В тишине (ЛП) [Сара Пинбороу] (fb2) читать онлайн

- В тишине (ЛП) (а.с. Торчвуд -10) 897 Кб, 148с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Сара Пинбороу

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Сара Пинборо В ТИШИНЕ

Посвящается ККСС[1], без которого

у меня не было бы таких замечательных

и смешных друзей. Стони Стратфорд рулит!

Пролог

Тяжелые дождевые капли настойчиво стучали в окно, ища путь для проникновения внутрь. Наблюдая за этим с другой стороны комнаты со своей кровати шестилетняя Кейт Хили подтянула одеяла повыше, подведя их под самый нос. Глаза расширены, дыхание учащенное. Всего лишь дождь, она понимала это, но лежа тут в темноте, когда родители далеко на первом этаже, ей казалось, что капли дождя звучат, как пальцы мертвых холодных детей, которые стучат по стеклу, желая пробраться под ее теплую кожу.

Спать. Она старалась уснуть, потому что Шона из школы сказала, что монстры не приходят, когда ты спишь, а Кейт ничего не хотела так, как чтобы монстры оставили ее в покое. На миг она зажмурилась, а когда открыла глаза снова, расслабилась, потому что никакие силуэты не расхаживали по темноте ее комнаты. Никаких мертвых детей. Или монстров. Или может, мертвые дети и были монстрами. В темноте все было монстром.

Слегка дрожа, Кейт жалела, что у нее такое живое и красочное воображение. Она не вполне понимала смысл этой фразы, но что бы это ни значило, оно заставляло ее бояться тех вещей, о которых люди вроде ее родителей даже не думали. Монстры. Мертвецы. Плохие вещи, живущие в темной стране под ее кроватью и вылезающие по ночам. Она видела, как мама и папа дружно качали головой и винили ее в наличии живого и красочного воображения, за то, что будила их посреди ночи, когда им нужно проснуться с утра на работу. Но она ничего не могла поделать с собой, как бы сильно ни хотела. И как она могла объяснить, что в темноте мир меняется. А ее это пугало.

Снаружи подул ветер, унося дождь в другом направлении и даря окнам маленького домика с террасой немного покоя. Кейт выдохнула, а ее сердце стало стучаться почти нормально. Мертвые пальцы ушли, по крайней мере на данный момент. Если бы только она могла видеть другую часть комнаты, ночные часы были бы намного легче. Она покосилась на пустое место на прикроватном столике, где когда-то стоял ночник.

Большие девочки не спят с включенным светом. Вот что сказал ее отец, унося его вопреки всем ее рыданиям. Она почти что пошла и достала его из чулана, когда никто не видел, но отец умел быть по-настоящему страшным, когда злился, и она оставила ночник там, где он был, пока не пришел грубый мужчина и не унес его на всеобщее благо. Отец забрал ночник четыре дня назад, и она не спала нормально с тех самых пор. Было темно. В темноте оживали плохие вещи.

Крепко обхватив плюшевую овчарку Лаки, она свернулась, подтянув колени к подбородку. Несмотря на то, что ее глаза зачесались, она не могла заставить себя закрыть их, зная, что стоит ей это сделать, как все тени в комнате сольются в одну ужасную субстанцию, намеренную задушить ее. Она моргнула. Настолько быстрым движением, что ни одна тень не успела бы задвигаться.

Снизу до нее донеслась мелодия телевизионного детективного шоу, которые обожала мама, напоминая Кейт, что ее спальня не была отдельной темной вселенной, а являлась частью теплого и светлого дома. Мысль немного успокаивала, и пока громкая музыка перетекала в диалог, который она не слышала, Кейт сосредоточилась на внутренних звуках — не дожде и мертвых детях — а живых, человеческих звуках, раздающихся в 9 часов вечера в четверг в Кардиффе. Она была большой девочкой. И она покажет им, что не нуждается ночью в свете.

Поезд прогромыхал вниз в сторону Маелог плейс, и когда она напрягла свой слух, смогла уловить постоянное бренчание двигателя машины, везущей людей в город и прочь из него. Звуки успокаивали ее. Не было ночной тишины. Было не время для монстров. И если бы она только могла уснуть, до того как оно наступит. Чуть ранее она слышала пение хора в церкви Св. Эммануила, и когда поезд завершил свое задыхающееся движение, она поняла, что пение снова зазвучало. Звук доносился слабо, но Кейт могла разобрать голоса мужчин и женщин, когда они брали верхние ноты. Кейт не знала песню, но она была хорошей. Даже свернувшаяся калачиком в своей борьбе с ночным мраком она слегка улыбнулась.

А затем, почти незаметно, что-то мелькнуло в ночном воздухе. Несколькими улицами ниже послышался лай собаки, к которой присоединилась еще пара, прежде чем они зарычали, погрузившись в подавленное молчание. Кейт нахмурилась. Снаружи пронзительно закричали и зашипели кошки. Звуки пения из церкви в ее голове увядали, стук двигателей поезда и шум дождя превращался в ничего.

Бамп. Что-то приземлилось на крышу, и полные ужаса глаза Кейт посмотрели верх, рот немного приоткрылся. Оно было слишком тяжелым, чтобы оказаться птицей или кошкой. Что это? Пот с ладоней стекал на шерсть Лаки. Мамочка. Она хотела к мамочке. Нечто на крыше задвигалось, и Кейт замерла.

С каждым шагом на крыше ее дома звук покидал мир Кейт. Холодная тишина просочилась сквозь щели в черепице и спустилась на чердак, ее когтистые лапы добрались до маленькой девочки, обволокли ее мозг и впились в него острыми когтями, сжимая сильнее, чем она цеплялась за плюшевую игрушку. Ее горло пыталось издать крик, но его не было. На один ужасный миг она не понять как.

Часы за изголовьем кровати тихо прекратили свое медленное тиканье, хоть люминесцентные стрелки и продолжали молчаливый бег. Ее сердце остановило свой панический бой в ушах. Даже внешнее нытье замолкло. Голова была пуста, оторвана от простого регулирования звуков и шумов собственного тела. Одна. Опустошена.

Монстры нашли ее во мраке и не собирались отпускать.

Вдруг она глубоко вздохнула и села, с шумом набирая воздух в легкие. Часы громогласно вернулись к жизни, шелест листьев и простыни бесновался в радостном звуке, и что бы там ни было на крыше, оно покинуло дом.

Кейт не пошла к окну. Она не могла заставить себя сдвинуться с места даже когда услышала дребезг стекла и угасание голосов хора. И не тогда, когда вопли человеческих агоний заполнили улицу и ее голову. Она не была большой девочкой. Она хотела свой ночник.

Спустя пятнадцать минут она, наконец, отыскала свой крик, когда тихие улицы заполнил вой сирен. На этот раз никакое материнское успокоение не могло ее утихомирить. Кейт Хили спала этой ночью с родителями, крепко обняв мать Кару за спину. Она спала там всю неделю и никакие крики отца не могли заставить ее уйти с этого места.

Кейт Хили познала страх, который превратил опасения мрака в детскую забаву. И он был окутан тишиной.

Глава первая

Гвен Купер вышла из церкви св. Эммануила и пошла к черному SUV, резко застегивая молнию на своей обтягивающей кожаной куртке и слегка подрагивая под дождем. Чертова погода. Дождь шел уже несколько дней, и не было никаких признаков просвета. Над городом грозно нависали тяжелые бурые тучи.

Джек Харкнесс хлопнул дверцей и обернулся на нее, погрузившую подбородок в воротник куртки.

— Всего лишь погода, Гвен. Мягкая, естественная, повторяющаяся миллионы лет, старая добрая земная погода, — улыбнулся он. — Наверняка такой ливень уже проходился по тебе. Прими его в объятия.

С минуту она разглядывала его.

— Спасибо за такое откровение, Джек. Оно невероятно согрело и высушило меня.

— Тебе нужна хорошая куртка, — он посмотрел на свое шерстяное пальто времен войны, которое заканчивалось где-то в районе голени.

Брови Гвен поползли вверх.

— Только через мой труп я соглашусь на такое предложение.

— И я. И все же каковы шансы?

Не сумев сдержать улыбку, Гвен покачала головой.

— На самом деле через твой труп мы уже перешагнули. Не перегни палку.

Было в Джеке что-то, что всегда заставляло ее чувствовать себя хорошо, даже после всего, что случилось. Она смахнула промокшие пряди с лица.

— Пошли посмотрим, в чем причина веселья.

На какое-то время дождь был забыт, Гвен погрузилась в окружающую их активность. С момента присоединения к Торчвуду ее полицейская жизнь стала казаться далеким воспоминанием, но она все еще воспринимала ситуацию как коп. Казалось, вокруг пригородной церкви толпилось слишком много полицейских из-за заявленного одного трупа. SUV втиснулся между двумя полицейскими машинами со все еще включенными фарами, освещающими людей в пластиковых костюмах, бегающих между фургонами британской транспортной полиции[2], три констебля в форме обносили место преступления ограждением.

Бок о бок Джек и Гвен один за другим поднимались по ступенькам к арочной двери, их самоуверенного вида хватило бы, чтобы остановить любого, кто попытается перекрыть им дорогу. Гвен не заметила мужчину между ними и дверью, но не Джек.

— Мы Торчвуд. Мы ведем это дело.

— Торчвуд? — притаившийся в тени дверного пролета человек с торчащим кончиком зажженной сигареты говорил с характерным северо-лондонским акцентом.

— Гвен Купер и капитан Джек Харкнесс, — строго сказала Гвен, но мужчина во тьме даже не шелохнулся, продолжая преграждать им путь. Она уставилась на него. — Пожалуйста, пропустите нас, теперь это наше дело.

— Так, так, так, — сухо рассмеялся мужчина и показался из темноты. — Я думал, вы все сгинули в Кэнери-Уорф, — он выкинул наполовину скуренную сигарету и притушил ее ботинком. — Никогда не думал, что выпадет такой шанс. Детектив Том Катлер. Отдел убийств, — он хмыкнул. — Командирован из Хаммерсмита[3].

Гвен сверху донизу оглядела мужчину. Костюм был неряшлив, и он явно не брился день или два. Его глаза были глубоко посажены в глазницах, словно пытались похоронить себя так глубоко, чтобы не видеть мир. Она видела такой взгляд раньше. Пьяница?

— Что вы натворили, что вас направили сюда?

Его взгляд стал жестче, но широкая улыбка прилипла к лицу, с ниспадающей светлой всклокоченной челкой.

— Это не ваше дело, даже если вы Торчвуд, — он слегка нагнулся, — И поправьте меня, если ошибаюсь, но вы вроде как не особо популярны среди рядовых. — Он кивнул в сторону работающих на мокрой дороге мужчин и женщин, многие из которых бросали подозрительные взгляды на двух облаченных в темное чужаков.

— Это часть работы. Многие из них знают, что к концу дня мы будем в одной команде, — улыбнулся Джек, но Гвен видела, что он хочет пройти внутрь и осмотреть место преступления. Время шло. Но она была еще заинтригована, и вопрос вырвался изо рта, прежде чем она смогла остановить его.

— Что вы знаете о Торчвуде?

— Столкнулся с неприятным делом в Хаммерсмите в 2003 году. Торчвуд приехал и разобрался. — Подняв воротник пиджака и обернув его вокруг шеи, детектив Катлер освободил путь, выйдя под дождь. — И тогда я был счастлив впустить их. Там было то, что я не хотел брать под свою ответственность.

Улыбка опала, и Гвен увидела призраков в глубине ввалившихся глаз мужчины. Возможно, он пил, и возможно у него для этого были веские причины.

— Как то, что случилось с этим бедолагой. Угощайтесь, берите это дело. Оно все ваше. — Катлер повернулся к ним спиной и заторопился с лестницы. — Медэксперты еще внутри, ждут вас. Если не захотите тело, они заберут, — кинул он поверх плеча. — Удачи вам.

Гвен смотрела ему вслед.

— Неужели так много людей в органах знают про нас так столько всего?

— Иногда в реальной жизни чем меньше человек знает, тем он ценнее, — Джек смотрел на удаляющуюся фигуру с возрастающим интересом. — Думаю, Торчвуд Один посчитал его хорошим союзником в полиции. И не похоже, что они применяли реткон. — Он улыбнулся Гвен. — Они оставили все на старое доброе доверие. Вот дела.

Гвен изогнула темную бровь.

— Доверие? Оно никогда не срабатывает.

Джек нахмурился.

— Ну, полагаю, когда любовь проходила, у них был свой постоянный выход из ситуации. Может быть, детектив Катлер везучее, чем думает.

Выражение лица Гвен потемнело, когда она бросила последний взгляд на поглощаемую тьмой фигуру.

— В любом случае, что бы там с ним ни случилось, его это сильно выбило из колеи.

— Он оправится. В конце концов, — Джек повернулся к церкви лицом. — Давай уже уберемся с этого богом проклятого дождя.

— Всего лишь вода, Джек, — Гвен отыскала свою улыбку. — Старая, добрая земная вода. Прими ее в объятия.


Четырьмя минутами позже улыбка Гвен погасла. Светлую церковь наводнили облаченные в пластиковые спецовки медэксперты и констебль, который усиленно вглядывался в густой лес, но не в сторону места преступления. Гвен его не винила. Какое-то время ни она, ни Джек не говорили. Дождь барабанил по крыше в унисон стуку ее сердца, а потом все стекало в живот. Крови было много.

— Я понимаю, почему детектив Катлер был рад передать дело. — Ее рот не мог решить, хочет ли он быть влажным или сухим, а ноги слегка дрожали. Человек был без сомнения мертв, и несмотря на все, что она видела, присоединившись к Торчвуду, Гвен попала в ситуацию, оказавшись перед выбором вырвать или нет. Она убрала волосы с разгоряченного лица и глубоко вдохнула. Будь она проклята, если потеряет контроль, и ее вывернет перед медэкспертами. Раньше в участке они любили такие вещи.

Джек покрутился вокруг тела, его глаза досконально изучили труп. Он не поднимал головы.

— Все ок, доктор. Мы заберем его.

Эксперт откинул пластиковый капюшон и опустил маску, открывая бледное лицо человека среднего возраста.

— Уверены?

Джек бросил на него взгляд из-под темной челки.

— Если конечно, вы можете сказать мне причину смерти…

Эксперт покачал головой.

— Нет, извините. Никогда ничего подобного не видел. Бессмыслица какая-то, — он замолчал. — Если разберетесь, можете сказать мне, в чем было дело?

— Не можем.

— Так и думал. Чертов Торчвуд. — Он повернулся уйти, а Гвен на миг вспомнилось, каково это было работать полицейским, когда она думала, что все опасности исходят от людей. Она с таким трудом осознала все, что знала теперь. Боже, она надеялась, что Джек больше никогда не станет кормить ее ретконом. Даже если иногда Торчвуд напоминает ей о боли и злости, сейчас появилось ощущение, словно мир осветился всеми лучами света сразу.

— И еще одно, — поднялся Джек. — Он был один?

Эксперт помотал головой.

— Нет, он репетировал с пятью другими. Какая-то группа по классическому вокалу. Один находился в туалете, когда все произошло, а остальных четверых увезли в больницу.

— Ранены? — уточнила Гвен.

— Нет, но в абсолютном шоке. Ни один не может говорить. Они просто сидели на передней скамье, прижавшись друг к другу. Если бы тот, который был в сортире, не позвонил в полицию, они бы наверняка до сих пор тут сидели.

— Спасибо, — сказал Джек и взглянул на Гвен, которая кивнула ему. Она без слов знала, что к их уходу она должна разузнать имена свидетелей. Повисла неловкая пауза.

— Что ж, тогда оставлю это вам, — вздохнул эксперт. — Полагаю, он вам тут тоже не нужен, — указал он на стоявшего в дверях церкви констебля.

Джек тепло улыбнулся мужчине.

— Спасибо. Когда мы закончим, предупредим тех, кто снаружи. Мы собираемся забрать тело с собой. Ох, и еще одно. — Он вытащил откуда-то из глубины шинели блокнот и ручку и нацарапал номер. — Передайте это детективу Катлеру. Скажите ему, я хочу знать, видел ли он нечто подобное.

— Скажу. — Пластиковые тапочки, надетые поверх обуви, шуршали, пока он спускался к ждущему внизу полицейскому. Когда после отдавшегося эхом хлопка церковной двери воцарилась тишина, Джек уперся руками в бока.

— Ну и что ты думаешь?

Гвен глубоко вдохнула, вновь посмотрела на труп, лежащий в луже свернувшейся крови с заведенными в стороны руками и ногами. Она искренне старалась не видеть кусок нотного листа, ставшего багровым, уроненного в момент нападения, пропитавшего теплую красноту, ноты заплыли друг на друга. Музыка навсегда покинула этот лист. Она старалась не смотреть в раскрытые глаза, чье выражение передавало последние чувства убитого: пустой ужас, страх и кошмарное неверие, что подобное может происходить с людьми.

Посмотри она на все это, ее бы вывернуло. Эти вещи загрязнили бы мысли чувствами, а на это не было времени. Джеку от нее требовалось большего. Особенно когда команда стала намного меньше и получила гораздо больше пустого пространства. Она прикусила щеку, удовлетворившись тем, что резкая боль позволила ей сфокусироваться на необходимости работать. Осторожно, чтобы не испачкаться в крови, она обошла тело, изучая.

Мужчине было за сорок, лысеющий, судя по бледным щекам, упитанный, наверняка слегка переваливающая черту здоровья полнота, но оценить размеры серединной части его тела было по-настоящему трудно. Что-то разрезало его от подбородка до таза, одним аккуратным сечением. Его одежда, кожа и брюшная полость были вывернуты и лежали на его распростертых руках, как если бы он расстегнул рубашку и широко развел ее полы вокруг себя на полу. Его кишки сползли к тазу, гладкое серое подобие прогнившей колбасы, но из того, что она видела, все остальные органы были на месте. Не то чтобы она была экспертом по вскрытиям.

— По мне, не похоже это на атаку вивла, — наконец выговорила она.

Джек кивнул.

— Ты права. Это не дело рук вивла. Вивлы агрессивны. В их атаках только агрессия и жестокость. А это… — он присел у головы трупа. — А это точно. Я хочу изучить надрезы, когда вернемся в Хаб. Спорю, он был вскрыт одним движением. Невероятно. — Он взглянул на Гвен. — Что-нибудь изъято?

— Исключая его кожу и жизнь?

Джек приподнял бровь.

— Это серьезная деталь, Гвен. Посмотри на тело.

Она посмотрела на красное месиво.

— Я не чертов доктор, Джек. Откуда мне знать? — Я не Оуэн — вот, что она хотела сказать, но это никого бы из них не порадовало. И в целом, здесь было не место для таких разговоров. Она поняла это по промелькнувшей в темных глазах капитана Джека тени.

— Что ж, тогда тебе нужно потратить немного времени на изучение карты человеческого тела, которая висит на стене в прозекторской. — Его голос был мягкий, но в нем вибрировала боль. Ее печаль была и его печалью. Иногда она ненавидела себя за необходимость переживать все взлеты и падения из-за сущности Гвен Купер.

Она нежно улыбнулась и присела рядом с ним.

— Буду считать это приказом. — Она посмотрела на вспоротый труп. — Так чего не хватает?

Джек указал на горло мужчины чуть ниже места, где оно было разрезано.

— Гортань и голосовые связки.

Гвен пригляделась. По зрелом размышлении, шейная область мужчины вокруг позвоночника выглядела пустой, но она не видела признаков травм.

— Они были вырваны?

Джек мотнул головой.

— Адамово яблоко в порядке, а гортань со всем остальным должны быть ниже. Но выглядит так, будто их вообще не было. Что сделало бы пение очень затруднительным, — он нахмурился. — Я не знаю ни один человеческий инструмент, который бы мог извлечь их так аккуратно.

Он коснулся почти незаметного блутуз устройства в ухе.

— Янто. Ты там?

Он замолчал, а Гвен подумала о Янто Джонсе, сидящем в тепле Хаба и, вероятно, попивающим кофе. Ей стало любопытно, что он станет делать с этим телом. Скорее всего, в меню ужина пицца входить не будет.

— Был ли всплеск активности Рифта на улице Гадалфа этим вечером? Мы в церкви св. Эммануила, — все еще сосредоточенный на звонке Джек поднялся, Гвен последовала его примеру. Он кивнул, автоматически реагируя на то, что сказали в наушнике. — Хорошо, мы будем в Хабе примерно через полчаса. Мы привезем с собой труп. Подготовь прозекторскую.

Разговор с Янто закончился, Джек повернулся к Гвен.

— Что бы это ни сделало, оно определенно пришло сквозь Рифт. Где-то час назад был всплеск. Янто сказал, что он начал расти за пару улиц отсюда, а тут сконцентрировался. Появился и исчез за минуту.

Улыбающаяся Гвен игриво уперлась одной рукой в джинсы бедра.

— Я могла бы сказать тебе это как только мы пришли сюда. Без всяких потерянных голосовых связок и всплесков Рифта.

— Неужели? — глаза Джека заискрились. — Поделитесь-ка, констебль Купер.

Посмотрев вверх, она указала на некогда впечатляющий витраж в стене. Он был разбит, цветные осколки посыпались внутрь и спрятались в тени у стены.

— Ни один преступник-человек не стал бы забираться сюда в окно на такой высоте, если можно воспользоваться чертовой дверью. — Широко улыбаясь, она изогнула бровь и качнула бедрами, идя по проходу мимо Джека по направлению к выходу. — Я скажу полицейским, что они могут прийти и прибрать тут, сказать?

Джек улыбался и глядел вверх на окно.

— Думаю, пицца сегодня с меня, да?

Гвен рассмеялась и вышла под дождь.

Глава вторая

Лифт тихо заурчал, опуская Янто Джонса в тайное сердце Хаба.

Пиджак его костюма был пропитан влагой лившего всю ночь дождя, но он не замечал. Он нуждался в глотке свежего воздуха, который бы дал немного дополнительной энергии, и хотя пончики, что он нес в пакете, вряд ли были особо полезной для мозга едой, они идеально сочетались с чашечкой горячего кофе, который он поставил вариться.

Его плечи слегка ныли от долгого сиденья, уставившись в компьютерный монитор, и несколько минут после того, как поднялся, он не мог сфокусироваться. Не удивительно, что Тош носила очки. Янто заметил, что с ростом количества дней без нее восхищение погибшей коллегой росло. И не то чтобы в нем не было уважения к ней при жизни.

Его лицо приятно покалывало от дождя, но чтобы расслабиться требовалось больше чем пять минут ходьбы. Казалось, он будет разбираться в тонкостях компьютера Тош вечно. Он был технологическим тормозом, а Тош играла в высшей лиге. Даже с ее маленькими всплывающими подсказками многое из того, что она делала, оставалось вне его понимания.

Тяжелая металлическая дверь откатилась, открываясь, и он ступил в теплое освещение Хаба, проигнорировал компьютерную станцию и направился к прозекторской. Всплывающие подсказки вызвали улыбку, хоть каждая воткнула иглу в сердце. В духе Тош продумать каждую возможность.

— Кардифф вновь живет звуками музыки, пока город готовится к пятому ежегодному конкурсу любителей оперы

На телеэкране медленно шли новости, и, опустив пончики, Янто поискал пульт. Он порой любил фонирующий звук, когда работал и это был как раз такой случай, но Джек явно такого не приветствовал.

— …лучшие певцы страны прибудут на подготовку к финалу, который состоится в присутствии состава жюри через 11 дней в Центре Миллениум…

Янто вырубил телевизор и пошел на яркий аромат свежего кофе к закипающей машине. В руках с кофе он спустился в прозекторскую и замер на месте, увидев тело.

— Боже.

Джек поднял глаза.

— Не угадал. Это Ричард Гринвуд. 45 лет, из Ньюпорта.

— Что с ним случилось? — Янто напрочь забыл про кофе, смутно осознавая, что Гвен забирает его из рук. — Не говорите, что вивл.

— Что ж, не буду, — Джек обошел стол к другой стороне вскрытого трупа и осторожно поднял оторванный от спины кусок кожи. — Это не он. Что бы это ни было, оно не вивл. — Он свел брови. — Его разрезали одним движением от горла и вниз, но посмотри, это поразительно…

— Думаю, мне прекрасно видно и отсюда. — Стоя, где стоял и наблюдая за двумя коллегами пристально вглядывающимся в изуродованное тело, Янто не знал завидовать или немного нервничать из-за способности Джека и Гвен так переносить этот вид. Он знал свои лимиты.

— Я поняла, — воскликнула Гвен. — Кожа и одежда, — она подняла глаза. — кажется, они сплавлены вместе.

Джек кивнул.

— Странно, да?

Гвен подошла к столу с другой стороны и приподняла кожу мужчины. Его голубая пропитанная кровью рубашка тоже приподнялась.

— Видите?

Янто стиснул зубы и кивнул.

— Просто… замечательно.

Джек приподнял бровь.

— Придает совершенно новый смысл рубашке.

Прислонившись к стене, Янто потянулся к своему напитку. Кофе не выглядел таким же привлекательным, как десять минут назад, но его обжигающий вкус был именно тем, в чем нуждался организм, чтобы бороться с накатывающим чувством тошноты. О пончиках, безусловно, следовало забыть.

— Причины нападения? — умышленно игнорируя тело, Янто посмотрел на Джека.

— Мы знаем не так много. Нужно глубже изучить жертву. Он работал в банке, вовремя выплачивал по кредиту, женат, но детей нет. Более чем обычный Джо.

— За исключением того, что сейчас он мертв.

— Аха, и чтобы ни убило его, оно забрало гортань и голосовые связки в качестве сувенира.

Тошнота была побеждена любопытством. Янто взглянул на вскрытое горло.

— С чего бы кому-то такое делать? — он умолк. — И каким образом?

Джек пожал плечами.

— Думаю, именно это мы и должны выяснить. — Он потянулся за своим кофе. — Что там с Рифтом?

— Наблюдался всплеск активности Рифта после той электрической бури четыре дня назад, но в основном низкоуровневые показатели. Я сделал пару дополнительных анализов и могу сказать… — Янто перевел глаза с ожидающего взгляда Джека на Гвен и обратно, — Только помните, что я не эксперт, я думаю, что, возможно, буря была не совсем природным феноменом.

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, что над Кардиффом прошла гроза, но ее электрическая составляющая пришла из Рифта, и они смешались. Возможно, и сама гроза была инопланетной.

Джек, хмуро посмотрел на Гвен.

— Мы не проверили показания по буре вовремя?

— Не смори на меня, — мотнула темной гривой Гвен. — Я была дома в постели с Рисом, и мы создавали собственную электрическую бурю.

Внимание Джека вернулось к Янто, и его лицо неожиданно залилось краской.

— Мы были здесь, но мы были… заняты.

Джек вдруг заулыбался.

— О, правда?

Боковым зрением Янто видел, как Гвен переводит взгляд с него на Джека, и сосредоточился на питье своего кофе. Не то чтобы она не знала про них с Джеком, но все равно каждый раз было странно открыто демонстрировать это.

Гвен хихикнула, нарушая неловкость ситуации.

— Значит, мы все упустили из виду.

На Джеке расцвела его лучшая мальчишеская улыбка.

— Или имели… в виду. Зависит от перспективы.

— И что теперь? — услышав из перешучивания, Янто забыл про стыд.

— Давайте положим труп в холодильник на ночь, и посмотрим, сможешь ли ты найти связь между активностью грозы из Рифта и сегодняшним всплеском. По крайней мере, мы будем знать, что имеем дело с прибывшими, — Джек посмотрел на Гвен. — Ты иди домой. Мы можем пойти в больницу и поговорить со свидетелями утром.

— Ты уверен?

— Конечно, я уверен, — он подмигнул. — Давайте выбираться отсюда.

Янто поднял свой кофе.

— Пойду займусь анализом.

— Не так быстро, большой мальчик. — Джек кивнул в сторону трупа. Можешь взяться за ноги. Нам нужно переложить его на тележку.

Застонав, Янто схватился за ботинки, надеясь, что не скорчил рожу. Было то, к чему он никак не мог привыкнуть, работая на Торчвуд.

Глава третья

Дворники на старом «Форде Эскорт» тихо заскрипели, под мерные удары метронома разбрызгивая капли дождя в стороны. Вглядываясь в ночь, Диллис Льюэлин сжала лежащую на коленях сумку чуть сильнее. На этом участке дороги и на несколько миль вперед не было даже осветительных фонарей. Она слегка выдохнула в напряженной атмосфере. Казалось, это было путешествие длиною в вечность.

Покинь они ферму в три, как она предлагала, уже добрались бы до Кардиффа. Но Барри сперва четырежды убедился, что все поняли его инструкции, прежде чем схватить ключи от машины — за ворота они выехали только в семь. Как будто их мальчики не знали ферму как свои пять пальцев. Они работали на ней, едва научившись ходить. И она, и Барри настояли на этом. Их ферма была семейным делом, и ничего не должно было меняться.

Бровь изогнулась при ее тщетной попытке разглядеть хоть что-то в темноте, но все что она видела, были капли, стекающие по окну с пассажирской стороны. Она окинула взглядом циферблат на приборной доске. Время отсвечивалось 23:15, и она подавила стон. Барри без сомнения обвинил бы ее в их позднем прибытии из-за «B & B», но она просто не могла не остановиться на обед, даже если Happy Cook[4] «была настоящей обдираловкой». Из-за болезни ей приходилось принимать много лекарств. А прими она их без еды, ее бы начало тошнить. И это была не вина Барри, что она ему ничего толком не объяснила. Их брак не был их тех, в которых что-то обсуждалось. Он был из тех, который протекает сам по себе.

Сидя рядом, он упер взгляд на белую полосу на дороге, пунктиры которой молчаливым образом гармонировали с дворниками. Барри напевал октавы нижние и верхние снова и снова. И даже при звуках этих простых упражнений любой мог понять, какой красивый у него голос. Это был голос настоящего валлийца, полный природной силы твердой земли и долин, что вынашивали его, столетия истории и силы слышались в каждом звуке. В пении Барри Льюэлина не было ничего жеманного, не то что у этих вест-эндских фигляров — исполнителей из Лондона. Когда ее Барри пел, люди обращали внимание.

И все же, смотря на отточенный чуть склоненный подбородок мужа, впервые его голос казался ей тускловатым. Она не могла перестать думать, что он счастлив, что в этот раз они не поют вместе, и это омрачало ее. Много лет назад пение в церкви свело их вместе: она — лучшее сопрано, он — лучший тенор, и оба подавали надежды.

Она подумала, что ее собственные волосы поседели и, смотря на складки и морщинки на лице мужа, гадала, куда же делись те двое молодых людей, которые любили заниматься вместе музыкой. На самом деле тогда они много чего любили делать вместе, но двадцать с лишним лет брака и тяжелая фермерская жизнь могла создать трещину и в самом прочном союзе.

Вдалеке показались сверкающие огни Кардиффа, что сделало темноту вокруг автомобиля еще более давящей. Хотя возможно, ее душила атмосфера внутри машины. Рассматривая узлы и вздутые вены, которые появились на тыльной стороне рук за последние месяцы, она размышляла, находил ли Барии ее все еще привлекательной. Она верила, что, хотя они никогда по-настоящему не говорили и не смеялись друг с другом, как показывали по телеку, все же их отношения базировались на молчаливой любви.

Когда стартовало национальное соревнование по пению, в глаза Барри вернулись искры, они снова улыбались друг другу. И неплохо справлялись, заняли второе и третье место в своей категории в двух из четырех проведенных конкурсах. Она знала, что была слабее, но всегда думала, что это не особо имеет значение.

По крайней мере пока не хватил «удар». Ее сухие пальцы потянулись и прикоснулись к небольшой впадине у левого уголка рта. Больше никакого пения. Помимо того, что она потеряла некоторые способности воспроизводить звуки, ее проклятый мозг не гарантировал, что она запомнит все слова песни. Она чувствовала себя беспомощной уродливой идиоткой. Об этом они тоже не говорили. Они просто прошли через это. Но она была уверена, что увидела, как сверкнули глаза мужа, когда доктор сказал, что ей нельзя принимать участие в конкурсе в этом году. Его взгляд разбил ей сердце. Он безумно хотел победить, а она не понимала этого. Неужели ему так мало нужно?

Для Диллис было очевидно, что Барри почти рад ее «удару». И об этом они вновь не поговорили. Хотя в эти дни она не всегда могла подобрать правильные слова, совсем как когда она пошла на почту и продолжала убеждать бедную Энид у стойки дать ей фунт бананов, вместо первогласных, классных — не гласных, марок, за которыми пришла. Возможно, этот побочный эффект был благословением. Диллис казалось, что единственным способом сохранить брак было — не общаться. Если вы начнете говорить, на чем вы остановитесь?

— Черт! — на миг про октавы было забыто. Голос Барри был полон фермерской земли, пока он боролся с рулем, когда машина вдруг дернулась, тряся их вдоль дороги. «Эскорт» пересек белую линию, выезжая на полосу встречного движения, и Барри наконец-то затормозил у барьера c другой стороны дороги.

С минуту они сидели, переводя дыхание. Диллис ослабила крепкую хватку на сумке, а Барри привалился на руль.

— Чертово колесо спустило, — он медленно повернул голову в ее направлении, а его взгляд был полон теплоты и трепета, когда он потянулся и сжал ее колено. — Ты в порядке, любимая?

Диллис кивнула и улыбнулась. Дернувшийся ремень безопасности причинил боль плечу, сердце колотилось о грудную клетку, но теплота и забота в прикосновении мужа почти что сделали аварию стоящей того. Возможно, она была несправедлива к нему. Возможно, «удар» вынудил мозг играть с ней злые шутки. Возможно, осталось немного любви.

— Уверена? — Барри внимательно посмотрел на ее голову, словно подумал, что шок может привести к еще одному «удару». «Удару», после которого она будет волноваться только о бананах и марках.

— Все нормально, честно, — она сжала его руку.

— Хорошо. Оставайся тут, я сменю покрышку. Не вовремя мы попали в это «B & B». — Его взгляд переместились в сторону, а улыбка на лице была глуповатой. Смотря, как он выбирается из машины, Диллис знала, что ему жаль. Жаль, что выехали поздно, жаль, что с ней случился «удар», жаль, что ему нравилось петь одному. Странно, как много всего можно сказать в браке, даже не разговаривая толком.

Хотя они были на въезде в город, дорога была темной, Барри работал при свете фары и отбрасывал длинные тени на шоссе. Дождь перешел в легкий туман, обволакивающий ее щеки, а пригнавший его бриз нашептывал холодом ей в шею. Задрожав, Диллис сильнее закуталась в пальто.

— Ты сам в порядке? — спросила она.

— Да, просто сменить бы покрышку, — раздался отдаленный голос Барри с другой стороны. Домкрат стукнулся о твердую землю, и Диллис слышала сосредоточенное дыхание мужа, пока он накачивал домкрат, машина приподнялась. Где-то вдали гукнула сова, с обеих сторон дороги послышался шелест деревьев, темные очертания которых оттеняли полуночную синь неба. Напоминает дно океана, подумалось ей, когда она повернулась посмотреть на деревья. Там, должно быть, что-то было, но этого просто не было видно.

Позади низкого металлического защитного барьера были толстые сучковатые деревья, затененные ветви которых сплетались и хрустели, создавая природный барьер. Границу нельзя было переходить. Диллис оглянулась на сломанную машину и плотный асфальт дороги, а потом на защитный барьер с другой стороны шоссе. Они были захвачены в ловушку на дороге. Она вновь задрожала, на этот раз пытаясь отогнать гнетущее чувство. Просто смешно. Она ведь не ребенок. Нечего бояться темноты.

Барри показался из-за машины, доставая запасное колесо и заменяя им проколотое. Он улыбнулся ей.

— Если хочешь согреться, можешь пособирать куски резины, что мы оставили по всей дороге и отбросить их в сторону. Наверно, опасно их там так оставлять.

Диллис кивнула, осмотрев дорогу вокруг себя. Может, ей стоило остаться в машине. Блуждание в такой мгле не казалось особо привлекательным. Она тяжело сглотнула и только потом поняла, что весьма развлеченный Барри наблюдает за ней.

— Не говори, что ты боишься темноты, Диллис Льюэлин, после стольких-то лет. Мы с тобой пересекали поля в кромешной тьме, чтобы вернуть баранов и коров в загоны. Что с тобой не так, женщина?

Он шутил, не корил ее, и она немного посмеялась и дернула плечами.

— Наверно, огни города пугают меня.

— А я ведь предупреждал, — он пристроил колесо. — Может, споем?

— Ой, не глупи.

— Раньше ты не думала, что петь со мной глупо, — он прикрутил первый шуруп. — Ну же, только ты и я. Если забудешь слова, просто пошевели губами.

Диллис посмотрела на кусочек оторванной резины, валяющейся посередине дороги. Ей действительно стоило убрать его.

— Ладно, что споем? — она сделала три невесомых шага в сторону от машины.

— Травиата, ария «О счастье», — достиг ее голос Барри. — Наше лучшее.

Она улыбнулась. В позапрошлом году они взяли второе место этой песней. Судьи сказали, что никогда не слышали такого великолепного исполнения арии у любителей.

Они даже не скоординировались. Барри и Диллис Льюэлин просто начали петь в ночи. Ее легкие раскрылись и позволили словам произноситься бессознательно. Диллис начала расслабляться. Она подняла первый увесистый кусок резины и отшвырнула в сторону. В подлесье что-то захрустело, звук поднялся высоко до верхушек деревьев.

Диллис пристально смотрела, звуки в ее горле дрожали. Позади нее даже в полусогнутом положении голос Барри порхал как птица в небе, достигая небес. Это было прекрасно. Даже в лучшие свои времена она не доходила до такого уровня пения. Диллис могла пропеть мелодию, но когда пел Барри, было ощущение, словно вся недосказанность передалась в музыке.

Хруст послышался еще от одного дерева, будто некто наблюдающий за ними перепрыгнул с одного дерева на другое. Сделав два шага назад, Диллис подняла глаза, ее пение прервалось. Барри не замечал ее молчания, его часть дуэта все еще заполняла тишину ночи, пока он устанавливал колесо.

В деревьях что-то было. Что-то плохое. Мороз пробежал по пальцам рук и ног Диллис, ее начала бить дрожь. С широко раскрытыми глазами она взглянула в темноту свисающих ветвей. Между скрученными, затененными очертаниями было пятно абсолютной черни. Черноты по другую сторону пустоты. Ее рот раскрылся, она старалась дышать, но, смотря в это абсолютное ничто, казалось будто все что она знала, иссохло внутри нее. За спиной пение Барри прервалось, звук растаял, покинул ее уши.

Барри. Ее мозг ухватился за это слово, сконцентрировался на нем. Барри, не бананы, не первогласные бананы, а Барри. Она попятилась к машине.

Словно сквозь себя она видела, как опала улыбка мужа, когда он притопнул, вытирая руки о брюки. Его губы двигались, но она не слышала его слов. Ее сердце хотело выскочить из бесшумной пустоты. Чувствуя, что ее губы шевелятся, зная умом, что кричит и только надеясь, что нашла правильные слова в мертвой тишине мозга, она оттолкнула супруга к переду машины, прежде чем вкарабкаться внутрь нее.

Только когда она закрыла дверь и с отчаянием опустила защелки, она услышала, как снова и снова хрипит: «Двигай… двигай… двигай…». Обернувшись назад, она была почти уверена, что нечто спрыгнуло на середину дороги и стало приобретать какие-то черты именно тогда, когда Барри тронулся, свернул на правильную сторону дороги и помчался к городу.

Долгие пять минут ни один из них не заговаривал. Барри целенаправленно смотрел на дорогу, а Диллис схватилась за сиденье, усиленно вглядываясь в зеркало заднего обзора. Затем, когда она доехали до ярких огней Кардиффа, она почувствовала, что ужасная пустота покинула ее, а сердце стало биться в нормальном ритме. Она откинулась на сиденье и выдохнула. Каждый звук казался, новым, чистым и прекрасным.

Барри обернулся на нее.

— Господи, Диллис. Что это было только что?

Она смотрела сквозь лобовое окно. Он бы не поверил ей. Она слышала это в резкости его голоса. «Там было что-то…» Что это было? Как ей объяснить? «Там было что-то в деревьях. Что-то плохое».

Она не смотрела на мужа. Она знала, что увидит. Мужчину, кусающего губу, когда по-настоящему хочет заорать, мужчину, напуганного, что в голове его жены происходит нечто нехорошее, не имеющее отношения к последствиям «удара». По любому, к тому моменту, когда они устроились в небольшом мотеле типа «ночлег и завтрак» недалеко от залива, разделенный на двоих момент счастья полностью прошел. Спали они в тишине.

Глава четвертая

Хоть день был серый и пасмурный, яркое освещение больницы по-деловому скрывало любой намек на дождь. Заглянув через небольшое стеклянное окно двери между коридором и реабилитационной, Гвен изучала четырех свидетелей. Если стулья остальных были расположены полукругом по направлению к телевизору или по обе стороны от столов с настольными играми, певцы сидели в ряд близко-близко друг к другу так, что если кто-то чесался или двигался, то задевал другого.

Гвен нахмурилась, две тоненькие линии прорезались между бровями и замерли там, где в один прекрасный день они останутся навсегда. Что-то в том, как сидели эти люди, напомнило ей о детстве, когда хочешь быть максимально близко к лучшей подруге, чтобы хихикать и обсуждать мальчишек. Но ни один из этих четырех не был ребенком. Наоборот, очень даже далек от того возраста.

В конце ряда сидела женщина, голова опущена, длинные светлые волосы прикрывают лицо над тесно обтягивающим тонкую фигуру платьем. Наверняка она была самой молодой из четверки — далеко за двадцать. Гвен вспомнила, что в описании, которое она получила от следственной группы, блондинка была обозначена как Магали Ист. Рядом с Магали сидело двое мужчин, Пол Дейвис и Джон Геоган, ни один ничем особо не примечателен, обоим за сорок. Еще одна женщина сидела с другого краю. Седовласая, хотя скорее моложе, чем выглядит. Это должно быть была Рианнон Кейв.

Гвен свела брови на переносице. Телевизор был включен, но ни один из четверки, похоже, не смотрел дневное ток-шоу. Двое просто молча уставились на кусочек стены перед собой. Хотя их губы шевелились, не было похоже, что эти двое говорят друг с другом. Гвен выдохнула, окно запотело. Они были странными, но как минимум, были в сознании.

Она в нетерпении топала ногой, ожидая, пока придет Джек с медсестрой и подносом с чаем. Медсестра описала психическое состояние всех четверых, как «хрупкое» и сказала, что они встревожили других пациентов руганью, когда ранним утром вышли из своего кататонического транса. Они знали, что их привели в реабилитационную комнату для беседы с полицией, а Гвен понимала, что чем дольше она тянет, тем взволнованнее становятся свидетели, если они такие ранимые, какими кажутся.

Гвен взглянула на часы и вздохнула. Джек отсутствовал больше, чем требовалось, чтобы пойти к торговому автомату даже в общественной больнице. Коридор смотрел на нее пустой глазницей, только худенькая медсестра шуршала юбкой, заполняя баночки на тележке лекарствами. Она не подняла глаз.

Гвен прикусила губу. Не было никого толка в пустом сновании туда-сюда, как констебль в ожиданиибосса. Она вполне могла начать сама. Медсестра была хорошенькой, и Джек стопроцентно ей приглянулся, а он не так уж и щепетилен по поводу флирта на работе, вполне мог и отвлечься. Ее губы слегка вытянулись улыбке. Чертов Джек со своей сексуальной внешностью. Если бы только они нашли какую-нибудь инопланетную технологию, которая бы удалила это его качество, они все могли бы пораньше разбежаться.

Покидая бледную зелень стен больничного коридора, она толкнула дверь и тут же линии над переносицей разгладились. Смех Филлипа Шофилда[5] заполнил ее голову, и она обернулась на телевизор в углу. Боже, телевизор просто орал, но четырех свидетелей это вроде бы не особо беспокоило.

Пододвигая к ним стул, она мило улыбнулась.

— Привет, — произнесено мягко. — Я Гвен Купер. Я хочу задать вам пару вопросов о вчерашнем вечере, если вы не против.

Блондинка в конце ряда закачалась взад-вперед, но подняла голову и зафиксировала залитые кровью усталые глаза на Гвен.

Шофилд и его гость засмеялись у нее за спиной, создавая барьер между Гвен и людьми напротив.

— Ничего, если я выключу телевизор? Он очень шумный.

Все четверо как один решительно помотали головами. Женщина повзрослее, Рианнон Кейв, подалась вперед.

— Мы хотим его слышать. Мы хотим звук.

Она выплюнула слова резким свистом, и Гвен слегка откинулась. В глазах женщины было отчаянное сопротивление, граничащее с безумием. Когда она откинулась на сиденье, ее рот дернулся, челюсть двигалась так, словно она ее сжала и с вызовом посмотрела на Гвен.

С минуту Гвен не произносила ни слова, оценивая ситуацию. Они определенно были взволнованы тем, что увидели сильнее, чем она полагала. Может, ей следовало подождать Джека. Она поняла, почему медсестра назвала их «хрупкими». Насколько могла судить Гвен, они были более чем «хрупкими». Они были почти сломанными.

Четыре пары глаз уставились на Гвен, каждый из свидетелей так сильно сжимал руку рядом сидящего, что казалось их суставы вот-вот прорвутся наружу через кожу. Словно боясь, что кто-то разлучит их друг с другом. Наблюдая за ними, на Гвен нашло озарение. Агрессия в глазах Рианнон была лишь замаскированным глубинным страхом. С чего бы еще им так цепляться друг за друга?

Несмотря на смутное непонятное ей чувство отвращения, Гвен наклонилась вперед.

— Я понимаю, что это было огорчительно для вас, но мы должны попытаться и узнать, что случилось с Ричардом Гринвудом.

Магали Ист напряглась, и Гвен стало интересно не царапают ли ее ногти мягкую ладонь мужчины по соседству. Если да, то он вроде не замечает.

— Мне просто нужно, чтобы вы попытались вспомнить, что случилось вчера ночью в церкви, когда вы репетировали.

Никто из четырех не заговорил, но Гвен почувствовала, как их напряжение и боль усилились. Они исходили от четверки волнами. Она продолжила, понижая голос и подсознательно успокаивая их этим.

— Если вы сможете сказать мне, что за человек сделал такое с вашим другом, мы сможем поймать его.

Магали Ист дернулась и затянула на себе одежду. Ее глаза смотрели куда-то позади Гвен.

— Оно пришло через окно, — голос Магали звучал как битое стекло, будто вобрало в себя воспоминания. — Это было… было… — губы дернулись, и она вдруг всхлипнула, полусогнулась, голова почти касалась колен, когда она расплакалась.

Гвен посмотрела на других трех: на лицах смятение, выражение сменяется, отображая ход воспоминаний в голове. Несмотря на желания оставить их в покое, Гвен настаивала. Ей нужно было знать. Торчвуду нужно было знать.

— Что это было?

Мужчина рядом со всхлипывающей Магали потряс головой и нахмурился.

— Я не помню. Я не помню. Я не помню.

Рианнон Кейв открыла рот.

— Там был силуэт… черный силуэт, — она заколебалась. — Более чем черный. Он был ужасный. И потом я почувствовала… я почувствовала…

— Я не помню. Я не помню. Я не помню, — выкрикнул мужчина, и Гвен вздрогнула, пытаясь расслышать, что сказала Рианнон. Всхлипы Магали Ист стали громче, и ее боль тронула сердце Гвен. Что случилось с этими людьми? Что такого они видели, что произвело такой эффект?

— Что вы почувствовали, мисс Кейв?

Не говоривший до сих пор мужчина мотнул головой и произнес:

— Покинутость.

Магали Ист подалась вперед, уложив голову на колени соседа. Все четверо прижались еще сильнее.

— Было тихо, — мужчина помрачнел.

— Как будто никого больше не было. Никогда, — свободная рука Рианнон Кейв взметнулась ко рту, глаза расширились. — Я хочу выбросить это из головы, — она ухватилась за Гвен, — Я хочу забыть. Пожалуйста, уберите это.

Оттолкнувшись в стуле, Гвен поднялась, стараясь аккуратно, но решительно высвободиться из тисков.

— Простите, я… — ее ноги почти запутались в кофейном столике, пока она пятилась. Звук в комнате рос, плач и крик сливались в единое целое.

— Я не помню. Я не помню. Я не помню. Я не помню…

— Уберите это! Пожалуйста!

— Так одиноко. Тишина…

Гвен потеряла надежду успокоить их самостоятельно, нужно было пойти за помощью. Они нуждались в седативах. В чертовом ретконе. С чем, черт возьми, они имели дело?

Рванув за дверь, Гвен столкнулась с приближающимися Джеком и медсестрой.

Лицо медсестры вытянулось.

— Что вы наделали, несчастная? — она не стала дожидаться ответа, ворвалась в реабилитационную, на ходу звоня в звонок, чтобы позвать помощь.

— Мне жаль, Джек. Я просто задала пару вопросов…

Джек схватил ее под руку и потащил вниз по коридору.

— Расскажешь по дороге.

— По дороге куда?

— Катлер звонил. Сказал, нашли еще одно тело.

Счастливая, что эти невыносимые муки остались позади, Гвен перешла на рысцу, чтобы идти в ногу с Джеком. Она вернется, пообещала себе Гвен. Как только сможет. И принесет с собой реткон.

Глава пятая

На другом конце города Эдриенн Скотт въехала на своем БМВ в маленькую парковку позади центра для детей-аутистов Хаванна и немного задержалась, отключая мотор. Она взглянула на знакомые кирпичи стены прямо перед собой. Казалось, она знала каждый шероховатый дюйм, привыкла к этому месту за более чем четыре года. Это было ее место. По понедельникам, средам и пятницам при любых обстоятельствах. Возможно, пользование одним и тем же местом на стоянке было ее данью аутизму, ее собственной нуждой в постоянстве.

Темный тугой узел волос погрузился в подголовник. Ей нужна была минута-другая покоя, прежде чем войти внутрь. Райан был ее сыном, и она любила его. Она была уверена, что должна любить его в какой-то степени, но было чертовски трудно, когда в ответ получаешь лишь тревогу. Она была его матерью, он вырос в ее утробе. И он не переносил ее прикосновений. Как такое возможно, миллионы раз спрашивала она себя, узнав диагноз Райана, хоть и понимала всю бессмысленность вопроса.

Не только ее прикосновения, напомнила она себе. Любые прикосновения. Но она была его матерью. С ней все должно было быть иначе. Часы на приборной доске сообщили, что наступило десять часов, и она неохотно выбралась и прошла внутрь, чувствуя себя намного взрослее своих тридцати пяти лет.

Войдя внутрь, она сдержанно улыбнулась Сильвии из приемной, надеясь, что избежит беседы. Не важно, что говорила женщина, это всегда заставляло Эдриенн чувствовать себя виноватой. Она могла слышать безобидные фразы: «Как работа? Что хорошего? Прекрасный день, правда? Какие планы на лето? Какой симпатичный костюм…», — но под каждым предложением словно пряталось: «Плохая мать. Тебе следовало оставить своего ребенка дома. Плохая мать».

Сильвия все еще говорила, когда Эдриенн повернулась к ней спиной. Большая часть персонала центра не любила ее, она была уверена в этом. Она казалась им холодной; не обязательно уметь читать мысли, чтобы понять такое. Что ж, возможно, так и было. Возможно, последние шесть лет сделали ее такой. Некоторые люди просто не могли общаться с иными детьми. Ее не могли судить за это. В конце концов, именно за счет таких плохих матерей, как она, у них была работа.

Тупая боль от напряжения уже поселилась в ее плечах, она пошла по знакомому маршруту в комнату Райана, стараясь не заглядывать в открытые двери по пути, но никак не могла удержаться. Такова ее кара: один час три раза в неделю. Она хорошо наказала себя.

Она миновала 11-летнюю Элинор, чьи длинные волосы всегда были тусклы, не важно сколько раз их расчесывали и которую Эдриенн навсегда запомнит, как слюнявую девочку. Свернув за угол, она посмотрела в комнату Майкла уверенная, что он старается вставить пластиковый квадрат в круглую дыру, просто потому что оба предмета были одинакового броского красного цвета. Сиделка Райана, Чери, сказал ей, что Майкл может часами сидеть с квадратом в руке, просовывая его в круг. Эдриенн было интересно, сможет ли ребенок когда-нибудь осознать иронию. Все эти дети были квадратными столбиками внутри круга. Ей никогда не дано было понять, как работающие здесь сиделки не заканчивают свои дни в полном отчаянии. Она была плохой матерью. Она не вынесла Райна более восемнадцати месяцев.

За три двери до комнаты ее сына маленькая девочка, которую она не узнала, уставилась на стену и закричала, когда сиделка попыталась вытереть стекающие по лицу сопли. Эдриенн отвернулась в отвращении, первая «ласточка» ее головной боли громко застучала в затылке. По крайней мере, Райан не кричал. Прямо у дверей, в которые должна была войти, она провела наманикюренными пальцами по гладким волосам и пожелала, чтобы у нее было больше энтузиазма при встрече с ее прекрасным сыном. Нет, Райан не кричал. Он был слишком занят пением. Беспрерывным. День напролет. С момента, как проснется и пока не заснет, едва ли прерываясь, чтобы вздохнуть. Может, будь он потише, она бы выдержала. Может.

Из дверей лилась идеальная имитация Аледа Джонса «Идущие по воздуху»[6]. Диск 1, дорожка 4. Даже она знала их последовательность наизусть. Чертов бывший муж с его коллекцией классической музыки, которую он снова и снова прокручивал, когда Райан был маленьким. Ей даже не нравилась музыка. Слишком знакомая песня миновала ее барабанные перепонки и направилась прямо к отбойному молотку боли в ее затылке, добавив мелодию к его ритму. Проклятый аутичный мозг ее ребенка сохранил каждую ноту, каждое слово, пока его тело не развилось достаточно, чтобы воспроизводить их.

Когда Эдриенн вошла и изобразила улыбку для Чери, пение Райана даже не дрогнуло.

Глава шестая

Мотель типа ночлег и завтрак «Бэй Вью Беверли» не был настолько близко к Кардиффской бухте, чтобы взвинчивать цены, но на достаточной дистанции, чтобы гарантировать стабильную занятость. И все же Гвен не была вполне уверена, что владельцы смогут противостоять обвинению в недобросовестной рекламе, если дело дойдет до суда. По ее мнению, чтобы называться находящимся на бухте, нужно было предоставлять вид хотя бы на какую-то часть бухты, пусть только на мансарды.

Владельцы, мистер и миссис Беверли, обоим по пятьдесят с хвостиком, сидели, потягивая чай в маленькой, чересчур заставленной комнате с пятью или шестью постояльцами, которым не посчастливилось оказать в мотеле в момент утреннего происшествия. Проходя мимо них, становилось ясно, что все потрясены. Даже с расстояния Гвен видела, как старая чайная чашка дрожит в руке мужчины, когда полицейский садился напротив. Она понимала их волнение. Гвен все еще чувствовала себя не вполне в порядке после разговора в больнице.

— Убедись, чтобы мы забрали копии всех документов, — Джек поднялся по узкой лестнице. — Сомневаюсь, что найдем там что-то стоящее, но сейчас все сгодится.

Кивнув, Гвен взглянула на огромный голубой ковер. Он был местами изношен, а плинтус хоть и чистый, но был тонким и дряблым и требовал быть замененным. Наверно, дела у «Бэй Вью Беверли» шли не так уж и гладко. Интересно, как отразится на этом убийство? Не удивительно, что чета выглядела такой взволнованной.

Полицейский фотограф коротко кивнул ей, проходя мимо вниз по лестнице. Цвет его лица сливался с бледным оттенком пластикового костюма. Что бы там ни находилось, оно вряд ли было «приятным». Она подозревала, что там. По крайней мере, она, Джек и полицейский имели представление, с чем имеют дело. Который бы из Беверли ни нашел тело, у него такой привилегии не было. Когда B&B снова войдет в строй?

Кучка офицеров в униформе дружной рысью прошли мимо них по узкой лестнице с хмурыми лицами, явно недовольные необходимостью уступать место преступления команде из загадочного Торчвуда.

Поднявшись наверх, Гвен пошла за Джеком по овальному узкому коридору и сквозь дверь с наклеенным керамическим значком: розы и сирень вокруг черной цифры семь. В ее голове мелькнула неосознанная мысль, говорил ли кто-нибудь когда-либо чете Беверли, что поход в Икеа не нанес бы особого вреда дизайну их помещений. Такая внутренняя несерьезность к ситуации удивила ее, и она не знала, рада или потрясена этим фактом. Мотнув волосами, она попыталась взять себя в руки и сосредоточиться.

— Так, так, — детектив Катлер стоял в центре спальни сдвоенного номера, руки глубоко погружены в карманы, пиджак расстегнут. — А вот и Малдер со Скалли.

Он улыбнулся и, хотя его глаза были приветливее, Гвен подумалось, что с утра пораньше он выглядит так же, как и поздно ночью. Его костюм был аккуратен, а рубашка заправлена, и все же что-то в нем заставляло Гвен полагать, что он только что выпал из кровати. И он все еще был не побрит. Оглядев его широкую грудь и помятое лицо, ей пришлось-таки признать, что в нем было нечто притягательное. Вообще-то, какая-то часть ее очень бы хотела увидеть его выпавшим из кровати. Или упавшим в нее.

Словно подтверждая, что он разделяет ее мысли, Джек одарил детектива широкой улыбкой.

— Нам нужно заканчивать так встречаться.

Катлер изогнул бровь.

— Поверьте, я был бы счастлив, — он кивнул в сторону маленькой объединенной ванной-туалета. — Он там. — Отступая, он предоставил комнату Джеку и Гвен. — Выглядит не очень. Его зовут Барри Льюэлин, 49 лет, въехал поздно ночью вместе с женой. Приехал для участия в певческом конкурсе. Как и предыдущий. И как вы видите, умер так же.

Гвен вошла в двери и на миг замерла. Ее желудок сжался, кислота начала прожигать путь наверх к грудной клетке; тяжело сглотнув, она подавила позыв. По многим причинам это преступление было хуже, чем то, что они видели вчера ночью в церкви Св. Эммануила. Если конечно возможно сравнивать двух людей, вскрытых от горла до копчика.

— Как Янто удается всегда оставаться в Хабе? — тихо спросила она.

Джек сжал челюсть.

— У нас желудки посильнее.

— Меня радует твоя уверенность.

В отличие от церкви ванная была крошечной. Умирая, мужчина забрызгал кровью все стены, алые отметины отчетливо бросались в глаза на белизне кафеля. На кабинке, где жертва скорее всего старалась противостоять ужасному нападающему, остались размытые следы отпечатков пальцев. Душ выпал из держателя и бесполезно свисал на шнуре над телом.

Барри Льюэлин был обнажен. Наверняка при жизни он был сильным человеком, но лежа на полу тесной ванной-туалета, его ноги казались худощавыми и иллюзорными, слишком бледными из-за потери крови, их белизна сливалась с керамическим покрытием унитаза, которого касались ступни. Мускулы вытянутых предплечий ослабли и казались обвисшими. Как и у жертвы из церкви, торс Барри Льюэлина был вскрыт напополам, кожа походила на расстеленное на полу вокруг органов полотенце.

Гвен боролась с желанием схватить в спальне простынь и прикрыть его. Было что-то невероятное жалкое в обнаженных мужчинах средних лет, и факт, что этот был изрядно изуродован, не отменял этого. Ее радовало, что его голова повернута в другую сторону и не приходится смотреть в мертвые глаза. К мертвому взгляду она так и не привыкла. Ей на миг стало интересно, что бы он сказал, используй они воскрешающую перчатку. Посмотрев на его выпотрошенные внутренности и изуродованное горло, она подумала, что он скорее всего послал бы всех подальше. Несмотря на свой же черный юмор, ее трясло. И даже помимо того факта, что воскресающая перчатка чуть не погубила ее саму, она была рада, что она была тем видом инопланетной технологии, которой они более не могли воспользоваться.

Джек посмотрел в распоротое горло мужчины.

— Пропали? — спросила Гвен.

Джек поднялся.

— Аха.

— Гортань и голосовые связки? — уточнил Катлер из-за их спин. — Я тоже заметил.

И Гвен, и Джек отвернулись от трупа, став лицом к Катлеру. Тот пожал плечами.

— Возможно, это в вашей юрисдикции и ваша проблема, и честно говоря, дай Бог, чтоб так и было, но мне все равно любопытно. — Детектив присел на край не расстеленной кровати. — Я хорошенько просмотрел полицейские фотографии вчера вечером, — он улыбнулся, а Гвен подумала, неужели именно это задумчиво-потерянное выражение лица делает его таким привлекательным.

— Фотографии помогли уснуть? — спросил Джек.

— Ха, нет, — Катлер нахмурился. — Но я понял, что убийца не стал бы разрезать беднягу просто так.

— И вы были правы, — прервал Джек. — Думаю, вы знаете об анатомии больше, чем наша Скалли, но мы были бы благодарны, если бы вы держали свои открытия при себе.

Катлер поднял руки.

— Поверьте, я не собираюсь красть у Торчвуда его славу — он вздохнул. — Но если это просочится наружу… — он взъерошил и так беспорядочные волосы. — А мы все знаем, что это просочится. И когда это произойдет, я окажусь под обстрелом прессы. Так что чем быстрее вы найдете ответы, тем счастливее я буду.

Джек кивнул.

— И я. Поэтому сообщите, что нашли ваши парни, пока мы добирались.

— Не так-то уж и много, — уныло улыбнулся Катлер. — В 9:15 утра жертва находилась в душе. Он пел, по показаниям пары из соседнего номера. Минут через пять они услышали звук разбитого стекла, это могло быть окно ванной. — Он взглянул на Джека. — И тогда Льюэлин прекратил петь. Через пару минут он начал кричать, но недолго. Соседи услышали, как жена колотит в дверь ванной, тогда они пошли и позвали хозяев. — Он сделал паузу. — Они позвали нас. Я позвал вас.

Джек посмотрел на открытый чемодан на полу, на тюбик с кремом для лица на маленьком трюмо.

— Так где его жена?

— В больнице. Бессмысленно пытаться с ней говорить. У нее обширный «удар». В прошлом году уже был один. Думаю, картина вывернутого наизнанку мужа вызвала очередной «удар».

Гвен уставилась на него отчасти из-за его бесчувственности, и отчасти выговаривая себе за то, что находит его настолько сексуальным, хотя совсем недавно вышла замуж. И все же она думала, — рассматривая, как морщины на его лице собираются там, где могла бы быть ямочка, если бы он по-настоящему от души рассмеялся, — что нет ничего плохого в том, чтобы смотреть.

Катлер перехватил взгляд.

— Извините. Бестактность — составляющая моего обаяния.

Гвен вернулась на место преступления. Она хмурилась.

— В ванной сломано зеркало. Словно в него ударили.

— Я подумал, наверно, это Льюэлин поломал при сопротивлении, — отозвался Катлер.

Выражение лица Джека стало мрачным.

— Ну, или что бы это ни сделало, оно становится злее.

Нависла длинная пауза, которую нарушил Катлер.

— Ох, замечательно. «Что бы» не «кто бы». Я думал, что покончил со всем этим дерьмом после последнего раза. — Он поднялся и посмотрел на Джека долгим взглядом, который перетек в сардоническую улыбку. — Удачи с этим.

Он был в дверях спальни, когда его мобильник зазвонил: ни звучной мелодии, ни веселого рингтона, обычная телефонная трель разрезала тишину.

— Катлер, — телефон теснее прижался к уху, он взглянул на Джека и Гвен цепким взглядом из-под спадающих на глаза волос. — Где? Ладно, держите место закрытым, людей выведите. Я уже еду.

Смотря, как он закрывает крышку телефона, Гвен знала, что именно он скажет, еще до того, как прозвучали слова.

— Еще один.

Снаружи разразились небеса.

Глава седьмая

Эдриенн Скотт рассматривала дождь по другу сторону от армированного окна, искажающего ее отражение. Ее левый глаз лениво сполз под нос, превращая ее тщательно накрашенное лицо в провисший круг, а правый — разглядывал сам себя и мешок под глазом, который дорогие кремы уже не могли замаскировать. Она выглядела жесткой и уродливой. Стильный узел, который влетел в копеечку, был тугим, стершим всю мягкость с ее худого лица. Замечательно для зала суда, но, возможно, не так замечательно для обычной жизни. А может быть, это было ее истинное лицо.

Плохая мать.

Капли за окном стали крупнее, тихо колотясь в укрепленное стекло, а рот ее альтер эго слегка задрожал, прежде чем смешаться с подбородком. Может быть, такой ее видит Райан: уродливый монстр, которого следует избегать. В каком-то роде ей хотелось, чтобы так оно и было. По крайней мере, видь он ее хотя бы как монстра, это бы означало, что она присутствует в его жизни и не так раздражающе, как все остальные, с кем ему поневоле приходится иметь дело. Но Эдриенн не обманывалась этой мыслью. В маленькой, мертвой части ее сердца она знала, что ничего не значит для Райана. Вообще ничего. Она была такой же неуловимой, как прозрачное отражение на окне, бессмысленно старающееся задержаться там подольше.

Позади нее Райан аккуратно перешел с «Прогулки по воздуху» на «Где же ты любовь?» из мюзикла «Оливер»! Даже несмотря на Чери, пытающуюся влить ему в рот жидкость, каждая нота одна за другой звонко и текуче вырывалась из его рта. Каждый раз, когда ее мальчик пел, чарующая эмоциональная среда, созданная его голосом, делало для каждого почти невозможным поверить, что он может быть так отгорожен от людей. Никто не мог так петь без огромного запаса эмоций, заползающих к ним под кожу.

В прежние времена — по сути пару лет назад, хотя Эдриенн казалось, что целая жизнь прошла — некоторые его песни заставляли ее плакать ночи напролет. Даже после его переезда на постоянную основу в центр Хаванна она приезжала домой, к месту крушения своего брака, сворачивалась калачиком на кровати и ждала рыданий, чтобы выпустить влагой в подушку сохранившиеся в памяти прекрасные звуки своей боли. Его голос удручал ее сильнее, чем лишенное выражения лицо, и долгое время она убеждала себя, что пение было проявлением его захваченных в ловушку чувств. Он любит ее и нуждается в ней, просто не знает, как выразить это. Ее не волновали слова врача. Она была его матерью. Она знала. Она хотела больше тестов. Больше исследований. Они все ошибались.

Только когда Майкл привел ее к нему в комнату — Райан даже не обратил внимания на злых, ругающихся родителей — и заставил ее послушать его, по-настоящему послушать, а потом дал послушать свои диски, правда прорвалась наружу. Она наконец-то увидела. Ну, или услышала. Не важно. Ее сердце разбилось в тот день, все ее надежды и мечты когда-нибудь достучаться до своего светлого ангела затонули в музыке. Майкл и доктора были правы все это время. Все прекрасные переходы голоса Райана, были улучшенной копией оригинальных певцов. Словно ее маленький, талантливый, потерянный ребенок был механическим компьютером. Он поглощал звуки и возвращал их. В идеальном звучании. Он совершенствовал песню, но без своих личных эмоций, какими бы они ни были.

Майкл был прав, но она не могла простить его за это. Тот день был последним, когда она разговаривала с ним. Возможно, далеким был не только Райан. А тот факт, что она являлась одним из лучших адвокатов в Кардиффе позволил разводу произойти быстро и без заморочек. Их брак был расторгнут по максимуму безболезненно.

— Ужасная погодка, правда? — мягкий голос Чери нарушил задумчивость Эдриенн, и она обернулась. Сиделка старалась всунуть бутылочку с соком прямо в рот Райана. — Я надеялась у нас будет «бабье лето».

Чери подняла радостное круглое лицо, несмотря на то, что сок изо рта ребенка полился на подбородок.

— Ну, знаете, такая погодка, о которой все предупреждают, но она так и не наступает.

Эдриенн одарила ее усталой улыбкой.

— Да, я понимаю.

Райан присел на кровать и замер, его голубые глаза уставились в пустоту, которую видел лишь он, губы все еще издавали звуки даже с всунутой в уголок рта бутылочкой.

Эдриенн не знала, каким образом голос Райана не пропал и исказился к этому часу. Однако Райан был единственным ребенком в отделении, который спал двенадцать часов каждую ночь, регулярно как часы. Возможно, его телу были необходимы именно двенадцать часов сна и двенадцать часов бодрствования. Эдриенн часто думала, что эти двенадцать часов, когда Райан был совершенно потерян в темноте собственного разума, должно быть, были самыми любимыми для него. Если он был способен любить что-то. Механизмы работы разума и сердца маленького Райана Скотта были сущей энигмой.

— Не выйдешь в отпуск в этом году? — спросила Эдриенн, притворяясь, что не видит, как сок течет по рэгбистской футболке сына. Она никогда не приходила во время кормления. У нее просто были не настолько стальные нервы — еще одно доказательство ее бесполезности для такого мальчика, как Райан.

— Нет, — Чери перехватила струю до того, как та упала на ковер. — Моя мама ждет операции на бедро, так что буду присматривать за ней, когда смогу. Не хочу оставлять ее, — она одарила Эдриенн широкой, открытой, лучезарной улыбкой. — Я могу мечтать об отдыхе на зимнем солнце, но полагаю, что придется подождать до следующего года, когда смогу урвать себе недельки две в Магалуфе[7], как и все остальные.

Все еще прислонившаяся к окну Эдриенн позволила своему лицу стать на минуту мягче. Они болтали так, словно это было абсолютно в порядке вещей, что маленький мальчик фонирует пением их разговору, игнорируя игрушки, которые изо дня в день не сдвигаются с места, потому что он в них не нуждается.

— Ты всегда заботишься о матери? — выдохнула Эдриенн. — Не понимаю, как ты это делаешь, Чери.

— Не так-то трудно. Я делаю покупки и все такое, — сиделка подняла глаза, и Эдриенн ненавидела этот взгляд полный заботы и сострадания. Ее естественный защитный барьер возрос и принял боевую позицию, заставляя выпрямить спину и нахмурить лицо, будто она была на сложном перекрестном допросе.

Чери смотрела на нее несколько минут и Эдриенн пришла мысль, что она научилась прорываться сквозь барьер куда дальше, чем того хотела Эдриенн.

— Вам тяжелее, — Чери замолкла и грустно посмотрела Райана. — Он настолько замкнут в себе, ничто не трогает его, как бы мы ни старались.

— Я просто хочу, чтобы он, черт возьми, заткнулся, — слова выскочили раньше, чем она смогла остановить их, Эдриенн была поражена едкой горечью собственных слов.

Чери слегка кивнула.

— Я понимаю. Это так прекрасно. — Она вытерла сок и присела на пятки. — Но это автоматика. Сомневаюсь, что он слышит это, как говорит доктор Чипра. Доктор говорит, он поет, чтобы сохранить свою тишину, чтобы держать звуки из мира подальше от себя. — Чери провела рукой по светлым волосам мальчика с нежной любовью, которая заставила Эдриенн завидовать. — Бедная крошка.

Эдриенн смотрела на них и мечтала найти в сердце что-нибудь еще, кроме всепоглощающей тоски.

Глава восьмая

Проведя целый день в Хабе и пытаясь разобраться в данных Рифта, Янто не имел бы понятия идет снаружи дождь, снег, накрыло ли Кардифф тепловым ударом, если бы не влажные волос Гвен. Он начал чувствовать себя, как запертые под землей вивлы. Захватив кофе, он присоединился к Джеку и Гвен в конференц-зале. Может быть, и не совсем как вивлы. По крайней мере, они выбирались по ночам и буйствовали. Он был скорее кротом. Да, анализ данных был важен, но получалось так, что ему позволяли выбираться наружу только за пиццей.

— Ладно, посмотрим, что имеем, — стоя во главе стола, Джек раскладывал на нем фотографии трупов.

Янто сел на привычное место, замечая, как Гвен делает то же самое, немедленно желая нарушить эту привычку. Пустые стулья между ними пульсировали, и Янто был уверен, что как бы громко они втроем ни говорили, ушедшие голоса, которые должны были исходить из стульев, будут слышны громче даже при своем отсутствии. Отпивая от кофе и позволяя ему обжечь горло, он сфокусировался на Джеке.

— Три человека умерло на этом пространстве за какие-то 12 часов. — Пока Джек говорил, на экране позади него вырисовывалась карта Кардиффа. На ней появились три красные точки. — Как вы видите, ни один не был особенно близко к другому, но перед каждой смертью наблюдались всплески активности Рифта, так что мы знаем, что наверняка имеем дело с чем-то инопланетным.

Янто на минуту взглянул на фотографии.

— Кто третья жертва?

— Карин Петерс. — Гвен отбросила влажные волосы назад и собрала пучком. — Она умерла в одиннадцать этим утром на работе в офисе страховой компании Купера Дрейка.

— На работе? Значит, есть надежные свидетели?

Гвен мотнула головой, и в разговор вклинился Джек.

— Как и двое предыдущих, мисс Петерс была певцом-любителем. Она была в туалете одна, репетировала, когда была убита.

— В комнатах с кафелем хорошая акустика, — пробормотал Янто, рассматривая фотографию женщины, которую сделали, когда она была еще жива и все ее внутренности еще были там, где им и полагается быть. Он дал Карин Петерс лет тридцать пять и решил, что она была бы привлекательной, если бы не этот угрюмый блеск в глазах и тонкая улыбка. Он сомневался, говорит ли это фото о чем-либо, может, она была по-своему популярна среди работников офиса Купера Дрейка. Иногда лица говорят гораздо больше, чем когда-либо смогут сказать слова.

— Акустика, безусловно, сыграла роль, когда она начала кричать. Звук наверняка сразу же просочился в систему вентиляции. Мужчина, нашедший труп, говорит, что прошло минуты три с того момента, как он услышал ее крик и добрался до ванной. — Джек изогнул бровь. — Услышав крики, он ворвался, не постучав.

— Значит, чем бы это ни было, оно очень быстро делает свое дело. — Гвен откинулась на стуле.

— Три минуты, чтобы вскрыть кого-то и забрать голосовые связки. Это кропотливее, чем вырезать печень или другой видимый орган.

Джек улыбнулся.

— Звучит так, словно кто-то заказывает перекус по анатомическому меню.

— Ха, чертово, ха.

— И как оно вошло? — Янто казалось, что он собирает все по крупицам. Получать информацию из вторых рук не давало того же эффекта, как самому быть на месте. — Как миновало охрану? Это значит, что оно может превращаться в человека. — Он посмотрел с Гвен на Джека и обратно на Гвен. Если это так, то у них большие проблемы.

— Нет, — Джек покачал головой. — Маленькое окно в наружной стене сломано. Оно пробралось оттуда.

— Окно ванной в мотеле тоже было разбито, — добавила Гвен. — Это был единственный путь, по которому пришелец мог добраться до Барри Льюэлина в обход его жены. — Она взглянула на Джека.

Янто нахмурился. Откуда у него ощущение будто он что-то упустил?

— Оно пришло через витражное окно в церкви. Значит, оно приходит через стеклянные окна вместо дверей. — Он передернул плечами. — У пришельцев бывают странные привычки. — В его памяти пронеслись события последних лет. — Более чем странные.

Джек мотнул головой, но заговорила Гвен.

— Окно церкви было огромным, но окна в мотеле и офисе Купера Дрейка маленькими. Через них могло пробраться только нечто размером с ребенка.

— То есть, мы ищем маленьких пришельцев, которые хороши в карабканье наверх?

Джек кивнул.

— Или что-то, что может по желанию менять свою форму или молекулярную структуру. Что, возможно, объяснит, почему одежда жертв — тех, кто был одет в нее — сплавилась в одно целое.

— Это сужает поиск.

Упершись руками в бока, Джек хохотнул.

— Ты понятия не имеешь, сколько имеется различных созданий, которые могут творить невероятные вещи со своими формами. Человеческое тело ужасно непластичное по сравнению с тем, что есть там. И это только в нашей галактике.

— Ну не знаю, — Янто сохранял невозмутимый вид. — У человеческого тела есть свои прелести.

— Да, и нам выпала честь наслаждаться как мужским, так и женским, — улыбка Джека была заразной — мимолетная вспышка настроения.

— Для некоторых из вас, возможно, капитан Джек Харкнесс, — присоединилась Гвен. — Многие из нас выбирают либо одно, либо другое и придерживаются выбора.

— Неужели, констебль Купер? Кстати о пришельцах, я тут вспомнил ваш первый день и ту шаловливую девушку в камере…

— Давай сфокусируемся на пришельце, с которым имеем дело, ладно? — парировала Гвен, игриво поглядывая на Джека. — Что у нас еще есть?

Все еще слегка улыбаясь, Джек перевел взгляд с Янто на Гвен.

— Ты скажи.

— Ладно. Все они певцы.

— Все они хорошие певцы, — добавил Янто. — Должно быть, в числе лучших на конкурсах. Последнюю я еще не проверил, но двое предыдущих занимали первые выигрышные места в своей категории за последние четыре года.

— Карин Петрес тоже занимала, — сказал Джек. — Два года назад стала второй. Не дошла до финала в прошлом году из-за надрыва связок и не хотела плохо выступать.

— И пришелец забирает то, чем они поют.

— Но зачем? — спросила Гвен. — Потому что любит звук или ненавидит его?

Джек положил руки на стол и оперся на них.

— На данный момент это не важно. Важнее то, что певцы каким-то образом привлекают его.

— Но почему сейчас? Конкурс проводится несколько лет подряд. Почему оно не атаковало раньше?

— В этом году конкурс шире, чем в предыдущие, — Янто поднял глаза. — Вы что местную прессу не читаете? Каждое пустое место в Кардиффе занято певцами со всего Уэльса. После «Британия ищет таланты» они все подумали, что станут следующими Полами Поттс[8]. Битва насмерть для церковного хора. — Он отпил кофе, легко качая головой. — Все вдруг решили, что могут петь и получить свои пятнадцать минут славы, по крайней мере в этом конкурсе она распространяется до региональных тепловых пунктов[9]. И хотя в этом году их много, большинство худших до финала отсеются.

Только остановив поток слов, Янто заметил, что Джек и Гвен таращатся на него.

— Что?

Гвен чувствовала, как уголки ее губ расходятся в довольной улыбке.

— Просто чувствуется, что ты много об этом знаешь. Вот и все.

Янто нахмурился. Отчего ему вдруг показалось, что сделал что-то странное?

— Я иногда пою сам, — он умолк, стараясь и безнадежно проваливаясь выдержать оборонительную позицию. — Я взял билеты на финал. Было бы мило хоть раз побывать в самом Миллениум центре, а не под ним.

Джек улыбнулся.

— Два билета?

— Естественно.

Гвен продолжала смотреть на него, словно по его лицу что-то пробежало, и не знала, как это объяснить. Но потом ей стало ясно. Просто потому что у нее была более или менее «явная» жизнь вне Торчвудской команды, прежней и нынешней, Янто мог думать, что она порой забывает, что у них у всех была жизнь до Торчвуда. И иногда призраки прошлого задерживались. И иногда это не плохие призраки.

— Певец, — наконец сказала Гвен. — Жаль, я не знала раньше. Ты бы мог спеть на нашей с Рисом свадьбе. Было бы мило.

Янто улыбнулся.

— Тебе не кажется, что день твоей свадьбы и так был довольно особенным?

— Точно, — выдохнула Гвен. — Мне чертовски повезло, что я дошла-таки до алтаря. Не хотелось бы нагружать тебя, заставляя вспоминать слова песни. К тому же после всей этой беготни ты бы наверняка звучал не ахти как.

Все трое ненадолго погрузились в воспоминания, Янто уловил, как взгляд Джека скользнул по пустым стульям. Какое-то время они сидели в полной тишине, а Янто не чувствовал нужным нарушать ее. Никто не нуждался в разговоре, и Янто был уверен, что им все равно было нечего сказать.

Неожиданно Джек кашлянул.

— Итак, наш пришелец падок до пения по только ему известным причинам, может менять форму и свободно разгуливать на высотах. Ну, как минимум, есть с чего начать. Гвен, пожалуйста, просмотри базу данных по двум последним критериям. Потом передай все, что найдешь мне, я просмотрю. Мне не дает покоя эта деталь со звуком.

Гвен кивнула.

— Что с прессой? Дашь Катлеру легенду, чтобы он ею воспользовался? Не представляю, как три распоротых певца смогут миновать первые полосы, за какие бы ниточки не потянули.

— Катлер большой мальчик. Справится. Кстати, я не уверен, что хочу умалчивать что-то. Если это отпугнет пару певцов, нам останется не так о многом волноваться. Кстати говоря… — он посмотрел на большую стрелку часов. — Думаю, время для новостей.


В темноте Хаба вне конференц-зала Джек, Гвен и Янто собрались вокруг небольшого телевизора, который выглядел белой вороной среди высоко технологичных компьютеров, заполняющих столы. Джек включил звук заканчивающихся начальных титров программы новостей и сложил руки на груди.

Убийства были в первых заголовках, и Янто решил, что раз Джек был бы счастлив привлечь прессу к делу, то сейчас он должен биться в экстазе. Диктор начал говорить прямо в камеру.

— За последние 24 часа три участника Уэльского конкурса оперных певцов-любителей были найдены мертвыми в разных частях города. Жертвы, двое мужчин и женщина, имена пока не сообщаются, прошли в финал конкурса, который пройдет через 10 дней в Миллениум центре. Хотя полиция не раскрывает детали убийств, есть версия, что это было преднамеренным убийством и не исключено, что преступления связаны между собой.

Камера переключилась со студии на здание одного из полицейских участков Кардиффа. Усталый блондин лет тридцати с лишним вышел из участка и остановился на каменных ступеньках. У него не было зонта, и, игнорируя дождь, он заговорил прямо в мерцающие огоньки и микрофоны журналистов.

— Это Катлер? — спросил Янто.

Джек кивнул.

— Кого-нибудь напоминает?

Янто мотнул головой.

— Должен?

— Он говорил, что одно из его дел в 2003 году перехватил Торчвуд Один. Ты там работал. Покопайся в имеющихся записях, посмотри может, найдешь что-нибудь. Мне любопытно. Он кажется весьма неглупым.

Янто кивнул.

— Будет сделано.

На экране Катлер взглянул в камеру, пока журналисты сыпали вопросами, его подбородок был слегка опущен, как у боксера, готовящегося к бою. Через пару минут он поднял руку, бровь слегка искривилась в нетерпеливом жесте. Он не дождался, пока толпа умолкнет, и заговорил поверх их гула, заставляя всех замолчать, если хотят услышать, что он говорит.

— Пока идет расследование, мы не можем многое сказать, но полиция Южного Уэльса подтверждает, что за последние 24 часа были обнаружены три трупа. Мы считаем эти смерти подозрительными. — Он замер, тишина мгновенно заполнилась какофонией голосов, требующих внимания. Катлер продолжил так, словно там были только он и камера. — У нас также есть вероятность полагать, что смерти взаимосвязаны. Пока мы не можем дать больше информации, просим людей не паниковать, но придерживаться обычных мер безопасности. — В первый раз за все время он полностью поднял лицо. — Это все, что я могу сказать на данный момент.

Повернувшись, Катлер зашагал обратно в участок, прочь от продолжающих обстреливать его вопросами журналистов.

Янто был уверен, что смог различить слова «певцы» и «конкурс», сказанные в спину полицейского. Если дать им детали убийства, не пройдет и короткого времени, как один из таблоидов распишет их во всей красе и не имеет значения, сколько запретов им поставит полиция. А потом начнется паника. Несмотря на то, что работа в Торчвуде была иногда просто отстойной, он не завидовал работе Катлера.

Джек закатал рукава и хлопнул в ладоши.

— Итак, приступим к работе. У нас в повестке ловля пришельца.

Глава девятая

На кардиффские улицы медленно падала дождливая ночь, заполняющая их движущимися тенями. Каблуки стучали по тротуарам все быстрее, люди торопились укрыться в тепле своих домов, чтобы смахнуть с себя сырость прошедшего дня. Автомобили и автобусы ревели сигналами и отравляли воздух выхлопными газами. Никто не поднимал глаз. И даже если бы подняли, вряд ли увидели бы двигающийся в поисках чего-то по городу темный силуэт.


Ханна Лафферти расстегнула пуговицы своего теплого шерстяного пальто и заскрипела зубами. Эта женщина наверное, шутит с ней. Вся остальная часть хора Женского института Милфорд-Хейвена[10] делали то же самое, что и она, а именно в изумлении уставились на своего музыкального руководителя Аннальес Джордж. Пальцы Ханны возились с пуговицами и, взглянув вниз, она не сразу узнала погрубевшую кисть по другую сторону от своего запястья. Когда успели появиться все эти узловатые вены и печеночные пятна? Почему порой медленные изменения оказываются полной неожиданностью? Неужели это от того, что людей заставляют поверить будто старость очень даже ничего?

Чувствуя онемение, которое еще с утра поселилось в пояснице, Ханна подумала, что ее руки были приделаны к правильному телу. Телу, которое старело и более не могло этого отрицать. Короткий взгляд перерос в бурение взглядом, пока хор и его руководитель погружались в молчаливое противостояние. Это было весьма долгое путешествие на очень старом микроавтобусе с одним единственным тепловентилятором на приборной доске, и никто из присутствующих не был уже таким же молодым и выносливым, как когда-то. Даже Элис Джонс, которая для своих 45 была весьма подтянута, жаловалась на боли в спине, когда они наконец-то выбрались из транспорта у отеля.

Ну а отель был вообще отдельной историей. Решив участвовать в конкурсе, не без давления со стороны Аннальес, и удивив самих себя, пройдя региональный отбор, они были невероятно довольный собой, загодя забронировав себе жилье. Никто бы не мог сказать, что Женский институт был неорганизован и остался без крыши над головой, как некоторые крупные хоры, участвующие в этом соревновании, чьи участники довольствовались тем, что оказались разбросаны далеко друг от друга по всему городу в отелях и мотелях типа «ночлег и завтрак», потому что запоздали с бронью.

Тем не менее, собравшись в неряшливойтесной приемной отеля, стало чересчур очевидно, что Мелроуз Отель не соответствует фотографиям и описанию на веб-сайте. Зубы Ханны сжались сильнее, напрягая челюсть, что было совсем нехорошо для пения. Но она ничего не могла с собой поделать. Отель отчего-то забыл упомянуть в своей рекламе, что у них нет лифта, что все двойные номера десяти дам находятся на пятом этаже, а лестницы здесь, мягко выражаясь, круты и неровны. Возможно, какие-то доктора и советовали пожилым женщинам на старости лет коротать время, таскаясь вверх-вниз по крутым и неровным лестницам ради их собственного же здоровья, но Ханна Лафферти была убеждена, что эти доктора безумцы. Старый возраст предполагал отдых и поедание того, чего хочется. Если бы это касалось только ее, то она пожаловались бы менеджеру, но казалось, остальные не хотят выражать протест, так что женщина согласилась с большинством.

Но теперь разглядывая Аннальес Джордж, ее шиньон и безупречный макияж, Ханна решила, что именно в этот момент она должна отстоять свою точку зрения.

— Как именно ты хочешь, чтобы мы все передвинули все сиденья? — в ее голосе звучало тихое бешенство. Она четко понимала, что для Аннальес организаторская работа в новинку, и она должна прекратить строить из себя босса. Она была их музыкальным руководителем; она могла корчить из себя босса, только когда они пели. Вот и все.

— Это ради акустики, — произношение Аннальес выдавало ее принадлежность к Суррею[11] и Ханна не в первый раз пожелала, чтобы она вернулась туда обратно.

Энид Эванс робко приблизилась, разматывая с шеи шарф. Уголок ее рта слегка дернулся.

— Но здесь как минимум сотни, а может и больше стульев.

— Надень шарф, Энид, — бросила Аннальес. — Тебе нужно беречь голос.

— Что ж, перестановка и сбор всех этих стульев вряд ли хорошо скажется на наших голосах, не так ли? — голос Элис раздался откуда-то сзади группы, и Ханна улыбнулась. У хора не было шанса выиграть на соревновании, и иллюзий на этот счет они не лелеяли, но у них была Элис Джонс со своим восхитительным сопрано. Некоторые могли этого не признавать, но именно Элис подняла их намного-намного выше стандартного уровня.

— Тебе не нужно их передвигать, Элис, — Аннальес, определенно тоже это понимала. — Ты можешь просто проследить, чтобы у каждого было по бутылочке воды.

Раздалось недовольное бормотание, и Ханна приподняла бровь.

— У нас в хоре нет примы, Аннальес.

— Вот именно, — поддержала Элис.

Ханна посмотрела на ряд стульев темным строем нагроможденных в местном клубе Лландаффа[12], а потом посмотрела на часы.

— Дамы, мы прибыли в холл только полтора часа назад. Сейчас 6 часов. Если мы начнем передвигать стулья, только потеряем время от репетиции. Мы можем сами создать акустику. Давайте просто начнем петь.

Недовольное бормотание перешло в одобрительное, а, умеющая проигрывать Аннальес хлопнула в ладоши и повернулась спиной к стульям.

— Займите свои места и подготовьтесь. Сформируйте линию. — Приподняв бровь и кивая, она собрала хор аккуратным полукругом в три ряда. — И помните дамы, никогда не пойте громче, чем «красиво»![13]

Какие-то полтора часа, и они запели в голос, полной грудью исполняя собственную аранжировку «Как вы решаете такую проблему как «Мария»?»[14]. Это был выбор Аннальес, и хотя Ханна тут же возненавидела мелодию, но не могла не признать, что для них она была в самый раз. Они были женщинами определенного возраста и могли поразвлечься с мелодией, не лишая ее изящества. Хотя Аннальес Джордж раздражала ее как личность, она безусловно была талантливым музыкальным руководителем.

Несмотря на паривший под высокими сводами зала холод, лицо Ханны было разгорячено, а голос вливался в пение хора, начиная свою партию, и она получала удовольствие от осознания того, что является частью потока музыки, созданного окружающими ее друзьями. Она посмотрела вниз на Аннальес, стоящую в плотной, но элегантной одежде у второго ряда пустых зрительских мест. Волосы на макушке пропали и слились с темнотой зала.

Ханна старалась сдержать улыбку, понимая, что музыкальный руководитель тут же это заметит. Аннальес настояла, чтобы отключили заднее освещение для создания театральной атмосферы, раз уж зрительские места тут уже были. Она сказала, что это поможет в борьбе со страхом сцены, но Ханне думалось, что они могут погасить все огни, а она все равно будет переживать при мысли, что стоит на сцене Миллениум центра. Ее желудок на минуту скрутило спазмом удовольствия. Трудно было поверить, что они действительно так далеко дошли.

Голос Элис прорезался в воздухе кристальной чистотой льда, и Ханна замерла на миг, чтобы вдохнуть, наслаждаясь утонченностью исполнения. На секунду какой-то сторонний звук отвлек ее. Вытянув голову, она глянула на Аннальес, думая, что, возможно, та уронила очки или бутылку, но руководитель улыбалась и махала руками, приглашая вступить очередную партию голосов. Это было странно. Она была уверена, что звук исходил откуда-то из глубин зала. Может, ей просто показалось. Глубоко вдохнув, чтобы влиться голосом в созвучие альтов, она замерла на полпути, потому что голос Элис вдруг оборвался, перейдя в пронзительный писк.

Аннальес резко ударила своей дирижерской палочкой по железному стулу позади себя, ввергая хор во внезапную тишину. Она окатила Элис сердитым взглядом.

— Что это было? Ты пропела, как кошка, которую задавили, когда она перебегала улицу. — Губы вытянулись в тонкую полоску, и все умело запрятанные годы вдруг четко прорезались морщинками вокруг рта. — Нельзя допускать подобное за шаг до финала. Нас покажут по телевидению, Элис. Мы лицо всех женских институтов по всей стране.

Элис беспомощно пожала плечами.

— Мне очень жаль. Я не знаю, что на меня нашло. Я вдруг почувствовала… — она поколебалась. — Просто на миг я как-то странно себя почувствовала.

Ханна обернулась на младшую коллегу. Та была бледной и слегка дрожала. Ханна не назвала бы это «странно». Это было «напугано». Что могло ее так потрясти?

— Может, прервемся ненадолго? — мягко предложила Элис. — Я бы выпила воды.

И только спустя час, когда они вымотанные покидали это место, Энид указала на осколки оконного стекла по другую сторону от двери. Группа обступила их.

— Они тут были, когда мы пришли? — уставилась на них Ханна. — Мне показалось, я услышала какой-то треск, как раз до того, как голос Элис сорвался. Наверно, дети хулиганили.

Глубоко вдохнув, Аннальес поторопила их прочь из клуба внутрь обветшалого микроавтобуса.

— Смотритель будет тут через минуту, чтобы все закрыть. Я ему объясню. Будь я проклята, если они заставят нас заплатить за это.

Измученные женщины тащились к микроавтобусу и ждали в сырой прохладе прихода своего координатора. Ханна уже дождаться не могла восхождения на пятый этаж к своей кровати. Это был очень длинный день.


Существо висело где-то на краю мрака, очень далеко от своего истока, пустота в пустоте, мрак во тьме. Оно так устало принимать физическую форму и ощущало себя разбитым. Чувства, эмоции, проклятия, которое оно в себе носило, существо высказало своим молчанием. Слишком глубокое одиночество. Его протащило через всю вселенную и закинуло в это место, в пространство и время, где оно было покинуто и одиноко, его дразнили звуки чужого мира — мира звука, коммуникации и эмоций. Оно нуждалось в чем-либо из этого. Ему нужно было воспринять этот мир как свой дом, сделать свою жизнь сносной.

Бесформенный силуэт отчаянно беззвучно завыл, эмоция вибрацией прошла по его поверхности. Это был его провал. Оно не могло получить того, что хотело. Поглощенные органы работали только на функциональном уровне, воспроизводя примитивные звуки, когда существо заставляло их приходить в действие, мысленно манипулируя ими, словно они были механизмом. Но сколько бы оно ни старалось, не могло заставить воздух резонировать, заполнять и затрагивать его пустоту, как это происходило у истинных хозяев органов. Его заполнила ярость, которая пришла в виде звука кимвал[15] и ударников и создала насыщенное звучание в голове пришельца. И пока из расщелин неба исходил звук, оно слышало только тишину, и теперь не могло отказаться от этих звуков. Оно не вернется, не может, пока не сумеет унести эти звуки с собой.

И после бесплодных усилий и поисков по всему городу, оно ждало — ничто на краю ничего в ожидании пока голоса вновь позовут его.

Глава десятая

После короткого переезда от центра Миллениум к Мэрмеид Куэй, Мария Бруно, или, если короче, Мэри Браун, как ее окрестили не так далеко отсюда, ждала, когда Мартин раскроет зонт, после вышла из отполированного до блеска черного седана и элегантно прошагала к пятизвездочному отелю Св. Давида. Она не обратила внимание на своего так называемого менеджера и, к несчастью, по совместительству мужа, который стремглав бросился за ней, заботясь о том, чтобы зонт прикрывал ее хорошо уложенные волосы. Наверное, он именно для этого и был годен лучше всего — исполнять роль прислуги.

Оно поборола приступ раздражения, которое хотело проявиться в лице. Никогда не стоит показывать свои чувства. Если бы только она поняла ограниченность Мартина в самом начале. Но тогда им вскружила голову любовь — трудно было даже вспоминать. А кто сомневается в предмете своего обожания? Все женщины хотят верить, что их мужчины сильные и умелые. Совсем как герои и любовники в операх, на которые она потратила так много времени своей жизни.

Автоматическая дверь разошлась, она прошла в лобби с высоко поднятой головой, махнув запястьем Мартину, отгоняя него, и зонт исчез. Яркие огни осветили ее лицо, и она слегка опустила голову так, чтобы морщины на шее не были заметны. Вход в любую комнату был для Марии Бруно, как выход на сцену. Она была звездой, а на звезд всегда смотрели люди. Если бы только так называемые звезды наших дней понимали это. Возможно, тогда надевали бы нижнее белье, выходя из дома. Мир забыл, что такое «уровень», и она намеревалась напомнить ему об этом.

Хотя она должна была принять, исключительно наедине сама с собой, что некоторые из этих недолговременных звезд имели больше поклонников, чем она сейчас. Но в этом она могла винить Мартина. Он не обеспечивал прослушивания, которые нужны были ей, чтобы покорить европейскую сцену. Прослушивания. Одно только слово ввергало в шок. Кто бы мог подумать, что Мария Бруно, лучшее сопрано из Валли[16] будет нуждаться в прослушивании, пока несколько лет назад ей не пришлось пробивать себе дорогу, ища предложения.

Ее сердце заныло, и в компенсацию она подняла подбородок. Кружащие по просторному и равнодушному вестибюлю несколько человек повернули в ее сторону головы и зажужжали между собой, проявляя узнавание. Некоторые указывали в ее направлении. Едва ли было удивительным, что ее узнавали, хотя она очень сомневалась, что хоть кто-нибудь из них слышал ее пение. Ее лицо было на постерах конкурса, растянутых на рекламных щитах по всему городу. Она притворилась, что ничего не заметила. В том, чтобы замечать поклонников, «уровня» не было. Истинным звездам была присуща холодная отчужденность. И это не были ее поклонники, не в самом деле. Это были не те люди, которые ждали у дверей Королевского оперного театра в ночь, когда «Ковент-Гарден» страдал от такого мощнейшего дождя, который Кардифф даже не видывал, простаивая часами ради одного-единственного автографа. К тому же здесь она была, чтобы судить плебейское шоу талантов, просто чтобы напомнить миру о себе. Как минимум финал покажут по телевидению, а она будет там петь. Это уже кое-что. Возможно, это поможет договориться об альбоме. Да и отель был мирового класса, следовало отдать должное организаторам за это. Казалось, прошло уже много времени с тех пор, как ее так баловали.

Ее каблуки застучали по бесконечному мраморному полу, она не подождала, пока Мартин разберется с видавшим виды зонтом.

— Я прямо наверх. Увидимся утром, — она говорила, не смотря на него, вся сосредоточенная на кнопках вызова лифта. — Сделай милость, спроси, может ли обслуга принести мне в номер фруктовый салат через полтора часа. — Если бы она смотрела на него, он бы увидел ее недовольство и сожаление; какая бы любовь их не свела некогда, теперь ее и след простыл. Она не хотела, чтобы он это увидел. Он что-то бормотал ей, когда дверь, к счастью, закрылась и лифт заурчал, поднимая ее на пятнадцатый этаж в сюит. Было блаженством ощутить хотя бы минуту покоя.


Часом позже, после валяния в ванной женщина наслаждалась кусочком арбуза из красиво украшенного фруктового салата, который официант оставил на ее столике, пока она купалась. Тщательно вымыв лицо, она нанесла новый легкий слой макияжа с натуральным розовым оттенком помады и тушью. Она не ждала гостей, но ведь никогда не знаешь, кто может постучать в дверь, а десять вечера не то время, когда можно с уверенностью сказать, что тебя уже не потревожат. Только гася последние огни, она могла позволить своей коже свободно задышать и обвиснуть, как у любой другой 52-летней женщины даже с регулярным ботоксом. Тогда она накрутит свои волосы на бигуди, прежде чем обмотать голову шарфом и аккуратно ляжет спать на спине. Но сейчас она оставалась как бы невзначай гламурной.

Занавески в номере тревожил легкий бриз, и, подняв бокал с шампанским, Мария Бруно, смотрела на балкон и через него. Погода была холодной и режущей, а после горячей ванны ее кожа пощипывала и стягивалась. Ощущения были приятны. Немного приоткрыв дверь, она смотрела на воду, игру лунного света, подмигивающего ей, отражаясь от поверхности водной глади. Она улыбнулась, неожиданно без усилий став моложе своих лет. Как прекрасно. Уэльс был прекрасен. Почему-то спустя столько времени она позабыла об этом.

Слева от нее блестели огни Кардиффской бухты, бары и рестораны были героически переполнены, несмотря на льющий беспросветный дождь. Если бы не холодная погода, она могла бы представить, что находится где-то на Средиземноморье. Ее лицо дернулось. Но именно холодный воздух придавал Кардиффской бухте волшебство.

Закрыв глаза, она расслабила диафрагму до состояния естественного дыхания, откинула голову назад, без всякого нужного для выступления на сцене контроля. Женщина расслабила ноги, прежде чем первые нотки «Аве Мария» слетели с ее уст.

Хоть она пела тихо, протяжные ноты просочились сквозь дверь в ночь, унося красоту в просторы неба. На какую-то долю секунды Мария всем сердцем погрузилась в созданную ею музыкальную атмосферу. Когда она исполняла эту партию, песня была про нее, лично про «Аве Мария Браун» — бедную девочку, преуспевшую в жизни.

Прозвучали первые низкие ноты, и она перешла к следующей октаве, добавляя силы в голос, но не нарушая эмоциональной силы песни. Ей не нужно было иного аккомпанемента, кроме дроби дождя по веранде, и пока музыка заполняла пустое пространство между землей и небесами, запоминающиеся латинские слова бросали вызов каждому, кто называл этот язык мертвым.

«Et in hora mortis nostrae».

И в час смерти нашей. Она повторила фразу трижды, каждый раз чуть сильнее, чем в предыдущий. Она хотела бы, чтобы именно эта песня звучала на ее похоронах, желательно в одном из ее собственных вариантов. Где-то за музыкой, которая утешала ее, как никогда не утешал ни один из любовников, она с горечью подумала, сможет ли Мартин правильно это устроить.

Порыв резкого ветра всколыхнул ее волосы, а температура воздуха неожиданно упала. Шагнув назад в теплое освещение комнаты, Мария задрожала, затянула халат на теле. Понизив голос до чуть более слышимого, чем шепот, она захлопнула раздвижную дверь. Наверно, тут было что-то от средиземноморья. Она повернулась, чтобы заполнить бокал шампанским, но рука замерла на полдороги. Там снаружи что-то было. На балконе. Но это было невозможно. Ее пение полностью прекратилось. Пальцы на ногах сжали ковер под собой, ноги Марии Бруно дрожали, пока страх карабкался по ним вверх, невидимые клешни страха сжимали ее сердце.

Она повернулась лицом к дверям. Ночь за окном становилась темнее черного. Казалось, даже свет из комнаты поглощался темнотой позади оконного стекла, ее отражение колебалось, словно что-то по ту сторону отпугнуло его.

В глазах защипали слезы, воздух в легких замер, будто этот мрак — чем бы ни был этот мрак не был — заполнял ее, просачивался сквозь нее вместе с воздухом. Одна рука инстинктивно потянулась к горлу, но ужас поселился в ее голове, а не в голосе. Ее мозг пустел, заполняясь ничем. Она старалась вдохнуть, но не издавалось ни звука. Не ничего. Хуже, чем ничего. Она была брошена сама с собой; самой в себе, будто никого никогда больше не существовало. Опустошенность. Изолированность. Ее сердцебиение стихало, пока не стало шепотом, а после эхом этого же шепота.

Телефон у кровати через комнату был насмешкой далекой вселенной. Недосягаемый. Неприкасаемый. Да и чтобы она сказала, если бы могла… Ее мысли улетучились, оставив ее в тщетных поисках потерянных слов, языка, мечущегося меду ее внутренностью и внешним миром.

Неестественная темнота по другую сторону веранды постепенно принимала густую форму антивещества. К стеклу прижалось нечто в светящихся прожилках бронзового оттенка, почти человеческих очертаний. Безволосые череп и лицо отливали гладким блеском, как глянец на керамике; обнаженное тело было покрыто острыми перемыкающимися линиями, которые создавали ощущение, что они никогда не удержали бы в себе дыхание. Две точки светили алым лазерным светом из центра овальной головы, прямо над бесформенной дырой, которая должно быть, была ртом.

Какое-то время они разглядывали друг друга, Мария потерялась в ярости красных лучей, которые проникали через стекло так, словно его и вовсе не было, и предпочитала это даже больше, чем устрашающее одиночество, заполняющее ее. Она вновь тяжело вдохнула, чувствуя, что звук покинул ее, чувствуя вибрацию в своем идеальном горле, но не слыша ничего.

Существо за окном мотало головой из стороны в сторону, странный рот разевался шире и шире, пока зияющая дыра полностью не заполнила лицо и все, что видела Мария, было бесконечной черной пустотой. Крик существа эхом отозвался в замкнутом пространстве души Марии, и, слыша, как крик проникает в ее внутренности, Мария знала, просто знала без всяких слов, что больше никогда не будет петь. Ею господствовала ужасная опустошающая пустота. Все остальное ушло и с этим мысли стали неуместными. Минутой позже, когда существо разбило окно и пришло за ней, Марии показалось, что ее собственный крик внутри головы был бесконечным.

Глава одиннадцатая

— Ты уверен, что я тебе тут больше не нужна?

Джек перевел взгляд от стола на Гвен — ее кожаная куртка уже была застегнута на молнию до подбородка, а ключи находились в руке.

— Разве мой ответ «нет» не разобьет твое сердце? — он улыбнулся ей сквозь боль в шее — результат сосредоточенного изучения имеющихся материалов по делу, которые она передала ему.

— Не знаю, как насчет моего сердца, но Рис точно разобьет твое лицо, — она распустила длинные волосы по плечам. — Сегодня он готовит петуха в вине[17].

Бровь Джека поползла вверх.

— Даже не думай, Джек, — предупредила его Гвен. Она прильнула к дверной раме с явной неохотой уходить, и хотя Джек понимал, что ему выпал шанс разделить с компанией длинную и расстраивающую ночь вопросов без ответов, он осознавал, что у Гвен есть то, что в Торчвуде нуждалось в особой опеке. Реальная жизнь.

Он видел, скольким людям они попортили жизни, не позволяя им сфокусироваться на реальной жизни, той, что дала им жизнь и существовала много раньше, чем они узнали про Рифт, вивлов и капитана Джека Харкнесса. Иногда было так легко позволить странностям, с которым они ежедневно сталкивались, затмить простую красоту обыденности. Но именно обыденность не позволяла им сойти с ума и была тем, к чему они могли вернуться, если продержатся достаточно долго. Он взглянул на часы, почти удивившись указываемому времени.

— Уже десять вечера. Он сейчас готовит обед?

— Ему конечно понадобилось время, но Рис наконец-то понял, что у нас не нормальный рабочий график. Когда я говорю, что могу задержаться, он знает, что ждать меня раньше этого времени не стоит.

— Тогда лучше не разочаровывать его.

Гвен замешкалась, брови слегка напряглись.

— Ты уверен, что с тобой все будет ок?

Джек улыбнулся. Гвен слегка подсела на Торчвуд. Ее стремление остаться было отчасти из интереса и отчасти из желания быть в центре водоворота, даже если ничего не происходило. Он увидел это в ее лице, еще когда она в форме констебля впервые столкнулась с Торчвудом, разглядывая их с крыши многоэтажной парковки. Она прошла долгий путь с тех пор, но ее любопытство только возросло после всего, с чем пришлось столкнуться.

— Я справлюсь. Янто принес мне пиццу. Так что я не умру от голода, пока ты будешь лакомиться петухом в вине, — он подмигнул ей, пока она закатывала глаза. — И по-любому, — он пожал плечами, когда взгляд упал на документы, разбросанные по столу — некоторые с заметками на полях, некоторые отпечатанные на компьютере, — мне нужно побыть в тишине, чтобы разобраться со всем этим.

Лицо Гвен помрачнело.

— Давай уповать, что чем бы это ни было, оно отдохнет этой ночью. Нам нужно поймать его Джек. И быстро.

— И мы поймаем, — он надеялся, что это прозвучало увереннее, чем он чувствовал на самом деле. — А теперь беги.

Шлепнув по стене на прощание, Гвен повернулась и через несколько минут Джек услышал хлопок двери лифта, оставляющего его в Хабе одного. Джек стоял за своим столом, и тишина грозилась задушить его, словно он вновь оказался погребенным в могиле.

Тяжело присев, итак подавленный предстоящей работой, он зашуршал бумагами, на короткий миг жалея, что не попросил одного из них остаться подольше, даже просто поспать здесь, пока он работает. Чтобы только успокоиться мыслью, что рядом есть еще одно живое существо.

Он смахнул чувство прочь. Это было лишь потакание своим слабостям и жалость к себе, ни на одно из которых у Джека не хватало терпения. Он слишком хорошо знал по опыту, что присутствие рядом людей не спасает его от глубоко укоренившегося в нем одиночества. Он был иным, и как бы команда ни любила и ни уважала его, он никогда не станет одним из них. Он не может умереть. Это меняет восприятие его людьми.

Неосознанно он посмотрел через окно на лестницу. Пол внизу был вычищен, но для него он навсегда остался в памяти с красными пятнами на больнично-белом от истекающей кровью Тошико, подстреленной, но еще старающейся помочь остальной команде. Если бы он мог забрать себе ее смерть, он бы забрал, и хотя Гвен с Янто это понимали, — они тоже ничем не могли помочь — но его воспринимали иначе. Пришельцем в своем роде. По многим причинам он был уродцем. У него было то, чему завидовали многие люди, но для него это было сродни бесконечному проклятию.

Он уставился в монитор и прислушался к вибрации тишины.

Тишина.

Кровь быстрее побежала по его венам.

— Тишина… тут кое-что… — тихо пробормотал он под нос. Вся жалось к себе улетучилась так же внезапно, как пришла, пальцы застучали по клавишам, цепкий взгляд из-под челки сфокусировался на плоском мониторе с новейшими данными.

Что, если… задумался он. Что, если истории были правдой… Его пальцы давили на клавиши с удвоенной силой.

Одиночество, изолированность, звук, эмоции, изменение формы. Он набрал слова для нового поиска, выделяя на экранной карте отдаленное пространство во вселенной. Он не был уверен, что раса или планета существовали на самом деле, только слышал о них в байках и легендах. Но если они существовали… если они существовали, возможно, ему выпал шанс выяснить, с чем они имеют дело.

Пока Джек работал, непритронутая пицца остывала, его глаза не отрывались от монитора. Ночь обещала быть долгой.

Глава двенадцатая

Часом позже того, как капитан Джек Харкнесс оставил свою пиццу остывать на краю стола, Бен Причард и Дрю Пауэлл собирались спокойно выпить в «King's Arms». Старый паб, приютившийся на одной из боковых улочек в старинной части города, был необычно тих. Со стольким количеством людей, приехавшим на конкурс — как участников, так и зрителей — он должен был быть полнее, даже несмотря на дождь. Но здесь была лишь пара групп угрюмо выпивающих посетителей, разбросанных по углам паба так же, как сотню лет назад в портовом городке собирались в группы грабители и воры.

Бен слегка поморщил нос, пока они забирали свои Пино Гриджо[18] с длинной деревянной стойки. Паб «King's Arms» был одним из тех пабов, где еще не так давно клиенты могли топором прорубить висящий низко грязный серый дым, чтобы пробраться к столику. И хотя курение здесь запретили и определенно чувствовался свежий слой краски годичной или двухгодичной давности, Бену показалось, что вдохни он достаточно глубоко, призраки всех тех покойных Марльборо Лайт и Бенсон энд Хэджис проникнут к нему в легкие и благополучно почуют там в надежде родить какую-либо опухоль. Ну или уничтожат его голос за неделю-другую. А на конкурсе много тех, кто бы этому обрадовался.

Дует Причард и Пауэлл очень близко подошел к победе в финале в прошлом году, и с тех пор Бену казалось, что все их совместное время они только и делают, что репетируют, репетируют и репетируют, особенно в этом году, когда финал будет транслироваться по телевидению, а кто знает, к чему это может привести. Лично Дрю отчаянно хотел выиграть. А когда Дрю был счастлив, счастлив был и Бен. И это замечательно вылилось в тринадцать лет отношений.

— Пошли, — Дрю отошел от бара. — Давай сядем за столик. — Он кивнул в сторону арки над ступеньками. — И будем надеяться, у них мягкие сиденья.

Следуя за округлыми формами своего партнера, идущего по пустому пространству основного помещения паба так, словно на него давила толпа со всех сторон, Бен только и делал, что улыбался. Они были «небо и земля». Если Бен с легкостью подходил под все стандарты, Дрю был абсолютной дивой. Какой смысл просто идти, если можешь нестись? Зачем кричать, если можно вопить? И все же у Дрю было самое доброе сердце из всех, что он знал, тем более что Бен был довольно талантлив, чтобы быть востребован как сам того хотел. Возможно, с Дрю приходилось не легко, но Бен любил его. А тот любил Бена и его спокойное восприятие всего. Вот так вот просто.

Внизу в маленьком баре Дрю остановился.

— О Боже.

— В чем дело? — Дрю прикрыл собой видимость, и Бен не видел ничего за углом.

Дрю пихнул его в ребро.

— Смотри.

Дрю немного отошел, прижимаясь к стене, так что Бену удалось протиснуться рядом. Его сердце поникло. В углу нижнего бара за столом расположились Ангус Паркер, Тони Локли и небольшая компания их друзей, которых они везде с собой таскали. Судя по количеству пустых бутылок посреди столика, они были там уже довольно давно.

— Хочешь пойти в другое место? — прошептал Бен, его ноги уже поднимались вверх по лестнице. Они просто хотели выпить по одной в расслабляющей обстановке, прежде чем вернуться обратно в отель. Никто не ждал, что все так обернется.

— Слишком поздно, — прошипел Дрю. Ангус Паркер засек их, злобная усмешка нарисовалась на его худом красивом лице.

— Добрый вечер, дамы.

Вокруг стола послышалось фырканье и хихиканье, восхваляющие его остроумие. Бен выдохнул. Ему подумалось, что некоторым людям однажды может надоесть даже их собственная гомофобия. В случае с Ангусом Паркером и его постоянным приятелями это не срабатывало, и в спокойные минуты Бен был склонен думать, что этот парень с астенической фигурой как-то уж слишком сильно выступал против.

— Добрый.

Бен сверкнул нейтральной улыбкой, прежде чем пройти к столику в дальнем углу. Он находился далеко от остальных, но других поблизости не было. Дрю остался стоять на месте, посредине маленькой комнаты. Подняв свободную руку, он уперся ею в выгнутое бедро, одна бровь поползла вверх, губы поморщились. Он с отвращением посмотрел на кучу бутылок посреди стола.

— Никаких надежд в этом году, да, парни?

Глаза Тони Локли сузились и смотрели исподлобья, Бен застонал про себя. Идея тихо выпить полностью провалилось и только по вине Дрю. Почему он не мог просто не обратить внимания на это? Почему он все время глотает наживку?

— Что ты хочешь сказать?

Дрю фыркнул.

— Алкоголь не очень хорошо влияет на голосовые связки, как вы знаете. — Он вздохнул. — Вы никогда нас не догоните нас девочек, напиваясь до одури за несколько дней до финала. — Он повернулся на каблуках и направился наконец-то к Бену. — Но я полагаю, — кинул он, даже не оглядываясь, — если у вас нет никаких надежд на выигрыш, все это не имеет значения. Ваше здоровье!

Бен смотрел на Дрю, пока тот усаживался, практически переваливаясь за края барного стула.

— Что?

— Сам знаешь, — Бен не повышал голоса. — Зачем ты конфликтуешь с ними? Мог бы ты хотя бы раз их проигнорировать?

Дрю пожал плечами, глаза широко распахнуты, взгляд — сама невинность.

— Уступать не в моем характере, вот и все.

— Просто я хочу, чтобы ты иногда брал во внимание и мой характер. Я хотел лишь спокойно выпить, а ты сделал это невозможным. — Бен чувствовал дырявящий их гневный взгляд певцов и понимал, что спор не окончен.

Не любящий нотаций Дрю изогнул бровь.

— Они первые начали.

— Тебе не стоило подыгрывать. — Темные глаза Бена сверкали раздражением из-за их разговора в духе «отцов и детей», он удивлялся, почему его это вообще беспокоит. Такой бессмысленный спор. Дрю был неспособен пройти мимо таких, как Локли и Паркер. Особенно мимо этих двух. Они сцеплялись все три года проведения конкурса. Если бы Дрю только понимал, что тот факт, что они каждый год обходили тех двоих, был достаточен, чтобы посадить их на место. Ему бы не пришлось вступать в словесную схватку с ними. И опять же уже было слишком поздно.

Дрю отпил от своего вина и откинулся на спинку.

— Они смотрят на нас? — спросил он. — Я чувствую, как они уставились.

— Естественно они смотрят на нас. А чего ты ждал? Но теперь, пожалуйста, просто игнорируй их. — Бен отпил от идеально охлажденного Пино Гринджо, но не получил ни малейшего удовольствия. Он хотел поскорее допить свой напиток и увести их обоих, пока не настала неразбериха. Драки как таковой не было бы, его не это беспокоило, но после тринадцати лет с Дрю он знал, что тот может всю ночь сыпать на рану соль едкими комментариями, и Дрю был не из тех, кто комментирует тихо.

— Мы молодые можем с этим справиться, — отозвался Локли. — Думаю, в вашем возрасте об этом нужно больше беспокоиться. — Он замолк на минуту. — Особенно с таким-то весом.

Бен увидел, как Дрю дернулся, челюсть сжалась, а пальцы до побеления сжали бокал с вином. Если и был способ задеть Дрю, так это было упоминание об его весе. Нельзя было отрицать, что за последние годы, после исполнения тридцати лет, он набрал килограммов. Он сваливал все на проблемы с щитовидкой, но Бен знал, что виноват был тандем любви к пирожным с кремом и неприязни к спортзалу. Бен не протестовал и понимал, что если это начнет сильно волновать Дрю, тот что-нибудь предпримет.

— Ага, — подключился Ангус Паркер. — Бен должен хорошенько постараться, чтобы тянуть тебя в вашем пении. Через порог ему тебя ни за что не перенести.

Это вызвало гиканье сидящей рядом компании: мужчины лет сорока, который и сам был не так уж худ, костлявой блондинки, явно запавшей на красивого Ангуса, брюнетки, которая показалась Бену не настолько взрослой, чтобы находиться в пабе, а ее угревая сыпь, которую она, как наивно полагала, удачно скрыла под слишком темным макияжем, не убедила его в обратном и взрослый мужчина, которого Бен знал, как дядю Ангуса Паркера — некто вроде технического персонала. Это заставило Бена улыбаться. Ангус и Тони хотели, чтобы к ним относились, как к поп-звездам, но пели классику. Он еще никогда не видел менее уверенных в себе людей, но они явно не хотели слышать этого от 35-летнего счастливого гомосексуала.

Последнее высказывание о весе и пении оказалось для Дрю невыносимым. Он медленно поворачивался на стуле, пока не оказался лицом к лицу с оппонентами.

— Ну и какое место вы намерен занять в этом году? В первой пятерке? — он иронически ухмыльнулся. — Позвольте напомнить, что дует Причард и Пауэлл в прошлом году был вторым, вы наверняка знаете, что несколько букмекеров считали нас в числе фаворитов на победу. Некоторые из нас по-настоящему соревнуются, а не играют в соревнование. — Он выдержал театральную паузу. — Кто знает, может, после этого конкурса мы перейдем в профессионалы. В то время как у вас вряд ли даже произношение профессиональное.

Смех в комнате прервался, и Бен увидел злость, вспыхнувшую во взглядах молодых парней. Дрю по временам мог быть чертовски внушительным, и сейчас был именно такой момент.

— Мы люди из рабочего класса и гордимся этим, — проговорил дядя Ангуса Паркера через бокал пива. Бен никогда не подходил близко, чтобы проверить, но не удивился бы обнаружив татуировки «любовь» и «ненависть» на костяшках пальцев мужчины. Он выглядел как человек, проживший интересную жизнь.

— Извините, — встрял Бен, — он не имел в виду ничего такого.

Дрю повернулся, шея вытянута, подбородок приподнят — недовольство очевидно.

— Лучше я буду нормальным парнем из рабочего класса, чем педиком из среднего, — оскалился Ангус.

Не говоря Бену ни слова, Дрю вновь обратил свое внимание на небольшую группу в другом конце комнаты. Полный рот растянулся в улыбке.

— Педик из среднего класса, который даст тебе сто вперед на сцене, — улыбка переросла в оскал. — И я думаю, милый, — промурлыкал он, — чтобы быть нормальным парнем, требуется чуть больше, чем просто быть обыденностью, — он моргнул. — А насколько я слышал, это не самая сильная твоя сторона.

Бен влил в себя почти половину бокала, его взгляд помутнел, словно вуаль загородила его от остальных людей в пабе. Горло сдавило, а челюсть сжалась. Ему было необходимо расслабиться. Иначе он бы ужасно пел. И если для Дрю этот спор будет полностью забыт утром, его негодование задержится. Он просто иначе смотрел на вещи. Дрю мог накричать на человека, а через минуту смеяться сквозь слезы, плохое настроение Дрю приходило и уходило как короткий летний дождь. Бен был иным. Он зацикливался. И если у него не получалось отмахнуться от плохого, легкие и диафрагма сужались, теряя силу. Если так произойдет в этом году, Дрю действительно будет о чем пожалеть. И даже после всех этих совместных лет Дрю не до конца понимал, насколько Бен отличается от него. Дрю думал, что глубоко в себе все люди были такие же, как он, исключая разве что Ангуса Паркера и Тони Локли.

Локли толкнул Паркера локтем.

— Ты видел по новостям об убитых певцах? — спросил нарочито громко. — Может, показать убийце, кем бы он ни был, на Толстячка? — его смех напоминал свинячий визг: животный и неприятный. — Уберем с дороги.

— Спорю, весь конкурс внесет свою лепту, — прозвучал голос блондинки. — Я послушала его всего пять минут, и он вынес мне мозг.

И Паркер, и Локли рассмеялись, а Бен устало подумал, с которым из них она будет иметь удовольствие перепихнуться этой ночью и вспомнит ли об этом утром. Неожиданно все помещение стало в его глазах бесцветным и убогим. Он допил вино.

— Ты позволишь им так со мной говорить? — Дрю уставился на него с дрожащим подбородком.

— Они пьяны. Не бери в голову. — Бен поднялся. — Я ухожу.

— Что значит ты уходишь? Я еще не допил.

— Ну, а я допил, — он сдержал вскипающую злобу, напряженно сжимая мускулы челюсти. — Мне это не нужно, Дрю. Ты растрачиваешь себя на мелочи с этим «пустым местом», и я надеюсь, это делает тебя счастливее. А я? Я собираюсь глотнуть свежего воздуха.

Не дожидаясь ответа, Бен прошел к арке и поднялся в основной бар, игнорируя преследующие его выкрики «Хватай ее!». Он не злился на Паркера и Локли. Они были тем, чем были. Он злился на Дрю за вечное желание всегда быть победителем.

Ему не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что Дрю идет за ним, но только когда он покинул паб и отдалился, идя по узкой мощенной улочке в неизвестном направлении, Дрю наконец-то окликнул его.

Он обернулся и посмотрел на полного мужчину, беспомощного переминающегося с ноги на ногу в дверях паба.

— Что?

Несколько метров между ними казались слишком длинными, чтобы пересечь их, и Дрю, должно быть, почувствовал это, так как поколебался, стоит ли подходить.

— Мне жаль. Честно. Я идиот, — руки у него дрожали, когда он говорил. — Мне жаль, — он повторил мягче, словно только сейчас понял, насколько Бен был раздражен.

— Тебе всегда жаль. Но это не останавливает тебя от следующего раза.

— Давай сходим выпить в другое место. Я буду идеальным, обещаю.

Бен смотрел на землю, а не на Дрю. Взгляни он в щенячьи глазки своего партнера, начал бы чувствовать себя виноватым, что разозлился и это бы еще больше его взбесило. Он вздохнул. Он просто хотел побыть один полтора часика.

— Возвращайся в отель, — наконец произнес он. — Встретимся там через час или около того, — отвернувшись, он зашагал прочь.

— Бен!

Не оборачиваясь, Бен поднял руку и несмело махнул на прощание, а потом засунул руки глубоко в карманы и слегка стиснул, чтобы согреть их. Наконец дождь перешел в легкую морось, щекочущую кожу. Он распрямился немного, наслаждаясь свежим воздухом, заполняющим легкие, упражнения помогали отогнать напряжение, сдавившее внутренности.

Неожиданно узкая дорога переходила в современный бульвар с четкими сблокированными домами 1930-х годов по одну сторону, и просторным парком по другую. В свете уличных фонарей с жилой части улицы вблизи от траура он увидел детскую площадку. Улыбаясь, он пошел вдоль зеленого железного забора ко входу и ступил внутрь. Минуту он внимательно всматривался в сторону качелей. Качели выделялись серой тенью во тьме, слегка раскачиваясь вперед-назад на ветру, цепи скрипели, как старые суставы. Вокруг была полная тишина. Никого поблизости, ни пьяниц, ни наркоманов, ожидающих несчастных прохожих, чтобы пристать или избить.

Он был один.

Земля под ним не издавала ни звука, он подошел к качелям и сел в серединку, оставляя крайние сиденья пустыми для призраков играющих здесь детей. Цепи сдавливали бедра, но он не возражал. Его колени немного согнулись, затем он оттолкнулся от земли и задрал ноги, чтобы не мешать качелям выполнять то, для чего они были предназначены.

Раскачиваясь вперед и назад, он всматривался в чернильную темноту парка. Медленные движения помогали расслабить напряжение в плечах. Он закрыл глаза и позволил сырому воздуху заполнять и покидать его легкие. Каждый вдох длился длиннее предыдущего. Где-то вдалеке гукнула сова, в темноте хрустнула ветка.

Когда легкие полностью расслабились, Бен запел.

Глава тринадцатая

Гвен лежала в скомканном беспорядке своей постели — ноги тонули в теплых простынях, которые только что покинул Рис — и улыбалась во сне. Ее ноги были сжаты, словно продолжая обнимать мужа. Она была по-настоящему везучей девушкой. Она даже поверить не могла, что ей потребовалось так много времени, чтобы понять это.

Чашка кофе рядом с ней остывала, и она слышала, как в ванной, чистя зубы, чудовищно напевает Рис. Гвен хихикнула. Она даже не различала мотив из-за шума воды и действий с зубной щеткой, но это не маскировало того факта, что Рису на ухо наступил огромнейший медведь. Беспокоиться о том, что его навестит и вскроет пришелец из-за голосовых связок, точно не приходилось.

Так легкомысленно подумав об этом, она нахмурилась. Она не хотела думать о вчерашних смертях. Было всего семь утра. До появления в Хабе был еще час. Еще один час относительной нормальности.

— Эй! — Рис прервал свои далекие от мелодичности рулады, позвав ее сквозь открытую дверь ванной, открывая воду из душа на полный ход. — Говорят, нас ждут ограничения. Как насчет того, чтобы сэкономить на воде тем, что запрыгнешь ко мне сюда?

Гвен засмеялась, отталкивая одеяло. Их вчерашнее свидание вышло просто замечательным, даже после всего, через что она прошла. Еда оказалась восхитительной, да и продолжение вечера тоже было выше всяких похвал. Несмотря на трудности, с которые возникли, когда она только устроилась в Торчвуд, после свадьбы они редко спорили. Может, это отчасти было связано со смертью Оуэна и Тош и пережитым страхом, что она потеряла самого Риса. Она бы не рискнула пережить всю эту боль снова. Ведь она до сих пор ощущала привкус вины, когда вспоминала о том, как предала Риса, изменив с Оуэном. Это было сумасшествием, она бы хотела, чтобы этого никогда не случалось, но теперь все было в прошлом. Ей следовало позволить этому уйти вместе с Оуэном.

— Уже иду.

Присев, она отпила кофе, потом откинула одеяло и поднялась. Потянувшись и почувствовав себя, кошкой, получившей сметану, Гвен подумала, что бывают способы начать день и похуже. Она сделала четыре шага в направлении ванной, когда раздалась трель мобильного, и метафорическая сметана тут же испарилась. В такое время утра ей могли звонить только по работе. Честно говоря, с того момента, как она поступила в Торчвуд, ей казалось, что ее мобильник звонит, только чтобы Рис уточнил, когда же она вернется домой, или чтобы Джек, Янто, Тош или Оуэн спросили, когда она притащит свой зад в Хаб. И теперь она колебалась пятьдесят на пятьдесят, Джек это был или Янто.

— Подожди. Телефон звонит! — крикнула она, надеясь, что муж услышит ее через шум воды и собственное скверное пение и двинулась обратно к кровати, чтобы ответить.

На дисплее высветилось имя Янто.

— Что случилось? — она инстинктивно знала ответ, еще даже до того как вопрос слетел с губ. Пришелец убил ночью еще одну жертву. Будь оно проклято. Живот скрутило, и воспоминание о чудесном вечере с Рисом было навсегда омрачено. Она должна была работать. Все должны были.

— Посмотри новости. И езжай в Хаб.Быстро.

— Выхожу.

Они повесили трубки резко, без всякой вежливости, принятой в обществе. Думая о том, что о душе можно забыть, Гвен включила телевизор и отыскала новостной канал. Было 7.15 утра. Шли начальные титры.

— Мария Бруно, покинувшая родной Уэльс в 17 лет, вернулась в Кардифф для участия в финале городского ежегодного Конкурса оперных певцов-любителей в составе судейского корпуса. На пике своей славы в 90-ые годы Бруно считалась одним из величайших сопрано в мире, регулярно исполняя партии с покойным Лучано Паваротти.

Влезая в свою футболку, Гвен смотрела на идеально причесанную телеведущую. Почему она сразу не переходит к делу?

— Ее неожиданная смерть стала большой потерей для родных и всех, кто ее знал. Она сильно скажется на мировом оперном искусстве, в которую Бруно привносила столько радости. Мы надеемся в скором времени переговорить с одним из ее коллег-судей, а прямо сейчас мы передаем прямую трансляцию из отеля Св. Давида в Кардиффе, где на месте событий находится Джуди Гловер.

Ведущая покрутилась на стуле, чтобы повернуться лицом к экрану позади себя со знакомыми видами Мэрмейд Куэй и молодой женщиной, отчаянно старающейся игнорировать бьющие по лицу капли дождя и серьезно смотрящей в камеру.

— Итак, Джуди, — продолжила ведущая из сухой теплоты студии. — Можешь ли ты пролить какой-нибудь свет на события вокруг смерти Марии Бруно?

Натягивающая джинсы Гвен замерла. Это было важно.

Рис показался из ванной с полотенцем вокруг бедер.

— Я думал, ты присоединишься…

Не смотря в его сторону, Гвен подняла руку, призывая к тишине. Ей нужно было услышать. Кроватные пружины скрипнули, когда он присел около нее.

— Да, я могу. — Репортер выглядела хмурой. — Полиция готовится сделать заявление, однако источник внутри отеля сообщил нам, что Мария Бруно поднялась в свой сюит примерно в 9 вечера. Около половины десятого ей принесли фруктовый салат. Ее муж и менеджер Мартин Мелой, снимающий соседний сюит на этаже, задержался в баре приблизительно до половины двенадцатого, прежде чем подняться к себе. Миссис Бруно была «жаворонком», и обычно ее завтрак доставлялся мистеру Мелою, который будил ее, принося завтрак. — Репортер остановилась. — Следуя этой традиции, он и обнаружил тело.

— Есть ли какие-нибудь детали, свидетельствующие, что могло послужить причиной смерти?

С носком в одной руке Гвен не отрывала глаз от экрана.

— Как вы можете видеть по количеству машин и фургонов позади меня, сегодня в этом пятизвездочном отеле собралось много полицейских. Хотя полиция еще не сделала заявлений, источник в отеле, увидевший тело Марии Бруно до приезда, сообщил, что ее смерть могла наступить насильственным путем, и возможно тело было вспорото. Еще раз повторяю, что это неподтвержденные данные. Однако судя по количеству полицейских и судебных фургонов, могу предположить, что смерть вряд ли произошла по случайным или естественным причинам.

— Бог мой, — сердце Гвен опало. Вспорото. Слишком большое совпадение, если это не их пришелец.

— Хочешь сказать, это связано с твоей работой? — глаза рядом сидящего Риса были широко раскрыты. — Твою-то мать, Гвен, она ведь звезда.

Гвен пожала плечами.

— У нас у всех кровь в жилах, Рис. Все мы смертны.

— В отличие, возможно, от того, что ее убило, хм? — голос Риса был мягок, и Гвен не ответила. В ответе не было нужды.

Телеведущая на экране коснулась переговорного устройства.

— Джуди, на этом я вынуждена попрощаться с тобой. Нам только что сообщили, что в парке на Энджел-стрит в Кардиффе найдено тело мужчины. По непроверенным данным тело было найдено утром выгуливающим собаку мужчиной у качелей на детской площадке. — Гвен увидела, как женщина заметно вздрогнула. — Полиция оцепила парк и оценивает случившееся, как смерть при подозрительных обстоятельствах. Ранние сообщения доказывают, что мужчина был вспорот с особой жестокостью.

Повтор этого слова заставил замолкнуть даже «закаленную» журналистку, а Гвен вырубила телевизор. Она достаточно наслушалась. Натянув носки, она потянулась за обувью.

— Я так понимаю, ты сегодня работаешь допоздна? — Рис прислонился к стене. Она одарила его горькой улыбкой.

— Типа того.

Возникла минута молчания, в которой промелькнули тысячи не высказанных ими вещей, услышанных и понятых.

Уже с надетой обувью Гвен потянулась и поцеловала его.

— Люблю тебя, Рис Уильямс.

— И я тебя люблю, Гвен Купер. И ты, черт возьми, будь осторожна.

На ее лице растянулась улыбка.

— Я всегда осторожна. — Это было неправдой, и она знала, что он не верит в это, но все же всегда рад слышать.

Секундой позже дверь захлопнулась, и Гвен Купер вновь полностью принадлежала Торчвуду.

Глава четырнадцатая

Переступив порог лифта, спустившего ее в Хаб, Гвен первым делом услышала звонок телефона. Учитывая, как мало народу знало о существовании, сегодняшний день не предвещал ничего хорошего.

Не останавливаясь, чтобы ответить, она обнаружила Янто в дверях офиса Джека. Как и всегда будучи расстроенным вмешательством извне, их босс медленно мерил шаги позади своего стола. С того места, где стояла Гвен, не было похоже, что Джеку особо удается вставить хотя бы слово. Она читала по его губам:

— Да, я понимаю. Да, сэр, делаем все, что можем…

— Дело дрянь, — пробормотала она.

— Первый министр Уэльса[19] определенно был большим фанатом, — Янто не сказал чьим. Ответ был очевиден. Явно не неопознанного мужчины в парке. — Как и несколько высокопоставленных членов ЮНИТа. Нам звонили и из Манхеттена, и из Женевы. Они хотят знать, насколько мы способны разобраться с проблемой. Такое ощущение, что всем нужны ответы и незамедлительно.

— Что с другим телом?

— То же самое. Люди Катлера оцепили место происшествия. Одежда и кожа сплавлены при рассечении. И точно как у Марии Бруно и других, голосовые связки пропали.

Гвен пожевала щеку.

— Но никто бы не стал поднимать такую бучу из-за него или тех троих бедолаг, разве нет? Что за черт?

Янто пожал плечами.

— Так устроен мир.

— Да, возможно, но это не значит, что мне должно нравиться. Я хочу найти этого чертового пришельца из-за всех них. — Гвен пыталась успокоиться, кусая губы. Огрызнувшись на Янто, она нехотя признала, что эмоционально вовлечена в дело и уже не может успокоиться, ей не хотелось, чтобы Джек или Янто заметили, как сильно ее это волнует.

— Мы все хотим, Гвен, — Янто искоса посмотрел на нее. — Ты думаешь, Джек заволновался только из-за звезды? Что для него одна жертва значимее другой?

Гвен молчала. Янто был прав. Она не могла винить его за поведение всего остального мира. Если кто и был лишен мелочности, так это капитан Джек Харкнесс. Он слишком многое видел. Он был настолько иным. Джек был — и она не могла сдержать пробежавших по спине мурашек — Джек был особенным.

По другую сторону стекла предмет их обсуждения опустил трубку и распахнул настежь дверь.

— Выключите эти телефоны. Сейчас же. — Прошагав мимо Гвен и Янто, Джек запустил руки в волосы. — Боже, я даже собственные мысли не слышу. Если мне еще хоть раз придется сказать сегодня «да, сэр» или «нет, сэр», клянусь небесами, я застрелюсь.

Гвен взглянула на офис Джека и на лежащий на столе старый револьвер времен второй мировой войны.

— Думаешь, добавление к своим проблемам еще и головной боли поможет нам разобраться со всех этой неразберихой?

Джек уставился на нее.

— И когда смеяться?

Ее улыбка стерлась. Гвен видела, что он устал, а терпение на исходе. Пока она была дома с Рисом, он работал.

— Извини.

Он отмахнулся от извинений Гвен.

— Ты не виновата. Просто слишком много бюрократии для этого времени утра, — он глубоко вдохнул и положил руки на бедра.

Позади них Янто опустил рычаг, и трель телефонов внезапно прервалась. В Хабе повисла благодатная тишина.

Наконец-то Джек улыбнулся.

— Спасибо.

Он прислонился к рабочей станции и протяжно выдохнул, его плечи, слегка расслабляясь, опали.

— Ты работал всю ночь? — спросила Гвен. Янто, стоящий у кофе-машины включил воду на кипячение.

— Говоря словами великого Лайонела Ричи, мне в самом деле пришлось работать ночь напролет[20], — Джек поднял глаза. — Но оно того стоило.

И Янто, и Гвен уставились на него.

— Сейчас не время для театральных пауз, — наконец сказала Гвен. Ее сердце бешено билось. — Что ты нашел?

— Думаю, я понял, что из себя представляет наш пришелец. Ну, или по крайней мере, откуда он появился.

Гвен посмотрела на Янто и увидела в нем отражение своего собственного возбуждения. Пятеро человек погибли, и они были не в состоянии что-нибудь сделать. И вот у них была зацепка, чтобы хотя бы начать решать проблему.

Джек прислонился к широкому компьютерному экрану позади монитора Рифта.

— Идите взгляните.

Янто и Гвен встали по разные стороны от Джека, и Гвен стало интересно, почувствовал ли Янто тот же короткий электрический всплеск от прикосновения к руке Джека, который пробежал по ней. Возможно. И возможно, намного сильнее. Как бы там ни было, их отношения были более интимными. На секунду ее мозг отвлекся на мысль, посещавшую не первый раз, насколько сильно отличаются прикосновения Джека к ней от прикосновений к Янто. К ее лицу прилила кровь и, нахмурившись, она заставила себя сфокусироваться на экране. Сейчас действительно было не время для подобных фантазий.

— На что мы смотрим? — спросила она.

Под обозначающими координаты линиями громоздились воронки цветных газов и темные пятна различных форм, которые Гвен могла принять только за планеты. Единично тут и там попадались светлые сферы. Солнца.

— Разве не удивительно? — в голос Джека пробрались нотки детского энтузиазма и заинтересованности, которые Гвен так редко слышала в последние месяцы. Это заставило ее сердце наполниться теплом. Ее собственное солнце. Она посмотрела на красивого мужчину, и он на миг оторвался от экрана, улыбаясь ей. Возможно, он был их солнцем, подумалось ей. И как планеты притягиваются гравитацией, они, раз притянувшись к его орбите, не могли по-настоящему сбежать. Не считая реткон и смерть. Оба варианта не означали ничего хорошего.

— Значит, одна из этих планет обитаема? — спросил Янто. — Которая?

Джек рассмеялся.

— Да ну тебя, Янто, после стольких лет в Торчвуде это все на что хватило твоего воображения? — он покачал головой. — На этом экране тысячи планет, и сотни из них обитаемы, — он улыбнулся. — А визит на некоторые обещает неплохое веселье, — он ткнул локтем молодого мужчину рядом с собой. — Тебе бы понравилось. Красивые мальчики, красивые девушки… — он замолк и повел плечами. — Ну ладно, рядом достаточно мальчиков и девочек. Как минимум гуманоидов.

— Мы отклонились от темы? — Гвен сложила руки на груди.

— Просто предлагаю вам полный тур, — глаза Джека сузились. — Смотрите, — он показал на верхний левый угол плоского экрана. В этом уголке было темнее, звезды разбросаны менее часто и блестели слабее, словно отстаивая свое право на свечение в борьбе с поглощающей их темнотой. Гвен с трудом различила затененное темное пятно.

— Это планеты? — указывая, спросила она.

— Хах-хм, — кивнул Джек. — И думаю, наш пришелец прибыл вот с этой.

Он указал на пятно темноты, которое было так приближено к краю экрана, что почти выпадало за него.

— Не очень-то похоже на планету, — вставил Янто. — Похоже на газовый шар.

Гвен не могла понять, откуда Янто знает об этом. Для нее космос был обычным космосом. Только когда он имел отношение к Земле, она обращала на него внимание.

Джек выпрямился.

— Потому что планета сама по себе крошечная, но окутана в черную атмосферу. Не уверен, что это газ. Но чем бы это ни было, в нем живут жители планеты. Они большую часть времени проводят там в невидимости, лишенные какой-либо особой формы, чтобы описать ее, каждый — просто темная тень, потерянная в коконе «ничего», окутывающей твердую землю. — Его голос был мягок и серьезен. — Они предпочитают оставаться бесформенными, принимая гуманоидную форму только для спаривания. Прошло тысячи лет, прежде чем во вселенной узнали, что там теплится жизнь.

Янто посмотрел на Джека.

— Что ж, мы искали что-то, что может менять форму и пробираться сквозь маленькие отверстия. Думаю, если пришелец будет сохранять свое бесформенное состояние, он подойдет под критерии. Это может объяснить и эффект неожиданности. Если оно не принимает свою твердую форму до последнего момента, у жертвы нет времени позвать на помощь.

— Именно, — согласился Джек.

— Значит, они не дружественны, на этой планете? — уточнила Гвен. — Хотя, думаю, это можно сказать уже по манере вскрывать людей из-за голосовых связок.

Джек покачал головой.

— Нет, они не дружелюбны, но и невраждебны тоже.

— То есть?

— Она известна как Тихая планета. У нее нет других названий, так как населяющие ее существа не контактируют с окружающей вселенной. Они не называют себя. Поэтому и планету не назвали. — Он вздохнул. — Что-то типа заброшенного места. Я удивлен, что в моей базе данных она есть. Наверно, я обстоятельно подошел к делу в тот день.

— У них нет имен? — Гвен посмотрела на него. — Как тогда они идентифицируют друг друга? По запаху?

Джек нахмурился и поглубже засунул руки в карманы.

— Они не идентифицируют друг друга. В том-то и дело. Место называют Тихой планетой потому что там нет коммуникации. Они живут, полностью замкнувшись сами на себя, от рождения. Никаких разговоров, прикосновений. Ничего. Мысль разделить свое существование с кем-то еще отвратительна для них. — Его хмурость усугубилась. — Это то, что показывают отдаленные исследования. То есть, невозможно просто попасть туда и спросить их самих. И даже если было можно, то у нет языка, чтобы ответить, я верю на слово исследователей.

— Они никогда ни с кем не общаются? — на секунду Гвен постаралась представить, каково это. Максимум, что она смогла представить — сцены из просмотренного фильма о глухонемой, слепой девочке, которая постепенно училась читать по Брайлю и писать. Но даже она могла прикасаться. Она знала других людей. — Одиноко же им должно быть.

— Думаю, нам это кажется так. Но таков их образ жизнь. Так что для них это абсолютно естественно. Наш мир должен быть для них кошмаром.

Кофе-машина забулькала, выливая остатки кипящей воды через фильтр в чайничек. Янто все еще смотрел на экран, словно увиденное каким-то образом отодвинуло все остальное на второй план, так что Гвен, неожиданно начавшая слышать каждый шум, пошла разливать кофе. Послышался мягкий топот ее ног по плиточному полу, звук разливающегося молока, а затем металлический звон ложки о керамику. Это были звуки, которые она почти не замечала — просто часть жизни. Она пыталась представить тишину — отсутствие звука. И не могла. Сдув волосы с лица, она подняла кружки и пошла назад. Янто все еще выглядел озадаченным.

— И что случилось? Если наш мир может оказаться для него таким кошмарнымм, и я могу представить насколько, как тогда один из них выживает здесь?

Джек пожал плечами.

— Что мы знаем о Рифте? Он приносит сюда вещи, которые не принадлежат Земле. И иногда забирает людей туда, куда они не принадлежат. — Он отпил от кофе. — Возможно, Рифт открылся на Тихой планете или где-то поблизости и притащил кого-то через себя.

— Все равно бессмысленно. — Бровь Гвен вытянулась. — Представь, что тебя неожиданно забрали с той планеты и перетащили туда, где все связано со звуком и коммуникацией. Телевидение, радио, постоянный шум трафика, мобильные телефоны… — она вытянула руку, словно дотягиваясь до чего-то. Даже в этом движении заключалась коммуникация. — Это любое создание доведет до безумия.

— Возможно, оно безумно, — вставил Янто. — Может, поэтому оно убивает людей.

Гвен покачала головой.

— Нет, эти убийства продуманны. Если бы существо было безумным, оно бы просто таскалось по улицам Кардиффа, вскрывая каждого встречного. Пришелец выбирает специфических жертв.

— Певцов.

— Хороших певцов, — добавил Джек. Он посмотрел на Гвен. — Думаю, ты права. Я не считаю, что этот пришелец безумный. То, что он творит, возможно, сумасшествие, но не его сущность. Черт, я даже не думаю, что он осознает суть своих действий.

— Что если, не Рифт его выкинул. Что если, он пришел, потому что сам хотел, — глаза Янто вернулись к темному углу экрана, к далекому, далекому — невероятно далекому месту.

— Это вероятность, — сказал Джек. — Но такая, которую мы никогда не сможем подтвердить, даже если сумеем поймать пришельца.

Гвен подняла глаза.

— А план, как это сделать, у нас есть?

— Ах… — выдохнул Джек и посмотрел на застывшую в ожидании команду. — Знание, что он такое, не поможет нам найти его. Всплески активности Рифта становятся сильнее сразу до нападения, что заставляет меня полагать, что существо каким-то образом прячется в самом Рифте, выходя только убивать.

Гвен посмотрела на Джека, потом взглянула на Янто, чье лицо выглядело таким же опешившим, как ее собственное.

— Прячется внутри Рифта? А это вообще возможно?

Джек перехватил ее взгляд.

— Ты так же, как я знаешь, что с Рифтом все возможно.

— То есть, мы вернулись к той же точке, в которой находились вчера.

— Нет. Мы знаем, что можем поймать его. Портативная тюрьма удержит его, как минимум на час.

— А потом? Что мы с ним будем делать? — Гвен смотрела поверх чашек с кофе. — Споем колыбельную и отправим назад через Рифт.

— Давай начнем волноваться об этом, когда поймаем его.

— Что возвращает нас к главному вопросу — Янто, наконец, оторвался от экрана, посмотрев на Джека. — Как мы это сделаем?

На лице Джека расцвела ослепительная улыбка.

— Мы устроим ловушку. — Звонок мобильного раздался из кармана брюк Джека, и он застонал. — Отлично. — Отойдя от рабочей станции, он схватил чашку с кофе и двинулся в свой офис. — Гвен свяжись с Катлером и введи в курс дела. Если мы будем ставить ловушку, я хочу, чтобы он был в курсе.

— Ты уверен?

— Да, — он остановился в дверях офиса и посмотрел назад. — Я прочитал файлы о нем. И думаю, возможно, Торчвуд ему задолжал. — Его телефон просто отказывался замолчать. — Янто, собери все материалы с мест преступлений и посмотри, есть ли что-нибудь полезное для нас. Любое полезное. Давайте больше не отдадим ни одного человека этой штуке.

Закрыв дверь, он наконец-то раскрыл телефон. Гвен вздохнула и взялась за свой телефон, чтобы выяснить, где был Катлер. С его заспанными глазами, совсем как у Джека, подумалось ей.

Глава пятнадцатая

Журналисты кружили у полицейского участка, как мухи над издохшим животным. Толкаясь между ними, Гвен пробивала себе дорогу к лестнице. Что они искали здесь на самом деле: ответы или новость об очередной кровавой смерти? В Кардиффе распродали рекордное количество газет сегодня, и эти вампиры не хотели, чтобы это кончалось. Как минимум не сейчас.

Она подавила свое отвращение. Журналисты были лидерами в бригаде «что плохого случилось с другими людьми», словно их собственные жизни были кристально чисты. Однажды они узнают разницу. Если превратятся в тему новости, а не будут охотником за ней.

— Вы из полиции, леди? — Молодой человек последовал за ней вверх по лестнице и схватил за рукав слишком уж настойчиво, заставив горлышко куртки врезаться в горло. — У вас есть информация об убийстве Марии Бруно? Или о других убийствах? Это все дело рук одного парня?

Вернув руке свободу, Гвен уставилась на него.

— Я всего лишь потеряла своего кота. Отвали от меня.

Перепрыгивая через последние ступеньки, она толкнула тяжелую дверь, отпихивая охранника, стерегущего вход, и направляясь прямиком к дежурному.

— Гвен Купер. Торчвуд. — Мужчина за стойкой был ей не знаком. Он поднял седеющую голову и обглядел ее с головы до ног, на его стареющем лице явственно написалось раздраженное выражение. В общем-то она не могла его винить. Полиция очень мало знала о Торчвуде, кроме того что они появляются и уводят дела, а это может вывести из себя. И в то же время они все выполняли свою работу и были определенно на одной стороне, даже если это не всегда так выглядело.

Смотря на него сверху вниз, она не улыбалась. Она уже давно перешла этап, когда пыталась соблюсти баланс между своей старой и новой работами. Теперь Гвен была Торчвудом «от и до».

— Где детектив Катлер? Он меня ждет.

Сержант задержал на ней взгляд, прежде чем поднять трубку.

— Тут Гвен Купер к детективу Катлеру. — Он вновь посмотрел на нее с нескрываемым пренебрежением. — Вероятно, он ожидает ее. Она говорит, что из Торчвуда.

Гвен сохраняла на собственном лице нейтральное выражение. Она знала этот тип — их можно было встретить во всех сферах жизни. Разновидность мужчин, которые не уважают женщин младше 35 лет, думая, что могут получить все желаемое, всего лишь перепихнувшись с кем-то.

Он повесил трубку и легонько кивнул в сторону сдвоенной двери.

— Он там. Отдел происшествий[21] на втором этаже, но он, возможно, курит на заднем дворе, — он улыбнулся. — Но вы Торчвуд. Вы без проблем его найдете.

Гвен улыбнулась в ответ.

— Я знаю, где отдел происшествий. — Несмотря на улыбку, слова безошибочно сочились ядом. — Я тут работала. Но спасибо за помощь.

Оставив сержанта, упиваться чаем, она прошла прямо в центр участка. Телефоны звонили, факсы выдавали сообщения о происшествиях и рапорты. Она чувствовала усилившееся напряжение в воздухе. Пока весь Кардифф концентрировался на убийствах, тут были мужчины и женщины, которые были вынуждены раскрывать все остальные преступления и ежедневно сталкиваться с домашним насилием, угонами и вандализмом. Они никогда не заканчивались.

— Привет, — строгая женщина-полицейский проходила мимо со стопкой бумаг в руках, и Гвен остановила ее, мягко коснувшись руки. Не так уж давно она была точно такой же, так же шла по этим коридорам. — Я ищу детектива Катлера. Жалкая скотина за стойкой сказал, что он, возможно, вышел во двор покурить сигарету?

Молодая женщина слегка покраснела.

— О да, так и есть. Я видела его выходящим минут пять назад. Просто идите прямо по коридору и в конце увидите пожарный выход. Обычно он курит там.

Ее улыбка слегка задержалась, и благодаря ее, Гвен гадала, не подумывала ли полицейская начать курить, только бы разделить пожарный выход с неопрятным лондонским детективом. Гвен ее не винила. Раз уж сама соблазнилась. Было что-то невероятно привлекательное в заносчивых и надломленных мужчинах. Она не хорошо знала Катлера, но знала достаточно, чтобы понять, что он подходит под обе критерии.

Дверь пожарного выхода была приоткрыта и, толкнув ее, Гвен нашла Катлера опирающимся на перила и разглядывающим переулок. Из отверстий на противоположной стороне, которая, если Гвен не обманывала ориентировка, принадлежала Джованни Траттория[22], валил дым. Ей вдруг стало интересно, есть у этой застроенной уродливыми офисами и предприятиями ли улицы название. Глубоко затянувшийся Катлер даже не оглянулся.

— Я надеялся, тут вы меня не найдете, Скалли.

Шагнув вперед, Гвен присоединилась к нему, рассматривая неприглядную улицу, полную мусора и рытвин, заполненных грязной дождевой водой. Наконец-то дождь немного прекратил, хоть тучи и нависали над ними темными предвестниками.

— Мы Торчвуд. Мы вас везде найдем.

— Правда? — в слове не было сарказма. — Тогда может, вместо того чтобы искать меня, вы бы лучше проискали плохого парня.

— Справедливое замечание, — она замолчала. — Я видела репортеров снаружи. Кажется, это не лучший ваш день.

Только сейчас Катлер повернулся и посмотрел на нее, его внимательные глаза смотрели одновременно оборонительно и оценивающе.

— С гиенами я справлюсь. Поверьте мне, бывало и хуже. — Он замолчал и снова присосался к сигарете, прежде чем выкинуть ее на бетонную дорожку перед собой. — Хотя, если в скором времени с этим не разобраться, они снова переворошат все дерьмо. Весело же будет.

Гвен увидела блик золота на его левой руке и через секунду поняла, что там было кольцо. Он женат. Новость резко кольнула ее в голову. Это было неправильно. Он был слишком чужд, далек от мирского, чтобы иметь то, что было у нее с Рисом. Он вдовец или разведен. Должен быть. Любопытство брало верх. Гвен жалела, что не взглянула в его досье. Может, попозже взглянет.

— Сегодня я делал то, что у меня получается хуже всего, — продолжал Катлер, смотря в свою пачку сигарет, — встречался с убитыми горем людьми и лгал им, что иду по следу преступника и собираюсь поймать его. Будто я чертов Морс или Таггерт[23], или любой другой вымышленный персонаж, который никогда не проигрывает злу. — Он замолчал. — Что за дерьмо.

Чувствуя, что вместе со словами уходит и все напряжение, Гвен молчала. Ему было необходимо выговориться, и он мог сделать это с ней. Лишние десять или около того минут ничего не изменят. Из ресторана напротив дым стал валить гуще, минуя их, чтобы умереть на свежем воздухе где-то на полпути.

— Муж Бруно сломанный человек, — Катлер сунул пачку сигарет в карман, но продолжал стоять, где стоял. — Но думаю, он стал таким до того, как это произошло. Он выглядел как человек на грани краха. Она собиралась уволить его, так он сказал. Уволить и развестись, — он изогнул бровь. — Она бы стопроцентно это сделала, узнай, что он задолжал налоговой. Я даже не думаю, что это его вина. Насколько я понял, она любила жить как звезда, а лучшие ее дни уже остались позади.

Гвен подставила подбородок прохладному бризу.

— Плохому танцору всегда яйца мешают.

Катлер коротко рассмеялся, тихий неискренний звук.

— Да, а она определенно его за яйца держала. Даже сейчас, — продолжил он. — Мартин Мелой говорит, что ему все равно. Он думает, что любил ее, — он слегка покачал головой. — А я думаю, просто слабак. — Он снова вынул сигареты и раскурил одну. — Любовь. Кому какая разница? В итоге она всего лишь разочаровывает.

— Иногда оно того стоит, — Гвен посмотрела на собственное обручальное кольцо.

Катлер вновь засмеялся.

— Пусть пройдет время и наступят перемены. Потом придете и расскажете мне, как вы все еще счастливы. — В этот раз в его глазах вспыхнул искренний огонек юмора, и на очень краткий миг за этой темнотой в его глазницах Гвен смогла увидеть, каким человеком он, возможно, был. Он нахмурился. — А где Малдер?

Гвен улыбнулась.

— Капитан Джек Харкнесс потратил утро, занимаясь тем, что получается у него хуже всего. Приковался к своему столу, отвечая на телефонные звонки, на которые не хотел отвечать.

— Он тоже? Вероятно, у нас больше общего, чем я думал. И что именно он послал вас сказать мне? — он приподнял бровь. — Он что, хочется убедиться, что кукла не стала сама дергать за свои веревочки?

В последнем предложении мелькнула горькая подколка, и Гвен почувствовала, как на загривке волосы встают дыбом.

— Не знаю, что произошло между вами и Торчвудом Один, и это не мое дело, но вы действительно не знаете Джека Харкнесса, если думаете, что он так относится и обращается с людьми. — Она замолкла. — Он хочет устроить ловушку на пришельца и хочет вовлечь вас в это. — Первая капля дождя тяжело упала с нависающего тяжестью неба. — Он думает, Торчвуд вам задолжал.

Они надолго уставились друг на друга, и Катлер пожал плечами.

— Может быть, Малдер в этом прав.

Дверь пожарного выхода открылась, и показался молоденький констебль, охраняющий вход в участок от журналистов.

— Извините, что отвлекаю, сэр, — он осторожно взглянул на Гвен и продолжил: — Там парень в приемной. Говорит, что хочет вас видеть.

Катлер фыркнул.

— Скажи, пусть встанет в очередь.

— Я сказал, что вы на встрече, но он отказывается уходить. Думаю, он слегка в истерике. Говорит, что он дружок того педика. Вроде общался с вами утром.

— Того педика звали Бен Причард, — рыкнул Катлер, заставляя молодого констебля заметно вздрогнуть и податься для безопасности назад к двери. — И пока мы не можем сказать его другу, кто его разрезал на куски в парке, я думаю, ты мог бы высказать чуть больше уважения.

Лицо констебля залилось краской.

— Простите. Сэр. Я не имел в виду ничего такого.

— А это, — Катлер выплюнул недокуренную сигарету, позволяя ей самостоятельно погаснуть на бетонном полу, только после поднял глаза на юношу, проходя мимо него, — хуже всего.


Дрю Пауэлл уныло сидел на твердой скамье, прильнув понурой спиной к стене приемной, его лицо опухло от слез, пальцы теребили хлопковый платок. Гвен посмотрела на тучного мужчину. Его короткие волосы были встрепанными и непричесанными, хотя в обычное время они наверняка аккуратно уложены гелем или воском, в глазах — пустота.

— Собирайтесь и идите домой, мистер Пауэлл, — голос Катлера был утомленным, но мягким, будто он сам чувствовал печаль этого мужчины. — Мы вам скажем, когда сможем выдать тело. Возвращайтесь к друзьям и семье. В этом месте вам лучше не станет.

Дрю Пауэлл поднялся и вспыхнул.

— Я не могу пойти домой. Не сейчас. — Он замолчал, переводя взгляд с Катлера на Гвен и обратно. — Я видел новости. Ничего не мог поделать. Мария Бруно тоже мертва. Вы не сказали мне. — Он поднес платок к носу, прижал его к лицу, больше понюхал, чем использовал его. Это был не его платок, поняла Гвен. Это был платок Бена. Пауэлл использовал его как небольшое утешение.

— Думаете, кто бы ее не убил, убил моего Бена тоже? Говорят… говорят, она была вспорота. Как Бен, — его голос понизился почти до шепота, энергия иссякла.

Катлер посмотрел на Гвен и слегка пожал плечами.

— Я не могу разглашать детали следствия. Не на этом этапе. Это может поставить под удар следствие. Мне очень жаль. — Его извинение прозвучало фальшиво.

Дрю обратил отчаянный взгляд к Гвен.

— И вы не можете мне ничего сказать?

— Детектив Катлер прав, сказала она. — Знаю, это ужасно, но самое лучшее для вас пойти домой и погрустить. — Мы сделаем все, что в наших силах.

Толстяк поднял подборок и глубоко вдохнул сопливым носом. Он сжал губы.

— Я не собираюсь ехать домой. Я спою на этом конкурсе. — Его губы немного задрожали, когда появилась угроза слез, но он подавил их. — Причард и Пауэлл были вторыми в прошлом году, и в этом мы бы победили. Я не позволю Бену сейчас проиграть. Я, черт возьми, спою один, если будет нужно!

Дрю повернулся на каблуках так, что этот жест был бы к месту в любом театре мира, однако в данной ситуации казался жалким. Он уже был одной ногой у выхода из участка и на обозрении огромной голодной толпы прессы, когда Гвен озарила идея. Догнав его, она прикоснулась к нему. Он обернулся.

— Что?

Хотя они были одни у входа в участок, далеко от дежурного, она шагнула еще ближе. Катлер позади нее, сделал то же самое.

— Что вы творите, Скалли?

Она не взглянула на него, сосредоточившись на Дрю.

— Что если мы найдем вам другого партнера по пению?

Он уставился потускневшими глазами прямо в ее глаза.

— Я не хочу петь ни с кем другим.

— А если вы споете с кем-то, и это даст шанс поймать того, кто сделала такое с Беном?

— Скалли…

Ее убийственный взгляд заставил Катлера подавиться словами.

— Меня зовут Гвен Купер. И не путайтесь под ногами.

Глаза Дрю расширились.

— Я сделаю это, — прошептал он.

— Это очень опасно, — встрял Катлер. Он смотрел на маленького, тучного мужчину, в глазах которого наконец-то появилось нечто еще, кроме крайней опустошенности. — Мне очень жаль, но это чрезвычайно рискованно.

— Но рискую я, так ведь? — Дрю встал рядом с Катлером и вытянулся как можно выше. — И Бен бы не колебался… не колебался бы сделать такое ради меня.

Гвен было приятно услышать, что у маленького мужчины хватило своей стали в голосе.

Она нажала на кнопку быстрого набора на мобильном.

— Янто. Скажи Джеку, у меня есть план, — она запнулась. — И ты в нем задействован.

Глава шестнадцатая

Будь осторожнее с желаниями… Старая присказка мелькнула в голове Янто, когда он поднимался по старым каменным ступенькам в готический храм Св. Иуды. Его темные стены были старинными и загрубелыми от погоды, окруженные относительно просторными и светлыми офисными зданиями, которые выстроились на улице с 1970 года. Он был почти забыт и незаметен, просто темное пятно истории, противостоящее своим существованием неизбежным изменениям.

Раскрыв тяжелую дверь, он вошел в ризницу, немедленно начав дрожать в тепле. Кирпичи и стиль постройки возможно и были старинными, но внутри все было по-современному и хорошо выполнено. Никаких сквозняков и плохого освещения, сиденья из светлого дерева, покрытые мягкими, чистыми чехлами.

Пока он шел по проходу, слова снова пронеслись в голове. Будь осторожнее с желаниями. Они могут сбыться. Он несомненно осознал значение этих слов. Да, он немного подзастрял в Хабе в последнее время, но план Гвен был не совсем тем, зачем он бы хотел выбраться. Охотиться на вивлов — да. Отслеживать двигающуюся инопланетную технологию — да. Застрять с Дрю Пауэллом на весь чертов день — нет. Это было определенно не то, чего он хотел. Этого бы не произошло, если бы не дало им чуть больше шансов поймать проклятую тварь.

Он глотнул прихваченного с собой крепкого кофе и зубами вскрыл упаковку от плитки шоколада. Ему понадобится энергия. И эмоционально, и морально. Вкус карамели и шоколада был хорошим, еще один глоток кофе смыл остатки вкуса во рту, следя, чтобы ни один кусочек не избежал путешествия в его кровеносную систему. Кофе был переварен, но вкус шоколада его слегка пересилил. Ему это было нужно, неважно каково оно было на вкус. Никакое количество сахара и кофеина не могло помочь ему выдержать Дрю Пауэлла. Мужчина исчерпал запасы естественного спокойствия Янто Джонса. Насколько Янто мог судить, Бен Причард, должно быть, был святым.

Отложив стаканчик с кофе, Янто дотронулся до блютуз устройства.

— Перерыв окончен. Я снова на месте.

— Отлично. Мы на месте, — голос Джека раздавался чуть ли не в его голове. — Надеюсь, лучший мужской хор Кардиффа готов вместе сотворить немного прекрасной музыки сегодня.

— Три ха-ха, — Янто отключился и ждал Дрю, неожиданно почувствовав себя очень одиноким в церковной чистоте, хотя Джек и Гвен были в SUV на расстоянии 50 метров, прячась от освещения на боковой улочке. Они припарковались на двойной желтой[24], но Катлер криво прокомментировал, что о штрафе за парковку он уж сможет позаботиться.

Хорошим показателем было то, что как минимум не было новых убийств. Была всегда вероятность, если так уже не случилось, что пришелец был отослан Рифтом обратно и ушел навсегда. Это казалось более вероятным, хотя после смерти Марии Бруно репетиций стало намного меньше. Многие участники просто собрали вещички и уехали из города. Пятеро из них были убиты, и логика твердила, что раз убийца смог подобраться к знаменитости Марии Бруно, никто не был в безопасности. Менее смелые и талантливые испарились, а те, кто был намерен продержаться и пройти через конкурс с неохотой пели в полный голос. И хотя Янто и Дрю целыми днями исполняли свои партии, пришелец к ним не наведывался.

Они выбрали Св. Иуду, потому что он был уединенным и наиболее близким к эпицентру смертей. Катлер задействовал всю свою команду, чтобы уточнить, когда был занят и освобожден каждый наемный объект в Кардиффе. Янто и Дрю репетировали день напролет и продолжили бы всю ночь, если бы была необходимость. Полицейские машины патрулировали город в пик репетиций, каждый был проинструктирован немедленно связаться с Катлером при встрече с чем-то странным или подозрительным. Но Янто полагал, что пока город был погружен в траур, только они с Дрю пели в полную силу на его улицах.

Голос Дрю раздался из маленькой комнаты слева от алтаря, голос повышался и понижался, напевая ноты октавы. Янто подпрыгнул и слегка улыбнулся расшатанным нервам, затем глотнул еще немного настоявшегося кофе, который вряд ли помогал подавить главный лейтмотив напряженности, бегущий по его венам. По крайней мере, он был не один. И все же он подарил себе еще пару минут одиночества, прежде чем дать знать мужчине, что вернулся.

Необычное или подозрительное. Или возможно изменяющий форму пришелец, который любит вскрывать людей и извлекать голосовые связки. Это было бы точнее.

Если бы зависело от Джека или Катлера, конкурс и вовсе отменили бы, но эту идею зарубили на корню в верхах. Конкурс приносил пользу Уэльсу. Своего рода демонстрация всего наилучшего у маленькой нации. Он приносил пользу сфере туризма. И конечно, в этом году он транслировался по телевидению. Кто бы там не был по другую сторону телефонной трубки Джека, он явно дал это понять. Янто слышал каждое слово, а он стоял за несколько метров поодаль. Финалисты конкурса продолжили борьбу. И задачей Торчвуда было обеспечить плавность и безопасность. Янто мог понять их обеспокоенность. Наблюдать, как человека вскрывают пополам прямо на сцене во время прямого эфира наверняка не очень-то хорошо для аудитории. Особенно до времени начала передач для взрослых.

И вот он был здесь, надеясь, что они смогут приманить пришельца. Всего один шанс из тысячи, и ни одного намека на всплеск активности Рифта. Теперь Янто верил в шанс так же мало, как в собственное умение петь.

Сняв куртку, он бросил ее на одну из передних скамеек, затем поставил кофе на правую сторону рояля. Круглое портативное устройство-клетка в кармане брюк было тяжелым, ощущалось странно, и служило напоминанием, зачем именно они с Дрю тут находятся.

Возможно, это и не было той сферой работы, на которую он надеялся, но она все еще была опасной. Они с Дрю рисковали своими жизнями, и хотя Янто привык к этой идее за годы работы в Торчвуде, когда риск становился реальностью, он все равно вгонял в шок. Для Дрю Пауэлла, который был всего лишь офисным клерком страховой компании, все должно было быть устрашающим, особенно учитывая его потерю.

— Дрю? — позвал Янто, чувствуя себя немного плохо из-за поселившегося в нем раздражения. — Я здесь.

Он всунул остатки шоколадной плитки в рот и запивал их кофе, когда показался толстяк.

Он посмотрел на Янто, а потом его палец поднялся и саркастично указал на пластиковый кофейный стаканчик.

— Я искреннее полагаю, это черный кофе.

— Это латте. Нужно было и тебе захватить. Не подумал, — Янто протянул стаканчик. — Можешь мой взять, если хочешь. Хотя предупреждаю, что не из лучших. Ты не вышел и перехватил чего-нибудь?

Дрю проигнорировал вопрос, его челюсть тряслась.

— Ты пьешь молочный кофе перед пением? — глаза расширились, когда поймали в поле зрения разорванную пачку от шоколадной плитки. — И ешь шоколад? — голос сдавленно пропищал, и раздражение Янто дало о себе знать, отразившись на щеках юноши.

— Какие-то проблемы? Я был голоден. — «Я как проклятый работал весь день» — хотел добавить он, но проглотил слова.

Дрю схватил обертку и стаканчик, церемонно засовывая их в мусорник для бумаг, притаившийся за роялем, оставляя след от кофе со сливками на задней стене, что вовсе не обрадует викария.

— Естественно, проблемы, — бросил он, пальцы помахали в воздухе между ними. — Ты говорил, что был певцом. Каждый уважающий себя певец знает — никакого красного вина, шоколада или кофе перед пением. Это смерть для голосовых связок.

Слушая вполуха, уже привыкнув разочаровывать своего партнера, Янто думал, что Пауэлл был счастливчиком, что его не беспокоила ирония в этих словах. Они не рассказали ему правду об изуродовании его бойфренда. Было так много всего, о чем должен был знать Дрю Пауэлл, но все это ограничивалось информацией, что они установили ловушку для поимки серийного убийцы.

— Извини, — пробормотал он, чувствуя сожаление за очень много всего, среди чего не было питья кофе.

Руки Дрю ухватились за удобные для этого бедра, и он покачал головой.

— Неудивительно, что у тебя проблемы с нормальным звучанием нот. И все же не важно. Я должен работать с тем, что имею. Хотя я с ужасом думаю, что бы с этим делал Бен. — С зависшим над кнопкой переносного стереопроигрывателя пальцем Дрю изогнул бровь. — Итак, что мы должны запомнить?

Янто оскалил зубы на это покровительственное «мы» и глубоко вдохнул.

— Не использовать плечи при дыхании и втягивать диафрагму.

— Брависсимо.

Когда зазвучали первые аккорды музыки, Янто задумался неужели его любовь к дуэту из «Ловца жемчуга»[25] безвозвратно погибла. Он начинал чувствовать, что так все и могло быть.


Приближающиеся сумерки медленно расползались по Кардиффу, вечер жадно поглощал любой свет на свежем холодном воздухе, заменяя его усугубляющимся серым мраком.

Улицы были молчаливы, и даже звук трафика стал тише, словно водители опасались, что таинственный убийца, держащий в страхе улицы, последует за звуком сигналов и заберет жизни и внутренности водителей, когда те доберутся до пункта назначения. Пешеходы боязливо оборачивались из-за плеч и дрожали, читая надписи в заголовках «Никаких зацепок в поиске Серийного Вспарывателя! Город в ужасе!» и теснее жались друг к другу, торопясь домой.

В Кардиффе часто случались странные вещи, и на подсознательном уровне жители закалились против них, но это было иным. Инакость просачивалась в дождевой воде и тумане, словно даже сама Бухта чувствовала беспокойство, пульсирующее в городских жителях в самом сердце валлийской нации с той же силой, с какой оно пульсировало при событиях в Уайтчепеле[26] сотню лет назад. Потрошитель. Вспарыватель. Слова были похожи для большинства людей, и чем больше всплывало красочных деталей об омерзительном характере преступлений, тем больше людей торопились в свои дома, чтобы зажечь свет, запереть двери и устроиться на диванах.

В пабах и барах люди осторожно поглядывали друг на друга.Кому можно доверять? Ну в самом деле? Взгляды воровато оглядывались вверх, вниз, вокруг. Опасность могла скрываться в любом направлении. Пошептывали о тяжелых шагах на крышах, странных фигурах, околачивающихся в парках там и сям. Дикие истории — порождения возбужденных фантазий.

Машины уносились прочь от кардиффских огней, многие визитеры сократили сроки пребывания, объявляя расстроенным хозяевам отелей и ночлежек, что «погода слишком плохая», но дрожь в руках, подписывающих счета и квитанции, выдавала правду. Пока полиция поймает убийцу, любой может стать следующей жертвой. И никто не хотел быть этим «любым». Но все в нетерпении ждали ужасающих деталей очередного преступления. В конце концов, ничто так не заставляет чувствовать себя живым, как убийство.

Глава семнадцатая

Эдриенн Скотт натянула плащ и выскользнула из-за своего стола, заваленного файлами с общими делами, просто требующими, чтобы на них обратили внимание, и захлопнула за собой дверь кабинета адвокатской конторы. Голова гудела и все, о чем она мечтала — сходить и выпить большой бокал белого вина. Такой это был день, а завтра ей нужно было навестить Райана, до того как пойти в суд, ни одна из перспектив ей не улыбалась. Она избегала размышлений о том, что бутылка вина будет временной отсрочкой в ее жизни.

Оставив плащ расстегнутым, она позволила свету скользить по лицу и одежде. Это освежало и позволяло мозгу дышать. Возможно, даже помогло бы избавиться от головной боли, прежде чем станут необходимы обезболивающие. Она взглянула на часы. Без четверти пять. Почти приличное время для первого вечернего стаканчика. К тому же она наконец-то договорилась встретиться с подругой, так что могла дурить себя мыслью, что попить вина было необходимо для поддержания общественной жизни, а не то, что общественная жизнь была лишь поводом, чтобы выпить вина.

Каблуки застучали по небольшой площади, которую она пересекала много-много раз, по-деловому строго, на расстоянии предупреждая попытки всех потенциальных поклонников поговорить с ней. Ее походка твердила: «Я справляюсь. Мне не нужно, чтобы вы усложняли мою жизнь. Она достаточно сложна. А теперь отвалите, пока мы не начали нравиться друг другу».

В углу хор из восьми или десяти замызганных мужчин и женщин пели на вечернем воздухе. «Не позволим страху убить в Кардиффе музыку!» твердил постер, который они держали над головами, но пели без особого энтузиазма, кроме одной женщины на переднем плане с блаженной улыбкой на лице. Точный адвокатский взгляд оценивающе скользнул по певцам, и Эдриенн решила, что именно эта женщина была ответственна за то, что все остальные мерзли вечером на улице. Взгляд у нее был коровий.

У их ног не было коробки для подаяний, и Эдриенн не улыбалась, проходя мимо. Музыка была тем, без чего она могла обойтись. Райан уничтожил любое удовольствие, которое она поучала от пения. Смотря на постеры, где убитая оперная певица улыбалась, Эдриенн думала, что не может дождаться, когда закончится треклятый конкурс.

Но в первую очередь она не могла дождаться первого бокала шардоне[27].


Когда они допели до конца, лицо Янто пылало. Как ни ненавистно было это признавать, но советы Дрю действовали. Теперь он звучал весьма не дурно.

Дрю хлопнул в ладоши.

— Лучше! Намного лучше! — он умолк. — Я имел в виду, что ты все еще поешь как абсолютный дилетант, но как минимум управляешь дыханием. — Он прошелся, подергивая плечами. — Серединная часть — твое слабое место. Тебе нужно быть меццо кантабиле и меццо диминуэндо, чтобы твое крещендо[28] было сильнее.

Еще певучее и еще мягче. Казалось, Янто учился у Дрю столько же итальянскому, сколько и пению. Этим утром Янто сказал Дрю, что, возможно, будет легче, если тот объяснит ему, что делать на английском. Дрю даже не прокомментировал это, просто сказал, что хотел на английском с недовольным видом.

Толстяк смотрел на него, глаза сужались.

— Да, с дыханием разобрались, и ты многие ноты поешь правильно. Но в тебе нет чувства, без которого пение ничто.

— Что? — он был доволен собой.

— Эмоции! — Дрю поднял руки над головой в типично мелодраматичной манере. — Эта песня о любви и страсти! Двое мужчин понимают, что влюбились в одну и ту же иллюзию, женщину из их фантазий. И вот они клянутся, что их дружба не будет раздавлена сокрушительной силой страсти.

— Я знаю, про что эта чертова песня, — выдохнул Янто. — Это мой максимум. Лучше я не сумею.

Дрю покачал головой.

— Нет, ты можешь. И я не говорю о нотах, я говорю об экспрессии.

— Я не проявляю экспрессии. Держу чувства при себе.

— Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять это, милый, — нажав кнопку перемотки музыкальной дорожки на начало, Дрю отогнал его подальше. — Просто послушай меня. Я спою свою партию целиком. Стой там и слушай. Ты поймешь, что я имею в виду.

Янто отошел на пару шагов. Скрестив руки, он ждал, когда закончится вступление и начнется партия Дрю. Разглядывая маленького мужчину перед собой, он почти чувствовал перемены, словно когда тот начал петь, задрожал воздух. Дрю еще только начал, а волосы на руках Янто начали вставать дыбом. Рот высох, словно музыка двигалась по его телу, вся сила мелодии и текста изливалась из Дрю.

Янто не чувствовал, как раскрывается его рот, а Дрю определенно не видел, как потрясен ученик, потому что закрыл глаза, ноги подрагивали, и тело качалось, когда он пел, заполняя церковь посланием любви более эффективным, чем любая проповедь.

Неожиданно Янто почувствовал боль, жалея, что не слышит, как Бен Причард поет рядом со своим возлюбленным, вместо того чтобы подпевать своим деревянным баритоном. Даже с расстояния в несколько метров, он замечал слезы, бегущие по лицу Дрю, будто впервые после ужасной смерти Бена он действительно пытался выплакать свое горе, спев о нем миру. Это было прекрасно.


Джек барабанил пальцами по рулю SUV. Сидеть и ничего не делать у него не особенно хорошо получалось. Даже с отведенной ему бесконечной жизнью это было напрасной тратой времени. Позади него детектив Катлер отбивал такой же тихий ритм по кожаной обивке сиденья. Казалось, бездействие не особо греет и полицейского. Никто не говорил. Они исчерпали все разговоры, и напряжение из-за отсутствия пришельца пропитало всю машину.

Сжав зубы, Джек смотрел в темноту опускающейся ночи. Куда, черт возьми, делось существо с Тихой планеты? Оно должно было быть где-то здесь, и почему же после такого кровожадного начала вдруг перестало атаковать? И кто мог вообще знать, откуда оно на самом деле? Все, что у него было лишь догадки и предположения.

Время тикало, и он заметил, что начинает сомневаться в себе. А неуверенность в себе была еще одной вещью, которая плохо получалась у капитана Джека Харкнесса. Он раздражался. Но у этого дела был привкус незавершенности, и в этом он не сомневался. Из самых внутренностей поднималось чувство, которое редко его обманывало. Случалось, он путал детали, но целую картину никогда. Он так много видел, чтобы не доверять своим инстинктам. Возможно, пришелец дал себе отдых? Возможно, им придется ждать до одурения, или пока Янто не поднимется на сцену Миллениум центра, или до следующего конкурса, но существо вернется. Джек просто знал это.

Сидящая рядом Гвен нахохрилась, и Джек знал, что она скажет, еще до того как открылся ее рот. Его пульс убыстрился.

— Активность Рифта.

— Где? — Перестукивание пальцев прекратилось.

— Везде, — Гвен нахмурилась. — Мелкие всплески. Ничего важного. Не понимаю. Словно они повсюду.

— Это ничего не объясняет, Гвен, — Джек ухватился за ручку двери. Напряжение нарастало.

— Я просто говорю то, что показывает аппаратура.

— Не перечитывай информацию. Предугадай, куда оно движется?

Гвен сверкнула на него своими темными, обозленными глазами.

— Я, черт возьми, не Тош. Я делаю все, что… — взгляд вернулся на экран, она наклонила голову. — Секунду. Они сходятся. Странно. Как будто объединяются или типа того, — она вздрогнула и откинулась назад. — Черт! У нас крупный всплеск, — она подняла глаза. — Они все идут сюда! В церковь!

Джек выпрыгнул из SUV раньше, чем она закончила предложение, размахивая руками, он бежал по аллее. Позади собственного топота он слышал тяжелую поступь Катлера. Церковь выросла за углом, и он кинулся в ее направлении.

Глава восемнадцатая

Дрю напевал кульминацию своей партии, когда мускулы Янто слегка напряглись, отвечая первобытному инстинкту опасности, прежде чем он осознал ее. Потерявшись в музыке, Дрю продолжал петь, но, озираясь вокруг, Янто больше не был поглощен его талантом, теперь музыка лишь отвлекала от попыток понять, что же беспокоит. Он затрясся, дрожь пробежала по спине. Что-то было не так.

Он взглянул вверх как раз в тот момент, когда высоко подвешенное окно разбилось, рассыпая красное стекло на полу наподобие кровавых градин, и некий силуэт пробрался внутрь, распадаясь на части, превращаясь во фрагментарную субстанцию, пока Янто пытался сфокусировать на нем взгляд. Инстинктивно вжимая голову, Янто вынул портативное устройство и, присев, посмотрел вверх. Где оно, черт возьми?

Дрю прекратил петь и с отчаяньем смотрел на Янто. Пока позади жалобно фонировала музыка, ужас отразился в глазах толстяка, прежде чем нечто сжало его грудь, он задохнулся и против воли посмотрел налево. Остававшийся пригнувшимся в тени прохода Янто подался вперед, чтобы разглядеть, на что уставился Дрю с таким бесконтрольным ужасом.

Сгусток темноты, застлавший стену церкви, начал менять форму, собираясь в нечто твердое. Янто, наблюдающего, как из фрагментов формируется торс, сковал холод, и ему потребовались все силы, чтобы дотронуться до коммуникатора в ухе.

— Джек, — имя неожиданно показалось незнакомым и на какую-то долю секунды Янто не удалось отыскать в голове образ лица Джека. — Оно здесь, — слова хрипло слетели с губ. Никакой чистоты, никакого дыхания из диафрагмы, а самые что ни на есть усилие и отчаяние, и в тот момент, когда он произнес слова, то не был уверен, что сможет повторить их, даже если от этого будет зависеть его жизнь.

Жизнь.

Он вскинул голову в протест против груза пустоты, сдавливающего и изолирующего его душу. Жизнь Дрю. Толстяк был всего лишь за пару метров поодаль, уставившийся, со ртом открытым так, словно он забыл, как закрыть его. Янто не смотрел на пришельца. Он не мог. Боялся, что если взглянет, ни за что не сможет сдвинуться с места.

Смотря под ноги, он метнулся к замершему Дрю, чувствуя необходимость оказаться между ним и пришельцем. Краем глаза он уловил неожиданное движение, повернув голову, увидел странного металлического человека — твердое тело представляло собой сплетение острых брусков. В этот остановившийся момент, когда они оба бросились к Дрю, Янто подумал, что черная молчаливая пустота родной планеты пришельца просачивается сквозь трещины в его торсе, заражая воздух чистейшим эмоциональным запустением.

Янто хотел всхлипнуть, но забыл каково это. Его движения только отдаленно напоминали нормальные человеческие: медленные и тяжелые, а пришелец двигался быстро, отрывисто, как бегающее изображение испорченной киноленты. В одну минуту здесь, в другую — уже за спиной у Дрю. Внимание существа было полностью обращено на Дрю, словно оперативника Торчвуда и вовсе не существовало.

Возопив как безумный, Янто кинулся на него, нажимая пальцами на кнопку портативной клетки. Мощь его крика угасала в воздухе вокруг пришельца и, после глубокого вздоха рука Янто схватила существо за руку. Крик умер в момент контакта и того, что он принес: холод, поразивший все его собственные системы и мгновенное опустошение мозга. Мир опустел. Мир умер. С последней крохой мысли он разжал леденеющие пальцы.

Пришелец отпихнул его, так как он был уже не более чем раздражающей букашкой, развернул и толкнул на рояль. Голова Янто сильно ударилась об острый деревянный угол, он с безысходностью смотрел, как портативная клетка скатилась в дальний угол церкви, раскрылась, но кроме пустого воздуха, в ней ничего не было. Кровь стекала в глаза, и он был рад теплу. В голове стучала черная боль, и только он начал проваливаться в обморок, как услышал крик Дрю Пауэлла.


Джек ворвался сквозь двойные двери, не думая останавливаться, пока глаза изучают картину. Поломанные осколки стекла покрыли скамьи и скрипели под ботинками. Позади алтаря и рояля пустая портативная тюрьма образовала цилиндр голубого свечения. Джек даже не взглянул в нее, чтобы понять, что она пуста.

Дрю Пауэлл лежал на полу, над ним нагнулся пришелец. Голова существа была откинута в смехотворном подражании воплю, рот открыт в молчаливом крике, выливая из себя в церковь черную пустоту. К шее Пауэлла с обрезанными связками протянулись руки пришельца, представляющие собой не что иное как черные клинки, врезавшиеся, словно скальпель, в горло певца.

— Нет! — доставая пистолет из кобуры, Джек выстрелил в спину пришельца, прежде чем подбежать. Дрю Пауэлл не умрет. Не тогда, когда они были так близко, будь оно проклято. Отскочив из-за выстрела, пришелец обернулся, гневно и разочарованно смотря двумя красными лазерами черных глаз на Джека. Через долю секунды он был на ногах — выстрел, казалось, не нанес серьезной травмы.

Легкие Джека обжег холод, когда он потянулся схватить существо, но стал вдруг невероятно медлительным. Пришелец на глазах распадался, превращаясь в тень и поднимаясь вверх к разбитому окну. Он ушел, лишь еле заметной сыростью напоминая Джеку о своем присутствии. Задыхаясь, Джек встал на место, где ранее стоял пришелец, его заполнила слепая ярость.

— Черт! — отозвался позади него Катлер. — Я за ним!

— Бессмысленно. Звоните в «скорую». — Падая на колени, Джек рассматривал булькающий беспорядок горла Дрю. Порез тянулся от подбородка к адамову яблоку, из раны медленно вытекала вязкая кровь. Порез был плохим и только Бог знал насколько глубоким, но что знал Джек, так этот то, что будь задета артерия, они бы все утопали в крови. Возможно, был шанс. Шепча проклятия, он давился собственным разочарованием и злобой. Аккуратно подняв мужчину, он помог ему дышать без опасности захлебнуться собственной кровью и провел рукой по лбу.

— Все хорошо. С тобой все будет хорошо. — Заметив жемчужины холодного пота на пепельного цвета лице мужчины, он надеялся, что не врет. — Эй, крепись, слышишь? Помощь едет. — Словно в поддержку его слов где-то вдалеке завыла сирена.

За его спиной застонал Янто.

— Гвен! — крикнул Джек через плечо. — Янто в порядке?

— У него отвратительная рана, но думаю, жить будет.

Повисла долгая пауза.

— Что мы теперь будем делать, Джек? — ее голос был мягок и тих. Чувствуя, как теплая кровь раненого мужчины покрывает его руку, он был рад, что при ответе не приходится смотреть ей в лицо.

— Я не знаю, Гвен. Просто не знаю.

Глава девятнадцатая

Больница гудела голосами с того момента как они приехали.

Гвен казалось, что в каждом уголке больницы играет свой собственный оркестр. Когда она посещала свидетелей убийства Ричарда Гринвуда, в больнице были слышны лишь жужжание света, тихий шорох обуви и юбок передвигающихся по больничным отделениям как призраки медсестер, останавливающихся лишь чтобы улыбнуться, померить температуру и повесить историю болезни на место. Пациенты читали книги и журналы или тихо делились с посетителями планами, намеченными на период после выписки. Большую часть времени слышалось ровное дыхание спящих, пока восстанавливались их переломанные кости и травмированные органы. Мир и покой царили в месте, где выздоровление было почти аксиомой, а дни исчислялись приемом пищи и сном после просмотра дневных телешоу.

Но в этот раз, когда Гвен выскочила из машины и вбежала в больницу вслед за фельдшерами, она бы поняла, что оказалась в отделении скорой неотложной помощи, даже если бы была слепой. Шум буйствовал в светлых коридорах, весело набрасываясь на каждого прибывшего. Ножки носилок с Дрю Пауэллом скрежетали и дребезжали, пока их толкали вперед, въезжая через двери, а медсестры и врачи кричали друг другу о капельницах и давлении, называли цифры на только им понятном языке, который порождал лишь страх в тех, кто был вне его понимания. Позади торопливо задернутых шторок причитали и бредили обожженные, переломанные и пьяные, они в панике и боли кричали и звали на помощь врачей или любимых людей. Медсестры шумно топали, бегая за срочно необходимыми повязками и медикаментами. В этом месте, где люди боролись со смертью, не было ничего, что напоминало бы о тишине.

Прислонившись к стене палаты Дрю в интенсивной терапии, Гвен скрестила руки на груди и решила, что в этой части больницы звуки самые отвратительные. Тишина была заполнена напряжением. Пациенты здесь не кричали и не стенали: их тела были либо накачаны седативами, либо слишком травмированы, и у них не было энергии ни на что, кроме молчаливой инертной борьбы за жизнь.

Посетители сидели тихо, время от времени сдавленно всхлипывая в зажатые ко ртам платки, боясь, что шумное выражение своих эмоций привлечет к их любимым таящуюся за спинами медсестер в коридорах смерть. Аппараты, как и тот, что был присоединен к Дрю, пикали, а время исчислялось четко отрегулированным пыхтением и движением вентилей. Живые насмехались над умершими своим молчанием, и под безмолвием находящихся в сознании пациентов и пиканья аппаратов чувствовался ужасный треск напряжения.

Гвен издала затяжной вздох. Как минимум они обеспечили Дрю отдельную палату. Лазарет был переполнен и, по словам медсестры, эта ночь была тяжелой для тех, кто был на грани смерти. За занавешенным уголком 34-летний мужчина тяжело поднял бутылку с парацетамолом, который пил час или около того назад, прежде чем изменить свой взгляд на то, как же плоха была его жизнь. Казалось, он думал, что поправится, но вернувшаяся с кофе Гвен увидела выражения лиц докторов и медсестер. Они всего лишь надеялись, что к утру острая почечная недостаточность отступит. Она видела такой взгляд раньше. Боже, все это было так удручающе.

Кофе остывал на маленьком столике подле нее. Она глотнула всего раз, и этого хватило — вкус был омерзительный. Но потом подумала, что в этой части больницы хороший кофе не входит в список приоритетов присутствующих. Аппарат, присоединенный к Дрю, издал очередное тихое пиканье, а вентилятор продолжал аккуратно поставлять воздух в его изуродованное горло и оттуда в легкие, а потом замирал до следующего раза.

Она гадала, видит ли он сон или кошмар, или напавшего на него пришельца, который вскрыл его возлюбленного. Как минимум он не будет помнить об этом долго. Как только он поправится, они накачают его ретконом. И все же. Серийный убийца. Пришелец. Чтобы ни было, это не уменьшит его скорбь.

Дверь приоткрылась, и внутрь вошел Янто. Он выглядел уставшим, темный кровоподтек выглядывал из-под марлевой повязки вокруг головы.

— Я думала, ты домой пошел, — Гвен сжала его руку. — У тебя, наверно, сотрясение.

— Ну, если оно у меня есть, то я в нужном месте. — Он взглянул на кофе. — Он употребим?

— Да, но не рекомендую.

Янто прильнул к стене рядом с ней, и некоторое время оба молчали, погрузившись каждый в свой мир.

— Я говорил с врачом. — Достигший слуха Гвен голос Янто едва ли превышал шепот. — Завтра его переведут в палату для выздоравливающих.

Сердце облегченно подпрыгнуло, Гвен улыбнулась.

— Отличная новость. Чертовски отличная.

Она обрадовалась как за больного, так и за своего молчаливого коллегу. Она знала, что он сделал все, что мог против пришельца, но Янто начал бы винить себя, как винила бы себя она, поменяйся они местами. Если бы Дрю умер, он бы посчитал это своей ошибкой, что не справился с работой.

Глаза Янто переместились на мужчину на больничной койке.

— Он больше никогда не будет петь, — он помолчал. — Ему повезет, если говорить сможет.

— Но он будет жить, — от холодного монотонного голоса Янто по Гвен пробежала дрожь.

— Пение было его жизнью.

Она мотнула головой.

— Это не так. Оно всего лишь часть ее. Возможно большая часть, но не вся жизнь. — Ее мысли метнулись к мужчине ниже по коридору, который еще час назад отчаялся из-за надвигающейся смерти, а теперь что есть силы опустошал кишечник в слабой надежде, что к воскресенью оправится и сможет потом рассказывать обо всем в шутливой форме и посмеяться с друзьями в пабе. — Он будет счастлив, что остался жить.

— Возможно. Поначалу, — нахмурился он. — Где Джек?

— Сказал, что у него есть дела.

— В Хабе?

Гвен покачала головой. Она видела хмурое выражение лица Джека, когда отъезжала «скорая».

— Сомневаюсь. У него был тот взгляд. — Она подняла глаза на Янто и увидела его кивок. Он понимал, что она имела в виду.

— Значит, пару часов мы его не увидим.

— Да.

Он фыркнул.

— Что будешь делать? Поедешь домой?

— Если я заявлюсь домой так рано, Рис впадет в шок. Он скорее всего как раз приложился к пиву перед экраном, смотря футбол. — Аппарат снова щелкнул, и Гвен подумалось, какой в этом смысл. Возможно, смысл заключался в том, чтобы хоть на миг нарушить давящую тишину и позволить присутствующим облегченно вздохнуть.

— Так какие планы? Останешься здесь на ночь?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, подумываю просмотреть на данные, зафиксированные непосредственно перед атакой. На секунду показалось, что активность Рифта наблюдается во всем городе, а потом резко вспыхнула у церкви. Хочу проверить, можно ли каким-либо образом отрегулировать программу. Может, мы сможем настроить ее так, чтобы она указала нам место появления пришельца, а мы бы успели схватить его. — Она сжала зубы и, хотя смотрела на Дрю, сознание вернулось к моменту, когда они ворвались в церковь. — Мы были всего лишь за углом, но если бы ты не отвлек пришельца, нам бы ни за что не спасти этого беднягу.

Янто улыбнулся ей.

— Отрегулировать программу, значит? Тош бы гордилась. Мы тебя еще подсядем на это.

— Мне легче разбить монитор, чем заставить его работать. Но опять же я постараюсь что-нибудь придумать.

— Помощь нужна?

Губы Гвен разошлись в улыбке.

— Безусловно. В таком случае мы разделим вину, если разобьем-таки компьютер.

Глава двадцатая

Бар был тускло освещен голубыми и розовыми светодиодными неоновыми трубками, протянутыми вдоль сидений и по хромированному краю мраморной стойки, на которую Джек оперся локтем. Рукава его голубой рубашки были закатаны, и казалось, будто подтяжки врезались в плечи. Ну, или это было психосоматическое явление. Но определенно чувствовалось будто что-то до боли сдавливает его мускулы и ему было легче думать, что это от подтяжек, чем от мыслей о пришельце.

Подняв бутылку с водой, он сделал затяжной глоток, избегая смотреть на зеркало напротив себя. Оно было лишь наполовину загорожено бутылками с напитками разных цветов, с которыми желудок определенно не может примириться, а его собственное лицо было тем, с чем не мог примириться он, даже не смотря на свое отражение.

— У тебя что, десять пар этих шмоток?

Сиденье рядом с ним, отодвигаясь, жестко заскрипело по полу, Джек вскинул голову и улыбнулся.

— Вроде того.

Катлер был одет в джинсы и свитер с ромбовидным вырезом; обычная одежда шла его неухоженному лицу и щетине. Сев, он кивнул бармену:

— Джек Дэниелс с кокой. Двойной. — Он посмотрел на Джека, наклонившего бутылку. — И еще одну бутылку того, какой бы хренью это ни было.

— Я думал, ты отвалишь от меня.

Катлер не то фыркнул, не то издал смешок и протянул бармену десять фунтов.

— Да уж. Куда мне еще деваться? Везде, куда бы я ни пошел, меня находят по телефону. — Он отпил почти половину своего напитка. — Так же, как у тебя утром, смею полагать.

— Твоими устами глаголет истина.

С минуту они сидели молча. Катлер вглядывался в блестящую темную жидкость с отражающимся в ней светом.

— Мы легко отделались сегодня. Если бы этот педик умер…

— Да, я знаю.

И Джек знал. Стоящие над Катлером «шишки» легко бы начали кричать на детектива из-за результата, но не они гонялись за пришельцем и вообще всем неизвестным, что на них выплевывает Рифт. Мир был озлоблен и искал козлов отпущения, а в человеческой натуре искать что-то в чужих, вместо того чтобы покопаться в себе. Где был бы мир без Торчвуда и людей, которые ставили на кон — и теряли — жизни, чтобы сохранить планету в безопасности? Он ненавидел себя за минуты горечи, но иногда приходилось по-настоящему туго. Если бы они просто понимали, как многое на самом деле происходит.

— Это двадцать первый век, — пробормотал он, — где все меняется.

— Что? — Катлер посмотрел вбок.

— Ничего. Ничего существенного. — Джек вздохнул и вытянул спину. — Ничего такого, что бы не могло подождать. Хотя бы ненадолго. — Он отвернулся от своего отражения и посмотрел в уставшее лицо детектива. — Мне жаль, что мы не смогли по-быстрому позаботиться обо всем. Тебе может быть нелегко.

Катлер пожал плечами.

— Я видел это существо в деле. Твоя команда сделала все, что могла. Так что извинения не нужны. — Он осушил бокал и подал знак, чтобы его заново наполнили, прежде чем перехватил тень беспокойства в лице Джека. — Не волнуйся. — Он улыбнулся, но улыбка приросла к лицу, лишенному естественной теплоты беспечного человека. — Я буду аккуратен с этим. Но хотя бы позволь приговоренному посмотреть на смерть своей карьеры со стоящего того похмелья.

— Все настолько плохо?

— Не хорошо. И мой послужной список тоже, если верить записям, чему конечно не верят мои боссы, хотя с этими данными мир должен считаться. Поэтому в участке беспокоятся, как их может вывернуть пресса, когда начнет копать под меня. — Его смех был горьким. — Легче отправить меня в какую-нибудь даже более отдаленную, чем Уэльс глушь. Без обид.

— Никаких.

— Хотя я не вполне уверен, куда еще. Чертовы Оркнейские острова[29]? Не вижу себя там.

— Думаешь, они уволят тебя? — Джек задумчиво смотрел на него.

— Может быть. Определенно выставят за дверь. Они не могут позволить наезды на себя. — Он изогнул бровь. — Это громкое дело о серийном убийце, а я детектив с большим темным пятном в личном деле, где замешаны убийства.

— Я читал твое личное дело.

— Значит, видел те записи. — В дымке голубого неонового свечения лицо Катлера отдавало гладким мраморным блеском. Джек предполагал, что выглядит так же. Возможно, для них обоих это было естественным. Мужчины, высеченные из камня. Он не мог умереть, Катлер противопоставил себя миру так, чтобы его ничего не трогало. Может, это было единственным, что позволяло ему держаться.

— Нет, — Джек пригнулся. — Я читал твое торчвудское досье, — он помолчал. — Ты поступил благородно.

— Ох, ну да. И посмотри, как это мне аукнулось. Жена ушла, а карьера коту под хвост, — Катлер уставился на свой напиток. — Оглядываясь назад, думаю, благородство было не лучшим шагом.

Повернувшись на стуле, Джек изучал мужчину рядом с собой.

— Тогда почему ты так поступил?

— Что конкретно написано в файле обо мне? — глаза Катлера превратились в холодные обороняющиеся зеркала. — Я не особо доверяю тому, что пишут.

— Хорошо понимаю. Там написано, что ты признался на суде, что фальсифицировал доказательства, которые помешали Марку Палмеру попасть в тюрьму за изнасилование и убийство троих мальчиков. — Он позволил воде зашипеть на языке, прежде чем сглотнуть. — Я посмотрел газетные вырезки. Кажется, ему была хана, пока ты не признался в этом. Ему не светило досрочное освобождение и не похоже, что он протянул бы особо долго, до того как его бы обнаружили с ножом в спине в тюремном дворе.

— Это и было проблемой.

— То есть? — Джек читал досье. Он понял многое из того, что происходило в голове полицейского, но хотел услышать из первых уст. Хотел услышать от нынешнего Катлера, мужчины, проживающего вторую волну последствий этого решения. Делать выбор легко. Меняют человека его последствия.

— Я не мог позволить невиновному попасть за решетку.

— Торчвуд Один мог, — Джек не чувствовал гордости от этого заявления. — И из того, что я прочитал в неофициальных данных понятно, что Марк Палмер не стал бы долго бороться.

— Голова Палмера была слишком занята тем, чтобы разобраться, что происходит. — На виске Катлера дрогнул мускул — единственное доказательство того, что под спокойным голосом внутри него вскипала ярость. — К тому моменту, как попасть на суд, он наполовину поверил, что убил этих мальчишек. Даже если не помнил ни одного убийства.

Джек тянул за влажную этикетку на бутылке, отдергивая ее и игнорируя нежелание этикетки быть оторванной.

— Знаешь, некоторые бы поспорили, что он был не так уж и невиновен. Поддавался желаниям, обуревавшим его мыслям.

Катлер отодвинулся на стуле.

— Боже, ненавижу этот запрет на курение. Как ты можешь расслабляться, не куря и не выпивая?

Ухватившись за серебряный краешек, Джек оторвал полоску, оповещающую о брэнде воды, оставляя на бутылке белый след от клея.

— А что ты скажешь об этой теории? — не отступал он. Ему нужно было понять этого мужчину, которого Торчвуд Один посчитал достойным, чтобы не разобраться с ним тем или иным относительно удовлетворительным или не очень способом. Ему было нужно сорвать с него маску и узнать остался ли он на самом деле тем же человеком, что был тогда. Потому что такой же выбор предстоял ему, когда со всем этим будет покончено. И он хотел сделать верный выбор, чтобы жить в мире с последствиями.

Катлер вздохнул.

— Думаю, это чушь собачья. — Он глотнул своего напитка. — Прости мою техническую полицейскую терминологию.

— Я говорю полицейскими терминами, — улыбнулся Джек. — А почему?

— А почему тебе так интересно?

Джек не отвел взгляда от полицейского, лишь одарил ослепительной улыбкой.

— Просто хочу знать немного больше о человеке, с которым отправлюсь на эшафот. И потом меня заинтересовали записи. С тобой было бы то же самое.

Улыбка Джека была полна мальчишеского восторга, ухмылка Катлера напоминала волчий оскал.

— Не надейся, что я не провел небольшое расследование относительно тебя.

— И что ты нашел?

— Много запароленных, закрытых от доступа файлов в базе данных и пару совершенно безумных историй в сети. Достаточно, чтобы понять, что я ничего не хочу знать о тебе.

— Откровенно. — Джек оторвал последнюю полосочку этикетки и бросил на стойку, чтобы бармен мог убрать. Ночь была тихая, и Джеку казалось, что парню все смертельно наскучило. Он был счастливчиком, что имел такие минутки обыденности. Он жил в мире с миром, как Гвен и Янто. Катлер, скорее всего, застрял где-то на полпути в чистилище.

Много обычных людей сталкивалось со странными созданиями Рифта, но лишь немногие были вынуждены переоценивать свою мораль, исходя из них. Джек зауважал Катлера до прочтения досье, теперь он был заинтригован им. Живительное ощущение.

— Итак, расскажи мне о Марке Палмере.

— Как ты знаешь, я выслеживал его, — Катлер задумчиво смотрел на свое отражение в зеркале, и Джеку стало интересно, ищет ли он там призрака того себя, которого потерял много лет назад. — После первой смерти, когда след вывел на него. Отшельник. Любит ошиваться у игровых площадок. Идеальный подозреваемый, — он нахмурился. — Я нутром чуял, что он виноват. Три мальчика умерло за четыре дня, и он не помнил, где находился в моменты их пропажи. До обнаружения тел я дежурил у его дома. Я звонил ему утром и ночью, не позволяя спать, — он замолк и отпил. — Я был настоящим ублюдком. Я смотрел, как он, запустив руки в волосы, меряет шаги по своей гостиной и звонил, звонил, звонил, а если он отвечал, рассказывал, что я сделаю, когда мы возьмем его. Естественно с закрытого номера на подставное имя. Никаких следов. Никто бы не обвинил в полицейском преследовании. Бедолага и так был на полпути к безумию, а я толкал его пройти весь путь до конца. Но через некоторое время я начал думать, что зашел в своих предположениях не в ту степь.

— Что случилось?

— Была полночь. Палмер вышел из дома через парадный вход. Он был по-настоящему возбужден. Говорил сам с собой, дергался. Я подумал, он слетел с катушек. Что я довел его. А потом резко он замер. Спина выпрямилась, и вся издерганность покинула его. Я видел это из своей машины. Он изменился. А когда он повернулся и зашагал к своей машине, ей-богу, мне показалось, что меня разыгрывают или я так зациклился на деле, что мой мозг начал гореть. Его глаза были широко распахнуты и смотреть в них было все равно что смотреть на включенные фары. Из них лился белый свет. И изо рта тоже, когда он открыл его. Просто безумие какое-то, но я видел это.

Катлер снова отпил.

— Я поехал за его машиной в лес, где он припарковался вне видимости с дороги. Он вышел, достал из багажника лопату и пошел вглубь в темноту в… кем-то управляемой манере. Я стоял довольно-таки поодаль, но свет из его глаз все равно освещал округу, так что я не боялся заблудиться. Он конечно же шел к телам. Копал словно машина, чем и был, как я теперь думаю. Его тело контролировалось тем, что бы в него не вселилось, а мальчики были закопаны в глубокой яме. К тому моменту как он управился, с него в три ручья лил пот, дыхание сбилось, но он не останавливался, пока из него лил этот свет. Потом он вырубился. Я видел, как он плакал над телами, когда свет переметнулся на них и сканировал их снова и снова. Я не мог пошевелиться. Это было прекрасно, но в то же время, там присутствовало такое… — Катлер запнулся, ища правильное слово, — человеконенавистничество. Человеческое зло намного более приземленное, чем была эта вещь. Наигравшись с телами, свет вернулся к Палмеру. Он, словно автомат, закопал тела и вернулся домой.

— Что ты сделал?

— Я не мог спать. Не мог заставить себя. Я знал, где закопаны трупы — пометил три дерева рядом, когда Палмер и штука внутри него уехали. Я сидел на кровати, много курил и много пил. Я думал об истине. Истина где-то рядом. Малдер и треклятая Скалли. — Он засмеялся глухим, неприятным смехом, словно шлепок грязи. — А потом я рано пришел на работу и перелопатил всю базу данных, ища рапорты о паранормальных явлениях или нестандартных преступления. Так, я наткнулся на «Торчвуд: засекречено». Я никогда не слышал о таком отделе, поэтому стал копать еще глубже. К 9:32 штат Торчвуда и мой шеф стояли у моего стола, желая узнать причину моего внезапного интереса. Спустя некоторое время, когда шеф отвалил, я рассказал им. А остальное, как говорится, уже история. Тела были найдены, Торчвуд схватил то дерьмо, что было внутри Палмера и под этим делом провели черту.

— За исключением того, — вставил Джек, — что все улики все еще указывали на Палмера. А пресса об этом уже знала.

— Да, какие-то ублюдки-полицейские слили информацию. Мы не очень-то торопились с арестом.

— Которого ты всячески старался избежать.

— Да. — Бармен обновил их напитки, хотя Джек не заметил, чтобы Катлер подавал знак. Может, выражения их лиц сказали парню, что они надолго засиделись. — А потом все рухнуло. Люди стали требовать его ареста, а тесты ДНК, свидетельствовавшие об его вине, связали нас по рукам и ногам. Мы арестовали его. Бедняга был раздавлен. И я понимал почему. Когда я следил за ним вначале, абсолютно убежденный, что он именно тот человек, то знал, что где-то глубоко внутри он неправильный. Но я был слишком занят, чтобы заметить, что он тоже это знает. Возможно, всю свою сознательную жизнь. Да, он хотел причинить боль этим парням, сделать с ними вещи, которые не поместятся в наших с тобой головах, и да, он хотел лишить их жизней собственными руками. Он хотел делать такие вещи столько, сколько себя помнит. В душе он был больным ублюдком. Но только в душе.

Катлер замолчал, проведя рукой по волосам, и посмотрел на Джека.

— Он никогда не действовал по импульсу. И думаю, никогда бы не стал, не завладей им эта штука. Он был слишком силен и знал, что это не правильно. Представь себе такую жизнь — ненавидеть себя и свои желания. Не удивительно, что он был отшельником. Худшее, что он себе позволял — сидеть в парке и наблюдать за играми маленьких мальчиков. Он никогда не разговаривал с ними. Никогда не прикасался, — Катлер замолк. — Боже, а потом пришла эта штука, поселилась в нем и захотела все это сделать. Вот годы сдерживания и прорвались. И все что мы могли сделать, посадить его в тюрьму?

Наблюдая, как он трясет головой и сильно сводит брови на переносице, Джек гадал имеет ли Катлер представление, насколько напоминает при этом героев мультиков. За всей этой броней Катлер все еще кипел гневом, и Джек был рад этому факту.

— Ты не мог, — мягко ответил он.

— Ты прав. Я не мог. Но улики были против него. Поэтому я дождался, пока суд не наберет полный ход, и пустил в прессу утку о подделке улик. Подмене ДНК. Все эту хрень. Пошел резонанс. А когда защита вызвала меня на суд, я изобразил борьбу, но в итоге сознался. Заявление о применении силы для получения признания перевернуло чашу. Суду ничего не оставалось как отпустить его. Гражданское общество признало его виновным, но ему было нечего терять к тому моменту. Мы дали ему новую личность и отправили на север начинать новую жизнь. Не то чтобы это сработало. Последнее, что я слышал, что он ушел в запой и после третьей неудачной попытки покончить собой был помещен в психиатрическую лечебницу. Возможно, самое безопасное для него место.

— Ты бы сделал то же самое снова?

Катлер зло посмотрел на свое отражение в зеркале.

— Ага. Думаю, я настолько уперт, что сделал бы то же самое еще раз.

— Я удивлен, что Торчвуд Один так просто тебя отпустил.

Катлер пожал плечами.

— Они решили, что я хорошо справился с ситуацией. Не побежал с рассказами о ярком свечении в ночи в прессу и даже к шефу. Они подумали, что я могу быть полезен в полиции. Если услышу истории о странностях. — Он улыбнулся. — Но поверь мне, не думаю, что решение далось им легко. Я иногда думаю, что бы они могли сделать, реши, что я не надежен. Будучи молод и глуп, я даже не думал об этом. Но сейчас…

— Думаю, я понимаю, почему они позволили тебе благополучно остаться индивидуумом, которым ты являешься, — Джек поднял бутылку. — Будь здоров.

Катлер чокнулся бокалом с виски с минеральной водой.

— Твое любопытство удовлетворено?

— Рассказанное всегда интереснее прочитанного. Если для тебя это что-то значит, я думаю, ты поступил правильно. Большинство бы так не поступило.

— Спасибо.

— Ты никогда не пытался рассказать жене правду?

— В таких ситуациях хорошо узнаешь людей. Она очень быстро поверила лжи. Заставила меня лучше ее разглядеть. Она не заслуживала правды. — Он повернулся на стуле, высматривая источник слишком сильной музыки. — Боже. Неужели человек не может хотя бы выпить в тишине и покое? Почему мы должны каждый сознательный момент наполнять шумом? Все чего я хочу — это пара минут тишины, чтобы привести мысли в порядок.

Джек начал улыбаться, а потом замер. Пара минут тишины. Он отодвинул барный стул и изо всех сил стукнул по стойке.

— Ах, гори оно все! — Его глаза искрились, улыбка излучала энергию, он пригнулся, схватил лицо Катлера двумя руками и оставил на его губах звучный поцелуй. — Пара минут тишины! Ты гений! Почему я сам не додумался до этого? — он взял свою шинель с соседнего сиденья и посмотрел на Катлера. — Чего ты ждешь? Пошли. Схватим плохого парня.

Детектив смотрел на него долгую минуту, прежде чем подняться.

— Не имею ни малейшего представления, что ты несешь. Но я иду. — Он осушил бокал. — Но если ты еще хоть раз меня поцелуешь, я разрушу рабочие отношения пинком под твой зад.

Джек рассмеялся, приплясывая позади его спины, пока они поднимались по лестницы из полуподвального помещения бара на тротуар.

— Что бы ты не говорил, но я отлично целуюсь. Тебе понравилось. Могу поспорить.

— Хренов Торчвуд, — заворчал Катлер, но Джек расслышал шутливые нотки в сердитом тоне. — Ну ничего не можете делать, как все, мать их, нормальные люди.

Глава двадцать первая

Джек прохаживался перед столом в конференц-зале в узком пространстве, не рассчитанном на подобные прогулки. Энергия и возбужденность покинули его как только он вернулся в Хаб, тяня за собой Катлера, и хотя была уже почти полночь, Гвен нетерпеливо сучила ногами под креслом. У Джека определенно были новости — он бы ни за что не привел Катлера, не будь это важно — но и у нее с Янто имелось что сказать.

— Итак, у нас новый план, — Джек наконец-то перестал ходить, позволяя глазам Гвен сфокусироваться. — Завтра в 11 утра мы объявим по всему городу двухминутное молчание в знак уважения к смерти Марии Бруно и остальных жертв. — Он кивнул в сторону Катлера, прислонившегося к стене в углу. — Полиция будет на связи со всеми главными новостными каналами и будет отслеживать все каналы с этого момента и вплоть до заката.

— Ты думаешь, весь Кардифф примет участие? — Янто снова был в костюме, даже пиджаке, и смотрелся собранным и строгим, несмотря на повязку вокруг головы. Он одарил Катлера подозрительным взглядом, и Гвен знала, почему. Джек считал этого мужчину достаточно особенным, раз привел чужака с собой в Хаб. И к тому же она сумела распознать ревнивые искорки во взгляде.

— Ему и не нужно. Только певцы. Только хорошие певцы, — Джек скрестил руки на груди. — Вот кто должен молчать.

Гвен чувствовала усталость, но все же засомневалась правильно ли все поняла.

— Но если все певцы замолчат, как это поможет нам поймать пришельца?

— Мы не может рисковать еще одним штатским, но у нас есть свой ангельский голосок… — как только слова слетели с губ Джека, Гвен обернулась на Янто, ожидая, когда он уловит смысл. Он уловил.

— Я приманка?

Джек улыбнулся.

— Если ты будешь единственным шоу в городе, остается надеяться, что у тебя появится аудитория.

— Замечательно, — выражение лица Янто шло вразрез со словами. — Аудитория, которая вскрывает тебе горло, еслиты поешь слишком хорошо.

— Мы перекроем место, и я буду с тобой. И до зубов вооружен. — Улыбка Джека исчезла, взгляд стал настойчивыми. — Если мы правильно все организуем, он даже приблизиться к тебе не сумеет. Доверишься мне в этом?

Янто кивнул.

— Конечно. — В его глазах поселилась непреклонность. — И по-любому, другого выбора у нас нет. Мы обязаны это сделать.

Гвен выпрямилась на кресле, нетерпение одолело ее.

— И в этот раз у вас будет точное указание приближения пришельца.

— Откуда?

Гвен улыбнулась и кинула взгляд на Янто, чувство гордости собой вернулось к ней, отразившись от него. Боже, они были как дети, пытающиеся впечатлить своего отца. Но все же, это было правдой. Они оба хотели впечатлить Джека.

— Пока вы двое были в пабе, мы тут работали не покладая рук, а не просто поедали пиццу.

— Хотя коробку от нее я видел, — изогнул бровь Джек. — Пицца у вас была.

— Сообразительная задница. Мы ели, пока работали, — она отбросила темные волосы с лица. — Короче, помнишь, непосредственно до атаки на Дрю Пауэлла я увидела на устройстве по мониторингу Рифта много мелких всплесков по всему Кардиффу? Как раз до большого всплеска в церкви?

— Продолжай, — кивнул Джек.

— Мне стало любопытно, и я просмотрела данные других атак. Мы увидели, что перед каждой атакой случался большой всплеск, но из-за того что мы изучали атаки как бы взглядом в прошлое…

— Ретроспективным взглядом.

— Не важно. Смысл тот же. — Она посмотрела на Янто. — Так как это был ретроспективный взгляд на атаки, мы не знали, что за активность предшествовала основному всплеску Рифта. Я посмотрела чуть ранние данные.

Улыбка тронула уголки губ Джека.

— Ты работала за компьютером всю ночь. Та ли это Гвен Купер, которая убегала при одном упоминании USB-кабеля?

— Эта та Гвен Купер, которая забудет, что хочет сказать, если ты будешь перебивать.

— Говори, — Джек мигнул. — Я впечатлен.

— Такие крошечные всплески случались каждый раз за минуту или две до атаки, словно пришелец приходит по крупицам, а потом собирается в единое целое. Но что бы ни было причиной, мы выяснили, что крошечные всплески не хаотичны. Будто взрыв в обратном направлении. Эпицентр — это то место, где появляется пришелец.

— Отличная работа, — сказал Джек, но Гвен покачала головой.

— Я не закончила. Это еще не все, — она слегка пригнулась, локти оперлись об стол. — Янто и я обновили систему так, чтобы она перехватывала первые всплески раньше и показывала нам место появления пришельца до его непосредственной материализации. Мы думаем, что выторговали себе минут восемь.

— Исходя из наших тестов, — поддержал Янто, кивая.

Джек посмотрел на Янто, потом снова на Гвен.

— Вы двое сами до этого додумались?

— С очень большой помощью записей Тош и подсказок, — пожала плечами Гвен.

— Она бы вами гордилась.

Гвен не смогла побороть улыбку, растянувшуюся на лице.

— Или пришла бы в ужас. Она наверняка следила из-за наших плеч, удостоверяясь, что мы не сломами ее драгоценный компьютер. Он был ее любимым членом команды.

Джек улыбнулся.

— Она определенно считала его более логичным, чем всех нас. И я с ней в этом согласен.

Даже Янто полуулыбнулся. Катлер оставался вне всего этого, сохраняя прежнюю позу. Это было их дело: воспоминания о потерянной коллеге. У Гвен по животу разлилось тепло, хоть она и знала, что это детские фантазии. Если ты умер, то умер: никакие призраки Тош и Оуэна не наблюдали за ними. А если когда-нибудь такое случится, призрак окажется чертовым пришельцем или какой-нибудь сущностью, которая воспользуется их воспоминаниями против них же.

И все же она думала, что они сами на это подписались. Риск, на который согласились, в обмен на знание и восторженность. Гвен взглянула на Катлера. Обратно в полицию она бы уже не смогла вернуться. Никогда не смогла бы оставить все это позади, не по собственной воле, независимо от того, сколько душевных сил у нее отняла эта работа.

— Так что теперь? — спросил Янто.

— До утра мы ничего сделать не можем, — Джек посмотрел на Гвен. — Эта улучшенная программа сейчас работает?

Она кивнула, и он повернулся к Катлеру.

— Твои люди все еще снаружи в патрульной машине?

— О, да. Думаю, с ними я израсходовал лимит на сверхурочное время на ближайшие десять лет.

Джек кивнул и вздохнул.

— Значит, это все, что мы сейчас можем сделать. Вы двое идите домой и отдохните. — И Гвен, и Янто начали было говорить, но Джек оборвал их. — Никаких аргументов. Я за всем здесь послежу. Если наш визитер решит появиться, у меня будет хотя бы две минуты включить сирены, — он взглянул на часы. — Хотя любой, кто станет петь в такое время, просто безумец.

— Есть еще кое-что, — Янто слегка нахмурился. — То, что я почувствовал до атаки пришельца на Дрю Пауэлла. — Он взглянул вверх. — У меня появилось ужасное чувство пустоты. Одиночества, но будто человеческого одиночества, помноженного на себя тысячи раз. Ощущение было слишком сильным, я не могу описать его. Было чувство, словно я освобожден от всего, что знал все себя. Всего, чему меня учили другие, делились со мной, или я испытывал к кому-то. — Он говорил с опущенной головой, потому что никогда не чувствовал себя комфортно, рассказывая о внутренних ощущениях. — Но я не чувствовал агрессии. Может тоску, но не агрессию.

— Что ты хочешь сказать? — нахмурился Джек. — Что попал в сознание пришельца?

— Что-то в этом роде. Или его вторглось в меня. Как-то так, — он поднял глаза. — Все, что я хочу сказать, что он убивает людей не намеренно. Не думаю, что он понимает суть убийства. Не знаю, зачем он это делает, но убийства не преднамеренные.

Повисла минутная тишина, затем Катлер саркастически фыркнул со своего места.

— Думаю, это сильно утешит жертв и их семьи.

Гвен уставилась на него. Он был полицейским до мозга костей. Она знала такую форму мышления категориями «черное» и «белое». Но этому не было места здесь. Хоть ей и казалось порой, что такой подход сильно облегчил бы дело.

— Возможно, нет, — сказал последнее слово Джек. — Но это может помочь нам, когда мы возьмем его.

Глава двадцать вторая

Даже на грани мрака ночь была окутана тишиной. Лишенное формы, оно все еще чувствовало отголоски боли от впившегося в плоть металла. И боль, и металл и ощущение привыкания к физической форме уже ушли, но сохранилось послевкусие.

По крайней мере здесь, спрятавшись в безвоздушной чуждости безмерно далеко от тишины родного дома он мог различить легкое жужжание такого шумного мира рядом с собой. Оно втягивало звуки, даже если они были не тем, чего он жаждал или тем, что ввергало его в отчаяние.

Органы, которые он поглощал, отказывались функционировать, как это делали у оригинального носителя, ярость разочарования излилась из бесформенной массы и где-то на кромке «ничего» случайная вспышка грозы осветила мирную гладь моря. Страх пронесся по его сознанию. Что-то пыталось собрать его сквозь вселенную по крупицам, исправить ошибку, которая принесла его сюда. Осталось мало времени на что, чтобы взять то, чего он алкал. Приняв исходную позицию, он ждал.


Несколькими часами ранее в центре для детей-аутистов Хаванна сон потребовал в свои объятия Райана Скотта, его горло отдыхало, а тело отключилось. Он не двигался всю ночь, маленькие мускулы расслабились, а на лице поселилось мирное выражение; наконец-то он был в темном забвении, где от него ничего не требовалось. Там он просто существовал, сам себе и абсолютно отгороженный от тех, кто постоянно беспокоил прикосновениями, шумом, отказываясь оставить его в покое. Грудь мальчика вздымалась и опускалась, воздух тихо циркулировал по хрупкому телу, пока он видел сны о благословенном «ничто». Будь он способен хоть что-то любить, Райан Скотт любил бы ночи.


Мартин Мелой сидел на своей стороне двуспальной кровати королевских размеров в отеле Св. Давида. Его нос беспрестанно тек, глаза опухли от слез и он часто всхлипывал, прежде чем отряхнуть голову в попытке взять эмоции под контроль. Нужно было написать то, что он собирался. Рука задрожала, и он взглянул на полупустой пузырек с таблетками и поблескивающую на прикроватном столике бутылку водки. Времени оставалось мало. «Мне жаль», — нацарапал он на тонкой бумаге с отпечатанными сверху названием и контактами отеля.

Мужчина выдавил из себя еще пару слов, прежде чем лечь на кровать, лист балансировал на его груди. Глаза захлопнулись, и он подумал о своей Мэри Браун, которая переименовала себя в великую Марию Бруно и надеялась, что оправдает это имя. Возможно, он никогда не был в меру драматичен для нее при жизни, но надеялся, что его смерть будет достаточно в голливудском стиле для его восхитительной, блистательной, талантливой жены. Его дыхание замедлилось.


Эдриенн Скотт перебрала с выпивкой, и ее голова гудела, когда встала и почти ползком направилась на кухню. Не дожидаясь, пока вода охладится, она наполнила стакан и с жадностью проглотила его теплое содержимое, чтобы вновь заполнить его. В этот раз она глотала чуть медленнее, дрожащая рука с легкостью отыскала в темноте парацетамол. Опыт у нее был приличный. Проглотив таблетки, она затуманенным взором посмотрела в ночное небо сквозь кухонное окно. Продолжать так жить было нельзя. А завтра — было днем посещения. Продираясь обратно в спальню, успокоенная мыслью, что впереди еще три-четыре часа темноты, прежде чем придется что-то делать, она мечтала, чтобы мысль о свидании с сыном не наполняла ее таким ужасом.


Высоко над Миллениум центром Джек Харкнесс позволял дождю стекать по волосам, пока он, стоя ровно, со сжатой челюстью и мрачным взглядом, смотрел на город.


Часы в Кардиффе медленно отсчитывали время до рассвета.

Глава двадцать третья

Церковь Св. Бартоломея располагалась позади от гудения трафика на Авеню Ллойда Джорджа, которое стихало ближе к центру Кардифф Бэй. Джек понимал, что в ночи не хватит часов, чтобы осмотреть все потенциально идеальные места для репетиций, а это было одно из подходящих мест. В конце концов, пришельца к ним должен был привести голос Янто, и, казалось, он может звучать довольно хорошо в любом месте. И все же он должен был принять, что у церкви было свое очарование, снаружи традиционная серая земля была усыпана листьями, создающими чувство защищенности, но не настолько, чтобы каждый из расставленных на автостоянке и дорогах вооруженных полицейских мгновенно не окружил их при необходимости.

Джек изнутри разглядывал декоративно закрашенные окна. На фасаде их было пять и по четыре с каждого бока.

— Если он хочет поиграться со стеклом, — пробормотал он, — я дам ему стекло.

Он сжал зубы и осмотрел рамки, снабженные по углам маленькими снарядами, которые задействуются при контакте со стеклом и рассчитанные на то, чтобы не убить пришельца, а повести в том направлении, в котором хотел Джек, дезориентировать его настолько, чтобы, приземлившись, он угодил в ловушку.

Он проверил часы и ощутил гул возбуждения в желудке. 10:50. Время «сейчас или никогда» почти настало.

Янто проверил музыкальную дорожку компактного диска, казалось, уже в тысячный раз с момента, как они прибыли, его пальцы нажимали на воспроизведение, потом остановку, снова воспроизведение и так снова и снова.

— Готов? — улыбнулся ему Джек. — Твой выход через десять минут.

Впервые пресса сделала то, о чем ее попросили, двухминутное молчание было разрекламировано во всех новостях и радио-шоу. Даже судьи объявили, что ждут от всех конкурсантов независимо от того прошли они в финал или нет, что те почтут молчанием память убитых. Места для репетиций оставались закрытыми по всей стране. Как если бы один человек мог контролировать звук Кардиффа, Джек Харкнесс держал палец на пульте управления.

— Я готов.

Джек прикоснулся к устройству в ухе.

— Гвен?

— Готова. Хотя все, что я делаю — торчу здесь, пока там внутри происходит все действие…

Джеку не обязательно нужно было видеть ее, чтобы знать, что она стоит у стола, кожаная куртка застегнута, а она горит желанием оказаться на поле действия, чем торчать узницей в Хабе.

— Эй, ты усовершенствовала программу, так что лучше всех умеешь ею пользоваться.

— Лучше бы я делала это с удаленного компьютера, чем здесь.

— Что ж, уже слишком поздно, — он улыбнулся. — И если бы меня спросили, тебе идет безумствовать.

— Неужели? Ладно, не перевозбудись, я никогда не надену белый халат и очки.

— Жаль. Это выглядит сексуально.

— Отвали, Джек.

Он засмеялся.

— Просто будь на связи. Как только увидишь какую-либо активность, я хочу об этом знать.

— Есть.

Отключившись, он вновь взглянул на часы. Еще пять минут.

— Я не против вернуться в Хаб и надеть белый халат, — тихо стоящий за алтарем Янто выглядел нервным, одной рукой дергая рукав рубашки.

— Ты лучше всего выглядишь в костюме, — подмигнул Джек.

— Думаю, ты это уже говорил. Пора?

— Еще несколько минут. — Он вновь надавил на устройство. — Катлер?

Послышался резкий лондонский говор.

— Здесь. Под проклятым дождем. Пока все тихо.

— Хорошо.

Джек глубоко вздохнул. Приготовления были сделаны. Все что они могли — это петь и надеяться на лучшее.


Катлер откинулся на сидении и вздохнул. Окно машины было спущено, так что он мог отчетливо видеть все, что спустится с серого неба или появится из-за деревьев и кустов, принесенный ветром дождь обрызгивал ему лицо. Его нервы звенели, и он сопротивлялся острой необходимости закурить. Если бы он только знал, откуда и как появится пришелец, он как минимум мог бы сфокусироваться. Ему казалось, что сейчас ему бы пригодилось умение поворачивать голову вокруг своей оси, как та девочка из «Экзорциста». Только так он мог увидеть все, что происходило вокруг.

Движение в боковом зеркале заставило сердце подскочить, затем он нахмурился, еще больше морщинок появилось на его сморщенном лице. Фигура, спускающаяся вниз по тихой улице, не принадлежала пришельцу. Ну, технически нет, но детектив Катлер был как минимум обеспокоен.

— Чертовы студенты, — пробормотал он себе под нос.

Девушка с длинными темными волосами определенно была одной из кардиффских студенток, в этом он не сомневался. Она была невысокого роста, с неаккуратным конским хвостом, индийский шифоновый шарф не к месту был накинут на футболку с изображением названия рок-группы, поблескивающую под небрежно накинутой джинсовой курткой, когда она вразвалочку прошла мимо его машины. «Франц Фердинанд» высветилось на черной материи, буквы появлялись и исчезали с каждым шагом.

Он вздохнул. Она подпевала тому, что поступало ей в уши из ай-пода или подобного устройства для тех, кому до 25 лет. Ее голос звучал не так-то плохо на фоне дождя, но он не узнавал напеваемой ею рок-музыки, хотя мотив казался знакомым. Может быть, U2.

Пение.

— Дьявол.

Проклиная свое невезение, Катлер выбрался из машины; дождь тут же пробрался под рубашку и погнал дрожь по спине. Он сделал пару шагов рысцой, чтобы достичь девушки, которая остановилась и достала телефон, счастливо набирая сообщение и, казалось, не обращая никакого внимания на холод и влагу. Неудивительно, что он ненавидел студентов. Они всегда были чертовски молодыми, полными идеалов и оптимизма. Не такими взрослыми сварливыми скотами, как он сам.

Катлер постучал ей по плечу, и она слегка вздрогнула, но по крайней мере перестала петь. Последнее, что им было нужно, — это атака пришельца на еще одно гражданское лицо, и если бы такое случилось, он не хотел быть единственным, кто окажется поблизости. Он видел дело рук пришельца, так что перспективы не особенно воодушевляли.

Пока она вынимала наушники, ее глаза подозрительно разглядывали его с бледного лица. В воздухе между ними тихонько жужжала музыка.

— Да. Чем могу помочь?

— Я вынужден попросить вас покинуть территорию как можно быстрее, мисс…?

— Нина, — нахлынувшее любопытство прогнало подозрительное выражение с лица девушки. — Нина Роджерс. — Ее бровь изогнулась в дугу. — А вы?

— Полиция. — Он покопался в кармане и вынул свой значок. — Инспектор Катлер.

— А что происходит, мистер Катлер? — Она нахально улыбнулась. — Вы сидите в засаде?

Он заставил себя улыбнуться. Девушка была привлекательной, но сейчас было не место и не время поддаваться ее чертовому юному энтузиазму. Он двинулся вперед, заставляя ее подсознательно следовать за собой.

— Что-то в этом роде. А теперь если бы вы могли вернуться в свой универ или домой, или куда бы то ни было еще, я был бы очень признателен. И без музыки.

Она нахмурилась, и он увидел, как она готовится задать очередной вопрос.

— Сейчас же.

Его грубый тон заставил ее осечься и хотя, как он видел, она все еще была заинтересована, она послушалась его слов. Улыбнувшись и взмахнув рукой на прощание, она повернулась и ушла в сторону главной улицы.

Катлер следил за ней, пока девушка не укрылась в безопасности за углом, и удовлетворенный тем, что она отключила музыку, он забрался обратно в теплоту своего автомобиля. Проблема с молодежью заключалась в том, что они не знали страха. Они познают его, однажды. Все познаю́т.

Чувствуя, как его собственный страх вытанцовывает в желудке вместе с нервами, он откинулся, уставился в окно и ждал.

Глава двадцать четвертая

В голове Эдриенн Скотт стучало, и, хотя она проснулась ночью выпить воды, ей все еще казалось, что язык приклеен к верхнему нёбу. Вероятно, ей не было бы так плохо, остановись она после одной бутылки с Кэтрин в пабе, но Эдриенн пришла домой и откупорила еще одну. Тогда это показалось хорошей идеей, теперь она жалела.

Взяв стул, она села у окна и наблюдала за тем, как Чери высвобождала руки Райна из полосатой футболки с длинными рукавами, на которую он умудрился вывалить большую часть завтрака. Одновременное поедание и пение не особо сочетались, и так как Райан не мог остановиться, Чери практически пихала еду ему в горло, заставляя сглотнуть, пока рефлекс не делал все остальное. Райан ел много мягкой пищи. Эдриенн избегала приходить во время кормления. Было трудно принимать саму инакость Райна, а всю эту возню с грязью и пачканьем она выдержать не могла. Хоть это и был ее родной сын, но картина вызывала у нее тошноту. Как минимум это было не удивительно. В конце концов, она была плохой матерью.

Когда сиделка стянула через макушку маленькой блондинистой головы футболку, пение Райана стало громче, возможно это был своеобразный намек на какое-то беспокойство, но по любому звучание было идеально.

Эдриенн вздрогнула и потерла голову. Звук совсем не помогал ее похмелью, независимо в какой интерпретации исполнялась «Прогулка по воздуху». Стараясь игнорировать дрожь в руках, она потянулась за сладким кофе, который ей сделала Чери, и задалась вопросом, как часто за эти два дня с ее последнего визита Райан прошелся по всему СД. Она поражалась, как Чери не сошла с ума.

В надетой рубашке пение Райана вернулось к нормальному состоянию, идеально голубые глаза мальчики смотрели прямо в ничто. Он не посмотрел в ее сторону с момента ее прихода, но удивляться не приходилось. Он никогда не замечал ее. Может, ей стоило прекратить приходить.

Однажды она предположила такое при Чери, та только засмеялась и ответила, что у нее есть такая прерогатива, но этого никогда не случится. Эдриенн поинтересовалась отчего же, на что Чери заявила, что Райан — ее сын, и хоть она наверно, не всегда это понимает, но она любит его. Эдриенн захотелось расхохотаться на эти слова.

Позволив похмелью пульсировать, она посмотрела на мальчика, сидящего посреди комнаты, игнорирующего игрушки и идеально поющего. Она любит его? Может ли любить? Как можно любить кого-то, кто не признает ничье существование и не подает признаков узнавания никого, даже родной матери? Как можно испытывать любовь к такому ребенку?

Вздохнув, она перевела взгляд на окно и дождь за ним. Эти мысли были для другого раза, когда она не будет такой разбитой. Тем не менее почти пробило одиннадцать, пора было уходить, на сегодня ее покаяние было выполнено. Безуспешно пытаясь отгородиться от музыки, она всматривалась в серое небо и пила кофе.


Одна в Хабе, Гвен наблюдала, как стрелки неумолимо двигались по круглой поверхности часов к одиннадцати. Вот оно. Тишина началась. Сердце громко билось в груди, не слушаясь приказов успокоиться, она покусывала губу, всматриваясь в экран.

Давай, думала она. Давай же. Терпение не было сильной ее чертой, и она боролась с желанием пнуть аппарат. Милю или чуть дальше Янто приступал к пению; Джек и Катлер томились в ожидании информации от нее. Желудок сжался. Что, если она не улучшила аппарат? Что, если запутала все?

Сжав зубы, она со злостью разметала волосы по плечам. Вот почему она ненавидела торчать в Хабе. Появлялось слишком много времени на размышления. На месте операции времени для размышлений не остается. Только для действий. И это более легкий путь.

А тут появлялась ненужная ответственность. А что, если что-то пошло не так? Она так и будет сидеть тут и слушать, как пришелец вспарывает ее друзей? Она запыхтела. Это был последний раз, когда она позволяла себе какие-либо гениальные технологические идеи. И если ее когда-нибудь они посетят снова, она, черт возьми, прогонит их прочь. Если бы призрак Тош был где-то рядом, он бы наверняка заливался сейчас смехом. Гвен не обладала, как Тошико, холодным методичным мышлением. Может, дух Тош вживил идею в мозг Гвен, как своего рода шутку из загробного мира. Может, невидимые Тош и Оуэн кружились по Хабу, посмеиваясь над ней. И даже не веря в призраков и жизнь после смерти на Земле, в одиночестве и вся на нервах, эта идея показалась Гвен жуткой.

На экране что-то мелькнуло, и воображаемые призраки перестали смеяться. На дальнем краю Кардифф Бэй загорелся маленький всплеск.

Вот оно.

Пришелец был на подходе.

Еще два всплеска мигнули и погасли. Она прикоснулась к наушнику.

— Джек? — Ее голос был громким, эхом возвращаясь к ней же в пустом подвальном помещении. — Началось.

Поднявшись, она скрестила руки на груди и желала, чтобы устройство показало пункт появления пришельца.

Еще три мелких всплеска, и в конце загорелся ожидаемый ею красный свет, карта автоматически увеличилась высвечивая адрес.

Гвен нахмурилась. Была какая-то ошибка. Это было не то место, где находились Джек и Янто. Рука вернулась к наушнику.

— Джек, у нас проблема.

Глава двадцать пятая

Его голос заполнил всю церковь и, хотя партия не предназначалась для сольного исполнения, Янто пел так хорошо, как мог. Джек был удивлен глубиной и силой звучания. Он был впечатлен. Но Янто несколько раз доказал, что полон скрытых сюрпризов. Голос Гвен прорезался в его мыслях.

— Джек, у нас проблема.

— Что ты имеешь в виду?

— Он приближается, но не к вам. Компьютер говорит, что он движется к центру Хаванна. Центру для детей-аутистов.

Подняв глаза на взирающие на него с высоты иконические изображения святых на нетронутых витражах, Джек боролся с желанием закричать.

— Уверена?

— Так показывает чертов компьютер, — она замолкла. — Черт. — От голоса Гвен в его ухе исходила тревога. — У нас меньше восьми минут, Джек. Я ближе вас. Встретимся там.

— Уже иду — Джек бросился по проходу к двери, слыша, как за спиной колеблется голос Янто. Но это было уже не имело значения. — Центр Хаванна! — прокричал он через плечо. — Я пойду с Катлером.

Снаружи дождь обдал его холодными струями, словно сама природа была на стороне пришельца и Рифта, мешая их попыткам остановить хаос. Его ноги шумно топали, он бежал к немаркированной машине Катлера. У них оставалось не больше шести минут. Они не успевали. Настежь открывая дверь, он ввалился внутрь.

— Почему ничего никогда не идет по плану? — вопросил Катлер, пока Джек захлопывал дверь со стороны пассажира.

— Добро пожаловать в Торчвуд.

Катлер завел двигатель, колеса заскрипели об асфальт.


Райан перешел с «Идущих по воздуху» к «Где же ты любовь» и теперь приступал к «Закрыть каждую дверь» из «Джозеф и волшебный цветной плащ[30]». Комната заполнилась скорбными нотами, смотря сквозь окно на деревья и сады центра, Эдриенн лениво думала, что Джейсон Донован[31] никогда не передавал мелодию с тем же эмоциональным совершенством, как ее сын. Ей нужно было уже двигаться к суду, где ее ждала груда работы, но снаружи полило как из ведра, и она решила переждать, пока дождь ослабнет. Она могла только представить, что в противном случае начали бы говорить сиделки в приемной медсестрам. Мечтая уйти, она согласилась промокнуть. А она ведь адвокат. Это вопиющее безобразие. Плохая мать. Зачем давать им козыри? И честно говоря, ее у нее все еще было ужасное похмелье, она не могла заставить себя сдвинуться со стула. Тело чувствовало себя так, будто в стул его вдавливал груз. Утром вождение далось ей не легко, и она думала, что внезапная отключка может привести к потере ею управления автомобилем.

Что-то мелькнуло в листве за окном, ее глаза заскользили и не смогли цельно сфокусироваться. Эдриенн подождала, пока птица перелетит к гнезду с веточками или червячками для своих деток. Ничего не появилось, но ветки вновь зашевелились даже более энергично, чем в первый раз, как если бы кто-то неистово тряс дерево, чтобы повалить плод. Нахмурившись, забыв на миг о пульсации в голове, она приблизилась. Там был кто-то? Она не могла понять с чего бы кому-то в такую погоду взбираться на дерево, но в центре для детей-аутистов ты можешь вечно думать о причинах и не найти их. Она всматривалась. Определенно сиделки не позволили бы детям играть на улице в подобную погоду.

— Чери, — позвала она тихо. — Кажется, там ребенок на дереве, — указала она на раскачивающиеся ветки. — Видишь?

Подойдя к ней, сиделка кивнула, ее лицо выражало озадаченность.

— Что-то не так. Наверняка это Питер Олвуд. Он любит проказничать. Пойду проверю, — заторопившись наружу, она закрыла за собой дверь, и Эдриенн как раз собиралась отвлечься от созерцания, когда сквозь ветви начала просачиваться темная струя наподобие сигаретного дыма. Дыхание Эдриенн застряло в грудной клетке, а мозг опустел, сканируя себя на предмет какого-либо смысла или объяснения происходящего. Оно появилось ниоткуда. Облако темноты повисло между землей и небесами, пока из пустоты возникал другой призрак, выползая из-за дерева и соединяясь с первым, две тени затряслись, сливаясь, и соединились в одну. Эдриенн, вытаращившись, смотрела, рот был открыт. Ребенка на дереве не было. Там было что-то другое. Что-то странное. Что-то иное.

Было ощущение, что ее мозг склеился, и она бросила короткий взгляд на сидящего на полу ничего не замечающего Райана. Безразличный к тому, что она считала любопытным, затем ее взгляд вновь вернулся к тому, что обретало форму позади старого дуба, темнота, которая как жидкое мыло просачивалась сквозь ветви. Безразличный к этому. Что-то вспыхнуло на краю черной массы, когда она скрутилась и дернулась, собирая себя в нечто вроде твердой формы. Стекло запотело от дыхания Эдриенн, пока она наблюдала за вещью под дождем по другую сторону; ей было интересно, может ли она закричать или позвать кого-нибудь, но не нашла в груди механизмов, издающих звуки.

Позади нее ее ребенок все еще пел. Ее малыш. Слова твердо сформировались в голове, борясь с утекающими словами и мыслями и тем, что заполняло ее голову, оставляя ее самостоятельно заполнять голову.

Ее малыш. Вещь пришла за ее ребенком. И в этот лишенный каких-либо мыслей момент Эдриенн поняла, что безумно любит своего сына.


Гвен с таким остервенением нажимала на педаль, что та грозилась провалиться сквозь днище автомобиля. Ей сигналили, пока она опасно объезжала трафик, обрезая углы, не соблюдая дистанцию настолько, что почти чувствовала запах поцарапанной краски других автомобилей. Борясь с желанием зажмурить глаза, она вывернулась, огибая грузовичок, и надеялась, что ей это удалось. Задерживая дыхание, пока вновь не встала в свой ряд, слыша оркестр ругани и криков изо всех водительских окон, она взглянула на часы. Всего тридцать секунд до истечения восьми минут.

Въехав в центр Хаванна, увидев красочную эмблему центра для детей-аутистов на другой стороне дороги, Гвен захотелось заорать и посигналить.

Она не сделает этого. Черт, она не сделает этого.


Ее малыш.

Боковым зрением Эдриенн видела, как Чери заспешила на мокрую лужайку, смотря прежде всего на дерево, а затем замерла, увидев черное облако, которое двигалось к зданию, на ходу меняя форму. Сиделка повернулась и убежала. Эдриенн по другую сторону от стекла вовсе не винила ее. Она знала, что дышит из-за запотевания стекла напротив лица, но не чувствовала циркуляции воздуха в легких. Она не чувствовала ничего, кроме ужасающего запустения, исходящего из существа в листве.

Теперь он был существом.

Извивающаяся масса преобразовывалась. Твердые фигурные полосы, почти человеческая лысая голова. Почти человеческая. Если бы Эдриенн могла сейчас чувствовать разницу между здравым и безумным, она бы почувствовала себя окончательно свихнувшейся или подумала бы, что излишнее употребление вина заставляет ее видеть странные вещи, ну или отчаянно пыталась бы рационально объяснить наличие приближающегося к ней монстра, но эти мысли ушли, когда ее посетила чудовищная пустота. Если бы дело не касалось Райана, она бы тихо сползла вниз по стене прямо на ковер и обо всем забыла, даже о себе.

Райан. Ее малыш. Слова прорвались в ее мозге, борясь за то, чтобы оставаться нерушимыми в растущей пропасти ничего. Она любила его. Когда ничего уже не осталось, все стало таким очевидным.

Подняв отяжелевшие руки, она широко расставила их на стекле. Оно хотело ее ребенка. Она чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Борясь с пустотой, которая грозила поглотить ее, она встретила красный взгляд глаз монстра и почувствовала жужжание в воздухе, когда оно приготовилось напасть. Ей не нужны были слова, чтобы знать это. Ей подсказывала материнская интуиция. Существо лицом к лицу с ней издало молчаливый вопль, который разорвал любой намек на сознание в ней, вздрогнув от его мощи, руины ее индивидуальности вцепились ко внутренностям черепа.

Она смотрела через стекло.

Только через мой труп.

На миг повисла тишина, запертая между уставившимися друг на друга двумя. Эдриенн подумала, что даже дождь замедлился, капли висли в воздухе, ожидая и наблюдая, втянутые в холодный конфликт между монстром и матерью.

А затем монстр откинул голову и устрашающе широко раскрыл пропасть рта, выпуская из себя пустое ничто; темноту, которая может засосать и оставить там, и Эдриенн почувствовала горячие слезы на щеках.

Существо передвинулось. А потом опять, слишком быстро, чтобы она могла увидеть.

Она захлопнула глаза.

Райан.

А затем стекло сломалось.

Глава двадцать шестая

Руки Гвен напряглись, пот и дождь смешались на ее лице, пока она бежала вниз по коридору центра для детей-аутистов. Где-то наверху разбилось окно. Сиделки выглядывали из комнат, лица взрослых пылали любопытством, беспокойством и необходимостью участвовать в процессах.

— Назад внутрь и заприте двери! — крикнула на них Гвен, боковым зрением замечая фигуры за своей спиной. — Назад!

Двигаясь по узкому коридору, Гвен повернула за угол, быстро заглядывая в каждую комнату. Так, где же оно? Через три двери дальше, прямо в конце центра, она наконец остановилась.

Уставившись в маленькую комнату, она очень осторожно поднесла руку к уху.

— Джек? — прошептала она. — Поторопитесь. У нас инцидент.

— О Боже!

Голос заставил Гвен подпрыгнуть. Повернувшись, она схватила женщину за руку и настойчиво, но аккуратно оттолкнула ее от двери.

— Я сказала, всем держаться подальше! Я хочу, чтобы вы пошли и ждали в приемной. — Гвен надеялась, что ее собственные руки не дрожали очень сильно. Кровь, состоящая почти только из одного адреналина, бежала по ее венам.

— Я его сиделка! — округлое лицо женщины дрожало, пока она глотала слезы от шока. — Я Чери Дэвис, сиделка Райана. Он совершенно аутичен. Я забочусь о нем с самого его появления. Эта женщина… его мать, Эдриенн. У нее сегодня день посещения. — Женщина замолкла. — О боже. — Рука поднялась ко рту, и она испустила всхлип. — Что это? Оно причинит ему боль? Я не могу его оставить. Я не могу.

Гвен теребила женщину за руку.

— Стойте здесь. Вы можете понадобиться.

Она не ответила ни на один из вопросов. Ответов у нее не было. Оставив женщину прислонившейся к стене, Гвен осторожно посмотрела на дверь и в комнату мальчика. Ничего не изменилось.

Окно было разбито, выбито вовнутрь с такой силой, что некоторые осколки покрыли строго вида брюнетку, скрученную и валяющуюся на ковре. Ее бледная наманикюренная рука была отсечена от запястья, а большой кусок стекла воткнулся прямо под подбородком, торча вверх и отражая остекленевший взгляд ее глаз. Гвен даже не думала подойти и проверить пульс. Ей не нужно было других доказательств, кроме собственных глаз, чтобы сказать, что мать мальчика более чем мертва. Кровь была повсюду. Огромный, увеличивающийся бассейн под телом, большие пятна на стенах маленькой комнатки, где, должно быть, артерии ей перерезали, пока сердце билось, марая красным потоком все, чего оно касалось.

Гвен взглянула на маленького мальчика, сидящего на полу по-турецки. От материнской крови его соломенно-светлые волосы потускли, тонкие поблескивающие струйки стекали по гладкому лицу, которое оставалось бесстрастным. Он пел мягко и идеально, несмотря на лежащую поблизости мертвую мать и ужасное создание, присевшее перед ним с протянутой рукой, прикасающейся к его тонкому маленькому горлу.

— Он поет постоянно. — Сиделка материализовалась около нее. Она разглядывала хаос, ужас увиденного отразился в ее сдавленном шепоте. — Он поет, чтобы отгородиться от мира. — Гвен чувствовала тепло женщины рядом с собой и не могла заставить себя оттолкнуть ее.

Тяжелые быстрые шаги отозвались на по-больничному тяжелому ковру, и Гвен, вскинув голову, увидела бегом приближающихся Джека и Катлера. Она подняла руку, обращая взгляд к мальчику и пришельцу в комнате. Инстинктивно Джек замедлил шаг, Катлер последовал его примеру, обесшумливая свое появление.

Молча отступая, Гвен позволила Джеку рассмотреть ситуацию самому. Его глаза прочли бы все быстрее, чем она смогла бы объяснить. Джек впритык подошел к комнате, держась стены, Гвен пошла за ним крошечными шагами, подкрадываясь к месту событий.

— Он абсолютно аутичен, — прошептала она ему. — Постоянно поет.

Джек кивнул. Медленно достал портативную тюрьму.

— Нужно оттащить ребенка от него. Я не могу схватить его в ловушку, пока он трогает ребенка. Он может вскрыть ему горло внутри ловушки.

— Я не чувствую пустоту, о которой говорил Янто, — Гвен позволила Джеку отойти от себя. Если они собирались отвлечь пришельца, чтобы вывести Райана, им нужно было быть в разных частях комнаты.

— И я не чувствую, — тихо ответил Джек. — Но оно обычно не сохраняет людям жизнь.

Гвен посмотрела на тело женщины.

— Ей не сохранило.

В центре комнаты пришелец откинул голову, красные лучи излились из черных дыр в голове, исследуя безмятежное лицо мальчика. Непропорциональной формы дыра несколько раз разинулась и захлопнулась внизу головы, а под конец издало какие-то звуки.

— Остальные прекращали.

Слова звучали так, словно просачивались сквозь воду, искаженно и клокоча, и хотя существо прикладывало много усилий произнести их, смысл был ясен.

Гвен посмотрела на Джека. В дверном проеме появились сиделка и Катлер, перекрывая выход. Джек не дал им сигнала отойти, как и не дал Гвен понять, что хочет начать отвлекающий маневр, чтобы перехватить ребенка. Он нахмурился. Гвен знала этот взгляд. Ему стало любопытно.

Он сделал два шага вперед и склонил голову.

— Что ты имел в виду под «остальные прекращали»?

Пришелец не отрывал взгляда от мальчика, но качал головой по сторонам, словно купался в звуках.

— Они позвали меня. — Слова звучали грубо, без тона или резонанса, как лай, словно слова были преступлением против самой природы существа. — Издалека. Ничто принесло меня к звукам. Они были прекрасны.

Джек осторожно прошел в дальний угол комнаты, присаживаясь там, откуда мог видеть и пришельца и ребенка. Поющий ребенок поднял голову, глаза на гротескно слепленный серый образ перед собой.

— Ты с Тихой планеты?

Красные лучи стали тоньше и слабее, края размягчились.

— Мой мир не имеет названия. Нет имен. Нет звука. Нет взгляда. Только ты один. Навсегда.

Джек нахмурился.

— Так почему ты здесь? — он на дюйм приблизился к мальчику, и Гвен увидела портативное устройство в его руках. — Мы должны быть худшим кошмаром для тебя.

Существо вздохнуло, его рот потерял форму.

— Я… — оно замолкло. — Я неправильный.

— Почему ты убил тех людей?

Какой-то долгий момент Гвен слышала только пение мальчика. Это было «Иисус Милосердный». Песня, которую она наверняка слышала сотни раз до того, но никогда не проникалась ею так сильно. Если бы ее сердце не разрывалось от напряжения, оно бы наверняка разбилось от безупречного эмоционально чистого исполнения.

— Звук. Я хочу звук. — Существо покачало головой, и Гвен почувствовала движение воздуха от этого движения. — Но они не работали. — Впервые пришелец обратил взгляд от ребенка к Джеку. — Когда я брал органы и делал их частью себя, они не работали. Я не могу издавать звуки. Только слова.

В первый раз Гвен почувствовала волну ужасного одиночества, о котором говорил Янто. Кристальное забытье и опустошенность от полного одиночества.

— Звук издают не органы, — Джек подался вперед и был в зоне доступа от ребенка. Это люди. Живые. Мы ведь не машины.

Рука пришельца разрезала воздух, всего лишь на чуть-чуть отодвинувшись от шеи ребенка, контакт нарушился. Джек встал в позицию для действия, Гвен приготовилась схватить ребенка и выбежать с ним.

— Смотрите! — указывая, воскликнула от дверей Чери.

Райан поднялся с пола и дотронулся до лица пришельца. Катлер чертыхнулся, Гвен разделяла его злобу. Момент был упущен. Пришелец вновь сфокусировался на ребенке, его собственная рука вновь дотронулась его горла. Чери издала короткий смешок.

— Он никогда не делал так раньше. Никогда никого не касался. Он даже не подавал признаков, что замечает чужое существование! — хлопнув в ладоши, она одарила их радостным взглядом, словно не было убитой женщины на ковре и пришельца посреди комнаты. Гвен уставилась на нее, затем посмотрела на Джека. Он долго рассматривал пришельца и мальчика, а затем спрятал портативную тюрьму в потайной карман шинели, прежде чем податься назад.

— Джек? — нахмурилась Гвен. — Какого черта ты творишь?

Джек поднялся.

— Он никогда не делал ничего подобного раньше?

Сиделка покачала головой.

— Никогда. Он только пел. С тех пор, как научился говорить. Так он не подпускал к себе мир.

— Что думаешь, Джек? — Гвен притопнула ногой. Они должны спасти ребенка, прежде чем эта вещь опять исчезнет у них на глазах.

Он не смотрел на Гвен, завороженный руками мальчика на лице пришельца.

— Думаю, эти двое созданы друг для друга.

— Что?

— Все предельно ясно. Так они будут счастливее.

— Про меня слегка забыли, Харкнесс, — сказал Катлер из проема. — Как бы там ни было, это Торчвуд. Почему я ждал чего-то другого?

Джек переводил взгляд с пришельца на мальчика.

— Джек? — прогремела Гвен. Одно дело Катлер — он не был одним из них, но она была частью команды. И требования Янто в ее ухе разъяснить ситуацию делу вовсе не помогали.

— Им нужно стать единым целым. Взгляни на них. — Лицо Джека было исключительно серьезно. Гвен редко видела у него такое, но каждый раз, когда он боролся с собой, принимая решение, которое шло в совершенный разрез со всеми его убеждениями о гуманности. Гвен почувствовала, как ее собственная злоба отступает. Посмотрев на дверь, она увидела кивающую Чери.

— Что сделать, Джек? — Глаза Гвен метались между пришельцем и людьми.

Впервые Джек посмотрел на нее и улыбнулся.

— Ты не понимаешь, Гвен? Вот этот парень — иной, потому что не хочет этот мир. Он хочет изоляции. Полного одиночества. Он не понимает самой концепции общества, компании, коммуникации… — Джек не беспокоился о том, чтобы говорить тихо, наоборот, становился более энергичным, объясняя. — Все, что является частью нашего мира, он прячет за пением. — Он повернулся к Чери. — Я правильно понимаю?

Сиделка кивнула, слезы все еще стекали по щекам, размазывая тушь по лицу.

— И я могу представить, что на Тихой планете наш визитер их эквивалент аутиста. Он хочет контакта с кем-нибудь или чем-нибудь. Поэтому-то он и пошел за музыкой. — Джек взглянул на Катлера. — Поэтому он и убивал лучших певцов. Ради силы эмоций в их исполнении. Чтобы суметь разделить эмоции. — Он слегка покачал головой.

— Чудовищная изоляция и одиночество, которые почувствовал Янто… — Гвен почувствовала, как от понимания стало пощипывать кожу. — Это были эмоции пришельца. Как он живет всю жизнь.

Джек кивнул.

— Ужасно, не так ли? Представь, нет света, нет звука, ничего, кроме самого существования. Нет воспоминаний, чтобы лелеять. Нет чувства любви. Нет осуждения от какого-то подобного тебе, с кем можно быть в контакте. Абсолютное одиночество.

Гвен наклонила голову.

— И что ты предлагаешь делать? Отпустить его? Отправить назад?

— Нет, нам нужно облегчить существование их обоих.

— Как? — нахмурилась Гвен. Она не понимала.

— Мальчику нужна изоляция, а пришельцу нужно что-то, что сделает изоляцию терпимее.

— Джек, просто говори начертовом английском.

— Вместо поглощения голосовых связок, он должен поглотить ребенка целиком.

Гвен замерла.

— Ты же не серьезно. Как мы можем допустить такое?

Темная и печальная бровь изогнулась в дугу.

— Как мы можем не допустить?

— Ведь… — Гвен шагнула вперед. — Ведь он всего лишь маленький мальчик. Мы должны увести его от этой штуки и послать ее обратно.

Джек покачал головой.

— Не мерь его жизнь своими нормами. Для него здесь ад. И если мы пошлем существо обратно, мы приговорим его. Ты и правда сможешь жить с этим?

— Он прав, — мягко прошептала Чери. — Это то, что нужно Райану. Его мать мертва. Отца мы не видели с момента его появления здесь. У него никого нет. — Она замолкла. — И он ненавидит мир.

— Это сумасшествие, — покачал головой Катлер. — но это по-сумасшедшему имеет смысл.

Гвен посмотрела на идеального ребенка — его волосы слиплись от материнской крови, крошечные руки уделяли рельефному существу больше внимания, чем родившей его женщине когда-либо. Она видела желание в этих руках, жадно пьющих годы темного одиночества существа, пока его юный голос продолжал настойчиво фонировать музыкой, так не к месту рядом с истерзанным остывающим телом.

— Оно втягивает меня назад, — прогавкало существо. — Вам незачем больше бояться меня.

— Скажи мне, — Джек пригнулся между ними. — Ты можешь поглотить все? Можешь сделать мальчика частью себя? Не убивая его?

Существо кивнуло.

Джек повернулся к Гвен.

— Уговор?

— Уговор, — и она была согласна. Катлер пробормотал свое «да», а Гвен даже смотреть не нужно было на сиделку, чтобы знать, о чем та думает.

Джек улыбнулся.

— Тогда давай. — Поднявшись, он присоединился к Гвен у стены.

Пришелец раскрыл расщелину рта и откинул голову назад, вытягивая тонкую шею. Щели на гладком черепе стали шириться, а Гвен смотрела одновременно пораженная и ужасающаяся, как твердая форма стала расщепляться. Там, где Райан касался щеки пришельца, пухлые детские пальцы стали растворяться, соединяясь воедино с темным облаком, которое еще секунду назад было твердой формы, его частицы меньше, чем масса пришельца пульсировали, пока два тела не воссоединились в одно тонкое облако. Гвен была уверена, что видела тень улыбки на его лице, пока он не испарился.

Темная туча нависла над ними в идеально безмятежном миге, а потом вылетела через окно в небо, исчезая в Рифте и на другом конце вселенной.

Последние отзвуки «Иисуса Милосердного» зависли в воздухе как недосягаемое послевкусие; призрак всей той музыки, за которой от мира прятался Райан. А потом вдруг они оказались в тишине.

Часы на стене громко затикали, настаивая на том, что мир неумолимо движется вперед. И наконец Джек улыбнулся.

— Итак, в межпланетном общении сделан большой шаг вперед. — Он мигнул Гвен. — То есть, давайте признаем это. Невозможно стать ближе, чем эти двое.

— Харкнесс? — Катлер прильнул к дверной раме. Сложив руки на груди, он кивнул в сторону сиделки. Чери прошла в маленькую комнату, смотря через разбитое окно, на лице застыла маска страха, несмотря на бьющий по глазам дождь. — Боюсь, она может прибегнуть к сильным напиткам?

— О, поверь мне, мы знаем способ получше.

— По-любому, — сказал Катлер, доставая из кармана мобильник, — позову команду, чтобы прибраться тут. Если у вас нет возражений?

— Действуй. Она нам не нужна.

Гвен посмотрела на застывшее, смирившееся выражение лица покойной и гадала, как бы та приняла результат. Она надеялась, что женщина была бы счастлива за своего ребенка. Гвен вздохнула. Бессмысленное занятие. Если ты мертв, то мертв. Беспокойства этой женщины закончились.

Поворачиваясь, Гвен оставила комнату и ее ужасное содержимое позади. Казалось, в последнее время было слишком много смертей. Неожиданно она ощутила острую необходимость побежать домой, обняться с Рисом, съесть китайской еды на вынос на диване и притвориться, что в мире все в порядке. И всего на пару часов это возможно. Рис оказывает на нее такое влияние. Он может быть не самым захватывающим мужчиной на планете — что Гвен уж знала наверняка, с тех пор как стала работать с человеком, который претендует на звание — но Рис был самым надежным и он любил ее, а под конец дня, чего еще сильнее она могла бы желать?

Джек сжал ее руку.

— Ты в порядке?

— Аха. — Прогоняя темное облако с лица, она улыбнулась. — Да. Просто рада, что все закончилось.

Покидая центр для детей-аутистов Хаванна, впервые за день Гвен была счастлива почувствовать тяжелые дождевые капли, скатывающиеся с волос.

Глава двадцать седьмая

Джек надолго припал к бутылке с водой, пока мужчина счищал барный стул рядом с ним и садился.

— Думал, ты отвалишь от меня.

Катлер улыбнулся. Он все еще был в том же костюме, несмотря на время; было рано, а настроение лучше.

— Ты шутишь? Везде, куда бы я ни пошел, меня находят по телефону.

Джек улыбнулся.

— Но думаю, в этот раз они немного милее, когда ты отвечаешь.

— Может быть, — Катлер кивнул бармену. — Джек Дэниелс с кокой и еще одну бутылку того, какой бы хренью ни была его выпивка.

Бросив десять фунтов на стойку, Джек опередил наличку Катлера.

— Я угощаю. — Он посмотрел на детектива. — Давай назовем это угощением на прощанье. — Он замолк. — Я так понимаю, ты покидаешь Кардифф? И не едешь на Оркнейские острова?

— Ты верно понимаешь. — Засунув деньги обратно в карман, Катлер прильнул к стойке. — Вызвали обратно в Лондон. Кажется, шумиха вокруг меня улеглась.

— Поздравляю.

Они чокнулись каждый своей тарой, и звук звонко прозвучал в полупустом баре.

— Спасибо. Хотя поздравления излишне, не так ли? Ничего из этого ко мне никакого отношения не имеет.

Джек внимательно посмотрел на него.

— Но ты раскрыл дело и положил конец террору Кардиффского вспарывателя.

Катлер засмеялся.

— О, ну конечно. Я это сделал.

— Так пишут в газетах. Должно быть правдой. Муж Марии Бруно признался под давлением о своих долгах и из-за постоянного унижения и угрозах развестись убил свою жену, вырезав самые важные для нее органы. Но перед этим он попрактиковался на парочке других, бродя по улицам Кардиффа в плотном черном плаще с капюшоном, выискивая жертв и зверски убивая их. Но жажда крови росла и даже после безжалостной расправы над женой Мартин Мелой не смог остановиться. — Джек распахнул глаза, усиливая эффект своих слов; его голос был полон нот карнавальной мелодрамы викторианской эпохи. — И тогда инспектор Катлер аккуратно расставил сеть, приближаясь к нему. Когда провалилась последняя попытка убийства, он выбрал трусливый путь и покончил с собой, оставив только жалкое послание: «Мне жаль. Я во всем виноват».

Бровь изогнулась в дугу. А бутылка взмыла, салютуя полицейскому.

— Если так говорится в прессе, должно быть правдой, — Катлер покрутил стакан в руках. — Я рад, что тебя это забавляет.

Джек вздохнул.

— Иногда нужно видеть и светлые стороны. Иначе темнота сведет тебя с ума. Прими это к сведению от того, кто знает.

— Бедный Мелой.

— Нет, — Джек помотал головой. — Он мертв. Его это не ранит.

Катлер не казался таким уж убежденным в этом.

— Знаешь, что по-настоящему забавно? — неожиданно спросил он.

— Ну-ка.

Джек видел морщины и складки на лице мужчины рядом с собой. Много их пролегало через лоб и щеки и через пару лет им не хватило бы места. Ни одна из морщин не казалась порожденной смехом.

— Задумайся. Я вонзил нож в свою карьеру, притворившись, что подделал улики, а теперь восстановил карьеру, на самом деле подделав улики и подставив мертвеца. ДНК Мелоя обнаружат на каждом месте преступления или на каждой жертве, просто если кто-то решит доказать его невиновность, — он покачал головой. — И мою руку направлял Торчвуд в обоих случаях. — Проведя рукой по беспорядку песочного цвета волос, покрывавших его голову, он встретился взглядом с Джеком. — Так что ты можешь поздравлять меня, сколько душе угодно, но мы оба знаем, что все это чушь. Тут нет правды и правосудия. Все фарс. Совсем как тогда.

Джек помотал головой.

— Ты ошибаешься. Ты не считаешь случившееся с Райаном Скоттом и пришельцем правосудием? И ты серьезно думаешь, что мир готов к правде о Рифте и всем, что оттуда вылезает? — Катлер не отвечал. — Конечно же нет. Если бы думал, не молчал бы все эти годы. Просто это не так легко, как черное или белое, правильное или ошибочное, хоть иногда с моей работой легче было бы ужиться, будь все так. Правда — это то, как ты воспринимаешь ее. Правда изменчива.

— Правда всегда есть, Джек. Скрыта в самом внизу. Ты знаешь об этом. Ты просто делаешь выбор и надеешься, что он был лучшим, — улыбнулся Катлер. — И я тебя за это уважаю. Но не думаю, что я мог бы жить по этому правилу.

Они пили в тишине, каждый погрузившись в собственные мысли. Тишину нарушил Джек.

— А ведь я мог бы сделать это правдой. — Он искоса посмотрел на полицейского. — Я мог бы сделать так, чтобы ни одна из правд не происходила на самом деле. А написанное в газетах стало бы реальностью. — Он замолк. — У нас есть нечто. Что-то, что облегчает память. Убирает ненужное. И поверь мне, обычно это к лучшему.

— То есть, так вы поступаете с неудобными людьми вроде меня? — Катлер помотал головой. — Это не делает все более правдивым. Оно делает все правдивым только для меня. А это совершенно разные вещи. Я сохраню мозг нетронутым. Если ты не против. Огорченным и запутанным — таким я люблю быть.

— Я полагал, что ты так ответишь. Но было бы грубо не предложить.

— И я благодарен тебе за предложение, — Катлер оттолкнулся от стола. — Вот схожу в комнату для маленьких мальчиков. А потом куплю тебе хороший напиток. Правильный. С алкоголем и всем остальным, — он замолк. — Хорошо бы было, служи ты в полиции, Харкнесс.

Джек ухмыльнулся.

— Я бы перехватывал их.

— Ты и так перехватываешь.


Двадцатью минутами позже Гвен стояла в дверях бара с руками по бокам, ее тонкая фигура отсвечивала в огнях. Только когда она прошла внутрь, Джек увидел две морщинки между бровями. Джеку стало интересно, будет ли он знать ее, когда эти морщины поселятся там навсегда. Все было неопределенно. Все могло измениться. Сколько Гвен осталось? Будет ли ее жизнь длиннее, чем у Тошико или у Оуэна или всех других, которые умерли у него на глазах во имя Торчвуда? Во рту появился горьковатый привкус.

Гвен смотрела на привалившегося к бару полицейского, уронившего светлую голову на руки. Межу его лицом и отполированной поверхностью издавался сопящий храп.

— Я так понимаю, виновата не выпивка?

— Нет, — помотал головой Джек.

— Не думаю. — К ним присоединился Янто. Его аккуратный костюм представлял собой противоположность катлеровскому, рубашка которого выбилась из штанов на спине. — Реткон?

— Аха, — Джек поднялся. — Я бросил его в напиток, когда он отошел в уборную.

— Почему? — разочарование Гвен было на лицо, но Джеку не хотелось ничего слышать. Он знал, что ей нравился Катлер. Также он знал, что образ застывшего на барной стойке Катлера было своего рода предчувствием ее собственного будущего. Если Торчвуд не убьет ее, всегда есть вероятность, что это сделает что-нибудь другое. Гарантий ни у кого не было. Да и реткон был по-своему смертью.

— Он был в Хабе. Тесно с нами сотрудничал. — Мускулы челюсти Джека болезненно натянулись. Порой он ненавидел свою работу. — Если бы он оставался в Кардиффе, возможно, был бы полезен, но его перевели в Лондон. Он будет слишком далеко, чтобы отслеживать его. Он может создать проблем.

Джек выбирал слова аккуратно и абсолютно ожидал, что Гвен вызверится на него из-за использования термина о «бесполезности» Катлера. Но она не стала. Вместо этого он увидел, как она внимательно рассматривает его прекрасными темными глазами. В ровном неоновом свете она казалась очень юной, и Джек в очередной раз подивился этим людям, которые следовали за ним в ситуациях, которые могли принести смерть им, но никогда ему. Что он сделал, чтобы заслужить их верность?

— Возможно, самое лучшее решение, — наконец сказала она.

— Куда его отвезти? — Янто устроил тело в сидящем положении, стараясь устроить одну руку на его шее.

Джек достал связку ключей из кармана спящего детектива.

— К нему домой — он засунул маленький клочок бумаги в свободную руку Янто. — Вот адрес. Один из новых домов вниз по заливу.

Янто кивнул. С минуту он не двигался, и Джек чувствовал его беспристрастный, внимательно изучающий взгляд на себе.

— Это было правильно, Джек, — неожиданно сказал он. — Единственно правильное решение.

Джек кивнул. Он знал это. И все же знание не заставляло прекратить думать, что он только что убил человека, того, кто ему нравился и кого он уважал. Катлер может стать другим после этого, счастливее или нет, но Джек принял решение за него.

Гвен вытянула руки.

— Спорим, мерзко быть боссом.

— В точку.

Приблизившись, она неожиданно импульсивно обняла его, наполняя душу Джека теплом.

— Мы будем через десять минут. И тебе, черт возьми, лучше быть здесь, когда мы вернемся. Ты не единственный, кому нужно выпить. Правда, Янто?

Высокий молодой мужчина кивнул. Его лицо вытянулось под тяжестью крепкого, спящего тела.

— Я выпью, как только доставлю его домой, — он фыркнул, стараясь сохранить равновесие. — Он тяжелее, чем кажется.

— И потом, — добавила Гвен с улыбкой. — До зарплаты еще неделя, так что ты платишь. — Она замерла на полпути, идя за Янто. — Ты ведь в порядке, да, Джек?

Он улыбнулся.

— Да. Конечно. А теперь валите отсюда, иначе пока вы вернетесь, я выпью ваше пиво.

* * *
Джек подождал, пока Гвен уйдет, прежде чем согнать улыбку с лица. Его собственное одиночество вгрызлось чуть сильнее во внутренности, и он подумал, возможно, пустота в нем такая же глубокая, как и та, что он увидел в кричащей пасти пришельца. Он бы не был удивлен. Темнота своего рода засела в нем, и он знал, что ничего поделать с ней не может. Такой вот неизбежный эффект его необычной жизни. Выбора, который ему приходилось делать в длинной и, казалось, бесконечной жизни.

Вздохнув, он допил теплые остатки воды в бутылке и почувствовал шипение в груди. Через несколько часов детектив Катлер проснется с небольшой головной болью и все знание о Джеке Харкнессе, Торчвуде и Торчвуде Один будет стерто из его воспоминаний. Момент, который определили его карьеру и выявил так многое о силе его характера, будет у него отнят и заменен сжигающим стыдом. Но положительным станет то, что он будет думать, что только что раскрыл дело о самом брутальном серийном убийце в Кардиффе, и, может быть, это как-то поможет отпустить себе грехи за подделку много лет назад улик для осуждения другими.

Правда Тома Катлера изменилась. И, вероятно, с новой станет легче жить. Единственное, что точно знал Джек — знание не всегда полезно для души.

Наблюдая, как бармен моет стакан Катлера, благополучно удаляя все свидетельства о ретконе, Джек вздохнул. Титульная страница лежащей сбоку бара «Вестерн Мейл» была вся в фотографиях бледного лица Мартина Мелоя, его глаза смотрели озлобленно, словно осуждая Джека из могилы. Правда Мартина Мелоя тоже изменилась. Знающие его еще долгие годы на званых вечерах будут лакомиться историями, о том, что «в нем всегда было что-то странное, он никогда не казался нормальным». И придумают таких небылиц, в которые по прошествии времени сами же поверят. Правда была такая — текучая и непостоянная. Возможно, еще только один человек во вселенной, кроме Джека знал об этом, но он был очень далеко, переживая собственные приключения.

Джек мог бы быть с ним прямо сейчас. То был человек, который знал о сложных решениях и носил в себе одиночество, которое могло побить даже одиночество Джека. Позвав бармена, Джек подумал о пришельце и поющем мальчике, слитых воедино, находящихся наверняка уже далеко во вселенной. Он позволил себе полуулыбку.

Из этого могло получиться что-то хорошее, даже если мир никогда не узнает.

— Пиво, водку и диетическую колу, — он замолк. — И бренди для меня. Без ничего.

Гвен и Янто скоро вернутся и поднимут ему настроение своим несокрушимым позитивом. Джеку повезло, что они у него были, повезло найти их, и ему нужно было держаться за эти хорошие времена, даже если они грозились промелькнуть в одночасье. Однажды ему понадобится память о них, и он не станет разбрасываться радостью от настоящего, если ее можно получить.

Потому что это был двадцать первый век. Когда все меняется. И капитан Джек Харкнесс намерен быть готовым.

Благодарности

Я бы хотела выразить благодарность следующим людям, которые помогли мне с этой книгой: в первую очередь, лучшему другу и коллеге-автору Марку Моррису за то, что убедил меня взяться за «Торчвуд», моему редактору Стиву Трайбу за то, что сделал весь процесс безболезненным, а также Сэму и Энди за то, что пустили меня пожить в свой шотландский дом, пока я писала её. И я не могу не поблагодарить Джимми Джорджа за его неизменный и безграничный энтузиазм по поводу всего, что связано с «Доктором Кто»/«Торчвудом»!

Примечания

1

Крикетный Клуб Стони Стратфорда.

(обратно)

2

Национальное формирование для работы на железной дороге, оказывает свои услуги операторам железной дороги, сотрудникам и пассажирам, передвигающимся по территории Англии, Уэльса и Шотландии, организует полицейскую охрану лондонского метро.

(обратно)

3

Западная часть лондонского округа (боро) Хаммерсмит и Фулхэм, расположенная на северном берегу Темзы, вверх по течению от Фулхэма и Челси, между Кенсингтоном (к востоку) и Чизиком (к западу).

(обратно)

4

Магазинчик-бистро.

(обратно)

5

Известный британский телеведущий.

(обратно)

6

Песня к мультфильму Рэймонда Бриггса The Snowman 1982 года, исполнивший песню Алед Джонс из Уэльского Хора, стал популярным из-за силы своего исполнения.

(обратно)

7

Город расположен в непосредственной близости от курорта Пальма-Нова и является наиболее шумным городом Майорки.

(обратно)

8

«Britain's Got Talent» — аналог программы «Минута славы» на российском канале. Пол Поттс (Paul Potts) — продавец мобильных телефонов из Южного Уэльса — стал лучшим талантом Великобритании в 2007 г.

(обратно)

9

Автоматизированные модульные установки, передающие тепловую энергию от внешних тепловых сетей (ТЭЦ, РТС или котельной) к системе отопления, вентиляции или горячего водоснабжения жилищных и производственных помещений.

(обратно)

10

Одна из крупнейших естественных гаваней в Англии, находится в графстве Пембрукшир на западе Уэльса.

(обратно)

11

Графство в южной Англии, часть региона Юго-восточная Англия, одно из так называемых «Домашних графств».

(обратно)

12

Район на севере Кардиффа.

(обратно)

13

Любимое высказывание известной шотландской оперной певицы Изобель Балли (сопрано).

(обратно)

14

Песня из мюзикла Роджерса и Хаммерстайна «Звуки музыки» о недовольстве монахинь Нонбергского аббатства фривольностью и игривостью Марии. Интересный факт: Песня дала название британскому телешоу «How Do You Solve a Problem Like Maria?», в котором в числе судей был и Джон Барроумен.

(обратно)

15

Или цимбал — очень древний музыкальный инструмент, состоящий из полых медных полушарий, которыми ударяли друг о друга, наподобие наших литавров.

(обратно)

16

Сельская местность на западе Англии.

(обратно)

17

Блюдо французской кухни.

(обратно)

18

Сорт винограда и изготовляемая из него во Франции обширная группа шампанских и десертных вин; обычно имеют золотистый цвет, могут быть как сухими и легкими, так и очень сладкими.

(обратно)

19

Законодательная власть Уэльса, источником которой является монарх, находится в руках британского парламента, а часть её передана находящейся в Кардиффе Национальной ассамблее Уэльса. Партия, получившая большинство в Ассамблее, избирает первого министра, который становится главой Правительства Ассамблеи, органа исполнительной власти.

(обратно)

20

Скорее всего имеется в виду песня «All night long».

(обратно)

21

Аналогичен нашему отделу по раскрытию особо тяжких преступлений.

(обратно)

22

В пер. с итальянского «Ресторанчик Джованни».

(обратно)

23

Таггерт (Taggart) — долгоиграющий шотландский детективный сериал (27 сезонов). Назван по имени главного героя, инспектора Джима Таггерта (которого сыграл Марк МакМанус); Инспе́ктор Эндэ́вор Морс (Detective Chief Inspector Endeavour Morse) — вымышленный персонаж, герой 13 детективных романов британского писателя Колина Декстера, а также телевизионного сериала, снятого телекомпанией Central Independent Television в период с 1987 по 2000 годы (12 сезонов).

(обратно)

24

В Британии двойная желтая линия вдоль проезжей части обозначает ограничение на парковку.

(обратно)

25

Трехактная опера Ж.Бизе.

(обратно)

26

Район, где убивал жертв Джек-Потрошитель.

(обратно)

27

Классический сорт белого винограда и одноимённое сортовое вино.

(обратно)

28

Музыкальные термины, соответственно: певучее, мягче, громче (верхние ноты).

(обратно)

29

Одна из 32 областей Шотландии, отдалена от северного побережья Кейтнесса, области на севере Шотландии, примерно на 16 километров.

(обратно)

30

Ария из рок-оперы «дуэта» — либреттиста Тим Райса и композитора Эндрю Ллойд Уэббера. Это попытка изложения известной библейской истории про Иосифа, у которого был действительно волшебный плащ. Но под этим плащом понимался современный экран кинотеатра.

(обратно)

31

Австралийский актёр и поп-исполнитель; в Великобритании продажи его дисков превысили три миллиона копий.

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • Глава первая
  • Глава вторая
  • Глава третья
  • Глава четвертая
  • Глава пятая
  • Глава шестая
  • Глава седьмая
  • Глава восьмая
  • Глава девятая
  • Глава десятая
  • Глава одиннадцатая
  • Глава двенадцатая
  • Глава тринадцатая
  • Глава четырнадцатая
  • Глава пятнадцатая
  • Глава шестнадцатая
  • Глава семнадцатая
  • Глава восемнадцатая
  • Глава девятнадцатая
  • Глава двадцатая
  • Глава двадцать первая
  • Глава двадцать вторая
  • Глава двадцать третья
  • Глава двадцать четвертая
  • Глава двадцать пятая
  • Глава двадцать шестая
  • Глава двадцать седьмая
  • Благодарности
  • *** Примечания ***