Формула власти. Первое условие [Zora4ka] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1. Новая обда ==========

“Орлята учатся летать.

Им салютует шум прибоя,

В глазах их — небо голубое…

Ничем орлят не испугать!”

Н. Добронравов

Утреннее солнце ярко пылает над Принамкским краем, как может быть только ранним летом, в самых первых числах июня. Прозрачные лучи тонут в темно-зеленых чащобах, ярко очерчивают желтоватые от всходов квадратики полей. Словно красотки на бальном паркете, танцуют солнечные искорки по речной воде, оттеняя рябь. Велик Принамкский край, от Кавьего до Доронского морей, от Западных гор до Голубой пущи и Сильфийских Холмов простирается равнинное блюдце плодороднейшей земли, щедро питаемой могучими водяными жилами.

Пронзительно-золотая сфера на небосклоне горит все ярче, свет проникает даже сквозь редкие облака. Озарены сиянием деревеньки и большие города, пристани и пограничные заставы. Бесстрастно глядит светило на недавнее поле брани, в самом сердце благодатного края. Совсем скоро туда выйдут специально нанятые селянки и растащат павших по сторонам границ. Мертвые дети единого народа… Тяжкая это вещь – затяжная гражданская война.

А вот белоснежные стены Института выглядят радостно и жизнеутверждающе. Они будто светятся, как пронзенное лучами пушистое облако. Монолитная громада на зеленом лугу, произведение архитектурного искусства: три корпуса, в каждом по два крыла, многочисленные пристройки и башенки, длинные балконы, арки парадных дверей. Корпуса соединяет изящный застекленный коридор, поддерживаемый колоннадой. Давно уже казнен и предан забвению зодчий, придумавший этот дивный фасад и бесконечное множество лестниц и переходов. Но здание стоит. И будет стоять еще сотни лет, олицетворяя собой мощь и славу Ордена, являясь оплотом его юных последователей. Ведь именно здесь учатся высокому ремеслу талантливые врачи, изворотливые политики и смелые полководцы. Год за годом, выпускаясь, они ведут Орден к победе, которая, как утверждают последние пятьсот лет благородные господа, не за горами. За Институтом лежит большое овальное поле, тщательно присыпанное мягким морским песком. Здесь тренируются воспитанники летного отделения – будущие военные. Мальчики сейчас занимаются в здании, теорией. А вот у девочек как раз практика.

— Выля, не подрезай Гулину! Кому сказала! Лучше исполни мне пике! — разносился над полем усиленный рупором голос наставницы. — Клима! Не виляй, ты не собачий хвост! У всех доски старые, это не причина плохо летать! Возьми пример с Гулины! Аруля, выходи из пике, я поняла, что ты его усвоила. Покажи мне планирование. Клима! Клима, чтоб тебя! Не бултыхайся, ровно лети! Перед ведами тоже скакать станешь, циркачка доморощенная? Выля, пике зачтено, теперь сделай… Клима! Я тебя от полетов отстраню, и не допущу до контрольной, пока с доской не разберешься! Возьми себя в руки, сейчас же!..

Та, к которой чаще всего был обращен гнев наставницы, досадливо развела руками и постаралась сосредоточиться на управлении доской — продолговатой лакированной пластиной из дерева, которая благодаря сильфийской магии имела свойство достаточно высоко летать. Клима была сердита. Старая казенная доска, отлетавшая раз в пять больше положенного, плохо слушалась движений ног, постоянно вибрировала и слишком затянуто выходила из пике. Летать на этих «дровах» было невозможно. Хорошо Гульке, богатые и благородные родители ей каждый год новую доску покупают. Клима же, как многие воспитанники, происходила из сословия простого и ни богатства, ни связей в высшем обществе не имела. Откуда хорошей доске взяться? А наставница еще зубоскалит! «Перед ведами скакать». Можно подумать, неприятель в бою только и будет пялиться на технику ее пируэтов! По секрету говоря, Клима вообще не собиралась воевать с ведами в рядах орденской армии.

— …А теперь покажите мне массированную атаку…

Клима с трудом развернула доску и полетела к остальным, на ходу обнажая ортону. Это оружие давным-давно изобрели орденские умельцы, и оно по сей день оставалось единственным, что не закупалось у сильфов. Ортона чем-то напоминала топор. Острое лезвие загибалось полумесяцем, позволяя одной стороной рубить, а второй – колоть. На обоих концах прочной деревянной рукоятки располагались наконечники, подобные тем, что есть на копьях. Верхний наконечник можно было метать, а благодаря специальной веревочке он всегда возвращался назад. По крайней мере, в теории. Но, несмотря на технические накладки, ортона уже давно стала традиционным оружием для досколетчиков.

— Клима, не отклоняйся в сторону!

Про себя девушка произнесла с десяток проклятий, но внешне осталась сосредоточенно-виноватой, даже кивнула. Клима великолепно владела собой, всегда. Это было одной из граней ее таланта. Особого таланта, о котором знали лишь посвященные. Пока.

Чуть меньше девяти лет назад, когда Климе едва пошел десятый год, она, диковатая и смышленая сельская девчонка, приехала поступать в Институт. Встал выбор: на какое направление податься? Выучиться на врача, одевшись в зеленое платье? Клима терпеть не могла возиться с кем-то увечным. У нее даже к самой себе редко сострадание возникало. Больных она умеренно ненавидела, считая слабыми, раз их смогла достать хворь. Позднее, переболев пару раз лихорадкой, Клима немного изменила свои резкие суждения, но специальность врача не полюбила до сих пор. Оставались политическое и летное отделения. Поначалу Клима хотела записаться на политическое, но в последний момент передумала.

Во-первых, политикам, единственным их всех воспитанников, требовалось доплачивать за форму - роскошные алые одеяния. У Климы же из “ценного” имущества тогда были лишь черная от времени серебряная монетка довоенной чеканки с профилем какой-то курносой женщины в диадеме, да увесистая связка бубликов с маком. На бублики не выменять атласного платья с воланами, это любому ясно, даже девятилетней селянке. Монетку же дома велели тратить в исключительном случае, к которому не относилось желание красивых нарядов. Да и вряд ли за крупицу серебра можно купить отрез ткани с золотым шитьем.

Во-вторых, мельком из окна Клима увидела летное поле и парящие у самых облаков доски. Ее очаровали скорость, фигуры высшего пилотажа и блестящие на солнце заклепки креплений. Одним словом, рассуждала повзрослевшая Клима, повелась, как распоследняя сорока. Она выбрала горчично-желтую форму летчицы. И, откровенно говоря, не слишком преуспела. Не последняя в группе, но и первой трудно назвать. Так, посредственный середнячок.

Вниз, ортоной наискось, вверх, развернуться, метнуть наконечник и повторить. Все четко и знакомо, как азбука. В Институте много времени отдавали практике атак. Ведь идет война.

- Все молодцы, снижайтесь! Клима, работай над равновесием, Выля, не подрезай больше Гулину…

Крепкая светловолосая девушка с мягкими чертами лица и глубокими карими глазами нехорошо ухмыльнулась. Сплетницу Гульку скрытная Выля терпеть не могла и пакостила той при каждом удобном случае. Клима такого совершенно не понимала. Если не любишь человека, никто не должен об этом знать. Лучше с ним подружиться и делать подлянки исподтишка, чтобы враг к тебе же за советами приходил. А толку, что все, включая саму Гульку, знают о Вылиной неприязни? Никакой пользы, решительно никакой.

Вместе с остальными девочками Клима сдала ортону в оружейный сарай у самой кромки поля и отправилась в столовую на обед под пронзительный, но приятный слуху воспитанников гул институтского звонка.

Клима никогда сильно не выделялась из толпы сверстниц. В первую очередь, она сама этого пока не хотела, а во вторую – блистать было решительно нечем, кроме скрываемого до поры таланта. Обладая толикой особого обаяния, Клима все же не отличалась привлекательностью. Как большинство жителей Принамкского края, она была черноглаза и светловолоса. Рост – выше среднего, но фигура угловатая, нескладная, локти и коленки слишком острые, плечи не покатые, а совсем прямые. На груди пока что торчали только ребра. Лицо тоже подкачало. Тонкие, вечно обветренные губы, острый подбородок, излишне высокий лоб. Самым же большим несчастьем девушки являлся нос. Длиннющий, постоянно бросающийся в глаза при встрече, с горбинкой аж в двух местах, он был крайне неуместен для общества, где эталоном красоты считаются маленькие вздернутые «кнопочки». Красотой у Климы «страдали» только глаза. Большие, искристо-черные, затягивающие, словно омуты, в ярком обрамлении длинных ресниц. Они, казалось, видели всех насквозь. Но взгляд их был колюч и властен, он подавлял. Поэтому Клима редко смотрела в упор на своих одногодников и никогда – на наставников. Чтоб никто ничего не сообразил раньше времени. Ну а те немногие, на кого она без опасений могла пялиться хоть сутками, никогда не рассказывали другим о своих впечатлениях.

В столовой рядом с Климой на лавку подсела шустрая девочка-восьмигодка с политического отделения, золотисто-рыжая и усыпанная веснушками. Никто не заметил, но Клима быстро огляделась по сторонам, особое внимание уделив дежурным наставникам, что разгуливали между длинных столов.

- В чем дело? – спросила она.

- Клима, я нашла одного человека, - радостным громким шепотом поделилась девочка.

- Для чего? – тут же перегнулась через стол любопытная Гулька. Выля, знающая, для чего, малость побледнела и бросила на восьмигодку полный укоризны взгляд.

- Они, на восьмом году обучения, совсем обнаглели, - как ни в чем не бывало, громко сообщила Клима всему столу. – Учиться не хотят, не то что мы! Прознали, что у меня с прошлого года завалялись ответы на все контрольные по идеологическому воспитанию, ну и просят почем зря! Только я этим шалопаям, - Клима отвесила девочке шутливый подзатыльник, - просто так дать не могу, иначе выйдет неуважение к благородным господам. Я их вместе собираю и по этим контрольным провожу факультатив.

- Ух ты, здорово придумано, - покивала Гулька. Можно было не сомневаться, что уже к вечеру о ленивых восьмигодках и Климином уважении к благородным господам узнает весь Институт.

Выля еле слышно выдохнула.

После обеда Клима затащила веснушчатую девочку в укромный уголок коридора, прямо за изваяние очередного наиблагороднейшего из господ, и принялась воспитывать.

- Ты с ума сошла? Ты не понимаешь разве, что едва не выдала всех, и себя в первую очередь? Ну кто ж в столовой такие дела обсуждает!

- Ты ведь сама говорила, - всхлипнула девочка, - чем больше народу, тем меньше шансов быть подслушанными.

- Высшие силы, ну почему все запоминают только половину того, что я советую! Народ, как ты выразилась, должен быть незнакомым, не видящим личной выгоды в подслушанных у тебя сведениях. Поняла?

- Да, - вздохнула восьмигодка. – А почему я себя могла выдать? Кстати, ты здорово выкрутилась. Я сама даже поверила, что речь шла лишь об ответах на контрольные. А они у тебя правда есть?

- Я не храню макулатуры. Чтобы ответить на свой вопрос, расскажи мне структуру нашей организации.

- Ты – обда, во главе, - принялась добросовестно вспоминать девочка, - у тебя есть двое друзей, которые знают тебя и друг друга в лицо. У тех друзей тоже по двое друзей, они знают тебя и человека, который их привел к тебе. И так, по цепочке, секретное количество раз. Например, я из всех знаю тебя и того, кто привел меня, но не знаю, кого он привел второго.

- А теперь вообрази, - холодно подсказала Клима. – Если попадешься ты, узнают и про меня, и про твоего друга. Но я-то выкручусь, а он может не суметь. Твой друг выдаст своего друга и так далее. В итоге дойдет до одного из моих друзей и, опять же, до меня. Тогда я уже выкрутиться не смогу, придется бежать. И из-за твоей неосмотрительности сгинет целая ветвь нашей организации. Но мало того, если сейчас в столовой твои слова услышали другие члены, они тут же сообразили, что у тебя за дело. Теперь они знают о твоей причастности. И если их ветви рухнут, то же самое произойдет и с твоей, через тебя в первую очередь. Поняла?

Девочка пристыженно кивнула.

- Ты помнишь, что нужно делать в этом случае? – не успокоилась Клима.

- Ждать тайного сигнала от одного из твоих друзей.

- Какого сигнала?

- Ну, уж это я помню! И помню, что про него сейчас нельзя говорить вслух.

- Молодец, быстро схватываешь. Скажи мне на ушко. Ага. А теперь к делу, кого ты нашла?

- Моя одногодница, Лейша Вый.

- Из благородных, с такой-то фамилией?

- Нет, она деревенская. Просто ее прадед был благородным и попал в немилость.

- За что, не знаешь?

- Нет. Она сама не помнит.

По коридору разнесся звонок. Клима поразмыслила секунды две и кивнула.

- Встретимся после уроков возле оружейного сарая, это рядом с полем, знаешь?

- Ага. С Лейшей приходить, да?

- Конечно. И второго выбирать не торопись, присматривайся к людям получше.

- Да я уже выбрала, только все сказать боюсь.

- Кого?

- Геру Таизона, с десятого года. Он, как ты, летчик. Может, знаешь его?

- Знаю. Ему не предлагай. Найди другого.

- Почему? На него можно положиться, я уверена! Он тоже из приграничного села, как я. Ему даже не надо будет объяснять, кто такие обды, он с детства на сказках про них воспитан.

- Нет, - Клима властно сверкнула глазами, и девочка невольно поежилась. – Гере ничего рассказывать нельзя, просто поверь мне.

- Я верю тебе, я всегда тебе верю, ты ведь моя обда! Просто я не могу понять…

- Ты поймешь, когда настанет время. А теперь айда на уроки, и так опоздали уже. А у нас сейчас история Ордена, пропускать нельзя!

Глядя вслед рыженькой восьмигодке, Клима неслышно вздохнула. У девочки замечательное чутье на людей. Надо это запомнить и впоследствии применить. Но не объяснишь же сейчас, что Гера Таизон – один из двух ее друзей, упомянутых выше?

Клима опаздывала на урок не впервые, но делала она это не настолько часто, чтобы за ней закрепилась обидная репутация извечной прогульщицы. Так, время от времени, и только по серьезным причинам. Как сейчас, например.

Девушка вошла в класс беззвучно, низко склонив голову – в Институте не принято стучаться, когда ты опоздал.

- Кого я вижу! – шутливо-возмущенным тоном продекламировала наставница истории, пышущая здоровьем женщина молодых лет. – Так проголодалась наша Клима после полетов, что пол урока наесться не могла! Эй, ты куда садишься, выходи к трибуне на штрафной опрос!

По классу бабочками разлетелись легкие смешки. Клима тоже улыбнулась, пожала плечами и проследовала до высокого шаткого столика в передней части классной комнаты, стоя за которым воспитанники держали ответ, а наставники читали лекции. Трибуной этот столик называли исключительно из уважения.

- Итак, - наставница ловко провернула в руках длинную тяжелую указку, - для начала пройдемся по верхам. Давай мне кратко и емко историю основания Ордена и его политические перспективы.

В отличие от полетов, на истории Клима никогда не терялась и была одной из лучших в классе. Наставнице нравилось, как хорошо подвешен у нее язык. Наверное, думала Клима, она даже в чем-то завидует мне. Всякий раз, когда девушка раскрывала рот, ее внимательно и не перебивая слушали все, какой бы при этом бред она ни несла. Наставнице же внимание класса давалось с немалым трудом. О мировой политике Клима могла беспрерывно и складно говорить часами, при этом незаметно для слушателей поворачивая трактовки событий под нужным ей углом. Когда Клима рассказывала, ее уверенный высокий голос эхом отдавался в потаенных мыслях каждого, а колючие черные глаза проницательно заглядывали в самое сердце.

- Орден был основан пять столетий назад. До него в Принамкском крае царили смутные времена. Орден – это великое объединение всех благородных и мудрых людей, которые не приемлют искажения и смуту. Благодаря Ордену наша жизнь стала лучше и светлее. Сейчас главной целью благородных господ является свержение ведов и завоевание их неверной столицы, ибо веды есть те недовольные просвещением, кто сеет смуту и искажение действительности в наши сердца. Когда веды будут разбиты, наступят мир и всеобщее счастье, к которому стремятся Орден и его благородные господа…

И так далее, и в том же духе. С первого взгляда, Клима говорила совершенно искренне, даже немного фанатично. Но Выля, Арулечка и еще несколько девочек, кое-что друг о друге пока не знавшие, явственно чувствовали в устах своей обды фальшь и горькую-прегорькую иронию.

Со второй половины последнего урока Клима ушла, сославшись на сильное недомогание. И Вылю с собой забрала, чтобы та «помогла» ей дойти до спальни. Оказавшись в пустынном (если не считать многочисленных статуй) коридоре и завернув за угол, на лестницу, «умирающая» волшебным образом исцелилась и потащила свою провожатую за собой так быстро, что та вскоре запросила пощады.

- Куда мы несемся, будто веды напали? – тяжело пропыхтела Выля, прыгая сразу через три ступеньки, чтоб поспеть за прыткой спутницей.

- Постоишь на стреме, - лаконично объяснила Клима.

- Ты опять задумала дикую авантюру? За Герой будем заходить?

- Нет. Мне просто нужен человек, который проследит, чтобы никто не приперся в спальню, пока я буду копаться в тайнике. И ты, моя «левая рука», подходишь для этого лучше всех.

- А, так весь переполох из-за той рыжей восьмигодки в столовой? Значит, я догадалась правильно, она тоже с нами и, похоже, привела новичка.

- Да, но пока что о ней забудь.

Выля кивнула и сосредоточилась на беге. Климе нравилась эта ее черта – не задавать лишних вопросов и уметь промолчать в нужный момент. Гера бы прицепился, словно полевой клещ, и не отставал, пока все не выяснил. Также Выля была осторожна, сообразительна и крайне сметлива. Но жутко трусила временами, а потому «правой рукой» не могла стать по определению.

Выля осталась топтаться в дверях и поглядывать на коридор, а Клима ловко залезла под свою кровать и отодвинула в темном нутре днища несколько хитро закрепленных досточек. Этот тайник девушка придумала еще четыре года назад, когда начала активно заниматься привлечением сторонников. Матрасы в Институте меняли ежегодно, полы в спальнях – раз в несколько лет. А вот массивные кровати обещали служить еще не одному десятку поколений. Поэтому Клима с помощью башковитого и искусного в ремеслах Геры сделала в своей кровати двойное дно, куда прятала все ценное и крайне запретное. Чего там только не было! Старинные летописи пятивековой давности, сильфийские брошюрки (примерно такого же возраста), плоский медный кулон с древними письменами, целый чулок массивных золотых монет, вырученных благодаря одной удачной и противозаконной авантюре. Клима такими делами больше не занималась, опасно для таланта, можно и утратить. Он дан ей на благо народа, а не для личной выгоды. Самое главное Климино сокровище лежало в плотной картонной коробке, тщательно перевязанной тесемками. Но девушка сейчас пришла не за ним. Она пошарила рукой сбоку и достала узкий острый кинжал с локоть длиной, инкрустированный перламутром, в самодельных кожаных ножнах. Клима удовлетворенно хмыкнула, запихала кинжал в казенный сапожок, задвинула досточки обратно и вылезла наружу.

Неучтенным оружием девушка разжилась два года назад, когда их, еще семигодок, возили на границу, смотреть «взаправдашние» бои, как выразилась Арулечка. Зрелищ им тогда и впрямь хватило на много месяцев вперед, а особо впечатлительным, судя по слухам, до сих пор кошмары снятся. Климе битва тоже не понравилась, но она больше жалела не убитых, а загубленный стратегический план. Ее талант позволял чувствовать слабые места противника и бить по ним. А на границе все было… бестолково. Немного повзрослев и поинтересовавшись дополнительной литературой, Клима поняла, что сражение полностью соответствовало правилам военной тактики. И ей не стоило бы впредь бездумно полагаться на свою хваленую интуицию, не ознакомившись предварительно с теорией, которую тоже не глупые люди писали. Когда битва закончилась, и за воспитанниками перестали так тщательно следить, Клима тайком пробралась на утихшее, омертвелое поле боя и стащила у павших некоторые ценные вещи, включая и этот кинжал.

- Никого, - гордо сообщила Выля от дверей, заметив, что ее обда вылезла из тайника.

Клима нервно кивнула.

- Скажешь остальным, что мне стало лучше, и я вышла погулять в сад. Как стемнеет, спустишься туда сама, якобы беспокоясь обо мне. Поняла?

- Ага. Мел брать?

- При чем тут мел? – переспросила Клима.

- Ну как же! В саду ты наверняка скажешь, что тебе снова «плохо», а для достоверности я должна буду тащить тебя в спальню на виду всего Института. Если при этом у тебя будет румяное лицо, нам никто не поверит! И вообще, Клима, по-моему, ты чересчур таишься. Никто и не подумает, что ты могла кому-то назначить встречу, да еще и политически вредную. Ты ведь у нас известная фанатичка. Поговаривают даже, что ябеда…

- Мое чутье говорит: лучше перебдеть. Пока не время заявлять о себе в открытую, - Клима присела на кровать, сжав пальцами деревянную спинку. – Я еще не готова, Выля. И потому не разубеждай Гульку, когда она сплетничает, что я обо всем доношу учителям. Мне стоило некоторых усилий убедить всех в моей слепой верности Ордену.

- А когда придет время? – Выля тоже села, напротив. – Четыре года прошло!

- Вы с Герой что, сговорились? – Клима властно сверкнула глазами. – Или вы перестали в меня верить?

- После всех знамений и доказательств? – всплеснула руками Выля. – Клима, не городи чушь! С тех пор, как ты нашла кулон и диадему, мы пойдем ради тебя на все!

Клима не стала спорить, она знала о преданности своих союзников. Просто ей захотелось, чтобы Выля напомнила об этом и себе.

…В саду почти на все лето поселился сладкий прохладный аромат – цвела красная сирень. Пестро-малиновые соцветия в темно-зеленой оправе клиновидных листьев приковывали взгляд, на них хотелось любоваться вечно, словно на текущую воду. Клима не слишком любила красную сирень – гораздо больше ее сердце трепетало от свежесорванных ландышей в хрустальных слезинках росы – но всякий раз отдавала должное броской красоте и ненадоедающему запаху неказистых порознь, но роскошных скопом цветков. В сад девушка даже заглядывать не стала. Ее путь лежал мимо, на летное поле, к оружейному сараю. Сейчас там было пусто: уроки завершились, а до назначенной встречи еще оставалось изрядное время. Клима всегда приходила заранее. Она зашла в сарай, поправила кинжал в сапожке и приготовилась ждать. В отличие от многих, Клима любила ожидание. В такие минуты можно остановиться, замедлить бесконечную круговерть событий, задуматься о вечном или просчитать свои действия на несколько шагов вперед. Ожидание – пауза, которая дается для извлечения уроков из прошлого и составления планов на будущее. А вовсе не для пустой болтовни и нервотрепки, как красноречиво пытался заверить ее однажды Гера. Сейчас, например, Клима продумывала, что станет делать, если в сарай принесет кого-то из наставников. Нежелательно, конечно, ну а вдруг?

Надо будет сделать круглые глаза и сообщить, что ее послала сюда какая-то встреченная в коридоре незнакомая наставница. Увидела, да как заорет: «А ну марш в сарай ортоны точить!» Какая наставница? Незнакомая, я же сказала. Как выглядела? Не помню, светловолосая вроде. Или рыжая. Нет, коротко стриженая в лиловом платье. Ха, и пусть они с ног собьются, разыскивая такую! А Климе ничего не будет. Как, впрочем, и всегда. Но не стоит задаваться, ибо можно наделать глупостей.

Снаружи донеслись торопливые неуверенные шаги. Клима насторожилась и прислушалась.

- Она точно придет?

- Точно! – голосишко рыженькой восьмигодки был сердит. Видимо, подружка уже надоела ей со своими вопросами.

- А как она выглядит?

- Ты видела ее! Высокая тощая девятигодка с длинным носом.

- А, вот как ты про нос сказала, я сразу ее вспомнила. Бедняжка, как же ей живется с таким…

Клима терпеливо дослушала все их сплетни до конца. Она никогда не пренебрегала лишними сведениями. А за «длинный нос» перестала мстить еще на третьем году. Хотя до того…

- Доброго вечера, - прохладно поздоровалась Клима, одновременно с этим приоткрывая дверь сарая. Девочки от неожиданности подпрыгнули, а рыжая густо покраснела. – Заходите внутрь.

Воспитанницы устроились поудобнее, если вообще можно было удобно устроиться на низеньких трухлявых лавочках, над которыми точили и маслили ортоны. Клима сразу взяла инициативу на себя.

- Я рада познакомиться с тобой очно, Лейша.

- А разве ты раньше слышала обо мне? – удивилась спутница рыжей.

- Нет. Только твое имя. Но тем приятнее нам узнать друг друга. Не каждый день знакомишься с хорошим человеком. Я верю, Лейша, ты хорошая, и меня не подведешь.

Клима лукавила. О Лейше она знала побольше, чем имя, но говорила настолько убедительно, что даже рыжая девочка, рассказавшая то самое «больше», поверила в Климину искренность. Также Клима сильно сомневалась в Лейшиной лояльности. Она просто увидела, что новая знакомая исполнительна, верна, и активно давила на эти качества. Климино чутье не обмануло.

- Нет, ни в коем случае не подведу! – горячо заверила Лейша. – Даже если я откажусь участвовать в твоей организации, все равно не сдам наставникам. Это было бы бесчестно.

Еще один возвышенный моралист на мою голову, подумала Клима, вспомнив Геру. А вслух спросила:

- Отчего же ты сомневаешься?

- Мне сказали, что ты обда. Я не знаю ведских сказок и слабо поняла смысл этого титула, а еще, отчего обде непременно надо служить.

- Сейчас я тебе объясню, - тон Климы потеплел, голос стал мягче и вкрадчивей. Только ясные глаза настороженно блестели в темноте. – Давным-давно благородные господа основали Орден. А что было до него, как ты полагаешь?

- Невежество? – предположила Лейша, памятуя курс истории.

- Они хотят, чтоб мы так думали, - доверительно сообщила Клима. – До основания Ордена гражданская война не велась. Принамкский край был един. А правили им обды. Обычно обдами рождались женщины (я не исключение), но встречались и мужчины. Видишь ли, Лейша, у каждого человека есть какой-нибудь талант. Кто-то красиво поет, кто-то мгновенно перемножает в уме, кто-то изобретает невероятные штуки. А у обды талант править. Править верно и мудро, особым чутьем улавливать во всем выгоду для своего народа. И если за дело берется обда, оно никогда не будет обречено на провал. Обрати внимание, я не просто пересказываю тебе краткий смысл ведских сказок, я говорю то, что самолично прочла в старинных летописях, найденных в нашей библиотеке. Когда-нибудь, если захочешь, я могу их тебе показать. Итак, на чем я остановилась…

- На таланте править, - подсказала заинтригованная Лейша. Она и раньше слышала обрывки ведских россказней, запрещенных в Институте, но такого полного и понятного объяснения не получала никогда.

- Талант, - с чувством произнесла Клима. – Если его не использовать или использовать неверно, он со временем может пропасть. В этом отношении обдам сложнее всех. Я не стану рассказывать о многочисленных запретах и законах, вам это ни к чему, захотите – прочитаете в летописях. Скажу только, что любое использование таланта обды должно идти на благо ее народа. Иначе талант ослабеет и пропадет. Не зная этого, я едва не утратила его однажды…

- Расскажешь? – с благоговением спросила рыжая.

- В другой раз, - покачала головой Клима. – Сейчас я вернусь к моменту основания Ордена. Дело в том, что обда в мире может быть только одна – та, которая правит. А когда ей настает время умирать, находится другая обда и занимает опустевшее место. Так было всегда. Но пять столетий назад одна легкомысленная обда нарушила часть законов и утратила талант. Она не могла больше полноценно править, но следующей обды не появилось. Почему – загадка. Возможно, нарушенные законы были слишком важны, и высшие силы таким образом покарали Принамкский край. Или это следствие чьего-то злого ритуала. Так или иначе – без таланта обда не смогла долго удерживать власть. Тут же появился Орден и кроваво сверг ее.

- Какой кошмар, - поежилась Лейша.

- Были и несогласные, - продолжала Клима. – Их впоследствии стали называть ведами, поскольку они сохранили тайну изменения материй, колдовства. Орден же от него отказался, положившись на сильфийские изобретения. Веды верили, что обда когда-нибудь вернется, и боролись за нее, несуществующую. Орден как можно скорей постарался про обд забыть. Вот так до сих пор и воюем.

- Но как ты узнала, что являешься обдой? – в вопросе Лейши чувствовался недоверчивый сарказм.

- Однажды я искала в библиотеке книгу по летному мастерству, - начала издалека Клима, почти сейчас не лукавя. Нельзя сказать, что она не замечала за собой странностей раньше, но в полной мере осознала все именно тогда. – И обнаружила на дальних полках старую-престарую стопку бумаг, перевязанных выцветшей от времени лентой и скрепленных крошащейся уже печатью. Язык документов оказался мне незнаком, но я была упорна и жутко любопытна. На расшифровку записей мне понадобилось пять различных словарей и полгода бессонных ночей. Бумаги содержали те самые многочисленные правила обд, а заодно и способ проверить наличие таланта. Я родом из глухой деревеньки в самом сердце орденских земель и тоже не знала с детства ведских сказок, но к тому времени разведала о великом прошлом Принамкского края практически все. И тогда… я ничего не теряла, мне просто захотелось проверить, - Клима достала из сапожка кинжал и обнажила лезвие. – Если вырезать на коже обды этот знак, - острие прочертило на тыльной стороне запястья четыре кровавых полоски: три вертикальных и одну горизонтальную, перекрещивающую остальные посередине, - то сами глядите, что будет.

Поначалу ничего не происходило. А потом ранка сверкнула золотисто-зеленым и за считанные секунды бесследно растворилась. Лейша недоверчиво потрогала абсолютно гладкую, без повреждений и шрамов кожу.

- Это нож такой?

- Выбери любую ортону, - мигом отозвалась Клима. – И я попробую ей, в любой части тела, которую ты укажешь.

Повторили символ ортоной на ноге. Порезы вновь пропали.

- Потом я увидела сон, - сказала Клима, пока Лейша напряженно обдумывала увиденное. – Мне приснились какие-то люди, прятавшие в подвале каменного дома диадему, на которой вместо клейма был изображен этот символ. Позднее, когда мы ездили на границу, я разыскала развалины того дома и нашла в подвале ту самую диадему. Она села мне на голову как влитая, а способности увеличились во сто крат. Через некоторое время мне опять приснился сон. На сей раз я увидела мастера-ювелира, вырезавшего на медном кулоне буквы. Мне ничего не удалось прочитать во сне, но кулон запомнился накрепко. Пару месяцев спустя я откопала его в Институтском саду. Теперь веришь мне, Лейша?

- Чего ты хочешь? Пробиться в совет благородных господ? Или сбежать к ведам?

- Бери выше, - Клима усмехнулась. – Я соберу союзников, низвергну Орден, ведских правителей и положу конец войне. Принамкский край снова будет процветать людям на радость, а сильфам на зависть. Народ устал воевать за пятьсот лет. Лишь искусственная ненависть заставляет рядовых солдат убивать друг друга. Раз у меня есть талант обды – мне по силам все изменить. И я не останусь в стороне. Иди же и ты за мной, Лейша Вый, пусть благодаря тебе в рядах моих союзников станет на одного хорошего человека больше…

Клима говорила и говорила. И обе восьмигодки внимали ей, разинув рты. И неважно, что рыжая подружка Лейши уже слышала однажды подобную речь. Клима учитывала это и никогда не повторялась.

- Я согласна быть в рядах твоих союзников, - осторожно произнесла Лейша. – Но я понимаю, что это очень опасно и к тому же противоречит орденским законам. Орден меня защищает. Но можешь ли дать защиту ты?

Клима лишний раз убедилась, что Лейша Вый отнюдь не глупа, а рыжая-таки умеет разбираться в людях.

- Ежедневно в стычках с ведами погибают сотни орденцев.

- И защищают своими смертями тысячи!

- Сейчас твоя единственная защита – не попадаться, - жестко сказала Клима.

- А если попадусь?

- Не признаваться. Пока мы в Институте – я буду помогать тебе советами и оберегать от рисков. Не брошу тебя и потом, если будет возможность. Когда я приду к власти - а это произойдет, не сомневайтесь – полетят головы, в первую очередь, благородных господ. Ты ведь из их числа? Так вот, если ты поддержишь меня, ни тебе, ни твоей семье ничего не угрожает. При моем правлении у тебя непременно будет высокий пост, в любой сфере, какую выберешь. Таких гарантий пока достаточно?

Лейша медленно кивнула.

- Я верю твоим обещаниям. А чего ты хочешь взамен? Вряд ли обда бесплатно станет раздавать всем подряд защиту и высокие посты.

- Взамен ты поклянешься мне служить, - быстро ответила Клима, опять подмечая, что Лейша крайне сообразительна. – А когда я открыто заявлю о себе – поддержишь. Еще ты должна будешь найти двоих новых и надежных членов для нашей организации, чтобы она росла и процветала.

- Это все?

- Да.

- Тогда я согласна. Каким образом мне клясться?

- Дай руку…

Клима вновь обнажила кинжал и быстро процарапала на тыльной стороне ладони Лейши символ обды. Затем легко прикоснулась к кровоточащей ранке губами. Порез осветился золотистой зеленью и медленно пропал, не оставив следа.

- Я теперь тоже смогу резать себя без последствий? – уточнила Лейша.

- Нет. И я второй раз с тобой такого не проделаю. Проверено. Но если ты меня предашь – ранка откроется и будет заживать очень долго, оставив некрасивый шрам. В давние времена обды вырезали символ на лицах подданных, а люди с такими шрамами презирались обществом.

- А раньше сказать было нельзя? – нахмурилась Лейша.

- Но ты же не собираешься меня предавать, - невинно пожала плечами Клима.

…Ночь опрометью ворвалась в задремавший сад, на цыпочках прокралась по широким институтским коридорам, приглушила яркость масляных ламп. Каждый шорох сделался звонче истошного крика, а за всяким углом чудились фантастические создания. Тени безмолвно дрожали, точно перемигиваясь с далекими звездами на черном небосводе. По ночам Климе всегда хорошо думалось. Юная обда казалась себе незаметной и всемогущей. Но, увы, пока ее мечты не были правдой.

Спровадив подружек-восьмигодок, Клима выждала некоторое время, после чего направилась в сад, где уже изнемогала взволнованная Выля.

- Ну наконец-то! Я из-за нервов все губы себе изгрызла! Тебя искала госпожа наставница дипломатических искусств. Не знаешь, что бы это могло значить?

- Догадываюсь, - Клима до боли стиснула руками собственные плечи. Как же все не вовремя! – Что ты ей сказала?

- Я – ничего, - у Выли сделался крайне сердитый вид. – Но эта Гулька… Еще рта никто раскрыть не успел, а она уже растрепала о твоем недомогании. И вдобавок выдвинула пяток нелепых предположений, где бы ты могла быть. Клима, я это трепло когда-нибудь заколю ортоной на земле или насмерть подрежу в воздухе! Из-за таких, как она, терпят крах все секретные дела!

- Не трожь Гульку, - полушутя приказала Клима. – Сама не ведая, она приносит мне большую пользу. Стоит «по секрету» рассказать ей какое-нибудь зашифрованное известие или полезные для дела слухи, как спустя пару часов о них знает весь Институт. Между прочим, именно благодаря Гулькиной болтливости у многих начались сомнения в необходимости войны с ведами.

Выля только вздохнула и взяла собеседницу под руку. Ведь для всех остальных Климе сейчас очень нехорошо.

- Ласточки! Вы-то мне и нужны!

- Наше приветствие тебе*, госпожа наставница, - медленно проговорила Выля, оборачиваясь. Отрезать, обкорнать проклятой Гульке ее длинный язык! Если бы не она, наставнице дипломатических искусств ни за что бы не пришло в голову после отбоя искать пропавших воспитанниц в саду.

Госпожа наставница была персоной опасной и многогранной. Поговаривали, она заслана в Институт благородными господами для слежки за воспитанниками и персоналом. Ее побаивались из-за возможных связей и подозрительной легкости в общении. Ведь никто из наставников больше не называл воспитанниц летного отделения ласточками, это обращение всегда было сугубо внутренним. А эта как нарочно в доверие втирается. К сожалению, не без результата.

- Я счастлива видеть тебя, - кротко проговорила Клима. Уж она-то давно нашла с опасной наставницей общий язык.

- Клима, ты нездорова? – обеспокоенно спросила наставница.

- Ах, ничего страшного. Я, должно быть, просто перегрелась на солнце во время урока полетов.

Это была мудреная словесная игра. Наставнице дипломатических искусств было наплевать на самочувствие окружающих, но она не догадывалась, что про это знает Клима. Девушка пользовалась этим неведением и вертела госпожой наставницей по своему усмотрению, отвечая на фальшь еще большей фальшью. Словно спектакль, где актеры говорят лишь предписанное ролью, не внося собственных поправок в проверенный временем сюжет. Они ничего не получают взамен, но всякий раз остаются на стабильных позициях.

- Мне требуется с тобой поговорить. Наедине. Выля, должно быть, уже хочет спать.

- Да, - кивнула Клима. – У Выли уже давно слипаются глаза.

Абсолютно бодрый предмет обсуждения благоразумно помалкивал. Выля, в отличие от Геры, давно зареклась вмешиваться в Климины игры.

- Я с Климой немного поговорю, а после сама провожу ее до спальни, - проворковала наставница. – Ты можешь идти.

- Спокойной ночи, ласточка, - таким же тоном подхватила Клима.

Выле ничего не оставалось, кроме как вежливо кивнуть, развернуться и направиться в Институт.

Воспитанница и наставница немного помолчали. Каждая выдерживала многозначительную паузу. Клима первой нарушила молчание, чтобы не казаться умнее, чем принято считать.

- Что ты хочешь услышать от меня, госпожа наставница? Ведь я делала доклад всего позавчера.

- И я им довольна. Из тебя вышел замечательный осведомитель, Клима, продолжай в том же духе. Но сегодня до меня дошли ужасные вести. Скажи мне, ты знаешь что-нибудь про обд?

Честно говоря, в тот момент Клима едва дуба не дала от потрясения, но мгновенно взяла себя в руки и ответила:

- Ничего. Это запретная информация, и всякий раз, когда я слышу из уст ласточек нечто подобное, то во избежание скверны затыкаю уши.

Наставница дипломатических искусств пару раз недоверчиво моргнула, повела плечом и нервно почесала нос. Она не любила бывать в саду летом, поскольку из-за близости цветущей красной сирени начинала дико чихать.

- Что ж, ты правильно делаешь. Но сейчас, когда дело касается безопасности благородных господ, я разрешаю тебе расширить твои познания в этой области. Обды – это нечестивые и беззаконные ведские правители, что были благородно изничтожены основателями Ордена. Пятьсот лет о них никто не слышал, и мы жили более-менее спокойно. Вообрази мое изумление, Клима, и размеры моих опасений, когда я узнала, что мерзкая обда снова появилась в Принамкском крае!

- Какой ужас! – покорно ахнула Клима, которая тоже была изумлена и испытывала опасения. Но совершенно по другой причине.

- Она появилась не где-нибудь, - наставница усилием воли подавила в себе желание хорошенько высморкаться, - а в стенах нашего Института. Представь себе, Клима, среди воспитанников скрывается обда, поганое ведское отродье, которое уже начало собирать союзников, смущая ересью юные неокрепшие умы!

Клима изобразила, что от возмущения сейчас хлопнется в обморок.

- Но-но, не надо паниковать, - поспешила «успокоить» ее наставница. – Несмотря на свою мерзость, хитрость и изворотливость, обда пока молода и неопытна, а значит, может наделать глупостей. И я поручаю тебе, моя верная доносчица, разузнать об этой особе и ее сторонниках побольше. Разыщи пути к этим людям, вотрись в доверие и выдай мне всех до единого. Особое внимание следует уделить именно обде. В первую очередь, кто она, на каком отделении учится, с кем общается, какое впечатление производит. Ты все поняла?

- Конечно, - кивнула Клима. – Я не подведу тебя и Орден. На меня можно положиться. Благодарю за оказанную мне честь.

- Апчхи! – все-таки не удержалась женщина. – Даю тебе на все два дня. Послезавтра, у себя в кабинете, я желаю знать про новую обду Принамкского края все. А сейчас иди спать, Клима. Надеюсь, ты дойдешь самостоятельно, ибо провожать тебя у меня времени нет.

- Ах, мне действительно лучше. Эта сирень так оживляюще пахнет.

- Да, замечательный выбор растений для нашего любимого Института. До послезавтра, Климэн, мне пора.

Клима не без скрытого злорадства проследила, как наставница спешно покидает преддверие сада и скрывается в спасительном здании, за толстыми, не пропускающими посторонних запахов стенами. Девушка специально сделала глубокий вдох и, чувствуя, как по жилам растекается приторно-сладкийаромат, легко ухмыльнулась. Наставница назвала ее полным именем – значит, она в ярости. Это хорошо. Клима любила, когда ее враги показывают истинное лицо. Особенно эта насквозь фальшивая орденская шавка. Она подлизывается к младшим воспитанникам, хотя ее воротит от детей. Она говорит о славе Ордена, потому что ей за это платят. Она вынуждена поддерживать беседу о прелести красной сирени, хотя чихает от запаха цветков. Жалко наставницу? Да ничуть. Клима таких никогда не жалела. А вот что она про обду знает – очень плохо. Хотя, тайна, в которую посвящено столь огромное количество народу (треть Института уже), рано или поздно должна была раскрыться. И не важно, кто проболтался и проболтался ли вообще. Таких, как пресловутая Гулька, повсюду достаточно. Услышат крупицу чего-то важного, раздуют, исказят, а окружающие потом беспокоятся. Обычно серьезные люди мало внимания уделяют таким вот нелепым сплетням, но когда речь заходит про обду, любая чушь приравнивается к ценнейшему летописному источнику. Помнят еще в Ордене мощь истинных правителей Принамкского края, обласканных высшими силами земли и воды.

Ну а Климе, еще не набравшей мощь и не почуявшей божественную ласку, остается два выхода: распустить организацию и затаиться или наоборот, как советуют Гера и Выля, заявить о себе открыто.

Клима еще раз глубоко вдохнула, мельком оглядываясь на сад, где в темноте благоухала сирень. Готова ли новая обда к переменам? Климе сейчас всего семнадцать лет, а талант войдет в полную силу лишь к двадцати двум.

У нее есть диадема, усиливающая способности, и таинственный кулон с непереведенными пока письменами. Клима догадывалась, что на медной пластине высечено главное правило сохранения и приумножения ее таланта: три определенным образом соединенных условия, которые образуют четвертое, наиглавнейшее - формулу власти.

Так значит, вперед?..

Комментарий к Глава 1. Новая обда

*В языке Принамкского края (в отличие от сильфийского) нет обращения “Вы”.

========== Глава 2. Тенька ==========

Впереди наша цель, впереди!

Ты в победе меня убеди,

Чтобы не было страха в душе

На крутом, как судьба, вираже.

Н. Добронравов

- Я видела обду. Она лично встретилась со мной в чулане и звала в свои ряды.

- Как она выглядела? Имя?

- Не знаю, обда не представилась. Внешность… ну, она головы на две пониже меня, плотненькая, коротко стриженная, светловолосая, цвет глаз не запомнила. Такую в толпе встретишь – не узнаешь. И формы Института на ней не было, так, балахон какой-то.

- Ты повнимательнее смотреть не могла?

- Извини, госпожа наставница, я правда, очень-очень старалась.

Наставница дипломатических искусств досадливо потерла зудящую переносицу. Окна ее рабочего кабинета, как назло, выходили в сад. А держать их запертыми мешали жара и Институтские обычаи.

- Ладно, ты можешь идти, - махнула она своей главной наушнице и осведомительнице, по общему мнению ушлой, глуповатой и фанатично преданной Ордену девятигодке. – Какой там сейчас урок у тебя будет?

- Полеты.

- Так… Тогда снова подойдешь ко мне через перемену, я дам тебе новые указания.

- Да, госпожа наставница.

Оставшись одна, наставница на всякий случай заперла дверь, метнулась к окну и с наслаждением захлопнула ставни, отчаянно при этом расчихавшись.

…Доклад отнял у Климы почти весь перерыв, и на поле она едва не опоздала. В последний момент девушка успела проскользнуть под локтем наставницы и занять свое место в шеренге по росту. Пятое от начала. Пару лет назад ненизкая от природы Клима стояла первой, но потом подросли Гулька, Арулечка и прочие ее одногодки. Пришлось потесниться.

Двадцать пять юных девушек стояли на поле, вытянувшись в струнку. Матовый из-за облаков солнечный свет золотил их светлые волосы, бликовал на металле креплений досок. Стройные, полные нерастраченной жизненной силы, эти девушки через полтора года пойдут убивать.

- Рассчитаться на первый-третий!

Клима размышляла. Она соврала наставнице дипломатических искусств гладко и легко, как обычно. Но долго ли она еще сможет водить за нос взрослую неглупую женщину, по слухам занимающую в контрразведке Ордена не последнее место? Месяц-два, три, если повезет. А потом все развалится. Надо подготовиться к провалу, обезопасить членов организации, наладить новые тайные связи, найти пути к отступлению… или к нападению, хоть и рано про это пока думать…

- …Первые поднимаются повыше и стараются быть незаметными, выполняя скрытые маневры, вторые атакуют условного противника, третьи страхуют всех ортонами. Выполнять!

Пора устроить общий сбор, думала Клима, закрепляя ступни специальными ремнями и взмывая на дрожащей от старости доске под низко висящие облака. Да, пришло время ее союзникам узнать друг друга в лицо. Но где этот самый сбор устроить? И, главное, какие он будет иметь последствия? Надо просчитать. Послушать интуицию, она в таких делах никогда не подведет. И книжек умных не мешало бы почитать. С некоторых пор Клима начала понимать, что никакой талант полностью не заменит хорошего теоретического образования.

Мимо проскользила Гулька, плавно лавируя и спеша занять свое стратегическое место. Клима отвела завистливый взгляд. Умеет Гулька летать, этого у нее не отнимешь. И на новой доске, и на старой сумела бы. Ласточка, что ни говори. Благородные Гулькины родители долго не хотели отдавать свою дочь в Институт, но против таланта, видимо, не попрешь. Клима подозревала, что Выля до сих пор не исполнила свою угрозу касательно подрезания сплетницы в воздухе просто потому, что не могла за той угнаться. После окончания Института Гульку скорее всего выдадут замуж, воевать она не будет, при таких-то родственниках. А пока что летает, вот. И счастлива.

Клима нырнула в облако, ежась от влаги. Зато теперь ее не видно. Сейчас надо подняться выше и найти среди туманной пелены дырку, чтобы подглядывать за остальными и быть готовой в случае чего прийти на помощь в битве с условным противником. В ушах свистнуло от быстрого рывка, свободные штаны затрепетали, а куртку не сорвало только благодаря застежке-змейке – полезному сильфийскому изобретению. Сильфы всегда что-нибудь нужное изобретают, а потом Ордену втридорога продают, притом не самые лучшие образцы. И Орден покупает. А куда деваться? Кроме сильфийской техники им нечего больше противопоставить ведскому колдовству. Мысли Климы незаметно и как-то сами собой обратились к сильфам. Какова их роль в истории Принамкского края? Может ли статься, что они причастны к свержению обд?

Испокон веков сильфы жили на северо-востоке, посреди холмистых равнин, отрезанные от неизведанных земель ядовитыми кислыми морями и горными пиками. Та местность так и звалась у людей – Сильфийские Холмы. По Принамкскому краю ходило великое множество легенд и преданий, откуда мог взяться этот народ, так не похожий на людей. У сильфов, разумеется, имелись и свои теории, довольно тщеславные, никого кроме них самих не устраивавшие. Современная история не знала примеров войн между Холмами и Принамкским краем. А откуда чему взяться? Сильфы, дети воздуха, излишне малочисленны, чтобы решиться на захват плодородных и богатых драгоценными жилами Принамкских земель. Ну а людям без надобности Холмы с их вечными сквозняками и каменисто-песчаными почвами, на которых, если сильно постараться, растет только неприхотливый укроп. Находились, правда, персоны въедливые, недоумевавшие: отчего почти все северные и некоторые центральные города-крепости Принамкского края носят сильфийские названия? Притом крепости настолько древние, что иные камнями вросли в землю на много этажей. Но ответов не находилось ни в летописях, ни в устных преданиях. Даже про первую обду уже никому, кроме потомственных ведов, ничего толком не известно, а города с иностранными названиями куда старше.

Чтобы не пухнуть с голоду, сильфы всегда поддерживали с людьми хоть какую-то торговлю. Диковинные изобретения, произведения искусства, броские перья редких северных птиц и морские кислоты меняли на зерно, овощи и фрукты. Когда половиной Принамкского края завладел Орден, отношения с сильфами заметно расширились и укрепились. Для войны с колдунами-ведами требовалось много мудреного оружия, а сильфы умели его делать, по понятным причинам секретами изготовления с заказчиками не делясь. За последние полтысячелетия Холмы буквально расцвели, разбогатели и даже увеличились за счет солидного куска Принамкских земель, отданных Орденом частично в подарок, а частью – в уплату долгов. Поэтому краем сознания Клима допускала мысль, что людские распри сильфам весьма выгодны. И хорошо, если они не имели отношения к их началу.

К тому же сильфы ни за что не станут помогать молодой обде в ее битве за власть. Не помешают – и ладно, на большее Клима не рассчитывала. Странные эти сильфы, что ни говори. Живут в два раза дольше, чем люди, а детей хоть бы двое за всю жизнь появилось. Иметь больше троих-четверых у сильфов считается верхом вульгарности и легкомыслия, даже порицается иногда. Правда, почти у всех благородных господ в роду были сильфы, это по фамилиям видно, а семьи у благородных обычно многодетные. И многие девчонки в Институте грезят о прекрасном сильфе на белой доске. В частности, Гулька. Все уши своими фантазиями прожужжала! Якобы сильфы и лучше, и краше, и… прочие достоинства у них имеются. Клима этих бредовых мыслей не разделяла и большой разницы между сильфийскими и людскими парнями не видела. А если и видела, то всегда в пользу последних.

Наверху, над тучей, кто-то фыркнул, отвлекая Климу от размышлений. Странно. Голос недевичий, а мальчишки сейчас не летают. Кто бы это мог быть?

Клима резко взмыла вверх, пропарывая облако. На нее снисходительно уставились кристально-фиолетовые блестящие глаза.

- Прекрасная госпожа скучает?

- Сам об тучу стукнутый, - огрызнулась Клима.

Легок на помине. Пресловутый сильф на белой доске. Разумеется, он прилетел не для того, чтобы признаться Климе в любви, а просто так, позубоскалить. Сильфийская молодежь частенько тайком перелетает границу и рассекает над Институтскими башнями. И власти ничего не могут поделать, поскольку еще ни одного нарушителя поймать не удалось. Отдубашенный парнями-десятигодками в прошлом году – не в счет, он тоже ухитрился вырваться и удрать. Доски у сильфов новые, быстролетные, таких даже в секретном Орденском арсенале пока нет, что всем известно.

- Прекрасная госпожа сердится! – загоготал сильф. Эх, сюда бы тех легендарных парней… Да только они уже выпустились, и наверняка большинство из них успело сложить головы на войне.

Клима нарочито пристально глянула на сильфа. Красивый, зараза. Высокий, смазливый, темные пепельные кудри обрамляют узкое лицо. Все сильфы курчавые. А еще высокие и остроухие. Тьфу!

И на доске он сидит, закинув ногу за ногу, а не стоит, как все нормальные существа. Точно об тучу стукнутый. А доска-то как хороша, Климе бы такую!

- Прекрасная госпожа желает молчать! – продолжал издеваться сильф, летая вокруг объекта насмешек, но не приближаясь. - Прекрасной госпоже мешает говорить длинный нос!

А как он по-принамкски шпарит! Даже без акцента почти. Где только научился?

- “Прекрасная госпожа” сейчас поразит тебя в самое сердце, - прошипела взбешенная Клима по-сильфийски, выразительно вскидывая ортону. – И вовсе не своим длинным носом.

Язык Холмов в Институте не учили, это была привилегия лишь благородных господ, но для перевода летописей девушке часто приходилось пользоваться принамкско-сильфийским словарем. А по разговорной речи Гулька подтянула, ей все равно о чем болтать и на каком языке, лишь бы слушатели нашлись. Знания пригодились. Хамства по отношению к себе Клима не прощала никому и всегда мстила.

- А тебя за убийство – в темницу, - не унимался противный сильф.

- Мне медаль дадут, - заявила Клима. – Не я сейчас незаконно летаю над территорией другой державы.

- Ой, какие мы образо-ованные!

- А сильфы неучи. Их даже в Институт не принимают, такие тупые.

Разумеется, сильфы не обучались при Ордене совершенно по иным причинам, но вздумай Климин оппонент начать оправдываться, это выглядело бы жалко и глупо. Тут лучшая защита – нападение.

- Ваш занюханный Институт не для наших светлых умов, - пренебрежительно бросил сильф и вроде бы собрался улетать. Но внезапно доска под Климой жалобно фыркнула (хотя по идее даже сломанные доски абсолютно беззвучны) и враз утратила всю летучесть.

Даже умея владеть собой, трудно удержаться от визга, когда неожиданно начинаешь падать с двухсотметровой высоты без возможности уцепиться за что-либо, кроме аморфных облачков. Вот и Клима не смогла. С полным ужаса криком она пару раз перекувыркнулась в воздухе и, кажется, успела подумать, что ни одна обда в истории еще не умирала столь нелепой смертью – от сломавшейся доски. Другое дело, и досок в те далекие времена не изобрели…

Руку со страшной силой дернуло вверх и по ощущениям оторвало до локтя. Сквозь слезы Клима увидела белое днище доски и смазливое сосредоточенное лицо со сжатыми губами и удивленными глазами. Падение немного замедлилось, но не прекратилось – доска сильфа была легкой, двоих не выдерживала. Опять крутнулись, поменявшись местами, небо и земля, во рту почувствовался сырой привкус облака. Клима бессознательно задрыгала ногами, пытаясь обнаружить хоть какую-то опору.

- Да не трепыхайся ты! – сердито прошипели сверху по-сильфийски. Наверное, от волнения юноша поступился принципами и перешел на родной язык. Клима от боли в наверняка оторванной руке не поняла, чего от нее хотят, но двигаться перестала. Наверное, интуиция спасла.

Рядом мелькнул темный силуэт, кто-то громко ахнул. Климе уже было наплевать, кричит она или нет, насколько ее смерть нелепа и на прочую подобную чепуху. Откуда-то сбоку прилетела крыша сарая с острой каменной черепицей. Раздался треск, а на коленки будто плеснули крутого кипятка. Сверху выругались, но руку не отпустили.

Проехавшись по крыше вниз, Клима грохнулась на каменную оградку летного поля, чудом не расквасив нос, но малость приложившись лбом. Финальным аккордом падения стало мягкое, по сравнению с остальным, приземление на песок, с тормозным путем метров в десять.

Кое-как придя в себя, Клима перевернулась с живота на бок и принялась выплевывать перекатывающиеся на языке песчинки. Откуда ж их столько?! Такое ощущение, что все поле облизала. Рука оказалась на месте, чуток посиневшая, с выкрученным запястьем, но вроде без фатальных повреждений. Зато ноги спереди превратились в сплошную кровавую рану.

- Клима! – заорала наставница полетов, подбегая. Дорогие одногодницы приземлялись рядом и так надрывно ахали, словно они, а не Клима, лежали сейчас на песке с вывернутой рукой и ссадинами на ногах.

- Живая, - откликнулась девушка. – Доска в воздухе отказала.

Поскольку жизни Климы и впрямь ничего больше не угрожало, внимание переключилось на «прекрасного сильфа», который вместе с поцарапанной кое-где «белой доской» опустился неподалеку, успел подняться на ноги и пока не удрал.

- Ага! – торжествующе воскликнула наставница, крепко хватая юношу пониже локтя. – Нарушитель границы! Теперь-то мы вам предъявим веские доказательства, и штраф затребуем! Не отвертитесь, вор-робушки!

- А может, отпустим его? – пискнула Гулька, с надеждой строя нарушителю глазки. – Он же нашей Климе жизнь спас, я все видела!

- Не трогай меня, - дернул плечом сильф, обращаясь к наставнице по-принамкски. – Знать не знаю ни про каких нарушителей.

- Да, а сам-то кто? Ты кому врать надумал?! А ну пошли к директору! Аруля, беги сейчас в Институт и позови госпожу наставницу дипломатических искусств…

- Это я у вас сейчас штраф требовать буду! – рассердился сильф. – Ты обозналась, должно быть, госпожа. Я агент тайной канцелярии, летел в вашу столицу, как ее, в Мавин-Тэлэй, с официальным визитом. А тут эта падает, - юноша кивнул на Климу, спрашивая глазами: «Ты ведь не скажешь о нашем разговоре?» - «Нет, - взглядом ответила Клима. – Но ты извинишься за свои слова». Соглашение было достигнуто.

- Вот так я тебе на слово, дура старая, и поверила! – сыронизировала наставница. – Документы есть?

- Мне бежать в Институт или нет? – не к месту уточнила Арулечка, которой вовсе не хотелось пропускать половину эпического разговора с незнакомым симпатичным нарушителем-сильфом – единственным, пойманным в буквальном смысле за руку.

- Да подожди ты, - отмахнулась наставница, которую самоуверенность задержанного настораживала. Далеко не каждый решится безосновательно прикрываться поддержкой сильфийской организации, занимающейся внешней политикой и борьбой с преступностью.

- Есть документы, - нагло ухмыльнулся сильф, доставая из внутреннего кармана куртки несколько мятых бумажек. – Удостоверение личности, справка из тайной канцелярии, приглашение на прием. Достаточно?

Наставница полетов, происходившая из сословия простого, языкам не обученного, повертела в руках бумагу, отрекомендованную как «удостоверение личности», пытаясь понять, где в этих закорючках верх, а где низ. Гулька тут же пришла на помощь, заглянула женщине через плечо и вслух прочитала:

- Юрген Эв. Это твое имя, да? А меня зовут Гулина, можно просто Гуля.

- Приятно познакомиться, - безразлично буркнул сильф, отбирая бумажки. – Моя доска повреждена, а одежда испачкана, поэтому я остановлюсь в вашем Институте на несколько часов.

По меньшей мере половина девочек едва не испустила дух от радости. Еще бы! Красавец-сильф, агент той самой легендарной канцелярии, про которую пишут любовно-приключенческие романы, почтит их своим присутствием! А если постараться, его можно и заночевать уговорить…

Клима дальнейших обсуждений уже не слышала. Ее положили на принесенные из оружейного сарая носилки, хранящиеся там специально для подобных случаев, и торжественно (еще бы, такого красавца им в небе раздобыла!) уволокли в лазарет.

***

- Выполняю я, значит, наклонный маневр, и тут слышу – мать-меня-родившая – крик! И мимо меня - шух-вжик! Клима пронеслась, да без доски. А за ней сверху, не поверите, ласточки ненаглядные, сильф! Но с доской. Я, понятное дело, все маневры бросила, следом полетела. Вижу – он нашу Климу за руку схватил, та ажно выгнулась вся…

- Рука или Клима? – не без сарказма уточнила Выля, прерывая Гулькину болтовню.

- Да какая разница, - отмахнулась Арулечка, запихивая в рот подружке спелую черешню, чтоб замолчала и не мешала очевидице рассказывать.

- …Потом доску сильфа ка-ак поведет! – продолжала тараторить Гулька, тоже запуская руку в миску с черешней, но от возбуждения забывая донести ягодку до рта. – Еще бы, такая тяжесть-то! От центра поля их прямо к сараю снесло. Сильфу ничего, а Климу-ласточку по крыше со всей дури протащило. Жуть, как вспомню! Климушка, ты как?

- Живая, - безразлично откликнулась пострадавшая.

Дело было в лазарете. Климе наложили швы на обе ноги, вправили и перебинтовали вывихнутое запястье, смочили целебным отваром ссадину на лбу, уложили в постель и велели не вставать ближайшие дня четыре. По такому случаю, Выля, Арулечка и Гулька (куда ж без нее!) отпросились с уроков и последние полтора часа активно чесали языками, развлекая больную. Выля приволокла с собой здоровенную миску черешни. Ее родители занимались садоводством и в урожайные года присылали дочери изрядную долю «лакомств». Этот год выдался очень урожайным: черешня так и перла. Посему, Вылиными ягодами давился весь Институт, от первогодок до наставников.

- Сильф этот, Юрген, - вещала Гулька, - инструменты взял и сам свою доску чинит, другим не дает.

- Боится, что мы секрет изготовления разведаем? – предположила Арулечка.

- С какой радости? – фыркнула Выля. – Если бы все так просто было, Орден не покупал бы новые доски каждый сезон.

- Он такой хорошенький! – заговорила Гулька о девичьем. – Ласточки, из всех сильфов, что я видела…

- А перевидала ты их сотни на своем долгом веку, - хихикнула Арулечка.

- Ну, не сотни, - пожала плечами Гулька. – Десятки. У папаши в гостях они частенько сиживали. Так вот, Юрген из них самый симпатичный! Кстати, я говорила, что он разрешил мне звать его просто Юрой?

- Ты уже всем похвасталась, - улыбнулась Клима, закидывая в рот сразу две черешенки.

- Я не хвастаюсь, а делюсь. Ах, мне кажется, у него ко мне есть какое-то чувство!

- Отвращения? – съязвила Выля.

- Тебе просто завидно! – насупилась Гулька.

- Было бы чему…

- Ласточки, - прервала начинающуюся перепалку Клима, - расскажите мне лучше последние новости с границ. Я слышала, веды опять в наступление перешли.

- Да какое там наступление! – мигом позабыла Гулька о Вылиной колкости. – Гарлей веды взяли, вот и все. Да только наши его вроде назад успели отбить. Скукота…

Пятисотлетнее противостояние, когда земли и населенные пункты уже более-менее четко поделены, а силы истощились у обеих сторон, не предусматривает крупных военных операций. И у ведов, и у Ордена давным-давно появились свои столицы, даже сформировалось некое подобие границ, дальше которых ни те, ни другие продвинуться не могли. Временами на границах царило относительное спокойствие (две-три стычки в день), примерно раз в пару лет случались затяжные ожесточенные бои, заканчивавшиеся ничьей. Иногда войска захватывали приграничные деревеньки, где все уже привыкли к такому ходу событий и приспособились жить при двух властях одновременно.

Многострадальный Гарлей стоял точнехонько на незримой границе и являлся единственным крупным городом, который могли себе позволить захватить и те, и другие. Редко когда одна и та же власть со всеми ее законами и порядками держалась в Гарлее дольше месяца. Обычно неделю-другую. Во времена особенно жестоких противостояний ведские и Орденские войска занимали город по нескольку раз на день. Мирных жителей в Гарлее почти не осталось, многие уехали еще в первые десятилетия войны. Полуразрушенные здания стали приютом для авантюристов и преступников всех мастей. Когда в городе квартировались солдаты, туда заезжали торговцы и бродячие ремесленники, разумеется, самые отчаянные. Город, который некогда славился как блистательная столица Принамкского края, оплот и символ власти величайших обд, жил, агонизируя, все эти долгие пятьсот лет.

Гарлей был среди институтских дежурной новостью, когда все другие уже исчерпаны. Ведь в бедовом городе вечно что-то происходило.

- Больше никаких известий? – удивилась Клима.

- Семигодки своему наставнику доску под стул подложили, а она как полетит! Крику, говорят, было! Правда, потом тех семигодок выпороли… Но это не интересно все! Сейчас Институт гудит лишь о нашем воздушном госте из тайной канцелярии.

- Можно войти? – вежливо поинтересовались от дверей.

Гулька вздрогнула и выронила надкушенную черешню Климе на постель. Сочная ягода, оставив после себя ярко-алый круг и узкую дорожку, скатилась на пол.

- Ой, вы ко мне пришли, да? – спросила Гулька по-сильфийски.

- Нет, - разочаровал ее Юрген. – Я искал девушку, спасенную мной сегодня, и мне сказали, что она здесь.

Клима удостоилась пары завистливых взглядов.

- Мы тогда пойдем, - смекнула Выля, встала и, утягивая за собой еще упирающихся, но смирившихся с правильностью выбора подружек, прошествовала вон.

Сильф плотно прикрыл за собой дверь, подошел к Климиной кровати и присел, брезгливо отодвинув заляпанный черешневым соком край одеяла.

Клима посмотрела на гостя в упор, с укором и торжеством.

- Приношу свои извинения, прекрасная госпожа, - проговорил Юрген. – Я не предполагал, что моя невинная шутка будет иметь столь плачевные последствия.

- Ты не при чем тут, - пожала плечами Клима. – Доска старая, она должна была когда-нибудь сломаться.

- Это да, насчет доски, - кивнул сильф. – На таких мой дед еще летал… Полагаю, наш конфликт исчерпан.

- Еще нет, - зло сверкнула глазами Клима. – Не смей подшучивать над моим носом, Юрген Эв! Иначе я буду мстить, ясно?

- Ты угрожаешь мне, Климэн Ченара? Так стесняешься своего носа? Я улетаю с минуты на минуту, вряд ли ты найдешь способ совершить месть за такой короткий срок.

- Я, - веско сказала Клима, - найду.

- Поправляйся, дурашка. И злись поменьше. Ха, было бы крайне интересно встретиться с тобой через пару лет!

- Значит, до встречи, - вполголоса прошипела Клима спине удаляющегося сильфа. И откуда он узнал ее имя с фамилией? Должно быть, действительно агент тайной канцелярии.

Она еще вырастет и покажет. Всем покажет, сильфам в том числе. И настанет такой день, когда никто в Принамкском крае даже не помыслит смеяться над длинным носом своей обды. А пока – спать, набираться сил.

Когда сгорающие от любопытства «ласточки» ввалились в лазарет, Клима притворилась спящей. Она не в состоянии сейчас выдумывать достойные Гулькиных ушей небылицы касательно их с сильфом беседы. Завтра. Все дела лучше перенести на завтра. А сейчас у юной обды появилась замечательная возможность уединиться в тишине и хорошенько подумать. И, право слово, эта возможность стоила нескольких минут непереносимой боли.

***

На третий день Климе настолько опостылело валяться без дела, перебиваясь с Гулькиных сплетней на лаконичные Вылины новости, что она тихонько встала, накинула казенную вязаную шаль и вышла в коридор, отчаянно хромая и держась за стены. В этот послеполуденный час здесь было пусто и тихо, в классах шли уроки. Широкий облицованный мрамором коридор золотился в солнечном свете. Комнаты лазарета находились в самом конце, около здоровенного мелкостекольчатого окна с тонкой резной рамой. Лучи лились сквозь стекла, ласкали светлые Климины волосы, пускали искорки в ее черные глаза. В золотых воздушных ручейках беззвучно плясали мелкие пылинки. Ощущение тишины и покоя было таким ярким, что казалось почти осязаемым. Клима смотрела в окно, на кусочек голубого неба и солнечный луч, спокойствие и терпимость наполняли ее.

Вдруг снаружи раздались крики, послышался грохот взрывов. “Держи его!” - орал кто-то. “Сбоку заходи!” - отзывались другие голоса. - “Теперь ему некуда деваться!..”

Идиллия и тишина затрещали по швам, рама с хрустом разлетелась, по полу ливнем зазвенели осколки. Клима, ойкнув, прижалась к стене. Вместе с обломками окна в коридор ворвались несколько стрел, метательный нож, ортона, пара здоровенных булыжников, клоки сизого тумана и растрепанный круглолицый мальчишка лет пятнадцати на вид. С улицы его догоняли крики, приказы немедленно вернуться и сдаться по-хорошему. Приземлившись на пятую точку, мальчишка живенько вскочил на ноги, оглянулся, вполголоса пожелал преследователям счастливо оставаться. Собрал в горсти сизый туман и выкинул в окно. Грянул взрыв.

«Вед», - в ужасе и предвкушении догадалась Клима.

Тут мальчишка заметил ее. Поначалу вроде струхнул, но потом разглядел перебинтованные ноги, повязку на руке, ссадину на лбу и болезненно-впалые щеки. Облегченно выдохнул, улыбнулся даже. А затем поймал Климин взгляд. Тот самый, ледяной, колючий. Властный взгляд, который она давно втихаря тренировала перед зеркалом, но все не имела возможности по-настоящему испытать.

Мальчишка впечатлился. Он ахнул, вздрогнул и посмотрел на Климу совсем по-другому. «Не может быть! – говорило выражение его лица. – Я, должно, быть ошибся. Это все игра света, видение. Но нет же, нет! Вот, она по-прежнему так смотрит. Не верю! Не верю своим глазам!»

На том конце коридора послышался быстрый топот.

- Иди за мной, - решилась Клима и отворила дверь лазарета.

…Когда тихое уединение пострадавшей нарушила взмыленная группа из наставников, орденских следопытов и даже парочки благородных господ, больная слабо приподняла от подушки голову и тихонечко охнула.

- Климэн! – рявкнула наставница дипломатических искусств, - Здесь кто-нибудь был за последние пять минут?

- Никого, госпожа, - испуганно ответила девушка, глядя на всех образцово-честными глазами. – Я спала и услышала какой-то шум в коридоре, словно разбили окно…

- Наружу выходила? Признавайся немедленно!

- Я не могу ходить, - «призналась» Клима и, приподняв краешек одеяла, продемонстрировала забинтованные ноги. – Скажи мне, госпожа, умоляю, что случилось? Сердце мое разрывается при мысли, что я ничем не могу помочь.

- Будь осторожна, Клима, - наставница по-хозяйски поправила одеяло, - В Институт проник вед.

- Ах!

- Но-но-но, без истерики!

- Если бы я только видела, если бы я только знала… О, благороднейшие из господ, за что мне такая мука?! Почему я не могу тоже преследовать эту мразь!

- Так поправляйся быстрей. Вперед, господа, он мог побежать только в восточное крыло!

Нежданные гости покинули лазарет так же быстро, как и оказались в нем. Подождав для верности минутку-другую, Клима склонила голову под кровать и сказала:

- Вылезай, они ушли.

Вед, целиком в пыли, выбрался наружу.

- Ничего себе представление ты закатила! – присвистнул он, разглядывая Климу повнимательней. – Я сам чуть не поверил, что меня здесь нет! Это ж надо! Интересненькое дело! В орденской цитадели подрастает обда. Через столько лет! Уму непостижимо!

- Ты кто такой, чудо природы? – осведомилась Клима снисходительно.

- Великий и ужасный вед, которого ты боишься и ненавидишь до потери пульса! А что, не видно разве?

- Точнее!

- Я тебе клятвы не давал, нечего командовать!

- Разве брешут, что все веды изначально преданы обде?

- Конечно, брешут! – вед сказал это так уверенно, что непоколебимость Климы слегка пошатнулась. – За обду уже сотни лет никто не воюет. Солдаты служат наместникам, крестьяне – своей земле.

- А ты?

- А я – цели, во имя которой живу! Слушай, неужели есть те, кто уже присягнул тебе на верность?

- Есть. И ты присягнешь. И весь Принамкский край.

- Мощно, - оценил мальчишка и сел на ее кровать. – Тебя, я так понимаю, Климэн зовут, верно?

- Клима. А тебя?

- Тенька. Будем знакомы. Послушай, Клима, сколько тебе лет?

- Побольше твоего. Семнадцать.

- Хо-хо! Мелюзга ты, обда, я на год старше тебя.

- А выглядишь, как мальчишка.

Тенька взъерошил свои белобрысые вихры и лукаво подмигнул золотисто-ореховым глазом с лихой хитринкой.

- Вырасту еще!

- Это и есть твоя цель?

- Нет, - вед посерьезнел, насупился.

- А откуда ты узнал, что я обда?

- По глазам увидел.

- Так заметно? – удивилась Клима.

- Не, - рассмеялся Тенька, - у меня дар такой. Посмотрю человеку в глаза и все его нутро как на ладони вижу.

- Все веды так могут?

- Это достаточно редкий дар, не бойся.

- Я не боюсь.

- Не только боишься, но и врешь. Я по глазам вижу, забыла? А сейчас ты их прятать начала, значит, по-прежнему боишься и хочешь соврать.

Клима, наплевав на предосторожности, вскинула голову и не мигая уставилась на Теньку. Тот ответил ей широкой открытой улыбкой.

– Где у вас безопасный выход?

- Сейчас – нигде, - честно ответила Клима. – Чего ты натворил, что за тобой благородные господа самолично бегают?

- Книжку спер, - Тенька сделал невинное лицо, - в вашей библиотеке.

- Зачем?

- Учиться. А зачем еще книжки крадут?

- В нашей библиотеке есть книги, обучающие вашему колдовству? – не поверила Клима.

- Раньше не было, - признался Тенька. – Это я экспериментировал с проникновением через световую модель пространства и нечаянно ее туда забросил. А назад – ну никак, больно интересненько вышло: штучный случай, случайная комбинация. Пришлось пешком тащиться, рисковать, книжка-то шибко ценная.

- А у ведов тоже есть Институт?

- Вот еще! Я сам учусь, - Тенька задиристо тряхнул непослушным вихром. - Ты знаешь про Эдамора Карея?

- Нет.

- А про теорию инопланетных миров? Про звездные пути, наконец?

- Не-а. У нас из наук только ботанику преподают.

- Темнота! И еще власти хочет.

- Историю, идеологию и политику я за науки не считаю, - пояснила Клима. – Там и без объяснений все ясно.

- Даже так? – Тенька задумался. – Выходит, каждому свое, ибо для меня политика – дремучий лес, сколько не толкуй. Но, тем не менее, мне надо отсюда выбираться. У меня за линией фронта остались дом, лаборатория и дура-сестрица, которой может стукнуть в голову навести там порядок. В лаборатории, я имею в виду, дом она и так круглосуточно драит.

- Ты не выйдешь сейчас. Нужно подождать хотя бы пару недель.

- Где ждать-то? Под кроватью?

- Нет. Мы тебя спрячем.

- «Мы» - это ты и твои малочисленные подданные?

- Других союзников у тебя здесь нет.

- И то верно, - согласился Тенька.

- Сначала побудь здесь. Закончатся уроки, и меня придет навестить подруга, Выля. Она выведет тебя в безопасное место.

- Выля – твоя подданная?

- Она моя “левая рука” в Институте.

- А кто “правая”?

- Какая тебе разница? Все равно его имя ни о чем тебе не скажет.

- Познакомлюсь.

- А ты все же надумал присягнуть мне?

- Вот еще. Я не гожусь на роль верного пса или какой-нибудь части тела, вроде правого уха или там левой ноги… Разве что головы, но она у тебя и своя есть не хуже.

Климе раньше ни с кем и никогда не было так легко общаться, как с этим полузнакомым ведом. Казалось, они дружили тысячу лет и понимали друг друга с полумысли. С Тенькой девушка сразу и навсегда была самой собой, безо всякого притворства. Ведь даже общаясь с Вылей и Герой, ближайшими ее соратниками, она могла недоговаривать, лукавить. А Теньке у нее почему-то не поворачивался язык сказать хоть слово неправды. И даже не из-за его чудесного дара. Просто этого не требовалось. Пожалуй, не имей Клима своей головы на плечах, она непременно согласилась бы на Тенькину. И когда пришла, наконец, Выля, девушка даже ощутила легкую досаду. Ладно, может, вед еще успеет ей надоесть. Но вероятность на такой исход была крайне мала. Да и не слишком-то хотелось, в общем.

***

Тенька с интересом глазел по сторонам. Он пробрался в Институт ночью, незадолго до рассвета, изрядно поплутал по коридорам, после – удирал от погони. У него не было возможности осмотреться и по достоинству оценить величественную, вычурную красоту Институтского убранства. Теперь же спешить не требовалось, провожатая по имени Выля шла неспеша, с оглядкой, и Тенька откровенно наслаждался всем, что видел вокруг себя. К тому же симпатичная спутница постоянно бросала на молодого колдуна взгляды, полные любопытства, восхищения и какого-то экстатического обожания, что не могло не льстить. Все-таки не каждый день на тебя так смотрят малознакомые девушки. Наконец Выля не выдержала и заговорила первой.

- Ты правда вед?

Тенька с достоинством кивнул.

- А почему ты все время молчишь? Ведам нельзя разговаривать?

Юноша громко фыркнул.

- Что за чушь пришла тебе в голову? Мы говорим не реже, чем вы, орденские. Просто сейчас мне нечего сказать. А тебе?

Выля запыхтела. По ее глазам Тенька прекрасно видел, что она мечтает засыпать его вопросами, но стыдится своего любопытства и пытается держать себя в руках. Выля была не так умна, как Клима (хотя сравнивать обду с простым человеком – дело неблагодарное), но значительно красивее ее. Обда без сомнения завораживала, но не внешностью, а какой-то внутренней энергией, живительной и всеподавляющей. Тенька не отказался бы пообщаться с Климой подольше и еще много раз.

- Я… не знаю. Ты не обидишься, если я спрошу?

- Валяй, - великодушно разрешил Тенька.

- Откуда ты взялся в нашем Институте? Тебя Клима позвала?

- Обда тут совершенно не причем. Мы с ней нечаянно познакомились, - Тенька припомнил обстоятельства этого «нечаянно», и ему стало смешно. Эх, видеть бы свою физиономию в тот момент, когда Клима на него посмотрела! – Я забросил в вашу библиотеку свою книгу, а достать тем же путем не смог.

- То есть – забросил?

- Через водяное зеркало. Я экспериментировал с преломлением световых лучей, которые составляют модель пространства, поскольку проникают везде. Очень интересненькая вещь, не понимаю, как раньше никто до такого не додумался! Если мои опыты завершатся удачно, я смогу видеть через водяное зеркало под определенным углом любую точку пространства, входящего в световую модель! Притом не только видеть, но и перемещать туда-обратно различные предметы, вплоть до живых существ. Правда, пока у меня вышло только с книгой, нечаянно и в одну сторону. Ясно?

- Нет, - честно мотнула головой Выля. – Но расскажи еще!

И Тенька рассказал. При наличии благодарного слушателя он мог говорить о своих идеях и опытах часами, не прерываясь на сон и еду. Но развернуться вдоволь ему не дали.

Когда вед с провожатой подошли к лестнице, сверху послышался частый перестук чьих-то кованых каблуков. Надо заметить, обувь с подобными излишествами в Институте дозволялось носить лишь наставникам…

- Прячемся! Срочно! – заметалась Выля.

Они притаились в стенной нише, за внушительным комплексом из четырех статуй, изображавших какую-то батальную сцену. Почти в этот же момент из дверного проема, ведущего на лестницу, вышла госпожа наставница дипломатических искусств, то и дело вытиравшая платком красные слезящиеся глаза и распухший нос. Проходя мимо статуй, за которыми прятались Тенька с Вылей, она уже не в первый раз оглушительно чихнула, споткнулась и выронила свой платок. В нише перестали даже дышать. Если сейчас наставница наклонится и чуть-чуть повернет голову…

- Это еще что такое? А ну-ка, быстро вылезли, оба! Эй, мне дважды повторять надо, покажитесь!

- Сделай что-нибудь, - одними губами прошептала Выля Теньке.

- То есть?

- Отвлеки ее, поколдуй как-то, ты же вед! Нам не жить иначе…

Тенька кивнул и принялся копаться в карманах. Вскоре на белый свет был вытащен небольшой изжелта-коричневый шарик. Вед смахнул с него налипшие крошки и посетовал:

- Жаль, последний. Заткни уши и приготовься бежать.

Положил его на ладонь, прищурися и подул. Шарик обратился сизым дымом и поплыл в сторону наставницы дипломатических искусств. Соприкоснувшись с кожей и одеждой, заискрил, что-то оглушительно хлопнуло.

- Бежим!

Выля подхватилась и помчалась к лестнице, утягивая за собой колдуна. Им вслед неслись крики, взрывы и запах гари.

На чердаке Тенька и Выля наконец смогли перевести дух.

- Это было… невероятно! – поделилась девушка. – Эта взрывчатка очень опасная?

- Зависит от концентрации и степени изменения свойств. Сейчас больше хлопушка была, я ж говорю, жалко, что шарик последний, поумней бы его потратить… А можно при желании и в клочки разорвать. Правда, на людях я это никогда не испытывал.

- Если все веды так могут, я удивлена, что вы до сих пор нас не победили!

- Кроме меня так никто не умеет, разве что Эдамор Карей, он все может, - улыбнулся Тенька. – Взрывчатая масса - полностью мое изобретение и активируется колдовством. Я вообще много интересненьких штук придумал, правда, не все до ума доведены. А почему та злобная тетка, от которой мы удрали, все время вытирала нос платком? Она больная?

- Никто не знает, но поговаривают, что ее недуг связан с порой цветения красной сирени. А с чего ты взял, что наставница дипломатических искусств – злобная тетка? Она вполне приятная и доброжелательная женщина.

- Я такое просто вижу, - объяснил Тенька, сильно не вдаваясь в подробности. Выля может очень смутиться, если узнает, что он читал в ее глазах все потаенные желания.

- И все веды…

- Нет, у меня дар такой. Есть и другие. Например, Эдамор Карей может видеть потерянные вещи.

- О, наша Клима тоже так умеет, - обрадовалась Выля. – Она видит вещи во сне, а потом находит их наяву.

- То есть? – заинтересовался Тенька.

- Ну, она таким образом уже нашла красивую-прекрасивую диадему и здоровенный медный кулон с письменами. Но я считаю, что это не предел!

- Постой-постой, - Тенька ощутил потребность немедленно присесть, чтоб не свалиться от потрясения. – Какую она нашла диадему?!

- Золотую, с бриллиантами, очень тонкой работы. А спереди – символ обды, ты, может, знаешь: три палочки, их пересекает четвертая…

Тенька схватился за голову.

- Высшие силы! Она и впрямь обда!

- Ты что, сомневался? – уязвленно уточнила Выля.

- До последнего, - признался Тенька. – По глазам я мог и ошибиться,но диадема власти, которую невозможно подделать, украсть, дать взаймы и так далее – это неоспоримо! Интересненький расклад получается…

- А еще у Климы порезы светятся!

- Ну, это уже естественно…

- Послушай, а кто такой Эдамор Карей? – спросила Выля. – Ты несколько раз его имя упомянул.

- Надо же, а говорят, что вы, орденцы, все поголовно трепещете перед ним! А ты даже не знаешь, кто это. Эдамор Карей – мой кумир и пример во всем, величайший из колдунов нынешнего столетия. Когда Эдамор Карей появляется на поле боя – орденцы обречены на поражение. У меня есть цель в жизни – стать таким могучим, как он.

- Удачи тебе, - от души пожелала Выля, сильно впечатлившись неожиданной серьезностью в голосе вроде бы смешливого юноши. – Мне пора идти, а то скоро ужин и отбой, меня хватиться могут. Я к тебе еще зайду, принесу чего-нибудь поесть. Ты располагайся с удобством, в том углу есть мешки со старым тряпьем, на них можно полежать. Не пугайся, если на чердак зайдет Гера, он тут часто сидит, доски чинит.

- Это кто еще кого испугается, - задумчиво пробормотал Тенька себе под нос.

Оставшись один, он поудобнее устроился на упомянутых мешках и широко зевнул. Тенька чувствовал себя невероятно измотанным. Тринадцать дней он провел в пути, притом пять из них – на вражеской территории. Но опасное путешествие того стоило.

Колдун сунул руку за пазуху, успокоено похлопал кончиками пальцев по обложке добытой в библиотеке книги. Угораздило же его тогда задеть ее локтем в самый ответственный момент! И вместо специально подготовленного предмета в водяное зеркало грохнулось ценнейшее пособие по изменению веществ. А опыт, который не удавался до этого ни разу, возьми, да и получись, как надо!

…Сквозь сон Тенька почувствовал, что его сильно трясут за плечо. Юноша со вкусом протер глаза. На чердаке потемнело, значит, уже поздний вечер. Над Тенькой склонился высокий, гармонично сложенный парень. По виду – его ровесник.

- Ты кто такой и что здесь делаешь? – парень был сердит и удивлен.

- Я Тенька, и я здесь сплю, - сообщил вед, широко ухмыляясь.

- Не выводи меня! Почему ты спишь именно на моем чердаке? Кто тебя привел сюда? И во что, высшие силы, ты одет?

Тенька взъерошил свои без того растрепанные волосы и критически оглядел себя с головы до ног. Ботинки старые, обшарпанные, но еще крепкие, с добротными шнурками. Темно-коричневые свободные штаны со множеством карманов запылились. Кожаный жилет и легкая рубашка, подпоясанная тесьмой, - тоже.

- А чем тебе не нравится моя одежда?

- Она же не форменная! Погоди, ты вообще с какого отделения? Что-то я тебя не припомню.

Теньке стало необычайно весело.

- А по мне скажешь, что я могу у вас учиться?

- Почему нет? Так, если ты не из институтских, то как вообще попал на территорию?

- Ночью пролез, - охотно поделился Тенька. – У вас в заборе с восточной стороны есть такая большая дырка…

- Нет там никакой дырки! Я восточную сторону как свои пять пальцев знаю.

- Теперь – есть. Ты, наверное, Гера?

- Да. А откуда…

- Меня Выля предупредила о тебе. Говорит, придет Гера, будет громко орать, топать ногами и всячески буянить, но ты, Тенька, не пугайся, это его чердак, каждый отдыхает по-своему…

- Что за чушь?! – вспылил Гера. – Не могла Выля такого сказать!

- Ладно, - согласился Тенька. – Я немного приукрасил. Итак, будем знакомы?

- Будем, - Гера наконец улыбнулся. – Но кто ты все-таки такой?

- Вед. А по мне не видно?

- Брось ты заливать уже!

- Я серьезно. Меня ваша доморощенная обда спрятала от погони под собственной кроватью, а потом наказала Выле укрыть до поры до времени в надежном месте.

Гера недоверчиво прищурился.

- Знаешь, вранье про Вылины слова убедительней звучало.

- И так всегда, - доверительно покаялся Тенька. – Когда я начинаю выдумывать, мне верят больше, чем когда я действительно говорю правду. И, то ли первое настолько интересненько выходит, то ли второе вечно чересчур нелепо… Смотри в общем, и трепещи, «презренный орденец».

Колдун потер ладони друг о друга, будто хотел их согреть. А когда развел в стороны, посередине колыхалась изменчивая водяная капля. Тенька дунул на нее, и капля мигом застыла, превратившись в ледяной шарик.

- Дотронься до него, - предложил Тенька и, читая в глазах Геры колебание, лукаво спросил: - Или боишься?

Гера тут же прикоснулся к шарику и от изумления едва не отдернул палец. Лед был горячим. Но не таял.

Довольный произведенным эффектом, колдун снова сомкнул ладони, и шарик бесследно исчез.

- Как ты это делаешь?

- Долго толковать. Но просто так и нам ничего не дается. Даже особенно нам.

Гера разглядывал нового знакомого гораздо пристальней, чем минуту назад. Вед, надо же! По этому растрепанному мальчишке и не скажешь.

- Тебе сколько лет-то?

- Восемнадцать, - фыркнул Тенька.

***

Клима с наслаждением потянулась, шевельнула пальцами и остервенело почесала зудящие ноги. Ничего, сегодня повязки уже обещали снять.

Солнечное теплое утро предвещало удачный день. Лазарет располагался на втором этаже, а его окна выходили в сад, предоставляя хворым и увечным замечательную возможность любоваться пышными гроздьями красной сирени и нюхать ее живительно-свежий, сладкий аромат. В эти безмятежные летние деньки кроме Климы больше никто не болел, но одиночество не тяготило юную обду, а наоборот, успокаивало. Клима любила побыть одна, как в детстве, но воспитанники Института, имеющие общие спальни, столовую и ванные комнаты, о такой роскоши могли только мечтать. Сейчас девушка предвкушала несколько часов упоительного одиночества. Все были на занятиях: и ласточки-одногодницы, и заведующая лазаретом, которая по совместительству являлась наставницей какой-то из многочисленных врачевательских дисциплин. Клима не ждала гостей. А зря.

Взмыленный, расхристанный Гера ворвался в лазарет с таким лицом, словно стряслось нечто чудовищное. Например, Институт атаковали веды, или все узнали, что Клима – обда, или начались одновременно пожар, потоп и землетрясение. В первое мгновение Клима обеспокоилась, но потом взяла себя в руки. Гера – натура порывистая, впечатлительная, склонная паниковать по пустякам.

- Что произошло? – ровным голосом осведомилась обда, садясь поудобнее на постели и кладя руки перед собой на одеяло.

- Сей…час, - выдохнул Гера, грузно плюхаясь на стоящий рядом табурет, - отдышусь…

Клима окончательно расслабилась. Случись действительно какая-то беда, ее правая рука ни за что не стал бы тратить драгоценные секунды на постыдное «отдышусь». Вначале сказал бы, а потом рухнул замертво, от упадка сил.

Гернес Таизон, Гера. Он высок и очень красив: золотисто-русые волосы, решительные брови, глубоко посаженные темно-карие глаза, в которых мужественная твердость гармонично уживается с душевной теплотой, чуть вытянутый, утолщенный к кончику нос, высокие скулы, квадратный подбородок. По Гере тоскует половина девиц Института, а он пока не любит никого. Гера упорный и башковитый, у него золотые руки – и крепления на доске отладит, и бегунок на “змейке” поменяет, и ортону наточит до остроты скальпеля. Гера сильный и надежный, он всегда прикроет спину, а если потребуется – заслонит собой. Когда Гера вырастет, он непременно станет величайшим, героическим полководцем, который приведет войска к победе. Чьи? Клима еще четыре года назад позаботилась о том, чтобы это были именно ее войска. Она чуяла Герин потенциал благодаря своему таланту, и большей частью именно поэтому объясняла правой руке, насколько было возможно, мотивы своих решений, выслушивала его советы, спорила с ним о правильности тех или иных поступков. Ведь их мировоззрения кардинально различались. Во благо своего народа Клима была способна на любую подлость, могла пожертвовать меньшинством, пойти на опасный риск, использовать людей вслепую. Гера такого не допускал. Даже свою часть интриг, в которые его втягивала Клима, он старался провернуть с наибольшей честностью. На этой почве у обды и ее правой руки постоянно возникали разногласия. Впрочем, Климе это пока не мешало.

- Тенька пропал, - выпалил Гера, когда смог говорить без риска задохнуться. Он был прекрасно тренирован, но быстрый бег с чердака в лазарет, почти через все корпуса, кого угодно вымотает.

- Когда?

- Не знаю. Вечером он собирался лечь спать. А утром я заглянул на чердак, проверить, все ли в порядке, - а там пусто! Я и звал, и поблизости все обшарил – никого. Клима, что бы это могло значить?

- Вариантов много, - обда пожала плечами. – У вас какой сейчас урок? Я имею в виду, тебе не влетит за пропуск?

- Да какие уроки, когда тут такое…

- Гера! Ничего не произошло. Вед в состоянии о себе позаботиться, он ведь добрался сюда как-то без твоей помощи. Может, Тенька просто нашел способ колдовским образом вернуться домой, а ты паникуешь, прогулы зарабатываешь. А если спросят, где ты был? Как ты объяснишь свое неожиданное желание проведать меня с утра пораньше?

- Совру что-нибудь, - махнул рукой Гера. – Все равно сейчас дипломатические искусства, предмет непрофилирующий…

- С ума сошел, да? – почти ласково осведомилась Клима. – Наставница дипломатических искусств - самый опасный человек в Институте. Она обду выслеживает, Гера, и ее сторонников! Бегом на занятия!

- А как же Тенька?!

- Ничего с ним не случится.

- Да как ты можешь это утверждать?..

- Чую, - рыкнула Клима. – Если из-за тебя раскроют нашу организацию…

- Я помню твои наставления, - отмахнулся Гера, - главное – не попадаться.

- Не при-зна-вать-ся! – раздельно прошипела Клима. – Вечно ты путаешь, а потом удивляешься, отчего все мои планы идут у тебя наперекосяк. Зайдешь после уроков, тогда поговорим о пропаже. И не смей узнавать у кого-нибудь, видели ли они Теньку.

- Что я, дурак? – оскорбился Гера. – Клима, ты обещаешь подумать, куда он мог уйти?

- Обещаю! Беги на урок.

- Слово обды?

- По мелочам не клянусь!

Это был их обычный ритуал. Гера знал, что ответит Клима, но все равно спрашивал, даст ли она слово. Так ему было спокойней.

Когда «правая рука» ушел, Клима откинулась на подушку и в ответ своим мыслям покачала головой. Видимо, вчера Тенька с Герой успели хорошо подружиться, иначе с чего бы такое беспокойство? На заведомые безрассудства Гера был способен только ради близких ему людей.

В окно вежливо постучали.

- Чего и следовало ожидать, - хмыкнула Клима. – Заходи, пропажа!

- А, меня уже хватились? – без намека на угрызения совести переспросил Тенька, спрыгивая с подоконника на пол и подходя к Климиной кровати. – Я решил тебя навестить.

- Надеюсь, у тебя достало ума не попадаться никому на глаза? – Клима была раздражена. Небрежность Теньки, безрассудство Геры… Вот так и погибают тайные организации.

Вместо ответа колдун задорно ухмыльнулся и пропал. Точнее стал одного цвета с окружающими предметами, как поняла Клима, приглядевшись. Потом Тенька вернул себе нормальный облик и устроился на табурете, еще не успевшем остыть от Гериного тепла.

- Я смотрю, ты любишь приходить и уходить по-сильфийски.

- Это как? - уточнил гость.

- Через окно, - усмехнулась Клима. - Ну и фокусы у тебя…

- Говорят, ты тоже умеешь разные интересненькие фокусы показывать, - хитро прищурился Тенька. – Режешь определенным образом руку, порезы светятся и заживают. А еще по снам находишь потерянные предметы. Диадемы, кулоны там всякие.

- Гера проболтался?

- Ты так не уверена в своей «правой руке»?

- Значит, Выля, - заключила Клима. – Ну и что теперь?

- Обда позволит дать ей несколько советов? Я уверен, что знаю о твоем таланте немного больше, чем написано на пыльных бумажках. Есть вещи, которые у потомственных колдунов передаются из уст в уста.

- Я тебя слушаю, - кивнула Клима.

- Во-первых, просто так себя резать нельзя, даже если все заживает. Это делается только в крайних случаях. В идеале - единожды, когда обда перед началом правления открывается своему народу. А потом проводятся особые ритуалы для восстановления. С каждой светящейся ранкой тает частичка таланта, понимаешь? Высшие силы не любят, когда их дар тревожат по пустякам.

- Ты умеешь проводить такие ритуалы? – спросила Клима.

- Что, прямо здесь?

- А можно?

- Нельзя, - Тенька, видимо, не мог усидеть спокойно, и постоянно ерзал. – Поправишься, тогда поговорим. Второе: ты диадему надевала?

- Один раз, когда нашла.

- Хоть здесь догадалась! Больше не смей. Запомни: заживающие порезы, вещие сны, особое чутье – это еще не обда. В диадеме заключена сила, которая сейчас тебя просто сожрет.

- Когда же мне можно будет ее носить? – удивилась Клима. – В двадцать два года?

- Это лишь одно из условий. Привожу полный список: тебе, как ты правильно заметила, должно исполниться двадцать два, ты должна знать формулу власти, обладать изрядным количеством постоянных союзников и опять-таки, перед надеванием провести определенный ритуал.

Клима прикусила губу – она рассчитывала в ближайшее время примерить диадему на общем собрании всех членов организации. Теперь от заманчивого плана придется отказаться.

- Откуда я узнаю формулу власти?

- А для этого тебе дан кулон. Ты, я понимаю, его не расшифровала?

- Не смогла.

- Я тебе больше скажу – никто не сможет. Формула одна, но для каждой обды толкуется по-своему и открывается в нужное время. Когда ты начнешь действовать, письмена постепенно станут тебе понятны. Ах да, еще: кулон лучше всегда носить на теле, а диадему без него вообще не стоит надевать.

- Спасибо за советы, - проговорила Клима. – Они и впрямь мне пригодились. Дай еще один: я чувствую, что тайна становится явью, что пора заявить о себе открыто. Но в то же время я чувствую, что пока не готова. Как мне быть?

Никому другому, особенно Гере и Выле, не решилась бы Клима признаться в своих колебаниях. Но Тенька был другой. Не верный подданный, не надежный телохранитель, не заглядывающий в рот советчик, а… друг. Да, пожалуй, Теньку Клима могла бы через какое-то время назвать своим другом. С ним было легко и понятно, не существовало барьеров и пропастей. Тенька странным образом располагал к себе, ему невозможно было врать – он видел ложь – и хотелось говорить правду, какой бы она ни была. А главное, Клима догадывалась, что ее чувства взаимны.

- В жизни каждого человека, - начал издалека Тенька, - должна быть большая и великая цель, ради которой стоит жить. Так говорил Эдамор Карей. Но по-моему, кроме большой цели, должно быть еще множество маленьких, промежуточных, так сказать. Иначе жизнь превращается в манию. Согласись, ты получишь гораздо большее удовольствие и меньше измотаешься, если пойдешь… скажем, в другой город, не через дремучий лес, где нельзя делать привала и нужно постоянно быть начеку, а через населенную местность, останавливаясь переночевать в гостиницах и восстановить силы перед новым рывком. Большую цель определяет судьба. А маленькие ты находишь сама, как бы прокладывая последовательный маршрут. С картой ведь сложнее заблудиться. И когда ты достигнешь своей великой цели, то не почувствуешь себя опустошенно, а оглянешься вокруг и двинешься дальше, найдя новую цель. Так вот, когда ты определишь свою главную цель и пути к ней, ты перестанешь колебаться и спрашивать себя – готова ли я? Ты будешь уверена в том, что делаешь и куда идешь.

- Моя цель – прекратить гражданскую войну, - принялась рассуждать Клима. – Для этого я должна стать обдой.

- Это все великие цели, - покачал головой Тенька. – Подумай о небольших.

- Ну… Чтобы стать обдой, надо знать формулу власти. Чтобы знать формулу власти, надо действовать…

- Вот ты и ответила на свой вопрос, - довольно констатировал Тенька. – Выходи из тени, заяви о себе, собери как можно больше союзников. И удача улыбнется, у тебя ведь есть талант, я вижу его в твоих глазах.

========== Глава 3. Ристинида Ар ==========

Разве знали в детстве мы,

Веря в Божий свет, -

От тюрьмы да от сумы

Нет зарока, нет…

Н. Добронравов

Структура Ордена проста. Во главе стоит наиблагороднейший из господ, чье имя позволено произносить только самым близким. Власть наиблагороднейшего велика – способен он казнить и миловать по своему усмотрению, даровать и отбирать земли, любить выбранных им женщин, посылать войска к победе или смерти, утверждать важные решения, безнаказанно устранять неугодных. Наиблагороднейшему господину подчиняются благородные господа, те самые, с сильфийскими предками в родословных.

Благородные – высшее общество, им позволено все, что наиблагороднейшему, только в меньшей степени и негласно. Каждый крупный город непременно контролируют несколько семей благородных господ. Неравномерно, конечно же. Кто пооборотистей, имеет большую власть. Иногда главы семей договариваются и делят между собой сферы влияния: кто-то отвечает за торговлю, кто-то за борьбу с преступностью и рекрутские наборы, кто-то… да мало ли дел найдется!

Самые низшие чины в Ордене – господа. Они служат благородным и безоговорочно подчинены наиблагороднейшему. Когда человек вступает в Орден, он становится господином, но дети его этого титула не получают. По наследству передается только звание благородного господина, а его заслужить почти невозможно. За пятьсот лет только несколько случаев было. Господином стать тоже непросто, но реально. Например, при окончании Института все воспитанники (если они и так не принадлежат к семьям благородных) становятся господами. Взрослому человеку сложней. Надо доказать свою полезность Ордену или совершить в битве с ведами героический поступок.

Но как быть, если некто возжелал стать - не много, не мало – наиблагороднейшим? Простому человеку за такое дело даже браться не стоит. Обрести статус наиблагороднейшего способен только выходец из благородных господ, да не просто так, а путем интриг и тайного голосования, притом строго после смерти прежнего владыки Ордена. Поскольку семей благородных господ не слишком много – около пяти десятков, а влиятельных еще меньше, то к моменту смены власти пара-тройка лидеров уже естественным образом определена и плетет затейливую вязь интриг, привлекая сторонников для тайного голосования. Орден распадается на враждующие лагеря, и даже война с ведами порой отходит на второй план. Особо рьяные господа могут даже поторопить события и убить престарелого наиблагороднейшего, чтобы поскорее обрести власть. Потому многие главы Ордена к концу жизни становятся крайне подозрительными и начинают устранять те семьи благородных, которые способны претендовать на высший орденский пост. Делается это всегда безжалостно и тайно, не щадят даже маленьких детей, которые, как известно, могут вырасти и отомстить. И не дайте высшие силы никому испытать ту бездну отчаяния и разочарования во всех идеалах и верованиях, на которую обречены единицы, что ухитрились спастись и выжить вопреки всему и всем…

***

Следующая неделя после выписки из лазарета показалась Климе бесконечным сумбурным сном. Она вставала утром и шла на уроки, исключая полеты, которые ей запретили посещать еще десять дней. В свободное время Клима пробиралась на Герин чердак, который давным-давно отдали ему под мастерскую и личный зал для спортивных упражнений. В Институте поощряли верных Ордену талантливых воспитанников. Но Клима приходила не к Гере, а к Теньке.

Они вели бесконечные разговоры обо всем на свете. Делились детскими воспоминаниями, забавными байками, вроде той, отчего у сильфов длинные уши. Тенька оказался невероятно интересным собеседником. Помимо таинств колдовства, он имел немалые познания в географии, истории, астрономии и многих точных науках. Обычно Клима садилась на мешки, чуть прищуривая черные глаза, а вед ходил взад-вперед по чердаку, живо жестикулируя. Слова сыпались из юноши, как пшено из проколотого ортоной мешка.

Тенька рассказывал Климе, что их мир вовсе не ограничивается Принамкским краем, Сильфийскими Холмами, горными хребтами на западе и парой-тройкой морей. Оказывается, существует еще много неисследованных земель, куда просто пока никто не добирался. А вот оттуда, в частности, с северо-восточного Доронского моря, давным-давно приплывали на диковинных кораблях с клетчатыми парусами жестокие захватчики, поклоняющиеся стали и огню. Первые обды потратили много сил, чтобы избавиться от них. Тогда был заключен великий союз с сильфами, а на Доронском море построили рубеж. Его развалины и до сих пор там остались. Только разрушило преграду не вражье воинство, а время. Потому что уже больше тысячи лет никто не видал на горизонте моря клетчатые паруса.

Примерно в то время Клима решила, что следующей ее целью станет снаряжение дальних путешествий.

Порою Тенька говорил совсем уж невероятные вещи: их мир не только огромный, а еще и вовсе не единственный, в далеких звездных высотах есть другие. Там тоже кто-то живет, и он, Тенька, мечтает когда-нибудь с помощью водяного зеркала посмотреть на те недосягаемые, чуждые миры.

- Вон там, под небесами? - переспрашивала Клима, не в силах поверить такому диву.

- Конечно! Каждая звезда на небе - мир, а то и несколько. Ты когда-нибудь пробовала сосчитать звезды?

- Нет. Меня никогда не интересовала такая чушь.

- А вот и не чушь! - обижался Тенька. И, тут же позабыв про обиду, признавался: - А я вот пробовал. Полгода на это убил. Целую стенку дома втихаря исписал расчетами. Покойный отец когда увидел - выдрал так, что я потом неделю сидеть не мог! Правда, не за звезды, а что стену испачкал.

- Какой прок в иных мирах, если в своем порядка нет?

- Так ведь интересненько! Знаешь, я рассчитывал: если лететь на сильфийской доске до ближайшей звезды, это займет несколько миллионов лет!

- Столько даже сильфы не живут.

- Вот, а я о чем! К тому же, наверху очень холодно. Холоднее, чем у нас даже самой лютой зимой. А я такие морозы в нашем селе помню, что плевок на лету замерзал! Поэтому за пределами мира сколько не кутайся - околеешь. А потом я понял, что если изменять естественные свойства световой модели пространства через стоячую воду, можно вместе со световым пространством преломлять материальный мир. А если приноровиться - то под нужными углами.

- То есть, возможно в мгновение ока переноситься с места на место?

- Да, - отмахивался Тенька. - Но это побочный эффект, интересненько другое…

- Нет-нет, ну их к крокозябрам, иные миры, а вот твой “побочный эффект” мне нравится…

Тенька картинно закатывал глаза к потолку и заявлял, что Клима мыслит до жути примитивно. Хотя и соглашался, что для тактического превосходства над противником полезнее перемещаться куда хочешь по своему миру, а не по другим.

Клима делилась с Тенькой своими соображениями по поводу нынешней политической ситуации и маленькими секретами вроде того, как она на первом году ухитрилась заработать изрядную сумму денег и покарать всех, кто смеялся над ее длинным носом. Тенька уверил подругу, что нос, конечно, немаленький, но придает ей некоторый шарм, а у сильфов, говорят, и похлеще бывают. Так они пришли к выводу, что в Климином роду затесался неучтенный сильф с длинным-предлинным носом.

Когда уроки заканчивались и у воспитанников наступало свободное время, они собирались на чердаке вчетвером: Клима, Тенька, Гера и Выля. Гера обычно что-нибудь мастерил, Выля на коленке делала уроки, Тенька читал добытую в Институтской библиотеке книгу. А Клима, изредка советуясь с остальными, придумывала планы. Основные, второстепенные, на все случаи жизни. Ведь когда она заявит о себе открыто, нужно быть готовыми ко всему. Разумеется, в Институте Клима не останется. Она решила, что сбежит вместе с Тенькой на ведскую сторону и продолжит вербовку сторонников там. А Гера и Выля должны будут остаться и расширять организацию.

- Нет, так не пойдет! – воспротивился Гера, узнав Климин план. – Я клялся тебе в верности и не могу дать тебе уйти. Я давно решил, что буду с тобой до конца, каким бы он ни был. Ты возьмешь меня с собой!

- Но Выля не справится одна, - возразила Клима.

- А мы найдем ей надежного напарника, - предложил Гера. – Неужели нам не на кого положиться?

- Надо подумать и перепланировать, - решила Клима.

Она записывала все свои планы в тонкие казенные тетрадки, и вскоре в углу чердака накопилась целая стопка. Планы касались и нынешнего времени, и дальнейшего, когда Клима уйдет, и совсем нескорого, когда Выля и другие члены организации закончат Институт. Выле наказывалось беречь записи обды пуще глаза и до поры никому не показывать.

Так пролетела для Климы эта сонная неделя, в разговорах с новым и единственным лучшим другом, в бесконечном планировании и лживых отчетах госпоже наставнице дипломатических искусств.

…Клима пообедала и спешила на чердак, в то время как ее одногодницы отправились летать. День был пасмурный, солнце лишь изредка пробивало серую вату туч. Ночью отшумела гроза, в коридорах было свежо и прохладно. А еще тихо и пусто, поскольку шел урок. Уже поднимаясь по лестнице, Клима услышала взрослые голоса, доносящиеся с третьего этажа. Девушка никогда не упускала возможность за кем-нибудь подслушать. Она спустилась на несколько ступенек и затаилась.

- …Да, я понимаю тебя, благородный господин.

- Так в чем же дело?

- И ты меня пойми. Я – наставница этого Института и не могу отдавать в чужие руки ни в чем не повинную девочку. Велика вероятность, что ты обознался.

- Я вижу, ты не поняла. Жавран Ар был приговорен к смерти самим наиблагороднейшим! Равно, как и его семья…

- Избавь меня от этих подробностей! Я не оспариваю высочайших приказов, но не желаю слушать о расправе над малолетними детьми. Их было семеро у Жаврана Ара, если память не изменяет…

- Это сейчас не важно. Одна из его дочерей, Ристинида, сумела ускользнуть от рук правосудия. Мы тайно разыскивали ее все эти три года. А чуть больше недели назад, во время поимки веда, один из нас мельком увидел ее здесь. Ристинида не должна жить. И ты поможешь мне ее найти, чтобы привести смертный приговор в исполнение.

Невидимая Климе наставница тяжело вздохнула.

- Обещай мне хотя бы, что девочка не будет мучаться.

- Обещаю, - твердо ответил благородный господин.

- Тогда пойдем во врачевательское отделение, я, кажется, знаю, которая из воспитанниц попалась вам на глаза…

Больше Клима слушать не стала. Она тоже знала, под каким именем скрывается нынче Ристинида Ар, беглая дочь неудавшегося претендента в наиблагороднейшие господа. Когда Ристинида только появилась в Институте, Клима лично предложила ей вступить в организацию. Но та отказалась, верная идеалам предавшего ее Ордена. Теперь же у Ристинки не было выбора. Клима чуяла, что эта сломленная своим горем девица может быть полезна в будущем.

Обда стремглав помчалась на второй этаж, а оттуда – во врачевательский корпус. Так, какой сейчас урок у тамошних десятигодок? Не вламываться же ей во все двери подряд, это слишком долго.

Клима закрыла глаза, усилием воли заставила себя успокоиться и сосредоточиться. Она много раз отдавалась своей интуиции, и та никогда ее не подводила. Не должно случиться промаха и сейчас, особенно когда Тенька провел ритуал. Жутковато тогда было: ночь, задний двор, непонятные символы на сером песке, Выля на стреме… В принципе, ритуал можно было провести и днем, но после вечернего отбоя кругом куда меньше любопытных глаз. О, а вот и оно.

Клима прошла шагов пятнадцать вперед, повернулась направо, уверенно протянула руку и толкнула дверь класса. Интуиция не подвела и сейчас: за третьим от двери столом сидела очень красивая круглолицая девушка с толстой длинной косой. Клима видела изящный профиль Ристиниды Ар, с маленьким вздернутым носом и пухлыми губами. Немного портило красавицу только пустое полубезумное выражение глаз, на дне которых колючим клубочком свернулось горе. Поговаривали, что Ристинка никогда не плачет, не спит и часто напевает себе под нос какую-то мелодию.

- Чего тебе, девочка? – спросил высокий черноволосый наставник с кипой лекционных бумаг в руках.

- Господин директор велел мне привести к нему Ристю Аравал, - совершенно не задумываясь соврала Клима. Такая мелкая ложь не доставляла ей хлопот. – Он очень сердился и велел поторопиться.

- Что ж, Ристя, иди, - пожал плечами наставник. – Но постарайся вернуться до конца урока.

Ристинида Ар неспеша встала и вслед за Климой вышла в коридор.

- Чего тебе опять надо от меня? – устало спросила бывшая благородная госпожа.

- Того же, что и обычно, - прищурилась Клима. Вдруг на этот раз сработает?

- И ты ради этого ввалилась посреди урока? Как и прежде, я говорю: нет. Мне противен Орден, но всякие веды-обды тоже приязни не вызывают. Оставь меня в покое!

- Я-то оставлю, - с деланным безразличием пожала плечами Клима. – Но некий благородный господин уже приехал за твоей головой. И сейчас, в сопровождении одной из наставниц, будет здесь. Он отстанет от тебя лишь на холме твоей могилы.

- Ну и пусть убивает, мне плевать.

- А чего ж ты раньше к нему не пришла, раз смерти ищешь? И почему сбежала тогда, три года назад?

- Думаешь, я не понимаю, что ты мне за сделку предлагаешь? «Живи под моей властью или умри» - вот как это называется! Я тебя ненавижу, Клима, ты подлое и корыстное существо. Упаси высшие силы Принамкский край от твоего правления. Лучше уж гражданская война!

- Разве я говорила про сделку? Ристя, никто не собирается заставлять тебя силой. Будь это так, ты давно бы уже ходила с моим знаком на руке. Ты отказала мне однажды, я от своего, конечно, не отступлюсь, и буду время от времени спрашивать, не изменила ли ты своего решения. Но сейчас я просто хочу тебя спасти. Мне было бы стыдно сознавать, что я знала о готовящемся убийстве и ничего не сделала.

- Тебе – стыдно?

- Хочешь умирать, Ристя, твое дело. Но я предлагаю тебе убежище и ничего не требую взамен.

- Да не верю я тебе! – всплеснула руками Ристинида Ар. – Сейчас не потребуешь – потом вспомнишь.

- У нас мало времени. Я уже слышу шаги на лестнице. Решай сейчас – или возвращайся на последний в твоей короткой жизни урок, или иди со мной в светлое будущее.

Ристинка скривилась, оглянулась на дверь класса и протянула Климе руку.

- Веди. Но служить я тебе не стану, даже не мечтай!

Клима ничего не возразила. Но мысленно усмехнулась: «Станешь, Ристя, еще как. Не сейчас, конечно, но служить потом будешь всю свою длинную счастливую жизнь, верой и правдой, как твои предки Ордену служили. И даже лучше, поскольку предать меня тебе не позволит воспоминание, что именно я когда-то спасла тебя от смерти. Я не напомню об этом ни полслова, даже не намекну. Ты просто не забудешь, напоминания ни к чему. Я хорошо тебя изучила за эти три года».

***

Тенька лежал на мешках, заменяющих ему матрас, и мечтательно смотрел в косой чердачный потолок. В одном углу притаился на липких сетях хрупкий с виду черный паучок, в другом назойливо жужжала еще не крупная летняя муха. Интересно, хватит у нее ума не вляпаться в паутину? Тенька уже мысленно побился сам с собой об заклад, что нет. Муха то беспорядочно кружила, натыкаясь на ближайшие стенки, то садилась вверх ногами на темноватые от весенних течей доски потолка и принималась чистить лапки. К паучьему углу она подлетать не спешила, но от своего постепенно отдалялась.

Хлопнула дверь, и Тенька отвлекся, приподняв голову. Кто бы это мог быть? Гера? Сейчас ведь, насколько вед смог изучить местное расписание, идут занятия.

На пороге стояла взъерошенная и запыхавшаяся от быстрого бега Клима, а рядом с ней – симпатичная ладненькая девица с толстенной золотистой косой через плечо. Тенька сел и машинально глянул прелестной незнакомке в глаза. Да так и оторопел. Веду показалось, что ему в сердце только что вогнали здоровенный зазубренный кол и несколько раз провернули. Такая отчаянная боль таилась в этой девушке, что у знающего человека напрочь перехватывало дыхание. Тоска, переходящая за грань сумасшествия, переплавленная в ненависть обида, остатки искореженной любви…

- Тенька, ты чего? – удивилась Клима, заметив, как побледнело и застыло лицо колдуна.

- Зачем ты ее привела? – хрипло вырвалось у Теньки.

- А в чем дело?

Вед тряхнул головой, взъерошил свои волосы, моргнул несколько раз и уже нормальным, веселым тоном произнес:

- Да нет, ни в чем. Я просто так спросил. Ты познакомишь нас, или я сам представлюсь?

- Сам. Мне бежать надо.

Урок уже подходил к концу, потом обед, а у обды до него дел по горло. Ей не хотелось бы опоздать. Клима быстро покинула чердак, оставив свою спутницу с Тенькой наедине.

- Захвати мне чего-нибудь съестного! – крикнул вед закрывающейся двери. Еду ему таскали все по очереди и без, но Клима о своих обязанностях частенько забывала. Мол, не обдовское это дело, как изредка шутил Гера.

- Невежа, - пренебрежительно буркнула девица, тоже глядя на дверь. – Будем знакомы. Мое имя Ристинида Ар. Можно просто Ристя, я уже привыкла, что все называют меня этим эхом былого имени.

- А я - Тенька. И никакого эха при произношении этого имени я не слышу, сколько ни старался. Присядем?

Ристя безразлично хмыкнула, но села рядом с ведом на мешки.

- Тебя Клима тоже здесь прячет в обмен на какую-нибудь услугу?

- Да нет, за просто так, - пожал плечами Тенька.

- Какой ты наивный. Она никогда ничего не делает просто так. Обда…

- Ты говоришь с такой злостью, словно это ругательство какое.

- А разве нет? – Ристя попыталась посмотреть ему в глаза, но колдун благоразумно увильнул.

- Лично я считаю, что Принамкскому краю будет польза от Климиного прихода к власти.

- Ты судишь, как вед.

- Я и есть вед.

Ристинида Ар непроизвольно отодвинулась, а потом сухо, истерически расхохоталась.

- Ну конечно! Где еще жить веду, как не в Институте! Не сомневаюсь, эта самоназванная обда вскоре сюда все ведское правительство с Эдамором Кареем перетащит.

- Ты знаешь Эдамора Карея? – приятно удивился Тенька.

- Слышала где-то. Говорят, он редкостный гад, пьяница и дебошир. Одним словом, как нельзя лучше характеризует ведское племя.

- Враки! Он вообще не пьет!

- А чего ты за него вступаешься? Он твой отец?

- Нет. Просто я крайне уважаю этого человека и знаю о нем и его жизни почти все.

- Бессмысленный разговор… - скривилась Ристя. Ей было тошно.

- Я тоже так считаю, - кивнул Тенька. – Я вед, потомственный колдун, ты благородная госпожа. Наше воспитание было настолько разным, что лучше нам не говорить на идеологические темы. Все равно каждый останется при своем. Но мне любопытно, Ристя, отчего ты здесь, хотя, как я успел понять, терпеть не можешь Климу.

- Меня ищут. И я уже не благородная госпожа. У меня был выбор: принять Климино предложение или умереть. Я жить хочу. Зачем-то…

- Из-за этого ты такая… грустная? – сильно преуменьшил Тенька размеры своих впечатлений.

- Не твое дело.

- Очень даже мое! Мне с тобой еще невесть сколько под одной чердачной крышей жить. Должен же я знать, чего интересненького от тебя ожидать можно.

- Почему ты вообще решил, что я грустная?

- Вижу. У меня дар такой.

- А в глаза мне смотреть избегаешь!

- Потому и избегаю. У тебя там такое горе чернющее, хоть самому в петлю лезь.

- Я не хочу об этом говорить, - тихо и горько сказала Ристя.

- Может, я тогда тебя развлеку?

- Зачем?

Тенька улыбнулся.

- Красивые девчонки не должны грустить. Ибо если какая-нибудь красавица хмурит нос, где-то в мире скисает на огороде свежий кочан капусты. Интересненький такой закон природы!

- Ну, попробуй, - разрешила Ристя. Ей стало все равно. Сделка с беззаконной обдой, общение с ведом, ее поддерживающим… Да не только общение, им спать на одном чердаке. Ниже благородной госпоже, пусть и бывшей, падать некуда.

- Я недавно байку одну услышал, - начал Тенька. – О сильфах. Отчего у них такие длинные уши, знаешь?

Ристя покачала головой. Всяческие байки, тем более столь крамольные, были прерогативой простого народа, в среде благородных они считались дурным тоном. Вот поучительные истории о величии Ордена – другое дело. А сильфы - давние друзья, союзники, а о союзниках, как о покойниках - либо хорошо, либо ничего.

- Тогда слушай. Давным-давно высшие силы Земли и Воды сотворили наш мир. Землю, растения, животных, моря и даже реку Принамку. А потом Небеса развернули над миром голубое покрывало, которое укутало его, как новорожденного пеленки. Люди с сильфами тогда были одним народом и эфемерные летали по небу, словно птицы. Интересненькое, наверное, было времечко. Но захотели небожители однажды кушать. В небе есть нечего, не сырыми же птицами питаться, и не мошками-блошками. Часть небожителей спустилась вниз, на благодатные луга, фруктовые рощи и ягодные поляны. Поели они, значит, отяжелели и взлететь больше не смогли. Стали жить внизу, землю возделывать, детишек нелетучих рожать. Так появились люди. Тем временем, оставшиеся небожители (будущие сильфы) отощали и истончились от голода, в их пустые головы забился ветер, искурчавил, обесцветил прежде золотые волосы, размыл до цветов радуги карие глаза. Летают несчастные, держатся из последних сил. Но кушать все равно хочется. И с небом расставаться жаль. Да и Небеса к ним привыкли, полюбили. Пошли тогда оставшиеся небожители на хитрость. Спустились в холмистой, продуваемой вольными ветрами местности и привязали себя за уши к верхушкам кедровых деревьев, чтобы не упасть совсем. Посрывали шишки, наелись вдоволь орехов. И тоже отяжелели. Стало их вниз тянуть неудержимо, а уши-то привязаны! В общем, болтались они, болтались, да в итоге все равно на землю свалились. А уши так и остались длинными – растянуло. Мораль же такова: не зевай, делай, что должен, иначе останешься на голых холмах, изуродованным и с длинными ушами.

Но Ристя не развеселилась, только пожала плечами. Тенька занятно рассказывал, несмотря что вед. Застарелую боль это не притупляло, но и не добавляло тоски. Впрочем, тосковать – не тосковать, какая разница? Все потеряно и разрушено давным-давно.

Вед же мельком посмотрел в паучий угол. Муха в сети уже не трепыхалась, оцепенев. Паук куда-то уполз. Эх, жалко, пропустил момент, когда все случилось! Давно ведь хотелось посмотреть. С внезапной грустью Тенька подумал, что все они – и он, и Гера, и Ристя, и даже Клима – своего рода глупые мухи, кружащие в опасной близости от заботливо распахнутой западни. Того и гляди совершат неосторожный рывок не в ту сторону, запутаются, сгинут… А кто-то большой и непостижимый будет смотреть на их горе и со скуки биться сам с собой об заклад.

========== Глава 4. Молодожены ==========

Нас утро встречает прохладой,

Нас ветром встречает река.

Кудрявая, что ж ты не рада

Веселому пенью гудка?

Б. Корнилов

Шальной неумолкающий ветер расчесывал Холмы. Солнце бельмом заволокла дымка, тени на земле приглушились, поблекли.

Панорама Сильфийских, или, как их называют местные, Ветряных Холмов значительно уступает Принамкскому краю в живописности: сорные травы на пустошах, да кедровые леса. Нет возделанных полей, фруктовых рощ, сел и городов. Только разбросаны меж возвышенностями белокаменные усадьбы, а при них - небольшие огороды и чахлые сады.

На самом большом, центральном, холме сияет перламутром и белизной колонн резиденция Верховного – правителя сильфов. Рядом разбит главный сад, крошечный и бедный по Принамкским меркам, но для Холмов поистине роскошный. Неподалеку от резиденции размещены ученый дом, где изобретают новые и новые модели быстролетных досок, библиотека, склады, у которых каждую неделю проводятся ярмарки, академия искусств и шестнадцать корпусов тайной канцелярии. Корпусам возвышенности уже не хватает, поэтому половина из них стоит в низине, а еще два словно взбираются на соседний холм. Все. Более интересного и организованного зрелища на Холмах не найти. Даже дорог толком нет, поскольку все население перемещается по воздуху. На юге – Принамкская граница и кусок дареной Орденом земли, отведенный сугубо под поля. С востока на запад Холмы пересекает речка Сильфука, у местных зовущаяся Хрустальной. Далеко на юго-западе Сильфука впадает в Принамку и снова бежит на восток, в Доронское море.

Было два часа пополудни. Юрген Эв, словно молодой ветерок, взлетел вверх по лестнице родной усадьбы, держа доску подмышкой. Он небыл дома уже четыре дня и всерьез опасался взбучки. На Сильфийских Холмах взрослые дети обычно живут с родителями, переезжают крайне редко, если уж совсем невмоготу. Или когда женятся. Юргену этой зимой исполнилось двадцать два года, и по меркам своего народа он был ошеломительно молод. О женитьбе Юрген не думал, только время от времени о девицах. Впрочем, в них у прехорошенького юноши, да еще агента тайной канцелярии в придачу, недостатка никогда не было. Когда Юрген надевал форменную, на застежке-змейке, куртку с погонами, вешал на грудь свою единственную, но не последнюю медаль и в таком виде выходил куда-нибудь, то всякий раз чувствовал на себе мечтательные девичьи взгляды.

В длинном коридорчике прихожей было сумрачно и тихо. Изящные остроносые ботинки знакомо стучали по деревянному паркету. Юрген подошел к специально сконструированной подставке и принялся размещать там свою белую доску.

- Юрка! – взвизгнули сзади.

От неожиданности Юрген выронил доску и она, звонко грохоча, познакомилась с паркетом.

- Рафуша! – от досады юноша топнул ногой. – Я же говорил, чтобы ты прекратила подкрадываться!

- Гы-гы! – без тени стыда ухмыльнулась растрепанная двенадцатилетняя сильфида, шустрая и зеленоглазая, в нарядном золотистом платье чуть ниже колен. Когда девочка кружилась на одном месте, ловко переставляя тонкие ножки в шелковых башмачках, легкая блестящая юбка вздувалась колоколом, обнажая белоснежные кружевные оборки. Раферия Эв была совершенно эталонной младшей сестрой – вертлявая мелкая пакостница, по которой подзатыльники плачут, но рука не поднимается.

Юрген поднял с пола доску и все-таки поставил на место.

- Рафуша, ты когда-нибудь доиграешься! Я задумаюсь и по привычке заломлю тебе руку, как государственной преступнице.

- Гы-гы! – у этой вредины на все один ответ. Знает, что никто ее не тронет, и вовсю зубоскалит. – Где тебя носило целых четыре дня?

- Родители сердятся?

- Гы! Они тебя уже второй день по всем Холмам разыскивают! Но в канцелярии сказали, что ты в Мавин-Тэлэй улетел, и они на время смирились. А ты правда был в Принамкском крае?

- Правда. А до этого мы двое суток разрабатывали план беседы с наиблагороднейшим и собирали на него компромат. Хлопотное это дело! С людьми сейчас очень непросто, они хотят всего и сразу, а сами не могут даже обеспечить на своей территории нормальную защиту нашим послам…

- А, ты рассказывал, - вспомнила Раферия. – За последний год в Принамкских лесах без вести пропали трое сильфов, один за другим.

- Поэтому я, вопреки традициям и правилам хорошего тона, полетел в Мавин-Тэлэй на доске, а не поехал в орденском кортеже.

- И как слетал?

- Государственная тайна, - Юрген не удержался и показал сестричке язык. – Зачем я родителям понадобился?

- Семейная тайна! – мстительно выпалила Рафуша, вывалив острый розовый язычок до самого подбородка.

Юра щелкнул ее по носу.

- Ну и не говори. Сам сейчас узнаю!

Сильф покинул коридорчик и направился в комнаты. Рафуша сморщила нос, что-то пробормотала (вполне возможно, свое обычное «гы») и на цыпочках поспешила следом. Подслушивать за братьями – основная обязанность младших сестер.

Юрген нашел обоих родителей в отцовском кабинете – они словно ждали его. Отец сидел за столом: серьезный, суровый, сосредоточенный. Мать стояла справа, вроде бы чем-то встревоженная. И оба хмуро смотрели на вошедшего сына. Под этими взглядами Юра споткнулся и застыл на пороге, но все же нашел в себе силы недрогнувшим голосом спросить:

- Что случилось? Зачем вы искали меня?

- Юра, - с несвойственной ей робостью начала мама.

- Юрген, - перебил ее папа более уверенно, - ты уже взрослый и самостоятельный юноша…

Юргену показалось, что небо сейчас упадет на землю. Или земля поднимется в небеса. Дорогие родители признали его взрослым и, мало того, самостоятельным! Такого не случалось, даже когда он получил медаль. А ведь было за что! Но продолжение фразы ледяным кулаком ударило под дых.

- …Поэтому мы с матерью решили, что тебя пора женить. Невеста выбрана, свадьба состоится завтра в полдень.

- Это шутка такая?

- Нет, все совершенно серьезно. Иди к себе и готовься.

- А… э… - Юра несколько раз открывал рот, но слова застревали на полпути и не произносились. С трудом, но ему удалось немного взять себя в руки. – За что?! В смысле, зачем? То есть, я… не могу… не хочу…

- Твое желание ничего не решает, - отрезал отец. – Так надо, это все, что тебе следует знать.

- Ты потом поймешь, Юрочка, - тихо и виновато сказала мама.

- А сейчас объяснить нельзя? – Юргена не покидала дурацкая мысль о розыгрыше. Ну, не может такого быть! Улетал – ни о какой женитьбе речи не шло, а теперь – на тебе. – И если вы считаете меня взрослым, то позвольте самому решать, когда и на ком жениться.

- Делай, что говорят! – это уже ни в какие ворота. Папа никогда не выходил из себя настолько, чтобы бить кулаком по столу.

- Да что с вами такое?! – Юрген тоже умел повышать голос. – Либо растолкуйте мне, что к чему, либо никакой свадьбы не будет!

- Не дерзи родителям!

- Юрочка, мы не можем сейчас ничего сказать, - мама примирительно погладила разбушевавшегося отца по плечу. – Ты когда-нибудь все поймешь. Будь умницей, иди в свою комнату и приведи себя в порядок.

У Юргена против воли подкосились ноги, и он вынужденно прислонился к стене. В голове осталась единственная дурацкая мысль: «Отлетался, вор-робушек!».

- Мне надо на работу, - наконец выдавил он.

- Послезавтра слетаешь, никуда твоя канцелярия не денется! Марш к себе, и никаких возражений.

- Юрочка, пожалуйста, это очень нужно и важно, от тебя сейчас зависят честь и благополучие нашей семьи…

- А поточнее? – юноша испытующе глянул на мать.

- Потом, - уклончиво отозвалась она.

- Тридцать четыре смерча! Почему я, взрослый и самостоятельный, не имею права знать, за что со мной так обходятся?!

- Ничего плохого в женитьбе нет! – заявил папа. – И оставь свои канцелярские замашки. Мы ничего больше тебе не скажем, а завтра, вне зависимости от твоего согласия, ты станешь мужем выбранной нами сильфиды!

- Она хоть красивая? – почти жалобно уточнил Юра.

- Мы не знаем, - пожала плечами мама.

- По каким же критериям производился отбор?

- Его вообще не было, - буркнул отец.

- Почему? – юноша уже немного пришел в себя после первого потрясения и надеялся выведать как можно больше.

- Вырастешь – узнаешь, - по привычке отмахнулась мать.

- А говорили, что я уже взрослый!

- Для женитьбы – да! – рявкнул отец.

- Как ее зовут хотя бы?

- На свадьбе скажут! Иди к себе, или я заставлю тебя силой.

Это была не пустая угроза. Отец Юргена превосходно владел воздушной магией, как называли сильфы - умел говорить с Небесами, и мог запросто сравнять с землей всю их усадьбу. Сыну ничего не оставалось, как на негнущихся ногах идти, куда велено.

У дверей комнаты его нагнала Рафуша.

- Эко тебя перекосило! – жизнерадостный голосочек выдернул Юру из пучины лихорадочных размышлений на тему: «Есть ли жизнь после свадьбы?». – Знаешь, если б ты носил усы, они бы печально обвисли. Романтика… Ну, чего ты скис, сказали, что тебя замуж выдают?

- Женят, - Юрген вошел в комнату и без сил рухнул на кровать лицом вниз.

- Какая разница? Ты рад?

- Перестань издеваться, - невнятно пробурчал Юрген и для удобства общения перевернулся на спину.

- Я пытаюсь тебя подбодрить.

- Не надо. Знаешь, Рафуша, подозрительно это все…

- Что?

- Эта странная недосказанность. Казалось бы, чего трудного в том, чтобы назвать причину женитьбы, имя и внешность невесты, а не пороть это извечное «вырастешь». Что-то здесь нечисто…

- У тебя тайноканцелярский синдром, - беспечно отозвалась Рафуша. – Почему бы не предположить, что папа с мамой просто решили устроить тебе семейное счастье…

- Счастье?! Неожиданная в первую очередь для меня женитьба на незнакомке? Кстати, ты ее знаешь?

- Кого? Твою несчастную невесту?

- Почему несчастную, она наверняка на седьмом небе от радости…

- Гы! Вся ее радость улетучится в первый же час общения с тобой, братишка.

Юргену стало обидно, и он поспешил сказать ответную гадость:

- Вот подпилю я боковые плоскости у твоей доски - бахнешься с нее и калекой на всю жизнь останешься.

- Гы-ы-ы! – Рафуша не испугалась и не обиделась.

- Так ты знаешь ее или нет?

- Допустим, - противной малявке была охота повредничать.

- Она красивая? – Юра внезапно осознал, что больше всего на свете его волнует именно этот вопрос.

- Все вам, мальчишкам, красоту подавай! А как же богатый внутренний мир?

- Значит, страшная, - упавшим голосом заключил будущий жених.

- Не такая уж она и уродина, - сжалилась Раферия, - наверное…

- Ты все-таки знаешь ее? Имя? Где живет? Кто родители? Кем работает?

- Гы-гы, «места-явки-пароли»! Ты еще спроси, где у нее родинки растут.

- Раферия! – не выдержал Юрген. – В мире прямо сейчас станет ровно одной младшей сестрой меньше! И я не шучу!

- Я ее отца видела, - созналась девочка, - когда он к нам в усадьбу приходил. Вроде симпатичный, только пожилой, около семидесяти лет.

- Семьдесят – не пожилой, а зрелый.

- Гы! Перезрелый! Но ты не обольщайся, может, она в маму пошла.

- А…

- А мама к нам не приходила! Ой, Юрка, что у тебя с лицом?

- Не хочу жениться, - еле слышно произнес брат. И похоронным голосом продолжил: - Конец свободе, конец многодневным отлучкам и балам в резиденции верховного! Все жалование будет уходить на дурные прихоти незнакомой сильфиды, страшной как…

- Крокозябра, - тут же подсказала сочувствующая сестричка.

Сильф глухо завыл. Ему хотелось проснуться.

- Юрка, Юрка, - спохватилась Рафуша. – Помнишь, ты мне рассказывал, как вы банду разбойников по всем лесам гоняли, а потом они тебя сцапали и чуть не… короче, неужели сейчас тебе хуже?

Юрген честно вспомнил и сравнил, после чего пришел к выводу, что сейчас безнадежнее.

- Не хочу жениться, - повторил он.

- А кто тебя спра… М-да. Не кисни, может, твоя невеста еще до свадьбы скоропостижно развеется и улетит в Небеса.

- От чего? – уныло спросил Юра.

- Ну-у, скажем, от лихорадки. Или бешенства.

- Скорее, ты от бешенства развеешься.

- Или ей в лесу чугунная шишка на голову упадет, - продолжала фантазировать Раферия. - Ладно, это маловероятно.

Юрген уткнулся носом в подушку и напряженно затих.

***

- Нет! – взвизгнула Дарьянэ и воздушным воплощением своего гнева расколотила вдребезги целую вереницу дорогих заграничных фужеров.

- А я сказал, да, строптивая девчонка! – не менее энергично взревел отец, тоже прекрасно умеющий говорить с Небесами, и неосторожно махнул рукой. Многоуровневая ракушечная люстра задрожала, раскачалась и с жалобным звяканьем обрушилась вниз. К счастью, на мягкий диван.

- Ты не посмеешь со мной так поступить! Я почти канцеляр агентской тайны!.. Тьфу, агент тайной канцелярии!

- Здесь и сейчас ты - моя дочь! И я имею полное право поступать с тобой так, как считаю нужным!

- Ни за что! – заходилась криком Дарьянэ, размазывая по лицу слезы и взметнувшуюся от воздушной магии пыль. Большое окно в деревянной раме опасно задребезжало.

- Дрянь неблагодарная! Так ты платишь мне за заботу?!

- Подавись ею!

- Восемнадцать лет ращу тебя, сопли вытираю! А сейчас ты мне сквозняки устраиваешь?! Тридцать четыре смерча на твою голову и ураган под зад!

- Ненавижу-у-у!

Окно все-таки вылетело. Вместе с рамой и частью подоконника.

- Хамка! – прошипел доведенный до бешенства отец, и по дому разгулялся самый настоящий вихрь. Порывы ветра больно хлестали непутевую дочку по щекам.

- А-а-а! Не смей! – Дарьянэ топала ногами, но ничего поделать не могла – отец если не сильней, то намного опытней.

- Это ты не смей со мной скандалить! И перечить не смей!

- А нечего меня замуж вышвыривать, словно я старая дева какая-то!

Семидесятилетний сильф громко хлопнул в ладоши. Останки люстры смело с дивана, подоконник вынесло окончательно, а непокорная девица приподнялась над полом, отчаянно вереща и дрыгая конечностями.

Откровенно говоря, Дарьянэ имела полное право чувствовать себя униженной и оскорбленной. В Сильфийских Холмах практиковали браки по договоренности родителей, знакомство молодых уже на свадьбе не было чем-то из ряда вон выходящим. Но так поступали только с засидевшимися в девках и не очень-то привлекательными сильфидами. К восемнадцатилетней Даше это никоим образом не относилось. Конечно, не первая красавица, но и не крокозябра (не к ночи будь помянута). Симпатичное остроносое личико, чистые и ясные зеленые глаза, крупные пепельные кудряшки волос с легким латунным оттенком. Рост средний, фигурка легкая и воздушная, как у любой нормальной сильфиды.

Красивых и молодых юношей родители тоже не женили, поэтому Дарьянэ закономерно возмущалась:

- Ты меня, небось, за старика выдал! Ненавижу!

- Не твоего ума дело!

- Моего-моего! – Даша закрутилась в воздушных силках веретеном. – Мне с ним жить, пока не убегу!

- Я тебе «убегу»! Только попробуй!

- Ну и что ты мне сделаешь?! Все равно женой сморчка не стану!

- Он не дряхлый!

- Но ведь старше меня?

- Да! Он достойный благовоспитанный сильф…

- У-у-у! У тебя «достойные» только после пятидесяти! Дряхлец!

- Значит, по твоему, я тоже дряхлый?!

- Я бы за тебя ни за что не вышла! – проорала любимая доченька.

- Дура! Об тучу стукнутая! Благодарить потом будешь!

- Не дождешься!

Сильф взмахнул рукой, и визжащее дитя улетело вверх по лестнице в свою комнату. Один порыв ветра швырнул Дашу на кровать в подушки, а другой громогласно захлопнул дверь.

- Все равно убегу!

- Не посмеешь! – донеслось снизу.

- Ха-ха, - на пару тонов тише проговорила Дарьянэ. Есть такие вещи, в которых лучше не разубеждать, чтобы не сделать хуже себе. Она убежит, непременно убежит! Ни за что на свете не выйдет за старика!

Непонятно только, почему отец вдруг так скоропалительно решил от нее избавиться? И получше расспросить сгоряча не догадалась…

Свою маму Даша совсем не помнила, та умерла вскоре после ее рождения. По рассказам бабушки это была самая красивая, добрая и честная сильфида на свете. «И смелая?» - всегда уточняла маленькая Даша. Ей было очень важно знать, что мама не трусила перед опасностями. «Она была изящных манер», - непонятно отвечала бабушка. Позднее Дарьянэ сообразила, что по бабушкиному разумению приличной сильфиде не стоит быть излишне смелой, но обязательно надлежит иметь безупречные манеры. Даша же считала иначе: сильфида может считаться достойной лишь тогда, когда умеет постоять за себя. А еще виртуозно летать на доске. Однажды Даша сдуру поделилась своими размышлениями с бабушкой, из-за чего удостоилась возмущенной воспитательной нотации на пару часов. Но это все было давно. Чуть больше десяти лет назад отец с бабушкой сильно разругались, из-за чего мамина мама перестала приходить к ним в гости. Даша много раз пыталась выяснить у отца причину, но так и не смогла. Дарьянэ смутно помнила, как обычно уравновешенная бабушка в тот день орала на папу и называла какими-то непонятными словами. Даже покойную маму раз-два упомянула. А отец в конце концов настолько рассвирепел, что вымел тещу за дверь. Вот так строгая бабушка исчезла из Дашиной жизни. Девочка оказалась предоставлена самой себе. Отец ничего не имел против быстролетных досок, порванных платьев, ссадин в интересных местах, сорвиголов-друзей и потоптанного соседского укропа. Поэтому лет до пятнадцати Дарьянэ всячески хулиганила, частных учителей посещала редко и ничем кроме упомянутых досок не интересовалась. Все изменилось два с половиной года назад, когда у отца гостил его приятель из тайной канцелярии и мимоходом развлекал юную Дашу производственными байками. Сильфида поняла: тайная канцелярия – то место, с которым она хочет связать свою жизнь. Погони, интриги, приключения, опасности – это по ней! Но вот беда: плохо образованных в канцелярию не брали. Пришлось Даше взяться за ум и полтора года непрерывно постигать различные науки: арифметику, естественные свойства, принамкский язык, разговор с Небесами и многие другие. Увы, испытания на должность агента внешней политики или хотя бы оперативной работы она в итоге основательно провалила. Пришлось устраиваться секретарем в пятый корпус, где вершилась внутренняя политика. Каждый раз, летя на работу, Даша останавливалась у четырнадцатого корпуса (внешняя политика и шпионаж), отчаянно завидовала тамошним работникам и мечтала когда-нибудь оказаться в этих стенах.

Сейчас, в начале лета, Дашина мечта могла осуществиться. Через месяц начинались новые испытания, и Дарьянэ рассчитывала их пройти. Костэн Лэй, которого уже несколько лет обихаживала ее коллега, говорил, что у Даши есть шанс. А Костэн Лэй знает, что говорит, он тоже из четырнадцатого корпуса. Жизнь налаживалась, заветная мечта приближалась к исполнению – чего еще желать? И тут – гром среди ясного неба – замуж! Как это, спрашивается, понимать?! А вдруг муж запретит ей работать? Или станет обижать? И… ой-ой-ой, как же супружеский долг? Страшно!

Даша зарылась лицом в подушки и горько разрыдалась.

***

В роковое утро, как назло, радостно пели птицы, свиристели на разные голоса. Было тепло и солнечно, сквозь неплотно прикрытое окно проникал въедливый запах цветущего укропа, которым каждый сезон пропитывались все Холмы. Укроп вообще являлся национальным сильфийским растением. Из него варили супы, мяли каши, его сыпали в заливные, тушили, давили сок, сушеные измолотые стебельки служили приправами ко всем блюдам, из соцветий настаивали отвары. Укроп использовали как основу во множествах косметических притираний, добавляли для цвета в зеленые тени, некоторые модницы даже ухитрялись им ногти красить! Одна беда – единым укропом сыт не будешь.

Но проблемы и польза укропного хозяйства сейчас волновали Юргена меньше всего. Несчастный жених обреченно мял в руках церемониальный брачный наряд, состоявший из полотнищ и завязочек жизнеутверждающего нежно-бирюзового цвета. Юргену не хотелось облачаться, и он попросту трусливо тянул время, полностью осознавая безнадежность своих поползновений. Юрген из последних сил напоминал себе, что он должен, и вообще такое поведение недостойно для агента тайной канцелярии и в принципе для мужчины, что свадьба неотвратима, а родители, даже если стукнулись об тучу оба, в любом случае не станут ломать ему жизнь по пустякам. Но облачаться в эти тряпки все равно было тошно. Легкие шелковистые ткани казались Юргену чугунными колодками, которые после церемонии сдавят его во всех местах и лишат сладкой пленительной свободы навсегда.

- Юрка! Ты чего, решил нарочно протереть свой наряд до дыр? – это в комнату без стука ворвалась неунывающая Рафуша в роскошном изумрудно-зеленом платье.

- Уже одеваюсь, - безразлично вздохнул Юра.

- Гы! Какая многоярусная хламида! – восхитилась Рафуша, помогая брату стащить привычную золотистую рубашку на «змейке». Пока еще там Юрка негнущимися пальцами ее расстегнет… – Я тоже, когда буду жениться, такую надену?

- Нет.

- Почему?!

- Потому что ты никогда не будешь женихом. Невестам полагаются длинные небесно-синие платья и белые ленточки.

Рафуша с притворным сожалением вздохнула и потянула его за штаны.

- Отстань, сам переоденусь.

- Вижу я, как ты сам переодеваешься! Гы-гы! Целый час уже. Меня мама с папой послали тебя поторопить, доски уже скреплены и бьют копытом!

- Где ты только этих человеческих выражений нахваталась?

- От тебя! – тут же заявила сестренка.

Обычная доска, даже самая большая, не превышала по площади двух с половиной метров. Этого для свадебного кортежа было явно недостаточно. Поэтому несколько досок скрепляли специальным держателем и ставили на них сиденья, чтоб стоя не лететь. В Ордене о подобных свойствах досок, конечно, не знали. Самые лучшие изобретения сильфы всегда приберегали для себя.

Кое-как, не без помощи Рафуши, Юрген переоделся. Страшно не было, только муторно, противно и до жути безнадежно.

- Ну что, идем? – подпрыгивала от нетерпения дорогая сестренка. Раферия не видела в свадьбе ничего плохого и решительно не могла понять, почему старший брат так убивается.

- Подожди, - Юргена вдруг посетила поистине гениальная идея. Маячивший на жизненном горизонте призрак первой брачной ночи с самого утра его немного беспокоил. Вдруг невеста действительно окажется страшной, как крокозябра? Теперь выход был найден.

Юра подошел к шкафу с книгами, отодвинул секретную панельку и достал из неглубокой ниши маленький мутноватый пузырек без этикетки. Запихнул его в складки церемониального одеяния и направился к двери.

- Ты что, задумал отравиться? – опешила Рафуша, хвостиком семеня следом. – Или невесту отравить?

- Усыпить, - мрачно поправил Юрген и быстро добавил: - Родителям не говори.

- Понимаю, не маленькая, - важно прищурилась Рафуша.

- Ничего ты не понимаешь, - с досадой прошептал Юра, кидая последний взгляд на измятое одеяло и навсегда прощаясь с вольной холостяцкой жизнью.

***

Все свадьбы по традиции играли в главном саду, у дворца верховного. Испокон веков там стояли специальные венчальные беседки – круглые монументальные сооружения без крыши. Иллюзию стен создавали белые, лоснящиеся эмалью колонны, по которым каждое лето взбирались стебельки повители, словно устраивая медленное, но непрерывное состязание: который из ростков быстрее взберется на самый верх? Но колонны были высокие, толстые, повитель всходила лишь во второй половине июня, а потому к зиме беседки обычно оказывались увиты лишь на две трети.

Юргену хотелось не любоваться идеально гладкой эмалированной поверхностью венчальной колонны, а размозжить об нее голову. Желательно, свою, но и невестина сойдет. Где же ее смерчи носят, крокозябру эдакую?! Скорее бы уже с этим покончить, мочи нет ожидать!

Невеста запаздывала. Уже прибыли и жених с родителями, и сильфида-венчательница, которая должна будет узаконить брак перед всеблагими Небесами. Гостей, вопреки традициям, не было. Странная намечалась свадьба, скомканная и невеселая. Юрген покачал головой. Он обязательно должен выяснить, что к чему. Очнулось и подняло из пепла безнадежности всклокоченную голову профессиональное любопытство. Жизнь как-то незаметно переставала казаться хуже небытия.

Где-то над горизонтом раскатисто забабахало, словно Небеса ненароком просыпали мешок-другой чугунных горошин. Испуганно зачирикали яркие маленькие птички, что сновали здесь повсеместно.

- Может, ее молнией шибанет? – с безумной надеждой пробормотал Юра себе под нос. Юноша окинул усталым взором беседку и наткнулся на высокий маленький столик у противоположной колонны. Там стояли два непрозрачных бокала, в которые венчательница только что плеснула из хрустального кувшина что-то белое и густое. Небесное молоко! Строго раз в семнадцать лет специально обученные сильфы на быстрых и надежных досках поднимаются в небо и доят облака. Притом не абы какие, а самые белоснежные и пушистые с виду. Полученную священную жидкость разливают по прозрачным бутылям и дают только молодоженам в день свадьбы и младенцам в день рождения. Говорят, это приносит какую-то пользу. Но Юрген, охваченный азартом, видел сейчас в небесном молоке лишь одно полезное свойство.

- Рафуша, - ласково и тихо позвал он. Стоящая шагах в пяти сестренка повернула голову и глянула недоуменно.

- Чего тебе?

- Видишь, там столик, а на нем бокалы, украшенные ленточками?

- Гы. Вижу. А что?

Юра поманил сестру пальцем.

- Я тебе сейчас дам пузырек, который взял сегодня перед уходом, а ты пойдешь к столику, якобы посмотреть – ты ведь у нас любопытная - и выльешь содержимое пузырька в бокал с белой ленточкой. Смотри, не перепутай: синяя для жениха. Но только сделать все надо незаметно. Справишься?

- Ага, - беззаботно кивнула Рафуша, схватила пузырек и громко попросила у родителей разрешения пойти поглазеть на настоящее небесное молоко. Ее отпустили, не заподозрив дурного. Раферия покрутилась у столика, сунула любопытный нос в оба бокала, вернулась к семье и сообщила, что небесное молоко пахнет вполне земным укропом. Наверное, на продовольственном складе кувшины стояли рядом с укропным жмыхом. Потом Рафуша незаметно отдала брату пустой пузырек.

- Спасибо тебе, - от души поблагодарил Юра. – Ты меня очень выручила. А как талантливо ты все провернула! Вырастешь – иди в тайную канцелярию.

- Вот еще! – фыркнула Рафуша. – Я, когда вырасту, путешествовать стану. А всякие гадости в еду подсыпать у нас все соседские дети умеют. Мы так играем.

Вслух подивиться увлечениям нынешней детворы Юрген не успел. Наконец-то прибыла невеста в сопровождении отца. У сильфа немного отлегло от сердца. Девушка была вполне симпатичной, хоть и не полностью в его вкусе. Она шла к венчательнице, низко опустив голову и мало интересуясь происходящим. Может, ей тоже не шибко хочется связывать себя узами брака?

…Сходя с доски и позволяя непривычно мрачному и торжественному отцу взять себя под локоть, Дарьянэ мельком глянула на того, кто полагался ей в женихи, а далее в мужья. И тут же с отвращением уткнула взгляд в землю, невидяще разглядывая синий подол с белой каемочкой и выглядывающие из-под него при каждом шаге загнутые носки перламутровых туфель. Такого урода Даше видеть еще не приходилось. Рожа серо-желтая, брови нависли, фу-у-у! А глаза красные, с мешками, наверное, выпивать любит. Это не жених, а проклятие какое-то! Чтоб Дарьянэ хоть на двадцать шагов приблизилась к этому… крокозябру?! Да она лучше умрет!

- Прости меня, папочка, я так не могу, - прошептала Даша, решаясь.

…Внезапно будущая Юрина женушка лихо выкрутила отцу руку и опрометью кинулась бежать, оставив за собой заградительный шлейф мощных сквозняков. Среди присутствующих вспыхнуло недоуменное волнение, будущий тесть, справившись с болью и замешательством, помчался вдогонку, на ходу создавая в руках ловчую ветряную петлю.

«Только бы ее не поймали! – мысленно взмолился Юрген Небесам и до кучи всем высшим силам сразу. - Давай, давай, беги же быстрее, клуша неповоротливая! Отклони эту петлю, ну пожалуйста! Сзади, что ж ты не видишь!.. Эх…»

Невесту, уже одним скачком перемахнувшую через невысокую ограду беседки, захлестнул воздушный вихрь и поставил рядом с разочарованным женихом, удерживая на месте. Суженая тяжело пыхтела и не поднимала глаз. Церемония началась.

- Согласен ли ты, Юрген Эв, стать мужем Дарьянэ Ару? – суховато спросила венчательница.

- Угу, - обреченно буркнул Юра, жадно запоминая имя будущей супруги. Завтра он пойдет в архив, опросит осведомителей, проконсультируется с другом Липкой, и к вечеру будет знать о данной сильфиде все.

- Согласна ли ты…

- Нет! – яростно ответила девушка. В сердце Юргена опять шевельнулась безумная надежда.

- Согласна, - угрожающе подсказал отец невесты.

- Хм, - венчательница передернула плечами. Она была опытной и повидавшей многое сильфидой. Не первая невеста на ее веку говорила «нет». – Дарьянэ Ару, не против ли ты стать женой Юргена Эва?

- Нет!.. То есть, да… или нет?.. – заметалась сбитая с толку невеста. Но ей уже протянули бокал с молоком, сквозняк подтолкнул емкость ко рту, наклонил, заставляя сделать глоток. Несколько капель пролились на лиф, но дело было сделано.

Юрген не позволил ронять свое достоинство уговорами или принуждениями, быстро выпил молоко сам, абсолютно не почувствовав вкуса и, уж тем более, запаха укропа.

- Объявляю вас мужем и женой, будьте же неразлучны всю вашу земную жизнь, - торжественно произнесла венчательница.

Со стороны невесты раздался полузадушенный всхлип, Юргена замутило. Глаза застил туман, пол покосился, центр тяжести улетел на небеса. Хорошо хоть Рафуша догадалась, что брату дурно, полезла с поздравлениями и умудрилась поддержать. Иначе неловко получилось бы: молодой здоровый парень, да еще не последний из агентов тайной канцелярии, лишился чувств на собственной свадьбе! Юрген, конечно же, не заметил, как на лицах его родителей и Дашиного отца отразилось странное облегчение…

***

Уже не новая, но еще добротная двухэтажная усадьба, куда после церемонии доставили «счастливых» молодоженов, когда-то принадлежала Юриному дяде по отцовской линии. Около пяти лет назад, в весьма почтенном возрасте, на сто шестидесятом году жизни, дядя развеялся, как называли сильфы смерть. Усадьба и прилежащие к ней укропные огороды перешли в наследство семье Эв. Поначалу здание собирались снести, а на его месте разбить терновый сад, но все как-то руки не доходили: и лететь далеко, и работать некому. Теперь нежилую усадьбу наскоро вывели из запустения, помыли, кое-где подлатали, поменяли часть мебели, расчистили дорожки от сорной травы, которая замечательно росла даже на плохой сильфийской земле, и презентовали новоиспеченным супругам.

Дело шло к вечеру, ярко-оранжевое солнце скакало у неровной линии горизонта. Блики скользили по кривым мелкостекольчатым окнам, по фарфоровым горшкам с высохшей укропной рассадой пятилетней давности, по облупившемуся лаку темно-вишневого паркета. Юрген закрыл за родичами, новыми и старыми, дверь, устало привалился к ней всем телом и подавил мазохистское желание посильней боднуть головой косяк. Потом нашел в себе силы оглядеть прихожую. Странно. Невеста, только что маячившая за спиной, куда-то испарилась. Это, конечно, хорошо, просто замечательно, что Дарьянэ Ару не надоедлива и любит быть незаметной, но, как учили в тайной канцелярии, место дислокации врага лучше знать точно.

- Эй, жена! – крикнул Юрген на весь дом, чувствуя себя полным идиотом. Но по правилам обыскивать каждую комнату, соблюдая законы конспирации, было бы еще глупее.

Из дверного проема, ведущего в гостиную, осторожно высунулась кудрявая головка.

- Чего надо? – невежливо и с опаской осведомилась молодая супруга.

И действительно, чего? Этой детали Юра не просчитал. Так, зачем муж зовет жену? Нет, это он до ночи думать будет, а соображать надо быстро. Зачем папа обычно звал маму, находясь в прихожей? Ключи? Поцелуй на прощание? Ага, щас! К тому же, прощанием тут, к сожалению, не пахнет. О!..

- Воды мне принеси.

- Зачем?

Всеблагие Небеса, ну почему если сильфида не крокозябра, то она феерическая дура?!

- Попить!

- Сам возьми.

- Ты уже разулась, а я нет. Трудно, что ли?

Жена что-то неразборчиво буркнула и скрылась в комнатах. Юрген тихонько перевел дух, скинул ботинки и прошел в гостиную. Ничего обстановка, жить можно. Два дивана – старый и новый, столик, три облезлых кресла, на стене – живописная картина, изображающая небосвод. Под ногами пара вязаных половичков. Слева двери в кухню и столовую, справа кривоватая лестница наверх, в спальни. Из кухни вышла Дарьянэ, держа обеими руками высокий стакан, полный мутноватой жидкости. Где она такую набрала, в водосточной трубе?

Сильфида подошла к мужу на расстояние вытянутой руки и молча ткнула ему под нос свою ношу, избегая смотреть в глаза. Не больно-то и хотелось. Юрген взял стакан и машинально отпил, сразу половину. В горле у него действительно пересохло после пережитых потрясений. Внезапно Юре сильно захотелось спать, ноги подкосились. Последнее, что почувствовал юноша – шершавая поверхность половичка под собственной щекой…

***

…Даша крадучись вошла в кабак. Идти было тяжело, ноги вязли в полу, словно в свежей смоле. Здесь людно и темно, все плывет перед глазами. Уже целую неделю (Месяц? Год?) Даша бегала от своего жуткого мужа по всем Холмам. Сколько изощренных ловушек ей пришлось миновать! Буквально на каждом углу несчастную девушку подстерегал ОН. Страшный, красноглазый, с потными когтистыми лапами… брр! Даша огляделась, стараясь разыскать свободный столик. Внезапно сзади кто-то схватил ее за руку. Даша обернулась и увидела мужа. Он навис над ней, притягивал к себе все ближе. Даша завизжала, но своего крика не услышала. Попыталась вырваться, но тело не слушалось. Она хотела дернуться, привлечь к себе внимание остальных посетителей кабака, они могут спасти ее. Но никто не оборачивался, чужой пьяный смех заглушал беззвучные рыдания. А муж опрокинул сильфиду на живот, не выпуская руки, и потащил, потащил прочь, навстречу неминуемому супружескому долгу…

Дарьянэ проснулась от собственных всхлипываний. Пара секунд потребовалась ей на то, чтобы понять: и муж, и кабак, и долгая бесконечная погоня были всего лишь страшным сном. Стоп, а почему она спит? Даша ведь собиралась этой ночью сбежать. Напоила проклятого мужа снотворным, случайно найденным на кухонных полках. Снотворное было старым, еще в порошке, сейчас оно продается только в каплях. Даша отчетливо помнила, как насыпает порошок в высокий стакан, заполняя больше половины, чтоб наверняка. Потом разбавляет водой и, с трудом растворив полученную кашу до мутноватой жидкости, несет «дорогому» супругу. Он выпивает, тут же падая на пол. Еще бы, такого порошка обычно надо от силы чайную ложку, а она – стакан… Только бы не помер. А потом? Даша открыла глаза и села. Так. Все та же гостиная, она сама лежит на диване, на том, который новый. Судя по солнечному свету из восточных окон, сейчас утро. Смерч побери, почему вместо того, чтобы с закатом бежать подальше, она проспала всю ночь?! Даша вспомнила, как на нее вдруг напала жуткая сонливость, глаза слипались неимоверно. И она «на минуточку» прикорнула. Что за чушь? Сколько сильфида себя помнила, никогда с ней такого не случалось. А если этот гад, мужем теперь именуемый, тоже ей чего-нибудь подсыпал? Но когда? И где он, кстати?

Словно в ответ на Дашин вопрос, снизу послышался хрипловатый стон, и показалась помятая всклокоченная голова с четким отпечатком узора половичка на щеке. Кряхтя и морщась, муж с видимым трудом переполз с пола на диван, сфокусировал разъезжающиеся глаза на Даше и невнятно спросил:

- Что вчера было?

Дарьянэ отодвинулась подальше, сжалась в комочек и, все еще находясь под впечатлением от своего сна, опасливо пискнула:

- Наша свадьба.

- Значит, мне это не приснилось, - мрачно заключил муж и вполголоса выругался. Пятерней пригладил волосы, болезненно потер лоб. И напустился на Дашу: - Ты зачем меня опоила, злыдня? Если травить – лучше бы яду дала или дозу увеличила до смертельной. А если усыплять – на мой вес и ложки хватило бы! Знаешь, как теперь из-за тебя голова трещит!

- А сам-то? Когда и что ты мне подлить успел?! – Даша уже оправилась от пережитого во сне ужаса и кротко соглашаться не собиралась.

- Капли! Нормальную дозу, в молоко, на свадьбе. А ты…

- А что я? Тебя просили меня в жены брать?! Не будет тебе со мной счастья, убегу, хоть на десять замков запирай!

- Да нужна ты мне! Беги на все четыре ветра.

- То… То есть как? – опешила Дарьянэ и даже немного обиделась. Значит, она ему уже не нужна?! Ну, подлец!

- Молча. У меня и без твоих воплей голова болит.

- Но… ведь зачем-то ты на мне женился?

- Меня заставили. Родители.

- Зачем?

- Хотел бы я знать! Постой, так ты тоже не горела желанием за меня выходить?

- Конечно!

- Тогда я ничего не понимаю, - муж облокотился на спинку дивана и прикрыл глаза. Наверное, ему и правда было очень плохо. Даша даже смутно ощутила чувство вины.

- Муж, а муж…

- Чего?

- Тебя как зовут-то?

Пауза. Сильф медленно соображал, о чем его только что спросили. Больная голова ясности мыслей не способствовала.

- Юрген. Можно просто Юра.

- А меня…

- Я помню со свадьбы. Дарьянэ.

- Можно просто Даша.

- Угу, - Юрген распрямился, помассировал виски. В доме стояла тишина, солнечные лучики, падая на картину, делали облака будто бы живыми. – Слушай, жена… в смысле, Даша. Я сейчас ничегошеньки не соображаю. Я лучше слетаю на работу, а когда вечером вернусь – поговорим.

- А где ты работаешь?

- В этой, как ее… тайной канцелярии.

- Ух ты, - своего мужа после этих слов Даша резко зауважала. – В каком корпусе?

- В четырнадцатом.

Авторитет Юргена взлетел до небес. Даша уже почти была готова его полюбить.

- А… Костэна Лэя ты знаешь?

- Кого? Э… Липку то есть? Знаю, он мой напарник. А что?

- Получается, он наш общий знакомый, - затараторила Даша, - я в пятом корпусе работаю, но хочу тоже перевестись в четырнадцатый, Костэн говорит, что у меня есть шанс. Он в мою коллегу влюблен, точнее она в него.

- В шанс?

- Нет, в Костэна Лэя.

- В Липку?

- Да, да, - закивала Даша, убеждаясь, что из-за нее Юра действительно крайне туго соображает.

Юрген кое-как поднялся, шатаясь, побрел в коридор. Оттуда вскоре раздались грохот доски и вялая ругань. Потом хлопнула дверь, и стало тихо. Даша сладко потянулась. Убегать она раздумала, чем бы теперь заняться? Может, еще вздремнуть, на этот раз без кошмаров?

========== Глава 5. Липка ==========

На ладонь ладонь положи и скажи:

Дружба нам свети, словно компас в пути!

Если рядом друг, и беда не беда,

В самый трудный час дружба выручит нас!

Л. Куклин

Еще никогда в жизни Юргену не было так плохо, если не сказать покрепче. Сильф понял, что, по сравнению с теперешним, даже на свадьбе он чувствовал себя бодрым и полным сил. В глазах не двоилось даже – троилось. Руки дрожали, колени подкашивались, вследствие чего новая доска виляла во все стороны, как антиквариат институтских. Но эти неприятности не шли ни в какое сравнение с дичайшей болью в голове. Юре казалось, что в его череп кто-то медленно забивает раскаленные гвозди, минимум по двадцать сантиметров каждый. Против воли в глазах стояли слезы. Как он еще не свалился с доски в таком состоянии, сильф понять решительно не мог. Впрочем, из-за заторможенности мышления, понимал он сейчас до обидного мало.

А все распроклятая жена, тридцать четыре смерча ей в задницу! У-у-у, отравительница! Сажать таких надо. А еще лучше… Юрген вспомнил дикие рассказы о том, как некоторые люди, преимущественно деревенские, избивают своих жен плетьми и палками. Тогда такое поведение казалось ему непостижимым. Как же сейчас Юра понимал тех людей! Как они правы на самом деле! Эх, плеть бы сейчас… Нет, лучше воды. Все плети мира за воду!

Вот так, вихляя вниз-вверх и бормоча себе под нос проклятия вперемешку с невнятными мольбами, сильф на чистейшем автопилоте долетел до родного четырнадцатого корпуса. Кинул доску на подставку (как впоследствии выяснилось – мимо), и, держась за стены и встреченных по пути коллег, доковылял до их с Липкой кабинета.

Костэн Лэй, он же Костя Липка, уже сидел в рабочем кресле и разгребал извечную документацию. Он не был так утонченно красив, как Юрген, хотя весьма обаятелен. Липке недавно исполнилось тридцать семь и он, что называется, успел немного заматереть. Ловкий, сильный, уверенный в себе, великолепно образованный, уже в немалом чине, а не просто агентик какой-то. И при наградах. Две медали и четыре ордена, притом никто не знает в подробностях, за что. Секретность. Тайная канцелярия все-таки.

Липка обладал не совсем типичной для сильфа внешностью. Он был круглолицый, а между бровей, несмотря на молодой в общем-то возраст, уже пролегла задумчивая морщинка. Его светло-русые, без золотинки, волосы почти не вились. Глаза большие, кристально-голубые, глядели на мир с детской наивностью. Посторонние всегда покупались на Липкин честный открытый взгляд. Ну не может сильф с настолько бесхитростными очами что-то замышлять! И, конечно же, все ошибались. Такого интригана, как Костэн Лэй, еще поискать.

Единственный недостаток имелся у Липки. Из-за этого досадного изъяна много лет назад он едва не провалил испытания на должность агента. Костэну категорически не давалась воздушная магия. На то, чтобы еле сдвинуть с места крошечное перышко, Липке приходилось прилагать столько мысленных усилий, сколько уходит у нормального говорящего с Небесами на снос небольшого холма. Поэтому, на памяти Юры - всегда, друг беспрестанно пытался повышать квалификацию. Доставал из-за границы какие-то сомнительные пособия, посещал курсы и консультации, занималсяспециальной гимнастикой. Все без толку. Но Липка слыл одним из упорнейших сотрудников четырнадцатого корпуса, а потому Юрген не сомневался, что когда-нибудь, пусть и сотню лет спустя, Небеса откликнутся. И Липка наконец-то сможет сдвигать свое несчастное перышко без видимых усилий.

- Доброе утро, Юрка, - не поднимая глаз от какого-то заплесневелого фолианта, поздоровался Липка. Их кабинет был просторным, светлым. Стол Липки находился рядом с большим окном, которое даже зимой открывалось настежь. У левой стены – стол Юргена, пара шкафов и принамкская береза в горшке. Правую стену облепили навесные полки с различным хламом, важным и не очень. Над дверью висел побитый жизнью алюминиевый сейф, в котором по уставу требовалось хранить секретные документы. Но Липка уставу не доверял, запирал все бумажки в ящиках стола. Там сохраннее.

Юрген хотел ответить, что утро вовсе не доброе, и утверждать обратное больше чем на тонкое издевательство не тянет. Но вместо этого выдал непонятную коротенькую тираду из гласных и стал медленно сползать по стене. Сквозь головную боль пробился тонкий непрерывный звон в ушах, прежде яркие предметы обесцветились, превратились в смазанные тени. Снова захотелось спать.

…В глаза ударил холодный и обильный водяной поток, словно размывая черноту. Юра ощутил запах гниющего болота. Зафыркал, отплевываясь от мерзкой жидкости, и увидел Липку, стоящего рядом с ним на коленях и стискивающего обеими руками подозрительно знакомое ведерко.

- Ч-что это б-было? – решил уточнить Юрген.

- Вода, - мрачно пояснил Липка, - которой мы обычно березу поливаем.

- Мы?!

- Ну, уборщица.

- Неудивительно, что береза помаленьку загибается, - пробормотал Юра, пялясь на пустое ведерко. Поначалу экзотическое дерево поливали самой обычной колодезной водой, но потом сильфида-уборщица решила растение подкормить и стала добавлять в ведерко всяческие мудреные удобрения. Примерно в это же время Липка с Юрой догадались, что не обязательно бегать на другой конец коридора к мусорке, когда есть замечательная возможность сжигать все отходы на металлической тарелке, а пепел смахивать в ведро. Так интереснее, лень тешится, да и березе теоретически лучше.

- Как ты себя чувствуешь? – спросил Липка.

Юрген прислушался к своим ощущениям. В больной голове немножко прояснилось.

- Лучше. Только все лицо почему-то горит.

- Я тебя по щекам бил, - Липка поднялся, вернул на место ведерко и протянул Юре руку. Тот, опираясь, встал. – Что с тобой случилось? И где ты был вчера?

- Женился, - юноша с трудом добрел до Липкиного стола и плюхнулся на табурет для посетителей.

- Чего? – Костэн сел напротив и озабоченно прищурился. – Ты в своем уме, Юрка?

- Я – да. Дай что-нибудь от головной боли…

- Объясни толком, отчего она у тебя болит, а то я не знаю, что давать. От похмелья, от сотрясения мозга, от солнечного удара?

- От снотворного.

- А на… гм… зачем ты пил снотворное?

- Я не хотел, меня жена опоила. Она, наверное, думала, что я в первую брачную ночь стану к ней приставать…

Липка ненадолго задумался. С одной стороны, его друг нес какой-то бред и здравомыслящим не казался, а с другой – дело и впрямь плохо. Значит, лучше расспросить Юрку немного позже, а сейчас по мере сил помочь.

- Что за снотворное, в каком количестве, когда?

- Вчера. Порошок, старый очень. Количество не знаю, но ложек десять с горкой точно было.

- И ты до сих пор не развеялся?! Это ж почти смертельная доза, тем более для порошка! Я удивляюсь, как ты вообще сюда добрался.

- На доске.

- Один?! Юрка, ты безбашенный идиот. Об тучу стукнутый! Ты курируешь два проекта, и поэтому в ближайший месяц любые риски для тебя равносильны политическому преступлению. Задумывайся об этом хоть иногда. Ладно, не кривись, сейчас что-нибудь придумаю.

Липка обвел задумчивым взглядом кабинет, особое внимание уделив полкам. Может, тренированный глаз зацепится за что-нибудь нужное. Но, увы. Последний пузырек с остатками обезболивающей настойки выбросили еще на позапрошлой неделе, поскольку жидкость «зацвела» и стала распространять едкую вонь. Наиболее же целительными свойствами из всей утвари обладала гнутая жестяная банка из-под сушеного укропа, которую испокон веков прикладывали к ушибленным местам. Но тут Липка глянул на собственную столешницу, и его лицо озарилось.

- Юрка, я сейчас вылечу тебя силой мысли! Мне приятель из командировки на ведскую сторону такую книжку привез! Трактат! По ведскому колдовству. Там и лекарский раздел есть – «здоровье тела наложением рук». Недурно, да? Я кое-что оттуда уже пробовал, и у меня даже почти получилось.

- Например? – глухо уточнил Юрген. Как бы плохо ему ни было, магическим талантам друга он благоразумно не доверял.

- Ну, кипящий лед, - сознался Липка, раскрывая книгу на страницах нужного раздела и бегло проглядывая содержание. – По-моему, вода в стакане немножко заиндевела и в то же время нагрелась.

Липка сильно преувеличивал, и Юре это было прекрасно известно. Костэн Лэй мог провернуть десяток многоходовых интриг, обвести вокруг пальца кучу умного народу, не быть обманутым сотни раз, но в делах магических проявлял наивность романтичного идеалиста.

Итак, Липка нашел подходящее колдовство, сосредоточился (наморщил лоб, закусил верхнюю губу, сдвинул брови к переносице) и принялся по странной траектории махать рукой над головой друга, при этом нечто бормоча по-старопринамкски. Языки Липка знал великолепно, и родные, и чужие. Но так было не всегда. Именно из-за той давней необразованности, а вовсе не из-за созвучия фамилии, как казалось посторонним, прилепилось к Костэну Лэю его странное прозвище, мало соответствующее нынешнему высокому статусу.

Это произошло в ту далекую пору, когда маленькая Дарьянэ еще воспитывалась строгой бабушкой, сорванец Юрген каждый день приходил домой с разбитым носом или синяками, а зубоскалка Раферия и вовсе не появилась на свет. Молодого и подающего некоторые надежды сильфа по имени Костя Лэй с трудом взяли в четырнадцатый корпус на суровый испытательный срок. А чтоб излишне ретивый и любопытный юноша не путался у профессионалов под ногами, ему дали «важное политическое задание»: подготовить к международному аукциону полсотни досок новой для орденцев (и старой для сильфов) модели. Доски требовалось распихать по специальным ящикам и написать на каждом по-принамкски: «Летательный искусственно пилотируемый кем-либо аппарат» - научное именование досок. Косте задание показалось ужасно несолидным и пустым, а потому он тянул с его выполнением едва ли не до дня аукциона. Буквально за ночь до крайнего срока сильф спохватился, второпях распихал товар по ящикам и кое-как накарябал надписи, вследствие спешки не сверяясь со словарем. Увидев наутро тринадцать ошибок в слове «летательный», глава четырнадцатого корпуса и по совместительству организатор аукциона сильно разгневался, припер нерадивого сотрудника к стенке и велел в оставшийся до мероприятия час все исправить. И если обнаружится хоть одна ошибка, «грамотей» распрощается с работой в канцелярии навсегда. Косте этого, ясное дело, не хотелось. Но смотаться в библиотеку, перерыть словари в поисках правильного перевода, стереть старые надписи и красиво вывести новые за час было невозможно. Минут сорок на одно стирание уйдет. А уж писать-то сколько! Свои неграмотные каракули Костэн полночи мучил. Как же теперь сделать все быстро и без ошибок? Но в тайную канцелярию дураков не берут, выход был найден: аббревиатура!

Вопль главы корпуса, решившего перед самым аукционом проверить работу безграмотного подчиненного, прозвучал на все помещения и вошел в местный эпос: «Где этот «ЛИПКА»?! Уволю к смерчам гремучим, укроп полоть!»

С тех пор и прилепилось. Что ни год, история обрастала все более невероятными подробностями и с придыханием пересказывалась новичкам. В последней редакции юному Косте Лэю на переделку было отведено всего пятнадцать минут, а грозный начальник гонялся за ним по всей канцелярии с одной из аукционных досок в качестве дубинки. Но мораль во все времена оставалось неизменной: с работы Липку так и не уволили. Даже испытательный срок зачли. За находчивость.

…Над Юриной головой Костэн пыхтел долго. Но непродуктивно. Судя по всему, человеческое колдовство давалось ему еще хуже сильфийской магии.

- Ой, мальчики, а чем это вы занимаетесь вместо работы? – в кабинет заглянула Тоня, худая высокая сильфида с длинными тонкими пальцами, чем-то напоминающими паучьи лапки. Тоня работала уборщицей в четырнадцатом корпусе уже больше пятидесяти лет и знала об агентах и их делах абсолютно все. Именно Тоня когда-то прятала юного Костю Лэя от гнева начальника и, пожалуй, лишь ей одной из простых сотрудников было известно, за что повзрослевший Липка получил свои впечатляющие награды.

- Мы работаем, - возразил Костэн, - над трудоспособным состоянием коллеги.

Юра немужественно шмыгнул носом, подтверждая.

- А почему воду из ведра для березы по полу разлили? – Тоня переступила порог и машинально вытерла своей верной шваброй всю расплесканную грязь.

- Говорю же, работали, - пожал плечами Липка. – Тонь, а может у тебя есть что-нибудь от головы?

- Палкой по лбу подойдет? – серьезно уточнила уборщица, удобнее перехватывая швабру.

- Нет, нам посущественней надо. Видишь, Юрке плохо. Его жена снотворным опоила.

- Жена? – Тоня подошла к столу и, вытянув длинную шею, вгляделась в лицо пострадавшего. – Юрочка женился?

- По его словам – да. Странно, что ты до сих пор не знаешь, - Липка ухмыльнулся. – А если поможешь нам избавиться от последствий, сиречь от головной боли, то Юрка расскажет все в подробностях.

Ради получения новой информации Тоня была готова на многое. Даже сбегать в лазарет при корпусе и взять взаймы укропную сыворотку с добавлением каких-то сильнодействующих веществ. Проверенное не единожды средство помогло, и спустя полчаса Юргену полегчало настолько, что он смог внятно и ясно поведать историю своей скоропостижной женитьбы.

- Да-а, - задумчиво протянул Липка по окончании рассказа. – Тут и впрямь что-то нечисто.

- И ты вот так просто улетел, оставив бедную девочку в одиночестве?! – всплеснула костлявыми руками Тоня.

- Эта «бедная девочка» его чуть не отравила, - напомнил Липка.

- Ну, здесь они оба хороши. Юра просто уже научился правильно рассчитывать дозы. И это совершенно не умаляет его скверного поступка!

- А что я должен был делать? – проворчал Юрген, - остаться с ней на весь день, расспрашивать, утешать?

- Да! – уверенно кивнула Тоня. – Ты поступил бесчестно и безответственно, бросив девочку одну в незнакомом доме, да еще с неограниченным запасом снотворного порошка. А вдруг она руки на себя наложит с перепугу?

- Сомневаюсь, - буркнул Юра. – С какой стати я должен был ее опекать? У меня тоже вчера была свадьба, причем неожиданная и нежеланная. Так что условия равны.

- Ты старше, - отчеканила Тоня, - опытней, уравновешенней, по умолчанию сильнее. Ты мужчина, в конце концов!

В иной ситуации Юрген воспарил бы без доски от таких комплиментов, но сейчас ему хотелось провалиться под землю со стыда.

- У него вообще-то голова болела, - вмешался Липка.

- Ничего не мешало Юре поискать какое-нибудь лекарство на месте. Уверена, если там нашлось снотворное, укропные капли обязаны были быть. А еще не следовало вчера хамить своей жене – избежал бы кучи проблем. Поговорил бы, успокоил. Нет, сразу стал чего-то требовать! Я бы такого мужа тоже чем-нибудь опоила, в воспитательных целях.

- А мы-то голову ломаем, и отчего наша Тоня до сих пор незамужняя? – хихикнул Липка.

- Охламоны, - вздохнула уборщица, - один другого хуже. Лучше бы себя в восемнадцать лет вспомнили и поставили на место этой девочки.

Юрген честно попытался. Получалось с трудом. То ли из-за гудящей от прежнего напряжения головы, то ли от недостатка опыта. Не случалось ему раньше воображать себя восемнадцатилетней сильфидой, только что выданной замуж. Но Липка после недолгого молчания почему-то вздохнул. Может, сумел представить?

- Как, говоришь, ее зовут?

- Даша. Дарьянэ Ару. Она утверждала, кстати, что знает тебя.

Липка после этих слов невероятно оживился и сильно повеселел.

- Так тебя на Дашке женили? Из пятого корпуса? Да, Юрка, не завидую. Та еще девица, палец в рот не клади. На доске лучше меня летает. В конце лета, между прочим, к нам собиралась перевестись. Шумная, гордая, но с толку сбивается легко. Впрочем, дело поправимое. Думаю, вы с ней в итоге поладите.

- Сейчас-то мне что делать? – потеряно спросил Юра. Он совершенно запутался.

- Лети домой, - посоветовала Тоня. – И возьми отгул на пару дней. Привыкнете друг к другу, пообщаетесь.

- Но я же ее не люблю! - вырвалось у Юры.

- Никто тебя не заставляет с ней спать или целоваться! Просто подружись, наладь нормальные отношения. Все равно вам какое-то время, по крайней мере ближайшие полдесятка лет, придется жить вместе. Свадьба случилась, ничего с этим не поделаешь. Но зачем превращать дом в поле брани?

Юрген уныло кивнул. Тоня рассуждала здраво, к ней следовало прислушаться. Но как же хотелось проснуться сейчас в доме родителей и понять, что свадьба и прочие неприятности были всего лишь дурным сном!

***

К часу дня Дарьянэ отлично выспалась, наревелась, успокоилась и даже позавтракала, благо продовольствием молодоженов обеспечили. Затем внимательно посмотрелась в зеркало, после чего умылась и переоделась в легкое домашнее платье чуть ниже колен. Страсти разума сильфиды к тому времени окончательно улеглись. Ей больше не хотелось сбегать, топиться или немедленно лететь к отцу выяснять отношения. То есть, домой, конечно, заглянуть не помешает, и без очередного битья посуды не обойтись, но это все лучше отложить на потом. Например, на послезавтра. А сейчас можно осмотреть дом. Как говаривал Костэн Лэй, место дислокации врага лучше знать точно. Врага, то есть мужа, в этом месте пока нет, значит, никто не помешает Даше все хорошенько разведать. Чтоб к началу боевой операции, то есть семейной жизни, обрести некоторые стратегические преимущества.

Даше нравилось мыслить военными терминами. Они успокаивали и настраивали на решительный лад.

Дом был неплох, типичная сильфийская усадьба. Большой, просторный, светлый, отделанный резным камнем. Множество больших окон и полупрозрачных занавесок создавали ощущение воздушности. Полы выложены когда-то светлым, а сейчас рыжеватым с коричневыми царапинами паркетом. Надо будет их отполировать. На первом этаже дома располагались прихожая, гостиная, столовая с кухней, кладовка и комната для занятий воздушной магией – пустое круглое помещение с окнами без стекол и рам, полностью выложенное каменной плиткой. Второй этаж занимали купальня, пара комнат для гостей, пока пустующих, и рабочий кабинет прежнего хозяина. Глядя на огромный резной стол и пустые шкафы для книг, Дарьянэ решила, что отныне переделает кабинет под себя. А мужа и на порог не пустит. Кто не успел застолбить себе уютное местечко - тот пусть где-нибудь в гостевой ютится, или в кладовке. На третьем этаже, под самой крышей, находились спальня и балкон с плетеными из укропной ботвы старыми креслами. Даша с ужасом отметила, что кровать в спальне всего одна, хоть и большая, а других в доме нет. Удружили, дорогие родственнички! Где же теперь спать одному из новоиспеченных супругов? Диваны в гостиной жутко неудобные, Даша ни за что не позволит согнать ее туда. Решено, сначала на диванах будет ночевать муж, а потом они купят нормальные кровати. Небольшие, зато в количестве двух штук.

В доме витал прохладный пресный запах старости и нежилого места, поэтому сильфида распахнула настежь все имеющиеся окна и вышла в сад. Хотя сад – это громко сказано. Тропинки, камешки, крохотные декоративные беседки, пара тоненьких слив без единой ягодки. Ну и четыре грядки под укроп, сухие и давно не засаживаемые. Хотя территория неплохая, речка близко, и соседние усадьбы издалека видны. Даша вспомнила, что видела в прихожей старую рассаду в горшках, решила перебрать и выбросить ее, а емкости отмыть и заполнить новыми ростками. Что же это за сильфийская усадьба без укропной грядки?

Когда Дарьянэ возилась с третьим горшком, зазвонил дверной колокольчик.

- Войдите, не заперто, - буркнула сильфида, надеясь, что это не мужа принесло. Ее надежды оправдались.

В прихожую влетела растрепанная, улыбающаяся девочка лет двенадцати с доской под мышкой. Даша во все глаза уставилась на это чудо. Гостья была похожа на шальной солнечный зайчик, настолько веселая, мимолетная, без единой заботы во взгляде, что хотелось пуститься с нею в пляс. Таких девочек рождают лишь чистые Небеса.

- Привет! – радостно и звонко сказало чудо. – А Юрка дома?

Даша несколько раз моргнула и помотала головой. Первое впечатление поблекло, девочка обрела более-менее приземленный вид. Ах да, они же вроде виделись вчера на свадьбе. Это какая-то родственница мужа, вроде близкая.

- Ты Юрина сестра?

- Ага. Гы! Меня Рафуша зовут. А ты та крокозябра, на которой братишку женили?

- Я не крокозябра! – возмутилась Даша.

- Ну, конечно нет! Гы! Ты очень красивая, - Рафуша отыскала взглядом подставку и разместила на ней свою доску. – Просто Юрке казалось, что ты обязательно страшная, вредная, жадная старуха. Юрка вообще-то умный, только иногда глупости думает.

- Забавно, - вздохнула Даша, берясь за четвертый горшок, - Я тоже считала, что мне в мужья выбрали уродливого деспотичного старика.

- Не-е, Юрка совершенно не такой, - Рафуша села рядом с Дашей на корточки и тоже схватила горшок. – Во-первых, ему только в феврале исполнилось двадцать два. Во-вторых, он невероятно хорош собой, вечно за ним девчонки бегают. А в-третьих, Юрка – герой! У него даже целая медаль есть и сундук со значками.

Даша слушала золовку, разинув рот. Неужели этот герой девичьих грез, о котором повествует Рафуша, теперь зовется Дашиным мужем?! И как она ухитрилась не заметить раньше?

- Но… у него такое лицо страшное на свадьбе было…

- Сама пугаюсь, когда вспоминаю, - закивала Рафуша. – Юрка вчера был на себя вообще не похож. Подурнел, постарел… Гы! Но, думаю, Липка его в чувство приведет. Юрка ведь на работу улетел?

- Да. А как ты догадалась?

- Я своего брата родного что ли не знаю? У Юрки чуть какая трагедия в жизни, дилемма, вопрос или просто скверное настроение, он сразу же в канцелярию уматывает, прятаться от проблем. Ну и решать их по мере сил. Костя Липка его привечает, дает некий полезный совет, и к вечеру Юрка снова мил и приветлив.

- Они дружат, да? – уточнила Даша. Ей не верилось, что хитрющий интриган Костэн Лэй с наивными глазами вообще может иметь друзей.

- Еще как! Уже лет пять. Сначала Костя Юрку курировал как стажера, а после их первого общего задания они сдружились. И не мудрено, задание ого-го какое было! Юрку чуть живьем не закопали, а Костя успел в последний момент. Им за это по медали выдали.

У Даши от таких сведений голова шла кругом. Кто же он такой на самом деле, ее нежеланный муж? Неужели первое впечатление оказалось настолько неверным? И не стыдно ли той, что метит в четырнадцатый корпус тайной канцелярии, допускать подобные ошибки? Лучше никому, кроме Рафуши, про это не рассказывать. И от нее же разведать как можно больше, чтобы впоследствии не садиться в лужу.

- Рафуша, - нежно осведомилась Даша, - ты любишь эклеры?

- Гы! А еще пирожные, конфеты и подслащенный лед, - доложила девочка.

- Тогда пойдем в гостиную, будем лакомиться и пить горячий укропник. А ты мне побольше расскажешь о Юрке, ведь я его совсем не знаю.

Рафуша оставила наполовину разобранный горшок, отряхнула запыленные иссохшей землей руки и украдкой вытерла их о низ подола. Ее личико озарила счастливая обаятельная улыбка. И Даша подумала, что в любом случае угостила бы это маленькое солнышко эклерами, будь оно даже случайной девочкой с улицы, а не обладательницей ценных сведений о повадках мужа.

***

Сильно пригорюнившись и понурив гудящую голову, Юрген сидел на низком крылечке здания четырнадцатого корпуса, обнимая стоящую между ногами белую доску и опираясь на нее всем весом. Лететь никуда не хотелось, вопреки всем разумным доводам коллег. Видеть родителей было почему-то стыдно и неприятно, жену – тошно. А возвращаться в кабинет – глупо. Юра чувствовал себя несчастным, одиноким и очень больным. К его плечу прикоснулась по-сильфийски легкая рука. Обычно Юра, в отличие от прочих сотрудников канцелярии и тем более простых обывателей, всегда слышал невесомую и беззвучную Липкину поступь. Но сейчас он настолько ушел в себя и свои проблемы, что не обратил бы внимание даже на громкий перестук каблучков какой-нибудь секретарши.

- Хорошо, что я тебя застал здесь, - Липка сел рядом, держа собственную доску – скоростную, серебристого маскировочного цвета. Новая, секретная разработка, ни у кого таких пока нет. Костэну всегда доверяли испытывать экспериментальные модели, ведь он непревзойденный летун. И, конечно, лукавил тогда, в кабинете, говоря, что Дарьянэ управляется с доской лучше него.

- Липка, я запутался, - признался Юра. – И растерялся. И жену свою видеть не хочу, какой бы умницей она ни была.

- Это потому, что свои личные дела все переживают очень глубоко, - сказал друг. – Случись такая каша в жизни с кем-либо другим, ты мигом бы понял, что к чему, и откуда следует начать. Взгляни на свои неурядицы отвлеченно, без лишних эмоций.

- Не могу.

- Учись. В будущем пригодится. Думаешь, это твоя последняя встряска? Вот прямо сейчас, не сходя с этого крыльца, и начинай.

- А может, в другой раз? Голова болит.

- Так и не прошла?

- Ну… если сравнивать с тем, что было…

- Юрка, а полетели ко мне, - Костя красноречиво хлопнул рукой по своей доске. – На тебя глядеть – сердце сжимается. Хочется наконец-то дать тебе спокойно выспаться и нормально подумать. Этим и займемся. Вставай.

- Липка, что бы я без тебя делал, - даже радость у Юры вышла какой-то вялой. Но искренней.

- Да куда ты на свою доску садишься! Сначала с моей скрепи, в связке полетим. Так я, по крайней мере, буду уверен, что ты не завихляешь, не отклонишься в сторону и не угодишь в случайный штопор. Не возражай, я знаю, что ты замечательно летаешь, но так мне будет спокойней.

- А ты от личного отстранись, - со слабым ехидством посоветовал Юра. – И успокоишься.

- Я не за тебя волнуюсь, - Липка состроил свою фирменную наивную рожу, - а за твои незаконченные проекты. Все рационально, ничего личного.

При упоминании проектов Юргену резко полегчало. Сразу вспомнилось, что кроме свадьбы и прочих семейных дел существует еще и любимая работа, свет в окошке. И значит, жизнь продолжается. Хотя бы до тех пор, пока упомянутые проекты не закончены. А там начальство новые подкинет. Красота!

Костэн Лэй жил в большом четырехэтажном особняке, недалеко от принамкской границы. На работу Липке приходилось летать почти через все Холмы. Он жил не один – вместе с прадедом по отцовской линии, заслуженным агентом тайной канцелярии. Юра раньше никогда не бывал у друга в гостях, а потому высокий чуть сгорбленный сильф с залысинами на лбу, вышедший навстречу, произвел на юношу изрядное впечатление.

- Ты сегодня рано, Костя, - сиплым, но твердым голосом заметил старик.

- Мы по делу, - серьезно сказал Липка. – Дед, у меня для тебя имеется крайне любопытная загадка. Жил-был молодой красивый сильф. Хорошо жил, в свое удовольствие, ни от кого сильно не зависел. Но однажды родители ни с того ни с сего женили его, совершенно не считаясь с мнением самого сильфа и не объясняя причин. После свадьбы выясняется, что жена тоже противилась заключению брака, и ее заставили. Вопрос: какими причинами руководствовались родители обеих сторон, если никакой финансовой и политической выгоды брак не принес?

- Действительно любопытно, - согласился старик. – Но не ново. На моей памяти подобные курьезы уже имели место. Заходите в дом, мальчики, и подождите с полчаса. Полагаю, к тому времени ваша «неразрешимая загадка» станет ясной, как голубое небо.

- Пошли, - Липка потянул Юру за рукав. Они пересекли полукруглый холл, исполняющий роль прихожей, поднялись по широкой винтовой лестнице на третий этаж и оказались в большой светлой комнате с балконом, обставленной просто, но функционально.

- Вот это мое гнездо, - Липка плавным широким движением устроился в кресле и приглашающе указал на кровать. – Располагайся, Юрка. До сумерек отдыхай сколько влезет, а ночевать все-таки лети к жене. Не век же теперь прятаться. Но думаю, после дедовых объяснений тебе уже не будет настолько худо.

Юрген присел на кровать и огляделся. Сразу видно, что Липка любит читать. Три стены из четырех заняты книжными полками. И на столе стопки, одна выше другой. Четвертая стена была увешана портретами. В самом центре находилось изображение очень красивой человеческой женщины, стройной, полной скрытого достоинства. Прямые светло-пшеничные волосы ниспадали до складок старомодного лилового платья, руки были чинно сложены на коленях. Женщина сидела в белой сильфийской беседке, исключительно по прихоти неизвестного живописца увитой ветвями красной сирени. В реальности, насколько знал Юра, сирень не вьется и на Холмах не растет: климат и почвы не те. Пару раз ему доводилось видеть на окраинах приграничных лесов белую сирень, но не более того.

- Кто это, в центре стены?

- Моя прабабка по материнской линии, - с некоторой гордостью ответил Липка. – Необычайная красавица была по сильфийским меркам. Люди-то ее дурнушкой считали, а мой прадед разглядел и полюбил. Жили они счастливо, но недолго – прабабка умерла в девяносто лет, что для человека, впрочем, немалый срок. Это из-за ее наследства, думается, у меня воздушная магия не выходит и волосы не вьются. Дед до сих пор втихомолку горюет, хотя и женился после несколько раз. Но все не складывалось.

- А на других портретах кто?

- Вон там, слева, у самого потолка, прабабка по отцовской линии. Она тоже рано развеялась, разбилась на доске. Ниже прадед, ее муж, десять лет назад не стало. Вот этот групповой портрет, слева направо: дед и бабка по отцу, бабка и дед по матери. Они вместе работали в тайной канцелярии и были очень дружны. И развеялись в один день, на задании. Грустная история вышла, до сих пор помню. Мне тогда всего шесть исполнилось. Справа наверху дядька по матери. И не смотри так хмуро, он живой-здоровый, доски проектирует - думаешь, откуда у меня все эти новинки? А ниже отец. В четырнадцатом корпусе работал, как я. С его смертью какая-то темная история связана, я до сих пор ничего не знаю. Только орден за него отдали и настоятельно просили ничего не спрашивать. А под отцом – мама. Она развеялась три года спустя, от горя. И взяла с меня, шестнадцатилетнего, клятву, что я стану агентом. Я, впрочем, так и собирался. И, как видишь, стал. Ну вот, Юрка, я хотел тебя развлечь, а вышло наоборот.

- Тебе не грустно каждый раз смотреть на эти портреты? – удивился Юрген. Он, конечно, знал, что Липка сирота, но никогда всерьез не задумывался, отчего так вышло.

- Нет, что ты. Наоборот, когда мне приходится туго, я смотрю на них и как бы советуюсь. Становится легче. Может, развеявшиеся не уносятся к Небесам, а незримо присутствуют рядом с нами… Юрка, ты уже спишь. Притом сидя, с открытыми глазами и в полной уверенности, что слушаешь мою болтовню. Ложись, я тебя разбужу, когда дед отыщет разгадку. Его опыта на всю нашу канцелярию с лихвой хватит!..

Липка еще что-то долго рассказывал, про секретные задания и красную сирень, но, скорее всего, Юре это просто приснилось.

***

Доев эклеры, Даша с Рафушей, успевшие за время распития горячего укропника стать закадычными подружками, разобрали в прихожей оставшиеся горшки и попутно перемыли косточки всем общим и частным знакомым. Раферия, например, узнала о деталях и тонкостях быта тайноканцелярских секретарш, а еще получила пару-тройку теоретических уроков высшего пилотажа – Дарьянэ в свое время настолько увлекалась досками, что даже подумывала поступить в ученый дом.

Даша получила бесценные на сегодняшний день сведения о детстве и отрочестве своего молодого супруга: сколько раз в день он разбивал коленки, почему терпеть не может всяческих неразрешимых тайн и стремится раскрыть их любой ценой, что предпочитает на завтрак, какими книгами зачитывается (в этом вопросе их с Дашей вкусы почти полностью совпали) и еще добрую сотню маленьких легких секретиков, которые всегда знают друг о друге брат и сестра, особенно любящие. Ближе к вечеру Рафуше надоело дожидаться брата, который может вообще не прилететь. С него станется заночевать в своем любимом четырнадцатом корпусе, под надежным Липкиным крылышком. Сколько раз уже подобное бывало. А родители волноваться будут, они Рафушу только до сумерек отпустили. Поэтому девочка нехотя, но твердо засобиралась домой.

- Ты прилетай еще, - почти жалобно попросила Даша, стоя в дверях прихожей. Ни с кем, даже с отцом, не говоря уже о коллегах, она не общалась так легко и просто, как с этим ожившим лучиком переменчивого северного солнца. – Буду очень рада тебе.

- Хорошо, - важно кивнула Раферия, - непременно навещу вас, Юрку-то так и не повидала. И ты ко мне прилетай, я тебе наш сад покажу. И укропной рассады дам, хочешь?

- Спасибо, милая, - Даша улыбалась. – Завтра мне непременно надо показаться на работе, а послезавтра возьму отгул и прилечу. Ты будешь дома?

- Гы! – в Рафушиных устах это было утверждением.

Проводив солнечную гостью, Дарьянэ убрала на кухне – устраивать поедание эклеров в столовой обеим показалось ненужным и слишком официальным, - тщательно заперла рабочий кабинет, а ключ повесила себе на шею, чтоб мужу не достался, и вышла на крыльцо подышать вечерним воздухом.

Сумерки обволакивали небо, выпуская тени из щелей. Изменились голоса птиц, кругом запахло тайной. Поднявшийся у самой земли сквозняк разметал Дашины кудри по плечам, забил прядку в приоткрытый рот и понесся выше, обрастая свитой из таких же случайных сквознячков и постепенно становясь настоящим шальным ветром, теребящим крыши и заносящим в сторону все встречные доски. Когда-нибудь, если повезет, этот ветерок вырастет до урагана, поющего серенады под дробь дождей только в самую сильную бурю. А потом ударится о землю, сойдет почти на нет или снова рассыплется на крохотные сквознячки. И опять все пойдет по кругу.

“Как же сильфы похожи на ветер, - подумалось Даше. - Мы тоже рождаемся земными и хрупкими. Растем, поднимаемся на досках под облака, находя по пути опыт и верных друзей. Кому-то везет возвыситься, кто-то вечно скользит по низам. Но все развеиваются, рано или поздно. Сильфы ведь не люди, после смерти от них не остается тел, никогда. Потому и кладбищ у нас нет. Умерший просто растворяется в воздухе, словно клочок тумана. А куда девается душа? Одним ветрам известно…”

Даша редко думала о смерти, сиречь о развеивании, почти никогда, но сумерки и пережитая недавно свадьба настроили девушку на трагико-философский лад. В приоткрытую дверь за ее спиной с сухим отрывистым стуком просочилась стайка бледно-серебристых ночных мотыльков. Дарьянэ в общем-то любила всяческих бабочек, но не в своем доме и не среди ночи. Поэтому сильфида небрежно махнула себе за спину рукой, создавая слабый, но настойчивый ветер. Мотыльков вынесло наружу и потащило куда-то выше, на уровень крыш. Небесный свет все таял под напором сумерек, ютился до следующего дня в масляных светильниках. Масло сильфы добывали из кедровых шишек, и его, хвала Небесам, хватало даже на экспорт. Хоть что-то в Принамкском крае закупать не надо…

Слева, справа и еле различимо - впереди проявились в ночном мраке теплые огонечки соседских усадеб. Сильфы не любят тесниться, ставят дома далеко друг от друга, иной раз до ближайших соседей только на доске и доберешься. Даша подумала, что ей тоже не помешает зажечь лампу, хотя бы над порогом. И дело вовсе не в традициях или ее персональной любви к освещению. Просто если мужу все-таки приспичит сегодня вернуться домой, он должен знать, куда ему приземляться. По сходным причинам лампы и светильники над порогами усадеб на Холмах жгли все, иногда и по ночам. А уж в туманную погоду – тем более.

Лампа над порогом висела – добротная, старинная, с коваными завитушками, но масла в ней не водилось уже минимум десяток лет. Удружили дорогие родственнички, новые и старые, нечего сказать! В домашние лампы масла налили с избытком, а про эту и не вспомнили. Рыскать впотьмах по кладовке и кухонным шкафам Даше категорически не хотелось. Поэтому она просто слила горючее из ближайшего домашнего светильника. Чего сейчас мудрить, масло можно завтра поискать, при свете.

Над порогом вспыхнул экзотический цветок, бросая витиеватые тени на дверь и крыльцо. Эх, какую же красоту раньше делали! Теперь такие светильники редкость, большинство мастеров доски да тяжеловики производят – и прибыльнее, и полезнее. Свет пришелся кстати: через пару минут Даша услыхала, как рассекает воздух быстрая доска, а потом разглядела и самого летуна. Муж, то есть Юрген, ловко приземлился на крыльцо, прямо под лампу, и Дарьянэ наконец-то сумела толком его разглядеть.

Высшие силы! Впечатлительное сердечко юной сильфиды заколотилось чаще, дыхание перехватило. Теперь она верила рассказам Рафуши, что за Юркой вечно бегали девушки. Даша бы и сама сейчас побежала. Юра был невероятно, умопомрачительно, утонченно красив. Чуть вытянутое лицо, темно-пепельные кудри, прямой нос. И глаза, миндалевидные фиолетовые глаза, которые проницательно и с любопытством разглядывают все вокруг. Высокий и гармонично сложенный, в каждом движении – сила. А голос звонкий и вкрадчивый, таким только в любви признаваться…

- Ты что, весь день меня ждала? – при виде стоящей на крыльце жены, такой с виду озябшей и одинокой, Юра ощутил мимолетное чувство вины. Да, прав был Липка, как всегда. Раньше надо было прилететь, чтобы стыдом не маяться.

- Нет, я только лампу зажечь вышла.

Голос жены звучал вполне обыденно – не слишком приветливо и с некоторым вызовом. Юргена это устраивало. Точнее, не волновало. Пусть говорит как ей нравится, лишь бы не бесилась и снотворным не опаивала.

- Ага. Ну, привет тогда. Стой если хочешь, а я в дом пойду.

Уже в прихожей Юргена нагнало равнодушное:

- К тебе сестра прилетала. Весь день ждала.

- Ясно, - мысленно сильф обругал себя безответственным балбесом. Мог бы предположить, что Рафуша вопреки всем обычаям навестит его в первый же день семейной жизни. Жену не хочешь видеть, так хоть бы ради сестры пораньше прилетел! – Ты ее покормила?

- Да, мы пили укропник с эклерами.

- Она поладила с тобой?

- Да, мы подружились. Рафуша меня к себе в гости приглашала.

- Угу.

Юрген пошел в гостиную, а Даша на миг задержалась в прихожей, усилием воли заставляя себя не реветь. Ему же никакого дела до нее нет! Только о сестре спрашивал. Что же теперь делать? Будь Юрген просто случайным знакомым или коллегой по работе, она могла бы кокетничать с ним, приглашать в гости, разговаривать на общие темы. А как быть, если объект воздыханий уже стал законным мужем, но в упор не хочет замечать? Даше казалось, что здесь надо действовать иначе, но она не знала, как именно. К тому же еще утром она заявила мужу, что терпеть его не может и ролью жены тяготится. Ой, ду-ура…

- Юрген! Ты ужинать будешь? – как можно равнодушней крикнула сильфида, не решаясь пока выйти из спасительного полумрака прихожей в освещенную гостиную.

- Не-а, - муж плюхнулся на диван, тот, что поновее, стянул высокие ботинки, с приятным слуху металлическим жужжанием расстегнул «змейку» на куртке. – Даш, называй меня просто Юрой, по-дружески. Все-таки со вчерашнего дня мы не совсем чужие.

Сердце Дарьянэ подпрыгнуло и зашлось от мимолетного счастья. Может, еще не все потеряно? Пожалуй, в таком душевном состоянии уже можно выйти на свет…

- А… э… Юра, а что ты сейчас будешь делать?

- Думать, - муж коротко вздохнул, закинул куртку на соседний диван, оставшись в штанах и легкой светло-голубой рубашке с широкими рукавами. – А ты мне не мешай, ладно?

- Угу, - Дарьянэ незаметно бросила быстрый, но алчный взгляд на его подтянутую фигуру и поспешила убраться в столовую, чтоб не уличили.

А Юрген откинулся на мягкую спинку, вперил невидящий взгляд в картину на стене и погрузился в размышления.

По словам Липкиного деда, странных порывов в мотивах родителей быть не могло. Только долг и расчет. Если принять во внимание, что обе семьи действовали согласованно, детей принуждали одинаково, значит и долг с расчетом были общие. Но какие? Исключая дружбу, политику и тому подобное, вариантов может быть только два: клятва или проклятие…

Юра обратил внимание, что уже невесть сколько времени глядит на белую завитушку в верхнем правом углу картины, сморгнул и принялся изучать лестницу.

С людских земель на сильфийские приходили не только обозы с продовольствием, но и некоторые колдовские ритуалы. В частности, древняя ведская магия слов, про которую современные веды уже и забыли давным-давно. Разумеется, одними клятвами и проклятиями эта магия не ограничивалась, но об иных ее проявлениях сильфы тоже позабыли. Суть колдовства заключалась в особом сочетании звуков, из которых составлялись слова, принуждающие к определенным действиям. Проще говоря, магически составленный приказ невозможно было не выполнить, а любые пророчества сбывались просто потому, что были высказаны вслух. В самых древних легендах даже говорилось, что обды пользуются магией слов постоянно, просто не видя разницы между чудом и нормальной речью. Возможно, именно поэтому правители Принамкского края имели столь великую власть. Для прочих же существуют списки звуковых формул, по которым после кропотливого труда можно подобрать слова для составления фразы, имеющей колдовскую силу. До сильфов сквозь границы и века дошли лишь формулы клятв и проклятий, а некие умельцы составили по ним несколько сотен шаблонных выражений, практически на все случаи жизни. Клятва в вечной любви, проклятие “страшное” первой степени, клятва об уплате долга и тому подобные. Все эти выражения тщательно записаны, изданы в трех томах и хранятся почти в любой сильфийской библиотеке. Некоторые проклятия выделены красным, что означает уголовную ответственность за их произнесение. Итак, чем отличается клятва от проклятия? Да практически ничем. Они обратны, как стороны одной медали, как предмет и его отражение в зеркале. Классическая клятва звучит так: если я что-то сделаю (или наоборот, не сделаю чего-то), то меня постигнет кара. Проклятие же наоборот сулит кару, но может ее отменить, если свершится (или нет) некое действие. В первом случае сильф загоняет себя в тупик самостоятельно, во втором – его втягивают.

Немного поразмыслив, Юрген решил, что его родители не настолько сошли с ума, чтобы клясться женить своего единственного сына. И притязаниям возможно свихнувшегося отца Дарьянэ они бы тоже не стали потакать. Конечно, могла иметь место двойная клятва: родители поклялись нынешнему тестю Юры, что выполнят любую его просьбу, насколько дикой бы она ни была, а тот, в свою очередь, дал зарок выдать замуж свою дочку… Но это маловероятно. Юрген прекрасно знал и папу, и маму, ни один из них не стал бы клясться, даже при сильном помешательстве. Не в их это стиле. Значит, имеет место проклятие. Но кого в таком случае прокляли? И кто? Насчет себя Юрген был более-менее уверен, его проклясть могла разве что та институтская девчонка с колючими глазами, но вряд ли она знает как. К тому же в тайной канцелярии есть пара-тройка одаренных умельцев, отслеживающих подобные вещи у ценных сотрудников. На позапрошлой неделе как раз проверялся.

- Да-аш!

В столовой, судя по звукам, упала табуретка. Мгновение спустя в дверной проем высунулась курчавая головка жены.

- Ты меня звал?

Ну не сам же с собой Юра тут разговаривает!

- Тебя в последнее время не проклинали?

- Нет, - она вроде бы удивилась.

- А твоего отца?

- Э-э-э, не думаю. А что?

- Ничего. Спасибо. Иди… Хотя, подожди. Садись рядом и расскажи мне про себя.

- Про меня? – жена почему-то улыбнулась, но потом с видимым усилием посерьезнела. Подошла, присела слева, на краешек дивана. – А чего рассказывать?

Всеблагие Небеса и высшие силы! Ну почему она такая дура?! Что бы там Липка не говорил о сообразительности Дарьянэ Ару, сейчас она демонстрировала себя не в лучшем свете.

- Все! Полное имя, дата рождения, информация о родственниках, где находилась на момент совершения преступле… э… последнего не надо, - тут сильф вспомнил, что ему советовали на работе: - О чувствах своих расскажи.

Жена густо покраснела, хотя Юрген вроде бы ничего такого не сказал. И принялась подробно, иногда даже слишком скрупулезно излагать, что требовалось. К концу ее рассказа юношестало понятно: жизнь семьи Ару до злополучной свадьбы была еще более спокойной и обыденной, чем у семьи Эв. В заключение Даша объявила, что уже давно не считает своего мужа чудовищем (ага, значит, и такое было!), и выразила желание дружить, которое Юра с легким сердцем поддержал. Семейная жизнь понемногу налаживалась, а круг подозреваемых сузился до его собственных родителей. Кто-то их явно проклял, если они были вынуждены пожертвовать личной жизнью собственного сына. А вот Дашин отец мог поклясться им в оказании услуги, или просто был на редкость безотказным сильфом. А может, его чем-то подкупили. Решено, на днях надо слетать в родную усадьбу и устроить отцу-матери допрос с пристрастием. Притом неожиданно и обоим сразу, чтоб не сговорились. Лелея коварные планы, Юра сонно потянулся. У Липки он выспался ровно настолько, чтобы не ощущать себя разбитым. А сейчас уже все-таки ночь.

- В спальне одна кровать, - сообщила Даша. И добавила неуверенно: - На ней буду спать я.

- Широкая кровать-то?

- На четверть комнаты. Здоровенная.

- Тогда ты спи с одной стороны, а я с другой. Извини, если разочаровал, и ты снова считаешь меня тираном, но вторую ночь кряду ютиться на коврике я не хочу. Приставать к тебе с «супружеским долгом» я, естественно, не буду. Договорились?

- Угу, - с некоторым разочарованием кивнула Даша. Но тут же оживилась: - Чур, я у стенки!

- И Небеса с тобой, - махнул рукой Юра. Ему было абсолютно все равно, с какой стороны кровати спать. Лишь бы это действительно была кровать, а не плетеный коврик или старый диван. – В этом доме есть рабочий кабинет?

- Нет! То есть, да, - почему-то замялась жена, - вроде как есть, но нету…

- В смысле?

- Ай, неважно. Вот ключ. Только ты на него не запирайся. Ну… то есть, если хочешь, запирайся, но… словом, я тоже хочу там работать.

- Ладно, давай пока пользоваться кабинетом по очереди, а со временем обустроим еще один. И кровать вторую купим.

Даша молча кивнула, отдала Юргену ключ и ушла наверх, заявив, что завтра ей рано вставать на работу. Но сильф совершенно не понял, почему она говорила об этих обыденных вроде вещах с таким несчастным и загадочным видом.

========== Глава 6. Повседневные подлости ==========

Я люблю такие игры,

Где надменны все и злы.

Чтоб врагами были тигры

И орлы!..

М. Цветаева

Неожиданно для самой себя Клима проснулась за целый час до общего подъема. Теперь она лежала на спине, разглядывая до боли знакомый потолок с кое-где облупившейся побелкой и теребила пальцами круглый кулон, с которым последнее время не расставалась. Его Клима, как и потолок, тоже успела в подробностях изучить. Медная вогнутая пластина, достаточно тонкая, чтобы не быть слишком громоздкой, и достаточно толстая, чтобы не гнуться от прикосновений. Внешняя, выпуклая сторона гладкая и холодная, как ледышка, когда-то блестящая, а сейчас вся в мелких царапинках от старости и нелегкой жизни. Обратная сторона шершавая, в непонятных письменах. Тенька утверждает, что со временем они, письмена, превратятся в формулу власти. Но для этого в жизни Климы должны происходить различные события, полезные для развития таланта обды. Как раз сейчас планируется одно такое…

Клима скользнула пальцем по внешней стороне кулона и подумала, что неплохо было бы его отполировать. Сегодня же надо сходить в сарай, где хранятся ортоны и летный инвентарь, там обязательно должны найтись подходящие инструменты.

Зазвенел колокол подъема. Всегда его подолгу ждешь, готовишься к тому, что вот-вот уже надо будет встать, готовишься мысленно, зажмуриваешь и открываешь заспанные глаза, чтобы не уснуть на жалкие три минуты - а колокол все равно звенит внезапно, громогласно, и с первыми его звуками сразу хочется спать вдвое сильнее. По крайней мере, на это жаловались многие девочки. Клима быстро спрятала заветный кулон под ночную сорочку и повернулась на бок, притворившись крепко спящей. Сильной надобности в таких хитроумных маневрах не было, просыпаться раньше остальных – не преступление, и уж тем более в принадлежности к обдам таких вот «утренних ласточек» не подозревают. Но Клима любила обводить всех вокруг пальца, особенно в мелочах. Это тренировало память – попробуй удержать в голове, что, кому и сколько ты сегодня наврала. А еще маленькая каждодневная ложь подготавливала юную обду к большим интригам. Практика, как-никак.

Гера же терпеть не мог в Климе эту черту, одно время даже перевоспитать пытался, мол, на «повседневных подлостях» далеко не улетишь. Потом бросил, конечно.

Сегодня Клима, впервые после своего знаменательного падения в обнимку с сильфом, собиралась присутствовать на уроке полетов и подняться в воздух. По такому случаю ей даже выдали новую доску – еще более древнюю, чем прежняя, которая - увы и ах для институтской экономики - разлетелась в щепки. Климе ее очередные «дрова» категорически не нравились. Краска на этой доске облупилась совсем, даже цвета не разобрать. Притом считается, что сильфийские эмали держатся вечно. Ха, просто сильфы не додумались летать на досках в несколько раз дольше, чем позволяет срок эксплуатации. Края щербатые, в одном месте здоровенной щепки не хватает – тоже, наверное, кто-то падал, но поудачливей Климы, не разбил казенное имущество вдребезги. Крепления для ног - опять-таки, вопреки народному мнению - равномерно ржавые, разболтанные и скрипучие. Одним словом, каждый раз, когда Клима смотрела на свою “новую” доску и представляла ЭТО под собой в воздухе, ей делалось жутковато и тошно, несмотря на хваленое самообладание. Впрочем, на полеты талант обды и удачливость не распространялись никогда.

Погода стояла отличная. Ни облачка, ни ветринки. Только ровный, без малейшего изъяна, насыщенно-голубой небосвод, а за Институтом восходит солнце. Песок на летном поле сухой и с ночи холодный, но за день он, несомненно, нагреется так, что горячо будет ступить без обуви. Но пока прохладно, некоторых одногодниц-ласточек, недавно вылезших из теплой постели, слегка познабливает.

- В шеренгу по росту становись! – привычно командует наставница. – Разойтись на расстояние вытянутых рук! Зарядка пять минут!.. Теперь берем доски и выполняем над стадионом упражнения сорок, двадцать четыре и сто шестьдесят два.

Клима со вздохом вставила ноги в крепления и по-особому напрягла мышцы, заставляя доску подняться в воздух. Обда зря боялась снова упасть. «Дрова» вообще не полетели. Дернулись судорожно, как умирающий паралитик, и остались на земле.

- Клима, не мешкай! Клима, чтоб тебя, чего ты там возишься?

- Она не летит! – проворчала девушка, слегка подпрыгнув для убедительности. Доска снова дрогнула и затихла.

- Слезай, - велела наставница, подойдя. Сама встала на доску и даже сумела едва-едва приподняться над землей на пару мгновений. – Иди к сараю, жди окончания урока. А дальше делай что хочешь, Клима, но чтоб на контрольной через три дня эти дрова летали, как сильфийские новинки. Можешь новую доску попросить, вдруг дадут. Иначе вылетишь с нашего отделения. Для этого тебе доска как раз не потребуется.

Клима угрюмо кивнула. Она не настолько хорошо летает, чтобы наставница стала ей помогать. Выгонит, как очередную бесталанную обузу, и делу конец. Есть маленький шанс перевестись на политическое отделение и доучится там оставшийся год с хвостиком - теперь уж денег на платье хватит. Но это ненадежно. Во-первых, придется сдавать море экзаменов, чтобы доказать свою компетентность, и скорее всего ее там оставят на второй год, как не изучавшую изрядной доли профилирующих предметов. Во-вторых, политики летных не слишком любят. То есть, пока все на своих местах, отношения замечательные. Но как полезет кто «в чужое дело»… А Климе никак нельзя сейчас быть отчисленной, ведь все только начинается. Кстати, раз уж довелось оказаться у сарая в самом начале урока, почему бы не отполировать медальон? Все равно время зря улетает.

Клима тихонько проскользнула в приоткрытую дверь. Днем сарай всегда нараспашку, а к ночи запирается на замок. Все-таки там ценное институтское имущество: ортоны, инструменты, хлам. Пока Клима отыскивала что-нибудь подходящее для полировки медных медальонов, снаружи, у задней стенки, раздались голоса. Клима узнала говоривших – институтский сторож и помощник секретаря.

- Все бегаешь, все балуешь, - отечески возмущался сторож. – А ежели кто пронюхает, как ты старые бланки «уничтожаешь»?

- Да кому узнавать-то? – смеялся помощник секретаря. – Кроме тебя и меня ни одной собаке неведомо. Подумаешь, не сжег я стопку-другую, а в городе на рынке загнал. Пользы с тех бланков никакой, а мне денежка.

- Эх, мне бы в город съездить, хоть на часок, - вздохнул сторож. – Жену проведать, детишек. Как она у меня там, горемычная…

- Ну так за чем дело стало?

- До города полдня добираться, если без задержек! А я на своего оболтуса-помощника Институт оставить не могу. А ну как взбредет что в его суеверную головушку?

- А я сегодня в город поеду, - не без хвастовства сказал помощник секретаря.

- С какой это радости?

- Ты только никому, ладно? Это секрет пока. Так вот, нынче вечером наставники малышню в сторону Гарлея повезут, на ведов глазеть. Я с ними еду. По пути и в город заглянем, да не в один. Я уж и бумажками на продажу запасся. Гульну!

- Ты смотри, не болтай про это больше. Услышит кто – головы не сносить…

Клима почувствовала боль и сообразила, что уже невесть сколько времени держит пальцы сцепленными, аж кожа побелела, а ногти сейчас того и гляди кровавые ранки на ладонях оставят. Девушка торопливо ослабила хватку и мигом позабыла об этих мелочах. Ничего себе разговор! Такие подслушать доводится несколько раз за жизнь! Вот повезло так повезло! В голове моментально сложился план – легко и просто, как всегда в минуты озарения. Как заявить о себе, где и когда собрать сторонников для первого общего разговора… Центр груди резко кольнуло. Клима достала из-под воротника медальон. Это он кололся, не иначе. Но как? Чем? Обда перевернула его вогнутой стороной, вгляделась и на мгновение обомлела. Среди непонятных закорючек теперь выделялось одно-единственное четкое слово на принамкском языке: «Шанс».

…На церемонии коронации тоненькая хрупкая девушка против всех правил говорит пламенную речь, и от ее слов в экстазе беснуется толпа. Шанс снискать любовь…

…Рябая некрасивая девица идет на званый обед, зная, что ее не выпустят оттуда живой, и недрогнувшей рукой принимает у отравителя полный яда кубок. Она ведь обда, она выкрутится, но получит шанс стать уважаемой даже среди врагов…

…Десятилетний мальчик бросается под колеса повозки, почти не надеясь, что его разглядят в толпе и не раздавят насмерть. Шанс быть увиденным…

…Трехлетняя крошка успевает перехватить за голову изготовившуюся к броску змею. Шанс остаться в живых…

…Молодая привлекательная женщина, стоя в базарный день на самой людной площади столицы, вырезает на животе знак обды. Если бы она ошиблась, и порезы, сияя зеленью, не затянулись, она бы умерла. Шанс доказать свою правоту…

Яркие образы вонзились в память так внезапно, что Клима чуть не вскрикнула. Вот каков, значит, первый элемент формулы власти! Шанс. Возможность, которую непременно надо использовать на всю катушку, иначе не добьешься успеха. Шанс у каждого свой и дается единожды.

- Что ж, - одними губами произнесла Клима, проводя указательным пальцем по заветному слову, - значит, теперь мое время точно пришло.

Именно здесь, в трухлявом сарае с инвентарем, и не четыре года назад, когда горбоносая девочка со странными глазами нашла в библиотеке загадочную книжку, а сейчас, под чистым небом июня, начался нелегкий путь новой обды к вершине абсолютной власти.

***

- Ты сошла с ума! – орал Гера, воздевая глаза и руки к чердачному потолку, будто ведя диалог с высшими силами: «Вы видели? Нет, вы посмотрите, что она вытворяет! Ну, разве можно так?!»

- Успокойся, - пробурчала Клима. Даже зная Герину впечатлительность, на такой эффект она не рассчитывала.

- Успокоиться?! Я должен успокоиться?! Сначала ты вытаскиваешь меня прямо с урока – с дипломатических искусств, между прочим! Потом тащишь нас с Вылей на чердак и заявляешь, что собираешься устроить общий сбор нынче ночью, прямо в актовом зале Института! И после этого требуешь от меня спокойствия?! Моя обда совершенно стукнулась об тучу, а я должен быть спокоен!

- Да, – невозмутимо парировала Клима.

Остальные внимали. Ристинка - с безразличием, Тенька - с вечным интересом, Выля – обреченно. Она постоянно присутствовала при таких спорах и примерно знала, чем все кончится. Гера поорет-поорет, потом смирится с весомыми Климиными доводами и бросится ей помогать. Но поругаться сначала до хрипоты – обязательный ритуал. Хотя сейчас Выля была согласна с Герой. Настолько абсурдных идей за Климой раньше не водилось. Какова наглость (или глупость) – устраивать политически незаконную встречу в одном корпусе с кабинетом директора и комнатами прочих руководителей! А участников там будет без малого треть Института!

- Ты не могла раньше сказать? – сокрушался Гера. – Хотя бы за неделю-две?

Клима немного поразмыслила, признаваться или нет, но потом все-таки сказала:

- Я приняла решение сегодня утром.

- Что-о?! А… Но…

Пока Гера хватал ртом воздух и пытался вернуть на место почти проглоченный от потрясения язык, голос подал Тенька:

- Я так понимаю, ты хочешь все организовать за этот день, с нуля. То есть, сделать так, что собрание прямо под носом у институтского начальства пройдет незаметно. Или ты решила заявить о себе совсем в открытую?

- Нет, собрание будет тайным. Я все-таки не сошла с ума, вопреки Гериным убеждениям, и подставлять вместе с собой столько народу не собираюсь. Да и ваша помощь мне почти не понадобится. Я все устрою сама, только надо будет отпроситься с уроков…

- Сумасшедшая! – обрел голос Гера. – Твои повседневные подлости все же сильно действуют на рассудок…

- Может, мы лучше выслушаем Климин план? – перебила его Выля.

- А толку? – вполголоса буркнула Ристинка, будто самой себе. – Все равно: одни психи кругом…

И с холодной надменностью удалилась от общего сборища в противоположный угол. Клима тем временем принялась излагать свой план.

- Чтобы наше первое собрание прошло успешно, в актовый зал не должен зайти никто из наставников, а директор и прочая верхушка - и вовсе быть вне Института.

- «Директор и прочая верхушка»! – всплеснул руками Гера. – Это ж сколько человек?

- Считай: сам директор, три его помощника – по каждому на отделение, заместитель директора, опять же, с помощником; секретарь (он тоже важная шишка), помощник секретаря, наставница дипломатических искусств – она на Орден шпионит. А до кучи еще сторож и его помощник – вечно свои носы повсюду суют, особенно по ночам.

- Одиннадцать человек! Ты всерьез намереваешься избавиться от всех до вечера? Притом еще ни разу в истории Института пост не покидали все. Клима, ты так спокойно об этом говоришь, что я чувствую себя то ли пустым паникером, то ли врачом при сумасшедшем доме.

- Зная Климу, скорее первое, - фыркнул Тенька. Но потом посерьезнел и добавил: - Мне, честно говоря, тоже кажется, что незаметно убрать одиннадцать человек за день, да еще в одиночку – это перебор. Хотя идея интересненькая…

- Для меня нет ничего невозможного, - Клима сказала это негромко и почти совсем без выражения, но от ее голоса все присутствующие, даже Ристинка в своем углу, потрясенно оцепенели. В черных глазах обды сверкнула такая всеподчиняющая бездна, что Гера поежился и ссутулил плечи, словно хотел поклониться до земли, но из последних сил сдержался.

А Тенька открыл для себя еще одну черту непростого Климиного характера. Обда могла советоваться, спорить, пререкаться, иногда идти на мнимые уступки, но решение всегда принимала сама, не считаясь при этом даже с самыми близкими. И если окружающие в уговорах перегнут палку – давила напоказ своим властным величием. Неприятная черта, но чем-то полезная.

- Наставников этой ночью в Институте останется совсем мало, - говорила между тем Клима, - Почти половина всегда тут не ночует, а еще некоторая часть уедет с младшегодками в Гарлей и будет отсутствовать минимум три дня. Кстати, надо наших предупредить, чтобы под любыми предлогами остались. И вообще, всех за сегодня известить. Выля, Гера, передайте это по вашим цепочкам. Быстро.

- Как ты узнала, что они едут на границу? – осведомился Гера. – Это ведь традиционно держится в секрете.

- Подслушала. Ристя, твоя явка на собрание обязательна, иначе выдам Ордену.

- Это жестоко, - отметил вед.

- Тебя не спросила, - зло фыркнула Клима, и Тенька понял, что сейчас под руку обде лучше не лезть.

- Ты скажи, как тебя с уроков отпрашивать? – уточнила Выля.

- Соври что-нибудь. К примеру, я так испугалась грядущей контрольной по полетам, что заперлась в мастерской и пытаюсь совершить невозможное: учу дрова летать.

- У вас еще и контрольная на носу? – схватился за голову Гера. Абсурдность Климиной затеи в его понимании не просто зашкалила, а улетела в неведомые звездные просторы, к иным мирам, куда так стремился Тенька.

- Какие еще дрова? – удивилась Ристинка. – Вас на летном нелепице учат.

- Мы так доски называем, особенно никудышные, - пояснила Выля. – Свою прежнюю доску Клима сломала, а та, которую ей выдали взамен, вообще нелетучая. Если к контрольной наша обда чего-нибудь не придумает, ее вполне могут выпереть из Института.

- Интересненько выйдет, - заметил Тенька. – Девица и незаконные общества создавала, и интриги плела, с ведами и политическими преступниками в нашем с Ристей лице якшалась, а выгнали ее в итоге за неуспеваемость! Забавное место – ваш орденский Институт. А могу я на эту доску взглянуть? Может, наколдую чего. Я, конечно, не сильф, но однажды нечаянно поднял в воздух свою сестру – дурища так вопила, что в итоге была уронена с метровой высоты. Хотя теоретически могла и выше взлететь…

- Смотри, - пожала плечами Клима. - Я занесу. Или Выля, если у меня времени не будет…

- Не тревожься, - рассмеялась одногодница. – Сама уж о твоей доске позабочусь. Ты ж у нас обда, не властительское это дело – доски друзьям на починку таскать. Тебе бы все интриги плести.

- Если б ты еще свои обязанности так хорошо понимала… - равнодушно бросила Клима. – Все, нечего мешкать. Гера, Выля – на уроки и всех оповещать, Ристя – готовься к собранию, хотя бы морально, Тенька – просто готовься. Я за вами зайду или пришлю кого-нибудь.

***

Клима задумчиво переступила с ноги на ногу у кабинета институтского секретаря и нервно почесала длинный нос. Ей требовалось выманить секретаря наружу, но совершенно не следовало попадаться ему на глаза. Будь сейчас перемена – словила бы первую попавшуюся младшегодку и попросила передать, что директор проводит срочное совещание, и всем важным персонам надо прийти. Но сейчас урок, младшегодки в классах, а старших с известиями не посылают - не принято. Надо придумать что-то другое, не ждать же еще полчаса. Клима прильнула к щелке между дверью и косяком, чуть слышно кашлянула и скороговоркой пропищала:

- Помогите-спасите, там девочка с лестницы упала, скорее, она умрет сейчас, на лестнице, совсем!

И рванула прятаться за угол. Лестница в другой стороне, до нее минута шагом, полминуты – бегом, значит, времени мало, но должно хватить. Дверь кабинета хлопнула – секретарь выглянул наружу.

- Эй, кто здесь? Что за шутки?

Пауза. Прислушивается, думает. Истекающая кровью девочка на лестнице – это серьезно, особенно если правда. Лучше сходить, проверить – ноги не отсохнут, даже наоборот, разомнутся, а совесть будет чиста. А кабинет на какую-то минуту запирать, да еще посреди урока – позорная паранойя.

Клима дождалась, пока секретарь скроется за поворотом (да здравствуют кривые институтские коридоры!), потом торопливо добежала до кабинета и зашла внутрь. К счастью, секретарь был не только благородным и совестливым человеком, но еще и аккуратным – стопки листов и бланков на столе лежали если не в идеальном, то во вполне приятном глазу порядке. Ага, вот и орденские бумаги, с гербами, печатями и золотым тиснением. Климе нужна всего одна такая, а еще разорванный конверт из мусорной корзины, их лишь в Мавин-Тэлэе делают. Секретарь сможет заметить пропажу, только если пересчитает все гербовые листы и заглянет под стол, в корзину. И это при условии, что он помнит, как, чего и сколько было раньше. Еще и полминуты не прошло, а обда уже выскользнула из кабинета и побежала прочь, пряча в рукаве заветные бумажки.

- Тенька! – на выдохе заорала Клима, влетев на чердак. Вед, только что мирно подремывавший на мешках с тряпьем, от неожиданности подскочил и едва ли не по струнке вытянулся.

- Что случилось?! Пожар? Нападение? Ты узнала нечто страшное или, наоборот, о тебе узнали? – встрепенулась Ристинка.

- Нет! – отмахнулась Клима. – Тенька, ты умеешь склеивать без следа рваную бумагу и выводить чернила?

- Насчет бумаги только теоретически, а чернила регулярно вывожу. Я ужасно неаккуратный, если дело касается чистописания. Ход экспериментов всегда конспектировать надо, особенно когда там все так интересненько начинает получаться, что не знаешь - отсмеяться для начала или мчаться устранять последствия. А порой эти самые последствия начинают взрываться или разбегаться, пугая сестру. Столько лет вместе живем, а она все не привыкла!..

- На, выведи надпись на конверте. И потренируйся на чем-нибудь склеиванию, чтобы опять “интересненько” не вышло. Видишь, тут почти полный разрыв? Ристя, у тебя почерк красивый?

- Раньше каллиграфический был, - вздохнула Ристинка, садясь к Теньке на мешки, поближе к центру событий. - А после того, как три года на врачевательском проучилась – беда прямо.

- А ну-ка покажи…

Клима сунула Ристинке одну из валяющихся на чердаке тетрадок, пододвинула пузырек кирпично-рыжих чернил и перо. Ристя написала на пробу свое полное имя. Клима объявила, что это в самый раз, заменила тетрадь на орденский бланк и велела записывать под ее диктовку.

- Где ты это раздобыла? – вытаращила глаза Ристя.

- У секретаря стащила. Записывай. Кстати, тебе приходилось видеть орденскую документацию?

- Ага, было дело пару раз.

- Оформляй, как письмо от наиблагороднейшего. Умеешь?

Бывшая благородная госпожа ненадолго задумалась, припоминая. Потом кивнула и приготовилась писать.

- Ты нужен мне в столице, срочно, - диктовала Клима. Она, разумеется, не знала, как пишет письма наиблагороднейший своим подчиненным, и мало задумывалась, что сейчас говорит. Климу вела интуиция, острое, безошибочное, неумолимое чутье, часть таланта обды. – Вылетай, как только прочтешь это письмо, все подробности по прибытии. Промедлишь – казню. Записала?

- Да-а, - протянула Ристя. – Ты правда думаешь кого-то этим провести?

- Бланк подлинный, на конверте печать, - бросила Клима. – Директор при всем желании не сможет отмахнуться.

Правда, без накладок не обошлось: при подписании конверта Ристя ухитрилась поставить здоровенную кляксу, но Тенька, к счастью, сумел все исправить. Потом сам вед напортачил со склеиванием – уже запечатанный конверт ровно и красиво вывернулся наизнанку. Клима, видя такое, зашипела и крепко сцепила руки в замок, что означало крайнюю степень волнения. Тенька задумчиво поцокал языком, сходил к окну попить воды и с более-менее свежей головой сумел все исправить. Обда схватила готовое письмо, якобы из самого Мавин-Тэлэя, и унеслась так же стремительно, как появилась.

- Интриганка паршивая, - буркнула ей вслед Ристя.

С чердака Клима прибежала в сад – переждать перемену и заодно завершить дело с письмом. Девушка бросила конверт на дорожку, недалеко от калитки. Словно его выронили при доставке общей почты. Не пройдет и получаса, как конверт будет найдет и передан по адресу – в директорские руки. Нынче ночью директор будет на полпути к Мавин-Тэлэю. И даже если каким-то чудом его завернут с дороги, раньше завтрашнего вечера он в Институте не покажется. А Климе этого только и надо.

Уже собираясь покидать сад, обда нарвала большой букет красной сирени…

***

Наставница дипломатических искусств уже минут пять остервенело терла пальцами переносицу. Противная щекотка в носу не проходила, дышать становилось все трудней. Проклятый запах красной сирени сегодня преследовал женщину буквально повсюду: в классах, в коридорах и даже в собственном кабинете. Именно там воняло особенно сильно, несмотря на закрытые окна. Наставница дипломатических искусств задыхалась и нервничала. В глаза словно солено-кислого песку сыпанули, горло раздирал кашель.

- Госпожа наставница, тебе нехорошо?

- Заткнись, Клима.

Сиренью несло даже от самой верной докладчицы, что особенно противно.

- Признавайся, ты была сегодня в саду? Апч-кхи…

- Нет, как можно. Уроки ведь.

Даже сквозь навернувшиеся слезы видно, насколько честны эти большие черные глаза. Не врет. Так врать никто не умеет, даже сама наставница.

- Значит, говоришь, с обдой ты больше не встречалась?

- Она меня избегает, по-моему. Но я сделаю еще одну попытку…

- Не надо. Спугнешь. Эти несколько дней лучше вообще бездействуй, устрой себе передышку-у-а-апчхи! Кхе…

- Госпожа наставница, - почти жалобно лепечет Клима, - может, и тебе, того, передохнуть? Я, конечно, не в свое дело лезу, но ведь ты сама меня этому научила…

- А знаешь, это выход, - пробормотала наставница дипломатических искусств, отыскивая на здоровенном носовом платке наименее мокрое место. – Пожалуй, Клима, ты сейчас права. Уеду из Института на пару дней, хоть подышу нормально… Апчхи! Сегодня же пакую вещи, нет, прямо сейчас. А ты иди отсюда, у тебя скоро урок.

И подумала, как забавно руководить этой глуповатой, но исполнительной и верной девчонкой. Все что ни скажешь – делает, любую ложь на веру принимает. Надо бы после Института сделать ее своей помощницей, жалко такие кадры на полях сражений терять. Тем более, говорят, на доске эта Клима не блещет. Да и внешностью высшие силы обделили. Такую либо в поломойки, либо в доносчицы.

***

Ни на какой урок Клима, разумеется, не пошла. Поднялась на этаж выше, достала из-под куртки и выбросила в ближайшее окно мятые, но все еще пышные кисти красной сирени. Немного постояла, упершись лбом в холодную, обдуваемую ветрами стенку из беленого камня. Собиралась с мыслями. Время подходило к обеду, а Клима не провернула и половины задуманного. Но самое главное сделала – наставница дипломатических искусств в ближайшие дни никому не помешает. Девушке порой стоило немалых трудов скрывать от этой орденской шпионки свою истинную суть. Но, тем не менее, наставница пока ни в чем ее не подозревала. Иначе Клима ни за что не смогла бы проделать трюк с сиренью. Только от верного слуги хитрый опытный человек не ждет подвоха. Клима взяла себя в руки, прогоняя мимолетную тень усталости, и уверенно направилась обратно к кабинету секретаря.

В пустынном коридоре за прошедшие несколько часов ничего не изменилось, словно время здесь и вовсе застыло. Так же кружатся белые пылинки в широких солнечных лучах, на темном полу выделяются недомытые с утра разводы. Из-за прикрытых дверей классных комнат глухо доносится бубнеж – идут уроки.

Клима с деланной робостью поскреблась в секретарскую дверь и вошла, немного сутулясь и опустив глаза. Она никогда раньше не имела дел с институтским секретарем, поэтому он не мог знать ее имени. Разве только слышал краем уха, если интересуется местными интригами, что у наставницы дипломатических искусств есть верная осведомительница с необычно длинным для уроженки Принамкского края носом. Из-за этого проклятого органа Климу везде узнавали все, кому не лень.

- Приветствую тебя, уважаемый господин секретарь. Можно мне войти?

- Заходи, - «уважаемый господин» с удивлением поднял голову от стола. – В чем дело, девочка? Сейчас вообще-то урок.

- Ах, господин секретарь, - затараторила Клима, срываясь с порога и присаживаясь на краешек свободного стула, - я такое услыхала, такое, что аж дышать спокойно не могу, не то что наставнику внимать. Руки трясет, а сердце бьется, бам-бам, словно колокол…

- Что произошло? – поморщился секретарь. Еще бы! Эту манеру говорить Клима переняла у сплетницы Гульки, которую выслушаешь хоть бы лишь за тем, чтоб отвязалась. Другого способа заинтересовать собеседника юная обда сейчас не нашла. Девичьего очарования у нее нет и в помине, сверкать властными глазами неуместно, а просто дурить голову речами лучше на следующих этапах разговора.

- Такой кошмар, такой ужас! Ах, я страшно боюсь, что ты мне не поверишь! Но я ведь не смогла бы держать это в себе, и рассказывать стыдно, ведь выйдет будто бы клевета, но я так честна, так люблю наш замечательный Институт, что просто не могу промолчать. И недоверие твое, господин секретарь, мне словно ортона в горло…

Клима картинно всхлипнула, будто в истерике.

- А ну, перестань! Говори как есть, а уж потом разберемся, правда или ложь.

- Только ты пообещай, господин секретарь, что поверишь мне, а то иначе у меня со страху язык сводит.

- Ладно, обещаю, если не шибкая нелепица будет твой рассказ. И говори, не реви.

Клима цапнула слушателя за руку, чтобы лучше ощущать все перемены в его настроении, перестала всхлипывать и проникновенно начала, постепенно убирая из голоса суетливость:

- Только что я совершенно нечаянно услышала чужой разговор. Я не видела собеседников, но один из голосов узнала точно. Это был твой помощник. И я готова поручиться в этом перед самим наиблагороднейшим. Так вот, господин секретарь, вообрази себе, какой ужас я испытала, когда поняла суть того разговора! А беседа шла не о пустяках, нет. Твой помощник рассказывал, что смеет частенько воровать с твоего стола ценные печати, бумаги с тиснением и даже гербовые бланки. Он крадет их регулярно, не боясь, а потом продает в городе всем желающим. Как же меня взволновало это известие! Помощник нашего замечательного господина секретаря позволяет себе низменное подлое воровство! И это все в стенах Института! Каюсь неимоверно, но поначалу я подумала, что ты тоже замешан в этом, ведь кражи длятся уже не первый год. Я хотела пойти сразу к благородному господину директору. Но потом подумала и поняла: не может такой порядочный человек, как секретарь орденского Института, поощрять беззаконие. И пришла сюда, надеясь, что ты поверишь мне и накажешь своего помощника, вора и предателя добродетелей орденских. Ведь так и до якшаний с ведами недалеко! А еще я узнала, что твой помощник на днях опять в город едет, да к тому же на границу. Кто знает, кому он продаст наворованное теперь?

О помощнике секретаря можно было рассказать и наставнице дипломатических искусств. Как раз в ее компетенции случай. Но у секретаря имелось перед наставницей одно преимущество: он был глупее и не умел вести свою интригу. Наставница может покарать преступника, а может и замять дело, разобравшись во всем подробней. Ни с какими ведами помощник секретаря на самом деле не якшается. Зато его удобно шантажировать. Обда же добивалась устранения человека, а не расширения агентуры госпожи наставницы дипломатических искусств.

Сначала Клима чувствовала, что секретарь ей не верит. Или просто слегка не доверяет. Но по мере нагнетания обстановки его беспокойство росло. Когда удерживаемая ею рука напряженно сжалась, Клима подняла голову и посмотрела собеседнику в глаза. Пристально, неотрывно, гипнотически. Нужно было мягко склонить человека на свою сторону, а не ошеломлять его властными взглядами. Когда речь пошла о ведах, девушка добавила в голос твердости и вкрадчивости. «Как же так, твой помощник оказался предателем, - скользило невысказанное обвинение, - а не предатель ли ты сам? Я могу многим рассказать, очень многим…» К концу речи секретарь верил Климе безоговорочно, боялся кары за собственную халатность и желал немедленно разделаться с неверным помощником. Конечно, когда после разговора пройдет пара дней, секретарь уже не будет так уверен в правильности своих нынешних порывов. Но на выполнение Климиного плана хватит пары часов.

- Ты умница, что обратила внимание на тот разговор. И правильно поступила, когда решила рассказать мне. Конечно же, я прямо сейчас приму меры. Иди на урок, а если встретишь по пути моего помощника – не бойся, лучше шли его ко мне. Поняла?

- Да, господин секретарь. До свидания, господин секретарь.

Второй раз за день Климу посылали на урок. И второй раз она пренебрегла этим указанием. Целых полчаса девушка потратила на поиски помощника секретаря – не хватало еще такой важный момент на самотек пускать!

Она нашла его в толчее перемены, отправила к начальству и мысленно вычеркнула еще двоих людей из списка на выдворение из Института. Помощник секретаря наверняка будет заключен под стражу: все-таки кража бумаг, да еще с возможными подрывными намерениями – крайне серьезный проступок. А секретарь в сегодняшней поездке с младшегодками на границу волей-неволей заменит непутевого помощника.

Клима огляделась по сторонам и высмотрела в толпе мальчишек-восьмигодок с летного отделения несколько знакомых лиц.

- Нелька, Вапра, Кезар, идите сюда!

Сквозь гомон и смех мальчики услышали голос своей обды и протолкались к ней, недоуменно косясь друг на друга. Клима отвела их к стенной нише, подальше от любопытных ушей, и торжественно произнесла:

- Друзья мои, соратники, до сих пор вы не знали друг о друге важную вещь. Все вы – мои последователи. Нелька, не надо так коситься, я ведь говорила тебе, что из восьмого года не ты один дал мне клятву.

- Но я бы никогда не подумал, что остальные – мои лучшие друзья!

- Благодарю, что так ревностно хранили тайну. Ваша дружба после этого только укрепится. У меня есть для вас задание. Оно может показаться не совсем важным, но поверьте, как верили всегда: важнее того дела, что я поручаю, сейчас нет ничего, даже контрольная по пилотажу имеет меньшее значение. Вы поняли меня?

- Все сделаем, что скажешь, - кивнул за друзей Кезар.

- Знаете Гульку из ласточек девятого года? Кучерявая такая, шустрая.

- Кто ж ее не знает! Такую курицу еще поискать, - фыркнул Нелька.

- Разыщите ее и сделайте так, чтоб она услышала ваш разговор, до последнего слова. Говорить будете о том, будто собираетесь нынешней ночью залезть в сарай на летном поле и стянуть пару вещиц. Но вы очень опасаетесь, что о вашей авантюре проведает помощник директора по летному отделению, ибо если он окажется в сарае этой ночью – конец всему. Нагнетайте обстановку, побольше таинственности и важности, я знаю, Вапра, ты очень хорошо это умеешь. Не затягивайте с выполнением моего задания – чем скорее, тем лучше. Крайний срок – следующая перемена. Все ясно? Замечательно. Я верю, вы меня не подведете.

- Клима, - окликнул Нелька, когда обда уже развернулась, чтобы уйти, - это правда, что сегодня ночью в актовом зале…

- Да. И если вы успешно справитесь с моим поручением, это сильно поможет в организации. Попутного ветра!

Это было одно из сильфийских пожеланий удачи. Оно хорошо прижилось среди воспитанников летного отделения.

***

Помощник директора по политическому отделению был занят. С утра он позабыл открыть окна, и сейчас горбился в душном кабинете за рабочим столом. Однако, помощник директора не замечал духоты и неудобства собственной позы. Он писал Письмо. Но не деловое обращение к начальству, не распоряжения наставникам и даже (о, редкость!) не служебный донос. Послание, занимавшее сейчас всего несколько строчек, было любовным.

«Драгоценная моя, желанная. Мне мучителен каждый миг разлуки с тобой. Мечтаю вновь увидеть твои золотистые локоны, объять губами каждую частичку твоего нежного тела. И наяву мне снятся твои янтарные глаза, которые затягивают мою…»

- Господин помощник директора, можно войти?

В дверях топталась нескладная горбоносая девятигодка. Летчица, судя по форме. Только на летном отделении девочки носят штаны.

- Чего тебе? – не по уставу раздраженно спросил помощник директора. Ему хотелось поскорее вернуться к Письму, а мысли сейчас витали далеко от Институтских стен. В Мавин-Тэлэе ждала ответа благородная, пока незамужняя красавица с «янтарными» глазами. И затягивать это ожидание не следовало.

- Ты меня помнишь? Ты у нас на восьмом году два раза политическое воспитание заменял.

- Не припоминаю. Если это все, немедленно покинь кабинет, я сейчас очень занят.

Огромные глаза непрошеной посетительницы выразили небывалое горе.

- Ах, господин помощник директора, я всего лишь хотела сказать, что ты мой самый любимый наставник, я запомнила те два урока на всю жизнь! И когда узнала, что ты покидаешь нас, решила попрощаться…

- Что за чушь? Я никуда не ухожу.

- Как, тебе не сказали еще? – девчонка прижала ладони к щекам. Было видно, что она вот-вот расплачется. – Только что я спешила на урок. И увидела списки на увольнение, вывешенные, как полагается, на двери кабинета господина заместителя директора. И там было твое имя. Какое горе для меня!..

Помощник директора удивленно приподнял брови. С нынешним заместителем они были лучшими друзьями. И еще сегодня утром тот собирался хлопотать за внеочередную премию для своего товарища. Чушь какая-то, иначе не скажешь. От потрясения помощник даже почти вспомнил фамилию девчонки: Черана или Ченара… А имя вроде на «К». Ее еще наставница истории сильно хвалила. А наставница полетов ругала.

- Ты перепутала, наверное, сдуру. Иди на урок и не забивай себе голову.

Помощнику директора показалось, что девочка странно ухмыльнулась. Но в этот же миг она заревела так жалостно, что все ухмылки были списаны на игру света.

- Я… уйду, - лепетала девчонка сквозь слезы. – А тебя уволят… насовсем… нет, ни за что! Позволь, умоляю, остаться с тобой до конца!..

- Сейчас же прекрати истерику!

- Не могу… не получается… Ах, ох, что же теперь будет… мне так стыдно за себя, господин по…

Рыдала девятигодка противно. Ее и без того малосимпатичное лицо покраснело, скривилось. Другое дело - златокудрая госпожа из Мавин-Тэлэя. Даже от слез краше становится.

- Уймись, кому сказал! – девчонка на миг подняла глаза, и было в них что-то такое, от чего помощник директора немного смягчил тон: - Посиди, успокойся. Окно открой. Я тебе воды принесу. И только попробуй к моему приходу не успокоиться!

Когда помощник вернулся, девятигодка уже не плакала, а стояла напротив раскрытого окна и что-то высматривала в небе. Воды она отпила совсем чуть-чуть и сразу виновато затараторила:

- Ты не сердись только, господин помощник директора. Я окно открыла, ветер дунул, и бумага со стола – фьють! Улетела, я ничего сделать не смогла. Это важная очень была бумага, да? Я могу спуститься и поискать внизу…

- Не надо, она, наверное, уже за забором. Не беспокойся, там не было ничего важного.

- Я еще сказать хотела, - девчонка теперь глядела прямо в глаза, даже к руке его прикоснулась. – Когда я увидела тот список, то зашла к господину заместителю директора, хотела узнать, за что тебя уволить хотят. А он накричал на меня, и велел тебе передать, что объяснит все ночью, в Институтском саду, у дальней аллеи. Не раньше и не позже. Дозволь мне на урок идти, я уже совсем опоздала.

Помощник дозволил. Когда за девятигодкой закрылась дверь, он опять сел за стол и достал чистый лист. Занес перо над бумагой, подумал, отложил. Вдохновения больше не было. Он не знал, что несколько минут спустя его лучшему другу, заместителю директора, подбросят под дверь, на которой не висело сегодня никаких списков, такое послание:

«Твой лучший друг склонил твою жену к измене. Сегодня ночью он будет гулять в саду у дальней аллеи. Доброжелатель».

А к записке будет прилагаться любовное письмо, якобы улетевшее в окошко.

***

Клима сидела на подоконнике и кусала губы. Сильфийские часы в холле показывали половину третьего. Из открытого окна девушка хорошо видела поле и тренирующихся там мальчишек с десятого года. Сегодня они не летали на досках, а учились управлять очередным чудом сильфийской техники – тяжеловиками. По слухам, Орден закупил около восьми сотен этих машин, а десяток отдали Институту. Девочки на тяжеловиках не работали, силенки не те. А у парней уже третье занятие.

Диковинное изобретение больше всего походило на бронированную карету без излишеств, с шестью толстыми тяжелыми колесами. Наверху и сбоку находились квадратные люки, чтобы залезать внутрь. Клима не могла знать, что там, но видела: в тяжеловик помещаются четыре человека с оружием и экипировкой. Грязно-желтая махина могла быстро ездить вперед и назад, с трудом и скрежетом разворачиваться и плеваться огненными струямина расстояние трех десятков шагов.

Тяжеловики существовали всего ничего, а про них в Институте уже ходила байка. Якобы веды, впервые увидав на поле боя карету в броне, изрыгающую огонь, решили, что орденцы поступились принципами и воспользовались колдовством, вызвав из иных миров какую-то нечисть. И решили веды загнать непонятную жуть обратно. Собрались с силами, поворожили – ничего! Тогда подумали, что Орден, потеряв всякий стыд, свою нечисть еще и защитой колдовской обеспечил. Набежали к тяжеловику веды самые маститые, пыхтели-пыхтели, но все без толку. Ездит тяжеловик по полю, жжет неприятеля напропалую, и ничто его не берет. Тогда вызвали из самой ведской столицы, города Фирондо, Эдамора Карея. Мол, он среди ведов самый коварный и беззаконный, придумает что-нибудь. Вышел Эдамор Карей к тяжеловику, репу почесал, в носу для солидности поковырялся. И, о чудо! «Страшная нечисть из иных миров» остановилась, развернулась и уехала. Эдамору Карею достались ведские почести, а тяжеловику, выстрелявшему за время боя весь огонь, - сильфийское горючее. Когда Гера рассказал эту байку Теньке, тот оскорбленно фыркнул и заявил, что все это – брехня. И веды не дураки, и Эдамор Карей в носу не ковыряется. «Совсем?» - язвительно уточнила присутствовавшая при разговоре Ристя. «На людях – да!» – отрезал Тенька. И добавил, что Эдамор Карей – гений, а орденские тяжеловики веды плавят, как огонь – восковую свечку.

…Из крайнего тяжеловика ловко вылезла фигурка в желто-коричневой форме, повертела головой. Клима не была уверена, что Гера разглядит ее с такого расстояния, но все-таки помахала и указала на подоконник. Мол, встретимся здесь после урока. Каким-то чудом «правая рука» сумел ее рассмотреть и махнул в ответ. На всякий случай Клима повторила свой жест. Ответить снова Гера не успел: над полем зазвучал приказ наставника, и воспитанники скрылись в тяжеловиках.

- Ченара! Ты-то мне и нужна!

Увлекшаяся Клима вздрогнула и резко обернулась, едва не вывалившись из окна. За ее спиной стояла шустрая тридцатилетняя женщина с явной примесью сильфийской крови – остроносая, кучерявая, с длинными цепкими пальцами. Это была помощница директора во врачевательском отделении, самая молодая из всех, кого назначали на подобную должность.

- Я внимаю тебе, госпожа по…

- Ах, не надо этих церемоний, деточка! Это ведь ты в начале лета с доски упала и разодрала ноги?

Клима осторожно кивнула. С одной стороны, ей сильно повезло, что госпожа помощница проявила к ней интерес. Не надо будет искать предлог для разговора – ведь эта женщина тоже из тех, кого следует уболтать и услать подальше. С другой стороны, помощница славилась своей патологической тягой к врачебным экспериментам. Изучала каждый синяк, замеченный на воспитанниках, испытывала на них всякие припарки сомнительного происхождения. Поговаривали, даже мышей по ночам резала для собственного удовольствия. Поэтому завладеть вниманием госпожи никому не хотелось. Особенно после истории с Гулькиным чирьем на коленке. Сплетница растрезвонила всему Институту, какие в лаборатории “врачихи” жуткие инструменты и тошнотворные запахи. А по стенам стеллажи, и на них банки с заспиртованными гадами. Гулька утверждала, что даже отрубленная голова веда есть, но ей никто не поверил. Чирей, кстати, прошел – то ли со страху, то ли припарки помогли.

- Я пишу трактат о шрамах, - объявила госпожа помощница, - а материала не достает! У тебя ведь шрам остался?

- Э-э… вроде, - растерялась Клима. «Врачиху» она оставила на закуску и еще не продумала, как с ней себя вести. Образ восторженной истерички тут не подойдет, рассудительной умницы и туповатой фанатички тоже. Помощница сама была такая, жила в своем мире, по ведомым только ей понятиям.

- Превосходно! Я вижу, ты ничем не занята, пойдем ко мне. Это ненадолго, я только сделаю пару зарисовок.

“Врачиха” подхватила Климу под локоток и потащила прочь от окна, Геры и коварных идей.

«Нет, - размышляла юная интриганка, - до лаборатории мы дойти не должны. Времени у меня и так мало, а если застряну где-нибудь на пару часов… Глупо обольщаться насчет «ненадолго». Сначала она зарисует, потом ей понадобится осмотреть, потом провести десяток-другой экспериментов…»

- Прости, госпожа, но я не могу пойти с тобой, - звучало глупо, Климу уже вытянули на лестницу, - я жду… ждала у окна наставницу, она может прийти в любой момент и сильно на меня разгневаться.

- Забудь, - беспечно отмахнулась помощница. – Мое дело важней. И вообще, на сегодня я освобождаю тебя от занятий. С наставниками сама договорюсь.

Они миновали первый пролет и заспешили выше – лаборатория располагалась в одной из башен.

- Но я не могу пропустить уроки, - из последних сил гнула свое Клима, - ведь я собиралась сегодня поставить свой первый эксперимент… - попытка говорить на понятном для собеседника языке.

- Вздор! Какие в твоем возрасте могут быть эксперименты? Лучше посмотришь, как это делаю я.

Клима привела еще с десяток всевозможных доводов, но ничего не добилась. Неразрешимость злила ее. «Смотри мне в глаза! – хотелось зарычать обде. – Смотри мне в глаза и делай, что я велю, орденское отродье! И не смей больше перечить повелительнице Принамкской земли!» Но так девушка, конечно, сделать не могла. Честолюбие и привычка, что все пляшут под ее дудку, не пошли Климе на пользу. Исчерпав красноречие, она не просто испытывала сильное раздражение, а гневалась не на шутку.

Они миновали еще два пролета и коридор, вышли на площадку одной из парадных лестниц. Теперь нужно было спуститься в холл, где начинались все винтовые, ведущие в башни. Стоя на верхней ступеньке широкой и крутой парадной лестницы, Клима поняла, что сейчас может придумать только один выход из создавшегося положения. Гера назвал бы его подлым, даже преступным. Но для взбешенной обды сейчас все средства были хороши. Клима рванулась, высвобождая руку, и незаметно подставила госпоже подножку.

Крик эхом отскочил от каменных стен пустого холла. “Врачиха” замахала руками, все еще пытаясь восстановить равновесие, но полетела боком через полдесятка ступенек, упала, прокатилась по лестнице до самого конца и затихла.

Громкий звук будто привел Климу в чувство.

- Что я наделала? – прошептала она, глядя на тело у подножия лестницы. Руки женщины были раскинуты, со лба стекала темная капля. Неестественное положение правой ноги почему-то пугало.

Клима быстро взяла себя в руки. Сделанного не воротишь, тем более от госпожи помощницы она все же избавилась. Теперь надо спуститься, продумать предстоящее вранье и с плачем позвать помощь. Последнее легче всего исполнить, сердце до сих пор неровно билось.

Девушка уже открыла рот, но заметила среди складок темно-зеленого форменного платья своей жертвы серебристый блеск. Клима наклонилась, следя, чтобы ее собственная одежда не измазалась в крови. Блестел конец тонкой цепочки, на какие обычно вешали ключи. Очевидно, госпожа помощница хранила ее в поясном кармане, а от удара цепь частично выпала. Клима быстро огляделась и вытянула второй конец. Точно, на цепочке болтались четыре ключа. Один массивный, от классной комнаты, другие поизящней. Высшие силы знают, что они должны открывать. Клима спрятала цепочку в собственный поясной карман. На досуге надо будет снять с ключей слепки, а оригиналы подбросить под лестницу, якобы закатились. Вот, теперь можно и звать на помощь.

Пронзительный вопль смешался с солнечным светом из окон. Зазвенел воздух.

- А-а-а, убилась, госпожа уби-и-илась!

В коридорах пораспахивались двери классных комнат, в холл выбежали несколько третьегодок и какой-то наставник, судя по алому одеянию – политик. К причитаниям Климы добавился детский визг.

- Всем замолчать, – велел наставник, но его никто не слушал.

Народу прибавлялось. К месту происшествия подоспели воспитанники постарше и косяк пугливых первогодок во главе с молоденькой наставницей, которая тут же упала в обморок. Вокруг Климы и тела помощницы быстро образовалось плотное кольцо. Через толпу протиснулся дюжий десятигодка в зеленой врачевательской форме с ленточкой дежурного через плечо.

- Чего орешь, как об тучу стукнутая? – прикрикнул он на Климу и склонился над телом. – Не мертва госпожа, просто сознания лишилась. Эй, кто-нибудь, сбегайте за нашей наставницей, она в классной комнате осталась, вторая дверь слева по тому коридору.

- Что случилось, кто кричит во время урока? – это с первого этажа поднялся сторож. Люди расступались перед ним, пропуская в центр холла. – Высшие силы, да как же это так?! Девочка, перестань рыдать, ты же летчица, а не политик-второгодка.

- Ы-ы-ы, - завыла Клима и уткнулась сторожу в плечо.

- Прибегаем, а она стоит на этом самом месте и ревет, - доложил тем временем один из третьегодок.

- Свидетельница, стало быть? – уточнил сторож.

- А кто ее знает…

Привели наставницу-врача, часть воспитанников разогнали по занятиям, кого-то отправили за носилками в сарай на летном поле. Клима от сторожа не отлипала – ей надо было остаться с ним наедине.

- Перепугалась сильно, бедняжка, - сочувственно сказал кто-то.

- А по-моему, она просто истеричка, - цинично фыркнул давешний десятигодка.

- Я ее к себе отведу, - известил сторож. – Если что – там ищите. Успокою, расспрошу. Идем, девочка, все страшное позади. Госпожа помощница директора жива…

«А жаль», - холодно подумала Клима.

========== Глава 7. Честность и обман ==========

…Чтобы пел надменный голос:

«Гибель здесь, а там тюрьма!»

Чтобы ночь со мной боролась,

Ночь сама!

М. Цветаева

Апартаменты сторожа располагались на первом этаже. Жилище включало в себя гостиную, столовую, спальню и рабочий кабинет, главными особенностями которого были огромное окно с видом на ворота и множество веревок от тревожных колоколов. Тревога в Институте случалась редко, поэтому некоторые веревки успели основательно зарасти пылью.

Климу усадили в столовой, налили отвара из листьев смородины и малины с парой капель укропной настойки на спирту. Сильфы свято верили, что укроп хорош не только как приправа или краситель, но также снимает боль и успокаивает нервы. Особенно, если верно подобран рецепт. Люди орденской половины Принамкского края это верование отчасти переняли, но пихали в свои настойки столько разных трав, что первоначальный ингредиент на их фоне несколько терялся. Тем не менее, лечебные настойки всегда называли укропными. У Климы от запахов спирта и укропа всегда разыгрывалось воображение, поэтому отвар пришелся кстати. Ведь врать сейчас предстоит много и со вкусом.

Сторож был из тех людей, которых предстояло выдворить из Института. Клима так и не придумала, как к нему подобраться, поэтому тихо радовалась своей нынешней удаче. Она оказалась в комнатах сторожа почти без усилий со своей стороны. Предложи Климе кто-нибудь заново пережить события минувшей четверти часа, девушка не задумываясь сталкивала бы «врачиху» с лестницы снова и снова. Да поизощренней, чтобы дольше не вставала с постели. Напиток умиротворил Климу, она решила, что убивать госпожу неосмотрительно. Чем серьезней преступление, тем тщательней его расследуют.

- Вижу, ты уже не плачешь, - сторож сидел напротив, подперев щеку рукой.

- Я едва сумела совладать с потрясением, господин сторож, - кротко произнесла Клима. – Это было так страшно, так страшно!

- Расскажи все по порядку. Ты видела, что случилось с госпожой?

- Да, - Клима сделала над собой усилие и сухо всхлипнула. – Мы шли к ней в лабораторию, госпожа хотела посмотреть на мои швы. Я недавно с доски упала…

- А, так это ты сильфа на тренировке сбила? – уважительно улыбнулся сторож.

Девушка кивнула, подумав, что он наверняка слышал только окончательный вариант истории. Якобы отважная летчица-девятигодка во время учебного полета разглядела среди облаков нарушителя границы и велела тому приземлиться. Сильф приказа не послушал, и завязался бой. До самого заката девятигодка в непроглядной пелене небесного тумана демонстрировала чудеса высшего пилотажа (история умалчивает, почему никто не пришел на помощь, и откуда девятигодке были известны фигуры, которые проходят факультативно и на десятом году). Кончился бой тем, что сильфа вынудили приземлиться. Но в последний момент доска героической воспитанницы не выдержала нагрузки и разлетелась в щепки прямо посреди неба (при всей никудышности институтских досок такого в реальности случиться не могло). Девочка упала с головокружительной высоты, чудом не разбившись насмерть, чем наглядно доказала, что орденские летчики самые живучие и везучие. Что потом стало с нарушителем-сильфом, официальная история опять-таки умалчивала, но поговаривали, он оказался важной птицей, поэтому пришлось отпустить.

Клима не стала говорить сторожу, как все случилось на самом деле. Зачем?

- Да, это я, - подтвердила она. И не преминула добавить: - Даже в небе мне не было так жутко, как сейчас.

- Так что произошло? – снова спросил сторож.

- Шли мы. В лабораторию. Потом лестница, - Клима стала говорить отрывисто, проникновенно, глядя на собеседника черными немигающими глазами. – По правилам вежливости я пропустила госпожу вперед. Она шагнула. Начала спускаться. Я тоже. А потом… Я не знаю, почему так получилось. Госпожа, кажется, оступилась. Или ногу неловко поставила. Я была далеко, не смогла ее удержать. Она упала. Через всю лестницу. Страшно… - девушка судорожно отхлебнула еще напитка, напоказ закашлялась. – Скатилась и лежит. Как мертвая.

Сторож неловко похлопал ее по плечу, мол, все прошло. Он уже оставил позади молодость, но и старость встретить не успел – уголки глаз лишь слегка были припорошены морщинками, а в лихих темно-русых усах не нашлось бы и пары седых волос. Клима не считала сторожа плохим человеком, но угрызений совести от обмана не испытывала. Стыдно за содеянное ей было только раз, в далеком детстве.

- Все закончилось хорошо. Тебе незачем бояться и плакать, Клима. Ты ведь Клима, я верно сказал?

- Да. А откуда ты меня знаешь?

- Ну, как же. Частенько тебя в библиотеке видел, и на летном поле. Но не подумал бы, что ты с целым сильфом сумеешь совладать, - сторож заговорщицки усмехнулся, Клима ответила на улыбку. – Я тебя еще первогодкой помню, очень уж заметная ты раньше была. Потом уже тише стала, больше слушаешь, чем говоришь. Я тебя после скандала с ложками приметил – столовские девчонки рассказывали.

У Климы неприятно похолодели пальцы ног. Та авантюра, как выяснилось позднее, едва не стоила ей таланта. Обда должна защищать людей Принамкского края, а не наживаться за их счет. «Ложки» были ее первой интригой в Институте, благодаря ей Клима избавилась от многих недругов. Столовские девчонки знали почти всю тайну, даже имели с нее изрядный куш. Но сейчас они выросли и уехали, а тогда ни за что не сказали бы постороннему всей правды. Итак, что же известно сторожу?

- Я, право, не знаю, что в той давней истории могло привлечь твой интерес ко мне.

- Ну, как же, - воспоминания отдавались в голосе сторожа приятной теплотой, - Клима Ченара с первого года – девочка, вычислившая похитителей ложек и сумевшая добиться, чтобы про ее догадки узнали наставники. Многие тогда тебя запомнили.

У Климы отлегло от сердца. Все-таки она не ошиблась в столовских. Теперь можно переходить к делу.

- Я польщена. Но я просто делала то, что должно. Всякая воспитанница на моем месте поступила бы так же. Я сужу: каждый обязан выполнять свой долг. Мы, летчики, воевать с ведскими отродьями, политики – вершить судьбу Ордена, врачи – бороться с эпидемией, которая вспыхнула нынче в городе…

- Погоди, - Климу перебили именно в том месте, где она рассчитывала, - в каком городе эпидемия? Здесь, в Кивитэ?

- Точно там. Госпожа помощница директора как раз говорила мне, когда мы спускались с лестницы. Болеют женщины и дети, особенно маленькие. Я спросила, не заболел ли кто из тех, кого мы знаем. К примеру, родичи наставников или торговцев, которые по праздникам привозят сюда на продажу разные вещицы. Госпожа сказала, что, к сожалению, заболели, и много, но кто – договорить не успела. Ой, господин сторож, тебе нехорошо? Я не хочу сказать, что думаю, будто кто-то из твоей семьи болен, но ведь всякое случиться может…

Клима сказала последнюю фразу тише и посмотрела собеседнику в глаза. Она взглядом подавляла все его здравые мысли, оставляя лишь паническое беспокойство. А паника, как известно, плохой советчик. Конечно же, сторож сорвется с рабочего места прямо сейчас. И не вернется в Институт, пока не съездит в город удостовериться, что с его женой и детьми все в порядке, а эпидемии никогда не было. Клима же в случае расспросов всегда может сослаться на «врачиху». А что та, придя в сознание, ничего не вспомнит – так ведь головой вроде ударилась, память могла помутиться.

Сторож заметно помрачнел, отставил чашку. Клима видела, что сейчас он мучительно принимает нелегкое для себя решение – бросить службу, самовольно отлучиться к семье. Если все откроется, а это почти наверняка, ему в лучшем случае светит строгий выговор, вплоть до временного снятия с должности. Девушка решила подтолкнуть сторожа к нужному ей выбору.

- Я так переживаю за жителей Кивитэ, - вздохнула она. – Особенно за детей. Страшно, когда маленькая жизнь гибнет, и нет никого сильного и могучего, кто смог бы помочь. Уже вечереет, столько времени прошло, меня могут хватиться наставники. Я пойду, господин сторож, благодарю тебя за угощение и заботу.

…Когда за Климой осторожно закрылась дверь, сторож, оставшийся сидеть, бессильно уронил голову на столешницу, поверх холодных ладоней. Беспокойство выгрызало в нем жгучие дыры, рассудок словно заволокло туманом. Посидев без движения минуту-другую, сторож стремительно встал и бросился собираться. Ничего с Институтом не случится, думал он. Помощник хоть и суеверный дурак, но дело знает. Главное сейчас – проведать близких, оберечь от беды. Может быть, даже перевезти к матери в деревню, подальше от эпидемии. А работа… Ну, неужели этой ночью в Институте может произойти что-то необычное?

***

Клима мчалась к месту встречи с Герой, будто гонимая тридцатью четырьмя смерчами. Урок уже закончился, на носу ужин. Если Гера посмел не дождаться…

Но когда девушка завернула в нужный коридор, у нее отлегло от сердца. «Правая рука» сидел на подоконнике и задумчиво озирался по сторонам. Гера еще не успел сменить одежду после занятий на поле, и его форменная куртка на застежке-змейке была измазана чем-то черным, а желтые штаны обрели на коленях грязно-травянистый цвет. Увидев обду, Гера соскочил на пол и сделал пару шагов ей навстречу.

- Что случилось? Я правильно понял, ты хотела встретиться со мной здесь?

Клима кивнула.

- Ужинать мы не пойдем. Есть дело.

- Этого следовало ожидать, - фыркнул Гера. – Может, я хоть переодеться схожу? Четверть часа уже тебя дожидаюсь.

- Потом. Когда вернемся из сада.

- А, так мы в сад идем! – Геру раздражала Климина манера недоговаривать, поэтому он то и дело пытался возмущенно иронизировать. – Может, ты соизволишь объяснить, зачем?

- По дороге скажу, - девушка быстро пошла по коридору, вынуждая следовать за ней.

- Ты слышала, что госпожа «врачиха» с лестницы упала и почти убилась?

- Угу. Иди быстрее, я не могу тебя всю дорогу за руку тащить!

Но Гера наоборот остановился, как вкопанный, дернул Климу к себе, сжав ее плечо железной хваткой. Обда поморщилась. Это, безусловно, замечательно, что Гера силен, но порой его заносит.

- А может, это твоих рук дело? – тихо и вкрадчиво спросил юноша. – Клима, это уже не повседневные подлости, а покушение на убийство. Если все откроется, тебя не просто выгонят или посадят в крепость, а приговорят к смерти.

- Отпусти, - Клима дернулась. До Геры ей было далеко, но и слабачкой она не слыла. – Я знаю, на что иду, и отступаться не собираюсь. Если понадобится, собственноручно разорву любого, кто посмеет мне помешать. Идем, у нас мало времени.

Вокруг них шумела перемена. Одни воспитанники спешили в столовую, другие, уже сытые, - в спальни или на уроки.

- Это же неправильно, - прошептал Гера. – Ты губишь себя. Врачиха тебе ничего дурного не сделала, или я ни смерча не смыслю в людях. Опомнись, еще не поздно добиться всего честным путем, свернуть с кривой дорожки обмана и убийств…

- Сейчас не время и не место это обсуждать, - отрезала Клима. – А честным путем в наши времена можно добиться не власти, а низложения.

- Ты не права! Честность – вот высшая добродетель. Только честный может зваться Человеком. Только искренние преодолеют преграды на своем пути!

- А лживые сумеют их избежать. Гера, или ты идешь со мной, или я сменю тебя на Вылю. Она трусиха, но дурацких разговоров не заводит.

- Мы вернемся к этой теме, - твердо посулил Гера.

- Угу, - отмахнулась Клима, высвобождаясь из его ослабевшего захвата и продолжая путь.

- Слово обды?

- По мелочам не клянусь!..

Если летное поле только начало свое падение в сумерки, то сад за счет теней от ветвистых деревьев погрузился в темноту куда глубже. Ветер трепал зеленые листья, насвистывая колыбельные закрывающимся бутонам цветов. Красная сирень уже понемногу осыпалась, но конец ее поры был пока неблизким. Над садом витал сонный покой, припорошенный таинственностью. Вся институтская суета казалась здесь пустым фарсом, а переполненный коридор - душной клеткой посреди хмельного карнавала. Клима быстро шла, укрываясь тенями и избегая дорожек.

- Может, теперь ты объяснишь, зачем мы тут? – раздраженно шепнул Гера.

- Нужно обмануть одного глупого человека, - буднично ответила Клима. – Ты чего остановился?

- А ты правда не понимаешь?!

- Не ори, еще услышит кто. Я лишь попыталась последовать твоему совету. И вот, что получилось.

Гера едва дара речи не лишился.

- К-когда я советовал тебе обманывать людей, тем более, глупых?

- Меньше минуты назад, посреди коридора, ты велел, чтобы я прекратила врать. Вот я и сказала тебе правду – назвала вещи своими именами. Я могла толкнуть речь, мол, на тебя возлагается ответственная миссия оказать помощь своей любимой обде в организации предстоящего собрания, потребуются все твои смекалка, выдержка, опыт, хитроумие и стратегическое мышление. Но мы знакомы давно и хорошо, поэтому я говорю, как есть: надо обмануть глупца. Ну, много тебе проку с моей правды?

- Вечно ты все искажаешь! – возмутился Гера.

- Ничего подобного, просто ты сам не понимаешь, о чем просишь.

- Клима, я осознаю, что порой без обмана нельзя, - сдался Гера, - но ты бы могла врать поменьше.

- И усложнять без того непростую жизнь? Вот еще. Жаль, дождя давно не было…

- При чем тут дождь?

- Надо замаскироваться, - Клима задумчиво огляделась по сторонам, поковыряла носком ботинка сухие катышки садовой земли и уверенно направилась в сторону фонтана.

- От кого? Зачем? Ты объяснишь, наконец, кого мы будем обманывать, и что требуется от меня?

Клима сбавила шаг, оглянулась и посмотрела на Геру в упор. От холодного пронзительного взгляда блестящих черных глаз юноше стало малость не по себе.

- Ты всегда так забавно возмущаешься, - сказала она без тени умиления. - Когда я тебя подводила или подставляла? Когда мои планы не срабатывали?

Гера постарался вспомнить, но не смог.

- Никогда, - выдавил он, ощущая непонятный стыд.

- Тогда почему ты постоянно во мне сомневаешься? – Клима спросила это резким повелительным тоном, у ее спутника мурашки пробежали по спине. Обда, пожалуй, была единственным человеком, перед которым Гера порой, невзирая на всю силу и достоинство, желал упасть ниц и молить о прощении. В такие минуты, как теперь, он с трудом сдерживался.

Клима не стала окончательно ломать его и первой отвела взгляд. Гера порой ловил себя на мысли, что когда-нибудь она будет смотреть до конца. И в глубине души боялся. По этой же причине Клима, при всех ее многочисленных недостатках, мнилась юноше натурой благородной. Иметь такую власть над собственными друзьями и ни разу не унизить их сумеет не всякий. Хотя иногда в голове проскакивала злая мыслишка, что Клима просто слишком хорошо его знает и давно просчитала, каков будет результат, если она перегнет палку.

Обда тем временем молча продолжила путь, и вскоре они вышли к фонтану, уже выключенному на ночь. Клима выплеснула из бассейна немного воды на иссушенную жарой землю и замешала вязкую грязь.

- Нарви листьев с розового куста, - попросила она Геру. – Сейчас я сделаю из тебя настоящего лесного духа. В таком виде ты проберешься под окно первого этажа, восемнадцатое от калитки, я покажу. Дождешься, когда я скажу условную фразу, а потом…

Вскоре Геру было не узнать. Он разделся до пояса и вымазал грязью все открытые участки тела, налепив побольше листочков на лицо и грудь. На его взлохмаченные светлые волосы Клима нахлобучила кое-как сплетенный венок из веток. В таком виде Гера пришел под указанное окно, сел на корточки, чтобы его не обнаружили раньше времени, и обратился в слух. Требовалось не пропустить, когда Клима скажет условную фразу: «осыпается к середине лета красная сирень». В комнате за окном жил помощник сторожа, человек недалекий и суеверный. Про таких говорят: верит и в наши высшие силы, и в сильфийские Небеса, и в крокозябр с лесными духами.

Гера услышал стук в дверь и торопливые шаги хозяина. Затем скрип петель и заискивающий Климин голос:

- Доброго вечера, господин помощник сторожа. Тебе велели гостинчик передать.

- Какой? От кого?

- Дозволь войти, разговор не для порога.

Дверь хлопнула о косяк, помощник сторожа и его посетительница прошли вглубь комнаты и остановились у стола, рядом с распахнутым по жаре окном.

- Выкладывай быстрее, чего у тебя, - помощник сторожа говорил нервно, с раздражением. Гера решил - у него выдался не самый легкий день.

- Сегодня, когда я была на ужине… Знаешь, какое нынче мясо вкусное подали к столу? Моя мачеха уж на что мастерица, а даже у нее такого не получалось…

- Ты ввалилась ко мне, чтобы это сообщить? – перебил помощник сторожа.

- Нет, совсем нет, просто к слову пришлось. Подходит ко мне госпожа главная повариха и говорит… Ах, сегодня на ней такой передник был – одни белые кружева! Как не замарался – понять не могу. Но…

- Ближе к делу, иначе выставлю за дверь!

- Ох, господин помощник, такой разговор деликатный… Право, как и начать не знаю. Гостинчик-то мой на словах, но уж важен – не обессудь…

Гера почувствовал, что слабо улавливает нить беседы. Клима городила кучу ничего не значащих фраз, часто повторяя одно и тоже. Пользы от речи было не больше, чем от простого молчания. Слова лились бесконечным потоком, притом казалось, что вот-вот ораторша приблизится к сути. Но этого не происходило. Казалось бы, такое долгое предисловие должно раздразнить любопытство слушателя. Тем не менее, и Гера, и помощник сторожа втайне жаждали того момента, когда Клима наконец-то замолчит. А скажет она то, ради чего пришла, или нет – дело десятое.

- …И тогда я вспомнила, что осыпается к середине лета красная сирень, но потом…

Юноша подскочил, едва не ударившись головой о выступающий подоконник. Сонная одурь, вызванная речью обды, слетела, как ветер с поверхности доски. Гера выпучил глаза, выставил вперед вымазанные грязью и облепленные листьями руки, поднялся во весь рост, появляясь в оконном проеме.

Он увидел скромно обставленную, но хорошо освещенную комнату, Климину спину и лицо помощника. При виде Геры оно побелело и вытянулось.

- А… а… а-а-а, - прохрипел помощник сторожа, очумело тыча пальцем в окно. – Что за шутки? Сгинь, изыди-и-и!

Клима обернулась.

- Что такое, господин? – непонимающе спросила она.

- Там… на улице… ты разве не видишь эту рожу?

- Какую рожу? За окном никого нет.

Гере на миг стало не по себе. Клима совершенно спокойным отсутствующим взглядом смотрела сквозь него. У юноши закралась дурацкая мысль, будто он и вправду стал невидимкой. Или в нем образовалась сквозная дыра, через которую видны кусты позади.

Помощник сторожа тоже глянул на Климу и бессознательным жестом схватился за сердце.

- Духи леса услышали тебя, смертный, - страшным шепотом провыл Гера. – Ты избран высшими силами Принамкского края и сильфийскими Небесами. Приходи в лес этой ночью, едва сгустится темнота, и исполни предначертанное. У-о-у-у-у!

- Неужели ты не слышишь этот жуткий вой? – невнятно вопросил помощник сторожа, дрожащей рукой хватая Климу за плечо.

- В лесу волки выли на прошлой неделе, когда полнолуние было. А сейчас вроде тихо.

- Приходи-и-и, приходи-и-и, - стенал Гера на разные лады. – Не придешь в лес этой ночью – худо будет, у-у-у!

- Ой, господин помощник, гляди, какой паучище по стене ползет! – Клима дернула собеседника за полу рубашки, вынуждая его отвернуться от окна и посмотреть в другую сторону.

Гера, сообразив, быстро присел, исчезая из поля зрения, и ползком скрылся в дальних кустах.

- Где? – помощник шарил безумными от страха глазами по стене, но ничего не видел.

- За шкаф уполз. А такой здоровый был, высшими силами и лесными духами клянусь!

Помощник снова посмотрел на окно, но там, разумеется, уже было пусто.

- Ты, девочка, как там тебя, иди, иди. Не до гостинцев сейчас…

Клима не заставила долго себя упрашивать.

***

Когда Гера вошел на чердак, Ристя разинула рот и села, где стояла, а Тенька подавился пирожком.

- Тебя избрали вождем древних дикарей? – уточнил вед, прокашлявшись.

- Это я еще в фонтане умылся и листья снял.

- То есть, было хуже? – подняла брови Ристинка.

Что и говорить, выглядел Гера сейчас колоритно. Одежда, и так пыльная после тренировки, намокла от умывания, извалялась в траве и земле. Лицо «украшали» размашистые грязевые потеки, волосы торчали в разные стороны коричневатыми сосульками.

- Это у вас урок маскировки был? – полюбопытствовал Тенька.

- У нас был урок полетов. А потом Клима…

- Все ясно, - Ристя отвернулась, внешне теряя к Гере интерес. Ко всему, что касалось обды, она проявляла демонстративное равнодушие.

- …Клима попросила меня помочь ей обма… э-э-э, перехитрить помощника сторожа, - Гера чувствовал себя неловко. Он понял, что стыдится называть вещи своими именами, и невольно поступил так, как не стала поступать с ним Клима.

Тенька заметил Герину оговорку, но промолчал. Вед куда спокойнее относился к обману. Он не врал, как обда, направо и налево, надобности не было. Но схитрить в свою пользу любил и умел.

- И как, удалась затея?

- Еще бы! – Гера вкратце пересказал суть авантюры. – Теперь Клима пошла избавляться от благородного господина помощника заместителя директора.

- Ну и должность, - хмыкнул Тенька. – К нему что, все так обращаются? Это ж состаришься, пока договоришь.

- Официально – полностью. А при разговоре можно просто «благородный господин» или то же самое, но с прибавкой имени. За глаза его зовут «помощник заместителя директора», или, самые отчаянные, по прозвищу.

- А какое у него прозвище?

- Крот. Ибо подслеповатый, въедливый и апартаменты на цокольном этаже.

- Да какой это этаж! – неожиданно встряла Ристинка. – Подвал подвалом, у нас там рядом лаборатория, где крыс и лягушек препарируют. Темное местечко. Не понимаю, как он может в нем жить.

- Наверное, и вправду крот, - фыркнул Гера.

На чердак вбежала запыхавшаяся Выля с большим свертком в руках. Ее пухлые загорелые щеки пылали от возбуждения.

- Меня Клима прислала… Ох, Гера, ну ты и чумазый! Как же тебя в коридорах никто из дежурных и наставников не задержал?

- Мы все-таки недавно разведку на вражеской территории проходили. В том числе и в зданиях. Не шарахайтесь вы все так, выйдем с чердака – умоюсь. Хоть в ближайшем коридорном фонтанчике. Конечно, он для питья, но ради великого дела…

- Обойдемся пока без столь великих жертв, - хихикнула Выля. – На, держи.

Девушка развернула свою ношу и сунула Гере чистую форму для занятий в помещении – длинные неширокие штаны с узорными отворотами, рубашку на пуговицах и короткий жилет – все в горчично-желтой гамме. Из всех только воспитанники политического отделения не имели рабочего комплекта одежды, а всегда щеголяли в роскошных алых костюмах или длинных платьях с пышными юбками - в таком виде им нужно было уметь не только думать головой, но и сражаться, а также ездить верхом. Летчики для полевых занятий надевали куртку на «змейке» и более плотные штаны, которые заправлялись в шнурованные полусапожки. Врачи поверх зеленой одежды повязывали широкие белые передники.

- Из прачечной забрала, - поделилась Выля, пока Гера переодевался, отвернувшись к стене. – На меня там смотрели, как на стукнутую об тучу, ну да ладно. Главное – не помешали. Через полтора часа отбой. А сразу после Клима будет ждать нас у дверей актового зала. Незадолго до отбоя выходим с чердака. И Ристя с нами, Климин приказ. А это Тенька, тебе, - Выля протянула колдуну вторую часть своего свертка – там были штаны с отворотами, совсем как у Геры, только поменьше размером и орехово-зеленые. А еще длинная рубашка и приталенный жилет со множеством карманов. - Ты тоже участвуешь в собрании, а так не вызовешь подозрений, если заметит кто лишний.

- Это форма ваших врачей? Интересненькая…

- На политика ты, конечно, больше похож – очень уж физиономия хитрая – но их форму так просто не дают, дорогая больно. У них ведь практические занятия не в поле или лаборатории проходят, а на приемах благородных господ, поэтому надо соответствовать. А летчик из тебя, извини, никакой – те сильные и высокие. Как Гера.

- Вырасту еще, - в который раз пообещал Тенька. Но больше себе.

- А там что? – спросил Гера, указав на темный узел, оставшийся у Выли в руках.

- Это для Климы, - загадочно поведала девушка. – Скоро увидишь. Наши шестигодки с политического три месяца тайком шили. Мне Клима по секрету сказала, что даже помыслить не могла, когда велела им, как ей придется это использовать… Тебе понравится, Гера. Вам всем.

***

Помощник заместителя директора – сухопарый подслеповатый человек средних лет - уже готовился отойти ко сну, когда услышал настойчивый и резкий стук в дверь. Это было странно. Благородный господин директор отбыл в столицу еще днем, а кроме него никто не посмел бы так непочтительно стучать. Разве что заместитель, но никогда раньше он не спускался на цокольный этаж. Поговаривали, боится подвалов. Немудрено, в нем слишком много сильфийского.

- Кто там? Войди! - повелительным тоном крикнул помощник заместителя, но в дверь только забарабанили сильней.

Сквозь зубы суля неведомым хулиганам страшные кары, мужчина выглянул в коридор. Там было пусто, лишь у лестницы, ведущей на два нижних, совсем подвальных этажа, виднелось неясное свечение. Будто масляную лампу накрыли тонкой шелковой тканью. Непорядок. Если там кто-то есть – надо изловить шутника и призвать к ответу. А если никого – опасность возгорания!

Помощник аккуратно прикрыл за собой дверь и пошел к источнику света. В полутемном коридоре цокольного этажа зрение совсем разладилось, поэтому разглядеть человека, держащего лампу, было невозможно. А лампу именно кто-то держал: раздались мягкие быстрые шаги, свет начал отдаляться, а затем спускаться вниз. Помощник заместителя директора любил подвалы и замкнутые пространства, чувствуя себя там гораздо уютнее, чем на просторах полей. Поэтому он без колебаний поспешил следом.

Таким манером они миновали два пролета и оказались на последнем подвальном этаже Института. Сюда редко заходили даже работники персонала, не говоря о воспитанниках и наставниках. Здесь хранились запасные части инвентаря, вина для высоких гостей, недосписанный хлам и полусгнившие знамена с драным выцветшим шитьем. Откуда взялись последние, не знала ни одна живая душа. Все это лежало на полках в тесных комнатах, расположенных по обеим сторонам подвального коридора.

Помощник пожалел, что сам не догадался прихватить лампу или свечу. Темнота сгустилась, невозможно было разглядеть собственную вытянутую руку. Тем не менее, огонек по-прежнему маячил впереди.

- Немедленно иди сюда! – приказал мужчина, прибавляя шаг. – Заблудишься!

Заскрежетала дверь одной из комнат-хранилищ. Свет пропал. Помощник быстро добрался до комнаты и заглянул внутрь. Лампа по-прежнему была там, и ее вроде бы даже держала чья-то тонкая рука.

- Вот и попался, - удовлетворенно сказал преследователь, вошел и приблизился к лампе.

Только теперь он сумел разглядеть, что некто подвесил ее на запястье старого манекена, по которому когда-то учились воспитанники-врачи. А из живых людей в комнате был только сам помощник. В этот момент раздался громкий пронзительный скрежет, и дверь за спиной мужчины захлопнулась. Поняв, что попал в ловушку, он снял лампу, подошел к выходу и гневно постучался.

- Прекратите шутки! Я вам всем устрою веселую жизнь, если не отопрете!

Но за дверью отозвалась лишь тишина.

========== Глава 8. Тайна, о которой узнают все ==========

Неба утреннего стяг…

В жизни важен первый шаг.

Слышишь: реют над страною

Ветры яростных атак.

Н. Добронравов

Когда Выля, умытый Гера, Тенька в форме врача и Ристинка с лицом протестующей обреченности подошли к актовому залу, Клима уже ждала их.

- Где вас носило?

- Отбой только что пробили, - резонно заметил Гера.

- Как ты собираешься попасть внутрь? – перешел к делу Тенька, отвлекая обоих от очередного препирательства.

Клима достала из поясного кармана большую связку ключей.

- Где ты их взяла? – удивилась Выля.

- Стащила у Крота, - обда неопределенно махнула рукой. – Ключ от актового зала там непременно должен быть, нужно только подобрать.

- А что ты с ним самим сделала? – у Геры внутри все похолодело. Если сейчас окажется, что Клима совершила настоящее убийство…

- Заперла в нижнем подвале. На швабру. До утра его точно никто не хватится, а потом найдут. Не сразу, но в пределах этой недели.

Гера покачал головой, но ничего не сказал. По сравнению с некоторыми Климиными жертвами, помощник заместителя директора еще легко отделался.

Ключ подобрали быстро, и Выля во всеуслышание заключила, что у Теньки счастливая рука. Девушка с самого начала уделяла веду слишком много внимания, чего тот предпочитал не замечать.

Актовый зал Института был огромен. Он запросто вмещал полторы тысячи воспитанников и сотню-другую наставников. У противоположной от входа стены зала стояла деревянная сцена, полая внутри. Она занимала седьмую часть зала. Со сцены говорили речи директор, наставники и приезжее руководство, на ней разыгрывали театральные постановки воспитанники. Кресел для зрителей в зале сейчас почти не было, только около боковых стен. За ненадобностью кресла обычно пылились в кладовке.

Клима поднялась на сцену и дернула флаг Ордена, висящий у дальней стены – красно-зелено-желтый триколор, цвета в котором чередовались по диагонали, от нижнего левого угла к правому верхнему.

- Гера, помоги. У меня не хватает сил сорвать его.

“Правая рука” без раздумий встал рядом и схватился за полотнище. Флаг с печальным шуршанием осел на доски сцены. Ристинка шумно вздохнула. Клима сделала знак Выле, та передала ей узел.

- Там что, твое знамя? – догадался Гера. – Неужели ведское, белые кляксы на фиолетовом?

- Нет, у ведов уже больше четырехсот лет свой флаг, - ответил за Климу Тенька. - Они совсем недолго сражались под знаменами обды. А когда стало понятно, что конца войне еще долго не будет, а Гарлей потерян, среди сторонников прежней власти был объявлен траур. В знак этого алый плащ последней обды, который уже успел послужить знаменем защитникам города, окрасили голубым, как символ того, что без сильфов в этой темной истории не обошлось, и Принамкский край теперь под гнетом Небес. Прежний цвет наложился на новый, и вышел фиолетовый. А золотое шитье заляпали белой известью, мол, не время для роскоши. Теперь-то уже никто так не делает, сразу ткут фиолетовую материю и нашивают на нее аляповатые белые лоскуты.

- Я нашла в библиотеке древние геральдические записи, там – описание прежнего флага. А девочки с шестого года сумели его воссоздать, - Клима развязала узел и встряхнула знамя, расправляя. – Теперь неси лесенку, повесим его на место орденского.

Не только Гера, но Тенька, Выля и даже Ристинка замерли в невольном благоговении. Знамя обды было сшито из огромного отрезазолотой ткани, обычно шедшей на отделку нарядов для политиков. Тонкие драгоценные нити блестели в полумраке: в актовом зале еще не зажгли ламп. В центре флага был вышит пурпуром знак обды – три вертикальные полосы и горизонтальная наперекрест им. Такой же цвет украшал уголки и края.

- Пурпур и золото – достойный ответ сильфийскому голубому с серебром, - заметил вед.

Золотой флаг приладили на стену, триколор смяли и затолкали в угол. Клима отдала последние распоряжения, кто и как должен себя вести на собрании. Выля и Ристинка с лучинами обошли все лампы. Через час актовый зал преобразился. Свет заставил знамя обды пылать ярче полуденного солнца, герб ожил, напоминая пульсирующий кровавый росчерк.

Клима и Тенька спрятались за кулисы, Выля и Гера подошли к дверям, чтобы встретить остальных. Ристинка с насупленным видом села сбоку от сцены, забившись в угол. Больше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы последние три года обернулись сном. Чтобы она сидела на белой веранде их дома в пригороде Мавин-Тэлэя, рядом с женихом и младшими братишками, качая на руках совсем крохотную сестру. И чтобы твердо знала: Орден – добро, веды – зло, а обды нет и никогда не было. Происходящее ныне казалось бывшей благородной госпоже святотатством.

В двери актового зала тихонько поскреблись. Это пришли трое неразлучных друзей – Нелька, Вапра и Кезар. Так вышло, что в организацию их по отдельности привела сама Клима, поэтому до сегодняшнего дня они не знали даже друг о друге.

- Гера? – вытаращился Нелька, увидев, кто их встречает. – Гера Таизон?! Ты что здесь делаешь?

- Он “правая рука” Климы, - ответила Выля за друга. Тот с пятого года пользовался популярностью в Институте – сильный, смелый, да вдобавок отличник и собой хорош. Гере прочили даже титул благородного господина в отдаленном будущем.

- Вот теперь я железно уверен, что обда во главе Принамкского края – это всерьез, - выпалил Кезар.

- А ты сомневался? – прищурился Гера.

- Глядя на Климу – никогда. Теперь я еще знаю, что это произойдет быстрее моих ожиданий.

- Где, кстати, наша обда? – спросил Вапра, озираясь. – Мы сделали все, как она велела, даже сейчас проследили за господином помощником. Сидит в засаде, как миленький!

- Клима появится, когда все соберутся, - ответил Гера. – Вы молодцы, ребята!

Он не знал точно, что поручила восьмигодкам Клима, но решил этого не показывать.

Вслед за троицей пришли девочки-шестигодки, которые шили знамя. Они тоже очень удивились Гере, приведя того в замешательство.

- Почему никто не допускает мысли, что я могу быть сторонником обды? – тихо и немного возмущенно поинтересовался он у Выли.

- Ты же самый правильный парень Института! – фыркнула та.

- Я?!

- Только не говори, что для тебя это новость. Любимец наставников и девчонок, победитель соревнований, будущий орденский командир – да скорее Гульку в чем-то заподозрят, чем тебя.

В этот момент пришла Лейша Вый со своей рыженькой подружкой.

- Гера?! – ахнула рыжая и расхохоталась. – А я еще не понимала, почему Клима запретила говорить тебе про обду! Ты давно ее сторонник?

- С самого начала, - Гера покосился на Вылю, молча признавая ее правоту. – Я “правая рука” обды.

- Ух, здорово! А скоро собрание начнется?

- Когда все придут. Занимайте пока места.

- А много народу будет? – спросила Лейша.

- Увидишь, - отрезала Выля.

Народу было много. Мальчики и девочки со всех отделений, от четвертого года и старше. Они приходили и приходили, а встречающие невольно поражались размерам организации, которую Клима сумела не только собрать, но и несколько лет держать в абсолютной тайне. Пришла тихоня-Арулечка со своими братьями, которые учились на седьмом году врачевательского отделения. Выля была потрясена, что из двадцати пяти ласточек девятого года пришли двенадцать. И это не считая мальчишек! Вот так живешь с людьми в одной комнате и не подозреваешь…

Гера тоже узнал многих своих одногодников и одногодниц. Притом каждый при виде него так удивлялся, словно Гера уже был благородным господином, а встреча планировалась в поддержку ведов. Впрочем, дети благородных господ среди прибывших тоже имелись, хоть и немного. Всего организация насчитывала около пятисот человек.

Наконец Выля и Гера заперли двери, протолкались к сцене и влезли на нее, как было условлено. Клима вышла из-за кулис, прямо держа спину и не пряча пронзительный взгляд. Она дошла до центра и повернулась лицом к залу. Мигом стало тише.

Обда увидела лица, много-много обращенных к ней знакомых лиц. Она могла вспомнить имя каждого из присутствующих, его характер, слабости и привычки. Клима не забывала такого никогда, наверное, благодаря таланту. Обда смотрела в глаза толпы и чувствовала, как ее сердце наполняется решимостью, а голова становится особенно светлой и ясной. Клима никогда не говорила речи перед столь огромным количеством слушателей. Но она знала, что это будет ее лучшая речь на сегодня. И чем больше народу, тем увереннее голос и ярче слова. Клима упивалась вниманием толпы, она видела все ниточки, за которые можно дернуть. Она сейчас могла внушить присутствующим все.

Краем глаза Клима увидела, что справа от нее встал Гера, а слева – Выля. Теперь можно начинать.

- Друзья мои! Мои соратники! Я приветствую вас от всей души!

С зала будто сдернули покров тишины. Заорали, затопотали, захлопали. Никто вне зала не услышит шума - Тенька постарался на славу, звуки глохли в пределах пары-тройки метров от двери. Клима смотрела в толпу и забирала у нее выжидательное равнодушие, делясь пламенной жаждой свершений.

- Я – обда! А вы те, кто прекратит эту войну! Мы объединим Принамкский край! Наша родина снова будет величайшей из держав! Нас будут уважать и сильфы, и люди гор, и морские кочевники!

Каждая фраза отзывалась в толпе согласным криком, который становился все громче, крепче и решительней.

- Посмотрите на этот флаг! В нем золото наших полей и волос, он светит, как наше доброе солнце. А герб означает мою клятву быть с вами, что бы ни было. Он писан моей кровью, которую я всю отдам за вас, если потребуется. Я клянусь, что мы будем едины! Я клянусь, что прекращу войну! Вы хотите этого?

Рев отозвался у обды в груди, задрожала сцена.

- Пусть ко мне поднимутся те, кто сшил знамя нашей победы! И те, кто помог мне сегодня организовать нашу встречу. Идите же сюда, встаньте рядом со мной!

Нелька, Вапра, Кезар и девочки-шестигодки поднялись на сцену. Клима продолжала:

- Многих из вас всю жизнь учили ненавидеть ведов. А знаете почему? Потому что когда Орден сверг обду и расколол нашу великую страну, веды воспротивились этому! Они были за обду! А вы за обду? Вы – за меня?

Громогласное «Да!» из зала и со сцены. Клима махнула рукой, и Тенька вышел, вставая рядом.

- Это вед! – крикнула Клима. – Но он тоже мой друг и соратник, он помог организовать эту встречу. Его зовут Тенька и он такой же, как мы! Все веды такие же, как мы, орденские! Мы - один народ! Те, кто живет рядом с границей, видит ведов каждый день, подтвердите мои слова!

Под дружный ор Тенька взмахнул руками и с потолка западали сияющие «снежинки» из лампового света. Такой иллюминации актовый зал не видел никогда.

- Посмотрите, как красиво! Орден лишил нас этого, объявив ведов злом. Но мы здесь! И мы можем все изменить! Да здравствует единство Принамкского края! Да здравствует родина без войны!

Клима говорила много, вдохновенно, толпа ловила каждое ее слово. Равнодушных не осталось. Пронзительный голос обды заставлял забыть обо всем, кроме ее речей.

- А теперь я даю слово Гернесу Таизону, одному из лучших летчиков нашего Института, многократному победителю соревнований, человеку без страха и упрека, моей “правой руке”!

- Об тучу стукнулась? – прошипел Гера Климе на ухо, пока все радостно приветствовали его. – Мы так не договаривались! Я даже не знаю, что сказать!

- Расскажи, как ты стал моей “правой рукой”. Представь, что это экзамен по риторике и говори, - снова громогласно, на весь зал: - Гера!

Толпа подхватила крик, раскачала и выплеснула в потолок. Гера поднял руку, стало тише. Ему, в отличие от Климы, не раз приходилось говорить на публику – обязывало положение «многократного победителя». А благодаря урокам риторики Герина речь была легкой, складной и искренней. Она тоже могла разжечь огонь в сердцах окружающих, пусть не такой рьяно пылающий, как от слов Климы.

- В первую очередь, я говорю вам всем: спасибо! За то, что поверили, пришли, за то, что хотите изменить нашу родину к лучшему. Я близко познакомился с Климой, нашей обдой, когда учился на пятом году. Тогда стоял ненастный осенний день. Я полировал доску в сарайчике на летном поле и думал об увиденном летом на границе. Зачем люди убивают друг друга? Почему у сильфов нет междоусобной войны? Я вырос недалеко от ведских земель, у нас почти не велось боев. Я часто играл с ребятами из ведских сел, дико думать, что когда-нибудь нам придется драться не в шутку, а насмерть.

- А у меня тетка за границей живет! – крикнул кто-то из зала. – Она даже колдовать умеет, роды у мамки принимала и тучи постоянно гоняет!

Остальные отозвались одобрительным ропотом. Гера терпеливо дождался тишины и продолжил:

- В сарай вошла девочка. Я, разумеется, видел ее раньше – очень уж приметная внешность – но никогда не заговаривал. «Меня зовут Клима, - сказала девочка. – Я обда». Мне было странно слышать, как она называет себя титулом древних владык. Я спросил, с чего она это взяла. Тогда Клима схватила со стены ортону и полоснула себя по руке. И, глядя на те светящиеся порезы и полные решимости глаза, я понял: она - обда, ничем не хуже легендарных. А может, и лучше, потому что те проворонили власть, а Клима вернет ее и приведет нашу родину к миру и процветанию. Да здравствует Климэн, новая обда Принамкского края!

От вопля содрогнулись стены. Гера отступил на шаг вглубь сцены. Его речь удалась. Теперь можно было незаметно перевести дух, вытереть пот со лба и послушать, что еще скажет Клима. Гера немного сократил и приукрасил их первую встречу. Ни о какой политике войны и мира летчик-пятигодка в тот далекий день не размышлял. То есть, подобные мысли имели место, но совершенно в другое время. И Клима потратила куда больше часа, убеждая его в своей правоте. Гере стоило огромных трудов разглядеть в угловатой длинноносой девчонке хотя бы тень древнего величия обд. Одно дело – слушать небывалые сказки о самых хитрых, мудрых и могущественных мира сего, а другое – принять все это в лице какой-то младшегодки, пусть и почти его ровесницы - разница всего несколько месяцев. Юноша до сих пор иногда сомневался, особенно, если забывал Климин взгляд. Но таких пронзительных глаз даже у директора не было.

А обда тем временем продолжала говорить:

- Посмотрите, кто стоит рядом со мной! Гера – моя «правая рука», Выля – моя «левая рука», - Клима поименно перечислила всех. – Они на сцене, потому что верят в меня и стремятся к объединению Принамкского края. Но вы ведь тоже хотите этого?

Снова «Да!», громкое и уже какое-то экстатическое.

- Так чего же вы там стоите? Поднимайтесь ко мне! Все! Все поднимайтесь! Будем же едины!

Народ повалил наверх. Зал опустел, а на сцене не осталось даже места вертикально поставить доску.

- Возьмитесь за руки! Коснитесь своих соратников! Запомните лица вокруг – теперь вы одно целое! Что бы ни случилось – поможете вы и помогут вам!

Они стояли и кричали, было тесно и до жути радостно. Даже Ристинка чуть поддалась общему настроению. Климу зажали и захватали так, что она едва могла говорить, но все же не умолкала:

- Теперь, чтобы узнать друг друга среди множества людей, вам достаточно сказать: обда жива! И показать наш тайный жест. Кто помнит его? Покажите!

Помнили все. Руки взметнулись вверх: указательный палец левой перпендикулярно трем пальцам правой.

Знак Принамкского края.

Знак обды. Единства. Власти.

- У нас будут враги, - кричала Клима. - Они уже есть. Но среди нас врагов не будет никогда, ибо мы!..

- …Едины! – подхватила толпа.

Собрание длилось несколько часов. Клима говорила речи, отвечала на вопросы, рассказывала какие-то истории, частью придуманные на ходу. Мелькали под потолком Тенькины световые «снежинки», золотое знамя плескало бликами. А Институт спал, не подозревая, что это ночь начала перемен.

Не спала только толстая ключница. Уже который год она маялась бессонницей, поэтому ночами частенько выходила из своей каморки и со свечой в руках бродила по гулким пустым коридорам, бормоча себе под нос что-то неприятное. На нее редко натыкались воспитанники и еще реже – наставники. Хотя случаи были, судя по тому, что в Институте уже лет пять ходили байки о Жирной Сильфиде. Сильфы от природы почти не толстеют, к старости особенно истончаясь. Но говорили, якобы была такая сильфида, которая очень любила поесть. Однажды в Институте устроили посольский прием с угощениями. Сильфида ела-ела, аж распухла, но казалось ей все мало. Тогда она набила карманы сырами, колбасами, булками, масляными пирожными и пустилась на поиски кладовых с продовольствием. Но заплутала с непривычки в коридорах, испугалась, что отощает с голоду, и разом съела все свои припасы. Отчего лопнула и развеялась. С тех пор бродит ночами по верхним и средним этажам, ищет путь в подвальные кладовые. Найти, ясное дело не может, от чего злится и пожирает всякого, кто встретится на пути. Моралей у этой истории имелось целых две: поучительная и практическая. Первая гласила, что нельзя переедать, паниковать, отбиваться от коллектива и жадничать, а вторая: увидишь во мраке коридоров грузный силуэт в белой ночнушке – беги без оглядки.

Одним словом, силуэт толстой ключницы был известнее, чем она сама. И совершенно зря, потому как ключница замечала и слышала массу интересных вещей, а будь у нее слушатели – делилась бы. Даже Клима не догадывалась о существовании ключницы, иначе непременно убрала бы на ночь и ее.

Итак, прогуливаясь со свечой по пустынным коридорам, ключница непостижимым образом услышала странные звуки, доносящиеся из актового зала. Иной бы подумал на привидения и убежал, но кому как не живому воплощению Жирной Сильфиды знать, что никаких призраков в Институте нет. Женщина бесстрашно пришла под двери зала и, убедившись, что они заперты изнутри, а в замке с той стороны торчит ключ, навострила уши.

Надо заметить, толстая ключница была одной из немногих персон, которые знали истинную историю Принамкского края, но все равно радели за победу Ордена. Что послужило причиной таких взглядов – веды, убившие двоих ее сыновей, или тайная любовь к наиблагороднейшему – неизвестно. Главное, что услыхав слова «новая обда», «конец войны», «единство» и «веды», ключница разъярилась, перепугалась и со всех ног бросилась к директору. К счастью для собравшихся, имя «новой обды» так и осталось не услышанным.

Директора на месте не было. А еще троих его помощников, заместителя, помощника заместителя, сторожей, секретарей, наставницы дипломатических искусств и той части персонала, которая уехала нынче на границу. Пока толстая ключница вперевалку, путаясь в собственных телесах, добралась до наставницы полетов, успел забрезжить рассвет…

…Они расходились засветло, маленькими группами. Клима почти каждому объяснила, как следует вести себя утром и что говорить, если возникнут подозрения. Но последнее было лишь дополнительной мерой. Клима всегда верила, что сторонники ее не подведут. А после собрания знала это наверняка. Здесь не было случайных людей, недаром она кропотливо собирала их четыре года.

Наконец, в зале остались только Клима и Тенька с Ристинкой. Геру и Вылю обда отослала спать, заявив, мол, сейчас отведет «беженцев» на чердак и тоже отправится в кровать. Но Тенька успел заметить, что она недоговаривает.

Выпроводив свои «руки», Клима вернулась к сцене и некоторое время пристально изучала золотое знамя.

- Тенька, ты можешь придать ему вид орденского триколора, а если потребуется – мгновенно вернуть прежний?

- Клима, - всплеснул руками вед. – Я же тебе рассказывал, в чем состоит принцип колдовства! Да у нас последняя селянка не скажет того, что ляпнула ты!

- Разъясни еще раз.

Тенька демонстративно закатил глаза, но принялся за рассказ.

- Наш мир живет по особым законам, которые зовутся естественными свойствами. Самое простое: вода может быть холодным льдом на морозе и горячим паром на жаре. Все уроненное падает вертикально вниз, если не вмешаются сильфы. Вода преломляет свет. Камень твердый, а дерево мягкое. Список естественных свойств огромен, притом туда постоянно добавляются новые. А колдовство состоит в изменении этих свойств. Горячий лед, невесомый, словно пар. Желеобразный камень. То, что я вытворяю со светом, ты видела. Все возможности колдуна зависят от того, сколько он знает естественных свойств и способов из изменения. И колдовать легко только с хорошо изученными вещами. Например, про воду известно почти все. Или про известняк, некоторые породы деревьев и виды металлов, свет. Ткань знамени сложная, из разных веществ, обладающих разными естественными свойствами. Чтобы исполнить твою просьбу, мне придется расчертить флаг на три части и долго изменять каждую. А там еще и герб, он тоже из других ниток. Я управлюсь лишь к утру, и на обратный процесс мне потребуется не меньше времени.

- Поняла, - вздохнула Клима. – А ты можешь приклеить один флаг к другому, а потом быстро разъединить их?

- Это – проще. Неси воду, обольем флаги. С тканями напрямую возиться – себе дороже.

Они соединили золотое знамя с триколором и повесили на место.

- Теперь на чердак? – с надеждой спросила Ристинка.

В этот момент за дверями раздался тревожный стук, а затем панический Вылин шепот:

- Клима? Клима, ты там?

Обда повернула ключ и впустила «левую руку». Выля была бледна, ее губы дрожали, руки теребили подол нижней сорочки, на которую была наспех наброшена куртка.

- В чем дело? – спросил Тенька, заглядывая девушке в глаза: не свихнулась ли?

- Плохо все! Едва мы успели раздеться и лечь, как примчалась госпожа наставница полетов, оглядела комнату, да как заорет: «Где Ченара?!» Мы еле ее убедили, что ты всю ночь проспала, а сейчас вышла в уборную.

- Все вместе убеждали?! – Клима едва за голову не схватилась.

- Нет, мы же не об тучу стукнутые! По слову, по два, просто и ненавязчиво… Но Клима, тебе надо спешить! Кто-то пронюхал о нашем собрании, счастье, что так поздно!

Клима кивнула и отдала Теньке ключи со словами:

- Запрешь зал и подбросишь связку в подвал. Потом проводи Ристинку до чердака, а сам погуляй по Институту, чтобы быть в курсе событий.

Вед понятливо кивнул. Клима и Выля помчались в спальню.

***

За этот ничтожно малый остаток ночи Климе так и не довелось уснуть. Никто в Институте больше не спал: воспитанники сидели по комнатам и втихаря сплетничали. Свежайшие новости, тайные сведения и слухи, казалось, просачиваются сквозь стены. Откуда-то уже было известно, что под покровом темноты в актовом зале творилось загадочное беззаконие, все руководство подевалось неведомо куда еще вечером, а сейчас наставница полетов носится, как ортоной подстреленная, и пытается хоть кого-нибудь организовать. Время отбоя пока не истекло, и все с нетерпением ждали начала занятий, когда можно будет разузнать подробности и обменяться мнениями.

- Это все ведские штучки, - убежденно вещала со своей кровати Гулька, от избытка чувств оседлав подушку, словно лошадь. - Помните, в начале месяца веда ловили? Ну, который еще забор поломал? Вот, он никуда не убежал, а спрятался среди нас и теперь тайно наводит смуту!

- Неужто мы бы веда не распознали? - с иронией, понятной только посвященным, спросила Выля.

- Ох, ласточка, не скажи! - Гулька пришпорила подушку коленями. - Когда мой папочка армией командовал, он ведов насмотрелся столько… Ну, как я сильфов! И не с чего тут смеяться! Папочка рассказывал, что веды, даже самые родовитые, лицами и телосложением один в один наши крестьяне: коренастые чаще всего, золотоволосые, черноглазые, скулы широкие, носы вздернутые. Не то, что наша знать, у нас и легкость, и грация…

- Это оттого, что веды с сильфами в браки не вступали, - вставила Арулечка.

- А зря, ласточки! - убежденно заявила сплетница. - Сильфы, я вам скажу…

Разговор из политического плавно перетек в амурный. Клима в обсуждениях не участвовала, сидела, завернувшись в одеяло, и как могла изображала заинтересованность. Обду сильно клонило в сон, но показывать это было нельзя. Она злилась на себя, не понимая, почему тело так ее подводит. Вон, даже хрупкая Арулечка не выглядит усталой. А Клима, которая на пятом году частенько спала по полчаса в сутки и ухитрилась ни разу этого не показать, сейчас валится с ног.

Подъем задержали на целых два часа, что породило новую волну домыслов, каждый невероятнее предыдущего. Единственный вед постепенно вырос до целого отряда диверсантов, которым повелели захватить Институт и устроить в нем сначала засаду для наиблагороднейшего, а потом личный дворец Эдамора Карея, чтобы ему было где вдоволь в носу ковыряться. А то, говорят, он вознесся в Фирондо до небывалых высот, на людях уже неприлично.

- Хорошо, что Тенька не слышит, - шепнула Выля Климе.

- Ты ему расскажи.

- Вот еще! Обидится. Я дружить с ним хочу, а не дразниться.

- Только дружить? - проницательно уточнила Клима.

Выля густо покраснела и замяла разговор.

Еще никогда в истории Института колокол подъема не встречали с таким воодушевлением. Гулька вскочила первой, подушка полетела на пол. Выля встрепенулась, Арулечка с невиданной скоростью заплетала косы. Девочки возбужденно галдели, одеваясь; кругом царила предвкушающая суета.

Клима с трудом заставила себя выпрямиться, спустить ноги с кровати и раз-другой провести расческой по волосам. Хорошо, что они никогда не вырастали ниже лопаток - плетение косы, даже самой простой, девушка бы не осилила. Ее глаза закрывались, а голова все норовила склониться на грудь.

- Ты чего? - спросила Выля, заметив неладное.

Обда молча передернула плечами и попыталась надеть вместо куртки штаны. Потом последним усилием воли взяла себя в руки, облачилась в форму и направилась к выходу из спальни. Климу неприятно знобило.

По пути на поле воспитанниц нашла наставница полетов и сказала, что занятий на досках сегодня не будет, дел невпроворот. Поэтому пусть возвращаются в спальню или в зал досуга и ждут там следующего урока. К известию отнеслись положительно, а утро из тревожно-загадочного превратилось в радостное.

Выля обратила внимание, что Клима держится за стену, стараясь казаться незаметной, спрятать слабость от окружающих. Когда ласточки и, в особенности, неугомонная Гулька скрылись за поворотом коридора, Выля потормошила обду.

- Я хочу спать, - хрипло сказала Клима, не поднимая головы. - Не знаю, что со мной, словно заболела.

- Пойдем, я отведу тебя на чердак. Уверена, Тенька что-нибудь придумает.

- Тенька сейчас где-то в Институте, а не на чердаке.

- Я помогу тебе дойти, а потом найду его. Давай, держись за меня, вся шатаешься.

Путь до чердака показался Климе бесконечным мутным сном, полным лестниц и каменных стен. Иногда она засыпала, обвисая на Вылином плече, иногда пыталась бежать, надеясь, что так выйдет быстрее. Выля обращалась с ней, как с раненой, четко по пройденной недавно инструкции. Обда плохо запомнила момент, когда “левая рука” отворила укромную дверь, и путь по узенькой винтовой лестнице, и удивленные глаза Ристинки, желтые, как листья осенью…

- Что с ней?

- Не знаю, - Выля осторожно уложила спящую Климу на мешки. - Тенька давно ушел?

- Пару часов назад.

- Куда, не говорил?

- Представь себе, - бывшая благородная госпожа произнесла это таким тоном, словно делала собеседнице огромное одолжение. - Сказал, первую половину дня у актового зала будет крутиться, потом в столовую перекусить пойдет, а затем по коридорам поблуждает. Больно, говорит, отделка у нас в Институте красивая.

Выля оглянулась и, сжав губы, посмотрела на свою обду. Ту, которой присягала, которой все они этой ночью доверили будущее Принамкского края. В лице ни кровинки, под глазами темные круги, губы побелели. Но дышала Клима ровно, не металась, как в лихорадке и, если бы не замученный вид, сошла за простую спящую.

- Я пойду его искать, - медленно проговорила Выля. - А ты присмотри за ней. Ты же врач, можешь помочь, если что…

- Мы заморочки обд не проходили, - резко сказала Ристинка. - Может, у нее вообще что-нибудь заразное. Надо было в лазарет нести, а ты сюда притащила.

- Об тучу стукнулась?! А если такое только у обд бывает, и они обо всем догадаются?

- Сейчас твоя обда выглядит так, словно много дней не спала, не ела и перетаскивала тяжести. Ну, или начальная стадия бесцветки.

- Чур тебя и твой глупый язык! - плюнула Выля и выбежала с чердака, хлопнув дверью.

Ристинка фыркнула и передернула плечами. Она была благородной госпожой по рождению и умела держать себя в руках. Поэтому ее часто раздражало, когда окружающие позволяли показывать то, что у них на душе. Ристя подсела к Климе и потрогала ее лоб. Теплый. Значит, не бесцветка. При ней тело становится ледяным, а потом белеет. Лишаются цвета волосы и кожа, краснеют карие глаза. Под конец даже кровь из алой превращается в белесую и вязкую, а человек умирает от удушья. Страшная болезнь и малоизученная. Скорее не заразная, чем наоборот, но бывали случаи, когда бесцветка выкашивала целые семьи. Какими только способами ее не пытались лечить, вплоть до проклятого ведского колдовства и благородной сильфийской магии! Врачевательская энциклопедия приводила внушительный список лекарств, которые облегчали участь больного, а иногда и помогали ему выздороветь. Но многие маститые врачи полагали, что все это лишь совпадение. Нет средства от бесцветки, как нет объяснения, отчего порою здоровый и полный жизни человек за неделю истлевал, а иной, слабый и болезненный, держался месяцами или вовсе поправлялся. Бесцветка забирала и бедняков, и богачей, благо все же нечасто. За прошлый год на орденской половине Принамкского края болело сто двенадцать человек, притом тридцать девять выздоровели. Сильфы тоже иногда болели бесцветкой, но лишь старики. И дети от смешанный браков еще ни разу не угасли в юности.

Ристинида Ар была почти чистокровным человеком - редкость среди господ. Глядя на Климу, она пыталась понять, нет ли в родословной этой возомнившей себя невесть кем селянки сильфийских корней? Не вырастают у нормальных людей такие длинные носы. Если уроженец Холмов все-таки имел место, бесцветка Климе в ближайшие полсотни лет точно не грозит.

***

Выле посчастливилось натолкнуться на Теньку совсем недалеко от чердака. Взволнованная девушка не могла связать и пары слов, но по ее лицу вед понял: случилось страшное. Без лишних вопросов позволил схватить себя за руку и потащить в нужном направлении. Со стороны это выглядело забавно - Тенька был невидим, точнее, принимал цвет всего, что его окружало. Но Выля бежала быстро, по маскировке проходила рябь, и казалось, девушка тянет за собою сгусток искаженной пустоты.

На чердаке, выслушав сбивчивый рассказ и осмотрев виновницу переполоха, Тенька протянул:

- Надо же, как интересненько получилось…

Выле захотелось стукнуть колдуна чем-нибудь тяжелым.

- Делай что-нибудь!

- А чего вы от меня хотите? - удивился юноша.

- Ты же вед, помоги ей, - ядовито сказала Ристинка.

- Ты же врач, сама помоги! - передразнил Тенька. - С чего вы взяли, что я могу быть полезен?

- Ты знаешь все про обд… - начала Выля.

- Погоди-погоди, это вовсе не так! Мне известно не больше, чем обычному уроженцу той половины Принамкского края. Сказки, легенды, пара-тройка народных премудростей - все! И я, как вы, не знаю, с какой радости Клима вдруг уснула. Вот если б ты мне задачу по астрономии предложила решить, тогда…

- Но ты ведь проводил обряды!

- Выля! Эти, как ты выразилась, “обряды” - суть и основа всего колдовства. Оно и пошло-то от обд. Первые колдуны были ее духовной опорой. А потом уже открылось, что имея навыки “обрядов”, можно творить массу других полезных вещей. Сейчас то древнее колдовство используют как тренировку для новичков. Поэтому, кстати веды, знакомые с таинством колдовства, физически не способны причинить обде зло. Это как клятва, только знак не вырезается на коже, а сам человек становится знаком. Как вы знаете, ни один из умеющих колдовать не примкнул к Ордену. А что сейчас творится с Климой, одним высшим силам ведомо. Эх, знал бы я, что моя жизнь так интересненько повернется, хоть в библиотеке Фирондо помимо книг о ритмике и математике поискал какие-нибудь исторические сводки…

- Неужели ты совсем ничего не можешь сделать? - Выля чуть не плакала.

- Большее, на что я способен, это погрузить ее в более глубокий сон, - проворчал Тенька. - Видели когда-нибудь зимой мороженных кузнечиков?

- А она от этого проснется? Так погрузи, чего ты ждешь!

- И правда, Тенька, - вступила в беседу Ристя. - Делай что-нибудь, если можешь, незачем ломаться.

- Да вы свихнулись, обе! Как можно проснуться от заморозки?! Я сказал так, чтобы подчеркнуть свое бессилие. Но если вам угодно угробить свою обду… Я с мышами уже третий год экспериментирую: усыпить - запросто, а при пробуждении половина взрывается. Там такая интересненькая схема…

- Ты же сказал, что не можешь причинить обде вред, - удивилась Ристинка.

- Так в благих же целях! - Тенька саркастически развел руками. - В отличие от обычной клятвы, верность ведов до ужаса обтекаема. Плохо будет только при осознанном и намеренном предательстве с использованием колдовства.

Выля села у Климиного изголовья и разрыдалась. Тенька поморщился.

- Успокойся. Лучше расскажите мне ваши предположения, и вместе подумаем.

- К-какие предположения? - всхлипнула Выля. Она увидела на Тенькином лице недовольную гримасу и постаралась успокоиться.

- То есть, вы даже не думали, что да как, а сразу побежали за мной?

- Решили, ты все точно знаешь, - пожала плечами Ристя. - Я оценила общее состояние и поняла, что таких недугов мы не проходили.

- Высшие силы, ну почему большинство девчонок похожи на мою недалекую сестрицу, а не на Климу! Давайте рассуждать. С ней раньше бывало подобное?

- Нет, - очередной всхлип Выля все-таки подавила. - Даже в детстве. Клима говорила, ей всегда требовалось мало времени на сон.

- Так. Значит, при обычном порядке вещей такой вариант хода эксперимента исключается… Да не смотрите так, это я на терминологию сбился, удобнее ведь. Что в последнее время Клима делала такого, чего не бывало никогда?

- Так собрание устроила!

- Выля, незачем орать, почем я знаю, что оно у вас было первое. Значит, раньше она не выступала перед публикой?

- Выступала! Уроки отвечала.

- А используя талант?

- Вербовала сторонников, обманывала наставников.

- И ей случалось использовать талант обды много часов подряд перед толпой больше пары сотен человек?

- Не припоминаю. Такое, как этой ночью, впервые было.

- Значит, - просиял Тенька, - вывод таков: сбой хода эксперимента вызван переменой исходных данных! Причина Климиного сна в собрании!

- Складно, но глупо, - заметила Ристинка.

- Да, - кивнула Выля, - Гера, например, постоянно выступает перед всем Институтом, и ничего. Даже в первый раз с ним все хорошо было. Ну какой нормальный человек…

- Клима - обда, - перебил Тенька. - у нее все по определению не как у людей и сильфов. Я убежден, что она слегла из-за собрания. Не рассчитала силы на первых порах… Точно! Вполне интересненький расклад! Как вам такая теория: обда устает потому, что во время речей призывает высшие силы! Никто этого не делает кроме нее. Певец-любитель может часами драть глотку и ничего ему не будет, а начинающий мастер споет пару песен - и все, голос сел.

- С Климой как быть, теоретик? - сдвинула брови Ристя.

- Подождать, пока выспится. А что мы еще можем? Выля пусть пойдет в вашу библиотеку, поищет чего. Вдруг мы не первые, у кого обда засыпает? Может, наши древние предшественники оставили письменные инструкции.

- Ты полагаешь, я найду все это в библиотеке Института?

- Клима же разыскала когда-то записи про обд! Где они, кстати?

- У нее в кровати, за дощечкой.

- Ну, так принеси.

- А Клима мне потом голову снимет, что я у нее рылась.

- Если проснется, - вставила Ристинка нервно.

Едва успокоившаяся Выля снова начала всхлипывать. Тенька с тоской оглянулся на Климу. Он смутно понимал, что если хорошенько прикрикнуть на обеих, то они сразу же прекратят заниматься глупостями. Но Тенька не любил повышать голос в гневе. Даже когда кому-нибудь удавалось вывести его из себя, вед говорил тихо, но так вкрадчиво, что кровь стыла в жилах. Вот Клима могла наорать в случае чего. А Гера вообще говорил громко, и уж если приходилось ругаться…

- Я, пожалуй, поищу Геру, - решил Тенька. - Надо его тоже известить, - и подумал, что друг лучше него справится с этим сборищем истеричек.

***

- Как спит?!

- Гера, замолчи.

- Почему спит?!

- Мы не знаем, - в который раз повторил Тенька. - Возможно, перетрудилась на собрании.

“Правая рука” шумно втянул носом воздух и резко выдохнул. У колдуна гора с плеч свалилась. Известие было встречено бурно, даже слишком, и Тенька на миг испугался, что Гера тоже начнет паниковать. Но, к счастью, недооценил его. Гера паниковал только по пустякам. А стоило случиться мало-мальски серьезной беде, мигом взял себя в руки.

- Она долго может спать? Ты пытался что-нибудь с этим сделать?

- Поверь, все возможное, - Тенька опустил, что пределом его возможностей были теоретические рассуждения. - Выля сейчас пошла в спальню за Климиными книгами. Если там ничего не найдет - отправится в библиотеку. Но я решил, ты должен знать: в ближайшие несколько часов, а то и дней, обды, считай, нет.

- В таком случае, я беру командование на себя, - решил Гера. - Извещу Вылю, и пусть передаст по своим цепочкам.

- Ты полагаешь, разумно рассказывать всем, что с обдой случилась беда? - прищурился Тенька.

Гера задумался. Он не любил секреты. Но что сейчас важнее: боевой дух организации или его личные пристрастия? “Вот так и становятся грязными интриганами, - с тоской подумал юноша. - Зря я Климу ругал, сам не лучше”. Он не опускал взгляд, даже не вспомнил, что для его собеседника всякие глаза - открытая книга.

- Совершенно зря маешься, - спокойно, но твердо сказал Тенька. - Неужели ты не слышал легенду про битву на Железном поле?

- Если это очередная байка о якобы всемогущем Эдаморе Карее, то нет.

- Она повествует о событиях, случившихся шесть тысяч лет назад. Эдамору Карею, при всем моем уважении к нему, не больше пятидесяти. Я думал, ты знаешь сказки про обд.

- Не все, - смягчился Гера. - Мы все-таки на орденской стороне жили.

- Это рассказ о Ритьяре Танава. Он был обдой, одним из наиболее загадочных. Говорят, когда он почувствовал в себе талант, то бросился под повозку, чтобы его заметили. Впрочем, это слишком давняя история, чтобы судить наверняка. В те времена жизнь тоже не была мирной - с морей часто приплывали захватчики. Да и горцы недолюбливали жителей Принамкского края, это сейчас они чтят и ждут обду больше ведов. В самом начале правления обды Ритьяра Танавы горцы собрали большое войско и пошли на Гарлей. Они продвинулись далеко на восток, аж до самого устья Принамки. Ритьяр Танава ничего не мог поделать - его войска в это время сражались далеко, на Доронском море, в Гарлее оставался один гарнизон. Ну и народное ополчение можно было по окрестностям набрать. По науке, ни один толковый правитель не стал бы соваться в бой с такими малыми силами. Единственный выход - держать осаду. Но Ритьяр Танава, как это бывает и с нашей Климой, чувствовал, что осаду они не высидят. Поэтому он собрал военачальников и дал приказ наступать. Те воспротивились. Тогда молодой обда сказал, будто высшие силы дали ему знак: ни один из воинов обды не умрет в грядущей битве, если они нападут немедля. Но относится это лишь к тем, кто не струсит, не попытается бежать. Обде поверили, и вскоре гарнизон, кое-как укрепленный силами ополчения, выдвинулся против рати горцев. Страшная выдалась сеча. На поле, где она проходила, до сих пор трава растет зеленая и высокая, потому что земля, как гласит легенда, пропитана кровью людей и железом мечей. Потому и зовется то поле Железным. Ни один из верных обде не струсил. И ни один не вернулся. Войско же горцев оскудело наполовину. Они не смогли продолжить наступление: с Доронского моря возвращались основные силы. Ритьяр Танава положил почти всех верных ему людей, а оставшиеся от него отвернулись. Но если бы он не соврал тогда, говоря о бессмертии доблестных, не заставил людей идти сражаться, то Гарлей был бы взят, и весь Принамкский край захлебнулся бы кровью. Обда Ритьяр Танава выбрал меньшее из зол и, соврав, вошел в легенды как спасший нашу родину от захватчиков.

- Но я тут при чем?

- Если ты не соврешь, что с Климой все в порядке, организация распадется. А соврешь - без ее руководства все может пойти наперекосяк.

- Тогда нужно всех отвлечь. Придумать какое-то общее дело, чтобы отсутствия Климы не заметили.

- Устроить открытый мятеж? - иронично поднял брови Тенька.

- Не открытый, а… Точно! Передай Выле… - и Гера быстро зашептал на ухо другу свою идею.

…Тот день выдался одним из самых непростых в истории Института. Когда ранним утром толстая ключница растолкала наставницу полетов, та поначалу не смогла поверить, что все руководство бесследно исчезло и она единственная, кто по должности и выслуге лет может временно принять бразды правления. Но, омыв опухшее и раскрасневшееся со сна лицо холодной водой и вернув разуму надлежащую бодрость, наставница полетов вспомнила несколько важных вещей.

Общеизвестный факт, что вчера днем благородный господин директор сорвался в Мавин-Тэлэй по какому-то срочному делу. Немногим позже за кражу орденских бумаг задержали помощника секретаря, который должен был ехать на границу. Поэтому вместо него отправился сам господин секретарь. Это значит, Институт лишился лидера и тех двоих, что были в курсе всех его дел. Но остались еще двое помощников директора (не считая “врачихи”, до сих пор не пришедшей в сознание), его заместитель и помощник заместителя. По утверждению ключницы, в личных апартаментах их не было, как не оказалось на месте сторожа или хотя бы его помощника. Что-то произошло за минувшие сутки, но наставница полетов поняла это слишком поздно.

Когда она, ведомая ключницей, прибежала в актовый зал, там уже не было ни души. Только осыпались на пол и растворялись в первых солнечных лучиках легкие перышки света. И не требовалось великого ума, чтобы заподозрить в этом светопреставлении ведские проделки. Наставница внимательно изучила прогоревшие до основания свечи, горячие еще масляные лампы и помчалась проверять воспитанников. Вдруг кто не успел вернуться в спальню? Или выдаст себя неосторожным жестом?

Но обход ничего не дал, кроме потери времени. Отчаявшись, наставница полетов отправилась на поклон к своей коллеге, ведущей дипломатические искусства. Всем известно: она шпионит на Орден. Может, присоветует чего.

Наставница дипломатических искусств пропала. К счастью, не совсем бесследно - на столе в ее рабочем кабинете лежало наспех составленное прошение об отпуске.

Сама не зная почему, скорее просто по старой привычке, растерянная женщина вышла на летное поле - то ли воздухом подышать, то ли взять из сарая доску и тоже улететь куда подальше. В упомянутом сарае ее ждало приятное открытие в лице живого и невредимого помощника директора в летном отделении, то есть, прямого начальника. Помощник был зол, как стая голодных крокозябр, хотел спать и выгнать ко всем смерчам того засранца, который пустил слух, якобы минувшей ночью сарай будут грабить. Увы, личность мерзкого шутника оставалась загадкой, хотя он явно был причастен к событиям в актовом зале. Узнав от подчиненной, что в деле замешана обда, помощник директора рассвирепел еще больше и ринулся в Институт.

В вестибюле они с наставницей полетов наткнулись на помощника директора в политическом отделении и заместителя директора. Господа были веселы, пьяны до безумия и сильно потрепаны. Они шли через широкий вестибюль в обнимку, пошатываясь, пританцовывая и громко обсуждая великую победу сил зла в лице городских блудниц над неизвестными “доброжелателями”, любящими писать письма, а также прославляя великую мужскую дружбу, которой не помеха даже бабы исломанный нос.

Подъем пришлось задержать, поскольку проводить невменяемых господ в комнаты удалось с трудом, а ни один воспитанник не должен был увидеть их в таком состоянии. В конце концов, уставший еще больше и схлопотавший от пьяной парочки в глаз, помощник директора в летном отделении передал все полномочия наставнице полетов и отправился спать, велев тревожить его только если придет весть, будто веды во главе с обдой заняли столицу. Вот так у наставницы появилась власть, но начисто пропало время вести уроки. Подъем прозвонили: задерживать его еще на пару часов было чревато беспорядками, и так воспитанники давно уже не спали. Но привычные занятия начались только у младшегодок, чьи наставники не ездили на границу и не занимали высоких постов. Старшие слонялись без дела, в то время как наставница полетов собрала вокруг себя наиболее опытных коллег и устроила быстрое совещание. Выяснилось, что пропавший сторож на самом деле внезапно поехал в город, к семье; его беспутный помощник убежал в лес, якобы ловить духов. А благородного господина помощника заместителя директора, в просторечии Крота, никто с вечера не видел. Было решено имеющимися силами оцепить Институт и послать кого-нибудь за подмогой, хоть бы в тот же Кивитэ. Заодно сторожа найдут.

Ближе к середине дня хрупкий порядок снова разорвало в клочья. На стене перед главной лестницей появилась огромная пурпурная надпись: “ОБДА ВЕРНУЛАСЬ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЕДИНСТВО ПРИНАМКСКОГО КРАЯ!”

Самое поразительное, никто не видел, как и, главное, кем провокационный лозунг рисовался. Яркие ровные буквы словно возникли в одночасье, порождая шквал домыслов и сплетен. Спустя каких-то полчаса в Институте не осталось человека, который доподлинно не знал бы меньше семи запретных вариантов истории Принамкского края и кучи эпических баек про обд в придачу. Багровая от ярости наставница полетов приказала немедленно стереть надпись, но не тут-то было. Краска, не иначе из-за очередного ведского колдовства, впиталась в полированный мрамор, как чернила в рыхлую бумагу. Проще было разломать стену. Выход предложил пожилой наставник политического этикета: занавесить противозаконные слова широкой плотной тканью. Положение это, конечно, мало изменит, но хотя бы проклятая фраза перестанет мозолить глаза.

Пока из актового зала выносили огромный орденский флаг и на “честное слово” прилаживали его к лишенной крючьев стене, пришла весть из столовой, где обнаружили вторую надпись: “ОБДА ЖИВА! ОБДА С НАМИ!” Слухи кругом пошли такие, что даже тех, кто им внимал, можно было запросто казнить за политические преступления. Но наставники ничего не могли поделать - всех голов не срубишь, а заткнуть сплетниц вроде Гульки не могла, кажется, и сама смерть. Тем временем на дверях в директорские апартаменты появилось третье послание: “ОБДЕ - ВЛАСТЬ, РОДИНЕ - МИР!”

Занятия в тот день шли урывками, вместо уроков все обсуждали историю и ведские легенды. К концу дня, когда многочисленные надписи уже никто не считал, наставница полетов собрала весь Институт в холле у главной лестницы, напротив орденского триколора, и толкнула прочувственную речь, призывающую обду сдаться по-хорошему. Преступнице на первое время гарантировалась жизнь, затем дорога под конвоем в Мавин-Тэлэй и беседа по душам с самим наиблагороднейшим. На заманчивое предложение никто не откликнулся. Клима в тот момент тихо-мирно спала на чердаке у Геры.

Под прикрытием толпы незаметный растрепанный мальчишка во врачевательской форме сделал несколько пассов руками и что-то прошептал. Сей же миг триколор опал, рассыпаясь в пепел, а на стене засверкало золотом и пурпуром знамя обды - истинный стяг Принамкского края.

========== Глава 9. Первое задание ==========

Любить грешно ль, кудрявая,

Когда, звеня,

Страна встает со славою

Навстречу дня.

Б. Корнилов

Стихия сильфов - воздух. По легенде, невесомые и прекрасные, они были сотканы из облаков и радужного света. Великие и благостные Небеса вдохнули в них жизнь. Но прочие стихии не приняли детей высоты. Считалось, что возможность летать среди звезд и туч надо заслужить. Тогда любящие свои создания Небеса заключили сделку с высшими силами Земли и Воды. В начале своего пути каждый сильф будет проживать жизнь внизу, да не одну, как люди, а целых две, не имея возможности воспарить. А после смерти Небеса снова заберут детей воздушного народа к себе и подарят участь, уготованную им изначально. Но если сильф, живя на земле, не угодит высшим силам, то не видать ему небесного благоденствия, и вечные скитания в пустоте станут его уделом. Разодетые ветром, сильфы спустились на землю. И с тех пор тоскуют они безмерно по родимым Небесам, но страшатся высших сил, которые в разы к ним строже, чем к людям.

Говорят, если сильф по-настоящему захочет, то сможет воспарить над землей безо всякой доски. Этим существам подвластны ветра и тучи, они единственные, кто может потрогать радугу и рассказать, какая она нежная и бархатистая на ощупь, и насколько красный цвет горячее фиолетового. Но была и оборотная сторона медали. Ни один сильф, даже самый выносливый и тренированный, не мог задержать дыхание дольше, чем на десять-пятнадцать секунд. Создания Небес чаще всего умирали от удушья.

…Земля падала на лицо, сухая и сыпучая, набивалась за шиворот, запорашивала глаза. Стянутая веревками грудь еле вздымалась, конечности словно отнялись. В висках глухо пульсировал страх. На грязных щеках оставлял прощальные поцелуи ветер. Впрочем, почему прощальные? Вот-вот они станут одним целым…

“О, Небеса, как же я хочу жить! Только бы не заплакать, они не должны потешаться еще и над моими слезами…”

Откуда-то он знал, что сейчас появится Липка, и все будет хорошо. Но друга не было. Сухая земля северного леса все сыпалась в яму, на связанного восемнадцатилетнего мальчишку, у которого хватило дури вообразить себя настоящим агентом тайной канцелярии и полезть на рожон. На поверхности уже остались только нос, рот и половина задранного кверху подбородка. Еще пара взмахов лопатой - не станет и их. Закрытые запорошенные глаза уже давно сочились слезами, благо теперь их никто не мог видеть.

“Я не могу умереть! Он придет! Я ве…”

Колючие комья упали на губы, песчинки всыпались в ноздри. Что-то взорвалось в голове, огнем окатило легкие, и жизнь его оборвалась…

…Юргену показалось, что он проснулся от собственного крика. Но когда сильф обрел способность слышать, было тихо. Некоторое время он неподвижно лежал на боку. Глаза закрыты, дрожащие руки сжимают угол одеяла, сердце колотится, как безумное.

Юра приказал себе успокоиться. Это просто сон. Если не отучиться трястись из-за каждого неприятного воспоминания, то нечего делать в канцелярии, тем более в четырнадцатом корпусе. Те скверные события случились целых четыре года назад, а Липка успел, хоть и в последний момент. Пока прочие агенты вязали разбойников, Костэн раскопал нерадивого протеже (тот уже начал становиться прозрачным), вытряс из него землю, разрезал веревки, кое-как привел в чувство и дико отругал. Ни до, ни после Юрген не слышал от Липки таких слов. Он плохо запомнил дальнейшие события того дня - лишь упомянутые слова, солнце над верхушками кедров и свой великий стыд. Ну а потом был лазарет, толпа обеспокоенных родственников и сочувствующих коллег (особенно сильфид-секретарш), зеленые глаза Рафуши, расширенные от страха и восхищения. Позднее - церемония награждения и еще одна Липкина речь, уже не такая экспрессивная, но тоже не слишком хвалебная. Дескать, пусть Юрка не обольщается на свой счет - медаль ему вручили исключительно за везение, а на самом деле он поступил, как неоперившийся птенец, вздумавший полетать в отсутствие мамаши. Юра от всей души раскаялся и честно согласился, что в одиночку пытаться проследить за бандой, которая уже поймала и убила с десяток более опытных агентов, было глупо и самонадеянно. Липка смягчился и сказал еще очень много мудрых и важных вещей, которые в будущем пошли Юргену на пользу.

Юноша пошевелился, отгоняя воспоминания. Сзади кто-то вздохнул, и Юра вспомнил, что с некоторых пор спит не один.

- Эй, Даша…

- Чего? - буркнула жена.

- Я кричал во сне?

- Нет, - задумчивая пауза. Мрачноватое: - похрапывал только…

Юргена это несколько приободрило. Дурацкий кошмар про закапывание не снился ему уже пару лет. Женитьба виновата, не иначе. Эх, не так представлял Юра свою семейную жизнь. По правде говоря, он вообще никогда ее себе не представлял.

Дарьянэ у стенки снова засопела, тихонько и бесстрашно, как могут только спящие. А у Юргена после пережитого кошмара даже глаза не закрывались. Через окна в спальню лился прозрачный голубоватый свет - солнце только начинало всходить. Сильф прикинул, что сейчас часов пять утра, не больше. Вчера ему дали отгул на три дня, и он лег пораньше, надеясь выспаться всласть. Выспался, как же! Мало того, что Даша притопала ложиться заполночь и разбудила мужа, когда перелазила через него на свое место, так еще и сны покоя не дают вкупе с тренированным телом, привыкшим отдыхать по три-четыре часа в сутки. Постель казалась бугристой и неудобной, сопение у стенки раздражало. Уже целую неделю живут вместе, а вторую кровать так и не купили. Некогда, причем обоим.

Юрген сел. Впереди было целых три дня, свободных от работы, и он знал, чем себя занять. Во-первых, надо все-таки съездить к родителям и вытрясти из них правду о проклятии. Заодно сестренку проведать.

Во-вторых, следует слетать во второй корпус Тайной канцелярии, ведающий личными делами граждан Холмов, и сменить фамилию. Когда сильфы женятся, создается новая семья. А двух семей с одинаковыми фамилиями быть не должно. Поэтому пара придумывает себе новую или, что случается чаще всего, гармонично соединяет буквы из прежних фамилий. Например, родители Юргена до брака носили фамилии Эса и Воц, из которых получилась лаконичная Эв.

В-третьих, раз уж начальство в Липкином лице расщедрилось на столько выходных, надо залететь к плотнику и заказать вторую кровать. Юрген смутно чуял, что если не озаботиться этим при первой же возможности, мебельная волокита продлится всю его семейную жизнь.

Итак, куда сначала? В столь ранний час спят все - от плотника до родителей. Впрочем, Рафуша встает как жаворонок, а неспешный завтрак, сборы и полет к отчему дому все равно займут пару часов. Приняв решение, Юрген поднялся и тихонько вышел, притворив за собой дверь спальни.

Полежав для верности пару минут и окончательно уверившись, что осталась в одиночестве, Дарьянэ отвернулась от стены и горестно вздохнула. Ну вот, опять он ушел, не сказав ни слова. Не важно, что она притворялась спящей. Хоть бы поцеловал! Не в губы даже, слишком самонадеянно о таком мечтать, хотя бы в щеку или в лоб. Да мало ли куда можно поцеловать спящую жену! Даша сухо всхлипнула, натягивая на голову одеяло. В спальню пробирался юный солнечный свет, который совершенно не соответствовал мрачным мыслям сильфиды.

Позавчера прошла неделя со свадьбы.

Сегодня неделя как они спят на одной кровати.

Неделю без одного дня Даша тихо сохнет по собственному мужу, а тот в упор ее не видит.

Он улетает на работу в одиночестве, несмотря на то, что им по пути. За весь день он может не сказать ей и пары слов. Когда она забегает в четырнадцатый корпус (официально к Костэну Лэю, готовиться к экзаменам, а на самом деле - взглянуть на объект воздыханий), он всеми силами избегает встречи с ней.

Уже несколько раз Даша отчаивалась. Она пробовала завести с мужем беседу на интересные ему темы. Юрген мало воспринимал ее речи, поспешно находя себе неотложное занятие. Она попыталась приманить его вкусной едой и впервые в жизни пожарила яичницу с укропом. Юрген опасливо изучил расплывшееся по сковороде яйцо пополам со скорлупой, поскреб ногтем горелую черную корку и сказал, что поужинал на работе. Она пробовала спотыкаться и падать у него на глазах, побуждая себя спасти. Первые три раза Юрген вообще не заметил ее попыток, что вылилось в синяк на попе и ссадину на локте. В четвертый раз, когда Даша надумала опрокинуть на себя чайник с кипятком и уже направилась к столу, муж внезапно поднял на нее глаза и предупредил, что чайник горячий, а всю холодную воду он перелил в кувшин. После этого осуществить задуманное значило выставить себя ушибленной об тучу на всю голову, а Юра и так был о жене не слишком высокого мнения.

Сейчас у Даши оставалось последнее средство, из тех, до которых она могла додуматься - сказать обо всем прямо. Но казалось, скорее небо упадет на землю, чем Даша наберется наглости такое сотворить. Подобный исход казался ей противоестественным. Ну разве можно, думала она, подойти к Юре и заявить: “Милый, я влюблена в тебя по уши, давай жить как настоящие муж и жена”. Да она уже на первых словах со стыда развеется!

- Какая же каверзная эта штука - жизнь, - вдохнула Даша вслух. - Выдали замуж за такого сильфа! Умного, красивого, доброго, смелого, настоящего агента с медалью и сундуком значков. Живи да радуйся, вроде, все как мечтала. Но только мужу наплевать. И на тебя, и на твои чувства. Даже дружить не хочет. Ах, если бы я имела возможность показать ему, чего стою! Например, оказаться рядом в момент, когда ему будет грозить опасность, и героически выручить.

Дарьянэ вспомнила прошедшую ночь. Юра в этот раз спал тревожно, метался, бормотал, даже плакал. Как хотелось обнять его за плечи, расцеловать, убаюкать, уткнуться носом в лохматые пепельные кудри. Но нельзя. Даша полагала, что если хоть раз позволит себе подобное, то не сможет потом смотреть Юргену в глаза. Он ведь наверняка отвергнет ее! А еще все парни ненавидят ронять при девушках свое достоинство. Хороша была бы Даша, сюсюкающая в ночи над агентом тайной канцелярии! Сильфида догадывалась, какой сон приснился Юре, и это знание парализовывало ее.

Даша встала и подошла к окну. Светало. Прохладный ветер лениво раскачивал тонкие прутики старой изгороди. Внизу, предположительно на кухне, что-то загремело. Значит, Юра еще не ушел. Дарьянэ не хотела показываться ему на глаза, поскольку считала, что ничего хорошего все равно не выйдет. Он снова не обратит на нее внимания, и это принесет ей лишние расстройства, вплоть до рыданий в подушку. А на работу с заплаканными глазами нельзя.

Влюбленная сильфида завернулась в одеяло и устроилась на подоконнике, мечтательно и печально глядя в небеса.

***

Юргена переполнял энтузиазм. В голове вертелись хитроумные планы по вытягиванию правды из родителей, один невероятнее другого. Угнетающий страх ночных видений забылся, и теперь радужного настроения не испортила даже разбитая по неосторожности кружка с горячим укропником. Юра только фыркнул, первой попавшейся тряпкой вытер зеленоватую лужу и решил, что это знак свыше. Значит, завтракать он будет у родителей.

Погода стояла летная. Прохладно, ясно и в меру ветрено. Белая, крытая глянцем доска отражала голубое небо. Юра заставил ее подняться повыше, так, чтобы редкие деревья внизу казались не крупнее укропной поросли, а здания усадеб превратились в игрушечные домики. Потом он сел, свесив ноги в бездну под собой, и от души заключил:

- Небо - это прекрасно!

Юрген любил летать. (Какой же сильф не любит высокого полета?) Притом не стоя, а именно сидя, запрокинув голову и словно растворяясь в благодати Небес. Ветер обдувал прохладой его разгоряченные щеки, играл кудрями пепельных волос. Юра не стриг их коротко, позволяя отрастать почти до плеч, и они казались облаком вокруг его головы.

Небо давало покой и надежду. Оно внушало уверенность и наполняло духовной силой. Земные заботы казались мелочными и глупыми, игрушечными, как и все с такой высоты. В небе не было ни жены, ни страхов прошлого, ни интриг с тайнами и недомолвками. Юра знал, что не одинок в своих ощущениях. У всех его знакомых и друзей небо вызывало похожие чувства. Сильф вдруг подумал о людях, которые приспособили небо под войну. Он представил себя скрывающимся среди туч, выслеживающим противника, ведущим воздушный бой с таким же летучим врагом. И содрогнулся. Если, не допустите Небеса, такой день случится, он станет для Юргена крахом всей жизни. Небо в огне, багровые облака, кровь на досках - ужасно, неправильно, противоестественно. И страшно подумать, что для многих людей сейчас это - повседневность. Небо - для мира и ветра, война - для земли, а иной устрой с трудом укладывается в голове.

Юргену вспомнилась та длинноносая девчонка с черными глазами. По правде говоря, не такая уж и длинноносая - среди сильфов и похлеще бывают, но для человека явный перебор. И какие смерчи его дернули тогда ее поддразнить? Не иначе от раздражения взъелся. Летают в их, сильфийском, небе, оружием машут, убивать учатся. Да таких, как та черноглазая Климэн и на высоту травы над землей приподнимать нельзя.

Из-за горизонта показалась знакомая усадьба - сахарно-белый трехэтажный дом с лепными колоннами и плоской крышей. Как чудесно было забираться туда в ураган, когда нет возможности летать на досках, и чувствовать, как резко гудящий ветер обволакивает тело. Да и думается лучше не в комнатах или среди редких палисадников, а на просторе, где из земного лишь крыша, а над головой - бескрайняя развертка неба.

Юра увидел, как на крыльцо усадьбы вышла Рафуша, из-за пышного бело-желтого платья похожая на солнечный зайчик. Девочка залезла под крыльцо и достала легкую ярко-синюю доску. “Опять вечером поленилась на подставку вернуть” - весело отметил Юрген.

Рафуша вышла на ровное место, встала на доску, посмотрела наверх и, увидев брата, радостно замахала руками. Доска взмыла над землей стремительно, почти вертикально, летунье даже пришлось немного присесть.

Они поравнялись.

- Гы-ы! Юрка, прилетел! - завизжала сестренка и, почти не примеряясь, перепрыгнула к нему.

Юрген в последний момент одной рукой ухватил Рафушу за шиворот, не дав свалиться вниз, а другой притянул поближе ее доску, неподвижно зависшую на одном месте. Людские аппараты так не могли, без хозяина сразу теряя управление и летучесть.

- Я тоже рад тебя видеть, мелочь лохматая.

- Не лохматая, а пушистая! - запротестовала Рафуша, беспрестанно вертясь. - На себя посмотри!

Они оба сейчас были похожи на одуванчики в пору разлета семян, разве что грива Раферии подлиннее и посветлей.

Юра воспитательно щелкнул сестренку по носу и направил доску вниз.

- Без тебя дома совсем скучно стало, - делилась Раферия. - Даже позубоскалить не над кем. Непривычно очень, пусто. Хорошо, я с Дашкой подружилась! Она у тебя такая замечательная, Юрка, просто не передать! Уже несколько раз гостила. Мама с ней укропной рассадой поделилась. А еще Дашка меня доской управлять учит, видал, как я сейчас взлетела? Про такую технику взлета даже не во всех книжках пишут! Мы с Дашкой так похожи: по мыслям, по движениям. Гы, у нас глаза одинаковые, зеленые!

“Вот и женилась бы на своей Дашке, - с внезапной злостью подумал Юрген, - зачем меня заставили? Эх, сестра называется! Променяла брата на золовку! Впрочем, и я хорош. Хоть бы раз за неделю прилетел. Даже не домой, а просто с работы пораньше. Жена ведь говорила, что Рафуша часто у нас гостит, только допоздна не засиживается”.

Доска мягко опустилась рядом с крыльцом. Но входить в дом сильф пока не спешил.

- Рафуша, а расскажи-ка мне, как поживают наши родители? Может, говорили чего про меня и свадьбу?

- У-у-у, - нахмурилась девочка, - с ними вообще все сложно. Полетели на крышу, расскажу.

Юрген снова направил доску ввысь, и в мгновение ока они очутились на белой площадке, открытой всем ветрам - по общему мнению, это было самое уютное место в усадьбе.

- Что-то у них творится нехорошее, - продолжила Рафуша, как в старые добрые времена устроившись у брата на коленях. - Они думают, я не вижу. Или сами ничего не замечают… Одним словом, как мы со свадьбы вернулись, мама словно об тучу ударилась.

- Нельзя так говорить о матери, - машинально поправил Юрген.

- Гы! - возмущенно выпалила Рафуша. - Ну а как еще?! Она всю дорогу домой обнимала меня так, что едва не задушила. А как прилетели - заперлась в спальне и три дня ревела, Небеса в свидетели, не вру!

- С чего ты взяла?

- Так слышно ж все! Гы… ладно, я специально висела под ее окном. Но какая уже разница? Юрка, ты можешь себе представить причину, по которой наша мама стала бы плакать?

- К сожалению, могу, - вздохнул Юра.

- Это когда ты в лазарете лежал? Тогда мама только пару часов поревела, а тут - три дня, почти без перерыва! Папа ей еду и укропник носил.

- А она что?

- Не ела и не пила, - замогильным шепотом сообщила Рафуша. - Но потом успокоилась, вчера даже улыбаться начала.

- А ты ничего полезного не подслушала? О клятвах и проклятиях, например.

- Гы, так ты ведешь расследование? И как успехи?

- Пока - темна вода во облацех, - признался сильф. - Так слышала?

- Нет, - Рафуша почесала в затылке. - Они вообще эту неделю мало разговаривали. И то больше намеками.

- Например?

- Не помню я! Но про клятвы и проклятия точно не было. Я последнее время дома редко бываю - скучно и атмосфера траурная. Словно ты не замуж вышел, а развеялся.

- Женился.

- Один смерч! У меня такое мнение сложилось, что родители вашей свадьбы не хотели. Их нечто вынудило, и теперь они страдают, что подрезали тебе крылья. Ты бы их разубедил, а то жить невозможно. Я сама готова жениться, лишь бы переехать.

- Выйти замуж. И ты мелкая еще.

- Гы! Думаешь, никто не возьмет?

- Дурочка, - рассмеялся Юрген. - По закону брачный возраст наступает в семнадцать лет. У людей - в четырнадцать. Тебе до любого расти и расти.

Рафуша показательно насупилась. Но долго обижаться не смогла.

- Юрка, ты поговоришь с ними?

- Непременно.

- А потом расскажешь мне?

- Зачем?

- Любопытно же!

- А знаешь, что бывает с маленькими любопытными сильфидами?

- Что? - с вызовом осведомилась Рафуша.

- А вот что! - крикнул Юрген и принялся щекотать сестренку.

Та радостно завизжала и попыталась укусить его. Кто-то пихнул ногой синюю доску, она откатилась к краю крыши, не удержалась и с грохотом приземлилась где-то во дворе. Держа извивающуюся сестру на вытянутых руках, Юра осторожно глянул вниз. Доска, за вычетом пары щепок, уцелела, упав точно в ведро с садовым инвентарем.

- Чего там? - спросила Рафуша, не прекращая показательно брыкаться.

- Ничего страшного. Продолжаем, - Юра подбросил сестру как можно выше, поймал и перевернул вверх тормашками. Рафуша схватила его за ноги и постаралась повалить. Но ей, конечно же, не удалось.

Они провозились на крыше все утро, как в детстве. А потом Рафуша, оседлав белую доску брата, полетела хвастаться ею перед соседскими детьми, а Юрген отправился на допрос подозрева… то есть, на разговор с родителями.

Отец любил проводить первую половину дня в кабинете, и его Юра не стал тревожить. Он разыскал в гостиной маму. Она сидела в кресле и читала какую-то книгу в черной обложке.

- Юрочка! - увидев, кто вошел, мама вскочила, книга полетела на пол.

“Права была Рафуша, что-то нехорошее происходит в нашем доме, - отметил про себя Юрген. - Мама словно прозрачнее стала, седины прибавилось, глаза потухли”.

- Я приехал навестить вас.

- Нас? - судя по испуганному тону, мама вообразила, будто сын обиделся настолько, что начал обращаться к ней на “вы”. Юра поспешил исправиться:

- Тебя, папу, Рафушу. Прости, что давно не прилетал, дела.

Мама обняла его, порывисто, крепко. Прошептала:

- Это ничего, это правильно. У тебя теперь другая семья, твоя семья. Официально ты даже не считаешься моим сыном…

- Глупейший закон! У людей семьей называются все родичи по крови и даже некоторые близкие друзья. Пожалуй, это единственное, что мне действительно нравится в людях.

- Не говори так. Семья - это муж, жена и их дети, еще не связавшие себя браком. А прочие - бывшая семья. Или никто.

- Тогда вы с папой и Рафуша - моя любимая бывшая семья, - примирительно сказал Юрген.

Они разомкнули объятия и сели в кресла.

- Что ты читала? - спросил Юра.

- Чушь какую-то, - нервно усмехнулась мать, убирая книгу подальше. - Как ты живешь сейчас, Юрочка?

- Нормально.

Мама вдруг посмотрела ему в глаза. Резко, жадно, будто бы моляще.

- Прости меня.

- Тебя? Только тебя, без папы?

- Да. Только меня.

- За женитьбу или еще за что-то?

- Ты - только за женитьбу.

- Может, расскажешь, почему это произошло?

- Нет.

Юра озадаченно потер переносицу.

- Почему - нет? Мама, я уже женат, разводиться по закону можно только спустя десять лет…

- Не смей разводиться.

- …Хорошо. Я женат и не буду ничего менять. Но имею я теперь право знать, отчего вы так со мной поступили?

- Тебя настолько не устраивает жена?

- Не уходи от ответа!

- А ты не смей играть со мной в тайную канцелярию! - прикрикнула мать.

- Прости, - понурился Юрген. - Я не люблю Дарьянэ, а она - меня. Наш союз обоим в тягость, и теперь я просто хочу знать, ради чего все это?

- Я тебе не скажу. Никогда. Если вдруг ты узнаешь правду, то не от меня.

- Почему? - в который раз повторил Юра.

- Потому что ни одна сильфийская мать не расскажет такого своему сыну. Можешь утешиться тем, что своей женитьбой ты спас одну невинную жизнь.

- То есть, во всем виновато проклятие?

Он спросил наугад и очень удивился, увидев, как вздрогнула мама, как затряслись ее руки, до белизны вжавшиеся в подлокотники кресла, как фиолетовые глаза наполнились слезами. Глаза точь в точь такие же, как у него…

- Мама, не плачь, - по-детски прошептал Юра.

- Что еще тебе известно?

- Ну… - одновременно ему хотелось и сказать правду, и с помощью недомолвок вытянуть все остальное. Юра уже склонялся ко второму варианту, когда мама звенящим голосом произнесла:

- Тайная канцелярия сделала из тебя чудовище.

- Я больше ничего не знаю! - сдался юноша. Ему было стыдно. Набросился на собственную мать, как на государственного преступника. - Пожалуйста, не надо слез. Я узнаю правду от кого-нибудь другого. Прости, но иначе я не смогу спокойно жить.

Мама задумчиво смотрела ему в глаза. Она больше не плакала, только под нижней губой пролегла морщина.

- Иди к отцу, он тоже скучал. И сохраните тебя Небеса от детей-агентов!

Юра молча поднялся и вышел. Стыд перерос в обиду. Не мама ли всегда говорила, что на всякий интересующий тебя вопрос следует находить ответ, чтобы не остаться в дураках? Не мама ли советовала найти работу по душе? Правда, она всегда с прохладцей относилась к тайной канцелярии, но никогда до сего дня не попрекала сына его выбором. Юрген подумал, что много времени улетит, прежде чем они с мамой смогут разговаривать как раньше, легко и откровенно.

С отцом юноша столкнулся на лестнице. Сдержанная вышла встреча.

- О, - сказал папа. - Ты прилетел проведать нас.

- Я ненадолго, - зачем-то начал оправдываться Юрген. - Мне дали три выходных, надо многое успеть. Фамилию там сменить и кровать…

- Вы еще не записались как новая семья? - озабоченно перебил отец. - Не смей с этим тянуть, слышишь? Это так же важно, как и твоя женитьба.

- Да, мама мне рассказала, - решил все-таки схитрить Юра.

- Что именно?

- Все. От начала до конца. Вы совершенно зря скрывали это так долго.

- Значит, ты не удивлен? - подозрительно уточнил папа, приподнимая брови.

- Немного, - осторожно пожал плечами Юра. - Но, как говорится, чего в жизни не бывает.

- И ты не хочешь ничего у меня спросить?

- Хочу, - он поспешил ухватиться за нужную ниточку разговора. - Несколько моментов показались мне неясными… Например, эта формулировка проклятия…

- Ну-ну, - подбодрил отец. - Продолжай.

Юрген решился на отчаянный ход.

- По правде говоря, мне бы хотелось услышать твою версию событий. Мама рассказала очень пристрастно.

- Все ясно. Ты ничего не знаешь и морочишь мне голову. Не стой посреди лестницы. Дай пройти. Тебя ждать к завтраку?

- Но я не лгу! Мама поделилась со мной очень многим!

- Постыдись, Юрген! У тебя на физиономии написаны все эти канцелярские штучки.

- Хватит попрекать меня местом работы! - взорвался юноша.

- Будь добр в таком случае не практиковать методы оттуда на своей семье! - отчеканил отец. - Юрген, я не знаю, от кого ты выведал о проклятии, но явно не от мамы. И если продолжишь в том же духе - нарвешься на затрещину.

- Папа, - Юра заставил себя говорить смиренно. - Я больше ничего не буду у вас спрашивать, приду на завтрак и слетаю поменять фамилию. Но, ради всеблагих Небес, скажи мне, как ты догадался, что я… не до конца честен?

- Профессиональный интерес? - немного смягчился отец.

- Конечно, я же агент все-таки. Вдруг я ту же оплошность допущу в разговоре с врагом?

- Вряд ли враг будет знать тебя столь же хорошо, как я. Во-первых, когда ты задавал наводящие вопросы, у тебя был слишком отрешенный вид. Я видел не сына, а агента за работой, который исполняет роль моего сына. Во-вторых, нестыковки. Запомни, Юра, только людские обды, вымершие много лет назад, могли убедить собеседника, глядящего на укроп, в том, что это яблоко. Я твердо знал, что мама никогда не расскажет тебе причину. А если б рассказала, формулировка проклятия ни в коем разе не показалась бы тебе неясной. Теперь дай мне пройти. Наверняка довел маму до слез своими бесцеремонными расспросами.

- Я не хотел, - Юрген посторонился. Кое-что ему все-таки удалось почерпнуть.

- Больше ни о чем не спрашивай. Ни ее, ни меня.

- Последний вопрос! Прошу!

- Я же сказал…

- Чью жизнь я спас, женившись на Дарьянэ Ару?

- Ее младшей сестры. Все, эта тема в нашей семье закрыта.

Юра со вздохом кивнул. Он не получил всех ответов, как собирался. Но если учесть, что ему вообще не хотели ничего рассказывать, узнал он довольно много.

***

Даша упала с доски. Она летела носом вниз через цветные кучерявые облака, а потом ударилась боком о землю и проснулась. Сначала Даше показалось, что сон продолжается, поскольку она лежала на полу, намертво запутавшись в одеяле. Но потом сильфида вспомнила, как все раннее утро просидела на подоконнике, предаваясь романтической тоске. А потом, видимо, задремала и грохнулась вниз. Хорошо хоть в комнату, а не на улицу - третий этаж все-таки.

С немалым трудом распутав одеяльный кокон (эх, и почему она за это время не превратилась в прекрасную бабочку?), Даша встала с пола, заправила постель и спустилась на кухню. Воздушные часы показывали девять. Этот тип часов, давнее изобретение сильфов, считался самым удобным в мире. Принцип действия был прост: воздушная магия в нужный час переворачивала ряд плотных табличек, на которых заранее обозначали даты и время, порой вплоть до секунд. Правда, секундные таблички много шумели и быстро изнашивались, поэтому обычно обходились без них. В Ордене тоже уважали воздушные часы, как и все сильфийское. Прочие люди обходились пружинными механизмами, постоянно сбоящими и заедающими, или же солнечными часами, которые показывали точно, но, увы, слишком зависели от погоды.

Дарьянэ огляделась по сторонам. Где-то здесь, на кухне, она оставила вчера свою “рабочую” блузку. На самом деле, форму в Тайной канцелярии полагалось носить сотрудникам только нескольких корпусов (включая четырнадцатый). Но Даша, предпочитающая неуместные для приличной секретарши свободные штаны с завязками и летную куртку на “змейке”, называла обычную блузу с кружевами и шелковую юбку до щиколоток “рабочей” одеждой.

Под стулом валялась зеленая от укропника и серая от пыли половая тряпка с подозрительно знакомым узором - вышитые снегири в окружении серебристых завитков, призванных изображать северный ветер. Дарьянэ подняла “тряпку” с пола и, держа ее на вытянутых руках, внимательно изучила.

Как известно, укроп от одежды почти не отстирывается, особенно если сразу этим не озаботиться, а потому белая прежде блузка была безнадежно испорчена. Уже подсохшие зеленоватые разводы с акварельной грацией перетекали один в другой, кое-где налипли крошки, волоски и даже клочья пыли - не до уборки было хозяевам этого дома в последнюю неделю.

- Развею паразита, тридцать четыре смерча ему в зад, - прорычала Даша, мигом определив виноватого. Кто, как не ее безответно любимый муж шарился на кухне нынешним утром? Непонятно только, зачем он это сделал? Отомстить? Но за что?

Сильфида навскидку перебрала в голове с десяток вариантов. Ни один не подходил. Для первых подобная месть была несоразмерно велика, для вторых - слишком мелочна. Часы тем временем перевернулись на половину десятого. Даша опомнилась и решила покарать Юргена вечером. Ух, и грандиозный скандал предвидится! Но потом. А сейчас лучше подобрать другую одежду и поспешить на работу.

Легко сказано: “подобрать”! Даша еще не успела перевезти из дома все свои вещи, и покойная блузка со снегирями единственная подходила к изысканной юбке нежно-рябинового цвета. А другой “рабочей” одежды просто не было.

Просторные сорочки холодных тонов, кожаные и парусиновые куртки на “змейке”, пронзительно-синяя гимнастерка с белым шитьем и узорным поясом - все это в сочетании с юбкой смотрелось так, будто Дарьянэ решила вместо работы денек постоять на огороде, пугая ворон.

К десяти часам сильфида окончательно рассвирепела, напялила пятнистые коричневые штаны со множеством карманов, кроваво-красную рубашку, плотную черную куртку с кольчужными вставками, на тяжелой, нарочито крупной “змейке”, и в таком виде полетела на работу.

***

За завтраком к семейству Эв присоединилась Рафуша, что сильно разрядило обстановку. Юре даже на миг показалось, что время повернулось вспять, он холост и свободен, как ветер в поле. Мама не плакала, даже изредка пыталась шутить, отец что-то рассказывал, сестренка заливалась колокольчиком. Унылое настроение развеялось без следа. Уделив еще немного внимания родным, юноша, как и обещал, полетел во второй корпус тайной канцелярии, чтобы официально зарегистрировать свою новую семью.

Порой Юрген начинал думать, что чем бесполезнее дело, которым занимаются работники корпуса, тем меньше его номер и сильнее их гордыня. Например, о пятнадцатом и шестнадцатом корпусах знали мало, но когда лет пятнадцать назад сгинул в принамкских лесах заместитель главы пятнадцатого - вся канцелярия пошатнулась. А в пятом корпусе, где работала Дарьянэ, постоянно менялись начальники, но никто этого не замечал. Сильфы там занимались непонятно чем и свято верили, что без них этот мир провалится в бездну.

Во втором корпусе на Юргена посмотрели косо, а когда он сдуру назвал свое место работы - с пренебрежением. Немного помотавшись по кабинетам в поисках нужного отдела, Юра оказался в крохотной комнате, которая могла быть раза в три больше, если убрать от стен заваленные бумагами шкафы. Из прочей мебели там имелись стол, два стула и хмурая сильфида. Она столь удачно вписывалась в обстановку, что язык не поворачивался причислить ее к живым существам. Сильфида выглядела так, словно годами не видела неба. Ее серые кудри были стянуты на затылке в лохматый пучок, лицо по бледности соперничало с бумагой, а водянистые глаза пытались смотреть сурово, но взгляд все равно выходил затравленный.

“Интересно, они в этих архивах безвылазно живут, или их раз в месяц за хорошее поведение выпускают погулять?” - с внезапным состраданием подумал Юра.

- Садитесь, - пробурчала сильфида. Ее высокий хрипловатый голос соответствовал облику. - Что регистрируем: брак, рождение? Может, у вас развеялся кто?

“Скорее, у вас”, - едва не ляпнул Юра, но сдержался и быстро ответил:

- Брак. Мне и моей жене надо выбрать новую фамилию.

- А где жена? - безразлично спросила сильфида, открывая толстую казенную тетрадь.

- Она не смогла прийти. Насколько я знаю, это не должно стать помехой.

- Нет.

Уточнений не последовало, и Юрген решил, что “нет” в данном случае означает согласие с его словами. Регистраторша дотошно обмакнула тонкую серебряную палочку с хитрым наконечником в зеленые укропные чернила и выжидательно занесла ее над листом. Помолчав с полминуты, посмотрела на посетителя:

- Ну?

- А что говорить? - растерялся Юрген.

- Прежние данные обоих супругов, выбранную фамилию, новые данные.

- Юрген Эв и Дарьянэ Ару.

В прозрачных глазах мелькнула заинтересованность.

- Вы тот самый Юрген из четырнадцатого корпуса, которому хватило лихости прилететь в Мавин-Тэлэй на доске?

- Да, это я, - без ложной скромности подтвердил Юра.

- Вы знаете, что едва не спровоцировали международный скандал?

- А вы знаете, что это не вашего ума дело? - всю гордость как ветром сдуло. Много ли она понимает, сидя во втором корпусе? Да они с Липкой эту операцию три месяца планировали! До мелочей все рассчитали так, чтобы и господам насолить, и до драки правителей не дошло.

- Я не знала, что главная тема сплетен всей канцелярии - государственная тайна. Прошу прощения, - сухо сказала сильфида. - Назовите новую фамилию.

Только сейчас Юра сообразил, что не удосужился даже свой вариант продумать, не говоря уже о том, чтобы посоветоваться с Дашей. Фантазия, как и всегда в подобных случаях, приказала долго жить.

- Э-э… Может, вы мне подскажете что-нибудь?

Сильфида вроде бы совсем не удивилась. Кто знает, сколько сильфов при ней впадали в такой же ступор.

- Эв и Ару… Может, Эру?

- Юрген Эру… Нет, по-дурацки звучит.

- Ав? - подкинула новую идею регистраторша.

- А так, словно собака лает. Простите, я слишком привередлив, - впервые в жизни Юра ощутил, что очень любит свою фамилию и не горит желанием ее менять. Но деваться было некуда.

- Ничего, это бывает, - флегматично заметила сильфида, снова обмакивая палочку.

- Может быть, Ар?

- Сожалею, но такая фамилия уже занята.

Юрген едва не выругался: за краткий миг озарения он успел свыкнуться с ней. Больше в голову ничего не приходило.

- Смерч с ним, давайте вернемся к первому варианту. Только выкиньте последнюю букву, ни к чему их столько.

- Юрген Эр?

- Да, пожалуй, - фамилия коробила, но лезть на стенку не заставляла.

- Ваша жена не будет против?

- Нет, что вы.

“А какое мне до нее дело!”

***

На работе Дарьянэ произвела самый настоящий фурор. Все работники, встреченные ею по пути в кабинет, либо картинно падали в обморок, либо принимались возмущаться. Но сегодня Даше было нечего терять, и на упреки она огрызалась, не стесняясь в выражениях, а “обморочных” мстительно отливала водой. Она делила кабинет с шестью сильфидами, как на подбор склочными и помешанными на собственной значимости. Все шесть просто позеленели от наглости и дерзости “непутевой” коллеги. Дарьянэ плюхнулась за свой стол и невидящим взглядом уставилась в бумаги, которые надлежало переписать и кому-то отослать. Она ненавидела пятый корпус, а в особенности данный кабинет.

Каким-то образом шесть сильфид ухитрялись делиться на восемь группировок, постоянно плетущих друг против друга мерзкие интрижки. Дополнительно каждая сильфида выгораживала себя, непременно унижая при этом прочих. Дашу, к счастью, они почти не трогали, за глаза называя стукнутой об тучу. Такое завидное положение досталось ей посредством сбитых костяшек, пары-тройки подпорченных физиономий и десятка выговоров от начальства. Никакого удовольствия работа в подобном коллективе, конечно, принести не могла, и девушка считала дни до начала экзаменов в четырнадцатый корпус. Тогда можно будет радостно швырнуть на стол начальника заявление о переводе и напоследок от души оттаскать за волосы всех этих лохматых куриц, что называют себя высшим обществом.

В тот момент, когда Дарьянэ с наслаждением воображала, как нежно наматывает на руку локоны во-он той девицы в розовом и столь же нежно прикладывает ее головой о свое колено, в кабинет влетела Риша - та самая сильфида, которая уже не первый год надеялась захомутать несгибаемого агента Костэна Лэя. Ринтанэ Овь была единственной в пятом корпусе, чье общество Даша не только могла терпеть, но и порой находила приятным.

- Ух, ну и наряд у тебя! - восхитилась Риша. - Настоящая агентесса! Чего хихикаете, клуши? Завидно?

Ринтанэ всегда говорила, что было на душе, и ей это сходило с рук. Ее считали чудаковатой, но не пакостили - бесполезно. Все интриги и подлянки отскакивали от прямолинейной Риши, как от стенки сухой горох.

- Я тоже рада тебя видеть, - устало, но искренне сказала Дарьянэ.

- Пойдем со мной вчетырнадцатый. Мне Костя говорил, что хочет найти стажера для одного задания, которое наполовину может заменить вступительные экзамены.

Даша подхватилась с места.

- Риша, ты золотко! Хоть одна хорошая новость за сегодня!

- Пойдем-пойдем, пока Костя другого не нашел. Муж твой у себя?

- Нет, ему отгулы дали.

Коллеги навострили уши: тема свадьбы “стукнутой” занимала ведущее место в сплетнях. Даше захотелось их поддразнить.

- Риш, я тебе сейчас такое расскажу, - загадочно пропела она и выбежала за дверь. Все, теперь клуши неделю будут мучиться.

- Чего? - спросила Риша, выходя следом.

- Потом, - отмахнулась Даша. - Здесь подслушать могут.

По дороге в четырнадцатый корпус она и правда поделилась историей об испорченной блузке, а Риша проявила искреннее дружеское сочувствие.

При виде посетительниц Костэн Лэй оторвался от кропотливого изучения очередной порции совершенно секретных бумаг, машинально прикрыл их ладонью и нахмурился. Никто из окружающих не мог понять, нравится ему Риша или нет, а сам агент не делился сокровенным. Порой, вот как сейчас например, казалось, что Костя с трудом терпит ее общество. Хотя бывало, они подолгу летали вместе, болтая обо всем, поздравляли друг друга с праздниками и даже при всех держались за руки.

- Вот, привела тебе будущую стажерку, - сообщила Риша, плюхаясь на стул для посетителей.

- А почему в ее рабочее время? - хмыкнул Костэн.

- Да ну ее к смерчам, работу эту, - отмахнулась Даша, садясь за пустующий стол Юргена. И сразу спросила напрямик: - Что за задание?

- Ринтанэ, пойди погуляй, - без обиняков велел агент.

Риша со вздохом поднялась и оставила их наедине. Даша посочувствовала ей. Теперь-то юная сильфида знала, каково это - неразделенная любовь.

- Все настолько секретно? - сухо уточнила она, обижаясь за подругу.

- У нас все секретно, - серьезно сказал Костэн Лэй. - И если ты не передумала работать здесь, то должна запомнить и привыкнуть.

- Уже, - быстро кивнула Даша. Ее желание перевестись в четырнадцатый было сильнее дружеского сочувствия.

- Не знаю, подойдешь ли ты, - Костэн наклонил голову, в этот редкий момент взгляд его больших голубых глаз был не наивным, а острым и пронзительным. - Мне нужен молодой сильф или сильфида со знанием принамкского языка, хороших манер, достаточно находчивый и не импульсивный. Вдобавок он не должен быть посвящен в дела корпуса, поэтому ни одного из своих подчиненных я послать не могу, особенно Юру, хотя он справился бы лучше всех.

- Я тоже справлюсь! - горячо воскликнула Дарьянэ.

- Ошибка первая: сначала выслушай задание, а затем оценивай свои возможности.

- Но вы их только что назвали! Я подхожу!

- Ошибка вторая: сейчас ты показываешь свою импульсивность.

Даша понурилась. Костэн лукаво прищурился и сказал по-принамкски:

- Но ты умеешь учиться на своих ошибках, значит, из тебя может выйти толк.

- Я… э-э-э, - Даша судорожно попыталась припомнить нужные слова другого языка, - я чувствую испытывание благодарности за твои слова.

- Коряво, - отметил Костя уже по-сильфийски. - Но произношение неплохое. А что у тебя с манерами? Слышал, на свадьбе ты вела себя не как благовоспитанная сильфида.

- Свадьба не в счет, - отрезала Даша, заставляя себя казаться спокойной. - Я знакома с нормами как родного, так и принамкского этикета. Я даже выучила имена наиблагороднейшего и ближайших к нему благородных господ.

- Хорошо. А как ты относишься к длительным путешествиям?

- Я очень люблю путешествовать!

- А если не на доске?

- Пешком, что ли? - удивилась Дарьянэ.

- В карете, запряженной лошадьми.

- Нормально отношусь. Едешь неспеша, видами любуешься…

- А теперь вопрос на засыпку, ответишь честно - получишь задание. Ты когда-нибудь путешествовала в карете?

- Нет, - отрапортовала Даша.

Собеседник расхохотался, смаргивая выступившие от смеха слезы.

- Дарьянэ Ару, вы неподражаемы… Или ты уже сменила фамилию?

- Да я как-то не задумывалась даже… Так вы меня берете?

- Беру, - Костя лихо махнул рукой, словно решаясь на выгодную дорогую покупку. - Но отправляться надо послезавтра. Это значит, что за сегодняшний день ты должна получить от меня инструкции, перевестись в наш корпус на должность стажера и собрать вещи. На завтрашний день переселишься сюда, я тебя кое-чему подучу. А потом рано утром полетим. Все еще хочешь получить задание?

- Очень! То есть, - Даша взяла более спокойный и чинный тон: - Да, была бы признательна.

Костэн опять рассмеялся, но быстро посерьезнел.

- Тогда слушай и запоминай. Это, кстати, основное правило любого агента. Порой ненароком услышанное слово может спасти тебе жизнь. Другое правило, не менее важное - уметь промолчать. Поскольку ненароком сказанное слово может оборвать жизнь. Но, это я отвлекся. Итак, тебе предстоит съездить с визитом вежливости в Принамкский край.

- И всего-то? - вырвалось у Дарьянэ.

- Ты помнишь, что я говорил насчет импульсивности?

- Помню. Прошу прощения. Больше не буду перебивать.

- Так-то лучше. От тебя требуется: сесть в присланную людьми к границе карету, без происшествий добраться до Мавин-Тэлэя, поприсутствовать на плановом орденском торжестве и таким же манером вернуться назад. Если у тебя это получится, считай, ты принята. Теперь сложности. Не хочу пугать, но в последнее время многие послы не возвращаются после таких визитов. Люди говорят, во всем виновата война, из-за которой по лесам развелось немеряно разбойников. Доказательства тоже есть, не подкопаешься. Простят меня Небеса, но порой я жалею, что от сильфов не остается тел. Труп многое может поведать о причине смерти. Мне кажется, эта история не без второго дна. Поэтому дополнение к заданию: смотри, слушай, но ни в коем случае не пытайся самостоятельно что-то расследовать и встревать в интриги. Твоя задача вернуться.

Даша слушала, смешно сдвинув брови. “Какая же она еще девчонка” - подумал Костя. Он не стал говорить ей всего. О своих смутных подозрениях, кое-где уже подкрепленных фактами, об их расследовании, в ходе которого Юрген незаконно летал в орденскую столицу на доске, чтобы не попасться “разбойникам”. Многое сходилось в том деле, но были и неясности. Если Даша вернется живой и невредимой, страшные подозрения растают, как утренний туман. Если же нет…

========== Глава 10. Пальцем в небо ==========

Слишком много вопросов без жажды

За ответ заплатить возлиянием слез.

Говорили, гадали, и каждый

Неизвестность с собою унес.

М. Цветаева

Даша прилетела домой темным вечером и с удивлением обнаружила, что муж не только вернулся раньше нее, но сподобился приготовить нечто вроде ужина.

Стрекотали под подоконниками незаметные сверчки, над столом с приятным скрипом покачивался яркий масляный светильник. Дарьянэ внимательно изучила огромное блюдо жареных в яйце гренок, чайник с укропником и загадочную физиономию Юргена.

- По какому поводу торжество?

- А гренки для тебя - праздничная еда?

- Ты никогда раньше не готовил, - заметила Даша, стараясь незаметно вдохнуть побольше ароматного пара. Последний раз она нормально ела вчера за обедом, когда гостила у Рафуши.

- С чего ты взяла? Я довольно часто занимаюсь стряпней, особенно если голоден, а нормальной еды поблизости нет. Сегодня решил сделать порцию на двоих, ты ведь проголодалась за день?

Дарьянэ поверхностью кожи чуяла подвох. Ну не мог агент тайной канцелярии просто так позаботиться о нелюбимой жене! А вдруг ему стало стыдно за испорченную с утра блузку со снегирями, и он решил этими гренками заслужить Дашино прощение? Положа руку на сердце, сильфида успела позабыть про свою обиду. Слишком много волнующих событий произошло за день. Но поиски причины странного поведения Юры повлекли за собой цепочку неприятных воспоминаний.

Стараясь не показывать, что обо всем догадалась, Дарьянэ села, принялась за еду. Юрген - тоже. Гренки вышли местами пересоленными, не хватало пряностей, но под укропник годились. И были куда лучше приснопамятной горелой яичницы. Когда Даша проглотила первую гренку, мысли заработали быстрей. Версия о блузке выходила нелогичной: сначала этот странный муж портит красивую вещь, потом вдруг начинает мучиться совестью и кормит объект своей злой насмешки. Не выдумав более подходящего толкования Юриных поступков, Даша спросила напрямик:

- Зачем ты это сделал?

- Что? - муж смерил ее недоуменным взглядом.

- Будто не знаешь!

Юра задумался и после паузы ответил:

- Я не могу понять, откуда об этом знаешь ты.

- Ах, откуда?! - взорвалась Дарьянэ, едва не подавившись. - Ты думал, я не найду свою блузу, если она запихнута под стол?

- При чем тут какая-то блуза? - ошарашенно вытаращился Юрген.

- Вот только не надо отпираться! - Даша назидательно погрозила указательным пальцем у носа собеседника. - Если взял на себя смелость попросить прощения за испорченное утро…

- Постой-постой, о каком утре речь?

- Так о сегодняшнем!

- Но мы ведь даже не виделись!

Юра не мог понять, об какую тучу ударилась его жена. Он, безусловно, догадывался, что сообщить ей о смене фамилии будет нелегко. Даша, насколько сильф успел понять, девушка вспыльчивая и любит независимость. А тут - шутка ли - целую фамилию без нее выбрали. Юра даже спланировал несколько вариантов разговора, гренок нажарил, чтобы смягчить женин нрав. Скандалы, тем более на ночь, Юрген терпеть не мог и считал полчаса, проведенные у плиты, приемлемой ценой за мирный вечер. Но Даша, как порой уже бывало, понесла непонятную чушь:

- Не понимаю, за что ты меня так невзлюбил! Неужели все мстишь за тот злополучный стакан снотворного? Хочу тебе напомнить, я тоже проспала ту ночь не по своей воле! Однако, ты решил, что следует объявить мне войну. Мы уже неделю живем в одном доме, а ты до сих пор глядишь на меня, как на пустое место. Я думала, это навсегда. Но сегодня утром поняла, насколько ошибалась, когда нашла здесь, под этим столом, останки своей единственной блузы, в которой не стыдно появиться на работе. Ты превратил ее не пойми во что: обляпал укропником, извалял в пыли, наполовину оторвал правый рукав. Не удивлюсь, если ты еще по ней потоптался! Теперь же зачем-то кормишь меня гренками. Что это, Юра? Официальное объявление войны в торжественной обстановке? Или совесть замучила издеваться над собственной женой?

Во время тирады Дашины щеки раскраснелись, а глаза экзальтированно заблестели. Она сейчас мнила себя ни то хитроумным сыщиком, разгадавшим запутанное дело, ни то одним из верховных прошлого, которые словом и жестом отправляли сильфийские войска под серебряно-голубыми знаменами на кровавые битвы.

- Ни то, ни другое, - отрезал Юрген. Дурацкая ситуация раздражала его, а нежеланный скандал все равно разгорался, невзирая на гренки. - Ты городишь смерчами взвинченную чушь.

- Не смей меня оскорблять! Я не дура, если ты до сих пор не понял! Я - агент тайной канцелярии, меня сегодня в четырнадцатый корпус перевели!

- О, Небеса, похоже, Липка тоже ударился об тучу, - буркнул Юра. Он не собирался молча сносить скверный Дашин характер. - Я не помню, чтобы сегодня утром измывался над какой-то блузой, и вообще…

Тут он осекся, перед глазами живо возникло воспоминание: пролитый на пол укропник, подозрительно никудышная половая тряпка из странно дорогой на ощупь ткани…

- Чего замолчал? - с вызовом осведомилась Дарьянэ.

- Это была не блуза, - заявил Юра. - Она валялась под стулом, сбитая в комок.

- Не валялась, а аккуратно лежала! И не надо учить меня складывать вещи, сам постоянно куртку кидаешь, где ни попадя!

- Тогда нечего обижаться, если твою блузу приняли за ненужную тряпку.

- Ты хочешь сказать, что сотворил это не нарочно? - Даша вытаращила глаза. - Не верю! Даже в темноте, даже на ощупь невозможно перепутать! А утром уже рассвело. Ты обязан был заметить хотя бы снегирей!

- Каких?

- По вороту! И понять, что половых тряпок с искусной вышивкой не бывает!

- Когда я вытираю пол, то не смотрю, есть ли на тряпке снегири, - раздраженно парировал Юрген. - Валяется - значит, никому не нужна.

- У тебя больная извращенная логика!

- Кто бы говорил! Клади вещи на место - и ничего с ними не случится.

- А ты обращай внимание на происходящее вокруг! - повысила голос Даша. - Глядишь, меньше будешь попадать в дурацкие ситуации вроде женитьбы. Стоял всю свадьбу, как мороженный! Нет, чтобы топнуть ногой, заявить, мол, не хочешь, не будешь!..

- Тебе это сильно помогло! - съязвил Юра, все больше закипая.

- Я хотя бы что-то делала!

- А я не растрачивал силы на бесполезные действия!

- Зато теперь ты маешься, а я с чистой совестью могу сказать, что сделала все, от меня зависящее!

- А я сейчас делаю!

- Поздно! Мы уже неделю женаты, если ты забыл! И неделю спим в одной кровати, если ты вообще заметил!

- Представь себе - заметил! И даже фамилию нам сегодня поменял, ты-то за неделю не удосужилась, все в наш корпус пролезть норовила!

- Да, потому что там - мое законное место! Еще и тебя оттуда выживу, дай только срок!.. Погоди, как так поменял?

- Как все! Во втором корпусе. Теперь мы - семья Эр, учти это, когда будешь заполнять официальные документы.

- Ты более мерзкую фамилию придумать не смог?

- Все нормальные оказались заняты, - честно ответил Юра.

- Тогда почему так мелко? Давай уж сразу, м-м-м… Трындынкар. А что, звучит: Дарьянэ и Юрген Трындынкар! Или поэкзотичнее: Сефинтопала. Как у людей с гор.

- Ты на международном приеме такое не ляпни! Род Сефинтопала сейчас правит у ведов.

- Без тебя знаю! Как они с такой фамилией еще и править ухитряются? Я бы сразу от стыда развеялась!

- Так иди, развейся от радости, что ты всего-навсего Эр! - терпение Юры лопнуло, и он ударил кулаком по столу. Поднялся сквозняк, тарелка с гренками сверзилась на пол и раскололась.

- Ну и пойду! - заорала Дарьянэ, вскакивая. От ее движения ветер прошелся по всей кухне, сметая утварь - сильфида была посильнее мужа в разговорах с Небесами, к тому же в гневе не слишком умела себя контролировать. - Развеюсь, поплачете все потом!

Она выбежала, даже не утруждая себя закрыванием двери - та и без прикосновений здорово хлопнула о косяк.

- Беги-беги! - рявкнул вслед Юра. - Может, стукнешься опять об тучу и поумнеешь!

Было слышно, как Даша в темноте прихожей пытается найти свои ботинки, поминая несметное количество смерчей, снимает с подставки доску и хлопает еще одной дверью, на сей раз входной. Юра посмотрел на догорающую лампу, на рассыпанные по полу гренки, на остывший укропник, подернувшийся мерзкой тоненькой пленкой, и со всей злости снова грохнул обеими руками об столешницу. Вихрь вышел куда сильнее, почти как у Дарьянэ: лампа закачалась на цепочках и потухла, со стенного гвоздика упала медная поварешка, а пыльная скатерть взвилась, как привидение. Мгновение - все улеглось, стало темно и тихо.

Некоторое время Юрген сидел неподвижно. Потом поежился, лизнул саднящую костяшку. На языке остался солоноватый привкус крови. Зашуршали часы, переворачиваясь. Уже поздно, как бы не за полночь.

- Истеричка, - проворчал Юра. - Какая там туча! Она билась головой минимум об сердцевину смерча. В кои-то веки решил с ней нормально поговорить, как с просвещенным существом! Нет, надо было устроить на пустом месте скандал и убежать в ночь. Да если б я так из-за каждой испорченной тряпки убивался, то половина Холмов давно в руинах лежала! Пусть ей! Налетит в темноте на дерево, и я наконец-то стану вдовцом!..

Как наяву, перед глазами встала уборщица Тоня: “Ты старше, опытней, уравновешенней, по умолчанию сильнее. Ты мужчина, в конце концов!”

- Мужчина-мужчина, - передразнил Юра невидимую собеседницу, сейчас играющую за совесть, - а если она - женщина, то ей и думать не надо? Как легко: наорала, наговорила гадостей и убежала! А мне лети за ней, разыскивай, чтобы, упасите Небеса, ничего не случилось. И я же в итоге виноват окажусь! Не полечу, Небеса в свидетели, не полечу! Пускай сама о себе заботится!

Лицо Тони в голове сменилось на просмотренную недавно статистику. Первое место - развеивания от удушья, второе - полеты в темное время суток. Кто слишком низко летит и напорется на дом или верхушку кедра, кто в вышине столкнется с другим сильфом, кто потеряет ощущение пространства и врежется в землю, уверенный, что летит вперед… Давно уже власти бьются над тем, чтобы законодательно закрепить на всех досках фонарики. Но фонари светят только огнем, а он либо гаснет от ветра, либо вспыхивает столпом, переходя на доску и летчика. Большинство полагало, что лучше разбиться, чем сгореть заживо.

Юрген встал из-за стола, на ходу натянул куртку, застегивая “змейку” до самого горла, вышел в коридор. Синеватая в сумраке белая доска смотрелась на большой подставке очень сиротливо. Поразмыслив немного, Юра захватил с собой и фонарь, только зажигать до поры не стал. Он тоже предпочитал развеяться от удара о землю, а не от огня.

***

Взбешенная и обиженная, Дарьянэ все-таки не до конца потеряла голову. Она тоже просматривала статистики. И развеиваться, несмотря на сказанные в запале слова, не хотела. Даша любила жизнь, небо, озаренную рассветом росу на укропе и тайную канцелярию. Туда сильфида и полетела, в надежде переночевать на новом рабочем месте. А утром, когда негодяй-муж улетит по своим черным делам, можно будет заглянуть домой и собрать вещи для предстоящей дороги. Даша отметила, что в мыслях уже называет их с Юрой совместное жилье “домом”. Быстро привыкла, однако.

Но у порога четырнадцатого корпуса Дашины планы потерпели крах: дверь была закрыта на тяжелый висячий замок с затейливой гравировкой по бокам. Плохой замок так не украсят. Даша для верности подергала железяку и вполголоса выругалась. Услышь ее сейчас бабушка - развеялась бы от разрыва сердца, что “благовоспитанная” внучка не просто знает такие слова, а даже рискует произносить их вслух.

Твердо решив до рассвета домой не возвращаться, Даша положила на каменное крыльцо доску, расстелила куртку и уселась сверху, скрестив ноги и засунув руки под коленки. Спать не хотелось, было голодно и обидно.

- Все он у меня отобрал, проклятый, - бурчала Даша в темноту. - Свободу незамужней девушки, покой своей смазливой рожей развеял, радость в жизни, блузу красивую, теперь вот еще и фамилию! И, главное, вины за собой не чувствует, паразит! Смотрит свысока, будто я об тучу стукнутая или курицам из пятого в подружки гожусь. А если пытаюсь убедить его в обратном - не замечает. Или замечает, но лишь когда у меня все идет наперекосяк. Что за напасть! И эти, из четырнадцатого, тоже хороши: хоть бы дежурного оставляли или ключ под порогом. Нет же, запечатают на ночь все двери магией воздуха, замки навесят и уходят до утра. А несчастные стажеры должны ночами сидеть на крыльце, пока не околеют совсем!

Сильфида зябко поежилась и, вытянув из-под себя куртку, накинула на плечи. Легла, свернулась на доске клубочком, сонно всхлипнула, прислушиваясь к урчанию в животе. Глаза, только что широко распахнутые, уже слипались, гнев утих, сменившись безнадежностью. Окутанная мрачными мыслями, Даша сама не помнила, как задремала.

Утром ее растолкал Костэн Лэй.

- Ты чего так рано прилетела? Начать работу не терпится?

- Нет, - Дарьянэ потерла глаза и постаралась незаметно расправить затекшие плечи. - Это долгая история. Который час?

Костэн оглянулся на восходящее солнце.

- Около семи. Выкладывай, что случилось.

- Да ничего особенного, - сильфиде вдруг стало неловко признавать, что позволила себе вспышку гнева. - Семь, говорите? А можно, я в кабинете до десяти посижу, а потом слетаю за вещами?

Бывалый агент оперся правой рукой о косяк и смерил подчиненную долгим пронзительным взглядом. Даша съежилась и подавила желание спрятаться за доску.

- Уходить от ответа ты будешь перед родителями, мужем и противниками - когда научишься, - проникновенно сказал Костэн, - а мне изволь прямо и внятно отвечать на все поставленные вопросы. Здесь не пятый корпус, где о сотрудниках помнят, пока они бездельничают на рабочем месте. Это - разведка. Работники, включая обслуживающий персонал, знают друг о друге все, вплоть до цвета нижнего белья и происхождения царапин на доске. Молчат, конечно, ибо секретность. Но сведения - дело чести любого разведчика. И ты будешь знать. Обо мне, о Юре, о начальстве, позднее - о подчиненных. Но про первых ты станешь узнавать из косвенных источников, а вторые расскажут сами по правилам субординации. Поэтому я повторяю вопрос: что случилось?

- Мы поссорились с Юрой, и я убежала из дома, - скороговоркой объяснила Даша, глядя на носки ботинок и с ужасом понимая, что в темноте коридора надела обувь из разных пар.

- Когда это случилось?

- Поздно вечером.

- И ты по темноте полетела сюда? – взорвался Костэн. - О, Небеса, зачем я согласился на работу со стажерами! То они геройствуют сверх меры, а мне потом землю им из глотки выбивать, то женятся и прилетают не работать, а прятаться от проблем… Ну чем, чем тебе Юрка не угодил? В жизни не поверю, что скандал начал он!

- Скандал начался сам собой, - насупилась Даша. - И ваш замечательный Юра тоже бил кулаками по столу и сметал посуду. Он моей блузой укропник вытирал! И фамилию сменил! И совершенно не чувствует себя за это виноватым!

Даша не видела, как грозный начальник слегка прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

- Да уж, просто тиран. Лети-ка, Дарьянэ, домой прямо сейчас, собери вещи и возвращайся. Возьми с собой обычный набор для дальней дороги, а еще красивое платье. Не делай круглые глаза, появляться перед людьми в том виде, в котором ты вчера явилась на работу, просто не дипломатично. Вопросы есть?

- А можно, я хотя бы часик у вас посижу…

- Нельзя. Плох тот агент, который боится встречи с собственным мужем.

Дарьянэ попробовала состроить несчастную физиономию, но Костэн, не скрывая иронии, точно скопировал выражение ее лица, еще и знаменитыми голубыми очами похлопал. Ринтанэ как-то рассказывала, что Костя любит шутить, будто за красивые глаза его и взяли агентом. А потом серьезно прибавляет, что однажды умение изображать по-детски наивный взгляд спасло ему жизнь. Даше ничего не оставалось, как встать на доску и взлететь в ясное утреннее небо, навстречу очередной разборке с мужем.

…Примерно в половину восьмого к четырнадцатому корпусу подлетел Юрген: уставший, злой, с прогоревшим за ночь фонарем и руками по локоть в копоти. Он застал Липку на рабочем месте – тот сидел за столом и методично оформлял кипу бумаг на заграничную командировку новой стажерки. Заметив младшего товарища, Костэн иронично ухмыльнулся и спросил:

- Супругу разыскиваешь?

- Всю ночь летал, - буркнул Юра, совершенно не удивляясь, что про его похождения уже известно. Странно, если бы Липка принялся расспрашивать, какого смерча он делает на работе в законный выходной.

- Надо же. Не ожидал от тебя подобной заботливости, особенно после того, что мне понарассказала Даша.

- Она была здесь?

- До утра проспала на крыльце. А потом прилетел я и прогнал ее домой, собирать вещи.

- Она все-таки решила от меня сбежать? – с надеждой уточнил Юра.

- Вот еще! – расхохотался Костэн. – Дарьянэ, скорее, тебя выживет. Она переводится в наш корпус, и в качестве вступительного экзамена я отправляю ее в небольшую командировку.

- В Принамкский край?

- Куда же еще. Поедет как посол, с орденским сопровождением, разузнает, что к чему.

Юрген побледнел.

- Ты с ума сошел? Столько наших послов не вернулось! А если с ней случится плохое?

- Значит, мы будем точно знать, что дело впрямь нечисто, - жестко отрезал Костэн Лэй. – Не тебя же мне посылать. И самому нельзя ехать, все “коллеги” из разведки Ордена в лицо знают. А прочие агенты другими делами заняты. Вот если окажется, что послы пропадают не из-за разбойников, руководство заинтересуется нашим делом и выделит на него больше народу. Пока у меня лишь домыслы. Разбойники Даше не страшны, она все-таки на агента готовилась. Наверняка она вернется и прояснит обстановку.

Юра внимательно посмотрел другу в лицо.

- Ты сейчас меня убеждаешь или себя?

Липка не ответил. Все знали, что у него самая чуткая интуиция в четырнадцатом корпусе. И домыслы почти точь в точь совпадают с фактами.

***

Из тайной канцелярии Юрген полетел в гости к тестю. Возвращаться в их с Дашей жилище он смысла не видел: наверняка жена еще там, а значит, нового скандала не миновать. Притом отнюдь не по вине супруги. Юргену очень хотелось наговорить стукнутой об тучу истеричке много «доброго» и «вечного», хотя он понимал, чем это обернется. Но язык все равно чесался, и глупо было поддавать себя искушению. Скандалы, даже оправданные, не приносят ничего хорошего.

Утренние ветра выдували из сильфа раздражение и злость, оставляя лишь горький осадок, с которым вполне можно было жить и даже работать. Именно последним Юрген собирался заняться. Он надеялся, что отец Дарьянэ менее проницателен и более разговорчив, чем его собственные родители. По крайней мере, не знает Юру как облупленного.

Лететь пришлось долго, и за это время Юрген успел собраться с мыслями, успокоиться и продумать линию поведения. Прежний дом Даши стоял в довольно глухой местности среди кедровых лесов, вдалеке от центра и воздушных трасс. Строение было небольшое, двухэтажное, если не считать за этаж обширную плоскую крышу, на которой стояло несколько полотняных лежанок разной степени ветхости. Юрген отметил, что Даша до свадьбы жила беднее, чем он.

Что и говорить, пейзаж не впечатлял. Оградка из тонких кольев чуть выше пояса, внизу – полузасохшие на жаре полосочки укропных грядок. Во дворе – щербатая каменная скамья под чахлой дичкой, макушку которой венчала одна-единственная зеленая слива. Словом, обычный сильфийский сад: укроп, скамейка и все, что стараниями хозяев не загнулось на скверной земле. Подставка для досок у входа в дом дешевая и простая, но за ней и ее содержимым явно ухаживали больше, нежели за садом. Юрген поднялся на крыльцо и решительно дернул за веревку, предположительно, от колокольчика. По округе разошелся мелодичный звон. Колокольчик наверняка был непростым, возможно, с дополнениями вроде полых трубочек или стеклянных бусин.

Долго ждать не пришлось, вскоре раздались легкие шаги, которыми отличались все говорящие с Небесами. Дверь без единого скрипа распахнулась, и на пороге появился сильф средних лет. Кудрявые пепельные волосы с проседью были стянуты на затылке в короткий хвостик, худощавую фигуру скрывал длинный домашний халат темно-коричневого цвета.

- Юрген, если не ошибаюсь, - голос у него был звучный, таким только петь под ветра. – Чем обязан?

- Здравствуйте, - проявил вежливость Юра. – Я не помешал вам?

- Нет. С недавних пор мне трудно помешать. Я живу один и круглосуточно готов принимать гостей, хотя это никого не заботит. Полагаю, причина моего одиночества вам известна и без пояснений.

- Поэтому я и прилетел, - ухватился Юра за благодатную тему. – Я очень плохо знаю Дашу, хотел бы о ней поговорить. Мне порой трудно понять, что она любит, чего хочет.

- Не только вам. У моей дочери на редкость неуживчивый характер. Сочувствую, - это было сказано с редким безразличием. Потом тесть посторонился: - Проходите.

Они вошли в маленькую гостиную со следами недавней разрухи и поверхностного ремонта, сели на длинный жесткий диван.

- Где сейчас Дашина сестра? – как бы невзначай поинтересовался Юрген.

Собеседник вскинул на него знакомо блеснувшие зеленые глаза.

- У Дарьянэ уже нет сестры.

- Правда? Простите, я, наверное, ее неправильно понял. Мне показалось, у Даши есть любимая младшая сестра.

- Это невозможно. Моя жена развеялась вскоре после рождения первой и единственной дочери.

Они помолчали. Юрген судорожно подыскивал подходящую тему для разговора. Ему требовалось аккуратно растормошить тестя, пробить его маску равнодушия. А в том, что это именно маска, молодой агент не сомневался.

- Здесь недавно случился ураган? – спросил Юра, с интересом озираясь.

- Повздорили с дочкой из-за ее свадьбы, - усмехнулся сильф. – Вам она еще не выкидывала подобных фортелей?

- Было дело, - Юрген осторожно изобразил улыбку. – Но все ограничилось сметенными на пол кастрюлями и парой разбитых тарелок. Даше не понравилась наша новая фамилия.

- Вы уже сменили фамилию? Это хорошо. И какую выбрали?

- Эр. На мой взгляд, вполне сносно и лаконично.

Тесть рассеяно кивнул. Но когда заговорил снова, в его голосе звучало больше теплоты и живого беспокойства:

- Даша сильно переживает, что стала вашей женой? Она очень боялась, что вы будете грубы с ней.

- Думаю, эта свадьба для нас обоих вышла потрясением, - не покривил душой Юра. – Пока что мы с Дашей супруги лишь официально. Я агент тайной канцелярии и не смею позволить себе обходиться с девушкой дурно.

- Рад это слышать. Хотя моя дочь и сама может с кем угодно обойтись дурно. Как и постоять за себя.

- Не сомневаюсь, но в отношении меня у нее нет такой нужды. Даша часто спрашивает у меня…

- Что же? – благосклонно уточнил тесть.

- Почему я взял ее в жены. Но я не могу дать ответа. С тем же успехом я сам могу вопрошать, почему Даша сделала своим мужем меня.

- Ваши родители ничего вам не сказали, - это звучало утверждением.

- О проклятии? – Юрген снова надеялся попасть пальцем в небо.

- Да. Если вам это известно, то к чему вопросы? Кстати, я бы не советовал рассказывать про это Даше. По крайней мере, в ближайшие несколько лет.

- Но почему? Я не вижу в этой истории ничего ужасного. С каждым произойти может.

- Вы поймете меня, когда сами обзаведетесь детьми.

- Это вряд ли, - буркнул Юра.

- Не зарекайтесь. Рано или поздно моя дочь заметит, что вы благовоспитанный молодой сильф и можете стать прекрасным отцом.

- Причина не в Дарьянэ. Работа в четырнадцатом корпусе полна риска. Я не хочу, чтобы однажды мои дети стали сиротами.

- По-вашему, при таком раскладе им лучше вообще не быть? – тесть отчего-то развеселился.

- Ну да. Как представлю, что мой портрет в квадратной рамке повесят на стену… - Юргену тут же вспомнилось Липкино «гнездо».

- Вы так молоды, а уже думаете о смерти.

- Профессия обязывает.

- Я все же надеюсь, что со временем вы пересмотрите свои принципы. Портрет может быть и в круглой рамке. А можно вообще завещать потомкам никогда не вешать на стены картин.

Юрген обратил внимание, что разговор уходит в какое-то совсем невыгодное для него русло, и поспешил вернуться на старую тему:

- Вы не могли бы объяснить мне, почему Даша не должна узнать о проклятии? Я не могу понять, какие моменты в этой истории заставляют вас желать подобного?

- У моей дочери порывистый характер шального смерча. Она почти наверняка все неправильно поймет и будет меня ненавидеть. В точности, как ее бабушка…

- А у нее есть бабушка? – заинтересовался Юрген. Это и стало его ошибкой.

Дарьянэ то ли забыла, то ли не сочла нужным упоминать о бабушке, когда рассказывала про семью. Официально бабушка и не считалась ее родственницей, да вот только запись в учетной книге никогда не сможет отменить кровных уз, о которых в сильфийском обществе не принято говорить вслух.

Тесть подобрался и нахмурился.

- Сдается, вы мне морочите голову! Если бы причина свадьбы хоть немного была вам известна, вы не спрашивали бы, есть ли у Даши бабушка. Родители не учили вас, Юрген, что врать, тем более старшим, нехорошо?

- Учили. Но это было очень давно, - Юра прищурился. Он уже понял, что больше ничего здесь не добьется, а значит можно действовать открыто: - В тайной канцелярии мне сказали, что для разведывания информации все средства хороши. А я очень хочу сейчас докопаться до истины.

- Это не принесет вам счастья.

- Для меня любая правда лучше неведения.

- Но не эта!

- Позвольте мне самому решать. Пожалуйста, расскажите, почему нас с Дашей поженили?

- Я не могу. Ради вашей матери, Юрген, не лезьте в грязную историю прошлых лет.

- А при чем здесь моя мать?

- Всеблагие Небеса! – немолодой сильф на миг спрятал лицо в ладонях, и комнату вздохом овеял сквозняк. – Мальчик, ты же совсем ничего не знаешь! Я ни слова больше не скажу.

Юрген еще битый час пытался разговорить тестя, но ничего нового не узнал. Однако, летал он сюда все же не зря. В истории появилось новое действующее лицо – бабушка Даши. Притом, она явно играет в ней не последнюю роль. Вдобавок история не просто тайная, но и грязная, а мать Юргена имеет к ней прямое отношение.

Может быть, размышлял Юра по дороге в канцелярию, между ними произошел конфликт? И кто-то кого-то проклял. Но тогда зачем эта дурацкая затея со свадьбой? Ясно одно: что-то связало семьи Эв и Ару, какая-то грязная история. И по логике вещей, проклятие вполне годится на роль связующего звена.

Юрген решил слетать в архив. Требовалось отыскать сведения о Дашиной бабушке и лично с ней побеседовать. Кто знает, может старушка окажется более разговорчивой?

***

Дарьянэ необычайно шел красный цвет. В длинном приталенном платье с легким шлейфом и расширяющимися у локтей рукавами она казалась не задиристой девчонкой-сорванцом, а настоящей сильфийской госпожой, хрупкой и воздушной.

Костэн осмотрел стажерку с головы до ног и остался доволен. За прошедший день Даша усвоила несколько приемов самообороны, в том числе и словесных, научилась ориентироваться на местности не с воздуха и узнала основы логического анализа ситуации. Костэн надеялся, что этого окажется достаточно. Но надежда его была зыбкой и неосязаемой, как утренний туман. И на душе делалось скверно.

- Липка, не волнуйтесь, я ничего не перепутаю! – Дашины глаза азартно блестели. – Давайте скорее вылетим, иначе опоздаем.

- Людям не вредно будет и подождать, - он все тянул время, все пытался вспомнить, не упустил ли чего важного в череде наставлений. – Я говорил тебе, что на официальных мероприятиях не стоит отходить далеко от толпы? Люди строят дома как лабиринты, там очень легко заплутать.

- Да, я все помню. Можно уже бежать за доской?

- Во-первых, в этом платье ты должна не бегать, а грациозно вышагивать. Во-вторых, полетим на моей доске, она быстрее и надежней. К тому же, двухместная.

- Тогда чего мы ждем?

- Ничего, - буркнул Костэн. – Надень поверх платья куртку, полетим высоко.

…Они приземлились на полянке в пограничном лесу. Над верхушками сосен догорало зарево заката. Полянка была большая, кое-где прорастала желтоватая трава, с краю разлилось маленькое, но довольно глубокое озерцо, из которого вытекало несколько бурных ручьев.

- Как здесь красиво, - отметила Даша, снимая неуместную куртку и запихивая ее в дорожную сумку.

- Тогда тебе точно понравится Принамкский край. Тамошние виды куда живописней.

- А где люди?

- Видишь, за теми деревьями стоит карета?

- А почему они не выехали на полянку?

- Чтобы не съезжать с дороги. Полянка ухабистая, кругом кочки и камни, у кареты может слететь колесо, - Костэн положил руку Даше на плечо. – Иди к ним, ты знаешь, что говорить и делать.

- А вы меня не проводите? – тут же растерялась она.

- Нет. Меня могут узнать, и тогда поймут, что ты тоже из четырнадцатого корпуса. Я довольно часто бывал в Принамкском крае, притом на обеих его частях. И никогда не назывался послом.

- Тогда прощайте, - весело сказала Даша.

- Лучше: до свидания. И возвращайся невредимой. Попутного ветра!

- И вам, Липка!

Она шла к карете, смелое алое облачко, словно сошедшее с закатного неба. Костэн до последнего провожал ее глазами. А потом встал на доску и полетел прочь, так высоко и быстро, как мог. Потому что у пятого корпуса, как и тысячу раз прежде, ждала своего агента Ринтанэ Овь.

***

В поздний вечерний час земля была похожа на мятую бумагу, на которую хорошенько пролили чернил. Пушистые кляксы лесков и куцых рощиц, непроглядные пятна у подножий холмов, еще разбеленные закатным маревом верхушки. Россыпью голубоватых стеклышек блестели реки и озерца. А наверху, в небесной благодати, еще было светло. Низко висела тусклая синяя дымка, вязкая и текучая на вид. Чуть выше пушинками летали кучерявые оранжевые облака. На высоте стоял лютый холод, но сильфы куда устойчивее к морозам и ветру, особенно если озаботились надеть теплые куртки на «змейке».

Золотисто-оранжевый свет угасал, прятался вслед за солнцем под линию горизонта. И вместе с давящей фиолетовой тьмой приходило затаившееся до поры беспокойство.

- Почему ты такой мрачный? – весело спросила Риша.

Она блаженствовала, притом чем выше поднимались доски, тем шире становилась ее простодушная улыбка.

- Не обращай внимания, - махнул рукой Костэн. – Просто выдался тяжелый день.

- О, смотри, какое плотное облако! – Риша указала вправо, на величавую золотистую громаду, уходящую дном в синеватый кисель дымки. – Летим к нему, уже не помню, когда в последний раз нормально гуляла.

Когда доски зависли над облаком, Ринтанэ скинула высокие остроносые ботинки на шнуровке, подвернула штаны и, примерившись, беззвучно спрыгнула на плотный сияющий туман. Она не провалилась вниз, а начала лишь немного увязать в облаке, но тут же побежала вперед, как по рыхлому снегу или мелкому морскому песку, только более плавно, подпрыгивая вдвое выше обычного. Костэн завороженно смотрел на ровные и загорелые Ришины ступни, такие красивые и ловкие. В Рише вообще не было присущей сильфидам угловатости вроде излишне длинных костлявых пальцев с крупными суставами. Ее телосложение отличалось гармоничностью. И Косте это нравилось. Но во время таких прогулок по облакам у него невольно замирало сердце.

- Осторожнее, Риша! Смотри под ноги.

- Да не волнуйся, не провалюсь, - она закружилась на месте, погружаясь в облако почти по колено. – Я чувствую все эти дырки, а здесь их вообще нет – видел же, как плотно. Ты и сам можешь попробовать.

- Я ведь говорил тебе: если попробую гулять по облакам, это будет последнее, что я сделаю в жизни.

- Может, тебе просто попадались слишком тонкие?

- Потолще этого. Я гуляю, как свинцовая гиря.

- А если за ручку? – глаза у Риши были шальные. Ей явно хотелось плясать и дурачиться.

- Утяну обоих.

- А держась за доску? Костя, я ни за что не поверю, будто жалкая капелька человеческой крови в тебе сильнее сильфийской. Не трусь и разувайся!

- Я не трушу, а проявляю благоразумную осторожность, - он все-таки сел на доску и нехотя потянулся к шнуркам.

- Трусишь-трусишь! – хохотала Риша, перебирая в облаке своими безупречными ногами. – Я тоже знаю этот странный язык политиков, где даже воробья обзовут компактной копией орла-великана. И не надо строить глазки, это вообще женская обязанность!

- Я же не виноват, что Небеса даровали мне такой чудесный взгляд, - кривляясь, как заправская модница, сказал Костя.

- А еще пуд скромности сверх того!

- Да, я скромен. И, конечно же, кричу об этом на каждом шагу. Осторожней, прямо за твоей спиной может открыться дырка!

- Да вижу я, вижу.

- Намекаешь, что тебе Небеса пожаловали глаза на затылке?

- Костя, ты неисправим. И почему до сих пор не разулся?

- Я уже, - ботинки остались в креплениях, а их владелец, крепко держась за доску, осторожно спустил ногу в облако. – А что ты чувствуешь, когда гуляешь?

- Почти ничего. Оно холодное, влажное, немного пружинит и щекочется.

- Хорошенькое «ничего»! Я ощущаю лишь пустоту.

- А ты спустись пониже и ступи обеими ногами.

- Все равно. Это еще безнадежнее, чем воздушная магия.

Костэн ловко забрался на доску и натянул ботинки. Риша подошла к нему, заглядывая в лицо.

- У тебя ведь был не просто тяжелый день. Какие-то неприятности?

- Нет, все в кои-то веки идет по плану. И от этого мне так муторно, хоть туманом становись.

- Может, расскажешь? – Ринтанэ забралась на свою доску, но обуваться не стала, болтая босыми пятками в воздухе. – Без секретных подробностей, просто чтобы выговориться. Должно стать легче.

- Тогда полетели наоткрытое небо. В облаках могут прятаться шпионы.

- А у кого-то мания преследования!

- Это профессиональная осторожность.

- Да как ни назови…

Высоко-высоко в небе начали появляться первые точечки звезд. Никто из сильфов, как ни старался, не сумел до них долететь. Тогда родилась теория, что звезд на самом деле просто не существует. Правда, веды ее вскоре опровергли, заявив, что небесные светила слишком далеки от земли, даже на доске не достать. Этот вывод сильфам не понравился, и поэтому большинство жителей Холмов продолжало верить, а точнее не верить в звезды. Костэн Лэй, надо сказать, к большинству не принадлежал. Агент своими глазами видел подлинники вычислений и здоровенную трубу с увеличительными стеклами, через которую открывалось такое, чего даже в самых нелепых фантазиях не вообразишь.

Две доски теперь висели в неподвижной синеве, над чернотой и редкими огоньками, как будто оказавшиеся меж двух усыпанных звездами небес.

- Сегодня я впервые пожертвовал подчиненным ради проверки сведений, Риша.

- Он… развеялся?

- Еще нет. Надеюсь. Но почти наверняка я больше его не увижу.

- Может, обойдется?

- Предчувствие редко обманывает меня. Какая же я сволочь! Загубил чужую жизнь. Сколько раз видел, как подобное проворачивает начальство, иногда сам оказывался в роли жертвы, считал такое в порядке вещей, особенностью работы. Но никогда не думал, как тяжело самому принять это решение…

Хотелось выть от безысходности и стыда. Риша говорила что-то утешительное, обнимала, гладила по волосам, целовала почему-то в висок и подбородок. Доски не покачивались, лишь слегка крутились на одном месте в сторону дуновений ветра.

- Давай, мы все-таки поженимся. Я возьму твою фамилию, буду ждать с работы, смахивать пыль с твоих картин и молиться Небесам за твою рисковую голову.

- Не надо. А если ты из-за меня попадешь в беду? Сколько уже раз в истории враги Холмов шантажировали агентов их близкими. А если я однажды не вернусь, и ты останешься вдовой, как моя мама? Я еще тогда дал зарок, что ни одна сильфида не будет плакать из-за моей смерти.

- Глупый. Какая разница, поженимся мы или нет? Мои слезы и улыбка все равно связаны с тобой.

- Нет, Риша. Я слишком люблю тебя, чтобы жениться.

- А я – слишком, чтобы перестать об этом просить.

Она наконец-то поцеловала его в губы, коснулась щеки мокрыми ресницами, прижалась всем телом – сильная, грациозная, бесконечно прекрасная. Он обнял ее всю, широко и крепко, стараясь забыться и в то же время запомнить каждую соленую капельку на носу, каждую родинку на гладкой коже, каждый невесомый вздох.

- Я все равно буду твоей женой, Костя Липка. Как бы сильно ты меня ни любил.

========== Глава 11. Пробуждение обды ==========

Сквозь приоткрытые двери падает луч.

Верю себе и не верю, и луч ослепительно жгуч.

И нужен единственный шаг,

Но мне не решиться никак.

Мари Карне

Говорят, лет до шести человек ничего не помнит. Клима считала, что молва, как обычно, врет. Она помнила себя почти всегда. Вернее, не себя, а маму. В память, как трещины в камень, врезалось большое, склонившееся откуда-то сверху лицо. Широко расставленные черные глаза, лучащиеся теплотой. Нос стручком, тонкие губы, глубокие ямочки на рябых щеках. Мама не была красавицей, но ее живому обаянию, мудрости и доброте в деревне не находилось равных. Девушка помнила укачивания сильных нежных рук, красные от стирки пальцы, тонкий сильный голос, так похожий на ее собственный.

- Ты будешь Климэн. Климка, Клима. Моя смышленая доченька…

Держась обеими ручонками за мамин палец, Клима делала первые шаги. Отец ворчал, что жена слишком возится с дитем.

- Клима особенная, - отвечала мама. – Ты это непременно поймешь, но потом. Жаль, не увижу…

С мамой было весело играть в прятки, догонялки, прыгалки. Мама казалась самой гибкой, самой ловкой и озорной. Главный товарищ, лучшая подруга. Только мама хвалила за всякие пустяки, никогда не уставала учить.

- Запомни все, что я сейчас тебе говорю. Хотя ты едва разменяла четвертый год, умишка у тебя побольше, чем у некоторых теток на завалинке. Ты родилась для того, чтобы принести счастье.

- Тебе, да? – радостно спрашивала Клима. Она гордилась, что мама ценит ее.

- Всем людям на свете. Ты – наше общее счастье. Но не говори никому про это. Сделай так, чтобы говорили другие.

Конечно, Клима не понимала тогда смысла маминых слов. Она просто радовалась, что может принести людям счастье.

Сильно запомнился Климе ее первый обман. Ей хотелось поиграть с соседской девчонкой, но ту не пускала тетка. Тогда Клима сказала тетке, будто за околицей объявился некто, желающий ее видеть. И девчонку обманула, уверив, что сумела уговорить тетку отпустить ее гулять. Разумеется, ложь вскорости открылась. Климу за ухо приволокли домой. Мама кротко извинялась, просила не обижаться на дитя. Кто же в пять лет понимает, что поступает дурно?

- Она у тебя и в три больно умная была, - заявила противная тетка, уходя.

Мама закрыла за соседкой дверь, села на лавку у печи, поставила Климу напротив. Никогда в жизни будущей обде не было так стыдно, никогда больше она не жалела так о своем проступке.

- Ты поняла, в чем виновата? – спросила мама.

- Врать нехорошо, - прошептала Клима, с трудом сдерживая слезы.

- Нет, - неожиданно возразили ей. – Порою ложь куда лучше и действенней, чем правда. Вина в другом. Ты хотела достигнуть цели – поиграть с подружкой, но выбрала такой способ ее достижения, который оказался тебе не по зубам. Ясно?

- Да, - рьяно закивала Клима, - я не смогла соврать хорошо. А плохо врать не надо было. Если не можешь хорошо врать, надо или научиться, или делать дела по-другому.

- Умница, - похвалила мама.

- А как научиться врать? – тут же спросила Клима.

- Это непросто. Иные всю жизнь не могут. Но я тебе помогу.

Наверное, мама Климы была единственной в мире женщиной, которая учила своего ребенка врать. Они часто уходили в лес, якобы за грибами и ягодами, а на деле подальше от папиных глаз. Там они находили укромную полянку и садились прямо на траву. В холодное время года мама брала с собой подстилку. Они раскладывали карты и принимались за урок. Клима должна была убеждать маму, что у нее в руке совсем не та карта, которая есть на самом деле.

Поначалу искусство вранья давалось с трудом. Приходилось следить за всем: от выражения глаз до простых жестов. Нельзя было смеяться или чересчур напрягать лицо. Но постепенно вранье начало удаваться. К шести годам Клима с легкостью водила за нос и маму, и соседей. Обман стал увлекательной игрой.

- Мама, мама, - кричала разгоряченная Клима, вбегая в дом, - меня старшие ребята с собой на речку берут, с ночевкой! Отпустишь?

- Почему бы и нет, - пожимала плечами мама, доставая из печи румяный пирог. – Иди, но далеко не заплывай.

- А я тебя обманула! На самом деле девчонки хотят на спор ночью на кладбище идти, ну и я с ними. Я их всех уже отпросила.

- Молодец, ловко вышло, - мама совсем не рассердилась, она радовалась, что Клима соврала достоверно. – На этот раз ты правильно свое умение применила, с пользой. Не то, что в прошлый раз, когда за соседский дом якобы упала с неба звезда. Вранье должно быть неотличимо от яви. Для фантазий сказки есть. И пользу оно тебе должно приносить. А главное во вранье что?

- Не попадаться? – предположила Клима, стараясь не морщить лоб. Излишне подвижное лицо при обмане ни к чему.

- Не признаваться. Никогда. Даже если все раскроется. Стой на своем до конца и далее. Тогда тебе поверят даже те, кто видел правду собственными глазами. На кладбище не шали, покой мертвых следует уважать.

Клима кивнула. Она всегда слушалась маму и не морочила ее подолгу. Иначе кто ж похвалит за первосортное вранье? Другое дело, мама почти ничего не запрещала. Могла только дать совет или подробно описать, сколь плачевны будут последствия. Именно поэтому Клима однажды не пошла испытывать на обрыв «чудо-крылья» из парусины, и была единственной среди окрестной детворы, кто остался без ссадин и переломов.

Благодаря маме Клима никогда не теряла веры в себя и могла предвидеть, к чему приведут ее поступки. Мама научила Климу разным премудростям, вроде десяти способов заставить человека плакать или как интуитивно распознать в пище яд. Чем старше становилась девочка, тем больше рассказывала ей мама, будто торопясь, будто боясь опоздать. Повзрослев, Клима начала догадываться, что мама откуда-то точно знала о ее предназначении. И о том, что для пришествия в мир новой обды придется пожертвовать жизнью.

Это случилось, когда Климе шел восьмой год. Мама просто ушла с утра в лес, как это часто бывало. А назад уже не вернулась. Климе не показали маминого тела, не пустили на похороны. Девочка только смогла разведать, что в лесу маму подрал медведь. Отец рыдал, как ребенок, которого избили и забрали игрушки. Это выглядело страшно. А Клима не сумела проронить и слезинки. Жизнь продолжалась, после похорон кто-то должен был вести хозяйство. Отец почему-то бездействовал, других родичей у них не было: покойная мать сирота, отец же и вовсе пришлый. Как могла, Клима управлялась со свалившимся на нее хозяйством. В считанные дни изменилась ее осанка - теперь, если бы не рост, со спины девочку можно было принять за взрослую женщину. Когда, спустя дни после смерти мамы, Клима подходила к соседкам и ровным будничным тоном спрашивала, почем нынче на рынке зерно, и во сколько обойдутся услуги знахарки, чтобы старая корова нормально разродилась, женщины почему-то пугались и поминали духов пополам с высшими силами.

Клима странно чувствовала себя: забавы близких и понятных ровесников в одночасье стали неинтересны, а чужие огромные взрослые шарахались и шептались за спиной, хотя их заботы и порядки девочка стала понимать как никто в ее возрасте. Вдобавок отец начал пропадать. Сначала по вечерам, а потом и целыми днями. Он возвращался, шатаясь, смотрел на Климу, суетящуюся у слишком большой для ее росточка печи, и плакал безумными слезами. От него пахло перебродившим медом и скверным кислым вином. Раньше Клима, как многие дети их села, потешалась над пьяными, а теперь ей было все равно. Она мыла за отцом пол, иногда, под настроение, снимала с него сапоги.

В хозяйстве дела становились все хуже - Клима не справлялась в одиночку. Все-таки сдохла старая корова. Клима распорола ей живот и нашла мертвого теленка, которого грызли черви. Отец появлялся дома все реже, вместе с ним начали пропадать вещи. Сгнили огурцы, зараза пожрала брюкву. Близилась зима. Клима подсчитала, что умрет спустя двадцать дней после наступления холодов. Она хорошо умела считать, мама выучила на совесть. Умирать не хотелось, в могиле сыро и червяки. Да и кто копать будет в мерзлой земле? Явно не вечно пьяный отец. Значит, никто. Клима представила, как по весне ее иссушенное морозами тело вымоет из коричневого от грязи сугроба, как оно медленно и неуклюже поплывет вниз по затопленной половодьем улице. Будут верещать от ужаса соседи, а потом какой-нибудь смельчак вытащит ее на сушу граблями или просто крючковатой палкой. Потом, наверное, сожгут, чтобы хворь не разносила.

Умирать расхотелось еще больше.

Клима села на остывшую печь и стала думать. Беды начались, когда не стало мамы. Отец запил с тоски и горя, деньги кончились, знахарка не стала забесплатно работать, пала корова, неоткуда стало брать молоко на продажу, урожай погнил, потому что Клима была занята поиском денег. Без результата, кстати. Продавать в доме уже было нечего, а производить что-то новое она не умела.

- Так, - полушепотом рассуждала Клима. - Что я могу изменить? Денег не достать. Корову и маму не вернуть. Хотя, новую корову можно купить, было бы за что. А вот мама… Хотя, к чему мне новая мама? Нужна хозяйка в дом, а будет она мне матерью или нет - дело десятое. Хозяйка - это папина жена. Значит, папу надо женить. Но кто на него позарится?

Девочка перебрала в уме всех деревенских вдов, поскольку о девицах на выданье и мечтать нечего, не такой отец завидный жених, особенно нынче. Пятисотлетняя война с ведами забирала свое, вдовы не переводились. Сейчас в селе их было шесть. Одна слишком стара, свое хозяйство еле тянет. Две слишком молоды, все равно что девицы на выданье. У четвертой вдовы орава на девять ртов, десятый в лице Климы ей без надобности. Пятая несчастливая, уже троих мужей похоронила. Как бы Клима не относилась к слабому духом отцу, смерти она ему не желала. Шестой вдовой была мать Климиного товарища по играм, сорванца Зарина. Эта вполне годилась. Домишко у них поменьше, значит, к мужу переедет, хозяйство возродит. Зарин вечно опрятней прочих выглядел, значит, заботливая. И к Климе кандидатка в мачехи неплохо относилась, грушами угощала. Давно, правда, еще до маминой смерти. Но доброта не загар, за зиму не сходит.

Приняв решение, Клима измыслила план и принялась его осуществлять. Для начала она пошла в трактир, к отцу. Тот сидел у стойки и вливал в себя очередной кувшин кислого вина. Клима стала на табуретку, чтобы быть повыше, и дернула отца за волосы. От неожиданности он подавился и выронил посудину. Кувшин с грохотом разбился, желтоватая лужа растеклась по полу и темным черепкам.

- Ты что творишь? - прорычал отец, поднимая глаза на обидчика и с удивлением узнавая дочь.

В трактире днем народу было мало, но и те немногие заинтересованно повернули головы, выжидая, что будет дальше. Подобные номера частенько откалывали жены выпивох, за что бывали биты. Но чтобы эдакая шмакозявка…

- Хватит, - сказала Клима.

Отец смотрел на нее пустыми глазами, то ли не понимая, то ли не пытаясь понять.

- Ты зачем вино разлила? - наконец спросил он с яростью.

- Хватит, - тем же тоном повторила Клима. Она выбрала его по наитию - холодный, властный и спокойный. Этот тон никак не вязался с внешностью тощей чумазой девчонки в рваном кожухе поверх линялого платья.

- Да пошла ты! Указывать она мне будет! Пигалица, видеть не могу! - отец явно разошелся. - Чудовище! Чудовище вырастил! Кровопийца! Из-за тебя, поганки лесной, пью! Не вру, люди добрые, высшие силы да духи в свидетели, не вру! Иной мужик побоится, а эта - р-раз ножом по брюху, и давай в кишках копошиться. До сих пор перед глазами стоит, блевать охота! Роется, нечисть, кровищу жрет, червями закусывает. А потом головенку телячью вытянула и рассматривает. Чудовище, а не девка, страшно жить рядом, а ну как посередь ночи глотку перегрызет да твоей уже кровью упьется…

Клима поняла, что отец видел, как она разделывала мертвую корову. Крови там и впрямь хватало, но чтобы пить… Наверняка ему с похмелья померещилось. А теперь вот людям головы дурит. Хотя, судя по лицам, слышали они уже не в первый раз, причем не слишком верили.

Климу охватила дикая досада. Чего он кричит? Опять придется кого-то в чем-то убеждать, а сил уже нет. Как же опостылели за минувшие месяцы голод, холод, запах кислого вина, косые взгляды, неудачи. А тот, который может все изменить, сейчас брызжет слюной и считает ее чудовищем. Горячая волна поднялась от груди до горла и вырвалась наружу.

- ХВАТИТ! - рявкнула Клима так, что дрогнули стаканы.

Отец умолк на полуслове, широко распахнутыми светло-карими глазами глядя в ее черные. В трактире стало тихо-тихо, замолчала даже сонная муха, бьющаяся о закрытый ставень. Клима взяла отца за руку и вывела прочь. Больше он не приходил сюда напиваться.

За остаток осени Клима не без помощи Зарина свела отца с выбранной вдовой. В первый день зимы сыграли свадьбу. Дом обрел новую хозяйку, отец - жену и приемного сына, Клима - мачеху, брата и уверенность в том, что выживет.

Старый расчет оказался верен - мачеха была добра к девочке. Но маму, конечно же, заменить никто не мог, как бы ни старался. Весной Клима заметила, что безнадежно обогнала деревенскую жизнь. Ей больше не требовалось быть взрослой, но снова стать ребенком не получалось. Клима на равных говорила с мачехой о ведении хозяйства, но когда-то веселые проделки Зарина и прочих ровесников ставили ее в тупик. Она не понимала, какая забава может быть с сорванного до поры яблока на веревочке, или с укутанного в тряпицу полена, которое зачем-то укачивают, как дитя. Клима помнила, что раньше ей это было интересно, но вернуться в то время не могла. Вскоре и разговоры взрослых стали казаться ей излишне простыми. Климе было интересно не только почем будет на рынке зерно в нынешнем году, но и с чем это связано, есть ли возможность прогноза. Мужики обсуждали повышение рекрутских наборов, кляли благородных господ и войну, а Клима пыталась понять, чем вызвана такая политика, сколько лет будет длиться война при постоянном пополнении армии, когда это пополнение иссякнет при нынешней рождаемости и ценах на зерно… Клима редко задавала вопросы, а если случалось, то самые простые, но даже на них не находилось достойного ответа.

Неизвестно, кто первым высказал идею попробовать пристроить излишне умную дочь дядьки Ченара в орденский Институт. Идея пошла гулять в народе, сначала в шутку, но все более всерьез. И вот настал день, когда об учебе с Климой заговорила мачеха.

- Нечего тебе в глуши гнить, Климка. Матушка твоя покойная тоже в Институт ездила, да не взяли, поздновато. Ей уж пятнадцать тогда сровнялось. А тебя, видать, возьмут, ты у нас и грамоте, и счету обучена, возраст подходящий. Хочешь, отцу скажу, отвезет?

- Институт - это вроде как в солдаты? - уточнила Клима.

- Нет, глупенькая. Там тебя множеству наук выучат, какие и вообразить нельзя. А потом выбор дадут: не хочешь воевать, силой не заставят. И госпожой сделают, а там, глядишь, до благородных недалеко, - мачеха искренне верила, что такую умницу непременно заметят и оценят по заслугам. Чай, умные девки на дороге не валяются.

- Хочу в Институт, - решила Клима.

Были грустные проводы, мачеха даже всплакнула, обняла падчерицу крепко и сказала, что если не понравится учеба, пусть возвращается не боясь. Клима хорошо распознавала ложь и видела, что мачеха говорит искренне. Она куда больше любила девочку, чем родной отец. Может, потому что не верила россказням про вспоротое коровье брюхо. Клима не спешила ее разубеждать. Все-таки разные слухи ходили с тех пор. Благо, у Климы хватило ума провоцировать в людях жалость, а не страх.

Зарин подарил на память венок из ландышей, который потерялся в дороге. Прощаясь, мальчик смотрел на названую сестру круглыми от восхищения глазами, а ей это сильно льстило.

Клима уехала в Институт, с блеском выдержала вступительные экзамены и с тех пор бывала дома только один раз, на каникулах после седьмого года. У нее подрастали два брата и сестра.

Село покинула не по годам взрослая девочка с болью на сердце, а вернулась уверенная в себе девушка, умная и хитрая, уже искушенная в интригах, имеющая цель в жизни и предвидящая многое наперед. Зарин таскался за Климой по пятам, и она воспринимала это как должное. Мачеха была рада ее видеть, отец сторонился сильнее прежнего. Он слишком хорошо чувствовал перемены, произошедшие с пятнадцатилетней дочерью. Клима тогда была обдой уже два года, а ее тайная организация насчитывала почти три сотни человек.

На четвертом году она нашла в библиотеке кипу документов, сумела их прочитать. И вот, ночью, одна среди пыльных книг, она сидела пораженная и смотрела, как светится зеленым кончик указательного пальца и без боли затягиваются порезы, кое-как процарапанные булавкой.

Внезапно пришло понимание: от нее теперь зависит судьба Принамкского края. И вспомнились далекие мамины слова: «Ты родилась для того, чтобы принести счастье. Всем людям на свете…»

Клима улеглась ничком на пол и горько, беззвучно заплакала. Первый раз искренне после маминой смерти. Вместе со слезами выходило старое горе, а его место занимала сила. Сила на то, чтобы прекратить войну. Чтобы люди жили счастливо.

***

- Мама, мама… - Клима поняла, что говорит вслух, и проснулась.

Она лежала на чердаке, бок неудобно подпирали мешки. Было светло – утро или середина дня. Немного кружилась голова, но сонливость отступила, и когда Клима попыталась сесть, ей это удалось без усилий. Рядом тут же оказалась Ристинка.

- Очнулась! И двух дней не прошло.

- Я спала двое суток?

- Нет, меньше. Прошлый день, ночь и половину сегодняшнего утра.

- Где Тенька? – Клима быстро огляделась по сторонам.

- Там, - Ристя неопределенно махнула рукой. – По Институту рыскает.

- Выля и Гера на занятиях?

- Вряд ли. Сейчас много уроков поотменяли. Тут такое бы-ыло…

- Кто-то из моих попался?

- Выля с утра забегала, говорила, что нет. Сейчас не знаю. Но твои прихлебатели такую бурю устроили, ведским отродьям и не снилось!

- Что они натворили? – обда уже стояла на ногах. Одернула одежду, пятерней пригладила волосы.

- Понаписали на стенах всякой чуши. Якобы Принамкский край един, его истинная правительница вернулась и тому подобное.

- Чья идея? – голос Климы не предвещал ничего хорошего.

- Откуда я знаю? – свысока бросила Ристинка. – Мне не докладывают.

- Надеюсь, личность «истинной правительницы» не обнародовали?

- А смерч их разберет, - бывшая благородная госпожа демонстративно отвернулась к окну.

Клима процедила сквозь зубы что-то нехорошее и быстрым деловитым шагом покинула чердак.

Первым делом она забежала в туалетную комнату и тщательно оглядела себя в зеркало. Зрелище выходило неутешительным. Под глазами круги, одежда мятая, волосы торчком, на щеке отпечаталась грубая ткань мешка. Клима умылась и поспешила в спальню за запасным комплектом формы. Она старалась избегать людных мест, благо сейчас шел очередной урок. Но, несмотря на это, в коридорах шлялся неприкаянный народ - в основном старшегодки, хотя попадалась и малышня. Несколько раз Клима прошла мимо провокационных надписей в том духе, что описывала Ристинка. Некоторые, судя по размашистым подтекам, пытались стереть, но сильно не преуспели - кое-где поверх разводов пестрели подновленные буквы. Институт давно и прочно стоял на ушах.

В спальне сидело несколько девочек, из посвященных в тайну обды - ни одной.

- Где ты была? - тут же спросила неугомонная Гулька. Она жевала пышную булку, явно свистнутую в столовой. Новостей навалилось столько, что сплетница не успевала нормально пообедать.

- С дровами упражнялась, - почти не думая, солгала Клима. - Случай удобный представился: занятий-то нет. Целые сутки убила!

- И как?

- Не летают, - обда подумала, что и правда не мешало бы заняться скверной доской, ведь контрольная на носу. - Что у нас творится, ласточки?

- А ты ничего не знаешь? - вытаращила глаза Гулька. - Тут та-акое! Такое! Половина наставников пропала, включая директора и все руководство!

- Ну, это я слышала.

- А знаешь, кто виноват? Во, не знаешь! Это все обда!

- Какая еще обда? - Клима села напротив Гульки.

- Это самая-самая страшная ведская колдунья, которая правила Принамкским краем во времена черного беззакония! - выпалила сплетница. - Теперь она вернулась, и она среди нас!

- Что же теперь будет?

- Э, высшие силы его знают, а вот что бы-ыло! Знамя-то так и не сняли! Оно и понятно: если стену откроют - надпись покажется…

- Какая надпись?

- Так ты и это пропустила?

- Говорю же, с доской заработалась.

- Да в холле весь Институт собрался! Ладно, сейчас расскажу, - Гулька откусила сразу полбулки, затолкала недожеванный комок за щеку и малость шепеляво, но вкрадчиво заговорила: - Все началось с того, что в холле перед главной лестницей на стене таинственным образом появилась надпись. Мол, обда возвращается. Кто такая обда? Куда уходила? Никто пока не знал. Но наставники переполоши-ились! Тут мне Финька с политического и рассказала! Обда, говорит, герой большей части ведских сказок. Самая умная, самая хитрая и самая главная. До войны только обда всеми правила, отчего царило темное беззаконие. Правда, Финька в это не шибко верит. Говорит, Орден просто бесится, что уже пятьсот лет не может ведов до Западных гор погнать, а обда-то весь наш край в кулаке держала, включая упомянутые горы! И сильфы тогда сидели смирнехонько на Холмах, пикнуть не смели, не то что в нашем небе без спросу летать. О чем это я…

- О надписи, - напомнила Клима.

- А! Ну, вот. Ни вывести, ни замазать - явно колдовство постаралось. И тут кто-то предложил занавесить стену большим флагом из актового зала, который над сценой раньше висел. Сказано - сделано, вместо стены - триколор. А потом наставница полетов (она у нас пока за главную) организовала в холле большое собрание, на котором призывала обду сдаться. И в самый ответственный момент флаг - хлоп! И пеплом осыпался. А вместо него во всю стену - золотое знамя с пурпурными черточками. Вот тогда главный беспредел и начался. Говорят, обда собрала огромное тайное общество прямо здесь, в Институте, и хочет с его помощью свергнуть самого наиблагороднейшего!

- Но ей же не удастся? - Клима сделала вид, что очень испугана.

- Как знать! - Гулька поцокала языком. - Я слышала, обда уже штурмует Мавин-Тэлэй. А другие люди говорили, мол, она в Фирондо удрала, чтобы помочь ведам снова взять Гарлей. Ходят слухи, что раньше Гарлей был ее столицей, и теперь она рыщет по миру в поисках городских ключей, которые первый наиблагороднейший закопал на фамильном кладбище в безымянной могиле!

Клима посмеялась бы, не будь она так рассержена и встревожена.

- А уроков все нет?

- Так кому вести-то? Наши наставники руководство замещают, только младшегодки кое-как занимаются. В Кивитэ за подмогой послали, сегодня к вечеру должна прибыть, если обда там еще ничего не захватила. Институт оцепили, теперь отсюда не выйти, хотя никто и не пытался - больно надо оно, в неизвестность…

- Может, и контрольной по полетам сегодня не будет? - почти искренне вздохнула Клима.

- Будет, на последнем уроке, - развеяла все надежды Гулька. - Когда это у нас контрольные отменяли, тем более по полетам? Да даже если эта обда прямо сейчас в спальню войдет, все равно будем фигуры пилотажа крутить. Наша наставница еще и обду сдавать заставит!

- И ведь правда заставит, - скучным голосом согласилась Клима. - А остальные наши ласточки где?

- Да по-разному. Кто в оцеплении помогает, кто на обед пошел, некоторые уроки у малышни ведут… Тебе кого-то надо?

- Нет, я просто так спросила. Пойду тоже что ли помогу. Нехорошо наставников в беде бросать.

Клима переодела штаны и рубашку на горчично-желтое платье с прямой юбкой выше щиколоток и длинными узкими рукавами. Эту часть формы летчицы надевали редко, в особо торжественных случаях или как сейчас, когда вся прочая одежда приходила в негодность. Позаимствованным у словоохотливой Гульки гребнем Клима расчесала волосы и стянула их сзади темным шнурком. Пара жидких коротеньких прядок тут же упала на глаза.

Обда выбежала в коридор и остановилась. Она совершенно не представляла, куда теперь идти. Не в самом же деле помогать наставникам! Слишком все изменилось за тот срок, пока Клима спала дурным усталым сном. Потерялись в мешанине событий привычные ниточки управления. Требовалось искать новые, но для этого обда должна была узнать куда больше, чем несуразные Гулькины сплетни.

Клима в задумчивости направилась к выходу из женского крыла. В любом случае, здесь она узнает меньше, чем в главных корпусах, где кипит общественная жизнь Института. Проходя мимо подставки с досками, Клима со спины увидела невысокого мальчишку в зеленой форме врача и с удивлением окликнула:

- Тенька!

- О, какое счастье, что ты проснулась! - улыбнулся вед, оборачиваясь. - А я как раз решил заняться твоей доской. Кругом сейчас такая неразбериха, что моя страховка больше не нужна.

- Какая страховка?

- А отчего, по-твоему, никто не поймал пишущих надписи, особенно на первых порах? Ах да, ты же ничего не знаешь…

- Историю о преображении триколора мне пересказали. Тоже твоих рук дело?

- Правда, здорово вышло? Ты так интересненько все предусмотрела…

- Пока мне трудно судить, - холодно ответила Клима. - И планы у меня были иные. Я вообще не понимаю, какого смерча вы все это затеяли. Да и не стоит обсуждать подобные вещи посреди коридора.

- Брось, - махнул рукой Тенька. - Здесь сейчас такое говорят, что уже никто не обращает внимания. Интересненько получается: половина Института пишет на стенах послания и мечтает оказаться в рядах армии обды, а другая половина стирает надписи и пытается хоть кого-то изобличить. При этом вторые рассуждают о столь крамольных вещах, что первым и не снились! А бедные наставники сбились с ног, пытаясь навести хоть какое-то подобие порядка. Только шиш! Потому что самые на первый взгляд лояльные воспитанники - члены твоей организации. Того же Геру возьми: ему поручили возглавить отряды, оцепляющие Институт. Гера-то возглавил, но теперь ты фактически контролируешь все входы и выходы. Скажешь, плохо?

- Никого из наших не поймали?

- Разумеется, нет! - Тенька окинул взглядом подставку. - Сейчас кого-то ловить, все равно что искать в бушующем море конкретный водоворот. Которая из досок твоя?

- Вот эта, без лака, со ржавыми креплениями.

- Я так и подумал. Интересненькая у сильфов магия, не находишь?

- Ты сможешь заставить эти дрова летать?

- Попробую, - Тенька поскреб ногтями подбородок, отчего тот покраснел, а редкие светлые щетинки встопорщились. - Хотя обещать пока рано. Тут разбираться надо.

- Где сейчас Гера и Выля?

- Первый в сторожке, командует. А Выля в библиотеке, ищет способ тебя разбудить. Хотела в спальню пробраться, поискать у тебя под кроватью, но кругом постоянно толкался народ.

- А ей лишь бы под мою кровать залезть. Столько раз уже говорила: тайник мой, и копаюсь в нем только я. И если со мной что-то случилось, это не повод рыться в моих личных вещах.

- Зря ты так. Выля больше всех переполошилась, закатила форменную истерику, а все потому, что дурище Ристинке показалось, будто у тебя бесцветка…

Клима скептически фыркнула.

- Ступай на чердак и ни шагу оттуда. Скоро приду, устрою совет.

- Совет или разнос? - Тенька лукаво заглянул обде в глаза.

Клима не ответила. Но веду и не требовались слова.

***

Всякий колдун - вед, но не всякий, кто живет на ведской стороне Принамкского края, умеет колдовать. Изменение естественных свойств - наука сложная. Трудность даже не в том, чтобы изменить эти свойства, а чтобы их разглядеть и просчитать. Если по-особому прищурить глаза, можно увидеть световую модель пространства. У каждого предмета там имеется лишь тонкий контур, словно нарисованный углем. Не видишь контура - не быть тебе колдуном. Ведь именно в переплетениях темных полосок таятся все естественные свойства, которые можно изменять, касаясь их, уговаривая, дрессируя, как цирковых собачек. Чем опытнее колдун, тем четче он видит контуры. А если он начитан, то может сходу подобрать нужные слова и движения, угадать по толщине линий тип и количество свойств, да к тому же добавить пару-тройку собственных.

Тенька для своих лет был очень опытным и начитанным колдуном. К ремеслу его приучил отец. Сначала, разумеется, из-под палки. Кому охота целыми днями заниматься, когда сверстники то бегают на озеро рыбачить, то лезут на крышу старой мельницы ловить диких лебедей, то изобретают разные хитроумные каверзы? До десяти лет Тенька гулял урывками, когда удавалось сбежать. Остальную часть времени мальчик вертелся перед отцом отбитым задом на жестком табурете и с напускной прилежностью косил глазами в разные стороны, отрабатывая свой угол зрения, под которым окружающий мир делался черно-белым и схематичным. Потом отца забрали на войну, и колдовство из мучения превратилось в способ подзаработать. Неожиданно оказалось, что из всей деревни только Тенька может сделать в дом прозрачные тонкие ставни из теплого сухого льда, извести огородных вредителей, замесить чудо-зелье, которое склеивало даже сталь с деревом, соорудить трещотку от воров и запаять прохудившееся корыто. Заказов хватало, иногда приходили люди из соседних деревень, и на радость матери мелкая денежка в доме не переводилась. Простое колдовство стало рутиной, а именно рутину Тенька терпеть не мог больше всего на свете. Втайне он мечтал вырасти, овладеть каким-нибудь другим ремеслом, скажем, кузнеца или землемера, и забросить проклятое колдовство навсегда.

Когда мальчику минул тринадцатый год, мать, втайне безутешно страдавшая от разлуки с отцом, на много месяцев слегла с кашлем. Постепенно простая затянувшаяся болезнь переросла в бесцветку. Только самые лучшие колдуны иногда умеют лечить болезни (если, конечно, имеют при этом дополнительное врачебное образование). А Тенька и просто хорошим-то в те времена не был. Так, колдунишка средней паршивости, самое великое чудо в арсенале - горячий лед…

После похорон матери он разбирал сундук с ее вещами и наткнулся на старые записи отца. Это оказались научные изыскания на тему многообразия естественных свойств, возможностей световой модели пространства и преломления ее лучей под выгодными углами. Не сразу, но у Теньки открылись глаза. Он понял, что колдовство - не примитивная рутина, а интереснейшее из занятий. Мальчик стал учиться всерьез. Он расчистил чердак дома и завел там лабораторию, немыслимыми путями доставал книги по теории колдовства, астрономии, естествознанию, математике, ритмике. Однажды даже съездил в столичный Фирондо поглазеть на Эдамора Карея, величайшего из мастеров современности. Знаний это, разумеется не прибавило, но восторженных воспоминаний хватило на полтора года вперед. С детства приученный к усердию и усидчивости, от природы обладающий неплохими способностями, Тенька делал завидные успехи. К восемнадцати годам ему уже почти не требовалось щуриться, чтобы разглядеть заветные контуры - он видел их постоянно. Это было сродни тому, как опытный портной на глаз определяет размер заказчика, как живописец машинально различает среди июльской зелени сотни оттенков - от красного до синего. Мало того, Тенька научился не просто работать с чужими формулами изменения, а на ходу изобретать собственные. Немногие колдуны могли этим похвастать. Особенно те, кого забрали на войну в мальчишеском возрасте, не дав толком доучиться. Теньку тоже несколько раз хотели забрать, но односельчане выручали - прятали. Да и не только односельчане, в соседних деревнях мальчишку тоже ценили, уважали даже. И полагали, что ведская армия как-нибудь обойдется без него. Дома такой рукастый и головастый больше пользы принесет. К тому же, сестрица у него юная совсем и хороша до невозможности, негоже такую без кормильца оставлять.

Чем больше Тенька узнавал, тем яснее понимал, что ничегошеньки в колдовстве не смыслит. Горизонты заветной мечты становились все выше, великие цели отдалялись, а авторитет всемогущего и загадочного Эдамора Карея рос, как тесто на дрожжах. Но юношу это не смущало, а наоборот, раззадоривало и подстегивало к покорению все новых вершин теории и практики колдовства.

…Крылья были хороши. Снежно-белые, лоснящиеся, огромные. Таким любой гусак позавидовал бы. Да что гусак! Гордая и прекрасная птица лебедь! Вот только досталось сие богатство не птице, а облупленной доске.

- Интересненько это у меня получилось, - констатировал Тенька, задумчиво изучая дело рук своих.

Крылья росли прямо из доски, по длинным сторонам. Вокруг их оснований по дереву плесенью разошелся легкий желтоватый пух. Кое-где он виднелся и на креплениях. Тенька пнул доску ногой. “Дрова” возмущенно закудахтали.

- Тебе не кажется, что если обда выйдет на поле с ЭТИМ, то вызовет подозрения? - Ристинка ядовито прищурилась.

- Клима и от пернатой доски отбрехаться сумеет, - убежденно ответил Тенька, водя над крыльями ладонью. - Не понимаю, какую из линий я сдвинул, что получилось так интересненько? А может, это из-за взаимодействия с сильфийской магией? Она здесь даже видна. Если принять магию за материальный объект, пришпиленный сознанием к исследуемому предмету…

Ристинка посмотрела на веда как на помешанного, но промолчала. Говорить что-либо она считала ниже своего достоинства.

Крылья пару раз дернулись, у носа доски проклюнулось несколько маховых перьев. Тенька звонко прищелкнул пальцами над левым креплением. Перья стыдливо съежились до пуха.

- Если все веды так колдуют, я удивляюсь, почему мы до сих пор не выиграли войну! - все-таки вырвалось у Ристинки.

- Нам Эдамор Карей помогает, - огрызнулся Тенька. - Он ковыряется в носу и орденцы дохнут от эстетического шока.

- А может, от мерзкой вони?

- То есть, ты не отрицаешь, что ваши все равно дохнут?

Бывшая благородная госпожа язвительно фыркнула и отвернулась. Тенька продолжил бормотать:

- Ну-ка, посмотрим, что ты за объект такой, сильфийская магия. Какие у тебя свойства есть? Линия воздуха, часть как у свинца - забавное сочетание. А если те три связки местами поменять?..

Доска взвизгнула, затрепыхалась, как выброшенная на лед рыба, крылья местами поголубели. Ристинка напоказ заткнула уши.

- Отрицательный результат - тоже результат, - философски заключил Тенька. И снова протянул: - Интересненько это у меня получилось…

- Высшие силы, избавьте меня от этого психа! - прошипела Ристинка вполголоса.

Тенька понимал, что нарывается на очередную идеологическую полемику, но промолчать не сумел:

- Как у тебя язык поворачивается просить высшие силы, если вы их предали? Талант обды - от высших сил, а Орден сверг ее.

- Я никого не свергала и не предавала, - надменно сказала Ристинка. - Это меня предали. И мою семью.

- Заметь, это тоже сделал твой любимый Орден.

- Ненавижу Орден. Но ведов и обду я ненавижу больше.

- Ты хоть кого-нибудь любишь вообще? - вздохнул Тенька.

- Я любила, - Ристинка цедила каждое слово сквозь зубы. - Родителей, братьев, сестер, жениха - они все сгорели, вместе с домом. Теперь некого любить. А высшие силы мне безразличны. И я им тоже. Поэтому только высшим силам мне осталось молиться. Чтобы не обратили каждое слово во вред.

- Лечиться тебе надо, а не молиться, - колдун покачал головой.

- Тебе тоже. Снабдил доску крыльями и разговариваешь с ней.

- А тебя больше волнует первое или второе?

- Иди к смерчам!

- Значит, просто нервы слабые, - невозмутимо сделал вывод Тенька. Ему надоело, что бывшая благородная госпожа демонстративно презирает ведов (Эдамора Карея в частности) и постоянно строит из себя не пойми что.

Загремела снаружи узкая винтовая лесенка, и вскоре на чердаке объявились Клима, Гера и Выля, благоговейно держащая обду за рукав платья. Ругаться эти трое явно начали еще внизу, а здесь, вдали от лишних ушей, спор разгорелся куда жарче.

- Ты спала! - грохотал Гера. - Беспробудно, как неживая! Что я, по-твоему, должен был делать? Распускать организацию, созданную с таким трудом?!

- А подождать пару дней тебе ортона в заднице мешала? - Клима говорила тише, но в ее речи звучал лютый гнев. - Ладно Тенька, ему лишь бы “интересненькое” замутить, да и порядков наших он не знает, но ты-то должен был понимать! Несколько дней погоды не сделают, а если бы ничего не изменилось, можно было додуматься до более скрытных действий…

- Тебе вечно лишь бы скрываться! Хватит! Тридцать четыре смерча, я пошел за тобой, чтобы воевать! За мир и единство!

- “Воевать за мир”, - едко передразнила Клима. - Хочешь драки - бейся головой об стенку, ей-ей, меньше хлопот! Сколько лет твержу: без моего слова ни шагу! Почему тебя вечно тянет на самодеятельность?!

- А что тебя не устраивает? - Гера встал перед обдой, расправив плечи. Он был выше ее на полторы головы. - Никто не попался, входы и выходы под нашим контролем, все в смятении. Лучшего времени, чтобы заявить о себе, просто не найти!

- Я не хотела пока ничего заявлять! - взорвалась Клима. - Я не готова, понимаешь или нет?! Собрание свалило меня с ног, а что дальше? Тебе следовало затаиться и не дать другим куролесить, а ты сделал все наоборот!

- Подумаешь, не готова она! Зато готовы мы, твой народ! Все твои сторонники поддержали эту авантюру, все до единого писали на стенах “Обда вернулась”. Мы развернули наши знамена и требуем, чтобы ты их несла! Не обда решает, когда ей править, а народ! Мы уже решили, мы хотим, чтобы ты прекратила войну. И ради этого готовы повоевать еще немного. Поэтому, пробуждайся окончательно, Клима, и возглавляй восстание, раз уж созвала его!

Обда смотрела на “правую руку” так, словно хотела испепелить на месте. У Геры горячо пылали щеки. Выля притихла, как мышь под веником, не отпуская Климин рукав. И в этот момент измененная доска заливисто крякнула. Тенька, смутившись, поспешил схватить результат неудачного опыта и спрятать за спину. Делу это сильно не помогло - пушистые бело-голубые крылья торчали в разные стороны. Теперьказалось, они растут не из доски, а из самого Теньки.

- Это что такое? - почти нормальным голосом спросила Клима.

- А… э… учу доску летать! - нашелся горе-колдун. - Так нагляднее получается.

- Дай-ка попробую, - Гера выхватил пернатую из Тенькиных рук, положил на пол и собрался привычно вставить ноги в крепления.

Но не тут-то было. Едва стопа вместе с тяжестью тела опустилась на облупленную поверхность, доска дико заверещала и забила крыльями, словно гусь, которому едва не переломили хребет. Гера отшатнулся, присутствующие разинули рты.

- Побочное действие, - поспешил объяснить Тенька. - Не те линии не туда изменил… Бывает. Интересненький эффект, но я еще не закончил…

- А в итоге она должна запеть соловьем? - сыронизировал Гера. - Или обругать летчика человеческим голосом?

- Полететь, - вздохнул Тенька.

- В теплые края?

- Интересно, - подала голос Выля, - а если отрезать крылья, потечет кровь или посыплется стружка?

- Одно знаю - визгу бу-удет, - фыркнул Гера.

- Тенька, - с иронией уточнила Клима. - Ты же не рассчитываешь всерьез, будто сегодня вечером я на этом полечу?

- Полетишь. На улучшенном варианте. И вообще, чего вы сюда пришли, ругаться между собой или мои полработы критиковать?

- Никто не ругается, - сухо сказала Клима. - Мы с Герой поговорили и друг друга поняли. Надеюсь, этого понимания хватит дольше, чем на обычные месяц-полтора. Выля, отцепись от меня, наконец. Передай по цепочкам, что повальная порча стен прекращается, иначе на нас ополчатся все чистюли и аккуратисты - когда опомнятся. Пусть теперь люди вяжут на перилах и балюстрах золотые ленточки. И пустишь слух, что ленты - символ моего знамени. Гера, иди на свой пост в сторожке и с него ни шагу. Передавай мне сведения через надежных ребят. Я хочу знать все о перемещениях наставников, их планах, количестве и общих настроениях.

- Как обычно, - буркнул Гера, скрываясь в дверях. Клима послала ему вслед уничижительный взгляд.

- Давно бы так, - Тенька хлопнул обду по плечу. - А то устроила: “Я не готова, как вы посмели…” Не обда, а госпожа-истеричка.

Клима устало плюхнулась на мешки и снизошла до пояснений:

- Пока я спала, все пошло слишком не по плану.

- Эка невидаль! У меня постоянно все не по плану идет, так что теперь, орать на всех?

Клима со смешком покосилась на “окрыленную” доску, мол, заметно.

- Мои задумки обычно воплощаются в жизнь.

- Если это твой первый план, всецело пошедший наперекосяк, за тебя можно только порадоваться.

- Будем надеяться, последний, - вздохнула Клима.

- И не надейся! - с широкой улыбкой сообщил Тенька. - Большее, на что можно рассчитывать в нашем несовершенном мире - это если твои планы будут срываться так же нечасто.

Доска позади дернула крылом. Вед закатал рукава и присел перед ней на корточки, широко раскрыв глаза и что-то бормоча. Клима повернулась к “левой руке”:

- Выля, на досуге уничтожь все тетрадки, в которых я писала указания. Теперь надо либо сочинять новые, либо решать все на ходу. И отпусти мой рукав, наконец, он уже мятый!

- А ты больше не заснешь? - шепотом спросила Выля.

Клима встала, выпрямляясь. День еще не закончился, и дел было невпроворот. Да и поесть что-нибудь не мешало, последний раз обда перекусывала позавчера утром, если не считать чаепития у сторожа.

- Нет, я не засну. Мало того, пожалуй, только сейчас я пробудилась по-настоящему.

***

Поруганный и растоптанный восстанием быт Института постепенно налаживался. Вернулся из леса заместитель сторожа, который испуганно косил глазами во все стороны и утверждал, что самолично был свидетелем свадьбы крокозябр и духов. От господина заместителя несло перегаром, но сомнительно было предполагать, что он выпивал посреди праздника потусторонних существ за здоровье молодых. Поэтому заместителя сторожа заключили под стражу, вместе с заместителем секретаря, до выяснения обстоятельств. Или пока не протрезвеет.

Выползли из своих комнат помощники директора в летном и политическом отделениях. Заместитель директора остался у себя - показаться на людях ему мешал компресс на носу.

Прибыла стража из Кивитэ, который, как выяснилось, все это время стоял невредимый и обду с войсками в глаза не видел. Вместе с подкреплением вернулся сторож и дал признательные показания. По его словам выходило, что некая Клима Ченара с летного отделения уверила его, будто в городе эпидемия. Тут же и другие жертвы (включая мающегося похмельем заместителя сторожа) вспомнили, как за день до разрухи встречались и беседовали с девицей-летчицей, имеющей длинный безобразный нос.

В середине дня прилетела вызванная из отпуска наставница дипломатических искусств и устроила большой совет. Наставники и наскребенное по сусекам руководство обменивались сведениями, делились мнениями и опрашивали свидетелей. Вызвали и Климу - слишком часто упоминалось ее имя. Обда виртуозно строила из себя дурочку, пересказала господам ворох сплетен, кое-что приукрасив и добавив парочку от себя, валила любые совпадения на волю высших сил и постоянно держала долу опасные черные глаза.

…В тот день Климе иногда казалось, что она умеет раздваиваться. От одних ребят к другим, потом - в сарай на поле, принимать присягу у новых сторонников, одновременно выслушивать гонцов от Геры и отсылать их к Выле, по пути на совет наставников страховать шестигодок, привязывающих на лестничные балюстры золотистые ленточки; стоя на совете, через окно незаметно делать Гере знаки, что все в порядке. И врать, врать, врать настолько виртуозно, что сама порой начинала верить в свои слова, держать в памяти сотни имен и несколько реальностей: одна настоящая, прочие - вымысел для вранья. Наскоро перекусить вместе с Гулькой, при этом выбалтывая ей сведения для огласки, между делом забежать на чердак и наорать на Теньку, у которого доска полиняла, но вместе с этим обросла колючей чешуей и заржала по-лошадиному. Сделать дубликаты “врачихиных” ключей, а оригиналы подбросить под лестницу, проникнуть в пустую лабораторию, просто так, из дурацкого любопытства: врала Гулька про голову веда или нет? Хозяйка лаборатории до сих пор не очнулась, а когда еще случай представится?

Созерцая зеленоватую заспиртованную голову с закрытыми глазами и зашитым носом, которая могла принадлежать кому угодно, включая сильфа, Клима вдруг поняла, что опаздывает на контрольную по полетам. Чтобы этот глупый визит совсем уж не пропал зря, распихала по карманам первые попавшиеся реактивы - Теньке все сгодится. Затем аккуратно закрыла кабинет и стремглав помчалась на поле через главную лестницу, вся балюстрада которой казалась мохнатой от золотистых ленточек. В ту минуту Клима особенно остро ощущала, что Институт принадлежит ей.

Уже на поле обду настигло осознание: доска осталась на чердаке, а команда строиться уже дана. Клима мысленно обругала себя тщеславной разгильдяйкой, прибавив несколько более крепких словечек. После бега из лаборатории сердце билось у самого горла, а заветный чердак был на другом конце огромного Института.

- Рассчитаться по номерам для сдачи! - приказала наставница. Она выглядела усталой, но решительной. Спуску не даст. - Первый номер - в небо!

Клима была пятой. Она смотрела, как одногодницы проверяют крепления, сглаживают шкуркой несуществующие щепки и обреченно ждала, когда наставница или любопытная Гулька спросят у нее, где доска.

- Первому зачтено. Оценка - удовлетворительно. Второй номер - в небо!

Нагоняй выйдет знатный - забывать доски перед выходом на поле отучивали еще в первый год обучения. Как бы вымотанная наставница не озлилась настолько, что отказалась принимать зачет. Отчисление из призрачной угрозы переросло в реальную опасность.

- Второму зачтено. Оценка - отлично. Третий номер - в небо!

- Клима, - раздалось над ухом так неожиданно, что обда вздрогнула. - Держи.

Невидимый Тенька сунул ей в руки невидимую доску. На ощупь - гладкую, без чешуи. Клима отошла в сторону сарая, подальше от посторонних глаз. Доска постепенно проявилась - такая же, как раньше.

- Она летает?

- Еще как. Понятия не имею, что я такого сделал. Наверное, со мной приключилось наитие.

- Ветер она хорошо слышит, проверял?

- Какой ветер? - изумился Тенька.

- Доска летает, опираясь на ветра. Искусство летчика - поймать нужный воздушный поток.

- Не знаю, - честно ответил колдун. - Задача стояла - заставить летать. А чувствует она при этом ветер или нет - одним высшим силам ведомо.

- Но я хоть не свалюсь?

- Обижаешь! Кстати, не знаю, как она управлялась раньше, но теперь доска подчиняется мысленным командам.

- Ногами, - прошипела Клима. - Все нормальные доски чувствительны к движениям ног!

- М-да… А я как раз эту функцию убрал, чтоб не верещала… Ну, ничего, в небе разберешься. Ты же обда, значит, везучая.

Дать невидимому Теньке заслуженный подзатыльник Клима не успела - объявили пятый номер.

- Попутного ветра - так у вас, кажется, говорят?.. - немного неуверенно донеслось вслед из пустоты.

Если бы девушка была избалована сильфийскими новинками, она б и пары секунд не продержалась на Тенькиной доске. А так… “Дрова” летали. Очень странно, напрочь игнорируя ветер - но летали! Для виду Клима старательно выполняла предписанные учебником движения рук и ног, а на самом деле напряженно думала: “Вверх, вниз, пике, петля, вверх, кувырок… ох, высшие силы, крокозябру ж твою за ногу и тридцать четыре смерча под зад!”

Ругалась обда больше от страха - в небе она чувствовала себя очень неуютно, особенно на такой доске. Но команды выполнялись исправно, без задержек. Отлетав положенную по контрольной программу, Клима с удивлением узнала, что ей поставили “хорошо”.

========== Глава 12. Раскрытие тайн ==========

Что так Снегурочку тянуло

К тому высокому огню?

Уж лучше б в речке утонула,

Попала под ноги коню.

Б. Ахмадулина

Прежде Дарьянэ видела кареты только на картинках. Но какие то были кареты! Изящные, с круглыми, словно у огромных сладких перцев, боками, золоченые, серебреные, от колес до шпиля на крыше - в резном деревянном кружеве.

Карета же, в которой сильфиде предстояло двухнедельное путешествие до Мавин-Тэлэя, не оправдала ожиданий. Обыкновенная будка о четырех колесах. Сколочена, правда, добротно – щепки не торчат, а аккуратные ряды шляпок гвоздей вполне можно считать за украшения. Карета была новая – желтое с красноватым оттенком дерево еще не успело потемнеть от дорог и непогоды. Внутри тоже неплохо – два мягких широких сиденья темно-бордового цвета и полдесятка шелковых подушечек. Даша поначалу стеснялась, а потом, плюнув на приличия, скинула туфельки и забралась на сиденье с ногами, не забывая, впрочем, чинно держать осанку.

Сопровождающих было четверо. На козлах – молчаливый грузный мужчина с густой черной щетиной, лохматой шевелюрой и беловатой полосой шрама под левым глазом. Будь на месте сильфиды уроженка Принамкского края, она мигом бы окрестила кучера «разбойничьей рожей» и зареклась приближаться на расстояние меньше десяти шагов. Но в Холмах разбойников представляли иначе: высокими, бритыми налысо и с головы до ног увешанными оружием. Поэтому неприязни к черноволосому мужчине Даша не испытывала. А вот другого спутника, сидящего позади кареты, немного опасалась. Отличаясь низким ростом, он таскал при себе столько всевозможных клинков, стрелок и метательных лезвий, что хватило бы вооружить до зубов небольшой отряд. Дарьянэ сказали, что это обычный охранник, и он должен выглядеть так, чтобы всех защитить. Но девушка почему-то не поверила – больно странно на нее этот «охранник» косился. С каким-то гастрономическим вожделением. Не постоянно, нет, но Даше хватило пары взглядов, чтобы почувствовать себя не в своей тарелке.

Остальные двое спутников были похожи – среднего роста, золотоволосые, кареглазые, с широкоскулыми курносыми лицами. Они представились помощниками благородного господина, занимающегося при наиблагороднейшем ведением иностранных дел. Эти двое ехали с Дарьянэ в карете, устроившись напротив. Поначалу пытались ее разговорить, но заметив, что спутница всецело увлечена видами из окна, умолкли.

Когда карета, сочно поскрипывая на кочках и поворотах, выехала из леса и покатилась между линией деревьев и кромкой зелено-золотого пшеничного поля, Даша едва сдерживала себя, чтобы не высунуться в окно по пояс и визжать от восторга, распахнув глаза и разинув рот.

Принамкский край (в отличие от кареты) превзошел все ее ожидания. Никогда, даже изучая картинки, Дарьянэ не могла вообразить, что бывает на свете такое буйство зелени, красок, такая маслянисто блестящая черная земля под колесами и такие огромные цветы у обочин. Ромашки размером с пол-ладони, синие махристые соцветия на толстых стебельках, колючие кусты, усыпанные ярко-розовым. К Принамкским лопухам Дарьянэ не сумела привыкнуть и час спустя. Она даже представить себе не могла, что знакомые с детства «ушки-лопушки» могут вымахать до размеров широкополых шляп. Да что там шляп! Пары-тройки некоторых экземпляров вполне хватило бы на полноценное бальное платье. А если еще один лопух добавить – со шлейфом. Про пшеницу и говорить нечего, на Холмах она вообще не приживается – слишком промозглые и сильные ветра дуют со стороны кислых северных морей. Теперь Дарьянэ понимала сильфийских владык древности, которые столетиями стремились обладать хоть толикой несметных богатств Принамкской земли. И, надо сказать, лишь появление обд несколько тысяч лет назад помешало им вытеснить людей за Западный горный хребет. Даша украдкой глянула на своих спутников. Ни малейшей враждебности. Теперь сильфы с людьми дружат, посольствами ездят, в браки вступают, обычаями меняются. А раньше – людские хроники даже не сохранили описания тех времен – половина Принамкского края была застроена сильфийскими крепостями, и у подножия этих крепостей кипели такие жестокие сечи, что после над горами человеческих трупов клубился плотный туман развеявшихся сильфов. Рубились на земле, доски-то всего лет триста назад изобрели. Поэтому-то у сильфов и есть поговорка: небо для мира – земля для войны. Это у людей все шиворот-навыворот.

Горизонт ощетинился остроконечными силуэтами сельских домишек. Даша знала, что люди никогда не делают крыши своих жилищ плоскими. Только покатыми, чтобы стекала вода – в Принамкском крае куда чаще идут проливные дожди. Долгое время юная сильфида не могла понять, где же в таком случае устраивают веранду – крыша-то занята. А потом узнала, что веранды у людей обычно закрытые и располагаются на первом этаже. По Дашиному разумению, веранда у самой земли была немногим лучше и понятней, чем балкон в глубоком подвале.

А Принамкский край не переставал очаровывать и поражать. На глаз Дарьянэ прикинула высоту некоторых метелок неизвестной ей сорной по виду травы - получалось, что лохматый кончик метелки колыхался бы над ее головой. И над Юриной тоже.

“Вот бы Юргена сюда!” - подумала Даша, с нежностью вспоминая его спящее лицо. Богатая броская красота людских земель разогнала все обиды. Даша представляла, как выглядело бы ее недавно ушедшее детство, расти она не на холмистых бестравных пустошах, а здесь, среди зеленого изобилия. Летала бы точно меньше - к чему забираться в далекие небеса, когда внизу столько интересного? Как, должно быть, привольно живется здешней детворе: и в прятки играть веселее, и дома можно сутками не показываться, ведь еда повсюду растет. О диких зверях, что таятся в лесах и полях, сильфида не подумала - на Холмах не водилось никого крупнее суслика. В кедровых пущах, конечно, встречались и дикие кабаны, и черные саблезубые волки, в устье Сильфуки жили громадные хищные ящерицы. Но звери Холмов не охотились на сильфов - знали, чуяли, что вместо мяса от них остается лишь несъедобное облачко тумана.

Полной грудью Дарьянэ вдыхала Принамкский воздух - влажный, пряный, так пьяняще не пахнут даже грозовые тучи. Да и как можно сравнивать аромат напитавшейся солнцем травы, застарелых и свежих смол, многообразия цветов, плодов и ягод, звериной шерсти, сгорающей на жаре и мокнущей в низинных лужах листвы, мшистых болот и рыбных речушек со строгой свежестью открытого неба? Даше захотелось сказать своим спутникам, как прекрасна страна, в которой им посчастливилось родиться и жить.

- Я иметь великую степень очаровательности на Принамкский край! - выпалила девушка, на миг отворачиваясь от окна, чем вызвала теплые сдержанные улыбки.

- Говорите по-сильфийски, если испытываете трудности с нашим языком, - посоветовал один из спутников.

- О, нет, мне требуется практиковать мои принамкские наречия, - отказалась Даша.

На этот раз из дипломатичности никто не улыбнулся, хотя, судя по всему, очень хотелось. Дарьянэ немного смутилась, но все же осмелилась попросить:

- Если не в труд, делайте правку моих изражений, я быть весьма благодарна.

- Выражений, - тут же участливо поправили ее.

- Спасибо! Я иметь старания выучить Принамкский язык хорошо.

Спутники незаметно переглянулись. В их взглядах проскользнуло необъяснимое сожаление.

Во второй половине дня карета прибыла в небольшой населенный пункт. Даше объяснили, что после обеда они снова выдвинутся в путь и к вечеру доберутся до города Зигар. Если бы Дарьянэ слышала это название в первый раз - непременно удивилась. Ведь “зигар”, а точнее, “фслейга-ар” на древнесильфийском - “лесная крепь”.

Вопреки названию, город стоял не посреди леса, а на опушке. За ним стелились засеянные поля, где-то у самого горизонта, как знала Даша, несла свои воды река Принамка, сейчас алая от закатных лучей. Зигар располагался далеко от ведских границ и давненько уже не знал войны. Поэтому производил впечатление не суровой людской крепости, когда-то с боем отвоеванной у построивших ее сильфов, а огромной расписной корзинки, из которой по-домашнему выкатывались шерстяные клубочки уютных жилых домов, приземистых, с покатыми крышами. Ворот не было - о них напоминали только остатки проржавевших креплений. Стены радовали глаз расцветкой орденского триколора - красные, желтые и зеленые широкие косые полосы. Вокруг города раскинулись уютные жилые кварталы с садами, огородами и крохотными базарчиками. От леса до условных ворот вела широкая мощеная камнем дорога, по обочинам которой росли маргаритки.

Для Даши стало удивлением, что люди Принамкского края живут так близко друг от друга - заборы участков впритык стоят. Сильфы привыкли селиться порознь, у них и городов толком не было. Девушка спросила у спутников причины такого близкого соседства. Люди некоторое время раздумывали (видно, подобных вопросов раньше не слыхали), а потом путано объяснили, что вместе, мол, лучше обороняться от врагов и диких зверей. Больше ничего путного Дарьянэ не узнала.

- А сильфы далеко свои усадьбы ставят? - в свою очередь поинтересовались у нее на языке Холмов.

- Дальше, чем вы. Но если на доске летать - близко, - Даша пожала плечами. - Если чужой дом с земли хорошо виден, особенно окна - это уже дурной тон. Обычно только с крыши соседей различишь или в полете. Прежде, до досок, тоже не впритык строились, ездили по тропам на лошадях. Нынче все летают, лошади те давно в земле, а тропы занесло песком.

- А вы хорошо умеете летать на доске?

- Конечно! Все сильфы умеют, иначе как ходить в гости?

Над ее шуткой вежливо посмеялись. Карета миновала расписные стены, толщину которых не мог скрыть даже вечерний полумрак.

- Вы производите впечатление такой умной девушки! Наверное, знаете о досках все.

- И даже больше, чем все, - прихвастнула Дарьянэ. С ней никогда раньше не разговаривали в таком почтительном тоне, что сильно вскружило голову. - Я прочитала множество книг о теории полетов и об истории создания досок. Вы знаете, каких-то триста лет назад доски были привилегией только самых почтенных из нас. Их жаловал Верховный, подобно орденам и медалям. Зато первые доски тоньше всех чувствовали ветер и могли служить десятки лет, разумеется, при бережном обращении. Сейчас больше уповают на технологические новшества, а не на качество и долговечность.

- Как интересно! Вы и изготовить доску сможете?

- Смогу, - заверила Даша.

И правда, ее способностей к воздушной магии вполне хватило бы для этого. Другое дело, на мастера-досочника требовалось учиться не меньше пятнадцати лет, и за границу они не выезжали. А все прочитанные сильфидой книги больше относились к беллетристике, нежели к учебной литературе.

Вскоре карета остановилась, кучер открыл дверцу и подал Даше руку. Она вышла, с интересом глазея по сторонам. Ее привезли к высокому каменному дому с длинными мелкостекольчатыми окнами и затейливой лепниной над широким скатом черепичной крыши. У крыльца росло несколько кустов красной и белой сирени, отцветали вишни.

- Это дом благородного господина градоправителя, - объяснил охранник. Стоя напротив Даши, он едва доставал макушкой до ее носа.

Сильфида внезапно заметила, что двое людей, ехавших с ней в карете, куда-то пропали, остались лишь кучер с неприятным охранником.

- А где мои спутники?

- Они пошли спать, - кучер ухмыльнулся, и Даша заметила, что у него во рту не хватает двух зубов.

- Вы тоже идите, - охранник мягко, но настойчиво подтолкнул в сторону двери. - Мы вас проводим.

Дарьянэ захотелось не войти в дом, а сигануть через ограду в сад, а дальше закоулками выбраться из города и не оглядываясь бежать до самой границы. Она поругала себя за ребяческое паникерство и пошла вслед за охранником. Громила-кучер пристроился сзади, тяжело дыша в спину. Таким манером они поднялись по темной закрытой лестнице на третий этаж и вошли в светлую полукруглую комнату, мало напоминающую спальню или гостиную. Скорее, чей-то рабочий кабинет. Стены внизу обиты деревом, выше - дорогой тканью. В центре - массивный квадратный стол, пустой, темного дерева. Вокруг него - четыре табуретки в тон. Шаткий застекленный шкаф в углу, на окне вместо занавесок - орденский флаг, под потолком болтается светильник на масле. Даша в нерешительности остановилась, едва переступив порог.

- Вы садитесь, - охранник говорил по-сильфийски очень хорошо, словно прожил на Холмах большую часть жизни. - Побеседуем.

- О чем? - осторожно спросила Дарьянэ. Липка о таком ее не предупреждал.

- Садитесь, - повторил охранник вежливо, но сквозь зубы. Кучер легко отодвинул табурет, приглашающе махнув на него волосатой ручищей.

- Я очень устала с дороги, - сильфида едва удержалась, чтобы не попятиться. Это было бесполезно: дверь успели запереть. - Давайте отложим все разговоры на завтра.

- Нет, мы поговорим сегодня.

- Хорошо, - Даша села на предложенный табурет, смутно ощущая, что вокруг творится что-то нехорошее. - О чем вы хотите со мной поговорить?

- О взаимовыгодном сотрудничестве, - охранник (хотя какой он, к смерчам, охранник, скорей уж коллега из орденской разведки) хищно прищурился.

- Я не понимаю, о чем вы, - тонким от волнения голосом протараторила Даша. Громила маячил за спиной, с нехорошим хрустом разминая кулаки.

- Сейчас объясню. Вы разбираетесь в досках, а мы заинтересованы в их отечественном производстве. Орден в моем лице предлагает вам на него работать, изготовляя требуемую продукцию.

У Даши голова кругом пошла.

- Почему я?

- Ну, кто же еще, - усмехнулся “охранник”. - Или вы видите здесь других сильфов?

- Я правильно понимаю: вы хотите, чтобы я жила в Принамкском крае и делала доски для человеческих нужд?

- Совершенно верно. У вас будут все инструменты, которые вы потребуете, а также штат наших мастеров. От вас требуется обучить их наделять доски способностью к полету. Или же делать это самой. Вас ожидает сытая безбедная жизнь, хороший круг общения. Вам ведь понравился Принамкский край? К сожалению, со старыми связями придется порвать, но чем только не приходится жертвовать ради собственного благополучия…

- А если я откажусь?

- Не порите горячку, Дарьянэ. Я повторю свое предложение во второй, в третий раз. В итоге вы все равно согласитесь.

- Но… насколько я знаю, способ изготовления досок - государственная тайна Ветряных Холмов. Вы предлагаете мне пойти на измену родине?

- Не предлагаю, - улыбка стала совсем плотоядной, - а настоятельно советую. В противном случае нам придется вас… уговаривать.

- Но я… - Даша запнулась. Ее голова внезапно заработала, в памяти всплыли основы логического анализа и Липкины слова:

“Порой ненароком услышанное слово может спасти тебе жизнь. Другое правило, не менее важное - уметь промолчать”.

Ее отсюда не выпустят. Потому что вернувшись домой, она обо всем расскажет, и будет скандал, который подорвет не только торговые, но и просто добрососедские отношения Ордена с Холмами. Вот, куда пропадали сильфийские послы. Им тоже делали подобные предложения, а они просто не могли выполнить поставленных условий. Ведь мастера-досочники никогда не выезжают за границу, тем более с официальными визитами. Послы говорили, что не умеют делать доски, их убивали, а потом все валили на разбойников. Но Даша - не простой посол, она ведь агент тайной канцелярии на важном задании, она обязана выжить и вернуться к своим. Иначе в четырнадцатый корпус не возьмут… То есть, иначе Липка ничего не узнает о коварных планах Ордена.

- Что - вы? - участливо переспросил “охранник”.

И вместо готовых сорваться с языка слов “Я ничего не смыслю в изготовлении досок”, Дарьянэ сказала совершенно другое:

- Я… я должна подумать. Хоть одну ночь. Это все слишком неожиданно, я так не могу.

- Хорошо, думайте. А наутро мы снова встретимся здесь, и я хочу услышать от вас положительный ответ. И не пытайтесь сбежать, хуже будет.

Даша вздрогнула. Она как раз начала продумывать планы побега.

***

У Юргена было множество дел по работе. Требовалось привести в порядок картотеку самых видных благородных господ Ордена и убрать, наконец, оттуда покойного Жаврана Ара; слетать в восьмой, третий и тринадцатый корпуса за статистиками; поломать голову над полдесятком дежурных политических интриг и написать отчет руководству. Вообще-то, с отчетами полагалось маяться Липке, но тот, пребывая в расстроенных чувствах, свалил неблагодарный труд на подчиненного. Одним словом, работы Юре хватало. Однако, вместо этого он сбежал со службы в архив, где, пользуясь агентским доступом к сведениям о гражданах Холмов, принялся кропотливо просматривать личные дела. “Не так уж и много сильфов у нас живет, - утешал себя Юрген, - Чуть меньше пятнадцати миллионов…”

Благодаря опыту работы в тайной канцелярии, он неплохо представлял, где и что искать. Поэтому уже к вечеру труд был вознагражден: юноша узнал имя Дашиной бабушки, ее адрес и краткое жизнеописание.

Фистерии Урь было сто семьдесят три года. Ее муж развеялся шестьдесят лет назад, дочь - восемнадцать. В молодости Фистерия работала одной из управляющих в резиденции Верховного. Потом долго вращалась среди высшего общества, ничем сильно не блистая. Спустя несколько лет после смерти дочери Фистерия Урь окончательно замкнулась в себе и почти не покидала своей усадьбы в северо-западной части Холмов, недалеко от гор и кислотных морей.

Юре было необходимо встретиться с госпожой Фистерией и обо всем ту расспросить. Ему казалось, пожилая сильфида знает Нечто. Но соваться к ней, представившись мужем Дарьянэ, было верхом глупости. Кто знает, какую роль отвели Юре в этой истории? Может, старуха его еще на подлете развернет. А надо, чтобы пустила в дом и разоткровенничалась. Перед кем раскрывают секреты такие замкнутые особы? Перед детьми бывших коллег? Но Юра не знал, какие отношения были у Фистерии с сослуживцами и придворными. Резиденция - тот еще серпентарий. Может, представиться историком или писателем? Такой вариант подошел бы, будь у сильфиды прогрессирующая мания величия - ее жизнь, уместившаяся в пять с половиной рукописных страниц, казалась зауряднее некуда. Или, может, изобразить из себя живописца? Все женщины любят, когда с них пишут картины. Да вот только Юра рисовал еще хуже, чем Липка - колдовал. Более-менее сносно он разбирался лишь в геометрии и картографии, но без дюжины линеек, циркуля и лекал не мог запечатлеть даже ромашки - она в его исполнении ничем не отличалась от паука, а тот - от размазанной кляксы.

Когда Юрген, сидя за узким читательским столиком, в десятый раз лихорадочно перелистывал личное дело Дашиной бабушки, отыскивая хоть какую-то зацепку, с которой можно было бы начать продумывание образа для визита, в архив смерчи принесли Костэна Лэя.

- А-а-а, - протянул он голосом, не предвещающим ничего хорошего, - вот ты где! Я его по всему корпусу полдня ищу, Тоню от работы оторвал своими расспросами, а он в архиве прохлаждается!

- Я работаю, - Юра попытался спрятать тонкую брошюрку личного дела с глаз долой, но не тут-то было.

Липка ловко перехватил бумажки, вчитался и съязвил:

- Ну и какое же отношение имеет бабушка Дарьянэ Эр по материнской линии к статистике роста преступности в пограничных лесах? Или ты сейчас примешься меня уверять, что старушка тайком подрабатывает разбойничьей атаманшей?

- Я хочу узнать правду о своей женитьбе! - воскликнул Юра, пытаясь отвоевать личное дело обратно.

Но Липка только спрятал руку с брошюркой за спину, а другой рукой щелкнул подчиненного по лбу. Получилось до обидного звонко, словно в пустую кастрюлю деревянной поварешкой ударили.

- Желание знать правду - это похвально. Но почему это занимает тебя в рабочее время, когда ты обязан выискивать правду не для собственной выгоды, а для государственной? Почему я должен один куковать в кабинете под березой, словно девица из сказки, которая ждет милого с войны? Или мне по корпусам мотаться? Вообще-то, при моем звании окружающие могут расценить такое поведение как первый признак впадения в детство. И вообще, Юрген Эр, для тебя приказы начальства - пустой звук? Ты полагаешь, если у нас дружеские отношения, то можно спокойно улетать из корпуса в рабочее время? И почему ты не встаешь, когда я с тобой разговариваю?! Совсем распустился!

Юра опешил. Таким тоном Липка не говорил с ним никогда. И никогда не заставлял соблюдать субординацию - они оба взвыли бы уже через неделю такой жизни.

- Какая муха тебя укусила?

Липка был зол, раздражен и, казалось, ненавидит себя за все, что сейчас делает.

- Встать, я сказал! Или я и впрямь настолько скверный начальник, который не может ни уследить нормально за подчиненными, ни призвать их к порядку?!

- Да ты об тучу ударился, - разинул рот юноша. - С чего вдруг такие мысли?

На миг ему показалось, что сейчас Липка в лучших традициях воспитания младших по званию проломит стол кулаком, по-командирски рявкнет, за неподчинение сорвет с нерадивого сотрудника погоны и ушлет его под арест. Но тот лишь скривился, как от зубной боли, и молча бросил личное дело на место. Было видно, что агент сам уже ненавидит себя за эту вспышку гнева.

- Костя, - тихо спросил Юрген, - что случилось?

Липка махнул рукой.

- Не обращай внимания. К нам глава корпуса заходил, увидел, что тебя нет на месте, высказал мне, мол, я протеже распускаю. Уже давно не мальчик, а по-прежнему сам должен статистики собирать… - он сел рядом с “протеже”, запустил пальцы в волосы, молчал долго, потом проговорил: - Прости, Юрка, столько навалилось сразу, а ты еще и отлучился, ни слова не сказав.

- Сознаю, что поступил безответственно, - покаялся Юра.

- Да ладно, лети ты к этой бабке, как ее там, Фистерии. Может, правда все узнаешь и успокоишься наконец.

- Я только не могу придумать, кем представиться, чтобы войти к ней в доверие, - гроза миновала, так почему бы не спросить совета, когда он так нужен.

- И какие есть варианты? - прищурился Липка.

Юра перечислил. Друг объявил, что он валяет дурака и усложняет простейшую задачу. Надо напрямик назвать себя агентом четырнадцатого корпуса, показать кучу соответствующих бумажек и узнавать все, что пожелаешь.

- А если… - начал было Юрген.

- А если спросит, зачем тебе это надо, скажи - государственная тайна, разглашению не подлежит. Главное, чтобы она не думала, будто показания грозят ей лично или скажутся на родственниках. Да что я тебя учу, ты ведь знаешь тонкости нашей работы.

Уже на пороге архива, когда они почти встали на доски, Юру осенило:

- Липка, ты ведь не из-за разноса главы корпуса так расстроился! Можно подумать, он тебе раньше ничего не говорил - всякий знает, какие у вас сложные отношения. Его слова всего лишь стали последней каплей. Что на самом деле подрезало тебе крылья?

Обманчиво-честные голубые глаза, про которые сложена не одна легенда.

- Лети, на работе поговорим.

- А все-таки?

- Потом. Все потом! - и новая доска камуфляжной раскраски ястребом взмывает на недостижимую высоту, где вскоре прячется за золотистым облачком.

Юра знал, что у Липки сейчас почему-то очень тяжело на сердце. Но ему было неизвестно, что уже три дня в корпус не поступало никаких вестей о Дарьянэ.

***

Из комнаты, в которой Даше предстояло провести ночь, и впрямь невозможно было удрать. Сплошная каменная коробка без окон, с массивной запертой дверью, обитой железными полосами. Когда сильфида приложила к ней ухо, то услышала по ту сторону тихое дыхание часового. Судя по всему, комната находилась где-то в подвале: Дашу долго вели вниз по лестницам. Комната явно была подготовлена к содержанию перспективной пленницы - полы устелены вязаными ковриками, имеются кровать с розовым покрывалом, два стула, маленький стол, канделябр с двумя свечами на тумбочке и ночная ваза с тяжелой крышкой. Даша решила, что этой крышкой неплохо будет при случае кого-нибудь огреть.

Для виду сильфида разделась и легла. Но спать ночью она не собиралась. Эти несколько часов Даша решила посвятить размышлениям и логическому анализу. Притом думать предстояло как никогда в жизни.

“Что же делать?! - была первая паническая мысль. Дарьянэ заклеймила ее недостойной головы агента четырнадцатого корпуса и перефразировала: - Как мне теперь себя вести? Соглашаться на “сотрудничество”? Если я хочу жить и выбраться отсюда, то - да. Но как же это низко! Люди будут думать, будто любого сильфа можно взять на испуг. Значит, сперва надо поломаться. Пусть знают, что мы так просто не выдаем свои секреты! Однако, в итоге они все равно посчитают меня предателем. До первой нелетающей доски. А потом - убьют”.

Даше не хотелось становиться предателем даже в глазах врагов. Особенно в их глазах. Это противоречило всем ее жизненным принципам, сюжету всех историй о приключениях сильфийских агентов, которыми она зачитывалась. Даша представила, как ее, окровавленную, но не сломленную, выводят на заполоненную толпой площадь Мавин-Тэлэя, чтобы от бессилия предать казни. А она стоит гордо и прямо, улыбаясь Небесам. И тут, прямо с их синеющей вышины пикирует белая доска, а на ней - прекрасный сильф по имени Юрген. Одной рукой он хватает Дашу поперек талии, другой кидает в ее пленителей метательные звезды, а третьей… Тут Дарьянэ вспомнила, что у ее избранника всего две руки, а он сам - где-то неимоверно далеко и вряд ли даже просто узнает о печальном положении нелюбимой жены. Сразу стало горько и тоскливо, захотелось удавиться простыней. Вот подлянка орденцам будет - открывают они поутру дверь, а в комнате пусто! И поди пойми, сбежала пленница или развеялась. Но этот вариант Даша тоже отбросила. Ради блага державы ей нужно выжить. И пойти на мнимое предательство. От этой мысли сильфида беспокойно заворочалась и стукнула кулаком по подушке. Предавать не хотелось. Даже для виду.

Интересно, а как бы в ее положении поступил Костя Липка? Дарьянэ легла на спину, положив голову на скрещенные руки, и судорожно уставилась в потолок, будто рассчитывала прочитать там ответ или разглядеть в густом затхлом мраке знакомое круглое лицо с ясными голубыми глазами. Чем дольше сильфида смотрела, ничего не видя, тем яснее понимала: Липка бы просто не оказался в такой скверной ситуации. Почувствовал бы, отбился, успел дать деру, наконец… А Юрген? Что сделал бы он? Даша зажмурилась, позволяя набежавшим слезам вытечь из глаз, и яростно растерла их тыльной стороной ладони. Юрка хитрый. И изворотливый, как мокрый уж. Задурил бы людям головы и улизнул. Самой Даше ни за что так не суметь. Значит, все-таки предать? Мнимо, напоказ, но все же?..

- А вот смерча с два, - зло буркнула Дарьянэ себе под нос. - Пусть знают, чего стоят сильфы! Мы - великий народ, когда-то державший этот паршивый плодородный край в кулаке не хуже обд. Мы построили больше четверти здешних крепостей, без нашей поддержки Орден давно бы проиграл свою войну. Неужели я, сильфида, посмею трепетать перед какими-то людьми?!

Страх немного отступил. Даша повторила свою пламенную речь еще несколько раз, с вариациями. Выходило гладко и красиво, даже слишком. Эх, вот бы запомнить и на публичной казни такую произнести! Но Дарьянэ одернула себя. Она выживет и вернется к своим. Агент она или и впрямь пугливый посол?!

На рассвете пленница все же задремала и была разбужена около десяти часов, когда принесли завтрак. Поначалу Даша хотела гордо швырнуть поднос в лицо принесшей его тетке, но яичница с колбасой и свежие булочки пахли так ароматно, что голодная сильфида мысленно объявила Ордену временное перемирие и съела все до крошки. Еда вернула Даше уверенность в себе и душевное равновесие. Поэтому, когда пришел давешний мордоворот “кучер” и повел ее наверх, девушка вышагивала с гордо поднятой головой, в которой витали только сладкие мысли о сильфийском величии.

- …Как - “нет”? - вырвалось у “коллеги”.

- Я не стану на вас работать! - повторила Дарьянэ, задирая нос. - Мы, сильфы, дорожим своим отечеством и не покупаемся, как мешок изюма на рынке!

- Хорошо сказано, - похвалил “коллега”. - Жаль, я считал вас умнее.

Он едва заметно кивнул, и на Дашу обрушился потолок. То есть, ей в первое мгновение так показалось. На самом деле, потолок никуда не делся, просто “кучер” отвесил строптивой пленнице тяжелый подзатыльник. Даша ткнулась носом в стол, из глаз брызнули искры пополам с невольными слезами.

- Вы не смеете со мной так обращаться! - только и смогла крикнуть она: ударом из головы вышибло все разумные доводы и пламенные речи.

Второй удар, более сильный, не заставил себя ждать. На столешницу капнуло красным.

- Мы здесь и впрямь не изюмом торгуем, - заметил “коллега”, спокойно щурясь. - Я приму от вас только положительный ответ. Или отправлю прямиком на ваши драгоценные Небеса. Знаете, вы, сильфы, крайне живучи, если вас рубить, колоть или бить по голове. Калеками остаетесь, но не умираете. А стоит полминутки подержать головой в ушате воды, подушку на лицо кинуть или веревочку на шею… Даже просто слегка запорошить землей. Сразу фьють - и нету. Забавно, не правда ли?

- Меня будут искать, - прошептала Даша.

- Помилуйте, кто же сумеет найти следы тумана? Вы уже мертвы, Дарьянэ Эр. И только от вас зависит, будет ваша смерть понарошку или обернется печальной действительностью. Подумайте хорошенько, прежде чем снова брякнуть “нет”. Я вообще не советую вам этого делать.

- Нет, - как во сне повторила Даша, и следующий удар сбил ее со стула…

***

Более манерной дамы, чем Фистерия Урь, Юрген на своем веку не встречал. Она была очень высокая и худая, но не сухая и угловатая, как это часто случается с пожилыми сильфидами, а до невозможности изящная. Она носила сиреневое старомодное платье с оборками и густо пудрила гладкую тонкую кожу шеи и лица, сквозь которую уже просвечивались синеватые и алые паутинки сосудов. По этой прозрачной коже становилось ясно, что скоро Фистерия Урь истончится окончательно и улетит к Небесам.

- Все-таки не понимаю, какое дело могло привести к моей скромной персоне агента тайной канцелярии, - она говорила неспешно, но звучно, словно на балу объявляла начало очередного танца или представляла верховному молодых придворных, едва вышедших в свет.

- Чрезвычайно важное и секретное, - в который раз повторил Юрген, переминаясь с ноги на ногу у порога. - Поэтому все же будет лучше впустить меня в дом.

- Ах, юноша, я слишком отвыкла принимать гостей в своих апартаментах, - Фистерия поморщилась. - Лучше подождите меня в саду, видите, там под яблоней стол и две скамейки? Я вскоре выйду к вам.

Она появилась не вскоре, а спустя целый час, когда Юрген окончательно уверился в мысли, что его надули, и уже почти собрался штурмовать неприступную усадьбу с воздуха. На Фистерии было другое платье - бело-розовое, как утренняя заря, шитое золотыми нитями. Многочисленные полупрозрачные шали закрывали шею, ниспадали вдоль рукавов до самой земли. Вслед за сильфидой по воздуху плыли старинный кованый чайник, два стакана в затейливых подстаканниках и меднаявазочка с печеньем - судя по всему, из того же сервиза. Юрген уважительно хмыкнул. Непросто управлять полетом такого множества предметов, чтобы ни один не упал и содержимое не рассыпалось. Нужно небывалое мастерство. Фистерия Урь могла не быть сильным магом воздуха, но технику отточила в совершенстве.

Хозяйка грациозно опустилась на второй стул, чайник и прочая посуда заняли надлежащие места. Укропник сам собой разлился по стаканам. Сделав небольшой глоток, Фистерия произнесла:

- Я слушаю вас, юноша.

За время ожидания Юра тысячу раз успел прокрутить в голове предстоящий разговор, поэтому ответил без запинки, но неспеша, словно собираясь с мыслями. Нет доверия собеседнику, который рассказывает, как по писаному.

- Я уже говорил, что мое место работы - тайная канцелярия. Сейчас мне поручено расследовать одно запутанное дело государственной важности. В нем замешаны известные персоны, поэтому, как вы понимаете, я не могу назвать ни их имен, ни подробностей, - он сделал значительное лицо, Фистерия с готовностью кивнула. - Мне требуется компетентная консультация, а вы - единственное незаинтересованное лицо, к которому я могу обратиться.

Тут сильф выдержал паузу, позволяя собеседнице прочувствовать всю важность его визита.

- По какому вопросу вы хотите получить консультацию? - Фистерия не стала дожидаться конца паузы.

- Мне необходимо узнать как можно больше о проклятиях. Но не те сведения, которые пишут в книгах. Требуются живые примеры, личный опыт, или же опыт ваших знакомых.

- Почему вы обратились именно ко мне? - вопрос был задан резковато.

- Госпожа Урь, вы столько времени вращались при дворе, - Юрген заговорил очень мягко, боясь спугнуть. - Мы прекрасно знаем, какие методы там в ходу. А вы прослыли честной, исполнительной и крайне неглупой женщиной. К кому мне было лететь, если не к вам?

- Пожалуй, - Фистерия смягчилась. - Но что именно вы хотите услышать?

- А вы говорите. Обо всем и с самого начала. Если что-то заинтересует меня больше, я попрошу вас рассказать подробнее, - Юрген сделал большой глоток из стакана. Укропник оказался недурен, лишь мама заваривает вкусней.

- Проклятия, - начала рассказ Фистерия Урь, - это очень древняя магия. Хотя, конечно, не древнее нашей. Сильфы умели говорить с ветрами, когда обд в помине не было. Да-да, не удивляйтесь, юноша, я не оговорилась. Слухи не врут: именно Принамкские обды привнесли в нашу жизнь магию слов. И, как следствие, проклятия. Я достаточно изучила это явление, чтобы утверждать. Обды вообще загадочные были существа. Даже людьми их трудно назвать. Люди не умеют одним взглядом и парой слов обращать в бегство разъяренные армии. А ведь если хроники не врут, именно так сильфы оставили Фирондо - жемчужину Западных гор.

- Я слышал, обдам благоволили высшие силы.

- Да-да, известная байка. Земля и Вода - не слишком ли много стихий покровительствует Принамкскому краю? Нас любят одни Небеса… Однако, обды лишились милости высших сил, к нашему успокоению. Речь не о властителях прошлого. Дело в том, что лишь обды могли произносить роковые слова в нужный момент. Все прочие не в состоянии его подгадать. Поэтому от проклятий чаще всего страдают безвинные, да к тому же не вовремя. Это их удел, я полагаю, неизбежная плата за использование чужого могущества. Все платят жизнями - своими, чужими, нет разницы, кто унесется в Небеса. Главное - проклясть врага. При дворе подобный способ поквитаться считался крайним средством, однако популярности не терял. Проклявшего нельзя вычислить. Даже определить, развеялся сильф от проклятия или по естественной причине, почти невозможно.

- Погодите, но ведь есть методики…

- Они работают только при жизни. А как вы можете понять, проклинал ли кто-нибудь сгусток тумана, который разносится ветром менее, чем за час?

- Но ведь проклятия бывают не только смертельные.

- Возможно, юноша, я подрежу вам крылья этой новостью, однако в резиденции Верховного практиковали только смертельные проклятия. Да, все прекрасно знают, что это преступление. Но опасность наказания так ничтожна по сравнению с шансом отомстить…

- Неужели и Верховный…

- Ах, нет, - снисходительно усмехнулась Фистерия. - Конечно, нет. Я веду речь о мелких интрижках персонала и тех придворных, которые не заняты более ничем. К примеру, супруги советников, завсегдатаи балов и прочая подобная публика.

Юрген тоже изредка посещал балы, однако ни о чем таком не слышал. Наверное, чтобы заиметь привычку проклинать всех направо и налево, надо сидеть в резиденции Верховного круглыми сутками. А у молодого агента на такие сомнительные подвиги просто не находилось времени.

Фистерия тем временем рассказала несколько случаев, когда невинные интрижки заканчивались смертью - тоже не называя имен, из чего Юрген сделал неутешительный вывод, что многие действующие лица тех давних историй до сих пор живы и на свободе. Сильф решил вечерком забежать в двенадцатый корпус, занимающийся внутренними преступлениями, и на всякий случай сообщить узнанное сейчас. Конечно, мала вероятность, что коллеги ни о чем не догадываются, но лучше перебдеть. Юра любил свою родину и хотел, чтобы на ее земле творилось как можно меньше грязи. Чайник тем временем потихоньку пустел, солнце начинало клониться к закату, а рассказ Фистерии становился все более откровенным.

- И представьте себе, придворные привычки оказались на редкость живучи. Раньше никто и помыслить не мог, чтобы применять все эти обычаи и порядки в повседневной жизни, вне стен резиденции. А теперь на каждом шагу. И я не могу осуждать такой порядок вещей. Проклятие - самый легкий и доступный способ мести.

- Может, вы и тут знаете какие-нибудь яркие примеры?

- Не думаю, - замялась Фистерия, прихлебывая укропник. Ткань, закрывающая ее шею, немного сбилась, и можно было увидеть, как зеленоватый напиток течет по прозрачному горлу. - Есть один пример, но…

- Пожалуйста, расскажите. Это может очень помочь в моем расследовании. Госпожа Урь, помните: от вас сейчас зависит благополучие нашей страны.

- Ну, хорошо, - Фистерия немного помолчала. - Только обещайте, что не станете разыскивать героев этой истории. Они замешаны в государственных делах еще меньше моего.

- Клянусь честью агента тайной канцелярии, - не моргнув, сказал Юрген.

Липка любил повторять, что честь агенту четырнадцатого корпуса нужна лишь за тем, чтобы выгодно использовать ее в своих целях. Проще говоря, дурить врагам головы. А если хочешь дать и правда нерушимое обещание, клянись родиной, за которую и собственную честь попрать не жалко.

Фистерия Урь о Липкиных наставлениях знать не могла, поэтому, еще немного помявшись, начала говорить. И чем дальше, тем с большим воодушевлением. Было видно, что ей давно хотелось поделиться хоть с кем-то.

- Это случилось не так уж давно. У моей… дальней знакомой была дочь. Замечательная девочка - воспитанная, милая и прекрасная. Изяществу ее манер могла позавидовать любая придворная госпожа. Девочка умела петь, танцевать, декламировать поэзию и плести укропные венки. А на доске она летала лишь с провожатым - как и подобает благовоспитанной сильфиде. Но потом она вышла замуж за какого-то ветрогона. Она думала, что любит его! Я… моя знакомая… долго отговаривала ее от замужества. Но куда там! Девочка была уверена, что прекрасно знает жизнь. И этот… эта сволочь убила ее за какой-то десяток лет. Потом было много разговоров, что девочка развеялась от рождения ребенка, якобы младенец неправильно лежал в утробе, да и таз оказался узковат… Но я не верю! Это муж виноват, он совсем не любил ее! Даром что шесть лет лицемерно изображал траур. Всего шесть! Я сама шестьдесят лет ношу траур по мужу. Вы скажете, тосковать по развеявшимся - личное дело каждого, некоторые вообще без траура обходятся. Но на мой взгляд, за такой чудесной девочкой ему и самому надо было улететь в Небеса. Однако, он остался. Вы понимаете, она развеялась, а он остался жить с ее ребенком! - в голосе старой сильфиды прозвучала неприкрытая ненависть. - Моя знакомая, конечно, помогала воспитывать внучку. Хотела сделать из нее сильфиду, достойную светлой памяти дочери. Но шесть лет спустя… Отец внучки посмел увлечься другой женщиной - тоже замужней, кстати. Доброе имя покойницы было опозорено. Моя знакомая не вынесла такого и оборвала все связи с этой гнилой семьей. Тем более, внучка и в подметки не годилась своей матери - была излишне резва и не сдержана на язык. А еще ей достались мерзкие зеленые глаза отца, такие мутные, водянистые… Не то что у несчастной доченьки - розовые, словно цветы в оранжерее, - голос Фистерии сорвался, и она долго молчала, глядя в полупустую чашку укропника. Затем болезненно потерла висок и продолжила: - Прошли годы. Как-то раз моя знакомая гуляла в саду Верховного и приметила среди играющих неподалеку детей ребенка с печально знакомыми ей глазами водянисто-зеленого цвета. Ошибки быть не могло: слишком крепко запомнились моей знакомой эти проклятые глаза. Она узнала у той девочки имя и фамилию, навела справки. Представьте себе: оказалось, что двенадцать лет назад эта неизвестная потаскуха, заменившая неверному вдовцу развеявшуюся супругу, понесла от него! Мало того, ей хватило наглости родить и оставить мерзость в своей семье. Моя знакомая пошла к ее мужу, но выяснилось, что тот все знает. Вы не представляете, юноша, как это отвратительно. Родной, единственной и любимой дочери посмели изменить только из-за какой-то там смерти! Даже отродье прижили. Эта девчонка посмела родиться, в то время как дочь моей знакомой - умерла! Чудовищная несправедливость. Это нужно было исправить. И знакомая, вспомнив придворные привычки, прокляла.

- Кого? - заставил себя спросить Юрген.

- Разумеется, эту потаскухину девчонку с зелеными глазами! Она не должна была родиться, понимаете? Почему вы так побледнели?

- Кажется, вы сказали то, что было мне необходимо… То есть, я понял, как мне подступиться к моему расследованию. Государство вас не забудет, - Липка мог бы сейчас гордиться своим протеже: чувства Юргена выдавал только цвет лица. - Может, вы будете любезны и озвучите точную формулировку проклятия?

- Вам повезло, юноша. Я прекрасно знаю, какое проклятие использовала моя знакомая. Оно гласило, что зеленоглазая девочка двенадцати лет, имеющая старшего брата от иного отца и старшую сестру от иной матери, скончается в страшных муках не позднее первого месяца грядущей зимы.

- Мне нужно лететь, - проговорил Юрген. И мысленно добавил: “Не то я могу не сдержаться и свернуть вам шею”.

***

- Я так понимаю, ты разгадал тайну своей женитьбы, - констатировал Липка, глянув на лицо входящего в кабинет коллеги.

Юрген кивнул и плюхнулся на стул. Говорить не было сил.

- А где пропадал всю ночь?

- Дома, - буркнул Юра. - У родителей. Узнавал, почему моя мама двенадцать лет назад изменила папе с отцом Дарьянэ.

- Всеблагие Небеса! - присвистнул Липка. - Я и не думал, что у тебя настолько запутанные семейные тайны.

- Я тоже.

- И как, узнал?

- Угу. У тебя какая-нибудь настойка от нервов есть?

- Можешь обнять березу. Люди говорят, это способствует единению с покоем природы. Юрка, у нас четырнадцатый корпус, а не придворная аптека! А ты - агент тайной канцелярии, а не впечатлительная девица. Выкладывай, что узнал, и начинай работать по текущим делам. Переживать в старости будешь, если доживешь.

Юрген яростно запустил пальцы в пепельные кудри, словно желал избавиться ни то от первых, ни то от вторых, ни то вообще от всей головы.

- Отец тогда очень сильно обидел мою маму. А она решила ему таким образом отомстить. В результате родилась Рафуша, у которой глаза Дашиного отца. Ну и Дашины тоже. Как я раньше не заметил?! Разгадка перед носом была…

- Хватит себя корить. Ладно бы ты государственную измену проворонил. Просто знай за собой черту не замечать очевидного и впредь будь повнимательней. Однако, каким боком родственные связи твоей сестры относятся к вашей с Дарьянэ свадьбе? И при чем здесь милая старушка Фистерия Урь? Ты ведь явно узнал от нее нечто важное.

- Эта… - у Юры от ненависти перехватило дыхание, - “милая старушка” прокляла мою сестру, чтобы отомстить своему зятю за то, что он имел близость с моей мамой спустя шесть лет после смерти ее дочери.

- Маминой дочери? - вытаращил глаза Липка.

- Нет, дочь, то есть Дашина мать, была у Фистерии Урь. А когда она развеялась, старуха, видимо, совсем стукнулась об тучу.

Юрген пересказал другу все, что наговорила ему Фистерия. Костэн Лэй надолго задумался, а потом спросил:

- Послушай, но разве Дарьянэ официально считалась Рафушиной сестрой?

- Считалась. Никто, кроме родителей, про это не знал. Рафуша записана в книгах учета дважды: как Эв и как Ару. Значит, и я, и Даша официально были ей в равной степени близки. Но потом нас поженили, фамилия изменилась, и теперь по всем документам у Раферии Эв-Ару нет ни братьев, ни сестер. А значит, проклятие не сбудется. Магию слов очень легко обмануть.

- Юрка, но получается, Фистерия Урь совершила уголовное преступление! Ты был вправе задержать ее прямо там, в гостях. Я не могу понять, что тебя остановило. Вижу ведь, как сильно ты ее ненавидишь.

- У меня была подобная мысль, - Юра тяжело вздохнул. - Понимаешь, Липка, она и так уже прозрачная. Ей осталось жить от силы несколько месяцев. Я ведь еще и в библиотеку сходил. Нашел какую-то старинную книгу о проклятиях - обложка плесенью покрыта. И нашел там подтверждение слов Фистерии и своих догадок: лишь обды могли проклинать без вреда для себя, безошибочно угадывая нужный момент и объект. А прочие расплачиваются за отнятие чужой жизни своей собственной. Я не знаю, скольких еще эта мстительная старуха прокляла. Только высшие силы уже вынесли ей приговор. И он меня устраивает, не хочу вмешиваться.

- Не по закону, но здраво, - резюмировал Липка. - Держать ей ответ перед Землей и Водой. И я не уверен, что Небеса за нее заступятся, как это обычно бывает. Они не любят убийств, тем более человеческими методами.

Юрген откинулся на спинку стула, бросая взгляд за окно, где над зелеными холмами плыли тяжелые синие тучи. Собиралась гроза.

- Всеблагие Небеса, я теперь понимаю, почему родители не хотели нам рассказывать! Я не знаю теперь, легче ли мне жить, когда знаю всю правду. Пожалуй, скорее да, чем нет… Хотя, Даше, наверное, лучше не говорить.

Липкины глаза при этих словах сверкнули. Не обычная наивность отразилась в них, а острая, как стилет, тревога.

- У меня предчувствие, Юра, что ты больше ничего не сможешь сказать своей жене…

По подоконнику ударила мокрая дождевая дробь, одновременно с этим полутемный кабинет озарился вспышкой, а обеспокоенный вопрос Юргена утонул в громовом раскате.

========== Глава 13. История о ложках ==========

Вся наша роль - моя лишь роль.

Я проиграла в ней жестоко.

Вся наша боль - моя лишь боль.

Но сколько боли. Сколько. Сколько.

Б. Ахмадулина

Шла первая неделя после собрания. Клима сидела у распахнутого чердачного окна, подставляя загорелое лицо свежему ветру, и без зазрения совести потягивала из кружки молоко, которое Выля еще утром принесла для Теньки. Высокие ботинки обды валялись где-то в углу, а босые ноги подпирали теплую деревянную стенку. Сегодня из уроков был только факультатив по полетам, который Клима, как хорошо сдавшая контрольную, без зазрения совести прогуляла, наслаждаясь теперь редкими минутами заслуженного отдыха.

За окном, если смотреть поверх высокой институтской ограды, открывался захватывающий вид на просторы изумрудных полей и темные щетки лесов. Небо было синее, предгрозовое. Далеко на севере буря уже разгулялась, о чем свидетельствовали размытые белые полосы ливней, тянущиеся к земле от туч. С юга подсвечивало солнце, и земля казалась светлее неба.

Подошел Тенька.

- Как думаешь, сюда непогода дойдет?

- Вряд ли, - Клима отхлебнула молока, по-кошачьи щурясь. - Скорее, к ведам покатится, на запад.

- Не-а, - Тенька сел рядом, задумчиво понаблюдал, как исчезает его молоко, бесцеремонно отобрал кружку и сделал большой глоток. - У нас обычно грозы отводят. Если опасность есть.

- Пока к вам грозу принесет, она успеет на дождик изойти, - Клима смерила колдуна уничижительным взглядом, ничего этим не добилась и попыталась вернуть кружку.

Тенька залпом допил молоко, аж на щеках белые “усы” остались, и с радушнейшей улыбкой протянул обде пустую посудину. Клима фыркнула и не взяла. Не прекращая весело скалиться, колдун поднялся на ноги, прошел к грубо сколоченному столу с инструментами и достал из-под него полный молока кувшин, до поры бывший невидимым. Снова наполнил кружку до краев и принялся со вкусом пить. Клима не обиделась и не рассердилась. На проделки друга, единственного, кто мог себе позволить вот так запросто выхватывать предметы из ее рук, обда смотрела благосклонно, как благородные господа - на домашних шутов. Теньку порой невозможно было воспринимать всерьез.

Ристинка все это время делала вид, что спит, а на деле просто недовольно сопела на мешках, отвернувшись к стенке.

- Меня давно занимает один вопрос, - заговорил Тенька. - Почему в то время, когда ваш Институт обыскивали сверху донизу, сюда ни один человек не заглянул? Место вроде не самое заброшенное, вход рядом с мужским крылом.

- Это же Герин чердак, - Клима отвернулась от окна. Солнце светило ей в спину, от чего казалось, будто над головой обды полыхает золотистый ореол. - Он выпросил его в незапамятные времена, чтобы заниматься исследованием и починкой досок. Гера, наверное, единственный человек в Институте, который иногда способен заставить сломанную доску полететь. При том, что сильфов у него в роду не было. Геру даже директор уважает, поэтому доверие - безграничное. Все знают: заходить на чердак можно лишь по разрешению Геры. И общественность уверена: если бы наш отличник и герой обнаружил у себя что-нибудь противозаконное, то сразу бы сообщил. Сам.

- Интересненько это он устроился, - Тенька опять налил себе молока. - Или ты помогла?

- Самую малость, - призналась Клима. - Раз-другой шепнула Гульке, почему нельзя заходить на чердак.

По лестнице затопотали, и в помещение влетел сам Гера, легок на помине. Было видно, что герой-отличник опять зачем-то устроил марафонский забег через все корпуса.

- Новость! - выпалил он, без сил падая рядом с Ристинкой на мешки. Бывшая благородная госпожа недовольно поежилась, но “просыпаться” не стала.

- Какая страшная беда на этот раз? - скучным голосом спросила Клима.

- Там! Крота в подвале нашли!

- Всего-то? - хохотнул Тенька. - Или кроты у вас настолько большая редкость, что поимка одного - почти как дело государственной важности?

- Да не зверя крота, - с досадой отмахнулся Гера, - а благородного господина помощника заместителя директора. Чем зубоскалить, лучше бы молока мне дал! В горле все пересохло.

- Почему все покушаются на мое молоко?! - возмутился Тенька, протягивая, однако, наполовину полную кружку.

- Нечего им так вкусно булькать, - тут же ответила Клима. - Гера, Крот что-нибудь говорил?

- Откуда я знаю? Я вообще его не видел, только толпу. Как понял, в чем дело, сразу к тебе побежал.

- Тогда какого смерча ты тут сидишь, молоко распиваешь? - Клима ловко забрала кружку прямо из-под носа “правой руки”. - Ты должен был узнать все подробности, а не мчаться ко мне сломя голову.

- Но если он тебя видел…

- Вот и разведал бы! Толку мне с новости, если она ограничивается просто фактом, что Крота наконец-то нашли. Я думала, его быстрее обнаружат…

- Обратно я уже не успею, - упавшим голосом сообщил Гера, глядя как Клима с раздраженным видом пьет молоко, и не решаясь даже попросить кружку обратно.

Тенька заметил метания друга.

- Клима, имей совесть! Ты обда или нет? Дай сперва напиться подданным, а уж потом сама. Ведешь себя не как избранница высших сил, а точно жрица культа крокозябры!

Гера покосился на колдуна с уважением. Спорить с Климой о вопросах чести - одно, а вот пытаться указывать ей в бытовых мелочах - совсем другое, тут надо иметь недюжинную наглость и хладнокровие. Впрочем, Тенька в основном обходился бесшабашностью и чувством юмора.

Клима со вздохом отдала молоко. Теньке. На Геру обда сейчас гневалась, говорила отрывисто и сухо:

- Пойдешь вниз, опросишь очевидцев. Там наверняка толкался кто-то из наших. Узнаешь все, вплоть до того, кто нашел Крота, и в каком состоянии наш благородный господин сейчас. И только потом придешь ко мне с докладом. Ясно?

Гера покаянно кивнул, допивая молоко.

***

За закрытыми дверями директорских комнат собрался совет наставников. Это был тайный совет, хотя и расширенный, особенно по сравнению с теми, которые проводились в Институте за последние суматошные дни. Не пустовали места помощника заместителя директора, наставницы дипломатических искусств и, главное, самого директора. Он вернулся из Мавин-Тэлэя всего пару часов назад и тут же потребовал ввести его в курс дел. Наставница дипломатических искусств приехала немного раньше, ночью - ее догнали по дороге в родной город и сумели развернуть - но тоже не успела ничего толком разведать и сейчас выжидательно вытягивала шею, с недовольством поджимая губы. Наставница сердилась - не для того Орден доверил ей пост в Институте, чтобы она отлучилась в самый ответственный момент. Не было госпожи помощницы директора во врачевательском отделении. Однако, говорили, “врачиха” уже приходила в себя, хотя и не сумела сказать ничего путного.

На тайный совет позвали только самых доверенных людей - нельзя было рисковать, ведь неизвестно, сколько сообщников среди старших может оказаться у этой самозваной обды, которая якобы вернулась. Вне подозрений были те, кто пострадал перед памятной ночью, лишь заместитель секретаря по-прежнему обретался под стражей (но ввиду совершенно иных причин), а секретарь еще не вернулся с границы. Активной участницей была и наставница полетов, без которой, как признавали все, жизнь Института окончательно полетела бы кувырком. В уголке примостились сторож и толстая ключница. Их обычно не звали даже на простые советы, но сегодня сделали исключение.

- Итак, - директор обозрел комнату и остался удовлетворен увиденным. - Всем, полагаю, известно, какие события послужили причиной этого собрания. Сам я пропустил почти все, поскольку летал в столицу по срочному вызову наиблагороднейшего. Когда я прибыл в Мавин-Тэлэй, выяснилось, что вызов был подделкой. Конверт с письмом подбросили в утреннюю почту, из чего можно сделать вывод, что предатель может иметь связи даже в почтамте. Теперь я прошу всех высказывать мнения и предложения. Если кто-либо знает компетентных свидетелей, то рекомендую вызывать их незамедлительно.

Слово взяла наставница полетов. Это была мускулистая, широкая в кости женщина с волевым обветренным лицом и волосами цвета мокрой соломы, убранными в тугой аккуратный узел. Она пересказала все события минувшей недели, начиная с ночного визита ключницы и до увешивания балюстрады главной лестницы золотистыми ленточками.

- Таким образом, - подытожила наставница полетов, - можно заключить, что обда и ее сообщники действуют с возмутительной наглостью, словно уверенные в своей неприкосновенности. И я не могу пока разобрать: то ли детская наивность тому причиной, то ли их уверенность имеет все основания.

- Судя по тому, что мы до сих пор не поймали ни одного сторонника обды, в наивности их сложно заподозрить, - заметил помощник директора в политическом отделении. - Чувствуется чья-то твердая и решительная рука. А еще хитрый изворотливый ум. Взрослого, а не ребенка.

- Обда все это! - хрипло каркнула из своего угла толстая ключница.

- Последнюю обду Принамкского края подняли на острия ортон и пригвоздили к собственному трону четыреста девяносто восемь лет тому назад, - язвительно напомнила наставница истории.

- Тогда почему вот уже неделю кряду весь Институт гудит о ней? - наставница полетов тоже умела язвить.

- Прекратить пустые споры! - велел директор. - Объявляю голосование: кто считает, что в Институте действует новая обда, со всеми вытекающими последствиями?

Поднялось около пятой части рук. В их числе - руки наставницы полетов и ключницы.

- А кто полагает все речи про обду байкой для поднятия смуты?

На этот раз рук было куда больше половины.

- В таком случае, - подытожил директор, - сейчас мы будем решать…

- Простите, - негромко, но веско перебила наставница дипломатических искусств.

Все прошедшее время собрания она молчала, и в голосовании не участвовала. Однако присутствующие знали, каков на самом деле статус этой незаметной женщины. Ведь это держалось в большом секрете. А, как известно, нет на свете такого «большого секрета», который не знали бы все.

- Да-да? - учтиво кивнул директор, делая вид, что никто его на самом деле не перебивал, а он сам решил вдруг замолчать на середине фразы.

- По моим источникам тоже поступали сведения, что в Принамкском крае некоторое время назад родилась новая обда, - наставница дипломатических искусств говорила вроде бы скучающе, но во время ее речи стало так тихо, что из-за закрытых окон было отчетливо слышно, как на летном поле чей-то ломающийся бас от души поминает крокозябру и ее мать. - А совсем недавно было установлено, что девочка получает образование в Институте.

- Откуда это известно? - резко спросил заместитель директора.

Вместо ответа наставница дипломатических искусств с загадочным видом посмотрела наверх. Кто-то сказал: “О-о…”, и все приняли к сведению.

- И сколько же лет должно быть обде?

- Примерно от десяти до двадцати.

- То есть, это четвертый-десятый год. И ты полагаешь, госпожа, что маленькая девочка способна спланировать и удачно осуществить подобное?

- Если она и впрямь обда - то вполне, - это уже сказала наставница истории. И она больше не язвила. - Вы забыли, господа, что такое обда. У нее с раннего детства разум взрослого человека и необычайная интуиция. К тому же, как бы это ни было прискорбно, обде благоволят высшие силы, а с божеством даже наиблагороднейшему не потягаться, да простит меня Орден за эти слова.

- Но ведь свергли обду тогда! - не согласился заместитель директора.

- То уже и не обда была. Высшие силы отвернулись от нее за пятнадцать лет до свержения. Последняя обда нарушила какой-то кодекс или договор, за что поплатилась.

- А наша, судя по всему, ничего нарушать не собирается, - вздохнула наставница полетов.

- Значит, дело за малым, - подал голос сторож, - найти негодяйку.

- Под описание подходит больше тысячи воспитанниц, - охладила его пыл наставница полетов. - А если мы начнем проверять каждую, то виновница непременно что-то заподозрит и постарается скрыться.

- У меня есть еще некоторые сведения, - проговорила наставница дипломатических искусств. - Они не слишком надежны, поскольку получены из низов. Обдой может оказаться девица с седьмого-девятого года. Я не говорю “с десятого”, потому что это выпускной год, она проявила бы себя раньше. И все эти события, судя по логике, имели далеко идущие цели, каких не достичь, если покидаешь Институт спустя несколько месяцев. Ведь июнь уже на исходе, а выпускные экзамены в начале осени. Также обда светловолоса.

- У нас черноголовых - раз, два и обчелся, - хмыкнула на это наставница истории.

Темные волосы - признак уроженца Западных гор, а они находятся в глубоком ведском тылу. Хотя горцы уже множество лет не воюют с Принамкским краем, добровольно к нему присоединившись, покидать владения они не любят. Даже среди ведов черные или каштановые волосы - редкость. А уж на землях Ордена - и подавно.

- Но должны же быть хоть какие-то свидетели, если обда и впрямь все это провернула! - воскликнул наставник политического воспитания.

- Мы уже опросили всех возможных свидетелей, - устало проговорила наставница полетов. - Никто из них не в состоянии сказать что-либо путное. Эта обда - словно дух лесной, да простят меня высшие силы…

- Как же - нет толковых свидетелей? - удивилась молоденькая наставница арифметики. - А эта девочка, длинноносая такая, ее в последнюю очередь вызвали. Я помню, с ней проговорили больше часа. Неужели и она ничего не сумела сказать?

- Какая еще длинноносая? - насторожилась наставница дипломатических искусств. - Ченара что ли?

- Климэн Ченара, летчица, девятого года, - кивнула наставница полетов. - Ее действительно сначала посчитали за ценного свидетеля. Но это было ошибкой.

- Почему же поначалу?..

- Ее имя часто упоминали прочие очевидцы. Именно Клима первой нашла госпожу помощницу директора во врачевательском отделении и подняла шум. Именно от Климы господин сторож узнал о несуществующей эпидемии в Кивитэ. Также некоторые присутствующие здесь господа и заместитель секретаря упоминали о девице с необычайно длинным носом.

- И что же? - спросил директор.

- Она непричастна, - уверенно сказала наставница полетов. - Девочка просто оказывалась в ненужное время в ненужных местах.

- Да, Клима Ченара не может иметь к обде никакого отношения, - подтвердила наставница дипломатических искусств. - Она даже и слова такого до недавних пор не знала. Глуповатая, но исполнительная уроженка какой-то отдаленной деревеньки. Отдаленной во всех смыслах: и от войны, и от столицы.

Еще раз обсудили Климу и ее правдивые показания, так ничего и не выяснив. Прошлись по нескольким сомнительным кандидатурам, включая пропавшую в начале лета Ристиниду Ар. Сошлись на мнении, что скорее сильфы станут рыть норы под землей, чем благородная госпожа, пусть и бывшая, заделается обдой.

- Что-то мы упускаем, - задумчиво проговорил директор.

- Так ведь Климу эту! - не выдержала толстая ключница, подхватываясь с места. Ее телеса заколыхались, а под грузной ногой скрипнула половица. - Вы ведь, господа, сами только сейчас говорили: девчонка нужна, светловолосая, не выпускного года, но и не малая совсем, которую кто-то где-то мог видеть! Да неужель вы все поослепли?

- Клима себя полностью оправдала, - возразила наставница полетов. - Хотя… на контрольной она как-то подозрительно летала…

- Это к делу не относится, - поморщилась наставница истории. - У меня на уроках Климэн Ченара всегда показывала наилучшие результаты.

- А ведь сходится, - пробормотал директор. - Мелькала часто перед глазами, девятый год, светловолоса, хорошо подвешенный язык…

- Да не она это! - отрезала наставница дипломатических искусств. - Клима моя давняя подопечная, именно она сообщила мне основные приметы обды.

- И ты поверила ей, госпожа?! - не унималась подозрительная ключница.

- Я ей в глаза, в глаза смотрела! Не может человек с такими глазами лгать.

- Если обда - то может, - возразила наставница истории.

- Но ведь немыслимо! Она в таком случае должна была меня семь лет за нос водить.

- Если Клима и правда обда, то прошу не забывать: она на прошлой неделе организовала прямо в актовом зале тайное сборище, участников которого мы до сих пор не можем найти.

- Что же, еще раз позвать ее для допроса?

- А хоть бы и позвать!

- Но если это не она?

- А если она?

- А если…

- Тишина, - велел директор. Все приумолкли. - Мы и впрямь не можем бросать тень подозрения на ни в чем не повинную девочку. Если воспитанница Климэн действительно является обдой, то за все время обучения она хоть раз должна была себя проявить. Возможно, в первые годы, еще ребенком. Я сомневаюсь, что если девочка или родители знали о ее предназначении, то отдали бы в Институт при Ордене. Куда логичней было уехать к ведам. Значит, о своих способностях она (Клима это или нет) узнала здесь. Вопрос: от кого?

- Ей могли это сказать, когда она уезжала из Института на каникулы.

- Вопрос до поры снимается. Итак, кто-нибудь помнит, была ли Климэн Ченара с летного отделения в чем-то замешана?

- Так ведь ложки, - припомнила наставница полетов.

- Что еще за ложки? - изумилась наставница дипломатических искусств.

- Тебя еще не было в Институте, это произошло давно, - пояснила наставница полетов. – Я прекрасно помню, как восемь лет назад в столовой вдруг начали пропадать ложки.

- Но виновных уже тогда нашли и исключили, - заметил директор, тоже понявший, о чем речь.

- Не исключили, виновных-то, - сказала толстая ключница, тяжело садясь. - Мне главная повариха по большому секрету еще пару лет назад подробности рассказала.

- Ты хочешь сказать, Клима имеет к этому отношение? - наставница дипломатических искусств выглядела очень настороженной.

- Она ведь и разоблачила тех воров! - воскликнул сторож. - Я отлично помню, что именно малышка Клима подала идею обыскать всех на выходе из столовой.

- Неспроста она это сделала! Сейчас объясню. Дело в том, что главную повариху надысь навещали две ее взрослые дочери, которые раньше, мелюзгой еще, подрабатывали в столовой разносчицами. Слово за слово, шутки-байки-прибаутки, и рассказали они матери, что же на самом деле тогда произошло, и куда подевались ложки.

- Неужели Клима?.. – наморщила лоб наставница полетов.

- Но девчонка ведь всегда казалась тупее пробки! – вырвалось у наставницы дипломатических искусств. – К тому же ей тогда было…

- Первый год, семь-восемь лет, - быстро сосчитал заместитель директора.

- Девять, - поправила наставница полетов. - Ченара поступила позже, чем следовало.

- Да только все это правда! Обда, я вам скажу - та еще зараза, - проговорила ключница. - Дело было так. Дочерям поварихи тогда сровнялось одиннадцать и тринадцать. Одно время они сильно сдружились с шустренькой такой первогодкой по имени Клима. Девчонка прибегала к ним в столовую после уроков каждый день. Не знаю, чего они там с ней, мелочью, водились, интересно было, наверное. Чем-то привлекла, паршивка. И однажды прибежала она к ним в слезах, насилу утешили. Выяснилось, что три заносчивые второгодки уже месяц ее обижают, всячески измываются, а в особенности смеются над длинным носом.

- Да, носище у Климэн безобразный, - пробормотала наставница дипломатических искусств.

- …Малая, ясное дело, ничего не могла с этим сотворить, зубоскалки-то старше, сильнее, из благородных. А у всяческой деревенской голытьбы на первом году и покровителя даже нет, да и ни у одного наставника она пока в любимицах не ходила, рано еще, и полугода не проучилась. Ну, вы, господа, чай, должны разуметь, как меж детьми здесь все обстоит. А если насмешки не пресечь в самом начале, они не прекратятся еще очень долго, едва ли не до конца Института, а то и дольше, если девки потом окажутся в одном полку. Ясное дело, столовские своей подруженьке захотели помочь. Сейчас дочки поварихи не помнят, кому пришла в голову та идея, но мне кажется, никто кроме обды такую мерзопакость выдумать не мог. Несколько недель кряду девчонки-разносчицы добросовестно таскали из столовой ложки, а эта Клима зарывала наворованное где-то в саду. Дошло до того, что ложек почти не осталось, а новые пропадали каждый день. Тогда решили обыскать воспитанников на выходе из столовой. И в первый же день поиски увенчались успехом: ложки обнаружили у трех второгодок…

- Насмешниц, - кивнула наставница полетов понимающе.

- Вот-вот. Малявки утверждали, что они не при чем, что ложки им подбросили, но некая длинноносая и сознательная первогодка - трудно не сообразить, которая! - рассказала, что видела, как они совали приборы за пазухи. Воровство ж у нас – серьезнейшее из Институтских преступлений, насмешниц исключили, даже благородство не помогло. Пропавшие ложки – почти все, что были - так и не нашли, пришлось выписать новый комплект. А свою добычу настоящие преступницы загнали на ярмарке в Кивитэ и поимели с нее неплохой куш. Выручку, считайте, и не делили, поварихины дочки как-то сами отдали почти все своей пронырливой подружке. А там, если верить рассказу, небольшой кошель золота был. Притом не нынешние монеты, где олово сплошное, а чистые, желтенькие. А вы говорите, обда в детском возрасте ничего не смыслит. Все она смыслит, побольше некоторых. Потому давить гадину надо, и поскорей!

- Если только повариха не соврала, - пробормотала наставница полетов, все еще едва веря, что посредственная летунья Клима, у которой без проблем с доской ни урока не проходит, способна на такое.

На наставницу дипломатических искусств было страшно смотреть. Совет ошеломленно молчал. Сейчас, после истории о ложках, сами собой вспоминались и другие незначительные, казалось бы, детали: случайно перехваченный властный взгляд, необъяснимое порою поведение. За время обучения Климу ни разу не поймали на лжи, хотя ловить случалось многих. Все дети, хоть иногда, но лгут. И Клима лгала, но это никогда не раскрывалось. Даже после совместных проказ она, в отличие от одногодниц, всегда умела избежать наказания. И никто из беседовавших с девушкой даже не усомнился, что она способна где-то приврать, хотя никогда за ней не водилось репутации правдолюбки.

Слишком честно. Слишком убедительно. Слишком… идеально?

- Обду надо изловить, - высказал общую мысль директор. - Она не остановится на достигнутом. Сейчас Институт - что дальше? Мавин-Тэлэй? Она явно хочет власти…

- Над всем Принамкским краем, как в прежние времена… - одними губами прошептала наставница истории.

- Задержать, - прошипела наставница дипломатических искусств, окончательно выходя из образа обычной благожелательной женщины. Настал ее час. - Выбить признание. Под конвоем проводить в столицу. Обда - это серьезно. Нужно поскорее доложить наиблагороднейшему.

- Ты сделаешь это? - спросил заместитель директора.

Вопрос был явно провокационный, но все и так знали, кто тут шпионит на Орденскую разведку.

- Нет, господин директор, докладывать наиблагороднейшему обо всем происходящем в Институте - твоя обязанность. Проморгал обду, вот и отчитывайся, - наставница дипломатических искусств, позабыв о приличиях, запустила пальцы в волосы. - Ченара, уму непостижимо… Это проверить как-то можно?

- Да чего проверять?.. - снова взвилась толстая ключница.

- Нельзя допустить ошибку. Я повторяю, кто-нибудь знает, как выявляли обд прежде? Насколько я помню, новые обды приходили за властью сами, после смерти предшественников или незадолго до нее. В жизни не поверю, что их принимали без какого-нибудь испытания. Даже в те беззаконные времена такого быть не могло. Ну же, господа, не надо стесняться. Кто из вас слушал в детстве ведские сказки? Я сама узнала их немало за последнее время.

- Я… кажется, что-то припоминаю, - робко сказал молодой наставник начертательных наук, один из тех, кто вместе с наставницей полетов и многими другими героически поддерживал порядок все эти дни. - Видите ли, господа, моя семья переехала на Орденскую сторону незадолго до моего рождения. И в детстве мне часто доводилось слушать сказки бабушки, ныне покойной. Она в молодости была знакома со многими колдунами и знала больше прочих. Так вот, она говорила, что у обд какая-то особенная кровь, по которой течет талант, дар высших сил. И его можно увидеть.

- Пустить подозреваемой кровь? - поднял брови директор.

- Нет, это некий особый ритуал. Я не знаю, какой. Вроде бы на лбу… Или на руке? Одним словом, на коже процарапывали сакральный символ, знак. От этого выступившая кровь начинала светиться. Только я совершенно не представляю, что это за знак…

Повисло задумчивое молчание. А потом раздался озаренный голос помощника директора в политическом отделении:

- А не этот ли “сакральный знак” уже почти неделю мозолит нам глаза над главной лестницей?..

***

Тенька, высунув от усердия язык, провел по стене указательным пальцем, и белый мрамор, повинуясь колдовству, приобрел ярко-пунцовый цвет. Получилась толстая четкая линия. Вед отошел на пару шагов, любуясь своим творением.

Линия завершала солидных размеров надпись, выполненную художественно, с росчерками и завитками, чтобы не сильно смущать верных обде эстетов.

“ДА ВЛАСТВУЕТ ЗЛАТАЯ ОБДА ВО ИМЯ МИРА И ВЫСШИХ СИЛ!”

Надпись была откровенно пафосной, но стиль соответствовал, да и способ нанесения экспериментальный, поэтому угрызений совести Тенька не испытывал. Текст выдумал Гера, как, впрочем, и большинство громких красивых лозунгов. На лозунги у Геры был явный талант.

- Никого? - спросил Тенька, оглядываясь на Вылю, которой в этот раз выпало стоять на стреме.

Девушка мотнула головой и смущенно потупилась. Тенька, отвернувшись к надписи, задумчиво закусил губу. Их с Вылей отношения становились все более интересненькими. Только ленивый, вроде не заботящейся об окружающем мире Ристинки, не догадался, что “левой руке” небезразличен шебутной обаятельный парнишка.

Климатогда почуяла это мимоходом и забыла.

Тенька прочитал любовь в Вылиных глазах и крепко задумался.

Гера понаблюдал за подругой, сделал верные выводы и пошел все рассказывать Теньке.

- Вы должны объясниться, - втолковывал Гера. - Я не понимаю, почему ты не сделал этого раньше, если, как говоришь, сам давно прочел все по глазам.

- Гера, да ну тебя к крокозябрам! - замахал руками Тенька. - Я это увидел, еще когда она сама не поняла своих чувств. По-твоему, я должен был тогда же, практически при первой встрече заявить, дескать, Выля, я знаю, что скоро тебе сильно приглянусь, но прошу все равно не питать особых надежд? Интересненько это бы вышло!

- А потом-то, потом?

- А потом она пыталась это скрыть. И я, как честный человек, делал вид, что и правда ничего не замечаю. Хотя там даже без дара понятно было…

- “Честный человек”, - передразнил Гера. - Значит так, либо вы объясняетесь сами, либо это сделаю я.

- Выля тебя за это не поблагодарит, - убежденно заявил Тенька.

- Мне не нужна благодарность. Я против всякой недосказанности между соратниками и друзьями. Она вредит делу.

- Гера, ты меня иногда поражаешь! Или до сих пор не заметил, что наша дорогая обда действует исключительно методом недосказанности между всеми вообще и прекрасно себя при этом чувствует.

- Я - не обда, - Гера был тверд. - И ты тоже. И Выля. Она мне почти как сестра, между прочим. Тенька, я настаиваю.

- Сам ее потом утешать будешь, - посулил вед.

…И вот, Тенька с Вылей стояли в коридоре совершенно одни, и между ними повисла многообещающая тишина. Делать вроде бы уже было нечего, но что-нибудь сотворить хотелось. Точнее, вытворить.

- Тенька, - робко позвала Выля.

- М-м-м? - вед видел по глазам, чего она хочет, и вел по этому поводу с самим собой ожесточенную аргументированную полемику.

“Целовать - не целовать…”

- А какое у тебя полное имя?

“С одной стороны - девушка и впрямь красивая. Сама хочет”.

- Артений. Артений Мавьяр, если с фамилией.

“С другой - это будет свинством по отношению к ней. И с Герой потом объясняться неохота”.

- Красиво… А семья у тебя есть?

“С третьей - не будь у меня дара читать по глазам, поцеловал непременно бы, наплевав на Геру”.

- Сестра. Больше никого.

“С четвертой - дар все-таки есть, что накладывает совсем не интересненькие обязательства”.

- Родная, да? У меня отец и мать, сады держат.

“С пятой… Да сколько ж их, этих сторон-то? Невольно вспоминается аксиома гладкого шара, согласно которой каждая точка шара смотрит в определенную сторону, отличную от остальных, а число этих точек стремится к бесконечности”.

- Да какая там родная… Я и сам толком не знаю, кем она мне приходится. Очень интересненько там получилось… В общем, чтобы не путаться, я зову ее сестрой, а она меня - братом.

“И чего она так смотрит… Забыла что ли, как я по глазам ловко читаю? Словно нарочно. И придвигается… Вот же коварное создание! А я еще потом и виноват окажусь”.

- Тенька… А… а у тебя невеста есть?

- Нету.

“Не врать же ей, в самом деле?!”

Пунцовая надпись на белом мраморе, влюбленные карие глаза напротив мечущихся светло-ореховых. И тихо так, что слышна музыка, под которую танцуют пылинки в солнечных лучах.

Она не смеет обнять, только тянется губами, разведя опущенные руки немного в стороны, будто надеется, что сейчас на их месте вырастут пресловутые крылья любви. Она не становится на цыпочки, даже чуть съеживается, чтобы стать ниже - ведь они совершенно одного роста.

И он, не выдержав, обнимает первым, больше не глядя в глаза, вообще никуда не глядя, зажмурившись, чувствуя только обветренные в полетах губы и мягкий изгиб талии под горчично-желтой тканью рубашки.

Она прижимается к нему, тоже смыкая веки, и мир на краткие мгновения исчезает вовсе: никаких надписей, войны, обд и прочей чепухи, только губы, касания и робкая чистота - истинная для нее и немного виноватая для него…

Гера ворвался в этот потаенный мирок, словно чугунная гиря на полку с фарфором. Тенька и Выля одновременно отпрыгнули друг от друга: Выля пунцовая, как та надпись, Тенька - побледневший, воображая, чего сейчас с ним сделает Гера. Нельзя сказать, что колдун не мог за себя постоять или сильно испугался, но момент вышел и правда неловкий, да и Гера будет совершенно прав, если решит надавать товарищу по шее. Все-таки не стоило целовать…

Но Гера, казалось, даже не заметил, что творится у него перед носом. Он тяжело дышал, и Тенька подумал, что друг наверняка в очередной раз мчался через весь Институт. Интересненько, какова причина теперь?

- Беда! - выпалил Гера, и глаза его были при этом страшные. - Кто-нибудь видел Климу?!

- Здесь ее точно нет, - язвительно проворчала Выля, поправляя косу.

- Катастрофа, - шепотом выдохнул Гера. - Надо срочно ее найти и сказать!

- Что сказать-то? - практично уточнил Тенька.

- Все пропало!

- Перестань паниковать и объясни толком. По твоему виду можно подумать, что о ней ваши наставники узнали.

- Так и есть!

Выля ахнула. Ей внезапно сделалось дурно от страха, и она молча прислонилась спиной к стене, сама едва чувствуя, что сползает на пол. Узнали… Все пропало! В эту самую минуту рассыпается прахом все, на что она положила больше трети своей жизни.

- Причина вывода? - уточнил Тенька. Он отнесся к известию спокойней. Во-первых, знал, что Гера часто склонен драматизировать, а во-вторых, не считал подобное развитие событий крахом всего.

- Я только что видел, как наставница полетов выспрашивала у девчонок с девятого года, где носит Климу, - Гера присел на корточки рядом с Вылей и послал веду грозный взгляд. Мол, сейчас не место и не время, но разборки не миновать!

- И ты на основании этого… - Тенька сделал вид, что ничего не понял, хотя догадывался, что Гера ему все равно не поверит.

- Нет, конечно! - Гера недовольно передернул плечами. - Подошел к Гульке и выспросил, что да как. Гулька у нас все знает. А она сказала, будто Климу вызывают на разговор по делу обды. Я бегом за наставницей. Говорю, мол, я тоже, как и Клима, по делу обды помочь хочу, почему ее вызывают, а меня нет…

- Ты - соврал? Ничего себе.

- Ты ничего не понимаешь! - юноша вспыхнул, по глазам можно было прочитать, что сейчас он пытается оправдаться сам перед собой, - Это была военная хитрость!

- Ну-ну… - Тенька едва удержался от того, чтобы присвистнуть. Все-таки Клима - талант. Приучить к пользе вранья такого принципиального идеалиста и правдолюба, как Гера…

- Не перебивай! Наставница по секрету сказала мне, что Климу считают обдой. И если я ее найду, то должен немедленно доставить к директору!

- Так может, Климу уже поймали, пока ты сюда бежал? Чего мечешься, здесь думать надо.

- Да не поймали еще! Не верю! Мы должны успеть ее предупредить! Выля, вставай, не время отчаиваться и, тем более, думать, действовать надо!

Тенька отметил, что лучше бы Клима приучила Геру размышлять. Видимо, это предстоит сделать ему, поскольку командир, который сначала делает, а потом думает - беда для всех. Думать-то Гера умел, только часто предпочитал мысли действие.

- Выля, поднимайся, не надо истерику устраивать, - буркнул вед, отводя глаза.

Вышло грубовато, Выля вскинула на него непонимающий взгляд. Тенька заставил себя чуть улыбнуться и хитро подмигнуть, мол, и эту беду преодолеем. Гера перехватил взгляд подруги и недовольно обернулся на Теньку. Встал, схватил Вылю за руку, вынуждая тоже подняться.

- С личными делами разберемся потом. Сейчас главное - общее. Я уже сбегал на чердак, но Климы там нет. Ума не приложу, где она может быть! Она ведь способна присутствовать сразу в нескольких местах!

- С чего ты взял? - изумился Тенька, не знавший подобных умений даже за Эдамором Кареем.

- Глядя на некоторые ее выкрутасы, - Гера махнул рукой. - Тенька, ты можешь ее как-нибудь найти, по запаху, например?

- Я похож на собаку-ищейку? Не могу, конечно. Никто не может, включая Эдамора Карея.

- Тогда разделимся и поищем вместе, - это уже было сказано обычным твердым голосом, пусть и взволнованно. - Ты берешь на себя центральное крыло, я - мужское, Выля - женское. Если ничего - встречаемся на чердаке.

- Будет исполнено, командир, - фыркнул Тенька. Выля нервно хихикнула.

- Как ты в такое время шутить можешь? - вскинулся Гера.

- А что еще остается? - вед пожал плечами. - К тому же ты и правда ведешь себя по-командирски.

- Это комплимент или…

- Это - факт!

***

В холле перед дверями столовой было людно. Шныряли младшие воспитанники, над ними возвышались наставники, пытающиеся призвать этот вечный балаган к порядку - порой даже успешно, но ненадолго. Старшегодок тоже хватало. Они ходили поодиночке или небольшими группами, не треща без умолку, а что-то живо, но с достоинством обсуждая. Хотя, известно, что. Институт сейчас лишь про обду и говорил.

Тенька заметил Климу издали: обда была довольно высокой, к тому же обладала приметной внешностью. Колдун не мог похвастать ни тем, ни другим, поэтому попытки махнуть рукой издали ни к чему не привели. Кричать и звать в этом шуме было бесполезно. Тенька принялся пробиваться к Климе сквозь толпу, расталкивая людей локтями и сам получая ощутимые тычки. Получалось быстрее, чем смог бы тот же Гера, менее юркий и более щепетильный к окружающим, но все равно гораздо медленнее, чем хотелось бы. Новенькая врачевательская форма мялась, цеплялась за чьи-то крючки и пряжки, угрожающе треща. На форму Теньке было наплевать: все равно чужая. Когда до Климы оставался какой-то десяток шагов, к ней подошли сторож и наставница полетов. Сказали пару слов – зажатый толпой Тенька не слышал, какие именно, он по глазам умел читать, а не по губам. Затем обду взяли за локти.

«Высшие силы! Неужели я все-таки опоздал?!»

Колдун не увидел, а, скорее, ощутил, как дернулась, стремясь жестко выпрямиться, Климина спина, и как она намеренно ссутулила плечи, отвечая беспечным недоумевающим голосом, заводя какую-то отвлеченную речь, при этом ненавязчиво высвобождая руки. Но что-то пошло не так. Что-то не получилось. Ее снова схватили, держа довольно крепко. Клима еще не вошла в силу, многие вещи, которые играючи проделывали легендарные обды древности, были ей пока неподвластны. Тенька смотрел, как она досадливо морщится, снова вскидывает голову, бегло глядит по сторонам, и…

Обда и вед встретились взглядами.

Тенька подмигнул.

«Сейчас я выручу тебя!» - говорило отчаянное выражение его глаз.

Клима сжала губы и нахмурилась. Она всегда так делала, когда начинала что-то быстро обдумывать.

Доли мгновения на правильный выбор…

Обда чуть качнула головой.

«Нет».

«Почему? Я смогу вытащить нас обоих!» - Тенька неуловимым движением указал на нее и на себя, вопросительно кивнул.

Клима стрельнула глазами в стороны.

«Толпа».

Ну, конечно. Страшно вообразить, что будет, если в холле начнется переполох. Наверняка кого-то затопчут. Или того хуже – схватят виновника. Если на веда навалятся сразу несколько человек, то никакое колдовство не спасет.

Тенька стоял посреди гудящей толпы, не обращая внимания на толчки, и молча бездействовал, глядя как его друга, его обду, надежду на мир в Принамкском крае, уводят под локти враги.

«И все же хорошо, что это я, а не Гера. Тот наплевал бы на все и бросился спасать Климу ценой собственной свободы. Я могу заставить себя бездействовать. Гера бы назвал это предательством. Друга. Обды. Родины… А, пошло оно все к крокозябрам!»

Тенька развернулся и поспешил прочь. На чердак.

***

Клима решила тянуть время.

Совершенно ясно, что ее под таким конвоем в кабинет директора привели не «уточнять кое-какие детали показаний». Они о чем-то догадались. А если вспомнить страшные Тенькины глаза - догадались обо всем. Что ж, юная обда никогда не питала пустых иллюзий: это должно было случиться. Жалела только, что она так и не закончила девятый, а там и десятый год. За это время можно было порядком развернуться. Завербовать кого-нибудь из наставников, найти связи в городе – десятигодок иногда выпускали в Кивитэ. Клима испытывала досаду, но просто так сдаваться не собиралась.

“Нельзя позволить разобраться с собой быстро, как они того желают. Чем, дольше, тем лучше. Наверняка Тенька сейчас побежал на чердак, и высшие силы знают, какой переполох там поднимут его известия. Гера захочет тут же мчаться меня спасать. Наивный идеалист! В такие моменты у него напрочь отказывают логика и инстинкт самосохранения. Выля перепугается, как бы очередную истерику не закатила. По сравнению с прочими ласточками она неплохо владеет собой и умеет принимать верные решения. Но порою даже ничтожная слабина может оказаться роковой. А Выля может ее дать. В отличие от Геры, который сразу делает, а лишь потом думает головой…”

Клима порадовалась, что теперь у нее есть Тенька. Этот и надумает толкового, и на рожон не полезет. Тенька хитрый, как лисица. И осторожный. Умеет рисковать, но никогда не делает этого впустую, не взвесив хорошенько все возможные варианты. Что ни говори, на веда можно положиться. Плохо, что он почти не разбирается в жизни Института, но так на то ведь все прочие есть.

Значит, тянуть. Успеет прийти в себя Гера, перестанет паниковать трусиха Выля, Тенька изобретет что-нибудь остроумное. Клима не сомневалась, что в случае полного и бесповоротного провала соратники сумеют ее вытащить. А если хватит ума, то даже не попадутся при этом.

За директорским столом сидела наставница дипломатических искусств. Сегодня она не строила из себя милую женщину, любящую воспитанников. Явно надоевшая маска была безжалостно сорвана и отброшена в сторону: цепкий взгляд, сжатые губы, руки обманчиво расслабленно и спокойно лежат на столешнице. Если бы на месте Климы оказался Тенька, умеющий читать глаза, как открытую книгу, то сказал бы, что наставница сейчас очень и очень зла, ибо чувствует себя простушкой, которую много лет водили за нос. И кто! Сопливая девчонка, пусть и возомнившая о себе невесть что. Какая она обда! Змея, предательница, крокозябра паршивая…

Сам директор статуей застыл у окна, в тени тяжелых синих штор. Эти шторы висели тут всегда. Казалось, они даже старше Института. Казалось, еще обд застали на своем веку. Старые, запыленные, кое-где заботливо подлатанные, даже в сложенном состоянии они не пускали сюда добрых две трети солнечного света, от чего в кабинете директора всегда царил загадочный полумрак. По этой же причине здесь всегда требовалось вдвое больше искусственного света, и комната навсегда пропахла воском свеч и маслом из светильников – как дорогим, кедровым, из Сильфийских Холмов, которое всегда использовали в визиты важных персон; так и обычным, дешевым, купленным за полцены у торговцев в Кивитэ.

- Здравствуй, господин директор, - спокойным недрогнувшим голосом произнесла Клима, чуть склонив голову и опустив глаза. – Здравствуй, госпожа наставни…

- Знаешь, почему ты здесь? – перебила наставница дипломатических искусств. Она выглядела спокойной, но голос так и сочился гневом.

Клима смиренно кивнула.

- Мне сказали, для того, чтобы уточнить некоторые детали.

- О, да, - прошипела наставница дипломатических искусств. – Уточнить. Ничего не хочешь рассказать мне, Клима Ченара? Или следует величать тебя обда Климэн?

Драматической паузы, на которую наставница, несомненно, рассчитывала, не получилось.

- Как называть? – Клима была сама невинность. – Обда - это же вроде совсем нехорошо, ты сама говорила. Зачем ты применяешь ко мне это слово?

- Не будем, признаваться, значит? – наставница дипломатических искусств чуть привстала, держа ладони на столешнице, и вдруг рявкнула: - В глаза смотреть!

Клима для виду вздрогнула, подняла на нее учтивый, малость недоумевающий взгляд.

- Почему ты кричишь на меня? Я сказала что-то плохое, провинилась в чем-то?

- Она еще спрашивает! - вырвалось у наставницы полетов, которая стояла за Климиной спиной, вместе со сторожем отрезая путь из кабинета.

Наставница дипломатических искусств побелела от ярости.

- Ченара, умей достойно проигрывать. Твой заговор раскрыт, сообщники вот-вот будут пойманы. Нет смысла упрямиться. Смолчишь сейчас – я заставлю тебя говорить силой, тогда точно пощады не жди!

«Блефует, - холодно подумала Клима. – Никого кроме меня они не поймают. Да и меня пока лишь прощупывают. Никаких доказательств нет, иначе мне бы их уже предъявили».

- Но я, правда, не могу ничего понять, - девушка заговорила тихо, мягко, но вкрадчиво, чуть заметно отступая к двери. Может, удастся сбежать. – Я вовсе не проиграла и вообще не понимаю, в чем могла кому-то проиграть. Мой единственный сообщник – Орден, и я бесконечно предана его великому делу…

- Молчать! – глаза у наставницы дипломатических искусств были откровенно бешеные. – Я больше не поддамся на твои гладкие речи!

- Пожалуйста, успокойся, - директор отошел от окна, приблизившись к столу. – Так мы ничего не добьемся. Лучше сразу проверить, чтобы знать наверняка и не пугать девочку почем зря. Климэн, подойди сюда.

Клима с сожалением подалась вперед, уходя от двери, к которой уже успела продвинуться на пару шагов.

- Садись, - отрывисто велела наставница дипломатических искусств, доставая длинную острую булавку, явно предназначенную для украшения какого-то нарядного платья. – Дай руку.

- Зачем? – спросила Клима, хотя уже давно догадалась, зачем. И от этого ей стало сильно не по себе. Доказательств-то нет. Пока…

- Делай, что говорят, паршивка!

Они действительно обо всем догадались. Они знают, как добыть нужные доказательства. Откуда? Да важно ли это сейчас! Если уж воспитанница четвертого года сумела отыскать нужную брошюрку в библиотеке…

- Какую руку? – надо тянуть время.

- Любую! Быстро!

Клима протянула левую, и не дрогнув смотрела, как на ее коже вслед за движениями острия булавки появляются тонкие алые царапины. Прямые линии складываются в знакомый до боли знак. Святой для нее и проклятый для Ордена.

Три вертикальные полоски посередине перечеркивает горизонтальная. Знак обды. Знак формулы власти. Три условия, объединенные одним целым – талантом, что даровали высшие силы ради блага Принамкского края. Чтобы богатела и не пустела плодородная земля, не пересохла река Принамка, и ни один захватчик не посмел ступить под сень цветущей красной сирени…

Символ засветился зеленым и пропал.

По кабинету директора разнесся ошеломленный вздох. До последнего никто не хотел верить в то, что обда все-таки вернулась.

========== Глава 14. Недоперевербовка ==========

День без числа.

Верба зачахла.

Жизнь без чехла:

Кровью запахло!

М. Цветаева

Дарьянэ сухо всхлипнула и привычно тронула языком шершавую корку на разбитой недавно губе. Но реветь не стала: вдруг кто услышит. Остатки гордости за себя и отечество не позволяли ей пока распускать нюни перед врагами. А в том, что орденцы сильфам именно враги, Даша уже не сомневалась. Сейчас ей даже удивительно было думать, что кто-то в этом мире до сих пор считает иначе. Измученной сильфиде казалось, что с того мига, как за ней навсегда захлопнулась дверь этого проклятого дома, между Холмами и Принамкским краем снова началась кровопролитная война, точно в дни минувшего. Развеваются на ветру, соперничая с небом в голубизне, длинные сильфийские знамена, звенят мечи, и мертвый туман сильфов клубится над человеческими телами. А ее просто взяли в плен. Но ничего, скоро свои возьмут эту «лесную крепь», распахнут тесный заплесневелый чулан посреди каменного подвала…

Дарьянэ снова всхлипнула и одернула себя. Никто не придет. В сторону глупые детские фантазии, войны нет и быть не может. Столько послов сгинуло, и хоть бы что.

«Но я-то не посол!»

А кто об этом знает? Только Костя Липка и какое-нибудь высокое руководство. И никто из них не пойдет войной на людские города лишь ради спасения одной самонадеянной дурочки. Даша подергала корку зубами. Еще крепко держится, не зажило. Значит, прошло не так уж много времени.

Первые три дня ее исправно кормили и каждый день водили наверх, где агент орденской разведки пытался силой и уговорами выцарапать из нее согласие. Даше сулили несметные богатства, били, угрожали, пытались запугивать, уговаривать, объясняли, что выбора нет, и рано или поздно ей все равно придется дать согласие. Так незачем усугублять положение, иначе ей придется узнать, как больно получать сапогом в живот, чего господин агент, конечно, совсем не хочет, но вынужден будет продемонстрировать. Но сильфида стояла на своем, и узнавала про сапог в живот, руку в огонь, кулак в нос и многое другое, без чего бы с радостью обошлась, если бы не артачилась. Один раз «коллега» принялся намекать, что им ничего не стоит пригласить в этот же дом Дашиных близких. Ведь у нее есть близкие, не так ли? Но сильфида только рассмеялась ему в лицо. Ей и правда стало смешно, ведь представить, что людям удастся что-нибудь сделать с ее непобедимым отцом или с Юргеном, было просто невозможно. А бабушка потерялась для Даши много лет назад, ее век искать будешь – не найдешь.

На четвертый день после очередного допроса ее отвели не в привычную уже комнатушку без окон, а в тесную темную каменную коробку, размером не больше чулана для половых щеток. И поставили в известность, что пока она не ответит согласием, еды, воды и света не получит. А вот воздуха будет вдоволь, развеяться госпоже послу никто не даст.

Воздуха и в самом деле хватало – по полу гулял ледяной сквозняк, и вскоре Даша отморозила себе весь низ, даже платье не спасло. Человеческая девушка на ее месте уже давно основательно простудилась бы, вплоть до утраты способности иметь детей, но сильфиды были выносливей. На доске в холодную зиму и не так порой продувало.

Она быстро потеряла счет времени. Лишь по тому, как сильно уже хотелось есть и пить, по состоянию корки на губе, да по тому, что уже дважды ее клонило в сон, Даша могла судить, что дня два точно прошло. Или три. Или пять. А может, и суток не минуло. В любом случае, больше пары часов, но меньше недели. Одно время она пыталась оставить на стене какое-нибудь послание непонятно кому. То ли другим узникам, то ли тем, кто, возможно, когда-нибудь придет сюда ее искать, то ли просто врагам, чтобы (она старалась об этом не думать) глумливо посмеялись над такими попытками увековечить свое бедовое имя. Но ничего не вышло: камень ногтями не процарапывался, а чего-то посерьезней у Даши под рукой не было. Положение ее выходило грустным и совсем не похожим на истории из книг. Кстати, о книгах: хоть бы бумагу какую дали, крокозяберьи выкормыши! Скучно ведь! И страшно. И хочется пореветь.

Дарьянэ всхлипнула в третий раз и таки содрала зубами корку на губе. Защипало, язык намочила кровь.

«В который раз я уже так сдираю? В третий? Или в четвертый? Смерчи его знают, может, я тут уже месяц сижу!»

Время шло, вернее, медленно тянулось, невыплаканные слезы стояли в горле, давили на глаза и переносицу. Даша спрятала лицо в коленях, закрыла голову руками и постаралась отрешиться от происходящего.

…Костэн Лэй был как живой. Хотя, почему это “как”? Совершенно настоящий, в новой форме с иголочки, при всех орденах и медалях, с серебряными эполетами на плечах вместо повседневных погон, бравый агент стоял в полумраке у противоположной стены и укоризненно качал головой.

- Ай-ай-ай, стажерка, что же ты наделала.

Даша неожиданно обнаружила, что сидит не на холодном полу, а за классической партой, знакомой до боли. За такой же партой она когда-то училась дома чистописанию. Вон, и чернильная крокозябра на крышке нарисована - юная сильфида никогда не была прилежной ученицей.

За партой сразу захотелось оправдываться.

- Я не хотела, - занудила Дарьянэ жалобно. - Я больше не буду, Липка, заберите меня отсюда…

- Не могу, - наставительно сообщил Липка. - Если я так сделаю, ты провалишь экзамен и никогда не станешь настоящим агентом.

- А это разве экзамен?! - опешила девушка, ковыряя крокозябру обломанным ногтем. Это всегда ее успокаивало, что было заметно - на месте четырех задних ножек и хвоста чернила и лак были содраны до чистого дерева.

- Конечно, - Костэн невозмутимо прошелся по узилищу взад-вперед. - Ведь что я тебе говорил про настоящего агента?

- Он не попадает в безвыходные ситуации?

- Нет! Он умеет находить из них выход! Настоящий агент тайной канцелярии должен быть горд, хитер и многофункционален! - на этих словах Липка легко и непринужденно вытянул правый мизинец в длинную веревку, а левый изогнул по форме отмычки. - Его невозможно обезоружить, он сам по себе является оружием, - в подтверждение Костэн без видимых усилий вытащил из уха полноценный двуручный меч, чихнул огнем, словно тяжеловик, вырастил из локтей стальные шипы и продолжил: - Настоящий агент не мается голодом, он ищет еду и везде находит ее! - снял серебряный эполет и сочно им захрустел. У Даши аж слюнки потекли. - И, самое главное, агент всегда может ввести врага в заблуждение. Например, прикинуться девятицветным тетеревом, или каминной кочергой, или пнем в лесу, или рыбой в пруду, или пуговицей у врага на мундире!

Стоит ли упоминать, что Костэн Лэй все это демонстрировал наглядно. Дарьянэ даже крокозябру ковырять перестала.

- Но я так не умею, - робко сказала она. - Меня вы этому не учили…

- Это постигается естественным путем! - объяснил Липка, возвращая себе нормальный облик. Даже шипы из локтей убрал, и форма цела осталась - удивительное дело! - Мне тоже никто ничего не показывал, я до всего додумался сам! И ты сможешь, иначе завалишь экзамен.

- Но что мне делать?

- Прикинься пуговицей на вражьем мундире, а затем в удобный момент испарись, - загадочно подсказал Костэн и развеялся прозрачным дымом.

- Самоубиться что ли? - возмущенно поинтересовалась Даша у пустоты и… проснулась.

Парта пропала, но обломок ногтя, которым Дарьянэ ковыряла чернильную крокозябру, подозрительно саднил. Сильфида задумалась. Сон был явно не из простых. Знать бы, что Липка имел в виду!

“Прикинься пуговицей на вражеском мундире” - легко сказать!

- Настоящий агент хитер, - припомнила Даша вслух. - А что если он говорил не напрямик? Я просто должна догадаться, каков истинный смысл Липкиных слов! Ха, догадаться… Неужели я смогу? А ведь придется “смочь”, иначе не выберусь. Не дура я, в конце концов, уж куда поумнее куриц из пятого и некоторых сгинувших послов. Потому что я буду думать и вернусь.

Даша спохватилась, что ее речи могут подслушать, и дальше думала уже не раскрывая рта.

“Что может означать пуговица? Нет, не так. Что она может значить? Для меня, для врага, в целом? Так, пуговица - это я. Враг меня ценит, потому что благодаря мне его мундир опрятен и застегнут. Я приношу пользу… Точно! Как же все просто, смысл на поверхности лежит! Я должна стать для врагов полезной, они ослабят бдительность и упустят меня из виду. Упустят ли? Нет уж. Не видать мне такого счастья. Неужели в конце меня все равно ждет смерть? Нет, быть не может. А если Липка имел в виду другое? Я должна стать среди них своей, проникнуть в высшие слои руководства, все разузнать, а потом… А потом, через какое-то время, я смогла бы передать эти сведения нашим. Хоть через других послов! Стоп, каких послов, ведь идет война… Нет, опомнись, Даша, никакой войны нет, ты себе все надумала!”

От избытка чувств сильфида встала и прошлась по узилищу взад-вперед, в точности, как Костэн Лэй во сне. Она смутно ощущала, что ей в руки летит какой-то небывалый шанс, просто она пока не в силах его оценить.

“Я буду разведчиком. Шпионом в логове врагов. Наверное, многие годы… Но ведь это все равно плен! А что я хотела, - с горечью вдруг подумала она. - Это ведь четырнадцатый корпус. Интриги, расследования, сверкающие ордена и эполеты - лишь часть правды, притом не самая большая. И как это я раньше видела и не замечала: годы ожидания, отчеты, доносы, грязь, ложь, фальшь - без них тоже никуда! А туда ли я вообще пошла? Не лучше ли было мне остаться в пятом, с курицами?”

И из глубин сознания пришел ответ: не лучше. Потому что служат ведь в четырнадцатом и бравый агент Костя Липка, и лучший в мире парень Юрген Эр, теперь делящий с ней кровать и фамилию… Они не жалуются, хотя не может быть, чтобы не понимали! Значит, ничего плохого в доле агента нет. Такая же работа, как у всех, такой же труд на благо своей холмистой ветреной родины. Может быть, не столь богатой и цветущей, как Принамкский край, но все равно самой любимой на свете. И пусть в закромах не появится золотого принамкского зерна, пока его не купят за сильфийское серебро. Зато это самое серебро в стране не переводится уже пятьсот лет. И явно не без помощи таких агентов, как Костэн Лэй, Юрген, Даша. А еще не без помощи тех, кто умеет делать доски…

Тут Дарьянэ холодный пот прошиб. Навоображала! Долгие годы себе возомнила! А о том не подумала, что ее лживое бахвальство раскроют уже в первые месяцы, сколько бы она ни выкручиваласьь. Потому что на мастера-досочника учиться еще дольше, чем на агента, и куда тяжелее. Таланты-то есть - знаний нет. А ведь именно из-за мифических знаний ее здесь держат.

“Но все же нужно что-то делать. Нельзя сидеть здесь вечно. Пусть и умерев, но принести хоть какую-то пользу родине! Но какую?”

И тут у Даши в голове наконец-то созрел приемлемый и вполне осуществимый план.

Согласиться на “сотрудничество”. Принять все условия. А чтобы не засадили за доски прямо здесь и сейчас, заявить, что присягала на верность Верховному сильфу и не может работать, не разорвав этой присяги. А освободить и принять новую присягу может лишь равный по статусу Верховному, не меньше. Дарьянэ на ум пришла подленькая мыслишка заявить, что лишь обда, единовластный правитель всех людских земель, ровня повелителю сильфийскому. Но потом девушка благоразумно рассудила, что за такие слова орденцы развеют ее на месте, и решила не выпендриваться, просто настояв на встрече с наиблагороднейшим. Ее повезут в Мавин-Тэлэй. И если не получится удрать по дороге - она уничтожит главу Ордена. Пока не важно, как. Детали обдумает на месте. Поскольку самого весомого претендента на власть, Жаврана Ара, убили, то неизбежно начнется грызня. Орден ослабнет, а это будет на руку всем. Такая вот месть за развеявшихся сильфийских послов.

Дарьянэ кивнула своим мыслям и забарабанила в запертую дверь.

- Эй, вы, люди! Открывайте, я согласна работать на вас…

***

- Как ты мог?! – орал Гера. – Трус! Ничтожество! Предатель! У-у-у, ведское отродье! Ты же предал ее, предал! Свою обду!

Заплаканная Выля с настороженной Ристинкой притихли на мешках, сидя рядышком, почти прижавшись друг к дружке. Гнев «правой руки» был направлен не на них, но им все равно было неуютно. Изредка то одна, то другая бросали быстрые оценивающие взгляды на виновника бури: как он там, горемычный? Хоть и предатель, а жалко!

Тенька стоял перед Герой спокойно и даже не навытяжку. Только страдальчески морщился, когда друг повышал голос особенно сильно. Вед не пытался вклиниться в эту экспрессивную обвинительную речь, терпеливо ждал, пока поток оскорблений иссякнет и можно будет, наконец, нормально поговорить. Но Гера только все больше расходился.

- Ты должен был костьми лечь, а ее выручить! Да как только твои бесстыжие глаза посмели явиться сюда, в комнату, где она спрятала тебя от людей Ордена, где пила с тобой молоко и ела хлеб! Как ты можешь так спокойно смотреть и… А какого смерча ты тут ухмыляешься?!

- Стараюсь представить, как в анатомическом смысле выглядят ходячие бесстыжие глаза, - честно ответил Тенька, тщетно надеясь погасить неуместную в такой серьезный момент ухмылку.

Гера побагровел и ударил. Вернее, попытался. Он замахнулся, надеясь хорошенько заехать колдуну кулаком в челюсть, но Тенька, за мгновение до того успевший прочесть намерение в его глазах, сумел принять меры. Он уклонился, уходя из-под удара, и отступая сразу шагов на пять - насколько позволяла ширина чердака. Кулак Геры рассек пустоту.

- Вот только драки нам сейчас не хватало! - раздраженно прокомментировал вед. - Может, ты перестанешь уже давать волю чувствам, начнешь, наконец, думать и здраво рассуждать?

- Вот набью тебе бесстыжую трусливую морду, - угрожающе прорычал Гера, - тогда и поговорим.

- Так я и дал себя бить! Интересненько получается: ты об меня кулаки сбиваешь, а потом мы еще и о чем-то разговаривать должны? Ну, уж нет! Будешь руки распускать, я тебя заколдую. И не посмотрю, что друг, “правая рука”, победитель соревнований и будущий полководец.

Гера прекрасно знал, что заколдовать Тенька при надобности способен. И, в отличие от классических синяков и шишек, последствия его колдовства более разнообразны и менее предсказуемы. Некоторые вед и сам устранять пока не умеет. Да и в чем-то он прав: не время кулаками махать, когда такое творится…

- Ты не просто трусливый предатель, а еще и бесчестный подлец, - сообщил Гера звенящим от ярости голосом.

- Нет, вы только послушайте! - парировал Тенька. - Интересненько получается: если я в кои-то веки безоговорочно подчинился прямому приказу нашей обды, то я предатель, а если при этом еще и не хочу, чтобы мне морду набили - то трус и бесчестный подлец.

- А мне тебя честным назвать после всего, что ты творил?! Ты оставил обду, когда она впервые по-настоящему нуждалась в ком-то из нас, ты заришься на Вылю, точно желаешь потоптать ее, как петух клушу… А Выля не такая! Наши институтские девицы вообще не такие, как у вас в дремучем ведском захолустье!..

Выля ахнула и густо покраснела, Ристинка присвистнула.

- А ну не смей говорить так о Выле, тем более, в ее присутствии, - Тенька не орал, но на шее у него ходили желваки. - В нашем, как ты выразился, дремучем ведском захолустье, не принято топтать девиц без разбору. Выля не такая, я тоже - не такой, и мы сами разберемся, без твоей помощи и медвежьего чувства такта.

Ристинка хихикнула. Гера грозно покосился в ее сторону, и на мешках снова стало тихо.

- Вижу я, как вы разбираетесь! Ты ее зажимаешь по углам, а она и рада! Потому что не знает…

- Гера, мы и правда сами разберемся, - несчастным голосом проговорила Выля.

- Гера у нас за торжество правды над здравым смыслом, - ерничал колдун. - Великий защитник кур от петухов, любитель орать на дождевые тучи, когда по его мнению, не на всех льет поровну, и…

- Тенька, если ты сейчас не заткнешься, я наплюю на все колдовство мира и врежу тебе в нос!

Гера был выше щуплого от природы веда головы на полторы, а из его кулака можно было сложить три Тенькиных. Но веду было все равно - по крайней мере, так выглядело со стороны.

- Да плюй, сколько хочешь, но пока колдовство есть, нос мой будет оставаться целым, а наш спор - бессмысленным. Мы должны придумать, как вызволить Климу…

- После того, как ты ее предал!

- …Как вызволить Климу без потерь, - с нажимом закончил Тенька.

- Без потерь мы ее уже не вызволим, - отрезал Гера, находя в себе силы правильно расставить приоритеты и отложить решение дел сердечных до лучших времен. - Надо объявлять общий сбор и брать числом, напролом идти к директору. Называя вещи своими именами - развязывать в Институте войну.

- И это мне говорит человек с зачатками стратегического таланта! Никакой войны мы устраивать не будем…

- Послушай, Тенька, наша дружба сейчас даже на волоске не висит, а…

- Гера, - Выля встала с мешков и подошла к юношам, вступая в разговор, - Я не думаю, что Клима хотела бы такого. Она даже за надписи ругалась, а что скажет, если мы начнем воевать здесь? Ведь в войне будут жертвы, а Клима обещала всем безопасность в стенах Института.

И вед, и Гера, осекшись, уставились на “левую руку”. Выля нечасто говорила стоящие вещи, предпочитая отмалчиваться. Но уж если скажет…

- И что ты предлагаешь? - ровным голосом осведомился Гера. “Бить морду” Выле он, естественно, не собирался. Но и сразу соглашаться причин не видел.

- Я предлага… - Выля на мгновение смутилась, но взяла себя в руки и продолжила: - Я предлагаю для начала отправить Теньку на разведку. Пусть вызнает, что с Климой, где ее держат, какие планы есть на ее счет.

- Этого предателя - на разведку?!

- Тенька не предатель! Что ему еще было делать?

- Не предатель?! Думаешь, я не видел, чем вы занимались под надписью? Думаешь, я не знаю, что Тенька…

- Это не имеет отношения к делу, - Выля снова начала краснеть.

- И правда, Гера, не надо снова переходить на личности!

- А ты вообще молчи, ведское отродье!

- Перестань меня так называть, презренный орденец!

- Да замолчите вы, оба! - заорала Выля. Юноши снова удивленно уставились на нее. - Еще я хотела сказать, что никто из наших ничего знать не должен.

- А если директор открыто объявит о поимке обды? - покачал головой Гера.

- Мы не можем знать это наверняка, - пробормотал Тенька.

- Вот поэтому и надо организовать разведку! - подытожила Выля.

***

…Символ обды на Климиной коже засветился зеленым и пропал. По кабинету директора разнесся вздох. Но еще раньше заголосила сама Клима:

- А-а-а, что это? Уберите, уберите с меня эту гадость, это же колдовство, проклятое ведское колдовство!

Она так яростно замахала рукой, что остатки изумрудного сияния слетели с кожи крохотными капельками и попали на лоб наставницы дипломатических искусств. Та брезгливо стерла растаявшие уже крупинки света и велела:

- Прекрати паясничать, Ченара. Твои уловки здесь неуместны. Умей достойно проигрывать.

- Какое “проигрывать”? - стенала Клима. - Господа, умоляю, объясните, что происходит? Во мне живет какая-то зараза? Это можно вылечить? Ах, нет, не могу, мне слишком страшно!

И она картинно свалилась в обморок, грохнувшись со стула.

- И что это значит? - нарушил ошеломленную тишину голос наставницы полетов. - Девчонка сама не знала о том, что является обдой?

- Да все она знала, - отмахнулась наставница дипломатических искусств. Но уже не так уверенно. Какая-то поразительная искренность исходила от Ченары.

Сторож подошел к лежащей девушке, осмотрел.

- Обморок. Притом глубокий, без притворства. Вы точно не ошиблись, господа?

- Но порезы на руке…

- Обда могла не знать о себе.

- А на что в таком случае рассчитывали те, кто устроил в Институте древнее беззаконие?

- Ими могла руководить самозванка.

- Самозванка - и такое провернуть? Не обижайтесь, господа, но некоторые вещи под силу лишь истинной обде. А она в Принамкском крае может быть одна - вот эта, которую господин сторож пытается привести в чувство.

- Откуда у вас такие познания? - изумилась наставница полетов.

- Я про этих треклятых обд уже лекции смогу скоро читать! - с отвращением выплюнула наставница дипломатических искусств. - С начала лета за ней охочусь, а она все это время была у меня под носом.

- И может статься, - заметил директор, - не догадывалась ни о чем.

- Слишком трудно поверить, - пробормотала наставница полетов. - И одновременно - слишком легко. Я знаю Климу с первого дня в Институте. Она никогда ничем не блистала, а уж на доске - тем более. Несколько раз заходила речь о том, чтобы исключить ее за неуспеваемость или перевести на политическое. Но девочка слишком бедна для их отделения.

- Бедна?! Если верить истории о ложках - а оснований не верить у меня нет - эта пигалица где-то хранит прорву золота, - напомнила наставница дипломатических искусств.

- С семи лет? Она наверняка потратила все на какие-нибудь глупости, - усмехнулся сторож.

- Обда-то? - директор приподнял брови. - Если все, что уже говорилось про таких, как она, правда…

- Все упирается в вопрос: знала Клима о своих способностях или нет?

- Несмотря на все ее уловки, мне почему-то кажется, что да, - у наставницы дипломатических искусств тоже имелась какая-никакая интуиция.

- Тише, господа, она приходит в себя, - объявил сторож.

Падать в обморок Клима умела лет с пяти. Притом, чем старше она становилась, тем натуральнее у нее выходило. Последние несколько лет она могла заставить свое тело перестать двигаться и реагировать вообще, хотя разум оставался бодрствовать, уши прекрасно слышали, а нос чуял запахи. Выводить себя из этого состояния было трудней, поэтому обмороки у Климы получались глубокие, долгие и зачастую приносившие немалый результат. Вот, как теперь. Все успели усомниться в ее виновности, но не успели с этими сомнениями справиться,воззвав к здравому смыслу. Теперь самое время было закрепить результат.

- О-о-о, - томно простонала Клима, чуть приоткрывая глаза и осматриваясь. - Нет, высшие силы, за что вы ко мне так жестоки! Это все-таки был не сон! Господин директор, госпожа наставница, я ничего не могу понять, почему моя кровь светится? Такого никогда раньше не было, клянусь здоровьем господина наиблагороднейшего! - “Чтоб ему поскорее сдохнуть”.

- А ты по-прежнему упорствуешь, обда? - жестко поинтересовалась наставница дипломатических искусств.

- Я не понимаю, - пролепетала Клима, - отчего вы называете меня этим бранным словом? Чем я провинилась?

- Ты? Нет, она еще спрашивает! А из-за кого, по-твоему, весь Институт уже неделю стоит на ушах?

- Из-за незаконного сборища в поддержку обды, - быстро ответила Клима и напоказ осеклась. - Ох, то есть… Нет, я здесь не при чем! Я спала в ту ночь, даже могу рассказать, что мне снилось! Знаете, такая пустыня, а в ней колодец - к чему бы это?

- К тому, что я утоплю тебя, если ты не сознаешься, паршивка!

- Госпожа, не давите на девочку, - вступился за Климу директор. - Посмотрите, она напугана, растеряна. Она и впрямь могла не знать…

- После пыток - заговорит!

- А вот пытать мы ее не позволим, - это уже наставница полетов. - В чем она виновата? В том, что обда? Но ведь она ничего не делала и предана Ордену. Это уж, я надеюсь, ни у кого не вызывает сомнений.

- А история с ложками?

Господа переглянулись над головой подозреваемой.

- Климэн, выйди-ка на минутку и подожди под дверью, - велел директор.

- Но как же… Как я могу…

- Выйди, я сказал!

Клима поднялась на ноги и, чуть пошатываясь, покинула кабинет.

- Ты сошел с ума? - ахнула наставница дипломатических искусств. - Девчонку нельзя отпускать, тем более одну!

- Господин сторож, выйди тоже и присмотри за ней, - распорядился директор. - Итак, что мы имеем?

- Это - обда! - почти в один голос заявили наставницы.

- Но вопрос, была ли она ею прежде? - директор прищурился. - “За” и “против”?

- Склонность к политическому делу, - принялась перечислять наставница дипломатических искусств. - Была замечена в подозрительных местах перед той ночью, свечение, излишне идеальная преданность Ордену, ложки эти, опять же.

- С каких это пор преданность Ордену стали причислять к подозрениям? - наставница полетов взяла на себя роль защитника. - История с ложками могла быть приукрашена. А еще Ченара в начале лета задержала нарушителя границы, что ранее не удавалось никому…

- И тоже говорит не в ее пользу! Если никому не удавалось - у обды точно должно получиться!

- Но мы ведь и выяснили, что она обда. Только вот не ведская, а наша. Исполнительна, верна, не задает лишних вопросов…

- Ты себя-то слышишь? Верная и исполнительная обда! Да уже то, как она вела себя все эти годы, говорит, что она скрывала истинную сущность! Обды не верны никому. Они исполняют некий мифический долг перед Принамкским краем - то есть, только и надеются прибрать страну к рукам. А если начнут заниматься чем-нибудь другим, талант тотчас же пропадет - а у Ченары вон как царапины сияли! Нет, я теперь уверена, что эта девчонка хитрая и расчетливая сволочь, которая неполный десяток лет водила всех вокруг своего длинного носа и про себя посмеивалась!

- Ну, это ты лишку хватила, - качнула головой наставница полетов. - С семи лет - и водила-посмеивалась? Да ни за что не поверю!

- Допустим, не с семи, - согласилась оппонентка. - Допустим, она была немного старше, когда осознала себя. Но это явно не случилось сейчас, на наших глазах! У нее ни один мускул не дрогнул, недоумение сыграно, как по нотам! Голову даю на отсечение, она точно знала, что сейчас произойдет, и была готова отбрехаться.

- Головы не жалко? - не удержалась наставница полетов.

В этот момент дверь кабинета распахнулась, и в него буквально ввалился запыхавшийся сторож, крепко держащий такую же запыхавшуюся Климу. Руки девушки были заломлены на спину и крепко связаны ее же собственным поясом.

- Насилу догнал, - пояснил сторож. - Убегать, паршивка, вздумала! Эх, а я ее еще на той неделе угощал…

- Отвечая на твой вопрос: не жалко, - торжествующе обратилась к коллеге наставница дипломатических искусств.

***

В подвале полутемно, пахнет затхлым воздухом и мокрой пылью. Белая облицовка стен посерела от темноты и облупилась от сырости. Что-то капает, в щелях затаились крысы.

- Просчиталась ты, обда.

- Просчиталась, - невозмутимо согласилась Клима.

Быстрее бежать надо было. А то целых пять секунд раздумывала, не лучше ли будет совсем уж в наглую подождать. Дораздумывалась. И ведь кричала же интуиция: беги! Нет, разуму надо было медлить, просчитывать все варианты. И когда только такой разумной стать успела? Помнится, раньше, в детстве, никогда не раздумывала подолгу, все на чутье. А сейчас вот выросла, захотелось не просто чувствовать, а еще и понимать. Что ж, допонималась.

Кап, кап, кап…

Половинки колонн тонут во мраке, железные замки, железные двери с налетом ржавчины. Это не самый глубокий подвал Института, но уж точно самый зловещий. Поговаривают, именно в одной из этих крошечных комнат до сих пор висит на цепях скелет зодчего, придумавшего планировку корпусов. Здесь ничего не хранят: крысы. Просто закуток под главным корпусом, коридор, одиннадцать закрытых комнат, в конце - что-то вроде холла, где сейчас стоит стол с жаркой свечой, а на стульях сидят друг напротив друга наставница и воспитанница. Покровительница и верная наушница. Агент орденской разведки и пойманная с поличным обда.

Подвал стерегут - не убежишь, огрев проклятую тетку стулом.

- Кто тебе сказал, что ты обда?

- Ты и сказала. Намедни, в кабинете директора, не помнишь? - Клима была спокойна и чуть усмехалась. В кои-то веки ей не требовалось притворяться. Плечи расправлены, голова гордо поднята, а черные глаза сверлят наставницу дипломатических искусств пристальным взглядом: еще и не понять сразу, кто кого допрашивает. Страха не было - азарт.

- Кто сказал тебе до меня? - а вот госпожа агент в ярости. Злится, пятнами вся пошла. В кои-то веки ее не боятся. В кои-то веки это так необходимо. И необычайно раздражает!

- Никто.

- Ты… сама? Как давно? Где?

- А ты всерьез рассчитываешь, что я тебе отвечу?

- А куда ты денешься!

- Промолчу, - Клима в открытую осклабилась.

- Я тебя запытаю, - посулила наставница.

- И пальцем не тронешь. А знаешь, почему? Если я умру или сойду с ума, родится новая обда, и все начнется сначала. Только ей может повезти больше, чем мне, и родится она на ведской стороне. Или в горах. Знаешь, как горцы скучают по обде? Они до сих пор проверяют всех детей на талант, - про эту полезную традицию Климе рассказал Тенька. Еще колдун говорил, что теоретически Клима может отказаться от дара высших сил, и тогда тоже родится новая обда. Но девушка отказываться не собиралась. Во-первых, ей нравилась такая жизнь, приправленная азартом, интригами и стремлением к великой цели. А во-вторых: кто знает? Вдруг новая обда не родится еще в течение следующих пятисот лет?

- Есть множество мучительных пыток, которые совершенно не угрожают жизни и рассудку, - наставница тоже позволила себе улыбку, но под взглядом Климы невольно стерла ее с лица.

Обде еще не исполнилось двадцать два, но некоторые вещи она уже вполне умела. Например - исподволь, через взгляд и разговор, заставить собеседника чувствовать то, что хочет она.

Смятение. Нерешительность. Страх перед неведомой мощью высших сил, стоящих у девчонки за плечом.

Со страхом Клима все же переборщила. И получила липкую тяжелую пощечину.

Голова мотнулась, подбородок ударился о правое плечо, челюсть неприятно заныла. Клима подняла глаза на наставницу, восстанавливая зрительный контакт, и провела прохладной ладонью по пылающему от удара лицу.

- Когда я приду к власти, - с ледяным спокойствием сообщила Клима, - ты лишишься руки, которую посмела поднять на обду. Разрешаю пока выбрать способ: отрубить или развеять пеплом, как это делают колдуны. А может, лучше перетянуть тебе руку жгутом и дождаться отмирания плоти?

- Ты - маленькое длинноносое ничтожество, - с ненавистью бросила наставница дипломатических искусств, - и ты никогда не придешь к власти. Хочешь Орден захомутать? Не выйдет. Кишка тонка - порвется.

- Орден? - Клима расхохоталась. Женщина вздрогнула. - Да кому он нужен, этот ваш Орден! Совсем скоро в моих руках будет весь Принамкский край. А за свой длинный нос я вдобавок к руке отрежу твой длинный язык.

- Совсем скоро ты предстанешь перед наиблагороднейшим, маленькая хамка, и он решит твою судьбу. Я бы на твоем месте хорошенько покаялась, ибо участь тебя ждет незавидная.

- Ты никогда не будешь на моем месте. Потому что я - обда, избранница высших сил, и мне плевать на твои пощечины, угрозы и оскорбления, - нельзя сказать, что совсем уж плевать, месть все равно будет сладка. Отомстить ей за заблуждения, за преданность Ордену, за поднятую на обду руку, за треклятый длинный нос, тридцать четыре смерча на него! - Нас много, за мною - весь Принамкский край. А за тобой кучка предателей, которые только и способны, что пять столетий кряду вылизывать сильфам зад. Променяли Землю и Воду на паршивые Небеса! Сладок воздух, да не накормит досыта!

- Не поняла до сих пор, да? Ты не выйдешь отсюда на свободу, обда. Ты будешь гнить в тюремных застенках всю оставшуюся жизнь. Долгую, не спорю, Ордену ни к чему лишние хлопоты, но - невыносимую. Ты не сойдешь с ума, не такой ты человек, но изведешь себя ненавистью и бездействием. Однако, если присмиреешь, наиблагороднейший может смилостивиться и разрешить тебе принести хоть какую-то пользу.

- Ты что, пытаешься меня перевербовать? - Клима нехорошо оскалилась. - До чего же идиотская затея.

- Сейчас да. Но я погляжу, как ты запоешь лет через десять…

- Не поглядишь, - обда почти сочувственно прицокнула языком. - Через десять лет у тебя уже не будет руки, языка и, думается, жизни. Ты ведь не надеешься, что я оставлю тебя в живых? Тебе не место в моей стране. И тем, кто предан Ордену - тоже.

- Откуда в тебе такая жестокость, Ченара?

- Ты же помнишь, госпожа наставница: я всегда была прилежной ученицей. Даже пошла немного дальше. Нравится, правда?

- Ты отвратительна, - наставница дипломатических искусств скривилась. И как она раньше не распознала в услужливом, вечно опущенном долу взгляде холодную властную жестокость?

- Возмездие всегда отвратительно для таких, как ты.

- И где ты всего этого набралась? Та же поговорка про воздух - она ведская. А не ты ли скрываешь того веда, пропавшего здесь в начале лета? В свете прочего он слишком подозрительно испарился неподалеку от лазарета, где в то время находилась ты.

- Ты от меня признания добиться хочешь? - почти весело уточнила Клима.

- Десять лет, - повторила наставница дипломатических искусств. - Ты будешь молить о пощаде и выложишь все, лишь бы твои страдания прекратились, лишь бы кто-нибудь выдрал, пусть и с мясом, вросшие в запястья кандалы, лишь бы твои глаза увидели хоть лучик солнечного света…

- Пять лет, - перебила Клима. - И я публично казню тебя на главной площади Мавин-Тэлэя. Отрублю руку, язык, а если сумеешь меня умолить - и голову. Пари?

***

Тенька вернулся с разведки поздно вечером - мрачный и загнанный, как лошадь. На чердаке его ждала одна Ристинка: Выля и Гера были вынуждены пойти по спальням, чтобы не вызвать подозрений своим отсутствием. Только вряд ли им удастся уснуть в эту ночь…

- Что узнал? - коротко и будто нехотя бросила Ристинка.

Тенька покосился на нее.

- А ужин ты мне оставила?

- На подоконнике, под тряпицей. Кукурузная каша, не пойми чем разбавленный укропник и нога дохлой курицы.

- Умеешь ты обнадежить, - вед усмехнулся. Хоть что-то не меняется, благородная госпожа Ристинида Ар по-прежнему язвительна и высокомерна.

- Так что узнал? - повторила “благородная госпожа”.

- Тебе правда это интересно? - Тенька откинул тряпицу, хлебнул укропника (вполне сносное пойло, и чего она нос воротит?) и жадно хватанул зубами курицу. Дохлую. Ага, не хватало еще, чтобы живая была.

- Да.

- Ты как всегда поражаешь меня своим красноречием. Ладно. Значит, обду нашу я нашел. Ее держат в подвале и допрашивают. Клима, естественно, ничего по существу не говорит. Об этом даже упоминать нечего, иного от Климы ожидать нельзя. Подгадаем момент и выкрадем. Только я и Гера. Вылю брать не будем… Нет, не надо делать такое лицо! То, что я с ней целовался, не при чем. Выле нельзя попадать под подозрение, она остается за главную после ухода Климы. А Клима именно уйдет, думаю, на нашу сторону, а конкретно - ко мне домой. И ты с нами пойдешь, полагаю. И Гера. Будем среди наших обду продвигать. Веды, хоть и подзабыли, за что воюют, более благодарная публика, нежели орденцы. А чего ты вдруг положением нашей обды озаботилась?

Ристинка не ответила, хмурясь и задирая нос. Тенька обмакнул куриную ножку в кашу, откусил изрядный кусок и с набитым ртом предположил:

- А, от нее же твоя жизнь зависит. Понятно все.

- Жизнь, - Ристинка с брезгливостью глянула на безмятежно жующего колдуна и неожиданно грохнула кулаком об оконную раму. - Да пр-ропади она пр-ропадом, такая жизнь!

- О, это уже интересненько получается, - Тенька даже жевать перестал. - Ты, выходит, жить не хочешь? Так что может быть проще: спускайся с чердака и сдавайся своему любимому Ордену. Они тебя заждались.

Некоторое время бывшая благородная госпожа смотрела на свои окровавленные после удара костяшки. Казалось, она сейчас не видит и не слышит ничего, полностью уйдя в себя.

- Я боюсь смерти, - наконец прошептала она. - И не хочу жить. “Интересненько”, правда? - Ристя криво улыбнулась, снова умолкая. А потом заговорила, ровно монотонно и оттого страшно: - Это утром произошло, на рассвете. Мы с женихом с вечера в лес хотели пойти, там ночевать остаться… Пошли. Остались. Мы часто так делали, отец не запрещал, все уже решено было, да и Квелька ему нравился. Он не благородный был, так. Но хороший. Красивый, сильный, воевал, работа вся в его руках спорилась, да и голова на плечах была. В общем, всех и недостатков, что не благородный. А отцу-то что. Он во мне души не чаял, вот и разрешил. Квелька еще раньше при нем на посылках был, ни одного промаха не допустил за восемь лет - ни с кем такого прежде не бывало… Он, Квелька, меня на пять лет старше, - она машинально вытерла сухие глаза и прибавила: - Был. Мне ночью холодно стало, он в усадьбу за одеялами пошел - там близко, два десятка минут бегом. Пошел - и не вернулся. Я ждала до рассвета, потом извелась вся, пошла его искать. Добралась до усадьбы, а она… - дыхание Ристинки перехватило. - …Горит. Вся горит, черным пламенем. И в огне сестренка кричит. И кто-то еще… Я только сестренку почему-то запомнила, ей в тот день должно было шесть исполниться, хотели в Институт отдать на будущий год… Отец в кустах лежал. А голова - на заборе. А рядом - мамина. И… Квелькина… тоже… Кругом люди суетились, бегали, солому подбрасывали, хотя там хорошо горело. Я узнала многих… И поняла. Не дура… Была, - она сказала это слово с какой-то исступленной яростью. - Я там сгорела, вместе с сестренкой. И моя голова на заборе была, когда я вернулась в лес, вещи пособирала и бежать бросилась. Куда глаза глядят. Ходила долго, пряталась. Куда мне было податься? Пришла в Институт, там должник отца наставником был. Его полгода назад на войну забрали и убили уже, думается. Я без защиты осталась. А тут - обда эта. Зачем мне жить, мертвой? Не знаю. А поди ж ты, хочется… Чего молчишь, колдун?

С задумчивым вздохом:

- А чего здесь ответишь…

========== Глава 15. Маленькие шаги в большой политике ==========

Вот наш удел еще невидим,

В дыму еще не различим.

То ль из него живыми выйдем,

То ль навсегда сольемся с ним.

Б. Ахмадулина

“Ну и на что я рассчитывала?” - мрачно спросила саму себя Дарьянэ, зажатая на узком сиденье кареты между двумя дюжими молодцами. Коллега-агент сидел напротив, с нарочито скучающим выражением лица глядя в окно. Но Даша знала этот взгляд: ее тоже обучали следить за объектом, не подавая виду.

Три дня назад, озвучив свое решение, она, разумеется, не смела надеяться, что ей сразу же поверят. Да, ее тут же накормили, напоили настоящим сильфийским укропником (девушка явственно ощущала привкус какой-то спиртовой настойки, но махнула на это рукой). Ей согрели ванну, переодели в новое платье, ничуть не уступающее по роскошности загубленному в подвале предыдущему, но… На ночь ее опять заперли. Не в тесном чулане, а в знакомой уже уютной комнате без окон, но все равно - заперли. Не доверяли. И ни на мгновение не оставили наедине с собой. Поначалу исстрадавшаяся без общения сильфида этого не замечала, но потом поняла: с нею рядом постоянно кто-то был. Служанка, безымянный мордоворот, сам господин агент - не важно. Она по-прежнему оставалась пленницей и, пожалуй, останется ею навсегда. Глупо было думать, что во всей этой мишуре красивых обещаний может быть хоть доля незамутненной истины.

И вот уже два дня они ехали неведомо куда. Дарьянэ сказали - в Мавин-Тэлэй. А кто знает, как оно на самом деле? Девушка даже в окно толком посмотреть не могла. Вид частично заслоняли шторки, а частью - охрана. Ей был виден только кусочек неба, в котором изредка на пару мгновений мелькали пушистые зеленые верхушки деревьев. Даже облаков на небе все дни пути не было, взгляду зацепиться решительно не за что!

На все попытки агента разговорить ее Даша отвечала односложно, боясь снова сболтнуть лишнего, и постоянно старалась прервать разговор, делая вид, что раздавлена поражением. Вскоре “коллега” уже не порывался с ней беседовать. Дорога протекала в скуке и нерадужных размышлениях.

“Что делать теперь? Как исхитриться убить наиблагороднейшего, если и впрямь представится возможность? Что если наврать о каких-нибудь забытых сильфийских традициях клясться на крови? Помнится, в древнем людском культе крокозябры такое было в порядке вещей. Тогда у меня в руках окажется кинжал, который можно будет вместо своей руки вонзить во вражескую шею…”

Даша одернула себя. Люди слишком хорошо изучили сильфийские традиции, особенно если эти люди - выходцы из благородных господ. Просто не поверят. Заподозрят и вообще не дадут ей увидеть наиблагороднейшего. Но что тогда придумать? Задушить или шею свернуть - силенок не хватит. Отравить - яд в ее положении отыскать еще труднее, чем кинжал. Сообщить какую-нибудь невероятную новость, вызвав сердечный приступ? Совсем уж фантастика…

На исходе второго дня карета остановилась раньше обычного, едва только начало смеркаться.

- Приехали, - объявил агент, распахивая дверцу.

- Уже? - не удержалась от иронии Дарьянэ. - В Мавин-Тэлэй? А не быстро?

- Это Институт, - агент подал ей руку, а когда девушка вышла, и не подумал отпускать. - Мы переночуем здесь, а утром снова двинемся в путь.

- Отчего Институт, а не очередной дом благородного господина, как это было вчера?

- До ближайшего города далековато, - “коллега” всегда был безукоризненно вежлив. Даже когда бил пленницу сапогом в живот. - В Институте часто останавливаются те, кто едет от сильфийской границы в столицу. И мы не исключение.

Про орденский Институт Дарьянэ довольно много читала. Это было единственное заведение в своем роде. Чтобы в огромном здании систематически готовили из детей представителей каких-то востребованных профессий… Даже у сильфов такого не было, все предпочитали домашнее обучение. А у ведов вообще с образованием было скверно, особенно в деревнях и маленьких крепостях. От силы пара образованных на деревню была, они же и учили ребятню, если имелось обоюдное желание.

Итак, об Институте Дарьянэ была осведомлена. Знала, что за дисциплины здесь преподают, как зовут директора. И даже видела на картинке рисунок белокаменной громады. Но никогда бы не подумала, что в живую это выглядит настолько внушительно.

Цитадель знаний покоряла и подавляла. Колонны, распускаясь наверху каменными садами, прочно держали анфилады арочных сводов. Корпуса соединялись затейливыми балконами, на шпилях башен и башенок реяли флаги Ордена. Институт был прекрасен, как оживший сон, голубоватый в сухих летних сумерках.

Даша вдруг подумала, что ее мучитель тоже учился здесь. Политическое отделение готовит не только ораторов, руководителей и послов, но и шпионов. И как могли эти прекрасные стены воспитать такую жестокость? Или снаружи все выглядит иначе? Вот взять, например, сильфийско-орденский союз. На бумагах так красиво сказано: сильфы людям технику дают, люди сильфам - золото. Все взаимно клянутся в вечной дружбе. Не счесть случаев, когда сильфийские девицы выходили замуж за людей и переезжали в Принамкский край. Да и наоборот. Тот же Костя Липка - живое подтверждение.

А на самом деле идет война. Люди не хотят платить за доски. Им все нужно даром. А сильфы уже подзабыли, как тяжело жилось на Холмах во времена последних обд. Верховный хочет для подданных лучшей жизни и не без оснований полагает, что они того заслуживают. И доводит этим Орден до отчаяния. А чем иначе можно объяснить творящееся теперь? Люди сидят на богатствах, но не могут расстаться с ними и приходят в отчаяние. Они еще больше сильфов привыкли жить роскошно, каждый день есть хлеб из настоящего зерна, а не лепешки из укропной трухи. Даша, как истинная сильфида, полагала, что люди просто зажрались, и богатствами надо делиться. Тем более, когда при этом еще предлагают взамен что-то полезное. Но девушка могла дать на отсечение голову (все равно дурная, настоящему агенту такая ни к чему): люди думают иначе. И делиться не хотят. Что досталось Принамкскому краю, то лишь его обитателям по праву принадлежит. Жадины…

Ее не повели через главный вход, а сразу направили к неприметной дверке у боковой стены. Там начинался длинный коридор, в котором слабо горели светильники с дешевым вонючим маслом. Это лишний раз напомнило Даше, что люди жадны, а Институт, как и геополитическая ситуация в мире, хорош исключительно снаружи. Вот что мешало нормальное масло закупить?

Конвоиры украдкой ухмылялись, глядя как “госпожа посол” изволит морщить остренький носик. Им запах дешевого масла был знаком и привычен с детских лет. Сильфийское лишь благородные господа могли себе позволить переводить круглыми сутками. Да и то не все, а самые обеспеченные.

Потом Дарьянэ вывели в пустующий коридор с высокими нишами в стенах, где стояли искусной работы скульптуры. Все как одна белы и прекрасны. Ниши чередовались с закрытыми дверями классных комнат. Лишь одна из дверей была нараспашку, и сильфида успела увидеть два длинных ряда деревянных парт с лакированными, точно доски, крышками и массивный мраморный стол в центре у дальней стены. Интересно, подумалось девушке, кто здесь учится?

На одной из стен была размашисто намалевана алым странная по содержанию надпись:

“ВСЕМОГУЩАЯ ОБДА ВЕДЕТ НАС В МИРНОЕ БУДУЩЕЕ!”

- Это у вас принято так? - не удержалась Дарьянэ от вопроса. - Мне казалось, в Ордене предпочли обду забыть.

“Коллега” вгляделся в надпись, пару раз моргнул, зачем-то ущипнул себя за руку. А потом сорвался куда-то и велел его ждать. Прямо здесь. Конвоиры кивнули, а у пленницы выбора, понятное дело не было.

Прошло довольно много времени, прежде чем агент соизволил вернуться. У Даши разболелись уставшие стоять ноги, и она уселась прямо на пол, напротив загадочного послания.

“Наверное, это написали какие-то хулиганы. Однако, странно. Если Орден не может уследить за моральным обликом своих воспитанников, и те оставляют на белых стенах этого чудного здания всякие странные каракули, о каких нормальных международных отношениях может идти речь? И чем это написано? Не краска, не кровь, не мел, не смола… Пресловутое людское колдовство? Но ведь Орден и от него отказался!”

Возвратившийся “коллега” не мог похвастать цветущим видом и прекрасным настроением. Даже наоборот, как-то побледнел, спал с лица. Наверное, в первозданном виде эта испачканная стена была чем-то дорога ему.

- Какие-то неприятности? - проявила участие Даша. Было отрадно видеть, как этот подонок испытывает волнение.

На нее посмотрели с бессильным желанием прибить на месте. Это тоже доставляло удовольствие.

- На вас они не отразятся, - проговорил агент. - Желаете поужинать, или мне следует сразу сопроводить вас в ваши… покои?

- Для начала я желаю искупаться, - обнаглела Дарьянэ. - Целый день в пути, где это видано! Дайте мне горячую ванну, укропные капли для нервного тонуса и свежее платье. Хотя, нет, капли не нужны. У вас все равно не будет хороших сильфийских капель, а травиться принамкской бурдой я не желаю. Ею только крокозябр поить.

- Я повторяю, - спокойный голос стал зловеще-ледяным. - Ужин или сразу спать?

Даша знала этот тон. Уже знала. Поэтому спорить не рискнула. Только-только ребра перестали ныть.

- Не хочу я вашего убогого ужина! Желаю спать и немедленно!

Давиться едой под этим мерзким взглядом… Фу, лучше с голоду развеяться!

Ее силой подняли на ноги и молча толкнули в спину, чтобы шла. Спорить и возмущаться было бесполезно.

Из коридора они вышли на узкую пыльную лестницу, ведущую куда-то вниз. За все время путешествия Дарьянэ ни разу не позволили ночевать наверху. Вечно сажали в какие-то подвалы, один другого глубже и темней. Но подвал Института превзошел все ожидания сильфиды. Как и сам Институт, только в иную сторону.

Это было самое натуральное подземелье. Темное, страшное и паутинное. И не важно, что полукруглые своды высоки, а стены даже украшены неким подобием прямоугольных колонн. Даше все равно было крепко не по себе. А уж когда на непонятно откуда взявшемся сквозняке затрепетал единственный факел (и почему было не воспользоваться светильником, пусть и на их прогорклом масле?!), у будущего агента тайной канцелярии позорно зашлось от ужаса сердечко.

А потом Дарьянэ увидела в пяти шагах от себя чей-то беловатый смазанный силуэт. Невысокий, какой-то переливающийся, но однозначно реальный и до жути противоестественный.

- А-а-а! - завизжала сильфида благим матом, птичкой взлетая на руки одного из конвоиров. - Ду-ух! Там страшный ду-у-ух! Спасите!

- Где? - агент Ордена замахал факелом.

- Там! Нет, левее! Теперь правее! Клянусь Небесами, там кто-то был!

- Вам померещилось. Отпустите сопровождающего.

Второй конвоир немного погремел связкой ключей и распахнул одну из подвальных дверей. За порогом не было видно ничего, кроме тьмы, поэтому Дарьянэ вцепилась в человека еще сильней.

- Нет! Я там одна не останусь! Мне страшно, я развеюсь за ночь со страху!

- Если это ваш дурацкий предлог, чтобы не ночевать в подвале…

- В каком угодно подвале, только не здесь! А-а-а! - от визга дрогнули стены. - Оно снова там! Да нет, у входа! А-а-а!

- Молчать! - рявкнул “коллега”, пытаясь охватить светом единственного факела все пространство подвала. - Если у вас будет компания, обещаете вести себя нормально?

- Да! - так сильно Дарьянэ не пугалась еще никогда. Словно в одночасье ожили все зловещие персонажи страшилок, в каких отчаянно стараешься не верить в детстве.

Снова загремели ключи, “коллега” принялся открывать соседнюю дверь.

- Ты что? - остановил его один их конвоиров. - Там же…

“Коллега” покосился на Дарьянэ и отвел конвоира в сторону. Они говорили быстро, полушепотом и по-принамкски, но сильфида прекрасно понимала язык людей, хотя сама толком не могла связать и пары слов. И слух у нее был прекрасный. Вдобавок, звук усиливало холодное подвальное эхо.

- …до смерти надоела эта вздорная глупая девчонка… устал, хочу жрать и спать. Ничего с ней за одну ночь не случится.

- Но разве можно?.. кто ответит… такая халатность, что…

- Ты будешь караулить всю ночь эту дурную сильфиду? Здесь надежнее, чем в могиле…

- …если сговорятся?

- Сильфида почти не говорит по-принамкски, эта - не знает сильфийский. Еще раз… что случится за одну ночь?

- Не знаю… эта… голову снимет, если что…

- Она не по нашему ведомству, внутренняя политика… не касается… да какая там… кучка детей, смех один… в подвале держать… не верю, что…

- …может быть… если так…

Они еще немного пошептались, совсем тихо, Дарьянэ почти ничего не разобрала. Потом перед ней все же открыли соседнюю дверь.

- Там еще темнее, не пойду!

- Не темнее. Там сидит арестованная. Она не говорит по-сильфийски, но вместе вам страшно не будет. Разжимайте руки, ну!

Каким-то чудом Дарьянэ отцепили от конвоира и практически в шесть рук затолкали внутрь. Лязгнул замок, девушка, ни жива, ни мертва, прижалась спиной ко внутренней стороне двери.

- Эй, - осторожно позвала она во тьму. И добавила по-принамкски: - Кто есть тут?

- Я есть, - раздался совершенно спокойный высокий голос. - И совершенно незачем так орать. Тут омерзительное эхо.

- А ты кто?

- Для начала представься ты. Я желаю знать, кого мне подсадили.

- Да…Дарьянэ Ару… То есть, Дарьянэ Эр. Я есть посол Холмов, меня поимели в плен!

- Зачем? - фыркнула пустота.

- Доски. Орден иметь хотение делать много доски за мой счет.

- Из-за денег что ли?

- Нет, из-за головы. Моя голова иметь секрет на доски!

- Да не мучайтесь вы, - сжалился голос на неплохом сильфийском, пусть и с акцентом. - Говорите нормально, не надо ломать свой язык и мои уши. Я все и так пойму.

- Но мне сказали, что вы не говорите по-сильфийски!

- А вам сказали, что очень уважают вас. А потом взяли в плен. Вы им по-прежнему верите?

- Нет… Вы так и не представились.

В темноте зашуршало, а потом каменная келья озарилась слабым светом огарка свечи. Дарьянэ увидела грубую, но основательную каменную кладку, явно составлявшую основу институтского фундамента; с трудом подавив крик - голый скелет в кандалах у стенки, охапку перегнившей соломы на полу (вот что так мерзко воняет!) и свою собеседницу - угловатую девушку среднего роста, в грязноватой горчично-желтой форме.

“Летчица”, - машинально отметила Даша.

Девушка стояла, гордо выпрямившись, причем ее осанка имела мало общего с обычной военной выправкой. Так же стоял во время своих речей Верховный сильф. И совершенно не важно было, что девушка не старше самой Дарьянэ, что лицо ее распухло от пощечин, а из носа до подбородка протянулась дорожка запекшейся крови. Черные глаза смотрели спокойно и властно, голос не дрожал, казалось, ни при каких обстоятельствах.

- Я Климэн Ченара. Новая обда Принамкского края.

***

- Ее заперли в подвале, - рассказывал Тенька, - седьмая дверь от входа.

- Справа или слева? - уточнил Гера.

- Они там все по правой стороне. Насколько я понял, Клима жива-здорова, но поговорить с ней у меня не вышло. Там слишком много народу толклось. По-моему, к нашей обде подсадили какую-то девицу, сильфиду.

- Сильфиду? - вытаращила глаза Выля, украдкой нервно раздирая жесткую материю мешка на курчавые волокна. - С чего ты взял?

- Они говорили с ней по-сильфийски.

- О чем? - быстро спросил Гера.

- Откуда я знаю? Я по-сильфийски ни в зуб ногой!

- Да? А выглядишь довольно образованным.

- На ведской стороне никто сильфийский не учит. Из принципа. Разве что совсем высшие чины, но и про них я точно не знаю. Мы, в отличие от вас, орденских, с сильфами никаких дел не имеем, иметь не станем и ужасно этим гордимся. Зато я по-горски немного говорю.

- У горцев есть свой язык? - удивилась Выля. - У жителей Западных гор?

- Конечно, - охотно принялся объяснять колдун. - Они его очень трепетно берегут. Горский чем-то похож на принамкский, только письменность различа…

- А давайте вы обсудите вопросы лингвистики потом! - одернул их Гера. - Нам сейчас надо думать, как и когда спасать Климу.

- Когда? - переспросила Выля. - Да прямо сейчас!

- Все не так просто, - это уже вед покачал головой. Они с Герой успели помириться. Вернее, Тенька толком и не ссорился. - Надо придумать и проработать план, учесть естественную погрешность и переменные, потом…

- Тенька, но ведь это не очередной твой эксперимент! - воскликнула Выля.

- Планировать и рассчитывать надо все, не только ход эксперимента.

- Если мы хотим обойтись без жертв, - начал Гера, - не лучше ли будет открыто потребовать выдать нам обду? А если откажутся - пригрозить восстанием.

- А они откажутся, - фыркнул Тенька. - И придется устраивать не пойми что.

- Почему ты так уверен в этом?

- Да потому что лучше они допустят в Институте бойню, чем позволят обде выйти на свободу и затопить в крови весь Принамкский край!

- Но Клима не собирается топить его в крови!

Тенька промолчал. То ли Гера так наивен или слишком благороден, чтобы понять, каким образом в стране, раздираемой гражданской войной, приходит к власти третья сила, то ли Клима кое-что предпочитала не рассказывать “правой руке”.

Выля осталась в меньшинстве, мнения сошлись на том, что план, несомненно, должен быть. Обдуманный и проработанный. И тянуть не стоит, лучше провернуть все в эту же ночь. А вот дальше начинались сплошные разногласия.

- Чем плох ультиматум? - рассуждал Гера. - Прямо сейчас напишем, я отнесу…

- А потом нам с Вылей вытаскивать вас обоих! Ну, уж нет.

- Не знаю, как ваши веды, но наш Орден парламентеров не преследует!

- Еще скажи, что Орден чист, светел, а также является оплотом веры и единства, - съехидничал Тенька. - Там подонки почище наших сидят. И Институтское руководство - не исключение. Скрутят как миленького, если вообще сразу не казнят и не изувечат.

- Почему ты такого плохого мнения обо всех, включая правительство собственной стороны? Как бы ни был плох Орден и его господа, но даже им не чуждо благородство. Всякий человек, обремененный властью, сознает свою ответственность за жизни, доверенные ему, за дело, которому служит. И я не взял это из своей головы, нас так учили, всех! Орден заблуждается, отвергая обду, но это не делает его последователей злыми и жестокими. Все мы - народ Принамкского края, наша природа заключается в единстве, хоть многие этого не осознают. А Клима, кстати говоря, помогает нам всем понять нашу силу и истинное предназначение. Нужно только помочь ей, нужно объяснить каждому широту ее замыслов, чистоту и правильность идей. Лишь кучку несогласных требуется усмирять силой, но ведь для их же блага!

Тенька от таких речей ощутил дикое желание ни то удариться об стенку собственной головой, ни то хорошенько приложить Геру.

- В такие моменты мне начинает казаться, в тебя вселилась моя оглашенная сестрица! Гера, если вас этому и учили, то уверен, что усвоил урок исключительно ты. В каком мире ты вообще живешь? Те, в чьих руках находится власть, только и знают, что отдавать невыполнимые приказы и поигрывать чужими жизнями, сохраняя при этом собственные. Им плевать на ответственность до тех пор, пока их не прижмет кто-нибудь более главный. А ты говоришь так, словно все сплошь добры и великодушны. Будь так, обда и по сей день правила бы нами. Потому что свергли ее отнюдь не благородные люди. И как я могу любить-уважать правительство моей стороны, если оно силой погнало моего отца на смерть во имя непонятно чего?!

- Во имя обды! Во имя верности той, которую избрали высшие силы, неколебимой верности, не меркнущей в веках, разжигающей огонь в сердцах людей, во имя надежды, что все возвратится на круги своя, и настанет благословенный день, когда обда снова возьмет нашу прекрасную землю в свои ладони!

- Ее помнят лишь горцы, а они не воюют, потому что не верят в победу без нее. Орден истощился, раздал золото из казны сильфам. Но и веды, хоть сохранили казну, измотаны. Боевого духа, считай, нет. Лишь ненависть к сильфам и Ордену не дает солдатам окончательно сложить оружие. Ты вообще знаешь, сидя за белыми стенами, что творится в стране? Клима вот знает откуда-то. Границы требуют у столиц новых солдат. Столицы рассылают повеления крепостям и городам. А тамошние власти хватают рекрутов по деревням и селам. И это происходит по обе стороны границы! Когда, у кого первого закончатся рекруты - одним высшим силам ведомо! Мне почему-то кажется, что уже скоро, не зря ведь новая обда родилась. Первая обда, если судить по легендам, тоже появилась в гибельный для народа час. Вывод, Гера: всем плевать на наши жизни. А единственный человек, которому не совсем плевать, сидит сейчас в подвале, пока я пытаюсь растолковать тебе неписаные и совершенно неинтересненькие истины, в деревнях известные каждому босяку.

- Вот именно, в деревнях! Тридцать четыре смерча, что ты знаешь об истинном высокородном благородстве? Да ничего! А нас воспитывали в этой среде. И не только нас - почти все нынешние господа вышли из стен Института. Они могут быть жестоки, могут ошибаться, слепо верны Ордену, но благородство их не отнять. И я верю, что если я приду с ультиматумом, меня выслушают и не допустят гибели детей. Которые, между прочим, как они считают, еще могут принести славу Ордену!

- Какому, к крокозябрам, Ордену? Гера, эти, как ты выразился, дети, все присягнули обде, это кандидаты на уничтожение! Ваши наставники прекрасно понимают, что если зараза распространится по фронтам, эту войну проиграют все. Посуди сам: у Климы есть идея, веды пойдут за ней, ибо они сейчас идеи лишены. А у ведов есть золото, которого лишен Орден. И орденские потянутся за миром и богатством. Вы ведь даже не знаете, в какой нищете живете! Я был поражен, когда пересек границу. Если рассказать солдатам Ордена, что веды сейчас живут чуть хуже, чем при обде, и показать, как, обещая минимум такую же жизнь, орденские переметнутся в тот же миг, - Тенька утер взмокший лоб. - Я слышал, у вас говорят, что в Институте хорошо кормят, не все могут себе такое позволить. Так вот, у нас так едят последние бедняки. Я голодал впервые в жизни именно на землях Ордена! Но, впрочем, - оборвал он себя, - сейчас не о том речь. Идти с ультиматумом - бессмысленное, безрассудное самоубийство. Выля, ну хоть ты ему скажи!

Девушка молча кивнула. Для нее Тенькины речи тоже стали откровением. Здесь, в Институте, никто и помыслить не мог, насколько скверно обстоят дела.

- Хорошо, - было видно, что Гера мнения не переменил, но готов внести в него поправки. - Что ты предлагаешь в таком случае?

- Пролезть в подвал тайком, выкрасть Климу и удрать отсюда, наконец.

- Как ты проделаешь это тайком? Может быть, у тебя ключ есть? Или ты надеешься захватить кого-нибудь из наставников? Гиблое дело. Те, кто носит при себе ключи, сейчас не ходят поодиночке. А вдвоем мы никого не сумеем отбить.

- Втроем, - эхом напомнила Выля.

- Если уж так, то вчетвером, - подала голос Ристинка, до этого старательно делавшая вид, что спит. - Я тоже хочу убраться отсюда.

- Вдвоем, - с нажимом повторил Гера. - А уж если заложника брать, то и вовсе мне одному. Вылю никто не должен видеть, Ристя - слабосильная девица, Тенька - вообще…

- Я, по-твоему, хуже, чем “слабосильная девица”?! - оскорбился вед.

- Нет, - замялся Гера, - но и атлетом тебя не назвать. Мы же устраивали спарринг, много раз. Я тебя одной левой укладываю. В бою ты продержишься в лучшем случае минуту, и то лишь благодаря ловкости. Ей-ей, глядя на тебя, можно подумать, что это ты на своей благодатной ведской стороне все детство голодал.

- Я знаю таинство колдовства, - напомнил Тенька, которого задевали напоминания, что он от природы не вышел силой и ростом. Особенно по сравнению с Герой. - И многое могу.

- Например, сделать доску пернатой!

- Ты мне до конца жизни это припоминать будешь? И, если на то пошло, Выля тоже может участвовать.

- Но ведь тогда заложник расскажет о ней, когда мы его освободим!

- А разве вы собираетесь его освобождать? - холодно уточнила Ристинка.

Гера всплеснул руками, удерживаясь от порыва схватиться за голову.

- Высшие силы, кто меня окружает? Вы только что говорили, будто не хотите жертв, а сами…

- Это же враг, - пожал плечами Тенька.

- Ты его потом убьешь? - напустился на него Гера. - А может, Выля? Сколько раз вообще тебе приходилось убивать? Мне вот - ни одного. Я знаю, что этого все равно не избежать, но не хочу начинать так. Со смерти человека, который причастен к тому, что меня здесь растили, кормили и давали образование!

- Тебе все равно придется убивать людей Ордена.

- Но не Института! Это разные вещи, как ты не понимаешь? Так приходилось тебе убивать?

- Нет, - буркнул Тенька. - Своими руками - нет. Было как-то раз, что в наш дом вор залез и приперся на мой чердак, где я эксперименты провожу. От вораутром кучка пепла осталась. Но я ума не приложу, что там произошло.

- Обда смогла бы убить, - безразлично сообщила Ристинка.

- Отлично, - не удержался от сарказма Тенька. - Освобождать Климу лишь ради того, чтобы она убила нам заложника. Интересненькое у обды предназначение получается.

- Давайте обойдемся без заложника, - устало сказала Выля. - Мы не знаем, как его заполучить, мы не сможем его убить. Вдобавок, мы не знаем, кого в эти самые заложники брать, чтобы наверняка. Ключи от подвала, где содержат обду, могут быть у кого угодно, хоть бы у самого директора. А до него нам точно не добраться.

- Предложения, - напомнил Гера. - Мне нужны ваши предложения.

- А у тебя самого они есть?

- Я уже высказал. Как вариант - я могу просто пойти и сдаться. Меня посадят в тот же подвал, что и Климу, а во время этого вы попытаетесь отбить нас обоих. Тенька что-нибудь взорвет…

- Меня умиляют твои интересненькие представления о колдовстве! Я не могу “из ничего” взорвать “что-нибудь”! Нужны компоненты, а чтобы их раздобыть, надо знать, есть ли они тут вообще, а если есть, то где лежат - лишняя бессмысленная трата времени, взрывчатый порошок готовится-отмеряется не один день, иначе тут все на воздух взлетит, а запасы готового я исчерпал уже давным-давно. И оставь эти дурацкие мысли о самопожертвовании, никто не может гарантировать, что вас с Климой посадят в один подвал.

- Так сажать больше некуда!

- Ты в этом уверен? - вкрадчиво переспросил Тенька. И Гера не решился оспаривать. Он принялся рассуждать.

- Нам нужно попасть в подвал. Для этого требуется преодолеть четыре двери - три предподвальных и ту, за которой заперта Клима. Открыть их ключом мы не можем, взорвать - тоже, потому что у Теньки нет компонентов. Вопрос: как еще можно избавиться от дверей?

- Вынеси их своим могучим плечом, - не удержался Тенька.

- Я не тяжеловик, чтобы железные двери выносить! - вспылил Гера. - Все шуточки тебе!.. Постой-ка, а ведь это идея! Что если ворваться в подвал на тяжеловике?

- Он в проем не влезет, - прикинула Выля.

- Как говорит наш наставник: для тяжеловика нет узких щелей! Есть недостаточно разломанные, что всегда устранимо. Вдобавок, тяжеловику, в отличие от Теньки, не нужны какие-то там компоненты, чтобы плеваться огнем.

- Ему нужна прорва горючего, - напомнила Выля.

- В сарае этого горючего - завались! Заправленного под завязку бака хватает на десять часов простой езды, или на пять часов езды со стрельбой. Успеем все провернуть. К тому же, можно будет взять горючего про запас.

- А как быть с управлением? Экипаж состоит из четырех человек, насколько я знаю, а тяжеловик водил только ты, - не унималась Выля.

- За управление отвечают двое. Третий - за стрельбу, четвертый - командир, он же запасной, который может заменить любого из троих. На стрелка Теньку посадим, там не сложно. Ристя станет указывать, куда ехать, а я за рычаги сяду. Тебя мы брать в любом случае не будем, поэтому место четвертого займет Клима, когда мы ее спасем.

- А сильфида? - напомнил Тенька. - Может статься, что мы захватим с собой сильфиду.

- Сомневаюсь я, что там именно уроженка Холмов, - покачал головой Гера. - В любом случае, пятого к четвертому можно попытаться утрамбовать. Сильфы, я слышал, вообще по шестеро ухитряются ездить, но они легче и тоньше людей.

- Теперь маленькая деталь, - напомнила Ристинка. - Как вы собираетесь раздобыть тяжеловик?

- Пойдем и возьмем, - заявил Гера. - Меня в любое время дня и ночи пустят в сарай с тяжеловиками. И моих спутников, кем бы они ни были.

- Шуму в подвале будет… - поморщился Тенька.

- Есть другие предложения?

Но их ни у кого не оказалось.

***

- Как вы сказали? - переспросила Дарьянэ. Ей показалось, что она ослышалась. Обда? Невозможно ведь!

- Обда Принамкского края, - учтиво повторила новая знакомая. Разъяснила даже: - Избранная высшими силами Земли и Воды быть Верховной среди людей. Вашего, сильфийского, правителя избирают Небеса, так чем люди хуже?

- Но почему вы здесь, в подвале? И… простите за бестактность, но я точно знаю, что обды не рождались около пятисот лет!

- Верно. А теперь новая обда родилась, и это я. А тут сижу, потому что незаконное правительство Ордена не хочет отдавать мне по праву принадлежащую власть.

- Они решили вас убить?

- Скорее - запереть на веки вечные. Но это все ерунда, - обда поставила огарок на пол. Ее лицо даже в тусклом подрагивающем свете выглядело каменно-безмятежным. - Высшие силы, вся земля Принамкская - на моей стороне. Разумеется, я скоро буду на свободе и возьму власть.

- Мне бы вашу уверенность, - вздохнула Даша. - Вас есть, кому спасти? Сторонники, подданные?

- И те, и другие, - кивнула обда. - А вас, судя по всему, некому спасать. Что же с вами случилось, расскажите толком. Никогда бы не подумала, что Орден может так обходиться со своими союзниками. Или я что-то пропустила, и наверху произошел переворот в пользу ведов?

- Да лучше бы произошел, - буркнула Дарьянэ. - Веды хотя бы демонстративно отказываются иметь с нами дело. А эти… Делают вид, будто союзники, а потом заманивают, точно стайка пауков!

- Простите, пауков? Я знаю сильфийский, но не в совершенстве.

- Вот незадача, а я понятия не имею, как это по-принамкски, - расстроилась Даша. - Такие… создания, которые плетут сети, едят мух… Их и в этом подвале много, наверное.

- Я поняла, - кивнула обда. - Продолжайте.

- У нас пропадали послы. Как нам говорили люди - в разбойничьих лесах. Меня снарядили выяснить, в чем дело…

- А вы - тоже посол? - голос собеседницы стал необычайно участливым, но в то же время опасно вкрадчивым.

- Да, я тоже посол, - быстро кивнула Даша. Чуть не проговорилась! - Дорога проходила спокойно, мы беседовали, а потом… Меня, должно быть, не так поняли! Хотя те люди знали сильфийский лучше вас, говорили совершенно без акцента. Я сказала, что… могу, вернее, могла бы изготавливать доски для полетов, - признаваться в хвастливости было стыдно даже самой себе. - Но я имела в виду способности, а не знание теории! У меня ведь другая профессия…

- Посла, - с тем же необычайным участием кивнула обда.

- Да! - Даша твердо решила стоять на своем и больше не проговариваться. - Меня взяли под стражу и предложили сотрудничество. Но как я могла согласиться! Во-первых, это предательство родины…

- Что для посла - особенно немыслимо, - это было сказано без тени иронии.

- Для всякого сильфа! - запальчиво воскликнула Дарьянэ. - Это люди воюют с людьми, а мы дорожим единством своей державы, пусть она не такая огромная, как Принамкский край.

- А еще вы, как истинный посол, чрезвычайно дипломатичны.

- Предпочитаю быть прямолинейной!

- Для посла - непременное качество. Так что было дальше?

- А дальше на меня стали давить. О, это было ужасно! Не знаю, сколько длилось. В конце концов я поняла, что лучше дать притворное согласие. Меня сейчас везут в Мавин-Тэлэй. И, знаете, я надеюсь убить наиблагороднейшего! Это все, что мне остается.

- Убьете одного, на его место придет другой.

- Не сразу! По нашим сведениям…

- Посольским, - одними губами шепнула обда.

- …За место наиблагороднейшего в верхах Ордена начнется свара. Это досадит вам, людям, в любом случае.

Дарьянэ была слишком увлечена рассказом о своих злоключениях, чтобы обращать внимания на тихие и будто бы случайные оговорки собеседницы. Сильфиде хотелось быть выслушанной. И по возможности понятой. А обда по имени Климэн казалась той самой персоной в полном жестокости, лжи и несправедливости мире, которая и выслушает, и поймет, по возможности утешит и даже врагам не сдаст. Тем более самую главную тайну - место своей работы - Даша сумела сохранить в секрете. По крайней мере, думала, что сумела.

- Людям? - усмехнулась обда. В ее черных глазах что-то холодно блеснуло. - Что людям до свар благородных господ? Веды будут только рады, а ослабленный Орден ваши же и поддержат. Да-да, - добавила она, видя, что сильфида возмутилась и хочет возразить, - ведь никто в Холмах не будет знать истинных обстоятельств гибели наиблагороднейшего. Соврут, тоже разбойники виноваты. Скажу вам по большому секрету: в Ордене давно к сильфам не слишком хорошо относятся. Вам приходилось слышать непристойные анекдоты с участием ваших соотечественников? Нет, я не буду рассказывать, у меня все же воспитание есть. Веды хотя бы честны в своем отказе от сотрудничества. А Ордену сильфы полезны, вот и приходится строить добрососедские отношения. Но вы же теперь узнали им цену, верно?

- Верно, - сильфида опустила голову, сжала кулаки. - Я должна, просто обязана рассказать об этом в Холмах! По правде говоря, мы, сильфы, тоже недолюбливаем людей. Вы слишком приземленные для нас, - обда жадно ловила каждое ее слово, и это подкупало. - А еще постоянно накручиваете цены. Нам приходится изобретать все новые и более совершенные доски, чтобы иметь преимущество на торгах. Это так низко!

- Понимаю вас. С такой политикой Орден вряд ли долго протянет. К тому же, он имеет влияние лишь на половину Принамкского края. Вообразите, сколь более удобен стал был торг, появись у вас возможность официально заключать сделки со всей страной.

- Да разве такое может случиться? - вздохнула Даша. - Веды ни за что не согласятся торговать открыто.

- То есть, обходными путями торговля все же идет? - быстро переспросила обда.

- Ну, а как вы думаете? Конечно, единичные сделки случаются. Но это не зерно или золото, а в основном всяческие научные труды, забавные приборы вроде того, сквозь который можно близко увидеть звезды… Не помню названия, вы понимаете, о чем я?

- Такая трубка со стеклами? Слыхала. Она зовется третьим глазом. Мой знакомый вед очень любит глядеть через нее на звезды. Да, не удивляйтесь, у меня есть знакомый вед. Я ведь обда. И когда приду к власти, сделаю все возможное, чтобы торговля с сильфами не была столь однобокой. Зерно, книги, колдовские приборы - все, что пожелаете, и абсолютно официально. Я предпочитаю строить добрые отношения с соседями, а не воровать их послов.

- Но как вы надеетесь прийти к власти? - удивилась Дарьянэ. - Вы сидите в подвале, из вещей при вас огарок свечи, а из подданных… эта мерзость, - она опасливо покосилась на скелет. - Вам не страшно находиться так близко от мертвого? Я слышала, люди весьма суеверны во всем, что касается вопросов смерти и обрядов погребения.

- Истинный правитель не боится подданных, в каком бы состоянии они не пребывали, - немного надменно ответила Климэн.

Она бесстрашно протянула руку и коснулась желтых от времени костей. Дашу передернуло. Она считала останки чем-то неестественным. Нет, чтобы люди развеивались как все нормальные сильфы! А то придумали, кости какие-то… Может, со временем эти кости и станут водой или землей, как сильфы становятся ветром, но уж очень процесс неприятный. И запах при этом, говорят…

- Вы очень смелая, - робко заметила Дарьянэ.

- А еще я всегда добиваюсь своего, - невозмутимо добавила обда. - То, что я здесь оказалась - не более чем досадная случайность. Или же часть замысла высших сил, которые, как известно, суровы и любят давать жестокие уроки. Скоро я окажусь на свободе, а в ближайшие годы - завоюю власть. И надеюсь, наши отношения с Холмами будут столь же милы и безоблачны, как эта несомненно приятная для меня беседа.

- О, я тоже очень на это надеюсь! - закивала Дарьянэ. - С вами приятно говорить и вообще иметь дело. Если бы я только смогла выбраться отсюда!

Черные глаза снова как-то странно блеснули, но сильфида не посчитала нужным присматриваться. Скорее, это все из-за дрожащего света, какой давал огарок. Кстати…

- Неужели люди Ордена оставили вам свечу?

- Не мне, а ему, - Климэн кивнула на скелет. - Я достала эту свечную четвертушку из его рук.

- А зажгли как? Или у него и огниво при себе было?

- Нет, огниво уже было при мне. Согласитесь, это символично: все без исключения люди Принамкского края вверяют мне свечи и сердца, чтобы я зажгла огонь и надежду.

Обда говорила это с явным самодовольством, но у Даши создавалось стойкое ощущение, что собеседница имеет на него право. И что Климэн уже зажгла надежду во многих сердцах.

- Вы не знаете, чей это скелет?

Климэн покачала головой.

- У нас ходят слухи, что где-то под зданием Института замурован его зодчий, хотя сомневаюсь, что это действительно так.

Они немного помолчали. Даша все пыталась представить, каково это: тихо умирать в подземелье, зная, что никто не придет и не спасет, что надежды нет и быть не может, а единственный свет, который еще дозволено видеть воспаленным от сумрака глазам, сосредоточен на фитильке огарка свечи, тающего быстро и неотвратимо, капающего горячим воском на холодные, продрогшие до костей руки… Представлялось, увы, слишком хорошо.

- Как вы полагаете, - неожиданно спросила обда, - захотели бы Холмы со мной дружить?

- Я думаю, что… - начала было Даша, но ее слова прервал чудовищный лязг и грохот. Создавалось ощущение, что в подвале крокозябры мечут чугунную икру.

Климэн вскинулась, что-то быстро просчитывая и соображая, а потом подхватилась, ногой загасила огарок, схватила сокамерницу за шиворот и оттащила к дальней стене, заставляя вжаться в холодные заплесневелые камни.

- Что происходит, что вы себе позволя…

- Тихо. Думается, это за мной. И дверь сейчас будут ломать.

Предчувствия обду не обманули. Что-то загудело, дверь с той стороны ярко осветилась желто-красным, а затем ее буквально смело и расплющило бронированным передом тяжеловика. Даша взвизгнула, настолько страшно и нелепо все это выглядело: подземелье, темень, скелет у стенки и здоровенный тяжеловик, извергающий пламя. Очевидно, визг пришелся точно обде в ухо, потому что она отпихнула сильфиду подальше, с раздражением бросив несколько незнакомых и явно непереводимых словечек по-принамкски.

Тем временем в недрах порыкивающего тяжеловика началось активное движение. Крышка бокового люка чуть приоткрылась, создавая крохотную щелочку, в которую смог бы пролезть в лучшем случае комар, и то без крыльев. Больше открыть не получалось: мешала недоломанная стенка. Зато звук через щелочку проходил прекрасно, поэтому до узниц донеслась забористая Тенькина брань, а вслед ей - возмущенный Герин баритон:

- Следи за языком, тут вообще-то благородная госпожа сверху! Ристя, куда ты нас завела, духов лесных тебе в… гм…

- Эта госпожа, которая сверху, отдавила мне каблуками правый глаз! Я ее благодарить, по-твоему, должен?! - у колдуна голос был более высоким, тихим, вдобавок Тенька имел привычку говорить немного в нос.

- Я не нарочно! И не вижу ничего, темно! Тенька, дай еще огня!

- У тебя в голове ушная сера вместо мозгов? Если мы по интересненькой случайности заехали, куда надо, я же вашу обду к ядреным крокозябрам спалю!

- А чего тогда Гера спрашивает?

- Спрашиваю, потому что ничего не вижу, кроме твоей… гм… Ты же смотрящий, должна ориентироваться!

- Да как здесь вообще можно ориентироваться? И не смей там пялиться на меня!

- Ристь, да тут больше не на что… Ты своим задом весь обзор загородила.

- Тенька! Я же велел тебе быть повежливей!

- А не пошел бы ты со своей вежливостью…

- Куда? - угрожающе.

- Туда! Я из-за твоей драгоценной Ристи без глаза остался… Уй! И без носа. Эй, благородная госпожа, попридержи свои каблуки!

- А ты люк откроешь, наконец?!

- Я пытаюсь! Тут так интересненько получилось… Его заклинило. Может, верхний попробовать?

- Сами пробуйте, я понятия не имею, как его открывать!

- Там слева есть такая лямочка. Потяни ее на себя, а потом…

В тяжеловике что-то обрушилось. Последовала очередная порция брани.

- Тенька, заткнись! Ристя, лямочка СЛЕВА!

- Тут их вообще три…

- Посмотрел бы я, как ты реагируешь, если на тебя в темноте неожиданно падает горелый пыльный мешок и бьет пряжкой по больному глазу!

- Не пряжкой, а “змейкой”, и не мешок, а Курькина запасная форма… Ристя, самую-самую левую! И откуда там три?

- Да не три, их вообще уже пять… Ой, шестую нащупала…

- Высшие силы, откуда столько?! По плану вообще всегда одна была! Тенька, залезь посмотри, я сейчас подвинусь…

- Я-то залезу, но пусть эта благородная госпожа для начала куда-нибудь денет ее треклятые каблуки! Я уже чувствую, как они мне в челюсть нацелились.

- Куда я их дену, тут тесно, как в могиле!

- Какое точное, интересненькое и, главное, оптимистичное определение…

- Тенька, не паясничай, не смешно!

- Отодвигаю…

- Ай! Куда двигаешь, курица?!

- А кто-то мне говорил, что при благородной госпоже нельзя выражаться…

- Я не выражаюсь! Кем надо быть, чтобы двинуть каблуком в… гм… Тенька, лезешь?

- Уже наверху! Ух, как интересненько тут все устроено…

- ТЕНЬКА! Лямочку нашел?

- Ага! Ага-а… Гера, не хочу тебя расстраивать, но…

- Что еще?

- Тут их двенадцать… И все по левому боку.

- Вы там свихнулись оба? До одного считать разучились? В могилу меня сведете, притом в настоящую! Ристя, лезь на место Теньки, сейчас я сам наверх поднимусь.

- А почему я?

- Потому что если на место вернется колдун, мы наверху с твоей… гм… не разминемся.

Снова загремело, зашуршало и заругалось - происходила очередная рокировка.

- Где там ваша дюжина лямочек?

- Да вот, чувствуешь?

- Идиоты! Об тучу стукнутые! Это не лямочки! Это шнуры зажигания, и их не двенадцать, а тридцать девять!

- А где тогда остальные двадцать семь?

- Вот и разыскивай, пока я буду люк открывать!

- Интересненько это все же сильфы придумали…

Наконец крышка верхнего люка открылась. Видимо, Гера вылез в полный рост и излишне поспешно, потому что послышался глухой удар светлой благородной головы о темный заплесневелый потолок, а затем - сдавленное восклицание в лучших Тенькиных традициях.

- Клима, ты здесь? - это было сказано с надеждой, вполголоса.

- Здесь, здесь, - почти насмешливо сообщила обда. - Вы ничего умнее придумать не могли?

- Мы пытались! - жизнерадостно отозвался Тенька. - Но никто не хотел возиться с трупом.

- Вы еще и убили кого-то? - это прозвучало скорее удивленно, чем возмущенно.

- Не-а. План был настолько жестокий и неинтересненький, что проще и действенней оказалось спереть тяжеловик.

- Одолжить!

- Да, Гера, извини, как я мог оговориться! Конечно, одолжить.

- Клима, как ты? - Гера предпочел игнорировать язву-колдуна. - Не ранена? Сможешь залезть в тяжеловик?

- Все в порядке. Вас там трое? Со мной тут еще посол соседней державы, и тоже на правах пленницы. Мы должны взять ее с собой.

- Так Теньке все-таки не примерещилась сильфида?

- Нет, - обда решительно взяла Дашу за руку и повела к тяжеловику. - Запихните ее как-нибудь, все же не Ристинка, поместится.

- А что опять я?!

- Ничего, - отрезала Клима, запрыгивая вслед за Дарьянэ в квадратное отверстие люка и закрывая за собой крышку. - Все по местам, Ристя, прикрой там сбоку. Сколько осталось горючего и зарядов?

- Полно! Еще и запас есть, - отчитался Гера.

- Хоть тут догадались. Так, пререкания закончили. Я смотрящий, Гера ведет, Тенька стреляет, Ристя с Дарьянэ сидят на месте командира и молчат. Всем ясно? Поехали!..

========== Глава 16. Побег и реликтовое животное ==========

Разбейте сталь моих оков,

Верните мой доспех.

Пусть выйдет десять смельчаков,

Я одолею всех.

Р. Бернс (перевод С. Маршак)

В грохоте и лязге крошились ступени под рифлеными колесами, по броне стучала осыпающаяся со стен облицовка, пахло сажей и горелой ржавчиной - тяжеловик медленно взбирался по крутой подвальной лестнице. Тенька бранился, Дарьянэ пищала молитвы Небесам, Гера молчал сосредоточенно, а Ристинка - истерично.

Клима тоже молчала, хотя ей была охота ругаться и молиться одновременно. Вот скажите на милость, великие высшие силы, кто забирается в подвалы на тяжеловиках?! А если уж иного выхода нет, что мешает пригнать по очереди два тяжеловика, сославшись на какой-нибудь приказ руководства. Один громит подвал, тратя горючее, затем спасители и спасенные быстренько поднимаются пешком и садятся во второй. Так выйдет куда быстрее, да и меньше шуму, чем битый час затаскивать эту махину наверх, сворачивая рычаги управления и ломая лестницу.

- Огонь! - приказала обда, и тяжеловик выплюнул средних размеров столп огня.

На мгновение стали видны кривоватые темные ступени, уходящие наверх, закопченный мрамор стен и одинокий скособоченный держатель для факела по правому борту.

- Там еще далеко?! - вопросительно проорал Гера, налегая на рычаги. Приходилось прикладывать немало усилий, чтобы тяга в колесах не пропала, и тяжеловик не скатился к подножию лестницы. Никто иной, кроме многократного победителя соревнований, в том числе и силовых, с этой задачей справиться бы не сумел.

- Поднажми! - ушла от ответа Клима. Далеко. Неровный прямоугольник выхода еле маячил где-то наверху, до него еще многие метры тяжелого пути.

- Когда выберемся, веди через главный холл! - крикнул Гера, с силой выталкивая воздух сквозь зубы. Должно быть, побурел весь от натуги, но во тьме не видать. - Боковой коридор слишком узок!

- Поняла! Еще огня!..

В реве мотора и грохоте рушащихся стен, окутанный пламенем и искрами, местами докрасна раскаленный, местами черный от копоти, тяжеловик, наконец, выехал из подвала на первый этаж. Взвизгнули колеса, оборвался один из шнуров зажигания, внутрь просочился едкий запах копоти. Клима распахнула люк и высунулась по пояс, командуя:

- Направо! Теперь прямо, полный вперед! - она краем уха уловила какие-то неприятные булькающие звуки. - Кто там смеет задыхаться?

- Сильфида твоя! - недовольно отозвалась из недр тяжеловика Ристинка.

- Как же они сами в этих штуковинах ездят, если задыхаются? - проявил любопытство Тенька.

- Они и не ездят почти, нам все продают, - просветила бывшая благородная госпожа, хорошо знакомая с сильфийским бытом. - Или открывают оба люка. И дым внутрь не пускают!

- Ты так говоришь, словно в этом Клима виновата! - взвился Гера.

- Всем молчать! - рявкнула обда, мигом восстанавливая дисциплину и хрупкий мир.

В коридоре начали попадаться люди. Заспанные, в орденском обмундировании, в форме или в ночном белье; наставники, воспитанники и какие-то незнакомые, наверняка конвой госпожи “посла”. Удивленные, озлобленные и даже испуганные лица проносились у Климы перед глазами. И от вида этих лиц в предвкушении замирало сердце. Ее люди. Ее народ. Скоро все будет по-другому!

Между тем народу становилось все больше. Пока люди расступались, не рискуя преграждать путь несущемуся тяжеловику, но долго ли продлится их бездействие? Еще до того, как они выехали в холл, едва не своротя при этом центральную лестницу, Клима знала, что увидит.

Толпа.

Все же они выбирались слишком долго и громко, чтобы успеть проскочить незамеченными. И теперь на неведомый шум сбежался почти весь Институт. Ехать по головам? Учитывая, что треть из воспитанников, находящихся здесь, присягнула ей на крови? Никогда.

- Стой, - приказала Клима, и Гера медленно, с натруженным скрипом отпустил рычаги. По случайному стечению обстоятельств тяжеловик замер в точности под золотым знаменем обды, которое так никто и не снял.

Клима оглядела толпу. Она снова чувствовала ниточки, за которые можно тянуть, чтобы управлять всеми, кто здесь собрался, и ее переполнял сумасшедший азарт. Говорят, что-то подобное чувствуют талантливые досколетчики в небе. Стихией же обды была толпа.

- Дай мне нож, - быстро шепнула она Гере, а когда в протянутую ладонь ткнулась простая деревянная рукоятка, выпрямилась, вылезая из люка больше, чем наполовину, задрала рукав и громко произнесла, каким-то чудом перекрывая шум и восстанавливая тишину: - Для тех, кто еще не знает: я - Климэн Ченара, новая обда Принамкского края!

Ножик был маленький, перочинный, но им вполне можно было зрелищно процарапать чуть повыше запястья заветный знак, изображенный на знамени выше: горизонтальная полоса перечеркивает три вертикальных. Едва была проведена последняя линия, кровавые порезы ярко засияли. Клима продолжила:

- Высшие силы избрали меня, чтобы Принамкский край процветал в единстве и достатке! Орден не хочет мира, он хочет войны. Я желаю прекратить войну и смерть. Все, кому противно убивать своих же соотечественников, кто хочет пахать землю и сеять хлеб, кто мечтает любить, растить детей, не боясь, что их убьют на войне, кто ценит мирное небо над головой - встанут под мои знамена!

И не важно, что самонадеянные речи говорила семнадцатилетняя девчонка в измятой форме, с лицом, измазанным кровью и копотью. Никто сейчас не замечал этого. Люди слышали твердый голос, видели, как полыхают черные глаза, отражая зеленоватый свет порезов. Вдобавок, свое дело сотворили слухи, последнее время гулявшие по Институту. Неуловимую обду больше уважали и побаивались, чем ненавидели, Клима хорошо постаралась, создавая себе репутацию.

- Почему война не прекращается уже пятьсот лет? Да потому что никто, кроме обды, не сможет править всей нашей огромной державой, всем Принамкским краем! Но - я вернулась! Дар высших сил в моей крови, и война будет окончена! Наши отцы и деды не видели мира, вы же увидите его, вы будете жить в едином, богатом государстве, потому что я сказала так! Я сказала - и я сделаю, ибо я обда, и выполнять обещания есть мой долг! Орден пытался меня остановить, но вместо того, чтобы гнить в сыром подвале, я свободна, я здесь и говорю с вами! И так отныне будет всегда: обда Принамкского края вернулась, и эта обда - я! Да здравствует единство нашей родины!

И толпа подхватила ее крик. Первыми - те, кто присягал ей, затем прочие воспитанники и даже многие наставники. Клима продолжала говорить, взывать, размахивать руками, а люди слушали и повторяли ее слова. Таков был талант обды, дар высших сил.

- …И бесславно погибнет всякий, кто пойдет против меня! Против высших сил! Против своей родины, свободы, против мира и всего человечества! Нет пощады тем, кто против обды!

- Нет пощады! - повторила толпа.

Многие даже не осознавали, что сейчас кричат, не понимали смысла слов, которые разожгли в сердцах экстатический огонь. Много позже, оставшись наедине со своими мыслями, слушатели смогут все осознать, а некоторые даже устыдятся. Но не сейчас. Сейчас толпой владела воля обды.

- Мое знамя! - Клима указала наверх. - Золото и пурпур, истинные цвета Принамкского края! Его не забыть, не затоптать, оно не горит, потому что само соткано из огня, из солнца и новой надежды, надежды на мир, процветание и единство! Наш герб - это формула власти, моя клятва быть верной вам и стоять до конца за верных мне! А это, - она показала придуманный ею несколько лет назад жест: указательный палец левой руки наперекрест трем пальцам правой, - мой знак. Запомните его, потому что вскоре на главной площади столицы единого Принамкского края в небо взметнутся тысячи рук, изображая его!

Разумеется, где-то в толпе были и директор, и наставница дипломатических искусств, и многие другие, включая даже толстую ключницу. Но никто из них не отважился сейчас подняться на тяжеловик и возразить обде. Во-первых, обаяния с красноречием не хватит. А во-вторых, науськанная толпа даже слушать не станет - сметет и затопчет, а то и вовсе порвет на клочки. Во время долгой речи Климы в рядах ее врагов воцарилось ошеломленное смятение. Такого от посредственной летчицы с девятого года не ожидал никто.

- А теперь я покидаю Институт, - хотя все эти события изрядно вскружили тщеславную голову обды, она все же не потеряла ее окончательно и понимала, что смятение не продлится вечно, а значит, пора закругляться и с достоинством отступать. То есть, поскорей делать отсюда ноги. - Я никогда не забуду прекрасные дни, которые провела в этих белоснежных стенах, не забуду наставников и наших ласточек летчиц. Институт - не зло, зло те, кто сверг обду, кто начал и продолжает войну. И я ухожу, чтобы это прекратить. Да здравствует единый Принамкский край!

- Да здравствует обда! - раскатистым эхом подхватила толпа.

Клима дала пинок сидящему внизу Гере, надеясь, что тот все слышал и поймет правильно.

- Вперед! - скомандовала она сразу для всех, одновременно задавая направление “правой руке” и намечая народу курс на мирное будущее.

Тяжеловик затарахтел, заскрежетал, двинулся с места. Люди расступались, Клима все стояла, гордо выпрямившись, и в ее черных глазах отражались лица тех, кто пойдет за ней до конца, и тех, кто думает, что сумеет ей противостоять. Бледная, но решительная Выля, сплетница Гулька с широко разинутым ртом, рыжая восьмигодка и ее неглупая подружка Лейша Вый, неразлучная троица: Нелька, Вапра и Кезар, тихоня Арулечка с экзальтированным блеском в глазах, багровая от гнева толстая ключница, наставница дипломатических искусств с перекошенной рожей, пребывающая в смятении наставница полетов, совершенно невменяемый на вид директор…

Обда успела юркнуть вниз и захлопнуть крышку люка в самый последний момент, когда тяжеловик, круша стекло и деревянные рамы, покинул Институт по-сильфийски - через ближайшее окно.

***

Тенька начинал склоняться к мысли, что понимает, почему ведские власти отказываются иметь дело с сильфами и их техникой. Ладно, доски, об их полезности для общества еще хоть как-то можно поспорить, но тяжеловик - это же форменное издевательство над человеческой природой. И над сильфийской тоже, если, по словам Ристинки, сильфы на тяжеловиках почти не ездят. При суммировании выводов получалось, что эти обитые броней штуковины, полные дыма и огня - издевательство над природой в принципе.

Сильфида уже не кашляла и не задыхалась, только тоненько сипела. Теньке казалось, она уже давно без сознания. А сам он держится лишь потому, что некоторые результаты его не самых удачных экспериментов порой воняли еще сильнее и мерзопакостнее. Чего только стоит здоровенный кусок измененной серы, оставленный “доходить до кондиции” на солнышке и позабытый дня на три.

Как назло, Тенька сидел у самого источника дыма: тоненькая надорванная трубочка чадила почти перед его носом. Поэтому за четыре с половиной часа поездки колдун надышался больше остальных. Вдобавок, его, непривычного даже к простой езде в карете, основательно растрясло, до малиновых крокозябриков перед глазами. Упомянутые глумливо щелкали хвостами и расползались по блестящей полированной ручке, за которую надлежало дергать при выстреле огнем. Тенька даже дернул раз, надеясь таким образом их согнать, за что спутники на него почему-то наорали. Можно подумать, им нравится, когда по тяжеловику малиновые крокозябрики скачут!

Они остановились по простой причине - закончилось горючее. Требовалась дозаправка.

- Тенька, открывай боковой люк! - велел Гера.

- Куда открывать? - не понял колдун, тщетно пытаясь прихлопнуть особо наглого и румяного крокозябрика.

- Наружу! Все тебе шуточки!

- Нет люка, - рассеянно отмахнулся колдун, стуча по стенке кулаком.

Пока они препирались, Клима распахнула верхний люк и первой вылезла наружу. Затем через все тот же верхний люк вытащили бесчувственную сильфиду. Третьей тяжеловик покинула Ристинка, а следом - Гера. Потом засунул голову обратно.

- Ты здесь что, поселился? Давай, помогу выбраться, совсем тебя в дальний угол затолкали эти девицы.

Тенька кивнул, схватился за предложенную руку и вскоре оказался на свежем воздухе, которым с непривычки едва не задохнулся. Тяжеловик стоял на опушке по-утреннему голубоватого леса. Приятно шелестели серебристые листики осин, в траве виднелись крупные белые цветы, всегда раздающие свой свежий запах на изломе лета. Звенели в туманных прогалинах прячущиеся от зноя комары, стучал о чем-то в глубине чащи дятел. Здесь, в низине, опушку огибал тоненький мелкий ручеек, берега которого поросли особенно высокой и густой травой, на бархатных темно-зеленых стрелах которой беззвучно танцевали легкие радужные стрекозы. Колеса тяжеловика были мокрыми, очевидно, ручеек пришлось “форсировать”.

- Какой-то ты зеленоватый, - нахмурился Гера, мельком глянув на колдуна, и полез обратно в тяжеловик, за вещами.

Достал пару походных мешков с самым необходимым, зеленую врачевательскую сумку и объемистый угловатый узел из белой казенной простыни. Тенька обратил внимание, как ловко Гера орудует своей дюжиной щупалец, словно они всегда у того были вместо рук. Хотя, подозрительные какие-то щупальца, особенно если на них через колдовской прищур глянуть…

Подошла Клима. Она уже успела смыть холодной проточной водой кровь, грязь и копоть с лица. Жаль только, что так же нельзя было поступить со следами побоев. Били Климу не сильно, так, для острастки, но распухшая щека, синяк под глазом и расквашенный нос (который от этого казался еще более длинным и горбатым) краше от этого не выглядели.

- Что здесь у тебя? - спросила Клима у “правой руки”, указывая на узел.

- Не у меня, а у тебя! - с гордостью ответил Гера. - Выля залезла в твой тайник под кроватью и все сюда выгребла. Даже книги!

- Надеюсь, она понимала, что при ином раскладе я открутила бы ей голову?

- Клима! - воскликнул “правая рука”. - Это же для твоего блага! Выля даже не смотрела ничего.

- Еще бы она при этом смотреть вздумала, - проворчала обда, забирая узел.

Потом Гера внимательнее глянул на Теньку и уточнил:

- С тобой и правда все в порядке?

- Кажется, у меня галлюцинации, - печально вздохнул Тенька. - Иначе с чего бы я не чувствовал естественные свойства твоего правого третьего щупальца?

Гера сначала как-то совсем странно на него посмотрел, а потом вдруг начал похлопывать по щекам, приговаривая:

- Ты сейчас дыши поглубже, легкие проветрятся… И сядь. Ага, вот сюда, прямо на траву. Ристя, подойди-ка, Теньке плохо!

- А сильфиде еще хуже, - буркнула раздраженно бывшая благородная госпожа, тщетно водя под носом дочери Небес палочкой с какой-то модной нынче вонючей настойкой, чтобы в себя пришла. Но сильфида оставалась глуха к нововведениям современной медицины.

Гера все что-то говорил и говорил, но Тенька его не слушал, сидя на траве и отрешенно разглядывая копающуюся в простынном узле обду. Вернее, не столько обду, сколько огромные ветвистые рога, растущие прямо из ее головы. И думал, что это закономерно, и нечего было Климе пить столько чужого молока…

- Тенька! Тенька! Посмотри на меня! - присоски на Гериных щупальцах сочно чпокали перед самым носом, но лицо товарища отчего-то расплывалось.

- Ай, уйди куда-нибудь, - вед мотнул головой, и в ней мелодично зазвенело.

- Тенька! Сколько пальцев видишь?

- Гера, ты свихнулся? Какие пальцы могут быть на щупальцах… Хо-хо, розовенькое прорастает! Интересненько это ты придумал… А где Выля? Я ей забыл сказать… Вот умора, я забыл, что именно забыл ей сказать!

“Правая рука” ненадолго куда-то исчез, а потом вернулся с целым котелком холоднющей воды, которую тут же с чего-то выплеснул Теньке в лицо. От воды колдуну сделалось дурно, на небе проросла молодая зеленая травка, а потом появился огромный малиновый крокозябрик и, гнусно ухмыляясь, погасил свет во всем мире целиком и в самом Теньке персонально.

***

Таиться здесь было не от кого, поэтому Клима развязала простыню, расстелив ее на плоской бронированной крыше тяжеловика, и принялась пересчитывать свои богатства. Самое ценное - диадема власти в квадратной коробке из плотной бумаги. Девушка осторожно достала ее, осмотрела со всех сторон: не помялась ли. Но нет, диадема хорошо перенесла это сумасшедшее путешествие. Велико было искушение надеть ее на голову прямо сейчас. Клима знала от колдуна, что обды всегда коронуют себя сами. Это на Верховного среди белоснежных колонн, убранных изумрудной повителью, возлагает высокую филигранную корону из чистейшего серебра избранная специально для этого сильфида, наиболее искушенная в магии воздуха, говорящая с Небесами. Обда же приходит за властью сама. Испокон веков так повелось. Прежняя обда оставляла кулон и диадему на подушке у трона, или их снимали с мертвого тела и клали туда же. Потом собирался народ - по такому случаю в убранный пурпуром и золотом дворец приглашали всех желающих. Народу набивалось битком, оставалась лишь узенькая дорожка до трона. Обду наряжали в белое, тем самым показывая ее чистоту перед высшими силами и людьми Принамкского края. Она выходила сперва на главную площадь многострадального ныне Гарлея, а тогда - золотой шкатулки, столицы Принамкского края, а затем пешком шла во дворец. Обду осыпали цветами красной сирени и золотистым зерном, ей под ноги бросали шелковые платочки с написанными желаниями. Верили, что если букв желания коснется нога избранницы высших сил, слова обретут суть и форму, воплотятся в жизнь. Тенька, рассказывавший Климе все это, говорил, мол, обычные суеверия, у обды сбывается лишь высказанное вслух. Но ведь пошла отчего-то традиция!

Войдя в тронный зал, обда подходит к подушке, на которой для нее оставлены символы власти. Сначала надевает кулон, затем - диадему. Обычно к тому моменту на оборотной стороне кулона уже видна вся формула власти, а колдунами проведены необходимые ритуалы. Обда поворачивается к народу и говорит речь. Иногда, по желанию, обды зачитывали свою формулу вслух, но обычно она была слишком сокровенна для широкой публики. После обда садилась на трон, и во всем Принамкском крае начинались гуляния. Первый день гуляний в честь новой обды часто совпадал с последним днем траура по предыдущей.

И вот сейчас, держа диадему в руках, Клима представляла, как надевает ее. Она бы разделась до белой нижней сорочки и пешком вышла на середину опушки. Это будет началом ее столицы. Цветы и колосья сами лягут под ноги, склоняясь перед избранницей высших сил. А платочки… Не можно ли счесть платочками те сотни ленточек, что вязали в честь нее на балюстраде институтской лестницы? Ведь каждый узел - желание мира и воцарения обды. Клима наденет диадему, и кулон обретет письмена, и обда непременно зачитает их вслух, в знак своей честности перед соратниками. Лес станет ее дворцом, моховая подстилка - троном, а птицы сложат тысячи хвалебных песен, разнося их по всем уголкам Принамкского края…

Вдоволь намечтавшись, Клима бережно сложила диадему власти обратно в коробку и перевязала бечевкой. Нет. Не будет у новой обды столь легкого пути и столь беспечной коронации. Через пот, кровь и слезы, через бои, предательства и интриги - в истинную столицу. В Гарлей. Только там Клима, как и многие обды до нее, покроет волосы диадемой власти. На меньшее она не согласна. О меньшем можно позволить себе лишь помечтать.

После коробки с диадемой Клима выпутала из простыни инкрустированный перламутром кинжал, который она все эти годы брала на встречи с новыми сторонниками. Теперь нечего его прятать, тем более, оружие не повредит. Клима повесила ножны с кинжалом на пояс.

Бумаги, бумаги… Очень ценные, надо сказать, бумаги: исторические сводки, законы обд, старые торговые договора с Холмами (по которым выходит, что до гражданской войны в Принамкском крае сильфы у себя откровенно бедствовали), летопись времен последней обды… Непонятно, каким образом это все затесалось на полки институтской библиотеки. На самые дальние, надо сказать, если бы не Климино везение вкупе с безошибочной интуицией, она бы ничего там не нашла. Клима думала, что никогда уже не узнает, кому обязана появлением в библиотеке этой стопочки бесценных бумаг. Может, кто-то из прежних воспитанников тайно интересовался прошлым своей страны, а выпускаясь просто оставил все это тому, кто придет после. Или конфисковали у какого-нибудь веда, перепутали описи и вместо орденского архива или обычного костра отправили в библиотеку Института.

Была среди старинных свитков и новая на вид бумажка - обычный тетрадный лист, рыхлый, сероватый, с казенным штампом в уголке. Лист сплошь был исписан Климиным почерком, острым и летящим: имена, фамилии, буковка в скобках - вид отделения. Список членов тайной организации. Экземпляр десятый по счету. Предыдущие устаревали, переписывались набело, а потом уничтожались. Такой список до недавних пор был только у Климы, а теперь еще и у Выли.

Носовой платок с незатейливой вышивкой крестиком - покойная мама вышивала для отца, а Клима просто стащила из дома на память. Раньше в платок был завернут медный кулон с письменами, теперь же он постоянно висит у обды на шее.

Казенный, как и простыня, чулок. Детский, но застиранный и растянутый доневозможности, а потому огромный, и Гере сейчас велик будет. Весь в заплатках - и не подумаешь, что внутри ценности. Между тем чулок играл роль кошеля - в нем Клима хранила золото, вырученное на авантюре с ложками. Но помимо золотых монет в чулок затесалась одна серебряная. Клима так и не потратила ту старинную монету, которую ей дали еще дома, провожая в Институт. Теперь Клима знала, что на монете изображен профиль предпоследней обды Принамкского края. Это было не слишком сложно выяснить, только и надо, что сопоставить даты. Монете оказалось пятьсот с половиной лет.

Клима хмыкнула, пересчитывая золото. По нынешним ценам этого хватит на покупку домика где-нибудь в глухой деревеньке и безбедную жизнь в течение пары десятков лет. Ну, или на год-другой жизни в городе наподобие Кивитэ. В столице, насколько знала Клима, ей пришлось бы потратить все это уже в первые месяцы. Если экономить - в первый год. Негусто. Власть не домик, за чулок золота не купишь. Власти нужна хорошая казна. И что-то подсказывало Климе: казну ей придется добывать самой. По крайней мере, поначалу.

Как раз в тот момент, когда обда припоминала известные ей способы хорошего заработка в больших количествах и пыталась придумать этим способам хоть немного законные аналоги, к ней подлетел взбудораженный Гера и объявил, что Теньке плохо. Вед нанюхался едкого дыма, бредил, а потом свалился в обморок.

- И что ты от меня хочешь? - нахмурилась Клима.

- Скажи Ристе, что сильфида подождет! - воскликнул Гера. - Она и так не развеивается, а у меня друг умирает! И у тебя, кстати, тоже.

- С чего ты взял, что Тенька именно умирает? - уточнила обда, поворачивая голову в сторону лежащего на травке колдуна. Выглядел тот и впрямь неважно.

- У него дыхание прерывистое, холодный пот на лбу выступил, - принялся перечислять “правая рука”. - Клима, да не стой же столбом, прикажи ей, обда ты или нет? Может, тебя послушает.

- А дым этот ядовитый вообще? - Клима с сожалением завязала простыню в узел и подошла к Теньке, присаживаясь рядом на корточки. Интуиция подсказывала, что Гера в очередной раз преувеличивает.

- В таких количествах дышать им еще никто не пробовал! Да чего же ты медлишь?!

- Ристя, - спокойно позвала Клима, - что тут можно сделать?

- Откуда я знаю? - с раздражением отозвалась бывшая благородная госпожа. - Мы этот раздел отравлений еще не проходили. А сильфийские газы вообще малоизучены.

- Тогда зачем ты квохчешь над Дарьянэ? Да, запомните, нашу сильфиду зовут Дарьянэ Эр, и она утверждает, что является послом Холмов.

- А на самом деле? - Гера уже научился замечать подвох там, где хотела Клима.

- Разведка, полагаю, - тихо сказала Клима, чтобы лежащая в двадцати шагах сильфида ее ненароком не услышала, если придет в себя. - Поэтому не мешай мне с ней разговаривать. И если мои слова покажутся тебе не слишком правдивыми, не ори об этом на всю округу. В политических целях. Ясно? - и громче, чтобы слышали все, даже притаившийся под пеньком ежик: - Мы обязаны доставить сильфийскую гостью к границам ее государства в целости и сохранности. Так велит мне моя честь и долг дружбы между нашими державами.

- Теньке кто-нибудь поможет, наконец? - напомнил Гера. И шепотом уточнил: - У тебя какие-то далеко идущие планы насчет сильфиды?

- С чего ты взял? - лукаво фыркнула обда.

- Всякий раз, когда ты заговариваешь о чести и дружбе, дело заканчивается осуществлением особенно бесчестного и коварного плана.

- Так, может, я не буду тебя в него посвящать? Или тоже охота влезть?

- Я просто хочу быть в курсе. Ты моя обда, я присягнул тебе на крови, делаю для тебя все, что в моих силах, я помог тебе спастись, сбежал вместе с тобой, я последую за тобой хоть на дно морское! Неужели я не заслуживаю права знать, что ты затеваешь?

- Хочу подружиться с сильфами, - невинно улыбнулась Клима.

Больше Гера от нее ничего не добился.

Несмотря на все ухищрения Ристинки, в конце концов оставившей Дарьянэ в покое и занявшейся колдуном, обе жертвы сильфийского дыма самостоятельно очнулись в течение часа и даже восстановили здравость рассудка. У Дарьянэ слегка болела голова, а Тенька, по его собственному определению, был “словно дрыном поперек башки пристукнутый”. Гера достал из сумки свистнутые из столовой ломти хлеба и впопыхах сорванные в институтском саду крупные румяные яблоки, на поверку оказавшиеся совершенно зелеными и невкусными. Подкрепляясь, беглецы собрались вместе около тяжеловика и принялись строить планы на ближайшее будущее.

- Мы доставим вас к сильфийской границе, - сообщила Клима Дарьянэ. Потом глянула в непонимающие Тенькины глаза и поняла, что сейчас проще перейти на принамкский, все равно сильфида его знает, хотя не говорит. - Она отсюда примерно, - обда сверилась с картой, - в трех днях конного пути. На тяжеловике быстрее, - сильфида с колдуном не сговариваясь насторожились, - но горючего на всю дорогу не хватит, - вздох облегчения. - Поэтому мы будем добираться туда четыре-пять дней, большая часть пути - пешком.

- На тяжеловике поедем с открытыми люками, - объявил Гера. - Так что в пути никто больше крокозябриков не наловит.

- И не надо так на меня коситься, - фыркнул Тенька. - Поглядел бы я, как вел себя ты, если б сидел на моем месте!

- Я бы поменялся с тобой в любой момент, умей ты обращаться с рычагами!

- Так научил бы. Не дурак, пойму.

- Тенька, ты простую лямку от шнура зажигания отличить не можешь, куда тебе за рычаги!

- Я виноват, что эти интересненькие веревки такие одинаковые на ощупь? Шиш с тобой, сиди за своими рычагами. Лучше объясните, куда мы сейчас отправимся, а то я в начале Климиной речи ничего не понял.

Слушая объяснение, колдун задумчиво изучал сильфиду. Потом спросил:

- А она сама уйти не может? Или пусть с нами пойдет, а ее потом сородичи заберут. Это ж нам придется во-от такенный крюк делать, до моей деревни только в следующем месяце доберемся.

- Хоть в следующем году, - с нажимом произнесла Клима. - Мы проводим Дарьянэ Эр до границы, а если потребуется - до дворца Верховного на руках донесем. Ясно?

Тенька внимательно посмотрел обде в глаза, хмыкнул и понимающе кивнул. Чего ж тут неясного. Клима задумала очередную аферу, и лучше не мешать, а наоборот, всячески поддерживать. Потому что аферы обды всегда идут на пользу ее народу. А если не идут - обда теряет силу. Клима же ничего терять явно не собиралась.

И только Дарьянэ не замечала подвоха, громко хрустя зеленым яблоком. Это для уроженцев благодатного Принамкского края они кислые. А неприхотливой сильфиде, пробовавшей дома и что покислее - в самый раз.

Клима между тем потихоньку продолжила дело, которое не завершила в подвале из-за не вовремя вломившихся на тяжеловике соратников.

- Так что, Дарьянэ, согласились бы Холмы со мной дружить? - на этот раз она говорила по-сильфийски.

- А вы хотите просить у нас политического убежища? - Даше очень хотелось выглядеть проницательной. Но рядом с обдой это удавалось разве что Теньке благодаря его дару, и то не всегда.

- Я хочу лишь того, что предложила. Когда я возьму власть, мне хотелось бы иметь много хороших друзей за рубежом. Я ищу мира и не настроена воевать. Тем более, с такой державой, как Ветряные Холмы.

Услышав комплимент в адрес своей родины, Дарьянэ невольно улыбнулась.

- Я не вижу причин, по которым сильфы не могли бы дружить с вами. Тем более, вы хотите торговать и не намерены идти на нас войной.

- А я надеюсь, что и Холмы не развяжут войну со мной.

- С вами? Но с чего бы? - изумилась Дарьянэ. Она уже давно и сильно попала под влияние магнетического Климиного обаяния.

- Не забывайте, что официально сильфы - союзники Ордена, а не обды, - Клима придала своему лицу чрезвычайно печальное выражение. - А я ведь собираюсь разрушить власть Ордена. Вашим соотечественникам это может не понравиться. Они-то не догадываются, что я вернулась и не хочу войны, желаю торговать и могу предложить куда больше товаров, чем Орден. И, разумеется, не стану воровать чужих послов, а напротив, сейчас способствую вашему возвращению на родину.

- Так надо сказать всем на Холмах об этом! - воскликнула Дарьянэ. - Когда я доберусь до своих, то непременно замолвлю за вас словечко. Особенно в том, что касается “честности” Ордена. И про торговлю скажу, это моему руководству тоже должно понравиться.

- О, а вы можете, да? Какая замечательная идея! - ловить сильфиду на слове, Клима, понятное дело, не стала. Все знают, что торговлей между Холмами и Орденом тайно руководят четырнадцатый корпус тайной канцелярии и личный кабинет разведки наиблагороднейшего соответственно.

Ристинка чуть слышно фыркнула. Клима незаметно для сильфиды бросила на нее ледяной взгляд. Больше бывшая благородная госпожа лишних звуков себе не позволяла.

Для Теньки весь этот стратегически важный разговор сливался в бесконечное иностранное “фля-фа-фа”. Поэтому вед лежал на спине, жуя ломоть хлеба, и смотрел в полуденное небо. Погода в этот день задалась совершенно чудесная, ни облачка. Тенька любил вглядываться в сияющую чистоту голубого купола. Юноша представлял, что это такой огромный лист бумаги, на который можно нанести прямо из головы все витающие в сознании расчеты, чертежи и вычисления, притом вертеть их так и эдак одной лишь силой мысли, менять местами, конструировать из мысленных линий целые города, населенные цифровыми обитателями. Иногда, глядя на небо, колдун придумывал такое, что, перенося все это на обыкновенную бумагу, только диву давался.

Другое дело, звездное небо. На нем не порисуешь. Это бесконечный лист, который уже заполнил кто-то прежде. Кто-то бесконечно великий, надо полагать. Звездное небо подлежало кропотливому изучению через третий глаз, а результаты заносились в таблицы и графики. За несколько лет наблюдений Тенька пришел к совершенно ошеломительному для себя выводу, что все в звездных просторах подвержено какой-то определенной закономерности, и если эту закономерность вычислить и сопоставить с земной, то откроются поистине безграничные, как то небо, возможности. В частности, станут реальны путешествия в иные миры через водяное зеркало. Тенька верил, что однажды в зеркале отразится не его собственное лицо, и даже не иноземный пейзаж, а нечто абсолютно нездешнее, захватывающее. И на такое не жалко было положить целую жизнь!

Словом, нет ничего удивительного в том, что мечтательно изучающий небо колдун первым разглядел в голубых высотах несколько крошечных букашек, в которых наметанный глаз без труда различил досколетчиков. А если учесть, что летели они со стороны Института…

- Похоже, нас разыскивают с воздуха, - сообщил вед, запихивая за щеку остатки хлебной корочки.

Все тут же подняли головы.

- Быстро в тяжеловик, - скомандовал Гера.

- Не успеем, нас уже должны были заметить, - возразила Клима. - Хватаем пожитки, и в лес. Тяжеловик бросим здесь. Нас по его следам вмиг отыщут, а пешком есть шанс оторваться, лес густой, с воздуха не обыскать. Ну, чего застыли? Бегом!

Гера и Тенька взвалили на плечи мешки с вещами, Ристинке доверили врачевательскую сумку, свой узел Клима потащила сама. Дарьянэ осталась без пожитков.

- Дайте что-нибудь и мне! Я тоже могу таскать тяжести!

- Ага, а пока мы будем перетряхивать и заново распределять вещи, нас поймают и отвезут обратно в Институт, - съязвила Ристинка. Потом всучила сильфиде лекарскую сумку: - Держите, раз так хочется.

…Когда на опушку рядом с брошенным тяжеловиком опустились скверные казенные доски преследователей, кругом уже не было ни души.

- Надо вызывать подкрепление и прочесывать лес, - сквозь зубы сказала наставница дипломатических искусств, с сожалением убирая ортону: стрелять оказалось не в кого.

- Гиблая затея, - поморщилась наставница полетов. - Пока мы известим, и пока это подкрепление соберется, они куда угодно уйти успеют.

- Вот и будем перехватывать их ближе к концу пути, - решил “коллега” Дарьянэ из орденской разведки. - Одно из двух: либо эти беглецы пойдут в Сильфийские Холмы, либо к ведам. Второе кажется мне более вероятным, хотя им могло взбрести в голову проводить нашу сильфиду. На землях Ордена обда в любом случае не останется, отныне она здесь вне закона.

- А ты считаешь, они не могут разделиться? - уточнила наставница дипломатических искусств.

- Считаю, нет. Сильфида трусовата, она ни за что не согласится путешествовать в одиночку.

Наставнице полетов очень хотелось спросить, зачем вообще понадобилось брать в плен посла дружественной державы, но она благоразумно молчала. Секретность. Притом такая, что даже не знает никто. Хотя, что-то подсказывало ей: скоро узнают. Этой ночью Клима произвела огромное впечатление. Пожалуй, народ Принамкского края скоро и впрямь вспомнит, что такое настоящая обда.

***

Если на опушке припекало, то в чаще царила приятная прохлада. Шумели седые от времени осины. В постоянной тени вековечных дубов рос мох, пахло прелой листвой и грибами. Величавое спокойствие чащи совершенно не вязалось с той спешкой, которую позволяли себе ее невольные гости.

Вела Клима, на одной интуиции. Она шла почти с закрытыми глазами, ухитряясь при этом не спотыкаться о кочки и сучья бурелома, не проваливаться в канавки со стылой водой и сохранять настолько невозмутимый вид, что можно было подумать, будто этот лес тоже присягнул ей на крови и никаких опасностей для своей повелительницы не таит. Тенька доверял Климиному чутью, но в отличие от слепо идущего след в след с обдой Геры, предпочитал все же не расслабляться и запоминать дорогу. Мало ли.

Ристинка шла без восторга, просто потому, что больше ей некуда было идти. Дарьянэ, разинув рот, вертела головой по сторонам и чаще людей запиналась о кочки и проваливалась в ямки. Лес - воплощение высших сил Земли и Воды, а они к сильфам суровы.

Когда редкие нити солнечных лучей, пробивающиеся сквозь зеленый потолок чащобы, поблекли и порыжели, беглецы выбрели на крохотную полянку, заваленную неприятным на вид буреломом и заросшую мелкими синеватыми поганками.

- Все, надо делать привал, - объявил Гера.

Общественность согласно завздыхала. Но не Клима.

- Мне не нравится эта поляна, пройдем еще.

- Почему не нравится? Удобно, тихо, хвороста полно, какой-то водоем неподалеку, судя по признакам.

- Не нравится, и все, - отрезала Клима хмуро. Она тоже устала, хотя не подавала виду. - Чувствую.

- Это смертельная опасность или так себе? - уточнил Тенька.

Обда задумалась. Таких вопросов, притом совершенно всерьез, ей еще не задавали.

- Просто мерзко здесь. Мне не нравится.

- В таком случае, остаемся, - подытожил колдун. - Я согласен на любое нехорошее место, если только это не грозит нам смертью поутру.

- Как хотите, - буркнула Клима, присаживаясь как можно дальше от бурелома, на единственное свободное от поганок место. - Я вас предупредила, не ропщите потом.

- Мы стали бы роптать, заставь ты нас двигаться дальше, - высказал Гера общую мысль.

Обда только пожала плечами. Она чуяла, что очередная ссора может обернуться куда более скверными последствиями, нежели привал на нехорошем месте, и лишь поэтому сейчас согласилась на уступку.

Ристинка, орудуя ногами и палкой, очищала место будущего ночлега от поганок, Тенька отправился за водой, Гера - за хворостом, Дарьянэ послали по грибы и ягоды: что найдет. И только Клима сидела на месте и никакой общественно-полезной работой не занималась. Проще говоря, бездельничала.

- Хоть бы помогла мне, - укорила Ристинка сухо.

- Ты и так справляешься, - снисходительно бросила обда.

- Но с тобой у меня получится в два раза быстрее! Кто говорил, что наша сила в единстве?

- Хорошо, что ты помнишь мои речи. Но сейчас я устала и не хочу тебе помогать.

- Это хамство, между прочим! Ведешь себя, как коронованная! Бери палку и помогай.

- Придержи язык и убирай молча, - негромко, но властно ответила Клима, а ее черные глаза нехорошо полыхнули.

- Кто там опять ссорится? - жизнерадостно донеслось из-за кустов.

Вслед за голосом на поляне объявился и сам Тенька с полным котелком воды.

- Никто, - проворчала бывшая благородная госпожа и заработала палкой с особенным ожесточением, мрачно представляя на месте каждой поганочной шляпки Климину голову.

- Давай помогу, - колдун легко выдернул из бурелома еще одну палку и тоже занялся уничтожением поганок, при этом успевая рассказывать: - Там неподалеку река. Широкая довольно, как бы не Сильфука. Или просто какой-то из основных притоков Принамки. Красивая, розовая такая в тон небу, но берега сильно заросли. Насилу к воде подобрался!

Вернулся Гера с охапкой хвороста, принялся складывать костер. Ристинка, справившаяся с поганками, в изнеможении присела на расчищенное место, а неугомонный Тенька полез исследовать бурелом. Там и тут раздавался резкий в густой лесной тишине хруст ломаемых ненароком веток-гнилушек.

- Вот же охота пачкаться, - брезгливо передернула плечами Ристинка.

- Не так уж тут и грязно! - отозвался Тенька откуда-то из недр бурелома. - Только поганок много и все какой-то зеленью склизкой поросло. Ого-го! Да здесь целый валун! Интересненькая находка!

Колдун возник над особо густым нагромождением веток. С первого взгляда могло показаться, что Тенька чудесным образом парит в воздухе или балансирует на паре тоненьких прутиков. Но если присмотреться, было видно: юноша стоит на чем-то твердом и плотном, крепко завязшем в буреломе.

- Слезь, это плохой камень, - буркнула Клима, не глядя.

- Плохой? - удивился Тенька. - А почему? Вполне себе прочный, ровный даже.

Для верности даже подпрыгнул пару раз.

- Не знаю. Просто плохой. Мерзкий. Его надо разрушить.

- Интересненько получается! Ну-ка, а что ты еще чувствуешь?

- Ничего. Мне не нравится это место, а валун - в особенности. Слезь с этой пакости, она вся в крови.

- Почему в крови? - это уже заинтересовался Гера.

- Да не знаю я, - отмахнулась обда. - Захотелось так сказать. Так правильно говорить.

- Интересненько это ты говоришь! Гера, помоги-ка мне расчистить камень, уверен, оно того стоит.

Но “правая рука” сначала закончил разводить костер, а уж потом присоединился к товарищу. Пока они очищали огромный, почти с тяжеловик размером, валун от веток, склизкого мха и поганок, успело окончательно стемнеть. Поэтому для дальнейшего исследования “интересненькой” находки пришлось запалить сделанный тут же факел.

По форме камень напоминал прибрежную гальку: чуть сплюснутый сверху, округлый по бокам, довольно гладкий, хотя местами порыхлевший от времени. Было видно, что валун когда-то тщательно полировали, но теперь от этой полировки остались одни воспоминания. От центра верхушки к краям расходился десяток выбитых в камне желобков, каждый примерно с два пальца толщиной. Вдоль желобков тянулись ни то надписи на непонятном языке, ни то какие-то заковыристые рисунки: схематичные человечки в разных позах, вполне узнаваемые контуры кленовых листьев и, наиболее часто повторяющиеся - длинные волнистые линии с отростками, напоминающие рогатых многоножек.

- Интересненько это они придумали… - задумчиво пробормотал Тенька, утыкаясь в надписи почти носом. - Вот бы перерисовать…

- Не смей! - рявкнула Клима.

Все это время она сидела неподалеку от костра, а теперь встала и тоже подошла к валуну. Лицо обды искажала такая лютая ненависть, что оба юноши попятились. Но гнев был направлен не на них: Клима вперилась в камень так, словно он был ее злейшим кровным врагом. Девушку трясло от ярости.

- Да что с тобой? - не на шутку разволновался Гера.

- Тенька, немедленно уничтожь эту дрянь, - прошипела Клима. - Ты говорил, что умеешь крошить камень, раскроши его, а прах развей по ветру! Чтобы даже тени этой сволочи не было в моей стране!

- Обда стукнулась об тучу, - вполголоса прокомментировала Ристинка, но встревать не стала.

- При чем тут страна? - недоумевал Гера. - Ты можешь объяснить?

- Нет! - Клима едва ли не бесновалась. - Уничтожь, разбей, ненавижу, ненавижу!

Она изо всех сил саданула по камню кулаком, разбила костяшки в кровь, но даже не заметила этого. Черные глаза обды метали молнии. Тенька еще раз обошел с факелом вокруг валуна, задумчиво поскреб ногтем по желобку. Прищурился.

- Тут какие-то интересненькие примеси, не могу понять… - взгляд колдуна упал на капельку Климиной крови, оставшейся на камне. - …И они идентичны… Ребята, интересненькая новость: по этим желобкам когда-то текла человеческая кровь!

- Жертвенник? - переспросил Гера. - Кому? Для чего?

- Эти интересненькие мохнатые загогулины и реакция Климы наталкивают меня на вывод, что здесь когда-то было капище приверженцев культа крокозябры. Кровавого и беззаконного.

- Чего-чего? - разинул рот Гера. - Крокозябрам поклонялись?

- Еще как! - заверил Тенька. - Многие тысячи лет назад, до обд. Вы что, никогда не слышали об этом? Даже Клима?

- Я знала, что когда-то крокозябр в лесах водилось много, и их почитали, - Клима с большим трудом держала себя в руках.

- Не то слово! - кивнул Тенька. - Культ крокозябры был одним из самых распространенных в Принамкском крае, да и на Холмах немного. Им приносили множество жертв, в основном человеческих. Но и сильфам тоже, говорят, пускали кровь в угоду крокозябрам.

- Они ж развеиваются, какая с них кровь? - заинтересовалась Ристинка.

- Сперва выпускали по капле, а потом добивали, - пояснил Тенька. - Ну, вы даете. Таких вещей не знаете! Потом высшие силы ниспослали Принамкскому краю обду с ее даром. И обда этот культ истребила. То ли конкуренции не хотела - все же культ крокозябры враждебен и противен культу высших сил, то ли они ей чем-то лично досадили.

- И то, и другое, - пробормотала Клима. - А кто спросит, откуда я это знаю - убью! Тенька, уничтожь камень!

- Да ты что! Он, наверное, последний на весь Принамкский край остался! Это же реликвия! Память предков. Его нельзя трогать. Лучше обнести заборчиком и изучать.

- Ты уничтожишь этот камень, - сквозь зубы приказала обда. - Принамкскому краю не нужна такая реликвия. Я желаю, чтобы от культа крокозябры не осталось даже памяти людской. Прахом, прахом все! Слышишь, Тенька? Прахом!

- Ладно, - нехотя сдался колдун. - Отойдите все. Сейчас определю набор веществ, степень ветхости разложу на модуль устойчивости, распределю вектора переменных…

Бормотание из опечаленного стало деловитым: вед полностью ушел в себя и любимое дело.

- А где сильфида? - вдруг вспомнил Гера. - Она ушла за грибами еще раньше меня. Темно совсем, не заблудилась ли?

Клима, все еще полыхая взглядом, плюхнулась на землю у костра и протянула руки к пламени, согревая пальцы.

- Вот иди и поищи.

- Понял, инициатива наказуема, - фыркнул Гера и уже собрался отправляться на поиски, как из чащи донесся истошный девичий крик.

А вскоре на полянку вылетела сама Дарьянэ с круглыми от ужаса глазами, не прекращающая верещать благим матом. Правда, увидев костер и невозмутимых вроде спутников, умолкла и остановилась, тихо всхлипывая.

- Что случилось? - тут же спросил Гера, уже заводя руку за спину, где на ремнях в специальном чехле висела ортона.

- Там, - выдала Дарьянэ. И замолчала.

- Что - там? За тобой кто-то гонится?

- Н-не знаю. Я собирала грибы… А т-там - оно. Меня коряга покусала! И обругала премерзко! У вас в Принамкском крае все коряги такие злобные?

- Чего она говорит? - спросил Тенька, отвлекаясь от работы. Гера перевел. - Ничего себе интересненько получается! Пусть ваша сильфида гордится, ее покусало древнее реликтовое животное, очень редкое, полумифическое и, по мнению некоторых, заслуживающее поклонения и воздвижения капищ, таких, как это. Короче говоря, крокозябра. Спроси, где она ее нашла, мне тоже посмотреть охота!

- Я не искать крокозябра на этот лес! - почти обиженно воскликнула Дарьянэ по-принамкски, поняв слова веда. - И не иметь памяти на то место. Меня поимел страх, и я убежать! Положите глаз на мой укус и сделайте оказание помощь.

Она продемонстрировала свою правую руку. На тыльной стороне ладони виднелись четкие кровавые ранки от десяти зубов.

- Тенька, а крокозябры ядовитые? - встревоженно спросил Гера.

- А кто их знает. Но точно не стерильные, так что ранку лучше обработать. Кстати, только что практически на наших глазах подтвердилась легенда: крокозябры глупые, но умеют повторять все ругательства, которые услышат, и складывать их в поистине обидные комбинации. Эх, ну почему я за грибами не пошел!

- Вы грибы-то принесли? - вспомнила Клима.

- Да! - гордо кивнула Дарьянэ, кладя на землю и разворачивая небольшой узелок. Там и правда лежало несколько десятков приземистых желтовато-белых грибов.

- Это поганки, - бесстрастно констатировала обда.

- Неужели? - расстроилась Дарьянэ. - Но как же так, поганки вот ведь, синеватые, на тоненьких ножках!

- Это разные виды поганок.

- Удивительно. У нас на Холмах и одного вида почти нет, а тут целых два.

- Вообще, их больше сотни, - просветила Ристинка, доставая из сумки снадобье для промывания ран.

- Ложись! - заорал Тенька от валуна.

Что-то полыхнуло, загрохотало, полянка ненадолго окуталась плотным облаком каменной пыли. В глубине чащи раздался страшный утробный вой.

- Так-то лучше, - злорадно и мстительно ухмыльнулась Клима, дыша в рукав.

***

Они добирались до сильфийской границы целых две с половиной недели, а все потому, что обде зачем-то понадобилось делать здоровенный крюк и идти в обход. Все протесты Клима игнорировала или же так властно сверкала глазами, что возражения захлебывались. Для Теньки она в конце концов все же снизошла до объяснений, которые вед потом потихоньку передал остальным. Клима чуяла, что на коротком пути их ждут неприятности. Возможно, засада, или просто на разбойничью шайку могут напороться. Словом, лучше дороги непроходимые подольше потоптать, но живыми остаться.

Сильфийская граница представляла собой зрелище довольно символичное: золотое в лучах полуденного солнца пшеничное поле, распаханная земляная межа, а дальше - реденький сосновый лес, уже не принадлежащий людям.

- Пройдешь по кромке поля до конца леса, - объясняла Клима Дарьянэ, сверяясь с картой. Они давно уже все перешли на “ты”. - Повернешь на север и пересечешь границу. Дальше будет пустырь, а за ним другой лес, погуще, если верить вот этой пометке сбоку. А там уже начнутся первые ваши усадьбы.

- Спасибо, - проговорила Даша, стараясь не расплакаться от избытка чувств, - спасибо вам всем! Гере за помощь и поддержку, Теньке за уроки Принамкского языка и лекции о звездах, которые он мне мужественно читал, хотя я не понимала и трети. Ристинке - за ночные разговоры у костра, и, конечно, тебе, Клима, за спасение от ужасной участи и мудрые советы. Вы самые замечательные люди, каких мне доводилось встречать! Я верю, что у вас все получится, и что я когда-нибудь приеду во дворец к обде Климэн. Клима, ты… ты удивительный человек, я никогда таких не встречала. Не хмыкай, Ристя, твое мнение ошибочно! Я непременно буду говорить о тебе, Клима, со своим руководством и постараюсь убедить их в необходимости не только дружить с тобой, но и поддержать любые твои начинания!

Тут уже захмыкал Тенька. К сильфийской поддержке он, как и любой вед, относился с недоверием.

Ристинка сегодня была особенно мрачна и угрюма. Вчера она заявила Климе, что пойдет с Дашей к сильфам. Обда на это сверкнула глазами и приказала Ристе о сильфах забыть.

- Но зачем я тебе сдалась? - едва ли не со слезами вопросила бывшая благородная госпожа. Она часто задавала этот вопрос. - Я никогда не стану твоей приспешницей, меня выворачивает, когда я смотрю, какими методами ты решаешь дела. Клима, отпусти меня, прошу, дай пожить спокойно!

- На Холмах? - жестко прищурилась обда. - Ты вне закона на землях Ордена. А Холмы у нас пока всячески Орден поддерживают. Тебя сдадут и казнят в первый же год.

Вот так Ристинка, скрепя сердце, осталась на родине. Клима сама толком не знала, зачем ей может пригодиться эта раздавленная своим давним горем девица, но чувствовала, что дочь Жаврана Ара - слишком полезный козырь, чтобы вот так запросто ее упускать. Да и преданной Ристя со временем станет, это даже Тенька втихомолку по ее глазам прочел. Они умеют быть преданными, дети потомственных благородных господ.

Итак, прощания, последние напутствия, взаимные пожелания удачи - и люди с сильфидой расходятся в разные стороны вдоль кромки золотого поля. Они не оглядываются, хотя еще точно знают, что сказано далеко не все, а значит, предстоят новые встречи двух народов: тех, кто прикасаясь к радуге ходит по легким облакам, и тех, кого земля и вода щедро одаривают каждую осень тяжелым золотом зерна.

========== Глава 17. Клятва обды ==========

Я трепетала каждой жилкой

Среди безмолвия ночного,

Над жизнью пламенной и пылкой

Держа задумчивый фонарь…

Я не жила, - так было встарь.

Что было встарь, то будет снова.

М. Цветаева

Поначалу Дарьянэ неслась вдоль кромки золотистого поля с такой легкостью, словно у нее за спиной выросли крылья. Даша смотрела на невысокие пушистые сосенки и мысленно здоровалась с каждой. Сильфида истосковалась по дому, родной стороне. Среди густых лесов, особенно в последние дни путешествия, она все чаще вспоминала бестравные пустоши Холмов, резкий острый запах побережья кислых морей, не скрытый ветвями простор неба над головой. А вместо мужественного Геры, словно сошедшего с какой-то древней картины о великих воинах былого, Дарьянэ постоянно хотелось любоваться изящным профилем Юргена. И пусть муж хоть трижды дурой ее считает, все равно соскучилась неимоверно! Да и отца обнять, как бы на него ни обижалась. А еще - отчитаться бравому агенту Косте Липке…

Даша представляла, как она, подобно настоящему разведчику, вернувшемуся с непростого задания, войдет в четырнадцатый корпус, усталой походкой прошагает по коридорам, а все встречные будут сгорать от любопытства, глядя ей вслед. Осмелится подойти с вопросом только уборщица Тоня, но Даша скажет лишь два заветных слова: “Государственная тайна!”. Тоня разинет рот и замолчит. А Дарьянэ войдет в Липкин кабинет, как есть, в рваном платье, измученная, но несломленная, с веточками Принамкских буреломов в курчавых волосах. В кабинете, кроме Костэна, непременно должен быть Юрген. И они оба разинут рты, в точности, как Тоня. “Откуда ты, Дарьянэ?” - ахнет бравый агент. А Юра добавит: “Не верю своим глазам, ведь я уже успел счесть себя вдовцом!”

- Рано обрадовался, - проворчала в ответ своим мыслям Даша и принялась фантазировать далее.

А потом они вообще утратят дар речи. Потому что Даша в подробностях и по всей форме доложит о произошедшем. Нет, для начала она прогонит из кабинета Юргена. Вдруг ему это знать не положено? Да, и вот пусть пристает потом с расспросами! А Липка по окончании рассказа выпишет ей медаль. Нет, целый орден! Ведь благодаря Дашиному подвигу сильфы узнали правду о людях и обрели среди них нового честного союзника - обду Климэн. А в честности Климы Дарьянэ даже не сомневалась.

По окончании рассказа Липка посмотрит на нее и скажет: “Даша, тебе ведь немедленно нужна помощь врачей! Похудела, осунулась, выглядишь такой измученной! А может быть, ты ранена?”. А Даша ответит: “Нет, я не ранена”. Но побледнеет и сделается прозрачной. Костэн кликнет Юру, и тот на руках понесет Дашу в лазарет. А потом будет еще целую неделю навещать, и так же на руках заберет домой. И все у них будет потом хорошо, потому что Юра поймет: Даша умная, смелая и… и красивая, в конце концов! А еще Юра запросто может ее потерять, при их-то опасной работе. Так вот, он проникнется, и не жизнь пойдет дальше, а самая настоящая сказка!

Постепенно сильфида замедлила шаг. Она начинала уставать. Земля у кромки поля была рыхлой, комковатой, приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не спотыкаться на каждом шагу и не насыпать в обувь песка. Поле все тянулось и тянулось. Казалось, заветный конец леса не приблизился совершенно.

- У, понасеяли тут полей, - проворчала Даша, нагибаясь и срывая большой золотисто-зеленый колос. Зерно еще не выспело и имело отчетливый травянистый привкус. Но сильфида успела проголодаться, поэтому за первым колосом последовали второй и третий. - Эх, рассказать кому, что ела неспелое зерно прямо так, с земли - и не поверят ведь!

Даша специально пошла налегке, не стала брать с собой никаких пожитков. Все равно ничего своего у нее не было. Сильфида рассчитывала добраться до своих уже к вечеру, поэтому решила, что какие-либо вещи ей ни к чему. А Климе и прочим они нужнее, им еще неблизкий путь предстоит. До самой ведской границы и дальше, до родной Тенькиной деревни. Даше сделалось грустно, от былой легкости не осталось и следа. Увидятся ли они еще хоть когда-нибудь? Получится ли у Климы взять власть? Хотелось бы верить!

В один прекрасный момент Даша поняла, что конец соснового леса постепенно начал приближаться, и с каждым ее шагом - все быстрее и быстрее. Обрадованная сильфида встряхнулась, позабыв о боли в натруженных ногах, о голоде, вообще обо всем, кроме одного: дойти. И оказаться дома, на пороге только что придуманной мечты.

Солнце поднялось уже высоко, а вскоре начало постепенно клониться к закату. Даша повернула на север, оставляя золотистое поле за спиной. Впереди маячил новый лес - постарше, погуще. Вскоре сильфида углубилась в него, отмечая, что леса ее родины, даже приграничные, по сравнению с Принамкскими все равно что домашние щенята и матерые волки. Ни дикого бурелома с крокозябрами, ни мшистых вековых дубов, ни сотни видов поганок. Да и вообще растительность скудная. Чтобы найти в сильфийском лесу вдоволь грибов и ягод, надо быть невероятно везучим, обладать интуицией наподобие Климиной и вдобавок прослоняться по чащобе несколько недель. Хотя, какая там чащоба… Название одно.

Лес прозрачный, пронизанный воздухом и синеватым эхом. Где-то наверху поют птицы, мошкара кружит в солнечных лучах. Видно в таком лесу на много шагов вперед, а слышно и того дальше. Вот Даша и услышала. Голоса. А когда поняла, что один из них принадлежит Липке, едва не заорала от радости. Но, к счастью, сдержалась. И определила, что обладатель второго голоса ей тоже известен. Тот самый “коллега”, якобы охранник, мучитель из Зигара. Но что они делают здесь вместе? Неужели Костэна тоже взяли в плен?

От этой мысли у Даши внутри все похолодело. Она замедлила шаг и пошла тихо-тихо, благо, успела научиться почти бесшумно передвигаться по лесу. В Принамкском крае без этого умения никак. Когда голоса стали слышны отчетливей, Даша и вовсе припала к земле, поползла, скрываясь за редким зеленым кустарником и стволами деревьев.

Ее взору открылась залитая оранжеватым уже солнцем поляна с прудом. Судя по всему, довольно глубоким. Над темной гладью, усыпанной иголками и шелухой шишек, нависали тонкие сосенки и молодые ивы с золотистыми ветвями. А у берега преспокойно вели беседу Костэн Лэй и агент орденской разведки, Дашин мучитель. Рядом стояли еще трое людей. Из сильфов Костэн был один. Чуть поодаль, прислоненные к поросшему иссушенным на солнцепеке мхом валуну, лежали доски. Гербовая, бело-голубая - Костэна; зеленые, с облупившейся краской - орденцев. Липка стоял к Дарьянэ спиной, и девушка могла судить о выражении его лица только по скучному официальному тону:

- Принамкская сторона по договору от двадцатого дня месяца ноября девять тысяч трехсот шестого года с сотворения мира обязуется обеспечивать полную безопасность послов Ветряных Холмов на землях Ордена. А вы…

- Но это случайность, единичное происшествие, - оправдывался “коллега”. Он, напротив, был повернут к Даше лицом, выражение которого было самым что ни на есть заискивающим. Даже просто по голосу слышно, что человек откровенно лебезит перед сильфом. Смотреть на это было противно. А еще противнее вспоминать, как этот якобы добренький и покорный избивал ее вот этим кованым сапогом.

- У вас эти “единичные случайности” произошли уже несколько раз за последний год, - раздраженно парировал Липка. - И от лица отправляющей стороны я уполномочен заявить ноту протеста принимающей стороне, а также высказать ряд официальных предупреждений. Полный список приведен в дипломатическом письме Верховного сильфа, которое я вручил вам в начале нашей встречи. А лично от себя хочу добавить, - голос агента вдруг изменился, из безразличного превратился в жесткий, даже злой. - Разберитесь уже, наконец, со своими разбойниками, или будем разбираться мы.

- Это угроза? - подобрался “коллега”.

- Нет, - Костэн почти шептал, и Даше приходилось навострить уши. - Это не угроза. Пока.

- А не слишком ли много вы от себя говорите? - человек уже не лебезил, а выглядел даже возмущенным. Дарьянэ захотелось придушить лицемера. Она-то знала всю правду.

- А вы не слишком рано обрадовались, что дело опять ограничилось письмом Верховного? - загадочно бросил Костэн.

- Что вы имеете в виду?

- Я? Ничего.

- В таком случае, полагаю, встреча подошла к концу, - сказал человек после недолгого молчания, во время которого, как показалось Даше, они с Липкой пристально глядели друг другу в глаза.

- Верховный ждет ответа в виде принятых мер, - вместо прощания сказал Костэн, идя к своей доске. Даша сумела разглядеть начальника в профиль и заметила, что у того бледное усталое лицо и нахмуренные брови.

Тут до сильфиды дошло. Липка здесь, люди только что солгали ему, будто на Дашу напали разбойники, как и на прочих послов. А сейчас Липка улетит, и она останется совсем одна! Снова, когда спасение было так близко, когда не иначе как Небеса предоставили ей шанс разоблачить этих негодяев и палачей лично.

Больше Даша не раздумывала. Подхватилась и как была, растрепанная, в рваном платье, выбежала на полянку с громким отчаянным криком:

- Липка, я тут! Это они все подстроили!

Подлетела к дорогому начальству и повисла у него на шее, мертвой хваткой вцепившись в форменную куртку с погонами. И пусть теперь только попробуют снова взять в плен! Они на своей земле, в своем праве, а проклятые люди должны убираться восвояси! А лучше устыдиться, сдаться и позволить судить себя по законам дружбы держав. Так думала Дарьянэ, сейчас не видя, не слыша и не понимая ничего вокруг себя. А понимание ситуации состояло в том, что их двое, мужчина и девушка, против четверых хорошо вооруженных и обученных людей, а на многие версты вокруг ни души. Поэтому вопрос, чья здесь земля, несколько теряет актуальность.

Если бы сейчас Даша обратила внимание на обычно бесстрастное и открытое Липкино лицо, то очень удивилась, увидев, сколько противоречивых чувств может оно выражать. За последние недели Костэн Лэй уже трижды успел оплакать свою несчастную стажерку и мысленно казнить себя через повешение без права вознестись к Небесам. Сейчас же он настолько опешил, обрадовался и снова испугался за ее жизнь, что совершил непозволительную ошибку: застыл на несколько роковых секунд. Этого времени хватило орденцам, которые прекрасно знали, что Дарьянэ вполне может быть жива, опомниться и обнажить ортоны. Костэн за свое оружие - тонкую саблю в посеребренных ножнах - взяться так и не успел. Хотя бы потому, что воскресшая стажерка неосмотрительно прижала рукоять бедром.

- Какое досадное недоразумение, - теперь “коллега” говорил совсем иначе, чуть растягивая слова. Он явно отыгрывался за свой прежний заискивающий тон. Перед всеми, включая собственных подчиненных.

- И впрямь досадное, - Липка говорил довольно спокойно, что давалось ему совсем непросто: острия ортон оказались нацелены в первую очередь на него. - Может, договоримся? - агент невинно взмахнул ресницами.

Но это был тот редкий случай, когда красивые голубые глаза ни на что не влияли, а в полюбовное разрешение конфликта одинаково не верили обе стороны.

- Думаешь, я тебе поверю? Нет уж. Лишние свидетели ни к чему, попались вор-робушки, - с особенно явным наслаждением. Последние лет эдак пятьсот крайне немногие люди могли похвастаться тем, что сумели зажать сильфов в угол и диктуют им свои условия. Впрочем, сейчас диктовать было нечего. - Связать и утопить.

- А не проще заколоть? - вполголоса уточнил кто-то, и одна из ортон чуть дернулась, касаясь Липкиного горла.

- Кровь не развеивается, - просветил “коллега”, с торжеством глядя на пленников. - Нам ни к чему пачкать нашу репутацию.

- Вы действительно полагаете, что никто из моего руководства не знает, куда и зачем я полетел? - холодно уточнил Костэн Лэй. На ортоны он не смотрел, хотя выглядел бледнее обычного.

- А вы действительно полагаете, что и в этом лесу не может оказаться разбойников? - в тон емупоинтересовался орденец. - Вашу саблю, господин Костэн. Слишком тонкая работа, я не хочу, чтобы мой трофей полоскался в воде. И без резких движений.

Дарьянэ страшно перетрусила. Оказывается, невероятно трудно сохранить серьезную и невозмутимую мину, когда тебе к горлу приставляют острый кусок металла. В ушах сразу начинает бешено стучать кровь, и внезапно осознаешь: одно лишь неосторожное движение, и эта кровь хлынет из твоей шеи. А если двинется держащий оружие? И как тут не трястись, подобно сухому листу на холодном ветру, как заставить глаза быть не выпученными от ужаса, а обычными, словно ничего особенного не происходит.

А у Костэна Лэя даже голос не дрожал. И руки двигались медленно, плавно, с опасливой осторожностью. Даша вжалась в него, словно Липка мог защитить. Он ведь настоящий агент, не то что она, почему же он не…

- Разметай их.

Еле слышный шепот у самого уха. Дарьянэ не поняла. Разме… разметать? Он о чем? Это как? Кого - их? Зачем? Она подняла на него недоуменный взгляд.

- Разметай, - выдохнул Костэн, медленно передавая саблю человеку.

- Что? - решилась переспросить она.

- Разметай. Быстро…

- А?

Шелест леса, плеск воды, тяжелое дыхание людей - краткое мгновение тишины…

- ДУРА! - рявкнул Липка, с неожиданной силой бросая Дарьянэ наземь, через какую-то простую подсечку, и сам уходя от ортон. Резко развел руки в стороны, а потом схлопнул. Даша еще подумала: как по учебнику.

Остановившееся время понеслось галопом. От хлопка поднялась довольно приличная волна воздуха, сбившая людей с ног. И до лежащей носом в дерн Даши наконец-то дошло.

“Небеса! Дура! Какая же я дура!”

Она никогда прежде не покидала Холмов, росла в одном доме с сильным воздушным магом. И слишком привыкла к тому, что на все создаваемые ею колебания ветров найдется управа. Дарьянэ совершенно забыла, что люди, а тем более отказавшиеся от колдовства орденцы, не владеют магией воздушных потоков, не способны говорить с Небесами. И они сами не могли рассчитывать на подобные ее умения: хорошие маги в послы не шли, занимались другими делами. Это у молодой Дарьянэ дар вышел неустроенным из-за детской лени, недостатка воспитания и мечты о тайной канцелярии.

“Ведь я еще тогда, в день пленения, могла топнуть ногой, развести вот так в стороны руки, устроить ураган и сбежать! Испугалась, растерялась… Со страху ни один ветер не дует. Разозлиться надо было, сквозняки сами бы из-под пальцев пошли! Великие Небеса, за что вы дали мне силы и амбиции, но не дали ума? А я еще думать пыталась, рассуждать, выводы какие-то делала! Казалось, видела Костю… Крокозябра лысого я видела! Настоящий Костя Липка сразу же сообразил, что делать, и мне, дурище, пытался намекнуть, но я ничего, ничегошеньки не поняла!”

Тут до Дарьянэ дошло еще одно. Она вспомнила главную хохму четырнадцатого корпуса: Липка не умеет говорить с Небесами и ходить по облакам, как ни старается. А сейчас? Что было сейчас?

“Что же я лежу-то?! Надо встать, помочь ему!..”

Дарьянэ вскочила на ноги, призывая ветра. Сквозняки пели у ее ног, срывались с пальцев гудящими всплесками. Теперь сильфида стояла между Костэном и людьми. Они еще не успели снова приблизиться, окружить, наставить оружие. Вместо этого орденцев опять смело порывом ветра - куда более сильным. Их отбросило к краю поляны. Свистело в ушах, пригибалась к земле редкая трава, с корнем вырвало пару кустарников.

- Сдавайтесь! - крикнула Дарьянэ.

- Скажи им, чтоб убирались восвояси, - голос Липки, стоящего позади, был каким-то странно напряженным, а еще глухим и тихим. Даша начала было оборачиваться, но агент одернул: - Не выпускай их из виду. Вели забирать доски и улетать. Когда взлетят - направь поток ветра отсюда подальше.

- А разве мы не пленим их?

- Ветром нельзя связать. А другой силы у нас нет. Мы лишь можем держать их… - голос Костэна сорвался в хрип, но тут же снова выправился: - …на расстоянии. Делай, что говорю, ну! Пусть берут доски и улетают…

- Возьмите доски и улетайте! - послушно повторила она. А от себя запальчиво добавила: - Прочь с нашей земли!

Очередным порывом ветра доски смело в сторону их владельцев.

На лице агента орденской разведки застыло выражение обиды и какого-то вселенского непонимания. Если эта девчонка могла такое и прежде, то почему не вырвалась сразу? Слишком глупа? Или наоборот, это была секретная операция тайной канцелярии? Орденцу еще предстояло долго ломать голову над этим вопросом и подобными ему, а пока он вынужден был приказать:

- Улетаем.

- А как же?.. - заикнулся было кто-то.

- Улетаем, я сказал! - рыкнул агент, вне себя от злобы и унижения. Люди крайне редко сталкивались с таким видом сильфийской магии, когда ветер рвется прямо из рук, вибрирует пространство, отступают под напором Небес Вода и Земля, а сквозняки заплетаются в косы ураганов и смерчей. И хорошо, что редко. А то жуть берет, и в голове начинает вертеться идеологически ошибочный вопрос: а правильно ли сделал Орден, отказавшись от таинств колдовства? С другой стороны: был ли выбор? А дальше думать не только ошибочно, но и преступно. Потому что если колдовство полезно, то полезны практикующие его веды, которые, как известно, до сих пор преданы обде. Выходит, обда тоже не такое уж беззаконие?..

Дарьянэ стояла в напряжении, готовая дать отпор, пока четыре доски с летчиками не превратились в точки и, гонимые ветрами, не исчезли в просторе небес. И только потом обернулась к Костэну. Да так и ахнула.

Сильф был бледен, нос заострился, огромные голубые глаза запали и выглядели пугающе. Непонятно, как он еще ухитрялся держаться на ногах, притом без посторонней помощи: голубую форменную куртку заливала липкая алая кровь, без остановки хлещущая из глубокой колотой раны на груди. Все-таки его успели зацепить острием ортоны…

- Липка! - сдавленно вскрикнула Даша, сама бледнея. От ужаса даже закружилась голова. - Как же ты так…

- Прекрати истерику, - Костэн пару раз моргнул: стажерка расплывалась перед взором. - Помоги мне лечь и замотать рану. Все в порядке, через час должен прилететь Юрка. У нас уговор.

- Целый час?! - Даша всплеснула дрожащими руками, а потом все-таки попыталась выполнить Липкину просьбу. - А если ты не доживешь?

Понадобилось не столько помогать лечь, сколько замедлять падение: ноги агента самостоятельно подкосились, едва тот осознал, что самая главная опасность в виде орденцев улетела восвояси и больше не вернется.

- Доживу, куда я денусь. Не смей паниковать, ты агент или канцелярская курица? Если уж я как-то выдал ту волну ветра, умереть после этого просто не имею права…

Костэн и сам не понимал, какие скрытые резервы всколыхнулись в нем, когда он увидел Дарьянэ целой и невредимой, пусть и творящей глупости. Позволить ей погибнуть здесь, на его глазах, казалось самым страшным на свете преступлением. Против собственной совести, природы. Против Небес. Может быть, именно поэтому они впервые заговорили с ним? Может, прежде людские корни не позволяли ему быть по-сильфийски искренним и преданным, взывая к Небесам? Он родился слишком человеком, он мог бы запросто уйти делать карьеру в Принамкский край, но предпочел остаться здесь, на Ветряных Холмах, и всю жизнь положить на то, чтобы докричаться до Небес. А сегодня - они ответили. Разве можно после такого умереть? Лишь отъявленный фаталист способен на это, а Костэн Лэй фаталистом не был. Какая смерть, когда столько дел на носу? Грядет политическая интрига, подобных которой не бывало, если верить истории, уже многие столетия. А еще мучает вопрос: если Небеса откликнулись теперь, снизойдут ли они до него впоследствии? Костэн непременно попробовал бы и сейчас, не будь ему так больно, не кружись голова…

- Никакой я не агент, - всхлипнула Дарьянэ, дрожащими непослушными пальцами расстегивая на куртке начальника “змейку”. - Почему я не додумалась до этого раньше? А теперь из-за моей дурости вы умираете.

- Я не умираю, - упрямо прохрипел Липка.

- Нет, - Даша уже рыдала, - вы умираете, вон, пальцы уже прозрачные.

- Ничего они не прозрачные. Кажется тебе.

- Ага, к-кажется! Как же… Вон, я каждую косточку через кожу вижу… А на мизинцах уже и кости просве-е-ечивают…

- Не реви. Сердце вроде не задето, легкое тоже. Разорви мою рубашку, тряпками закрой рану… - на свои пальцы Липка, в отличие от стажерки, старался не смотреть.

Хлюпая носом, Дарьянэ принялась возиться с рубашкой. Разорвать добротную, хоть и тонкую ткань силенок хватило далеко не сразу, но дело все-таки пошло. Периодически девушка испуганно заглядывала в зеленоватое лицо начальника и принималась причитать:

- Ох, вы же умираете, Юра не успеет, вон, и нос прозрачный, это все я виновата…

- Сказано тебе: выживу, - губы немножко онемели, язык заплетался, в голове стоял туман, но терять сознание Липка себе запрещал. - И перестань себя винить. Видела бы ты Юрку на первом задании. Да и я тоже хорош был. Главное, ты вернулась живой, на большее я и не рассчитывал.

- Вы? - изумилась Даша. Едва бинтовать не прекратила, но вовремя опомнилась. - Как же это… Расскажите! Ой, что это я… Молчите лучше, не надо вам говорить! Вы же умираете… - конец фразы утонул в очередной порции рыданий.

- Можно и рассказать, - перед глазами стояло небо. Голубое и огромное. Кажется, оно звало к себе. Ну, нет! Еще и на земле дел хватает! - Только прекрати голосить, словно я развеиваюсь тут.

- Так вы же и развеиваетесь… Вон, уже веки просвечивают…

- Пустяки. Умей владеть собой, как подобает настоящему агенту.

Это немного помогло. Дарьянэ стала всхлипывать тише, а шмыгать носом - реже. Потом Липка что-то рассказывал ей. Кажется, байки о своем первом визите в Принамкский край. Первом в качестве агента, разумеется. В детстве они с семьей иногда ездили на родину прабабушки. Честно говоря, самый грандиозный в жизни Костэна провал случился именно с пресловутыми аукционными досками, а в агентурной работе он всегда был аккуратен и предусмотрителен. Но не станешь же сейчас добивать этим перепуганную девчонку с неплохими задатками? Вот и приходилось байки травить.

- А я обду в Принамкском крае встретила.

- Кого? - Липке показалось, что он ослышался. Даже дурнота на время отступила.

- Обду. Настоящую, как раньше.

- Тебе не примерещилось? Обда убита пятьсот лет назад.

- Нет, это новая обда. Живая. Ее зовут Климэн Ченара. Она хочет снова забрать себе власть и тоже ненавидит Орден.

- Тоже?

- Разве после всего, что было, Холмы продолжат союзнические отношения?

- Даша, ты уверена, что тебя не надули?

- Уверена! Вы бы видели, какой у нее взгляд! Какие повадки, осанка! А какие речи она говорит! - вспоминая о Климе, Дарьянэ даже позабыла реветь. - Без сомнений, настоящая обда. У нее кровь светится, есть кулон с формулой власти и золотая диадема, которой она коронует себя сама, когда одолеет Орден. Она хочет впоследствии дружить с Холмами и развивать торговлю.

- Так, давай ты мне потом об этом доложишь. А лучше составь письменный отчет о своих похождениях и о встрече с обдой. Я сейчас немного не в том состоянии, чтобы мыслить конструктивно…

Зря он это сказал. Стажерка опять ударилась в рев.

Время тянулось ужасающе медленно, а Костэн Лэй таял буквально на глазах. Даше казалось, что прошел не час, а много больше, по крайней мере часа четыре, прежде чем на северо-востоке в небе показалась крохотная светлая точка. Юргена девушка была способна узнать даже по силуэту. Она вскочила, замахала руками. Хотела закричать, чтобы летел быстрей, но вовремя опомнилась: все равно не услышит с такого расстояния.

…Пара десятков долгих минут - и Юра приземляется, немного неловко, царапая днище белой доски о мшистые камни, сбивая и ломая стебли крохотных ромашек. Это выдает его волнение.

- Дашка… откуда? Что с Липкой?!

Она хочет повиснуть у него на шее, обнять изо всех сил, прижаться щекой к щеке, поцеловать прямо в губы - ей впервые не противно, а очень даже хочется поцеловать кого-то в губы - но Костэн умирает, и даже любовь отступает куда-то далеко, за границу прежней жизни, в которой все просто и ясно, в которой люди Ордена - союзники, а не злейшие и коварнейшие из врагов. Где нет обды, наконец! Потому что обда - слишком странно, слишком непонятно. И при взгляде в затягивающие Климины глаза всегда создавалось впечатление, что уже ничего и никогда не будет как прежде.

У Даши дрожат руки, и Юрген сам наскоро скрепляет доски. Потом они вдвоем перетаскивают на них Липку…

- А выдержат?

- Должны. Эти новые, попытка совместить легкость и грузоподъемность. Ты не тяжелая, да и Липка сейчас легче перышка… Только бы важные органы не успели раствориться…

Костэн Лэй уже без сознания, сквозь прозрачные пальцы просвечивают земля, светлая эмаль доски, а через кожу головы - красноватый череп. И это страшно, очень страшно, куда хуже, чем тот скелет в подвале, Даша боится смотреть, и ее посещает идиотская мысль, что в смерти людей куда больше эстетики…

Трудно сказать, чья медицина развита лучше: людская или сильфийская. Ибо еще ни одни людские методы не помогли сильфу, и ни один человек не встал на ноги благодаря сильфийским врачам. На территории Ордена в каждом городе основано по паре-тройке отдельных лечебниц, веды лечиться предпочитают по старинке, у знахарок на дому. Сильфы тоже не устраивают отдельных лечебниц, врачи принимают нуждающихся у себя. Да и при корпусах тайной канцелярии есть аптеки или лазареты.

Липку принесли в лазарет при четырнадцатом корпусе. Спустя четверть часа туда примчалась непонятно как обо всем узнавшая Ринтанэ. Юру и Дашу в лазарет не пустили, да и вообще не пускали туда посторонних, коими считались все, кроме раненого и врачей, но Риша каким-то чудом ухитрилась пробиться к своему Косте.

Юра с Дашей ждали исхода в осиротевшем без Липки кабинете. А заодно, чтобы не держать пугающую тишину, разговаривали. В ходе беседы Дарьянэ узнала причины свадьбы, а Юрген неожиданно для себя обнаружил, что его жена не такая уж и дура, коей казалась поначалу. С Дашей можно было запросто обсудить все, что касалось новых моделей досок, высказать ей свои соображения насчет политической ситуации в мире, при этом получить довольно сносный и почти логичный ответ. А то и вообще вступить в полемику. Да, Дарьянэ, в отличие от прежних пассий Юргена, умела полемизировать. Особенно, если не выходила при этом из себя.

Они немного обсудили тот факт, что теперь у них одна общая кровная сестра на двоих, прикинули, как бы сами могли поступить на месте родителей. В который раз вспомнили, что все-таки не мешало бы купить новые кровати в спальню. А потом разговор плавно переметнулся на тему обды.

- Ты уверена? - в который раз переспросил Юра, по долгу службы знавший о прежних властителях Принамкского края немного больше, чем упоминалось в официальных источниках.

- Всецело! - отрезала Даша. Она сидела в кресле для посетителей, нахохлившись, как мокрый воробьишка, и жевала зеленоватую пряную лепешку из укропной муки, которую впопыхах и без лишних вопросов ей сунула понимающая Тоня. И казалось, что ничего вкуснее этой родной лепешки без крохи зерна и капли жира девушка никогда не ела. - У нее кровь светится. Она говорит - и ее слышат, за ней идут. Ты ведь только что рассказывал мне про магию слов. Так вот, действие этой самой магии я наблюдала все минувшие дни. Клима творит ее, даже не понимая, что делает. Она и впрямь говорит формулами, притом выстраивая их на ходу и совершенно не задумываясь! А какие у нее глаза… Черные, что дно колодца, а в них - искры.

- Климэн Ченара, - пробормотал Юра. - Что-то знакомое. Где-то я слышал это имя… Постой-постой, глаза, говоришь? Ты не запомнила часом, нос у твоей обды длинный и горбатый?

- Верно. А ты откуда знаешь?

- В начале лета меня пролетом занесло в Институт. Там я ее и видел. Надо же, кто бы мог подумать…

- Теперь ты понимаешь, что она не может не быть обдой!

- Теперь я понимаю, почему в этом уверена ты, - поправил Юра. - Обда или нет - не только нам решать. Нужно обо всем доложить начальству.

- Липке? - Даша впервые заговорила о раненом.

- И ему тоже, - кивнул Юрген. - Он поправится, Даш. Липка и не такое может. Он ведь настоящий агент.

- А настоящий агент должен быть горд, хитер и многофункционален…

- Чего?

- Да так. Вспомнилось.

За окнами моросило. Небеса с ворчанием двигали тяжелые сизые тучи. Дождь начался совсем недавно и только усиливался, чередою дробных ударов простукивая крыши. Пахло пылью, мокрым укропом и холодными ветрами - обычный запах Холмов. А непогода потихоньку разворачивалась, ползла на юг и юго-запад, в орденскую часть Принамкского края. Словно сами Небеса гневались на вероломных людей и желали покарать их хотя бы дождями да ураганами. На ведскую же сторону сильфийские тучи не совались - юго-восток хранили высшие силы Земли и Воды: колдуны как-то умели отгонять непогоду.

…Костэн Лэй очнулся неделю спустя. И, едва открыв глаза, увидел Ришу, свою Ришу, сидящую у изголовья и сжимающую его истончившуюся, но уже не прозрачную руку.

- Пусть ты развеешься тысячу раз, - сказала Риша, и в голосе ее стояли слезы, - но даже Небесам я не позволю нас разлучить!..

***

- Добро пожаловать! - жизнерадостно сообщил Тенька на опушке соснового леса. - Во-он за той рощей, холмами и речкой мое село. Почти пришли. Только на капище заглянем.

- Какое капище? - подозрительно уточнила Клима.

- Высших сил, конечно! Не крокозябр каких-нибудь. Одно из самых старинных, между прочим. Его сложили еще во времена первой обды, если молва не врет.

- А может, вы потом на свое капище заглянете? - поморщилась Ристинка.

Гера ее молчаливо поддержал.

До родных Тенькиных мест они добирались почти два месяца, постоянно петляя, путая следы и почти не ночуя в жилищах людей. На этом настаивала Климина интуиция, которую в конце концов тихо проклинала даже сама обладательница, хотя не подавала виду. Лучше лишний раз поспать в чащобе, чем пойти за стены крепости, когда чутье кричит об опасности. И по этому вечному ощущению опасности, которое усилилось на границе, а потом сошло на нет, Клима знала, что на них, а точнее, на нее, ведется серьезная охота.

Раз или два их даже почти настигли. Например, когда они переправлялись через какой-то полноводный приток Принамки. Теньке тогда вздумалось проверить изобретенное накануне колдовство. В итоге нормальные люди переправлялись вплавь, таща вещи на наскоро связанном Герой плоту, а неугомонный вед шел по воде аки посуху, с обалделой радостью поглядывал на спутников сверху вниз и пытался на пальцах объяснить, какие естественные свойства организма его угораздило поменять, что за формулы этому соответствуют, сколь великий вклад сие изобретение внесет в развитие теоретического колдовства, и в чем заключается его практическая польза. Теньку слушали, но не понимали. Особенно, когда колдун начинал скатываться на терминологию, и его рассказ превращался в бесконечное нагромождение мудреных фраз вроде: “Плоскость воды преломляется по третьему вектору условной упругости тела, погруженного в воду на длину второго вектора, что по теореме Савая свидетельствует о возможности изменять естественные свойства не всей поверхности тела, а его соотносительных частей, которые…”

Гера в Тенькиных речах понимал только предлоги и с чистой совестью обзывал измышления друга ведской тарабарщиной. Тенька в долгу не оставался, во всеуслышание заявлял, что Гера - невежда орденская, и продолжал рассуждения вслух. В такие моменты колдуна было бесполезно останавливать и одергивать, даже Климе это почти не удавалось. Благодаря хваленой интуиции обда чуяла общее направление Тенькиных речей, а иногда даже могла вставить пару дельных слов, за что вед ее необычайно уважал. Ристинка, получившая прекрасное домашнее образование и не понаслышке знакомая с естественными свойствами, математикой, астрономией, теорией природных ритмов и прочими науками, больше других понимала суть Тенькиной болтовни, но предпочитала этого не показывать, лишь однажды заявив, что все ведское колдовство - одно сплошное искажение. Но Тенька на это совсем не обиделся, наоборот, с энтузиазмом закивал и сообщил, что искажение в колдовстве бывает достоверным и недостоверным, а виды искажения в свою очередь подразделяются на множество сортов. И не подумывала ли Ристинка тоже заняться колдовством, раз так замечательно все схватывает. Бывшая благородная госпожа оскорбилась не на шутку и еще неделю с колдуном не разговаривала.

Итак, после благополучной переправы через реку выяснилось, что на том берегу их подстерегает засада, и надо поскорее делать ноги. А Герино стремление не убегать, а встретить опасность лицом к лицу - форменное самоубийство.

День тогда был пасмурный, час ранний, по земле стелился густой туман. В этом тумане-то и выяснилось, что Тенька не учел упомянутую теорему Савая и изменил свойства всей поверхности тела. В итоге колдун продирался сквозь туман словно через озеро вязкой болотной жижи, и никакими силами невозможно было ускорить его движение. К счастью, все обошлось. “Правая рука” героически отвлек преследователей на себя, а за это время горе-изобретатель сумел измыслить способ вернуть своему телу прежние свойства.

Подходило к концу теплое грозовое лето. На деревьях в лесах становилось все больше желтой листвы, а под деревьями - вдоволь грибов и ягод. Гера даже приноровился охотиться, и часто к ужину у беглецов была свежая дичь. Тенька тоже пытался присоединиться к Гере, но его каждый раз новые способы охоты были столь экзотичны, что если добыча не взрывалась сразу, то непременно оказывалась напрочь “искаженной”, как говорила Ристинка, и оттого непригодной в пишу. Поэтому Теньке поручали разные невинные дела вроде поиска дров, розжига костра и охраны девчонок. Последнее тоже не обходилось без приключений. Как-то раз вед чего-то такого намудрил с границами их лагеря, что в радиусе километра из леса ушли все звери, а комары дохли на лету. Костер у Теньки тоже всякий раз выходил оригинальным. Колдун считал делом чести изменять естественные свойства пламени, поэтому еще никогда оно не выходило нормального оранжевого цвета. Алое, зеленое, синее, кислотно-фиолетовое и воняющее горелыми портянками, прозрачное и еле заметное, зато такое жаркое, что оплавилось дно котелка; завивающееся барашками, насвистывающее музыку, мурлыкающее, черно-белое; пахнущее дорогими духами, но совершенно холодное, заморозившее до состояния глыбы льда воду для супа - каждый розжиг костра в Теньком исполнении оборачивался цирковым представлением.

Ристинка занималась уборкой и готовкой, Клима же на привалах не делала ничего. Она руководила в пути и считала, что этого достаточно. Впрочем, единственный раз Климу всей компанией уговорили помыть посуду. Обда проделала это с видом громаднейшего одолжения и, как пыталась потом доказать Ристинка, исключительно из вредности утопила многострадальный котелок. Посудину из глубин озера пришлось вылавливать Гере и Теньке с помощью палки, брани и прикладного колдовства. Больше на Климу хозяйственных дел не спихивали, разве что Ристя частенько принималась ворчать, но без особого результата.

Ночи становились все холоднее, любителей вольной лесной жизни среди путников не наблюдалось, поэтому все уже считали дни до прибытия, частенько донимая Теньку расспросами на тему: “Сколько нам еще осталось?” Не лишенный чувства юмора вед отвечал, что жить все они будут долго и счастливо, хотя он тут совершенно не при чем. А до его родного села еще неделя пути… пять дней… три дня…

- …Ни на какое капище я не пойду! - заявила Ристинка. - Я хочу тепло, крышу над головой и наконец-то нормально помыться! С меня хватит! Высшие силы, лучше бы я умерла!

- Тебя проводить обратно? - хмыкнула Клима.

Бывшая благородная госпожа послала обде уничижительный взгляд.

- Клима, - осторожно произнес Гера, - но ведь пара дней действительно погоды не сделают.

- Я должна поклониться высшим силам, - отрезала Клима. - Они не хотят моего промедления. Идем на капище. Тенька, показывай дорогу.

- Вот кто тебя за язык тянул, - вполголоса проворчал Гера другу.

- Но это и правда очень важно, - пожал плечами Тенька. - Да и мне нужно повидать высшие силы. Перед дорогой на земли Ордена я тоже заходил туда и просил их снисхождения. Видишь, как интересненько все в итоге обернулось!

Капище представляло собой круглую полянку, надежно сокрытую в зарослях чащобы. Но не темным заплесневелым буреломом, как место поклонения крокозябрам, а светлой молодой порослью ивняка. По краям полянки росли огромные, почти с кулак, ландыши и некрупные густо теснящиеся ромашки с мясистыми желтыми серединками.

- Ничего себе, - выдохнул Гера, опасливо поглядывая на ландыши-переростки. - Тенька, ты говорил, бываешь тут… Твои фокусы?

- А мне нравится, - благосклонно мурлыкнула Клима. Она любила ландыши, особенно крупные.

- Не, - ухмыльнулся вед. - Это все высшие силы. Любое их капище - это уединенное местечко с ивняком, где растут ландыши с ромашками и присутствует источник воды - колодец, криничка, ручеек, даже болотце годится. Еще там непременно должны быть замшелые камни - пара валунов или много булыжников.

В центре капища и правда находился широкий, но неглубокий колодец, больше напоминающий крохотную каменную беседку, заросшую мхом. Из такого колодца невозможно было взять воды, только прикоснуться к ней рукой - дно редко устилали темные от времени деревянные доски. Некоторые раскрошились и набрякли от влаги, некоторые - проросли. Пахло землей и сыростью.

- Есть природные капища, - продолжал объяснять вед, - а есть рукотворные, вроде этого. Разницы нет, главное - вера человека.

Тенька первым делом нарвал солидный букет ромашек.

- Это в дар высшим силам? - уточнил Гера.

- Это в дар сестре, - рассмеялся колдун. - Должен же я Лернэ хоть какой-то гостинец притащить. Она уверяет, что именно из ромашек с капища получается самый вкусный и наваристый напиток. Нервы успокаивает, да и вообще…

- Что-то вроде сильфийского укропника?

- Ха! Да их паршивый укропник с нашим ромашковым отваром и рядом не стоял! Клима, хватит на ландыши смотреть, лучше рви их и плети венок. Начнем.

Гера и Ристинка сели в отдалении, чтобы не мешать. Обда и колдун подошли к колодцу. Тенька прикрыл глаза, что-то нашептывая, и венок в руках Климы рассыпался серебристым пеплом, опадая в воду.

- Теперь прополощи руки.

- Просто прополоскать? - уточнила Клима, наклоняясь.

- Ну… некоторые оригиналы вываливаются в земле с капища целиком и ходят так по несколько дней, пугая народ свои беззаконным видом, но тебе, моя дорогая обда, да и всем нормальным людям, достаточно просто ополоснуть руки. Ага. Так, а теперь садись на колени рядом с камнями и водой. И говори.

- Что говорить? - это была та редкая минута, когда Клима ощущала растерянность.

- Да что хочешь. От сердца говори, главное. А я подожду тебя с остальными на краю полянки.

И обда осталась наедине с высшими силами. В колодце словно кровь пульсировала вода. А камни подобно плоти защищали ее от опасностей внешнего мира. Кровь и плоть. Вода и Земля.

“А ведь наш край - он живой. Он и есть - высшие силы. Мы рождаемся в колыбели Воды и Земли, эти стихии целую жизнь идут с нами об руку, а потом забирают обратно к себе. К чему недостижимые Небеса, если можно вот так запросто прикоснуться к своим корням. К прошлому и будущему. Вода и Земля кормят нас, дают нам знание о себе. Они защищают нас - но и мы всякий раз встаем на их защиту! Они дают нам таинство колдовства, а мы никогда не используем его во вред высшим силам. Они дают Принамкскому краю обду - и обда клянется вовеки жить лишь во благо своей земле и своему народу. Не это ли - мир? Не это ли - должный порядок вещей?”

Слова и правда шли от самого сердца. Не могло быть иначе.

- Высшие силы Земли и Воды, вечные, всемогущие, милосердные. Я, Климэн Ченара, новая обда Принамкского края, здесь склоняю перед вами голову. Ни перед кем больше не склонить мне головы. Услышьте мой призыв, откликнитесь, помогите! Вы же выбрали меня для чего-то, так не отворачивайтесь, прошу. Я никогда не позволю в себе разочароваться. Я все, абсолютно все сделаю, чтобы мой народ жил в мире и достатке. Потребуется - убью себя, по капле отдам людям свою кровь, раздеру плоть на куски, чтобы никто не голодал. Я буду брать в этом пример у вас. Высшие силы! Подскажите верный путь, не дайте оступиться. Я не таю от вас своих помыслов, я приму любую долю, никогда не буду роптать. Только пусть Принамкский край снова расцветет. Моя родина, мой огромный дом. Я буду молить вас за каждую травинку, за каждую капельку росы. Мы едины с этой землей и мы молим о милости. Услышьте, высшие силы, снизойдите до обды, которая в угоду вам снова родилась спустя полтысячелетия…

Грудь остро кольнуло медальоном. У Климы вспотели руки, когда она торопливо оттягивала цепочку и подносила гладкую пластину меди к глазам, чтобы прочитать второй элемент своей формулы власти.

…Утреннее солнце ярко пылало над Принамкским краем, разгораясь все ярче. Чуть сонное, тяжелое, какое может быть только в поздних числах августа. Отзывались леса щебетом птиц, затихали ночные грозы, бежали прочь на север холодные злые ветра.

Утро нового дня.

Утро новой эпохи.