Принцип Парето (СИ) [Ulla Lovisa] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1. ==========

Анета Блага проснулась от повторяющегося, надоедливого стука. Сначала он пробрался в её сон едва различимым скрипом, затем стал усиливаться, и вот теперь в комнате ничего больше не было слышно — ни тиканья часов, ни уличного шума за приоткрытым окном — кроме этого дребезжания. В какой-то момент она сдернула с головы одеяло, бессознательно натянутое в поисках тишины, открыла глаза и села в кровати. На подоконнике виднелся круглый силуэт кота. Он сидел по внутреннюю сторону шторы и методично шлепал её передней лапой, пошатывая её и шевеля металлические кругляши держателей по полому алюминиевому карнизу. Это был один из любимейших — в силу своей эффективности — способов Петрарки будить по утрам.

Услышав шевеление в кровати, кот замер, медленно опустил лапу и прислушался. Анета потянулась к телефону, подцепив его с пола за провод воткнутой в розетку зарядки. Экран вспыхнул ярким свечением, больно впиваясь в уставшие глаза. Часы показывали начало десятого утра. Отлично, ей удалось поспать всего четыре часа. Так держать!

Вечер — и всю ночь — накануне Анета провела, тужась над финальным текстом. Сегодня был крайний день сдачи материала главреду, и откладывать больше было некуда, хотя очень хотелось. Объемная статья о торможении коалицией левых и левоцентристов строительства социального жилья была заданием редакции. И как это часто случалось с темами, навязанными сверху, а не выбранными самой Анетой, давалась она нелегко. Ей приходилось впихивать себя за компьютер и отказывать себе в отдыхе, сне, еде и даже туалете, пока на экране не появлялся хотя бы абзац. Стоило ей хоть как-то начать — пусть даже десятью минутами позже она стирала все набранные знаки подчистую, или редактор, недовольно скривив рот, выделял текст ярко-желтым цветом и с гневным примечанием отправлял обратно — и уже появлялась надежда на то, что она сможет и закончить. Но до того, как из-под пальцев появлялось первое слово, Анета неизменно ощущала отчаяние и готовность сдаться, потому что вся собранная информация виделась ей разрозненными кусочками несовместимого пазла.

Выключив настроенный на одиннадцать часов будильник и потянувшись всем телом, Анета встала. После мягкой теплоты постели свежий воздух комнаты — она не могла спать с закрытым окном даже в самые лютые зимы — сковал её в морозной хватке. Она продрогла и мелко задрожала, а потому вернулась и сгребла за собой одеяло. Укутавшись в него и зевая до слёз, она вышла из комнаты. Вслед за ней — с глухим ударом и сдавленным «мяу» — с подоконника спрыгнул Петрарка и засеменил следом, довольно топорща хвост.

Под их ногами уютно поскрипывал дощатый пол. Анета Блага сняла эту квартиру на Польской улице — за почти неподъемные шесть лет назад пятнадцать тысяч крон — за красочный фасад, за выходящие на зеленый парк окна, за уютный внутренний дворик с беседкой и стеклянной глыбой пристроенного лифта, и за этот самобытный паркет. Она любила его вид и его звук, как он тихо постанывал, проседая под весом кота, и как пах влажной древесиной после уборки. Квартира сдавалась почти без мебели, — кухонный гарнитур и высокое зеркало в массивной темной раме — и Анета долго жила с двумя тарелками, одним табуретом и брошенным на пол матрасом, но паркет делал весь уют даже в такой пустоте.

Втиснувшись в крохотную кухню со всем своим необъятным шлейфом пухового одеяла, Анета наполнила сухим кормом миску Петрарки и, когда кот принялся хрустеть завтраком, повернулась к кофейной машинке. Без большой чашки горячего и горького она отказывалась шевелиться. Ей даже в душ не хотелось идти, не выпив предварительно ободряющего напитка, иначе она вполне рисковала уснуть, стоя под потоком воды. Но её ждало разочарование. Наполнив резервуар водой и подставив свою любимую кружку, она открыла коробку капсул со спрессованным кофе, а в той оказался лишь крохотный лоскуток фольги.

— Да ладно? — раздосадовано выпалила она. Кот лишь равнодушно покосился на неё, не переставая торопливо жевать. Никто из них не заметил, как опустела упаковка.

Голова была тяжелой и заполненной монотонным гулом разрозненных отрывков мыслей: в большинстве своём застрявшими ещё с ночи вариантами текста и случайными фактами из собранного материала. В таком состоянии Анета не могла показываться в редакции — вообще не могла показываться никому, такой сонной она была даже самой себе угрозой — и потому твердо решила раздобыть кофе. Ниже по улице был ресторан, где можно было взять стаканчик на вынос, но одноразовая покупка не решала проблемы отсутствия кофе на постоянной основе, потому Блага решила отправиться в супермаркет. Он находился в двух кварталах, а это по меркам исповедуемой Анетой религии святой лени, было расстоянием, входящим в понятие пижамного радиуса — местности вокруг дома, по которой она могла себе позволить передвигаться одетой во что пришлось и не зачесанной. Поэтому она натянула куртку прямо поверх пижамы, втолкнулась в сапоги, накинула на голову капюшон, пряча в нём заспанное лицо и взлохмаченный пучок волос, и, подхватив ключи, вышла.

Снаружи было пустынно и холодно. На голых ветвях деревьев и траве осел белесый иней, в щелях между узорчатой тротуарной плиткой замерзла влага. Торопливо шагающая Анета несколько раз неловко поскользнулась на застывших во льду лужицах. Её дыхание вырывалось клубами пара из-под капюшона и оседало замерзшей влагой на меху. Руку, сжимающую кошелёк и телефон, остро царапал холод. В Праге выдался очень сухой и морозный январь.

Ей пришлось почти бежать на пути в супермаркет, чтобы не продрогнуть окончательно — надетый поверх растянутой футболки пуховик едва сохранял последние капли тепла в её теле. На пути обратно — с коробкой кофейных таблеток, упаковкой хлеба и банкой малинового джема, водруженными без пакета прямо в стремительно замерзающие руки — Анета и вовсе мчалась в припрыжку, словно украла, а не купила продукты. В магазине она разогрелась докрасна и до взмокшей спины, и снаружи мгновенно околела. Проснувшись после этих температурных контрастов и пробежки наперегонки с оледенением, она уже мечтала не столько о кофе, сколько о горячем — испускающем белые облака пара — душе и махровом халате.

Она взбежала по ступенькам, все пролеты между четырьмя этажами пытаясь сбалансировать покупки в одной руке, а другой выудить из кармана ключи. Брелок постоянно застревал за подкладку, но Анете уже почти удалось выхватить связку, когда она наткнулась на высокую черную фигуру.

— Госпожа Блага? — осведомился мужчина в объемной дутой куртке. Казалось, он занимал собой едва не всю лестничную площадку. Анета интуитивно отступила на одну ступеньку вниз, насторожено его разглядывая. Узкое длинное лицо, опухшие покрасневшие глаза какого-то невнятного мутного цвета, плотно сжатые губы, отчего вокруг рта появилось несколько морщин, а щеки запали.

— Это я, — подтвердила Анета, едва сдерживаясь, чтобы не сделать ещё один шаг назад. От этого утреннего гостя веяло чем-то нехорошим: сигаретным дымом, усталостью и угрозой. Интуиция никогда не была сильной чертой Анеты, но сейчас она испытывала острое желание броситься наутек.

— Милослав Войтех, — представился гость и раскрыл перед её лицом своё удостоверение. — Детектив криминальной полиции. Мы можем зайти к Вам?

Она попыталась сконцентрировать взгляд и внимание на жетоне, но мысли убежали далеко вперед: полиция? Почему полиция? В последнее время она своими статьями никому не допекала до остервенелых угроз спустить на неё правоохранительные органы, адвокатов и суд. Да ещё и криминальный отдел. Она никогда никому не угрожала и никого не шантажировала.

— А по какому поводу?

Детектив вздохнул и недовольно свёл на переносице брови.

— Давайте зайдем в квартиру, госпожа Блага, — с напором повторил он и отступил назад, пропуская Анету к двери. Она с долю секунды помедлила, с сомнением рассматривая лицо полицейского, и взволновано теребя между пальцев ключ, а затем поднялась и отперла квартиру.

В коридоре, примостившись между массивным зеркалом и табуретом, служащим тумбой для вороха квитанций и жмени мелочи, их с насторожено вздыбленными ушами ждал кот. Он недоверчиво разглядывал хозяйку, пока та неловко вытягивала из замочной скважины неподдающийся ключ, а когда следовавший за ней детектив переступил порог, Петрарка сначала враждебно выгнул спину и ощетинился, а затем шмыгнул в спальню.

Проследив за его трусливо убегающим пушистым силуэтом, Анета поежилась. Она бы тоже не отказалась забиться под кровать, в темноту и царство пыли, утешаясь призрачным ощущением безопасности.

— Хотите кофе? — глухо поинтересовалась она, стаскивая сапоги. Куртку она не торопилась снимать. Достаточно того, что она и так чувствовала себя более чем стесненно, не хватало ещё остаться совершенно беззащитной в одной растянутой пижаме. Детектив, хоть и выглядел так, словно должен был не просто хотеть, а нуждаться в кофеине, вежливо отказался. Он проследовал за Анетой на кухню, и она с досадой заметила, что полицейский не удосужился разуться. Он стоял на её драгоценном дощатом полу в своих черных кроссовках с пыльными носками и серым следом чьей-то подошвы сбоку. Она заставила себя отвести взгляд.

— Простите, я забыла, как Вас зовут, — отвернувшись, заговорила она.

— Милослав Войтех, — повторил полицейский. Он прошел к столу, не дожидаясь приглашения, со скрипом выдвинул стул — зашуршала снятая и накинутая на спинку куртка — и сел.

— Точно, простите, — отозвалась Анета. Распаковав коробку кофе и выудив капсулу, она заправила машинку. И, с тихим приветливым писком включив её, обернулась. — Офицер Войтех, так что Вас привело?

Вместо ответа он с ног до головы смерил её тягучим унылым взглядом и поинтересовался:

— Вам не жарко?

Анета рефлекторно провела рукой по пуховику и мотнула головой. Ей было жарко и морозно одновременно, а ещё тошно от быстрого бега и недосыпа, и ужасно неуютно в присутствии копа.

— Нет, — хрипло ответила она.

Детектив с мгновенье покачивал головой, словно пытаясь решить, как расценить её очевидное враньё, а затем заговорил:

— Госпожа Блага, Вам знакома Гелена Марешова?

Он склонил голову немного на бок, и его лицо превратилось в чудовищную бледную маску, ужасающую в своей каменной неподвижности и хищной грозности. Темные мутные глаза уставились прямо и твёрдо, словно прожигая Анету насквозь, впиваясь в заднюю стенку её черепа.

— Да, — хрипло ответила она. Её взгляд словно против её воли прикипел к детективу. Ей стало не по себе. Казалось, он загипнотизировал её, и каждое произносимое ей слово она на самом деле не хотела говорить, но и не говорить не могла. — Мы… мы близкие подруги. С Геленой что-то случилось?

— Госпожу Марешову сегодня ночью нашли убитой в её квартире, — отчеканил, не меняясь в лице, следователь. Его слова словно бумеранг постепенно приближались к Анете, становясь всё четче и обретая смысл. Когда она поняла, что это значит, за её спиной пискнула, сообщая о готовности, кофеварка, и Анета вздрогнула всем телом, рефлекторно подняв руки и прижав к груди.

— Что? — едва слышно прохрипела она, быстро моргая, но не в состоянии разорвать этот тошнотворный зрительный контакт.

— Госпожа Марешова убита, — повторил тихо детектив.

— Как?

— Три ножевых ранения в легкие и сердце.

— О Боже, — выдохнула Анета и бросилась к раковине. Она выхватила первую попавшуюся из составленной там грязной посуды чашку, наскоро сполоснула её и, набрав воды прямо из-под крана, сделала несколько больших глотков.

Её голову словно что-то распирало изнутри, давило на череп и на мозг. Боль пульсировала и усиливалась, а к горлу подступила кислая желчь. Если бы Анета успела позавтракать, её непременно бы вырвало, она ощущала эти резкие спазмы в своем желудке.

— О Господи, — прошептала она, отставляя чашку и утирая рот тыльной стороной ладони. Тело вдруг стало тяжелым и неподатливым, Анета едва смогла сделать шаг и грузно обвалилась на стул. — Господи!

Детектив Войтех хмуро рассматривал её, и от этого ей становилось ещё более дурно. На кухне было слишком душно и сперто, слишком тесно, её начинала охватывать истерика. Анета дышала тяжело и прерывисто, пытаясь глубоко вдохнуть, но легкие и горло словно слиплись, выталкивая воздух обратно. Она потянула ворот футболки, но давящий спазм в шее не проходил.

— Госпожа Блага, Вы в состоянии ответить на мои вопросы?

Анета судорожно кивнула, сглатывая ком. Детектив тоже утвердительно качнул головой, отведя от неё удручающе цепкий взгляд, раскрыл блокнот и щелкнул автоматической шариковой ручкой.

— Ладно, — выговорил он чистому, тонко разлинованному листку, а затем снова поднял на Анету колкие глаза. — Как давно Вы знаете Гелену Марешову?

— Семь или… — она кашлянула, пытаясь совладать с охрипшим голосом. — Восемь. Восемь лет.

Она уперлась взглядом в шевеление тонкого кончика ручки. Под ним торопливым острым почерком появилось её имя.

— Как Вы познакомились?

— В 2009-м после университета я пришла на стажировку в ежедневную газету «Сегодня»*, Гелена работала там в новостном отделе.

— Вы и сейчас работаете в «Сегодня»?

— Да.

— О чем пишете?

Анета нахмурилась. Вопросы детектива уводили её прочь от понимания происходящего. На лбу выступила испарина, а спина взмокла под горячим весом куртки.

— Политика, — ответила она, приспуская пуховик на плечах. Проникший в щели воздух отдался неприятными мурашками на коже. — Чешская и международная.

— Почему Гелена Марешова перешла в «Файненс Нью Юроп»**?

Блага, растерянно хлопнув ресницами, не сразу нашла, что ответить:

— Ну… их предложение было интереснее прежней работы и… «Файненс» — крупный финансовый журнал, а Гелена любит и умеет делать большие статьи. Её масштабы расследований и текстов превосходили стандарты «Сегодня», тут её стесняли в темах и мнениях. А в «Файненсе» ей дышится легче.

— Над чем она работала в последнее время?

— Спросите Эрика. Мы не обсуждаем статьи до их публикации.

— Вы никогда их не обсуждали или перестали после перехода госпожи Марешовой в другую редакцию?

Анета заставила себя оторвать затуманившийся взгляд от зажатой между пальцами детектива ручки. Она недоуменно уставилась на Милослава Войтеха. То, как он внимательно, едва прижмурившись, смотрел, и то, как хаотично выстреливал вопросами, наталкивало на мысль, что её подозревают в чем-то. Она поежилась.

— Никогда не обсуждали. Это профессиональная журналистская этика.

— Кто такой Эрик?

— Эрик Фолькман — главный редактор журнала «Файненс», — сообщила Анета и проследила, как детектив записал и обвел двумя неровными овалами это имя.

— У Вас есть его контакты?

— У меня — нет, — фыркнула она. — Но я могу научить Вас пользоваться Гуглом.

Гневный взгляд полицейского поднялся с почти различимым звуком свиста рассекаемого воздуха, он словно хлестнул Анету по лицу. Её снова передернуло. Она и сама не знала, зачем ответила именно так, но контролировать себя этим утром у неё не получалось. Её вышибло из седла, и ей никак не удавалось собраться с мыслями. Она отказывалась принимать происходящее за реальность.

— В каких они состояли отношениях? — после короткой злобной паузы, продолжил детектив.

— В исключительно рабочих.

Милослав Войтех снова склонил голову на бок, всверливая острый взгляд в Анету. У него, должно быть, не оставалось нераскрытых дел с таким умением одними лишь молчанием и гипнотизирующими глазами вытягивать из людей сведения. Она добавила тихо:

— У них нормальные рабочие отношения.

— Гелена имела конфликты с кем-то из редакции?

— Нет, насколько я знаю. В «Файненсе» небольшой постоянный штат — меньше двадцати человек. И они все там довольно дружны.

Детектив что-то коротко черкнул в своих записях, заслоняя их рукой, и перевернул страницу.

— Были у неё конфликты с коллегами во время работы в «Сегодня»?

— Не припоминаю.

— Были у неё враги?

Анета снова фыркнула.

— Ещё бы. Гелена исключительно принципиальная, напористая и зубастая. Всех фигурантов её разоблачительных статей можно смело отнести к врагам. На неё и журнал даже подавали в суд.

Она замолчала и вдруг едва не расплакалась. Слёзы подступили к глазам внезапно, застилая детектива и заполненную серым дневным светом кухню дрожащей пеленой. Анету ошеломило то, что она продолжала привычно говорить о Гелене в настоящем времени, в то время как её больше не было в живых. Это не укладывалось в голове. Должно быть, это сон. Она ещё спит и сейчас будет разбужена надоедливым в своём утреннем голоде котом, и вместе с его настойчивостью возникнет реальность, в которой её лучшая подруга цела и невредима.

— Госпожа Блага, Вам нехорошо?

Анета вскочила с места и стремглав бросилась прочь из кухни. Она едва различала, куда бежит, словно её сознание опаздывало за телом. Сзади с грохотом упал опрокинутый ею стул.

Комментарий к Глава 1.

* “Сегодня” — “Mladá fronta Dnes” или просто “Dnes”, ежедневная новостная чешская газета, вторая по тиражу в стране; право-центристских взглядов.

** “Файненс Нью Юроп” - “Finance New Europe”, англоязычный журнал, издающийся раз в два месяца на глянцевой бумаге; обозревает финансовые и бизнес новости стран “Новой Европы”, стран восточного блока и бывших советских республик.

========== Глава 2. ==========

За окном уже начало смеркаться, когда Анета постепенно пришла в себя. Несколько часов с ухода детектива криминальной полиции она провела, неподвижно сидя в гостиной. Пуховик, который она в конце концов всё же стянула, повис на подлокотнике дивана. Кот Петрарка притаился под столом и недовольно помигивал оттуда светящимися глазами. В квартире было тихо и постепенно темнело по мере того, как за окном угасал пасмурный день.

Гелене Марешовой было тридцать четыре года, в апреле ей исполнилось бы тридцать пять, и она уже начала планировать праздничную вечеринку, составляя список приглашенных и обдумывая перечень желаемых к получению подарков. За все восемь лет дружбы — с того самого момента, как они столкнулись в лифте, и Гелена в свойственной ей беззастенчивой манере обозвала редактора новостного отдела напыщенным болваном — она не устраивала гулянок. Дни рождения и прочие праздники проходили в кругу родных или нескольких подруг, а чаще всего за бокалом вина или пинтой пива один на один с Анетой. Но тридцать пять лет представлялись Гелене каким-то исключительно символичным возрастом, и потому она даже готовилась разослать особые приглашения и потребовать всех следовать определенному дресс-коду. В ночь с двенадцатого на тринадцатое января её убили.

Анета потянулась к спрятавшемуся за спинкой дивана радиатору центрального отопления. На нём, борясь за выживание со сквозняками и Петраркой, выстроился ряд из нескольких разномастных рамок. Одна из них обрамляла фото пятилетней давности. Засвеченное и немного размытое, оно запечатлело смеющихся Анету и Гелену, сидящих на этом самом диване в вечер, когда он был доставлен в квартиру и эта покупка была обмыта двумя бутылками вина и тарелкой сыра. В тот день — или немного позже, Анета уже не помнила дату, но помнила, что это был нетрезвый поздний разговор в её квартире — Гелена впервые заикнулась о том, что ею интересуются в журнале «Файненс Нью Юроп». С ней, ещё занимающейся разделом финансов в новостном отделе ежедневной «Сегодня», связалась знакомая из редколлегии «Файненс», и спустя несколько дней молчаливых размышлений, Гелена наконец призналась подруге.

Они проработали вместе чуть больше трех лет. Их дружба началась ещё когда Анету Благу, только что закончившую короткую стажировку, молодую и неопытную, отказались брать в штат, но несколько раз привлекли к работе в качестве фрилансера. У неё не было своего места в редакции, и она часто дорабатывала статьи или просматривала внесенные редактором в текст замечания и поправки на диванчике в конце коридора на шестом этаже. Тут располагался почти весь отдел новостей, и Гелена Марешова часто пробегала мимо, прячась от лишних ушей во время телефонных разговоров или торопясь на перекур. Как-то однажды она вскочила в почти закрывшийся лифт. Ей в спину что-то недовольно прокричал редактор, а она показала задвинувшейся двери средний палец и сердито выплюнула:

— Выкуси это, болван напыщенный!

А затем улыбнулась и подмигнула обескураженной Анете. Они были молодые, полные энтузиазма, бойкие и ещё подверженные некоторым напрасным иллюзиям. Сейчас одной из них не стало.

Блага отложила фотографию и выудила из кармана куртки мобильный телефон. Хоть она и сказала детективу, что не имеет контактов Эрика Фолькмана, его номер у неё, конечно же, был. Они познакомились на праздновании десятилетия «Файненс», куда Анета Блага была приглашена в качестве гостьи от Гелены. Главред журнала был типичным американцем: с овальной головой и высоким лбом, переходящим в залысину, редкими коротко подстриженными волосами, в неизменных горчичных брюках со стрелками и оттопыренными карманами и постоянных — даже летом — тяжелых ботинках на шнуровке. Фолькман в стереотипной янки манере восхищался старой Европой, — история, архитектура, кухня — но и не упускал возможности провести сравнительные параллели со Штатами, и такие сопоставления никогда не были в пользу Чехии. Он был излишне улыбчивым, крайне белозубым, обильно пахнущим парфюмом и порой надоедливым в своём напускном душа на распашку поведении. Но так же был толковым редактором, удерживающим журнал на плаву вот уже сколько лет, и умелым любовником. А потому Анета порой грешила согласиями на приглашения встретиться за чашкой кофе или ужином.

Сегодня первой звонила она.

— Фолькман, — крякнул он в трубку.

— Эрик, это Анета Блага, — заговорила она по-английски. — Нужно встретиться.

В телефоне повисла короткая пауза, а затем раздался вздох.

— Анета, тебе вообще известно, что…?

Она нетерпеливо его прервала:

— Известно. Поэтому и надо увидеться.

— Сейчас не лучшее время, — понижая голос, сообщил Фолькман. — У нас полным полно полиции в офисе.

— Конкретно тобой полиция занимается?

— Нет уже…

— Тогда через час в кафе «Летка», — отрезала Анета и положила трубку.

Это было атмосферное заведение напротив Национального технического музея и в двух минутах от редакции «Файненс». Анета часто встречалась там и с Геленой, когда выдергивала её на обед, и с Эриком на неспешный ужин перед тем, как отправиться к нему или к ней домой. В кафе были голые стены, словно с них только что содрали несколько слоев старых обоев; массивные столы грубого дерева и простые стулья; на подоконниках у высоких арочных окон были разбросаны подушки; стояло громадное зеркало в розовой рельефной раме, а перед ним с потолка свисала большая хрустальная люстра. В общем, заведение было, как это стало принято говорить, концептуальным и пользовалось популярностью у модной молодежи.

Вечером пятницы, тринадцатого января, оно было заполнено под завязку, и Анета едва втиснулась между оккупированными шумными компаниями столами и длинной очередью, выстроившейся за кофе навынос. Эрик Фолькман уже ждал её, заняв место в дальнем углу барной стойки.

Перед ним стояло две голубых чашки с высокой кофейно-молочной пенкой. Он коротко поцеловал Анету в подставленную щеку и заговорил:

— Я взял на себя смелость заказать тебе капучино.

— Спасибо, — ответила она, слабо приподняв уголки рта в подобие улыбки. Стягивая пальто, она невольно поморщилась. Её мутило весь день, после того как во время допроса стошнило желудочным соком и несколькими глотками воды. Запах и вид еды и кофе неприятно раздражали восставший организм.

Усевшись, Анета отодвинула от себя чашку и придвинула поданный к кофе стакан воды. Эрик хмуро смотрел на неё.

— Мы напрасно встретились, — сообщил он. — Я не скажу тебе того, за чем ты сюда приехала.

— Ты не можешь просто молчать.

— Извини, Анета, но могу. Она была моим журналистом, она готовила материал в мой журнал, и все её данные, как и независимое расследование её убийства — тоже мои.

Она скривилась от резкого спазма и раздражения. Фолькман будто настучал ей по голове. Впрочем, тем же он подтвердил её собственные подозрения. Все: детектив криминальной полиции, судя по тому, какие вопросы он задавал, главред «Файненс» и сама Анета — склонялись к тому, что Гелена была убита за проводимое для журнала расследование. У полиции и редакции было преимущество — они владели информацией. У Анеты Блага не было даже отправной точки.

— Я уволюсь из «Сегодня», возьмешь меня внештатным репортером для работы над статьей, — предложила она. Эрик вскинул брови.

— Не глупи, — ответил он. Но она не собиралась отступаться.

— Можешь мне не платить.

Фолькман растер лицо ладонью и протяжно вздохнул. Прячась за рукой, он упрямо покачал головой.

— Ну же, дай мне хоть что-то! — вскипела Анета, и на неё из-за массивной кофемашинки с невысокими шаткими башенками разогревающихся чашек насторожено покосился бариста. Эрик посмотрел на неё поверх пальцев, заслоняя ладонью рот, и сдавленно произнес:

— Анета, держись от этого всего подальше.

Она мотнула головой, отметая этот совет. Усталость, разбитость, подавленность, плохое самочувствие давили ей прямо на череп, и она едва складывала английские слова в предложения.

— Ты же понимаешь, что рано или поздно я докопаюсь, как и все остальные, — процедила она. — Это не останется в секрете до выхода вашего… какого выпуска? Апрель — Май? — Фолькман лишь молча её рассматривал, скрывая часть лица. Она взмолилась: — Да будь же ты человеком. Помоги мне хоть как-то, ради Гелены.

Он сокрушенно закрыл глаза и опустил руки.

— Только потому что вы были подругами, — ответил он и воровато оглянулся. А затем, наклонившись, добавил: — На меня не ссылайся, я не давал, и не буду давать комментариев на эту тему.

Анета кивнула.

— Взрыв на Староместской площади у ратуши 31 декабря, — отчеканил он. Она округлила глаза в недоумении, но он покачал головой и добавил: — Всё. Большего ты от меня не получишь.

Он коротко поцеловал её в щеку и шепнул:

— Соболезную, — и ушёл, оставляя Анету в полном непонимании и компании двух нетронутых чашек кофе.

Взрыв у ратуши в новогоднюю ночь, повторила она мысленно. Это не имело никакого смысла. Гелена Марешова испокон веков — испокон своей журналистской карьеры — занималась лишь вопросами экономики, финансов и бизнеса, и какое отношение её профессиональная деятельность могла иметь к тому, что освещалось как теракт, Анета не понимала. Она вытянула телефон и, подключившись к здешней сети вай-фай, открыла первую выданную поисковиком статью.

Это оказалась Интернет-страница таблоида «Блеск», и тексту предшествовало фото. На нем в сером утреннем свете на усыпанной мусором и мишурой брусчатке лежало несколько накрытых простынями тел. Над одним из них с фотоаппаратом склонялся эксперт-криминалист. Подпись под снимком гласила: «Взрыв унес жизни четверых: трое мужчин и одна женщина, двое местных и двое туристов». В приведенной ниже немногословной статье сообщались сухие факты: дата, время, характеристики сработавшего взрывного устройства, выдаваемого за шашку фейерверка, предположения полиции, две цитаты из сведений очевидцев. Никаких имен, ничего, подталкивающего Анету к пониманию взаимосвязи.

Телефон в её руке вдруг зазвонил, и она вздрогнула. На экране отобразилось имя ответственного редактора новостного отдела газеты «Сегодня».

— Получилось хлестко, — заговорил он без приветствия или вступления. — Возможно, даже слишком хлестко. Как бы нас не заподозрили в право-центристской предвзятости. Тебе бы…

Анета прервала его сухо и резко:

— Или пускай в печать как есть, или снимай с номера. Я не стану переписывать. Мне нужен отпуск.

— Но…

— Две недели.

— Анета, это исключительно не…

— Две недели, — повторила настойчиво она. — За свой счет. Вернусь в феврале.

И положила трубку. В «Летка» было слишком шумно и людно, чтобы она могла слышать собственные мысли. Отпив немного воды, она подхватила своё пальто и — на радость ожидающей свободное место парочке — двинулась к выходу.

Анета Блага оделась уже на улице, торопливо на пронизывающем ветру застегиваясь и поднимая воротник к ушам. Уже стемнело, и улицу заполняли свет фонарей и блики фар проезжающих машин. Начинались выходные, и по тротуарам прочь от офисов к ресторанам и барам двигались многочисленные шумные компании. Прага наполнялась алкоголем и порожденными им весельем и безумствами. С приходом выходных в ежедневных газетах и бюллетенях, продающихся в ларьках прессы и кассах супермаркетов или раздаваемых бесплатно у метро и торговых центров, придерживали несрочные и нерезонансные статьи, до последнего освобождая место для громких, именитых автомобильных аварий и пьяных скандалов. Такие случались с определенной периодичностью, и тогда статья вписывалась в сбереженное для неё окно аккурат за десяток минут до сдачи номера в типографию. Анете и самой доводилось торопливо сочинять такие на коленке.

Но сейчас её заботила лишь статья, которую так и не сдадут в печать с подписью Гелены. Анета знала Марешову большую — и лучшую — часть её карьеры, и понимала, что она не взялась бы за дело — особенно в «Файненс» — если бы оно не было напрямую связано с экономическим преступлением определенного масштаба, ведь именно их разоблачениями она предпочитала заниматься. Получалось так, что, по мнению Гелены, то, что называли в печатной прессе и на телевидении то терактом, то взрывом некачественной пиротехнической продукции, было связано с некоторыми финансовыми махинациями. Вероятно, махинациями столь серьезными, что для их совершения — или, что более похоже на правду, скрытия — потребовалось несколько смертей.

Если ход её мыслей был правильным, — хотя в своём нынешнем состоянии она не была уверена в трезвости своего ума — получалось так, что взрыв у ратуши Гелена представляла как прицельное убийство. Повлекшее за собой случайные жертвы. Анета Блага намерилась первым делом выяснить имена убитых в новогоднюю ночь, надеясь, что это задаст направление вектору её поисков. Запрыгнув в насквозь промерзший трамвай с заледеневшими окнами, она примостилась в углу и методично перечитала все найденные в Интернете статьи: чешских и заграничных СМИ. Она заглянула на сайт «Файненс Нью Юроп», но в выложенных там издержках выпуска декабрь 2016 — январь 2017 ничего о теракте сказано не было — весьма закономерно как для не новостного, профильного аналитического журнала, готовящегося задолго до публикации раз в два месяца. На странице «Сегодня» о взрыве оказалось четыре статьи: первое сообщение о произошедшем в первоянварском номере, затем разворот с детальным описанием произошедшего, комментариями полиции и свидетелей, и несколькими фото; обновленная информация по количеству пострадавших и вторящее предыдущей статье пояснение от правоохранительных органов; в последнем упоминании речь шла о реакции Европы на случившийся в туристическом сердце Праги акт насилия.

Пока трамвай дребезжал и ритмично постукивал колесами, звеня предупредительным сигналом и покачиваясь на поворотах, Анета составила в заметках короткий список. Штепан Блажек, Камил Гавел, Хансль Бирман, Анна Гавриленко — два чеха, немец и украинка, жертвы разрыва упавшего им под ноги фейерверка, которые многие туристы считали своим долгом запускать в новогоднюю полночь прямо в толпе. Двумя пустыми строками ниже она добавила имя Вит Элинек. Так были подписаны три статьи из четырех в «Сегодня», посвященных случившемуся у ратуши. Они не были близко знакомы, и, хоть и работали в отделе новостей, пересекались редко, но Анета за годы в ежедневной газете накопила большой список контактов. Ей казалось, в её телефонной книге значился номер Вита Элинека, и она начала пролистывать в его поисках список номеров, когда наткнулась на записи «Марешова, Гелена» и следующую за ней — «Марешова, Божена, мама Гелены».

Внутренности сжались, и Анета поспешно отвела взгляд от телефона в мутное окно. Трамвай катился по пустынному Маносовому мосту, под ним неспешной чернотой протекала река. В освещении набережной и огнях речного ресторана в воде виднелись разрозненные белые пятна — к берегам, подкармливаемые туристами, прибивались гуси и утки. Блага попыталась сконцентрировать своё внимание на них, но тошнота продолжала подступать резкими наплывами. Её бросило в жар, ладошки взмокли. Анета сунула телефон в карман и прыгнула к двери, с нетерпением выглядывая остановку.

Она видела родителей Гелены всего несколько раз и вскользь. Если бы не записанные контакты, она бы не смогла вспомнить их имена. Подруга почти никогда не говорила о них, и потому Анете супруги Марешовы представлялись безусловным, но малоизвестным и малоинтересным довеском реальности Гелены. И вот теперь она встала перед дилеммой, где была обязана связаться с ними и предложить свою помощь, но не могла решиться. Анета подумала о матери и отце Гелены ещё у себя на кухне, зажатая между теснотой помещения, ужасом и придирчивым допросом, но тогда ей было не до телефонных разговоров, а затем она весь день гнала эти мысли прочь.

Ей ещё никогда не доводилось оказываться так близко к смерти. Она много писала о громких убийствах и подозрительно скоропостижных кончинах политиков, ей даже доводилось самой видеть труп, но это всё были какие-то отвлеченные происшествия. Они касались Анету лишь по работе, и представлялись ей в виде текста, плоского, лишенного предвзятости и эмоций.

Гелена Марешова была ей не чужим человеком. Её гибель была так непостижима, что всё ещё не укладывалась в голове Анеты ясным и окончательным осознанием. Она оказалась подвешенной в пространстве, не чувствуя почвы под ногами, растерянная и суматошная. Здравый смысл настаивал на том, что родителям Гелены непременно нужно позвонить: пусть её слова соболезнования ничего не изменят, но она может стать им полезной, взяв на себя слишком мучительные для пожилых людей заботы и хоть как-то облегчить их состояние. Её восставшей совести было невдомек, что физически и эмоционально Анета не в состоянии оказать хоть сколько стоящую помощь. Она пряталась за апатией и намерением провести своё журналистское расследование, ограждаясь от боли утраты, нависшей над ней гильотиной.

Двери трамвая распахнулись на углу консерватории, и Анета, едва сохраняя сознание, буквально выпала на тротуар.

========== Глава 3. ==========

Пошел снег. Сначала он невесомо кружился пушистыми лоскутами, затем усилился и, гонимый резкими порывами ветра, стал остро впиваться в лицо и налипать на одежду. Стремительное ухудшение погоды застало Анету в самом начале пути. Она ещё не успела отойти далеко от остановки трамвая, и ближайшая станция метро была лишь в квартале, но ей хотелось прочистить голову, а потому она подняла ворот пальто, укрывая шею, и упрямо зашагала дальше.

Кратчайший пеший маршрут домой пролегал мимо Староместской площади, и Анета по старой привычке обогнула её обходными путями. Она никогда не любила это место. Тут было слишком много туристов и слишком мало настоящей Праги; шум, крики, вспышки фотокамер, зазевавшиеся на красочные часы старой ратуши путешественники и торопливые вереницы следующих за многочисленными экскурсоводами; дурно пахнущие рестораны сомнительного качества и экстремальной стоимости; вездесущие карманники и бесконечные, переплетающиеся, блокирующие проход очереди. После произошедшего в новогоднюю ночь Анета лишь укрепилась в своей неприязни.

Взрыв произошел около десяти часов вечера 31 декабря под навесом закрытой на зимний период террасы ресторана «Эль Торо Негро». Там, в непосредственной близости к едва ли не главной достопримечательности — Пражским курантам — было людно. То, что очевидцам показалось отрикошетившей от тента ракетой фейерверка, разорвалось под ногами сразу нескольких десятков человек. Вспышка и грохот — согласно показаниям свидетелей — растворились во всеобщей канонаде огней, петард и хлопушек, и потребовалось некоторое время, чтобы толпа обратила внимание на упавших убитых и крики раненых. В результате поднявшейся паники и спровоцированной ею толчеи серьезно пострадало ещё около дюжины человек. Происшествие получило первую огласку как несчастный случай после неудачного запуска бракованного салюта, и за этой газетной и телевизионной версией последовал показательный полицейский рейд по всем легальным и подпольным точкам продажи пиротехники.

В то же время европейские СМИ, всколыхнутые в 2015-м и 2016-м годах массовыми атаками в Париже, Ницце, Брюсселе и Анкаре, тревожно заговорили о возможном теракте, и вслед за этим чешская пресса вдруг запестрила сенсационными сведениями, анонимными комментариями из полиции — которая официально отгораживалась формулировкой «ведется следствие» и ни подтверждала, ни опровергала предположения журналистов — и упоминаниями нескольких террористических организаций. Но ответственности за случившееся на себя ни одна из них не брала, версии постепенно стали иссякать и, к тому же, полиция не торопилась оглашать результаты расследования. У газет и телевиденья заметно поубавилось энтузиазма в освещении этой темы, и хотя смертоносный разрыв фейерверка — или чем бы то устройство не было на самом деле — в Праге, да и во всей Чехии, был у всех на устах, он сошел с первых страниц печатных изданий и больше не открывал вечерние выпуски новостей.

Порыв ветра сыпнул горсть снега в лицо, и Анета резко остановилась, оборачиваясь спиной и пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Она решительно не понимала связи между 31-м декабря и Геленой. Но чем дольше она над этим рассуждала, тем очевиднее ей становилось, что связь непременно была. От набережной Влтавы, где она выскочила из трамвая, до её дома было около сорока минут торопливой ходьбы, и всё это время Анета пыталась вычленить хоть одну сравнительно стройную версию причин убийства Гелены Марешовой, помимо её работы. Она формулировала предположения одно за другим, поддавала их критике и решительно отбрасывала. Перебрав в уме варианты от ограбления или случайного конфликта до личной вражды с кем-то вроде нещадного в своей ревности или гневе бывшего любовника или чего-то того же порядка, Анета вернулась к тому, что причины насильственной смерти подруги стоило искать в её журналистской деятельности. И несовпадение привычной Гелене тематики с последним объектом её профессионального внимания заставляло обратить внимание именно на это происшествие.

Вернувшись домой, она провела несколько часов в повторном перелопачивании Интернета, надеясь собрать хоть какую-то информацию о пострадавших во взрыве, но не особо в этом преуспела. Мировая сеть пестрила именами четырех убитых во всевозможных сообщениях чешской и заграничной прессы, но помимо упоминаний в репортажах, встречались они крайне редко. Отбросив все случайные совпадения имен и перепробовав десятки поисковых запросов, Анета лишь немногословно дополнила свои записи.

Наибольше достоверных данных она нашла о Камиле Гавеле, чехе, 58 лет. Он оказался первым заместителем председателя совета директоров топливно-энергетической компании «CNR Mining Group», сосредоточившей свою основную деятельность на разработке богатейшего в Чехии месторождения угля в Карвинско-Остравском регионе. На официальном сайте предприятия сообщалось о его трагической гибели, это сопровождалось объемным некрологом и черно-белой фотографией. Анете казалось странным, что человек, вроде господина Гавела мог оказаться в новогодний вечер в толчее туристов, но это уже приближало к пониманию того, что в этой истории нашла Гелена Марешова.

Затем ей удалось собрать несколько крупиц об украинке Анне Гавриленко. Это имя упоминалось в захудалой статейке какого-то студенческого самиздата, в контексте проведенного в агротехническом университете дня национальных рождественских традиций. А на Фейсбуке нашлась страница девушки с подтверждением происхождения из Украины, обучения на факультете агробиологии университета в Праге, и с многочисленными фото, одно из которых было опубликовано утром 31 декабря с указанием местоположения — Карлов мост. Если взрыв был намерено подстроенным с целью убийства, Анна казалась случайной жертвой.

О чехе Штепане Блажеке и немце Хансле Бирмане ничего стоящего, кроме бесконечных упоминаний в контексте случившегося, Анета так и не нашла.

Уже перевалило за полночь, когда она, — измотанная и с разрывающейся головой — отчаявшись найти в Интернете хоть сколько стоящий внимания материал, отправилась спать. А наутро её опять разбудил кот, издавая протяжные гортанные крики недовольства. Было около девяти, когда Анета — подаккомпанемент хрустящего кормом Петрарки — вылила забытый во время допроса кофе и позвонила Виту Элинеку.

Он ответил ей запыхавшимся голосом и обрывистыми фразами:

— Привет. Я… не могу, ух. Срочно бегу в редакцию. Мало времени. Давай в офисе переговорим.

Анета подставила вымытую кружку под кофемашинку и нажала на кнопку. Весь прошедший день у неё ничего, кроме воды, во рту не было. И теперь желудок возмущенно ворочался и ныл от голода.

— Я в отпуске, — сообщила она.

— В отпуске? — изумился с отдышкой Вит. — Но всё равно что-то копаешь. И почему эта тема? Тебя опять Би-Би-Си дернули, да?

— Нет. Интересуюсь из праздного любопытства, а не для статьи.

— Врешь ты, — выдохнул Элинек. — Слушай, забегаю в метро… Не могу. Если хочешь поговорить, приезжай всё-таки в офис. В обед.

И отключился. Анета Блага растеряно наблюдала за тем, как чашка наполняется темной ароматной жидкостью. Ей были нужны душ и еда, но мозг был всецело занят Геленой и новогодней ночью, отказываясь концентрироваться на телесных нуждах. Она подхватила горячий кофе и уселась за лэптоп. В браузере остались открытыми около десятка вкладок, и Анета бесцельно пересмотрела каждую из них, так и не натолкнувшись ни на что новое и важное, упущенное накануне вечером в силу усталости и невнимательности. Она вернулась на сайт «CNR Mining Group» и задумчиво уставилась в лишенную красок фотографию Камила Гавела. Если взрыв был не терактом или несчастным случаем, а преднамеренным убийством и целью являлся именно Камил Гавел, способ устранения казался слишком сложным и излишне резонансным. Впрочем, Анета не могла не согласиться, что в горячке подозрений терроризма пресса не акцентировала внимания на личностях жертв, и это не могло не быть на руку заказчику. История получилась громкой и волнующей население, но акценты были смещены и всеобщие подозрения оказались далекими от версии убийства.

Анете почти ничего — или совсем ничего — не было известно о трех других жертвах, и списывать их со счетов по причине возникновения первой внятной версии не собиралась, но пока решила вцепиться именно в топливно-энергетическую компанию. Она ввела её название в строку поиска и в разделе новостей едва не каждая вторая ссылка оказалась на статьи о смерти финансового директора. Репортажи двухмесячной давности вторили друг другу: после предъявленных ему подозрений во множестве финансовых махинаций, повлекших значительные денежные потери, Тадеаш Седлак, занимавший пост финансового директора на протяжении семи лет и владеющий незначительным пакетом акций компании, покончил с собой. Его тело нашли в штреке угольно добывающей разработки с огнестрельным ранением головы.

Блага оторопело уставилась в экран. Это было слишком очевидно, чтобы быть случайным совпадением. Похоже, кто-то основательно зачищал управленскую верхушку компании «CNR», и первым делом Анета Блага намеревалась потребовать от их пресс-службы официальный комментарий. Она вернулась на сайт «CNR Mining Group» и, скопировав предоставленный в перечне контактов адрес для обращений, открыла свою электронную почту. И поперхнулась кофе.

Последним входящим значилось полученное в 8:00 письмо от h_maresova@financeneweurope.cz с указанной заглавными буквами темой «АНЕТА! ЭТО СРОЧНО!». Она медленно вернула чашку на стол и закрыла глаза. Состоянием на сейчас Гелена Марешова была мертва более суток, и хоть Анета не была склонна к вере в околорелигиозные и сверхъестественные глупости, она едва не лишилась самообладания. Убрав подрагивающие руки от лэптопа, словно он вдруг стал опасным, приняв такое электронное послание, она некоторое время подозрительно смотрела в монитор, а потом решительно встала из-за стола. Ничто уже не могло быть срочным, подумала Анета. И отправилась в душ.

Когда она нехотя вернулась, растирая мокрые волосы полотенцем и кутаясь в махровый халат, на столе сидел Петрарка и деловито нюхал содержимое чашки. На почте среди прочих непрочитанных входящих всё ещё значилось письмо от Гелены. Нелепо было надеяться на то, что ей привиделось. Потребовалось около часа, — она неспешно оделась и ритуально долго расчесывалась, затем сосредоточено сделала бутерброд и водрузила на плиту чайник — чтобы Анета заставила себя снова сесть за компьютер. Что за несусветные глупости, одернула она себя, и решительно открыла письмо.

«Дорогая Анета, — значилось в нем. — Отправка этого письма осуществлена автоматически, и если ты его получила, значит, я не изменила дату в настройках, а раз так — со мной что-то случилось. Я похищена или убита. Звони в полицию. Прикрепляю к письму последнюю версию моего календаря и надеюсь, что это поможет в моих поисках.

С уважением,

Гелена Марешова.

«Файненс Нью Юроп»

Анета перечитала короткий текст трижды, а затем раздосадовано оттолкнулась от стола и вскочила. Во-первых, какого черта, понимая, что ввязалась во что-то столь опасное, вынуждающее всерьез опасаться за свою жизнь, Гелена продолжила в этом ковыряться в одиночку? Во-вторых, календарь?! И всё? Только календарь, чтобы отследить её последние передвижения, если она пропала без вести? Никакой информации о том, с чем именно она столкнулась, как глубоко успела копнуть; никакого исходного материала или даже намека на то, с чего следует начать поиски. Лишь календарь. Серьёзно?

Она шагнула обратно и, наклонившись, в четвертый раз заглянула в послание. К нему была добавлена ссылка и разрешение доступа к виртуальному календарю Гелены на платформе Гугл. Он отобразился стройной чередой разноцветных квадратов, обозначенных датами. В ячейке четырнадцатого января значилось подчеркнутое ярким красным событие: 19:00 — Давид Барта, «Эль Торо Негро». Исключительно неподходящее место для свидания, подумалось Анете. Что это, как не важная рабочая встреча?

Следующим столь же ярко подчеркнутым мероприятием была назначенная на 23 января «вычитка с Э. и Д.», прочие даты — уже прошедшие или ещё грядущие — содержали в себе незначительные рутинные записи вроде «летучка», «стоматолог», «обновить банковскую карту», «выплата страховки». Ничего из этого особого интереса не представляло: бытовые мелочи к делу не относились, а обозначенный 23-м числом дедлайн готовности текста к редактуре был бесполезным. Эрик Фолькман четко обозначил, что распространяться о материале Гелены — даже в силу их с Анетой дружбы, и близости их с Эриком знакомства — не был намерен; и полиция делиться изъятыми доказательствами, конечно, тоже не станет. Получалось так, что Анете оставался лишь чистый лист, несколько невнятных догадок и пара-тройка имен. Сомнительная стартовая площадка.

Петрарка прогулялся по столу, заслоняя экран в ненавязчивой попытке выпросить ещё немного еды, но Анета ухватила его за холку и сбросила на пол. Что-то у неё все-таки было. Она поискала номер ресторана «Эль Торо Негро» в Интернете, и после продолжительной череды гудков в трубке послышался приглушенный женский голос:

— Стейк-бар «Эль Торо Негро». Здравствуйте. Хотите заказать столик?

Анета сверилась с открытым календарем.

— Доброе утро, — ответила она. — Не совсем. Подскажите, у вас случайно не работает Давид Барта?

— Работает, — тон сменился с услужливого на вежливо сдерживаемый раздражение. — Администратор смены. Но сегодня он взял отгул. Ему что-то передать?

— Вы не могли бы подсказать, как с ним можно связаться?

— Мы не предоставляем такую информацию о сотрудниках, — сердито отрезали на другом конце провода и поторопились завершить звонок.

Анета кивнула своим записям. Её предположение подтвердилось: у Гелены была назначена встреча с важным ей свидетелем, вероятно, работавшим в ресторане в вечер взрыва; вероятно, видевшим больше, чем все остальные цитируемые прессой очевидцы. Похоже, этот администратор понимал неслучайность произошедшего, а потому, увидев новости о смерти связавшейся с ним журналистки, взял выходной. Его нужно было срочно найти.

Она расчертила таблицу, в которой объединила имена всех тех, кого так или иначе считала связанными с событиями 31 декабря. Достоверно известно ей было не много и не обо всех, включенных в изначальный перечень заслуживающих особого внимания, но это уже была хоть какая-то почва. Анета надеялась, что так найдет отправную точку и проследит направление проводимого Геленой расследования, а так — придет и к пониманию того, кто мог быть к этому причастен. Для начала ей было нужно заполнить пустующие графы под именами Штепана Блажека и Хансля Бирмана.

В оговоренное время она появилась у стекляшки офисного здания, несколько этажей которого занимала редакция «Сегодня». Тут в центральном холле находился кафетерий, и за одним из его столиков Анета Блага примостилась с лэптопом и свежим номером газеты в ожидании Вита Элинека. Он опаздывал. Через первую страницу ежедневного издания тянулся громадный заголовок: «Убита журналистка. Такова цена чешской свободы прессы?». Анета раскрыла газету на содержащей основную статью странице, и оттуда ей мягко улыбнулась Гелена. В углу черно-белого снимка значилась мелкая подпись «Фото предоставлено редакцией журнала «Файненс Нью Юроп». Она пробежала текст глазами, и выяснилось, что кроме фотографии Эрик Фолькман не предоставил обратившейся к нему прессе совершенно ничего. Репортаж лишь сообщил сухие факты о смерти Марешовой и привел краткое описание её деятельности, но в большинстве своём наводил примеры подобных резонансных дел в самой Чехии и соседних странах и рассуждал над понятием свободы слова и журналистской неприкосновенности. Цитата главреда «Файненс» была жидкой и неинформативной: «Мы подозреваем, что причиной убийства Гелены мог стать материал, над которым она в последнее время работала, полиция разрабатывает эту версию среди прочих. Но состоянием на сейчас нет достаточно доказательств, чтобы утверждать что-либо. Журнал ведет собственное расследование».

Анета фыркнула и торопливо отложила газету, с пятнадцатиминутным опозданием появился Вит Элинек. Это был невысокий сухощавый мужчина с крючковатым носом и длинными масляными волосами, собранными в тугой хвост. Он оказался совершенно бесполезным. Утверждал, что выложил в своих статьях всю известную ему информацию и ничего более сообщить Анете не мог; пытался выведать причину её интереса к этой теме: для кого она собралась писать, почему смотрит на произошедшее под другим углом и с чего её вдруг интересуют именно эти люди, а не двое других погибших или кто-либо из получивших увечья. Какое-то время они забрасывали друг друга вопросами и отговорками вместо ответов, а затем Вит скосил взгляд на лежащую между ними неловко сложенную газету. Он подвинул её к себе и постучал пальцем по заголовку «Убита журналистка».

— Ты нашла связь, да?

Анета растеряно промолчала, и он воспринял это за согласие.

— Ну же, Блага, мы можем объединиться и работать вместе.

— Работать вместе? — переспросила она, морща лоб. — Ты говоришь, что у тебя в запасе уже ничего не осталось. Всё опубликовано.

Вит Элинек щелкнул пальцами перед её лицом.

— А ты говоришь, что не пишешь об этом.

— Выходит, мы оба врём, — подытожила Анета. Она сунула газету на клавиатуру лэптопа, резко его захлопнула и встала из-за стола. Она злилась на себя за эту нелепую оплошность. С чего она вдруг решила, что журналист — пусть даже с того же отдела той же газеты — станет так запросто распространяться о собранных им данных? Повинуясь своему инстинкту, Вит, конечно, уцепился за подозрительно пристальное внимание к, казалось бы, исчерпавшей себя теме, и теперь он и сам намеревался копнуть в заданном направлении. Анета торопливо шагала к выходу и не понимала, что именно её задело: то, что она не приблизилась к цели — раскрытию убийства Гелены; или то, что почти эксклюзивная взаимосвязь — доступная только журналу «Файненс» и полиции — теперь была известна другому журналисту, возможно, опережавшему её на шаг, и представленное ею расследование не окажется уникальным?

========== Глава 4. ==========

Вопрос состоял в том, что делать дальше, и Анета решила, что перестать трусить и взять себя в руки. Она позвонила родителям Гелены, и после короткого обеда, за которым разослала несколько электронных писем, отвечая на посыпавшиеся на неё вопросы их общих с Марешовой знакомых и направляя в «CNR Mining Group» запрос на получение комментария, отправилась в Миловице. В этом городке неподалеку от Праги жили родители Гелены. В их доме было скорбно тихо. Анету встретил отец семейства, тщетно пытающийся отобразить вежливую улыбку, провел её на кухню, где приглушенным голосом по телефону разговаривала секретарь редакции «Файненс», и поторопился удалиться к супруге.

Блага и администратор журнального офиса провели какое-то время за чашкой кофе, шепотом обменявшись бессмысленными репликами о внезапности случившегося, а затем взялись за тягостную процедуру организации похорон. К ним несколько раз спускались родители Гелены, пытаясь быть гостеприимными хозяевами, но это неизменно заканчивалось слезами матери, а Анета и секретарь засиделись допоздна, так что вскоре Марешовы затихли в своей комнате, успокоились и, похоже, уснули.

Когда Блага и офис-менеджер «Файненс», вызвавшаяся подвести на своем крохотном двуместном автомобиле, вернулись в Прагу, уже наступило воскресенье, пятнадцатое января. Город был пустынным, темные улицы и желтоватые фонари обволакивали рваные клочья сизого тумана, на земле и деревьях осела изморозь. Часы показывали начало второго ночи. Весь вечер в доме Марешовых и всю дорогу Анета одергивала себя за порывы выведать информацию о происходящем в редакции и проведенной Геленой работе, ведь это было неуместно и едва ли дало бы результат. К её успокоению машина свернула на Польскую улицу прежде, чем любопытство и нетерпение взяли верх над благоразумием и совестью, и Анета коротко поблагодарила, попрощалась и торопливо вышла.

Она глубоко вдохнула морозный воздух и подняла взгляд на дом. В двух окнах четвертого этажа горел свет. Сердце Анеты гулко ударилось о ребра и замерло. Когда утром она уходила из дому, ей не было необходимости включать лампы, а раз так — она и не могла забыть их выключить. Она предприняла слабую попытку успокоить себя тем, что последние два дня была сама не своя и потому ручаться за свои действия и ясность воспоминаний не может, но колючий ветер задул под не застегнутое пальто тревогу, и Анета мелко задрожала. Первым порывом было вызвать полицию, и она выудила из кармана телефон, но, набрав экстренный номер, остановилась. Что она скажет диспетчеру: в моей квартире, пустовавшей с полудня, горит свет? Уверена ли она в самом деле, что к ней кто-то пробрался?

Анета ответила себе в уме: нет. Сильно — до побелевших костяшек и подергивания пальцев — зажав телефон в кулаке, она перешла дорогу и шагнула в подъезд. Это было просторное помещение с высокими потолками, подвешенными к стенам светильниками и выложенным каменной мозаикой светлым полом. Каждый звук здесь отдавался громким эхо, и Анета, прикрыв за собой массивную деревянную дверь, замерла и прислушалась. В столь поздний час стояла полная тишина. Похоже, если кто-то и пробрался к Благе домой, он или ушёл вовсе, или притаился внутри квартиры. Собравшись с духом, Анета стала подниматься, стараясь ступать совершенно беззвучно. На пролете между вторым и третьим этажами её испуганным «мяу» встретил вжавшийся в угол пушистый комок.

— Петрарка? — ошеломленно выдохнула Анета, и кот, боязливо пригибаясь к полу и поджав хвост, посеменил к ней. Кто-то не просто включил в её квартире свет, но и оставил нараспашку двери. Уговаривать себя, что происходящее не является тем, чем кажется, становилось опасно. Анета не совсем понимала, кому и что могло понадобиться у неё дома, а главное: почему? Если это было связано с Геленой, то как они вообще вышли на Благу? Ведь она толком ничего не нашла, а о том, что удалось узнать, никому не сообщала. Но как бы там ни было, подниматься на четвертый этаж, встречаться лицом к лицу со взломавшим её жилище и задавать ему — или им — эти вопросы, она не собиралась. Потому сгребла кота в охапку и прожогом бросилась вниз, набирая полицию.

Первые патрульные приехали спустя несколько минут. Они зашли в квартиру и, никого там не обнаружив, пригласили Анету войти. Прижимая трясущегося Петрарку к груди, она переступила порог и оглянулась. Входная дверь навскидку казалась целой, но внутри всё было перевернуто вверх дном. В гостиной был сдвинут со своего места и оставлен поперек комнаты диван, с радиаторной решетки за ним были сметены все фотографии, и теперь рамки валялись на деревянном полу в россыпи стеклянных осколков и обломков треснувшего пластика. Из тумбы под телевизором было вывернуто всё содержимое полок, из папки с документами были выпотрошены все внутренности. Ящики письменного стола были выдернуты и свалены пустой грудой, их содержимое валялось на столе, под ним и вокруг него. Лежала опрокинутая чашка с утренними остатками кофе, его тонкий темный ручеек просочился в ворох бумаг. Коридор был перегорожен кучей одежды, вытянутой из шкафа. На кухне дверцы всех полок были открыты, и полки зияли пустотой — посуда и припасы были опрокинуты на пол. В спальне с кровати сдернули покрывало и перековыряли содержимое гардероба, и даже в ванной комнате выпотрошили тумбу.

Анета едва в этом хаосе могла понять, что исчезло, и тем более не представляла, что искали. Полицейские безуспешно пытались у неё это выведать и без особого энтузиазма составляли опись. Затем приехал Милослав Войтех, сонный, небритый, в мятой водолазке. Со скучающим видом детектив выслушал отчет патрульных и сам прошелся по квартире. После непродолжительного телефонного разговора он приказал полицейским стеречь квартиру до приезда утром команды криминалистов, ухватил Анету за локоть и вывел из дома.

Она послушно шагала за ним, не решаясь одернуть руку или задавать вопросы, и рассматривала его профиль. Прямой высокий лоб, ровный нос, запавшие в щеках и под глазами тени, острый угол челюсти и плотно поджатые губы, отчего на подбородке образовалась морщина. В свой прошлый приезд детектив криминальной полиции пробудил в Анете порожденную страхом антипатию. Причиной того была вовсе не принесенная им новость, Блага испугалась его ещё в подъезде, а его метод ведения допроса — хоть и отличался внешней предельной вежливостью — лишь убедили её в этом восприятии. Высокий и долговязый, он нависал над Анетой, толкая её перед собой по тротуару к синему «Форду» с мигалкой под лобовым стеклом. Никогда в жизни Блага так не надеялась на то, что её повезут в полицейский участок. Что-то внутри неё, очень тяжелое и темное, скользкое, как безотчетный ужас, нашептывало, что Милослава Войтеха стоит бояться. Ей вдруг подумалось, что он ввязан в историю с Геленой не только как ведущий следствие детектив. В конечном счете, он один из очень немногих понимал связь между Марешовой и ей, Анетой. Возможно, не получив интересующих его сведений в официальном допросе, но подозревая, что Благе известно несколько больше, чем она говорила, он устроил — или совершил — взлом её квартиры. И теперь, не найдя там совершенно ничего — так или иначе единственные хоть как-то относящиеся к делу материалы Анета проносила весь день с собой, в лэптопе — намеревался вывести её в какую-то темную лесопосадку или заброшенное строение и выколотить из неё признание.

Когда Войтех захлопнул за ней дверцу, Анета мелко затряслась. Если эта догадка была правдой, она не представляла, как действовать. Она, конечно, ещё ничего основательного не раскопала, но, вероятно, была на правильном пути. И закончить так же, как и подруга, с тремя смертельными ножевыми ранениями ей очень не хотелось. Выпрыгнуть из машины и броситься обратно к патрульным, прося о защите?

Она всё ещё судорожно размышляла над этим, когда Милослав обошел машину и уселся за руль — «Форд» покачнулся под его весом.

— Вы не против, если я закурю? — глядя куда-то перед собой, осведомился детектив, и Анета невнятно дернула головой, не выдав и звука. Краем глаза — темного и устрашающего в своей мутности и неясности выражения — он заметил её кивок и выхватил из подстаканника пачку сигарет. Он молча раскурил одну и приспустил немного стекло. Машина наполнилась горьким табачным запахом.

— А теперь, — выдыхая клуб дыма, заговорил детектив. — Рассказывайте.

Зажав между пальцев сигарету, от которой изворотливо струилась белесая полупрозрачная лента, и уложив руки на руль, он повернул к ней голову.

— Рассказывать что? — хрипло уточнила Анета.

— Рассказывать всё, о чем Вы соврали мне позавчера, госпожа Блага.

Она покосилась на скважину замка зажигания, — ключ отсутствовал — а затем перевела взгляд на подъездную дверь, у которой переступал с ноги на ногу околевший патрульный. Анета зависла между осознанием того, что детектив может быть для неё смертельно опасным, и подсознательным отрицанием такой вероятности. Она боялась и одновременно не решалась ничего делать, никак это проявлять. Она словно оцепенела.

— Вам холодно? — спросил Милослав Войтех. Анета с удивлением перевела на него взгляд и поняла, что и в самом деле безотчетно дрожит, сложив руки в замок и спрятав их между колен. — Включить обогреватель?

Не дожидаясь ответа, он завел машину и крутанул шайбу регулировки температуры на печке, и из решеток кондиционера с нарастающим шумом подул горячий воздух.

— Спасибо, — отозвалась Анета, коротко улыбнувшись и поежившись.

— Хотите кофе? — предложил детектив, отворачиваясь к окну и выдыхая сигаретный дым. Блага кивнула.

Когда машина сдвинулась с места, скатилась с тротуара на асфальт дороги и набрала скорость, увозя её прочь от дома и сулящих надежду на спасение полицейских, тревога Анеты заметно усилилась. Если рассуждать трезво, думала она, в полиции не могли не предположить, что инцидент 31 декабря мог быть запланированным убийством конкретного человека — или нескольких людей — и не могли не разрабатывать эту версию. Но либо такая догадка не получила доказательственных подтверждений, либо следствие от этой версии кто-то уводил. Неспроста прессе полиция так ничего внятного и не сообщила. А раз так, внутри правоохранительных органов был кто-то, связанный с виновниками напрямую. Почему бы Милославу Войтеху не быть этим кем-то?

Улицы были пустынными, на многих перекрестках отключенные светофоры мигали желтым, машин — за исключением парочки поздних такси — на дорогах не было. Они ехали быстро, и Анета стремительно накручивала себя, убеждая в том, что передряга, которую она ещё не успела понять, закончится для неё уже этим утром. Её почти охватила паника, готовая вырваться наружу, но детектив, проехав железнодорожный вокзал и непривычно пустую площадь — никаких автобусов, никаких толп туристов с рюкзаками и камерами наперевес — перед ним, свернул на Вацлавскую и остановился перед круглосуточным Макдональдсом, прямо под запрещающим парковку знаком.

Внутри было пусто, только за кассой стоя дремал угрюмый официант. Он нарочито медлительно подал им два бумажных стаканчика с невнятной черной жижей, не имеющей ни запаха, ни вкуса кофе. Выбранный ими столик в дальнем углу, одиноко зажатый между лестницей на второй этаж и витринным окном, оказался шатким и грязным. Милослав Войтех опустился в низкое кресло, отчего его обтянутые джинсами колени остались неловко остро торчать вверх, и рассеянно смахнул со столешницы на пол несколько крошек.

— Итак, — заговорил он, разламывая над стаканом пакетик сахара. — Кому и зачем могло понадобиться врываться в Вашу квартиру?

Анета повела плечом.

— Откуда мне знать?

— Завязывайте мне врать, госпожа Блага, — недовольно ответил детектив, упирая в неё цепкий взгляд.

Над их столиком низко свисала в прозрачной колбе лампа, и в её холодном свечении Анета рассмотрела глаза полицейского. Они были какого-то изменчивого, непостоянного цвета, сочетания тускло-зеленого и насыщенно-синего; они отсвечивали темнотой морской глубины и казались такими же бездонными. Милослав смотрел устало, но твердо, слегка сосредоточено прищурившись и приподняв брови, отчего на лбу мелкие мимические полосы приобрели рельеф.

Блага кашлянула, собираясь с мыслями и отгораживаясь от обуревавших её ещё несколько минут назад тревог. Хоть в Макдональдсе и было безлюдно, она сомневалась, что Милослав — будь он тем, за кого она вдруг начала его принимать — рискнет нападать. Здесь был бариста и — что куда главнее — камеры наблюдения. Одна висела прямо над головой детектива. Анета взвешивала все за и против. Если он лишь добросовестно расследует убийство Гелены, она, возможно, сможет сообщить ему что-то важное; если он замешан в происходящем куда глубже, чем просто детектив, она — Блага — и так обречена.

— «CNR Mining Group», — произнесла она и сделала глоток горячей невкусной жидкости. Милослав Войтех вскинул брови.

— Вы утверждали, что не знаете, над чем работала Гелена Марешова, — с упреком проскрипел он.

Анета кивнула, не столько соглашаясь с утверждением детектива, сколько с тем, что взяла правильное направление. Сам того не заметив, Войтех подтвердил её догадки: Гелена увидела во взрыве целенаправленное убийство заместителя председателя совета директоров и, похоже, сумела вплотную приблизиться к истине.

— Я и не знала. Уже после Вашего визита мне сообщил Эрик Фолькман.

— Эрик Фолькман? — переспросил Милослав. — А как же Ваша… — он щелкнул пальцами, вспоминая. — Профессиональная журналистская этика?

— Нам не чуждо ничто человеческое, — недовольно наморщившись, ответила Анета. — Гелена была моей подругой. Эрик помог, чем смог.

Она вдруг поняла, что её подозрения бессмысленны. Милослав Войтех имел доступ к материалам Гелены, главред «Файненс» сам говорил ей о том, что полицейские основательно обыскали её кабинет и заодно перевернули весь офис. Войтех знал совершенно точно, кому и что именно было известно, будь у него такая необходимость, он бы подчистил всех вмешанных прицельно и быстро. В то время как проникший к Анете не имел полной информации о том, что сама Марешова, а следом за ней и Блага успели раскопать. В квартире пытались найти то ли копию наработок Гелены, то ли самостоятельное, но аналогичное расследование. Кто-то приценивался: стоит ли убирать Анету.

— Так выглядит сочувствие по-журналистски: Фолькман просто выложил Вам закрытые материалы следствия и наработки Марешовой? — лицо детектива напряглось, он недобро смотрел исподлобья.

— Лишь намекнул, — возразила Анета. — Он назвал мне отправную точку — взрыв на Староместской.

— И Вы сами за ночь обо все догадались, — с резкой усмешкой подсказал Милослав Войтех.

— Не обо…

Она вдруг замолкла. Конечно, как же она могла так сглупить!

— Не обо всем, — повторила Анета и наклонилась вперед, понижая голос. — Тадеаш Седлак и Камил Гавел, финансовый директор и заместитель председателя совета директоров, умершие неестественной смертью с промежутком в два месяца. В обед я обратилась в «CNR Mining Group» за комментарием по этому поводу.

Детектив разочаровано цокнул языком и сокрушенно качнул головой.

— А вечером ко мне наведались, — добавила она едва слышно.

— Я надеюсь, Вы понимаете, что сегодня едва не стали трупом, — прошипел Милослав злобно, отставляя стакан и оттуда на и без того укрытый пятнами стол выплеснулось немного кофе. — Если Вы немедленно не остановитесь, то к середине следующей недели я буду расследовать ещё и Ваше убийство, госпожа Блага!

========== Глава 5. ==========

Анета заверила детектива в том, что больше ей ничего не известно, но уже утром — приняв душ и предприняв непродолжительную безуспешную попытку убраться после того, как ушли полицейские и криминалисты — она отправилась к Леошу Новотному. Он, как и Милослав Войтех, работал в криминальном отделе, но в отличие от детектива, весьма охотно делился информацией за соответствующее вознаграждение. Его было так просто — и так сравнительно недорого — подкупить, что как человек он почти вызывал у Анеты отвращение, но был весьма ей ценен как источник.

Ни с расследованием убийства Гелены, ни уж тем более с делом о взрыве 31-го декабря Леош, конечно, помочь не мог. Но ему было вполне по силам найти номер телефона и адрес Давида Барты, администратора «Эль Торо Негро», встреча с которым у Гелены так и не состоялась. Анета попробовала позвонить в ресторан, но там его снова не застала — он взял очередной отгул; и не отвечал по личному номеру. На полученной от Леоша Новотного записке было указано: «район Зличин, улица Лесковецкая 10, квартира 1», — и Блага вызвала такси. В ожидании машины она открыла почту, и среди 18 новых входящих обнаружила ответ от «CNR Mining Group».

«Уважаемая Анета Блага,

Коллектив компании глубоко поражен и огорчен столь скоропостижными смертями наших коллег…» — и прочая подобная многословная, но малозначимая вода. Вопрос о том, считают ли в руководстве смерти Камила Гавела и Тадеаша Седлака каким-либо образом связанными, в официальном ответе энергетической компании проигнорировали. Зато выразили благодарность за проявленный интерес и предложили обращаться снова. Анета сомневалась, что в ближайшее время совершит подобную оплошность. Она, конечно, не могла с уверенностью утверждать, было ли руководство — кто-либо в компании «CNR» — связанно с этими происшествиями напрямую, или кто-то извне вел против крупнейшего в Чехии топливно-энергетического предприятия столь грубую кампанию, но одно было очевидно: за входящей корреспонденцией следили исключительно чутко.

По найденному Новотным адресу оказалось двухэтажное строение на несколько квартир. Дом находился на узкой тихой улочке посреди частного сектора, был обнесен невысоким проволочным забором, а на входной двери был установлен домофон. Кнопка вызова первой квартиры не была подписана в отличие от трех других, и Анета не сомневалась, что никого тут не найдет. Но всё же позвонила. Повторив попытку несколько раз и так и не получив ответа, она попробовала набрать квартиру номер 2. Из динамика послышался детский голос.

— Привет, — наклонившись к домофону, громко и медленно выговорила Анета. — Есть кто-то из родителей дома?

— Нет, — вдумчиво ответил ребенок. — Только старший брат.

— Сколько брату лет?

— Семнадцать.

— Замечательно! Позови его, пожалуйста.

— Хорошо, — пискнуло в ответ, и трубку домофона повесили. Анета снова вжала кнопку, гудок вызова повторился несколько раз и детский голос по другую сторону двери сменился уверенным басом:

— Слушаю.

— Привет. Я ищу Давида Барту. Не знаешь, он ещё живет тут?

Повисла короткая пауза, а затем неуверенное:

— Да, наверное да. Кажется, его так зовут.

— Он из первой квартиры, верно?

— Да, точно!

— Отлично. Его, похоже нет дома и по телефону он не отвечает, но мне нужно с ним срочно связаться, — Анета выхватила из блокнота клочок бумаги и стала царапать на нем свой номер. — Если я оставлю записку, сможешь предать её Давиду, когда он вернется?

— Думаю, да. Обойдите дом сзади, я открою окно.

Оставив свои контакты соседу Давида Барты и поблагодарив за помощь, Анета поплелась к ближайшей остановке. Отсутствие администратора «Эль Торо» дома говорило в пользу одной из трех версий: либо он был слишком напуган и бежал из Праги, либо с ним что-то случилось, либо она напрасно сгустила краски, неправильно поняла записи Гелены, и парень просто загулял где-то на выходные. Как бы там ни было, она временно уперлась в тупик, не особо представляя, в какую сторону ей двигаться, чтобы выбраться из него, и была слишком уставшей после длинного дня накануне и тяжелой бессонной ночи, чтобы заниматься этим.

Обессиленная, она вернулась домой, сгребла с собой под одеяло кота и завалилась спать. Тело требовало отдыха, мозг опустел от перенапряжения — Анета уснула, стоило ей опустить голову на подушку. Ей приснилась какая-то тревожная путаница обрывков мыслей и воспоминаний, она неспокойно ворочалась во сне, и проснулась уже затемно. В квартире царила кромешная тьма, Петрарки на кровати не оказалось, в дверь кто-то настойчиво постучался. Она села и прислушалась. Стук повторился требовательнее и за ним последовал голос:

— Госпожа Блага! Открывайте. Не вынуждайте меня выбивать дверь!

Это был Милослав Войтех, и Анета молниеносно вскочила с кровати. Вдобавок ко всем разрушениям в квартире ей вовсе не хотелось ещё и проблем со свежо отремонтированным замком. Кроме того, любопытство проснулось быстрее её самой: если детектив приехал к ней второй раз за сутки, случилось что-то из ряда вон выходящее, и ей не терпелось это узнать.

— Иду! — крикнула она в коридор и, натянув поверх пижамы растянутый свитер, двинулась по заваленному проходу к двери. Когда та открылась, из ярко освещенного подъезда на Анету грозно шагнул криминальный следователь.

— Я Вас к чертовой матери арестую за воспрепятствование следствию и сокрытие доказательств! — гаркнул он прямо в разгоряченное после сна лицо Анеты, и она оторопело попятилась назад. На полу за ней грудилась вываленная из шкафов одежда, — она собиралась её всю перестирать, испытывая какую-то болезненную брезгливость и не желая прикасаться после пролезшего к ней преступника и всего столпотворения полицейских и экспертов — и Анета оступилась. Милослав Войтех больно ухватил её за плечо, удерживая от падения, а другой рукой сотрясал перед её носом. В темноте, спросонья и от испуга она никак не могла рассмотреть, что было зажато между пальцами, и хрипло спросила:

— Что это?

— Что это?! — возмущенно задохнулся детектив. — Цитирую: «Давид, меня зовут Анета Блага, я журналистка и подруга Гелены Марешовой. Вот мой номер. Свяжись со мной, пожалуйста. Срочно». Это Вы мне скажите, госпожа Блага, что это такое!

Она растеряно хлопнула глазами, всё ещё пытаясь найти равновесие в кипе вещей и выворачивая из железной хватки Войтеха своё плечо.

— Где Вы это нашли? — спросила она слабо, хотя уже догадывалась, какой получит ответ.

— У соседей Давида Барты, сегодня в полдень нашедших его убитым в своей квартире! — злобно сообщил Милослав.

— Но…

— Никаких «но», госпожа Блага. Никаких «но»! Прекратите мне врать, черт бы Вас побрал. Выкладывайте всё — абсолютно всё! — что Вам известно, иначе, клянусь Богом, я засажу Вас за решетку.

Из квартиры напротив насторожено показался сосед. Он через очки нахмурился в полумрак коридора Анеты и встревожено поинтересовался:

— У Вас всё в порядке, госпожа Блага?

После ночного происшествия все в доме заметно напряглись. На доске объявлений внизу даже появилось отпечатанное кем-то из жильцов предложение завести в подъезде консьержа.

— Вызвать полицию?

— Не стоит, — Анета потянулась и щелкнула включателем, все ещё удерживаемая за плечо и наполовину скрытая от соседа массивной фигурой детектива. — Это и есть полиция. Спасибо за беспокойство и извините за шум.

Сосед кивнул и скрылся.

— Почему они вчера такими внимательными не были? — вполголоса раздосадовано пробубнил Милослав Войтех, отпуская Анету и толкая дверь. С мягким щелчком нового замка та захлопнулась. Он проследил за ней взглядом, а потом обернулся. — Давайте, начинайте говорить. Как Вы вышли на Барту?

Они стояли в заваленном грудами вещей коридоре: он нависал над ней в своей куртке, превращавшей его в необъятную черную скалу, и сверлил её гневным взглядом, она в пижаме и бесформенной кофте, с пустой головой и неприятным привкусом во рту отклонялась назад. С порога спальни за ними, припав к полу и навострив уши, с подозрением наблюдал Петрарка.

— Простите, офицер. Я только что проснулась, и чтобы ответить на Ваши вопросы, мне нужен кофе. Вы будете?

Он ответил коротко и сухо:

— Да.

От исключительной вежливости первого допроса и раздраженной сдержанности ночного разговора в Макдональдсе не осталось и следа. Милослав Войтех был взбешен и всем своим видом отчетливо это транслировал. Анете пришлось сварить им кофе, и подробно рассказать обо всём, что смогла узнать, как она это сделала, с кем связывалась — конечно, умолчав о купленном Леоше Новотном — и как намеревалась действовать дальше; она показала детективу свою таблицу со скупыми данными и полученный автоматической рассылкой календарь Гелены Марешовой. Даже взвинченный и злобно играющий желваками, детектив криминального отдела и без каменной бледной маски и неподвижно вперившегося взгляда заставлял говорить, как под гипнозом. Он выслушал Анету, сосредоточено прищурившись и прокручивая по столу чашку, а затем проскрипел:

— Это всё?

— Да.

— Точно?

— Точно.

Милослав склонил голову набок, прицениваясь к её словам, и сообщил:

— Если я ещё раз уличу Вас во лжи — будете арестованы, так и знайте.

Анета кивнула. Ей не терпелось избавиться от детектива. Нужно было срочно поговорить с Эриком Фолькманом — она окончательно и безнадежно уперлась в угол и не намеревалась больше вслепую тыкаться носом. Словно читая её мысли, Войтех осведомился:

— Вы ведь не остановитесь, верно?

Он выглядел уставшим. Похоже, после ночного вызова к Анете он не смог поспать, и в полдень был выдернут к обнаруженному трупу. Под глазами запали глубокие темные тени, кожа казалась мертвенно серой, а на щеках и подбородке проступила щетина. Одет он был во всё ту же скомканную водолазку. Уже было около восьми вечера, а детектив, очевидно, с глубокой ночи не был дома.

— Хотите кушать? — вдруг выпалила Анета, игнорируя вопрос. Сама она была жутко голодной, и ей несложно было представить, каково было Милославу Войтеху. Он удивленно поднял брови и улыбнулся. В этом доселе незнакомом Анете выражении его лицо озарилось, а глаза утратили неуютную колкость.

— Это лишнее, госпожа Блага, — ответил детектив и поднялся из-за стола. — Спасибо за кофе. У Вас есть мой номер телефона.

Она кивнула. Полученная от него визитка на всякий случай постоянно хранилась у неё под рукой.

— Звоните мне, если что-то раскопаете… или что-то случится, — он накинул куртку и упер в Анету быстрый твердый взгляд. — Сразу звоните мне, понятно? В любое время.

Она снова утвердительно качнула головой, но полицейский ей очевидно не верил. Он поджал губы и нахмурился, добавив:

— Но мой Вам совет: бросьте это, пока не поздно.

Защелкнув за Войтехом замок входной двери, она бросилась к телефону. В редакции «Файненс» наверняка знали, чем Гелене мог быть полезен Давид Барта и за что он, как и Марешова, поплатился жизнью, иначе откуда это было бы известно следователю. От самого Милослава ни прямо поставленным вопросом, ни обходными путями, ни уловками нельзя было ничего добиться. Он лишь просверливал взглядом голову Анеты насквозь и засыпал её вопросами, из его визита она смогла вынести только одно: администратора ресторана «Эль Торо Негро» убили, перерезав горло, чуть более суток назад, и полиция напрямую связывала его смерть с гибелью Гелены. Это означало, что, во-первых, масштабы происходящего превосходили все рамки разумного, список трупов стремительно рос, а раз так — на кону стояло нечто невообразимо массивное; во-вторых, Давид мог быть убит из-за того, что на него вышла Блага; кто-то опасался, что он передаст ей определенную информацию, и поспешил его устранить, а затем проверил, не успела ли Анета уже заполучить эти данные; и в-третьих, она не продвинулась вперед ни на шаг.

Эрик Фолькман ответил на звонок сдавленным, приглушенным голосом:

— Да? Что-то случилось?

— Давид Барта мертв, — сообщила Анета, и в трубке повисла короткая растерянная пауза.

— Это… Откуда ты знаешь о нем?

Она поставила встречный вопрос:

— Что ему было известно?

— Я не могу сейчас это обсуждать, Анета, — отчеканил главред. — Это вообще не телефонный разговор.

— Давай встретимся, — предложила она. — Через час.

— У нас собрание редколлегии. Встретимся завтра.

Но Анета не намеревалась сидеть в полном неведении — и раскуроченной квартире — и ждать, пока вокруг и над ней самой сгущались темные тучи. Какой бы ни была первопричина и кто ни был бы инициатором и исполнителем, это многослойное и ужасающе в своей бесстрашной решительности преступление набирало обороты.

Она наскоро собралась и уже через полчаса шла по улице Добровскего, где на верхнем этаже — остроугольно достроенном над старым, расчерченным лепниной, зданием — восьмого дома находилась редакция «Файненс Нью Юроп». Строение — как и большинство в этом квартале — вмещало в себя разнообразные офисы, а потому в этот воскресный вечер на вытянувшихся вдоль тротуаров парковках было пустынно, в окнах — темно, двери были плотно закрыты и над ними помигивали лампочки сигнализаций. Перед массивной дверью подъезда дома номер восемь стоял серебристый «БМВ» — Эрик Фолькман всё ещё был на работе.

Анета поравнялась с автомобилем и остановилась. Запрокинув голову, она посмотрела на ряд светящихся окон последнего этажа.На фоне физического истощения и нервного напряжения, ставших перманентными, она прочно заблокировала свои эмоции и, казалось, только сейчас, у крыльца, где часто встречала засидевшуюся допоздна над последними правками Гелену, всецело осознала, что её подруги не стало. Понимание — и принятие этого понимания — расползлось внутри Анеты холодной тяжелой ртутью. Что-то надавило на диафрагму, сбивая дыхание, сковывая спазмом горло и заполняя глаза слезами.

В последний раз они виделись ещё за несколько дней до Нового года. За поздним плотным ужином в их любимом ресторане, удаленном от туристических маршрутов и заполненном негромкой музыкой, они долго разговаривали обо всём сразу и ни о чем, методично приговаривали бутылку вина и заливисто хохотали над пьяными оговорками друг друга. Они обменялись рождественскими подарками, а затем, согретые едой и алкоголем, долго гуляли по морозной ночной Праге, украшенной ёлками и яркими гирляндами. Настрой у них был праздничный и веселый, они обходили рабочие темы стороной и планировали вместе позавтракать первого января. Но Гелена оказалась занятой, — теперь Анета понимала, чем — и им так и не выпало шанса увидеться снова.

Теперь оставалось только довести её расследование до конца, остановить этот безумный маховик смертей и придать резонансной огласке имена виновных. Решительно утерев предательски сорвавшуюся с век каплю, Анета взбежала по лестнице наверх и требовательно вжала кнопку звонка в двери редакции. Какое-то время ей пришлось продолжать настойчиво звонить прежде, чем дверь открылась и оттуда показалась удивленная секретарь.

— Я к Эрику, — опережая вопрос, сообщила Анета и решительно шагнула в офис. Секретарь предприняла невнятную попытку возразить и задержать, ухватив за руку, но Блага увернулась и направилась — через безлюдное открытое помещение редакции, заставленное столами и заваленное кипами бумаг — к огражденному стеклом кабинету главного редактора. Внутри помимо самого Фолькмана было ещё трое членов редакционной коллегии: двое репортеров и дизайнер. Они хмуро оглядывались со своих мест, наблюдая за приближающейся Анетой и торопящейся за ней секретаршей.

— Это зашло слишком далеко! — без приветствия и паузы заговорила Блага, войдя в прозрачную дверь. — Семеро убито, множество ранено, мою квартиру этой ночью взломали и перевернули вверх дном — не время для жадности.

На лицах отразилось удивление и беспокойство. Эрик округлил глаза и открыл рот, намереваясь что-то сказать, но промолчал.

— Ситуация слишком серьезная, — продолжала Анета. — Нам нужно объединиться и довести это до конца прежде, чем пострадает ещё кто-то. Возможно, кто-то из нас. Если вы так печетесь об эксклюзивности материала — ладно, я подпишу отказ от права публикации чего-либо связанного с этой темой. Только поделитесь информацией.

========== Глава 6. ==========

Вокруг головы сомкнулось тугое кольцо пульсирующей боли, в глазах щемило от усталости, шея затекла, желудок саднило от голода. За окном уже начинало несмело сереть утро понедельника, а Анета Блага ещё не ложилась спать. Она сидела на кухне, согревая в ладонях опустевшую чашку кофе, и невидящим взглядом смотрела прямо перед собой.

— Нам известно не много, — вздохнул Эрик Фолькман. — Только те наработки, которые Гелена хранила в своём рабочем столе и на компьютере. У неё должно было быть больше материала, она даже начала составлять черновик текста, но его, похоже, унёс с собой убийца.

Главред пригласил её присесть и после непродолжительного размышления — коротко переглянувшись с коллегами, подавленными несокрушимой тяжестью нависшей угрозы и утратившими в страхе своё упрямство в сохранении эксклюзивности — заговорил. Картина начала обретать внятные очертания, плоскость имен преобразовывалась в объемность информации, догадки замещались подтвержденными данными.

Вечером 31-го декабря в ресторане «Эль Торо Негро» вокруг заранее зарезервированного на имя Камила Гавела столика собралось трое: сам господин Гавел — первый заместитель председателя совета директоров топливно-энергетической компании «CNR Mining Group», Штепан Блажек — ведущий частную практику юрист, владелец консалтинговой компании «Блажек и Валента», чех; и немец Хансль Бирман. О последнем было достоверно известно только то, что он поездом прибыл из Дрездена утром 31-го декабря и при прохождении пограничного контроля целью визита указал туризм. Тщательно оберегаемый Геленой даже от коллег из «Файненс» анонимный источник внутри «CNR» сообщал, что Бирман — аудитор, присланный в Прагу компанией «Глобал Минерал Капиталгезельшафт». В пользу этого утверждения говорило то, что некоторое время уже курсировали слухи о том, что «Глобал Минерал» настроена на слияние с «CNR Mining Group», часть руководства которой выступала за объединение активов, в то же время некоторые акционеры — в том числе основатель компании и председатель правления Марцел Ржига — были решительно против.

Давид Барта — как буквально накануне своей смерти Гелена в телефонном разговоре сообщила главреду «Файненс» — мог предоставить запись камер видеонаблюдения ресторана, подтверждающую связь между тремя из четырех жертв взрыва, которую полиция и представители самой «CNR» решительно отрицали. Молодая студентка, украинка Анна Гавриленко, согласно записям Марешовой, и в самом деле оказалась в эпицентре происходящего совершенно случайно.

В заметках Гелены также значилось имя Тадеаша Седлака, финансового директора «CNR Mining Group», по официальной версии совершившего суицид в ноябре ушедшего года, застрелившись прямо в штреке основной угольной разработки компании. Марешова выяснила, что господин Седлак, обвиненный главой правления, Марцелом Ржигой, во множественных махинациях и нанесении компании значительных убытков, был однокурсником Камила Гавела, заместителя председателя совета директоров. И, похоже, как и друг студенчества, выступал за слитие с немецким энергетическим концерном.

Анете казалось совершенно невероятным, что причиной всех этих трагических событий являлось упрямое нежелание Марцела Ржиги терять контроль над собственноручно созданной компанией. Она считала, — как и вся редколлегия «Файненс» — что должно было быть что-то ещё, но среди материалов Гелены ничего подобного не было. Зато числилось ещё одно имя — Любомир Кадлец.

— Сейчас уже пенсионер, — опуская руку, на которую полвечера упиралась подбородком, сообщила одна из репортеров. — Но с 98-го по 2002-й при правительстве социал-демократов был министром промышленности и торговли.

— Как он связан со всем этим?

Эрик пожал плечами и предположил:

— Датами? В 2001-м Марцел Ржига реорганизовал своё небольшое металлургическое предприятие в «CNR Mining Group» и вместо варить сплавы, начал добычу угля.

Блага отставила чашку и поднялась со стула, потягиваясь всем телом. Оно отдалось хрустом суставов и ноющим покалыванием в мышцах. Нужно было начать с начала. Успела Гелена вместить свои находки и основанные на них выводы в первоначальный вариант текста или нет; забрал ли этот черновик убийца или его ещё не было вовсе — так или иначе ни Анета, ни кто-либо в «Файненс Нью Юроп» не мог знать наверняка, но мог проследовать по тому же пути. Новой деталью в этом сложном пазле о компании «CNR» оказался бывший профильный министр, и Анета намеревалась выяснить, почему его имя вообще возникло в этой истории. Для этого она собиралась начать с министерства промышленности и торговли, а именно с архивов департамента энергетики.

Но прежде следовало поесть. Анета Блага никогда не придерживалась здорового образа жизни, включающего в себя правильное питание, распорядок дня и сна, физические нагрузки. Она привыкла к бессонным ночам, к длительному голоданию и жажде, когда допоздна засиживалась в ложе для прессы во время заседания Сената или изнывала от жары под зданием суда, дожидаясь итога закрытого процесса над пойманным на взятке депутатом. Но за последние несколько суток она сумела истощить себя — физически и морально — до прежде неведомого ей состояния. Она время от времени ловила себя на том, что реальность раздвоившимися силуэтами людей и размывшимися очертаниями предметов медленно выскальзывала у неё из-под носа, и она оказывалась на грани обморока. Анета попыталась вспомнить, когда в последний раз ела — подсунутый Эриком в редакции накануне вечером крекер не в счет — и пришла к выводу, что позавчера.

В холодильнике нашлось несколько куриных яиц и обветрившийся в надорванной упаковке последний тонкий кусочек сырной нарезки. На кухонном столе среди так и не вернувшейся на свои места груды посуды черствел хлеб. Блага как раз сосредоточено поджаривала на сковородке тосты и яичницу, когда зазвонил мобильный телефон.

Экран сообщал: входящий звонок от Леоша Новотного; в верхней строчке часы мелким шрифтом показывали 6:41. Анета нахмурилась. Звонок от её источника в криминальной полиции всегда означал только одно — информация. И прежде она взяла бы трубку без промедления в любое время дня и ночи, стремясь быть первой, к кому попадут свежие новости; но утром шестнадцатого января она в нерешительности замерла. Её голова была переполнена данными, датами, именами и названиями; внимание было всецело сконцентрировано на расследовании Гелены, повлекшему за собой её гибель. Анета не собиралась отвлекаться на другие темы, какими бы горячими они не оказались, но и остаться в неведении ей не позволяла привычка к любознательности, въевшаяся настолько глубоко, что уже ставшая основным инстинктом.

— Слушаю.

— Есть информация по корреспонденту из твоей газеты, Виту Элинеку. Интересует?

Анета замерла с занесенной над сковородкой рукой, в кулаке подрагивала деревянная лопатка; в висок прямо из телефонной трубки вонзилось остриё резкой боли. Это ещё что такое?!

— Ты там? — нетерпеливо отозвался Леош Новотный, и ей пришлось кашлянуть, чтобы придать голосу силу:

— Да. Интересует. Говори.

— Полчаса назад во время прогулки со своей собакой недалеко от дома был насмерть сбит машиной. Автомобиль скрылся, свидетелей почти не было, но на перекрестке установлена камера дорожной полиции, и запись скоро появится у нас.

— Сможешь раздобыть мне копию?

— Это обойдется дороже, чем обычно.

Анета вздохнула, борясь с резко нахлынувшим раздражением.

— Сколько скажешь.

— Ладно, — заметно приободрившись и повеселев, ответил Новотный. — Тогда пришлю всё как обычно. Отбой.

Она отняла телефон от уха и задумчиво прислонила к подбородку. Что-то в ней — вряд ли интуиция, это понятие было знакомо Анете лишь как термин и чуждо в практических проявлениях — подняло тревожный набат. Вит Элинек, ведущий криминальной хроники в «Сегодня», написавший три статьи — и с легкой подачи самой Блага вернувшийся к этой теме в новом ракурсе — о происшествии 31-го декабря на Староместской площади, погиб под колесами случайной машины. Могло ли это быть совпадением?

Из сковородки поднялся столб резко воняющего дыма, выводя Анету из ступора. Она торопливо выключила огонь и бросила сковороду, вместе со всем подгоревшим содержимым, в раковину. Когда на разгоряченную черную поверхность ударила струя воды, та отозвалась громким возмущенным шипением. Блага чертыхнулась своему испорченному завтраку и выбежала из кухни. Отыскав в кармане пальто — между несколькими скомканными квитанциями и талончиками на метро и грудой монет — визитку, она набрала указанный под записью «Милослав Войтех, детектив, отдел криминальной полиции, участок Прага 5» номер.

Гудки тянулись протяжно и долго, Анета прижимала телефон к уху и нервно теребила между пальцами широкий шов на рукаве пальто. Она и сама не знала, отчего бросилась звонить следователю. Наверное, из-за страха. Кто-то методично истреблял знающих слишком многое, и сама она была одной из следующих в очереди. К ней уже вламывались, и кто знает, каким бы был исход, если бы она оказалась дома. Анета чувствовала себя беззащитно и хрупко, совершенно бессильно в перевернутой вверх дном квартире. Она была здесь совершенно одна, и взломай кто-то её дверь снова — она не сможет дать отпор. Ей нужна была помощь.

Следователь ответил хрипло и сонно, когда она уже почти отчаялась дозвониться:

— Да?

— Господин Войтех, это Анета Блага.

Милослав что-то невнятно спросонья прокряхтел в трубку.

— Что? — переспросила она.

— Это я Вас спрашиваю: что?! — рявкнул детектив, и Анета пугливо вздрогнула. Нервы стали ни к черту. Она глубоко вдохнула и протяжно выдохнула прежде, чем снова заговорить.

— Вит Элинек, репортер из газеты «Сегодня», — сообщила она, сглатывая ком. Если бы ей не вздумалось обратиться к нему за информацией, что само по себе было довольно глупо, он не вернулся бы к теме взрыва и не связал бы это с Геленой, а раз так — пришел бы с прогулки с собакой живым и невредимым. Осознание своей вины в случившемся обвалилось на Анету ледяной глыбой. — Он разрабатывал версию связи между событиями 31-го декабря и убийством Гелены Марешовой.

Милослав Войтех протяжно вздохнул.

— Когда я говорил, чтобы Вы звонили в любое время, я имел в виду что-то срочное и важное.

— Его убили полчаса назад.

Зависла пауза, в которой детектив пытался собраться с мыслями, а Анета — понять, в самом ли деле это не трагичное ДТП, а преднамеренное убийство. Ей представлялось это так: Вит Элинек, ведущий криминальной хроники в газете «Сегодня», несомненно, имел множество контактов в правоохранительных органах. Если её предположение было верным, и он в самом деле снова взялся за взрыв, то за информацией он, вероятно, обратился именно к своим источникам в полиции. Мог ли среди них оказаться кто-то ввязанный в эту жуткую историю, кто-то, наведший на след излишне любопытного журналиста убийцу?

И ещё одно не давало покоя: почему Леош Новотный в первую очередь — возможно, сразу после прибытия на место происшествия — позвонил именно ей? Ему было известно, что Блага специализируется на политике, так зачем он сообщил ей о произошедшем с Витом? Только потому что они работали в одной газете? Или потому что это было предупреждение, запугивание: видишь, что случается с теми, кто сует свой нос в такого порядка дела? Поверить в это было вовсе несложно, ведь моральный компас Новотного никогда не указывал строго на север, и если Анета и могла подозревать в полиции кого-то конкретного, то в первую очередь падкого на деньги Леоша.

— Возможно, — добавила она, пока детектив всё ещё растеряно молчал. — Это попытаются выдать за случайный наезд.

— Но Вы уверены, что это именно убийство, — раздраженно подытожил Милослав Войтех. — Чем Вы руководствуетесь, у Вас есть доказательства?

— Я просто знаю.

— Знаете?! — возмущенно переспросил он. — Вы просто знаете. Госпожа Блага, тут Вам не газетенка; чтобы принять в разработку эту версию, я сослаться на то, что мой анонимный источник просто знает, не могу. Дайте мне поспать!

Анета ещё какое-то время в нерешительности стояла на месте, продолжая переминать под пальцами ткань пальто и сжимая в кулаке телефон. Доказательств у неё, конечно, не было; как, впрочем, не хватало и полной уверенности в правильности своего предположения. Но самой сути дела это не меняло, и лишь подстегивало её действовать быстрее, опережая момент, когда на неё снова выйдут. До начала приемного дня в департаменте энергетики при министерстве промышленности и торговли оставалось ещё два часа, но оставаться дома Анета не хотела. Она всерьез опасалась за свою безопасность в этой квартире, и вместо пугливо зажаться в кухонный угол и прислушиваться к шорохам, предпочла торопливо собраться и уйти.

В столь ранний час ей пришлось довольствоваться завтраком в полупустом Макдональдсе: серый вязкий комок овсянки с яркими подтеками чего-то, предполагавшегося как ягоды, смятый и стремительно остывающий — а вместе с тем твердеющий — сэндвич с сыром и давешний омерзительный кофе. Но выбора не было. Искать другое заведение, открытое в начале восьмого утра, Анета не имела сил и времени. Ей нужно было чем-то восполнить запас энергии, и фаст-фуд частично с этим справлялся, а ещё стол и Интернет — это в Макдональдсе на Вацлавской тоже имелось.

Она начала с того, что обновила свою таблицу данных. В ней заметно добавилось информации, и значительно расширился список имен, в том числе и перечень погибших — с Витом Элинеком известных Анете жертв, связанных с «CNR», было уже восемь. Очевидной связи между этими людьми — как и между их смертями — постороннему наблюдателю было не рассмотреть. Исполнитель — или исполнители — этих убийств подходил к своему заданию с некоторой долей необходимой фантазии. Следы, ведущие от взрыва у Староместской ратуши к компании «CNR Mining Group», подчищались грубо и торопливо, но достаточно эффективно. Анете Благе казалось, что даже сам детектив, ведущий дело Гелены, имея на руках те же материалы, испытывал некоторые сомнения насчет этой версии.

Затем, следуя примеру подруги, — пугаясь того, что делает, но ещё больше боясь того, что виновным удастся остаться в тени — Анета составила длинное письмо. В нем детально излагалось всё, что в это утро понедельника было ей доступно: достоверные данные, неподтвержденные свидетельства, предположения, выводы. Перечень получателей включал в себя помимо главного редактора ежедневной газеты «Сегодня» ещё несколько крупных газет и журналов, полдесятка редакций телеканалов и некоторое количество независимых профильных Интернет-изданий. Автоматическая отправка была настроена на вечер вторника, а в заметках телефона Анета установила напоминание: обновить текст письма и отстрочить отправку, если к указанному времени она всё ещё будет в состоянии это сделать. От таких мыслей у неё под кожей забегали мурашки, а желудок судорожно сжался вокруг завтрака.

Было уже около половины десятого, людей в Макдональдсе заметно прибавилось и вместе с ними стало шумно. Анета уже намеревалась закрыть лэптоп и продвигаться к выходу, когда электронная почта напомнила о себе коротким уведомлением. Со случайного адреса — бессмысленного набора букв и цифр — пришло примитивно зашифрованное письмо. В нем оказалось немногословное описание утреннего дорожного происшествия, а в приложении висел документ — короткий ролик длиной в шесть секунд. В нём — лишенном цвета и звука, прерывистом, словно не сплошное видео, а череда сделанных одним за другим снимков — был пустынный перекресток, невысокий силуэт в капюшоне и рвущийся вперед, натягивающий поводок крепкий бойцовский пес. Вит Элинек — размытая фигура в низком разрешении записи — торопливо шагал по разметке пешеходного перехода, когда в кадре возник массивный и остроугольный внедорожник старой модели. Автомобиль ехал быстро, и Вит попытался перебежать с его пути на встречную полосу, но машина изменила траекторию вслед за ним. От удара Элинека обмякшей грудой откинуло к стене здания, его собаку уволокло на поводке следом, а внедорожник, вильнув габаритным задом, вернулся в полосу и стремительно исчез.

Это совершенно очевидно не было случайным наездом.

========== Глава 7. ==========

Помещение архива департамента энергетики при министерстве промышленности и торговли было пыльным, тесным и на удивление шумным. Оно находилось на цокольном этаже, и через большие окна в старых рассохшихся деревянных рамах проникал морозный сквозняк, стрекотание автомобильных колес по брусчатке и гудение клаксонов. Тут в странном симбиозе уживалось настоящее и прошлое: на входе в здание Анете Благе пришлось пройти сквозь рамку металлодетектора и приложить к сканеру большой палец для подтверждения личности; а в архивном подвале попросили показать удостоверение журналиста и вписать своё имя в толстую амбарную книгу. Впрочем, если бы не этот пережиток докомпьютерной эпохи, Анета не узнала бы, что напала на след Гелены. Она заметила знакомые размашистые вензеля — «8 января 2017, 12:25, Марешова Г., «Файненс Нью Юроп» — несколькими строками выше собственной записи. Ткнув в это имя пальцем, Анета подтолкнула журнал посещения скучающему дежурному и спросила:

— Вы случайно не знаете, чем конкретно интересовалась эта репортер?

Седовласый охранник смерил её взглядом, недовольно поджимая губы, и молча покачал головой.

— Ладно. Спасибо.

Она подхватила свою пресс-карту и двинулась по узкому темному коридору к архиву. Внутри — между длинными рядами стеллажей, заставленных папками подшитых документов — никого не оказалось. От входа и к окну тянулась бесконечная череда ящиков картотеки, но к облегчению Анеты в дальнем углу стоял компьютер, и неровно повисший на скотче листок на стене сообщал: «Электронная картотека материалов с 2000 года».

Когда темная коробка устаревшего системного блока загудела, пробуждаясь от сна и извергая под стол потоки теплого воздуха, Анета ввела параметры первого поиска: «CNR Mining Group», Любомир Кадлец». К её удивлению точных совпадений по заданному запросу не нашлось, но система предлагала документ в секции «Предприятия». В ссылке на него были указаны «CNR Mining Group» и Марта Кадлец.

Блага отыскала нужный стенд и в папке с соответствующим номером нашла пакет регистрационных документов открытого акционерного общества «Czech Natural Resources Mining Group». Имя Марты Кадлец значилось в списке учредителей организации, согласно которому в августе 2001 года она внесла свою долю — пятьсот тысяч долларов — в уставной капитал предприятия. При этом в соответствующей графе «обязанности и ответственность учредителей» напротив её имени стоял прочерк. Анета перелистала все прикрепленные бумаги, но на фамилию Кадлец — ни на Марту, ни на Любомира — не натолкнулась. Сфотографировав найденную бумагу, она закрыла папку и вернулась к компьютеру. Поиск по ключевым словам — «Любомир Кадлец, Марта Кадлец» — в материалах архива ничего не дал, зато в Интернете перенаправил на статью таблоида «Блеск». В ней, датированной сентябрем 2016 года, шла речь о пышном праздновании сорокалетнего юбилея Марты Кадлец, владелицы и куратора галереи современного изобразительного искусства «Контемп». Среди гостей этого светского раута, как сообщалось, был замечен также отец Марты, господин Любомир Кадлец, бывший депутат парламента от социал-демократов, в начале тысячелетия министр промышленности и торговли, а с 2008-го по 2013-й года один из советников президента Вацлава Клауса.

Анета недоуменно нахмурилась монитору и заглянула в фотографию списка учредителей. Если речь шла об одном и том же человеке, то получалось так, что в августе 2001 года двадцатипятилетняя Марта Кадлец заявила о намерении вложения — и немедленно последовавшей выплате — пятисот тысяч долларов в открытие угольно-добывающего предприятия. Откуда на то время, пусть даже при отце-министре, у неё могла оказаться такая свободная для инвестиций сумма? И почему при такой материальной заинтересованности Марта не проявила желания участвовать в управлении компанией, а затем и вовсе ударилась в искусство? Это выглядело по меньшей мере странно.

Опыт в политической журналистике подсказывал Анете, что связь между министром и основателем «CNR» была найдена: Кадлец через свою дочь — опробованный многими политиками способ оформлять бизнес и декларировать доходы на родственников — вложился в потенциально прибыльную, в двухтысячных в Чехии ещё не развитую нишу, тем самым обеспечивая себе безбедную старость, но при этом не возникая в доступных каждому любопытному документах открытого акционерного общества. Она попробовала поиск по именам, но Любомир Кадлец и Марцел Ржига вполне ожидаемо не возникали вместе ни в архиве, ни в Интернете. Это была ситуация из тех, с которыми ей доводилось сталкиваться слишком часто, чтобы они не вызывали у неё тупую безотчетную ярость: все всё понимали, газеты вспыхивали сенсационными обвинениями, общество возмущалось и ратовало за ужесточение норм и контроля, но никто ничего не мог доказать.

Анета откинулась на спинку поскрипывающего стула, запрокинула голову и закрыла глаза. Найденная ею связь между угольным бизнесом «CNR» и бывшим профильным министром, — на момент основания предприятия не имевшего никаких законных возможностей на непосредственное участие — безусловно, была шагом вперед, но едва ли могла служить даже косвенным доказательством причастности компании к череде смертей. Да и могла ли она являться изначальным поводом для всего произошедшего?

Следующие четыре с лишним часа Блага провела, методично перелопачивая все содержащиеся в архиве материалы по «Czech Natural Resources»: учредительный договор и устав, свидетельства оформления налогового учета и регистры выпускаемых акций, отчеты ежегодных проверок и декларации активов, результаты аудитов, заверенные копии договоров на поставки угля для внутренних энергетических и металлургических нужд чешских предприятий и контракты на экспорт. Анета мало смыслила в подобных вопросах, а потому в большей степени фотографировала найденные материалы, чтобы позже вместе с корреспондентами «Файненс» разобраться в этих кипах документации.

Она сидела на полу, обложившись всеми выданными на запрос «CNR Mining Group» папками и поочередно — не следуя хронологии или какой-то другой систематизации, а лишь от начала ближайшей стопки до конца последней — перелистывала страницы. В глазах начинало рябить, подогнутые ноги онемели, в пояснице покалывало. Анета была едва способна сконцентрироваться на чем-то кроме того, что она замерзла до полного оцепенения и смертельно устала, когда перед ней оказалась копия датированного сентябрем 2001 года обращения уже успешно зарегистрированной компании «CNR» в профильный департамент министерства для получения разрешения на разработку месторождения в Карвинско-Остравском регионе. За ней следовал отпечатанный на фирменном бланке отказ, подкрепленный неудовлетворительной экспертной оценкой предоставленного проекта комиссией по вопросам экологии и решительным несогласием местной общины с перспективой промышленной добычи в непосредственной близости от их населенного пункта. В октябре 2001 года, как было указано далее, состоялась вторая попытка получить лицензию, но и она не была одобрена в виду тех же причин. Следующая подборка документов уже касалась финской нефтегазовой компании, запрашивающей разрешение на открытие в Чехии франшизы сети заправочных станций.

Анета нахмурилась и заново — от корки до корки — перелистала толстую папку, вмещающую в себя обращения и полученные на них от департамента ответы за промежуток с 2001-го по 2005-й годы, но других заявок от «CNR Mining Group» помимо уже найденных не увидела. Это что же получалось: разработка угля началась и продолжалась — как минимум до конца 2005-го года — без соответствующего разрешения? Она неловко поднялась с места, цепляясь за полки стеллажей, и на ватных ногах вернулась к электронной картотеке. Запрос «лицензия на разработку «Czech Natural Resources Mining Group» не выдал результатов. Анета попробовала сменить название компании на «CNR», а слово «лицензия» на «разрешение», перебрала варианты поисковых запросов не менее десятка раз, но система неизменно выдавала «результатов не найдено». Она отыскала все содержащие подобную документацию подборки и внимательно пересмотрела каждую из них, но и поиск вручную ничего не дал.

Получалось так, что предприятие, опосредовано соучрежденное действующим на момент основания профильным министром, вело добычу угля незаконно, но при этом ни у кого — во время многочисленных проверок в первую очередь — не вызывая никаких претензий. Это было уже чем-то действительно стоящим.

Когда Анета Блага вышла из министерства, часы показывали начало четвертого, небо было затянуто низкими серыми тучами, и медленно пролетал редкий снег. Она была измождена до предела и едва совладала с отяжелевшим от усталости телом, каждый шаг на пути к трамвайной остановке требовал от неё невероятных усилий. Повинуясь журналистскому рефлексу, в первую очередь она позвонила Эрику Фолькману. Он долго не поднимал трубку, а затем вместо приветствия взволнованно выдохнул:

— С тобой всё в порядке?

Анета поморщилась. С ней всё было максимально не в порядке. Она устала и хотела спать, но боялась ехать домой, не понимала, что происходит и что ей делать, а ещё не могла вспомнить примитивное — номер нужного ей трамвая. Но ответила она иначе:

— Да, а что?

Главред «Файненс» протяжно вздохнул.

— Кто-то поджег мою машину. Кажется, меня пытаются запугать.

Блага не знала, что на это ответить. С одной стороны, это, безусловно, было ужасно, с другой — в этой истории сожженный автомобиль казался самой малой из возможных потерь. В ней также колко возникло невнятное раздражение: если бы Эрик действительно беспокоился о ней так сильно, как пытался показать своим тоном, он мог позвонить ей сам и задать этот вопрос. Теперь, когда она вышла на связь, а раз так — очевидно была жива и здорова, главред казался бесконечно притворным и поддельным.

— Я очень много раскопала, — строго выговорила она. — Кажется, я нашла то же, что и Гелена. Нам нужно встретиться.

— Приезжай в редакцию через час. Я… — Фолькман вдруг перешел на сбивчивый чешский: — Нет, нет, это личный звонок и…

В трубке послышался шорох, словно телефон переходил из руки в руку, а затем отличительный американский акцент главреда сменился чистым и настойчивым:

— Госпожа Блага? Здравствуйте.

Анета закрыла глаза и протяжно выдохнула. Какое-то очень непродолжительное мгновенье, отыскивая номер Фолькмана в списке контактов, она думала о том, чтобы сначала связаться с детективом, но инстинкт свято хранить материал в разделенной с редактором тайне — пусть даже она не намеревалась писать статью, а Эрик вовсе не был для неё главредом — сработал быстрее здравого смысла. И вот теперь следователь криминальной полиции, конечно, прибывший на вызов к одному из своих главных свидетелей, сам напомнил о себе.

— Здравствуйте, офицер.

— Нет никакой нужды приезжать в офис, — сообщил Милослав Войтех. — Или у Вас оказалась какая-то важная информация?

Блага промолчала, но детектив — вероятно, он слышал всё, что она говорила Фолькману — сам ответил на свой вопрос:

— Естественно, у Вас есть информация. Вы потому и звоните. Где Вы сейчас находитесь?

Она растеряно оглянулась по сторонам, не в силах под завалом свежеприобретенных данных и тяжестью утомления отыскать нужную информацию. Внизу улицы, откуда пришла Анета, виднелся мост и второй берег реки, черный и тусклый в насаждениях утративших листву мокрых деревьев; с нависающих зданий — над самой остановкой и дальше, вверх по улице — смотрели персонажи рекламных проспектов, вспыхивали и переливались вывески магазинов, в толчее автомобильной тянучки возмущено поскрипывали тормоза. Название улицы увиливало от Анеты, а с зажавшейся между двумя плотными потоками машин остановки она не могла разглядеть указатели на стенах домов.

— Недалеко от торгового центра «Палладиум».

— Отлично, — заключил Войтех. — Встретимся там через пятнадцать минут.

Внутри универмага, ещё заполненного новогодней мишурой, было шумно и довольно людно. Из магазинов вразнобой доносились отрывки мелодий, в коридорах и на прогонах эскалатора повторялись оглушительные в своём напускном энтузиазме рекламные объявления, у витрин и многочисленных сувенирных лавочек в проходах толпились покупатели. Анета поторопилась подняться на верхний этаж, содержащий все возможные закусочные и рестораны, отыскала самый пустынный и уединенный из них и забилась в угол за дальним тихим столиком.

Когда в заведении появился Милослав Войтех, Анета едва боролась с дремотой, уныло ковыряясь в поданном ей салате. Двойной — густой и обжигающе горький — эспрессо лишь спровоцировал неприятную нервную пульсацию в висках и учащенность сердцебиения, но сонливость не отступила. Блага с трудом удерживала голову прямо, а глаза — открытыми.

— Воду без газа, — бросил направившемуся к ним официанту детектив и грузно опустился на стул. Он резко расстегнул молнию куртки и уперся локтями в стол, отчего в тарелке Анеты тонко скрипнула вилка.

— Должен признать, — заговорил Милослав Войтех, оглянувшись на других посетителей заведения и наклонившись вперед. — Похоже, Вы оказались правы.

Он уже не казался мертвенно бледным, и лицо не оттенялось серостью усталости, глаза цвета темной, неспокойной морской волны немного прояснились. Детектив выглядел сосредоточенным и напряженным, но утратил своё устрашающе грозное выражение. Его голос с раздраженного и сонного, как в утреннем телефонном разговоре, сменился спокойным и доверительным тоном.

— Я навел справки о господине Вите Элинеке, — сообщил полицейский. — Сбившую его машину нашли несколько часов назад. Она уже более недели значится в угоне. Но ведущий дело следователь упрямо настаивает на расследовании ДТП.

Анета удивленно вскинула брови. От детектива такой открытости в признании своей неправоты и многословности в выдаче информации она не ожидала. Это была какая-то новая тактика, предполагающая обоюдную искренность? Сведения в обмен на сведения? Она перестала его бояться, но каждая его уловка заставала её врасплох, лишая возможности противостоять манипуляции. Блага была растеряна. Пока к их столику с бутылкой минеральной воды и высоким стаканом вернулся официант, она молча рассматривала Милослава Войтеха, пытаясь собраться с мыслями. В этой удобно возникшей паузе она силилась сформулировать из всей раздобытой информации короткое и внятное сообщение, но официант удалился, а Анета всё ещё не находила, что сказать. Детектив подтянул к себе стакан и вопросительно уставился на Благу, поведя подбородком в приглашении наконец заговорить.

В ней боролись профессиональные убеждения и привычки с обычным человеческим страхом и глубочайшей печалью. Анета Блага как политический журналист привыкла к тому, что правоохранительные органы, суды и многочисленные следственные комитеты оказывались под влиянием заинтересованных лиц, и эта заведомая установка на недоверие к полиции смешивалась с недавними подозрениями о причастности самого детектива Войтеха и выливалась в какое-то нерациональное стремление уберечь известное ей в тайне. С другой стороны — хоть это не могло отменить или ослабить боль утраты — она отчаянно желала наказания виновным в гибели Гелены, и сотрудничество с криминальным отделом было непосредственным шагом в эту сторону.

— Судя по всему, — отталкивая от себя не вызывающую аппетита тарелку, начала Анета. — У компании «CNR Mining Group» отсутствует лицензия на добычу угля. Это во-первых.

Милослав Войтех, потянувшийся к бутылке и принявшийся откручивать крышку, остановился и вперил в Благу сосредоточенный взгляд.

— Во-вторых, — у полного физического и морального изнеможения было своё преимущество — она могла смотреть детективу прямо в глаза совершенно спокойно и открыто, не испытывая при этом привычную вороватую неловкость. — Соучредителем компании является господин Любомир Кадлец, занимавший на момент регистрации предприятия пост министра промышленности. Это оформлено через подставное лицо — его дочь. Напрямую не подкопаешься, но очевидно, что именно он вложил в «CNR» полмиллиона долларов, а заодно и своё влияние, ведь получив два отказа от департамента энергетики, компания всё равно беспрепятственно начала разработку.

Этих данных у следователя Войтеха не было — Анета отчетливо видела в том, как он хмурился и морщинил лоб, удивление, замешательство и следующее за ними понимание.

— В-третьих, 8 января Гелена Марешова была в том же архиве, где всю эту информацию сегодня раздобыла я. Уверена, именно это разоблачение содержит недостающая часть её материалов.

Коротко резюмированные выводы, так неожиданно для самой Анеты ясно и четко выданные её затихающим в дремоте мозгом, свидетельствовали об одном очевидном результате: она отыскала мотив убийства Гелены. А вместе с тем и причину гибели всех остальных. Финансовый директор Тадеаш Седлак, если и был замешан в каких-либо денежных махинациях, вероятнее всего на самом деле был виновен лишь в том, что в виду возможного слития с иностранной компанией провел некоторый внутренний аудит и выявил ряд вопиющих нарушений, ставящих под вопрос само функционирование предприятия и свободу его создателей. Исход оказался неутешительным и в некотором роде даже трагично показательным — выдаваемая за самоубийство смерть в штреке угольной разработки. Непосредственный зам председателя правления «CNR», Камил Гавел, похоже, пошел дальше своего неосторожного коллеги, заручился помощью юриста Штепана Блажека, смыслящего в крупной промышленности, и тайком встретился с проведшим внешний аудит немцем Ханслем Бирманом, представителем нацеленной на объединение активов дрезденской компании. Что они обсуждали, можно было только предполагать и надеяться выведать у случайно подслушавших сотрудников ресторана, но Анета допускала, что варианты сохранения предприятия на плаву после публичного выявления нелегальности его изначальной организации и дальнейшей — более пятнадцати лет — деятельности. Даже если по мнению троих собравшихся в ресторане «Эль Торо Негро» в новогодний вечер «CNR Mining Group» имела шансы на продолжение своего существования, идеолог создания компании и руководитель правления Марцел Ржига был решительно против каких-либо поползновений на изменение политики и в этом своём несогласии был готов пойти на столь кровавое преступление — смертоносный взрыв.

Анета едва ли смогла бы когда-то понять, как именно Гелена связала произошедшее в единую реальную картину, не ведясь на пропагандируемые прочей прессой версии, но осознавала, что подруга представляла для «CNR» и людей, преступно вмешанных в эту многомиллиардную и многолетнюю аферу, угрозу обнародования, а потому была решительно убрана с горизонта. Вслед за ней был устранен Давид Барта, администратор ставшего эпицентром взрыва ресторана, способный предоставить неопровержимое подтверждение связи между жертвами и тем самым доказательство ошибочности версий теракта и несчастного случая. Затем был обезврежен Вит Элинек, неведомым для Анеты образом так стремительно и — очевидно — слишком глубоко копнувший в это непростое дело. И вот теперь кто-то дышал в затылок Эрику Фолькману. Возможно, самого главреда тронуть не решились, ограничившись лишь поджогом его «БМВ», в виду слишком уж очевидной связи между ним и погибшей менее четырех дней назад Геленой Марешовой. Саму Анету Благу, вполне вероятно, пока не стали относить к безапелляционно опасным, не найдя во время взлома её квартиры никаких свидетельств её осведомленности.

Или ей просто повезло не оказаться дома.

========== Глава 8. ==========

Анета проснулась в гостиничном номере, заполненном серостью туманного раннего утра. Она вернулась домой лишь за некоторыми необходимыми ей вещами и чтобы накормить Петрарку, но ночевать в квартире не решилась. Ей не было известно, следят ли за ней, и если да — то как именно, но после того, как она откопала столько кровавой грязи о компании «CNR Mining Group», стала всерьез опасаться за свою жизнь. Полторы тысячи крон за ночь были невысокой платой за ощущение призрачной безопасности.

— Это мотив, — после короткого размышления подытожил Милослав Войтех. Он внимательно выслушал рассказ Анеты, не решаясь отвлечь её открыванием бутылки и даже снятием куртки, хотя на его высоком лбу проступила испарина и впавшие щеки запылали неровным жарким румянцем, а затем сообщил: — Это, вне всякого сомнения, весьма правдоподобный мотив, но лишь им одним я не могу припереть «CNR» к стенке.

Блага рассматривала незнакомый потолок с широкой лепниной по периметру и грузной люстрой в центре, вспоминая свою вчерашнюю встречу с детективом. Перед её ещё затуманенным ото сна взглядом возникло видение того, как она подалась вперед и тихо, вкрадчиво спросила:

— Господин Войтех, а что у Вас вообще есть? Хоть что-то, чем можно припереть.

Детектив склонил голову на бок и окинул её оценивающим взглядом, а затем к удивлению Анеты ответил:

— Не много. Вы спрашиваете как репортер?

Она дернула головой.

— Как подруга Гелены. Я интересуюсь лишь для своего собственного ведома, а не для печати.

Милослав едва заметно качнул головой, сужая глаза и понижая голос:

— У меня есть четкий отпечаток обуви с квартиры госпожи Марешовой, фрагмент того же отпечатка из Вашей квартиры и тот же фрагмент и образец ДНК из жилища Давида Барты. — Детектив наклонился над столом так близко к Анете, что она различала на коже едва уловимое щекотание его дыхания и слышала легкий табачный запах. — Эти следы не соответствуют никому в базе чешской полиции, но ими я смог бы безапелляционно прижать подозреваемого, выйди он на охоту снова.

Ей казалось, что темные твердые глаза Войтеха заполнили собой всё пространство, она ничего кроме них не видела. Анете пришлось коротко зажмуриться и дернуть головой, но это странно искривленное видение не исчезло.

— Госпожа Блага, Вы понимаете, о чем я?

Тогда — накануне вечером в одном из ресторанов торгового центра «Палладиум» — она пожала плечами, показывая, что не улавливает хода мыслей детектива. Сейчас, ранним утром семнадцатого января,вторника, в гостиничной постели, немного жесткой в своей отутюженности и незнакомо пахнущей, Анета протяжно вздохнула.

На полдень была назначена месса в церкви города Миловице, но Блага хотела приехать к родителям Гелены заранее. Хотя все траты на себя взяла редакция «Файненс», а большинством организационных хлопот занималась секретарь журнала, она испытывала болезненную необходимость оказать хоть какую-то помощь. А это означало, что ей пора было начинать собираться, ведь часы показывали без нескольких минут восемь, но Анета не могла заставить себя встать. Она проспала больше двенадцати часов к ряду, но всё равно чувствовала себя разбитой: мышцы ломило, голова была тяжелой и заполненной неспокойным бурлением мыслей, веки упрямо слипались. Она пыталась оградиться от всплывающих в памяти слов детектива, но безуспешно.

— Госпожа Блага, — Милослав Войтех склонил голову с одной стороны на другую, словно под иным углом был способен рассмотреть, что происходило за бледной маской замешательства, и добавил проникновенно: — Анета. Мне нужно выманить их исполнителя, поймать его за руку.

Она в непонимании нахмурилась, и детектив пояснил:

— Он обильно наследил, только этого недостаточно, чтобы установить его личность. У меня нет даже сколько-нибудь внятной ориентировки, чтобы объявить его в розыск — его почти никто не видел и не может описать. Но если он нацелиться на конкретно заданную нами цель, я смогу его на этом повязать и уж затем — будьте уверены — докажу причастность как минимум к двум убийствам.

Анета протяжно выдохнула и протерла лицо. Какое-то время она сидела, спрятавшись в собственной ладони, пытаясь упорядочить мысли и усмирить эмоции, а затем хрипло уточнила:

— Я правильно понимаю: Вы хотите использовать меня как наживку?

Милослав Войтех медленно кивнул.

Она пыталась гнать от себя слишком красочные и рельефные картины того, как обрывается её жизнь, пойди что-то не так, опоздай детектив с отмашкой схватить подозреваемого или окажись тот проворней притаившейся полиции. Впрочем, Анета не могла не признать, что и без того зависла на волоске. Она увязла в этой истории слишком глубоко, чтобы смертоносное болото рано или поздно не затянуло её в свою мертвую хватку. Принимая решение, следовало об этом помнить.

Столкнув с себя одеяло, Анета села и свесила к полу ноги. Следователь криминальной полиции ни на чем явно не настаивал, он лишь утверждал, что на данном этапе расследования ловлю на живца видел самой эффективной тактикой, способной дать результат быстрее и надежнее других следственных мероприятий, и заверял, что прибегать к ней необязательно. Но Блага ощущала это так, словно он не оставлял ей выбора. Милослав Войтех будто всем своим видом — тонкой линией строго сжатых губ, острым росчерком скул и буравящими насквозь темными глазами — транслировал известные Анете условия уравнения: Вы всё равно рискуете умереть, но можете выбрать между покорным ожиданием своего часа и попыткой отменить эту угрозу поимкой убийцы. Она снова безотчетно — и нерационально — его боялась.

На спинке стула темной грудой повисли пуловер и узкие джинсы — первые попавшиеся под руку черные вещи в спешном вечернем визите домой. Анета приказала себе сконцентрироваться на этой одежде, на необходимости встать с кровати, принять душ, высушить волосы, одеться, спуститься к оплаченному завтраку, заказать такси и уехать. Ей нужно было отключить голову и действовать механически, но мысли неслись галопом, сметая фокус её концентрации. Сегодня был день похорон, — полиция отдала тело в обозначенный срок — и, откручивая кран и склоняясь над узкой остроугольной раковиной, Анета подумала о том, что пора было посмотреть правде в глаза. Все эти дни она вела себя так, словно искренне не понимала самой сути, словно отказывалась принимать её во внимание, будто не была способна поверить и осознать, но истина была однозначной и необратимой: Гелена Марешова была мертва.

Она металась между компьютером, кофе, архивами, Эриком и детективом криминальной полиции, старательно избегая единственной причины происходящего. Ей даже удалось в какой-то момент начать использовать прошедшее время в разговорах и мыслях о Гелене, в ней невнятно прощупывалась скорбь, и наворачивались на глаза слёзы, но подсознательно она всё ещё упрямо воспринимала мир так, словно Марешова вот-вот позвонит ей и вместо приветствия сообщит приглушенно:

— Это просто полная задница!

Только настоящая задница состояла в том, что не позвонит. Принятие этого факта застало Анету в ванной комнате у струящейся в белоснежную раковину горячей воды, и она вдруг не смогла вдохнуть. Казалось, боль приобрела материальную форму и осела где-то под диафрагмой, выдавливая из Анеты воздух и пустоту, замещая пространство в легких, сердце и голове холодным и острым, как металл, знанием — её подруга погибла.

— Боже, — едва слышно выдохнула Анета, хватаясь за керамический край умывальника, чтобы не упасть. — Боже!

Она не была набожной, или излишне драматизирующей, или особо сентиментальной; Блага привыкла считать себя довольно черствой и решительно отстраненной, закрытой для потрясений извне и проявлений изнутри, осознанно одинокой и ограниченной в проявлении тепла. Вся её жизнь — работа, общение с родителями, отношения с мужчинами, её дружеские связи и даже предпочтения в хобби и выбор домашнего животного — была выстроена вокруг идеи того, что Анете было комфортно с собой, и для удовлетворения потребности в человеческом тепле ей было достаточно малого.

Но с Геленой всё было иначе, и восемь лет Анета слепо не отдавала себе отчета в том, как на самом деле сблизилась с ней, какой исключительно беззащитной в своей откровенности бывала в её компании, как нуждалась в том, чтобы всем произошедшим, всеми мыслями и всеми обуревавшими чувствами делиться с подругой. Она принимала за норму поведения то, что порой они могли не видеться неделями, затянутые с головой в работу, уставшие или увлеченные чем-то, но всегда поддерживали контакт: звонками или короткими сообщениями — не имело значения, важно было лишь их обоюдное стремление не терять друг друга из виду.

Смерть означала так просто выразимую словами, но сложную к принятию невозможность позвонить и получить ответ. И это опрокидывало вверх ногами и встряхивало до крушения всего, находящегося внутри, мир Анеты. Из неё словно вырвали кусок, и теперь в эту пустоту задувал морозный январский ветер, превращая в твердый бесчувственный лёд всё то немногое, что осталось.

Анета едва пришла в себя, только когда требовательно зазвонил стационарный телефон на прикроватной тумбе. Администратор вежливо, но настоятельно напомнил, что номер следовало освободить через час. Пытаясь утереть заплаканное лицо, охрипшим от продолжительных рыданий голосом Блага пообещала, что покинет отель в ближайшее время, поблагодарила за беспокойство, положила трубку и бросилась обратно в ванную, где все ещё был открыт кран над раковиной. Торопливо приняв душ и натянув черную, сопротивляющуюся одежду на ещё влажное тело, собрав мокрые волосы в высокий спутанный узел и спешно затолкав в сумку все свои вещи, Блага укуталась в пуховик и выбежала из комнаты.

Она упала на заднее сидение такси, сотрясаясь от холода и беспокойства о том, что так непростительно опаздывает, когда часы показывали уже двадцать минут двенадцатого. Её колотило от соприкосновения ледяного воздуха в старом, неприятно пахнущем автомобиле с мокрым пучком её волос и от едва сдерживаемого плача. Казалось, всё то, что копилось в ней все эти дни и не находило выхода, неосознанно заткнутое куда-то на периферию внимания и панически заваленное сверху другими мыслями и заботами, наконец вырвалось наружу и было сильнее всех сдерживающих механизмов. В глазах Анеты закончилась соленая влага, но горло все ещё сковывал спазм, а по телу пробегала колючая волна.

В какой-то момент, когда за запотевшим окном строения складов и индустриальных пространств сменились плоской пустотой полей, и такси миновало перечеркнутый указатель «Прага», ей показалось, что она не сможет. Что не найдет в себе сил присутствовать на похоронах. Она была не в себе и не была способна взять себя в руки, но машина с неизменной скоростью неотступно мчала её вперед, и эта необратимость вместе с гложущим её чувством вины и пониманием обязательности её присутствия сокрушительно давили сверху. Анета едва не потребовала у таксиста развернуться и возвращаться в город, когда в её кармане зазвонил телефон. На экране высвечивалось длинное «Войтех, М., детектив, криминальная полиция».

— Алло, — слабо выдохнула Анета, сглатывая ком.

— Госпожа Блага? — раздалось взволнованное из трубки. — Вы живы? Целы?

— Да. Я… да. — Она подняла взгляд на электронные часы в панели приборов, те показывали 11:57. — А что?

— Я не увидел Вас среди прибывших на мессу. Господин Фолькман заверил меня, что Вы должны быть, потому я… заволновался.

Анета закрыла глаза и едва сдержалась, чтобы не фыркнуть недовольно. Конечно, самому господину Фолькману в голову не пришло забеспокоиться о том, что с ней могло что-то случиться.

— Просто немного… — она открыла глаза и снова посмотрела на часы — 11:58 — прицениваясь, — Немного опаздываю.

Когда Блага, ступая на носочках и неловко согнувшись, пытаясь раствориться в пространстве и времени, прокралась внутрь церкви, служба уже началась и шла какое-то время. Не желая привлекать к себе внимание собравшихся скорбящих, она села на край последнего ряда и притихла там, не рискуя шевелиться и даже неосознанно задерживая дыхание. Отсюда ей было видно бессильно опустившего голову отца Гелены в первом ряду, с краю, справа от прохода; груду белых цветов на темном дереве гроба; непослушную волну волос, скользнувшую на мягко улыбающееся с фотографии лицо Марешовой. Она отчетливо видела и слышала отпевающего священника, различала отдающиеся под невысоким сводом сдавленные всхлипы и приглушенный шепот; улавливала легкий запах растаявшего парафина и даже неуловимый бумажно-пыльный аромат растрепанных молитвенников, разложенных на скамьях. Её взгляд скользнул через проход и выцепил среди прочих голову Эрика. Он сидел в первом ряду слева, словно был настолько близким Гелене другом, что заслуживал этого церемониально отведенного места.

Анета рассматривала, как туго ворот рубашки обхватил его шею, как слиплись обильно сдобренные гелем волосы на затылке, как раз за разом он поднимал руку, чтобы, похоже, немного ослабить узел галстука, и понимала, что ненавидит его. Она не понимала, как могла быть близкой — телесно и духовно — с этим американцем, как могла искать его компании и испытывать определенное вожделение; ей было дурно от самих этих мыслей, они были не к месту и пробуждали в ней тупую, требующую немедленного выхода злость. Винила ли она Эрика Фолькмана в смерти подруги? Блага опустила взгляд на носки собственных сапог и была вынуждена признать, что отчасти да. Так или иначе, цитируя самого главреда «Файненс», Гелена была его корреспондентом, она вела одобренное им расследование для его журнала, и кто, как не он, был виновен в том, что она зашла так далеко.

Она глубоко вдохнула и задержала дыхание. Ей казалось, она сейчас снова разрыдается. Нужно было на что-то отвлечься, и Анета подняла голову и снова оглянулась. В нескольких рядах перед собой, на последней занятой посетителями скамье она увидела Милослава Войтеха. Блага даже удивилась тому, как уверено и быстро признала в широких плечах и объемной дутой куртке детектива. Словно почувствовав её взгляд, полицейский оглянулся. Его темные глаза сфокусировались на ней, и он коротко кивнул в знак приветствия.

Что он здесь делал? Надеялся увидеть среди приглашенных на поминальный обед убийцу, намеревался кого-то вскользь допросить или ожидал получить от неё, Анеты, ответ? Ей казалось, что только служил излишним напоминанием об обстоятельствах трагедии. Его присутствие давило сильнее притаившихся рядом с церковью телевизионщиков. Он пугал её, но уже не безосновательно, как в утро первой их встречи; теперь он был физическим воплощением её страха перед смертью, материальным напоминанием о том, что это не ночной кошмар и пробуждение не настанет. Его затылок, который Анета рассмотрела и уже не могла не видеть, куда бы ни отводила глаза, заставлял её мысленно возвращаться в вечер накануне, становиться перед непомерно тяжелым вопросом: решиться или не решиться на ловлю на живца?

Понимание того, что она одинаково рисковала, — пойдет она на сотрудничество с детективом или останется в стороне — вовсе не служило аргументом ни в одну, ни в другую сторону. Оно лишь усугубляло паническое и неразумное желание броситься наутек: прочь из Праги, Чехии, Европы, порвать связи со всеми, — с Эриком Фолькманом и журналом «Файненс» в первую очередь, — уволиться с работы и сменить имя, цвет волос и гражданство в паспорте. Страх лишал возможности трезво рассудить и взвешено принять решение, он парализовал мозг и тело, загоняя Анету в уголок сознания. Он ограждал её от восприятия реальности, запрещал даже приближаться к предположению того, что она могла бы согласиться.

Блага позволила этому страху пробиться из-под обвалившихся на него усталости, сонливости и занятости, и теперь едва совладала с собой. Она мелко дрожала всем телом, нервно переминая пальцы и часто подергивая ногами; неспокойно оглядывалась по сторонам в поисках чего-то, на что могла бы отвлечься, но взгляд постоянно наталкивался на сокрушенно свешенную голову отца Гелены и её обрамленную простой рамкой фотографию. И от этого ей становилось всё больше не по себе.

— Здравствуй, — негромко произнес Эрик, подходя к ней сзади, отчего Анета резко вздрогнула и сдавленно ахнула. Она не представляла, как сумела продержаться всю службу и дорогу от церкви до дома супругов Марешовых, не убежав трусливо и не сорвавшись на слезы. Но была на пределе, и появление Фолькмана грозило подтолкнуть её к точке невозврата. Он стоял со скорбным лицом и потряхивал содержимое своего стакана. — Касательно вчерашнего. Что ты говорила? Что ты нашла?

Блага покосилась на него и, не сдержавшись, в отвращении скривилась.

— Сейчас не место и не время, Эрик, — злобно процедила она.

О чем, черт побери, он вообще беспокоился? Достаточно ли убедительным в своем трауре выглядел на похоронах, насколько резонансным — а раз так, продаваемым — получится его следующий выпуск журнала, или возместит ли страховая стоимость сожженного автомобиля? Поделиться с ним информацией вдруг ощущалось как бросить ему под грязь ботинок что-то действительно стоящее, по-настоящему способное помочь.

Эта формулировка прошибла Анету насквозь. Пусть она не была способна успокоить надрывные рыдания матери Гелены, отменить мертвенную бледность осунувшегося отца, вернуть им дочь или хотя бы немного притупить боль, но она могла предупредить возможные последующие потери. Кто знает, сколько ещё ввязано или ввяжется в это дело, скольких будут вот так же оплакивать — как сегодня Марешову, как где-то Давида Барту и Вита Элинека, как Тадеаша Седлака, Камила Гавела, Штепана Блажека, Хансля Бирмана и Анну Гавриленко — если убийцу и его лишенных рассудка в своей жажде богатства заказчиков не остановить?

Оставив Эрика недоуменно заглядывать в свой напиток, пока под его маской напускной скорби проступало недовольство, Анета поторопилась выйти из дома. В череде плотно запаркованных на обочине улицы машин она отыскала синий «Форд». Из-под лобового стекла исчез проблесковый маячок, но на крыше стоял высокий картонный стакан, а рядом возвышалась темная фигура детектива.

— Господин Войтех!

Он обернулся, и разглядывая его узкое лицо, лишенное каких-либо красок кроме пронзительной темноты глаз, Анета надеялась, что сможет ему доверять.

========== Глава 9. ==========

В кабинете было тускло и тесно. Тут ютились три письменных стола: один из которых, придвинутый вплотную к стене и заваленный кипами бумаг от края до края и на полметра вверх, очевидно, не использовался по назначению; а два других напоминали столь же хаотичную свалку документации, отличаясь лишь тем, что вмещали на себе компьютеры, настольные лампы и к ним были приставлены стулья. Стены были пустыми, в невнятных серых разводах обоев, и только над дверью висели остановившиеся часы. Окна были не зашторены, — пыльные жалюзи были подняты вверх, и обломок прозрачной пластмассовой трубки регулировки наклона одиноко покоился на подоконнике — но зарешечены. За ними по морозному скверу в лучах яркого солнца неспешно прогуливалась молодая женщина. Она толкала перед собой коляску, размеренно её покачивая в такт своим шагам, а следом за ней на тонком поводке семенила крохотная собачонка. Анета отчаянно хотела оказаться там, снаружи; составить компанию этой женщине, вместе с ней наслаждаться тишиной дневного сна младенца и свежестью зимнего воздуха. Но она была внутри, в неуютном кабинете на первом этаже районного управления криминальной полиции города Праги, в компании Милослава Войтеха.

Он выглядел привычно изможденным, с запавшими под глазами тенями; пыльная серость кабинета оттеняла его бледное лицо мертвенной синюшностью. Детектив присел на край своего стола, широко раскинув длинные ноги и устало ссутулившись, он часто глубоко вдыхал и задерживал дыхание, борясь с зевотой, и раз за разом безотчетно потирал шею. Он провел бессонную ночь в машине возле её дома, и неудобство и тяжесть такого бдения с лихвой на нем отпечатались. Ранним вечером накануне, как только начало смеркаться, Войтех привез Анету из Миловице к раскуроченной квартире, где её уже дожидался приставленный к ней охраной полицейский, а по дороге объяснил, что предстояло — если она действительно и основательно решилась, он повторил это несколько раз и сопровождал реплику длинным испытующим взглядом — сделать.

— Если Ваше предположение правильно, и к Вам наведались после того, — и из-за того — как Вы отправили запрос в «CNR Mining Group», мы это повторим, — сказал он, расслабленно придерживая руль одной рукой. — Когда вернетесь домой, отправьте письмо с приглашением на интервью, в теме предстоящей беседы прозрачно намекните о том, что Вам известно о связи между жертвами взрыва и о причинах гибели Вашей подруги и Вашего коллеги, господина Элинека.

Анета, боязливо сжавшаяся на переднем пассажирском сидении и нервно сжимающая в кулаке туго натянутый ремень безопасности, молча покосилась на детектива. Она уверила его несколько раз, что готова пойти на участие в этой операции, но на самом деле вовсе не была столь убежденной и решительной. Она окликнула детектива и сказала, что тянуть дальше некуда, что этот переминающий людей маховик должен остановиться, и что она согласна стать приманкой, но уже тогда, у дома родителей Гелены, это ощущалось крайне импульсивным поступком. Позже это впечатление лишь усиливалось.

— Я приставлю к Вам патрульного, он будет дежурить в квартире. Я буду вести наблюдение снаружи. Если объявится кто-то, мы повяжем его быстрее, чем он сможет к Вам добраться.

В напряженном ожидании неизвестного прошли вечер и ночь. Анета даже не намеревалась ложиться спать, понимая, что не сможет сомкнуть глаз, и слонялась по квартире, предпринимая вторую — и столь же безуспешную — попытку убраться. Она несколько раз подходила к приютившемуся на диване — в шаге от входной двери — полицейскому, предлагая ему кофе или найденные в завалах на кухне сухие перекусы вроде печенья и готового завтрака; слышала, как тот с неравномерными промежутками — вероятно, когда в подъезде происходило какое-то движение — переговаривался с Милославом Войтехом. Анета замирала каждый раз, когда из рации раздавался скрип, предвещающий прием сообщения от вышедшего в эфир детектива. Она цепенела, боясь пошевелиться или вдохнуть, и старательно прислушивалась к искривленному радиосвязью голосу, опасаясь различить что-то вроде «приготовиться» или «вижу подозреваемого» или «боевая готовность» или что вообще детектив мог в таком случае сказать. Но каждый раз это был лишь короткий обмен репликами, очередное посеченное помехами подтверждение того, что всё тихо и спокойно. Так прошла почти вся ночь, и около четырех в монотонности происходящего Анета незаметно для себя задремала. Наутро ничего не изменилось.

— Если до завтрашнего полудня никто не объявится, вне зависимости от того получите Вы ответ от «CNR» — и каким он будет — или нет, отправитесь к ним в главный офис. Добейтесь встречи с Марцелом Ржигой, наступите ему на глотку — покажите, что Вы осведомлены и настойчивы. Что решительно намерены придать огласке всё то, что откопали.

И вот наступила среда, восемнадцатое января, часы над дверью кабинета остановились на отметке без нескольких минут шесть, но на самом деле было начало третьего. А искомый детективом исполнитель так и не вышел на Благу, то ли заметивший присутствие полицейских, то ли медлящий по другим причинам.

— Это микрофон, — в узкой ладони Милослава Войтеха лежал плоский черный кругляш с коротким отходящим в сторону проводком и небольшим зажимом для крепления. — Он будет вести запись и транслировать всё в режиме реального времени. — Детектив коротко вздохнул и добавил: — Подойдите.

Анета остановилась аккурат посередине кабинета, где никакая преграда не отделяла её от двери, а на сквер за окном открывалась широкая панорама. Она замерла там, сплетя руки на груди, и Войтеху пришлось встать из-за стола и обойти его, чтобы оказаться лицом к лицу с ней, проигнорировавшей предложение сесть. Она стояла так некоторое время и длинный шаг сделала нехотя и с некоторой опаской. Милослав наблюдал за ней недовольно хмурым взглядом, а затем — как только она достаточно приблизилась — резко подхватил край её пуловера и просунул под него руку. Анета вздрогнула.

Всю прошедшую ночь она провела, терзаясь мыслями о том, что ей предстояло делать, пугаясь каждого звука и даже шевеления Петрарки. Кот насторожено пялился на устроившегося в гостиной полицейского, предупредительно обходя его стороной, и Блага разделяла это ощущение кота. Она была одновременно рада тому, что не была оставлена в квартире совершенно одна, и предельно напряжена присутствием патрульного. Анета никогда не была склонна к излишнему доверию к правоохранительным органам, а в свете своих последних предположений — касательно причин гибели Вита и относительно затянутых или уведенных в неверную сторону расследований — и вовсе всерьез опасалась их представителей.

Казалось, парадоксально при своем необъяснимом безотчетном страхе перед Милославом Войтехом она только ему одному и верила. Она перестала видеть в нем непосредственную угрозу, но не могла не проецировать на него свой испуг от происходящего и предстоящего к выполнению. Анета предпочла бы, чтобы именно детектив всю ночь просидел на её диване, намостив под голову декоративную подушку и бесцельно покручивая в руке приемник рации, но едва собралась с силами, чтобы приехать к нему в криминальный отдел. В телефонном разговоре в полдень, когда Войтех сообщил, что ей, похоже, придется отправиться в офис «CNR Mining Group», она слабо выдохнула:

— Хорошо, — а затем торопливо добавила: — Но я буду работать только с Вами. Никаких других полицейских или экспертов или детективов или ещё кого.

Милослав с уставшим вздохом и раздражением в голосе ответил:

— В операции будет участвовать группа захвата.

— Допустим, — парировала Анета. — Но мне ведь необязательно контактировать с ними. Я… — в ней нарастала паника, и говорить спокойно и внятно становилось трудно. — Не хочу, чтобы слишком много людей знало о моём участии.

— О том, что в ловле будете участвовать именно Вы, знаю только я и моё непосредственное начальство. Для всех остальных Вы безымянный свидетель, — заверил её детектив, но она встрепенулась:

— Вашему начальству можно доверять?

В её голосе скользнула истеричная нотка, и Милослав протяжно вздохнул:

— Госпожа Блага…

— Я просто хочу себя максимально обезопасить.

— Госпожа Блага! — тверже и настойчивее повторил детектив. — Вы не можете себя обезопасить, понимаете? Вы будете максимально не в безопасности, особенно когда войдете в офис компании. Но я Вам гарантирую: если возникнет хоть призрачный намек на какую-либо угрозу, даже если Вам просто так покажется, я немедленно Вас оттуда вытащу, ясно?

Его рука в дискомфортной близости к её телу шевелилась под тесной вязкой кофты, изнутри прикрепляя микрофон. Анета стояла перед Войтехом, отчаянно стараясь не дрожать, и исподтишка его рассматривала. В волосах разрозненно виднелись тонкие нити седины, лоб и уголки глаз были исполосованы мимическими морщинами, тонкая кожа на висках и под глазами просвечивала синевой венозных сплетений. На щеках, подбородке и над бледной губой проступала щетина, она контрастировала с белым полотном усталости его лица и подчеркивала мутную темноту глаз, обрамленных длинными, густыми ресницами. Он пах недорогим автомобильным ароматизатором, как и его казенный «Форд», сигаретным дымом, легкой приторностью одеколона и ментолом жевательной резинки. Ей было сложно определить его возраст, она не понимала, каким человеком он был и чем руководствовался, выбирая профессию следователя убойного отдела; и отчаянно, но безуспешно пыталась на него положиться.

Вечером накануне, составив запрос на интервью с основателем и главой правления «Czech Natural Resources Mining Group», Анета отстрочила автоматическую отправку содержащего все наработки письма и дополнила его сообщением о том, что участвует в полицейской операции, ловле на живца, и в её смерти — Благу передернуло, когда она набирала этот текст — или серьезных увечьях, полученных в ходе этого следственного мероприятия, с наибольшей долей вероятности виновна именно топливно-энергетическая компания. Она также указала имя и контакты детектива, но после короткого размышления удалила. Милослав Войтех казался человеком того порядка, из которого сложно что-то вытянуть, если только он сам в виду собственной выгоды не захочет поделиться информацией. Кроме того, особо дотошные, вцепившиеся в этот материал журналисты и сами смогут раздобыть эти данные, а всем прочим придется довольствоваться официальными заявлениями полиции. Анета решила, что собственноручно не станет вставлять палки в работу детектива.

— Это, — закончив с микрофоном, он подхватил со стола автоматическую шариковую ручку. — Маячок. Держите её при себе, так я буду знать, где именно Вы находитесь. Кроме того, — он коротко щелкнул кнопкой, но ничего не произошло: из тонкого отверстия на другом конце ручки не показался стержень. — Внутри примитивный передатчик. Вы нажимаете, мне поступает звуковой сигнал, входит оперативная группа.

Милослав несколько раз перекинул ручку между пальцами и протянул Анете.

— Воспользуйтесь этим, если посчитаете, что Вам нужна помощь.

Он поднял на неё взгляд, и она заставила себя открыто его встретить, не отводя глаза в трусливом бегстве. Бороться с собой и с окружающим миром ей было не в новинку. Сколько раз она расталкивала локтями репортеров-конкурентов из других издательств, упрямо преследовала депутатов и доводила до бешенства неспособных скрыться от её колких вопросов министров, до победного отстаивала свою точку зрения в редакции и решительно пресекала всякие попытки посторонних — и даже родителей — диктовать ей, как стоило себя вести, как жить и о чем писать. Конечно, с подобным Анета ещё не сталкивалась. Над ней прежде не нависала столь необратимая угроза, на неё не возлагали такую неподъемную ответственность, но суть состояла именно в том, чтобы ни при каких обстоятельствах не сдаваться, а это Блага умела с самого детства.

— Что, если… — заговорила она хрипло, нервно сжимая в кулаке увесистую шариковую ручку. Коротко прокашлялась и продолжила: — Если мне не удастся?.. Если Марцела Ржиги не окажется на месте?

— Окажется, — отрезал Милослав. — За офисом ведется наблюдение, он там.

В ответ на запрос Анеты утром из «CNR» пришло похожее на автоответчик короткое и сухое:

«Уважаемый (ая) — прочерк —,

Благодарим за Ваше обращение. К сожалению, на данный момент руководство компании и отдел по связям с общественностью воздерживаются от комментариев на данную тему в виду того, что следствие ещё ведется и полиция пока не предоставляет информацию»

Анета покосилась в окно, за ним по заполненной морозным воздухом и пронизанной солнечными лучами аллее все ещё неспешно прогуливалась молодая мама с коляской. Ей не к месту пришло в голову осознание того, что она никогда прежде всерьез — и даже вскользь — не задумывалась о собственных детях.

— Вы прежде проводили подобные эксперименты? — стоя прямо перед детективом, ссутулившимся на крае своего стола, но не осмеливаясь снова взглянуть ему в лицо, спросила Блага. — Ловлю на живца?

— Да, однажды, — негромко ответил Милослав Войтех.

— И как всё прошло?

Он помедлил с ответом, а затем протянул:

— Боюсь, что не могу об этом распространяться, — и уклончиво добавил: — Ещё не поздно отказаться, если хотите.

Анета горько усмехнулась.

— Хочу, — призналась она. — Но не стану.

========== Глава 10. ==========

Анета Блага вышла из метро и первым делом юркнула в ближайшую кофейню. Там она заказала большой стакан черного крепкого кофе с собой; ей было нужно не столько взбодриться, сколько повод потянуть время. Главный офис «CNR Mining Group» — это название громадными красными буквами нависало над одним из фасадов — находился в уродливом здании по другую сторону перекрестка. Это была комбинация двух стоящих под прямым углом бетонных коробок разной этажности и возвышавшегося между ними стеклянного цилиндра. Блага рассматривала массивное строение через панорамное окно кофейни, методично прикладываясь к стакану. Она не знала, откуда именно, но понимала совершенно отчетливо, что Милослав чутко следит за ней, и он едва ли рад этому промедлению. Но ей нужно было собраться с силами прежде, чем перейти дорогу и войти в холл штаб-квартиры энергетической компании.

Конечно, прежде Благе доводилось приставать к решительно отказывающимся отвечать на вопросы, совать им под нос диктофон, упрямо и неотступно следовать за ними в их спешной попытке спрятаться. Только это всё были политики, уличенные в коррупции или лоббизме; иметь же дело с предполагаемым заказчиком нескольких убийств ей было впервой. В голове Анеты ярко, как красная сигнальная лампочка, и болезненно, словно ввинчивающаяся в плоть юла, вращалась одна простая мысль: что, если сам Марцел Ржига или его наемник убьют её на месте? С каким-то нездоровым удовлетворением она отмечала, что такое развитие событий значительно упростило бы работу детектива Войтеха, предоставив ему неоспоримые доказательства против Ржиги как минимум в одном из преступлений. Всерьез же беспокоило то, что такое пусть и казалось слишком опрометчивым для руководителя «CNR», а потому представлялось маловероятным, всё же было вполне возможным. И тогда Анету не спасут ни сигнальная ручка-маячок, ни Милослав, ни вся его группа захвата.

Она сделала очередной обжигающе горький глоток и задумалась о том, что за последние дни почти не общалась с родителями. У них состоялся короткий неловкий телефонный разговор накануне похорон Гелены, в котором они сбивчиво и растерянно выразили сочувствие; они плохо знали подругу дочери, и саму Анету, похоже, в свете происходящего не совсем понимали, а потому не находили правильных слов. Сейчас ей хотелось позвонить маме и обо всем рассказать, но приходилось себя сдерживать. Слезы испуга и предельное волнение родных никак не помогли бы ей сделать то, на что она подписалась. Блага не смогла бы совладать с собой, зная, что где-то её родители в ужасе за её жизнь пьют успокоительное. Впрочем, ей казалось несправедливым по отношению к ним — и от этой мысли в глазах начиналось жжение — в такой непосредственной близости к собственной гибели не поговорить с ними в, возможно, последний раз.

— Ну к черту! — вырвалось раздосадованное, и Анету вдруг охватило неуместное чувство стыда за это ругательство в переполненном в послеобеденный час кафетерии, и когда под расстегнутым пальто и теплым свитером притаился восприимчивый микрофон. Она подхватила свой кофе и торопливо вышла.

Снаружи солнечный ясный день сменился серой тяжестью низко повисших туч, грозящих снегом и скорыми сумерками. Запахнувшись поплотнее и зарывшись носом в воротник, Блага порывистым шагом направилась к пешеходному переходу. Она зашла так далеко не для того, чтобы сдаваться. Так или иначе она уже была надежно и глубоко втянута в эту историю, и хотелось ей этого или нет, это был единственный разумный и навскидку действенный способ выбраться.

Анета пока имела смутное представление, как сможет добиться личной аудиенции у Марцела Ржиги. Работать в открытом для аккредитованных СМИ здании Парламента или на официально созванных пресс-конференциях было вовсе не тем же самым, что выманивать на провокационное интервью руководителя, засевшего в частной неприкосновенности офиса своего предприятия. Она перебежала дорогу на последние секунды зеленого сигнала светофора, так же стремительно пересекла тротуар и вошла в прозрачные раздвижные двери, перебирая в голове варианты. Настаивать на том, что ей назначена встреча или пробраться на административный этаж тайком, соврать о цели своего визита: притвориться не журналисткой, а прибывшим на собеседование кандидатом или представителем компании — поставщика каких-то канцелярских товаров или услуг по техническому обслуживанию принтеров — Анета отвергала все эти идеи одну за другой. У неё иссякала фантазия, решение принято не было, а двое девиц за стойкой рецепции и склонившийся к ним охранник в темной униформе уже устремили на неё взгляды.

Растянув губы в наиболее лучезарной улыбке, на которую сейчас была способна, Блага подошла к стойке и, упершись в неё локтями, бойко заговорила:

— Добрый день! Хотя там, — она махнула рукой себе за спину, в сторону двери, и обе девушки рефлекторно туда посмотрели. Охранник продолжал её разглядывать. — Кажется, что уже вечер. Такую темноту надуло!

Помещение было просторным и пустым. Помимо приемного островка тут был диван, одиноко приставленный к низкому окну, в углу между стеклом и обитой светлым глянцевым камнем стеной в массивном горшке возвышалось пышное растение, в проходе к лифтам было установлено несколько турникетов. Между стенами, высоким потолком и полом, выложенным фигурной плиткой, голос Анеты отражался звонким эхом. Она кривилась в каком-то глупо неестественном веселье и говорила вещи, которые, казалось, рождались уже на кончике языка, совершенно минуя мозг.

— Меня зовут… Адела Бартошова, — соврала Блага, слабо понимая, что будет делать, если у неё попросят — а так непременно и будет — документы. — Я из Интернет-сообщества «Молодой успех». Наш ресурс размещает примеры многообещающих стартапов и истории вдохновляющих больших бизнесов. Мы хотели бы взять интервью у господина Марцела Ржиги, задать несколько вопросов о его пути к успеху в промышленности и спросить совет для начинающих или лишь собирающихся начать свой путь. Это займет всего несколько минут.

Она улыбалась внимательно ей кивающим девицам и отчаянно надеялась, что на её лице не отображается глубочайшее удивление такой многословностью и объемностью вранья. Анета давила на гордость и самолюбие Ржиги, но эта работающая с большинством политиков тактика в этом случае не имела под собой никаких оснований; Блага не имела представления о том, какой Марцел человек, — кроме того, что очевидно бессовестный, прущий напролом и не гнушающийся никаких методов — а потому выбор был сделан совершенно на авось.

— Вы договаривались о встрече? — спросила одна из сотрудниц.

— Нет, а так надо было сделать? — с наивно округленными глазами осведомилась Анета. В своём возрасте, нынешнем состоянии и соответствующем ему внешнем виде она вовсе не походила на молоденькую, глупенькую и неопытную репортершу любительского онлайн-ресурса, но ей поверили. Девица добродушно ей улыбнулась и ответила:

— Да, обычно так и делают. Присядьте, пожалуйста, — отработанным изящным жестом она указала в сторону дивана. — Я сейчас свяжусь с приемной господина Ржиги и узнаю, на месте ли он и имеет ли время для встречи с Вами.

— Спасибо! — восторженно пискнула Анета и поспешила отвернуться и направиться к дивану, выдыхая. Она отчаянно надеялась, что ни сотруднице рецепции, ни личному секретарю председателя правления не придет в голову элементарно проверить Интернет на предмет существования сообщества «Молодой успех», столь искромётно родившегося в её неспокойном воображении. Но к невероятному везению Благи, ложь ни насчет ресурса, ни насчет имени — документов на удивление у неё так и не спросили — не была раскрыта, в графике Марцела Ржиги оказалось небольшое окно, и после непродолжительного ожидания её провели на восьмой этаж, в приемную главы компании. Здесь ей пришлось ещё несколько минут провести на очередном диване, а затем секретарша, приняв короткий телефонный звонок, пригласила Анету войти в высокую хромированную дверь.

Марцел Ржига, невысокий и худощавый мужчина, со смуглым морщинистым лицом и коротко подстриженным ежиком седых волос, встретил её сразу возле входа. Он смерил её цепким взглядом водянистых глаз и, вероятно, оказавшись довольным увиденным, приветливо ей улыбнулся идеально ровным строем белоснежных зубов.

— Здравствуйте, — зычно произнес он, услужливо прикрывая за ней дверь. — Так Вы, стало быть, госпожа Бартошова, из…

— Меня зовут, — решительно и твердо прервала она. — Анета Блага.

По тому, как стремительно он переменился в лице, она поняла: Ржига совершенно точно её знает, пусть не в лицо, но заочно наслышан о ней, о роде её деятельности, о её связи с Геленой, и ему понятна причина её появления; он видел оба её письма и именно он устроил взлом её квартиры. Он даже не пытался отобразить непонимание или удивление, и лишь коротко недовольно выпалил:

— Что Вам надо?

Анета фыркнула и злобно осклабилась.

— Господин Ржига, почему Вы так яро сопротивляетесь слиянию с «Глобал Минерал Капиталгезельшафт»?

В ответ он нахмурился и сухо бросил:

— Не представляю, о чем Вы.

— Да? А представляете, как Вашей компании удается столько лет работать без соответствующего разрешения от департамента энергетики? Или когда в бизнес вкладываются люди вроде министра промышленности, господина Кадлеца, такие бюрократические мелочи уже не нужны?

Марцел Ржига подался к ней, и Анета торопливо сунула руки в карманы. В одном из них, заполненном теплом её тела и горсткой мелочи, лежала выданная Милославом ручка. Обхватив её тонкий гладкий стержень, она отыскала пальцем кнопку и приготовилась нажать.

— Что Вы имеете в виду? — упрямо разыгрывал он, но лицо налилось злостью, и на лбу вздулась гневно пульсирующая вена.

— Вы так же ответили Гелене Марешовой, когда она пришла к Вам с подобными вопросами?

— Да что Вы себе…

— Именно поэтому Вы её и убили?

Анета не успела даже понять, как его руки железной хваткой сомкнулись на её локтях, и он резким сильным толчком отбросил её к двери.

— Уберите от меня руки! — пугливо взвизгнула она. В кармане задребезжала выпавшая из оцепеневших в страхе пальцев ручка. Блага в панике начала снова её отыскивать, а тем временем Марцел Ржига приблизил к ней пылающее яростью лицо и процедил сквозь плотно сжатые зубы:

— Слышишь ты, сучка газетная. Мелковата удалась, чтобы предъявлять мне такие обвинения. Пошла вон отсюда, подобру-поздорову, не то охрана вышвырнет!

Ей казалось, она тонет. Что-то давило на горло и голову, в глазах все рябило, а воздух застревал в легких, но она заставила себя выговорить:

— Может, сразу вызовем полицию? И обсудим с ними точное количество людей, которых Вы приговорили на смерть из-за нелегальности Вашего бизнеса.

Сердце судорожно сжималось где-то в желудке, отдаваясь тупой болью и тошнотой. Анета едва совладала с собой. Марцел Ржига лишь отталкивал её к выходу, но она боялась так, — до оцепенения, до полной потери самообладания — словно угрожал наведенным на неё пистолетом. Подобная агрессия, проявленная кем-либо другим, не доводила бы её до такого исступления, но Ржига был виновен в смерти не менее чем восьми человек, и это было весомым аргументом в пользу паники.

— Это всё наглая клевета! — взревел он, резко распахивая дверь. В приемной показалось вытянувшееся в удивлении лицо секретаря. — Продолжите в том же духе — я подам на Вас в суд!

Блага, не сопротивляясь и лишь непослушными пальцами пытаясь отыскать в кармане ручку, выталкиваемая за порог и напуганная, ощетинилась и выплюнула в ответ:

— О, именно в суде мы с Вами как раз и встретимся.

Не помня себя, она выбежала на улицу, и только тут смогла глубоко вдохнуть. Её трясло от избытка противоборствующих эмоций: страха, ненависти и отвращения, нездорового удовлетворения тем, что открыто заявила Ржиге, что не спустит ему всего содеянного. Тело пульсировало адреналином и одновременно казалось неподъемно тяжелым. В голове гремелураган мыслей, торнадо разрозненных обрывков вращалось вокруг одного четко сформированного решения: каким бы ни был исход этой полицейской операции в частности и всего расследования в целом, если она останется в живых, — а она приложит к этому усилия — так или иначе добьется наказания для обезумевшего в своей алчности создателя «CNR Mining Group». Она поднимет на уши Чехию — всю Европу — и втопчет Марцела Ржигу вместе с его власть имущими подельниками в грязь. Она добьется наказания тем, кто вдруг возомнил себя уполномоченными вершить — и обрывать — человеческие жизни. Торжество справедливости как идея и конечная цель проходило красной основополагающей чертой через всю её журналистскую карьеру, и теперь ей предстоял решающий бой во имя этого принципа. Расследование и следующая за ним статья — к черту Эрика и его мнимое право на эксклюзивность, она собрала большую часть материала самостоятельно без его помощи и даже ведома — есть конечная цель, есть апофеоз всей её работы, всего существования. Она отомстит за Гелену, за её несостоявшуюся вечеринку ко дню рождения, за горе её родителей, за их так и не произошедшую встречу.

Анета поймала себя на том, что сжала челюсти до болезненного спазма в скулах и предельного напряжения в шее. Она пылала такой бесконтрольной злостью и яростной решительностью потопить «CNR» в резонансном бурлении разоблачения, что едва сдерживалась, чтобы не закричать об этом, чтобы не броситься обратно в офис компании с кулаками и рычанием. Она почти утратила связь с реальностью, и только вращающийся в голове автомобильный номерной знак удерживал её в некоем подобии понимания, что следовало делать дальше.

— 4А2 2871. — Комбинация звучала в мыслях Анеты голосом Милослава Войтеха. Сидя на своём столе, устало уронив руки на обтянутые джинсами бедра и ссутулив плечи, он отчеканивал каждое слово. — Найдите на стоянке такси у торгового центра машину с таким номером и садитесь в неё.

Это оказалась старая желтая «Шкода» с шашкой на крыше. Перейдя дорогу к указанной парковке у находящегося чуть выше по улице универмага, Анета наткнулась на автомобиль сразу у шлагбаума. За рулем виднелся силуэт. Блага открыла заднюю дверцу, покосившись на причудливо подсвеченный мерцанием приборов профиль водителя, — изогнутый козырек низко натянутой кепки и тонкая металлическая оправа узких очков — и неспешно, с некоторой опаской села. Таксист повернул зеркало заднего вида, и в нём возникли отражающие зеленоватые огоньки стекла и темнота океанской глубины внимательных глаз.

— Госпожа Блага, — произнес детектив, опуская руку на рычаг переключения передач. — Вы в порядке?

— Да, — слабо ответила Анета и протяжно выдохнула, откинувшись на спинку. Какое же это было облегчение, — с долей невнятно горькой радости — что водителем оказался именно Войтех. Ей даже казалось, что она, направляясь к стоянке, где-то в дальнем уголке сознания слабо надеялась на то, что встретит его в такси. Она не доверяла полиции, — никому, кроме следователя криминального отдела — но это было лишь отчасти причиной. Что-то в том, как он испытующе смотрел и подолгу молчал, было необъяснимо комфортным, словно он многое понимал и не нуждался в лишних объяснениях. А ей хотелось именно тишины. Но детектив, повернув ключ зажигания, — «Шкода» задохнулась чередой громких покашливаний — снова заговорил:

— Он Вас ударил?

— Нет.

Милослав несколько продолжительных мгновений всматривался в лицо Анеты через зеркало, а затем обернулся, устремляя на неё прямой взгляд поверх непривычных — и странно его искривляющих — очков.

— Вы молодец, госпожа Блага. Отлично сработано: Вы не просто ему на глотку наступили, а буквально потоптались по яйцам.

У неё вырвался истеричный смешок, и Войтех коротко улыбнулся такой её реакции, а затем отвернулся к рулю и медленно покатил машину к выезду.

В салоне был слышен резкий бензиновый аромат, сидения были потертыми и на обивке передних кресел виднелись темные полосы следов от ботинок и багажа многочисленных пассажиров. Исцарапанная пластмасса была укрыта ровным плотным слоем пыли, а на резиновых ковриках виднелись грязные отпечатки обуви, песок и рассыпавшаяся в крошку высохшая листва. Но всё это не имело значения. Такси увозило Анету от монструозного офиса «CNR Mining Group», уверено мчало через редкий дневной трафик к её дому, где под чутким присмотром полицейских — самого Милослава Войтеха в первую очередь — она сможет скрутиться вокруг пушистого клубка Петрарки и забыться сном.

Детектив вел автомобиль быстро, но уверено и плавно, и в этой мягкости хода Блага начала проваливаться в дремоту. Из тела испарился адреналин, а в голове под давлением перенапряжения и усталости осели все неприятно яркие эмоции и острые мысли, и теперь Анете хотелось уснуть. Тяжелые веки опускались на глаза, затылок уперся в жесткий подголовник, пейзаж за окном сменялся обрывисто: строй однотипных многоквартирных домов, поросший высохшим сорняком склон и исполосованная граффити опора эстакады, головокружительная высота сгрудившихся вокруг стройки подъемных кранов. Её начала окутывать уютная теплота сна, когда в размеренном гудении двигателя и приглушенном шуме колёс внезапно заскрипел незнакомый голос, и Блага резко распахнула глаза.

— У вас на хвосте серый минивэн «Рено», — раздалось сквозь легкие помехи. Анета подалась вперед, ухватившись руками за переднее сидение. На торпеде сразу под решетками кондиционера был прикреплен приемник, на нем на спутанном спиральном проводе висела рация. Милослав Войтех подхватил её и, поднеся ко рту, ответил коротко:

— Вижу.

В широко растянутом зеркале заднего вида Анета заметила, как быстро и цепко взгляд детектива переметнулся с одного бокового зеркала в другое, а затем устремился прямо, на дорогу. Она обернулась и выглянула через заднее окно. В нестройном потоке за ними указанный «Рено» удалось рассмотреть не сразу, он ехал в соседней полосе, заметно отстав, и на незначительных изгибах дороги даже пропадал из виду или скрывался за соседними автомобилями. В каком-то из них, предполагала Блага, находилась группа захвата, также неотступно, как и минивэн, следовавшая за ними и сообщившая о слежке. Но на таком расстоянии и в движении, когда лобовые стекла отражали редкие проглядывающие сквозь тучи предзакатные солнечные лучи, рассмотреть кого-либо внутри было невозможным.

— Госпожа Блага, — окликнул детектив, в голосе металлически звенело напряжение. — Перестаньте вертеться и лучше пристегнитесь.

Анета послушно отвернулась и потянула темную ленту залапанного до противного жирного блеска ремня безопасности. За окном под возвышающимся над старым городом Нусельским мостом мелькали горчичные крыши. Ей никогда не нравилась эта эстакада, она нависала над домами бетонным шумным гигантом, пугала длиной своих опор, и порой — если смотреть снизу — на фоне плывущих облаков, казалось, шевелилась. Мост, особенно местность под ним, навевали какие-то неприятные ассоциации с хаотичностью и мрачностью антиутопического мира из футуристических фильмов. Теперь, когда на стыках «Шкода» оглушительно громыхала подвеской, Анета и вовсе скривилась этому виду. Обнаружение хвоста вполне соответствовало её восприятию моста: только в таком неприятном месте и могли возникать столь напрягающие новости.

На разветвленном съезде привычно образовалась тянучка, а впереди, в узком коридоре старых зданий движение, похоже, и вовсе прекращалось. Блага хмуро выглядывала в лобовое стекло, и ритмичное вспыхивание красных стоп-огней предыдущей машины отдавалось в её мозгу пронзительной болью. Краем глаза она заметила короткое быстрое движение — Милослав Войтех убрал руку с коробки передач и сомкнул пальцы вокруг темного силуэта прикрепленного к поясу оружия. Проследив за поворотом головы детектива, она со стремительно нахлынувшим ужасом увидела, как слева с ними поравнялся серый «Рено». Сзади раздался возмущенный клаксонный гудок, и Анета пугливо дернулась, отчего на плече резко натянулся ремень. А затем в минивэне открылась дверца.

========== Глава 11. ==========

Пожалуй, впервые в жизни Анета настолько отчетливо поняла, как равнодушны окружающие к чужим бедам. Когда из минивэна вышли двое — в бросающих на лица тени капюшонах и с правыми руками, сунутыми в карманы вместе с чем-то отчетливо и резко очерченным, — и насели на всё ещё притворяющегося таксистом Милослава Войтеха, люди в соседних машинах, спрятанные за надежно затемненные и плотно поднятые стекла, старательно делали вид, что ничего не происходило.

— Эй, дружище, ты меня так некрасиво подрезал! — заявил один из серого «Рено», лениво постукивая в водительское окно и заглядывая в салон.

Детектив размял пальцы на рукояти своего пистолета, снова крепко её обхватил и, опуская стекло, недоуменно переспросил:

— Это я-то тебя подрезал?

У него была мощная шея, надежно сильная и широкая, с рельефно перекатывающимися под бледной кожей мускулами. Блага — избегая смотреть на две навалившиеся на такси темные фигуры — уперлась взглядом в тонкую светлую полоску оголенного тела между куполом опущенного капюшона и постепенно сгущающейся дымкой коротко выбритых волос на затылке. Если бы не Милослав, если бы она отправилась домой на случайно пойманном такси, сейчас оказалась бы совершенно одна. Никто в этой почти недвижимой плотной автомобильной тянучке не оказал бы помощи, и Анету бы выкрали — или убили — прямо посреди Праги, в белый день и с десятками свидетелей. Возможно, кто-то — например, сам таксист — вызвал бы полицию или — что стало особо популярным с развитием технологий и легкостью доступа к Интернету — снял бы произошедшее на видео, но от этого, вполне вероятно, уже не было бы проку. Блага преисполнилась многократно усиленной страхом перед непосредственной близостью угрозы благодарностью к детективу криминальной полиции. Она вовсе не чувствовала себя в безопасности, но не ощущала обреченной безысходности. В ней образовалась непоколебимая уверенность в том, что Милослав и его группа захвата — должна же она быть где-то рядом — сработают точно и быстро, подпустив нападающих — как и было оговорено — достаточно близко к Анете, чтобы безапелляционно инкриминировать им покушение на убийство или попытку похищения, но схватив их до того, как они успеют причинить ей какой-либо вред. Что это было, если не доверие?

— Не бойтесь, — коротко, не оборачиваясь, проговорил детектив, когда в минивэне «Рено» только открылась дверца.

Анета, конечно, всё же боялась. Она боялась неизвестности, боялась боли, боялась смерти, боялась двух склонившихся к «Шкоде» верзил и множества равнодушных людей вокруг, но не боялась того, что Войтех её подведет. Она ничего о нём не знала, она встретила его на лестничной площадке своего подъезда всего пять дней назад, но казалось, что намного раньше; и казалось, что — пусть и несколько безосновательно — Милослав из тех людей, у которых слово и дело не расходятся. Он был надежным, считала Анета. Пусть отстраненным, пугающим своими повадками и гипнотическими способностями, неочевидностью и действенностью уловок, физической мощью и пронзительной темнотой глаз, но надежным.

Второй выбравшийся из «Рено», не принимавший участия в препирательстве касательно того, кто кого подрезал и подрезал ли вообще, задумчиво тарабаня пальцами по желтой металлической обшивке, — эти глухие удары отдавались в салоне едва различимым резонансом на фоне двух разозленных голосов — двинулся вдоль машины. Анета вжалась в спинку, плотно скрестив пальцы в замок и до судорожного покалывания напрягая ноги, и краем глаза наблюдала за его нерасторопным перемещением. Он поравнялся с задней дверцей, коротко заглянул через стекло и, не замедляясь, прошел дальше: к багажнику, вокруг него и к другой пассажирской двери. Рядом с ней — справа на продавленном заднем сидении — мелко дрожала и до металлического привкуса крови во рту закусывала губы Блага. Она вздрогнула, когда массивная фигура в капюшоне резко наклонилась и впилась в неё взглядом, приблизив грубое лицо к окну. В скрытых за пыльной пластиковой обшивкой внутренностях раздался щелчок, но дверь была заблокирована и не поддалась. Верзила снова пригнулся и, выудив правую руку из кармана, постучался в стекло черным продолговатым стволом пистолета.

— Нет, ты сюда смотри! — послышалось раздраженное спереди. Анета Блага судорожно сглотнула. Похоже, это было замечание Милославу, обернувшемуся на звук, но она и сама хотела бы посмотреть «сюда», туда, куда угодно, только не в непроглядно черную узкую глубину дула. Но взгляд прикипел именно к этой точке. Её глаза неотрывно проследили за двумя резкими покачиваниями пистолета — фигура в капюшоне жестом, не оставляющим шанса на отказ, приглашала открыть дверь. Анета смотрела на пистолет и не имела ни малейшего сомнения в том, что он настоящий, заряженный и бескомпромиссно смертоносный. Прежде никто и никогда не направлял на неё оружие, — огнестрельное или холодное — и её охватило немое оцепенение, в котором она не была способна мыслить или действовать, и лишь инстинктивно — вопреки всем своим прежним убеждениям — и неумело молилась. Не кому-то конкретному и вовсе не по религиозным канонам, но отчаянно и сосредоточено.

Это длилось каких-то полминуты или ещё меньше, но ощущалось бесконечно и безнадежно долго, и когда в стоящем справа от «Шкоды» черном остроугольном джипе резко распахнулись двери, отталкивая вооруженного верзилу, Анета почувствовала себя предельно истощенной. В то же мгновенье внутри такси глухо послышался удар, а за ним свистящий короткий вздох, и Блага неосознанно в своём испуге наклонилась вперед, упираясь лбом в колени и обвивая себя сверху руками. За рулем завязалась непродолжительная потасовка, а затем передняя дверца распахнулась, и «Шкода» ощутимо качнулась, когда Милослав Войтех с оглушительным криком — смысл его слов, как и всего происходящего, не достигал понимания Анеты — выскочил наружу.

Блага сидела, скрутившись в мелко дрожащий клубок, и старалась уговорить себя не слушать происходящее снаружи. Там слышалась громкая брань, раскатистые крики, несколько ударов, — характерно глухие и приглушенные звуки драки — металлический скрежет, гулкий топот и хлопанье дверцами машин. А затем послышался пронзительный визг, и Анета удивленно выпрямилась, не понимая: кричит она или кто-то другой. Она безотчетно подняла руку и прислонила ко рту — губы были плотно сжаты и саднили после сильных укусов; только ощутив это, Анета смогла осознать, насколько приглушенно внутри запертого такси звучал отдаленный женский крик. Она оглянулась.

Впереди «Шкоды» всё выглядело почти как прежде — минуту или целую вечность назад — плотная мерцающая красными стоп-сигналами тянучка лишь немного сдвинулась вперед, образовав перед такси и брошенными по обе стороны от него машинами — черным джипом и серым минивэном — небольшое пустое пространство. Слева две темные фигуры в обычных джинсах и темных куртках, но с масками на лицах и автоматами в руках осматривали салон и багажник «Рено». Анета привстала и, опершись локтем в спинку сидения, выглянула через заднее стекло. Там кишело темное неспокойное море бойцов, скрытых за балаклавами и с оружием наперевес. Некоторые из них склонялись и методично обыскивали распластавшихся на асфальте верзил в капюшонах, другие — навскидку бесцельно — похаживали вокруг. В оттесненной ещё одним черным внедорожником, брошенным поперек двух полос, — и стройным рядом «Рено», такси и джипа — обездвиженной на выезде с моста пробке раздалось несколько возмущенных гудков клаксона.

В хаотично движущемся столпотворении Анета с легкостью отыскала детектива. Милослав Войтех был единственный с непокрытой головой — на нем не было маски, и куда-то исчезла кепка. Он присел рядом с одним из задержанных и вымахивал у него перед носом массивным складным ножом, аккуратно подхваченным носовым платком за край рукояти. Блага дернулась на заднем сидении такси и подалась вперед, насколько это было возможно под полым сводом крыши. Гелена Марешова погибла — как и Давид Барта — от ножевого ранения. Было ли это орудием убийства? Удалось ли им вот так неожиданно быстро — детектив в разъяснительной беседе в своём тесном кабинете предупреждал Анету, что ловля может длиться до недели или более, а не заняла и двадцати минут со встречи с Марцелом Ржигой — схватить исполнителя?

Милослав Войтех повернул голову и прицельно точно посмотрел на Благу. Она безотчетно поежилась. У детектива, казалось, на затылке была ещё одна пара бдительных глаз. Он резко поднялся, быстрым точным движением складывая нож, сунул его одному из бойцов группы захвата и направился к такси. Внутри Анета сползла обратно на сидение и торопливо подняла пластмассовую защелку блокировки двери. Детектив дернул ручку, как раз когда глухо щелкнул отпираемый замок, распахнул дверцу и заглянул в салон, едва не ткнувшись носом в Благу. Она пугливо отшатнулась.

— Это он? Это наемник Ржиги? — осведомилась она.

— Ещё не знаю, — коротко ответил Милослав. Он хмурился и выискивающим, цепким взглядом исследовал её лицо. Анета рассматривала его так же внимательно: на лбу между глубоко запавших мимических морщин затерялся красный горизонтальный след от кепки, на переносице виднелось пятно от очков — самих очков не было, а на левой скуле посреди наливающегося синевой пятна был глубокий порез, из которого на бледную небритую щеку неторопливо вытекала тонкая красная струйка.

— Всё хорошо? — произнес Войтех. Его интонация была слишком неуверенной для утверждения, но слишком ровной для вопроса, а потому вместо ответа Блага сообщила:

— У Вас кровь.

Детектив рассеяно прислонил к лицу пальцы и посмотрел на оставшийся на них багровый след.

— А… да, — выдохнул он. — Это очки… разбились. Ничего серьезного.

Он растер кровь между пальцами и ладонью и, опустив руку, снова устремил в Анету прямой твердый взгляд.

— Мы сейчас здесь закончим, и я отвезу Вас домой.

Когда Милослав снова сел за руль такси, уже начало смеркаться. Тянучка перед ними полностью рассосалась, пробка за ними тоже постепенно начинала шевелиться, осторожно пропускаемая прибывшими патрульными по одной освобожденной полосе. Двух напавших — водителя и пассажира «Рено» — затолкали в угловатые темные джипы и увезли, серый минивэн обнесли светоотражающими дорожными конусами в ожидании криминальных экспертов. На тротуарах по обе стороны дороги заметно поредели столпотворения зевак. Маски-шоу было закончено, и Анета начинала успокаиваться.

Дорога заняла несколько минут. Это был хорошо знакомый и милый ей район: здесь не было серого унылого аскетизма советских построек и модернизма бесконечно высоких ледяных глыб из стекла — только старые дома с большими окнами и фигурно вылепленными фасадами кремовых оттенков, узкие улицы с односторонним движением и сплетения трамвайных колей. Это была Прага, которую Анета любила, — лишенная внимания вездесущих туристов, но обладающая своей неподдельной магией. Она влюбилась в эти кварталы, приехав в Прагу молоденькой неопытной студенткой, преисполненной напрасными надеждами и нелепыми иллюзиями; она мечтала жить тут неподалеку, гуляя жаркими летними вечерами по здешним тенистым переулкам. И с момента, когда въехала в квартиру на Польской, в каком бы ни находилась состоянии и настроении, всегда, оказываясь рядом с домом, испытывала приятно щекочущее тепло удовлетворения. Даже вечером — вдоль дороги зажглись фонари, и в их свечении мерцал осевший на газоны бледный иней — среды, восемнадцатого января, после почти бессонной ночи, проведенной в терзаниях, сомнениях и страхе, после нервного напряжения в офисе «CNR Mining Group» и пронизавшего насквозь испуга последовавшего преследования, Анета выглянула в окно и коротко улыбнулась.

В машине царила полная тишина, нарушаемая лишь монотонным гулом двигателя и периодическим тиканьем поворотников. Милослав Войтех думал о чем-то, напряженно морща лоб и хмурясь, нервно постукивая пальцами по рулю; Блага поглядывала на него с заднего сидения, то разглядывая подсвеченный приборной панелью профиль, то в отражении зеркала смотрела на его сосредоточено суженые темные глаза. Она не нарушала их молчания, ей нечего было сказать, но отчего-то хотелось податься вперед, перегнуться через потертый подлокотник и коротко обнять детектива. Это возникло из ниоткуда, как невнятная потребность проявить благодарность за то, что он был рядом и всё выполнил, как и обещал: быстро и безболезненно. Мотнув головой, Анета прогнала щекочущий позыв.

Она молча вышла из такси, когда детектив припарковался у подъезда, и поднялась следом, разглядывая его широкую спину, на четвертый этаж. По установившейся в последние дни привычке она отперла дверь и первым в квартиру впустила полицейского. Дожидавшийся её в коридоре Петрарка враждебно выгнул спину и недобро мерцал в темноте глазами, пока Милослав искал на стене включатель, а когда под потолком вспыхнула лампочка, кот, недовольно и утробно заворчав, попятился. Он недоверчиво следил за передвижениями Войтеха, пока тот шагал — широко переступая через сваленные на полу груды вещей — по комнатам, щелкая включателями и внимательно осматриваясь, и недовольно поглядывал на переминающуюся у порога Анету. Для Петрарки это было слишком: каждый день новые люди, рыщущие по его дому и оставляющие повсюду новые неприятные запахи. Детектив криминальной полиции вызывал у кота особую неприязнь. Блага зашла в коридор и наклонилась, чтобы утешительно почесать Петрарку, но тот брезгливо отпрянул от её руки и трусливо посеменил прочь.

— Хотите кофе? — выпрямляясь и провожая кота недоуменным взглядом, предложила Анета. Милослав остановился в двери гостиной и, предусмотрительно погасив после себя свет, ответил:

— Не откажусь, спасибо.

Пока она набирала в резервуар воду и искала в нагромождении посуды две чистых чашки, он выдвинул из-за стола стул, повесил на спинку куртку и сел.

— Что будет дальше? — спросила Анета, найдя кружку и включив кофемашинку. Из неё с приятным густым плесканием и крепким дурманящим ароматом потек кофе.

— Дальше? — задумчиво повторил Войтех и вздохнул. — Дальше будет сравнительная экспертиза. Если повезет — среди сегодняшних двух найдется убийца Гелены Марешовой и Давида Барты, и я смогу придавить его рядом тяжелых обвинений, чтобы он выдал своего заказчика. Если не повезет — придется долго и дотошно допрашивать, не имея весомых аргументов для их сотрудничества с полицией.

Он потер, разминая, шею, и та отдалась усталым хрустом суставов.

— Если совсем не повезет, обращусь к прокурору для объявления Марцелу Ржиге подозрения в покушении на Ваше убийство, — продолжил он, безуспешно пытаясь не зевать и прикрывая рот кулаком. — Но это практически глухой номер без доказательств или показаний задержанных. На одних умозаключениях дело не построишь и в суд не передашь.

Детектив выглядел предельно уставшим: покрасневшие опухшие глаза, темные круги под ними оттенялись налившимся на скуле синяком, кожа бледная и болезненно воспалившаяся вокруг носа и на веках. Левую щеку прямой багровой линией рассекал высохший подтек крови. Анета подхватила с держателя полотенце.

— Давайте вытрем Ваши кровавые слезы, — предложила она, открывая кран и подставляя под струю теплой воды махровую ткань. Милослав сдержано хохотнул. Он протянул руку к полотенцу с тихим искренним «Спасибо!», но Блага предпочла этого не заметить. Она подошла и наклонилась к нему, подхватив под резко очерченную, колючую от темной щетины челюсть, и мягко провела влажной тканью по щеке. Войтех в замешательстве коротко свел брови; и наблюдая за тем, как на его переносице запала морщина, Анета и сама в недоумении задалась вопросом: какого черта она делает?

То же она читала в его глазах. Они насторожено смотрели на неё вблизи и от того немного косили. Блага могла различить до мельчайших вкраплений неравномерный узор его радужной оболочки, могла уловить малейшее движение зрачков. Она видела в них блики света и искаженное отражение себя. Сзади пискнула, сообщая о готовности, кофемашинка, и Милослав моргнул, взмахнув длинными спутанными ресницами. Анета торопливо отвела взгляд, перевернула полотенце чистой стороной и снова провела по кровоподтеку.

— Я вызову патрульного, — тихо и хрипло заговорил детектив. — Пока дело не закончено, Вы будете под постоянной охраной.

Она коротко кивнула. На щеке Войтеха осталось несколько едва различимых красноватых разводов, и утерев их, Блага ещё пару раз бесцельно провела полотенцем, просто чтобы не убирать руку от его горячей кожи, под которой невнятно ощущалась ритмичная пульсация. В полой и глухой пустоте, образовавшейся внутри её черепа, из ниоткуда возникла и беспрепятственно захватывала власть ядовитая идея. Повинуясь ей, Анета скосила взгляд на губы детектива. Бледные, сухие, плотно сжатые, с несколькими тонкими трещинами и крохотным белым лоскутком отмершей кожи. Она резко выпрямилась и отступила назад. Это находилось за границами всего разумного.

Не поднимая на Войтеха глаз, она подала ему парующую чашку кофе и отвернулась.

— Рану нужно продезинфицировать, — сообщила она и под этим предлогом вышла из кухни.

========== Глава 12. ==========

Это было бесконечно несвоевременно и неправильно, но отравляющие её разум и отменяющие самоконтроль мысли заполонили голову. Она ничего не замечала — ни того, как спотыкается о многодневный бардак, ни того, что бездумно пялится в открытую тумбу аптечки в ванной — и ничего не понимала, кроме того, как рельефно тонкая ткань кофты обхватывала поджарое тело Милослава Войтеха, и каким удивленным, но открытым взглядом он смотрел ей прямо в глаза. Побочное действие стресса и спровоцированного им всплеска адреналина, своеобразная истерика или проявление безумия — Анета затруднялась с определением причин, но отчетливо понимала: она хотела детектива. И это было совершенно неожиданно. Желание возникло в исключительно неподходящий момент, оно никак не совпадало с сегодняшней ситуацией в частности и событиями последних дней в целом, не координировалось с поводом их знакомства, и потому было основательно ненормальным, но здравый смысл не имел права голоса.

Блага не могла об этом не думать, но прятаться в ванной было не выходом, а потому она подхватила с полки бутылку антисептика и упаковку пластыря и вернулась на кухню. Войтех сидел всё так же, раскинувшись на стуле, он отставил чашку на стол и задумчиво её прокручивал. По темной пенистой жидкости внутри шла рябь. Милослав поднял взгляд и склонил голову набок. Перед глазами Анеты с оглушительным щелчком резко сменилась яркая картинка калейдоскопа: вот утром тринадцатого января детектив криминальной полиции с таким же выражением и повернутым в сторону лицом сообщает ей об убийстве её подруги, Гелены Марешовой; а вот он вечером восемнадцатого разглядывает её с лихим прищуром, словно может видеть насквозь, как рентген. Всё на той же кухне, у того же стола, с тем же ярко заполонившим комнату ароматом кофе. Войтех тем её и напугал, что смотрел будто внутрь и отыскивал там самое потаенное. Теперь Анета надеялась, что он и в самом деле это умел и понимал, — мог объяснить — что с ней происходило.

Она стояла к нему спиной, пытаясь открутить бутылку, но крышка упрямо прокручивалась вокруг горлышка вместе с пластмассовым кольцом крепления и отказывалась открываться. У Анеты уже жгло ладонь от усилий и трения, в горле, сбивая дыхание, неспокойно колотилось сердце, а в голове настойчиво тягучей и липкой жижей расползалось возбуждение. Оно ещё не отдавалось в теле, но заполонило собой весь — ещё несколько минут назад функционирующий относительно корректно — механизм её мозга. Черт бы побрал это всё: бардак, Петрарку, царапину на щеке и всего Милослава Войтеха с его темным пронзительным взглядом, неподатливую бутылку и её собственные мысли! Сейчас ей было не до этого, не спустя менее чем неделю после смерти Гелены, не на следующий день после её похорон, не так и не с тем. Анете не нужно было это противоборство сопротивляющегося разума — бесстыдность, кощунство, дикость! — и неугомонного инстинкта, ей нужен был кофе, душ и сон. Она злобно чертыхнулась своим напрасным потугам справиться с антисептиком и громко обрушила его на стол, резко от себя отталкивая.

— Госпожа Блага, — послышалось настороженное сзади. Она закрыла глаза и сжала кулаки, повторяя в уме, словно заклинание: замолчи, замолчи! — Вы как, в порядке?

— Нет! — крутнувшись на пятках, выпалила Анета. Детектив в недоумении нахмурился, его рука замерла возле прекратившей вращение чашки. — Я не в порядке.

Почему они все — детектив, Эрик Фолькман, её родители — продолжали задавать один и тот же бессмысленный вопрос? Как она вообще сейчас могла быть в порядке? В полном непорядке было абсолютно всё и в первую очередь её собственная голова. Анета никогда не была человеком строгого режима, но сон и прием пищи нарушились недопустимо даже для неё, а вместе с ними, похоже, нарушился и рассудок. За эти несколько дней Блага исхудала настолько, что выпадала из самой тесной пары джинсов и перестала себя воспринимать отдельно от мигрени. Она почти безостановочно бежала от принятия правды — прямой и неопровержимой — и в конечном итоге прибежала куда-то не туда. Анета предполагала, что в определенный момент окажется в глубочайшей депрессии, в трусливом побеге в родительский дом или в объятиях главреда журнала «Файненс», — с этой привычкой она научилась сосуществовать мирно и без лишних переживаний — но никак не ожидала обнаружить себя жадно поедающей взглядом мало — и однобоко — знакомого ей мужчину.

— Не в порядке, — тихо повторила она. Милослав Войтех склонил голову на другую сторону, и Благе вдруг захотелось выкрикнуть ему в узкое бледное лицо: ну что, что ты там видишь? Чего ты так уставился?!

Она оттолкнулась от столешницы и подошла к нему — от угла кухонного гарнитура до широко раскинутых, согнутых в коленях ног детектива был ровно шаг. Он следил за ней пытливым взглядом, и в нём Анете мерещился игривый блеск. Она понимала, что, вероятно, выдает желаемое за действительное и это лишь отражение люстры, но не могла себя заставить остановиться. Наклонившись, Блага уперлась руками в обтянутую шероховатостью джинсов твердость его бедер, и от этого прикосновения Милослав резко дернулся — под ним жалобно скрипнули по полу ножки стула. Его глаза — в пронизывающем холоде морской глубины невозможно было разглядеть ничего кроме редких изумрудных бликов — были широко распахнуты и неотрывно наблюдали за Анетой. На переносице запали две глубоких вертикальных морщины. В коридоре под крадущимся Петраркой скрипнул паркет. Поздно, кот, подумала Блага, слишком поздно.

Она, едва касаясь, провела носом по щеке Войтеха, призывая его запрокинуть голову, и он, продолжая насторожено вглядываться, послушно подставил лицо. Так близко, что на коже ощущались теплота и шевеление его ровного дыхания, Анета вдохнула напугавший её в утро их знакомства аромат: смесь сигаретного дыма, почти выветрившегося одеколона или дезодоранта и усталости. Когда она прижалась к его крепко сомкнутым губам, глаза детектива всё ещё были открыты, и их темнота перетекала в неё, затапливала мозг, отменяя последние напрасные попытки мыслить и действовать адекватно, беспощадно сметая неловкость и стеснение. Голова Благи пьяно потяжелела и пошла кругом, она опустила веки и мягко, но настойчиво обхватила сухие губы Милослава.

Какое-то непродолжительное — казавшееся сладкой бесконечностью — мгновение он, приоткрыв рот, лишь смиренно позволял себя целовать, а затем его челюсть зашевелилась, и он перехватил осмелевший язык Анеты. Его руки возникли приятной тяжестью на её плечах и крепко сжали, притягивая к себе. Теряя равновесие, натыкаясь на колени детектива и спотыкаясь, Блага подалась под его напором вперед и буквально завалилась сверху, неловко и грузно его оседлав. Стул снова взвизгнул, под весом их тел пошатнувшись на деревянных досках. Милослав обвил Анету тисками удушающих объятий и жадно поцеловал, пылко и немного грубо впиваясь в губы. Она впитывала его горький вкус и наслаждалась наступившим в её голове долгожданным штилем. Её не беспокоило, как это выглядело и чем на самом деле являлось; ей было безразлично, что будет дальше, что думает и чувствует Войтех; одинок он, в отношениях или вовсе женат — это всё не имело сейчас никакого значения. Единственно важным было то, что он отвечал ей, и что под ширинкой плотных джинсов упруго топорщилось его желание. Этим вечером Анете было очень нужно чувствовать себя в безопасности, чувствовать себя рядом с надежным мужчиной, чувствовать мужчину в себе. Пусть даже она была для него лишь свидетелем обвинения, банальной легкой добычей — всё равно, лишь бы он сейчас не оставил её одну. После того, как в неё непоколебимо и смертоносно был направлен пистолет, она искала защиты и хотела, чтобы этим вечером в неё были нацелены только так страстно целующие губы.

Но детектив отстранился. Он обхватил руками голову Анеты, заглянул ей в глаза — его расширившиеся зрачки практически бесследно вытесняли густую синеву — и, судорожно вдохнув, прохрипел:

— Госпожа… а, черт… какого вообще? Что ты делаешь?!

Его сбивчивые слова провоцировали в ней неприятное покалывание заворочавшейся трезвости ума, а её пробуждения Анета решительно не хотела. Здесь не о чем было говорить: что она делала, было очевидным, в отличие от побудивших её к этому причин, но они к обсуждению не предлагались. А потому Блага подхватила края своего пуловера и потянула вверх. От внутренней его стороны с легким пластмассовым щелчком отвалился кругляш микрофона и упал на взбугрившийся пах Милослава. Но тот, казалось, даже не заметил. Он прожигающим взглядом наблюдал, как Анета стянула через голову свитер — волосы спутанной копной упали на голые плечи и спину — и, не глядя, откинула куда-то в сторону. Убрав с лица несколько наэлектризовавшихся прядей, она потянулась к темному записывающему устройству — Войтех вздрогнул, словно пронзенный этим движением насквозь — и его тоже бросила на пол. Детектив проследил за полетом микрофона и, когда тот с негромким стуком приземлился, снова посмотрел в лицо Анете.

— Что же ты делаешь? — повторил он шепотом и, впившись пальцами ей в бедра, подтянул ближе к себе.

Милослав был угловатым, грубым и резким. Он целовал крепко и требовательно, его руки не гладили или ласкали, а сжимали и сдавливали. Но Анета и не хотела нежностей, она нуждалась в защите, а так — в обещающих её силе и напористости. И детектив именно так себя и вел. Он подхватил её на руки, встал со стула и, широко и твердо ступая, вышел из кухни. Он сам нашел дорогу через коридор в погруженную во тьму гостиную, наткнулся там на массивный диван, и тот заскрежетал, сдвигаемый с места. Анета уже сбилась со счета царапинам на дорогом её сердцу полу, которые они после себя оставляли, но это не было сейчас актуально. Войтех положил её и сам упал сверху, обездвижив её неподъемной тяжестью своего тела, и на неуловимую долю секунды в голове Благи возникло паническое осознание того, что она не может под ним дышать и сейчас задохнется. Но он уперся в устало вздохнувший и просевший под ними диван руками и перенес на них большую часть своего веса.

Через не зашторенные окна в комнату проникал рассеянный свет уличных фонарей, и в этом холодном свечении лицо Милослава было поделено напополам: одна часть растворилась в кромешной темноте, другая казалась синевато-серой, резко очерченной, с продолговатыми, глубоко запавшими тенями вместо глаз и рта. Он завис над Анетой, рассматривая её в слабых причудливых бликах.

— Ты смелая, — сообщил он тихо. — И безумная.

Она коротко утвердительно кивнула. Это ей было известно: нередко сама себя ловила на этой мысли и другие часто её так называли. Сумасшедшая, сшибленная, рехнувшаяся, ненормальная, чокнутая; добродушно, в шутку, с неодобрением, упреком или оскорбительно — что она только не слышала порой в свой адрес. Но из уст детектива криминальной полиции это звучало совершенно иначе, одобрительно, словно комплимент.

— Я знаю, — шепотом ответила Анета, и Милослав улыбнулся. Он наклонился — в диване протяжно вздохнула пружина — и припал к её губам.

Он действовал торопливо и немного нахально: резко расстегнул её джинсы, неосторожно ущипнув нежную кожу на животе, и стянул их до колен, предоставив Анете самой от них избавляться; сдернул с себя кофту и перехватил потянувшиеся к его оголенному торсу руки Анеты, не позволяя прикоснуться и прижимая к дивану. Войтех не утруждал себя прелюдией. Его ладонь опустилась на грудь Благи, коротко надавила и сползла вниз, пальцы пробрались под тонкую резинку трусов и потянули ткань. Это было непривычно для неё после периодических ночей с учтивым и обстоятельным Эриком Фолькманом, но вполне логично и даже как-то необходимо. Милослав словно демонстрировал: ты сама это начала и ты это получишь, но на моих условиях. Так не возникало неловкости и растерянности, не приходилось чутко прислушиваться к реакции, оценивая: положительная она или нет. Войтех делал то, что хотел, а она послушно подстраивалась. И это её устраивало. Накануне она решилась отдать ему в руки собственную жизнь, позволила превратить себя в приманку, и теперь Анета не знала причин, по которым не могла довериться Милославу и в банальном сексе, лишенном сантиментов и обязательств.

И она разрешила себе быть ведомой. Она подавалась ему навстречу, подмахивала в такт бедрами; запустила в его короткие волосы пальцы, заслоняя своей ладонью его голову, которой он раз за разом ударялся о подлокотник; а когда ему не хватало воздуха и он прерывал поцелуй, прижималась губами к его шее. Но не более. Анета не направляла Войтеха и не подсказывала, когда ему следовало остановиться или двигаться быстрее, не брала инициативу в свои руки. Удовлетворение — оргазм — не был самоцелью, и она не концентрировалась на своих ощущениях. Что-то ворочалось в ней теплым, мягким комком, приятно щекотало изнутри, покалывало легкими, короткими импульсами, но Блага не гналась за этим чувством. Куда важнее для неё было то, как судорожно, хрипло дышал детектив, зарывшись лицом в её волосы и уткнувшись в ухо. Таким нехитрым, банальным, низменным способом она — подсознательно или осознанно, но не желая к себе прислушиваться — хотела добиться от Милослава заступничества, подкрепить его стремление защитить её — помимо его прямого долга детектива, втянувшего свидетеля в опасное следственное мероприятие — некоторым подобием эмоциональной связи. В этом было что-то первобытно дикое, скользкое, отталкивающее, но страх за свою жизнь превосходил отвращение к собственной низости.

— Останься, — прошептала Анета, когда Милослав рухнул рядом на диван, протяжно, со свистом выдыхая и растирая взмокшее лицо. Она положила голову ему на грудь, прислушиваясь, как под твердостью мышц и рельефностью ребер скачущее хаотическим галопом сердце постепенно выравнивало свой ход. На его горячей коже стремительно остывал пот. Он обнял Анету, невесомо поглаживая её плечо.

— Не могу, — тихо ответил Войтех, коротко поцеловав её в темечко. Он пошарил рукой по полу, отыскивая джинсы — они звякнули металлической

пряжкой — и выуживая из них мобильный телефон. Тот вспыхнул ему в лицо ярким разноцветным пятном, и Милослав поморщился. Отыскивая нужный номер и нажимая кнопку вызова, он добавил: — Не могу остаться. Нужно ехать в отдел и заниматься этими двумя…

В трубке что-то невнятно крякнул женский голос, и Милослав, кашлянув, ответил:

— Добрый вечер. Детектив Войтех, пятый участок, криминальный отдел. Нужен офицер охраны по адресу улица Польская, 18, квартира 7… Госпожа Анета Блага… Да, прямо сейчас.

Из телефона ему несколько раз односложно и монотонно ответили, затем он добавил бесцветное:

— Спасибо, — и отнял мобильный от уха. — Полицейский будет через десять минут, — сообщил он Анете, убрал с её плеча руку, протер ладонью лицо и сухо добавил: — Встань с меня, пожалуйста.

Она отползла в угол дивана, подтянула к себе ноги, заслоняясь ими и обнимая колени. Наблюдая за тем, как Милослав поднялся и сел, рассматривая его голую широкую спину, она с удивлением обнаружила в себе мутный осадок разочарования. Блага ничего не ожидала, она догадывалась, что детектив вряд ли останется у неё ночевать и охранять её лично, — да и не была уверена, что в самом деле этого хотела — но почему-то не могла отделаться от неприятной горечи. Опустошение — этим емким словом она могла бы описать своё состояние. Она смотрела, как Войтех одевался в темноте, и думала о том, что — сколько бы себя не убеждала, как бы ни выстраивала свои отношения вокруг этой определенной модели — так и не сможет искренне наслаждаться бесчувственным физическим контактом. Сентиментальность, думала Анета, была неотъемлемой частью женской природы. Искоренить это возможным не представлялось.

Под письменным столом она заметила зеленоватые блики глаз Петрарки. Ей казалось, что кот смотрел с упреком и осуждением, и она была с ним согласна. Использовать детектива таким образом было: во-первых, подло, во-вторых, бесполезно, в-третьих, — в конечном итоге — болезненно. Словно слыша её мысли, Милослав Войтех протяжно вздохнул.

— Я так и не обработала твой порез, — спохватилась Анета, когда детектив застегнул пояс и наклонился за кофтой.

— Не беспокойся об этом, —ответил он. Какое-то время они снова неловко молчали, пока Милослав собирался, — натянул и расправил кофту, проверил содержимое карманов, спрятал телефон — а Анета наблюдала за ним, прикрывая собственными ногами свою наготу. Справившись, он поднял на неё взгляд, намереваясь что-то сказать, но с минуту выдерживал нерешительную паузу, в которой, — хоть выражение лица в темноте различить было трудно — казалось, размышлял над тем, что сказать, и, в конце концов, произнес:

— Я пойду. Патрульный скоро будет; думаю, я дождусь его внизу, пока буду курить и разогревать машину.

Блага невнятно мотнула головой и ответила только:

— Захлопнешь за собой дверь, ладно?

— Хорошо.

Она, не оборачиваясь и упрямо глядя перед собой, в съевшую силуэты мебели черноту, прислушивалась к тому, как детектив вернулся на кухню, подхватил со стула свою куртку и надел её, прихлопнув, проверяя, по карманам. Выйдя в коридор, он снова вздохнул.

— Доброй ночи, госпожа Блага, — сказал он и в следующее мгновенье вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Замок автоматически щелкнул, и снаружи послышалось отдаляющееся гулкое эхо быстрых шагов. Лишь когда они полностью стихли и с металлическим скрежетом внизу закрылась массивная подъездная дверь, Анета пошевелилась.

Не думать, не думать об этом — приказала она себе и первым делом решила отвлечься за компьютером. Она обновила дату отправки автоматического письма, дополнив его кратким описанием проведенной операции. У неё не было деталей или хотя бы имен задержанных, но сам факт того, что сразу после визита в центральный офис «CNR Mining Group» на неё попытались напасть, говорил сам за себя. И если детективу Войтеху требовались неопровержимые доказательства причастности для объявления подозрения Марцелу Ржиге, пресса могла вспыхнуть скандалом и с этим количеством информации. Она как раз закончила с электронной почтой, когда раздался прерывистый звонок.

Анете казалось, что предсказанные Милославом десять минут не прошли, а потому она всё ещё сидела за столом голая и растрепанная, ссутулившись и подперев голову рукой. Она выглянула в коридор, освещенный падающим из кухни светом. Звонок коротко и истерично повторился, а затем послышался голос:

— Госпожа Блага, полиция!

Она вскочила с места, оглядываясь в паническом поиске одежды. Натягивать белье, пуловер и джинсы было слишком долго — ещё не хватало, чтобы, восприняв её промедление за сигнал бедствия, патрульный выбил дверь и ворвался в квартиру, пока она прыгала по гостиной на одной ноге, пытаясь втиснуться в брюки. Потому она выбежала в коридор, где у шкафа валялись разрозненные ворохи одежды, и крикнула в сторону двери:

— Одну минуту, пожалуйста!

С ближайшей груды вещей она подхватила длинную, растянутую футболку, предполагавшуюся для использования как платье в том числе, но этим вечером Анете та показалась слишком откровенно короткой. И потому, не найдя ничего лучше, она подцепила с вешалки пальто — пропитавшееся острым дизельным ароматом после нескольких часов в душной старой «Шкоде» — и наскоро в него запахнулась, подвязываясь поясом.

Так — нелепо босая, со взъерошенными волосами, в не к месту теплом пальто — она отперла замок.

— Извините, — улыбнулась Анета стоящему на пороге офицеру. — Здравствуйте. Проходите.

Патрульный смерил её хмурым взглядом, недовольно поджав губы, и ответил, растягивая слова:

— Здра-авствуйте, госпожа Бла-ага.

Что-то в нём Анету смущало: то ли скорость прибытия, то ли небритость щек, то ли смятый воротник рубашки. Она отступила, впуская полицейского в квартиру, и всматривалась в его напряженное лицо. Её глаза заметили то, что мозг не успел преобразовать в четко сформулированную мысль, и это отдавалось где-то внизу живота невнятной тревогой. Анета обернулась к офицеру спиной, закрывая дверь, пока тот оглядывался в коридоре, — из темноты гостиной неяркой вспышкой показались глаза напуганного Петрарки — и вдруг поняла. Рубашка!

На полицейском была голубая форменная рубашка с темными погонами на плечах и нашивкой на нагрудном кармане, серые брюки с вмещающим в себя оружие, рацию и наручники поясом, черная фуражка с жестяной кокардой. А форменной куртки не было. Снаружи стоял сухой, пронзающий до костей мороз, а патрульный был так легко одет. Прошибленная этим открытием насквозь, Анета дернулась, оборачиваясь, но сильный толчок в спину впечатал её в неровно окрашенное белое полотно входной двери.

Она сдавленно вскрикнула от настигнувшего её сзади удара, а затем в шее остро возникла и стала стремительно нарастать боль.

========== Глава 13. ==========

— Ты вколол слишком много, — прозвучало недовольное над самим ухом, и Анета резко дернулась. Скрипучий голос взялся из ниоткуда, просто оглушительно громко и удивительно ясно возник посреди обрывистой мешанины лишенных четкости и цвета видений. Она попыталась открыть глаза, но веки были неподъемно тяжелыми. Сквозь узкие щели, давшиеся ей с невероятным усилием, Блага смогла рассмотреть лишь неясный силуэт.

— Ещё подохнет раньше времени, — процедил тот и отступил. В пульсирующие горячей болью, казавшиеся слишком большими, нездорово и воспаленно увеличившимися, глаза ударил яркий свет. Анета сдавленно ахнула и отвернула голову. В пылающий жаром лоб впилась россыпь чего-то мелкого и острого.

— Приводи её в чувство! У меня нет времени ждать.

Гулким эхом загрохотали тяжелые шаги, и ей захотелось сжаться, отползти от их необратимого приближения, но тело чувствовалось безжизненно вялым, неподатливым, не воспринимающим команды. Анете удалось пошевелить только шеей, отворачиваясь, упираясь в пыльный, холодный пол носом. Она не понимала, что с ней происходит сейчас, и не помнила, что происходило раньше. Последним отрывком мыслей, казавшихся настоящим воспоминанием, было видение широкой, бугрящейся напряженными мышцами, мужской спины. Блага силилась вспомнить, когда это было, и кому принадлежала голая, в слабом освещении исполосованная тенями спина, но каждая попытка сконцентрироваться терпела неудачу, и мозг заполняли хаотически движущиеся неспокойные галлюцинации.

С ней разговаривала Гелена. Она рассказывала что-то, привычно бурно жестикулируя и выкуривая сигарету за сигаретой, Анета пугливо ежилась от булькающего звучания её голоса и вида гнилой кожи, уверяла подругу, что она мертва, а та лишь заливисто хохотала и отмахивалась сухой, серой, морщинистой рукой. Кот Петрарка стоял на задних лапах, пушистым серым облаком пошатываясь из стороны в сторону, и, склонив круглую морду набок, испытующе разглядывал Анету темно-синими, человеческими глазами. Ей несколько раз казалось, что кто-то склонился над ней и, щекоча её ухо горячим дыханием, шептал: госпожа Блага, госпожа Блага…

Она стояла на берегу Влтавы, её насквозь пробирал морозный ветер, а снег сильным быстрым потоком сек разгоряченную кожу. Манесов мост с оглушительным металлическим скрежетанием переломился посередине и, словно разводной, стал подниматься, стряхивая с себя пешеходов, автомобили и красные вереницы трамваев. В мутной воде под ним вместо неспокойных в борьбе за корм скоплений лебедей, гусей и уток виднелись недвижимые серые тонкие силуэты. Раскинув в стороны мертвые конечности, опрокинутые лицом вниз, бесцветные и набрякшие, покачивались в неспешном течении реки трупы. В одном из них, прибиваемом к поросшему скользкой гнилой травой берегу, Анета узнала себя.

— Эй ты!

Видения сменяли друг друга невнятно, плавно перетекая или накладываясь поверх, одни были тусклыми и едва различимыми, другие на какое-то непродолжительное время казались неподдельной реальностью. Они провоцировали головокружение и тошноту, Анете казалось, что её несколько раз рвало, она чувствовала эти резкие, бесконтрольные спазмы, но она не была уверена. Ни физическая оболочка, ни разум ей не подчинялись. Блага прорывалась к сознанию крайне редко и весьма смутно.

Сейчас, впервые за долгое время — ей было совершенно непонятно, сколько прошло — она, похоже, была так близко к своеобразной трезвости ума.

— Слышишь ты, журнашлюшка?

Последовавший толчок в плечо она не столько почувствовала телом, сколько поняла, поскольку по инерции её опрокинуло на спину, и от этого всё вокруг начало вдруг стремительно вращаться.

— Очнись!

Анете отвесили тяжелую, остро полоснувшую, отдавшуюся болью в затылке пощечину. Её голова, терзаемая пьяным кружением и оглушительным шумом в мозгу, свесилась на сторону, и от этого внутри, поднимаясь откуда-то, что вовсе не казалось частью её тела, а чем-то инородным, чужим, отдельным, образовалась новая волна тошноты. Блага смогла приоткрыть глаза, и перед её затуманенным взглядом показался неровный цементный пол, усеянный бетонной крошкой и мелким строительным мусором. Сил обернуться и посмотреть на ударившего её у Анеты не было.

Это вовсе не было похоже на паркет в её квартире, а значит, Блага была не дома, хотя именно там, кажется, она и должна была быть. Она с боем прорвалась к этой четко сформулированной мысли сквозь тягучий, густой дурман, но её поволокло обратно. Дома. Дома был кот, и он смотрел на неё из-под стола, и глаза у него были непривычные, а Гелена этого не замечала и почему-то не верила ни единому слову Анеты.

Милослав Войтех — вдруг возникло посреди непрерывно вращающегося калейдоскопа. Это имя сначала повисло в голове плоским и пустым словосочетанием, а затем рядом с ним обнаружилась слабая ассоциация с видением широкой обнаженной спины. Кто такой Милослав Войтех?

Но ответ, как и сам вопрос, стремительно вымыло внезапно обрушившейся на Анету ледяной волной. Она неожиданно для себя взвизгнула и резко дернулась, рефлекторно подтягивая колени и пытаясь укрыть руками голову. Опрокинутый на неё холодный поток возымел долгожданное отрезвляющее действие, и первой внятной мыслью стало именно понимание того, что на неё вылили воду. Анета подняла ватные, утратившие чувствительность руки и растерла ладонями лицо, пытаясь остановить изворотливые, колючие змейки влаги, затекающие в уши, глаза и рот. Её облили водой, она промокшей, недвижимой, стремительно замерзающей грудой непослушно обмякшего тела валялась на цементном полу просторного помещения, и в его пустоте эхом отдавались два разных ритма шагов. Тяжелая голова была заполнена оглушительным гулом, во рту стоял горький привкус, из спины, шеи и затылка приходили невнятные импульсы пока едва различимой боли.

Анета отчетливо вспомнила, как открыла дверь полицейскому, и как тот сзади ударил её по голове, отталкивая и прижимая к стене, удерживая её обездвиженной и беззащитной. Она пыталась вырваться и отбиться, но сил не хватало, и после неприятного жжения в шее её стремительно поглощала темнота. Выдававший себя за патрульного сделал ей укол чего-то очевидно наркотического, а затем похитил Благу прямо из-под носа детектива. Да, Милослав Войтех, так звали следователя криминальной полиции, поняла Анета. Вместе с этим именем возникало упрямо повторяющееся видение спины, и Блага не могла с уверенностью отличить, было ли воспоминание о сексе с детективом настоящим или лишь очередной галлюцинацией.

Кто-то подошел к ней — под подошвами заскрипела мелкая бетонная крошка — и наклонился. Она открыла сопротивляющиеся, остро реагирующие на свет глаза и увидела над собой напряженное, злобно играющее желваками лицо.

— Просыпайся, твою мать! — процедил сквозь плотно сжатые белоснежные зубы, резко контрастирующие со смуглостью морщинистой кожи, силуэт. — Ты, сука, что себе возомнила? Думаешь, тебе хватит яиц со мной тягаться?

Вместо этого яростного оскала возникла одобрительная улыбка Милослава Войтеха. Он сидел, обернувшись к ней на водительском сидении, перегнувшись через подлокотник и весело мерцая глазами, не теряющими силы и глубины даже за бликующими стеклами очков.

— Вы не просто на глотку наступили, Вы буквально оттоптали ему яйца, — сказал он, и Анета вдруг коротко истерично хохотнула. Получалось так, что у Марцела Ржиги больше не осталось яиц, раз он столь трусливо и неосмотрительно пустил вслед за Анетой двух вооруженных бугаев, но на смену этой развеселившей её мысли пришла сильная острая боль. Склонявшийся над ней глава правления компании «CNR Mining Group» собственной персоной — она узнала водянистость его глаз и седой короткий ежик волос — резко выпрямился и с размаху впечатал Анете в живот носок своего тяжелого ботинка. Она сперто выдохнула и сдавлено застонала, скручиваясь в клубок вокруг очага горячей болезненной пульсации и пытаясь откатиться в сторону.

— Смейся, смейся, тварь! — зашипел Ржига. — Недолго тебе осталось. Последуешь за тупоголовой подружкой. И хахаля своего легавого за собой прихватишь.

Тадеаш Седлак, застреленный в штреке угольной разработки финансовый директор, обвиненный в махинациях и якобы покончивший с собой. Камил Гавел, первый заместитель главы правления компании «CNR», погибший во взрыве вместе с адвокатом Штепаном Блажеком, немецким аудитором Ханслем Бирманом и случайно задетой студенткой из Украины Анной Гавриленко. Зарезанный в своей квартире администратор ресторана «Эль Торо Негро» Давид Барта и сбитый машиной во время прогулки с собакой журналист криминальной хроники Вит Элинек. Вот за кем, помимо самой Гелены Марешовой, могла последовать Анета. Могла и последует, подумала она. Оказавшись в руках Марцела Ржиги и его наемника с таким длинным — и гарантий того, что он полный, не было — списком жертв, Блага с отстраненным равнодушием понимала, что отсюда — где бы она ни была — живой уже не выйдет. Это было дурманящее, угнетающее умственную деятельность и эмоциональность действие введенного ей препарата или такое смиренное безразличие было естественной реакцией на необратимость нависшей угрозы — Анета не знала, но не боялась смерти. Почему-то куда больше беспокоило то, как её трясло в сильном ознобе и как остро вращался в животе тяжелый шар нестерпимой боли. Вместе с ней самой жертв станет девять, если не больше, но Блага не пыталась придумать способ спастись, позвать на помощь или хоть кратковременно отстрочить исполнение вынесенного ей приговора, и только извивалась на твердом полу в поисках позы, в которой боль незначительно слабела.

Кожа на всем теле, мелко дрожащем от холода, саднила, казалась воспаленно чувствительной, раздраженной, исцарапанной. К ней морозной влажностью прилипла отяжелевшая ткань, она твердыми, неудобными складками собралась под спиной, впиваясь в ребра и лопатки. Пальто. Анета отчетливо видела собственные руки, снимающие с вешалки пальто, и помнила, — хоть в каком-то неуместном, некомфортном стеснении надеялась, что это было неправдой — как натянула его поверх голого тела. Подвязавшись поясом, сейчас завившимся вокруг её ноги скользкой холодной змеей, она намеревалась встретить полицейского, пригласить его выпить кофе на кухне или расположиться на диване в гостиной, и отправиться в душ, и вовсе не предполагала, что в таком виде окажется похищенной. Но разве теперь это имело хоть какое-то значение?

— Что он знает? — Марцел Ржига пнул её в плечо, и на этот раз этот удар отдался в её теле резким спазмом, покатившимся от ключицы к шее и хребту волной судороги. Он наклонился к ней и — голос неспокойным эхом прогремел над цементным полом, а на пылающую в лихорадке кожу лица Анеты приземлилось несколько капель слюны — прокричал: — Что известно этому поганому детективу?!

Она дернулась, брезгливо морщась и пытаясь утереться непослушно сотрясающейся ладонью. Ей и самой не было понятно, насколько много знает Милослав Войтех помимо того, что сообщила ему она, но надеялась, что достаточно. И что после её смерти у него окажутся необходимые доказательства для того, чтобы засадить Ржигу за решетку безоговорочно и надолго. Одним сильным порывом голова Анеты оторвалась от пола, и она почувствовала вокруг своей шеи удушливо натянувшуюся петлю воротника. Марцел ухватил её за шиворот и резко тряхнул, повторяя требовательно и со злобной отдышкой:

— Говори, сука! Что знает полицейский?

— Всё, — слабо прохрипела Блага, и это отдалось в сжатом горле спазмом. Она сконцентрировала все свои силы на том, чтобы сглотнуть перекрывающий воздух и давящий на голосовые связки ком, и повторила громче и отчетливее: — Он знает абсолютно всё.

Заполненное ярким искусственным свечением помещение и темная фигура пошатнулись перед глазами Анеты, её голова бессильно запрокинулась на обмякших мышцах шеи, по инерции подавшись за сильным встряхиванием. Марцел Ржига бессвязно и яростно зарычал ей в лицо и снова резко дернул. На какое-то непродолжительное время казавшиеся неподъемными плечи оторвались от пола и зависли в неподвластной ей невесомости, а затем давление вокруг горла ослабло, и последним, что Анета успела осознать, был гулкий звук удара её затылка о бетонный пол и заполонивший череп оглушительно тонкий звон.

Она снова оказалась в густом омуте галлюцинаций. Вокруг было пусто, а под ногами, огибая неровные очертания булыжников, выложенных в стройное полотно брусчатки, струилась вязкая черная жидкость. Над головой что-то ритмично, настойчиво щелкало, и, оглянувшись, Анета увидела, что стоит на Староместской площади, безлюдной и погруженной во тьму. Пражские куранты нависали над ней устрашающей скалой и с надоедливым стуком заевшего механизма нервно подергивали минутной стрелкой. В воздухе стоял плотный запах дыма, и на неощутимом, но сильном ветру, трепались черные лоскуты обгоревшего тента. Летняя терраса ресторана под ним была хаотичным месивом опрокинутых стульев и столов, торопливо текущая по брусчатке темная масса с возмущенным шипением пенилась и бугрилась, наталкиваясь на них.

Неясными, изменчивыми силуэтами на земле виднелись бесформенные груды. Они были накрыты шелестящими, мятыми кусками плотного целлофана, и когда тот приподнимался под стремительными порывами, Анете казалось, что она видит синюшно-бледные, безжизненно раскинутые руки и окаменевшие в серой маске лица. Их здесь — на неосвещенной, обесцвеченной, опустевшей и непривычно тихой площади — было не меньше десятка.

— Госпожа-а-а Блага-а-а, — казалось, едва слышно шептали они, по-змеиному шипя и лениво растягивая слова. — Бла-ага-а-а…

Она смотрела на них и не могла понять: движутся сами трупы или только их полиэтиленовые покрывала, а голос — многослойный, хриплый, скрипучий — всё приближался и становился громче. В какой-то момент Анете показалось, что и сами черные силуэты вдруг стали ближе и объемнее. Она повернулась, отчаянно желая броситься наутек, и ноги, к её удивлению, послушно зашевелились, но не успела она сделать и шагу, как наткнулась на что-то, больно полоснувшее её поперек бедер.

Стол. Она уперлась в него, и он с оглушительным скрежетом медленно сдвинулся на залитой вязкой жижей брусчатке. За столом, откинувшись на спинку и склонив голову набок, сидел высокий широкоплечий мужчина. Его лицо — сухая серая кожа, исполосованная глубокими разломами морщин и трещин, туго обхватившая череп — казалось ей смутно знакомым. Глаза — два темных провала и плещущаяся в них мутная вода — смотрели прямо и твердо.

— Госпожа Блага? — голос свистел и хрипел, доносясь одновременно из неровного пореза, служащего ртом, и отовсюду. — Вам не жарко?

Она мотнула головой и попятилась.

— Госпожа Блага, Вам нехорошо? — Послышалось сзади с целлофановым шуршанием, и Анета пугливо сжалась, зажмуриваясь и обхватывая себя руками. Ей вдруг стало тяжело дышать.

Она открыла глаза и зашлась надрывным кашлем. Горло и легкие нестерпимо жгло, во рту стоял удушливый горелый привкус. В затылке и слезящихся глазах пульсировала тупая боль. Не было ни стола, ни пугающего силуэта за ним, не было площади и Староместской ратуши. Был только высокий потолок и тонущие в сизых ватных клочьях светильники. Судорожно пытаясь вдохнуть и содрогаясь в рвотных спазмах, Анета перевернулась на плечо и оглянулась. Помещение было затянуто густым дымом. Блага не могла рассмотреть огонь, видела только бесконечное серое полотно бетонного пола и пыльную кирпичную кладку стен, но отчетливо слышала характерный треск пламени. Где-то рядом — снаружи или сразу за непроглядным облаком дыма — полыхал пожар, и Анету оставили тут умирать. Возможно, она должна была бесследно сгореть заживо, но пока только задыхалась угарным газом.

Сделав над собой максимальное усилие, на которое только была способна, она перекатилась на живот и попыталась ползти, но ноги бессильно разъехались, а руки подогнулись. В ребра что-то больно и резко впилось, и Анете показалось, что проткнуло её насквозь. Едва обретенное сознание снова начало медленно тускнеть, и Блага, предпринявшая вторую попытку ползти, повалилась обратно на пол. Острый укол повторился, и Анета сдавленно вскрикнула. Откинувшись на спину, она сопротивляющимися руками вцепилась в тяжелую мокрую ткань и вскоре в кармане нащупала что-то тонкое и продолговатое. Непослушными, прилипающими к пальто пальцами она отыскала автоматическую шариковую ручку.

— Воспользуйтесь этим, — сказал ей сегодня днем — или вчера, или несколько дней назад, или ей это лишь привиделось — Милослав Войтех. — Если Вам понадобится помощь. Это маячок, — передавая ручку ей, пояснил детектив. — Вы нажимаете, мне поступает звуковой сигнал.

Пытаясь укрыться от удушающе горького, густого воздуха, Анета уткнулась носом во влажный и холодный воротник пальто. Она не была уверена, что вспомнившийся ей разговор в кабинете следователя криминальной полиции состоялся на самом деле, как и не была уверена, что одеревеневшие пальцы вжали крохотную кнопку на ручке, но приложила к этому все последние силы прежде, чем снова отключилась.

========== Глава 14. ==========

— Анета! Анета, ты меня слышишь? Открой глаза! Анета!

Надрывный крик Милослава Войтеха выхватил её из сна, и она резко села в кровати. Так она просыпалась почти каждую ночь последние две недели. Её пробуждало объемное, цельное, удушливо горькое, жесткое и холодное на ощупь воспоминание. Она чувствовала под затылком крепкую ладонь детектива, слышала над собой его взволнованный голос, помнила, как он наклонялся, прислушиваясь к её прерывистому, слабому дыханию, ощущала, как он встряхивал её, пытаясь привести в сознание. Ей отчетливо помнилось головокружительное ощущение невесомости, стремительного полёта, когда Войтех подхватил её на руки; помнилось, как тяжело и бесконтрольно повисло её тело, как на сгибе его локтя бессильно запрокинулась её голова. Анета помнила, как отвлеченно удивилась тому, что не в состоянии пошевелиться или поднять веки, хоть внятно слышала и даже понимала, что детектив ей говорил и что делал.

Она мотнула головой, прогоняя это видение, и оглянулась. Это тоже стало неотъемлемой частью её утра: осматриваться по сторонам, пытаясь понять, где находится, и убеждая себя в том, что она жива и в безопасности. Первые несколько дней она обнаруживала себя на койке в больничной палате, многоместной, но предоставленной в единоличное пользование Благе и охраняемой возвышающимся сразу за дверью полицейским. Здесь она постепенно приходила в себя ментально, а тело интенсивно восстанавливали после острой интоксикации, возникшей в результате введенной ей дозы барбитуратов, тяжелого отравления угарным газом и ушиба внутренних органов.

Затем из повторяющегося ночного кошмара она прорывалась к реальности в квартире родителей, в комнате, служившей отцу кабинетом, но вмещающей оставшуюся с детства Анеты кровать. Тут её настигла основная масса электронных писем и телефонных звонков с приглашениями на интервью. Составленное на случай гибели или исчезновения письмо Анеты Благи было автоматически разослано десяткам указанных получателей спустя сутки после того, как её, едва живую, в охваченном пожаром заброшенном долгострое на обочине Праги нашел детектив Войтех. Указанная ей информация и уже какое-то время поступавшие в СМИ известия о случившемся с корреспонденткой газеты «Сегодня» вспыхнули в прессе — чешской и с однодневным опозданием европейской — оглушительно резонансными заголовками.

«Кровавый уголь», «Смертельные издержки энергетической промышленности» и «Убийственная топливная монополия» — вот лишь ярчайшие из названий, возмущенным жирным шрифтом бросавшихся на читателей с первых полос газет и журналов. «Восемь. Именно о таком предполагаемом количестве жертв сейчас говорят в криминальной полиции» — так открывались телевизионные выпуски вечерних новостей. Лондонская деловая газета «Файнэншл Таймс» 27 января вышла с занявшей два разворота статьей, — «Цена денег» — посвященной вспыхнувшему в Чехии скандалу. «По материалам покойной Гелены Марешовой и в соавторстве с пострадавшей Анетой Благой», — было указано в конце текста. А немецкая «Франкфуртер Альгемайне» разместила на первой странице траурно-темную мозаику из фотографий убитых и пострадавших; и в следующей за этой иллюстрацией статье копнула так глубоко, насколько это вообще было возможно, отыскав сведения о том, что уголовная деятельность Марцела Ржиги началась ещё осенью 2001 года. Тогда, чтобы утихомирить возмущение местной общины начавшейся — не смотря на полученные отказы от городского управления и департамента энергетики — разработкой месторождения, Марцел Ржига предположительно заказал нападение на семью главы городского совета. Инцидент состоял в пожаре — признанном соответствующими службами возгоранием неисправной электропроводки — в доме неуступчивого мэра, в результате которого серьезно пострадал его младший сын. Подросток был госпитализирован с 70% ожогов тела.

«Файненс Нью Юроп» в лице своего американского главного редактора упрямо воздерживалась от комментариев, в силу специфики публикации раз в два месяца журнал не появлялся на прилавках с сенсационным разоблачением, и даже на официальном Интернет-портале «Файненс» сдержанно молчал. Зато вне объективов камер и нацеленных в него микрофонов Эрик Фолькман был весьма разговорчив.

Он пришел в больницу к Анете одним из первых посетителей, — кроме полиции — которых начали пускать в палату только спустя 36 часов после госпитализации. Эрик принес цветы и корзину фруктов, скорбно сведя брови, невесело рассматривал спрятавшуюся за кислородной маской Анету и вежливо справлялся о её самочувствии. Он опустился на край её койки и начал с попыток осторожно выведать, отчего вдруг чешская и международная — в первую очередь — пресса так усилили своё внимание к смерти Гелены Марешовой, её последней работе, и почему — судя по вопросам — им было так много известно. Довольно быстро разговор пришел к тому, что Фолькман, брызжа слюной, злобно и не утруждая себя подбором выражений, орал, возмущался и грозился перетереть Благу и её журналистскую карьеру в пыль за то, что она пренебрегла подписанным ею отказом от права на публикацию. Но ещё через три дня был уволен с занимаемого им поста. По словам секретаря редакции «Файненс», руководство медийного холдинга, которому принадлежал журнал, было — «мягко скажем», — поджав губы и многозначительно округлив глаза, доверительным шепотом сказала секретарь — удивлено реакцией издания на происходящее и не согласно с проводимой американцем политикой.

Анета протерла лицо ладонями и свесила с кровати ноги. Спальня была заполнена серой тусклостью раннего утра. За окном приглушенной металлической капелью звучала оттепель, в Прагу после насквозь промерзшего января пришел контрастно теплый и дождливый февраль. Угол постели — привычное место сна Петрарки — пустовал, и Анета, обведя комнату взглядом и не обнаружив кота, встала.

Дома наконец торжествовали беспрецедентные чистота и порядок. После многодневной свалки оставленного проникшим в квартиру злоумышленником хаоса комнаты казались непривычно светлыми и просторными. Всё это было заслугой мамы Анеты, которая безапелляционно заявила, что поедет в Прагу с дочерью, когда та спустя почти неделю праздного существования собралась с силами и теми немногими вещами, которые оказались у неё с собой. Пока Блага младшая днями пропадала на следственных дознаниях, интервью и в редакции «Сегодня», Блага старшая занималась стиркой и уборкой, аккуратно складывала в шкафы ароматные стопки одежды, доставала из узких щелей и из-под диванов осколки фоторамок, обрывки или комки бумаги и — к глубочайшему смущению Анеты — надорванную упаковку презерватива. Она вымыла и натерла до скрипучего блеска посуду, разложив её в тумбы, и заполнила холодильник продуктами. А затем — после долгого и слезного прощания — уехала.

Теперь в квартире не было очевидных напоминаний о произошедшем, но Анета и без визуальных свидетельств помнила слишком много и слишком ярко. Её прошибал мороз у входной двери, на бугристой многослойной краске ей даже мерещились следы удара, а каждый сон был наполнен нетрезвым головокружением и запахом гари. Хотя врачи утверждали, что она почти полностью оправилась от повреждений, в моменты предельного нервного напряжения или бесконтрольного погружения в тяжелые воспоминания она отчетливо ощущала пекущую боль в обожженных горле и легких и тупую пульсацию в животе. Ей слышалось гулкое эхо шагов и скрипучий голос, угрожающий ей смертью, и отделаться от этих видений было непросто.

Когда-то в одной из первых статей Гелены Марешовой для журнала «Файненс» — о десятилетии чешских экономических реформ — Анета вычитала понятие принципа или закона Парето. Состоял он в том, что лишь 20% усилий в конечном итоге приводят к 80% результата, и в то же время 80% усилий дают всего 20% результата. С короткой невеселой усмешкой Анета решила, что этот термин был вполне применим к проводимому детективом Войтехом расследованию.

Ловля на живца привела к аресту и обвинению в покушении на убийство двух сотрудников охраны главного офиса компании «CNR Mining Group», но прокурор сменил формулировку на вооруженное нападение, а помимо этого улик, указывающих на участие задержанных в предыдущих относимых к деятельности Марцела Ржиги преступлениях, найдено не было. Тем временем похитивший Анету псевдо-патрульный был схвачен в окрестностях города Острава недалеко от чешско-польской границы при попытке угона автомобиля, ещё до того, как Милослав Войтех смог добиться от Анеты хоть сколько-нибудь внятного описания внешности. Козма Невен, оказавшийся сербом, ветераном Югославской войны, был задержан местной полицией и доставлен в участок для дознания, где снятые отпечатки пальцев совпали с проходимыми по делу об убийстве Гелены Марешовой. Так наемник Ржиги оказался в камере предварительного заключения криминального отдела пражской полиции меньше чем за 12 часов после нападения на Благу.

Милослав Войтех делал ставку на то, что в обмен на возможность смягчить приговор — а тот при имеющихся неоспоримых доказательствах его причастности к убийствам Гелены Марешовой и Давида Барты и попытки убийства Анеты Благи обещал быть нешуточным — Козма Невен станет свидетельствовать против своего заказчика, но серб упрямо молчал. Опираясь на одни лишь показания Анеты, определенные как недостаточно достоверные в виду её состояния наркотического опьянения, судья отказывался выдавать ордер на арест Марцела Ржиги. Пока детектив вылезал из кожи вон, собирая удовлетворительную доказательную базу, глава правления «Czech Natural Resources Mining Group» успел бежать из Чехии. На то, чтобы добиться объявления его в международный розыск и подключить к расследованию Интерпол, у Милослава ушло ещё двое суток.

— Пока они будут заниматься бюрократией, — раздосадовано сообщил он Анете, направив невидящий взгляд уставших темных глаз куда-то выше её головы. В сопровождении полиции она была доставлена в дом своих родителей, и детектив заглянул в отведенный ей отцовский кабинет перед тем, как вернуться в Прагу. — Его след затеряется где-то в джунглях Латинской Америки.

Но Марцел Ржига нашелся в Великобритании, где в лондонском аэропорту Хитроу был задержан при прохождении таможенного контроля за нарушение правил ввоза валюты и драгоценностей. Когда чешская полиция, закончив со всей бумажной волокитой и убедившись в достаточной обоснованности такого шага, запросила у Великобритании экстрадицию Ржиги, тот уже несколько суток находился под арестом за предложение таможенному служащему взятки в размере сорока тысяч долларов. Под конвоем он был доставлен из Лондона в Прагу накануне, вечером третьего февраля.

Подозрения в содействии в ряде преступлений были также объявлены нескольким акционерам компании «CNR», дюжине чиновников и политиков — в том числе и бывшему министру промышленности и торговли Любомиру Кадлецу; и двум полицейским, один из которых — офицер охраны — безразлично наблюдая, как Козма Невен выволакивал Анету из квартиры, спокойно отчитался курящему у подъезда детективу Войтеху, что всё в порядке. Общее количество задержанных на данный момент составляло двадцать один человек, они обвинялись в более чем трех десятках разного состава и тяжести преступлениях: от коррупции и злоупотребления должностными обязанностями до рэкета, отмывания денег, контрабанды и преднамеренных убийств.

За несколько дней то, что изначально было лишь чередой предположений, не имевших под собой осязаемых и надежных доказательств, превратилось в массивное дело, обрастающее все новыми уликами и многословными в надежде на поблажки свидетельствами подозреваемых. Над объединенным расследованием прежде разрозненных дел теперь работало сразу несколько ведомств, а оказавшийся в эпицентре Милослав Войтех, раздираемый на части прокуратурой, адвокатами задержанных и прессой, всё больше походил на собственную тень.

Он — по требованию прокурора или юристов защиты — постоянно вызывал Анету в криминальный отдел для подачи показаний или очной ставки, и с каждым визитом она замечала, как всё отчетливее на нем отпечатывались бессонные ночи, недоедание и устрашающее количество выкуренных сигарет. Детектив, казалось, устало высох и осунулся; не имея возможности избежать встреч с Анетой, он постоянно — непривычно контрастируя с прежним поведением — прятал от неё взгляд. Однажды во время непродолжительного перерыва в несколькочасовом перекрестном допросе Блага, потеряв терпение и переполнившись невнятной досадой, нагнала Войтеха в коридоре у кофейного автомата и потребовала:

— Милослав, поговори со мной!

Выбирая из всего ассортимента двойной эспрессо и закидывая в отверстие нужное количество монет, он вскинул брови и, не оборачиваясь, переспросил:

— Поговорить с тобой? Я думал, тебе в последнее время хватает разговоров со мной более чем.

Анета обошла его и, упершись плечом в автомат, попыталась заглянуть в тщательно отводимое бледное лицо.

— Не как детектив со свидетелем, — объяснила она, и Войтех злобно вспыхнул:

— А как? Анета, как мне с тобой говорить? — Он оглянулся на длинный коридор и, убедившись, что поблизости не было лишних ушей, добавил: — О чем мне с тобой говорить? О том, что я пошел на поводу у своих неуместных чувств, что повелся на твоё соблазнение, что трусливо сбежал, пытаясь отрицать свою ошибку, и тем самым отдал тебя Ржиге на растерзание? Об этом ты хочешь поговорить?

Милослав подхватил наполнившийся темной ароматной жидкостью стаканчик и повернулся, чтобы уйти, но Блага преградила ему дорогу, и впервые с момента, когда она в полдень девятнадцатого января пришла в себя в больнице, он сконцентрировал на ней прямой взгляд. В океанической глубине его глаз штормили злость, боль и усталость.

— Ты что? — задохнувшись от удивления, произнесла Анета. — Ты винишь себя в случившемся?

Она и сама, терзаемая бессонницей, часто мысленно возвращалась к вечеру похищения, думала о сексе с детективом и пыталась понять, могло ли что-то произойти иначе, если бы они не переспали. И неизменно приходила к выводу, что — не подайся она своему минутному безумию и не прояви он слабость — была бы уже мертва. Милослав уехал бы от неё тридцатью минутами раньше, купленный патрульный всё так же отчитался бы о своём прибытии и о том, что с «госпожой Благой всё в порядке», наемник Ржиги вколол бы ей наркотик и отвез в заброшенное здание, где её труп в лучшем случае нашли бы вызванные случайными прохожими пожарные, в худшем — через несколько дней, гонимые морозом в помещение бомжи. Анета не оказалась бы голой, в панике мечущейся по прихожей в поисках первой попавшейся одежды, не натянула бы на себя пальто с так невнимательно, но так полезно забытым в кармане маячком, и не имела бы шанса на спасение. Она не верила в интуицию, космическую энергию, судьбу, провидение и прочие сомнительные концепции подобного порядка, но понимала, что всё случилось так, как должно было.

Милослав молча возвышался над ней, свирепо поджимал губы, плотно сжимал зубы и рассматривал её вдруг возникшую улыбку тяжелым недоуменным взглядом.

— Ты спас мне жизнь, — заявила Анета. — Понимаешь?

Тогда в коридоре управления криминальной полиции города Праги Войтех нахмурился и резко дернул головой, отрицая это толкование ситуации. Сейчас он в одних темных джинсах стоял на кухне и сосредоточено намазывал на тосты малиновый джем. Блага остановилась в двери и улыбнулась его голой спине. Эту банку варенья она купила утром тринадцатого января и спешила домой в предвкушении неторопливого вкусного завтрака с кофе и бутербродом, когда на лестничной площадке впервые встретила Милослава.

— Доброе утро, — не оборачиваясь, сказал он.

Под обеденным столом, пугливо опустив голову и прижав уши, сидел Петрарка. Он смотрел на Войтеха привычно настороженно, но с некоторой долей слабой надежды на то, что и ему перепадет немного еды.

— Доброе, — отозвалась Анета. — Уходишь?

— Через час должен быть у прокурора, — оглянувшись через плечо, сообщил он.

— Но сегодня ведь суббота. У тебя вообще бывают выходные?

Милослав хохотнул и повернулся, слизывая с пальца джем и отряхивая с рук крошки.

— Сказала та, которая, едва очнувшись, вцепилась в компьютер и телефон, — весело парировал он, искрящимся взглядом изучая голые ноги Анеты, а затем посерьезнел: — Я хочу поскорее засадить Ржигу и его подельников и убедиться, что ни тебе, ни кому-либо ещё они больше не угрожают. После этого у меня будет много выходных.

— Ладно, — она повела плечом и шагнула вперед. — А сейчас у тебя найдется несколько минут?

— Для Вас, госпожа Блага, даже больше, чем несколько.