что он не хочет, чтобы возникли вопросы, если новичок — голая семнадцатилетняя девица — потеряет сознание у него в душе и травмируется.

Никакой заботы. Чистой воды эгоизм.

— Да, — ответила я, уставившись на собственные ноги, тонущие в пене. — Устала.

— Я принес полотенце и твою одежду, положу на раковину, — спокойный ровный голос, которым он унижает или сообщает о вылете. — Закончишь тут плескаться, можешь идти к себе и отдохнуть.

Острое тонкое лезвие слов быстро вошло между ребер.

Можешь идти к себе. Отдохнуть.

Видишь, проскрипел холодный голос в голове (может, это здравый смысл?), он выгоняет тебя. Он сорвал обертку с подарка, а в коробке оказалась неинтересная игрушка. Так что можешь идти. Отдыхать.

Резким движением я оттолкнулась от стены и закрутила краны.

На пути сюда — кажется, это было вечность назад — я готовилась к тому, что он выставит меня. Я знала наверняка, — я знала Эрика, — что он не обнимет меня, и я не усну у него на плече, а утром он не разбудит меня поцелуем. Но его слова больно кольнули куда-то в легкие, от досады вдруг стало тяжело дышать.

На какое-то мгновенье мне показалось, что я заплачу, но набирающаяся в груди волна, хлынув к голове, оказалась злостью. Яростью сорвало предохранители, и я едва не метнулась в комнату, чтобы криком и кулаками выколотить из Эрика его дрянную натуру, но сдержалась. Что это даст? Ничего. В лучшем случае. В худшем он или отдубасит меня своими кулачищами, или вышвырнет из Фракции. Либо и то, и другое вместе.

Пока он дает мне спокойно уйти, — отдохнуть — нужно уходить. И желательно никогда, ни под каким предлогом сюда не возвращаться.

Отложив промокшее насквозь полотенце, я взяла с края раковины одежду. Она была аккуратно сложена, включая топ и трусики, они лежали на самом верху. Быстро одевшись и обувшись — сначала пришлось расшнуровать берцы, а затем зашнуровать обратно — я выпрямилась. Провела по запотевшему зеркалу рукой и, наклонившись, всмотрелась в свое отражение.

Что-то изменилось? Что-то может выдать маленький – и, несомненно, грязный — секрет о том, что произошло этой ночью? Я покрутила головой, всматриваясь в лицо сначала с одной стороны, затем с другой. Раскрасневшаяся после горячего душа кожа, да волосы, мокрые и необычно темные. Больше ничего, отличающего меня сегодняшнюю от обычной Эд.

Затянув волосы в тугой узел, — мокрые, они сопротивлялись и прилипали к пальцам — я вышла из ванной. В комнате был всё тот же полумрак, горела все та же единственная лампа. Эрик сидел рядом с ней за столом, что-то сосредоточено читал и крутил в руке стакан виски.

На мои шаги он не обернулся и ничего не сказал. Я обвела взглядом комнату: мой недопитый стакан на тумбочке, хаотично смятая постель, черная футболка Эрика валяется на полу. Внизу живота жалобно заныло, голова отозвалась резким приступом злости.

Я быстро зашагала к двери, неотрывно следя за Эриком, но он не шевелился. Открыла дверь, — он не оглянулся — вышла и с силой ее захлопнула.

В коридоре было намного холоднее, чем в комнате Эрика и я — распаренная после душа, с мокрой головой — поежилась и поспешила к лестнице.

В голове с бешеной скоростью — доводя до тошноты — вращалось одно короткое слово: дура.

Дура. Получила свое. Теперь я должна быть довольна, вот только ничего подобного. Внутри лишь опустошенность, помятость. Меня использовали, гнусно воспользовались слепыми детскими иллюзиями. Меня растерзали, разорвали на кусочки, втоптали в землю и сверху плюнули.

Эрика неспроста все не любят. Неспроста меня о нем предупреждали все: начиная с Кинана и заканчивая той мастером тату, Тори. Люди не меняются, особенно такие, как он. Не меняются из-за того, что какая-то сопливая девица в них влюбилась. Они ведут себя как всегда. Берут, что хотят, выбрасывают, когда больше не нужно.

На что я надеялась? Эрик — чудовище. И это не сказка, волшебного перевоплощения в принца не будет. За маской монстра — монстр, и пусть как привлекательно он ни выглядит, внутри нет ничего кроме гнили. Там нет сердца, нет порядочности, нет сочувствия, нет жалости. И, конечно, не может быть любви.

Гонимая прочь от комнаты Лидера собственными мыслями, я обнаружила себя перед комнатой брата и постучалась прежде, чем опомнилась.

Вчера вечером — как давно это было — он ушел в бар с друзьями, и сейчас он может не открыть мне. Его может не оказаться дома, он может беспробудно спать, пьяный в стельку. Или быть увлеченным той девицей, так капризно протянувшей его имя.

К моменту, когда дверь открылась, и в проходе возник сонный и помятый Кинан, я уже успела окончательно поникнуть и всецело отдаться жалости к самой себе.

— Эд? — он сделал шаг вперед и выглянул в коридор. — Ты что тут делаешь?

Снаружи никого не оказалось, он перевел взгляд на меня.

— Что с тобой? Почему ты мокрая?

— В душе была, — тихо ответила я и обняла его, уткнувшись носом в грудь.

— Что у тебя случилось?

— Ничего, — пробубнила я, с силой упираясь лицом в его футболку. От нее пахло домом и братом, уютно и приветливо. — Можно я у тебя посплю?

Кинан вздохнул и сгреб меня в тесные объятия. Он коротко чмокнул меня в мокрую макушку и ответил:

— Это запрещено. Но проходи.

Он попятился назад, не выпуская меня из силков. Я засеменила внутрь, не отрываясь от его груди и не ослабляя хватку вокруг пояса.

— Если что, — щелкнул включатель, и на серой футболке Кинана растеклась темная тень от моей головы. — Я улажу все с Эриком.

Резко выпрямившись, я уставилась на брата. Вероятно, выглядела я очень напуганной, потому что на его лице начала растягиваться мягкая улыбка.

— Не надо, — неожиданно громко сказала я. — За этим никто не следит. А Эрик — придурок.

Кинан откинул голову и расхохотался.

— Несомненно, — подтвердил он и, потянувшись над моей головой, захлопнул за нами дверь.

========== Глава 11. Нож. ==========

До конца недели Эрик не появлялся на тренировках, я не заставала его в столовой и не рисковала потыкаться в тренажерные залы вечером. Я избегала его и он, похоже, делал то же.

К воскресенью я извела себя мыслями о нем. Злость растворилась еще в беседе с Кинаном в ту ночь, осталась только обида, и ее вектор медленно, но неотступно, менял свое направление. Рядом с весьма справедливыми обвинениями самой себя в глупой наивности возникла наивная нелепость: я считала себя недостаточно хорошей. Недостаточно бесстрашной, недостаточно сильной, недостаточно интересной, недостаточно взрослой, недостаточно умной, недостаточно красивой. Недостаточной для Эрика.

Поделиться этими мыслями я ни с кем не могла, да и никого не было рядом. Рут и Дарра были поглощены друг другом без остатка, и я чувствовала себя лишней рядом с ними, даже если мы сидели в людной столовой или стреляли в тире. Тимоти предпочитал со мной не разговаривать. Он был неизменно дружелюбным, но наедине со мной не оставался, чему я была очень рада. Я ловила на себе его тяжелые взгляды, но со временем перестала бояться беседы, которую прежде считала неизбежной. Он тактично и тихо отошел в сторону.

Так я осталась неожиданно одна. Я неторопливо разбирала свое оружие в тире, рассматривая три десятка новичков, собравшихся в группы и планировавших вечер. Меня прошибло холодным и твердым осознанием: я одиночка. Я была одиночкой в Эрудиции, избегала одноклассников, испытывала отвращение к проявляющим ко мне интерес парням, и находила скучными девчонок, набивавшихся в подружки. Я проводила свободное время, бегая по Чикаго, карабкаясь по разрушенным зданиям, обустраивая свой тайный тренажерный зал и занимаясь в нем.

В Бесстрашии я ненадолго вовлекла себя в то, что называла дружбой, но она зиждется на общих интересах, а их у нас четырех больше нет. Более того, мы соперники, и до конца подготовки так или иначе соревнуемся. Пусть никто из нас на втором этапе не был близок к вылету, каждый хотел занять место повыше и в следствии получить хорошее назначение.

Кроме того, на месте прежней неловкости во мне начала зарождаться зависть, порой граничащая с неприязнью. Я смотрела на нежную и немного наивную любовь Дарры и Рут, и каждая их улыбка, адресованная друг другу, каждый поцелуй и прикосновение отдавались во мне горьким сожалением о том, что у меня так не может быть.

Могло бы, выбери я Тимоти, но мысли продолжали вращаться вокруг плотно въевшегося в меня Эрика, и с ним я никогда не смогу выглядеть так же нелепо счастливой, какой была Рут рядом с Даррой. Никаких нежностей, никаких открытых проявлений ласки, никаких прикосновений и улыбок. Никогда. Даже наедине.

В том, что секс стал жирной точкой Эрика на мне, я не сомневалась. Я не понимала Лидера, не находила логики и последовательности в его действиях. В моменты поразительной чистоты мыслей я анализировала всё снова и снова, и каждый раз оставалась в замешательстве.

Он взъелся на меня, постоянно колол и ущипывал, затем в его голове что-то произошло — ему стало забавно, интересно, взыграл азарт, я кого-то напомнила — и он помог мне. В свойственной ему манере, но я считала тот вечер в зале со штангой и Эриком помощью с его стороны. За непроницаемой маской бурлили мысли — или чувства — и вот он относится ко мне заметно иначе. Не так, как прежде. Не так, как к остальным.

Я понравилась ему? Или ему понравилась моя увлеченность им? Это его позабавило? Он забрасывал наживку, поцеловав меня? И она сработала. Или всё началось раньше, еще со штанги, еще до того?

Ему хотелось преданную игрушку? Ему было одиноко, и он позволил себе такую слабость, но, сняв физическое напряжение, опомнился?

Всё вписывалось в одну картину, всё совпадало с всеобщим мнением об Эрике. И только шаблон разрывался на месте, где Эрик —едва не на грани истерики — выпытывал у меня, почему я его люблю. Это могло бы быть недостающей частью пазла, вот только он не убеждался в том, что его игрушка и впрямь будет преданной и глупой, ослепленная чувствами. Я могла подписаться, предложив в качестве задатка свою жизнь, под тем, что он боялся — и то очень заметно, неконтролируемо — что я его не люблю. Желай он себе игрушку, это не имело бы значения. У него есть власть, он мог бы запугать или назвать цену, но его волновало не это.

Ты достаточно амбициозна и беспринципна, чтобы выбрать этот путь для достижения успеха?

Его слова. Будь я нужна ему, как игрушка, его бы это устроило. Эрик — не первый моралист во Фракции, чтобы гнушаться шлюховатой девицы, стремящейся к успеху любой ценой.

Но в том соль, — или я просто отчаянно этого желаю — что его это не устраивало. Ему нужны были неподдельные чувства. В ответ на свои чувства? Хотелось бы. Но это ведь Эрик.

И он поставил точку. Трахнул и успокоился.

К среде я убедила себя в том, что об Эрике нужно забыть, оставить воспоминания в прошлом, безжалостно бросив их выцветать, терять краски и вкус. И именно в среду — словно услышав мои мысли — он пришел на тренировку. Привычно собранный, с руками, отведенными за спину и непроницаемой маской строгости и пренебрежения на лице. Он прошелся по залу, разглядывая, как мы в парах отрабатывали защиту от нападения с ножом. Перекинулся парой слов с Четверкой, натянувшимся до предела с его приходом, и громко скомандовал:

— Спарринг!

Запала тишина, и в дальнем углу у кого-то с металлическим грохотом вывалился из руки муляж.

Эрик пробежал глазами по растянувшимся по всему залу новичкам, отыскал меня и уперся взглядом.

— Тимоти, на ринг!

Его следующий выбор меня не удивил. Пусть я не понимала его чувств, но подлые мысли улавливала по подрагивающим уголкам губ, самодовольно и надменно растянутых в ухмылке.

— Рыжая!

Глубоко вдохнув и с силой выдохнув, я направилась к главному рингу. Голова разрывалась от невообразимой смеси мыслей и чувств. Сознание бурлило и пузырилось, в нем всплывали и тонули отдельные мысли. Обгоревшим обломком тут барахталась болезненная радость. Я хотела увидеть Эрика. Искать его нарочно – нет, но попасться ему на глаза — увидеть его самой — я хотела, нуждалась в этом физически. И сейчас тело реагировало на его появление приятным покалыванием и мягким давлением внизу живота.

Рядом с этим искрилось нерациональное чувство торжественной правоты: его беспокоила я. Его беспокоил Тимоти. Он боялся, что, отверженная им, я упаду в объятия друга? И он не знал иного способа успокоиться, кроме как заставить нас причинить друг другу физическую боль?

И над всем этим колючим холодным ветром сквозила мысль о том, что своим поступком — поступками и чувствами — я подставила не только себя. Что бы там не творилось внутри у Эрика, он стремился выковырять эмоции, опровергнуть их наличие причинением мне боли. Он хотел убедиться, что ничего не почувствует, если я пострадаю? Ему было нужно растоптать меня, использовав для этого Тимоти. Чтобы и он не был для меня спасением?

— Возьми настоящий нож.

Я очнулась от мыслей и уставилась на Эрика. Он стоял рядом с Четверкой и исподлобья смотрел на Тимоти. Тот замер, занеся одну ногу на ринг, опустил взгляд на муляж в своей руке, затем перевел его на Лидера и оглянулся на меня.

— Н-н-но, Эрик…

— Взять нож!

И холодный стальной взгляд скользнул на меня. Эрик ждал реакции. Эрик ждал крови.

— Это запрещено правилами, — тихо напомнил Четверка, тоже сверля меня взглядом.

— А я разрешаю, — отчеканил Лидер.

В зале запала тревожная тишина, нарушаемая лишь гулким эхом шагов Тимоти. Он порывисто подошел к столу с ножами, взял первый попавшийся нож, не глядя, и зашагал, тяжело, злостно ступая, обратно к рингу.

Я замерла на самом краю, наблюдая за приближением тонкой высокой фигуры. Тимоти избегал смотреть на меня и, взобравшись на ринг, опустил голову, уставившись пол.

— Влюбленной парочке нужно особенное приглашение? — прошипел Эрик, и пока его ядовитое эхо гулко отскакивало от стенок вмиг опустевшей головы, по толпе — все новички окружили ринг неплотным кольцом — пробежал шепот.

Он уничтожает нас. Методично и последовательно, он уничтожает нас нами же, пронеслось у меня в голове.

— Я н-н-не б-б-буду этого д-де-делать.

Голос Тимоти прозвучал приглушенно и надрывно, словно он вот-вот расплачется.

Бровь с пирсингом взметнулась вверх, Эрик вытянул руки из-за спины и, шагнув к рингу, уперся в его край.

— Слушай сюда, заика, — зловеще тихий, звенящий злостью голос. — Или ты выполняешь приказ, или вылетаешь. Эта девчушка не стоит того, чтобы жертвовать своей судьбой ради неё.

Тимоти мотнул головой, не поднимая взгляда от пола. Эрик бесился. На его щеках зашевелились желваки, ноздри раздулись, на шее напряглась жила.

— Вы вылетите оба.

— Тим, давай! — выкрикнула Рут. Ее голос звучал истерично, интонации взлетели вверх, достигая писка.

Я посмотрела в сторону друзей в кольце зрителей, но не могла различить их лица, они стояли в тени, а надо мной нависали яркие лампы. Перевела взгляд на Тимоти.

— Ну же, — шепнула я. — Это лишь спарринг.

— А если я т-т-тебя по-по-пораню?

— Так тому и быть, — выдохнула я, сжавшись от мысли о том, как холодное лезвие ножа войдет в тело. Но иного пути не было, и Тимоти не собирался нападать, так что я бросилась к нему и прямым ударом врезала под дых.

Тимоти заточился и едва не свалился с ринга. Схватился свободной от ножа — он бессильно висел между пальцев — рукой за бок и поднял на меня оторопелый взгляд.

— Ну же, Тим! — прикрикнула я, снова группируясь для нападения.

В его глазах недоумение сменилось жесткой решительностью. Он вспомнил всю обиду на меня, всю усталость, все негативное, что в нем было, и с рыком бросился навстречу. В удар он вложил все чувства и ни капли техники, так что я с легкостью увернулась, вдогонку врезав кулаком в ухо.

Тим снова пошатнулся, но быстро восстановил равновесие и, заметно овладев с собой, стал наступать. Нож в его руке зловеще сверкал, глаза сузились, и губы плотно сжались в тонкую нитку. Таким я Тимоти еще не видела.

Пораженная его резким превращением из угнетенного дружелюбного тихони в свирепого бойца, я пропустила его выпад и оказалась на полу. Он быстро присел сверху, намереваясь прижать к моей шее нож, тем самым вынося мне смертельный вердикт, но я выскользнула и спохватилась на ноги.

Я не обязана проигрывать из жалости, из чувства вины, из бессилия изменить сложившуюся ситуацию. Во мне вдруг вспыхнула ярость, и я с остервенением ринулась в бой. Тимоти прыгнул навстречу, и мы едва не столкнулись лоб в лоб, но в последнее мгновенье я оттолкнула его руку, нацелившуюся ножом мне в живот.

Он отступил и снова шагнул, замахиваясь сверху. Я рефлекторно ухватила кисть Тимоти, вывернула руку, чувствуя, как сталь обожгла холодом неприкрытое тканью предплечье. На черных узорах татуировки проступили крупицы красной крови. Взбешенная их видом, я крутнулась всем телом, подсекая ногой Тимоти и впечатывая локоть в его лицо.

Он рухнул, нож выскользнул из его пальцев и со звоном свалился на пол рядом с рингом.

— Кровь! — пискнула Рут, и краем глаза я заметила, как она опасливо наклонилась над ножом. — На нем кровь!

Это оказалось своеобразной командой моему телу. Адреналин разом отступил, и вместо пульсирующей энергии в напряженных мышцах я почувствовала тупую саднящую боль в локте, печение на предплечье и невыносимо острый укол сбоку. Каким-то образом Тимоти полоснул меня по ребрам, и вся боль этого ранения возникла из ниоткуда и стала стремительно усиливаться с каждым вдохом.

Я оглянулась. Все — включая Тимоти на полу, Четверку и Эрика — уставились на меня. Нет, решительно приказала я себе. Нет, нет, не подавай виду.

— Лишь царапина, — безразлично бросила я, пожимая плечами, и ступила вниз.

Прыжок с ринга отозвался невыносимым приступом боли, и я сдержалась, чтобы не согнуться и не вскрикнуть, но не успела остановить руку, рефлекторно прижавшуюся к боку.

— Эд?

Я оглянулась. Тимоти стоял на краю ринга на коленях и взволнованно рассматривал меня.

— Всё в порядке, — я улыбнулась ему, отчетливо понимая, как нелепо и натянуто это выглядело.

— Покажи.

Эрик остановился передо мной. Его стальные глаза не потеряли своего надменного выражения, лицо сохраняло непроницаемую суровость, но он был взволнован, — опешил, испугался — я точно это знала. По его вине во время тренировки поранился новичок. И это после того, как им — наверняка, иначе не могло быть — строго настрого приказали беречь нас во избежание повторения случаев с Рэндоном и Тимоти.

Эрик подставился. И я бы хотела ему отомстить. Но не так, не проявляя слабость.

Я снова натянуто улыбнулась.

— Просто небольшой порез, ничего серьезного.

Он скривил губы и резким рывком отнял мою руку от ребер. Ладонь и пальцы оказались перепачканными кровью, в рану больно ударил свежий воздух. Я не видела пореза, не понимала, насколько он серьезный, где именно находится, но реакция Эрика меня немного успокоила. Он не отправил меня в лазарет, как сделал это после нокаута от Молчуна. Он снова скривил губы и фыркнул:

— Переживешь.

========== Глава 12. Марш-бросок. ==========

Остаток среды и весь четверг я почти не вспоминала о порезах на руке и ребрах. К вечеру четверга то, что отдавалось болью лишь во время силовых тренировок, стало болеть постоянно. Небольшой порез на руке быстро взялся коркой и почти не беспокоил, а вот рана на боку стала сильно чесаться. В душе я рассмотрела, что вокруг тонкой линии пореза набухает покрасневшая кожа. От этого воспаления края раны стали раздвигаться, — вместо срастись, — и в образовавшейся дыре я видела темную вязкую смесь крови и нагноений. Желтоватой жидкостью оттуда сочилась сукровица.

Мои самостоятельные попытки прочистить рану и наложить повязку казались — в процессе — весьма удачными, но утро пятницы началось с озноба и боли, охватившей всю левую сторону туловища.

После недолгого тревожного сна я проснулась вся в поту задолго до всеобщего подъема. Забившись в дальний угол душевой, я дрожащими руками отвернула футболку и повязку. Рана выглядела ужасно: на воспалившихся краях проступили большие ярко-красные пятна, противной желтой слизью блестел гной. Болело не только снаружи, но и глубоко внутрь.

Зажав во рту край футболки вместо кляпа, дрожащими руками я принялась заново очищать рану, не жалея антисептических средств. Вокруг меня на грязном кафельном полу растекалось пятно, в нем грудой валялись грязные куски ваты и бинта.

Мне нужно было к врачу, и то очень срочно. Инфекция распространилась из небольшого пореза, я чувствовала ее во всем теле и в голове, я чувствовала, как от нее слабели и ныли мышцы. Но в пятницу потыкаться в лазарет было поздно. Мне нужно было это сделать еще вчера или в среду, сразу после спарринга. Тогда ситуация была намного проще и мне практически не потребовалось бы лечения. Сейчас же меня напичкают антибиотиками и уложат на больничную койку.

Я на такое согласиться не могла. Сегодня в обед начинался пеший пятнадцатикилометровый марш-бросок, завершающий второй этап подготовки. Ткнись я к доктору, на моем месте в первой пятерке можно было поставить крест. Или и вовсе на существовании в Бесстрашии. Кто знает, за неучастие в зачете меня запросто могут выгнать.

Так что, перевязав рану потуже, я отправилась на завтрак, — хотя аппетита не было, и я лишь ковырялась ложкой в тарелке —, а затем вместе со всеми направилась в тренажерный зал, где Четверка провел нам инструктаж, и мы принялись готовить снаряжение.

— Выглядишь ты неважно, — сообщил мне Дарра, когда мы выстроились у столов, собирая и заряжая автоматы.

— Спасибо, — хохотнула я, сдерживая себя, чтобы не сморщиться.

— Я серьезно, — он отложил автомат на стол и, наклонившись вперед, заглянул мне в глаза. — Мне кажется, тебе не стоит идти с нами. Ты выглядишь больной.

— У меня нет выбора, — пожала я плечами, силясь придать своему лицу и голосу безразличие.

Я и сама понимала, что марш-бросок будет стоить мне многого. И чувствовала себя куда хуже, чем выглядела. Я понимала, что Дарра прав, но согласиться с ним не могла. Пропустить финальный зачет второго этапа — непозволительная роскошь для меня.

— У тебя есть выбор, — не унимался Дарра. — И выбор этот сейчас между здоровьем и местом в таблице.

Я молча покачала головой, показывая всем своим видом, что разговор исчерпан, и меня не переубедить. Рут, подоспевшая на помощь, прибегла к крайним мерам.

— А что, если ты не переживешь поход?

— Что за глупости! — вскрикнула я, и на нас обернулось несколько новичков и Четверка. – Рут, не ерунди. У меня лишь небольшая царапина, а не смертельное ранение.

О том, что инфекция и тяжелая нагрузка и впрямь могут меня убить, я старалась не думать. Убравшись от друзей подальше, я закончила подготовку — затягивание ремней набедренной кобуры и взваливание рюкзака на спину мне дались с большим трудом и адской болью — и направилась к месту старта.

Дарра и Рут не оставляли попыток остановить меня. Я видела, как они пытались уговорить Тимоти подойти ко мне, но он лишь боязливо косился в мою сторону и выполнять их просьбу не стал. Затем они подошли к Четверке и долго ему что-то объясняли, тот кивал, поглядывая на меня, а затем — перед самим стартом — подошел ко мне и внимательно осмотрел.

— Нездоровится? — поинтересовался он тихо.

— Ничего серьезного, — для инструктора я постаралась особенно, и улыбка, очевидно, оказалась достаточно бодрой, потому что он кивнул и отошел.

А затем мы двинулись в путь. Маршрут лежал через город, по руслу высохшей реки, вниз к стене, через ворота и вглубь леса в обход владений фракции Дружелюбия.

Где-то там, в лесу — по словам Четверки — находилась полоса препятствий, через которые нам предстоит пройти.

Лишь чудом держась на ногах и постоянно утирая с лица пот, я думала о том, что именно эта полоса может оказаться непреодолимой для меня, и пыталась представить, насколько много баллов я потеряю за неучастие в прохождении препятствий.

Лес, через который мы шли, перестал быть редким и легко проходимым. Между деревьями росли густые кусты и высокая трава, с каждым шагом приходилось буквально продираться через заросли. Ветки постоянно царапали лицо и шею, цеплялись за автомат и ремни на рюкзаке.

Я шла, чувствуя, что ноги отказывают мне. Жар достиг пика, я обливалась потом, а торс болел невыносимо, словно был весь насквозь изрезан и засыпан пекущим перцем. Я едва сдержалась, чтобы не вырвать, но подалась спазму и согнулась. Слабое равновесие было нарушено, и я повалилась прямо в траву.

Сознание я потеряла еще в падении, потому что удара о землю не помнила.

========== Глава 13. Палата. ==========

Я несколько раз прорывалась к голосам и бликам света, но затем проваливалась обратно в беспамятство. У меня был сильный жар, очевидно, я бредила, и разделить реальность и галлюцинации не могла. Несколько раз мне привиделись родители, и в моменты осознания происходящего я понимала, что это был лишь сон. А затем инфекция брала свое, я снова тонула в вихре разноцветных кругов, сталкиваясь с ними, и каждый из них оказывался обрывком не то реальности, не то сна.

Мама сидела на краю моей кровати и нежно гладила меня по лбу. Я крепко держалась за папины уши, весело мотыля ногами, свесив их с его плеч. Надо мной склонялся Эрик и, нахмурившись, что-то тихо шептал. Какая-то незнакомая женщина укутывала меня в одеяло, плотно заталкивая его края мне под руки и громко — фальшивя — напевала какую-то надоедливую мелодию. Молчун прыгал, весело хохоча, на моей кровати, а Кинан сосредоточено вчитывался в перевернутую вверх тормашками книгу.

А затем вмиг весь разномастный хор голосов замолк и остановился калейдоскоп видений.

В полной тишине я уставилась в серый потолок и необычно четко ощутила всю слабость и боль.

Вечер. Лазарет. В правой руке тупая боль. Горло пересохло. Веки покалывает изнутри. Спина и ноги затекли. Сколько я здесь лежу?

Последующие остаток вечера и ночь прошли в мучительном бессонном ожидании. Я не хотела никого звать, и сам ко мне никто не заходил. Так что я лежала, пялилась в потолок и думала. Первым посетителем — рано утром — стала знакомая мне из видений женщина.

Она хмурым цепким взглядом обвела палату и, напевая себе под нос что-то невнятное, затолкала белую тележку.

— Доброе утро, спящая красавица! — Нараспев сказала она, и ее голос отразился вибрацией в моей голове. — Утренние банные процедуры, ага?

И она отвернула кусок белой ткани, накрывавшей верхнюю полку тележки. Там лежали ножницы, упаковка перчаток, несколько ватных компрессов, бинт и пластырь, металлический шарик какой-то мази и небольшая белая бутылочка антисептического спрея.

Она заставила меня повернуться на бок и быстрыми движениями человека, не заботящегося о причиняемой боли, сняла старую повязку. Сверху она была чистой, и лишь на внутренней стороне растеклось продолговатое желтое пятно. Рана выглядела свежей и ухоженной. Ровные края соединены черными скрепками медицинского степлера. Покраснение почти сошло, от ярких взбугрившихся пятен не осталось и следа.

— Сколько я здесь? — голос оказался очень хриплым и тихим. Слова отдались острой болью в затылке.

Медсестра, не отводя сосредоточенного взгляда от раны, ответила снова нараспев:

— Три дня.

— Три?!

Мыча что-то неритмичное себе под нос, она кивнула. Ее руки в перчатках сильно надавили на рану, протирая ее щедро смоченной ватой. Я крепко сжала губы, пережидая острую пекущую боль, а затем — когда она потянулась за мазью — спросила:

— Ко мне кто-то приходил?

В этот раз ее взгляд быстро метнулся к моему лицу и вернулся обратно. Она пожала плечами.

— У тебя была горячка. К тебе никого не пускали.

— Никого… — повторила я. — Никого. Даже Эрика?

Медсестра нахмурилась, ее пальцы, втирающие мазь, коротко дернулись.

— Никого не пускали, — упрямо повторила она, и получилось у нее не очень убедительно.

— Он приходил, — утвердительно сказала я. Уверенности в том, что я права, не было. Он мог мне привидеться, но медсестра подсказывала направление своим очевидным нежеланием проговориться.

— Он приходил, правда? И его пустили.

Она пожала плечами, отворачиваясь за новой повязкой и тщательно пряча лицо.

Превозмогая дикую боль, я резко села в кровати и перехватила руку медсестры, крепко сжав ее кисть.

— Скажите мне, — прошептала я. — Просто кивните, я права, да? Он был здесь?

Она замерла так, как я ее поймала — повернутая к тележке, занесшая руку над бинтом. Слабый кивок был едва различимым, и вполне мог привидеться, но затем медсестра зашептала в ответ:

— Он угрожал тебе. Он говорил тихо, но я слышала, что он тебе угрожал. «Если ты не прекратишь это делать, я растопчу тебя», — так он сказал.

Прикладывая новую повязку, она снова начала напевать что-то невнятное, но больше ничего не говорила. Вышла она стремительно, громко грохоча содержимым тележки, не оглянувшись на меня.

Если ты не прекратишь это делать, я растопчу тебя.

Делать что?!

Спустя час — сразу после завтрака — пришли Рут и Дарра. Они принесли мне кусочек яблочного пирога и выглядели веселыми, хотя я опасалась, что они начнут винить меня в безответственности и наплевательскому отношению к здоровью. Они наперебой рассказывали, хохоча, какая шумиха поднялась вокруг моего бездыханного тела, как пригнали вездеход, и как Эрик орал на Четверку. Я внимательно слушала их, улыбаясь и поглощая пирог. Слизнув с пальца сахарную присыпку, я задала вопрос:

— На каком я месте?

С их лиц вмиг испарились улыбки. Они переглянулись, и заговорила Рут:

— Ты не прошла полосу препятствий. И… у тебя сняли очень много очков за это, а потом еще за безответственность и вранье.

— На каком я месте? — теряя терпение, процедила я.

Рут взмахнула руками, призывая меня к молчанию.

— Но Эрик добавил тебе почти столько же очков, сколько ты и потеряла, за самоотверженность, физическую выдержку и силу воли.

Дарра хмуро кивнул и добавил:

— Мы все здорово удивилась. Даже Макс.

— Макс?

— Да, он примчался вместе с Эриком и едва не прикончил его на месте.

Я глубоко вдохнула, игнорируя тесноту повязки и протестующую давящую боль в ребрах. А затем медленно выдохнула.

— Место? — напомнила я коротко.

— Шестое, — пискнула Рут. Ее глаза были огромными то ли от испуга, то ли от удивления.

Шестое. Шестое место. Я упала замертво во время марш-броска, не прошла полосу препятствий, выпала из тренировок на три дня, — и еще пропущу несколько, —, а опустилась лишь на одну ступень. Не очень похоже на Эрика — добавлять очки. За сомнительные заслуги. Да еще и так много.

Если ты не прекратишь это делать, я растопчу тебя.

Нарушая запавшее молчание, снова заговорила Рут:

— Тимоти винит себя в произошедшем.

Я мотнула головой, прогоняя видение — склонившийся ко мне Эрик шепчет «если ты не прекратишь, я тебя растопчу» — и уставилась на подругу.

— Он сам не свой, — продолжала она. Дарра кивал ей в такт. — Почти не ест, не спит и не тренируется. Он вбил себе в голову, что ты можешь умереть или вылететь из-за него.

— Мы уговаривали его пойти с нами сегодня, — сообщил Дарра. — Но он отказался. Он уверен, что ты не хочешь его видеть.

— Что ты ненавидишь его, — подсказала Рут и ввинтилась взглядом в мое лицо.

Я опустила голову и уставилась в смятую салфетку с остатками яблочного пирога в руке.

Если ты не прекратишь это делать, я растопчу тебя.

========== Глава 14. Моделирование. ==========

Моделирование началось в субботу. К этому времени я уже провела одну ночь в общей спальне, но каждое утро должна была идти в лазарет на перевязку. Снятие швов было назначено на понедельник, и я не могла дождаться. Ходить со скрепками на ребрах было неудобно и болезненно, они цеплялись за одежду при каждом движении, доводя меня до бешенства.

Рут и Дарра пробуждали во мне злость, постоянно ошиваясь поблизости и при каждой возможности проявляя чрезмерную заботу, доходящую до абсурда. Например, они подхватили меня под руки, когда я садилась на кровать, а затем едва не столкнулись лбами, нагибаясь, чтобы расшнуровать мои ботинки.

Несколько раз приближался Тимоти, теребя что-то в пальцах, с явным намерением что-то сказать, но в последний момент поворачивал обратно или нелепо проходил мимо, усиленно делая вид, что именно это и планировал сделать.

Не в силах больше видеть его терзания и набравшись смелости, в субботу утром в коридоре под кабинетом, где проходило моделирование, я торопливо заняла свободное место рядом с Тимоти и крепко сжала его руку, не давая спохватиться с лавочки и сбежать.

Какое-то время мы сидели молча, пока все замерли в напряженном молчании, ожидая выхода первого новичка, отправившегося за серую дверь. Когда он вышел, — коренастый врожденный с бледным лицом и красными пятнами на шее — коридор наполнился шелестом приглушенного обсуждения.

Я наклонилась к уху Тимоти.

— Тим, нам незачем избегать друг друга.

Он дернул плечом, то ли показывая, что не уверен в этом, то ли просто желая сбросить мою руку.

— Мы были хорошими друзьями и могли бы снова ими быть. Я…

— Эд, — он резко повернулся, и его лицо оказалось прямо передо мной. Бледное и изможденное. Глаза болезненно блестели. — М-м-мы-мы б-б-больше не-не-не м-м-мо-можем быть д-д-друз-з-зьями. Т-т-ты с-са-са-сама эт-т-того н-н-не хоч-ч-чешь.

— Но…

— Эд!

Несколько человек — включая Рут и Дарру на лавочке напротив — посмотрели на нас. Тимоти снизил голос почти до шепота.

— Я с-с-сделал те-те-тебе б-б-больно. И н-н-не м-могу бы-бы-быть твоим д-д-другом.

— Это не твоя вина.

— М-м-моя.

— Нет. Это Эрик нарушил правила. У тебя не было выбора.

— Выбор б-б-был у те-те-тебя, Эд.

Я уставилась на него с непониманием. К моему удивлению в его глазах не было ничего кроме злости, так несвойственной Тимоти.

— Что?

— П-п-по-почему Эрик, м? П-п-почему не к-к-кто-т-то д-д-другой? К-к-кто у-у-угод-дно! Ч-ч-четверка, М-м-макс, х-х-хр-р-рен знает к-кто ещё!

В его исхудавшем лице собиралась красная краска ярости.

— П-почему из в-в-всех в Б-б-бес-с-сстрашии им-м-менно Эрик?

Я смотрела на Тимоти, не в силах поверить, что это и в самом деле он. Мне не хватало воздуха, сердце гулко колотилось в горле, пульсирующая боль вытеснила из головы все мысли. Я не узнавала Тимоти. Я уже собиралась спросить, что он сделал с Дружелюбным внутри себя и почему стал так чудовищно похож на ненавистного ему Эрика, но Четверка, выглянувший из двери, назвал мое имя.

Не чувствуя ног и все еще видя перед глазами налитые злостью глаза друга — незнакомого человека, в которого превратился друг — я пошла по коридору к инструктору, вовсе не беспокоясь о предстоящей процедуре. Мои мысли занимал Тимоти. И забыть о нем меня заставила лишь инъекция.

Четверка — его голос доносился словно через длинную трубу из далекого помещения — объяснял действие препарата и суть моделирования, но я не слушала. А переспросить у меня не получилось.

Веки вдруг потяжелели, меня начало клонить в сон, неожиданно и сильно. Потребовались все силы, чтобы открыть глаза. И как только я это сделала, обнаружила себя на пустынном перекрестке.

Чикаго вокруг был необычно тихим и темным. И хоть над городом сгущались сумерки, нигде не было видно света. Я прислушалась: ни голосов, ни шума поезда, даже ветер не гонит по асфальту мусор.

В этой тишине скрип моих ботинок прозвучал громко и звонко и покатился эхом по улице. Почему-то одетая в синий костюм, который носила в школу еще в Эрудиции, я поежилась от гнетущего ощущения абсолютного одиночества.

Нельзя здесь стоять, пронеслось у меня в голове. Нужно идти искать остальных. Кого-нибудь. Хотя бы одного человека.

И я бросилась бежать. Сердце колотилось в груди, в мозгу вращалась одна острая мысль: я одна, я здесь совершенно одна. Я одна в разрушенном городе, обнесенном стеной. Одна.

Я пробежала несколько кварталов, так никого и не увидев, когда земля под моими ногами вдруг содрогнулась. Я резко затормозила. Гул звучал очень отдаленно, но исходил словно со всех сторон. Тяжелый удар, от которого асфальт покачнулся, повторился. А грохот — уже не шум, а именно грохот — усиливался. Оглушающий звук чего-то большого, стремительно надвигающегося, пробуждал животный страх. Я стояла на месте, не в силах шевелиться и думать. Не двигалась, даже увидев возвышающуюся над зданиями черную подвижную стену, ревущую и сносящую все на своем пути. Мне не нужно было оглядываться, чтобы знать, что эта стена стремительно надвигается со всех сторон.

Вода. Непостижимое количество смертоносной воды гигантской волной сносило пустой город. Чудовищные волны катились на меня по кругу, не давая шанса на спасение.

Парализованная страхом, я закрыла глаза, не желая видеть бурлящую свирепость цунами. В лицо ударили острые брызги подкатившейся волны, а затем она снесла меня с места.

Но воды не было. Я открыла глаза. Вокруг меня волновалась блестящая черная гладь, но это была не вода, я чувствовала это. Я слышала. Слышала не плеск воды. Я слышала разъяренное шипение.

Я лежала в гигантском змеином гнезде, не рискуя шевельнуться, не в силах открыть рот и закричать. Изворотливые скользкие холодные тела обвивались вокруг ноги и рук, заползали под одежду, сдавливали шею.

Я задыхалась, панически шаря по гибким змеям в поисках какого-то спасения. Оно нашлось неожиданно, и я сперва испугалась его контрастирующей твердости и неподвижности.

Пальцы нащупали рукоятку пистолета, пробежали вверх к спусковому крючку, сжали оружие.

Я открыла глаза.

Ни змей, ни воды. Я стояла в полутемной комнате: цементные стены, цементный пол и низкий серый потолок с голой тусклой лампочкой. Пистолет оттягивал руку приятной тяжестью, я поглаживала его пальцем. Голос в голове, холодный и ясный, медленно проговорил: выбери одного, чтобы другие выжили. Выбери и убей.

Они сидели на стульях вокруг меня, слишком далеко для того, чтобы прикоснуться, но достаточно близко, чтобы в слабом свете разглядеть их. Мама, папа, Кинан, Эрик.

Все четверо просто сидели на стульях, не связанные и не напуганные. Словно загипнотизированные, они с доверием смотрели на меня, покорно ожидая моего решения.

Убей одного. Спаси остальных.

Ведомая этим чужим голосом, рука с пистолетом поднялась.

— Нет! — вскрикнула я и резко дернула ее на себя.

Пистолет казался неподъемным. Чтобы повернуть его дулом на себя мне пришлось взяться двумя руками. Оружие все норовило вывернуться и прицелиться в одного из четырех сидящих вокруг меня, но я не могла позволить этому случиться. Не от моей руки. Не на моих глазах. Нет.

Выход: убить себя. Пистолет не выстрелит с моим мертвым пальцем на спусковом крючке. Нужно выстрелить. Выстрелить. Выстрелить!

Палец вжался в изогнутый металл до режущей боли, крючок едва поддался, а затем оглушающим грохотом прозвучал голос:

— Эд!

Я открыла глаза.

Небольшой кабинет, компьютер и тележка с инструментами. Я на кресле с датчиками на голове и груди. Встревоженный Четверка. Недовольный.

Он наклонился ко мне и внимательно всмотрелся в мое лицо своими цепкими карими глазами.

— Что там делал Эрик?

Я моргнула, силясь прогнать это видение, этот вопрос, но моделирование закончилось. Четверка не исчезал, он продолжал выжидательно рассматривать меня.

Что ты здесь делаешь, Эрик?

Убей одного, спаси остальных.

Перестань это делать, или я растопчу тебя.

Рыжая.

========== Глава 15. Столовая. ==========

— Фу! Не могу! — Рут оттолкнула от себя тарелку. Ее лицо выражало отвращение.

Вчера на моделировании ей привиделось, будто она ест ванильное мороженное, а оно кишит червями. Дарра со смехом — но ужасом в глазах — рассказывал про то, как семенил по самому краю крыши, боясь сорваться вниз. Полное молчание вызвало бы неоднозначную реакцию и нездоровый интерес, так что я поведала о воде — цунами — и змеях, но об одиночестве, о страхе потерять близких — Эрика — и паническом страхе застрелиться молчала.

Это было уже не увлечение, не влюбленность. Это что-то на порядок выше. Эрик наряду с семьей. В моей галлюцинации не было друзей, к которым я хорошо относилась, о которых беспокоилась. Там был монстр.

Я вспомнила его глаза: пустые и стеклянные. Они замерли, уставившись на меня, за ними не было расчетливого жестокого ума. За ними не было Эрика. И всё же он сидел на том треклятом стуле в той крохотной цементной коробке и ждал приговора. А я не пожертвовала им ради семьи. Не смогла. Не представляла даже, что это возможно.

Панически боясь погубить саму себя, я решительно принесла себя в жертву не только за маму, папу и брата. Я убила себя и за него. Это болезнь, психическое расстройство. Это должно быть еще одним страхом — страхом неразумного, губительного увлечения неподходящим человеком, но я не боялась этой любви. Я боялась, что ее не станет.

Всю ночь я разглядывала высокий потолок спальни, отчаянно желая уснуть. Но сон не приходил. Вместо него в голове бурлили мысли и обрывки галлюцинаций, а на боку чесался шов.

Пейзаж страха открыл мне глаза. Я столь многого не знала, не понимала. Да, мне не раз снились кошмары о воде, больших волнах и смертоносных змеях. Я любила своих родных, и при мысли, что с ними что-то случится, у меня сжималось сердце. Но я не представляла, что это не обычная забота, не беспокойство, это глубокий панический страх. Страх остаться одной. Совершенно одной.

Я всегда ценила уединение и покой, мне с самой собой комфортнее, чем с другими. Но одиночество — не уединение. Одиночество — пустой серый город без людей, особенно без дорогих людей, особенно без Эрика — ужасало. Это казалось нелогичным и закономерным одновременно. Стремлюсь убегать от всех, но боюсь остаться одной.

И боюсь умереть. Это инстинкт, вполне ожидаемый и понятный. Более того, каждый боится умереть. Но у каждого этот страх замаскирован под что-то другое, пугающее и смертоносное. Волны и змеи, например.

А я боюсь умереть от своей же руки, покончить с собой. Казалось бы, что проще — не совершать самоубийство. Впрочем, в страхах мало логики. Ни цунами, ни змей в современном Чикаго не сыскать. И за Эрика не стоит отдавать жизнь. И зачем мне вообще кого-то из родных убивать?

— Ублюдок! И как он пробился в Лидеры?

Я мотнула головой, просыпаясь от мыслей. Рут толкала из руки в руку чашку и, нахмурившись, смотрела прямо перед собой.

— Что? — вырвалось рефлекторно, я догадалась, о ком она говорит. Я увидела. Проследила за взглядом подруги, направленным на Эрика. Он сидел за столом напротив, рядом с Четверкой и другими инструкторами, медленно и вдумчиво жевал, уперев стальной взгляд в меня.

Четверка ему рассказал? Показал запись моего моделирования? Задал тот же вопрос что и мне? Мог ли он такое сделать? Разумно ли это? Возможно ли?

Что там делал Эрик?

Твои глаза.

— Он отомстит тебе, — Дарра отклонился назад и посмотрел на меня за спиной Рут. — Уверен, он не спустит это на тормозах.

Я непонимающе уставилась на друга.

Если ты не прекратишь это делать, я тебя растопчу.

— О чем ты?

— Макс вставил ему по самые гланды, — Дарра довольно хохотнул. — Из-за тебя. Конечно, это его вина. Но это же Эрик. Он опять на тебе сорвется.

Я не ответила и лишь отвернулась. Слова Дарры не лишены смысла. Из нас четырех — Тимоти сидел напротив и переводил тяжелый взгляд с меня на Дарру — он знал Эрика дольше, и был в этом своеобразным экспертом. Он чаще всего верно предугадывал его действия. Пожалуй, отчасти благодаря этому он так долго держался наверху таблицы, а сейчас стремительно возвращал былой успех.

Тимоти покосился на Эрика поверх плеча. Ему было известно кое-что неведомое Дарре, и он делал свои выводы, впрочем, довольно схожие с заключениями друга. Он не говорил о них, — очень похоже на Тима в последнее время, — но мы поняли это уже спустя час, в Яме, когда, молча отстав от нас, он направился прямиком к Лидеру и замахнулся.

========== Глава 16. Драка. ==========

Эрик легко отразил удар, словно стоял и ждал его, наперед зная о его направлении. Он поймал кулак Тимоти, оттолкнул и, не давая опомниться, врезал в подбородок. Тим пошатнулся, теряя равновесие, но не упал и тут же принял стойку.

Яма замерла. Вокруг Лидера и озверевшего новичка сформировался круг импровизированной арены. Все ждали кровавой расправы. Но Эрик — вопреки моим опасениям и к всеобщему разочарованию — не ударил снова.

— Тебе что в голову ударило, заика? — спросил он надменно и громко, позволяя всем насладиться сценой.

— В-в-выбери с-с-себе дру-дру-другую игрушку!

Это было прицельным попаданием. Слишком точным совпадением. И я оказалась очень заметной в собравшейся на звуки заварушки толпе. Эрик метнул в меня короткий обозленный взгляд. Меня передернуло.

Тимоти не мог знать, он имел в виду вовсе не это. Он говорил именно о мести за нагоняй от Макса. Но звучало это немного иначе. Как выпад ревнивца — несомненно, отчасти это именно он и был — узнавшего о сексе любимой девушки с ненавистным соперником. Только Тимоти не мог знать даже о поцелуях.

Как и Эрик не мог знать, что Тиму ничего неизвестно. Громадный кулак Лидера взмыл в воздух и, повергнув слабую попытку защититься и уклониться, врезался в нос Тимоти. Из ноздрей хлынул темный поток крови.

— Одумайся, заика, — ухмыльнулся Эрик, и по толпе пробежал гул осуждения необдуманной атаки.

— Не т-т-трогай Эд, — прошипел Тимоти и снова ринулся на Лидера. Тот опять с легкостью отразил удар, присев и увернувшись, и ударил проскочившего мимо Тима в затылок.

Вытирая быстрый поток крови рукавом, он резко крутнулся на пятках.

— Ты-ты-ты ее ч-ч-чуть н-не-не при-прикончил!

Эрик осклабился.

— Нет, это ты ее чуть не прикончил. У тебя в руках был нож.

— Из-за т-т-тебя. Т-ты-ты на-на-нарушил п-п-правила! Т-ты-ты х-х-хотел у-у-убить её м-м-мо-моими р-ру-ру-руками!

Прыжок Эрика был молниеносным. Доля секунды, и он ухватил Тимоти за шею, сжав пальцы настолько, что побелели костяшки, а на предплечье вздулись вены. Перепачканное кровью лицо Тима стало стремительно багроветь.

— Заткни свою пасть, заика. Следи за тем, что мелешь, иначе в следующий раз мигом вылетишь за грубое нарушение субординации.

Эрик вполне мог его задушить. Тимоти судорожно подергивался в его смертельной хватке, но подоспел Четверка. Вырвав его из рук разъяренного Лидера, инструктор увел Тима прочь, а толпа вслед им сбивчиво и нестройно заулюлюкала.

— Ой! — пискнула рядом Рут и дернулась. Я инстинктивно отшатнулась вместе с ней, и лишь затем увидела Эрика, стремительно шагающего в мою сторону.

— Уйми своего дружка, Рыжая, — выплюнул он мне в лицо. Губы плотно сжаты, ходят на щеках желваки, глаза затуманены яростью. — Не то вышвырну вместе с ним.

И, толкнув меня плечом, — резко заболело в боку, и я едва не завалилась на спину, — он пошел прочь.

Растопчу, если не прекратишь это делать.

Он легко воплотит угрозу в жизнь, теперь вероятность этого высока как никогда прежде. Он зол на меня, зол за неудавшуюся месть, за публичный выговор, за мгновения слабости, а теперь еще и за этот срыв Тимоти. В слепой ярости он не станет прислушиваться к слабому голосу здравого смысла, если такой у него есть. Он сотрет с лица земли и лишь тогда успокоится.

— Не ожидала такого от Тимоти.

Четверки на тренировке не было, так что нам удалось легко увильнуть от выполнения упражнений. Мы примостились на матах в дальнем углу, скрытых за массивными тренажерами.

Рут повторила это уже несколько раз.

Дарра, задумчиво уставившийся невидящим взглядом в одну точку на полу, пожал плечами.

— Думаю, он сам от себя такого не ожидал, — он сделал короткую паузу и заключил: — Это из ревности.

— Ревности? — Рут хохотнула и толкнула его в плечо. — Ревности к Эрику?

И перевела взгляд на меня, взывая к поддержке в высмеивании нелепости этого предположения, но я поспешила отвлечь их:

— Как думаете, что Тимоти за это будет?

— В смысле, может ли Эрик его выгнать? — уточнил Дарра.

Я неопределенно мотнула головой. Меня больше — отвратительный эгоизм — интересовало, что за это будет мне.

— Не знаю, — Дарра вздохнул и поднял взгляд. — Ему это по силам, но он еще не выгнал никого кроме попавших в красную часть списка.

— Такого еще не было, — напомнила Рут. — Ни на инструктора, ни на Лидера не нападали.

Она оглянулась на Дарру в поисках подтверждения ее слов его опытом проживания в Бесстрашии до инициации, но он лишь пожал плечами.

Все зашло слишком далеко. Все перепуталось и затянулось в невообразимый узел, который уже не развязать и разом не разрубить. Это нужно остановить, пока мы с Тимоти не стали жертвами ярости Эрика. Только как все исправить? Любое действие может стать катализатором.

Я откинулась спиной на мат и, сложив руки под головой, закрыла глаза.

Это я виновата. Во всем, с самого начала. С того самого дня тестирования на способности, когда мы с Эриком впервые встретились. Это всё из-за меня. Следовало оставаться в Эрудиции. Без Тимоти, Эрика и ножей, так больно ранящих тело и сердце.

Без страха потерять жестокого хищника. И без решительности отдать ему всё, даже жизнь.

========== Часть четвертая. Глава 1. Озарение. ==========

Мне казалось, что я не усну, но физическая усталость взяла своё, и я практически сразу отключилась, стоило мне удобно свернуться в кровати. Измученный за день – и терзаемый остатками галлюцинаций – мозг не отключался, и мой неспокойный сон был отравлен бессмысленной мешаниной кошмаров.

Один раз я почти прорвалась к сознанию, когда сонная Рут толкнула меня в плечо и неясно что-то пробормотала,призывая не разговаривать во сне. А затем я проснулась сама. Резко, словно вынырнула из шумного моря обрывков воспоминаний и кусков фантазий, я подхватилась с подушки, жадно вдыхая воздух.

Оглушенная полной тишиной – лишь слабое сопение спящих и глухое тиканье наручных часов – я уставилась в темный потолок. В моем мозгу упала в осадок вся бесполезная грязь, оставив на поверхности одну четкую мысль: я все поняла.

Я все вспомнила. И все встало на свои места. Мой слух и мозг не отключались, когда я бредила в горячке. Мне нужно было лишь пробиться к этим скрытым записям воспоминаний. И мне неожиданно удалось это сделать.

- Спи подольше, Рыжая.

Сначала он остановился в ногах кровати, внимательно вглядываясь в мое покрытое испариной лицо. А затем подошел поближе, убедившись, что я в беспамятстве.

Только он ошибся.

- Спи, а я тебе кое-что скажу. Ты въелась мне в мозг и очень этим мешаешь. Ты сводишь меня с ума, а я не намерен сохнуть по малолетке.

Он склонился к кровати.

- Я не умею чувствовать, Рыжая. И я не позволю тебе заставлять меня учиться. Прекрати это делать, иначе я растопчу тебя. Уяснила?

Эрик во всем признался. Своеобразным образом, нелепо и как-то грубо. Но ему нужно было высказать это все лично мне. И подвернулась такая отличная возможность. Ему должно было стать легче, а я не должна была ни о чем помнить. Вот только мозг – удивительная штука.

Слова Эрика всё поставили на свои места, пазл разобрался до основания, а затем заново собрался и образовал четкую картину. Ошибки быть не могло.

Я спохватилась с кровати и, нашарив под ней ботинки, бросилась к выходу. Мне нужно сделать это сегодня, прямо сейчас, другой возможности не будет. Это четкое видение ситуации может померкнуть, раздобытые в подсознании слова могут забыться, решительность выветрится.

Эрик вдруг оказался открытой книгой, случайно распахнувшейся вопреки постоянному контролю. Эрик оказался маленьким капризным мальчишкой.

Неимоверность открытия пьянила и окрыляла. Он напуганный мальчуган, который вместо забиться в угол и разреветься, прячет свой ужас за жестокими выпадами и ледяным холодом внешности. Он так хрупок внутри своего могучего тела, что это кажется почти карикатурной шуткой.

Мне пришлось довольно долго стучаться прежде, чем Эрик открыл дверь. Помятый после сна, волосы рассыпались, один глаз полностью зажмурен, второй смотрит через щелочку. Темная щетина на щеках и подбородке.

- Если пришла просить за своего заику, - зевок. – Убирайся.

- Нет, я не за этим.

Тело пружинило, мозг работал с поразительной четкостью. Шестеренки прокручивались легко и быстро, механизм вибрировал энергией.

Эрик протер лицо ладонью.

- Потрахаться тебе тоже не перепадет, - на его губах дрогнуло подобие самодовольной ухмылки, но тут же исчезло.

Я подавила в себе порыв нахамить в ответ и лишь закатила глаза.

- Пойдем со мной.

- С чего это? Сейчас два часа ночи!

- Эрик, пожалуйста! Это не займет много времени!

- Рыжая, не беси меня. Вали спать.

Он потянулся, чтобы закрыть дверь, но я поспешила схватить его за руку. Заглянув в его сонное лицо, я прошептала:

- Пожалуйста. Умоляю!

Он сглотнул, мышцы предплечья под моей рукой напряглись, и мне показалось, что он сейчас оттолкнет меня и захлопнет дверь. Но он вздохнул и, проведя рукой по волосам, пытаясь придать им привычную укладку, шагнул в коридор.

- Не представляю, что должно оказаться там, куда ты меня ведешь, чтобы я не пришиб тебя.

Я шла впереди, а потому позволила себе довольную улыбку. Эрик послушался, и это подтверждало мои догадки – мое озарение. Он шел, растирая лицо руками, разминая плечи и шею, и от хруста его суставов мне было весело и уютно.

До кабинета моделирования от комнаты Эрика было довольно далеко, и я быстро шагала, опасаясь, что ему надоест за мной идти, и он решит вернуться. Впрочем, он молча позволил себя провести до конца, не говоря ни слова, зашел в кабинет и только там, повернувшись ко мне, вскинул брови.

- И?

- Включи компьютер, мне нужно тебе кое-что показать.

Он еще выше вскинул брови, но промолчал. Любопытство взяло верх, и он выполнил просьбу.

За два дня моделирований я запомнила, как Четверка пользуется пистолетом для инъекций, откуда берет ампулы и как крепит датчики. Всё это я смогла сделать сама. Эрик наблюдал за моими действиями, насторожено нахмурившись и скрестив руки на груди.

Галлюцинация оказалась необычно яркой и сильной. Вероятно, потому что с момента проведения предыдущей не прошло еще двадцати четырех часов, или потому что я была еще сонной, и действие препарата этим усилилось.

Я оказалась на знакомом перекрестке пустого – вымершего – Чикаго. Не медля, как то было в первый раз, я побежала по улице, прислушиваясь и с ужасом ожидая шума воды.

Волна – стена – цунами накрыла меня на два квартала дальше от того места, где застала меня вчера. Эти изменения повлекли за собой следующие. Вместо сразу оказаться в змеином гнезде, меня еще какое-то время бросало потоком воды, она затекала в нос и рот, не давая даже попытаться выплыть.

А затем вместо давящей и тянущей в разные стороны одновременно бурлящей воды появился скользкий подвижный клубок. Он был не подо мной, он был на мне. Давил на грудь, не позволяя дышать. Змеи копошились и кусали за руки, крепко прижатые к бедрам. Я не могла заставить себя пошевелиться и уже испугалась, что не смогу найти пистолет, и всё пойдет не так, и Эрик не увидит того, что должен, когда змеи вмиг исчезли. Я оказалась на крыше здания, на которое часто приводил меня брат. Сам Кинан, родители и Эрик стояли на краю. Их фигуры казались черными и неподвижными в свете низкой холодной луны.

- Выбирай одного, - прозвучал искаженный громкоговорителем голос. – Убей его и спаси остальных.

Я с силой прижала руку, в которой из ниоткуда возник пистолет, к бедру, но она меня не слушалась. Сначала поднялась кисть, затем согнулся локоть, не реагируя на мои попытки сопротивления. Мне пришлось схватить себя второй рукой, чтобы опустить и повернуть пистолет дулом к себе.

Холодный металл обжег лоб. Я глубоко вдохнула и обвела взглядом четыре фигуры. Эрик стоял последним. Высокий, широкоплечий. Зловеще мощный и беспомощный одновременно.

Я не могу убить тебя, не могу, пронеслось у меня в голове. Ни за что. Не пожертвую другими ради тебя, и в тебя не пущу пулю, лишь бы семья спаслась.

Болезнь. Психическое расстройство. Сумасшествие.

Выстрел.

========== Глава 2. Страх. ==========

Эрик стоял, все так же скрестив руки на груди, и хмуро смотрел на экран. Когда изображение — оно немного опаздывало, я успела рассмотреть последние секунды своей галлюцинации — исчезло, он опустил голову и уставился в пол. Долго молчал, рассматривая свои не зашнурованные ботинки, и я успела обреченно признать, что ошиблась.

— Что это должно доказать? — спросил он тихо и хрипло, не поднимая взгляда.

Я поднялась с кресла, стягивая с себя датчики.

— Разве это не ответ на твои вопросы?

Бровь с серьгой дернулась вверх, и по сонному лицу растеклось выражение надменности.

— Меня многие боятся, — сказано едва ли не с гордостью.

В плане, показавшемся спросонья идеальным, оказался один значительный просчет: Эрик. Нельзя ничего доказать человеку, не желающему верить. Но отступать некуда. Мне нужно выполнить всё, что я намерилась сделать. Чтобы быть уверенной, что я попробовала действительно всё. Сейчас останавливаться нельзя.

Я сжала в руке пучок проводов, впиваясь ногтями в ладонь.

— Да, — голос звучал необычно твердо. Я удивилась его звучанию. — Боятся. Тебя, потому что ты можешь легко и без зазрений совести перечеркнуть их будущее.

Эрик склонил голову на сторону, глаза сузились. Он внимательно слушал, — он обдумывал увиденное и услышанное, — вглядываясь в мое лицо. И молчал.

— А я тебя не боюсь, — я сказала это вслух и поняла, что так оно и есть на самом деле. Когда-то да, я боялась, ненавидела себя и его за этот страх. Возможно, еще вечером я боялась Эрика. Но не сейчас. — Я боюсь тебя потерять. Ты сам видел, наравне с самими близкими. И мне не страшно принести себя в жертву ради тебя.

Эрик всё еще молчал, силясь взглядом проникнуть в мой мозг, словно демонстрации моих страхов было недостаточно.

— Ведь я не могу это подстроить, не могу это, — я махнула свободной от датчиков рукой на компьютер. — Просто представить.

— Не можешь, — хрипло согласился Эрик. — В моделировании участвует твое подсознание.

Я кивнула, желая подтолкнуть его к правильному выводу, но он не выглядел человеком, обретшим веру. Мне нужно предпринять последнее. Самое сложное.

Словно между делом, я потянулась к пистолету и прокрутила его пальцем по скользкой поверхности кресла. Запасная ампула выкатилась из рукава в ладонь.

— Рыжая, я не пойму, — одна рука взмыла вверх и бесцельно провела по волосам. — Зачем ты это делаешь?

Его взгляд скользнул с моего лица на руку и пистолет под ней. В его взгляде была готовность, он едва ли осознавал, — не мог предугадать, — что я собираюсь сделать, но это было что-то на уровне инстинктов. Он просто был готов к тому, что я могу напасть. Как то было в драке с Тимоти.

— Я хочу, чтобы ты поверил.

Спрятать ампулу и удержать ее в рукаве было много проще, чем незаметно зарядить ею пистолет.

— Это ничего не даст, — темные глаза снова уставились в мое лицо, оценивающе и настороженно. — Если я поверю, ничего не изменится.

Я пожала плечами, хотя мне вовсе не было все равно. Мне было нужно — жизненно необходимо, вот глупость, — чтобы изменилось всё. Или хотя бы что-то.

— Ладно, — тем ни менее произнесла я, силясь придать своему голосу безразличного смирения. — Просто ты будешь знать наверняка.

Я подтянула пистолет ближе к себе, не отрывая взгляда от Эрика. Он не согласится на моделирование, даже спрашивать незачем. Нужно напасть неожиданно, не дав ему отскочить далеко от компьютера и кресла, в угол, куда датчики не дотянутся. Нужно не дать ему времени на отпор. Вместо удара сразу уколоть.

Как это сделать, как?!

— Для тебя от этого не будет никакой пользы, — медленно произнес он, словно диктовал простые истины умственно отсталому. — Твое существование во Фракции не упростится. Я не стану снисходительнее из-за твоих глупых чувств ко мне.

Ему потребуется доля секунды, чтобы разомкнуть руки, сложенные на груди. И еще доля секунды, чтобы встать в стойку. Очень ценные доли секунды, дающие огромное преимущество.

Если всё сделать правильно.

— Будь ты умной Эрудиткой, ты бы это поняла, и не убивалась бы понапрасну.

Мой мозг отстал от тела, я сначала прыгнула, и лишь затем осознала это. Эрик тоже отреагировал с опозданием, так что не успел блокировать мою руку.

Его кулак взлетел вверх, ударяясь о мою кисть с внутренней стороны и отталкивая в сторону, но я замахнулась достаточно сильно. Проведя длинную царапину на шее, игла всё же вошла в кожу, а спусковой крючок легко поддался на судорожное нажимание.

Эрик отбился, уже когда инъекция была сделана. Он оттолкнул мою руку, замахнулся и ударил, и лишь тогда препараты подействовали. Удар пришелся мне в скулу, сильный, но, к счастью, неточный. Серые глаза Эрика на секунду сконцентрировали на мне гневный взгляд, а затем закатились.

И вся его массивная фигура повалилась на пол.

Игнорируя пекущую боль в щеке, отдающую в затылке, я присела. Провода датчиков, которые я все время сжимала в кулаке, прилипли к вспотевшей коже ладони и не сразу поддались. Я торопилась, а потому пальцы двигались неточно, выпуская и спутывая провода. Мне пришлось предпринять две попытки прежде, чем я сумела просунуть датчик под майку Эрика и закрепить там.

Отпустив последний провод, я испуганно дернулась. Шум проливного дождя заполнил кабинет. Я привстала на коленях и уставилась в экран компьютера. Видеть чужую галлюцинацию было странно и страшно.

Эрик — насквозь промокший и поникший под дождем — стоял среди стройных рядов одинаковых зданий. Серые двухэтажные коробки были легко узнаваемыми — поселение Отречения.

Район — весь Чикаго — был пустым, это было чем-то совершенно очевидным и поразительно знакомым.

Как мы похожи, Эрик, Лидер Бесстрашных, рожденный среди Отреченных.

Все окна были зловеще темными, словно внутри домов были не пустые комнаты, а черные дыры, абсолютно необитаемый и беззвучный вакуум.

Эрик поежился и осторожно сделал шаг. Не зашнурованные ботинки с хлюпаньем и чавканьем вступили в грязную лужу. Еще один тяжелый шумный шаг, и еще. Он шел вдоль домов, обреченно уставившись в грязное месиво под ногами.

Но затем в луже что-то блеснуло. Короткий луч тусклого света.

Эрик поднял голову и оглянулся.

Быстрое движение света и тени в окне ближайшего дома, словно в комнате кто-то ходит с небольшим фонариком — или свечой — то поднося его к окну, то закрывая собой.

Над головой прокатился тяжелый раскат грома, и Эрик поспешил к двери дома.

Внутри было сухо и пусто. Тесная серая комната — как две капли воды похожая на ту из моего первого моделирования — была освещена слабым мерцающим светом, но источника — свечи, факела или камина — не было видно.

Оставляя грязные мокрые следы на цементном пыльном полу, Эрик топтался на месте, обводя взглядом пустое помещение, а затем из ниоткуда появилась я.

В узком синем платье и с туго связанными в конский хвост волосами — необычайно яркое и точное воспоминание обо мне в день Теста, в день, когда мы с Эриком впервые встретились — я прошла в центр комнаты и остановилась.

Я реальная, в комнате моделирования, стоящая на коленях рядом с Эриком, встрепенулась.

Свечение исходило от меня, уютное и нереальное. Светились волосы, кожа, я вся. Это мягкое свечение наполняло комнату — Эрика — теплом. Но затем у самого пола, вздымая серую пыль, скользнул сквозняк. Ветер обогнул меня и превратился в размытую тень, стремительно парящую в воздухе и набирающую четкую форму.

Тень превратилась в Тимоти. Он замер — всё еще полуаморфный, но различимый — прямо передо мной, и свечение — спокойствие и тепло в Эрике — начало угасать. Сгущались тени, и вскоре комната оказалась вновь пустой. Темной, заброшенной. Ее потолок оказался проваленным, груда обломков валялась на полу, и на них плотной стеной падал дождь.

Эрик снова оказался один в целом городе, безнадежно пустой изнутри, как и Чикаго.

А затем он очнулся, всего спустя несколько минут после начала моделирования. Я не ожидала столь скорого пробуждения — я справлялась со всеми страхами не меньше, чем за пятнадцать минут — и потому не смогла оказать сопротивления.

Эрик подхватился на ноги, схватил за воротник и швырнул в стену. Сорвав все датчики разом одним быстрым взмахом руки, он подскочил ко мне и придавил шею предплечьем.

— Ты подписала себе смертный приговор, идиотка, — прошипел он. Глаза зловеще сверкали, губы кривились, на шее напряглась вена, а на коже вдоль царапины проступили небольшие крупицы крови.

— Всего один страх, — сдавленно прошептала я. Воздуха не хватало, горло болело, но я не могла оправиться от увиденного. Не могла вернуться к реальности. — Всего один, разве это возможно?

Эрик зарычал и встряхнул меня. Расслабленное тело легко поддалось, шея прогнулась, и я громко стукнулась затылком о стену. Резкая боль разбудила меня. Зрение обострилось, и я сконцентрировала взгляд на побагровевшем от злости лице Эрика.

— Как такое возможно? — поморщившись, спросила я. — Как может быть, что мы так похожи?

Эрик не ответил, его губы дрогнули, но он промолчал. Рука, прижимающая меня, мелко дрожала от напряжения.

— Как может быть, — прохрипела я, почти задыхаясь. — Что ты…

Пришлось сглотнуть.

— Что ты меня тоже любишь? ..

========== Глава 3. Правда. ==========

Утром в столовой я старалась не поднимать головы, пряча лицо в тени распущенных волос, но Четверка, внимательный и зоркий, не пропустил мимо внимания изменения в моем поведении: сутулость, странная походка, подбородок, едва не уткнувшийся в грудь. Он перегородил мне дорогу, когда я с подносом направлялась к друзьям.

Цепкий взгляд карих глаз уткнулся мне в лицо, брови нахмурились, губы поджались.

— Это что? — он указал пальцем прямо в синяк. Его большое синее пятно растянулось под глазом и не хотело скрываться под тональным кремом.

— Не увернулась от груши, — соврала я, тщательно стараясь не отводить глаза.

Четверка хмыкнул.

— От груши, — повторил он, смакуя это слово, а затем шагнул в сторону, освобождая проход: — Ладно.

Я шла к столу, чувствуя на себе внимательный взгляд. Инструктор словно пытался разглядеть в моей спине имя той груши, от удара которой я не смогла увернуться.

Вот только я не могла признаться.

Во-первых, меня ударил Эрик, а он не из тех, кого может приструнить Четверка. Во-вторых, Эрик защищался, и мне очень повезет, если всё обойдется синяком под глазом и не выльется в нечто большее — справедливое наказание за немыслимое нарушение правил. Мало того, что я проникла ночью в кабинет моделирования, то еще и напала на Лидера.

Кроме того, будь всё иначе — пропусти я удар, допустим, в драке с другими новичками — я едва ли выдала бы их имена. Я никогда не мирилась с ябедами, да и неразумно сознаваться в том, что я была участником запрещенной потасовки за границами зала и вне программных спаррингов.

— Может, ты все-таки признаешься, кто тебя помял? — хохотнул Дарра, когда я уселась рядом с ними. Рут толкнула его локтем в бок, но он лишь громче рассмеялся.

Тимоти, сидевший напротив — он не перестал с нами водиться, но избегал садиться рядом со мной, предпочитая оградиться столом — уставился на меня злобно, исподлобья. Позже, когда мы направлялись в тренажерный зал, он нагнал меня в коридоре и оттянул в глухой угол.

— К-к-кто это с-с-с-сделал?

— Тим, это не твое дело, правда, — я предприняла попытку выскользнуть, но он встал передо мной, закрывая путь. Его лицо было бледным и напряженным, сжатые губы побелели.

— Это м-м-м-ое д-д-де-дело! — Процедил он сквозь сжатые зубы. — К-к-кто? Эрик?

Я снова бросилась убегать, но Тимоти вновь преградил дорогу.

— Он из-з-збил т-те-тебя? Да?

— Перестань нести чушь!

— Од-д-думайся, Эд! — Он навис надо мной, весь подрагивая от ярости, судорожно сжимая и разжимая кулаки. — Он з-з-за-законченный м-м-мерзавец, эт-т-тот Эрик! Он п-п-погубит те-те-тебя!

— Не тебе об этом беспокоиться, — вспылила я, разом загоревшись синим пламенем злости. — Он меня не тронул и пальцем, ясно тебе?

Какая наглая ложь. Какое приукрашивание. Если бы не его ответственность за меня, Эрик бы не остановился на неточном ударе и попытке придушить, он избил бы меня до смерти и сбросил бы мое тело в Пропасть. Но, к счастью, он уже попал в немилость Макса и больше рисковать не хотел, а потому просто вышвырнул из кабинета.

Растопчу, если ты не прекратишь.

Ты подписала себе смертный приговор.

Идиотка.

— П-п-перестань бы-бы-быть д-д-дурой.

На кого я злилась больше: на себя, Эрика или Тимоти? Во всяком случае, последний был виноват лишь в том, что обо всем догадывался и произносил вслух все мои угрызения совести, всё самобичевание. В его попытках меня образумить и защитить не было ничего плохого, он не заслуживал на мои следующие слова. Но они сорвались с языка, не давая шанса переиграть:

— Пошел к черту!

Его лицо исказилось в гримасе боли, и это видение преследовало меня весь день. Я не находила себе места, не могла успокоиться, тревожно мечась из стороны в сторону.

План сработал слишком хорошо, полученные результаты поразили меня и, вместо дать ответы, поставили новые вопросы. Теперь, зная, что Эрик всё же умеет что-то чувствовать, — вопреки своим словам в палате в дни моего беспамятства — я не могла понять его логики, его мотивов. Он любил меня — каким-то извращенным, как и он сам, способом — и был так зверски жесток.

Надежды на то, что Эрик прячет где-то в глубине нежное сердце, рухнули. Он оказался пропитанным дьявольским злом чудовищем. Кто еще может так относиться к любимому человеку? Что за гниль пульсирует — кишит жирными вонючими червями — в его груди? Как я могла оказаться такой дурой, упрямой и слепой?

Облегчение не пришло. Ни от знания об его любви, ни от четкого осознания напрасности — опасности — увлечения Эриком, ни от решения искоренить из себя нелепое чувство.

Эрик не выходил из моей головы, мысли о нем путались, сталкивались, затягивались в узлы и смертоносные петли. Грудь раздирала изнутри неспокойная смесь страха, обиды и разочарования.

К вечеру я поняла, что схожу с ума. Мне нужно было срочно заглушить все голоса, раздирающие череп изнутри. И я знала один проверенный способ отключить мозг.

— Я собираюсь напиться, — громко объявила я, встав на кровать и обращаясь ко всем собравшимся в спальне. — Кто со мной?

========== Глава 4. Решение. ==========

Нас собралось шестеро: Рут и Дарра, Крупная Девица, Худосочный с Кадыком, Коренастый Крепыш и я. Мы выбрали столик в дальнем углу, неосвещенном и уютном. Ряды бутылок и стаканов перед нами увеличивались в геометрической прогрессии, моя голова — и тело — становились всё легче и свободнее.

Шутки приобретали всё более пошлый характер, громкость смеха возрастала, потекли рекой разномастные откровенности. А затем — словно в наш угол был дан мощный импульс — обе парочки стали целоваться.

— Какой бред, — хохотнул Крепыш, кривясь от вида влюбленных, и потянул меня танцевать. Мы прыгали и дергались, как безумные, не переставая вливать в себя алкоголь, не отходя поначалу далеко от стола, а затем нас затянуло в водоворот толпы в центре зала. Мы кричали, пели, свистели и смеялись. Водили хороводы, танцевали в парах — несколько раз с незнакомыми мне людьми — прыгали в такт музыке, отчего бар наполнился нестройным грохотом.

Я остановилась в какой-то момент, осознавая, что мое тело нуждается в подзарядке, и больше не может принимать в себя спиртное. Ускользнув через беснующееся столпотворение, я выбралась из бара. В моих ушах еще отбивали громкий ритм ударные, мышцы подрагивали, на шее и лбу стремительно остывал пот.

Примостившись у стены, я чутко прислушалась к собственному организму и к своему облегчению не почувствовала никаких плохих признаков. Опьянение достигло максимально высокой позитивной точки, не перевалив за нее и не рухнув к провалам в памяти и порывам к рвоте.

Пустой коридор наполнился звуком быстрых шагов. Я повернулась к приближающейся тени и не смогла сдержать истеричный смешок.

— Ты за мной следишь?

Эрик остановился передо мной, сунув руки в карманы и внимательно осмотрев лицо. Его взгляд задержался на мгновение на синяке, а затем уперся мне в глаза.

— Зачем ты рассказала обо всем заике?

Сквозь корку неприязни к Эрику и к себе самой, сквозь густой туман опьянения попыталось пробиться что-то невнятное и щекочущее.

— Я ничего ему не говорила, — ответила я, с отвращением слыша, как неуверенно звучит мой голос, с каким трудом мне дается каждое слово. — Тим сам догадался о моей влюбленности.

Я хохотнула неожиданно для самой себя.

— И догадался насчет этого, — рука неуверенно и неопределенно взмыла вверх, намереваясь показать на синяк, но так и не достигнув цели. — А больше он ничего не знает.

Эрик прищурился, его глаза показались совсем черными. Внутри меня снова что-то слабо пошевелилось.

— Лучше для тебя, — и для него, — чтобы он и впредь больше ничего не знал.

Лидер наклонился ко мне, и его глаза — темно-серые, глубокие — буквально заглянули в меня. Мне очень захотелось его поцеловать, почувствовать его вкус — немного горький — и теплое дыхание на щеке, единственное тепло, исходящее от него. Я уставилась на его губы, плотно сжатые, и представила, как они разомкнутся и ответят на поцелуй. Я уже почти подалась вперед, чтобы прильнуть к ним, но они зашевелились.

— Слишком много пьешь, Рыжая, — процедил Эрик, медленно отстраняясь. Шанс был упущен. — Ты мелкая, организм еще некрепкий. Потеряешь форму, если не остановишься.

И, смерив меня презрительным — неизменным — взглядом, он развернулся и быстро зашагал прочь.

Потеряешь форму. Ты мелкая, и если не остановишься, потеряешь форму.

Что это было? Признание моей физической формы, моей подготовки, моего упорства? Комплимент — своеобразно колючий, но совершенно нетипичный для Эрика — моим усилиям?

И почему он постоянно оказывается где-то неподалеку?

Я уперлась в стенку и запрокинула голову, глупо улыбаясь низкому цементному потолку.

Потому что он меня любит. Непостижимым образом, непонятно, как и с каких пор, но любит. Пусть и не хочет этой любви. Пусть и стремится избавиться от нее. Отчаянно хочет выбросить эти незнакомые доселе чувства. Или давно забытые — старательно забытые — чувства, растоптанные прежде кем-то из его другой — уже нереальной — жизни?

Улыбка не сходила с лица, и я попыталась стянуть ее руками, прижав холодные ладони к горячей коже лица.

Он меня любит. А раз так, то я не сдамся.

Не в моей природе — сложить руки и молча ждать, куда меня прибьет течением. Непостижимым способом — незаметно для себя и, вероятно, для Эрика — я привлекла его внимание, зацепила за то немногое живое и пульсирующее внутри, и сейчас не намеревалась отпускать.

Это лишь полпобеды. И я не намерена останавливаться. Я добьюсь Эрика, как добилась места в пятерке лидеров, как добилась физической формы, как добилась уважения среди других новичков, как добилась своеобразного признания от Лидера.

Не сдамся, потому что я никогда не сдаюсь, потому что мне нужно покорить эту недосягаемую высоту, потому что мне нужен сам Эрик.

Я забрала руки от лица и опустила голову. Уставилась перед собой, не видя стены напротив, пораженная собственной решимостью и четким осознанием — оно всегда было где-то рядом, но никогда прежде не всплывало на поверхность — того, что меня заклинило на Эрике именно потому, что он так непрост. Именно потому, что мы — незаметно для невооруженного глаза, но очевидно внимательному наблюдателю — так неестественно похожи.

Любопытно, видит ли он во мне себя так же отчетливо, как я вижу себя будущую в нем?

========== Глава 5. Шутка. ==========

Эрик исчез. Он не появлялся на тренировках, не показывался в Яме или столовой, не ходил по вечерам в тренажерный зал. Мне не удавалось его подловить возле его комнаты и на административном этаже, где работали Лидеры. Он словно испарился, ушел из Бесстрашия, уловив мой настрой и не желая со мной сталкиваться.

Я несколько раз набиралась решительности и стучалась к нему, но дверь не открывалась, и как я ни напрягала слух, не могла различить в комнате никаких звуков. Спросить у Четверки или других инструкторов я не осмеливалась. Мой интерес к Лидеру, которому новички не были рады, был бы слишком подозрительным, и я сдерживала все свои порывы завести этот разговор словно невзначай.

Тимоти тоже меня избегал. Я видела, что он обижен, и чувствовала настойчивые угрызения неугомонной совести, призывавшей извиниться перед другом за грубые слова. Но я опасалась, что он расценит это как нечто большее, а потому уперто молчала.

Однажды вечером — мы как раз бежали последний большой круг, который Дарра в шутку называл «спокойной ночи, прощайте, ноги» — Рут нагнала меня и приглушенно заговорила, тяжело и судорожно вдыхая:

— Так нельзя.

Я оглянулась на нее, вопросительно вздымая брови и не желая говорить. Потому что не хотела сбить дыхание, и потому что мне не было что ей ответить.

— Ты и Тимоти. Вы как волки. Это просто ужасно.

Я покачала головой, ускоряя шаг, но Рут не отставала и не унималась.

— Что между вами произошло?

Она дернула меня за руку, и я едва сдержалась, чтобы не оттолкнуть её и не побежать прочь на пределе возможностей. Я не только не могла сказать ей правду, я не хотела, чтобы она продолжала топтаться по самому болезненному: чувству вины, которую мне было не по силам искупить.

— Я ему отказала, — коротко ответила я и замолчала.

Но Рут такой ответ не устроил, и она продолжала бежать наравне со мной, сверля меня взглядом. Мой темп был для нее слишком быстрым. Я видела, как судорожно и часто она дышит, забыв о правиле вдоха носом и выдоха ртом, хватая воздух ртом быстро и хрипло, как ее начало кренить в сторону, и она прижала руку к боку. Я надеялась, что она выдохнется и отстанет, сбросив скорость, но в упрямстве Рут было не отказать.

Она стойко сохраняла темп, не отступая, пока Четверка не скомандовал:

— Шагом!

И тогда, резко перейдя на шаг, она согнулась пополам и застонала. В какой-то момент я даже испугалась, что она упадет, или ее вырвет, но обошлось, и вскоре Рут выпрямилась. Ее бледное вспотевшее лицо покрылось неровными пятнами, губы побелели, а веки покраснели. Рука осталась упираться в колющий бок.

— Просто отказала, и он сорвался? Не похоже на Тимоти.

Я нахмурилась и, быстро оглянувшись по сторонам, тихо прошипела ей в ухо:

— А откуда ты знаешь, что похоже на Тимоти, м?

Это было подлостью, и во мне вздыбились удивление, испуг и даже отвращение оттого, как легко слова слетели с моего языка. Рут не знала ничего, и ее легко было убедить в том, что Тим вовсе не тот Дружелюбный, которым хотел казаться. Вот только я видела, что он всё тот же. Что он был искренним наравне с Рут, пусть и не всегда всё выражал словами, но его выдавали его действия.

Нет, решительно сказала я себе. Я не могу подставить Тима, не стану лгать о нем, чтобы в глазах друзей я выглядела лучше, чтобы скрыть за наговорами на Тимоти истинные причины его агрессивного поведения.

Я вздохнула и, наклонившись к Рут, доверительно зашептала:

— Он злится, понимаешь? Я ему отказала, когда он был уверен во взаимности своих чувств. Он отличный парень, но я ранила его самолюбие, уверенность в себе… Не знаю.

Подруга смотрела на меня широко открытыми глазами. Бледность не сходила с ее лица, и я опасалась, что она может упасть в обморок. Но Рут держалась и решительно шагала рядом, продолжая держаться за бок.

— Эд, — так же шепотом ответила она. — Я это понимаю. Я не понимаю, почему ты отказала ему?

Всё во мне напряглось, приводя все чувства в боевую готовность. В мозгу между быстро вращающимися шестеренками бурлили мысли. Рут подобралась слишком близко, настолько близко, что я уже почти начала сожалеть о своей честности. Что я почти решилась вернуться к тактике наговора на Тимоти.

Почти.

— Я влюблена в другого, — выпалила я и прикусила губу.

Глаза Рут расширились еще больше, достигнув невообразимых размеров. Брови приподнялись.

— Что? И почему я об этом не знаю?

Четверка вел нас к главному зданию, растянувшийся во время бега строй сгруппировался в небольшие компании. Я оглянулась, опасаясь, что нас настигнут друзья, но ни Тимоти, ни Дарры рядом не было видно.

— Знаешь ли, — хохотнула я, тщательно пытаясь скрыть волнение. — О твоей влюбленности я тоже ничего не знала, пока вы с Даррой не начали целоваться во всех углах.

Рут тоже коротко засмеялась и толкнула меня в плечо. На бледном лице проступили румяна смущения.

— Это было очевидно, — пробормотала она, пряча взгляд, но затем встрепенулась и снова насела на меня: — Ну и кто это?

Я улыбнулась и покачала головой. В голове панически метались мысли. Что будет, если я скажу ей? Она сможет промолчать об этом, если я попрошу ее сохранить тайну? Или Искренним это не по силам? Впрочем, тайну Тимоти она хранила, во всяком случае, от меня.

— Ну же, — Рут повисла на моей руке и, уложив голову мне на плечо, заглянула в лицо. — Скажи мне.

— Не могу, — с улыбкой упиралась я. — Это не имеет значения. Я в любом случае ему не нужна.

Я вздохнула и добавила:

— В этом мы с Тимоти похожи.

Рут дернула меня за руку и почти уткнулась мне в лицо носом.

— Кто это? — прошептала она. — Ну же, Эд! Пожалуйста.

Я молча покачала головой. Рут не сможет не поделиться с Даррой. А трое посвященных в тайну — слишком большой риск. Один Тимоти — слетевший с катушек Дружелюбия — составляет огромную угрозу. Рут и Дарра лишь всё усугубят.

— Он не из новичков, правда?

Я мотнула головой, показывая, что не могу ответить, но Рут не унималась. Рут расценила это как подтверждение своей догадки.

— Это большая шишка? — и она хохотнула. — Четверка?

Я уставилась на нее, округлив глаза. Вот уж самое нелепое из предположений.

— Макс? — не унималась подруга, подпрыгивая на ходу от веселья и восторга.

Я улыбнулась и коротко выдохнула:

— Эрик.

И мы обе громко рассмеялись. Лучший способ скрыть правду — сказать ее в шутку. Остается только надеяться, что Рут не перескажет эту шутливую правду Тимоти, а тот не посвятит ее в тайну.

========== Глава 6. Бесстрашная. ==========

Чем меньше времени оставалось до завершающего зачета, тем больше мы тренировались, едва успевая отвлечься на сон. Тренировки становились комплексными и всё более запутанными. Нас разбили на три отряда, выводя посменно на патрулирование. В группах по два или три человека нас отправляли на сбор разведданных, учили оказывать первую медицинскую помощь, заставляя оттачивать умение накладывания повязок под перекрестным огнем. Не прекращалось моделирование страхов.

Оценки ставились за каждое принятое решение, каждое движение и каждое попадание, а потому имена в таблице постоянно мелькали и меняли своё местоположение. В тройке аутсайдеров постоянно происходили изменения, и вместо трех обреченно пытавшихся смириться со своей участью, было около десятка панически вздрагивающих новичков. Они использовали каждую свободную минуту, чтобы добраться до доски и облегченно вздохнуть или раздосадованно выругаться.

Мы с Даррой и Крепышом из врожденных вращались в первой тройке, поочередно заменяя друг друга на первом месте практически после каждой тренировки. Тимоти с переменным успехом барахтался в первой десятке, Рут то соскальзывала к двадцатому месту, то взбиралась на семнадцатое.

— Весьма… похвально, — отметил Кинан. Мы сидели в столовой за поздним ужином. Большинство столов уже пустовали, компания из пяти человек: Кинан с другом, Рут, Дарра и я — сидели в самом углу и лениво ковыряли вилками в тарелках, создавая видимость поглощения пищи.

— Куда нас могут распределить? — спросила я, не отрывая взгляда от остывшей темной жидкости в чашке, отдаленно напоминающей чай.

Кинан пожал плечами.

— Сложно предугадать. Всё зависит от того, сколько сейчас есть вакансий. — Друг Кинана кивнул, со скрипом отковыривая от бифштекса небольшой кусочек. — Вы все трое можете попасть в командный состав, но может быть так, что в командовании нету свободных мест.

Мы с Даррой переглянулись. Сегодня вечером первое место в таблице досталось Крепышу. Он обскакал нас в упражнении на силу и выносливость.

— Кроме того, — Кинан истерично хохотнул. Его глаза недобро сверкнули. — Вас могут назначить командиром патрульного отряда. Так что несильно обольщайтесь насчет погон!

Это была плохо скрываемая зависть. Младшая сестра — девчонка! — обошла брата-первопроходца, да еще и с громадным разрывом. Я смерила Кинана взглядом, неприятно пораженная проявлением таких отрицательных эмоций.

Нелепо было бы отрицать, что он — человек цельный, не состоящий исключительно из светлых и хороших качеств. Кинану были присущи злость и надменность, они редко проявлялись сполна, но часто сквозили в его словах и действиях. Такими были многие — если не все — Бесстрашные, и теперь, пройдя практически через всю подготовку, я понимала, что эти качества вырабатываются рефлекторно и становятся отличительными чертами членов фракции лихачей.

Доводя себя до предела, каждое утро заставляя свое противящееся тело выполнять тяжелую работу, мы становились сконцентрированными на цели, зациклившимися на достижении лучшего результата, а оттого бывали злыми сами с собой, если что-то не получалось, и с другими, если они оказывались проворнее, сильнее или находчивее. Мы с завистливой злостью и жесткой решительностью гнались за опередившими, и с надменностью смотрели на тех, чьи имена барахтались в нескольких десятках номеров от нас.

Во мне — заносчивой и задиристой с самого детства — эти качества стремительно развивались, и я чувствовала себя вполне органично и спокойно, пока не наступал момент осознания кардинальности изменений. Как за ужином с братом. Я оглядывалась на себя прежнюю, внимательно всматривалась в друзей и видела необратимость перемен.

Мне было спокойнее считать это развитием, необходимым для становления нас как Бесстрашных. Вот только во сне я часто оказывалась у себя дома, в Эрудиции, и папа заклинал меня не потерять себя, не изменить себе, остаться человеком. А утром оставался неприятный горький осадок, который приходилось выдавливать из себя через пот и слезы неимоверных усилий.

Во время последнего пейзажа страха, завершающего этап психологической подготовки, одного из решающих зачетов, я справилась за семь минут. Четверка неопределенно вскинул брови и невнятно что-то промычал. Было непонятно, это похвала за быстрый результат или неодобрение того, что Эрик из страхов никуда не делся. Я вышла из кабинета, растирая саднящую шею, в которую несколько недель делали инъекции, не желая даже думать о том, как отреагируют все Лидеры на запись моего пейзажа. Как себя будет вести Эрик.

Мое моделирование для него не секрет, возможно, он уже подготовился к предстоящему рассмотрению результатов. А, возможно, это всё осложнит. Потому что и для меня его страхи больше не секрет.

В этот последний день десятинедельной подготовки посторонние Бесстрашные начали проявлять к нам непривычное внимание. Те, кто прежде предпочитали нас не замечать, сегодня собирались вокруг тира или рингов, где все новички в едином последнем порыве на пределе возможностей боролись за места.

Я несколько раз замечала огненно-рыжую шевелюру Кинана, но как ни всматривалась в лица зрителей, не находила среди них Эрика. Это было непривычным и странным, он всегда приходил на тренировки, следил за продвижением подготовки, а финальные зачеты вдруг проигнорировал.

Я увидела его уже вечером, на оглашении результатов. Нас выстроили в шеренгу в Яме, все Лидеры — среди них и хмурый Эрик — и инструкторы стояли над нами на пролете одной из металлических лестниц. Макс говорил о том, как возмужали мы за десять недель, как стали похожи на Бесстрашных, и как бесследно потеряли облик старых фракций. Говорил о важности нашей прежней фракции, о мире, о правильности четкого разграничения обязанностей.

Рут хмыкала и все шептала:

— Ну да, ну да, конечно.

Я не слушала ни ее, ни Макса. Я смотрела на Эрика, силясь разглядеть выражение его глаз. Расстояние, угол и освещение сильно изменили его: он выглядел тоньше, чем был на самом деле, лицо было серым и угловатым. Он казался уставшим и напряженным, а не привычно злым и надменным. Во мне вспыхнул и тут же потух призрачный нелепый порыв взбежать по лестнице к Лидерам и вопреки их удивлению — поражению, шоку, возмущению — и сопротивлению Эрика, обнять его и, уткнувшись носом в грудь, втянуть знакомый запах его одежды и тела.

Меня уносило бурным потоком в воспоминания о его губах и прикосновениях, я вовсе выпала из происходящего. Вернула меня к реальности Рут, взвизгнувшая неожиданно громко и тонко:

— Сейчас объявят!

Весь день таблица была пустой, мы не видели, как влияли на место наши результаты, не знали, кто стал лучшим, а кто вылетит. Потому, когда Макс взял планшет и опустил голову, по толпе новичков пробежал гул волнения.

— Дарра Мэнникс! — После некоторой паузы громко объявил Макс, и от звука его голоса — и от первого места, доставшегося Дарре — я вздрогнула. — Командный состав!

Кто-то издал невнятный звук, не то вздох, не то свист. А затем в паузе запала полная тишина. В ней я слышала, как гулко и быстро колотиться где-то в животе мое сердце.

— Эд О’Лири!

Я зажмурилась, до боли сжимая кулаки за спиной и вгоняя ногти в кожу. Сердце стучало очень быстро и громко. Я напряглась всем телом,опасаясь, что прослушаю вынесенный мне вердикт. Но голос Макса прозвучал оглушительно, будто сразу внутри моей головы:

— Разведка!

========== Глава 7. Разведка. ==========

Одна подготовка сменилась другой, вместо нескольких десятков нас теперь было всего пятеро, мы снова жили в казарме — ее уменьшенной, тесной версии — и каждый день тренировались. Неизменным оставался и Четверка в роли учителя.

Физическая подготовка и занятия в тире больше не были в программе, но мы по привычке — и из любви к упражнениям — тренировались самостоятельно каждый день, до или после теоретических занятий или практических вылазок.

Разведка оказалась куда более широким понятием, чем мы полагали вначале. Ее деятельность не ограничивалась дежурствами на стене и прочесыванием территорий, лежащих за землей Дружелюбия. Разведка действовала внутри, незаметно и зорко наблюдая за всеми фракциями — и за Бесстрашием в том числе — и изгоями. Сферой деятельности была политика, целью: предупреждать и предотвращать любые попытки силового захвата власти.

Спустя почти неделю после распределения мы вшестером: Четверка и пятеро новобранцев, — собирались на ночное дежурство на стене. Устроившись в углу тренажерного зала разведки, мы готовили снаряжение: приборы ночного видения, бинокли, оружие, — когда эхом послышались гулкие шаги.

От темной дыры входа к нам приближалась высокая широкоплечая фигура. Уставившись на нее, я едва не промахнулась пистолетом мимо набедренной кобуры.

— Что тебе здесь нужно, Эрик? — хмуро спросил Четверка, поворачиваясь к Лидеру так, словно пытался закрыть нас и разложенное на столе снаряжение от его глаз.

— Я просто зашел проверить, как идет…

— Нечего тут проверять, — нетерпеливо и резко оборвал его Четверка, и я уставилась на инструктора заворожено и с восторгом. Подготовка закончилась, и вместо несмелых попыток противиться, он мог дать решительный отпор. — Подготовка и деятельность разведки секретны. Это не твоя парафия, Эрик. Так что убирайся.

Эрик напрягся. На его щеках заиграли желваки, губы безмолвно разомкнулись и сжались. Взгляд темных глаз быстро скользнул на меня и снова уперся в Четверку.

— Я принес карточки новичкам, — процедил он и сунул Четверке небольшой белый конверт.

— Карточки? — удивленно переспросил инструктор и опустил взгляд на конверт в своей руке. – Уже?

Но пояснений не последовало. Темный тяжелый взгляд снова полоснул по мне, и Эрик развернулся и зашагал к выходу из зала. Мы обрушились с вопросами на инструктора уже в поезде, отойдя от впечатлений — после выпада Четверки против Эрика, такого долгожданного и прекрасного — и отдышавшись после пробежки за вагоном.

— Что такое карточки? — спросила я, упершись взглядом в кончик белого конверта, торчащий из нагрудного кармана куртки Четверки. — И почему нам еще не должны были их давать?

Инструктор хмуро покосился на меня, обвел взглядом остальных и снова посмотрел мне в лицо.

— Карточки — не только авторизация вас как членов определенного подразделения Фракции, но и ключи к вашим комнатам, — он вытянул конверт и его острым краем задумчиво провел по подбородку. — А комнаты распределяются между новичками только после прохождения квалификации.

Он поднял взгляд на нас, взволнованный и настороженный, и добавил:

— А вы еще не полноценные разведчики.

— Не похоже как-то на Эрика — быть таким добреньким, — хмыкнул Крепыш, и трое других новичков поддержали его нестройным гоготом.

Я посмотрела на Четверку, он задумчиво — невидящим взглядом — уставился в пространство. И все так же задумчиво, отнимая конверт от лица, произнес:

— Ладно, держите, - и, вытянув карточки, разложил их в руке веером и протянул нам.

Я вытянула свою — на ней большим жирным шрифтом было написано мое имя — и отошла с ней под ближайшую тусклую лампу. Карточка была небольшой — легко помещалась в ладони — тонкой и упругой. На одной стороне было имя, под ним: небольшое фото моего лица крупным планом, короткое «Разведка» и «Уровень доступа: 2». А в самом низу от края до края тянулась широкая желтая линия. На обратной стороне на белом фоне горели языки пламени, окруженные плотным кольцом, — символ Бесстрашия.

— Круто! — восторженно воскликнул Крепыш. Он поднес свою карточку вплотную к лицу и рассматривал, прищурив один глаз. — А какие еще есть уровни доступа?

— Один, — коротко ответил Четверка и выудил из кармана свою карточку. От длительного пользования из белой — как у меня в ладони — она превратилась в серую, под именем, фотографией и словом «Разведка» значилось еще «Старший инструктор». Горизонтальная линия — под «Уровень доступа: 1» — была ярко-красной. — И абсолютный. Такой доступ есть только у Лидеров. Их карточки белые безо всяких цветовых показчиков.

Он замолк, спрятал свою карточку и отошел в угол. Я опустила взгляд на свою ладонь.

Эд О`Лири. Рыжие волосы, наскоро взъерошенные за секунду до фотографирования и раскрасневшиеся щеки после тренировочного дня. Разведка. Уровень доступа: два.

Я уперлась в стенку спиной и медленно осела на пол.

Прежде Эрик следовал хотя бы этому правилу: комнаты распределяются после квалификации. Возможно, прежде Эрик следовал и правилу, запрещающему использовать в спаррингах настоящие ножи. И — он сам говорил — прежде давал инициируемым право самим решить, кто прыгнет первым.

Прежде. Но не в этот раз.

Я коротко улыбнулась и покосилась по сторонам. Никто не смотрел на меня. Четверо ребят сбились в кучу и оживленно обсуждали карточки и ожидающие их отдельные комнаты. Я снова опустила глаза в ладонь.

Причина пренебрежения правилами — не только Фракции, но и его собственными – я?

Это предположение было очень приятным, я едва сдерживалась, чтобы не улыбнуться снова.

Эрик поспешил распределить комнаты, потому что не желал мириться с тем, что я живу в тесном подобии казармы с четырьмя парнями, бурлящими гормонами? Это ревность, чувство собственничества, это проявление заботы? Любовь?

Я украдкой провела по карточке пальцем, будто она была живой частью Эрика, и он мог почувствовать это нежное прикосновение. А затем спрятала во внутренний нагрудный карман.

Он решил, что я принадлежу ему, и делиться не хотел, а раз так, — пусть сам он этого мог не осознавать, лишь чувствовать, — то Эрик не исключает возможности того, что секс вовсе не был точкой.

Возможно, он был заглавной буквой первого слова в нашей истории.

========== Глава 8. Комната. ==========

Отведенная мне комната оказалась довольно тесной, с узким высоким окном в самом углу. Через тусклые стеклянные блоки почти не проникал свет, потому приходилось постоянно включать монотонно гудящую лампу, светящую холодным синим светом. Из мебели тут были кровать, стол, табурет и покосившаяся этажерка. На стене возле кровати, где постоянно прислонялась спина прежнего жильца, растянулось продолговатое темное пятно вытертой краски.

Но все это не имело никакого значения, поскольку эта комната была только моей, в ней запиралась дверь, и тут были отдельные душ и туалет, которые ни с кем не придется делить, и в которых можно будет побыть наедине с собой без лишних свидетелей.

В тесной коморке ванной комнаты тоже было узкое окно из стеклянных блоков — выглядело так, словно посреди окна построили стену — и я любила усесться под горячим потоком воды и наблюдать, как за тусклым стеклом гаснет день.

Первая ночь в новом жилище прошла почти бессонно. Я лежала на кровати — непривычно широкой после коек в казармах — и смотрела в потолок, через который по диагонали тянулась неровная полоса слабого холодного света.

Взбив подушку и сунув под нее руку, я не могла заставить себя закрыть глаза и уснуть. Во мне все бурлило, тело пружинило и вибрировало от восторженного волнения, в голове пузырились мысли.

Я не могла поверить, что теперь являюсь полноправным членом фракции. Теперь это мой дом, я больше не Эрудитка, я больше не новичок, застрявший — зависший на волоске над пропастью изгоев — между уютным прошлым и неясным будущим. Не глядя, я потянулась к карточке, которую оставила на табурете рядом с кроватью. Сначала наткнулась на резинку для волос, затем на наручные часы, а потом пальцы скользнули по гладкому пластику карточки.

В темноте ночи, нарушаемой лишь отражением лунного свечения на потолке, я не могла рассмотреть, что на карточке изображено, но я помнила: Эд О`Лири. Разведка. Уровень доступа: 2.

Эрик. Лидер. Уровень доступа: абсолютный. И никаких полосок.

Он расселил нас по разным комнатам, меня и четырех других новичков, попавших в разведку. Он расселил вместе с нами всех остальных, не желая выделять истинной причины своей спешки с выделением комнат. Действительно ли он руководствовался ревностью?

Что будет теперь, когда я работаю в разведке, двери в которую даже для Лидера закрыты? Как находить поводы для случайных — якобы — встреч, чтобы не дать ему забыть, чтобы заставлять его думать обо мне?

Как знать наверняка, что мои предположения — не напрасные фантазии?

На следующий день, сам того не ведая, Дарра принес мне любопытную — радостную, очень важную для меня — новость. Я привела друга на крышу, на которой мы с Кинаном иногда сидели и смотрели на стену. Здесь мы ждали, пока Рут вернется с патрулирования.

Это был наш первый полноценный разговор после распределения. Прежде мы лишь пробегали мимо друг друга, успевая переброситься лишь парой слов. Сегодня мы, наконец, могли поделиться всеми своими впечатлениями.

Дарра рассказал, как неожиданно скучным и неинтересным оказалось определение в командный состав.

— Я натурально секретарша, — хохотнул он. — Ношу бумаги, бегаю из кабинета в кабинет, хожу за Лидерами, записывая в блокнот их распоряжения. Персональный раб.

— Ничего, — рассмеялась я. — Ты близок к лучшим из нас. Ты в шаге от поста Лидера.

— Ага, — кивнул Дарра. — Лидера секретарш.

Мы оба расхохотались. Над Чикаго был красочный закат. Красный диск солнца сползал за стену, отбрасывая на небо последние мазки алой краски. Воздух был прохладным и вкусным, наполненным пьянящими ароматами осени.

— Ходят слухи, — снова заговорил Дарра. — Что Эрик хотел отдать мою должность тебе.

Я повернулась и уставилась на друга во все глаза. Это было слишком очевидным, слишком прозрачным, чтобы быть правдой.

— Ни с Эриком, ни с Максом я, понятное дело, не говорил об этом, — продолжал Дарра, не замечая мой взгляд. Он смотрел на стену. — Но слухи ходят.

Я открыла рот, но голос не поддался. Пришлось прокашляться и повторить попытку:

— С чего бы ему это делать?

Дарра передернул плечами, всё еще не отрываясь от созерцания заката.

— Говорят, что он убеждал Макса в том, что меня эта работа загубит. Мне нужно работать в разведке, чтобы не терять навыков.

Он сделал паузу и, наконец, повернулся ко мне. Его лицо было искажено подобием извиняющейся улыбки.

— А тебе якобы в самый раз быть на побегушках, — Дарра скривился и доверительно прошептал: — Потому что ты девчонка.

Как похоже и непохоже на Эрика одновременно. Унижать меня перед Лидером тем, что я девчонка, а потому не достойна высокой оценки и занимаемой должности, добиваясь полного контроля надо мной. Может, я вовсе и не нужна ему. Может, добейся он того, чтобы нас с Даррой поменяли местами, он остался бы холодным и отстраненным. Просто я постоянно была бы под его присмотром. Все время где-то неподалеку.

Эта мысль приятно защекотала изнутри.

Я заставила себя прервать паузу и, натянув на лице недоумение — пытаясь не улыбаться довольно — сказала:

— Бред какой-то.

Дарра приподнял бровь.

— Не обижайся, конечно, — весело продолжала я. — Но с чего Эрику проявлять к тебе такую заботу?

— Всего лишь слухи, — развел руки Дарра, и мы засмеялись. Натянуто и коротко. Дарра, очевидно, был совсем не против того, чтобы его тоже определили в разведку. Он казался очень обеспокоенным тем, как бездарно тратит время и силы.

Я окунулась в приятные густые мысли о том, что Эрик, забыв про осторожность, так рьяно пытался изолировать меня от других и приблизить к себе. Мне очень хотелось, чтобы всё было именно так. И чтобы его действия — и слухи о нем, очень похожие на правду — были спровоцированы мыслями обо мне, а не оказались случайным — выгодным для меня — совпадением.

Потому что на Эрика это было непохоже. Вот так рьяно и открыто метить территорию.

Но на него не было похоже и другое: проявление чрезмерной заботы к новичкам, преждевременное выделение комнат для их удобства и беспокойство о загубленных талантах лучшего из новичков.

Им руководило что-то совершенно иное?

Что это может быть?

========== Глава 9. Мост. ==========

Решение отправиться к Тори после возвращения с дежурства на стене появилось из ниоткуда, возникло, словно естественная потребность. Я не сомневалась и не задавалась ненужными вопросами о целесообразности своего выбора, я просто направилась прямиком в тату-салон, не заглядывая в столовую на ужин или в свою комнату.

Когда я вошла в шумное накуренное помещение, где музыка, жужжание тату-машинок, голоса и смех сливались в единый равномерный гул, Тори была у своего рабочего места. Ее длинные темные волосы волнами спадали вниз, закрывая ее лицо и руки. На кресле перед ней развалилась девица с ярко-белым ирокезом, неестественно тонким и кажущимся даже острым.

Я решила окликнуть Тори и предупредить, что я намерена попасть к ней сразу после этой клиентки, а затем пошла к бару. Тут почти не было людей. В одном углу стойки собралась небольшая компания и с громким гоготом слушала какую-то историю. Недалеко от них сидели два парня: один показывал что-то руками и всё указывал пальцем на лист бумаги перед ними, а второй молча кивал и рисовал, зачеркивал, стирал и перерисовывал.

Я умостилась подальше от них и заказала себе водку с энергетиком. В последнее время это был мой любимый коктейль, он быстро доводил до состояния беззаботного веселья и приятно горчил. В нем не было никакой неестественной сладости или сильного фруктового аромата, которые так не нравились мне в других напитках.

— Привет! — прозвучало очень близко и одновременно почти неразличимо на фоне общего шума.

Я оглянулась к источнику звука. Рядом со мной, перевалившись через стойку, оказалась Крупная девица, попавшая когда-то в мой отряд и постоянно возникающая в одной компании со мной, то флиртующая с одним, то целующаяся с другим. Мне она никогда не нравилась. И сейчас, желая побыть наедине с собой, я была ей особенно не рада. Но улыбнулась.

— Привет! — ответила я, разглядывая ее. Ее непослушные волосы неопределенного цвета были собраны в пучок, виски и бока были выбриты, в ушах виднелись черные изогнутые рожки сережек. Черная — тесная для ее необычайно мясистого тела — футболка с названием бара и тату салона спереди. — Тебя сюда распределили?

Крупная активно закивала.

— Тебе налить еще?

— Нет, спасибо, — и для наглядности придвинула стакан поближе к себе. Я собиралась и вовсе отвернуться, но Крупная снова подалась ко мне над стойкой.

— Видела Тимоти? — поинтересовалась она и выразительно скосила глаза в сторону. Я посмотрела в том направлении и сначала безразлично скользнула взглядом по мастеру, согнувшемуся над рукой клиента. А затем разглядела в последнем Тима.

Он лежал, подложив одну руку под голову. В его ушах были наушники, их белый провод тянулся по черной футболке вниз, Тимоти покачивал ногой в такт музыке. Он смотрел в потолок, то прикрывая в дремоте глаза, то снова поднимая веки.

В последний раз я видела его во время оглашения результатов и распределении почти две недели назад. С тех пор он, казалось, не изменился внешне, но сейчас выглядел совершенно непривычно для меня: резкий и угловатый в холодном свечении ламп.

Во время нашей встречи Рут рассказывала, что Тимоти держится особняком, ни с кем не водится и ее саму предпочитает избегать, хотя приветливо поддерживает разговор, если к нему все же заговорить.

Я чувствовала свою вину. Это из-за меня он так изменился и замкнулся, на этот счет у меня не было никаких сомнений. Перемена поведения не была на самом деле чем-то страшным, с чем нельзя было смириться, но я винила себя за необратимость жутких изменений. И в то же время отчетливо понимала, что не стану перед ним извиняться.

Потому что — хоть причиной новых повадок Тимоти и была, вероятно, я — мне было не по силам что-либо изменить, а раз так, то нет смысла напрасно ворошить еще не затянувшиеся раны.

Крупная девица, определенная в бармены, еще приставала с расспросами о разведке и Дарре, но вскоре освободилась Тори и я, коротко махнув на прощанье и влив в себя остаток коктейля, двинулась к ней.

Обойдя кресло, я села спиной к Тори и, собрав волосы в кулак и отведя в сторону, показала пальцем на шею.

— Тут, — коротко пояснила я. — Знак Бесстрашия.

Спустя час я шла по влажной прохладе пустынных коридоров, упиваясь приятным ощущением пощипывания и печения сзади на шее, где в черном кругу пылало пламя Бесстрашных. Жажда, мучившая меня весь день, была утолена, и я не могла сдержать довольную улыбку.

Слабые покалывания и приглушенное жужжание машинки очень нравились мне. При одной мысли о безграничности возможностей для новой татуировки у меня шла кругом голова. Кажется, как и большинство лихачей, я заболела искусством рисунков по коже и уже никогда не смогу остановиться.

Я задумалась о том, чтобы попробовать нарисовать что-то особенное, что-то персонально моё для следующей работы Тори, когда вышла на мостик над Пропастью, а потому темный силуэт на другой стороне проигнорировала.

Я разглядела Эрика, только когда он ступил на мост и вышел из тени на слабый свет, проникающий через высокий стеклянный потолок. Он быстро шагал навстречу мне. Губы привычно поджаты, смотрит исподлобья.

— Спасибо за комнату, — выпалила я дерзко и громко прежде, чем осознала, что собираюсь говорить.

Эрик взметнул бровь и немного замедлился. Он шел слева от меня, ближе к поручню. Я — справа, у ничем не ограниченной от смертоносной Пропасти стороны.

— И за то, что пытался протянуть в командование, — добавила я все с тем же вызовом, но уже намного тише.

Эрик поравнялся со мной и остановился.

— Это было настолько нелепо и грубо, что плохо ассоциируется с тобой, — продолжала я, всё снижая голос. — Слухи разошлись по всей фракции.

Он наклонился ко мне, вглядываясь сужеными глазами в лицо. Отступать мне было некуда. Я лишь немного подвинула ногу назад, придвинула вторую, но делать еще один шаг уже не могла. Сзади клокотала Пропасть.

— Ей-богу, Эрик, это просто позор, — не унималась я, с тупым безразличием осознавая, что он сейчас толкнет меня. Сделает еще один шаг навстречу, ему не придется поднимать руки, он просто вытеснит меня своей грудью с моста. Убьет меня, а завтра спокойно выслушает новость о том, что внизу найдено тело молодой разведчицы. Оступилась, наверное. Вчера пила в баре, ее видели, а ночью или случайно упала, или наложила на себя руки. Бывает.

Холодный ужас стал подниматься от ног, сковывая мышцы в предельном напряжении. Самоуверенные мысли о том, что Эрик нуждается во мне — болезненно и против своей воли — были вытеснены из мозга страхом. Ему ничего не стоит толкнуть. Это вполне в его натуре. И вопрос лишь в том, захочет ли он этого. Шансы пятьдесят на пятьдесят.

Или даже семьдесят на тридцать в пользу моей гибели.

========== Глава 10. Сумасшедшая. ==========

Но он не толкнул. Вместо этого Эрик ухватил меня за руку и, обжигая кожу болью, сжал локоть. Пальцы второй руки впились в шею, а ладонь надавила, перекрывая воздух.

— Тебе бы научиться держать язык за зубами, Рыжая, — прошипел он, кривя в злобном оскале губы. — Плохое качество для разведчика — болтливость и глупость.

Я слишком хорошо знала Эрика, слишком часто видела его таким, чтобы не понять, что будет дальше. Его глаза были залиты черной горячей смолой, зрачки вытеснили серую роговую оболочку. Взгляд был густым и обволакивающим, пьяным. Он был таким каждый раз, когда капитулировал перед всепоглощающим желанием и отдавал своему телу бразды правления, заглушая разум.

Лидер наклонил голову, и я закрыла глаза, предвкушая поцелуй, который не заставил себя ждать. Он коротко прижался к моим губам, а затем прикусил нижнюю и, крепко зажав зубами, потянул. Я тихо вскрикнула от жалящей боли.

Все, связанное с Эриком было на грани страха и обожания, сумасшедшей смесью желания, нежности и боли. В плещущейся дурманящей смоле его зрачков тонула острая сталь опасности его глаз, но оттуда никуда не пропадала. Его руки не сжимались в кулаки, а хватали, обнимали и гладили, но из них не исчезала смертоносная сила. Тело поддавалось подсознанию, позывам — проснувшимся вопреки воле — и дарило наслаждение, но не теряло своей ужасающей мощи.

Эрик оставался самим собой и одновременно открывался с необычной — нехарактерно уязвимой — стороны. Это сводило с ума.

Знать об этом никому не знакомом облике Эрика — пробуждать эту часть его натуры — было в удовольствие, это опьяняло похлеще водки с энергетиком.

Руки Эрика отпустили мои шею и локоть и сильной тесной хваткой обвились вокруг туловища, не давая полноценно дышать и заставляя позвонки с хрустом смещаться. Он крепко обнимал меня, словно пытался вдавить себе в грудь, вместить в себя и оставить там растворяться.

Я чувствовала, как сдавливается все внутри, как в горле возникает спазм и позыв к кашлю, чувствовала, что начинаю задыхаться, когда Эрик, прервав поцелуй, откинул голову.

— Я так по тебе скучала, — вырвалось у меня, и я поспешила прикусить нижнюю губу, еще саднящую после зубов Эрика.

Он едва заметно дернул пирсингованной бровью и склонил голову набок.

— Ты сумасшедшая, — прошептал он, и уголки его губ вздрогнули в преддверии слабой улыбки.

— Точно, — подтвердила я, тихо хохотнув. А затем, поддавшись импульсу — старому и сильному желанию — опустила голову и уткнулась лицом в его грудь. Эрик пахнул все так же: чистота, ментол геля для душа или дезодоранта, сигареты и его отличительный аромат самой кожи. Ощущение было такое, словно я вернулась в родной уютный дом после долгих изнуряющих странствий.

Какое-то время — бесконечно долгое и ничтожно малое одновременно — Эрик молча стоял, но потом разомкнул объятия и, придерживая меня за плечи, — я все еще стояла на самом краю и при потере равновесия могла свалиться в Пропасть, — отступил.

— Думаю, до своей комнаты ты сможешь добраться, не заблудившись, — выговорил он, надменно улыбаясь и прогоняя с глаз темную пелену. Типично.

Эрик никуда не исчезал, он все время был тут, на мосту, это на его поцелуй я отвечала так страстно и беззастенчиво. Нужно быть совершенно сумасшедшей, — в этом он безоговорочно прав, — чтобы любить такого придурка.

Разнеженный трепет во мне быстро сменялся разочарованием — в самой себе — и усталости от безвыходности. Я чувствовала слабые порывы — словно кто-то настойчиво щекотал, царапал изнутри — к тому, чтобы нахамить в ответ. А потому решила развернуться и быстро пойти прочь.

Подальше от Эрика с вернувшимся на лицо презрением, я почти бежала по коридору. Не было ни обиды, ни злости. Было нерациональное желание сохранить подольше небольшой комочек тепла, прижавшийся к сердцу, не давая ему исчезнуть под тяжелыми шагами разочарования.

Когда в дверь настойчиво постучались, я принимала душ, упершись лбом в стену и прижав к губам пальцы. Встречать позднего гостя — Кинан, не иначе, пришел на инспекцию — я вышла мокрой, с тяжело свисающими вниз волосами, с которых на спину и ноги текла вода, обернутая мягким полотенцем.

На пороге оказался Эрик. Он стоял, прислонив голову к дверному косяку и скрестив руки на груди.

— Заблудился? — выплюнула я, не в силах не воспользоваться шансом.

— Помалкивай, Рыжая, — посоветовал Эрик с надменной ухмылкой, ступая в открытую дверь. — Не то пожалеешь.

Но жалеть не пришлось. Заперев за собой дверь, он не дал мне шанса снова заговорить, обрушившись страстным поцелуем на мои губы. Я ликовала, едва сдерживая широкую счастливую улыбку и радостный смех. Он пользовался мной, конечно, пользовался. Получив меня и утолив голод, он исчез почти на месяц, изредка мелькая на горизонте, и теперь, вновь почувствовав желание, без приглашения и разрешения ввалился в мою комнату. Но меня это не волновало. Если это было единственно известным ему методом проявления своих чувств, я была на такое согласна.

В целом и в данный момент — особенно в этот момент — Эрик был мне нужен, и я была счастлива от его близости.

Я чутко поддавалась на его безмолвные команды, отступая вглубь комнаты и отпуская полотенце, тяжелым мокрым грузом соскользнувшее с моей груди. И на призыв наклониться к столу я тоже послушно отозвалась, упираясь локтями в заваленную бумагами — нелепые наброски будущей татуировки — столешницу, я учтиво прогнула спину и расставила ноги.

А затем, ожидая — отчаянно нуждаясь — действий, оглянулась на Эрика через плечо. Он стоял за мной, и глубокими темными глазами рассматривал представленный перед ним обнаженный пример беспрекословного послушания.

Медленно, не отрывая от меня взгляда, он расстегнул молнию своей куртки, стянул ее с плеч и, не глядя, опустил на табуретку у кровати. Затем снял футболку, бросив ее поверх куртки.

Я рассматривала тело Эрика, чувствуя, что пол под ногами уплывает, а внутри не остается терпения и покорности просто молча ждать. Вязкое горячее желание побуждало меня нарушить свою неподвижность и прыгнуть на Лидера, но я заставляла себя стоять дальше.

Нарочито медленным — ленивым, дразнящим — движением он опустил руки к поясу и вытянул его из пряжки. Пальцы скользнули в складку ширинки и потянули вниз собачку молнии.

Он сделал короткий шаг, и я отвернулась, опустив взгляд в смявшийся под локтем лист бумаги с неровными карандашными набросками. Эрик подошел впритык, я почувствовала шершавость ткани его штанов на моих голых ногах. Он взял мои волосы и, потянув, — заставляя запрокинуть голову и еще больше прогнуть спину — намотал их на кулак. С зажатой в ладони копны на спину упало несколько капель воды.

Я вздрогнула от их холодного прикосновения, а затем едва не вскрикнула, ощутив Эрика в себе. Его проникновение отдалось слабой болью, прокатившейся между ног легким покалыванием и быстро затихшей. А вместо нее легким прибоем показалось знакомое — вожделенное — чувство легкого щекотания, словно меня наполнили бесконечным множеством крохотных нежных пузырей.

Я закрыла глаза. На звонкий шлепок ладони Эрика по ягодице я отозвалась тихим постаныванием и улыбнулась.

========== Глава 11. Это. ==========

Проснулась я затемно. И, еще не открыв глаза, поняла, что Эрик ушел. Я не увидела и не почувствовала пустоту постели, я не слышала, как он собирался. Просто я проснулась и уже знала, что его в комнате нет. Я не имела понятия, ушел он сразу, как я уснула, или еще какое-то время дремал рядом со мной. Но осознавала, что осталась одна.

Сторона постели, на которую вчера вечером лег Эрик, — а я прижалась к нему всем телом и умостила голову на плечо — была пустой и холодной. Я потянулась и провела рукой по вмятой подушке, хранящей след его головы.

Он был здесь, и осознание этого обволакивало приятной мягкой пеленой. И пусть кровать уже не хранила его тепла, зато я чувствовала легкое саднящее давление на внутренних сторонах бедер и теплый комок сладкого спокойствия внизу живота. Я сама пахла Эриком, и это кружило голову.

За узким непрозрачным окном было, вероятно, еще совсем темно или только начинало предрассветно сереть, но в самой комнате царил мрак. Я придвинулась ближе к краю кровати и вытянула руку к табуретке. Но вместо нащупать часы, мои пальцы наткнулись на жесткую шероховатую ткань.

Я резко села в кровати и сгребла с табурета внезапную находку.

Куртка. Куртка Эрика. Случайно или нарочно он оставил ее лежать там, куда бросил вчера вечером. Я сгребла ее в объятия и зарылась в складки ткани носом. Запах оглушал.

Все так же прижимая куртку к лицу, я снова легла. Не имело значения, который час. Я хотела просто лежать, прокручивая в памяти вечер и наслаждаясь обладанием вещи Эрика. Уносимая волнами приятных воспоминаний, я вскоре уснула.

— Не изменяй себе, — строго сказал папа, и я открыла глаза.

Мы сидели в нашей столовой, наполненной ярким полуденным солнцем. Стол был непомерно длинным, мы сидели по разным концам, но тихий голос отца я слышала отчетливо, а его лицо видела ясно и точно, словно он одновременно был далеко и прямо перед моими глазами.

— Я просил тебя не изменять себе, — продолжал папа. Его голос отбивался острым эхом от стеклянных стен и впивался в мой мозг.

— Не понимаю… — пролепетала я. Губы не поддавались, рот словно был наполнен вязкой, клейкой жижей.

— Разве в этом твоё счастье?

Эрик возник рядом с отцом словно резко потемневший сгусток дыма. Он стоял, безвольно склонив голову набок, словно не контролировал свое тело, словно оно было мертво. Его лицо было угловатым и серым. А глаза абсолютно черные. Он был одет, — в ту самую куртку, которую оставлял мне —, но я чувствовала, что под тканью одежды, под самой кожей вьется змея.

— В этом?! — надменно переспросил отец, неестественно тонко взвизгнув. Он медленно повернул голову и презрительно оглядел Эрика с ног до головы. Я видела, как переливается в его волосах солнечный луч, он то и дело вспыхивал ярким алым свечением.

Папа медленно — словно потревоженное отражение в воде — таял, превращаясь в маму. Какое-то время ее силуэт был волнующимся и нечетким, но вот ее обернутое к Эрику лицо, искаженное маской отвращение, приобрело привычную резкость и бледность.

— Это тебя недостойно, — безапелляционно заявила мама.

— Эрик — не это… — пробормотала я, не в силах толком размокнуть слипшиеся губы. — Он человек… Он — Лидер…

Мать тонко хохотнула, откинув голову и демонстрируя потемневшие заостренные зубы. Блеснувший язык показался черным и раздвоенным.

— Молчи! — прошипела она, ее лицо вздрогнуло и кругами растеклось в стороны, словно в самый центр ее отражения в воде уронили камень.

— Подхалимка! — процедила мама меняющимся голосом, и вместо нее вдруг появился Кинан. — Подлая мерзавка!

Его слова разошлись эхом, и я пораженно увидела за Кинаном и Эриком всех новичков, собравшихся плотным полукругом. Сразу за братом стояли Рут и Тимоти. Последний поднял вверх руки, его сжатые кулаки были сдвинуты вместе. Он разжал пальцы одной руки, и под ладонью блеснуло лезвие ножа.

— Предательница! — Прошипел Тимоти и, уперев в спину Эрика отсутствующий взгляд, замахнулся. Сверкнула сталь и беззвучно вонзилась в кожу. На лице Эрика едва заметно дернулись мышцы. Он на мгновенье нахмурился, но безразличное — мертвое — выражение сразу же вернулось на его серое лицо.

— Нет! — Выдохнула я слабую попытку закричать и с безмолвной мольбой повернулась к Дарре, стоявшему в стороне от всех. Его лицо было веселым и безумным, он перевел взгляд с Эрика на меня, откинул голову и разинул рот. Но оттуда вместо зловещего смеха раздались глухие удары.

Я проснулась.

Комната была наполнена слабым серым светом. Я нащупала часы на табуретке, служившей прикроватной тумбой, и поднесла их к глазам. 5:47. В дверь снова нетерпеливо застучали.

Откинув одеяло, я встала. Сон еще не выветрился из головы, я видела сумасшествие Дарры, мертвое безразличие Эрика и его черные глаза. В ушах эхом стоял истеричный визг матери: «Это!»

Я открыла дверь. В слабо освещенном коридоре оказался сонный Четверка. Его лицо хранило следы подушки, глаза были припухшими, а волосы непривычно взъерошены. Но выражение было настороженным и тревожным.

— Собирайся, — скомандовал он тихо, окинув меня быстрым цепким взглядом. — У тебя минута.

— Зачем? — я провела ладонью по горячему ото сна лицу.

— Тебя вызывает к себе Лидер, — пояснил Четверка и оглянулся. Коридор был пуст в столь ранее утро. — Пошевеливайся!

— Лидер? — с непониманием переспросила я, но отступила обратно в комнату и закрыла дверь. Лидер? Кто из пяти? Едва ли Эрик пришлет за мной Четверку, намереваясь потребовать обратно свою куртку.

Я опустила взгляд. Именно в ней — натянув ее прямо на голое тело — я открыла дверь. Любопытно, что подумал инструктор. Любопытно, кому я понадобилась в такую рань.

========== Глава 12. Назначение. ==========

Финли оказался высоким и долговязым мужчиной, которого прежде я видела лишь раз — на заседании Лидеров по делу нападения на Тимоти, — но не разглядела, а потому едва ли смогла бы узнать. Финли отвечал за разведку и внутреннюю безопасность, но выглядел вовсе не так сурово, как можно было бы ожидать. Очень коротко подстриженные — почти сбритые — волосы и аккуратная бородка. Усы над тонкими губами были темными, а волосы на подбородке — белыми от искусственной или натуральной седины. Кожа была смуглой и на ней запали глубокие мимически морщины, выдающие в Лидере большого любителя улыбок и смеха, отчего он казался очень располагающим и постоянно веселым.

Аккуратные вытатуированные линии — показатели высокого чина, как у Макса и Эрика — удлиняли и без того лебединую шею, а плечи были очень покатыми и узкими.

— Прости за такой ранний вызов, — сказал Финли и его голос оказался приятно хриплым и тихим, бархатным. — Но дело в определенной степени секретное. Не хотелось множества свидетелей.

Он обогнул свой стол и жестом предложил мне сесть в одно из двух широких кожаных — совершенно разномастных — кресел, а сам опустился в другое.

— Не стану долго тебя томить, Эд, — мягкий успокаивающий голос, никакой строгости, деловитости и военной резкости в интонациях. — Я вызвал тебя, потому что намерен сообщить о назначении на новую должность.

Я заерзала в кресле, оборачиваясь всем телом к Лидеру. В щеки ударил горячий поток адреналина.

— Что скажешь о внутренней разведке?

И он вскинул аккуратные темные брови. Глубокие зеленые глаза с желтоватым отливом внимательно уставились на меня. Еще никогда мне не было так странно неуютно и удобно одновременно.

— Шпионаж внутри фракции? — уточнила я хрипло. Губы пересохли и слиплись, на долю секунды меня обдало горьким запахом воспоминаний о неприятном сне.

Финли мотнул головой.

— Можно и так сказать, — согласился он, приподнимая уголки губ — и усы — в улыбке. На щеках проступили умилительные ямочки. — Мы здесь бесстрашные, но не безмозглые. Глупо отрицать человеческую природу, которой присуща жадность и неоправданная жестокость, верно? Нужен кто-то, кто проследит за порядком среди нас.

Он сделал паузу, ожидая от меня реакции, но мне нечем было ему ответить. Я была обескуражена.

— Именно сотрудники внутренней разведки — кем я предлагаю стать и тебе — отыскали напавших на твоего друга… — Он задумчиво постучал пальцем по белой бороде.

— Тимоти, — подсказала я.

— Тимоти, точно, — с извиняющейся улыбкой повторил он. — Их труд важен. Думаю, ты не нуждаешься в доказательствах этого.

Что-то было не так, я чуяла это на почти сверхъестественном уровне. Финли держался дружелюбно и ненавязчиво, но от него исходила сила и опасность, как ни от кого другого прежде. В его глазах бурлили смешинки и что-то зловеще острое.

Я могла ошибаться, конечно. Но почему-то в данный момент сомнений у меня почти не было.

— Это потому что Вы знаете об Эрике, правда? — произнесла я сдавленно и хрипло, пугаясь каждого собственного слова.

Финли коротко улыбнулся и склонил голову на сторону, словно прицениваясь.

— Невелик секрет, Эд, — весело ответил он. — При желании Эрик мог скрывать тебя куда тщательнее. А так… Целоваться посреди главного корпуса Фракции, — он задумчиво закатил глаза и постучал пальцами по подбородку. — Да кто угодно мог вас увидеть, а этим утром уже вся Фракция знала бы о вашей интрижке.

Я напряглась до предела, зажимая между коленями собранные в кулаки руки.

— Но увидели нас Вы.

— Но увидел я, — с одобрительной улыбкой — кивая — подтвердил Финли.

Я крепко сжала губы, уставившись взглядом ниже лица Лидера, куда-то в его шею. Под смуглой кожей, располосованной татуировкой, пульсировала вена. В голове гудел торнадо мыслей.

— Вы хотите, — осторожно проговорила я, выделяя каждое слово. — Чтобы я шпионила за Эриком, да?

— Нет! — Решительно качнул головой Финли. — Нет-нет. Речь идет вовсе не об этом. Эрик тут ни при чем. Дело не в этом.

— А в чем? — почти шепотом поинтересовалась я.

— Видишь ли, Эд. Хоть оценивать новичков все Лидеры могут только во время финальных зачетов, мы всё время следим за вашими успехами, — он улыбнулся и развел руками. — Ведь вы — наши потенциальные сотрудники. Мы составляем свой рейтинг новичков, исходя из ценных для нас качеств, и довольно часто наши оценки отличаются от результатов в таблице.

Я хмуро уставилась на Лидера, не понимая, есть ли в его словах подвох, и какая именно опасность в них скрывается.

— Ты отличный кандидат для этой работы, Эд, поверь мне. Я назначаю тебя во внутреннюю разведку не потому, что мне нужна шестерка среди Лидеров, и не по блату, — он вздернул брови, показывая этим жестом все то, чего вслух не сказал. Речь опять об Эрике, конечно. — Ты самая способная из всех.

Он улыбнулся и подался вперед, снизив голос до доверительного шепота:

— Эд, ты самая способная из новичков нескольких последних лет.

И, наслаждаясь произведенным эффектом, Финли откинулся на спинку кресла.

— Ну что, — сказал он спустя несколько минут молчания. — Мы пришли к согласию?

Я подняла задумчивый взгляд на лицо Лидера и покачала головой.

— Разве у меня есть выбор? Вы ведь просто меня назначили.

Он хохотнул.

— Верно, — и снова подался вперед. — Но если бы выбор был, ты бы согласилась?

Я ответила неожиданно для себя быстро:

— Да.

Финли улыбнулся и опять развалился в кресле, довольно прикрыв глаза.

— Замечательно!

========== Глава 13. Комплекс. ==========

Его веселое лицо и чрезмерно высокая похвала настораживали меня. Он вполне мог выбрать меня, руководствуясь вовсе не моими способностями, — хотя финишировать второй в списке, обогнав многих врожденных и талантливых бойцов, весьма высокое достижение — а из-за того, что знал большой секрет. Которым ни я, ни Эрик делиться не захотели бы. Которым он мог бы держать меня в узде, заставлять играть в нечестные игры ему на руку.

Финли не мог быть – и, естественно, не был — столь простым, веселым и откровенным парнем, каким себя выдавал во время утренней встречи. Об Эрике заговорила первой я, но назначил бы он меня во внутреннюю разведку, если бы не увидел накануне вечером наш поцелуй?

Ответственный сотрудник — способный и талантливый, если он и впрямь меня такой считает — уже сам по себе весьма ценен. Нет необходимости ковыряться в грязном белье — или подглядывать, пусть даже случайно — в поисках зацепки для шантажа. Только если сам Лидер честен и столь же ответственен. Если у него за душой нет темных тайн. Но стоит ввязаться в непривлекательную историю, стать соучастником — или лишь безмолвным свидетелем — преступления, и вот появляется нужда в человеке, чья верность не будет приниматься на веру, она будет взята силой.

Не забывай, кто ты на самом деле. И не изменяй себе. Фракция не выше человека. Этому учил отец.

Только что это значит для меня? Кто я? Что для меня более ценно?

Сохранить нашу с Эриком — и самого Эрика — тайну и молча выполнять самые грязные и гнусные приказы, марая руки в крови? Или воспротивиться и доложить о совершаемом преступлении? Пусть даже это повлечет за собой разглашение небольшого секрета, с чем Эрик мириться не станет, из-за чего замкнется и исчезнет из моей жизни. Или даже отомстит за упавшую на его холодную и свирепую репутацию тень.

Что важнее: чистая совесть и выполненный долг или призрачное расположение любимого — надолго ли? — человека? И как понять, когда меня начнут использовать в своих целях? Как не запутаться и не сбиться с пути? Как видеть истинную суть вещей? И людей?

Я оглянулась на Кинана. Мы сидели на крыше — очередное новое открытие брата, с которого открывался новый красивый вид на пересохшее русло реки и дома окраины.

Как я поступлю, если уличу в преступлении брата, друзей, Эрика? Немедленно арестую? Или сначала пригрожу разоблачением, настаивая на том, чтобы он — или она, это ведь могла бы быть и Рут — остановился, иначе я сообщу в надлежащую инстанцию? Или промолчу, безмолвно позволю преступлению совершаться, ничем не выдавая своей осведомленности, превращаясь тем самым в невольного соучастника?

Сколько непростых вопросов, сколько острых подводных камней в быстром бурлящем потоке разведки. Готова ли я к этому?

— Мне снились родители, — сказала я, намереваясь отвлечься от тяжелых мыслей, хотя воспоминание о сне было тоже весьма неприятным.

Кинан не отрывался от разглядывания города под нами.

— Нужно их навестить, — ответил брат. В лучах осеннего закатного солнца его лицо освещалось теплой желтой краской, а волосы, казалось, были ярким пламенем. — Ты уже очень давно тут, а домой еще не возвращалась.

— Мой дом теперь тут, — возразила я, поспешно отворачиваясь от брата, чтобы не встретиться с его упрекающим взглядом.

— Они всегда будут нашими родителями, — категорично и озлобленно заявил Кинан, и в нем засквозило чем-то очень похожим на мой неприятный сон.

— Родителями, не принявшими наши решения, — напомнила я, понимая напрасность этого разговора, но не могла остановиться. — Мама никогда не смирится с тем, что нам не по душе была строгость и надменность Эрудиции.

Кинан дернул головой, и я почувствовала на себе его обжигающий взгляд.

— Мама никогда не пеклась о моем переходе, Эдана, — выплюнул он — прошипел, как во сне — гневно. — Ей было все равно, куда я уйду. Ей было все равно, что я ухожу. Она беспокоилась только о том, что ты — ее девочка! — не оправдываешь ее больших надежд. И тянешься за своим непутевым старшим братом, ошибкой, сбоем в ее расписании!

Ошарашенная, шокированная кипящей болью и обидой в голосе Кинана, я повернулась и уставилась в его раскрасневшееся от ярости лицо.

— Так что просто помалкивай, Эд, ясно? Не смей говорить о маме так, словно она тебе чем-то обязана. Словно она обидела тебя своим нежеланием отпускать любимого ребенка!

И, резко вскочив на ноги, он поспешил к лестнице. Какое-то время я слышала громкие шаги на металлических ступенях, но вскоре они стихли. И я осталась одна.

Мне никогда не доводилось смотреть на семью под таким углом. Мне никогда не приходило в голову встать на место брата — папы, мамы — и увидеть совершенно иную картинку. Я и подумать не могла, что Кинана могли меньше любить, чем меня. Не догадывалась, как это ранит его.

Упиваясь обвинением матери в ее несокрушимой строгости и требовательности, я продолжала оставаться ее любимой дочкой, никак своим бунтом не отменяя своего превосходства над Кинаном.

Мы оказались очень разными: я и брат. Одинаково рыжими, с похожими глазами, доставшимися от папы, перешедшими в одну фракцию, но невообразимо отличительными друг от друга.

Сама по себе или благодаря — если верить Кинану — предпочтению матери любить меня больше, я была тверже, решительнее и менее ранимой. Возможно, я даже была черствой. Я была целеустремленней и, возможно, более развитой физически и умственно. Или просто трудилась больше и усерднее брата, отталкиваясь от таких же начальных данных.

Кинан был старше и должен был быть примером. Он и был, очень долгое время, вплоть до самого попадания в Бесстрашие. А затем вдруг оказалось, что я легко обгоняю его во всем. И из уверенного старшего брата, норовящего научить сестру уму-разуму, он превратился в закомплексованного мальчишку, обиженного и замкнутого в себе.

Я опустила взгляд на ноги, которые свесила с парапета вниз. Под моими ботинками, очень далеко двигались небольшие точки направляющихся куда-то людей. Вот к прохожим присоединился Кинан, его огненная шевелюра выскочила из здания и быстро направилась в сторону фракции.

И что же теперь, с вздохом подумала я. Мне забиться в угол, сложа руки и отказываясь что-либо объяснять, лишь бы вернуть брату былую — призрачную — уверенность в себе? Притвориться слабой бездарной младшей сестрой, неспособной на самостоятельное — весьма удачное — существование?

========== Глава 14. Возвращение. ==========

Конфликт вспыхнул неожиданно и так же быстро исчерпал себя. За завтраком — на следующий день после ссоры на крыше — я попыталась завести разговор о семье, но Кинан лишь хмуро качнул головой и отрезал:

— Извини, что накричал.

Но каждый остался при своих обидах и мыслях, а потому вечером по пути в Эрудицию мы хранили молчание. Я больше не порывалась вынудить брата говорить, потому что осознала совершенно отчетливо, что пользы от этого не будет. Во-первых, Кинан едва ли снова поведется на провокацию и выпалит накипевшее. Во-вторых, даже если он честно обо всем расскажет, что это изменит?

За всю свою осознанную жизнь Кинан привык к той картине, которую видел, сросся с ней. Переубедить его невозможно, ведь он отчаянно верит в несправедливое распределение родительской любви, упивается болью и обидой. Заставить его поверить в обратное невозможно.

Кроме того, а вдруг он прав? Я никогда не сравнивала отношение матери ко мне и к брату, принимая каждое ее действие и слово естественным проявлением ее черствой натуры. Но то, что я не видела неравенства, вовсе не значит, что его не было. Впрочем, как и уверенность Кинана в ущемлении его прав на всецелую материнскую любовь вовсе не означало, что из двух детей мама выделяла именно меня. Выделяла вообще кого-то.

Предпочтя пешую прогулку поезду, мы шагали неведомыми мне дворами и околицами. Кинан — практическое применение полученных во время патрулирования знаний — хорошо ориентировался в городе и показывал мне такой Чикаго, каким я прежде его не видела.

На нашем пути нам почти не встречались прохожие, лишь единицы заблудших Отреченных и несколько забившихся в углах изгоев. Все они коротко смотрели на нас и отводили безразличный взгляд. В нас с Кинаном не было ничего необычного. Просто двое лихачей, отправившихся на поиски адреналина, одетых в схожую черную форму и отвратительно похожих в своей нетипичной внешности. Просто брат и сестра, — очевидное сходство — которые ничем не могут быть интересны. Или полезны. Или опасны.

Мы шли вдоль наполовину развалившегося складского помещения, примыкающего к разрушенной высотке, бывшей некогда офисным центром или чем-то вроде него. Это место отдаленно напоминало — или было им, я довольно плохо ориентировалась в заброшенных районах — ту площадку, где проводилось ночное соревнование на захват флага. И там, в узком переулке между складом и высоткой — возможно, в похожем месте или именно тут мы затаились под самым носом у команды противников — я увидела неотчетливое быстрое движение тени.

Мое тело среагировало быстрее сознания. Я замедлила шаг и внимательно уставилась в затененный закоулок прежде, чем поняла, чем именно заинтересовало меня движение. Мне привиделась черная форма Бесстрашия. Мне привиделся один определенный Бесстрашный.

— Кинан!

— М-м?

— Ты говорил, что Тимоти определили в твой отряд, верно?

Брат покосился на меня и медленно качнул головой. Он обогнал меня на несколько шагов и теперь остановился, дожидаясь, пока я перестану пялиться в опустевший переулок.

— Да, а что?

— Я… — Подняв взгляд на Кинана, я вдруг испугалась, что он в курсе. Наслышан обо мне и Тимоти. — Мы временно не общаемся. Но мне интересно, как у него успехи.

Временно?

Мне привиделась хитрая ухмылка на лице брата, но я одернула себя. Он не может знать. Об истинной причине разительных перемен в его поведении знало всего несколько человек. Я не говорила об этом никому. Практически никому.

Могли ли проболтаться Рут или Дарра? Сам Тимоти? Эрик?

— Не знаю, — Кинан скривил губы. — Он очень тихий малый. Неплохой, но ни с кем не водится. Да и…

Но я больше не слушала. Всю оставшуюся дорогу я была поглощена мыслями о Тимоти. В самом ли деле это был он или просто померещился? А если и он, что странного в том, что в свободное от патрулирования время он гуляет по городу? Гуляет в весьма странных местах, которые по вкусу только такому страстному любителю обветшалой архитектуры как Кинан. Гуляет в темных переулках. Сам.

Или он там был не один? Что такого необычного было в его — предположительно — мелькнувшей фигуре? Этот обрывок воспоминания, нечеткой картинки всё ускользал, но не переставал настойчиво зудеть.

А затем мы вдруг — резкий ослепляющий контраст — вышли из захолустья на белую светлую площадь перед главным зданием нашей прежней Фракции. И все мысли и чувства — кроме восторга, ностальгии и трепета — исчезли.

Я оказалась дома.

Плавно скользящие по мраморной поверхности плит синие фигуры, устремленный ввысь безупречный небоскреб с гигантским всевидящим глазом интеллекта на фасаде. Тихое журчание голосов. Никакого смеха, стуков, громкой музыки. Только серьезные лица, только сгрудившиеся вокруг планшета или книги сдержанные Эрудиты. Оазис чистоты знаний среди наполовину павшей цивилизации. Мир, подчиняющийся законам науки, а не слепо следующий за инстинктами и желаниями.

Два черных пятна увенчанных пылающими головами, возникших посреди белой чистоты площади, привлекли к себе внимание, и я с неловкостью ощутила на себе пытливые взгляды. Кинан, очевидно, вовсе не чувствовал того же дискомфорта. Он так же решительно направился к ступеням, не оглядываясь и не тушуясь.

Неловко было только мне. Так, словно я предала все ценности этого места и стала недостойна его. Вот ведь глупости. Столько готовиться, бороться, наступать на себя и перешагивать через остальных, чтобы сейчас, лишь ступив ногой на плиты, помнящие мое детство, вмиг всё обесценить.

Фракция выше крови, напомнила я себе, входя за братом в лифт. Фракция выше крови. Собственные стремления выше чужих — родительских — амбиций. Долгосрочные планы — и многолетние усилия — важнее мимолетных сожалений. Важнее нерациональной ностальгии.

А затем двери лифта распахнулись, и все мои попытки вытолкнуть неприятно щекочущее чувство между ребер оказались напрасными. Вид знакомой до мельчайших деталей — до боли — квартиры словно ослабил краны внутри меня, и из запертых отсеков в мозг устремились воспоминания. Знакомая старинная карта в простой белой раме, стопка книг на столе и сам стол — длинный и белый — всколыхнули во мне волну чувств. Среди них резким волнорезом возникло колкое эхо сна.

«Это!» прошипела мать, мелькая и меняясь, превращаясь то в отца, то в брата.

Я поморщилась, глубоко вдохнула и, нервно одернув края куртки, шагнула вслед за Кинаном в светлый коридор.

========== Глава 15. Дверь. ==========

Я не была уверена наверняка, зачем сюда пришла и что именно хотела увидеть, но продолжала слежку. Забравшись на третий этаж заброшенного здания — одного из сотен брошенных фракциями, но не изгоями — я стояла у окна и наблюдала за выгрузкой продовольствия для афракционеров. Мужчины из Отречения и патрульные Бесстрашные вытаскивали из грузовика мешки и коробки, передавали по цепочке и складывали в одном месте невысокой широкой грудой.

Сверху открывался отличный вид. Упершись локтем в подоконник, а вторую руку положив на пистолет в набедренной кобуре — чтобы никто не смог подкрасться сзади и бесшумно вытянуть оружие — я неотрывно следила за одной фигурой. Игнорируя пепельные локоны Рут и огненную копну Кинана, я всматривалась в высокий тонкий силуэт Тимоти. И каждое его угловатое движение, каждый резкий поворот приближали меня к твердой убежденности в том, что накануне днем в трущобах я видела именно его.

Движения тени в том темном углу возле склада были очень похожими на те, что я наблюдала внизу. Они были настолько похожи, что я пришла к выводу, — вчера я об этом и не думала — что Тимоти тоже что-то нес. Ящик? Мешок? Коробку?

И мой праздный интерес перерос в болезненную необходимость узнать точно, что вчера происходило. Что Тимоти там делал, что он разгружал? Отдельно от отряда, не во время патрулирования? Возможно, во мне просто кипел всепоглощающий энтузиазм, подталкивающий немедленно проявить себя на новой должности. А, может, это как раз и дело для внутренней разведки. Тяжелое для меня дело, в центре которого – Тим. Или это я сама сгущаю краски?

Все эти сомнения и вопросы не покидали меня, они бурлили и густели, а к вечеру переродились в твердое намерение ночью же — не медля — отправиться к тому складу и посмотреть, что в нем — на вид вышедшем из использования — может храниться.

Я скоротала несколько часов в тренажерном зале в компании Дарры, который — даже задыхаясь от усилий — не переставал сокрушаться по поводу напрасности его назначения в администрацию и безысходности его ситуации. А с наступлением темноты, когда прокрасться незамеченной было легче, я направилась вчерашним маршрутом в сторону Эрудиции.

Не освещаемая заброшенная часть города была погружена в непроглядную темноту, в которой можно было легко споткнуться — обо что-то или об кого-то — и упасть. А потому я шла медленно и шагала осторожно, высоко поднимая ноги, каждый раз переступая невидимые препятствия.

В одном из переулков на красной кирпичной кладке стены в бликах света плясали причудливые тени, а из-за угла доносился громкий хриплый смех. Очевидно, вечер изгоев согревал не только огонь, но и алкоголь. Я напряглась и сняла пистолет с предохранителя. Мне очень не хотелось нарываться на неприятности, которые вовсе не стоят моего неоправданного любопытства. Но и возвращаться я не собиралась. А потому кралась дальше.

Поравнявшись со складом, я нащупала в кармане фонарик, но не решилась доставать. Слабого свечения скрытой облаками луны хватало, чтобы различать неточные очертания предметов, но нарушать темноту лучом света я опасалась. Что-то неладное мне мерещилось в этом месте, еще вчера. А сегодня в этот поздний час меня и вовсе окутывала колючая мантия страха.

Я вытянула пистолет из кобуры и прихватила пальцами фонарик, не вынимая его, но готовясь включить и вытянуть в любой момент, и двинулась через переулок. Тут, у стен склада, дурно пахло мусором и туалетом, впрочем, как и во всех закоулках, где водились отверженные. Стараясь ступать тихо, чтобы не шелестеть мусором и не раздавить с хрустом осколок стекла, я пробиралась под стеной вглубь переулка, в котором накануне мне померещился Тимоти.

Прямо напротив того места, где — по моим прикидкам — стоял Тим, оказалась дверь. Неожиданно новая и крепкая как для такого обветшалого здания. Облицованная металлом, с большим старомодным навесным замком. Эта дверь выглядела неприступной. Она была тяжелым подтверждением моих опасений. Тимоти не просто гулял тут и заглянул в уголок справить нужду. Я могла бы поспорить, что вчера эта дверь была открыта. Но сегодня она была заперта. Что могут запирать изгои?

Я направилась обратно к выходу из переулка, намереваясь обойти здание в поисках другого входа. Он нашелся быстро — громадная дыра в разрушенной стене, под которой раскрошилась груда кирпичей и цемента. Внутри стоял затхлый прелый запах мочи, режущий глаза и царапающий в горле и носу. Слабое холодное свечение внутрь не проникало, можно было различить лишь квадраты грязного стекла в противоположной стене. Я прислушалась, но кроме собственного гулкого сердцебиения в висках, ничего не различила. А потому выудила фонарик и включила, зажимая в кулаке и рукавом той же руки прикрывая нос.

Узкий желтоватый луч света выхватил из темноты груды мусора и разломанную старую мебель. А затем скользнул вверх и упал на стену. Она отличалась от других. Выглядела заметно новее, на ней не было старых выцветших рисунков и надписей. Она была выложена разномастным кирпичом, а не одинаково красным.

Ее здесь возвели недавно, одновременно с установкой двери. В этом сомнений не было. Часть склада — добрую его половину — надежно изолировали. Вопрос в том: для чего? Что могут хранить — скрывать — за замком изгои? Или это не их склад? Бесстрашных? Что может наша фракция хранить за пределами своей территории? И причем тут Тимоти? И втянуты ли в это брат и Рут? И если это так, то почему мои худшие страхи сбываются так стремительно?

Я опустила руку, устремила свет фонарика в свои ботинки и наклонила голову вперед, с силой упираясь носом в рукав и закрывая глаза. Надо успокоиться. Что бы там ни было за стеной и дверями с замком, мне нужно узнать, кому оно принадлежит, почему здесь находится и чем является прежде, чем делать прочие скоропалительные выводы.

Вот только как мне узнать о содержимом закрытого склада? Я не могу спросить у Тимоти. И у Рут или Кинана, если они тоже — по собственной инициативе или против своей воли — к этому причастны. Не могу спросить у Финли, потому что совершенно ему не доверяю. И не могу обратиться с таким вопросом к Эрику. Потому что он внезапно для меня самой оказался в списке подозреваемых первым. Самый сложный человек в целом Чикаго, замкнутый, недобрый, пугающий. И несколько раз бесследно и надолго исчезал из фракции.

— Стоп! — Прошептала я в пустоту.

Для начала нужно узнать, что там внутри.

========== Глава 16. Слежка. ==========

Чем дольше я думала о запертом хранилище в разрушенном здании, тем больше оно меня беспокоило. И тем тщательнее я пыталась убедить себя в том, что сначала нужно узнать, кто и что хранит в том складе, и лишь затем задаваться вопросом, могут ли быть в это втянуты мои друзья.

Во время завтрака в полупустой столовой внезапно возникла подсказка. Я ввинчивалась взглядом в узкую сутулую спину Тимоти, бесцельно перемешивая в тарелке неаппетитный завтрак, когда невысокий мужчина с залысиной и короткими вьющимися волосами миновал прочие свободные места — целые столы — и сел напротив Тима. В полупустой столовой это выглядело очевидно намеренным действием, что и настораживало.

Бывший некогда Дружелюбным Тимоти теперь предпочитал избегать друзей и знакомых и не заводить новых. Лысоватый коротыш не был среди новичков, не являлся одним из инструкторов, и в патрульном отряде Тима я его не видела. Это был совершенно новый человек, и его появление рядом с Тимоти, выбравшим одинокое молчаливое существование, было необычным.

Отставив поднос с почти нетронутой едой, и коротко попрощавшись с друзьями, я направилась к выходу. В узком коридоре, ведущем из столовой, я намеревалась подождать собеседника Тимоти и проследить за ним. Этот мужчина казался тем, кто может знать, кому принадлежит ключ от хранилища на территории изгоев.

Он не заставил себя долго ждать, что подтвердило мои подозрения. К Тиму он присоединился без подноса, пришел в столовую не ради завтрака. Возможно — вероятно — ради короткого разговора с Тимоти. И, сказав или услышав всё необходимое, он поторопился уйти.

Шагал он быстро и порывисто, нигде не задерживаясь и ни с кем не заговаривая. Лишь коротко кивал на знак приветствия и спешил дальше. Шел он по людным коридорам, так что мне не приходилось прятаться, моё преследование не бросалось в глаза. Он не сворачивал в незнакомые темные углы, не отклонялся от хорошо знакомого мне — и выгодно популярного — маршрута. Обогнув Яму, он миновал несколько тренажерных залов и свернул к оружейному складу.

— Заблудилась?

Я обернулась на голос. Эрик стоял в углу, упершись плечом в стену и склонив голову на сторону. Руки отведены за спину. На короткое мгновенье полумрак коридора сменился яркой вспышкой воспоминания. Дежавю.

Словно исчезли эти три месяца, как и не было. Будто еще не пришел день Церемонии Выбора, и я не в черной форме Бесстрашия, а в синем — классика Эрудиции — платье брожу по околицам Чикаго.

— Что разведке понадобилось на территории патрульных?

Знакомо заиграли под располосованной черным кожей мышцы, и Эрик поставил голову прямо, оттолкнувшись от стены. Всё было очень похоже и кардинально иначе.

Меня не охватил животный страх, разрывающий тело и мозг противоречивыми позывами к бегству и глухой неотзывчивостью мышц. Эрик выглядел таким же грозным, смертоносно большим и рельефным, словно отлитым из безжалостной стали, но был другим. Его глаза не были двумя свинцовыми пулями, прожигавшими во мне дыры. Это были знакомые темные бездонные озера, в которых была и жестокость, и свирепость, но была и нежность. Его лицо не было напряжено, желваки не двигались под гладко выбритой кожей. Напротив, мышцы были расслаблены, лоб и переносицу не искажали морщины, а уголки губ приподнялись вверх в намеке на улыбку.

Тут, в коридоре, ведущем в отсек, где занимаются и экипируются патрульные, были уже не те Эдана и Эрик, что столкнулись в переулке в день Теста. Мы были другими людьми. Я точно изменилась и едва ли могла хотя бы вспомнить, как это — быть Эданой. Теперь я Эд, и Лидер передо мной вовсе не тот невообразимый ужас, воплотившийся в один темный нависающий силуэт. Мне было легко поверить, что тот злобный Бесстрашный, встречи с которым я панически боялась, был способен на что-то ужасное, противозаконное. Но, глядя на Эрика, я лишалась последних слабых подозрений в его причастности к затерявшемуся среди развалин складу. Этот человек с потемневшими глазами — их выражение пробуждало внизу живота теплое шевеление — и пухлыми губами вместо сжатой тонкой линии рта не мог быть ни в чем замешан.

Я этого не хотела. Чувства не желали слышать доводы разума.

С приглушенным удивлением я осознавала, что отбрасываю в сторону все слабые попытки мозга протестовать. Что-то глубокое и дикое разметало внутри головы мысли: пусть даже он причастен, пусть это была его идея, его приказ создать склад и вовлечь Тимоти, пусть он даже увидел, что я слежу за лысоватым невысоким мужчиной, и пусть понял к чему это, и пусть догадался, кто я на самом деле. Пусть он решит меня остановить, — навсегда — я не хочу в это верить.

Я улыбнулась.

— Да, — сказала я, понизив голос и коротко покосившись по сторонам. — Заблудилась. Не проведешь меня до комнаты?

Брови Эрика взметнулись вверх, глаза вспыхнули. Он посмотрел по сторонам и обнажил в улыбке зубы.

========== Глава 17. Склад. ==========

It hurts like hell

To be torn apart.

And it hurts like hell

To be thrown around.

Bastille — Torn Apart

В комнате было тихо и темно. Разнеженное тело в мягкой и теплой постели отчаянно хотело сна, но мозг работал на максимальных оборотах. Я лежала, подтянув кулаки с зажатым одеялом к подбородку, и смотрела в потолок. Он был привычно расчерчен на два треугольника тусклой полосой света, проникавшего через узкое мутное окно.

Под моей шеей покоилась рука Эрика. Какое-то время я чувствовала под горячей кожей твердость напряженных мышц, но затем они расслабились и обмякли. Голова Эрика склонилась на сторону, его дыхание стало ровным и глубоким. Он уснул.

Утром он охотно пристал на мое предложение. И пусть на самом деле к комнате он меня не проводил, мы шли по отдельности, разными маршрутами и с разрывом в полдня, приглашение он принял. И это кружило голову. Он менялся — или открывал себя настоящего — с каждой нашей встречей всё стремительнее. Каждое его действие — слово, взгляд, движение — подтверждали моё смелое предположение об ответных чувствах. Подглядев его страхи, я позволила себе трактовать их как влюбленность, нужду во мне и страх потерять единственный шанс излечиться от одиночества. Этот вывод импульсивно возник в моей голове и тот же час сорвался с языка, но последующие дни — недели — я прокручивала всё, что помнила с ночи моего нападения на Эрика, и сомневалась. Такое развитие событий казалось слишком невероятным, невозможным в случае Лидера.

Но сейчас он был в моей комнате. Он пришел сюда по моему приглашению, не сыпал колкостями, не строил из себя неприступную глыбу. А, получив своё, не ушел, остался спать в моей узкой и неудобной для двоих кровати. Он остался спать со мной. Вероятно, просто глупая неопытность, но я считала этот его выбор очень показательным. Я хотела, чтобы так оно и было. Но не в эту ночь.

Шестеренки в голове постоянно со скрипом замедляли ход, останавливались, и начинали вращение в обратную сторону. Размышления об Эрике развевались холодным ветром напряженной сосредоточенности на связи найденного мной хранилища, Тимоти и лысоватого мужчины, свернувшего в оружейную.

Ненормальная, решила я и села в кровати. Оглянулась на Эрика. Он не пошевелился. Лицо обернуто к стене, одна рука вытянута в сторону, вторая расслабленно лежит на животе. Могучая грудь равномерно вздымается и опадает в такт его тихому дыханию. На шее вдоль линии татуировки пульсирует вена. Внизу живота возникло непреодолимое желание запустить пальцы в волосы на груди и расчесать их, сгибая пальцы и царапая ногтями кожу, а губами впиться в шею. Но мне пришлось заглушить этот порыв.

Эрик не должен проснуться и увидеть, что я собираюсь уходить. Где-то очень глубоко, словно не во мне, а рядом с моим телом, слабо мерцала предупредительная лампочка. Лидеру незачем — на данный момент — знать о том, что я сотрудник внутренней разведки. Даже если к занимавшему все мои мысли делу он не причастен, ему лучше оставаться в неведении.

Я встала с кровати, не отрывая взгляда от Эрика. Привыкшие к темноте глаза легко разглядели разбросанную по полу одежду. Натянув штаны и майку, я подхватила ботинки и куртку и, бросив последний взгляд на Эрика, который всё ещё не шевелился, направилась к двери.

Выскальзывая в коридор, я не отдавала себе отчета, зачем намереваюсь идти в оружейный склад патрульных. Случайно возникшее расследование — вполне возможно, лишь плод моего нездорового воображения — получило случайное развитие, и сейчас я снова полагалась на волю случая.

Присев у стены, я пыталась натянуть на босые ноги противящиеся ботинки и прислушивалась. За дверью ничего не было слышно. Затянув шнурки и застегнув куртку на молнию, я выпрямилась, и еще несколько минут стояла неподвижно. Но из комнаты не донеслись звуки шагов, а дверь не открылась. Эрик спал и не слышал моего ухода.

Спала вся фракция. Я не знала, который час, но пустота коридоров — и Ямы — подсказывала, что ночь близится к рассвету. Всегда так пустело только под утро.

После теплой постели и полудрема моё тело бил озноб, а во влажном холоде предрассветного осеннего воздуха изо рта вырывался пар. Стараясь согреться, я быстро шагала, обняв себя за плечи и растирая их ладонями. Несколько раз я резко останавливалась, прислушиваясь к тишине, но ее ничего не нарушало, только мои собственные шаги и эхо от них.

Осознавая напрасность своей вылазки, — возможно, бессмысленность всей попытки выведать то, что не обязательно являлось преступлением — я ожидала увидеть, что оружейный склад так же погружен в тишину и мрак. Но к моему удивлению внутри горел свет. Слабый и далекий, словно горели не основные лампы, а лишь небольшой фонарь где-то в глубине заставленных оружием стеллажей.

Подкравшись к окошку выдачи оружия — над узким проемом в толстом стекле была красная надпись «Для получения и сдачи оружия подготовьте карточки!» — я заглянула внутрь.

Источник света — большой фонарь — стоял на полке ближнего к окошку стеллажа. Он освещал небольшое пространство кабинки и ярко отражался в покрытой стеклом памятке о безопасности, но вглубь самого оружейного склада не светил. В темноте рядов стеллажей можно было различить лишь невнятные очертания ближних к свету полок.

Я вглядывалась во мрак, наполненный оружием, забыв об осторожности и почти выпрямившись во весь рост, когда прямо перед стеклом возникла тонкая фигура. Тимоти, — ошибки быть не могло — присевший рядом со столом и невидимый всё это время, резко встал и выпрямился. Я отскочила от окна и вжалась в угол. Сердце встрепенулось и бешено колотилось в горле.

Забравшийся в оружейку Тимоти — простой патрульный, не имеющий доступ в склад — посреди ночи служил ужасным подтверждением моих подозрений. Больше не осталось возможности журить себя за разыгравшуюся фантазию и чрезмерное желание немедленно проявить себя во внутренней разведке. Происходило что-то неладное. Прямо сейчас за углом совершалось преступление.

С громким металлическим звоном захлопнулась дверь оружейного склада. Я сильнее вдавилась спиной в стену, силясь раствориться в темноте. Никогда прежде я не сожалела так сильно о своей беспечности. У меня с собой не было никакого оружия. У Тимоти, вероятно, его было очень много.

Шаги стали отдаляться, и я выглянула за угол. В слабом освещении коридора порывисто шла темная тонкая фигура. Тим нес большую сумку, ее дно заметно провисало под весом груза, а тканевые стенки оттопыривались в разные стороны узкими длинными стволами автоматов.

Я закрыла глаза.

Тимоти ворует. Черт побери, он крадет из склада оружие и переносит в другое место. Его ночное путешествие в запертую оружейку опровергает все попытки оправдать эти действия.

Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Третья случайность, которая в этот раз может дать реальные ответы. Нельзя ее упускать. Пусть даже я вовсе не готова к ночному преследованию и возможной потасовке. Стоять в углу и уговаривать себя, что увиденное имеет разумное объяснение, я не могла. Как и не могла вернуться в комнату за оружием. По двум причинам: не было времени, Тимоти шел быстро, и еще минута промедления обернулась бы провалом; и Эрик. Войти, вооружиться и уйти незамеченной я уже не смогла бы.

Надо было идти прямо сейчас, и я, собравшись с силами, шагнула из угла.

========== Глава 18. Переулок. ==========

Тимоти свернул к колеям ещё до того, как вдалеке послышался стук колес приближающегося поезда. Он знал расписание, он садился на этот ночной грузовой поезд уже не раз и точно знал, когда он пройдет по территории Бесстрашия и куда направится.

Я остановилась в тени здания, разглядывая силуэт человека, бывшего некогда забавно заикающимся и смущающимся Дружелюбным, бывшим некогда влюбленным в меня другом. Мой отказ не мог так быстро и так радикально его изменить. Я лишь пробудила в нем его настоящую суть, заставила снять качественную маску. Мы все – Рут, Дарра и я — верили в тот образ, который он старательно создал, не представляя даже, как фатально ошибаемся.

Когда поезд въехал во внутренний двор, Тимоти забросил сумку за спину и бросился бежать вдоль колеи. Пропустив два вагона, он вскочил на подножку третьего и кулаком вжал кнопку открытия дверей. Я сгруппировалась в своем укрытии, готовая броситься вдогонку за красными габаритными огнями поезда, но Тимоти не заходил в вагон. Он продолжал висеть снаружи, через плечо вглядываясь в переулок. Заметил слежку?

Я провожала взглядом вереницу стальных коробок, в одной из которых уезжал вглубь Чикаго Тимоти, не решаясь выдать себя и выйти под холодное свечение луны. Благодаря брату я знала короткий путь отсюда до склада, а потому, дождавшись, пока шум поезда стихнет за поворотом, я бросилась бежать.

Холодный воздух раздирал нос и горло, соприкосновение горячей кожи и осенней влаги порождало неприятное жжение. Уставшее тело противилось, а жесткие ботинки с каждым движением резко натирали голые пятки. Но я заставляла себя не сбавлять темп. Я бежала по темным переулкам, и мои шаги гулким эхом отражались от разрушенных стен, наполняя темную окраину тревожной барабанной дробью.

До склада оставалось чуть меньше квартала, когда пустынную улицу пересекла высокая тень. Тимоти быстро и порывисто шагал к двери, сумка в его руке медленно покачивалась. Я кралась вдоль стены, в надежде не наступить на стекло и не выдать тем самым своё присутствие. Я уже добралась до угла, почти различая два приглушенных голоса и готовая выглянуть, когда холодный влажный воздух резко рассек пронзительный свист.

В переулке у двери шумно замешкались, две тени метнулись оттуда и замерли, повернув в мою сторону головы, но еще не различая меня в темноте.

— Ты привел хвост! — прошипел высокий силуэт, а затем добавил презрительно: — Ты привел её!

Я уставилась на Молчуна. После покушения на Тимоти и вылета из фракции он заметно изменился: похудел, осунулся и отрастил бороду, но ошибки быть не могло. Это был именно Молчун. Я могла бы с легкостью дать голову на отсечение — свистуном был второй из вылетевших за попытку убийства.

Высокий и непривычно тонкий — теперь такой же худой, как и Тим — силуэт Молчуна потянулся рукой в сумку, которая теперь перекочевала к нему, достал что-то и передал Тимоти. Тот оторопело уставился на предмет в руке.

— Зачем? — хрипло спросил он. Пистолет в его распростертой ладони подрагивал.

— Прикончи её, — зашипел Молчун.

— Н-но… — слабо запротестовал Тимоти, всё же обхватывая пальцами рукоять.

— Тим… — Его имя вырвалось из меня вместе со вздохом. — Почему?

Представшая передо мной картина казалась невообразимым абсурдом. Самая изощренная фантазия не могла бы представить себе всё безумство этой ситуации.

— Почему?! Они ведь тебя убить пытались, Тим! Как же так?

Его тонкие губы скривились от смеси презрения и отвращения. Никогда прежде я не видела у друга — кто этот человек? — такого выражения.

— А в-в-вот так, — проскрипел он незнакомым голосом. — К-к-каждый д-д-де-действует п-по-своему. Ты с-с-стала по-по-подстилкой Лидера. А я з-з-зарабатываю д-де-деньги.

Его слова и ржавая вибрация голоса отзывались острой болью в висках и горьким стальным привкусом во рту. В животе бурлила тошнота.

— Ты продаешь оружие изгоям… — пробормотала я, не то обращаясь к Тимоти, призывая его осознать опасность и преступность его действий; не то заставляя себя саму поверить в происходящее.

— Заткни пасть! — рявкнул Молчун. — Прикончи её, ну же!

Зажатый в кулаке пистолет взмыл вверх и едва заметно подрагивал. Я уставилась в черную бездну дула, не в силах оторваться от его спокойной смертоносности. И когда оно резко дернулось, я зажмурилась, ожидая раздирающей боли в голове, но не услышала выстрела.

— Очень не советую стрелять, — прозвучало зловеще тихое и спокойное.

Я открыла глаза и сначала уставилась на Тимоти. Он и Молчун испугались этого внезапно подкравшегося голоса, — потому и дернулась рука с пистолетом — и теперь в ужасе таращились на Эрика. Он стоял в переулке, ведущем в хранилище, привалившись плечом к углу. Вдоль стены расслабленно висела рука, сжимающая пистолет.

В слабом свете фонаря за его спиной не было видно лица, но даже от самой широкой черной фигуры, появившейся так неожиданно, без предупредительного свиста караула, веяло угрозой.

Напряжение сильной волной прокатилось по телу и в одночасье испарилось. Мышцы расслабились от оцепенения, и мне показалось, что ноги сейчас подкосятся, и я упаду. Но вместо этого я побежала. Тело среагировало быстрее сознания. Я бросилась вдогонку за Молчуном прежде, чем поняла, что тот отшвырнул сумку с краденым арсеналом и ринулся наутек. Тимоти тоже шарахнулся в сторону, Эрик прыгнул за ним — я буквально ощутила его быстрое движение за спиной, почувствовала легкий ветерок.

Раздался выстрел, и я встрепенулась. Из последних сил делая выпад и хватая Молчуна за руку, я поймала себя на том, что мысленно повторяю в нелепой молитве: только не убил, только не убил, пожалуйста. Завязалась драка, и бездумно блокируя удары, я думала лишь о Тимоти. Эрик не мог его застрелить. Пусть он совершил преступление, возможно, это даже нечто большее, чем просто воровство, может, это подготовка переворота; пусть он целился в «подстилку Лидера», Эрик не мог его убить. Без суда и следствия в нелепой попытке убежать от вездесущего Бесстрашного в ограниченном стеной от вымершего мира городе.

Следующая мысль пришла болезненно и резко вместе с ударом Молчуна в висок: у Тимоти тоже был пистолет. Это он мог выстрелить.

Он мог убить Эрика.

А затем снова послышался выстрел, и я упала.

========== Глава 19. Предпоследняя. ==========

Локоть саднило от крепкой хватки Эрика. Он затолкал меня в свою комнату, с треском захлопывая за нами дверь.

— Какого черта?! — взревел Эрик. Его лицо пылало. Ноздри раздулись, желваки ходили на скулах, глаза недобро сверкали. Он выглядел смертоносно опасным, и в любой другой день — позднюю ночь — я бы до чертиков испугалась такого Лидера, но сейчас мои мысли были заняты другим. В теле бурлил адреналин, отметая в сторону страх, боль и усталость. С помощью Эрика мы — скорее он сам, воспользовавшись моей нелепой попыткой задержать Молчуна — не дали Тимоти и его подельнику сбежать. Эрик выстрелил им по ногам, и сейчас они надрывно вопили в лазарете под чутким присмотром нескольких патрульных. Но оставался еще один, тот, что стоял начеку и возвестил о моем появлении.

— Кто же был третьим? — задумчиво произнесла я, ненамеренно и неосознанно доводя тем самым Эрика до точки кипения.

— Блядь! — заорал он. — Твою мать, Эд! Ты какого хрена туда подалась?! Одна, ночью, без оружия!

Его тело напряглось, кулаки сжались, а на покрасневшей шее вздыбились жилы. Эрик, казалось, сейчас бросится вперед и выколотит из меня объяснения, но затем вдруг замер и осунулся. Его плотно сжатые от ярости губы приоткрылись, глаза округлились.

— Ох, блядство, — прохрипел он, закрывая лицо руками. — Черт, черт, черт!

Он с силой протянул ладони по лицу, я даже различила едва слышный шорох, когда руки сползли к покрытому щетиной подбородку. Уставившиеся на меня глаза были наполнены темной смесью усталости и обреченности. Неведомое прежде выражение.

— Финли, да? — выдохнул Эрик. — Ты во внутренней разведке, правда?

Я заворожено смотрела на него, растерянного и отчаявшегося, и медленно кивнула.

— Вот же дерьмо, — пробормотал он, прижимая к губам кулак. И добавил, задумчиво, обращаясь скорее к себе, чем ко мне: — Надо поговорить с ним, надо убедить его, что ты не готова…

— Но я готова! — Всплеск необъяснимой обиды заставил меня вскрикнуть и тут же устыдиться своего выпада. Продолжила я уже почти шепотом: — Я готова, Эрик! Почему ты продолжаешь относиться ко мне, как к паршивому новичку?! Почему ты не можешь принять…

— Ты и есть новичок! — рявкнул он, прерывая то, что могло перерасти в необдуманный монолог. — Ты тут всего пару месяцев и нелепо самоуверенна, если полагаешь, что стала полноценной, достойной Бесстрашной!

Веки предательски защипало, а голос дрогнул:

— Какой ты мерзкий! — Я отчаянно боролась со слезами, но они уже застилали глаза, и я ничего перед собой не видела. — Зачем придираться, зачем так топтать, Эрик?!

Он шевельнулся, но сквозь дрожащую пелену слез я не различила движения.

— Да потому что… — громко начал он, а затем понизил голос: — Потому что люблю тебя, дуру беспомощную! А ты постоянно находишь себе приключения! — Он вздохнул. — Да еще и машешь руками, а не бьешь.

Оглушенная словами, смысл которых от меня увиливал, я зажмурилась. Слёзы потекли по щекам, и когда я открыла глаза, то увидела Эрика ясно и четко. Он стоял прямо передо мной, всё такой же непривычно разъяренный и растерянный. Поразительно искренний.

— Бездарность, — коротко добавил он.

Но я не слышала. Между его признанием и моим осознанием сказанного была короткая задержка, наполненная вакуумом непонимания. А затем в пустоте из ниоткуда возникла горячая мягкая волна, окатившая меня изнутри и ударившая в голову сильнее всякого алкоголя.

Он сказал это. Эрик чувствовал что-то ко мне, достаточно долго и сильно, чтобы набраться смелости — человечности — и признаться самому себе в наличии этих чувств. Чего ему это стоило, пусть даже в бешенстве, пусть даже необдуманно высказать свою величайшую тайну, свою слабость?

— Что бы с тобой стало, если бы я не проснулся и не пошел за тобой, м? Насколько надо быть безмозглой, чтобы, заподозрив неладное, отправиться ночью на территорию отверженных, не вооружившись хотя бы ножом! А еще в Эрудиции была, — не унимался Эрик. — Смешно! Это…

Но я не дала ему возможности договорить. Его руки предприняли слабую попытку меня отстранить, но его губы ответили на мой поцелуй.

Эрик — груда мышц с двумя стальными пулями вместо глаз, ужас не только новичков, а и половины Фракции — любил меня. И в эту необычайно насыщенную ночь только это имело значение.

========== Последнее. Первый день. ==========

Эрик терпеливо стоял, опустив голову, и смотрел на меня исподлобья. В его ясных серых глазах еще не было привычной жесткости, она возникала там, когда Лидер переступал порог комнаты и выходил в коридор. А сейчас он покорно и молча ждал, пока я перестану забавляться, послушно подставив голову под мои руки.

Мы стояли в душе, и я, заливаясь смехом, вытягивала и закручивала мыльные волосы Эрика в причудливые торчащие прически. Эта нелепая утренняя забава была одновременно неприглядной и показательной. Может ли быть что-то более ярким проявлением доверия, трепетной любви и терпения, чем это смиренное молчание?

За два последних года изменилось всё и одновременно ничего. Эрик всё так же был самымжутким из Лидеров, которому сегодня предстояло традиционно встретить новичков и повергнуть их в смятение необходимостью прыгнуть с крыши. И в то же время он оказался совершенно новым человеком, привычно сухим и сдержанным, но необъятно любящим и заботливым в такие незначительные моменты, как этот.

Теперь, спустя два года после моего дебюта во внутренней разведке, ознаменовавшимся арестом двух Бесстрашных и четырех изгоев за кражу казенного оружия и подготовку вооруженного восстания, многое прежде тайное стало явным. О моем месте работы знали едва ли не все. Кинан постоянно в шутку хмурился и ворчливо сообщал:

— Не могу при тебе расслабиться. Вдруг нарушу закон, и ты меня арестуешь.

О нас с Эриком судачили далеко за пределами фракции. Узнав правду одной из первых, — мой сбивчивый рассказ дрожащим шепотом — Рут закатила глаза и громко вскрикнула, словно от удара. Она недолюбливала Эрика, и мой выбор никак не могла понять, хотя смирилась с этим. А затем, спустя чуть более, чем полгода, Рут разродилась очаровательной русоволосой двойней.

Родители неожиданно для меня оказались очарованы острой неприступностью Эрика. Мама восторженно и кокетливо хлопала ресницами, услужливо слушая каждое тихое слово моего избранника. Её самодовольство было польщено моим стремительным карьерным успехом и тем, что меня выбрал в возлюбленные Лидер Фракции.

Пока мама хлопотала с десертом, папа отвел меня в сторону. Мы примостились у окна, разглядывая вечерний Чикаго внизу, и тогда я услышала второй раз в жизни — и пока последний — непривычно мягкий и заботливый тон отца, так разительно отличающийся от его привычной строгости. В первый раз, еще в день Теста на способности, он давал мне ценные наставления, которые, безусловно, очень помогали мне в моменты тяжелого выбора. Сейчас папа одобрительно кивнул и со слабой улыбкой произнес:

— Он выглядит очень надежным парнем. Думаю, с ним ты в безопасности.

Только Кинан ерзал на стуле и недовольно поглядывал на Эрика.

— Мало того, что ты у нас шпионка, так еще и в семью привела это чудовище, — заявил он обиженным шепотом тем же вечером, когда уже в здании Бесстрашия мы прощались.

Но со временем и он смирился. А это было главное — чтобы семья и друзья приняли мой выбор. Другие, пусть и тоже довольно близкие люди — Четверка, Тори, Крепыш и остальные из разведки — и их мнения мало меня волновали, и на все непонимающие взгляды и натянутые улыбки я отвечала лишь пожатием плеч. За два года то, что Эрик и Рыжая Эд вместе, стало общеизвестным фактом, и что бы об этом ни говорили, нас это не беспокоило.

Сегодня был день Церемонии выбора и через пару часов несколько десятков юнцов, осмелившихся связать свою жизнь с Фракцией лихачей, выпрыгнут из поезда на злосчастную крышу, чтобы пройти еще одну своеобразную церемонию — посвящения.

Впервые со времени собственного прыжка я пришла к натянутой под проваленной крышей сетке, теперь уже в числе инструкторов. Когда серая фигура первого прыгуна молчаливым снарядом упала в сетку, и Четверка помог новоприбывшей выбраться, коротко — традиционно — спросив, столкнули ли ее, я подняла взгляд и посмотрела в высокое ясное небо и несколько точек голов склонившихся над парапетом напуганных новичков.

Чему я смогу научить их? Буду ли я для них авторитетом, как был для нас Четверка, или фобией, каким был Эрик?

Я слабо улыбнулась этому имени и задалась другим вопросом, куда более волнительным: через десять недель, когда вся эта разномастная толпа шестнадцатилетних слабаков превратится в черный строй Бесстрашных, какой буду я? Как сильно на фоне подтянутого тела будет выделяться неоднозначно округлившийся живот? И насколько мне это будет мешать в процессе подготовки неофитов?