Император Вечерних Звезд [Лаура Таласса] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Лаура Таласса Император Вечерних Звезд Торговец — 2,5

Переводчик: Atalanta

Редактор: Ms. Lucifer

Вычитка: Ms. Lucifer

Художественное оформление: Ms.Lucifer

Пролог

270 лет назад


Лариса


Не хочу быть тем, кем являются другие.

Я окружена женщинами с цепкими взглядами и лживыми улыбками. Время и опыт сделали этих жен ожесточенными. Им нет вины; возможно, я сама стала бы такой, если на протяжении долгого времени спала бы с убийцей детей. Хоть я и жалею этих женщин, им не стоит доверять. Они бы предложили зарезать меня, как скота, если бы узнали, что я намеревалась сделать.

Я жду, пока ночь не погрузится в кромешную тьму, чтобы можно было бежать. А пока за мной приходит муж; его глаза горят от восторга, когда он забирает меня от остальных жен и ведет в свои покои. Все время я ожидаю, когда вернусь обратно и смогу смыть его последний оставшийся запах на моей коже.

Вернувшись, жду, лежа на подушке, пока шепоты остальных жен раздаются в нашей общей комнате. Я тихо благодарю Бессмертных Богов, что обучена больше слушать, нежели говорить. Слабые уста могли бы раскрыть весь мой замысел.

Секреты надлежат лишь одной из сторон. Сколько раз я шептала это приватно Королю Теней? Он считает меня застенчивой и очаровательной, но скоро муж поймет, что все время это была моя небольшая скрытая шутка, которую глупец воспринял всерьез.

Я жду еще некоторое время, пока вдохи не становятся медленными и равномерными, и покоюсь на кровати до того момента, когда наконец настает время действовать.

Усаживаясь на кровати, я тянусь к лифу сорочки и достаю маленький флакон, за глоточек которого отдала четыреста лет жизни. Это был единственный выход.

Я впиваюсь когтями в пробку и вытаскиваю ее. Жидкость пахнет как земля после проливного дождя — запах, который всегда ассоциировала с надеждой, потому что он всегда означает конец шторма.

Я колеблюсь лишь мгновение, затем подношу флакон к губам и выпиваю все за один глоток.

Напиток не действует сразу, но когда начинают проявляться эффекты, я улыбаюсь. Хоть и медленно, но рука, удерживающая флакон, начинает исчезать, из-за чего пузырек соскальзывает вниз. Я закрываю глаза, когда остальная часть одежды и простыни, которые покрывают меня, внезапно опадают сквозь мое тело.

Тихая как ночь я соскальзываю с кровати; обнаженную кожу покалывает от прохладного воздуха в покоях — хотя неправильно называть кожей эту прозрачную оболочку. Я также нематериальна, как и мысль. Пытаюсь коснуться лица, но рука проходит сквозь щеку, отчего появляется ощущение фантомного ветра, что нежно дует в меня. Желудок приятно сжимается.

Сработало.

Я бесплотна.

Вот чего мне стоили четыреста лет жизни.

Хотелось бы мне посмотреть на лицо ублюдка, когда тот поймет, что меня больше нет.

Я плавно взлетаю над кроватью, оглядывая сверху покои, которые разделяю с остальными тихо спящими женщинами. Больше не одна из них.

Хвала Матери и Отцу.

Я лечу через окно, морщась, когда тело проходит сквозь стекло. Ощущения не то, чтобы неприятные, а скорее странные.

Я продолжаю парить вверх, пока город подо мной представляется не более, чем яркими мигающими огоньками. Отсюда Сомния выглядит красиво. И не выглядит, как клетка, в которую меня заключили.

В таком далеком от всех месте я позволяю себе посмеяться. И как только начинаю, то не могу остановиться. Я перехитрила мужа. Уже в какой раз?

Взгляд задевают звезды, и смех затихает. Миллионы звезд, похожие на крошечный маяк света в этой угнетающей ночи.

Волна надежды омывает меня.

Как борются с тьмой? Не позволяют ей потушить внутренние лучи света.

Я даю ветру унести меня прочь, прекрасно зная, что он приведет меня туда, куда нужно. Вокруг меня порхают множество пикси, неугомонно что-то вереща. Порой вижу по две пары крыльев — любовники встречаются высоко в ночном небе под покровом тьмы.

Может раньше я бы почувствовала что-то при виде их — тоскливость, вероятно — но теперь я не чувствую ничего. Муж полностью искоренил из меня данное понятие.

Теперь, пока плыву по течению нежного бриза, я становлюсь более встревоженной с тем, как появляются крылья тут и там. Солдаты следят за мной?

Я понимала и до того, как выпила пузырек, что оставила за собой улики — ночную сорочку и сам флакон. Один единственный вдох его аромата, и любая любопытная фейри узнает, что я выпила и, естественным образом, поймет, что я сделала.

Мой больной, ревностный муж без сомнений начнет действовать. Ему придется. Гордость не позволит сидеть на месте.

Я лечу высоко по небу, кажется, уже долгие часы, но, в какой-то момент начинаю опускаться вниз; рука начинает мерцать, возвращаясь в видимый мир. Секундами позже она приобретает оболочку, как и все тело, которое начинает тяжелеть, а затем и падать.

Инстинктивная стрела страха пронзает меня. Но не успела я почувствовать ее, как проявляются крылья. Тонкие, как бумага, они блестят бледными оттенками пурпурного, подхватывая поток ветра, чтобы замедлить снижение. Я продолжаю падать с неба, разыскивая низкие участки склонов, где воздух был плотнее.

И как только нахожу таковой, начинаю тормозить.

Ночной воздух проникает мне под кожу. Я обнажена, как в день, когда родилась, и только волосы длиной по талию прикрывают меня. Локоны цвета черного дерева скользят по телу, развиваясь на ветру.

Мне нужна одежда и укрытие, и еще не быть увиденной. Поймать меня на побеге означает лишь смерть. Медленную смерть, конечно же. Муж никогда не славился своей добротой.

Рука поднимается к животу.

Он подарил бы мне смерть в любом случае.

Я делаю уверенный вдох и направляю взгляд к горизонту. Где-то за ним находится Барбос, Город Воров. А дальше за ним…

Дом.


Часть I В начале была тьма

Глава 1 Рождённый вне брака

257 лет назад


Бастард.

Бастард. Бастард. Бастард.

Уродское слово, которое ненавижу лишь еще больше от того, что не могу его избежать.

Я слышу его в шептании народа, когда прохожу мимо. Вижу его в их глазах, когда те смотрят на меня. Чувствую в гнилом дыхании городских детей, которые любят дразнить меня. Костяшки уже очерствели от того количества раз, сколько мне приходилось драться за свою честь.

Но самое ужасное, когда люди использовали слово бездумно.

— Этот мальчик Флинн снова подрался с моим сыном.

— Кто?

— Ну этот, тощий бастард.

— А, он. Эт да.

Это лишь на шаг или два возвышает меня от раба, и мне приходится носить эту кличку как клеймо позора.

Я направляюсь в Пещеры Арестиса по извилистым туннелям, где мерцающий огонек свечи в моей руке единственный источник света, что освещает дорогу. Настроение мрачнеет, когда вхожу через массивную, грубую дверь, ведущую в дом. Внебрачный сын живет в самом худшем районе самого бедного парящего острова в королевстве.

Мама еще не пришла с работы, поэтому я хожу по дому, меняя старые расплавленные свечи на новые, и все это время киплю от злости.

Каждая капля, падающая с каменного потолка, каждый пробирающий до дрожи поток воздуха, дрейфующий по мириадам туннелей — все насмехается надо мной.

Бастард, бастард, бастард.

Я беру свёклы со стола и кидаю их в котел на кухне. Затем добавляю воды и зажигаю огонь под котлом, после чего наконец расслабляюсь, потирая запачканные костяшки. Капли засохшей крови покрывают кожу, и сложно понять, она моя или чья-то.

Бастард.

Я все еще слышу это слово, произносимое как издевательство по дороге домой из города.

Под свежими ранами еще не зажили старые. Мне приходилось защищать свою поганую честь долгое время. Конечно, не всегда слово бастард выводит меня из себя.

Иногда это оскорбления, которые следуют после него.

Ты никогда не будешь чем-то большим, чем твоя мать-шлюха. — Это сказал мне сегодня уличный парень, и его голос до сих пор звенит у меня в ушах.

Не стоило ему это говорить.

Еще раз скажешь это, — предупредил я, — и у тебя станет меньше зубов.

Но тогда он мне поверил.

Я засовываю руку в карман штанов и нахожу крошечные, кровавые передние зубы.

Теперь верил.

Дверь за мной открывается, и заходит мама. Мне не надо находиться рядом, чтобы понять, что она пахнет старыми пергаментами и что ее пальцы окрашены в черный цвет.

Писарь плачет словами и истекает чернилами, — так она говорила мне, когда я был маленький и многого не понимал, естественно, думая, что сказанное было правдой — некой ее магией. Это было давно, прежде чем я осознал, что есть магия, а что нет.

— Десмонд, — говорит мама, улыбаясь мне уставши, — я скучала.

Я быстро киваю, не смея говорить.

— Ты занимался чтением? — интересуется она.

Мы, наверное, самые бедные фейри, существующие в этом безбожном мире, но Лариса Флинн тратит с трудом немного заработанных денег на книги. Книги о царствах, которые я никогда не увижу, и людей, которых никогда не встречу. На книги о языках, на которых никогда не заговорю, и жизненных укладах, которые мне не по плечам. На книги, рассказывающие о жизнях, которые я никогда не проживу.

И под этой крышей я узнаю все с ее страниц.

— А смысл? — спрашиваю я, отказываясь признаваться, что действительно читал, потому что по какой-то непонятной причине возвращаюсь к этим чертовым книгам изо дня в день, полный решимости изменить свою жизнь. Наши жизни.

Глаза матери движутся к свечам.

— Десмонд. — Ее тон всегда становится ниже, когда она мягко собирается меня наказать, — с кем на этот раз ты подрался? — Мама одаривает меня серьезным взглядом, хотя в глазах сверкает озорство.

Сколько бы она не притворялась, что не одобряет сделки, которые я совершаю, можно едва заметить, что мать все-таки поощряет их. И в любой другой день я бы мог подлизаться к ней побольше, потому что в большинстве своем мне нравится помогать ей.

— Разве это важно? — задаюсь я риторическим вопросом, становясь над маленьким котлом и помешивая в нем еду. От брызг на меня попадает сок, и одежда пятнается красно-пурпурным цветом; теперь пахну, как свекла. Я отказался от славной еды, чтобы денег хватало на свечи. В результате, свеклы на ужин.

Я должен быть благодарным. Всегда могло быть хуже. У меня есть ночи, когда я ложусь с сытым разумом, хоть и пустым желудком. И утром просыпаюсь с песком в глазах и ботинках, будто я — чертов любимец Песочного человека1, и после ночной кошмар возобновляется вновь.

Ненавижу бедность. Ненавижу чувство, что мы имеем право лишь на худшее в этом королевстве, лишь просто потому что. Но больше всего я ненавижу, что мне приходится делать жесткие выборы. Книги или еда? Поучиться или поесть?

— Это бы не было проблемой, если ты бы позволила мне использовать хоть немного магии, — говорю я.

Сила кипит под моей кожей и пальцами, ожидая, когда я взову к ней.

— Никакой магии.

— Мам, каждый думает, что мы слабы. — Самые сильные владеют как внушительной, так и слабой магией, в конце-то концов. Все, кто встречал меня, думают, что я — один из тех бедных, редких душ, что родились неспособными обладать магией.

Внебрачная, бессильная фейри. Помимо рабства, это может быть самой худшей судьбой для того, кто живет в этом царстве.

Беда в том, что у меня огромные всплески магии, и сейчас, когда я близок к половому созреванию, я ощущаю ее, будто шторм бушует в венах. Требуется не мало усилий, чтобы просто удерживать ее.

— Никакой магии, — повторяет мама, положив свой ранец рядом с шатким столом, прежде чем взять ложку и начать помешивать овощи в котле вместо меня.

— То есть я расположен к силам, но никогда не смогу воспользоваться ими? — гневлю я. Это уже старый, зазубренный разговор между нами. — И я также должен читать, но никогда не смогу воспользоваться своими знаниями?

Мама тянется к моей руке и большим пальцем потирает на ней костяшки.

— И ты должен совладать с силой, не злоупотребляя ею, — добавляет она. — Да, мой сын. Будь скромен. Говори, но больше слушай. Держи в узде свою магию и разум.

Из-за чего у меня остаются лишь одни мышцы. Даже таким она скрывает меня от всего мира.

— Они зовут меня бастардом, — выпаливаю я. — Ты знала об этом?

Ее веки почти незаметно расширяются.

— Они обзывают меня бастардом, а тебя — шлюхой. Вот почему мои костяшки всегда в крови. Я дерусь за твою честь. — Злость начинает брать надо мной верх, что становится проблематичным. Под маминой крышей, мне приходилось жить с двумя жесткими правилами: я никогда не должен использовать магию и должен контролировать свой пыл. Первое я хорошо соблюдал, а вот второе — дерьмово.

Мама поворачивается к мрачному котлу со свеклами.

— Ты не бастард, — отвечает она так тихо, что я едва слышу ее из-за бурлящей воды.

Но все-таки слышу. И сердце едва ли не останавливается.

Не… бастард? Рожден во браке? Вся ось моей Вселенной смещается в одно мгновение.

— Я не бастард?

Медленно мама поднимает взгляд с котла на меня. В ее глазах можно увидеть искру сожаления. Она и не рассчитывала рассказывать мне.

— Нет, — наконец выдает мама, и выражение лица вновь становится непоколебимым.

Сердце начинает набирать обороты с тревожной скоростью, и у меня появляется странный импульс ей не доверять. Это один из типов серьезных разговоров, к которому намеренно готовят детей, потому что просто так нельзя перейти на такие темы.

Я смотрю на нее, ожидая продолжения правды. Но мама ничего не говорит.

— Это правда? — настаиваю я.

Она делает неуверенный вдох.

— Да, Десмонд.

То, что казалось мне ужасной участью, проскакивает надеждой сквозь меня. Бастарды живут трагедиями, а сыны — былинами. Все мамины книги четко указывают на это.

У меня есть отец, и я являюсь его сыном. Мужская гордость вспыхивает во мне, хотя она быстро подавляется реальностью. Я все еще мальчик, воспитанный матерью-одиночкой, и живу без отца. Возможно, я — не бастард, но мир видит меня именно таким, и, зная мамину любовь к секретам, этот мир будет продолжать видеть меня таковым даже после сегодняшнего.

— Он умер?

Как? Как такое могло случиться?

Мама качает головой, отказываясь смотреть на меня.

— Получается, он кинул нас.

— Нет, сын.

Тогда какой ответ остается?

От единственной мысли, что приходит мне на ум, я внимательно разглядываю мать; мою трудолюбивую мать, которая держит в себе много, очень много секретов и которая учит меня тому же.

— Ты бросила его, — утверждаю я. Конечно же, это единственное логичное объяснение.

Мама немного кривит лицо, все еще отказываясь смотреть на меня, что можно посчитать подтверждением на мой вопрос.

— Ты бросила его и забрала меня с собой.

Ощущение, будто кто-то накидал камни мне в желудок. Это чувство потери почти невыносима по большей степени потому, что я не знал, что у меня было, что терять.

— Кем был мой отец?

Мать качает головой. Это тип реакции, когда мне не стоило тянуть быка за рога.

— Скажи же. Ты мне должна. — Магия вибрирует под кожей, умоляя в высвобождении. Мне нужно всего лишь имя.

И снова мама качает головой, хмуря брови.

— Если ты хоть немного любишь меня, тогда скажи, кто он. — Затем я могу найти его, и тот утвердит меня как сына, после чего все эти дети, которые называли меня бастардом, узнают, что у меня все это время был отец.

Магия все нарастает и нарастает. Я чувствую, как она ползает вверх и вниз по спине, пытаясь пробиться сквозь кожу.

— Как раз-таки я слишком сильно люблю тебя, чтобы говорить о нем, — произносит она колеблющимся голосом от волнения.

На этом я решаю прервать разговор. Но эта тема об отце может раскрывать мне целую часть моего происхождения, о котором не имел понятия всю жизнь. А мама ведет этот разговор так, будто он ничего не значит.

— И как мне интерпретировать твой ответ? — спрашиваю я вспыльчиво; раздражение переходит в гнев, а сила — в ярость от вкуса моих обожженных эмоций. И все сильнее она скапливается на спине, ужасно зудя.

— Десмонд, — отрезает мама, — если бы ты знал правду, она могла бы убить тебя.

Сердце бьется сильнее. Острое, колкое напряжение в спине! Кто мой отец? Мне нужно знать!

— Ты все время тараторишь о том, что мне нужно учиться, ведь «Эти знания — самый острый клинок в мире», — цитирую я ее. — И ты все еще не говоришь мне, кто мой отец. — Вместе со словами вырывается и магия у меня из спины.

Я воплю, когда плоть расходится, откуда рвется сила. Мне даже приходится согнуться от ее напора, облокачиваясь рукой на ближайшую опору.

Крылья широко расправляются. Пульсирующую спину покалывает от магии; это не совсем боль, но и не сказать, что приятные ощущения. Силы поглощают меня, затемняя зрение и заставляя тело трястись.

Не знал, что будет вот так.

Я больше чувствую, чем вижу, как мать отрывает внимание от котла на меня. Где-то сейчас я получу словесную порку. Но она застывает, когда осматривает меня. Я тяжело дышу между приливами магии.

Почему за все время крылья проросли именно сейчас? Они прижимаются к спине; крылья должны быть тяжелыми, но магия делает их подъемными, будто я был погружен в воду.

Я моргаю, пытаясь вернуть четкое зрение, и когда оно возвращается, отчетливо вижу реакцию мамы — ее глаза широко раскрыты при виде моих крыльев. Она делает неуверенный шаг назад, чуть ли не задевая горячий котел.

— У тебя его крылья, — произносит мама, полностью напуганная.

Ее черты расплываются, и мое внимание уходит куда-то внутрь. Я борюсь со своим состоянием, решив все-таки закончить разговор.

— Чьи крылья? — говорю я голосом, который звучит где-то далеко от моих ушей. Ощущение, будто я в другой комнате. Магия бешено пульсирует внутри.

Я не слышу ее ответа, да и полностью не уверен, вообще говорила ли мама или просто не слышал ее из-за свиста силы, оглушившего уши.

— Скажи мне, и поклянусь Бессмертными Богами, что никогда никому не скажу.

Силы начинают угасать вместе с тьмой, что туманила мне глаза. Я разглядываю маму, которая все также смотрит на меня с жалостливым взглядом, как и толпы в городе.

— Сын, это не та клятва, которую ты сможешь выдержать, — тихо говорит она сломленным голосом. Ее ужас и жалость уступают место более безнадежному выражению, которое больше похоже на отчаяние и опустошенность.

Мама не расскажет мне — не сегодня, и по ее лицу можно сказать, что нескоро. Она заставит меня выносить эти насмешки и оскорбления еще в течение нескольких лет! Будто все, что она может, это укрывать меня. Словно я — беззащитный малыш!

Гнев тут же вскипает во мне, вытаскивая из недр мою силу.

…Теперь ты мужчина…

Да. Крылья достаточное тому доказательство. Они вместе с магией, которая растет сама по себе и еще больше затемняет зрение. Крылья расправляются так широко, что даже не помещаются в нашем тесном укрытии.

Слишком большая сила.

Я отворачиваюсь. Гнев усиливает магию, а ее сила, в свою очередь, лишь пагубно влияет на гнев, который нарастает вверх по ломаной линии.

Не могу им управлять.

Я и секунды назад знал, прежде чем потерять контроль, что эта магия слишком сильна для моего тела и воли.

И затем буря, что таилась под венами, вырвалась наружу.

— Скажи мне, — мой голос звучит словно раскаты грома, а сила рябью устремляется в комнату. Обеденный стол сдвинулся с пола, стулья дребезжат. Кухонная утварь, висящая над котлом, теперь летит через всю комнату, а грубая, глиняная посуда разбивается о стены.

Несмотря на проявление такой силы, она заставляет мою непоколебимую мать сдвинуться назад лишь на несколько шагов. Темная магия овивает ее. Я вижу это, будто то есть черные завитки дыма.

Как только я освобождаю магию в комнату, она больше не удерживает меня, отчего снова могу ясно думать. Ужас замещается злостью. Я никогда не разговаривал так с матерью. Никогда моя сила не сходила с привязи, хотя никогда не чувствовал ее такой огромной.

Я все еще вижу свою магию перед мамой. Она обхватывает ее горло, вдавливаясь в кожу.

И внезапно чувствую себя ужасно от увиденного.

Что я творю?

…Ты не знаешь…?

…Разве не чувствуешь…?

…Ты вынуждаешь ее отвечать…

Силы небесные. Теперь я чувствую этот дым, словно фантомную конечность. Магия пробивается сквозь разум матери, выуживая из нее секрет.

Что-то появляется в ее глазах, что-то предупреждающее, что выглядит ужаснее, чем страх.

Она боится меня.

Ее горло двигается, борясь со словами. Но в конечном итоге мама сдается.

— Твой отец — Галлегар Никс.


Глава 2 Король Теней


254 года назад


— Они идут. — Моя мама захлопывает дверь, когда врывается к нам в дом.

— Кто? — Я закрываю книгу, которую читал, и убираю ноги с края стола. Мне не стоило запрокидывать их на стол, и обычно я за это получал выговор, но сегодня мама этого даже не замечает.

— Стража твоего отца.

Я смотрю на нее с тревогой, когда она хватает меня за руку, ведя нас в глубь дома к нашим спальням. У каждой комнаты есть дверь или искусственная стена, которая огораживает нашу обжитую пещеру от того, что находится за ее пределами. Сердце Арестиса полностью состоит из каменных лабиринтов, охватывающих почти всю длину острова. Даже я не знаю всех пещер наизусть, хоть и живу здесь всю свою жизнь.

— Но зачем им идти за нами? — спрашиваю я глубоким голосом из-за тревоги.

«Контролируй эмоции», — говорю я себе, хотя слышу мамин голос мамин, а не свой. Для фейри силы и эмоции имеют общую связь. Теряешь контроль над одним, а затем и над другим.

И когда солдаты отца идут за нами, я не могу позволить себе потерять самообладание.

С тех пор, как три года назад мама призналась, что мой отец — тот самый Галлегар Никс, деспотичный Король Ночи, я избавился от всех мечтаний воссоединиться с ним. Уж лучше быть бастардом, чем его сыном.

Галлегар Никс — могущественный фейри. Жестокий и сильный правитель. Тот тип, которого, как вы надеетесь, никогда не встретите.

— Кто-то видел твои крылья, — уточняет мама.

Я сглатываю. Мои особые чертовы крылья. Фейри не склонны иметь их остроконечными с когтями, как у драконов или демонов. По факту, только одна конкретная линия фейри имеет таковые — королевская родословная.

К моему несчастью, я перенял их у отца.

— Им, должно быть, доложили, — продолжает она.

Страх съеживается в животе. Это из-за меня. В течение трех лет я прятал крылья, но иногда мой практикуемый контроль ускользал.

— Прости, — произношу я, пробегаясь рукой по белым волосам. Слова так пусто звучат. Ты извиняешься за ошибку, но это намного больше, чем просто ошибка.

Было множество боев, которых я жаждал, и множество женщин, на которых долго глазел. Я искушал себя снова и снова, ослабляя этим свой контроль над крыльями.

И еще та девчонка на прошлой неделе… она видела их. Увидела и побежала рассказывать деревенским старейшинам. Я мог остановить ее сделкой — молчание в обмен на браслет из лунных бусин и сердец малых планет.

Я не мог использовать магию, но разбавлял это хорошими сделками.

Поэтому я нашептал нежной Луне истории о Солнце, пока она не поделилась со мной своим светом, и позволил космосу вкусить моей сущности в обмен на сердца, — все заняло четыре дня, но я отдал деревенской девушке ее небесный браслет.

Видимо, все было напрасно. Она, должно быть, рассказала кому-то о крыльях за эти четыре дня, прежде чем я смог закрыть сделку. В конце концов, не каждый день натыкаешься на наследника Царства Ночи.

— Не извиняйся за то, кто ты есть, — говорит мама, не разрешая мне взять очевидную вину на себя. Она тащит меня в свою комнату, запирая за собой дверь.

— Твоя сила все еще пробуждена? — интересуется она, меняя тему.

Я киваю. Я стал могущественнее, когда проросли крылья, и, хотя получил огромную дозу магии в тот вечер, она с тех пор умеренно разрасталась во мне.

Во взгляде матери видны одновременно гордость и беспокойство.

— Сын мой, ты уже силен. Не настолько, чтобы избежать когтей отца, но однажды… однажды ты станешь тем, кого он будет бояться.

Я не знаю, что делать с ее словами. В иной бы раз, может, загордился, но сейчас… они осели в желудке, как испорченное мясо.

Мама отпускает мою руку и идет к своей покосившейся кровати. Затем толкает ее в сторону и смотрит вниз на пол. Я следую ее взгляду, вперившись в неровную, каменистую поверхность. Кроме накопившийся пыли мне ничего не было видно.

Мама вытягивает руку и шепчет несколько слов. Руки начинает покалывать, когда я чувствую наплыв ее магии. Пол начинает плавно мерцать, словно мираж, и затем исчезает, раскрывая огромную яму. И внутри ямы…

— Мам…?

Я пялюсь как парализованный на горы монет, что наполняют яму почти до самых краев. Медные, серебряные, но большинство золотых. Вокруг были разбросаны неотесанные поделочные камни, которые будто пульсировали от сердцебиения.

Лапис вивентем2. Алхимические камни.

— Что… что это? — спрашиваю я.

Здесь намного больше, чем мог бы заработать писарь. Что бы мама не делала, это точно не было написание историй Арестиса.

Мама смотрит на сокровища.

— Это принадлежит тебе, — отвечает она, переводя взгляд на меня.

Ее слова, словно удар в грудь. Она копила все эти деньги… для меня?

Я трясу головой. Фейри просто так не дарят подарки, не без уловок. Даже своим родным.

Ощущение, будто это проклятая магия.

— Я не возьму их.

— Возьмешь, сын, — утверждает мама, — вместе с остальной частью твоего наследства.

Я хмурю брови, обращаясь в ее сторону. Это еще не все?

Мама неуклонно смотрит на меня.

— Мои секреты.

Сердце колотится, и, чтобы она не собиралась мне рассказать, я не хочу это слышать, потому что секреты подлежат лишь одной из сторон.

Я сильно сжимаю веки и трясу головой снова и снова, потому что отказываюсь думать, что мама хочет нарушить одно из своих строгих правил. Что она отдаст мне свое наследие, которое даже звучит зловеще.

— Десмонд, — обращается ко мне мама, взяв меня за плечо и слегка встряхнув, — где тот мужчина, которого я вырастила? Ты сейчас должен быть сильным ради меня.

Глаза широко раскрываются от ее слов, и я тихо умоляю ее не идти по выбранному пути, но она игнорирует мой взгляд.

— Король Дня задолжал мне услугу. Возьми эти деньги, купи себе убежище.

Убежище? В Царстве Дня? Где буду вынужден никогда не видеть ночь?

— Если он не примет деньги, скажи ему, что ты — порождение Ларисы Флинн и Галлегара Никса. Покажи ему крылья, если потребуется. Тогда он тебе не откажет.

— Только если ты пойдешь со мной, — говорю я. Потому что все похоже на подвох: получить безопасность, но бросить мать. А этого я делать не буду.

Мама обхватывает мое лицо ладонями.

— Не могу, мой сын. Я обрела себе такую судьбу давным-давно.

Я щурюсь на нее, не понимая.

— Слушай внимательно, — продолжает мама, — потому что у нас нет времени повторять дважды. Я не любила твоего отца, никогда не любила.

Как только слова слетают с ее уст, я замираю. Столько много раз я представлял, как спрашивал ее об этом — как она попала в руки отца. Не могу вникнуть, как моя умная, принципиальная мать могла заботиться о Короле Теней, о человеке, который коллекционировал жен и убивал своих же детей.

— Тогда меня звали Юриель Д'Астерия. Изначально я была одним из шпионов короля, — признается она.

Моя мама? Шпион? У нее было другое имя?

Секреты подлежат лишь одной из сторон. Это подходящий девиз для шпиона.

— Я не отвечала ему прямо, — продолжает мама, — многие десятилетия мы не сталкивались лицом к лицу. До тех пор, пока я не сорвала покушение на короля. Тогда он и положил на меня глаз.

Мама спасла королю жизнь. Это признание горьким привкусом ложится мне на уста. Даже уличные мальчишки достойны спасения больше, чем то существо, которое правит нашими землями.

— Галлегар пригласил меня, чтобы лично наградить за совершенное. — Ее глаза становятся отстраненными. Мама трясет головой. — Тогда мне стоило знать все лучше, но все равно пошла. В тот день я вошла к нему как шпион, а к концу лишилась титула и была переведена в его гарем.

Я поднимаю бровь.

— Почему? — спрашиваю озадачено. Из того, что я читал, фейри вот так не находят пару за один день. Некоторые ищут друг друга веками, прежде чем остепениться.

Мама приподнимает плечо.

— Он никогда не объяснял мне.

Поэтому отец разрушил ее жизнь и насильно сделал своей. От этой мысли по коже проходятся мурашки.

Я ведь плод данного союза.

— Я была с ним на протяжении многих лет — долгих, одиноких лет. Пока однажды кое-что не изменилось.

— Галлегар не давал своим женам достаточно свободы, но в один из редких случаев я была за пределами стен дворца, наслаждаясь поездкой, когда прорицательница поведала мне о кусочке из моего будущего.

Мама делает паузу.

— Она сказала: «В час отчаяния ты будешь знать, что делать, и мир будет за это тебе благодарен».

— Я забыла слова прорицательницы до того дня, когда узнала, что беременна. Только тогда они всплыли в моей голове вновь. Она была права — я знала, что делать. Я продала столетия своей жизни за средства, чтобы сбежать, и, в конечном счете, бежала от короля прямо у него под носом. И пришла сюда, с тех пор я живу тут.

Мама отдала столетия своей жизни?

Она кладет ладонь на мою щеку.

— Теперь ты видишь, сын, моя судьба была уже предрешена до сегодняшнего дня.

Сердце все сжимается и сжимается. Я представляю все, как звезду, которая чувствует, как умирает, будто все, что она любит, и все, что существует вокруг нее, давит внутрь и вытягивает из нее жизнь.

Я качаю головой, пока ее рука все еще держит меня. Глаза начинает обжигать, но я все еще шокирован, чтобы осознать все, что сказала мама.

Она притягивает мое лицо к себе еще ближе.

— Спрячь крылья, контролируй самообладание и изучай все, что можешь узнать о мире, начиная с врагов, — выдыхает мама. — Никому не доверяй, и самое главное — не разделяй секреты.


254 года назад


Мама все еще держит меня за лицо, когда мы слышим грохот шагов в глубине пещеры.

Мы посмотрели друг на друга безумными взглядами.

Стража отца уже здесь.

— Среди денег лежит сумка, в которой лежат записи обо всем. Собери, что сможешь, пока я буду удерживать стражу, а затем уходи. — Мама кивает в сторону двери ее комнаты, которая ведет в лабиринт туннелей за домом.

Я трясу головой.

— Только если ты пойдешь со мной, — настаиваю упрямо.

— Десмонд, — тихо произносит мама, — ты — сын короля. Законный наследник царства тирана. Тебе нужно оставаться живым не просто ради меня или себя, а ради своего королевства. Ты понимаешь?

— Остановись, — с хрипотой говорю я, потому что понимаю, что не хочу делать этого.

Мама отпускает меня, отходя назад к двери, которая ведет в гостиную.

— Я люблю тебя, сын. До тех пор, пока не исчезнет тьма.

Сердце бешено колотится.

До сих пор это все было моей жизнью: эти скользкие, влажные стены пещер, скромное жилище, загадочная мать. Я возмущался на эту жизнь годами, но сейчас, когда, вероятно, потеряю это все, не могу даже вынести данной мысли. Ни жертву матери, ни мою проклятую ситуацию, ни вероятность того, что все, возможно, ведет к концу, потому что такая жизнь, пусть и мрачная, слишком хороша для таких, как мы.

Я смотрю на ящик с монетами — годы маминого труда, и все, ради того, чтобы однажды спасти меня… оставить одного.

Мама почти доходит до двери, когда я осознаю, что не могу согласиться с этим. Со всем.

Нужно защитить ее от солдат.

Я взываю к магии, и она растет во мне, будто использую ее все время. Годами я отвергал ее, но даже в течение этого времени она не покинула меня.

Понятия не имею, как управлять своими же силами, но кажется, что это не столь важно. Все, что нужно, это остановить маму, и на это желание магия мне отвечает.

В один момент я материален, а в другой кожа, кости и мышцы растекаются прочь. Все, что осталось от меня, это сознательное мышление. В мгновение ока я становлюсь частью тьмы.

Я пересекаю комнату, и у меня даже не хватает времени удивиться или испугаться того, что могу такое сделать — стать ночью, — и прежде чем появиться между матерью и дверью, мое тело вновь становится осязаемым.

Ее глаза округляются, когда осматривает меня.

— Прости, — говорю я, хватаясь за дверную ручку. Вдалеке слышен топот солдат, который становится все громче, — но ты не воспитала труса.

Прежде чем мама может как-то отреагировать, я открываю дверь и выхожу.

Закрой дверь.

Моя сила снова возрастает, чтобы исполнить мое желание, и дверь захлопывается за моей спиной.

Я почти смеюсь от того, как легко использую свои силы. Намного легче, чем удерживать их, что мне всегда приходилось делать.

— Десмонд! — Приглушенный голос мамы звучит панически, когда она дергает ручку. Ее магия врезается в мою, пока мама кидает заклинания в сторону двери, но, даже находясь столь неопытным в использовании магии, могу сказать, что я сильнее ее. Намного. Эта дверь нескоро сдвинется с места.

Теперь мы поменялись ролями: ее силой заставляют сбежать из комнаты, а я встречусь лицом к лицу со стражей отца.

Прекрасно.

Они же пришли именно за мной.


254 года назад


За моей спиной мама колотит в дверь.

— Десмонд! — вопит она снова.

Я игнорирую ее, пересекая гостиную и направляясь к входной двери. Мне слышны шаги солдат и, судя по звукам, они еще не дошли до нашего дома.

Я открываю парадную дверь, и в другом конце темного туннеля, который ведет к нам, вижу отряд солдат, направляющийся вниз по сырому проходу. И тогда, только тогда я осознаю, что у меня нет плана.

Как только они видят меня, мужчины и женщины бегут по в нашу сторону по туннелю с оружием в руках. Это не мирный визит. В этот момент я действительно понимаю, что королевская кровь в жилах — это смертный приговор.

Но она также делает меня сильным. Очень сильным.

Я расправляю плечи и широко ставлю ноги. Мама не будет сегодня жертвовать собой. Не ради меня.

Останови их.

Магия вырывается из меня, рябясь по пещере и огибая свет, и врезается в солдат.

Их сносит с ног, и стража падает на спины; каждый валится, словно вырубленное дерево. И никто не встает.

Затем все поглощает тишина.

Я… убил их?

Но пока наблюдаю за ними, один из солдат двигает рукой, а другой делает вздох.

Мои мышцы напрягаются. Они без сознания, но не мертвые.

Я отстраняюсь, направляясь внутрь дома, и использую магию, нежели руку, чтобы закрыть дверь.

Нужно идти.

Я иду через гостиную в комнату мамы. И только когда кладу руку на ручку, осознаю, что стоит тишина. Ужасная.

Беспокойство овладевает мной, когда открываю дверь.

За ней вижу комнату такую же, как и когда покинул ранее, за исключением трех вещей: невидно сокровищ, задняя дверь в пещеру открыта, а мамы нет.

«Она убежала», — говорю я себе. Но волосы на шее встают дыбом, и еще этот привкус в воздухе…

Чужая магия.

В этот раз я становлюсь тьмой, прежде чем подумал об этом, исчезая из спальни матери и материализуясь за задней дверью.

Недалеко от себя слышны голоса, и мамин — один из них.

Холодный, липкий страх оседает на дне живота и разрастается по мне словно лоза.

Осторожно я вновь сливаюсь с тьмой, исчезая в один миг и другой появляясь за слизкой, оруднелой колонной.

Оттуда, где стою, видна только спина мамы, а напротив нее самой…

Кровь стынет в жилах.

Я вижу свои волосы, свои глаза и подбородок на другом мужчине — мужчине, о котором читал много раз, отчего чувствовал, что уже знаю его. Фейри, к которому я испытываю отвращение.

Мой отец, Галлегар Никс, Король Ночи.


254 года назад


Я смотрю на тирана, правящего нашим королевством.

Белые волосы обрамляют его лицо; они выглядят, будто он пробегался по ним ладонью слишком много раз. Черный костюм увесисто украшен золотом, а ботинки так отполированы, что сияют, как зеркала.

Его лицо бесспорно красиво с ожесточенными чертами лица, и, видя его впечатляющий стан, очевидно, что он не только одарен магически, но физически.

…устрашающий мужчина…

…убивает детей…

…пытает невиновных…

…охотится на смертных…

…заставляет рыдать саму тьму…

Голос теней; даже они не расположены к своему королю.

Вокруг Галлегара в воздухе висят волшебные огоньки, хотя создается впечатление, что он не нуждается в свете, чтобы видеть во тьме.

— Юриель Д'Астерия, — говорит он, — моя падшая звезда.

То ли от его слов, то ли от голоса леденеет моя кровь.

— Ты пряталась от меня шестнадцать лет. — Его глаза поедают ее.

Во мне вспыхивает инстинкт защищать, когда вижу, как он осматривает ее. Будто хочет обладать ею.

— Я искал везде. Спрашивал каждого. Следовал за каждой зацепкой. Но все вело к праху. — Галлегар начал ходить, не отрывая глаз от матери. — Любимая жена исчезла из двора после нескольких часов, как я забрал ее, и все было так, будто ее и вовсе не существовало. — Он щелкает пальцами и раскрывает ладони, демонстрируя ими акт исчезновение. — Мама не отвечает, а просто наблюдает за ним. — По факту, когда пытался выследить твою семью, друзей — любого, кто даже был до моего рождения — оказалось, что их никогда не существовало. Ненастоящие имена для вымышленных фейри. Представь мое удивление, когда я обнаружил, что шпион, нанятый в королевский дом, имел при себе резюме, составленное на лжи. Шпион, в итоге ставший моей женой.

— Меня выбрал ты, Галлегар, — отвечает мама тихо, наконец, нарушая тишину.

Тот смеется, и миры, должно быть, содрогнулись от этого ужасного смеха.

— Так и есть. — Его улыбка исчезает. — Мне нравятся умные существа — а как умна ты была. Тебе потребовалась одна ночь, что обмануть меня. — Он поднимает указательный палец вверх. — Но лишь одна.

Галлегар делает пару шагов к ней с глухим звуком, раздающимся по пещере. Можно даже заметить по тому, как воздух мрачнеет у него за спиной — прямо там, где должны быть его крылья, — что он злой и навеселе в одно и то же время.

— Мне стоило знать, — продолжает он. — Ты предупреждала меня, как сильно любила таить в себе секреты. — Галлегар сужает глаза. — И насчет одного мне особо любопытно. Видишь ли, когда мне несколько дней назад доложили о твоем местонахождении, — он вплотную встает к ней, голос опускается до угрожающего тона, — сказали, что у меня есть сын.

Мое тело дрожит, страх бурлит по венам. Магия толкается в мою кожу изнутри, умоляя высвободить ее.

Мне нужно действовать, нужно спасти маму, но Король Ночи известен, как одна из самых могущественных фейри в мире. Я ни за что не смогу усмирить его. Но каждый момент, пока колеблюсь, это трата времени. Как я смогу вытащить нас с мамой отсюда?

— Ну? — настаивает Галлегар, — это правда?

Хоть я и немного вижу маму, могу сказать, что она приподняла подбородок.

— Чего стоят мои слова, Галлегар? Разве мы уже не убедились, что я — лгунья?

Король Ночи смотрит проницательно на нее. Он собирается что-то сделать, я чувствую это. За его глазами столько сдерживаемой агрессии, что Галлегар хочет высвободить ее. Нуждается в этом.

Меня чуть не раскрывают, когда он отводит взгляд от матери и направляет его в пещеры, что окружают нас. Я отхожу назад за колонну, прежде чем его голова поворачивается в мою сторону. Какие бы злобные намерения он не имел, Галлегар пока убирает их в сторону.

— Так все это время ты была здесь? В пещерах Арестиса? Неудивительно, что я никак не мог найти тебя. Даже самый низший раб не захотел бы поселиться в этой дыре.

— Как это, возможно, задевает тебя, — говорит мама оживленным голосом, — знать, что я предпочла тебе все это.

Его внимание возвращается к ней. Галлегар пялится на нее, и в следующее мгновение взмахивает запястьем. Порыв магии врезается в маму, и ее жестко откидывает на каменный пол.

Сердце остановилось на секунду, и затем мой гнев начинает возрастать. Он бежит по венам, заменяя собой кровь.

Никто не поднимет руку на мою мать.

Я выхожу из-за колонны, пока магия собирает вокруг меня тени.

— Идя сюда, я планировал тебя убить, — продолжает король. Он так сфокусирован на матери, что не видит меня, хотя меня было легко заметить. Но он смотрел только на нее.

Галлегар запускает руку ей в волосы и одергивает ее голову назад, чтобы мама смотрела на него.

— Но на секунду подумал, что возможно сохраню тебе жизнь. Может, позволю каждую ночь выбирать тебе мужчину, который будет насиловать тебя.

Сила растет из-за гнева, который подпитывает ее. Я делаю шаг вперед, и затем другой, но никто меня не замечает. Они смотрят лишь на друг друга.

Мама смеется в лицо королю, насмехаясь над его угрозой.

— Пока это будешь не ты, я с удовольствием понесу наказание.

Волосы на моих руках встают. Мамины слова и голос звучат по-разному. Я всегда думал, что она ласкова, но нет. Боги, мне теперь более чем ясно, что она не такая. Мама может быть кем угодно — любящей матерью, королевским шпионом, вынужденной женой или неуклюжим писарем. Под всеми этими масками находится женщина, которая заставляет мужчин содрогаться.

Король отходит назад, шокированный ее словами также, как и я.

Шок улетучивается прочь, и черта лица Галлегара заостряются. Его гнев таков же, как и мой. Она вспенивается под кожей, накапливая силу.

Не удивляюсь, почему мама с ужасом смотрела на меня все эти годы, когда я терял контроль над гневом, из-за чего вырывалась моя сила. Теперь понятно, почему она внушала мне нужду о контроле — потому что видела то, что сейчас вижу я.

Меня, как вылитую копию отца.

— С любым, кроме меня? — удивляется Галлегар. — Вот так? Ты привыкла обслуживать рабов и воров? — Его гнев возрастает. — Если я так уж и плох, то должен принять это за честь. — Его руки тянутся к ремню, чего для меня было достаточно.

Прежде чем осознать, что делаю, я двигаюсь сквозь тьму и материализуюсь перед отцом. Тело наклоняется вперед, кулак назад, и мгновением позже с ревом ударяю его в лицо. Я вкладываю в удар всю свою злость, страх и не хилую дозу силы.

Галлегар отлетает назад, и его тело ударяется о столб, который разбивается от удара его спины.

Мне бы схватить маму и бежать, но это мой отец. Отец, которыйунизил ее, угрожал ей и ударил. По которому я когда-то тосковал. Тот же самый мужчина, от которого защищала мама. Который проклял кровь у меня в венах.

Я чувствую эту нашу сильную, отвратительную кровь. Она соблазняет меня быть злобным и закончить то, что начал. И я все еще плохо контролирую собственный гнев, чтобы сопротивляться магии.

Я выпрямляю плечи и расправляю позади крылья.

— Десмонд, — говорит мама за мной, — не надо.

Игнорируя ее, я направляюсь к отцу. Тьма собирается вокруг меня, пока смотрю, как он садится. И подхожу к нему, когда он вытирает струйку крови с уголка рта.

Он смотрит вверх на меня, а затем на крылья.

— Так слухи правдивы. — Его взгляд переходит на мое тело, которое, как и сам знаю, выглядит тощим и жилистым. — Сожалею, но выглядишь ты не очень.

Я ничего не говорю, хотя челюсть сжимается.

Мы не отрываем друг от друга глаз. Ярость двигается, словно извилистая река под нашей кожей.

Наконец отец одаряет меня злобной улыбкой.

— Да, ты все-таки мой сын. Эта сила — ужасная ноша, не правда ли?

Не уверен, что мог бы ответить ему, если бы хотел. Мне нужно высвободить магию, пока она не поглотила меня.

Мама хватается за мое плечо, нарушая напряжение.

— Оставь его, Десмонд, — произносит она тихо.

Но не достаточно тихо.

Глаза короля переходят на мать.

— Оставить меня? — переспрашивает он, сужая веки даже когда начинает усмехаться. — Думаешь, я позволю вам двоим сбежать от меня дважды?

В одну секунду отец сидит передо мной, в другую — исчез.

Я испуган.

Такая же сила, как и у меня.

Это все, о чем я успеваю подумать, прежде чем мамина рука соскальзывает с плеча.

Я оборачиваюсь и вижу короля у нее за спиной, держащего нож у ее горла.

Он не колеблется. Быстрее, чем я смог бы отреагировать, он проводит лезвием по нежной коже, перерезая горло единственной, о ком я когда-либо заботился.

Кажется, время останавливается. Все остановилось.

Вся моя жизнь кончается в одно мгновение, в одно ужасное мгновение. Это не может быть правдой. Ничто из этого не может быть реальным.

Ни кровь, что льется из ее горла, как некое ожерелье. Ни удивленное лицо матери или ее сбившееся дыхание, из-за которого пузырится рана. Ни удовлетворенное лицо отца и его гневный взгляд.

Это… это все невозможно.

Сразу время возвращается к своему обычному ритму, и я осознаю, что все возможно. Это происходит по-настоящему. Вот так выглядит смерть. Так ощущается настоящая, нескончаемая потеря.

Я безмолвен, как умирающая звезда; вся магия, горе, ярость и страх давят изнутри. Давление нарастает, пока все чувства становятся невыносимыми. Пещера темнеет вместе с ними.

Я смотрю на маму и едва чувствую горячие слезы, стекающие по моему лицу.

Я обращаю взгляд на отца.

Все утихает — боль, сила, мое умирающее сердце. Слышно только как воздух входит и покидает мои легкие.

И затем моя магия разрывается на части.


254 года назад


Сила взрывается вокруг меня ужасающей волной. Отец только на секунду видит меня своими переполненными от ужаса глазами, прежде чем испариться, покидая пещеры.

Магия испаряет все на своем пути. Камень, горы, дом, где я вырос, деньги, что мама сохранила для меня, солдат, все еще лежащих за входной дверью, туннели, которые звал домом последние шестнадцать лет — все это уничтожается в момент прикасания магии, будто ничего никогда не существовало.

Волосы и одежда бьются об меня, пойманные в вихрь силы, которая все еще изливается из меня. Я ничего не слышу поверх оглушительного вопля. Он в моих ушах, голове, в моем сердце и растет быстрее, чем злость, разбухает больше, чем боль, и режет глубже гордости. Это море, в котором я тону, погружаясь все дальше и дальше вглубь бездны… этой темной, мрачной бездны.

Когда чувствую, что она вдруг может поглотить меня, магия увядает.

В течение нескольких секунд я могу только делать пустые вздохи; проникающий воздух оглушающе свистит на вдохе и выдохе в жуткой тишине, которая следует далее.

Я покачиваюсь на ногах, моргая, когда оглядываюсь вокруг себя.

Ничего. Все… исчезло. Пещеры, солдаты, король.

Я смотрю вверх на ночное небо; вид, по которому я тосковал все эти годы, когда жил в доме без окон.

И затем взгляд падает на маму. Она — единственная, которую не затронула моя сила.

Но ее тоже нет.

Я спотыкаюсь, падая подле нее на колени, и беру ее к себе, качая тело мамы в руках. Ее красивые, фиолетовые глаза слепо смотрят сквозь меня, а шея широко раскрыта раной.

— Нет, мам…, — обрывается мой голос.

В считанные секунды кровь покрывает руки и впитывается в одежду.

Это не может быть реальностью.

Взгляд падает на ее рану. Я прижимаю к ней дрожащую руку, заставляя магию исцелить ее. Ничего не происходит. Я пытаюсь снова и получаю те же результаты. Может, вся сила уже израсходовалась ранее, а, может, я — не целитель.

Или, вероятно, уже слишком поздно.

Некий странный, бессловесный звук раздувается в горле. Потому что слишком поздно.

Ни пульса, ни дыхания, ни жизни.

Мама умерла. Ее больше нет.

Надо мной мерцают звезды.

Ее нет, а они все еще горят.

Я издаю мучительный крик, потом еще, и еще. Затем крики переходят в плач. Я склоняю голову над ее сломленным телом, прижимая к себе еще ближе. Если бы мог, то вырвал бы голой рукой свое сердце, потому что оно так чертовски болит.

Я зарываюсь лицом в ее шею и чувствую, как уже холодная кровь пятнает мне щеку и волосы.

Не знаю, как долго прижимаю ее к себе. Должно быть, прошли минуты или часы. Горе не видит времени. В какой момент слезы прекращаются, и на место им приходит тяжелая, отдающаяся болью бесчувственность.

И затем кожу начинает покалывать.

Плечи напрягаются, когда ощущаю прожигающие взгляды за спиной. Знаю без оглядывания, что городские фейри пришли на взрыв. Крылья все еще на виду. Мама все еще в моих объятиях. Все еще мертвая.

Это уже не имеет значения. Больше ничего из этого. У меня нет ни матери, ни дома, ни судьбы, ни будущего.

Народ начинает шептаться за мной, и я практически чувствую их любопытство и страх. Всю жизнь они считали меня бастардом. Теперь они видят мою истинную силу и родословную.

Еще день назад это не чувствовалось бы так оправданно. Теперь же их глаза кажутся навязчивыми.

Один из них рассказал все королю. Рассказал о моем существовании. Один из них виноват во всем. Неважно, была ли это девочка или ее отец, или кто-то другой, который видел то, что не должен был. Они сказали королю обо мне, и, конечно же, знали, что он придет за мной, знали, на что их слова обрекут нас.

Я медленно встаю с матерью на руках, затем поворачиваюсь к ним лицом.

— Кто сделал это? — произношу я не торопясь, пока глаза переходят с одного лица на другое в собравшейся толпе. — Кто написал королю обо мне и матери?

Все молчат, хотя многие из них начинают беспокойно дергаться, а глаза прыгать с одного на другого.

— Кто это сделал? — кричу я снова уже с силой, которая изливается наружу. Фейри кричат, когда она сбивает их с ног.

Мои не похожие ни на чьи крылья расправляются. Раньше я намеренно держал их убранными. Те, кто не видел их раньше, теперь могут хорошенько рассмотреть. Я вижу, как глаза их расширяются от страха.

Никто не выходит вперед. Я всматриваюсь в каждое лицо, и в тот момент я осознаю, что мальчик, которым, как они думали, я был, оказался миражом. Все это время они были полевыми мышами, а я — гадюкой, выжидающей в траве.

— Клянусь могилой матери, — мой голос, словно гром в глубокой ночи, — я найду того, кто сделал это, и он заплатит. — Земля содрогается от моих слов, и снова люди охают от страха.

Я смотрю вверх на звезды. Есть еще одна фейри, которая должна заплатить. Та, что заслуживает всю мою ярость.

Без дальнейших обдумываний я сгибаю колени и взмываю в небо вместе с мамой. Крылья ударяются о спину, и впервые в жизни я использовал их, чтобы полететь.

Я сжимаю зубы, когда поднимаюсь в воздух, и поначалу сила воли и немного магии позволяют мне не упасть. Но затем инстинкт берет верх, и крылья начинают двигаться, будто делали взмахи сотни раз.

И вот я уже направляюсь к звездам, что светят надо мной, и не оглядываюсь назад на маленький город с его маленькими людьми и их ничтожными мечтами.

Ошибки стоит исправить. Король должен заплатить.

И королевства падут под мою месть.


Глава 3 Ангелы Тихой Смерти

254 года назад


Один день занял похоронить маму, другой — чтобы покинуть ее.

Она покоится среди останков Лиры, одного из древнейших храмов, посвященного богине новой жизни; ее тело укрыто среди бессмертных цветов. История об это древней богине была одной из маминых любимых.

Я смотрю на свежую перекопанную землю, моя челюсть сильно сжата.

Она не должна быть закопана здесь, в безымянной могиле в землях Флоры. Но я не могу вернуться в Арестис, а то был единственный дом, который я разделял с матерью. Поэтому предал ее последнему сну в месте, о котором лишь читал.

Когда улетаю прочь от могилы, и, пока расстояние между нами становится все больше и больше, злость с болью тлеет глубоко внутри.

Я чувствую, как мое существо разрывается на части, заменяясь чем-то более жестким и хладнокровным. В моем сердце больше нет места для нежности. У меня только одна причина существовать в этом мире и только одна: убить короля.

Мама хотела, чтобы я нашел убежище в Царстве Дня, но это было прежде, когда она скопила для меня сокровища, чтобы отдать их королю. Каковы теперь шансы на то, что он примет меня нищим?

Я уже знаю ответ. Мама бы не сберегла мне деньги, если бы я в них не нуждался.

Это означает, что последние четырнадцать лет накопления денег, пока мы жили на тушеной свекле и спали в пещерах Арестиса, были напрасны. Просто. Были. Напрасны.

Несправедливость сжигает меня изнутри. Меня разыскивают, и мне больше некуда пойти…

Крылья на мгновение замирают, когда эта мысль пронзает меня.

Конечно же. Есть место, где, возможно, принимают нищих, запятнанных кровью фейри. Место, где рождаются жестокость и вендетта.

Город Воров. Барбос.


254 года назад


Я сижу в каком-то похабном пабе Барбоса, приканчивая отбросы оставшегося эля, который только и могу себе позволить. У меня нет достаточно денег в кармане на иную пищу. И мне придется спать на крыше сегодня ночью, и, надеюсь, никто не заметит меня к рассвету.

Я оглядываюсь на разноцветные волшебные огоньки, которые тянутся вдоль стен помещения, в котором сижу, и далее в переполненную комнату. Друзья собираются вокруг столов, их глаза немного безумны, поглощая все вокруг, а улыбки слишком лукавы.

Сижу среди воров.

Когда-то я мечтал посетить такое место! Хотел расти, видя мир и живя жизнями, о которых так долго читал. Теперь все чувствуется, будто я купил себе одно из проклятых желаний Мемноса — то, что дает тебе все, чего ты хотел, но искажает желание, чтобы оно являлось бременем, а не благом.

Я чуть не давлюсь на следующем глотке эля, когда женщина-фея в полупрозрачном топе завиливает в паб. Она скорее вышагивает, чем просто идет, ее глаза горят сильнее, чем звезды снаружи. Я не могу отвести от нее взгляда, хотя знаю, что должен.

Она плавно гуляет серди столов, проводя пальцами по липким поверхностям. Женщина, должно быть, почувствовала мой взгляд, потому что ее глаза находят мои. Она одаривает меня улыбкой, которая выглядит так потрясно, отчего смотрю на нее еще дольше. На Арестисе, несмотря на мою внешность и склонность к тому, чтобы получать от народа, что хочу, я не стоял среди мужчин в первых рядах. Никто не хотел открыто увлекаться самым слабым фейри на острове. Я всегда был ошибкой деревенской девчонки, когда те чувствовали себя смелее.

Прежде чем женщина подходит к столу, смазливый фейри, несущий две глиняных кружки с элем, садится напротив меня, вытаскивая меня из мечтаний.

Он наклоняется вперед.

— Поверь мне, ты не хочешь себе такой компании, — говорит фейри, кивая головой в сторону женщины. И затем через плечо говорит ей:

— Отвали на хер, Каэли. Этот парень не будет покупать то, что ты хочешь предложить.

Покупать…?

Улыбка женщины превращается в мрачное выражение.

— Черт тебя, Вейл, ты должен мне за это.

Остальные посетители паба не обращают на нас внимания. Догадываюсь, это не столь стоящая перебранка на Барбосе.

Вейл поворачивается к ней на месте.

— Иди, гуляй, — произносит он. — У него нет денег, и он младше твоих сыновей — или ты слепа, чтобы узреть это?

Одаривая Вейла взглядом, который мог бы убить самого Короля Ночи, она уходит прочь, кружа по таверне, пока мускулистый фейри не хватает ее за талию и не толкает к себе на колени. Вейл поворачивается обратно ко мне, делая глоток напитка и устраиваясь поудобней.

Я удивленно приподнимаю бровь. А тот осматривает мое выражение лица.

— Никогда проституток что-ль не видел?

Да, но это не относится к нему.

— Почему ты сидишь здесь? — интересуюсь я.

Вейл двигает ко мне вторую кружку эля.

— Ты выглядишь одиноким, брат.

Я хмурюсь. И не брат ему. Мои братья и сестры лежат в мелких гробах по всему Царству Ночи, да я и сам похоронил последнюю часть своей семьи день назад.

Смотрю на эль, который он предлагает мне.

— Вперед, можешь выпить, — говорит Вейл, задабривая меня.

— Чего ты хочешь? — снова спрашиваю я.

Вейл облокачивается назад на спинку сидения, отчего деревянный стул скрипит.

— Компанию.

Я берусь за кружку эля, которую купил себе сам.

— Если ты ищешь компании, то тебе стоит принять предложение Каэли.

Вейл выдает грубый смешок.

— Твою мать, да если б я согласился, то потом бы неделями чесал до боли яйца, умоляя старых богов об исцелении. — Фейри толкает кружку ко мне еще немного. — Выпей со мной.

Взгляд падает на выпивку, затем на него. Я — не ребенок; достаточно знаю о заключении сделки в тот момент, когда сделаю глоток — я буду в долгу у этого мужчины.

Я отодвигаю кружку обратно к нему. Наклоняясь вперед, Вейл толкает ее мне снова.

— У меня есть предложение.

— Теперь ты делаешь мне предложение? — спрашиваю я, немного поднимая брови.

— А у тебя подвешен язык, — говорит Вейл. — Это хорошо… очень хорошо. Слушай, я знаю людей, вроде тебя, и понимаю, что где бы ни был твой дом, ты не можешь туда вернуться.

Я немного напрягаюсь и вспоминаю последние моменты из жизни мамы. Взгляд заостряется на Вейле: нервирует то, как хорошо он читает меня.

— Знаю, тебе нужны деньги, — добавляет фейри. — И хочу тебе в этом помочь.

Я двигаю кружку от одной руки к другой, гоняя ее по грязному столу.

— Никто не хочет мне помочь, — произношу я. — Если бы ты знал меня лучше, то понял бы это.

Вейл оглядывается вокруг и прочищает горло.

— Ладно, умник, буду прямолинеен, — говорит он, понижая голос, — я могу добыть тебе работу — весьма незаконную, — которая связана с транспортировкой товара. Тебе хорошо заплатят, — заканчивает фейри.

Наконец-то хоть какая-то правда.

— Ты заинтересован? — спрашивает он.

Мои руки бездвижны, кружка останавливается. Я смотрю в нее, где уже закончился эль, пытаясь проглядеть все возможные для себя варианты. Но все выпадают. Тем более если она нарушает законы Короля Теней, то я только «за».

Я поднимаю взгляд на Вейла.

— Возможно.


254 года назад


Два часа спустя Вейл ведет меня в большой дом вниз по улице. Он протягивается вдоль края острова, из-за чего задняя часть направлена прямо в пустоту ночного неба.

— Мы известны в этих краях как Ангелы Тихой Смерти или Братство, — объясняет мне Вейл. — Мы представляем из себя группу мужчин, помогающую хорошим фейри Царства Ночи приобретать некоторые блага, которые им самим было бы сложно достать. А это наша главная контора. — И указывает на дом, стоящий впереди нас.

Я смотрю на гигантский дом, к которому спереди ведут пальмовые деревья. По его стенам далеко вверх растут лозы, а рядом приятный, ночной ветер рябит мелкие участки воды.

Вейл держит меня за пределами дома дольше нужного, позволяя мне лицезреть все богатства, что находятся вокруг. Я смотрю на него с бесстрастным выражением. Все эти годы контроля, чего так добивалась мама, идут на руку. Потому что я впечатлителен — мой неисправный изъян. Я просто бедный мальчик из Арестиса, чье единственное знакомство с Потусторонним миром проходило через мамины книги. И до недавнего времени я был никем.

Вейл ведет меня в дом. Внутри все комнаты выставлены на показ. Каждая поверхность покрыта снежным, с молочным отливом камнем и вырезана с замысловатыми рисунками. Под потолком из темноты выделяются крошечные огни света. Между ними скользят миниатюрные облака, паря мимо маленькой луны, которая видится почти полной. Очевидно, что верх помещения был заговорен, чтобы выглядеть так фантастично. Это волшебство, наверное, стоит целое состояние.

Пока пробираемся через комнаты, мы проходим нескольких женщин, облаченных в золотые одежды и цепи, которые откинувшись тихо отдыхают на диванах.

Я останавливаюсь, когда замечаю их уши. Вейл делает еще несколько шагов, прежде чем увидеть, что я не иду за ним.

Я все еще пялюсь на женщин. Их взгляд томно переходит на меня, но они даже не шевелятся.

— Они…

— Люди, — заканчивает Вейл за меня, подходя ко мне ближе. Я чувствую их жадные глаза на себе, ощущая возбуждение. — Ты когда-нибудь пробовал человеческую плоть? — интересуется он.

Конечно же, нет. Я даже никогда не видел человека; только слышал о них. В Арестисе все были слишком нищими, чтобы иметь рабов. Но не на Барбосе.

Мне рассказывали, что люди были грубыми и уродливыми созданиями, но эти женщины едва отличаются от женщин-фей. На них были толстые кандалы на шеях, запястьях и лодыжках, которые соединены между собой огромной петлевой цепью. Я предполагал, что она, своего рода, модное украшение, но сейчас осознаю, что сильно ошибался.

Женщины выглядят так, как я чувствую себя на протяжении всей своей жизни. Но в них есть что-то еще, кроме того, что они скованны. Их грустные глаза давят по моей скорби. Я понимаю их выражения лиц, будто они потеряли для себя что-то ценное.

Вейл хлопает меня по спине.

— Пошли.

Желудок скручивает. Я не хочу покидать этих женщин, даже осознавая, что не могу спасти их. Я не мог спасти даже свою мать, и, ясен хрен, у меня нет сил спасти себя.

Неохотно я последовал за Вейлом в комнату.

Минутой позже мы вошли в просторное помещение, сделанное, в основном, из темного камня с золотыми прожилками. Вдоль стены висят подсвечники, которые тускло освящают комнату. Перед нами же расстилаются несколько резервов, наполненных мерцающей водой, свет которой играет на стенах.

Воздух тяжелый от магии и пара; он клубится туманными клочьями по всей комнате и оседает в моих легких.

— Импортируют с Лефиса, — уточняет Вейл.

— Что это?

— Вода. — Он кивает в сторону светящейся жидкости.

Я смотрю туда же, куда и Вейл. Несколько обнаженных пар наслаждаются друг другом в водах, у многих даже видны крылья.

Я сразу отвожу взгляд.

— Никогда не видел прелести фейри? — спрашивает Вейл, видя резкие движения моих глаз.

Я стараюсь сделать свое выражение помягче. На Арестисе я был хитрым. Здесь я — неотесанный имигрант — арестиец, не имеющих никаких практических знаний о внешнем мире. Я ненавижу это, потому что провел годы, воспитывая себя в Потустороннем мире, дабы избежать таких ситуаций, как эта. Силы были потрачены впустую.

Губы Вейла растягиваются в ухмылку.

— Мы всегда можем это исправить, брат. Ты обнаружишь, что в данной сфере бизнеса у тебя не будет нехватки партнеров — независимо от их желания.

Независимо? Кожа покрывается мурашками. Никаких партнеров, никаких заложников.

Улыбка Вейла исчезает, и он ведет меня по мраморному проходу, что делит бассейн пополам.

В дальнем конце комнаты находится самый большой, в котором плавают единственный мужчина с десятками женщин.

Его черные волосы заплетены и украшены драгоценными камнями.

…Пират…

Он облокачивается на край бассейна, пока женщины ютятся рядом с ним. Мой взгляд переходит с одной особы на другую. У одних голые шеи и заостренные уши, у других округлые уши и скованные шеи. Еще одни рабыни.

Лениво мужчина переводит взгляд с женщин на нас.

— Что это еще? — спрашивает он, изучая меня.

— Гермио, — говорит Вейл, опустив голову, — я нашел тебе нового рекрута.

Я раздраженно сужаю взгляд на Вейла.

— Я еще ни на что не соглашался, — говорю, переводя взгляд с него на Гермио.

Мужчина в бассейне приподнимает бровь.

— Где ты его откопал? — спрашивает он Вейла.

— В таверне «Мертвый Дракон». Тратил свои последние медаки.

Теперь взгляд падает на Вейла. Как долго он наблюдал за мной там?

— М-м-м…, — Гермио сжимает губы, осматривая меня, — я «за». Дай ему форму и как следуй-ка поработай над ним. Хочу его взять уже на следующее дело.

Как следуй-ка поработай? Они говорят так, будто меня здесь вообще нет.

…Здесь происходит очень много плохих вещей…

Рука Вейла обхватывает мою выше локтя, чтобы оттащить в сторону. Его касание собственническое, словно я уже нахожусь у них в подчинении.

Я не буду чьими-то планами, и, тем более, не в их гребаном строю.

Я отмахиваюсь от руки фейри.

— Не заинтересован, — произношу я.

Человеческие женщины трутся вокруг Гермио и начинают гладить его волосы. Он наклоняет голову назад и закрывает глаза.

— Вейл не объяснил тебе условия пребывания здесь?

Я смотрю на ничего не выражающее лицо Вейла, но ничего не говорю.

Смертная дева смотрят на меня из светящейся воды с пустым взглядом, за которым ничего нет — ни страха, ни любви, ни ненависти. Она — пустой сосуд, лишенный желаний и мечтаний.

Такой беспокоящий меня вид, что я вытягиваю из себя немного магии и кормлю ею тьму, платя за вопросы теням.

…украдена с Земли…

…продана как рабыня…

…его счастье было построено на жизнях подменышей…

От их ответов мне становится плохо.

Конечно же, я знал, что смертные переправлялись сюда, но о том, как это происходит, даже подумать не мог. Теперь, после скорой гибели мамы, вид этих порабощенных, не обладающих магией женщин напоминает мне о детстве, которое я терпел.

Магия сочится сквозь меня, призывая потерять контроль. Моя жизнь до сегодняшнего момента была разрушена таким же мужчиной, как Гермио, который использует силу, чтобы раздавить всех, кто находится под ним.

Почему сильные всегда причиняют боль слабым?

Взгляд Вейла прикован ко мне, поглощая мою реакцию. Я должен отключить эмоции.

— Тот, кого сюда пригласили, — говорит Гермио, — либо уходит отсюда как брат, либо вообще не уходит.

Магия в комнате возрастает, и внезапно я чувствую на себе множество глаз фей по всей комнате и касание враждебной магии на спине. Мне угрожают в помещении, полном беззаконных фейри.

Злость и боль соприкасаются между собой внутри меня.

Никогда больше не буду слабым.

Одаривая Гермио и женщин последним беглым взглядом, я поворачиваюсь и направляюсь обратно к проходу, ведущему к выходу. По обе стороны от меня бездейственно наблюдают фейри.

Двери впереди меня с грохотом закрываются, тяжелые деревянные балки опускаются и блокируют их. Я останавливаюсь и смотрю через плечо на Гермио.

— Разблокируй двери.

Уголок его рта приподнимается.

— Мальчик без гроша из… дай угадаю, — его глаза еще раз пробегаются по мне, — Арестиса — судя по твоему ужасному виду — думает, что может противостоять мне?

Многие фейри в комнате выходят из бассейна, взволнованно дергая крыльями. Злость и тревога пробуждаются под кожей. Сила начинает течь из меня, и тусклая комната сразу же погружается во мрак.

…Да-а-а-а…

Гермио наклоняет голову.

— А это еще что? Нищий бедняга принес с собой немного магии. — И затем цокает языком. — Твое убийство будет весьма напрасным.

Магия доходит до одного из мерцающих огоньков над нами. Пульсирующий светом, он тут же затухает под тьмой, когда его проглатывают тени.

…Больше…

Еще один горячий подсвечник потухает.

Гермио машет рукой, и его люди воспринимают это за сигнал. Они направляются ко мне с магией, играющей на их коже.

— Не убивайте его сразу, — говорит Гермио, приподнимая уголок рта вверх, когда еще раз осматривает меня. — Так как он глуп и юн, я позволю ему пересмотреть свое предложение — после того, как он усвоит урок, конечно же.

Руки начинают дрожать, когда фейри ближе подступают ко мне. Некоторые из них это замечают и одаривают меня зловещей ухмылкой.

Они думают, что я их боюсь. Глупцы. Я боюсь своих собственных возможностей. Мама учила меня контролировать магию, а не владеть ею. Все, что я знаю, она либо подведет меня, либо снесет приличную часть Барбоса. Это как подбрасывание монеты.

Один из фейри Гермио хватает меня за руку.

Слишком поздно беспокоиться. Я закрываю глаза, наклоняя голову назад, и высвобождаю магию.

Это самая простая вещь в мире. Нет, это мягко сказано. Она расслабляет после того, как ты так долго держишься. Я почти вздыхаю, когда моя магия отпускает меня.

Сладкое облегчение.

Фейри, что держит меня за руку, становится первым, кого ударяет сила. У него не хватает времени закричать, когда тени обрушиваются на него. Они утаскивают его от меня и пригвождают к полу, прежде чем поглотить. Моя магия не останавливается, двигаясь волной на оставшихся фейри, стоящих вокруг меня. У нескольких хватает времени вскрикнуть, прежде чем тени поглощают и их. Какая-то отдаленная часть меня чувствует, как ломаются их кости, как распадаются их тела, как их магия разливается во тьму.

Несколько фейри достаточно храбры, чтобы ринуться на меня своей магией, и по ее мощи могу сказать, что они запускают в меня все, что имеют. Но она тщетно растворяется напротив стены моей собственной.

Мужчины и женщины, которые до сих пор находились в воде, — по-видимому те, кто был здесь в виде развлечений, а не мышц — теперь вылетают из воды, направляясь в конец комнаты к Гермио с голыми, мерцающими от воды телами.

Не рабов, — взмаливаюсь я к своей магии.

К моему удивлению, она делает то, что прошу, расходясь между смертными, в то время как поглощает все остальное.

Тьма тушит все волшебные огни и поглощает свечение, исходящее из бассейнов. В одно мгновение Вейл с ужасом наблюдает за всем, а затем нет больше Вейла — только волшебная пыль и магический след.

Тени, наконец, доходят до Гермио. Лидер Братства не выглядит уже таким царственным, когда карабкается из бассейна, поворачиваясь тогда, когда моя магия врезается в его.

На самом деле, я впечатлен, когда его силы останавливают тени на секунду. Ее не достаточно, чтобы превзойти мои, но достаточно, чтобы впечатлить какую-нибудь важную фигуру. Гермио кидает в меня волну за волной магии, которая становится все слабее с последующим броском.

Я направляюсь к нему, облаченный в свои же тени. Он припадает к земле, одетый, в чем мать родила.

— Прошу, нет, — умоляет Гермио.

Тьма желает его; она практически пускает слюни от такой сильной плоти. Под его кожей есть магия, которую моя так и жаждет коснуться, попробовать, поглотить.

Тени сходятся над Гермио со всех сторон, поглощая его. Он начинает кричать — высоким, почти женским визгом, — и затем он преждевременно обрывается.

Тьма жадна, разрывая фейри в считанные секунды. Ей недостаточно, даже близко недостаточно, чтобы насытить аппетит.

Тени зондируют выходы и не готовы остановиться. Они просачиваются в каждую трещину и щель, которую только могут найти.

Это уже слишком, сила потоками льется из меня. Моя сдержанность нахлестывает на мою собственную темную магию, и я не могу ее высвободить так, как тогда в Арестисе; она не позволяет мне.

…Больше, больше, больше…

…Позволь нам жить…

— Нет, — шепчу я, начиная потеть, пока борюсь с тем, чтобы вернуть магию обратно. Тьма сносит закрытые двери с петель. Где-то недалеко я слышу шокированные крики.

— Нет, — говорю я снова с дрожащим телом от напряжения. — Остановись.

Тени сносят другую скрытую дверь в комнате.

По щеке стекает струйка пота.

— Остановись.

Тьма проскальзывает в ближайшие комнаты, и крики начинают нарастать. Если я не остановлю все сейчас, то не буду фейри, что управляет магией — я буду магией, что владеет фейри.

Контролируй себя, Десмонд!

— Остановись! — воплю я.

Вздымающаяся волнами тьма застывает. Затем разом стремится в мое тело, врезаясь в меня, словно зверь.

Я падаю на колени, задыхаясь от магии.

К тому времени, когда восстанавливаю дыхание, тьма исчезает. Все, что осталось от тех, кто был в купальне, это сверкающие кучки пыли, где фейри ранее стояли, и нетронутые смертные. Рабы медленно поднимают головы, рассматривая меня и дрожа телом.

Несколько фей выбегают из ближайших комнат. Когда они видят меня, сразу останавливаются, пожирая меня глазами. Если они хотят убить меня, то не уверен, что тогда бы смог остановить их. Но они не пытаются. Вместо этого один за другим сгибают колени и склоняют головы.

Я смотрю на них немного с удивлением и страхом.

…Они уважают власть…

И внезапно бессильный мальчик Арестиса больше не бессилен.


Глава 4 Смертная пара

252 года назад


Я пристально разглядываю свою первую татуировку под яркими, красочными огнями барбоского паба. Взор ангела опускается по моей руке, на ее лице застыло нечто среднее между печалью и безмятежностью.

В этот момент мое настроение вторит ее. Я потираю глаза.

— Так ты теперь официально стал братом? — Глэдия, барменша, что работает здесь, подает мне пиво, оглядывая чернильный рисунок.

Я уже официально являюсь им как два года, но набивание тату сродни женитьбы на организации. Эта помеченная кожа теперь является свидетельством моей привязанности, что бы ни случилось.

И я сам не уверен, что чувствую насчет этого.

Все дальше, чем когда-либо от своей мести…

— Где твои братья? — спрашивает девушка за стойкой.

Встряхивают одного из должностных лиц короля.

Я подаюсь вперед.

— Я могу рассказать тебе, — мои глаза падают на губы Глэдии, — но это будет стоить тебе.

Ее взгляд загорается.

— С радостью заплачу…

Час спустя я натягиваю штаны обратно. Под нами слышны приглушенные звуки в баре.

Глэдия укладывает голову на подушку.

— Так скоро уходишь, Юриен?

Прошло уже два года с тех пор, когда я взял себе вымышленное имя — один из лучших способов избежать отца, — но иногда я забываю, что являюсь Юриеном Нова, а не Десмондом Флинном.

Глэдия тянется ко мне, но я лишь отталкиваю ее прикосновения.

— Мне нужно идти.

«Нужно» может быть и не тем правильным словом, но женщины, с которыми сплю, не любят правду. К примеру, что Глэдия — не больше чем теплое тело. Или то, что я не буду думать о ней вновь, пока не увижу в следующий раз.

Я уже не являюсь ублюдком по рождению, а, скорее, ублюдком на деле.


— Ты пахнешь элем и сексом, — говорит Малаки, когда я вхожу в наш штаб этим же вечером. А затем смотрит на рукава и присвистывает. — Ты сделал тату. — Это не совсем звучит, как обвинение, но таковым быть может — просто мы планировали набить ее вместе.

В конечном счете, как и во всем остальном в своей жизни, мне пришлось действовать одному.

Федрон врывается в комнату, заостряя на меня взгляд.

— Во имя всех королевств, где тебя носило? — говорит он. — Ты нужен был мне час назад. — Его нос морщится. — Ты пахнешь женщиной, — вопит Федрон. — Вот чем ты занимался, пока тебя ждали твои братья? Смачивал член?

— Мне нужно было время на раздумья.

— Глубоко впихивая яйца в девку? — возмущается Федрон. — Если ты опять трахнешь жену какого-нибудь господина, клянусь богам, я не буду вытаскивать твою задницу и позволю им отрубить тебе голову.

Я не совсем уверен, что буду против.

Когда его слова не вызывают у меня никакой реакции, фейри вздыхает.

— Тащите задницы в Мемнос. Нам нужно переправить груз с проклятой водой в ближайшие десять часов, чтобы закрыть сделку.

Пятнадцать минут спустя, после того, как я ополоснулся, мы с Малаки вышли на улицу.

— Тебе не нужно было ждать меня, — говорю я ему с хрипотцой.

— Мне нужно было позволить тебе ввязаться в еще одну передрягу?

Я ухмыляюсь.

Мы оба молчим целую минуту. Затем…

— Почему ты миришься с дерьмом Федрона? — спрашивает Малаки.

— Он же босс, — отвечаю я беззаботно.

— Только потому, что ты не занял место Гермио той ночью? — осторожно интересуется Малаки.

Той ночью.

Тени, крики, пыль от фейри — все, что от них осталось.

Я убираю воспоминания в сторону и смотрю на друга, смотрю ему в глаза. Малаки потребовалось два года, чтобы, наконец, поднять эту тему.

— Ты думаешь, что стоило мне, — утверждаю я.

Друг скептически смотрит на меня.

— Конечно, я так думаю. Без обид, Юриен, но зачем тогда ты здесь? Ты убил предыдущего лидера Братства. Фейри делают так, только чтобы утвердить себя… или закончить все. Но ты не желаешь ни того, ни другого. Вместо этого ты просто отдал должность Федрону и стал еще одним мальчиком на побегушках. Зачем?

Потому что не желал сразу становиться выше всех, когда был на самом дне — мне просто хотелось быть одним из них.

— А почему нет? — отвечаю я вопросом.

Малаки качает головой.

— Если бы у меня был шанс стать лидером, то я бы взялся за него.

— Я получил то, что хотел.

— Прекратив торговлю рабами на Барбосе? Ты мог это сделать, будучи лидером — и ты понимаешь, что все, сделанное тобой, дает фору нашим соперникам, — возмущается друг. — Помни, что я могу залезть им в головы, когда те спят.

Я угрюмо посмотрел вперед нас.

— Залезал ли ты в мою?

Если да, то тогда Малаки узнал каждый мой чертов секрет. Сны порой любят затрагивать мои секреты.

Он отшатывается назад.

— Ты знаешь, что нет. — Малаки будто ранен моим вопросом.

Я трясу головой.

— Если бы ты заглянул, то понял бы. — Если мне приходилось выживать в королевстве отца, то нужна была анонимность. Это значит никаких лидерских должностей, великодушных поступков. Все, что было необходимо, это оставаться в тенях и планировать месть.

— Что с тобой сегодня стряслось? — спрашивает Малаки, изучая мое лицо.

Я смотрю на него. Каждый, кто знает меня, понимает, что не люблю делиться о себе.

Я увожу взгляд в сторону.

— Сегодня годовщина смерти моей матери.

Неловкая тишина, а затем Малаки выдает:

— Черт. Соболезную. Я не знал.

Я все еще не поворачиваюсь к нему.

— Извинения ни к чему.

И на этом я вздымаю в небо с зачарованными крыльями, которые выглядят желтовато-серыми, как у моли.


Некоторое время спустя, после того, как мы переправили несколько ящиков с проклятыми водами Мемноса на Землю и вернулись обратно, у нас с Малаки выдается шанс на еще один разговор.

Мы петляем по улицам Мемноса, дебри которого давят на нас со всех сторон. Темная жидкость скользит по дороге, сделанной из булыжника. Я чувствую на себе взгляды множества созданий, которые прячутся за тьмой.

— Не хочешь остаться на немного? — говорит Малаки. Это его старые излюбленные места. Он жил на Филлии, сестре-острове Мемноса, но из того, что он рассказывал мне, Малаки провел здесь большую часть времени, резвясь с монстрами. Мы можем направиться к Филлии, — продолжает он, — где женщины меняют лица, а рекам из эля нет конца.

Я не прям в настроении, чтобы задерживаться, и не тот, кто заинтересован в эле и женщинах — несмотря на предыдущий распорядок дня.

Малаки толкает меня локтем.

— Ну же, Юриен. Ты не в том состоянии, чтобы быть одному.

Он прав. Была б моя воля, я бы только и сидел в темноте, размышляя над тем, какими способами убить отца.

Низкий смешок исходит из густой листвы слева от меня.

— Малаки Фантазия. — Создание выходит из темноты, — сколько лет, сколько зим.

Я смотрю на какого-то чертенка с заостренным носом, подбородком и с несколькими рядами острых зубов, что заполняют его рот.

— Приятель, — здоровается Малаки, подходя к созданию с улыбкой на лице, и оба пожимают друг другу руки. — Я думал, ты переехал на Землю.

— Так и есть. — Черт, или кем бы он ни был, смотрит на меня. — Ведьма изгнала меня обратно, когда я сожрал ее знакомого. — После сказанного он ковыряется в зубах.

Малаки качает головой.

— Как повезло… — Пока они разговаривают, я блуждаю по дороге, входя в густую поросль, которая прилегает к тропе. Здесь, в дикой местности, скрыто то, что пугает даже фейри.

Но мне глубоко наплевать.

Я двигаюсь все дальше вглубь леса. Темные пикси светятся темно-малиновыми и фиолетовыми цветами; они сидят на ветвях, наблюдая за мной. Я слышу, как скользит чешуя по мертвым листьям и вой зверей, которых лучше не трогать.

Я слышал столько предостерегающих сказок о том, чтобы держаться от лесов Мемноса подальше, но прямо сейчас они не пугают меня.

Оттуда, где я стою, звезды, скрытые плотной листвой, которая жадно питается тьмой, почти невидимы. Я могу почти притвориться, что навес надо мной — это сводчатый потолок моего пещерного дома. А призрачные крики банши и призраков, которые могу себе представить, — усталые вздохи моей матери.

— Она была очень храброй, пряча тебя таким образом.

Я резко оборачиваюсь.

Среди скрученных деревьев стоит красивая женщина, ее серебряные волосы спиралью ниспадают к талии.

— Твоя мама, — добавляет она.

Я хмурю брови, немного откланиваясь назад. Не по-умному доверять тому, что обитает в лесах Мемноса. Особенно тем, кто ужасно красив.

Она ухмыляется и направляется ко мне сквозь заросли.

— Кто ты? — интересуюсь я, рассматривая ее.

Она цокает языком.

— Десмонд Флинн, ты же знаешь лучше всех, что если хочешь ответы, то нужно сперва заплатить.

Откуда она знает мое настоящее имя?

…Женщина знает многое…

Она протягивает руки, чтобы обхватить мои щеки. Я смотрю на нее не уверенный, должен ли повернуться и уйти или же задержаться и услышать то, что она должна сказать.

Но женщина не дает мне выбора.

Я чувствую крошечный укол боли, когда один из ее острых ногтей режет кожу на скуле. Я отталкиваю ее руку, когда она прижимает большой палец к порезу.

И затем смеется; смех звучит словно колокольчики, когда отстраняется от меня. Она растирает ее пальцами и после пробует на язык.

— М-м-м, — мычит женщина, резко закрыв глаза. — Как необычно.

Я вдыхаю ее магию.

Она — какая-то прорицательница.

Женщина открывает глаза.

— Вероятно, я должна звать тебя Десмондом Никсом, наследником трона Царства Ночи, сыном, который должен был умереть.

Инстинктивно рука тянется к кинжалу у моей талии.

Ее губы изгибаются.

— Мне не стоило этого знать? — Она подносит палец к устам, стуча по ним дважды. — Ладно, Юриен Нова, бастард шлюхи, ты никто из ниоткуда, который ничего не делает со своей жизнью и которому предначертана рабыня. Это то, что ты хотел услышать?

Предначертана… рабыня?

Нет. Во имя богов, нет.

— Ты лжешь, — произношу я.

Женщина-фея вздергивает головой.

— Насчет чего? Что твоя мать была шлюхой? Или того, что ты — бастард?

— У меня нет пары. — Фея она или кто-либо еще.

— А, это. — Ее взгляд пробегается по мне, после чего она улыбается. — Я думала, ты обрадуешься услышать, что у тебя есть пара. Знаешь ли, не всем фейри предоставляется такая возможность.

Желудок опускается от данной возможности. Могут ли люди быть предначертаны фейри?

Она наверняка врет.

Женщина изучает меня, и на ее лице довольство лишь растет.

— Значит, могучему Десмонду Флинну нормально, что он освобождает рабов, но не женится на одной из них? — Она опять цокает. — Ужасно лицемерно для мужчины, которого растили бессильным и без гроша в кармане.

На задней стенке горла чувствуется желчь.

— Врешь, — повторяюсь я хриплым голосом.

Женщина одаривает меня жалостливым взглядом.

— Ох, мой повелитель, с чего бы мне?

То, что говорит эта женщина, безумие.

— Я — не повелитель, — отвечаю, сглатывая.

Я даже никогда не спал с рабыней. А взять ее, как свою жену, как родственную душу

— Точно, — дерзко произносит она, — ты же бастард. Я забываю, что мы все еще притворяемся.

Я наблюдаю за тем, как женщина начинает кружить возле меня. Черт, возможно, что она говорит правду? Она знала обо мне и другие вещи.

Если ее слова правдивы, мне предназначена душевная боль. Даже если не вспоминать слухи о том, какими люди могут быть грубыми и ничтожными, мне придется столкнуться с маленькой продолжительностью их жизней, ведь у них она может начаться и закончиться всего по щелчку пальцев.

— Юриен? — голос Малаки раздается в ночном воздухе.

Я закрываю глаза. Момент, который, как предполагал, не мог стать хуже, все-таки стал.

Я оглядываюсь через плечо. Малаки стоит в нескольких шагах от меня, бросая взгляд на меня и на фею-женщину.

Женщина приподнимает брови.

— У моего повелителя есть друзья? Боже, ты прошел огромный путь от своих скромных начал. Жаль, что он не знает твоего настоящего имени. Трудно сохранять дружбу, когда она построена на лжи.

Малаки ступает вперед.

— Оставь нас, девка.

Но она даже не сдвигается с места, ее веки трепещут.

— Ох, какое будущее тебя ожидает! — восклицает женщина, ее глаза двигаются туда-сюда под веками. И потом они разом открываются. — Я бы рассказала тебе остальную часть, но будет ли вдоволь жить, если уже знаешь, что тебя ожидает в конце?

Она начинает отходить обратно в листву.

— Сын Галлегара Никса, тебе нужно будет больше, чем абсолютная ярость, чтобы убить отца. Присоединяйся к королевской гвардии. Найди в себе мужество. То, что ты ищешь, лежит по другую сторону. Возможно, тогда другой король будет править Царством Ночи.

— Ох, и будь добр к своей паре. Ты и впрямь не заслуживаешь ее.

Прорицательница исчезает за деревьями, и теперь я остался наедине с другом со всем этим беспорядком.

Несколько секунд проходят в тишине.

— Галлегар Никс… твой отец? — наконец говорит Малаки.

Должен ли я бежать? Убить близкого друга… своего брата? Как только мысль проносится в голове, я чувствую, как меня омывает стыд. Я —не мой отец, который убивает врагов тот момент, когда чувствует угрозу.

Ложь всегда срабатывает. Я собираю по кусочкам оправдание. Ложь уже горечью ощущается во рту, хотя я даже ничего не произнес.

Я встречаюсь с Малаки взглядом, и просто… не могу. Не сегодня, в годовщину смерти матери. Во мне не осталось желания бороться с этим. Мне даже еще не два десятилетия, а я уже чувствую себя уставшим, как древние.

Вместо того, чтобы ответить ему, я раскрываю свои крылья, рассеивая чары, что раньше окутывали их, и расправляю когтистые наконечники так далеко, насколько могу, отчего жилистая плоть задевает ближайшие деревья.

Малаки отшатывается назад, взгляд не сходит с моих крыльев, которые наследуются лишь по королевской родословной.

— Ты избежал Очищения? — спрашивает он, когда смотрит мне в глаза.

Пока что.

— Мы с мамой жили, скрываясь, — поясняю я. — Отец не знал о моем существовании, пока два года назад не нашел нас, перед тем как я вступил в Братство.

Глаза Малаки горят пониманием. Галлегар приходит, мать умирает, сын бежит. Довольно легко собрать все воедино.

— Ты выжил в схватке с Королем Теней? — спрашивает он изумленно.

Я увлажняю сухие губы и киваю.

Малаки ругается:

— Эта информация может убить тебя… и даже меня.

Или же она может сделать его богатым… очень, очень богатым. И моих братьев… единственная вещь, которую они любят больше своих товарищей — это деньги.

Малаки потирает лицо загорелой рукой.

— Боги. — Он тянется назад за своим кинжалом.

Моя сила пробуждается, когда я смотрю на лезвие друга. Вот почему мама учила меня держать секреты за зубами.

Но, вместо того, чтобы атаковать меня, Малаки прижимает другу руку к кинжалу и разрезает ладонь. Запах крови тут же заполняет воздух. Дикие земли Мемноса, кажется, затихают.

Сжимая окровавленную руку, Малаки позволяет жидкости капнуть на землю, а затем напряженно смотрит на меня.

— Клянусь Бессмертными Богами, что твой секрет не покинет моих уст до тех пор, пока не попросишь.

Воздух мерцает от магии, и затем взрывается, всасываясь в рану Малаки и связывая его клятвой.

Мне нужно несколько секунд, чтобы обрести голос.

— Зачем ты сделал это? — наконец спрашиваю я шокировано.

Он вытаскивает платок из кармана и прижимает к ране.

— Кроме того, что ты — мой друг? — переспрашивает он, как будто этого должно быть достаточно. Затем Малаки смотрит мне в глаза. — Ты когда-нибудь думал, что являешься не единственным, кто хочет смерти Короля Ночи? — Он запихивает платок в карман брюк. — Король-тиран не только тебе портит жизнь.

Я смотрю на Малаки в ответ, недоумевая, что сделал отец, чтобы насолить моему другу.

— Юриен — какое бы ни было твое имя — я не собираюсь сдавать тебя королю, — уточняет он. — Я хочу, чтобы ты воплотил слова этой женщины в реальность и убил Короля Ночи… и желаю в этом помочь.


Глава 5 Занимайтесь войной, а не любовью

239 лет назад


— Это твоя самая тупая идея, — говорит Малаки, когда мы приземляемся в Сомнии.

Я складываю измененные чарами крылья и оглядываю столицу Царства Ночи.

Малаки корчит лицо, когда солдат проходит мимо нас.

— Мы колотим этих парней, а не присоединяемся к ним.

Это правда. Много лет королевская стража является мишенью для Ангелов Тихой Смерти. Если мы их не приканчиваем, то либо выкупаем информацию у предателей, либо просто убеждением выуживаем ее из верных правительству лиц.

— Я желаю прервать мирную жизнь короля. — Последние слова походят на фарс.

Сейчас король не ищет солдат, чтобы те сжигали деревни, где есть предатели. Он хочет фейри, которые подарили бы свои жизни, чтобы королевство могло претендовать на большие территории.

— А как насчет твоего лица? — спрашивает Малаки.

Он имеет в виду поразительную схожесть, которую я унаследовал у отца.

— Ты ни разу не заметил этого, пока не узнал обо мне, — говорю я, кидая взгляд на улицу.

— Ага, но я — невнимательный мудак, — отвечает мне друг. — А его подчиненные — нет.

И то правда; тут полно фейри, которые видят короля большую часть своих жизней, но дело в том, что они не знают о моем существовании. Все верят, что Галлегар Никс — единственный в своем роде. И, хотя отец и знает обо мне, он не афишировал это публике.

— А татуировки? — никак не утихомирится Малаки.

Я поднимаю взор к небу.

— Теперь тебя напрягает, что наши тату могут увидеть? — Фактически, Ангелы Тихой Смерти раз или два досаждали королю, но вряд ли они попадались ему из-за татуировок.

Малаки издает звук глубоко в горле.

— Честные феи не пятнают кожу чернилами.

Я приподнимаю бровь.

— Ты встречал честных фей?

Он смеется.

— Агх, ты подловил меня.

Мы поднимаемся на холм к центру острова.

Над заведениями возвышается дворец. Я хмурюсь, когда смотрю на него; магия начинает искриться. Галлегар, возможно, находится там прямо сейчас, готовясь к очередному убийству. Каждый день, пока я позволяю ему жить, умирает еще больше фейри. Кто-то погибает в бою, сражаясь за бессмысленную войну. Кто-то умирает, потому что он обременяет их жизни. А те, такие как мама — как я, — умирают от того, что лишь своим существованием оскверняют короля.

— Ты уверен, что хочешь это сделать? — спрашивает Малаки, отвлекая меня от мыслей.

Я наклоняю голову, все еще хмурясь. Это единственная вещь, в которой уверен все эти дни.

Он вздыхает.

— Тебе необязательно идти со мной, — уточняю я.

Малаки понижает голос:

— Я и так позволю тебе разобраться с королем самому.

Я внимательно смотрю на него. Его верность нельзя купить, но мне как-то удалось ее заработать.

Внимание переходит от Малаки в сторону, когда слышу аукциониста, сзывающего толпу, которая начинает собираться впереди нас. Дальше за ними на возвышении стоит около дюжины закованных людей.

Я останавливаюсь при виде их. Обычно я всегда что-то с этим делаю: в хорошие дни просто позволяю тьме освобождать людей из кандалов, а в плохие рабовладельцы платят за рабов своими жизнями.

— Юриен, — предупреждает Малаки, произнося мое ненастоящее имя, — если ты сделаешь что-то сейчас, то нам придется уйти.

Освобождение рабов привлечет внимание…

Я напрягаю челюсть и продолжаю идти мимо по улице, и от того, что ухожу все дальше от рабов, меня все глубже сжигает изнутри.

Нельзя спасти их всех.

— Нам необязательно делать это сегодня, — говорит Малаки. — Ты можешь освободить их, улететь отсюда и отправиться искать ее в королевствах. — Ему не нужно разъяснять, о ком он говорит.

О моей смертной паре.

— Я не хочу влюбляться.

В конце концов, не в нее. Не в человека.

В этом мне позор. Я ненавижу, как фейри относятся к людям, но не хочу иметь себе в пару человека.

Малаки скептически смотрит на меня.

— Она ждет тебя где-то там. Если ты не будешь искать ее, то, возможно, никогда и не встретишь.

Так будет к лучшему.

— Когда ты стал таким наивным романтиком? — спрашиваю я, принимая во внимание сборище женщин-фей и притворяясь, что мне не наплевать на этот разговор.

Он качает головой.

— Ты просто гребаный идиот. У тебя есть пара…

— Человеческая.

Вот. Я сказал это. Совесть тяжелеет от сказанного.

Малаки делает шаг назад.

— Я думал, что уж тебя-то это не волнует.

— Значит, ты ошибался. — Освобождать рабов и любить одну из них — две абсолютно разные вещи.

Он таращится на меня, отчего чувствую осуждение в его взгляде.

— Ты же знаешь, что в этом нет ничего страшного, — продолжает друг. — Многие феи брали в мужья и жены людей в старые времена.

Времена поменялись.

— Тебе легко говорить об этом, не имея в пару человека.

Это его затыкает.

Однажды я был слишком могущественным и благородным, спасая рабов от службы ужасным хозяевам, и ощущал удовлетворение от своих усилий. Я был освободителем, избавителем. И затем, после того как услышал это чертово пророчество, все стало слишком близко приниматься к сердцу. Нормально спасать рабов, пока держишь их на расстоянии вытянутой руки. Но спать с одной из них… быть связанным…

— Если проблема в смертности, — давит Малаки, — то всегда можно дать лиловое вино…

Я жестко смотрю на него.

— Дело совсем не в этом.

Я потратил всю свою жизнь, пытаясь доказать, что больше, чем какой-то бедный, бессильный тунеядец, но из меня уже не вытащить яму, в которой я рос. Признание связи с человеком вновь покажет меня слабым и уязвимым.

Впереди нас вижу военный вербовочный центр, где фейри могут войти в ряды, если их не призвали ранее. Не каждую фею Ночи взывают к активным действиям, но те, кому попадается возможность, слишком бедны и слабы, чтобы позволить себе заклинания, которые могут стереть их имена с доски призывников.

Редко, когда фейри сами приходят на службу, но сейчас мы с Малаки как раз этим и занимаемся.

Присоединяйся к королевской гвардии. Найди в себе мужество. То, что ты ищешь, лежит по другую сторону. Я все еще слышу слова прорицательницы у себя в голове.

— Я не оставил Ангелов ради поиска пары, — говорю, закрывая этим тему.

Я ушел из-за жажды мести, и, с божьей помощью или нет, она у меня будет.


Глава 6 У всех пророчеств есть цена

220 лет назад


Быть солдатом — неблагодарная работа. Царства Дня и Ночи вечно воюют за границы, которые разделяют наши королевства. И пока у них разногласия, всегда будут проходить битвы. Это значит еще больше кровопролитий, больше соприкосновений со смертью, больше возможностей сдаться своей мрачной натуре.

С тех пор, как мы с Малаки присоединились к военным силам, почти два десятилетия назад, нас почти постоянно отсылали на Границы, сперва борясь на территории Сумерек, а теперь здесь, на землях Рассвета.

Наш лагерь разбит на небольшом участке мерцающего метеорита, который держится на орбите Царства Ночи. Из-за его бесплодной почвы Арестис кажется оазисом.

Единственными важными зданиями здесь являются сплошные построения. Остальные сторожевые посты не более чем маленькие городки из палаток, ткань на которых поблекла с давнишних времен. Война ведется намного дольше, чем Король Теней сидит на троне. Моя бабушка, мама короля, начала ее около четырех столетий назад, и с тех пор она не прекращается.

Как только моя смена заканчивается, я направляюсь в палатку и закрываю вход тканью позади себя. Затем сажусь на койку и хрущу шеей, прежде чем начать снимать броню.

На данный момент ношение защитного снаряжения — простая формальность. Активных боевых действий не было в течение почти двух недель, не после того, как мы сильно разгромили солдат Дня, что им пришлось отступить. В конце концов они вернутся — те никогда не уходят надолго.

Я развязываю ножные латы и отбрасываю их в сторону. Затем снимаю прокипяченную кожаную защиту, что прикрывает предплечья и грудь, и едва бросаю взгляд на кровь, забившуюся под ногти и испачкавшую ямочки между костяшками. Если бы она меня волновала, то я бы стер ее магией, но мне все равно.

Это место подавляет мою волю.

Я смотрю вверх на потолок с того места, где сижу. Он зачарован быть полупрозрачным, и через него можно едва разглядеть слабые намеки на звезды среди предрассветного неба. Неважно, как долго живу здесь, я никогда не привыкну к такому небосводу, пойманному где-то между днем и ночью.

…Кто-то направляется к тебе…

Тени вечно подстрекают меня, надеясь вкусить немного моей силы в обмен на секреты.

Пускай идут. Я не в настроении сегодня совершать пустые сделки с тенями.

Ткань у входа убирается в сторону, и внутрь заходит Малаки.

— Это наша последняя ночь на этом чертовом пустыре. Давай нажремся и отпразднуем.

Это наша последняя ночь — пока что. Меня не питают иллюзии, что кто-то из нас надолго останется на Барбосе. Достаточно надолго, чтобы вспомнить, как здорово не бороться за тупое дело. И затем нас созовут обратно, как и было прежде множество раз. Война никогда не прекратится.

Мой взгляд падает на бронзовый обруч на бицепсе. И хмурюсь. Как я был взволнован, когда получил его, веря, что приблизился с ним на шаг к королю. Но браслет ничего не значил.

Малаки осматривает меня, ничего из виду не упуская.

— Ты — единственный из мужиков, которых я знаю, кто дуется на военный браслет, — говорит он.

Я встаю с койки.

— Я не дуюсь.

— Нет, дуешься. Потому что оставить этот гребаный валун означает, что ты ушел намного дальше от встречи с вендеттой.

Я выпрямляюсь.

— Где проходит торжество? — спрашиваю, игнорируя его слова. Вино и женщины хорошо способствуют настроению, а здесь их весьма мало.

— В обеденной.

Как всегда. Там всегда проходит веселье, если только не выходит за пределы.

Прежде чем уйти с другом, я хватаю бутылку с маслом, грязную тряпку и меч в ножнах, вокруг которого плотно обернут кожаный ремень.

Мы выходим из палатки, и я щурюсь из-за рассвета. Край солнца постоянно виден за горизонтом.

Мы проходим лагерь, прокладывая путь между палатками. Вокруг несколько солдат поют баллады, один даже играет на лире. Когда мы проигрываем битву, песни превращаются в панихиды, но сейчас музыка живая и оптимистична из-за нашей недавней победы.

Мы входим в обеденную — обычная здоровая палатка, наполненная грубо отесанной мебелью и солдатами. Фейри сидят вокруг столов с румяными щеками и развязными ртами. Это не продлится долго, пока празднество не перейдет наружу. Дайте нам достаточно алкоголя, и мы сразу же пойдем танцевать и развлекаться под открытое небо.

Несколько солдат еще на службе, сервируя стол в конце палатки. Рядом с ними стоят две бочки — одна с дистиллированным спиртом, а другая с элем. Моча огра намного лучше, чем все это дерьмо, но когда ты далеко и долго находишься от цивилизации, все практически становится амброзией.

Мы с Малаки направляемся к группе выпивающих и смеющихся солдат, сидящих за круглым столом.

Так и проходят мои дни. Просыпаюсь, перекусываю в столовой, переодеваюсь, раздеваюсь, еще раз прихожу в столовую и разделяю выпивку с товарищами — порой согреваю себя женщиной — и затем в койку. Просыпаюсь на следующий день, и все начинается по новой.

Через час, когда мы зашли сюда, палатка до стен наполнилась буйными солдатами. Я достаю меч и откупориваю масло. Вылив немного на тряпку, я начинаю чистить лезвие с закинутыми на столе ногами.

Сегодня я в мрачном настроении. Так и не приблизился к убийству короля.

Возможно, пророчица не имела в виду, чтобы я много времени тратил на армию. Вероятно, я нашел в себе доблесть уже давным-давно, не осознав этого, и все это время потратил на убийство врага, что было напрасно.

Меч едва начал блестеть, когда ткани в палатку распахиваются в стороны. Две дюжины скудно одетых мужчин и женщин вошли внутрь — большая их часть пришла торговать сюда своим телом. Я напрягаюсь, когда виду некоторых смертных вперемешку с феями.

Что-то новенькое. На посты всегда приходят фейри, чтобы удовлетворить застоявшиеся желания солдат, но никогда не было людей.

Малаки кидает на меня взгляд и наклоняется ко мне.

— Предположительно, смертные — подарок от короля за нашу последнюю победу.

Подарок? Жениться на смертном — вне закона. Даже спать с ними запрещено, так как считаются нечистыми и примитивными. И чтобы отправить их нам в качестве награды… это кажется больше оскорблением, чем подарком.

Группа мужчин и женщин распространяется по помещению, быстро прилипая к заинтересованным солдатам. Малаки с другими вокруг меня встает, позволяя фейри и людям вывести их наружу, где все будут танцевать вокруг костров, прежде чем уединиться в облаках.

— Не пойдешь? — спрашивает Малаки, когда замечает, что моя задница все еще сидит.

Я один раз качаю головой, вниманием прикованный к мечу. До сих пор я отмахнулся от трех попыток других персон выудить меня наружу.

Девушка с хихиканьем дергает Малаки в сторону. Он делает несколько шагов назад, желая что-то мне сказать, но выбирает ничего не говорить и, отворачиваясь, уходит с остальными солдатами. В считанные минуты высвобождается большая часть палатки.

Только подумав, что у меня выдастся свободная минутка для уединения, я слышу мягкий шелест юбки женщины, направляющейся в мою сторону.

…Рабыня…

Она встает позади меня.

— Я не сплю с людьми, — констатирую, не отрываясь от лезвия, прежде чем женщина может коснуться меня.

Проходит пауза, и затем ее волосы касаются моих, когда она наклоняется над моим плечом.

— Могу пообещать, что сделаю такое, что не под силу феям. — Ее дыхание обжигает мои щеки.

Я убираю меч в ножны и делаю глоток эля.

— Ничего личного, просто мне нравятся женщины моего типа.

Она проводит рукой по моей груди.

— Что заставляет тебя думать, что я не такая?

Я ловлю ее запястье и провожу большим пальцем по королевскому клейму на ее коже. Полумесяц выглядит нелепо — выжженным на красной плоти.

— Скажи мне, — задаю я вопрос, изучая клеймо, — ты бы предложила мне себя, если не принадлежала бы короне?

Женщина подается вперед.

— Скажи мне, ты бы сидел здесь, ожидая битвы, если бы не принадлежал короне?

Я высвобождаю ее руку и внимательно смотрю на нее. У нее язык острее, чем у некоторых фейри, которых знаю, но ее черты едва ему под стать. Широкие глаза, сердцевидная форма лица и гладкая, цвета слоновой кости кожа, обрамленное ярко-рыжими волосами. Очень милое личико, очень красивое, невинное лицо.

— Справедливо, — отмечаю я.

Я смотрю на нее еще немного. Она возбуждает во мне любопытство. Хотя я и провел годы, спасая смертных, мне никогда не приходилось разговаривать с одним из них. А теперь вот, сижу, удивленный тем, что эта женщина действительно может привлечь мое внимание своей речью.

Принимая решение, я киваю уже на пустое место рядом с собой.

— Не хочешь присоединиться?

В ответ смертная начинает садиться мне на колени.

— Нет.

Я, может, хочу только поговорить с этой человеческой женщиной, но не желаю, чтобы она трогала меня. Не хочу, чтобы никакой человек не трогал меня. Кроме одной…

Циничная улыбка почти скользит по полуобразованной мысли; по-видимому, я храню себя для смертной невесты. Как эксцентрично.

Женщина все-таки усаживается напротив меня и хватает рядом стоящий эль, который оставил один из солдат. Она поглядывает на меня, пока делает глоток.

— Откуда ты? — спрашиваю ее, заостряя взгляд.

Женщина ставит напиток на стол.

— Ты действительно хочешь поговорить? — Она выглядит удивленной.

— Если желаешь что-то иное… — Я указываю вокруг себя, где осталось еще несколько солдат. Я уверен, кто-то согласится на то, что она предлагает.

Ее взгляд пробегается по комнате, прежде чем вернуться ко мне.

— О чем ты хочешь поговорить?

— Ты же развлекаешь. Вот и скажи мне.

Я буду засранцем. Мне плевать. Не так я рассчитывал провести последнюю ночь здесь.

— К всевозможному удивлению, мне не платят за разговоры, — говорит она.

— Тебе ни за что не платят. — Еще один хамский комментарий, но он также и правдив.

Ее глаза сужаются.

— Как твой ч…?

— Скучно, — прерываю я ее.

Женщина выглядит оскорбленной. Хрупкое человеческое эго.

— Как ты стала рабом? — интересуюсь я.

— Меня похитили, когда я была ребенком. — Так она подменыш.

— А затем?

— … А затем я была воспитана, чтобы ублажать фейри.

…Ложь…

Я сужаю взгляд.

— Нет, не была.

Она мнется.

— Нет, — соглашается женщина. — Не была. Хозяйка учила меня всем вещам, которым не учат рабов

— Так как ты тут оказалась? — интересуюсь я.

— Хозяйка умерла, не освободив меня. Когда ее имущество выставили на аукцион, меня продали короне, и вот я здесь.

Она приподнимает брови, увидев мой военный обруч.

— Награжденный солдат. Что ты сделал, чтобы получить браслет?

Далеко на вражеской территории ослепительный свет сжигал мне глаза. Кровь лилась из множества ран. Я был окружен со всех сторон. Магия выливалась из меня, пожирая врага, таща в ночь то, что раньше принадлежало дню.

Я делаю глоток эля.

— Убивал тех, кого просили.

Она изучает мое лицо.

— Так ты встречался с королем?

Я пялюсь в кружку.

— Он был далеко, когда меня награждали. — По крайне мере, мне так сказала правая рука короля, когда тот и не-король вручили мне бронзовый браслет. Скорее всего, Галлегар либо спал у себя в гареме, либо убивал невиновных. Можно лишь гадать, что ему нравится больше.

Рука сжимает кружку из-за воспоминаний. Я был уже готов прикончить его. Как часто хоть какому-нибудь солдату дается такая возможность?

Женщина откидывается на спинку сиденья.

— Хм. — Она смотрит на клейменую кожу. — Я видела его однажды. — А затем смотрит на меня. — Он был ужасно похож на тебя.

Доверился человеку быть замеченным.

Я расслабляюсь, становясь вялым.

— Тогда он, должно быть, тот еще привлекательный дьявол.

Она медленно кивает, и взгляд ее устремляется куда-то в пространство.

— Да. Но в его чертах было нечто жестокое. Что-то в его глазах и устах. — Женщина подносит руку к своей челюсти, отвлеченно пробегаясь пальцами по ее краю. — Можно было сказать, что он тот, кто любит убивать. — Она моргает, возвращаясь в настоящее. — Не как ты.

Я приподнимаю бровь.

— И что это должно значить?

Ее глаза слишком проницательны.

— Я повстречала достаточно солдат, чтобы различать тех, кто любит бойню, а кто просто терпит ее… или я ошибаюсь на твой счет?

Не ошибается, и тот факт, что смертная может читать меня так хорошо, потрясает. Либо мне нужно больше работать над контролем эмоций, либо она более наблюдательна и умна, чем я ранее оценил ее.

Музыка и смех снаружи затихают. Я отворачиваюсь от человеческой женщины, вздергивая головой, чтобы получше слышать. Проходят секунды, и начинаются крики.

Стул со скрежетом отодвигается назад, когда я встаю, высвобождая меч.

— Что происходит? — спрашивает женщина.

Другие солдаты в палатке оглядываются вокруг, ощущая что-то в воздухе. Я скармливаю немного магии тьме.

…враг…

…среди вас…

Дерьмо.

— Западня! — кто-то кричит снаружи секундой позже.

Без оглядки я пулей вылетаю из обеденной. Солдаты Ночи копошатся вокруг меня, хватаясь за оружия, а среди них, словно волна, двигаются феи в золотой униформе.

Солдаты Дня.

У меня нет времени надевать броню. Все, что у меня сейчас есть, это меч в руке.

Я прыгаю в воздух, присоединяясь к битве, и взмахиваю мечом, рассекая им врага. Они повсюду, вокруг нас и над нами, поджигая палатки и вырубая ничего не подозревающих ночных солдат.

— Десмонд! — голос Малаки исходит откуда-то сверху слева.

Услышав свое настоящее имя, я быстро нахожу друга глазами.

Я смотрю на Малаки, но взору попадается солнце. Пока не отвожу от него взгляда, свет тускнеет достаточно, чтобы я мог разглядеть яркую золотую броню солдата Дня. Он нападает на меня сверху, а оружие уже рассекает воздух надо мной.

Нет времени блокировать атаку. Если я ничего не сделаю, то буду покойником. Не будет ни мести, ни пары, ни завтра. Только то, что приходит после смерти фейри.

Как только я собираюсь растаять во тьме, тень сбивает меня в сторону.

От неожиданности крылья складываются, и я падаю вниз. Я восстанавливаюсь за несколько секунд, и после вижу то, что превращает кровь в лед. На месте, где я был ранее, теперь Малаки.

Его рука поднята, блокируя большую часть удара предплечьем, но лезвие врага все еще впивается ему в лицо, так глубоко, что может задеть что-то важное.

На долю секунды мир затихает.

Мой друг, мой горячо любимый друг. Он защищал мой секрет от мира, и теперь принял меч на себя.

Я воплю, рассекая тишину.

Тьма выплескивается из меня, поглощая врагов и затопляя рассвет тенями. С усилием я укрощаю и загоняю магию внутрь себя, прежде чем ближайшие солдаты смогли сделать что-то, нежели озадаченно все лицезреть. Никто не знает, каков на самом деле охват моей силы.

Крылья Малаки складываются, и тот начинает падать с неба. Магия бушует в моих венах, пока лечу навстречу ему, и едва могут дышать через боль, что отдается в груди. Я сближаю дистанцию между нами и ловлю его.

— Поймал, друг, — произношу я.

Его лицо — смесь мяса и крови. Одного глаза нет, другой расфокусирован.

Я смотрю в небо в тот момент, когда вижу яркого дневного солдата, смотрящего беспристрастно на меня, отчего мои руки еще сильнее сжимают Малаки.

Обдумав, солдат поворачивается ко мне спиной и продолжает бой в воздухе.

Он не посчитал меня угрозой. Его ошибка.

Я опускаю нас с Малаки на землю. Другу нужен целитель, но сейчас даже целители борются за свои жизни. Лучшее, что могу сделать, это приглушить его боль. Я провожу рукой по лицу, чувствуя, как его агония пульсирует под ладонью, прежде чем магия проедается сквозь нее. Она поможет лишь на час или около того. Надеюсь, этого будет достаточно.

Я осматриваю горящий лагерь. Негде спрятать его. Половина палаток в огне, а остальные вот-вот будут следующими. Я решаю уложить его в кучу оставленных вещей на окраине лагеря, укладывая Малаки так, чтобы он выглядел пораженным. Это лучшее укрытие, которое могу сейчас предоставить ему.

Я ухожу от него и должен себя уверить, что с ним все будет в порядке.

— Я вернусь, мой друг, — обещаю я.

Но сначала месть.

Я устремляюсь в небо, глазами сканируя небо, пока гнев поет сквозь вены. Вражеские солдаты не успевают прикоснуться ко мне; моя темнота вырывается, пируя ими по одному. Я проклинаю себя, позволяя силе выходить из меня так безрассудно, но никогда я не был так близок к потере друга.

Он был готов умереть за тебя.

Только одна персона заботилась обо мне так сильно, из-за чего она потом умерла.

Внизу весь мир в огне. У Малаки остается немного времени. Все нужно прекращать. Так или иначе, я это сделаю.

Я ловлю взглядом блестящую фею Дня вдалеке. Он быстро обрабатывает ночных солдат, которые падают вниз один за другим.

Я направляюсь к нему, махая крыльями, как сумасшедший. Его броня пульсирует ослепительным светом. Он, должно быть, королевский гвардеец. Его сила практически изливается из него.

Я достигаю его, когда он вынимает меч из живота одного из солдат Ночи.

Тело трясет от нужды вступить в дуэль. Вместо этого я останавливаюсь на полпути взмаха крыла от солдата Дня.

Контроль, Десмонд.

Его лезвие запятнано кровью. Но когда разглядываю, кровь пузырится и с шипением испаряется на металле, пока совсем не исчезает. Меч зачарован всегда оставаться чистым.

Кожа и волосы выглядят как чистое золото. Глаза голубее самого топаза. Кожа сияет как солнце. Я только слышал истории о близнецах Солейл, но догадываюсь, передо мной один из них.

Гвардеец крутит запястьем — меч свистит, рисуя восьмерку в воздухе.

— Вернулся за большим, теневая подстилка?

Я сжимаю хватку на собственном мече.

Ублюдок чуть не убил моего дорогого друга. Ему нужно умереть.

Сила удваивается сама по себе и стремится выбраться наружу. Но я не заинтересован в том, чтобы стереть этого фею в порошок магией. Я хочу забрать его голову старомодным способом.

Поэтому жду.

Когда я не двигаюсь и не атакую его, тот вздыхает, оглядываясь на горизонт и расслабляя плечи, давая понять, что ему утомительно иметь дело с такими доходягами, как я. Неохотно гвардеец возвращает внимание ко мне и начинает надвигаться, сокращая между нами расстояние. Все это время я парю в воздухе, ожидая.

Он взмахивает оружием, изгибая в воздухе меч. Я выдергиваю руку со своим клинком, блокируя им его удар. Гвардеец дергается в удивлении. Конечно же, он не думал, что меня будет так просто убить второй раз.

Гвардеец Дня отдергивает меч назад, и я ему позволяю, все еще не делая вызывающих движений.

Он ослепил Малаки. А должен был меня.

Эта последняя мысль подогревает мою злость больше, чем все остальное.

Другой солдат Дня приближается ко мне. Все еще смотря на гвардейца, я всаживаю лезвие в грудь солдата, раскрывая ее. С криком он падает вниз.

— Хотел впечатлить меня? — спрашивает гвардеец Дня.

Я не отвечаю.

— Ты вообще умеешь разговаривать?

Когда я снова не отвечаю, он отводит на секунду от меня взгляд.

Его ошибка.

Вот тогда я наношу удар, занося меч, который режет его по плечу.

Он вскрикивает, когда кровь появляется из раны, впитываясь в его золотую униформу.

— Первое правило битвы: не стоит недооценивать врага.

С воплем гвардеец поднимает меч и наносит удар, после чего наши оружия сцепляются намертво.

Влево, вправо, порез сверху, удар снизу. Мы словно один шквал движений. Металлические лезвия поют, когда встречаются, искры танцуют от проявления власти с каждым взмахом. Он впечатлительно хорош, но гвардеец думает, что намного лучше обычного солдата как я. Только самонадеянность может убить тебя быстро во время битвы. Смерть не заботит, был ли ты рожден королем или нищим.

Я встречаю каждый удар его меча. Он должен быть лучшим мечником; уверен, он старше меня на десятилетия и может позволить себе самых лучших учителей. Но у меня есть только болтливые тени и страх с местью. Это и почти двадцать лет постоянных войн. Это, к удивлению, очень полезная смесь факторов, и я целеустремленно использовал их, чтобы справиться в бою. В конце концов, знаю, что мне нужно больше, чем просто магия и хитрость, чтобы победить Короля Теней.

Гвардеец начинает тяжело дышать, и я начинаю драться с ним всерьез. Его глаза широко раскрываются на кротчайший момент, когда осознает, что я все это время сдерживался.

Теперь я — тот, кто нападает, а он пытается блокировать каждый из моих удачных взмахов. Моя холодная, расчетливая ярость берет контроль. Она в каждом движении. Я не могу остановить себя, если бы даже попытался.

Я поднимаю высоко меч и опускаю вниз. Он отбивает мой удар и в этом движении открывает незащищенное брюхо.

Я отвожу оружие в сторону, и, занося его, ударяю им прямо в живот. Он беспрепятственно входит в один бок и выходит из другого.

Глаза гвардейца широко раскрыты. Он думал, что невосприимчив к травме? К смерти? Наверное, да, судя по тому, как близнец смотрит на меня.

Меч из руки падает, когда фея издает задыхающийся звук.

С гладким, влажным звуком я целиком вынимаю из него меч.

Его руки поднимаются к ране, рот открывается и закрывается. Затем глаза закатываются, крылья складываются, и гвардеец начинает падать вниз.

Я смотрю вслед за ним, пока падает его тело. Мне нужно его прикончить; все, что я сделал, — серьезно ранил его. Но человеческая женщина была права, я не как мой отец. Я ненавижу искусство убийства.

Поэтому я отпускаю его.

Вскоре после этого засада подходит к концу. Гвардеец Дня был на самом деле одним из близнецов наследников Короля Дня. Он стоял за идеей засады, и как только пал, его войска потеряли нервы и отступили, взяв его и других раненных с собой.

Я не провожаю их отступление, а вместо этого бросаюсь в лагерь. Малаки все еще лежит там, где и оставил его; целый глаз закрыт, а пульс бьется слабо. Подняв его на руки, я бегу к тому, что осталось от палатки лекаря.

Там уже лежат раненые солдаты, занявшие большую часть носилок, рядом с которыми бегают только несколько лекарей, которые только явились с поля боя, но это место еще не кишит ранеными, как это будет через час. Вскоре после того, как я укладываю Малаки, лекарь подходит к нам и начинает над ним работать.

— Он будет жить? — спрашиваю я через десять минут. Малаки немного двигался с тех пор, как мы пришли.

Целитель кивает, не отрываясь от своей работы.

— Ага, еще как. Рана выглядит плохо, но порез достаточно чист. Он потерял глаз и теперь будет носить шрам всю оставшуюся жизнь, но разум не пострадал.

Я свищу вместе с облегчением и поражением. Он будет слеп на один глаз и покрыт рубцами. Фейри любят красоту; это значит, что имея такую деформацию кожи, Малаки, который любит женщин также сильно, как и я, будет казаться нежелательным.

— Тебе нужно идти. Ему стоит отдохнуть, — говорит лекарь достаточно любезно, что оно меньше походит на совет, а скорее на приказ. Раненых солдат все прибавляется, и последнее, что тут кому-то нужно, это шастанье товарищей.

Неохотно я встаю с ощущением, будто поднимаю вместе с собой мир. Все такое тяжелое — мышцы, кости, сердце и разум.

— Ты скажешь мне, если ему станет хуже? — спрашиваю я.

— Конечно, — отвечает лекарь. Это ложь, и мы оба это знаем. Здесь слишком много пациентов, чтобы зацикливаться только на одном мужчине. — Возвращайся утром, — добавляет он.

— Ему будет лучше.

Я издаю шаткий вздох и выхожу из палатки.

— Нова!

Отвлеченный полностью всем, что произошло, я почти не реагирую на свое ненастоящее имя.

Я оглядываюсь на генерала Ночи. Она находится по другую сторону, но быстро подбегает ко мне.

Я встаю на месте и прикасаюсь пальцами ко лбу в знак уважения.

Фейри машет мне, чтобы я отставил.

— Я видела, что ты сделал, — говорит генерал.

На секунду я думаю, что она говорит о моем сиюминутном провале над контролем силы, когда тьма просочилась из меня, отчего сразу же напрягся. Если это заметила правильная личность, — скажем, эта проницательная генерал-женщина, она знала бы, что только ночная фея из королевской родословной может иметь такую ​​обширную магию.

— Я видела конец твоего поединка с солдатом Дня, — говорит она, отчего немного расслабляюсь. — Ты знаешь, что это был не просто фея Дня; это был Юлиос Солейл, один из сыновей короля.

Я приподнимаю бровь. Мое предположение было правильным.

— Ты причина, по которой они отступили. — Она одаривает меня осмысленным взглядом. — Я сделаю так, чтобы король узнал о твоей доблести; твоя жертва будет вознаграждена.

Я пялюсь на генерала. Сердцебиение становится все громче и громче с каждой пройденной секундой, пока не начинает долбить в уши.

Она хочет рассказать королю. Поразить одного из сынов противника — великое дело. Да такое, что будет вознаграждено медалью. Такое, что позволит мне встретить короля.

Я чувствую, как колесо судьбы поворачивается; после всего этого времени я, наконец, встречусь с отцом. Победа уже кажется пустой. Если бы не был так настроен на месть, мы с Малаки не были бы здесь, и он никогда бы не пострадал.

— Спасибо тебе, — говорю я хрипло.

Генерал кивает мне и затем уходит, направляясь в медицинскую палатку.

Сердце ощущается тяжким, когда возвращаюсь к себе в палатку. Я прохожу мимо обеденной, отчасти удивленный, увидев ее неповрежденной. Я останавливаюсь, затем шагаю внутрь прямиком к бочкам с алкоголем.

Пять шагов внутрь, и я останавливаюсь на полпути. Несколько тел лежат разбросанно на полу: солдат Дня, трое солдат Ночи, но не они привлекли мое внимание.

Всего в нескольких шагах от меня лежит потрошеное тело человеческой женщины, с которой я разделял сегодня выпивку. Ее острый теперь расфокусированный взгляд устремлен в потолок, а рот раскрыт из-за не держащих мышц.

Шатаясь, я подхожу к ближайшему столу и падаю на один из стульев, все еще не отрывая от нее глаз.

Я не знаю, почему ее смерть так потрясает меня.

Она была просто человеком, которая умерла бы потом, в течение нескольких десятилетий. Я не знал ее имени, и день назад не думал бы, что его вообще стоит узнать. Но я ошибался. Мы все ошибались. Люди — не рабы, постоянно стремящиеся к свободе. Они не грубые, медленные существа, как меня учили думать о них.

Я закрываю глаза рукой и начинаю плакать.

За Малаки, за эту женщину, за ошибочную точку зрения моей жизни.

Я был так занят, пытаясь наполнить мир своей ненавистью, что не оставил пространства для чего-либо еще.

Сегодня все изменится.

Клянусь Бессмертным Богам, что, как только смогу, прочищу Землю в поисках своей пары. Я оставлю прошлое позади и зациклюсь на будущем. И когда найду ее — если найду — не буду тратить время на страх о том, что могут подумать другие. Я буду лелеять ее, уважать и любить.

Все дни своей смертной жизни она будет только моей.


Глава 7 Убить короля

220 лет назад


Пришел день расплаты.

Не могу сказать, сколько ночей фантазировал о том, как встречусь с отцом, но уверен, что в каждую из них я становился более кровожадным, чем сейчас.

Сегодня я просто полон решимости.

Королевская гвардия забирает меня из комнаты ожидания, в которой я просидел последние несколько часов, и ведет через территории дворца с непоколебимыми лицами.

Мы поднимаемся по ступенькам, где еще моя черная кожаная броня тускло блестит под звездами, и после проходим через бронзовые двойные двери.

Твердые удары пульса кажутся барабанной дробью. Я либо выйду отсюда с головой отца, либо не выйду вообще.

Впереди вырисовываются закрытые двери в тронный зал. Мы с солдатами останавливаемся перед ними, пока ждем, чтобы войти. Это занимает почти двадцать минут, но, в конце концов, я слышу приглушенные слова официального объявления нашего присутствия. Моментом позже двери широко открываются, и меня сопровождают внутрь.

Я приподнимаю подбородок. Мне нужно, чтобы он увидел мое лицо — узнал меня после всех этих лет.

Король бездельничает на троне, обратив внимание на стоящего рядом помощника. За ним у стены выстроена в линию охрана. По обе стороны от помоста несколько жен, которые стали мне очевидны по их необъятной красоте, нарядам и тонкой шелковой ткани, что блестит под светом.

Я добираюсь до конца прохода, и затем окружающие меня гвардейцы останавливаются. Король все еще не удосуживается посмотреть на меня.

Я склоняюсь перед ним.

И жду еще минуту, прежде чем ко мне обращаются.

— Ах, наш победоносный солдат, — наконец произносит король, смотря теперь безусловно на меня, — который ранил одного из наследников Царства Дня и спас товарищей от засады. Два браслета за один день. Впечатляюще.

Хоть он и не узнал меня, могу сказать, что я ему не нравлюсь. В его голосе слышны раздражение и даже чуточку сарказм. Вероятно, для тирана нет ничего более раздражительного, чем тот, кто на самом деле благороден.

Не то, чтобы я являюсь таковым, но все равно наслаждаюсь его недовольством, независимо от всего.

— Я смотрю, это твой не первый браслет, — продолжает он.

Я чувствую его вес на плече. Он представляет собой коварные годы боев и надежд. Показывает мое горькое разочарование и упущенную возможность, которая будет исправлена ​​сегодня.

— Поднимись.

Спокойствие омывает меня.

Я встаю, приподнимая голову в последнюю очередь. В первый раз за три десятилетия мои глаза смотрят на отца.

На мгновение его лицо свободно от эмоций. А затем вижу как понимание охватывает его черты, словно удар молнии.

— Ты, — произносит он. Его взгляд движется к солдатам, разбросанным по помещению. — Охра…

Прежде, чем слова могут полностью сойти с его губ, я высвобождаю магию. Тени вырываются из меня, затемняя зал.

Солдаты Галлегара бегут вперед, расправляя крылья. Остальные же, спотыкаясь, бегут к выходам, крича в замешательстве и страхе.

Я блокирую главные двери в тронном зале; замысловатые замки начинают щелкать один за другим. Затем закрываю боковые входы.

Король Ночи и я смотрим на друг друга через помещение, пока солдаты приближаются ко мне. Мои тени сглаживают свет, опуская это место во тьму.

Уголок моего рта изгибается в улыбку.

Пируйте, — командую я теням. И сразу же они пожирают солдат, пойманных в паутину тьмы.

Остальные фейри в комнате погружаются в полнейшую панику. Мужчины и женщины спотыкаются друг о друга, их крылья материализуются, когда те пытаются разблокировать двери.

Я жду ответную магию Галлегара и готов к этому; черт возьми, я буду наслаждаться болью. Но атака не происходит. В одно мгновение Король Ночи смотрит на меня, и в следующий исчезает, убегая от меня так же, как и в последний раз, когда мы встретились.

Я растворяюсь в темноте, преследуя его. Поначалу его почти невозможно ощутить. Ночь почти бесконечна и полна тысячами существ. Если бы Галлегар был просто еще одним фейри, потребовалось бы время, чтобы найти его. Но король — не просто фейри. Он — сама тьма, как и я.

Я чувствую пульсацию в ночи, силу огромную, ужасную и очень похожую на мою.

Там.

Я сосредотачиваюсь на Короле Ночи, который опережает меня по правую сторону, и следую за ним, словно дух. Мы мчимся сквозь ночь, и оба не более чем просто тени самих себя.

Как я должен поймать отца? Король Теней столь же несущественен, как и я. У нас нет ничего, что может удержать нас или сломать.

Внезапно его сила взрывается, протекая сквозь тьму. Думаю, что она пройдет через меня, но вместо этого врезается в то, что ощущается грудью.

Я задыхаюсь, когда его сила врывается в меня, заставляя мое тело воплощаться.

Так, по-видимому, делается несущественное существенным.

Я проявляюсь в воздухе; мое тело затвердевает. Вокруг меня мерцают звезды. На мгновение я чувствую себя еще одним из них — мельчайшим светом в бесконечной Вселенной.

И тогда вспоминаю, что я — не свет, а тьма. И прямо сейчас мое тело жестко заперто; я даже не темнота, а просто плоть.

Я начинаю падать с неба, пока заклинание Галлегара блокирует движения моих конечностей. Я пытаюсь рассеяться назад в тени, но не могу.

— Глупый мальчишка, — шепчет мне ночь вокруг меня, — думал, что можешь побить меня в моей же игре? Я был ночью задолго до того, когда ты родился.

Его магия замораживает почти каждую часть меня; чувствую, как заклинание ползет по моей коже, скользя по венам и входя в мой костный мозг. Каждая пройденная секунда приближает меня к земле.

Она добирается до сердца, и, если не остановлю сейчас заклинание, то мне не придется беспокоиться о том, что тело разобьется о землю, — чары заморозят сердце задолго до этого.

Есть какая-то часть меня, которая хочет сдаться. Моя жизнь состояла из последовательных усилий и борьбы, которая начиналась сразу после окончания следующей. Намного легче просто уступить неизбежному и умереть.

Беда в том, что когда ничего не приходит легко, ты привыкаешь к борьбе. Иногда даже жаждешь ее…

Я испускаю магию — даже она движется вяло — и смотрю на землю, всего в нескольких секундах от того, чтобы шмякнуться на нее.

Сжимая зубы, я высвобождаю силу и вытесняю ее. За одну драгоценную секундуничего не происходит, но потом, сразу же чары Галлегара разрушаются, растворяясь в кровеносном потоке. Остальная часть силы вырывается наружу, сотрясая ночное небо.

Крылья расправляются, и я быстро начинаю их раскачивать. Тело вздымается обратно вверх. Когти мерцают при лунном свете.

Галлегар останавливается, повиснув по середине неба, и смотрит на мои крылья — на копию своих, раскрытых позади него.

— Моя погибель… — говорит он так тихо, что я едва слышу.

Моментально его тело опять растворяется во тьме. Я следую за ним, исчезая в ночи и преследуя, готовясь к очередной его атаке.

Но она не появляется.

Галлегар появляется в одном из дворцовых дворов, в мгновение полностью формируя свое тело. Я присоединяюсь к нему секундой позже, и мы сталкиваемся лицом к лицу.

После случившегося в тронном зале, охрана уже поджидает меня. Как только они замечают нас с королем во дворе, солдаты начинают приближаться со всех сторон, бросая связывающие заклинания, из-за которых рябит воздух. Прежде чем у кого-либо может выпасть шанс ударить меня, я даю волю тьме.

Тени вздымаются волнами и плещутся через край, жадно поедая заклинания гвардии, словно обычную еду, прежде чем сбить с ног самих солдат секундой позже. У них не было даже шанса вскрикнуть; на них обрушивается ночь. Только их кости с оружием выживают после атаки, ударяясь о землю моментом позже.

Я направляю тени к Галлегару, но они расходятся вокруг него, словно течение вокруг скалы.

Отец, который бездейственно наблюдал за мной, как убивал его солдат, теперь сужает на меня взгляд.

— Если бы ты лучше понимал свою силу, то бы знал, что ночь не кормится собой.

Затем Галлегар вынимает меч из темного металла, свободно держа его у бедра.

Железо. Должно быть, он смелый, раз носит с собой такое оружие. Один порез о его собственную кожу ослабит его, и, когда оно войдет в бой, шансы, что лезвие заденет его, удваиваются.

— Ты хочешь мое королевство? — спрашивает отец. — Ты никогда его не получишь.

Я рявкаю на него с горьким смешком:

— Думаешь, я здесь из-за этого?

Он не отвечает, а просто хмурится на меня.

Я двигаюсь вперед, ощущая в руке пустоту из-за отсутствия меча; его отобрали перед тем, как мне разрешили войти во дворец.

— Я здесь, потому ты убил ее. Юриель.

Мою мать. Странно называть ее по имени, которое она дала себе при Галлегаре. Из-за этого она кажется важнее и более чужой для меня. И она… была столькими фейри до того, как стала моей материю. Шпион, дева, любовница, боец. И ценой знаний о них стала ее смерть.

Я продвигаюсь к внешнему краю внутреннего двора, чтобы схватить один из упавших мечей солдат с земли. Думая отвлечь меня, Галлегар кидает стрелу магии в мою сторону. Я поднимаю предплечье и издаю глухой звук от удара о мои наручи. Моя военная броня была зачарована защищать от такого рода атак.

Я выпрямляюсь, стряхивая руку от напряжения, пока другой поднимаю меч.

— Ты должен был знать, что это не сработает.

— Такой удар ранее убил много фейри, — говорит Галлегар.

Я двигаюсь к нему, ослабляя запястье.

— Они все были детьми? Или только некоторые из них?

Мышца на его челюсти дергается. Король Ночи, может, и гнусный мужчина, но он точно не любит, когда о нем так думают. Дракон, который хочет стать рыцарем. Как необычно.

Мы с отцом начинаем кружить поступью. Вокруг нас я слышу крики, и смутно осознаю, что к нам направляется больше солдат, но тьма быстро разбирается с ними.

— Ты умрешь за это, — говорит Галлегар. — Смерть будет медленной, и, когда ты подумаешь, что пришел конец, вернешься обратно к жизни. Прежде чем ты умрешь, я буду ломать тебя столько раз, что забудешь свое собственное имя.

Я ухмыляюсь, не удосуживаясь отвечать.

— Посмотри, какой ты гордый, — произносит он, осматривая меня.

Его беспокоит моя уверенность. Как необычно, должно быть, для него встретить кого-то, кто не напуган им.

Затем отец насмехается:

— Можно было бы подумать, что ты — уже коронованный властитель. Но ты — не король, рожденный от шлюхи, выросший как бастард, которому суждено жениться на рабыне.

Я чуть ли не оступаюсь.

Как он узнал о моей паре?

Он улыбается с жестоким выражением лица.

— Ох, я знаю все о слабом Десмонде Флинне.

Как?

Ему шепчут тени также, как и мне?

Я скармливаю ночи немного магии. Может ли он слышать вас? — спрашиваю я их.

…не может нас понимать…

…не так, как ты…

Значит, он не спрашивал это у теней.

— Скажи мне, — продолжает отец, — мне любопытно, ты знаешь, что тебе было суждено воссоединиться с одной из этих тупых свиней?

Хватка на мече крепчает, а теплая ярость протекает сквозь тело. Я пытаюсь заглушить все это. Галлегар хочет разозлить меня, хочет сбить меня с толку и разжечь ярость внутри, чтобы она горела как солнце.

Но я — самая дальняя, самая холодная область ночи. Я — непроницаемая тьма. Мертвая, далекая, равнодушная. Не этот мужчина будет моей погибелью, а я его.

— Я почти этому не поверил, — не унимается он. — Не моя кровь. Но, учитывая твое воспитание, — отец закругляет верхнюю губу, — думаю, ты взял больше от матери, чем от меня.

Моя мама спасла меня, в то время как он хотел убить. Вместо того, чтобы ненавидеть меня, потому что я был от него, она любила меня, так как я был и ее.

— Молю богов, чтобы это было правдой, — произношу я. — Но боюсь, что это не так. Когда я смотрюсь в зеркало, то вижу его, а не маму.

Галлегар продолжает двигаться по двору, перешагивая через кости его уже мертвых солдат.

— Получается, все это время ты прятался у меня в армии, — говорит отец. — Как горько, наверное, тебе было — сражаться за меня.

Да, какое-то время. Но больше нет.

— Армия принесла мне приватность с тобой, — уточняю я.

Он смеется; звук такой пустой, что звучит фальшиво.

— Ну, убьешь ты меня, и что дальше? Захватишь мое королевство? Народ никогда тебя не зауважает, помойное отродье.

Даже после всего, он беспокоится только об этом? О возможности украсть его королевство?

Подождите-ка.

Я застываю.

Идея столь глубока, столь потрясающая, что поражает меня. Во всем нашем разговоре есть то, что он пропустил.

Галлегар знает о моей паре, но все равно постоянно зацикливается на своем троне…

Он предвидел будущее.

Мои тени распускаются, приближаясь к нам со всех сторон.

— Ты говорил с пророком и узнал правду, — начинаю я с приходом осознания. — Он поведал тебе о твоей смерти и видел, как я тебя прикончу.

Моя погибель. Вот что он имел в виду тогда в небе.

— Не сегодня, мой нечестивый сын. — Без всяких признаков атаки Галлегар бросает в меня магию.

Я сжимаю челюсть, когда сила рикошетит от моей брони в небо. Второй удар следует вверх за первым. Я кончаю с этим, кидая меч на землю и кидая в него собственную волну.

Грубая магия противостоит грубой магии. Наши удары ударяются о землю, выдергивая хрупкие растения у границ двора и снося булыжники. Даже звезды, кажется, содрогаются; их свет то горит, то тускнеет.

Галлегар уворачивается от меня, посылая в меня еще волну, которую я могу только отразить. Мы оба заперты в смертном танце. Я посылаю в него быстрые частые атаки, пока уклоняюсь от его, и начинаю улыбаться, когда пот капает вниз с моего лица.

Наконец-то достойный противник. Хоть раз я могу развязать всю свою силу. Если бы я не очень хотел убить отца, то сказал бы, что наслаждаюсь собой.

Я бросаюсь в небо, кидая еще одну волну магии в его сторону, пока пытаюсь уйти от его ударов. Но я не рассчитал размах крыльев. Его сила ударяет в край одного, пробиваясь сквозь перепончатую кожу.

Я шиплю. Крыло складывается, и я начинаю опускаться вниз, пока его магия горит внутри тела. Моя собственная вырывается из меня, пока падаю, и Галлегару не удается уклониться от нее вовремя. С полной силой она ударяет его в грудь, отбрасывая его в ближайшую изгородь.

В следующее мгновение я сильно ударяюсь о землю, раскалывая под собой камни. Я заставляю себя подняться, даже когда тело так протестует. Крылья складываются полностью позади меня, когда выпрямляюсь.

Галлегар вопит из того места, где лежит, медленно вставая, что я использую в качестве преимущества, забивая в него один, два, три, четыре потока своих сил. Его тело отскакивает снова и снова от каждого удара, отлетая в кустарник.

Король Ночи лежит неподвижно, но после, когда начинаю думать, что наконец победил его, его тело растворяется в ночи.

Я хочу завопить от досады. Эти удачные удары должны были его добить; как и других ранее. Но у отца все еще достаточно энергии, чтобы сбежать от меня.

Я использовал все, что имел. И не уверен, что этого достаточно. Наши силы слишком похожи. Нельзя затопить воду водой или потушить огонь огнем.

Если я хочу прикончить его, то не смогу использовать всю свою магию.

Я подбираю меч, который уронил ранее, и оглядываюсь. Галлегар нигде не материализовался, но знаю, что он где-то здесь, ожидая момента, чтобы застать меня врасплох.

Отец проявляется в воздухе над моей головой, уже целясь в меня оружием. Я вовремя поднимаю меч, стискивая зубы, пока удерживаю всю силу Галлегара и его вес.

Возможно, сейчас он подумал о том же самом: мы не можем убить друг друга только магией. Для нас требуется нечто стандартное — типа клинка.

Кряхтя, я, наконец, отбрасываю отца. Он падает, перекатываясь по земле, и выпрямляется с обнаженным мечом в руке.

Я всегда думал, что мой отец — слабак, который любил прятаться за угрозами, насилием и престижем, но, к сожалению, признаю, что Галлегар — впечатляющий враг, и не только из-за грубой силы. Несмотря на то, что он не посещал поле битвы в недавней истории, отец довольно-таки опытный боец.

Галлегар сужает взгляд и затем исчезает.

Я уже поднимаю меч прежде, чем тот может появиться, и это было правильным решением: мое лезвие встречается с его прямо тогда, когда кончик его меча едва касается моей шеи.

Я настолько близко к нему, что вижу каждую черту, заимствованную у него. Льдисто-серые глаза, высоко посаженные брови и изогнутые губы. Я был глупцом, думая, что мог просто прятаться от него все эти годы. Я почти был его копией. И мне чертовски повезло, что меня не обнаружили ранее.

Наши клинки дребезжат, когда я отталкиваю его. Прежде чем я могу наброситься на него, Галлегар опять исчезает и появляется у меня за спиной, ударяя мечом мне в спину; железо обжигает мою кожу и поедает часть магии. Я сжимаю зубы от боли, поворачиваясь к нему. Но его снова нет.

Он в мгновение ока то появляется, то исчезает, только чтобы успеть ударит меня мечом, и с каждым касанием железа, я слабею. Одежда вскоре превращается в резаные лоскуты алого цвета. Я двигаюсь медленнее, а мои атаки все слабее.

Не могу угнаться, — скользит коварная мысль мне в голову.

Может, у меня и есть боевой опыт, но у отца были века, чтобы развивать силу и совершенствовать боевые умения.

У него есть это и железный меч.

Я не могу с ним сравниться.

Галлегар, должно быть, чувствует момент слабости, потому что он удваивает усилия, и его меч начинает быстро рубить слева, справа, сверху, снизу, свистя сквозь воздух с каждым ударом.

С последней атакой он ставит меня на колени.

Я похож на кровавое месиво. Темно-красная жидкость капает из множества ран. Магия не затянет даже самые мелкие из них.

Галлегар обходит меня вокруг со злорадствующим лицом.

— И это была для меня самая лучшая участь? Никчемный сын шлюхи?

Я так устал. Как никогда в жизни.

Прости, мама. Я не добился за тебя справедливости.

Галлегар крутит мечом с коварной ухмылкой на кончике его уст.

Он тот, кто любит убивать. Не как ты, — всплывают слова смертной женщины у меня в голове.

Если я не прикончу его, тогда еще больше женщин, как она, будут куплены и проданы, использованы и убиты. Если не прикончу, погибнет еще больше солдат на войне, еще больше фейри будут забраны для его удовольствия или казнены, потому что не удовлетворят его.

Мне удается собрать немного упрямства.

Не позволю ему убить себя.

Я поднимаю одну ногу с колена.

Если не одолею его, то никто этого не сделает.

Покрытый блеском собственного пота я начинаю подниматься. Тело пытается очиститься от токсинов, которые проникли в кровоток.

Галлегар приподнимает бровь.

— Мы еще не закончили, да?

Это мужчина, который заставил мою мать вступит в его гарем. Который унизил ее при мне. Тот, кто убил ее.

Моя магия начинает расти вновь.

Он — более могущественный яд, чем железо, — это бедствие, которое нужно искоренить с земли.

С криком я накидываюсь на него, обнажая меч. Я больше не холоден и бесстрастен. Я — не мрачная, неприкасаемая тьма, а умирающая звезда внутри нее. Я — жар, страсть и раскаленный гнев. Каждое преступление, каждое пренебрежение и жизнь слишком коротко обрезаются этим фейри. Погибель на его совести. Я становлюсь быстрее, чем когда-либо; движения становятся более четкими и сильными.

Его злорадная ухмылка стирается, когда он парирует удары. Галлегар пытается исчезнуть, но теперь я сама тень Короля Теней, предугадывающая каждый из его ходов. Двое из нас появляются и выходят из ночи, материализуясь на достаточное время, чтобы ударить друг друга, прежде чем снова исчезнуть в темноте.

Мы оказываемся над костями одного из его стражей; меч Галлегара поднят над головой, готовый рассечь меня. Но в своем стремлении Галлегар раскрывает незащищенную грудь.

Я движусь, словно ветер, хватаясь рукой вокруг его шеи. И затем другой вгоняю меч в его сердце. Он проникает в него с влажным, мясистым звуком.

Тело Галлегара вздрагивает. Его руки слабо обхватывают лезвие.

Никто не предупредит о такой смерти — это можно познать лишь самому; сколько силы вкладывается в удар, чтобы вонзить лезвие между ребер; ощущение того, как оружие царапает кости и режет внутреннюю плоть; как все интимно, когда смотришь в глаза человеку, который забирает у тебя жизнь. Это интимно также, как и занятие любовью, только в ином плане — более ужасные желания приводят в смерти.

Десятилетиями я планировал и ждал этого момента. Наконец, этот момент мой.

Король Ночи начинает смеяться.

Я ошеломленно смотрю на него. У него в сердце меч — последнее, что он должен делать, это смеяться.

— Я знал, что этот день придет, — скрипит Галлегар. Он качается на ногах, прежде чем они отказывают. Отец падает сначала на колени, его руки обессилено скользят по моему мечу. — Я пытался предотвратить это, но ты не можешь перехитрить судьбу.

Галлегар падает на спину. Он согнулся и искривился таким образом, как делает только умирающий.

Он снова смеется, но на этот раз слабее, когда кровь начинает покрывать губы.

— Ты думаешь, что ты лучше меня — я вижу это на твоем лице, — но это не так. Потребность побеждать и убивать в нашей крови.

Я смотрю на него с каменным выражением лица. Я чувствую, как его слова скользят под мою кожу, и знаю, что они будут выедать меня ближайшие годы.

Голова Галлегара качается взад и вперед, пока он хихикает:

— Поглядим… какой формы предел для души допустим.

Довольно.

Я поворачиваю меч у него в груди. Галлегар задыхается с собирающейся кровью в горле. Он хватает меня за руку, когда я вытаскиваю из него лезвие; его глаза расширяются, будто он вовсе не ожидал смерти. Поток крови хлещет из его раны. Отец стискивает мою броню, впившись льдисто-серыми глазами в мои. Медленно тьма покидает их, пока, в конце концов, не исчезает сам Галлегар Никс, оставляя после себя лишь пустую оболочку.

После четырех столетий тирании Королю Теней приходит конец.


Глава 8 Проклятый жизнью

220 лет назад


В королевском склепе под дворцом я смотрю на тело отца. Он лежит на белой каменной плите, очищенный и переодетый. Здесь — внизу — волшебные огни светят слабо, заставляя сводчатые мраморные стены вокруг блестеть тускло.

Даже в мертвом состоянии в его лице есть что-то надменное, жестокое, непобедимое. Один взгляд на него, и можно подумать, что в нашей дуэли выиграл он.

Я трогаю лоб, где сидит бронзовый обруч. Я отказываюсь носить корону Галлегара или любую другую, кроме этой. Это корона солдата — простая, скромная и, самое главное, она не помешает в гребаной битве, если та вдруг нагрянет.

Я слишком долго жил в грязи, чтобы развить фантазию к прекрасному.

Я опускаю руку. В ту последнюю ночь Галлегара — ночь, когда убил его — он знал, что я возглавлю королевство после него. Даже я не осознавал этого, а предполагал, что могу прийти, убить его и испариться в воздухе. Правление никогда не было частью плана. Но даже если я не был бы сыном Никса, убийство королей — путь других к власти.

Поэтому я здесь, неохотно правящий, но скорее более неохотный отказываться от трона и отдавать его последователю-подхалиму Галлегара.

Обхожу вокруг тела отца и потираю нижнюю губу большим пальцем. Мне ненавистно, что он покоится во дворце даже сейчас. Я не позволю ему здесь быть, но если подумать, его больше некуда деть.

Прошли недели с тех пор, как я проткнул его мечом, и все это время его тело ни разу не подало признаков разложения. Существа не едят его — ни собаки, ни птицы, ни рыба, даже монстры, что живут в диких землях Мемноса. Это были мои первые попытки избавиться от него — в основном из-за шока и ужаса всей надменной знати. Они больше боятся меня и моих варварских замашек, чем боялись чего-либо от отца.

Когда существа не смогли разделаться с телом Галлегара, я попытался похоронить его, но земля вернула его обратно. Пытался пустить его тело в море, но воды отказывались брать его себе. Даже огонь не осквернил его плоть; костер сгорел дотла, и, когда исчез последний язычок пламени, Галлегар все еще лежал с нетронутыми волосами на голове.

После я решил его изучить. Мои глаза сужены. Есть только четыре причины, почему тело фейри не может разложиться: первая — фейри не мертв; вторая — фейри слишком могуществен для исчезновения; три — фейри имеет слишком чистое сердце, чтобы предаться земле; и четыре — фейри настолько испорчен, что природа отказывается забирать его обратно.

Последняя звучит более подходяще.

Губы сжимаются в тонкую линию, когда смотрю на непортящееся тело Никса. Далеко надо мной оставшиеся женщины из его гарема собирают вещи и уходят. Из сотен его любовниц множество оплакивало его потерю, некоторые даже открыто проявляли вражду. Он убил их детей, и все же они скорбели по нему. Я не мог уложить эту мысль в голове.

Их жилые помещения превратятся в оружейные, библиотеку и гостевые комнаты. Все остатки от прежних комнат будут стерты. Это все, что я могу сделать, чтобы почтить память маме.

И это то, к чему все сводится: я убил Галлегара, потому что он забрал того, кого когда-либо любил. Я назвал это правосудием, но оно не похоже на справедливость; мама все еще мертва, я все еще один, и пустота внутри меня никуда не испарилась.

Я смотрю на Короля Теней в последний раз. В голове столько всего, что нужно сказать ему. Столько способов, которыми я хотел бы причинить ему боль.

И мне никогда не представится шанс.

Я хватаю его тело и бросаю через плечо. Неважно. Король мертв, и сегодня будет последняя ночь Галлегара Никса, когда он чтит своим присутствием эти залы.


220 лет назад


У меня занимает несколько часов, чтобы прибыть в Изгнанные Земли. Это бесплодная, скалистая пустошь принадлежит Потустороннему миру, которой не управляет ни одно царство. Если кто-то совершил великий грех, и ему удалось избежать смертного приговора, то он будет изгнан сюда, что для большинства фейри примерно то же самое, что и сам смертный приговор.

Открытая и лишенная жизни равнина простирается вокруг меня. Плоский, засушливый пейзаж разнообразен лишь крутыми скалистыми утесами, которые граничат по обе стороны.

Дело не просто в том, что это место пусто от жизни. Это земля, где сама магия была стерта с земли.

Большая часть Потустороннего мира пропитана силой. Она в воздухе, воде, растениях и животных — в самой земле. И именно эта сила дает нам жизнь.

История Изгнанных Земель заключается в том, что давным-давно, когда пантеон богов пришел к правлению Потустороннего мира, Оберон и Титания, Отец и Мать, первыми открыли магию. Она покоилась в диких полях и сияющем море. Она широко простиралась по земле ночью и каждый день расцветала с рассветом.

Они обнаружили, что могут укрепить себя, испробовав эту магию, и так они и сделали. Мать и Отец, осознавая, что сердца фей всегда были голодны, стремились умерить аппетиты своих товарищей и поэтому предоставили каждому богу право на один из аспектов Потустороннего мира — ночь, день, землю, море, растения, животных, любовь, войну, смерть. Власть все разделялась и завещалась, пока не осталось совсем немного. Каждый бог мог набирать силу из того аспекта, которым управлял и только из него. Лишь Оберон и Титания могли черпать магию из всего.

Но феи — голодные существа, особенно божественного происхождения, и не так давно, после того, как им дали в дар магию, многие из меньших богов поднялись против Оберона и Титании. Великая битва велась между этими титанами в этой части Потустороннего мира. Боги украли магию из воздуха, из земли, из растений и животных, которые бродили по земле. Они вытащили ее из ручьев и отделили от звезд и теней. Все это подпитывало их чудовищную силу.

В конце концов, Мать и Отец победили врагов и убили их там, где они находились. Но ущерб уже был нанесен. Из земли высосали столько ресурсов, что она стала совершенно бесплодной. Никакое количество времени и восстановительной магии не могут изменить нанесенный урон.

Так и были созданы Изгнанные Земли.

Даже смертный мир имеет больше магии, чем это место. Оно для всех фейри кажется сущим кошмаром. Чтобы быть отрезанным от пропитания, которое поддерживает нас… это может привести в бешенство.

Впереди меня скопление скал — мое место назначения. Я шагаю к ним, тело моего отца все еще лежит на моем плече.

Я использую магию, чтобы свернуть самый большой из валунов. Под ним дыра пробивается в землю. Я спускаюсь вниз, освещая пещеру своей силой. Волшебные огоньки слабо горят, пока земля вырывает мою магию и иссушает ее. Все здесь требует немного большей силы за небольшую плату.

Подземная комната, в которую я вхожу, — это не что иное, как яма, вырезанная в земле, а саркофаг великого короля — просто валун, грубо высеченный в крытый гроб. Используя силу, я снимаю крышку, а затем сбрасываю отца в каменный гроб.

Я не могу сжечь его, похоронить или скормить падальщикам, но могу его изгнать. Могу дать ему лежать там, где умирает магия.

С другим взмахом запястья крышка поднимается в воздух и возвращается на гроб.

Последнее, что я вижу, это лицо Галлегара, а затем каменная крышка шлепается на него, закрываясь с низким и глубоким звуком.

Один за другим я позволяю волшебным огням потухнуть. Останавливаюсь, прежде чем уйти, — волна волнения скользит внутри.

Почему Потусторонний мир не забирает его тело?

Это беспокоит меня. Магия бросает вызов логике, но даже она придерживается определенному поведению.

Я последний раз смотрю на могилу отца. Затем, убирая прочь предчувствие, исчезаю в ночи.


Глава 9 В любви все средства хороши

208 лет назад


Прошло почти тридцать лет, но я все равно вернулся в дикие земли Мемноса в поисках той провидицы, чье имя даже не знаю.

— Тупая идея, — сказал Малаки, когда я поведал ему, куда собирался. — Там полно существ, которым посрать на то, что ты — король. Они все равно тебя съедят.

Я закрепляю кинжалы на ремне.

— Тогда я заставлю их бояться меня.

Друг хмурится.

— Мне нужно поговорить с этой женщиной, — объясняю я. — У нее есть ответы, которые я ищу.

— По крайней мере, позволь мне пойти с тобой, — взмолился он.

Но я не позволил ему. Малаки был единственным, кому я доверял править королевством в мое отсутствие.

Так что теперь я блуждаю по темному лесу в одиночку. Место до жути тихое, за исключением нескольких неестественных воплей время от времени.

У меня создалось чувство, что за мной следят, но по какой причине — понятия не имею.

Пусть преследуют, тогда я смогу подраться.

— Где она? — спрашиваю я у теней.

…Кто?…

— Прорицательница, — уточняю я и посылаю ее картинку из воображения в ночь. Тьма собирается вокруг нее, изучая черты.

— Ищешь меня? — кто-то мурлычет у меня за спиной.

Я поворачиваюсь и встречаюсь лицом с той самой женщиной. Она выглядит также, как запомнил ее тогда. Серебряные волосы каскадом ниспадают на талию, а в глазах играют искорки безумия.

И эти безумные глаза тщательно рассматривают меня.

— Десмонд Флинн, сколько лет. Скажи мне, почему мой король решил меня навестить?

В отличие от того раза, когда встретил ее, для меня не шокирующе слышать свое настоящее имя, сказанное из ее уст, потому что больше не скрываюсь — теперь я — король — и это имя, под которым меня все знают.

Я думал, что хочу избавиться от всего, что связано с моим грустным детством, но я почему-то сентиментален к своему имени. Оно напоминает мне о смиренных начинаниях… и о матери, которая отдала за меня все.

— Думаю, ты уже знаешь, — говорю я. По правде, не уверен, что она в курсе, и не знаю, какую область охватывает ее умение видеть. Но лучше предполагать наихудшее.

Она приподнимает бровь.

— Ах, значит, теперь я все знаю?

Я не отвечаю.

Ее взгляд падает на мои военные обручи.

— Смотрю, ты последовал моим инструкциям. — Ее внимание возвращается ко мне. — Любопытно, тебе понравилось убивать его? — Женщина немного улыбается, когда говорит это. Прорицательница начинает вышагивать вокруг меня, отчего колыхается ее юбка. — Думаю, да. — Она трогает мое плечо, слегка пробегаясь по нему пальцами вниз. — У тебя было столько гнева в крови в последний раз, когда мы разговаривали. Интересно, горит он сейчас также горячо…

Я наигранно удивляюсь.

— Это лучшее, что ты можешь прочесть в эти дни? Это явно мало впечатляет, чем то, что я помню.

— Ах, могущественный король наконец пришел сам. Я сильно постараюсь, чтобы угодить вашим ожиданиям. — Женщина улыбается мне, будто видит все через мое хвастовство.

Провидица останавливается передо мной.

— Ты тут не для того, чтобы избавиться от отца, и уже получил корону… — Она поднимает палец вверх. — Давай посмотрим: месть, сила… ах, остается любовь. — Женщина выглядит восторженно. — Ты хочешь знать о человеческой девчонке, так ведь? — Она откидывает голову назад и заливается смехом. — Могущественный Десмонд Флинн отравлен любовью.

Звучит не очень.

Она берет мои щеки в руки, отчего вздрагиваю.

— Скажи это.

— Сказать что?

— Скажи, что ты здесь из-за нее — из-за человеческой девчонки. Скажи, «я влюблен в рабыню, которую никогда не видел».

Ох, твою ж-то мать.

— Я влюблен в рабыню, которую никогда не видел.

Провидица снова смеется.

— Скажи, «мысль о ней заставляет мой член твердеть».

Я связался с безумной женщиной. Я немного отодвигаюсь от нее.

— Ах, ах, — упрекает она. Ее магия вырывается, обрезая кожу вдоль моей шеи.

Я хватаю ее за горло, когда появляется кровь, и пригвождаю спиной к дереву.

— Ты понимаешь, что ранить короля — основательное предательство? — говорю я тихо.

Вероятно, мне все-таки придется сегодня подраться.

Провидица вытягивает руку и хлопает меня по щеке.

— Ну же, Десмонд, не будь жадиной. Предсказания не бывают бесплатными. — Пока она говорит, кровь, стекающая вниз по шее, начинает шипеть — Прорицательница забирает свою плату.

Я неохотно отпускаю ее.

Она потирает шею, смотря куда-то вдаль.

— Твоя человеческая пара будет сводить тебя с ума, прежде чем ты найдешь ее, и будет сводить еще больше, когда сделаешь это.

Ее взгляд заостряется еще больше. Она отступает назад, отчего думаю, что это часть ее беспокойной природы, пока не осознаю, что та уходит.

И иду за ней.

— Стой, это все?

Я трогаю заживающую рану на шее. Я дал ей намного больше крови, чем в прошлый раз. Неужели она хотела мне сказать только одно единственное предложение? Особенно то, которое я и сам мог бы сказать ей.

Провидица кидает на меня озадаченный взгляд.

— Я разочаровала тебя, мой король? — Уголок ее рта слегка приподнимается.

Мне хочется встряхнуть эту женщину.

— Это не было предсказанием, — воплю я.

— Было, — произносит женщина, — но не то, которое ты хотел. — И косо смотрит на меня. — Ты думал, что ее будет легко найти? Что Судьба как-то поможет тебе в этом, потому что ее жизнь намного короче нашей? — Провидица трогает мою грудь, где за плотью и одеждами бьется сердце. — Любовь стоит намного больше, чем власть, даже больше, чем месть или ненависть.

Женщина убирает руку и уходит.

— Надеюсь, что ты найдешь ее. Удачи, мой король. — И на этом она растворяется в лесу.

Ну, а мне от всего не стало ни лучше, ни хуже.


Глава 10 Прибытие на Землю

174 года назад


Я примеряю странную одежду, пялясь в свое отражение в одном из зеркал, что растягиваются вдоль коридора дворца. Она слишком вульгарна по сравнению с тем, к чему привык. Я практически чувствую на себе мозолистые руки рабочих и часы, которые ушли на пряжу одежды, затем на переплетение, на тщательную покраску, обрезание, придание формы и сшивание.

Это напоминает мне о времени, которое я пытался забыть, — время, когда мне приходилось притворяться, что я не разрываюсь от силы по швам.

Я слышу мягкие шаги, когда кто-то заворачивает в коридор.

— Десмонд! — зовет фея-женщина.

Я оборачиваюсь и вижу Харроуин, леди из знати, направляющуюся ко мне с розовыми щечками и влажными губами.

Я потираю рот рукой. Мне не стоило спать с дочкой генерала. Но в свою защиту скажу, что она должна была знать — все должны уже знать, — я хорош лишь только на ночь или две. Проблема в том, что каждая женщина верит, что она другая — именно та фейри, которая сломит плохие привычки подлого Короля Ночи; та, которая наденет его корону и будет носить его детей.

Но это никогда не случится.

Я провожу рукой по грубой ткани на теле. Нужно прекратить это. У меня нет времени отшивать Харроуин как-то помягче. Мне нужно уходить, иначе вообще не смогу, что и происходит последние десятилетия.

Укрепляя нервы, я поворачиваюсь и направляюсь в другую от нее сторону.

Харроуин зовет меня снова, и ее голос становится слабее, когда осознает, что я не буду разговаривать с ней.

Однажды став ублюдком, навсегда им остаешься.

Я покидаю женщину-фею позади меня вместе с дворцом, проходя через королевские территории к кольцевому дому с порталом, который вырисовывается впереди меня. Я бросаю в него свою магию, и его огромные двери широко распахиваются. Внутри него воздух рябит от силы, словно мираж. Я смотрю на портал.

Я действительно делаю это.

Впервые за долгое время сердце начинает колотиться.

Твоя пара, возможно, уже отжила свое время и умерла, и ты никогда не найдешь ее.

Я колеблюсь, моя глубоко захороненная неуверенность щиплет пятки.

Какая-то подсознательная часть меня крушит сомнения одним простым утверждением…

Я должен попытаться.

Мысль о том, что мне нужно найти ее, стала почти навязчивой.

Я делаю глубокий вдох, смотря на колеблющийся воздух портала, а затем ступаю через него.

Земли пролетают мимо меня, миры переворачиваются. Я смотрю на них, пока продвигаюсь по лей-линиям, и протягиваю руку, отчего водоворот вокруг меня начинает рябить. Передо мной раскрываются покрытые снегом горы и горячие пустыни. Я смотрю на все с интересом, пока не нахожу нужный мне выход.

Выхожу из лей-линий, и мир приобретает резкие очертания. Я выпрямляю подол пальто, когда хорошенько осматриваюсь вокруг.

Земля.

Я был здесь несколько раз. Недолго, но достаточно.

Пейзаж окрашен в грустные, мрачные оттенки серого, а на горизонте едва виднеется Лондон. Я пытаюсь не сморщиться, потому что уже мог видеть отчаянные лица его обитателей, чувствовать навоз и человеческие экскременты, что грязнят улицы. Уже мог слышать отрывистый и сухой кашель людей, живущих друг к другу слишком близко.

Что за жалкое место. И вот я здесь, готовый присоединиться к ним.

Потому что где-то, когда-то встречу среди них свою невесту.


Глава 11 Становление Торговца

155 лет назад


Мои каблуки от ботинков упираются в шею перевертыша. Из всех сверхъестественных существ на Земле, перевертыши могут быть самыми дерьмовыми ублюдками. Этот притворялся чесоточной уличной собакой, чтобы скрыться от меня.

— Ой, — говорю я, немного наклоняю голову, — а ты думал, что я не найду тебя?

Какие только звуки Калькутты не доносятся до нас. К сожалению, для мужчины, которого я растираю по земле, никто не собирается останавливаться на задней части аллеи, чтобы помочь ему.

— Прошу…

— Знаешь, какова твоя проблема? — спрашиваю я неумышленно, все еще вдавливая в его шею ногу. — Весь твой вид думает, что может перехитрить меня. — Тени в этом измерении практически все являются предателями. У меня не займет много времени разговорить их.

Я наклоняюсь вниз и разворачиваю руку Эдгара Уортингтона, на предплечье которой набита корявая, черня линия.

— За тобой должок. — Это то, что я получаю, ослабляя поводок преступников.

— Я собирался оплатить его! — говорит он, голос повышается вместе с ложью.

— Ты все равно заплатишь. Только сейчас у тебя текут проценты. — На его руке начинает появляться другая линия рядом с первой.

Перевертыш начинает кричать, когда отметина выжигает путь на его коже.

— Нет… нет!

— Теперь ты не просто дашь мне имена всех пар, зарегистрированных в Европе, а еще займешься Америкой. — Это отнюдь не надежный план найти свою любимую, но с чего-то надо начинать.

Эдгар брызгает слюной.

— Я не соглашался на это…

Я сворачиваю его руку.

— Разве? Забавно, кажется, я помню, как ты был не прочь отплатить мне, когда нуждался в деньгах. — Я наклоняюсь еще ближе к его уху. — В этот раз я предлагаю восполнить тебе долг полностью, иначе выяснишь, почему я заработал себе такую репутацию.

С быстрым рывком и при помощи небольшой магии я ломаю ему левую руку.

Долю секунды лицо Эдгара выглядит удивленно, а затем проявляется боль, и тот начинает кричать.

— Ты сломал мне чертову руку.

— У тебя три недели, — говорю я поверх его воплей.

Потный и орущий, он все еще смотрит на свою руку, пока до него не доходят мои слова.

— Три недели? — Внимание переходит на меня. — Это… это невозможно. У меня заняли месяцы, чтобы доплыть до Европы в одиночку.

— Тогда тебе повезло, что ты перевертыш. — Он может превратиться в любое существо, которое захочет, и уплыть или улететь туда, куда надо.

Я выпрямляюсь, отпуская его, затем разглаживаю рубашку и отворачиваюсь.

— Но моя рука сломана, — орет он позади меня.

— Не моя проблема, — говорю ему через плечо.

В Потустороннем мире я жесток, но почитаем.

Здесь я презрен и беззаконен. Здесь я именуюсь Торговцем.


Глава 12 Обратная сторона надежды

37 лет назад


Прошло столько времени. Век назад я думал, что прийти на Землю будет хорошей идеей, но, вероятно, все эти года я лишь зря тратил время.

Твоя пара уже давно отжила жизнь и умерла. Ты никогда не найдешь ее вовремя.

Я чувствую, как под кожей проползает чувство безысходности, когда иду по лей-линиям обратно во дворец, но знаю, что вновь вернусь на Землю.

Как я могу не вернуться?

Эти гонки за парой съедают меня. Когда ложусь спать, то закрываю глаза лишь с мыслями о ней. Когда беру другую женщину, то фантазирую прикосновения и вкус своей любимой. Когда сижу на троне или смотрю на кровать, возникает пустое пространство, которое не могу восполнить.

Охота за ней стала некой болезнью. Ночь за ночью я возвращаюсь за ней на Землю с утомленным и истерзанным сердцем. За все это время я стал циничным, но никогда не терял решимости.

Когда я найду ее — а мне нужно верить, что найду — я ее не отпущу. Буду лелеять ее, любить, и, в конце концов, дам испить лилового вина, сделав ее полностью и всецело своей, а себя — ее.

Пока не исчезнет тьма.


Часть II Моя навсегда

Глава 13 Начало

Май, восемь лет назад


— Торговец, я хотела бы заключить сделку.

Когда я слышу женский голос в эфире, понимаю, что что-то в нем отлично от остальных. Он ощущается, словно амброзия, проникающая вниз по горлу и освещающая меня изнутри.

Плененный любопытством, я появляюсь внутри шикарного дома в Лос-Анджелесе. Повсюду кровь, ею запачканы стены, стол, стулья и пол. Все выглядит, будто кто-то попытался пальцем выкрасить всю кухню.

И прямо в эпицентре всего лежит то, что должно быть человеком, покоившееся в луже алой жидкости.

Моментом позже я свищу от вида безжизненного тела.

— О, мертвый мужик.

Не спеша обхожу труп. Я видел такое довольно-таки часто, чем людям хотелось бы верить. Друзья и любовники становятся злыми на своих товарищей или любимых и убивают тех в порыве страсти.

Существует очень мало способов исправить дерьмо такого рода. К счастью для моих клиентов, я — один из них.

Я пинаю тело.

— Хм-м, — говорю я. Моему клиенту повезло вдвойне. — Поправочка, почти мертвый мужик.

— Что? — снова этот голос пробегается по мое коже словно ласка, пробуждающая мою магию.

— Это конечно будет стоить тебе больше, чем ты в состоянии мне предложить, но я все еще могу его спасти.

— Я не хочу его спасать, — ошеломленно произносит женщина.

Я поворачиваюсь, чтобы наконец увидеть создание, которому принадлежит этот голос.

И затем вижу ее.

Ощущение, будто в меня врезался товарный поезд. Мне требуется чертовски много усилий, чтобы держать лицо безэмоциональным. Она неестественно красива, но я не думаю, что это имеет какое-то отношение к моей магии, которая неугомонно дрейфует по коже.

Па-бам, па-бам… па-бам… па-бам. Сердце замедляется, пока едва не останавливается.

Словно меня пронзают молнией, я чувствую волнение в груди, отчего крылья начинают проявляться.

Милостивые боги, может ли?..

Я снова осматриваю ее. Это не женщина, а девушка. Подросток.

— Нет, — произношу я.

Черт, нет.

— Нет, что? — спрашивает она.

— Я не веду дела с несовершеннолетними. — Я не знаю, как использовать логику, чтобы нормально ответить. Демоны знают, что моя реакция не имеет ничего общего с проведением сделок.

Во имя гребаной Судьбы и ангелов, после стольких лет…

Но разве я не должен чувствовать чего-то большего? Связь родственных душ должна как-то щелкнуть при знакомстве.

Боязливое возбуждение, проходящее через меня, немного остывает. Я должен не только ощущать связь, а еще и чувствовать ее через нее. Но все, что происходит, это покалывание в груди и…

Возьми ее, забери то, что принадлежит тебе.

И все.

Дерьмо-о.

Я достаточно слышал о собственническом чувстве фей, чтобы ожидать такой реакции.

Тем не менее, что-то с ней не так… со мной.

Это засада. Кто-то узнал о твоем секрете и теперь испытывает тебя.

Я начинаю исчезать.

— Подожди… подожди! — С паническим голосом девушка протягивает ко мне руку, и когда делает это, ее кожа начинает мерцать несколько скудных секунд.

Когда через нее пульсирует магия, я чувствую ее. Она едва ощутима, но на мгновение я чувствую буквальный толчок в мои глубокие чувства.

Связь.

Нет, — думаю я, безумно уставившись на нее, — нет.

Прорицательница сказала, что она будет человеком, а эта девушка — не человек… не полностью. Еще сказала, что она будет моей парой, но от этой случайной встречи не ощущается мгновенная связь, которую я ожидал.

Странная херотень — вот что это.

Кто-то, должно быть, проклял меня; то, что я чувствую, похоже на некое темное заклинание, наложенное врагом.

После некоторого времени сверкающая кожа девушки возвращается в нормальную.

Я сужаю веки.

— Что ты такое?

…сирена…

Сирена? Конечно. Красота, неудача… все встает на свои места.

— Прошу, — умоляет девушка, ее кожа больше не светится изнутри. — Мне действительно нужно заключить эту сделку.

— Слушай, — говорю рассеяно, — я не заключаю сделки с несовершеннолетними. Иди в полицию. — Это обычная игра-обман, в которую играю с несовершеннолетними смертными, когда те вызывают меня. Только в этот раз я заставляю себя выговаривать эти слова и обманывать. Мне приходится бороться с порывом, чтобы помочь ей.

— Не могу, — говорит она, и я только сейчас замечаю, как сильно дрожат ее руки. — Прошу, помоги.

Черт бы меня побрал, почему это так сложно?

…ты знаешь почему…

И вы туда же? — думаю я.

Я смотрю на ее лицо, и, когда рассматриваю, понимаю, что уже соглашусь со всеми идиотскими сделками, которые она попросит. Даже если один из моих врагов организовал эту встречу. И это все из-за ее глаз. Я не могу отвести от них взгляд. Согласно старой человеческой пословице глаза — это зеркало души, и это чистая правда; глаза, что я сейчас вижу, ранены, очень-очень несчастны.

Вероятно, это не самая умная затея. Вероятно, мы встретились просто по стечению обстоятельств, и странная тяга, которую ощущаю, не имеет отношения к темной магии.

Кровь забрызгала ей лицо, покрыла пятнами грудь и испачкала волосы. Ее нижняя губа дрожит.

Что случилось с тобой и кого мне нужно убить, чтобы тебе стало лучше?

Тьма шипит, галдя вокруг меня и раскрывая все секреты.

…слишком поздно…

…она уже опередила тебя…

…насиловал ее…

…много лет…

…много ужасных вещей…

…получил то, что заслужил…

Гнев омывает меня, когда тени говорят мне все это. Я осматриваю мертвеца перед собой, приходится бороться с сильным порывом впечатать в его лицо ботинок. Мое внимание возвращается к девушке.

…пара…

Заткнитесь.

— Кто он? — спрашиваю я, когда внутри меня растут все зловещие чувства.

Она сглатывает.

— Кто. Он? — Голос чуть ли не вибрирует от злости. Я не чувствовал себя так со времен отца, и даже тогда был ли мой гнев так горяч, агрессивен и свиреп?

— Отчим, —еле-еле произносит она.

Сила сгущается в венах.

— Он это заслужил? — Я уже знаю ответ, но все равно не могу принять его. Если эта девушка та, о ком я думаю, то…

Ты не знаешь, твоя ли она пара. Ничто из этого не сходится с тем, что ты слышал о связях душ. Возможно, тебя надули.

Слеза стекает по ее щеке, смывая дорожку крови, что покрывает ее лицо. Этот вид прорезается сквозь ярость и скептицизм, и возбуждает то маленькое сочувствие, что оставалось во мне. Я видел много ранимых людей в своей жизни, но это первый раз, когда кто-то заставляет меня чувствовать собственную боль.

Я потираю рот. Она — чертов подросток, Десмонд. Подросток в плохом месте.

Может быть, меня обманывают, а может, и нет. Но она юна и напугана с совершенной смертью на руках.

Я не могу не помочь ей.

— Хорошо, — резко говорю я. — Я помогу тебе… — не могу поверить, что делаю это, — бесплатно. Но только в этот раз. — Я скорее обещаю больше себе, чем девушке. — Считай это — моя бесплатная помощь за век.

Нарушая все свои гребаные правила.

Она открывает рот, чтобы поблагодарить меня.

Я поднимаю руку.

— Не стоит.

Просто приберись здесь и проваливай к черту, прежде чем пообещать девушке еще что-то.

Я высвобождаю магию, позволяя разлиться по комнате. Сначала она стирает кровь, очищая каждое место на кухне. Если полиция решит прошарить здесь все, то на кухне для них будет все чисто. Даже Полития, полиция сверхъестественных сил, не в силах будет найти и следа крови, хотя те могут заметить слабый магический след, оставшийся от моей силы.

Затем я разбираюсь с разбитой бутылкой. Обычно на такого рода делах я прячу улики. Я делал так достаточно долго, зная, что клиенты не любят обязательств. Держать повсюду немного гребаных напоминалок об их поступках значительно способствует поддержанию честности в мужчинах и женщинах.

Теперь я понимаю, что не хочу, чтобы девушка беспокоилась об уликах.

Мягкотелый сосунок. Даже если она та, о ком ты думаешь, некоторый компромат на нее все равно не помешает. Но вместо этого я сжигаю улику.

Когда я заканчиваю на уборке, перехожу непосредственно к телу.

Кусок дерьма. Я могу воссоздать вечер девушки по тому, что видел. На кухонном столе лежит тетрадка с учебником. Домашнее задание. В какое-то время между школьным заданием и ужином жизнь у нее превратилась в ад.

Где-то между разбитой бутылкой и раной на шее мертвого мужика; она, должно быть, использовала бутылку как оружие, думая, что тот будет держать дистанцию. Но он не стал, пошел на нее, поэтому она и замахнулась на него, разрезав шею и задев артерию в процессе. И, что ж, как только это случилось, игра окончилась.

Эта бедняга убила мужчину, и вместо того, чтобы позвонить в полицию или Политии, она позвала меня. Волосы на моих руках встали дыбом. Это не просто счастливая случайность; либо скоро моя смерть… либо нас свела судьба.

Я заново оцениваю мужчину у моих ног.

Черты кажутся знакомыми…

Я застываю.

— Это тот, о ком я думаю?

Ей не нужно отвечать; я слышу ответ из глубоких уголков дома.

…Хью Андерс…

Я поочередно выдаю ругательства.

Этот покойник — уважаемый провидец в некоторых кругах и пакостный в других. Неудивительно, что я узнал его; мы были своего рода коллегами — оба жили за счет преступников.

И эта девушка сделала мою услугу неоплачиваемой в десять раз сильнее.

— Черт, проклятые сирены, — бормочу я. — Твоя неудача передастся мне.

Как только сверхъестественный мир поймет, что Хью умер, все люди из разных сфер начнут везде ковыряться и задавать неприятные вопросы. У Хью десятки, если только не сотни клиентов, которые вызовут собственную бригаду по очистке, готовые стереть все чертовы намеки, что могут связывать их с покойником. Откроется сезон на того, кто был связан с Андерсом.

И я как раз смотрю на этого самого человека.

Мне придется заплатить за это. Жизни людей или их воспоминания нужно будет стереть. Все ради девушки с пьянящими глазами… которая может, а может и не быть моей парой.

Сердце замирает.

— Есть какие-нибудь родственники? — спрашиваю я. Слишком идеально, чтобы быть правдой.

Она качает головой, обхватывая себя руками за торс, будто обнимает саму себя, и я притворяюсь, что у меня нет никаких побуждений защитить и утешить ее.

Я ругаюсь снова. Осиротевший подросток, убитый отец… История звучит знакомо.

— Сколько же тебе лет?

— Через две недели будет шестнадцать.

Я расслабляюсь от услышанного, потому что могу работать с шестнадцатилетками.

— Наконец, — вздыхаю я, — хоть какие-то хорошие новости. Собирай вещи. Завтра ты переезжаешь на остров Мэн. — Где издалека я смогу следить за тобой.

Она выглядит, будто я шлепнул ее по голове.

— Что? Подожди… завтра?

— Через пару недель в Академии Пил начинается летняя сессия, — поясняю я спокойно. Я уже дергал за некоторые ниточки, чтобы зарегистрировать туда камбиона — полу-человека полу-суккуба. Академия Пил не особо любит темных существ, когда те расхаживают по их залам; всегда требуется несколько сделок и заламываний рук — как в переносном, так и в буквальном смысле — чтобы зачислить туда нежелательных существ. С этой девушкой проблем не будет.

— Ты будешь там учиться, и никому не будешь рассказывать о том, что убила гребаного Хью Андерса. — Эта работа станет погибелью моего существования. Из всех живущих именно Хью, мать его, Андерс.

— Если, конечно, — добавляю я, — не хочешь, чтобы я оставил тебя с этим беспорядком. — Навряд ли это произойдет.

— Нет… прошу, не надо!

Ее отчаяние, как удар по животу. Я не знаю, что делать со странным чувством, которое путает меня.

И я все еще не могу решить, ловушка ли это, или все по-настоящему.

— Я разберусь с телом и органами власти. Если кто-нибудь спросит, у него случился сердечный приступ.

Мой взгляд задерживается на девушке, и понимаю, что не хочу покидать ее. Вся покрытая кровью она дрожит, отчего мне хочется стереть страх из ее глаз.

Я отталкиваю мысль. Щелчок пальцев, и тело Хью Андерса поднимается в воздух.

— Ты должна кое-что знать.

— А? — Ее взгляд не отрывается от мужчины, которого убила, и я вижу, как ее смелость ускользает. Последнее, что мне нужно, это ее полная сломленность.

— Посмотри на меня, — командую я.

Ее внимание возвращается ко мне, и, наконец, вижу, как она берет себя в руки.

— Есть вероятность, что моя магия со временем сотрется. Я, может, и силен, но миленькое проклятье, висящее над всеми сиренами, может перечеркнуть мои силы.

Не секрет, что неудача следует за сиренами, и это означает, что мои старания, несомненно, будут стерты, а также, что еще больше магии и времени будут потрачены без возврата долга.

Вот что значит грузиться помимо работы.

— И что произойдет, если это случиться? — спрашивает девушка.

Я ухмыляюсь. Сирена, которая не знает, как обманывать людей — что-то новенькое.

— Тогда тебе лучше начать использовать свои женские хитрости, ангелочек, — говорит я, осматривая ее. — Они тебе понадобятся.


Май, восемь лет назад


Я воплощаюсь в пустой квартире в миле от дома девчонки. Теперь, когда, наконец, один, я перестаю бороться с инстинктом.

Крылья мгновенно вырываются из-за моей спины.

Я практически задыхаюсь от собственного шока.

Эта девушка… она была — есть — может быть — моей парой.

Нет. Из-за стольких причин, нет.

Но ее голос, лицо, прикосновение… и то, как отреагировали крылья, как откликнулось все тело.

Нет.

Но моя магия пульсирует как никогда раньше.

Я сжимаю виски, закрывая глаза, чтобы подумать. Но все летит к херам — я не могу думать, когда все еще отчетливо вижу в голове ее лицо и эти темные манящие глаза.

Она убила отчима. Кожу покалывает. Ее настоящее вторит моему прошлому, и оно вызывает все эмоции, с которыми я ни черта не хочу иметь дела. Все происходит, словно кто-то поднес зеркало к моему лицу и показал мой беспокойный подростковый взгляд.

И еще…

Она прелестна. Само совершенство.

Но девушка не может быть моей. Она — сирена, е-мае, и предназначена для того, чтобы околдовывать таких дебилов, как я. И это без учета возможности, что кто-то может использовать ее против меня.

Я потираю грудь, где сердце все еще бешено колотится.

Но она может быть твоей. Эта возможность — все для тебя.

Я пытаюсь выкинуть лицо девушки из головы, но оно не исчезает. У нее такие же черные волосы, как и у моей мамы, и тот же измученный взгляд, что был у меня.

Я оглядываюсь через плечо примерно в ту сторону, где оставил ее. Не смотря на то, кто или что она, девушка слишком юна для меня, чтобы ютиться рядом. Я закончу эту сделку, и на этом будет конец — пока что.

Теперь, когда я знаю, где она и где будет ближайшие два года, я буду тайно следить за ней издалека. Когда сирена станет старше, я вновь к ней приду. А пока что буду держать дистанцию.

Пробегаюсь рукой по волосам. Кожа ощущается наэлектризованной, а сердце, надежно устойчивое сердце рвется наружу, будто воспринимает все как в первый раз.

С каждой пройденной секундой я убеждаюсь, что она и вовсе не была ловушкой.

И после всего этого времени я, возможно, наконец-то нашел свою пару.


Глава 14 Строгое наказание

Май, восемь лет назад


Я направляюсь к Джорджу Мэйхью, моему давнему клиенту и одному из лучших здесь некромантов. Чувак зависим от пыльцы пикси, и в мгновение услужит мне за дополнительную дозу. К несчастью для него, к счастью для меня.

Я материализуюсь в его гостиной. Секундой позже появляется обескровленный труп Хью Андерса и падает на кофейный столик, сминая уже почти закончившуюся коробку пиццы и опрокидывая пиво.

— Твою мать! — дергается Джордж на диване, откидывая в сторону игровой котроллер. — Эй, какого черта, мужик? — говорит он, увидев меня.

— Воскреси его, — командую я, кивая на тело.

— Чувак, ты испортил мой ужин.

Будто мне не плевать.

Я оглядываю место. Квартира Джорджа пахнет как питомник из-за грызунов, которых он разводит. Некромантия, по сути, — это магия крови. Она забирает живую кровь, чтобы вернуть то, что умерло, а Джордж, как большинство некромантов, не любит резать себя из-за работы, когда при этом может порезать другое маленькое пушистое существо.

— Ты хочешь еще одну дозу пыльцы? — спрашиваю я. — Воскреси его.

Он упрямо смотрит на меня.

— Я звал тебя неделями, а ты меня игнорил. Почему я должен помогать тебе сейчас?

— Ладно, — говорю я и щелкаю пальцами, поднимая тело в воздух. — Найду другого некроманта.

Джордж быстро приподнимается.

— Стой-стой-стой. — И вытирает жирные руки о футболку.

Шикарный парень.

— Сколько грамм? — спрашивает он с жадным блеском в глазах.

— Достаточно, — отвечаю я.

Джордж проводит языком по нижней губе, притворяясь, что типа обдумывает сделку. Наконец он кивает:

— По рукам.

Я указываю на тело.

— Тогда готовься.

Джордж встает, переключая внимание на труп. Из наркомана он перевоплощается в профессионала. Он кружит вокруг Андерса с наклоненной головой, пока изучает мертвеца.

— Холеный ублюдок, — комментирует Джордж. — Что он сделал, чтобы так уделаться?

Я игнорирую вопрос некроманта.

Когда он понимает, что я не собираюсь отвечать ему, то поднимает ладони.

— Ладненько, мужик, без вопросов. — И возвращается к делу. — Пиво?

Я сердито смотрю на него. Мы оба знаем, что Джордж испытывает мое терпение.

Он трясет головой.

— Просто пытаюсь быть вежливым.

Некромант опускается на колени, хватая руку Андерса.

— Все еще теплый, — говорит парень себе и сгибает конечность мертвеца. — И трупное окоченение не началось — еще свеженький. Упрощает дело.

Он встает, выключая телевизор с игрой, которую я прервал. Затем направляется к установленной системе для развлечений, открывая шкаф рядом с теликом. Оттуда Джордж вытаскивает маленькие мешочки различных трав, несколько свеч и пачку спичек. Располагая свечки на полу вокруг кофейного столика, он зажигает их одну за другой.

После всего некромант выключает остальной свет в комнате и идет в спальню, возвращаясь оттуда с волосатым тарантулом на ладони.

Я складываю руки и опираюсь на стену, лениво наблюдая за некромантом с кипящей в жилах кровью. Это происходило с ней… годами. Моя пара была жертвой, а я даже понятия не имел. Я сжимаю челюсть, делая гнев холодным и твердым.

Все еще держа паука, Джордж начинает рассыпать травы по телу, читая вслух заклинание. Наконец он протягивает тарантула, вынимая из кармана нож, и разрезает его.

Обычно некроманты нуждаются в большей крови, но, так как Хью Андерс умер недавно, требуется только искра волшебства, чтобы вернуть дух в его тело, поэтому в жертву принесен паук.

Моментом позже я чувствую жар магии Джорджа, распространяющийся по комнате, когда он превращает кровь существа в силу. Огонь свечей вокруг Джорджа начинает трепетать. Затем все разом потухают.

Во тьме я слышу вздох, затем звуки тяжелого дыхания.

После в комнате раздается голос Джорджа.

— Согласно уставам Семи Соглашений Некромантии, я обязан сообщить тебе, что…

Я машу рукой, заглушая голос некроманта. Джордж хватается за горло и смотрит на меня.

Я подхожу к Хью, клацая ботинками по полу.

— Ты не знаешь, кто я, — говорю, подходя к мужчине. — Не знаешь, где ты, но точно не в аду. — И медленно наклоняюсь перед ним, но в темноте он не может меня видеть. — К сожалению для тебя, к тому времени, когда я закончу с тобой, ты будешь умолять меня вернуть тебя обратно.

Я поднимаю руку и бью провидца в лицо. Его голова откидывается назад и возвращается обратно с безэмоциональным лицом.

Джордж пятится назад в шоке, издавая хриплый звук, что должен быть криком. Для человека, который убивает насекомых и маленьких грызунов, у него, конечно же, нет аппетита к жестокости.

Я взваливаю уже не мертвый труп на плечо.

— Что ты делаешь? — шепчет мне губами Джордж. Я приносил ему множество тел в прошлом, но почти всегда это были люди, которых меня просили воскресить. Некромант никогда не видел меня, издевающегося над телом.

Я киваю головой, и десять пакетиков с пыльцой пикси появляются в воздухе, падая на кофейный столик.

— Приятно с тобой иметь дело.

Затем мы с Хью уходим.


Май, восемь лет назад


В мире монстров еще есть грань между хорошим и злым. Даже самые испорченные из нас имеют кодекс этики, книгу правил, которая позволяет им выживать. Мужчина в моих руках, возможно, решил сжечь свою книжку.

Правила просты: трахаешься с невинными подростками, попадаешь в черный список.

Мысль о том, что он сделал с моей парой… порождает во мне желание распотрошить его тело и размельчить кости, но я сдерживаюсь.

Потому что приготовил для него кое-что поинтереснее.

Как только Хью просыпается, он начинает мне немного сопротивляться, но это бесполезно. Может, у него и есть дар предвидения, но собственную жизнь такие люди видеть не могут. У него не было никакого чертова представления, что однажды я к нему наведаюсь.

Этот идиот, должно быть, узнал будущее от другого провидца — все такие людишки так делают — но, по моим догадкам, это было давно. Когда кто-то получает предсказание, это дает им шанс на изменение будущего. Хью, возможно, воспользовался им, и это дало свой эффект — решение привело его сюда.

Я роняю Хью, чтобы снова ударить его, а затем кладу обратно на плечо. Направляюсь в Мемнос, через леса к середине острова. Существа визжат и воют от запаха засохшей крови Андерса. Глубоко в Земле Кошмаров находятся Катакомбы Мемноса, а в их сердце — Яма, куда все падает в бездну. Существа, что живут там, даже мою кровь заставляют свертываться.

Когда дохожу до Ямы, кидаю бессознательного ублюдка к краю и жду. Это не занимает слишком долго. Похитители приходят первыми. Эти тошнотворные, гуманоидные существа являются привратниками места.

— Человек, — говорит один из них, закатывая губу. Смертные просто не имеют такой же жизненной силы или магической способности, что и феи — по крайней мере, многие. Из-за этого они быстро с ними наигрываются, что приносит меньше веселья.

Я ничего не могу сделать с его смертностью, но:

— Он провидец, — уточняю я.

Они переоценивают мужчину, наклоняя головы то туда, то сюда. Из гигантской, зияющей пасти Ямы начинают появляться различные монстры, некоторые даже издают громкие вопли, другие — низкие и стонущие. Даже слышны несколько навязчивых хихиканий. Все звуки отдаются эхом от стены Ямы, прежде чем пропасть глубоко в бездне.

— Ох, мы оторвемся на нем.

Этого я и хотел.

Я отхожу, когда существа начинают вылезать из тьмы, приближаясь к Хью Андерсу, который приходит в сознание. Существа уже начинают наступать друг на друга; место становится похожим на безумие.

Провидец моргает и открывает глаза, осматриваясь в смятении.

— Я вернусь через день. За исключением смерти, он ваш.

У мужчины вскоре должен случиться сердечный приступ.

Глаза Хью широко раскрываются и становятся напуганными, когда тот осматривает множество призрачных существа, приближающихся к нему. Ему не нужно видеть будущее, чтобы знать, что ему п*зда.

Я отворачиваюсь от него.

Последнее, что слышу, это крики Андерса, из-за чего улыбка не сходит с моих уст.


Глава 15 Настоящая любовь

Ноябрь, восемь лет назад


— Торговец, я хотела бы…

Мне даже не нужно дослушивать предложение, взывающее ко мне откуда-то издалека, чтобы понять, чье оно.

Сладкий, струнный голос Калли сразу греет мою кровь и возбуждает силу.

Моя пара нуждается во мне.

Я наклоняюсь ближе к последнему клиенту, скользкому офицеру Политии, который все еще пытается вести себя храбро, несмотря на то, что решил проигнорить нашу сделку.

— У тебя два дня, чтобы получить эти файлы на Ллевелин Бейнс, как мы и первоначально договорились, — говорю я ему. — Используй их с умом.

И затем исчезаю.

Моментом позже материализуюсь у Калли в комнате. Я немного ненавижу себя за то, что сердце колотится, как у чертовой маленькой школьницы, когда нахожусь рядом с любимой.

С родственной душой. Это осознание все еще выбивает воздух из легких.

Она калачиком свернулась на кровати, лежа спиной ко мне. Со своего места я вижу, как Калли крутит браслет из бусин на запястье. Вид всех этих услуг, что она мне задолжала, услуги, которые заставляют меня появляться в ее жизни на достаточно долгое время, сеет во мне как вину, так и облегчение. Калли не должна была ими пользоваться, но я все равно наслаждаюсь тем фактом, что она уже связана со мной, хоть и долгами.

Комната немного… дурно пахнет, и из того, что вижу по Калли, она выглядит… слишком красной и вялой.

— Что случилось, ангелочек? — интересуюсь я, делая голос немного грубее, чем хотелось бы. Посмотрите на меня, прыгаю тут, как нянька. Эта девушка сведет меня в могилу.

— Я больна.

Болезнь? Сердце немного набирает темп. Фейри могут страдать от недугов, но они почти все магического происхождения. Хрупкие люди отличаются в этом. Их окружающая среда может причинять им физические страдания… убивать их.

Чем больше смотрю на ее тело, чем больше очевидно, что Калли как раз больна. Тело дрожит под одеялом, а на прикроватной тумбочке стоит крошечная бутылочка ибупрофена с пустым стаканом. И кажется, это лишь частично помогает ей.

На улице дождь бьет по окнам, затуманивая дворы кампуса Академии Пил.

Я подхожу к кровати и, наклоняясь вниз, прижимаю тыльной стороной ладони к ее потному лбу. Калли до ужаса горячая.

Это нормально для людей, — говорю я себе. Но не смотря на это, в голове всплывают другие зимы, которые видел на Земле, когда люди подцепляли лихорадки.

Калли посмотрела вверх на меня, выглядя ужасно утомленной.

— Рада, что ты пришел, — выдыхает она.

Будто я бы не пришел. Даже свора адовых псов не помешает мне. Но ей необязательно это знать.

Калли облизывает засохшие губы. Ей нужна вода. Я заполняю стакан секундой позже.

— Спасибо, — говорит она слабо. Затем усаживается, что по всем движениям видно, как ей хреново.

Вода, кажется, также бесполезна, как и ибупрофен.

Я могу дать ей лиловое вино. Всего-то нужно притвориться, что это магическое снадобье. Она выпьет его, и фактически ей станет лучше. На этом наша связь полностью восстановится.

Я не знал, что, когда впервые встретил ее, наша конфликтующая магия не давала мне почувствовать ее, как родственную душу. Наша связь не полноценна, пока несовместимы наши силы. Один глоток лилового вина позаботился бы об этом; все встало бы на свои круги.

Ты — эгоистичный ублюдок, потому что так можешь украсть у нее шанс на нормальную жизнь.

Меня пронзает ужасное чувство разочарования. Мне приходится просто наблюдать за происходящим.

Калли делает глоток воды.

Я хмурю брови.

— Выпей еще.

Калли сердито смотрит на меня.

— Тебе не нужно быть начальником, меня будет достаточно.

Ах, опять за свое. Я мог бы прожить на этом. Ее настроение обуздывает мои худшие беспокойства и поддерживает неуверенное сердце.

— Ты ела? — спрашиваю я, оглядывая ее.

Она качает головой.

— Столовая слишком далеко. — Калли слишком больна, чтобы идти куда-то, да еще и в дождь.

Я снова хмурюсь. Никто не подумал, чтобы принести ей еды или воды? Вспышка гнева и чувство защиты разбухают во мне.

Охраняй свою пару.

К черту все, сегодня я буду этой нянькой-наседкой.

— Что бы ты хотела? — спрашиваю ее, также ожидая ответа, что у нее нет аппетита.

— Суп, — говорит Калли.

Сердце немного разрывается от ее ответа. Значит, она была голодна, но слишком больна, чтобы добыть себе что-нибудь поесть.

Это очень серьезно.

Другими словами можно сказать, что я, возможно, самая дерьмовая пара в мире. Даже не могу позаботиться о сирене, пока та не позовет меня.

Борясь с чувствами, я убираю волосы Калли с лица.

— Скоро буду.

И исчезаю из ее комнаты, направляясь в лапшичную лавку в другом конце мира. Там делаю более-менее хорошие супы… если вы любите заливать всякое дерьмо водой.

Видимо, это любят больные девушки.

Калли съедает рамен за пять минут.

— Спасибо, Дес, — благодарит она, как заканчивает, ставя пустую тарелку на вынос на прикроватную тумбочку и ложась обратно. — За суп и за то, что остался со мной.

Я киваю, пытаюсь не показывать, что эта ситуация как-то волнует меня.

— Мне придется скоро уйти.

Ложь.

— Можешь остаться со мной? — спрашивает Калли.

Она имеет в виду оставшийся вечер. Это ее желание — чтобы я сидел рядом с ней все это время.

Что-то новое. Я привык к предложениям фейри навеселе, а не больных девушек-подростков, которые даже глаза не могут держать открытыми.

И боги, как хочется сказать «да». Хочется откинуть этот фарс и быть честным с ней, но факт остается фактом — она подросток, а я нет.

Я качаю головой.

— Прошу.

Перестань просить у меня сделки, хочется сказать мне ей. Я не могу противиться им. Не буду. Потому что жажду ее слишком сильно.

Калли протягивает руку и переплетает пальцы с моими.

Я хмурюсь, глядя на наши руки.

Я даже не могу едва поцеловать ее костяшки, не открыв ящик Пандоры, с которым я пока не хочу иметь дела. Так что неохотно я убираю руку Калли обратно.

— Нет, ангелочек.

После чего в ее глазах иссыхает и умирает надежда.

Ублюдок, у твоей пары больше никого нет.

Почему все, что я делаю для этой девушки, делает меня чертовски противоречивым? Для нас не существует золотой середины, либо все, либо ничего, и, чем больше я приближаюсь к линии, что разделяет нас, тем хуже для нас обоих.

Калли поудобнее устраивается на кровати, отчего чувствую, что она практически отталкивается от меня. Я чуть ли не воплю на себя в отчаянии.

Использую магию, чтобы нагреть комнату для ее удобства; это лучшее, что я могу сделать. Минутой позже она перестает дрожать, и еще чуть позже ее дыхание выравнивается.

Больная девушка крепко спит — это означает, что мне нужно идти.

Но вместо этого я сажусь на пол рядом с кроватью, опираясь спиной о край матраца.

Что бы я не отдал, чтобы лечь рядом с ней! Даже сейчас представляю, как скольжу к ней под одеяло и укрываю ее своим телом. Правда, это стоило бы мне теплового удара из-за температуры ее тела.

Да к черту приличия и того, кто их придумал. Думаю, что сейчас нам обоим до лампочки.

Используя магию, я зову к себе разноцветные карандаши Калли и лист бумаги, и затем начинаю рисовать, изливая свое отчаяние в рисунок. Картинка обретает черты здоровой Калли — так, как я хочу, чтобы она выглядела.

Я уйду, как только закончу, — обещаю я себе.

Не по чистой случайности портрет занимает у меня больше нужного. Дорисовав его, я по воздуху несу портрет на компьютерный стол.

Осторожно я ползу ближе к Калли, кладя руку ей на лоб во второй раз за вечер. У нее все еще жар.

Не могу уйти сейчас. До тех пор, пока не убежусь, что ей становится лучше, а не хуже.

Поэтому, используя немного магии, я делаюсь невидимым. Если она проснется, то увидит пустую комнату. Но я все еще буду тут.

Каждый раз, кода вода в стакане заканчивается, я заполняю его снова. Каждый раз, когда Калли спихивает одеяло, я понижаю температуру в комнате, и, когда она начинает дрожать, нагреваю вновь. И постоянно слежу, чтобы рядом с ней стояла тарелка горячего бульона.

Где-то посреди глубокой ночи, когда мне стоило бы уйти, меня впервые ударило в голову…

Я люблю ее. Эти слова просто возникают у меня в голове.

Я люблю ее.

Это не какое-то порождение нашей связующей магии, запиханное мне в горло. Это даже не роман. Это любовь до тех пор, пока кожа не иссохнет на костях. Любовь до и после этого. Она не похотлива, эгоистична или мила. Это то, что задерживает меня быть с Калли, когда должен вместо этого собирать долги или править королевством, потому что не могу вынести мысли, что она больна и одна. Любовь заставляла меня избегать ее комнаты каждый раз, когда Калли подходит ко мне слишком близко, потому что эмоции сильнее меня — сильнее самой ночи — и я хочу для нее того, что мое существо не может дать, например шанса быть нормальным подростком.

Это любовь ее сердца и разума поверх внешности.

Я уже давно знаю, что влюблен в нее, но никогда не признавал этого до настоящего момента. Даже не осознавал, что эти три слова, которыми бросаются люди, созданы, чтобы объяснить эту глубокую и бесконечную эмоцию.

Милостивые боги, я люблю ее.


Глава 16 Корона из светлячков

Декабрь, восемь лет назад


Ветры побережья Острова Мэн обдувают нас с Калли, когда мы стоим на внешней территории кампуса. Перед нами, за низкой стеной, земля обрывается, в которое бушующее море бросается снова и снова.

Калли смотрит через лужайку на своих ровесников, пока те ходят туда-сюда между общежитием и самим замком.

— Они не видят нас, — говорю я, подходя ближе. Мне приходится скрывать свое присутствие ради предосторожности. Я бегал по опасным кругам, и не могу позволить злому клиенту воспользоваться ею, потому что был замечен с нею. — Но, тебе ведь все равно, да?

Я видел то, как эти мелкие задницы к ней относятся. Она слишком мила, чтобы смешаться в их толпе, но студенты Академии проделывают довольно хорошую работу, притворяясь, что ее не существует.

Она делает шаг назад.

— Что это значит?

Я пододвигаюсь.

— Бедная Калли, — я надуваю губы. — Всегда на обочине, всегда смотрит со стороны. — Я прекрасно осознаю, что издеваюсь над ней.

— Скажи мне, ангелочек, как кто-то вроде тебя, в конечном счете, оказывается изгоем? — Для меня это очевидно. Меня считали бессильным фейри; Потусторонний мир презирает таких существ. Но Калли забавная и привлекательная. Мне не нужно влюбляться в нее, чтобы знать, что она из тех, кто должен иметь множество друзей.

— Почему мы вообще говорим обо мне? — спрашивает сирена, застенчиво убирая локон волос за ухо.

— Потому что иногда ты меня поражаешь.

…больше, чем иногда…

Она сглатывает, снова возвращая внимание к лужайке.

— Это не из-за них, а из-за меня. — Кусая внутреннюю сторону щеки, Калли пинает пучок травы. — Трудно притворяться нормальной после… ну, ты в курсе.

Хочется сказать ей, что глупо чувствовать вину за убийство отчима, но, вероятно, это во мне говорит фея. Я не терял сон из-за убийства отца. Боги в курсе, что мир стал лучше без него.

— Думаю, мне нужно вернуть прежнюю жизнь, прежде чем заводить друзей. Настоящих друзей.

Этот укол честности задевает меня. Почему, черт подери, мир должен быть жесток по отношению к ней? Она не должна страдать, потому что какой-то монстр причинял ей боль. Мир должен работать не так.

Я приподнимаю ее подбородок, изучая лицо. Если бы мог, то избавил бы ее от боли. Но существуют вещи, которых даже моя магия не может коснуться.

— Как на счет того, чтобы я сделал тебя королевой на ночь? — говорю я.

Прежде чем у нее есть шанс ответить, я высвобождаю магию, уговаривая светлячков подлететь к нам. Один за другим они перелетают через мое плечо, направляясь к очень смущенной Калли.

Насекомые делаю круг, прежде чем опуститься на голову.

— У меня жуки в волосах, — утверждает Калли.

— У тебя корона, — ухмыляюсь я и облокачиваюсь на каменную стену.

Однажды ты будешь носить другую корону…

Один из светлячков соскальзывает с волос, падая на ее шарф, прежде чем скрыться под футболкой.

— О, боже! — Ее глаза становятся с блюдца, отчего я не могу не засмеяться.

— Озорные жучки, — ругаюсь я, — держитесь подальше от хорошеньких человеческих грудей.

Я вытаскиваю жучка, заставляя игнорировать множество неподобающих мыслей, когда костяшки касаются мягкой кожи Калли. Я отпускаю светлячка, и вместе мы наблюдаем, как он поднимается и падает обратно ей на волосы.

Калли начинает смеяться.

Она сломает меня. Я влюбился в тьму этой женщины с ее болью и уязвимостью. Этого было достаточно. Но когда сирена смеется… чувствую себя разрушенным мужчиной.

— Дес, ты пытаешься меня подбодрить?

Я беру руку Калли.

— Пойдем отсюда. Ты голодна? — спрашиваю я. — Ужин за мной.

— Ужин с тебя? — переспрашивает она. — Как интересно…

Боги, если бы я уже не любил ее, то полюбил бы сейчас.

— Ангелочек, думаю, из тебя еще может выйти фейри.


Глава 17 Клейменый мужчина

Январь, семь лет назад


Прежде чем появиться в комнате Калли, я уже знаю, что что-то не так. Возможно, это из-за того, как ее голос доносится до меня, когда та зовет, возможно, все в деле нашей эфемерной связи или же во тьме, шепчущей секреты, которые ей не стоит рассказывать.

Но знать наверняка и видеть это — совсем разные вещи.

Калли сидит среди кучи использованной одежды с опухшими и красными глазами.

…мужчина удерживал ее…

…трогал против воли…

Мне нужно кого-то вы*бать.

Я скрещиваю руки на груди.

— Кого я должен наказать? — На этом я повеселюсь, могу сказать точно.

Но она быстро трясет головой и опускает взгляд вниз.

— Назови имя, ангелочек. — Я не могу дать ей любви — пока что, — но могу отомстить за нее.

Калли вытирает лицо, затем поднимает на меня взгляд.

— Инструктор, — шепчет она.

Убивать.

Нужда уничтожить человеческую плоть почти физически ощущаема. Я должен придавить его, потому что все делаю не так. Во мне слишком много злости и недостаточно влечения. Но инстинкт бушует во мне, чтобы доказать паре, что она — неприкасаемая, потому что моя.

Я убираю все эти наплывы в сторону. Позже, — обещаю я себе.

Поэтому я не ублажаю себя фантазиями о свежевании какого-то человека, и, вместо этого, сажусь рядом с Калли. Я подталкиваю ее к себе и закрываю глаза.

Она здесь, в моих объятиях, — говорю я себе. Это помогает с бешеным гневом, который все еще извивается внутри меня.

Но затем она начинает по-настоящему разрываться от горя, все ее тело отяжелело от всхлипов и плача, что разламывает мою хладное, переменчивое сердце.

Кто бы это ни был, я, бл*ть, заколю его как скота очень-очень медленно.

Я прижимаю ее ближе, и каждая пройденная секунда лишь подпитывает воздаяние. Со временем ее плач затих. Калли отталкивается от меня, и с неохотой я отпускаю ее.

Ее лицо искажают слезы, отчего у меня сжимается желудок. Хмурясь, я вытираю их с ее лица и чувствую беспомощную тягу всех старых воспоминаний того времени, когда я был молодым, и жизнь терзала меня так, как сейчас мучает ее.

Руки скользят по ее мягкой коже щек, пока держу в руках ее лицо.

— Расскажи, что случилось. — Я буду нести твою месть, ангелочек.

Калли дергается вместе с дрожащим дыханием.

— Его зовут мистер Уайтчепл. Он… он пытался прикоснуться ко мне…

Уайтчепл. Из всех существующих имен у этого мудака оказалось на священный лад (от англ. — благая часовня). У мира есть чувства юмора.

Затем Калли выдает историю слишком спокойным голосом и с немного отдаленными словами, немного пустыми. Это выражение пугает, будто она уплывает от меня. Но, когда она закончила, поток жизни снова возвращается в ее черты, и Калли вновь начинает плакать.

В мире не существует достаточно справедливости, чтобы исправить то, что сделал этот мужчина Калли — так же, как и исправить ошибки отчима — хотя, в конце концов, он подошел к своей расплате так близко, насколько смог.

Я напоминаю себе, что в этот раз Калли использовала чары и убежала. Она перехитрила инструктора. Это, конечно, не стирает травмы, но хоть что-то.

Я прижимаю ее к себе еще больше, кладя подбородок на голову.

— Ангелочек, я горжусь, что ты использовала силу таким образом, — говорю я.

Я уже знал, когда впервые встретил ее отчаявшуюся и всю в крови, что она не будет какой-то обычной жертвой; Калли не была тогда и не будет сейчас.

Ее тело подо мной начинает дрожать еще сильнее.

— Хочешь, расскажу секрет? — Я глажу вниз ее волосы. — Такие люди, как он, рождены бояться таких людей, как мы. — Я даже сейчас чувствую, когда она совсем подавлена; ее трагедии закаливают ее быть сильнее, злобнее, мрачнее.

— Это дерьмовый секрет, — произносит она у моей груди.

Я подношу губы к ее уху.

— Это правда. В итоге ты поймешь и примешь это.

Так и будет. Уверен, что сейчас это сложно заметить, когда жизнь продолжает пинать ее во время падения, но однажды для Калли все изменится, как когда-то и для меня.

Калли продолжает долго плакать, пока от всхлипов дрожит все ее тело. Моя одежда пропитывается ее слезами.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем решил переложить нас на кровать, все еще прижимая ее к себе. Черт побрал бы мои моральные ориентиры; и пусть кто-нибудь попробует попытаться оторваться меня от этой девушки.

Тихо я начинаю напевать колыбельную мамы, которую она когда-то пела мне. Я здесь, с тобой, хочется сказать. Но это линия, которую я не буду пересекать. Поэтому я позволяю мелодии и моим объятиям говорить за себя.

Кажется, это работает. Сначала прекращается ее плач, а затем выравнивается дыхание. Когда смотрю вниз не нее, она уже впала в сон. Ее глаза опухли, а щеки покрыты прыщами, и я довольно-таки уверен, что не смог бы любить ее больше, что только усиливает боль и гнев внутри меня.

Я вытираю сбившуюся с пути слезинку большим пальцем. Мне нужно идти. Если не покину ее, то могу сделать что-то безрассудное, например, остаться на ночь.

— Однажды мне не придется тебя покидать, — тихо произношу я.

Осторожно выскользаю из-под нее и затем делаю то, что никогда не делал ни одной женщине — накрываю ее одеялом.

Любовь это… не то, что я себе представлял и уж тем более никогда не полагал, что буду проявлять такие маленькие жесты доброты, которые Калли во мне пробуждает. И есть в них что-то, что беспокоит меня — будто я теряю немного опоры.

Но затем я вспоминаю, что где-то там есть учитель, которому нужно преподать урок, и внезапно опора возвращается на место.

С последним взглядом на спящую Калли, я соскальзываю с кровати и ухожу в ночь.

Время для мести.


Январь, семь лет назад


У меня не занимает долго времени найти мистера Уайтчепла. Я скрываюсь в тенях, наблюдая за ним, как тот выходит из местного паба.

Инструктор Калли — долговязый мужчина с жидкими коричневыми волосами, которые по большей части отсутствуют на верхушке головы. Он не вызывает угроз, а скорее доверие. Вероятно, это связано с его робкими чертами. Даже его магия на вкус ощущается скромной и услужливой.

Его туфли черкают о мокрый от дождя тротуар, пока он идет вниз по улице с руками в карманах. Уайтчепл даже не подозревает, что ночь преследует его.

На полпути вниз по дороге он начинает свистеть, будто его вообще ничего не заботит в мире. Ублюдок изранил мою пару сегодня утром и еще нахально посвистывает.

Этот пустяк добивает меня.

Я проявляюсь перед ним, тьма волнами вздымается словно дым. Инструктор пугается, делая шаг назад. У него занимает секунду, чтобы прийти в себя.

— Эй, ты, — говорит он, — ты напугал меня.

Я шагаю к нему, не предпринимая ничего, чтобы развеять его страхи. Тьма двигается вместе со мной. Она могла бы сожрать его за секунды, но это было бы слишком просто и милостиво.

Его глаза расширяются.

Да, теперь он понимает, что я — не добрый незнакомец.

Инструктор поднимает руки.

— Кошелек сзади в левом кармане. Бери, он твой.

Я не останавливаюсь по пути к нему. Если бы меня заботил кошелек, то он бы у него давно исчез.

Когда Уайтчепл понимает, что не может просто поговорить, то начинает отступать назад.

Но уже слишком поздно.

Я хватаю его за глотку и пригвождаю к ближайшей стене.

— Чего ты хочешь? — спрашивает мужчина с первой показавшейся ноткой страха в голосе.

Чтобы ты истекал кровью.

— Веришь, что ты — хороший человек? — задаю я вопрос.

Уайтчепл больше задыхается, чем пытается ответить.

Я сжимаю его горло сильнее, пока магия истекает из меня и заставляет его сдаться правде, даже если у него едва хватает воздуха.

— Д-да, думаю.

Моя верхняя губа дергается.

— Неверный ответ.

Я отпускаю его, позволяя шмякнуться на мокрый бетон. Он делает несколько скрипучих вздохов, затем ползет назад, пытаясь встать на ноги, что у него плохо получается; от дрожи его не держат ноги.

Я медленно крадусь за ним, клацая тяжелыми ботинками по бетону.

— Серьезно, чего ты хочешь? — спрашивает инструктор слабым и высоким голосом.

— Два слова: Каллипсо Лиллис.


Январь, семь лет назад


— В тысячный раз говорю, я ничего ей не делал!

Мы с мистером Уайтчеплом находимся в заброшенном здании в городе Бельцы в Молдавии. На земле валяются старые пластиковые обертки, несколько использованных презервативов и расколотые бутылки из-под пива. Окна уже давно заколочены, и единственный свет исходит из дырки в крыше. Место пахнет мочой, вредителями и плесенью. Ох, и кровью. Оно начинает пахнуть как кровь.

Помимо небольших подростковых попоек, это забытое здание находится в бедном районе города, о котором большинство людей даже не подозревает. Уайтчепл может стать невидимкой.

Я кружу вокруг учителя Калли.

— Что мне сделать теперь? Отрезать палец или сломать другую кость?

Мужчина начинает во всю плакать.

Несколько его пальцев на ногах уже отрезаны. Я подумываю продеть сквозь них нить и сделать ожерелье. Вероятно, подарю его Калли…

…слишком отвратительно…

Вас никто не спрашивал. Тени свободно разговаривают, когда я даже слышать их не хочу.

— Пожалуйста, — хныкает Уайтчепл.

Я бы сказал, что на это больно смотреть. А также, что есть во мне что-то нежное, что отворачивается от проделанного, но тогда бы я не был Королем Ночи.

Я приседаю перед учителем.

— Ты готов рассказать мне, почему пристал именно к Каллипсо Лиллис?

До сих пор он отрицал любой проступок.

Инструктор делает несколько глубоких вдохов.

— Я ей понравился. — Его голос дрожит. — Она хотела узнать меня получше.

Гнев закипает во мне. Ей нравлюсь я.

Я вытаскиваю нож и поворачиваю его в руке, после чего хватаю его за ногу. Ступня уже вся в крови.

— Думаю, я должен оттяпать тебе два пальца за ложь, — произношу я ровным тоном.

— Стой-стой!

Он начинает кричать. И крик становится громче, пока я хорошенько выполняю обещанное.

Инструктор вопит долгое время, пока я терпеливо выжидаю.

— Правду, — требую я, когда чувствую, что тот уже готов говорить снова. В этот раз я использую на нем магию.

Он задыхается несколько секунд, борясь с ответом, который хочет произнести, а я спокойно наблюдаю за его усилием.

— Она одиночка, — наконец выдает Уайтчепл. — У меня не ладится с женщинами, и я… она… я не плохой парень, — защищается он. — Ей бы понравилось. Она хотела меня.

Я почти теряюсь. Только контроль, практикующийся годами, не дает мне разбить его лицо снова и снова, пока не превратиться в сплошное мясо.

Его тело резко сползает, когда магия отпускает его.

— Сколько еще? — спрашиваю я, усмиряя ярость.

Хищники вот так не просыпаются в один день с такими желаниями. Они растут в течение некоторого времени.

Учитель изумленно смотрит на меня, пот капает с его лица.

Я заставляю его ответить магией.

— Сколько. Еще.

Он опять начинает рыдать.

— Я не знаю.

Я подношу нож к пальцам его рук.

— Освежить память?

— Нет-нет! — Он делает несколько маленьких вздохов. — С-семь. Еще семь.

Я решаю кастрировать его прямо сейчас же. Семь жертв. Это не временный промах правосудия. Этот мужчина — серийный насильник. И что насчет его жертв? Им приходится нести эмоциональные шрамы всю свою жизнь только ради того, чтобы этот больной ублюдок мог воплотить на них свои желания.

Хладнокровно я ломаю ему бедренную кость. Пока он вопит, ломаю коленную чашечку.

Его крики — самая сладкая музыка.

Уверен, Уайтчепл изучал своих жертв, определял тех девочек, у которых была небольшая семья, чья репутация была запятнана или тех, кто был социальным изгоем.

Уверен, что он никогда не представлял, что одна из жертв будет иметь ночной кошмар вроде меня, чтобы побороть его.

— Имена, — требую я.

Инструктор выдает мне все семь. Семь женщин со своими мечтами и интересами. Семь девушек, которыепросто пытались справиться с адской дырой, какой только могут быть старшие школы смертных.

Я кружу вокруг него, желая забрать его с собой в Потусторонний мир. Там есть существа, с которыми он еще долго будет расплачиваться за свои деяния. Но большая часть меня хочет, чтобы Калли знала, что с ним случилось.

— Ты сделал ошибку, взявшись за Каллипсо Лиллис. И зря трогал других девушек, за что будешь платить всю свою оставшуюся жизнь, начиная с этого момента.

Он хнычет.

— Ты выдержишь еще восемь травм — по одной на каждую девушку. Я — джентльмен, поэтому разрешу тебе выбирать — сломать кость или отрезать какую-то конечность.

Следующий час был расплывшимся пятном криков и вреда. К тому времени, когда я закончил с нанесением ран, дыхание Уайтчепла стало еле заметно, а веки опущены. Человек может выдержать много боли, и учитель как раз приближается к своему лимиту.

Я вытираю нож и убираю его.

— Ты понимаешь, что стоишь на перепутье дорог, — говорю я ему. — У тебя два выбора: я могу продолжить делать это с тобой или ты сдаешься с поличным — сможешь признаться, раскаяться и прожить жизнь так, как решит закон, или жить так, как устроит меня. Могу уже сказать, что будет для тебя милостивее.

Как и Уайтчепл.

— Я сдамся, — шепчет он.

Я оглядываю его.

— Магически я свяжу тебя с клятвой. Если ты нарушишь ее, черт, если ты сделаешь что угодно, что меня не устроит, я об этом узнаю.

Мне не нужно изощряться над угрозой. Смачный запах аммиака даст мне знать, что считает Уайтчепл.

Я выпрямляюсь.

— Кто ты? — снова шепчет учитель.

Я смотрю вниз на него некоторое время, затем принимаю решение — моя визитка формируется в ладони, я швыряю ее ему.

Может, будет лучше дать понять властям, что я был здесь, — делал грязную работу за них.

Я перешагиваю пальцы Уайтчепла, которые украшают пол как свадебный рис.

И затем ухожу.


Глава 18 Под перуанским небом

Март, семь лет назад


Перуанское небо мерцает над нами, когда мы с Калли заказываем ужин в уличном кафе. Я должен был добыть пару футов проклятого золота от одного из моих клиентов, а Калли смиренно сидеть в комнате общаги, как хорошая маленькая сирена, но никто из нас не любит делать то, что надо бы.

У нас есть только пару часов насладиться компанией друг друга, прежде чем вернуть ее обратно в Академию Пил. Можете звать меня ее гребаной феей-крестной.

— Так, когда мы пойдем на сделку? — интересуется Калли.

Она имеет в виду сделку, которую я сегодня должен был совершить.

Я откидываюсь на сидение с закинутой ступней на колено, пока оцениваю ее. Она слишком сильно хочет ввязаться в потрепанную часть моей жизни.

— Всему свое время, ангелочек.

Калли кивает и осматривает улицу; ее глаза горят интересом. Я слежу за ее взглядом, затем чуть ли не воплю.

Туристическая западня в виде магазина продает все виды ярких футболок с ламами и изображенным на них гербом Перу. Груда покрывал, сделанных из шерсти Альпак, вывешены снаружи магазина, прямо перед резанными тыквами. Раздражающая стойка с брелками и разными открытками окаймляют магазин, как часовые.

И все это задерживает внимание Калли.

Ее интерес перебит официанткой, которая ставит на стол тарелку цыпленка-гриля и другие мясные блюда перед нами. Некоторое время спустя подходят и напитки, янтарная жидкость которых мерцает под уличными фонарями.

Калли отрывает взгляд от магазина, чтобы взглянуть на наш ужин. Она выглядит немного неуверенной.

Вероятно, из-за того, что я сделал заказ за обоих.

— Разве когда-нибудь мой выбор подводил тебя? — спрашиваю я. Я предложил ей попробовать цыпленка-гриль и чичу. Что касается новой и необычной еды, она покоряет.

Она гогочет.

— Ты реально хочешь, чтобы я ответила на это?

В ответ я поднимаю напиток, одаряя ее тенью улыбки.

Ее кожа светится в ответ — сирена хочет выбраться наружу, и затем ее лицо краснеет. Все это так восхитительно.

Как мне ужасно нравится соблазнять ее темную сторону. И как нравиться видеть ее влечение ко мне, даже когда я не могу, и не буду пользоваться этим.

Чтобы скрыть свое смущение, Калли берет напиток и делает большой глоток.

Секундой позже она чуть не давится им.

— Алкоголь? — хрипит она.

— Ну, правда, ангелочек, ты не должна быть удивлена. — Это не в первый раз, когда я угощаю ее алкоголем.

Что мне сказать, я — не ангел.

— Что это? — спрашивает

— Чича.

Калли фукает.

— Что такое «чича»?

Я беру кебаб с тарелки, отрывая немного мяса.

— Лошадиная моча.

Девчонка реально бледнеет.

Ох эти люди! Если бы мог, то вернулся бы назад во времени и шлепнул бы себя молодого за то, что оплакивал свою судьбу. Быть с ней — самое забавное, что у меня когда-либо было.

— Перуанское пиво, — уточняю я спокойно, — и оно явно не сделано из конской мочи.

Калли проводит пальцами по стакану.

— А из чего тогда?

— Из сброженной кукурузы.

— Хм. — Калли делает еще глоток. Затем еще.

Моя девочка.

— А еда? — спрашивает она, обращая внимание на свою тарелку.

— Ну, явно не из лошадиной мочи.

Калли смотрит в небо. Боги, я наслаждаюсь тем, что извожу ее! Она должна знать, что мне практически в радость не отвечать на ее вопросы.

— Я не это имела в ви…

Используя магию, вилкой я насаживаю немного курицы и подношу ее ко рту Калли.

— Дес! — Она оглядывается вокруг, боясь, что кто-то увидит вилку, нарушающую законы гравитации.

Ее наивность — еще одна черта, привлекающая меня в ней. Я бы не выдал такой фокус без скрытия магией от нежелательных глаз.

Зубцы вилки касаются ее губ, и немного курицы падает вниз, приземляясь на ее белую футболку.

Калли отталкивает вилку ото рта.

— Боже мой, ладно, я попробую. Перестань торопить меня.

Я поднимаю ноги на стол, поедая кебаб, пока она пробует блюдо.

Часом позже наши тарелки опустошаются, и Калли осушает два стакана чачи, когда мы наконец покидаем ресторан.

Ее щечки порозовели. Черт. Да она немного пьяна.

Мне определенно надо отвезти ее домой до встречи с клиентом. Из-за ее пониженного восприятия, неустанная сирена, которая заставляет светиться ее, словно стробоскоп, и моя собственная защита, которые смешивают сейчас бизнес с удовольствием, могут усугубить ситуацию.

Калли, спотыкаясь, летит в меня, когда мы выходим из ресторана, и хохочет, пытаясь выровнять траекторию.

— Упс! — произносит она, ее кожа вспыхивает уже в тысячный раз.

Ее глаза загораются, когда Калли замечает туристическую лавку через улицу.

Чтоб меня.

Она драматически заявляет:

— Я хочу купить тебе что-нибудь. — Она смотрит на ветхую полку с чашками, которые находятся внутри.

— Пожалуйста, не надо.

— Ну же, Дес, — уговаривает Калли, хватая меня за руку. — Обещаю, тебе понравится.

— Ты хоть знаешь, что значит обещание? — спрашиваю я ее десятью минутами позже, когда она направляется к кассиру с моим «подарком». Я хмурюсь на футболку лаймового цвета, засунутую под руку Калли; на ней изображена мультяшная лама с городом Куско ниже.

У пьяной Калли плохой вкус в выборе сувениров.

Спасение, однако, приходит в форме настоящей ламы. Не знаю, какого хрена думает владелец, проводя животное через улицы Куско, но, даже будучи уже связанным парой, я не прочь поцеловать его.

Глаза Калли широко раскрываются при виде зверя, и футболка выскальзывает из-под ее руки и, уже забытая, падает на пол.

— Это… лама.

Иногда я просто не могу справиться с этой девчонкой.

Калли направляется на улицу, оставляя вопрос о том, какой идеальный сувенир мне подыскать. Моя в меру сдержанная пара подходит к мужчине и ламе, сюсюкаясь с существом.

Ах, нужно успокоиться.

Я следую позади нее, и на испанском спрашиваю человека:

— Вы не против, если моя подруга погладит вашу ламу?

Бесполезный вопрос. Калли уже стоит, зарытая носом глубоко в мех ламы.

Все равно я вытаскиваю и отдаю деньги мужчине; он кажется достаточно счастливым, что позволил красивой девочке-подростку потрогать ламу.

— Дес, думаю, ламы могут стать моими новыми любимыми животными, — говорит Калли.

— Я думала, это долгопятые. — Она утверждала это после того, когда мы посмотрели документальный фильм про природу. «Потому что у них такие большие глаза», — объяснила ангелочек, будто это действительно имело смысл.

— Нет, определенно ламы. — Калли продолжает гладить существо, и очевидно, что мое внимание полностью приковано к ней.

Ее волосы случайно скользят через плечо, и, черт возьми, эта девчонка обалденна. Она даже понятия не имеет.

И вот я, пресловутый холостяк Царства Ночи, пытаюсь впервые в жизни приложить немного усилий к вниманию женщины — и все без ее ведома о моих истинных чувствах.

Ох, и так случилось, что эта женщина — подросток.

Я официально являюсь ведущим дерьмового шоу.

Я отхожу от Калли, пока та отвлечена животным, и покупаю для нее резную тыкву.

В тысячный раз я клянусь себе, что это последний раз. Больше никаких встреч с Калли, пока она не повзрослеет.

И уже знаю, что эту клятву я не сдержу. Либо эта маленькая сирена позовет меня или же я начну скучать по ней слишком сильно.

В такие моменты, как этот, я не уверен, что знаю, что значит обещание.


Глава 19 Последнее желание

Май, семь лет назад


Сегодня воздух вокруг Академии Пил густо наполнен магией. Она оседает во рту, и, если бы у нее был запах, я бы назвал ее «подростковым возбуждением».

Ах, ничто не сравнится с порогом юности. Моя была дерьмовой, но я здраво подходил к осознанию возраста.

В коридоре общаги девчонки визжат, а количеством духов, которыми пропитан воздух, можно убить здорового быка.

— Твою ж мать, — говорю я, материализуясь в комнате Калли. — У вас в коридоре все носятся, сломя голову.

Я шагаю к окну и смотрю наружу. По всей территории кампуса в смокингах и вечерних платьях суетятся студенты, и все они направляются к Замку Пил.

— Что сегодня намечается? — интересуюсь я.

Каждый сияет немного ярче самих звезд сегодня вечером. Это моя любимая магия — чистая, без всяких заклинаний. Если бы я вернулся в королевство, это бы насытило ночь, увеличив мою силу. Сейчас же я чувствую, как она оживает во мне. Человеческая магия с фейской весьма не совместимы, но ее достаточно, чтобы пропитанный ею воздух повлиял на мою силу.

— Майский бал, — произносит Калли.

Есть что-то в ее голосе, что задевает меня. Она сидит за компьютером в боксерах и поношенной футболке с пучком, из которого выбилось половина волос.

— Почему ты не готовишься?

— Потому что не пойду. — Она прижимает ноги к груди.

— Не пойдешь?

Калли с трудом старается держать лицо безэмоциональным.

— Меня никто не приглашал.

Хочется засмеяться. Я никогда не спрашивал ее идти со мной на сделки или проводить совместные вечера, или вносить нежность в мое сердце и жизнь, — она все просит или делает сама.

— С каких пор ты ждешь дозволения? — спрашиваю я. — И, к тому же, как такое возможно?

В смысле, что парни-подростки думают только глазами и членами, а Калли также прекрасна, как и солнце. Она горит совершенной яркостью, что порой даже больно на нее смотреть.

— Как возможно что? — Она пялится на свои колени.

— Что тебя никто не пригласил.

Калли приподнимает плечо.

— Мне казалось, что это по твоей части — разбираться в людских мотивах.

Я складываю руки. Хочется хлопнуть себя по голове. При всем моем понимании людей, только сейчас вижу, что что-то упустил.

Несмотря на уникальность Калли, она все еще остается девочкой-подростком. Она по-любому хочет пойти на танцульки и оторваться по полной. Хочет хоть один чертов день показать своим ровесниками, что она намного большее, чем те предполагали.

Калли хочет, чтобы мы были реальны, хотя бы на один вечер.

Я могу ей это устроить.

— Что? — спрашивает она, когда видит мой взгляд.

Это плохая идея. Танцы в старшей школе означают перетерки локтями с множеством подростков. Это значит разоблачение. Но я хочу, чтобы она была счастлива. Всегда.

— Ты хочешь пойти на Майский бал? — интересуюсь я.

— Не понимаю, разве это имеет значение?

Говорит она одно, но в словах слышится много подтекста. Калли хочет пойти, хоть она и думает, что не является нормальной девушкой с обычными мечтами.

— Имеет. Ну, так что?

Ее уста приоткрываются, но Калли не может сказать, что это именно то, что она хочет.

Моя сладкая сирена.

Я сокращаю между нами расстояние и встаю на колено. Крылья болят от необходимости показаться. С каждым днем становится все сложнее скрывать их, и из-за этого сегодня для меня будет худшая ночь.

Придется раскрыть себя.

Но прямо сейчас это не имеет значение. Глаза Калли широко раскрываются, что мне очень нравится. Я беру ее руку в свою.

И начинаю улыбаться.

— Не хотела бы ты, Каллипсо Лиллис, отвести меня на Майский бал?


Май, семь лет назад


Я приношу Калли платье, так как у нее ничего не было, а затем ухожу примерно на час, чтобы она смогла подготовиться. Из того, что я знаю о женщинах, этого времени для прихорашиваний недостаточно, но это все, что у нее есть, если Калли хочет прийти на танцы в положенное время.

Когда возвращаюсь, я стучу в дверь. На данном моменте я решаю поиграть в нормальное свидание — каким оно и должно быть.

Некоторые девочки в проходе пугались, когда видели меня, стоящего у двери Калли с руками в карманах. Их взгляд пробегается по мне, когда те проходили между мной и дверью. Я часто приходил к Калли и знаю, что эти хихикающие идиотки даже не общаются с ней.

Дверь передо мной открывается, и все мысли о соседках Калли испаряются.

Черт побери.

Распущенные волосы Калли волнами ниспадают по спине, а ее гипнотические глаза, кажется, светятся изнутри. Я никогда не был против платьев, но прямо сейчас начинаю ревновать. Оно нежно облегает каждый изгиб сирены.

Я сделал ошибку, смертельную и ужасную ошибку. В этом платье Калли не выглядит как подросток — она выглядит как моя королева.

Стремление утвердить ее своей возрастает во мне. Она твоя. Теперь и навсегда.

Дай ей вино. Обрати. Покажи ей, что действительно значит быть твоей парой.

Я сразу же отпихиваю мысли, как только они всплывают в голове.

Этот вечер, наверное, убьет меня.

Взгляд Калли падает, и она начинает нервно двигаться из-за платья, выглядя одновременно довольной и смущенной от того, что надела его.

— Тебе не стоило этого делать.

— Ангелочек, ты когда-нибудь видела, чтобы я делал то, чего не хотел?

— Как насчет моего первого желания? — напоминает она.

Измазанная кровью кухня, запятнанная кровью девочка, мертвый монстр у ее ног.

Я смотрю на нее сбоку.

— Это не считается.

— Почему? — интересуется Калли, но это одно слово почему-то так тяжело весит.

Потому что никогда не думал об этом.

Я вздергиваю голову.

— Мне кажется или ты очень настойчива сегодня с вопросами?

Калли игриво толкает меня, криво усмехаясь. Но далее ее черты возвращаются, и сердце Калли становится видно в ее глазах. Она смотрит на меня как на личное спасение. Забавно, она до сих пор не знает, что, хоть я и правлю небесами, я — сам ад, завернутый в человека?

Я даю ей руку, и мы покидаем комнату, позже выходя из женского общежития и пересекая травянистые лужайки, что разделяют жилую территорию Академии Пил от самого замка.

Вокруг нас мелькают пары — мальчики выглядят не по себе в костюмах, а девочки гордятся своими яркими разноцветными платьями.

Моя пара среди них выглядит единственной и неповторимой. Она эфемерна и неприкасаема, из-за чего даже один взгляд на нее делает мои колени слабыми. Я не один. Для неуверенной в себе Калли, она собирает на себе взгляды намного быстрее, чем бусины.

Крылья чешутся показаться наружу, несмотря на мизерное количество подростков.

Те, которые не оценивают Калли, оценивают меня. Есть причина, почему я прятался, когда приходил к сирене. Во-первых, Полития спохватится за мою задницу — и за всех, кто со мной контактировал — через несколько дней, когда те поймут, что я здесь. В списке самых разыскиваемых я нахожусь уже много лет. Во-вторых, они уловят мой след, что я якшаюсь вокруг Академии Пил, и пришлют всех своих ищеек. Моя поимка хорошо состроит кому-то карьеру.

А это будет означать, что они придут за Калли, девушкой, которую я пригласил на танцы. За той же девушкой, которая скрывает свой весомый страх перед сверхъестественными властями.

Этого не случиться. Я не позволю.

Поэтому, ничего не сказав паре, я создал тонкую иллюзию. Сделал себе круглые уши, смягчил фейские черты до чего-то более смертного. Для всех, кроме Калли, я — Дес в человеческом обличье.

Сегодня у Калли будет нормальный вечер. Когда ее парень не будет разыскиваемым преступником, а она не будет какой-то изгнанницей. Сегодня мы будем теми, кем должны быть — двумя яркими огнями во тьме, а остальные люди — мотыльками, которые греются в нашем свете.

Сегодня мир будет двигаться в правильном направлении. Завтра же жизнь вернется в прежнее русло к е*анным шарадам, в которые всегда и играет.


Май, семь лет назад


Танцы весьма прелестны где-то две с половиной секунды. Затем ровесники Калли налетают на нее, как мухи на труп. Ложные друзья, ложный энтузиазм, ложные улыбки. Если бы я хотел схитрить, то незаметно свалил бы в фейский дворец. И, если бы Калли захотела провести вечер, общаясь с людьми, она бы и пришла с ними.

— Клариса, это Десмонд, — представляет меня Калли еще одной однокласснице. Это уже пятая или шестая? Для девушки, у которой нет друзей, у нее очень много ужасных знакомых…

Клариса смотрит на меня также, как и последние подходившие к нам девчонки — как всегда смотрит женская сторона знати в Сомнии. Будто они хотят завоевать меня или быть завоеванными.

Это раздражение исходит от фейских женщин; внимание на смертных особ я не обращаю.

— Дес, это…

Время для общения, думаю, окончено.

Я беру Калли за руку без предупреждения, оттаскивая ее от «друзей», которые думают, что, подобравшись к нам как можно ближе, могут как-то задействовать в наших отношениях.

Отношения. Спину покалывает в суставах крыльев. Черт, пугает, что я могу вот так просто привыкнуть к этой фразе.

— Куда мы? — спрашивает Калли, поспевая за мной.

— На танцпол. — Там я могу держать ее ближе к себе и притворяться, что этой ночью мы являемся всем, что я отрицал для себя.

Парочки расходятся, когда мы присоединяемся к ним. Даже здесь, среди многообещающих видов, мы сильно выделяемся.

Калли догоняет меня.

— Маразм какой-то с ними, — говорит она, имея в виду студентов, которые решили, что в одиннадцатом часу с ней все-таки стоит пообщаться.

Чтоб провалилось это место.

— Скорее адские муки, — говорю я, — а я привык к таким мероприятиям. — Фейри — двуличные ублюдки; сначала они льстят тебе, а потом пытаются разрушить твою жизнь. Эти дети даже потягались бы с ними. — Спасибо хоть на том, что я не учился в старшей школе.

Я встаю на танцпол, пока свет свечей мерцает на наших телах. Это мое королевство — пот и танцы, алкоголь и острый адреналин от принятых решений. Хоть я и не правлю людьми, магия, заполняющая воздух, рассекает кожу, притягивая самую дикую сторону все ближе и ближе к поверхности.

— Ты никогда не учился в старшей школе? — удивляется Калли.

Запах заточающих пещер Арестиса, звон ударов мечей, когда я пронзил врага; взгляд отца, когда убил его…

— Меня немного… необычно воспитывали, — обобщаю я.

Громкая музыка вокруг нас затихает, и начинается мелодия, которая сладко и медленно тянется — до боли человеческая. Она так не похожа на музыку из Потустороннего мира. Там наши песни наполнены силой, которая подпитывает заклинания и будит магию.

Глаза Калли сразу же становятся с блюдца, хаотично мечась из стороны в сторону, когда слышит песню о любви. Я почти улыбаюсь от ее вида.

Я кладу руку ей на лопатку, и ее обнаженная кожа касается моей. Она скованна в моих объятиях, боясь двинуться.

— Обними меня за шею, — говорю я ей спокойно.

У нее занимает почти вечность, чтобы сделать это, отчего ощущается каждая секунда. Но, когда ее пальчики касаются задней стороны моей шеи, я чувствую как плыву — фейская сторона зудит пробудиться от ее ощущения.

Калли одаривает меня нервной улыбкой, отчего я похож на волка, который собирается съесть Красную Шапочку.

Моя пара решается принять вечер — самое время для похищения невест.

Я убираю мысль из головы, и все, что остается, это удары сердца в моей груди.

— Расслабься, ангелочек. — Я глажу ее спину.

Моя грудь страстно жжется, когда чувствую ее тело рядом со мной.

Любовь. Это любовь.

Я околдован изгибом ее губ и тем, как свет играет у нее в глазах. Ее ранимостью, потому что только Калли может проводить со мной сотни ночей и все еще быть неуверенной насчет моих чувств к ней. Желанием купить ей чашечку кофе и несколько макарун просто, чтобы увидеть ее улыбку, или станцевать домашний танец вокруг стола, чтобы услышать ее смех. Всеми ночами, в которые не посещал ее, потому что боялся, что она будет видеть меня как и каждого обычного мужчину в ее жизни. Моментами, чтобы прижать ее ближе, когда она плачет, потому что ее боль становится моею, и весь мир не встанет на свое место, пока она не пройдет. И предельно ясно, что все эти вещи не могут продолжаться вот так последующий год.

Я не могу продолжить быть с ней друзьями. По правде говоря, за последние месяцы я не был ей просто другом. А позволил быть нам чем-то большим, чего мне не стоило делать. Калли заслуживает прожить оставшиеся года в старшей школе и отбиваться от мальчиков. Она заслуживает некое подобие нормальности — Калли никогда не получит этого со мной.

Если быть честным, я — не святой. Не в моем характере держать пару на расстоянии вытянутой руки. Я — фейри; я беру то, что хочу и когда хочу. Я поощряю пьянство, секс и романтику, и прямо сейчас Калли — все мои самые худшие пороки, переплетенные в одну ветвь.

Сирена хмурит брови.

— Что-то не так?

Я опускаю на нее взгляд.

— Все, ангелочек. Все не так.


Май, семь лет назад


Остальной вечер проходит где-то между наслаждением и болью. К тому времени, когда мы покидаем танцы, щеки Калли уже горят, и блеск от пота покрывает ее кожу.

У меня возникают очень неприличные мысли, отчего еще мог бы появиться пот.

Калли хромает, выходя из временного бального зала Академии Пил, сбросив каблуки через минуту. Ее ступни красные и воспаленные; я даже вижу несколько мозолей.

И хвастливый плохой Торговец понятия не имел, что у нее болели ноги. Класс.

Не колеблясь ни секунды, я хватаю Калли и перекидываю ее через плечо.

— Дес! — визжит она, извиваясь в моих руках, пока я несу ее по коридору школы и выношу через дверь.

— Не веди себя так, будто не намекала мне об этом всю ночь, — говорю я, подмигивая школьнице, которая слышит нас. Девушка краснеет и одергивает голову.

— Неправда! — заявляет Калли, сгорающая от стыда.

Я подавлю желание прижать ее сильнее. По правде говоря, я наслаждаюсь тем, что ее тело находится так близко к моему.

Она рычит мне в волосы.

— Ты можешь опустить меня.

— А что я получу взамен?

Калли издает длинный и страдальческий выдох.

— Надо во всем заключать с тобой сделки?

— А ночь темна? — спрашиваю я ее риторически, проходя по лужайке к общежитию.

Кровь закипает от наполненного вечера магией. Она течет по венам, направляя мысль в русло порока.

Я просто мог бы переправить нас в ближайшие лей-линии. По ним мы бы за секунды добрались до Потустороннего мира. Калли могла бы жить там со мной, далеко от лицемерных ровесников и плохих воспоминаний

Я мог бы быть ее, а она — моей.

Крылья начинают проявляться, поэтому мне нужно успокоить мысли.

Контролируй себя, Флинн.

— Там, откуда ты, звезды одинаковые? — интересуется Калли.

Я оглядываюсь на нее через плечо и вижу, как она смотрит в ночное небо. Большую часть времени Остров Мэн покрыт туманом — особенно вдоль побережья, где и находится Академия Пил. Сегодня, однако, небо чистое, и видно звезды, далеко сияющие над нами.

Я трясу головой.

— Нет, они разные.

— Почему? — спрашивает она апатично.

— А почему нет? — переспрашиваю я.

Это вызывает у меня улыбку. Калли поворачивается ко мне лицом.

— Однажды ты дашь мне прямые ответы, — она говорит это так уверенно, что я должен забеспокоиться. Магия живет в словах также как и в других вещах. Веря во что-то достаточно сильно, ты воплощаешь это в реальность.

Возможность, что я однажды поделюсь секретами с парой, пугает… пугает и будоражит.

После нескольких протестов Калли, я опускаю ее вниз, и мы добираемся до ее комнаты. Я исчезаю на некоторое время, чтобы пройти мимо бедолаги, которая следит в холле общаги за теми, у кого и у чего есть члены, чтобы те не прошли через парадную дверь.

Прямо сейчас этаж студенческого здания можно посчитать за город-призрак. Тут вообще никого нет. Единственное, что здесь осталось от обитателей, это разбросанная косметика по всем коммунальным ванным комнатам и мерзкий запах из-за множества смешавшихся духов.

По Калли видно, что ей вообще по фиг на то, что люди, с которыми она прожила прошедший год, веселятся где-то без нее. Нет, она просто выглядит довольной, находясь рядом со мной.

Калли поворачивает ключ и открывает дверь, заходя в комнату.

Я колеблюсь позади нее, потому что насыщен вечерней магией; мое тело пульсирует ею. Я бы мог опустошить целую бочку сильнейшего алкоголя Потустороннего мира — эффект был бы почти такой же. Эгоистичные, жадные; мысли фей постоянно давят на меня. Если останусь, то обязательно сделаю то, о чем буду сожалеть.

Оставь ее здесь. Скажи, что тебе нужно идти и покинь это место, пока не стало слишком поздно.

Калли поворачивается ко мне; каждый ее дюйм понемногу сокращает во мне решимость. Она хватает руку и тащит меня внутрь, не предоставляя мне выбор.

Как только мы остаемся наедине в комнате, она превращается обратно в скромную Калли.

Она проводит ладонями внизу по платью, и мне приходится задействовать всю свою волю, чтобы не пялиться туда, чего касаются ее руки.

— Спасибо, — говорит она, уставившись на опухшие с травинками ноги. — Сегодняшняя ночь была… чудесной.

Калли пробирает меня до мозга костей. Я пытаюсь держать руки подальше от нее, а она благодарит меня за эти танцы.

Цепляйся за человечность, Десмонд!

Я пробегаюсь руками по волосам, потому что импульсы, над которыми, как думал, взял верх много лет назад, теперь стягивают меня.

Моя человечность, как белый кролик, я бегу все дальше и дальше, ближе к кроличье норе…

— Что-то не так? — спрашивает Калли, ее голос звучит слишком ранимо.

Уходи! Сейчас же, пока не стало слишком поздно!

Я опускаю руки.

— Я так больше не могу.

Контроль ускользает, ускользает…

Я поднимаю на нее взгляд.

Ускользает.

— Дес? О чем ты? — не понимает она.

Ускользнуло.

Заяви права на свою невесту. Заставь выпить лиловое вино, чтобы она больше никогда не могла быть человеком.

— Назови мне хоть одну вескую причину, почему я не должен забрать тебя отсюда сейчас же. — Так приятно отдаться наконец-то искушению. Как долго я сдерживался.

— Забрать? — Калли выглядит озадаченной. — У тебя сделка сегодня ночью?

Я начинаю кружить вокруг нее. Она — мышка, а я — кот, пришедший поиграть.

— Я бы забрал тебя и никогда не отпускал. Моя милая, маленькая сирена. — Я провожу рукой вдоль обнаженной кожи ее спины. Боги, я хочу большего. Как ее пара, я буду трогать больше и не только спину. Ничего не удовлетворит меня, пока это не случится, ничего.

— Тебе здесь не место, и мое терпение, как и человечность, уже на грани.

Возьми ее. Заяви на нее права. Сделай своей.

— Я мог бы заставить тебя сделать кое-что… очень много всего, — говорю я, понижая голос.

Картинка теперь не вылезает у меня из головы. Ее тело подо мной, ноги обернуты вокруг меня. Я уже представляю, как погружаюсь в нее, как ее тело раскрывается для меня. Одно воображение следует за другим, одна изощренная позиция заменяет другую. Я бы занимался с ней любовью, пока она бы не забыла все, кроме меня.

— И ты бы наслаждалась каждым мгновением, я тебе обещаю. Наслаждалась бы так же, как и я.

Калли нужна мне. На моем троне и в моей постели. Рядом со мной навсегда и навечно. Мне нужно это больше, чем воздух, чтобы дышать, и я заполучу это.

Магия, которую я впитал за вечер, теперь начинает высвобождаться. Она слишком эфемерна, чтобы быть заклинанием, но теперь она парит между нами, соблазняя на близость.

Калли смотрит на браслет. Она, должно быть, чувствует это.

Вот что случается, когда тьма выходит наружу.

— Мы бы могли начать сегодня. Не думаю, что смогу выдержать еще год. И не думаю, что ты сможешь.

Возьми. Заяви права. Сделай своей.

Калли берет меня за руку, когда начинаю красться вокруг нее.

— Дес, о чем ты?

Я поднимаю наши сцепленные руки между, поднимая взгляд от них к личику моей сирены. Личику, которое создано, чтобы убивать мужчин. Опасное, опасное создание. Я хочу ее так безумно, что даже самого трясет.

Ее глубокий, манящий взгляд находит мой, чтобы я избавил ее от этого раненного блеска в глазах!

Я ни за что не успокоюсь, пока не сотру его из ее черт.

Я все еще улыбаюсь:

— Как бы ты хотела начать гасить долги?

Возьми ее… заяви права… сделай своей.

— Десмонд Флинн, чтобы у тебя в голове не происходило, я хочу, чтобы ты выбросил это.

Ее голос вытаскивает меня из тьмы.

Я едва чувствую, как немного дрожит рука Калли. В лучшем случае, она опасается меня; в худшем, я напугал ее.

Что же я делаю? Вечер предполагался быть для нее, а не для меня.

Я подношу ее руку к губам, закрывая глаза. Мои фейские желания испытывают меня. Все, что я могу сейчас сделать, — это стоять тут и перескакивать грани желаний, которые хотят взять надо мной верх.

В какой-то момент почти болезненная нужда забрать Калли с собой наконец исчезает, оставляя меня изнуренным. Мышцы ноют; даже кости становятся вялыми.

Только сейчас я открываю глаза.

— Прости, ангелочек, — хрипло шепчу я. — Ты не должна была этого видеть. — Столетия контроля… пошли коту под хвост в одно мгновение. — Я… — не человек, каким хочу казаться.

Калли подходит ближе ко мне, — последняя вещь, чего я ожидал от нее.

Она наклоняет голову.

— Я тебе… нравлюсь? — спрашивает Калли.

Дерьмо. Не лучшее время для такого разговора, не когда желание сделать ее своей пронзает меня.

Я отпускаю ее руку.

— Калли. — Я произношу ее имя так же, как и слово «стоп».

Нужно уходить.

— Нравлюсь? — давит она.

Конечно, нравишься, ангелочек. Для любого другого это было бы очевидным до боли. Но не для моей Калли, которая верит, что на любовь можно только поглазеть на витринах магазинов.

Я провожу большим пальцем по ее скуле, так отчаянно желая ее. Я чертовски устал от борьбы с собой, отрицая чувства и отталкивая ее.

Так что в кои-то веки я расслабляюсь и наклоняю голову в знак согласия.

Кожа Калли начинает сиять от признания, так как она вместе с сиреной полны восторга. Калли приподнимается на носочках, ее веки закрываются, а рот приоткрывается.

— Калли…

Прежде чем перестать протестовать, она прижимается губами к моим.

Ох, боги! Мне требуется вся сдержанность, чтобы не двигать устами по ее. Но мир взрывается на калейдоскоп цветов и магии.

Рефлекторно я отвечаю, хватаю ее за плечи и сжимаю их, желая притянуть ее ближе и раскрыть ее сладкие губы, чтобы я мог точно узнать, какая Калли на вкус.

Мои уста были сотворены целовать ее.

Бесполезно бороться с желанием; будто пытаешься встать ровно рядом с ураганом. Мои последние избитые ограничения снимаются со стоном. Ощущения сгибают меня, пока я не сломаюсь. Сейчас я могу сделать лишь одно — дать волю желанию.

Я обнимаю ее за плечи, жадно двигая устами по ее губам.

Это лучше, чем самые дикие фантазии!

Поцелуй — не более чем вкус страсти, и все же он предопределяет все. Я наслаждался тысячью поцелуями за всю свою жизнь, но этот — единственный, который разрушает меня за все остальные вместе взятые. Осознание того, что я не должен упиваться этими губами, лишь разжигает во мне потребность желать их больше.

Руки Калли овивают мои. Я представлял этот момент сотню раз! Мои фантазии совсем бледны по сравнению с реальностью.

Я дотрагиваюсь до ее волос, погружая пальцы в густые локоны. Мне нужно большего.

Калли немного отодвигается, чтобы вдохнуть…

Какого черта ты делаешь, олух? Отрезвляющие мысли пронзают страсть и бесноватые инстинкты.

Гребаная херня.

Я сразу же опускаю руки и отшатываюсь назад. Калли покрывает мои губы, отчего хочется еще.

Нет. Не надо больше.

Тени вокруг меня начинают колыхаться, когда я борюсь с собой. Они тянутся к Калли, желая окутать моей магией.

Сделай своей… заяви права!

Крылья пробиваются сквозь магию. Они широко расправляются позади меня, давая осознать, что передо мной стоит моя пара.

Она — моя.

Ее глаза широко раскрываются.

— Твои крылья…

Маленький секрет выплыл наружу.

Все мои планы — выжидать и разыскивать пути, чтобы продержаться другом еще год другой — пошли сразу же к чертям. Не будет больше никаких ухаживаний; мы подожгли фитиль, поэтому ситуация взорвется в любую последующую секунду.

Мне нужно либо сдать назад в возникшей ситуации, либо ввязать молодую любимую в отношения, к которым она, может, еще не готова.

— Прости, — говорю я. Иного пути уже нет. — Они не должны были появиться. Надо было подождать. Я хотел подождать.

— Дес, что случилось? — Калли подходит ко мне.

Я провожу рукой по волосам. Стоило знать, что все закончится вот так. Стоило осознавать, что я был близок к тому, чтобы разрушить границы желаний.

— Мне пора.

— Нет, — говорит Калли, ее кожа начинает мерцать.

Прямо передо мной разбивается ее сердце, и в миллионный раз в моей жизни я задаюсь вопросом, приносит ли честность больше вреда, чем пользы.

Но ей нужно увидеть, как честь выглядит в глазах мужчины. Я — самый последний, кто является ее сторонником — честно говоря, так и есть, — но хоть раз в жизни мне нужно попытаться не быть эгоистичным ублюдком.

— Прости, — повторяю я, моя решимость затвердевает. — Мне стоило дать тебе больше времени. Не стоило… вообще ничего не стоило начинать.

Ее лицо поникает.

Надо, бл*ть, реально уходить. Я разрою себе могилу, если останусь.

— Но я нравлюсь тебе, — настаивает Калли.

Чтобы я не отдал миру, чтобы было вот так все просто. Если бы мог воздействовать на свои эмоции так, как ей кажется про меня, то я бы уже сделал ее своей и короновал бы несколько месяцев назад. Черт, мы оба бы правили королевством, не вставая с кровати.

Но мир устроен иначе. Калли нужно наслаждаться молодостью и узнать о себе многое. Она так отчаянно нуждалась в моей компании, а я был слишком слаб, чтобы отказать ей, так что никто из нас не дал ей шанс узнать, что на самом деле скрывается в Каллипсо Лиллис за всей этой болью и красотой.

— Я — король, Калли, — пытаюсь я найти оправдание. — А ты…

Моя. Возьми ее. Моя.

Я силком отодвигаю мысли.

— Невинна.

— Я не невинна, — возмущается Калли.

Я подхожу к ней и обхватываю щеки ладонями. Может, у нее все еще есть тени в глазах, но Калли еще не потеряла стремление к яркой жизни. Она не стала циничной. Не как я и никак большинство других.

— Невинна. До боли и во многих отношениях, а я плохой, очень плохой. Ты должна держаться подальше от меня, потому что я от тебя — не могу.

Я вижу этот момент — как слова определяют все.

Ее брови приподнимаются в ужасе.

— Держаться подальше? Но почему?

Не планировал я разгружать свое сердце, но пошло все.

— Я не могу быть просто твоим другом, Калли.

— Тогда не будь им, — говорит она.

Ах, эта молодая невинность. Отбросить всю логику и причины ради любви. Я хочу. Ох, как сильно я этого хочу. Как требует это фейри.

— Ты не представляешь, о чем просишь, — говорю я, осматривая ее.

— Мне плевать.

Как и мне, но я — не несозревший подросток и не тот, кто контролируется дикими импульсами, которые, как знаю, весьма сильны.

— Ну, а мне нет, — обрываю я.

У нее вытекает слеза.

Я не могу вынести этого.

— Не плачь.

Даже не могу подарить ей вечер, не разрушив его.

— Тебе не нужно уходить, — умоляет Калли. — Все можно вернуть. Мы можем просто… притвориться, что ничего не произошло.

Что-то во мне разрывается от ее слов.

Я наклоняюсь к ней и поцелуем стираю слезы, осознавая, что так даю ей смешанные чувства.

— Просто… дай мне немного времени, — говорю я и заставляю себя отстраниться.

— Как долго тебя не будет? — спрашивает Калли.

Так долго, как смогу выдержать.

— Достаточно долго, чтобы понять, чего хочу я, и чего заслуживаешь ты.

Калли, должно быть, почувствовала, что сегодняшний вечер совсем иной и что я пересек одну из своих собственных жестких границ. Уже видно, как ее отчаяние возрастает.

— А как же долги?

— Они ничего не значат. — Не сейчас, в конце концов. Пока она мне обязана, мы с ней неразрывно связаны. Я не буду беспокоиться, что Калли может ускользнуть от моей хватки. Нет, сейчас меня беспокоит, что демон во мне решит, что забрать ее в Потусторонний мир будет прекрасной идеей.

Я хватаюсь за дверную ручку, пытаясь поспешно удалиться.

— Последнее желание.

Я колеблюсь. Не попадайся на удочку. Не принимай желание. Моя магия уже восстает, готовая принять еще одну сделку с моей парой.

Сложно устоять.

— Не надо, Калли. — Не уверен, что буду в состоянии сказать «нет».

Она закрывает глаза и выдыхает:

— От пламени к пеплу, от восхода до заката, до конца дней наших жизней, будь всегда моим, Десмонд Флинн.

На мгновение я ощущаю невыносимую радость. Моя любимая. Все время я пытался избегать того, чтобы утвердить ее своей, а Калли сама заканчивает вечер, предъявляя права на меня. Как восхитительно.

В ответ на ее слова магия разливается по комнате — она впитывает желание Калли… ее желание, ее намерение теперь становится моим.

Я знаю, что это значит…

Сделка совершилась.

Десмонд, ты чертов глупец. Ты должен был уйти, пока был шанс.

Калли открывает глаза, на секунду выглядевшая такой надеющейся, отчего даже становится больно.

У меня нет времени рассказать ей, как это работает; как моя магия приняла ее сделку. Что до конца времен мы оба связаны — не только судьбой, не только бусинами на ее запястье, но и клятвой, которую она произнесла.

Я отскакиваю от нее, бросаясь в тьму и улетаю прочь на целые километры.

И ударяюсь о землю, которая выбивает из меня воздух. Медленно я сажусь, оглядывая вокруг бесконечные холмы, которые окружают меня со всех сторон.

Моя магия предала меня. Я не принимал ее сделки; я даже не обдумывал ее последние слова. За меня это сделала моя сила. Она установила условия сделки и связала нас ею.

Прошло много времени с тех пор, как произошло подобное. Я знаю, что моя сила разумна, но обычно я контролирую ее, а не наоборот.

Предполагаю, мой контроль — или же его отсутствие — причина произошедшему. Магия не только приняла желание Калли, прежде чем я смог позволить, — она установила правила выплаты.

Мой желудок резко оседает.

Боюсь, что уже знаю, что она забрала.


Глава 20 Начало выплаты

Май, семь лет назад


Сердце неустанно колотится о грудную клетку с той самой ночи.

В тысячный раз я пытаюсь материализоваться в комнате Калли. И в тысячный раз ударяюсь о магическую стену, которая отфутболивает меня обратно в квартиру в Дублине, которую ныне снимаю.

Боги, что натворила моя магия?

Пробую иной подход, появляясь на окраинах городка Пил. Я двигаюсь, словно тень посреди города, приближаясь к школе-пансиону, где живет моя пара.

Академия Пил, школа Калли, находится на самом краю городка, окруженная с трех сторон прибрежными обрывистыми скалами и буйными водами. Она связана с остальным Пилом только единственной извилистой дорожкой.

Я улавливаю ее издалека, где прибрежный туман собирается между зданиями. Чем ближе я подхожу, тем больше за какие-то скудные секунды растет моя надежда.

Что бы ни забрала магия, вероятно, я смогу перехитрить ее.

Я ступаю на эту узкую, витую дорожку и направляюсь к территории кампуса. Я делаю где-то пятьсот шагов до Академии Пил, когда предательская магия останавливает меня. Мои ступни не могут двинуться вперед. Когда пытаюсь взлететь, то магия сгущает плотность воздуха вокруг кампуса. Когда растворяюсь в ночи, становясь с ней единым целым, тьма также не позволяет мне подойти ближе.

Я появляюсь обратно на земле и яростно замахиваюсь кулаками на невидимый барьер, снова и снова, пока не появляется ощущение, что кожа будто стерлась напрочь, оголив кости. Возможно, я сам себя калечу — ведь борюсь с собственной магией.

Злой и пораженный, я неохотно возвращаюсь в квартиру и провожу руками по волосам.

Черт, черт, черт.

Я только сейчас по-настоящему начинаю понимать, когда в тот момент сила возросла, чтобы принять последние слова Калли: магия заключила сделку с сиреной при условии, что мы оба выплатим свою долю как часть долга.

Я закрываю глаза и снова слышу эти последние слова.

От пламени к пеплу, от восхода до заката, до конца дней наших жизней, будь всегда моим, Десмонд Флинн. Ее голос похож на призрака в комнате.

Я стараюсь как-то закрепить ее слова. Они — единственное, что у меня осталось от нее.

Я тяжело втягиваю воздух. Они — все, что у меня осталось.

Внезапно я отчаянно хочу прикоснуться к каждому смешному сувениру, который Калли упрашивала купить для меня. Отчаянно желаю увидеть ее лицо на каждых своих рисунках. Я начинаю ходить по квартире, собирая предметы, полученные от нее. Рюмка из Вегаса, шелк Бейрута, кивающий кот из Тасиро, лампа из Марракеша, берет из Парижа — список все продолжается и продолжается.

Я раскладываю их вокруг себя; каждый является талисманом, который как-то может защитить меня от ужасной правды:магия отымела нас обоих.

Будет ли Калли любить меня, когда ее магическая доля будет выплачена? Сможет ли в конечном итоге понять, что тогда произошло?

Мне нужно, чтобы она поняла. В противном случае…

Вырисовывается неопределенное будущее.

Ты — идиот, Десмонд. Если бы ты был чем-то большим, чем куском дерьма, если бы рассказал ей раньше о своих чувствах, то ничего бы не произошло.

А что бы я ей сказал? Что она начертана мне судьбой? Что у Калли действительно не было выбора в данной ситуации, потому что она — моя?

Я не собирался взваливать груз и объяснения такого рода на девочку-подростка. Особенно на ту, которая только-только избежала плохого оскорбления отчима.

Я тяжко усаживаюсь на кровать.

О чем магия думала? Я дал Калли эти бусины, чтобы только быть ближе к ней на какие-то годы, а не для того, чтобы держать дистанцию.

Если бы я только понимал условия выплаты. Но так же, как и легкие могут дышать, а сердце биться, когда вы о них и не вспоминаете, также и магия действует без моего осознанного решения.

Не совсем так; сердце и легкие выполняют лишь свои необходимые функции. Вот и по какой-то причине магия почувствовала, что ей надо принять эту сделку.

А я-то думал, что у меня в запасе много времени.


Глава 21 Другой мужчина

Три года назад


Каждый день я пытаюсь.

И каждый день проигрываю.

Я закидываюсь шотами текилы, одним за другим; просачиваясь вниз, алкоголь обжигает все горло. Мне даже не нужен лайм или соль. Я просто хочу почувствовать укус текилы… ожег боли.

В кармане лежит фото, весящее будто тонну, на которое я не могу взглянуть снова и от которого не могу избавиться.

Я смаковал почти каждую информацию, которую узнавал о Калли с тех пор, как мы были порознь. Какой теперь она стала стервой и какой находчивой может быть. Калли могла бы использовать голос, чтобы стать певицей, или тело, чтобы стать моделью, но вместо этого она приложила все свои умения и дух, чтобы стать частным сыщиком.

Я наслаждался почти любой информацией, которую получал… кроме одной.

Это личико, о котором я мечтаю, с этими улыбающимися глазками, притягательными устами. И прямо сейчас все это лицезреет другой мужчина, целующий те самые губы, и всему этому у меня есть доказательство в кармане.

Горячая волна ревности затмевает меня.

Черт бы его. Я не могу выкинуть фото из головы, хотя смотрел на него более часа назад. Двое голубков, крепко обнимающихся у квартиры парня. Желчь оседает на задней стенке горла.

Вместо него должен быть я.

Я не хотел знать остального, что случилось между этими двумя, но все же узнал об этом. Как они вошли внутрь, как она не выходила оттуда до раннего утра, ускользая из квартиры, как какой-то злодей с места преступления с неопрятной одеждой и взъерошенными волосами.

Я прошу у официанта еще один шот. Когда он дает мне рюмку, и я делаю глоток, текила ощущается на вкус, как вода.

Как долго я ждал свою пару, и как быстро ее выхватили у меня прямо из рук.

На долю секунды я жалею себя.

Я — беспомощный ублюдок, как и думали все феи в то время. И моя человеческая пара, которую высмеял отец, которую я отрицал десятилетиями, теперь наслаждается другим мужчиной, пока я сижу тут, заливаю сожаления смертным варевом.

Жалость быстро исчезает, как и возникла. Ее заменяет гнев, темный, тлеющий гнев.

Мне нужно кому-нибудь вмазать.

Я кидаю несколько двадцаток на стол и выхожу из бара, просматривая список клиентов и выискивая самых подлых ублюдков, которые никогда не планировали возвращать мне долг без драки. Когда я буду избивать их, буду представлять другое лицо, другого мужчину.

Что угодно, чтобы унять боль и избавиться от злости.

Вероятно, я даже оставлю визитную карточку, как хлебные крошки, которую Полития может добавить к чрезмерно толстому досье на меня. Может, это привлечет внимание Калли. Мне никогда не узнать заранее.

Несмотря на все это, наступает время напомнить людям, почему стоит бояться Торговца.


Часть III Пока не исчезнет тьма

Глава 22 Воссоединение

Менее года назад


Я выхожу на заднее крыльцо дома на острове Каталина. Солнце садится за Тихим океаном, освещая небо огнем.

Через сотни миль моря, которое простирается от моей собственности, можно едва различить вдали холмы Малибу.

От них в груди отдается болью.

Она где-то там; так близко, что я чувствую, что могу дотянуться до нее рукой, но и так далеко, отчего теряю надежду, что больше никогда не почувствую вновь ее кожу.

Я проявляю крылья, затем широко раскрываю их. Они впитывают последние умирающие лучи солнца.

Затем сгибаю колени и с сильным толчком вздымаю в небо.

Каждый вечер, как и всегда делаю, я лечу к отдаленным берегам Калифорнии, к дому Калли. Это стало неким ритуалом — пытаться посмотреть, насколько близко смогу подобраться к ней, прежде чем магия остановит меня.

Уже идет седьмой год. Калли больше не подросток. Теперь она может легально покупать выпивку, сигареты и играть в азартные игры. Я пропустил целый этап в ее жизни, и эта потеря выжигает во мне дыру. Сколько еще всего мне предстоит пропустить? Будет ли она сломлена и хрупка, когда смогу вновь обнять ее? Ее жизнь, словно песок в песочных часах — сыпется вниз, все больше приближая ее к смерти. От этого меня бросает в панику.

Я продолжаю лететь, наблюдая, как облака превращаются из бледно-оранжевого в ватный сладко-розовый цвет, а затем и в пыльно-лиловый. В конченом счете все цвета смешиваются на фоне одного темно-синего вечернего неба.

Когда приближаюсь к иллюзорной границе досягаемости, я вновь ожесточаюсь и готовлюсь к неприятному. Малибу находится достаточно близко, чтобы я мог различить здания, которые точками усеивают землю. Достаточно близко, чтобы ясно видеть, чего лишен.

Я не останавливаюсь и лечу вперед, ожидая момента, когда магия насильно остановит меня. И чувствую ее несколько секунд, прежде чем достигнуть магической границы. Как и всегда, я толкаюсь в нее, борясь с собственной силой.

Только в этот раз все по-другому.

Стена слабее и оказывает сопротивления намного меньше, когда я ударяю в нее кулаком. Она содрогается, отчего мое волнение становится похоже на рябь в озере.

Этого никогда не произойдет.

Воодушевленный, я ударяю еще раз. Она не поддается.

Да ладно.

Собирая всю свою силу в кулак, я ударяю вновь, очень сильно. И на этот раз стена детонирует словно бомба.

Стена взрывается, ударяя меня в грудь и откидывая назад. Пока я лечу кубарем по небу, чувствую, что семилетний долг Калли окончательно — наконец-то — выплачен.

Сполна.

Бездыханно я выравниваюсь и потираю грудь, ощущая, как остатки магии возвращаются в меня.

Милостивые боги, все закончилось.

Ожиданию конец.


Менее года назад


Я пролетаю оставшийся путь к пляжному дому Калли с бешеными ударами сердца.

Наконец-то мне удастся увидеть ее, почувствовать, вдохнуть! Не будет больше никаких мужчин и долгих, одиноких ночей.

Я беззвучно приземляюсь у нее, убирая крылья. Что-то есть в воздухе и в моих костях — магия сочится прямо из самого сердца Земли.

Тысячу раз я представлял, как возвращаюсь к ней, как сейчас, и каждую секунду полета, что привел меня сюда, ощущал агонию, будто все происходит не по-настоящему. Естественно, что после стольких лет ожиданий это еще не конец.

Я провожу пальцами по старинному терракотовому горшку с вываливающимся из него суккулентом, который стоит во внутреннем дворике. Ее дом, ее вещи… я могу касаться их! Магия прежде этого не позволяла. Мне приходилось довольствоваться обрывками информации до сегодняшнего момента. Для такого мужчины как я секретность почти убила меня.

Я вижу дом Калли в первый раз. Внутри темно, и никого нет. Осознание того, что мне придется ждать еще дольше, чтобы увидеть ее снова, приводит в бешенство. Теперь, когда долги выплачены, у меня не остается места для терпения.

Я всегда могу найти ее, но рвение будет лишним, потому что, когда дело дойдет до переутверждения пары, против меня будет работать все — особенно ее обвинения в том, что я оставил ее на целых семь лет.

Раздвижная стеклянная дверь щелкает в замке и тихо открывается, после чего я захожу внутрь.

Запах Калли сразу же ударяет в ноздри и чуть не опускает меня на колени. Как я жил без него столько лет?

Ботинки шаркают о засыпанный полом песок. Я шмыгаю его мыском; на нем прорисовываются наполовину видные следы ступней.

Калли. Моя сирена. Не может держаться далеко от океана.

В комнате слышны тяжелые шаги, когда я прохожу через гостиную. Затем поднимаю пустую бутылку вина и читаю марку. Эрмитаж. Я едва не свищу. Дорогое удовольствие.

Я достаточно слышал о Калли, чтобы знать, что она пьет не только вино. Виски — другое ее предпочтение алкоголя, и, если информация верна, — а она почти всегда верна — Калли наслаждается выпивкой намного чаще нормы.

Я кладу бутылку обратно и иду на кухню, проводя пальцами по кафельной потрескавшейся столешнице. Мой взгляд поднимается от стертых деревянных полов до блеклых шкафов. Калли потратила прилично денежек на покупку дома в Малибу и до сих пор, судя по тому, как он выглядит, даже ничего в нем не изменила.

Я подхожу к пробковой доске рядом с холодильником, на которой прикреплены несколько записок. Большинство с номерами, а одна со смеющимся нарисованным членом и подписью «Темпер» в уголке.

Уходя с кухни, я направляюсь в коридор. На стенах нет тех обычных фото, что есть у большинства людей. Ни одного семейного портрета — неудивительно, — но нет даже фото с друзьями.

Почему?

Но больше всего с тревогой я отмечаю то, что безделушки, которые мы собирали по всему миру и которые давно занимали всю ее комнату в общежитии, отсутствуют.

А теперь вопрос: их нет, потому что Калли все еще злится на меня или потому что ей все равно?

Хоть бы не равнодушие. Я могу ужиться с чем угодно, но не с ним.

Единственное, что висит на стенах, это некоторые акварели кораллов и резная деревянная рыба; вседоступное дерьмо, которое можно купить в любом магазине.

Я прохожу в ее гостевую ванную, затем в другую комнату, которая выглядит либо как гостевая, либо как обычное место для хранения вещей. Заплатив тьме немного волшебством, я жду, позволяя им сплетничать о доме и его собственнике.

…пьет в тяжкое время…

…отчаянные вечеринки…

…говорит во сне о потерянной любви…

…несколько мужчин оставались на ночь…

Обжигающая волна ревности омывает меня от последних слов. И вот я, мужчина, который известен своими навыками в постели среди женщин в Потустороннем мире, теперь разорвался надвое от того, что со стороны столкнулся с подобной ситуацией.

Больше ни одна мужская особь, кроме меня, не согреет ее постель.

Кстати говоря… впереди показывается спальня Калли. Даже от одного вида двери, крылья начинают трепетать. Я захожу внутрь и с любопытством осматриваю внутреннюю обстановку. Везде, куда ни гляну, вижу кусочек моря: стены, исписанные морскими пейзажами; спиральная раковина, лежащая на прикроватной тумбочке; вазы, наполненные морскими стеклышками — так как она не может жить в море, Калли принесла его сюда. Тут даже стоит морской запах соли и водорослей.

Я прохожу по комнате, скользя пальцами по переплетам романов, что стоят в беленых книжных полках.

Только когда я подхожу к стулу, вижу то, что Калли не принадлежит. Я подбираю раздражающий кусок ткани, который был перекинут через спинку стула, и подношу к носу.

Вдыхая запах, я корчу лицо и сжимаю ткань в кулаке еще сильнее.

Пес. А именно оборотень.

Моя внутренняя тьма пятнает ревность.

Ее… любовник.

На кратчайший момент я забываюсь.

С того, что я на нее собрал, Калли встречается с охотником Политии за головами. Во-первых, я не поверил этому. Каллипсо Лиллис, женщина, которая когда-то сторонилась власти, теперь встречается с одним из ее работников?

Мне не стоило так удивляться. Сирены немного фаталистичны. За их плечами лежит длинная история того, как они ввязывались в неприятности из-за тысячелетнего старинного проклятия, наложенного на их вид. И хоть это самое проклятие и было снято, всегда будет некая сущность в моей паре, которая будет навлекать на себя неприятности.

Хотя, если судить между мной и охотником, то я буду похуже.

Мне требуется лишь немного магии, чтобы сжечь ткань. За секунды эта раздражающая меня рубашка превращается в не более чем дым и пепел, а затем в пустоту; магия съела все последние следы ее существования.

Надеюсь, Илай насладился Калли, когда имел ее. Теперь, когда мы с ней выплатили свои доли, у меня нет планов отпускать ее снова.


Менее года назад


К тому времени, когда Калли вернулась домой, я уже основательно здесь устроился. Совершил набег на ее кухню и ухмыльнулся, когда нашел секретный тайничок со сладостями, потому что… от кого она их прячет? Затем нахмурился, когда нашел тайничок с полувыпитым алкоголем. Его, должно быть, она прячет от себя, и берет только, когда слишком слаба или сломлена, чтобы сопротивляться.

После того, как подкрепился, я пролистал ее счет по Netflix. Судя по всему, она все еще предпочитает книги киноадаптациям и также смотрит приличное количество комедийных шоу.

Теперь я укладываюсь на кровать и смотрю на луну, которая восходит над Тихим океаном. Ее вид вызывает во мне какую-то старую тоску, одновременно затрагивая ностальгию и притупленную боль. Может из-за того, что луна близка к воде — так близка и одновременно недоступна. Она напоминает мне Никсос и Файриен, богов дня и ночи; родившиеся под несчастливой звездой любовники всегда искали друг друга, всегда были порознь.

Но волнение от того, что я вернулся в ее жизнь, слишком опьяняющая, чтобы опустить мое настроение от восходящей луны. Я купаюсь в тенях, которые проскальзывают через окно Калли, и закрываю глаза в ожидании.

Через какое-то время я слышу, как открывается входная дверь, затем тихие шаги по полу. У сирены заняло много времени, чтобы наконец дойти до спальной комнаты, где я развалился на кровати.

Понадобилась вся концентрация, чтобы держать крылья в узде и пыл в груди.

Калли показывается на пороге с укрытым тенями телом.

Иисус, Иосиф и Мария.

Не может быть.

Ни ее темные волосы, что волнами спадают вниз, ни лицо, которое разбивает мужские сердца и склоняет к ее воле. Взгляд падает на ее плоть, заключенную в очень тонкие трусики.

Видение, которое так давно преследовало меня.

Прежде чем хоть как-то сообразить, позади меня появляются крылья, раскрываясь во всю длину. Сейчас я — подросток, а Калли — недостижимая для меня женщина.

Какой же ироничной бывает судьба.

Крылья раскрывается только на долю момента, но движение ее испугало. Я слышу, как она быстро втягивает воздух, а затем включает свет в комнате.

Черт бы меня побрал; ничто не выглядит так умопомрачительно, как Калли в нижнем белье. Она такая завораживающая в тенях, как мечта в мягком свете комнаты.

Все черты девочки-подростка теперь испарились. Калли-тинейджера заменило существо с ее более женскими изгибами и потрясающим лицом.

Время поразмышлять, Десмонд. Тебе потребуется намного больше, чем огромный пыл, чтобы завоевать сердце пары.

Калли шокировано смотрит на меня. Нет, не с шоком… она ошеломлена. В ее взгляде мелькает неуверенность той самой Калли-подростка.

Вот она, моя девочка.

Я поедаю ее взглядом.

— Вижу, с последней нашей встречи ты сменила предпочтение в нижнем белье.

Помечтаем об этом попозже.

Какое-то время Калли держит паузу; видимо, собирается духом.

— Здравствуй, Десмонд Флинн, — наконец, говорит Калли, специально используя мое полное имя. Вместо этого она могла бы подойти и сжать мои яйца.

Медленная усмешка всплывает на моих губах. Дерзко.

— Я и не догадывался, что сегодня ты решила раскрыть грязные секреты, Каллипсо Лиллис.

Взгляд возвращается к ее плоти. Я не могу отвезти от нее взгляд, совсем.

Возьми. Утверди. Сделай своей.

Калли идет через спальню и берет халат из шкафа.

— Что ты хочешь, Дес? — спрашивает она, затягивая пояс халата. Ее голос звучит раздраженно, устало и одновременно сердито. Этому есть название.

Безразличие.

На какую-то долю секунды я чувствую, как на меня обрушиваются небеса.

Калли отворачивается, но я замечаю, как дрожат ее руки, и меня окутывает облегчение.

Она тоже потрясена моим присутствием. Удача не совсем покинула меня.

Словно хищник, я пользуюсь ее уязвимостью.

Я материализуюсь за ней в мгновенье и наклоняюсь к уху.

— Требовательна, как всегда. — Я улыбаюсь, когда она вскрикивает от неожиданности, поворачиваясь ко мне. — Странная черта твоего характера, учитывая то, сколько ты должна мне.

Магия проскальзывает ко мне в голос, обещая Калли все эти запретные вещи, которые жаждет ее ненасытная сирена.

Я обещаю и дам каждому из вас: тебе и сирене, ночь за ночью, настолько долго, насколько мы дарованы друг другу судьбой.

Этот глубокий, бездонный взгляд изучает мое лицо. Я и забыл, какого это — ощущать его на себе. Семь лет сделали ее глаза грустными и пустынными, но не менее пронзительными.

Калли верит в то, что я оставил ее. Это ясно читается на ее лице, как звездный свет.

В этот момент я подхожу к ней настолько близко, что готов без труда выдать ей всю информацию. Только века сдержанности удерживают мой язык. Правда не купит мне ее любовь. Калли годами обижалась на меня; несколько коротких предложений никак не исправят ситуацию.

Мне нужно заставить ее влюбиться в меня, пытаться и пытаться.

Я беру Калли за руку и отодвигаю рукав халата. Ряд за рядом моих бусин овивают предплечье. От их вида по мне прокатывается инстинктивное удовольствие.

— Мой браслет все так же хорошо смотрится на тебе, ангелочек.

Я могу спросить ее о чем угодно, обо всем, и она обязательно ответит. Могу просить жить со мной, выйти за меня, спать со мной, носить моих детей.

Этого недостаточно. Не совсем. Я хочу ее любви, размышлений, страсти… и хочу получить ее без принуждения. Чистую и только.

Но Калли не знает об этом.

— Калли, ты много задолжала мне.

Ты — моя. Пока ты этого не знаешь, любимая, но так и есть.

Калли смотрит мне в глаза, и я чувствую вес ее осознания. Часть сирены понимает, что это конец… и своего рода начало.

— Ты все-таки пришел потребовать оплаты.


Глава 23 Пока не исчезнет тьма

Менее года назад


Охотник за головами больше не угроза. Это более чем очевидно, когда он видит мои крылья и осознает, что они значат.

До Калли начинает понемногу доходить. Наверняка у нее есть версия происходящего. После противостояния с Илаем, Калли запирается в своей комнате с обеспокоенным выражением лица.

Тело практически трясет от нужды воссоединиться с ней. Прямо как в ночь танцев я теряю контроль. Фейские инстинкты вытесняют разум.

Но дверь в комнату Калли все-таки открывается, и тут вылетает она.

— Это правда? — спрашивает Калли требовательным голосом.

Я смотрю на нее, все еще отвлеченный мыслями.

— Что именно?

— На счет крыльев? — говорит она. — Правда, что ты демонстрируешь их другим, как знак не прикасаться ко мне? Что я принадлежу тебе?

Я замираю. Она слишком близка к правде… Калли упустила один знак, но, боги, сирена близка.

Сердце подпрыгивает.

Моя пара. Заяви права.

Магия начинает изливаться из меня, затемняя комнату. За все эти года самоотрицания я на грани полного раскрытия.

— Правда, — говорит Калли шокировано.

Я подхожу к гневной сирене.

Сделай своей.

— Сволочь, — выплевывает она. — И когда же ты собирался сказать мне?

Если я признаюсь, то не отпущу вновь.

Готова ли Калли?

Черт подери, готов ли я…

Калли тычет пальцем мне в грудь.

— Ты. Собирался?

Я смотрю вниз на ее палец; моя хорошая сторона ускользает из-за вызова Калли. Потаенные импульсы прорываются наружу.

На моем лице всплывает улыбка, когда ступаю ближе к сирене и прикасаюсь своей грудью к ее.

— Уверена, что хочешь знать мои секреты, ангелочек? — спрашиваю я. — Они обойдутся тебе гораздо больше, чем бусины, опутавшие твое запястье.

— Дес, я просто хочу услышать ответ.

Возьми… заяви права… сделай своей.

Я приподнимаю ее локон.

— Что я могу сказать? Фейри бывают очень ревнивыми и эгоистичными любовниками.

…понимание…

— Ты должен был сказать мне.

Когда? В старшей школе, когда она была еще слишком мала? Или когда мне наконец-то удалось вернуться к ней после семи лет одиночества? Тогда бы я с удовольствием снял бы с себя этот якорь.

— А может, я горжусь своими крыльями, — признаюсь я, отпуская ее волосы. — И мне нравится, как ты и другие на них смотрите. Может, я испытываю то, что никогда прежде не переживал.

Я медленно и осторожно раскрываю крылья. Моя магия всепоглощающа. Если бы я полностью сдался сейчас, она бы заполнила всю комнату тьмой и высвободила бы все виды феромонов, к которым сирена будет особенно восприимчива. Но я хочу, чтобы Калли хотела меня по своей воле.

— Может, — продолжаю я, — не стал говорить, думая, что ты не ответишь взаимностью. Калли, я знаю, как нести смерть, как быть справедливым. Но не знаю, что делать с тобой. С нами. С этим.

Я так долго был безжалостным Торговцем и суровым Королем Ночи; мне не приходилось практиковаться быть простым влюбленным мужчиной. Боюсь, что все испорчу.

— С этим?

Калли заставляет все объяснить ей. Мое сердце со всей дури колотится о грудную клетку. Когда дело доходит до Калли, я хочу выдать ей все свои секреты, но ее реакция также развязывает на мне узлы.

Я провожу пальцем вдоль ее ключицы.

— Я был не полностью честен с тобой, — произношу я осторожно.

Звучит не совсем шокирующе.

— Ты задала мне вопрос, — продолжаю я, — почему сейчас? Меня не было семь лет, Калли. Так почему я вернулся?

Сирена хмурится.

— Тебе понадобилась моя помощь, — утверждает она.

Конечно, она видит все через мутную завесу.

— Ложь, которая стала правдой, — произношу я.

Собери кусочки воедино, Калли. Они ведь прямо перед тобой.

Но, конечно же, не соберет. Сирена не может. Я целовал ее в губы и между бедер — полностью обустроил ее в своем доме — и она все еще ничего не видит. Потому что даже после семи лет Калли осталась все еще той одинокой девочкой, которая не верит, что может влюбиться и быть любимой.

Я нежно трогаю ее щеку.

— Калли.

Разве сирена не видит, что постоянно опускает меня на колени? Утром, вечером и ночью она всегда таится в каждом ударе моего сердца. Ее сладкий голос поет в моих венах. Зовет меня сквозь миры. Все в ней — мое, и все во мне — ее. Навсегда.

Я до конца расправляю крылья, кончики которых едва касаются стен гостиной.

Боги, как же хорошо, наконец, раскрыть их после стольких лет борьбы.

— Фейри не показывают крылья своим нареченным.

Я дотрагиваюсь до ее шеи, нежно гладя по коже. Меня все еще удивляет, что могу быть рядом с ней, что еще раз могу коснуться ее. Калли — не единственная, кто думал, что все слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Они показывают их своим родственным душам.

Калли замирает.

Семь лет боли, семь лет пробуждений с той же чертовой болью, которая никогда не уходила. Возможно, сегодня мне удастся утихомирить эти мучения раз и навсегда.

— Ты лжешь, — выдыхает сирена с недоверчивостью в голосе.

Я знаю это чувство. Будто она не может вынести веры, потому что, вероятно, будет сломлена из-за этого. Нет, это покалечит ее. Покалечит, и Калли уже никогда не будет прежней. Оно уже искалечило меня.

— Нет, ангелочек, не лгу.

Калли пытается уловить понимание на моем лице.

— Так, ты говоришь?..

— Что влюблен в тебя? С тех с самых пор, когда ты еще была упрямым и невероятно храбрым подростком? Что ты — моя вторая половинка, а я — твоя? Боги, спасите меня, да, именно это я и говорю.

Калли немного отшатывается назад, раскрыв глаза и рот, и рукой касается груди в области сердца.

Она должна чувствовать правильность ситуации. Так же, как и река течет вниз по течению, как ночь следует за днем и как солнце встает на Востоке и садится на Западе. Нам суждено было быть вместе.

Калли снова смотрит на меня.

— Но ты ушел.

— Ушел, — соглашаюсь я. — Но никогда не хотел держаться вдали от тебя.

— Тогда почему держался?

Сейчас у нее такой же обеспокоенный взгляд, как и в первую нашу встречу; только теперь в ее глазах мои проступки, а не отчима.

Я провожу рукой по волосам, чувствуя себя самой худшей парой в мире.

— Ты была чертовски юной, — объясняю я. Не хотел тогда ее ранить. — И над тобой издевались. А мое сердце выбрало тебя. Я почувствовал это в первую же ночь, но не хотел верить, пока чувство не выросло, и его стало трудно игнорировать.

Как объяснить нашу связь? Она вне логики обоих миров и существующих магий.

Будто кто-то собрал в бутылку ее сущность и дал мне выпить. Она до сих пор бурлит у меня под кожей. Ее признание столь инстинктивно и чисто, что нет слов описать его. Оно не поддается чувствам… даже магии.

— Я не мог держаться от тебя подальше и сопротивляться желанию, но не хотел давить. Особенно сразу после того, как ты избавилась от человека, который брал и брал. Не хотел заставлять тебя думать, что мужчины все такие.

Калли не отрываясь смотрит на меня, и постепенно из глаз начинают литься слезы.

Все же секреты раскрываются. Часть меня ожидала этого. Что я не ожидал, так это ее высвобождения.

Я стираю слезы Калли. Мне стоило рассказать все намного раньше.

— Так что я позволил тебе играть в собственную игру, покупать одно одолжение за другим до тех пор, пока больше не смог принимать их. Нет, моя пара мне ничего не должна.

Когда я начал чувствовать неправильность ситуации? Я не могу вспомнить даты, только чувство… будто клеймо, прижатое прямо под самой кожей, и начинаю чувствовать, как стыд сжигает меня изнутри.

— Но у моей магии собственный разум… как у твоей сирены, я не всегда могу ее контролировать. Она решила, чем больше ты мне должна, тем дольше я смогу гарантировать, что ты будешь в моей жизни. Конечно, эта стратегия резко оборвалась в тот момент, когда ты произнесла последнее желание.

И вот все мои продуманные планы канули в Лету. Я саботирован собственной магией.

— Твое последнее желание, — продолжает он, — было не по силам для нас. Ты хотела меня, я влюбился в тебя и это неправильно. Я знал, что неправильно. Не тогда, когда тебе шестнадцать. Но я могу быть терпеливым. Ради моей маленькой сирены, ради второй половинки, я мог.

Я уже ждал ее веками. Если потребовалось бы, я мог бы подождать и еще больше столетий. В теории. Я говорил себе это каждый раз, когда приближался слишком близко, но после приходилось улетать. Дистанция была в ее же интересах; я был достаточно силен, чтобы выдержать эту сладкую агонию.

Гребаная ложь.

Я не был достаточно силен. После танца с Калли, я пытался уйти перед ее последним желанием, и мог бы продержаться вдали от нее неделю или две, но сомневаюсь, что месяц.

Моя магия, как оказалось, намного, намного сильнее, чем когда-либо была моя воля.

— Но то желание…, — вспоминаю я тот роковой вечер, — я стал его узником.

— Какое желание? — спрашивает она, выглядя потерянной.

Которое держало меня подальше от тебя. За все это время она так и не поняла.

— Твое последнее желание. В ночь танцев: «От пламени к пеплу, от восхода до заката, до конца дней нашей жизни, будь всегда моим, Десмонд Флинн».

Эти слова будто выжигали меня. Калли, может, и никогда не узнает, сколько одиноких ночей я бубнил их себе. Или что я рисовал ее взгляд тысячу раз, когда она сказала мне их, и пытался схватить и перехватить все, что в ней было и чего она хотела на тот момент.

У нее пылают щеки.

— Ты этого не исполнил.

Я немного наклоняю голову.

— Ты уверена?

Краснота исчезает с щек. Калли выглядит, будто кто-то облил ее ледяной водой.

— Ты… ты исполнил?

— Да.

Что бы я ни отдал, чтобы все вернуть. Как повернулись бы наши жизнь, не случись все это. Мне стоит надеяться, что магия знала чего-то, что не знал я; что это была наилучшая дорога к воссоединению.

Взгляд Калли падает на браслет.

— Но бусины так и не появились…

— Они бы не появились, так как ты уже расплатилась. Мы оба. — Черт бы побрал мою магию за это.

Калли медленно поднимает взгляд ко мне.

— Что ты имеешь в виду? — У нее перехватывает дыхание.

— Для услуги, которую ты запросила, требуется крутая плата, — продолжаю я. — Думаешь, моя магия позволила бы вот так легко купить себе пару? Такое одолжение требует хлебнуть немало страданий и долгих лет ожидания, а если быть точным — семь долгих лет.

Семь лет, которые наконец-то, к счастью, закончились.

— Каждый день после твоего последнего желания, я отчаянно пытался приблизиться к тебе. — С невыносимой агонией. — И каждый раз меня отталкивала собственная магия, которая повернулась против меня самого.

Калли начинает трясти, и видно, что чувство горечи в ней исчезает. Глядя из-под нее, сирена выглядит все той же невинной девочкой, как и тогда. Хотя, возможно, «невинная» не правильное слово. Скорее «надеющаяся».

— Но однажды, — говорю я, — магия ослабла. Как и тысячу раз до этого, я попытался подойти к тебе, и магия меня не остановила.

— Наконец, после долгих семи лет моей жизни, я смог вернуться к любимой, моей родственной душе. К милой сирене, которая полюбила мою тьму, мои сделки и мою компанию в то время, когда я был никем и ничем, просто Десмондом Флинном. Женщине, которая взяла судьбу в свои руки и произнесла тот древний обет, объявляя себя моей.

На нее начинает снисходить понимание. Все реально. Мы реальны.

Все те вечера, когда Калли наблюдала за моими уходами, были иллюзиями. Потому что правда в том, что я искал ее в мирах, отчаянно выжидая веками. Находил ее тысячу раз во снах и умирал тысячу раз, когда просыпался.

Моя любовь, моя душа. Моя королева.

— Калли, я люблю тебя. Полюбил с первой встречи. И буду любить до тех пор, пока не погаснет последняя звезда на небе. Буду любить тебя, пока не исчезнет тьма.

— Ты любишь меня, — пытается она произнести слова.

— Я люблю тебя, Каллипсо Лиллис. — Я люблю тебя. Люблю. Люблю.

Наконец мы оба разделяем эту красивую, жесткую правду. И все, что теперь хочу, это упасть в ее мир и никогда не возвращаться. Моя сладкая выплата.

Несколько секунд Калли разглядывает меня; единственное ее движение — это вдохи и выдохи.

И затем она улыбается.

Ах, боги! Кому нужно солнце, когда Калли так улыбается? Она может даже затмить существование самой грусти.

— И ты… хочешь быть со мной? — спрашивает сирена.

Она до сих пор не улавливает.

Я притягиваю ее к себе, смотря вниз на нее широко раскрытыми с надеждой глазами.

— Калли, возможно это станет излишней откровенностью, но у меня такое чувство, что ты этого хочешь…

Она улыбается еще шире.

— Да.

Вот я и рассказываю всю правду, которая должна быть сейчас весьма болезненной. Потому что я — сентиментальный дебил, а она — моя пара.

— Я хочу просыпаться с тобой каждое утро, ангелочек, и я хочу жениться на тебе, затем завести с тобой много-много детишек. Если, конечно, ты согласишься.

Я ужасно хочу такого будущего, хочу, чтобы она желала его.

Пожалуйста, Калли, захоти его. Захоти меня.

Она молчит, отчего секунды становятся мучительными.

— Я буду твоей, если ты будешь моим, — наконец говорит Калли.

Чувствую, что моя улыбка раскалывает лицо почти пополам, пока крылья раскрываются позади во всю длину.

Возьми. Заяви права. Сделай своей.

Ничего, ничего не чувствовалось так прекрасно, как этот момент.

Вот, что значит быть любимым. Как Вселенная формируется из Хаоса. Это прозрачнее, чем воздух, и намного опьяняюще, чем магия. Это все.

— Я всегда буду твоим, ангелочек. — Даже если она не захочет меня, коварную задницу, я всегда буду ее.

Я беру Калли за щечки.

Есть очень древний обет на моей земле, который произносили возлюбленные под звездами со времен, которые едва могут вспомнить. Семь лет они выедали меня изнутри, и теперь я могу высвободить их.

— Даже когда горы падут, и вырастут вновь, когда солнце потухнет пред очами, когда море окутает землю холодною волною и затмит небо — ты всегда будешь моей. И когда звезды упадут с небес, и ночь накроет землю темной пеленою, до скончания тьмы — я всегда буду твоим.


Глава 24 Царь Клыков и Когтей

Менее года назад


Когда я просыпаюсь на следующее утро, Калли нет — сирены не могут просто взять и испариться. Они зачаровывают и обманывают, но они не исчезают, особенно та, которая магически связанна жить под моей крышей.

После ночи могла ли Калли убежать от меня, как я когда-то покидал ее? Одной мысли достаточно, чтобы поднять меня с кровати.

Она любит тебя, дурак. Калли бы не ушла.

Я иду по дому на острове Каталина, но нигде не вижу признаков сирены. Я проверяю входную дверь — та заперта изнутри. У Калли есть ключ, но сейчас он лежит на приставном столике у входа.

Тогда задняя дверь.

Подойдя к ней, вижу, что дверь отворена, и выдыхаю с облегчением.

Калли вышла, чтобы побыть поближе к воде, конечно же.

Но когда я вышел наружу, то не увидел ее. Возникло напряжение. Я зашагал во двор, останавливаясь у столика. На нем стоит полная чашка кофе. Я поднимаю кружку.

Холодное.

Это одна из тех вещей, которая кричит, что что-то не так. Калли бы не отказалась от кофеина утром. И не оставила бы кофе не выпитым.

Напряжение переходит в другое чувство. Будто кто-то сжимает и выворачивает мое брюхо.

Я питаю тени магией, что находятся во дворе. Они знают, что произошло. Несколькими секундами позже сила бумерангом отлетает в меня; сами тени остаются полностью безмолвными. Земные тени любят поболтать. Единственный раз, когда они были тихими, был…

Боги всех миров.

Нет. Невозможно. Она смертна, а у Похитителя Душ своеобразный вкус. Он бы не пришел сюда и не забрал ее.

Но если… тот забрал ее, тогда это моя вина. Я втянул ее в это, не представляя, что этим привлек внимание монстра, на которого охочусь.

Надо было думать раньше, Десмонд. Монстры всегда замечают все тебе дорогое.

Секундой позже я проваливаюсь в тени.

Нужно найти ее. Я повторяю предложение снова и снова, когда начинаю искать.

Весь день и всю ночь я обыскиваю миры в поиске ее. Землю, Потусторонний мир — она могла быть где угодно.

Задача бы была в разы проще, если бы наша связь была полной. Но, так как это не так, так как Калли — человек, а я — фейри, не могу найти ее из-за нашей шаткой связи.

Вместо нее я ищу иной старомодный путь, собирая долги за информацию. Я взмаливаюсь к теням обоих миров, разыскивая хотя бы самую крошечную информацию, которую мне только могут дать. Но тьма безмолвна, из-за чего мне хочется что-нибудь разрушить.

Пусть тени ничего и не говорят мне, если помешаюсь достаточно сильно и долго, они задрожат от страха. Такую же нервирующую реакцию я ощущал каждый раз, когда пытался вытащить ответы в отношении Похитителя Душ.

Я много раз задумывался о том, что способствовало страху в ночи. Теперь же, я слишком поглощен собственной магией, чтобы углубляться в суть вопроса.

Похититель Душ забрал Калли. Магия уже прекрасно дала это понять.

Мысли возвращаются к тем женщинам-воинам, заключенным в стеклянные гробы с младенцами на груди. Ранее я испытывал к ним сожаление и страх. Но они не были моими любимыми, семьей или друзьями.

Теперь-то в голове всплывают всевозможные ужасные объяснения того, каким образом женщины впали в спячку… и откуда у них ребенок.

Ярость горит внутри сквозь страх. Я разорву Потусторонний мир надвое, прежде чем это случится с Калли.


Менее года назад


Через несколько дней восполненные долги и шепот теней так ничего и не сообщают мне.

Я проношусь по двору и устраиваюсь глубоко в темницах. Затем сажусь на табурет и поочередно стучу пальцами по подбородку.

Забудь о том, что ты знаешь Похитителя Душ, Десмонд, какие необычные события произошли с Калли? Монстры любят оставлять за собой следы. Я должен узнать.

Разорванный матрац; сны, которые, как очевидно, не были просто снами. Затем были видения, которые показали ей проснувшиеся дети из гробов… с клетками и рогатыми существами.

Это все, что у меня есть.

Этого должно быть достаточно.

Начну с рогатых зверей. Есть много рогатых фей в Потустороннем мире, но только одни имеют отличительную черту…

Карнон Калифус, Властелин Зверей, Король Диких Сердец, Король Фауны… и Безумный Король.

У него, возможно, хватает силы и безумия, чтобы соответствовать описанию.

Дерьмо, но можно ли реально предполагать, что Король Фауны стоит за исчезновениями?

Те, кого коснулась Лисса3, способны на многое. Вопрос в том, мог ли Карнон быть способен на зло, совершаемое Похитителем Душ?

Конечно, один бы из его подданных проболтался о чем-нибудь. Если бы он действительно был бы виновен, кто-то бы заметил что-нибудь ненормальное до сего момента.

Но нельзя игнорировать эту возможность. Это лучшая идея, что у меня есть. Во имя Калли, я должен предполагать наихудшее в отношении Карнона. Но что, если я ошибаюсь… я не только не приближусь к ней, но и навлеку ненужную войну. Вот что бывает, когда атакуешь королей.

Да хоть война ради Калли, если нужно, но найди ее!

Быстро, как ночь, я покидаю темницы Сомнии и направляюсь в Царство Фауны. Будучи королем конкурирующего королевства, я обязан оповестить о своем присутствии на территории другого правителя, но даже не удосуживаюсь.

Если я прав и Карнон стоит за всем, тогда и его солдаты замешаны в похищениях. Никто не сможет удержать такой большой секрет от всех.

Я воссоединяюсь с ночным небом, пересекая Царство Фауны. Я больше не мужчина, не тело с конечностями и лицом. Я едва лишь считаюсь вещью. Немного более чем разумная тьма.

Здесь тени намного тише. Я чувствую это как никогда раньше. Старая магия, сильная. Та, что не упомянута в книгах. Вероятно, проблема не в том, что тени не хотят делиться секретами; может, они просто не могут.

Если Карнон умеет обращаться с таким типом магии, тогда я его весьма недооценивал.

Прежде чем направиться в столицу Фауны, я прочищаю, как могу, земли, в поисках хоть каких-либо следов Калли. Но тщетно.

Как я и думал.

Есть шанс, что ее просто нет в Царстве Фауны, но также есть возможность, что она находится на защищенной территории дворца, где стража не подпустит меня ко входу.

У всех королевств есть некоторые местечки, которые заговорены против меня и других правителей. Таким образом, иные короли и королевы не могут просто так заявиться и разузнать самые охраняемые секреты.

Я растворяюсь во тьме за дворцовыми территориями Карнона и выжидаю. Тут все до боли выглядит почти нормально. Охрана наворачивает круги по периметру; элита Фауны ходит туда-сюда. Я следую за несколькими к их домам, выжидая, как кто-нибудь ускользнет, но нет.

Ты ошибался, Десмонд. Ее здесь нет.

Калли может быть и в другом королевстве… в другом мире и терпит неведомую мне жестокость.

Я собираюсь уходить, как вдруг странная магия доносится до меня через тьму. Она так слаба, что я едва чувствую ее. С ней приходит желание материализоваться в реальном мире. Неохотно я делаю это на дереве с подветренной стороны дворца.

И снова поток магии достигает меня, уже концентрируясь на моем сердце. Я вздыхаю с дрожью, прижимая руку к груди.

Боги, я чувствую ее.

Свою пару!

Существо Калли есть песня; я представлял, как сирены могли петь, взывая к непостоянным мужчинам. Только мелодия резонирует внутри меня, взывая меня к ней.

Секундой позже я осознаю, что не должен чувствовать ее. Наша магия несовместима. Слабая связь между нами сильно барабанит по эфиру, что я даже чувствую страдания. Безмерное горе.

Мир вокруг меня тускнеет.

Взгляд устремляется во дворец, где я могу неясно ее ощущать.

Сузив взгляд и широко расправив крылья, я сразу же взмываю в небо, следуя за слабой связью с Калли. Тьма также дает о себе знать, собираясь на окраинах дворцовых территорий и приглушая волшебные огни, пока те не становятся лишь воспоминанием.

Я приближаюсь к невидимому барьеру, который препятствует мне войти во дворец Фауны. Его не видно, но можно почувствовать купол, образованный над королевскими территориями в идеальных пропорциях.

Должен добраться до нее.

Замахиваясь, я начинаю колотить по барьеру, который разделяет меня с ней.

БУМ! БУМ! БУМ! Звуки ударов пульсируют в ночи.

У солдатов не занимает много времени, чтобы среагировать. Где-то между плотными тенями, что извиваются на окрестностях дворца, и акустическими последовательными ударами, они в курсе, что кто-то пытается пробраться во дворец.

Но они меня не видят, так как я скрыт во тьме.

Я ударяю по магическому барьеру снова и снова, вкладывая в удары всю силу.

БУМ-БУМ-БУМ!

Нужно добраться до нее.

БУМ-БУМ!

Инстинктивная нужда превращает меня в безумца.

Теперь, когда я могу чуять сущность Калли, ее призыв становится ужаснее с каждой нотой.

Я вкладывают все силы в удары, едва осознавая, что все костяшки разодраны, отчего кровь размазывается по куполу и капает на землю.

Наконец-то солдаты начинают исполнять свои обязанности, появляясь впереди. Они подбегают ко мне по другую сторону барьера с опущенным оружием. Все дерьмо в том, что вещи с моей стороны попасть на их сторону не могут, а вот с их стороны на мою могут — к примеру, стрелы. Солдаты натягивают тетиву и отпускают стрелы. Одна, вторая, третья, четвертая свистят подле меня. Чем ближе наступают, тем больше ночной воздух наполняется тихими надвигающимися шагами.

Я ахаю, когда стрела врезается мне в плечо. Затем другая прилетает в бок.

Должно было ожидать, что большинство солдатов накинется на меня.

Но я не прекращаю своих действий. Под кулаками я чувствую, как купол начинает трещать. Я ударяю по нему снова и снова.

Наконец-то купол начинает трескаться и распадаться на кусочки, из-за чего защитная магия искрами пробегается по защитной оболочке.

Явнутри! И почти вою своим животным триумфом.

Я растворяюсь во тьме прямо тогда, когда в меня направляется шквал стрел. Те, что были во мне, безвредно для плоти упали на землю.

В такой форме существования сложно сфокусироваться на связи с Калли; сейчас более чем когда-либо наша магия не имеет никаких общих струн. Но я почти достаточно близок к ее существу.

Я воплощаюсь в реальность за тронным залом Карнона. Эта часть территорий дворца уже однажды противостояла мне.

Черт подери, я приду за ней.

Внутри зала я слышу крики Калли. Во мне что-то трескается.

Что за неведомая агония! Ощущения, будто кто-то сдирает плоть с моих костей.

Это сделал Карнон.

Тьма собирается вокруг меня, растворяя во мне все мысли о свете.

Есть во мне спокойствие, которое оттачивалось всю жизнь. Все летит к чертям — любовь, ненависть, мечты и страхи. Все, что осталось во мне, — это безмятежность.

Я собираю магию воедино и бросаюсь ею в огромные двойные двери, которые преграждают мне путь.

БУМ!

Они дрожат от моей силы, но все еще держатся.

И снова.

БУМ!

Я слышу, как трескается дерево и корежится металл.

И снова.

БУМ!

Воздух передо мной рябит.

И снова.

БУМ!

С громким треском заклинание рассеивается, и двери c треском резко раскрываются, вылетая из петель, и звучат словно гром, когда ударяются о пол.

Перед собой в тронном зале я вижу кошмарную сцену. Мертвые лозы растягиваются вдоль стен и потолка, овивая также трон из костей. Старые листья укрывают пол, словно ковер.

И среди всего стоит Карнон с бешеным и яростным взглядом, а его ноги…

Я не сразу развидел измученное тело посреди зала. Это слабое, окровавленное существо не может быть человеком.

Но затем я слышу связь и чую ее запах.

Моя любимая.

Моя Калли.

Мне приходится еле сдерживаться, чтобы не упасть на колени. Я не могу остановить возникшую внутри агонию, которая не касается голосовых связок.

Нет.

Чтобы защитить, тьма овивается вокруг Калли.

— Твоя пара все-таки нашла тебя, — говорит Карнон, возвышаясь над Калли. — Долго его не было.

В мгновение ока я уже нахожусь рядом с Калли и теперь уже падаю на колени. Ее сердцебиение слабое и нитевидное. Я задыхаюсь собственным дыханием, когда осматриваю ее всю. Чтобы с ней ни случилось, она лишь едва избежала этого.

Моя рука дрожит, когда я провожу ею над Калли. Так много крови. Мне страшно прикасаться к ней.

А затем я замечаю перья; сотни окровавленных, темных, как ночь, перьев, которые прорастают из пары… крыльев. Они торчат из-за спины моей пары. Теперь мне хочется коснуться ее, дабы почувствовать, что они настоящие.

Так и есть. Влажные перья едва дрожат под моей ладонью.

Тени этого места начинают сгущаться подле меня.

Я скармливаю им немного магии.

…мы видели…

…ужасное-преужасное зрелище…

…проросли из ее спины…

…Король Фауны тому виной…

Я чувствую, как ярость — моя сладкая, никуда не девшаяся ярость, начинает собираться в кучу.

— Прости меня, ангелочек, — произношу я шатким голосом. — За все. Он заплатит.

— Скажи мне, как теперь тебе твоя пара? — спрашивает Король Фауны. — Она стала лучше, нет?

Я медленно убираю руки с Калли и поднимаю взгляд на безумного, рогатого короля.

И встаю.

— Ты в курсе, что, атаковав короля в его же дворце, ты нарушаешь наисвященный закон радушия, — насмехается Карнон, при этом пятясь назад.

Я иду к нему, пока тьма щипает меня за пятки. Долгие годы я жил с воспоминаниями о матери, потерянной и безжизненной, мертвой в руках другого короля. И обо мне, беспомощном, который не мог прекратить все это.

— Никогда не думал, что опустишься до раба, — продолжает Карнон. — Но слабость притягивает слабость.

Я не мог спасти маму и не мог предотвратить случившееся с любимой, но я всегда был хорош в отмщении.

Моя магия все растет и растет…

Разорвать. Убить. Инстинкты кричат во мне.

— Хотя я весьма насладился ее криками…

Разорвать… убить.

Карнон издает разочарованный стон и затем от нетерпения кидается в меня силой магии. Его фантомные когти кромсают мою одежду и разрезают кожу.

— Нет, — слабо стонет Калли.

Теплая кровь капает из ран, хотя я едва ощущаю ее.

Разорвать. Убить.

Моя сила растет, зудя в венах. Лицо безжизненной матери и слабое, окровавленное личико Калли возникают у меня перед глазами.

Ярость скручивается внутри живота. Она растет под кожей и наполняет воздух, обращая свет во тьму, заполняя пространство тенями.

В глазах Карнона я вижу вспышку страха, и Король Фауны начинает пятиться назад.

Да, я пугаю даже монстров.

Под конец они всегда пугаются, каждая из моих жертв. Не потому что я равнодушный или наслаждаюсь кровавым спортом, а потому что они осознают, что за моей сущностью стоит одна единственная правда…

Я был создан убивать.

Комната темнеет, пока не остается ни света, ничего, кроме извечной пустоты предков.

— Думаешь, я не могу видеть во тьме? — насмехается Карнон.

Я улыбаюсь, и сама пустота тешется со мной.

— Я и есть тьма.

Сила вырывается из меня, волною накрывая комнату и уничтожая все на своем пути. Она испаряет Короля Фауны и стены дворца. Сила сносит мебель, разбивает вдребезги окна, разносит крышу. За пределами дворца любая фея Фауны, попавшаяся под сеть тьмы, взрывается словно переспелый фрукт, когда тьма начинает пожирать их.

Магия сталкивается с другой стеной и без труда рассеивает ее заклинание, позволяя теням ворваться внутрь. В мгновение я узнаю об огромной подземной тюрьме, которая находится под дворцом вместе с заключенными в ней женщинами. Тьма прекрасно справляется со своей работой, измельчая одного тюремщика за другим.

Весь замысел перестает существовать в считанные секунды.

Я наклоняю голову вперед, когда магия возвращается обратно в меня. Единственные, кто пережил мою месть, — это Калли и заключенные женщины. Остальные распались на атомы и пыль.

Я поднимаю голову и смотрю на окровавленную любимую.

— Короля Фауны больше нет.


Глава 25 Будущее уже наступило

Наши дни


Час уже поздний, но здесь, в Царстве Ночи, это не имеет значения. Небо темно так же, как и всегда, а звезды сияют также ярко, как и раньше.

Я лежу в королевских покоях вместе с любимой и смотрю на нее; темные волосы ореолом обрамляют голову, глаза закрыты, а уста немного приоткрыты. Легкий выдох исходит из ее губ.

Почти невыносимо заботиться о ком-либо. Мне хочется разбудить Калли, чтобы войти в нее почувствовать ее вокруг себя.

Но я довольствуюсь лишь мочкой уха, проводя по нему пальцем.

Никогда я не был так благодарен за то, чтобы просто видеть любимую в кровати целой и невредимой.

…неправда…

…ты всегда благодаришь ту кровавую ночь за то, что она в твоей постели…

Губы изгибаются в усмешке, прежде чем выражение становится угрюмым.

Я почти потерял ее.

Даже сейчас я отчетливо помню, как выглядела Калли в священном дубовом лесу Королевы Флоры; ее сущность ускользала от меня все дальше и дальше, когда она истекала от ножевого ранения из-за Похитителя Душ. В течение нескольких ужасных секунд мне пришлось принять возможность того, что любимой больше нет.

Если бы я не напоил ее лиловым вином…

Даже сейчас через меня проходит небольшая дрожь. Нестерпимая. И сколько еще отведено мне для жизни. Невозможно представить, чтобы прожить их в одиночку.

Большим пальцем я провожу по ее нижней губе, из-за чего Калли бормочет что-то во сне.

Теперь мне не придется.

Я взял ее, сделал своей, и теперь мне нужно удержать ее. Она вкусила лилового вина, эликсир, который дарует вечную жизнь и делает две силы совместимыми. Наша связь давит на мои сердечные струны, через которые слышу тьму; соблазнительную мелодию силы Калли — ее сирена взывает ко мне.

Шум на балконе заставляет меня встать с кровати. Я накидываю футболку со штанами и направляюсь к дверям уже с раскрытыми крыльями. Относительно недавно их сломал мой восставший из мертвых отец. Они излечились, но воспоминания остались.

Я ступаю на пустынный балкон — каким он и должен быть — и облокачиваюсь на перила.

Галлегар Никс, Король Теней, все еще где-то там. Каким же глупцом я был все эти годы, не задаваясь вопросом, почему его тело не подвергалось разложению. Я был так переполнен ненавистью к нему, что это затуманило мой взгляд на реальность.

Сейчас я просто начинаю расплачиваться.

Я стою еще несколько минут, рассматривая бледные здания, которые простираются вдаль.

На Сомнию опускается неестественная тишина. Волосы на затылке встают дыбом.

…он… здесь…

Я разворачиваюсь и направляюсь внутрь, пока тени вздымаются надо мной.

Кто?

Я вхожу в спальню и вижу это: тень парит над Калли и протягивает темную руку, чтобы погладить волосы.

В голове пробегается инстинктивная мысль — убивать.

Тьма высвобождается сама по себе и тянется через комнату, сгущаясь вокруг тени. Я жду, когда она поглотит существо, как обычно и делает, но этого не происходит.

Она… не может.

Существо хохочет тоненьким, пустым звуком, который исходит будто бы из другого места, а затем оно исчезает.

У меня лишь хватает времени, чтобы осознать то, что я видел. Затем ночь перестает быть тихой.

Тысяча криков содрогают тишину. Они исходят из недр дворца, содрогая землю.

Я уже знаю, прежде чем тени могут подтвердить догадки.

Спящие женщины, наконец, проснулись.


Заметки

[1] прим. пер. фольклорный персонаж, традиционный для современной Западной Европы. Согласно поверьям, сыплет заигравшимся допоздна детям в глаза волшебный песок, заставляя их засыпать

[2] с лат. — живой камень

[3] Лисса — в древнегреческой мифологии божество, персонификация бешенства и безумия.


Оглавление

  • Лаура Таласса Император Вечерних Звезд Торговец — 2,5
  • Пролог
  • Часть I В начале была тьма
  •   Глава 1 Рождённый вне брака
  •   Глава 2 Король Теней
  •   Глава 3 Ангелы Тихой Смерти
  •   Глава 4 Смертная пара
  •   Глава 5 Занимайтесь войной, а не любовью
  •   Глава 6 У всех пророчеств есть цена
  •   Глава 7 Убить короля
  •   Глава 8 Проклятый жизнью
  •   Глава 9 В любви все средства хороши
  •   Глава 10 Прибытие на Землю
  •   Глава 11 Становление Торговца
  •   Глава 12 Обратная сторона надежды
  • Часть II Моя навсегда
  •   Глава 13 Начало
  •   Глава 14 Строгое наказание
  •   Глава 15 Настоящая любовь
  •   Глава 16 Корона из светлячков
  •   Глава 17 Клейменый мужчина
  •   Глава 18 Под перуанским небом
  •   Глава 19 Последнее желание
  •   Глава 20 Начало выплаты
  •   Глава 21 Другой мужчина
  • Часть III Пока не исчезнет тьма
  •   Глава 22 Воссоединение
  •   Глава 23 Пока не исчезнет тьма
  •   Глава 24 Царь Клыков и Когтей
  •   Глава 25 Будущее уже наступило