Сердце матери (СИ) [Анатолий Даровский Kleshnya] (fb2) читать онлайн

Он быстро пролистал ряд страниц, остановившись на одной из последних, где записи были новее, чем остальные. Перьевая ручка сменилась шариковой, а почерк стал быстрее и менее разборчивым. То ли Марина торопилась, когда писала, то ли… то ли была очень испугана.

Скетч занимал всю верхнюю половину разворота: тёмное, свисающее сверху, со светящимися глазами, торчащими из бесформенной массы, и оскаленным ртом, из которого выбирался язык. Ниже виднелись строчки — короткие, отрывистые:

«появилось сегодня на потолке, смотрю уголком глаза, иначе заметит»

«не пойму, как бороться и чем питается»

«надо придумать что-нибудь и прогнать»

— Чем питается? — переспросила Оля.

— Ага. Они все жрут разное. Кто-то мясоед, кто-то нуждается в более… эээ… тонких материях, типа эмоций. Ещё некоторые занимают чужие тела, так что, можно сказать, тоже ими питаются.

Записи продолжались до самого конца листа, с каждым разом становясь всё более сумбурными и непонятными.

«Дима в командировке, а я тут с ним наедине»

«сын точно видит, что делать?»

«вчера пыталось нацелиться на ребёнка. пытаюсь отвлечь, не помогает»

«появляется в темное время суток, не могу толком заснуть»

«ползёт к его спальне»

«не уходит»

Последняя запись была явно самой новой. Совсем неразборчивая, поплывшая, будто на свежие чернила плеснули водой:

«если что — меня, не его»

Оля ощутила, как мурашки побежали по спине. «Меня, не его»?

— Это она о…

— Именно. О своём ребёнке, то есть обо мне.

Картинка понемногу складывалась. Что, если попытка самоубийства Марины вовсе не была таковой? Что, если истинная причина её поступка — избежать участи куда более худшей? Оля понимала: Женька не мог об этом не догадаться.

А догадавшись — вряд ли смог бы долго оставаться с существом наедине. Поэтому, когда оно начало строить планы и искать улики — не выдержал и рванул из дома, в спешке, как был, в домашней одежде.

— Ты думаешь — это та же самая штука, которая?.. — она понизила голос почти до шёпота, будто боялась, что их услышат. Кто — непонятно: в пустой квартире не было ни души, кроме их самих. Или почти ни души. Чёрт знает, кто там может прятаться в тенях.

Строить догадки не хотелось.

— Я ничего пока не думаю. Но похоже на то, — так же тихо отозвался Женька. — Если она решилась на такой шаг, значит, может быть, это что-то было уже внутри неё, когда всё произошло. И тогда… значит, ночью я вызывал скорую не к своей матери.

Оле не хотелось думать, каково ему сейчас было. Одно дело — видеть чудовищ со стороны, совсем другое — когда одно из них проникает в твою собственную семью. Притворяясь родным, втирается в доверие, ищет уязвимые места, чтобы потом ударить… Так и с ума сойти недолго. Не то что сбежать в ночь.

Пока Женька пытался свести контакт с матерью к минимуму, та не теряла даром времени. Проверила все полки, залезла в каждый шкаф. Он начал таскать дневник Марины с собой в школу, а ночью клал его под подушку — туда, куда никто не смог бы залезть незамеченным. Спать приходилось урывками, подрываясь от каждого шороха и подолгу прислушиваясь перед сном ко всем передвижениям матери. Отец ничего не замечал. «Это нормально, она пережила тяжёлую болезнь. Радоваться надо, а ты запираешься и не разговариваешь с ней, где твоя совесть?» — говорил он вслух, а в курилке перетирал со знакомыми: «Привыкнет. Стресс, надо понимать. Может, всё ещё винит её за попытку суицида, что она его бросила, хрен с ним, я не психолог… Кстати, может, к психологу сходить с ним?».

К психологу Женька не хотел. Расскажи им правду — и оттуда его мигом потащили бы к психиатру. Приходилось терпеть и готовить пути отступления. Гуглить колледжи с общежитием в других городах, наплевав на мечту о престижном вузе, и надеяться, что сможет переждать до весны.

Но ситуация ухудшалась стремительно. Нечто в теле матери, чем бы оно ни было, набирало силу. Говорило всё более осмысленно, припоминало важные детали, мило улыбалось отцу и пекло им пироги, к которым Женька не притрагивался, предпочитая есть в школе. А ещё — начало показывать несуществующее.

— Знаешь, я было решил, что двинулся, но потом понял, что такое происходит только дома и только рядом с ней. И ладно бы просто чёртики мерещились, так реальность же глючит. Вчера порезался, когда нарезал хлеб, сильно так, знаешь — а потом понял, что этого не было. Хотя всё казалось настоящим. Даже слишком.

Он быстро догадался, к чему это. Если упрямая жертва потеряет связь с реальностью, добраться до её секретов станет проще. А потом, когда то, что добыча оберегала, окажется у существа — ей не за что будет сражаться. И её запросто можно будет сожрать. Наверное.

Именно поэтому Женька не уничтожал книгу. Если его спасает от существа наличие вещи, которую нужно защищать, отказываться от неё — значит подставлять себя под удар.

Апофеоз случился сегодня вечером, когда Женька уже засыпал, как обычно, подложив под подушку дневник. Ему вдруг послышались грохот и шум воды — откуда-то из ванной, настолько громкие, что казалось, будто потолок проломился, и весь санузел соседей обрушился к ним в квартиру. Картинка, вставшая перед глазами, была настолько ясной, что Женька помчался в ванную, забыв даже о тетради под подушкой. И лишь увидев чистую и нетронутую комнату без малейшего подтёка воды, понял, что произошло.

Мать он успел оттолкнуть от своей кровати в последний момент: та уже перетряхивала постель в поисках заветной книги. Выхватил дневник из-под подушки, больше не заботясь о его секретности, схватил первое, что попалось под руку, — рюкзак и телефон — и выскочил из комнаты, а затем из квартиры.

Марина смотрела ему вслед пустым взглядом, но не пыталась его догнать. Как будто знала, что вернётся. Если подумать — и впрямь знала.

— И что ты теперь будешь делать? — спросила Оля. Теперь, когда всё было ясно, она не понимала одного: как одноклассник планирует избавиться от твари, что заняла тело его матери? Убить её — не вариант: тогда на него повесят уголовное дело. Хотя, как знать, может, это и лучше, чем умереть от её руки.

Женька, улёгшись подбородком на скрещённые на столе руки, зевнул. Сейчас, когда ему в лицо бил свет лампочки, Оля видела, каким уставшим он выглядит. Оно и понятно: это сколько он суток не спал толком? А на уроках особо не поспишь… Может, и с олимпиадных занятий сбегал, только чтобы вздремнуть где-нибудь в школьной библиотеке.

— Без понятия, — отозвался он и прикрыл глаза. — Не факт даже, что она теперь может просто так умереть, если ты подумала о том же, о чём и я. Они вообще живучие… если не получится — я окажусь в тюряге, а оно продолжит тут ходить. Мне это с самого начала в голову пришло. Риск огромный. Да и… блин, это всё-таки мама. Ну, то есть, понятно, что не она. Но она тоже.

Понятное дело. Даже учитывая всё, что случилось по вине этой твари, — не каждый бы смог поднять руку на собственную мать. Внутренний блок. Даже если на месте матери прочно обосновался монстр.

Тварь, сама того не планируя, заняла самую удобную позицию из возможных.

— А зачем тебе в таком случае я? — ответ напрашивался: чтобы помочь. Дать совет или предложить вариант-другой. На крайний случай — временно приютить, чтобы дать хотя бы немного отдохнуть от постоянной холодной войны с собственной семьёй.

— Ну… я тебя сначала не хотел впутывать, — пробормотал Женька, сонно хлопая глазами: разморило в тепле. — И вообще, подвергать опасности кого-то ещё как-то, ну… сама понимаешь. Но у меня там уже просто крыша ехать начала, я понял, что в одиночку это всё не вывезу. А ты была единственной из моих знакомых, кто знает об их существовании. И не решит, что я ебанулся в корягу. И… извини, наверное. Что втянул в такое.

— Да ничего, — машинально произнесла Оля, — я же всё-таки сама предложила.

— Ага, спасибо, — одноклассник вдруг улыбнулся и почти перестал выглядеть бледной тенью самого себя. — Если б ты тогда не подошла, может, и не решился бы. Сидел бы там на скамейке до утра, а потом… хрен знает. Пришлось бы вернуться домой, наверное. Я же даже денег не взял, только телефон и ключи. И тетрадь. И ещё вот это.

Не меняя позы, Женька вытащил руку из-под головы и потянулся к рюкзаку, что всё ещё стоял у стола. Вытащил что-то из внутреннего кармана и протянул Оле.

Фонарик. Маленький, совсем ещё детский. Явно старый: исцарапанный, со следами фломастеров и изрядно побитый временем.

Тот самый, который родители подарили маленькому Женьке, поняла Оля.

========== Часть 5 ==========

Тем вечером они так и не нашли решение. И на следующий день лучше не стало. Приехала запланированная ещё вчера пицца, флешка с сезоном сериала сиротливо лежала у телевизора — а Оле не хотелось ни есть, ни смотреть. Ей всё чудилось, что теперь они оба в опасности. И решать проблему нужно было быстро, но в голову ничего не шло.

Как уничтожить тварь, если она поселилась в теле родной матери? Как выцарапать её оттуда? Где гарантия, что, утратив тело, существо просто не переселится в кого-то другого?

Монстр из закольцованного дома мог принять облик того, кто убивал его. Какой была слабость этого существа — не знали ни Оля, ни Женька.

Дмитрий, его отец, позвонил на следующее утро. Пришлось выкручиваться: рассказывать историю про друзей, которые пригласили готовиться к олимпиаде у них, ну, ты же понимаешь, и обстановка лучше, и мозговой штурм. Кажется, отец не слишком поверил — но перечить не стал. Ладно, если ты так хочешь. Взрослый уже.

— А ты уверен, что с папой ничего не случится? — спросила Оля, когда он нажал на сенсор отбоя и отложил телефон. — Ну, если там… эта штука.

— Уверен. Они обычно не трогают тех, кто не может их чувствовать. Те для них как балласт, понимаешь? Несъедобны. Есть пара исключений, которые могут жрать кого угодно — типа того, что попалось нам по дороге на экскурсию — но и оно выбрало нас скорее потому, что с вами я был. А ты думала, чего я ненавижу массовые сборища?.. Но таких мало. В основном вредят только тем, кто видит.

Оля понимала. Наверняка среди людей, что чувствуют монстров, большинство погибало в детстве, не в силах противостоять ужасу. Остальные — скрывались, делали вид, будто ничего не знают. Как Марина. Как сам Женька.

Возможно, именно поэтому младенцы часто погибали без видимых на то причин, пришло ей как-то в голову. Синдром внезапной детской смерти — или как его там?

— Слушай, а как же я? — спросила она вскоре после звонка. Мысль, что люди без дара неинтересны чудовищам, не шла из головы.

— Ты?

— Ну, я их вроде как не… чувствую? И потому они для меня не опасны?

Женька покачал головой, уже знакомым движением взъерошил волосы. Эта его привычка начинала казаться даже милой.

— Ты знаешь. Это другое. И они знают, что ты знаешь. Это не так опасно, если держаться от них подальше, но… со временем ты можешь тоже начать видеть. Если будешь часто об этом думать.

Оля вспомнила, что случилось на детской площадке, когда она задумалась в ответ на его вопрос. А ведь и правда: стоило представить, будто вокруг неё крутятся неземные существа, как тени предметов начинали обретать плотность и объём, скалиться белозубыми ухмылками, перешёптываться и звать.

Если верить Женьке, представлять нельзя было. И заострять внимание на подозрительных шорохах — тоже.

Что-то точило её изнутри, вертелось в голове, но никак не могло оформиться в мысль. И потому не лез в горло кусок, не получалось отвлечься и переключиться на что-то ещё. Оля начала всерьёз опасаться, будто и впрямь привлечёт к себе чудовищ.

Какой бы безвыходной ни казалась ситуация, они пытались найти решение. Читали дневник Марины, пытались вспомнить, чего боится нечисть.

— Слушай, у них что, совсем нет уязвимостей? — вздохнула Оля вечером следующего дня, отбрасывая в сторону книгу. Солнце клонилось к западу, суббота заканчивалась. Этой ночью должен был начаться её девичник — но, похоже, уже не начнётся. Вместо него — очередной увлекательный вечер историй о привидениях.

Тоже сойдёт. Она сама не понимала, почему так увлеклась этой историей. Было ли это просто желанием помочь? Или ею двигали более глубокие мотивы, которые Оля пока не могла осознать?

— Почти нет, — Женька покачал головой. — Чеснок, серебро, молитвы, всё вот это — перепробовал сто раз. Не канает. Совсем. Они не особо любят металлические предметы и домашний уют, но, если тварь влезла в чужое тело, ей такое до лампочки.

Снова что-то неясное шевельнулось в голове. Отдельные факты упрямо не желали складываться в единое целое. Она никак не могла ухватить за хвост ускользающую идею, вынужденная ходить вокруг да около.

— Слушай… — наконец протянула Оля. — А как у них с памятью? Ты не можешь, ну, притвориться, что она — обычная? Что она человек? Она уже не забудет и не отстанет, верно?

— Издеваешься? — Женька, сидевший в её компьютерном кресле, оттолкнулся от стола и проехался по комнате. — Ты вообще понимаешь, насколько это сложно?

— Ты же говорил, что, если привыкнуть…

— Не в таких же случаях!

Он вскочил с кресла, как ошпаренный. Зашагал по комнате туда-сюда, на ходу продолжая говорить — нервно, быстро, как будто пытался оправдаться.

— Нет. Просто… просто нет! Честно, я пытался, но… как только я пытаюсь сделать вид, что она нормальная, как перед глазами встаёт та картина. Ты думаешь, мне это в голову не пришло? Да первым делом!

— Да поняла я, поняла, — воззвала к нему Оля. — Хватит, успокойся. Я ничего такого не требую.

Женька остановился, выдохнул. Одним движением пододвинул к себе многострадальное кресло и снова упал на сиденье. Откинулся на спинку и закрыл глаза.

— В какой-то момент, — уже более спокойно произнёс он, — мне пришла в голову идея нажраться каких-нибудь транквилизаторов, чтобы вообще не волноваться. Вот тогда, может, и сработало бы.

— Дурацкая идея. Закончил бы как она.

— Спасибо за тактичность, — Женька открыл глаза и усмехнулся, — я понимаю, что это бредовая мысль. Но тогда меня остановило разве что то, что без рецепта транки не купишь. Понимаешь, докуда докатился?

Оля покачала головой. Хорошо всё-таки, что он посвятил её в это дело, а не стал пытаться разгребаться в одиночку.

И тут её наконец осенило.

— Стоп, погоди! Есть же я! Я не испытываю к ней никаких… родственных чувств, мне будет легче притвориться, что я ничего не знаю. А ещё я их не вижу! Так что, по идее, в безопасности.

Женька вытаращился на неё, как на восьмое чудо света.

— Ты с ума сошла? Понимаешь, что это всё только домыслы? Понимаешь, что она может почуять, будто что-то не так — и при малейшем сомнении ты тоже окажешься в зоне риска? Понимаешь, что ни о какой безопасности не может идти и речи?

Повисла неловкая пауза. Оля не находила, что сказать в ответ. Ну да, ситуация остаётся очень размытой. И небезопасной, причём для обоих.

— Но вообще, — он задумчиво потёр лоб, — в этом есть смысл. Как знать, может, и сработает… вот только что ты с ней делать будешь, даже если усыпишь бдительность?

Теперь задумалась уже Оля. И что делать? Убивать человеческое тело, становиться преступницей и, возможно, всего лишь выпускать существо наружу?

Зачем Марина наглоталась таблеток? Только для того, чтобы умереть безболезненно? Очень вряд ли. Скорее — чтобы запереть чудовище внутри своего мёртвого тела. Не выпустить. Убить вместе с собой.

— А если, — медленно произнесла она, — мы обставим всё как несчастный случай? Например, снова подложим ей те таблетки? Так, чтобы оно не заподозрило, что мы хотим его убить. Если это существо не будет начеку, может, выйдет так, что оно не будет покидать её тело.

— И умрёт вместе с ним, — закончил Женька. — Слушай, а ведь точно. Мама для того и… — он запнулся, — пыталась покончить с собой. И у неё бы даже получилось! Если бы не я со своим звонком в скорую. Какая чёртова ирония.

— Ты не виноват. Откуда тебе было знать?

— Так-то оно так, но… а, ладно. Значит, говоришь, таблетки?

Оля кивнула.

— Нанесём твоим родителям визит вежливости. Дневник оставим у меня, а сами тем временем… не знаю, подмешаем ей их в еду. Или в воду.

— В воду даже лучше. Растворится лучше, и вообще. А можно, кстати, с вином или чем-то в таком духе! Алкоголь же вроде лучше реагирует… — Женька вдруг осёкся и замолк — прямо так, с приоткрытым ртом и рукой, замершей в воздухе.

— Ты чего? — не поняла Оля.

— Да так, — он провёл рукой по глазам, словно отгоняя наваждение, — просто… Знаешь, я только сейчас понял, что рассуждаю об убийстве собственной матери.

«Это не она», — хотела сказать Оля, но вовремя умолкла. Он и без неё знает. Просто на такой шаг сложно решиться, даже будучи в курсе, что в теле твоей матери живёт неведомая тварь.

Вместо этого она сказала другое:

— Просто думай, что делаешь это для её же блага. Вряд ли она сама хотела бы продолжать существовать… так.

По нескрываемой благодарности в Женькиных глазах Оля поняла, что подобрала верные слова.

========== Часть 6 ==========

Операцию «Сердце матери» запланировали на понедельник. День, когда отец Женьки будет на работе и не сможет им помешать. И не попадёт под удар, оставшись в счастливом неведении относительно своей супруги и поступка сына.

Они просто не пойдут в школу. Никто не удивится отсутствию двоих учеников: осень, в конце концов, простуды ходят, грипп всякий… Потом, конечно, начнут звонить родителям — но что и в самом деле мешает сказаться больными? Да и тогда уже будет не страшно. Дело окажется сделано.

Оля не очень хорошо готовила, но ради такого случая могла и постараться. Выбрать комбинацию препаратов, которая не будет ощущаться в тесте, растолочь таблетки в ступке — и сдобрить порошком посыпку на чудесном шоколадном кексе в форме сердечка. Одним из четырёх, тем, что помечен красным.

Остальные три достанутся ей, Женьке и отцу. Главное — не перепутать: тогда всё пойдёт наперекосяк.

Самым сложным оставалось одно. Как заставить существо думать, будто Женька перестал его замечать?

— Не волнуйся об этом, — сказал тот, когда Оля спросила напрямую. — Ты подала отличную идею. Если я всё это время буду думать — и заметь, вполне искренне! — что просто хочу помочь матери, оно, может, и отстанет.

— А не вспомнит?.. — с сомнением произнесла та. — Ты же уже показал ему, что можешь видеть.

— Ну… мне кажется, до последнего вечера у меня даже получалось довольно хорошо, — протянул он в ответ. — А ещё, насколько я знаю, они довольно тупые. И память у них короткая. Да, есть вероятность, что оно пользуется мамиными воспоминаниями, а значит, может про меня вспомнить, но… блин, попробовать-то стоит?

Понятно. Решил рисковать. Оля не решилась перечить: в конце концов, это его жизнь и его семья.

Название «Сердце матери» тоже придумал Женька. Как он сам объяснил, в напоминание: всё, что они делают, делается во благо настоящей Марины. Чтобы сохранить её образ светлым, а посмертие — спокойным. Оля никогда раньше не замечала за одноклассником особой сентиментальности, но, видимо, и у него были слабые места.

Легенду придумали не слишком удобную для них, но подходящую для случая: Оля должна была представиться Женькиной девушкой, которую тот решил познакомить с родителями.

В назначенное время они стояли у типового обшарпанного подъезда, одного из многих. Она — нарядная, в красивой блузке под верхней одеждой, с накрашенными глазами и причёской. Он — в одолженных у её отца свитере, джинсах и запасной куртке.

— Ну что, готов? — спросила Оля. Женька кивнул и сжал её ладонь в своей.

— Пошли. Нам на третий этаж.

Хоть она и пыталась думать, будто их затея неопасна, выходило плохо. Сердце гулко стучало, ноги подкашивались, а во рту пересыхало при одной мысли о том, что они собираются сделать. Оле уже приходилось убивать чудовищ. И даже жертвовать людьми — прости, Игорь. Но тогда всё происходило в состоянии аффекта, и она не успевала ничего обдумать. А сейчас — вот так, намеренно, исподтишка…

Женька возился с ключами очень долго. Слишком долго. Его можно было понять: хоть одноклассник и пытался казаться уверенным, пальцы дрожали, и связка выскальзывала из рук. Но в конце концов дверь неприметной квартиры на третьем этаже хрущёвки открылась — и в лицо пахнуло чем-то вкусным и свежеприготовленным.

К аромату примешивалась едва уловимая горечь: лекарства, больничные растворы, едва уловимый характерный запах больного тела, который сложно с чем-то перепутать.

— Раньше такого не было, — успел шепнуть ей на ухо Женька, прежде чем дверь на кухню распахнулась и оттуда выглянула женщина.

На вид — совсем ещё молодая. Лет тридцать. Марина выглядела так, будто время для неё остановилось девять лет назад, когда она только-только впала в кому. Русые волосы, приветливые серые глаза — вот в кого они у Женьки! Вздёрнутый нос и светлая тонкая кожа, через которую просвечивали голубоватые венки.

И эту милую женщину им предстоит отравить? И это она — нелюдь?

Успокойся, приказала себе Оля. Мы всего лишь хотим помочь Марине. Отпустить её с миром.

— Ох, ну наконец-то! — женщина всплеснула руками, ринулась им навстречу. Обняла Женьку, привстав на цыпочки: росточка она была небольшого, ниже сына. — Вернулся всё-таки! Я уже боялась, что ты там поселился, на олимпиаде своей! Ой, а это кто?

— Добрый вечер, — Оля попыталась изобразить приветливую улыбку. — То есть… день. Добрый день.

— А… да, привет, мам. Это… Оля, я хотел вас познакомить, — выдавил Женька, и по его голосу стало понятно: всё идёт не совсем хорошо.

— А, вот оно что! — Марина наконец отпустила сына, и тот поспешно сделал шаг назад, будто стремился найти укрытие. Нет, всё-таки притворяться получалось не очень.

Оставалось надеяться, что она не заметит.

— Твоя девушка, да? — хитро прищурилась тем временем Марина, оглядев Олю с головы до ног. — А папа знает?

На этот раз тот решил не вступать в разговор и просто молча кивнул. Женщина просияла.

— Ну вот и славно. Раз такое дело, переодевайтесь и пойдёмте-ка на кухню! У меня тут как раз суп готов. Поедите заодно.

Пока они снимали куртки и ботинки — нарочито неторопливо, чтобы казаться внутренне спокойными и не привлечь лишних подозрений — женщина продолжала стоять в коридоре, буравить их взглядом и улыбаться. От этой улыбки, неестественно приветливой, становилось не по себе даже Оле. А что ощущал Женька, она могла только догадываться.

Как только они зашли в ванную помыть руки, тот быстро закрыл дверь и завесил щеколду. И лишь тогда позволил себе выдохнуть и привалиться к ближайшей стене.

— Это просто кошмар. Она намного реальнее, чем когда я уходил. Прямо как живая. Оно как будто учится.

— Я на мгновение даже поверила, что это и правда твоя мама, — тихо произнесла Оля, включая воду, чтобы их разговора не было слышно снаружи. — Слушай, а ты… точно сможешь? Выглядишь просто ужасно.

Женька рассеянно кивнул и отлепился от стены. Отодвинул Олю от раковины, плеснул в лицо холодной водой.

— У меня выбора нет, помнишь? — наконец произнёс он. — Всё равно сюда пришлось бы возвращаться. Рано или поздно.

И добавил, уже громче:

— Полотенце? А, вот оно, этим можно вытирать руки. А то лучше не трогай, в него папа обычно заворачивается, когда выходит из душа.

Умно, оценила Оля. Она бы не додумалась.

На кухне их встретили две тарелки, наполненные аппетитным с виду золотистым супом, и всё так же радостно улыбающаяся Марина. Она как будто ещё сильнее посвежела с момента их прихода. В противовес Женьке, который снова начал выглядеть, как будто не спал неделю и столько же времени не ел.

— О, а я тут вам подарок принесла, — как бы между делом вставила Оля, стараясь, чтобы голос звучал максимально естественно. Вроде получилось: женщина расцвела на глазах и всплеснула руками. Слишком восторженно, чтобы в её искренность верилось всерьёз.

— Правда? Как славно… а что за подарок, можно посмотреть? Ой, кексики! Как вы догадались, что я люблю шоколадные?

Со стороны — ничего особенного, обычное натянутое радушие матери, чей сын впервые привёл домой девушку. Но Оля почувствовала это: лёгкую, едва уловимую фальшь в голосе Марины. Её оказалось достаточно, чтобы спина вновь покрылась испариной.

Не раскисать. Улыбаться и делать вид, что всё хорошо. И помнить: ничего им не грозит, а перед ними стоит обычная женщина.

Видит бог, не узнай она всю историю от Женьки, решила бы, что так и есть.

— Съедим с чаем, — объявила Марина и поставила коробку с шоколадными кексами на тумбу. — Но сначала первое, хорошо? Не пропадать же супу.

К первому прикасаться совершенно не хотелось. Кто знает, что она туда намешала? Может, тварь решила действовать на опережение и заблаговременно приправила еду отравой. И до кексиков не дойдёт: они лягут прямо здесь. Оба.

Да нет. Вряд ли. В конце концов, Женькин папа тоже это ел — и с ним ничего не случилось. И оно не глупое. Потенциальную еду травить не станет.

— Надо есть, — одними губами прошептала Оля. И, прежде чем Женька успел возразить, зачерпнула полную ложку супа и поднесла ко рту.

Суп как суп. Ничего странного или необычного, даже не пересоленный. Её собственная мама готовила такой сотни раз — золотистый, куриный, с вермишелью. На удивление вкусный: Оля забыла позавтракать и сама не заметила, как выхлебала почти полную тарелку.

Марина сидела напротив, смотрела на них и улыбалась. От её пристального взгляда по-прежнему становилось не по себе и кусок не шёл в горло. Поэтому Оля старалась не смотреть на их будущую жертву. То есть — на Женькину маму. Просто маму, которую он сегодня знакомит со своей избранницей.

— И как же вы познакомились? — наконец нарушила тишину Марина. Вопрос был самый обычный: настолько же обычный, насколько и всё остальное, кроме разве что её излишне цепкого, настороженного взгляда. Его не могла скрыть даже приветливая улыбка.

— А… — дёрнулся было Женька, едва не перевернув тарелку, но Оля постаралась прийти ему на помощь.

Она сама не ожидала от себя непринуждённой артистичности, с которой вдруг заговорила.

— Так в школе же, — Оля неловко засмеялась, как если бы напротив сидела настоящая мама. — Одноклассники мы. А общаться начали после экскурсии в сентябре. Мы там наткнулись на один… очень интересный экспонат.

Ну надо же, даже почти не наврала. Разве что при упоминании экспоната едва сдержалась, чтобы не фыркнуть, а Женька сбоку закашлялся и с грохотом уронил в тарелку ложку.

— Ага, так и было, — поддержал он уже более уверенно. — Космический музей в Москве. Знаешь такой?

Марина часто закивала: точь-в-точь человек, который хочет поддержать беседу и пытается выглядеть более заинтересованным, чем на самом деле.

— Да-да, знаю, конечно! И как экскурсия, понравилась?

— Очень, — почти синхронно ответили оба и заговорщически переглянулись.

Обстановка начинала понемногу разряжаться.

Суп они с грехом пополам доели. Марина поставила чайник, разлила по милым фарфоровым чашечкам крепкую заварку. Оля потянулась к коробке с кексами.

— Давайте я накрою, — непринуждённо предложила она, и Женькина мать — то, что казалось ею — снова кивнула. Как китайский болванчик, пришла в голову аналогия из книги. Чуть что — кивает.

Оля прекрасно помнила, который из кексов помечен красным. Тот самый. Ядовитый. Тот, что закончит начатое девять лет назад и вернёт так некстати ожившую Марину обратно в могилу, наконец позволив ей упокоиться.

Операция подходила к концу: «сердце матери» легло в старое, советское ещё блюдце с золотистой каймой. Себе и Женьке она тоже положила по кексу — чтобы не привлекать подозрений.

— Четвёртый я испекла вашему мужу, — максимально приветливо пояснила Оля. Марина, едва не столкнувшись с ней на маленькой кухне, осторожно расставляла на столе чашки.

— Я передам ему от тебя привет, Валеч… ой, то есть Олечка, прости, — рассмеялась женщина. — Думаю, ему понравится. Дима любит сладкое.

Поднося кекс ко рту, Оля вновь ощутила неуверенность. Что, если они перепутали сладости, и отраву съест не та, что нужно? А вдруг Марина поменяла кексы местами, пока она на миг отвернулась? Да нет. Не должна была. Женька всё время наблюдал за «сердцем матери» во все глаза.

Она тихонько толкнула его ногой под столом: всё хорошо, мол. И ощутила, как тот в ответ сжал её предплечье. А потом они оба уставились на мать, уже не думая, что их напряжённый вид может показаться ей подозрительным.

Марина откусила «сердце матери». И ещё раз. И ещё.

Оля затаила дыхание. В наступившей тишине она слышала, как ухает в грудной клетке непослушное сердце.

— Вкусно, — просияла женщина и вновь довольно улыбнулась. — Уже и не вспомню, когда я в последний раз такие ела… лет девять назад, видимо, да?

Олю как током ударило. Что-то в последних словах Марины звучало настолько неестественно, настолько неправильно, что всё внутри неё разом завопило: что-то идёт не так! Надо бежать!

Похоже, Женька тоже это заметил: дёрнул её за рукав и сделал страшные глаза.

— Сматываемся, — одними губами произнёс он и вывернулся из-за стола. Оля поспешила последовать его примеру.

— Вы же не доели, — расстроенно протянула Марина. — Что, уже меня бросаете?

— Сейчас вернёмся. Я хотел Оле кое-что, э, показать. В комнате. Погоди минутку, ладно?

Оля не успела ничего добавить: её схватили за руку и потащили из кухни вглубь коридора, за одну из старых деревянных дверей. Туда, где его мать не сможет их ни увидеть, ни услышать.

— Ты тоже это заметил? — взволнованно уточнила Оля, как только за ними закрылась дверь комнаты. Женькино жильё оказалось таким же, как и он сам: шторы в тёмных тонах, разбросанная — видимо, ещё с той ночи — постель, рядом с кроватью стоит горка книг и задачников.

И бардак. Прямо-таки невозможный бардак. Книжки, тетради, какие-то схемы… как он вообще во всём этом ориентируется?

— Заметил? Ты издеваешься? — сейчас, когда Марины не было поблизости, Женька наконец мог дать волю эмоциям. — У неё, ёбаный в рот, глаза светились красным, как я, по-твоему, мог не заметить?!

Оля открыла рот. Потом закрыла. Ничего такого она не рассмотрела: из странностей, которые неприятно царапнули по восприятию — только излишне пристальный взгляд Марины да её зловещая последняя реплика.

— А, ну да, конечно, ты не видела, — Женька махнул рукой, сделал шаг вперёд и упал на постель — как был, в джинсах и кроссовках. — И хорошо, что не видела. Может, ещё будет шанс…

— Шанс убить её? — уточнила Оля.

— Шанс не сдохнуть! — почти заорал в ответ одноклассник, рывком садясь на кровати. Похоже, ему было уже всё равно, что мать, оставшаяся на кухне, может их услышать. — Я идиот, вот что! Что она, по-твоему, девять лет в коме делала?

— Э… восстанавливалась? — наугад ответила Оля. И прикусила язык, чувствуя, как холодеет всё внутри. До неё начало доходить.

Это существо познавало организм Марины девять лет. Пробиралось во все клетки, изучало процессы, что проходили в теле. Медленно, по крупинкам возвращало оболочке былую жизнеспособность. Девять лет. Много, много дней подряд. Безостановочно.

За это время оно должно было тысячу раз понять, как действуют яды. Научиться замечать их, обезвреживать их раньше, чем те причинят телу какой-то вред. Или хотя бы покидать носителя раньше, чем тот погибнет и утащит паразита за собой в небытие.

— Поняла, да? — безнадёжно уронил Женька. — Блин. Кажется, случилось просто худшее из всего, что могло. Оно живо, здорово и знает, что мы хотим его убить.

— И наверняка очень зло, — добавила Оля. — Вот чёрт.

— Да не то слово, — отозвался тот с кровати.

Оля осмотрелась. Может, у него тут есть нож или что-нибудь наподобие? Вдруг хоть таким варварским способом удастся завершить начатое. Пофиг на обвинения, пофиг на возможную тюрьму — живыми бы уйти!

Ничего не находилось. Бардак, бумаги, какие-то странные рисунки. Ничего острого или тяжёлого — кроме разве что системного блока, который вряд ли можно использовать как оружие.

Они были взаперти. В ловушке. А снаружи, из коридора, уже доносились шаркающие звуки нелюдских уже шагов.

Марина шла к ним. И замков на двери не было.

========== Часть 7 ==========

— Как думаешь, можно спрыгнуть с третьего этажа и выжить? — быстро спросила Оля и подошла к окну. Высоковато. Но прямо под ними — какой-то газончик. Может, если аккуратно прыгнуть, у них получится?

— И думать забудь. Кости переломаешь, а ей никто не помешает выбраться из квартиры.

Она не заметила, как Женька оказался за её спиной. Одноклассник подошёл настолько бесшумно, что Оля едва не подпрыгнула от неожиданности, когда на её плечи легли чужие руки и развернули в противоположную сторону.

— Беги через дверь, — посоветовал он. — Как только она откроется — выбегай в коридор, хватай куртку и вали отсюда. И никогда больше не вспоминай, хорошо?

Оля вскинула голову и пристально посмотрела ему в глаза. Серые. Светлые, как у матери, и такие же тревожные. Что-то в них читалось неясное, такое, отчего она вся заледенела внутри. Нет, не может быть.

— Что ты задумал? — шепнула она, холодея.

— Что-то очень глупое, — ответил Женька. — Возможно… да нет, скорее всего, смертельно опасное. Только ты здесь ни при чём, это я тебя втянул. Так что беги. И не оглядывайся. Я… не хочу, чтобы из-за меня пострадал кто-то ещё.

Оля замотала головой, чувствуя, как бьёт по щекам коса. Нет уж. Нет уж, она сама пришла сюда, сама добровольно подписалась на опасность, так что теперь никуда не побежит одна! Но страх всё ещё сковывал мышцы, подкашивал ноги, шептал: да, да, беги. Беги от этого странного парня и не возвращайся. Беги, чтобы дома позвонить Стаське и пригласить её на пиццу. Беги, устраивай свой девичник, смотри сериалы, не думай больше о чудовищах, никогда больше не думай о чудовищах.

И о том, что случится здесь, в этой маленькой квартирке, после твоего ухода — тоже не думай.

— Не смей!.. — всё-таки вырвалось у неё жалкое, беспомощное.

— Придётся, — оборвал её Женька. Ручка двери скрипуче качнулась вверх-вниз: «мать» была уже за дверью.

Оля успела сделать один только шаг к выходу, когда створка распахнулась, едва не слетев с петель. В комнате стало темно. Темнее, чем раньше, темнее, чем на улице, словно на окна наклеили чёрную плёнку. Словно грозовые тучи закрыли солнце. Словно разом наступила ночь.

Она попыталась рассмотреть что-то сквозь эту темноту. Безуспешно. Понятно становилось одно: приветливой Марины в коридоре не было. Что бы ни стояло за дверью, это была уже не она.

Не её тело. А то, что убило её, неведомая тварь с красными глазами. В своём настоящем облике, которого Оля не могла видеть.

Она снова ощутила на плечах Женькины руки: они толкнули её к двери, и Оля по инерции сделала ещё один шаг в проход.

— Смелей! Оно для тебя не опасно, потому что ты его не видишь. Просто выходи в коридор и убегай! Так быстро, как можешь.

Убегать не хотелось. Убегать, оставлять его здесь, одного, на произвол судьбы, рядом с жутким существом, которое убило его мать. С другой стороны… что она может сделать? Даже увидеть эту тварь не может!

Вдруг и вправду лучше уйти?

Её толкнули в спину ещё раз, уже более настойчиво, и Оля решилась. Набрала полную грудь воздуха — и ринулась в тёмный проход.

Темнота коридора облепила тело, закутала в себя, как в шаль. Она вслепую выскочила в коридор, нашарила вешалку, на ощупь попыталась найти куртку. Наугад ткнула рукой туда, где должна была торчать дверная ручка. Почти повернула ключ в замке.

Ещё немного — и Оля уйдёт, и ноги её здесь больше не будет. И всё. Что случится с Женькой, будет знать только он сам да неведомая тварь, что похищает чужие тела.

Где-то на кухне наверняка валялось тело той, что когда-то была Мариной. Пустая, безжизненная оболочка, настоящая душа которой умерла девять лет назад.

У Оли защипало в глазах. Это несправедливо! Всё не может закончиться вот так! Пускай «Сердце матери» провалилось, но ведь должен же быть ещё какой-то способ… такой, чтобы никто больше не умер. Кроме чудовища.

И тут до неё донёсся голос Женьки — ровный и уверенный, как всегда, но одновременно звенящий натянутой струной. Совсем не такой, каким Оля его слышала, когда он рассказывал о матери.

— Эй, ты. Думаешь, победила? А вот хрен тебе.

Оля замерла у самой двери. Ей не хватило какой-то жалкой секунды, чтобы выйти: темноту взрезал ослепительный белый луч света. Луч, направленный в потолок. Теперь она увидела: Женька стоял в проходе и держал в вытянутой руке фонарик.

Тот самый. Маленький, детский. Он что, всё это время таскал его в кармане?

— Зайки-зайки, баю-бай, да? — продолжил одноклассник. — Так она, кажется, тогда сказала? Думаешь, я не помню? Я всё помню. А ты, — он шагнул вперёд, — сегодня умрёшь.

У Оли мурашки пошли по коже. Она сама уже не понимала, кто из них выглядел страшнее: невидимое чудовище или вполне видимый Женька, которому, судя по виду, было больше нечего терять.

А значит — нечего бояться. А значит…

— Знаешь, я раньше никогда такого не делал, — продолжил он тем временем, всё так же буравя лучом света невидимку. Оля тихонько отползла в угол, подальше от луча: не хватало только попасться на глаза в такой момент.

Она больше не хотела уходить. Она больше не хотела не знать правды. Женька выглядел так, будто вполне справляется, но, если ему вдруг понадобится её помощь — она будет здесь.

— Но всё однажды бывает в первый раз, да? Я читал у неё: если человек не боится, у него есть шанс. Шанс не просто уйти, а победить. А я тебя больше не боюсь. Просто ненавижу. Всей душой.

Это он о материнском дневнике, поняла Оля. Она там таких записей не видела. Ещё один секрет, который Женька, как всегда, предпочёл скрыть? Да какой там секрет: пока оно было его матерью, он не мог оставаться спокойным. А значит, это не сработало бы.

То ли дело теперь, когда оно даже близко не похоже на его мать. Вот только…

Так ли он уверен в себе, как думает?

Оля смотрела как заворожённая. Вот Женька вскидывает руку с фонариком ещё выше, будто преследует убегающее существо. Вот делает шаг вперёд, наступает — атакует, теснит тварь подальше от себя. В дальний угол. В темноту. В небытие.

Она уже почти поверила, что ему удастся, когда луч фонарика мигнул и погас, и на коридор снова обрушилась темнота. А в темноте — она услышала это собственными ушами! — раздалось злобное шипение, точно кто-то наступил на хвост коту.

— Батарейка! Да твою мать… — бессильно выругался сбоку невидимый Женька. Похоже, он всё ещё стоял в коридоре — но теперь уже в темноте, безоружный, на территории невидимой твари, и о победе не могло идти и речи.

Оля изо всех сил напрягла глаза. Прислушалась к шорохам и шепоткам, что раздавались из другого угла. Вспомнила все странные скрипы из шкафа, неясные тени, что порой пробегают по потолку над кроватью. Вспомнила, как порой замирает отражение в зеркале. Как дети на детской площадке иногда смотрят волком, будто они — и не дети совсем. Как надтреснуто улыбаются зловещие бабульки в электричках и как заманчиво порой выглядит край платформы, будто кто-то невидимый зовёт: прыгни, прыгни.

Пускай это опасно. Пускай она не сможет вернуть всё назад. Пускай ей всю жизнь придётся делать вид, будто ничего не происходит, как Женьке и его матери — сейчас Оля хотела видеть. Видеть не только смутные, расплывчатые силуэты, что мелькали в коридорах закольцованного дома — а всё и всех. Всех до единого, даже тех, кто скрывается от посторонних глаз.

Потому что иначе было нельзя. Потому что только так она могла ему помочь.

И Оля увидела. Увидела — и ринулась вперёд, в последний момент сшибая Женьку с ног и падая вместе с ним на холодный коридорный ламинат.

Тот был горячим, как печка. Что, всё-таки простыл и не сказал ей? С глаз будто спадала пелена, и темнота становилась чётче, яснее, а сквозь неё проступали уродливые, гротескные очертания. Так вот она какая, эта чёртова способность?

Женька что-то болезненно прошипел и дёрнулся.

— Ты что… сдурела? Сказал же бежать…

— Молчи, а, — Оля подняла голову и уставилась на существо, которое теперь предстало перед ней в своём истинном безобразном виде. Будто чёрный сгустокслизи свешивался с потолка. Бесформенный, жирный, истекающий вонючим соком. Утыканный бесчисленными красными глазами, точно сыр — дырами. С жадным чавканьем тянулся к ним слюнявый, невероятно длинный язык — тянулся вновь, во второй раз. Первый удар прошёл мимо: Оля помешала твари, вовремя оттолкнув Женьку.

И вот с этим они пили чай?!

— Господи, ну и урод, — пробормотала Оля. Женька шевельнулся — и уставился на неё снизу вверх широко раскрытыми глазами.

— Только не говори мне… — начал он. И не закончил: язык снова пришёл в движение, прицелился, потянулся к двум — теперь двум! — лежащим на полу мишеням. Оля едва успела откатиться в сторону, когда длинный красный отросток, похожий на сырой кусок говядины, хлестнул по месту, где они только что лежали.

— Нихрена себе! — не сдержала возгласа Оля. — И как ты с этим драться собрался?

Женька метнулся подальше от языка буквально на миг позже её. С виду успешно: вроде не зацепило. Приподнялся и сел — уже в комнате, ближе к стене, докуда не мог достать смертоносный язык.

— Уже никак, — последовал короткий ответ. — Не получается с первого раза — значит, или бежишь, или… ау!

Он не успел договорить: вздрогнул и прикусил губу. Лицо исказилось болезненной гримасой.

— Эй, эй, эй, что случилось? Задело всё-таки? — Оля попыталась подобраться поближе. Чудовище в дверном проходе следило за ними многими десятками глаз и — она была готова поклясться! — ухмылялось, наблюдая, как забавно и беспомощно трепыхаются будущие жертвы.

— Отойди! — Женька оттолкнул её раньше, чем она успела дотронуться до его руки. Оле было показалось, будто чудовище и впрямь ухитрилось его достать — но на коже одноклассника не виднелось ни единого следа. И всё же он морщился, как от удара, и прижимал руку куда-то к ключице.

— Может, объяснишь? — поинтересовалась Оля, прижимаясь к стене рядом с ним. — И что теперь?

— Это фантомное, — пояснил Женька. — Слюна вызывает иллюзии… Думаешь… я такой идиот, будто поверю, что оно действительно стреляет… ауч! — кислотой? Тогда бы в полу дырка осталась, он же деревянный… и ещё… ты бы тогда видела, и… ай, да твою мать!

— А боль, похоже, вполне реальная, — сочувственно заметила Оля. Тот кивнул.

— Ещё бы! Нужно же ему как-то… удерживать нас на месте. Вот чёрт… ощущение, будто кожу живьём снимают. Лучше даже не пробуй.

Паузы между его словами становились всё длиннее. А тварь пришла в движение: медленно, но неумолимо она поползла по потолку, разворачиваясь, втекая в комнату, так, чтобы язык наконец дотянулся до беглецов.

Оле стало страшно. Адреналин уходил, и теперь она понимала, что натворила. Они оказались заперты: отступление преграждала чёрная масса, отростки которой тянулись по проходу, а единственное оружие — фонарик — теперь было бесполезно.

Конечно, всё ещё можно было выскочить в окно, но…

— Ты встать можешь? — спросила Оля, заранее зная ответ. Женька качнул головой.

— Понятия не имею, сколько ещё это продлится. И нет… с окном не выгорит. Доберётся. Теперь… точно доберётся. Молодец… блин… ну и зачем?

Он снова дёрнулся и опустил голову. Оля вздохнула, коснулась жёсткой ткани его свитера.

— Ну… по крайней мере, я спасла нам несколько минут жизни. Хоть какое-то утешение.

— И проебала свою, ага, — фыркнул тот, но её руку не убрал. — Нафига? Если умирать… так вместе, что ли?

— Вроде того.

Оля пододвинулась поближе, положила голову на плечо Женьки и закрыла глаза. Ждать пришлось недолго: меньше чем через минуту над головой раздались знакомые хлюпанье и чавканье. Ещё чуть-чуть — и язык схватит их, одного за другим, растворит в бесконечной чёрной бездне рта. Или — хуже: проникнет внутрь, отнимет тело, заставит играть по своим правилам. Сделает безвольной марионеткой, как когда-то Марину.

Что ж. По крайней мере, у того, кто останется, будет шанс убить тварь. Хотя вряд ли кто-то останется. И вряд ли у второго хватит сил сделать то, что когда-то сделала Женькина мать.

Им больше некого было защищать. У них не было возможности противостоять его воле.

В последний момент Оля всё же не выдержала: приоткрыла глаза и посмотрела наверх. И язык чудовища метнулся ей навстречу.

Что-то металлическое блеснуло в воздухе, и комнату расколол невозможный тысячеголосый вопль. Язык не долетел до цели. Он остался висеть над лицом Оли, пригвождённый к стене, как причудливый трофей.

— Что?!

Она распахнула глаза окончательно. Отшатнулась в сторону — подальше от твари, пусть и обездвиженной. Ещё раз проморгалась, не в силах поверить собственным глазам.

Из языка торчал здоровенный металлический гвоздь.

А в дверном проходе, откуда стекали остатки чёрной жижи, стояла Марина с газовым гвоздомётом в руках.

========== Часть 8 ==========

— Правило первое, — пробормотала женщина, делая первый неловкий шаг в комнату, — никогда не забывать, где лежат инструменты. А они лежат на кухне. И всегда там лежали. Мог бы вспомнить и раньше.

Она вскинула устройство на уровень глаз, заложила внутрь новый гвоздь и выстрелила ещё раз. На этот раз — в алчную, широко распахнутую тёмную пасть.

Вопль стал невыносимым. Чёрные ошмётки таяли, смазывались, истлевали. Капали на землю бессильной жижей, превращаясь в застывшие мазутные капли. Тварь на потолке издыхала — и, поверженная, пыталась нанести последний отчаянный удар.

Один из ошмётков рванулся было в сторону Марины, ударился о её светлую блузку — и рассыпался на мелкие чёрные капли, которые растаяли в воздухе, не долетев до пола.

— Не выйдет, — она качнула головой и грустно усмехнулась, на миг неуловимо напомнив своего сына. — Я уже умерла. Двух раз не бывает ведь, да?

И выпустила третий, последний гвоздь прямо в один из широко распахнутых глаз существа.

Словно заворожённая, Оля следила за тем, как корчится на потолке обезвреженная тварь, как тают, обращаясь в ничто, уродливые чёрные отростки. Как скукоживается и захлопывается пасть, не в силах втянуть в себя обезображенный, пригвождённый к стене язык.

Теперь она будет видеть такое постоянно. И это был её собственный выбор.

Оля очнулась, лишь когда Марина выронила гвоздомёт и тот с оглушительным грохотом упал на паркет. Мать качнулась, как травинка на ветру — и опустилась на колени. Нет: на руки вовремя подоспевшего Женьки.

— Поверить не могу, — пробормотал он, глядя на женщину, как на ожившее чудо. — Ты… ты живая?

— Правило второе, — Марина приподняла руку и легко щёлкнула сына по носу. — Не верь. Не верь тому, что видишь. Ты же как-то дожил до своих лет, верно? Должен уже знать…

— Но как ты…

— Тише-тише, — та улыбнулась, снова став до боли похожей на Женьку — то ли тонкими чертами лица, то ли странными, слишком светлыми серыми глазами. — Боже, как ты вырос… забавно, Димка всегда говорил, что ты моя копия, а ты стал похожим на него. Только глаза мои…

— Но вы и правда похожи, — вмешалась Оля сбоку. Ей вдруг стало ужасно неловко, как будто она подсматривает в замочную скважину: воссоединение Женьки с матерью казалось глубоко личным делом, на которое негоже глядеть посторонним.

— О… это та девушка.

Марина, до того безвольно висевшая на руках Женьки, приподнялась и медленно села. Окинула Олю взглядом — настоящим, живым, а не тем, что тогда, во время чаепития. Почти таким же оценивающим, но не холодным и злым, а тёплым, почти радостным.

— Я Оля, — пробормотала Оля, чувствуя себя невероятно глупо.

— Да. Я знаю. — Марина кивнула. — Ты очень смелая. И добрая. Я всё видела, когда смотрела его глазами, всё до последней минуты.

— Его глазами? — переспросил Женька. Мать снова рассеянно улыбнулась.

— Ох, до чего же вы все неопытные ещё… его глазами, конечно. И пока пили чай, и пока пытались скормить мне этот отравленный кекс. Чья это была идея?

— Моя, — сконфуженно призналась Оля. Уши горели. Появление настоящей Марины изменило всё, и теперь недавнее решение отравить Женькину мать казалось не просто глупым — циничным и жестоким. Она была готова к любой реакции — но не к той, что последовала.

— Молодец, — Марина кивнула. — Женя, держись её, у неё хорошая смекалка. То, что ты сказал тогда… она ведь на самом деле пока не твоя девушка?

— Пока?! — Оля и Женька выпалили это практически хором, и мать засмеялась, безумно довольная их реакцией.

— Правило третье. Семьи, где у всех членов есть способность, обычно намного крепче…

— Не продолжай, — перебил Женька. — Даже слышать об этом не хочу. Нет, нет, нет. Ни за что. Никаких семей.

— Я тоже так говорила, — ответила Марина и поморщилась. — А потом Димка… какая жалость. Хотела бы я с ним поговорить. А в результате тебе придётся объяснять, откуда в потолке взялись гвозди.

Оля машинально задрала голову вверх и уставилась на всё ещё торчавшие из штукатурки металлические штыри. Длинные, блестящие. Скрыть точно не выйдет.

Стоп. Что она имела в виду — «хотела бы поговорить»?!

— Ты же не… — Женька, как всегда, догадался первым. Оля перевела взгляд обратно на Марину: та улыбалась, хотя в глазах стояли слёзы.

— Я же сказала. Не верь тому, что видишь. Я уже мертва. Много лет. Жизнь во мне поддерживало только это существо, а теперь, когда его нет… у меня больше ничего не осталось.

— Но… но как же…

На Женьку было больно смотреть. Оля никогда раньше не видела, как выглядит человек, который обрёл что-то невероятно дорогое — и тут же потерял навсегда, уже без возможности вернуть. Теперь видела. И лучше бы и дальше оставалась в неведении.

— Ну-ну, чего ты, — Марина ласково провела руками по его волосам, убрала за уши непослушные пряди. — Жил же как-то без меня девять лет, верно? Вот и дальше проживёшь. Ты уже взрослый. И ты не один.

— Но это неправильно!

— С чего бы? Все когда-нибудь умирают. — Она вздохнула. — Я бы сама не хотела, поверь. Но мне и так не следовало возвращаться. Моё сознание должно было умереть давным-давно.

— Так почему тогда… — пробормотал Женька. — Если такого не могло быть, то как… в твоей тетради про это не было. Ни слова.

— Сердце матери, сынок, — туманно ответила Марина. — Только оно.

— Что, этот сраный кексик?

Женщина рассмеялась, запрокинув голову, и на миг Оля осознала, какой же красивой была мать Женьки раньше, до того как её судьбу перечеркнуло алчное существо. До того как она отдала свою жизнь за жизнь сына.

— Кексик был волшебен, но нет, он всё же ни при чём. Глупые. Сердце матери — это не метафора. Я серьёзно. Именно оно дало мне силы снова встать на ноги… пусть и ненадолго. Но очень вовремя… вы уже были готовы сдаться.

— А что нам оставалось? — тихо заметил Женька. — В окно не выпрыгнешь, в дверь тоже никак… а здесь толком ничего нет.

Мать покачала головой и снова бессильно опустилась на его колени.

— Правило четвёртое, малыш, — никогда не сдаваться. Я его нарушила однажды. А в результате случилось это всё. Понимаешь? Не бояться, не сдаваться. Не отчаиваться.

— Что, даже, — голос одноклассника дрожал, будто он был готов расплакаться, как ребёнок, — даже сейчас? Когда ты умираешь?

— Даже сейчас, — кивнула Марина. — Не отчаивайся. И не переживай слишком сильно. Знаешь… я могу сделать так, чтобы вам с папой не пришлось по мне тосковать. Это существо оставило… кое-что напоследок. Я могу сделать так, что вы не вспомните о моём существовании. Будете думать, что я так и умерла девять лет назад — это ведь почти правда.

Марина прерывисто выдохнула и закрыла глаза. Женька затряс головой, хотя сейчас мать не могла его видеть.

— Ни за что! Не скажу за отца, но я… ни за что!

— Я тоже, — быстро добавила Оля, — не хочу забывать. Не надо. Пожалуйста.

Мать засмеялась и снова приоткрыла глаза. Уже не такие яркие: помутневшие, покрывшиеся пеленой. Время уходило. Кожа на висках натянулась, высохла, как у мумии, и Марина будто разом стала лет на десять старше — впрочем, она такой и была.

— А я всё-таки в вас не ошиблась. Ни в одном из вас. Ладно. Только не рассказывайте Диме… я боюсь, он не оценит, если вы ему сообщите. Про чудовищ. Про это всё. Про меня.

— Мам… — позвал Женька. — Неужели и правда нет никаких шансов?

— Нет, малыш. Но, знаешь… я рада, что успела ещё раз увидеть тебя, такого взрослого. И эту чудесную девушку.

Оля смутилась и отвела глаза. «Чудесная»? Это она-то? Ничего толком не сделала, только испортила всё да ещё обрекла себя на постоянную опасность. Чего тут чудесного? Безрассудность? О да, она, пожалуй, и впрямь была феерической.

— Эй, — окликнула её Марина, — правило четвёртое, помнишь? Ты отлично справилась. И с кексом, и со всем остальным… передай своим родителям, чтобы тобой гордились. Я бы гордилась, будь ты моей дочерью.

В глазах предательски защипало, и Оля отвернулась. Настоящая Марина оказалась такой хорошей! Будь она злюкой, как Вивла, справиться было бы куда легче. И ведь даже не родственница! Почему тогда ощущается знакомой с детства?

— И тобой я тоже горжусь, — мать перевела взгляд на Женьку и тепло улыбнулась. — Ты вырос ровно таким, каким я хотела бы тебя видеть. Сильным. Упрямым. Пока ещё не слишком опытным — но это пройдёт… всегда проходит.

Марина потянулась было рукой к Женькиной щеке — и бессильно уронила кисть. Она угасала стремительно. Ещё минута — и в ней вовсе не останется жизни.

— Изучай мою книгу, там много важного… а ты, девушка, — присматривай за ним. Если он и впрямь в меня, может случаем наворотить… такого, что не расхлебаешь.

— Мам, нет, — Женька склонился над матерью, теперь уже не скрывая слёз и подступающего отчаяния, — пожалуйста! Ты… ты не можешь сейчас вот так умереть!

— Я уже умерла, — напомнила Марина. — Не плачь. Я люблю тебя. И всегда буду любить. Правило пятое — я всегда буду тебя лю…

Она умолкла на полуслове, не договорив. Осталась лежать на коленях сына: хрупкая, высушенная оболочка, что ещё несколько минут назад была цветущей женщиной. Нет, не была — казалась.

Казалась, повторила себе Оля. Марина умерла давно. А сейчас они видели лишь призрак. Призрак, что спас их обоих, посмертно отомстив твари, что когда-то забрала его жизнь и семью.

Она не решилась ничего сказать Женьке. Лишь подошла поближе и села рядом, уже привычным движением прижавшись щекой к его плечу. Ещё несколько минут они сидели в тишине и наблюдали, как медленно тает, смешиваясь с пылью, высохшее тело матери. Исчезает, рассыпается в прах. В прах, в который за девять лет оно и должно было превратиться.

— Она сказала, — когда Женька наконец нарушил тишину, его голос звучал хрипло, но твёрдо, — сердце матери. И она говорила не про кекс.

— Нет, — качнула головой Оля. — Совершенно точно не про кекс.

— Вот, значит, как…

Больше он ничего не сказал. Лишь тяжело вздохнул и ласково провёл пальцами по тонкому слою устлавшей пол серой пыли.

========== Эпилог ==========

В последний день первой четверти Оле дышалось по-особенному глубоко. Ну наконец-то! Никаких больше контрольных, никаких тестов и зачётов. Слава богу, никакой Вивлы и никаких истеричных воплей разъярённой Жужелицы. Ещё как минимум на неделю! И оценки в дневнике не такие плохие, какими могли быть.

Вернутся родители — порадует их хорошим табелем.

Она выбежала из школьных дверей, на ходу натягивая шапку пониже на лоб. Холодно. Вот теперь уже точно дубак: два дня назад выпал снег да так и не растаял, оставшись украшать улицу белоснежным безжизненным ковром.

Оля всмотрелась в толпу. Бесполезно. Даже на вручение не пришёл — и теперь ей придётся тащиться к нему домой, отдавать несчастный дневник с оценками. За кого он, спрашивается, её принимает? За прислугу?

Ворчала она без обиды, скорее по инерции. На следующий день после расправы над чудовищем в его квартире Женька всё-таки свалился с температурой и проболел весь сезон контрольных. В какой-то степени Оля почти завидовала: все главные неадекваты их школы в преддверии каникул словно взбесились и драли с учеников семь шкур.

Разве что с оценками беда. Но в одной четверти — не страшно. Да и потом, что они, звери, что ли, не войдут в положение? Ну, кроме Вивлы — та действительно зверь.

Мимо прошелестела, шевеля многочисленными лапками, жуткого вида паукообразная тень, и Оля поспешно отвела глаза. Она всё никак не могла привыкнуть. Их оказалось много, слишком много, куда больше, чем она представляла по Женькиным рассказам. Но он оказался прав: не замечать и впрямь оказалось не так трудно. Особенно после такого «боевого крещения», какое было у неё.

Пока Оля шагала к хрущёвской пятиэтажке, где жил одноклассник, она успела увидеть ещё троих. Ехидного гнома, похожего на маленького чёртика — или чёртика, похожего на гнома? Здоровенную муху всех цветов радуги. И что-то многоногое, невероятное, гипнотизирующее — от него она постаралась отвернуться как можно скорее. Такие штуки были особенно опасны.

Теперь им точно стоило держаться вместе, ей и Женьке. Кто знает: может, Марина и была права насчёт них. Но пока ничего не происходило, и обоих это вполне устраивало.

— Ау, приём, — почти весело позвала Оля, набрав нужный номер на домофоне. — Дневник приехал. Прямая доставка из школы, минуя Вивлу!

Дверь пискнула и открылась, пропуская её внутрь.

Женька встретил Олю на пороге, заспанный и неодетый: похоже, она сдёрнула его с кровати, пока он ещё видел седьмой сон. Но гости есть гости, а она с недавних пор стала в этом доме самым желанным. Стаська загадочно улыбалась и отводила взгляд, глядя, как подруга между уроками переписывается с болеющим одноклассником, а остальные олимпиадники уже напрямую спрашивали у Оли, когда «этот придурок» наконец вернётся в класс.

— Ну и как тебе… это всё? — Женька завёл разговор, когда они уже сидели на знакомой маленькой кухне и пили чай с печеньем. На этот раз — из других кружек, больших, с рисунком. — Способность и прочее?

Он неопределённо помахал рукой.

— Да нормально, — Оля пожала плечами. — Лучше, чем я боялась. Сам-то как?

— «Лучше, чем я боялся», — процитировал Женька и отхлебнул полный глоток чая. — Понятия не имею, что она сделала, но пока сюда больше ни одна дрянь из крупных не залетала. Хотя раньше, бывало, кучу за ночь видел.

— А папа?

— А что папа? Вернулся тогда в понедельник домой, обнаружил бардак, ну да я уже рассказывал… Решил, что я тут бухал без него, благо вид у меня был соответствующий.

— Не вспомнил? — уточнила Оля.

— Ни на минуту. До сих пор думает, что она умерла девять лет назад.

Она отмахнулась рукой от назойливого мелкого монстрика, который упорно пытался залезть ей в ухо. Такие были не опасны, если не подпускать их слишком близко. За эти дни Оля успела как следует изучить дневник Марины — и теперь чувствовала себя намного увереннее, чем раньше.

— А я смотрю, ты быстро освоилась, — усмехнулся Женька. — Ну что, вот он я, теперь у меня нет никаких от тебя секретов. И… что? Как ощущения? Сбежать не хочется?

Оля рассмеялась и едва не подавилась куском печенья, попавшим не в то горло.

— Ни за что. Наоборот. Как она там сказала — правило третье?

Теперь уже он чуть не поперхнулся чаем.

— Нет, нет и нет! Я уже говорил — никаких семей. И вообще, мне кажется, это была шутка такая. Она вообще была… затейница. Я серьёзно.

Оля хихикнула. Она припоминала ему слова матери уже не в первый раз — и каждый раз реакция забавляла её, как впервые. Оля не решалась судить, о чём это говорило — но подтрунивать не прекращала, искренне веселясь результату.

— А это мы ещё посмотрим, — шутливо подмигнула Женьке она и потянулась за следующим печеньем.