Боги [Елена Владимировна Кисель] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Забавная мифология. Часть 1: Боги

Часть 1. БОГИ VS ТИТАНЫ. 1. Вначале было… Хаос?

Прежде чем узнать, что, собственно, сотворили с этим миром олимпийские боги, нам нужно выяснить парочку (ну, или больше) вопросов. А именно: откуда они взялись, эти самые боги? Что они делают на этом самом Олимпе? Кто у них главный и как он дошел до жизни такой?

Ну и по мелочам: откуда мир взялся, из-за чего на заре времен боги пособачились с титанами, кто такие титаны, почему Зевсу раскололи голову, ЗАЧЕМ Громовержец женился на Гере (это вообще самый важный вопрос в мифологии, кажется)...

Спешу успокоить - ответы найдутся непременно! И копать мы будем от самых истоков.

Итак, вначале было...

Греческие мифы сходятся в одном: жизнь возникла из первозданного Хаоса. Надумайся жизнь зародиться из какой-нибудь первозданной Гармонии (или хоть из Слова, к примеру) – и вся последующая история древнегреческих мифов выглядела бы немножко иначе.

Первозданный Хаос действовал… хаотично, не особо заморачиваясь на то, что ж он, собственно, делает и кого создает. Со скуки он наплодил и Эрос – безграничную силу любви, и Тартар – величайшую из бездн, Эреб – первозданный мрак и Нюкту-Ночь… Наиболее ценным достижением Хаоса, видимо, явилась Гея-Земля, которая целиком и полностью унаследовала характер папаши. И которая первым делом начала рожать. Сразу и во все стороны. Не дожидаясь суженого-ряженого (которого и взять-то было неоткуда). Так что вскоре на свет появились Море и Горы. Напоследок Гея породила из себя Урана-Небо и, как выяснилось, сделала большую ошибку…

Почему-то до этого момента в новосозданном мире никто не помышлял о власти. Положение дел всех устраивало: есть Хаос, есть его дети, дети заняты делом – благополучно размножаются. Уран-Небо был первым, кто озаботился проблемой насущного порядка: он объявил себя всеобщим правителем, загреб в жены собственную мать-Гею… и все, недолго думая, смирились с таким положением вещей. В том числе сама Гея, которой было глубоко плевать – рожать от самой себя или от собственного сына.

Однако новоявленный правитель вселенной был привередлив по части потомков. Это выяснилось, как только Гея родила ему первую тройню. Критически осмотрев получившихся чад – сторуких великанов с пятью десятками голов – Уран задумчиво изрек:

– Что это за…?! – и вознамерился запихать чад туда, откуда они, собственно, появились. Неизвестно, согласна ли была с этим Гея. Так или иначе, но великаны-Гекатонхейры оказались вскоре в Тартаре, о котором никогда не было известно, что это: бездна под землей, часть земных недр или какой-то пограничный третий вариант.

– В следующий раз, – хмуро посоветовал Уран жене, – напрягись и роди что-нибудь нормальное!

…следующую тройню он рассматривал дольше.

По части рук и вообще, конечностей, младенцы, вроде бы, были на вид получше: две руки, две ноги, голова – одна, хоть и круглая… А вот глаз явно не хватало: у каждого образовалось всего по одной штуке. К тому же дитятки постоянно орали что-то вроде: «Ковать! Ковать! Ковать!!!» – и Уран счел это нехорошим предзнаменованием.

– Брак, – решил он, привычным движением скидывая всю троицу Циклопов в Тартар. Гея смолчала, хотя одновременно рожать одних, а носить в своей утробе других ей было сложновато.

В третий раз детей оказалось аж двенадцать штук: по шесть пар каждого рода, видимо, чтобы хоть один оказался нормальным. Уран-Небо изучил потомство самым придирчивым образом – особых изъянов было не видно. Даже глаз – и то по два, небывалое достижение!

– Ну что ж, эти пускай живут, – неохотно разрешил Уран. – Наконец-то твоя порченая утроба сподобилась на что-то нормальное!

Так в мире появились титаны. Под чутким руководством своего батюшки они, конечно же, тоже принялись размножаться: например, Гиперион и Тейя породили Луну-Селену и Солнце-Гелиоса, отчего в мире стало гораздо веселее. Титаны потихоньку создавали новые племена: сатиров, кентавров, нереид, океанид, и жилось всем весело и беззаботно среди гор, лесов и морей.

А Гея-Земля тем временем искоса поглядывала на супруга и бубнила под нос, что это не ее утроба порченая, а кое-что совсем другое…

2. Дети - это не к добру

Восстание против мужа Земля-Гея принялась готовить по всем планам стратегического искусства (о котором в те давние времена никто слыхом не слыхивал). Она сеяла недовольство, уговаривала и подстрекала − и везде натыкалась на закономерный ответ:

– Нема дурных!

Толерантность титанского племени могла привести в отчаяние даже терпеливую Землю. Она начала уже было подумывать, а провернуть ли переворот в одиночку – когда Крон, Повелитель Времени дал маме желанный ответ:

– Скинуть старого тирана? Да не вопрос!

Основная закавыка была в оружии, ибо с голыми руками на Небо не попрешь. Но Гея и тут не растерялась и быстренько выплавила из своих же недр адамантовый серп. Цапнув волшебное средство, благодарный сын отправился к папе Урану и единым махом отрубил ему то, что Гея полагала порченым. После чего отрубленную часть покромсал и выкинул, куда придется.

Видя такую зверскую расправу над любимым органом, Уран ко всему потерял еще и голос, ушел в вечную скорбь и несознанку и больше в дела мироздания не совался, фактически оставив трон сыну. Крон, Повелитель Времени, на трон уселся, и… разумеется, все преспокойно приняли и такое положение дел тоже.

Впрочем, Нюкта-Ночь, которая ранее в дела властные не мешалась, почему-то решила выразить свой протест. Она нарожала целую кучу ужасных существ, как-то: Таната-смерть, Ату-обман, Немезиду-возмездие, Эриний, Кер и тому подобное.

Посмотрев на мир, в котором начали царить раздрай и жалобные вопли, Нюкта смачно подытожила:

– Так вам и надо, – непонятно кого имея в виду. После чего удалилась фланирующей походкой, оставив нового царя вселенной Крона расхлебывать кашу.

Крон расхлебыванием не особенно озаботился. Нежась в своем дворце, построенном на горе Олимп, он мечтательно бормотал:

– Х-хе, ловко я уделал папашку, а? Почтительный сынок, да. И правильно сделал – дорогу молодым. Дети вообще не должны уступать отцам-тиранам, верно говорю?

– Глаголешь истину, милый супруг, – мило улыбнулась ему жена, титанида Рея. – Кстати, я совсем забыла тебе сказать: скоро у нас будет маленький!

Крон резко перестал быть мечтательным. Не по делу вспомнилось, что мир, кроме смерти и обмана явилось еще и возмездие… «Ну, я же не тиран?» – робко подумал Повелитель Времени, посмотрел с Олимпа на свои владения, зажатые в кулаке, и почувствовал вдруг, что совсем, совсем не хочет иметь детей. Никогда!

Поскольку о средствах контрацепции в те времена тоже не было слышно, а ограничивать свою супружескую жизнь Крон не желал – напрашивался вопрос: что делать с потомством? Все время до рождения своего ребенка он прилежно перебирал варианты.

– Запихать, откуда появились? Хм, а получится? Рея – не Гея, и вообще, если вспомнить, чем там с Геей закончилось… Эх, а Циклопов с Гекатонхейрами я так и не освободил… хотя пусть и сидят себе в Тартаре. О, а может – в Тартар? А-а, еще перезнакомятся там со всеми и вылезут… Ух, что ж мне их есть, что ли? Хотя…

Просияв от внезапной идеи, Крон устроился под приятным солнышком с чесночком, приправами, хлебцем и вином и приказал, облизываясь:

– А подать-ка мне моего наследника!

3. Компания из брюха

Легенды молчат о том, как Крон проглатывал своего первенца. Да и остальных своих детей тоже.

Можно только предположить, что в первый раз с непривычки Повелителю Времени такое далось трудновато, а потому до дворцовой челяди, рабов и просто прихлебателей время от времени доносились комментарии, вроде:

– А можно его хотя бы не прожевывать? – голос Реи.

– Кхе! В горле… в горле застрял! – с натяжкой голос Крона.

– Ты запей… запей, чтобы прошло! – голос Реи.

– Цеп… цепляется… ногами сучит… зараза! – с очень большой натяжкой голос Крона.

– Его протолкнуть надо, а то ты подавишься… ты хлебом… хлебом!

Звук мощного глотка. Глухая отрыжка. Раздумчивый голос (кажется, даже уже совсем не Крона).

– Кажись, у меня изжога от этого паршивца.

И сочувственный вздох Реи:

– Ну, он у меня был какой-то мрачненький…

Как бы то ни было, с остальными детьми вышло попроще:

– Дорогой, у меня девочка!

– А-а, пойдет под перчик!

– У нас опять девочка!

– Под финики!

– И опять девочка!

– Будет в сметанном соусе!

– Э-э… мальчик…

– Замочить в виноградном уксусе и посыпать розмарином!

Спустя какое-то время по животу Крона, аукаясь, гуляла довольно разношерстная компания. Компания знакомилась, ссорилась (обозначая перспективу на будущее) и со скуки выясняла, кто попал в живот Крона раньше.

– Я мужик, меня глотали первым! – голосил боевитый Посейдон, изображая, как его глотали (в лицах) и почему-то очень негодуя на розмарин и уксус.

– Как же, первым! – визжала чувствительная Деметра. – Не помнишь, как мы с Герой тебя откачивали! Ты еще лошадью себя вообразил – все орал: я, мол, Черногривый…

– Первенство по данному вопросу за мной! – нахально утверждала младшая Гера.

Мрачноватый Аид и развеселая Гестия философски наблюдали за дискуссией, пока не решили прибавить ей ярких красок.

– Я, конечно, очень рад, что наконец-то оказался в компании, - начал Аид.

– …но века, которые я просидела в брюхе отца в одиночестве, вашим обществом не окупаются! – в тон ему пропела Гестия.

Обменявшись безмолвными жестами уважения, брат и сестра мысленно разделили между собой первое место. Остальные примолкли и живенько составили себе мнение и о месте заточения, и о сокамерниках (собрюшниках?).

– Дыра! – громко выразился Посейдон. – Хотя нет, скорее… – тут он выразился еще более громко.

– Меня от всех вас тошнит! – заныла чувствительная Деметра.

– Это плохо, - флегматично заметил из темноты старшенький.

– Плохо, что тошнит?

– Плохо – что тебя…

Вовне, незаметные для милой компашки, неспешно проплывали годы.

4. Зевс пришёл

Долго ли коротко ли длилась чехарда с поеданием младенцев – но как-то раз она Рее наскучила. Ее родильные труды явственно не ценили – и уж точно никому не будет приятно, когда тебя используют как автомат для производства вкусной и полезной пищи.

С досады, народив очередного сына, жена Крона укрыла его в пещере, а в пеленки завернула здоровенную каменюку.

«Может, хоть этим подавится, кровопийца», – тоскливо раздумывала она, украшая сверток свежей зеленью и преподнося его мужу на обед. То ли Крон был очень голоден в этот день, то ли принял чего-нибудь на грудь перед пищей, но только он, не заметив разницы, схарчил обломок скалы, завернутый в шкуры.

– Крупнячком уродился, – умилился Повелитель Времени, поглаживая живот, в который свалилась изрядная тяжесть. – Сытненький… может, нам, жена, двойню-тройню заделать сразу, чтобы это уж… с запасом?

Рея обещала подумать над перспективой, дать ответ не позже чем через пару столетий – и ушла заботиться о сыне, которого назвала Зевсом.

Наречением забота, собственно, и ограничилась. Кормить сына сама Рея боялась – вдруг муж узнает – потому, недолго думая, отдала его на вскармливание, в некотором роде, козе. И даже не в некотором роде, а именно козе Амолфее – нисколько не подумав о том, как такая кормилица может сказаться потом на характере сына.

Источники гласят, что в воспитании Зевса, будто бы, еще принимали участие некие нимфы Адрастея и Идея, а также охранители-куреты, которые лупили копьями в щиты каждый раз, как младенец собирался поднять плач – чтобы Крон не услышал.

Крон каким-то образом прохлопал постоянный грохот копий о щиты на острове Крите…

Незамеченный отцом, Зевс вполне благополучно вырос и даже начал брать уроки мудрости у богини разума Метиды. С мудростью дело продвигалось туго, а вот с половым созреванием хорошо, и очень-очень скоро богиня разума бегала и шифровалась по лесам от благодарного ученичка. Аргументы разума типа «Но это же неправильно!» ушлого Зевса не брали и натыкались на контраргументы типа «Но у нас же античность». В конце концов разум капитулировал перед юношеской дыхалкой, Зевс Метиду таки догнал и с разлёту даже на ней женился. Но вместо того, чтобы спокойно наслаждаться семейной жизнью, возжаждал освободить близких родственников из желудка у папы, пока Крон не переварил их окончательно.

Диверсия была разработана филигранно. Вместе с умницей-женой Зевс заявился к Крону в гости и предложил папаше заботливо состряпанное из вина и желчи рвотное…

Способ оказался простым и действенным: вскоре Крона крючило и колбасило за пиршественным столом. Повелитель Времени производил жуткие звуки и бил себя в живот, в котором, кажется, разыгрывался бунт глистов.

Первым изо рта отца с бешеным воплем: «Что за дрянь вы сверху льете?!» – вылез Посейдон – сам, цепляясь за глотку и язык и злой до невозможности.

Едва увидев рожу сына, щедро залепленную желчью и вином и перекошенную праведным гневом, Крон перестал сопротивляться.

Его организм покинули не только оставшиеся пленники, но и вся пища, принятая за последние несколько лет.

Из непроверенных источников

Злые языки утверждают, что не все дети освободились из утробы Крона канонично – через рот. Якобы, кое-кто на пути свернул не туда и потом от увиденного был мрачен до конца дней.

Подтверждениями, по мнению злоязыких аэдов, служит то, что ровно с того времени у Аида все шло явно не через голову.

5. Деффачка из головы

Освобожденные деточки Крона обосновались на горе Олимп, выжив из дома собственного отца. Папаня, однако, не растерялся, засел на другом конце Фессалии, в горе Офрис и принялся вынашивать коварные планы. Какие конкретно планы – никто не знал, но ясно было: грядет, грядет война народная!

Крониды шустро поскакали запасаться союзниками и каким-то образом запаслись. Против Повелителя Времени согласились выступить некоторые титанские тузы (например, подземная титанида Стикс с сыновьями Силой и Властью), кое-какие божества, а еще – нимфы, сатиры, кентавры и люди. Срочно нужно было решать, что весь этот контингент может противопоставить Крону, на стороне которого обретались титаны, великаны и масса кровожадных монстров, с которыми Крон непонятно когда успел задружиться.

И именно в этот момент Зевсу напророчили, что у его жены Метиды родится тот (то ли мальчик, то ли девочка, то ли зверушка какая-нибудь забавная), кто подвинет папашку с трона.

Метида, разумеется, не нашла лучшего времени, чтобы обрадовать благоверного: мол, так и так, ты скоро станешь папой!

Зевс не обрадовался. Но и не запил, как сделал бы кто-нибудь с менее крепкими нервами…

В принципе, выход уже был ясен – благо, отцовский пример маячил перед глазами. Правда, младшенький Кронид был поосновательнее папашки, а потому решил истреблять зло с корня. В смысле, с жены.

Чтобы осуществить коварный замысел, долго потеть не пришлось. Так, поголодать пару дней и потренироваться разевать пошире рот. А уж потом Зевс попросту применил общую анестезию – убаюкал жену ласковыми речами, после чего примерился, поднатужился, и…

До остальных детишек Крона донеслось громогласное «Омномном» из покоев супружеской… ну, то есть, бывшей супружеской пары.

После этого Зевса жутко зауважали: ну, еще бы, Крон только младенцев глотал, а этот схарчил жену и еще имел наглость заявлять, что дело обошлось без изжоги… Только Гера, на которую Зевс начал поглядывать непосредственно после того, как внезапно овдовел, как-то торопливо собрала котомки и отбыла на край света к титаниде Фетиде. «На фиг, на фиг, – думала Гера, – еще замуж возьмет, а там… видели уже, чем такие браки заканчиваются!»

Зевс с досады догнал богиню правды Фемиду (с Фетидой не путать!) и женился на ней. И наконец-то, понукаемый братьями, взялся за основную проблему: где взять нормальную армию, чтобы схватиться с Кроном? Потому как у нимф на уме – песни и веночки, у сатиров – нимфы, у кентавров – пиры, а у людей, кажется, в принципе ничего. Зевс тужился день и ночь, пытаясь родить идею – и таки родил… но совсем не идею.

Началось с дикой головной боли. Сперва все было безжалостно списано на загруженность и похмелье, но шли дни и пиры, а головная боль усиливалась. Примочки, травы, музыка, прикладывание нимф в больших количествах и прочая гомеопатия эффекта не возымели, и Зевс решил поступить по-кронидски – просто и радикально.

– Расколите мне башку, ребятки! – бесхитростно попросил он, предлагая всем желающим здоровенный молот на ладони. – Пора удалять болящий элемент!

Вяк Аида о том, что болящего элемента нет в принципе, был своевременно придушен Посейдоном. Присутствующие мялись и не решались, пока наконец кто-то особо милосердный (или обозленный) не взялся за молот – и тут-то Зевс огреб себе по котелку сполна за все хорошее.

Скорлупа, то есть, черепушка, раскололась легко и грациозно, выпустив то, что таилось внутри. Внутри, согласно мифологии, таилась вполне зрелая богиня Афина, которая и вылетела из головы родителя с воинственным кличем и в полном, между прочим, обмундировании – то есть, при копье, с эгидой и в панцире…

После появления Афина сходу всех поразила, но не копьем, а феноменальной мудростью. Мудрость была столь велика, что все срочно принялись славить новорожденную. Или заливать стресс – кто их там поймет.

Из непроверенных источников

Особо нехорошие аэды поют о том, что долго еще в братских ссорах Кронидов случалась фраза:

Зевс, вот скажи, куда делись твои мозги?! А… извини, Афина, я тебя не заметил.

6. Зверушку не трогать!

Пока Крониды во главе с Зевсом обустраивали быт, глотали жен и вообще, отрывались по полной, мать-Гея слегка приуныла. Жизнь вроде как и налаживалась, но чего-то вроде бы и не хватало. И дел-то срочных нет, и детишки войной занялись, Циклопы и Гекатонхейры в Тартаре сидят, свергнутый муж завис в долгосрочной депрессии, и давно не рожала… о, кстати, а не родить ли?

Инстинкт рожать в Гее был неистребим, и отсутствие мужа его подавить не могло ни в коей мере. Очередного ребеночка Гея произвела сама из себя, но навыки рождения из себя самой были основательно растрачены за века, а потому экземпляр получился слегка дефектным: с головой быка и туловом змеи. Зато в кои-то веки милый и ласковый, как какой-нибудь лабрадудель, а «с лица не воду пить, вон Аид у Реи тоже совсем не красавчик».

Впрочем, Гея не была бы Геей, если бы породила просто страшненькое, но безобидное создание. В скором времени выяснилось, что в хилом Офиотавре (Змеебыке), точнее, в его внутренностях, таится страшная сила: тот, кто сожжет их на алтаре, высвободит столь страшную энергию, что сможет управлять миром. Из чего состояли внутренности и какие-такие странные процессы происходили в животе сыночка Геи – оставим этот вопрос физикам-ядерщикам. Для нас важно другое: непонятно, как о чудесных вантробушках прознали титаны и боги, но сезон охоты на зверушку открылся незамедлительно…

Первыми к финишу пришли адепты Крона: Офиотавра отыскал славящийся своей жестокостью титан Титий (от одного имени мурашки!). Недолго думая, он угостил редкое животное дюжим ударом секиры и собрался сварганить то ли жаркое, то ли жертвоприношение – по настроению.

Само собой, тот факт, что вот прямо сейчас в мире установится владычество титанов, не оставило Зевса равнодушным: младший сын Крона ощутил себя античным Гэндальфом и обратился к силам дружественной авиации – послал к Титию орла. Не ожидавший атаки с воздуха («Орлы летят!») титан растерялся, а хитрая птица утащила у него из-под носа разложенные для жарки внутренности Офиотавра. Крики «Ну, давай пополам!» или «Верни хоть печенку, с голоду подыхаю!» орлиного сердца не поколебали.

На Олимпе боги хладнокровно совершили всесожжение сами, окружив перед этим алтарь своей силой – а то мало ли, знаете ли, цепная реакция…

И долго, долго еще олимпийцы зазывали к себе знакомых на шашлычок.

Из непроверенных источников

Очень возможно, что кощунственное отношение к редким животным от Зевса унаследовали его дети. Особенно тяжко пришлось фауне Древней Греции от Геркулеса, который фактически поставил убийство редких тварей на поток.

7. Ах, эти свадьбы...

Предания гласят, что в войне с титанами, сиречь, Титаномахии, Зевса поддерживали жена и нехилый комплект детей (Афина, Арес, Аполлон, Артемида, Гефест и Гермес), не все из которых были от конкретно этой жены. Посейдона наверняка кто-нибудь родственный тоже поддерживал – из чего следует, что к финальному мордобою двое из трех сынов Крона были состоявшимися богами, мужьями и матерыми папашами. Вот о свадьбах-то у нас речь и пойдет.

Вам, может быть, помнится, что к первой жене – Метиде –Зевс испытывал интерес чисто гастрономический? Так вот, подкрепившись Метидой, он женился на Фемиде. А после Фемиды – на Гере, и тут уже, как говорится, с концами.

После поспешного отбытия с Олимпа Гера поживала на краю света ничего себе: рвала цветочки, водила хороводы и совершенно не задумывалась о том, что ее достославный братец Зевс, ежели очень захочет, может и на краю света достать. Беспечность сыграла с Герой злую шутку. Коварный Зевс, задействовав свои способности к маскировке, перекинулся в кукушку и заявился к сестре в таком вот обличии. Умиленная девушка взяла птичку в руки, и… как она не стала заикой – непонятно. Нет, вы вообразите: вы прижимаете к груди птичку, а через секунду – это не птичка, а вполне конкретный мужик с вполне конкретными намерениями…

Отдельные романтики живописуют, что, будто бы, Зевс воскликнул: «Наконец-то ты прижала меня к груди!» Хмыкнем и с тоскою отвернемся, оставив им их хрупкие иллюзии: тут уж скорее Зевс прижал Геру, и не только прижал, а… да-да, уже отворачиваюсь.

Брак стал официальным не сразу – для начала имел место испытательный срок лет в триста, во время которого Зевс, видимо, терпеливо доказывал, что нет, глотать Геру он не будет, он с этим совсем-совсем завязал, а с первой женой – были особые обстоятельства… В конце концов Гера позволила себя убедить, и на Олимпе сыграли славную кровосмесительную свадебку.

Когда Зевс понял, в какое гуано он вляпался с третьей женитьбой – было поздно, и часто, часто по вечерам дворец на Олимпе содрогался от гармоничных воплей новоявленной жены: «Опять по нимфам тягался?!»

Приблизительно в это время женился и Посейдон. Свою супругу Амфитриту он вульгарным образом упер из дворца, где ее прятал от домогательств отец-Океан. Дорогу Посейдону показал шестерка-дельфин, за что средний сын Крона его зауважал неимоверно. Следуя подлой наводке, Посейдон взял колесницу, да и умчал Амфитриту подалей, после чего… э, видимо, тут стоит опять отвернуться.

Таким образом, двое Кронидов оказались женатыми, а вскоре – так еще и с детьми. Старший же Аид ходил холостяком и не парился. Когда братья поинтересовались: не хочет ли и он жениться, за компанию? – Аид осмотрел их поникшие лица и поинтересовался:

– Издеваетесь, что ли? – скрутил античный шиш и хлопнул дверью.

Из непроверенных источников

Ходят достоверные слухи, что Зевс много раз хотел проглотить и Геру тоже. Но…боялся.

8. Все в Тартар, господа!

С какого перепугу боги двинули освобождать Циклопов из Тартара – никому достоверно неизвестно. Вполне возможно – идейку им подкинула Гея-Земля, которая отчаянно скучала без деточек, а рожать еще раз после фиаско с Офиотавром не решалась. А может, сыграл свою роль и тот факт, что союзники были, но… сатиры, нимфы, кентавры – понимаете…

Ясно, в принципе, только одно: Циклопов освободил или Зевс, или Аид, причем, скорее всего – последний с подачи первого. Очень может быть, что младший брат, которого достало занудство старшего, как-нибудь от души приложил:

– Да иди ты…в Тартар!!!

А старший со своим чувством юмора взял да и сходил.

Легко себе представить, что потом разыгралось на Олимпе:

– Ну, был я в Тартаре. Куда теперь?

*Лексика сатиров*.

–Где ты был?!

– В Тартаре.

– Что ты там забыл?! – *лексика кентавров*.

– Ты ж сам посылал…

*Уже решительно непонятно, чья там лексика, но нервно икают и сатиры, и кентавры*.

– Да нормальные ребята там обитают. Посидели. За жизнь поговорили.

– …

– А, да, еще я Циклопов освободил, они на волю просились.

Занавес. Всеобщее окосение.

Нужно сказать, Циклопы оказались союзниками хоть куда и основательно экипировали братьев-Кронидов к финальному мегабаттлу. Зевсу они наковали молний, отчего он скоропостижно сделался Громовержцем. Посейдон получил трезубец, отчего остался Посейдоном, но таки уже уровнем повыше. Ясно было, что своему освободителю Циклопы тоже накуют какого-нибудь супер-оружия, но параноидальная натура Аида взяла вверх.

– Ребяты, – по секрету сообщил он Циклопам. – Выручайте. Кажется, эти два дебила (жест в сторону отсутствующих братьев) серьезно намерены меня женить!! В общем, сами понимаете…

Циклопы с ходу прониклись трагичностью ситуации, и у Аида появился шлем-невидимка.

Собственно, после этого старшего Кронида на Олимпе считай что и не видели.

9.Титаны мастдай!

После того как сыны Крона получили +100 к оружию, тянуть с развязкой было уже как-то даже преступно. Войска Повелителя Времени и войска Кронидов вышли врукопашную с нескрываемым удовольствием.

Состав команд финального матча Титаномахии был примерно таким.

Со стороны Крона: титаны, великаны, чудовища (их каким-то образом за годы войны успели наштамповать).

Со стороны Зевса: остальные дети Крона, сатиры, кентавры, люди, нимфы, плюс дети Зевса (Афина, Гефест, Аполлон, Артемида, Арес, Гермес). Да еще сынок Гермеса, козлоногий Пан, который с виду являл из себя мирное жвачное, но на деле так отличился, что мы его упоминаем особо.

Результаты первого тайма оказались неутешительными. Войска Громовержца основательно прижали к Олимпу, и титаны так даже соорудили осадную башенку из гор Пелион и Осса – чтобы удобнее было штурмовать. Видимо, именно в этот самый критический момент Зевс кого-то достал и получил уже привычный совет:

– Пошел ты в Тартар!!

И, по примеру братика, таки действительно пошел и освободил уже не Циклопов (это ж мелко!), а Гекатонхейров-сторуких, первенцев Земли и Неба. Вообще-то, после визита в Тартар Аида Крон пытался подстраховаться и выставил охрану – полубабу-полузмею Кампе… Но Зевс в запарке ее просто не заметил и только потом припомнил для аэдов: «А, да, была какая-то со змеиным хвостом. Я на нее посмотрел – а она и померла, неудобно как-то получилось».

Второй тайм проходил уже веселее: с метанием в небо скал, гор, титанов и всего, что под триста гекатонхейрских рук попадется. Мать-Гея, ландшафты которой менялись на глазах, стонала и про себя комментировала: «Вот нафига посоветовала их освобождать? Оставались бы в Тартаре!» Войска Крона были дезориентированы, их противник – по большому счету тоже (а что, Сторукие же не разбирают, в кого скалы метать!). Словом, дело плавно начало склоняться к вселенскому абзацу, но тут свое громкое слово сказал козлоногий Пан.

Легенды молчат о причинах. Может, у сына Гермеса изжога случилась, может, он поймал стрелу в то место, куда стрелы не ловят. А может, увидел мышь. В общем, непонятно почему, но заорал он ТАК, что все войско Крона одномоментно обратилось в бегство.

Сторонники олимпийцев были недалеки от того же, но тут бяк чьей-то мощной руки по черепушке Пана прекратил звуковую волну.

Пока войска Кронидов, малость контуженные, но все равно ликующие, добивали противника, сами Крониды двинули разбираться с папочкой.

Отвлекающий момент обеспечил Посейдон. Увидев сынка, который нагло отплясывал что-то дико-сатирское прямо у него перед носом, Крон малость выпал из реальности, но потом собрался, размахнулся как следует – и огреб себе молнией от Зевса, который тоже времени зря не терял.

Крон понял, что запахло жареным, и схватился за самое важное. В смысле, за адамантовый серп, которым его снабдила мама-Гея и которым была произведена кастрация Урана. Посейдону и Зевсу, видимо, грозила та же участь, но – вот незадача – серпа в шатре у Крона не оказалось.

Повелитель Времени озадаченно ругнулся в пустоту. Пустота нагло ответила голосом Аида, что, папа, я тут у тебя кой-что позаимствовал, потому как тебе ж уже все равно не нужно, и вообще, давай, до свиданья.

«Обложили, гады», – с тоской сообразил Крон за секунду до того как получить трезубцем в пузо, а молнией в глаз и закончить свое сознательное существование.

После этого перед тремя сынками-победителями остро встал вопрос – что делать с по натуре бессмертным папашей. Конечно, можно было бы его на скорую руку оскопить, как он Урана, и так оставить…

Но, то ли Крониды были слишком основательны, то ли слишком увлеклись – в общем, вышло так, что они порубили на куски всего Крона. Потом дружно почесали в затылках и скинули фрикасе из папки в Тартар, от греха подальше. Для полного комплекта по тому же адресу отправили Кроновых союзников.

Стеречь всю эту злобную братию взялись Гекатонхейры, которые заявили, что они, конечно, развлеклись, но отрыв – хорошо, а дома – лучше.

Из непроверенных источников

Кое-кто утверждал, что титаны, заключенные в Тартаре, бунтовали и мечтали вырваться. Тогда, в моменты особого разгула, к их темнице спускался царь всея подземного мира Аид и скучным голосом начинал рассказывать, как обстоят дела наверху. Минут через десять из бездны звучал вердикт узников: «Ну вас нафиг. Такой бардак устроили в мире, что лучше мы тут посидим…»

10. Мы делили апельсин...

Пиры отгремели, головы с похмелья отболели, титана Менетия, забытого за победной чехардой, сослали во мрак Эреба – и вот тут-то перед олимпийцами нарисовался вопросище: кто будет править миром? Уран – кастрат и в депрессии, Крона упекли в Тартар, а наследничков как-никак трое!

Наскоро удалось поделить вселенную на три части – небо, море и подземный мир, но тут засветился второй вопрос: а кому какая? Зевс предлагал решить все по-мужски, то есть, с помощью мордобития до победного конца, Посейдон орал, что знает очень хорошую считалочку, Аид не встревал вообще и, похоже, мирно отсыпался где-то после последнего пира (по обыкновению, не снимая шлема невидимости). Наконец, при посильном участии здравомыслящего женского контингента, было решено: тянуть жребий!

Что и было сделано немедленно.

Зевс, сунув руку в чашу жеребьевки, вытащил небо и верховную власть.

Посейдону повезло чуть меньше – ему досталось море.

Вслед за этим в зале, где проходила жеребьевка, установилась гулкая и задумчивая тишина. В ней раздались шаги, потом из пустоты донесся зевок, и голос Аида поинтересовался:

– Я ничего не пропустил?

Хотя на самом деле спрашивать нужно было другое: «А что это у вас, братики, такие ехидные рожи?!»

Посейдон живенько смирился со своим жребием и на время отложил зависть к Зевсу – потому что понял, что кое-кто вляпался покруче. Зевс же сдвинул брови скорбным домиком, выступил вперед и произнес фразу, от которой так и разило неприятностями:

– Мне нужно тебе кое-что сообщить…

Аид принял новость о том, что он теперь вроде как царь мертвятника, в своем стиле.

– Фигли, – сообщил он общественности из пустоты и явственно смылся. Последующая погоня за невидимкой для двух новоявленных повелителей мира ознаменовалась фингалами, битой посудой и непраздничным настроением. Через пару часов, когда матерные выражения в богатом запасе братьев поистощились, а дворцу нужен был капремонт, сволочной старшенький изволил снять шлем и сообщить:

– Да ладно, давайте ваш жребий, это я прикалывался.

Заявление было встречено с облегчением и полным пониманием того, что этому троллю в подземном мире самое место…

Так образовались три основных царства и три основных божественных дома, о которых не грех и дальше поговорить.

Из непроверенных источников

Как известно, правление Зевса и Посейдона не отличалось справедливостью. Время от времени то дети, то жены, то еще кто поднимали хай, который подавлялся одним-единственным аргументом:

А вы представьте, что на моем месте был бы Аид!

После чего все кидались воспевать мудрость и благородство своего Владыки.

Часть 2. ОЛИМПИЙСКАЯ КУНСТКАМЕРА. 11. И о главном. Главный у нас Зевс...

Зевс, он же младший сын Крона, он же Громовержец, он же Эгидодержец, он же еще до кучи пафосных эпитетов… Поскольку Зевс – не абы-кто, а, в некотором роде, самый чисто конкретный бог в Элладе – то и сидит он выше всех и лучше всех. Скромный, на пару сотен залов дворец притулился прямиком на макушке горы Олимп, откуда Громовержец бдит за всем, что происходит на земле грешной. Если не бдит – то пирует: конечно, весело, благопристойно, с нектаром, амброзией и возвышенными песнопениями и танцами (все поверили?). Благо, климат и компания позволяют: ни дождей, ни тебе града, а вокруг все больше послушные детки…

Когда бдеть уже нет сил, а нектар не лезет в глотку – Громовержец спускается на землю и начинает шататься среди смертных, кушать баранину, пить вино и творить под хорошее настроение чудеса. Зная об этом пакостном обычае верховного бога, древние греки старались почитать путников: ты ему – «Пшел вон, бомжара!» и в глаз, а он тебе – «Сюрпрайз!» – и молнию… Так, нежданно-негаданно Зевс сделался покровителем гостеприимства.

Верховный Кронид, как утверждают все без исключения, полон достоинств: красив как фотомодель, могуч как молодой Шварценеггер, а по справедливости вообще кого хочешь уделает. Еще Зевс мудр – а кто скажет, что не мудр… молния в верном колчане, старший брат рулит подземным царством, хотите экскурсию? Нет? Кто мудр и скромен, и вообще самый-самый? Правильно, Зевс.

Бдение Громовержца на Олимпе – зрелище очень даже примечательное. Опускаем красоты тронного зала и самого трона, опускаем восхищение белизной хитона и искусной ковкой жезла… безжалостно минуем рассказы о том, как устроены врата Олимпа и как красиво танцуют музы и хариты… сосредоточимся на основных деталях интерьера. У трона Зевса, например, стоят Сила и Зависть – сыночки титаниды Стикс и ценные, но малофункциональные предметы мебели. Неподалеку от них разместились блюстители законности – богини Фемида (да-да, та самая вторая жена, которая оказалась необидчивой) и дочка Зевса Дикэ. Ника-победа тоже обретается неподалеку, потому как кто ж ее далеко отпустит, а? Ну, явно не Зевс…

Еще у трона (там, как вы уже поняли, просто не протолкнешься!) стоят два внушительных сосуда – с добром и злом, откуда Зевс широкими жестами черпает для каждого человека, соответственно, хорошее и плохое. И выливает на землю, и куда льет – конечно же, не смотрит, потому вот время от времени кто-нибудь ходит… как с неба чем-то облитый.

Хотя с Олимпа не только льется – еще и сыплется! Еще одна дочка Зевса – богиня благоденствия Тюхе, тоже сидит у трона папы (а где ж еще, если все там!) и из рога той самой козы Амолфеи, обеспечившей Зевсу грудное вскармливание и приятную наследственность, сыплет людям дары на голову и вообще, на что попадется. Отчего в принципе понятно, почему многие люди, оделенные всякими благами, такие коз… э, пардон, все ведь помнят, что мы сейчас о временах глубокой античности?

За судьбу несчастных смертных отвечают не только Зевс и все вышеперечисленные личности, но еще тетки-Мойры, дочки самой Судьбы-Ананке. Эти три сестрицы, прямо как у Пушкина, только и делают, что прядут, только не вечерком и под окном, а на Олимпе и всегда. Из-под прялки у Клото вылезают нити судьбы, Лахезис развлекает себя тем, что вынимает жребии, а Атропос, как самая грамотная, ведет протокол – что напряли и навынимали сестрички. Судя по тому произволу, который часто творился средь древних греков, мойры особо не усердствовали со своей пряжей, а дергали за ниточки вовсю. Зевс, правда, им не мешал, потому как «А вы хоть знаете, кто у этих стерв мама?!» и «Да ну этих смертных, еще нарожают…».

Царь богов вообще не любит заморачиваться тем, что там по воле богов творится (а если начинает вникать, то ой, что начинается…), а потому вместе со своей вездесущностью предпочитает пировать в окружении детей, харит, граций и милого виночерпия Ганимеда, которого Громовержец упер у отца, чтобы… хм, ну, в общем, не чтобы сделать его виночерпием.

Время от времени на Олимп окольными путями просачиваются печали и даже маленькие кризисы. Тогда Зевс ненадолго говорит себе «сдвинь брови!» – все быстро преисполняются почтения по самую маковку, кризисы разруливаются – и можно опять себе пировать.

Радость Зевсу доставляет однозначно любовь. Большая и чистая. А еще лучше – много раз и каждый раз с разными.

12. Любовный зоосад одного Громовержца

Для описания всех любовных приключений Зевса не хватит ни нервов, ни времени ни, простите, любых знаний по анатомии. Любимым хобби этого бога было доказывать, шо он таки не дедушка Уран, и ничего такого ему не отрезали, а там у него все ого-го какое!

Доказательства, как вы понимаете, чаще всего заканчивались для кого-то детьми.

Поэтому мы приглядимся только к самой любопытной особенности Зевсовых похождений: к его превращениям.

Казалось бы: что проще – в своем облике к девушке (или юноше) явиться или там перекинуться в симпатичного смертного, ну – сатира, кентавра, лапифа, есть же варианты! То есть, вариантами Зевс пользовался и представал то как сатир (перед Антиопой), то как пастух (перед Мнемосиной), а то вообще как золотой дождь или огонь (Даная и Эгина). Но больше всего Зевсу нравилось заявляться к очередной любовнице в очередном животном виде. То ли ему так удобнее было удирать от Геры, стоявшей на страже чести мужа, то ли хотелось необычных ощущений… но – просто оцените реестр любовниц и метаморфоз…

Итак,

К Гере Зевс, как вам уже известно, явился кукушкой.

К Деметре и своей дочери от Деметры Персефоне – змеем (различия между сестрой и дочкой особо не делалось).

К Европе – быком и птицей (однако, разнообразие…).

К Ио – быком (хороший трюк – проверенный трюк!).

К Ганимеду (да-да, к тому самому виночерпию) – орлом.

К Немесиде или к Леде – лебедем.

К Лето – перепелом (видно, Эгидодержца малость подзаклинило на пернатых).

К Фтие – голубем (точно заклинило).

К Евримедусе – муравьем (Все. Вот тут просто отключите воображение, ибо когда вас пытается соблазнить муравей – это, знаете ли…).

Время от времени Зевс совсем уж распоясывался и начинал превращать еще и своих любовниц: Калисто в медведицу, Ио – в корову…

Эти полные острых ощущений свидания обеспечивали Зевсу тонус, славу, а еще снабжали его массой наследников. В общем, дарили ему маленькие временные радости.

Потому что печаль у Громовержца была одна и постоянная. По имени Гера.

Из неподтвержденных источников

Мало кто знает, что, когда при древнем греке восклицали: «Зевс тебя любит!» он ежился и плевал три раза через левое плечо.

13. А где моя божественная скалка?!

Гера – это такая древнегреческая супружница со скалкой. Только вместо скалки у нее – природная стервозность. О внешности Геры лучше всего скажут два постоянных эпитета: пышнотелая и волоокая. По-современному – толстая и с глазами коровы. Вообразили? Развообразите, потому как супруга Громовержца прекрасна. А если кто скажет, что нет – то у нее муж с молнией, брат рулит подземным царством… надеюсь, все уже всё поняли?

О характере Геры скажет множество фактов. Например, то, что своего сынка Гефеста она после родов пульнула вниз с Олимпа (дефектный был, а мусорки поблизости не нашлось). Или то, что она – единственная, кто осмеливается повышать голос при Зевсе…

Ну, или хотя бы то, что Зевс постоянно бегал (ползал, летал, плавал?) по любовницам, в этом мы уже основательно убедились. Свое отношение к прогулкам мужа Гера в основном выражала мелкими пакостями, вроде «а-ах, у меня болит голова», и семейными скандалами. Позиция «я мстю, и мстя моя страшна» распространялась не на неверного супруга, а на его несчастных избранниц – и вот тут-то Гера вовсю показывала, что связь с женатым богом – это совсем не марципанчик. Например, к Латоне она послала дракона, к превращенной в корову Ио – кусачего овода, а с Семелой полобызалась и вовсе ее отправила в Аид, но об этом история будет позднее…

Таким образом, если хобби Зевса – гулять налево, то увлечение Геры – интриговать против тех, с кем Зевс гуляет в той стороне. Гармонично и простенько.

Как-то раз Гера со своими упреками и интригами все-таки переполнила хрупкую чашу Зевсова терпения. Недолго думая, он заковал ее в цепи между небом и землей, к ногам подвесил две наковальни и устроил садо-мазо с плеткой.

После экзекуции Гера немного подумала… и решила, что не-а, характер не лечится.

По странному совпадению, Гера служит покровительницей семьи и домашнего очага. Хотя, если подумать – какие совпадения! С таким-то мужем, с таким-то стажем…

Из неподтвержденных источников

Говорят, некоторые философы все-таки додумались спросить у оракулов: а почему это именно самая стервозная богиня рулит домашним очагом? Вроде как, все ответы оракулов свелись к «Знаете что? Вы еще Деметру в гневе не видели!!!»

14. Вдруг из маминой из спальни, хромоногий и кривой…

Аэды категорически не желают рассказывать, что сказала Гера, когда родила от Зевса Гефеста.

Скорее всего − «фу, кака!». Что в некотором роде справедливо, ибо рожа у младенца, прямо скажем, была не айс.

А посему мамаша, оскорбленная в лучших эстетических чувствах, широким жестом Степана Разина скинула младенца с горы Олимп.

Парашютный путь новорожденного проходил традиционно, с попеременным нежным соприкосновением со скалами («Мишка очень любит мед – бух. Почему и кто поймет – хлоп. В самом деле, почему – шлеп. Мед так нравится ему – хрясь, ой, мама!!») В результате аварийной посадки Гефест отбил себе ноги и обзавелся горбом, но, несмотря на это, над ним тут же сжалились какие-то нимфы и унесли воспитывать («Ути-пути, страшненький! Давай оставим!»).

Хотя в мире еще никого ТАК не роняли в детстве, интеллект у Гефеста был вполне себе ничего, может быть, именно из-за падения (наследственностью это быть никак не могло!). Сынок четы Владык вполне неплохо пристроился в жизни, освоил кузнечное мастерство у морских демонов тельхинов и начал вынашивать планы мести.

Напрямую наезжать на маму не получалось, ибо – традиционно: муж с молниями, брат рулит подземным царством… Гефест двинулся обходным путем.

Не пожалев ценных металлов и мастерства, он соорудил невероятной красоты трон, завернул в подарочную упаковку, прилепил сбоку бантик для совершенства и анонимно послал на Олимп. Гера, понятно, прониклась такой красотой, царственно на трон плюхнулась – и, как говорится, почувствовала тем самым местом всю силу сыновьей ненависти.

Цепи, вылезшие из произведения пыточного искусства, приковали жену Зевса к трону намертво.

Легко себе вообразить, что началось на Олимпе. Тут и Зевс с радостным: «Братаны! Гера залипла, хата свободна, давайте хоть финал Титаномахии нормально отпразднуем!!» И демографический взрыв, неизбежно последовавший из заключения Геры и свободы Зевса… И необходимость царицы цариц всюду, ну совершенно всюду передвигаться, в некотором роде, с троном… И возможность для Афины наконец-то высказать мачехе всю подноготную…

Коварного кузнеца искать начали сразу, но как-то вяло и с большими перерывами на обед. Потом еще долго упрашивали освободить маман. Гефест лупил себя в грудь, орал, что мужики, да она ж меня… с Олимпа… и вообще, как я зол, как я зол. В конце концов кому-то умному (утверждают, что Гермесу) пришло в голову напоить хромоногого. Как все работяги, в пьяном виде Гефест оказался рубаха-парень: освободил маму и тут же на месте ее простил (хоть его и не просили).

Зевс решил, что мастеровитый сынок на Олимпе пригодится, «а то быт обустраивать некому, у всех детей руки непонятно откуда растут». Гефест согласился и остался штатным олимпийским кузнецом и архитектором. Если что-то в мире не выковали Циклопы или тельхины – скажите, что это выковал Гефест. Не ошибетесь.

Поскольку Гефест – бог рабочий, а не неженка там какой-нибудь, то он и ходит в таком виде, что Мойдодыр Чуковского бы от него ускакал вслед за подушкой. В войнах богов, где Гефест участвовал с молотом наперевес, он вселял во врагов двойной ужас: молотом и боевым окрасом. На пирах к его слегка афрогреческой от копоти физиономии попривыкли и даже смеются, когда он хромает вокруг стола и обносит всех вином (хромой! немытый! оборжаться…). Поскольку Гефест, за редким исключением – бог добрый и веселый, он, кроме того, что кует и строит, еще и мирит родственников в частых ссорах. Это у него получается просто замечательно – особенно с молотом…

В жены Гефест хотел получить Афину, но мудрая дочь Зевса, взглянув на лицо сводного братика, быстренько заявила: «Я решила стать вечно девственной богиней!» − ухватила копье для пущей убедительности и совершила тактическое отступление. Тогда Зевс отдал обиженному сынуле в жены богиню любви Афродиту.

Что ее, мягко говоря, не обрадовало, ибо физия у милого кузнеца до сих пор не айс.

Из неподтвержденных источников

Ходят упорные слухи, что Зевс не раз и не два являлся к сыну со слезной просьбой: «Родной ты мой! Ну, еще один трончик, ну, всего один, такой же, тебе же ничего не стоит…» Добрый кузнец оставался добрым: сочувственно вздыхал, но на просьбы не велся.

15. И чего это я такой влюбленный?

Рождение Афродиты и ее появление на Олимпе нужно описывать в деталях, со смаком, иллюстрациями и ретроспекциями. Ибо момент даже для греческой мифологии – ой, какой непростой.

Для начала ретроспекция: когда Крон взял в руки адамантовый серп и отрубил своему отцу то, что Зевс демонстрировал направо-налево… Вопросы по ходу дела: все помнят, кто такой Крон? А его отец (правильно, Уран-Небо)? А все помнят главную гордость Зевса (неправильно, не молнии!)? Так вот, когда важная деталь мужского организма Урана была отчекрыжена (организм тут же перестал быть мужским) – Крон от нечего делать зашвырнул девайс в море. То есть, первый в древнегреческой мифологии метеоритный дождь был куда как оригинален.

Пока объект пребывал в полете, в море попала изрядная доза крови и семени и от постоянной болтанки в волнах взбилась в белоснежную пену. А потом из этой субстанции на свет появилось то самое – златоволосое, прекрасное и зовущее себя Афродитой.

Для начала новорожденная образцовым кролем и с крейсерской скоростью преодолела расстояние между островом Киферой и островом Крит и там уже ступила на сушу. На суше живо сообразили, что эта, которая с модельной внешностью и плавает, – не кто-нибудь, а богиня любви и красоты – и препроводили на Олимп.

На Олимп – то есть к Зевсу и Гере. К Зевсу. И к Гере.

Точно нужно рассказывать, что дальше-то было?

Дальше Зевс при виде Афродиты разразился мощным фонтаном… восторга и задал пир на весь мир. Все живое, как водится, славило новую богиню, а Гера под общие звуки радости подумывала – куда б ее с ее модельной внешностью… от гулящего муженька подальше?

И под конец-таки сплавила Афродиту в жены Гефесту. Афродита, как истинная блондинка, не особо-то и возражала. После пары обмороков, вызванных внешностью мужа (ага – не айс!) – сыграли свадебку, и богиня любви пристроилась очень даже неплохо!

Сами судите: муж женат на работе, почти все время пропадает в кузнице, жену опознает в основном по волосам (золото высокой пробы, я из такого маме трон ковал – эта моя, стало быть!). Из личных обязанностей – нежиться в опочивальне, волосы чесать, да внушать любовные чувства кому ни попадя – и богам, и людям. То есть, конечно, к своим обязанностям Афродита относилась с честью: внушала, карала тех, кто внушениям не поддается и прочая, прочая… Но свободного времени все-таки оставалось с избытком.

Рога, которыми Гефест вскоре обзавелся, были развесисты и шикарны.

Из неподтвержденных источников

Говорят, богиня любви недолюбливала мыло и вообще, все, что образует пену. Мол, остальные – пользуетесь чем хотите, но со мной – это уже на каннибализм смахивает…

16. Make war, not love

В списке любовников Афродиты, который только немного короче списка любовниц Зевса, первое место прочно закреплено за Аресом.

Арес – фигура колоритная, оно и понятно – бог войны. В силу своей специальности Арес кровожаден настолько, что лопает с кровью не только бифштексы, но даже и десерт.

Характер Ареса – убедительный пример тяжелой наследственности. Мама-Гера еще терпит, а папа Зевс время от времени поговаривает, что вот, не того скинули с Олимпа. И добавляет, что исправить ошибку никогда не поздно – но это, наверное, не всерьез: гадкое, кровожадное, злое, да свое…

Ну, а красивым девушкам, как известно, плохие парни нравятся. Поэтому вскоре Арес и Афродита образовали идеальную пару голливудского боевика: он – такой весь из себя с готовностью всех мочить и крепкой челюстью, она – весь интеллект в огромных глазах и сногсшибательной фигуре.

Единственным затыком в этой практически идеальной ситуации был, в некотором роде, муж.

Сначала классический треугольник «страшный, но добрый муж – красивая молодая жена – красивый молодой любовник» развивался вполне традиционно. Афродита и Арес ловили кайф на Олимпе. Гефест стучал молотом в кузнице на Лемносе и пропускал мимо ушей намеки других богов, что, мол, спасибо, что выковал мне шлем с рогами, но он как бы больше тебе подойдет…

Раскиданные по собственной спальне щиты, копья и прочую армейскую утварь Гефест последовательно игнорировал, глотая объяснения жены, вроде: «Это Афина забыла у меня доспехи. Что? Великоваты? Вот потому и забыла», «Откуда копье? Я, э-э, решила заняться спортом» и «Какой мужик в шкафу?! Ты переутомился».

Но потом кто-то добрый все-таки взял на себя труд настучать.

Однако даже и тогда Гефест подошел к делу по-своему. Вместо того, чтобы устроить яркую сцену типа «муж пришел из кузницы раньше» − с молотом, погонями и матюками – он подвесил под потолком спальни тонкую сетку. Потом громко оповестил общественность в лице Афродиты, что возвращается на Лемнос, а сам затаился неподалеку – и…

Прикорм выполнен, невод заброшен, улов обеспечен! Афродита тут же послала за Аресом, тот явился разделять ее досуг и разделял так усердно, что сетку они заметили только с утра и когда заявился Гефест.

Кузнец, у которого было очень своеобразное чувство юмора, прихватил с собой еще и зрителей и даже плату за просмотр требовать не стал. Божественный народ жевал античный попкорн (э, ладно, лепешки из амброзии), комментировал и делился впечатлениями, а Арес мечтал провалиться сквозь землю прямо на кровати и с Афродитой (наличие под землей дяди со специфическим характером мечты несколько поганило).

В конце концов Посейдон сжалился и выдернул племяша из-под сетки, мотивируя, тем, что «он больше не будет». Афродита ракетой рванула на Кипр – возвращать девственность, а богу войны присудили заплатить Гефесту моральную компенсацию, но наглый Арес плюнул и не заплатил.

Новообретенная девственность Афродиты тоже оказалась штукой недолговечной: Гефест в конце концов опять убыл в кузницу, любовники воссоединились и в краткие сроки настрогали детишек. Мелкий лучник Эрот остался любовным посланцем у мамы, а Фобос и Деймос (Страх и Ужас) оказались папиными сынками.

В компании сыночков Арес носится по войнам в шлеме с конским хвостом, с копьем в руке и неимоверным осознанием собственной крутости.

Время от времени, правда, осознанию приходит каюк: это когда в дело вмешивается Афина. У любой старшей сестры, как известно, нет большей радости, чем накостылять надоедливому братцу.

Дочь Зевса от Метиды, как правило, жестко и в крайние сроки доказывает братику на поле брани, что мужик тут совсем не он. Если под руку попадается Афродита – за компанию прилетает и ей. После этого восстанавливается статус кво: Афина, посвистывая идет вершить свои мудрые дела, а Арес и Афродита уползают утешаться на Олимп тем, что «А зато нас много…»

17. Сова, открывай…!

Афина – гордость своего папы и символ греческой эмансипации женщин. Все ярые сторонницы феминизма, посмотрев на Афину, должны икнуть, дать самим себе люлей за ничтожество, после чего умолкнуть навеки.

Раз − умная, мудрая, рассудительная, и это где? На Олимпе, где каждый первый подлизами-аэдами воспевается как гигант ума. Правда, Афине быть не просто с умом, а с умищем положено от рождения (см. главу «Деффачка из головы»), но она это качество понемногу развила в абсолют. Во-первых, раздает направо-налево мудрые советы – что на Олимпе, что смертным (в критических ситуациях такое всегда приятно, а в некритических и боги, и смертные прятались под кровать и затыкали уши, пока советы не иссякнут). Во-вторых – служит покровительницей знаний, учения и прочего такого, что не очень нравится пролетариату. И вообще, казалось бы: на что там смотреть – типичная богиня-училка с уровнем IQ выше Урана. Но Афина еще и…

Два – красивая. Ну да, основной эпитет – Совоокая…но это больше интеллекта касается. Поэтому не будем представлять и решим, что шлем на себе Афина таскает тоже не от недостатка внешности под шлемом, а от природной воинственности. И тоже – казалось бы, тоже мне, красота на Олимпе, где последний сантехник ресницами Софи Лорен уделает? Ан нет, Афина же еще и…

Три – спец по рукоделию. Причем, уровень спеца так высок, что к любимому рукоделию Афина больше никого из богинь не подпускает. Единственный раз, когда за прялку от скуки села Афродита, закончился скандалом, погонями, метанием копья, битьем амфор и клятвенными заверениями богини любви: «Я больше так не буду!» Что возвращает нас к еще одному качеству Афины:

Четыре – воинственная. Как уже было сказано, кроме раздачи мудрых советов Афина увлекается раздачей плюх. Большая часть плюх попадает Аресу, что крутого бога войны злит неимоверно.

Вообще же Афина – это такой идеал любой женщины. Красотка с мозгами, прялкой, копьем и могущая навалять любому мужику.

А еще ее именем назвали целый город, и это уже вообще за гранью мечты.

Из неподтвержденных источников

При всей своей независимости Афина – все-таки немножко девочка. Она, например, любит обшивать свой доспех новыми фенечками. То присобачит на эгиду голову очередного чудища, а то вообще с кого-нибудь кожу сдерёт и щит начнет обтягивать…

Поэтому если на вопрос «О чем думаешь?» мудрая дочь Зевса, задумчиво улыбаясь отвечала: «О женском. О нарядах… украшениях разных» − Олимп вымирал. А то мало ли…

18. Натуральный блондин, на весь Олимп такой один…

Когда Гера узнала, что муж ей изменил в который раз, теперь с богиней Латоной (Лето) – она отреагировала привычным образом. Мужу был обеспечен скандал со всеми вытекающими. Любовнице был обеспечен абзац – ну ладно, дракон, тоже, в принципе, со всеми вытекающими.

Дракона звали Пифоном, был он могуч, грозен и тормознут, а потому долго носился за беременной Латоной по Элладе, но ни разу не поймал. В конце концов Латона исхитрилась и спаслась на плавучем острове Делос, который тут же от такой чести плавучим быть и перестал.

Стонало море. Орали чайки. Родился Аполлон.

Рождение как всегда сопровождалось «пы-пыщ», вроде потоков света, пения птиц (видимо, чайки от удивления возопили голосами соловьев) и радостных воплей всяких божественных сущностей: «О, на Олимпе пополнение! Хы-гы, Гера позеленеет! Ну ладно, давайте немного пославим младенчика и дадим ему нектара!»

Младенчик, однако, оказался решительного нрава и быстро разобрался, что к чему.

Первым делом он послушал жалобы матери на дракона, добыл откуда-то стрелы, лук и кифару и рванул мочить зверюгу. Будучи при этом, заметим, нескольких дней от роду.

У тормознутого Пифона не было шансов. Бедняк только успел выволочь все кольца из своей пещеры, обалдеть и поинтересоваться: «А зачем кифа…» – как его уже нашпиговали стрелами.

После чего Аполлон, аккомпанируя себе на кифаре, быстренько воспел свою доблесть, и его тут же пустили на Олимп, ибо да: тест на неадекватность прошел.

Тушку Пифона новоявленный бог прикопал возле священных Дельф, где тут же основал оракул, притащил через море к оракулу корабль каких-то мореходов и сделал их своими жрецами (хотя мореходы рыбки всего-то хотели…)

Чем еще раз показал, что на Олимпе имеет быть полное право.

Аполлон и правда хорошо устроился, потому как – смазливый, златокудрый, да еще и музыкант. Сынок Зевса тут же загреб себе массу интересных обязанностей: лечить, очищать от пролитой крови, покровительствовать стрелкам, а главное – искусству… Любовь к искусству у Аполлона была такой, что за ним постоянно ходили девять муз – дочерей Зевса и Мнемозины. В их компании (девять!! Зевс только языком цокал от зависти…) Аполлон окопался на горе Парнас возле Дельф и только в зимний сезон мотался на колеснице с лебедями на курорты в южные страны.

Попировать Аполлон заворачивал на Олимп, потому что – музы музами, но…

- Мельпомена со своими трагедиями задолбала;

- Талия ржет даже если показать ей палец.

- Полигимния начинает сочинять священные гимны о трагедии Мельпомены и комедии Талии.

- Клио ходит и все время все записывает – «потому как история!»

- Урания тут же начинает искать причины истории в звездах.

- Эвтерпа сходу проникается лиризмом ситуации.

- Терпсихора одна нормальная, потому что молчит и танцует, но:

- Эрато при виде ее танцев тут же ревнует и начинает петь любовные песни.

- Каллиопа проснется, посмотрит минутку на этот беспредел – и готова эпическая поэма на час послушать.

Нет уж, искусство хорошо в гомеопатических дозах, а на Олимпе можно и на кифаре побренчать, и хороводы поводить, и с сестрицей увидеться.

Из неподтвержденных источников

Отдельные рапсоды упрямо намекают в песнях, что основными причинами неладов между Аполлоном и его громовержным отцом был как раз Дельфийский оракул. Будто бы на Олимпе не раз и не два сверкали молнии вот по какому поводу:

Ну, и чего эти твои жрицы опять надышались, вот чего, чего?! Вот ты видел, что они напрорицали?! И ведь сказали же – что моя воля! И ведь придется же теперь это как-то воплоща-а-а-ать!!

19. «Гринпис» не дремлет

Если Афина сначала – воин, пряха, покровительница наук, а потом уже девственница, то сестра Аполлона Артемида – сначала девственница, а потом все остальное.

Причем, очень может быть, что эпичное решение уйти в лес и оборонять свою девственность партизанскими методами возникло у нее после краткого знакомства с мужской половиной Олимпа.

Шастанье по лесам в компании нимф не мешает Артемиде оберегать живую природу: помогать расти растениям и плодиться животным. Можно было бы провести параллель с агрономом-осеменителем, но… Иногда Артемида еще со скуки браки благословляет.

Словом, на первый взгляд – это такая греческо-диснеевская Белоснежка: красивая, вокруг лес и много животных. Но: двенадцать гномов, повидав эту версию Белоснежки, очень бы озадачились, потому что:

– Откуда копье?

– Откуда лук и стрелы?

– Почему животные не живые, а мертвые?

– Кажется, она чем-то недовольна? Э-э, куда она целится?

– Что это за мужик в черном ухмыляется? Какой Аид? Что значит – «племяшка отжигает»?!

Артемида, как древнейшее воплощение «Гринписа», носится в компании нимф по горам и лесам и охраняет природу, усердно отстреливая всё, что движется. Можно сказать – выполняет роль «санитара леса».

Если в поля зрения попадают мужики – это считается прямой угрозой девственности. Мужик незамедлительно попадает на конвейер к дяде под землю.

В этом смысле показателен пример с охотником Актеоном, который имел неосторожность впереться прямо в грот, где Артемида купалась. Вместо того, чтобы затаиться и подсмотреть, охотник выдал себя. Произошла немая сцена, во время которой Актеон с тоской понял, что он полный олень, – и вышло ему по мыслям его.

Испугавшись того, что на голове – рога, а на ногах – копыта, Актеон кинулся в лес – и… в общем, у его товарищей было в этот день вкусное жаркое, а Артемида спокойно домылась.

Из положительного в Артемиде то, что она любит маму и брата-близнеца. Ради них она готова вылезти из леса и застрелить кого угодно!

Из неподтвержденных источников

Кое-где эхом мелькает информация о том, что Артемида росла вместе с дочерью Деметры Корой, которую регулярно доставала дразнилками: «А я замуж не пойду, а вот на тебе кто-нибудь ка-а-ак выскочит из-под земли да кэ-э-эк женится!» В конце концов Кора не выдержала и выдала: «Иди ты лесом!!!»

Артемида ушла в лес, а Кора очень смеялась. Сначала.

20. И ангелы кругом та-а-акие странные…

Очередной сын Зевса – для разнообразия, от дочки Атланта, плеяды Майи – уродился дитем энергичным.

Еще точнее – он родился с вполне конкретно оформленной мыслью: «И чего б мне стырить?»

Поскольку Гермес с рождения еще и амбициозным – он решил присвоить себе коров брата-Аполлона. Что и осуществил. В пеленках.

Обеспечив себе пожизненный запас молочной продукции, Гермес вернулся в колыбель, улегся и состроил такую невинную рожу, что разгневанный Аполлон прямо-таки содрогнулся.

Но в свойственной блондинам наивности попытался взывать к совести брата.

Диалог получился насыщенным:

– Отдай коров!

– Каких?!

– Отдавай коров!!

– Да я в пеленках, какие мне коровы?!

– Отдавай коров, или я…

– Не дам!!!

…к концу дня Аполлон вышел из ступора и заставил братца пойти с ним (в пеленках!) к Зевсу на разборки.

У Зевса диалог повторился почти слово в слово, но Громовержец сдвинул брови и приказал коров таки вернуть. Гермес не растерялся и тут же за лиру приторговал у того же Аполлона и коров, и еще дар прорицания с символом-кадуцеем (палка с двумя змеями). На этом моменте Зевс не только раздвинул брови, но и челюстью отвис, а потом расхохотался и проникся к новому сынуле симпатией. Папа сходу задарил Гермесу широкополую шляпу и крылатые сандалии, произвел в посланцы и посоветовал энергию направить в мирное русло.

Но энергии было слишком много. Гермес успевал быть посланцем, покровителем атлетов, торговцев, путешественников и воров – а его все перло и перло не по-детски. Поначалу его шуточки олимпийцев смешили, но вот в один прекрасный день у Ареса пропало копье, у Посейдона – трезубец, у Аполлона – лук и стрелы, а у Зевса – жезл.

И тут все как-то осознали масштаб проблемы…

И поняли, что с таким характером Гермесу самое место там, куда уже упрятали одного ненормального.

– Сынок, – с кривой улыбкой осведомился Зевс, полируя найденный жезл, – а ты не хочешь навестить дядю под землей? И… у него там, кстати, та-а-акой шлем есть…

Гермес, сопровождаемый добрыми напутствиями, типа «Дуй прям в Тартар без передыху» и «Чтоб вы там сожрали друг друга!» – покорно отбыл в подземный мир.

Что произошло там – осталось тайной, но явно имела место сценка вроде:

– Дядя, да ты тролль?!

– А что, проблемы?

– Никаких. Просто…просто я тоже!!!

– РОДНЯ-а-а-а-а!!! – в два голоса…

После чего Гермес получил на полставки еще и должность Душеводителя.

Веселая работка – проводник душ в мир умерших – сделала свое дело. Гермес успевал повсюду и все еще бил фонтаном энергии, но в олимпийскую семейку хоть со скрипом, да вписался.

Из неподтвержденных источников

Аэды злословят в том смысле, что олимпийцам не раз икнулось решение свести двух раздолбаев. Аид, конечно, не отказывал любимому племяннику в просьбе попользоваться шлемом невидимости…

Воровать для Гермеса стало в разы легче.

Прим. Слово "ангел" в переводе с греческого - посланник, вестник.

21. Пьянству - эвоэ!

Чтобы завоевать сердце девушки – чего только не вытворишь. Греческий Громовержец по этой теме мог бы защитить несколько диссертаций (ВАК выносят с закатившимися глазами и без пульса). Как мы уже знаем, он и в птичку мог перекинуться, и в муравья, и саму девушку во что-нибудь сгоряча превратить… Но вот дочери фиванского царя Кадма Семеле он просто дал нерушимую клятву водами Стикса сделать всё, о чем она попросит.

Умилившаяся девушка сказала «Ах!» – и быстренько от Зевса забеременела. Гера на Олимпе сказала: «Ага!!» – потерла ручки, подождала, когда муж будет далече и двинула строить с Семелой дружбу. Мол, таки да, почти родственницы, Зевс один на двоих и все такое, но ведь тебя-то он любит не в своем настоящем обличии, а меня в своем, так что меня он все равно любит больше…

Размеры мозга Семелы до нас мифология не донесла. Мифология донесла ее горячую просьбу к Зевсу: «Люби меня! Люби меня всю! И в том виде, в каком любишь Геру!»

Зевс спросил: «Чи-и-иво?!» – выпучил глаза, а потом попытался объяснить, что идея малость опасная. Но девица стояла на своем: «Всю! Сейчас же! И как Геру!!!» Делать было нечего: Громовержец вздохнул, помахал любовнице ручкой и принял свой истинный облик. То есть, мгновенно обеспечил Семеле приятный загар божественным огнем. Не ожидавшая такого Семела заявила: «Ты б предупредил – я б в огнеупорное оделась…», после чего отбыла в нужном направлении – в царство Аидово.

Правда, перед отбытием успела разродиться недоношенным мальчиком. Мальчику тоже грозило, в некотором роде, спалиться, но тут Зевс опомнился и быстро вырастил плющ, закрывший сына. После чего задумался, как с хилым ребенком поступить.

Особой проблемы, вроде, не было: слабый – доносим! «Кому б доверить? – задумался Зевс. – Гера коварная, Афина – мужик, Артемида ушла в леса, Афродита со своими мужиками разобраться не может… а, выношу сам, познаю радости материнства!» И Громовержец, не найдя лучшего места, зашил сынулю в бедро.

Следующие несколько месяцев на Олимпе были, прямо сказать, несколько экстремальны.

Ибо если у Зевса и так характер был не сахар, то беременный Зевс…

– Нет, сегодня… буэээ… мы не будем пировать! Я сказал, не будем! Почему-почему… буэ-э-э!!!

– А-а-а-а-а! Я толстый и страааа-ашный! Меня никто не лю-у-уби-и-ит…

– Где мои финики с нектаром и бараньим жиром?!

При делах были все! Деметра замаялась выращивать соленые финики, фиги с запахом персика и прочие пищевые извращения; Аполлон рвал златые кудри, потому что «пой детские песенки в мое бедро, это хорошо влияет на моего малыша»; Гефест выковывал погремушечки вместо мечей; Афина ткала километры пеленок; Гермес под шумок крал коров Аполлона опять – а все равно не заметит…

Гера тайно паковала сундуки, потому что постоянные жалобы супруга «что-то жрать хочется» очень напоминали историю с Метидой.

Стоит ли говорить, что Диониса возненавидели еще до того, как он появился на свет.

Аэды как всегда опустили самое интересное и не рассказали, как именно проходили роды («Тужься!!» – «Давай, дыши! Уже головка показалась!» – «Зевс, ты прям мужиком держишься!»). До нас дошла только весть, что Дионис был отдан на воспитание сначала сестре Семелы, а после нимфам, но тяжелая наследственность и недоношенность взяла свое, и покатился он по наклонной: взял да и объявил себя богом виноделия.

С тех пор Дионис стал бродить то тут, то там в венке из плюща и с тирсом[1], в компании сатиров, менад[2] и своего учителя Силена. Сатиры веселились, Силен ехал на осле, менады плясали и время от времени в приступах безумия убивали своих детей или мужей – словом, развлекуха так и кипела. Всех, кто осмеливался вякнуть «пьянству – бой», Дионис или выносил без всякой жалости, или жаловался державному папеньке. Например, царь Ликург отделался слепотой, а вот дочери царя Миния не захотели пить вино и скакать по горам, потому веселый бог их на скорую руку превратил в летучих мышей.

Казалось бы – мед, а не жизнь, но Дионису веселье начало понемногу приедаться, а в голову полезли мыслишки, что вот, хорошо б – на Олимп, в семейный круг, тамошние пиры разнообразить. Решивши двигаться в высшие сферы, Дионис как следует накатил для храбрости и таки двинулся, и…

Протрезвев, не сразу сообразил, почему вокруг темно, кто там стонет из темноты и что за мрачный хрен рассматривает его с легким недоумением.

– Э-э…я шел на Олимп… – заявил дезориентированный Дионис.

– Зашибись, племянник, ты пришел! – порадовали его в ответ. – Только малость ошибся адресом.

Дионис понял, что куда-то не туда свернул и очутился в Аиде (говорил же народу карту четче рисовать!). Но не расстроился, потому как…

– О, дядя, а мы же с тобой за знакомство не пили?!

После энного количества тостов Дионис понял, что попал точно куда надо, потому как – еще и мама тут! Можно с собой прихватить!

И точно, прихватил. Аид, услышав патетическое заявление «без мамы я отсюда никуда», безропотно сдал обратно тень Семелы. Расчувствовавшийся Дионис в ответ презентовал дяде мирт, потому что «теней у тебя тут много, а зелени что-то маловато». В общем, все остались довольны друг другом, и только на Олимпе тихо офигели от простого факта: парень по пьяни влез в Аид, вышел с полным комплектом конечностей и зубов, да еще мать с собой привел!

То есть, тест на неадекватность прошел похлеще Аполлона. То есть, заслужил почетное место и трон в высшем круге.

И, к несчастью олимпийцев, до Диониса это тоже дошло.

Последовала безобразная сцена. Бог вина требовал трон, дети Зевса заняли круговую оборону и орали, что тронов – двенадцать, это число красивое, лишний ставить не будем, а своих не дадим, и вообще, алкоголь вредит здоровью. Буча грозила перейти в серьезный олимпийский мордобой, когда Гестия махнула рукой и уступила Дионису место.

Причем, все опять остались довольны: Гестия – тем, что оказалась подальше от разборок неадекватных родичей, Дионис – полученным троном, остальные – тем, что богинь-хранительниц очага и огня – куча, а вот бог виноделия под рукой всегда пригодится…

Из непроверенных источников

Слухи упорно утверждают, что во время беременности Зевса олимпийцы торопились свинтить кто куда – в основном, конечно, в гости к Посейдону или Аиду. К чести обоих Владык, реакция на просьбу «Э, а можно у тебя перекантоваться, у нас там Зевс беременный?» была что надо:

Беременный? Слушай, я вот не понимаю: что вы там на Олимпе курите?!

[1] Тирс - палка, на которую насажена шишка. Угадайте, что символизирует.

[2] Менады - они же «вакханки». Что-то вроде жриц Диониса, но веселые, пьют вино, совокупляются направо-налево, постоянно кричат "Эвоэ, Вакх, эвоэ" (вроде как "приветик!") и пляшут как ненормальные.

22. ...и на первый взгляд как будто не видны...

Женский коллектив на Олимпе отличается меньшей харизмой, чем мужской. Собственно, такое ощущение, что вся яркость характера хлынула в Геру и Афину, и с тех пор они просто целью себе поставили – засветиться везде, где только можно. Попутно немножко занятного норова от предков огребла Артемида, ну, а уж Афродита с таким-то рождением просто обязана выделяться оригинальностью натуры («Блондинка опять бесится! Айда смотреть – будет на пену исходить!»).

Но – вот поди ж ты! – были на Олимпе свои тихони, которые, притом что заседали в сонме верховных Двенадцати богов, ничем таким особенным себя не проявили и в мифах задержались благодаря одному-двум случаям.

Разговор, конечно, пойдет о Гестии и Деметре, – о двух заправских домохозяйках, которые предпочитали налаживать быт, а не выяснять отношения. При этом Гестия отвечала за кухню – то есть, за домашний очаг, а Деметра – за дачу (плодородие, цветение цветов, выращивание урожаев, античная селекция). И получается вполне такой себе мирный дуэт: эти там пущай хоть перегрызутся, но кто-то ж должен делом заниматься?!

Правда, время от времени в быт таки вторгалась жестокая действительность – и Гестия или Деметра объявлялись в песнях аэдов. Обычно не по своей воле.

Гестия, например, вошла в века не только своим эпическим «Забирай, не жалко!», сиречь, тем, что уступила свой трон бедному недоношенному Дионису. В мифах время от времени всплывает древняя, еще до развязки Титаномахии случившаяся история. В истории рассказывается, как на пиру у Зевса Гестию возжелал некий бог Приап – обладающий такими, простите, несомненными достоинствами, что их приходилось возить за ним на тележке. Поскольку свататься в те темные века было немодно – Приап дождался, пока народ как следует навеселится и уснет, а потом сгреб свою тележку и осуществил тайное и быстрое наступление.

План был хорош, тележка и ее содержимое – готовы к осуществлению, но тут голос как всегда подала Ананка-судьба, и сделала это оригинально.

Возле Олимпа вдруг заорал чей-то брошенный осел.

Что там вообще делал осел, кто из божеств мог его приволочь к Олимпу и почему он орал – не суть важно. Важно, что ушастая скотина вопила так, что на вершине Олимпа проснулись напировавшиеся боги («Кто пытает осла?!» – «Заткните его кто-нибудь!» – «Сейчас, только вот молнии найду…»). И обнаружили:

а) испуганную Гестию

б) подрастерявшегося Приапа

в) тачку Приапа и все, что к ней прилагалось.

Ситуация была кристально ясной. Отмазки, вроде «ну, она просто спит, а я тут проходил мимо… с тачкой» явно не прокатили бы. Три братца Гестии (один с молнией, один с трезубцем, один невидимый) нехорошо переглянулись…

После этого Приапа больше никто не видел и не слышал, осел стал почитаться как благородное животное, а Гестия подалась подальше от тяжких впечатлений – в девственные богини.

Очень может быть, Деметра хотела податься в том же направлении, да только забыла об этом сообщить державному братику. Зевс как-то заявился к ней в виде золотого змея – и... Деметра по такому поводу особо не огорчилась, родила от Зевса дочку Кору и быстренько превратилась в гиперопекающую мамашу. Приставила к дочери нимф, упекла ее на изолированный остров, а сама пошла следить за плодородием и попутно придумывать, куда бы дочу пристроить.

Женихи Коры (между прочим, к ней сватались Аполлон и Гермес) огребали развесистую тыкву еще на подходе.

Пока Деметра решала, что Коре пора воплотить давнюю мамину мечту и стать-таки девственной богиней, Ананка-Судьба в очередной раз сказала свое веское «вяк». Кору преспокойно умыкнул с места танцев внезапно решивший жениться Аид…

И вот тогда-то тихоня Деметра пустилась во все тяжкие: принялась рыдать, устраивать засухи, голодовки, совать в огонь младенцев и даже жрать человечину…

Правда, это уже совсем другая история.

23. Задраить люк, начинаем погружение!

На Олимпе, как известно, живут весело. Там день-деньской улаживают судьбы мира сего, а в перерывах пьют, буянят, изменяют, устраивают интриги, кровосмесительства и раздают плюхи. В общем, мечта любого буйного – помесь дискотеки, дурдома, бразильского сериала и фантастического эпика. И всё это – вечность!

Олимп с его обитателями так крут, что сравнения с ними не выдерживает никто и ничто (и не сравнивайте «Игру престолов», это даже не ха-ха!). Подводный мир с Олимпом и его обитателями сравнения не выдерживает однозначно. Ну, оно и понятно: что с них взять, рыбы…

Подводный мир, кроме большого количества разноцветной плавающей еды и всяких там сокровищ (тут аэды заливаются на пару часов), интересен только одним – Посейдоном.

Как и у всех Кронидов, у Посейдона специфический характер. Если Зевсу при рождении достался пожизненный запас крутости, а Аиду – мерзопакостности, то Посейдону просто не досталось тормозов. Поэтому любые проблемы Посейдон решает просто: трезубец в руку, разма-а-ах, уда-а-а-р… проблема решена? Нет? Трезубец в руку… разма-а-ах…

Посейдон любит лошадей и недолюбливает брата Зевса.

Лошадей он любит, по одной версии, за то, что мать-Рея вместо среднего сына хотела скормить Крону жеребенка. Очень может быть, что потом Посейдон долго бродил по брюху папы с возгласами: «Лоша-а-а-адка-а-а!» Других вменяемых версий мы отыскать не смогли. Посейдон любит лошадей до того, что частенько в них превращается, за что и получил клички Черногривый и Морской Жеребец (насчет Жеребца-то, скорее всего, и не совсем за превращения…).

Громовержца Посейдон не любит потому, что брат обскакал его на пути за главенство, что и породило нездоровое чувство соперничества. Владыка Морей отлично соображает, что у брата-то – крутость, а у него-то – только тормозов нет… и потому старается во всем допрыгнуть до Зевса (ему можно, а мне нельзя?!). Особенно азартное соревнование ведется в плане количества любовниц и любовников (а-а, у меня в списке уже восемь десятков, а у Зевса… СКОЛЬКО?!). Благо, жена Посейдона Амфитрита характером Геры не обладает, любовницам и детям не мстит, и только иногда булькает себе под нос, что вот, когда ж тебя, жеребца, заездят…

Поскольку посрамить Зевса на любовном фронте не удается, Посейдон со скуки показывает, какой он неистовый: лупит волны своим трезубцем, переворачивает корабли, топит людей, а потом успокаивается и опять выходит на новый виток соревнований. Или разъезжает в своей колеснице с единственной целью – чтобы кто-нибудь да воспел его величие.

Компания у Посейдона в его царстве подобралась сплошь морская, древняя и занятая. Океан (седой) обтекает все моря и земли, Нерей (старец) завел пять десятков дочек, от стресса начал всем подряд прошлое и будущее выкладывать (попробуй побеседовать – еще предсказание роковое огребешь…), Протей (тоже, конечно, дедок!) развлекается тем, что облик меняет: то в зверя, то в птичку, ага, давай пообщаемся… Среди всех этих морских пенсионеров только сынок Посейдона Тритон мог бы сойти за молодежь, так ведь носится по всем морям и дудит в дудку (ладно, в рог), вызывая бури почем зря!

Никакого, словом, общества и скука смертная. Поэтому, если Посейдон не лупит своим трезубцем волны и не делает еще одного наследника – он обычно пирует во дворце на Олимпе. Там, конечно, Зевс… но там хотя бы весело.

24. Копнём-ка поглубже

Можно подумать, что просто все боги пируют у Зевса. Как бы не так! Боги подземного мира на Олимп не захаживают. Во-первых, их не приглашают. Во-вторых – если их приглашают, они нагло ржут и говорят, что «уж лучше вы к нам, у нас тут та-а-акая веселуха!»

В девяносто девяти случаях из ста под веселухой подразумевается Аид и то, что он творит со своей вотчиной.

Как все личности с, прямо скажем, гадским характером, Аид умудряется везде и всем преподносить сюрпризы.

Другой на его месте после жребия бы возрыдал – такой мир дали! – и насквозь бы пропитался смертной завистью к братьям…

– Бгыгы, – выдал Аид, шагая на колесницу, которая должна отнести его в подземный мир. – Надеюсь, хоть там-то я уживусь.

И все без исключения олимпийцы, которые это слышали, взмолились к Ананке-Судьбе – чтобы ужился…

И точно, молодой Владыка живенько обустроился на новом месте, приказал Гефесту отковать ему золотой трон, трон после некоторых раздумий установил в кольце огненной реки Флегетон (шашлыки, опять же, удобно жарить), вокруг трона быстренько соорудили дворец – ан, вот она, царская вотчина, со всех сторон видна!

Озаботившись устройством интерьеров (Гефест просто так останавливаться не стал, сковал и золотые ворота с алмазами, и Тартар железом оковал для пущей красивости, не остановили бы – все царство обковал бы…), новоявленный царь подземного мира взялся за свиту.

Поскольку уже при одном взгляде на рожу Аида становилось ясно: уголовный элемент – компанию он подобрал себе соответствующую. Туда, например, входили такие примечательные личности как:

- Геката – богиня колдовства и перекрестков. У Гекаты три туловища и три головы, что, если подумать, в хозяйстве очень пригодится (одна голова болтает, вторая за варевом колдовским присматривает, а третья втихаря точит печеньки). Еще у Гекаты есть факелы и свита из крылатых псов и древнегреческих вампирш (мормолик). О темном прошлом Гекаты поговаривают, что она отравила своего отца титана Перса, который будто бы правил подземным миром до Аида.

- Танат – бог смерти. Вполне такой тип древнегреческого Бэтмена: всегда в черном, всегда суров, только вместо бэтмобиля – крылья, а вместо бэтарангов – меч. Обязанности Таната – срезать пряди волос с головы умирающих и тем исторгать их тени. Иногда Танат мечтает о карьере парикмахера и начинает делать мечом фигурные стрижки, но, схлопотав от Владыки очередной выговор, возвращается к рутине.

- Гипнос – бог сна и близнец Таната. Как известно, если один близнец – злой, то второй, конечно, добрый. В этом случае правило не работает. Нет, Гипнос, конечно, одевается в белое и порхает себе с улыбочкой… но ведь как-то он вписался в ТАКУЮ свиту! Вполне может быть, что вписался он из-за своего пристрастия к маковому настою (нарик в компании отравителей, убийц, чудищ и троллей лишним не будет). Оный настой Гипнос вручную изготавливает в промышленных количествах, а потом носится по всему миру и кропит им направо-налево, не пропуская даже и олимпийцев. Еще Гипнос – счастливый папа, по некоторым сведениям, 10 000 мелких божков сновидений (и единственный, кому завидует за плодовитость Зевс). В сыночках у Гипноса и Морфей (изображает людей), и Онир (ложные сновидения), и… не жалуется, словом…

- Харон – сын Ночи и Эреба (как, кстати, Танат, Гипнос и вообще многие). Был бородат и по старости брюзглив, а потому в веселую компанию не вписался и отправился на Стикс – махать веслами. На должности перевозчика сел крепко и тут же начал вымогать у теней деньги.

- Керы – злобные твари, которые, в отличие от Таната, души людей не исторгали, а просто тырили. Самый кайф Керы ловили во время сражений, когда еще можно было и кровушки попить.

- Эринии – богини возмездия и любительницы садо-мазо (потому везде и летают с бичами). В основном были заняты тем, что пороли грешников в подземном мире, но иногда решали размяться, поднимались на поверхность – и развлекались, гоняясь за каким-нибудь матереубийцей.

Вишенкой на горку хтонического мороженого Аид посадил у врат своего мира трехголового пса-мутанта Цербера с приказом «впущать, но не выпущать». Цербер на своем посту блох не ловил (к такому не очень-то и блохи полезут), изредка отвлекаясь, чтобы поспорить с собственным хвостом-драконом.

Оглядев весь этот монстряриум, Аид плюхнулся на трон и заключил: «Оно, конечно, хорошо, но для полноты интерьера чего-то не хватает».

И после долгих раздумий сообразил, что не хватает – жены!

Из непроверенных источников

Ходят опасливые шепотки, что поначалу в подземном мире нового Владыку ждали с изрядной долей злорадства –посмотрим, мол, как он будет на свет и волюшку отсюда проситься… Правда, очень скоро настроения поменялись на: «О, Ананка, Эреб и Предвечный Хаос, чем мы заслужили ЭТОГО?!»

Ну, правда, не всякий же додумается заявиться в свою вотчину в шлеме-невидимке и приветствовать подданных из пустоты над ухом оглушительным: «БУ!!!»

25. Основы пикапа из-под земли

В любовном отношении Аида смело можно было назвать безнадежным. Нет, был у него роман, но она оказалась, некоторым образом, деревом. В том смысле, что нереида Левка, которая последовала за старшим Кронидом под землю, долго не прожила, и он на скорую руку перекинул ее в серебристый тополь (и любил прихихикнуть, что не заметил особой разницы).

Но уж если царь подземный решил жениться по собственному желанию – всё решилось просто. Стоило только Аиду явиться с повинной к Зевсу и на секунду снять шлем, как прозвучало радостное: «О! А давай я тебе дочку – в жены?!»

– Да и фиг с ним – давай, – вздохнул Аид, выслушал, что в жены он получает Кору, дочь Деметры, пожал плечами и пообещал пригласить на свадебку.

Сочувственная улыбка Зевса на этой фразе его почему-то не насторожила.

Медлить Аид не любил, а потому быстренько направился искать Кору, по принципу: «Да чего там, познакомимся – заодно и ко мне переедет».

Ну, а найдя – в Нисейской долине – сделал все, как правила предписывают. Правда, малость по-своему…

Девушкам, говорите, дарят цветы? Оп – и по просьбе Аида к Гее из-под земли вылез нарцисс с пяток подсолнухов размером. Юная дочь Деметры таким чудом селекции заинтересовалась, подошла поближе и тут…

Что там у нас в списке? Девушек еще и катают? Да не вопрос! Земля разверзается, золотая колесница с четверкой коней - в готовности, девушку – через плечо – и айда кататься через половину Греции. Бешеным аллюром, да.

А что орет благим матом, так восторг все по-разному выражают…

Подруги-нимфы и вообще, вся окружающая природа, каким-то образом прохлопали эффектный переезд колесницы Аида через леса, поля и реки с вопящей дочерью Деметры на борту. Деметра, хотя и слышала крик дочери, тоже не особо заинтересовалась, так что можно сказать: похищение прошло в исключительной тайне! Внеся пинающуюся и царапающуюся суженую в спальню на руках (и мысленно поставив еще галочку в списке), Владыка довольно заключил:

– Ну, вроде все нормально сделал. А, нет, забыл. Привет, я Аид, царь подземного мира, Зевс разрешил мне взять тебя в жены!!

Потом посмотрел на срочно отбывшую в обморок Кору и совершил поправочку:

– Не, наверное, еще что-нибудь не вспомнил…

Что характерно, о наследственности своей невесты (и, в некотором роде, дважды племянницы) Аид почему-то не подумал. И таки зря.

Но, покамест наследственность валяется в обмороке вместе с Корой, вернемся на Землю и посмотрим, что там вытворила враз осиротевшая Деметра.

Деметра, натурально, очень озадачилась. Пробежав полмира в поисках ненаглядной доченьки, она начала уже догадываться, что с Корой, кажется, случилось что-то нехорошее, и начала активный поиск свидетелей. И наконец то ли Гелиос-солнце, то ли какая-то бдительная нимфа, а может, еще кто-то – сжалились и просветили…

После первой «А-а-а, я ей говорила – не садись в колесницы к незнакомца-а-ам!!» и второй «Там был нарцисс? Большой?!» реакции пришло нужное: «Что-о-о-о?! Аид?! Да я ему…(автор умолкает, бессильный передать экспрессию широкой божественной души)». В ярости Деметра первым делом закатила погром на Олимпе (это мирная-то богиня, особо на Олимп не наведывающаяся!). Но Зевс остался тверд, и, стыдливо прикрывая полученный в пылу погрома фингал, поведал, что таки да, это его воля, что «моя дочь, хочу – в жены брату отдаю, а хочу – с нектаром ем, не смотри на меня так, Афина, я не в прямом смысле…». И что пересматривать решение он не намерен.

Логичным выходом было бы тут же укоротить Зевсу… волю, но пыл в Деметре несколько погорел, да и Зевс все-таки верховный бог (да и Гера за мужа на ленточки порвет…). Словом, вместо того, чтобы страшно мстить Зевсу, Деметра спустилась на землю и начала страшно мстить всем подряд. В Элладе вдруг сделалась осень, а потом и зима, а поскольку у греков не было ни супермаркетов, ни центрального отопления, то и помирали они прямо тысячами. Деметра от этого еще больше грустила, а Аид под землей, стараясь охмурить Кору, хмыкал и замечал, что жильцов что-то у него в царстве прибавилось, аж прописывать всех не успевает.

Так вот, мстя своей страшной мстёй всему живому, Деметра добрела до города Элевсин и с какого-то перепугу нанялась домработницей к местному царю и нянькой – к его маленькому сыну. Видимо, материнское чувство взыграло не на шутку, потому что богиня плодородия решила дать мальчику бессмертие. А для этого дышала на него, натирала амброзией и – ни много ни мало – совала по ночам в пылающую печку, видимо, для закалки. Жене царя, которая как-то своего сына увидела в огне, такое зрелище исключительно не понравилось. Деметра плюнула, обозвала жену дурой, уволилась без выплаты страховки и пошла себе дальше – страшно мстить всем окружающим.

Правда, тут ее перехватили и препроводили на Олимп, где Зевс самолично накапал успокаивающего нектара в кубок, и сказал, что вернет уже дочку, только хватит народ на земле мочить, а то ведь – эва как, ску-учно… Все помирают и помирают, ни войн, ни жертвоприношений, ни любовных историй с веселым мочиловом – можно сказать, любимый сериал отняли.

Словом, очень скоро к Аиду заявился Гермес, который развел руками и сказал, что, мол, конечно, неудобно получается, но не мог бы ты вернуть свою жену маме, а то мама очень соскучилась?!

Краткий и непечатный ответ Владыки Мертвых аэды обычно перевирают так: «Но Аид не захотел расставаться с невестой (или, может, с молодой женой…)». С невестой, радостно кивнем мы. Конечно – с невестой. Развращенные нравы античности – фигня, и все эти месяцы Аид просто пел Коре серенады и иногда позволял себе чмокнуть ее в щечку.

Кстати, к тому времени до Аида основательно дошло, что родословную невесты таки надо учитывать. Факт есть факт: все это время молодая жена в новом мире держалась как партизан, объявила голодовку, ревела, как испорченный водопроводный кран и вообще, всячески не хотела оценивать ухаживания! В общем, чтобы стерпеться и слюбиться, нужно было еще лет сто, а тут – забирают из-под носа…

Но Аид не растерялся и тут и (опять по неверным мифологическим сведениям) «дал юной богине хитростью вкусить несколько зерен граната». Зная характер царя подземного мира, можно предположить, что кормление гранатом происходило не в духе «Бременских музыкантов» («Состояние у тебя истерическое, скушай, женушка, зерно диетическое…»). И даже не в духе Земфиры («Хочешь сладких апельсинов?»). Не-ет, зная характер Аида – он это сделал одним из способов:

А) приказал Коре не есть граната. Поскольку за время заключения у дочери Деметры выработалась привычка противоречить Аиду просто во всем – она накинулась на гранаты с такой жадностью, что чуть оттащили…

Б) невидимкой дождался, пока Кора откроет рот при вести о том, что возвращается к маме… и «трехочковый бросок с другого края площадки проведен блестяще!»

В) «Я сказал – отдраить люк!! Геката, держи ей челюсть! Геката, держи ей челюсть внимательнее, она меня за пальцы кусанула!» – «А это можно считать вкушением «пищи мертвых»?!» – «Геката, заткнись, я как раз ей гранат в горло пихаю! Уфф! Запихал! Теперь, Геката, челюсть ей подвигай вверх-вниз…»

После кормления изрядно удивленная Кора была на колеснице самого Аида доставлена к матери. И только потом и до нее, и до матери донесли главный сюрприз: если уж ты наелся в мире мертвых атрибутивного плода Владыки этого самого мира… то теперь ты ему принадлежишь! Оригинальный способ легализовать брак, что и говорить.

Деметра собралась было повторно воплощать великую мстю и громить Олимп, но Зевс успел предупредить это ненавязчивое желание сообщением, что, так и быть, пусть Кора проводит треть года (четыре месяца) с мужем, а две трети (восемь месяцев) – с мамой.

На свадебке, которая за этим последовала, Деметра выглядела вполне себе весело, Аид – привычно мрачно, Кора – озадаченно. Может быть, потому, что ей вместе с мелочными дарами, вроде острова Сицилия, преподнесли новое имя – Персефона.

С той поры, как только Персефона спускается под землю к мужу, Деметра воображает себе всякие супружеские ужасы и валится в привычный депресняк. Соответственно, на земле наступают холода, у народа – «опять январь подкрался незаметно», а потом все дружно ругают синоптиков.

Из непроверенных источников

Разные скользкие личности рассказывают, что на знаменитой свадьбе радостный Зевс всё подкалывал мрачного брата:

А все же мы тебя женили!

Угу, согласился тот, ухмыляясь. – Женили… на треть!

После этого Посейдон начал высказываться, что, мол, вот какой ты все же тролль, братец… а Зевс плакал пьяными слезами и приговаривал, что везет же некоторым мерзавцам: четыре месяца из года…

26. И после смерти мне не обрести покой…

Ну вот. Кора, теперь Персефона, уселась на трон рядом с мужем, интерьер был дополнен, работу мертвятника можно было налаживать в полном масштабе. Кстати, на этой самой работе надо бы поподробнее остановиться, раз уж заговорили о подземном царстве.

Ошибка думать, что со смертью все проблемы человека в античности заканчивались. Они – начинались, родимые, потому как путь умершего человека в те темные времена напоминал до того хитрый квест, что умирать грекам ну совсем не хотелось!

Судите сами: все начиналось с того, что на далеком Олимпе сволочистые мойры резали вашу нить. После этого к вам являлся не менее сволочистый Танат, но не с повесткой, а с мечом – и сходу предлагал сделать последнюю стрижечку.

Апофеозом этой коллекции сволочей служило появление Гермеса, который жезлом смыкал вам глаза и интересовался: а не показать ли, так сказать, дорогу за умеренную плату? А, ну ладно, бесплатно, корыстные смертные…

А дальше, как перед любой дорогой, начинались торопливые сборы, происходившие из того, что покойнику клали с собой родные. Так, хавчик на дорожку есть… украшения какие-то… ага, деньги для Харона… хм, где медовые лепешки для Цербера, какая еще не умершая тварь ими в углу чавкает?! Ладно, вот лепешки, вот оружие зачем-то положили… всё?! Тьфу ты, забыл сделать грустную рожу и тоскливо стенать, так ведь можно и фэйс-контроль не пройти!

Если все шло благополучно, новоявленная тень (тоскливо стеная) добиралась до ближайшего входа в Аид и попадала на первый уровень: переправа через Стикс. На переправе ждал прожженный взяточник Харон, который под плохое настроение (плохим оно было постоянно) больно пихал веслом тех, у кого денег не было. По очень плохое настроение веслом прилетало и всем остальным.

Отстояв очередь, которой обзавидовалась бы эпоха советского дефицита, тень шарила по теневым карманам, платила мзду… и попадала на второй уровень: Цербер! То есть тварь, которая жрет буквально в три пасти. Тут уже надо было не ошибиться и не всучить ему какую-нибудь левую сырную лепешку: монстр обходится исключительно медовыми и, надо полагать, был столь зело злобен не в последнюю очередь из-за проблем с лишним весом.

Если тест на лепешки пройден, песик переварил стряпню вашей родни и не лежит кверху лапами – вы получали возможность протиснуться во врата на алмазных столпах и устроить себе полномасштабную экскурсию по подземному царству. Чтобы, значит, пробрало до икоты.

Посмотреть, опять же, есть на что, взять хоть водные артерии. Стикс – черный, ледяной, им клянутся боги, Коцит весь в ивах и постоянно стонет (да-да, река стонет, нет-нет, автор не курил, курили греки!). Флегетон горит, Ахерон пенится между скалами: красотень, да и только!

Причем, маршрут устроен так, чтобы ничего этого не пропустить!

К счастью, Тартар значился отдельной программой, а то большинство теней выпадало бы из квеста, не дойдя до судилища.

Но зато можно было попутешествовать в толпе стонущих теней по долине асфоделей (золотистые тюльпаны с запахом-анальгетиком) и посмотреть на Стигийские болота – рассадник заразы, монстров и мутантов. Аэды как всегда молчат, а ведь нам узнать бы – светились ли эти болота в темноте? А то у кого вдруг ослиные ноги вырастут (как у Эмпусы), кто детей кушать начнет (как Ламия)…

Если вы еще не добрали острых ощущений у Стигийских болот – можно их получить, поглазев на мучения грешников. А попутно и на фантазию Аида, потому что первое – следствие второго. Кто, опять же, камень в горку катает, кто никак поесть не может, кто воду носит, а кто – на огненном колесе жарится, очень удобно возле него смалить шашлычки, знаете ли[1].

Под впечатлением от всех этих зрелищ, тень доползала до основного этапа квеста – судилища. Ну, в смысле, до финальной сортировки кого и куда.

Судилище мертвых было делом по-челябински суровым и происходило под непосредственным присмотром самого Аида и его шай… в смысле, свиты. Дела рассматривались коллегиально – судьями Миносом, Эаком и Радамантом, после чего грешники мирно отправлялись на поля мук, где мучились; воины и праведники – в Элизиум, где бездельничали и наслаждались среди роз и солнышка; а середнячки – на асфоделевые поля, где мало того, что ничего не делали, так и постоянно дышали ароматами асфоделей, отчего пребывали, мягко говоря, в неадеквате.

Словом, суды были делом до ужаса пресным: тени, запуганные миром и физиономией Аида, икали от страха, приговоры не оспаривали и вообще, вели себя законопослушно до отвращения. И можно было бы в этом поверить гадам-аэдам, только вот, зная натуру подземного Владыки…

Вы серьезно верите, что он вот так сколько-то сотен лет сидел на троне с мрачной миной, слушал, как разбираются дела, и не развлекался?

Думаю, что хотя бы раз в год имели место вот такие сценки.

– Ну, неплохо, неплохо, – тень в шоке, судьи – в печальке, Персефона закатывает глаза. – Надо же, какой вменяемый смертный. Можно бы даже в Элизиум его. Хотя нет, у нас в Элизиум все больше герои попадают. Слушай, ты не герой часом?

Тень резко вспоминает все, что слышала об Элизиуме (розы, солнышко, много вина, песни, пляски – почти Олимп, но без Геры и мордобоя). Тень быстро делает полную скромности рожу типа «ну, я, конечно, ничего не утверждаю, но кто там знает…»

– Никаких проблем, легко проверить, – свита начинает хихикать. – Чудовищ мочил?

Тень мотает головой.

– Великанов? Лапифов? Сатиров? Ма-алчать за троном, сатиры – те еще чудовища, когда нажрутся… Что, тоже нет? Хм. Города брал? Воевал? Врагов убивал сотнями? Десятками? Единицами?! Ну, хоть в коленку одного пнул?! Нет? Хм, пойдем с другого края. Близких родственников убивал, свергал, насиловал? Зря, все герои так делают. Ну, не близких? Ну, там не знаю, какую-нибудь троюродную бабушку прирезал? Что – тоже нет?! Плохо у тебя с героизмом, плохо…

Тень шмыгает носом, ковыряет бесплотным носком пол зала и понимает, что Элизиума ей не видать. Владыка напряженно думает. Свита честно старается не ржать.

– Ну, ты хотя бы щенят топил?! – взрывается Аид.

Тень счастливо кивает – мол, ага, как же, есть геройство, топил!

– Ты топил щенят?! А это видал? – тени суют под нос жезл Владыки – двузубец с тремя выкованными песьими мордами. Тень понимает, что умудрилась вляпаться по самую маковку, потому как перед ней – заядлый собачник. – Та-ак, у нас там есть свободное место на полях мучений? Сейчас, только муку похуже выдумаю…

Результат: тень летит из зала судейств к Лете, вслед за тенью летит голос Аида: «И благодари жену, что я сегодня добрый!» Тени в очереди – в ужасе, свита – ржет, сам Владыка делает непроницаемое лицо и выдает: «Следующий!»

В общем, умирать древние греки совсем не хотели. И самой заветной мечтой их было – получить нахаляву бессмертие.

Бедолаги не подозревали, что бессмертие в ряде случаев – тот еще геморрой…

Из непроверенных источников

Близкие к подземному миру эксперты заявляют, что к Лете – реке забвения тени тянулись именно чтобы забыть суды Аида. А что с ними и все остальное забудется – ничего, не жалко…

[1] Автор знает, что он бяк. Но автор будет рассказывать о муках Сизифа, Тантала, Данаид и Иксиона ниже, в третьей части.

27. Пара слов о божественном пролетариате

Боги в представлении смертных живут весело. Сплошные пиры, ноль работы, иногда – веселые разборки с родичами, а если уж совсем подступит к сердцу скука – можно пойти, развеяться и наплодить детишек.

На самом же деле веселая жизнь – суть привилегия божественной буржуазии, а вот божественный пролетариат тем временем горбатится вовсю, интенсивно и без остановки.

К виду «бог вкалывающий» сходу можно отнести Гелиоса, Нюкту, Эос, Селену, богов ветров и вестницу Ириду. Список можно было бы славно пополнить именами разных титанов (вроде Атланта и Прометея), но титаны, как мы уверились в прошлой части, – полные лузеры и особого внимания не заслуживают. Удовольствуемся стонами о том, как плохо живется тем, кого мы уже назвали.

Гелиос, например, в поте лица своего гоняет на колеснице по небесам. Всегда с востока на запад – по одному и тому же набившему оскомину маршруту. Попытка маршрут изменить, занизить колею или сгонять куда-нибудь в кабачок тут же заканчивается испуганными воплями смертных: «А что это с солнцем случилось?!», «У-у, проклятые синоптики!» и «Спаси нас Зевс!» Пообщаться в небесах тоже особенно не с кем. В общем, долгий рабочий день без выходных и отпусков и только в обществе четырех коняжек. Да и отвлечься не на что – разве что смотреть на творящийся на земле беспредел и портить всем жизнь своими комментариями. Гелиос это умеет. Не верите – спросите Аида и его тещу.

Время от времени Гелиос в небесах пересекается с сестрицей-Луной, которой вообще-то не положено появляться в небесах днем. Но у Селены работа пострашнее братовой: мало того что мотаться на колеснице по ночам, так еще и колесница по временам какой-то ущербной становится, да на нее еще и волки воют, на эту колесницу. А уж чего по ночам с небес насмотреться можно… Время от времени Селена срывается, напивается, вскакивает на колесницу и посередь бела дня несется подрезать брата с воплями: «Обнима-а-а-ашки!» Люди на земле обычно почему-то пугаются и орут, что на солнце нашло затмение. Но смертные вообще существа недалекие.

У Нюкты-Ночи особых срывов не бывает, зато и тоже работа не ахти: мало того, что разъезжать на колеснице, так еще сначала расстилать свое покрывало, потом сворачивать. Если кто-то пробовал застелить подряд хотя бы двадцать кроватей – представьте кровать масштабом с Уран-Небо и посочувствуйте.

Еще Нюкта – мать-героиня ужасного выводка монстров: Танат, Гипнос, Эринии, Керы, Ата-обман, Эрида-раздор, Мом-насмешник… Когда эта компания собирается и толпой валит навестить мамочку на какой-нибудь праздник… лучше не представляйте, а просто посочувствуйте.

Эос-Заре из этой компании, видимо, досталась самая незавидная участь: она служит зачинщицей всех беспределов. Не верите – послушайте аэдов. Как только появляется «розоперстая Эос» – быть беде.

По старой памяти без передышки трудятся боги ветров: северный Борей, южный Нот, восточный Эвр и западный Зефир. Правда, эти извлекают из работы какое-никакое удовольствие: где потопят корабли, куда грозовые тучи пригонят, где насплетничают, а где и просто «ветром в голову надуло, ла-ла-ла!»

Но самая нерадостная жизнь, как водится – у курьера. Гермес со своими обязанностями справляется спокойно за счет тройной дозы сволочизма, доставшегося сыну Зевса при рождении. Но вот Ириде приходится плохо.

Во-первых, она не только курьер, но и приниматель нерушимых клятв богов. Поскольку любому богу в любой момент может приспичить поклясться водами Стикса, то Ирида постоянно находится в полной боевой готовности. Каждую секунду она готова сорваться не пойми куда, заявиться в нужное место с двумя чашами, полными воды из Стикса – и, что самое главное, не орать на божественных придурков, что у них мозги засохли – такие клятвы давать, они что, не понимают, чем это может кончиться?!

Во-вторых, Ирида служит в основном посланницей Геры. Это автоматически делает ее самым несчастным существом в древнегреческом пантеоне.

Из непроверенных источников

С такими зверскими условиями в античности вполне можно было ждать пролетарско-божественной революции. Но… то ли нужный аэд не сочинил аналог «Капитала», то ли у всех в памяти была жива участь Крона… в общем, все тянули свою лямку и не вякали.

ЧАСТЬ 3. БОГОБАЙКИ 28. Тифоша, на место!

Все проблемы в античном мире закономерно начинались со скуки. Арес вполне мог замутить какую-нибудь войну, Зевс – народить новое племя, Посейдон – что-нибудь потопить, Афродита – кого-нибудь влюбить… Ну, а уж если скучать начинал Гермес – все долго ходили, ругались и искали пропавшие вещи.

Но вот случилось страшное: соскучилась Гея.

Вскоре после финала Титаномахии мать Земля села, призадумалась и решила, что жизнь – отстой. Муж – не муж, дети – чуть ли не все в Тартаре, а какие остались – совсем про маму забыли… внуки своими делами заняты, смертные – гады и не уважают экологию. И восхотела Гея-мать любви, детей и мести – все одновременно.

И получилось у нее все логично как всегда.

Для начала, раз уж у мужа – недостаток необходимых деталей, а мужики перевелись чуть ли не подчистую, Гея нашла себе утешение… с Тартаром. Анатомические подробности опускаем, потому что после подвигов Зевса – уже как-то и неудивительно. В общем, первая часть желания – насчет любви – была выполнена.

А вскоре сбылось и то, что про детей. Гея опять родила. Но родила такую хрень, что насчет мести тоже должно было скоро сбыться.

Очередное великое чудо-юдо звали Тифоном, и было оно мало того что здоровым, так еще и со ста драконьими головами. Понятно, что, только увидев себя в зеркале, Тифон заработал жуткий комплекс неполноценности, отчего тут же возжелал в мире быть самым главным, оборзел вконец и двинул к Олимпу, оглашая окрестности жуткой помесью собачьего воя, рыканья льва и человеческих матюков.

Моря загорелись. Небеса и земля затряслись. Мама-Гея умиленно всплеснула ладошками: ай, сынок удался!

Все живое присело от страха. Боги на Олимпе подумали и тоже присели.

Похмельный Громовержец, проснувшись, схватился за голову, а потом за колчан с воплем: «Убью скотину! Не троньте его, он мой!!»

И грянул баттл! Тифон дышал огнем, сотрясал все на свете и дымил как старый «Запорожец», но ярость Зевса была все-таки ужаснее. Методично испепеляя монстру головы, Громовержец повторял: «Я тебе спать не давал?! Я тебе над ухом орал?! Получи за все хорошее!»

Тифон не успел еще осознать, как он просчитался, не выяснив перед эпическим походом состояние Зевса, как в последнюю – сотую голову угодила молния. «Мозги кончились», – сокрушенно подумал последний сын Геи, грохаясь на берег, но из вредности продолжая плавить землю вокруг себя, гореть и вонять.

– Фу, – закашлялся Зевс, – куда б его такого воспламеняемого… о, идея!

И зашвырнул безголового Тифона к папке в гости, то есть в Тартар. После чего отряхнул руки и побрел на Олимп – досыпать и опохмеляться.

Мать Гея, которая поняла, что просто так внуков не проймешь, издала многозначительное и горестное «Гм!» и надолго затихарилась.

Из вполне проверенных источников

Для Тифона его заключение в Тартаре обернулось не так уж плохо. Хоть и без головы, но узничек быстро познакомился с мотающими срок товарищами-титанами и начал закатывать вечеринки, колебать землю и по привычке гореть и вонять. А как-то в Тартар направилась страдающая от одиночества полуженщина-полузмея Ехидна и признала в Тифоне свою судьбу: во-первых – ни одной головы, значит, не сможет комментировать внешность жены, во-вторых, все остальное на месте и в исправности. Так что скоро Тифон стал счастливым отцом целого выводка чудовищ вроде Цербера, Сфинкса, Химеры и прочих милых малюток.

29. Хомо античикус в пяти ипостасях

Если с происхождением титанов и богов все мало-мальски понятно (ну, родились, ну, кровосмешения всякие, у всех бывает), то с людьми в античных мифах дело обстоит настолько сложно, что другие мифологии позавидовать могут. Дарвинисты в этом смысле вообще рядом не валялись.

По мнению древних греков, история рода людского делилась на некие века-поколения. Каждый век носил название какого-нибудь металла, каждый начинался тем, что боги на Олимпе создавали опытные образцы смертных, распространяли их… ну, а потом образцы или уничтожались или вымирали сами, лаборатория (кузница, тигль, что там было?) готовилась заново – и начиналось сначала.

Первым веком был Золотой. Людей этой модели создал еще Крон и потрудился неплохо, потому что получились они мудрыми, красивыми, богатыми и вообще такими, что даже боги не гнушались с ними советоваться. Жили эти самые люди тоже довольно кучеряво: болезней, нищеты и кризисов не знали, и аэды даже утверждают, что смерть к ним приходила тихая и похожая на приятный сон (видимо, Танат одевался в белое, повязывал на меч ленточку и кривился в улыбке). Но с течением времени люди Золотого Века от своей хорошести все перемерли и стали добрыми духами.

Серебрянный век – уже дело рук Зевса. Поскольку с практикой у сына Крона дела обстояли не очень, его творения получились слегка тормозными: на полноценное созревание у них уходило до ста лет, да и после этого они особым умом не отличались. Озадаченный Зевс быстро стер брак с лица земли и полез смотреть рецептуру…

Может быть, почерк у Крона был как у современных врачей, но только за основу для людей Медного Века Громовержец взял древко копья. Получившиеся экземпляры были здоровыми, весь свой быт строили из меди, а еще отличались редкой кровожадностью и не отличались умом. Поэтому они мало того, что начали истреблять друг друга в войнах, так еще и решили не почитать богов. Озадаченный Зевс истребил род людской еще раз и серьезно задумался…

После корректировки рецептуры на свет появился Бронзовый Век – людей-героев, о котором у нас в основном и пойдет речь ниже. Это поколение получилось уже более разнообразным, но постепенно, опять же, выявился солидный недостаток думалки. В результате люди Бронзового Века тихо-мирно перебили сами себя кто под стенами Трои, кто под еще какими стенами.

Под конец Зевс создал людей Железного Века: жалких, ничего решительно не умеющих и, уж конечно, не умных. Здесь упрямство Громовержца иссякло, он бросил экспериментировать и заявил, что «выживут так выживут».

А вспомнил бы Зевс про глину – глядишь, с греками было бы совсем по-другому…

30. Ковчег по-гречески

Истребление людей Медного века нарисовалось спонтанно – под стать творческой натуре Зевса.

Каша заварилась с того, что жил-был в Ликосуре царь Ликаон, широко известный своим искренним гадством. Когда в Ликосуру под видом смертного решил наведаться Зевс (то ли барашка покушать, то ли от Геры отдохнуть) – народ, натурально, попадал на колени при виде знамений. Царь же мало того что ходил и непочтительно ржал, так еще и решил устроить Зевсу проверку на божественность. Быстренько заколов какого-то заложника, он приказал приготовить его в вареном и жареном виде и пригласил Зевса за стол.

Громовержец не отказался и стол осмотрел поначалу даже с одобрением.

– Сыр овечий? Отлично. А там что? Фиги, финики, виноград? И это неплохо. А это – человечина жареная, пареная, вареная?! Ты что, совсем озверел, гад, она ж калорийная, а я на диете!!

Через несколько секунд дворец Ликаона спалило молнией, а сам он превратился в злого и страшного серого волка и пошел себе любоваться мощью лапищ и кусать греков за бочок. Зевс же малость подумал и пришел к выводу, что люди совсем разбузились, богов не почитают, жертв не приносят, посему подлежат тотальному выносу за пределы бытия.

И вынос вышел с размахом.

Зевс запретил дуть всем ветрам, кроме Нота, который пригнал с юга влажные тучи. В результате в Элладе выпала вековая норма осадков. Поначалу греки еще как-то барахтались, забирались на холмы и горы, но скоро все живое на земле булькнулось окончательно, и возле вершины Парнаса начали наперегонки устраивать заплывы дельфины.

Участи тургеневской Му-му избежали только сын титана Прометея Девкалион со своей женой Пиррой. Папочка-Прометей, не чета остальным богам и титанам, вовремя нашептал сыну совет: построить плавсредство и запастись едой. Девкалион соорудил огромный ящик посылочного типа, прихватил провизию, не забыл жену – и вполне приятно привел время, пока все живое вовне занималось принудительным дайвингом.

После того как вода начала отступать, а ящик зацепился за вершину Парнаса, Девкалион и его жена вышли и первым делом принялись славить Зевса за мудрость и благородство. Зевс на Олимпе, порядком заскучавший во время потопа, проникся и разрешил сынуле Прометея выбрать себе награду.

Девкалион долго не раздумывал и попросил опять заселить землю людьми.

Просьба Громовержца очень воодушевила, поскольку количество потенциальных любовниц за время потопа внезапно очень упало.

– Да пожалуйста! – обрадовал он Девкалиона. – Камни видите? Кидайте через спину, не оборачиваясь! Из камней, которые бросишь ты – получатся мужчины, а от твоей жены пойдут женщины!

Обрадованные Девкалион и Пирра кинулись за материалом…

Каменюк с горы Парнас вполне хватило, чтобы возродить род людской.

Из непроверенных источников

Особо храбрые сказители донесли до потомков, как восприняли всемирный потоп остальные боги и богини. Якобы, восприняли в основном нецензурно, потому как: ни охоты, ни торговли, ни растений, ни жертв каких-нибудь…

В восторге был только Посейдон, владения которого нежданно разрослись.

Хуже всего, как всегда, пришлось подземному царству, в котором начали царить раздрай и вопли наподобие: «Эти сволочи нас заливают!» «Конопатьте выходы и входы!» «Куда деть столько теней?!»

А еще по подземному миру шатался злой и мокрый Танат, которому приходилось нырять за жертвами – уже страшно…

31. Огоньку не найдется?

Жизнь у новонаделанных из камней и бронзы людей была – один в один жизнь российской глубинки в лихие 90-е: отопления нет, света нет, образования нет, со всех сторон поборы и разборки. А поскольку новое поколение смертных уже традиционно получилось с низким IQ – люди еще и не стремились идти по пути эволюции, сидели в пещерах, пожирали, чего в округе найдется, и горько жаловались на судьбу.

Боги на такое положение смертных не отвлекались: своих дел по горло (попировать, расплодиться, потаскать друг друга за античные чубы). Но титан Прометей вдруг проникся благородным духом помогательства и решил разом облагодетельствовать человечество.

Способ для этого был выбран традиционный, сиречь, уголовный.

Навестив своего друга – кузнеца-Гефеста, Прометей исхитрился и припрятал в тростниковый стебель искру божественного огня от кузнечного горна. А потом уж, явившись с самодельной зажигалкой к людям, научил их разжигать очаги, жарить шашлыки, а заодно уж, под хорошее настроение, преподал основы искусств и ремесел, запряг в ярмо быка, построил первый корабль, обучил читать-считать – словом, разом двинул эволюцию вперед.

И лица у людей сразу стали веселыми, а у олимпийцев как раз наоборот.

Развитие ремесел Зевс стерпел. Повсеместное увлечение жареной бараниной, подумавши, человечеству простил. Но тут Прометей ещё и подтасовал результаты голосования «какую часть мясной туши приносить богам в жертву» (мясо титан заховал под шкурой и вонючим желудком, так что Зевс промахнулся, и боги получили пожизненный запас костей и жира). Затронуто было святое, и Громовержец вызвал Прометея на ковер и учинил допрос с пристрастием, который, однако, закончился неожиданно.

Вместо того, чтобы отпереться и заявить, что «я не я и искра на моя», гордый Прометей внезапно сначала замкнулся в партизанском молчании, а потом вообще разразился речью в том духе, что Зевс – тиран голимый и не вечно ему на Олимпе прохлаждаться. Слегка опешивший от такой наглости Зевс немедленно решил выдумать муку для титана пострашнее. Но то ли воображалка у Громовержца работала в тот день плохо, то ли некого было послать к Аиду за советом (у того по части казней такая фантазия, что маркиз де Сад рядом не валялся)… В общем, в ожидании идеи Прометея было решено повесить сушиться вместо коврика на солнышке.

Что характерно – таки повесили.

Гефест, обливаясь правдивыми слезами, под руководством Силы и Власти самолично пришпилил милого друга Прометея к скале адамантовыми клиньями. После чего, надо думать, похлопал товарища по плечу и нежно осведомился: окей ли он?

Покерфейс Прометея, выданный в ответ, был столь суровым, что Гефест, весь в слезах, похромал восвояси.

Шли годы. Прометей висел на скале, не расставаясь с покерфейсом. Время от времени его развлекали визитеры: океаниды, старец Океан и любовница Зевса Ио, которую Зевс превратил в, пардон, телку, а Гера наслала на нее настырного овода. Всех своих визитеров Прометей тоже на свой лад развлекал: Ио предсказал длинный и полный мучений путь («ничего-ничего, потерпи, добежишь до Египта, родишь сына – станет полегче!»), а при океанидах ругал на все корки Зевса. А как-то и вовсе разразился пророчеством, что, мол, я тут высоко вишу, далеко гляжу, ой, знаю я, кто свергнет Зевса с его престола!

Неизвестно, кто наклепал гнусный донос (все-таки вряд ли телка!), но вскоре к скале явился Гермес. Осведомившись у титана, окей ли он (и получив привычный покерфейс), вестник Олимпа между делом осведомился: а кто это там свергнет Зевса с престола?

Прометей применил любимый трюк: замкнулся в партизанском молчании. В ответ Зевс сбросил скалу с титаном на пару сотен лет в темную бездну и объявил тендер на самую ужасную казнь.

Надо полагать, зрелище было примечательным.

– Вечное похмелье?! Посейдон, какое, к Тартару, вечное похмелье?! Это ж его поить сначала надо, а ты хоть представляешь, ЧТО он напрорицает?!

– Нет, Аполлон, мы проверяли, и это физически невозможно… да, спроси у младших богов, мы на них и проверяли…

– Нет, Арес, «напустить Афину с ее мудрыми советами» – это не казнь. Точнее, конечно, казнь, но Афина мне еще нужна…

– Аид… буээээ…. уберите отсюда моего брата с его богатой фантазией!!!

– Гера хватит клевать мне печень из-за той интрижки с Ио! О, а ведь идея…

Скала с Прометеем вернулась из бездн на положенное ей место, и теперь к скале ежедневно начал прилетать орел – подкушать титанской печеночки. За ночь печень отрастала обратно, так что кормежка у птички была регулярной.

Сколько-то веков все находилось в относительной гармонии: Прометей висел на скале, стеная, когда рядом никого не было, и храня вечный покерфейс в чужом присутствии. Разожравшийся орел Зевса отказывался от любой пищи, кроме титанской печени. Зевс на Олимпе спал вполглаза и ожидал, что кто-то придет свергать его с трона…

А потом пришел Геракл и все испортил: снял со скалы Прометея, прибил птичку (все равно ей грозила бы голодная смерть) и замирил титана с отцом.

Но это, как водится, уже совсем другая история.

32. И женщины вина, а не богов…

При всех его закидонах, стратегом Зевс все же был отменным.

Он сообразил, что после эскапады Прометея с божественным огнем люди зажили слишком уж шоколадно, а значит – бдеть за ними неинтересно, а через это – надо бы им подкинуть причин для воплей, стенаний и благоговения перед Олимпом.

Вариантов как всегда было несколько:

а) Провернуть еще один всеэлладский потоп. Из минусов: плохая погода, радостный Посейдон, мокрый Танат, куда ни посмотришь – гребанные серферы и дельфины без конца и края.

б) Послать Гермеса пакостить людям. Из минусов: если сынок разгонится, то может просто так не остановиться. Да еще и курьера можно лишиться.

в) Попросить подземного брата. Из минусов: характер брата.

г) Остальные идеи (количество идет в дурную бесконечность).

Остановился Зевс на самом естественном и инстинктивно привлекательном: на бабе.

Баба была славная. Предмет коллективного олимпийского творчества: ковал Гефест, одевала Афина, мэйк-ап наводила Афродита, врать учил Гермес – в общем, дары это чудо получило от всех, а потому и было названо Пандорой.

На голову Пандоре водрузили венец (аналог подарочного бантика), после чего службой доставки «Гермес-1» девушка была заброшена к брату Прометея – Эпиметею, тоже, как бы, в дар.

Вообще-то, Прометей много раз вдалбливал брату, что от Олимпийцев что-то брать – себе дороже. Но Эпиметей, увидевши Пандору, временно попрощался с мозгами и тут же на ней женился.

Жилище Эпиметея, в которое он привел молодую жену, было знаменито, пардон, горшком. Ну, ладно, большим. Ну, ладно, там стоял сосуд, в котором были замаринованы всяческие беды и болезни. Кто эти беды в сосуд собрал, зачем замариновал и почему отдал умному-разумному (ирония) Эпиметею – аэды молчат. Зато они с охотой рассказывают, как любопытная Пандора сдвинула крышку с сосуда…

И в мир смертных широким и радостным потоком (как от прорвавшей канализации) хлынули всяческие моры, напасти, гадости… Словом, за смертными снова стало интересно наблюдать, чем на Олимпе и занялись.

На дне мегагоршка осталась только Надежда, которая вообще в маринад попала случайно. Открытую крышку Надежда в упор проигнорировала, вылезать отказалась – в общем, она как всегда умирает последней. Ибо убить ее непросто: она до сих пор сидит сами-знаете-где на дне.

Из непроверенных источников

Желтая аэдская пресса много размышляла: если уж Пандора получила дары от всех – что ей преподнесли, скажем, Арес, Гера и Гефест? Отвечаем: Арес – воинственность, Гера – стервозность, Гефест – умение обращаться с молотом.

Эпиметей узнал об этих дарах сразу же как попытался провернуть с женой операцию «любопытной Пандоре что-то там оторвали».

И долго еще он стенал, что «Лучше б мне как брату – клевали печень»!

33. А можно я немножко его подержу?

Вообще-то, боги с титанами не особо дружили. С которыми дружили – с теми все равно не дружили. Судите сами: кого в Тартар запихали, кого во мрак Эреба, Прометея использовали как источник ценной протеиновой печени для зевсового орла, Эпиметею послали такую женушку, что просто ой… Не верите?

Можем вспомнить про Атланта.

Атлант, брат Прометея и Эпиметея, был титаном основательным, семейным и в разборки особенно не лезущим. Шутка ли – двенадцать дочерей-Плеяд, за всеми присматривать надо. То ли присматривал Атлант плохо, то ли сказалось мастерство Зевса, но случилось так, что одна из дочерей Атланта – Майя – забеременела и произвела на свет отпетую, хоть и обаятельную сволочь – Гермеса.

Ну, а дальше события развивались по традиционной схеме. Тут, понимаете ли, Титаномахия, родичей в Тартар кидают, потом одного брата на скалу вешают, второго – изощренно казнят семейной жизнью, да плюс еще с дочкой такое вот…

Атлант раскочегаривался медленно, но основательно. В конце концов он двинулся было к Олимпу с намерением начистить Зевсу державное лицо, но тут обнаружил у своих ног странную малявку в крылатых сандалиях.

− Приветик, деда! – бодро заявила малявка. – А я вот внучок твой, Гермес! Очень я твои намерения одобряю. Только, знаешь ли, Зевс – он тоже не хрен собачий. Хочешь его испугать – устрой какую-нибудь масштабную акцию. Ну, не знаю… вот хоть возьми небо подними, потряси, а надо – так и на голову Зевсу урони. Поспорить могу, папка от страха сам в Тартар залезет…

Слово за слово – и Атланту показалось, что мысль не лишена оригинальности. Титан выпрямился, крякнул – да и принял на плечи небо, как оно есть.

Неизвестно, что по такому поводу думал Уран (его еще никто не носил на плечах), но вот Атлант в ту же секунду допетрил, что взял несколько большой вес, хорошо бы пару тысяч тонн скинуть…

Тут у титана подозрительно хрустнуло в спине – и остался он стоять с небом на плечах.

− Мдя, - подвел итог Гермес. – А Зевс мне: небо провисает, подпорки нету… эхх, сосунки! Ну, у меня дела, дедуля, заверну с пирожками через пару веков.

Выдав озадаченному Атланту прощальный ласковый пендель, коварный внучек слинял на Олимп.

Атлант остался в непонятке, с радикулитом и небом на плечах – и так и проследовал в вечность, то ли превратившись со злости в гору, то ли оставшись вполне конкретным титаном. А дочки его плеяды, видя такую стыдобину, затесались на небо – по ночам светить…

34. Колесо – сплошная мука

И все-таки судьба Атланта по сравнению с историей Иксиона – все равно что овсяные печеньки против сливочного десерта. Уже хотя бы потому, что Атлант не пытался обесчестить Геру. И не катался на огненном колесе.

С чего один из младших титанов воспылал к супружнице Громовержца – непонятно, но вот результат – налицо. И ведь мало того что Иксион осмелился на этакое кощунство – он еще и рванул воплощать свои мечтания не где-нибудь, а на пиру самого Зевса!

Гера намерения Иксиона совсем не одобрила. Зевс какое-то время разрывался между «мое, мое, никому не дам!» и «дружище! спаситель!! забирай!!!»–но победил инстинкт собственника. А потому Зевс сперва якобы подсунул Иксиону то ли облако, то ли целуюбогиню облаков Нефелу, вполне себе похожую на Геру всем, кроме уникального характера. И закатил для себя с гостями просмотр первого античного фильма для взрослых, а Иксион так увлекся, что и не заметил. А уже после титану сообщили, что нет, извини, желаемого ты не достиг, то есть достиг, да не того, и да, подземный экспресс отходит прямо вот сейчас. С настоятельным приказом подземному братцу – изобрести кару полютче да пожутче.

Аид, надо думать, для начала отверг приказ категоричным «Не верю!»

– Пытаться подкатить к Гере? Да ну, это ж настолько себя не жалеть…

– …

– На глазах у Зевса?! Хм, мда, за такую глупость надо карать! И чем бы его… может, оставить с Герой на сутки? Страшнее и вообразить нельзя…

– !!!

– А, ладно, у меня тут колесо огненное валяется. Новенькое, только собрал и еще не опробовал! Где там этот титан? Привет, дружок, ничего личного… не хочешь малость согреться?

Из зверски шизоидных источников

Непонятные и подозрительные личности доносят, что Аид, показывая дворец редким гостям извне или из самого подземного мира (Нюкте, Стикс, Гекате и т.д.) особенно упирал на то, что «а еще тихо у меня тут… спокойно…» Обычно в этот момент мимо окна прокатывалось что-то огненное и орущее благим матом. После заминки владыка Подземного Мира добавлял: «А, это… кхм, Иксион опять отвязался. Такой затейник!»

И смущенно поправлял шторку.

35. О, спорт, ты… мда

Из всего вышесказанного можно подумать, что карать всех подряд было для богов любимым занятием. Но вы-то уже познакомились с нравом олимпийцев! Вы-то знаете, что любимое занятие у них – пировать и делать детей…

А карательство и гадство по отношению друг к другу – это такое милое занимательное хобби.

В качестве мишени карательства обычно выступают смертные, а методы бывают очень разные:

А) превратить в растение

Б) превратить в животное

В) выкинуть еще чего похуже.

И что интересно: смертные, вроде бы, это знали, но все равно нарывались.

К примеру, Арахна из Лидии славилась своим мастерством ткать. И, достигнув высшей степени звездунства, решила вызвать на состязание – ни много ни мало – саму Афину.

А Афина взяла да и явилась соревноваться.

Картина «Две девицы без окна ткали что-то просто так» происходила на глазах малость пришибленных лидийцев. Афина изобразила на своем полотне славные деньки: спор с Посейдоном за Аттику. Посейдон спор племяннице прискорбно продул, потому что выращенная Афиной олива оказалась более ценным даром, чем соленый источник. Словом, история была пафосной, победительной, а в обрамлении всяких цветочков вышла просто загляденье.

А вот Арахна села за челнок и наткала такого… только глянув в полотно, Афина покраснела и срочно принялась драть компромат на куски. Арахне от богини в запале прилетело челноком по лбу, отчего ткачиха кинулась вешаться что-то вопя о позоре.

Но у Афины в тот день было хорошее настроение, а потому она превратила Арахну в паучиху: «Любишь ткать? Да не проблема!»

С Афиной связана и еще одна история о печальном финале звездной болезни.

Как-то раз премудрой дочери Зевса вздумалось изобрести флейту. Своим изобретением она вполне-таки наслаждалась, пока не призадумалась: а почему это Гера и Афродита так прыскают, когда она играет? Истина была где-то рядом: с раздутыми щеками и покрасневшим от натуги лицом Афина сильно смахивала на багрового высокоумного хомяка.

Со злости Афина выкинула флейту и проклята ее вдогонку. А проходивший мимо сатир Марсий инструмент нашел, порадовался такой халяве и принялся найденное осваивать…

Дальше уже все шло по закономерному сценарию: искусный смертный – вызывает на соревнование бога – тот появляется соревноваться – смертный огребает плюх вне зависимости от результата состязаний – довольный бог говорит «Вот так-то!» – и удаляется пировать на Олимп или делать кому-нибудь детей.

Марсию не повезло дважды: он вызвал на музыкальный ринг Аполлона с его кифарой. А Аполлон как блондин и как музыкант был очень ранимой натурой…

Поэтому, победив (кто сомневался, вообще?), покровитель искусств пресек любые другие вызовы на состязания. Он попросту приказал содрать с живого противника кожу.

После этого желающих соревноваться с Апполоном и правда больше не оказалось. А шкурку гордого сатира повесили в гроте во Фригии. Аэды говорят, она имела тенденцию радостно отплясывать при звуках флейты. Если же возле грота играли на кифаре, то кожа Марсия совершала такие телодвижения… что аэды тут благоразумно молчат.

36. Отчего так в Элладе растенья шумят…

Любой захудалый справочник по природе Греции вас просветит, что растительности в Элладе было, что называется, завались. С первого взгляда такое изобилие казалось удивительным: войны идут, овцы с козами пасутся, тифоны всякие леса палят…

А вот если прищуриться и вглядеться – то ничего удивительного в разнообразии флоры нет: боги не скупились на пополнение растительного мира. Причем, новые виды выводились не путем тщательной селекции, а путем превращения в дерево или травку кого-нибудь смертного или полубожественного.

Самым затасканным примером в длинной веренице назовем Дафну, которая стала лавром из-за Аполлона.

Нехорошие флюиды над головой бедной нимфы начали сгущаться, когда сын Афродиты, Эрот попросил у Аполлона стрельнуть из лука. В ответ высокомерный блондин выдал божку любви целый набор фраз о том, что «лук младенцу не игрушка», «сопли подбери и крылья подрасти», «пацанчик, ты посмотри на себя, тебе идет размер мини». Отправленный играть со своим луком в песочек, Эрот здорово разозлился и решил показать, что его стрелы – ого-го, пострашнее, чем у Аполлона.

Казалось бы – чего уж проще? Одна стрела – и блондинистый лучник признается в любви Гекате, Ехидне или еще какому-нибудь чудищу (к большому удовольствию чудища и шоку всего Олимпа). Но Эрот фантазией Аида не обладал. Потому влюбил Аполлона в нимфу Дафну, а ей в сердце послал стрелу, отвращающую любовь.

В результате больше всех пострадала, конечно, Дафна. Увидев Аполлона, несущегося на нее со скоростью и грацией колесницы и вопящего что-то вроде: «А-а-а-а, любимая, давай сольемся воедино!!» – нимфа, натурально, прониклась и обратилась в бегство, тоже выкрикивая не очень внятно: «Я не люблю блондинов! Отвали, постылы-ы-ы-ый!»

Но часика через два поняла, что в беге на длинные дистанции Аполлон все же ее сделает. Добежав до реки своего отца Пенея, нимфа возопила к папе с просьбой избавить от домогательств.

Пеней, который, надо полагать, был большим оригиналом, превратил дочку в лавр – о который тут же смачно стукнулся не успевший затормозить Аполлон.

– Дерево, – порядочно удивился он. – Вот так штука. Хм, ну, не подруга – так хоть веночек будет!

Громко скорбя о Дафне, он сплел веночек, возложил себе его на волосу, пообещал помнить… и отправился на поиски Эрота с мыслями о жуткой мести.

Что там свершилось с Эротом – достоверно неизвестно (очень может быть, что крылья его поредели), а только шуток он своих не бросил и влюбил в другую нимфу – Сирингу не кого-нибудь, а Пана.

В принципе, это было все равно что влюбить Аполлона в Ехидну – ну, только наоборот. Сиринга была, можно сказать, двойником Артемиды: такая же гордая, такая же красивая, любит мужскую одежду и охотиться. А Пан (да-да, это тот, который своим криком в Титаномахии распугал войска Крона) – был рогатым, страшным и с копытами. Может, конечно, он еще был с доброй душой… но Сиринга разбираться не стала: только увидев душевно бегущего на нее Пана, она потеряла весь свой охотничий пыл, произнесла «Мать Гея, ну и рожа!», уронила лук и показала высокий класс спринта.

А дальше все уже было традиционно: впереди река, позади – Пан с копытами, рогами, объятиями и доброй душой… Просьба к богу реки… бабах – новый вид флоры в нашем справочнике: на этот раз тростник.

Объятия Пана пришлись уже на злорадно шелестящие стебли. Козлоногий, опять же, не растерялся, громко поскорбел и быстренько соорудил себе свирель из нового материала.

Оно и ясно – играть на свирели гораздо приятнее, чем криками войска распугивать.

Но особо отличилась в пополнении флоры подземная пара Владык – Аид и Персефона.

Как известно, первая возлюбленная Аида, она же нереида Левка, стала серебристым тополем. Как такое случилось – аэды предполагать не рискуют, отделываясь невнятными версиями, что вот, она последовала за ним в подземный мир, а когда пришел ее срок смерти – он обратил ее в тополь… Но мы-то знаем, что Владыка, не освоившийся толком с новыми силами, плюс его характер, плюс какая-нибудь семейная ссора – и в результате…

– Ты тупа настолько, что ты… просто дерево!! Э-эй, Левка?! Хватит придуриваться, давай… того, обратно… Ты что – реально дерево?! Ахахахахаха…

…через очень, очень продолжительное время…

– О, кстати, новый сорт. Деметра обзавидуется. Интересно, а если рассадить?

С тех пор в подземном царстве росли тополя.

Вскоре после этого Аид женился на Персефоне и думать забыл о растениеводстве – пока ему как-то раз не вздумалось сходить налево.

Вообще-то царя подземного можно понять. Раз уж жена спускается только на четыре месяца из двенадцати – поневоле почувствуешь недостаток женского внимания.

Дефицит любви Аид принялся восполнять с нимфой Минтой (по прозвищу Коцитида, потому что жила у Коцита). И, конечно, не был бы собой, если бы не спалился перед женой…

Семейных сцен Персефона, впрочем, устраивать не стала. Она просто перекинула нимфу в мяту и растоптала ее ногами. А потом, надо думать, доложила мужу и…

– В травку?! Правда – в травку?! … нет, мы все-таки идеально друг другу подходим, да-а…

Но мяту в своем мире Аид все-таки сажать не стал.

Из непроверенных источников

Говорят, Персефона предложила Гере воспользоваться ее методом поддержания верности мужа. На это супруга Громовержца, будто бы, грустно показала головой со словами: «Да мне с утра до вечера придется новые растения выдумывать. И вообще, ты хоть представляешь себе объем этого дендрария?! Ни места, ни фантазии не хватит…»

37. Лютики-цветочки…

Боги Греции подарили нам не только источники мятных конфет, лаврового листа, тростниковой мебели и… аллергии на тополиный пух (Аид в своем стиле). Они еще пополнили букеты и цветочные гербарии.

Таким эстетизмом в основном страдали Аполлон и Афродита.

У Аполлона, например, как-то завелся любовник Гиацинт – сын царя Спарты. Цензурированные источники с радостью опишут вам, что друзья день-деньской занимались то метанием дисков, то охотой, а то «развлекались гимнастикой». Понятия не имеем, что за гимнастику имеют в виду целомудренные источники, но вот диски Аполлон и Гиацинт действительно метали (в свободное от гимнастики время, наверное).

И вот как-то раз диск, брошенный Аполлоном, полетел слишком высоко и далеко, а Гиацинт почему-то побежал его ловить (как собачка за тарелочкой фрисби) – и таки поймал все-таки, но только головой.

Аполлон, который, кроме всего прочего, был еще богом врачевания, почему-то очень растерялся, обнял Гиацинта и принялся причитать:

– А-а, с полным черепом ты был такой красиииивый! А-а, с кем же я буду теперь заниматься гимнасти-и-икой…

Под конец Танат сжалился избавил юношу от ужасных мук: Гиацинт испустил дух на руках безутешного Аполлона.

Чтобы как-то утешиться, тот вырастил на крови любовника прекрасный цветок – опять же, и с похоронами возиться не надо…

Если Аполлон руководствовался вполне практическими соображениями «где бы спрятать тело», то Афродита всего лишь выполняла долг.

Потому что Нарцисс, сын речного бога и нимфы, был сволочью. Классической такой, зазнаистой и самолюбивой. Но зато и с модельной же внешностью, а потому нимфы за ним бегали толпами – и толпами же от него отваливались, разобиженные и несчастные.

Больше всего не повезло нимфе Эхо – наверное, потому что ее прокляла Гера, и нимфа с тех пор могла только повторять слова. Через это объяснения у них с Нарциссом не получилось, получилось…

– Эгей, кто здесь?

– Здесь… здесь…

– Иди сюда!

– Сюда… сюда…

– Что ты за мной повторяешь?! Ты что – дура?

Нимфа не смогла не повторить последнее слово с утвердительными интонациями… Нарцисс резюмировал, что «ага, видно» – и пошел своим путем, разбивать сердца.

Под конец какая-то нимфа с особенно разбитым сердцем все же прокляла Нарцисса: «А чтоб ты мучился, как мы!»

Афродита вовремя щелкнула пальцами: хоп – и Нарцисс безнадежно влюбился в собственное отражение в воде.

Что и дошло до него не сразу.

Несколько дней красавец стоически признавался отражению в любви и пытался его облобызать (нимфы, надо думать, радовались комедии из леса). В конце концов, страшная мысль все же осенила Нарцисса… и тут опять во всей красе проявился недостаток мозга. От отражения юноша никуда не ушел, день деньской повторяя: «Ути, какие глазки, ути, какие губки, ути, как я тебя люблю!». При этом он случайно забыл, что между комплиментами надо бы еще и есть – и тихо помер, то ли от голода, то ли от неразделенного чувства.

Нимфа Эхо скорбела, остальные скорбели настолько, что решили Нарцисса поглубже закопать. Но им не удалось даже этого, потому что на его месте уже вырос одноименный цветок.

Из непроверенных источников

Подземные слухи врут, что Танат очень обижался из-за всех этих превращений: «В цветочки их… в деревья… я прилетаю на вызов…и мне что своим мечом – листья рубить или лепестки вместо прядей обрезать?!». А Гипнос иногда добавлял, что «Еще можно корешки окучивать».

38. Агрессивная агрономия

Кое-кто в приступе наивности утверждает, что Деметра была исключительно мирной богиней: не совалась на Олимп, дарила народу плодородие и любовалась дочкой-Персефоной. А что в свободное время она устраивала голод и недород от тоски по дочери, совала младенцев в печь и кушала человеческое мяско (об этом ниже) – так каждый имеет право на свои маленькие слабости.

Но мы скажем все-таки правдивее: Деметра была дочкой Крона и тещей Аида. То есть, желание карать у нее было в крови. С той разницей, что она предпочитала почему-то пополнять не флору Эллады (пфе, и так с растениями круглый год!), а фауну.

Например, оскорбившего ее мальчика Деметра перекинула в зеленую ящерицу. А садовника Аида Аксалафа, который свидетельствовал о том, что Персефона съела гранатовые зернышки, – в сыча.

Но больше всего теща своего подземного брата отличилась в истории о Триптолеме и Линхе.

Триптолем был сыном царя Элевсина и первым агрономом в истории. Деметра научила его пахать, надавала семян пшеницы – и отправила учить народ земледелию. Неизвестно, в радость ли царевичу было ходить за плугом и выступать сеятелем – но благоразумный Триптолем выполнял поручение честно и, вроде бы, даже втянулся. Запахав для начала весь Элевсин вдоль и поперек, он подался на просторы Эллады, а потом и вовсе отправился поднимать целину в другие страны – заметим, на чудесной колеснице, запряженной крылатыми змеями.

Народ в других странах ничего против не имел и оказывал странному агроному почести (во-первых – сеять научит, во-вторых, вы его упряжку видели? Хотите его прогнать?!). Но вот Триптолем доехал до скифов – и столкнулся с неэлладским менталитетом. Царю Линху понравилось пахать. Ему понравилось пахать настолько, что он решил сделаться из царя скифов агрономом мира всея. Для выполнения хитромудрого плана требовалось всего ничего: убить Триптолема.

Одного не учел скифский царь: Деметра бдила за любимчиком. Богиня пристально следила, как ночью Линх крадется к ложу спящего Триптолема, вознося зловещий кинжал… подождала, пока кинжал будет вознесен… (чтобы уж наверняка). И в эту самую секунду превратила злобного царя в дикую рысь.

Спасение удалось на славу: вместо того, чтобы пробудиться и узреть над головой кинжал, Триптолем пробудился и увидел офигевшего Линха-рысь. Надо полагать, встреча была фееричной…

Подробности встречи (вроде долгой погони по спальне, швыряния в рысь предметов быта, воплей и воззваний к Деметре, появления разозленной Деметры, новой долгой погони, теперь уже коллективной) мифы стыдливо опускают. Известно только, что Линха в конце концов отпинали в леса, а Триптолем продолжил свои агрономические труды на благо Деметры и мира.

Надо полагать, от заикания, вызванного чудесным спасением, он со временем тоже избавился.

39. Наточил я свой топор…

От мирной и милой Деметры прилетело и царю Фессалии, Эрисихтону. Правда, ему уже за другое и по-другому.

Эрисихтон страдал частой болезнью элладских царей – навязчивой идеей. С какой-то радости ему непременно втемяшилось срубить столетний священный дуб в роще Деметры. Очень может быть, что царь втихомолку увлекался рубкой деревьев и время от времени устраивал для себя царственный лесоповал. То есть, столетний дуб для Эрисихтона был все равно что для Зевса – очень красивая нимфа или для Гефеста – новый набор кузнечных инструментов (помешательство вплоть до эротических снов и обильного слюноотделения).

Надо сказать, Эрисихтон вообще не очень почитал богов, а Деметру – в особенности, так что вскорости навострил топор и радостно побежал рубить деревце в рощу.

Намеки, что, мол, сублимировать неудачи в личной жизни не с топором надобно, царь пропустил. Слуга, который осмелился что-то вякнуть о живущей в дубе дриаде-любимице Деметры, доизложил мысль уже в царстве Аида…

– Да если б это была б сама Деметра – я б и ее срубил! – выдал царь с претензией на историчность, после чего взялся за топор – и полетели щепки.

Рубка проходила с эффектами хоррора типа кровотечения из коры (дриада же!), но царя такие мелочи не волновали, он работал со скоростью средней бензопилы и за несколько часов дуб таки «уговорил». Прибежавшие дриады обнаружили пенек и довольного Эрисихтона, восскорбели на то и на другое и наябедничали Деметре.

Деметра, не желая запускать в леса еще одну маньячную рысь, решила действовать осмотрительнее. Она послала одну из дриад за богиней голода.

Богиня голода отыскалась, разумеется в горах Кавказа (да, правда, где ей еще жить?!) и была растрепана, худа и носата. По приказу Деметры она заявилась к Эрисихтону, поприветствовала его коротким: «Вах… огрэбешь, да?» – и вдохнула ему неутолимый голод (по более приземленной версии – заразила божественными глистами).

Эрисихтону резко стало не до вырубки лесов. У него появилась новая навязчивая идея «чем больше жрешь – тем больше хочется». За короткое время беспросветкой жрачки состояние царя ушло на ветер, а единственная дочь – и та оказалась проданной в рабство. Дочка, правда, получила от Посейдона дар принимать любой облик, а потому из рабства регулярно сбегала: то птицей, то лошадкой, то коровой. И возвращалась к папе, который опять продавал ее в рабство (можно было подумать, что дочь дура… а на самом деле она вот так успела нехило попутешествовать и свет повидать).

Под конец Эрисихтон начал потихоньку заниматься самоедством… в прямом смысле. И, разумеется, помер от такой практики в ужасных муках.

Из непроверенных источников

Некоторые подземные болтуны передают, что Аид, встретив Эрисихтона под землей, заметил:

– Ну, идею насчет того, чтобы Деметру… топором – это я понимаю и одобряю… но еды ты таки не получишь.

40. Откуда берутся Адонисы

Сколь бы ни был увлекателен вынос богами непочтительных смертных, все же когда сцеплялись сами боги, в особенности – богини, это еще интереснее. Интриги, пакости и изобретательные подставы лились рекой – куда там мексиканским сериалам!

История Адониса, кстати сказать, началась вполне в традициях этого самого сериала. Некая царевна Смирна внезапно зазналась и объявила, что дочь ее красивее самой Афродиты. Гремучий коктейль «имбецильность + неумение держать язык за зубами» дал привычные результаты: Афродита обиделась (ТАК на нее батон еще ни разу не крошили!) и послала к строптивой царевне Эрота с приказом влюбить ее во что-нибудь чудовищное. Пока божок любви перебирал в уме названия монстров, ему случайно на глаза попался отец Смирны… «Уй, ну и рожа! – содрогнулся посланец Афродиты. – Ну, хоть далеко ходить не надо», – и извлек из колчана соответствующую стрелу.

Смирна оказалась девушкой решительной. Влюбившись в папу, она возжелала быть поближе к объекту страсти, а потому спаивала оный двенадцать дней и, соответственно, двенадцать дней по ночам достигала желаемого. На тринадцатый день спиртное впрок не пошло, печень царя воспротивилась насилью и в приступе острой «белочки» он схватился за меч.

Афродита, конечно, не могла пропустить веселья. Смирна, объятая страстной любовью к отцу, и сам отец, объятый не менее страстным желанием прибить блудницу на месте, бегали по дворцу, визжали дуэтом, пугали слуг и вообще, всячески радовали тонкую натуру богини любви. Правда, со временем становилось все очевиднее, что царь, желающий оборонять от дочери честь и печень, бежит все-таки быстрее.

«Сейчас прольется чья-то кровь, сейчаааас…» – поняла Афродита. Дурную царевну срочно надо было спасать: в планах у богини не было мочилова, да и кишки на полу дворца смотрятся жуть как неэстетично.

Привычный вариант напросился сам собой: Смирна сходу стала деревом. Подбежавший папа, не разобравшись, рубанул по стволу – и из ствола внезапно вывалился младенец.

Деморализованный царь с пронзительным воплем «Глюки!!!» ускакал искать снадобье для печени и головы, а Афродита посмотрела на младенчика и внезапно прониклась: «Ути, до чего хорошенький! Ути, какой перспективненький! Себе бы оставить!»

Себе оставлять дитяти Афродита все же не решилась (муж, любовник, общая атмосфера Олимпа, нафиг-нафиг). А потому упаковала ребенка в ларец и передала менее занятой Персефоне – с обещанием заплатить за передержку ценной вещи. Наив Афродиты, думавшей, что Персефона в ларец не будет заглядывать, был более чем удивителен…

Супружница подземного Владыки распотрошила шкатулочку, тоже оценила перспективность ребеночка, отнесла его в свой дворец, да и вырастила там. А вырастив, использовала по назначению: в качестве любовника.

Афродите, явившейся за своим, был явлен изящный шиш и «ну уж нет, я растила – я и пользоваться буду».

Между олимпийской и подземной красавицами тихо назревал божественный конфликт.

Из непроверенных источников

Особо зловредные аэды задавались вопросом: а как сам Аид относился к тому, что жена внезапно решила разнообразить досуг со смертным? Утверждалось, что относился как истинный подкаблучник – пофигично. Если же кто-то пытался на Персефону настучать – подземный Владыка напоминал, что Адонис – смертный и что «ну, чо, помрет, потом и перетрем, как мужик с мужиком…» И глумливо ржал.

41. Кляйн, отдафай мальчика!

Про соломоново решение в те отдаленные времена еще не было ничего известно (к счастью для Адониса). Персефоне и Афродите пришлось выкручиваться своим умом. Сперва они обратились к Зевсу с просьбой рассудить спор, но у Громовержца вовремя взыграло чувство самосохранения. Сообразив, что связываться с двумя богинями (одна – любовница Ареса, одна – жена подземного брата) – себе дороже, он перевалил судейство на музу эпоса Каллиопу.

Каллиопа, как и ожидалось, судила эпично. По ее решению, с каждой из богинь Адонис должен был проводить по трети года, а последнюю треть – где ему вздумается, «а то совсем заездили мальчика, надо ж ему сил где-то набираться. Всё, обжалованью не подлежит!»

Персефона, для которой схема «четыре месяца из двенадцати» была интуитивно знакома, согласилась, а вот Афродита захотела выпендриться.

То ли ей не хватало мужа-Гефеста и любовника-Ареса, то ли душа настойчиво просила нагадить Персефоне, но богиня любви пустила в ход свой чародейский пояс и влюбила себя бедного Адониса так, что он начал с ней проводить и «вольную» треть года. А потом спускался в подземный мир обессиленным и тяжко вздыхал об утрате «единственной».

Персефона, посмотрев на такой расклад, сочувственно покрутила у виска: видать, Афродита забыла, с кем связалась. И отправилась прямиком к Аресу – испытывать на боге войны тонкости нейролингвистического программирования.

Собственно, особых тонкостей и не потребовалось. Персефона просто поинтересовалась: мол, братец, а ты не в курсе, что твоя любовница Афродита тебе предпочитает смертного? Нет, я-то ничего, может, она думает, что ты малость не тянешь, и все эти войны, да и смертный красивый…

Убивать горячий олимпийский парень Арес готов был уже после первой фразы. После «малость не тянешь» он от избытка чувств пустил пар из ушей, превратился в кабана и рванул на поиски Адониса.

Вообще-то, по некоторым источникам, Адонис был охотником на зайцев, чем они с Афродитой и занимались, бродя по лесам и полям. Но одно дело – серые-ушастые, а второе – это когда из кустов на тебя несется вепрь, причем, мстительно хрюкает что-то вроде: «Это я-то не тяну?!»

Долго убивать Адониса Аресу не пришлось. Подбежавшая Афродита констатировала смерть любимца от инфаркта миокарда. По воздуху медленно удалялся по своим делам Танат. В кустах что-то довольно ухрюкивало в направлении Олимпа. Природа, как заверяют аэды, внимала скорби богини…

После встречи с Аресом Адонис закономерно перешел в полную собственность Персефоны – причем, уже на веки вечные, то есть, пока не надоест. Правда, убитая скорбью Афродита отправилась к Зевсу и просила отпускать Адониса из-под земли на летние месяцы… После нескольких дней рыданий и созерцания опухшей богини любви Зевс согласился. Персефона не препятствовала: в конце концов, все уже поняли, кто круче.

42. Доченька в папку

С любовными делами у Персефоны, прямо скажем, дела обстояли, как у Афродиты с мозгами: вроде как и есть, но отдачи никакой. Сами судите: муж – угрюмый тролль (спасибо еще, что муж он вахтовым методом, на четыре месяца), Адониса нужно делить с Афродитой… Еще ходили гнусные слухи о том, что в девическом возрасте Персефону соблазнил Зевс, отчего она родила ему Загрея, или Диониса Первого. Но мы-то точно знаем, что Диониса родила Семела со странным IQ, а потому на провокации не поведемся и историю эту рассказывать не будем.

Вторая версия соблазнения Зевсом Персефоны выглядит правдоподобнее и забавнее. По ней Громовержец как-то решил прогуляться в подземный мир, а там, на берегах Коцита, встретился с дочерью… слово за слово, она и забеременела.

А поскольку в подземном мире если что-то и рождалось – то жуткая, неведомая хрень (белокрылый нарик-Гипнос под это понятие в точности попадает), то родов ждали, мягко говоря, с опаской.

И не зря ждали, потому что дочка Персефоны и Зевса Мелиноя пошла в папу, выгодно совмещая в себе тягу к великим деяниям и крайнюю озабоченность.

И подвиги свои начала с того, что, цитируем аэдов, «заставила возлечь с собой Аида».

Заставила. Аида.

То есть, сначала имела место долгая погоня со швырянием в охальницу подручных предметов, теней, двузубцев и подданных; потом Мелиноя внесла бьющегося в истерике Аида в спальню на широких плечах; потом мир обогатился душераздирающими воплями: «Не для тебя мой цветок расцвел!» и «Помогите! Насилуют!!»… Ну, а уже после всего этого Мелиноя добилась желаемого. Овладела, так сказать, несмотря на ожесточенное сопротивление.

Персефона, пока шла расправа над мужем, отсиживалась где-то в бункере. То ли она позабыла о своем ревнивом нраве, то ли хотела, чтобы Аид испытал ее участь, то ли просто опасалась, что – заставят присоединиться.

Свершив свое черное дело, Мелиноя поступила еще более коварным способом. Вместо того, чтобы банально забеременеть, она раздвоилась.

Сообразив, что пощады не будет, Аид уполз под кровать, и выманить его не удалось никакими обещаниями. Тогда Мелинои решили поискать любви снаружи. А чтобы искалось эффективнее, начали интенсивно делиться клеточным путем со скоростью «чуть быстрее стрептококковой бактерии».

Очень скоро все мужские и даже некоторые женские особи в подземном мире подверглись грязным домогательствам. Гипнос, Танат, Морфей, Онир, Ахерон и прочие из команды Аида бегом, летом и ползком спасались от пары десятков Мелиной. Исключением был Харон, который сам бегал то за одним экземпляром, то за другим и орал: «Я совсем не против!». Но Мелинои отваливали, взглянув то ли на рожу перевозчика, то ли на весло, которое он им демонстрировал в качестве основного достояния.

Теням еще никогда не было так весело. Вопли, крики, призывы о помощи, всеобщая паника – словом, развлекуха, почти как на Олимпийских пирах.

К счастью, у Мелинои существовал предел деления и к счастью же, какой-то из двойников сунулся к Гекате с попыткой «слиться в объятии страсти». Двойник тут же огреб в лоб факел как подтверждение, что у богини колдовства исключительно правильная ориентация. Далее последовало тихое и быстрое избиение Мелиной, в котором втайне приняла участие и Персефона (а неча, неча на чужих мужей кидаться).

Под конец Мелиноя осталась в единственном, исходном экземпляре, но тут разверзлись недра Эреба… и дочь своего папы попрощалась с подземным миром воплем: «А там, внизу, есть мужики-и-и-и-и?!»

Гекате и Персефоне же досталась жуткая работенка: успокаивать мужское население мира, чуть было не лишившееся чести.

Из непроверенных источников

Гадкие источники подземного мира заявляют, что после эротической эпопеи с Мелиноей Аид еще долго трагически восклицал, что «Надо же! Покусилась на святое!». И наотрез отказался заводить детей.

43. Сосуд наполовину полон

Очень может быть, что самые первые сериалы все-таки придумали греки в глубокой древности – просто ушлые бразильцы свистнули у них ценную идею. Что характерно – накал страстей и логика остались где-то на уровне.

Взять хотя бы историю Ио – той, которая телка – и ее потомков. Как уже было изложено выше, сюжет завязался с уже нам знакомого «Зевс воспылал, а Гера возьми да узнай». Чтобы скрыть прелюбодейство, Громовержец перекинул Ио в телку, да за делами и забыл ее превратить назад (нужно бдеть за смертными, вестимо!). Гера этим коварно воспользовалась и наслала на бедное животное крылатого гибрида-кровопийцу. Судя по описаниям аэдов, овод Геры свободно мог унести телку в далекие юга и схарчить там без помехи, но злобности ради ограничивался тем, что гонял по всей Элладе, не давая ни травки пощипать, ни на быков окрестных заглядеться.

После продолжительных и бодрых скачек Ио незаметно пересекла пограничные заставы Эллады (овода, видимо, задержали на кордоне), обрела человеческий облик и народила сыночка Эпафа. Тот в свою очередь произвел на свет Бела, от Бела пошли Египт и Данай, эти начали размножаться гораздо прилежнее предков, и тут уже сюжет завязался окончательно.

Данай правил в Ливии и как итог упорного ночного труда имел пятьдесят дочерей-красавиц. Египт правил в какой-то непонятной земле, где течет Нил и, не желая отставать от брата, народил полсотни сыновей – может, не прекрасных, зато воинственных. И по прошествии нужного времени озаботился: а откуда бы невест-то набраться? Простая арифметика: если каждый сын выберет себе жену… это ж только вообразить количество потенциальных тещ, тестей и вообще родни! И тут Египта осенила гениальная мысль сложить два и два. Вернее, пятьдесят и пятьдесят…

Вот только Даная перспектива скорой свадебки почему-то не устраивала (пятьдесят комплектов приданого, ага, щас!). Наскоро помолившись Афине, он построил пятидесятивесельный корабль, посадил дочек на весла и дунул с попутным ветром в неведомы края. Несколько удивленные таким оборотом сыновья Египта тоже погрузились на судна и двинули следом, мотивируя тем, что «Жаницца охота, аж жуть».

Видимо, дочерям Даная замуж было ну очень неохота. Во всяком случае, они гребли быстрее и пригребли в конце концов на родину прабабушки Ио – в Арголиду, где правил Пеласг. Царь обрадовался гостям, взял Даная с дочками под покровительство, а приплывшим следом сыновьям Египта велел передать свой пламенный арголидский кукиш и просьбу поискать невест в другом месте.

При этом Пеласг не учитывал, что сыновья Египта – воинственные. И что им ну оч-оень хочется жениться…

В общем, кто-то к девушке по волосам на башню влезает – а египтяне сходу вынесли ради свадьбы Пеласга вместе со всем его войском. Сгоряча они чуть ли не покрошили и самого Даная, но притормозили и выдвинули ультиматум: хочешь мира – готовься к свадьбе.

Данай честно сготовил свадьбу пятьдесят на пятьдесят, а вместо прощального напутствия раздал дочкам по кинжалу (завалялось полсотни в сундучках). Момент торжественного «Коль!» был назначен на брачную ночь.

В ночь после свадьбы сорок девять сыновей Египта крупно напоролись (именно на то, за что боролись). Пятидесятой – Гипермнестре – достался тупой кинжал и красивый Линкей (а ведь могло бы и наоборот!). Потыкав второе первым, она решила, что чего там – можно и замуж сходить, разбудила мужа и тайно вытолкала из дворца.

Утро застало город в похмелье, а Даная в дикой ярости: количество жениховских трупов было некруглым. Славное число «пятьдесят» папа уже собрался было дополнить за счет Гипермнестры (правда, тогда получалось некруглое число дочерей, но это уж как-нибудь нарожается), но тут на суд явилась Афродита, всем погрозила пальцем, привела Афину и Гермеса и быстро устроила личную жизнь ну прямо-таки всем.

Гипермнестру выдали за спасенного Линкея. Сорок девять послушных дочерей были оперативно розданы замуж кому куда (брачные ночи состоялись благополучно, после тщательных обысков невест. А то кто там знает, что у папы еще в сундучках завалялось). Сорок девять умерших сыновей Египта тоже устроились. На асфоделевых полях (но тени выпили из Леты и не обижались).

Словом, всеобщее счастье цвело и пахло многие годы, а подстава обнаружилась, только когда данаиды начали потихоньку перемирать от старости.

В подземном мире их, лучась подлючестью, встречал Аид и пояснял, что женихов колоть – как бы, нехорошо. А потому – вон ведра, вон колодец, вон сосуд, который в принципе невозможно наполнить… Ведро – колодец – сосуд – буль-буль – вечность – ферштейн, фройляйн?! Гут, зер гут.

Из непроверенных источников

Из подземного мира с опаской сообщают, что Аиду, будто бы, пеняли за такое разбазаривание мускульного труда. Мол, можно было данаид на нормальные водоносные работы поставить. На что царь подземный справедливо возражал: «А релаксация?! Можно до бесконечности смотреть на три вещи: как горит Иксион, как Данаиды наполняют сосуд… хм, а третью казнь я еще придумаю».

44. Камни в горы тяни, рискни…

Раз уж речь зашла о том, как и кого мучили в Аиде, надо для приличия помянуть (не добром) как минимум Сизифа, царя Коринфа.

Несмотря на то что Сизиф был сыном бога ветров Эола, в его греческой натуре поневоле засомневаешься. В речь Сизифа сам собой напрашивается жирный одесский акцент, потому что существовал мужик по однозначному принципу «Дурить – и никаких гвоздей».

Благодаря чему и нажил себе хорошее состояние и большой геморрой после жизни. Дело в том, что, когда за Сизифом явился бог смерти, хитрый царь не растерялся и сходу предложил выпить «За мое здоровье». За здоровье Танат пить не согласился, а за упокой согласился очень даже: «Дни напролет с этим мечом болтаюсь, хоть бы кто чашку воды предложил…» Бодро пригубив из чаши, бог смерти проникновенно изрек: «Во, блин», − и звучно бухнулся лицом в столешницу. Доза снотворного в вине могла усыпить трех бешеных Тифонов или одного Зевса в момент любовной горячки.

Бога смерти упаковали в цепи и пристроили висеть в подвале. Сизиф пошел себе пировать, люди перестали умирать и в конце концов Зевс послал разобраться с ситуацией Ареса – того, кто от всеобщей живучести пострадал больше всех.

Арес справился достойно: не только расковал Таната, но и провисел на нем положенное время, когда «Волосы?! Не-е-е-ет, сейчас я этой скотине что-нибудь другое отрежу!»

В конце концов Сизиф все же отправился в подземный мир – непонятно, при всех частях тела или нет, но самое нужное у него точно забыли ампутировать. Хитрость.

Перед тем как помереть, Сизиф завещал жене его не хоронить и погребальных жертв не приносить. Жена выполнила в точности: тело лежало, благополучно разлагаясь, жертвы были зажаты так надежно – что попробуй еще, выбей…

В конце концов Аида и Персефону заинтересовало такое положение дел. Сизиф был вызван «на ковер» и спрошен, что там себе думает его жена.

− Ой-вэй, таки откуда я за это знаю? - отмазалась хитрая тень. – Ай, без мужа в доме вечно непорядки, шо еще я могу сказать. Вот если ви бы меня отпустили на пару деньков, то я таки принес бы вам такие жертвы, такие жертвы…

Аид махнул рукой и сказал свое веское «Да пожалуйста». Отпущенный на побывку Сизиф радостно ускакал домой, облобызал жену и домашних и занялся любимыми делом – пировать.

…через пару лет на этот праздник жизни явился Танат и доходчиво пояснил, что:

Много хитрости – плохо;Ты нагулялся.Я задолбался за тобой летать, а потому стой смирно, буду бить.

В подземном мире основательно потрепанного Сизифа ждал укоризненный взгляд Владыки. «Ой вэй, − печально констатировал Аид, который жил примерно по тем же принципам, что и Сизиф. − Таки я гляжу, ты за два года совсем распировался. Ай-яй так фигуру терять! В общем, я сегодня добрый, так что держи вечный абонемент на загробный фитнес».

В качестве абонемента царю Коринфа был вручен камушек размером почти с царя Коринфа. В качестве фитнеса выступила крутая горка, в которую камушек надо было докатить до вершины.

Сизиф взялся за дело с энтузиазмом, но у камня были свои намерения: у самой вершины он решил вернуться на облюбованное местечко. И вернулся. И еще раз вернулся.

Все попытки обманывающего богов Сизифа перехитрить упрямую каменюку заканчивались стартом с вершины горы к подножию – иногда за каменюкой, а иногда и перед ней.

Поединок воли закончился полным поражением Сизифа и признанием, что «в этом проклятом мире даже валуны – тролли!!» Ну, оно понятно: какой хозяин, такие и камешки…

Из непроверенных источников

Наши агенты в подземном мире сообщают, что кара Сизифа не обошлась без необходимых приободрений. Время от времени то Керы, то Эринии, а то и сам Танат являлись полюбоваться на вечнохудеющего царя и скандировали лозунги, вроде: «У тебя осталась целая складка жира на затылке!» «Сильнее! Выше!! Ого, уронил… вот, а теперь – быстрее!!!» «Бегом от камня, как от инфаркта!»

Ответов казнимого типа «Какого инфаркта, я МЕРТВЫЙ!!!» никто не слушал.

45. Пара слов о здоровой каннибальской пище

В состязаниях на гадство в номинации «главный оскорбитель богов» Сизиф мог бы уступить первый приз разве что Танталу, сыну Зевса и царю города Сипила.

Жизнь у Сипильского царя была вся в молочных реках и кисельных берегах – отчасти благодаря влиятельному папе на Олимпе, отчасти из-за золотых рудников горы Сипил. Казалось бы: боги ходят к тебе пировать, пляшут и поют у тебя в доме, а под настроение могут еще и врезать – так, спьяну, по-дружески, как своему – так чего ж еще желать?! Но Тантал высокой честью, оказанной ему, почему-то проникаться не желал, шастал на Олимп как к себе домой, притаскивал друзьям амброзию с нектаром и разглашал тайны богов («Представляете, Афродита завивает волосы! А Аполлон по ночам кует!!!»).

Первый тревожный звоночек дзынькнул, когда Зевс во время очередного пира, расчувствовавшись, предложил сынуле исполнить любую его просьбу.

– Тю! – удивился Тантал. – Да какие могут быть просьбы, ты вокруг оглянись, я и так тут лучше вас живу…

Зевс то ли не вспомнил, то ли многозначительно смолчал, но тут подкрался второй звоночек – Тантал попался на сокрытии краденного.

Царь Пандарей надумался разжиться золотой собакой, которая когда-то охраняла маленького Зевса и его кормилицу-козу. А, разжившись, тут же понял, что такую псину просто так не укроешь, и обратился к Танталу с просьбой припрятать животинку. Тантал от лишнего золота, пусть даже живого и кусачего, не отказался…

Очень скоро на Олимпе засверкали молнии, и небеса сотрясли дикие вопли верховного бога: «Где моя собачка?! Соба-а-а-ачка!!» – а сразу же за этим к Танталу явился взмыленный Гермес и потребовал вернуть украденное, а то Зевс (долгий подбор выражений с градациями от «в бешенстве» до «впал в деменцию») расстроен.

Царь Сипила честными глазами посмотрел богу воров в его не менее честные глаза. Какая собака? Никакой собаки не видел. Что это за вой из вон того сарая доносится? А кто ж его знает, расплодилось вот каких-то непонятных, таинственных сущностей – они и воют. Да, на луну. Нет, собаки не видел. Вах, клянусь страшной клятвой – папашиным… э-э, жезлом, да, именно жезлом!

Зевс в ответ на такую клятву сдвинул брови и почесал колчан с молниями. Но до третьего звоночка сынка решил не трогать.

Как это бывает часто, на третий раз звоночек долбанул по ушам набатом.

Как-то олимпийцы заявились к Танталу попировать полным составом, а Тантал решил устроить им хитрый кулинарный тест на всеведение. Для этой благородной затеи он приказал убить своего сынаПелопса и приготовить из него «какую-нибудь вкусняшку, чтобы и богам не стыдно было подать». Финал ожидался наверняка феерический: «А вот угадайте, что это было за мясо, которое вы сейчас ели? Нет, не оленина… и не говядина. Что вы, конечно, не баранина! А это мой сынок и внучек Зевса, вот такая шутка юмора, ха-ха-ха!»

То ли всеведение богов оказалось круче, чем о нем думал Тантал, то ли Зевс шепнул своей семейке «А вон там человечина, я ее у Ликаона пробовал!» (см. главу «Ковчег по-гречески»), а может, у олимпийцев просто уже ранее был печальный опыт, но они к блюду не притронулись и тут же накинулись на Тантала с упреками – как он, мол, мог, такое сделать?!

– Нет, жрать внуков Громовержца – я понимаю, – возмущался Зевс. – Но пересаливать?!

– Мерзавец! – вопила Афродита. – Наверняка там куча глютена!

– Фу, как неумно с твоей стороны, - огорчалась Афина.

– Омномном, вкуснотень, – подала голос Деметра, и вот тут все обернулись – и на секунду канули в глухую несознанку.

Богиня плодородия, пребывавшая в несколько расстроенных чувствах по поводу украденной Аидом дочки, продолжала чавкать да нахваливать – мол, такое мясцо, такое мясцо, давно такого не пробовала, а из чего сделано?

Услышав предельно честный ответ – из чего, Деметра пришла в еще более расстроенные чувства и машинально доела плечо юного Пелопса.

Пир выдавался и впрямь феерическим: дело нашлось всем… Гермес на скорую руку кидал в котел главное блюдо дня, из которого предполагалось опять слепить мальчика. Зевс делал строгое внушение сынуле-Танталу.

Все остальные пытались добыть из Деметры недостающий элемент несчастного ребенка.

Деметра впала в кататонический ступор, мотала головой и с элементом расставаться не желала ни под каким соусом.

– Рвотное! – предлагала Гера. – С Кроном подействовало.

– Слабительное! – помогала Артемида.

– Живот вскрыть – и нормально! – выдвигал радикальный Арес.

Афродита подсовывала пред ясны глазыньки Деметре немытого мужа в надежде, что «ну, раз меня тошнит, то и с ней получится», Аполлон воспевал действо на кифаре, Афина, как самая мудрая, ждала, во что это выльется, а Дионис тупо произносил тосты, потому что и не заметил, что пир-то кончился.

В конце концов Гермес, заковыристо выразившись о таких помогатых, справился сам: выстругал плечо Пелопсу из слоновой кости, после чего своим колдовством мальчика оживил.

Зевс к тому времени тоже справился, скинув своего сына в Аид с напутствием: «Там разберутся»…

И в Аиде разобрались, придумав Танталу сразу массу пыток. Во-первых царя до подбородка засунули в речку. Мало того, что он мучается, аки младенец от отсутствия сухого и теплого, так еще и не может выпить ни капли, потому что любую попытку нагнуться/упасть/присесть вода встречает радостным «бульк!» и исчезновением. С берега такие же хитрые деревья играют с Танталом в «Хочешь яблочко? Возьми! Э-э, не дотянулся, да-да». А еще над головой Тантала вечно висит готовая вот-вот рухнуть глыба, так что он страдает от экзистенциальных вопросов типа «А больно будет? А я же мертвый… А есть ведь хочется… А если я живой? А если она упадет? А больно будет?» – и так по кругу.

Из непроверенных источников

Особо безбашенные аэды доносят, что Аид питал к Танталу некоторую нежность – за прекрасный аргумент в любых спорах с тещей. Теперь любая перебранка типа: «Ты – подземный тролль!» «Ты старая дева!» «Ты неудачник!» «Ты плакса» «Ты чудовище», заканчивалась торжественным аидовским: «Ты ела человечину!» и деметровским «…блин, опять выиграл».

46. Ну, полный Пелопс…

У Пелопса – да-да, это который сын Тантала, а по совместительству – вкусная и полезная пища для богов – жизнь как-то не складывалась. Да и прямо скажем: какая уж тут жизнь, когда досье на парня могло бы выглядеть примерно так:

Психологические травмы: в наличии. Убит, расчленен, приготовлен собственным отцом, воскрешен бессмертными богами (далее – список последствий, от истерик до энуреза).

Физические травмы: в наличии. Плечо съедено Деметрой. Протезирование из слоновой кости осуществлялось профессионалом по всему, т.е. Гермесом. Недостаток: протез явно выделяется цветом, отчего кажется, что у пациента кожное заболевание (прим.: слегка пятнист).

Семейное положение: отец низвергнут в Тартар за кощунство. Срок: вечность (далее – длинный список примечаний, как такое влияет на неокрепшую юную психику).

С таким-то анамнезом Пелопсу было просто противопоказано сидеть на троне Сипила, и он на нем, натурально, не удержался. Трон у него быстро отвоевал царь Трои, Пелопс быстренько собрал вещички, нагрузил их на несколько кораблей и отбыл на юга.

Почему-то юга оказались в стороне Греции, где Пелопс с соратниками и осел – на полуострове, который в приступе оригинальности окрестил Пелопоннесом.

На новом месте Пелопс занимался прямо противоположными делами: лечил психику и крутил роман с Посейдоном. Посейдон таким поворотом дел был вполне доволен и даже подарил любовнику и внучатому племяннику колесницу с упряжкой – мол, давай, занимайся иппотерапией (лечением лошадьми), активнее поправляй психику! Видимо, бедный прожеванный Пелопс немного не так понял насчет иппотерапии, потому что вскоре влюбился в девушку по имени Гипподамия («смирная лошадь»). Девушка с таким поэтическим именем была дочкой Эномая – царя города с не менее поэтическим названием Писа.

И сулила эта влюбленность Пелопсу, простите, нечто прямо созвучное с названием города.

Когда-то давно какой-то оракул выдал Эномаю, что, видите ли, его убьет зять. С этих пор царь Писы серьезно был озабочен тем, чтобы его дочка осталась старой девой до пенсии. К несчастью, дочка была красивой, а потому женихи лезли, как осы на мед в шоколаде. Разгон метлой, прямые отказы в духе «у тебя ноги кривые, тебе не быть моим зятем» и бодрые пенделя на женихов не действовали: те перли, как лосось на нерест. И в один прекрасный день Эномая таки осенило: «Эврика! Я лучший колесничий во всей Греции, так почему б мне не заявить, что я выдам дочку только за того, кто победит меня в этом деле! Ну, а чтобы так не ломились… а, пожалуй, буду-ка я головы проигравшим отсекать. И дочь не замужем, и мне не скучно».

Блестящая мысль тут же и была реализована.

Сначала по инерции женихи все-таки перли. Но после того, как Эномай одержал первые пять побед и приколотил к дверям своего дворца первые пять голов – количество желающих начало плавно убавляться…

Словом, дело шло к полному жениховскому вакууму, Эномай радовался, Гипподамия печалилась, но тут заявился пожеванный психический Пелопс с упряжкой Посейдона – и заявил, что хочет жениться.

– Хорошее дело! – одобрил Эномай. – А у меня как раз на дверке и место есть свободное…

Пелопс отнесся к такому заявлению с похвальным пофигизмом, как тот, кого уже расчленяли. Мотающиеся на дверке головы сына Тантала тоже особо не смутили. Эномай решил конкретизировать инсинуации:

– Значит, так, герой! Завтра едем на колесницах отсюда до жертвенника Посейдона в Коринфе. Победишь – женишься. Не победишь… видал мое копье? Знаешь, что такое Аид? Ну, в общем, логическую цепочку можешь сам построить.

От Эномая Пелопс ушел, усиленно шевеля мозгами. Ясно было, что даже с упряжкой Посейдона состязаться с лучшим колесничим Греции… хм, в мысли опять просится название города…

Решение наметилось интуитивно верное и актуальное во все времена: дать взятку. Пелопс отловил колесничных дел мастера Миртила и начал его уламывать сотворить с колесницей Эномая что-нибудь такое… этакое… чтобы настала колеснице… долгое молчание – и название города.

Миртил всячески кочевряжился, но только потому, что был сыном Гермеса и хотел поторговаться. В конце концов сошлись на половине царства и первой ночи с Гипподамией. Эномай пошел успокаивать психику, а Миртил – портить колесницу своему царю.

На следующее утро на соревнованиях в славном городе Писа присутствовали три главных лица: спокойный Пелопс, добрый Эномай и довольный Миртил. Все три состояния были подозрительны…

Началось с того, что добрый Эномай махнул рукой и предложил Пелопсу гнать вперед. Что сын Тантала и исполнил со всей своей сознательностью. Эномай, поржав женишку вслед, что вот, черепаха быстрее ползает, поточил копьецо и помчался следом. На месте остался Миртил с наследственной рожей тролля (потому что сын Гермеса, да). Уж он-то знал, что в колеснице царя не хватает чек от колес…

Надо признать: Пелопсу не везло по жизни настолько, что Эномай чуть не прикончил его даже на своей испорченной колеснице. То есть, царь Писы успел женишка нагнать… подождать, пока Пелопс перестанет быть спокойным… размахнуться копьем…

И тут перепуганный Пелопс возопил к Посейдону, а тот – ради милого-то ничего не жалко! – как следует встряхнул землю. Колеса с колесницы Эномая соскочили, а сам он совершил короткий и яркий полет по сложной гиперболической дуге, на конце которой его ждал Танат Железнокрылый.

Проще говоря, Эномай помер, а Пелопс стал царем поэтического города Писы и мужем поэтической женщины Гипподамии. Из проблем у сына Тантала вообще осталась только психика… ну, и Миртил.

Наглый возничий как истинный сын Гермеса требовал обещанное. Причем, не только полцарства, а еще и первую ночь, «и, это, свечку подержишь? а то мало ли…» Вроде как, Миртил даже пытался чем-то там овладеть – то ли полцарством, то ли Гипподамией – а Пелопс этого не снес и вызвал Миртила на мужскую беседу.

По странному стечению обстоятельств беседа происходила на вершине высокой скалы. И была короткой, что-то вроде: «Я вот хотел спросить… твой отец летает?» – «Ага» – «А ты?» – «А я не летаю» – «Ну и здорово. Бздыщ!!!» В конце беседы Миртил получил от Пелопса мотивирующий пинок в пропасть и очень удивился: у, какое низкое коварство!

К несчастью, скала была даже слишком высокой. Пока Миртил летел к заветной цели, он успел проклясть сначала Пелопса, потом всех его потомков, потом, подумавши, еще раз Пелопса… (а потом он от скуки начал петь песенки и рассказывать себе анекдоты, в промежутках восклицая: «Во высоко забрались!» – но это неважно).

Пелопс проникся и долго еще пытался смягчить дарами то душу Миртила, то его отца Гермеса… но проклятие осталось проклятием, и с потомками (среди которых и Геракл) Пелопсу в дальнейшем круто не везло.

От этого сын Тантала стал опять нервным. И усиленная иппотерапия не помогала.

Из непроверенных источников

Никто не знает, что случилось с сыном Тантала после смерти. А мы вот можем предположить, что…

Нет, мужик, ты даешь… я б тебя мучиться отправил, но тебя уже в детстве ели… В Элизиуме кому ты такой нервный сдался?... О, придумал. Будешь среди слуг. Если вдруг нагрянет Деметра – ходи и в рот ей заглядывай. С немым «За что?!»

47. Яжемать 80 лвл

Тантал оскорбил богов всем скопом (Деметру так даже особо изощрённо и внутриутробно). Пелопс, сын Тантала, плавал мельче, но Гермеса оскорбить все-таки умудрился. Само собой, что дочь Тантала и сестра Пелопса Ниоба просто обязана была отличиться и нагадить какому-нибудь божеству так, чтобы Тантал аж из Аида восклицал: «Моя доча!»

Случая не подворачивалось долго, Ниоба готовилась и запасалась детьми, которых рожала от мужа – царя Фив. Детей получилось семь сыновей и семь дочерей, так что если Тантал угостил богов только одним каннибальским мясным блюдом, Ниоба могла бы уже забабахать тематический каннибальский пир с полным гастрономическим разнообразием. Но боги уже все поняли про гены, которые пальцем не задавишь, а потому в гости к Ниобе не торопились. С досады Ниоба решила выказать свое фе хотя бы Латоне – матери Аполлона и Артемиды. И дождалась, когда фиванки соберутся приносить Латоне жертву. И выказала.

Видимо, выказано было много чего: от «не дам, не дам, нафиг таких богинь» до «фыф, а чего мне ей жертвы приносить, она вон только одну пару родила… да у меня таких семь!» Дальнейшее пошло уже за гранью цензуры.

Как бы то ни было, Латона очень обиделась и нажаловалась детям. Развитие событий показало, что хочешь оскорблять богиню, у которой дети – лучники, как-то неумно.

В общем, Латона не успела даже дожаловаться. Она только начала вздымать горький вопль о том, как ее, бедную-травмированную оскорбляют, как ее деточек равняют со смертными… а Аполлон уже схватился одновременно за лук и за кифару.

– Воспеть? Застрелить? А, нафиг, воспеть всегда успею…

У Артемиды кифары не было, а потому она только сурово уточнила имя и координаты. После чего олимпийские близняшки, зловеще громыхая стрелами в колчанах, понеслись к Фивам.

По несчастливой случайности все сыновья Ниобы как раз принимали участие в игрищах возле города. Аполлон только ручки потер: игрища… потные мужики бегают… о, а вот и мишеньки!

Очень-очень скоро количество сыновей у Ниобы с семи упало до одного. Аполлон стрелял. Артемида комментировала, что «братик, ты хоть целься так, чтобы не только насмерть, но еще и обидно!» Сыновья Ниобы падали и умирали. Правда, младшенький Илионей на время выпал из этого списка, когда взмолился к олимпийцам о пощаде.

Аполлон ужасно его просьбой проникся. Правда, уже после того, как выпустил стрелу.

Муж Ниобы, как только узнал, что количество его сыновей внезапно обнулилось, на время стал немножко японцем и совершил сепукку, но в элладском стиле: без церемоний, просто с прыжком на меч с разбега.

Словом, дочка Тантала могла себе веселиться, потому что уж точно не посрамила папенькиной памяти и вошла в историю. Но гены таки дали себя знать еще раз, и Ниоба заорала в небо что-то наподобие:

– Утрись, жестокая Латона! Вы перегрохали моих сыновей, а детей у меня все еще больше! Семь против двух, бе-бе-бе!

Аполлон при виде такого дурошлепства стал столбом с кифарой. Артемида переставила братца в сторонку, поплевала на руки и взялась за лук…

Очень скоро дочерей у Латоны стало так же мало, как и сыновей. Младшая, правда, попыталась укрыться у мамы в юбках, а Ниоба как раз даже попробовала молить о пощаде… но Артемида, как истинный снайпер, выполняла заказ до конца.

Внезапно бездетная и внезапно вдовая Ниоба посмотрела на тела, мысленно подытожила, что, пожалуй, папу она сделала, и от осознания себя такой превратилась в памятник себе же. Божественный вихрь переставил скульптуру «чемпионка по тупости» на гору Сипил – родину Ниобы. Памятник стоит и льет чемпионские слезы – хотя аэды утверждают, что он от горя плачет, а им, конечно, виднее.

48. О пользе энтомологии

После всяких-разных баек про кары, смерти и предательства хочется чего-нибудь глобального, как геноцид. А в марафоне «абзац для греков»Зевс и Гера вряд ли уступили бы кому-нибудь первенство.

Очередной локальный армагеддец случился на острове Эгина, царем которого был сынок Зевса Эак и, собственно, случился именно потому, что царь был сыном Зевса.

Для начала Гера подвесила над Эгиной туман. Месяца четыре все мероприятия на острове происходили в дымовой завесе и под аккомпанемент дружных воплей: «Лоша-а-адка!»

Царь Эак, то ли по честности своей, то ли по наследственности, особо не парился.

На пятый месяц туман рассеялся, но Гера быстро заставила выживших эгинцев вспомнить поговорку о том, что «не понос так золотуха»: остров превратился в террариум. Ядовитые гады лезли из колодцев, ручьев, щелей в земле… ну, словом, отовсюду. В конце концов население острова дружными рядами сошло в Аидово царство, но Эака и это не особо смутило: он сидел себе под дубом и занимался наблюдениями над муравьями.

Выжившие сыновья Эака скитались где-то в окрестностях, оплакивая свое право на наследство.

В конце концов их стоны так достали сына Зевса, что тот воззвал к бате: мол, так и так, я был таким благопристойным и законопослушным, а мне тут жителей перетравили, ну сделай же ты хоть что-нибудь!

В ответ в дуб, под которым расположился царь, бумкнула молния. Иной бы увидел в этом тактичную олимпийскую просьбу «отлезть и не беспокоить» или, на худой конец, инструкцию о том, как вредно сидеть под дубами во время грозы… но оптимист Эак сходу рассмотрел знамение от родителя. Посмотрев на муравьиную кучу – предмет своих недавних наблюдений – он озвучил притязания поконкретнее: «Эх, вот бы мне столько подданных и таких же трудолюбивых, как эти муравьи!» И вопросительно вперился в небо.

Небо ответило многозначительной гримасой, Эак плюнул и завалился спать, причем снил муравьев, которые превращаются в людей.

Проснулся Эак под обожженным дубом без муравьиной кучи. И не успел еще огорчиться – мол, как так, и сон наврал, и энтомологию мне изгадили – как к нему подбежали сыновья с воплями: «Папо, папо, там люди из муравьев выросли!»

Опять же, другой бы строго выговорил сыновьям за употребление галлюциногенных грибов, но оптимист-Эак тут же пошел, познакомился с подданными и рванул приносить благодарственную жертву.

Так появился народ, который начали называть мирмидонянами (муравьями). Злые языки поговаривают, что народ не сразу оставил старые привычки: приветствовать друг друга усиками, выделять кислоту и кучно валить любого, заползшего на их территорию. Но постепенно все наладилось.

Из вполне достоверных источников

После смерти царь Эак стал одним из трех судей в царстве Аидовом. Утверждают, что по следующей причине: «Да ладно, у него подданные – из муравьёв! С таким уровнем пофигизма у меня он точно приживётся».

49. Эй, моряк, ты слишком долго плавал…

Если у Аполлона и Артемиды вполне получался мелкий, но грозный геноцид, то Дионис, будучи вечно под мухой, почти всегда пребывал в хорошем настроении. А потому геноцид у бога вина получался веселый и с выдумкой.

Как-то, например, Дионис пошел проветриться на берег моря, а в это время к берегу причалили тирренские морские разбойники.

Увидев нечто юное, красивое и пребывающее в тихой алкогольной прострации, разбойники это что-то с удовольствием сцапали и уволокли на корабль. Дионис не возражал. Он в принципе был не в том состоянии, когда можно связно возразить. Он только замечал время от времени, что «хорошее вино попалось», потом добавлял, что «и грибы неплохие» и неопределенно хихикал.

Разбойники тащили добычу на корабль и подсчитывали денежки от продажи такого раба. Дионис охотно шел, время от времени удивляя окружающих фразочками: «О! Море розовое!» или «Почему моллюски поют?»

Все были до жути довольны друг другом.

Развлекуха продолжилась на корабле, где улыбающегося Диониса начали заковывать в цепи. Цепи боялись то ли божественности, то ли перегара, а потому падали.

Дионис улыбался. Разбойники удивлялись, но с маниакальным упорством заковывали его опять. Цепи отвечали им на это печальным «плюх» на палубу.

В конце концов нашелся умный кормчий, который такой паранормалки испугался.

– Народ! – воззвал он к остальным. – Что-то у вашего этого пленника смазливое лицо, неадекватный вид… цепи вот на нем не держатся… вы что, бога на корабль приперли?! А ну-ка положьте, где взяли, а то ох, и огребем!

Кормчему в доступных и простых выражениях было разъяснено, что от халявы тут никто отказываться не будет, «и вообще, поехали уже куда-нибудь в Египет пленника продавать».

Разбойники преспокойно подняли паруса и вышли в море. Где и начались чудеса.

Самое эпохальное из них случилось вначале: Дионис протрезвел. И очень удивился, когда выяснил, что:

а) он на корабле;

б) веселых менад с тирсами вокруг нет, есть невеселые мужики с веслами;

в) продолжения банкета не предвидится.

– Вы б хоть опохмелиться дали, – заметил Дионис, на что получил от капитана разбойников категоричный отказ, а потому мгновенно озверел и стал куролесить. Через минуту корабль превратился в подобие виноградника, по палубе галопом забегала взявшаяся откуда-то медведица (забегаешь тут: был в лесу, а тут – среди моря!), вокруг начали течь винные ручьи, а Дионис превратился в льва и сожрал капитана вместо соленого огурчика.

Видя такие дела, остальные разбойники дружно попрыгали с корабля в моря, где и были превращены веселым богом в дельфинов.

После чего Дионис принял нормальный облик, распростер объятия и сообщил обалдевшему кормчему:

– Не бойся! Я бог Дионис, и я полюбил тебя!

Есть мнение, что реакция была вполне адекватной: кормчий взял разбег и ласточкой кинулся в воду с воплем: «Хочу быть дельфином!!!»

50. Не человек, а чисто золото

Если морских разбойников Дионис вроде как наказал (бесплатная рыба, постоянное купание, шикарная кожа и прикольный голос), то царя Мидаса он же будто бы наградил.

Мидас отличился тем, что вернул Дионису его учителя Силена. Силен малость отстал от свиты бога вина и гулял себе по полям, вытаптывая посевы, пока не попался крестьянам и не был повязан. Мидас, к которому Силена и доставили, учителя Диониса опознал, как следует почествовал и вернул на место в целости. За что и получил право выбрать любой дар.

Неизвестно, что творилось в голове у царя после девятидневного чествования Силена, но он решил, что хочет себе крутую финансовую сверхспособность: чтобы все, к чему он прикасался, превращалось бы в золото.

Дионис никогда не отказывался кого-нибудь потроллить (общение с Гермесом и Аидом на молодом боге сказалось плохо).

– Точно ничего другого не хочешь? Ну, ладно, вот тебе попрошенное. Будь здоров, в носу не ковыряй, а я пошел… э-э… пьянствовать.

И Дионис быстренько отбыл, а то обрадованный Мидас его уже обнимать нацелился.

Для фригийского царя наступило краткое время полного счастья: «У! Золотое яблочко! Золотая веточка! Золотая собачка! Золотая колонна! Золотая рабыня! Муа-ха-ха-ха, я богат!!!» Дворец дрожал от ликования, слуги и родственники тряслись от страха, потому что кто его знает – а вдруг по плечу похлопает от избытка-то чувств. Мидасу не было дела. Он был занят счастливыми воплями.

Счастливые вопли доносились из комнат, из сада, из ванной…

Из, пардон, уборной они были особенно счастливыми: царь уже прикидывал, какой валютой будет расплачиваться с кредиторами и чем наполнит казну.

Понятное дело, такой триумф требовалось хорошенько отметить: Мидас приказал сварганить пышный пир (чего там, можно потратиться!), уселся за стол и…

– А почему в кубке не вино, а золото?

– Кхр… это не баранина, а… золото?!

– Жрать хочу, подайте хоть что-нибудь!

– Что-нибудь, но не золото!

– Покормите меня из рук!

– Блин, зуб сломал…

– Где эта паскуда – бог вина?!

Паскуда не замедлила явиться и с улыбочкой поинтересоваться: ну что? нравится дар? не нравится? Ну, вот иди, помойся в речке, а то я ее давно золотоносной сделать хотел. И да, тебе помыться тоже не мешает.

Обрадованный царь рванул совершать гигиенические процедуры, река стала золотоносной, Мидас побежал питаться. А Дионис ходил гордый своим даром, посмеивался и повторял, что «А хорошо, что он в носу не ковырял…»

Из непроверенных источников

По сведениям особо насмешливых аэдов, жена Мидаса особенно благодарила Диониса. За то, что до мужа дошла суть проблемы на пиру. А не на супружеском ложе.

51. Ух, мы вас… всех!

Несмотря на то, что олимпийцы славились своим умением устраивать геноцид (Зевс и Гера – серьезный, Дионис – веселый, Аполлон – мелкий, Аид – сам сплошной геноцид без конца и края), а также мастерством набивать своим противникам морды, скидывать их в Тартар и отсекать головы (все – в произвольной последовательности), время от времени находился кто-нибудь, желающий с олимпийцами потягаться.

От и Эрифальт были братьями и сыновьями титана Алоэя. Еще в раннем детстве они выяснили, что силенками их не обделили, а потому быстренько возмужали и решили учинить что-нибудь… ух, такое, чтобы всем неповадно стало!

Для начала братья засадили в темницу Ареса. Чем насолил им Арес – непонятно, но, зная характер бога войны… чем-то да насолил. Хотя, возможно, имел место предварительный сговор в духе: «Войны, Афродита, неадекватные родственники; Танат, зараза, после своей истории с Сизифом, отдохнувший ходит… Ну, похитьте меня, ну, пожалуйста!»

Через тринадцать месяцев упирающегося всеми конечностями бога войны из темницы вытащил Гермес, сделал внушение и препроводил на Олимп. Но Арес все равно еще пару месяцев стонал, что «ах, я там в темнице совсем лишился сил, мне положен постельный режим… и две-три хорошие войны бы не помешало».

От и Эрифальт после исчезновения Ареса не успокоились, а принялись грозить кулаком в сторону Олимпа и бухтеть, что «только дайте нам подрасти и набраться силенок, а уж мы… горы друг на друга поставим, на Олимп залезем, мебель поломаем и Геру с Артемидой украдем! И вообще, трепещите, олимпийцы!»

Олимпийцы, слушая это, искренне ржали. Потому что воображать, как бедных сыновей Алоэя гоняет по их жилищу пенделями разгневанная пленница Гера, а ей помогает не менее разгневанная Артемида (но эта – с криками: «Кто тут покушается на мою девственность?!») было очень забавно.

Но потом Аполлону надоело все это слушать, он взял свой лук, да и застрелил Ота и Эрифальта.

И длинных песен у аэдов не вышло.

Из непроверенных источников

Сплетники Олимпа нашептывают, что после такого окончания этой истории спасаться пришлось уже Аполлону. От всего Олимпа. Потому что: «Ты их застрелил! А они обещали украсть Геру!! Да где мы еще таких идиотов теперь найдем?!»

52. Большое Ухо

Аполлон, как большинство натуральных блондинов, был натурой богатой и противоречивой. Бог врачевания? А, нет, на Гиацинта врачевания не хватило. Девять муз? А, нет, пойду-ка полюблю несчастную Дафну! Тонкий эстет? Да ладно вам, пойду шкуру с сатира Марсия сдеру… И всё же основные черты характера Аполлона легко вкладываются в три пункта:

Если что – стреляет.Потом – сразу воспевает.Амброзией не корми – дай с кем-нибудь посоревноваться.

Обычно все знали и не нарывались, но бывали смешные исключения.

Вот, например, Пан (который сын Гермеса, душевный, с козлиными ногами и громким голосом) как-то раз решил посоревноваться с Аполлоном в музыкальном искусстве.

Сразу напрашиваются нехорошие предположения по поводу адекватности Пана. Предположений много, от черепно-мозговой травмы до сложных вариантов типа «а почему бы двум богам, превращающим нимф в растения, и не посоревноваться в музыке, а?». Но скорее всего, что Пан просто малость перепил, отчего во всеуслышание заявил, что «кифара – ничто, свирелька – все». А потом проснулся на склоне горы Тмола в обществе Аполлона с кифарой и толпы судей – и понял, что за слова свои отвечать придется.

Пану сразу как-то неуютно вспомнилась шкура сатира Марсия, висящая в известном гроте. Шкура в воображении Пана определенно вытанцовывала что-то злорадное типа «вот я и не одна, вот у меня скоро и напарничек появится… ух ты ж, какая шерстка!» От таких видений Пан схватился за свирель и начал дуть в дудку с двойным энтузиазмом, и дул даже очень хорошо, и даже почти всех впечатлил… Но потом вышел Аполлон, сбренчал что-то величественное, судьи покосились на лук за плечами бога и сказали, что «чего там, конечно, победа за Мусагетом».

Шкура сатира Марсия в своем гроте замерла в предвкушении. Аполлон потер ручки и заявил, что, мол, племянник, ничего личного, но я тебя сейчас освежую. Сын своего папы Гермеса Пан выставил вперед копыто, сощурил левый глаз в прицеле и ответил: «Ну, попробуй!»

Аполлон прикинул расклад. Пан был могуч, вонюч и до кучи еще и бессмертен. Пан своим воплем в Титаномахии разогнал титанов и тяжко контузил всех, не зажавших уши (и это он только мышь увидел, а если с него кожу сдирать – это ж какой будет саундвэйв!). Ну и наконец, Пан таки был сыном не кого-то, а Гермеса – того самого, который спер у Аполлона коров, просто так и в пеленках. И если подумать, что Гермес может украсть за обиженного сынулю (варианты: от девяти муз и любимого лука до дурной бесконечности).

Тишина сгущалась. Аполлону очень хотелось кому-нибудь экстренно улучшить внешность. Пан щурил глаз и готовился свою внешность активно оборонять меткими пинками. Судьи расползались, округа пропитывалась стрессом…

И в этот момент царь Мидас (да, тот же самый, который с Дионисом и золотом!) перестал дремать и выдал: «А мне больше Пан понравился… вот!»

Можно сказать – лег ушами на амбразуру. Ушами – это потому что Аполлон в тот же момент вцепился Мидасу в означенные органы, уперся ногой царю в копчик и как следует потянул. Под громкий аккомпанемент Мидаса: «Ухи мои, ухи!» – Аполлон тащил уши вверх, приговаривая: «Плохо слышишь? Медведь на что-то наступил? Так мы их тебе сейчас малость увеличим…»

Ну, и, конечно, бог перестарался с растяжением ушей царя вдоль оси ординат. В результате получилось что-то ослино-эльфийское, так что Мидасу можно было то ли подаваться в зоопарк, то ли проситься в другую мифологию.

Очень может быть, что царь ждал сочувствия от Пана, но тот только гыгыкнул, заявил, что «крутые уши, у ослиц будут иметь успех» и побрел себе в чащу – печально играть на свирельке.

А Мидасу пришлось шить специальный колпак – потому что ослицы правда проникались. И зарекаться иметь дело с богами.

53. Античная буратина

История о Пигмалионе – это классическое «жил-был художник один». Только жил на Кипре и в актрису не влюблялся. И вообще в принципе не влюблялся, потому как: у одной на носу родинка, у второй пальцы короткие, а вон у той вообще какие-то нессиметричные глаза, фу, какая кака, нет-нет, только чистое искусство! И вообще, чем искать ту, которая поймет мою тонкую, нежную натуру, я свое совершенство лучше лобзиком выпилю.

В искусстве Пигмалион смыслил настолько хорошо, что и правда выпилил совершенство. Из слоновой кости. А потом в это самое выпиленное совершенство от души влюбился, потому что: красивая! фигуристая! симметричная какая! и – молчит!!!

Довольный художник обозвал свое творение Галатеей и принялся пичкать ее философскими речами, украшать веночками, делать ей подарки – ну, в общем, жить с совершенством почти нормальной семейной жизнью. Почти – это потому что в норме идеальная статуя как раз для некоторых семейно-жизненных процедур и не была предусмотрена. Попробовав и так, и этак, Пигмалион впал в печаль и пошел приносить жертву Афродите.

Вообще-то в молении художник попросил, чтобы ему послали такую же прекрасную жену, как и его статуя (дальновидно предполагая, что жена-то для семейной жизни оборудована, а для духовного общения и статуя отлично подойдет). Но Афродита на Олимпе мудро заметила: «Парень, а не много ли тебе… совершенства?» – и попросту оживила саму статую.

Поэтому, придя домой с праздника Афродиты, Пигмалион нескоро разобрался, кто это там на него из угла глазами лупает. Ан, оказалось – оживленное совершенство.

Большое счастье большого художника подпортила только одна маленькая деталь: Галатея начала разговаривать.

Из непроверенных источников

Гадкие, пошлые аэды утверждали насчет этой истории, что…

Отсюда пошло выражение «строгать детей» («Милыыыый, вернись в спальню, это совсем не лобзиком делается!»).Остаток дней своих Пигмалион молил Афродиту лишить Галатею голоса. Афродита не отзывалась, отзывался Танат, предлагал помочь… Пигмалион вздыхал и не рисковал.Сказку о Пиноккио Карло Коллоди содрал с античности. Хотя и перестроил по своим странным вкусам: была – красивая девушка из слоновой кости, стал – врущий мальчик из полена… ах, итальянцы…

54. ГАИ не дремлет

Эллада вообще была местом суровым – этакий Челябинск древнего мира. Поэтому транспортные проблемы тоже были суровыми – и не очень-то отличались от современных: овес в третий раз за год подорожал; на дорогах разбойники с дубинками в кустах прячутся; у соседа мерина угнали; у правой пристяжной явно чего-то внутри барахлит, судя по выхлопу… ПДД и штрафы были под стать грекам: подрезал водятла на дороге – получил копье в виде претензии в спину.

Ну, а если дела касались божественных колесниц – тут, понятное дело, начинались элитные разборки, от которых плохо иногда становилось не только смертным.

Одной из самых жирных строчек ПДД античный мир обязан Фаэтону, сыну солнечного бога Гелиоса и титаниды Климены.

Началось все с того, что сын Зевса Эпаф начал юного Фаэтона брать на слабо: мол, мы вот сыновья Громовержца, а вы тут гой еси, кто? Да неужто же Гелиоса? Самого бога солнца? Не-е, пацан, ты рожей не вышел. Плечи узкие, ноги кривые – врет твоя мамка, где это видано, чтобы у Гелиоса такие дефектные дети были?!

Расстроенный Фаэтон побежал к маме. Мама мудро заметила, что дворец Гелиоса-де в двух шагах, уже давно можно было б дойти и спросить. Осененный идеей Фаэтон побежал уже к самому Гелиосу и, щуря глаза, поинтересовался: а его ли он сын?!

После первого чувства неловкости («Мальчик, ты вообще чей? Ты потерялся? А кто твоя мама? А-а-а, вроде, знаю такую…») Гелиос взревел: «Да я ж ей сколько золота алиментов за годы повыплатил!!» − и родство было благополучно признано. Потискав сына в родственных объятиях, бог солнца на радостях решил сморозить какую-нибудь глупость и поклялся Стиксом сделать для отпрыска всё что угодно.

Как известно, ни к чему хорошему клятвы богов Стиксом никогда не приводили… Вот и теперь Фаэтон, решив отжечь не хуже папеньки, попросил «колесницу на раз порулить», отчего бедного Гелиоса пробило сразу на икоту, слабость в коленях и острые боли в сердце.

На осторожные замечания, что рулить колесницей солнца – не для детишек: лошадиных сил по маковку и выше, а дорога раздолбанная и в пробках (да ещё всякие там обочечники с постами античного ДПС!) – Фаэтон не велся. Он упрямо нудил: «Ну-у, да-ай порулить…» – и в конце концов Гелиос махнул рукой и сдался. Правда, предупредил:

– Ну, смотри, я сам не в курсе, как каждый раз эту дистанцию прохожу. Тем более – там сначала резкий подъем, в конце – резкий спуск, а посередине попадаешь на оживленную трассу с созвездиями, причем и Скорпион, и Рак, и Лев – все как полные уроды водят! Короче, знаешь что? Просто держи вожжи, а мои коняжки уж как-нибудь да вывезут.

Фаэтон прикинулся послушным и пообещал вожжи держать. После чего и.о. солнечного бога на этот день обмазали теплоизолирующей мазью, надели ему на голову венец, водрузили на колесницу – и… Эос, открывающая ворота, в сложном кульбите ушла в сторону из-под копыт божественных жеребцов.

Огорченный Гелиос посмотрел вслед колеснице, подытожил: «Раздолбает к Тартару», а потом задался спонтанным вопросом: «Может быть, нужно было поставить на колесницу знак «учебная»?»

В этот день на колесницу Гелиоса скорее надо было ставить знак «трындец». Как обозначение стиля вождения юного Фаэтона.

Привычная колея солнца игнорировалась им как несуществующая. Кони, быстро смекнув, что хозяина на колеснице нет и можно гулять, рванули на предельном скоростном режиме в самое скопление созвездий, то есть в пробку. В пробке такому очень обрадовались и приготовились дать и Фаэтону, и колеснице звездюлей.

Увидев несущегося к нему с «Кому сигналю, да?!» и готовыми звездюлями Скорпиона, Фаэтон запаниковал и выкинул первое, что в голову взбрело.

В голову почему-то взбрели вожжи.

Дальше колесница поехала по небу психоделическими зигзагами. Попутно она распугала созвездия в хлам, подожгла леса на горах и обеспечила характерный неполиткорректный загар жителям Африки.

Олимпийцы и Селена-Луна дружно пучили глаза, недоумевая, каких грибочков покушал Гелиос перед выездом на работу.

Фаэтон же продолжал куролесить и отжигать: обеспечивать моря вареной рыбкой, а реки – вареными русалками, делать землю похожей на колоритную головешку… Отжиг дошел даже до царства Аидова (где незамедлительно был брошен клич «Народ, все на пляжи загорать, пока катит!»), но тут Гея вмешалась, возмутилась и поломала народу кайф.

Аргументированное воззвание матери-Земли к Зевсу-Громовержцу звучало приблизительно так: «Ну, и долго ты (эпитет), будешь сидеть на своем (эпитет) Олимпе, пока этот (длинный-предлинный эпитет) мальчик мир крушит?! Дождешься (эпитет) конца света!»

Зевс очнулся, перестал любоваться пожарищами и выступил в роли античного гаишника. А поскольку был Зевсом, то вместо жезла взял молнию и тормознул колесницу, раздолбав ее на мелкие осколки. Которыми, между прочим, небо и сейчас еще замусорено (грязные обочины тоже проблема не новая).

Лишенный транспорта Фаэтон булькнулся в воды Эгиона, где и охладился до смерти. Гелиос ушел в запой и затмение на целые сутки, пока ему не отковали новую колесницу и не собрали гуляющих на воле лошадей. Климена от горя прибегла к любимому античному способу: превратилась в тополь.

А в античных ПДД появилось первое правило: «Купил колесницу – не забудь купить права, а то какой ты водитель…»

Из непроверенных источников

Крайне злоречивые странники упоминали, что эпичный проезд Фаэтона по небу был долго потом темой искреннего троллинга Аида над Гелиосом и олимпийцам. Гелиоса Аид – сам колесничий – изводил длинными сочувствиями через Гермеса («Ну, ничего, не у всех это в крови… зато какие узоры он по небу выписывал… и да, спасибо за загар, надо бы повторить. У тебя других сыновей-то нету?»). Олимпийцев доставал замечаниями, что вот, а мои-то подданные совсем и не пострадали от катастрофы…

Почему-почему не пострадали… мертвые потому что.

55. Трепещи, Европа!

Собственно, если в небе и на земле с транспортом дела обстояли не очень (Зевс, как главный античный регулятор движения, брался за жезл, то есть, за молнию, охотно, но тормозил вечно не там, не тех и не в то время), то в водной стихии творился уже полнейший беспредел. Тут можно вспомнить и то, что водной стихией рулил не кто-нибудь, а закомплексованный, мрачно голубеющий от зависти и просто так Посейдон… И Диониса, превращавшего моряков в дельфинов почем зря… и потопы, устраиваемые тем же Зевсом…

Но случай с Европой – это просто-таки апофеоз. Потому что в качестве подручного плавсредства выступал не кто-нибудь, а Громовержец Олимпа всея. Рогатый, как Пан, и плавучий, как «Титаник» до встречи с айсбергом.

Если приступать к истории обстоятельно и по порядку, – то Европа была дочкой финикийского царя Агенора и, как водится в мифах про Зевса, славилась своей красотой. Как-то дочке с характерным именем приснился сон про женские бои без правил. В качестве основных соперниц выступали Азия и какой-то другой материк, видимо, славящийся великой хитрожелтостью. Бой был долог и упорен, в воздух красиво летели куски хитонов и волос, но в конце концов «хук слева… три… два… один… нокаааааут, наш победитель – не Азия, а ее неизвестная географическая соседка!» – решили исход боя.

– Брр, во сны пошли, – удивилась Европа, продрав глаза. – Больше не буду есть на ночь, буду гулять на свежем воздухе.

И пошла гулять на свежем воздухе у моря в компании подружек и корзин. В корзины, кстати, складывались цветы, а вовсе не грибы, как можно было подумать, исходя из сновидений девушки.

Ну и, конечно, на берегу Европу увидел Зевс, воспылал до самого колчана, оглянулся по сторонам (горизонт чист, жены не видно!) – и, превратившись в быка, рванул коварно похищать объект вожделений.

Появление на берегу моря из ниоткуда чудесного белого быка, благоухающего амброзией и сверкающего ювелирными рогами, объект не смутило. Подружки Европы занялись любимым женским занятием при виде белого зверька («тискать бусю!!»), а сама царевна не нашла ничего лучше, как залезть на быка верхом в поисках каких-то экзотических ощущений.

В ту же секунду бык, выдав довольное «Му-ахаха» взял с места в карьер к морю, врезался в волны и удалился от фригийских берегов на реактивной божественной струе, в смысле, тяге.

Девушки на берегу расстроились, Европа удивилась, Посейдон в своем дворце пригляделся к морю, заморгал и пробормотал, что с пирушками пора завязывать. После чего запряг колесницу и сам поехал посмотреть, что у него там за чудо-юдо плавает. А, узнав в парнокопытном брата, согласно мужской солидарности, обеспечил хорошую погоду и приятный штиль.

В конце концов бык доплыл аж до Крита, и вот тут-то уже Зевс, принимая нормальное обличие, заявил Европе, согласно всей филатовской мудрости:

Не печалься и не ной,

Видишь, бог я не дрянной:

Во, припер тебя на остров –

Будешь ты моей жаной!

После чего возражения как-то отвалились сами собой. А результатом заплыва и последующих взаимодействий стали три сына: Минос, Радамант и Сарпедон. Славные мальчики, несмотря на рогатость папы.

Из вполне проверенных источников

На этом беспредел в море отнюдь не прекратился. Очень скоро там принялись плавать златорунные бараны с людьми на спинах. А Посейдон и так-то нервный был…

56. Тяжелая кадма

Осуществляя плавательно-женихательные операции с Европой, Зевс как-то забыл поставить о них в известность отца царевны. Агенор мало того, что не обрадовался известиям типа «твою дочь упер в море белый бык, пахнущий амброзией и передвигающийся со скоростью рыбы-пилы» – он опечалился. До того, что тут же и повелел всем трем сыновьям идти искать дочку, а без нее назад не возвращаться.

Двое братьев, получив на руки разнарядку на странное животное, пожали плечами, быстренько основали пару царств и пожелали сестре всяческих благ. Третий – Кадм – оказался этаким упорным Иванушкой-дурачком. Он честно бродил по Греции, выспрашивая: никто не видел белого быка? Такой, с золотыми рогами и реактивный? Плавает с царевной на спине?

Наконец, устав от крутящих в висках греков и матерных ответов, Кадм решил, что неплохо бы основать себе царство, что ли. С вопросом «где бы поцарствовать?» он обратился к оракулу Аполлона. От которого получил совет идти за коровой, не знающей ярма, пока она не ляжет.

– Мамочки! – вздохнул бедный Кадм. – Там быки, тут коровы…

Но волю богов принято выполнять, а потому вскоре древние греки смогли полюбоваться еще и на Кадма с его слугами, которые с сосредоточенным видом шли за какой-то коровой. Бедная корова о своей миссии едва ли подозревала, гуляла себе по окрестностям и жевала травку, но в конце концов все же – свершилось! – прилегла отдохнуть.

– Ну, будем основывать город, – обрадовался Кадм, посылая слуг за водой для жертвоприношения.

Поскольку уже ясно, что карма у Кадма была ого-го какая тяжелая, то сидонцы за водой потопали прямиком в рощу, где обитал гигантский змей, посвященный Аресу. Змей приятно удивился такому гастрономическому разнообразию, а Кадм до вечера сидел и искренне недоумевал, что «почему так долго ходят за водой, наверное, копают колодец…»

Но в конце концов пошел на разведку, наткнулся на сытого змея и отсутствие слуг, смутно понял, что это как-то связано, и схватился за оружие.

«Еще гастрономия привалила», – философски подумал змей.

Последовала эпичная и воспетая аэдами битва в стиле «бздыщ камнем – неа, тыц копьем – не берет; бух, бабах, валятся деревья, кусь-кусь – оп-па, гастрономия-то не простая!» В финале Кадм все же пришпилил змея мечом к дубу, сравнил масштабы дуба и змея и впал в ступор от собственной крутости.

Из ступора Кадма вывел голос, который вещал, что, мол, не смотри на змейку, не смотри, на самого тебя так люди смотреть будут… Бедный царевич еще не успел пригладить вставшие дыбом волосы, как перед ним уже появилась сама Афина.

– Чего смотришь? – осведомилась богиня. – Давай дери у змея зубы и засевай поле.

В принципе, решив, что абсурдный день абсурднее быть уже не может, Кадм вздохнул, что «хорошо хоть, поручение с коровами не связано» и полез исполнять стоматологические обязанности. Надрав клыков, он лихо засеял ими поляну, из которой тут же полезли воины.

Кто-нибудь менее крепкий от такого насыщенного дня стал бы заикой. Но Кадм, видно, начинал входить во вкус и собрался было пожать, что посеял, простейшим способом резни и мордобоя.

– Не надо, мужик, – проникновенно попросил один из воинов, – мы и без тебя управимся…

И саженцы дружно принялись убивать друг друга. Стрессанутый Кадм следил за зрелищем. Афина дождалась, пока воинов останется девять, заорала страшным голосом: «Сдать оружие, иначе положу всех!!» – замирила зубосапиенсов, после чего возвестила, что вот тебе, Кадм, новые слуги. Строй с ними, чего там тебе надо, и вообще, боги щедры…

Кадм без вопросов снес и это и правда основал город Фивы. А боги ради разнообразия правда оказались к нему щедры: дали в жены дочь Ареса и Афродиты Гармонию, а бонусом – могущество и богатство. Правда, как это бывает, подкинули и много жизненных бяк в придачу: дочки Кадма погибли (одна из них, кстати – та самая Семела, мать Диониса со странным IQ), внук Актеон стал оленем (спасибо Артемиде).

В общем, на старости лет Кадма одолевали не очень-то приятные воспоминания. Как-то в Иллирии, куда они отправились с женой, до него вдруг дошло: пришибленный в запале змей мог быть посвящен какому-нибудь богу! И тут вентиль наконец сорвало, и обиженный Кадм выдал на-гора мудрую фразу: «Да если я из-за этого так мучаюсь – лучше бы и меня в змею превратили!»

Видимо, боги на Олимпе были не заняты, потому что просьбу услышали и оперативно исполнили. Гармония, видя такую радость, продублировала просьбу мужа: «Ну, раз тебя, дорогой… то и меня… и меня не забудьте!»

Боги послушно не забыли. Чем доказали, что все-таки на просьбы смертных они откликались. И умели выполнять все досконально.

Послесловие

И вот примерно на этом моменте получается, что расклад таков: основные мифы греческой мифологии про богов и перемигнулись и решили нагло кончиться.

Конечно, где-то там за кадром, в истории трепетных аэдов, еще маячат Зет и Амфион, а из-за угла таинственно подкрадывается эпоха героев - с внезапным Персеем, эпичным Гераклом, неустанно огребающим от судьбы Тесеем и непотопляемым (но это в хорошем смысле) Ясоном. А еще дальше скромно стоят в уголке Ахилл и Менелай, Парис и Елена и прочие персонажи из "Илиады" - которым ехидно строит рожи плывущий домой Одиссей.

И скромный автор об этом всём, таком хаотическом и по-элладски веселом, непременно очень скоро расскажет. Но расскажет уже в других частях "Забавной мифологии".


Оглавление

  • Часть 1. БОГИ VS ТИТАНЫ. 1. Вначале было… Хаос?
  • 2. Дети - это не к добру
  • 3. Компания из брюха
  • 4. Зевс пришёл
  • 5. Деффачка из головы
  • 6. Зверушку не трогать!
  • 7. Ах, эти свадьбы...
  • 8. Все в Тартар, господа!
  • 9.Титаны мастдай!
  • 10. Мы делили апельсин...
  • Часть 2. ОЛИМПИЙСКАЯ КУНСТКАМЕРА. 11. И о главном. Главный у нас Зевс...
  • 12. Любовный зоосад одного Громовержца
  • 13. А где моя божественная скалка?!
  • 14. Вдруг из маминой из спальни, хромоногий и кривой…
  • 15. И чего это я такой влюбленный?
  • 16. Make war, not love
  • 17. Сова, открывай…!
  • 18. Натуральный блондин, на весь Олимп такой один…
  • 19. «Гринпис» не дремлет
  • 20. И ангелы кругом та-а-акие странные…
  • 21. Пьянству - эвоэ!
  • 22. ...и на первый взгляд как будто не видны...
  • 23. Задраить люк, начинаем погружение!
  • 24. Копнём-ка поглубже
  • 25. Основы пикапа из-под земли
  • 26. И после смерти мне не обрести покой…
  • 27. Пара слов о божественном пролетариате
  • ЧАСТЬ 3. БОГОБАЙКИ 28. Тифоша, на место!
  • 29. Хомо античикус в пяти ипостасях
  • 30. Ковчег по-гречески
  • 31. Огоньку не найдется?
  • 32. И женщины вина, а не богов…
  • 33. А можно я немножко его подержу?
  • 34. Колесо – сплошная мука
  • 35. О, спорт, ты… мда
  • 36. Отчего так в Элладе растенья шумят…
  • 37. Лютики-цветочки…
  • 38. Агрессивная агрономия
  • 39. Наточил я свой топор…
  • 40. Откуда берутся Адонисы
  • 41. Кляйн, отдафай мальчика!
  • 42. Доченька в папку
  • 43. Сосуд наполовину полон
  • 44. Камни в горы тяни, рискни…
  • 45. Пара слов о здоровой каннибальской пище
  • 46. Ну, полный Пелопс…
  • 47. Яжемать 80 лвл
  • 48. О пользе энтомологии
  • 49. Эй, моряк, ты слишком долго плавал…
  • 50. Не человек, а чисто золото
  • 51. Ух, мы вас… всех!
  • 52. Большое Ухо
  • 53. Античная буратина
  • 54. ГАИ не дремлет
  • 55. Трепещи, Европа!
  • 56. Тяжелая кадма
  • Послесловие