Хищева невеста (СИ) [Сестренка близнецов] (fb2) читать онлайн

====== I. Пёся ======

— Раньше не было ни времени, ни пыли, ни травы, ни были… Раньше не было ни Солнца, ни Луны, ни неба, ни земли… Родилось все по воле Матушки… Любовью мир она сотворила, после жизнью наделила, лишь слегка дунула и вот уже видно Луну юную, да Солнце ясное, никогда не гасное. Матушка кивнула, вздохнула и древо посадила, что корнями Нижний мир обвило, ветвями небеса сокрыло. С Древа того жизнь идет, да туда же возвращается, как оно обратно призовет…

— Пё-ё-ё-ёся!

Не шевелится сказительница, не слышит она крика с улицы. А вот девка одна подрывается, торопливо укладывая на лавку веретено.

— Пё-ё-ё-ё-ёся!

Торопится девчонка, да с пряжей осторожно надо обращаться — нитку порвешь и работа испорчена. Смотала напряденное в клубочек, в корзинку сунула. Вылетает она из девичьего дома на улицу.

— Тут я, бабушка Ивушка!

— Я тебя зову-зову! — Старица за косу девку хватает и за собой волочет, словно собачку на веревке. Та послушно следом бежит, носом виновато шмыгает. Старуха ей вычитывает:

— Я тебе говорила, что прясть будешь только вечером? Говорила? Кто будет мне помогать?

— Так вечером бабка Снежа спит, сказки не рассказывает… — Обиженно бормочет девчонка.

— Я те расскажу! Щас придем, и расскажу хворостиной по заднице!

— Бабушка Ивушка, ну я правда только сказку бы дослушала, клубок закончила и прибежала бы…

— Ты еще и оговариваешься?! — Бабка ловко дергает девицу к себе поближе за косу и — за ухо ее, за ухо, чтобы воспитывать было удобнее. Пёся, здоровенная, как сосна, вдвое складывается, трусит за бабушкой, нагнувшись, да в глаза ей пытается виновато заглянуть. Ну чисто собачонка провинившаяся!

— А ну пошли! И сегодня будешь всю ночь дома сидеть, мне помогать, травы разбирать!

— А гулянья?!

— Да кто на тебя польстится-то такую! — Клацает крепким еще зубом старуха. — Раз аж родителям не нужна была!

— Да я только посмотреть хотела…

— Насмотришься еще! — Волочет уверенно бабка девицу за ухо к домику на отшибе. Две девицы, грядки полющие, вскакивают и поклон земной бабке отвешивают.

— Что, Пёська опять в деревню бегала? — Спрашивает одна. И как зыркнет сердито в сторону Пёси!

— А ты, Радка, лучше бы за нею смотрела, авось сеструха твоя и не бегала бы! — Тут же отвесила затрещину любопытной девахе бабка. Тык Пёсю носом в грядки — и в дом поковыляла, на клюку опираючись.

Рада затылок ушибленный потерла, да как схватит провинившуюся за косу, на руку намотав:

— Не сеструха ты мне, а подкидыш мерзкий!

— Бабушка Ивушка нас всех сестрами зовет, значит, сестры мы! — Упрямо шипит в ответ Пёся, из захвата выкручиваясь. Радка тоже — тык ее лбом в грядку.

— А ты пасть не разевай, седьмая из семи, утенок гадкий, перестарок незамужний!

— А вокруг тебя будто мужики мухами вьются, отгонять не успеваешь! Сама видела, как ты за пастухом бегала! — Отговаривается Пёся, косу из чужих рук выдернуть пытаючись.

— Тебя вообще замуж не возьмут — никто не осмелится!

— А вот и возьмут! И муж будет у меня самый храбрый! — Отгавкивается девчонка.

— Никакой дурачок не возьмет себе седьмую дочь, несчастья не захочет приманивать!

— Сейчас как всех отхлестаю розгами! — Голос старухи из дома грозит.

Три сеструхи лаяться перестали, Радка косу отпустила с неудовольствием, за сорняки взялась. Вскоре кончилась трава сорная, Пёся к колодцу за водой помчалась, а старшие взялись тесто к празднику месить. Как раз вечером пирог готов будет.

Идет от колодца Пёся с ведрами на коромысле, под ноги смотрит, голову не поднимает — себя жалеет. В уголочек бы забиться, да поплакать всласть, но если приметят, что ревет она — сеструхи засмеют-затравят, а бабушка подзатыльников надает.

Принесла домой воды Пёся, присела отдышаться на порожке.

— Пё-ё-ё-ёся!

— Здесь я…

— У Златки корова доиться не дает, лягается. Иди, посмотри!

— Хорошо, бабушка…

Зыркнула сердито Златка на молодую травницу, но в хлев пропустила. Вздохнула Пёся. А раньше колотили, когда приходила по бабкиному поручению, говорили: «Седьмая дочерь беду пророчит!», гнали прочь от дома, молоко прятали, думали, она одним взглядом его скиснуть может заставить. Да только вот у Жданки и Радки козы-коровы брыкаются, бодаются, да лечиться не дают, а у нее — послушные и ласковые, да и хворь она угадывает лучше сестер названных… Бабка Ивушка еще иногда говорит, что мол, руки у нее добрые и быть ей травницей. А сеструхи бьют за то смертным боем…

У коровы-то нога задняя разболелась, вот и брыкалась она — больно ей было, когда люди заставляли на месте стоять, не двигаясь. Пёся повязку с облепихой наложила на колено горячее, морду погладила, сама подоила, чтобы проверить, правда ли дело в ноге было. Стоит кормилица, на Пёсю умным глазом косит, вздыхает благодарно, вымя подставляет.

— Нога у нее болела, хозяйка, вот, молоко ваше!

Смотрит Златка недобро на Пёсю, молоко за спину прячет.

— Бабке своей передай, — цедит недовольно, да кулечек со свежим творогом передает.

Помчалась домой Пёся. Отдала творог. Бабушка Ивушка с удовольствием на подарок покосилась. Кивает:

— Молодец, Пёся! Иди, ягод пособирай!

А Пёсе только того и надо. Схватила лукошко и в лес. Рано для земляники да малины, но жимолость есть уже, самое время ее собирать — полезная она и вкусная. Набрала Пёся лукошко, но домой-то идти не охота, сеструхи опять сердиться будут, что над ними в деревне смеются, мол, неудачная Пёська и то лучше их лечит.

Снова в деревню Пёся пошла. Спряталась за девичьим домом, где пряли, ткали, вышивали — бабку Снежу со сказками еще послушать. Вот знает она, Пёся, все истории эти почти на память, а все равно нравится! И про Море-Окиян, земли Берендеевы окружающее, и про Столицу, которая далеко-далеко, месяц идти будешь — не дойдешь. И про то, как Змии девиц воровали, и про Медведушку, который невест себе искал, и про богатырей, и про ведунов могучих, что облик любой накинут, хоть волчью шкуру, хоть медвежью, хоть перья соколиные! И про богов изначальных, про то, как Перун Сварожич в жены Лелюшку-Полелюшку брал и про…

— Пёська! Тебе бабка что сказала?!

Пёся только пискнула испуганно, Жданку с корзинкою увидев, лукошко схватила и домой.

— Бабушка Ивушка, принесла, вот!

Смотрит, прищурившись, да Пёся и сама понимает — коса растрепалась, рубаха по подолу грязная, а на лице — царапка от ветки противной.

— Я ничего, бабуль!

— Ничего она… Иди, травы разбери, а потом ткать будем.

— Бабушка Ивушка, а может, я постирать сбегаю, а?

— На гулянку посмотреть хочешь? — Сердито косится на непоседливую Пёсю старуха. — Не пойдешь ты, сказала же!

Расстроена Пёся, хоть плачь, но с бабушкой спорить нельзя — она в доме хозяйка. А Даждьбог уж и солнышко ясное под Землю увозит, речка алым вспыхивает, искрится, девки по домам лучшие рубахи да поневы надевают, косы плетут, чтобы через костры идти прыгать, венки по воде в честь праздника пускать, на суженого гадать. А Пёся дома сидит, с бабкой старой — не повстречать так своего единственного!

====== II. Жертва ======

Проснулась Пёся, как привыкла — до рассвета, на улицу вышла, потягиваясь, косточки разминая. Холодно да сыро! Начинается лето только, за уши еще хватает морозцем. Умылась росой девица, смотрит тоскливо в сторону полей, где всю ночь прошедшую подружки веселились. И тут слышит — шум какой-то от деревни идёт, плачет, вроде, кто-то. Накинула Пёся душегрейку бабкину, чтоб не продрогнуть окончательно и помчалась на плач. Вся деревня уже в центре собралась, стоят мужики, перешептываются, а две девки ревут-надрываются — знала их Пёся, дочка кузнеца, да внучка сказительницы.

— А случилось-то что? — Спрашивает шепотом Пёся у пацаненка мелкого — семь лет ему, а ушлый — что уж лесной. Черноокий, чернобровый, на батюшку совсем не похожий. Чуж кличут — не зря же за год до рождения его через деревню купец проезжал, красавец черногривый да смуглый, на сеновале ночевал, да не один, видать.

— Ленту дай — скажу! — Нагло отвечает Чужик.

— А тебе почто? — Хитро щурится Пёся. — Не девка красная, чтоб косы плести!

— А я подпоясаюсь, да баять буду, что девка подарила, мол, по вкусу я! — Ухмыляется Чуж. На ленточку Пёся смотрит — узор простенький, полдня всего ткала, но по душе ей лента. Однако обо всем узнать интересней, а кроме Чужа с ней и говорить никто не станет.

— Ладно, держи! — Выткет Пёся новую. Чуж тут же рубаху лентой, словно поясом подобрал, да как зашепчет на ухо подружке великовозрастной:

— Чудище парней у девок отняло и убило! Сначала хорошо все было — как пошли парни махаться на кулаках, стенка на стенку! Ух, такая битва была! А девки через костер прыгают, да парней подзуживают! Вот! В сражении Плут да Кувалда победили — последними на ногах устояли, остальные все уже валялись, зубы оставшиеся пересчитывали! — Хихикает Чуж, весело ему, бесстрашный бесёнок. Головой качает Пёся — любит парень словцо красное, не вышибали в гуляньях зубы, а ему загнуть надо… — Ну, девчонки, не будь дуры, и потащили победителей в лес, в кусты, награждать! Ну и… Там, говорят, Плут да Кувалда повздорили, мол, кого будет Зорька награждать. — Вздохнула Пёся. За Зорьку, красавицу местную дерутся уж, а от нее открещиваются… А Чуж продолжает между тем. — А потом, говорят, из леса чудище страшное как выскочит! То ли змей двуногий, то ли медведь диковинный, весь переливается, цветом, как листва весенняя, только глаза желтые мерцают. Схватило чудище Плута да Кувалду и в лес уволокло.

— Перепились, небось! — Недоверчиво нос морщит Пёся. — Али до чудищ морды друг другу набили, аж башка закружилась.

— Вот еще! — Обиженно морщится Чуж. — Кровищщи там — во! Староста уж трех мужиков посмелее в лес послал, мертвых искать! За ленточку спасибо, Пёська!

Махнул рукой Чуж и умчался, как и не было, рассказав, что обещал. Головой покачала Пёся, подошла к плачущим девкам поближе, в лицо заглянула и говорит:

— Домой отведите, я отвару принесу, чтоб плакать да бояться перестали.

А на нее косятся. Вздохнула Пёся. Что ни беда к деревне приходит, так ее обвинить пытаются. Известно дело — «Седьмая дочерь беду пророчит». Побежала к бабушке Ивушке. Ромашка да мята из закромов взяты — и надо бежать к девкам перепуганным, приготовить отвар горячий да терпкий, напоить, медом накормить, успокоить.

— А ну отдай, Пёська! — А к ней уже подступают вернувшиеся Радка да Жданка. Раздраженно морщится Пёся, но отдает взятые травы.

— Ну и бегайте сами, раз так хочется! Больно надо!

Дома Пёся — а тревожно отчего-то на душе, напугал рассказ ее Чужов, хоть и храбрится девка. Бабушка уже проснулась, ей тоже надо рассказать, что два самых крепких парня на деревне пропали. Ивушка выслушала, головой качает:

— Не к добру, не к добру это… Ты уж поосторожней, Пёся. Звери в лесу и то иногда людей добрее бывают.

— Что ж ты говоришь такое, бабушка?

— Да так, опытом делюсь… Водицы сходи принеси.

До рассвета далеко — как раз можно до колодца сбегать и обратно, успеется, с солнышком вместе Пёська вернётся. Взяла ведра Пёся, поспешила. Возвращается — а перед домом старосты опять столпотворение. Пробилась поближе к центру Пёся и дрожь ее пробрала. Плут да Кувалда… Да только без кожи да без голов. Три мужика словно листья осиновые трясутся, шапки сняв.

— На дереве висели, ногами вверх… Недоброе дело творится… Только по оберегам и узнали — наши это Плут и Кувалда…

— Чудо-Юдо лесное, косматое да страшное! — Перешептываются все. — Жертв хочет, кровь пьет, мясом закусывает…

А тут еще и старуха-сказочница приходит, ковыляет, на клюку опираясь, и как скажет:

— Чудище-Юдище, страшное, как зверь, не остановит его дверь, ни стены, ни богам поклоны… Перебьет мужиков, словно волк, пожрет коров… Неудачи темные чует, к ним и идет…

— А что ж нужно чудищу? — Обращается к старухе староста с уважением. Та ухмыльнется беззубым ртом.

— Он парней от девок красных оторвал — это и нужно ему. Невесту ему пожертвуйте — и отступит чудище.

Кивает волхв, поддакивает:

— Издревле боги жертвы девками берут! А мы забыли — не даровали лесу, что причитается, вот и послали нам Чудище страшное! Девку отдайте богам да Чуду-Юду, успокоится оно!

Испугалась Пёся, как услышала эти слова, и как помчится со всех ног домой — знает, какую невесту на деревне не жаль будет. А вслед ей Радка как закричит:

— А Пёська вчера на гулянку не ходила! Небось Богам молилась да Чудище звала!

Спряталась девка в доме у бабушки, а толпа уже обступает, кричат все:

— Сама накликала — сама и иди на поклон Чудищу!

Вышла бабка Ивушка, руки в бока уперла:

— Почто на девку ополчились? Али плохо она вам спины, ноги лечила? Али корова у нее когда сдохла? По костям моим пройдете, коль до девки добраться вам надо! Не дам ученицу!

— Не зря ее папашка от нее избавился! Седьмая дочь в семье — к несчастью! — Кричат селяне, наступая на старуху. — Ее еще в детстве лесу отдали, вот чащоба и требует свое! Ты у волков да медведей отняла жертву, имя ей дала, несчастья приманила! Тащите свадебный покров!

Расплакалась Пёся, да выходит вдруг из избушки. Обняла бабушку.

— Они же все равно меня в жертву принесут, бабуль, и тебя не пожалеют… Лучше я сама пойду… Не подарили боги мне жизнь, а взаймы дали осьмнадцать годков, чтобы тебе старость скрасить. Долг отдавать пора…

— Правильно! — Кричат все. — Наряжайся в свадебное! Ритуал проводить будем!

У Пёси приданое да покров готовы — восемнадцатый год ей пошел, давно уже пора к идолам с мужчиной идти. Плачет бабушка Ивушка.

— Солнушко мое, девонька моя… За что так с тобой они? Руки твои добрые не жалеют!

Пёся молчит. Слезы по щекам катятся, а надевает рубаху белую, душегрею лучшую, волосы в косу переплетает, платком белым, смертным голову накрывает. Обереги лучшие подвешивает, Радка от счастья даже ботиночки кожаные отдала, чтоб избавиться от сеструхи поскорее — не дело босиком на свадьбу идти. А за дверьми уже ждут — волхв да селяне. Выходит невеста в белом, словно мертвец ещё дышащий.

Идет Пёся под бормотание, слушает свадебные хвалы богам, а по щекам слезы градом катятся. Видит — стол уж накрыли, чтоб свадьбу отметить. Не про нее угощения эти. К идолам подвели, Лелюшке Пёся кланяется, Даждьбогу.

— Благословите, боги, на счастье замужеское… — Просит девица.

Пора идти уж — пока наряжалась, одевалась, да песни хвалебные пели, Солнце уж во вторую половину неба въехало. Привели селяне девку в лес, где ночью гуляющие прятались, прикрутили веревками к дереву, оставили около ног корзину с хлебом да бутыль с вином — свадьбу невесте с женихом отметить. Ушли, частушки свадебные распевая, ключ мужнин да закрома невестины дразня да побольше зерна желая.

Стихло все. Лес живёт, на жертву внимания не обращает. Стоит сама Пёся, чуть дышит от страха, ждет судьбы своей.

И вдруг шорох еле слышный в ветвях слышится. Вскидывает голову вверх Пёся и видит в ветвях еле видный блеск желтых глаз. Прячется Чудище, смотрит на нее. Зажмурилась Пёся — страшно смотреть в глаза такому жениху. Спрыгнуло на землю Чудище — слегка листья шурхнули под лапами. Подходит поближе. Смотреть — страшно, а с зажмуренными глазами еще страшнее. Открывает глаза Пёся. Совсем рядом Чудище — огромное, страшное, прозрачное, словно вода в ручье. Стоит, смотрит на нее.

— Здравствуй, чудище лесное! — Тихонько говорит Пёся, на удачу надеясь. — Невеста я твоя, в жертву принесенная, чтобы больше не обижал ты нас.

====== III. Боевой Шушпанчик ======

Шуш потер ушибленную задницу и погрозил кулаком качающемуся над ним космолету. Граш, вытолкнувший Шуша из люка с высоты в несколько десятков метров, высунул длинный язык и язвительно захихикал.

— Мог бы и поаккуратнее! — Сердито рыкнул Шуш, осматриваясь и принюхиваясь. — Не Ящера сбрасываешь!

— Ты сам хотел сложнее, вот, я помог с самого начала все усложить! С ушибами охота вообще шикарная будет! — Засмеялся приятель, прогревая гипердвигатель. — Шушпанчик ты наш боевой!

Шуш отработанным движением подхватил с земли попавшийся под лапу камень и со всей силы засветил им по дну космолёта. Кораблю от этого ничего — и не такое в метеоритных дождях испытывал, а Граш чуть язык не прикусил, когда пол неожиданно дрогнул под лапами.

— Я Шуш! Не боевой Шушпанчик, не Малыш, не эй-ты. Я Шуш, — процедил яутжа. Его приятель весело фыркнул и отозвался:

— Ладно-ладно, Шуш! Через Сезон подхвачу, как условились! Здесь же, в этом месте, ждать долго не буду, так что не опаздывай!

Кораблик последний раз качнулся в воздухе над головой Шуша и резко скакнул вверх, пробивая носом облака и исчезая в космической дали. Шуш проводил его взглядом, последний раз потер отбитое и полез на дерево, чтобы как следует осмотреться. Здесь, на этой местности, ему придется провести ближайший, по меркам этой планеты, год. Место было благодатное — вон там речка, можно и попить, и искупаться, а вон там — здоровенные поля и даже какое-то поселение местных аборигенов. Отлично! Шуш довольно облизнулся и для начала отправился к реке — присмотреть местечко для жилища. Всегда нужно иметь место, где можно с комфортом зализать раны, спокойно выспаться или сложить добытые черепа.

Подходящая пещера нашлась на втором часу прочесывания берегов реки. Как раз такая, как было нужно Шушу — большая, спрятанная среди деревьев, совсем рядом с рекой, но при этом сухая! Прекрасно! Шуш быстро сплел из подвернувшихся под лапу веток маскировочный полог, набросив его на вход, собрал еще веток интересного дерева с пушистыми листьями и оттащил в пещеру, устроив удобное, теплое лежбище. Потом как следует потерся плечами об пару ближайших деревьев, отмечая место своего обитания. Местные хищные породы не дураки и чужой, резкий запах их отпугнёт.

И теперь, отряхнув от древесных опилок лапы и жадно глотая воду из ручья, Шуш с гордостью изучал то, что он успел отстроить. Он вообще любил задачки посложнее, за что, несмотря на молодой возраст, был уважаем. Вот и сейчас Шуш устроил себе интересное испытание — никаких медикаментов, никаких технологий, кроме микрокомпьютера с системой самоуничтожения (Шуш и от нее бы отвязался, но запрещено без нее куда-либо соваться!), согревающей и маскировочной сетки (год на этой планете может выдаться холодным и все конечности отморозишь без системы подогрева!) и, естественно, маски с дыхательными фильтрами (а без нее медленно и крайне болезненно сдохнешь!). С собой только наручные лезвия — и больше никакого оружия! Корабля тоже под лапой нет — сбежать не выйдет, даже если очень захочется! Ну разве не чудо?! Наидостойнейшая охота обеспечена! Он даже копье себе сам выстругает из местных пород дерева, чтобы было еще интереснее!

Шуш напоследок осмотрел свое временное жилище — потом, может, отстроит что-нибудь получше, нежели это — и отправился на разведку. Здоровенные, пушистые звери в полтора раза его больше и встречающие его разозленным ревом, Шушу понравились. Таких и штук пять в коллекцию добавить не стыдно! Животные, небольшие, но сразу попытавшиеся взять его в кольцо, тоже были интересной задачкой — стая всегда опасней одиночки.

Несколько дней Шуш к поселению аборигенов и не подходил, изучая окрестные леса. Однако, когда яутжа выучил всю территорию на несколько дней пути вокруг, он решил, что пришла пора прицениться и к единственному разумному виду на планете. И как же ему повезло! Эх, удача-то какая! Он как раз подоспел к битве!

Все самцы от души сражались, не жалея ни себя, ни соперников. Шуш извертелся на своей ветке — до того ему хотелось присоединиться. Эх, вот это битва! Победители драки обязаны занять место на его Стене Трофеев! А ведь тут, в паре дней пути и ещё одно селение есть! И там дальше — тоже! Ох, и устроит он Охоту! И на зверей, и на уманов!

Однако воины не стали и дальше испытывать терпение Шуша, направившись в лес с тремя самочками в обнимку. Шуш даже на пару секунд задумался — а может, это тут такие ритуальные бои и он наблюдал за сражением за самку? Хммм, в этом есть смысл!

Ладно, он, конечно, тут охотник, но Кодекс он чтит. Пусть спарятся, а только потом он нападет. Однако одна из самочек явно начала заигрывать одновременно с обоими. Шуш негромко, раздраженно зашипел — он не любил, когда самки пытаются выпячивать свое привилегированное положение. Однако эти воины тут же сцепились, принялись трясти друг друга. Пытались показать самке, кто из них сильнее.

Шуш фыркнул и беззвучно спрыгнул с дерева. Бой с этими воинами вызвал разочарование — одному он просто оторвал голову, а другого проткнул лезвиями. Скучно! Друг с другом они дрались веселее… Свежевка трупов много времени не заняла и вскоре Шуш вывесил их обоих на дереве. Все равно аборигены скорее всего снимут, но он сделал все, как положено. Полюбовавшись парой новеньких черепов, он вернулся в свое логово и с чистой совестью завалился спать.

Днём яутжа выбрался посмотреть, сняли ли трупы с дерева. Сняли, как он и был думал. Шуш фыркнул и отправился искать какого-нибудь зверя, чтобы поймать и съесть — уже несколько дней он обходился водой из ручья и местными ягодами — сочными и удивительно сладкими — но для хищника этого было явно недостаточно, хватало только заглушить голод, который терзал его все сильнее и сильнее. Удалось поймать небольшую птичку. Шуш ощипал ее и проглотил вместе с костями. Есть все ещё хотелось, но уже меньше. Шуш сделал пару рейдов в разные стороны и с досадой признал, что Охоту придется приостановить ради… Ну да, охоты. Если он не поймает что-нибудь крупное и вкусное, он банально загнётся от голода.

И вроде бы уже не первый раз устраивал себе такие задачки… — попенял сам себе Шуш. — А все равно! Как новая планета, так с ума схожу и пока до голодного воя себя не загоняю, не могу обычной охотой заняться!

Он зевнул, надел на место маску — до этого он с наслаждением грелся в лучах местной звёзды, включил маскировку и неторопливо двинулся в сторону своего логова… Стоп, а это что? Шуш уселся верхом на ветку и уставился на привязанную к дереву самку почти в том же месте, где он сам трупы подвешивал. Он с интересом подполз по ветке ближе к самочке. Может, это какой-то ритуал? Скажем, она должна вырваться из этих веревок? Или…

Под лапой хрустнул сучок. Звук был тихий, но самка тут же подняла голову и уставилась прямо на самца. Шуш припал к ветке, маскируясь, а привязанная зажмурилась. Наверное, испугалась его. Шуш подумал, что вряд ли тут дело в ритуале. Слишком уж сильно боится самка. Да и кто в здравом уме станет рисковать самочкой, устраивая ей какие-либо опасные посвящения? Может, ее наказали? Хотя что может сделать такого самка, чтобы ее выгнали? Может, другой клан напал на то поселение, а самку убивать не стали, но и забирать не захотели? Тьфу, что за ерунда лезет в голову?!

Шуш спрыгнул и аккуратно подошёл к ней. Пусть неизвестно, почему и зачем она здесь привязана, но очевидно, что если ей не помочь или не убедиться, что все под контролем, то она умрет — от звериных зубов. А Шуш гордился тем, что никогда не причинял вреда, даже опосредованного, самкам. Привязанная открыла глаза и уставилась на него. А потом открыла свой ротовой аппарат и прочирикала какую-то фразу.

Переводчик побулькал, анализируя сказанное и озвучил:

— Приветствие, зверь, массив растений. Непереводимо, я, ты, жертва нести, причинно-следственная связь, отрицание, ты, оскорбление, мы.

====== IV. Жених ======

Смотрит Чудище на девку, не шевелится, словно и не поняло оно, что Пёся ему сказала. Раздумывает, видать, принять ему жертву, али уйти. Пёся и сама глаз от него оторвать не может, разглядеть получше тварь пытаючись. И страшно ей, а и любопытство начало глодать пополам с восторгом — правду, значит, бают бабки, существует Чудище, не волки это и не медведи. А она сомневалась еще иногда, правда ли боги чудовищ иногда в наказание шлют…

— Я женой тебе верной буду, до смерти до самой быть твоей обещаюсь, помогать во всем, — снова пробует с Чудищем поговорить Пёся. Оно голову в сторону наклоняет. Вздыхает девушка, жалобно смотрит на посланника божьего, молит. — Ну развяжи хоть, прошу!

Вроде поняло Чудище в этот раз, поближе подступило, лапу вытянуло, распороло когтями страшными, кажется, из металла сделанными, веревки, которыми девка к дереву прикручена была. Руки затёкшие Пёся потирает, смотрит во все глаза за Чудище.

А оно, девку освободивши, лапой в сторону деревни махнуло и прочь пошло, быстро да тихо, в чащобу самую. Пёся за ним следом как побежит — негоже невесте от жениха отставать. Прошел пару шагов Чудище, увидел, что за ним Пёся следует, остановился, на нее указывает, а потом в сторону деревни лапой машет. Ступай, мол, откуда пришла, за мной не ходи. Замотала головой Пёся.

— Вернусь — а они сожгут меня! Да и Богами я уж тебе обещана, в жертву тебе принесена! С тобой пойду!

Шипит злобно на нее Чудище. Но после сеструх названных да травли деревенской — что Пёсе Чудище какое-то? Да и шип у жениха Пёсиного глухой выходит, словно сомневается он. Вот Пёся и второй раз головой мотает и след в след за Чудом-Юдом идёт. Оборачивается снова к девке Чудище, чего-то на руке своей касается — и вмиг переливаться перестает, словно вода колодезная. Огромный, страшный, весь чешуей покрыт, словно змий, с гривой черной, медвежьей, а лицо и вовсе маской скрыто. Расставил руки с когтями серебристыми, длинными в стороны, на Пёсю зарычал, напугать девку пытаючись. Вздрогнула Пёся, увидев Чудище вблизи, услышав рядом совсем рык злобный, к ней обращенный. Но не дело жениха своего бояться, хоть трижды он чешуйчатый-гривастый!

— Я любого тебя любить буду, — вскрик испуганный сдержав, твердо Чудищу Пёся обещает, попривыкнув к виду чудищному слегка.

Снова голову набок Чудо-Юдо склоняет, замолчал — рассматривает упрямицу. Удивляется, наверное, решимости ее идти за женихом своим жутким, на внешность его не глядючи. Тянется к нему Пёся, взять за руку хочет, хоть страшно ей до слез чешуи этой касаться. Отступил на шаг жених, лапу за спину убирает. Видно, тоже невесту свою опасается. Снова зашипел, тронул вновь запястье свое, растворился в сумерках наступающих, развернулся — прыг на ветку и сбежал.

У Пёси слезы на глазах — одна она осталась! Даже Чудище ее с собой забрать побрезговал. Хлеб свадебный за пазуху спрятала, побрела, слезы горькие глотая, носом шмыгая, прочь от деревни. Коли вернуться попробует — прикончат, как пить дать! Решат, что нечисть злобная облик Пёсин приняла, чтоб людей заморочить, в дом чужой войти. Коли просто придет — не страшно, бывало, разные бирюки в деревню приходили, но коли в дом попытается к кому попроситься или на ночь задержаться рядом с домами — так сначала камнями закидают, а потом спалят миром всем. Видела Пёся лет семь назад — так же девку в жертву принесли, а к вечеру примчалась она, взъерошенная да перепуганная, про волков вопя да к себе домой войти попыталась. Сожгли ее — неча мертвецов живых к деревеньке приманивать!

Идет Пёся, дороги не разбирает. А тут, как назло — вой волчий рядом. Стаи разбойников пушистых давно охотникам местным жить не давали — вкус крови человечьей распробовали, вот и ходили в глубокую чащу только вместе мужики, от зверья отбиваясь. Вскинула голову Пёся — а стая уж рядом, окружает, языки свешиваются, глаза сверкают, когти землю роют. Крови человечьей звери жаждут. За ветку тяжелую, на земле валяющуюся, схватилась Пёся, к дубу развесистому отступает. Вожак на нее идет, рычит, слюни пускает, уже видно, вкус Пёсин представляя. Взмахнула дубинкой своей девка. Вожак только рыкнул злобно, шаг мягкий не замедляя.

Шаг за шагом отступает Пёся. Уперлась спиной в ствол древесный. Волк на нее как прыгнет! Пёська вовремя веткой снова махнула, по носу-морде заехала зверю страшному, увернулась — и на дерево белкой проворной взлетела, пока тот башкой ошарашенно тряс. Зарычал волк яростно, на дуб прыгает, остальные кружком расселись, ждут, пока Пёся слезет. Обняла девушка ствол руками, ноги поджала, чтобы за пятку не сдернули. Сама не спрыгнет — так морозец да ветерок холодный волкам поможет. Примерзнет к коре Пёся, да после ночи бессонной сама волкам в зубы рухнет, когда держаться сил не останется.

Сидит Пёся, с волками переглядывается, щеки уж от слез заледенели. Что делать, не знает. Темнеет. Луна на небосвод выкатилась, все своим светом ледяным посеребрила. Холодно Пёсе — хоть умри. Свернулась на ветке, как могла, руки по очереди дыханием греть пытается, волки по земле разлеглись — караулят. От тоски как закричит Пёся:

— Помогите!

Волки воем отзываются, в семь голосов Луну славят. Вздохнула девушка и снова кричит:

— На помощь!

Нет, никто Пёсеньке несчастной не поможет. Катится Луна по небу, Пёся сидит, волки лежат. Ждут. Задремывает Пёся от холода. А тут еще и туман утренний холодный пополз, высоко поднимается, в волосах путается, к телу льнет. Заснула почти Пёся, смерти дыхание чувствуя. Ослабели пальцы, вот-вот упадет. Из последних сил, не кричит уж — шепчет:

— Кто-нибудь… Помогите…

Но тут, видать, сама Великая Мать смилостивилась — как спрыгнет с дерева на поляну Чудище лесное! Волки, проснувшись, вскочили, щерят зубы, но на такую добычу сразу напасть не решаются, в круг берут, осторожничают. Чудище и само рычит, как зверь дикий, наклоняется, лапы с когтями чудовищными в стороны расставляя, словно дразнит зверье дикое. С трудом глаза открывая, смотрит вниз Пёся. Звери словно танец какой танцуют дивный — волки наступают, Чудище — шаг назад, Чудище — вперед рывок, волк отпрыгивает.

Но подобрался волчара один, влез на пригорочек маленький и как наскочит на чудо-Юдо со спины! Закрутился жених несостоявшийся волчком, зверя сбрасывая, да от других обороняясь. А волк крепко держится, клыками впился в плечо, когтями задними спину рвет, удержаться пытаясь. Его бы Чудище легко сдернуло — да стая не дает, на руки прыгает, заставляет борониться, от вцепившегося в спину отвлекая. Ревет от злости Чудище, да все никак с волками не справится — один он, а зверья много.

Не смогла такое Пёся терпеть — все-таки жених ее! Свалилась девка с дерева, как смогла — ноги не держат, руки еле шевелятся — да как залает во всю мочь, встать пытаючись. В деревне всегда баяли, что не отличить, настоящая ли собака брешет-надрывается, иль Пёся зверье дразнит. Волки на лай скалятся по привычке — не любят лесные разбойники защитников человеческих, от Чудища на миг единый отвлекаясь. Воспользовался этим Зверь, сдернул с себя волка, об землю приложил, схватил за загривок, да как ударит спиной об дерево ближайшее! Хрустнул хребет волчий, затих пушистый. Испуганно шарахнулись от Чудища волки. А он выпад вперед делает — одним движением когти в спину вожаку вгоняет. В разные стороны волки бросились, хвосты поджимая да от страха скуля. Вслед им Чудище заревело да распрямляется довольное, лапой плечо прокушенное зажимая. А кровь-то, по спине струящаяся — зеленая, да светится ярко! Что ж за зверь-то это такой?!

Хочется Пёсе подойти, помочь Чудищу, кровь обтереть, перевязку сделать — спас он ее от смерти лютой на клыках волчьих, да страшно. Небось, снова сбежит, от холода девку умирать оставивши.

Нет, не уходит чудище, к волку дохлому идет, ловко потрошить начинает. От кишков звериных парок теплый идет, запах крови горький в стороны ползет неторопливо. Шкуру с волка Чудище ловко снимает, голову отрезает, любуется, крутит, словно игрушку страшную. Размялась немного Пёся, расходилась, умирать раздумала. Отступил мороз смертельный, хоть руки да ноги колет еще, словно по камням острым ползет девка. А Чудище к другому зверю подходит, потрошить начинает.

— Спасибо, Чудище Лесное, — обращается к нему Пёся, подойти опасаючись. — Жизнь ты мне спас, от смерти страшной избавил!

Разогнулся Зверь, смотрит на нее глазами желтыми. Голову наклоняет. Кланяется ему Пёся, пытаясь благодарность свою показать. Шипит с пощелкиваниями опять, вроде даже не злясь. Подходит к нему робко Пёся, голову вверх задирая. Страшный Зверь пред ней стоит, в крови своей да чужой заляпанный, шкуры и головы чужие под мышкой держит, веревкой перевязанные.

— Раны промыть надо, — не сдержавшись, говорит Пёся. — А то захворать можешь.

Фыркнул Чудище, поудобнее добычу свою в лапах переложил, шаг к Пёсе делает — раз, и девку на здоровое плечо закинул, сам куда-то направился, быстро ногами перебираючи, тенью по лесу скользя. А чешуя и вовсе не страшная оказалась — как у ящерки обычной, горячая, скользкая самую малость.

Да только недолго Чудище невесту свою волокло — к деревне оно вышло и стряхнуть с плеча девку пытается. Видимо, решило, что заблудилась она, случайно к волкам забрела. Заплакала горько Пёся, изо всех сил в чешую эту диковинную вцепившись, когда попытался жених ее на землю спустить, в деревню вернуть. Рычит Чудище сердито, от себя девку оторвать пытается. А Пёся уж представила, как ее задразнят, что, мол, даже чудищу она не приглянулась, а потом и вовсе сожгут во славу богам изначальным — так и зверь диковинный самым желанным мужем показался. Вцепилась в сеть черную, спину да грудь Чудища защищающую, и заладила:

— С тобой пойду! Всем-всем помогать буду! Я много чего умею! Только не возвращай в деревню! Раны твои лечить буду, за домом твоим смотреть! Не возвращай в деревню!

Разозлилось Чудище, плечом тряхнуло, лапой вцепилось в ногу девке, когти черные в плоть вогнало — кровь выступила, по коже защекотала. От боли пискнула Пёся, но рук не разжимает, за жениха цепляется. А Чудище словно само того, что сделало, испугалось, разжало лапу поскорее, заворчало что-то на языке чужом и странном, защелкало, заурчало, зашипело. А Пёся уж ревмя ревет, словно на похоронах, да кулачков не разжимает — не от боли, от страха, что оставит ее тут Чудище.

Рыкнул Зверь раздраженно, поправил девку на плече своем, развернулся и как помчится прочь от деревни, только ветер в ушах засвистел. На дерево запрыгнул, по ветвям поскакал, ловко дорогу в темноте отступающей находя, словно и не тревожат его раны страшные. Болтается на плече мужнином Пёся, да в себя приходит потихоньку, от страха отходя, от холода лютого. Царапинки уж и не болят почти — в четверть силы жених ее рванул когтями.

Быстро бежит Чудище, деревья словно стелются перед — истинно, Владыка Леса! Думает про себя Пёся: «А может, и повезло мне? У кого ещё муж такой сильный да страшный? Да и не злой он к девкам вроде…». Однако тут подумала Пёся о долге супружеском — и снова забоялась. А потом сама себя утешает: «Ну, коль потребует, так и справлюсь, что я, совсем что ль глупенькая? А коли ему и не надо — так и навязываться не стану!».

====== V. Дом ======

Остановился вдруг жених Пёсин, с дерева ловко спрыгнувши, с плеча девку спускает аккуратно, лапой поводит, словно хоромы свои показывает, ворчит неясное что-то, издевается, видать. Оглядывается Пёся. Лес дремучий да страшный, рев медвежий слышится, пещера под пологом зелёным, из веток сплетенном, еле видна. Не дворец — ну так и Пёся не в сказке. Улыбнулась Чудищу, поклонилась ему в землю, говорит, не зная, понимает ли слова ее жених:

— Благодарность прими, что в дом привел, волкам не отдал, в жены взял.

Удивлённо голову Чудище наклоняет в бок. Помолчал, после вид сделал, что не слышал ничего. Отвернулся, сваливает шкуры да головы волчьи, развернувшись, к реке неторопливо идёт, на ходу слегка переваливаясь. Следом за ним Пёся бежит — хоть и храбрится Чудище, а видно, что, скособочившись, идёт, рукой пораненной лишний раз шевельнуть боится. Больно ему, укусы ноют, плечо прокушенное, спина разодранная.

Снял жених пёсин с плеча здорового доспех свой темный, диковинный, сеть черную скинул, на берег вещи кладет аккуратно. На Пёсю, в сторону нарочито отвернувшуюся, косится, застёжку на поясе теребя. Мотнул башкой гривастой, решение какое-то для себя приняв, сгреб здоровой рукой добро свое и на иву прибрежную полез, так штаны свои защитные и не снявши. Оставил Зверь добро на ветках, чтоб не трогала невеста, а сам в воду лезет и давай холодной водой раны свои промывать, рычит негромко да ежится от холоду утреннего.

Смотрит Пёся, морщится жалостливо — руки так и чешутся помочь! Не сдержалась девка — скинула ботиночки на песок, поневу подоткнула, от рубашки нижней кусок отрывает и в воду следом за Чудищем в воду идет. Зарычал Зверь на нее сердито, прочь отпрыгивает. Знамо дело — никакой мужик лечиться не хочет, до последнего врать будет, что в порядке он, не нужно ему помощи, сам справится! Обмакнула Пёся тряпицу в воду, да мужу-жениху своему почтительно протягивает, с поклоном.

Неуверенно лапу тянет за холстиной протянутой. Взял, тканью промывать-вытирать принялся, от боли шипя да на Пёсю с удивлением поглядывая. Не привык, видать, чтобы заботились о нем. Мыслям своим Пёся улыбается, царапки от когтей жениховых между делом обмывая — неужто затеплилось сердечко девичье к монстру страшному? Думает об этом девка, сама себе удивляется. А после как вспомнила Медведа деревенского — силен, как зверь и жесток так же, трех жен уморил, детишек своих нет, а чужие боятся. Из деревни бы выгнали — да боязно. Если так уж взглянуть — то Чудище и получше будет!

Очистил жених Пёсин раны свои на плече, а царапины длинные от когтей волчьих промыть никак не может — не изогнуться ему так! Да и тряпица, подолом Пёсиным раньше бывшая, уж в зелени гадкой вся. Ещё кусочек от подола Пёся отрывает, осторожно к мужу подходит, про воды холод волчий, за ноги кусающий забывая. Смотрит на нее жених, шипит негромко, словно ужик лесной.

— Помогу я! — Говорит Пёся, рукой на раны указывая.

Отвернулось Чудище, вид делает, что нет тут никого, мол, сама решай, рискнешь ли подойти. А Пёсе только того и надо — макнула в воду тряпки кусок и аккуратно края царапины длинной промокает, кровь склизкую смывая, да раны края чистя. Шипит жених ее, тут же голову вывернув и за каждым движением пёсиным следя. Промыла раны Пёся нежно и аккуратно, от грязи очистила. Едва закончила работу свою девка — так и выскочил из воды Зверь, на невесту зыркнул, на бережку выразительно развалился, спину солнышку ясному подставив, мол, не мешай отдыхать труженику, баба!

Косится на следы от зубов да когтей звериных Пёся. Ее спасаючи, пострадал ведь! Вышла на бережок Пёся, быстро подорожника набрала, с ивы коры кусок сбила с трудом, камнем острым себе помогая, ромашки нащипала. Следит за ее беготней Чудище, не шевелится. Села на песочек рядом с мужем Пёся, подорожник в пальцах растерла, чтоб сок выделился, на кору выложив. Теперь соки подорожниковые с ивовыми смешаются, ромашки немножко добавить — и готово. Масса травяная, целебная вышла. Непривычно Пёсе — она-то всегда в горшочке отвары да мази делала, на огне, со ступкой да травами сушеными, запасы которых дома имеются. Но и такое средство, на коленке сделанное, подойдёт, чтобы горячки не допустить. Смешалась кашица подорожниковая с ромашковым соком да ивовым, настоялась на Солнце лучинку*, запахла правильно.

Подбирается девка к жениху своему, мазь-сок приготовленный показывает. Понюхал Зверь кашицу целебную, палец сунуть попытался. Отодвинула кору от лап любопытных Пёся, головой качает:

— Для ран мазь целебная!

И показывает — на кашицу сперва, на укусы после. Пожал плечом здоровым, спину подставляет, искоса за руками девкиными наблюдая. Смазала раны Пёся и говорит:

— Полежи немного ещё, чтоб сок впитался.

Фыркнул Зверь, глаза прикрыл, не шевелится, мол и не собирался я никуда. Вздохнула Пёся, развернулась — и в лес. Нашла Пёся орешник возле пещеры чудищной — молодых орехов ждать долго ещё, но ветки-то есть! Выломала с трудом палку длинную да толстую — и обратно к реке. Сложно с ранами охотиться будет — а значит, ей надо Зверю своему еды какой-нибудь найти — не ягодами же с ростом таким питаться. На то и супружница она верная!

С детства Пёся рыбку любила — как только не изощрялась, чтоб побольше да повкуснее выловить. Сети ставила, корзины в воду прятала, по утру с десяток рыбин вытаскивая в сезон. Ну и острогой била, конечно. Палка — не острога, но одну-то рыбину поймать удастся! Пусть видит Чудище, что и от девки польза есть, пусть знает, что не безрукая жена ему досталась, умелая, да к желаньям мужа чуткая.

Вернулась девка к реке, на порожке небольшом встала, ноги опять в воде речной морозя, насторожилась — в одной руке ветка с концом острым, в другой — поясок вышитый с петлею сделанной на конце, на хвост рыбий набросить, чтобы не уплыла добыча. Чудище, на берегу сидящее смотрит на нее с любопытством. Видит Пёся блеск чешуи серебристый — да как ударит стремительно! Рыбина большая, извивается. Изнемогает Пёся — выдернуть из воды не выйдет, нет на палке зазубрин, соскользнет раненая, уплывет в другом месте помирать. Бьется рыба, вырваться пытается. С трудом на хвост петлюпоясную Пёська накидывает, затягивает, тащит.

Выволокла, плюхнулась рядом с Чудищем, отдышаться пытаясь. Заурчал Зверь довольно, аккуратно по спине девкиной лапой проводит. Зарделась от похвалы бессловной Пёся, рыбину Зверю пододвигаючи. Голову одним ударом когтей своих длинных Чудище ей отсекает и на Пёсю снова смотрит. Подняла девка рыбу. Почистить бы от чешуи ее, да ножа с собою нет. Ну да не безрукий муж у нее, зверье потрошить умеет, шкуры снимать. Коли нужно ему — когтями своими себе поможет. С поклоном добычу свою мужу Пёся протягивает:

— Кушай на здоровье!

Взяло рыбину Чудище, и вдруг как наклонится слегка вперед неловко, поклон Пёсин явно повторяя. Смех сдерживает Пёся — очень уж забавно смотрится. Кровь к щечкам приливает против воли, а сердечко трепыхаться радостно начинает. А повезло ей с мужем! А что страшный — так если взглянуть, то рябой, хромой да косой гончар деревенский и пострашнее будет! А у нее — и сильный, и ласковый, и понимающий!

Рыбу на колени себе положило Чудище, подняло лапы к морде. Медленно коснулось чего-то на маске своей странной. Трубочка гибкая да крепкая щёлкнула, зашипела, как змея разозленная, тумана утреннего выплюнув немного. Снимает маску жених…

Закричать от страха захотелось Пёсе, как морду зверя лесного она увидала — к маске привыкла уж, а тут — такое! Но в и этот раз сдержалась девка, не пискнула. Моргнула только, зубы сцепив. Фыркнул, словно жеребец породистый, жених Пёсин, зашевелил жвалами своими осиными.

— А я все равно тебя любым любить буду! — Отважно мотает головой Пёся. Снова фыркает Чудище лесное и как замотает башкой в ответ из сторону в сторону, грива заметалась в воздухе! Улыбнулась, смех с трудом сдержав Пёся. Это он на первый взгляд страшный только — а так не злой да умный.

Взяло Чудище рыбину, пасть раскрыло, целиком тушку заглатывает, горлом дёргая, жвалами своими страшными себе помогая. Смотрит Пёся — и страшно, и мерзко, но и отвернуться словно не даёт ей кто-то. Заглотил рыбу Зверь, почти что ласково на нее взглянул, языком узким, змеиным, пасть свою вылизывая.

Протянула руку Пёся, осторожно лапу спокойно на земле лежащую трогает. Шевельнул пальцами когтистыми Зверь и легко так когтем своим по шее девичьей, тонкой, скользнет, царапая нежно. Вздрогнула телом всем Пёся, понять не может — и страх пробрал от касания этого первого, и наоборот, прижаться к мужу захотелось, и чтобы обнял крепко-крепко.

Ворчит что-то на языке своем. Пёся даже и вид, что понимает что-то, сделать не пытается — урчание звериное слушает да все на мужа своего диковинного насмотреться не может. А может, и счастливо жить им придется?

Комментарий к V. Дом * – время горения лучины – около 30 минут

Для тех, кто считает, что хищник няшка – так это в глазах влюбленного каждый хорош! В следующей главе будет насилие, и довольно много, обещаю!

====== VI. Недоразумение ======

Шуш пару раз недоуменно моргнул под маской, наклоняя голову в сторону. Он не исключал возможности, что переводчик у него несовершенный, но так же не отбрасывал вариант, что аборигены обладают крайне низким уровнем интеллекта. Уманка явно чего-то ждала. Может, реакции на свой бессвязный набор неприятных звуков? Судя по тому, что она, увидев его, более-менее успокоилась, у нее все было под контролем. Шуш хотел уже развернуться и уйти, но самка снова открыла пасть и закурлыкала. Переводчик поковырялся в словаре и озвучил:

— Я, непереводимо, ты, верность, быть до смерти, ты, обещание. Помощь, все.

Чушь какая-то! Бессмысленный набор слов! Наверное, все-таки Шушу следует уйти… Хотя, конечно, любопытство начало подкидывать ему разные вопросы… Шуш мысленно потряс башкой, выкидывая из нее мысли о попытке приручить эту уманку. Ему часто лезли в голову неожиданные идеи, но обычно всегда Шуш давил их на корню. Это — самка того вида, на который он прилетел охотиться. Неожиданно уманка сказала ещё что-то и переводчик уверенно озвучил:

— Просьба развязать.

Ага, значит, всё-таки связывание было не запланировано. Шуш, отбросив свои догадки (любопытно, конечно, кто и зачем ее связал, но он и так уже задержался, рассматривая эту самку!), разрезал веревки наручными лезвиями. Проявляя вежливость по отношению самца к самке, Шуш указал ей направление, в котором ей следует двигаться, чтобы добраться до ее дома — чтобы не заблудилась — и направился в сторону своей пещеры. Но странная уманка тут же увязалась следом за ним. Шуш вздохнул и подумал: «Может, стоило ее не заметить? Проблем было бы меньше!». Он повернулся и ткнув в нее пальцем, снова указал ей в сторону ее поселения, пытаясь объяснить, что он просто поступил вежливо. Она закурлыкала:

— Возвращение — они, сжигание, я! Высшая сущность, ты, обещание, жертва, ты, нести. Ты, идти.

Шуш на секунду опешил — какое-такое обещание она постоянно упоминает, вроде бы он ещё ничего не успел никому пообещать! И при чем тут еще и сжигание? Может, она инфицирована? Шуш прищурился и осмотрел ее, быстренько проводя простой осмотр. Маска выдала совершенно очевидный результат — нет, совершенно здоровая особь!

Шуш ответил ей, уверенный, что его не поймут:

— Иди домой, самка!

А уманка — вот глупенькая! — тут же затрясла своей башкой со странным, единственным, но необычно-длинным рецептором, явственно проявляя несогласие со словами и действиями Шуша и опять побежала за ним. Что ей еще нужно?! Может, она думает, что он ее должен вернуть?

Яутжа, не понимая, что ей еще надо, снял маскировку, развел руки в стороны, показывая себя и произнес:

— Я не твоего вида!

Самка дернулась от страха, но не закричала. Через несколько секунд, когда уманка слегка успокоилась (Шуш снисходительно отнесся к ее испугу, хотя и ему представители ее вида казались не слишком симпатичными созданиями), она опять залепетала. Переводчик озадачился, но потом всё-таки выдал:

— Я, каждый, ты, спаривание, быть.

Шуш озадаченно наклонил башку в сторону. Инстинкт выбора наиболее не похожего на самку партнёра для размножения? А что, вполне возможно! Он выше и сильнее всех самцов ее вида, не нападает и анатомически обладает схожим строением. Вот, видимо, сейчас она и просила ее оплодотворить, надеясь получить здоровое и крепкое потомство. Конечно, просьба была лестная, но Шуш на пару секунд завис, против воли пытаясь представить, что именно может получиться после подобной гибридизации.

Самочка протянула к нему свою тонкую лапку, видимо, прося подтвердить согласие на спаривание. Шуш отступил. Нет, всё-таки он приехал охотиться, а не… Да и Сезон Слияния не скоро, особого желания нет… То есть, он конечно, может, и с удовольствием! Но все-таки охотничья этика… Да и не стоит разбрасываться своим ценным генетическим материалом — а то получится что-нибудь… Этакое! И охотиться нельзя, и собратом не признаешь. Яутжа вежливо ответил, хотя уже был уверен в том, что его не понимают:

— Нельзя. Разные виды.

После этого Шуш отвернулся, показывая всем своим видом, что он не будет с ней спариваться, включил маскировку и запрыгнул на дерево, направившись в сторону своей уютной пещеры. Вернувшись в логово и полюбовавшись на пару отшлифованных черепов — из тех самцов вышли отличные трофеи! — яутжа завалился спать. Хотя, если честно, уснуть он смог не сразу — ворочался на своей лежанке, думая, а не зря ли он отказался от предложения той самочки? И ей хорошо, и ему… Ему приятно, а у нее детеныши получатся крепкие…

Самку яутжа Шуш пока ещё ни разу не заслужил, но надеялся, что после этой длительной охоты он сможет, наконец, поучаствовать в ритуальных боях и получить внимание хоть какого-нибудь своего вида и другого пола.

Однако вскоре сон взял свое и Шуш сладко продрых почти всю ночь. Ранним утром его разбудил голод. Яутжа выбрался из пещеры, потянулся, наглотался свежей воды из реки и отправился на охоту с маленькой буквы.

Ему повезло — он наткнулся на какого-то небольшого зверя, попавшегося в ловушку местных аборигенов. Шуш стащил с себя маску и с наслаждением приступил к трапезе. Зверек был свежайший — когда яутжа начал завтрак, он был еще жив. Однако обидно было то, что зверек был размером с ладонь Шуша и тощий, а потому — голода практически не утолил, хотя и было очень вкусно. Ничего с собой Шуш поделать не мог — тащился он по еще живому, трепещущему в глотке мясу.

Оставив в ловушке аборигена только несколько кусков шкурки своего завтрака, Шуш отправился искать себе еду дальше. Неожиданно его внимание привлекла стая тех зверей, которые уже пару раз пытались напасть на него. Однако сегодня зверей было всего семь (в прошлый раз их было около двадцати) штук и все они лежали под здоровенным деревом. А на дереве сидела полумертвая от холода вчерашняя самка. Шуш присмотрелся к ней и уверился, что еще пара часов в таком же режиме — и она точно сдохнет от переохлаждения.

Она что, тут всю ночь просидела? Выносливая! Шуш задумчиво покосился на нее. Потом на волков. А что, если она смогла всю ночь на дереве продержаться, да еще и от этих зубастых сбежала, то может, ее детеныши окажутся вполне себе приличными охотниками… Хмм… Насчет этого определенно стоило подумать. Да и звери эти — отличный трофей выйдет!

Шуш с боевым ревом спрыгнул с дерева и набросился на добычу. Уворачиваясь от атак яутжа, звери начали медленно окружать охотника. Шуш плавно двинулся в сторону, мягко, порыкивая от азарта и возбуждения. Все посторонние мысли исчезли, остался только чистый восторг хорошей Охоты. Раз — уход! Два — удар! Шуш блаженствовал.

Неожиданно один из зверей, которого яутжа отслеживал краем глаза, думая, что тот трусливый и не хочет нападать, неожиданно напрыгнул на него сбоку и со спины. Шуш раздраженно взревел. Вот ящерины дети! Словно ими матка управляет! Ууу, гадство! Даже сдернуть не дают! А больно-то как! Зубы острые!

— Гав-гав-гав-гав!!!

Шуш тоже вздрогнул, едва сдержавшись, чтобы тоже не развернуться к источнику звука, понимая, что это всего лишь самка. Пушистые-зубастые разумом яутжа не отличались — отвлеклись на звук и это дало Шушу так необходимую ему секунду сорвать с плеча впившегося зверя, ударить его об дерево, переломив позвоночник. Не обращая внимания на боль, он проткнул когтями самого крупного и остальные звери тут же бросились врассыпную. Ну точно ящеры, которые увидели, как их королеву прикончили! Шуш торжествующе заорал им вслед:

— Я еще до вас доберусь!

И, сопя от усталости, присел на корточки рядом с тушей своей добычи. Красивый выйдет трофей! А когда он покажет шрам от зубов и расскажет про то, как эти самые зубы в него впивались, а он — зверя об землю! Уххх! Все приятели будут на него с уважением смотреть! Перестанут ненадолго «Шушпанчиком» дразнить, наконец-то от клыков его разноразмерных отвяжутся. Ну подумаешь, одна мандибула немного больше другой, это не повод его Шушем звать!

— Благодарность, зверь, массив деревьев, — обратилась к нему уманка, уже слегка согревшаяся, зачем-то наклоняясь вперед. Шуш даже подумал, что она падает, но нет — специально зачем-то согнулась. — Жизнь спас, смерть, страх, спас.

Шуш собрал свои трофеи и уставился на нее. А если бы она не вякнула, отвлекая зверей на себя — неизвестно, сколько бы от него отъесть успели. Немало, однозначно.

— Рана, очищение. Вариант — болезнь, — перевела маска очередную реплику самки.

Шуш фыркнул. Да что она вообще понимает? Он — воин! Его рана вообще не беспокоит… Ай, как же больно-то! Но он не покажет! Не покажет он, как ему больно рукой шевелить! Надо самке этой помочь как-нибудь. Она ж, дурочка, умудрилась заблудиться, хотя он показывал ей, куда идти. Шуш подошел и здоровой рукой подхватил уманку за шкирку и устроил на плече. Легкая, это хорошо! Он неспешно направился в сторону поселения аборигенов. Интересно, она его снова попросит о спаривании? Шуш решил, что если попросит — то он, пожалуй, даже согласится.

А вот и деревня. Шуш попытался снять с плеча странную самку, но она, вместо того, чтобы обрадоваться, наоборот недовольно заверещала и принялась изо всех цепляться за маскировочную сетку! Главное, чтобы не порвала! Если порвет — он ей голову отчекрыжит!

— Осторожнее, самка! — Зашипел на нее яутжа против воли. Не поймет же!

— Ты, совместное действие, идти! — Начала верещать она более связно. — Все, помощь, быть! Я, много, навыки. Ты, раны, лечение, корабль, ты, зрение! Отрицание, возвращение, поселение!

Шуш сердито дернул ее за ногу, пытаясь снять с плеча и самка неожиданно запищала уже по-другому. Яутжа взглянул на руку и увидел, что его когти в крови уманки.

— Прости, — машинально пробормотал он. — У тебя шкура нежная, я не хотел тебе вреда причинить!

А самка уже начала издавать какой-то неинформативный рев, видимо, выражая несогласие. Шуш сердито фыркнул. Это как же надо здоровую, крепкую самку довести, чтобы она домой возвращаться не хотела! Шуш, несколько секунд поразмыслил, а потом решился. Может, он об этом ещё пожалеет, но… В конце концов, трофеи можно брать и живьём!

Самка на его плече затихла, покорно не шевелясь и у яутжа снова закралось подозрение, что она чем-то больна. Ну не может здоровая самка терпеть такие издевательства над собой! Хмм, а может, ей нравится, когда ее вот так таскают, словно трофей? Шуш слышал, что некоторые самки в период размножения любят поиграть со своими самцами, мол, те их в плен взяли.

Шуш спустил уманку с плеча. Если попробует сбежать — прикончит, чтобы не разболтала, где он поселился. А так — пусть живёт рядом, если ей так спокойнее. Лишь бы трофеи его не трогала. Самка снова накренилась вперёд (Шуш подумал, что наверное, этот жест означает благодарность):

— Благодарность, жизнь спас, смерть страх, название хищного вида, отрицание, отдать, непереводимо, взять.

Рана на плече ныла все сильнее и сильнее, и Шуш, плюнув пока на разгадку словесных ребусов самки и стараясь лишний раз не шевелить лапой, побрел к реке, собираясь промыть укусы. Уманка попрыгала за ним. Шуш на нее покосился. И чего ей неймётся?

Вода показалась жидкой лавой, и только через несколько секунд Шуш понял, насколько она ледяная. Конечности тут же начали ныть от холода, но сжав клыки, яутжа продолжил поливать плечо водой, вымывая из глубоких укусов грязь и кусочки плоти. Самка болталась на берегу, пристально глядя на него. Шуша это, конечно, немного напрягало, но гнать ее он не хотел — вроде не мешает, не приказывать же ей отвернуться…

Неожиданно самка задрала край своей одежды и полезла в воду, деловито направляясь к нему. Шуш поспешил отодвинуться. Может, она тоже хочет помыться? Уманка потянулась к больному плечу.

— Эй, лапы не распускай! — По привычке раздраженно рыкнул на девушку яутжа, но она, не испугавшись, опять наклонившись в своем странном жесте, протянула ему предмет, зажатый между крошечными пальчиками.

Шуш неуверенно взял протянутый предмет и обнаружил, что это кусочек ткани, весьма приятный на ощупь. Судя по тому, что она уже мурлыкала про раны, это должно было ему помочь. Шуш макнул тряпку в воду и провел ей по краю укуса. А ведь так гораздо менее неприятно, и кожа отчищается лучше! Странное чувство, что ему кто-то хочет помочь… Интересно, что ей взамен надо? Спаривание? Вроде про него она больше не говорила, значит… Защита? Почему нет? Пусть живет под боком, защищать ее Шуш не будет, но местные хищники сюда не подойдут из-за запаха, а ее собратья — испугаются.

Царапины на спине оказались так неудобно расположены, что никак не удавалось до них дотянуться.

— Помощь! — Мурлыкнула самка, подбираясь с другим куском ткани. Шуш задумался, соглашаться или нет, но уманка сочла, что молчание равно согласию и полезла к его спине. Прогонять было уже как-то неловко.

Яутжа уставился на нее, следя за ее движениями. Какие у нее пальчики тоненькие, аккуратные… Нежные такие… Шуш на пару секунд прижмурился. Ммм… Хорошая самка, хорошая, мой, мой дальше… Так ласково помогает ему… Наверное, у них в социуме положено, чтобы самки помогали самцам… Ему нравится, определенно нравится такая традиция!

Уманка закончила чистить края царапок и Шуш даже разочарованно вздохнул. Он вылез на берег, завалился на землю обсохнуть и согреться. Уманка, выскочив следом за ним, начала носиться по берегу, выдергивая совершенно одинаковые на взгляд Шуша травы. Через полчасика она подсела к нему с куском дерева, на которой были давленные растения, смешанные в каком-то странном порядке.

Шуш тут же с интересом понюхал продемонстрированное и уже хотел лизнуть, как она убрала свое творение от его рук.

— Раны, лекарство, лечить!

О, так это форма местной медицины? Интересно! Почему бы и не попробовать? Все равно аптечки нет, а от трав хуже вряд ли станет, к тому же, ничего ядовитого в зеленой каше маска не выявила. И снова Шуш откровенно закайфовал, когда самочка принялась поглаживать чешую на его спине, втирая сок в края ран и нежно закрывая местным лекарством сами раны.

— Лежать, чуть-чуть, лекарство, усвоение, — сказала она и отправилась в лес. Шуш повернул ей голову вслед. Почему-то он уже был уверен, что эта уманка никуда от него не сбежит. Через некоторое время она вернулась с палкой и снова полезла в ледяную воду, встала, сгорбившись чуть-чуть и настороженно глядя перед собой.

Яутжа почувствовал, как у него аж в пятках зачесалось вскочить и помочь ей — уж не узнать позу хищника в засаде он не мог! Она ОХОТИТСЯ! По своему, но охотится! Только чудовищным усилием воли Шуш сдерживал себя от того, чтобы броситься в ледяную воду и рвануться ей на помощь, когда она резко опустила палку вниз и принялась бороться в воде с чем-то довольно большим. Нельзя мешать чужой охоте, нельзя!

Вытащила самка на берег добычу, смотрит на Шуша.

— Ты хорошая охотница! — Похвалил ее яутжа, слегка проведя лапой по спинке уманки. — Твои дети будут прославлять тебя!

Самка тут же опустила глаза. Шуш уж было подумал, что оскорбил ее чем-то, но тут она пододвинула к нему свою добычу. Шуш сначала озадачился, а потом сообразил — у нее же ножа нет! Он отсек голову добыче уманки и посмотрел на нее — правильно ли понял? Судя по тому, что она опять засуетилась — не ошибся.

— Питание, выздоровление! — Промурлыкала она, протягивая ему тушку добычи.

Шуш на миг даже забыл, как дышать — никто и никогда прежде не вел себя так вежливо с ним! Он слегка подрагивающими лапами взял добычу самки, посмотрел на уманку, потом на еду в своих лапах. Самка поняла, что ему будет сложновато охотиться с укусами и решила сама добыть еду и отказаться от трофея… Шуш тут же принял решение, что эту самку он оставит себе. Как бы ей показать, что он благодарен… О! Шуш постарался максимально похоже изобразить ее жест наклонения вперед. Судя по тому, что сердцебиение девушки ускорилось — все было правильно. Интересно, она его испугается?

Шуш стащил с себя маску. Вздрогнула, но вопить не начала, опять что-то пробулькала. Переводчик остался в маске, но яутжа показалось, что это была та же фраза про спаривание. Однако уверен он не был. Ммм, а ее трофей вкусный! Кетану, вкуснятина какая, объедение! Шуш принялся вылизываться, блаженно жмурясь и не забывая посматривать на самку, надеясь, что взглядом он сможет ей передать свою благодарность. Самка опять потянулась лапкой к его руке. Он благодушно позволил тронуть себя, а потом и сам в ответ слегка почесал ее плечо, подтверждая свое согласие на спаривание.

— Все еще хочешь, чтобы я оставил тебе крепкое потомство? — Спросил он у нее. Смотрит в ответ, глазами хлопает. Не понимает, видимо… Как бы ей объяснить-то, о чем он спрашивает?

====== VII. Дела домашние ======

Ночь прошла — утро наступило.

Пообвыкла за день этот девка в лесу, шалашик себе небольшой около пещерки Чудищной построила — не дело, чтобы чужак в дом заходил, даже если дом тот в земле вырыт. Мало ли кто в облике знакомом да приятном появился, пусть сперва ноченьку у порога проведет, покажет, что не со злом войти в дом хочет.

Передохнул Зверь ее чудовищный в пещере своей, утром раненько проснулся и как примется тренироваться! У Пёси от красоты такой аж дух захватило! Не прыгает он — летает, парит, как ястреб златокрылый, не бьёт — когтями рвет, что зверь безмолвный. Закончил Чудище лапы да тело разминать, увидел Пёсю, что к реке с рассветом ходила, и фыркает, как жеребец гнедой.

— Красиво очень! — Бормочет Пёся виновато, глаза пряча — не дело подсматривать, чем супруг твой занят.

Снова Зверь фыркнул, рыбу для него отловленную и с поклоном протянутую взял, заглатывает и снова как примется морду языком чистить. Пёся смотрит на язык этот, ловко между зубов скользящий и думает — интересно, гадко ли Чудище жуткое в клыки его страшные поцеловать?

Облизнулся Чудище и голову на бок наклоняет, пристально супружницу свою рассматривая. Ежится Пёся — зябко ей. Ночь холодная была, а утро и еще похолоднее выдалось. Рубаха Пёсина без подола осталась, да и утром, пока рыбину тащила — умудрилась в воду шлепнуться, одежа мокрая тело холодит.

Коснулось чего-то на диковинной вещице на запястье Чудище, делает к ней шаг, да как подхватит супружницу на руки, к сердцу прижмет. Пискнула Пёся испуганно, решив, что долг супружеский Зверь решил потребовать. Нет, стоит спокойно, дышит размеренно — грудь еле-еле под ладонью ходит — жвалами страшными слегка пощелкивает, жену к себе прижимает. А от тела его жар такой пышет, что с печкой раскаленной не сравнить. Сообразила Пёся, что греет ее супруг любимый, сама к нему прильнула, руками за шею обвила благодарно.

Косички черные по запястьям скользнули, холодом от них веет. Заурчал Зверь, глаза прижмурив, похотливо жену к себе прижимая и поглаживать по спине и ногам длинным начиная. Испугалась Пёся, но виду, что боится, не подает, отвечает, смущаясь:

— Первым ты будешь, Чудушко мое…

Наклонил голову Зверь, фыркнул — и перестал лапами водить, приобнял девку, греться позволяет, но больше по бокам Пёсиным не гладит. То ли испугался, то ли смутился — не понять по морде страшной. А Пёсю и смех разбирает, и обида. Неужто даже для Зверя Лесного страшная она?

Согрелась Пёся — одежа высохла, знобить перестало. С рук спустил ее Чудище страшное, шипит о чем-то. Понять не может Пёся, слезы на глаза наворачиваются — просит ее муж, а она и понять не может, что нужно ему.

— Не понимаю я язык твой, Чудушко! — Бормочет девка. Фыркнул неожиданно Зверь, супружницу свою в спину подталкивает к пещере. — Никуда я не уйду, родной мой…

Наклонился немного Зверь, поклон обозначив. Мол, молодец, жена, сообразила! Маску свою чудную надевает. Желтым глаза блеснули, растворилось Чудище, одни лишь блики, как на реке в день солнечный остались. Развернулся Зверь и только и слышала Пёся, как муж ее страшный на дерево запрыгнул — да и пропал. По делам своим чудищным ушел.

Вздохнула Пёся и полянкой перед пещерой занялась. Веток собрала, мху нащипала. Вчера недосуг было, но сегодня надо костерчик устроить. Ленту узкую на ветку навязала, как тетиву на лук, присела — и начала быстро-быстро веточку в мох сухой вставленную вертеть. Скоро лизнул огонек рыжий пищу ему предложенную аккуратно, пробуя, чем угостить его пытаются. Распробовал — да как набросится на мох и палочки ему предложенные. Разгорелся костерчик с пещерой рядом — на душе повеселело.

Знает Пёся, где у кого из деревенских силки поставлены — у Тишки рядышком как раз три стоят.

— Прости, Тишечка, но мне оно нужнее будет! — Бормочет Пёся, зайца пойманного из петли вынимая. Один всего зверек попался — не повезло Пёське.

Пока к пещере Чудищной возвращалась, ягод еще в подол насобирала. Ягодами этими сама перекусила — вчера ни росинки маковой во рту не было — а зайца для Чудища оставила. Голодный муж вернется, а жена должна уж ужин приготовить. Тяжко Пёсе без ничего жить — только за ножом потянулась тушку заячью разделать — вспоминает, что ни ножа у нее, ни котелка, соли — и той нетути. Трав только пряных набрать удалось.

В заботах день проходит — шкуры волчьи, что Чудище домой притащило, Пёська в речку окунула, шерсть промыла, на ветках развесила, чтоб высохли на солнце, веткой острой кое-как от плоти оставшейся звериной почистила. Головы звериные даже трогать не рискнула — Зверя это, нельзя жене в вещи мужнины лезть. Солнышко уж к горизонту клонится, тревожится Пёся — вдруг Чудище ее с охотниками столкнулось, вдруг зверям на зубы попало?

Напрасны тревоги Пёськины оказались — спрыгнуло с дерева тяжело Чудище, шатается, как пьяное. Бросилась к нему Пёсенька… А Чудище ее вдруг как под мышки подхватит! Покружил он девку, на ноги поставил — доволен, видать, без меры. Сбросил со спины связку какую-то, а потом жене показывает, шипит да жвалами щелкает. Взглянула Пёся — и крик едва сдержала. Девять черепов, словно яблоки на нитку нанизанные, Зверь супружнице своей кажет. Но справилась со страхом своим девка, присмотрелась — ни одного знакомого. Сердечко снова защемило сладко — какой же муж у нее хороший! Коли взял жертву — так больше на деревню не нападает!

— Воин ты великий! Никогда такого храброго и сильного я не видела! — Ласково говорит ему Пёся. Плечи Чудище расправило, грудь — колесом, рассказывает ей что-то, захлебываясь.

С другого плеча свалил тушу оленью небольшую, супруге своей предлагает. Не растерялась Пёся:

— Ножа-то у меня нет, а рвать когтями не умею я!

Нахмурился Зверь, замолчал, смотрит подозрительно. Смутилась Пёся. И вдруг… Вытаскивает из ножен на поясе нож большущий Чудище и супружнице своей протягивает. Потрошить-то зверей не сложно — давно навострилась Пёська и свиней колоть, и овец резать — норовили люди всю работу гадкую и грязную на дочь седьмую свалить. Потроха девка вычистила, с ребер лучший кусок филейный срезает. Костерчик, камнями укрытый, слегка распалить, поджарить с барбариса ягодами — и мужу предложить!

Тот от черепа чужого оторвался, смотрит на мясо удивленно. Однако взял, в глотку закинул, жвалами себе помогая. Прижмурился, вылизывается, как котик, сметаны умыкнувший, на жену с восторгом смотрит. Снова поклон Пёськин передразнивает.

— Не сложно приготовить! — Смущенно улыбается Пёся. — Кушай на здоровье!

Еще раз мурлыкнул благодарно, нож свой забрал, опять череп чистить взялся. Закатывается Солнце, в сон Пёсю, оленины наевшуюся, ягодами и хлеба свадебного последним куском закусившую, клонит. А Зверь словно и не утомился — чистит и чистит черепа. Наконец, когда Луна уж светом своим лес посеребрила, закончил — волчьи черепа да человечьи, в пещеру забирается. Встала Пёся у порога, мнется. Можно ли войти? Увидел ее колебания Зверь, фыркнул, лапой махнул, приглашая. Вошла к нему Пёся. Лежанка в углу шкурами укрытая — и черепа!

Завалился Зверь на лежанку, на живот лег. Рядом Пёся аккуратно присаживается. День да ночь прошли — а спина у Чудища зажила вся, только шрамы тонкие да легкие остались. Дивится этому жена чудищная, спину звереву легко поглаживая, полосочки светлые осматривая.

— Ох и живучий ты, Чудушко мое!

Ворчит Чудище одобрительно, позволяя рукам девичьим спину свою гладить. Потом на бок ложится и к себе под живот девку укладывает. Проворчал что-то, и глаза диковинные закрыл. Да и Пёся почти мгновенно в сон провалилась.

====== VIII. Гости всякие и разные ======

Просыпается Пёся на рассвете — солнышко уж легонько лучиками девичьи пятки босые щекочет. Нет в лесу петухов, не будит ее никто. Хорошо самою себе хозяйкою быть, мужу лишь кланяться, ворчания злобного не слушать! В пещерке туман утренний клубится, за ноги голые Пёсю хватать пытается. Но не зябнет девка — муж, словно печка, горячий, сопит сонно и к себе прижимает — не шевельнуться. Улыбнулась Пёся, Чудищу в лицо своему заглядывая. Расслабился он слегка, спит спокойненько с женою рядом.

Какой же он! Вроде и страшный, словно Боги Изначальные ящерицу да паука между собой соединили, помешали, а потом на ноги человеческие поставили и отпустили. Но вот чего Боги ему не пожалели — так разума его, острого, хоть и странного. Да доброты вволю отмерили. Коли б деревенскому какому жена попалась, не говорящая, да не понимающая — он бы точно колотить начал, чтобы понимать научилась. А Чудище, хоть и Зверь лесной — а ещё ни разу руку на нее не поднял, наоборот, обогрел да к себе поближе уложил!

Вылезти аккуратненько, чтоб мужа не будить, Пёся попыталась из-под лапы его. Но только двинулась супружница зверева, тут же глаза свои странные Чудище открыл, глянул слегка сонно на девку. Замерла на миг Пёся, засмотревшись — впервые так близко увидела их и рассмотреть смогла. А ведь глаза-то у него почти человечьи, глубоко посаженные, зелёным светятся, но человечьи — разум в них плещется не звериный, мысли мелькают да чувства разные.

Проворчал что-то Зверь, зевнув от души, и на Пёську смотрит вопросительно.

— И тебе доброе утро! — Подумалось почему-то Пёсе, что про ночь прошедшую ее спросили. — Горячий ты, как камень на Солнце нагретый — давно так сладко не спала!

Вздохнул Зверь, глаза закатив, лапу убрал и машет, мол, иди отсюда! Ну чисто бабушка Ивушка, когда дела Пёськины сделаны и идти гулять ей можно. Дважды предлагать Пёське и не надо — встала, рубашечку поправив. На секунду снова на мужа своего засмотрелась.

Сидит Зверь, череп один взял, в пальцах крутит, когтем длинным, черным узор какой-то режет по кости. Не удержалась вдруг Пёся — подошла к нему быстро и — чмок мужа в бровь крутую, только щетина черная да острая губы и кольнула — и вон из пещеры, порыва своего смутившись. Зашипел ей вслед муж о чем-то, удивленно, кажется, но не оглянулась Пёся — стыдно перед самой же, что в Зверя страшного влюбилась, что девчонка сопливая, малолетняя. К сказкам любовь до добра не доведет!

До реки Пёся добралась, поуспокоилась немного. Водицей студёной в лицо плеснула, умываючись, в сторону деревни своей пошла, ягоды в подол оборванный собирает, песенку негромко под нос поет.

— Пёська!

Вскинулась девка — а к ней Чуж, словно лучик солнечный, метнулся быстро, обнял за живот. Удивилась Пёся, аж слезы на глаза навернулись от счастья — важна она кому-то хоть была! Обняла в ответ мальчонку.

— Ты что в лесу-то делаешь, Чужик?

— Тебя ищу, чего ж еще-то? — Гордо фырчит паренек. — Подумал я, что сказки это про чудовищ всяких! Решил тебя найти вот, и обратно привести! И пусть видят — не нежить ты, а Пёська обыкновенная! Ты как из пут-то выбралась?

Засмеялась девка.

— Не сказки это, Чуж! Муж у меня и правда Зверь лесной — он меня от веревок и освободил.

Глаза у Чужа — словно два рубля золотых.

— Так не врут сказки?!

— Не врут! — Кивает Пёся. — А ты домой беги — не любит муж мой гостей! Не говори никому, что живая я, лады?

— Но почему ж не сказать-то?

— Решат, что нежить ты, раз меня видел! — Пугает мальчонку Пёся. — Ни слова! Наш секрет, лады?

— Лады… А может, ты меня с собой заберешь? — Вопрошает Чуж. Взлохматила волосы парнишки рукой девка.

— Не могу, Чужик, не возьмет тебя любимый мой! Давай, беги домой скорее!

Убежал Чуж — только пятки засверкали. Засмеялась тихонько Пёся и домой возвращается. Села на камень у реки, ягоды собранные по одной клюет. И вдруг — слышит шепот человечий:

— Девица-красавица…

Оглянулась Пёся, не увидела никого.

— Под дерева корнями я! — Снова слышит Пёся. Присмотрелась к иве, на берегу растущей — и правда, сидит ребятенок смуглый, черноголовый, к траве жмется, мешок какой-то на спине болтается.

— Кто ты? — Пёся вопрошает. — Уходи! Тут Чудище живёт.

— Да знаю я, девица, про Чудище! Как звать тебя мне?

— Пёсей кличут, а ты кто таков будешь?

— Дубком зовут, — кивает неустанно мальчишка, оглядываясь.

Нос Пёся морщит — поняла уж, откуда прибежал. В лесу давно, аж до того ещё, как предки Пёськины сюда пришли, жили тут укуйники, как звери дикие, в лесу — в холмах пещеры рыли, рыбачали да зверье били, не сеяли, не пахали, животину полезную не водили. Дикари, что и скажешь!

Улыбнулась мысли своей Пёся — а ведь и она сейчас не лучше живёт. Вместо избы — пещера, вместо коровки с молочком да творожком — оленя туша…

— Зачем пришел, укуйник?

— К тебе пришел, хозяюшка! — Кланяется, как может, Дубок. — Просить пришел!

— О чем?

— Благодарность нашу мужу своему передать! — Улыбается во весь рот укуйник. Вытащилась на него Пёся.

— Откуда знаешь, что за Зверем я замужем?! И как узнал, где пещерка наша?!

— У нас-то глаза по лесу всему есть! Видели мы, как в жертву тебя ему принесли, как тебя сюда он приволок.

— А благодарность за что? — Не удивляться решив, спрашивает Пёся. Оскалился Дубок.

— Люди злые вчера пришли! Все разграбили, шкуры забрали, жемчуг отняли, еду загребли, даже предков черепа забрать хотели! Грабители, как есть! Мужчины на охоте были почти все, а много ль девки отбиваться смогут? Снасильничать Шойку попытались — бой-девка, одного так скалкой отоварила… А муж твой дивный увидел, как обижают нас — и налетел с ревом да рыком на злодеев! Я сам под домом прятался, видел в щелочку, как начал он с разбойниками гадкими махаться! Всех перебил, головы у них отрезал, кожу снял да на ветку тела рядочком и развесил! Наверно, чтоб знали все — село наше под защитой Чудовища лесного!

— И что ж? — Обиду в душе чувствует Пёська, злость да ярость кислую. — Тоже девку пожертвуете? Шойку эту вашу отдадите?

— Не-е-е! — Ухмыляется Дубок. — Не слепые чай! Любишь ты Чудище свое, а девки наши — боятся только, ревмя ревут, не желают в лес идти, с чудищем жить! Не будет счастья семейного, коль жена мужа боится! Так что мы собрали, что могли — и тебе принесли! Не знали, что дарить, так что всего, что было, притащили. А ты уж сама время да подарок подходящий найди, мужа от нас поблагодарить!

И мешок свой заплечный Пёсе протягивает. Взяла девка, кивает:

— Отблагодарю, слово даю!

— Вот спасибо, Пёсенька, девица-красавица, хозяюшка лесная! — Радуется Дубок. Расцвела от похвалы Пёся, улыбается, кивает.

— А не страшно ли к зверевой жене идти было?

— А мне-т чего бояться? — Хихикает укуйник мелкий. — Известно всем — детишек младых, стариков старых да девок красных не трогает Чудище лесное, а ты и вовсе человек обычный, голову не откусишь!

— Ну спасибо тебе и племени твоему, Дубок, от меня, и от Чудища за жертву вашу!

Засиял укуйник, снова поклонился и прочь кустами пополз. Раскрыла мешок Пёся — и крик счастливый еле сдержала. И горшочки глиняные, и ножи острые, ниток моток, холста свёрток, мехов — пук целый… Видать, все ценное в деревне собрали да принесли, за спасение благодарить. Даже солюшки в мешочке немножечко есть и трав сушеных, для лечения подходящих положили!

Вот и вышло — как вылез из пещеры Зверь, с черепами вражескими наигравшись, так и встретил его запах вкусный, на углях мяса с приправами в горшочке томящегося. Пёся и сама успела слюною три раза захлебнуться, пока готовила.

— Отведай, родной мой! — Мужу на блюде деревянном, укуйниками притащенном, кусок здоровенный оленины горячей Пёся протягивает.

Обнюхал мясо Чудище, язык свой длинный вывесил, лизнул осторожненько, подливу пробуя. Глаза вытаращил удивлённо — и как на мясо набросится! Смех Пёся едва сдерживает — сразу видно, не было жены ласковой да заботливой прежде, не пробовал он еды горячей и вкусной.

Доел он — и жену как притянет к себе поближе! Поднял, устроил на колене, мордой в волосы ткнулся, заурчав тихонечко. Чувствует Пёся, что тает сердечко девичье от ласки такой неуклюжей, душевной и искренней. В ответ прижалась к мужу своему… И поцеловала всё-таки в кончик жвала страшного. И не противно вовсе оказалось!

====== IX. Битва ======

Перед сном Шуш думал о самке. Много думал. И никак не мог прийти к определенному выводу относительно всего этого положения. Ему нравилась она, нравилось то, как она охотилась, но… Она уманка! А потянет ли она спаривание с яутжа — вдруг у нее половой аппарат устроен по-другому? Или он просто… Так сказать, порвет ее? А возможны ли у них общие потомки? Обманывать самочку, обещая ей детей, чтобы в конце концов оказалось, что она не сможет от него родить? Фу, гадость какая! Если воин бесплоден — он никогда не будет претендовать на самку. Зачем ему занимать женщину, если он не сможет оставить потомство?

В итоге, вместо того, чтобы спокойно спать и набираться сил перед новой охотой, Шуш полночи потратил на изучение уманской анатомии из типового справочника о них, сохраненного в маске. Узнал, кстати, много чего интересного. Пожалуй, не порвет… Но определенно, это будут невероятные ощущения. Шуш потряс головой и принялся за генетику, начав крутить варианты сочетания человеческой яйцеклетки и яутжийского сперматозоида. В итоге, согласно расчетам вышло, что ребенок у них вполне может получиться, с черными волосами вперемешку с рецепторами, зачатками жвал, редуцентами когтей и частично чешуйчатых. Однако ребенок должен быть великоват для вынашивания человеческой самкой. Но его самка была очень высокой для своего вида и широкобедрой (какие бедра, ах!), так что скорее всего она спокойно выносит и родит ему ребенка…

Шуш тряхнул головой. Он не имеет права претендовать на ребенка уманки! Он может один раз помочь ей с оставлением потомства, но ребенок не будет считать его отцом, а Шуш его — сыном! Яутжа завертелся на своей лежанке. Пёся зайти в пещеру не захотела, устроившись на улице, хотя Шуш уже был не очень против — она вела себя вежливо и… Какую она ловила дичь, ммм… Вот бы она устроилась рядом… А потом, может, Шуш намекнул бы ей, что у них получатся очень сильные для ее расы дети…

В общем, выспаться Шуш не успел — все думал и анализировал. Выбравшись из пещеры с восходом местного светила, он потянулся изо всех сил, пытаясь разогнать усталость. Самка куда-то ушла, но стоило Шушу прислушаться, как он разобрал плеск воды — наверное, самка около реки. Лекарство от неправильных мыслей было одно. Шуш встал в боевую позицию. Вдох-выдох. Несколько минут Шуш молчал, не шевелясь, растворяясь в окружающем лесу, сливаясь с природой, готовя себя к полноценной тренировке. Прыжок-удар-блок-прыжок-удар! Тренировка началась. Шуш впал в боевой транс, чувствуя, как по телу растекается блаженство физических нагрузок. Он прыгал, бил наотмашь, заставляя мышцы звенеть от напряжения. Так как Шуш выбрал самую тяжелую тренировку из всех возможных — уже через двадцать минут он почувствовал легкую, приятную усталость и плавно всплыл на поверхность сознания, пробуждаясь от боевого транса.

Самка стояла на краю поляны и смотрела на него, приоткрыв рот. Шуш немного смутился — никто прежде не смотрел за ним во время тренировок. Как будто он сам не знает, что порой может совсем задуматься во время тренировки и вместо разминки начать выписывать что-то похожее на танец. А ведь танцевали только перед самками, которые согласились на спаривание! И то не всегда! А он, увлекшись, мог начать приплясывать просто так! Позорище!

Уманка что-то мурлыкнула (Шуш мимоходом удивился тому, что изначально ее голос казался неприятным и даже раздражающим, а сейчас уже — вполне милый) и протянула ему добычу, похожую на вчерашнюю. Шуш с удовольствием проглотил и пару раз моргнул, внимательно разглядывая самку. Она была вся зеленая от холода, а одежда и вовсе фонила синим — едва-едва рассмотреть можно было на фоне окружающего леса. Не дело — заболеет еще! У уманов довольно хлипкая иммунная система.

Шуш увеличил обогрев на своей сетке, сделал к самке шаг и поднял на руки, прижав к груди, словно детеныша, который еще не может ходить — возился он пару раз с такими. Сначала уманка испугалась, но потом даже расслабилась, почувствовав тепло. Шуш про себя усмехнулся — кажется, ей нравится. И в этот момент самочка применила запрещенный прием. Она обвила его руками за шею. Да, рецепторы только мимоходом скользнули по ее запястьям, но и этого хватило, чтобы исторгнуть из груди самца утробный рык удовольствия. Лапы сами, против воли принялись скользить по соблазнительно-хрупкому телу, по роскошным изгибам, по шелковой шкурке, которую так и хотелось слегка царапать и вылизывать…

Шуш, пожалуй, не сдержался и набросился бы на самку прямо сейчас, но она мурлыкнула что-то еще на своем языке и самец отметил — она испугалась. Это отрезвило Шуша и он чудовищным усилием воли заставил себя остановить блуждающие по ее телу лапы. Как только самка согрелась и стала желтовато-оранжевой, как ей и положено, Шуш отпустил ее на землю и пробормотал:

— Ты прости за то, что не сдержался. Я не должен приставать… Ты сама должна решить, когда лучше спариваться.

Самка чуть не заплакала, и Шушу захотелось разбить голову об ближайшее дерево. Ну вот как ей объяснить, что ничего дурного он ей не желает?! Он подтолкнул уманку к пещере, намекая, что она может оставаться тут, сколько захочет. Она что-то булькнула и Шуш на всякий случай еще раз передразнил ее смешной наклон вперед, нацепил маску и поспешил сбежать. Пришлось сделатьнесколько кругов по лесу, прежде чем тяжесть внизу живота не исчезла.

Только после того, как возбуждение спало, Шуш отправился на Охоту. Он присмотрел еще несколько дней назад целую стоянку взрослых, сильных самцов, которые почему-то жили в глубине леса, и пока оставлял их напоследок. Но в ближайших поселениях нормальных самцов не осталось и яутжа пришлось двинуться к той стоянке. Он быстро уговорил себя, что для окончания охоты найдет и еще что-нибудь получше. Теперь о пропитании можно не заботиться, а полностью посвятить себя выслеживанию и убийству дичи. От мысли о самке, которая, наверное, ждет, когда он вернется, вдруг стало тепло в груди, но Шуш поспешил изгнать эти, неподходящие настоящему Охотнику, мысли.

Однако, когда он добрался до места обитания, он обнаружил только одного самца — и того хилого и старого, возящегося около раскаленного костра. «Так… И куда они все ушли?» — спросил сам у себя Шуш и принялся выслеживать дичь. Сделать это оказалось несложно — они во-первых, шумели, во-вторых, двигались почти по прямой.

Конечно, Шуш планировал напасть на них на их стоянке — они там более защищены, а потому — охота будет веселее. Плюс он хотел пару раз показаться им на глаза, чтобы испугать их посильнее — так будут лучше защищаться. Но… Смотреть на то, как они лапают черепа — явно трофейные, вычищенные!!! — он не смог. Нападать на самок, пока все самцы на охоте?! Отнимать трофеи?!

Шуш издал яростный боевой рев и не заботясь о маскировке, пошел в бой. Надо отметить, что на этот раз Охота удалась почти что интересной. Отбивались самцы вполне недурственно — все имели ножи и не попытались сбежать от неминуемой смерти. Однако против яутжа все равно у них не было ни шанса. Одному он пробил грудную клетку, ударив задней лапой точно в центр тела, двоих — нанизал на лезвия, еще двоих столкнул между собой и заставив напороться на свои же клинки. Одному — сломал шею и последних троих еще немного погоняв, выпотрошил. Самочки уманов попрятались от него и никто не помешал Шушу преспокойненько выпотрошить своих жертв, как требовал Кодекс, нанизать их головы на крепкую бечевку и развесить на ветках дерева вблизи поселения тела.

Так что вернулся домой (надо же, как он привык к этой пещере!) Шуш просто в распрекрасном настроении. Всю дорогу до дома его распирало и хотелось сделать что-нибудь прекрасное. В качестве прекрасного Шуш выбрал убийство здоровенного зверя, который наверняка уманке понравится. И вот, когда к нему бросилась его самка (Шуш торопливо поправил себя — не его! Просто самка уманов!), он не удержался и, подняв в воздух, слегка покачал ее, пытаясь показать, как он счастлив.

И (что б, их, эти инстинкты и вечное желание похвалиться!!!) Шуш не удержался. Сунул ей в нос отрезанные головы своей дичи. И только через секунду сообразил, что это, вообще-то ее сородичи, может, ей неприятно! Но… Страх возник в уманке всего на несколько секунд, а потом… Он исчез! Она посмотрела на него с своей щенячьей привязанностью и промурлыкала то, что переводчик уверенно озвучил, как:

— Ты великий воин! Отрицание существования сильнее, храбрее.

Она… Оценила?! Шуш, сам не поняв, как, тут же принял стойку, как перед самкой в Сезон Слияния и начал возбужденно болтать:

— Там их столько было! Видишь, девять! Они все вместе напали! А я даже нескольких голыми лапами убил!

Между делом он стряхнул тушу зверя с плеча и подтолкнул ее к самке, продолжая хвастаться. Краем мозга он понимал, что его слова для самки — просто пустой звук… Но как же приятно, что можно кому-то рассказать и этот кто-то потом похвалит!

— Отсутствие ножа. Отсутствие навыка — разрывать когтями, — перевел очередное урчание девушки переводчик.

Шуш запнулся, задумавшись, дать ли ей нож. Но потом решил, что даже если она нападет — то ничего ему сделать не сможет и поэтому вручил ей свой малый клинок. И, поняв, что выдохся после такого эмоционального всплеска, умиротворенно уселся обрабатывать трофеи. Самка засуетилась вокруг принесенной туши, ловко сдирая с нее шкуру. Шуш даже на миг сам себе позавидовал, а потом насупился. А смысл завидовать? Забрать-то не выйдет… Шальная фантазия тут же подкинула картинку: он, в обнимку с этой самочкой на корабле-матке, как она восхищается добытыми им черепами, как ловит ему еду, пока он отправляется на Ритуальную Охоту, как она родит ему сына, который станет сильнее его и займет достойное место в клане…

Коготь мерзко скрипнул по кости, слегка царапая ее, и Шуш вернулся в реальный мир, отбросив сладкую фантазию. Самка протягивала ему кусок мяса, шипящий и горячий, ласково мурлыча. От мяса пахло как-то непривычно, но Шуш, по природе любопытный, не удержался и тут же схватил пищу, забросив ее в рот. Нежный мясной сок принялся приятно пощипывать язык, дразня яутжа и заставляя его блаженно сощуриться. Какая же она! Вроде и некрасивая — а такая замечательная! Шуш от души изобразил ее наклон вперед и переводчик булькнул:

— Не сложно непереводимо. Питание, выздоровление.

Шуш облизнулся последний раз и отозвался:

— Спасибо! Вкусно!

Самка, конечно, не поняла, что все равно…

Черепа закончились быстро и пришлось забираться в пещеру — становилось темно и зябковато. Да и спать уже немного хотелось. Уманка топталась на пороге пещеры. Шуш почувствовал, что с каждой секундой его решимость оставить ее на планете после охоты тает — ну какая же умница, понимает, что сначала надо у него спросить! Он жестом пригласил ее войти и самка тут же скользнула поближе к лежбищу, осторожно и ласково пробежала пальцами по уже почти зажившим укусам и Шуш почувствовал, как внизу живота опять слегка потяжелело.

— Выживание, ты, ласкательное сокращение слова зверь, принадлежность — я.

Она… Считает его своим самцом?! Шуш поспешил тряхнуть головой, чтобы изгнать эту мысль и тут же свалил все на погрешность переводчика. После чего поймал девушку, прижал к себе, чтобы не бродила по пещере, пока он спит и наконец, спокойно провалился в сон.

Разбудило его шевеление под лапой. Самка проснулась и пыталась осторожно вылезти из лап Шуша. Он зевнул и спросил:

— И чего тебе не спится?

Уманка булькнула что-то в ответ, но маску Шуш на ночь снял, так что ее фраза осталась для яутжа загадкой. Он махнул лапой, мол, иди куда хочешь и сел, от души потянувшись. Вчерашний поцарапанный череп надо в порядок привести, резьбу сделать красивую. Шуш так увлекся этим занятием, что неожиданная… Атака? от уманки застала его врасплох. Слюнявый ротовой аппарат самки неожиданно ткнулся в его брови и девушка тут же бросилась прочь.

— Что это было?! — Пребывая в полном шоке, крикнул ей вслед Шуш, но ответа не дождался и опять полез в свою энциклопедию, на всякий случай тщательно вытерев все слюни со своей чешуи. После часа чтения (а прежде читать ему не нравилось…) он выяснил, что подобным образом уманы, оказывается, выражают привязанность друг к другу. Ну и ну! Так! Ему срочно надо откалибровать переводчик, чтобы начать лучше понимать свою самку! Тьфу, то есть самку уманов!

Но вскоре его выманил соблазнительно-вкусный запах. Жадно принюхиваясь, он забросил почти настроенную маску на место в углу пещеры и выбрался наружу. Уманка тут же с уже привычным наклоном вперед протянула ему здоровенный кусок дерева, на котором лежало… Ммм… Мясо? Вид говорил, что это мясо, но запах… Шуш неуверенно высунул язык и коснулся предложенного.

Кетану… Да это же прекрасно! Это просто какая-то застывшая гармония! Грация! Словно в еду превратилась самая великолепная из охот, самая желанная из самок! Невероятно! Восхитительно! Уммм! Ням! Он и не знал, что пища может быть НАСТОЛЬКО вкусной! Ай да самка! Ай да уманка!

В порыве благодарности он притянул ее к себе и, усадив на ногу, ткнулся мордой ей в затылок, вдыхая ее запах и жадно потираясь об нее носовой пластиной, чтобы ее рецепторы (волосы, кажется?) пропитались его феромонами и каждый знал — это его самка.

Неожиданно она снова полезла к нему со своим слюнявым ртом и Шуш даже не успел увернуться, как она коснулась его выдающегося вперед и великоватого жвала. Ух-ты! А это даже не мерзко!

====== X. Шкуры ======

Посидели муж с женой в обнимку пару десятков щепочек*, а потом Пёся по делам засобиралась — работы край непочатый! Жена хорошая дом в порядке содержать должна! Вздохнул Зверь страшный, но лапы разжал послушно, встать с колен жене позволяя. Проводил ее взглядом и на траве растянулся.

Валяется Чудище, словно котик, мышами обкушавшийся, на солнышке, бока греет, мурлычет басовито, глаза свои диковинные щуря. Рядом Пёсенька хлопочет — котелочек из-под мяска тушеного ополоснуть, тушу оленью, запахшую уже задумчиво, поскорее на куски порезать, да закоптить над костром с травами духмяными, чтоб хранилось мясо долго и вкуса своего не теряло.

А пока оленина коптится, взялась Пёся за подарки племени лесного — разобрать-то толком и не успела, нож да горшочек сверху вытащила и за готовку взялась. Посмотрел Чудище настороженно на мешок незнакомый, в логово свое вернулся, из пещеры в маске вылезает — и ворчит вопросительно, на мешок когтем тыкая. Улыбнулась Пёся, отвечает:

— Подарок это. Вчера ты, отважный воин, людей маленьких от грабителей спас — вот они в благодарность и принесли!

Удивился Чудище, голову набок наклоняет. Не понятно, разобрал ли слова человеческие, али просто любопытствует. Сел на траву с женой рядом, приобнимает словно бы и незаметно. Засмущалась Пёся, загордилась — нравится Чудищу она! — но виду не кажет, словно и не чувствует когтей страшных на спине своей. Тыкает Зверь лапой свободной в шкуру лисью с интересом. Взял, рассматривает. Жене показывает, вопрос задает какой-то, наверное. Засмеялась Пёся, из рук чудовищных шкурку взяла, и об кожу звериную на запястьях и потерла, показывая.

— Теплый мех, приятный да красивый! Можно одежу сшить, а можно на ярмарке продать.

Заурчал Чудище — смеется, кажется. Да мех этот на плечи Пёсе и накидывает. Удивилась жесту этому Пёся, но и обрадовалась — разрешил ей Чудище мех блестящий, понравившийся, себе забрать! Какой же он ласковый да щедрый! Подумал-подумал о чем-то муж Пёськин, неожиданно вскочил и в лес направился. Вслед за ним встала девка, проводила его до поляны края, рукой помахала, улыбаясь.

— Возвращайся скорее! — Желает Пёська вслед Зверю своему.

Оглянулся на миг Чудище — и почему-то сгорбился как-то, отвернулся. Тоскливо вдруг стало Пёсе на душе, хоть волком вой — почуяло девичье сердечко, что печаль неведомая суженого гложет. Утешить бы его — да как понять, отчего горе на сердце чудищном царит, коли не понимает речи его Пёська? Встряхнулся Зверь, думы свои тяжкие отгоняя, растаял в лесу полуденном — да ушел куда-то по делам своим загадочным. Думает про тоску, ее взявшую Пёся — а руки без дела не лежат.

Рубаха-то свадебная уж наполовину оборвана — холодно ногам девичьим. Значит, надо из ткани принесенной рубашку новую, удобную сшить. Сказано — сделано, недолго это, с полотном готовым да иголкой медной. Откуда только у жителей лесных редкость такая обнаружилась, стащили что ли у кого-то? И отдать же не поскупилися… Хорошо Хозяюшкой лесной быть!

Рубаху Пёська сшила, да нитки оставшиеся на дощечки, в землю воткнутые, натягивает — ленту сплести. В умелых руках дело спорится — и часа не прошло, как выткала девка рисуночек простой да красивый — на фоне белом полосы красные. Мужу решила ленту эту подарить — пока плела, заговорила, как бабушка Ивушка учила, на удачу да на счастье-здоровье. Оберегом мужу будет! Все знают, талисман лучший — от сердца любящего руками работящими сделанный! Руки у нее хорошие, а любовь в сердце давно уж костерком разгорелась к Чудищу страшному.

Закончила с оберегом мужниным Пёся, старую рубаху снимает. На тряпочки порвать надо будет — часто, видать, мужу придется раны промывать-перевязывать. Оделась девка в обновку сшитую, подпоясалась, гребнем волосы разобрала, расчесала, в косу заплела, да осматривает себя. А хороша! Рубашечка приталенная, по фигурке, не за сеструхой донашивать! Зеленая, с узорами лесными — ткань раскрашена дивно. Так только жители лесные полотно делают, из шерсти пополам со льном диким — тепло да крепко. Поясок красивый, длинный, свадебный еще, ботиночки Радкины по ножке сидят. Из лисицы, мужем отданной, душегреечку короткую, меховую Пёся сделала — такой ни у кого в деревне нет, лис на продажу только бьют, себе дорого оставлять!

Подумала Пёся, кусок ткани оставшийся рассматривая. Вроде и не нужно мужу одежды, своя, из металла диковинного есть, но хочется же подарок сделать! Суму мужу девка шьет — удобнее добычу-то носить будет. Вернулся Зверь лесной — шкуру оленью тащит. На суку развесил и выделкой занялся, скребет ловко, чистит умело. Улыбнулась Пёся — эх, какой же муж у нее дивный! И рукастый, и добрый, и сильный, и ласковый! Подходит к мужу девка осторожненько и подарки свои протягивает — ленту длинную да суму надежную. Взял Зверь и то, и это, ленту обнюхал с интересом да на запястье повязал, суму через плечо надел немедленно, покрутился, удобство проверяя — да доволен, словно кот — голову склоняет в поклоне легком, жену на руки подхватывает, к себе прижимает.

Смеется Пёся, на мужа с любовью глядя. Думает про себя — ткани в тюке много еще осталось, на рубаху да штаны мужу хватить должно*! Пусть отдохнет тело мужнино от доспехов дивных! На ноги поставил ее Зверь, последний раз фыркнул благодарно — и снова за шкуру взялся. Улыбнулась про себя девка да пошла дальше подарки разбирать.

Жемчуга низку нашла, задумалась — зачем ей теперь жемчуга? На мужа косится. А что, не княжна ли она лесная? Отчего и не в жемчуге походить? Надела на шею свою тонкую нитку с жемчужинами блестящими, бусинами яркими, стеклянными, в мешочке найденными, косу украшает — здесь-то ни скотины, ни жителей неблагодарных, лечения вечно требующих! Из дел-то только рукоделие да готовка, охота только иногда, а в другое время отдыхать можно. Украсила косу бусинками яркими, на мужа взглянула и засмеялась в голос — сама не сразу сообразила, что у Зверя страшного его грива так же почти украшена.

Оглянулся Зверь на смех звонкий, увидел косу, бусинами переплетенную, вскочил, словно кипятком на него плеснули, к жене подскочил, косу лапами слегка подрагивающими поглаживает, на колени перед Пёсей плюхнулся, к себе девку прижимает, урчит что-то негромко, словно взволновался сильно.

— Ну что ты? Ну тише! — И Пёська перепугалась, по плечам мужа жмущегося поглаживает. — Все хорошо! Не оставлю я тебя! Мой ты! Мой! Муж мой любимый, единственный!

Зашипело Чудище, подскочило, жену на руках держит, к сердцу прижимает, в лицо, словно щенок потерявшийся заглядывает. Устроил рядышком с собой, умчался, словно вихрь, шкуры волчьи сгреб, к ногам Пёськиным свалил — девка только пяточки поджать успела.

— Чего ты взбегался? — Чуть не плачет уже Пёся — пугает уже ее Чудище любимое.

Обнял ее Зверь, косу, бусинами украшенную, гладит, устроил женушку на шкурах сваленных. С трудом явно от девки оторвавшись, снова шкурой оленьей занялся, на Пёсю то и дело поглядывая. Посидела пару минут Пёся, глядя на работу мужнину.

Солнышко к закату катится — ужин готовить надо. Встала девка, Чудище тут же взрыкнуло.

— Все хорошо! Я покушать сделаю! — По лапе мужа поглаживая, успокаивает Зверя Пёська.

Муркнул ласково Чудище, лбом слегка жену боднул ласково. Засмеялась девка — вот, снова ее любимый, страшный Зверь рядом! Горшочек взяла, овощи с мяском копченым готовит. Работает Чудище, а головой уже дергает — запахи манят. Улыбается девушка — травами пахнет да мясом готовящимся. Закончил со шкурой Зверь, сгреб волчьи и оленью и в пещеру утащил. Взглядом любопытным Пёська мужа проводила, но от готовки не оторвалась. Выбрался через минуту Чудище, сел рядом, словно кот ласковый, послушный. На жену смотрит с обожанием, лапой нежно ножку Пёсину гладит.

— Отведай, родной мой! — Протягивает мужу блюдо с ужином девка.

Маску свою диковинную муж снимает — и сразу языком в приготовленное. Зажмурился, подливу лакает, куски мяса жвалами выхватывает и в глотку закидывает. Неудобно ему, а оторваться не может, глотает жадно. Рядышком сидит Пёся, свою стряпню из котелочка ложкой деревянной доедает.

Наелся Зверь, жену на руки берет — и в пещеру. Охнула пораженно Пёська — охапка ветвей еловых, что лежанкой Чудищу служила шкурой оленьей укрыта, волчьи поверх брошены, черепа, до этого в углу аккуратно сваленные, расставлены. Подходит Чудище, жену на ложе уютное опускает, рядом ложится, урчит вопросительно.

Краснеет девка вся — но ясно, что Чудищу хочется. Отвечает тихонечко:

— Твоя я.

Комментарий к X. Шкуры *щепка – единица времени, равна около 10-15 секунд (горение щепки)

*А теперь быстро представили хищника в древнерусской рубахе!

====== XI. Ярмарка ======

Не довелось Пёсе с мужем своим на одном ложе оказаться — только села осторожненько рядом с Чудищем, только скользнул он нежно лапой по плечу хрупкому, рубаху вниз спуская — так и раздался рев какой-то снаружи пещерки их уютной.

Словно вихрь, с ложа Зверь слетел, вынырнул из пещеры. Следом за ним Пёся сунулась, а он ее обратно пихает, за спиной прячет. Но успела заметить девка — хозяин лесной, медведь страшный пришел, здоровенный, черный, как смоль, вся морда в шрамах, на задних лапах стоит, ревет раздраженно! Не понравилось видать, медведку, что у него дома чужак ошивается.

Сидит в пещерке Пёся, ни жива, ни мертва от страха — вдруг косолапый друга ее любезного завалит?! Слышит — заревело Чудище ее родное яростно, видать, на бой приглашение принимает. Так и хочется Пёсе закричать: «Осторожнее!», да молчит девка — вдруг не медведь пришел, а божок какой в облике его? Вот и должен Чудище ее силой померяться, чтоб богов потешить.

Рычат медведко и Зверь ее любимый. Не видит боя Пёся, но слышит, как валяют они друг друга, как когтями рвут-дерут. Замолчали скоро оба. Осторожно из пещеры нос кажет Пёся. Стоит посреди поляны Чудище ее, дышит загнанно, лапой бок разорванный зажимает. Медведь на траве валяется — огромный, как гора. Не двигается. Победило, видать Чудище. Обернулся к жене Зверь, ворчит о чем-то, смущённо, кажется. К нему метнулась Пёся, обняла за лапу здоровую нежно.

— Живой — и слава богу! — Шепчет тихо девка и Зверя своего к пещере подталкивает.

Сама ведёрко да горшочек верный схватила — и к реке. Вернулась девка — горшок на треногу, днём сделанную, у костра снова распаленного — пусть греется, отвар сделать! С ведром воды холодной в пещеру Пёська лезет. Сидит на ложе брачном, неудавшемся Чудище ее, неуклюже иголкой диковинной рану зашить пытается.

— Лапы убери, я сама помогу! — Уверенно ведро ставя, командует Пёся.

Впервые с тех пор, как встретились они, зарычал разозленно на супружницу свою Зверь. Но не страшит рык мужнин Пёсю — знает девка, как мужики раны свои чужим доверить опасаются.

— А ты рану промыл? — Строго спрашивает. — Или расхвораться хочешь?

Задумался Чудище, на жену зыркая да хмурясь. Лапу, сморщившись, в сторону отвел, Пёську к разрыву подпуская. Тряпкой, от рубахи старой, драной, Пёся грязь да кровь вымывает — сначала гадость всю надо убрать, чтобы рубец на мышцах не остался, а то двигаться Зверю ее труднее будет. Вымыла девка всю отраву возможную. Кровь у Чудища густая, вязко в ранах скапливается. Приказывает Пёся, кусочек рубахи к ране прижимая:

— Держи тряпицу так — а я за отваром!

Прижал лапу к боку муж Пёсин, правильно рану закрыв ладонью чешуйчатой. Выбежала девка, травы нужные в котелочек бросила, прокипятила аккуратненько, чтобы растения всю силу свою целебную воде отдали. Хороший отвар вышел, горячке не даст начаться. Притащила котелочек девка в пещеру, ещё ткани кусок в нем вымочила, остудила, и к ране прикладывает, аккуратно поясом своим привязывает, чтобы повязка с отваром не сбивалась.

— Не надо тебе раны твои штопать нитками, перевязки хватит! — Мужу Пёся за самодеятельность пеняет, повязку лечебную закрепляя. — Отвар, тряпица, чтоб кровь не текла, да покоя пару деньков — и здоров будешь! А иголкой своей ты только сильнее царапины растормошишь! Зашивать нужно, когда рана глубокая и длинная, чтоб плоть правильно сживалась, не наискосочек, пока раненый едет куда, али везут его! А ты лежать тут будешь, так что повязок хватит!

Ворчит муж Пёсин, хмурится, встать пытается. Девка тут же ему руками в грудь упирается.

— Лежи, сказала! Поранен ты!

Вздохнул Чудище, пытается объяснить — в сторону выхода тыкнул, по башке лобастой себя кулаком постучал, в сторону черепов своих отшлифованных указывает. Нахмурилась Пёся, а потом как спросит:

— Тебе башка медведева нужна?

Неудобно лежа кланяться — но пытается Зверь страшный. Засмеялась Пёся, останавливает его снова.

— Денек хотя бы полежи — а потом иди, режь голову, свежуй шкуру, но сейчас — отдохни чуток! Не убежит от тебя мишка, мертвый он!

Заворчало Чудище довольно, жену к себе тянет, лапой ласково по спинке женку свою поглаживая, мол, какая у меня жена умная! Строго пальцем ему девка грозит:

— Нетушки! Никаких игр брачных! Выздоровей сперва, муженек любимый!

Фыркнул сердито Зверь, лапу убрал да глаза прикрыл — мол, спать буду, на тебя обиделся! Рядом Пёся устроилась — и задремала сладко. Никогда так покойно дома не спала, как в пещере страшной, с мужем уродливым…

Утром дел вдосталь — мужа накормить, в пещере прибрать чуть-чуть… А муж, щурясь довольно, хворого изображает, мол, лапу ему поднять сложно, корми, мол, жена моя, меня с рук. А Пёсе и выбирать не из чего — сидит рядом, по одной полосочке мяса копченого тонкой мужу скармливает. Смешно это — жвала раздвинул, клянчит, словно котенок, мяса кусок. А как поднесешь ко рту чудовищному — так разом клыками своими — цап и в рот! Пожевал, проглотил и снова клянчит!

Поел с рук Чудище, облизнулся — и тут же как ни в чем ни бывало вскакивает, потянулся, на Пёсю ехидно зыркнет — и вон из пещеры! Не сдержалась девка — смехом зашлась. Тоже мне Зверь лесной, страшный! Ведет себя, как котенок ласковый, игривый!

За мужем вслед девка вышла. Уже над тушей медвежьей сопит, разделывая.

— Рану покажи! — Просит Пёська.

Лапу переднюю Зверь задрал, бок подставляет, от медведя оторвавшись. Осмотрела царапину страшную девка, повязку сняв. Поджила за ночь, зарубцевалась рана, но все равно горяча да кровит еще слабо. Мазь нужна хорошая, а у Пёськи ни трав нужных, ни времени на готовку нет. Посчитала по дням девка, сколько в лесу она провела.

— День базарный… — Задумчиво бормочет.

Недалеко тут деревня большая — целых пятьдесят домов! Со всей округи туда каждую неделю летом товары везут, да меняют кому на что нужно. Решено! Все у нее есть, кроме трав нужных, которые быстро не собрать да мази хорошей не хватает. Жемчуга подаренные у травницы их на лекарство обменяет, а потом и сама за лето наберет с запасом — с таким мужем зелья лечебные только так лететь будут!

Смотрит на нее Чудище вопросительно, башку в сторону наклонив. Решилась Пёся. Мешочек с жемчугом на шею повесила, к мужу подошла, в бровь колючую целует.

— Я за травами схожу — мазей тебе сделать целебных. Перед закатом вернусь!

Смотрит на супружницу печально, но за подол не хватает. Развернулась Пёся и пошла быстро-быстро, оглянуться боясь — спиной взгляд тоскливый чует. Видать, грустно Чудищу смотреть, как она покидает его, даже и на день неполный. Так и хочется развернуться, на шею броситься, сказать: «Никуда я не денусь, любимый мой!». Но держится Пёся — лучше уж пару часов тоску-одиночество потерпеть, зато с лекарствами вернуться, чем муж ее страдать от болей в ране незалеченной будет! Вскоре, как отошла от пещерки, в лесу затерянной, отпустило немножечко.

Правильно направление Пёся взяла — к Большим Битюгам быстро вышла. Возы стоял, на них товару-то товару! И украшения разные, и платье, и горшки-ложки резные-красивые-е-е… Потрясла головой Пёся — и прямиком к травнице местной. Идет павушкой, а ей вслед мужики головы выворачивают. Непривычно то Пёсе — но приятно! Вот что рубаха новая, из ткани лесной сшитая, да душагрея лисья с девками делает…

Бабушка Зайчиха спрашивать не стала, откуда жемчуг и зачем Пёське столько мази для ран воинских. Все, что нужно продала, травами щедро в обмен на перла дары обменялась. Сумку черезплечную Пёся лекарством засушенным наполнила, тряпиц чистых на перевязку взяла, горшочек с мазью настоявшейся убрала. Думает, а не прихватить ли овощей немного.

— Пёська?! — Оглянулась жена чудищная. На нее Радка, глазам своим не веря, пялится. Аж взлететь захотелось от зависти, в глазах сеструхи бывшей плещущейся. А Пёся-то и сама знает, что хороша стала! На мяске-то, на воде свежей, да с работой легкой и с мужем любимым! Да и одежда новая красит…

— Радушка? Как дела твои? Как Ивушка? Как деревенька ваша? — Гордо нос задирая, Пёська спрашивает.

— А как же ты… От волков-то…

— А я на волках сплю, медведем укрываюсь, лисицу ношу! — Поводил плечиком Пёся, душегрейку рыжую ненавязчиво подчеркивая.

— Кто ж спас-то тебя?!

— Кто-кто? Чудище мое любимое! — Голову жена зверева вскидывает. — Говорила я, что муж у меня самый лучший будет, храбрый, сильный да рукастый? Так и вышло! Ласков со мной Зверь Лесной, на руках носит, подарками одаривает. Я тоже подарочек ему скоро сделаю…

И с намеком на живот руку опускает. Стыдно, конечно, так завираться… Но хочется, хочется, чтобы знала Радка — Пёська счастье свое нашла! Как ее не гнобили — и в несчастье удачу отыскала, счастливее всех на деревне устроилась. «Седьмая дочерь несчастья пророчит»? Это как посмотреть! Да и… Вот выздоровеет Чудище — так, наверняка, и ложь эту правдой сделает! Развернулась Пёся — только коса в воздухе свистнула — и обратно в лес пошла, Радку, словно с ног до головы оплеванную счастьем сеструхи нелюбимой за спиной оставив…

====== XII. Перерыв ======

Самочка не захотела долго сидеть с Шушем — вырвалась и принялась крутиться перед пещерой, нарезая мясо и каким-то хитрым образом пытаясь его развесить над огнем. Шуш грустно вздохнул и развалился на траве, глядя на свою самк… Кхм, то есть просто на самку уманов, которую он пока защищает в обмен на интересный опыт местного питания, да! Только так и никак иначе!

Ууманка вытащила из кустов какой-то мешок и принялась с ним возиться. Шуш насторожился — откуда она его взяла?! Так, про это надо узнать! Яутжа рванул в пещеру за маской с переводчиком. Заодно и протестирует — получилось ли у него настроить технику как надо на восприятие речи уманов! После пары тычков когтем в сторону мешка самка поняла, что именно хочет узнать самец и замурчала:

— Дар. Вчерашний день, ты, отважный воин, ууман, спасение, от, отсутствие аналогичного понятия в языке — он во множественном числе, дар принесли.

Ну вот, почти все и ясно стало! Его решили поблагодарить за то, что он убил тех ууманов. Наверное, эти девять были кем-то вроде Грязной Крови! А что, хорошие существа эти ууманы! Не без понятий о чести! И самки у них хорошие… Шуш сел рядом с ууманкой и тоже с интересом полез в наградную сумку, попутно устроив лапу на теле самочки. Конечно, он не собирался мешать ууманке самой возиться с тем, что ему тут притащили. Сам яутжа совершенно не понимает, для чего нужен тот или иной предмет, а самка точно знает, для чего все это нужно и сумеет правильно распорядится вещами!

Шуш с интересом вытащил из тючка красивую, но очень маленькую шкурку и пощупал ее на качество выделки. Ух-ты, какая!

— Нравится? — Спросил он у самки, увидев, что она играет с похожей шкурой. Ууманка засмеялась и сказала:

— Тепло шкура, хорошее ощущения, эстетическое удовольствие. Возможность — изготовление одежды, возможность — бартер.

Шуш порадовался, что настроил контекстный фильтр, и игриво сказал:

— У тебя красивая одежда! Но я бы предпочел увидеть тебя без нее!

Жаль, что она не понимает его речи… Как бы ей объяснить… О! Шуш накинул шкурку ей на плечи, показывая, что она может сделать с ней все, что захочет. Самка довольно пискнула, поглаживая подарок и Шуш гордо надулся — кажется, у них все лучше и лучше получается понимать друг друга! Хмм, как бы ей намекнуть, что он хочет с ней свить гнездо… Или что ее вид делает, когда размножается? А, маска говорит, что у них сложный ритуал перед спариванием… Ладно! Пойдем старым добрым путем прямолинейных намеков! Ей нравится мех? Шуш раздобудет ей много красивого меха, чтоб было удобно и одеваться, и спать, и… И все остальное!

Приняв такое решение, Шуш вскочил и быстро направился к тому месту, где видел здоровенных существ с копытами, у которых оказалось очень вкусное мясо. Шкуры у них большие — наверняка его самке… Тьфу, самке ууманов эти шкуры понравятся!

— Возвращение, скорее! — Пожелала самка, размахивая лапкой в воздухе.

Шуш против воли подумал — что случится, когда он улетит? Сможет ли она вернуться к своим сородичам? Что с ней будет? И… Как ему будет без этой вкусной пищи? Без этой, вечно лезущей к нему самки, с которой так приятно обниматься и рассказывать ей об успехах на Охоте? Другим яутжа это не интересно — они сами хотят похвалиться, а не Шуша слушать… И плевать, что самка не понимает — она слушает! И даже хвалит… Ну как такую бросить?!

Шуш заставил себя встряхнуться, активировал световой камуфляж и быстро вскарабкался на дерево. У него еще целый сезон на размышление, что с ней делать! Придумает!

Копытное нашлось быстро. Шуш, решив не тащить с собой мясо — все равно протухнет в таких количествах — ради интереса проглотил пару кусков сырятины и скривился. Безвкусная дрянь! Голод утолить сойдет — но… Разве можно сравнить с тем произведением искусства, которое творит каждый раз его самка?! Да Кетану!!! Сколько можно себя поправлять?! А, Ящер с ней! Его самка!

Шуш вернулся к своему лагерю, который благодаря суете самки уже действительно напоминал уютное место обитания. Шкура заняла свое место на суку и Шуш занялся выделкой. Самка робко подошла к нему и протянула какие-то вещи. Яутжа тут же с интересом взял протянутое. Длинная узкая полосочка ткани так восхитительно пахла руками его самочки, что он тут же, не задумываясь, повязал ее на запястье, словно небольшой трофей. А вторым подарком оказалась сумка! И точно ему по размеру, и вместительная… Ай да самка! Ну просто чудо, что такое! С сумкой и правда, будет намного удобнее! Шуш сымитировал наклон самочки и от переизбытка чувств подхватил ее под мышки и обнял. Вот ему повезло! Какой еще самец может похвастаться тем, что его самка подарила ему хоть что-нибудь, кроме детей?!

Так, Шуш, не отвлекайся! Шкура! Яутжа, мысленно вздохнув о необходимости поставить самочку на место, опустил ее на землю и вернулся к добытому трофею. Вот сделает он ей гнездо, вот устроится там, чтобы она видела — самец готов! Наверняка догадается!

Ууманка вернулась к подарочной сумке и занялась чем-то своим. Несколько минут прошли в тишине, а потом она неожиданно засмеялась и Шуш оглянулся… И увидел ЭТО!!!

У НЕЕ БЫЛА ПЕРЕПЛЕТЕНА ГРИВА!!! Она… Она… Шуш подлетел к ней и рухнул рядом на колени, трясущимися руками гладя ее украшенный блестящими бусинами рецептор. Самка с украшенными рецепторами! Такая… Такая только от Старейшины и согласится рожать… А она… ОНА НАЗЫВАЛА ЕГО СВОИМ!!! Кетану… Вот оно какое… Счастье…

Шуш просто не понимал, что творит — чувства разрывали его на куски. Конечно, что-то внутри шептало, что возможно, у ее расы это значит что-то другое… Но свои инстинкты Шуш пересилить не мог. Ему хотелось сделать все и сразу для самой невероятной самки в своей жизни. Любые трофеи бросить к ее ногам, самому лечь около нее, став верной гончей, носить на руках и защищать даже от косого взгляда чужаков!

— Моя… Моя самочка… Как же… Я сразу не понял… — Неразборчиво бормотал он, не в силах оторваться от ууманки.

— Причины? Тишина! — Сердце самки забилось быстрее и Шуш почувствовал, что она испугалась. За одно это он мгновенно возненавидел себя — как он мог испугать самку с переплетенными рецепторами?! — Все хорошо! Отрицание оставить, ты! Мой! Мой ты! Непереводимо, мой, эмоциональная привязанность, единственный!

— Ты… И я… Я твой?! — Шуш даже не сразу поверил такому счастью, но уже прижимал самочку к себе. Перетащил поближе к своему рабочему месту, принес шкуры тех зверей, которых убил в первую их встречу, чтобы она устроилась поудобнее.

— Причина передвижений? — Ууманка почти плакала, а Шушу хотелось закопаться в землю от стыда и отвращения к себе.

И он сделал единственное, что придумал в этот момент — обнял и принялся гладить переплетенную с трофейными бусинами гриву своей самки, усадил самостоятельно на шкуры. А потом заставил себя вернуться к работе, как бы трудно не было оторваться от этой невероятной самки. Через несколько минут она встала.

— Ты куда? — Тут же дернулся Шуш и снова ощутил прилив ненависти к себе и к тому, что, возможно, у ууманов украшенная грива не значит ничего, а он стелется перед ней, словно в период Слияния перед самой сексуальной самкой на Корабле-Матке.

— Все хорошо! Процесс изготовления питания!

Шуш вздохнул и осторожно коснулся лбом живота своей самочки. Она тут же засмеялась и яутжа понял, что вот ради этого смеха он и будет рвать голыми руками десятки и сотни жертв, а их черепа складывать к ногам этой ууманки. Скоро шкура для гнезда была готова и Шуш помчался устраивать ложе для себя и своей самки — он твердо решил, что будет всем своим существом показывать, какую честь ему окажет самка, если согласится родить от него ребенка. Устроить ложе для спаривания оказалось несложно — несколько слоев шкур даже на вид превратили охапку листьев в что-то очень мягкое и удобное.

Шуш выбрался на невероятно притягательный запах пищи.

— Проба, родственник мой!

Шуш тут же набросился на еду, жмурясь и чувствуя, что кажется, начинает сходить с ума. Не может самка быть настолько великолепной! Охотница, ласковая, заботливая, умеет оказывать медицинскую помощь, из обычного мяса делает нечто запредельно вкусное — и при этом еще и переплетенная грива, означающая старшую среди своих самку! И эта самочка называет его родственником, называет его своим единственным… Ну не могло ему ТАК СИЛЬНО повезти!

Однако Шуш привык действовать так — если везет, то везению надо подыграть, а не упрямиться, а то удача и обидеться может. Так что… Шуш ловко подхватил самку на руки и потащил ее в гнездо. Самочка слегка вздрогнула при виде роскошного логова, но даже не попыталась начать отбиваться, а когда Шуш, на миг надев маску, тихонько спросил:

— Ты как? Согласна?

Ответила:

— Твоя я.

Шуш почувствовал, как в пасти скапливается слюна, а язык начинает набухать и уже с трудом помещается между жвалами. Он отбросил в сторону не нужную пока маску и нежно привлек к себе самочку, ласково стягивая с нее одежду. Он решил быть воплощенной осторожностью, но при этом не замирать на месте — старшие парни, уже заслужившие самок, говорили, что большинству нравятся этакие дикие звери, которые валят жертву на пол и берут ее до изнеможения. Но поправка на различие рас подсказывала, что приятная для самок яутжа грубость может причинить серьезную боль самке ууманов. Так что Шуш собирался совмещать.

Рев чужака задел какие-то глубинные инстинкты. Шуш вылетел из логова и пихнул обратно сунувшуюся за ним самку, встал спиной к пещере и зарычал во всю глотку на здоровенного врага. Он не может отступить. Не может проиграть. За его спиной — его самка. Та, которая должна выносить его сына, та, которая всегда будет с ним. Шуш с трудом отогнал звериную ярость самца, защищающего свое логово. В бою нужно полностью владеть своим рассудком. Нельзя растворяться в гневе, в злости, в ярости. Иначе совершишь ошибку — и умрешь.

Зверь встал на задние лапы, а Шуш наоборот согнулся так, что почти коснулся кончиками пальцев земли. Он расставил в стороны руки и зарычал во всю глотку. Противник ответил таким же низким разгневанным ревом. Несколько секунд они скалили клыки друг на друга, а потом Шуш первым набросился на зверя. Тот махнул тяжелой лапой — Шуш только и успел нырнуть вниз, и то враг слегка зацепил взметнувшиеся вверх рецепторы, заставив яутжа рявкнуть от боли. Противник был грозен — и в другое время Шуш пожалуй, серьезно повозился бы с ним. Но не сейчас, когда за его спиной была его самка. Яутжа даже почти не почувствовал, как здоровенные когти разорвали мышцы на ребрах, сам, проигнорировав боль и опасность для себя, рванулся вперед и всадил свое оружие в грудь противника — лезвия удачно прошли между ребрами и почти дотянулись до сердца. Шуш ушел в сторону перекатом и дождался, пока закончится агония зверя, а только после этого встал. Боль потихоньку начала напоминать о себе, заползая в одурманенный гормонами мозг, Шуша начало потряхивать.

Самка, вылетев из пещеры, нежно прижалась к здоровой лапе, булькнула что-то, но Шуш был без маски и не понял ее слов. Впрочем, судя по нежности — она радовалась его победе. Яутжа хотел сперва разделать тушу, но самка толкнула его в сторону пещеры, показывая, что нужно обработать травму и помчалась к реке. Степлер для плоти Шуш на Охоту брать не стал — слишком упрощает лечение рваных ран. Так что пришлось импровизировать — иглу он вытащил из тайного отсека на микрокомпьютере, специальная, для замыкания контактов в случае поломки. Но и плоть стянуть сойдет. Нитка тоже нашлась — местная — и Шуш, неудобно вывернувшись, попытался зашить свою рану.

Тут появилась самка с водой. Шуш поспешил надеть маску — надо же понимать ее!

— Руки, отодвинуть. Я, помощь.

Шуш, сморщившись, ответил:

— Я и сам справлюсь… — Однако в ране дернуло и он рыкнул от боли. Ему тут же захотелось спрятаться под шкурами — наверное, он напугал самку… Но… Нет! Она не испугалась! Наоборот! Взглянула на него даже немного сердито.

— Рана очищена? Вариант — болезнь?

Шуш вздохнул, морщась от боли, и подпустил ууманку к своему боку. Самочка настолько нежно занималась его ранами, что Шуша опять накрыло чувство нереальности происходящего. Может, он спит, а все это ему снится?

— Держать бинт. Я — за лекарством.

Шуш послушно прижал лапу к боку, зажимая рану тряпкой, подсунутой ему его самкой. Ууманка быстро притащила посуду с какой-то заваренной травой, макнула в нее другой кусочек ткани и быстро принялась прикреплять бинт на место.

— Отсутствие необходимости, зашивание ран, достаточно — перевязка! — Замурчала сердито самка. — Лекарство, отсутствие кровотечения, покой, двое суток — здоровье! Игла — усиление травмы! Необходимость зашивания — травма серьезная, при движении отсутствие деформации! Ты — пребывание на месте, лежать.

— Ты прости… Что я такой неуклюжий… — Робко отозвался Шуш. — И что ты со мной все время возишься…

Самка закончила делать перевязку и яутжа попытался встать. Она тут же уперлась ему руками в грудь.

— Лежать! Травма!

Как бы ей объяснить… Шуш постучал себя по голове и указал в сторону выхода. Самка пару секунд подумала и вдруг сказала:

— Необходимость — голова, название породы зверей?

Какая же она умница! И смех у нее… Просто невероятный…

— Сутки — лежать! После — свежевание, отрезание. Сейчас — отдых. Отсутствие жизни — следствие — отсутствие движения.

Шуш решил, что если он прямо сейчас не спарится с этой самкой — его жизнь будет прожита зря.

— Нет! Отсутствие спаривания! Сперва — выздоровление.

Шуш расстроенно фыркнул и просто прижал самку к себе. И заснул.

Утром яутжа решил проверить — действительно ли перед ним лишь его сладкий сон. Определенно. Это лишь приятная галлюцинация — последствие отравления местным воздухом. Не может быть, чтобы самка кормила самца с рук, даже если он болен! Даже если он умирает! Такого. Быть. Не. Может. Однако галлюцинация была слишком сладкой, чтобы с ней расставаться — нежные руки самочки, подносящие прямо к мандибулам кусочки остренького мяска…

Шуш, наевшись, поспешил сбежать — за подобное симулирование самка яутжа разбила бы ему голову. Но ууманка просто рассмеялась. Шуш даже на секунду замер, прикрыв глаза и наслаждаясь этими непривычными для слуховых рецепторов яутжа звуками.

Однако трофей сам себя не отшлифует… Да и его самке шкура этого зверя наверняка понравится!

— Рана, демонстрация!

Яутжа послушно поднял лапу, позволяя его самочке осмотреть рану. Та ныла, но было терпимо — а поэтому Шуш делал вид, что ничего не случилось. Самка задумалась, что-то буркнув себе под нос и, снова обслюнявив его надбровную дугу, сказала:

— Путешествие — лекарство, лекарство для тебя. Непереводимо — вернусь.

Шуш почувствовал, как его сердце медленно, но верно раскалывается на части. Она… Она решила вернуться к ууманам. А он… Он надеялся… Он… А она… Сладкая греза кончается. Пора возвращаться к Охоте изабывать все, что произошло… Только возможно ли это?

Самка исчезла в лесу. Шуш несколько секунд тупо посидев над тушей трофея, неожиданно вскочил и заревел во всю глотку, пытаясь хотя бы этим сдавленным криком выплеснуть всю боль, сдавившую все органы изнутри. Почему так больно?!

====== XIII. Долг супружеский ======

Пришла Пёся к пещере — Даждьбог уж в Подземное Царство спускаться начинает. К закату — как и обещала, вернулась. Сидит муж любимый, к туше медвежьей прислонившись. Под лапой череп звериный выделанный. Сердечко Пёсино сжалось от ужаса — уж не случилось ли беды с нареченным?! Бросилась она к Зверю своему желанному. Взвился он, зарычав, на жену свою налетел, за шею схватил. Но через секунду лапу тут же разжал — даже больно стать не успело! — на руки подхватил, к себе прижимает так, словно сто лет не видел. Урчит так ласково, что душа Пёськина тает, как снега комок на ладошке. Волосы девкины наглаживает, мордой об лоб да плечи трется. Аж в воздух подкинул и поймал на руки, как ребенка малого. Радуется… Словно думал, что не вернется Пёся. Почувствовала девка, как любви дикой, безумной, костер в душе ярче вспыхнул — догадалась, что думало Чудище, будто не вернется она — а отпустило! Вот как любит Зверь ее ласковый, любое ее решение готов принять, смириться!

В ответ к мужу Пёся жмется, смеется, ласково ладонями морду страшную гладит, складочки кожи между жвалами чудовищными почесывает. Глаза Чудище прикрыло, видно, что наслаждается касаниями пальцев нежных. Вдруг открыл глаза, снял с пояса маску свою дивную, надел одной лапой на морду и прострекотал негромко звук какой-то чуждый ушам девкиным. Потом — повторяет. И снова. И опять — раз за разом, словно важно это. Покачала грустно головой Пёся — мол, не пойму тебя я, по-другому скажи! Вздохнул Зверь, девку на ноги ставит, к груди лапу приложил, кланяется и звук свой странный повторяет: «Ш-ш-ш!». «Ш-ш-ш!».

— Это имя твое? — Догадалась Пёся. Наклоняет голову Зверь страшный, мол, верно, имя.

В глазах Пёсиных слезы счастья защипали — доверился ей муж ее, имя назвал, своей женой признал. Повторила жест мужнин девка, ладонь к груди приложив, тоже кланяется, говорит:

— Пёся. Пёся.

— О-о-ос-с-ся-а-а? — Неуверенно голову набок склоняет муж Пёськин. Засмеялась Пёся, головой покачала, отвечает:

— Зови, как удобно будет. А мне дозволь тебя, как прежде, Чудом, Чудушком кликать! Имя твое язык мой не повторит.

— У-у-удо-о-о, Уд-душ-ш-шко-о-о, — голову наклоняет Зверь страшный, мол, зови, как хочешь.

Засмеялась Пёся, из сумки горшочек с мазью целебной достает. Послушно сел муж диковинный, лапу верхнюю поднял, рану свою осмотреть позволяет. Втерла мазь против горячки в плоть теплую лекарка молодая, снова повязку делает — скорее уж для спокойствия, зажила царапина глубокая почти — и мужа к пещере подгоняет.

— Спать идем, Чудо мое любимое.

Легли рядом. Пёську в сон клонит, а Чудище ее недовольно шевелится, уснуть не дает. Тронул супружницу любимую лапой, урчит вопросительно, выдыхает тихонько:

— О-о-ос-с-ся-а-а…

— М? — Сонно в ответ муркает девка. Лапой вместо ответа провел под боку девичьему, осторожно под рубашку когтями забирается, игриво царапая слегка кожу нежную, шелковистую. Смутилась жена молодая, но сама в ответ ласково по груди мужниной проводит, спрашивает осторожненько:

— Рана не болит?

Не ответил Чудище, только проурчал что-то ласково, жвалами пощелкивая — без маски он. Медленно рубаху девкину в сторону тянет, сердито пофыркивая — мешает ткань ему. Усмехнулась Пёся, из рук мужниных ловко вырвалась, жилетку да ботиночки сняла, рубаху скидывает, чтоб в запале зверь страшный не порвал. Сама собой довольная перед мужем слегка покрутилась. Пока в деревне жила — печалилась за плечи широкие, да рост богатырский. Но с мужем своим диковинным былинкой полевой кажется. К себе торопливо зверь женку прижимает, чтоб не мерзла, глаза прикрыл, язык длинный из пасти приоткрытой выскользнул…

Страшно, конечно, Пёське — ревет всегда корова, когда бык ее покрывает. Да и прочие бабы, когда сплетничали девки молодой рядом не замечая, всегда жаловались, что боль страшная жену молодую в ночь брачную ждет. Однако чтоб мужу хорошо сделать, на все Пёська готовая. Да и ребенок без боли рождаться не будет.

Под себя, словно мурку весеннюю, муж жену подминает, на локтях навис, ласково языком по шее скользнул. Дрожь по телу девичьему пробежала — надо же! Приятно-то как! В ответ мужа за шею руками обвила Пёся, осторожно пальцы в волосы диковинные, мужнины, запускает. Застонал аж — видать, нравится. Значит, правильно Пёся все делает!

Осторожно проводит языком по шее тонкой муж ласковый, потом ниже спускается. Словно дитя малое, нежно языком по груди напрягшейся прошелся, слюной густой капая. Куснул бережно — и опять игриво языком нежит. Жарко Пёсе, словно в печи она, сладко тело все трепещет. Никогда подобного не чувствовала. Вздоха томного сдержать не может — мужа видом всем своим подбадривает. Фыркает довольно муж, аккуратно броню свою диковинную впервые на поясе расстегивает, снимает… Забоялась немного Пёся, но коленочки послушно в стороны разводит.

Башкой помотал муж любимый и снова осторожно кожу супружницы языком дразнит. Видать, страх чует, и хочет, чтоб девка его не трусила. Расслабилась Пёся, разомлела — даже представить такого не могла прежде. Боль внезапно живот пронзила. Вскрикнула Пёська, дернулась машинально. Прижал к шкуре оленьей ее муж любимый, урчит что-то ласково, губы нежно языком вылизывает, щекотно да приятно от поцелуев таких подобия. Прошла боль — приятно стало.

Почти ничего после Пёська и не запомнила — удовольствие с головой накрыло, словно в Ирий она попала. Рев только мужа любимого запомнился — торжествующий, блаженный, словно зверь какой самку пометил, своей признал, да жар внутри живота бурлящий…

Так и уснули — разгоряченные, без одежд, друг к другу прижимаясь…

Комментарий к

XIII

. Долг супружеский Кто там просил хищеротику в древнерусском стиле? Наслаждайтесь (смейтесь, кому что)!

P.S. Ребят, мне страшно, осталось всего шесть глав, а я еще не хочу прощаться с Пёсенькой! Теперь вот думаю, потом сиквел про нее забомбить или еще один фанфик про хищника с древнерусской тематикой?

====== XIV. Спасители ======

Проснулась Пёся раненько, смотрит на мужа любимого. Спит сладко, словно котенок на печи, жмурится, мурлычет во сне тихонько. Шкура под ними лежащая кровью немного заляпана — хоть вывешивай, как положено, мол, чиста до этого невеста была! Посмеялась про себя Пёся. Не перед кем тут хвастаться простынями окровавленными.

Шевельнулась. Живот тянет немного, а во всем прочем — хорошо! Легко, словно пушинка она какая. Попыталась аккуратно из-под лапы мужниной выбраться. Глаз жёлтый Чудо приоткрывает, зевает сонно, жену к себе жмёт, пускать не хочет. Засмеялась девка, мужа обнимает за шею, шепчет ласково:

— Не волнуйся, Чудо мое лесное, любимое, я только к ручью выйду, воды наберу, да ягод поищу, чтоб с чем мясо было запечь к обеду!

Хмурится слегка Зверь, не хочет с женой даже на миг краткий расставаться. Но и неволить супружницу не желает — разжал лапы, выпустил из объятий надежных да желанных. Поцеловала мужа в кончик жвала странного Пёся — и поднимается, ловко одежду надевает. Потянулся муж устало, проворчал что-то ласковое, глаза снова прикрыл — утомила его ночь, огня наполненная. Улыбнулась девка, из пещеры выскользнула — и к реке. По сторонам глянула, смущенно кровь с бедер отмыла, рубаху поправила, по течению поднялась повыше, напилась воды холодной, в ведерко набрала, на коромысло повесила.

Идет, под ноги смотрит, ягоды ищет. И вдруг навстречу ей четыре молодца славных. Все как на подбор — высокие, крепкие, с кудрями русыми, глазами голубыми… Вздрогнула Пёся — что им тут надобно? Опять муж ее в драку впутается — а у них и луки со стрелами, и рогатины в руках, и ножи на поясе!

— А вы что тут делаете, господа хорошие? — К гостям незваным Пёся обращается, ведро на землю поставив. На нее мужики жадно посматривают, отвечает самый крупный:

— Как что? Тебя спасаем, девица красная, от чудища страшного!

— Не надо меня спасать! — Руками Пёся машет. — А то вы меня спасете — а муж мой, Зверь Лесной, обозлится, опять людей резать пойдет!

— Не пойдет! — По луку второй похлопывает. — Из дружины мы князевой, специально пришли с Чудищем побороться, люд простой от твари мерзкой избавить!

— А ты, девица, свободна отныне — в деревню возвращайся, живи спокойно! — Договаривает третий. Ага, ага… От монстра ребенка понесшая, в лесу неделю прожившая… Кто ж ей жить-то даст? Да даже если б дали! Пёське теперь хоромы княжеские не нужны — лес да пещерка небольшая получше терема резного, лишь бы с мужем любимым, добрым да ласковым!

— Не троньте! Муж он мой, я за него… — Голосом от страха срывающимся Пёсенька кричит. Переглянулись парни.

— Совсем девка разум от радости потеряла! — Кивает один.

— А может, и не от радости — Зверя лютого защищает! — Поддакивает другой. Четвертый, что подобрее, видать, ласково Пёсе говорит:

— Плохо ж тебе с ним жить — бьет тебя, поди, больно делает… Пойдем с нами, мы тебя не обидим!

Попятилась Пёся — и как задаст стрекача, до дома лишь бы добраться, а там муж в обиду не даст! Да только далеко от пещерки родной забралась, ягоды собираючи, а молодцы получше девки босоногой по лесу бегают. Догнали, на землю повалили, один рот девке тряпкой зажимает, чтоб не завопила.

— Что делать с ней будем?

— Что-что? Поиграем, привяжем к дереву, да на обратном пути и заберем!

Потянулась рука чужая, жадная, к персям девичьим, сжала, мнет нагло. Слезы из глаз Пёсиных брызнули, извернулась, как могла, ногой ударила одного. На миг единый рука, рот зажимающая, ослабела. Как закричит Пёся, страх свой весь выплеснув — аж птицы вверх взметнулись:

— Чудушко-о-о-о!!!

Рев страшный, разъяренный лес сотряс — услышал муж зов супружницы испуганный, на помощь уже мчится, никому любимую обижать не позволит. Попятились молодцы, рогатины наизготовку поднимая.

— Потом тебя уму-разуму поучим… — Цедит один.

Вскочила Пёся, попятилась. А тут с ветки, словно коршун, муж любимый спикировал — налетел, словно бес, на врагов. Без игрищ, без рыка предварительного — одному голову отсек, другому брюхо вспорол, даже дернуться не успели люди князевы. Один стрелу успел ногу Зверю вогнать — а следующую и на тетиву наложить не успел, кровью фыркнул, подавившись, шею ему Чудище вспороло.

Четвертый прочь бросился, словно заяц испуганный вереща — а Зверь и взгляда на него не бросил — к жене своей любимой метнулся, на руки подхватил, словно боли своей совсем не ощущая. В глаза ему Пёся заглядывает — а там страх человеческий, тоска звериная. Понял, что супружница в порядке, что вовремя успел он — успокаиваться начал потихоньку. Урчит вопросительно. Не стала ему Пёся говорить, что взять ее силой пытались — иначе точно бросился бы четверного догонять, добивать, а у него стрела в лапе застряла! Но теперь точно придет войско княжеское за мужем ее любимым…

— Домой идем, — слезы глотая, бормочет Пёся. — Рану твою залечу, Солнце мое, да поговорим серьезно…

====== XV. Ося и Удо ======

Комментарий к XV. Ося и Удо Мне стало стыдно, что даже к Сердцу есть прода, а к Невесте нет! Так что вот прода, и не сердитесь, я просто не могла заставить себя описать хищеротику со стороны хища! Вот просто не могла заставить! :) Дальше будет проще и быстрее, как я думаю! :)

Разделка недавно убитого противника ненадолго отвлекла от тяжелых мыслей. Но скоро шкура оказалась выскобленной и аккуратно разложенной в неудавшемся любовном гнезде. Шуш, чувствуя, как против воли морщится, поспешил сбежать из своей пещеры. Ему пришлось усесться на землю рядом со своим временным жилищем, под деревом. Было почти физически больно смотреть на то место, где он мог бы быть счастлив рядом со своей самочкой. Снова навалилась щемящая тоска. Его самка… Она решила уйти… Он оказался недостойным.

Впрочем… Чего он, Шуш, ждал? За такой все окрестные самцы должны стаями бегать! И сильна, и охотница, и ласкова, и грива переплетена… Шуша, расстроенного и злого, ненадолго сморил сон — спас на пару часов от душевных (конечно, неизвестно точно, есть ли душа у яутжа, но скорее всё-таки есть!) страданий.

Ну, а разбудил воина лёгкий, аккуратный топоток. Инстинкт бросил Шуша вперёд, яутжа вцепился в шею врагу, собираясь одним движением сломать хребет тому, кто посмел так близко подобраться к нему. Только вот… Вместо противника перед Шушем обнаружилась его самка! Великий Кетану! Она всё-таки вернулась!!!

Шуш мгновенно разжал лапу, прижал к себе эту невероятную уманку и в который раз дал себе слово, что ни за что больше не расстанется по своей воле с этой чудесной самочкой. Она весело засмеялась и сама прижалась к нему, заглядывая в глаза, почесывая мандибулы, отчего против воли из груди вырывалось легкое, блаженное урчание. Шуш впервые честно признался сам себе: «Братец, ты крепко влюбился!» — и почему-то даже не ужаснулся. А раньше думал, что влюбленность — это словно конец света…

— Шуш, — решился яутжа, натянув маску. — Я Шуш. Шуш!

Самочка покачала головой, показывая, что не понимает, что от нее хочет яутжа. Охотник поставил уманку на землю и, имитируя привычные ей жесты, приложил к груди руку, слегка наклонился вперед.

— Шуш!

Девушка счастливо растянула свои губы в улыбке и, повторив его жест, произнесла:

— Ос-с-с-ся, Ос-с-с-ся.

Шуш мысленно нахмурился. Выговорить такое слово у него вряд ли удастся. Главное чтобы она не обиделась, если у него не получится с первого раза повторить… Нет, вроде бы получилось — головой качнула, засмеялась, соглашаясь, подтверждая, что так ее и зовут.

— Именование, удобство. Просьба, наименование, прошлое, непереводимо.

Ясно, ей неудобно выговаривать его имя. Ну, Удо, так Удо, Шуш не против, лишь бы рядом она была, Ося его замечательная! Девушка жестом показала, что хочет осмотреть его травму. Шуш уже привычно и послушно задрал переднюю лапу, подпуская девушку к уже почти зажившей царапке. Она волнуется за него… Шуш глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Он оказывался пару раз в медблоке — и после этого старался лишний раз даже в тот отсек не заходить. Было больно, страшно, унизительно. Никто не церемонился с покоцанным подростком и молодым тогда еще Охотником. А Ося так нежно возилась с любой, даже самой мелкой царапиной…

— Сон, Удо, любовь.

Шуш прижмурился и блаженно вцепился когтями в землю, не в состоянии по-другому выразить свои эмоции. Любимый… Она зовет его любимым… Яутжа почувствовал, что в груди опять начинает вибрировать негромкое урчание.

Сегодня — или никогда!

— Ося…

— М?

Шуш, решив, что больше он не будет бояться этого, принялся мягко стягивать со своей самочки одежду. Уманка засмущалась и задала какой-то вопрос — Шуш успел запомнить, с какими интонациями следуют вопросы, а с какими — разные утверждения. Отвечать яутжа не стал, тем более, что и не понял, о чем его спрашивали. А то опять отвлечет его какими-нибудь вопросами, а потом и вовсе придумает себе… И сбежит! Нет уж! Сегодня — или никогда, так сказал он, Старшая Кровь!

Самочка самостоятельно скинула с себя одежду и Шуш почувствовал приятное, томящее головокружение и тепло в паху. Самец прижал к себе подругу, чтобы она не мерзла без одежды и осторожно устроил на теплых шкурах, нависнув над ней и оперевшись на локти. Так ей будет удобнее… И ему тоже. Шуш слышал про то, что многие самки обожали наоборот забраться на самца, уложив его на спину, и самостоятельно задавать темп и положение. Но вряд ли уманка — такая нежная и хрупкая — захочет поступить так же.

Ося волновалась. Шуш прекрасно понимал — он сам чувствовал, что дрожит всем телом, не в силах справиться с боязнью сделать что-то не так, напугать, причинить боль, обидеть… Но когда его избранница осторожно коснулась рецепторов, страх отступил, сменившись на томительное ожидание. Яутжа осторожно провел языком по груди девушки, по ее шее. Пусть полностью расслабится. Пусть… Пусть… Шуш почувствовал, что мысли путаются, а урчание, издаваемое им самим становится все громче и громче.

Один рывок — и молодому Охотнику показалось, что он окунулся в раскаленную лаву, а после на него опрокинули ушат ледяной воды. Все мышцы сжались, внутри все напряглось… Его самочка вскрикнула, попытавшись вырваться, но Охотник уже почти не контролировал себя — прижал ее к ложу, принялся лизать в губы, уши, шею, вылизывая все, до чего дотягивался.

— Моя, моя, моя… Какая же… Моя… — Беспрестанно урчал он.

Сознание совсем расплылось и Шуш, уступив древним инстинктам, полностью доверился своему телу. К разуму пробивались только блаженные крики и стоны самочки. Ей хорошо. Ей нравится. У них будут замечательные дети… И они будут звать Шуша отцом… Никто не посмеет причинить его самочке вред. Никто не коснется ее… Никто не заберет его детей. Никто не сможет оторвать его от этой потрясающей уманки…

Из горла рванулся торжествующий рев пометившего самку. Шуш с трудом сдержал лапы, которые хотели рвануть когтями Осю за бедра. Он оставил несколько разрывов на шкурах. Ося устало дышала, полностью расслабившись и доверчиво прильнув к нему. Шуш ткнулся мордой ей в макушку и начал нести какую-то чушь, преотлично зная, что она его не поймет. Так и задремал на полуслове, на полуобещании, что с его любимой уманкой никогда и никто не посмеет даже рядом встать…

Утром он в полусне отметил, что его самочка выскользнула из его объятий и ушла. Шуш даже попытался ее не пустить, толком не проснувшись, но не нашел в себе сил настоять на своем. Ося просто нежно мурлыкнула что-то на своем языке и лапы сами по себе разжались, позволяя ей выбраться на свободу. «Она же скоро меня за палочкой заставит бегать… А я буду бегать, носить ее и еще и повизгивать счастливо» — полусонно подумал Шуш и снова прикрыл глаза. Такой усталости он не чувствовал давно.

Из полудремы его вырвал отчаянный крик его родной. Какая-то сила вздернула яутжа — он даже и проснуться толком не успел — и бросила его вперед. И рык. Рык дикого зверя, на самку которого кто-то посмел напасть. Шуш не рассуждал — его гнала слепая, дикая ярость. Сознание снова уплыло, погребенное под грудой инстинктов. После Шуш еще подумает, что из-за того, что встретился с Осей, он стал слишком часто впадать в боевой раж, слишком приблизился к своим животным предкам, стал не Охотником — Хищником, который нападает, не думая, на кого и зачем он прыгает, чтобы разорвать. Но все это будет позже.

А сейчас Шуш налетел на обидчиков его самки. Не думая о Кодексе, о трофеях и обо всем прочем напал. Никаких предварительных игр, ничего — убить, уничтожить опасность! Даже боли он не почувствовал, когда острая палка проткнула его лапу. Даже не стал догонять того, который бросился прочь — его волновала только его самка. Шуш подхватил ее на руки, прижал к себе, заглянул в глаза. В порядке… Она в порядке. Инстинкты медленно, неохотно отступали, позволяя холодному рассудку взять верх. Боль медленно наползала, заставив слегка переступить, перенести вес на здоровую лапу.

Самочка что-то замурлыкала, взволнованно, пытаясь успокоить его. Главное — жива… Самое главное — его самка жива…

====== XVI. Войско княжеское, часть 1 ======

Долгий разговор у мужа да жены вышел. То есть Пёся говорила, перевязку аккуратную на лапе задней Зверя страшного делая, а Чудо Лесное ей только поддакивал, головой кивал, да иногда жест какой лапой показывал. Рассказывала любимому своему Пёся про Столицу далекую, в которой князь сидит, дань подоходную берет, а за то воины его — храбрые витязи, дружина верная в обиду селян не дают. От врагов, со степей приходящих защищают, от чудовищ лесных…

— Вот и про тебя прослышали, пришли за головой твоей, — слезы глотая, рассказ свой девка деревенская закончила. Задумчиво Чудище голову наклонил — явно понял все, что жена любимая ему говорила, теперь размышляет, как поступить.

— Уйдем, родной мой! — Чуть не заплакав, девка мужа просит. — Уйдем вглубь леса, туда, куда и леший не доберется! Пусть ищут хоть до смерти своей! Уйдем!

Башкой в сторону Зверь Лесной мотнул, на пещеру указал, лапой по земле похлопал, нахмурился твердо. Не уйдет он никуда. Тут ему быть надо. Какой он воин, если струсит и убежит?

— Любимый мой! Не надо с ними ратиться! Убьют тебя, а я вдовой останусь!

Обнял жену Чудо Лесное, к себе прижал, по голове гладит, ласково урчит что-то на языке своем. Снова на пещеру показывает. Мол, все понимаю, сам умирать не хочу, но выбора нет.

— Сотня богатырей придет за тобой, золото мое ненаглядное — и не уйдут из лесу, пока голову твою на пику не поднимут!

Зафыркал Зверь насмешливо, мол, не взять меня людям обычным. За шею его руками жена обвила, морду его страшную расцеловывает, глаза диковинные, жвала жуткие — никак не может оторваться от мужа любимого. Поплакала, успокоилась — и вдруг говорит твердо:

— Помогу тебе я. Что хочешь со мной делай — но помогу!

Усмехнулось вроде Чудище — и как ему девка деревенская, тихая да робкая поможет? А Пёсю уж не остановить.

— Куда иголка — туда и нитка, так и я за тобой — хоть в Ирий, хоть в Царство Подземное пойду. Капканов наставим, самострелов воткнем, я к укуйникам, к племени лесному, на поклон пойду — всеми землю эту будем отстаивать. Сами головы врагов на колья насадим!

Хотел муж было что-то произнести, отговорить, успокоить супружницу разошедшешуюся, но так решительно Пёся ногой топнула, так строго на него зыркнула, что замолчал, послушно голову наклонил, мол, по твоему будет. Знает лес окрестный Пёся, словно свои пять пальцев — всю жизнь тут провела. А пришельцы князевы не знают. Капкан на человека побольше, чем на зайца — а суть-то та же.

Рану мужнину перевязав, Пёся ему строго-настрого наказала сидеть, отдыхать, пока лапа подживет хоть немножечко, а сама, душегрейку надев, поспешила к племени лесному, укуйничьему. Увидели ее — расступаются, в пояс кланяются, шепчутся между собой:

— Жена Чудища Лесного пришла, слушайте ее, народ, Хозяйка Леса тут, с нами…

— Люд лесной, добрый да благодарный! — Громко Пёся говорил, напротив дома старшого встав. — В недобрый час я к вам пришла, помощи просить для себя и мужа любимого! Идет войско княжье с нами ратиться, бога лесного, мужа моего любимого убить хотят во славу Перуна да Даждьбога! Скажи мне, люд лесной, где те боги высшие были, когда на вас напали разбойники лесные? А муж мой сразу на помощь вам пришел! Придите и вы к нам на подмогу!

Молчат укуйники, переглядываются. Тут старик старый-престарый вперед шаг сделал и клюкой об землю стукнул:

— Что мы, совсем о благодарности забыли? Подарками пытаемся откупиться, а как в бой идти — прятаться под юбками будете? Коль Чудище из леса выгонят — так и нас найдут да перебьют, как баранов! Будь я помоложе — первым бы на помощь Чудищу Лесному встал!

— Я пойду в бой, — поднялся крепкий парень, сын, видать. — За себя и за отца бороться буду!

— И я!

— Я тоже!

— На меня рассчитывайте!

Успокоила храбрых укуйников Пёся, говорит:

— Никто драться не будет — не любит мой муж, когда ему биться мешают. Леса вы лучше меня знаете, ловушки да капканы вы делать мастера… В том и помогите!

Кивнули крепкие парни, быстро в круг собрались, пошептались и как начали рассказывать, где и какую ловушку они устроят! Там яму выроют, кольями начинят, да травой скроют, там сеть натянут, тут бревно подвесят… И места указывают, где все это устроено будет. За рекой, рядом с дубом кряжистым, на тропинке главной… Запомнила все Пёся, кивает благодарно.

— К завтрему уже готово будет! — Обещаются укуйники. — Ловушки лесные мы мастаки делать! Никто к селению нашему, пещере вашей не пройдет!

— Спасибо вам, народ лесной! — в пояс поклонилась девушка племени и домой поспешила.

Не послушал ее муж, не стал сидеть — вытесал себе из сука длинного, дубового копье долгомерное, и словно танцует с ним. То ударит, то прыгнет — кот хищный вышел против трех собак драться… И ведь порвет же! Снова засмотрелась на мужа Пёся, забылась, любуясь тем, как ловко он движется.

— Родной мой! — Ласково его девушка позвала. Остановился Зверь лесной, дышит тяжело, дыхание переводит. — Весь лес на твоей стороне будет — помогут нам укуйники. Получишь ты полсотни черепов воинов княжьих.

Рассказала ему подробненько про все, что для них укуйники сделают, про ловушки все. Кивнул Чудо, показывая, что понял и запомнил, улыбнулся жене глазами, на руки ее подхватил, к себе прижал. Обвила его за шею девушка, доверчиво в глаза заглянула… А там как-то и в пещеру уйти потребовалось — неудобно на поляне лесной оказалось, веточки спину колют неприятно, да и земля холодная тело нагое морозит. Устроились вместе на шкурах. Хорошо обоим! Уснули сладко в объятьях друг друга муж да жена законные…

А утром Пёся одна проснулась, в постели уже остывшей. Выскочила на поляну, по сторонам осмотрелась — и в сердце защемило. Словно наяву увидела, почуяла — рядом войско княжеское, а муж ее будить не захотел, тихо ушел на битву свою великую.

— Вернись только, родной, только вернись… — Прошептала тихо Пёся, руки на груди сложив.

Комментарий к

XVI

. Войско княжеское, часть 1 Автору очень стыдно, честно-честно!

Тут должно быть очередное обещание, что уж следующая глава точно выйдет быстрее, чем эта

====== XVI. Войско княжеское, часть 2 ======

Не может на месте ждать Пёся — не на месте сердечко девичье. Понимает девка — лишь помешает она мужу любимому, но не может она сидеть у пещерки, поджидая его, гадая, вернётся ли, али в этот раз окажется, что у стрельцов княжеских копья крепче да глаз зорче.

«Родной мой, все равно мне, выиграешь ты или проиграешь — лишь бы живым вернулся…» — словно заклинание повторяет Пёся, кругами перед домом бегая. От страха, сердце леденящего, начала молиться девка. «Перун, воинов храбрых бог, не дай пропасть мужу моему! Даждьбог, присмотри за Чудом Лесным! Велес, не дай пропасть!». И страшно так, что аж Маре да Чернобогу готова Пёся молиться, лишь бы муж ее живым-здоровым с битвы страшной вернулся.

Вдруг вопль многоголосый по лесу прокатился. Вздрогнула Пёся, поняла — увидели богатыри княжеские мужа ее любимого, устрашились да ужаснулись. Кулачки девка сжала, душегрею на груди комкает. Как же так-то? Она тут, одна, не может мужу помочь. А ведь клялась уже — куда супруг любимый, туда и она!

Топчется Пёся на месте, не зная, как лучше поступить. И вдруг как раздастся откуда-то издалека, из чащи глубокой рев Чудушка ее любимого — словно боль ему причиняют страшную! Не выдержала девка, подол подхватила и босиком по кравипе, по малине — как помчится на крик пронзительный чудовища своего родного. Разум девка последний растеряла — к любимому по снегу босиком бежать готова.

Опомнилась Пёся лишь когда голоса перекликающиеся витязей услыхала. Нырнула под куст, словно гадюка подколодная, затихла, замерла, в клубочек свернувшись. Не дело мужа подставлять. Помочь она ему хочет, а не под лапами мешаться. Глазами по ветвям шарит — знает, что сверху охотится ее муж любимый, знает, что взглядом искать. Мелькнул блик водяной в листве. Идут два дружинника, спина к спине друг другу прижимаются, оглядываются в ужасе, водят вслепую копьями.

Сложила Пёся ладошки около рта и как взвоет тоненько волком побитым! В ложбинке она прячется, эхо вой исказило, словно бы со всех сторон крик песий раздался. Дернулись оба витязя княжих, упал на них Чудо лесное, обоим головы снял одним движением когтей металлических. Глянул пронзительно на Пёсю — точно знает, где прячется помощница маленькая, жинка храбрая. Качнул головой, вздохнув тяжело, в сторону пещеры лапой махнул.

— Не бывать тому! — Решительно шепнула Пёся. Услышал непонятно как муж ее родимый, башкой тряхнул. Понял, что переубедить Пёсю не выйдет и прочь поспешил.

Лапой за ветку зацепился, на дереве повис. Хотел дальше прыгнуть, уже изготовился… Но вдруг лента, Пёсей вытканная, на запястье повязанная, за сучок какой-то зацепилась. Дернулся Зверь Лесной, не смог легко на соседнее дерево перемахнуть, на землю упал, в полете извернувшись… А в ствол стрела впилась, сердито оперением затрепетала. Вздрогнула Пёся. Видать, и правда, ведьма она — не зацепись лента за сучок на дереве соседнем, допрыгнул бы муж ее любимый и стрелу бы в бок получил.

Чудо только рыкнул сердито, кровь из стрелка выпустил и дальше помчался, словно зверь хищный. Лес уж смертью весь пропах, под корнями не грибы растут — тела мужские лежат бездыханные. Воет кто-то, словно зверь дикий, в яму провалившись, на кольях повиснув, другой в сетке запутался, бьётся безнадежно, выбраться пытаючись. Не видит этого Пёся, за мужем любимым поспевает. Все равно ей, сколько людей он положил — лишь бы не они его. Жестока любовь, страшнее болезней многих.

Уже и не кричат вдалеке — тишина в лесу повисла. Перебил Чудовище Лесное весь отряд княжеский на его поимку посланный. Увидел жену, под корнями дерева прячущуюся, коснулся запястья, перестал переливаться, виден стал. Мол, все хорошо, родная, опасности нет боле. Затрепыхалось сердечко Пёсино. Выскочила на поляну, на шею мужу прыгнула, обвила руками, плечи усталые нежно гладит.

— Люблю тебя, родной… Люблю, Чудо! Чудо мое… — Бормочет женщина. В ответ обнял ее Зверь лесной, к себе прижал. И чувствует Пёся — те же мысли в голове его крутятся.

Но недолго счастье длилось. С краю поляны лежащий, раненый тяжко за луком потянулся, а ни Пёся, ни муж ее диковинный не заметили того. Зазвенела тетива, свистнула стрела. Захрипел Чудо Лесное, когда острие медное ему в шею впилось, как раз чуть ниже руки Пёсиной.

На землю упала девка, муж ее из сил последних два шага сделал, когти свои парные в голову стрелку всадил, не дал победой насладиться. А сам на землю упал, словно бык-тур обессилевший. Подбежала к нему Пёся — а муж кровью зелёной фыркнул и дышать перестал…

====== XVII. Битва за жизнь ======

Как же приятно, когда за тебя волнуются! Шуш слушал свою самочку и не мог оторвать взгляда от ловких, грациозных движений. Какая же она замечательная. Ради такой самки все воины Клана должны драться не на жизнь, а на смерть. Шуш потихоньку вздохнул. Какой он дурак… Полный. Она уманка. А он… А он дурак.

Девушка рассказывала. Она говорила и говорила, а Шуш слушал. Она рассказывала про строение социальной иерархии, про местный корабль-матку и про то, что местные арбитры собираются отчекрыжить его чужеродную голову на потеху толпе. Конечно, Ося выбирала совершенно другие выражения, но Шуш, мимоходом удивившись, понял, что переводчик уже почти без погрешностей выдает правильные комбинации слов, а он мгновенно по контексту понимает, что его самочка имеет ввиду. Так что когда Ося закончила, Шуш всерьез задумался, шевеля раненой лапой и прислушиваясь к своим ощущениям.

— Уйдем, родной! — Пискнул переводчик в слуховой рецептор Шуша. — Уйдем, глубина леса, туда, никто, фольклерный элемент, не доберется! Пусть ищут, смерть своя! Уйдем!

Шуш покачал головой. Ося каким-то неведомым образом поняла, о чем он думает. Но снова пробормотала:

— Любимый! Не надо, биться, враги! Ты, смерть, я одинока, буду!

Шуш, почувствовав, что против воли тает, притянул свою самку к себе, прижал к своей груди и ткнулся мордой в ее рецепторы.

— Все будет хорошо, родная… — Прошептал он, хоть и знал, что его не понимают. — Я тебя не брошу… Никогда… Обещаю…

Самка обняла яутжа за шею, принялась нежно лизаться, поливая слезами и слюнями своего избранника. Шуш терпеливо обнимал самочку в ответ. Всё-таки в излишней эмоциональности есть некоторые недостатки — самка яутжа, узнав, что ее самец отправляется воевать против сотни тяжеловооруженных приматов, зевнула бы и сказала: «Удачной охоты, принеси мне красивый череп!» А здесь за него переживают… Нет. Все-таки это приятно!

Вдруг Ося, разжав руки и отпустив шею Шуша, стукнула кулачком по земле и твердо заявила, что пойдет с ним. Против войска местного противника. Шуш на миг аж оторопел. Самки иногда ходили на охоту, но если назревал серьезный конфликт — между кланами или сражение с Королевой — они предпочитали защищать себя, а не самцов. Шуш попытался было сказать:

— Но это же небезопасно, ты всё-таки…

Но его милая уманка так решительно топнула ногой и так сердито зыркнула на него, что любые протесты и возражения застряли в глотке яутжа и ему осталось только наклонить голову, смиряясь с решением его самки.

— Непереводимо, я за тобой — непереводимо, пойду. Капканы, установка, самострелы воткнем. Я к, название местного племени, к племени лесному, поклон, пойду — все, земля, эта, сражаться.

Спорить Шуш не стал. Рану — очередную — Ося замотала с новой порцией зелёной кашицы и убежала к тем уманам, которые приносили ему дары в благодарность за уничтожение девятки Грязной Крови, сказав, что они ему помогут.

Шуш задумчиво проводил ее взглядом и взялся за нож. Потом отдохнёт. Сейчас у него есть другие дела. Раз его

ждет завтра битва, которая сможет стать одной из лучших битв за его жизнь, значит и сражаться надо тем оружием, что лучше всего ложится в руку — копьём. Копьё — оружие настоящего воина.

Шуш задумчиво осмотрел результат своего творчества. Он должен справиться. Он не может подвести свою любимую.

Тренировка оказалась к месту. Очень к месту. Боль ушла… Ну, по крайней мере, стала слабее. Разум очистился. Шуш соскользнул глубоко в себя, восстанавливая в сознании карту окружающих его джунглей, не переставая крутить в лапах надёжное копьё.

Еле слышно зашуршало и яутжа оглянулся. Его самка вернулась. Он тряхнул рецепторами и подхватил ее на руки. Та засмеялась и начала рассказывать про ловушки для пришельцев. Нда, хорошо, что местные рукодельники-ловушкострои решили помогать ему, а не его врагам… Нет ничего более унизительного, чем погибнуть от упавшего на голову бревна!

А потом разговор как-то незаметно перешёл в спаривание. Так легко и быстро… Пришлось тащить свою самочку в пещеру — почва была для ее нежной розовой шкурки слишком холодной. Шуш дал себе слово, что если… Когда! Когда он вернется, он попробует научить свою Осю быть сверху. Уж его-то шкуре никакие ветки не помешают наслаждаться слиянием с любимой…

Родная заснула у него в лапах, но сам Шуш, пролежав полночи тихо, словно в засаде, выскользнул из пещеры, как только утренний туман потянулся щупальцами вверх. Он не хотел, чтобы его самочка пошла за ним. Так ему будет спокойнее.

Отряд самцов оказался чуть меньше, чем Ося расписывала. Шуш мягко переместился чуть правее по веткам, прижался к прохладному дереву. Мешать он не будет — все равно они идут в сторону ямы с кольями.

Ой, какая жалость, вас уже на двое меньше…

Шуш фыркнул. Он знает, что нужно сделать… Охотник приготовился, слегка качнул бедрами и резко прыгнул вперёд и вверх. И рухнул точно по центру воинского отряда уманов, вырубив камуфляж. Одного раздавил — ещё бы, с высоты, да и откормился Шуш на Пёсиной готовке… Остальные рванули в стороны, раздаваясь в разные стороны и пытаясь окружить Охотника. Крики испуганных людей раскатывались по лесу. Шуш заревел во всю глотку, давая всем рассмотреть себя получше и испугаться. Двое натянули луки, но Шуш ловко отпрыгнул в сторону и снова взлетел на ветку, активировав маскировку.

Людишки не посмели сбиться в одну группу снова — пошли в разные сторону маленькими отрядами. Так, как Шушу и хотелось. Он начал собирать кровавую жатву. Почему-то против воли вспомнились первые трофеи на этой планете. Он ещё подумал: «Какая скука…» А теперь — вот, какие враги! Если хочешь — рубись, сколько желания будет. Но… Не хочется. Хочется вернуться к любимой Осе. Хочется, чтобы ушли и не возвращались эти воины, не мешали ему…

Шуш заставил себя отбросить эти мысли. О чем бы он ни думал — драться он будет достойно. Как и положено воину его расы. Как и положено Охотнику. И записи с маски будут достойны.

Вдруг раздался знакомый до боли вой, похожий на звериный. Шуш набросился на ту парочку, которую выслеживал сейчас. Ну вот что она тут делает?! Ося скрывалась в кустах. Шуш попытался жестом объяснить ей, чтобы ждала его в лагере, но упрямая самка тут же дала понять, что хочет охотиться вместе с ним. Шуш вздохнул, прыгнул на дерево и хотел двинуться дальше, но ее подарок вдруг зацепился за ветку и он чуть не упал, с трудом извернулся в полете и приземлился на лапы. На миг сердце сжал страх, когда он заметил затрепетавшую стрелу в том дереве, куда он должен был прыгнуть.

— На удачу… — Буркнул он, убив лучника, и бросился дальше.

Все было… Проще, чем он думал. Ося упрямо ползла на ним — и мысль, что кто-то может причинить вред его самочке, если он не справится, придавала таких сил, о которых сам Охотник раньше и не задумывался.

И вот, оглядываясь, Шуш понимал, что… Справился. Он не верил в это — но справился. Царапины и уколы копьями кровили и болели, но что это значит по сравнению с тем, что он справился?

Ося бросилась на шею яутжа и тот охотно обнял ее, прижимая к себе и утыкаясь лбом в макушку своей самки. Стянул с себя маску. Ему хотелось только обхватить мандибулами лицо своей самочки и стоять в обнимку с ней.

Острая боль в шее отрезвила его. Сначала показалось — словно удар, а потом накатила отвратительная слабость, в горле сдавило и запершило. Шуш, сам не поняв как, добрался до самца с луком и вонзил ему лезвия в загривок. А потом, понимая, что это его предел, рухнул рядом. Ося бросилась к нему.

— Я… Не брошу… — Кое-как фыркнул Шуш и потерял сознание.

====== XVIII. Лечение ======

Комментарий к

XVIII

. Лечение Внимание, в этой части автор не знал, как выкрутить сюжет к тому, что ему было надо и выдвинул из кустов скромный рояльчик! Просьба не пинать!

Прижалась к груди мужа Пёся, ухом приникла к чешуе зелёной. Бьётся сердце, слабо, с перебоями, но стучит еле заметно изнутри. Ладонь лекарка к жвалам поднесла. Не дышит. Закричать в голос девке хочется, зарыдать в ужасе, завыть волком раненым — но не позволяет она себе. Зубы стиснула, с себя платок сдернула, рану быстрее зажала, чтоб кровь-руда на землю не капала. Стрелу извлечь надо, но вдруг кровотечение сильное начнется, мужа ее любимого погубит? Если бы человека обычного так ранили, даже бабушка Ивушка — знахарка куда как более мудрая и опытная, нежели Пёся-недоучка, сказала бы:

— Земля ему пухом, и светлая дорога в Ирий.

Но давно уж домик свой старый Пёся переросла, не видит она без мужа жизни своей, спасти его она должна пытаться! Да и муж у нее не человек вовсе, а Чудо Лесное, богами ей посланное, сильное, могучее и храброе. Значит, справится она. Не может не справиться.

Наконечник в шею глубоко вошел, под углом наклонным. Задел там что-то… Осторожно пальцами по чешуе диковинной Пёся заскользила, нащупать пытаясь, как же стрелу получше вытащить. Нашла! Чуть-чуть толкнуть вперед стрелу, чтоб кончик из металла обломать и древко вытащить аккуратненько.

Не смотри, что девка Пёся — силы у нее на мужика крепкого, деревенского хватит. С детства ее гоняли — и в лес, и за водой к колодцу, и в огороде работать, и при надобности скотину силой на месте держать, пока сеструхи ее названные или бабушка повязки накладывают или смотрят, что и где у животины болит. И то, со всей силы пришлось девке навалиться, чтобы стрелу наконечник из плоти Чуда Лесного показался, очень уж кожа крепкая да шея жилистая.

Обломала она кончик, древко вытянула. Не хлынула кровь рекой — и то хлеб! Видно, не так, как у людей, у мужа ее тело устроено. На миг в дрожь бросило — а вдруг она, Пёся, неправильно его лечит, вдруг только хуже делает? Но заставила себя девка от этих мыслей отвернуться, перевязку сделала, чтоб кровь не капала, снова прислушалась. Не дышит!

Взбесилась вдруг Пёся, как стукнет мужа по груди кулачками!

— Живи! Живи, я тебе сказала! Не смей от меня уходить, не позволю!

Дернулся слегка Зверь Лесной. Снова Пёся его по груди как ударит! И вдруг хрипло кашлянул, воздух втянул, засопел еле слышно. Облегчение на миг накатило, аж ноги ослабели, если бы стояла — наверняка бы рядом с любимым рухнула.

Как бы ей до дома их с мужем добраться? Там и костерчик, и трав запас, и пещера родная… Вдруг соседние кусты шурхнули, из них высунулся тот паренек, который к пещерке дары приносил.

— Помощь нужна, Хозяйка Лесная?

— Позови скорее парней крепких, надо моего мужа перетащить к дому нашему! — Обрадовалась Пёся.

Вскоре появились несколько крепких укуйников, подняли с усилием, понесли своего защитника к логову его. Устроили на лежанке, шапки стащили.

— Ты уж о немпозаботься… — Просит один.

— Я жена его! — Нахмурилась Пёся, мази свои доставая. — Позабочусь.

— Что надо будет, обращайся, Хозяюшка.

…Помощи не потребовалось. Через несколько часов очухался Чудо Лесное, хлопает удивленно глазами, явно не понимает, где он и что случилось с ним. Прижалась к нему Пёся, плачет и смеется одновременно, расцеловывает.

— Победил ты всех! Саму Смерть обманул, ко мне вернулся!

Спросил что-то муж, скривился, закашлявшись, попытался встать. На грудь ему бросилась Пёся.

— Не смей вставать, чуть к праотцам не отправился, а уже рвется куда-то!

Поднял Зверь дрожащую лапу, тронул повязку, скривившись, понял, что ему жена говорит. Глаза устало прижмурил, положил ладонь на ногу жены своей, словно попросил рядом быть и уснул, но в этот раз уже спокойно дыша, почти не задыхаясь. Через три дня уже и не хрипел почти Зверь Лесной. Нарадоваться на мужа Пёся не может, обнимает, отойти надолго боится.

— Люблю тебя, родной мой, люблю, — то и дело, на ответ не надеясь, повторяет девка. И в какой-то момент вдруг муж ее дивный, лакомясь обедом, как скажет в ответ:

— Знаю. Тоже люблю.

В этот момент поняла Пёся — все у них будет прекрасно. Как в сказках старых. Может, и про нее когда-нибудь будут сказку рассказывать, как про невесту Чудища Лесного…

====== XIX. Год спустя ======

Год прошел со сражения с войском князевым — словно и не видели.

С укуйниками Пёся сдружилась. Да и те любят Хозяйку Лесную, ласковую да нежную, и мужа ее страшного, но справедливого. Любовь Пёськина к мужу Лесному нисколько не угасла, только сильнее разгорелась.

Через три недели после сражения с дружинниками князевыми и вовсе Чуж, не удержавшись, снова к сестренке названной прибежал, подкараулил там же, где в прошлый раз подругу встретил. Поймал за рукав, и как начнет, захлебываясь, рассказывать:

— Князь гонца прислал!

— Что, опять?! — Взвыла возмущенно Пёся, руки в бока уперев. — Сколько можно?! Еще дружинники?!

— Нет! — Как захохочет Чуж. — Наоборот, не будет никаких дружинников! Решил князь эти леса мужу твоему пожертвовать в дар! Чтоб он разбойников гонял, а мирных людишек не трогал! Мол, коли воин такой славный решил тут поселиться — то грех ему, полководцу мудрому, людей зазря гробить, если можно миром договориться! Дань обещался платить, если разрешит чудище твое через леса по дорогам ездить, да лихих людишек будет окорачивать!

— Я с ним поговорю! — Надменно нос вздернула Пёся — не абы кто она, а Хозяйка Леса, пристало ей не сразу ответ давать, а с мужем советоваться.

Не против муж оказался, лапой махнул в сторону черепов горы — тела дружинников, как только оправился от раны, собрал, головы поотрывал, очистил, любуется теперь изредка на коллекцию свою — и башкой согласно мотнул. Мол, дань так дань.

Из леса Пёся вышла, по деревеньке гордо прошлась — ох, как душу-то зависть сеструх названных греет! И объявила:

— Согласен муж мой славный! Не только сильный да храбрый, но и мудрый зело! Не будет он вреда люду простому чинить, ежели и вы нас обижать не будете. А коли попробуете — так знайте, череп лишний мужу забрать у вас не сложно будет. Так князю и передайте.

Понял все гонец, в седло вскочил, умчался по дороге прочь. А вскоре и дань доставили — мехами, серебром да златом. Посмеялась Пёся, в деревне на подарки княжеские все, что для дома нужно, выменяла, только меха и оставила, чтоб на чем спать-почивать было.

Хорошо с тех пор зажили! Разбойники, правда, кончились быстро — не дураки люди окрестные оказались! Но муж, словно бы кровью напившись, не рвется больше никуда — охотится на дичь разную, отдыхает, с женой милуется да гордо по лесу ходит, уже под маскировкой своей диковинной не прячется.

За год пещера необжитая в дом уютный превратилась. Своеобразный, конечно, дом — со стеной черепов напротив кровати супружеской… Но видела Пёся — тревожит что-то мужа ее любимого. И однажды поняла, что именно.

С неба колесница серебристая в ночь беззвездную слетела, широким хвостом небосвод перечеркнула. А через час подходит к ним тень прозрачная. Не шевельнулся даже муж Пёськин, с лавки широкой, уличной не поднялся. Сидит, супругу обнимает, нарочито внимания на пришельца не обращает. Женщина молодая тоже вставать не спешит — раз муж знаков почета гостю не оказывает, так и ей не следует. Спицами постукивает, из шерсти теплой свитерок вывязывает, к мужу плечом привалившись. Тоже делает вид, что не видит никого.

Потоптался гость пару минуток, ожидая, чтобы окликнули его, поляну оглядывая обжитую — за год успели Пёся, муж ее рукастый, да укуйники добрые пещеру в дом уютный превратить. Потом запястья своего касается, точно как Чудо Лесное, чтоб маскировку дивную свою сбросить. Глядь — и этот тоже переливаться перестал. Крупный, выше мужа Пёськиного на голову, собакой деревенской рыжится, пятна темные, подпалинами на боках, но внешне — похож сильно. Явно друг или товарищ верный. Урчит что-то то ли недовольно, то ли вопросительно. Фыркнул Чудо, жену лапой приобнимает. Потом все-таки взмахом ладони сесть на пень удобный пригласил гостя. Присел чужак.

Разговор завязался. Щелкают, шипят, порыкивают. Потом ткнулся Чудо мордой в макушку жены, словно бы поцеловал, встал, вместе с гостем в пещеру ненадолго зашли. Нахмурилась Пёся, поднялась тяжело, вслед за мужем пошла, присмотреть за гостем. Черепа гость рассматривает, цокает завистливо. Обернулся Чудо, жену свою любимую увидел на пороге — у ней поспешил, на руки поднимает, ласково мордой об волосы трется. Урчит что-то нежное.

— Не волнуйся, — пророкотал, успокоить жену пытаючись. Та засмеялась, в ответ мужа обняла.

— Да я и не волнуюсь.

На них глядючи, шутку какую-то чужак отпустил — прострекотал коротко и смешком поперхнулся. Как рыкнет в ответ на него Чудо! Аж подпрыгнул насмешник! Понял, что зарвался. Что за жену свою Чудо убивать будет. Извинился, кажется, после вопрос почтительно задает — а Чудо башку задрал, гордо ответил. Опять защелкали, заурчали, между собой какие-то дела решая. Башкой муж любимый трясет уверенно, фырчит сердито. Вздохнул чужак, на черепа, на стенах развешанные завистливо косится. Потом протянул что-то Чуду Пёсиному любимому. Принял тот предмет ему протянутый, спрятал в наруч свой диковинный. Кивнул гость странный, развернулся и обратно в лес ушел, словно и не было его.

Нежно Чудище Пёсю на землю ставит, лапы на жены животик округлый кладет, глаза счастливо щуря. Как потяжелела Пёся, так муж, и без того ласковый, и вовсе словно пес верный, вокруг вьется, ходить толком не дает, на руках носит, заботится, чтоб ни в чем его любимая не нуждалась… Повезло Пёське невезучей с мужем! А скоро и обещание, Радьке данное, исполнится — подарит мужу она сына… Повезло седьмой дочери, повезло!

====== XX. До Земли и обратно ======

Комментарий к XX. До Земли и обратно Я ужасно устала, так что последняя Шушина глава получилась короче, чем я планировала изначально, но просто сил уже нет!

Было темно. Было очень-очень темно. И тихо. Шушу казалось, что он находится в регенеративной капсуле. Но какая-то часть мозга яутжа понимала — он не там. Он умер. «Как же я так подставился? Почему не проверил, все ли мои жертвы мертвы? Почему отвлекся?». Что теперь происходит там? За пределами тишины, темноты и покоя? Наверное, она, его любимая самочка, плачет. Как некстати он собрался к предкам… Конечно, смерть получилась достойная. Победив уйму врагов, на последнем издыхании… Кетану, надо же было включить систему самоуничтожения! Хотя… Вряд ли Ося позволит кому-то ограбить его тело… Ося… Как она там будет без него? Он же обещал ее защищать…

Вдруг прямо перед его носом, из темноты появилась ууманка и отвесила ему оплеуху. Прямо как разъяренная в период размножения самочка. Впервые она повела себя, как самка. Как самка яутжа. Они сильнее ее. Но они понятия не имеют, как это — защищать своих мужей. И тут Ося (Шуш понимал, что это лишь галлюцинация, но все равно ему хотелось протянуть лапы и обнять свою милую) четко и ясно выговорила:

— Живи! Живи, я тебе сказала! Не смей от меня уходить, не позволю!

— Ладно… Я… Я и не собирался уходить… — Охотник сам удивился, откуда у него взялись эти извиняющиеся нотки в голосе. Ося схватила его за руку и потащила за собой. Первый шаг сделать было безумно трудно, лапы словно онемели и не хотели повиноваться. Следующий дался проще. Дальше он и вовсе побежал. Но догнать Осю никак не удавалось, она, то и дело оборачиваясь, кричала: «За мной! Давай! Давай, ты сможешь!».

И вдруг она исчезла. Просто испарилась. Шуш, не успев затормозить, сделал еще один шаг — и в рецепторы хлынула информация. Он лежит на холодной земле, нестерпимо ноет шея, на груди чьи-то теплые руки, и воздух… Воздух ворвался в легкие, заставив кашлянуть и снова вдохнуть. Он дышал.

«Спасибо, Ося… Ты вывела меня… Вывела меня из стана Предков…»

Когда его любимая забеременела — пожалуй, это был самый счастливый день в его, пока еще не очень долгой по меркам яутжа жизни. Она сама, кажется, еще не знала этого, но Охотник отчетливо видел в алом силуэте крошечную запятую, которая вскоре должна будет вырасти, а потом, покинув живот своей матери, стать достойным Охотником или благородной и доброй Самкой.

Когда Шуш подсчитал и понял, что Ося будет на последних сроках, но еще не родит, когда прилетит Граш, ему стало… Не по себе. Потому что счастье было с привкусом горечи. Ему придется принять решение. Забрать с собой свою любимую самку не выйдет — воздух его родной планеты, ее жара убьют Осю. Но он не может покинуть своего ребенка. Пусть пока этот ребенок — крошечная точка в животе его подруги… Но каждый яутжа, несмотря на репутацию убийц и психов — примерный семьянин. Отцы возятся с детьми не меньше, чем матери — иначе как вырастить достойных Воинов? А ему вскоре придется выбирать — взять в лапы и воспитать того, кого он породил или вернуться к тем, кто породил его.

Однако когда он опустил руку на округлый живот своей любимой самочки и почувствовал, как его ребенок возится где-то там — решение пришло само и Шуш понял, что оно было верным. И, кажется, уже ничто не могло изменить его мнение. И когда должен был прилететь Граш, он расположился около своего дома (а пещеру он теперь иначе и не называл) и стал ждать.

Приятель примчался точно по расписанию. Звездолет быстро опустился на небольшом расстоянии. Шуш ждал. Он знал, что несмотря на угрозы бросить его здесь, Граш все равно придет на его запах. Ося нежно привалилась к мужу, тот приобнял ее, набираясь решимости. То, что он собирался сказать, не говорил еще ни один яутжа. Значит, ему предстоит быть первым.

Граш потоптался на краю поляны. Ося — умница его! — как сидела рядом с ним, так и продолжила сидеть, делая вид, что никого не видит. Друг, поняв, что его не замечают демонстративно, отключил световой камуфляж и спросил:

— Шуш?

— Ну я, — отозвался хищ и махнул лапой в сторону большого пня, использующегося вместо студа. — Садись!

— Я тебя не нашел на месте высадки, — присев, неуверенно отозвался Граш, рассматривая Осю. — Думал, с тобой что-то случилось.

— Все в порядке.

— Так чего ты не пришел? С трофеями совсем плохо?

— Ха, — фыркнул Шуш. — Щас! У меня полторы сотни ууманских черепов и сотня звериных!

— Вре-е-е-ешь! — Недоверчиво протянул Граш — такое количество трофеев сразу, автоматически открывало право на Поединки. Набить столько дичи за Сезон…

— Пошли покажу! — Усмехнулся Шуш. Нежно коснулся затылка жены и встал.

Граш при виде импровизированной Стены просто обалдел.

— Ничего ж себе! Шуш, да ты как бы на Старейшину можешь начинать рассчитывать, если еще Королеву Ящеров возьмешь!

— Ах да, насчет этого… — Шуш оглянулся. Ося, видимо, заволновалась из-за гостя — он ей так ничего и не объяснил… А в ее положении волноваться нельзя! Охотник осторожно поднял ее на руки и, напрягая связки, проурчал на ее языке:

— Не волнуйся.

Ося засмеялась, показывая, что все отлично и сердце Шуша сжалось. И как он мог сомневаться?! Она в нем ни на секунду не усомнилась.

— Ты реально трахнул местную самку? — Пренебрежительно фыркнул Граш. — Я думал…

— Закрой пасть! — Разъяренно рявкнул в полный голос Шуш. — Не смей хоть слово против нее сказать! Иначе — порву!

Приятель дернулся, удивленно зыркнув на товарища и буркнул:

— Прости. Что, и правда, так по душе пришлась?

— Она — Охотница и мать моего ребенка.

— Так я понимаю, ты решил… Поохотиться тут еще сезонов… Сколько?

— Думаю, Сезонов семьдесят! — Усмехнулся Шуш. Граш неожиданно уважительно взглянул на товарища и протянул ему межпланетный маяк.

— Если потребуется моя помощь — вызывай смело.

Шуш взял его и ухмыльнулся.

— Потребуются трофеи — жду в гости.

— Договорились! — Фыркнул Граш и ушел.

Все у него, Шуша, теперь будет хорошо!

Родилась девочка. Симпатичная такая, со жвальцами и волосами вперемешку с рецепторами. На обоих языках заговорила. Но Пёся не расстроилась. Все равно через полтора года и желанный сын появился, а потом и еще пара… Граш не подкачал, через пару Сезонов прилетел, восхитился семейством старого друга, пообещал, случись что, позаботиться о мелких. И правда, все было хорошо!

====== Эпилог ======

201… год н.э.

— Это просто невероятно!

— Вы о чем, коллега?

— Профессор Чудова, вы только посмотрите! Этому черепу не меньше тысячи лет, а он в идеальном состоянии! И обратите внимание на его форму! Видите, как вытянуты лобные доли? И вот эти странные углубления! Вот тут, в основании черепа! А это явно зачатки... Чего-то вроде жвал! Кажется, мы смогли найти прямое доказательство древнего контакта с инопланетянами! Вот оно! Вот недостающее звено! Между нами, людьми, и ими, пришельцами!

— Доктор Духовны, только не говорите мне, что вы еще и уфолог.

Ученый с немым обожанием посмотрел на коллегу снизу вверх. Профессор Чудова отличалась очень высоким ростом и в студенческие времена была капитаном студенческой баскетбольной команды. Жесткие черные волосы, заплетенные в множество тугих косичек. Тонкое, но сильное тело. Выразительное лицо, похожее на древнее монгольское божество – плоский нос, высокий лоб, глаза, которые, казалось, светились в темноте, как у кошки... Доктор Духовны понимал, что у него нет шансов.

— Ну вы только гляньте, профессор Чудова! Настоящий же череп! Только что из раскопок! Вы поглядите, поглядите!

— Гляжу. И вижу, что это ничего не даст. Серьезные издания сошлются на подделку. А если хотите писать в «Паранормальные истории» — то это без меня.

— Но вы-то мне верите?

— Возможно. Но я считаю, что требуются дополнительные исследования. Дайте-ка этот череп сюда… Ладно, только из уважения к вам передаю его в лабораторию.

— Спасибо! Я вам вечно должен буду!

Профессор Чудова улыбнулась, вставая во весь свой немалый рост и проводила гостя к выходу из своего дома. Потом вздохнула, осмотрев череп, пробормотала:

— Ну здравствуй, пра-пра-пра…

Завтра она объяснит, что это обычная подделка середины двадцатого века. Завтра доктор Духовны будет расстраиваться, что так и не смог найти недостающее звено между человеком и некой высшей формой жизни…

Профессор Чудова улыбнулась, а потом облизнула нос длинным, нечеловечески узким языком и поправила красивую, тканую, бело-красную ленточку на руке — семейная традиция носить такие украшения на запястьях. Когда-нибудь она найдет своих дальних родственников из космоса, которые положили начало ее роду, отличающемуся долголетием, высоким ростом, острыми ногтями и черными волосами. Когда-нибудь она тоже встретит тех, кого девушки деревенские давным-давно звали «Чудо Лесное»…