Судьба ликвидатора [Евгений Геннадьевич Иванов] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Евгений Геннадьевич Иванов Судьба ликвидатора
ПРОЛОГ
Октябрь 1962 года г. Карлсруэ
Несколько часов назад закончился, самый громкий за все послевоенное время судебный процесс по делу Богдана Сташинского, обвиняемого в убийстве Степана Бандеры и Льва Ребета. К всеобщему удивлению журналистов, суд вынес весьма лояльный приговор убийце — 8 лет лишения свободы, признав его лишь соучастником в совершении преступления. Подобное решение стало прецедентом в мировой судебной практике, когда основным виновником и заказчиком преступления было признано советское правительство, узаконившее политические убийства. Богдан Сташинский на процессе был признан только исполнителем. Впереди его ждали долгие 8 лет пребывания в баварской тюрьме, не предвещавшие ничего хорошего, и полное неведение после их окончания. Хотя о том, что будет потом, Богдан тогда не хотел думать. В этот момент он испытывал только одно непреодолимое желание — выспаться. Утром его должны были перевезти в другую тюрьму, а сейчас его ожидала долгая и спокойная ночь. Богдан вошел в камеру и сходу упал лицом вниз на жесткую тюремную кровать, пропахшую сыростью и плесенью. Он лежал неподвижно с закрытыми глазами, ощущая каждой клеточкой, как отступает немыслимое напряжение, накопившееся в нем за долгие месяцы следствия. Сташинский даже не предполагал, что приговор суда может быть настолько желанным. Он до такой степени ощущал себя измотанным и опустошенным, что в этом состоянии, возможно, и высшую меру наказания принял бы с облегчением. Поэтому, 8 лет заключения, после стольких лет напряженной работы в КГБ, он воспринял, как заслуженный долгожданный отпуск, которого в его службе, по сути, никогда и не было. И хотя, основной вариант реализации его плана рухнул, после бегства в Западный Берлин американские спецслужбы не проявили к нему должного интереса, второй вариант вселял ему надежду на успех. Но, все это будет потом. Сейчас, проваливаясь в дрему, он вспоминал свою жизнь и тех людей, которые, так или иначе, повлияли на его судьбу.ГЛАВА 1
г. Львов 1950 год
Закончилась очередная учебная неделя. Богдан не торопясь, укладывал конспекты в потертый кожаный портфель, который полгода назад купил на барахолке у старого поляка. Портфель явно был старше своего нового хозяина и должно быть пережил не одного владельца, но по-прежнему сохранил свою представительную форму и характерный запах, присущий старым кожаным вещам. Торопиться Богдану было некуда. Он жил в студенческом общежитии на окраине Львова и лишь в конце месяца выезжал домой в село Борщовичи, где проживала его семья. Родители не баловали сына деньгами, поэтому весь его бюджет ограничивался размерами мизерной стипендии. К своим 19 годам он вообще не употреблял спиртного, что отчасти делало его отшельником в кругу сокурсников, да и в отношениях с девушками, он не мог похвастаться большим успехом, хотя, последние всегда смотрели на него с повышенной интересом. Для своих лет он не выглядел гадким утенком, а наоборот, создавал впечатление некого супергероя из трофейных художественных фильмов, которые в большом количестве появились на экранах кинотеатров в послевоенные годы. На самом деле, Богдана интересовала только учеба и книги, за чтением которых он проводил большую часть своего свободного времени. Когда лекционный зал практически опустел, к нему подошел староста группы Назарий Кулиш и, наклонившись к уху, полушепотом сказал: — Тебя вызывают в кабинет к Ситниковскому. — А кто это? — поднял на товарища удивленные глаза Богдан. Назарий выпрямился и, как заговорщик посмотрел по сторонам. Убедившись, что в помещении кроме них никого нет, он вновь склонился к товарищу и тем же тоном произнес: — Ну, ты даешь. Капитан госбезопасности, который курирует наш институт. Богдан от испуга привстал с места и дрожащим голосом спросил: — А ты не знаешь, в связи с чем? Кулиш многозначительно улыбнулся и, выставив перед собой ладони, как бы отгораживаясь от чужих проблем, ответил: — А вот этого я не знаю и знать не хочу. Сам вспоминай, что и где с дуру ляпнул. Он быстро развернулся и почти бегом поспешил к выходу, оставив Богдана в полной растерянности. Сташинский шел по длинному институтскому коридору, читая таблички на дверях. До этого дня ему не приходилось общаться с сотрудниками этого всемогущего ведомства, поэтому встреча с Ситниковским его пугала и интриговала одновременно. Он шел, едва переставляя окаменевшие ноги, и терялся в догадках, что могло стать причиной этого вызова. То ли, в деканат попал милицейский протокол об его безбилетном проезде, который составили контролеры во время прошлой поездки домой. То ли органы заинтересовались членами его семьи, которые поддерживали связи с антисоветским подпольем. Мысль о второй причине он старался отогнать от себя, так как не разделял взглядов своих сестер и старался вообще ни делами, ни словами не касаться политики. Дойдя до таинственного кабинета, он долго не решался постучать в дверь, так как от волнения не мог остановить дрожь в руках и ногах. Наконец, собравшись с духом, он постучал по матовой глади дверного полотна и, не дожидаясь ответа, вошел в мрачное прокуренное помещение. За массивным дубовым столом, покрытым зеленым бархатом, сидел мужчина среднего возраста, в круглых металлических очках, застрявших на самом кончике носа, и сером твидовом костюме с широкими бортами. У него были русые редки волосы, аккуратно зачесанные назад и неестественно большие для его телосложения руки. — Вызывали, товарищ капитан. — Почти по-военному отчеканил Богдан и сам удивился, насколько изменился его голос. Ситниковский поднял на него глаза и обезоруживающе улыбнулся. Сташинского в этот момент поразили глаза этого человека. Невероятно умные и в то же время по-отечески добрые. Обычно такие глаза бывают у старых и мудрых людей, познавших жизнь. Все это никак не укладывалось в его представлениях о сотрудниках МГБ, которых так не любили и боялись в его окружении. Капитан вышел из-за стола и, протянув руку молодому человеку, сказал: — Во-первых, я Вас, Богдан Николаевич, не вызывал, а приглашал. А во-вторых, — он указал рукой на свободный стул, предлагая присесть, — Называйте меня, просто, Иваном Андреевичем. Он подошел к окну и, задернув шторы, включил настольную лампу. Окутавший кабинет мягкий приглушенный свет, придал помещению атмосферу некой доверительности и покоя. Богдан присел на край стула и спрятал руки под приставным столом, так как они продолжали предательски дорожать. — Чаю хотите? — предложил Ситниковский, усаживаясь на свое место. — Нет, спасибо, — выдавил из себя студент. Капитан убрал на край стола свои бумаги и, сложив на столе руки в замок, спросил: — Вас, наверное, интересует, о чем я хочу с Вами поговорить. Сташинский уткнулся глазами в стол и заерзал на стуле. Липкая волна холода поднималась от желудка и подступала к горлу. Он помолчал несколько секунд, а затем, тихо произнес: — В прошлые выходные я ездил домой в село. Денег у меня не было, и как назло, на одной из остановок в вагон вошли контролеры. Меня сняли с поезда и передали в отделение милиции. Наверное, сейчас этот протокол попал в деканат? — Парень поднял глаза на хозяина кабинета. — Я обещаю, что впредь подобного не повторится. Только не исключайте меня из института. Ситниковский откинулся на спинку стула и, неожиданно засмеялся. — Неужели Вы думаете, что органам госбезопасности больше заняться нечем, кроме как «зайцев» в общественном транспорте ловить. Богдан удивленно посмотрел на него, но промолчал. — Я просто захотел с Вами познакомиться. Вы не поверите, но у нас очень много общего и мне интересно пообщаться с Вами, как с человеком. — Ситниковский с интересом посмотрел на собеседника и, не увидев на его лице ожидаемой реакции, продолжил. — Совсем недавно я узнал, что Вы, как и я, являетесь большим поклонником таланта Ярослава Галана. — Да, — оживился Богдан, — Я с большим удовольствием прочитал его роман «С Крестом или с ножом», очень сильно написано, а главное — смело. — А Вы не читали его книгу «Под золотым орлом»? Парень отрицательно помотал головой. — Вот возьмите. — Ситниковский вытащил из стола брошюру в мягком переплете и протянул ее Богдану. — Обещаю, что пока будете читать, оторваться не сможете, а когда прочитаете, то долго не заснете. Я, как человек, прошедший войну, казалось, многое повидал, но те зверства фашистов, которые описаны здесь, никого не смогут оставить равнодушным. — А недавно с друзьями мы смотрели его пьесу «Любовь на рассвете». — Оживился Богдан и аккуратно положил книгу себе в портфель. — Мне тоже очень понравилось. — Я так понимаю, именно после ее просмотра Вы и поспорили с некоторыми из своих товарищей? — Ситниковский в упор посмотрел на своего собеседника. — Вы и об этом знаете? — Богдан вновь опустил глаза, он сразу вспомнил, как совсем недавно группа очень оживленно обсуждала этот спектакль, практически разделившись на два враждующих лагеря. Среди студентов на тот момент было много ребят, которые сочувствовали бандеровцами и открыто ненавидели автора пьесы. К счастью Богдан оказался в другом лагере, поэтому сейчас, беседую с чекистом, он чувствовал свою правоту и, немного осмелев от этого, спросил. — А что здесь предосудительного? Я действительно, не признаю насаждения униатства в Западной Украине, полностью поддерживаю позицию Галана в отношении преступного характера действий УПА. — Знаю, знаю, — вновь улыбнулся капитан. Он приподнял ладони вверх, жестом показывая, чтобы парень охладил свой пыл. — Я в этом с Вами полностью солидарен. Но как мне кажется, члены Вашей семьи не совсем разделяют Ваши взгляды. Кстати, как поживает ваша сестра Маричка? Как она себя чувствует? Богдан почувствовал, как его лицо залилось краской. Сестра имела определенное отношение к подполью УПА, точнее у нее там был возлюбленный, она регулярно носила ему в лес еду и по неволе, потом стала выступать в качестве связной. «Значит, вот по какому поводу меня вызвали сюда» — догадался он и, бросив на офицера подозрительный взгляд, и, стараясь сохранить прежний тон общения, ответил: — Спасибо, у нее все хорошо, а что касается моих родителей, то они старые люди патриархальных взглядов, я не могу их переубедить, да и не ставлю себе такой цели. У них своя жизнь, а у меня своя. Для меня первоочередная задача в жизни — окончить институт и учить украинских детей во имя процветания нашей Родины. — Звучит помпезно, как на собрании. — Усмехнулся Ситниковский. — Но у нас сейчас беседа доверительная и я хотел услышать от Вас, почему Вы, человек выросший в семье, где к Советской власти относятся, мягко скажем, не очень лояльно, не разделяете взглядов своих родных? Богдан, наконец, положил руки и на стол и, немного подумав, ответил: — Знаете, Иван Андреевич, для меня Советская власть ничего плохого не сделала. Наоборот. Я окончил школу, поступил в институт. Сейчас учусь, получаю стипендию. Когда закончу учебу, буду учителем, уважаемым человеком. Моим родителям этого не понять. Они всю жизнь работали на земле, вели свое хозяйство, поэтому в 39 году перспектива вступления в колхоз не вызвала у них большого воодушевления. Но не эта главная причина наших разногласий. — Парень на минуту замолчал и потер ладони. — После войны я стал свидетелем одной жуткой истории в нашем селе. Сосед, с которым мы граничили дворами, скрывался в лесу вместе с отрядом, а потом в 1946 году сдался НКВД. Его не осудили, а разрешили вернуться к нормальной жизни. Он стал работать в колхозе и вроде все у него пошло нормально, но в один из дней к нам пришли бандеровцы. Сначала, у него на глазах, они задушили его 10-летного сына, затем, изнасиловали жену и содрали с нее кожу. У меня до сих пор в ушах стоит ее крик. А потом, самого этого соседа они связали и живьем бросили в реку. Иногда, во сне мне снится эта картина и, почти всегда я просыпаюсь в холодном поту. Поэтому, оправдания националистам я никогда не смогу найти. Лицо Ситниковского стало серьезным, он сжал кулаки и уставился не моргающим взглядом в стену. — Да-а, — наконец, протянул он, — И таких случаев, к сожалению, у нас великое множество. Взять хотя бы зверское убийство Ярослава Галана. Извините, но вынужден вновь вернуться к личности этого писателя-патриота. Я не спроста в начале нашей беседы завел речь именно о нем. Эти варвары могли убить его просто выстрелом из пистолета, отравить или нанести удар ножом, но им нужен был неповторимый эффект, они хотели увидеть мучения своей жертвы. — Он с сожалением покачал головой. — Десять ударов топором практически превратили его лицо в месиво. Богдан с пониманием посмотрел на хозяина кабинета. Ему показалось, что тот с головой ушел в свои мысли и забыл о его присутствии в кабинете. Он посмотрел на часы, стрелки показывали ровно 16 часов. Богдан пропустил обед в студенческой столовой и сейчас думал, где сможет недорого пообедать. Для того, чтобы привлечь к себе внимание, он кашлянул в кулак, но Ситниковский никак не отреагировал на звук. Тогда, набравшись смелости, Сташинский все же спросил: — Иван Андреевич, я могу быть свободным? Не дожидаясь разрешения, он привстал с места, чтобы выйти из кабинета. Ситниковский перевел на молодого человека удивленный взгляд. Вопрос студента прозвучал настолько глупо в этой ситуации, что Ситниковский не сразу смог на него ответить. Он ухмыльнулся и, отрицательно мотнув головой, ответил: — Можете, но только чуть позже. — Капитан дождался, пока гость опять вернется на прежнее место, и продолжил, — Сейчас, я хотел бы, чтобы Вы помогли мне в одном деле. Он замолчал, подбирая нужные слова и в то же время, наблюдая за реакцией парня. — Вы хотите, чтобы я давал Вам информацию на своих сокурсников? — разочарованно спросил Сташинский. — Ну что Вы, — улыбнулся офицер, — С этим вопросом у меня все в порядке. Как Вы могли заметить, оперативной обстановкой в учебной группах я владею полностью, во всяком случае, я так думаю. Мне нужна Ваша помощь в поиске убийц Ярослава Галана. Улыбка сошла с лица капитана и он серьезно посмотрел на Богдана. — Каких убийц? — удивился Сташинский, — Я лично читал в газете, что милицией задержан некто Лукашевич, который подозревается в совершении преступления. — Это для газет и общественности, — отмахнулся капитан, — Он, конечно, не ангел, более того, он был соучастником убийства, но организатором этого преступления и главным исполнителем является кто-то другой. Домработница писателя видела его, но, к сожалению, фамилии его не знает. А Лукашевич и другие задержанные по этому делу молчат, как партизаны. — А чем я могу помочь? — спросил Богдан, не понимая, какую помощь от него ожидает офицер МГБ. — Ведь убийство было совершено, если не изменяет память, еще в прошлом году. — Вы еще не в том возрасте, чтобы не надеяться на память. — Засмеялся капитан и через несколько секунд, уже серьезно продолжил. — Мы располагаем сведениями, что одного из предполагаемых организаторов убийства знает приятель Вашей сестры. — Он не отрывая глаз, смотрел на молодого человека, не давая возможности ему что-то возразить. — Я думаю, Вы сможешь через нее поближе сойтись с этим парнем, войти к нему в доверие и узнать имя убийцы. — Он с надеждой посмотрел на студента, но тот молчал, уткнувшись глазами в пол. — Ты должен понять, Богдан, что так называемые воины УПА доживают свои последние дни. Многие из них уже сбежали за кордон, многие перешли на нашу сторону, но остались самые отъявленные. Они уже не люди, это звери, которых нужно уничтожать физически. И мы будем с ними бороться до конца. Поэтому ты определись, с кем ты, с ними или с нами. В случае твоего согласия, я даю слово офицера, что никто из Вашей семьи не пострадает. Капитан в обращении к Сташинскому умышленно перешел на «ты», стараясь придать беседе, более доверительный тон. — А если я не соглашусь? — Я думаю, с твоей стороны это риторический вопрос, учитывая те сведения, которые я перед тобой разгласил. — Он многозначительно улыбнулся, но все же закончил свою мысль. — Но, если ты настаиваешь, отвечу: если не согласишься, то, ни о каких гарантиях безопасности для тебя и твоих близких не может быть и речи. А выводы делай сам. Не смотря на свою молодость, Богдан умел быстро принимать ответственные решения. По тону разговора он понял, что отныне дороги назад у него нет. В случае отказа, как минимум, его семья будет подвергнута депортации, а сам он вряд ли сможет окончить институт. Но это одна сторона медали. С другой стороны, успокаивал себя Богдан, ему предлагают делать то, что совершенно не противоречит его моральным принципам и в то же время, может обеспечить безопасность его семье. Во всяком случае, со стороны действующей власти. — Конечно же, я согласен. — Почти сразу, но все же после небольшой заминки, ответил Богдан и улыбнулся. — Что я должен делать? Ситниковский, не отрывая глаз от собеседника, в ответ неопределенно кивнул головой. То ли это был знак удовлетворения ответом, то ли непродолжительная пауза в словах Богдана заставила его усомниться в искренности полученного согласия. — Вот и прекрасно. — удовлетворенно произнес капитан. — Для начала мы с тобой напишем подписку о добровольном сотрудничестве с органами госбезопасности и выберем тебе псевдоним, которым ты будешь подписывать все отчеты о выполнении оперативных поручений. Это может быть любое имя, — стал разъяснять чекист, — фамилия или кличка, лишь бы она никак не была связана с личностью самого Богдана Сташинского. Не отрывая пристального взгляда от собеседника, Ситниковский улыбнулся одними губами. Парень поднял глаза к потолку и недолго думая, произнес: — Я выбираю псевдоним «Олег». — Почему именно «Олег»? — без удивления спросил капитан. Он должен был убедиться, что это имя никак не связано ни с ним, ни с его близкими родственниками. — Так звали того мальчика, которого на моих глазах убили бандеровцы. — Ответил Сташинский. — Ну что ж, очень символично. — Не скрывая удовлетворения, произнес он в ответ. — Пусть будет «Олег». Он протянул Богдану чистый лист бумагу, подвинул ближе чернильницу с пером и стал диктовать стандартный текст подписки. — Когда я должен приступить к выполнению задания? — поставив подпись в завершении документа, спросил Сташинский. — А я тебе пока никакого конкретного задания не давал. — Засмеялся Ситниковский. — Нам с тобой предстоит еще очень большая подготовительная работа.ГЛАВА 2
Только спустя месяц Богдан вновь попал в свое родное село. За это время он несколько раз встречался со своим нынешним куратором из МГБ, раз за разом демонстрируя свои навыки, умения и возможности при выполнении малозначительных оперативных поручений. К своему удивлению, сотрудничество с МГБ нисколько не тяготило его, более того, у него появился неподкупный живой интерес и своего рода азарт. Ему очень понравился сам процесс выведывания информации, создание оперативных комбинаций и ведение наблюдения. Для молодого человека, все происходящее напоминало кино, где он был главным героем, побеждающим в незримом бою подлого врага. Эта работа настолько захватила его, что он даже согласился временно прервать учебу в институте и полностью отдаться новому делу.* * *
Родительский дом встретил его привычным укладом жизни. За весь период учебы, он впервые так долго отсутствовал дома. Богдан с радостью смотрел на знакомые с детства побеленную хату, покосившийся сарай, с оторванным засовом и чисто условный загон для коров, откуда доносился привычный запах навоза. Ему показалось, что он отсутствовал целую вечность и с интересом пытался найти то, что могло измениться за время его отсутствия. Однако все оставалось по-прежнему. Отец, как и раньше, перед обедом колол во дворе дрова, а мать вместе с сестрами, сидя под навесом, лепили вареники. Увидев его на пороге, сестры выскочили навстречу, а мать, вытерев руки полотенцем, строго спросила: — Ты, почему так долго не приезжал? Я вся извелась, не зная, где ты и что с тобой? — Все нормально, мама. Учеба задержала. С первого раза не смог сдать зачет, вот и пришлось заниматься по выходным. — Богдан поцеловал сестер и, подойдя к матери, нежно ее обнял. — Помой с дороги руки и садись за стол, обедать будем. — Прежним тоном, сохраняя нотки обиды, сказала женщина и стала собирать на разделочную доску вареники. Богдан оставил пиджак в коридоре и, засучив рукава, вернулся во двор. Следом за ним, с кувшинов воды проследовала сестра Ирина. Она была самой старшей в семье, поэтому к брату относилась с материнской теплотой и заботой. Полив на руки водой, она протянула брату полотенце и полушепотом спросила: — Что у тебя случилось? В этот раз ты приехал не такой, как обычно. У тебя взгляд потерянный. Я никогда не поверю, чтобы ты не смог выучить какой-то урок. Может, расскажешь сестре? Парень грустно улыбнулся в ответ, и, тщательно вытерев руки, повесил Ирине полотенце на плечо. — Я все тебе расскажу, но потом. Не хочу, чтобы нас услышали родители и сестры. — Как знаешь. — Пожала плечами девушка и терпеливо пошла вслед за братом в дом. За обедом Богдан старался держать себя непринужденно и даже беззаботно, постоянно рассказывая о своей учебе, периодически вставляя в свое повествование, новые анекдоты и смешные истории из студенческой жизни. Однако все эти байки и напускная беззаботность не могли скрыть от матери истинного настроения сына. — Это все хорошо и очень интересно, — перебила его мать, — Но мне кажется, что ты нам чего-то не договариваешь. — Ничего я не скрываю, — не глядя женщине в глаза, ответил Богдан, — Просто я взрослею, у меня появилась личная жизнь, поэтому начинаю меняться. Не обращай внимания на мое настроение. У меня все в порядке. Он встал из-за стола и, поблагодарив мать, вышел во двор. Раньше, когда еще на стадии подготовки, общаясь с Ситниковским, он даже не предполагал, что по приезду домой будет испытывать чувство вины перед своими родственниками. Переступив порог родного дома, он, наконец, полностью осознал, насколько изменила его жизнь злосчастная подписка о сотрудничестве с МГБ. Никогда с самого детства он ничего не скрывал от сестер и не лгал родителям, а теперь ему приходилось не только лгать, но и где-то предавать их, используя свою сестру для получения нужной информации. И самое главное, он не мог признаться своим родным, что отныне он уже не студент, а не известно кто. Впереди его ожидала полная неизвестность. От сознания этого, он начинал презирать самого себя, но в это же успокаивал себя тем, что только таким образом может спасти свою семью от тюрьмы или выселения в Сибирь. Он присел на скамейку и, вытащив пачку «Беломора», закурил. Богдан смотрел на знакомый с детства двор, раскидистые яблони в саду, посеревший от времени колодец, гусей, важно, прохаживающих по недавно скошенной траве и его душу одолевала нестерпимая тоска. По сути, глядя на все это, он прощался со своей старой жизнью, погружаясь в неведомую бездну. — Теперь ты мне можешь сказать, что у тебя случилось? — обратилась к Богдану сестра. Она настолько тихо подошла к нему, что тот невольно вздрогнул. Парень затушил папиросу и бросил окурок в ведро с куриным пометом, стоящим неподалеку. — Знаешь, Ирина, по-моему, за мной следят чекисты. — Ответил он, начиная свою игру, и осторожно осмотрелся по сторонам. — Так, так, — сестра присела рядом на скамейку, — а теперь рассказывай все подробно с самого начала. Насколько я помню, ты никогда ничего не делал такого, чем бы мог заинтересовать НКВД. Богдан тяжело вздохнул и, грустно улыбнувшись, начал рассказывать. — Все началось с убийства Ярослава Галана. Не так давно мы с ребятами обсуждали, кто мог его убить и за что. Один из студентов начал рассказывать, что его казнили воины УПА за то, что он выступил против Ватикана на Нюрнбергском процессе и требовал суда над Степаном Бандеры. Он вычитал это в местных газетах. — пояснил Богдан. — При этом упомянул, что основным исполнителями убийства милицией признаны Илларий Лукашевич и его брат. Я сразу сказал им, что это полная чушь. Дело в том, что я лично был знаком с Илларием и точно знал, что в день убийства ему в больнице удаляли гланды. — Ты что совсем ума лишился? — возмущенно произнесла Ирина и от ужаса прикрыла рот ладонью. — Да, кто же хвастается такими знакомствами. И потом, зачем ты вообще поддерживаешь такие разговоры. Неужели ты не понимаешь, что среди вас есть провокатор, который специально поднимает подобные темы. — Теперь понимаю, но и это еще не все. — С обреченным видом буркнул Богдан и, сделав глубокий вздох, продолжил. — Когда ребята поинтересовались моим мнением, я забыл об осторожности, потому что доверял всем своим товарищам и высказал предположение, что его могли убить сами сотрудники НКВД. Ведь не просто так, Галана за неделю до убийства, уволили из редакции газеты «Радяньска Украина». Ирина прикрыла глаза и бессильно запрокинула голову назад. — Ты в своем институте просто обезумел. — Вымолвила она. — Теперь тебя точно арестуют. — Скорее всего, да. — Согласился с ней Богдан и вытащил новую папиросу. — Я уже заметил, что за мной следят. А вчера, вернувшись в общежитие, обнаружил, что в моих вещах кто-то копался. Во всяком случае, книги лежали не так, как я их оставил, и вещи в чемодане оказались перевернутыми. Сестра долго молчала, оставаясь с закрытыми глазами, а затем, когда Богдан уже хотел вновь обратиться к ней, она с решительным видом повернулась к нему лицом и сказала: — Тебе нельзя возвращаться во Львов. Там тебя арестуют, а вслед за тобой пойдем и мы все. — А что мне теперь делать? — с надеждой в голосе спросил брат. — Давай поступим так. — Ирина поднялась с места и стала повязывать голову платком. — Я сейчас поговорю с Марийкой, у нее в отряде жених воюет. Я думаю, она сможет переговорить с ним в отношении тебя, чтобы хоть на какое-то время спрятать тебя в лесу. Если он согласится, то утром отведем тебя в отряд, где ты сможешь отсидеться какое-то время. Богдан, как и все члены его семьи, знал, что Марийка уже несколько лет связана с подпольем УПА. Поэтому предложение старшей сестры было изначально предусмотрено планом, разработанным Ситниковским. — А что потом? Всю жизнь прятаться по лесам? — безнадежно возразил Богдан. — Пока не пристрелят, как бешеную собаку. — А ты хочешь пятнадцать лет отмотать на Соловках? — парировала Ирина. — Иди в дом и жди меня. Только, пожалуйста, родителям ничего не говори. Она поправила руками помятую юбку и поспешила к калитке.ГЛАВА 3
Среди ночи Богдан проснулся оттого, что его кто-то настойчиво теребил за плечо. За окном светила Луна, освещая комнату тусклым светом. За ширмой громко храпел отец, создавая особый шумовой фон в доме. — Вставай быстрее и одевайся. — Шепотом произнесла Марийка, продолжая трясти брата. — Нам нужно до рассвета покинуть село. — А сколько времени? — потирая глаза, спросил Богдан и быстро начал натягивать штаны. — Не важно, — ответила сестра, — Нам нужно скорее выйти из дома, чтобы избежать разговоров с родителями. — Она, как ребенка, погладила по голове брата и, улыбнувшись, добавила, — Не волнуйся, мы с Ириной их утром успокоим и что-нибудь придумаем убедительное в твое оправдание. Вместе они вышли на улицу. Во дворе их ждала Ирина с узелком, в который положила буханку хлеба, шмат сала, несколько отварных картофелин и две головки лука. Она молча поцеловала брата в щеку и, перекрестив на прощание, пожелала доброй дороги. Озираясь по сторонам, Богдан и Марийка поспешили к лесу. Выйдя на опушку, сестра остановилась. — Богдан, я дальше не пойду. — Она протянула брату записку. — В лесу тебя будет ждать мой… — она на секунду запнулась, подбирая нужное слово. — Мой друг. Передай ему это письмо и скажи, что оно от меня. Парня зовут Орест, он хороший человек, можешь ему доверять. Храни тебя господь. Девушка быстро чмокнула Богдана в щеку и, не оборачиваясь, побежала обратно в село. Так начался новый этап жизни Богдана Сташинского в отряде УПА. Хотя, группу, состоящую из четырех человек, сложно было назвать отрядом, однако, бойцы именно так называли свое подразделение. Нельзя сказать, что новый коллектив принял беглого студента с радостью. Но, тем не менее, рекомендации его сестры, работавшей несколько лет в этом отряде связной, стали надежной гарантией для его командира. Обычно все новички, проходили своеобразный тест на преданность. В первом же бою, новый член должен был на глазах у всего отряда убить того, кто хоть каким-то образом, сотрудничал с новой властью. К счастью, опять же благодаря сестре, сия чаша миновала Богдана. По просьбе Марийки, молодого парня оставили в отряде, исключительно как кашевара, правда, периодически используя и на других хозяйственных работах.* * *
В один из вечеров, Богдан сидел на стволе поваленного дерева недалеко от костра и от нечего делать строгал перочинным ножом сухую ветку. В этот момент к нему подсел Орест. — Ну, как тебе у нас? — спросил он у Сташинского. — Все лучше, чем сидеть в тюрьме? — буркнул в ответ Богдан. — Это точно. — Потерев колени, согласился тот и, пристально посмотрев на бывшего студента, спросил. — Ты так и собираешься, все время кашу варить или все же будешь вливаться в отряд, как полноправный воин. Рябята уже начинают задавать вопросы по поводу тебя, а не знаю, что им ответить. — Знаешь, Орест, я и сам вижу, что меня здесь не особо жалуют, но я даже не умею стрелять. И потом, я никогда в жизни даже воробья из рогатки не убивал. — Ну, это дело наживное. — Засмеялся в ответ боевик, оголив в улыбке кривые, желтые от табака зубы. — Не боги горшки обжигают. Всему тебя научим, было бы желание. Он пересел на другую часть ствола, чтобы в свете костра видеть лицо Богдана и продолжил: — Может быть, тебе и не придется кого-то убивать, для этого у нас есть другие люди, не очень-то переживающих о чистоте своих рук. — Что ты имеешь виду? — не понял дальнего намека Сташинский. — А то и имею. — Хихикнул в ответ Орест и перевел взгляд на сидящих возле костра людей. — Вон видишь паренька, играющего с финкой? На некотором удалении от общей группы на корточках сидел совсем неприметный юноша, по возрасту ровесник Богдана. Он из различных положений кидал нож в землю, каждый раз радуясь, когда тот входил по самую рукоятку в мягкий грунт. Богдану его лицо сразу показалось знакомым, он точно раньше видел его в институте, но парень при появлении Сташинского в отряде сделал вид, что они не знакомы. — Кажется, я его видел в нашем институте, но не помню, на каком факультете он учится. — Учился. — Поправил его Орест, многозначительно подняв указательный палец вверх. — Это Михайло Стахур. Его уже второй год ищут вся милиция и МГБ-шники Львова. — И чем же он так «прославился»? — А тем, что с пятнадцати лет воюет в нашем отряде. На его щиту уже девять предателей, которых он лично отправил в мир иной. Но не за эти дела его ищут краснопузые. Этот герой сделал то, что не смогли сделать многие наши опытные соратники, он убил Ярослава Галана. Слышал во Львове о таком писаке? — Конечно, слышал. — Удивился Богдан, хотя изображать удивление ему не было нужды. Он резко почувствовал мощный прилив адреналина от услышанного. Задание, которое отработал ему Ситниковский и ради, которого он бросил учебу в институте, фактически было выполнено, причем без особых усилий и комбинаций. Однако, Сташинский сдержал свои эмоции и продолжил, обращаясь к командиру. — Во Львове это событие очень бурно обсуждалось, даже у нас в институте. Но я слышал, что милиция уже задержала несколько человек, обвиняемых в убийстве? — К сожалению, да. — Понуро ответил Орест, — Это все наши товарищи. Каждый из них пытался уничтожить этого гнусного мерзавца, но все же окончательную точку в этом деле поставил именно наш Михайло. Он умудрился сзади размозжить голову этому предателю, а потом, пока тот еще был жив, добил его тем же топориком. Очень мужественный парень. — С восхищением констатировал он. Боевик задумчиво посмотрел на товарищей, сидящих возле костра и через минуту, вспомнив о Богдане, продолжил. — Извини, задумался. — Усмехнулся он. — Так вот, к чему я веду. Стахуру появляться во Львове не безопасно, как и любому из нас. А вот тебя там наверняка еще никто не ищет. Поэтому нам может понадобиться, чтобы ты съездил в город, кое-что передать нашим людям и получить новые задания. — Это с радостью, — оживился Сташинский, — Честно сказать, я уже занудился сидеть здесь без дела. Так, через два дня Богдан оказался во Львове, где встретился с капитаном Ситниковским. Чекист остался очень довольным результатом работы нового агента. Тот сообщил не только о местонахождении главного подозреваемого в убийстве Ярослава Галана, но и сообщил еще о месте расположения диверсионной группы и их конспиративной квартире во Львове. Это был первый успех будущего чекиста. Прощаясь с молодым информатором, Ситниковский, не скрывая своей радости, сказал: — Ну, что ж Богдан, я доволен твоей работой и обещаю, ты скоро вернешься назад в город. — Скорей бы. — Застенчиво улыбнулся парень и спросил. — А может, мне и не стоит возвращаться в отряд? — Ну, да. — Наигранно возмутился оперативник, — А банду кто будет ликвидировать? Если ты к утру не вернешься, то этим их только спугнешь. Тогда они точно бросят свой схрон и переберутся в другое место. В этом случае, искать их придется очень долго. Сташинский тяжело вздохнул. — Что еще от меня требуется? — Сущий пустяк. — Капитан протянул Богдану маленький пакетик. — Вот тебе снотворное. Послезавтра, когда будешь кормить своих новых «товарищей», — он улыбнулся, произнося последнее слово, — обязательно высыпи порошок в чайник, только сам не пей. Когда они уснут, мы и возьмем всех вместе тепленькими. Относительно тебя разыграем сцену твоего бегства, за это, не волнуйся. Он потрепал парня по плечу и сказал: — А теперь иди и жди нас через два дня.* * *
В назначенный день, когда боевики должны были вернуться с очередного рейда, Богдан колдовал возле костра. Каша уже была готова и он повесил на огонь самый большой котел с водой, зная пристрастие здешних обитателей к вечернему чаепитию. Уже на закате, боевики, плотно поужинав, перешли к традиционному чаю. Однако, выпив по одной кружке, ни у одного из них не появилось признаков сонливости. Они мирно закурили, обсуждая итоги прошедшего дня. Шло время, а бойцы все не засыпали, однако их голоса становились все тише и тише. Снотворное почему-то действовало на них очень слабо. «Боже, какой я идиот, — про себя разозлись Богдан. — Мне же Ситниковский сказал развести снотворное в чайнике, а я высыпал его в котел. Получилась слабая концентрация. — Сташинский еще раз посмотрел на боевиков, продолжающих общаться между собой. — Придется что-то думать, исходя из сложившихся обстоятельств». Только к наступлению темноты, их голоса утихли, но чувствовалось, что глубоким сном они пока не охвачены, а находятся в полудреме. Ждать дальше не было смысла, костер постепенно затухал, и безлунная ночь постепенно окутывала лагерь непроглядной темнотой. В этот момент, убедившись, что бойцы уже не в состоянии себя контролировать, Богдан вытащил из очага тлеющую головешку и сделал ею три вращательных движения. Тем самым, давая знак, о начале захвата. К его удивлению, всего через несколько секунд вокруг костра, как из под земли, совершенно беззвучно выросли фигуры автоматчиков, среди которых Богдан сразу узнал Ситниковского. Он резко вскочил с места и побежал его сторону, чтобы кто-то из солдат случайно не выпустил ему в след автоматную очередь. Дальше, все произошло молниеносно, без единого выстрела и сопротивления. При задержании Сташинскому дали возможность бежать, а остальные оказались в руках чекистов. Так и не поняв, что с ними произошло. Однако бандеровцы вряд ли поверили в удачу новичка, благополучно вырвавшегося из этой засады. С этого момента дорога Богдану Сташинскому к прежней жизни оказалась закрытой.* * *
Спустя время, после нескольких суток скитания по лесам, он вновь появился во Львове, для того чтобы встретиться с Ситниковским. Они сидели на явочной квартире в старом доме недалеко от Краковского рынка. Это место города всегда было достаточно оживленным и там легко можно было затеряться в толпе. — Еще раз, большое спасибо, тебе за помощь в поиске убийцы Ярослава Галана и задержании всей банды. — Почти официально произнес капитан госбезопасности, приглашая Богдана присесть. — Они все арестованы и уже дают показания. Представляешь, какой гнидой оказался этот гаденыш, я, имею ввиду, Стахура. Через знакомых он втерся в доверие к Галану, сославшись на то, что пишет стихи и нуждается в творческой помощи известного писателя. У Ярослав Александровича даже мысли не возникло, что этот щенок собирается его убить. Тот несколько раз приходил к писателю, даже поздними вечерами и он ни разу ему не отказал. А в ту роковую ночь, Стахур сзади десять раз ударил его гуцульским топориком по голове. Я не понимаю, откуда в 19-летнем юноше столько жестокости. И самое главное, не могу понять, за что они уготовили ему такую страшную смерть? За то, что его произведения не нравились Римской католической церкви? Не знаю, как кто, я никогда не смогу найти оправдания их злодеяниям. Капитан отвернул лицо в сторону. Богдан увидел, как на его щеках резко заиграли желваки. Дав возможность ему успокоиться, Богдан все же набрался храбрости и спросил: — А что с моими родными, с моей сестрой? — С ними все в порядке. — Улыбнулся Ситниковский, приходя в себя и, поняв подтекст заданного вопроса, добавил. — Все живы, здоровы, и, как прежде, дома. Мы их даже не допрашивали. Богдан сделал облегченный вздох, в этой ситуации его больше всего волновала судьба сестры Марички, чем его собственная. Ведь она фактически была членом подпольной группы, которую разгромили, благодаря его непосредственному участию. Но не только это волновало его в тот момент, он долго не решался задать свой главный вопрос. После не большой паузы, он все же спросил: — А что теперь будет со мной? Как я понимаю, после такого продолжительного отсутствия, вернуться в институт мне уже не суждено? — Ты правильно понимаешь, Богдан. — Ситниковский подошел к окну и стал спокойно поливать из лейки стоявшие на подоконнике цветы. — Но это не значит, что ты нам больше не нужен. — Я опять должен куда-то внедриться и что-то узнать? — с напряжением в голосе спросил Сташинский. — Но как у меня это получится, если пути к прежней жизни у меня оказались отрезанными. Ситниковский повернулся к нему лицом и спокойно улыбнулся. — Я никогда не сомневался, что ты очень смышленый парень. — Он вернулся к столу и достал из кармана пачку «Казбека». — Я предлагаю тебе, не просто что-то узнать, а поучаствовать в сложных чекистских операциях по ликвидации бандформирований националистического подполья. Это предложение вызвало у Богдана нескрываемый интерес. Юношеский романтизм в нем еще не угас, поэтому ему не на шутку захотелось испытать себя в погонях, схватках с бандитами, стрельбой и всем тем, что он когда-то видел в кино, но не успел попробовать в реальной жизни. Тем более, что, побывав в отряде УПА, он не испытал к националистам никакого сочувствия или понимания. Наоборот, там он столкнулся с тем, что боевики с особым упоением рассказывали друг другу о том, как расправлялись с безоружными колхозниками и какие изысканные пытки придумывали, издеваясь над ними. При этом, они особо смаковали эпизоды, повествуя друг друга о страшных муках своих жертв. Слышать об этом Богдану было крайне не приятно и даже жутко. — С большим удовольствием, Иван Андреевич. — Впервые за весь разговор улыбнулся Богдан. — Что от меня требуется. — Пока ничего. — Капитан зажег спичкой папиросу, и, сделав несколько затяжек подряд, продолжил, — Для начала, ты должен забыть свою фамилию, отныне ты не Сташинский, а Морозов. Извини, но так нужно. Не дожидаясь реакции Богдана, он вытащил из портфеля новенький паспорт и протянул его парню. — Дальше, я познакомлю тебя с твоим будущим куратором, который будет тебя готовить для участия в мероприятиях. Тебе придется пройти под его руководством курс боевой подготовки, и только потом тебя определят в спецгруппу. — А что за спецгруппа? — с интересом спросил Богдан, рассматривая свой новенький паспорт. — В нашей системе сейчас используют группы, для выведывания дислокации отдельных отрядов УПА, а также лиц из числа местного населения, оказывающих им содействие. Группы достаточно надежные, хотя и состоят из бывших бандеровцев, которые в разное время и по разным причинам перешли на нашу сторону. В каждой группе есть один-два штатных сотрудника МГБ для контроля и координации действий. Так что, скучно не будет. — А как же наше общение? Мы еще увидимся? — спросил Богдан. — К сожалению, нет. — Ответил Ситниковский с грустью в глазах. — В нашей системе, каждый занимается своим делом. Я вернусь к студентам, а тебя ждет долгая интересная жизнь, хотя и очень опасная.ГЛАВА 4
Только к концу лета 1951 года Богдан попал в отряд особого назначения МГБ. За плечами остались изнурительные месяцы боевой подготовки в специальном лагере, где он вместе с новыми товарищами постигал азы подрывного дела, рукопашного боя и стрельбы из различных видов оружия. Это было интересно и увлекательно, однако, особую трудность составляла для него специальная подготовка, в ходе которой изучалась тактика действий отрядов, их идеология, задачи и приоритеты. В памяти нужно было держать множество фамилий и кличек бандеровцев и самое главное, нужно было запоминать, с какими событиями эти фамилии были связаны. Для Сташинского, который ранее не имел отношения к подполью, это вызвало серьезные трудности. Но он старался и, как в институте зубрил формулы, также старался запоминать наизусть всю ту информацию, которую давали емуинструкторы и преподаватели. В группу входило шесть человек, в основном это были бывшие бойцы УПА, перевербованные органами госбезопасности, а также кадровые военные, которые успешно зарекомендовали себя в борьбе с бандформированиями в частях Советской Армии и НКВД. В связи с этим, членам группы категорически запрещалось рассказывать друг другу что-либо о себе, дабы не провоцировать внутренний конфликт. Поэтому, общаясь между собой, они обращались исключительно по вымышленным именам или кличкам. Невзирая на возраст, Сташинский среди них заметно отличался способностью принимать правильные решения, видимо сказывалась его склонность к математике, которую он ранее изучал в институте. После сдачи последнего зачета его вызвал к себе руководитель курса подготовки. — Товарищ майор, курсант Морозов по вашему приказанию прибыл. — Доложил он, приложив руку к головному убору. — Проходи, Морозов и присаживайся. — Не вставая с места, указал хозяин кабинет на свободный стул возле приставного стола. Майор Филиппов Михаил Харитонович, возглавил курсы подготовки кадров МГБ, сразу после Победы. Сам он прошел всю войну в армейской разведке и имел за плечами богатейший боевой опыт, десятки раз он ходил за линию фронта и ни разу не имел, ни единого провала. Хотя внешне он мало отличался от обычных людей. Невысокого роста, худощав, с редкими, тронутыми сединой, волосами, тщательно зачесанными назад и невероятно худым лицом со впалыми щеками. На первый взгляд, он производил впечатление больного и слабого человека, но это было только первое впечатление. В стрельбе и рукопашном бое, с ним никто не мог соперничать, включая тех бывших фронтовиков, кто отличался, в сравнение с ним, атлетическим телосложением. — Богдан, — начал он, по-отечески обращаясь к Сташинскому. — По итогам твоей подготовки, мною принято решение назначить тебя старшим оперативно-боевой группы и отправить в распоряжение Управления МГБ по Волынской области. Тебе оказана высокая честь и я надеюсь, ты успешно справишься с возложенной на тебя задачей. От неожиданного предложения у Богдана выступили на лбу капельки пота и забегали глаза. Он убрал руки под стол, опасаясь, что они начнут предательски трястись. Сташинский не боялся ответственности, даже сама смерть его не пугала, о ней в тот момент он не думал. Начинающий боевик опасался, что отсутствие практического опыта не позволят ему проявить себя в должной мере на практике и оправдать доверие командования. — Ты не согласен с мнением руководства школы? — увидев нерешительность в глазах курсанта, строго спросил Филиппов. — Говори мне прямо, пока разговариваем в кабинете с глазу на глаз. — Никак нет, — выпрямился по стойке смирно Богдан. — Спасибо за доверие, товарищ майор. Филиппов посмотрел на него пристальным взглядом, а затем, немного смягчив тон, добавил. — Не волнуйся, и сядь на место. На первых порах, пока не оботрешься, никто тебя в свободное плавание не отпустит. Если что, ребята из группы подскажут, да и непосредственный командир отряда у тебя будет человек опытный, в прошлом один из руководителей службы безопасности УПА, но пусть тебя это не смущает. Он уже давно перешел на нашу сторону и не раз доказывал свою преданность нашему делу. — А как его фамилия? — Познакомишься с ним на месте, — не меняя выражения лица, ответил майор, — тем более, что его фамилия тебе ни о чем не скажет. В этом отряде, как и в отрядах УПА, все друг друга знают по кличкам. Кстати, ты теперь тоже будешь не Морозовым, а «Морозом». Так что, вживайся в новый образ. Завтра, когда получишь документы, мы вас отправим в Луцк. А пока отдыхай. Он пожал руку молодому сотруднику, не вставая из-за стола, и, склонив голову к документам, дал понять, что на этом их разговор закончен. Сташинский, отдав честь, щелкнул каблуками и вышел из кабинета. Так началась вторая жизнь бывшего студента математического факультета педагогического института Богдана Сташинского, а ныне бойца специальной боевой группы МГБ «Мороза».* * *
В отряде, он быстро заслужил авторитет среди новых товарищей и командования. По собственной инициативе, он придумал и опробовал на практике нетрадиционную, на тот момент, форму получения признаний от задержанных пособников бандитов. В отличие от некоторых своих коллег, которые использовали пытки и выбивание показаний, он создавал не хитрые комбинации, в результате которой человек, сам добровольно признавался в совершении преступления и выдавал своих сообщников, даже не подозревая о своем предательстве. Но признание руководством его успеха придет позже, а пока новоиспеченный командир специальной группы вышел на свое первое задание.Летним солнечным днем группа окопалась неподалеку от села Романово на окраине леса. Бойцы были одеты в форму УПА с «тризубами» в петлицах и вооружены немецкими автоматами. Они ждали автомобиль районного отдела НКВД, на котором должны были перевозить из Ковеля в Луцк задержанного в ходе чекисткой операции жителя городка Любомля — Заболотного Степана. Тот работал в районе почтальоном и подозревался органами госбезопасности в связи с местным проводом ОУН. Однако в ходе допросов, тот упорно молчал и никак не хотел ни в чем призваться.
* * *
Богдан лежал на спине и, закинув руку под голову, беззаботно смотрел в небо, по которому еле заметно плыли белые облака. Боевой автомат, заряженный холостыми патронами, лежал рядом, напоминая о себе металлически холодом под свободной рукой. Он вспоминал свой дом, родителей, сестер, и на душе становилось тоскливо от сознания того, что все это осталось в прошлой жизни и не известно, сможет ли он когда-либо к ним вернуться назад. Вместе с тем, он ничуть не сожалел о своем выборе. Ему нравилась его новая работа, причем решающим фактором для него стали ни убеждения или коммунистическая идеология, сторонником которой он никогда не был, а некая романтика, уже не та юношеская, которая им овладела на первом этапе, а осознанная, наполненная смертельным риском и адреналином. Такая жизнь постепенно становилась его образом жизни и его сутью. От философских раздумий его отвлек звук мотора, исходящий откуда-то издалека. — Внимание! — скомандовал Богдан своим подчиненным и, привстав на колено, стал всматриваться в уходящую за горизонт ниточку грунтовой дороги. Наконец, там, где небо соединяется с землей, появилась маленькая точка, настойчиво приближающаяся к ним. — Всем рассредоточиться по квадрату. — Продолжил он, и залег за ствол дерева. Через несколько минут к тому месту, где группа организовала засаду, подъехал новенький автомобиль Газ-51 с металлической будкой вместо кузова без окон. Он внезапно остановился. Водитель попытался вновь завести мотор, но в ответ лишь пронзительно завизжал стартер, сотрясая от напряжения всю машину. Из кабины вышел пожилой сержант и, открыв капот, стал внимательно рассматривать то, что находилось внутри, при этом, не предпринимая никаких действий. Затем, он подошел к кабине, которая открывалась только снаружи, и, распахнув дверь, громко крикнул: — А ну-ка, мужики, помогите мне завести ее ручным стартером. Водитель отошел немного в сторону, давая возможность выйти из кабины своим товарищам. Когда все трое военнослужащих оказались возле машины, Богдан дал команду «Огонь» и мгновенно, почти без паузы, раздался треск автоматов, спугнувший всех ворон, сидевших на деревьях. Конвоиры, не успев снять свое оружие, тут же «замертво» упали на землю. Где-то далеко отозвалось эхо, путая шум выстрелов с небесным громом. — Оттащите трупы в лес, — громко крикнул Богдан, чтобы находившийся в будке человек, услышал его команду. После того, как подчиненные выполнили его приказ, Богдан заглянул в кузов. В дальнем углу, на полу, свернувшись калачиком, сидел пожилой мужчина. Его глаза были полны ужаса, разбитые губы, опухшие веки и запекшаяся кровь на щеках делали его не узнаваемым. Перед началом операции, Богдан видел его фотографию, но в нынешнем виде узнать в нем прежнего человека было не возможно. Его местами порванная одежда была вся в запекшихся пятнах крови, а руки связаны обычной веревкой. — Ты кто такой? — строго спросил он. — Степан. — Сразу ответил тот и привстал с места. — Степан Заболотный. Богдан окинул взглядом будку и произнес: — А где Залевский? — назвал он первую попавшуюся фамилию. — Его должны были везти в этой машине. — Не знаю я никакого Залевского. — Пожав плечами, ответил мужчина. — Меня одного сюда погрузили. — Ну что, наш или нет? — заглянул в будку один из бойцов. — Да нет, — с наигранным сожалением ответил Богдан. — По-моему нас дезинформировали. Это не Залевский. — Тогда что, уходим? — вновь спросил боец и, кивнув в сторону пленника, добавил, — А с этим, что будем делать? — Что, что. — Повторил Сташинский, — В расход его. Зачем он нам нужен. Его все-равно краснопузые найдут, а он нас им сдаст с потрохами. Зачем нам лишний свидетель. — В расход, так в расход. — С невозмутимым видом ответил солдат, и, махнув автоматом в сторону выхода, крикнул Заболотному. — Быстро вылезай. Хоть свежим воздухом подышишь перед смертью. — Хлопцы! — взмолился узник и встал на колени, — Нельзя меня в расход, я же свой. С самой войны воюю с Советами. И сейчас за меня многие поручиться могут. Богдан уже хотел выйти из машины, но, услышав последнюю фразу, остановился и, взглянув через плечо на мужчину, спросил: — И кто же за тебя поручится? — «Максим» я с ним последние пять лет работал вместе. У него спросите. — Он с надеждой посмотрел на Сташинского и добавил. — «Максим» — это Роман Кравчук проводник ОУН «Западно-украинских земель», спросите у него, он подтвердит. — Ну конечно, сейчас все бросимся искать «Максима». Он сегодня здесь, а завтра там. — усмехнулся Богдан, затем изобразив на лице смутно сомнение, добавил. — Пойдем лучше с нами, поговорим в другом месте. Не дай Бог, здесь еще кто-то появится. Он вытолкнул мужчину их будки, где его почти на лету подхватили другие члены группы. Оцепив живым кольцом Заболотного, они быстро пошли вдоль леса, где на опушке одиноко стояла полуразрушенная изба. Войдя в дом, в котором не было ни дверей, ни окон, Богдан усадил пленника на единственный уцелевший табурет, а сам присел на лавку возле полуразрушенной печи. Посмотрев по сторонам, он обратился к одному из своих товарищей: — Развяжи ему руки. В это время другие члены группы, рассредоточились возле окон, наблюдая за подходами к дому. Заболотный молча смотрел на Богдана, усиленно растирая руки, натертые грубой веревкой. — И так, для того, чтобы мы тебе поверили, ты должен написать фамилии тех подпольщиков, кто тебя знает в нашем округе, и каким образом ты был с ними связан. Как ты понимаешь, наша служба безопасности должна тебя проверить и если кто-то из указанных тобой лиц не подтвердит знакомство с тобой, мы тебя расстреляем. — Совершенно спокойно произнес Богдан. — А зачем писать? — удивился Заболотный, — Я и так могу все рассказать. — А мне больше делать нечего, как за тобой записывать или я должен все фамилии, названные тобой, в голове держать? Он вытащил из планшета затертую ученическую тетрадь, химический карандаш и протянул его пленнику. — Коль уж ты говоришь, что знаком с «Максимом», то пиши, где его сейчас можно найти и какими делами ты с ним был связан. — Богдан вытащил из кармана кисет и стал крутить самокрутку. — А потом, укажешь остальных. — Он зажег самодельную сигарету и, выпустив изо рта дым, добавил. — Если перечисленные тобой люди подтвердят, что ты честно боролся с Советами и, при этом, поручатся за тебя, мы примем тебя в наш отряд. Тем более, что дороги назад у тебя уже нет. Так что, пиши и старайся не упустить ничего. Сейчас твоя жизнь в твоих руках. Заболотный, почесав затылок, обмакнул губами карандаш и начал писать. Богдан, не сводя с него глаз, молча курил, не выпуская из рук оружия.* * *
Спустя полчаса, Заболотный протянул ему список подпольщиков УПА и карандаш. — Подпиши свою писанину. В Службе безопасности такой порядок. — Пояснил он и, получив долгожданную подпись, быстро спрятал тетрадь в планшет. Сташинский повесил на шею автомат, не торопясь, поправил на поясе ремень, и едва сдерживая эмоции, твердым голосом произнес: — А теперь, хлопцы, пора выдвигаться в отряд. Нам нужно вернуться до наступления ночи. — А что будет со мной? — осторожно подал голос Заболотный. Богдан осмотрел с головы до ног своего пленника и, погасив окурок о шершавую поверхность лавки, лениво ответил: — С нами пойдешь. Куда ж тебя теперь девать. Он встал с места и подошел к окну. Долго рассматривая подходы к дому, Богдан не поворачивая головы, тихо произнес, при этом, не обращаясь к кому-то конкретно: — Свяжите на всякий случай руки этому «патриоту». Так спокойнее будет. Один из бойцов поднял с пола недавно брошенную веревку и привычным движением быстро скрутил Заболотному руки за спиной. Сташинский осмотрел всех бойцов строгим взглядом и, убедившись в готовности группы к дальнейшему передвижению, махнул вперед рукой: «Ну, с Богом. К лесу, бегом». Он грубо толкнул Заболотного в спину и сам поспешил следом за ним. В течение нескольких минут, преодолев расстояние от избушки до леса, он жестом подал команду перейти на шаг, и группа, выстроившись в колонну, след в след направилась вглубь бескрайней чащи. Около часа они шли молча, пока не вышли на залитую солнцем лужайку. После мрачной серости буковых зарослей, она показалась оазисом в пустыне, невольно ударив по глазам буйством красок летних цветов и обилием мирно парящих бабочек. Не сговариваясь и не произнося никаких команд, группа остановилась, чтобы осмотреться. Это было именно то место, где должны были развернуться основные события. Невольно у Богдана выступил пот на лбу и активно застучало сердце. Он прислушивался к тишине и до боли в глазах стал всматриваться в темноту окружающего леса. Однако, он так и не смог услышать или увидеть то, чтобы свидетельствовало об инсценированной засаде. «Неужели я в чем-то просчитался?» — подумал он и вытер рукавом пот со лба. — Нам нельзя сюда выходить. — Первым прервал молчание Заболотный и виновато посмотрел на Сташинкого. — Это еще почему? — вздрогнул от неожиданного вопроса Богдан и посмотрел на пленника таким взглядом, что тот невольно пригнулся. — Поляна хорошо простреливается, да и пения птиц я не слышу. — Немного осмелев, пояснил Заболотный, — Даже ворон на деревьях не видно. — Послушай меня, следопыт, здесь я командир и я решаю, куда и как нам идти. — Взял себя в руки Сташинский. Он с силой толкнул мужчину вперед и группа двинулась дальше. Когда они подошли к центру лужайки, даже для Богдана неожиданно раздался незнакомый голос: — Стоять на месте и сложить оружие. Людей еще не было видно, но Сашинский, облегченно вздохнув, толкнул Заболотного с такой силой, что тот упал лицом вниз, а сам открыл огонь из автомата по верхушкам деревьев. В ответ со всех сторон раздались ответные автоматные очереди, заполняя все окружающее пространство дымом и едким запахом пороха. Богдан упал на землю, предусмотрительно вылив на одежду пузырек с красной жидкостью и замер. Через минуту, лежа неподвижно, он услышал голоса подошедших людей. — Кажется, все мертвы. — Сказал один из них. — Хотя, нет. Вот этот, по-моему, жив. Солдат, не скрывая удовольствия, поднял за шиворот Заболотного и для убедительности слегка пнул его ногой под зад. — Они меня взяли в плен. — Услышал Богдан дрожащий голос своего пленника. — Я простой почтальон и поддерживаю Советскую власть. — Разберемся. — Ответил один из мужчин густым басом. — Товарищ капитан. — Раздался другой голос, — Давайте проверим документы у убитых. — Проверяй, — ответил именно тот, кого назвали капитаном, — И сними планшет с того длинного. — Он указал рукой на лежавшего в траве Сташинского. Через несколько секунд Богдана кто-то грубо перевернул на спину и стащил с него армейский планшет. Он лежал неподвижно и даже не пытался открыть глаза, хотя ему очень хотелось посмотреть, как претворяется в жизнь его собственный сценарий. Через несколько минут, послышались удаляющиеся шаги, а еще через минуту, он открыл глаза. Кругом по-прежнему летали бабочки и ярко светило солнце, только не было вместе с ними Заболотного. — Все целы? — полушепотом спросил он, продолжая оставаться неподвижным. — Все. — Услышал он недовольный ответ одного из членов группы, — Но что-то наши товарищи не очень то, церемонились с нашими телами. Так отпинали меня сапогами, что я еле сдержался, чтоб не заорать. Боец встал с земли, потирая отбитые бока. — Зато все прошло натурально и правдоподобно. — Богдан встал на ноги, вытирая травой остатки краски, и скомандовал, — Быстро все поднялись и бегом к машине, хватит нам скитаться по лесам в пешем порядке. — Это, опять целый час идти лесом? — жалобно спросил один из солдат. — У тебя есть другие предложения? — возразил ему Сташинский, поправляя поясной ремень. — Или хочешь в этой форме нарваться на другой отряд МГБ? — Я пошутил. — Виновато ответил парень, отряхивая штанину от прилипшей травы.ГЛАВА 5
Следующим утром, отдохнувший, гладко выбритый и одетый в новенькую военную форму Сташинский появился в кабинете своего непосредственного начальника подполковника Сиротюка. Хозяин кабинета был опытным чекистом, свою служебную деятельность в органах начал еще в середине 30-х годов, прошел всю войну и после ее окончания все эти годы продолжал работать в органах госбезопасности на Западной Украине. Ему неоднократно предлагали перебраться поближе к дому в Сумскую область, но спокойная жизнь была не для него. Для него война оставалась не завершенной, он продолжал чувствовать себя на передовой и требовал подобного отношения от своих подчиненных. — Ну, здравствуй, герой. — Вышел из-за стола подполковник и обеими руками пожал ладонь молодому сотруднику. — Ты даже не представляешь себе, какую информацию вчера выдавил из этого Заболотного. Тот так и не понял, что с ним произошло. Его признания не только изобличило его вину, но и дали нам надежду в самое ближайшее время ликвидировать всю бандитскую сеть в нашем районе. Молодец. Он по-отечески похлопал молодого сотрудника по плечу и, указав ему на свободный стул, сам сел в свое рабочее кресло. Сиротюк вытащил из стола пачку папирос «Герцоговина Флор» и, улыбнувшись, протянул ее Богдану. Тот осторожно вытащил из пачки одну папиросу и, с нескрываемым удовольствием поднес ее к носу, вдыхая ароматный запах элитного табака. — Кури, кури, — приободрил его начальник, — любимые папиросы Иосифа Виссарионовича, правда он ими свою трубку набивает, но табак отменный. Я сам их курю только по особым случаям. — А что, сегодня особый случай? — с еле уловимой иронией спросил Богдан. Сегодня он не без основания чувствовал себя героем, поэтому мог позволить себе подобную вольность в беседе с начальником. Подполковник, сделав несколько затяжек подряд, вальяжно откинулся на спинку кресла и сказал, обращаясь к Богдану: — Если честно, то твою затею с этим похищением я сначала воспринял скептически. Не думал, что Заболотный так быстро поплывет и сразу сдаст все это змеиное кубло. Но итог превзошел все мои ожидания. Теперь у нас есть сведения о местонахождении отрядов, о лицах, сотрудничающих с бандеровцами в городах, а также о способах связи с подпольем. Так что, будем работать дальше в этом направлении. Кстати, руководством Управления сегодня принято решение, направить тебя вместе с группой в соседнюю область для продолжения подобной работы. — Есть, продолжить работу. — Вскочил с места Сташинский и выпрямился по стойке «смирно». — Да, сиди ты, не на параде. — Махнул рукой подполковник и вновь затянулся папиросой. Выпустив сизый клуб дыма, он, прищурив левый глаз, добавил: — А вообще, Богдан, я вот что тебе хочу сказать. Учиться тебе надо. Через год, максимум два, я надеюсь, мы покончим с этой нечестью и нужно думать, как использовать тебя дальше. — Я готов работать на любом участке во имя нашей Родины. — Выпалил Сташинский, вновь сорвавшись с места. — В этом я не сомневаюсь. — Усмехнулся Сиротюк, стряхивая пепел в стеклянную пепельницу. — Но с твоим потенциалом тебя можно использовать и на более серьезных направлениях. — Это где? — не понял хода рассуждений начальника Сташинский и вопросительно взглянул на него. — Например, в разведке. — Спокойно ответил подполковник и в упор посмотрел на Богдана. Тот от неожиданности онемел и продолжал молча курить, глядя на начальника. — У тебя, кстати, как обстоит вопрос с языками? — первым нарушил молчание подполковник. Богдан удивленно поднял брови и, немного подумав, ответил: — Свободно говорю по-русски и по-украински. — Затем, сразу осознав нелепость своих слов, добавил, — Сносно говорю по-польски и немного понимаю по-немецки. — Ну, вот видишь, я же говорю, что у тебя большой потенциал. — Оживился начальник, а затем, совершенно серьезно продолжил, — Но ты пока не обольщайся. С моей стороны тебе пока не поступало никаких предложений. Это так, мысли вслух. Сейчас ты приступай к своему новому заданию и имей ввиду, — подполковник сцепил пальцы рук в замок и совершенно серьезно заявил, — это сегодня ты герой, принимаешь поздравления от сослуживцев. А завтра, кто знает, за любой прокол могут и всех собак навесить. Такая у нас служба. Поэтому почивать на лаврах времени нет. Быстрее включайся в новую работу и уже по результатам ее выполнения, будем решать, что с тобой делать дальше. — Разрешите идти? — Встал с места Сташинский. — Идите. — Ответил начальник и на прощание протянул ему свою руку.* * *
Почти целый год Богдан скитался по лесам Западной Украины, выявляя и разоблачая все новых и новых пособников бандитских формирований. Он уже не испытывал ни страха, ни волнения от этой деятельности. Более того, эта борьба стала для него привычной работой, как для школьного учителя становится обычным урок или для врача прием больного. Со временем, он даже забыл о минувшем разговоре с начальником о своих перспективах, но тот вскоре сам вернулся к нему. — Ну, здравствуй, «Мороз». — Увидев в дверях кабинета Сташинского, улыбнулся подполковник, назвав его псевдонимом, который стал для Богдана на тот период почти настоящей фамилией. На этот раз начальник не вышел из-за стола к подчиненному, которого не видел несколько месяцев, а начал вести с ним разговор, не поднимаясь из кресла. — Богдан, не могу тебе уделить достаточно времени, собираюсь в Москву. — Сиротюк сосредоточенно перебирал бумаги в папке, в поисках нужного документа. — Наслышан о твоих подвигах и искренне рад, что не ошибся в тебе. Но сейчас вынужден попрощаться с тобой, и я думаю, надолго. Подобное вступление напомнило Богдану последний разговор с капитаном Ситниковским и он приготовился к тому, что его жизнь вновь должна пойти по новому руслу. Подполковник, наконец, оторвался от документов и грустно посмотрел на Сташинского, ожидая от того встречного вопроса. — Вас переводят в столицу? — поинтересовался Богдан. — Как раз, наоборот, — усмехнулся Сиротюк, — Я остаюсь на месте, а вот ты поедешь в столицу, но только не в Москву, а в Киев. — Опять учиться? — с грустью в голосе произнес парень и, не дожидаясь приглашения начальника присесть, сам опустился на свободный стул. — Так точно. Учиться. — Начальник выдержал театральную паузу и продолжил. — Я сдержал свое слово. Ты поедешь учиться для того, что продолжить работу на Западе в качестве нелегала. Работа очень сложная и ответственная, но я надеюсь, ты справишься. Богдан молча взглянул на начальника и опустил глаза. — Когда выезжать? — минуту спустя, спросил он. Произносить стандартные слова о том, что оправдает доверие Партии и Правительства, он посчитал излишним, потому что прекрасно осознавал, что впереди его ждет неизвестность. — Сегодня. — Категорично ответил подполковник. — Документации и казенного имущества у тебя нет, поэтому сдай оружие на склад и в секретариате получи предписание к новому месту службы. Вот, пожалуй, и все. Богдан поднялся с места и уже хотел что-то сказать на прощание, но Сердюк опередил его. Подполковник вплотную подошел к нему и неожиданно по-отечески обнял. — Береги себя, сынок. — Он резко отпрянул от удивленного подчиненного и, махнув, рукой добавил, — А теперь, ступай. — Прощайте, Станислав Андреевич. — Сташинский впервые в жизни назвал своего наставника по имени-отчеству. Тогда он, видимо, уже почувствовал, что это их последняя встреча и другого шанса судьба им больше не предоставит.ГЛАВА 6
Последующие два года стали для Богдана самым настоящим испытанием. Учеба в школе КГБ оказалась гораздо сложнее, чем наполненная смертельным риском его предыдущая жизнь. Ему предстояло не просто стать агентом-нелегалом, а переломить, забыть и уничтожить самого себя. Выходец из простого украинского села, Богдан Сташинский должен был постепенно превратиться в настоящего немца, с характерным для этого менталитетом, привычками и взглядами. Во время учебы в разведшколе не было привычных учебных групп и занятий в специализированных классах. Вся подготовка носила индивидуальный характер, в процессе которой он штудировал немецкий и польский языки, порой читая в оригинале иностранных авторов, а затем, пересказывая их близко к тексту. Но большая часть времени все же уходила на совершенствование боевой и физической подготовки. Утомительные, выматывающие до дрожи в коленях кроссы, борьба, гимнастика, плавание, приемы рукопашного боя. Курсантов обучали вождению мотоцикла и автомобилей различных марок, фотоделу, картографии. Много времени приходилось проводить в тире, упражняясь с различными видами стрелкового оружия. Отдельные занятия посвящались приемам обращения с холодным оружием.* * *
— Держи рукоять тверже, — требовал инструктор, чувствуй траекторию движения ножа… Бей коротко, без замаха, дави вниз, проворачивай лезвие в теле круговым движением. Тогда внутренняя рана будет в несколько раз больше наружной. И Сташинский бил муляж, раз, другой,… сотый, пока не выработался автоматизм движений. Тогда он еще не осознавал, кого из него готовили на самом деле.* * *
Очень интересно для него проходили занятия по изучению архитектурных, ландшафтных, исторических и прочих особенностей крупных немецких городов. Все это оказалось очень нужным в его последующей работе. Но самым сложным и ответственным стало в его учебе — это вжиться в новый образ, согласно новой легенде. Как оказалось, довести до идеала свой немецкий язык, Сташинский так и не смог. Более того, стажировка в Германии показала, что ему с трудом давался беглый саксонский диалект, который на слух он не всегда воспринимал. Тогда в срочном порядке, руководству школы пришлось менять ему легенду. Шло время. Внешне Сташинский как будто не менялся. Походка мимика, поведение оставались прежними. Но все-таки незаметно для себя он становился другим: более осмотрительным в общении, внимательным к мелочам, подозрительным и осторожным, в нестандартных ситуациях доверяющим интуиции и внутреннему чутью. Он хорошо усвоил истину, что глаза видят больше, чем мы осознаем, уши слышат больше, чем нам кажется. Это называется шестым чувством. «Если ты ощутил напряженность, неясное беспокойство, соберись и приготовься к атаке. Интуиция — это не мистика». — Так говорили инструкторы в школе.* * *
Так, к началу осени 1954 года в Восточном Берлине появился молодой человек, достаточно привлекательной внешности и с хорошими манерами. Звали парня — Йозеф Леман. По происхождению, он был полукровкой. Его отец, немец по национальности, трагически погиб в результате несчастного случая, а мать, этническая полька — стала жертвой бомбардировки в годы войны. Молодому человеку с детских лет пришлось работать сначала на сахарном заводе в Польше, а затем уже в Германии, сначала листорезом в типографии, затем диспетчером в гараже и лишь к концу 1954 года, его как человека свободно владевшим польским и немецким языками взяли на работу переводчиком в министерство торговли ГДР. К этому времени, он наизусть знал цены на бензин, продукты, сигареты, шнапс, пиво, газеты. Свободно ориентировался, где подешевле можно купить костюм, каков обычно бывает размер чаевых в ресторане. Он помнил элементарные премудрости хорошего тона: на столе в ресторане нож должен лежать справа, а вилка — слева, перекладывать приборы без необходимости не следует. В туалете пользоваться не газетой, а исключительно туалетной бумагой. Сидя за рулем, уступать дорогу пешеходам… И много, много других особенностей, которых мало кто придерживался в СССР.* * *
Работа переводчика в таком авторитетном ведомстве давала ему возможность свободно передвигаться по всей Европе, что создавало благоприятные условия и для другой его деятельности, нелегальной. Однако такая шпионская работа на тот момент казалась Леману-Сташинскому сугубо рутинной и никак не внушала оптимизма бывшему бойцу спецгруппы. Периодически он устанавливал оперативные контакты с лицами интересующие КГБ, иногда передавал полученные сведения другим агентам. Несколько раз местное руководство отправляло его в Мюнхен и другие города Западной Германии в качестве курьера. Но все это было не тем, на что настраивал себя Богдан Сташинский. Ему хотелось настоящего дела, от которого захватывало бы дух и кипел адреналин. Прошлые успешные результаты его работы в Западной Украине сделали его честолюбивым. Он не хотел оставаться тихим середнячком, спокойно проживающим за границей. Богдан жаждал активных действий и славы, хотя бы в своем кругу, при этом четко понимая, что слава и работа разведчика-нелегала — понятия не совместимые. А между тем, второстепенная каждодневная работа все чаще и чаще приносила ему разочарование и хандру. Так прошло более двух лет его пребывания в Германии. В один из выходных дней, не зная чем себя занять, Богдан решил пойти на танцы, чтобы немного развеяться. Он не был большим любителем подобных развлечений, потому как ранее у него просто не было для этого ни времени, ни возможностей. В Германии он чувствовал себя волком-одиночкой. На официальной работе приходилось держать дистанцию с сослуживцами, так требовали условия конспирации. На оперативной работе, круг его общения ограничивался контактами с несколькими агентами и штатным куратором от Берлинской резидентуры. Однако молодому человеку, оказавшемуся в той ситуации, в какой оказался Богдан, естественно хотелось общаться со сверстниками и, в особенности с девушками, потому что человек в любой среде, на любой работе остается человеком и ничто человеческое ему не чуждо.* * *
Старательно отгладив свой единственный парадный костюм, серый в темную полоску и, тщательно зачесав назад непослушные волосы, он решительно направился в ближайший клуб молодежи с непреодолимой целью ликвидировать свой пробел в общение с женщинами. Богдан вошел в просторный зал и, остановившись на входе, почти сразу поймал на себе несколько восторженных взглядов одиноко стоявших девушек. И это было не удивительно. Он был молод, красив, не по годам респектабелен и это делало его привлекательным для женщин. Не обращая ни на кого внимания, он направился к барной стойке и сразу же заказал себе пива. Взяв в руки запотевший бокал, он присел за свободный столик и стал лениво рассматривать кружившие в вальсе пары. В зале находилось много представительниц слабого пола, которые привлекли его внимание, но подойти ни к одной из них Богдан не решался. К его удивлению, начать знакомство с девушкой первым для него оказалось гораздо труднее, чем внедриться во вражеский отряд. Посидев некоторое время за столиком, он в конечном итоге, отвернулся лицом от зала и полностью отдал себя бокалу пива. Вдруг, когда заиграла медленная музыка, его кто-то осторожно тронул за плечо. — Можно Вас пригласить на танец. — Услышал приятный женский голос Богдан. Он повернулся на звук и к своему удивлению увидел перед собой невысокую девушку, в белом платье в черный горошек и серых туфлях на низком каблуке. Она не была из тех девушек, на которых он ранее обратил внимание. В другой ситуации он бы прошел мимо нее, даже не заметив, потому как она относилась к той категории женщин, которых обычно называют серыми мышками. У нее была короткая, почти мальчишеская стрижка, абсолютно круглые глаза, немного вытянутый нос и большой рот с припухлой нижней губой. Богдан удивленно посмотрел по сторонам, дабы убедиться в том, что обращаются к нему и, отметив, что рядом с ним нет других мужчин, утвердительно кивнул головой. Они вышли на середину зала и начали танцевать. Через несколько минут Богдан неожиданно для себя ощутил, как что-то внутри у него начало меняться. От девушки исходило ранее неведомое ему тепло, которое заставило биться сердце с удвоенной силой. Он осторожно привлек ее ближе к себе, но та не отпрянула, а наоборот, положила голову ему на плечо. В этот момент, Богдан почувствовал запах ее волос, нежность ее ладони у себя в руке и понял, что уже не хочет отпускать ее от себя. Закончилась музыка, но они продолжали стоять по средине зала, держа друг друга за руки, не зная, как поступить дальше. — Давайте, где-нибудь поужинаем вместе. — Первым нарушил молчание Богдан. — Я не против, — сразу ответила девушка и, тут же взяв инициативу на себя, добавила. — Я знаю здесь недалеко одно уютное кафе, там очень хорошая кухня. — Тогда не будем терять времени. — Оживленно поддержал ее Богдан и, взяв девушку за руку, потянул к выходу. Стоял весенний теплый вечер, в воздухе витал запах сирени и Сташинский, возможно, впервые за последние годы почувствовал покой и умиротворение в своей душе. Он не хотел думать о работе, а наслаждался тем, чего был лишен в жизни с момента сотрудничества с МГБ. Он понял, что впервые в жизни влюбился и искренне боялся спугнуть это чувство. — Как Вас зовут? — наконец, спросил он, вспомнив, что они так и не успели познакомиться. — Инге, — смущенно ответила девушка. — Инге Поль. А Вас? Богдан на секунду запнулся, чуть не назвав свое настоящее имя. — Йозеф. Йозеф Леман. — Вы поляк? — удивилась Инге нехарактерному для немцев имени. — Не совсем. — Усмехнулся мужчина и продолжил, увидев недоумение во взгляде девушки. — Моя мама была полька, а отец немец. Но большую часть жизни я все же прожил в Польше. — Почему была? — переспросила Инге и двумя руками ухватилась за локоть Богдана. — Она погибла, — тяжело вздохнув, ответил он. — Давно. Еще во время войны, а отец еще раньше. Лицо девушки стало грустным, она всем телом прижалась к Богдану, а дальше, до самого кафе они прогуливались молча, каждый, думая о своем. Инге не хотелось продолжать неприятный для Йозефа разговор. А ему не хотелось врать девушке, рассказывая ей свою легенду. Через двадцать минут они уже сидели за столиком в кафе. Богдан заказал себе жареные сосиски с пивом, а Инге говяжьи рулетики с начинкой. — А Ваши родители живы? — вернулся к прежнему разговору Богдан. — Да, мой отец владеет небольшой автомастерской в Дольгове, это недалеко от Берлина. — Я знаю этот городок. Однажды бывал там. — Улыбнулся молодой человек, — А Вы как здесь оказались? — А я работаю парикмахером Западном секторе Берлина. — Ответила Инге, не отрываясь от процесса поглощения еды. Она ела с такой жадностью, что Богдан невольно улыбнулся. — А почему именно там? — Там платят больше, чем в восточной части Берлина, зато здесь можно квартиру снять дешевле. Вот так и живу. — А вы не пытались куда-нибудь поступить учиться. — Продолжал атаковать ее вопросами Богдан. — А зачем? — вопросом на вопрос ответила Инге. — Мне не интересны науки, а книги вообще раздражают. Я выросла в патриархальной семье, где основными ценностями для немецкой женщины всегда были, есть и будут дети, кухня и церковь. Моя мама за всю свою жизнь нигде не училась и не работала и, тем не менее, всю жизнь прожила с отцом в любви и согласии. — А ты работаешь или учишься? — не переставая жевать, спросила она, перейдя в общении на «ты». — Я работаю в немецком торговом представительстве. — С гордостью ответил Богдан. — О-о! — восторженно протянула Инге, на минуту оторвавшись от еды, — Так, ты дипломат? — Нет. Я всего лишь обычный переводчик с польского языка. — Засмеялся Сташинский и отодвинул от себя тарелку. Он с интересом смотрел на девушку и удивлялся самому себе. Инге была полным его антиподом. Внешне она казалась малопривлекательной и даже неопрятной, ее манеры оставляли желать лучшего, а интеллект с трудом дотягивал до среднего. И, тем не менее, его безудержно к ней тянуло. Это было какое-то наваждение, которому Богдан не мог дать логического объяснения. Они просидели в кафе до самого его закрытия, потеряв счет времени. Богдану никак не хотелось отпускать девушку от себя. В его сердце впервые проснулась любовь и он никак не мог насладиться этим новым чувством. Лишь далеко за полночь Богдан все же проводил девушку домой, а сам почти до самого утра не мог уснуть, находясь под неизгладимым впечатлением минувшего вечера.ГЛАВА 7
Утром Богдан проснулся в хорошем настроении. Он настраивал себя на очередное свидание с Инге и чуть не забыл о том, что в обед должен встретиться со своим куратором, кадровым сотрудником КГБ. Обычно их встречи носили кратковременный характер, где-нибудь в парке или кафе, но в этот раз Сташинскому было рекомендовано прибыть на конспиративную квартиру. Сделав несколько кругов по узким улочкам Карлхорста — пригорода Берлина и, убедившись, что за ним нет наблюдения, Богдан вошел в уже знакомый дом, где его уже ждали.* * *
Старший лейтенант Сергей Александрович Демон был непосредственным куратором Богдана с самого первого дня его пребывания в Германии. Это был относительно молодой человек, по возрасту немногим старше своего подопечного, но в отличие от Богдана проживал под своим именем. Он был высок, подтянут, спортивного телосложения с голубыми глазами и, начинающими редеть, русыми волосами. Внешне, он очень напоминал типичного немца, что само по себе было ценно в условия пребывания в Германии. Именно от него Сташинский получал задания и только ему докладывал о результатах их выполнения. Демон сидел в кресле возле журнального столика, на котором находились две фарфоровые чашки и вазочка с печеньем. — Добрый день, Йозеф, — обратился он к Богдану и, взглянув на часы, добавил, — Вы как всегда пунктуальны. — Это не удивительно. Я же немец, а у нас это в крови. — Не скрывая иронии, усмехнулся Богдан и вошел в квартиру. — Чай или кофе? — спросил куратор, предлагая агенту присесть за столик. — Не беспокойтесь, Сергей Александрович. Пока я не убедился, что за мной нет хвоста, я дважды пил кофе в кафе. — Богдан уселся в кресло и, посмотрев на коллегу, спросил, — Что-то случилось? — С чего вы взяли? — поднял на него удивленные глаза старший лейтенант, наливая себе чай в чашку. — Если Вы меня вызвали на конспиративную квартиру, значит, разговор предстоит долгий. Иначе, наше общение ограничилось бы встречей где-нибудь в сквере. — Вы правы, — не стал лукавить Демон, — на этот раз Вам нужно будет выехать в Западную Германии. — Опять что-то отвезти? — перебил его Сташинский. — Нет, Йозеф, детские игры закончились. — Отрезал куратор. — На этот раз Вы поедете туда под именем Зигфрида Дрегера, реального человека, который проживал в городе Эссене. Поэтому для начала Вы поедете туда в район Гаарцопф, где проживал реальный Дрегер. Оглядитесь, погуляйте по городу, загляните в ближайшие магазинчики, присмотритесь к его дому по улице Ромбахштрассе. На все про все — пара-тройка дней, время нынче дорого. Особо не шикуйте, чтобы не привлекать к себе внимания. Оттуда переберетесь в Мюнхен. Там остановитесь в отеле «Грюнвальд», это недалеко от железнодорожного вокзала. И сразу же начнете работу по объекту, которого необходимо установить. Он посмотрел на Богдана, ожидая вопроса, но тот молчал, предвкушая всю серьезность дальнейшего разговора. Обычно Сергей обращался к Стшинскому на «ты», но иногда, когда разговор приобретал официальный тон, то и их отношения сразу переходили в официальное русло. — Вам нужно будет найти в городе некого Льва Ребета. — продолжил резидент. — Слыхали о таком деятеле? — Первый раз слышу. — Богдан отрицательно мотнул головой. — Ну, не беда, со временем узнаете о нем все. — Демон протянул Богдану лист бумаги с печатным текстом. — Вот его установочные данные: Ребет Лев Михайлович, родился 3 марта 1912 года в Стрые на Львовщине в семье почтового урядника. Учился в еврейской начальной школе. — При этих словах, он многозначительно хмыкнул. — Потом в украинско-польской общеобразовательной школе. Окончил факультет права Львовского университета. В 22 года стал районным руководителем ОУН в Стрые. Целых три дня был даже заместителем премьер-министра в правительстве Стецько. Во время войны — Освенцим. С 1944 года живет в Мюнхене, был главным судьей в ОУН у Бандеры. Сегодня с ним враждует. Защитил докторскую диссертацию, профессор права в Украинском свободном университете там же в Мюнхене. Редактирует журнал «Украинский самостийник». Теоретик украинского национализма, автор ряда книг и многочисленных статей. Ну, с национальностью, я думаю, все понятно, а по вероисповеданию — грекокатолик. Вот, пожалуй, и все. Богдан взял в руки справку и еще раз пробежал по ней глазами. — У вас есть его фото? — спросил Богдан. — К сожалению нет. — Развел руками Демон. — Нам только известно, что он среднего роста, крепкого телосложения, с быстрой походкой, на бритую голову обычно надевает берет. На вид ему лет 45–50, постоянно носит очки. — Не густо. — Грустно констатировал Богдан. — Пожалуй, под такое описание можно подвести треть Мюнхена. — Да, вот еще выписки из его научных трудов. — Демон, не обратил внимания на иронию своего подчиненного и передал ему тонкую папку, завязанную шнурком на узел. — Ознакомься на досуге. Богдан положил ее рядом, так и не раскрыв, а затем, постучав костяшками пальцев по гладкойповерхности журнального столика, спросил. — А чем сегодня интересен органам госбезопасности этот тип. — На сегодняшний день, он остается главным идеологом украинского национализма за границей. — Серьезно ответил Демон. — А чем это опасно для нашей страны? — удивился Сташинский. — Насколько я знаю, с националистическим подпольем в СССР мы успешно покончили. — Если мы будем бездействовать, то боюсь, что это может оказаться не надолго. — Возразил ему старший лейтенант. — Национализм — это такая мерзкая идеология, которая дает свои всходы даже там, где ничего взойти не может. И, к сожалению, она заразна, как чума, а может быть и еще хуже. Посмотрите на примере Германии, сколько горя и страданий принес людям немецкий нацизм, как разновидность национализма, и наша задача уничтожить эту заразу в корне. И вообще, — старший лейтенант начал нервничать, ему очень не понравилось, что его подопечный начал задавать вопросы, ответы на которые он сам не знал. — Усвой главное: Ребет — наш злейший враг, антикоммунист, негодяй и мерзавец. Твоя задача на сегодня — взять этого профессора «под колпак», водить его с утра до ночи, досконально изучить его образ жизни, распорядок дня, привычки, круг общения, маршруты передвижения и даже кулинарные пристрастия. Ничего другого от тебя пока не требуется. Богдан не стал возражать своему куратору, потому что в своих убеждениях никогда не углублялся так далеко. Он получил задание и был готов его выполнять. — Когда я должен выехать? — спросил он. — Завтра. Вот билеты и твой новый паспорт. — Демон протянул Сташинскому конверт с новыми документами и билетами, а затем, резко остановился, как будто что-то вспомнил. — Черт, чуть не забыл. Тебе нужно расписаться в паспорте. — Он открыл новенький, еще хрустящий, документ и указал на свободную строчку, где должна стоять роспись. — Давай-ка, сперва потренируйся на бумажке, а потом поставишь свой автограф в паспорте. Когда подпись «Дрегера» украсила паспорт, Сергей спросил: — Еще вопросы будут? Сташинский сидел в кресле, устремив взгляд в одну точку. — А какова конечная цель этого задания? — наконец, произнес он. Лицо чекиста вновь стало серьезным и озабоченным. Он встал с места и чтобы не смотреть на Богдана, подошел к окну. — Видишь ли, Йозеф, в последние годы в ОУН начался раскол между сторонниками Бандеры и его заграничным течением, лидером которого является Ребет. Оба этих направления продолжают оставаться опасными для нашей страны. Дело в том, что ЦРУ и спецслужбы Великобритании стали активно использовать членов этой организации для ведения подрывной деятельности не только против СССР, но и против стран всего Восточного блока. Посмотри сам, волна беспорядков охватила Восточный Берлин, начались волнения в Польше, Венгрию захлестнула волна антиправительственных выступлений. Все эти процессы происходят не без участия фанатичных националистов. Поэтому мы хотим убить двух зайцев. — Он отошел от окна и вновь сел в кресло. — Если мы устраним Ребета, то его сторонники смогут обвинить в этом бандеровцев, что автоматически повлечет углубление конфликта между этими течения, вплоть до самоуничтожения друг друга. Нас они вряд ли смогут в этом обвинить, потому что на международном уровне авторитет ОУН давно упал и… — Что значит «устраним»? — уточнил Богдан, не дав куратору завершить свою мысль. — «Устраним» — это значит, дискредитируем, похитим или ликвидируем его физически. — С легкой ухмылкой пояснил Демон. — И то, и другое, и третье, будет для нас желаемым результатом. Сташинский напряженно посмотрел на офицера и осторожно спросил: — И все же, в чем заключается моя миссия? — Повторюсь. — Демон, как строгий учитель, стал назидательно и внятно выговаривать каждое слово, при этом, стараясь сдерживать нарастающее раздражение. — Вы должны его найти в Мюнхене, установить адрес проживания, маршруты движения, места отдыха, привычки и возможные пристрастия. Пока, это все. Дальше решение будет принимать руководство отдела. И хватит вопросов, Йозеф, я и так рассказал тебе больше, чем должен был. — Ясно. — С улыбкой ответил Богдан. — Я могу идти. — Конечно. — Ответил Сергей. Он протянул руку своему подопечному и добавил, — Удачи тебе. Сташинский ответил на рукопожатие куратора и без промедления направился к выходу. В этот день, ему как можно скорее хотелось встретиться с Инге, а завтра приступить к выполнению задания, о котором он мечтал все эти годы, проведенные за рубежом. Хотя, тогда, он еще не догадывался, что ждет его впереди.ГЛАВА 8
На следующий день Богдан Сташинский под именем Зигфрида Дрегера прибыл в Эссен, а еще через два дня, в Мюнхен. Город встретил его моросящим дождем и совсем не весенней прохладой. Подняв воротник пиджака и, придерживая рукой шляпу, он быстро направился к стоянке такси. Увидев свободный автомобиль, он уселся на заднее сиденье и, вежливо поздоровавшись с водителем, сказал ему: — Пожалуйста, на Дахауерштрассе к Рыбному фонтану. Это был достаточно оживленный район Мюнхена, где располагалась штаб-квартира ОУН. Ранее, под именем Йозефа Лемана Богдан неоднократно бывал в этом городе и неплохо его знал. Не доехав несколько сот метров до заявленного адреса, он попросил водителя остановить автомобиль и вышел. Затяжной дождь, наконец, закончился и воздух, насыщенный озоном, заставил Богдан на время забыть об истинной цели его командировки. Он шел по улице старинного города, искренне наслаждаясь величием и изысканностью его архитектуры. Не торопясь, он дошел до здания, где находилась штаб-квартира заграничного филиала ОУН. Свернув в переулок, через несколько минут он вышел на площадь Карлплац, прямо к дому под номером 8, где располагалось издательство газеты «Украинский самостийник». Немного в стороне, через дорогу он увидел небольшой отель под названием «Грюнвальд» и направился к нему. В маленьком, но уютном холе его встретила девушка, которая, судя по всему, совмещала обязанности администратора и дежурной. Увидев незнакомого мужчину, она радушно улыбнулась и вышла ему навстречу. — Добрый день, — первой поздоровалась она, — Что Вы желает? — Здравствуйте, — вежливо ответил ей Богдан, слегка прикоснувшись свободной рукой к шляпе, — Я хотел бы снять у вас номер. Желательно с видом на улицу. Девушка удивленно на него посмотрела и вернулась за стойку. — Обычно наши постояльцы просят номера с видом на внутренний дворик. — Попыталась она объяснить свою реакцию. — Некоторым трамваи на дороге своим грохотом не дают спокойно отдыхать. — Ничего, я крепко сплю, — улыбнулся в ответ Сташинский и протянул ей свой паспорт, — тем более у меня клаустрофобия и я не люблю, когда окна выходят на стену соседнего дома. Не снимая с лица улыбки, она с пониманием кивнула и, взглянув на документ нового гостя, протянула ему ключ. Богдан поднялся на второй этаж и вошел в свой номер. Помещение оказалось достаточно тесным, в нем с трудом размещались полуторная кровать, маленький комод и отдельное кресло, стоящее в углу. Однако, существенным его достоинством было большое окно, позволяющее вести наблюдение за домом напротив с любого ракурса. Богдан бросил в кресло свой саквояж и посмотрел на улицу. Дом, где располагалось издательство, и здание отеля разделяли всего метров 100–150, что позволяло ему свободно рассмотреть объекта без подручных средств. Быстро приняв душ и сменив рубашку, он подвинул кресло к окну и занял позицию на импровизированном посту наблюдения. Просидев бессменно несколько часов, он так и не увидел того, ради кого приехал в этот город. Когда стали сгущаться сумерки, он вышел на улицу и прошел туда, откуда еще можно было ожидать появления Льва Ребета. Богдан вышел на улицу Дахауерштрассе, где располагался заграничный филиал ОУН. Сам офис занимал в здании всего один этаж, на других этажах размещались различные конторы и представительства торговых организаций. Богдан взглянул на часы, стрелки показывали без четверти девятнадцать. На всякий случай он тронул ручку двери штаб-квартиры, но она оказалась запертой. «Видимо, рабочий день здесь заканчивается гораздо раньше, чем я думал. Да и судя по всему, объект здесь появляется не часто». — Сделал умозаключение Богдан и вышел на улицу. Поужинав в ближайшем кафе, он вернулся в отель. Оставшись один в номере, Богдан ради любопытства по диагонали просмотрел выписки из статей Ребета:«… Украинский народ, будучи в Восточной Европе народом с самой древней земледельческой культурой, имеет основания стать образцом политической культуры для всего сообщества и вместо тирании, которую столетиями на Востоке насаждала российская (белая и красная) империя, показать пример современного демократического государства, где свобода и достоинство человека не пустой звук». — Следующая выписка гласила: «В 1941 году С. Бандера по непонятным причинам не принял активного участия в построении украинской самостоятельной жизни и в революционной борьбе на Украине, а послал туда из эмиграции, так сказать, только свое имя… Сам С. Бандера не пошел с походными группами на Украину, оставаясь в эмигрантском подполье в самый ответственный момент, когда решался вопрос отношения ОУН к гитлеровской политике. Он пошел на переговоры с представителями нацистской власти. Фактически добровольно отдался в руки гестапо…»«Да ну их к черту! — Сташинский скомкал листочки, оставленные Сергеем и бросил их в саквояж. — Пусть они между собой хоть до смерти перегрызутся. Мне-то что с того…».
* * *
Следующее утро порадовало Богдан ясным небом и теплыми солнечными лучами. Сидеть в такой день в душном гостиничном номере у него желания не было. Выйдя из отеля, он прошел к скверу, расположенному возле издательства. Он присел на свободную скамейку под раскидистым каштаном и, развернув газету, стал всматриваться в лица всех, кто появлялся на пороге здания. В течение дня, он несколько раз менял места наблюдения, но так и не увидел никого, кто бы хоть приблизительно подходил под те внешние описания объекта, которые он получил от своего руководства. В итоге, первые два дня, проведенные Сташинским в Мюнхене, в конечном счете, так и не увенчались успехом. На третий день, проснувшись, Богдан без промедления сел возле окна гостиничного номера и, не отрывая взгляда от дверей дома, расположенного на противоположной стороне улицы, стал рассматривать всех прохожих, приближающихся к зданию. Около 8 часов утра, из-за угла дома вышел среднего роста мужчина, в сером костюме, круглых очках в роговой оправе и черном берете. Увидев его, Богдан вытащил из саквояжа маленький театральный бинокль, чтобы более детально рассмотреть внешность мужчины. Человек быстрой походкой прошел к издательству и уверенной поступью вошел внутрь. Сомнений не было, это был Лев Ребет. Держа в руках бинокль, Богдан почувствовал, как его ладони вмиг стали влажными, а дыхание участилось, как будто он только что пробежал стометровку. Подобные ощущения он испытывал последний раз на Западной Украине, когда работал в составе спецгруппы МГБ. Настроение от этого у него заметно стало меняться в лучшую сторону. Он вновь почувствовал себя охотником, выслеживающим свою жертву. Сташинский быстро оделся, стараясь не упускать из виду вход в здание. Он стоял возле окна, опасаясь отлучиться даже на секунду, чтобы не пропустить момент выхода Ребета из здания. Он был настолько возбужден, что не заметил, как пролетели 4 часа ожидания, пока объект его наблюдения вновь не появился на пороге издательства. Тот без промедления завернул за угол дома и скрылся из виду. На этот раз, Богдан выскочил из номера, и, бросив на ходу ключи удивленному администратору, почти бегом поспешил вслед за удаляющимся Ребетом. Догнать его оказалось делом не простым. Невзирая на возраст и заметную хромоту, профессор оказался очень энергичным человеком и двигался достаточно быстро. Богдану пришлось несколько раз переходить на бег, чтобы сократить дистанцию. На него обращали внимание прохожие, но Сташинского это не волновало. В свою очередь, Ребет был уверен в своей безопасности и, давно отказавшись от личной охраны, любил ходить пешком по старинным улочкам города. Прожив более десяти лет в Германии, он чувствовал себя в этой стране спокойно и свободно, поэтому не утруждал себя лишний раз оглядываться назад во время своих прогулок. Сократив дистанцию до пятидесяти метров, Богдан перебежал на противоположную сторону улицу, и, перейдя на шаг, пошел следом за Ребетом, стараясь не упускать его из виду. Так, следуя за ним по городу, они дошли до заграничного офиса ОУН. Два последующих дня Богдан не упускал из виду свою жертву, сопровождая его по городу. Он следовал за ним везде, однажды, после обеда даже сел вместе с ним в трамвай. Толпа прижала его к объекту настолько близко, что он мог спокойно различить его черты лица до мелочей. Богдан смотрел на этого уже не молодого человека, с блуждающей улыбкой на лице и пытался понять, как человек с такой интеллигентной внешностью, добрыми глазами и мягкой улыбкой, может быть врагом для его народа. Именно так он рассуждал тогда, стоя в вагоне трамвая. Вдруг, неожиданно Ребет повернулся лицом к Богдану, видимо, он почувствовал на себе взгляд незнакомого молодого человека. Сташинский резко надвинул на глаза шляпу и на ближайшей остановке вышел из трамвая, опасаясь, что тот сможет запомнить его внешность. К исходу недели, он уже знал все, что от него требовалось: домашний адрес объекта в жилом квартале Швабинга по улице Окамштрассе; дни, когда тот появлялся в редакции газеты и на лекциях в университете; периодичность посещения им эмигрантского центра и многое другое, что характеризовало Ребета, как человека. На этом этапе, миссия Сташинского была выполнена. Перед отъездом «герр Дрегер» не преминул заглянуть-таки в легендарный пивной ресторан «Штахус», чтобы отведать знаменитого баварского пива. «Кто знает, когда еще выпадет такой случай и выпадет ли он вообще» — рассудил он, входя в заведение.ГЛАВА 9
В Берлин Сташинский вернулся в состоянии легкой эйфории. Он выполнил свое задание и вновь чувствовал себя нужным и востребованным, как в былые года. Богдан ждал новых указаний, даже не думая в тот момент об Инге. Прямо с вокзала он позвонил своему руководителю, чтобы договориться о встрече. Ему не терпелось доложить об очередном успехе, однако, Сергей Демон спокойно воспринял известие об его возвращении. — Давай не сегодня. — Обыденно произнес тот, будто итог выполнения задания его совсем не интересовал. — Ты отдохни с дороги, выспись, а завтра к обеду встретимся у нас и все обсудим. Говоря «у нас», куратор Сташинского имел ввиду конспиративную квартиру в г. Карлхорсте, где обычно у них проходили самые ответственные и продолжительные встречи. — Хорошо. Завтра, так завтра. — Немного удивился Богдан, но тут же про себя согласился, что отдых ему не помешает. Он повесил трубку и, почти на ходу запрыгнув в проходящий трамвай, поехал домой.* * *
Войдя в квартиру, он бросил саквояж на пол и, раздеваясь на ходу, направился в ванную комнату. Ему хотелось не столько освежиться после дороги, так как еще не было по-настоящему летней жары, сколько смыть с себя то напряжение, которое накопилось в нем за время его командировки. Растапливать титан, у него не было ни времени, ни желания. Он встал под душ и включил холодную воду. От первого потока ледяной струи он сначала испытал легкий шок, а затем, постепенно привыкнув, ощутил долгожданное расслабление, а затем, бодрость и даже прилив новой энергии. Выйдя из душа, он до красноты растер тело махровым полотенцем и, раскинув руки в разные стороны, плюхнулся спиной на аккуратно заправленную кровать. Он лежал, уткнувшись не моргающими взглядом в потолок, и думал об Инге. Девушка, так внезапно появившаяся в его жизни, никак не вписывалась в его долгосрочные планы. Изначально, еще в разведшколе, его готовили к серьезной и длительной работе на Западе, поэтому связь с Инге, вряд ли могла понравиться Руководству 13 отдела ПГУ КГБ. Он прекрасно это понимал сам, отдавая отчет в том, что она автоматически становится слабым звеном в его карьере, как разведчика, и может разрушить всю его дальнейшую жизнь. Однако, понимал он это умом, а не сердцем. Вопреки здравому смыслу, его тянуло к этой девушке и мысли о ней заполняли все его внутреннее пространство, отводя первоочередные задачи службы на второй план. О знакомстве с Инге он должен был сразу доложить Сергею Демону, так требовали инструкции, но Богдан решил пока этого не делать, наивно надеясь, что со временем сам сможет найти выход из этого не простого положения. Так, рассуждая о проблемах своего бытия, он не заметил, как погрузился в глубокий сон. Проснулся Богдан почти под вечер от невероятного чувства голода и спазмов в желудке. Только сейчас он вспомнил, что в этот день с утра ничего не ел. Никаких продуктов в его холостяцком жилище не было, поэтому, быстро надев свежую рубашку и повседневный костюм, он направился в ближайший гаштет, где еще можно было что-то перекусить. В этом небольшом кафе из шести столиков, Богдана хорошо знали в лицо. Практически каждое утро он пил здесь кофе с ароматными баварскими булочками, а вечерами иногда заходил пропустить кружку темного пива, которое варили здесь же по старинному немецкому рецепту. — Добрый вечер, господин Леман, — улыбнулась девушка-официантка, увидев Богдана, и сразу же спросила — Вам, как обычно, бокал пива? — Добрый вечер, Габи, — ответил и, немного подумав, спросил, — А что вы еще можете предложить на ужин из того, что не требует долгого приготовления. Официантка подкатила глаза к потолку, вспоминая меню и, наконец, определившись, ответила, — Могу предложить швабские вареники или жареные колбаски с картофелем. — Вареники, пожалуйста, — ответил Сташинский, присаживаясь за свободный столик, — Но пиво принесите, пожалуйста, сразу. — Непременно, — ответила девушка, в очередной раз, демонстрируя свою лучезарную улыбку и, записав заказ себе в блокнот, немедленно удалилась на кухню. Через пять минут Богдан уплетал очередной шедевр кулинарного искусства местного повара, запивая его небольшими глотками пива. Он с детства любил вареники, особенно те, которые готовила его мама. Но немецкие вареники кардинально отличались от украинских. Они больше напоминали пельмени или даже грузинские хинкали, там не было ни картофеля ни творога, их начинку составляли обжаренная копченая свинина вперемежку с измельченными вареными яйцами и зеленью. Богдан не был гурманом в еде, но в этот день он решил отойти от своих правил и немного побаловать себя, тем самым, своеобразно отметив свой успех. Спешить ему было некуда. Это был субботний вечер, Инге обычно в выходные дни выезжала домой к родителям, поэтому Богдан заказал себе еще бокал пива и порцию жареных колбасок. Так, под удивленные улыбки персонала, Сташинский просидел за столиком до самого закрытия гаштета, а затем медленно поплелся в свое холостяцкое жилище. На следующий день, в полдень, он появился на конспиративной квартире. В этот раз Сергей Демон ждал его, как дорогого гостя. Впервые, за все годы сотрудничества, на столике стояла бутылка «Столичной» водки, черный хлеб, сало и маринованные огурчики. — О-о, у нас сегодня день ностальгии по Родине? — усмехнулся Богдан, присаживаясь в кресло. — А как же по-другому. Надо же иногда напоминать тебе, кто ты есть на самом деле. — Засмеялся в ответ Демон, — А то ты так станешь настоящим немцем и забудешь о своих русских корнях. — Украинских. — Поправил его Сташинский. — Я украинец по национальности. — Да, какая разница. — Сергей без длительных вступлений начал разливать напиток по рюмкам, — Все мы вышли из одного дома под названием Киевская Русь. Даже твой тезка Богдан Хмельницкий в зависимости от обстоятельств называл себя, то гетманом, а то и русским шляхтичем. Так что неважно, кто мы русские или украинцы, все это условность, все мы советский народ и это главное. — Он поднял рюмку и встал с места. — Вот давай, и выпьем с тобой за советский народ. Сташинский, следуя примеру старшего товарища, тоже встал, но в отличие от него не стал пить содержимое рюмки до дна, а лишь пригубил ее. Демон посмотрел на своего подопечного и удовлетворено улыбнулся. — Очень хорошо, что немецкие привычки стали для тебя нормой поведения. — Произнес он, вновь усаживаясь в кресло. — Что Вы имеете ввиду? — спросил Богдан, нанизывая вилкой кусочек сала. — То, что водку пьешь не залпом, а маленькими глотками. — Ответил Сергей. — Обычно на таких мелочах и прокалываются наши коллеги за рубежом. — Он откусил огурец и, прожевав его, продолжил, — А теперь, расскажи, что смог узнать в Мюнхене. Богдан отложил вилку в сторону, после вчерашнего плотного ужина, чувство голода у него еще не проснулось. — Практически все, что от меня требовалось. — С гордостью ответил Сташинский и, не дожидаясь наводящих вопросов, продолжил. — Я узнал, что Лев Ребет проживает вместе с женой по адресу Окамштрассе 12 в пятиэтажном одноподъездном доме на третьем этаже. На каждом этаже расположено по три квартиры. Входная дверь в подъезд закрывается на ключ, который имеется у каждого из жильцов. Почти ежедневно утром к 10 часам на трамвае Љ 21 он ездит на работу в редакцию газеты «Украинский самостийник», расположенную на площади Карплац 8. Вход в подъезд свободный, потому что в этом здании есть еще несколько административных контор и коммерческих представительств. Периодически в рабочее время он посещает штаб-квартиру украинского центра на улице Дахауэрштрассе. Там он появляется не часто и не долго по времени, видимо, по мере надобности. Обычно туда он ходит пешком, потому что расстояние между редакцией и штаб-квартирой не более одного километра. Еще по четным дням он читает лекции в Украинском свободном Университете, расположенном по улице Пинценауерштрассе дом 15. Это достаточно далеко от Карплац, поэтому он ездит туда либо на трамвае, либо на такси. Обычно обедает в кафе рядом с отелем «Грюнвальд», это напротив редакции. Иногда после обеда, прохаживается по набережной Кегльмюльбах-канала, но недолго, минут пятнадцать-двадцать, не более. Охраны с ним нет. В вечернее время из дому не выходит. За время наблюдения я ни разу не видел, чтобы он с кем-то встречался на нейтральной территории. По магазинам сам не ходит. Во время передвижений старается избегать мертвых зон и многолюдных мест. Другими словами, при всей его публичности ведет, можно сказать, затворнический образ жизни. — Очень хорошо, Йозеф, — Демон задумчиво поднял к потолку глаза и нервно почесал подбородок. — Очень хорошо. — Какое будет следующее задание? — улыбаясь, спросил Богдан, глядя на изменившегося в лице куратора. Он был доволен, что Сергей не задал ему ни одного дополнительного вопроса и не высказал ни одного замечания. Подобная реакция руководителя говорила о том, что с этим заданием он успешно справился. Демон загадочно посмотрел на Сташинского и на выдохе тихо произнес: — А следующее задание у тебя будет не простое — нужно убить Ребета. Богдан от неожиданности невольно закашлял. — Как убить? — не своим голосом спросил он. — А почему я? — А кто? — резко оборвал его Демон. — Ты думаешь, для его ликвидации мы привлечем весь личный состав 13 отдела ПГУ? Нет уж брат, такие мероприятия проводятся с минимальной степенью огласки, а значит, для его проведения будет задействовано минимум сил. — Он сделал паузу и, бросив на Богдана недовольный взгляд, добавил. — Тем более, что эту задачу нашему Руководству поставил лично Никита Сергеевич Хрущев и мы обязаны ее выполнить. Сташинский сидел неподвижно и не моргающим взглядом смотрел в одну точку. Он, человек, который за всю свою жизнь, не убил даже воробья, должен был совершить самое страшное преступление из тех, какие придумало человечество. — Ты что, против? — многозначительно спросил Сергей, выводя его из состояния ступора. Богдан в этот момент понимал, что отказаться от выполнения задания не имеет права, иначе, его самого не оставят в живых. Это была та редкая ситуация, когда не бывает другого выхода. Он, не двигаясь, сидел в кресле и как школьник засунул руки под бедра. В этот момент он отчетливо слышал удары собственного сердца и от этого, у него пересохло во рту. Дрожащими руками Богдан налил себе полстакана водки и залпом его осушил. Сергей, едва сдерживая напряжение, не моргая, смотрел на своего коллегу. В этот промежуток времени он лучше других понимал, что сейчас решалась не участь Льва Ребета, решение об его ликвидации было принято. В этой комнате решалась судьба даже не Сташинского, а его самого, как главного организатора этой кровавой операции. Поэтому возможный отказ Богдана от выполнения задания автоматически ставил крест и на его карьере. — Пойми, Йозеф, меня правильно. — Сергей старался говорить спокойно, придавая своему голосу отеческий тон. — В каждом из нас дремлет потенциальный убийца, только не все мы это осознаем. Довольно часто мы подавляем в себе желание уничтожить тех, кто мешает нам жить. В конце концов, враги, которые портят нам существование, могут оказаться сильнее, изворотливее, хитрее. Могут опередить и первыми нанести удар. Это война, незримая, но в тоже время жестокая война… А на войне солдат получает приказ и он обязан его выполнить. И не важно где отдают этот приказ, в окопе, на плацу перед строем, в кабинете или в гостиничном номере. Солдат должен выполнить приказ без малейших колебаний и отказаться ты не можешь, праватакого не имеешь. Это в армии за не выполнение приказа тебя могут разжаловать, отправить служить в какой-нибудь богом забытый гарнизон. В нашей системе все по-другому. У нас методы воспитания иные и меры наказания тоже. Дальше развивать эту тему не было смысла. Сташинский понимал, что его отказ равносилен смертному приговору. — Когда я должен это сделать? — после затянувшегося молчания обреченно произнес Богдан. Демон облегченно выдохнул из легких воздух и обмяк в кресле. — Не торопи события. — Снисходительно улыбнулся он и наполнил рюмки. — Тебе еще придется несколько раз выехать в Мюнхен для того, чтобы определиться, когда и в каком месте лучше организовать ликвидацию объекта. А мы тем временем подберем тебе надежное оружие. Сам понимаешь, обычный пистолет или нож здесь не подойдет. Ребета нужно будет убрать так, чтобы на месте убийства не осталось никаких улик. Нам нужно все обставить таким образом, чтобы для полиции его смерть выглядела, как естественная, а для бандеровского крыла ОУН, как загадочная. Тогда между ними усилятся внутренние противоречия и начнется междоусобная война. — Вы об этом уже говорили. — Буркнул в ответ Сташинский и, взяв себя в руки, добавил, — Можете не сомневаться во мне. Я сделаю все так, как нужно. — Вот и замечательно. — Удовлетворенно произнес Сергей и демонстративно поднял свою рюмку, предвкушая новый тост.ГЛАВА 10
Прошло лето 1957 года. Сташинский еще три раза выезжал в Мюнхен и в начале сентября доложил о своей готовности к выполнению задания. Его душевные терзания очень быстро ушли на второй план и немаловажную роль в этом сыграла Инге. Богдан испытывал к ней не просто любовь, он находил в этой хрупкой ничем не приметной девушке источник своих внутренних сил и вдохновения. Их отношения развивались настолько стремительно, что скрывать их становилось все сложнее и сложнее. Инге стала периодически оставаться у него на ночь. Вместе они проводили все свое свободное время и от этого, с каждым днем Богдану становилось все сложнее лгать любимой девушке. Двойная жизнь его угнетала, но открыться ей он не решался. Единственное, что сдерживало Богдана признаться ей — это не ответственность перед своим руководством за разглашение государственной тайны, а боязнь навсегда ее потерять. Вместе с тем, Инге и не провоцировала его на откровенность. Она никогда не интересовалась его работой, частые отъезды в командировки воспринимала, как должное и никогда не расспрашивала о прошлой жизни. За это в глубине души Богдан был ей очень благодарен. Такие отношения позволяли ему быть с ней искренним. Хотя однажды ему все же пришлось солгать девушке. Как-то раз, когда Инге осталась у него ночевать, утром, во время завтрака, она как бы, между прочим, сказала: — Ночью ты говорил во сне. Богдан поднял на нее удивленные глаза: — И что же я говорил? — Я не поняла. — Отмахнулась девушка, намазывая маслом кусочек хлеба. — Ты говорил не по-немецки. Она не требовала от него ответа, не просила пояснений, она просто констатировала факт и не более того. Сташинский на несколько секунд онемел от неожиданности, не зная, что ей ответить. Но, затем, совладав с собой, изо всех сил стараясь казаться беззаботным, сказал: — Ничего удивительного, мне приснилась мама. В детстве она разговаривала со мной исключительно по-польски, старалась, чтобы я свободно говорил на двух языках. Поэтому иногда, когда я вспоминаю детство, то начинаю вновь думать по-польски. Пусть тебя это не шокирует. От этой вынужденной лжи, Богдану стало стыдно перед Инге и он решил сменить тему: — Хочешь, я сегодня сам приготовлю ужин? — Нет, Йозеф. — Инге положила ему на руку свою ладонь и улыбнулась, — ты забыл, что завтра воскресенье, а на выходные я уезжаю к родителям. Поэтому сегодня ты будешь ужинать без меня. Она не почувствовала никакой фальши в словах Богдана, ему она всецело доверяла и он пока этим успешно пользовался. Однако, бесконечно так продолжаться не могло и настоящие испытания им предстояло еще пройти. Однажды дождливым октябрьским утром Демон вызвал Сташинского на конспиративную квартиру. Богдан прекрасно понимал, какой разговор ему предстоит, он давно ждал этого момента, но все же надеялся, что это произойдет не так скоро. Как всегда он прибыл на место встречи без опоздания и был искренне удивлен, увидев там Сергея Демона в присутствие незнакомого человека. — Знакомьтесь, Йозеф, это наш коллега из Москвы. — Представил он гостя и, увидев смущение на лице своего подопечного, пояснил, — Федор Степанович сотрудник нашего оперативно-технического Управления. Он специально прибыл сюда, чтобы встретиться с тобой. — Добрый день. — Сухо произнес гость и протянул Богдану свою маленькую, как у ребенка ладошку. Сташинский с недоверием посмотрел на этого человека, который никак вписывался в образ тех чекистов, с которыми ему приходилось иметь дело ранее. Перед ним стоял мужчина лет 40–45, ростом ниже среднего, щуплый с абсолютно лысой головой и круглых в металлической оправе, очках. Его внешность можно было бы назвать серой, если б не проницательные и выразительные глаза. Пожав руку незнакомцу, Богдан прошел в комнату и уселся в кресло, не дожидаясь приглашения. На конспиративной квартире он чувствовал себя, как дома, поэтому и держал себя с московским специалистом, как хозяин положения. Столичный гость оказался не очень разговорчивым и сразу перешел к делу. Он вытащил из-под стола небольшой металлический чемоданчик и, открыв его, развернул содержимым к Богдану. В нем находился небольшой цилиндр из белого металла, напоминающий крупную авторучку, диаметром не более двух сантиметров и длиной около десяти сантиметра. — Это Ваше оружие, — произнес он, обращаясь к Сташинскому, — В качестве патрона здесь заряжена пластиковая ампула с синильной кислотой, этот яд не имеет ни цвета, ни запаха, поэтому будьте предельно осторожны. Суть его заключается в том, что при выстреле, яд превращается в струю газа. Его пары при вдохе попадают в легкие, в результате чего артерии, подводящие кровь к мозгу, моментально парализуются, вызывая у жертвы своеобразный тромбоз. Смерть в этом случае наступает в течение минуты, максимум полторы. Затем яд улетучивается, не оставляя никаких следов в организме. Практически человек умирает от инсульта или инфаркта. — И как пользоваться этим оружием? — спросил Сташинский, рассматривая цилиндр. — Все очень просто, — продолжал тот, — Вам нужно направить этот предмет прямо в лицо объекту и нажать вот на эту кнопку. — Он показал пальцем на крохотный спусковой крючок. — Желательно, чтобы расстояние между вами и жертвой было не более полуметра. Сам пистолет не перезаряжается, он одноразовый, поэтому, после его использования, вам необходимо от него срочно избавиться, но так, чтобы потом его никто не обнаружил. — Я это понял, — ответил Богдан, — Но у меня есть один вопрос, точнее два. — Слушаю Вас, — поправил очки специалист. — Во-первых, как быть мне, если вдруг невольно сам вдохну этот газ? — Сташинский посмотрел на собеседника и скрестил руки на груди. — Мы предусмотрели такой вариант, — улыбнулся Федор Степанович, — За несколько минут до операции Вам необходимо принять вот эту таблетку. — Он протянул Богдану маленькую упаковку, а затем, достав вторую, продолжил, — А вот эту таблетку примите сразу после выполнения задания. Это противоядие, которое позволит Вам остаться невредимым. Оно расширит Ваши кровеносные сосуды и обеспечит дополнительный приток крови. Он посмотрел на Сташинского и, убедившись, что тот остался удовлетворенным ответом, спросил: — А какой второй вопрос? Богдан по-мальчишески почесал затылок и, для надежности посмотрев на Демона, неуверенно произнес: — А если этот пистолет не сработает или газ не подействует на объекта. Как быть мне в этой ситуации? — Это исключено. — Категорично заявил гость. — Мы проверяли действие этого оружия на собаках, эффект стопроцентный. Так что, не беспокойтесь. — Уже не беспокоюсь. — попытался улыбнуться Сташинский и, обращаясь к непосредственному куратору, спросил, — Когда мне выезжать? — Желательно завтра. — Ответил столичный специалист, не обращая внимания на то, что вопрос был задан не ему. — Период действия газа всего десять дней, поэтому вам следует поторопиться. Времени осталось совсем мало. — Тогда еще один вопрос. — Сташинский вновь обратился к Демону. — Меня кто-то будет страховать? — Нет. — Отрезал тот, — В случае провала, ты должен немедленно вернуться в Берлин. Этот ответ удовлетворил и даже успокоил Богдана. Он догадывался, как обычно поступают с ликвидаторами в случае провала. В его положении, ему не дали никакого оружия для того, чтобы покончить с собой в случае неудачной ликвидации, а также вселили небольшую уверенность в том, что его не уберут, по крайней мере, до возвращения в Берлин. — И все же, не торопитесь приступать к делу. — Остановил Сташинского московский гость, — Думаю, будет не лишним, если мы опробуем это оружие на практике. «Москвич» быстро соорудил из газеты «мишень», прикрепил ее кнопкой к стене и предал Сташинскому аналогичный пистолет. Богдан автоматически взял в руки холодный металл, но остался стоять как вкопанный, не зная, что делать с ним дальше. — Не бойтесь, не отравитесь, — засмеялся технарь, — сейчас в ампуле простая вода. Поднимите оружие на уровень лица возможного объекта и спокойно стреляйте. Сташинский нажал на спусковой механизм, раздался легкий хлопок, и на газете тот час образовалось темное мокрое пятно, диаметром около 20 сантиметров. — Ну, вот видите, все предельно просто. — Воскликнул столичный гость. — А вот теперь, пожалуй, все. Удачи Вам и помните, что срок действия яда ограничен.ГЛАВА 11
9 октября 1957 года Сташинский по документам на имя Зигфрида Дрегера вылетел из аэропорта Темпельхоф, расположенного в Западном Берлине, в Мюнхен. Оружие он упаковал в колбасную упаковку и спрятал в коробочке для бутербродов. Из вещей при нем был только дорожный портфель. Прибыв на место, Богдан поначалу не хотел останавливаться в «Грюнвальде». Там его лицо наверняка примелькалась вышколенной отельной прислуге. С другой стороны, в отеле он успел досконально изучить планировку, ходы и выходы, укромные местечки, «черные» лестницы. Кроме того, из окон номеров вся площадь Карлплац раскрывалась, как на ладони. Словом, Сташинский решил ничего не менять. Ему очень хотелось поскорее закончить это дело. Задерживаться надолго в Мюнхене не входило в его планы. В Берлине его ждала Инге и, в этот день, он старался думать только о ней, чтобы не оставаться наедине с тягостными мыслями о предстоящей ликвидации.* * *
Утром 10 октября с девяти часов утра Сташинский прохаживался по площади, ожидая приезда Ребета к месту работу в редакции «Украинский самостийник». Погода в этот день была не для прогулок. Прошедший ночью дождь оставил после себя множество луж, которые доставляли прохожим очевидные неудобства. Порывистый ветер срывал не только пожелтевшую листву с деревьев, но и шляпы с редких прохожих, праздно болтающихся по улицам в этот унылый день. Богдан, подняв воротник плаща, стоял под навесом сувенирного магазина и всматривался в лица всех пассажиров, выходивших из трамвая. Правой рукой он придерживал за пазухой пистолет, завернутый в газету. Его трясла мелкая дрожь, то ли от сырой погоды, то ли от волнения, которая нарастала с каждой минутой. Периодически он посматривал на часы, но Ребета все еще не было и это его волновало еще больше. Когда стрелки часов показали без четверти одиннадцать, он понял, что ждать объекта уже нет смысла. Богдан вернулся в номер гостиницы и, не снимая плаща, рухнул на кровать. Вечерняя прогулка возле штаб-квартиры ОУН также не увенчалась успехом. На следующий день, после долгого и бесполезного наблюдения за редакцией из окна номера, он вышел на площадь. В это время, возле подъезда стояли автомобили такси в ожидании клиентов. Он не торопясь, сел в ближайшее из них и сказал водителю: — К украинскому университету, пожалуйста. Подъехав к зданию, он расплатился с таксистом, но не стал заходить в помещение, а перешел на противоположную сторону улицы и сел в кафе, чтобы оттуда наблюдать за центральным входом в университет. Ждать пришлось достаточно долго. За это время Богдан успел выпить две чашки кофе и просмотреть свежие газеты. Только после обеда оттуда стали выходить студенты. Стоя у входа, молодые люди беззаботно смеялись и что-то бурно обсуждали. Невольно Сташинский вспомнил свои студенческие годы, так неожиданно и болезненно прерванные сложившимися обстоятельствами. На душе вдруг стало грустно и тревожно. «Как недавно и как давно это было, словно все было не со мной». — Подумал он. Не успел он отойти от прилива меланхолии и ностальгии, как в дверях главного входа появилась грузная фигура профессора. Ребет, как обычно, не оглядываясь по сторонам, быстрой походкой поспешил к трамвайной остановке. Сташинский бросил на стол несколько марок и вышел из кафе. Как правило, после занятий Ребет всегда возвращался сразу домой, это Богдан установил еще во время предыдущих наблюдений за ним. Его квартира находилась относительно далеко от университета, трамвай обычно следовал к его дому около двадцати минут, поэтому Сташинский решил опередить его и, вновь поймав такси, поехал на улицу Окам. Через вход со двора он вошел в подъезд и на лестничной площадке между вторым и третьим этажами стал ждать свою жертву. В подъезде было душно, как в аду, солоноватый пот ручьями тек по его лицу и предательски потели руки. В окно хорошо просматривалась трамвайная остановка, на которой с минуты на минуту должен был появиться Ребет. Богдан судорожно сглотнул слюну, ожидая его появления. И вот, наконец, подъехал долгожданный трамвай. Из него вышел улыбающийся, ничего не подозревающий профессор. Не глядя на окружающих, он помог спуститься со ступеньки пожилой даме. Предвкушая развитие дальнейших событий, Сташинский бросил в рот таблетку и, едва проглотив ее, сжал в руке пистолет. В этот момент, как по закону подлости, на верхнем этаже скрипнула входная дверь, и на площадку выскочил мальчик лет восьми с лохматой собачонкой на поводке. Он остановился на лестничном пролете, завязывая шнурок на ботинке, и совершенно не обращая внимания на одиноко стоявшего мужчину. Богдан продолжал смотреть в окно и, к своему сожалению, увидел, как Ребет, сопровождая даму, что-то весело ей рассказывал, следуя по направлению к подъезду. Видимо эта женщина была его соседкой и они не собирались прощаться на улице. Сташинский быстро спрятал цилиндр во внутренний карман плаща, быстро спустился вниз и вышел через запасной вход, чтобы случайно не столкнуться со своей жертвой на выходе.* * *
Наступила суббота. День выдался на удивление ясным и солнечным. Богдан даже не стал надевать плащ. Он прошелся по площади, задержался у газетного киоска, там приобрел свежий номер «Шпигеля» и стал лениво перелистывать страницы, время от времени рассеянно поглядывая по сторонам. Ближе к десяти часом утра он увидел Льва Ребета, выходившего из трамвая по направлению к редакции. На этот раз тот был один. Богдану не составляло труда первым войти в подъезд, на ходу вынимая из кармана невинный газетный сверток. Поднявшись по лестнице до второго этажа, он остановился и прислушался. Через несколько секунд раздался грохот кованной двери и на лестнице послышались шаги. Сташинский повернулся и стал спускаться вниз, придерживаясь правой стороны. Когда Ребет оказался на несколько ступенек ниже от него, Богдан поднял на уровень лица предварительно снятое с предохранителя оружие, и выстрелил жертве в лицо струей смертоносного яда. Профессор чуть качнулся вперед, даже не поняв, почему эта лестница внезапно поплыла у него под ногами. Не замедляя шаг, Богдан продолжал спускаться, на ходу пряча оружие во внутренний карман пиджака. Уже за спиной он услышал, как Ребет упал, но при этом не обернулся. Выйдя из здания, он принял противоядие и поспешил к каналу Кегльмюльбах, находившемуся в полукилометре от площади Карлсплац. Прогулочным шагом он добрался до площади Ленбах, пересек дорогу у отеля «Регина» и вышел к каналу. Там он бросил в воду пустой цилиндр, а затем, немного побродив по городу, направился к своему отелю. Избавившись от опасной улики, он, наконец, почувствовал себя относительно спокойно и уверенно. Не торопясь, он прогулялся по улице Максимилиана и очутился на площади. На подходе к отелю, он мельком бросил взгляд на здание редакции «Украинский самостийник». У дверей эмигрантской газеты уже стояли карета скорой помощи и полицейский автомобиль, как немое подтверждениеего успеха. Войдя к себе в номер, он еще раз посмотрел на здание редакции и вспомнил огромные, неимоверно расширенные от ужаса глаза Льва Ребета. Он видел их всего долю секунды, но они ему запомнились настолько четко, что не могли выйти из его памяти еще очень долго. Восстанавливая динамику недавних событий, Богдан не мог поверить, что все это произошло с ним. И тут вдруг его стошнило прямо на подоконник. Он машинально вытер рот ладонью и пошел в ванную комнату. Он долго стоял над раковиной, поливая голову ледяной водой, пока его вновь не начало тошнить. Приведя сначала себя, а затем свой номер в порядок, он сразу же выписался из гостиницы. — Что-то случилось? — мимоходом, без видимого интереса спросил он у швейцара, наблюдавшего за людьми, толпившимися возле редакции. — Кажется, плохо человеку стало. Говорят, сердце. — Равнодушно пожал плечами тот, поправляя поношенную форму. — Скорая его уже увезла. — Бедняга, — буркнул в ответ Сташинский и направился на железнодорожный вокзал, где первым же экспрессом отправился во Франкфурт-на-Майне. В поезде он не мог сомкнуть глаз, хотя моральная и физическая усталость давала о себе знать. Но как только он смыкал веки, перед глазами сразу же, как из тьмы возникало лицо Ребета. Во Франкфурте, он переночевал в отеле «Интернациональ», после чего утренним рейсом компании «Бритиш Юропиэн Эйруэйз» вылетел в Берлин. Сидя в салоне самолета, он листал местные газеты и неожиданно увидел небольшой некролог, следующего содержания:«Сенат Украинского свободного университета, весь научный мир и украинская общественность с глубоким прискорбием сообщает, в субботу 12 октября 1957 года в 11 часов неожиданно от сердечного приступа ушел в вечность профессор Лев Роман Ребет, талантливый украинский ученый и незаменимый деятель в области украинской культуры. Похороны состоятся в среду 16 октября в 14 часов на кладбище Вальдфридгоф в городе Мюнхене».Отложив газету в сторону, Сташинский откинулся на спинку кресла и, прикрыв глаза, про себя произнес: «Неужели я это сделал».
ГЛАВА 12
Вернувшись в Берлин, Богдан отбросил все свои душевные сомнения. Когда-то давно, можно сказать, еще в прошлой жизни, когда Богдан учился в Киевской школе КГБ, один из преподавателей говорил им, молодым курсантам: — Вы будущие профессионалы, а это значит, что ни от настроений, ни от угрызений совести зависеть не можете. Получили задание — думайте только об одном, как его выполнить и больше ни о чем другом вы думать не должны. Есть такое понятие, как «производственная необходимость». Если нет другого пути решения проблемы, как лишить жизни того или иного паразита, вы обязаны это сделать, и палец на спусковом крючке у вас не должен дрогнуть в самый последний момент. Помните о главном, ликвидация врага — это не убийство и не преступление. Это защита, защита человека от изверга. От этих воспоминаний Сташинскому легче не стало, однако именно этими словами он пробовал найти себе оправдание. Он пытался убедить себя в том, что выполнил свое первое задание, как профессионал и это был его первый успех на поприще ликвидатора. Тогда, сразу после ликвидации Ребета, ему сложно было себя переломить, но спустя двое суток, он постепенно начал ощущать себя по-новому. Теперь он уже не был безликим рядовым разведчиком, собирающим малозначительную информацию, он почувствовал силу той неограниченной власти, когда от имени государства можно карать преступников, лишая их жизни, при этом, не ожидая возмездия за свои деяния. Это было ни с чем не сравнимое ощущение власти и силы, недоступное и непонятное многим простым людям. На его лице блуждала еле уловимая улыбка. Он вышел из здания вокзала и вальяжной походкой направился к ближайшему телефону-автомату. Найдя в кармане нужную монетку, он опустил ее в аппарат и по памяти набрал известный только ему номер телефона в Карлхорсте. — Добрый день, — услышав голос Демона, поздоровался с ним Богдан, и, не представляясь, продолжил. — Я передал поздравление Вашему знакомому, он остался доволен. Это была заранее обусловленная фраза, свидетельствующая об успешном завершении дела. — Очень хорошо, — без эмоций ответил Сергей, — надеюсь, завтра мы увидимся? — Конечно, — ответил Богдан, — Я подойду к вам, как обычно. Он повесил трубку и улыбнулся, предвкушая завтрашний триумф. На следующий день, ровно в полдень Сташинский появился на конспиративной квартире в Карлхорсте. Как никогда прежде, он был необычайно веселым и возбужденным. В таком же приподнятом настроении оказался и Сергей Демон. Прямо на пороге, он крепко обнял своего подопечного и дружески похлопал его по плечу. — Молодей, Йозеф, — он по-прежнему называл его немецким именем, — От всей души тебя поздравляю. — Освободив Богдана из своих объятий, он крепко пожал ему руку и добавил. — Руководство высоко оценило твою работу. Они прошли в комнату. Богдан, как всегда сел в кресло, а Сергей, с лукавой улыбкой на губах, вытащил из нижнего ящика серванта небольшую коробку и торжественно протянул ее Сташинскому. — Вот. Руководство отдела награждает тебя ценным подарком. Это фотоаппарат «Контакс». Говорят классная штука. — Сергей с интересом посмотрел на Богдана, ожидая реакции с его стороны. — Служу Советскому Союзу. — Разочаровано ответил Сташинский. За свою работу он наделся получить, как минимум орден Красной Звезды. Сергей Демон был хорошим психологом и сразу уловил изменения в настроении своего подчиненного. — Пойми, дружище, ты хорошо выполнил свою работу, а хорошая работа всегда должна поощряться. Ну, а награды, им награждают за подвиги. — Он примиренчески улыбнулся Богдану и продолжил, — Опять же мы подумали, что фотоаппарат тебе пригодится и в жизни и в работе, а грамота или медаль, что с них толку, особенно в твоем положении, здесь на чужбине. — А я разве обижаюсь? — улыбнулся в ответ Сташинский, — Мне всегда хотелось приобрести хороший фотоаппарат, но о таком я даже не мечтал. — Ну, вот и славненько, — потер ладонями Сергей и предложил, — Может хряпнем по рюмочке за твой успех? У меня есть отличный армянский коньяк. — Можно и по рюмочке. — Без колебаний согласился Богдан и выпрямился в кресле. В считанные секунды на журнальном столике появилась непочатая бутылка коньяка, плитка шоколада и нарезанный на блюдце лимон. — За твой успех! — произнес Сергей и залпом выпил янтарную жидкость. В этот момент называть Богдана немецким именем он не мог, а обращаться к нему подлинным именем язык не поворачивался. Слишком уж он привык к немецкому образу своего подопечного. Богдан только пригубил свою рюмку и, отодвинув ее в сторону, серьезно произнес: — Сергей Александрович, давайте я напишу отчет и пойду, а то у меня еще есть дела. — Да, какие у тебя могут быть дела, — поднял брови Демон и вновь взял в руки бутылку. — У тебя сейчас сплошные выходные. Более того, тебе еще положен отпуск. Он начал вновь наполнять свою рюмку, а затем дернулся, как от удара тока, и на несколько секунд неподвижно застыл. — У тебя что, появилась баба? — спросил он с таким видом, как будто бы тот сделал что-то из ряда вон выходящее. Богдан заерзал на стуле и как школьник опустил глаза. — Да, — с трудом вымолвил он, — я еще до командировки хотел вам об этом сказать, но подумал, что из-за этого вы отмените мое задание. — И кто твоя пассия? — краснея, то ли от возбуждения, то ли от принятого алкоголя, спросил Сергей. — Ее зовут Инге Поль. Она работает парикмахером в Западном Берлине. — Час от часу не легче. — Демон, поставил наполненную рюмку на стол, вскочил с места и начал расхаживать по комнате, едва сдерживая раздражение. — Тебе что, наших баб мало? Да, если б ты только раньше сказал, что тебе так приспичило, мы бы тебе женский взвод подобрали из числа аттестованного или вольнонаемного состава нашего представительства. А так, ты хоть сам представляешь себе, какой геморрой ты приобрел себе и нам? — Да, все будет нормально, Сергей Александрович, — попытался ослабить напряжение Богдан. — Она только работает в Западном Берлине, а родом она отсюда из Дольгова, это в нескольких километрах от Берлина. У нее и сейчас там отец владеет автомастерской. — Владеет автомастерской. — Не скрывая сарказма, передразнил его Демон, — Другими словами капиталист, эксплуатирующий наемный труд. — Не надо так. — Твердо произнес Сташинский и строго посмотрел на своего куратора. — Она хорошая девушка и никакие вольнонаемные барышни мне не нужны. У меня своя голова на плечах есть и наши отношения с Инге никак не повлияют на мою дальнейшую работу. Демон вновь сел в кресло и немного смягчив взгляд, спросил: — У тебя хоть хватило ума не раскрыться перед ней. — Ну что Вы, Сергей Александрович, — Сташинский воспринял изменение в настроении куратора, как шаг к компромиссу, — Я же не настолько глуп, чтобы из-за девушки ставить под вопрос всю свою дальнейшую карьеру. Обещаю Вам, что моя личная жизнь никогда не пересечется с моей работой. — Не зарекайся. — Отмахнулся Сергей, — Основная масса наших коллег прокалываются именно на бабах. — Он укоризненно посмотрел на Богдана и вновь взял в руки рюмку коньяку. — Ладно, сейчас опиши свои похождения в Мюнхене, а я пока подумаю, как преподнести твою любовную историю руководству. Сташинский подвинул к себе лист бумаги и сразу начал писать. Демон, наблюдая за своим подопечным, продолжал мелкими глотками потягивать коньяк, развалившись в кресле. Успех ликвидатора был и его успехом, только за выполнение этого задания он надеялся получить более серьезную награду от руководства 13 отдела ПГУ КГБ СССР, нежели фотоаппарат.* * *
Через неделю на берлинской квартире, которую снимал Богдан, собрались некоторые представители советской резидентуры, посвященные в курс дела, чтобы совместно отметить удачно проведенную операцию, а заодно и приближающееся 40-летие Великой Октябрьской социалистической революции. На следующий день, с больной головой от тяжелого похмелья, Сташинский с паспортом на имя Александра Антоновича Крылова вылетел из Берлина в Москву. В самолете его постоянно мутило, он неоднократно просил у бортпроводницы воды и периодически выходил в туалет, однако легче не становилось. Ему казалось, что конца этому полету не будет никогда.* * *
В итоге, через несколько часов, немного пошатываясь, с бледно-зеленым цветом лица, Богдан все же вышел из самолета. Никогда в жизни его не радовали так бетонные плиты аэродрома, как в этот раз. Он готов был упасть на них и целовать, как самое дорогое, что осталось в его жизни, и не потому, что вернулся на Родину, а потому, что вновь обрел твердую опору под ногами. Вместе с пассажирами этого рейса, он вошел в здание аэропорта. До этого Богдану дважды приходилось бывать в Москве. Первый раз он отправлялся отсюда в Варшаву, когда выезжал на стажировку. Второй раз вылетал в Берлин. Он любил и недолюбливал этот город одновременно. С одной стороны его поражали гордое величие столицы, ее архитектура и история, с другой стороны, бурная жизнь, суета и масштабы, при которых переезд из одного конца города в другой занимали полдня, просто пугали. В свое время родной Львов казался ему настоящим мегаполисом, но в сравнении с Москвой, он воспринимался, как уютный и провинциальный городок. Но даже не этот момент оставлял у Богдана негативный осадок от столицы, а скорее то, что приезжал он в Москву не отдыхать, а встречаться со своим руководством. На свете мало найдется людей, которые испытывали бы душевный комфорт от посещения властных кабинетов, где порой от одной беседы с высокопоставленным начальником или вредным чиновником, зависит твой дальнейший взлет по карьерной лестнице или безжалостное падение. Сташинский не был исключением в этом вопросе. Ему предстоял разговор с непосредственным руководителем отдела. Конечно, повод для встречи был для него благоприятным, но начальники, есть начальники, и никогда не знаешь, чем закончится общение с ними. Не успел Богдан получить свои вещи, как к нему подошел молодой человек, ростом чуть выше среднего, худощавый в сером пальто и такой же шляпе. Быстрым движением, он вытащил из внутреннего кармана красную корочку удостоверения, и, не раскрывая его, также быстро спрятал обратно. — Добрый день, — с радушной улыбкой на лице, поздоровался он. — Вы Александр Крылов? — Да, — удивленно посмотрел на незнакомца Сташинский, — С кем имею честь? — Меня зовут Валера, — непринужденно, даже как-то по-свойски, ответил тот. — Мне поручено Вас встретить. — Кем поручено? — настороженно спросил Богдан. — Как кем? — удивился тот, — Генералом конечно. Сташинский не стал уточнять каким именно генералом, так как все равно фамилий их не знал. Не так часто он бывал в Москве и еще реже общался с генералами. — Тогда чего мы ждем, — обрадовался Сташинский тому, что не придется толкаться в душном метро с чемоданом. — Поехали. Валерий, привыкший встречать «серьезных» гостей, попытался помочь Богдану донести чемодан до автомобиля, но тот категорически отказался. На выходе из аэропорта, немного в стороне, стояла черная «Волга». Водитель, не теряя времени даром, тщательно натирал ее кузов сухой тряпкой, ежесекундно любуясь своим отражением в зеркальной глади отполированного капота. Увидев, Валерия с молодым мужчиной, он выпрямился по стойке смирно, хотя одет был в гражданский костюм, и, открыв заднюю дверь автомобиля, произнес: — Здравия желаю. По его поведению Богдан заметил, что тому, видимо, неоднократно приходилось встречать и возить по городу приезжих генералов, поэтому появление в аэропорту молодого сотрудника вызвало у него кратковременное недоумение, с которым он быстро справился. Он перехватил из рук Сташинского чемодан и уложил его в багажник. Затем, без суеты уселся за руль, не дожидаясь пока гость и встречающий его офицер займут места в салоне. Богдан ехал в автомобиле и безучастно смотрел в окно. За годы, проведенные в Германии, он уже не воспринимал так Москву, как в юношеские годы. Тогда столица Великой Родины воспринималась любым мальчишкой, как нечто сверхъестественное, как город-сказка, город-мечта. В той прошлой жизни, для него, как и для большинства его сверстников, самым заветным желанием было оказаться на Красной площади, своими глазами увидеть Мавзолей, Собор Василия Блаженного, попасть на манящую тайнами территорию Кремля и своими руками потрогать полуфантастический Царь-Колокол и сфотографироваться на фоне величественной Царь-пушки. Теперь, после проведенных нескольких лет в Европе, Богдан смотрел на все это другими глазами. Жизнь в патриархальной Германии, постепенно изменили его восприятие действительности и отношение к жизни. Они ехали достаточно долго, однако, за время пути никто из присутствующих в машине не проронил ни слова. Богдану не хотелось общаться с незнакомыми коллегами, а те в свою очередь, были приучены не беспокоить пустыми вопросами неизвестных людей. Лишь только когда они прибыли к месту назначения, Валерий подвел Богдана к дверям кабинета начальника отдела и, обменявшись парой фраз с секретаршей, сухо сказал: — Проходите, Степан Федорович ждет Вас. Сташинский вошел в огромный зал, обставленный дорогой старинной мебелью, видимо пережившей не одного хозяина. Стены кабинета были обшиты до потолка ореховыми плитами с инкрустацией. Правую стену занимал книжный шкаф, в котором целую полку занимал стройный ряд тридцати темно-синих томов сочинений Максима Горького. Плотные шторы на половину закрывали окна, создавая таинственный полумрак. Верхний свет был выключен, лишь на столе горела настольная лампа. На стене, прямо за спиной хозяина кабинета, висел портрет Дзержинского, а напротив — большая карта Мира. Сам начальник сидел за резным огромным письменным столом, на котором не было ничего лишнего, и внимательно читал документ, скрепленный массивной скрепкой. — Разрешите, товарищ генерал? — Богдан не представился, как того требует воинский устав, потому что не представлял, какую фамилию ему следует назвать, Крылов или Сташинский. Он впервые видел начальника отдела, поэтому испытывал естественное в подобных ситуациях напряжение. — Здравствуй, здравствуй, герой. — По-отечески улыбнулся начальник и, не выходя из-за стола, протянул руку Сташинскому. Он был одет в гражданский серый костюм, белую рубашку с синим галстуком. На вид ему было около 50 лет, крепкого телосложения, с крупными чертами лица, густыми седыми волосами, аккуратно подстриженными под «ежик» и огромными ладонями, с пухлыми пальцами, напоминающими мюнхенские колбаски. Его рукопожатие оказалось настолько сильным, что у Богдана хрустнули костяшки на пальцах. — Присаживайся за стол. — Он указал Сташинскому на свободный стул. Богдан присел на край стула и опустил руки под стол, растирая их после активного приветствия. — Мне уже доложили, о твоих результатах. Молодец. — Без особых эмоций констатировал генерал. — Дело сделано безукоризненно. Полиция Мюнхена при осмотре трупа не нашла никаких признаков насильственной смерти. Всеми структурами кончина Ребета воспринята, как естественная. Мы уже доложили наверх о твоем результате и, от имени Руководство КГБ и Центрального комитета партии объявляю тебе благодарность. — Служу Советскому Союзу. — Вскочил с места Богдан. Генерал снисходительно махнул рукой, давая разрешение сесть на место. — А теперь ты можешь отдохнуть. — Улыбнулся генерал, — Впереди тебя ждет отпуск. И не обычный отпуск, а можно сказать, царский. Открою маленький секрет. Тебе положена весьма солидная денежная премия, поэтому можешь поехать куда пожелаешь, в любой санаторий или Дом отдыха. Право выбора остается за тобой. Конечно, в это время года, на пляже не позагораешь, но, по крайней мере, можешь от души погулять, расслабиться, девок пощипать. Он засмеялся от собственной шутки и посмотрел на Сташинского, ожидая от него такой же реакции. Но тот молчал, уткнувшись взглядом в поверхность приставного стола. — Спасибо, товарищ генерал, — не поднимая глаз, ответил Богдан, — Но я не хочу в санаторий. Генерал проницательно посмотрел на подчиненного и покачал головой. — Хочешь быстрее вернуться к своей немочке? — улыбка моментально исчезла с лица начальника. — Зря ты с ней связался. Богдан, как волчонок, зыркнул на него и вновь опустил глаза. — Не люблю я немцев. — Беззлобно продолжал руководитель отдела. — Жадные они до мерзости. За марку удавятся. Богдан поднял удивленные глаза и еле заметно мотнул головой. — Конечно, я не обо всех немцах говорю. — Почувствовал настроение Сташинского генерал. — Безусловно, были немцы, достойные уважения. Маркс, например, Энгельс, Роза Люксембург, Эрнст Тельман. Но, все же, основная масса — это так, — он пренебрежительно махнул рукой, — друзья до поры до времени. Они же все нас ненавидят и 45 год никогда нам не простят, поверь мне. — Степан Федорович, — Сташинский посмотрел на генерала исподлобья, — Я уже говорил Сергею Александровичу, что наши отношения с Инге никак не повлияют на мою работу. Но тот пропустил мимо ушей оправдание своего сотрудника. — Тебе что, наших баб мало? — не унимался начальник, — Да полным-полно, только помани. Генерал скрестил руки на груди, начиная терять прежнее благодушие. — Короче так. Твою девку мы не знаем, она для нас не проверенный человек. — Генерал привстал с места и немного понизил голос. — Неужели ты не понимаешь, что она может сломать тебе всю последующую жизнь. У тебя такая перспектива, такое блестящее будущее, новые задания и вдруг такая блажь. Степан Федорович звонко ударил ладонью по столу и, откинувшись на спинку кресла, отвернулся к окну, обдумывая очередную тираду. Он часто задышал и на его висках выступили красные пятна. — Это мое личное дело. — Чуть слышно пробубнил Сташинский. — Что ты сказал? — Генерал угрожающе навис над ним, опершись кулаками в стол. — Ошибаешься. У чекиста нет личных дел. Тебе рассказать, какие уловки используют наши враги при вербовке? Любые слабости. Любые промашки. Чистота личной жизни сотрудника — залог его безопасности и успешного выполнения служебного долга! А ты, как подросток, который впервые попробовал бабу, уже угодил в «медовую» ловушку. — Но ведь человек живет не только ради исполнения служебного долга. — Робко попытался возразить Богдан. Эти слова привели генерала в ярость. — А для чего еще? — уставился он на подчиненного и, не услышав ответа, продолжил. — Тебе, что, красивой жизни захотелось? Хочешь получать все удовольствия сразу? Прохлаждаться в Германии за государственный счет, ни в чем себе не отказывая и при этом держать под бочком сдобную немочку? — Он перевел дыхание и прищурился, — Кстати, не такая уж она и раскрасавица. Я видел оперативные снимки. Таких, как она — пучок на пятачок…Или что, у немок не так все устроено, как у наших баб? Богдан с яростью сжал свои кулаки под столом. В этот момент ему очень захотелось встать и ударить сидевшего напротив него мужлана. Его лицо побагровело от ярости и еле заметно начал дергаться левый глаз, но он сдержался. — Товарищ генерал. — Встал по стойке «смирно» Сташинский, — Разрешите идти оформлять документы на отпуск? Богдан понял, что продолжать этот разговор не только бесполезно, но и не безопасно. Генерал в свою очередь отметил для себя реакцию подчиненного и осознал, что в последней фразе перегнул палку. Он вновь по-отечески улыбнулся. — А вот держать себя в руках, ты так и не научился. — Констатировал он. — Для разведчика это очень серьезный недостаток. Он вытащил из стола пачку папирос «Казбек» и подвинул ближе к Сташинскому хрустальную пепельницу. — Кури, Богдан, я знаю, что это твои любимые папиросы. — Совсем доброжелательно произнес он. — На меня не обижайся. Слишком много в тебя вложено сил и средств, чтобы из-за какой-то женщины все рухнуло. — Генерал уже старался подбирать более тактичные выражения. — Ты пойми, впереди тебя ждет еще одно задание, намного серьезнее предыдущего. А в дальнейшем, я намерен предложить твою кандидатуру для работы на нелегальном положении в Западной Европе, а это уже совсем другой риск и другая ответственность. — Я понимаю, товарищ генерал. — Ответил Сташинский, вновь усаживаясь на стул. — Но поймите и Вы меня. Я люблю эту женщину и другая мне не нужна. Лицо начальника стало серьезным, на его щеках заиграли желваки. Он отвернулся к окну и забарабанил костяшками пальцев по крышке стола. Богдан посмотрел на хозяина кабинета, ожидая его ответа, и закурил. — Хорошо. — Наконец согласился тот. — Пока ты будешь в отпуске, мы тщательно проверим твою немку. И если у нас не появится к ней серьезных претензий, ты сможешь с ней встречаться дальше, но только при одном условии, — он многозначительно посмотрел на Богдана, — она не должна знать, кто ты есть на самом деле. — Обещаю Вам, Степан Федорович, — радостно воскликнул Сташинский, — Можете во мне не сомневаться. — А теперь иди, оформляй документы на отпуск. — Отрезал генерал. — Надеюсь, что ты меня правильно понял. Он не подал на прощание руку Сташинскому, а лишь отмахнулся от него, как от назойливой мухи и вновь погрузился в изучение лежавшего на столе документа.ГЛАВА 13
Почти целый месяц, проведенный Сташинским в одном из профилакториев Подмосковья, показался ему бесконечным и, пожалуй, самым нудным периодом в его жизни. Медицинские процедуры для абсолютно здорового организма, паровые диеты, после обильной и жирной немецкой кухни и общение с пенсионерами, все это в комплексе действовало на него удручающе. Он не знал, чем себя занять. После нескольких лет, проведенных за границей, советская литература его уже не интересовала, отечественные кинофильмы казались наивными, а люди, в сравнение с немцами, невежественными и закомплексованными. Его сверстников в этом учреждении оказалось совсем не много, да и те Богдана мало привлекали. Он привык быть одиночкой и поэтому находил внутреннее умиротворение только в одиночестве. Все это время он гулял по мрачному осеннему парку и думал об Инге. С ее именем он ложился спать и просыпался, видя перед глазами ее образ. Он считал каждый проведенный день в профилактории, как день, приближающий его встречу с любимой девушкой. Однако, после окончания этого отпуска, для него, как гром среди ясного неба, прозвучало известие о том, что впереди его ждет еще один месяц в Подмосковье на учебной базе КГБ. — Советский разведчик, как любой другой отечественный специалист, должен совершенствоваться и развиваться, иначе он начнет деградировать. — Почти приговором прозвучали для него слова начальника кадрового аппарата. В его положении спорить было глупо, поэтому Богдан смирился и вновь продолжал жить ожиданием встречи с Инге. Только к концу декабря он, наконец, опять появился в Берлине. За последние пять лет Богдан впервые так долго находился на Родине, однако, к своему удивлению, отметил, что настоящим домом для него теперь стал именно Берлин. Его настоящая семья осталась в далеком прошлом и возвращаться к ней у него не было ни желания, ни возможности. Теперь у Сташинского появились другая жизнь и другие интересы. Здесь в Германии у него была квартира, работа и самое главное — любимая женщина, ради которой хотелось жить.* * *
Второй час Богдан стоял у подъезда дома, где проживала Инге и смотрел на темные окна ее квартиры. Медленно падал пушистый белый снег, играя своими узорами в лучах одинокого фонаря. Был поздний вечер и с каждой минутой ожидания, на его душе становилось все тревожнее. Обычно Инге в это время уже возвращалась с работы и ждала его дома, но сегодня она по неизвестной причине изменила своим правилам. Но не только это обстоятельство беспокоило его. Уезжая в СССР, Богдан не думал, что задержится там так долго, поэтому не предупредил девушку о своем отъезде. Он посмотрел на часы, стрелки показывали половину десятого вечера. В его сознании стали переплетаться мысли одна тягостнее другой. Он воображал Инге, то на больничной койке, то под колесами автомобиля, затем картинка менялась, и он видел ее в объятиях другого мужчины. От последней мысли ему становилось еще тягостнее, чем от первых двух. Неизвестно, куда бы завели его фантазии дальше, но к исходу второго часа ожидания он, наконец, увидел знакомый силуэт в самом конце аллеи. Девушка шла, немного покачиваясь на ходу и семеня шагами. Она старалась держать равновесие на скользкой дорожке. Уткнувшись лицом в приподнятый воротник пальто, Инге смотрела под ноги, не обращая, внимая на редких прохожих. Богдан сначала хотел пойти ей на встречу, но тут же испугался того, как она воспримет его появление после столь долгого отсутствия. Он продолжал стоять возле подъезда, не сводя с нее глаз, и морально готовил себя к самой непредсказуемой реакции. Однако поведение Инге оказалась действительно непредсказуемым. Увидев Богдана, переминающегося с ноги на ногу, возле своего дома, она издала радостный вопль и бросилась ему на встречу. Девушка подбежала к нему, теряя на ходу шляпку, и, не говоря ни слова, начала неистово его целовать, осыпая поцелуями глаза, губы и щеки. Богдан крепко прижал к себе девушку, наслаждаясь ароматом ее волос, и не верил своему счастью. Они вновь были вместе и казалось, что никакая сила в этом мире не сможет больше их разлучить. — Как долго тебя не было, — сквозь слезы вымолвила она, — Я уже думала, что ты меня бросил. — Ну что ты такое говоришь. — Продолжая держать ее в объятиях, грустно ответил Сташинский, вспоминая последний разговор с начальником. — Мы теперь всегда будем вместе. — У тебя что-то случилось? — спросила Инге, заглянув ему в глаза. — Ничего серьезного, — Богдан вновь прижал девушку к груди, пряча от нее свои глаза. — Так, издержки работы. Поехали лучше ко мне. — Предложил он, поднимая с дорожки свалившуюся шляпку.* * *
Утром его разбудил солнечный свет, пробившийся в узкую щель между плотными шторами. Инге лежала рядом на правом боку, слегка согнув левую ногу. Одеяло сползло с нее и Богдан молча любовался манящими изгибами ее тела, упругой грудью, мерно поднимающейся в такт ее дыханию. Он смотрел на нее, не отрывая глаз, и про себя подумал: «Пусть кто-то считает ее дурнушкой, пусть для кого-то она не совершенна, но для меня она ангел, спустившийся с небес, и другой женщины мне не надо». Ему некуда было спешить, он осторожно положил свою ладонь на ее бедро, наслаждаясь неземным теплом и бархатом ее кожи. В этот момент Инге неожиданно открыла глаза и улыбнулась. — Нам уже пора вставать? — чуть слышно произнесла она. — Нам некуда спешить. — Блаженно отозвался Богдан и поцеловал девушку в оголенное плечо. — Мы в раю. Инге потянулась, как кошка, нисколько не смущаясь своей наготы. — А который сейчас час? — спросила она и, вскочив с постели, быстро раздвинула шторы. — О боже, я опоздала на работу. Она начала бегать по комнате, собирая разбросанную минувшим вечером одежду, при этом на ходу надевая то, что можно было надеть. — Меня точно выгонят с работы. — Причитала она, натягивая на ноги не послушные чулки. — Почему ты меня не разбудил раньше? — С тобой для меня время остановилось. — Улыбнулся в ответ Богдан. Он с умилением наблюдал за ее хаотичными движениями, а затем предложил. — Давай на эти выходные поедем в город Штайнах, говорят там, в Тюрингском лесу прекрасная природа, можно покататься на лыжах и подышать свежим воздухом. — В эти выходные будет Рождество и мы поедем в Дольгов. — безапелляционно отозвалась Инге, — Тебе не кажется, что пора познакомиться с моими родителями? Она, стоя перед зеркалом, красила губы и не смотрела на Богдана. Знакомство с родителями не входило в его ближайшие планы, поэтому улыбка моментально ушла с его лица. — Ты против? — спросила Инге, посмотрев через плечо на Богдана. — Ну что ты дорогая. — Он встал с постели и подошел к девушке. — Твое решение для меня закон. — Он вновь улыбнулся и обнял ее за плечи.ГЛАВА 14
Март 1958 года. КГБ г. Москва
Богдан шел по коридору. В начале 1958 года его вновь вызвали в Москву на учебу, а затем, после ее завершения, назначили аудиенцию с Заместителем начальника Первого главного Управления КГБ. Никогда ранее Сташинскому не приходилось общаться с руководителями столь высокого уровня и от этого его волнение возрастало с каждой минутой. Никто ему не объяснил причины экстренного вызова, поэтому он терялся в догадках, что же могло послужить поводом для его общения с руководством. После завершения проверочных мероприятий в отношении Инге, ему официально разрешили встречаться с ней. В последнее время с агентурой он не работал, в этом не было нужды, нарушений конспирации с его стороны замечено не было. На занятиях претензий к нему со стороны преподавателей также не появилось. «Значит новое задание. — Предположил он и тут же сам себя успокоил. — В этом нет ничего удивительного. Это обыденная работа для настоящего разведчика». Таким образом, Сташинский пытался себя настроить на предстоящий разговор, однако недоброе предчувствие, при этом его все же не покидало. Он вошел в кабинет Руководителя Управления и представился по полной форме. Вместе с заместителем начальника Управления в кабинете находился непосредственный начальник Сташинского — начальник 13 отдела ПГУ КГБ. — Садись. — Кивнул ему генерал на стул у приставного столика. Он аккуратно сложил документы в стопку и положил в папку. — Я тобой очень доволен Богдан, да и инструкторы тебя хвалят. — Спасибо, Петр Григорьевич. — Присаживаясь на стул, ответил Сташинский. В системе КГБ считалось нормальным обращение к начальнику не по воинскому званию, а по имени-отчеству. Генерал заерзал в кресле, видимо не зная, с чего начать основной разговор. — Тебе не кажется, что ты несколько засиделся у себя в Берлине без дела? — начал издалека он. — Я готов приступить к выполнению нового задания. — Отрапортовал заученной фразой Сташинский, предвкушая суть беседы. Хозяин кабинета слегка улыбнулся и продолжил. — Так вот Богдан, готовься к очередной командировке. Твоя кандидатура согласована наверху. — Он поднял указательный палец вверх, при этом, лицо начальника приобрело суровый оттенок, — На этот раз у тебя более сложная задача, нежели предыдущая. Считай, что твоя прошлогодняя командировка в Мюнхен была тренировкой, а настоящее дело у тебя впереди. — Он сделал паузу и перевел взгляд на начальника отдела. Тот согласно кивнул головой, но промолчал. — Есть новый объект, куда более серьезный, чем тот профессор. — И кого я должен убрать в этот раз. — Понял смысл нового задания Сташинский. — Пока никого убирать не нужно. — Пространно ответил генерал и слегка смягчил взгляд. — Если в двух словах, то твой новый объект — эмигрант и отпетый националист. Зовут его Стефан Попель. — Впервые слышу это имя. — Задумчиво произнес Богдан. — И чем он знаменит? Генерал строго посмотрел на подчиненного. Ему не понравилась ироничная нотка в его вопросе. — Видите ли, Крылов. — Поправив на носу очки, продолжил тот, умышленно обратившись к нему по псевдониму, дабы отметить особую значимость этого разговора. — Для нас любой националист, работающий в интересах иностранной разведки, уже враг. И пока этот враг жив, мы не можем ждать наступления последствий его подрывной деятельности. Наша основная задача — работать на опережение. На это раз задумался Сташинский. Молчание с его стороны оказалось достаточно продолжительным. Он прекрасно понимал, что за установкой личности Попеля опять последует его ликвидация, но почему-то начальники не решаются об этом говорить прямо. — У вас какие-то сомнения или нет больше желания делать подобную работу? — спросил начальник. — Никак нет. — Ответил Богдан и сразу перешел к делу. — На него есть какие-либо установочные данные, например, адрес проживания, место работы, фотография? Генерал улыбнулся, удовлетворенный тем, что не придется вместо делового разговора, проводить очередную воспитательную работу с рядовым сотрудником. — А вот в этом, как раз, и состоит твоя первоочередная задача. — Он развернулся всем телом к сейфу, и, не выходя из-за стола, вытащил из него толстую синюю папку. Развязав не ней тесемки, он достал из конверта, приклеенного к обложке, маленькую, пожелтевшую от времени фотографию и протянул ее Сташинскому. — К сожалению, мы пока располагаем только единственной фотографией, сделанной еще польской полицией в довоенный период. Богдан поднес к глазам фото. На снимке был запечатлен молодой человек, с абсолютно бесцветной и незапоминающейся внешностью. Узкое лицо с немного вытянутым носом, маленькие, глубоко посаженные светлые глаза, коротко постриженные редкие волосы с глубокими залысинами. При этом никаких особых примет. Пожалуй, в этом облике запоминающимся был только взгляд, колючий и холодный, как у дикого, загнанного в западню, зверя. — Знакомый персонаж? — спросил начальник. — Впервые вижу. — Ответил Богдан и сразу же спросил. — Сколько ему здесь лет? — Лет 25, не более. — Генерал взял у Сташинского фотографию и положил ее обратно в конверт. — Сейчас он, конечно, выглядит иначе, но в том — то и сложность твоего задания, что необходимо его обнаружить и сфотографировать. — А известно, где он проживает? — вновь поинтересовался Богдан, пытаясь найти, хоть какую-то зацепку. — Тоже в Мюнхене. — Ответил тот. — Но более точными данными мы не располагаем. Дело в том, что на него неоднократно совершались покушения, но, к сожалению, все они оказались безуспешными. Поэтому, он постоянно меняет места проживания. — Да, действительно, задача не из легких. — Растерянно буркнул Сташинский и почесал затылок. — Не расстраивайся. — Генерал вновь перешел на отеческий тон, — Я думаю, что ты справишься с этим заданием. — Он улыбнулся уголками рта и продолжил. — В мае этого года в Роттердаме националисты затеяли провести церемонию по случаю годовщины убийства своего лидера Коновальца. Может быть, слышал, был такой унтер-офицер австро-венгерской армии и полковник пертлюровской своры, в последствие ставший организатором и первым руководителем ОУН? — он вопросительно взглянул на Сташинского. — Благо в 1938 году нам удалось его успешно ликвидировать. — Конечно, слышал. — Утвердительно кивнул головой Богдан, вспоминая ставшую классической операцию, проведенную легендарным Судоплатовым. О ней в то время нигде не писалось, но в спецшколе КГБ ее рассматривали, как классический пример политической ликвидации. — Так вот, — продолжал генерал, — по имеющимся данным, Попель тоже будет на его могиле и даже выступит с речью. Тебе нужно будет там побывать, установить его среди присутствующих, а дальше, все, как в прошлый раз. Когда все выяснишь и определишься с местом и временем ликвидации, тогда перейдем к завершающему этапу операции. А пока, возвращайся в свой Берлин. — Генерал улыбнулся и подмигнул глазом начальнику отдела. — Расслабься со своей пассией и дальше действуй, согласно указаниям Сергея Александровича. Он по-прежнему остается твоим непосредственным руководителем. — Я могу быть свободным? — вставая из-за стола, спросил Сташинский. — Конечно. — Улыбнулся в ответ генерал, — Считай, что подготовка к будущей акции уже началась. Давай, парень, шагай. Он вышел из-за стола и на прощание крепко пожал руку Богдану. Когда тот вышел из кабинета, начальник отдела, до этого не проронивший ни единого слова, спросил у генерала: — Петр Григорьевич, может быть, нужно было сразу сказать Крылову, на кого предстоит охота. А то получается, что мы его используем в темную. — Я так не думаю. — Сразу парировал заместитель начальника Управления. Он уселся в кресло и, приняв в нем удобное для себя положение, продолжил. — Нельзя забывать, что Сташинский вырос в семье, где приветствовались националистические взгляды. Конечно, своими делами, он доказал свою преданность нашему делу и непримиримость в борьбе с бандеровцами. Но одно дело, воевать с националистами в лесах или устранять Ребета, о котором он ничего ранее не слышал. И совершенно другое дело, уничтожить лидера националистического движения, имя которого стало своеобразным символом для целого поколения. Сказав ему сейчас, что Стефан Попель и Степан Бандера — одно и то же лицо, мы рискуем сломать всю дальнейшую операцию. Сташинский может просто отказаться от выполнения этого задания, либо сделать все возможное, чтобы ликвидация не состоялась. Тогда мы не только потеряем его, как ликвидатора, мы потеряем драгоценное время, а саму операцию придется вновь готовиться с нуля. Сташинский может просто испугаться посягнуть на жизнь такого именитого противника и умышленно завалить все дело. — Но ведь рано или поздно он все равно узнает, кто такой Попель. — возразил Степан Петрович. — Несомненно, узнает. — Кивнул головой генерал. — Но это будет потом, когда у Сташинского проснется охотничий инстинкт. А в тот момент жертва, как таковая, уже не будет интересовать охотника, ему будет важен сам процесс. Это я Вам авторитетно заявляю, будучи сам заядлым охотником. Кстати, не раскрывать объекта мне рекомендовали именно наши психологи-аналитики, а им можно и нужно верить. Они досконально проработали Богдана и заверили меня, что по своим личным качествам он, как никто другой, подходит для выполнения этого задания… Но, при соответствующей подготовке. — Возможно, вы правы. — Согласился с ним начальник отдела. — Я тоже верю в Богдана. По крайней мере, после ликвидации Ребета, я не получил данных о каких-либо изменениях в его психологическом состоянии или поведении. Хотя, должен признать, некоторые из ликвидаторов, после первого своего задания, обычно сильно меняются, замыкаются, начинают выпивать, копаться в себе, а этот молодец, отнесся к своей задаче, как к обычной работе, без соплей и угрызений совести. — Поживем, увидим. — Завершил обсуждение вопроса генерал.* * *
23 мая, ближе к полудню Сташинский подъехал к городскому кладбищу Роттердама «Кросвейк» на арендованном автомобиле с местными номерами. До начала траурного митинга оставалось около двадцати минут, во всяком случае, так было указано в газете «Украинский самостийник», которую он купил в киоске будучи в Мюнхене. Богдан оставил свой автомобиль на стоянке и осмотрелся по сторонам. Машин возле кладбища было немного, но одна из них все же привлекла его внимание — это был темно-синий «Опель-Капитан» с мюнхенскими номерами. Он улыбнулся. Это указывало на то, что объект его наблюдения уже на месте. Не торопясь, на входе он купил четыре красные гвоздички и вошел на территорию кладбища. Свернув направо, он направился по дорожке туда, где собирались люди на траурную церемонию, посвященную 20-летию со дня смерти Евгения Коновальца. Сташинский неторопливо прогуливался поблизости места предстоящей церемонии, в надежде найти хозяина «Опеля». Он всматривался в лица присутствующих людей, но никого, кто бы хоть отдаленно напоминал по фотографии Попеля, среди присутствующих не находил. Богдан взглянул на часы, до начала церемонии оставались считанные минуты. Он подошел еще ближе к могиле с небольшим обелиском, в виде казацкого креста, и лишь тогда, на соседней дорожке, ведущей к берегу реки Роте, заметил маленького человека в окружении двух рослых парней. Он больше был похож на карлика, с добродушно-круглым лицом и шарообразной лысиной, кое-где покрытой остатками редких волос. Мужчина никак не подходил под образ злостного террориста, на которого объявил охоту всемогущий КГБ. Внешность у него была даже комичная. Он был одет в серый длинный плащ, почти до щиколоток, в левой руке держал несуразно большую шляпу и блокнот. Другой рукой, что-то пытался черкать в своих записях. Ему явно мешала шляпа в руке, но он все же оставался с непокрытой головой, демонстрируя уважение к памяти усопшего. Лишь в один момент он поднял глаза и бросил беглый взгляд в сторону Сташинского. К счастью, мужчина не обратил особого внимания на статного темноволосого молодого человека, а продолжал что-то вполголоса обсуждать со своими охранниками. Зато этот взгляд сразу же узнал Богдан. Время изменило этого человека, с годами он поправился, лицо округлилось, но глаза, скореедаже ни с чем не сравнимый взгляд, остались прежними. Богдан отошел в сторону, чтобы выйти из поля зрения объекта своего наблюдения и, спрятавшись за спины гостей, стал терпеливо ждать открытия траурного митинга. Буквально через минуту, Попель передал свою шляпу и плащ одному из охранников и подошел к могиле Коновальца, возле которой была установлена импровизированная трибуна. Чтобы казаться немного выше, оратор встал на высокий бордюр и тихо, но проникновенно начал свою речь: — Двадцать лет — это, безусловно, совсем небольшой временной отрезок в жизни человечества. Да, но только не то двадцатилетие, которое пролегло между нынешним днем и трагичным маем 1938 года. Оно наполнено событиями такого исторического значения, что по своей весомости может сравниться с целыми столетиями других эпох. А уж в истории украинского народа и украинской земли это двадцатилетие зарубцевалось такими событиями, что их хватило бы на долю многих поколений. Двадцать лет прошло, как в этой чужой земле, далеко от отчизны, покоится тело одного из великих сынов Украины. На несколько секунд, Попель оторвался от текста, сделал паузу и промокнул платком сухие глаза. Стоявшие в толпе люди, не отводя глаз, смотрели на оратора, опасаясь лишним шорохом перебить его, либо нарушить скорбное молчание. В этот момент, пользуясь случаем, Богдан снял с плеча свой фотоаппарат, чтобы запечатлеть оратора. Однако, не успев даже поднести его к лицу, сразу же почувствовал, как сзади на его плечо легла чья-то тяжелая рука. Сташинский оглянулся. У него за спиной стоял один их тех охранников, которого несколько минут назад он видел рядом с Попелем. — Здесь нельзя фотографировать. — Строго произнес тот, продолжая держать руку на плече Богдана. — Извините. — Шепотом ответил Сташинский и, застегнув футляр, вновь повесил фотоаппарат на плечо. А между тем, оратор продолжал свою речь: — Смыслом всей жизни Евгения Коновальца было абсолютное самопожертвование и последовательная борьба за волю своего народа, за осуществление в Украинской державе христианских начал, общечеловеческих и национальных идеалов — свободы, правды и справедливости. — Вдохновенно говорил он, с каждым разом произнося свои слова все громче и решительнее. — Бессмертие великой идеи увековечивает и освящает память покойного Полковника, ибо он совершил чрезвычайно много для победы этой идеи. Большевистская Москва хорошо знала незаменимость Евгения Коновальца, как проводника украинской национально-освободительной борьбы, украинского национального движения. Поэтому, убивая Проводника, враг надеялся не только обезглавить наше Движение, но и полностью его уничтожить. Однако, уничтожить Организацию украинских националистов, остановить ее борьбу, большевикам так и не удалось, даже путем убийства ее вождя. Столь пафосная речь нисколько не задела чувств самого Сташинского. Для себя он лишь отметил незаурядные актерские и ораторские способности выступающего. Дальше, Богдан уже не слушал его выступления, а всматривался в лица людей, присутствующих на митинге. Абсолютное большинство из них слушали Попеля, как слушают прихожане своего пастыря, с неким благоговением и надеждой во взгляде. У некоторых из них в глазах блестели слезы. «А этот Попель, оказывается достаточно авторитетная личность среди украинских националистов. — Про себя подумал Богдан. — Странно, что раньше я о нем ничего не слышал». Когда докладчик закончил свое выступление, за спиной Сташинского, кто-то из мужчин чуть слышно произнес: «Да-а. Умница Степан. Лучше не скажешь». По щекам пожилой женщины, стоящей рядом с ним, безостановочно катились слезы. К могиле, медленно потянулись люди с цветами. Сташинский тоже подошел к надгробию и положил свой букетик. Отойдя в сторону, он огляделся в поисках Попеля, однако того уже возле могилы не было. Богдан, не привлекая к себе внимания, перешел на соседнюю аллею и быстрым шагом направился на стоянку. Его разочарованию не было предела, когда он увидел, что темно-синий «Опель-Капитан» бесследно исчез. Через четыре дня он вернулся в Берлин, где на конспиративной квартире его ждал Сергей Демон. Доложив о том, что удалось выяснить в процессе этой командировки, Сташинский приготовился к тому, что куратор осыплет его нареканиями за проваленное задание, однако, на удивление, тот остался доволен своим подопечным. — То, что ты его упустил, это, конечно плохо, — совершенно спокойно подвел итог Сергей, — Но самое главное, что ты его видел и теперь представляешь, как он выглядит. А это серьезный плюс. — И толку с того, что я его видел. — С сожалением возразил Богдан, — Я не смог его выследить. Где теперь я буду его искать? Мюнхен очень большой город и вероятность, что я встречу его на улице, почти нулевая. Демон улыбнулся в ответ: — Тот, кто хочет решать задачу, ищет пути ее решения. Кто не хочет — ищет отговорки. Если б ты относился ко второй категории, тебе никто бы не поручил выполнение столь ответственного задания. Я надеюсь, что ты справишься. Богдан замолчал, не решаясь задать свой очередной вопрос. — У тебя какие-то сомнения? — спросил его Демон. — Да, нет у меня сомнений на этот счет. Найду я этого Попеля, рано или поздно. — отмахнулся Богдан. — Меня другое интересует. — Говори. — Насторожился Сергей. — Кто такой этот Попель на самом деле? — А тебя разве в Москве не предупредили? — вопросом на вопрос ответил Демон. Богдан только неопределенно пожал плечами и вопросительно посмотрел на своего куратора. — Может, давай выпьем по сто грамм за твое возвращение? — сразу предложил Демон, стараясь сменить тему. — Не хочу, — категорично отказался Сташинский. — Вы не ответили на мой вопрос. Лицо Сергея сразу же стало серьезным. — Видишь ли, Йозеф. — после непродолжительной паузы начал Демон. — Мы сами точно не знаем, кто скрывается под этим именем. Вообще-то во Львове когда-то жил такой человек, подающий надежды шахматист, но еще перед войной он эмигрировал в США. Поэтому он это или кто-то другой, кто воспользовался его документами, мы не знаем. — Он все же достал из буфета бутылку немецкого «шнапса» и одну рюмку, а затем спросил. — А почему ты так заинтересовался его личностью? Тебе какая разница по какому объекту работать. Задача поставлена — выполняй. Разведчика вообще не должна волновать личность объекта. Его должны волновать маршруты движения, привычки, связи. Короче, все то, что в последствие можно использовать в целях его вербовки, либо уничтожения, в случае отказа. Все остальное шелуха, на которую разведчик не должен обращать внимания. Демон кашлянул в кулак и наполнил себе рюмку. — Я слышал его выступление на могиле Коновальца, видел, как его оберегают. — Немного прищурив глаза, произнес Богдан, вспоминая траурную церемонию в Роттердаме. — Этот Попель не обычный националист, как мне его представили в Москве. Он настоящий лидер, способный за собой вести массы, невзирая на свой маленький рост и невзрачную внешность. Даже Ребет, в сравнение с ним, сейчас представляется мне обычной посредственностью. Я видел, как люди рыдали на кладбище от его речи. Я видел, как его охраняют. Так охраняют только первых лиц в государстве. Поэтому, мне кажется, что вы от меня что-то скрываете. — Ничего мы от тебя не скрываем. — Демон отодвинул рюмку в сторону и сложил руки на коленях в замок. — Если быть с тобой до конца откровенным, то наша главная цель, которую мы преследуем — это выйти на Степана Бандеру, однако под каким именем сейчас он скрывается, нам пока не известно. Дело в том, что еще в 1949 году Верховный суд СССР на своем закрытом заседании приговорил его, как военного преступника, виновного в гибели десятков тысяч людей, к исключительной мере наказания — смертной казни. Поэтому, как нам кажется, мы сможем через этого Попеля выйти на Бандеру. — Звучит, как-то не убедительно. — С недоверием усмехнулся Богдан. — Зачем тогда ликвидировать Попеля, если через него нужно выйти на Бандеру? Если в отношение последнего был вынесен смертный приговор еще в 1949 году, то почему его исполнение решили привести в действие только сейчас? Тень растерянности мелькнула на лице Сергея, однако он быстро взял себя в руки. Снисходительно улыбнувшись, он закурил папиросу, сделал несколько глубоких затяжек, не столько наслаждаясь самим процессом, сколько затягивая время для обдумывания ответа и, лишь затем, сказал: — А разве тебе кто-то ставил задачу убивать Попеля? Тебе пока поручено только его установить. Он молча встал и вытащил из буфета еще одну стопку, также молча наполнил ее и, подвинув ближе к Богдану, продолжил: — А что касается ликвидации Бандеры, то такая задача нам была поставлена задолго до решения Верховного Суда. Еще в 1947 года мы пытались его убрать, но, к сожалению, тогда наш агент попал в поле зрения Службы безопасности ОУН, в результате, покушение получилось неудачным. Аналогичную попытку мы предприняли на следующий год, но СБ опять пронюхала о наших планах и Бандера выехал из ФРГ в неизвестном направлении. В 1950 году его пытались убрать совместно с нашими чешскими коллегами в Праге, но вновь Служба безопасности ОУН оказалась на высоте. — А потом? — не скрывая интереса, спросил Сташинский. — Неужели его не искали? — Искали, но среди нашей агентуры не осталось тех, кто знал его лично, а современных его фотографий у нас не было. — Демон стряхнул пепел в пепельницу и на минуту задумался. — А теперь, по данным нашей агентуры в Мюнхене появился некий Стефан Попель, которого очень плотно опекает Служба безопасности. Кто скрывается под этим именем, Бандера или новоявленный лидер ОУН, сменивший его на этом посту, мы, действительно, не знаем. У нас была надежда, что ты сможешь его сфотографировать, тогда мы смогли бы его идентифицировать по довоенным фотографиям. Но, как видишь, и тебе в этом помешала Служба безопасности. — Получается, что я не оправдал Вашего доверия? — Голос Сташинского слегка дрогнул. — Отнюдь, — улыбнулся Сергей, — Самое главное, что теперь ты знаешь, как выглядит Попель, а дальше, вся надежда на тебя. Никто сроков тебе не устанавливает. Работай. Или ты боишься? — в лоб спросил куратор. Богдан нерешительно кивнул головой: — Учитывая, насколько серьезная у него охрана, честно скажу, побаиваюсь. Демон удовлетворенно улыбнулся. — И это правильно, что побаиваешься. Стало быть, не дурак. — Он вновь принялся наполнять рюмки. — Впрочем, я в тебе никогда не сомневался. Только законченные тупицы не испытывают страха. Человек всегда должен бояться, инстинкт самосохранения всегда должен присутствовать у каждого из людей. Другой вопрос — насколько способен человек победить свой страх. По себе знаю, в работе разведчика гладко никогда ничего не проходит, потому что всегда присутствует страх. А в нашем деле, чтобы победить противника, в первую очередь, нужно победить самого себя, преодолеть собственный страх. Вот за это, давай, и выпьем. Они чокнулись рюмками и одновременно выпили содержимое своих рюмок до конца. Демон положил в рот кусочек черного шоколада и вновь подошел к буфету. — А теперь, самое главное. — Он открыл выдвижной ящик, вытащил оттуда раздутый почтовый конверт и стал поочередно выкладывать его содержимое. — Это твой новый паспорт. Отныне ты Ганс Иоахим Будайт из Дортмунда. Вот это твоя легенда, — он протянул вчетверо сложенный стандартный лист, — при мне ее изучишь и сразу сожжешь. А вот это западногерманские марки, особо их не транжирь, чтобы не привлекать к себе внимания. Сташинский пальцем провел по краю пачки денежных купюр и положил их во внутренний карман пиджака, бегло взглянув на разворот паспорта, он спрятал его в другой карман и стал внимательно изучать свою новую легенду. Перечитав ее несколько раз, Богдан щелкнул зажигалкой и поджег край листа. Когда пламя охватило весь лист, он бросил его в пепельницу. — Я готов. — Уверенно произнес Сташинский. — Хотя, по правде сказать, я не представляю себе с чего начинать поиск. Искать человека в огромном городе, не зная ни адреса, ни места работы, ни его связей. Это равносильно искать иголку в стогу сена. — Ну, ты не думай, что мы тут до тебя все сидели сложа руки. — Усмехнулся Демон. — Предположительно, Попель проживает где-то в районе моста Людвига. Поэтому начинай свой поиск оттуда. — Когда мне выезжать? — спросил Богдан, вставая с кресла и на ходу застегивая пиджак. — Да хоть завтра, твоя работа уже началась. Только ты сначала поезжай в Дортмунд, покрутись там несколько дней, а то ни дай Бог, проколешься в общение с кем-нибудь из попутчиков, бывавших в этом городе. И еще. — Сергей сделал паузу и серьезно посмотрел на Сташинского. — На всякий случай хочу тебя предупредить. В Мюнхене наш человек содержит частное кафе. О твоем приезде он уже проинформирован. Если в ходе операции что-то пойдет не так или нужна будет помощь, смело обращайся к нему. Но только в экстренных случаях, во всех других ситуациях действуй на свое усмотрение. Вот его координаты и пароль. — Он протянул Богдану другой лист бумаги с записью и когда тот прочитал, сразу же поступил с ним, как и с предыдущим. Богдан вышел из конспиративной квартиры в некотором смятении и с крайне неприятным осадком от общения с резидентом. Он привык всегда верить Сергею, но прошедший между ними разговор не показался ему откровенным. Демон явно от него что-то скрывал, но с какой целью, Богдан тогда понять не мог.ГЛАВА 15
Прошло семь месяцев безрезультатных поисков загадочного Попеля по улицам Мюнхена. За это время Сташинский несколько раз выезжал в Западную Германию и вновь возвращался в Берлин. Ориентировочный адрес проживания, который дал Сташинскому Сергей оказался пустышкой. Богдан потратил несколько дней, с утра до ночи, гуляя в районе моста Людвига, но синего «Опеля-Капитана» в этом районе так ни разу и не заметил. Однажды, вечером, сидя в своем номере, разочарованный и упавший духом, Сташинский без особой надежды взял в руки телефонный справочник города Мюнхена, который постоянно лежал у него на тумбочке и открыл его на литере «П». Пробегая глазами список абонентов, его взгляд остановился на знакомой фамилии. Это была настоящая удача. Среди абонентов значился «Литератор Стефан Попель, Мюнхен, улица Крайтмайр, 7, с указанием домашнего телефона. Богдан ликовал от счастья. Такого простого решения проблемы он даже не мог предположить. Утром Сташинский не без труда нашел эту тихую улочку, и совсем неприметный пятиэтажный дом под номером семь. Основной подъезд находился во внутреннем уютном дворике. Он подошел ближе и быстро осмотрел входную дверь. Она была закрыта на автоматический замок, видимо у каждого из постояльцев был свой ключ. На стене висел список жильцов, в котором он без труда нашел фамилию своего объекта. Оглядевшись по сторонам, Богдан увидел окна ресторанчика, выходящие в этот же дворик. Пока судьба ему благоволила. На следующий день, Сташинский — Будайт, пил кофе в этом заведении, лениво рассматривая редких посетителей, при этом, как бы невзначай периодически посматривая в окно. И вот опять удача. Около девяти часов из подъезда вышел невысокий мужчина, которого Богдан сразу узнал. Сомнений не было, это был тот самый Попель, которого в прошлом году он видел на кладбище в Роттердаме. Однако, мужчина не долго находился в одиночестве. Через полминуты к подъезду подъехал уже знакомый «Опель-Капитан». Со стороны водителя вышел молодой человек крепкого телосложения, ростом, более чем на голову выше своего хозяина. Он остался возле водительской двери, придерживая ее открытой, и слегка поклонился. Попель кивнул ему в ответ и сам сел за руль. Водитель, который по всей вероятности был по совместительству и телохранителем, обошел автомобиль с другой стороны и занял место на пассажирском кресле. Почти сразу «Опель» тронулся с места и скрылся за поворотом. Богдан расплатился с официантом и направился в свой отель. В тот же день, когда ночь полностью вступила в свои права, Сташинский вновь появился возле дома, где проживал Попель. В окнах горел свет и кое-где через шторы просматривались редкие тени домочадцев, передвигающихся по своим жилищам. Во дворе царил мрак, скрывающий очертания двора. Выждав удобный момент, когда на улице не осталось случайных прохожих, Богдан подошел к двери подъезда и попытался открыть ее универсальной отмычкой. На ощупь он нашел замочную скважину и вставил туда ключ, однако тот не провернулся. Вторая попытка также не увенчалась успехом. Отмычка сначала согнулась, а затем, когда Богдан попытался ее вытащить, одна из бороздок отломилась прямо в замке. В это время со стороны улицы послышались приближающиеся шаги. Сташинский быстро выпрямился и, надвинув на глаза шляпу, быстро удалился в противоположную сторону, откуда утром выехал «Опель». Проход между домами вывел его на пустырь, где сиротливо возвышались два одиноких гаража. «Видимо здесь Попель оставляет свой автомобиль. — Подумал Сташинский. — Очень удобное место. В вечернее время мало прохожих и есть возможность остаться незамеченным». Богдан улыбнулся. Теперь его задание казалось не таким уж и сложным. Можно было возвращаться назад в Берлин и доложить о выполнении его первой части. Учитывая, срок командировки ему никто не устанавливал, он решил задержаться в городе еще на несколько дней, чтобы понаблюдать за объектом и погулять по живописным улочкам старого Мюнхена.* * *
К его удивлению, Стефан Попель оказался довольно неординарным человеком. Перемещался по городу он исключительно на автомобиле, но в отличие от своего коллеги Ребета, практически никогда не гулял пешком. В течение дня дольше всего он находился в офисе ОУН на Цеппелинштрассе 67, редко куда выезжая. В завершения дня объект практически ежедневно захаживал в пивной ресторанчик «Ливенброй келлер» рядом со своим домом, чтобы пропустить кружечку пива. Как большинство немецких мужчин, Попель оказался заядлым футбольным болельщиком, однако свои предпочтения он отдавал не спесивой «Баварии», а народному футбольному клубу «Мюнхен-1860». В воскресенье, как все добропорядочные христиане, он вместе с женой и тремя детьми посещал местную греко-католическую церковь. Однако внешняя набожность не мешала ему иметь любовницу. Богдан, наблюдая за Попелем, в один из дней увидел, как тот вышел из здания, в сопровождение сравнительно молодой и миловидной женщины. На выходе они весело ворковали, совсем не скрывая обоюдных чувств, а затем уехали на автомобиле домой к женщине. Пожалуй, этот случай был единственным, когда Попель отказался от охраны и после довольно продолжительного свидания вернулся домой сам. Выяснив все эти обстоятельства, Сташинскому не терпелось сообщить о результатах выполнения своего задания в центр. Он поймал себя на мысли, что Попель, как личность и живой человек, уже совершенно его не интересовал. Он нашел свою цель и был готов к ее уничтожению, отдавая себе отчет, что именно таким окажется вторая часть его задания. Если в случае с Ребетом, его поначалу терзали душевные сомнения по поводу его устранения, то в этом случае, он чувствовал себя абсолютно спокойным, как будто Попель был не человеком, а обычной мишенью в стрелковом тире. Подобное восприятие действительности с одной стороны порадовало молодого ликвидатора, впереди он видел для себя долгую жизнь в разведке, где аналогичных заданий будет еще не мало. С другой стороны, он ясно понимал, что, выполняя такие задачи, теряет нечто человеческое и постепенно превращается в машину для убийств. Однако, когда его посещали подобные мысли, Богдан сразу старался переключаться на Инге. Думая о ней, он сразу же становился другим: чутким и нежным. Так и в этот раз, перед тем, как поехать в аэропорт, он зашел в ювелирный магазин на Фрауенплац и купил золотое колечко с небольшим бриллиантиком. На его родине в Западной Украине не было принято дарить кольца невестам на обручения, но здесь в Европе, были свои традиции и их следовало придерживаться. Благо руководство резидентуры не требовало от него отчета о расходовании денежных средств, поэтому Богдан мог свободно распоряжаться казенными деньгами. Положив бархатную коробочку в нагрудный карман, он, переполненный радостью и окрыленный успехом, отправился в аэропорт.* * *
Перелет из Мюнхена в Берлин занял всего полтора часа. День близился к вечеру и Богдан решил не переводить его остаток на служебные вопросы, а полноценно провести время в обществе Инге. Не сообщая о своем прибытии Демону, он купил в ближайшем магазине бутылку самого дорогого вина и направился к своей любимой. Как всегда, уезжая в Мюнхен, он не предупредил Инге о предстоящей командировке и очень переживал относительно ее возможной реакции на столь длительное отсутствие. Чтобы немного сгладить ее гнев, он решил купить еще букетик фиалок в ближайшем цветочном киоске. Подойдя к ее дому, он увидел свет в окне и его сердце забилось с удвоенной силой. Как ему тогда показалось, предложение руки и сердца, куда более волнительное событие, нежели ликвидация какого-то националиста. Собравшись с духом, он поднялся на второй этаж и нажал на кнопку звонка. Однако, спустя минуту за дверью сохранялась прежняя тишина. «Неужели она там не одна». — Подумал Сташинский и с силой повторно нажал на кнопку. Но и в этот раз дверь ему никто не открыл. «Ну что ж, может быть оно и к лучшему». — подумал Богдан и, бросив букетик на коврик, медленно пошел вниз. В этот момент раздался щелчок замка, и дверь распахнулась. Сташинский резко оглянулся. На пороге стояла Инге с мокрыми растрепанными волосами, придерживая руками полы старого застиранного халата. Она наклонилась и подняла с пола цветы. — Надеюсь это мне? — виновато улыбнулась она, прикрывая оголившиеся колени. Ни слова не говоря в ответ, Богдан побежал ей навстречу и, не выпуская из рук свой дорожный саквояж, подхватил девушку на руки и внес в квартиру. Он бережно положил ее на диван и стал страстно покрывать поцелуями ее шею, плечи, грудь, опускаясь все ниже и ниже. Сбросив с себя пиджак, он мимоходом поднял глаза на Инге и застыл от удивления, так и оставшись на коленях. Девушка смотрела на него немигающим равнодушным взглядом. — Может быть, сначала поговорим. — Она приподнялась на диване и запахнула на себе халат. Богдан встал с колен и присел на стоящий рядом стул. — Знаешь, Йозеф. — решительно начала Инге. — Мы с тобой встречаемся уже более года, периодически спим вместе, иногда куда-то выходим, но жить так дальше я не могу. Ты постоянно куда-то уезжаешь, при этом даже не считаешь нужным меня предупредить. Я неделями сижу дома одна, не зная, где ты находишься, чем занимаешься и вообще, жив ли ты. При этом, тебя, как я вижу, все устраивает. — Она тяжело вздохнула, собираясь с мыслями. — Я поняла, что в твоей жизни главное — это работа, а я так, приложение к ней, точнее, разновидность эмоциональной и физической разгрузки. — Не говори так. Я тебя очень люблю. — Богдан подсел к ней рядом и попытался обнять, но она вывернулась из его объятий. — Я думаю, нам лучше расстаться. — Категорично заявила девушка и встала с места. — Я хочу иметь свой дом, семью, детей, а не прозябать вечно в ожидании тебя. Она уперлась руками в стол и направила на Богдана вопросительный взгляд. — Я тоже так не могу. — Ответил он, лукаво улыбнувшись. — И считаю, что с этим пора кончать. Богдан поднял с пола свой пиджак и вытащил из кармана коробочку с обручальным кольцом. — Надеюсь, это изменит нашу дальнейшую жизнь? — он протянул свой подарок Инге и замолчал в ожидании ее ответа. Девушка по-деловому, молча сама надела кольцо на палец и покрутила им перед светом. — Красиво блестит. — Равнодушно произнесла она, — Это горный хрусталь? — Нет, это бриллиант. — Ответил Богдан, не сводя с нее глаз. — Ты настолько хорошо зарабатываешь, что можешь покупать такие дорогие украшения? — скептически усмехнулась она. — Не забывай, где я работаю, — парировал Богдан, имея в виду торговое представительство. — Тем более, выезжая за границу, я получаю хорошие командировочные, которые практически не трачу. — Оригинальное колечко. — Констатировала Инге, стараясь казаться равнодушной. — Даже у моей мамы подобного нет. — И это все, что ты можешь сказать? — разочарованно произнес Сташинский. — А что ты от меня хотел услышать? Богдан начал терять терпение. На щеках у него заиграли желваки. — Да или нет? — В ответ спросил он. Инге без эмоций подняла ладонь с надетым кольцом к свету, наслаждаясь яркими бликами, исходящими от камня. И вдруг, на ее лице, наконец, появилось восторженное удивление. — Ты делаешь мне предложение? — с опаской в голосе и в тоже время с надеждой произнесла она. — Ну конечно! — Облегченно выдохнул Богдан. Инге, как ребенок, захлопала в ладоши и, забыв прежние обиды, прыгнула Богдану на колени. — Я думала, что этого дня уже никогда не дождусь. — Пряча слезы, вымолвила она и уткнулась лицом в плечо Богдану. Он нежно погладил ее по голове и спросил: — Как ты думаешь, на какой месяц нам лучше запланировать свадьбу? — А давай мы этот вопрос обсудим с моими родителями, когда ты у них будешь просить моей руки? — предложила Инге. — А это обязательно? — Конечно. — Наигранно возмутилась девушка. — Я хочу, чтобы у нас все было, как у людей. — Мне показалось, что я не очень понравился твоему отцу во время знакомства. — Попытался оправдать свое настроение Богдан. — Глупости. — Отмахнулась Инге. — Просто ты наполовину поляк, а отец не любит славян. Но, в конце концов, мне с тобой жить, а не ему. — И чем же так ему насолили славяне? — удивился Сташинский. Лицо девушки вмиг стало серьезным. Она пересела на диван и, скрестив руки на колене, ответила: — В минувшую войну в 44 году мой отец был тяжело ранен в Польше. Тогда их часть отступала и вела очень тяжелые бои и с русскими и с поляками. Он чудом выжил и его раненого успели эвакуировать в Берлин. Поэтому конец войны он встретил уже дома, как гражданский человек. Отец не любит рассказывать о войне, хотя я точно знаю, что попал туда он не по своей воле, но, тем не менее, русских по сей день считает своими врагами. — Но я же не русский, а поляк и то, наполовину. — Попытался возразить ей Богдан. — Для него нет разницы, кто человек по национальности. Для него все, кто воевал против Германии, автоматически стали русскими. — Ну, это же глупо. — Богдан встал с места и сделал несколько шагов по комнате, — Моя мать погибла в результате немецкой бомбардировки, мне что, всех немцев теперь ненавидеть? — Успокойся, Йозеф. — она подошла к Богдану и повисла у него на шее. — Не переживай ты так, я все улажу. Она привстала на цыпочки и их губы слились в долгом поцелуе. — А где мы проведем свой медовый месяц? — оторвавшись от мужчины, спросила Инге. Сташинский взял ее за руки и, немного подумав, ответил: — Я хотел бы отметить нашу свадьбу, где-нибудь за пределами Германии. Например, в России. — Только не там. — Категорично заявила девушка и освободила свои руки. — Я боюсь туда выезжать. — Ничего страшного в Советском Союзе нет. — Предпринял очередную попытку успокоить ее Богдан, — Я пару раз бывал там в командировке, очень красивая страна, удивительная природа. Мне, кажется, что, попав туда, ты сможешь изменить свое мнение об этой стране. — Природа и у нас красивая, а вот жить там нормальным людям не возможно. Мне рассказывали подруги, что в России за любую мелочь можно угодить в тюрьму. Там сплошная грязь, хамство и ничего нельзя купить без очередей. И я им верю. Достаточно посмотреть на Германию. Я вижу, как люди живут здесь, в ГДР и как в Западном Берлине. Это небо и земля, поэтому все, что связано с коммунизмом я, наверное, не смогу принять ни умом, ни сердцем. Даже здесь в родном городе, где я родилась и выросла, совершенно не чувствую себя свободной и только приезжая в Западный Берлин на работу, мне становится легче дышать. — Она молящим взглядом посмотрела на Богдана, — Давай лучше поедем в Росток на Балтийское море. Это уютный курортный городок. Я никогда не была на море. Там, говорят, летом можно даже купаться, а пляжи усыпаны диким янтарем. Я слышала, что этот камень приносит удачу. — Хорошо, в Росток, так в Росток. — Согласился Сташинский и потянул за руки в свои объятия. Раньше Богдан никогда в отношениях с Инге не говорил о политике, поэтому ее отношение к Советскому Союзу и коммунизму несколько шокировало его, но он старался успокоить себя тем, что со временем сможет изменить взгляды своей любимой. Однако, в отношениях между мужчиной и женщиной, никогда сразу не узнаешь, чье влияние окажется сильнее. В конце апреля Йозеф и Инге обручились. На церемонии присутствовали отец и мать невесты, ее брат Фриц и ближайшие родственники. Со стороны Богдана не было никого, ведь согласно легенде, он был сиротой. О своей помолвке Сташинский не доложил даже руководству Берлинской резидентуры.ГЛАВА 16
Май 1959 года г. Москва
Как и в прошлый визит в Москву, на белорусском вокзале «Крылова» встречал незнакомый мужчина, который, назвав заранее обусловленный пароль, предложил проводить его до гостиницы. По дороге мужчины разговаривали мало, в основном, обмениваясь общими фразами. Только, после того, как «Крылов» разместился в номере, его спутник сказал: — Завтра к Вам приедет один из руководителей Комитета госбезопасности. Есть серьезный разговор. — А кто именно? — Сташинский надеялся услышать фамилию одного из тех начальников, с которыми ему приходилось общаться ранее. — Это не важно. — Неопределенно ответил тот. — Зовут его Георгий Аксентьевич, а его фамилия Вам все равно ни о чем не скажет. Мы приедем к двенадцати часам, а пока отдыхайте с дороги, займитесь какими-нибудь личными делами, погуляйте по Москве, посетите музеи. — Он уже собрался выйти из номера, как вдруг резко остановился и полез во внутренний карман пиджака. — Чуть не забыл. Вот Ваши командировочные. Он протянул Сташинскому увесистый конверт и, попрощавшись, сразу же удалился. Оставшись в номере один, Богдан пересчитал деньги. Сумма оказалась не малой, но насколько, он сразу определить не мог, потому что не ориентировался в советских ценах. Для того, чтобы определиться в своей дальнейшей платежеспособности, Сташинский вышел в буфет и купил себе бутылку пива. Учитывая гостиничную наценку, ее стоимость оказалась практически смешной в сравнение даже с берлинским ценами. Это обстоятельство приятно его удивило, и Богдан решил, ни в чем не отказывая себе, пообедать в ресторане, заказав изыски русской кухни: черную икру и жареную осетрину, которых в Германии на тот момент найти было практически невозможно. На следующий день, ровно в полдень в дверь его номера постучали. На пороге стоял крупный мужчина в штатском лет сорока-сорока пяти и вчерашний встречающий офицер. — Ну, здравствуй, Крылов — он протянул свою громадную ладонь Богдану. — Можешь обращаться ко мне, просто, Георгий Аксентьевич, — представился мужчина и, не дожидаясь приглашения, вошел в номер. Он огляделся по сторонам и, изобразив на лице недовольную гримасу, сел за круглый стол, стоявший посредине номера. — Номер, конечно не ахти, но жить можно. — Он улыбнулся Сташинскому и тут же сказал, — Да, ты присаживайся Крылов, в ногах правды нет. По уверенному поведению и властному тону, Богдан понял, что перед ним, как минимум один из заместителей Председателя КГБ. Он присел напротив гостя и приготовился его слушать. — Ну, как тебе Москва? — начал издалека генерал с ничего не значащего вопроса. Сташинский неуверенно пожал плечами. — Пока не могу судить, я еще нигде не был. Гость с пониманием покачал головой. — А как там Берлин? Народ не сильно волнуется по поводу того, что столицу разделили союзники на зоны влияния. — Я как-то не заметил. — Буркнул Богдан. — Многие люди на себе особых ограничений не чувствуют. Некоторые даже живут в Восточном Берлине, а работают в Западном. — В качестве примера он вспомнил ситуацию с Инге. — А как тебе Мюнхен? — спросил Георгий Аксентьевич, демонстрируя свою осведомленность о территориальных перемещениях «Будайта» и, не дожидаясь ответа, продолжил, — Мне доложили, что ты выследил объекта и уже начал догадываться кто он. Не буду лукавить и водить тебя за нос. Да, я тебе официально подтверждаю, Стефан Попель и Степан Бандера — одно и тоже лицо. Поэтому принято решение его «отминусовать» в самое ближайшее время. При этом он тактично умолчал, кем именно принято такое решение. Генерал вопросительно посмотрел на Сташинского, пытаясь уловить на его лице тень страха или нерешительности, но тот выдержал взгляд. — Я готов к выполнению этого задания. — Уверенно заявил тот. — Вот и прекрасно. — Одними губами улыбнулся гость. — Способ ликвидации менять не станем. Навыки еще не утратил? — Никак нет. — По-военному ответил Сташинский и даже привстал с места. — Не напрягайся, Крылов, — поморщился Георгий Аксентьевич, — Не в казарме. Давай лучше поговорим, где и как лучше его устранить. Ты сам, как считаешь? Богдан развел руками, над этим вопросом он думал уже много месяцев, но окончательного решения для себя пока не принял. — Я думаю, Георгий Аксентьевич, что лучше всего его ликвидировать возле дома или даже в доме, потому что именно там он бывает без охраны. Можно конечно возле дома любовницы, он появляется у нее тоже без телохранителей. Но тут есть одна проблема, как я заметил, они обычно приезжают на ее квартиру вместе. Опять же подъезд дома выходит на оживленную улицу, поэтому трудно выполнить задачу, оставшись не замеченным. А так, остается только одна проблема. Очень трудно застать его одного. — Ну, это совсем не проблема. — Усмехнулся генерал, — Мы предусмотрели надежный вариант на этот случай. Наши технари создали тебе новый пистолет, двуствольный. Принцип действия остался прежним, только сейчас можно стрелять и поочередно и одновременно, как говорят охотники, дуплетом. То есть, любой сбой исключается. Если один ствол откажет, жмешь на другой. Опять же, если в момент ликвидации рядом с объектом окажется охранник или любовница, можно убрать и их, как свидетелей. — Убрать свидетелей? — переспросил Сташинский и сразу вспомнил ту миловидную молодую женщину, которую видел вместе с Бандерой. Кого-кого, а ее убивать Богдану хотелось меньше всего. — Естественно. — Произнес генерал, чуть повысив тон. — Не важно, кто с ним будет рядом, главное, чтобы тебя потом никто не опознал. Он не стал дожидаться реакции Сташинского на эту информацию, а продолжил обсуждать план ликвидации: — И так, ты считаешь, что самое оптимально место для устранения объекта — это в подъезде дома на Крайтмаерштрассе. — Это был не вопрос, а скорее констатация факта. — Мы считаем также. Для того, чтобы попасть внутрь, наши умельцы изготовили тебе универсальный ключ отмычку со съемными насадками. В крайнем случае, если не сможешь попасть в дом, сработаешь возле гаража, но тогда придется позаботиться и об охраннике. Все ясно? — Так точно. — Я же сказал тебе, Крылов. Не в казарме. — Раздраженно повторил Георгий Аксентьевич и, посмотрев на своего помощника, скомандовал, — А ты что стоишь, как истукан, тащи сюда шампанское и фужеры. Молодой человек, до этого незаметно стоявший в сторонке, быстро выскочил в коридор и через несколько секунд вернулся с бутылкой шампанского и тремя бокалами. Отработанным движением, он открыл бутылку без хлопка и разлил шипящую жидкость. Не получив предварительного разрешения присесть за стол, он так и оставался стоять возле стола, услужливо ожидая последующих команд. — Юра, — тут же обратился к нему генерал, — Ты так и будешь стоять на подхвате? Быстро бери стул и садись с нами. — Дождавшись, пока его помощник займет свое место, он торжественно поднял бокал. — Ну, за успешное завершение нашего дела. Он сделал небольшой глоток и, не выпуская бокала из рук, продолжил: — Ты должен знать, Крылов, что Центральный Комитет партии ждет от нас конкретных результатов. И мы должны, чего нам бы это не стоило, выполнить поставленную задачу. Затем, генерал долго рассказывал о долге и чести чекиста, об активизации подрывной деятельности иностранных спецслужб и, может быть, и дальше продолжал бы свою бесконечную тираду, если б не обратил внимания на скучающий взор Сташинского. — Ты, вообще-то, меня слушаешь, Крылов? — добавив металла в голос, спросил Георгий Аксентьевич. — Так точно. — Бодро ответил Богдан. Генерал посмотрел на него, как на безнадежного ученика, и, махнув рукой, буркнул: — Горбатого могила исправит. Тебе хоть говори, хоть не говори, что мы не в казарме, тебе все одно — Так точно. — Он залпом допил свое шампанское и продолжил уже более доброжелательным тоном. — Мы приняли решение, чтобы ты провел в Москве еще несколько дней. Погуляй по столице, пока есть возможность, сходи в Третьяковскую галерею, на концерты, билеты мы тебе организуем. 9 мая будет парад на Красной площади. В конце концов, почувствуй себя советским человеком. А то, из тебя уже немецкое прямо наружу прет. Это становится ненормальным, что Германию, включая Западную, ты знаешь, как свои пять пальцев, а в Москве вообще не ориентируешься.ГЛАВА 17
Май 1959 года г. Мюнхен
Мюнхенский отель «Шотенгамель» считался одним из самых заурядных заведений в городе, однако его номера разительно отличались в лучшую сторону от престижных аналогов Москвы. Здесь присутствовала и комфортабельная мебель и гораздо более высокий сервис обслуживания. Расположившись в номере и, приняв с дороги горячий душ, Сташинский подошел к окну. На улице, возле магазинов суетились люди, невзирая на унылую слякоть, так не соответствующую концу мая. Внешняя атмосфера, царившая в городе, никак не располагала его к активным действиям. Хотелось забиться куда-нибудь в угол и забыться, хотя бы на неделю. Однако, ограниченный срок действия зарядов не позволял ему такой роскоши. Нужно было торопиться. Богдан сел на кровать и, подвинув к себе журнальный столик, разложил на нем свое боевое снаряжение: отмычку со сменными головками, сам пистолет с ампулами и набор таблеток-противоядий. «Таблеток дали столько, как будто нужно уничтожить пол-города. — подумал Богдан, отделяя от общей упаковки только две. — Хотелось бы узнать еще, какие побочные действия они имеют». Затем, он завернул пистолет в газету, свернув ее трубочкой, и положил отмычку в карман брюк. Подготовка завершена, пора на охоту. Он прошел мимо уже знакомого дома на Крайтмайерштрассе и свернул через переулок к гаражу, где обычно Попель оставлял свой автомобиль. На воротах красовался большой навесной замок. «Странно, — подумал Сташинский, — неужели сегодня объект вообще не выезжал из дому». Вернувшись к подъезду, уверенным движением он вставил ключ с одной из насадок в замочную скважину, но тот оказался неподвижным. Тогда он попробовал оставшиеся, но и те оказались бесполезными. «Черт, — выругался Богдан, — Вот «мастера-кудесники» даже нормальной отмычки сделать не могут. Обо всем приходится думать самому». Оставаться надолго возле подъезда среди бела дня, было не безопасно. Сташинский вновь спрятал отмычки в кармане и поспешил быстрее покинуть это место, чтобы не столкнуться с кем-либо из жильцов. Он прошел в ближайший сквер и присел на скамейку. Немного отдышавшись и успокоившись, он вытащил из кармана отмычку и стал рассматривать насадки. На одной из них, изготовленной из очень мягкого металла, он обнаружил глубокие бороздки. «А что, может быть, попробовать самому сделать ключ?» — Подумал он, вспоминая специальные занятия в школе КГБ. Прогуливаясь по городу, он посетил один из хозяйственных магазинов «Вулворт», где свободно купил заготовку для ключа и набор надфилей. Весь оставшийся день он посвятил слесарному делу в условиях гостиничного номера. Ближе к ночи, с красными и слезящимися от напряжения глазами, Богдан закончил свою работу. Он поднес ключ к свету и с удовлетворением отметил для себя, что сделал экземпляр не хуже профессионального мастера. «Завтра посмотрим насколько я хороший слесарь. Если все получится, глядишь, будет, чем заняться на пенсии, если, конечно, доживу до нее». — Подумал он и, улыбнувшись собственной мысли, отправился в ванную комнату. Утром он не торопился к дому своей жертвы, а решил появиться там к полудню, когда основная масса жильцов дома разойдутся по своим делам. Для него первоочередной задачей было проверить работу ключа. Причем, сделать это он хотел именно в отсутствие Попеля. Для себя Богдан решил, что ликвидирует свою жертву только тогда, когда тот будет возвращаться домой один. Убивать еще кого-то из его спутников, желания не было никакого. Ему самому понравилось, насколько гладко и безопасно было сработано в случае с Ребетом, поэтому изобретать что-то новое или импровизировать на месте уже не хотелось. Подойдя к двери, он вставил ключ и с удовлетворением отметил, что тот свободно вошел в замочную скважину. После легкого поворота, замок щелкнул и дверь отворилась. Надвинув на лоб шляпу, он осмотрелся по сторонам и быстро проник в подъезд. Закрыв за собой дверь, Богдан остановился и прислушался. В подъезде царил мрак и гробовая тишина. От запаха хлорки и спертого воздуха, он немного поморщился и стал подниматься вверх по лестнице, внимательно рассматривая надписи на дверях. На четвертом этаже он, наконец, увидел табличку с фамилией «Попель». Его охватило непреодолимое желание позвонить в дверь и, если сам Попель ее откроет, то сразу же выполнить свою миссию. Однако, здравый смысл, не позволил ему прикоснуться к звонку. Дома могли оказаться жена и дети. Но не только это обстоятельство его смущало. Во-первых, в отсутствие хозяина, появление человека без предварительного звонка, могло насторожить жену Попеля и тогда, шансы застать его по этому адресу окажутся нулевыми. А следовательно, его поиски пришлось бы начинать сначала. А во-вторых, хоть и не был Сташинский большим моралистом, да и работу свою воспринимал, как обычную трудовую деятельность, но все же убить человека в присутствие детей, даже он считал верхом цинизма. Быстро спустившись по лестнице, Богдан вышел на улицу и, зажмурив глаза от вспышки яркого солнечного света, поспешил подальше от этого дома.* * *
Следующим утром, послеплотного завтрака, он вернулся в свой номер. Взглянул на часы. Стрелки показывали половину девятого. «Пора. Вдруг сегодня повезет», — подумал он и вытащил таблетку из упаковки. Запив ее водой, он положил во внутренний карман завернутый в газету пистолет и посмотрел на свое отражение в зеркале. Свободный плащ никак не выдавал наличие оружие под одеждой. Богдан удовлетворенно подмигнул своему отражению и вышел на очередной «промысел». Через полчаса он уже находился возле дома Попеля. Пройдя мимо подъезда к пустырю, где располагался гараж он увидел, что на его дверях по-прежнему висит замок. Ничего не оставалось делать, как уйти на безопасное расстояние и продолжить наблюдение со стороны. Безрезультатно просидев около получаса в сквере напротив, он отправился к мосту Людвига, заглянул в немецкий политехнический музей, купил в киоске свежую газету и, праздно прогулявшись по соседним улочкам, опять вернулся к скверу. Прошло еще около сорока минут. К обеду Попель тоже не появился дома. «Опять пустышка. — Подумал Богдан. — На кой черт только глотал таблетку». Он прислушался к своему организму. Невзирая на прохладную погоду, его бросило в жар и немного задрожали руки, на лбу появилась испарина. «Все-таки надо будет проконсультироваться у наших медиков относительно побочных эффектов этих таблеток, а то так загнусь раньше, чем доберусь до этого Попеля». — Сделал для себя окончательный вывод Богдан и поплелся к гостинице. Только на пятый день Сташинский смог застать Попеля на месте наблюдения. Тот утром вышел из дома, как раз в тот момент, когда синий «Опель» вместе с водителем подъехал к подъезду. Не останавливаясь на месте ни на секунду, он сразу заскочил на заднее сиденье, жестом показав водителю, чтобы тот оставался на месте. Видимо Попель очень торопился, раз не сел за руль, как это делал раньше. Автомобиль тронулся с места и направился в сторону офиса ОУН. Именно там, на стоянке, через полчаса его увидел Богдан. Водитель мирно дремал, прижавшись головой к стеклу. Сташинский демонстративно прошел рядом с автомобилем, невзначай прикоснувшись ладонью к его багажнику. Напротив стоянки располагалось уютное кафе в классическом немецком стиле с грубыми деревянными столиками и такими же лавками. Богдан присел за крайний из них и заказал себе бокал темного пива. Услужливый официант принял заказ и быстро удалился. Сташинский развернулся лицом к офису и стал наблюдать за выходом из него. Ждать пришлось достаточно долго. Клиент, сидевший с кружкой пиво уже второй час, начал привлекать внимание персонала кафе. Официанты бросали на него косые взгляды и о чем-то тихо шептались. Богдан расплатился и вышел из кафе. Прохаживаясь по улице, он старался не выпускать из виду синий «Опель». В 13.15, когда Богдан решил зайти в небольшой сувенирный магазин, как раз в этот момент из офиса ОУН вышел Попель. Он был не один. Его сопровождала та самая молодая женщина, которая запомнилась Сташинскому рядом с объктом в прошлый раз. Попель вальяжно шел немного впереди, высоко подняв голову, при этом периодически оглядываясь на свою даму. Девушка пыталась казаться сосредоточенной, но при этом старалась не поднимать глаза на прохожих. На вид она смотрелась моложе своего кавалера лет на двадцать, а то и больше. «Интересно, чем ей может быть привлекателен этот старый плешивый коротышка?» — подумал Богдан и сам себе усмехнулся. — «Вокруг столько молодых и сильных мужчин». Невольно он взглянул на свое отражение в витрине и улыбнулся. Попель несколько ускорив шаг, открыл заднюю дверь автомобиля и любезно усадил женщину в салон. Затем, перекинувшись парой фраз с водителем, занял его место за рулем, а тот, как и подобает слуге, понуро поплелся в офис. Ехать к дому любовницы для того, чтобы там, на выходе из подъезда, убить свою жертву, не входило в планы Сташинского. Девушка могла наблюдать за своим покровителем из окна и стать невольным свидетелем этого убийства. Поэтому Богдан в очередной раз убедился, что самым оптимальным местом для ликвидации остается подъезд дома, где проживал Попель, или, как крайний случай, пустырь в районе гаража. Именно туда и направился Сташинский. Спустя два часа, сидя на скамейке в тенистом сквере, он увидел подъезжающий к дому знакомый автомобиль. Богдан вскочил с места и вытащил из кармана заветный сверток. Почти бегом он поспешил следом за «Опелем». Когда он появился на пустыре, Попель уже открывал ворота своего гаража. После свидания с женщиной, на его лице светилась блаженная улыбка. Он как ребенок посмотрел на солнце, радуясь ласковым майским лучам, и совершенно не обращал внимания на приближающегося к нему молодого человека. Сташинский решительно шел к нему навстречу, но когда до цели осталось не более десяти шагов, неожиданно споткнулся и остановился. «Нет. Только не сейчас» — прозвучал откуда-то из глубины его внутренний голос. Руки моментально покрылись липким потом и по всему телу прошел мелкий озноб. Богдан резко развернулся и почти бегом устремился в сторону помпезного Королевского сада. Там он забрел на дальнюю пустынную аллейку и разрядил смертоносный яд прямо в землю, а затем вышвырнул сам пистолет в канал. Немного успокоившись и бесцельно побродив по городу, он решил встретиться со своим связным в кафе, координаты которого ему Демон на одной из последних встреч. Заведение, хозяином которого, считался советский агент, оказалось достаточно оживленным и просторным. Оно специализировалось на украинской кухне, поэтому все официанты здесь были одеты в белоснежные вышиванки. Во внутреннем интерьере присутствовали атрибуты украинского быта: бутафорные связки лука и перца, глиняные глечики на столах вместо цветочных ваз, стены украшали картины, отражающие быт украинского села. В зале, кроме, немецкой речи звучала еще и украинская. Видимо, это кафе было местом отдыха представителей эмигрантской общины. — Я могу поговорить с вашим хозяином? — спросил по-немецки Богдан, обращаясь к одному из официантов. — Одну минуту. — Ответил тот и сразу же растворился в подсобке. Буквально через минуту к Сташинскому подошел подтянутый мужчина, на вид 35–40 лет, крепкого телосложения с аккуратно подстриженными русыми волосами, зачесанными на бок и тонкой ниточкой усов. — Мне передали, что Вы хотели меня видеть? — спросил он, обращаясь с дежурной улыбкой к неизвестному посетителю. — У меня сегодня был трудный день. Я хотел бы поужинать в отдельном кабинете. — Назвал пароль Богдан. Лицо хозяина сразу стало серьезным. — Могу предложить Вам мини-зал на втором этаже. Там очень уютные комнаты. — Ответил тот условной фразой и жестом указал гостю следовать за ним. Когда мужчины оказались наедине, хозяин улыбнулся и протянул руку Сташинскому: — Рад видеть Вас господин Будайт. — Он продолжал говорить по-немецки. — Что у Вас произошло? — Наш друг отсутствует в городе. — Соврал Богдан. — Поэтому передайте коллегам, что мне пришлось избавиться от тех продуктов, которые предназначались ему. — Это плохо, — покачал головой связной. — Что еще? — Мне не подходят те лекарства, которые прописал доктор. После них я себя плохо чувствую. Богдан старался говорить условностями, опасаясь, возможного, прослушивания кабинета. — Я думаю, эти известия не слишком обрадуют наших партнеров. — Ответил хозяин кафе. — Я передам Ваши пожелания, а сейчас распоряжусь, чтобы Вам принесли ужин, на мое усмотрение, и буду ждать Вас через неделю в это же время. Он подмигнул Сташинскому и вышел из кабинета.* * *
Через неделю Богдана отозвали в Берлин, а еще через несколько месяцев из Москвы в Карлхорст спецпочтой доставили для него посылку: точно такой же пистолет с зарядами неограниченного срока действия и новые нейтрализаторы ядовитого газа. Опять следовало ждать и надеяться на счастливый случай.ГЛАВА 18
15 октября 1959 года г. Мюнхен
В полном одиночестве Степан Андреевич сидел в своем рабочем кабинете и смотрел в окно. Стоял на удивление теплый октябрь. Деревья все еще продолжали радовать глаз ярким убранством разноцветных листьев. На столе лежала папка с грифом «Совершенно секретно», которую Степан Андреевич, так и не удосужился открыть с самого утра. Бросив на нее скептический взгляд, он положил ее назад в сейф. «Что здесь может быть секретного? — подумал он. — Кого я обманываю? Война проиграна и все, чем я занимаюсь — все это не более чем, мышиная возня. Шанс создать независимое украинское государство упущен. Поэтому сейчас, так называемая борьба за свободу — все это имитация серьезной деятельности, от которой никому ни жарко, ни холодно». Он подошел к окну и посмотрел во двор. Старый дворник собирал граблями опавшую листву, чтобы потом вывезти ее на свалку. «Какие все же непрактичные эти немцы. — Вновь подумал он. — Какой смысл нанимать грузовик и попусту тратить топливо, если листву можно просто сжечь прямо во дворе». Он вернулся к столу, с ностальгией вспоминая запах паленых листьев, оставшихся в памяти от далекого детства. Неожиданно накатившая меланхолия никак не располагала к работе. Хотелось бросить все и, оставив охрану, пойти куда-нибудь погулять в парк или просто попить пива, не заботясь о собственной безопасности. Степан Бандера уже давно хотел оставить политическую карьеру, хотя то, чем он занимался, карьерой можно было назвать с большим трудом. Он мечтал о спокойной размеренной жизни обычного немецкого бюргера со всеми ее прелестями и недостатками. Однако, Служба безопасности ОУН постоянно пугала его всяческими готовящимися на него покушениями, скорее не столько имея на это реальные основания, сколько пытаясь обосновать свое предназначение. Он взглянул на часы. Время приближалось к обеду. Он выглянул в приемную. За пишущей машинкой сосредоточенно стучала по клавишам секретарша. К счастью, а может быть наоборот, охранник в этот момент куда-то вышел. — Фройлян Мак, — обратился к девушке Бандера. — Вы не откажете мне в любезности прокатиться вместе со мной на рынок? На самом деле ее звали Евгенией Матвийко, но Бандера умышленно называл всех своих сотрудников на немецкий манер и требовал к себе обращения исключительно «Герр Попель». Это было одним из условий конспирации и, по его убеждению, лишало персонал основы для панибратства в коллективе. Секретарша лукаво улыбнулась в ответ. Шеф всегда был изобретателен, придумывая различные поводы для совместного проведения времени с ней в обеденный перерыв. Но в этот раз она была искренне удивлена, потому что предложение «с намеком» прозвучало при отсутствии посторонних лиц. — Конечно. — Ответила она и, отложив бумаги в сторону, встала из-за стола. На выходе девушка на секунду остановилась и, взглянув на себя в зеркало, кокетливо поправила прическу. Подходя к автомобилю, как обычно шеф галантно открыл заднюю дверь и усадил девушку в салон. Сам, пользуясь отсутствием водителя-охранника, сел за руль. — Ты хоть бы предупредил меня заранее, что сегодня поедем ко мне. — Томным голосом произнесла девушка. — У меня дома страшный беспорядок. — Сегодня мы действительно поедем на рынок. — Категорично ответил Степан Андреевич. — Жена просила купить помидоров и кое-какой зелени к салату. Женщина удивленно посмотрела на мужчину через зеркало заднего вида, но промолчала. Перепад его настроения абсолютно ее не расстроил. Она прекрасно знала свое место и не решилась перечить своему работодателю. Тем более, что интимные отношения с хозяином, были частью ее служебных обязанностей, за которые она ежемесячно получала щедрую надбавку. Однако, как женщине, эти встречи редко доставляли удовольствие. У нее был молодой человек из числа сотрудников офиса, отношения с которым они старались тщательно скрывать от окружающих. Прохаживаясь между рыночными рядами, Бандера, по совету спутницы, остановил свой взор на крупных розовощеких помидорах. За все годы жизни в Германии, он никогда не видел подобного сорта. Каждый из них весил не менее трехсот граммов. Он купил три килограмма и довольный своей покупкой продолжил прогулку по рынку. По пути Бандера купил еще несколько пучков зелени и два килограмма яблок. Продавцы уложили покупки в бумажные пакеты без ручек и Бандера, подхватив их под мышку, направился к машине. В этот день, находясь на рынке без охраны, он почувствовал себя обычным человеком, кормильцем семьи и от этого, настроение у него заметно улучшилось. — Герр Попель, — обратилась к нему секретарша наигранно обиженным тоном, — Вы не будете против, если я немного задержусь здесь, а потом сама доберусь в офис? Бандера не стал ей возражать, ему наоборот, было удобнее сразу поехать домой, а не завозить девушку на работу. — Ради Бога, — махнул он рукой, — Оставайтесь, но только к четырем часам вернитесь на рабочее место. Вы мне еще понадобитесь. Погрузив пакеты на заднее сиденье, он сел за руль и поехал домой. Свернув к своему переулку, он не заметил, как из сквера, вслед за автомобилем выскочил молодой человек и почти бегом поспешил за ним. Поставив машину в гараж, Бандера с большим трудом закрыл замок на воротах, не выпуская из рук пакеты с продуктами. В этот момент он не заметил, как неизвестный мужчина прошмыгнул в подъезд его дома. Подойдя к крыльцу, он левой рукой вытащил из брюк ключ и с трудом вставил его в замочную скважину. Дверь открылась, но не от поворота ключа. На пороге появилась соседка с пятого этажа, выходившая из дома. — Добрый день, герр Попель. — Поприветствовала его женщина. — Да, да, добрый. — Растерянно ответил тот, пытаясь одной рукой вытащить ключ из замка, а другой, продолжая прижимать к груди пакеты. Ногой он придерживал дверь, чтобы та не захлопнулась. — Что, не работает замок? — вдруг он услышал незнакомый мужской голос, неожиданно раздавшийся из темноты подъезда. В вестибюле к выходу приближался молодой мужчина с газетой в руках, свернутой трубочкой. Его лицо показалось Бандере знакомым, но он не успел вспомнить, где и когда мог его видеть. Молодой человек присел на корточки и, наклонив голову, стал завязывать шнурок на ботинке. — Все в порядке. — Ответил Бандера, наконец, освободив ключ и отпуская дверь. Вдруг незнакомец резко выпрямился и направил ему в лицо сверток. Упругая струя ни то пара, ни то жидкости, сопровождающая неприятным запахом, больно ударила в лицо. В глазах сразу потемнело и во рту моментально пересохло. Мужчина сразу вышел, а Бандера, качаясь от внезапного головокружения, сделал несколько шагов вперед, пытаясь подняться по лестнице. Однако, через несколько секунд он упал, больно ударившись затылком о ступеньку, и потерял сознание. Красные помидоры покатились по полу в разные стороны. Через минуту-другую из ближайшей квартиры выглянула женщина, случайно услышавшая шум на площадке. Увидев распростертое на лестнице тело соседа, женщина пронзительно закричала. На крик вышла жена Бандеры и, увидев неподвижно лежащего мужа, покрытого синими пятнами, тут же потеряла сознание.* * *
Богдан, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, спокойно вышел из подъезда. Прикрывая дверь, он услышал шум шаркающих шагов и хриплый вскрик. Возвращаться назад не было смысла. Сташинский был уверен, что яд подействовал и жертва уже не выживет. От волнения его трясло всем телом, но он четко помнил последовательность своих дальнейших действий. На ходу проглотил противоядие и, подойдя к дренажному люку, вновь присел на корточки, якобы завязать шнурок. В этот момент он бросил в отверстие стока ключи и быстрым шагом поспешил в сторону канала Гофгартен. Пользуясь отсутствием прохожих, он выбросил пистолет в воду и почувствовал, наконец, нахлынувшее облегчение. Теперь, глядя на мутные воды канала, он осознал, что произошло. На первый взгляд все прошло гладко, однако на самом деле все могло закончиться плачевно. Когда он вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице, неожиданно на верхних этажах он услышал женский голос. По всей видимости, кто-то выходил из квартиры и прощался с хозяйкой. Через несколько секунд, он увидел, как по лестнице спускалась женщина. Как назло, Бандера должен был появиться в подъезде через считанные секунды. В связи с этим, у него возникла дилемма: ликвидировать вместе с объектом невинную соседку, либо вновь отложить ликвидацию. На принятие решения оставались даже не секунды, а мгновения. Находясь на втором этаже, он отвернулся лицом к двери лифта и нажал вызов. Женщина прошла мимо него, вежливо поздоровавшись. Уже на выходе из подъезда, она столкнулась лицом к лицу с Бандерой, который, к счастью ликвидатора, не мог вытащить ключ из замочной скважины. Эта ситуация позволила Богдану выиграть время и невольно спасти жизнь постороннему человеку. Он перевел дух. Дальнейшее, оставалось делом техники. «Хорошо то, что хорошо заканчивается» — подумал он и с этими словами отправился в гостиницу. В течение нескольких минут, он рассчитался с портье и отправился на вокзал. Там он взял билет на поезд до Франкфурта и через час занял свое место в вагоне. Сташинский сидел в пустом купе и смотрел в окно, не замечая убегающего назад пейзажа. Внутренне он удивлялся своему неестественному состоянию. У него было странное ощущение, что во всем происшедшем он исполнял роль не участника, а стороннего наблюдателя, как сквозь стекло, наблюдавшим за ходом событий. Он не испытывал никаких эмоций, ни страха, ни угрызений совести, только внутреннее удовлетворение от успешно выполненной работы. На следующий день, утренним рейсом самолета «Пан-Америкен» Сташинский-Будайт вылетел в Берлин. Однако в ближайшие, после возвращения дни, Богдан не встречался со своим куратором. Телефон Сергея Демона молчал и это начало его немного настораживать. Почти спустя неделю, резидент сам нашел Сташинского и неожиданно пригласил в кафе «Варшаву». Богдан пришел на встречу немного опоздав. В отдельном кабинете был накрыт стол на трех персон. Среди присутствующих находились сам резидент и ранее незнакомый мужчина, средних лет, с размытыми чертами лица и неопределенным возрастом. — Знакомьтесь, — Демон подошел к Богдану и представил незнакомого гостя. — Это новый начальник нашего отдела в Германии. — Мужчина протянул руку Сташинскому и представился. Называть себя Богдану не было смысла, в любом случае новый начальник должен был досконально изучить его личное дело, поэтому он молча ответил на рукопожатие, слегка склонив голову. Усаживаясь за стол, Сташинский полушепотом обратился к Сергею: — Я приехал еще 16 октября, но не мог тебя застать на месте. — Они уже давно перешли в общении на «ты» и между собой держали себя, как равные. — А меня не было в Берлине. — Улыбнувшись, ответил Демон и добавил, — Я был в Мюнхене на похоронах Попеля-Бандеры. — Да-а, — удивленно протянул Богдан, — И как там все прошло? — Нормально. — Спокойно ответил тот и протянул Богдану относительно свежий номер газеты «Украинский самостийник»- Вот, почитай некролог. На первой страницы жирным шрифтом было выделено официальное соболезнование Провода ОУН следующего содержания:«С огромным прискорбием и глубокой болью сообщаем членам ОУН и всему украинскому сообществу, что 15 октября 1959 года в час дня погиб от вражеской руки великий сын украинского народа и многолетний руководитель революционной борьбы за украинскую независимость, Председатель Провода Частей Организации украинских националистов Степан Бандера, родившийся 1 января 1909 года, член Украинской Военной организации с 1927 года, член ОУН с 1929 года, а затем до 1934 года ее проводник и одновременно Краевой Комендант УВО, а также, с 1933 года — член и Председатель УВО, Председатель ОУН с 1940 года, Председатель Бюро Провода всей ОУН с 1945 года. Многолетний заключенный польских тюрем, приговоренный к смертной казни, в последствие замененной на пожизненное заключение, и узник немецких концлагерей с 1941 по 1944 гг. «С огромным прискорбием и глубокой болью сообщаем членам ОУН и всему украинскому сообществу, что 15 октября 1959 года в час дня погиб от вражеской руки великий сын украинского народа и многолетний руководитель революционной борьбы за украинскую независимость, Председатель Провода Частей Организации украинских националистов Степан Бандера, родившийся 1 января 1909 года, член Украинской Военной организации с 1927 года, член ОУН с 1929 года, а затем до 1934 года ее проводник и одновременно Краевой Комендант УВО, а также, с 1933 года — член и Председатель УВО, Председатель ОУН с 1940 года, Председатель Бюро Провода всей ОУН с 1945 года. Многолетний заключенный польских тюрем, приговоренный к смертной казни, в последствие замененной на пожизненное заключение, и узник немецких концлагерей с 1941 по 1944 гг. Похороны состоятся в Мюнхене 20 октября 1959 года в 9 часов. Заупокойная служба Божья — в церкви Св. Иоанна Крестителя на Кирхенштрассе. В 15 часов — панихида и похороны на кладбище Вальдфридхоф. Траур продлится два месяца с 15 октября по 15 декабря 1959 года. Вечная и славная ему память».— Во всех его титулах запутаться можно. — А затем, изменившись в лице, вновь схватил газету и, пробежав глазами по тексту, спросил, — А почему погиб от вражеской руки? Я ведь сработал чисто. У него должно было остановиться сердце, как у Ребета. — То, что ты сработал чисто, сомнений нет, — вмешался в разговор начальник отдела. — Немного напортачили наши технари и химики. Ликвидация Бандеры должна была произойти так же, как в случае с предыдущим объектом, но в этот раз Западногерманские полицейские и медики оказались более скрупулезными. Дело в том, что умер он не сразу, а только в карете скорой помощи, видимо концентрация газа оказалась не достаточно сильной. После выстрела он смог подняться еще на несколько ступенек лестницы. При первичном осмотре врачи констатировали смерть от остановки сердца, плюс, как вариант, от перелома основания черепа в результате падения. Но когда у покойника нашли на поясе кобуру с пистолетом, то осмотр стали проводить судмедэксперты местной полиции. И вот тут внимание специалистов привлекла небольшая ранка на верхней губе пострадавшего. Они начали гадать, откуда она взялась. От удара о ступеньку или от чего-то другого? Вряд ли, та была больше похожа на неглубокий порез. Только после вскрытия и серии тщательных анализов экспертная комиссия обнаружила в организме покойного наличие синильной кислоты. Вот так, мелкий осколок ампулы, который не должен был вылететь из ствола, стал причиной говорить об этой смерти, как о насильственной. Новый начальник посмотрел на Богдана и по-дружески хлопнул его по плечу. — Да, не расстраивайся, твой вины в этом нет. Главное, что цель достигнута. Ты молодец. Дело свое сработал на «отлично». — Он сделал паузу и, подмигнув глазом Демону, продолжил. — А теперь, Крылов, я должен сообщить тебе очень приятное известие. — На это раз пауза оказалась более продолжительной. — За успешное выполнение ответственного задания ты награжден орденом Боевого Красного Знамени. Подчеркиваю — Боевого… Ты понял? Так точно. — Ответил обескураженный Сташинский. — Орден получишь в Москве. — Продолжал свою речь начальник. — Выезжаешь сегодня вечерней лошадью. Полагаю, там ты задержишься на какое-то время. Надо будет пройти дополнительный курс обучения и готовиться к новым заданиям. В будущем, тебе предстоит работа по специальности в одной из стран Западной Европы. — Он налил себе в бокал коньяк и, подняв его для предстоящего тоста, закончил, — Впрочем, это уже не моя компетенция.
Последние комментарии
2 часов 43 минут назад
3 часов 3 минут назад
3 часов 28 минут назад
3 часов 32 минут назад
13 часов 2 минут назад
13 часов 6 минут назад