Норвежские народные сказки [Автор неизвестен] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Норвежские сказки


"Пер Гюнт" 1

"Тролль из Асхауга" 5

"Кто нынче мал, завтра велик" 5

"Прошлогодняя каша" 9

"Гудбранд с косогора" 9

"Куколка в траве" 11

"Как два мальчика встретили в Хедальском лесу троллей" 12

"Как курица пошла весь свет спасать" 15

"Как лиса и медведь масла к рождеству купили" 16

"Как мальчик к северному ветру за своей мукой ходил" 17

"Петух и курица в орешнике" 18

"Принцесса на стеклянной горе" 20

"Чудо-девица" 24

"Сказка" Пирог""31

"Сын вдовы" 33

"Ключ от стаббюра в кудели" 38

"Бросай еловый корень — хватай лисий хвост!" 39

"Поросятина и медовые соты" 40

"Как Миккель и Бамсе вместе поле возделывали" 40

"Как Миккелю захотелось кониной полакомиться" 41

"Хульдры на хуторе" 41

"Замок Сория-Мория" 42

"Черт и помещик" 47

"Пер, Пол и Эспен Аскеладд" 47

"Шкипер и черт" 50

"Сказка" Большая кошка из Довре""51

"Тролль на празднике" 52

"Пастор и работник" 52

"Отчего вода в море соленая" 53

"Муж-хозяйка" 56

"Скрипач Веслефрик" 57

"Вороны Ут-Рёста" 60

"Святой Олав и тролль" 64

"Хульдры-соседи" 65

"Рассказы Берты Туппенхаук…" 65

"Ловля макрелей" 72

"На восток от солнца, на запад от луны" 78

"Королевские зайцы" 84

"Плут" 91

"Глупые мужья и вздорные жены" 95

"Вечер, проведённый в одной норвежской кухне" 97

"Для каждого родителя его дети лучшие" 103

"Пер Гюнт"


Давным-давно, когда тролли ходили по земле, словно они тут хозяева, жил в Кваме охотник, по имени Пер Гюнт. Круглый год бродил Пер Гюнт в горах, потому что в те давние времена горы были покрыты густыми лесами, а в лесах водилось всякое зверьё.

И вот что случилось с ним однажды осенью.

Скотину с лесных пастбищ давно уже угнали вниз, в долину. Вместе со стадами ушёл с гор и весь народ. Пер Гюнт немало исходил крутых тропинок, выслеживая медведя, и ночь застала его недалеко от брошенной пастушеской хижины в Хевринге.

Тьма была такая, что он не видел даже собственной руки.

Когда Пер подошёл к хижине, собаки его ни с того ни с сего принялись лаять, словно они учуяли медведя. Пер Гюнт прислушался. Кругом было тихо. Ни звука, ни шороха.

У самого порога хижины Пер вдруг споткнулся обо что-то большое, скользкое, холодное.

— Кто это? — спросил Пер Гюнт.

— Это я — Кривой, — ответил из темноты голос.

Пер Гюнт мало что понял. Но ему стало не по себе. Он хотел было подойти к хижине с другой стороны, но едва сделал шаг — опять на что-то наткнулся.

Он наклонился к земле и стал шарить в темноте руками, чтобы узнать, кто же это мешает ему войти в хижину.

Рука его коснулась чего-то холодного, скользкого.

— Кто же это? — опять спросил Пер Гюнт.

— Да всё я, Кривой, — раздался из темноты голос.

Тут Пер Гюнт догадался, что это тролль, который змеей улегся вокруг хижины.

— Кривой ты или ещё какой, — смело сказал Пер Гюнт, — а посторонись-ка да пропусти меня в хижину.

Живое кольцо зашевелилось, раздвинулось, и Пер Гюнт, перешагнув через него, открыл дверь.

В хижине было не светлее, чем на дворе. Пер Гюнт пробирался ощупью, держась за стенку, и вдруг снова споткнулся обо что-то холодное, скользкое, влажное.

— Да кто это?! — закричал Пер Гюнт.

— Всё тот же Кривой, — услышал он в ответ.

"Нехорошо здесь оставаться, — подумал Пер Гюнт. — Но я сейчас выпрямлю этого Кривого. Будет меня помнить".

Он снял с плеча ружьё и вышел из хижины.

— Так ты говоришь, что ты Кривой?

— Я самый старший Кривой из Этне-даля, — с гордостью сказал тролль.

По его голосу Пер Гюнт сообразил, где голова этого тролля, и не мешкая выстрелил ему в лоб три раза.

— Стреляй ещё раз, — захрипел тролль. Но Пер отлично знал, что, если он выстрелит ещё раз, пуля вернётся к нему и пробьёт голову ему самому.

— Хватит с тебя и трех пуль, — сказал Пер Гюнт и вместе с собаками оттащил мёртвое чудовище подальше от пастушьей хижины.

А по горам со всех сторон прокатился гром, вой, визг.

На другое утро Пер Гюнт снова отправился на охоту. Взбираясь на гору, он увидел девушку, которая гнала вниз стадо коров.

"Странно, что не весь скот ещё увели", — подумал Пер.

Он пошел навстречу девушке, но она — прямо у него на глазах — вдруг исчезла, коровы тоже исчезли, а вместо них Пер увидел целое стадо медведей.

"Неужто я обознался? — подумал Пер Гюнт. — Медведей за коров принял. Да и не слыхал я никогда, чтобы медведи ходили стадами".

Он подошел ещё ближе, и тут стадо как сквозь землю провалилось, а прямо перед Пером, раскачиваясь из стороны в сторону, стоял один медведь — косматый, огромный, с оскаленной пастью.

В это время откуда-то из глубины горы послышался глухой голос:

— Смотри! Идет Пер Гюнт со своей огненной палкой. Спасай скорее теленка! Не то плохо ему будет!

— Плохо будет не теленку, а Перу, потому что он сегодня не мылся, — ответил такой же глухой голос из другой горы. И сейчас же кругом всё захохотало, как будто сами горы смеялись над Пером.

Не теряя времени, Пер Гюнт открыл свою фляжку с водой, наскоро вымыл руки и выстрелил. Медведь упал, а в горах опять застонало, загудело, загрохотало.

Когда всё утихло, Пер Гюнт снял с медведя шкуру вместе с головой, тушу завалил камнями, шкуру взвалил на спину и пустился в обратный путь.

Он шёл, зорко поглядывая по сторонам. Ведь тролли могут прикинуться кем угодно — и зверем, и змеей, и человеком. На то они и тролли!

Не дойдя немного до хижины, Пер Гюнт увидел на дороге песца.

— Посмотри на моего ягнёнка, какой он откормленный, — сказал чей-то голос из-под земли.

— Лучше посмотри на Пера, — ответил другой голос. — Видишь, он опять поднял огненную палку?

И правда, Пер уже вскинул ружьё. Выстрел — и мёртвый песец растянулся на земле…

В горах снова зашумело, загрохотало, завыло.

А Пер Гюнт снял с песца шкуру и пошёл дальше.

Скоро он добрался до пастушьей хижины. Головы медведя и песца он повесил над входом, накрепко закрыл за собой дверь, развёл огонь в очаге и принялся варить суп. Но дым от огня валил такой, что слезы ручьём текли у Пера из глаз. Пришлось ему открыть потайное окошечко — наверху, под самым потолком хижины.

И вот что случилось. Едва Пер отворил окошечко, как тролль просунул в него свой нос. А нос у него был такой длинный, как хороший багор.

— Как тебе нравится мой нос? — спросил тролль.

— А как тебе нравится мой суп? — спросил Пер и выплеснул весь горшок с похлёбкой ему на нос.

Тролль завыл, застонал и отскочил от окошка.

А в горах так и покатились камни от громового хохота.

— Тролль с ошпаренным носом! Тролль с ошпаренным носом!

Наконец всё стихло.

Только что Пер Гюнт принялся снова варить себе ужин, как вдруг через печную трубу хлынула вода и огонь погас. — Теперь Перу придётся не лучше, чем трём пастушкам, что остались в Вале, — сказал голос за стеной. И опять стало тихо.

"Вот оно что! Значит, из Вале не все ушли", — подумал Пер.

Он выбрался из хижины, кликнул собак и пошёл к северным склонам гор, туда, где в маленькой хижине жили вальские пастушки.

Ночь была чёрная, как мешок угольщика.

Пер Гюнт пришёл как раз вовремя. Четыре тролля были уже у самых дверей хижины. Этих молодцов звали: Густ-Воздушный Вихрь, Валь-Горный Владыка, Тьестель-Водяной Поток и Рольф-Огненный Столб.

Пер вскинул ружьё и не целясь выстрелил. На этот раз его пуля никого не задела. Но едва только раздался выстрел, как Густ-Воздушный Вихрь закружился на месте и помчался куда глаза глядят. Да и остальные тролли попятились назад.

А Пер тем временем бросился в хижину.

Девушки хоть и были живы, но от страха дрожали с ног до головы. Пока Пер Гюнт их утешал да успокаивал, тролли тоже набрались храбрости.

Рольф-Огненный Столб от злости совсем распалился и готов был превратить хижину — вместе со всеми, кто там был — в пепел.

Но собаки Пера не дремали. Они бросились на Тьестеля-Водяной Поток и опрокинули его прямо на Огненный Столб. Оба тролля так и зашипели!

Тьестель-Водяной Поток пополз вниз по склону горы и под конец сорвался в глубокое ущелье.

А Рольф-Огненный Столб едва живой вырвался через печную трубу и, припадая на обе ноги, убрался восвояси.

Остался последний — Валь-Горный Владыка.

— Берегись, Пер! — закричал он, да так, что горы зашатались, и каменный дождь забарабанил по хижине.

— Лучше ты берегись, — ответил Пер Гюнт и тремя выстрелами из ружья убил тролля.

Когда со всеми троллями было покончено, пастушки стали просить Пера Гюн-та проводить их домой. Они не хотели оставаться в этих местах лишнюю минуту.

Пер вместе с ними спустился в долину и довёл до того самого селения, где они жили. Там Пер Гюнт простился с вальскими пастушками. Но с троллями ему пришлось встретиться ещё раз.

Перед Новым годом Пер Гюнт услышал, что есть в Довре мыза, где в новогоднюю ночь любят собираться тролли. Ну, а людям уж, конечно, приходится от таких гостей уходить подальше.

И вот Пер Гюнт решил встретить Новый год на этой мызе. Очень ему хотелось ещё раз проучить троллей.

Он вымазал лицо сажей, нарядился в какое-то рваное тряпьё, так что его самого могли бы принять за тролля, взял с собой белого ручного медведя, целую свиную кожу, шило, дратву и отправился в путь.

Он постучался в дом, куда повадились ходить тролли, и попросил у хозяина приюта.

— Где же мы тебя приютим, когда тролли нас самих из дому выживают?

— А если пустите меня, я, может быть, выживу троллей из вашего дома, — сказал Пер Гюнт.

Так и порешили.

Хозяева ушли, а Пер Гюнт остался у них в доме.

Медведь улёгся за печкой, а Пер принялся шить из свиной кожи башмак. Такого большого башмака никто ещё не видывал.

В дырочки Пер продёрнул просмоленную верёвку, чтобы можно было крепко затянуть башмак, да ещё вырезал из кожи хороший ремень.

В полночь явились тролли. Одни занялись приготовлением новогоднего ужина — жарили лягушек, ящериц, пауков и прочую дрянь, другие плясали и кувыркались. Словом, все чувствовали себя как дома.

На Пера тролли и внимания не обратили: он был совсем им под стать — такое же страшилище.

И вдруг кто-то из троллей увидел башмак. Сейчас же все захотели мерить его. Каждый совал в него свою ногу, и когда все тролли были одной ногой в башмаке, Пер быстро затянул верёвку. Тут и мишка вылез из-за печки.

— Не хочешь ли отведать мясца, белая киска, — сказал один тролль и, изловчившись, бросил лягушку с раскалённой сковороды прямо медведю в пасть.

— Попробуй, попробуй их мясца! — сказал Пер и подмигнул медведю: принимайся, мол, за них!

А медведь и сам знал, что ему делать.

Как начал он драть да полосовать троллей! И Пер от него не отстаёт — что есть силы лупит троллей кожаным ремнем. Едва живые вырвались тролли из ловушки и убежали, проклиная Пера, и его башмак, белую киску.

С той поры тролли даже не подходили к этому дому.

Много лет спустя, незадолго до Нового года, отправился хозяин в лес — запастись дровами на праздник. И вдруг видит — идёт ему навстречу тролль.

— Что, — спрашивает тролль, — жива ещё твоя белая киска? Может, хочет, чтобы мы опять её угостили?

— Милости просим, — отвечает хозяин, — только побольше приносите угощения. У моей киски народилось семь детёнышей, так они ещё сильнее, чем сама белая киска. Да и нравом злее…

Услышал это тролль — и припустился бежать.

— Нет уж, ты нас больше не увидишь! — кричит.

И верно, никто больше не видел здесь троллей.


"Тролль из Асхауга"

В местечке Винье, что в провинции Телемарк, есть озеро Тотак. Зимой оно не замерзает до самого Рождества.

Была в старину на берегу этого озера маленькая ферма, и жил на ней крестьянин по имени Дире Во. Шла о нем молва, что ничего он на свете не боится.

Как-то в Сочельник сидел Дире Во у себя на ферме. Время близилось к полуночи, как вдруг послышался из-за озера какой-то страшный грохот. Перепугались все, кто был на ферме, а Дире Во все нипочем. Вышел он спокойненько из дому, спустил лодку на воду и поплыл на другой берег озера посмотреть, что же там такое происходит.

Тьма стояла — хоть глаз выколи, да только различил Дире Во во тьме какую-то тень. Догадался Дире Во, что это тролль. А тот стоит у самой воды и не знает, как через озеро перебраться. Увидел тролль Дире Во и кричит:

— Кто ты такой будешь?

— Я-то зовусь Дире с фермы Во, а ты кто такой и зачем сюда пришел?

— А я — тролль из Асхауга, — отвечает великан.

— И куда же ты идешь? — спрашивает его Дире.

— Да вот, надо мне в Гломсхауг, невеста меня там ждет. Может, перевезешь меня через озеро? — говорит тролль.

— Чего же не перевезти, садись.

Но только ступил тролль в лодку одной ногой, как суденышко тут же ушло под воду.

— Э, но-но, полегче! — кричит Дире.

— Хорошо, будь по-твоему. Коль ты того хочешь, уменьшусь я и стану полегче, — отвечает великан.

Вот перевез Дире тролля через озеро и говорит ему на прощание:

— А все же охота мне увидеть, каков ты взаправду. Покажись-ка в своем истинном обличье, интересно, сколько в тебе на самом деле росту.

— Недосуг мне сейчас, да и пугать тебя не хочу. Приходи утром на это место и увидишь, каков я: оставлю что-нибудь тебе на память.

Приходит Дире Во на берег рождественским утром и видит: лежит на дне лодки что-то вроде мешка. Пригляделся: а то — большой палец от рукавицы тролля. "Чего добру-то пропадать, — подумал Дире, — в хозяйстве все пригодится", — и стал с тех пор держать в той "рукавичке" зерно. Вот уж не маленькая была рукавичка, коль в один ее пальчик вошло два полных бушеля[1] зерна.




"Кто нынче мал, завтра велик"

Жила в Треннелагской округе бедная женщина. Не было у нее ни кола ни двора. Вот и ходила она с сыном своим по округе и милостыню просила. Поначалу они все в своем приходе нищенствовали и подаянием кормились, а после пришли в город Тронхейм. Побирались там по домам, покуда к бургомистру не пришли.

Был бургомистр человек добрый и почтенный, один из самых первых людей в городе. И жена была ему под стать — из богатой купеческой семьи. Росла у них одна-един-ственная дочка, а больше у бургомистра с бургомистершей детей не было. Так что миловали они ее да голубили за двоих — и за сына и за дочку, ничего для нее не жалели.

Вот пришла к ним в дом бедная женщина с сыном, и бургомистрова дочка сразу же с нищим мальчонкой подружилась. Увидел бургомистр, что дети так быстро поладили, и взял мальчика к себе в дом. Пускай вместе играют! Так оно и вышло: играли дети вместе, вместе гуляли и читали, а потом вместе в школу пошли. Крепко они дружили и никогда ни в чем друг друга не перечили.

Вот стоит однажды бургомистерша у окошка и видит: идет ее дочь с мальчиком в школу, а на пути у них большая-пребольшая лужа. Остановились дети. Мальчик сперва корзинку со снедью через лужу переправляет, потом назад перескакивает, берет на руки девочку, переносит через лужу, ставит на землю и целует.

Разъярилась бургомистерша, закричала:

— Еще этого не хватало! Как смеет побирушкин сын нашу дочку — дочку первых людей в городе целовать!

Пытался было муж ее образумить. Чего только не говорил: и никому, мол, неведомо, где совьют свое гнездо птенцы и что кого ждет. Мальчик — добрый и учтивый, а разве так не бывает: из маленького ростка могучий дуб вырастает. Кто нынче мал, завтра велик.

Да нет! Куда там! Бургомистерше дела нет, кем он был, кто он есть и кем станет. Одно твердит:

— Коли бедняк будет в чести, неведомо, как станет себя вести!

И еще:

— Кого шиллингом вычеканили, тому далером не бывать. Из грязи в князи не выбьешься!

Гонит она мальчонку:

— Нечего тебе у нас оставаться! Убирайся сейчас же вон из дому!

Делать нечего. Пришлось бургомистру приемного сынка купцу-корабельщику отдать: пришел тот в Тронхейм на своей шхуне и взял мальчика к себе поваренком.

А жене бургомистр сказал:

— Отдал я мальчонку купцу за пачку табаку!

Только стали якоря на шхуне выбирать, смотрят корабельщики — бежит бургомистрова дочка: лицо раскраснелось, кудри ветром растрепало. Сняла она с руки перстень и — откуда только сила взялась — разломила его на две половинки: одну себе, другую — брату названому; это чтоб им Друг друга признать, если встретиться приведется.

Отчалила шхуна от берега, сколько дней, сколько ночей плыла — не счесть. И приплыла под конец в дальний заморский город, в чужеземные края. А там как раз в то время ярмарка веселая. И чего только на той ярмарке не было! В воскресенье отправились все корабельщики на ярмарку, одци мальчик-поваренок на шхуне остался.

Только начал он обед готовить, слышит — кличет кто-то его с противоположной стороны пролива. Взял он челнок и переправился на другой берег. Видит — стоит на берегу древняя старуха, приговаривает:

— Лет сто я тут помощи ждала, не меньше, кричала, аукала, хотела на другой берег переправиться, только никто меня не слыхал, никто, кроме тебя, не откликнулся. Переправишь ли меня на другой берег?

— Отчего не переправить! — отвечает поваренок.

— Награда за мной! — обещает старуха.

Переправились они на другой берег, и повела его старуха к своей сестре-троллихе, что в горе по соседству жила. Идут они по дороге, старуха и говорит:

— Как станет у тебя сестра допытываться, чем тебя наградить, ничего не проси, кроме старой скатерти, — она на нижней полке в поставце лежит. Скатерть эта не простая, а самобраная. Чего из еды пожелаешь, все тебе будет.

Так и случилось. Пришли они в гору. Как узнала горная троллиха, что он ее сестре помог, сказала она:

— Проси чего хочешь!

— Ничего мне не надо, — говорит поваренок, — кроме старой скатерти, что на нижней полке в поставце лежит.

— Не иначе, тебя кто надоумил, — молвила горная троллиха. — Ну да ладно, бери скатерть!

— Спасибо, — говорит мальчик, — а мне на шхуну пора, воскресный обед корабельщикам готовить.

— Не твоя теперь это забота, — перебивает его старуха. — Обед и сам сварится, покуда тебя нет. Иди со мной, получишь награду еще богаче. Лет сто, не меньше, я помощи ждала, кричала, аукала, но никто меня не слыхал, никто, кроме тебя, не откликнулся.

Повела его старуха к другой своей сестре-троллихе, что в лесу по соседству жила. Идут они по дороге, старуха и говорит:

— Как станет у тебя сестра допытываться, чем тебя наградить, ничего не проси, кроме старого меча, — он на средней полке в поставце лежит. Меч этот не простой: сунешь его в карман — ножом обернется, вытащишь из кармана - снова длинным мечом станет. И меч этот обоюдоострый: пригрозишь черным лезвием — все кругом замертво полягут, взмахнешь белым — все мертвые оживут.

Вот пришли они в лес. Как узнала лесная троллиха, что он ее сестре помог, сказала она:

— Проси, чего хочешь!

— Ничего мне не надо, — говорит поваренок, — кроме старого меча, что на средней полке в поставце лежит.

— Не иначе, тебя кто надоумил, — молвила лесная троллиха. — Ну да ладно, бери меч!

— Спасибо, — говорит мальчик, — а мне на шхуну пора.

— Успеешь еще, — перебивает его старуха. — Иди со мной, получишь награду еще богаче. Лет сто, не меньше, я помощи ждала, кричала, аукала, но никто меня не слыхал, никто, кроме тебя, не откликнулся.

Повела его старуха к третьей своей сестре-троллихе, что в болоте по соседству жила. Идут они по дороге, старуха и говорит:

— Как станет у тебя сестра допытываться, чем тебя наградить, ничего не проси, кроме старого бабушкина песенника, — он на верхней полке в поставце лежит. Песенник тот не простой. Захворает кто, стоит его в руки взять да спеть, хвори — как не бывало!

Вот пришли они на болото. Как узнала болотная троллиха, что он ее сестре помог, сказала она:

— Проси, чего хочешь!

— Ничего мне не надо, — говорит поваренок, — кроме старого бабушкина песенника, что на верхней полке в поставце лежит.

— Не иначе, тебя кто надоумил, — молвила болотная троллиха. — Ну да ладно, бери песенник.

— Спасибо, — говорит мальчик. — Теперь уж мне пора.

Прощайте!

Приплыл он на шхуну, а корабельщики еще на ярмарке. Решил он тогда скатерть испытать и поглядеть, на что она годится.

Расстелил мальчик поначалу всего лишь краешек скатерти. Смотрит — на столе чего только нет: и еды всякой — ешь сколько хочешь, и закусок, и заедок, и хмельного.

Отведал мальчик кусочек того, кусочек другого, а остальное собаке скормил. Наелась она до отвала и спать улеглась.

Вернулись с ярмарки корабельщики, шкипер и говорит:

— Где это собака так наелась? Брюхо у нее толстое-пре-толстое, и развалилась, будто боров.

— Да я ее костями накормил! — отвечает поваренок, — Молодец, парень, и собаку не забываешь! — похвалил шкипер.

Расстелил мальчик скатерь-самобранку, и, откуда ни возьмись, на столе и снедь всякая — и закуски, и заедки — и хмельное появилось. Никогда еще корабельщики так не пировали.

Захотелось мальчику и меч испытать. Остался он с собакой один на один, пригрозил ей черным лезвием — и упала собака на палубе замертво. Перевернул он меч, взмахнул белым лезвием — ожила собака и хвостом завиляла. А вот песенник пока что не довелось ему испытать.

Плавали они, плавали, много земель морем обошли, и во всем была им удача, покуда буря не разыгралась. Много дней их по морю носило. Улеглась под конец буря, и причалила шхуна к неведомому берегу в чужеземных краях. Никто ведать не ведал, что это за страна. Но вскоре на шхуне прослышали: приключилась в стране великая беда — заболела проказой королевская дочка.

Собрались однажды на палубе корабельщики. Пришел тут на шхуну король и спрашивает:

— Не может ли кто принцессу исцелить?

— Да кому это под силу? Лекарей у нас нет! — в один голос отвечают корабельщики.

— А кроме как на палубе, на шхуне никого больше нет? — спрашивает король.

— Да есть тут один мальчонка-оборвыш! — сказали корабельщики.

— Зови его сюда! — приказал король.

Пришел на палубу поваренок.

— Может, ты принцессу исцелишь? — спрашивает король.

— Отчего не исцелить! — отвечает поваренок.

Как услыхал это шкипер, страшно разозлился, заметался по палубе, будто жук навозный в плошке с дегтем. Испугался он, что парень не за свое дело взялся и теперь ему не выпутаться. Вот и говорит он королю:

— Не стоит, ваше величество, детские речи слушать!

— Ничего, — говорит король, — с годами и разум приходит, а из мальчика мужчина вырастает. Раз взялся поваренок принцессу исцелить, пусть попытает свои силы. Немало потников уже находилось, да все потом отступались.

Взял парнишка свой песенник, и повел его король к принцессе. Спел поваренок ей песню — королевская дочка Ручку поднимает, спел другую — она на постели садится, как спел третью — встала принцесса на ноги, будто и не хворала.

Обрадовался король и пожаловал спасителю половину земель в своем королевстве и дочку в придачу.

— Ладно, — соглашается парень. — Половину земель в королевстве, так и быть, возьму, сгодится. Премного благодарен! А вот королевскую дочку в жены взять не могу. Я другой обещание дал.

Остался он в той стране, и досталось ему полкоролевства. А вскоре война началась. Пошел на войну и парень. Подрос он и, уж поверьте, поработал черным лезвием меча на славу. Не отдал соседскому королю свой народ в рабство. Иноземные воины как мухи падали; победила королевская рать вражью. Стал тут парень белым лезвием размахивать. Ожили павшие враги и под начало к королю перешли: парень-то им жизнь подарил! Воинов у короля стало видимо-невидимо, а кормить их нечем. Пришлось парню скатерть-самобранку вытаскивать, и уж тогда никому ни в чем недостатка не было: наелись все досыта, напились допьяна.

Живет парень у короля год, живет другой, а потом заскучал вдруг по бургомистровой дочке. Снарядил он четыре шхуны и отплыл в Тронхейм, где бургомистр жил. Вошли шхуны в Тронхейм-фьорд, и стали корабельщики из пушек палить. Загрохотало в городе, загремело так, что половина стекол полопалась. Спустился тогда бургомистр в гавань и видит: убранство на шхунах королевское, а сам хозяин разодет в пух и прах: платье на нем сверху донизу расшито золотом.

Приглашает бургомистр незнакомого вельможу:

— Добро пожаловать ко мне в дом отобедать!

— С охотой! — говорит тот.

Пришел он к бургомистру в дом; усадили его за стол — по правую руку бургомистрова дочка, по левую — сама бургомистерша. Сидят все, беседуют, едят, пьют. Исхитрился парень и бросил половинку кольца в чашу бургомистровой дочке, да так, что никто, кроме нее, не приметил. Она сразу все поняла и вышла из горницы, будто ей на кухню надобно. А сама только за дверь — сразу обе половинки кольца друг к другу приладила.

Мать встревожилась: неужто дочка что задумала? Улучила минутку и вышла за ней.

— Знаешь, матушка, кто наш гость? — спрашивает дочхя.

— Откуда мне знать? — отвечает бургомистерша.

— Да тот, кого отец за пачку табаку отдал! Закатились у бургомистерши глаза, и упала она без памдяти. Вышел тут и сам бургомистр, а как услыхал, что приключилось, не стал печалиться.

— Нечего шум поднимать, — говорит парень, которого за пачку табаку выменяли. — Я беру в жены девочку, которую когда-то поцеловал по дороге в школу. — А бургомистровой жене сказал: — Не гнушайся нищими детьми — никому неведомо, кем они станут; с годами разум к человеку приходит и из мальчика вырастает мужчина.


"Прошлогодняя каша"


Жил-был в Нурлане крестьянский парень, и собрался он жениться. А матушка у него была женщина опрятная и дом свой всегда в чистоте держала.

— Люблю, чтобы кругом все прибрано было, чтобы ни где ни пылинки, — говаривала она.

Вот и сыну хотелось жену такую же чистоплотную, как и мать: чтобы чисто стряпала да горшки чтоб у нее блестели. "Только как дознаться — чистоплотная она или неряха?" Думал он, думал и под конец надумал. Обмотал пальцы холстиной, прикинулся, будто у него рука болит, и отправился. Пришел он на хутор, где у хозяев дочка была на выданье, и давай свататься. Приняли его, как водится жениха принимать: с пивом и с брагой, со снедью и с веселой беседой. Завели разговор о том о сем, а потом стали спрашивать, что это у него с рукой приключилось.

— Да тролль мне палец попортил, и не лесной тролль, не горный, а болотный. Из всех троллей он — самый злющий. Кто только меня не пользовал — и лекарь, и ворожеи. Только нет такого средства, чтоб моей беде помочь, — говорит парень.

— Покуда жив, от любой беды средство найдется, от одной смерти не спасешься, — говорят хозяева.

— Ваша правда; сказывают, есть одно средство, — молвил парень.

— Какое же? — спрашивает хозяйская дочка.

— Каша прошлогодняя. Натрешь кашей руку, все и пройдет. Да только где такую кашу сыщешь? Наши хозяйки горшки дочиста отскребают. Вчерашнюю кашу и то редко где встретишь. Где уж тут прошлогоднюю найдешь!

— Ха-ха! — захохотали мать с дочкой. — Такого-то добра да не сыскать! Ну, мы от твоей беды средство найдем. В наших плошках, горшках да мисках, в старых чугунах да кащ-никах не то что прошлогодняя каша найдется, но и такая что семь, а то и четырнадцать лет стоит!

Вот тебе и чистоплотная невеста!


"Гудбранд с косогора"


Жил на свете крестьянин по имени Гудбранд. Усадьба его стояла на косогоре, и потому прозвали его Гудбранд с косогора. Жил он со своей старухой душа в душу, и никогда ему жена ни в чем не перечила. Что муженек сделает-то и ладно. Худо ли сделает, хорошо ли, — а попреков от жены никогда не услышит.

Жили они хоть и не в большом достатке, но и не в бедности.

Был у них надел земли, две коровы в хлеву да сотня да-леров в кубышке про черный день.

Вот однажды жена и говорит мужу:

— Надо бы в город сходить, продать одну корову, чтоб и у нас, как у всех добрых людей, были деньги на расходы. А ту сотню далеров, что в сундуке припрятана, нам не еле тратить. Да и ходить за одной коровой мне легче будет.

— Это ты, жена, ладно придумала, — отвечает Гудбранд.

Повязал он корове рога веревкой и повел ее продавать.

Пришел в город, встал на рыночной площади и ждет покупателей. Только никто к корове и не приценивается даже "Что ж, — подумал Гудбранд. — Какая мне неволя ее про давать? Место в хлеву всегда сыщется, а дорога до дом с утра длинней не стала".

И поплелся он потихоньку назад в деревню. Шел он по дороге и повстречал человека, что вел на продажу коня "А ведь конь-то в хозяйстве еще больше пригодится", — подумал Гудбранд и выменял свою корову на коня.

Идет он дальше и видит: гонит крестьянин хворостинко жирного поросенка.

Приглянулся Гудбранду тот поросенок, вот он и говори крестьянину:

— Слышь-ка, добрый человек, давай меняться. Я тебе коня, ты мне поросенка.

Подивился крестьянин, однако от обмена не отказался. Идет Гудбранд по дороге с поросенком и сам на себя не на радуется. "Ишь ты, — думает, — до чего у меня все толково выходит. Надо бы и поросенка поприбыльней сменять".

И сменял он поросенка на козу. А день-то был базарный, и люди много всякой живности в город на продажу вели. "Вот где выгодную мену сделать можно", — смекнул Гудбранд. И пошел он меняться. Козу сменял на овцу, овцу на гуся, гуся на петуха. Идет он с петухом, и тут ему до смерти есть захотелось. А денег на хлеб нету. Что тут станешь делать?

— Продам-ка я петуха, — решил Гудбранд. — Не пропадать же мне с голоду!

Продал он петуха за двенадцать шиллингов, купил еды, закусил и зашагал дальше налегке.

Добрался Гудбранд до своей деревни и зашел к соседу отдохнуть с дороги.

— Хорошо ли торговал в городе? — спрашивает его сосед.

— Да как сказать, — отвечает Гудбранд. — Оно, конечно, хвалиться нечем, да только и жаловаться вроде бы не на что. И рассказал он, как все у него вышло.

— Ну, и достанется тебе нынче от жены! — говорит сосед. — Не хотел бы я на твоем месте быть.

— Отчего же? — говорит Гудбранд. — Не так уж худо я торговал. Только худо ли, нет ли — жена мне все равно и слова поперек не скажет.

— Знаю, знаю, она у тебя добрая, — отвечает сосед, — только уж на сей раз ты от нее спуску не жди.

Тут Гудбранд и предложил соседу:

— Хочешь побьемся с тобой об заклад? Есть у меня в кубышке сотня далеров; я их на черный день припрятал. Ежели жена меня хоть словом попрекнет, я тебе все эти деньги отдам. А коли она меня хвалить станет, то ты мне сто далеров отдашь.

Ударили они по рукам, дождались, пока стемнело, и пошли к Гудбрандовой усадьбе. Гудбранд в дом вошел, а сосед за дверью схоронился и стал слушать, что дальше будет.

Переступил Гудбранд порог, с женой поздоровался:

— Вечер добрый!

— Вечер добрый! — говорит жена. — Слава богу, что ты воротился. Каково торговал в городе?

— Да так себе. Хвалиться нечем. Корову никто покупать не стал, и я ее на коня выменял.

— Вот спасибо, так спасибо! — обрадовалась жена. — Теперь мы в церковь в повозке ездить станем, не хуже других. Да и в хозяйстве лошадь пригодится. Веди-ка ее в сарай!

— Нет у меня лошади! Я ее по дороге на поросенка выменял, — отвечает Гудбранд.

А жена еще пуще обрадовалась.

— Экий ты у меня разумник! Мне бы и то лучше не сделать. Уж не знаю, как тебя и благодарить! Будет теперь у нас в доме и свинина, и сало, будет чем добрых гостей попотче вать. А конь нам ни к чему! Из-за него только сраму от людей натерпишься. Ишь, скажут, до чего загордились, уде и в церковь пешком пройтись не могут! Отведи-ка поросенка в хлев.

— Так ведь и поросенка-то у меня уже нет. Я его по дороге на козу обменял, — отвечает Гудбранд.

А жена от радости сама не своя.

— И всё-то ты так складно придумаешь! Поросенок что? Его съешь — и как не бывало. А от козы у нас всегда и молочко, и сыр будет. Ну-ка, тащи сюда свою козу.

— По правде сказать, так и козы у меня нет. Шел я по дороге и выменял ее на овцу, — говорит Гудбранд.

А жена от радости чуть не пляшет.

— И как ты только до этого додумался? Куда нам коза? Только и знай, что гоняйся за ней день-деньской с хворостинкой по пригоркам да по лугам! А от овцы нам и мясо, и шерсть будет. Ну-ка, давай сюда твою овцу.

— Была у меня овца, да вся вышла. Я ее на гуся выменял, — отвечает Гудбранд.

А жена от радости опомниться не может.

— Вот это ты хорошо сделал! Вот спасибо, так спасибо! Ни к чему мне овца, ежели толком рассудить. У меня ни прялки, ни веретена нет; да и не мастерица я шерсть прясть. А надо будет, так ее и купить недолго. Зато мы теперь жирной гусятиной полакомимся, я ее страсть как люблю. И подушки гусиным пухом набить можно. Ну-ка, где там у тебя твой гусь?

— И гуся у меня нет. Я его на петуха выменял, — говорит Гудбранд.

Тут жена от радости света невзвидела.

— И как только у тебя на все ума хватает! И то сказать, для чего нам гусь? Я его и жарить-то толком не умею. А подушки и сеном набить можно. Вот петух — иное дело! Это все одно, что часы купить. Теперь мы всегда к сроку вставать будем. Как закукарекает он на заре — тут уж не проспишь! Тащи сюда петуха!

— Продал я его, — говорит Гудбранд, — у меня по дороге так с голоду живот подвело, что думал, живым не останусь. Вот и пришлось мне за двенадцать шиллингов петуха продать да еды себе купить.

— Слава богу, что ты до этого додумался! — закричала жена. — Что б ты ни сделал, все ладно! А петух нам ни к чему. Мы сами себе господа и можем по утрам спать, сколько душа пожелает. Был бы только ты у меня жив-здоров, больше мне ничего не надо — ни гуся, ни коровы, ни поросенка!

Тут открыл Гудбранд дверь и говорит соседу:

— Ну что, сосед, выиграл я сто далеров?

А тот отвечает:

— С хорошей-то женой хоть и проиграешь, а все в выигрыше останешься.

И купил Гудбранд на те сто далеров, что у соседа выиграл, и корову, и коня, и поросенка, и много всякой живности.


"Куколка в траве"


В стародавние времена у одного короля было двенадцать сыновей. Когда они выросли, король собрал их и сказал:

— Сыновья мои дорогие, я стал стар и хочу внуков, поэтому собираюсь вас женить. Возьмите по хорошему коню, богатые доспехи и езжайте по белу свету искать себе невест. Каждый из вас должен найти такую девушку, которая могла бы соткать и сшить за один день рубашку.

Выехав за ворота замка, старшие одиннадцать братьев сказали младшему, которого звали Симон:

— Ты глуп и будешь только мешать нам, иди своей дорогой.

И, пришпорив коней, они умчались вдаль.

Расстроенный Симон слез с коня, упал в траву и горько заплакал. Вдруг откуда ни возьмись послышался тоненький голосок:

— Не плачь, Симон. Посмотри лучше на нашу маленькую куколку.

Юноша поднял глаза и увидел под листиком цветка крошечную девочку, одетую в воздушное белое платье. Она была очень маленькая, не больше мизинчика. Как взрослая, она восседала на крошечном золотом кресле, а в волосах у нее поблескивала бриллиантовая корона. Девочка была она необыкновенно красива и стройна.

— Расскажи мне, — сказала она, — какое несчастье приключилось с тобой.

Она говорила таким ласковым голосом, что юноша рассказал ей обо всем: как король-отец велел всем братьям найти себе невест, как раздал им доспехи и коней, как они выехали из дворца и братья бросили его одного посреди дороги.

— Где же я могу найти невесту, умеющую ткать и шить рубашки за один день? — горестно повторял бедный юноша.

— Я с удовольствием помогу тебе. Хочешь, я буду твоей невестой? — спросила куколка. — Посмотри, что я умею делать.

Она достала пряжу, соткала материю, выкроила и сшила рубашку — и все это на глазах у изумленного юноши. Правда, рубашка получилась крошечная, как для куколки.

Симон взял рубашку и отправился к отцу. Отец-король с удовольствием рассмотрел ее и сказал смущенному Симону:

— Неважно, что она такая маленькая, зато она сшита очень аккуратно.

И он благословил сына на брак с куколкой. Радостный Симон вернулся за своей невестой. Он хотел было посадить ее к себе в карман, но куколка сказала, что у нее есть своя карета и лошади. Она села в серебряную чайную ложечку и запрягла в нее двух маленьких зелененьких кузнечиков. И они поехали рядом: Симон на коне, а его невеста в забавном экипаже — серебряной чайной ложечке, запряженной двумя кузнечиками.

Юноша ехал очень осторожно, стараясь не наступить на свою невесту. Но вот вдали показались уже дворцовые ворота, и, почуяв дом, конь Симона взмахнул копытом, и серебряная ложечка вместе с куколкой упала в озеро, мимо которого они проезжали. Бедный юноша! Он кричал и звал на помощь. Вдруг вода в озере забурлила и вынесла на берег прелестную девушку, с стройной фигурой, тонкой талией и пышными волосами. Счастливый Симон усадил свою возлюбленную на коня и помчался во дворец.

В это время туда уже приехали братья со своими невестами. Какими же уродливыми замарашками были молодые девушки! От быстрой езды их шляпки съехали набок, а лица покрывала дорожная пыль, к платьям прицепились репейники, и от этого девушки выглядели еще ужасней. Увидев младшего брата со своей красавицей-невестой, они начали было кричать на него от злости, но отец-король велел им замолчать и убираться из замка со своими уродинами. А для Симона и его невесты-куколки закатил такой пир, которого не видели и не увидят ни в одном королевстве мира.


"Как два мальчика встретили в Хедальском лесу троллей"


Когда-то давно в местечке Вог, в Гудбранской долине, жил один бедный человек со своей женой. Детей у них было так много, что на всех не хватало похлёбки и каши. Поэтому старшим двум мальчикам часто приходилось бродить из деревни в деревню, чтобы заработать или выпросить себе кусок хлеба.

Так, странствуя с мешком за плечами, узнали мальчики все горные дорожки и лесные тропинки.

Однажды они собрались идти в Хедальский лес.

Они слышали, что птицеловы, охотники на соколов, построили там, недалеко от местечка Мэл, хижину. Мальчикам захотелось посмотреть на птиц и, если удастся, разузнать, как их заманивают и ловят.

Братья знали самый короткий путь в Хедаль.

Они свернули с проезжей дороги и пошли напрямик через лесную чащу.

Дело было поздней осенью, когда леса и горы становятся безлюдными.

Девушки, которые летом пасут на горных пастбищах скот, в эту пору уже дома, греются перед печкой, прядут шерсть, только что снятую с овец, да вышивают себе приданое, а их пастушьи избушки в горах стоят пустые и заколоченные.

Так что мальчикам негде было ни поесть, ни передохнуть в пути.

Осенний день недолог. Едва протоптанная тропинка была чуть видна, и скоро мальчики её совсем потеряли.

Пока они разыскивали тропинку, стало темнеть. Хижины птицеловов нигде не было видно. Мальчики были одни в дремучей чаще Хедальского леса. А тьма кругом сгущалась всё больше и больше.

Наступила ночь.

Мальчики подумали-подумали и решили, что до рассвета им отсюда никак не выбраться. Надо ночевать в лесу. Они набрали целую кучу хворосту и шишек и развели костёр. Потом маленьким топориком, который был за поясом у старшего брата, нарубили еловых ветвей и смастерили из них шалаш. Постель они устроили себе из вереска и мягкого мха, благо и того и другого вокруг было более чем достаточно.

После этого они улеглись поближе друг к дружке, чтобы было потеплей, и сразу же уснули, потому что порядком устали за день. Неизвестно, сколько они проспали, час или два, но вдруг они разом проснулись, словно их кто разбудил. Высокие сосны над их головами гнулись и шумели, как во время бури. А над вершинами сосен что-то тяжело пыхтело, сопело, фыркало…

Кто это — какой-нибудь огромный страшный зверь или, ещё того не легче, лесной дух, тролль?

Мальчики так и замерли.

В это время где-то над соснами раздался треск, будто гром прокатился по небу, и голос скрипучий, как сырое дерево, сказал:

— Человеком пахнет!

Тут земля словно дрогнула и послышались чьи-то шаги.

Шаги были такие тяжёлые, что от них раскалывались камни, а корабельные сосны дрожали от верхушки до самого корня.

— Тролли! — сказал старший мальчик младшему.

— Ох, боюсь!.. Что же нам делать? — сказал младший.

— Стань здесь под сосной, — сказал старший, — и чуть тролли подойдут сюда, хватай наши мешки и удирай что есть духу. А я возьму топор и останусь здесь. Может, и не пропадём.

Не успел он это сказать, как старые деревья возле них раздвинулись, словно мелкий кустарник, и появились тролли.

Они были огромные — выше самых высоких сосен — и шагали след в след, положив на плечи друг другу свои ручищи.

Их было трое, но глаз у них был только один. Один-единственный глаз был у них на всех троих, и они по очереди вставляли его в глазную впадину, которая была на лбу у каждого.

Сейчас круглый, светлый, как луна, глаз сиял во лбу у переднего тролля. Он был поводырём, а другие двое шли за ним.

— Беги! — шепнул старший брат младшему. — Но не слишком далеко. Спрячься вон там, в буреломе, и посмотри, как я с ними разделаюсь. Они глядят поверху, да ещё одним глазом. Где им разглядеть, что делается у них под ногами!..

Младший бросился бежать, а тролли двинулись за ним.

Тут старший мальчик выскочил из-за деревьев и, размахнувшись изо всех сил, ударил своим топориком по пятке того тролля, что шёл позади. Тролль прямо взревел от боли. Он закричал таким страшным голосом, что поводырь даже вздрогнул и выронил из глазной впадины свой единственный драгоценный глаз.

Мальчик ловко подхватил его на лету и был таков.

Глаз былвеличиной с глиняный горшок и светлый, как месяц в полнолунье. Мальчик посмотрел сквозь него и увидел всё вокруг ясно-ясно: каждый куст вереска, каждую сосновую шишку, каждый камешек на земле. Как будто сейчас была не чёрная ночь, а белый день.

А тролли стояли, боясь пошевельнуться, испуганные, слепые, и не могли понять, что с ними случилось. Наконец они догадались, что кто-то украл их единственный глаз.

Они стали рычать, браниться, шарить среди сосен и елей длинными узловатыми пальцами, но так и не могли поймать мальчика.

— Я не боюсь вас, тролли, — крикнул он смело. — У меня одного теперь три глаза, а у вас троих — ни одного. И у меня есть ещё топор. Раньше, чем вы поймаете меня, я изрублю вас на куски своим топором, как сухое дерево.

— Берегись, мальчишка! — закричали тролли. — Отдавай наш глаз, а не то мы превратим тебя в камень или пень.

— Ну что ж, — сказал мальчик, — это ваше колдовское дело. Но всё равно вы уже никогда не получите своего глаза.

Тролли замолчали — они поняли, что этого мальчика им не запугать никакими угрозами, и решили поладить с ним добром. Они обещали ему и золота, и серебра, и всего, чего он только ни пожелает, если он вернёт им глаз. Мальчику это понравилось.

— Хорошо! — сказал он. — Сходите к себе домой и принесите сюда столько золота и серебра, чтобы мы с братом доверху набили наши дорожные мешки. Да, кроме того, прихватите для нас по хорошему стальному луку. Тогда я вам отдам ваш глаз. А до тех пор не видать вам ни глаза и ничего другого.

Тролли даже заскрипели зубами от злости.

— Негодный мальчишка! — сказали они. — Как же мы доберёмся до дому без нашего глаза?

— А это уж ваше дело. Вы же умеете колдовать!

Тогда тролли по очереди принялись звать свою хозяйку.

И вот издалека, из-за гор, отозвался чей-то голос, похожий на вой осеннего ветра.

Это лесная хозяйка, старая троллиха, услышала, что её зовут, и откликнулась.

Один из троллей сложил руки трубой и крикнул через реки и горы, чтоб она поскорей принесла в Хедальский лес два стальных лука и два полных ведра серебра и золота.

Прошло немного времени, и земля загудела, зашумели, затрещали деревья. Это лесная хозяйка прибежала на зов троллей с луками и вёдрами, полными золота и серебра.

Узнав в чем дело, она так рассердилась, что выдернула с корнями большую сосну и переломила её о колено, словно это была не столетняя сосна, а сухой прутик. Потом она вырвала у себя из головы длинный зелёный волос и стала им, как верёвкой, ловить мальчика. Но тролли, которым хотелось поскорей получить назад своё сокровище, стали уговаривать её не трогать этого мальчишку. Он жалит, как оса, а хитёр так, что, чего доброго, выдумает какую-нибудь новую уловку и отнимет глаз и у неё.

Лесная хозяйка зарычала, как разъяренная медведица, но не стала спорить. Она швырнула на землю два стальных лука и оба ведра — с золотом и серебром — и побежала обратно в горы, перепрыгивая на бегу через ели и сосны.

А тролли стояли перед мальчиком и протягивали к нему свои узловатые руки.

— Ну отдай же!!! Отдай!.. — говорили они.

— Ладно, берите! — сказал мальчик и отдал троллям их глаз.

Они засмеялись от радости и, сотрясая землю, побежали вслед за лесной хозяйкой. Когда тролли скрылись за горами, из-за гор выплыло солнце.

Мальчики набили мешки золотом и серебром, вскинули за плечи стальные луки и, прихватив новые ведра из блестящей меди, весело зашагали домой.

С тех пор никто никогда не слыхал, чтобы тролли бродили в Хедальском лесу.


"Как курица пошла весь свет спасать"


Как-то раз под вечер одна Курица взлетела на ветку большого дуба да там и уснула. И приснилось ей, что, если она не отправится к Доврефьелю, всему миру конец. Недолго думая спустилась она на землю и отправилась в путь. Вот прошла она немного и повстречала Петуха. — Здравствуй, Петушок-мужичок, — говорит Курица. — Здравствуй, Курочка-дурочка, куда это ты собралась спозаранку? — спрашивает Петух.

— Ах, мне нужно к Доврефьелю, а то всему миру конец, — отвечает ему Курица.

— Дa кто ж тебе сказал, Курочка-дурочка?

— Я спала сегодня на дубовой ветке и видела такой сoн, — отвечает Курица. — Ну, и я с тобой, — сказал Петух. Вот шли они, шли и повстречали Утку. — Здравствуй, Кряка-раскоряка, — говорит Петух. — Здравствуй, Петушок-мужичок, куда это ты так рано собрался? — спрашивает Утка.

— Да вот надо мне к Доврефьелю, а то всему миру конец, — говорит Петух.

— Да кто тебе сказал-то, Петушок-мужичок?

— Курочка-дурочка, — отвечает Петух.

— А ты откуда про это знаешь, Курочка-дурочка? — Я спала сегодня на дубовой ветке и увидела такой сон. — Ну, и я с вами, — сказала Утка.

— Вот отправились они в путь и скоро повстречали Гуся.

— Здравствуй, Гycь-не-трусь, — говорит Утка.

— Здравствуй, Кряка-раскоряка, — отвечает ей Гусь. — Куда это ты так рано собралась? — Да вот иду к Доврефьелю, а то всему миру конец.

— Кто это тебе сказал? — спрашивает Гусь.

— Петушок-мужичок.

— А тебе кто сказал? — Курочка-дурочка.

— А откуда Курочка-дурочка это-узнала? — спрашивает Гусь.

— Я спала сегодня, не дубовой ветке и увидела такой сон.

— Ну, тогда возьмете и меня с собой, — сказал Гусь. Вот прошли они еще немного и повстречали Лису. — Здравствуй, Лисичка-сестричка, — говорит Гусь.

— Здравствуй, Гусь-не-трусь.

— Ты куда, Лисичка-сестричка? — А ты куда, Гусь-не-трусь?

— Мне надо к Доврефьелю, а то всему миру конец, — отвечает Гусь.

— А кто это тебе сказал? — спрашивает Лиса.

— Да Кряка-раскоряка.

— А тебе кто сказал?

— Петушок-мужичок.

— А тебе, Петушок, кто сказал?

— Курочка-дурочка.

— Да откуда ты это узнала-то, Курочка-дурочка?

— Я спала сегодня на дубовой ветке и видела сон, что если мы не пойдем к Доврефьелю, всему миру конец, — отвечала Курица.

— Глупости, — сказала Лиса, — всему миру не придет конец, если вы не пойдете к Доврефьелю. Пойдемте-ка лучше ко мне в гости. Это куда приятнее, потому что в норе у меня тепло и уютно.

Ну, пришли они к Лисе в гости, а она затопила печку, да так жарко, что всем тут же спать захотелось. Гусь и Утка уселись в уголок, а Курица и Петух взобрались на жердочку.

Гусь и Утка крепко заснули, а Лиса схватила Гуся и давай зажаривать. Почуяла Курица, что горелым пахнет, встрепенулась, взобралась на жердочку повыше и говорит:

— Ох, как тут воняет.

— Глупости, — сказала Лисица, — просто дым сквозь вьюшку проходит, спи себе и помалкивай!

Курица опять заснула. А Лиса схватила Утку и давай зажаривать, а потом принялась закусывать утятиной да гусятиной.

Курица снова встрепенулась и перебралась на жердочку еще повыше.

— Ох, как тут воняет, — сказала она. Открыла глаза и видит, — сидит Лиса и уплетает Гуся и Утку. Взлетела она на самую верхнюю жердочку, заглянула в печную вьюшку и говорит Лисе:

— Выходи-ка поскорее да погляди, какие чудесные жирные гуси по небу летят.

Лиса и выбежала из норы: уж очень ей хотелось еще полакомиться. А Курочка-дурочка тем временем растолкала Петушка-мужичка и рассказала ему, что приключилось с Гусем и Уткой. Вылетели Курица и Петух на волю, а вот если бы они не пошли к Доврефьелю, то уж, не иначе, всему миру пришел бы конец.


"Как лиса и медведь масла к рождеству купили"


Как-то раз Медведь и Лиса купили в складчину горшочек с маслом и спрятали его до Рождества под густую елку. Спрятали, а сами отошли в сторонку и прилегли вздремнуть на солнышке. Лежали, лежали, и вдруг Лиса как закричит: "Иду, иду!" — побежала прочь и прямо к горшку с маслом, да добрую треть тут же и съела. Вернулась Лиса к Медведю, а он ее спрашивает, куда это она отлучалась и почему морда у нее лоснится.

А Лиса ему в ответ:

— Неужели ты не догадался, это меня пригласили на крестины.

— Ах, вот оно что! А как ребенка назвали?

— Верхушечка, — отвечает Лиса.

Снова легли они, и снова Лиса как вскочит, как закричит: "Иду, иду!" — и поскорей к горшочку. Опять она хорошенько подкрепилась, а когда вернулась, Медведь ее спрашивает, где пропадала.

— Неужели ты не догадался, что меня опять на крестины пригласили? — говорит Лиса.

— И как ребенка назвали?

— Половиночка, — отвечает Лиса.

Медведь подумал: "Странное имя", да не стал голову ломать, начал зевать и тут же заснул. Поспал он немного, и опять все было, как раньше. Вскочила Лиса, закричала: "Иду, иду!" — и к горшочку. Вернулась она к Медведю и опять сказала, что была на крестинах, и опять Медведь спросил, как назвали ребенка, а она ответила: "Ешь-до-дна!"

Снова легли они спать, а потом пошли вместе на горшочек посмотреть и увидели, что масла-то там нет как нет. Стал Медведь Лису ругать, а она — его; Медведь говорит, пока он спал, Лиса все масло съела, а Лиса ему в ответ, что он все съел, пока она спала.

— Знаешь что, — говорит Лиса, — сейчас мы проверим, кто украл масло. Давай опять ляжем на солнышке, а когда проснемся, посмотрим: у кого зад больше лоснится, тот и масло съел.

Что ж, Медведь сразу согласился — он-то знал, что масла даже не пробовал, — и преспокойно заснул на солнышке. А Лисичка тем временем потихоньку к горшочку, наскребла остатки, вернулась и вымазала медвежий зад, а сама легла спать как ни в чем не бывало. Проснулись они, а солнце-то растопило масло — вот и оказалось, что это Медведь все масло съел.


"Как мальчик к северному ветру за своей мукой ходил"


Жила-была старая женщина, и был у нee сын; женщина была совсем слабая и больная, и приходилось сыну ходить в амбар за мукой.

Вот однажды пошел он за мукой, и только вышел из амбара, как, откуда ни возьмись, налетел Северный ветер, отнял у него муку и умчался с нею прочь.

Снова пошел мальчик в амбар и, как только он вышел оттуда, снова налетел Северный ветер и отнял муку; в третий раз все было точно так же. Подумал мальчик, что нехорошо поступает Северный ветер, и осердился. И решил он разыскать его и попросить обратно свою муку.

Ну вот, отправился он в путь, а дорога была долгая. Шел он, шел и пришел наконец к Северному ветру.

— Здравствуй, — говорит мальчик.

— Здравствуй, — говорит Северный ветер, а у самого голос неприветливый. — Ну, чего тебе надо?

— Да хочу, — говорит мальчик, — муку у тебя обратно попросить, которую ты у меня возле амбара отнял. Мы люди бедные, а если ты и последнее у нас отнимешь, нам ничего другого не останется, как умереть с голоду.

— Нет у меня никакой муки, — отвечает ветер. — Но раз уж ты в такой нужде, дам я тебе скатерть, да такую, что стоит тебе только сказать: "Скатерть, расстелись и угости меня самыми вкусными вещами!" — и будет у тебя все, что твоей душе угодно.

Ну что ж, обрадовался мальчик и пошел домой. Да только дорога была долгая, за день не дойти, и зашел он переночевать на постоялый двор, а когда там собирались ужинать, положил он на стол свою скатерть и говорит: "Скатерть, расстелись и угости меня самыми вкусными вещами!"

Не успел он это сказать, как скатерть все исполнила, и все стали хвалить ее — хвалят не нахвалятся. Но никому она так не пришлась по душе, как хозяйке постоялого двора: ничего-то не надо ни жарить, ни варить, ни на стол накрывать, ни со стола убирать, думала она. И вот настала ночь, все заснули, а хозяйка взяла скатерть, которую мальчику Северный ветер дал, а вместо нее положила другую, с виду точь-в-точь такую же, да только скатерть эта никого даже кусочком черного хлеба угостить не могла.

Проснулся мальчик, взял скатерть, отправился в путь и к вечеру пришел домой к своей матери.

— Ну, — сказал он, — был я у Северного ветра; он честно со мной рассчитался: дал мне вот скатерть, а скатерть эта не простая. Скажи ей только: "Расстелись и угости меня самыми вкусными вещами!" — и у тебя будет все, что твоей душе угодно.

— Вот чудеса, — сказала мать, — пока своими глазами не увижу — не поверю.

Мальчик — скорее к столу, положил на него скатерть и говорит:

— Скатерть, расстелись и угости меня самыми вкусными вещами!

А скатерть как лежала, так и осталась, даже кусочком черного хлеба его не угостила.

— Что ж, делать нечего, придется опять к Северному ветру идти, — сказал мальчик и отправился в путь.

Шел он, шел и пришел к Северному ветру.

— Здравствуй, — говорит.

— Здравствуй, — отвечает ветер.

— Отдавай мне муку, которую ты у меня отнял, а скатерть-то твоя никуда не годится.

— Нет у меня муки, — отвечает Северный ветер, — на вот, возьми лучше козла, и он будет давать тебе золотые дукаты, как только ты скажешь ему: "Козел, делай деньги!"

Что ж, мальчик не прочь был получить такого козла и тут же отправился в путь; только идти было долго, в один день не дойти, и снова остановился он на постоялом дворе.

Прежде чем попросить еды и питья, он испытал своего козла, чтобы узнать, правду ли сказал Северный ветер, и оказалось, что все чистая правда. Как увидел это хозяин постоялого двора, решил он, что козлу этому цены нет, и, как только мальчик заснул, хозяин взял козла себе, а вместо него подсунул другого, который никаких золотых дукатов делать не мог.

Наутро мальчик отправился со двора, пришел к своей матери и говорит:

— Северный ветер все-таки хороший. Вот дал мне козла, да такого, что скажи ему только: "Козел, делай деньги!" — и он делает золотые дукаты.

— Вот чудеса, — сказала мать, — ни за что я этому не поверю, пока своими глазами не увижу.

— Козел, делай деньги! — сказал мальчик.

Но козел сделал кое-что совсем другое. Снова пошел мальчик к ветру, сказал, что козел никуда не годится, и попросил рассчитаться за муку.

— Ну, больше я уже ничего не могу тебе дать, — сказал ветер, — кроме той старой палки, что стоит у входа. Может, и она тебе пригодится. Скажи ей: "Бей, моя палочка!" — и она начнет бить и будет драться до тех пор, пока ты не скажешь: "Стой, моя палочка!"

Путь до дому был долгий, и снова зашел мальчик на постоялый двор. Только он уже смекнул, что сталось со скатертью да с козлом, и потому, как вошел, так сразу и улегся на скамью и давай храпеть, будто спит крепким сном.

Подумал хозяин, что и палка, видно, на что-нибудь сгодится. Нашел он точно такую же и положил рядом с мальчиком и хотел уж было взять палку себе, а мальчик-то как закричит:

— Бей, моя палочка!

Палка — бить-колотить, а хозяин давай прыгать через столы да скамьи и кричит-надрывается:

— Прикажи ты этой палке перестать, не то она прибьет меня до смерти! Ой, отдам я тебе и козла, и скатерть!

Решил тогда мальчик, что хозяин уже получил по заслугам:

— Стой, моя палочка!

А потом положил в карман скатерть, взял в руки палку, на веревочке повел козла и со всем этим богатством отправился к себе домой.

Честно рассчитался за муку Северный ветер!


"Петух и курица в орешнике"


Пошли однажды петух и курица в лес за орехами. И вот курица подавилась ореховой скорлупой — лежит и крылышками машет. Побежал петух за водой для курицы. Подбежал к ручью и говорит:

— Ручеек, ручеек, дай мне водицы, я отнесу ее своей курочке, а то она лежит в орешнике и умирает.

Ручей ему в ответ:

— Хорошо, я дам тебе воды, только ты за это дай мне зеленых листиков.

Вот побежал петух к зеленой липе.

— Липа, липа, дай мне зеленых листиков, я дам их ручью, он за это даст мне воды, я отнесу ее своей курочке, а то она лежит в орешнике и умирает.

— Хорошо, я дам тебе зеленых листиков, только ты за это дай мне радугу, — ответила липа. Побежал петух к Деве Марии.

— Ох, Дева Мария, дай мне радугу, я дам ее липе, липа даст мне листиков, я отдам ручью, он за это даст мне воды, и я отнесу ее своей курочке, а то она лежит в орешнике и умирает.

— Хорошо, я дам тебе радугу, только ты за это дай мне башмачки, — отвечала Дева Мария. Побежал петух к сапожнику.

— Сапожник, сапожник, дай мне башмачки, я дам их Деве Марии, она даст мне радугу, радугу я дам липе, липа даст мне листиков, листики я дам ручью, за это он даст мне воды, и я отнесу ее своей курочке, а то она лежит в орешнике и умирает.

— Хорошо, я дам тебе башмачки, только ты за это дай мне щетки… — ответил сапожник. Побежал петух к подмастерью.

— Подмастерье, подмастерье, дай мне щеток, щетки я дам сапожнику, сапожник даст мне башмачки, башмачки я дам Деве Марии, Дева Мария даст мне радугу, радугу я дам липе, липа даст мне листиков, листики я дам ручью, за это он даст мне воды, и я отнесу ее своей курочке, а то она лежит в орешнике и умирает.

— Хорошо, я дам тебе щеток, только ты за это дай мне хлеба, — ответил подмастерье. Побежал петух к пекарю.

— Пекарь, пекарь, дай мне хлеба, хлеб я дам подмастерью, подмастерье даст мне щеток, щетки я дам сапожнику, сапожник даст мне башмачки, башмачки я дам Деве Mapии, Дева Мария даст мне радугу, радугу я дам липе, липа даст мне листиков, листики я дам ручью, за это он даст мне воды, и я отнесу ее своей курочке, а то она лежит в орешнике и умирает.

— Хорошо, я дам тебе хлеба, только ты за это дай мне зерна, — ответил пекарь.

Побежал петух к мельнику.

— Мельник, мельник, дай мне зерна, зерно дам я пекарю, пекарь даст мне хлеба, хлеб я дам подмастерью, подмастерье даст мне щеток, щетки дам я сапожнику, сапожник даст мне башмачки, башмачки я дам Деве Марии, Дева Мария даст мне радугу, радугу я дам липе, липа даст мне листиков, листики я дам ручью, за это он даст мне воды, и я отнесу ее своей курочке, а то она лежит в орешнике и умирает.

— Хорошо, я дам тебе зерна, только ты за это дай мне дров, — отвечал мельник.

Побежал петух к дровосеку.

— Дровосек, дровосек, дай мне дров, дрова я дам мельнику, мельник даст мне зерна, зерно я дам пекарю, пекарь даст мне хлеба, хлеб я дам подмастерью, подмастерье даст мне щеток, щетки я дам сапожнику, сапожник даст мне башмачки, башмачки я дам Деве Марии, Дева Мария даст мне радугу, радугу я дам липе, липа даст мне листиков, листики я дам ручью, а за это он даст мне воды, и я отнесу ее своей курочке, а то она лежит в орешнике и умирает.

— Хорошо, я дам тебе дров, только ты за это дай мне топор, — ответил дровосек.

Побежал петух к кузнецу.

— Кузнец, кузнец, дай мне топор, топор я дам дровосеку, дровосек даст мне дров, дрова я дам мельнику, мельник даст мне зерна, зерно я дам пекарю, пекарь даст мне хлеба, хлеб я дам подмастерью, подмастерье даст мне щеток, щетки я дам сапожнику, сапожник даст мне башмачки, башмачки я дам Деве Марии, Дева Мария даст мне радугу, радугу я дам липе, липа даст мне листиков, листики я дам ручью, а за это он даст мне воды, и я отнесу ее своей курочке, а то она лежит в орешнике и умирает.

— Хорошо, я дам тебе топор, только ты за это дай мне угля, — ответил кузнец.

Побежал петух к угольщику.

— Угольщик, угольщик, дай мне угля, уголь я дам кузнецу, кузнец даст мне топор, топор я дам дровосеку, дровосек даст мне дров, дрова я дам мельнику, мельник даст мне зерна, зерно я дам пекарю, пекарь даст мне хлеба, хлеб я дам подмастерью, подмастерье даст мне щеток, щетки я дам сапожнику, сапожник даст мне башмачки, башмачки я дам Деве Марии, Дева Мария даст мне радугу, радугу я дам липе, липа даст мне листиков, листики я дам ручью, а за это он даст мне воды, и я отнесу ее своей курочке, а то она лежит в орешнике и умирает.

Жалко стало угольщику петуха, и он дал ему угля. И вот получил кузнец уголь, а дровосек — топор, а мельник — дрова, а пекарь — зерно, а подмастерье — хлеб, а сапожник — щетки, а Дева Мария — башмачки, а липа радугу, а ручей — зеленые листики, а петух — воду. Отнес он ее своей курочке в орешник, и стала курочка снова жива-здорова.


"Принцесса на стеклянной горе"


Жил-был один человек, и был у него луг где-то на косогоре, а на лугу стоял сарай, и там хранилось сено. Только в последние годы не много там припасов было, потому что каждый год, на Иванову ночь, когда трава всего сочнее и гуще, повадился кто-то объедать весь луг, да так, словно по нему прошло целое стадо. Раз так было, и два так было, а на третий раз хозяину то надоело, и сказал он своим сыновьям, что надо им посторожить у сарая, чтобы не съели у них траву, как в прошлые годы; а было у него три сына, только третий-то был, понимаешь ли, Аскеладден.

— Кто из вас пойдет, пусть глядит в оба, — так сказал отец.

Сначала пошел старший сын сторожить луг.

"Ну, теперь ни человек, ни зверь, ни сам дьявол мою траву не тронет", — думал он.

Вот наступил вечер, забрался старший сын на сеновал и лег спать. Только вдруг среди ночи поднялся страшный шум и земля загудела, задрожала так, что у сарая чуть крыша не обвалилась. Вскочил старший сын — и бежать что есть мочи, даже ни разу не оглянулся. А всю траву опять кто-то объел, как и в прошлые годы.

Вот на другой год, в Иванову ночь, отец опять говорит, что не дело им отдавать всю траву неведомо кому.

— Пусть один из вас опять пойдет сторожить, да пусть следит хорошенько, — сказал он.

Решил средний сын попытать счастья. Забрался он на сеновал и лег спать, в точности как его брат. И опять посреди ночи поднялся страшный шум и земля задрожала еще сильнее прошлогоднего. Услыхал это средний сын, испугался и пустился наутек, да так, словно ему за это деньги платили.

На третий год пришла очередь Аскеладдена. Собрался он на луг, а старшие братья и давай над ним смеяться.

— Ну, ты-то уж наверно убережешь наше сено! Недаром ты только и умеешь, что у печки сидеть да в золе копаться! — говорили они.

Но Аскеладден не стал их слушать, а, как только наступил вечер, пошел на луг, забрался на сеновал и лег; и вот скоро опять поднялся шум и задрожала земля. "Ничего, только бы хуже не было", — подумал Аскеладден. Тут земля еще сильнее задрожала, и соломинки так и запрыгали вокруг Аскеладдена. "Ничего, только бы еще хуже не было", — подумал Аскеладден. Задрожала снова земля, да так, что Аскеладден испугался, как бы крыша на него не свалилась. Но было это недолго, а потом сразу стало все вокруг тихо-тихо. "Интересно, будет опять шум или нет?" — подумал Аскеладден. Но шуму больше не было, все было тихо. Полежал немного Аскеладден и слышит, как будто лошадь стоит у амбара и жует. Выглянул он осторожненько за дверь — и видит: стоит конь и жует траву, да такой большой, гладкий и красивый конь, какого Аскеладден в жизни своей не видывал. Тут же было седло и уздечка и еще рыцарская кольчуга, и были они медные, да так и сверкали. "Ага, так это ты съедаешь наше сено! — подумал Аскеладден. — Ну, больше я тебе этого не позволю!"

Взял он поскорее огниво, перебросил через коня, и конь замер как вкопанный. И стал он такой послушный, что Аскеладден мог делать с ним все, что душе угодно. Сел он на коня и поскакал в такое место, о каком никто ничего не знал, да там коня и оставил.

Вернулся он домой, а братья стали над ним смеяться и спрашивать, как он провел ночь.

— Сознайся, ведь недолго ты пролежал в сарае, хоть домой и не спешил возвращаться! — говорили они.

— Я спал на сеновале, пока меня солнце не разбудило, и ничего не видал и не слыхал. А чего вы там испугались, понять не могу! — отвечал он братьям.

— Что же, посмотрим, хорошо ли ты луг сторожил! — сказали они.

Пошли туда и видят: стоит трава такая же густая и высокая, как с вечера была.

На следующую Иванову ночь все было точно так же: старшие братья побоялись идти стеречь луг, а Аскеладден пошел. И случилось в точности то же, что и в прошлом году. Сначала раздался шум и задрожала земля, потом — опять, потом — в третий раз. И все три раза намного-намного сильнее, чем в прошлом году. А потом опять стало тихо-тихо. И услышал Аскеладден, как кто-то жует возле двери. Выглянул он поосторожней за дверь и видит: стоит конь и жует, и конь этот еще больше и глаже прежнего. И было на спине у него седло, и была на шее уздечка, а рядом лежала рыцарская кольчуга из чистого серебра, и так она сверкала, что глазам было больно. "Ага, так это ты решил сегодня съесть наше сено, — подумал Аскеладден. — Да только я этого тебе не позволю!" Взял он огниво и набросил прямо на конскую гриву, и стал конь смирнехонек, как ягненок. Ну, отвел его парень в то же место, где первый конь стоял, а сам воротился домой.

— Ну, как сегодня? Хороша, наверно, наша травка? — спросили братья.

— А как же, — отвечал им Аскеладден. Пошли они на луг и видят: трава как была высокая и густая, так и осталась. Только не стали они от этого к Аскеладдену добрее.

Вот в третий раз наступила Иванова ночь, и опять старшие братья боятся идти сторожить луг. Уж так они тогда испугались, когда в амбаре лежали, что на всю жизнь запомнили. А Аскеладден взял и пошел. И случилось все точно так же, как в прошлый и позапрошлый разы. Трижды дрожала земля все сильнее и сильнее, и напоследок парня так и бросало от стены к стене; а потом вдруг стало тихо-тихо. Полежал немного Аскеладден и слышит, как кто-то жует у двери. Выглянул он за дверь и видит: у самого амбара стоит конь, гораздо больше и глаже, чем те, которых он уже поймал; а на коне седло и уздечка и рыцарские доспехи из чистого червонного золота.

"Ага, так это ты сегодня собрался съесть наше сено, — подумал Аскеладден, — да только я тебе не позволю!" Взял он огниво и перебросил через коня; конь так и замер, будто его к земле пригвоздили, и теперь Аскеладден мог делать с ним все, что душе угодно. Отвел он коня туда, где первые два стояли, а сам воротился домой. Братья опять стали над ним смеяться.

— Верно, хорошо ты стерег траву, — говорили они, потому что Аскеладден так и спал на ходу.

Но Аскеладден не стал их слушать, а сказал им, чтобы они пошли сами да посмотрели. Пошли они и видят: трава и на этот раз осталась высокая и густая.

У короля той страны, где жил отец Аскеладдена, была дочь, и только тому он соглашался отдать ее в жены, кто взберется на стеклянную гору; эта стеклянная гора была высокая-высокая и гладкая, как лед, и стояла она возле самого королевского дворца. На самой верхушке этой горы сядет королевская дочь и будет держать три золотых яблока. И тот, кто взберется на самый верх и возьмет яблоки, и получит принцессу и полкоролевства в придачу. Так король велел объявить повеем церквам своей страны и во всех соседних королевствах.

А была принцесса такая раскрасавица, что кто ее ни увидит — хочет не хочет, сразу в нее влюблялся. И понятно, всем принцам и рыцарям со всего света хотелось получить ее и полкоролевства в придачу. Прискакали они на своих конях; кони так и танцевали, а доспехи у рыцарей так и блестели, и каждый думал, что королевская дочь достанется непременно ему. И вот когда пришел назначенный день, возле стеклянной горы кишмя кишели рыцари и принцы, а все, кто только мог ходить или ползать, пришли поглядеть, кому же достанется принцесса; пошли туда и братья Аскеладдена, а его с собой взять ни за что не захотели.

— Как увидят нас с таким оборванцем, да еще черным и грязным от золы, все будут над нами смеяться, — говорили они ему.

— Ну что ж, тогда я один пойду, — сказал Аскеладден.

Вот пришли братья Аскеладдена к стеклянной горе, а рыцари и принцы уже на конях скачут да так стараются, что кони все в мыле. Только проку от этого никакого: как ступит конь копытом на стеклянную гору, сразу вниз и скользит; ни одному даже на вершок не удалось взобраться. Оно и не удивительно: гора была гладкая, как оконное стекло, и крутая, как стена.

Однако принцессу и полкоролевства в придачу каждый не прочь получить — вот они и скакали и скользили без конца. Под конец кони так устали, что больше уж скакать не могли, и так вспотели, что пена с них так и валила, и тут уж принцам делать было нечего. Король хотел было объявить, что все откладывается до другого раза, но только он об этом подумал, как в ту же минуту появился новый рыцарь на таком красивом коне, какого еще никто никогда не видывал; и был он в медной кольчуге, и седло с уздечкой тоже были медные, и все это так блестело, что смотреть было больно. Другие рыцари закричали ему, чтобы он зря не старался, — все равно у него ничего не выйдет. А он не стал их слушать, поскакал прямо к стеклянной горе, и — наверх как ни в чем не бывало, и, ни много ни мало, поднялся на целую треть, а потом повернул коня и спустился вниз. Такого красивого рыцаря принцесса никогда еще не видала, и, пока он скакал по горе, она сидела и думала: "Хоть бы он поднялся!" И когда он повернул коня, она бросила золотое яблоко ему вслед, а оно попало ему в латы на ноге. Вот спустился он с горы и поскакал своей дорогой, да так быстро, что никто и не заметил — куда. Вечером всех рыцарей и принцев позвали во дворец, чтобы найти того, у кого золотое яблоко. Но ни у кого его не было; один за другим приходили рыцари и принцы во дворец, и никто не мог показать яблоко. Вечером возвратились домой и братья Аскеладдена и рассказали про все: как сначала никто и на вершок не мог подняться по стеклянной горе, а потом прискакал рыцарь в медных доспехах, и они так блестели, что больно было смотреть.

— Этот скакать умеет, — говорили братья Аскеладдена, — он поднялся на стеклянную гору на целую треть, а мог бы и выше, если б захотел; только он взял да повернул коня-видно, решил, что на первый раз хватит.

— Эх, вот бы мне взглянуть на него, — сказал Аскеладден; он, как всегда, сидел у печи и в золе копался.

— Ну да! — ответили ему братья. — Тебя только там не хватало, грязная ты скотина!

На другой день братья снова собрались в дорогу, а Аскеладден снова просился вместе с ними; но они никак не хотели его брать.

— Слишком ты грязный и противный, — говорили они.

— Ну что ж, раз так, я один пойду, — сказал Аскеладден.

Пришли братья Аскеладдена к стеклянной горе, а рыцари и принцы уже снова на конях - видно, наново их подковали. Только и это не помогло — снова ни одному даже и на вершок подняться не удалось. Загнали они вконец своих коней, и больше им делать было нечего. И снова хотел было король объявить, что все откладывается до другого раза, — может, тогда дело лучше пойдет. А потом решил он подождать немного — не появится ли рыцарь в медных доспехах. Только он это подумал, как в ту же минуту показался конь, еще намного красивее, чему у рыцаря в медных доспехах, а сидел на нем рыцарь в серебряных доспехах, и седло и уздечка тоже были серебряные, и все это так блестело, что далеко вокруг так и шло сияние. Снова закричали ему другие рыцари, чтобы он не старался понапрасну; а он и не стал их слушать, поскакал прямо к горе и — наверх, и еще выше поднялся, чем первый рыцарь; но вот поднялся он на две трети, повернул коня и спустился вниз. А принцессе он еще больше первого понравился; она сидела и мечтала: "Только бы он поднялся!" И когда он повернул коня, она бросила ему вслед второе яблоко, и оно попало ему прямо в ногу да там в латах и застряло. Вот спустился он со стеклянной горы и ускакал прочь, да так быстро, что никто и не уследил — куда.

Вечером опять пригласили всех рыцарей и принцев во дворец к королю и принцессе, и опять ни у кого не было золотого яблока. Пришли братья домой и всё рассказали; как все пробовали, да никто не мог подняться на стеклянную гору.

— А потом явился рыцарь в серебряных доспехах, с серебряной уздечкой, — сказали они, — этот, видно, скакать умеет; он поднялся на две трети, а потом повернул коня. Вот это было дело! И принцесса бросила ему второе золотое яблоко.

— Эх, вот бы мне посмотреть, — сказал Аскеладден.

— Тебя там не хватало! На нем кольчуга светилась, как те угли, в которых ты копаешься, грязная скотина! — ответили братья.

На третий день опять было точно так же.

Опять Аскеладден просился вместе с братьями, и опять они не хотели его брать. И опять никто не мог даже на вершок подняться по стеклянной горе. Все только и ждали рыцаря в серебряных доспехах; но о нем не было ни слуху ни духу. И вот показался всадник, конь под ним был такой красоты, что и описать невозможно, а доспехи, седло и кольчуга были из чистого золота и так сверкали, что далеко-далеко от них расходилось сияние. Другие рыцари и принцы даже не стали кричать ему, чтобы он зря не старался, — они слова не могли вымолвить от изумления при виде такой красоты. Он поскакал прямо к горе и взлетел наверх, как перышко, так что королевская дочь даже и пожелать не успела, чтобы он добрался до верхушки, а он уже был там. Взлетел он на вершину, взял у принцессы золотое яблоко и тут же повернул коня, спустился с горы и скрылся из глаз, так что никто и опомниться не успел.

Когда братья Аскеладдена вернулись вечером домой, они рассказали, как опять никто не мог подняться на стеклянную гору.

А потом рассказали они и о рыцаре в золотых доспехах.

— Вот это было здорово! Другого такого рыцаря во всем свете не сыскать, — говорили они.

— Вот бы мне посмотреть, — сказал Аскеладден.

— Да уж его кольчуга сверкала точно так, как угольная куча, в которой ты вечно копаешься, грязная скотина! — отвечали братья.

На другой день — дело было вечером — всех рыцарей и принцев пригласили к королю и принцессе, чтобы тот, у кого окажется золотое яблоко, показал его всем. Но приходили гости один за другим — сначала принцы, а потом уже рыцари, — а золотого яблока ни у кого не было.

— У кого-то оно должно быть! — сказал король. — Ведь все мы видели своими глазами, как всадник поднялся на гору и взял его себе!

И он отдал приказ, чтобы все жители страны пришли во дворец, та как он хотел проверить, нет ли у них золотого яблока. И пришли они все один за другим, но яблока ни у кого не было. Вот под конец явились к королю и братья Аскеладдена. Были они самые последние, и король спросил, нет ли кого-нибудь еще в королевстве.

— Да вот, есть у нас брат, — отвечали они, — только у него не может быть яблока: он в эти дни ни разу с печки не слезал.

— Все равно, — сказал король. — Раз все побывали во дворце, пусть и он придет.

И вот привели Аскеладдена в королевский дворец.

— Не у тебя ли золотое яблоко? — спросил король.

— Да, вот одно, вот другое, а вот и третье, — ответил Аскеладден и вынул из кармана все три яблока одно за другим.

А потом сбросил с себя грязные лохмотья, и все увидели золотые доспехи, и они так блестели, что глазам было больно.

— Ну, бери себе мою дочь и полкоролевства в придачу, ты все это заслужил, — сказал король.

Сыграли они свадьбу, и досталась Аскеладдену в жены прекрасная принцесса.


"Чудо-девица"


Жил-был когда-то король, и было у него много сыновей. Уж не помню точно, сколько их у него было, только младшему все не сиделось дома — так и рвался он из дому на мир поглядеть и себя показать. Наконец король сдался на уговоры сына и отпустил его.

Шел королевский сын, шел и пришел на подворье к великану. Взял великан его в услужение. Вот собирается утром великан пасти свое стадо и говорит королевскому сыну:

— Работы тебе на сегодня — вычистить хлев. Вычистишь — на том и кончай. Тебе повезло, хозяин тебе попался — добрее не сыщешь. Но уж коли так, служи и ты с усердием. Да не вздумай зайти в комнаты, что по соседству с той, где ты ночевал. Ослушаешься — не сносить тебе головы.

"Кажется, он и впрямь добрый, — сказал про себя королевский сын и принялся расхаживать по комнате и распевать веселые песенки. — А хлев еще успею вычистить — времени у меня хоть отбавляй. Вот бы заглянуть в другие комнаты! Что-то там неладно, а не то чего бы он не разрешал мне туда входить?" И королевский сын вошел в первую комнату. Вошел и видит: висит на стене большой котел, а в нем что-то варится. Но сколько королевский сын ни глядел, так и не углядел под ним никакого огня.

"Интересно, что тут варится?" — подумал он и сунул в котел голову. В ту же минуту волосы у него стали как медные.

— Вот так суп! Кто его попробует, тот сразу станет красавцем, — сказал королевский сын и вошел в следующую комнату. Там тоже висел на стене котел, и в нем тоже что-то варилось. Но и под этим котлом он не увидел никакого жара.

— Надо понюхать и этот суп, — сказал королевский сын и склонился над котлом. Тотчас волосы у него стали как серебряные.

— Такого доброго супа не едали и во дворце моего отца, — заметил королевский сын. — Интересно, каков же он на вкус?

— И королевич вошел в третью комнату. Там тоже висел на стене котел, и в нем тоже что-то варилось. Решил он понюхать и этот суп. Только сунул в котел голову, как волосы его засверкали чистым золотом, так что смотреть больно.

— Чем дальше в лес, тем больше дров, — сказал королевский сын. — Но если в этой комнате мой хозяин варит золото, то что же он варит в следующей? — И он открыл дверь в четвертую комнату. На сей раз котла в комнате не оказалось, зато перед королевичем сидела на скамье молодая девушка — не иначе как королевская дочка. Но чья бы дочка она ни была — такой красавицы ему не доводилось видеть ни разу в жизни.

— Господи Иисусе, чего тебе здесь надобно? — спросила девушка, что сидела на скамье.

— Нынче утром я нанялся сюда в услужение, — отвечал королевский сын.

— Спаси тебя Бог от этого места! — говорит она ему.

— Ого! А я-то думал, что попал к доброму хозяину! — сказал королевский сын. — На сегодня он задал мне совсем легкую работу-вычистить хлев. Кончу- и свободен!

— Как же ты думаешь взяться за это дело! — спрашивает она. — Если ты надеешься вычистить хлеб так, как это обычно делают люди, то ничего у тебя не выйдет. Только ты выбросишь лепешку навоза, как на ее месте появятся десять новых. Но я научу тебя, как быть: сначала переверни лепешку, а потом подцепи ее рукояткой лопаты — она и полетит сама в кучу.

— Хорошо, я так и сделаю, — пообещал королевский сын, да так весь день и просидел в комнате у девушки, потому что не прошло и часа, как им обоим стало ясно, что не могут они друг без друга жить. Вот почему первый день, что служил он у великана, промелькнул словно одна минута — уж в этом можете не сомневаться.

Но вот наступил вечер, и королевская дочка велела ему идти чистить хлев — не ровен час, вернется великан.

Пришел он в хлев да и подумал: "А ну-ка проверю, не обманула ли меня королевская дочка?" Взялся за лопату и давай чистить хлев так, как в бытность его у отца чистили хлев королевские конюхи. Куда там! Пришлось бросить, потому что не прошло и минуты, как вокруг него выросла такая куча навоза, что ему стоять негде стало. Тогда он сделал так, как научила его королевская дочка: перевернет навозную лепешку, подцепит ее рукояткой лопаты, и — глядь — засверкал хлев чистотой, словно его вымыли.

Отправился он домой — в ту комнату, в которой разрешил ему быть великан, и принялся распевать веселые песенки. Вот вернулся великан со своим стадом.

— Вычистил хлев? — спрашивает.

— Чист, как стеклышко, хозяин — отвечает королевский сын.

— Пойду погляжу, — сказал великан и направился в хлев. Но все было так, как сказал королевский сын.

— Не иначе как поговорил ты с моей Чудо-Девицей! Самому бы тебе никогда до этого не додуматься, — говорит великан.

— Чудо-Девица? Что это за невидаль такая, а, хозяин? — удивился королевский сын, прикинувшись дурачком. — Вот бы поглядеть!

— Придет время, поглядишь, — отвечает великан.

На следующее утро собрался великан снова пасти стадо и говорит королевскому сыну:

— Вся твоя работа на сегодня — привести домой моего коня, что пасется на выгоне. Приведешь — и гуляй себе весь день. Видишь, как тебе повезло, — ты попал к доброму хозяину, — повторил великан. — Но смотри не заходи в те комнаты, о которых я говорил вчера. Ослушаешься — сверну тебе шею, — сказал великан и отправился пасти стадо.

— Да ты и впрямь добрый, — сказал королевский сын, — но только я все же зайду в те комнаты и потолкую с Чудо-Девицей, быть может, совсем скоро она станет моей, а не твоей. — И он вошел в комнату девушки.

Она спросила его, какое поручение дал ему на сей раз великан.

— Пустое дело, — отвечал королевский сын. — Всего-то и работы, что подняться на выгон да привести домой коня великана.

— И как же ты собираешься за это взяться? — спросила Чудо-Девица.

— Подумаешь, невидаль какая — проехаться до дому верхом на лошади! — отвечал королевский сын.

— Так-то оно так, да только на этом коне проехаться верхом непросто, — сказала Чудо-Девица. — Ну да ничего, я научу тебя, что делать. Только он тебя увидит — из ноздрей у него вырвется огонь, и пламя будет полыхать такое яркое, словно от смоляного факела. Но ты не бойся! Возьми с собой уздечку, что висит за дверью, и сунь уздечку коню в пасть. Конь станет сразу такой спокойный и послушный, что ты легко пригонишь его домой. — Хорошо, сделаю все, как ты велишь, — сказал королевский сын, да так и остался у Чудо-Девицы, и они провели целый день вместе и болтали о всякой всячине. Но больше всего говорили они о том, как славно они заживут, когда убегут от великана и будут вместе; выгон и конь напрочь вылетели из головы у королевского сына, и он бы вовсе про них забыл, если б к вечеру Чудо-Девица ему про них не напомнила и не велела до прихода великана привести домой его коня.

Пришлось ему подчиниться; взял он уздечку, что висела в углу за дверью, и пошел на выгон. Только конь его заметил, из ноздрей у него повалил огонь, пламя яркое. Но королевский сын выбрал подходящий момент, и, едва конь успел подскочить к нему, он его взнуздал, и стал конь как вкопанный, а потом, словно ягненок, пошел за королевским сыном. А уж завести его на конюшню было проще простого — можете мне поверить.

Вернулся королевский сын в свою комнату и давай распевать веселые песенки.

К вечеру пришел домой великан.

Привел коня с выгона? — спрашивает.

— Да, хозяин. Я бы с удовольствием подольше покатался на нем, но приехал прямехонько домой и поставил его в конюшню, — отвечает королевский сын.

— Пойду погляжу, — говорит великан. Пошел он в конюшню и видит: стоит конь на месте, как и сказал ему королевский сын.

— Не иначе как ты поговорил с моей Чудо-Девицей! Самому бы тебе никогда до этого не додуматься, — снова говорит великан.

— Вчера Чудо-Девица, сегодня Чудо-Девица — что за невидаль такая! Вот бы поглядеть на нее, — отвечает королевский сын, снова дурачком прикинувшись.

— Придет время, поглядишь, — говорит великан.

Наутро третьего дня снова собрался великан пасти стадо.

— Спустишься сегодня в преисподнюю и принесешь мне оттуда дань, которую мне платят с каждой жаровни, — наказывает он королевскому сыну. — А вернешься — отдыхай сколько твоей душе угодно. Тебе повезло — ты попал к доброму хозяину! — И он ушел.

— Уж такой ты добрый, что подыскиваешь мне одну работенку легче другой, — говорит королевский сын. — Ну да ничего, я все-таки попробую разыскать твою Чудо-Девицу; ты говоришь, она твоя, но, может быть,она осмелится научить меня, как мне взяться за твое поручение. — И он вошел в комнату Чудо-Девицы.

Спросила его Чудо-Девица, какую работу наказал ему сделать на сей раз великан, и королевский сын поведал ей, как велел ему великан спуститься в преисподнюю и принести оттуда дань.

— Как же ты думаешь взяться за дело? — спрашивает Чудо-Девица.

— Я надеюсь, ты мне поможешь. Я ведь никогда прежде не бывал в преисподней. Но даже если бы я знал туда дорогу, все равно я не знаю, сколько мне взыскивать дани.

— Хорошо, я тебе помогу. Дойдешь до скалы, что на краю поля, и увидишь возле нее молоток. Возьми его и постучи по скале. Выйдет из скалы человек — из глаз и носа его вырываются языки пламени — спросит тебя, сколько ты хочешь взять. Отвечай: столько, сколько смогу унести.

— Хорошо, я так и сделаю, — пообещал королевский сын и целый день провел с Чудо-Девицей. Так бы и сидел он у нее, если бы она не напомнила, что до прихода великана надо успеть спуститься в преисподнюю.

Пришлось ему отправиться в путь-дорогу, и сделал он все, точь-в-точь как велела ему Чудо-Девица. Дошел до скалы, взял молоток и постучал по скале. Вышел из скалы человек- из глаз и носа у него пламя вырывалось.

— Чего тебе надобно? — спрашивает.

— Я пришел дань для великана собирать.

— Сколько же ты хочешь?

— Я никогда не беру больше, чем могу унести, — отвечает королевский сын.

— Это хорошо, что ты не прихватил с собой коня с телегой, — сказал тот, кто вышел из скалы. — Ступай за мной!

Вошел королевский сын за ним внутрь горы, и что же: перед ним огромная куча золота и серебра! Взял он столько, сколько мог унести, и отправился восвояси.

А вечером, перед тем как возвратиться великану, пошел королевский сын в свою комнату и давай петь веселые песенки — точь-в-точь как прежде.

— Ну что, принес мне дань из преисподней? — спрашивает великан.

— Конечно, хозяин, — отвечает королевский сын.

— Куда ты ее дел? — спрашивает великан.

— Да вон за скамьей лежит мешок с золотом.

— Пойду погляжу, — говорит великан и идет к скамье. Подошел и видит: лежит возле скамьи мешок, набитый золотом и серебром, да такой полный, что стоило великану до него дотронуться, как золото и серебро так и посыпались на пол!

— Не иначе как ты поговорил с моей Чудо-Девицей, — сказал великан. — Ну смотри, коли так — не сносить тебе головы!

— Чудо-Девица? — удивился королевский сын. — Вчера Чудо-Девица, позавчера Чудо-Девица, и сегодня опять ты за свое, хозяин. Вот бы поглядеть на эту невидаль!

— Ну что ж, подожди до утра, я сам отведу тебя к ней, — говорит великан.

— Спасибо, хозяин, — отвечает королевский сын.

На следующий день привел великан королевского сына к Чудо-Девице.

— Разрежь-ка его на куски и свари вон в том большом котле. Как увидишь, что суп готов, скажешь мне, — сказал великан, а сам улегся спать на скамью, и сразу же раздался такой храп, что горы задрожали.

Взяла Чудо-Девица нож, надрезала королевскому сыну палец и три капли крови на табуретку капнула. Собрала все старые тряпки, сношенную обувь и весь хлам, что попался под руку, и сунула все это в котел. А потом наполнила шкатулку золотом, положила сверху кусок каменной соли и бутылку с водой, что висела возле двери, взяла двух золотых кур и золотое яблоко, и побежали они с королевским сыном что было сил прочь от дома великана.

Бежали они, бежали и прибежали к морю. А потом сели на корабль и поплыли; где и как раздобыли они корабль — никогда я об этом не спрашивал.

А великан тем временем все спал в комнате Чудо-Девицы. Вот он потянулся и спросил:

— Ну как, скоро суп будет готов?

— Только начала варить, — ответила с табуретки первая капля.

Повернулся великан на другой бок и снова заснул и спал долго-долго. Но вот он снова потянулся и спросил сонным голосом, не открывая глаз, — как, впрочем, и в первый раз:

— Скоро он сварится?

— Почти готов! — ответила вторая капля, и снова великану показалось, что это голос Чудо-Девицы. Повернулся он на другой бок и опять захрапел.

Спал он, спал много часов подряд; но вот он зашевелился, потянулся разок-другой и спрашивает:

— Неужто еще не сварился?

— Сварился! — ответила третья капля.

Поднялся тогда великан и стал протирать глаза, но, сколько он их ни тер, никак не мог разглядеть ту, что говорила с ним. Тогда он принялся громко звать Чудо-Девицу. Никто ему не ответил.

"Небось вышла ненадолго", — решил великан. Взял он уполовник и пошел к котлу, варева отведать. А в котле-то ничего и не было, кроме старых подошв, тряпья да прочей гадости. И все это комом, не разберешь, что получилось-суп или каша!

Как поглядел великан в котел да как понял, что произошло, он так разъярился, что долго не мог опомниться. А потом побежал в погоню за королевским сыном и Чудо-Девицей, но их и след простыл. Примчался он вскорости к морю, а перебраться через него не может.

— Ну ничего, против этого у меня есть верное средство, — сказал великан. — Стоит мне только кликнуть моего морского сосальщика — и все в порядке!

Так он и сделал. Прибежал сосальщик, лег на землю, отхлебнул из моря несколько глотков — и сразу воды в море стало так мало, что великан без труда разглядел корабль, а на нем королевского сына и Чудо-Девицу.

— Брось в море кусок каменной соли! — крикнула Чудо-Девица.

Швырнул королевский сын за борт камень, и выросла поперек моря гора, да такая большая и высокая — куда там одолеть великану!

— Ну ничего, против этого у меня тоже есть верное средство, — сказал великан.

Взял он сверло и давай сверлить гору, чтобы сосальщик снова мог высосать воду. Но только просверлил в горе дыру, только сосальщик улегся и стал пить, как Чудо-Девица и королевский сын ступили на землю. Спасены!

Решили они идти домой, во дворец короля. Но королевский сын ни за что не хотел, чтобы Чудо-Девица пешком шла.

— Не уходи! — просит его Чудо-Девица. — Как только ты придешь во дворец к отцу, так сразу меня забудешь.

— Как же мне тебя забыть, когда мы вместе столько горя пережили и полюбили друг друга? — отвечает ей королевский сын. — Я только приведу коляску, запряженную семью лошадьми, а ты подожди меня на берегу моря. Пришлось Чудо-Девице уступить.

— Но помни, как придешь домой, — говорит она ему, — не ходи ни к кому из родных — отправляйся на конюшню, бери лошадей, запрягай их и скорей приезжай сюда. Вся родня захочет повидать тебя, но ты иди себе дальше, словно и не видишь никого, и в особенности не пробуй ничего есть. Не послушаешься меня — принесешь нам обоим большое несчастье.

Обещал королевский сын сделать все так, как она велит.

Пришел он домой и видит: справляет один его брат свадьбу; понаехало гостей во дворец видимо-невидимо, и все сразу окружили королевского сына и стали наперебой расспрашивать его и приглашать. Но он словно никого и не видел — пошел прямо в конюшню, вывел лошадей и принялся их запрягать. Увидели все, что им ни так, ни этак не уговорить его в дом зайти, и давай тащить в конюшню всякие яства и вина — все самое лучшее, что на свадебном столе было. Но королевский сын наотрез отказался что-нибудь отведать — он торопился лошадей запрягать. Тут протягивает ему сестра невесты яблоко и говорит:

— Раз уж ты не хочешь отведать ничего другого, может быть, хоть яблоко съешь, ведь тебя, небось, сморили голод и жажда после долгого пути.

Взял он у нее яблоко и откусил кусочек. И в тот же миг забыл и Чудо-Девицу, и то, что должен за ней поехать.

— Да я никак рехнулся? На что мне лошади и коляска? — спросил он. Завел он лошадей снова в конюшню и пошел вместе с гостями в королевский дворец, и так уж получилось, что решил он жениться на сестре невесты, на той, что угостила его яблоком.

А Чудо-Девица меж тем сидела на берегу моря и ждала королевского сына, а он все не возвращался. Тогда она решила уйти. Шла она, шла и пришла к маленькой одинокой хижине, что приютилась в самой гуще леса неподалеку от королевского дворца. Вошла она в хижину и попросила приютить ее. А в хижине жила злая старуха волшебница. Сначала она ни за что не хотела пускать к себе Чудо-Девицу, но Чудо-Девица все же уговорила ее, обещая как следует заплатить. Но до чего же грязно и неуютно было в хижине старухи — словно в свинарнике! Как осмотрелась Чудо-Девица, так сразу взялась за дело, чтобы хоть немного прибрать комнату. Не понравилось это злой старухе, да только Чудо-Девица не обращала на нее внимания. Достала она свою золотую шкатулку и бросила в огонь очага несколько золотых монет. Вспыхнуло золото ослепительным светом и озарило всю хижину, и стала она вся позолоченная внутри и снаружи. А старуха до того перепугалась, что кинулась вон из хижины, словно за ней гнался злой дух. Она так спешила, что позабыла наклонить голову в дверях, — как стукнулась головой о косяк, так и снесло ей голову!

На следующее утро ехал мимо ленсман. Смотрит и дивится: стоит в чаще леса золотая хижина и на солнце сверкает. Каково же было удивление ленсмана, когда он вошел в хижину и увидел прекрасную девушку. Она сразу так понравилась ленсману, что он тут же к ней посватался и просил поскорее дать ему ответ.

— Если у тебя много денег, тогда что ж… — ответила Чудо-Девица.

— У меня их не так уж мало, — сказал ленсман.

Поехал он домой за деньгами, а к вечеру вернулся и бросил на скамью перед Чудо-Девицей денег целый мешок.

Увидела Чудо-Девица столько денег и согласилась стать женой ленсмана. Но не успели они лечь спать, как Чудо-Девица и говорит:

— Я забыла жар в печке загрести.

— Господи, не вставать же тебе из-за этого! — отвечает ленсман. — Я сам все сделаю! — Соскочил он с кровати на пол и одним прыжком очутился у печки.

— Как только возьмешь в руки кочергу, скажи мне, — говорит ему Чудо-Девица.

— Уже взял, — отвечает ленсман.

— Ну, раз ты ее держишь, пусть и она до рассвета тебя держит и сыплет на тебя угли и горячую золу! — говорит Чудо-Девица.

Так и простоял всю ночь ленсман около печи и все себя раскаленными угольями да горячей золой посыпал, и, сколько он ни плакал и ни молил о пощаде, угли и зола от этого не остывали. А когда забрезжил рассвет и он снова обрел силу и смог отбросить от себя кочергу, он не стал мешкать, уж можете мне поверить, и со всех ног пустился наутек из хижины, словно за ним гнался сам черт, и все, кто встречался ему на пути, удивленно глядели ему вслед, потому что он летел как сумасшедший. Если бы его обобрали и поколотили — то и тогда вряд ли он выглядел бы хуже! Вот почему все с удивлением смотрели на него, а он молчал, чтобы не опозориться еще больше.

На следующий день шел мимо хижины писарь. Увидел он, как блестит и сверкает хижина в лесной чаще. Решил зайти и поглядеть, кто живет в хижине. Увидел он прекрасную хозяйку, влюбился в нее пуще ленсмана и тут же предложил ей руку и сердце.

Чудо-Девица ответила ему то же, что и ленсману:

— Если у тебя много денег, тогда что ж…

— У меня их не так уж мало, — отвечал писарь и помчался домой.

К вечеру вернулся он с огромным мешком денег, положил его на скамью перед Чудо-Девицей, и она согласилась стать его женой. Вот ложатся они спать, а Чудо-Девица и говорит:

— Совсем запамятовала я запереть дверь на ночь, пойду-ка закрою.

— Господи, не вставать же тебе из-за этого! — воскликнул писарь, — Лежи, я сам закрою. — И он проворно, словно кузнечик, соскочил с кровати и кинулся к двери.

— Как только схватишься за косяк, скажи мне, — попросила его Чудо-Девица.

— Уже схватился, — крикнул от дверей писарь.

— Ну, раз ты схватился за дверь, пусть и она схватится за тебя и держит до рассвета! — крикнула Чудо-Девица.

Так вот и получилось, что писарь проплясал всю ночь, и надо сказать, что таких коленец ему не приходилось выделывать никогда прежде, да и после того ни разу в жизни не хотелось ему повторять этот танец. Всю ночь бросало и швыряло его из угла в другой, так что он чуть до смерти не зашибся. Сперва он принялся ругаться, потом расплакался и стал молить о пощаде. Но ничего ему не помогало — до самого рассвета. А на рассвете дверь отпустила писаря, и он бросился бежать и на радостях и про мешок с деньгами, и про свое сватовство забыл. И только одного боялся — как бы дверь не побежала за ним вприпрыжку! Встречные диву давались, завидев писаря, — мчится как сумасшедший. Да что там говорить, бодай его всю ночь стадо баранов, он и тогда бы, небось, так ужасно не выглядел.

На третий день ехал мимо фогт. Он тоже увидел в чаще золотую хижину. И ему захотелось зайти взглянуть, кто живет в хижине. А как увидел он Чудо-Девицу, до того влюбился, что тут же предложил ей руку и сердце. Чудо-Девица ответила ему то же, что и двум другим:

— Если у тебя много денег, тогда что ж…

— У меня их не так уж мало, — ответил фогт. — Сейчас побегу за ними домой.

Так он и сделал. А вечером вернулся и положил перед Чудо-Девицей огромный мешок денег — раза в два был он больше мешка, который притащил писарь. Ну что ж, раз так, быть ему мужем Чудо-Девицы.

Но не успели они лечь спать, говорит ему Чудо-Девица, что забыла загнать в хлев теленка. Придется ей встать и загнать теленка.

— Ни за что! — закричал фогт. — Я сам все сделаю!

И толстый фогт легко, словно юноша, спрыгнул с кровати и вышел во двор.

— Эй, послушай! Как только ухватишься за телячий хвост, скажи мне, — говорит ему Чудо-Девица.

— Ухватился! — крикнул фогт.

— Держаться тебе за телячий хвост, а хвосту за тебя, и скакать вам по всему белу свету до самой зари, — сказала Чудо-Девица.

Так оно и сделалось: фогт помчался сломя голову через горы и долы, и чем больше он ругался и кричал, тем быстрей припускал теленок. Покуда рассвело, фогт чуть не умер от этой скачки, и уж так он был рад выпустить наконец телячий хвост, что забыл и про мешок с деньгами, и про все остальное; домой он шел помедленнее, чем судья и писарь, но чем медленнее он шел, тем сподручнее было людям глазеть и пялиться на него, они себе и пялились, и ничего мудреного тут нет: такой был у фогта изможденный и обтрепанный вид после телячьей пляски.

А через день в королевском дворце играли свадьбу: старший сын собрался в церковь со своей невестой, а тот, что служил у великана, — с ее сестрой. Но только они сели в карету и хотели выехать со двора, как вдруг у них переломился валек в упряжке. Приладили новый — тоже переломился, снова другой приладили — тоже, хоть они и выбирали самое прочное дерево. Все вальки ломались, и никак им нельзя было выехать со двора, так что все очень опечалились. И тут ленсман — он тоже был зван на свадьбу — сказал:

— За лесом живет Чудо-Девица, и если вы возьмете у нее кочергу, которой она в печи мешает, кочерга эта ни за что не переломится.

Отрядили к Девице гонца и наказали спросить у нее, не одолжит ли она им свою кочергу, о которой ленсман говорил. Девица им не отказала, сделали они себе новый валек, и тот не переломился. Но только они тронулись со двора, глядь — разлетелось дно в карете. Наскоро вставили новое дно, но, как его ни сколачивали, ни приколачивали, все без толку. Не успеют они вставить новое дно и ударить по лошадям, как оно уж разлетелось в куски. Дело пошло еще хуже, чем с вальком. Тут писарь — раз судью позвали на свадьбу, отчего и писарю там не побывать? — и говорит:

— За лесом живет Чудо-Девица, и если она одолжит вам дверь от своей хижины, дверь эта ни за что не переломится.

Снова отрядили гонца за лес к Чудо-Девице и снова покорнейше попросили одолжить им вызолоченную дверь, ту самую, о которой писарь говорил. Снова Девица без раздумий отдала им дверь. Но только они собрались ехать, глядь — а лошади-то не могут сдвинуть карету с места. Поначалу были они запряжены шестеркой, потом взяли восемь лошадей, потом — десять, потом — двенадцать, но сколько ни впрягали лошадей, сколько кучера их ни погоняли, все без толку: карета словно приросла к месту. А время шло, и в церкви давно заждались женихов с невестами, и все, кто собрался в королевском замке, очень печалились; но тут фогт сказал, что далеко за лесом в вызолоченной избушке живет Девица, и если одолжит она им своего теленка, все будет хорошо, потому что теленок этот сдвинет с места любую карету, будь она хоть тяжелей горы. Не хотелось им ехать в церковь на теленке, да делать нечего; пришлось отрядить гонца, и он попросил Чудо-Девицу одолжить им теленка, и карета тронулась; теленок сразу припустил во весь дух, так что они даже опомниться не успели; то они падали, то в воздух взлетали, а когда подъехали к церкви, теленок завертелся, словно волчок, вокруг церкви, насилу они из кареты выбрались. А уж обратно теленок их повез еще быстрей: они и опомниться не успели, как карета остановилась на королевском дворе. Только они сели за стол, а королевский сын, тот, что у великана служил, и говорит: дескать, не грех бы им пригласить к столу и ту Девицу, которая за лесом живет и которая одолжила им кочергу, дверь и теленка.

"Ведь без этих-то вещей нам бы до сих пор не выехать со двора". Король с ним тотчас согласился и послал пятерых самых верных своих слуг в вызолоченный домик передать Чудо-Девице низкий поклон от короля и спросить, не пожелает ли она отобедать у короля за свадебным столом.

— Передайте и вашему королю поклон, — отвечала им на то Чудо-Девица, — да скажите ему, что если он слишком хорош, чтобы самолично прийти ко мне, то и я слишком хороша, чтобы к нему ходить.

Пришлось самому королю собраться в путь; с ним Чудо-Девица и явилась к свадебному столу. Король сразу смекнул, что эта девица не простая, и усадил ее на почетное место рядом с младшим женихом.

Посидели они, посидели за столом, и тут Чудо-Девица вытащила двух золотых курочек да золотое яблочко, что увезла от великана, да поставила их на стол перед собой. Курочки сразу принялись отбирать друг у друга это яблоко.

— Нет, ты только погляди, как они бьются из-за яблока, — сказал королевский сын.

— Так и мы с тобой бились, чтобы на волю выйти, — отвечала Чудо-Девица.

Тут королевский сын и узнал ее, и уж так он обрадовался, что не описать. А сестру невесты, которая подсунула ему заколдованное яблоко, он велел привязать к хвостам двадцати жеребцов, и они разорвали ее на части, на мелкие-премелкие, а потом сыграли королевич с Чудо-Девицей настоящую свадьбу, и хоть несладко было ленсману, писарю и фогту это видеть, но и они на ней до конца гуляли.


"Сказка "Пирог""


Жила-была женщина, и было у нее семеро детей, мал мала меньше. Вот как-то раз решила она побаловать их: взяла пригоршню муки, свежего молока, масла, яиц и замесила тесто. Стал пирог поджариваться, и так вкусно запахло, что все семеро ребят прибежали и ну просить:

— Матушка, дай пирожка! — говорит один.

— Матушка, дорогая, дай пирожка! — пристает другой.

— Матушка, дорогая, милая, дай пирожка! — хнычет третий.

— Матушка, дорогая, милая, родненькая, дай пирожка! — просит четвертый.

— Матушка, дорогая, милая, родненькая, расхорошая, дай пирожка! — ноет пятый.

— Матушка, дорогая, милая, родненькая, расхорошая, распрекрасная, дай пирожка! — умоляет шестой.

— Матушка, дорогая, милая, родненькая, расхорошая распрекрасная, золотая, дай пирожка! — вопит седьмой.

— Подождите, детки, — говорит мать. — Вот испечется пирог, станет пышным да румяным — разрежу его на части, всем вам дам по куску и дедушку не забуду.

Как услышал это пирог, испугался.

"Ну, — думает, — конец мне пришел! Надо бежать отсюда, покуда цел".

Хотел он со сковороды спрыгнуть, да не удалось, только на другой бок упал. Пропекся еще немного, собрался с силами, скок на пол — да и к двери! День был жаркий, дверь стояла открытой — он на крылечко, оттуда вниз по ступенькам и покатился, как колесо, прямо по дороге.

Бросилась женщина за ним следом, со сковородой в одной руке и с поварешкой в другой, дети — за ней, а сзади дедушка заковылял.

— Эй! Подожди-ка! Стой! Лови его! Держи! — кричали все наперебой.

Но пирог все катился и катился и вскоре был уже так далеко, что и видно его не стало.

Так катился он, пока не повстречал человека.

— Добрый день, пирог! — сказал человек.

— Добрый день, человек-дровосек! — ответил пирог.

— Милый пирог, не катись так быстро, подожди немножко — дай я тебя съем! — говорит человек. А пирог ему в ответ:

— Убежал я от хозяйки-хлопотуньи, от деда-непоседы, от семерых крикунов и от тебя, человек-дровосек, тоже убегу! — и покатился дальше.

Навстречу ему курица.

— Добрый день, пирог! — сказала курица.

— Добрый день, курица-умница! — ответил пирог.

— Милый пирог, не катись так быстро, подожди немножко — дай я тебя съем! — говорит курица. А пирог ей в ответ:

— Убежал я от хозяйки-хлопотуньи, от деда-непоседы, от семерых крикунов, от человека-дровосека и от тебя, курица-умница, тоже убегу! — и снова покатился, как колесо, по дороге.

Тут повстречал он петуха.

— Добрый день, пирог! — сказал петух.

— Добрый день, петушок-гребешок! — ответил пирог.

— Милый пирог, не катись так быстро, подожди немножко — дай я тебя съем! — говорит петух.

— Убежал я от хозяйки-хлопотуньи, от деда-непоседы, от семерых крикунов, от человека-дровосека, от курицы-умницы и от тебя, петушка-гребешка, тоже убегу! — сказал пирог и покатился еще быстрее.

Так катился он долго-долго, пока не повстречал утку.

— Добрый день, пирог! — сказала утка.

— Добрый день, утка-малютка! — ответил пирог.

— Милый пирог, не катись так быстро, подожди немножко — дай я тебя съем! — говорит утка.

— Убежал я от хозяйки-хлопотуньи, от деда-непоседы, от семерых крикунов, от человека-дровосека, от курицы-умницы, от петушка-гребешка и от тебя, утка-малютка, тоже убегу! — сказал пирог и покатился дальше.

Долго-долго катился он, смотрит — навстречу ему гусыня.

— Добрый день, пирог! — сказала гусыня.

— Добрый день, гусыня-разиня, — ответил пирог.

— Милый пирог, не катись так быстро, подожди немножко — дай я тебя съем! — говорит гусыня.

— Убежал я от хозяйки-хлопотуньи, от деда-непоседы, от семерых крикунов, от человека-дровосека, от курицы-умницы, от петушка-гребешка, от утки-малютки и от тебя, гусыня-разиня, тоже убегу! — сказал пирог и покатился прочь.

Так снова катился он долго-долго, пока не встретил гусака.

— Добрый день, пирог! — сказал гусак.

— Добрый день, гусак-простак! — ответил пирог.

— Милый пирог, не катись так быстро, подожди немножко — дай я тебя съем! — говорит гусак. А пирог опять в ответ:

— Убежал я от хозяйки-хлопотуньи, от деда-непоседы, от семерых крикунов, от человека-дровосека, от курицы-умницы, от петушка-гребешка, от утки-малютки, от гусыни-разини и от тебя, гусак-простак, тоже убегу! — и покатился еще быстрее.

Снова долго-долго катился он, а навстречу ему — свинья.

— Добрый день, пирог! — сказала свинья.

— Добрый день, свинка-щетинка! — ответил пирог и собрался было покатиться дальше. Но тут свинья сказала:

— Подожди немножко, дай полюбоваться на тебя. Не торопись, скоро лес… Пойдем через лес вдвоем — не так страшно будет.

Вот пошли они дальше вдвоем. Шли, шли, и дошли до ручья. Свинье ничего не стоило переплыть через ручей, а пирог не мог сам перебраться на другой берег.

— Садись ко мне на пятачок, — говорит свинья, — я тебя перенесу. А то промокнешь — всю красоту свою потеряешь!

Послушался пирог — и скок свинье на пятачок! А та — ам-ам! — и проглотила его.

Пирога не стало, и сказке тут конец.


"Сын вдовы"


Жила когда-то бедная-бедная вдова, и был у неё один-единственный сын, по имени Ларе. Из последних сил работала мать, чтобы вырастить своего сына. А когда минуло Ларсу шестнадцать лет, она сказала:

— Теперь, сынок, ты сам себе на хлеб зарабатывай. Иди ищи какую-нибудь работу, а я тебя кормить больше не могу.

И вот отправился Ларе по белу свету искать себе заработок.

Шёл он, шёл, и повстречался ему на дороге старик.

Старик спрашивает:

— Ты куда идёшь, парень?

— Иду работу искать. Хочу поступить к кому-нибудь в услужение.

— Поступай ко мне!

— Ладно, могу и к тебе. Для меня что к тебе, что к другому — всё равно.

— Ну так идём. Не пожалеешь.

И Ларе пошёл за стариком.

Кормил и поил его хозяин — лучше не надо. Работы от него никакой не требовал. Кажется, чем не хорошо? Только очень уж скучно. Ни один человек к хозяину не приходил. Живого голоса в доме у него не слышно. Собаки и то не видно.

Однажды хозяин собрался куда-то и говорит Ларсу:

— Я уезжаю на восемь дней. Ты один останешься в доме. Делай что хочешь, ходи куда хочешь, только не входи в те четыре комнаты, что на ключ заперты. А если войдёшь, сам на себя пеняй. Я вернусь и отрублю тебе голову.

Нет, нет, Ларе ни в чём не ослушается хозяина. Хозяин может на него положиться…

Старик уехал, а Ларе остался один. Несколько дней слонялся он без дела по дому, и такое вдруг одолело его любопытство, что он взял да открыл одну из четырёх запертых комнат.

Вошёл, огляделся по сторонам — комната совсем пустая, только над дверью, на полке, лежит ветка высохшего терновника.

"И чего это хозяин запретил мне сюда ходить? Тут и смотреть-то не на что, — подумал Ларе. — А таких прутьев я себе целый воз наломаю, если захочу".

Через восемь дней хозяин вернулся. Не успел порога переступить, а уже спрашивает:

— Ты не ходил в запертые комнаты?

— Не ходил, — ответил Ларе.

— А вот я сейчас сам увижу, правду ли ты говоришь, — сказал хозяин и вошёл в ту самую комнату, которую открывал Ларе. — Ага, сразу видно, что ты здесь был! Ну, теперь прощайся с жизнью!

Ларе плакал и уверял, что всегда будет слушаться хозяина. И хозяин простил его. Но сначала хорошенько выпорол. Да не век же помнить плохое. Хозяин перестал сердиться, Ларе забыл о побоях, и они снова зажили добрыми друзьями.

Прошло время, и хозяин опять стал собираться в дорогу.

— Теперь меня не будет дома четырнадцать дней, — сказал он Ларсу. — Смотри же, не входи в те три комнаты, что заперты. А туда, где ты уже был, ходи, пожалуйста, сколько твоей душе угодно.

Ларе, конечно, пообещал делать всё так, как велит хозяин.

Но и в этот раз случилось то же, что и в прошлый.

Восемь дней ходил Ларе вокруг да около запертых дверей, а потом не выдержал и открыл замок одной комнаты. И эта комната была совсем пустая, только на полке, над дверью, лежал булыжник и стоял кувшин с водой. "Нашел что прятать!" — подумал Ларе. И снова запер комнату.

В положенный день вернулся хозяин.

— Не ходил в запертые комнаты? — спросил он сразу.

— Нет, не ходил, — сказал Ларе.

— Сейчас я это проверю, — сказал хозяин. Открыл дверь одной комнаты да как закричит: — Нет, теперь не жди пощады! Прощайся с жизнью, пришёл твой последний час!

Но Ларе так плакал, так плакал, что хозяин наконец смягчился: жизнь подарил, а избить — избил. Живого места на Ларсе не оставил. А когда раны его зажили и гнев хозяина поутих, всё пошло по-старому.

И вот снова собрался хозяин из дому.

— Я уезжаю на двадцать дней, — сказал он Ларсу. — Если ты войдёшь в третью комнату, не надейся остаться в живых.

Сказал — и уехал.

Четырнадцать дней терпел Ларе, а потом не выдержал и приоткрыл дверь третьей комнаты. Тут уж совсем ничего не хранилось, даже булыжника. И только посреди комнаты в полу была небольшая дверка, вроде как в погреб. Взялся Ларе за ручку и приподнял эту дверку. Заглянул в подполье, видит: там стоит большой медный котёл и в нём что-то бурлит. А огня нигде нет.

"Что бы в этом котле могло быть?" — подумал Ларе и сунул в котёл палец.

Вынул палец, а он весь позолочен.

Что делать? Хозяин и раньше узнавал, что Ларе ходил в запертые комнаты, а теперь и подавно узнает. Как Ларе ни тёр свой палец — и песком, и щёлоком, — а позолота всё равно не сходила.

Тогда Ларе обвязал палец тряпочкой и стал ждать своей участи.

Хозяин вернулся, поглядел на завязанный палец Ларса и сразу всё понял, даже заходить в запретную комнату ему не понадобилось.

Сорвал он с Ларсовой руки повязку — и засиял, засверкал золотой палец.

Не долго думая хозяин схватил меч, чтобы отрубить голову своему непослушному слуге, но Ларе упал на колени, умоляя пощадить его жизнь. В конце концов хозяин смилостивился над ним и отстегал его ремнём так, что Ларе не мог ни ходить, ни лежать, ни сидеть.

Пришлось хозяину достать свой волшебный рог и целебной мазью смазать Ларсу рубцы. Рубцы зажили, и всё опять пошло по-прежнему.

И вот в четвёртый раз уехал хозяин.

— Теперь я вернусь только через месяц, — сказал он Ларсу. — И вот тебе моё слово: не сносить тебе головы, если ты войдёшь в четвёртую комнату. На этот раз я уж сдержу своё слово, будь уверен.

Три недели Ларе даже мимо той двери не проходил. А потом так захотелось ему войти в запретную комнату, что он махнул на всё рукой и вошёл.

Что же он там увидел?

В углу комнаты была устроена загородка, и там, в стойле, стоял черный конь. На голову ему был надет грязный мешок, а к хвосту привязана корзина с сеном.

— Это кто же над тобой так подшутил?! — воскликнул Ларе. Он сбросил мешок на пол, а корзину поставил возле морды коня.

Конь, видно, был очень голоден. Он съел всё сено, что было в корзине, и только потом сказал:

— Спасибо тебе, юноша. Ты накормил меня и спас от голодной смерти. За это и я спасу тебя. Пойди в комнату, где спит хозяин этого дома, и выбери себе доспехи, только не новые, блестящие, а те, что покрыты ржавчиной. Возьми меч — самый ржавый, седло — самое старое и возвращайся сюда.

Ларе всё сделал, как велел ему конь. Правда, меч был такой тяжёлый, что Ларе едва доволок его. А поднять его он даже двумя руками не мог.

— Ну, теперь раздевайся и лезь в котёл, что стоит в соседней комнате, — сказал конь.

— Да я же весь золотом покроюсь — вот как мой палец — и шевельнуться тогда не смогу, — сказал Ларе.

А конь ему отвечает:

— Кто в этот чан украдкой залезет, того золото по рукам-ногам сковывает. А кто смело в чан бросится, с тем плохого не будет.

Послушался Ларе коня и прыгнул в кипящий котел, с головой в него окунулся.

А вышел из котла — и не узнать его. На щеках румянец играет, волосы золотом горят. И сила в руках такая, что всё ему нипочём.

— Попробуй-ка подними меч, — сказал ему конь.

Ларе взялся за меч — и даже в руке его не почувствовал, точно это был не меч, а перышко.

— Теперь оседлай меня. А сам надень доспехи, возьми ветку терновника, кувшин с водой, булыжник да еще прихвати бараний рог с целебной мазью — и отправимся в путь!

Ларе взял всё, что велел ему конь, вскочил в седло, и конь пустился вскачь.

Они неслись быстрее ветра, быстрее камня, падающего с горы. Но вдруг чёрный конь поднял голову и сказал:

— Я слышу топот. Оглянись, может быть, это за нами гонятся. Ларе оглянулся.

— Так и есть, гонится за нами какое-то чудовище.

— Это наш хозяин — тролль. Брось скорее ветку терновника, да подальше, чтобы она меня не коснулась, — сказал чёрный конь.

Ларе привстал в седле и бросил на дорогу ветку высохшего терновника.

И тотчас позади них поднялась густая колючая чаща, настоящий терновый лес.

Тролль добежал до этих колючих за рослей, сунулся было напролом, да так и взвыл от боли. Пришлось ему возвращаться назад за топором и за подмогой.

Тем временем чёрный конь с Ларсом ещё дальше ускакали. Бежит конь во всю прыть и опять слышит позади себя топот — сильнее прежнего.

— А ну, оглянись назад, посмотри, что там такое?

Ларе оглянулся и говорит:

— За нами целая толпа гонится.

— Это тролль и его нелюди. Бросай в них скорее булыжник, только меня не задень.

Размахнулся Ларе что было силы и бросил булыжник. И сразу выросла на том месте высоченная гора. Тролли её и зубами грызли, и когтями крошили, а ничего сделать не смогли. Пришлось им в обход горы бежать.

А чёрный конь с Ларсом по прямой дороге всё дальше и дальше скачет.

И вот снова услышал чёрный конь топот, снова почуял, что дрогнула под ним земля.

— Погляди, кто там за нами гонится? — сказал он Ларсу.

— Да там целое войско! — воскликнул Ларе. — Все в доспехах, с мечами, с копьями!

— Ну так скорей вылей воду из кувшина, да смотри, чтобы ни одна капля на меня не попала.

Перегнулся Ларе через седло и стал выливать на дорогу воду. И как он ни старался, а всё-таки одна капля упала на коня. Сразу конь с Ларсом оказались в глубоком озере. Разлилось оно во все стороны, так что и берегов не видно. Едва выплыл чёрный конь на сушу.

А тролли и ступить в воду побоялись. Легли они у берега и решили выпить озеро. Пили, пили и так напились, что все лопнули.

Никто, конечно, о них не пожалел и не пожалеет, а чёрный конь сказал:

— Ну наконец-то мы от них избавились!

Долго ещё они ехали, пока не увидели густой лес, а в лесу — зелёную поляну. Возле старой липы с огромным дуплом конь остановился и говорит:

— Теперь расседлай меня, все свои доспехи спрячь в дупле, одну только уздечку оставь себе, и ступай в королевский замок. Да сначала сделай себе парик из мха, чтобы золотые волосы закрыть. В замке проси какую-нибудь работу. А если в чём нужда будет, приходи сюда. Тряхни уздечкой — и я тотчас явлюсь. Замок тут недалеко, тропинка тебя прямо к нему приведёт.

И вот Ларс в старом платье и в парике отправился в королевский дворец.

Сначала он пошёл на королевскую кухню и стал просить работу у королевской поварихи. Он может носить дрова, таскать воду из колодца, — да мало ли что нужно ещё на кухне. Но повариха, чуть увидела его, сразу прогнала прочь.

— Куда ты лезешь, лохматый, нечёсаный! И ты ещё воображаешь, что я пущу тебя в кухню? Уходи, уходи отсюда! Тогда Ларе пошёл в королевскую конюшню. Но конюх даже руками замахал, когда услышал, что Ларс просится к нему в услужение.

— Да королевские лошади на дыбы встанут, если тебя увидят! Хорош красавчик, нечего сказать! На голове не волосы, а целая болотная кочка! Ступай, ступай отсюда.

Тогда Ларс пошёл к королевскому садовнику. Тот оказался более сговорчивым.

— Что ж, оставайся. Будешь землю копать. Для этого красивой причёски не требуется. А спать будешь под беседкой. Беседка стояла в саду на высоких столбиках. Там, под лесенкой, которая вела в беседку, Ларе нашёл немного сена и устроил себе постель.

Так и стал он жить в королевском замке. Садовник был им доволен: никто из работни ков не мог быстрее Ларса вскопать землю, никто не мог, как Ларе, принести разом целую бочку воды. А Ларсу всё было нипочём.

Одного только боялся садовник — как бы Ларса не увидели король и принцесса. Они никогда бы не потерпели, чтобы за их садом ухаживал такой нечёсаный неряха.

Да все случилось не так, как он думал. Однажды, когда Ларе рано утром снял парик и стал умываться, принцесса увидела его из своего окна.

Волосы его блестели, как солнце, и куда ни повернётся он, повсюду сверкал золотой луч. А потом он снова надел парик, и сразу всё кругом словно потускнело.

На другое утро — ни свет ни заря — принцесса велела своей служанке подкрасться потихоньку к Ларсу, пока он спит, и снять с него этот отвратительный парик.

Принцесса стояла у окна, а служанка тихонько пробралась к беседке и уже протянула руку к парику, но тут Ларс повернулся на другой бок и громко захрапел.

Служанка так и замерла на месте. Но принцесса подала ей знак, и служанка осторожно сняла парик с головы Ларса. И сразу будто золотое сияние разлилось вокруг. Никогда ещё ни служанка, ни принцесса не видели такого красивого юноши.

Потом служанка так же осторожно надела Ларсу на голову его парик и побежала к своей госпоже.

За обедом принцесса сказала королю, что она не хочет выходить ни за принца, ни за герцога, которых ей сватают, а выйдет замуж только за парня, который работает у них в саду.

Король так рассердился, так кричал и топал ногами, что всем стало страшно. Но принцесса твердо стояла на своём: или молодой садовник, или никто.

Тогда король приказал запереть принцессу в её покоях и держать её днём и ночью под замком до тех пор, пока она не одумается. А Ларса он приказал заточить в башню и держать там столько времени, сколько вздумается королю.

Так и сделали.

Король радуется, что избавился от беды, а другая беда уже в ворота к нему стучится — сосед войной на него идёт, его королевство захватить хочет. Тут уж волей-неволей будешь воевать.

Увидел Ларс из окошка своей башни, что королевское войско собирается в поход, и просит тюремщика:

— Пойди к королю, может, позволит король и мне с врагом сразиться.

Ну и смеялся король, когда услышал, что Ларе просится на войну!

— Уж, верно, неприятель сразу отступит, когда увидит такого воина!.. Ну да пусть идёт, коли хочет.

Дали Ларсу сломанный меч, дали старую клячу, которая на три ноги хромала, а четвёртую волочила, и Ларс, вместе со всем королевским войском, отправился на войну.

Немного отъехали — и увязла его кляча в болоте. Ларс её и пришпоривал, и хлестал, а она ни с места — ни туда, ни сюда. Так и прошло мимо него всё королевское войско, да каждый над ним ещё и потешался!

А когда все скрылись из виду, Ларc спрыгнул со своей клячи и побежал на зелёную лужайку, к старой липе. Он достал из дупла доспехи, надел их, а потом вынул из кармана уздечку и легонько тряхнул. Зазвенела уздечка, и в ту же минуту перед Ларсом появился чёрный конь.

— Садись, — говорит, — на меня и ничего не бойся. Руби врага, делай своё дело, а уж я тебя не подведу.

Когда Ларc догнал войско, бой уже был в разгаре. Неприятель со всех сторон так и наседал. А Ларс вырвался вперёд, взмахнул своим чудесным мечом — и сразу дрогнули вражьи ряды. Взмахнул второй раз — и без оглядки побежало вражье войско.

Всё дальше и дальше гонит Ларе неприятеля, и кого его меч коснётся, тот замертво падает на землю. В королевском войске только удивляются: кто этот храбрец, откуда взялся такой? Все друг у друга о нём спрашивают, а его уже и след простыл. Вечером, когда возвращалось королевское войско домой, Ларе по-прежнему топтался посреди болота и понукал свою клячу. Снова все над ним посмеялись.

— Глядите-ка, этот дурак всё ещё со своей клячей воюет!

И проехали мимо.

На другой день опять двинулось королевское войско на врага. Опять посмеялись все над Ларсом и его клячей и оставили его одного барахтаться в болоте.

А в разгар боя снова неведомо откуда прискакал воин в боевых доспехах и разогнал вражьи ряды.

Вечером, когда войско возвращалось домой, Ларс опять воевал в болоте со своей клячей. Кто мимо него ни проедет, всякий для него словечко найдёт.

Один советует:

— Ты бы свою лошадку на себе понёс! Скорее дело будет!

Другой спрашивает:

— Может, продашь своего скакуна? Я куплю!

Третий кричит:

— Подпорки бы своей кляче смастерил! А нашёлся и такой весельчак, что выстрелил в Ларса из лука и стрелой поранил ему ногу.

Тут уж Ларс не стерпел. Он принялся так стонать и охать, что даже сам король разжалобился и бросил ему свой платок — перевязать рану. На третий день было то же самое. Выезжает войско из королевского замка, и Ларс со всеми на своей кляче. Доехали до болота, и опять стала кляча — и ни с места.

— Нет, он тут дождётся, что его лягушки съедят! — сказал кто-то.

И все дружно засмеялись.

А когда войско скрылось из виду, Ларc опять побежал к старой липе, снарядился, вскочил на чёрного коня и поскакал к месту сражения, туда, где звенели мечи и свистели стрелы.

С ходу врезался он в самую гущу боя и убил вражеского короля.

На этом и война кончилась.

А Ларс подъехал к своему королю — и все увидели, что нога у этого безвестного смельчака перевязана королевским платком. Тут уж всякий догадался, что спасителем королевства был не кто иной, как подручный садовника.

— Так что же ты прикидывался бездомным бедняком, когда на самом деле ты знатный юноша? Какого ты рода-племени? Где твоё королевство? — спросил король.

— Нет у меня никакого королевства, и никем я не прикидывался. Я и вправду бедняк, сын бедной вдовы, — сказал Ларс.

— Жаль, конечно, да что поделаешь! — сказал король. — Но кто бы ты ни был, а всё-таки ты спас моё королевство.

И король сейчас же во всеуслышанье объявил, что отдаёт Ларсу в жёны свою дочь да и корону в придачу. Пусть теперь он правит королевством!

Всем раненым Ларе смазал раны целебной мазью, которую прихватил у тролля, и с весёлыми песнями войско вернулось домой. Когда принцесса увидела, что впереди войска едет Ларс, она от радости стала прыгать на одной ноге.

— Вот мой жених! Я же говорила, что лучше его нет никого на свете.

На другой день и свадьбу решили сыграть.

Утром молодой король пошёл в конюшню проведать чёрного коня, посмотреть, хорошо ли его накормили и напоили. Конь стоял грустный, понурый.

— Я помог тебе стать счастливым, помоги теперь и ты мне, — сказал он Ларсу.

— Да я для тебя всё, что хочешь, сделаю, — сказал Ларс.

— Тогда возьми меч и отруби мне голову. Ну что за жизнь у коня! Не хочу я больше так жить.

— Что ты, что ты! — воскликнул Ларс. — Ни за что я не соглашусь тебя убить! И что это ты вздумал! Разве я тебя обижу когда-нибудь! У тебя всё будет, чего только ты ни попросишь.

Но чёрный конь ничего не хотел слушать.

— Если ты не отрубишь мне голову, — сказал он, — тогда я тебя убью.

Пришлось молодому королю согласиться.

Поднял он меч над головой чёрного коня, а сам зажмурился, чтобы не видеть, как умрёт его верный товарищ.

Открыл глаза — что за чудо? На том месте, где был конь, стоял теперь прекрасный юноша.

— Кто ты такой? Откуда ты явился? — спросил Ларс.

— Разве ты меня не узнаёшь? — сказал юноша. — Не узнаёшь своего чёрного коня? Да ведь я не всегда был конём. Моё королевство захватил тот король, которого ты вчера убил. Он продал меня троллю, а тот заколдовал меня. Ты снял с меня его заклятье и спас моё королевство. Теперь мы с тобой будем жить добрыми соседями и уж никогда не будем друг с другом воевать.

Так оно и было. Оба молодых короля прожили много лет, оба состарились, но всю жизнь между ними был мир и дружба. Часто они ездили друг к другу в гости и никогда не ходили друг на друга войной.


"Ключ от стаббюра в кудели"


Задумал один крестьянский парень жениться. И хотелось ему сыскать себе такую жену, чтоб и прясть, и ткать умела, и в стряпне толк знала. Прослышали про это соседи и стали сватать за него свою дочь. Вот пришел он к ним в усадьбу на смотрины. Сначала, как водится, усадили его хозяева на лавку, поговорили о том о сем, а после повели дом осматривать. Вошли в одну горницу, и видит он — стоит вуглу прялка, а на ней целый пук кудели.

— Кто это у вас на этой прялке прядет? — спрашивает жених.

— Дочка наша, — отвечает хозяйка. — Уж так-то она проворно прядет, что и не поверишь! Не хвалясь скажу — другой такой мастерицы на всей деревне не сыщешь!

— Много тут кудели, — говорит жених. — Небось дня три надо, чтобы всю ее напрясть.

— Может, кому и три дня понадобится, — отвечает хозяйка, — а нашей дочке и одного дня хватит.

Подивился жених, однако ничего не сказал.

А когда пошли хозяева в поварню за угощением, взял он с подоконника ключ от стаббюра и сунул его незаметно в кудель.

Накрыли хозяева на стол, усадили жениха, угостили, чем бог послал, а потом пришла ему пора домой собираться. Простился он с хозяевами и сказал, что скоро опять придет. Хоть и по душе пришлась ему девушка, но только насчет об-рученья он покуда ни словом не обмолвился.

Задумал один крестьянский парень жениться. И хотелось ему сыскать себе такую жену, чтоб и прясть, и ткать умела, и в стряпне толк знала. Прослышали про это соседи и стали сватать за него свою дочь. Вот пришел он к ним в усадьбу на смотрины. Сначала, как водится, усадили его хозяева на лавку, поговорили о том о сем, а после повели дом осматривать. Вошли в одну горницу, и видит он — стоит в углу прялка, а на ней целый пук кудели.

— Кто это у вас на этой прялке прядет? — спрашивает жених.

— Дочка наша, — отвечает хозяйка. — Уж так-то она проворно прядет, что и не поверишь! Не хвалясь скажу — другой такой мастерицы на всей деревне не сыщешь!

— Много тут кудели, — говорит жених. — Небось дня три надо, чтобы всю ее напрясть.

— Может, кому и три дня понадобится, — отвечает хозяйка, — а нашей дочке и одного дня хватит.

Подивился жених, однако ничего не сказал.

А когда пошли хозяева в поварню за угощением, взял он с подоконника ключ от стаббюра и сунул его незаметно в кудель.

Накрыли хозяева на стол, усадили жениха, угостили, чем бог послал, а потом пришла ему пора домой собираться. Простился он с хозяевами и сказал, что скоро опять придет. Хоть и по душе пришлась ему девушка, но только насчет об-рученья он покуда ни словом не обмолвился.


"Бросай еловый корень — хватай лисий хвост!"


Сидел однажды летом медведь Бамсе на пригорке да и задремал на солнышке. А тут лис Миккель из лесу крадется. Увидел он медведя и думает: "Дремлешь, дедуля? Ах ты, лежебока этакий! Ну погоди, сейчас я с тобой шутку сыграю". Поймал он в лесу трех мышей, положил их на пенек под носом у медведя, а сам подкрался к нему тихонько да как гаркнет над самым ухом:

— Бух, бух! Проснись, Бамсе! Пер-стрелок за горою.

Покричал он так, а сам деру в лес! Встрепенулся медведь, вскочил спросонья и оглядывается, кто это его разбудил? И решил он, что это лесные мыши на пеньке его попугать вздумали. Хотел он было их на куски разорвать, да вдруг видит — меж деревьями на лесной опушке лисий хвост мелькает. Понял медведь, что это опять хитрый Миккель с ним шутку сыграл, и пустился вдогонку за лисом. Бежит он за ним по пригоркам да по лужайкам, через рощи, перелески, кусты — кругом только треск стоит. Совсем уж выбился из сил хитрый Миккель; еле-еле до своей норы добежал. А нора у него под корнями большой ели была. Только хотел лис в нее юркнуть, а медведь хвать его за хвост и не пускает. Пропал рыжий лис! Только Миккель был не из тех, кто в беде голову теряет. Обернулся он и крикнул медведю:

— Бросай еловый корень — хватай лисий хвост!

— С перепугу выпустил медведь лисий хвост и за еловый корень ухватился. А лис Миккель шасть в нору! Залез поглубже и кричит оттуда медведю:

— Что, дедуля, опять я тебя околпачил!

— Ну погоди, я тебе это припомню! — заревел медведь и побрел обратно на пригорок дремать на солнышке.

А у лиса с той поры на хвосте белая отметина от медвежьей лапы осталась.


"Поросятина и медовые соты"


На другое утро сидел лис Миккель на камне у болота. Вдруг видит — старый Бамсе плетется и жирного поросенка тащит.

— День добрый, дедуля, — говорит лис. — Что это ты тащишь?

— Да вот хочу поросятинкой полакомиться, — отвечает медведь.

— И у меня кой-чего вкусненького припасено, — говорит лис.

— А что? — спрашивает медведь.

— Медовые соты; да такие, каких я никогда еще не видывал.

У медведя аж слюнки потекли, до того захотелось ему свежего медку отведать.

— Может, поменяемся? — предлагает он Миккелю.

— И не подумаю! — говорит лис.

И придумал Миккель такую игру — кто из них быстрее три дерева назовет. Если медведь выиграет — даст ему лис меда отведать, а если лис выиграет — получит он от медведя кусок поросятины.

— Ну, — говорит Миккель медведю, — начинай!

Подумал медведь, почесал лапой в затылке и медленно затянул:

— Бе-ре-за, о-си-на, ря-би-на!

А лис, не долго думая, скороговоркой выпалил:

— Дуб, вяз, клен!

Стало быть, выиграл Миккель у старого Бамсе. Схватил он самый лакомый кусок поросятинки и помчался в лес со всех ног. Заревел медведь от злости и пустился вдогонку за лисом. Догнал его и ну трепать да тузить!

— Не бей меня, дедуля! — взмолился лис. — Коли отпустишь меня, — я тебе медовые соты отдам!

Отпустил медведь Миккеля, а тот отдал ему медовые соты и говорит:

— Они листьями прикрыты. Ты листья сними и медком вволю полакомишься.

Заурчал медведь от радости, утащил добычу в кусты, улегся поудобнее и лапой листья откинул. Только это вовсе не медовые соты были, а осиное гнездо. Как откинул медведь листья, так все осы из гнезда и вылетели и давай старого Бамсе жалить — и в нос, и в глаза, и в уши, и в шею! Скулит медведь от боли, лапой от ос отбивается, а хитрый Миккель сидит на камне и хохочет-заливается! С той поры все медведи стали ос пуще огня бояться.


"Как Миккель и Бамсе вместе поле возделывали"


Решили как-то Миккель и Бамсе вместе поле возделывать. Вскопали они в лесу кусок целины и посеяли рожь.

— Как же мы урожай делить будем? — спрашивает медведь.

— Надо, чтоб все по справедливости было, — отвечает лис. — Ты бери себе корешки, а мне и вершков довольно.

Наступила жатва, и снял лис богатый урожай зерна, а медведю одна солома да сорняки достались. Разозлился старый Бамсе, а лис ему и говорит:

— Ничего не поделаешь, такой уговор был. Но коли хочешь, на сей раз бери вершки себе, а мне, так и быть, пускай корешки достанутся.

И посадили они репу. Поспела репа, выкопал ее Миккель, а медведю одни только листья достались. Рассердился медведь и с той поры никогда больше с лисом никаких дел не затевал.


"Как Миккелю захотелось кониной полакомиться"


Задрал как-то старый Бамсе лошадь и лежит около туши, обедает. А хитрый Миккель — тут как тут. И вертится он вокруг медведя, и юлит, все норовит у него из-под носа кусок мяса ухватить. А старый Бамсе ему говорит:

— Хочешь, Миккель, я научу тебя, как лошадь поймать? Тогда и ты кониной полакомишься.

— Хочу! — говорит Миккель.

— Пойди на лесное пастбище, и, как увидишь лошадь, что лежит на пригорке и спит, вскочи ей на спину, привяжи себя к ней накрепко и вцепись зубами ей в ляжку.

Побежал Миккель в лес и видит: на горушке под солнцем лошадь спит. Вскочил он к ней на спину, привязал себя накрепко и хвать ее зубами за ляжку! Тут лошадь как вскочит и да как начнет скакать по склонам и по камням с Миккелем на спине! Несется лошадь рысью, а лис верхом на ней едва жив сидит. Вдруг пробегает мимо заяц Йене.

— Куда это ты скачешь сломя голову, Миккель? — спрашивает заяц.

— Да вот решил прогуляться верхом! — отвечает ему лис.

Встал тут заяц на задние лапки, передними за живот схватился да как захохочет. Хохотал, хохотал, чуть от смеха не лопнул. С той поры лис Миккель уж не пытался кониной полакомиться.

Вот так и вышло, что один раз и старый Бамсе над лисом верх взял.


"Хульдры на хуторе"


В Ордале рассказывают, что давным-давно жил там один парень, женившийся на хульдре.

Хутор, откуда тот парень был родом, стоял на отшибе, и хульдры часто туда наведывались. Обычно они приходили готовить на кухне еду. Иногда хульдры приводили с собой детей — видно, им не с кем было их оставить.

Вот как-то раз подземный народец пришел на хутор печь лепешки, и случилось так, что хозяйский сын, холостой парень, был в ту пору дома. Приметил он, что на кухню прошла хульдра с молоденькой дочкой, и вошел за ними следом.

А хульдра-мать расхаживает по кухне от очага к столу, от стола к очагу — и так забавно показалось это парню, что стал он дурачиться, следуя за хульдрой, как тень, и выделывая всякие штуки со своим шарфом. Тут хульдра не выдержала и говорит парню:

— Если ты случайно коснешься меня, придется тебе на мне жениться.

Парень только рассмеялся в ответ, да возьми и накинь свой шарф на молоденькую хульдрочку.

— Что ж, — грустно сказала мать, — теперь она — твоя, и ты волен делать с ней все, что хочешь, но помни: как ты будешь обходиться со своей женой, так будет житься и тебе самому.

Сказала и ушла.

Молодые обручились, и только тут до парня дошло, что невеста у него с хвостом, и хотел уж он было ее прогнать, но священник совершил над девушкой обряд крещения — без этого он не соглашался венчать молодых, — и хвост у нее отпал, лишь только прикоснулась она к святой воде.

И вот сыграли свадьбу. Когда молодые вернулись из церкви, на хутор пришли из лесу три коровы — таких больших коров в тех краях никогда не видели, — и сами встали в хлев.

И стал парень с молодой женой жить на хуторе. На первых порах они хорошо друг с другом ладили, но только никак не мог парень выбросить из головы, что жена у него — хульдра, и с каждым днем обходился с ней все хуже и хуже.

Как-то раз работал парень в кузнице — надо было ему новые подковы для лошади сковать. Тут входит к нему жена и говорит, что приехали гости, и надо хозяину выйти на двор их принять-приветить. А парню это не с руки — хотел он сначала всю работу закончить. Тогда жена схватила голыми руками раскаленную подкову и растянула ее в железную полосу.

— Я бы и с тобой так же поступила, да люблю я тебя, — говорит она мужу.

С тех пор он переменился, стал добрым и ласковым с женой, и прожили они счастливо до конца своих дней.


"Замок Сория-Мория"


В одной деревне жил у отца с матерью парень, по имени Хальвор.

Жил он и забот не знал, а родителям своим немало горя приносил. Сидит себе целыми днями около печки и роется в золе. И ни до чего ему дела нет.

Сколько раз отец с матерью отдавали его в учение, но всё без толку. Не пройдет и трёх дней, а Хальвор опять дома, — всё ему не так, всё не по нём. Опять сидит он у печки, опять копается в золе. И вот однажды зашёл к ним в дом матрос. Много земель и морей перевидал он и теперь снова отправлялся в далекое плавание.

— Хочешь, тебя с собой возьму? — спрашивает он Хальвора.

Да, это Хальвору пришлось по вкусу, на это он согласен.

Собирался он не долго — стряхнул золу с ладошек и пошёл.

Долго ли они плыли по морю, я не знаю. Только знаю, что попали они в сильную бурю, а когда буря наконец стихла, даже капитан не мог сказать, где они находятся, — принесло их к берегу какой-то чужой земли, а что это за земля и кто на ней живёт — про это никто никогда даже не слышал.

Ветер совсем улегся, паруса обвисли, и корабль — хочешь не хочешь — не мог сдвинуться с места. Стоять на одном месте всякому надоест. Даже Хальвору стало скучно.

Стал он просить капитана отпустить его на берег. И так он его просил, что капитан согласился. — Только смотри — чуть подует ветер, возвращайся скорее на корабль. Мы тебя ждать не будем.

И вот Хальвор ступил на берег неведомой земли.

Куда ни погляди, всюду золотые поля, зелёные луга, а людей не видно.

Долго шёл Хальвор, и вдруг закачались колосья, зашелестела трава — поднялся ветер. Надо бы Хальвору повернуть назад, но тут он увидел большую дорогу, и ему очень захотелось узнать, куда она ведёт. Дорога была такая гладкая, что по ней хоть яйца кати — не разобьются. А следов на дороге — никаких, ни человечьих, ни звериных.

Целый день шёл Хальвор, а когда настал вечер, дорога привела его к замку. Все окна замка были освещены и как будто манили усталого путника.

Хальвор изрядно проголодался, ведь с самого утра у него не было во рту ни крошки. Корабль его, верно, давно ушёл в море, и ему ничего не оставалось, как зайти в замок.

Он так и сделал.

Сначала он попал в кухню. Очаг ярко пылал, в огромных кастрюлях и котлах из серебра и золота что-то варилось и жарилось. Но людей нигде не было видно. Хальвор постоял, полюбовался всем этим кухонным великолепием, но не посмел ни к чему прикоснуться. Потом он заметил дверь, которая вела, наверное, из кухни во внутренние покои. Хальвор толкнул её да так и ахнул.

Перед ним сидела красавица и пряла на прялке.

— Кто ты, осмелившийся прийти сюда? — воскликнула красавица. — Уходи скорее! Хозяин этого замка трёхглавый тролль. Если он придёт и увидит тебя, ты погиб.

— Пусть у него будет хоть четыре головы, я всё равно останусь, — сказал Хальвор. — Я не уйду отсюда, пока ты меня не накормишь. А бояться мне нечего, потому что я не сделал ничего плохого.

Красавице понравилось, что Хальвор так смело разговаривает. Она хорошенько накормила его и, когда он наелся, сказала:

— А ну-ка попробуй снять вот тот меч, что висит на стене. Если снимешь, сам спасёшься и меня спасёшь. Хальвор усмехнулся. Тут и пробовать-то нечего! Он взялся за рукоятку меча… Да что же это? Он и приподнять его не может, не то что снять.

— Выпей-ка глоток из фляги, что висит рядом, — сказала красавица. — Тролль всегда так делает, прежде чем берётся за меч.

Хальвор приложился к горлышку, отпил глоток и снова взялся за меч. Да что же это? Меч стал как перышко, в руке словно ничего и нет.

— Ну, теперь пусть приходит тролль! — сказал Хальвор, помахивая мечом.

И вот послышалось пыхтенье, шум, треск — это тролль возвращался в свой замок.

Хальвор стал около двери.

Едва тролль приоткрыл дверь, как сразу почуял неладное.

— Здесь пахнет человеком! — закричал он страшным голосом.

— Верно! — сказал Хальвор и разом отрубил троллю все три его головы.

От радости красавица принялась петь и плясать и веселилась до тех пор, пока не вспомнила о своих сестрах. Тогда она заплакала.

— Ах, если бы ты мог освободить и моих сестёр! — сказала она Хальвору.

— Да где же они? — спросил Хальвор.

— Их тоже похитили тролли. Нас три сестры, три принцессы. Тролли заперли нас в своих замках, потому что мы не захотели стать их жёнами. До замка одного тролля целый день пути, — там в заточении живёт моя старшая сестра. До замка другого тролля ещё день и ночь пути, — там томится в неволе моя младшая сестра.

И красавица снова заплакала. На другое утро Хальвор пустился в путь. Он шёл весь день до самого вечера, не шёл, а бежал, и наконец увидел замок тролля.

Через кухню Хальвор проник во внутренние покои замка.

— Какой человек осмелился войти сюда? — воскликнула старшая принцесса. — Я уже забыла, сколько времени живу здесь — так давно похитил меня тролль. Но ни разу я не видела в этих покоях человека. Лучше всего, если и ты уйдёшь отсюда, потому что у тролля, которому принадлежит этот замок, шесть голов.

— Пусть у него будет шестью шесть голов, я всё равно не уйду.

— Он схватит тебя и проглотит живьём, — сказала принцесса. Ей очень хотелось спасти этого отважного юношу.

Но её слова нисколько не помогли. Хальвор твердил своё: он не уйдёт. А вот поесть он не прочь, потому что с утра у него во рту не было ни крошки. Может быть, принцесса накормит его?

Ну конечно. За этим дело не станет. Принцесса уставила едой весь стол. Юноша может есть сколько хочет. А потом он всё-таки должен уйти.

— Нет, я не уйду, — сказал Хальвор. — Я не сделал ничего плохого, и мне нечего бояться тролля.

— Да он тебя и спрашивать ни о чём не будет, схватит без всяких разговоров и съест. Но если уж ты такой упрямый, так хоть возьми меч, что висит на стене. Только сначала выпей глоток из фляги, которая висит рядом.

Хальвор так и сделал.

Скоро явился тролль. Он был ещё больше первого и едва-едва пролезал в дверь. Чуть только он просунул одну свою голову и повёл носом, как закричал:

— Фу ты! Да никак здесь человеком пахнет!

— Угадал, шестиглавый! — сказал Хальвор и одну за другой отрубил все шесть голов тролля.

Принцесса принялась прыгать и плясать от радости, а потом вспомнила о своих сестрах и заплакала.

— Не плачь, — сказал ей Хальвор, — одну твою сестру я уже освободил, а второй недолго осталось быть пленницей. На другое утро Хальвор отправился в путь. Весь день шёл, всю ночь шёл и только с рассветом второго дня увидел зубчатые стены замка.

Хальвор прошёл через кухню, распахнул дверь в покои замка и увидел такую красавицу, что даже глазам своим не поверил. На всём свете такой не найти. Это была младшая принцесса.

— Ах, юноша, — сказала она, — зачем ты сюда пришёл? Хозяин этого замка — страшный тролль. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как он проглотит тебя. От него не спрячешься, не спасёшься, ведь у него девять голов. Уходи, пока он не вернулся.

— Пусть у него хоть сто голов, а я не уйду. Дай-ка мне выпить глоток из его бутылки, тогда посмотрим, кто кого одолеет.

Хальвор отпил немного из горлышка, потом снял меч со стены и принялся ждать тролля. И вот дрогнула земля, покачнулись каменные стены — это тролль вернулся в свой замок. Он был такой огромный, что только боком мог пролезть в дверь. Чуть только показалась одна его голова, как Хальвор отрубил её, а потом и остальные восемь. Правда, с последней головой ему пришлось повозиться. Она так крепко сидела на туловище, что Хальвор едва справился с ней.

Наконец всё было кончено.

Принцесса от радости чуть не плакала, а когда она узнала, что сестры её тоже свободны, счастью её не было конца. Не прошло и двух дней, как все собрались в замке старшей сестры. Никогда ещё стены этого замка не видели столько веселья, не слышали такого счастливого смеха.

Сестры от души привязались к Халь-вору, но младшая принцесса полюбила его больше всех. И Хальвор полюбил её всем сердцем. Оставалось теперь только отпраздновать свадьбу.

Одно печалило Хальвора — мысль об отце с матерью. Верно, они оплакивают своего непутёвого сына! А ведь как бы они порадовались его счастью и богатству!

— Твоему горю помочь легко, — сказала ему невеста. — Вот тебе кольцо, повернёшь его на пальце один раз, и оно перенесёт тебя, куда захочешь; повернёшь два раза, и — только позови — всякий возле тебя окажется; три раза повернёшь — и снова к нам вернёшься. Но помни: нас к себе не зови, не то никогда больше никого из нас не увидишь. Злой вихрь унесёт нас в замок Сориа-Мориа. А туда тебе дороги не найти. И кольцо тебе не поможет.

С этими словами сняла она кольцо со своей руки и надела на руку Хальвора.

Старшие сестры принесли одежду для Хальвора — из шёлка и бархата, шитую серебром и золотом, украшенную драгоценными каменьями. Нарядился Хальвор и сам стал похож на принца. Потом он повернул кольцо на пальце и сказал:

— Где был мой дом, там пусть и я буду! Где я стою, пусть там мой дом стоит!

И не успел сказать, как всё сбылось по его слову. Снова перед ним отцовский дом. Толкнул он дверь — кругом знакомые стены. И всё в доме по-прежнему — та же печка, тот же ящик с золой. Дело было уже к вечеру. В сумерках отец с матерью и не признали Хальвора. Увидели они, что к ним зашёл знатный гость, и от смущения стали приседать и кланяться.

— Не пустите ли меня переночевать, добрые люди? — спросил Хальвор.

Старики совсем растерялись. Нет, нет, как же это можно. Господин, видно, ошибся домом. Они люди бедные. У них и того нет, и этого нет, и накормить-напоить нечем, и спать уложить негде. Лучше уж ему пойти в другой дом, в конце улицы, где труба высокая на крыше, там для господина всё найдётся. А Хальвор не соглашается.

— Может, всё-таки позволите у вас переночевать. Мне ничего не надо. Я хоть здесь, на ящике с золой, посижу. Сел на краешек ящика и стал золу сквозь пальцы пересыпать, как, бывало, раньше делал.

Отец с матерью удивляются — что за странный гость! Да не гнать же его из дому!

Слово за слово, разговорились они о том, о сём.

— А разве детей у вас нет? — спрашивает Хальвор.

— Был сын, — говорит отец, — да ушёл от нас. И вести о себе не подаёт. Жив ли, нет ли — ничего мы не знаем.

— А какой он был? — спрашивает Халь-вор. — На меня не похож?

— Куда ему до тебя! — говорит мать. — Он только и знал дела, — вот как ты сейчас, — сидит на ящике да золу рукой ворошит.

Тут мать подошла к печке, чтобы подбросить угля в очаг. Яркое пламя осветило ящик и Хальвора, который сидел, запустив руку в золу.

— Хальвор, сыночек, да ведь это ты! — вскрикнула старуха. — Отец, смотри, это наш сыночек вернулся!

И оба старика бросились обнимать Хальвора. С радости они и плакали, и смеялись. А разговорам конца не было. Об одном только жалели отец с матерью, что нельзя им увидеть дорогую невестку. Наутро зашла к ним соседка, да так и ахнула, увидев Хальвора в шёлке и бархате. Часу не прошло, а уж вся деревня знала, что Хальвор победил трёх страшных троллей и вернулся домой. Всем соседям хотелось поскорее увидеть его, а соседским дочкам и вовсе не терпелось поглядеть на Хальвора. Раньше-то они знать его не желали. Встретят на улице и давай дразнить: "Эй ты, замарашка! Тебе золы не надо? Приходи — отсыплем полную бочку!" А теперь каждая из кожи лезла вон, чтобы Хальвор на неё взглянул, каждая с ним старалась заговорить, каждая старалась улыбнуться ему поласковее. Только зря они старались! Теперь сам Хальвор не хотел на них смотреть.

— Что это, — говорит, — вы все вырядились как огородные пугала? Вам в ваших нарядах разве что коров пасти! Вот бы посмеялись над вами моя невеста и её сестры!

И, забыв обо всем, что говорила ему невеста, он дважды повернул кольцо на пальце и сказал:

— Пусть замок и принцессы будут там, где я стою…

Но не успел он рта закрыть, как вдруг в небе потемнело, загремел гром, и сквозь грохот и вой вихря послышались голоса:

— Прощай, Хальвор! Ищи нас в замке Сориа-Мориа. А не найдёшь, так никогда больше нас не увидишь.

И всё стихло.

Соседи со страху поспешили уйти по своим домам, а Хальвор закрыл лицо руками и горько-горько заплакал.

— Сам я на себя беду накликал. Теперь одно мне остаётся — идти искать замок Сориа-Мориа.

Как ни уговаривали его отец с матерью, как ни просили остаться, Хальвор и слушать их не хотел. — Или найду замок Сориа-Мориа, или мне не жить!

И отправился в путь. Шёл он, шёл, и привела дорога его в лес. Лес густой, тёмный, конца-края ему нет. Целый день пробирался Хальвор дремучей чащей, всю ночь шёл и вдруг увидел среди деревьев огонёк.

"Верно, кто-то живет здесь, — подумал Хальвор. — Может, дадут мне поесть и отдохнуть позволят!.."

Подошёл Хальвор поближе и увидел маленькую жалкую хижину. Заглянул в окошко, а там двое сидят, старик и старуха. У старухи нос длинный-предлинный. Встала она возле печки и носом, точно кочергой, угли поправляет.

— Добрый вечер! — сказал Хальвор.

— Добрый вечер! — ответила старуха. — Ты зачем пришёл сюда? Уже сто лет ни один человек здесь не бывал.

Ну, Хальвор рассказал, куда он идёт, и спросил, не знает ли она дороги в замок Сориа-Мориа.

— Нет, — сказала старуха, — не знаю я туда дороги. А вот сейчас выйдет месяц, мы его и спросим. Он по всему свету бродит, так уж, наверное, всё знает.

Когда месяц, светлый и блестящий, поднялся над деревьями, старуха вышла на крыльцо.

— Месяц, месяц! — крикнула она. — Можешь ты показать дорогу в замок Сориа-Мориа?

— По небу я дорогу знаю, а по земле — не найду, — сказал месяц. — Облако от меня замок закрыло, когда я над ним проплывал.

Сказал — и дальше своим путем отправился.

— Не горюй, — сказала старуха Хальво-ру. — Скоро прилетит западный ветер. Уж он-то всё знает, во все уголки забирался!.. Да ты пойди поспи немного. А уж я его подкараулю.

И вдруг зашумело, загудело кругом, даже стены затрещали — это налетел западный ветер.

Старуха выбежала из хижины, руками машет, кричит:

— Ветер! Западный ветер! Постой! Не можешь ли ты показать дорогу к замку Сориа-Мориа? Помоги доброму человеку туда добраться.

— Я все дороги на белом свете знаю, — сказал западный ветер. — А в замок Сориа-Мориа я сейчас сам лечу. Там свадьба готовится. Прачки уже стирают приданое невесты, а мне надо сушить. Если твой гость на ногу скорый, пусть идёт за мной. Да скажи, чтобы не мешкал, я спешу, — зашумел западный ветер. А Хальвора и звать не надо, он уже на пороге стоит.

— Погоди, — сказала старуха. — Я тебе свои старые сапоги-скороходы дам. Без них тебе за этим ветром не угнаться. И вынесла Хальвору пару сапог.

— Раньше-то в них как шагнёшь — семь миль позади оставишь. Ну да теперь поизносились немного, больше пяти миль зараз не делают.

А западный ветер торопится, бушует:

— Поскорее, поскорее! Мне некогда! И помчался над горами и лесами. Бежит за ним Хальвор, едва поспевает.

Деревья по лицу его бьют, кустарник глаза колет, а он бежит и бежит. Над самой высокой горой поутих немного западный ветер и говорит Хальвору:

— Дальше иди один, а я тут разомнусь немного, ёлок наломаю. Ты спустись по склону этой горы, а там уже недалеко до замка Сориа-Мориа. У подножья горы река течёт, и в этой реке девушки бельё стирают. Так ты им скажи, что я скоро прилечу.

И вот Хальвор пошёл один. Оглянуться не успел, а сапоги-скороходы уже вниз его доставили. Внизу речка течёт, на берегу девушки бельё полощут. А на высоком холме на открытом месте стоит замок с кружевными башенками, с зубчатыми стенами.

— Скажите, девушки, — говорит Хальвор, — как этот замок называется?

— Это замок Сориа-Мориа, — отвечают девушки. — А ты скажи нам, милый человек, не повстречался ли тебе в пути западный ветер? Без него не высушить нам бельё.

— Видел я его, видел, он на горе ёлки ломает, обещал, что скоро здесь будет, — сказал Хальвор.

И зашагал к замку. В замке гостей — видимо-невидимо. А Хальвор, пока гнался за ветром, так всю свою одёжу изорвал, что стыдно людям на глаза показаться. Стал он в укромном уголке, смотрит на свадебное пиршество. Во главе стола сидит невеста — его, Хальвора, невеста, а рядом с ней, на его месте, — какой-то королевич заморский. Невеста украдкой слезы утирает, а её сестры чуть не в голос плачут. Смотрит на них Хальвор, и сердце у него обливается кровью. А гости уже за молодую чету пьют. Что делать? Что придумать? Снял Хальвор кольцо со своей руки, опустил в кубок с вином и послал с виночерпием невесте. Она отпила вина и увидела на дне кубка кольцо, которое подарила Хальвору.

Тогда принцесса встала со своего места и говорит:

— Нет, не жених мне тот, кто рядом со мной сидит, — он силой меня унёс. А настоящий мой жених — тот, кто меня и сестёр моих из неволи спас.

И показала на Хальвора.

Заморского королевича вон прогнали, а младшая принцесса и Хальвор отпразновали весёлую свадьбу.


"Черт и помещик"


Жил в богатом имении один помещик, и не было на свете человека злее и жаднее его. Крестьян, что на его полях работали, он голодом морил и три шкуры с них драл. И потому ненавидели его люто в народе и то и дело говорили: "Черт бы его побрал!" Слушал, слушал черт такие речи и решил утащить помещика к себе в преисподнюю. Вот явился черт в поместье и говорит:

— Собирайся, помещик! Народ тебя то и дело к черту посылает. Вот я и явился по твою душу. Ждать больше мне ни к чему. Хуже, чем ты есть, тебе уж не стать.

А помещик ему отвечает:

— Ну, мало ли кто кого к черту посылает! Ежели ты, всех станешь к себе в преисподнюю таскать — кто ж тогда на земле останется? Хочешь — пойдем по приходу, сам тогда услышишь.

Черт попался покладистый. Уговорил его помещика и порешили они по приходу пойти. И ежели тот, кого они встретят, не помещика пошлет к черту, а другого кого-нибудь, то черт помещика на волю отпустит.

Вот зашли они в один дом, а там крестьянка масло сбивает.

Увидела женщина гостей и пошла им навстречу. А теш временем поросенок, что по горнице бежал, сунул мордочку в маслобойку, опрокинул ее и все молоко на пол пролил.

— Ну и наказанье мне с этой животиной! — закричала женщина. — Черт бы тебя побрал, шкодник ты этакий!

Обрадовался помещик и говорит черту:

— Вот и бери поросенка!

А черт ему отвечает:

— Думаешь, она и впрямь хочет мне поросенка отдать? Чем же она тогда зимою кормиться станет? Э, нет, не от чистого сердца она это сказала!

И пошли они дальше. Заглянули в другой дом, а там ребенок напроказил.

— Ох, и надоел ты мне! — закричала на него мать. — Только и ходи за тобой да подтирай, да убирай! Хоть бы черт тебя побрал, что ли!

Обрадовался помещик:

— Вот и бери ребенка, — говорит он черту.

А черт ему отвечает:

— Какая же мать согласится свое дитя отдать? Нет, не от чистого сердца она это сказала.

Пошли они дальше и повстречали двух крестьян.

— Гляди-ка! Наш помещик идет, — говорит один.

— Черт бы побрал этого кровопийцу, — отвечает другой.

— Вот это от чистого сердца сказано! — закричал черт и уволок помещика в преисподнюю.


"Пер, Пол и Эспен Аскеладд"


Жил-был в Норвегии один человек, и было у него три сына — Пер, Пол и Эспен, по прозвищу Аскеладд1, что значит Эспен Замарашка. И был тот человек до того бедный, что ни единого шиллинга у него за душой не водилось. Вот и говаривал он частенько своим сынам:

— Ступайте-ка по белу свету да заработайте себе на хлеб. Не пропадать же вам с голоду!

В той же округе стоял королевский замок, а прямо под окнами замка зеленый дуб вырос, да такой могучий, такой ветвистый, что солнечный свет в покоях королевских затмевал. Темно в замке стало; все ходят, друг на дружку натыкаются. До того дошло — днем при свечах сидят. А тут еще Другая беда: речки да ручьи в стране повысыхали. Не стало в королевстве воды, люди от жажды мрут. Чего только не обещал король тому, кто дуб срубит и колодец выроет: и денег несчетно, и богатое имение! Только ни одному молодцу не под силу было тот дуб срубить и колодец вырыть.

Дуб-то был совсем не простой. Срубят с него ветку топором, а вместо нее две другие вырастают. Подойдет к дубу один молодец, ударит топором — дуб еще пышнее разрастается. Подойдет другой, ударит топором — ветки еще выще к небу тянутся. И колодец вырыть тоже никто не может. Замок-то королевский высоко-высоко в горах стоял. Одни скалы под ним да крутые уступы. Копнут гору на вершок или чуть поглубже — заступ на твердый камень натыкается.

Приказал тогда король глашатаям со всех церковных холмов на все четыре стороны трубить:

— Кто ветвистый дуб в королевском дворе срубит и ко лодец на скалистой горе выроет, получит в жены королевскую дочь и полкоролевства в придачу!

Немало нашлось охотников с королем породниться! Но сколько топором ни замахивались и ни рубили, сколько киркой и заступом ни корчевали и ни копали — все зря. Ударят топором — а дуб все пышнее и пышнее разрастается, копнут — а скала все тверже и тверже становится.

Собрались в дорогу и братья. Надумали они тоже счастья попытать. Отец их воле не противился. "Не добудут они принцессу и полкоролевства в придачу, — думал он, — так, может, хоть к хорошему человеку в услужение пристроятся". А чего еще желать?! Напутствовал их отец добрым словом, и отправились Пер, Пол и Эспен Аскеладд счастья искать.

Шли они, шли и дошли до высокой горы, склон ее весь елью порос. А над ельником крутая скала поднимается. Слышат: на самом верху топором кто-то рубит и рубит.

— Что за диво? Кто это на скале топором рубит? — спрашивает Эспен Аскеладд.

— Такому умнику, как ты, все в диковинку, — сказали братья. — Нашел чему дивиться! Стоит на скале дровосек и лес рубит!

— Охота мне все же поглядеть, что там такое, — говорит Эспен Аскеладд.

И стал в гору взбираться.

— Ты ровно дитя малое! Набрался бы сперва ума, а потом и шел бы с нами! — в сердцах кричали ему вслед братья.

А Эспену хоть бы что. Карабкается вверх по склону, туда, где удары топора слышатся. Взобрался на крутую скалу и видит: топор сам по себе сосновый ствол рубит.

— День добрый! — поздоровался Эспен Аскеладд. — Это ты тут лес рубишь?

— Я! — отвечает топор. — Я тут уж и не счесть сколько лет лес рублю, тебя, Эспен, поджидаю.

— А я вот он! — говорит Эспен.

Берет он топор, сбивает его с топорища и кладет топор с топорищем в котомку. Спустился он с горы к братьям, а те давай над ним насмехаться да потешаться:

— Ну, какое чудо углядел ты в горах?

— Да разве ж это чудо? Один топор, — отвечает Эспен. И зашагали братья дальше. Шли они, шли и дошли до высокой скалы. Слышат, на самом верху кто-то камень долбит и землю роет.

— Что за диво? Кто это на скале камень долбит и землю роет? — спрашивает Эспен Аскеладд.

— Такому умнику, как ты, все в диковинку! — сказали братья. — Нашел чему дивиться! Ты, что, не слыхал никогда, как птицы деревья долбят?

— Слыхать-то слыхал, — говорит Эспен, — только охота мне все же поглядеть, что там такое.

Сколько над ним братья ни насмехались, а Эспену хоть бы что. Вскарабкался он на крутую скалу и видит: заступ сам по себе камень долбит и землю роет.

— День добрый! — поздоровался Эспен Аскеладд. — Это ты тут камень долбишь и землю роешь?

— Я, — отвечает заступ. — Я тут уж и не счесть сколько лет камень долблю, землю копаю, тебя, Эспен, поджидаю.

— А я вот он! — говорит Эспен. Берет он заступ, сбивает его с рукоятки и кладет заступ с рукояткой в котомку.

Спустился он со скалы к братьям, а Пер и Пол его и спрашивают:

— Ну, какое чудо углядел ты на скале?

— Да разве ж это чудо?! Один заступ, — отвечает Эспен. И зашагали братья дальше. Шли они, шли и вышли к ручью. Захотелось им после долгого пути воды напиться.

Склонились братья над ручьем и стали пить.

— Что за чудо? Откуда этот ручей бежит? — спрашивает Эспен Аскеладд.

— Ну, совсем рехнулся! Последний ум потерял! Доведет тебя любопытство до беды. Нашел чему дивиться! Откуда ручей бежит? Ты разве не видал никогда, как вода из родника вытекает?

— Видать-то видал, — говорит Эспен, — только охота мне все же поглядеть, откуда этот ручей бежит.

Двинулся он вдоль ручья, и сколько его братья ни звали, сколько над ним ни потешались, а Эспен обратно не повернул. Идет он, идет, а ручей все уже и уже становится, а вот и совсем тонкой струйкой течет. Прошел еще немного и видит: лежит грецкий орех, а из него вода сочится.

— День добрый! — здоровается Эспен Аскеладд. — Это из тебя тут вода родниковая сочится и ручей бежит?

— Да, из меня, — отвечает орех. — Я тут уж и не счест сколько лет воду в ручей загоняю, тебя, Эспен, под жидаю.

— А я вот он! — говорит Эспен. Берет он клок мха, затыкает дырку, чтоб вода из ореха не вытекала, и кладет орех в котомку.

Вернулся Эспен назад к братьям, а те его и спрашивают:

— Ну, какое чудо углядел ты на этот раз? Небось такого чуда на всем свете не сыскать!

— Да разве ж это чудо?! Одна дырка, а через нее вода сочится, — отвечает Эспен.

Стали тут Пер с Полом снова над Эспеном насмехаться, а ему хоть бы что. И зашагали братья дальше. Шли они, шли и пришли наконец на королевский двор.

А там и без них народу хватало. Помнишь ведь, что король пообещал: "Кто ветвистый дуб в королевском дворе срубит и колодец на скалистой горе выроет, получит в жены королевскую дочь и полкоролевства в придачу". Немало тут охотников награду получить набежало, толпятся вокруг дуба, и всякий норовит вперед пролезть. Пробьется кто вперед, замахнется, топором ударит — а вместо одной ветки дв другие вырастают. Дуб уже стал раза в два шире и раза в два выше, чем поначалу. А про колодец и говорить нечего. Землю роют, камень долбят, а скала все тверже и тверже становится.

Разозлился король и наложил тогда такую пеню: "Станет кто дуб рубить и не срубит, станет кто колодец копать и не выкопает, отсекут ему уши и на дальний остров сошлют". Почесали старшие братья в затылке: кто его знает, как дело обернется. Но крепко они на себя надеялись и думали, что уж им-то все по плечу.

Пер, самый старший, первым за дело взялся. Ударил он топором — вместо одной ветки две другие выросли. Копнул землю, долбанул камень — скала еще тверже стала. Схватили королевские слуги Пера, отрезали ему уши и сослали его на дальний остров. Взялся теперь за дело Пол. Ударил он топором раз, другой, третий, и увидели все, что дуб еще пышнее разросся. Копнул землю, долбанул камень — скала тверже железа стала. Схватили и его королевские слуги, обкорнали ему уши и сослали на дальний остров. Поделом ему, мог бы после брата поостеречься! Захотелось и Эспену за де ло взяться.

Разозлился на него король из-за старших братьев и говорит:

— Что, захотелось и тебе на клейменую овцу походить? Мы тебе уши в два счета обкорнаем, и трудиться не придется.

— Охота мне все ж сперва счастье попытать, — отвечает Эспен.

Пришлось королю дать ему свое позволение. Достал тут Эспен из котомки топор и насадил его на топорище.

— Руби, топор! — приказал Эспен.

Стал топор дуб рубить, только щепки во все стороны летят. Не успели оглянуться, рухнул могучий дуб на землю. Стало в замке светло и весело. Покончил Эспен с дубом, достал заступ и насадил его на рукоятку.

— Копай, заступ! — приказал Эспен.

Стал заступ на скалистой горе колодец копать, только комья земли да камни во все стороны летят. Хочешь верь, хочешь нет — вырыл заступ колодец глубокий да широкий. Достал Эспен орех, положил его в угол на самом дне колодца и моховую затычку вытащил.

— Лейся, вода, беги, вода! — приказал Эспен.

Побежала тут вода через дырку, полилась потоком, и немного погодя колодец до краев наполнился.

Тут королю пришлось свое слово сдержать. Отдал он Эс-пену свою дочь и полкоролевства в придачу.

Перу с Полом еще повезло, что они без ушей остались. А не то горько б им было слушать, как народ Эспена хвалит.


"Шкипер и черт"


Жил когда-то в Сокнадале шкипер Арне. Плавал он по всем морям и фьордам на своей шхуне, лес возил. Случалось ему даже в Китай заходить и в другие дальние страны. За что ни возьмется Арне, во всем ему сопутствует удача. Дальше его в море никто не ходил. И всегда был ему попутный ветер. Поговаривали даже, что куда шкипер свою зюйдвестку1 повернет, туда и ветер подует. Ни у кого не бывало таких выгодных сделок, как у него, и никто не загребал столько денег: далеры и кроны будто сами ему в руки плыли.

Но никто не завидовал шкиперу. Люди любили Арне, как брата или отца. Помогал он в приходе всем и каждому, корабельщиков на своей шхуне тоже не обижал.

Вот плывет шкипер однажды по Северному морю. Плывет на всех парусах, будто и шхуна, и кладь не свои у него, а ворованные. Ясно: уйти от кого-то хочет. Только от того, кто за ним гнался, не убежишь. А был это страшный черт по прозвищу Старый Эрик.

Хочешь знать, как все было? В прежние времена, когда шкипер и сокнадальцы в бедности жили, решил Арне землякам помочь и заключил договор со Старым Эриком. Ну а какой с чертом договор — сам знаешь: за деньги и удачу подавай ему взамен душу!

Вот и настал день, когда договору срок вышел. Плывет шкипер по Северному морю и ждет: вот-вот Старый Эрик за его душой явится. Потому и шел на всех парусах.

Не хотелось Арне к черту в лапы угодить, ой, как не хотелось! Ломал шкипер голову, ломал и вот что надумал.

Поднялся он на палубу, глянул на море — не видать ли Старого Эрика. Нет, пока что не видать! Кликнул тогда Арне корабельщиков и говорит:

— Спускайтесь живо в трюм да сделайте две пробоины в днище. А как вода в трюме пробоины закроет, несите насосы и вгоняйте их в дырки поплотнее. Никто обмана и не заметит.

Подивились корабельщики:

— Чудная работенка!

Но сделали все, как шкипер велел: пробили две дырки в днище, вогнали насосы поплотнее, чтоб ни единая капля воды в то место, где кладь лежит, не просочилась.

Только кончили работу, только успели стружки за борт выкинуть, поднялась буря, закипело море, закачалась шхуна. Примчался вместе с ветром Старый Эрик, схватил шкипера Арне за ворот и хотел с ним прочь умчаться. А тот ему и говорит:

— Стой, хозяин! Дело не к спеху!

Запустил тут Старый Эрик когти шкиперу в ворот, а Ар не от него отмахивается, изо всех сил его линьком1 по когтям хлещет и приговаривает:

— Уговор наш помнишь? Не ты ли обещался, что на шхуне никогда течи не будет? А сам меня обманул. Погляди, трюм водой залит, вода в насосах на семь футов стоит! Можешь сам смерить! А ну выкачивай воду, дьявол! Выкачаешь досуха, тогда и бери мою душу!

Черт туда-сюда, а делать нечего. Принялся он воду выкачивать. Качает, качает, пот с него ручьем так и льет, а корабельщики над ним потешаются:

— Приладить бы ему мельничье колесо пониже спины, враз бы заработало!

Старый Эрик на них и не глядит, что есть силы старается. Да все без толку; только из моря в море воду насосом перекачивает, а в трюме вода никак не убывает. Устал черт, вовсе из сил выбился и чуть живой да злющий-презлющий поплелся к своей прабабке-чертовке отдыхать.

С тех пор оставил Старый Эрик шкипера в покое. И коли Арне еще не помер, то, верно, и по сей день по морям на шхуне плавает. Куда свою зюйдвестку повернет — туда и ветер подует.


"Сказка" Большая кошка из Довре""


Жил когда-то в Финнмарке человек, который поймал белого медведя и повёл его в Данию на королевский двор. Случилось так, что рождество застало его в пути. Он остановился возле горы Довре, где стоял один-единственный дом, в котором жил человек по имени Халвор. И вот путник спросил хозяина, нельзя ли ему с белым медведем переночевать в доме.

"Упаси Бог! — воскликнул хозяин. — Мы не можем никого пустить на ночлег, потому что сами остаёмся без крыши над головой. Каждый год на рождество в наш дом являются тролли и празднуют всю ночь, и их так много, что нам ступить некуда и приходится самим уходить из дому.

"Ну, тогда ты можешь пустить нас переночевать. Медведь ляжет под печкой, а я могу спать в чулане", — сказал путник.

И так долго он упрашивал хозяина, что наконец упросил, и тот пустил его на ночлег. А хозяин и вся его семья собрались и ушли из дому. Но перед тем как уйти, они накрыли богатый стол,поставили и сладкую рождественскую кашу, и рыбу, и разные колбасы, и всё вкусное, что полагается подавать дорогим гостям.

И что вы думаете? Действительно, в дом пожаловали тролли — и старые, и молодые, и детишки. У одних был длинный хвост, у других — покороче, а некоторые вообще бесхвостые. И у многих были длинные-длинные носы. И все они ели, пили и пробовали всё, что стояло на столе.

Вдруг один маленький тролль увидел под печкой белую шкуру. И вот этот мальчик-тролль взял сосиску, воткнул в неё вилку и подошёл к печке, чтобы поджарить сосиску на огне. Потом наклонился к медведю и спросил: "Киса, киса, хочешь колбаски?" А сам суёт горячую вилку прямо медведю в нос. Медведь проснулся, да как подскочит, да как зарычит — тут все тролли один за другим кинулись вон из дому. Убежали все — и носатые, и хвостатые, и бесхвостые, и старые, и молодые, и детишки.

Через год бедный Халвор, как всегда перед рождеством, отправился в лес нарубить дров, чтобы натопить как следует печь к приходу троллей. Рубит он себе и рубит, и вдруг из лесу раздаётся страшный голос и зовёт его: "Халвор! Халвор!" "Я тут," — отвечает Халвор. Голос спрашивает: "Где твоя большая кошка?" "Дома, — отвечает Халвор. — Лежит под печкой. Она окотилась, принесла шестерых котят. И все они уже больше её и ещё злее, чем она."

"Тогда мы больше никогда не придём к тебе!" — крикнул тролль.

С тех пор тролли не едят сладкую рождественскую кашу в доме Халвора в Довре.


"Тролль на празднике"


В Телемарке, в общине Рауланд, между хуторами Уребё и Ойгард, что на берегу озера Тотак, есть одна долина, усеянная огромными валунами. Кажется, что кто-то снес верхушку горы и забросал всю долину камнями. И рассказывают об этом такую легенду.

В давние времена жило в тех краях множество народу. Как-то раз справляли на одном из хуторов свадьбу, и пришли на нее все окрестные жители. Пили они, ели и веселились на славу. Увидел это со своей горы тролль. А звали того тролля Тор Троллебане. И захотелось ему пива. Спустился Тор Троллебане в долину, пришел к пирующим и подсел к столу. Росту же тролль был громадного и брюхо имел бездонное. Ест да пьет, а все ему мало. Испугались тут хозяева, что совсем объест их великан, и давай гнать его из-за стола. Рассердился Тор, нахмурился. Заметил это его сосед за столом и понял, что недалеко тут до беды. А был он человек добросердечный и говорит Тору:

— Пойдем ко мне на хутор, налью я тебе пива да дам, чего поесть.

Пришли они на хутор, и выкатил хозяин троллю целую бочку пива. Выпил ее Тор, закусил хозяйской телочкой, и поубавился чуть его гнев, хотя и не совсем прошел. Вот и говорит Тор крестьянину:

— Обидели меня те люди, и не будет им от меня прощения. Но ты не так жаден, как они, и за это я тебя пощажу.

Взял он крестьянина и его семью, посадил в карман и отнес к себе в горы.

— А теперь, — говорит, — смотри, что будет.

Поднял Тор свой молот и ударил им по вершине горы — и посыпались камни на долину, и не было никому от них спасения.

Отомстил Тор обидчикам и говорит крестьянину:

— Ввел я тебя в расход: выпил все твое пиво и съел твою единственную телку. Но не жалей о том — получишь ты за это от меня всю долину Уребё во владение. Расчищу я ее от камней, и будешь ты там жить.

Сдержал великан свое слово. Расчистил он хутор Уребё и дорогу к нему, и поселился на том хуторе добрый крестьянин со своей семьей.


"Пастор и работник"


Жил-был в Вестланне пастор, и был он несметно богат: имел большое подворье в городе и усадьбу в долине. Но при всем своем богатстве был пастор до того скаредный, что всем опостылел. Работников голодом морил, а батрачили они на него с утра до вечера.

Нанял однажды в косовицу пастор парнишку-работника. Покосы у пастора дальние, самому за всем не углядеть, вот и послал он туда нового работника.

— Ступай на дальние луга, — говорит пастор, — косцам помоги да пригляди, чтоб не бездельничали!

— Ладно! — согласился парнишка.

Пришел он на покос и видит, что и без него там можно бы обойтись. Косцы и сами не бездельничали, а косили исправно.

Назавтра просыпаются косцы на заре и вставать собираются — косить идти.

— Э, нет! — говорит им парнишка. — Бросьте вы работу, отоспимся вволю. Нечего нам чуть свет на лугу делать.

— Да что ты, парень! — говорят косцы. — Нельзя нам дольше прохлаждаться. Знаешь ведь, какой сквалыга у нас пастор! Взбеленится он, как проведает, что мы бездельничаем, и еще хуже голодом морить станет.

— Ничего! — говорит парнишка. — Я ему живо рот заткну! Положитесь на меня, а я и вам, и себе помогу, из кабалы вызволю.

Рады косцы; проспали до самого завтрака, а потом весь день прохлаждались, пели да халлинг, что так в народе любят, отплясывали.

Вечером отправился парнишка в город: раздобыл там большой кошелек и пошел назад в долину. А по пути набрел он на осиное гнездо.

Поднял он гнездо и набил кошелек осами, а потом пошел в усадьбу к пастору.

Приходит и говорит:

— Хороши у тебя работники! Накосили мы сена, на долго хватит! Каждый за двоих наработал!

— Ну и молодцы! — обрадовался пастор.

А потом и молвит работник пастору, будто невзначай:

— А я давеча кошелек нашел! Иду это я по мосту, вижу — кошелек валяется, а денег в нем серебряных — далеров и шиллингов — не счесть. Ну, я, ясное дело, подобрал кошелек, не валяться же ему там попусту!

У пастора глаза разгорелись:

— Мой кошелек! — кричит он.

— Ну что ж, твой так твой, — вроде бы соглашается работник. — Но гляди! Если он не твой по чести и по совести, пусть каждый шиллинг в кошельке осой обернется, а каждая былинка, что мы нынче скосили, пусть завтра поутру снова на свое место на лугу встанет.

Положил работник кошелек на стол и ушел.

Схватил жадный пастор кошелек, открыл его, а там осы кишмя кишат. Известно ведь: осиного гнезда не тронь.

Не успел пастор кошелек прикрыть, повылетали оттуда осы, вьются вокруг пастора, жужжат и жалят. Еле отбился!

"Вот так плут! — подумал пастор про работника. — Ну и хитер!"

Стал пастор голову ломать: как дальше быть? Наутро побоялся пастор работника будить и послал на дальние покосы служанку. А сам ей наказывает:

— Погляди, не поднялась ли скошенная трава на лугу.

Пришла она на сенокос еще засветло. Подождала, пока солнце встанет. Глядит, а за солнцем вслед и трава на лугу, что ночью под росой полегла, поднимается. Будто и не кошена вовсе.

Прибежала девушка что есть духу назад к пастору и говорит:

— Пришла я на луг, а трава скошенная вся как есть снова поднялась! И стоит теперь луг, будто никогда по нему коса не гуляла.

Так и проучил работник жадного пастора.


"Отчего вода в море соленая"


В давние-давние времена жили на свете два брата один — богатый, другой — бедный.

Мать и отец у них умерли, а перед смертью наказали им все наследство поровну меж собою разделить. Только старший брат был жаден да и плутоват. Забрал он себе все отцово добро, а младшего брата ни с чем из дому прогнал.

Вот так и вышло, что один брат как сыр в масле катался, а другой — с хлеба на воду перебивался.

Подошло рождество. У старшего брата снеди всякой к празднику припасено, а у младшего в доме ни крупинки нет.

Тут жена и говорит ему:

— Сходил бы ты к своему брату-богатею, попросил бы чего-нибудь ради праздника, чтобы и мы могли Рождество как все добрые люди справить.

Пришел бедняк к старшему брату и стал просить у него хоть какой-нибудь еды на праздник. А богатей ему отвечает:

— Ох, и надоел ты мне, брат! Все ходишь, клянчишь!..

А у меня ведь не харчевня. Ну да ладно, так и быть, дам я тебе к Рождеству свиной окорок. Но только с условием: куда я тебя пошлю — туда ты сразу и пойдешь и перечить мне не станешь.

— Ладно, я на все согласен, — говорит бедняк.

Швырнул тогда богатей ему окорок и закричал:

— Ступай-ка ты, братец, к черту в гости, и чтобы я тебя тут больше не видел!

— Ну что ж, я от своего слова не отступлюсь, — отвечает бедняк.

Взял он под мышку свиной окорок и зашагал к черту в гости.

Шел бедняк весь день, а к вечеру дошел до какой-то диковинной избушки. Из окошек свет невиданный льется, а около сарая какой-то дед с длинной бородой дрова для поленницы колет, которую всегда под Рождество заготовляют, чтобы весь год тепло было.

— Вечер добрый! — говорит бедняк.

И тебе добрый вечер! — отвечает дед. — Ты куда это, яа ночь глядя, идешь?

— Иду я к черту в гости, да вот только не знаю, туда ли путь держу?

— Ну, коли так, то ты в аккурат на место прибыл. Входи в избушку, там самого черта застанешь и все его отродье.

Только перед этим хочу тебе один совет дать. Как войдешь, тут все черти сразу к тебе кинутся и станут клянчить, чтобы ты им свиной окорок продал. Они страсть как до свинины охочи. Так ты свой окорок ни за какие деньги не отдавай, а проси за него ручную мельницу, что стоит за дверью.

Мельница эта волшебная. Что пожелаешь — то она тебе на мелет. А пойдешь назад, я тогда научу тебя, как ее в ход пускать и как останавливать.

Поблагодарил бедняк деда за добрый совет и вошел к черту в дом.

Как старик сказал, так все и вышло.

Только переступил бедняк порог, все черти и чертенята кинулись к нему, обступили и давай клянчить, чтобы он им свиной окорок продал.

— Я-то, по правде сказать, сам собирался со своей старухой свининкой на Рождество полакомиться, — говорит бедняк. — Но уж коли вам такая нужда, берите окорок, а мне за него вон ту старую мельницу дайте, что за дверью стоит.

Стал черт юлить да увиливать, только бедняк твердо на своем стоял, и пришлось чертям мельницу отдать.

Вышел бедняк из избушки и спросил старого дровосека, как ему с, этой мельницей управляться. Дед его и научил:

— Коли захочешь мельницу в ход пустить, поверни ручку и скажи:

"Ручка, вертись! Мельница, мели!"

А надо будет ее остановить — снова поверни ручку и скажи:

"Ручка, не вертись! Мельница, остановись!"

— Спасибо, дедушка, за науку! — сказал бедняк и поспешил домой со своей волшебной мельницей. Только как ни торопился он, а раньше полуночи домой не добрался. Вошел он в горницу, а жена на него накинулась:

— Где это тебя носит? Сижу я тут с утра голодная и холодная. Ни полена дров огонь в очаге развести! Ни крупинки в ларе, чтобы рождественскую кашу сварить!

— Не тужи, женушка! — отвечает бедняк.

— Ходил я по своим делам, а путь был не близкий. Погляди зато, что я тебе принес.

Поставил он мельницу на стол и велел, чтобы она намолола и свечей, и каши, и свинины, и пива, и разной другой снеди для рождественского ужина.

А как намолола мельница всего вдоволь, повернул бедняк ручку и сказал:

"Ручка, не вертись! Мельница, остановись!"

Мельница остановилась.

Жена только глаза выпучила, а после стала допытываться у мужа, где он эту мельницу взял. Только муж; ей ничего не открыл.

— Не все ли тебе равно, — говорит, — где я ее взял? Видишь, мелит она на славу, ну и будет с тебя!

Справили бедняк с женою Рождество, а на другой день позвали старшего брата и всех односельчан и задали богатый пир.

Все на пиру ели, пили вдоволь, плясали, только старшему брату не до веселья было, зависть его грызла. Сидел он от злости черней тучи и все думал: "Откуда это брату такое богатство привалило? Вчера только приходил ко мне еду к Рождеству клянчить, а нынче вон какие пиры задает, точно он граф какой или король!"

Подсел он к брату, подлил ему вина и говорит:

— И какой черт тебе все это добро принес? А тот ухмыльнулся хитро и отвечает:

— Да тот самый, к которому ты меня в гости посылал! Только после пятой чарки зашумело у младшего брата в голове — и он все брату про волшебную мельницу рассказал. И задумал богатей эту мельницу во что бы то ни стало себе заполучить. Долго уламывал он брата, и под конец согласился тот продать ему мельницу в сенокос за триста дале-ров. "А до сенокоса я себе много добра успею намолоть", — решил он.

Вот настал сенокос, и богатей пришел к младшему брату за мельницей. Тот научил его, как с мельницей управляться, как останавливать — этого брату не открыл. Принес богатей мельницу домой, а на другое утро говорит жене:

— Ты сходи на луг, пригляди за косцами, чтобы они работать не ленились, а обед я нынче сам состряпаю.

Вот подошла пора обедать.

Поставил богач мельницу на стол и велел ей поскорее молоть каши, молочного киселя да сельди жареной.

И пошла мельница молоть. Богатей уж все миски, все котлы, все кашники, все чаны, все лохани наполнил, а мельница все мелет и мелет.

Потекли горячая каша и молочный кисель на пол, заполнили весь дом, вытекли за порог, весь двор затопили и по улице потекли. Чуть богатей не захлебнулся. Выбежал богатей из дому, а каша, кисель да сельдь его настигают.

Делать нечего, кинулся он в молочный кисель и поплыл.

Тем временем жена богатея ждала-ждала мужа, а потом и говорит косцам:

— Что-то долго нас хозяин обедать не зовет. Видно, ничего у него со стряпней не выходит. Придется мне домой идти, пособить ему. И вы тоже за мной ступайте. Дома пообедаем.

Вскинули они косы на плечи и зашагали. Только подошли к околице, как вдруг видят: течет, шумит, разливается кисельная река, по берегам каша булькает и пузырится, точно болото зыбкое, а сам хозяин в киселе барахтается и кричит:

— Ешьте, покуда пузо не лопнет! Только глядите, не потоните в своем обеде.

Добрался богатей вплавь до братниного двора, еле из киселя с кашей выбрался, вбежал в дом и кричит:

— Забирай ты, ради бога, свою мельницу! А то скоро кисель и каша всю округу затопят, и от сельди некуда деваться будет.

— Э, нет! — отвечает ему брат. — Ты мне сперва триста далеров отдавай, что за мельницу обещал.

Пришлось богатею выложить триста талеров. Тогда сел бедняк в лодку, приплыл к богатею, ручку у мельницы повернул и сказал:

"Ручка, не вертись! Мельница, остановись!"

Мельница и остановилась.

Созвал бедняк людей со всей деревни, прибежали те — кто с ложкой, кто с плошкой — и быстро с кашей, киселем да жареной сельдью управились.

С той поры зажил младший брат припеваючи. Были у него теперь и деньги, и хозяйство богатое. Намолола ему мельница золота, и он выстроил себе новый дом под золотой крышей.

Усадьба его на берегу фьорда стояла, и золотую крышу далеко видать было. И ни один корабль, что через фьорд шел, мимо усадьбы не проплывал.

Все приставали к берегу, чтобы на диковинную мельницу полюбоваться, потому что молва про нее по всему свету пошла.

Вот приплыл как-то из дальних краев на своей шхуне один шкипер.

Поглядел он на волшебную мельницу и спрашивает хозяина:

— А соль она намолоть может?

— Может и соль намолоть, — отвечает хозяин. Тут и подумал шкипер: "Я уж много лет на своем корабле соль из чужих краев вожу. А будь у меня эта мельница, намолол бы я соли, и не пришлось бы мне по морям в бурю и непогоду ходить".

И стал он просить хозяина, чтобы тот продал ему волшебную мельницу.

Много денег он за нее сулил. Только хозяин ни за какие богатства не захотел ее отдать.

— Ну что ж, — говорит шкипер. — На нет и суда нет. Позволь мне тогда у тебя в доме переночевать, а то время позднее и деваться мне некуда. А завтра поутру я отправлюсь в обратный путь.

Согласился хозяин и уложил шкипера на ночь в своей горнице.

А тот еще с вечера заприметил, куда хозяин мельницу прячет. Дождался шкипер, когда все уснули, подкрался тихонько к сундуку, вытащил мельницу да и был таков. Приволок он украденную мельницу к себе на корабль и сказал:

"Ручка, вертись! Мельница, соль мели!"

И пошла мельница молоть. Набил шкипер полные трюмы, а мельница все мелет и мелет. Выросла на палубе целая гора, созвал шкипер всю команду и велел соль лопатами в море кидать. Только ничего не помогло. Бросился шкипер к мельнице, стал ее крутить и вертеть во все стороны, а как остановить — не знает. Отяжелел корабль от соли и пошел ко дну.

Так и лежит где-то на дне морском корабль, а на нем волшебная мельница, что соль все мелет и мелет.

Оттого-то и вода в море стала соленая.


"Муж-хозяйка"


Жил-был на свете человек, злющий-презлющий. Никак ему жена не могла угодить. И всегда-то ему казалось, что она мало по хозяйству занята. Boт приходит он как-то раз домой с сенокоса и давай ругаться.

— Не сердись понапрасну, — говорит ему жена. — Давай-ка лучше завтра поменяемся работой: я пойду вместо тебя сено косить, а ты оставайся дома и хозяйством занимайся.

Обрадовался муж и сразу согласился.

Рано поутру вскинула жена косу на плечо и отправилась на луг сено косить, а муж остался по хозяйству возиться.

Перво-наперво решил он сбить к обеду масло. Но только принялся за дело, как захотелось ему пить, и пошел он в погреб за пивом. А пока он цедил в кружку пиво, слышит: в кухню поросенок забрался. Зажал он в кулаке затычку от бочки — и вверх по лестнице, посмотреть, как бы не опрокинул поросенок маслобойку. Прибежал, да поздно: поросенок уже успел перевернуть маслобойку и слизывает с полу сливки. Муж так разозлился, что бочка с пивом тут лее у него из головы напрочь вылетела, и он кинулся со всех ног за поросенком. Нагнал его, в дверях и так ногой поддал, что поросенок свалился на землю замертво.

Тут муж вспомнил, что в руках затычку от бочки держит, и — бежать в погреб. Примчался, а бочка-то пустая — пиво давным-давно из нее все вытекло.

Пошел он снова в маслодельню, отыскал сливки, залил маслобойку и принялся масло сбивать, чтобы к обеду, значит, поспеть.

Но только он взялся за дело, как вспомнил, что скоро полдень, а корова все еще не кормлена и не поена. Вести ее на выгон уже поздно, решил он. Пусть, думает, попасется на крыше. Крыша у них была крыта торфяником и вся поросла высокой, сочной травой. Дом стоял на пригорке. Дай, думает муж, перекину-ка я на крышу доску и проведу по ней корову. Но маслобойку он не решился из рук выпустить, потому что по кухне ползал их малыш, а уж он только и мечтал перевернуть ее вверх тормашками. Взвалил муж маслобойку на спину и за коровой пошел. Но прежде чем тащить ее на крышу, решил ее напоить. Взял бадью и за водой отправился. Но только наклонился над колодцем, молоко из маслобойки вылилось и ему прямо за шиворот потекло.

Близился полдень, а масла все еще и в помине не было. Решил тогда муж хоть кашу сварить. Налил в горшок воды и поставил на огонь. Тут ему стукнуло в голову, что корова может с крыши свалиться. Чего доброго, еще переломает себе ноги или шею свернет. Пошел он корову привязывать. Один конец веревки ей к шее привязал, а другой пропустил через трубу и привязал к своей ноге.

Вода в горшке тем временем давно закипела, а он еще и не принимался молоть крупу. Только начал молоть крупу, а корова возьми да и свались с крыши и потяни его за собой в трубу! Накрепко застрял он в трубе, а корова повисла на веревке между небом и землей — ни туда и ни сюда!

Ждала-ждала жена, когда муж ее обедать позовет, но время шло, а никто ее не звал. Наконец лопнуло у нее терпение, и пошла она домой. Приходит и видит: висит на веревке бедняжка корова. Бросилась она к ней и обрезала веревку косой. А муж как свалится в очаг! Входит жена на кухню, а он в горшке с кашей торчком торчит — одни ноги наружу!


"Скрипач Веслефрик"


Жил в одном приходе бедняк хусман, и был у него единственный сын, до того хворый да хилый, что никакой работы делать не мог. К тому же и ростом он не вышел, и потому звали его люди Веслефрик, что значит по-норвежски "Маленький Фрик".

И холодно, и голодно было в доме у бедняка. Вот и решил хусман отдать сына кому-нибудь в подпаски или батраки. Только в какую усадьбу они ни приходили — нигде им удачи не было.

"Куда нам такой заморыш, — говорили хозяева. — Проку от него никакого, только хлеб без толку переводить будет!"

Делать нечего, пришлось бедняку идти с сыном в усадьбу самого ленсмана. А ленсман тот был сквалыга, каких свет не видывал, и потому никто к нему в работники наниматься не хотел.

Поглядел ленсман на Веслефрика и говорит:

— Хоть и неказист ты с виду, ну да ладно, возьму я тебя. Я как раз вчера своего слугу прогнал. Уж больно прожорлив стал малый. Завел себе обычай три раза в день кашу есть. Только служить ты у меня станешь за харчи. А насчет денег или там одежи — и не заикайся.

— Что ж, — подумал бедняк хусман. — Это лучше, чем ничего. Хоть сыт будет мальчонка, и то ладно.

Так и остался у ленсмана Веслефрик в услужении. Жил °н у него три года. Держал его ленсман впроголодь, работать заставлял за троих, а одежи никакой не давал. И за это время платье у мальчонки вовсе изорвалось. А как пришла пора Веслефрику от ленсмана уходить, раскошелился тот на тРи шиллинга. Выдал ему по шиллингу в год за усердную службу. Хоть и небольшие это были деньги, только Веслефрик и им обрадовался: ведь он за всю свою жизнь и монетки в руках не держал.

— Мне бы еще одежонку какую, — попросил он хозяина. — А то я за три года до того обносился, что на мне одни лохмотья болтаются.

— Насчет этого у нас уговора не было, — отвечает ему ленсман. — Я тебе и так сверх положенного три шиллинга выдал. И коли пришла тебе охота принарядиться, ступай в город да купи себе на них платье.

Положил Веслефрик в котомку хлеба ломоть, зажал в кулаке три шиллинга и отправился в путь. Вот идет он по дороге веселый, радостный, то и дело останавливается поглядеть, целы ли деньги, не обронил ли он ненароком одной монетки.

Привела его дорога в узкое ущелье. По обе стороны горы стеной стоят, высокие, скалистые. Захотелось Веслефри-ку поглядеть, что за край лежит за этими горами. Отыскал он на крутом склоне тропочку узенькую и стал по ней вверх карабкаться. Здоровьем был он слаб и быстро утомился. Сел он на мшистый камень отдохнуть и принялся свои шиллинги пересчитывать. Вдруг, откуда ни возьмись, вырос перед ним огромный и страшный нищий. Перепугался Веслефрик, закричал со страху, а нищий ему говорит:

— Ты меня не бойся. Худа я тебе не сделаю. Я хожу по округе, милостыню прошу. Дай мне из твоих денег один шиллинг.

— Так ведь у меня их и всего-то три, — отвечает Веслефрик. — Я на них хотел себе в городе одежу купить.

— Выходит, тебе лучше, чем мне, — говорит нищий. — У тебя три шиллинга, а у меня ни одного. Да и лохмотья мои еще почище твоих будут.

Жалко стало Веслефрику старого нищего.

— Ладно, — говорит, — возьми один шиллинг.

Пошел Веслефрик дальше. Скоро он опять утомился; и присел на камень отдохнуть. И тут перед ним другой нищий вырос, еще больше и страшнее первого. До смерти перепугался Веслефрик и завопил со страху не своим голосом. А нищий ему говорит:

— Ты меня не бойся; худа я тебе не сделаю. Я нищийи хожу по округе, милостыню прошу. Дай и ты мне один шиллинг.

— Так ведь у меня всего два шиллинга осталось, — отвечает Веслефрик. — Я на них хотел себе в городе одежу купить. Вот кабы ты мне раньше повстречался!

— Стало быть, тебе лучше, чем мне, — говорит нищий. — У тебя два шиллинга, а у меня ни одного; да и одежа моя куда хуже твоей.

Жалко стало Веслефрику нищего.

— Ну ладно, бери, — говорит он.

И пошел парнишка дальше. А солнце уж высоко в небе поднялось. Жара донимает Веслефрика, пот с него градом течет. И решил он присесть на камень, закусить и отдохнуть. Вдруг опять перед ним великан нищий появился, еще больше и страшнее двух первых.

До того перепугался Веслефрик, что со страху голос потерял. Даже кричать не может. А нищий ему говорит:

— Ты меня, малый, не бойся. Я нищий, хожу по округе, милостыню прошу. Дай ты мне хоть один шиллинг.

— Так ведь у меня он и всего-то один остался, — отвечает Веслефрик. — Я на него хотел себе в городе одежу купить. Вот если бы ты мне раньше повстречался, — тогда дело иное!

— Тебе, выходит, лучше, чем мне, — говорит нищий. — У меня и вовсе денег нет, и надеть мне тоже нечего.

Пожалел Веслефрик старого нищего и отдал ему последнюю монетку.

А нищий тот был волшебником. Это он трижды в разном обличье Веслефрику являлся и все три шиллинга у него взял.

— Вижу я, сердце у тебя доброе, — сказал волшебник Веслефрику. — Ты последним со мною поделился, и за это я тебя вознагражу. За те три шиллинга, что ты мне дал, исполню я три твоих желания. Говори, чего тебе хочется.

Подумал Веслефрик немного и говорит:

— С малолетства любил я слушать, как у нас в приходе музыканты на свадьбах играют. Любо мне глядеть, как народ под музыку пляшет и веселится. И хотелось бы мне такую скрипку, под которую и стар, и млад будут помимо воли в пляс пускаться.

— Будет у тебя такая скрипка, — отвечает ему волшебник. — Только уж больно немудреное это желание. Говори, чего бы тебе еще хотелось, да гляди на сей раз не оплошай.

Опять подумал Веслефрик и говорит:

— Люблю я ходить в лес на охоту и бить зверя из ружья. Хотелось бы мне такое ружье иметь, что било бы без промаха в цель, будь она хоть на краю света.

— Что ж, будет у тебя такое ружье, — отвечает волшебник. — Только и это желание не бог весть какое мудреное.

Загадай последнее, но сперва умом пораскинь.

Долго думал Веслефрик, а потом и говорит:

— Люблю я жить в дружбе с добрыми, щедрыми людьми. И хочу я, чтобы мне никогда и ни в чем отказа от людей не было, чего бы я у них ни попросил.

— Вот это желание дельное, — отвечает волшебник. — Ладно, будь по-твоему!

Сказал так волшебник и сгинул с глаз. А Веслефрик растянулся на траве и заснул крепким сном. Наутро проснулся и видит: лежат около него ружье и скрипка. Перекинул он ружье через плечо, взял скрипку под мышку и зашагал. Спустился он с гор в долину, прошел к коробейнику и попросил у него одежу новую, а потом завернул на крестьянский двор и попросил лошадь с телегой. И нигде ему ни в чем отказа не было. Вырядился Веслефрик в новое платье, сел в телегу и покатил домой.

Неподалеку от родной деревни повстречался ему лен-сман, у которого он три года батрачил. Осадил Веслефрик коня, поклонился ленсману и говорит:

— Здорово, хозяин!

— Здорово! — отвечает ленсман. — Только когда же это я твоим хозяином был?

— А ты вспомни, как я на тебя три года батрачил. Кормил ты меня впроголодь, одежи никакой не давал и заплатил за мою усердную службу всего три шиллинга.

— Ишь каким ты важным стал! — удивляется ленсман. — Как же это тебе так потрафило?

— Да уж потрафило! — отвечает Веслефрик.

— Весело тебе живется, как я погляжу. Со скрипкой по округе ездишь!

— Да, люблю я, чтоб народ под скрипку плясал и веселился. А еще вот есть у меня ружье, что без промаха бьет в цель. Хочешь побьемся об заклад, что я вон ту сороку на сосне подстрелю?

— Это на той сосне, что на другом конце улицы растет? — расхохотался ленсман. — Ну уж нет, той сороки тебе нипочем из ружья не достать! Ставлю под заклад и лошадь, и усадьбу да еще сто далеров в придачу, что ты ее не подстрелишь.

Тут Веслефрик прицелился, выстрелил, а сорока камнем с ветки свалилась. Пригорюнился сквалыга-ленсман, да делать нечего, надо расплачиваться. А Веслефрик ему говорит:

— Хочешь я тебе на скрипке сыграю, чтобы тебе не так тяжело было со своим добром расставаться?

И заиграл Веслефрик на своей скрипке, а ленсман ну плясать, да притоптывать, да всякие коленца выкидывать! Пляшет ленсман час, пляшет другой, совсем из сил выбился, а остановиться не может. Башмаки у него развалились, платье изорвалось, лохмотья так и висят.

— Вот так же я из сил выбивался; и лохмотья на мне так же висели, когда я у тебя в батраках служил, — говорит Веслефрик. — Ну да ладно. Будет с тебя. Подавай сюда проигранное и убирайся на все четыре стороны.

Забрал Веслефрик у ленсмана все его деньги и дальше покатил. Приехал он в свой приход, выстроил себе новый дом и зажил в нем припеваючи вместе со стариком отцом. Что ни день играл Веслефрик на свадьбах да на праздниках, а народ веселился и плясал под его скрипку. И все любили за это скрипача Веслефрика. И что бы он у кого ни попросил — никогда ему отказа ни в чем не было. Только и сам он по доброте своей никогда ни в чем людям не отказывал. А ленсман возненавидел Веслефрика лютой ненавистью и задумал его со свету сжить. Явился он к судье и подал жалобу, что Веслефрик его ограбил и чуть жизни не лишил. Разгневался судья и повелел немедля повесить Веслефрика. Пришла за ним стража, чтобы на виселицу вести. А Веслефрик не будь прост — схватил свою волшебную скрипку и давай наигрывать! Тут стража в пляс пустилась. Плясали, плясали, пока замертво наземь не повалились. Тогда судья еще солдат на подмогу послал. Только и с теми не лучше вышло. Вытащил Веслефрик скрипку и только смычком по струнам провел — как солдаты ну плясать, да притоптывать, да всякие коленца выкидывать! И наигрывал Веслефрик на скрипке, покуда рука у него не устала. Только солдаты еще раньше его из сил выбились и едва живые наземь повалились.

Решили тогда его обманом взять. Подкрались к нему ночью, покуда он спал, связали ему руки и в темницу потащили.

А наутро повели скрипача Веслефрика к виселице. Прослышали люди, что ему беда грозит, — сбежались на площадь со всей округи и стали кричать, чтоб Веслефрика на свободу отпустили. Один ленсман радовался, что его недруга сейчас на виселице вздернут.

Только дело-то не так быстро шло, как злодею ленсману того хотелось. Был Веслефрик хилым и слабым, а тут он вовсе немощным притворился — еле-еле бредет. А когда привели его к виселице и велели наверх взбираться, так он еще на каждой ступеньке отдыхать присаживался. Вот взошел он на последнюю ступеньку, обернулся к судье и говорит:

— Дозвольте мне, ваша милость, перед смертью в последний раз на скрипке сыграть.

А ленсман как закричит:

— Не дозволяйте ему играть, беда будет!

Хотел было судья Веслефрику отказать, да народ на площади расшумелся:

— Стыд и срам человеку перед смертью в последней просьбе отказывать!

Пришлось судье разрешить, и принесли Веслефрику его скрипку. А ленсман стал слезно молить, чтобы его к березе накрепко привязали, когда Веслефрик на своей скрипке играть начнет. Заиграл Веслефрик на своей скрипке, и все, кто на площади был, в пляс пустились. И судья плясал, и палач плясал, и епископ плясал, и писарь плясал, и стража плясала. Плясали кошки да собаки, плясали коровы да свиньи. Все плясали, покуда из сил не выбились и замертво не свалились. А хуже всех ленсману досталось — он о ствол березы всю спину ободрал.

Взял Веслефрик свою скрипку и пошел домой. И с той поры никто не пытался ему зло чинить, и жил он в покое и довольстве до конца дней своих.


"Вороны Ут-Рёста"


Нередко случается, что рыбаки северной Норвегии, вернувшись с промысла домой, находят то прилипшие к рулю хлебные колосья, то ячменные зерна в желудке у выловленной рыбы.

Тогда они знают, что их лодки проходили мимо чудесных островов, о которых поется в старых дедовских песнях. Солнце светит там ярче, чем всюду, луга там зеленее, поля плодороднее, а рыба в море никогда не переводится — сколько ни закидывай сеть, всегда полна.

Но не всем дано увидеть эти острова. Только чистому сердцу и смелому душой в недобрый час, когда яростные волны грозят гибелью, открываются эти таинственные земли. И счастлив тот, кто ступит на их приветливые, солнечные берега, — он спасен.

Предание рассказывает, что в море есть три таких острова. Один остров называется Сандфлес. Он поднимается из морской глубины недалеко от Гельголанда, и берега его изобилуют рыбой и дичью.

У другого острова нет названия. Словно нехотя показывается он в водах Вестфьёрда. Его ровная поверхность так и остается под водой, и только тяжёлые налитые колосья колышутся над свинцовыми волнами.

Третий остров — самый большой — появляется недалеко от Рёста, южнее Лофотенских островов, и называется он Ут-Рёст.

Жители этой благодатной земли не знают нужды.

По зелёным обширным пастбищам Ут-Рёста ходят тучные стада, поля золотятся ячменными колосьями, у причалов стоят суда с рыболовными снастями, всегда готовые выйти в плаванье.

Старые рыбаки рассказывают, что им случалось видеть в море неведомые корабли, которые неслись им навстречу под всеми парусами.

Кажется, вот-вот корабль врежется в рыбачий баркас… Но в самую последнюю минуту корабль вдруг исчезал, словно облако, развеянное ветром.

— Это Ут-Рёст вышел на лов, — говорили тогда рыбаки.

Много лет тому назад жил недалеко от Рёста бедный рыбак, по имени Маттиас.

Детей у него был полон дом, а добра всегонавсего — лодка и две козы. Лодка была старая, не раз чиненная, а козы тощие и облезлые, потому что кормились они рыбьими хвостами да жалкой травкой, которую им удавалось найти на прибрежных скалах.

Трудно жилось Маттиасу. Дети его частенько бегали голодные. Но он был не из тех, кто жалуется на судьбу и вешает голову, склоняясь перед неудачей.

— Ничего, нынче ветер встречный, завтра будет попутный, — любил приговаривать Маттиас, когда ему не везло. А не везло ему часто, — гораздо чаще, чем везло.

И вот однажды вышел Маттиас в море на рыбную ловлю. Давно уже не было у него такого хорошего улова, как в этот раз.

Одну за другой вытаскивал он тяжёлые сети.

Лодка его чуть ли не до половины была полна рыбой, и он уже радовался, подсчитывая, сколько муки и сала купит на деньги, вырученные от продажи рыбы.

Он был так занят своим делом, что не заметил, как чёрная туча затянула небо. Вдруг стемнело, налетел ураган и поднялась такая буря, какой Маттиас не видывал отроду.

Отяжелевшую от груза лодку так и бросало из стороны в сторону. В конце концов бедняге пришлось выбросить за борт весь улов, чтобы не пойти ко дну вместе со своим богатством… И всё-таки ему было нелегко удержаться на расходившейся волне.

Но недаром Маттиас прожил всю свою жизнь на море.

Много часов боролся он с бурей, ловко поворачивая лодку всякий раз, когда тяжёлые валы обрушивались на неё и морская пучина готова была её поглотить.

Время шло, а буря не утихала и туман сгущался всё больше и больше. В какую сторону ни всматривался Маттиас, земли нигде не было видно. То ли его закружила буря, то ли ветер переменился, только он понял, что его несёт в открытое море.

Он плыл и плыл, а куда — и сам не знал.

И вдруг среди грохота волн и воя ветра, где-то перед носом лодки, раздался хриплый крик ворона.

Сердце у Маттиаса сжалось.

"Это, верно, морской дух поёт мне погребальную песню, — подумал рыбак. — Видно, пришёл мой последний час…"

В мыслях своих он стал прощаться с женой и детьми и готовиться к смерти.

А карканье послышалось уже совсем рядом.

Маттиас поднял голову. Перед самым бортом мелькнуло что-то чёрное, и он увидел на обломках мачты трёх огромных воронов.

Но в это время сильная волна подхватила его лодку и понесла дальше.

Скоро Маттиас уже не мог бороться с бурей. Ослабевшие руки не справлялись с рулем. От голода и жажды он совсем обессилел. И кончилось тем, что он закрыл глаза и заснул, опустив голову на руль…

Очнулся Маттиас оттого, что ему почудилось, будто лодка его коснулась берега и тихо покачивается на месте.

Он вздрогнул и поднял голову.

Тучи разошлись. Сквозь разрывы облаков проглядывало солнце и своими яркими лу чами освещало прекрасную землю. Склоны холмов, покрытые бархатными лугами и золотыми нивами, спускались к самому берегу, а горы до самых вершин были одеты в зелёный лесной наряд.

Воздух был словно пропитан душистым запахом травы и цветов, и Маттиас вдыхал его всей грудью, точно это был сладкий живительный напиток.

"Теперь я спасен, — подумал Маттиас. — Это Ут-Рёст!"

Он вытащил лодку на песок и пошёл по тропинке, которая едва заметной ниточкой тянулась через ячменное поле. С удивлением смотрел Маттиас по сторонам — никогда в жизни не видел он таких тяжёлых, налитых колосьев.

Тропинка привела его к низенькой землянке, покрытой свежим дёрном. На её зеленой крыше паслась белая коза с золотыми рогами и шёлковой шерстью. А перед землянкой на почерневшей колоде сидел маленький старичок в голубом кафтане и курил трубку. Борода у него была такая большая, что свешивалась чуть не до самых колен.

— Добро пожаловать, Маттиас, к нам на Ут-Рёст, — сказал старичок.

— Пусть счастье никогда не покинет эту землю, отец, — сказал Маттиас. — Но разве ты меня знаешь?

— А как же мне тебя не знать? Конечно, знаю, — сказал старичок. — Может, погостишь у нас?

— С радостью, отец, — ответил Маттиас.

— И мы хорошему человеку всегда рады, — сказал старичок. — Скоро и сыновья мои вернутся. Да ты не видел ли их в море?

— Нет, отец, никого я в море не видел, кроме трех воронов.

— Да ведь это мои сыновья и были, — сказал, посмеиваясь, старик. Он выколотил свою трубочку и встал. — Ну, входи, входи, добрый человек. Небось проголодался, питьесть хочешь. — И он открыл перед Маттиасом дверь своей землянки.

Маттиас переступил порог да так и застыл на месте от удивления. В жизни своей не видел он сразу столько всякой еды. Стол так и ломился под тяжестью мисок, плошек, горшков, кувшинов. И чего только в них не было! И жареное, и варёное, и солёное, и копчёное, и творог, и сметана, и сыр, и паштет, и целая гора бергенских баранок, и пиво, и мёд…

Маттиас ел-пил сколько вздумается, и все равно тарелка перед ним была будто нетронутая, а стакан — полным.

Сам старичок-хозяин ел немного, говорил и того меньше и всё на дверь поглядывал.

Вдруг снаружи зашумели, захлопали сильные крылья и послышалось хриплое карканье.

Дверь с шумом отворилась, и в горницу вошли три рослых плечистых парня — один выше другого.

— Вот они, мои сыновья, — сказал старичок с гордостью.

Маттиасу стало не по себе, когда он увидел этих здоровенных молодцов. Он поспешил встать из-за стола. Но братья снова усадили его вместе с собой.

Каждый из трёх братьев ел и пил за троих, а на столе ничего не убывало, словно никто не прикасался к еде-питью.

К концу ужина братья совсем подружились с Маттиасом. И когда они встали наконец из-за стола, старший сказал Маттиасу:

— Ну, приятель, ложись-ка спать. Завтра на рассвете мы выйдем на лов и тебя возьмём с собой. Не возвращаться же тебе домой с пустыми руками.

На другое утро, чуть свет, они вышли в море.

Едва лодка отчалила от берега, как поднялась страшная буря.

Старший брат держал руль, средний держал парус, а младший сидел на носу.

Маттиасу дали большой черпак, чтобы он вычерпывал воду. Ну и пришлось же ему поработать! Черпак так и мелькал у него в руках. И если бы Маттиас не был весь мокрый от воды, он давно бы промок от пота.

Лодка неслась под всеми парусами, и братья даже не приспустили их. А когда воды в лодке набиралось очень уж много, братья ставили её так, чтобы она накренилась набок, и вода водопадом стекала с кормы.

Наконец буря утихла — так же внезапно, как началась.

Братья достали свои рыболовные снасти и закинули в море. И Маттиас закинул свою сеть.

Рыбы в этих местах водилось столько, что братья то и дело вытягивали полные сети, и только сеть Маттиаса как была, так и оставалась пустой.

— Что же это у тебя, приятель, дело не ладится? — сказал старший брат и переглянулся с младшим. — Ведь рыбы кругом довольно.

— Рыбы-то много, да удачи мало, — ответил Маттиас.

— Может, у тебя сеть негодная, — сказал средний брат.

А младший прибавил:

— Возьми-ка вот эту! Она у нас запасная.

Маттиас закинул новую сеть, и не успела она погрузиться в море, как её уже надо было вытаскивать. За всю свою жизнь Маттиас не видел столько рыбы, сколько выловил теперь за один раз.

Когда лодка была полна рыбой до краёв, братья опять поставили парус и повернули лодку к берегам своего чудесного острова.

Подул попутный ветер, и лодка скользила по волнам так же легко и быстро, как и тогда, когда она шла порожняком.

Вернувшись на берег, братья вместе с Маттиасом вычистили рыбу и развесили на вешала — сушиться и вялиться.

А на другой день снова вышли в море…

И в какую бы сторону они ни плыли, ветер всегда был для них попутным, а рыба словно поджидала, когда они забросят свои сети.

Целую неделю прожил Маттиас на Ут-Рёсте и наконец стал собираться домой.

Хозяева не удерживали его.

Они отдали ему всю рыбу, которую наловили в тот день, да сверх того подарили ему на прощанье новый восьмивёсельный бот и, в придачу к нему, целый мешок муки, целую штуку тонкой парусины, бочонок сала и ещё много всякого добра.

Маттиас не знал, как и благодарить старика и его сыновей.

— Век не забуду вас и вашу счастливую землю, — говорил он, кланяясь.

— А не забудешь, так милости просим к нам опять на ту весну, — сказал старичок. — Поедешь с нами рыбу продавать. К твоему приезду она как раз высушится.

— Да как же мне вас в другой раз найти? Нынче-то меня буря к вам забросила.

— А ты следуй за вороном, когда он прямо в открытое море летит, — вот и найдёшь нас, — сказал старичок. — Ну, попутного тебе ветра! Прощай!

И не успел Маттиас отчалить, как Ут-Рёст скрылся в тумане. Кругом, куда ни посмотришь, без конца и без края простиралось море.

Попутный ветер подхватил лодку Маттиаса и понёс к родным берегам.

Весь год прожил Маттиас дома без горя и забот.

А весною, чуть только миновали зимние бури, он снова снарядил свою лодку и вышел в море.

Сразу же над его парусом закружился ворон.

Ворон хрипло каркнул три раза и полетел, показывая Маттиасу путь к берегам Ут-Рёста… У причалов чудесного острова уже стоял наготове корабль.

Маттиас никогда не видел такого большого, богатого корабля.

Он был так велик, что от носа до кормы не долетал человеческий голос, и поэтому посередине корабля стоял матрос, который, услышав команду штурмана, передавал её рулевому. Да и то обоим приходилось кричать во всё горло.

Хозяева Ут-Рёста уже погрузили на корабль рыбу своего улова, и теперь оставалось только снести в трюм долю Маттиаса.

Но сколько ни снимали рыбу с вешал, на которых она сушилась, рыбы на вешалах не становилось меньше. На Ут-Рёсте ни в чём не бывает убыли.

Наконец трюм был набит доверху, и корабль отчалил.

В Бергене Маттиас удачно продал свою рыбу и на вырученные деньги по совету старика купил двухмачтовое судно со всем рыболовным снаряжением.

— Ну, Маттиас, — сказал хозяин Ут-Рёс- та, прощаясь с ним, — пришло время нам расставаться. Ты нас больше не увидишь. Но пока сердце твоё бесстрашно, пока не знает оно жадности, мы будем стоять подле тебя у руля, своими плечами будем подпирать мачту во время бури, вместе с тобой будем закидыватьсети. И счастье не покинет тебя!

Так оно с тех пор и пошло.

Какое бы дело ни начал Маттиас, удача ни разу не изменяла ему, а беда далеко обходила его дом на суше и корабль на море.

И всегда, когда он вёл свой парусник по неспокойным морским волнам, когда он закидывал свои сети и вытаскивал их, чьи-то невидимые руки помогали ему держать руль, ставить паруса и тянуть сеть.

Правда, никогда больше не довелось ему увидеть волшебный остров и его щедрых хозяев, но каждый год, в тот самый день, когда буря принесла его к чудесным берегам Ут-Рёста, он убирал парусник разноцветными флагами и зажигал огни в честь невидимых друзей.


"Святой Олав и тролль"


Cвятой Олав — самый любимый святой у норвежцев, а собор в Тронхейме — самый красивый в Норвегии. Особенно красив у собора шпиль. И рассказывают про этот шпиль такую легенду.

Замыслил святой Олав построить самый высокий храм во славу Господа. Воздвиг он стены — и тут понял, что не под силу ему, да и никому другому, увенчать их шпилем, больно уж тот шпиль огромен. Велико было горе святого. И сказал он в сердцах:

— Если бы нашёлся такой человек, что увенчает этот собор шпилем, я бы ему и солнце с неба достал!

Прослышал про эти слова один тролль, что жил в горах неподалеку от Тронхейма. Пришёл он к святому и говорит:

— Обещал ты отдать солнце тому, кто достроит тебе собор. Вот я и явился, готовь свою плату. Только не вздумай, пока я буду работать, окликать меня по имени. Ну да все равно ты его не знаешь, так что нечего мне того бояться, — сказал и принялся за работу.

Пожалел тут святой Олав о своих словах про солнце, да только чем уж тут теперь поможешь. Одна оставалась у него надежда — вдруг удастся узнать имя тролля. Лишился святой сна и покоя, днём и ночью бродит по окрестностям Тронхейма и бормочет себе под нос разные имена.

Как-то раз возвращался он из Ладехаммера в Тронхейм. В Ладехаммере святого задержали разные дела, и случилось так, что обратно идти пришлось ему уже в темноте. Дорога шла по горам, и полночь застала Олава на скале, что называется Херринга — Ведьма. И слышит святой, будто доносится откуда-то из-под земли детский плач. Остановился он и прислушался. И точно — плачет где-то ребёнок, а мать его утешает:

— Не плачь, детка, вот придет Твестер — принесет тебе небесное золото, что днём в небе.

"Твестер", — повторил про себя святой, чтобы лучше запомнить диковинное имя, — и пошёл поскорее в Тронхейм. Пришёл он в город и видит: тролль как раз кончает работу — крепит последний золотой шар на верхушке флюгера.

— Что-то ты, Твестер, перекосил флюгер на запад, — окликнул тролля святой. Услышал тролль свое имя — сорвался со шпиля вниз да и разбился насмерть.


"Хульдры-соседи"


Неподалеку от одного хутора был холм, и жили в том холме хульдры. Люди с хутора об этом знали и старались быть добрыми соседями "подземному народцу". Хозяева всегда оставляли на ночь в одном и том же месте еду и питьё для хульдр, а те за это, когда люди спали, навещали скотный двор и ходили за скотиной. Телята на этом хуторе быстро росли, коровы хорошо доились — а все потому, что о них заботились хульдры. На Рождество хозяева хутора всегда уезжали погостить к родственникам, оставляли на все праздники свой дом в распоряжении "подземного народа". Когда хозяева возвращались, скотина всегда была ухожена и накормлена, а где-нибудь в доме лежало серебро или драгоценности, которыми хульдры расплачивались за то, что все это время они жили в доме. И потом хутор перешёл к новым владельцам. Крестьянин, его купивший, считал, что он в доме хозяин, и не стал уезжать на Рождество. Вместо этого в рождественскую ночь он спрятался за дверью, и когда хульдры вошли в дом, сильно ударил одного из их стариков. С этого самого дня на хутор посыпались всякие напасти. Коровы стали доиться с кровью, телята заболели, лошади отощали и выглядели как мешки с костями: по ночам хульдры возили на них всякие тяжести, а на утро животные стояли в хлеву все в пене, обессилевшие от тяжёлой работы. И однажды на хуторе вспыхнул пожар. Началось с сеновала, а когда пламя перекинулось на дом и алым языком взметнулось над крышей, все, кто был во дворе, слышали, как хохотали и смеялись хульдры внутри своего холма.


"Рассказы Берты Туппенхаук…"


Лиса-обманщица была наконец убита, шкурка с неё снята, и в домике у старосты мы справили по рыжехвостой шумные поминки.

Однако за день все порядком устали, поэтому никто не хотел долго засиживаться. Когда пробило одиннадцать, все стали собираться по домам. Староста предложил мне лошадь. Это было очень любезно с его стороны, но я отказался. Проезжая дорога делала большой крюк, и я предпочел идти на лыжах прямиком через лес.

И вот с ружьём и с лисьей шкуркой за спиной я отправился в путь.

Лыжная тропа была отличная. Днём немного подтаяло, вечером подморозило, и глубокий снег покрылся плотным настом. В небе светил месяц и весело подмигивали звёзды. Чего ещё может желать путник?

Я быстро мчался по лесистым холмам и берёзовым рощам. Вершины деревьев, побелевших от инея, переплетались ветвями, и над головой у меня сверкал блестящий серебряный свод. Было очень тихо. Лишь изредка раздавалось то уханье совы, то визгливый лай лисиц, затеявших драку, то лопотание зайца, — может, он жаловался на стужу, а может, испугался крика совы…

А потом всё стихало. И только шарканье лыж нарушало тишину ночи.

Вдруг где-то совсем близко послышался скрип полозьев, и вскоре со мной поравнялись лёгкие низенькие сани.

Я посторонился, чтобы дать дорогу, но незнакомец, сидевший в санях, придержал лошадь и заговорил со мной.

По ружью и лисьей шкурке у меня за плечами и по моей охотничьей шапочке он сразу догадался, что я охотник, и сказал, что только что, когда он ехал вдоль высокого берега реки, он видел стаю волков. Волки шли по льду на эту сторону. Если я потороплюсь, то, пожалуй, успею их догнать.

Поблагодарив его, я двинулся дальше в путь.

Крутой склон холма, спускавшийся к реке, порос еловым лесом и густым кустарником. Лыжи сами несли меня вниз, ветки хлестали по лицу, в глазах всё мелькало и рябило. Я летел вихрем, не различая дороги, ничего перед собой не видя, и, прежде чем успел что-нибудь сообразить, наскочил на пень.

Одна из лыж сломалась, ружьё отлетело в сторону, а я сам растянулся на снегу.

Несколько минут пролежал я словно оглушённый. Потом попробовал встать, но почувствовал такую сильную боль в левой ноге, что не мог сделать и шагу.

Кое-как ползая на коленях, я обшарил кругом снег и наконец нашел своё ружьё. Опираясь на него, как на палку, я спустился вниз к реке.

Тут я притаился за бугром и с нетерпением охотника стал поджидать волков. Скоро они появились. Их было пять; они медленно шли друг за другом по берегу.

Подпустив стаю шагов на сорок, я нажал правый курок моей двустволки. Ружьё дало осечку. Нажал левый курок, но слишком поспешно — порох вспыхнул и пуля ударилась о вершину ели, стоявшей на другом берегу.

Испуганные волки, вытянув хвосты, полным ходом умчались в глубь леса.

Раздосадованный, вылез я из своего убежища и, поминая недобрым словом проезжего, поплёлся по берегу, пытаясь понять, где же я нахожусь. К великой моей радости, я скоро заметил на другом берегу лёгкий дымок, поднимавшийся над верхушками деревьев, и крышу, мелькнувшую между елями.

Ну, слава богу, знакомые места! Это мыза Туппенхаука. Хозяин её работает в том самом имении, где я живу.

Домик весело светился в темноте всеми своими окошками.

С трудом, сильно хромая, я перебрался на другой берег, дотащился до двери, толкнул её и вошёл в комнату, облепленный снегом с головы до ног.

— Силы небесные! Кто это? — испуганно вскрикнула старая Берта Туппенхаук и выронила окорок, который она резала, сидя возле печки.

— Добрый вечер, Берта, — сказал я. — Да ты не бойся! Разве ты не узнаёшь меня?

Берта всплеснула руками.

— Ах, это вы, господин студент!.. Ну и напугали же вы меня! Смотрю — дверь открывается и на пороге стоит кто-то белый…

А время-то глухое, самая полночь.

Я рассказал ей в двух словах о том, что со мной случилось, и попросил послать кого-нибудь из её сыновей в имение за лошадью и санями.

— Ну, не правду ли я говорила, что волков лучше не трогать, — проворчала старуха. — Сколько раз предупреждала: не ставьте на волков капканы, не то худо будет!

Да мне не верили. А вот и Пер Нордигорен в прошлом году сломал себе ногу, а нынче — вы!.. Теперь небось все поверят старой Берте.

Да, уж кто-кто, а волк никому не прощает обиды…

И, бормоча что-то себе под нос, она направилась в угол, где стояла большая кровать. Оттуда по всему дому разносился разноголосый семейный храп. Старая Берта наклонилась над белокурым пареньком, лежавшим с краю, и принялась его будить.

— Вставай, вставай, маленький Ула! Надо сходить в имение за лошадью для господина студента.

— А-а-а! — сладко зевнул маленький Ула и повернулся на другой бок. Он любил хорошо поспать и не видел необходимости отказывать себе в этом удовольствии из-за всяких пустяков. Прошла целая вечность, пока он вздыхал, зевал, что-то невнятно бормотал и протирал глаза.

Наконец он вылез из-под разноцветного тряпья на кровати, натянул штаны, нашел куртку. Но он никак не мог взять в толк, что от него требуется, и только когда ему было обещано несколько монет за труды, в голове у него прояснилось.

Пока Берта вела переговоры с сыном, я осмотрелся по сторонам. Чего только не было в этой хижине! И ткацкий станок, и прялка, и старые колоды, служившие, как видно, вместо стульев, и метлы, и кадки, и полуобтёсанные топорища, и куры на насесте, и мушкет на стене, и сохнущие чулки под потолком, и ещё множество самых разных вещей — всего не перечесть.

Выпроводив за дверь парнишку, Берта подсела рядом со мной к очагу. Она была в праздничном наряде: синяя кофта, обшитая блестящей шёлковой тесьмой, чёрная юбка в складку, чепец с развевающейся сзади кисеёй.

Лицо у Берты было широкое, скуластое, кожа отливала желтизной, раскосые глаза смотрели так, что казалось, они пронизывают насквозь. Увидев её, каждый сказал бы, что она похожа на колдунью. А что касается жителей округи, так никто в этом и не сомневался.

— Послушай, Берта, уж не ждёшь ли ты гостей? — спросил я. — Очень уж ты принарядилась!

— Нет, я никого не жду, — сказала Берта. — Я сама вот только домой вернулась. Знаете, как бывает, — идёшь к одному, а по дороге позовут еще пятеро: того лихорадка трясёт, этот ногу повредил, у кого ребёнка сглазили, у кого лошадь занемогла. А кто поможет? Берта! Всё Берта!

— Скажи, а вывихи и ушибы ты тоже умеешь лечить? — спросил я с самой серьёзной миной.

— А как же! Сколько над беднягой Нордигореном мудрили все эти учёные доктора, — сказала Берта с усмешкой, — а на ноги он встал всё-таки тогда, когда за дело взялась старая Берта! Если господин студент не гнушается, я могу полечить и его. У меня как раз на такой случай есть наговорная водка.

— Сделай одолженье! Я не сомневаюсь, что только ты мне поможешь, — сказал я.

Очень уж мне хотелось выведать её знахарские хитрости.

Берта подошла к старому, рассохшемуся шкафу и достала оттуда пузатую бутылку и рюмку на деревянной ножке.

Наполнив рюмку до краёв, она стянула с моей больной ноги сапог, а потом, наклонившись над рюмкой, стала что-то шептать. А так как она была глуховата, то, сама того не замечая, говорила всё громче и громче. Поэтому я от слова до слова услышал таинственное заклинание, которое Берта ни за какие деньги не открыла бы мне, если бы я стал её просить.

А так как для успеха колдовства это заклинание надо повторить трижды, я его отлично запомнил.

Воздух,
Вода,
Земля
И огонь!
Ногу сломал
Необъезженный конь.
Жилы срастутся,
Смешается кровь,
Всё, что разорвано,
Свяжется вновь!
Берта то вставала, то снова садилась, и, повторив заклинание в третий раз, плюнула на все четыре стороны. Потом быстро вылила водку на ушибленное место и стала осторожно растирать мою распухшую ногу.

От холодной водки и от растираний мне сразу стало легче. Чтобы знать эту премудрость, и вправду не надо быть доктором! Но я не хотел огорчать старушку.

— Спасибо, Берта! Кажется, твоё заклинание уже помогает, — сказал я. — Может, ты мне выдашь секрет, скажешь, как ты заговариваешь водку?

— Нет, нет, и не просите, — поспешно ответила Берта. — Тому, кто научил меня этому делу, я поклялась страшной клятвой не открывать его тайны ни одному человеку.

— Да кто же это такой был? Верно, настоящий колдун? — допытывался я.

— Колдун не колдун, а с любым колдуном мог поспорить, — ответила Берта. — Это был мой дядя, брат моей матери, Масс. Он умел заговаривать любую болезнь, останавливать кровь и даже находить краденое. Нечего греха таить, случалось ему не только лечить, но и насылать всякие хворости. Вся округа его побаивалась… Да, никто не станет спорить — большого ума был человек! А всётаки и он не уберёгся от порчи!

— Как так? Расскажи, пожалуйста, если это не тайна, — пристал я к ней.

Старая Берта помолчала с минуту и начала рассказывать.

— Может, вы мне и не поверите, — сказала она, поглядев на меня искоса, — но я своими собственными ушами слышала от дяди Масса эту историю.

Случилось это давно, когда я ещё девчонкой была. Дядя Масс жил тогда в Кнэ, — знаете Кнэ, что в Хюрдальской долине? Он был дровосек и часто ходил в горы рубить лес да и оставался там по нескольку дней подряд.

Для дровосеков это дело привычное. Устроят себе шалаш из сосновых веток, разложат перед входом огонь и спят себе как дома.

Однажды дядя Масс работал в лесу с двумя товарищами.

Только что повалил он огромное дерево и присел на пень отдохнуть, как вдруг видит: прямо под ноги ему катится большой клубок пёстрых ниток.

Дядя Масс удивился. В самом деле, откуда в дремучем лесу взяться клубку пёстрых ниток? Дядя Масс долго не решался даже дотронуться до него (и лучше бы ему никогда до этого клубка не дотрагиваться!), но что там ни говори, а любопытство всётаки разобрало его. Поглядел он направо, налево, поднял голову вверх и видит: неподалеку от того места, где он только что повалил сосну, на уступе скалы сидит девушка. Сидит себе и вышивает.

Никогда ещё — ни во сне, ни наяву — не приходилось ему встречать такой красавицы. Смотрит он на неё во все глаза и пошевель нуться не может.

А она усмехнулась, повела бровью и говорит таким голосом, будто ручей журчит:

— Что же ты стоишь? Подай мне мой клубок!

Дядя Масс поднял клубок, подал ей, а сам всё глядит, глядит на неё, глаз не оторвёт.

Наконец опомнился, схватил топор и снова принялся за работу. Да какая уж тут работа! Машет топором, а у самого красавица из ума не идёт. Наконец не выдержал он и опять глянул наверх. Что за диво! На скале уже никого нет. Исчезла его красавица, будто на крыльях улетела.

Целый день ходил он сам не свой. Всё по сторонам оглядывался, красавицу свою искал. И ночью — товарищи его как легли, так и уснули, а ему не спится. Лежит и всё чего-то ждёт. И дождался-таки!

Вошла она в шалаш неслышным шагом, взяла его за руку и повела за собой. Даже не спросила, хочет он идти или не хочет. А он идёт и сам не понимает зачем, а всётаки идёт… Привела она его к каменной горе. Там, в подземной пещере, было её жилье. Да ведь какое! Дядя Масс говорил, что и слов таких нет, чтобы описать это богатство!

Три дня прожил в подземном дворце дядя Масс, три дня праздновал свою свадьбу с лесной красавицей.

А на четвёртый день проснулся он, открыл глаза, глядь — лежит он снова в своём сосновом шалаше подле товарищей. И ни красавицы его, ни дворца — ничего нет!

Встал дядя Масс и поскорее взялся за топор. Товарищам ничего не рассказывает. Да и они его не спрашивают. Думают — верно, кончились у него припасы, он и ходил домой в Кнэ за хлебом да за сыром, вот и всё.

А только с той поры стали они примечать за ним что-то неладное. Сидит он как ни в чём не бывало у костра, чинит что-нибудь или топор направляет, да вдруг как вскочит ни с того ни с сего и убежит в лес, — будто кто его позвал…

А его и вправду позвали, — только другим не слыхать.

Воротится он из лесу, сядет где-нибудь в сторонке, подальше от людей. Молчит, смотрит в землю, усмехается. А спросят его: "Да что с тобой, Масс? Где ты был?" — только отвернётся да отмолчится — вот и весь ответ. Совсем околдовала его лесная жена…

Однажды рубил он колья для изгороди.

Только что повалил он дерево и забил клин, — да так ловко, что расщепил ствол во всю длину, — вдруг видит: выходит из чащи его красавица. В руках у неё серебряное ведро. И несёт она ему в этом ведре похлёбку из сметаны. Такую густую, жирную, вкусную — просто объеденье!..

Уселся он на пенёк, поставил перед собой ведро, а жена напротив — на расщепленное дерево присела.

Да не пришлось Массу этой похлёбки попробовать. Едва взялся он за ложку, смотрит — что такое? — из щели ствола, на котором сидит его жена, высовывается кончик хвоста… Тут Масса точно громом ударило.

Так вот оно что! Значит, жена-то его попросту — русалка, нечисть лесная!

Вскочил он, вышиб с одного удара клин из дерева и защемил русалочий хвост. Заметалась русалка, как лисица в капкане, оторвала хвост — и бежать.

Он даже глазом моргнуть не успел, а её и след простыл.

Стоит дядя Масс как вкопанный и только шепчет:

— Сгинь! Пропади! Сгинь! Пропади!

Сколько он так стоял, он и сам не помнил.

Потом очнулся, смотрит: вместо серебряного ведра — перед ним корзина из берёсты, а вместо сметанной похлёбки — болотная тина со всякими там пауками, слизняками да головастиками.

С той поры дядя Масс никогда не заглядывал в этот лес. Очень уж он боялся, чтобы русалка в отместку не превратила его в зверя, в птицу или просто в трухлявый пень. Они это умеют.

Прошло пять лет. И вот раз отправился дядя Масс разыскивать пропавшую лошадь. Шёл он, шёл и забрёл в тот самый лес. Сам ли он с дороги сбился, или нечистая сила его заманила, а только попал он в такую чащу, в какой ему отродясь бывать не приходилось. Глушь да темь.

И стоит в этой глуши маленькая хижина. От земли до крыши мхом обросла. И кому охота в таких дебрях жить!..

Заглянул дядя Масс в окошко, видит — хозяйничает в хижине какая-то женщина. Не поймёшь, старая или молодая, — уж больно безобразна.

Месит женщина какое-то тесто зелёное. А в углу сидит ребёнок лет четырёх — весь в мать лицом.

И вдруг оставила женщина работу, налила в кружку пива и говорит ребёнку:

— Вынеси-ка пива твоему отцу! Вон он там стоит, под окном.

Как услышал это дядя Масс, так и бросился бежать без оглядки. И только тогда дух перевёл, когда затворил за собой дверь своего дома в Кнэ и запер её на засов.

С тех пор дядя Масс никогда уже не ходил в горы и даже из Кнэ навсегда уехал, чтобы только подальше быть от тех мест…

— А всё-таки, — закончила свой рассказ старая Берта, — даром это ему не прошло. Так и остался он с той поры и до конца дней своих словно не в себе. Большого ума человек, а с придурью!..

— Да он, может быть, так с придурью и родился, твой дядя Масс из Кнэ, — сказал я. — И уж что там ни говори, а в колдовстве он не много смыслил! Ну что это за колдун, если сам не может уберечься от порчи!

Берта, может быть, и была в душе со мной согласна, но продолжала уверять, что такого умелого знахаря, как её дядя, и не было, и не будет.

Я не стал с ней больше спорить, потому что мне хотелось услышать от неё ещё какуюнибудь чудесную историю.

И в самом деле, старая Берта разговорилась.

Я набил трубку, закурил от горящей лучины, которую протянула мне Берта, и приготовился слушать.

— Да, уж если русалки и тролли вздумают обморочить человека, — сказала Берта, — так будьте спокойны, они вам так отведут глаза, что вы самого себя не узнаете. Вот послушайте, что случилось однажды в городке Мельбу.

Как-то летом погнали девушки коров и коз на горные пастбища в Халланд.

Сначала всё было хорошо, но через несколько дней скот ни с того ни с сего начал беситься. Сладу с ним никакого не было. Девушки просто из сил выбились, гоняясь за одичавшей скотиной.

Они уж не знали, что им и делать: гнать ли стадо обратно в Мельбу или звать кого-нибудь на помощь. Но тут к ним на горное пастбище пришла ещё одна девушка из их селенья. По всей округе она считалась первой красавицей и была только что просватана.

И что ж вы думаете — стоило этой девушке показаться в горах, как скотина сразу успокоилась — и коровы, и овцы, и козы. Пасти их стало так легко, что девушка уговорила подруг вернуться домой, а сама вместе со своей любимой собакой осталась в горах присматривать за стадом.

Однажды сидела она после полудня у себя в хижине и пряла шерсть.

Вдруг дверь открывается и входит её жених.

Девушка удивилась. Она не ждала его в эту пору. А он как ни в чём не бывало садится возле неё на лавку и говорит, что решил не откладывать свадьбу на осень, а справить её сегодня же, здесь — на горном пастбище. Он уже и гостей позвал — всех родных и соседей.

Девушке бы радоваться, а у неё почемуто на сердце словно тяжёлый камень лежит.

А тут уж и гости стали съезжаться. Накрыли свадебный стол, уставили его серебром, подали всякие кушанья.

Подружки подвенечное платье принесли и венец с алмазами.

Убрали они невесту как полагается и по старинному обычаю надели ей на голову венец, а пальцы унизали кольцами.

Все вокруг будто знакомые: родня, подруги, соседи, соседки… А девушке почему-то не по себе. И верный её пёс, словно почуяв недоброе, поджал хвост, ворчит, пятится от гостей. А когда невесту усадили за стол, он выскользнул из хижины и опрометью кинулся вниз — в Мельбу.

Прибежал — и давай бросаться от человека к человеку. Лает, дёргает всех за полы, тянет за собой. Ну, люди и поняли, что в горах какая-то беда случилась.

Мигом собрались, захватили что под руки попало — топоры, палки, косы — и пошли в горы. А впереди всех — кто бы вы думали? — жених той девушки с ружьём в руках.

Первым на гору взобрался, первым подкрался к хижине да и заглянул в дверную щёлку.

И что же он видит? За накрытым столом сидят его родичи и соседи — те самые, что следом за ним бегут сюда с палками да косами. А во главе стола, рядом с невестой, сидит он сам в праздничной одежде. Пьёт, ест, смеётся…

— Ну, вот видишь, — перебил я Берту, — а ты говорила, что если русалки и тролли захотят обморочить человека, так он сам себя не узнает. А жених-то ведь узнал, где он, где не он…

— Ну и что ж, что узнал? Зато невеста не узнала, где он, где не он. А это небось похуже, — ответила Берта. — Да вы слушайте, что дальше было.

Парень сразу смекнул, что это горные тролли приняли человеческий образ, чтобы украсть у него невесту.

Недолго думая вскинул он ружьё и выстрелил прямо в потолок.

В ту же минуту дверь хижины с треском распахнулась и оттуда прямо ему под ноги покатились какие-то лохматые клубки — один другого больше.

Не помня себя жених ворвался в комнату и увидел свою невесту за свадебным столом в полном подвенечном уборе. Только на пальце у неё не хватало венчального кольца.

Весь стол был уставлен старинной серебряной посудой. А на блюдах и в чашах горами лежала всякая дрянь — ядовитые грибы, пауки, лягушки, змеи…

— Да что тут такое делается? — закричал жених не своим голосом. — И почему ты в подвенечном наряде?

— Но ведь ты сам уговорил меня сегодня венчаться, — отвечает невеста.

— Я? — спрашивает жених. — Да это был такой же я, как эта жаба — свадебный пирог. А вот теперь я — и вправду я.

— Да посмотри — вон и гости, которых ты сам привел, — говорит девушка и показывает за окно.

А там уже весь народ собрался.

Жених только смеётся. Я, мол, этих гостей для того-то и привёл, чтобы тех гостей прогнать.

Мало-помалу девушка стала понимать, что с ней случилось, и рассказала всем, как отвели ей глаза горные духи…

— Были там и такие люди, которые, как вы, не очень-то верили в духов, — посмеиваясь, сказала Берта. — Да хочешь не хочешь, поверишь, когда на столе в простой пастушьей хижине стоит серебряная посуда, а на голове у деревенской девушки сияет алмазный венец.

Не мешкая долго, жених увёз свою невесту вниз — в Мельбу и, чтобы никакому троллю не взбрело больше на ум украсть у него невесту, в тот же день обвенчался с ней, благо она уже была в свадебном наряде.

Пир был на славу. Невеста сидела за столом в том самом уборе, что принесли тролли. Только на этот раз угощенье было получше, чем пауки да гадюки…

— Да, я слышал где-то эту историю, — сказал я. — Только мне говорили, что это случилось не в Халланде, а в Вальдресе, — прибавил я, чтобы немножко подразнить Берту.

Но старую Берту не так-то легко было смутить.

— Так это же совсем не то! — сказала она. — Вы, наверно, думаете про девушку по имени Барбру. Ей тоже горные духи чуть не отвели глаза, только это совсем другая история.

— Какая же? — спросил я.

— А вот какая. Шла Барбру однажды в горах и вдруг слышит такой громкий голос, будто сама гора заговорила:

— Король Хакен! Король Хакен!

— Здесь я! — отвечает голос из другой горы, да такой гулкий, что земля под ногами у неё задрожала.

— Король Хакен, сын мой, не хочешь ли ты жениться? — спрашивает первый голос.

А второй отвечает:

— Только на Барбру!

— Будет по-твоему.

Так оно и случилось. Не успела Барбру шагу сделать, как вдруг одна гора раскрылась и оттуда вышли девушки со свадебным убором в руках. Окружили они Барбру и стали обряжать её к венцу. А Барбру точно оцепенела: что ей говорят, то и делает.

Тем временем из другой горы выехали всадники на чёрных лошадях. Впереди всех ехал сам король Хакен, весь в золоте и серебре.

Так бы и увели тролли бедняжку Барбру в свои подземные пещеры, да на её счастье неподалеку в горах охотился её жених.

Потом он рассказывал людям, что ни с того ни с сего стало ему вдруг так тяжело, так беспокойно, будто кто ему на ухо шепнул: "Торопись, не то беда будет!"

Бросился он бежать. Сам не знает, куда бежит, а ноги его несут прямо туда, где его невесту венчают с королём Хакеном.

Прибежал он, видит: стоят чёрные лошади под старинными седлами, какие-то люди толпятся, праздничные столы готовят. А девушки наряжают Барбру к венцу. Убрали её как полагается и подвели к своему королю.

— Всё готово, — говорят. — Только надо ей глаза отвести.

Тут жених сорвал с плеча ружьё, зарядил его — да не пулей, а старинной дедовской пуговицей — и выстрелил прямо в короля Хакена. Тот сразу упал как подкошенный. А в горах застонало, загудело, и вся земля затряслась.

Тролли подхватили на руки своего короля и в один миг исчезли в расселине скалы. А со стола запрыгали лягушки, поползли во все стороны черви да змеи и всякая прочая нечисть. Только подвенечный убор и блюдо из литого серебра так и остались у Барбру. А потом они перешли к её дочке, а от дочки — внучке. Не верите — пойдите, сами увидите.

Берта могла бы рассказывать без конца, но в это время за окошком послышался скрип полозьев и фырканье лошадей. Это за мной приехали из имения.

Я распростился с Бертой, поблагодарил её за рассказы, дал несколько монет за лечение и отправился домой.

Холодные примочки и спиртовые компрессы очень помогли мне. Через несколько дней я опять бегал на лыжах как ни в чём не бывало.

Старая Берта приходила навестить меня. Она нисколько не удивилась, узнав, что я уже здоров, и не без гордости сказала на кухне:

— Что ж, тому, кто знает тайные заклинания дяди Масса из Кнэ, не трудно вылечить ушибленную ногу. Мне и сломанные доводилось лечить…

Тут ребятишки, которым я уже успел рассказать, как лечила меня Берта, окружили её и со смехом запели:

Воздух,
Вода,
Земля
И огонь!
Ногу сломал
Необъезженный конь.
Жилы срастутся,
Смешается кровь,
Всё, что разорвано,
Свяжется вновь!
Старая Берта сначала очень рассердилась и дня три не показывалась у нас в имении. Но в конце концов мы с ней помирились, и она рассказала мне еще немало чудесных историй. Однако уже никогда больше не открывала она мне секретов своего колдовства и не произносила при мне — ни вслух, ни шёпотом — таинственных заклинаний дяди Масса из Кнэ.


"Ловля макрелей"


Я вырос у моря. Там, среди волн, я провёл на скалистых островах — шхерах — своё раннее детство.

Моя родина славится хорошими моряками, и в этом нет ничего удивительного — здесь привыкают к морю с младенческих лет.

Едва дети научатся ходить, они уже карабкаются по утрам на прибрежные скалы и часами смотрят, как меняется море.

Они ещё бегают в одних рубашонках, а уже могут сказать, какую погоду обещает море: пососут палец, потом поднимут его и знают — с той стороны, где палец тронет холодком, и жди ветра.

А чуть только они в силах поднять весло, они уже в лодке, уже начинают опасную игру с морской стихией.

В юности я часто выходил в море с одним лоцманом, моим земляком. Это был самый смелый моряк, какого я знал в жизни. Часы, которые я провёл вместе с ним, навсегда останутся самыми счастливыми в моих воспоминаниях.

То, бывало, в легкой лодке мы охотились среди шхер за утками, гагами и тюленями, то на паруснике уходили далеко в море ловить макрелей.

С того времени море всегда неудержимо тянет меня к себе.

Но я не собираюсь предаваться мечтам о прелести морской жизни. Лучше расскажу одну историю, которую я слышал от моего старого друга лоцмана, а теперь хочу поведать вам.

Года три тому назад я приехал к себе на родину. Вместе с моим старым другом мы провели несколько дней в море, возле самых далеких шхер.

Мы плыли на большом парусном судне. Команда состояла из Расмуса Ольсена (так звали моего друга), лоцманского юнги и меня.

Однажды на рассвете мы вышли в открытое море, чтобы ловить макрелей.

Слабый ветерок с берега не мог разогнать тяжелый туман, окутывавший шхеры и голые скалы.

Вокруг нас с хриплым тревожным криком летали чайки, пронзительными голосами перекликались ласточки, а касатки, словно смеясь над кем-то, выкрикивали своё "клик, клик!".

Серо-свинцовое море было спокойным, и только изредка его застывшую гладь разбивал чистик, нырок или стонущий тюлень.

Расмус сидел у руля, а юнга то и дело перебегал с носа на корму, с кормы на нос.

Мой друг Расмус Ольсен был высокий, широкоплечий человек. Лицо его — загорелое, обветренное — казалось простым и добродушным, но во взгляде его серых умных глаз было что-то строгое и пристальное. Так смотрит человек, который привык встречать в жизни опасности.

Когда он сидел — огромный, коренастый — на корме, в своей зюйдвестке, натянутой на самые уши, в широкой серожелтой куртке, окутанный утренним туманом, казалось, что это не обыкновенный человек, а викинг, появившийся, как привидение, из старинных легенд.

Правда, викинги не курили табака, а Расмус Ольсен пользовался им в своё удовольствие.

— Ветер совсем слабый, — сказал Расмус, поглядывая по сторонам и извлекая из глубокого кармана маленькую, дочерна обкуренную глиняную трубку. — Берестяную лодочку и то не перевернёт… Вчера вечером, на закате, облака какой ветер сулили! А сейчас и зюйдвесткой ветер не собрать, не то что парусом!

— Впереди как будто проясняется, — сказал юнга. Он работал веслом на правом борту, чтобы лодку не относило течением к западу.

— Какое там проясняется! — проворчал Расмус. — Ветра не будет, пока не поднимется солнце. А уж тогда его будет больше, чем нам нужно.

Однако скоро потянуло свежим ветерком, так что мы могли отложить вёсла, и наше судно быстро заскользило навстречу открытому морю.

Туман как будто растаял, и мы теперь различали в голубоватой дымке берег и скалистые островки. А впереди лежало бесконечное море, чуть красноватое под лучами утреннего солнца.

И чем выше поднималось солнце, тем яснее становилось небо, тем свежее задувал ветер с моря.

И вот наконец потянул настоящий макрельный ветер.

Скоро мы и вправду напали на косяк макрелей.

Мы закинули удочки и одну за другой стали вытаскивать этих серебристых обитателей моря.

Но радость наша, как всегда, была недолгой.

К середине дня ветер окреп. На море поднялась волна. Удочки пришлось убрать, потому что грузила выбрасывало на поверхность и они прыгали на волнах как щепки. Шквал то и дело обрушивался на нашу скорлупку, обдавая солёной водой и пеной паруса и мачты.

Юнга сидел в большом люке и от нечего делать болтал ногами. Иногда он заглядывал в каюту — посмотреть на часы, которые хранились в большом красном корабельном сундуке.

— Всё любуется на свои часы и сундук, — сказал Расмус, хитро подмигивая мне. — Да и то сказать, он не зря ими дорожит. Если бы не эти часы и сундук, лежать бы ему теперь на дне моря и кормить рыб.

— Как же так? — удивился я. — Как это часы и сундук спасли его? Расскажите-ка мне, как это случилось.

— Ну, слушайте, коли охота, — сказал Расмус. — Случилось это в прошлом году в октябре. Сильный шторм застал нас, меня вот с этим морским волком — он показал на юнгу, — в открытом море. Я едва удерживал наше судёнышко. И вдруг вижу — идет голландец, голландское, значит, судно. Стал я подавать знаки, чтобы нас взяли. Гоню парня вперёд, чтобы первым на голландца переходил, а он чего-то копается, что-то ищет. Ну, а тут накатил на наше судёнышко огромный вал и смыл меня. Уж не помню, как меня вытащили. Открыл я глаза, а моей лодки уже не видно. Говорят, перевернулась она, накрыла моего юнгу — вот этого самого пострела — и пошла ко дну. Я и жизни не рад был. Думаю, как же я на берег без него вернусь?.. А знаете, кого я увидел первого, когда на землю ступил? Его, моего юнгу. Держит в руках свои часы и говорит:

— А часы я всё-таки спас! И они даже идут!

— Скажи спасибо, что сам спасся, — говорю я ему. — Ну а лодку нечего жалеть, хоть и стоила она мне двести пятьдесят талеров. И паруса ещё были новёхонькие!.. Вы спросите, как он спасся? А вот как… Ведь недаром говорят: кому на роду не написано, тот не утонет. Да, да, так оно и есть.

Так вот представьте себе — впереди нас шёл бриг. Вдруг команда слышит — кто-то кричит. Матросы туда-сюда — никого нет. А крик слышен. Наконец подбежали к носу и видят — на волнах прыгает, как мячик, сундук, на сундуке сидит мой юнга и в одной руке держит над головой свои часы, чтобы водой их не замочило.

Ну, капитан дал сигнал рулевому: "Задний ход!" — чтобы моего мореплавателя не опрокинуть, и матросы бросили ему канат. Обвязал он этим канатом сундук, да так, вместе с сундуком, его и вытащили на палубу.

Пока Расмус рассказывал, юнга сидел с самым безразличным видом, словно это его не касается, и по-прежнему болтал ногами.

Между тем ветер стих, и мы снова принялись удить рыбу.

Но Расмус всё время поглядывал на небо и недовольно качал головой.

— На юге опять что-то собирается, — сказал он, раскуривая свою трубку. — Утренний ветерок — это только закусочка. Увидите, нам ещё хорошо достанется! Даже рыба это знает — не клюёт больше. И птицы, слышите, как испуганно кричат? Да, к вечеру разыграется чертовская погода…

В это время у самого борта вынырнул дельфин.

— Поглядите-ка на этого нахала, — сказал Расмус. — Под самым носом вертится. Говорят, что тролли часто принимают вид дельфинов и морочат моряков, пока не потопят лодку…

За разговорами о троллях и всякой нечистой силе, которая губит в море людей, я вспомнил, что слышал в детстве какуюто фантастическую историю о трёх ведьмах.

Я спросил Расмуса, не знает ли он что-нибудь про этих трёх ведьм.

— Как же мне не знать! — сказал Расмус. — Да ведь и вы про них, верно, от меня слышали. А рассказывал мне эту историю один старик, когда я был мальчишкой. Он уверял, что вся эта история случилась не то с его дедом, не то с прадедом, который ходил юнгой на корабле. Нынче над такими рассказами только смеются, вроде как над охотничьими, а в старые времена в них всякий верил. Ну, слушайте. Хотите верьте, хотите нет, а дело было так.

Плавал этот юнга всё лето с одним шкипером на корабле, который доставлял в разные города всякий груз.

И вот когда они должны были отправляться в последний рейс — было это осенью, в самое ненастье, — юнгу точно подменили. Ходит сам не свой, о плаванье и слышать не хочет.

Шкипер очень любил своего юнгу, потому что, хоть и был тот совсем молод, а морское дело знал отлично.

Всякую работу делал он легко, весело, одним словом, шкипер был без него как без рук. И вдруг юнга наотрез отказывается идти в море!

С трудом уговорил его шкипер остаться на корабле, пока идёт погрузка.

И вот однажды, когда команда была отпущена на берег, а шкипер отправился закупать лес и доски — уж, верно, он перепродавал их с выгодой! — юнга остался на корабле один.

Сидит он в своей матросской каюте и слышит, что в трюме кто-то разговаривает.

Поглядел он в щель — а там три чёрные как уголь вороны. Ругают они кого-то на все корки, да не на вороньем, а на человеческом языке.

Юнга так и замер. Он сразу смекнул, что это ведьмы, обернувшиеся воронами.

— А нас никто не слышит? — сказала вдруг одна ворона.

И по голосу её юнга понял, что это жена шкипера.

— Кто же нас может услышать? — сказала другая.

— На всём судне нет ни единой живой души, — сказала третья.

Юнга и этих по голосу узнал. Это были жёны штурманов.

— Ну так вот что я вам скажу, — заговорила жена шкипера. — Пора нам избавиться от наших мужей. Слушайте, что мы сделаем. — Она подпрыгнула поближе к своим подругам и заговорила тише — На третий, день их плаванья мы обратимся в три огромные волны, смоем наших муженьков за борт, а потом и корабль со всей командой потопим.

— Это ты хорошо придумала, — сказали её подруги.

И они принялись втроём обсуждать, в каком месте лучше всего потопить корабль. А так как они были жёнами моряков, они прекрасно разбирались, где проходит фарватер, где какое дно, где какая глубина.

— А вы уверены, что нас никто не слышит? — опять спросила жена шкипера.

— Да ты же сама знаешь, что на корабле никого нет. Чего ты так боишься? — успокаивали её штурманские жёны.

— Боюсь потому, что как мы ни сильны, а есть сила, которую и нам не одолеть, — сказала жена шкипера.

— Что же это за сила? — спросили её подруги-вороны.

— А нас никто не подслушивает? Мне кажется, что в каюте кто-то дышит, — опять сказала жена шкипера.

— Да ведь мы осмотрели все углы на корабле нет ни одного человека. Ну, говори, говори! Что ты знаешь? Что может нам грозить?

— Вот что. Если кто купит, не торгуясь, три сажени дров и выбросит — полено за поленом — на каждую волну по одной сажени, тогда нам конец.

— Но ведь никто же про это не знает, — сказали штурманские жёны. — Так что и бояться нам нечего.

Они громко засмеялись, закаркали и вылетели из трюма.

Когда наступил день отплытия, шкипер снова стал уговаривать юнгу идти с ним.

— Может, ты боишься осенних штормов? У печки, возле юбки матери, конечно, спокойнее, — говорил он, чтобы подзадорить юнгу.

Нет, юнга ничего не боялся. И он, пожалуй, согласен идти в плаванье, чтобы доказать команде, что он не какой-то ленивый краб, а настоящий моряк. Но вот какое он ставит условие: шкипер должен купить, не торгуясь, три полные сажени берёзовых дров и на один день уступить юнге командование кораблём. А в какой день — это он потом скажет.

— Да где это слыхано, чтобы юнге доверяли командовать кораблём! — рассердил- ся шкипер. — Нечего глупости выдумывать!

Но юнга стоял на своём. Или будет так, как он сказал, или он остаётся на берегу.

В конце концов шкипер согласился — очень уж ему не хотелось расставаться со своим юнгой.

А сам подумал: "Ладно, мы ещё ему мозги прочистим, когда выйдем в море!"

И первый штурман подумал: "Пусть себе командует! А если сдрейфит — мы его проучим!"

И у второго штурмана на уме та же самое.

И вот дрова были куплены, заплачено за них было ровно столько, сколько спросил продавец, и судно отчалило от берега.

Море, против ожидания, было тихое, спокойное, и шкипер то и дело посмеивался над юнгой:

— Погода-то как по заказу для нашего нового командира!

На третий день юнга сказал, что сегодня он берёт командование кораблём на себя.

Море было по-прежнему тихим, небо — ясным. Но юнга приказал команде крепить паруса.

Ну и смеялись над ним шкипер и все матросы!

— Вот это командир! А когда налетит ветер, он, верно, прикажет распустить паруса! Что — все убирать? Или один парус можно оставить?

— Пока можно оставить, а скоро и последний придётся убрать, — невозмутимо ответил юнга.

И вдруг среди ясного дня — никто глазам своим не верил — налетел шквал. Да такой сильный, что корабль едва не опрокинулся. И если бы паруса не были убраны, всем пришёл бы конец.

Теперь уже никто не посмеивался над юнгой.

В страхе смотрели все на огромный водяной вал, который шёл прямо на корабль и грозил накрыть его до самой мачты.

А юнга стоял на мостике и спокойно ждал приближения волны. Когда волна была уже совсем близко, юнга приказал выбрасывать за борт полено за поленом — и непременно по одному, а не по два — первую сажень дров.

Команда без лишних слов бросилась выполнять его приказание.

И едва только последнее полено было выброшено, где-то рядом послышался чей-то предсмертный стон.

Потом всё стихло.

Море успокоилось. Шквал улегся.

— Ну, пронесло! — вырвалось у команды.

— Ты спас корабль и всем нам спас жизнь, — сказал шкипер. — Я говорю это теперь и скажу это на берегу.

— Ещё рано говорить о спасении, — сказал юнга. — Нас ждут испытания похуже этого.

И он приказал крепить последний парус.

Второй шквал был ещё сильнее, чем первый. Никто больше не надеялся на спасение. Но когда уже казалось, что всё пропало, и волна, высокая как гора, была совсем рядом, юнга приказал выбрасывать за борт вторую сажень дров — полено за поленом.

И снова все услышали протяжный стон.

А потом всё стихло.

— Теперь нам надо выдержать третий шквал, — сказал юный капитан. — Он будет самым свирепым. Становитесь все по местам!

И верно, третий шквал был такой, что первые два казались теперь детской забавой.

Можно было подумать, что всё море обрушилось на бедное судёнышко.

И опять юнга приказал выбрасывать третью сажень дров, инепременно по одному полену.

Когда последнее полено было выброшено за борт, тяжёлый, хриплый стон послышался над морем… Потом всё стихло. Волнение в море улеглось. Только волны стали красными, словно от крови.

А корабельная команда долго ещё не могла успокоиться. Пока не пришли в гавань, только и было разговору, что о трёх шквалах.

— И как это наш юнга догадался, что страшные волны можно забросать дровами? — дивились все.

Но юнга помалкивал.

Обратный путь был лёгкий. Корабль хоть и покачивало, но никто не обращал на это внимания.

Наконец открылся родной берег.

— Верно, наши жёны ждут не дождутся нас, — сказал шкипер.

— Может, тот шквал дошёл до самого берега, — сказал первый штурман. — Так наши жёны тоже страху натерпелись.

— Эх, скорее бы их увидеть, — вздохнул второй штурман.

— Не увидите вы их больше, — сказал юнга, слышавший этот разговор.

— Ты что болтаешь, что каркаешь? — накинулись на него шкипер и оба штурмана.

— Я-то не каркаю, а вот ваши жёны и вправду хотели беду вам накаркать.

И он рассказал обо всём, что видел и слышал в тот день, когда остался на корабле.

И правда, вернувшись домой, ни шкипер, ни штурманы не застали своих жён.

Никто не мог сказать, что с ними случилось. В последний раз их видели накануне бури, она бушевала и на берегу. Может, по неосторожности они во время бури и погибли? Кто знает, может, и так.

Пока Расмус рассказывал эту историю и много ещё других, столь же увлекательных и столь же неправдоподобных, наступил вечер.

Тёмные, низкие тучи заволокли небо. Приближалась гроза.

Молнии то падали прямо в море, то извивались змеёй, и тогда над непроницаемой завесой облаков вспыхивала огненная бахрома.

Гроза была ещё далеко.

Удары грома едва доносились до нас, море катило светлую, спокойную волну. Но вспышки молний и багровые лучи заходящего солнца окрашивали море в кровавокрасный цвет.

Нам было ясно, что бури нам не избежать.

При последних лучах солнца мы увидели вдали у горизонта чёрную полосу. Ещё немного — и на волнах появилась белая кайма взбитой пены.

Нас окружали гроза и ночь.

И вот ветер усилился. Наша лодка понеслась как стрела.

Скоро мы уже были у крайних шхер.

При свете молнии мы видели, как высокие пенистые волны бьются о берег, и гул прибоя звучал в наших ушах словно гром.

Расмус зорко всматривался в темноту, что-то в ней отыскивая, а я не мог различить ничего, кроме белой полосы пены, к которой мы неумолимо приближались.

Наконец и я различил маленькую чёрную точку, — это был узкий пролив. Мы проскочили его и вошли в тихую гавань, защищенную от ветра и непогоды высокими скалами.


"На восток от солнца, на запад от луны"


Жил когда-то на свете бедный человек с женой.

Всего богатства у них было — полный дом детей. Ходили они всегда оборванные и голодные, и только одним не обошла их судьба — все как на подбор были красивые. А уж младшая дочь — такая красавица, что никто с ней не мог сравниться.

Однажды поздней осенью, когда на дворе была непроглядная темень — хоть глаз выколи — и дождь лил словно из ведра, а ветер налетал с такой силой, что весь домик трещал и шатался, вся семья сидела возле очага. Мать и дочки штопали и шили, а отец и сыновья занимались всякими поделками. И вдруг в окно кто-то три раза постучал.

Хозяин пошёл посмотреть, кто бы это мог быть. Он открыл дверь — да так и ахнул. Перед ним стоял огромный белый медведь.

— Добрый вечер! — сказал белый медведь.

— Добрый вечер, — ответил хозяин.

— Я пришёл к тебе свататься, — сказал белый медведь. — Отдай за меня свою младшую дочь, и ты будешь так же богат, как теперь беден.

Хозяин не знал, что и сказать. Конечно, хорошо бы разбогатеть, да ведь и дочку тоже жалко.

— Вот что, приходи через неделю в эту же пору, тогда я тебе дам ответ, — сказал хозяин.

Белый медведь ушёл, а хозяин вернулся в дом и рассказал всё, как было.

Услышала младшая дочка, что к ней сватается медведь, и залилась слезами. Но отец сказал ей, что никто её неволить не станет, и все опять занялись своим делом.

Только с той минуты бедная девушка не знала больше покоя.

Посмотрит на голодных и оборванных сестёр и братьев, и так у неё сердце защемит, что на всё, кажется, ради них готова.

А подумает о себе, о своей горькой участи, и еще сильнее сожмётся у неё сердце, и кажется, ничего-то ей не надо, только бы дома среди своих жить.

Прошла целая неделя.

— Ну, решай, — говорят ей отец с матерью, — что медведю ответить.

— Хорошо, пойду за него, — сказала младшая дочка.

Она постирала и заштопала свою одёжу, связала всё в узелок, принарядилась как могла и приготовилась в дорогу.

И вот в назначенный час белый медведь пришёл за невестой.

Девушка села к нему на спину, взяла в руки свой бедный узелок, и медведь понёс её неведомо куда.

Когда они были уже далеко от дома, белый медведь спросил:

— Не страшно тебе?

— Нет, — ответила девушка. И сама удивилась, что ей совсем не страшно.

— Держись только покрепче за меня, — сказал белый медведь.

И он побежал еще быстрее.

Наконец у подножия высокой горы медведь остановился.

Он ударил лапой по камню, и вдруг в горе появились узорчатые железные ворота. Ворота сами открылись, и белый медведь с девушкой вошли — да не куда-нибудь, а в чудесный дворец.

Все комнаты сияли серебром и золотом, а в огромной зале стоял накрытый стол. И чего только на нём не было! Даже поверить трудно, что бывает такое богатство!

Белый медведь усадил девушку за стол и дал ей серебряный колокольчик. Если ей захочется чего-нибудь, стоит позвонить в колокольчик, и всякое её желание сейчас же исполнится.

С этими словами он ушёл и оставил её одну.

Девушка попила и поела так, как за всю жизнь ей не приходилось. Она перепробовала по крайней мере десять блюд, а на столе их было чуть не сто.

После сытной еды и долгой дороги ей захотелось спать. Она позвонила в колокольчик и в ту же минуту очутилась в комнате, где для неё уже была приготовлена постель — такая красивая, о какой можно только мечтать. Перины на ней были пуховые, подушки — шелковые, полог — бархатный, с золотыми кистями. Да и всё в этой комнате было из золота и серебра.

Только что девушка легла, как она услышала в соседней комнате шаги.

"Кто бы это мог быть? — подумала девушка. — На медвежий топот не похоже, а людей здесь как будто нет".

Она тихонько встала, подкралась к двери соседней комнаты и заглянула в щёлку.

И что же она увидела?

Прекрасного принца! Лицо у него было очень грустное, а на полу у ног его лежала белая медвежья шкура.

Тут девушка догадалась, что белый медведь был заколдованным принцем.

А кто его расколдует и когда и что для этого надо сделать — девушка не знала.

И спросить некого.

Только ночью принц сбрасывал свою медвежью шкуру. Но чуть только занимался день, он превращался в белого медведя.

Медведь был с девушкой очень ласков. Но медведь всё-таки медведь, а не человек!

Он и сам это понимал и старался пореже показываться девушке на глаза.

Тоскливо ей было одной в пустом подземном дворце. Захотелось ей повидать отца с матерью, сестёр и братьев.

— Твоему горю легко помочь, — сказал ей белый медведь. — Об одном только прошу тебя: если захочет твоя мать поговорить с тобой с глазу на глаз — не соглашайся, захочет выведать у тебя какую тайну — не говори. Я сам тебя не спрашиваю, что ты знаешь, о чём догадываешься. Да ведь так надо. Потерпи немного, не то стрясётся беда — и со мной, и с тобой.

И вот в воскресный день снова села девушка медведю на спину — в руках у неё был теперь целый ворох подарков, — и медведь понёс её к родным местам.

Только теперь не узнала девушка своего дома.

Там, где раньше ютилась жалкая хижина, стоял теперь настоящий замок — с башенками и балконами, с узорными наличниками на окнах, с черепичной крышей.

— Вот ты и дома, — сказал белый медведь. — Ступай к своим, да помни, что я тебе говорил. Не то не миновать нам беды.

— Нет, нет, ты напрасно тревожишься, — сказала девушка. — Я ни о чём не забуду.

Медведь повернул назад — восвояси, а девушка вошла в дом.

Когда отец с матерью увидели её* их радости и слезам не было конца. А сестры и братья чуть не задушили её поцелуями. Всем им теперь жилось так хорошо, так хорошо, что словами не скажешь. И за всё они должны благодарить свою младшую сестру. Ну, а ей-то, бедняжке, как приходится? Не обижает её медведь? Не страшно в его берлоге?

Но девушка успокоила их. Ей тоже живется хорошо. И хоть дом у белого медведя в глубине горы, но на берлогу он совсем не похож, а похож на сказочный дворец. И про серебряный колокольчик она рассказала, и про то, и про сё, да мало ли ещё про что. А про самого белого медведя — ни слова. Странно всё это показалось матери, но сколько ни выспрашивала она дочку, ничего больше не узнала.

После обеда позвала мать дочку в свою комнату.

А дочка не идёт, помнит про своё обещание. И всё-то у неё находятся отговорки: то ей с сестрами хочется поболтать, то дом посмотреть, то по саду с братьями побегать. Только мать всё-таки настояла на своём. И когда они остались с глазу на глаз, не утерпела дочка и рассказала матери всё, что знала о белом медведе.

— Ах, чуяло моё сердце, что наше богатство — от нечистого! — воскликнула мать. — Этот белый медведь, верно, тролль. Он кем угодно может обернуться. Но я научу тебя, что делать. Возьми вот эту сальную свечку, и когда настанет ночь, засвети её, проберись в комнату, где спит твой медведь, и хорошенько рассмотри его. Да не капни на него салом, а то он проснётся — и несдобровать тогда тебе.

И так она дочку запугала, что та на всё согласилась.

Вечером, в назначенный час, пришёл за девушкой белый медведь. Распрощалась она с роднёй и отправилась в обратный путь.

Полдороги пробежал медведь и спрашивает:

— Ты своё слово не нарушила?

Не могла девушка ему солгать и во всём призналась.

— Ах, прошу тебя, — сказал белый медведь, — не делай того, что тебе велела мать. Потерпи немного, и ты всё узнаешь. А если тебе так уж плохо со мной, я тебя неволить не буду, возвращайся к себе.

Но девушка не захотела его оставлять. Она уже привязалась к белому медведю и в глубине души не очень-то верила матери, что он злой тролль.

А когда она вернулась в подземный дворец и легла спать, все страхи снова вернулись к ней.

Она встала, зажгла свечу и тихо прокралась в покои белого медведя. Осторожно подошла она к его постели и подняла повыше свечу. Нет, это был не тролль. Это был тот самый прекрасный юноша, которого она видела. И лицо у него даже во сне было таким же грустным.

Девушка нагнулась над ним, чтобы рассмотреть его получше, свеча у неё в руке наклонилась и три горячие капли упали юноше на грудь.

Он проснулся, вскочил и, когда увидел девушку, сразу всё понял.

— Что ты наделала! Что ты наделала! — воскликнул он и закрыл лицо руками. — Теперь мы оба пропали. Если бы ты послушалась меня и подождала год, ты спасла бы меня, и стали бы мы с тобой самыми счастливыми людьми на свете. Мой отец — заморский король, а я — его наследник, принц. Но злая ведьма, моя мачеха, погубила моего отца, а меня заколдовала и превратила в белого медведя. И всё потому, что я не хотел жениться на её дочке. Днём я должен прятаться от всех, и только ночью, когда никто меня не видит, я снова становлюсь человеком. Если бы ты прожила в моём дворце всего один год, я освободился бы от злых чар! А теперь прощай навсегда… Завтра я буду уже далеко, в замке, где живёт моя мачеха со своей дочкой. Дочка её такая же ведьма, как её мать, и нос у неё в три аршина длиной, но всё-таки теперь не миновать мне жениться на ней!

Как тут плакала девушка, как она раскаивалась, что не послушалась белого медведя! Но ничего уже нельзя было поправить: что сделано, то сделано.

— Покажи мне хоть дорогу в этот замок, чтобы я могла тебя разыскать, — сказала девушка.

— Если бы нашла ты меня, так и наше бы с тобой счастье нашла, — сказал принц. — Да вот беда — нет в этот замок дороги. Стоит он на восток от солнца, на запад от луны, и никто на земле не знает к нему пути…

Утром, когда девушка проснулась, ни принца, ни подземного дворца — ничего не было. И серебряный колокольчик, который выполнял все её желания, тоже исчез. Она была одна в темном, густом лесу, а рядом с ней лежал бедный узелок, который она взяла с собой из дому.

Горько заплакала девушка, потом подняла свой узелок и отправилась в путь.

Много дней, много ночей шла она по лесу и наконец увидела высокую гору, которая вершиной упиралась в облака.

У подножия горы пряталась маленькая хижина, а возле неё, у порога, сидела старуха с золотым яблоком в руках.

— Скажи, бабушка, не знаешь ли ты, как пройти мне в замок, что стоит на восток от солнца, на запад от луны?

— А зачем ты идёшь туда? — спросила старуха.

— Я ищу принца. Его заколдовала злая ведьма и теперь хочет заставить его жениться на своей дочке, у которой нос в три аршина длиной.

— Ах, так, значит, это ты не сдержала слова и погубила своего принца?

— Да, это я, — призналась девушка и опустила голову.

— Трудно тебе помочь, — сказала старуха. — Одно только я знаю: надо тебе торопиться. Вернее всего, что ты не доберёшься до замка, а доберёшься — так уже поздно будет. Садись-ка на мою лошадь и езжай к моей сестре, может, она тебе покажет дорогу в замок, что стоит на восток от солнца, на запад от луны. Да когда приедешь к сестре, ударь лошадь под левое ухо и прикажи ей вернуться домой. Да ещё вот возьми золотое яблоко, оно тебе пригодится.

Девушка села на лошадь и отправилась в путь.

Ехала она долго-долго и наконец увидела гору, такую высокую, что она закрывала половину неба.

У подножия горы лепилась хижина, а на пороге сидела старая старуха и держала в руках золотое мотовило.

Спрыгнула девушка с лошади, ударила её под левое ухо, чтобы она домой шла, а потом подошла к старухе.

— Бабушка, скажи, как мне найти замок, что стоит на восток от солнца, на запад от луны?

— Знаю я, что на восток от солнца, на запад от луны стоит замок. Слышала о нём. А какая туда дорога ведёт, не знаю. Возьми мою лошадь и езжай к моей старшей сестре, может, она тебя научит. Да не теряй времени. Не найдёшь замка — плохо будет, а найдёшь слишком поздно — тоже плохо будет. На вот, возьми мотовило, оно тебе пригодится. А когда приедешь к сестре, ударь лошадь под левое ухо и прикажи ей домой возвращаться. Смотри, не забудь.

Поблагодарила девушка старуху, села на её лошадь и отправилась дальше в путь.

Ехала-ехала, чуть не до конца света доехала и увидела высокую-превысокую гору, выше самого неба, и под горой — хижину. На пороге сидела старая-престарая старуха и держала в руках золотую прялку.

Девушка соскочила с лошади, ударила её под левое ухо и прогнала домой.

А потом подошла к старухе и спросила:

— Скажи, бабушка, не знаешь ли ты дорогу к замку, что стоит на восток от солнца, на запад от луны?

— Слышала я про этот замок, есть такой на свете, а дороги туда не знаю. Возьми мою лошадь и езжай к восточному ветру. Он много по свету гуляет, может, и замок видел… Да прикажи лошади домой вернуться, когда к восточному ветру приедешь. Ударь её под левое ухо, она и пойдёт назад. А эту прялку возьми себе, пригодится.

И снова девушка отправилась в путь.

Много дней, много ночей ехала она и наконец увидела жилище восточного ветра. В доме ветер так и свистит, — да ведь на то он здесь и хозяин.

Подъехала девушка поближе, а восточный ветер как раз из дому вылетел — по белу свету погулять. Тут девушка его и окликнула.

— Постой, восточный ветер, скажи мне, не видел ли ты замок, что стоит на восток от солнца, на запад от луны?

— Слышать — слышал, а видеть — не видел, и дороги туда не знаю, — сказал восточный ветер, перебегая с места на место.

— Если хочешь, я могу проводить тебя к моему брату, западному ветру. Он постарше меня, может, он летал на восток от солнца, на запад от луны, может, видел этот замок. Ну, держись хорошенько, и я живо домчу тебя к брату!

Но западный ветер тоже не знал дороги к замку.

— Если хочешь, я провожу тебя к нашему брату — южному ветру, — сказал он девушке, а сам так и рвётся с места. — Южный ветер сильнее, чем мы с восточным. Где только он не бывает! Что, согласна лететь со мной?

Да, да, она, конечно, согласна.

— Ну так держись! — присвистнул западный ветер.

И они полетели.

Южный ветер встретил их очень тепло. Но он тоже не мог помочь девушке.

— Хочешь, я провожу тебя к северному ветру? — сказал он. — Он самый старший из нас и самый сильный. Если уж он не знает, где этот замок, тогда, значит, никто этого не знает. Ну, держись! Полетели!

Северный ветер еще издали обдал их холодом. Он был очень зол, что его потревожили.

— Что вам надо? — завыл он таким страшным голосом, что у бедной девушки похолодело сердце.

— Ах, пожалуйста, не сердись, — сказал южный ветер. — Эта девушка ищет дорогу на восток от солнца, на запад от луны, туда, где стоит замок злой ведьмы. Может быть, тебе случалось бывать в этом замке?

— Ну конечно, я знаю, где находится этот замок, — сказал северный ветер. — Это очень далеко. Только один раз за все время, что я ношусь по свету, я донес туда осиновый листок, да и то устал так, что потом несколько дней не мог шевельнуться. Если эта девушка не боится, я полечу с ней. Только пусть не кричит и не охает, что она замерзла, или что она устала, или еще что-нибудь в этом роде.

Нет, нет, она ничего не боится, она на всё согласна, лишь бы только добраться до замка и увидеть прекрасного принца.

— Тогда собирайся в путь, — холодно сказал северный ветер.

Он подхватил девушку и ринулся вперёд.

Это был не ветер, а настоящий ураган. Когда они пролетали над городами — рушились каменные стены, когда пролетали над лесами — валились столетние деревья, когда летели над морем — сотни кораблей терпели кораблекрушение. А они летели всё дальше и дальше'— в открытое море. Даже поверить трудно, как далеко они залетели. Северный ветер и тот, видно, устал, он становился всё слабее, опускался всё ниже и ниже.

Наконец он опустился так низко, что гребни волн касались девушки.

Но вот показалась земля. Это было как раз то место, где, на восток от солнца, на запад от луны, стоял замок злой ведьмы.

Северный ветер бросил девушку на берег у стен замка и улёгся сам. Он так обессилел, что не шелохнувшись пролежал весь день, прежде чем смог отправиться в обратный путь.

А девушка на другое утро уселась под окнами замка и принялась играть золотым яблочком. Тут её и увидела длинноносая уродина, на которой должен был жениться принц.

— Продай мне это яблочко, — сказала она, высунув из окна свой длинный нос.

— Это яблочко не продаётся за деньги, — ответила девушка.

— Если оно не продаётся за деньги, так что же ты хочешь за него? Говори, я на всё согласна, — сказала длинноносая принцесса.

— Позволь мне посмотреть на твоего жениха, — сказала девушка, — тогда ты получишь это яблочко.

— Изволь, — сказала длинноносая невеста.

Она взяла золотое яблочко и велела девушке прийти вечером.

Но когда девушка пришла, принц спал крепким сном, потому что за ужином ему подсыпали в питьё сонный порошок. Девушка звала его, и тормошила, и плакала, но разбудить не могла.

А потом пришла длинноносая и прогнала её.

На другой день девушка села под окнами замка и стала разматывать пряжу на золотом мотовиле. Опять из окна высунулся длинный нос, и дочь ведьмы спросила, что девушка хочет за это мотовило? И девушка опять ответила, что оно не продаётся за деньги, но, если бы ей позволили посмотреть на принца, она отдала бы мотовило даром.

И на этот раз, когда она пришла, принц крепко спал. Снова она звала его, тормошила, плакала над ним, но разбудить не могла.

И снова пришла длинноносая уродина и прогнала её прочь.

На третий день девушка по-прежнему уселась под окнами замка и принялась прясть на золотой прялке. Длинному носу, конечно, захотелось купить эту прялку. Но девушка и на этот раз сказала, что прялка не продаётся. А вот если её пустят в замок посмотреть на принца, она отдаст свою прялку даром.

Что ж, длинноносая согласна. Пусть эта дурочка приходит вечером.

Весь день дочь ведьмы была так занята своей новой прялкой, что позабыла дать принцу за ужином сонное питьё.

И вот когда он остался у себя в покоях один и длинноносая невеста думала, что он крепко спит, девушка снова вошла в замок. Она уже ни на что не надеялась и только хотела ещё раз — в последний раз — взглянуть на своего принца.

Ах, как обрадовались они, когда увидели друг друга!

— Ты пришла как раз вовремя, — сказал принц. — На завтра назначена моя свадьба. Но теперь я ни за что не женюсь на длинноносой ведьме. Ты нашла меня, и ты одна можешь меня спасти. Слушай, что я придумал. Завтра утром я скажу, что хочу испытать мою невесту — хорошая ли она хозяйка, — и дам ей выстирать мою рубашку с тремя пятнами от сальной свечи. Она, конечно, возьмётся, а отстирать пятна не сможет, потому что в руках нечистой силы ничто не становится чистым. Вот тогда я и скажу, что женюсь только на той, кто отстирает мне рубашку. А кто кроме тебя это сделает? Никто. Тут ведь в замке одни только ведьмы.

Наутро принц сказал своей мачехе-ведьме, что он хочет посмотреть, научила ли она свою дочку домашней работе.

— У меня есть тонкая рубашка. Я её как раз для свадьбы хранил. Да вот беда — на ней оказались три пятна от сальной свечи. Вели твоей дочке замыть их. А не сумеет, так я на ней жениться не желаю.

— Ну, это дело пустяковое. Моя дочка в одну минуту с ним справится, — сказала старая ведьма и позвала свою длинноносую дочь.

Но как та ни тёрла пятна, как ни старалась, пятна не становились меньше.

— Видно, ты и вправду стирать не умеешь, — сказала старая ведьма и выхватила рубашку у дочери из рук. — Давай мне!

Но не успела она дотронуться до рубашки, как пятна на ней стали еще грязней и больше. Старая ведьма тёрла их с такой яростью, что чуть не разорвала рубашку, а пятна делались только темнее. Она извела десять вёдер воды и пуд мыла, но ничего не помогало.

Тогда она позвала на подмогу служанок. Но так как они тоже были ведьмы, то чем больше они стирали, тем больше разводили грязь, и в конце концов рубашка стала такая чёрная, как будто её вытащили из печной трубы.

— Я вижу, что никто из вас не умеет стирать, — сказал принц. — Там под окнами сидит какая-то нищенка. Наверное, она лучше, чем вы, справится со стиркой. Войди, девушка! — крикнул он.

Девушка вошла.

— Можешь ты чисто выстирать эту рубашку? — спросил принц.

— Ах, я не знаю, — ответила она. — Я попробую.

Она опустила рубашку в воду и не успела прикоснуться к ней, как рубашка сделалась белее снега.

— Вот на тебе я и женюсь, — сказал принц.

Старая ведьма до того разозлилась, что от злости лопнула тут же на месте, и её дочка с длинным носом лопнула, и все ведьмы, которые жили в замке, тоже, наверное, лопнули, потому что никогда больше их не было видно и слышно.

Принц и его невеста взялись за руки и ушли из замка, что стоит на восток от солнца, на запад от луны. И никто с той поры не находил в этот замок дороги.


"Королевские зайцы"


У одного старика было три сына. Старшего звали Пер, среднего — Поль, а младшего Эспен, по прозванью Лежебока. Хотя, если правду говорить, все трое были порядочные лентяи. Делать они ничего не хотели потому, что для всякой работы они, видите ли, были слишком хороши, а для них всякая работа была слишком плоха.

Как-то раз услышал старший брат Пер, что король ищет пастуха для своих зайцев, и говорит:

— Вот эта работа по мне! Ни забот, ни хлопот. Зайцы ведь не коровы, не лошади: их ни купать, ни поить, корму им не задавать… А честь не малая — как-никак самому королю служишь!

Отец стал его отговаривать.

— Да куда тебе, сынок, в пастухи наниматься! Зайцев пасти — не то что галок в небе считать. Ты вот с утра до вечера на лежанке валяешься, так тебе с боку на бок повернуться и то лень, а пойдёшь в заячьи пастухи — только успевай во все стороны вертеться.

Но сколько ни говорил отец, лишь напрасно слова тратил.

Уж если Пер что-нибудь вбил себе в голову — значит, так тому и быть. Вскинул он дорожный мешок за плечи и пошёл наниматься к королю.

Шёл он, шёл и зашёл так далеко, что дальше, кажется, уж некуда. Вдруг видит: у самой дороги стоит пень, а возле пня — старуха. Топчется старуха на одном месте, а отойти не может, будто кто её привязал. Только на самом деле никто её не привязывал, а просто это нос у неё в расщелину попал, рот ей и не отойти от пня.

Как увидел это Пер — давай хохотать!

Рассердилась старуха.

— Ну чего зубы скалишь? — говорит. — Ты бы лучше помог мне. Вот уже сто лет прошло, а я дальше своего носа ничего не вижу. Крошки во рту не держала, маковой росинки не отведала.

Пер захохотал пуще прежнего.

— Вот это потеха так потеха!.. Ну, коли ты сто лет терпела, так можешь ещё сто потерпеть! — сказал Пер. И пошёл дальше.

Пришёл он в королевский замок и потребовал, чтобы его провели прямо к королю.

Король сидел на золотом троне в короне и мантии.

Он милостиво принял Пера, и они быстро обо всём сговорились. Работы от Пера не требовалось никакой, только пасти зайцев, а еду и жалованье король назначил ему прямо королевские. Правда, король сказал, что, если хоть один заяц из его королевского стада пропадёт, у Пера вырежут из спины три ремня, а самого его бросят живым в змеиный ров. Ну да Пера не так-то легко было запугать. Он и слушать про это не стал и сразу потребовал себе королевский ужин.

На другой день Пер отправился пасти зайцев.

Зайцы оказались послушными и смирными, как ягнята.

Они чинно шли по лугу, и ни один не отбился от стада даже на полшага. Но едва только Пер дошёл до леса, как зайцы, словно за ними неслась стая гончих, бросились врассыпную, кто куда. Пер с ног сбился, гоняясь за ними, да где там! Разве зайца догонишь!

Целый день бегал Пер по холмам, по горам, но не поймал даже самого маленького зайчонка.

Так и вернулся он в королевский замок один, без стада.

А в замке его уже поджидал палач с острым ножом в руках. Палач вырезал у Пера из спины три ремня и бросил его в змеиный ров.

Одним словом, что король пообещал, то Пер и получил.

Прошло немного времени, и стал средний брат Поль собираться в путь-дорогу. Тоже легкой работы захотел.

Уж как только отец его не отговаривал! Но Поль, так же как и Пер, и слушать его не стал. Вскинул Поль дорожный мешок за спину и пошел наниматься в королевские пастухи.

Ну, про это и рассказывать долго не стоит. Всё, что случилось с Пером, случилось и с Полем.

По дороге увидел он ту же самую старуху и пожелал ей, так же как и его старший братец, простоять, не сходя с места, ещё сто лет.

Потом он пришёл в королевский замок, нанялся в пастухи, утром вышел из ворот замка с целым стадом, а вечером вернулся в королевский замок без единого зайца.

Ну и дальше всё было точь-в-точь, как с его старшим братом: вырезали у Поля из спины три ремня, а самого его бросили в змеиный ров.

Пришло время Эспену собираться в путь.

— Чем я хуже братьев? — говорит Эспен. — Зайцев пасти — дело не трудное. Лежи себе, полеживай, грейся на солнышке да по сторонам поглядывай. От такой работы грех отказаться.

— Да что ты, сынок! — говорит ему отец. — Не берись не за свое дело, не по тебе эта работа. За таким зверем, как заяц, не то что бегать — птицей летать надо. А ты, как муха, прилипшая к смоле, ползаешь. К ногам у тебя словно гири стопудовые привязаны. Зайца поймать — не то что блоху рукавицей убить. Пропадёшь ты, как пропали твои старшие братья. Лучше бы ты дома сидел. А работа и здесь найдётся.

Но Эспен и слушать отца не стал. Не долго думая вскинул он дорожный мешок за плечи и отправился в путь.

Шёл он, шёл и порядком проголодался. Вдруг видит — у дороги стоит пень.

"Вот сяду я на этот пенёчек да и подкреплюсь немного", — думает Эспен.

Подходит — что за диво! — старуха носом в пень вросла.

— Добрый день, бабушка! — говорит Эспен. — Что это ты тут стоишь? Носик свой точишь?

— Какое там — нос точу! Хотела я себе щепок наколоть, обед сготовить, — говорит старуха, — да и попала невзначай носом в щель. Сто лет возле этого пня стою, сто лет не пила, не ела, и никто меня не пожалел, ты первый ласковое слово сказал. Сослужи мне, добрый человек, службу, помоги нос вытащить, а уж я тебя отблагодарю, в долгу не останусь.

Ну, Эспен живо скинул мешок, вогнал в расщелину пня толстый клин — старуха и вытащила нос из щели.

— А теперь, бабушка, — говорит Эспен, — давай закусим. Самое время сейчас завтракать.

Достал Эспен из мешка хлеб и сало и протянул старухе.

Сами понимаете, уговаривать её не пришлось — за сто лет порядком проголодалась!

Поела старуха как следует и говорит:

— Ну, парень, ты меня пожалел, от беды избавил, и я тебя пожалею, от беды спасу. На вот возьми эту дудочку. Эта дудочка не простая. Свистнешь в один конец — все от тебя мигом разбегутся, свистнешь в другой конец — все к тебе назад прибегут. Да к тому же эта дудочка никогда не потеряется: продашь ли ты её, или обронишь, или выманят её у тебя, — она всё равно к тебе вернётся.

— Вот это подарок! — говорит Эспен. — Спасибо тебе, бабушка!

Он засунул дудочку поглубже за пазуху, — потому что хоть и волшебная она, хоть и не мог никто её украсть, а всё-таки лучше её от чужих глаз подальше припрятать, — потом распрощался со старухой и пошёл своей дорогой.

Приходит он к королевскому замку, а там его как раз и ждали. Король сразу нанял его в пастухи, положил ему хорошее жалованье и даже пообещал отдать за него принцессу, если только он будет исправно пасти зайцев. — Ну, а если не убережёшь стадо, — сказал король, — тогда пеняй на себя: вырежут у тебя из спины три ремня, а самого тебя бросят в змеиный ров.

— Что ж, согласен! — сказал Эспен. — А теперь давайте-ка мне скорее ужинать, а то с дороги я очень проголодался.

Поел Эспен, поспал, а утром, чуть свет, повёл зайцев на луг. Да прежде чем за ворота замка выйти, говорит королевским слугам:

— А ну-ка сосчитайте ваших зайцев, что-бы потом лишних споров-разговоров не было.

— Чего там считать, — говорят ему слуги, — они у нас давно пересчитаны. Ровным счетом девяносто девять зайцев.

— Ну, девяносто девять так девяносто девять.

Ушёл Эспен.

А король, чуть только закрылись за ним ворота, приказал сейчас же точить нож, да поострее! Король отлично знал, что никакому пастуху не уберечь зайцев, будь их девяносто девять, или сто, или десять — всё равно.

Тем временем Эспен преспокойно пас себе зайцев.

Зайцы шли по лугу так чинно и послушно, словно они были не зайцы, а смирные овечки. Ни один не отобьётся, не вырвется, все друг к другу жмутся, один другого держится.

Так потихонечку, полегонечку добрёл Эспен со своим стадом до опушки леса. И тут словно бес какой вселился в зайцев — все кинулись врассыпную.

Да только Эспен не стал особенно горевать.

— Скачите, — говорит, — себе на здоровье куда ваши косые глаза глядят.

Достал он свою дудочку да еще и посвистел зайцам вслед, чтобы они подальше убрались и не мелькали перед глазами.

А сам преспокойно улёгся на травке да так и проспал весь день.

Вечером, когда солнце спряталось за горами, Эспен снова достал свою дудочку и только свистнул разок, как все зайцы сбежались на лужайку.

Да мало того, что сбежались, а ещё выстроились рядами, точь-в-точь как солдаты на параде.

— Ну, теперь — шагом марш! — скомандовал Эспен и повёл зайцев в королевский замок.

В это самое время король, королева и принцесса вышли из своих покоев, чтобы поглядеть, как палач будет расправляться с Эспеном.

И вдруг видят: идёт себе по дороге Эспен, а за ним — в целости и сохранности — заячье стадо.

Все так удивились, что глазам своим не поверили. Да и было чему удивляться!

Зайцы шли в ногу, точно солдаты, а впереди шагал Эспен и наигрывал на дудочке марш.

У ворот замка Эспен остановился и скомандовал:

— Раз! Два! Смирно!

И зайцы, притопнув лапками, остановились и замерли.

Тут уж король не выдержал и, забыв о своем королевском достоинстве, принялся сам считать зайцев.

Как только он ни старался! И справа налево считал, и слева направо пересчитывал, и с начала до конца, и с конца до начала, а всё-таки зайцев было ровно девяносто девять, откуда ни считай, и ни одним меньше.

Тогда королева и принцесса тоже стали пересчитывать зайцев. Но и это не помогло ни на волос — зайцев было ровно девяносто девять.

— Я вижу, ты неплохой пастух, — проворчал король и, не глядя на Эспена, пошел в замок. Король был очень недоволен.

А принцесса подумала:

"Вот это молодец так молодец!" — и ласково взглянула на Эспена.

На другой день Эспен снова пошёл в лес со своим стадом.

Зайцев он разогнал подальше, чтобы они не мелькали у него перед глазами, а сам опять улёгся на травке.

Солнышко ласково припекало, земляники кругом было столько, что Эспен, не сходя с места, собирал её целыми пригоршнями, под боком у него была сумка, доверху набитая и печёным, и солёным, и жареным, а в кармане лежала волшебная дудочка.

Кажется, чего уж лучше! И в самом деле, Эспен ничего лучшего и пожелать не мог!

А король тем временем не знал ни одной спокойной минуты. Он даже от завтрака отказался и всё думал да раздумывал, как это Эспен ухитрился собрать всех зайцев.

А так как додуматься он всё равно не мог, то он решил сделать вот что: подослать к Эспену фрейлину, чтобы она выведала у Эспена его секрет.

Фрейлина не очень-то обрадовалась такому поручению.

Слыханное ли дело, чтобы первая фрейлина королевского двора разговаривала с простым пастухом! Но король не любил, когда с ним спорили, и ей пришлось пойти.

С кочки на кочку, от цветочка к цветочку, точно стрекоза, запрыгала она по лужайке и наконец добралась до опушки леса.

Разговор она начала издалека.

— Добрый день, Эспен!

— Добрый день, фрейлина!

— Не правда ли, какая хорошая погода, Эспен!

— Ваша правда, отличная погода, фрейлина!

— И птички как хорошо поют!

— Прекрасно поют, фрейлина!

Фрейлина замолчала, не зная, что бы ещё сказать.

И Эспен молчал.

— Послушай, Эспен, а что ты тут делаешь? — спросила наконец фрейлина.

— Как видите, пасу зайцев.

— Да ведь они у тебя все разбежались, — засмеялась фрейлина. — Я ни одного не вижу.

— Что ж, что разбежались, — сказал Эспен. — Когда надо будет, я их позову, они все и сбегутся ко мне.

— Это удивительно! — воскликнула фрейлина. — И почему это зайцы тебя слушаются?

— Да они не меня слушаются, а мою дудочку, — сказал Эспен. — Вот, поглядите сами.

Эспен дунул в свою дудочку, и верно — все зайцы мигом сбежались на лужайку.

— А хотите, дуну ещё раз, и все зайцы снова разбегутся.

Эспен дунул ещё раз, и верно — все зайцы разбежались.

— Ах, Эспен, что за прелесть эта дудочка, — воскликнула фрейлина. — Не продашь ли ты её? Я охотно дам тебе за эту дудочку сто талеров.

— Сто талеров, пожалуй, маловато за такую дудочку, — сказал Эспен.

— Да что ты, Эспен! Надо всё-таки и совесть иметь! Ты только подумай — сто талеров! Тебе, верно, и не снились такие деньги!

— Что правда, то правда — больше одного талера я никогда ни во сне, ни наяву не видал. Ну ладно, давайте мне сто талеров, а в придачу снимите-ка с меня сапоги. Жара такая, что шевельнуться неохота.

— Ух как рассердилась фрейлина!

— Невежа! Грубиян! Как ты смеешь!.. Чтобы я, первая фрейлина королевского двора, снимала сапоги с какого-то пастуха!..

— Да ведь я вас не заставляю, — сказал Эспен. — Не хотите, не надо. Только дудочку я иначе не отдам.

Фрейлина чуть не заплакала от досады.

Нет, она ни за что не станет снимать сапоги с этого невежи!

Во-первых, она знатная дама, первая фрейлина при дворе короля.

Во-вторых, кто-нибудь может увидеть это, и тогда все придворные поднимут её на смех…

Но что там ни говори, а ведь без дудочки нельзя в замок вернуться.

Она поглядела по сторонам. Нигде никого не было.

— Давай сюда ногу! — решительно сказала фрейлина.

Она зажмурила покрепче глаза, чтобы даже самой не видеть того, что делает, и стащила с Эспена сапоги — сперва левый, потом правый.

Наконец всё было кончено.

Фрейлина отсчитала сто талеров, получила взамен дудочку и, очень довольная тем, что всё так хорошо обошлось, побежала домой.

Но всё обошлось не так уж хорошо. Когда фрейлина пришла в замок, дудочки у неё не было.

Она готова была поклясться чем угодно, что не потеряла дудочку, а всё-таки дудочки у неё не было.

И в этом нет ничего удивительного. Ведь фрейлина не знала, что дудочка эта — самая волшебная из всех волшебных дудочек на свете и что она всегда возвращается к своему хозяину, кто бы её ни взял, куда бы ни спрятал.

Так оно и случилось. Не прошло и пяти минут после того, как фрейлина ушла, а дудочка уже лежала в кармане у Эспена, и, когда наступил вечер, он опять собрал всех зайцев и привёл их в королевский замок — всех до одного!

На следующий день король и королева решили подослать к Эспену принцессу:

— Уж она-то выманит дудочку у Эспена, — сказала королева.

Принцесса сразу приступила к делу.

— Послушай, Эспен, — сказала она голосом нежным, как пенье жаворонка, — я знаю, ты такой добрый, что не откажешь мне в просьбе. Моя фрейлина говорила, что у тебя есть чудесная дудочка. Продай мне эту дудочку! Я дам тебе за неё двести талеров.

— Такую дудочку я бы никому и за тысячу талеров не уступил, — сказал Эспен. — Но вам, прекрасная принцесса, уж так и быть, отдам за двести, только вдобавок набейте-ка мне трубку да раскурите её хорошенько.

— Ты, кажется, с ума сошёл! — закричала принцесса и даже топнула ножкой. — Я скажу моему отцу, чтобы он сегодня же отрубил тебе голову. Ты забываешь, что я принцесса!

— Ну что ж, что принцесса, — преспокойно сказал Эспен. — А такой дудочки и у вас нет.

"Это верно", — подумала принцесса. Потом ещё немного подумала и сказала:

— Ну, ладно, давай сюда трубку.

Принцессе пришлось немало потрудиться, прежде чем она раскурила трубку. От горького дыма слёзы ручьем катились у неё из глаз, а в носу у неё так щекотало, что она чихнула по крайней мере двадцать семь раз. И это ещё не так много, — ведь она была самая настоящая принцесса, а принцессы трубок, как известно, не курят.

Наконец противная трубка раскурилась, принцесса отдала Эспену двести талеров, получила дудочку и бегом побежала домой.

Всю дорогу она так крепко сжимала кулак, в котором держала дудочку, что у неё даже рука онемела. И всё-таки, когда принцесса вернулась в замок, оказалось, что дудочки у неё нет, словно она сквозь пальцы выскользнула.

Тогда сама королева решила идти к пастуху.

Надо сказать, что королева была скуповата и никогда денег на ветер не бросала, но тут она сразу, не торгуясь, обещала Эспену триста талеров.

Но Эспену даже этого было мало. Он захотел, чтобы королева ещё почистила ему куртку.

Сначала королева отказалась наотрез и даже припугнула пастуха змеиным рвом.

Но дудочку надо было получить во что бы то ни стало. Что же королеве оставалось делать, как не согласиться? И она согласилась.

Правда, куртку королева вычистила из рук вон плохо, но много с неё и нельзя было спрашивать — ведь всё-таки она была королева.

Получив дудочку, она крепко-накрепко завязала её в свой шёлковый носовой платок, а платок спрятала в кружевной рукав.

Но это нисколько не помогло, и, когда королева вернулась в замок, платок был на месте, и завязан он был по-прежнему, а дудочки в нём не было.

Тут уж король совсем рассердился.

— Что за ерунда! Я вижу, что у меня в королевстве никто ничего не умеет делать. Придется идти мне самому. Иначе мы так и не получим эту дурацкую дудочку.

И вот на следующее утро король отправился в лес.

Он милостиво кивнул Эспену и запросто уселся рядом с ним на травку.

Король угостил Эспена своим королевским табаком и даже дал ему затянуться из своей королевской трубки. Они беседовали как самые добрые друзья, и никто бы не сказал, что один из них — король, а другой — пастух.

Когда все любезности были закончены, король наконец приступил к делу.

— Послушай, Эспен, — сказал он, пуская дым кольцами, — говорят, у тебя есть какаято дудочка.

— Да, есть, — сказал Эспен. — Она, правда, не золотая, но ни один король не отказался бы от такой дудочки.

И он вытащил её из кармана.

Дудочка, и верно, на вид была неказистая.

Король долго рассматривал её и для верности даже испробовал её волшебную силу. Дунул в один конец — и все зайцы сбежались, дунул в другой — все зайцы разбежались.

— Да, отличная дудочка, — сказал король. — Я понимаю, что даром ты её не отдашь. Но я король и во всем поступаю по-королевски: я даю тебе за эту дудочку тысячу талеров.

— Тысяча талеров это, конечно, не мало, но для такой дудочки и тысяча талеров цена небольшая. Ну да вот что: видите, там на лугу пасётся белая лошадь?

— Конечно. Это моя королевская лошадь. Если ты хочешь, я дам тебе её в придачу.

— Нет уж, оставьте её себе. А я хочу вот что: дайте мне тысячу талеров и поцелуйте эту лошадь, тогда дудочка будет ваша.

Король был очень смущён.

— Послушай, Эспен, нельзя ли придумать какое-нибудь другое условие?

— Нет, ни на что другое я не согласен, — сказал Эспен и лениво зевнул.

— Ну, а можно мне поцеловать лошадь через шёлковый платок?

— Через платок? — Эспен задумался. — А он королевский?

— Ну, конечно, королевский. Он мой, а я — король, значит, платок королевский.

— Ладно, на это я согласен. Целуйте через платок.

И вот — вы только представьте себе! — король подошёл к лошади, накрыл ей морду своим королевским платком и звонко чмокнул лошадь три раза.

После этого он отсчитал Эспену тысячу талеров, взял дудочку, положил её в кошелёк, кошелёк положил в карман, а карман застегнул на пуговицу. И не на какуюнибудь, а на королевскую, потому что у короля даже пуговицы королевские.

Вернувшись в замок, король позвал королеву, принцессу и фрейлину, расстегнул карман, вынул оттуда кошелёк, раскрыл его — и что же вы думаете? — дудочки в нём как не бывало.

Это было уж слишком!

Король так рассердился, что решил немедленно казнить Эспена.

Королева была совершенно согласна с королём, а это случалось не так уж часто.

И вот, когда вечером Эспен привел стадо в замок,король сказал ему, что сегодня его казнят.

Эспен очень удивился.

— Это несправедливо, — сказал он. — Я исправно пас заячье стадо, и теперь вы должны не казнить меня, а отдать мне в жёны свою дочь.

— Пустяки, — ответил король, — сказал казню, значит, казню. Я король, и моё королевское слово неизменно. Разве вот что: если ты сумеешь наговорить целую бочку лжи, да так, чтобы ложь через край потекла, тогда я тебя, пожалуй, помилую.

— Ну, это проще простого! — сказал Эспен. — Прикажите только выкатить бочку.

И он стал рассказывать обо всём, что с ним было: как он пошёл наниматься в пастухи, как встретил на дороге старуху, которая прищемила себе нос, как он помог ей вытащить нос и в награду за это получил волшебную дудочку.

Все очень смеялись над небылицами, которые сочинял Эспен.

— И вот, — рассказывал Эспен, — пришла ко мне первая фрейлина королевского двора и стала просить эту дудочку. Ей так хотелось получить эту дудочку, что она даже согласилась прислуживать мне и сняла с меня сапоги — сперва левый, потом правый!

— Неправда! — закричала фрейлина.

И все придворные закричали:

— Неправда!

— Ну, может быть, сперва правый, а потом левый! — сказал Эспен.

— Неправда! Неправда! Он всё лжёт! — кричала фрейлина чуть не плача.

— Да ведь мне и велено говорить неправду, — сказал Эспен. — Целую бочку надо наполнить ложью! Слушайте-ка лучше, что было дальше. На другой день явилась ко мне принцесса. Чтобы получить волшебную дудочку, ей пришлось набить и раскурить мне трубку…

— Это ложь! Как ты смеешь! — закричала принцесса.

— Ну конечно, ложь, — сказал Эспен. — Правдой бочку не наполнишь, вот я и плету невесть что… А потом пришла ко мне сама королева…

— Кажется, бочка уже совсем полна, — сказала королева, с беспокойством погляывая на Эспена.

— Э, нет, еще далеко не с верхом, — сказал король.

— Ну, раз не с верхом, надо ещё врать, — сказал Эспен. — Так вот, пришла ко мне сама королева. Торговалась она и рядилась, словно на базаре, и всё-таки пришлось ей выложить триста талеров и вычистить мне куртку.

Все придворные так и замерли, а Эспен как ни в чём не бывало спросил:

— Ну, как там — полна уже бочка?

— Полна, совсем полна, — поспешно сказал король.

— Нет, нет, еще не с верхом, — решительно сказала королева.

Эспен почесал затылок.

— Что бы мне ещё придумать? А, знаю!

После всех пришёл ко мне король. А как раз в это время на лугу паслась его белая лошадь…

— Стой! Стой! — закричал король. — Не видишь, что ли, ложь через край льёт!..

Так и пришлось королю отдать принцессу за простого пастуха, да в придачу ещё подарить половину королевства, чтобы жил там Эспен Лежебока как ему вздумается, а на его королевскую половину и не заглядывал.


"Плут"


Жил-был Плут. Он только и делал, что плутовал, хитрил, обманывал, лукавил, одним пускал пыль в глаза, других обводил вокруг пальца, третьих водил за нос, словом, никому не давал покоя.

А правил той страной король, который и вовсе ничего не делал.

Как-то раз шёл Плут по дороге и встретил короля.

— Куда ты идёшь, Плут? — спрашивает король.

— Да вот ищу, кого бы обмануть.

— А ну-ка, обмани меня! Что, берёшься?

— Куда там! — говорит Плут. — Шуточное ли дело — обмануть самого короля! А я к тому же самые свои лучшие плутни оставил дома.

— Ну так сходи за ними. Очень хочется мне посмотреть, такой ли ты ловкий плут, как говорят люди. Ну, ступай, ступай, а я тебя здесь подожду.

— Боюсь, долго вашему величеству придётся ждать. Хожу-то я не так быстро, как плутую.

— А я тебе дам своего коня и седло, — сказал король.

— Да я и сесть-то на коня не умею. Конь ведь не пень!

Но королю очень уж хотелось, чтобы Плут показал ему свои плутни.

— Мои слуги подсадят тебя, — сказал король, — ну а там уж ты как-нибудь доедешь!

Плут почесал затылок, подумал и сказал:

— Ладно, так и быть, подсадите!

Кое-как влез Плут на коня и затрусил по дороге.

Ну и потешалась же королевская свита, глядя ему вслед! А король — тот прямо до слёз смеялся. Да и было над чем! Плут дрыгал ногами, размахивал руками, заваливался то на один бок, то на другой — вот-вот свалится, только неизвестно, на какую сторону.

Но едва только он скрылся с королевских глаз, как сразу дело пошло у него на лад: он хорошенько уселся в седле, пришпорил коня и во весь опор поскакал в город, словно он украл коня и за ним гналась погоня. И это было не далеко от правды, потому что в городе он продал королевского коня вместе с королевским седлом, а сам вернулся домой пешочком, но зато с кошельком, доверху набитым монетами.

Между тем король всё прохаживался взад и вперёд по дороге, поджидая Плута с его плутнями. То и дело он принимался смеяться, вспоминая, как Плут переваливался с боку на бок, сидя в седле. Ну прямо мешок с песком, а не наездник!

Однако время шло, а Плут не возвращался.

Вот уже солнце скрылось за лесом, стало совсем темно, а Плута всё нет и нет.

Тут наконец король понял, что Плут попросту обманул его и увёл у него из-под носа коня.

Король очень рассердился. Слыханное ли это дело, чтобы Плут без всяких плутней обманул самого короля!

"Завтра же его казню", — решил король.

А Плут так и думал, что король, конечно, не спустит ему такой проделки.

Но так как дома все плутни были у него под рукой, он не очень-то боялся королевского гнева.

На другой день, с утра, Плут развёл огонь в очаге и принялся варить в котелке кашу.

И чуть только он услышал, что к его дому приближается король со своей свитой, он вынул горячий котелок из печки и поставил его на деревянный чурбан. А сам присел тут же на корточки и стал помешивать кашу ложкой.

Король распахнул дверь и, увидев, что Плут варит что-то на деревянном чурбане, так удивился, что даже забыл, зачем пришел.

— Послушай, Плут, что это ты делаешь? — спросил король.

— Варю кашу, — ответил Плут как ни в чём не бывало. — Если ваше королевское величество подождёт немного, я смогу угостить дорогих гостей.

— Погоди, — сказал король, — как же это ты варишь кашу без огня?

— А на что мне огонь? — ответил Плут. — В этом котелке всё что угодно сварится без всякого огня, только успевай помешивать, чтобы не пригорело.

И Плут принялся старательно ворочать ложкой в котелке.

Король прямо глазам своим не верил. Он собственноручно приподнял крышку и заглянул в котелок. Верно, каша была совсем горячая и от неё шел вкусный пар.

— Послушай, Плут, — сказал король, — продай мне этот котелок. Я дам тебе за него сто талеров.

— Э, нет, — сказал Плут. — С этим котелком я словно король живу! Дрова покупать не надо, колоть-пилить тоже не надо… Помешивай ложкой в котелке — вот и вся забота!..

Королю очень не понравилось, что кто-то ещё, кроме него, живёт по-королевски. И он так рассердился, что даже вспомнил, зачем пришёл к Плуту.

— Вот что, Плут, — строго сказал король, — не забывай, что ты передо мной провинился. Я прекрасно понимаю, что вчера ты обманул меня, когда сказал, что оставил свои плутни дома. Они, конечно, были при тебе. Но я готов забыть старое, если ты продашь мне этот котелок. А не то я сейчас же велю тебя казнить.

— Ну, тут уж выбирать не приходится, — сказал Плут. — И не хочешь, а согласишься. Ладно, бери котелок за сто талеров. А в придачу к нему я ещё и чурбан могу дать.

— Чурбан мне не нужен, — сказал король. — Чурбанов у меня и так довольно. Пусть тебе остаётся.

Король вернулся во дворец и сразу позвал гостей со всего королевства к себе на пир. Он собственноручно поставил горшок на пол посреди зала и приказал все кушанья варить тут же, при гостях, в волшебном котелке.

Гости были очень удивлены. Они даже подумали, что в голове у короля не всё в порядке, и потихоньку посмеивались над ним.

Но король не обращал на это никакого внимания. Он ходил вокруг горшка, собственноручно помешивал в нём ложкой и приговаривал:

— Смейтесь, смейтесь! Вот увидите, всё сейчас сварится.

Но, разумеется, ничего не варилось, и в конце концов король догадался, что Плут опять сплутовал.

Тут уж король совсем вышел из себя. Он тотчас отправился к Плуту, чтобы казнить его на месте.

А Плут стоял на крылечке и точно поджидал короля.

— Ну, что, котелок-то у тебя не варит? — спросил Плут.

— То-то и есть, что не варит, — сказал король. — Ты опять меня обманул! Теперь я вижу, что ты изрядный плут. Только больше тебе уж не придётся плутовать.

С этими словами король выхватил меч и хотел уже отрубить Плуту голову.

— Подожди, подожди, — воскликнул Плут. — На этот раз я совсем не виноват. Я же говорил, что надо взять и чурбан. В нём весь секрет. А без чурбана, конечно, в этом котелке даже простой каши не сваришь.

— Да не врёшь ли ты опять? — спросил король. — Может, это всё твои плутни?

— Какие ж тут плутни? Всякому понятно, что на полу ничего сварить нельзя. Вся штука в чурбане. Без него ничего не выйдет.

— Сколько же ты хочешь за этот чурбан?

— Настоящая его цена — триста талеров, — сказал Плут, — ну да так и быть, уступлю его за двести.

Король не стал торговаться, потому что, если говорить по совести, так и триста талеров — не цена для такого чурбана. Он взял чурбан и, очень довольный, ушёл к себе во дворец.

В тот же день король снова решил устроить пир и созвал полный дом гостей.

Гости со всех сторон оглядывали старый чурбан, который красовался среди зала, и никак не могли понять, для чего он тут стоит.

Но вот двери распахнулись, и вошёл король.

Он торжественно нёс глиняный котелок и собственноручно водрузил его на чурбан.

— Если у вас есть такой чурбан, вам не нужен ни повар, ни истопник, ни дровосек, — сказал король. — Сейчас вы сами увидите, как отлично варится на нём обед.

Но обед почему-то не варился. Да и как он мог вариться?

Не всё ли равно, стоит котелок на деревянном полу или на деревянном чурбане?

Все гости это прекрасно понимали, но все помалкивали, потому что с королями лучше не спорить.

В конце концов и король догадался, что деревянный чурбан — это всего лишь деревянный чурбан и ничего больше.

Вот и вышло, что Плут опять надул короля!

Этого король уже не мог стерпеть.

Он приказал свите следовать за ним и отправился к Плуту.

А Плут так и думал, что король опять пожалует к нему.

Он сбегал за своей сестрой, которая жила неподалеку и тоже кое-что понимала в плутнях.

Потом он зарезал барана, собрал баранью кровь в пузырь и велел сестре спрятать пузырь за пазухой.

Сестра уселась на крылечке, а сам Плут спрятался в доме.

И вот явился король. От гнева он весь дрожал — с головы до ног.

— Где Плут? — закричал король.

— Простите, ваше величество, о ком это вы спрашиваете? — сказала сестра Плута, низко кланяясь королю.

— Я спрашиваю о мошеннике, обманщике, плуте, который живёт в этом доме. Ты знаешь его?

— Здесь живёт мой брат, ваше величество.

— Так вот знай, что твой брат — величайший плут, — сказал король. — Говори, где он?

— Он дома, спит, ваше величество, — сказала сестра.

— Разбуди его, — приказал король.

— Что вы, ваше величество, — сказала сестра. — Он очень рассердится, если я его разбужу.

— А если ты его не разбудишь, рассержусь я, — сказал король, да таким голосом, что всякий испугался бы не на шутку.

— Ваше величество, — взмолилась сестра, — он убьёт меня, если я разбужу его раньше времени.

— Если ты не разбудишь его сейчас же, я сейчас же отрублю тебе голову, — закричал король. И по всему было видно, что он так и сделает.

В это время дверь распахнулась, на крыльцо выскочил Плут и с ножом бросился на сестру.

— Ты опять разбудила меня, — закричал Плут и проткнул своим ножом бараний пузырь, спрятанный у сестры за пазухой.

Сестра упала, а кровь рекой потекла по земле.

Тут даже король испугался.

— Что ты наделал, несчастный Плут? Ты же убил свою сестру. И я, король, видел это собственными глазами. Теперь я должен казнить тебя дважды… Но ты такой плут, что два раза на казнь не пойдёшь, непременно как-нибудь вывернешься.

— Не волнуйтесь, ваше величество! Я сейчас поправлю беду, — сказал Плут.

Он пошёл в дом и через минуту вернулся с бараньим рогом в руках. Один конец рога он приставил к своим губам, другой — к губам сестры и дунул. Один раз дунул, другой раз дунул, а когда дунул в третий раз, сестра как ни в чём не бывало поднялась.

— Да ты не плут, а, видно, сам чёрт! — воскликнул король. — Ты что же, можешь оживить мёртвого человека?

— А как же, ваше величество! Без этого мне просто не было бы житья. Я очень вспыльчивый, и чуть что — убиваю всякого, кто подвернётся мне под руку. Подумайте, сколько раз меня пришлось бы казнить, если бы у меня не было этого рога.

— Да, да, это верно, — пробормотал король. — Послушай, Плут, а не продашь ли ты мне свой волшебный рог? Видишь ли, я тоже очень вспыльчивый и, когда рассержусь, казню и правого и виноватого — без разбора. Иногда это не совсем удобно: я ведь король и должен быть справедливым. Если у меня будет такой рог, это меня очень выручит. Продай мне свой рог, и я обещаю забыть о всех твоих плутнях.

Плут почесал в затылке.

— Трудно мне придётся без этого рога. Да что поделаешь — королю не могу отказать.

Он отдал королю бараний рог и взамен получил сто талеров и прощение всех своих грехов.

А король получил бараний рог и, очень довольный, отправился домой. Ему не терпелось поскорее испробовать новый волшебный рог. Не успел он со своей свитой отъехать и ста шагов, как один из придворных чемто ему не угодил, и, выхватив меч, король ударил его изо всей силы по голове.

Придворный только охнул и упал с коня.

— Кажется, он мёртв, — сказал король. — Вот и хорошо. Сейчас мы его оживим.

Он приложил бараний рог одним концом к своему рту, другим концом ко рту убитого и принялся дуть. Но сколько он ни дул, вдохнуть жизнь в мертвеца ему не удалось. Как тот был мёртвым, так мёртвым и остался.

— Ну хорошо же, — сказал король, — этого оживить я не могу, но Плута казнить могу.

И он повернул назад, к дому Плута.

Стражники ворвались в дом и схватили Плута, а король сказал:

— Ты меня столько раз обманывал, что на пощаду больше не надейся. Ведите его во дворец.

Плут не стал ни спорить, ни хитрить.

— Что ж, идти так идти.

И все двинулись к королевскому дворцу.

Там король приказал выкатить на двор бочку, в бочку посадить Плута, потом наглухо заколотить её, отвезти на берег моря и поставить на вершину самой высокой скалы.

А дальше король распорядился так: пусть бочка три дня стоит на скале, чтобы Плут успел раскаяться во всех своих плутнях, а на четвёртый день король собственноручно сбросит её в море. Король всё любил делать собственноручно.

Сказано — сделано.

Сидит Плут в бочке день, сидит другой, сидит третий и, чтобы не так было скучно, поёт песни.

А тут как раз ехал мимо какой-то богач.

— Эй, — кричит, — кто это поёт?

— Я, — отвечает Плут.

— Да где же ты? — спрашивает богач.

— В бочке, — отвечает Плут.

— Зачем же ты в бочку залез?

— А я жду, чтобы меня живым на небо взяли. Уж больно там хорошо, — кто туда попадёт, ни за что на землю не вернется. Солнышко греет, облака мимо плывут… Ни забот, ни хлопот… Хорошо!

Разобрала тут богача зависть. Захотелось и ему попасть на небо. Ведь когда ещё подвернётся такой случай! Слуги да соседи всё больше желали ему провалиться сквозь землю, а тут живым — и прямо на небо!

— Послушай, приятель, — сказал богач, — не уступишь ли ты мне своё место? Я тебе хорошо заплачу.

— Что ж, пожалуй, уступлю, — сказал Плут. — Только это будет дорого стоить, так и знай.

— Да ради такого дела мне ничего не жалко! Я тебе всё свое богатство оставлю! — воскликнул богач. — Зачем оно мне на небе!

Он тут же написал завещание в пользу Плута, потом вышиб у бочки дно, Плута выпустил на волю, а сам забрался на его место.

— Счастливо оставаться! — крикнул богач.

— Счастливого пути! — крикнул Плут.

Он снова заделал дно и пошёл поскорее на базар — очень уж он проголодался, пока сидел в бочке.

В скором времени на берег пришёл король.

Он постучал по бочке и крикнул:

— Эй ты, приготовился?

— Приготовился! — ответил богач.

— Ну, счастливого пути! — сказал король и столкнул бочку со скалы. — Уж тут тебе не сплутовать! Всем твоим плутням теперь конец!

И, весело насвистывая, король пошёл домой.

Подходит он ко дворцу, а на крыльце сидит Плут — живой и невредимый — и как ни в чём не бывало наигрывает на губной гармонике.

— Как ты смеешь здесь сидеть, когда я сбросил тебя в море? — закричал король.

— А почему бы мне тут не сидеть? Мне самое место во дворце. Я ведь не бедняк какой-нибудь, у меня теперь и денег, и скота, и всякой всячины побольше, чем у тебя будет.

— Да когда же ты успел так разбогатеть? — удивился король.

— А вот когда ты меня сбросил в море. Там на дне есть чем поживиться — золото там горами лежит. Только не ленись — подбирай!

— Послушай, братец, не сбросишь ли ты и меня туда же? — спросил король.

— С удовольствием, — сказал Плут. (И на этот раз он сказал правду.)

— А сколько ты с меня возьмёшь за это?

— Тут и речи не может быть о деньгах, — ответил Плут. — Ты с меня ничего не взял, и я удружу тебе даром.

Король приказал тотчас прикатить на берег бочку и залез в неё. Плут хорошенько забил дно и столкнул бочку в море.

— Счастливого пути! — крикнул Плут. — Теперь всем твоим глупостям конец!

Так и отделался Плут от глупого короля и стал сам править королевством. Худо ли, хорошо ли он правил — это неизвестно, но уж никто при нём не смел плутовать и обманывать: кого-кого, а Плута не проведёшь.


"Глупые мужья и вздорные жены"


Жили в одном селе две вздорные соседки. Стоило им только увидеть друг друга, как между ними начинался спор. А где спор — там и ссора, а ссору — это каждый знает — легче начать, чем кончить.

И чем больше они ссорились, тем злее становились. До того дошло, что не успеет одна рта открыть, как другая уже готова вцепиться ей в волосы.

Наконец и спорить им стало не о чём.

Тогда добрались они до своих мужей. А мужья у них были как раз им под пару — хоть верейки из них вей. Вот они и заспорили, чей муж глупее.

Одна говорит:

— Мой!

Другая говорит:

— Нет, мой!

Одна кричит:

— Да у моего ума не больше, чем у тролля!

А другая в ответ:

— А у моего — ума ещё меньше, чем у тролля!

Одна хвастает:

— Да моему скажи, что кувшин — это топор, он и поверит.

А другая не сдаётся:

— Это что! — говорит. — Моему прикажи иголкой с ниткой землю пахать — он й пойдёт.

И ни та этой, ни эта той не уступает ни полслова.

Тогда одна из них и говорит:

— Давай испытаем, кто из нас ловчее обманет мужа, тогда и видно будет, кто из них глупее.

На том и порешили. Пошептались о чём-то и разошлись по домам.

Вот вернулся муж одной хозяйки из лесу, а она и говорит:

— Что это с тобой, муженёк? На тебе лица нет! Заболел, видно?

— Ещё что выдумала — заболел! Здоровёхонек!

— Нет, уж от меня ничего не скроешь! Сразу видно, что тебя лихорадка бьёт. Иди ложись скорее!

— Да чего мне лежать! Ты бы мне ужин подала…

— Какой там ужин! Сам на ногах едва держишься. Вот-вот упадёшь. Неровён час — и конец придет.

И так она над ним причитала, так хлопотала, что ему и вправду стало не по себе: то в жар бросит, то в холод. А жена на него всё наседает и наседает. Наконец уложила она его, велела руки на. груди скрестить, глаза закрыть, бегает взад-вперёд и приговаривает:

— Ах ты, беда какая! Помирает мой мужик! Как есть помирает! Вот уж и помер. Совсем помер. И не шевелится.

Слушает её муж и диву даётся. Как же он помер, коли всё слышит? И рукой-ногой шевелит потихоньку. А уж есть охота — ну прямо до смерти! Так бы и съел всё, что в кладовке спрятано. Только об этом и думать нечего. Раз жена сказала, что помер, — значит, помер.

Тем временем другая хозяйка вот что затеяла. Как только увидела она из окошка, что муж идёт домой, села она посреди горницы и давай руками перед собой махать, будто чесальным гребнем шерсть чешет.

— Что это ты, жена, придумала? — говорит муж. — Прясть на прялке без колеса — одна только забава, а уж чесать шерсть без шерсти — просто бабья глупость.

— А что же я чешу, по-твоему? — говорит жена.

— А ничего, кроме языка, — говорит муж.

— Вот сразу и видно, что сам ты глуп, — говорит жена. — Глаза-то у тебя есть? Посмотри-ка, ведь шерсть у меня какая тонкая! Нигде такой не найти. И цены ей нет. Всякий, кто понимает, такую шерсть с руками бы у меня вырвал. А я её для тебя припасла.

Тут пододвинула она прялку и завертела колесо.

Прялка жужжит, а хозяйка в воздухе руками перебирает, словно и вправду прядёт шерсть.

— С ума ты спятила, — говорит муж. — Ну что впустую колесо крутишь?

— Как это впустую? Погляди, какая нитка идёт — что паутина. А уж крепкая — не разорвать. Недаром говорится: где тонко, там не рвётся.

Кончила она прясть, стала ткать. Руками в воздухе покрутила и сняла с ткацкого станка ткань, которой не было. Растянула её на столе и взялась за ножницы. Кроит, режет, шьёт, ножницы щёлкают, а игла так и мелькает.

— Ну, — говорит наконец, — вот тебе новая пара. — И руки наверх вскинула, будто вешает одёжу на стену.

Муж только плечами пожимает, а спорить больше не спорит. Может, и верно глаза у него плохо видят?..

На другой день поутру разбудила жена мужа и говорит:

— Сосед-то наш, Нордигорен, помер. Надевай новое платье, идём, сейчас хоронить будут.

И протягивает руки, точно подаёт ему новую одёжу.

— А где одёжа-то? — спрашивает муж.

— А глаза твои где? Надевай живо. Что мне с тобой, как с малым ребенком, возиться?

Стал муж одеваться, руки-ноги поднимает, опускает, а жена вокруг него ходит и приговаривает:

— Ну и ладно сшито!

Так и вышел на улицу. Самому-то стыдно на люди показаться, а услышит, как жена свою работу нахваливает, и храбрее шагает.

Вот и дом Нордигорена. А в доме полно народа.

Ну, когда увидели его те, кто пришёл отдать последний долг покойному, печаль их об умершем не стала больше. Одни в кулак фыркают, другие громко хохочут.

А покойник слышит, что все кругом смеются, и не утерпел: чуть-чуть открыл глаза щёлочкой. Да как расхохочется во весь голос, даже гроб под ним запрыгал.

— Вот это здорово! — говорит. — Ула Серигорен с горя, что я помер, одеться позабыл!..

Народ кругом так и ахнул: покойник заговорил! Попятились все из избы — от греха подальше, — а Ула Серигорен спрашивает приятеля:

— Это что ж такое? Кто же тебя заживо в гроб уложил?

— А кто тебя без одёжи из дому отпустил?

— Да с моей женой разве поспоришь? — говорит один. — Она не то что живому — мёртвому голову заморочит.

— А мою разве переговоришь, — вздохнул другой. — Как заладит своё, так забудешь, на каком ты свете живёшь.

Потолковали они, потолковали и придумали, как им проучить своих жён. И это было самое умное, что они сделали за всю свою жизнь.

А если вы хотите знать, что же они придумали, спросите об этом у берёзового веника.


"Вечер, проведённый в одной норвежской кухне"


Ну и выдалась же погодка в этот вечер!

На дворе бушует метель. Ветер свистит и раскачивает голые ветки клёнов и старых лип. На небе — ни звёздочки. Пожалуй, нигде небо не бывает таким мрачным, как в Норвегии, в глухой декабрьский вечер.

Мы с хозяином дома сидим в его комнате, тускло освещенной свечой. В одном углу дивана устроился я с книгой, в другом углу — сам хозяин. Перед ним — целая кипа газет. Из номера в номер там печатается труд под затейливым названием: "Опыт выражения верноподданнических чувств на благо родины". Автор предпочёл скрыть своё имя и скромно подписался: "Аноним".

Изучение этого глубокомысленного труда навело хозяина на столь же глубокомысленные размышления. А так как он, кажется, ни в чём не соглашался с автором и к тому же от природы был большой спорщик, то малопомалу пришёл в такой азарт, что вскочил с дивана и, размахивая руками, забегал по комнате. Меховая шапочка слетела у него с головы, полы длинного сюртука взлетали точно крылья. От этого пламя свечи всё время мигало, и читать стало почти невозможно. А гневные речи, которые хозяин обрушивал на невидимого автора, звенели у меня в ушах, словно рой майских жуков, и уже вовсе не давали читать.

Я знал наизусть все ядовитые реплики, уничтожающие сравнения, разящие наповал доводы, которые обрушивал на несчастного Анонима хозяин дома. Всё это я слышал по крайней мере в сотый раз. Но деться мне было некуда: пол в моей комнате только что вымыли, и в ней было холодно и сыро.

Наконец я не выдержал и бросился бежать в кухню. Оттуда то и дело слышались взрывы весёлого смеха. Это, наверное, кузнец Христиан рассказывал сказки.

А вслед мне неслись яростные выкрики хозяина:

— Детские игрушки!.. Ложь!.. Это позор для учёных!.. Милостивый государь, я как истинный патриот…

Больше я уже ничего не разобрал и поплотнее закрыл за собой дверь.

В просторной, чистой кухне было светло и весело. В очаге пылал яркий огонь, освещая все углы и закоулки. Тут сидела хозяйка, а возле неё устроились дети, служанки с рукоделием, соседки с веретеном.

Дети грызли орехи.

За длинным столом ужинали работники, — кухарка поставила им миску молока и горшок густой каши.

Кузнец тоже был здесь. Он стоял, прислонясь спиной к печке, и курил трубку. По его лицу, хоть оно и было перемазано сажей, легко было догадаться, что сейчас он рассказывал что-то очень интересное и пожинает плоды заслуженного успеха.

— Добрый вечер, кузнец, — сказал я. — Это ты веселишь тут всю компанию?

— Ну да, он! — закричали хозяйские сыновья. — Христиан рассказывал сказку о том, как кузнец чёрта провел!

— Да, — сказал Христиан, — чёрт нашего брата кузнеца побаивается. Конечно, бывает, что и кузнецу приходится повозиться с чёртом. Вот слышал я одну такую историю…

— Расскажи, расскажи, Христиан…

Кузнец не заставил долго себя просить.

— Дело вот как было, — начал он, посасывая свою трубочку. — Шёл однажды по дороге паренёк и грыз орехи, вот как вы их грызёте! — сказал он, поворачиваясь к мальчикам. — И попался ему червивый орешек. Парень хотел было его бросить, да вдруг видит, идёт ему навстречу чёрт. Самый настоящий чёрт — на голове рожки торчат, сзади хвост болтается. Всё как положено.

Парень думает: "Дай-ка я проведу этого чёрта!"

И говорит ему будто невзначай:

— Скажи, пожалуйста, правда ли, что настоящий чёрт, если захочет, может маленьким-премаленьким стать, во всякую щель пролезет, сквозь игольное ушко и то прой-дет? — Конечно, правда, — отвечает чёрт.

— А вот через эту дырочку, что червяк проел, можешь влезть в орех? — спрашивает парень.

Чёрт только плечами пожимает:

— Конечно, — говорит, — могу. Для чёрта всюду места хватит.

А парень не унимается:

— Нет, — говорит, — ни за что не поверю, что ты в этом орешке поместишься!

— Не поверишь? Ну так гляди! — говорит чёрт.

И не успел парень глазом моргнуть, чёрта как не бывало, а из ореха голос слышен:

— Что, веришь теперь?

— Теперь верю, — говорит парень. А сам взял комочек земли да и залепил дырку в ореховой скорлупе.

Положил орех в карман и пошел прямо в кузницу.

— Послушай, дядя, — просит, — расколи мне этот орешек.

Кузнец усмехается:

— Ну, это дело пустяковое!

Положил кузнец орех на наковальню, взял самый маленький молоточек и ударил легонько. Смотрит — орех как лежал, так и лежит.

Взял кузнец молоток побольше, размахнулся посильнее, стукнул по ореху покрепче. Опять не берёт! Тогда взял кузнец пудовый молот и так ударил, что искры кругом посыпались. Да только напрасно старался — ничего ореху не делается.

Тут уж кузнец рассердился не на шутку.

— Постой, сейчас я с тобой расправлюсь!

Взял он трёхпудовый молот, размахнулся что было мочи — и как хватит по ореху. Орех вдребезги, да и кузница чуть не развалилась. Всё кругом затрещало, стены зашатались, а крышу словно вихрем сорвало.

Кузнец только в затылке от удивления чешет.

— Да что же это такое? — говорит. — Чёрт в этом орехе сидел, что ли?

А парень ему:

— Ну да, дяденька, самый настоящий чёрт!

Христиан замолчал, очень довольный впечатлением, которое произвёл на своих слушателей.

— Жаль, народ стал теперь больно учёный, не верит ни во что, — сказал кто-то. — Вот поэтому ни чёрта, ни других нечистых духов и не увидишь.

— Да, уж это верно, — сказал кузнец.

Я тоже поспешил согласиться с ним в надежде, что так мне удастся выманить у него ещё какую-нибудь легенду или сказку. Пускаться в бесполезный спор и доказывать, что нечистая сила — это просто выдумка, у меня не было никакой охоты.

— Да, теперь мало кто верит в чертей и духов, — сказал я. — Или, может быть, притворяются, что не верят. Только мне сдаётся, что нечистая сила и теперь морочит людей, как и в прежние времена.

Мой расчёт оправдался.

— А как же, — сказал кузнец и снова задымил трубкой. — Слышали про Пера Саннума? Как духи его лошадь держали на Асмирерском холме?

— Нет, не слышал, — сказал я.

— Ну так я вам сейчас расскажу. Пер Саннум был человек известный, он какую хочешь болезнь заговорить мог не хуже нашей Берты. Что, разве не так, Берта? — сказал кузнец, поворачиваясь к старой Берте Туппенхаук. Она сидела вместе с другими женщинами возле очага и чесала шерсть.

— Конечно, он кое-что знал в нашем деле, — сказала Берта уклончиво.

— Ну так вот, — продолжал кузнец. — Однажды отправился Пер Саннум в город — судился он с кем-то. А надо вам сказать, что он был порядочный задира и спорщик, точь-в-точь как наш хозяин… — Тут кузнец точно поперхнулся дымом и долго откашливался, поглядывая на хозяйку. Но та словно и не слышала его последних слов. — Да, отправился он, значит, в город. А суд должен был состояться ровно в десять часов утра. Вот Пер Саннум и решил выехать из дому с вечера, чтобы ненароком не опоздать. Но только он поднялся на Асмирерский холм, лошадь его вдруг стала, точно к месту приросла. Как Пер её ни бил, как ни стегал, лошадь — ни взад ни вперёд, будто её кто под уздцы схватил да и держит. Асмирерский холм — место нечистое, это всякий знает. Кого только духи не морочили на Асмирерском холме. Очнётся человек — и сам не знает, как он там оказался. И не помнит, что с ним было. Ведь правда, Берта? — снова обратился кузнец к Берте Туппенхаук.

— Истинная правда, — ответила старушка. — Уж если духи утащат кого на Асмирерский холм, тот человек ровно ничего не помнит…

— Вот я про то и говорю, — сказал кузнец. — Целую ночь Пер Саннум бился со своей лошадью, а сделать ничего не мог. Стала — и стоит. Хоть плачь! Наконец спешился он и отправился к Ингебрету — тот прямо на Асмирерском холме дом себе выстроил. "Будь другом, — просит Пер, — возьми горящую головешку и брось в лошадь".

А сам опять на спину ей вскочил.

Ингебрет рад стараться — размахнулся посильнее да и запустил головней в лошадь. Понеслась она как бешеная. Пер едва в седле удержался… А в город прискакала — упала и сразу издохла. Вот что духи могут сделать… Это мне сам Ингебрет рассказывал, — закончил кузнец.

— Помню, помню, и я слышала про это, — сказала Берта Туппенхаук. — Да по правде говоря, не поверила. Неужто Пер Саннум был так глуп, что не сообразил, как от духов избавиться!

— Наверно, Пер должен был посмотреть через узду? Да, бабушка Берта? — спросил один из мальчиков, хитро подмигивая брату.

— Разумеется, — ответила старая Берта. — Тогда он и увидел бы, кто держит его лошадь. А духи не любят показываться людям на глаза — сразу бы разбежались.

— А вот я слышал, — вмешался один из работников, — что Пер Саннум Гросто загнал свою лошадь. Да и не кормил её. Вот она и сдохла.

Но такое простое и понятное объяснение никому не понравилось, поэтому не удивительно, что никто не обратил на него внимания.

— Говорят, духи любят ещё на мельницах жить, — сказал другой работник. — У нас в округе мельник один был, так у него мельница каждый год горела — и всегда в один и тот же день. И вот случилось, что однажды, как раз накануне этого самого дня, у мельника работал портной — шил ему и его жене новое платье.

— Неужто и в этом году духи мне мельницу спалят, — сокрушается мельник.

А портной ему и говорит:

— Дай мне ключ и позволь переночевать на мельнице. Я этих духов мигом разгоню.

Мельник и рад. Дал портному ключ, и отправился тот на мельницу, — она только-только отстроена была.

Начертил портной на полу круг, а сам сел в середине. Теперь хоть сам чёрт приходи — ему нечего бояться! За круг никакая нечистая сила не переступит.

И что же вы думаете? В полночь дверь вдруг распахнулась и на мельницу ворвалась целая туча чёрных кошек. Поставили они на очаг большой котёл и развели под ним огонь. Скоро в котле что-то заклокотало, закипело, а на мельнице запахло горячей смолой.

"Ах, вот оно что! — подумал портной. — Вот они что затеяли!" И верно. Видит он, одна кошка уже протянула лапу, чтобы опрокинуть котёл с кипящей смолой.

Тут портной возьми да скажи:

— Берегись, кошка, обожжёшься!

— Портной говорит: "Берегись, кошка, обожжёшься! — закричала кошка другим кошкам, и все они бросились скакать около портного. А через круг ни одна не смеет перескочить. Попрыгали они, попрыгали, и опять та — первая — кошка стала к котлу подбираться, опять норовит его опрокинуть.

— Берегись, кошка, обожжёшься! — сказал портной.

— Портной говорит: "Берегись, кошка, обожжёшься!" — закричала кошка другим кошкам. И снова все они принялись плясать, и скакать, и визжать. Мелькают они перед портным, крутятся всё быстрее и быстрее, так что у портного всё перед глазами поплыло. И.видит он, словно в тумане, что одна кошка так и ловчит цапнуть его когтями, так и суёт лапу через очерченный круг. Ну, тут уж портной не стал больше ждать. Вытащил из кармана свои портновские ножницы да и отхватил кошке лапу. Завизжала она диким голосом, и другие кошки завизжали, завыли, закричали. Потом бросились в дверь и — как не бывало их. А портной спокойно улёгся в своем кругу и проспал до полудня. Выспался хорошенько и вернулся в дом мельника.

Тот не знает, как его благодарить.

— Спасибо тебе, — говорит, — уж такое спасибо! Спас ты мне нынче мельницу!

А мельничиха молчит, лежит на лавке, — лицо белое как мел, одеялом до подбородка укрылась, точно её трясет озноб.

Стал портной с ними прощаться. Мельник его обнимает, чуть не целует, а мельничиха протянула ему левую руку, а правую ещё глубже под одеяло спрятала… Вот какие дела бывают…

— Значит, мельничиха сама и была ведьмой? — спросил один из мальчиков.

— Выходит, что так…

В это время открылась дверь, что вела из кухни в сени, и вошла скотница Стина с ведром молока.

— Уж не знаю, хозяйка, как мне быть, — сказала она. — Коровам сено нужно, а конюхи не дают даже охапки взять с сеновала.

— Да неужто ты не знаешь, что надо сделать, — сказал старший мальчик звонким весёлым голосом. — Свари кисель из кислого молока и поставь в стойло, в четверг вечером, под ясли. Придёт домовой, поест твоего киселя и поможет тебе унести сено так, что ни один конюх не увидит. Верно, бабушка Берта?

Старая Берта с самым серьёзным видом кивнула головой, а скотница, тоже не догадываясь, что над ней посмеиваются, сказала:

— Да, хорошо, если бы у нас в доме был домовой! Только здесь я ни разу его не видела. Не то что в Нессе, когда я служила у капитана.

— Ах, расскажи, расскажи, как это было, — стали просить её дети.

— Ну, слушайте. Было это воскресным вечером. Кучер наш торопился к своей невесте и попросил меня накормить лошадей. Я и согласилась. Дала овса сначала двум рабочим лошадям, а потом подошла к Гнедко — так звали коня, на котором наш капитан верхом ездил. Вот тут-то он и свалился мне на руки.

— Кто? Гнедко? — засмеялись кругом.

— Да не Гнедко! Домовой! Вот кто! Я потом сказала кучеру, что Гнедко некормленый остался, а кучер и говорит: "Ну, про Гнедко не беспокойся. За ним сам домовой ходит — и кормит егог и поит". Домовые, если им еду выставлять и обходиться с ними ласково, очень услужливые. Это уж известно.

— А какой он был из себя, этот домовой? — спросила хозяйка.

Но скотница только плечами пожала.

— Ну, где там рассмотреть его! В конюшне темно. Да и вечер был вроде сегодняшнего. Я только и приметила — два глаза как уголья горят и сам весь шерстью оброс.

— Так это кошка была! — дружно закричали мальчики.

— Как бы не так! Кошка! — презрительно сказала скотница.

— А по-моему, люди много всякого вздора несут, — важно сказал кузнец. — Видеть-то не видели ничего, а говорят… Неужто всему верить…

Сам-то кузнец верил всему, что бы ни говорили. Но сейчас он был оскорблён до глубины души тем, что его — лучшего рассказчика во всей округе — то и дело перебивали и не давали ему открыть рта.

— Вот, к слову сказать, в Эльштате, — начал было кузнец, — так там все своими глазами видели русалку. Не то что наша Стина…

— Христиан, расскажи-ка, что было в Эльштате, — стали просить и дети и взрослые.

Кузнец только этого и ждал.

— Вот что там было. Справляли однажды там свадьбу. А пекли и жарили для свадебного пира в соседнем селе, потому что в Эльштате ни у кого и печки такой нет, что-бы на всех гостей наготовить.

Вечером посылают хозяева своего слугу за питьем-яствами. Поехал он. Нагрузил полные сани всякой снедью и вдруг слышит, над самым его ухом кто-то говорит:

— Скажи в Эльштате Дельде, что Дильд сгорел.

Слуга давай нахлёстывать лошадь. Сани несутся так, что ветер свистит, а чей-то голос опять говорит, да настойчиво так:

— Скажи Дельде, что Дильд сгорел!

И опять:

— Скажи Дельде, что Дильд сгорел!

Вернулся слуга домой ни жив ни мертв от страха.

Хозяин ему говорит:

— Что-то очень уж скоро ты приехал. Чёрт тебя вёз, что ли? Или, может, ты ещё не ездил?

— Нет, уже съездил, — говорит слуга. — Только, по правде сказать, едва не загнал я лошадь. Всю дорогу кто-то мне в самое ухо твердил: "Скажи в Эльштате Дельде, что Дильд сгорел".

Да не успел он это произнести, как вдруг раздался страшный крик:

— Ах, это дитя моё сгорело!

И кто-то невидимый стал метаться по комнате.

Вдруг смотрят все — это русалка по дому мечется. В суматохе-то шапка-невидимка упала с неё, а она не заметила.

Бросились было ловить русалку, да где там! Вильнула она хвостом туда-сюда и скрылась.

А когда все успокоились, тут-то и оказалось, что самых лучших пирогов и жареной дичи и самой большой бочки пива как не бывало. Всё русалка унесла…

— А может, не русалка, а слуга, — робко заметил кто-то из слушателей.

Но в эту минуту дверь в кухню отворилась и на пороге появился сам хозяин.

— Что, ты всё ещё болтаешь свою чепуху? — накинулся он на кузнеца. — Мальчики, идите спать. Довольно вам слушать брехню и глупости, которыми набита голова этого пустомели.

— Должен заметить, — произнёс кузнец с достоинством, — что мне лично пришлось слышать брехню и глупости только один раз в жизни — когда вы осчастливили жителей округи своей речью в городской ратуше.

— Бездельник! Проклятый болтун! — закричал хозяин и с треском захлопнул дверь.

На кухне наступило неловкое молчание.

— Однако, и верно, пора спать, — сказала хозяйка, складывая рукоделье.

— Нет, нет! Еще хоть одну сказку! Самую маленькую! Пожалуйста, Христиан, расскажи! — стали просить дети.

— Ну, так и быть, — сказал кузнец. — Раз уж меня зовут болтуном, так поболтаю ещё. Слушайте. Сейчас я вам расскажу, как пастух клад нашёл… Шёл этот пастух однажды лесом и видит — на траве ларец лежит.

Поднял его пастух, дёрнул за крышку — не открывается. Постучал по замочной скважине — не поддается.

Пастух и так и этак вертел ларец, а открыть его не может.

"Ну, — думает, — в этом ларце, верно, спрятаны какие-то сокровища, иначе зачем бы его так крепко запирать?"

Взял он ларец под мышку и пошёл дальше. Десяти шагов не прошёл — видит, лежит в дорожной пыли ключик.

"Вот если бы этот ключик подошел к этому ларцу!" — подумал пастух.

Поднял он ключик. Осмотрел со всех сторон. Потом подул на него. Потом в замочную скважину дунул. Приложил ключик к скважине — подходит. Сунул его поглубже — годится. Повернул ключик — а замочек как щёлкнет! И ларец открылся.

И как вы думаете, что там было? — Телячий хвост.

Вот и всё. Если бы хвост был длиннее, тогда и сказка была бы длиннее.

Ну а теперь — спокойной ночи, мальчики!

Но мальчики не ушли до тех пор, пока кузнец не дал слова, что завтра он снова придёт и будет опять рассказывать сказки. За это ему было обещано четверть фунта табаку.

Однако на другой вечер кузнец был мрачен, неразговорчив, и, как дети его ни тормошили, он молчал и только жевал табак.

Служанки говорили потихоньку, что ночью его похитили духи и унесли на Асмирерский холм. Там кузнеца и нашли утром в сарае Ингебрета, а рядом валялась бутылка. Кузнец нёс всякую нескладицу и решительно не мог вспомнить, как он здесь оказался.

Не иначе как над ним подшутили духи!


"Для каждого родителя его дети лучшие"


Однажды отправился охотник в лес и повстречал на болоте бекаса.

— О, добрый человек! — обратился бекас к охотнику. — Не стреляй моих детей!

— А как я узнаю твоих детей? — удивился охотник.

— Они самые красивые во всем лесу! — отвечал бекас гордо.

— Хорошо, не буду стрелять твоих детей, — пообещал охотник.

Но когда возвращался он с охоты, то в руках у него была целая связка бекасов.

— О горе мне, горе! — закричал бекас. — Зачем же убил ты моих детей?

— Это твои дети? — воскликнул охотник. — Да ведь я стрелял только самых страшных, которых только нашел в лесу!

— А разве не знаешь ты, — отвечал ему бекас, — что для каждого родителя его дети самые лучшие?

Примечания

1

Бушель — мера объема, равная примерно 16 литрам.

(обратно)

Оглавление

  • Норвежские сказки
  •   "Пер Гюнт"
  •   "Тролль из Асхауга"
  •   "Кто нынче мал, завтра велик"
  •   "Прошлогодняя каша"
  •   "Гудбранд с косогора"
  •   "Куколка в траве"
  •   "Как два мальчика встретили в Хедальском лесу троллей"
  •   "Как курица пошла весь свет спасать"
  •   "Как лиса и медведь масла к рождеству купили"
  •   "Как мальчик к северному ветру за своей мукой ходил"
  •   "Петух и курица в орешнике"
  •   "Принцесса на стеклянной горе"
  •   "Чудо-девица"
  •   "Сказка "Пирог""
  •   "Сын вдовы"
  •   "Ключ от стаббюра в кудели"
  •   "Бросай еловый корень — хватай лисий хвост!"
  •   "Поросятина и медовые соты"
  •   "Как Миккель и Бамсе вместе поле возделывали"
  •   "Как Миккелю захотелось кониной полакомиться"
  •   "Хульдры на хуторе"
  •   "Замок Сория-Мория"
  •   "Черт и помещик"
  •   "Пер, Пол и Эспен Аскеладд"
  •   "Шкипер и черт"
  •   "Сказка" Большая кошка из Довре""
  •   "Тролль на празднике"
  •   "Пастор и работник"
  •   "Отчего вода в море соленая"
  •   "Муж-хозяйка"
  •   "Скрипач Веслефрик"
  •   "Вороны Ут-Рёста"
  •   "Святой Олав и тролль"
  •   "Хульдры-соседи"
  •   "Рассказы Берты Туппенхаук…"
  •   "Ловля макрелей"
  •   "На восток от солнца, на запад от луны"
  •   "Королевские зайцы"
  •   "Плут"
  •   "Глупые мужья и вздорные жены"
  •   "Вечер, проведённый в одной норвежской кухне"
  •   "Для каждого родителя его дети лучшие"
  • *** Примечания ***