Как три мушкетера [Александр Александрович Бушков] (fb2) читать онлайн

Книга 426648 устарела и заменена на исправленную


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Александр Бушков. КАК ТРИ МУШКЕТЕРА

Из архива Пираньи

Опять заводят речь,

твердя со всех сторон,

что миром правит меч,

а вовсе не закон.

Все можно потерять,

но только не Завет:

«Сумей не сплоховать!

Сумей держать ответ!»

Нет места бодрой лжи,

победа не легка, решают не ножи,

а твердая рука.

Редъярд Киплинг


Глава I. МОРЕ, БЕРЕГ, ИХТИОЛОГИ


Пейзаж не был ни унылым, ни живописным. Просто-напросто протянувшаяся на пару километров широкая полоса беловатого песка, с одной стороны уходившая за горизонт, с другой – ограниченная первыми домиками Дагомыса. И море, конечно – спокойное, лениво набегавшее на пляж стеклянно-прозрачными языками – и снова, и снова, как во времена трилобитов. Вдалеке виднелся корабль, шедший явно из Новороссийска на юг, судя по окраске – не туристический, а грузовой.

– Интересно, дядя Сандро, сколько там контрабанды? – лениво поинтересовался бородатый ихтиолог, как раз доевший свою жареную барабульку, по уверениям дяди Сандро, еще утром беззаботно плававшую в море.

Дядя Сандро с неподражаемым видом пожал плечами, собрав морщины в некое подобие улыбки:

– Кто знает, Константин... Контрабанда – такая вещь, что всегда была. Может, и дальше будет. Может, потому, что она – смесь вредного с полезным. А такую смесь не искоренишь. Вот ты, ученый человек, скажи: наркотики – это плохо?

– Плохо, конечно, – убежденно сказал ихтиолог.

– Кто же спорит, – кивнул дядя Сандро. – Человек себя теряет и выпадает из жизни, словно пьяный с девятого этажа. А вот скажи: турецкие сигареты – это плохо?

– Не сказал бы.

– Вот видишь, – и он покосился на пачку турецких сигарет, лежавшую под локтем ихтиолога. – Контрабанда – плохо, сигареты – хорошо. Я тебе говорю: смесь. И много такой смеси, которая, с одной стороны, плохая, а с другой как бы и нет, потому что людям нравится. Возьмем, скажем... – Он покосился на Веру и деликатно примолк. – Нет, это мы брать не будем, коли приличная женщина за столом. Но мою мысль ты понял?

– Понял, дядя Сандро, – сказал ихтиолог. – И все ты сказал, и ничего не сказал, философ ты наш морской...

– Так на то и философия, Константин, – ответил дядя Сандро. Она – обо всем и ни о чем, мне один ученый человек, вроде тебя, объяснял. Покушали? За такую рыбку стоит выпить. Шашлыки скоро будут...

– Он покосился в сторону мангала, где проворный смуглый юноша, связанный с дядей Сандро какими-то запутанными родственными отношениями, русскому человеку не вполне и понятными, трудился изо всех сил: обмахивал исходившие вкусным дымком шампуры листом картона, поливал их то из одной, то из другой бутылки с одному ему ведомой последовательностью. Там же стоял небольшой деревянный домик с вывеской «Отдых путника».

Прочно вкопанных в песчаную землю столов имелось с дюжину, но заняты были только три. За одним сосредоточенно уплетал шашлык приехавший раньше компании толстяк, хозяин припаркованных у автострады сверкающих «Жигулей» какой-то новой модели, еще не вошедшей в широкое употребление. За другим, соседним с компанией, в полном одиночестве старик с солидной колодкой орденских планок на белом пиджаке чертовски старомодного фасона, в белом картузе, какой был модным среди руководящих работников лет тридцать назад, сосредоточенно управлялся с жареной рыбкой, и вместо как нельзя более уместного в таком случае вина перед ним стоял стакан чаю в мельхиоровом подстаканнике.

За третьим и расположилась компания: два ихтиолога с бородками, третий не только в бороде, но еще и в очках, темноволосая красавица Вера в пестром купальнике и ее белобрысый муж Вадик, инженеры откуда-то с Урала. Ну, и дядя Сандро, по старинной привычке хозяина заведения, считавший необходимой светскую беседу с гостями (сделавшими к тому же щедрый заказ).

Была еще одна компания, но вот ее-то дядя Сандро упорно игнорировал как бесполезную для своего заведения. Метрах в тридцати стояли две маленьких палатки (над одной на длинном шесте развевался черный флаг с черепом и скрещенными костями), стояли «Запорожец» и «Москвич», дымился свой мангал, позвякивала гитара, и две молодых пары выглядели вполне довольными жизнью и без «Приюта путника».

Выпили. Вино и в самом деле оказалось неплохим. Вода у самого о берега была прозрачной на большую глубину и чистой, одно удовольствие было бы поплавать здесь с аквалангом, но ничего не поделаешь – пограничная зона, лишние сложности.

– Дядя Сандро, а почему так банально? – поинтересовался бородатый ихтиолог, известный среди узкого крута лиц по прозвищу Лаврик. – «Отдых путника»... Нет бы, как в старые времена: «Уважай себя – посети нас» или «Шашлык – как при султанском дворе»?

– Горсовет не разрешил, – грустно поведал дядя Сандро. –Говорят, аполитично. Я и так с превеликим трудом добился, как ветеран и пенсионер районного значения. И чует моя душа: скоро и это кончится...

Они посмотрели в ту же сторону, что и хозяин. Там, по другую сторону автострады, примерно в полукилометре, стройка кипела вовсю – подъезжали бетономешалки, взад-вперед водили стрелами голенастые подъемные краны. Судя по уже возведенной там и сям паре-тройке этажей, закладывалось сразу несколько многоэтажных зданий – пансионаты, конечно, их в последние годы здесь начали строить, благо места было много. Берег на значительном протяжении, если не считать нескольких городков, оставался необитаемым, и ездили сюда разве что «дикари» вроде этих, с пиратской черепушкой на флаге.

– Когда построят, снесут меня, как пить дать, – печально сказал дядя Сандро. – Будет большущий пляж, будут государственные шашлычные, а значит – директор, замдиректора, бухгалтер, делопроизводитель, куча другого канцелярского народа. А вот станут ли от этого шашлыки вкуснее – не знаю. В шашлыки надо душу вкладывать...

Старик со стаканом чая вроде бы не видел и не слышал ничего вокруг, но, как оказалось, слышал абсолютно все.

– Аполитично рассуждаешь, Сандро Леонтьевич, – сказал он громко и довольно сварливо. – Интересы своего частного сектора ставишь выше государственных. А еще ветеран Великой Отечественной и пенсионер районного значения... Партия поставила задачу к пятидесятилетию Великого Октября превратить эти места во всесоюзную здравницу, это понимать надо! Жаль, времена не те, уклон для тебя походящий не подберешь...

– Ну извини, извини, Георгий Багратович, – проникновенно сказал дядя Сандро, прижимая руки к груди. – Сболтнул, не подумавши... Вот только ты сам первый жалобную книгу здесь требовать будешь, когда тебя неизвестно чем накормят...

Георгий Багратович, отхлебнув чайку, отчеканил:

– Если меня здесь чем-то плохим накормят, я их, как член комиссии народного контроля, к ногтю возьму, уж не сомневайся. И тебя бы давно взял...

Дядя Сандро смиренно помалкивал, но на лице у него читалось продолжение фразы: «...да только поймать не на чем, уважаемый!» И все ее прекрасно прочитали. Вера тихонько прыснула, прикрывая я рот ладошкой.

– Вадик, окунемся пока? – предложила она мужу. – Успеем, дядя Сандро?

– Конечно, успеете, Верочка, – обнадежил тот. – Пойду присмотрю, за шашлыком в самом конце особенный присмотр нужен...

И он удалился к домику.

– А вы, ребята? – смешливо предложила Вера. – До камня – и обратно.

Метрах в двухстах от берега торчала из моря бурая скала с плоской верхушкой, на которой вполне могли уместиться человек несколько. Лаврик мотнул головой:

– Нет, спасибо, накупались уже сегодня, вода из ушей течет. Вот завтра, как договорились...

Супруги пошли к морю. Склочный старикан покончил с рыбой и теперь куриными глотками прихлебывал чай.

– А все-таки нормальные соседи достались, – сказав Ларик. – Общаться приятно.

– Кто бы спорил, – лениво согласился бородатый и очкастый ихтиолог по фамилии Мазур.

Бородатый ихтиолог по прозвищу Морской Змей согласно кивнул. Собственно, это была его идея: коли уж начальство расщедрилось и предоставило отпуск для поправки чуточку расстроенных нервов (а такую щедрость оно проявляет не всегда) – не соваться в ведомственный дом отдыха. Огромный, с некоторой роскошью, со своим огороженным пляжем – но все же всякий дом отдыха военному человеку напоминает казарму. А в данной ситуации от всего, хотя бы отдаленно напоминавшего казарму, хотелось держаться подальше. После недолгого обсуждения решили махнуть на восточное побережье Черного моря дикарями. Ну, не стопроцентно классическими, наподобие героев кинокомедии «Три плюс два», но все же «неорганизованными». Изучили карту, выбрали подходящее место – с минимумом цивилизации и максимумом дикой природы – а потом Лаврик, у которого, такое впечатление, были знакомцы чуть ли не во всяком приморском городе, нашел им и здесь неплохое местечко, как выяснилось – с неплохими соседями, чьи вкусы и интересы во многом совпадали с их собственными.

А вот насчет купания... Им не особенно и хотелось лезть в воду – разве что для предстоящей охоты за теми морскими обитателями, что отменно вкусны в жареном или вареном виде. Всех троих можно понять – они совсем недавно столько наплавались далеко отсюда, возле Ахатинских островов, как-то и не тянуло. Первый раз нырнув здесь уже с маской, Мазур вдруг поймал себя на том, что не столько дичь высматривает, сколько классически озирается в поисках чужих боевых пловцов. Никому об этом говорить не стал: собственно, ничего уникального или тревожного, с очень многими случается сразу после возвращения с задания, так что беспокоить доктора Лымаря нет нужды. В подавляющем большинстве случаев это очень быстро проходит само по себе, а тяжелые случаи настолько редки, что становятся легендой засекреченной медицины и профессионального фольклора. Лымарь, кстати, тоже обещал вырваться при первой возможности, а потому они с самого начала исправно платили хозяйке за четвертую пустующую койку.

Вот разве что с Анечкой сохранялась полная неопределенность, и это радовать не могло. Зато радовало другое: наградные листы на всю их команду, по точным данным, уже преодолели значительную часть длинного пути, и уже было совершенно точно известно, что кому полагается. Конечно, трудились не за это, но и награда в жизни офицера играет довольно серьезную роль... Ох, не зря человечество, начиная со времен Античности, выдумало столько регалий, почетных званий, научных титулов и прочих знаков отличия, и не любят их только те, которым в жизни такого не получить...

Плохо только, что в этой старинной системе как случались, так и случаются эпизоды, когда достойная регалия порхает на грудь человеку, вовсе ее недостойному. По точным данным Лаврика (а они у него всегда точные), не кто иной, как товарищ Панкратов, получит за Ахатинскую операцию орден Октябрьской революции. Но тут уж ничего не поделаешь: это было, есть и будет...

– Что смолкнул веселия глас? – осведомился Лаврик, разливая по стаканам темно-розовое вино. – Вообще, мы преступно тратим время, можно подумать, у нас впереди вечность...

– Это ты к чему? – лениво спросил Мазур.

– На танцы пора, – сказал Лаврик. – Пора выходить на дистанцию абордажного боя с женским полом. Тем более что очень многие представительницы данного пола только и ждут абордажа...

– А вот завтра вечерком и сходим, – сказал Морской Змей. – Днем на пикничок, как договаривались, дядя Сандро показал хорошее место, куда даже луфари порой заходят, а вечерком и на танцы можно. Ну, выпьем за... – он протянул свой стакан к сидевшему напротив Мазуру.

– Стоп, стоп! – воскликнул Лаврик. – Тост ведь получается третий...

– Да, действительно... – чуть смутился Морской Змей, торопливо убирая руку.

Выпили без тоста. Лаврик взял прислоненную к добротно сколоченной, хорошо струганой скамейке гитару, прошелся по струнам:


– Так пусть же Красная

сжимает властно

свой штык мозолистой рукой!

С отрядом флотским

товарищ Троцкий

нас подведет в последний бой...*

* Песня эпохи Гражданской войны, известная как «Марш Красной Армии», на стихи Павла Горинштейна (Григорьева). Предположительно написана в 1920 году.


За соседним столиком словно произошел беззвучный взрыв. Миг – и старикан в белом пиджаке и старомодной картузе уже стоял перед Лавриком, грозно уставя в него ручку трости и кричал севшим тенорком:

– Ты что поешь, диссидент патлатый? Пораспустили вас, волю дали!.. Зажрались, лиха не хлебали! Солженицына поначитались? Голосов наслушались?

Лаврик, включив самую обаятельную из своих улыбок, отставив гитару, с печальным видом разводил руками:

– Ну, извините, не подумали как-то...

– Не подумали они! – бушевал старичок. – А думать надо! О чем надо думать, а не с чужих голосов петь! Одни такие допелись! Да я тебя в войну своими руками! Написать бы на вас как следует, распустились!

Он старался быть грозным и величественным, но не получалось, голосок садился, в груди хрипело, взмах руки с тростью не казался величественным. Положение было самое дурацкое, но Лаврик на то и Лаврик, чтобы выкручиваться из самых безнадежных ситуаций. Он вновь взял гитару. В задушевных аккордах Мазур уловил что-то знакомое. В следующий миг Лаврик проникновенно запел:


– Там, вдали, за рекой догорали огни,

В небе ясном заря догорала,

Сотня юных бойцов из буденновских войск

На разведку в поля поскакала...


Старичок чем-то неуловимо напомнил подсеченного на всем скаку коня. Замолчал и стоял, как вкопанный, а Лаврик старался со всей задушевностью:


– Они ехали долго в ночной тишине

По широкой украинской степи,

Вдруг вдали у реки засверкали штыки –

Это белогвардейские цепи...


Морской Змей одним неуловимым движением оказался рядом со стариком, приобнял его за плечи и столь же душевно сказал:

– Ну извини, отец, извини, молодой парнишка, неопытный, ветер в голове... Выпьем стаканчик за непобедимую и легендарную?

И как-то так ловко у него получилось, что старик уже через пару секунд сидел за столом со стаканом в руке, а дядя Сандро, уже было собравшийся идти к их столику, отвернулся и занялся шашлыками. Лаврик из кожи вон лез:


– Он упал возле ног вороного коня

и закрыл свои карие очи.

Ты, конек молодой, передай, дорогой,

что я честно погиб за рабочих...


Мазур видел, что ситуация понемногу налаживается. Мелкими глотками одолев половину стакана, старикан размяк лицом, слушая едва ли не завороженно. Когда отзвучали последние аккорды, сказал:

– Ну, вот это другое дело. А то завел неизвестно что, политически насквозь вредное... (Морской Змей налил ему еще стакан слабенького винца, и старик принял это благосклонно.) Ребята вы, я смотрю, хорошие, только вот эти загибы бросьте, а то черт знает до чего докатитесь. С песенок начинается, а кончается иногда таким...

– Обязательно учтем, отец, – сказал Лаврик серьезно. – Это я так, дурь нашла. Слышал там от одного...

– А все почему? Жизнь у вас, ребята, больно сытая. Мы за вас и отвоевали, и вообще... Вам бы в окоп, да с винтовочкой с двумя обоймами, да без соседей справа и слева, и чтобы ни шагу назад... Вот тогда поняли бы, то к чему, и дурацких песен не пели...

Вот тут уж ему вообще нечего было ответить – и не только из соображений секретности. Мазур прекрасно видел ленточки – колодки окопника. Два боевых Красных, три Отваги, Отечка второй степени, с полдюжины медалей «за взятие» и «за освобождение», четыре польских ленточки – ну, и юбилейки, конечно, как же без этого. Желтая нашивка и две красных. У тыловых крыс такого подбора не могло быть даже теоретически.

Лаврик, закрепляя успех, ударил по струнам:


– Посмотри на моих бойцов.

Целый свет помнит их в лицо.

Хоть им нет двадцати шести,

страшный бой им пришлось пройти.

Это те, кто в штыки поднимался, как один,

те, кто брал Берлин...


И все пошло гладко. К великому облегчению Мазура, старик, одолев пару стаканов, не пустился в воспоминания. Мазур безмерно уважал таких людей – вот только они, подвыпив, в воспоминаниях становились многословны и слезливы, повторяли по три раза одно и то же, порой ругали нынешнее поколение бессвязно, путано и часто несправедливо, но что ты им скажешь? Спорить с тем прошлым, что висело у них на груди, не находилось духу и нельзя было отключить совесть. По большому счету, даже знай старик всю правдочку, мог и глянуть с нескрываемым превосходством: мол, что ваши нырянья в теплой водичке против Донского фронта или Сталинграда? И в чем-то был бы прав. Просто войны стали другими – и не все понимают, что у каждого поколения своя война. А убивают, между прочим, на всех...

Расставались вполне дружески. Старик даже нацарапал свой адрес в блокноте Морского Змея и настойчиво приглашал заходить, попить своего вина и попеть песни – настоящие. Когда он двинулся прочь, за ним следили с некоторой тревогой – но он вполне браво шагал к городку, ни разу не пошатнувшись. На полдороге его, хотя он и не голосовал, подобрал синий «Москвич», явно из местных.

Дядя Сандро, подошедший с ворохом шампуров (следом поспешал молодой с таким же ворохом), сказал философски:

– Вообще-то Георгий Багратович – человек хороший. Воевал честно. Только очень уж он иногда правильный. Всем людям надо быть правильными – но не чересчур... Как думаете?

– Золотые слова, дядя Сандро, – сказал Лаврик, державшийся чуточку виновато – как ни крути, а всю сцену он спровоцировал. Могло кончиться и печальнее – такой вот чересчур правильный старикан мог в два счета и заехать клюшкой по шее, и что ты ему сделаешь?


Подошли Вера и Олег, покрытые прозрачными капельками воды.

На столе рядком с наполовину опустевшими винными бутылками появился коньяк, шашлык был мягкий, сочный и духовитый, так что жизнь понемногу возвращалась в прежнюю колею. Мазур подумал, что и без вечернего возлияния не обойтись – не хозяйка свое вино выставит, так Боцман обязательно придет в гости – любит вечерком за бутылкой с ними потолковать за жизнь. С одной стороны, моряками они, по легенде, не были, с другой – ходили в разные экзотические уголки глобуса, где Матвеичу, пусть и побороздившему иностранные моря-океаны, побывать не довелось. Так что в некотором роде и свои.

Ну, а что делать? Отдых есть отдых – и в самом деле чуточку не полноценный без поминавшихся Лавриком абордажных боев.

Лаврик первым поднял коньячную рюмку:

– Ну, дамы и господа, за завтрашнюю охоту!

Выпили, закусили. Светило солнце, жизнь была покойна и где-то даже прекрасна.

– Жаль только, что с аквалангами здесь не положено, – сказала Вера...

– А вы умеете? – чуточку изумился Лаврик.

– Умею. Вадик научил, – она снизу вверх глянула на мужа смеющимися глазами. – Я сначала боялась, тонула, а потом привыкла. Десять погружений, – добавила она с ноткой хвастовства.

– Завидую, – сказал Лаврик. – Мы-то, хотя как бы и числимся по морскому ведомству, аквалангам не обучены. С маской разве что. А это совсем не те ощущения.

– Да уж, – сказал Вадим. – Ну, что поделать, мы хоть маски прихватили. И ружья, – он приобнял жену за плечи. – У русалки мечта – подстрелить луфаря. У Мелвилла был Белый Кит, а у нее – Белый Луфарь. Ладно, ладно, сам знаю, что он не белый, а серый. В общем, третий год сюда ездим, третий год Боцман хорошие места показывает – и ничего.

– Надежда умирает последней, – вздернула подбородок красавица Вера, – зато я в последний раз крабов больше добыла, чем ты.

– Это во второй раз, а в первый? Одних паучьих гарпунила. Понимаете, ребята, крабов тут водится три вида. Камяхи и травяхи во всех видах хороши, особенно под пиво, а паучьи решительно несъедобны, вот она их и надергала.

Они шутливо переругивались – но при этом обменивались такими взглядами, что Мазуру невольно стало завидно – у него самого на этом фронте царила полнейшая неопределенность. Тем более за неделю письмо от Анечки пришло только одно в ответ на его два – довольно суховатое. Обязательно пойду на танцы, подумал он не без некоторой мстительности. Сниму какую-нибудь покрасивее. Курорт есть курорт, судя по наблюдениям, многие красотки здесь хотят отдохнуть по полной...

Он недовольно повернул голову, услышав вопли пущенного на полную громкость магнитофона. Магнитофон орал из окна белой «Волги», к сожалению, не проехавшей мимо, а свернувшей прямиком к «духану». Сидевшая там четверка явно намеревалась бросить тут якорь – распахнулись все дверцы, оттуда вылезли типичные местные пижоны, каких они за неделю уже насмотрелись: мускулистые, загорелые, при золотых цепочках, перстнях и импортных часах, сами сплошь упакованные в импортное шмотье. Эту их повадку Мазур тоже уже знал: держаться вроде бы скромно, матом не разговаривать, но производить впечатление грозных типов, готовых в любой миг вынуть из туфли автомат и лупануть от пуза веером. Ну, видали-с. И бивали, кстати...

Магнитофон, впрочем, они выключили вместе с движком – когда подошедший дядя Сандро сказал что-то, обводя рукой окрестности. Что-то ему коротко ответили и прошли к соседнему столу, расселись, задымили, бесцеремонно разглядывая соседей – причем их взгляды, как Мазур тут же отметил, скрещивались на Вере. Ну да, Вадик тоже это заметил, недовольно поджал губы.

Пару бутылок вина и пару тарелок с закуской им принес молодой – должно быть, дядя Сандро таким способом мягко и ненавязчиво показывал, что почтенными гостями эту четверку не считает. Стаканы наполнили все, в том числе и водитель. Мазур подметил еще, что новыми шашлыками не озаботились ни сам дядя Сандро, ни его молодой помощник – значит, эта четверка их и не заказывала. Пошляки все же – остановиться возле отличной шашлычной, хватануть пару стаканов и ехать дальше. Все равно что в парк под кустик свернуть.

Все вроде бы обстояло спокойно – и все же он рабочей интуицией почувствовал некоторую напряженность. Слишком уж откровенно пялились на Веру четверо, все, как один, усевшиеся лицами к ним, все неприязненнее становилось лицо Вадика, и дядя Сандро что-то очень часто поглядывал со своего стульчика под навесом. А особенно Мазуру не нравился предмет, заткнутый за пояс под безрукавкой у того, что сидел крайним левым: очень уж он походил на пистолет. Предметов таких у мелкой шпаны не встретишь, у нас не Чикаго. Он был не два года по третьему, с изнанкои жизни чуточку знаком – и с изнанкой жизни портовых городов тоже...

– Семен, тебе какие купальники больше нравятся? – спросил крайний левый сидевшего рядом так, словно кроме них двоих на берегу больше никого и не было. – Такие вот закрытые, как на красавице, или типа с бикини?

– Типа бикини, ясен пень, – ответил Сема. – Чего под глухими такую фигурку прятать?

– Брюнеточки вообще-то для минета хороши, – сообщил его сосед. – В любом купальнике, а лучше вообще без. А уж если волосы длинные – так вообще ручка управления.

Мазур видел, как вспыхнула Вера. И под столом крепко сжал запястья Вадима, легонько тряхнул. Как ни печально, он, что греха таить, в юности прошедший неплохую школу драк на танцплощадках и просто в переулках, когда сходились кипевшие адреналином молодежные компании, пока что не видел поводов для кутерьмы. Формальных поводов. Старый пример, прекрасно известный: не обращаясь прямо к намеченной дичи, намеками и околичностями доводить такую до белого каления, чтобы кинулась первой. Тогда получится как бы и законная самозащита. «Гражданин начальник, он первый начал...» Оставалось надеяться, что Вадик тоже вырос не в теплице (а судя по некоторым признакам, так и обстоит), и на нехитрый крючок не поймается...

Лаврик с непроницаемым видом проложил на колени гитару и взял аккорд:


– Мы с тобой народная милиция,

беспорядки в пух мы разнесем,

грудью до победы будем биться мы

с пьянством, с хулиганством, с бардаком.


Будем беспощадны мы и бдительны, страх не будет вовсе нам знаком, и пора кончать незамедлительно с пьянством, с хулиганством, с бардаком...

И улыбнулся четверым своей самой ангельской улыбкой, просветленной и задушевной – вот только Мазур видел пару раз, как после такой улыбки разлетались в разные стороны всевозможные антиобщественные элементы, еще не успев понять, что с ними произошло...

Они его поняли. Прекрасно поняли. Положительно, это была не мелкая шпана: «Волга», пистолет – игрушка в Советском Союзе крайне экзотическая для тех, кому она не положена в качестве непременной принадлежности к погонам... Заводила – тот, что с пушкой, это тоже уже ясно.

Значит, что? Значит, ждем дальнейшего развития событий...

А они последовали быстро.

– Идейная песня, Жора? – спросил Сема того, что с пистолетом.

(По старой привычке прокачивать все версии Мазур подумал: вообще-то еще не факт, что пистолет – настоящий. Не раз сталкивались в тех самых танцевально-переулочных университетах и с детскими игрушками, и с макетами. Первые впечатления ни о чем еще не говорят – это может оказаться и имитация «стр-р-рашно делового мэна». К тому же такова уж специфика работы: Мазур прекрасно разбирался во всевозможных разновидностях уголовного элемента на парочке соседних континентов, но вот ориентироваться в отечественном его никогда не учили...)

– Идейней некуда, – сказал Жора. – Правильная такая, к новым свершениям зовет по указанию партии и правительства, и все такое... – он первый раз посмотрел Вере в глаза. – Девушка, вы в кино не снимаетесь?

– Нет, – отрезала Вера, как отмахнулась. Она сидела выпрямившись, с красными пятнами на щеках, но ни особенного страха, ни паники Мазур в ней не увидел. И похвалил мысленно: девочка с характером.

– А вот это вы зря, – серьезно сказал Жора. – Знаете, как вам повезло? Нет, вы не знаете, как вам-таки повезло. Перед вами – известный режиссер Буйнов-Червинский, если вы не знали.

– Первый раз слышу, – так же сухо отрезала Вера.

– Ничего удивительного, – сказал Жора, такое впечатление, с грустью. – Зритель у нас ломится на поделки массового искусства, а мои ленты сложные, я бы даже сказал, интеллектуальные, Мы с Андрюшей Тарковским на вечность работаем, не на рядового потребителя... В общем, хотите сняться в кино? Киногруппа в полном составе: оператор, осветитель, помощник (он поочередно указывал пальцем на соседей, те ухмылялись, а «оператор», самый из них простой, так и закатился). Нет, серьезно. Киноаппарат у нас недалеко, четверть часа езды, площадка оборудована. Главную роль гарантирую.

– Неужели в «Короле Лире»? – саркастически бросила Вера.

– Ну, не совсем, – сказал духовный собрат «Андрюши» Тарковского. – Я авангардист, работаю в жанре полной и совершенной раскованности...

– Это как? – спросила Вера с ноткой любопытства.

– Главная моя тема – отношения меж мужчиной и женщиной, – охотно разъяснил Жора. – Молодыми, красивыми, не обремененными моралью и предрассудками, и даже, страшно сказать, моральным кодексом строителя коммунизма. Слияние молодых тел под классическую музыку, полное пренебрежение условностями... Понятно, красавица? Фильмы у меня короткие, на полчасика, но гонорары неплохие...

Он встал, спокойно подошел к их столу и достал из кармана опоясанную банковскими бандеролями пачку сиреневых двадцатипятирублевок. Помаячил ею перед собой:

– Неплохо за полчаса съемок, девушка? А то и премию добавить можно, если не побоитесь... творческих изысков. Что скажете?

Вадим с побелевшими скулами (явно удерживавший себя из последних сил) сказал жестяным голосом, сквозь зубы:

– У девушки, между прочим, муж есть...

– Да кому ж это мешает? – с ухмылочкой спросил Жора, обмахиваясь пачкой денег, как веером. – Мы же не похищать собрались вашу очаровательную супружницу, как ту кавказскую пленницу, про которую Леня Гайдай неподалеку отсюда снимал. Просто на съемки приглашаем. Отвезем, привезем через часок, куда скажете. И вот никаких хлопот, одни радости, достаток в дом. Будете муж кинозвезды. Почетно, а? Будь я мужем кинозвезды, от гордости бы пыжился, на стены лез...

Лаврик задумчиво произнес, баюкая гитару:

– А кто сказал, что гитара – не ударный инструмент?

– Да кто же спорит? – ухмылялся Жора. – Только не для всякого интеллигента... – он оглядел их с явным пренебрежением, задержав взгляд на очках Мазура в простенькой оправе. – Интеллигенту тихим и скромным быть положено, функция у него в жизни такая... – он словно невзначай согнул руку, демонстрируя впечатляющий бицепс. – Ну как, красавица, договоримся? Может, пересядете за наш столик, условия съемки обсудим? А муж пока коньячку попьет за новаторские тенденции в советском кинематографе и свое косвенное в них участие... Ну? – он согнул руку колесом. – Прошу к нашему шалашу, краса ненаглядная!

Мазур на миг расслабил пальцы – и Вадим вырвал руку, выпрямился во весь рост и рявкнул:

– Шел бы ты отсюда, режиссер...

И добавил крайне обидное для любого мужика прилагательное. Будет дело, подумал Мазур и привычно наметил и ближайшую цель, и метол атаки. Драться им никто не запрещал. «В конце концов, курорт есть курорт, – сказал, провожая их, кап-два Каротин. – Всякое бывает. Вы, ребятки, запомните одно: если дойдет до драки, ничего специального не применять, ни-ни. Работайте исключительно в рамках того, чем может владеть простой светский человек: боевое самбо, что-нибудь из арсенала ВДВ или морской пехоты – мало ли где вы могли срочную служить? Вообще, больше уклоняйтесь – уж вам ли не уметь? Короче, не злодействуйте. Ничего сугубо нашего, уяснили?»

Они, конечно же, уяснили, и приказ нарушать не собирались. В конце концов, даже работая в «рамках», можно было добиться многого, так что «киногруппа» проиграла заранее. А если пистолет у «режиссера» настоящий, то он успеет лишь его выхватить, а больше ровным счетом ничего не успеет... Ага, Лаврик отставил гитару, и Морской Змей все понимает, по лицу видно, что готов к неожиданностям...

– Неправильно себя ведешь, Жора, – раздался рядом (и когда успел бесшумно подойти?) голос дяди Сандро. – Что подумают о моем заведении? Никогда о нем люди плохого слова не сказали, а теперь из-за тебя могут. Сидят наши гости, приехали хорошего шашлыка поесть, хорошего вина попить, хорошего коньяка отведать. Одним словом, культурно время провести. Что они потом будут говорить о шашлычной дяди Сандро? Что там им культурно покушать не дают и к замужним женщинам пристают на глазах у мужа? Нехорошо, Жора, неправильно...

Физиономия у Жоры была примечательная. Он по-прежнему готов был разодрать Вадима – а заодно и всех остальных – на сто пятнадцать частей, но в то же время выглядел человеком, оказавшимся перед солидной кирпичной стеной, которую только законченный дебил кинется прошибать лбом. Словно конь, который грызет удила, он выговорил:

– Дядя Сандро, ты слышал, что этот фраер мне сказал?

– А ты ему что сначала сказал? – спокойно спросил дядя Сандро. – Приличным женщинам такое не говорят при мужьях... да и без мужей тоже. Жора, я тебя душевно прошу: поезжай, куда ехал. Городок у нас маленький, люди в мире жить должны... Ты слово скажешь – я слово скажу, сам понимаешь. Старших уважать надо и жить правильно... Садись уж, раз за стол присел, допивай свое вино и поезжай по этой новой красивой дороге...

– Да не буду я ничего допивать! – огрызнулся Жора. – Сколько я тебе должен?

– Ни копейки, Жора, – мягко сказал дядя Сандро. – Вот если я тебя никогда больше здесь не увижу, тогда и будем в расчете...

Напряженное молчание стояло еще пару секунд, потом Жора, зло сплюнув под ноги, круто развернулся и быстро направился к машине, небрежно махнув рукой своим. Те повскакали и кинулись следом. «Волга» газанула на второй скорости, взметнув песок, выскочила на дорогу и умчалась в сторону городка.

Дядя Сандро приложил ладонь к груди:

– Извините уж за эту невоспитанную молодежь. Есть и у нас такая, где же без нее... Я вас очень прошу: кушайте и пейте, забудьте побыстрее этих невоспитанных юнцов. Второй раз они здесь не появятся, слово даю...

– И кто же они такие? – небрежно спросил Лаврик.

– Молодежь глупая, – дипломатично ответил дядя Сандро. – Сейчас и такие появились: купил красивую машину на деньги от мандаринов, надел японские часы – и думает, что он теперь настоящий князь, как в старину. Только какой из него князь? С людьми правильно жить не умеет, культуры не понимает... Если объяснить вовремя, может, и поймет... Одно вам скажу: больше его здесь и близко не будет, – его лицо стало не на шутку озабоченным. – Вы ведь не будете обходить шашлычную дяди Сандро десятой дорогой из-за одного невоспитанного юнца?

– Не будем, дядя Сандро, – ответил за всех Лаврик. – Хорошо тут у вас, уютно...

Расправив в улыбке твердые морщины, дядя Сандро кивнул и пошел к домику. Глядя ему вслед, Лаврик переглянулся с Мазуром. Мазур его прекрасно понял: интересный человек дядя Сандро. Как все трактирщики на большой дороге, о каких бы временах ни шла речь. Каждый советский человек знает: в Советском Союзе организованной преступности не существует, таковая – продукт исключительно разлагающегося буржуазного общества. Однако, как ни крути, есть некая система. Система отношений.

Особенно в таких местах, где не так уж и далеко обитают кавказские народы, у которых эта система развита до пределов совершенства. Дядя Сандро, конечно, не сицилийский замаскированный дон Алессандро, но в любом случае – человек непростой. Смог ведь организовать здесь совершенно частную лавочку. Ничего такого за ним наверняка нет. Здесь все по-другому: говоря обтекаемо, он всех знает, и все его знают. В этих исторических условиях и такой тип, как Жора (уж наверняка с каким-то криминалом связанный) вынужден пасовать перед простым духанщиком (впрочем, сам дядя Сандро слово «духан» категорически не любит, потому что оно грузинское, а у абхазов с грузинами, как Мазур успел узнать, не самые лучшие отношения, деликатно говоря. Не будем употреблять формулировок, не принятых в Советском Союзе и откровенно противоречащих тезису о дружбе народов, просто скажем – отношения не самые лучшие...).

Лаврик сказал, как ни в чем не бывало, наполняя рюмки коньяком:

– Ну что, ребята, наплевали и забыли? Не будет же нам всякая шпана портить настроение на весь день? Здесь еще столько вкуснятины на тарелках и в бутылках...

Все последовали его примеру, последним – Вадим, все еще, сразу видно, не остывший толком и полный несбыточных мечтаний: например, догнать «Волгу» на бреющем полете, как Бэтмен, и перевернуть ее вверх колесами.

– Не испугались, Верочка? – поинтересовался Лаврик.

– Этих? – она надменно вздернула красивый подбородок. – И не такие приставали. Мы здесь как-никак третий год подряд, иногда выползет такое чудо болотное... Вадик, помнишь в прошлом году того типа, на набережной?

– Помню, – сказал все еще мрачноватый Вадим, осушив свою рюмку. – Зря ты не дала ему по роже настучать...

– А за что? – пожала она красивыми обнаженными плечами. – Только за то, что комик? Представляете, ребята, это уже второй кинорежиссер на мою голову. Только тот был гораздо импозантнее. Вадик стоял в очереди за мороженым, тут он и появился. Седина красивая, шейный платок изящно завязан. И начал клеиться со всей галантностью. Пачкой денег не размахивал, о порнографии и речи ни шло. Наоборот, фильм должен быть высокоинтеллектуальным, элитарным... – она фыркнула. – Как у «Андрюши» Тарковского. И без моего одухотворенного личика весь замысел сорвется. Столько киношных известных фамилий на меня высыпал...

– Ага, – сказал Лаврик. – Говорил он, что знаком с самим Феллини, а по роже и не скажешь, что знаком...

– Да нет, – энергично возразила Вера. – По его физиономии как раз можно сказать, что знаком с Феллини. Тоньше работал. Никого из корифеев уменьшительными именами не называл. Но все по Хлестакову – и с Пушкиным на дружеской ноге. И, конечно, очень быстро зашла речь о прослушивании в гостинице. Тут подошел Вадик и повел себя без всякого уважения к кинематографу...

– Надо было все же в морду, – мечтательно сказал Вадим.

– Ты уже в позапрошлом году раз давал в морду, – фыркнула Вера. – И что? Два часа в милиции проторчали...

– Все равно, – упрямо сказал Вадим. – Тому-то грех было не дать. Классический образ: вольный сын Кавказа, кепка-аэродром, золотые зубы в три ряда. «Красавыца, тэбэ сколко дэнэг дат, чтоби ти со мной ужинать поехала до утра?»

– Тогда – да, – сказал Лаврик. – Тогда – святое дело... По рюмке? Чую, не из опилок сей коньяк гнали...

– В общем, тяжелое это дело, ребята, быть мужем красивой женщины, – сказал Вадим, почти стряхнувший злость. – Особенно на курорте.

– Нас зовите, если что, – сказал Лаврик. – Вы на Кирилловы очки не смотрите, он у нас КМС по самбо, и скоро, чует моя душа, мастером будет. А мы с Колей в «крылатой пехоте» служили.

– Да я как-то сам справляться привык, – сказал Вадим с той самой пресловутой мужской гордостью.

«Вот только если их будет четверо, и как минимум один с пистолетом, можешь и не справиться, – подумал Мазур. – А впрочем... Каротин говорил, что, в общем и целом, обстановка здесь насчет этого относительно спокойная. С невезучими дурехами случается всякое – как с ними обстоит под любыми широтами, – но вот особой наглости в отношении туристок как-то не отмечено. Да и эти клоуны, полное впечатление, больше рисовались. На чем он себе «Волгу» сделал, говорил дядя Сандро? На мандаринах... А это уже иной психологический тип личности, как небо от земли отличающийся от мрачного уголовника «в законе»...»

Дядя Сандро принес еще бутылку коньяку. Никаких сомнений – жизнь возвращалась в прежнюю колею веселья и спокойствия.



Глава II. ГОЛЛИВУД, ВТОРАЯ СЕРИЯ


Он скользил над светлым песчаным дном, словно призрак или ангел – чересчур материальный для призрака и слишком грешный для ангела. Из песка торчали давным-давно обкатанные морем камни, большие и маленькие, брызгала стайками рыбья мелочь, не подозревая, что в гастрономическом плане она Мазура нисколечко не интересует, кое-где колыхались водоросли, ничуть не похожие на те, что он видел в Индийском океане.

Все было знакомо – ощущение невесомого полета, невероятная легкость тела. Чуточку удручало одно: после акваланга плаванье с маской и трубкой выглядело примерно так, как если пересесть с мощной машины на велосипедик. Трудно привыкнуть, что нельзя уйти на более-менее приличную глубину, вовсе не грозившую «кессонкой» исключительно оттого, что приходится то и дело подвсплывать, долгим жадным глотком набирать воздуха. Словно привязан к поверхности моря короткой невидимой веревкой. А выправлять надлежащим образом железные разрешения на акваланги в погранзоне – обязательно привлечь к себе лишнее внимание. Ничего. В конце концов, это ненадолго. И задачи стоят самые мирные: добыть побольше морской дичи, которая, свежайшая, отлично пойдет под пиво.

На поясе, на веревке у него уже болтались три приличных, с кулак боцмана Сабодаша, краба – зеленоватые, а значит, «травяхи», вполне пригодные в пищу. Однако мечта не оставляла.

Луфарь – деликатес не только здесь, но и в Европе. Здоровенная хищная (и вкусная) рыбина, зимующая в Мраморном море, а летом приплывающая в эти места подкормиться, встретить ее можно и на небольшой глубине, вот только осторожная она, как черт, и тут нужно иметь свой фарт, как и у сухопутных охотников...

Впереди, правее по курсу, на дне располагалась очередная причуда бушевавших в незапамятные времена геологических сил: с полдюжины толстых столбообразных скал, высотой от примерно полуметра до двух человеческих ростов. Буроватый гладкий камень, кое-где поросший вяло колыхавшимися водорослями. При необузданной фантазии можно было решить, что это остатки колонн храма какой-нибудь местной Атлантиды. Однако Мазур прекрасно видел – уже на примере двух предыдущих «каменных рощиц», что формы они самой что ни на есть естественной, никак не могут оказаться остатками колонн, за тысячи лет изуродованных морской водой. Так что все было крайне прозаично. И отнюдь не лишено кулинарного интереса: крабов он как раз и взял в двух предыдущих «рощицах», где они посиживали себе в зарослях водорослей на дне (видимо, за это и соответствующий маскировочный цвет их и прозвали «травняками»). Следовало уделить и этому скопищу камней самое пристальное внимание.

Держа наготове гарпунное ружье, Мазур спикировал к водорослям и, как прежде, приготовился поворошить их коротким алюминиевыми шестом, чтобы вспугнуть будущую закуску к пиву. Почти уже встав – воздуха в легких оставалось мало, вскоре нужно всплывать за следующим глотком полной грудью – поднял шест...

И задрал голову, привлеченный движением вверху и слева.

Слева направо, метрах в двух над ним, улепетывала со всех плавников стайка довольно крупных кефалек. А следом целеустремленно, как торпеда, несся великолепный луфарь, темно-серый с синеватым отливом, белобрюхий, разинувший пасть с кучей острейших зубов, в азарте погони обо всем окружающем забывший...

Рефлексы сработали прекрасно, тело действовало само – пусть на сей раз перед ним была хищная рыбина, а не чужой боевой пловец. Моментально прикинув упреждение, Мазур вскинул ружье и нажал на спуск. Зазубренный гарпун метнулся вверх, таща за собой почти не видимый нейлоновый тросик, выкрашенный импортными умельцами под цвет морской воды – и вонзился сразу за жабрами, там, куда Мазур и целил. Он выпустил шест и обеими руками схватился за ружье – подстреленный хищник изгибался, бился, моментально сбившись с аллюра. В висках уже постукивало, грудь перехватывало – воздух кончался, – но Мазур, держась на остатках кислорода в легких, метнулся вверх, наматывая тросик на ружье, то ли подтягивая к себе бьющуюся рыбину, то ли себя к ней. Оказавшись совсем рядом, он чувствительно получил по боку упругим твердым хвостом, но успел выхватить нож и всадить его куда следовало. Луфарь еще трепыхался, но уже гораздо более вяло. Отчаянно работая ластами, Мазур кинулся к поверхности – в висках уже стучали барабаны...

Вынырнул, жадно, всей грудою вздохнул воздух через трубку, потом еще – и, не теряя времени, поплыл к берегу, волоча за собой слабо трепыхавшуюся рыбину, гребя правой, ухитряясь держать одной рукой и древко гарпуна, и ружье.

Издали увидел, что на берегу уже трое – только Веры пока что не видно. Почувствовав ногами каменистое дно, привычно встал и вышел из моря спиной вперед, шлепая ластами, волоча по песку ставшую тяжеленной рыбину, оставлявшую широкую борозду.

На берегу все было в порядке. Морской Змей и Вадим, оставленный в качестве береговой команды, потрудились на совесть: собрали и нарубили в два топорика немало плавника, принесли ведро воды из ближайшего ручейка (люди опытные такие пикники устраивают толькотам, где есть ручеек, так проще, чем тащить с собой пресную воду канистрами), принесли из лодки лист железа и «шевелилку», два ящика с пивом разместили на мелководье так, чтобы над водой торчали только горлышки. Третий крохотный костерок уже догорел, но чайник вскипел – и Лаврик попивал из эмалированной кружки дегтярного цвета чай, жевал шоколад: классическая трапеза после погружения, что в боевых условиях, что в мирных. Рядом с ним еще слабо трепыхались нанизанные на веревку семь крабов.

Все трое уставились на Мазура с нескрываемым уважением. Он протащил луфаря еще немного, сел и снял ласты. Сказал Лаврику:

– Касаемо крабов ты меня, конечно, обловил, но у меня еще вот этот дядька. Под пудик будет, все руки оттянул...

– Ну вы молоток, Кирилл, – покачал головой Вадим. – А я его третий год выслеживаю, и все без толку...

– Фарт, – сказал Мазур. – Сам на меня выскочил... – он встал на колени и, пошатывая гарпун, стал извлекать его из мощной рыбьей шеи. – Я так пронимаю, здесь мы из него уху мастрячить не будем? Ничего подходящего нет, кроме соли, к Боцману отвезем...

– Ну, конечно, – сказал Лаврик. – И уж там вечерком забабахаем, по всем правилам – и с рюмкой водки, и с головешкой...

– Ладно, – сказал Мазур. – Тогда я его сейчас выпотрошу и к лодке привяжу, чтобы в воде бултыхался. – Он наконец выдернул гарпун, привел тросик в порядок, еще раз оглядел добычу, сожалеюще сказал: – В Сибирь бы его, да зимой, такой строганинки можно было б излалить. С Верой как, беспокоиться не стоит?

– Да ни капельки, – сказал Вадим. – Она у меня тот еще Ихтиандрик. И большой спец по мидиям. Расчетное время еще не вышло. Она во-он там пасется, – он показал на море. – Видел, как несколько раз выныривала воздуху глотнуть. Точно, там грибное место...

Глянув на добычу, Мазур вздохнул, картинно перекрестился и, ухватив морского хищника за хвост, поволок поближе к лодке. Сюда (километров шесть от городка) можно было преспокойно добраться и на машине (автострада пролегала в полукилометре от моря, и от нее до берега машина могла прекрасно проехать), но это означало бы обречь кого-то одного на трезвость, а что это, в таком случае, за пикник на обочине? Так что взяли лодку у соседа Боцмана, благо он по этой части был в городке царем и богом – начальник лодочной станции, адмирал эскадры примерно десятка в четыре вымпелов, не только прозаических шлюпок, но и дюжины яхточек (восемь принадлежали местным любителям, а четыре сдавались напрокат). Ну, а пройти на веслах шесть километров по спокойному морю для них троих ни малейшей сложности не представляло.

Вздыхай не вздыхай, а трудиться придется. Твоя дичь – твоя и работа. У любой самой престижной добычи есть одна отрицательная черта – ее приходится разделывать...

Он, стоя на коленках, как раз старательно распорол брюхо луфаря, когда над водой показалась маска с трубкой, выпрямившись во весь рост, Вера зашагала к берегу – вполне себе профессионально, спиной вперед. Действительно, Ихтиандрик. Мокрые темные волосы облепили плечи и спину, вместо закрытого пестрого купальника она сегодня щеголяла в желтом бикини, красиво гармонировавшем с загорелой кожей и волосами. Мазур невольно проводил ее взглядом – без всяких задних мыслей, исключительно со здоровой мужской завистью: он давно уже сделал вывод, что у этой красивой пары все обстоит просто замечательно. В то время как у некоторых здесь присутствующих в этом плане – пока что полная неопределенность.

Она повернулась лицом к присутствующим и приняла грациозную позу с ослепительной улыбкой – Вадим уже наводил на нее фотоаппарат. Он нисколечко не врал насчет ее талантов морской охотницы – в обеих руках она держала приличных размеров сетки, наполненные свежесрезанными мидиями. Мазур подумал мельком: что характерно, женщины, отправляясь отдыхать на море, берут купальников не меньше, чем нарядов, этот у нее третий и явно не последний. Снова вздохнув – ну, традиция такая перед работой, – он принялся за рыбину. Потянуло дымком – разжигали оба костра. Слышно было, как кто-то со звонкими металлическими щелчками раскладывает высокий таган-треножник, на котором предстояло повиснуть ведру с крабами.

Потом кто-то определенно со злостью воскликнул:

– Бог ты мой!

Мазур повернулся в ту сторону. Да уж, для злости были причины. От автострады, порой переваливаясь на неровностях, но довольно быстро прямехонько к ним ехала белая «Волга», и очень быстро Мазур разглядел знакомый номер. Что характерно, он не почувствовал ни злости, ни раздражения, только, врубив профессиональные рефлексы, полумал: интересно, как эта шпана ухитрилась нас выследить? И тут же подыскал подходящую версию: кто-то из них мог отираться на лодочной станции, видел, как они брали лодку. От станции до этого места море на всем протяжении великолепно просматривается с автострады. Означает это, что за ними умышленно следили, или все получилось случайно? До чего липучие, гады. Пожалуй, все же придется легонько отполировать морду лица – а своим пистолетиком, Жора, даже если он настоящий, пугай забулдыг у пивного ларька, тут тебе не там...

Он воткнул нож в песок, обтерев его от рыбьей крови, сунул в ножны и вразвалочку двинулся к остальным. Машина, развернувшись – боком, остановилась метрах в десяти от них, и оттуда, лыбясь, полезли знакомые все лица, которых век бы не видеть. Жора не без некоей дурной вальяжности выступал впереди своего воинства, черными кудрями и вообще физиономией напоминавший цыгана, с белозубой улыбочкой и теми же «рыжими» дикарскими украшениями, что на нем были в прошлый раз. А вот наколок ни одной, машинально отметил Мазур, – но, надо отдать ему должное, импозантен, стервец, девкам должен нравиться. Воинство попроще, ряшки деревенских хулиганов – но золотишком себя тоже увешали, как, прости господи, какая-нибудь продавщица из мясного отдела... Четверо остановились в паре метров от костра. Троица, как ей и положено, держалась на полшага за атаманом, а Жора, картинно распростерши руки, словно собрался заключить всех в объятия, воскликнул:

– Вот совпадение! Думаю, что за люди на нашем месте, а это вы и есть! Удачная рыбалочка?

– Не жалуемся, – сухо сказал Лаврик.

– Верочка! – сияя белоснежной улыбкой, с дурным пафосом возгласил Жора. – Вы ли это? Я ж говорил, что в бикини вы в сто раз ослепительнее! Что ж вы меня таким ледяным взглядом жгете? Я ж замерзну, как тот снеговик... Вы над моим вчерашним предложением хорошо подумали?

Вадим уставился на него крайне мрачно, держа наперевес «ворошилку» для мидий – длинный железный прут, к которому был аккуратно приварен железный же квадратик. Ежели таким да по кудрявой головушке – грустно гуманоиду будет, подумал Мазур, а и Вадиму придется невесело – эти скоты держатся умело, ни единого матерного слова, никаких угроз, так что получится, что это Вадим первым умышленно ушибил мирного гражданина тяжелым предметом... И под одобрительным взглядом Лаврика плавно переместился на шаг правее, так, чтобы в случае чего вмиг и безболезненно нейтрализовать кипевшего от злости Вадима. Что до Лаврика – он невозмутимо уселся на песок по-турецки и, как дите малое, забавлялся гарпунным ружьем (заряженным, между прочим, мощная пружина взведена), словно бы невзначай наводя его то на одного, то на другого незваного гостя. Трое чуть попятились, погрустнев лицами – хорошо представляли, как смачно прилетит на столь малом расстоянии жутко зазубренным гарпуном.

Мазур отметил, что на сей раз пистолета за поясом у Жоры не видно – хотя он мог его сунуть и за спину. Что до Жоры, он сохранял полнейшее хладнокровие, даже когда гарпун оказывался нацелен прямо ему в брюхо. Сказал только:

– Товарищ доцент, вы б с этой штукой не баловали, а то она острая, еще поцарапаете кого, а это ж статья уголовного кодекса... Великолепное ружжо, кстати, первый раз такое вижу. Где купили?

– На Мадагаскаре, – сухо ответил Лаврик чистую правду.

– Везет же людям! – картинно вздохнул Жора. – Мадагаскары, Антарктиды там всякие... А мы сидим тут, деревня деревней... Верочка, так вы подумали? Ну ладно, ладно, видоизменяю свое предложение. Не будет у нас речи ни о каких кинофильмах, коли уж вас карьера кинозвезды не прельщает... А как насчет фотоснимочков в красивых позах и без дурацких купальников? Есть у меня тут один мастер объектива, у него пленка цветная, импортная. Вы не беспокойтесь, мы ж не шпана какая, чтобы потом или в поездах торговать, как эти глухонемые, которые и не глухонемые вовсе. Просто есть тут у нас один солидный дядечка, коллекционер. Кто спичечные коробки собирает, кто, говорят, даже окурки, а он – фотоальбомчики таких вот красавиц голеньких. У него – как в сейфе, ни одна живая душа не увидит.

– А он на них не дрочит потом? – с ледяным взглядом осведомилась Вера.

– Ну кто ж его знает, Верочка... – развел руками Жора. – Я у него за спиной не стоял. А если да, так что? Дрочка пока еще в уголовном кодексе не прописана. – Он поднял указательный палец с массивным и аляповатым золотым перстнем. – И обратите особое внимание! Человек такой, что не нужны ему как раз эти самые... ну, вы, может, и такое слово знаете, только я его при даме вслух говорить не буду... Ему как раз нужно, чтобы у него в альбомчиках были исключительно приличные женщины. Чтобы даже и мужу не изменяли... Вы ведь не изменяете, правда? У вас глаза такие... не только красивые, но и честные. Нет, точно, в самый раз для очередного альбома.

Точно уловив момент, Мазур якобы невзначай и легонько тронул двумя пальцами запястье Вадима, и у того сами собой разжались пальцы, и «ворошилка» упала в песок. Никто ничего ни не понял – кроме своих, конечно.

Лаврик так и сидел по-турецки, с безучастным лицом, повернув свою стрелялку в сторону стоявших. Ни один мускул у него на лице не дрогнул...

ШШШУУУХ!

Гарпун метнулся молниеносно и неожиданно. Лаврик сидел в той же позе, отрешенный, словно индийский йог – а гарпун торчал из правого заднего колеса «Волги», повыше ступицы.

Четверка ошарашенно таращилась на это неожиданное конструктивное дополнение. Встав на ноги, Лаврик преспокойно произнес:

– Надо же, какой я сегодня неуклюжий, все из рук валится...

Преспокойно прошел к машине, ухватил гарпун, выдернул. Тут же послышался тихий свист, покрышка стала сдуваться на глазах. Возвращаясь, Лаврик на ходу зарядил ружье и взвел пружину. Невозмутимо спросил:

– Претензии у кого-нибудь есть, господа-товарищи? Я нечаянно, хоть обыщите...

– Да ты... – рявкнул Сема и грозно шагнул к нему. Вернее, попытался – Жора перехватил его за локоть и командным тоном распорядился:

– Значит, так: все в темпе вальса меняют колесо! Ну?

Похоже, командирскую должность в этой банде он занимал по праву – кулаки моментально разжались, троица скорым шагом направилась к машине. Сам Жора улыбнулся Лаврику прямо-таки лучезарно:

– Да какие там претензии, товарищ доцент? По себе знаю, все иногда из рук так и валится... У меня вон давеча, не поверите, бутылка водяры из рук выпала, у трезвого, хорошо хоть, подхватить успел, а то жить бы потом не смог от такого прокола... Заклеят мастера, чего там... Кстати, у нас там коньячок в машине. Может, за коньячком и обсудим наши планы?

– Благодарствуйте, – сказал Лаврик. – Своего девать некуда.

– Ну, в таком случае... – Жора направился прямо к Вере и в лучших традициях восемнадцатого века плюхнулся перед ней на колено. Остальные так и возились у машины, явно не собираясь вмешиваться. Приложил руку к сердцу, блеснул великолепными зубами. – Извиняйте, красавица, если что не так, мы тут люди не воспитанные, прямиком из народа вышли, да назад как-то и не зашли... Хамили, может, да исключительно по причине усердия: хозяин человек упрямый... Компенсацию маленькую за все хамство можно – он вытащил из кармана красно-коричневую пачку десяток и, ловко сорвав бандероль большим пальнем, рассыпал у ног Веры.

Десятки разлетелись кучкой, Мазур подумал, что проделано все элегантно – запечатанную пачку она бы еще отбросила ногой, а с разбросанными купюрами проделывать же самое – получится где-то даже и смешно.

– Заберите, – отрезала Вера.

Жора развел руками:

– Что с возу упало, то пропало... Не приучен с земли подбирать. А вообще вы подумайте, предложение в силе, и все пройдет культурно, ежели муженек питает всякие подозрения, пусть он так их больше и не питает – там только о фотографии речь идет...

Он ловко выпрямился с колен, поклонился не без шутовства и, не оглядываясь, направился к машине, где новое колесо уже давно стояло на месте. Мазур отметил, что на сей раз пистолета у него под белой рубашкой навыпуск не было. «Волга» взяла с места на небольшой скорости, выехала на магистраль, прибавила газу и быстренько скрылась с глаз.

– Нахальство фантастическое, – сказал Вадим, все еще сожалевший, по его виду ясно, что никого так и не пришлось отоварить своей железякой. Дать бы разок, особенно этому... цыгану.

– А вот этого делать никак не следовало, – мягко сказал Лаврик. – Обратили вы внимание или нет, но эта гоп-компания ни разу ничего противозаконного не совершила, даже матерных слов не употребляла. Совершенно не к чему придраться. Вот я, стрелок неопытный, некоторое правонарушение совершил, но вряд ли будут заявлять...

– Прикопались, как банный лист, – сердито сказала Вера. – За два прошлых сезона всякое случалось, но таких вот клоунов никогла не было... Интересно, а с этим что делать? – она поддала ногой кучку купюр. – Может, бросить в костер и мидии на них приготовить? Мы ведь отсюда не уедем, правда?

– Уж это точно, – сказал Лаврик. – Кто же от такой благодати уедет – мидии, крабы, пиво прохлаждается... Вряд ли вернутся. А что до денег, так это, по-моему, пошлость и ненужное гусарство – жечь деньги, выпущенные правительством и имеющие хождение на всей территории СССР...

– Не себе же брать? – пожал плечами Морской Змей.

– А кто сказал, что себе? – усмехнулся Лаврик. – Кирилл, возьми пакет у меня в сумке, собери до бумажки. Когда приедем в город, пойдем в сберкассу и перечислим все до копеечки в Фонд Мира, им пригодится. Ну, наплевали и забыли, беремся за пикник? Коля разжигает костер, вообще куховарит, Вера помогает, Вадим приводит в кулинарный вил крабов, Кирилл, как сказано, собирает деньги, а я осуществляю общее руководство...

Он как-то так ловко и спокойно распоряжался, что досада и злость на незваных гостей прошли сами собой. Ведро помаленьку наполнялось клешнями крабов, на оставшиеся от костра угли лег железный лист с высыпанными на него мидиями, над которыми бдительно стоял Вадим с «ворошилкой», в ведре булькала вода, из лодки носили пиво. Пикник получался как пикник, и довольно быстро все расселись на одеялах вокруг мисок с дымящимися мидиями, ведром крабов (Лаврик проворно извлекал длинной двузубой вилкой ярко-красные клешни и раскладывал по жестяным тарелкам), хлопнули первые пробки, и жизнь наладилась совершенно.

– А что, если нам, мужики, поступить по-деревенски? – предложил Морской Змей. – Встретить эту компашку где-нибудь на танцах и вломить ума? Так, чтобы больше не лезли?

– Если что, я в команде, – торопливо предложил Вадим.

– Не пойдет, ребята, – самую чуточку подумав, сказал Лаврик. – Я ж уже говорил: ничего противозаконного эти стервецы не совершили. Вот и получится неспровоцированное нападение группы хулиганов на мирных граждан. Сами на свою шею неприятностей огребем, да и Вадик тоже... А какой-нибудь участковый у них в приятелях определенно есть – ну, как это бывает в маленьких городках, особенно южных.

– Был участковый, – чуть грустно сказал Вадим. – Причем правильный. Мы у него два сезона домик и снимали.

– Вот этот самый? – спросил Лаврик.

– Ага. Только он весной разбился на мотоцикле, на «серпантине», любил погонять. Наследников не нашлось, вот тетя Фая дом и купила, а так вышел бы, цыкнул... Его тут уважали. Два на полтора, наподобие Боцмана.

– И потом, – сказал Лаврик, – деревенские нравы – они работают в обе стороны. Мы их качественно учим, они в ответ собирают кодлу – и пойдет вместо нормального отдыха натуральная вендетта. Оно кому-нибудь надо?

– И что, все это так и терпеть? – поморщилась Вера. – А если еще заявятся?

– Поищем обходные пути, – сказал Лаврик. – Ходы кривые роет подземный умный крот, нормальные пираты всегда идут в обход... Помните, как дядя Сандро их утихомирил ласковым, вовсе не матерным словом? А помните, ребятки, как оно было на Мадагаскаре? Там портовое жулье было почище, а ведь справились: нашли старшего, поговорили чуток, и все было путем...

Ни Мазур, ни Морской Змей не помнили никаких таких приключений на Мадагаскаре с портовой шпаной, но мысль Лаврика поняли с ходу и согласно кивнули: следовало успокоить ребят, простых инженеров, неожиданно попавших в передрягу странного характера и с непредсказуемыми последствиями.

– Вот так и здесь, – безмятежно сказал Лаврик. – Осмотримся, поищем полезные ходы... Разберемся, что к чему. Так что не переживайте, Вера.

– Да я и не переживаю, – пожала она плечами. – Противно просто. Два года тут отдыхали, и было все нормально, а теперь появляются какие-то клоуны...

...Боцман, адмирал лодочной станции, сосед тети Фаи, был великолепен. Мазур знал, что ему шестьдесят, но столько бы ни за что не дал: на голову выше самого высокого здесь Морского Змея, литые мускулы под идеально отглаженной тельняшкой, почти без морщин и даже проседь только на висках. Хотел бы Мазур так выглядеть в его годы. Тем более что у него и хозяюшка имелась – симпатичная блондинка явно наполовину младше.

Правда, к ухе из луфаря Боцман ее принципиально не допустил, твердо заявив, что уха – дело мужское и только мужское. Даже рыбу предложил резать Лаврику с Мазуром – а сам сначала высыпал в кипящий котел в уголке двора десятка два колючих местных ершей – для первого навара. И ловко принялся крошить на деревянной доске все приправы, что полагались.

– На удочку? – поинтересовался Мазур.

– Технология не та. Они с рассвета торчат у берега, на каменистых отмелях. Тут ходишь и гарпунишь их такой длинной вилкой...

– Понятно, – сказал Мазур. – Мы в детстве, в Сибири, так налимов брали. Заплывает меж камешками – тут его и хлоп...

Понемногу от котла потянулся аппетитный парок. Пристегнутый в конуре на короткую цепь пес Равшан, светло-желтый кавказец, так и лежал головой на лапах, но ноздрями шевелил усиленно. Было уютно и спокойно, над небольшим двориком нависала длиннющая виноградная лоза, покрытая тяжеленными сизо-зелеными гроздьями.

– Хорошо у тебя тут, Боцман, – задушевно сказал Лаврик. – Тишина, виноград, море...

– Бери на заметку, Костя, – сказал Боцман, набивая трубочку желтым и пахучим волокнистым табаком. – Когда-нибудь и якорь бросать придется.

– Когда это еще будет...

– С ребятами как живете? – Боцман кивнул в сторону соседнего домика, куда не так давно ушла Вера, заявив, что, по английскому обычаю, следует переодеваться даже к такому скромному обеду (ну, надо же и ей было где-то прогуливать платья. Вадим направился следом, туманно объяснив, что, возможно, понадобится чем-нибудь помочь).

– Да нормальные ребята. – сказал Лаврик. – Вот только липнуть к ним стала какая-то дешевая шпана второй день подряд...

– Это как? – насторожился Боцман.

Лаврик кратенько рассказал, вычленяя главное, как он это умел.

– Странно, – сказал Боцман. – Не то странно, что липнут, а по-дурацки как-то.

– Вот и мне так показалось, – сказал Лаврик. – Бывает, конечно, на курортах всякое, вплоть до самого уголовного, но вот этакий погорелый цирк с дурацкими клоунами...

– Странно, – повторил Боцман. – Я этого Жору сто лет знаю, числится за ним то и это, но вот глупого клоуна что-то никогда из себя не изображал. Остальные так, шестерки... Тс!

Стукнула калитка, появились Вера с Вадимом. Платье на ней в самом деле было если не для Большого театра, то уж никак не для крохотного приморского городка.

Боцман принюхался:

– Ну, пора главную рыбу грузить... – он прошел к котлу и старательно принялся вылавливать огромной шумовкой всех ершей до единого. Потом той же шумовкой загрузил тщательно порезанного луфаря. По какой-то ему одному известной системе стал пригоршней рассыпать разнообразные приправы – а часть оставил на доске. Тут же в небольшом мангале неторопливо горело полено, выполнявшее роль головешки.

– Тася! – позвал Боцман, оборачиваясь в сторону дома. – Мечи все, что положено.

Появилась Тася с целой стопкой алюминиевых мисок, стала расставлять перед гостями. Боцман наставительно сказал:

– Есть такие извращенцы, что едят уху из тарелок, но таковых здесь, очень надеюсь, не имеется...

Равшан вдруг поднял голову и басовито гавкнул. Они повернулись к калитке. Напротив почти бесшумно остановилась белая «Волга», где рядом с водителем сидел только один человек.

– Та-ак... – сказал Боцман, нехорошо сузив глаза. – А вот это уже наглость неприкрытая...

Из машине вылез Жора. На сей раз он был само благолепие: белоснежный костюм с белоснежными туфлями, кремовая рубашка, темно-синий галстук, и в довершение всего – в руке здоровенный букет цветов, явно оранжерейных. Сияя фирменной белозубой улыбкой, он остановился у калитки и громко спросил:

– Дядя Гоша, гостей принимаешь?

– С большим выбором и по особому списку, – сказал дядя Гоша, набычась, стоя у калитки с самым неприязненным видом. – Какими ветрами принесло? Что-то тебя отроду среди моих гостей не числилось, и вряд ли ты в этот почетный список попадешь...

Жора ничего не смутился.

– Ну тогда давай по-другому, дядя Гоша, – заявил он, достал из на грудного кармана пиджака белоснежный платок и помахал им в воздухе. – Считай, что я не гость, а парламентер. А уж парламентеров, согласно всем конвенциям, принимать положено. Сам воевал, знаешь.

– Ну, предположим, – сказал Боцман. – Только парламентеры, душа моя, бывают исключительно во время войны. Ты что, хочешь сказать, какая-то войнушка объявилась? Почему не знаю?

– Да не войнушка, что ты, дядя Гоша! Просто с этими вот ребятами получилось совершенно глупое недоразумение. Микровойнушка такая. Вот я и пришел парламентером, чтобы, значит, загладить и условиться о недопущении впредь... Чтобы был отныне вечный мир на вечные времена. Теперь-то пустишь?

Боцман оглянулся. Показалось, что встретился взглядом с Лавриком, и тот чуть заметно кивнул в ответ. Мазур так и не понял, что тут за игры, но не было ни опасности, ни тревоги: в машине никого больше нет, кроме водителя, двор полон крепких мужиков, а Боцман в городке в немалом авторитете, чтобы на него посмели прыгать этакие вот... Он ограничился тем, что сел посвободнее, так, чтобы в случае чего взмыть из-за добротного, на века сколоченного стола одним прыжком. .

– Ну, заходи уж... – Боцман распахнул калитку, возвышаясь над незваным гостем, как водонапорная башня над бидоном.

– А запашо-ок... – Жора потянул ноздрями воздух.

– Не про твою честь, – отрезал Боцман. – Выкладывай и выматывайся, уха перепреет...

– Извольте, – Жора направился прямо к Вере, остановился перед ней демонстративно низко склонив голову. – Вера Николаевна, повинную голову меч не сечет, вы ж женщина интеллигентная, гуманной быть должны... извините уж за глупые шуточки, и вчера, и сегодня, ну кто же станет всерьез приличной женщине такие вещи предлагать? Скучно нам здесь, озверели малость в глуши, чуть ли не шерстью покрылись, вот и лезут в голову развлечения самые дурацкие.... И вы извините, товарищ инженер, и в мыслях не было оскорбить ни вас, ни вашу очаровательную супругу. Дураки мы здесь, и шутки у нас дурацкие... Разрешите в честь истинного раскаяния преподнести вам со всем старанием собранный букет. Нам его дедушка в оранжерее подбирал, целый научный сотрудник... Мне на колени встать, или вы так примете?

Он сунул стоящей перед ним Вере букет так энергично, что молодой женщине поневоле пришлось его подхватить, так, что ее очаровательное личико скрыло ворохом экзотических цветов, названия половины которых Мазур на знал. Вадим смотрел на «парламентера» хмуро, но молчал.

Вера, опустив букет, поинтересовалась:

– А если я этим веником – да вам по голове?

– Приму со смирением! – живо воскликнул Жора. – Ибо дурная голова наказана быть должна!

Он демонстративно наклонился, подставив могучий затылок, весь в черных цыганских кудряшках.

Бить его букетом по голове теперь было как-то даже и неудобно, и Вера попросту бросила букет на стол, на свободное меж мисок вместо.

– Ну что, хлопче? – недобро спросил Боцман. – Сдается мне, кончилась твоя парламентерская миссия?

– Ну не провалом же, надеюсь, – выпрямился Жора. – Вера Николаевна, Вадим Трофимыч, очень надеюсь, поладили дело миром? В жизни к вам никто больше не пристанет, а пристанет, так горько пожалеет, слово даю! Ну скажите, что замяли!

– Замяли, – мрачно сказал Вадим. – Но если еще раз попробуете...

– Да ни полразика, ни четверть разика! – заверил Жора, прижимая руки к груди. – Дурь нашла, а теперь вот схлынула! Вера Николаевна, прощаете?

– С тем условием, чтобы никогда больше вас не видеть, – отрезала Вера, глядя без всяческого расположения.

– Ну, увидеться-то, может, и придется, городок у нас маленький, люди сплошь и рядом на улицах пересекаются. Вот только могу заверить, десятой дорогой обойду! И другим закажу!

– Все сказал? – осведомился Боцман.

– Да все вроде...

– Вот и шагай себе, гражданин парламентер.

– Будет исполнено! – Жора шутовски вытянулся, развернулся и направился к калитке, преувеличенно бережно захлопнул ее за собой и сел в машину, тихо тронувшуюся с места.

Боцман, покосившись на Веру, явно сдержал все слова, что ему хотелось произнести велел. Пробормотал только:

– Клоун! – спохватился: – Ребята, пора головешку!

И направился к котлу.

– Ну вот, – сказал Морской Змеи. – Само собой решилось как-то.

– А это куда девать? – Вера чуточку растерянно посмотрела на благоухающий веник.

– Да просто, – сказал Вадим, отнес цветы к забору и выбросил на улицу.

– Помогите-ка! – позвал Боцман. – Тут двоим нужно.

Он уже держал наготове две толстых тряпки-прихватки.

– Иди помоги, – подтолкнул Мазура локтем Лаврик. – Я пойду в почтовый ящик гляну, телеграмму жду...

И небрежной походкой направился к калитке. Начиналась веселая суета – в котел влили изрядную рюмку водки, погасили в нем большую головешку, установили на стол, на низенькую железную подставку, синеглазая Тася хлопотала с тарелками со свежайшим хлебом, со звоном раскладывала ложки, принесла огромную поварешку, которой только и ворочать в таком котле.

Мазур, сам не понимая почему, следил за Лавриком, благо забор между двумя домиками был решетчатый. Подойдя к ящику, Лаврик достал из него не телеграмму, а конверт, пробежал глазами адрес, распечатал. Там, внутри, насколько удалось Мазуру разглядеть, было что-то вроде небольшой яркой открытки. На миг нахмурился, сунул конверт в карман и направился на подворье Боцмана.

– Дядя Гоша, – спросил Морской Змей. – А ты Тасю за стол пускаешь?

– Скажешь тоже, – расхохотался дядя Гоша. – Мы ж не нехристи какие, а православные русские люди. Это у этих там, – он показал большим пальцем за спину куда-то в ту сторону, где начинался Кавказ, – по-всякому бывает касательно вековых пережитков, а у нас все наоборот, ребята могут подтвердить. Никакого домостроя. Верно, Вера?

– Верно, дядя Гоша, – сказал она уже почти весело.

– То-то. Это только на корабле женщина – к несчастью, а за хорошим столом – как раз наоборот... Кирилл, ты чего засмурнел?

– Да показалось вам... – отмахнулся Мазур.

На деле он как раз вспомнил совсем недавний случай, когда женщина на корабле оказалась как раз к несчастью – да и вторая, хотя никакого несчастья и не принесла, где-то даже наоборот, обернулась нешуточным сюрпризом...

И Тася осторожно наклонила поварешку над его миской, и в нее полилась обжигающая уха, пахнущая так, что все посторонние мысли напрочь вылетели из головы. Зеленоватое вино – с той самой лозы – полилось в стаканы, светило солнце, пробиваясь лучиками через просветы лозы, жизнь вновь казалась прекрасной и удивительной.

И совершенно не верилось, что в эту самую минуту там и сям по глобусу гремят выстрелы и взрывы, что люди убивают друг друга – сплошь и рядом не по злобе или врожденной страсти к убийству, а потому что им так приказала держава...



Глава III. ЗАВЕРБОВАННЫЙ


Уж здесь-то не имелось никаких суровых сложностей, ни заграничного типа, ни отечественных, – откуда им взяться на танцплощадке в маленьком курортном городке, где в кронах деревьев горели гирлянды разноцветных лампочек, на полукруглой эстраде суматошно мельтешила цветомузыка и старались вовсю настоящие живые лабухи? Сложности здесь имелись свои, специфические, мелкие, без которых и танцплощадка не танцплощадка. Мазур их автоматически фиксировал наметанным курсантским – и докурсантским – взглядом, как завсегдатай старый сих увеселительных заведений еще со старших классов. По старой доброй традиции иные экземпляры считали прямо-таки неприличным являться на танцы, не приняв малость – а то и не малость – на грудь (ханжески умолчим об иных эпизодах из жизни юного Кирилла Мазура). По старой доброй традиции главным образом они и выясняли отношения касаемо внимания Прекрасных Дам. Как это именовалось в старые былинные времена, а сейчас звучало гораздо проще:

– Кто будет с этой девочкой танцевать.

Правда, на самой танцплощадке обходилось без эксцессов – прогуливалось немало дружинников с чуточку печальными лицами (из-за того, что все веселятся, а они вынуждены поддерживать порядок). Имелась и парочка милиционеров, по молодости лет явно обуреваемых теми же мыслями, что когда-то удручали Мазура и его друзей, когда им выпадало бродить в курсантском патруле. Однако порой возникали не особенно и шумные дискуссии, после которых участники удалялись куда-то в глубину большого парка.

И все же здесь было гораздо спокойнее, чем на тех танцплощадках, где Мазур веселился в юности. Опять-таки специфика места. Здесь кроме молодежи (как правило, местной) собралось немало народу самых разных возрастов из двух ближайших небольших санаториев – а это снижало накал страстей. Ну, а местные отроки, рассудил Мазур, давным-давно более-менее разобрались «парой с кем кому гулять». Зато проявляли повышенное внимание к приезжим курортницам – к чему многие из них относились вполне поощрительно: курорт есть курорт, снова специфика...

А у высокой прозаической магнолии, росшей здесь так же обыденно, как в России березы, покуривала тройка ихтиологов, ценителей экзотических морей.

– Ну что, – сказал Морской Змей. – Наблюдение можно снимать, а?

Какое-то время они не столько ударялись в половецкие пляски, сколько по-соседски наблюдали за Верой с Вадимом. Но не усмотрели ничего тревожного. Один раз Веру, правда, пригласил бравый капитан (соседний санаторий был военным, некоторые из щегольства заявлялись на танцы в форме), но Вадим это воспринял совершенно спокойно. Капитан выглядел вполне презентабельно, не было смысла вмешиваться. Они только посмеялись про себя: капитан поначалу, отсюда видно, самым активным и джентльменским образом повел классическую словесную атаку, но после нескольких Вериных фраз, сказанных со вполне доброжелательной улыбкой (и, заметив, наконец, обручалку у нее на пальце), увял на глазах и больше не приглашал. Гораздо важнее было другое: возле парочки, над которой они в лучших мушкетерских традициях решили взять негласное попечение, так ни разу и не появился никто из ребяток Жоры. Сам он, правда (и один из его ребят, так и оставшийся для троицы безымянным) обнаружились на танцплощадке – но держались подальше от Веры с Вадимом, словно бы даже и демонстративно. Правда, перехватав взгляд Лаврика, Жора с ним церемонно раскланялся – на что троица ответила столь же вежливыми поклонами. В общем, все было в порядке.

– Так и будем бдить? – спросил Мазур.

– Ну, не так чтобы совсем, – подумав, сказал Лаврик. – Время от времени поглядываем. Профилактики для. Но личной жизни можно уделить гораздо больше внимания. Нам-то, как всегда, пока что не особенно везет, а вот Кирилл, известный шарлатан по части дамских сердец, – в своем репертуаре... Вон, погляди, она на тебя опять косяка бросает и о чем-то с подружками загадочно шепчется...

Мазур краем глаза, как умел хорошо, посмотрел в ту сторону. Действительно, блондинка Алина в полосатом сине-желтом платьице улыбчиво шепталась с подругами, бросая взгляды определенно в его сторону.

– Да ладно, какой там репертуар, – сказал Мазур. – Потанцевали пару раз, поболтали немного...

Лаврик значительно поднял палец:

– Плюс – белый танец, когда она к тебе направилась целеустремленно, как торпедный катер, полное впечатление, хотела, чтобы не опередили... Анкетные данные снял?

– А то, – сказал Мазур. – Зовут Алина, местная. Работает в библиотеке. Не замужем.

– Чего ж тебе еще надо, собака? – голосом управдома Бунши* сказал Лаврик. – С родителями живет?

* Московский управдом Бунша, хлопотливый, следящий за моральным обликом населения, — герой комедии «Иван Васильевич меняет профессию» (1973) режиссера Леонида Гайдая по пьесе Михаила Булгакова «Иван Васильевич» (1936).

– Ага, – сказал Мазур. – Только они в Вологду к родне уехали.

– Тогда я и не понимаю, о чем вообще толковать, – ухмыльнулся Лаврик. – Местная, родители уехали... Это ж твоя слабость – синеглазые блондинки, всему Балтфлоту известно.

– И даже береговой службе, – добавил Морской Змей.

– Да ладно вам, циники, – сказал Мазур.

– Циник – это хорошо информированный оптимист, – сказал Лаврик. – Ты ей хоть успел вкрутить о своих плаваниях в экзотических морях? По роже вижу, что успел.

– Да так, немного, – сказал Мазур.

– Гигантских осьминогов перочинным ножиком резал?

– Ну, до такой пошлости я еще не докатился, – сказал Мазур. – А вот морского змея видел. Не нашего, а настоящего.

– Впечатлило?

– Да вроде...

– Вот и ладушки, – сказал Лаврик. – Если ты ее не пойдешь провожать, будешь форменным дураком. До меня тут дошел слушок, что пляски сейчас завершатся белым танцем, и если она опять к тебе пойдет, веди себя так, чтобы я тебя уважать не перестал и Колька тоже...

Всезнающий Лаврик и здесь оказался прав: с эстрады раздалось:

– Последний танец! Дамы приглашают кавалеров! Белый танец!

– Ага... – ухмыльнулся Лаврик.

Алина и в самом деле двигалась к Мазуру целеустремленно, словно торпедный катер при выходе на цель – вместе с обеими подругами, остановилась перед Мазуром, чуть присела в подобии старинного книксена:

– Разрешите вас пригласить?

Мазур охотно шагнул вперед, положил руки ей на талию, она смешливо заглянула в глаза снизу вверх – и события, очень похоже, двигались заранее проложенным курсом...

– Аай-ла! ...Прощай! Мы расстаемся навсегда под белым небом января.


Прощай! И ничего не обещай,

И ничего не говори,

а чтоб понять мою печаль,

в ночное небо посмотри...


– О чем-то задумались, мореплаватель? – лукаво глянула на него Алина.

– О том, какие здесь девушки красивые, – сказал Мазур.

И завязался обычный в таких случаях разговор – обо всем и ни о чем, порой с балансированием на грани, намеками, на которые девушки отроду не обижались – и привыкли отвечать так, что и непонятно, понимают они намеки или нет, подают надежду или пропускают все мимо ушей. Тут уж Мазура не нужно было учить. Алину, судя по всему, тоже. Сугубо в испытательных целях Мазур притянул ее к себе самую чуточку теснее, чем позволяли приличия – самую чуточку, господа – и она не отстранилась.

...С тобой забыть не в силах мы в холодных звездах небосвод...

И когда в конце концов музыка оборвалась, на танцплощадке зажужжал возмущенный ропот – как обычно, ни к чему не приведший. Некий неуловимый момент – и все очарование праздника, пусть самого рядового, пропадает.

– Я тебя провожу? – спросил Мазур, неохотно выпуская ее из объятий. – Если, конечно, дома никто ревнивый не ждет...

– Да нет, кому там ждать... – грустно улыбнулась Алина. – Только я далеко живу, через полгорода придется идти...

– На другой конец света ходили, – сказал Мазур, взяв ее под руку. – Что нам полгорода...

Они медленно пошли по широкой аллее, держа нужный ритм в толпе столь же неторопливо расходившихся компаний и парочек. Гораздо быстрее шли невезучие одиночки. Парк был как парк – на скамейках расположились компании с гитарами, порой не особенно и искусно прятавшие бутылки. В местах поглуше, издали слышно было, продолжались разборки, и в ту сторону озабоченно рысила троица дружинников.

– А потом вы куда? – спросила Алина. – Когда отпуск кончится?

– Кто ж его знает, – сказал Мазур. – Куда пошлют. Может – к папуасам, а может – к пингвинам. Никогда заранее неизвестно.

– Интересная у тебя работа, – сказала она не без сожаления. – А тут сидишь, книжки выдаешь и будешь выдавать до пенсии...

– Один минус, – сказал Мазур, – личной жизни здорово мешает. Сама подумай: когда болтаешься черт знает где несколько месяцев, какая тут личная жизнь?

Алина подняла к нему лицо. В глазах у нее прыгали чертики:

– А я читала, что в разных экзотических портах есть эти... ну, которые портовые...

– Лапочка, – сказал Мазур проникновенно. – Ты ж комсомолка? Ну вот, понимать должна. За этих портовых с нас семь шкур спустят и на берегу на мертвый якорь посадят...

– И никогда не тянуло?

– Ну, как тебе сказать...

– А они страшные, или красивые есть?

Мазур подумал, что самое время взять ее за руку – тем более что они уже вышли из парка и шли по темноватой улице, застроенной частными ломиками. Руку она не отняла. Пальчики были теплые и сильные, с одним-единственным перстеньком на мизинце.

– Всякие попадаются, – сказал он, подумав и вспомнив некоторые порты, куда приходилось заходить. – Бывают и красивые... Алина, идеологические невыдержанные разговоры ведешь для труженицы культурного фронта и комсомолки...

– Интересно же, – сказала Алина. – Сидишь перед кучей полок с книгами про разные экзотические страны и понимаешь, что сама туда никогда не попадешь... А пираты там бывают? Я читала, что бывают...

– Попадаются, – сказал Мазур. – Только без всякой старинной романтики.

– Ты их видел?

– Не доводилось, к счастью, – лихо соврал он.

Через несколько шагов они оказались в полосе темноты – уличные фонари не горели, а меж ломиками был просвет. По всем канонам окружающая обстановка требовала определенных действий, и Мазур, повернув ее к себе, поцеловал. Она ответила, ничуть не жеманясь, поцелуй затянулся надолго, и после этого по тем канонам можно было идти уже в обнимку. Как любой мужик на его месте, Мазур испытал азартное ощущение – а чем все кончится? Пока, во всяком случае, все продолжалось долгими поцелуями, а в темных местечках – легоньким распусканием рук, не встречавших особого сопротивления. Словом, шла старая, как мир, игра, когда оба уже знают, чем этот теплый вечер кончится, но неписаные правила соблюдать должны.

Временами им попадались местные компании с поддавшими парнями, повизгивающими девчонками, гитарным перебором или хрипом магнитофонов, иногда к Мазуру со спутницей приглядывались, но не привязались ни разу.

– Спокойный у вас все же городок, – сказал Мазур. – Никто не цепляется...

– А ты что, подраться любишь?

– Да не так чтобы особенно, – сказал Мазур. – При необходимости – тут уж да, конечно...

Они как раз проходили под фонарем, и Мазур увидел, как она по-кошачьи прищурилась:

– А если бы я жила в самом хулиганистом районе? Где каждого чужого моментально лупить начинают? Пошел бы провожать?

– Да я бы за тобой куда угодно пошел, – браво сказал Мазур.

Она звонко рассмеялась:

– Шучу... Район как район, ничего особо хулиганистого. Когда я еще училище заканчивала, был у нас страшный хулиган, Витька Дракон, только он, когда отслужил в морской пехоте, таким положительным вернулся и даже в милицию устроился.

«А ты думала, – не без гордости за родной флот подумал Мазур, – морская пехота и не из таких Драконов людей делала...»

Они, временами останавливаясь и целуясь уже всерьез, медленно поднимались все выше, к нескольким кирпичным пятиэтажкам, за которыми уже виднелись только невысокие лысоватые горки. На вершине одной из них торчала старомодная телебашня с несколькими красными фонарями на самой верхотуре.

– Вот тут я и живу, – сказала Алина с непонятной интонацией, остановившись у одного из подъездов. – Все нормально, только до моря далековато – ну да у нас местные как раз меньше всего купаются, закон природы такой...

Ага, вот именно, подумал Мазур. Закон природы в разнообразных проявлениях. Сколько раз я был в Эрмитаже? По пальцам пересчитать можно, да и то главным образом тогда, когда ухаживал за Кариной, будущей искусствоведкой, и должен был поневоле соответствовать высоким культурным запросам девушки...

Наступило чуточку неловкое молчание – опять-таки одно из правил старой, как мир, игры.

К тому же Мазур, честно говоря, представления не имел, как это выглядит в таких вот маленьких курортных городках. Как именно здесь принято со всей галантностью напрашиваться в гости. Не Сибирь и не Питер...

– А я – телепатка, – сообщила вдруг Алина все с той же непонятной интонацией. – Накатывает иногда... Мысли твои угадать?

– Ну, угадай, – сказал Мазур. Она улыбнулась:

– У тебя мозги искрят от напряжения – приглашу я тебя в гости или нет?

– Угадала, – сказал Мазур.

Она шагнула вперед, прижалась, шепнула на ухо:

– Приглашу... Только ты не думай, что я какая-нибудь такая, ладно? Что приглашаю всех подряд. Только если мне особенно кто-нибудь понравится... Пошли? – Взяла его за руку и повела в чуточку обшарпанный подъезд.

Это все романтика, подумал Мазур в какой-то сюрреалистической попытке малость обесценить происходящее – в отношении своей персоны. Морской бродяга, овеянный ветрами экзотических морей, – и библиотекарша из крохотного приморского городка, которой своими глазками этих морей в жизни не увидеть. Случались в жизни подобные ситуации – когда девушек привлекал не Мазур как таковой, а бравый морской офицер (ну, в данном случае – бравый морской бродяга, но разница, если подумать, невелика). Некоторые даже откровенно замуж рвались. Ладно, в конце концов, какая разница?

Они поднялись на третий этаж, Алина отперла дверь плоским ключиком, включила свет в прихожей, прошла в гостиную, зажгла люстру и там. Мазур вмиг присмотрелся к окружающему. Квартира трехкомнатная, ага. Во всем чувствуется не роскошь – но некий достаток, превышающийсредний советский: гарнитур импортный, хрусталь, телевизор импортный, много других мелочей несоветского происхождения.

– Проходи, – сказала Алина, открывая дверь в комнату направо. – Устраивайся, а я пока похозяйничаю.

Мазур уселся на широкую низкую тахту, явно заграничную. Да и удобное мягкое кресло, такое впечатление, сработано вдали от Родины. Транзистор «Сони», небольшой книжный стеллаж, магнитофон тоже прибыл издалека (он видел такие в Баэ, мейд ин Джапан). Положительно, девочка не из простых. По здешним меркам предки – элита. С приставкой «микро», конечно, учитывая размеры городка, но таково уж свойство элиты, что она заводится всегда и везде...

Вернулась Алина, уже в коротком красном халатике, не обремененном пуговицами, с подносом, на котором красовалась бутылка определенно местного вина без этикетки и закуски – забавная смесь здешних морских деликатесов и импортных конфет. Присела на тахту напротив устроившегося в кресле Мазура, улыбнулась:

– Там у папы в баре полно разных импортных напитков, но я подумала: ты их в своих экзотических морях столько выдул...

– Правильно рассуждаешь, – сказал Мазур. – А вот местное вино для меня как раз – несказанная экзотика... У тебя родители кто?

– Мама не работает. А папа – директор рыбзавода. Рыбзавод, конечно, под стать городку, но все равно по тутошним меркам папа – большой человек. – Она это произнесла чуточку иронически. – Начальство у него пасется, заезжих гостей деликатесами из спепцеха потчуют... – она фыркнула. – А они потом, когда пьют у нас на даче, так и норовят украдкой пониже спины похлопать. Один даже предлагал в Москву увезти, в актрисы протолкнуть, бахвалился, у него связи на всех киностудиях, начиная с «Мосфильма». Только я потом узнала: всего-то навсего секретарь райкома партии, даже не первый, а в Москве таких райкомов и таких секретарей...

– А что, хотелось стать актрисой?

– Лет в десять, – сказала Алина, наполняя красивые высокие стаканы с золотистым узором и неизвестным Мазуру гербом. – Потом как-то отрезало... Ну что, за нашу встречу?

– Давай, – сказал Мазур. – А вино не молодое? А то, знаю я, как оно на человека действует. Пьешь, как газировку, а потом захотел встать – и сам не заметил, как в угол улетел...

– Ну что ты, вполне выдержанное, – Алина улыбнулась не без игривости. – Зачем ты мне, лежащий в углу пластом... Самое нормальное вино. А закусывать его лучше всего вот этим нашим местным деликатесом. Специфический такой деликатес, в других местах почти не встречается...

Она взяла красивые позолоченные щипчики и положила Мазуру полное блюдце каких-то белесоватых полосок, политых желтоватым соусом. Пояснила:

– Это вроде морского гребешка, если ты любишь всякую морскую живность.

– Люблю, – сказал Мазур.

Чокнулся с ней, отпил полстакана, подцепил вилкой ломтик, сунул в рот – и сразу узнал вкус, в самом деле недурной. Ухмыльнулся про себя: красотка Алина собиралась развлечься по полной программе. Представления не имея, что их со свойствами этого деликатеса как-то познакомил доктор Лымарь. Вареная нога рапаны – больше ничего у этого моллюска и не едят. Мало того, что хорош на вкус, да вдобавок, как бы поделикатнее выразиться, мужик после доброй порции до утра не угомонится...

Судя по прислоненной к спинке кресла гитаре, романтику следовало потреблять полными поварешками. Ну что ж, Мазур и это умел. Взял гитару, убедился, что настроена, и выдал с перезвоном недавно слышанное от Лымаря:


– Это школа Соломона Бляра,

Школа бальных танцев, вам говорят.

Дее шаги налево, две шаги направо.

Шаг вперед и два назад.

Кавалеры приглашают дамов!

Там, где брошка, там перед.

Две шаги налево, две шаги направо

Шаг назад и поворот.

Кавалеры, не держите дамов

ниже талии, вам говорят.

Это неприлично, негигиенично

и несимпатично, вам говорят...


Алина смеялась, лежа на широкой тахте в вольной, но никак не вульгарной позе, открывавшей многие ее достоинства. Мазур выкладывался в творческом экстазе.

– Вот вечно вы так, моряки, – сказала она наконец, – нет, чтобы спеть что-нибудь лирическое, вечно вас на пошлости тянет...

– Ну, мне простительно, – сказал Мазур. – Я моряк наполовину сухопутный. А, впрочем, как угодно даме...

Он повернул парочку колков, ударил по струнам:


– У реки, у речки рос кудрявый клен.

В белую березу был тот клен влюблен,

И когда над речкой ветер затихал,

клен своей соседке тихо напевал:

белая береза, я тебя люблю,

протяни мне ветку нежную твою!

Без любви, без ласки пропадаю я,

белая береза, милая моя..


– Вот это уже совсем другое настроение, – сказала Алина, щурясь. – Пусть и не морская, но лирика...

И посмотрела так, что после этого оставалось только встать и подойти к ней. Ну, он и подошел...


...Драйтон теснил его к борту, делая быстрые выпады длинным узким кинжалом – а Мазур почему-то отступал и отступал, даже не пытаясь перейти в атаку или выбить нож. А это было хуже всего – потому что там, в синей прозрачной воде, у самого борта лежал Большой Музунгу, только и ожидавший, когда спина Мазура покажется над планширом яхты. Самое жуткое – Мазур отчего-то так и не мог понять, есть у него в руке нож или нет...

– Ты же мертвый, – выдохнул он, едва не пропустив очередной удар. – Ты же на дне...

– Да пустяки какие, – ухмыльнулся Драйтон своей нагловатой ослепительной улыбкой. – Скучновато на кладбище, потом сам поймешь...

И тут он Мазура все-таки достал – не ножом, а рукой, по правой скуле, и по левой, и еще раз крест-накрест...


Мазур дернулся, открыл затуманенные глаза и вопреки давней привычке практически моментально привязывать себя к реальности, не сразу понял, где он и как вокруг обстоят дела.

Разумеется, не было никакого Драйтона, одного из тех, кого однажды море приняло навсегда. Просто-напросто сидевший в изголовье тахты человек не особенно и сильно, методично похлопывал его по щекам. Знакомый человек, как же. Из тех, кого бы век не видеть, особенно теперь...

– Ну, прочухался, кот ученый? – Жора безмятежно улыбался. – Как она, головка, немного бо-бо? Ну, извини уж, такой расклад вышел... Самочувствие, спрашиваю, как?

Алины нигде не было видно. Мазур прислушался к себе – нельзя сказать, что ощущения такие уж мерзкие, но во рту присутствует нечто напоминающее известные присказки про эскадрон гусар на ночном постое и кошачьи шалости, да и в висках чуточку ломит. Это не спиртное, подумал он, это, ручаться можно, химия. Как-то плохо сочетались меж собой химия и Жора...

– Ну вот так вот и получилось, чисто по анекдоту, – лыбился Жора. – Муж вернулся из командировки... Ты что же это, залетный, наших девочек в постель тащишь?

Глядя Мазуру в глаза, он демонстративно-небрежно переложил пистолет ТТ из правого внутреннего кармана белого пиджака в левый. И сообщил:

– У нас этого не любят. Вот у вас в Ленинграде любят?

– Да не особенно, – сказал Мазур.

– Вот видишь. Мочить тебя пора...

И все же Мазур, общавшийся с актерами и получше – в чисто профессиональном плане, речь шла вовсе не о кино – что-то не почувствовал настоящей злости горячего южного парня, заставшего в постели ветреной подруги посторонний предмет в виде мужика. Некий наигрыш, как и в прошлые разы, присутствовал.

Он проверил тело, напрягая и расслабляя мышцы. Что бы это ни была за химия, паралича она не вызвала. Даже в таком чуточку отравленном виде все, что в него вбили долгими тренировками, должно было сработать исправно. А значит, ни страха, ни растерянности. Этот курортный пижон явно не представлял, что Мазур способен с ним сделать двумя скупыми ударами. А пока Жора будет лететь вверх тормашками, пистолет у него из кармана выпрыгнет как бы сам собой и перекочует к Мазуру.

Однако торопиться не стоило – пока не станет ясно в точности, что тут за игры. Да и место действия толком не изучено – в других комнатах могли оказаться дружки...

– Ну что? – спросил Жора. – Положеньице твое крепенько смахивает на безнадежное.

– А ты смахивай в другую сторону, – сказал Мазур.

– Ого! Понты кидаешь?

– Да не то чтобы очень, – сказал Мазур. – Согласен, есть ситуация. А раз есть ситуация, ее надо решать. Уж если ты не стал меня с ходу за глотку душить, парень умный. А раз умный, с тобой и договориться можно. Я что, знал, что это твоя девушка? Меня кто-то предупреждал к ней не лезть? Что-то я ничего подобного не припомню.

Ничего нового, в общем, тут не было – подобные разборки ему приходилось вести еще в курсантские времена – как, наверное, любому экземпляру мужского пола, достигшему определенного возраста.

– Спокойный ты, я смотрю...

Мазур усмехнулся:

– А ты посиди с восьми до пяти над кучей рыбки высотой так с метр. И в каждой надо скальпелем поковыряться, да не просто так, а по всем правилам науки. Спокойствие вырабатывает. И терпение.

– Надо же, интересно как... А как у тебя в науке, кстати? Карьера движется?

– Да не жалуюсь.

– И, глядишь, новая загранка предвидится?

– Ну, месяцев через пару... – сказал Мазур.

– Опять в какие-нибудь экзотические места?

– Да толком и неизвестно пока, – осторожно сказал Мазур. – Не всегда и скажут заранее.

В голове у Мазура мелькнула идея: а что, если этот тип только притворяется городским пижоном, и это вербовка? Ну, скажем, от него потребуется бросить в почтовый ящик где-нибудь в Сингапуре парочку безобидных писем? Или им нужен свой человек на «Сириусе»? Подобные случае бывали...

Да нет, не похоже. Очень уж смахивает на лубочный детектив киностудии Довженко. Чтобы узнать, что Мазур с друзьями поедет на отдых именно сюда, нужно располагать очень уж большими возможностями. Которые, найдись они, стоит потратить на что-нибудь более ценное, чем вербовка рядового ихтиолога. Да и обе прошлых встречи с Жорой в эту версию не укладываются. Тут, точно, что-то другое...

Жора ему улыбнулся прямо-таки доверительно:

– А хорошая штука – загранка, верно? Места всякие экзотические, валюта капает, пусть и немножко, все равно, при желании и оборотистости можно прибарахлиться, и домой на фарцу чего привезти... Я сам три раза ходил в загранку, знаю.

– Чего ж перестал?

– Интриги, – грустно сказал Жора. – Погорел разок... Издержки профессии, как выражается один умный человек.

Он коснулся носком белоснежной туфли небольшой спортивной сумки Мазура.

– Я, пока ты дрых, покопался малость в твоих ксивах, надо ж знать, что за орла в соперники занесло. Мореходка у тебя постоянная, не разовая, чтобы такую сделать для интеллигента, надо блат иметь... Колись, через блат?

– Ну, и через блат, – сказал Мазур. – Подумаешь, грех по нынешним временам. Дядя у меня в нашем институте... человек немаленький.

Он глянул на часы на запястье Жоры – половина двенадцатого. Нехило. Что за дрянь, интересно, подлили? А это точно дрянь, зелье домашней варки, такие после него ощущения. Есть с чем сравнивать. Не так уж и давно приходилось сталкиваться с серьезной химией серьезных контор. Кстати, зачем подлили? Не проще было так войти и застигнуть соперника на горячем?

– Дядя учит, как правильно жить с такой мореходкой и в дальних рейсах?

– Учит, – сказал Мазур.

– О! Молодец. Ты его держись, плохому не научит. Держишься?

– Держусь, – сказал Мазур, решив, что каши маслом не испортишь.

– Ну, может, и выйдет из тебя толк? Что-то мы не о том. Давай-ка про Алинку.

– Я ж тебе уже говорил, – сказал Мазур терпеливо. – Откуда я знал, что это твоя девушка? Никто меня не предупреждал, ты возле нас не светился... хотя видеть видел, такое впечатление. Уж во время последнего танца точно видел, неподалеку был. Почему сразу не подойти и не предупредить вежливо?

– А мы с ней поссорились, – ухмыльнулся Жора.

– Все равно. У нас в Ленинграде так не делается.

– Ага, бывший Питер. Город высокой культуры. Тебе ж примером надо быть для всей страны в смысле культуры, а ты что делаешь?

– А что я такого уж особенного сделал? – спросил Мазур.

– Ну, Кирюш! Ты меня уморишь! У вас это, может, «ничего такого особенного», а у нас по-другому называется, и по жизни, и по Уголовному кодексу... – он повернулся к двери и довольно громко позвал:

– Алинка!

Вошла Алина, уже во вчерашнем платье, причесанная и накрашенная. Правда, вид у нее был далеко не такой веселый, как вчера, вовсе даже невеселый, и причина усматривалась моментально: под левым глазом у нее красовался солидный синяк, классный бланш, пока еще багровый, но понемногу начинавший переводить в черные и лиловые колеры. Она скромно уселась в кресле, сдвинув колени, как школьница в классе. На Мазура она упорно не смотрела.

Мазур покрутил головой:

– Ревнивый ты человек, Жора, сразу видно...

– А то нет, – сказал Жора. – Как все греки – я, чтоб ты знал, грек наполовину. Мы женщин ревнуем, но бить, считай, не бьем – ну, разве режем иногда... Фонарь – мил человек, твоя работа...

– Моя? – искренне удивился Мазур.

– А чья же еще? Краткое содержание предыдущих серий: снял ты вчера на танцах девушку Алину, набился к ней на кофе, начал ее с ходу на означенную тахту заваливать. Алина – девушка порядочная, на первом свидании не дает, только до тебя это никак не доходило. Дал ей в глаз, еще синяков наставил по разным местам, а когда она все равно не далась, ножик к горлу приставил. Вот этот самый.

Он полез в боковой карман, извлек оттуда целлофановый пакет и показал Мазуру. Ножик там и в самом деле лежал немаленький, суля по виду – самодельная финка, но высшего класса, с длинным блестящим лезвием и красивой наборной ручкой.

– И пальчики тут твои имеются, не сомневайся, – заверил Жора едва ли не ласково. – На ручке, на лезвии, четкие пальчики, как узоры на советских деньгах, подарок для уголовки... Ну, тут уж запугал ты бедную девушку. Попользовал и просто так, и разными извращенными способами – в экзотических морях, поди, нахватался?

Мазур верил, что его отпечатки на ноже есть. Он столько времени провалялся без сознания, что его пальчики могли отпечатать на дюжине ножей, если не двух. Классический прием американских детективов, черт их возьми. Что-то похожее на версию начинало складываться...

– Ну, вот, – сказал Жора. – А потом ты нажрался и уснул, как сытый кот. Алинка мне и позвонила – хоть и в ссоре, а близкие друзья. Приехал я, оценил обстановку, забрал в карман твой ножичек – а то продрыхнешься и смоешься с ним еще – и повез Алинку в травмпункт. Там и побои сняли, и следы, культурно выражаясь, половых сношений, в том числе и извращенных. Вот, посмотри, только глотать не вздумай, это все равно копия, я Алинке посоветовал на всякий случай в трех экземплярах взять, мало ли где пригодится...

Мазур пробежал глазами казенный бланк с убедительной печатью.

Действительно, много там было понаписано невеселого для любого, очутившегося бы на месте Мазура. Липа? А может, и нет. Во-первых, мы мальчики большие и прекрасно знаем, что кое-где у нас порой встречаются еще и такие врачи, что довольно небрежно следуют клятве Гиппократа, а во-вторых, врач мог ни о чем и не подозревать – это Жора, некому больше, обеспечил ей все перечисленное...

Он кое-что слышал о похожих случаях в курортных городах. Если сейчас начнет пугать – Мазур угадал точно. А он начнет – иначе зачем было все это затевать?

– Ну, ты понял свое печальное положение, Кирюша? – почти дружески спросил Жора. – Идет сейчас Алинка в ментовку, кидает заяву – и начинается у тебя грустная жизнь. Изнасилование, плюс извращенный способ, плюс под угрозой холодного оружия. А у этой штуки, если ты не в курсе, все признаки холодного оружия, перечисленные в Уголовном кодексе: и длина, и упор есть, и кровосток... Закроют тебя, конечно, моментально. И шить ничего не надо, все, как на ладони: показания, медицинское заключение, ножичек... Могут, конечно, и выдернуть – я ж не знаю, что у тебя там за дядя, может, он такой какой-нибудь, что одним звоночком всех на уши поставит. Но! – он многозначительно поднял палец. – Есть еще два печальных обстоятельства. Сидеть ты, конечно, не сидел, но как там с такими, как ты, обходятся, слышать должен был. Плохо обходятся, Кирюша. Мигом тебя самого... извращенным способом на радость всей камере. И потом. Даже если дядя тебя выцарапает, мореходку тебе закроют окончательно и навсегда, и будешь ты вместо экзотических рыбок лягушек на озере потрошить – да и то, если доверят... Комсомолец?

– Член партии, – с наигранной угрюмостью сказал Мазур.

– Во-от... – протянул Жора. – И из партии, конечно, попрут, на фиг им такие члены, которые члены суют куда попало, в том числе и способом, безусловно осужденным советской общественностью. И настанет у тебя беспросветно грустная жизнь – третий помощник младшего Дуремара. Если вообще из института не попрут, а ведь могут.

Мазур старательно придал себе соответствующее выражение лица – перепуганного не насмерть, но качественно интеллигента, перед которым вдруг встал жуткий призрак крушения великолепной карьеры. Он и сам толком не разобрался, что сейчас испытывает – злость или иронию. Иронии, пожалуй, больше. Совсем недавно, как тот колобок, ушел и от самых натуральных агентов ЦРУ, и контрабандистов, отнюдь не белых и не пушистых, и от сепаратистов, и от охотников за морскими кладами, и даже от взбалмошной плантаторши, попытавшейся зачислить в сексуальные игрушки. И из подводных схваток со смертельно опасным народом вышел без единой царапинки. И надо же так влипнуть на Родине, в маленьком и тихом курортном городке...

Ну, не все так грустно. В конце концов, он тут не один. Вот только беззаботный отдых окажется подпорченным трудами провинциальных аферистов, жаль, жаль...

Так, с кнутом, похоже, все. А сейчас на сцене должен появиться пряник – не из глупой же ревности Жора все это затевал, никак он не похож на разозленного ревнивца с греческой кровью, хоть тресни, тут другое...

– Была такая старая песня, – сказал Жора. – О чем задумался, детина?

– Да вот думаю, как мне из этой истории выкарабкиваться, – сказал Мазур.

– Кирюш, ты мне нравишься, честное греческое слово! – сказал Жора. – Не такой уж ты, видать, оторванный от жизни кабинетный интеллигент, какими вас в кинокомедиях показывают. Права не качаешь, не дуришь, лежишь, как лялечка, и думаешь о сложностях жизни...

– А что тут права качать, – угрюмо отозвался Мазур. – Коли уж, как в песенке поется, не очко меня сгубило, а к одиннадцати туз...

– Ну, такова селяви, – где-то даже и философски прокомментировал Жора. – Эти бабы столько народу спалили, и сколько еще спалят... Вот и ты влетел. Погляди на Алинку – ну вылитая тебе Анжелика, которая маркиза ангелов. А вон что вытворяет...

Мазур посмотрел на Алинку, очень надеясь, что она прочитает в его взгляде немой укор. Если и прочитала, раскаяния не проявила ни чуточки – только показала ему язык.

– Ну что, кот ученый, вставай да одевайся, – сказал Жора. – Я тут рядом обитаю, там и потолкуем...

Мазур встал и неторопливо принялся одеваться. Все это время Жора спокойно сидел тут же, в кресле, в двух шагах, и Мазур моментально определил, что рекомый грек нападения с его стороны не опасается нисколечко – хотя Мазур за это время раз десять мог его вырубить, а то и сделать что похуже.

– Фонарь-то болит? – участливо спросил Мазур, проходя мимо Алины.

На сей раз она вздернула подбородок и отвернулась. Жалеть эту стервочку нисколечко не стоило: наверняка и за фонарь, и за все прочее денежка ей упала приличная.

Они вышли на площадку, и Мазур вопросительно приостановился.

– А вот она, моя избушка, – сказал Жора, доставая ключи и направляясь к соседней двери. – Заходи, будь, как дома, но не забывай, что в гостях. Квартира у меня в другом месте, а это так, блатхата, девок водить и с нужными людьми разговоры разговаривать...

Действительно, большая однокомнатная квартира не производила впечатления жилой: большой разложенный диван, пара кресел у низкого столика, телевизор на тонких ножках, магнитофон на полочке да какой-то высокий ящик из темного полированного дерева.

– Кидай кости, – сказал Жора, распахивая дверцы. – Узнаешь?

Внутри теснились разномастные бутылки, три стенки были зеркальными, приумножавшими импортные алкогольные сокровища – но, в общем бар как бар, и совершенно непонятно, почему Мазур должен его узнать с первого взгляда.

– Не узнаю что-то, – сказал он.

– Интеллигенция! – фыркнул Жора, извлекая бутылку и широкие коньячные бокалы. – Ивана Васильевича, который меняет профессию, смотрел?

– Было дело.

– В точности такой, тютелька в тютельку. Я у киномеханика купил пару кадров, он мне в два счета точную копию смастрячил.

– А что ж царские палаты себе так же не смастрячил? – усмехнулся Мазур.

– Это мне пока не по полету, – совершенно серьезно ответил Жора. – Вот один большой босс у себя на усадебке, и точно, сделал копию палат – ну, не целиком, одну только. Да садись, чего стоишь? Я пока закуси поищу, у меня тут по-холостяцки. Бывают такие телки, что пытаются зацепиться – готовить начинают, прибираться, только пошли они нафиг – коготок запустит, потом не отделаешься, кроме как по шее и с матом на лестнице... Сам женатый?

– Да нет.

– Один живешь?

– Ну, не всегда... – сказал Мазур чистую правду.

– Тогда и сам таких телок насмотрелся, а?

– Да уж, бывало... – сказал Мазур.

Жора держался чуть ли не дружелюбно, без тени превосходства или агрессии. Было в этом что-то профессиональное – человек исправно выполнял порученную ему кем-то работу. Именно кем-то – сам Жора как-то не тянул на человека особо серьезного. Хотя, нужно признать, теперь он казался Мазуру гораздо умнее, чем при первых встречах. И это вновь заставляло вспомнить о некоторых несообразностях, которые в первую очередь стоило обсудить с Лавриком...

Жора чем-то гремел и позвякивал в маленькой кухоньке. Мазур закурил, не без интереса посмотрел на сцену: над диваном висели три черно-белых фотографии чуть ли не в половину человеческого роста, обнаженные девушки, в одной из которых моментально узнавалась Алина. Не нужно быть искусствоведом, чтобы сообразить: ни тени порнографии, здоровая эротика, красивые позы, умело выставлен свет, грамотно взят ракурс.

Вернулся Жора, со звоном сгрузил на стол несколько тарелочек:

– Чем богаты... Коньяк греческий, «Метакса», настоящий, не какая-нибудь паленка.

– В Греции все есть? – усмехнулся Мазур.

– Уж это точно, – серьезно ответил Жора, явно не усмотрев литературных аллюзии. – Ну, Кирюш, вздрогнули за успех предприятия?

– Вздрогнули, – сказал Мазур. – Я смотрю, Алина у тебя и по этому делу?

– Да она по любому делу, где деньгами пахнет... – Жора хохотнул. – Видели бы папаня с маманей... Что, нравятся фотки?

– С душой сделано, – сказал Мазур.

– То-то. Это тебе не та лабуда, которой немые – якобы – по поездам торгуют. Есть у нас тут один мастер. Только работать приходится с оглядочкой: шаг вправо, шаг влево – и изготовление порнографии пришьют. Хорошо, есть кому отмазывать... Ну что, Кирюш, о делах?

– Давай о делах, – сказал Мазур.

– Положение свое оценил?

– Оценил, – сказал Мазур. – Хреновое, надо сказать, положение. Так что говори сразу: во сколько мне обойдется из этого положения незапятнанным выскользнуть. Только учти: я хоть и в загранку хожу, но уж никак не миллионер... Давай в разумных пределах.

Жора уставился на него, полное впечатление, оторопело, словно услышал фразу на незнакомом языке. Потом расхохотался – искренне, весело:

– Ах, во-от за кого ты меня принял... Недобор, Кирюш. Две десятки или там три шестерки... Мы по этой части не работаем – тут делянка для мелких сявок. А мы посерьезнее будем... Короче, есть босс. Большой босс.

– В законе?

– Опять мимо, Кирюш. Или кино насмотрелся? Эти, в законе, – совсем другая человеческая категория и разновидность. И бизнесы у нас с ними разные. Они отымают, а мы делаем.

– Это как?

– Слушай сюда, – серьезно сказал Жора, вмиг сбросив с лица веселость и балагурство, как маску. – Ты уже показал, что парень ты не дурак. Вот и дальше держись по-умному. Никаких таких страшных Тайн я тебе выдавать не буду – с чего бы вдруг? – но и мелочи, знаешь ли, для болтунов плохо кончаются. Ты здесь человек совершенно чужой, а моря вокруг столько, что «Титаник» какой-нибудь в два счета на дно булькнет, и никто не заметит. Что ж там про тебя говорить...

Он чуточку демонстративно извлек ТТ и положил его на столик – правда, дулом в сторону от Мазура, но с видом крайне многозначительным. Вот сейчас, с таким лицом, он и впрямь был опасен.

– Да все я понял, – сказал Мазур. – Что зря стращать? Значит, как я понял, денег ты с меня требовать не собираешься...

– Правильно понял. Денег я тебе собираюсь дать...

В точности как тогда, на морском берегу, он достал пачку красно-коричневых десяток в банковской бандероли и без всякой аффектации придвинул ее Мазуру:

– Ровно косарь, как в аптеке. Можешь не пересчитывать. Считай, аванс. При удаче и премия будет.

– А при неудаче? – прищурился Мазур.

– При неудаче – расходимся, как в море корабли, – сказал Жора. – Только при такой неудаче, в которой твоей вины не будет абсолютно. А если неудача из-за тебя случится... Сразу скажу: убить не убьют, но здорово тебе придется извертеться, чтобы на своих ногах отсюда смыться. Сечешь нюансы?

– В общем и целом, – сказал Мазур. – Давай уж детали...

– Ну вот тебе детали, нюансы и подробности... В общем, есть большой босс. Не только по здешним меркам большой...

– Погоди, – сказал Мазур. – Давай и я тебе нюансы с подробностями выложу. Если тут контрабанда или еще что-нибудь расстрельное, я в такие игры не играю. Не стоит оно того, – кивнул он на пачку червонцев, лежавшую меж бокалами.

– Да ничего подобного, – сказал Жора. – Босс, можно сказать, честный капиталист. Ты ж ленинградский, не лапоть рязанский... Про цеховиков слышал?

– Ах, вот оно что... – сказал Мазур. – Доводилось. Стоит себе какой-нибудь мини-заводик, тихонько производит что-то абсолютно безобидное типа свитерков и блузок... только этого заводика как бы и нет. И товара как бы нет, и выручки как бы нет, а на самом деле все есть, только государство об этом ведать не ведает...

– Вот именно, – сказал Жора. – Близко к тексту. Так оно примерно и выглядит.

– Я в законах не силен, – сказал Мазур. – Только краем уха слышал, что и чисто экономические дела бывают подрасстрельными. Дяде кое-кто рассказывал...

– Типун тебе... – проворчал Жора, на миг похолодев лицом. – Только и тут свои нюансы. Заваливается один из сотни. Бывало, такие заводики лет по двадцать работали, а потом беззвучно так исчезали. И никого никогда не повязали. Где-то не свезет, а где-то все схвачено, за все заплачено, да так, что это – насовсем. А самое-то главное... От нас с тобой ничего такого не требуется, чтобы замаячила подрасстрельная. Мы, чуть чего – как мураши меж когтей у медведя... Потому что нам-то «особо крупные размеры» ни за что не пришьешь...

– Ну, и в чем игра?

– Помнишь, я тогда на берегу говорил? Когда ваш резкий доцент мне колесо расфигачил? У босса и в самом деле есть хобби. То самое, коллекционер он. Фотографии коллекционирует. В таком вон стиле, как те, на стенке. Мастер, чтобы их делать, есть, и хороший, сам видишь. И в самом деле не нужны ему прошмандовки с набережной. Да и такие, как Алинка, тоже. Алинка, согласись, по большому счету такая и есть. Боссу подавай приличных, типа вашей Верочки. Ну, а коли уж мы в одну упряжку запряглись, пойдем дальше: босс – не извращенец, чтобы у камина зимними вечерами альбомы листать. То есть он их и полистать может при случае, но...

Мазур усмехнулся:

– Но и в постель положит обязательно.

– Ага, вот именно, – безмятежно сказал Жора. – Ну и что? Не мальчики, не малолетки, все по согласию... и, между прочим, уж никак не жмот. И денег насыплет полный подол, и золотишка повесит. Есть у него две умных поговорки. «Приличная женщина – это та, что гораздо дороже стоит». «Не бывает верных жен, бывает мало денег». Кого у него только не было... – он достал из внутреннего кармана пачку фотографий, перетасовал, как колоду карт, протянул одну Мазуру: – Узнаешь?

Ну как тут не узнать? На экранах маячит частенько. Никак не скажешь, что кинозвезда с большой буквы, но и на заднем плане не торчит, имечко известное. Что-то такое и всезнающий Лаврик говорил про эту кинодиву – правда, применительно не к этому городу. Обнаженная, в изящной позе, судя по стилю, снимал тот же маэстро.

– Так узнал?

– Узнал, – сказал Мазур.

– Ну вот... Тоже сначала с неделю вкручивала: я не такая, я жду трамвая... И муж у меня великий режиссер, и любовь у нас страстная, и все такое прочее...

А босс – то бишь я, не станет же он сам... – набавлял и набавлял. Пока не дошел до бабок, на которых телка сломалась. И камушки там... В общем, на дне рожденья босса, у него на усадебке, она перед гостями голой танцевала очень даже художественно. Вот так и с вашей Верочкой. Найти ту циферку, которая ее сломает – и дело в шляпе...

– Да у них с мужем вроде все нормально...

– У них у всех с мужьями нормально, – сказал Жора. – Пока ей не объяснят, сколько она на самом деле стоит... Пока до нее не дойдет, что стоит один раз ножки раздвинуть – и будет «Волга», плюс колечки-камушки... Босс не первый год так развлекается.

– И что, совсем осечек не было?

– Ну, были, – неохотно сознался Жора. – Но настолько редко, ты бы знал... Это уж когда все испробовано, а толку так и нет. Потому я и уточнял: неудача может и не по твоей вине случиться. Только не рассчитывай на обстоятельства свалить, понял? Это ж всегда четко видно: когда обстоятельства, когда мы лопухнулись...

Мазур охотно задал бы ему парочку вопросов – но в том-то и соль, что задавать их следовало только Лаврику и никому другому...

– Ну ладно, я все понял, – сказал Мазур. – Почти... Я-то здесь с какого боку? Тоже, как ты давеча, деньги ей совать и камушками соблазнять?

– Да нет, – серьезно сказал Жора. – Ты шпионские романы читаешь? А кина смотришь?

– Ну, почитываю, поглядываю...

– Значит, что такое резидент, знаешь...

– Так это нынче и пионеры знают, – сказал Мазур. – Они-то первыми на шпионские фильмы бегают... да и мы в их возрасте...

– Да сам бегал, чего там, – усмехнулся Жора. – Короче, нам... мне, в общем, нужен резидент в вашем уютном общежитии. Вот и решил тебя подпрячь. Работенка не пыльная, а деньги, согласись, приличные. А главное, абсолютно никаких нарушений УК...

– Это, конечно, главное... – сказал Мазур. – Ну, а делать-то что?

– А вот так вот, с ходу, я тебе и не скажу, Кирюш, – признался Жора. – Как там в армии? «Действовать по обстоятельствам».

– Понятно, что ничего непонятно... – сказал Мазур.

– Ничего, прояснится. Им тут сидеть еще три недели... да и вам тоже. Как говорит один умный человек... – он старательно выговорил: «Импровизация иногда себя оправдывает, как нельзя лучше». Интеллигентный человек, вроде тебя, может, свидитесь...

Мазур усмехнулся:

– Этот умный человек, я так понимаю, всем и рулит?

Жора как-то подобрался, в глазах словно бы мелькнула тень нешуточного испуга:

– Кирюш, много будешь знать, скоро состаришься... Иногда, знаешь, так: чем умнее человек, тем дальше от него держаться надо...

– Тоже верно, – задумчиво сказал Мазур. – Я у тебя не собираюсь выспрашивать, кто таков и какой у него номер. Но поскольку уж я резидент... Что, он так и не придумал ничего умнее, как деньгами под носом трясти?

– Ну почему? Есть у него идейка. Разбавить вашу компанию, как продавщица в пивнушке доброе пиво водой разбавляет. Скажем... – он секунду помолчал, – подвести к вашей Вере ту же Алинку. В курортные подруги, ага. Алинка, хотя и прошмандовка, пробы ставить некуда, такой актриской может быть... Извини уж, по себе знаешь. Ваша компашка ведь видела вчера, как ты с Алиной уходил?

– Да все, наверное.

– Ну вот. Алинка – твой курортный роман, куда ты, туда и она. Только главная задача у нее будет – Верочке мозги компостировать. Не прямолинейно так, исподволь... Куда-нибудь ее без мужа вытащить, да и без тебя – ну, девичник такой. К маэстро нашему заманить, – он кивнул на стену. – Раскрепостить малость на собственном примере. Курортный сувенирчик, то бишь интересные фото...

Определенно, над ним кто-то есть, подумал Мазур. Гораздо умнее, с мозгами хорошего шахматиста. Прямо-таки чередой пошли совершенно не Жорины словечки. «Подвести», «импровизация», «разбавить компанию»... Жора умнее, чем казалось раньше, но есть и кто-то еще более умный...

Жора задумчиво продолжал:

– Хорошо бы еще и к муженьку подвести (ну вот, снова!) какую-нибудь ляльку ангельского вида и потаскушной натуры. На курортах все холостые, даже те, что с женами приехали. Атмосфэра... Смотришь, Верочка ревновать начнет, обидится, тогда ее и брать легче будет... В общем, еще куча вариантов на продумке. Главное, ты уж в это окунись со всем усердием.

Он наполнил широкие бокалы почти на три четверти, чокнулся с Мазуром и осушил свой бокал залпом. Поморщился, но закусывать ничем не стал. Кажется, его чуточку разобрало. Точно, не ему тягаться в потреблении коньяка со славным Балтийским флотом...

– Кирюш, ты уж выложись, как стахановец, – сказал он едва ли не просительно. – Босс та-а-акую премию обещал, если все пройдет гладко, и Верочка под него ляжет... Ну, вот увидел он ее на набережной и запал... И так ее, говорит, хочу, и этак. Любит он их... как в западных журнальчиках.

– Есть еще идея, – сказал Мазур. – Отколоть от нее муженька, куда-нибудь на чисто мужские гулянки, чтобы они как можно больше времени были врозь...

– Во! – Жора по всегдашней привычке воздел указательный палец, украшенный огромным аляповатым перстнем. – Продуктивно начинаешь мыслить, Кирюш!

– Надо же деньги отрабатывать, – усмехнулся Мазур. – Тем более что еще и премия впереди светит. Время есть, постараюсь еще что-нибудь придумать...

– Придумай, родной! – с большим энтузиазмом воскликнул Жора. – Придумай! Мы, греки, золотые мозги ценить умеем! И благодарить умеем! У грека душа широкая, как Черное море! Вот, держи!

Он содрал с пальца тяжеленную гайку, примерившись к пальцам Мазура, насадил на безымянный. По размеру подходило, но Мазур с этим убожищем на пальце чувствовал себя полным идиотом.

– Да ладно, Жор...

Он попытался снять перстень, но Жора зажал его руку, грозно нахмурился:

– И не думай! От подарка грека откажешься – насмерть обидишь. Могу я тебе приятное сделать? У меня этого добра... – он словно бы понурился. – Знаешь, Кирюш, что самое паршивое в нашем бизнесе? Бабки особенно не засветишь. Мне вот одесские морячки предлагали из Стамбула «Мерседес» притаранить – только куда ж так светиться, босс ни за что не одобрил бы. Он бы сам хоть завтра дворец в пять этажей построил, но не поймут ведь, покритикуют... Вот и стоит скромная усадебка в два этажа с балконом...

Бедные вы, несчастные, подумал Мазур без малейшего сочувствия. Редко читали классику, если читали вообще. История Александра Ивановича Корейко повторяется в новых декорациях, разве что чуточку иначе, и степеней свободы у вас чуть побольше, но все равно, так и сидеть вам по углам и никогда не стать хозяевами жизни, хотя наверняка хочется страшно...

– Боюсь, есть одна загвоздка... – сказал он задумчиво.

– Это какая?

– Как Алина с таким бланшем будет на людях светиться? Он же черт знает когда сойдет...

Жора расхохотался:

– Ну ладно, Кирюш, выдаю секрет: на лице у нее бланш нарисован. Есть один старичок, всю жизнь гримером на Ялтинской киностудии проработал, а сейчас у нас осел. У нас ему для легких лучше, что ли... Не в деньгах даже дело – тоскует по любимому делу. Если попросить, он меня загримирует под Иннокентия Смоктуновского, а тебя под Юрия Никулина так, что с трех шагов не отличат... – его взгляд на мгновение стал колючим, жестким. – Но это только на лице, Кирюш, потому что было историческое указание лицо не портить. Как раз в расчете на будущие комбинации с Верочкой. А на организме я ей настоящие синяки поставил – для здоровья не вредно, но выглядит так же убедительно. Так что, кроме бланша под глазом, все остальное настоящее, и следы изнасилования, и справка из травмпункта. Так что ты не расслабляйся...

– И не думаю, – сказал Мазур. – Обговорили ведь все.

– Ну вот и ладушки, – Жорин взгляд чуточку помягчел. – А то обманывать грека – дело рисковое... Ну что, давай я тебя к твоим заброшу; они уж, поди, голову ломают, куда ты запропал? Заодно посмотришь, что там нового у Верочки... У вас на сегодня какие-нибудь мероприятия намечались?

– Да нет, – сказал Мазур. – Договорились – глядя по обстановке.

– Ну, все равно, поехали. А то забеспокоятся еще – про курортные города вечно разные жуткие слухи ходят. А у нас – тишина и симметрия... Как связь держать, в машине обговорим, я тебе телефончики напишу.



Глава IV. ВЫ ЖИЗНЬ УВИДИТЕ НАОБОРОТ...


Жора отъехал, газанув с ненужным форсом, и «Волга» моментально скрылась за углом коротенькой пыльной улицы. Мазур открыл невысокую калитку, вошел. Здешнего Цербера он не опасался – это четвероногого друга Боцмана следовало беречься, а здесь в роли Цербера выступала дворняжка Жулька размером с кошку, как всегда, валявшаяся в тенечке, и явление Мазура отметила лишь, пару раз лениво ударив хвостом по доскам, которыми был вымощен дворик. Безобиднейшее было создание.

Гораздо больше внимания Мазуру уделила хозяйка, кормилица и поилица, как раз вышедшая из курятника с яйцами в подоле синего фартука. Тетя Фая, свежеиспеченная пенсионерка, являла собою женский вариант Санта-Клауса – без бороды и усов, но с той же бездной обаяния. Внешность порой бывает обманчива, но не в данном конкретном случае – душевная была тетенька. В ней не имелось ничего от строгой учительницы, ни капельки, но Мазур все равно почувствовал себя разгильдяем-прогулыциком, заявившимся лишь к третьему уроку.

– Загулял, Кирюша? – осведомилась она без малейшего укора. – Ну, дело молодое, курортное...

– Да вот... – с некоторым смущением сказал Мазур. – В гостях, однако, засиделся...

Тетя Фая понимающе кивнула:

– Ну да, если уж Жорка тебя привез... Тут и к завтрему можно было вернуться. Где это ты ухитрился с этим шалопаем познакомиться?

– Да так, по случайности... – сказал Мазур. – А где все? Что-то тишина вокруг...

– Верочка с Вадимом на пляж пошли. А Костя с Колей – к Гоше, домашнее винцо в который раз пробовать. Вот минут пять, как ушли. Ждали они тебя, ждали... Они тоже поздненько вернулись, но за полночь, а не к утру или там за полдень. Просили, как ты появишься, к ним и идти, – она присмотрелась к Мазуровой правой руке. – Кирюш, а ты что, по Жоркиному примеру начал кольца в полкило таскать? Ты ж ученый, интеллигент, тебе не идет.

– Да вот, чисто случайно в домино выиграл... – сказал Мазур, разворачиваясь к калитке.

Вот теперь он держался совершенно иначе – в отличие от безвреднейшей Жульки, к Равшану следовало отнестись со всей серьезностью. Подпрыгнул, ухватился за гребень высокого забора, подтянулся и заглянул во двор. Порядок. Равшан не просто сидел на цепи – пребывал взаперти в своей здоровенной конуре – вход надежно задвинут вставленной в пазы толстой доской, какую и Равшану не проломить.

На веранде никого не было – значит, засели в доме. В такую-то жару? Странно...

Странность номер два он обнаружил с первого взгляда – стол, за которым устроились все трое, накрыт был со свойственным Боцману хлебосольством, но спиртного на нем не было вообще – только большая бутыль со знаменитым черешневым морсом, который делала молодая жена Боцмана.

Лаврик демонстративно глянул на часы:

– Тринадцать двадцать семь... Неплохо погуляно, – и тут же зорким взглядом зацепился за перстень на пальце Мазура. – Еще интереснее. Где ты этакую шайбу раздобыл?

– Да так, есть места, – сказал Мазур, ломая голову, как бы непринужденно и ловко выманить их из дома Боцмана, чтобы обговорить случившееся.

– Дай позырить, – Лаврик покачал перстень на ладони. – Грамм пятьдесят. И золото, похоже, не самоварное. Неужто на улице нашел?

– Персидская княжна на память подарила, – сказал Мазур.

– Княжны – они такие, – сказал Боцман как ни в чем не бывало. – Помню, в пятьдесят котором-то мне мадагаскарская принцесса не просто золотой браслет в полкило презентовала, но еще и в законные мужья звала. Только оказалось, что законных мужей у нее по штату уже трое. Ну, негоже было бравому советскому боцману четвертым по штатному расписанию мужем становиться, пусть даже и у принцессы, пришлось потихоньку на коробку ускользать...

– Оно, конечно, травите вы оба в лучших флотских традициях, только, сдается мне, не время байки запускать. Во-первых, такие гайки по улицам не валяются, а во-вторых, я ее целых три раза видел на пальце у вертопраха Жорки. А поскольку уходил ты не с Жоркой, а с той красоточкой, делаю вывод: случилось что-то такое... нестандартное. Так что садись, налей морсику и рассказывай все подробно.

Мазур вовсе не покосился в сторону Боцмана – просто чуть-чуть повел глазами в его сторону, – но Лаврик, конечно же, и это заметил. Сказал серьезно:

– Ты гримасы не строй... Скажу по секрету: при дяде Гоше можешь говорить так же открыто, как с любым из нас. Поскольку, знаешь ли, дядя Гоша изрядным доверием облечен.

Боцман выпрямился и отчеканил:

– Благодарю за доверие, товарищ капитан-лейтенант!

Удивление Мазура прошибло нешуточное – но тут же схлынуло, и ему на смену пришли трезвые деловые мысли. Дядю Гошу он явно встретил здесь впервые в жизни, так что никак не мог с ним сталкиваться ни в курсантские времена, ни позже – столь колоритного персонажа не забудешь, как ни старайся. А капитан-лейтенанта Лаврик получил два месяца назад, чуть ли не перед самыми Ахатинами. Ребус?

Очень возможно, никакой не ребус. Моментально всплыл насквозь знакомый термин. Действующий резер в...

Лодочная станция, коей дядя Гоша заведует, ничуть не похожа на убогое заведение при какой-нибудь среднерусской турбазе с десятком сдающихся напрокат обшарпанных лодок с расхлябанными уключинами и вечно стоящей на дне (хотя дырок вроде бы никогда нет) затхлой водой. Совсем другого полета причал. Лодка здесь, в городке, едва ли не у каждого. Кто выплывает в море половить рыбку, кто катает девушек, кто курортников (вторая и третья категории сплошь и рядом совпадают). Кроме того – не менее дюжины прогулочных катеров, опять-таки для курортников, наконец, небольшой яхт-клуб. Среди здешнего истеблишмента хорошим тоном считается держать яхту (ну конечно, по-советски скромную, какая и в полметки не годится тем игрушкам богачей, которые Мазур видел за границей – а одну даже пустил на дно, так уж карта легла). Есть яхточки и у тех, кто в истеблишмент не входит, но парусный спорт любит – даже общество какое-тоимеется, забыл название. Одним словом, хозяйство солидное у Боцмана в управлении. Впору в Адмиралы переименовывать.

И еще одно немаловажное обстоятельство. Лодочная станция – здесь то самое место, куда стекаются все свежие интересные новости, разная животрепещущая информация обо всех и обо всем. Там, к тому же, крайне популярный в городке ресторанчик «Якорь» – не «Жемчужина», приют набитых деньгами и спесью «деловых», и не со всей возможной дурной аляповатостью декорированный для курортников «Корвет». Именно что заведение, играющее ту же роль, что старинный паб в английской деревушке – скорее клуб, чем распивочная. Там опять-таки говорят обо всем и обо всех, и новости туда попадают первыми. В общем, станция дяди Гоши – идеальное место, где без особых к тому усилий можно собирать, фильтровать и анализировать массу информации. Бывают такие местечки – в приморских городах особенно. Вот оно, значит, что... Ну, теперь многое понятно.

Человеческий мозг, как известно, работает со скоростью света – так что все это молниеносно пронеслось у Мазура в голове, пока он садился за стол и наливал себе морса, прохладного и сладкого в самую меру.

– Ну, так что там интересного случилось? – спросил Лаврик.

– Да ничего особенного, если подумать, – ответил Мазур. – Я этой ночью всего-навсего под угрозой жуткого ножа изнасиловал крайне приличную девушку, причем, с грустью должен сознаться – еще и извращенным способом, свидетелей, правда, не имеется – они в таких делах редко случаются, – но потерпевшая готова кинуть заяву, и у нее есть медсправка о характере перенесенных истязаний. И, как будто всего этого мало, еще и тот самый жуткий ножик с моими пальчиками есть... Вот так, если вкратце.

– А если подробно? – небрежно сказал Лаврик.

Мазур, естественно, начал со своего нестандартного пробуждения в постели Алины – и очень быстро сообразил, что не рассказывает, а, полное впечатление, докладывает. Так, как его давно выучили: четко, отсекая все ненужное, задерживаясь на главном, вычленяя ключевые моменты, без собственных комментариев, оценок и впечатлений. Ну конечно, сработал здоровый профессиональный рефлекс. Еще он поймал себя на том, что практически все время обращается к Лаврику, только на него и смотрит. Впрочем, и в этом не было ничего странного, ясно даже и ежу. Они пребывали не на задании, а значит, не были группой, а значит, не было и командира фуппы, вообще никакого старшого (к чему он тройке беззаботных туристов?) – но дело все в том, что случившееся с ним как раз и относилось к компетенции Лаврика; и разбирался он в таких делах гораздо лучше, не то, что они с Морским Змеем, у которых была своя специфика. Конечно, был еще и дядя Гоша (в отношении коего для понимающего человека не осталось никаких неясностей), но он – в некотором роде чужой. Смежник, так сказать...

– Вот такие дела, – сказал он, закончив.

– Лопухнулся ты... – сказал Лаврик.

Впрочем, прозвучало это без всякого осуждения, просто-напросто из свойственной Лаврику частенько легкой насмешливости, не имевшей ничего общего с осуждением или порицанием. Они все этим порой грешили – когда ситуация в себе несла некий процент свободы, допускавший шутки. А сейчас процент свободы был чертовски велик – речь как-никак служебных дел не касалась никаким боком.

Мазур ответил в тон:

– А кто мог подумать? Понятно, когда з а пределами, когда ЦРУ или иная гидра империализма, но кто ж знал, что этим фокусом в родном отечестве к стенке прижмут?

Лаврик поднял палец и сказал уже серьезно:

– Причем качественно прижмут, согласись. Я имею в виду не твою подлинную персону, а мирного ихтиолога в бороденке и при очках.

Вот е м у и в самом деле пришлось бы и летать, и свистеть, как прикажут...

– Да уж... – проворчал Мазур.

– Цеховики, – фыркнул Морской Змей. – Действительно, после полевых агентов ЦРУ или иной крайне опасной импортной сволочи даже где-то и оскорбительно для профессионального самолюбия на крючок к этим клоунам попадаться... Слышал я об этой публике, даже кино в прошлом голу по телеку смотрел. Там они то ли кофточки, то ли плащики подпольно строчили...

– Ну да, я тоже видел, – сказал Лаврик. – Там еще Дворжецкий играл. И в конце, понятно, нагрянул следователь с усталыми умными глазами и всех повязал, как пучок редиски... Кто бы спорил, в жизни так тоже бывает. Иногда. А вот гораздо чаще, увы, не бывает, тут твой Жора, как ни прискорбно, кругом прав... Читали нам по ним как-то факультативный курс... Это не клоуны, Коля. Это люди чертовски умные и оборотистые. Организовать подпольное производство товара и успешный сбыт оного, создать сеть, когда цепочки норой тянутся через всю страну, – это тебе не инкассаторов грабить и не пляжных лохов в картишки обувать, пусть мастерски... Не для клоунов задача. Со всех трибун, как известно, объявлено, что организованной преступности у нас нет... Мнение, высказанное с таких трибун, имеет силу высшей мудрости, никто не то что не спорит, но и думать не станет поперек. Вот только суровая проза жизни такова, что... Как бы политически правильнее выразиться... Ага. Суровая проза жизни такова, что нечто отдаленно похожее имеет место быть. Нечто. Отдаленно. Похожее. Я все правильно политически излагаю?

– Правильней некуда, Костя, – ухмыльнулся дядя Гоша. – Кто-то кое-где у нас порой... С нетипичными явлениями у нас борются. Вот только нетипичные явления, якорь им в задницу, далеко не всегда на удочку попадаются, а иногда, прощелыга Жорка прав, не попадаются вообще... И не так уж их мало, тут он, стервец, тоже прав, хотя от его правоты с души и воротит, но что ж ты тут поделаешь...

– Вот и сориентируй, дядя Гоша, – сказал Лаврик. – Применительно к данному конкретному региону. У меня знания чисто теоретические, без особой конкретики. У ребят их вообще нет. А ты на этом собаку съел.

– Да так, щенка, – сказал дядя Гоша, – Эта публика в моих основных хлопотах не числится – но соприкосновение имеют, так что приходится и туда щупальцы запускать.

«Интересно, какие же твои основные хлопоты, адмирал лодочной станции?» – подумал Мазур. Контрразведка флота, если конкретнее, противодействие иностранной агентуре? Не похоже...

Географическая точка не та. Здесь, на побережье, километров на двести в обе стороны нет ничего, что интересовало бы субъектов, сделавших своей профессией нездоровое любопытство к советскому Военно-морскому флоту. Мы как-никак не в баталерке служим, так что знаем... В этаком скучном захолустье еще возможны командировочные, но дядя Гоша, теперь ясно – стационар...

Есть более жизненная версия...

Контрабанда. Входящая в число тех самых нетипичных явлений, которые, чтоб им пусто было, все же чуточку паскудят своим существованием развитой социализм, в котором все мы, как известно, обитаем – что было недвусмысленно подтверждено на последнем съезде партии.

Как свидетельствует опыт всего мира (за исключением Антарктиды с Гренландией), порты, приморские города – это всегда еще и контрабанда, причем серьезная. А серьезная контрабанда – это отнюдь не ящик водки, протащенный на борт судна Черноморского морского пароходства с целью сбыта его где-нибудь в Афинах. И не пара дюжин джинсов, протащенных на берег шустрым матросиком. Контрабанда – это а) большие партии, б) налаженные маршруты и связи. Им приходилось иногда посещать те же, что и Лаврик, факультативные курсы, пусть и не в таком количестве...

И, главное, сбыт. В «точке прибытия» остается меньшая часть, а большая расползается через сеть левой торговли, порой довольно далеко. Здесь, в городке, нет настоящего порта, если не считать таковым лодочную станцию дяди Гоши – а вот километрах в полусотне к северу и километрах в полусотне к югу как раз и имеются два больших порта. А если взять еще сто с лишним километров севернее – будет еще один, куда регулярно приходят суда из Стамбула (и ходят оттуда в Стамбул же). Никто, конечно, на прямой вопрос не ответит (да у Мазура и достаточно ума, чтобы его не задавать), но слишком многое за то, что дядя Гоша посажен на маршруте.

– Вот и сориентируй ребят немножко, дядя Гоша, – сказал Лаврик. – Да и меня самого. Слаб я знаниями в данном вопросе, в чем признаться не стыжусь – только дурак полагает, что знает все на свете... Цеховики для меня, как я уже говорил, – понятие чисто теоретическое и где-то даже абстрактное... – он обаятельно улыбнулся со здоровым профессиональным цинизмом. – Не резал, не доводилось, да и не доведется, думаю. И слава Богу – не хватало на мою натруженную шею лишних забот...

– Так и я ж не резал, – фыркнул дядя Гоша. – Не моя епархия, просто-напросто, ежели так можно выразиться, побочный продукт, который приходится держать в поле зрения... Ну ладно, давайте делово. С географией побережья у вас наверняка обстоит плохо?

– Сплошные двойки, – сказал Лаврик.

Действительно, еще один парадокс эпохи, на которые она невероятно богата, подумал Мазур. Вмиг сориентируемся в Марселе и еще полудюжине интересных портов, да и по ту сторону Атлантики много куда пройдем прямым ходом, «полетом ворона», не путаясь в картах и не расспрашивая туземцев (которые к тому же от нас удирать будут во все лопатки) – а вот в географии Отечества сплошь и рядом патентованные двоечники. Ну, работа такая...

Дядя Гоша взял со стола пухленький «Атлас мира», почти сразу же нашел нужную страницу и положил толстый томик на стол:

– Смотрите сюда, товарищи двоечники, – он ткнул в карту колпачком авторучки. – Вот это – наше место. Карта, сами видите, крупномасштабная, мелочь пузатая вроде нас, не говоря уж о тех, кто еще мельче, не показана, но нам и не надо, – авторучка прошлась по карте с севера на юг, остановившись на границе Абхазии. – Отсюда и досюда побережье буквально усыпано городками вроде нашего, поселками и прочими малонаселенными пунктами, связанными как автострадой, так и железной дорогой. Этакое длиннющее ожерелье из множества бусинок. Примерно две трети данного ожерелья, примерно вот отсюда и совершенно точно – вот досюда и есть мой район. Пять лет тут живу, обжился вот, женился даже, Равшана завел. Ну, это постороннее, это лирика. К чему я веду? А к тому, что за пять лет все здесь, и флору и фауну – особенно фауну двуногого вида – изучил, как собственный двор. Поскольку именно в этом и заключалась моя первейшая обязанность – знать все обо всех. Итак, краткий курс строительства подпольного капитализма... Сначала четко выставим терминологию. «Цеховиками» я буду именовать исключительно тех, кто что-то производит – либо совершенно частным образом, либо пользуясь своим положением на государственном предприятии. Оставляю за бортом чистых торговцев – как чем-то вполне безобидным, так и очередными нетипичными явлениями вроде наркотиков, – он вновь провел авторучкой по карте, – но уже не вдоль моря, а очертив неровный овал, южной оконечностью заходивший на территорию Абхазии. – Цеховиков здесь – что икры в доброй толстой вобле. Такие уж специфические места. Больше всего «портняжек». Эти на хорошей технике, часто импортной без кавычек, шьют импортную в кавычках одежду. Причем с большой творческой фантазией. Берутся импортные кофточки, платья, мужские рубашки, джинсы, распарываются по швам, составляются выкройки, и по ним строчат точные копии забугорных нарядов. Другие – а иногда это одни и те же люди – мастерят качественные «фирмовые» этикетки. Среди курортников расходится хорошо – особенно среди тех, кто из-за Урала. Ну и, конечно, «идет на экспорт», то есть за пределы района. Есть подпольные ювелиры. Изделия неплохого качества, клейма не отличишь от государственных, если эксперты как следует не потрудятся, проба государственной соответствует – вот только золото самого мутного происхождения и идет сюда нелегально. Вы, может быть, улыбнетесь, но неплохую выручку дают переводные картинки – многие привозят сюда детей. Петушки на палочке, поддельный шоколад – ну, это уже мелочь... Очень хороший доход от сувениров. Вот, полюбуйтесь.

Он открыл ящик массивного старого письменного стола, выстроил длинный рядок полушарий из прозрачного пластика, куда были впечатаны ракушки, кораблики, кусочки коралловых веточек, цветные фотографии живописных местных пейзажей, портреты отечественных и импортных кинозвезд, разнообразные персонажи мультфильмов (ребенка от такой штуки за уши не оттащишь).

– Кроме того, есть мастерские, где за небольшие деньги сделают такую же штуку с вашей фотографией... Что это вы, товарищи офицеры, переглядываетесь чуточку смущенно? Купили уже?

– Изрядно затарились, – усмехнулся Лаврик. – В самом деле, отличный сувенир для друзей и знакомых. А деньги небольшие.

– Вот то-то... Делают эти вещи на стопроцентно государственном предприятии – вот только дело налажено так, что в госбюджет в лучшем случае попадает гривенник с рубля. Вообще, сувениров много, и не только «стекляшек», вы наверняка видели уже... Это все производства, если так можно выразиться, чистые. Есть и грязные – подпольные фотостудии, где шлепают порнографию. Как переснятую из импортных журнальчиков, так и фото отечественных «натурщиц». Вот так, если вкратце. Естественно, вся эта публика теснейшим образом повязана с теми самыми «чистыми» торговцами, снабженцами, добывающими сырье – ну, и понятно, теми из чиновников, кто за хорошие деньги обеспечивает прикрытие. Нельзя сказать, что с ними не борются. Конечно, и в милиции, и в прокуратуре, и в других местах, где сидят контролирующие и надзирающие, есть... неприглядные экземпляры. Но и правильных мужиков хватает пока. И уполномоченный КГБ – мужик правильный. Вот только Система – это они сами себя именуют Системой – как две капли волы похожа на сказочную гидру. Отрубаешь одну голову – вырастает пол-дюжины. А к иным головам не подступишься вовсе... – он сделал гримасу, показав глазами в потолок. – Да порой это все довольно сложно... Вы ведь были у дяди Сандро? А ведь дядя Сандро – если зрить в корень, тоже классический цеховик. Духан государственный только по документам – но в госбюджет опять-таки капают слезки, – он сердито фыркнул. – Я вам еретическую вещь скажу, уже не по службе... Вот посади дядю Сандро и сделай духан абсолютно государственным – моментально и еда станет в десять раз хуже, и появятся хамоватые официантки, и нехилый бюрократический аппарат сам собой образуется... Единственный способ их победить – если государство будет делать то же самое, ничуть не хуже, а то и лучше... – он махнул рукой. – Ладно. Такие рассуждения не по нашим с вами погонам, да и не о том разговор... С кратким курсом закончили? Или будут вопросы?

– Дядя Гоша, – сказал Мазур. – Я вообще-то чистого любопытства ради... Рыбзавод в Систему входит?

– Вот тут сложнее. И входит, и не входит. Собственно говоря, это не рыбзавод, а совхоз. Есть пара-тройка своих МРТ. А по сути – спеццех. Знаете, есть такие на мясокомбинатах? Где делают колбасу не из туалетной бумаги, а из мяса, делают еще разные вкусности; но в магазины это не идет, а утекает в другую сторону? Знаете, вы ребята взрослые... Вот э го и есть такой спеццех, только занимается он морскими деликатесами. Ну, а производятся они в таком количестве, что часть уходит в Систему. Но, учитывая специфику производства, к совхозу и на километр подойти нельзя...

*МРТ — малый рыболовный траулер.

– Спасибо, дядя Гоша, – сказал Лаврик. – Отличный краткий курс, вполне достаточно... Теперь займемся конкретными персонами. Этот Жора, каковой у нас пока что главный фигурант – он кто?

– Жертва аборта, – сказал дядя Гоша. – Я имею в виду несделанного. Культурно выражаясь, раздолбай, а некультурно... Ну, вы поняли. Мама заведует универмагом, самым крупным в регионе, в Систему, конечно, входит. Так что чадо росло, ни в чем себе не отказывая. В девятый класс не пошел, закончил мореходку, и маменька его быстро пропихнула не просто в Черноморпароходство, а на кораблик загранплавания. Продержался два рейса. После второго взяли с джинсой и журналами для взрослых, упрятанными крайне бездарно. Мореходную книжку забрали, выперли в шею. Мамаша его попыталась пристроить к кое-каким своим делам, но сама вскоре признала, что толку от ребеночка мало, и делу от него никакой пользы, кроме вреда. Пару лет болтался, пытался пристроиться там и сям. Кагалы его не приняли – там мозги особенно в пене. Какое-то время сутенерствовал, но без серьезных покровителей – а потому быстренько взяли за жабры и посоветовали бросать это дело, иначе посадят. Одним словом, мизерабль тот еще...

* Мизерабль (франц. mis rable). Жалкое, несчастное существо. Ничтожный человек, негодяй.

– Он и правда грек? – спросил Мазур.

Дядя Гоша смачно хохотнул:

– Тот еще... На восьмушку. Прадедушка у него был грек, а других эллинов в роду не имеется. Сел он четыре года назад по двести шестой. Светило два года, благодаря мамуле получил полгода. Вышел неимоверно блатной, стал разводить понты – но ребятки посерьезнее из той же шатии с него быстренько спесь сбили. У нынешней молодежи двести шестая – наподобие гриппа. Кто-то хоть раз да переболел. Один сел, а полсотни не сели. Подумаешь, двести шестая...

Мазур старательно сделал равнодушное ко всему лицо. Под двести шестую, или, в просторечии, «хулиганку», он и сам мог угодить пару – тройку раз и в ранней юности, и в курсантах. Такая уж статья. Можно словить и за драку на танцах, и за товарищескую встречу по вольной драке в темном переулке с компанией таких же соколиков, как сам, и за оборванную для девушки клумбу в центре города. Да мало ли что под двести шестую подогнать можно.

И за Колькой Триколенко подобное сыщется, и даже за Лавриком. Действительно, наподобие гриппа...

– Ну вот, – продолжал дядя Гоша. – После отсидки он и решил перекинуться в греки – прежняя фамилия чересчур уж уши намозолила. Прадедушкины документы остались, мамочка кого-то смазала в паспортном столе – вот и получился из Григория Вараксина Георгиос Ставракис. Сначала посмеивались, потом как-то привыкли. Все равно – Жора и Жора, хоть Ставракис, хоть Кастракис. Вообще, на дурех из курортниц действует: грек на белоснежной «Волге», ага. Особенно на интеллигентных дурех – Жора дурень, но хитрый. Подчитал греческую историю, кое-что старательно запомнил – и вкручивает теперь помянутым интеллигенткам, что его прапрадедушка – герой греческой борьбы за свободу, янычар перочинным ножиком резал, с самим поэтом Байроном вино пил. И проскакивает порой. Интеллигентные дурехи – оне иногда сексапильные бывают. И млеют особенно от Байрона. А вот теперь мы плавненько перейдем к самой интересной для вас фигуре, после которой Жорку придется из главных фигурантов разжаловать. Ага, я вижу, Костя понял... Ну да. Жоркин хозяин, он же, в Жориной терминологии, большой босс. Тот самый, что воспылал к вашей Верочке. Каковые воспылания у него происходят так часто и регулярно, что это уже не хобби даже, а что-то другое...

– Ну да, – сказал Мазур. – Жора говорил. Цеховик из крупных.

– Кирилл... – мягко, но настойчиво прервал дядя Гоша. – Не лезь поперед батьки в пекло, я тебя душевно умоляю... Ну да, Жора говорил... Это он явно не хотел раньше времени светить хозяина. И не цеховик, и в Систему не входит, разве что с ней контачит по мелким бытовым делам... как, кстати, многие. Потому что, без дураков, будет покрупнее любого из них. Даже иных кавказских орлов, от которых к Системе разные ниточки тянутся. Фомич. Это не кличка, а отчество. Чупров Сергей Фомич. Начальник строительного управления семнадцать дробь четыре. Крупнейшее стройуправление вот в этом немаленьком регионе, – он очертил колпачком авторучки неровный овал площадью раз в шесть больше «его района». – Как сказали бы импортные люди, монополист. И оч-чень серьезный миллионер. Миллионов, правда, ни у кого не выпало случая подсчитать, но их там изрядно.

– Начальник стройуправления? – с некоторой иронией бросил Морской Змей. – И откуда...

Дядя Гоша прервал его так же мягко-настойчиво, как совсем недавно Мазура:

– Коля, когда будет время, я обязательно прочитаю краткий курс о том, как в строительном деле становятся миллионерами. Только, мне думается, Константина сейчас гораздо больше интересует сама персона?

– Именно, – сказал Лаврик. – Краткий курс я потом и сам с удовольствием послушаю. А сейчас – прожектор на саму персону...

– Фомич – человек сложный, – сказал дядя Гоша. – И какой-то одной краской я бы его малевать не стал. Хотя сказать можно и иначе: жизнь у него получилась, как зебра, полосами, причем не черно-белыми, а разноцветными. Пятьдесят три года. Воевал, ранения имеет, награды. После войны выучился на инженера-строителя. Строил много, строил хорошо – впрочем, он и теперь много и хорошо строит... есть и трудовые награды, поговаривают даже, что к пятидесятипятилетию хотят дать Героя соцтруда. Это одна сторона его личности. А другая сторона в том, что однажды он – когда точно, понятно, неизвестно – понял, как можно брать, сколько можно брать и как делать, чтобы не попасться. Лично я подозреваю, что надоумили старшие товарищи. Такое не в одной профессии бывает: отводят однажды в уголок старшие товарищи, зубры седые, и объясняют, что к чему. Или умный человек однажды сам на нечто такое наталкивается, начинает изучать – и понимает, что перед ним за система и какие там денежки крутятся. И понимает еще, что свободно можно иметь долю от этих денежек, регулярно и помногу. Кто-то отказывается. А кто-то – нет. Фомич не отказался. Я так прикидываю, довольно давно – хотя, повторяю, ничего толком неизвестно насчет хронологии и тому подобного... Здесь он седьмой год, поднял управление гораздо выше, чем оно порхало до него, а скоро поднимется еще выше. Вы нашу стройку видели? Новый санаторий у Козьей речки?

– Мельком, – сказал Лаврик. – Проезжали мимо на пляж. Но помню – с размахом дело идет. Несколько корпусов, и немаленьких...

– А вскоре размаху будет еще больше, – сказал дядя Гоша. – Есть правительственное решение на следующую пятилетку – и оставшиеся два с половиной года этой: построить вдоль побережья одиннадцать, включая наш, санаториев и домов отдыха. Пять объектов отписаны другому стройуправлению, шесть – Фомичу. Не под ключ, но как минимум под крышу. Фомич справится. Тем более что под этот проект ему подбросят и техники, и людей, и фондов. Не стройка века, конечно, но и не девятиэтажка панельная... Достаточно этого?

– Вполне, – сказал Лаврик. – Как я понимаю, при всем этом размахе можно блестяще применить обе стороны личности нашего будущего Героя соцтруда?

– Именно, Костя. Переходим к бабам? Краткая история предмета?

– Именно, дядя Гоша, – в тон ему сказал Лаврик. – История предмета, применяемые методы, последствия, если таковые имелись...

– История, можно со всей уверенностью сказать, началась именно здесь, благодаря нашей специфике – санаторно-курортная зона. Фомич – человек одинокий. Жена умерла лет восемь с половиной назад. Рак. Я не стал уточнять, чего именно, по-моему, это никакого значения не имеет?

– Не имеет, – кивнул Лаврик.

– Сыну – двадцать девять. Трудовую династию продолжать не стал – по какому-то неизъяснимому движению души подался в геологию. В армии не был, сразу после школы поступил в Московский геологоразведочный – ну, а дальше началась обычная кочевая геологическая жизнь. Сейчас он – я точно не выяснял, нужды не видел – где-то за Уралом.

С отцом, судя по всему, отношения нормальные, в отпуск каждый год приезжает сюда, к Фомичу. В последний раз, в этом июле, приезжал уже с невестой.

В общем, Фомич давненько уж вдовствует, а овдовел он в том возрасте, когда мужик женщинами интересоваться отнюдь не бросает... впрочем, он и сейчас не бросает, да и я, как видите, тоже. По некоторой информации, он еще при живой жене погуливал, иные источники уверяют, что последние годы у них семейная жизнь по каким-то неизвестным причинам разлетелась вдребезги. Ну, бывает... Не он первый, не он последний, и не дай нам Бог... Здесь имеется один нюанс. До того, как его перебросили к нам, он четыре года руководил стройуправлением на Кольском полуострове. А там, сами понимаете, даже дон Жуан с Казановой повесились бы от тоски. Годные женщины редки, как большие бриллианты. А по шалавам Фомич, как многие, в жизни не пошел бы. И вот тут он попадает к нам. В места, где каждое лето шумит бурный поток красивых, приличных и сплошь и рядом сговорчивых женщин... Ситуация ясна?

– Предельно, – хмыкнул Лаврик. – Дошколенка заперли в большущем кондитерском магазине. Или алкаша в большущем винном магазине. И напутствовали: берите все, на что глаза смотрят...

– Ага, вот именно, – кивнул дядя Гоша. – И есть еще один нюанс, облегчающий ему... ну, за неимением лучшего будем называть это «хобби». Костя, я уже убедился, что зело проворен ты мыслью... Может, сам догадаешься?

Лаврик молчал всего несколько секунд. Потом пожал плечами:

– Ребуса не вижу. Нюанс на поверхности. Деньги девать некуда.

– Вот! – воскликнул дядя Гоша, воздевая указательный палец, размером схожий с патроном от крупнокалиберного пулемета. – Та же проблема, что у множества ему подобных. Да притом Фомич, в отличие от них, и раньше, по данным тех же информаторов, не стремился к роскошной жизни. При случае гляньте на его усадебку, я дам координаты или сам свожу. Вполне мог бы отгрохать хоромы раза в три больше, не вызывая ни малейших подозрений и у самых подозрительных ребят с красными книжечками: строитель, зарплата охренительная, к тому же не один год строил на Кольском полуострове, в Сибири – а значит, ему шли соответствующие надбавки, северные, а в случае с Кольским еще и полярные. Да вдобавок очень долго жил в таких местах, где деньги тратить просто некуда. Одним словом, мог без труда залегендировать приличную сумму. Но построил довольно скромное обиталище. А денежку легендирует по-другому: эффектными расходами на приглянувшихся баб, если процесс ухаживания затягивается. В позапрошлом году у санатория, напротив окна одной белорусочки устроил такой фейерверк... Весь городок на улицы высыпал любоваться. По точным слухам, это зрелище ее добило, и три дня красоточка не выходила из усадебки Фомича. В прошлом году снова не обошлось без эффектов. Опять затянулось ухаживание за одной красоткой из санатория. А в городке у нас как раз гастролировал цирк шапито – не такой уж бедный, с морскими львами и слоном. Точную сумму никто не знает, но вряд ли директор цирка такую уж астрономическую заломил... Теперь представьте себе картину: средь бела дня к санаторию степенно шествует тот самый цирковой слоняра. Со здоровенной гирляндой из цветов на шее. Следом шагает в полном составе оркестр из «Жемчужины» – неплохой оркестр, между прочим, их даже в Сочи переманить пытались, но лабухи заявили: лучше быть звездами здесь, чем третьими в пятом ряду в Сочи. Шагают и мастерски наяривают разные романтические мелодии, Зацепина в основном, Фомич давно вызнал, что красотка Зацепина обожает, особенно музыку к фильмам. «Есть только миг в этом мире бушующем...» И тому подобное. Я это сам видел, и говорю вам, ребята, честно: даже завидки взяли, что сам я своей Таське подобного в жизни устроить не смогу. Это было чертовски красиво, ребята, вы бы видели...

Ну, а о бок слоняры с букетом скромненько шагает сам Фомич при всех регалиях. Далее следует сцена из «Ромео и Джульетты»: красавица появляется на балконе и вопрошает, что сие означает. Фомич скромно ответствует: он ей предлагает на слоне покататься. Зверюшка смирная, всю жизнь с людьми, дети с ней в каждом городе фотографируются, пару раз сорванцы даже за хобот хватали – и ничего. На спине уже попонка удобная приспособлена, в слоновожатых сразу двое цирковых... Красотка оказалась не из пугливых, не без авантюрной жилки: надела джинсы, спустилась, взобрались они с Фомичом на слона, и потопал носатый, уже без музыкантов. Прямиком к усадебке Фомича. Каковую слон и цирковые покинули, а фемина осталась, дней на несколько. Такие вот творческие методы.

Лаврик покачал головой:

– Надо признать, эффектно...

– А сейчас, по точной информации, ему в сочинских театральных мастерских делают точную копию какой-то старинной красивой коляски. Собирается купить пару лошадей, уже в жутком темпе к усадебке пристраивают конюшню и этот, как его... каретный сарай. Тут и гадать нечего: собирается катать очередных красоток по-над берегом моря-окияна... Вот вам Фомич в обращении с женщинами.

– Ну, хорошо, – сказал Лаврик. – Это, как бы выразиться, эксклюзивные случаи, по одному в год, числом два. Но ведь не ограничивается же он одной-единственной красоткой в год?

– Да уж! Точной статистики никто не ведет, но, если прикинуть, за сезон у него в гостях с десяток красоточек перебывает. Может, и чуть побольше, но никак не меньше. По одной в неделю, это уж точно.

– Ну, а в остальных случаях как процесс ухаживания выглядит? – деловито спросил Лаврик.

– Как красивый процесс ухаживания, Костя, – сказал дядя Гоша. – Без пошлости, без пижонства, без лишнего гусарства. Уж не знаю, где он всего этого нахватался на своих северах и вообще в глуши, но я один раз собственными глазами видел, как он у меня в «Якоре» ухаживал за очередной симпатией. Как бы объяснить понагляднее... Тут и слов сразу не подобрать... – он упер в лоб здоровенный кулак и старательно задумался.

После короткого молчания Лаврик негромко сказал:

– Словно в кинофильме из старинной жизни, а? Причем века скорее восемнадцатого, чем девятнадцатого? Как в очень хорошем фильме, где герцогини не выглядят переодетыми Дуньками с камвольного, а кавалеры умеют носить кафтаны с пушными кружевами и ухаживать красиво...

– В точку, Костя! – обрадованно воскликнул дядя Гоша, отнимая кулак ото лба. – Как в хорошем кинофильме из старинной жизни! И она ведь млела от такого обращения, чем хочешь ручаюсь! Ты его не видел? Не вживую, так хоть на фото?

– Не сподобился, – сказал Лаврик. – Кто ж знал, что именно его разрабатывать придется... Опиши в трех словах.

– Здоровенный такой мужик, не красавец, но с этаким злодейским обаянием. Можно дать лет на несколько меньше. Ни следа животика, практически без морщин. Правда, физиономия изрядно обветренная, но это ему только некоторую романтичность придает. Наподобие ковбоя из того американского кино про золото... чье там было золото, не помню фамилию?– «Золото Маккены»?

– О! Точно. Вот наподобие того ковбоя: спокойный мужик, обаятельный, несуетливый, и любая чувствует: за ним – как за каменной стеной. Ну, я ж говорил, осечки были, но редко. И не обязательно из-за того, что предметы воздыхания были замужем. Та, из «Якоря», как раз с законным мужем приехала. Правда, дней на несколько она на усадебке не приземлялась – ну, муж же в наличии... Уехали они туда где-то в полдень, а возвратилась она вечерком. Я так думаю, нашла что-то мужу убедительное соврать – они потом пару раз заходили в «Якорь», и ничуть не похоже, чтобы муж на нее зуб держал...

– У них всегда есть две убедительных отмазки, – усмехнулся Лаврик. – Парикмахерская и подруга...

– Ну, прическа у нее осталась та же. Значит, «новая подруга»...

– А теперь отвлечемся, – сказал Лаврик. – Точнее, вернемся к нашему греку. Значит, он у Фомича работает?

– Ну да. И еще трое обормотов, такие...

– Имели честь лицезреть, – поморщился Лаврик. – Фомич, я так понимаю, мужик весьма неглупый. Вот зачем ему эта четверка питекантропов?

– Сам толком не пойму, – признался дядя Гоша. – Ну, видимо, понадобились такие вот шестерки: подай-принеси, покатай квадратное, поноси круглое... На стройку он раза два кого-нибудь из них посылал по каким-то делам, пару раз они на рынке цветы покупали охапками – для очередной симпатии, надо полагать. Но вот чтобы они были при нем на манер телохранителей – ни разу не видел. Зачем ему телохранители? У нас абсолютно все без них обходятся.

Мазур не спросил, а скорее подумал вслух:

– А вот зачем греку пушка за поясом?

Дядя Гоша так и закатился:

– Ты про ту тэтэшку, которой он тебя у Алинки пугал? Кирилл, это все Юркины дурные понты. Авось подумают, что он из Чикаго или что-нибудь вроде... Чуть не полгорода знает, что этот ствол у него в двух местах во-от такими дырами засверлен, так что греку им только грецкие орехи и колоть. Жорка ведь не полный дурак. Понимает прекрасно: если залетит за «незаконное хранение огнестрельного», тут и матушка может не вытащить, если дело к правильному мужику попадет... А срок там солидный. В общем, безобидная игрушка и не более того. Правда, вид имеет. Недели три назад какие-то двое поддавших и наглых из санаторских начали на танцах Алинке хамить и за руки хватать, вынул Жора пушку – и как Фома их хреном смел... Так что пригодиться может.

– Вот кстати, – сказал Лаврик. – Люблю знать полную расстановку фигур на доске. Алина – его девочка?

– Да нет, – сказал дядя Гоша. – Так, время от времени перепихон. Хоть и терпеть его не могу, паразита, должен признать за Жоркой одно-единственное достоинство: касаемо девок он и впрямь себя ведет, как чистый грек. Я имею в виду – гордый, черт. Будь у него Алина постоянной, не стал бы ее ни ради какого дела под Кирилла подкладывать. Сейчас у него постоянной вообще нету. Была одна, да что-то там у них вышло, разбежались. Вообще, Алинку только идиот может брать в постоянные. Это ж пепельница. Нет, не проститутка – папаня как-никак из Системы, местная аристократия, ага. Скажем иначе. Как выразились бы в старину – кокотка. Сиречь та же проститутка, но для узкого круга и за очень приличные деньги. В общем, шлюшка для Системы. Пасется в «Жемчужине», где у нас Система обычно и гужуется. Там у них натуральный бордель – на первом этаже ресторан, а на втором – дюжина нумеров. Куда, понятно, человек случайный хрен попадет, даже лопайся он от денег. Для картежников там зальчик есть, опять-таки кто попало не пройдет, а уж катал и на километр не подпустят, – он хохотнул. – Короче говоря, местный Английский клуб. С тем отличием, что в Английском клубе все же нумеров не было. Шулера, правда, проскальзывали, хотя там обитали князья да графья... В общем, такой расклад по Алине. Да, что еще. Если уж она согласилась в этом деле с подставой участвовать, сто процентов, содрала с Жорки немалую деньгу. За каковую в лепешку разобьется. Принудить он ее не мог – все-таки дочка папани из Системы, а Жорка всего-навсего холуйчик при Системе...

Лаврик улыбнулся своей светлой и чистой улыбкой, в определенные моменты ему свойственной:

– Продажная шкурка, говоришь? В определенных ситуациях, вот вроде нашей, мне эта черта в людях страшно нравится. Потому что продажную шкурку всегда можно перекупить... А, дядя Гоша? Мало ли какая надобность возникнет...

– Вполне хозяйственный подход, – кивнул дядя Гоша. – Мои ребятки ее однажды попользовали – я имею в виду, в смысле съема информации. Есть у нее хорошая черта: не просто берет денежки, а еще и молчать умеет, как рыбка карась. Очень неглупая девка.

– То, что молчать умеет – хорошее качество, – серьезно сказал Лаврик. – Буду иметь в виду, если что...

Тьфу ты, подумал Мазур. Заигрался что-то наш дорогой Лаврик. Как будто и в самом деле идет операция. Планы строит... А какие тут могут быть планы?

– Костя, – сказал дядя Гоша не без некоторой вкрадчивости. – Ты мне так и не рассказал, что у вас там с Жоркой вышло, из-за чего он и извиняться приперся с букетом... что, кстати, совершенно не в его стиле: извиняться с букетиком. Я понимаю: каждый знает ровно столько, сколько должен знать и всему свое время... Но времечко-то настало, а?

– Совершенно верно, – так же серьезно сказал Лаврик. – Настало, клятое. Дело было так...

Он рассказал об обоих инцидентах – так же умело, описывая главное, опуская не имевшее отношения к делу, без собственных мыслей по поводу и комментариев.

Когда он закончил, дядя Гоша молчал довольно долго.

– Ни хрена не понимаю, – сказал он, досадливо помотав лобастой головой. – По первому случаю – ну нет у нас никакой такой подпольной порнокиностудии. Такой в районе вообще нет. Уж я бы знал. Фотостудий этого плана хватает, но чтобы киностудия... Да и сама ситуация выглядит как-то весьма даже странно. Жора, конечно, раздолбай первого ранга, но хулиганить таким вот образом, делать такие предложения девушке при муже и сидящей тут же немаленькой компании он бы ни за что не стал. Во-первых, у него от Фомича сразу был получен четкий приказ: прежние хулиганские замашки бросить и никаких номеров не откалывать. Иначе, как выразились бы импортные люди, будет пятно на репутации фирмы.

А уж нарушать приказы Фомича... Не такой Жорка идиот. Во-вторых, странно и то, что он этот номер отколол у дяди Сандро. Дядя Сандро – человек старого закала и живет по старым традициям... за что, кстати, лично я его очень уважаю. По его жизненным правилам получается, что Жорка не на шутку обидел его гостей – у него все не клиенты общепита, а гости. Можно сказать, в его ломе обидел, за его столом. Не любит такого дядя Сандро. А потому его духан – самое тихое и безопасное место на всем, пожалуй, побережье. Родни у него, как у всякого абхаза, немерено. Есть целая куча внучатых племянников и прочих молодых крепких родственников, каковые, шевельни дядя Сандро пальцем, с Жорки семь шкур спустят и голым в Африку пустят. Что он прекрасно понимает. И все равно полез... Пожалел его дядя Сандро. Правила у него такие: на первый раз – словесное увещевание, а если не подействует и случится второй раз – тут уж целый взвод племянников из Абхазии примчится, благо недалеко... Ничего не понимаю...

– А касаемо второго случая? – спросил Лаврик.

– Те же непонятки, – сказал дядя Гоша. – Что за коллекционер эротики за такой? В жизни не слышал ни о каком коллекционере... хотя, конечно, я не Господь, не всеведущ и не вездесущ, что-то мог упустить, тем более что оно из разряда безобидных, а такое меня не интересует...

Лаврик сказал:

– А ты не допускаешь, что Фомич...

– Костя, ты помнишь, что товарищ Сталин сказал насчет возможности?

– Ага, – сказал Лаврик. – «Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено».

– Вот именно. Умел все же Виссарионыч изрекать чеканно... Что там у Фомича происходит за закрытыми дверями, знать не могу. Никаких штучек я ему не всаживал, поскольку не имею такого приказа. В разработку мы его никогда не брали, потому что это не наше дело, тут пускай смежники трудятся. Может, и впрямь составляет фотоальбом своих фемин. В принципе, не извращение и уж тем более деяние, не предусмотренное Уголовным кодексом. Мало ли народу этим балуется? Если чисто для себя и не хвастать друзьям под водочку – что такого?

Мазур ухмыльнулся про себя. Именно такая привычка была у записного бабника Генки Лымаря – составлять фотоальбом своих подружек. Некоторые соглашались, некоторые нет. Все об этом альбоме слышали, но никто не видел – Генка мужик правильный. Да и у Мазура, что греха таить, лежала в ящике комода фотография Анечки на пляже, в грациозной позе, в бикини – вот только верх отсутствовал. Глухое было местечко, безлюдное, пивка дернули, решили пошалить...

– Однако! – дядя Гоша поднял палец. – Если бы у Фомича было такое хобби, он бы попросту сам подрядил Маэстро. Есть у нас такой фотограф. Эротику в том числе снимает, и красиво. Фотохудожник, можно сказать.

– Знаю, – сказал Мазур. – У Жорки на стене висят три его работы. В самом деле, фотохудожник.

– А то, – сказал дядя Гриша. – Это у нас он под статьей ходит, а вот за бугром его фото на трех выставках призы брали – в Вене, в Варшаве и даже в Париже – правда, не первые, но все равно. Еще и потому есть негласное указание к нему не цепляться: сегодня его тронешь, а завтра вражьи радиоголоса обязательно начнут орать, как в Советском Союзе по идиотским поводам преследуют настоящих художников...

Он понизил голос.

– И хоть я терпеть ненавижу вражьи радиоголоса, рубите мне голову, но в данном конкретном случае они бы были правы на все сто: ну какой из Маэстро изготовитель порнографии... Художник он, без дураков... Вообще, идиотство с этим у нас какое-то. У нас время есть на пару минут отвлечься?

– Да хоть на час, – сказал Лаврик. – Времени у нас – поварешкой хлебай...

– Ну тогда я сейчас свои мысли проиллюстрирую...

Он подошел к высокой, пол потолок, книжной полке, выдернул толстую серую книгу большого формата, недолго листал, потом положил перед ними на стол:

– Вот вам иллюстрация. Обратите внимание: «Детская энциклопедия», шестьдесят восьмой год, том «Искусство», раздел «Художественная фотография». Значит, в иных случаях можно?

Мазур прекрасно знал и эту энциклопедию, и этот снимок, впервые увиденный в шестнадцать лет. Но из вежливости промолчал. Действительно, подпись под снимком гласит: «Е. П. Кассин. Славянка. 1960-е годы. Художественная фотография». И комментарий самый уважительный: «Тип красивой славянки, гордой, сильной. Посмотрите, как удивительно точно и строго тональное решение портрета. Общая светлая тональность, легкие штрихи, очерчивающие пряди волос, линии шеи, складываются в нежный и гармоничный рисунок...» И, наконец, сам снимок: красивая блондинка с высокой прической по моде того времени. Плечи голые, снимок, конечно, обрезан повыше того места, где присутствует грудь (все же и впрямь детская энциклопедия), но взрослому мужику ясно: перед объективом красавица славянка предстала как минимум без лифчика...

* Кассин Евгений Павлович (1933-2014) – московский фотограф, фотокорреспондент ТАСС. Фото «Славянка» публиковалось во многих альбомах и было представлено на многочисленных выставках в СССР и за его пределами.

– Вот так, – сказал дядя Гоша. – Даже детям объясняли, что такое художественная фотография. Это потом дури прибавилось... В общем, возникни такая надобность, Фомич сам привез бы Маэстро, не стал бы посылать посредников типа мизерабля Жорки. В жизни он обходился в таких делах без посредников. Всегда, если ему приглянется женщина, на абордаж шел сам. По его характеру, посредники в таких делах унизительны.

– Логично и убедительно... – сказал Лаврик. – Вот только как мы это совместим с разговором на хате у Жорки? Там ведь открытым текстом вещалось про большого босса, решившего затащить Верочку в постель... И целую спецоперацию для этого разрабатывающего?

Дядя Гоша прищурился:

– А где звучало, что «большой босс» – это непременно Фомич? Никаких имен названо не было. И никаких деталей, позволяющих думать, что речь идет о Фомиче.

– Но Жорка-то на него работает? – сказал Лаврик.

– На него-то на него... Но вот все это совершенно не в стиле Фомича. Полная нестыковка. В конце концов, этот сучий потрох мог взяться подкалымить на стороне. Втихомолку, чтобы Фомич не узнал и задницу не надрал. Есть у нас и такие деятели, что посылают своих холуев типа Жорки снимать приглянувшихся девочек. И даже не один. Совершенно другого плана людишки, нежели Фомич – наглое, зажравшееся от денег ивседозволенности быдло. Которому абсолютно все, в том числе и женщин, обслуга должна на дом привозить. Я с ходу фамилии три назову. Был четвертый, но вот как раз он два года назад сел. За такие именно художества. Цапнули его ребятки прямо на улице московскую студентку, привезли на усадьбу... Хозяин, как Жорка давеча перед вами, начал деньгами трясти. Девочка его послала очень далеко. Тогда он ее изнасиловал, скот, да еще пару фото сделал. Сунул пачку четвертных и велел отвезти назад. Вот только цеховичок был так себе, невысокого полета. А у девочки, оказалось, папа – генерал в очень высоком здании, откуда в любую погоду Сибирь видно, как на ладони. Мог бы дочке устроить курорт в десять раз роскошнее, но вот так ей захотелось – отдохнуть в тихой провинции типа нашей деревушки. Экзотики захотелось, вот и влетела... Короче, папка остервенел, как любой мужик на его месте. И цеховичок сел в сжатые сроки, и оба холуя, и даже мужик, который на усадебке был, что называется, прислугой за все. Хотя он только ворота машине открывал-закрывал и был совершенно не при делах – но все равно, сгоряча и его пустили как соучастника. Папа-генерал тут ни при чем – это наши местные со страху решили прогнуться и выложиться по полной... Вот такие дела. Скорее уж я поверю, что Жорка на стороне подрабатывает, чем тому, что это Фомич такие номера откалывает. Ну не похоже это на него, Костя! Поверь моему опыту.

– Верю, – тихо сказал Лаврик. – Уж тебе не верить, дядя Гоша, – идиотом нужно быть... или по крайней мере непрофессионалом. Ну что ж, это всего-навсего означает, что искать будем в другом направлении, только-то и всего, – он глянул на Мазура, ухмыльнулся. – Свой человек во вражьем стане у нас есть, рано или поздно начнутся какие-то события, тут-то и можно за ушко да на солнышко...

– Можно мне? – спросил Мазур. – Вот на что еще обратите внимание: кроме «большого босса», есть еще какой-то «умный». Который, есть у меня сильные подозрения, все и разрабатывает. Потому что Жорке такое не по мозгам. И не его лексикончик в разговоре присутствовал, я об этом уже говорил. Полное впечатление, что это он Умного цитировал. И, что характерно, как я тоже уже говорил – о Большом Боссе он отзывается просто уважительно, а вот Умного по-настоящему боится. Ну не мог я ошибиться. И в глазах, и в голосе страх промелькивал явный...

Дядя Гоша сказал задумчиво:

– Умных возле Фомича хватает – предприятие у него такое, без умной и толковой команды в одиночку не потянешь. Но вот перебрал я мысленно его команду, и что-то не вижу среди умных такого, который бы Жорку нацеливал на нужных Фомичу баб. Ну да, кое-кого из этих умных такие, как Жорка, должны с полным на то основанием бояться, и еще как... но при таком раскладе выходит, что этот Умный – посредник, только повыше рангом. А Фомич, повторяю, не стал бы никаких посредников на это дело пускать, ни дураков, ни умных. Дело ж еще и в том, что для него это вроде охоты: увидел, выследил, добыл красную лисичку... Понимаете?

– Да что тут непонятного... – проворчал Морской Змей, которому, видимо, надоело все время молчать.

– Вот то-то. Настоящий охотник ни за что не будет сидеть на пригорочке с фляжкой коньяку и ждать, пока верные холуи выслеженного медведя или там оленя скрадут, пристукнут и хозяину принесут на расшитых полотенцах... Это не Фомич. Тут кто-то другой.

– Дядя Гоша, не горячись, – сказал Лаврик примирительно. – Я и не собираюсь с тобой спорить. Полностью доверяю твоему опыту. Ты тут пять лет, это твоя поляна, ты тут знаешь каждый пенек с опятами и каждого бурундука. А потому полагаться на твое мнение следует целиком и полностью, без споров и дискуссий. Веришь?

– Да верю, конечно, – сказал дядя Гоша. – Присмотрелся я к тебе. Просто... Бывает, нагрянут из столиц молодые с жуткими амбициями, считают, что они тут Джеймсы Бонды, а все остальные – Анискины*, деревенские детективы. Сам знаешь, а?

* Участковый инспектор Анискин – герой повестей Виля Липатова (1927–1979), широко известен по популярной трехчастной экранизации в 1960–1970-е годы.

– Знаю, – кивнул Лаврик. – Молодые с амбициями, жизнью не обмятые, как новенькая форменка... – он обвел всех серьезным взглядом. – Ну что, кажется, все обговорили? В таком случае, как водится, устроим военный совет. То есть каждый выскажет свое мнение и соображения. Согласно старинной флотской традиции...

И посмотрел на Мазура. Такова уж старинная флотская традиция: первым высказывается самый младший по званию, дальше так и идет по восходящей. Чтобы кто-то главный, в густых золотых эполетах, никого не подавил званием и авторитетом.

И все остальные, естественно, ожидающе смотрели на Мазура. Ну что же, подобные совещания по старинной флотской традиции были ему не в новинку.

– Ну что же... – сказал он. – Мои соображения... Не такие уж они и сложные. Пора нам из этого вонючего дела вываливаться. Ну вот, обсудили мы все подробно, хваткие такие профессионалы. И что? Не ввязываться же нам, не влипать дальше. Это совершенно не наше дело, не по нашему ведомству. Да и не дело дяди Гоши. Тут нужна милиция, и никого, кроме милиции, на этом деле не вижу. Госбезопасность, как и мы, тут совершенно ни при чем, не ее епархия. А впрочем... Я тут перед отъездом прочитал один детективчик, сюжет интересный, а вот язык суконный, казенный. Странно, но, может, именно из-за этой канцелярщины мне многие формулировки в память и врезались. Пока что во всем, что произошло, не видно ничего, содержавшего бы состав преступления. Ровным счетом ничего. Ее ведь, как я понимаю, не насиловать собираются, а склонить. Предельно грязными методами, но, по большому счету, и они пока что не содержат состава преступления. Растащить их с мужем в разные стороны, мужу шлюху подсунуть, что-то там еще подобное придумать, чтобы она обозлилась на весь белый свет и пошла в постель к первому попадавшемуся, не зная, что он не первый попавшийся. Женщины от обиды такие номера откалывают... Я это, правда, чисто теоретически знаю, слава Богу, но все равно... Где тут преступление?

Лаврик, у меня создалось такое ощущение, что ты ведешь себя так, будто игра продолжается. Нам что, в стиле «Трех мушкетеров» во все это лезть и спасать принцессу от дракона? Мне и дальше играть в команде этих козлов, изображая запуганного и продавшегося ихтиолога? Ладно, мы профессионалы, пусть и не в сыске. Что-то мы расколем, на кого-то выйдем... И что? Морду этому Умному бить? Запугивать? Так он нас сдаст милиции и будет с точки зрения закона совершенно прав. Давайте уж, ребята, называть вещи своими именами. Мы только что крутанули кадриль, где могли и голов лишиться, – он помрачнел. – А кое-кто и лишился, но я не о том... А после отпуска, все понимают по некоторым признакам, ждет очередная нешуточная кадриль. Знаете, чисто по-человечески... Клапана горят. Хотелось спокойно на песочке поваляться, пива попить, даров моря пожрать... А тут мы влипаем черт знает во что... Вот такие эмоции.

– А соображения, то бишь предложения? – спокойно спросил Лаврик.

– Их есть у меня, – сказал Мазур. – У нас еще чуть ли не три недели. Можно бесшумно сорваться на мягких лапках – уж это-то мы умеем – и сдернуть отсюда в Крым, к Пешему-Лешему. Все ведь помните: когда мы сюда собирались, он уговаривал не лезть черт знает куда, а ехать к нему в Симферополь, место всем найдется. Там то же море, те же мидии, пиво и танцплощадки. Да Пеший-Леший вдобавок. И Катя, свой человек. И никаких вам поганых цеховиков рядом. А Вера и Вадим... Я не говорю, что их нужно бросать, не подумайте. Мы ж мужики, офицера... Нельзя хороших людей бросать в такой ситуации. Есть два варианта. Дядя Гоша, вы говорили, что есть и в милиции, и в прокуратуре правильные мужики, и уполномоченный КГБ мужик правильный. Вам напряжно будет через них устроить, чтобы этим самым Большому Боссу с Умником объяснили, что так делать нехорошо? Чтобы они за версту Веру обходили?

– Да запросто, – сказал дядя Гоша с волчьей улыбочкой. – Мужики свои, пито-перепито, говорено-обговорено... И вся эта вонючая история им наверняка не понравится точно так же, как мне она поперек души. Действительно, в такой ситуации мужикам и офицерам уходить в сторонку негоже... Можно все организовать. Быстро и просто. Знаете, что облегчает задачу? Что меры воздействия будут неформальные. Будь это следствие или суд вся Система зашевелилась бы, как шилом в мягкое место ткнутая, тут бы и дорогие адвокаты поскакали, и высокие покровители начали бы телефонные трубки дрочить, и всякое такое. А тут совершенно другой коленкор. Моих добрых знакомых хотят обидеть. Тут уж совершенно другой расклад. И не пискнет Система. В таких случаях человеку говорят: сам накосячил, сам и выпутывайся, чтобы всем за твою дурь отдуваться не пришлось. Они ж тертые жизнью, все понимают. Я могу и чикагский метод в ход пустить...

– Это как? – спросил Лаврик.

– Молодежь... – сказал дядя Гоша с необидным превосходством. – Сейчас расскажу. История, в общем, не по нашему ведомству, но сейчас именно она подойдет. Короче, в тридцатые жил в Чикаго жуткий мафиози полета Аль Капоне, сколько на нем всего висело, сами представляете. И никак его, суку гладкую, не взять: кругом все куплено и схвачено, свидетелей взять негде, а если какой сдуру и объявится, проживет недолго. Вот тамошние копы и решили его хотя бы из города выжить. И начали... Подъезжает он на своей роскошной машинке и то ли по нечаянности, то ли по хамству ставит ее правым передним колесом на пару сантиметров на тротуар. Тут же подлетает патруль, везет в участок и начинает обрабатывать по полной программе, изображая тупых службистов, которые толстенные инструкции выполняют до запятой. Начинается канитель с применением всех мер задержки клиента подольше, какие закон дозволяет. Ну, через несколько часов, когда уже ничего больше придумать нельзя, выпускают. День, сами понимаете, испорчен. Назавтра по рассеянности бросил он спичку мимо урны. Снова, как из-под земли, патруль, снова несколько часов в участке, снова день испорчен.

И так вот продолжается – за малейшее нарушение вкатывают по полной программе. Вот что ты тут сделаешь, даже если у тебя мэр с начальником полиции куплены? Всякий раз звонить и жаловаться? «За спичку взяли», «За неправильную парковку мурыжат»? Оно для такой фигуры как-то даже и унизительно... Короче говоря, гоняли они его так с месяц, пока не сообразил, наконец, что к чему. Плюнул, собрал вещички, и в славном городе Чикаго его до-олго не видели... Смекаете? Всего-то поболтать с парочкой людей да пару тонких намеков на толстые обстоятельства сделать. Обещал баклан ставриде, что оформит в лучшем виде... Они сами этих шалунишек на матах протащат вдоль главной улицы с оркестром... А второй вариант, Кирилл?

– А он еще проще, – сказал Мазур. – Мы их отсюда тихонечко вывозим, когда сами будем отчаливать. Уж мы-то да не сумеем... Подберем подходящий поезд, просчитаем все – и сорвемся. Эти козлы все же не из ЦРУ и даже не из полиции княжества Лихтенштейн. Что, они будут держать круглосуточное наблюдение за нашим домом? За вокзалом? Да кишка тонка... Отъедут они подальше, слезут с поезда там, где понравится, и спокойно догуляют отпуск. Что, их искать кинутся? Да ну, это уже голливудское кино последнего разряда... У меня все, пожалуй.

– Коля? – спросил Лаврик.

Морской Змей пожал плечами:

– Да я, в общем, как говорится, полностью поддерживаю предыдущего оратора. Все разложено по полочкам, возражений не вижу. Самарин, ты уж извини великодушно, но все мы здесь люди свои. Заигрался ты что-то. Ну полное впечатление, что ты ведешь себя так, будто мы на операции, и ты командир группы. Полное впечатление, да. Тебе на службе мало играшек, захотелось и здесь вместо пива и танцев в «плащ и кинжал» поиграть? Оно нам надо? Короче, надо выбирать один из тех вариантов, что Кирилл предлагает, и точка, – он поднял руку жестом индейского вождя из недавнего свежевыпеченного ДЕФА-вестерна*. – Я все сказал. Хау.

* ДЕФА (нем. DEFA) — ведущая кинокомпания Германской Демократической Республики. В 1960-1970-е голы сняла серию из нескольких кинофильмов в жанре вестерна – т. н. «индейская» серия, популярная в СССР.

– Так, – сказал Лаврик. – Моя очередь... Вы уж извините великодушно, я свой ход пропускаю. Товарищ капитан первого ранга?

Услышав такое титулование, Мазур никакого ошеломления не испытал. Чего-то такого следовало ожидать. Кап-один, ага. Конечно, мичмана на такое место не посадят. Надо полагать, присматривает наш дядя Гоша за чем-то крайние серьезным...

– Вообще-то при других обстоятельствах я бы выразился точно так же, – сказал дядя Гоша. – Что полностью поддерживаю предыдущего оратора. В самом деле, самый простой и ненапряжный вариант – попросту слинять отсюда всей компанией. Потому что даже если – да без всяких там «если» – наши мужички шуганут эту слякоть, Вере с Вадимом все равно неуютно будет здесь еще почти три недели жить. Люди совершенно штатские, мирные инженеры, они ж нервничать будут, как ты их ни уверяй, что хлопоты кончились. Вот так бы я сказал при других обстоятельствах. Но не сейчас... Сеня, зачем ты сбрил усы? Я имею в виду: Костенька, ты почему свой ход пропустил? Неправильно это, милый...

Он изменился вмиг. Куда-то моментально улетучились и напускное добродушие, и расслабленость тела. Перед ними сидел собранный и готовый к прыжку битый волк с раньшего времени, упершись в Лаврика тяжелым цепким взглядом. Чем-то он сейчас неуловимо напоминал Дракона. Мазур, ни черта еще не понимая, подумал с уважением: старшее поколение, ага... Рано их еще в тираж списывать...

Лаврик в конце концов не выдержал этого взгляда, опустил глаза, улыбнулся с необычным для него смущением:

– Товарищ капитан...

– Костенька, ты меня не навеличивай, – сказал дядя Гоша тем ласковым голосом, от которого мурашки пробегают по спине. – Коли уж на сцену вышел дядей Гошей, им и дальше быть... Ну, колись.

– Старая школа... – покрутил головой Лаврик.

– А ты думал, гардемарин, – усмехнулся дядя Гоша уже не так волкообразно. – Старую школу еще хоронить рано... Когда ты свой ход пропустил, это было насквозь неправильно. Это означало, что туза ты на стол не выложил, а в кармане держишь... Колись, самое время.

Лаврик обвел всех спокойным взглядом и негромко сказал:

– Действительно, самое время... В общем, мы действительно не в отпуске, а на задании, идет операция, и я волею пославшего меня начальства в самом деле командир группы. Такие дела.



Глава V. ЕЩЕ О ЖИЗНИ НАОБОРОТ


Мазур, конечно, удивился – и на лицах остальных тоже видел удивление. Но назвать его несказанным или таким уж ошеломляющим никак было нельзя. Все они здесь были людьми из Зазеркалья, прекрасно знали, что самый мирный пейзаж в любой момент может обернуться полем боя, а самый мирный человек может оказаться персонажем с двойным дном...

– Ну вот, нормально приняли трудящиеся, – усмехнулся Лаврик. – Ни отвисших челюстей, ни выпученных глаз, ничего такого... Итак. Начнем, как принято, с начала. Наши добрые знакомые Вера и Вадим – ив самом деле инженеры. Только не с Урала, а из Сормово, точнее говоря, из Сормово-12. Никому не надо объяснять, что это за городок?

Все молчали, объяснений не требовалось. Еще один из множества совершенно закрытых для посторонних городков, названных по имени реально существующих, но с добавлением номеров. Очень интересными вещами занимаются в этих городках засекреченные ученые, чьи имена сами по себе – государственная тайна. Кстати, расположены они не так уж и близко от настоящих – Сормово-12 километрах в ста от «большого» Сормово, Арзамас-16 далеконько от Арзамаса, а до Красноярска-26 из Красноярска ехать и ехать...

– Вера, в принципе, обычный инженер, – продолжал Лаврик. – Чисто технической работой занята – что, впрочем, тоже подразумевает знакомство с военными тайнами. Ну, а Вадим – конструктор. И, по отзывам, весьма многообещающий, перспективный, растущий... словом, самые превосходные эпитеты. Что до частностей – электроника, причем гораздо больше для разведывательных кораблей, чем для боевых. Это все, что мне начальство сочло нужным сообщить, а больше и не нужно и мне и вам, ибо во многом знании многие печали... Одним словом, работает он над чем-то таким, в чем мы потенциального... соперника изрядно опережаем. Сами знаете, как это бывает: в чем-то опережаем мы, в чем-то вырываются вперед они. Есть информация, что внимание означенного соперника явно привлекли и Сормово-12, и наш добрый приятель персонально. Сами знаете, как с этими закрытыми городками обстоит...

Они знали, конечно. Некоторый юмор ситуации в том, что подобные городки (и вовсе не обязательно советские) – страшный секрет для той страны, где находятся, а вот для любопытствующих иностранцев секретов здесь значительно меньше. Классический пример: в сорок пятом году не только жители США в общем и целом, но и обитатели штата Нью-Мексико, коего это непосредственно касалось, представления не имели, что за городок за такой под названием Лос-Аламос вдруг возник в глухом месте. А вот советская разведка с определенного момента прекрасно знала, что там ладят атомную бомбу, знала, кто ее делает, знала еще много интересного. Процесс в общем-то обоюдный – особенно с тех пор, как спутников-шпионов на орбите стало болтаться, словно собак нерезаных...

– И что, они третий гол вот так, без охраны? – спросил Морской Змей.

Лаврик пожал плечами:

– Как мне объяснили, там своя бюрократия и своя иерархия – ну как практически везде... Охрана полагается, начиная с определенного положения, а наш приятель, несмотря на всю свою значимость для проекта, такого положения пока что не достиг. И, с другой стороны... Когда они приехали сюда в первый раз, за ними первое время чуточку присматривали. Но ничего тревожащего не засекли – ну, пытались пару раз к Верочке приставать горячие кавалеры, но за этим никогда ничего не стояло. Да и прежний хозяин домика, Михальченко, был человеком надежным. Верно, дядя Гоша?

– Правильный мужик был, – кивнул дядя Гоша.

– Правды ему, конечно, никто не рассказывал, – продолжал Лаврик. – Просто намекнули, что ребята – не вполне обычные, и, если вокруг них начнется какое-то подозрительное шевеление, нужно просигнализировать...

– Так-так, – сказал дядя Гоша. – А вот теперь подозрительное шевеление началось, а? И то, что Степа Михальченко разбился, теперь совсем по-другому смотрится...

– Имеешь в виду железку в камере? – спросил Лаврик.

– Ее самую, – сказал дядя Гоша. – Ребята не в курсе? Ситуация такая: любил Степа погонять на двухколесном друге. В том числе и по серпантинам горным. И когда он однажды улетел под откос – там высоко, убился сразу – один хваткий опер в несчастный случай не поверил и стал копать. И быстро нашел в переднем колесе маленькое такое, – он отмерил двумя пальцами чуть поменьше сантиметра, – отлично заточенное перушко из хорошей стали... Если это не дикое совпадение – мало ли что мотоциклист может на дороге в колесо поймать, – то объяснение насчет переднего подворачивается сразу: переднее колесо мотоцикла испытывает на дорогу гораздо меньшее давление, чем заднее, и когда покрышку в конце концов прорежет, произойдет это довольно далеко от места «воткнутия», дальше, чем это было бы с задним... Ну, выразил парень свое особое мнение...

– А дальше? – спросил Морской Змей.

Дядя Гоша вздохнул:

– А дальше – тупик. Версия, конечно, была. Степа пару раз залил сала за шкуру кое-кому из Системы – и не такой уж мелочи, хотя, конечно, и не «большим панам». Как раз на том уровне интеллекта – вроде Жорки, только поумнее – от которых и можно было ожидать подобной пакости. Вот только версия так версией и осталась. Не обнаружилось ни следов, ни улик, ни оперативной информации. Так что дело ушло в архив как «несчастный случай». Ну, Степа был одиноким, имущество получилось выморочным, и купила его тетя Фая. – Его глаза вновь стали цепкими. – А что, Кимович, есть что-то?

– На твою милую соседку? – прищурился Лаврик. – В том-то и дело, что нашлось, дядя Гоша. – Он достал вчетверо свернутый листок, старательно разгладил его ладонью. – Прошу ознакомиться. Начнем опять-таки по старинным флотским традициям...

Он подсунул листок Мазуру. Мазур, пробежав его глазами, невольно присвистнул – сопоставив прочитанное с их милой и радушной хозяйкой.

– Вот так, – сказал Лаврик, когда листок обошел всех и вернулся к нему. – Собственно, это кратенькая справка. Более полные материалы везет Генка Лымарь, – он мимолетно глянул на часы. – Вообще-то ему давно полагалось бы приехать, но поезда наши, сами знаете, на швейцарский хронометр как-то не похожи...

– А как же раньше... – сказал Морской Змей.

– А вот так, – покривив губы, сказал Лаврик. – Бывает. Архивы к нашим попали, но в силу некоторых причин угодили не туда, куда следовало бы. И зависли там в пыльном углу. Ну, а потом кто-то взялся писать вовсе даже и не закрытую работу об итальянских военных моряках в Крыму, кто-то другой сопоставил, и начало раскручиваться.

Не далее как ранней весной собрали всю кучу, изучили, назначили группу – а потом, поскольку это дело имело прямое отношение к нам, нам и перебросили. Вот и поехали мы сюда, не сбивая бородок и притворяясь интеллигентами... Тут уже в совпадения как-то не особенно и верится. При обстоятельствах, позволяющих предполагать инсценировку несчастного случая, погибает хозяин дома, где третий год отдыхает засекреченный конструктор с супругой. Домик покупает милая пенсионерка, во время войны в Крыму поддерживавшая интересные шашни с итальянской секретной службой. Вокруг нашей парочки быстро начинается странная суета...

– И что, по-твоему, за всем этим стоит? – невозмутимо спросил дядя Гоша.

– Я не волшебник, и даже не учусь сему ремеслу, – пожал плечами Лаврик. – Выложил всю информацию, какая была. Ну, конечно, о готовящемся похищении всерьез не говорим. Не те времена. Последний раз больше десяти лет назад чья-то подводная лодка из нейтральных вод выпускала агента с аквалангом. Но эти развлечения давно в прошлом. Тем более что речь шла бы не просто о том, чтобы выпустить аквалангиста, а транспортировать на лодку человека, который туда категорически не хочет. Чересчур неподъемная была бы операция. Поэтому первое, что мне приходит в голову, – вербовочный подход. Другого объяснения я пока как-то и не вижу. Все эти странности вокруг Веры...

– Какие-то они странные странности, – задумчиво сказал дядя Гоша. На обычную практику нисколько не похожие. Классика – это роковой красавец в белом фраке, коварный соблазнитель, фотокамера в люстре и так далее, по накатанной... Пока что мы видим нечто качественно иное – два случая, как две капли воды похожие на забавы мелкого хулиганья. Какое тут может быть двойное дно, я в толк не возьму. Или у тебя другие соображения, Кимович?

– Да нет, те же самые, – сказал Лаврик. – Действительно, забавы наглой шпаны... Вот только есть еще и та информация, которую принес в клюве Кирилл. Вот это уже совсем другой расклад. И внедрять они кого-то собираются в нашу теплую компанию, и некий Умник на горизонте замаячил... Совсем другой коленкор, а? Может, этим дуркованием нам просто-напросто пудрили мозги? А когда уверились, что Кирилл наш – мирный ихтиолог, начали крутить главную игру?

– Не исключено, но сомнительно, – подумав, сказал дядя Гоша. – А почему, собственно, они должны были стопроцентно убедиться, что Кирилл – мирный ихтиолог? Потому что он с бородою и с усами? Или потому, что он поддался на вербовку? Так если он ведет игру, он и должен был поддаться...

– Действительно, – сказал Лаврик. – Это я так... кручу варианты, в том числе и первые, что в голову приходят. Поэтому лучше подождать, – он повернул голову к окну. – А вот, кажется, и дождались.

Мазур посмотрел туда же. По двору, держа на плече приличных размеров сумку, шагал доктор Лымарь – здоровенный, белозубый, с лица еще не успел сойти ахатинский загар – он, правда, выглядел чуточку иначе, чем загар здешний, но кто бы тут разбирался?

Он махнул рукой, увидев, что на него смотрят из окна и, не колеблясь, вошел без стука, по-армейски. Бережно опустил сумку на пол – она все равно едва слышно брякнула чем-то твердым, оглядел всех и сказал:

– Привет, курортники, которые не курортники. Дядя Гоша, мое почтение. Наслышан, но зреть доводится впервые...

– Да ладно уж, знаменитость... – проворчал дядя Гоша. – Садись, чтобы был полный комплект. Геной крестили? Костя мимоходом упоминал.

– Именно, – сказал Лымарь, быстрым взглядом оглядел стол. – Судя по полному отсутствию спиртного, военный совет? Это я удачно зашел...

– Самарин, ты не возражаешь, если сначала ты мне кратенько расскажешь, что у вас тут творилось, а уж потом я доложу?

– Да ради Бога, – ухмыльнулся Лаврик. – Я по твоей обмолвке и так чую, что дело двинулось, «курортники, которые не курортники». Зря ты так не скажешь... Ну, дела такие...

Лымарь слушал внимательно, и в самом деле похожий сейчас на опытного врача. Потом задал несколько вопросов Лаврику – о мелких деталях двух хамских визитов Жоры и одного вежливого. Мазура тоже не обошел вниманием – его интересовали кое-какие подробности «вербовки».

– Значит, злостный насильник с огромным ножиком... – протянул он задумчиво. – Ну, прием старый, однако эффективный. На интеллигента в бороде должно действовать особенно убойно... Похож твой Жора на человека, который может придумать и поставить такую подляну?

– По-моему, ни капельки, – сказал Мазур. – Но я ж и не утверждаю, что верю, будто это он. Тем более что он сам упоминал про Умника, коего не на шутку побаивается...

– Ну, что ж, – сказал Лымарь. – Все тут знают, что люди оттуда в качестве шестерок порой используют мелкую уголовную шпану не только в знаменитом мультфильме, но и в жизни... Однако есть тут нечто сомнительное. При обоих вариантах: и приборзевшего местного купчишки, снимающего девочек, и человеке оттуда, решившего провести вербовочный подход. Ну какой мало-мальски умный человек будет женщину, на которую нацелился, заранее вспугивать таким поведением шестерок? Это и первого, и уж тем более второго варианта касается. Они же не знают, какая она по характеру. А если пугливая? И после таких страстей уговорит мужа срочно уехать?

– Да мы и сами тут видим нечто предельно странное, – сказал Лаврик. – А вот уместить в картинку не можем... Не может же тут быть самодеятельности? Этот Фомич, как я понимаю, человек серьезный и с хорошими мозгами в голове. Вряд ли бы он такое допустил.

– Уж это точно, – сказал дядя Гоша. – Тем более что такое совершенно не в его стиле, я уже говорил ребятам, и вообще... Два совершенно идиотских поступка, дурацкая выходка, которая может только спугнуть – а потом весьма даже профессиональная идейка: подвести к Вере своих шлюх, чтобы вытащили на всякие девичники и компостировали мозги, попытаться мужу на шею повеситься, чтобы рассердилась. Словно бы две разных группы действуют – но Жорка-то один и тот же. Я вот тоже никак это уместить в картинку не могу.

– Ладно, – сказал Лаврик. – Остается простая вещь – ждать дальнейшего развития событий. Самое выигрышное в непонятных ситуациях... Ген, теперь ты рассказывай. Что в Ленинграде?

– В Ленинграде, Кимович, происходили интересные вещи, – загадочно ухмыльнулся Лымарь. – Повелись мышки на сыр, ох, как повелись...

– Дядя Гоша не в курсе, – кратко сказал Лаврик.

– Понял... Дядя Гоша, расклад такой: поскольку нам, судя по всему, придется еще раз сходить в море под видом мирных океанографов и прочих ихтиологов, в Ленинграде на всякий случай была оставлена по всем правилам оборудованная хаза. В одном из заведений Института океанографии нашему отделу целая комната отведена. Здание новое, не заселенное еще целиком, новые люди там никого не удивили... Мы четверо, везучие, выбили у начальства отпуск – а пятый, невезучий, остался на хозяйстве. И места в общежитии у нас с Самариным оборудованы, и комната в коммуналке у Коли, а Кириллу, как самому везучему, однокомнатная выпала, бабкино наследство. На Охте, правда, зато соседка есть правильная... Одним словом, позавчера в «отдел» был звоночек. Нежный девичий голосок, этакая милая щебетунья. Институт такой-то? Отдел такой-то? Ну, наш парень ей вежливо ответил, что угодила она как раз по адресу, в храм науки. Попросила позвать Костю или Кирилла. Ну, услышала в ответ, что вся компания после трудов праведных дружно подалась отдыхать на юга, «дикарями» куда-то, а он, бедолага, грустит тут один-одинешенек. Убалтывать начал, языком чесать. Девочка с ним немного пококетничала и трубку повесила. Это первая серия, – он значительно поднял палец. – А вчера была вторая. До обеда был звонок и в общежитие. Тоже нежный девичий голосок – только на сей раз искала лялька Колю с Геной. Выслушала тот же ответ: что подались на юга. А после обеда случилась серия третья. Сначала в коммуналке у Коли объявился почтальон. Невидный такой, весь из себя без особых примет – но обаятельный. Ценная бандероль тебе, Коленька, понимаешь ли, пришла, они уже два извещения послали, а ты все не приходишь и не приходишь. Ну, «соседку» тебе там обеспечили такую, что пальчики оближешь – из породы скучающих болтливых старушек. Столько она ему про тебя выложила и так долго болтала, что обормот в конце концов форменным образом смылся: ну, будь это настоящий почтальон, он бы тоже такого не выдержал и смылся побыстрее – очень ему было бы интересно слушать, какой ты перспективный научный кадр, как ты скоро и диссертацию защитишь с таким названием, что она и не выговорит, одна беда – жениться бы тебе надо, да все хорошая девушка не попадается... Ну что такое словоизвержение выдержит? Ну, а что почтальон не настоящий, и гадать нечего – то, что ты там обитаешь, знают полтора человека в Ленинграде, да и то поголовно из своих. Стали бы они тебе бандероли слать, ага... Четвертая серия. Почтальон попался ну очень добросовестный. После обеда объявился и у Кирилла. Снова с ценной бандеролью, за которой ты разгильдяйски не являешься. Хотя твой и Колин районы, как мне объяснили, обслуживают два совершенно разных почтовых отделения, разделенные еще несколькими – и нет у них привычки с чем бы то ни было на чужую территорию залазить. Ну, «сосед» твой, алкаш Петрович, как обычно, дохнул перегаром и враз разобъяснил, что ты, «интеллигент очкастый», с пьющим сантехником почти что и не общаешься – но дней несколько назад он тебя встретил на лестнице, и ты мимоходом обмолвился, что едешь на юга. Позавидовал: «У них денег куры не клюют, а у нас на водку не хватает...» – Лымарь широко улыбнулся. – Ни в институте, ни в общаге никто не предусматривал дежурства – а вот к твоему дому, Кирилл, после этих двух любопытствующих Колесников распорядился человечка поставить. Говорит, человечек был весьма даже опытный. Вот только ушел от него твой почтальон в метро – наш клянется и божится, что «почтальон» его так и не срисовал, но все равно, ушел очень грамотно. На всякий случай, видимо. Вот такие пироги с котятами. Судя по квалификации, тут уж никакими цеховиками-теневиками не пахнет. Проверили нас четырех быстренько и качественно... Значит, это все-таки забугорье, некому другому быть. И значит, вокруг нашего конструктора что-то действительно начали крутить. А, ребята?

– Очень похоже, – сказал сквозь зубы Лаврик. – Хотя я этим странностям, что имели место быть, так и не отведу уголка в головоломке... Вопрос – что? Тут уж, вопреки старинной флотской традиции... – и он с намеком глянул на дядю Гошу.

– Ну, что... – после короткого молчания сказал дядя Гоша. – В то, что его хотят убрать, мне как-то не верится, такие штучки давным-давно уже не в ходу, есть неписаные правила поведения, сам знаешь, Кимович... И соблюдаются они, в общем, старательно, поскольку угол падения равен углу отражения... Похищение? Здесь ни за что не прокатит. Остается одно – вербовочный подход. Выбираем эту версию как наиболее вероятную?

– Выбираем, – сказал Лаврик после короткого раздумья. – Гена, ты про милую тетю Фаину привез что?

– Все, что было, – сказал Лымарь. – Милая тетушка, чего там... И ксивы прикрытия вам припер. «Мурки», конечно. И по махонькому стволику на человека. Правда, Дракон распорядился: и то, и другое с собой прихватывать в крайнем случае, когда что-то прояснится и потребуются конкретные действия.

– Нам бы и люди не помешали, хотя бы парочка, – сказал Лаврик. – Кто там знает, как события развернутся...

– Ну, Дракон-то подумал... С вечерним приедут двое, типажи, лично Драконом отобранные: классический курортный пижон и классическая красоточка не без ветра в голове, – Лымарь усмехнулся во все сорок четыре зуба. – Предусмотрено, кстати: в случае нужды красоточка выступит в роли моей курортной симпатии. Внедрять к нам собрались кого-то, говорите? Ну так мы к ним можем тоже, это нашенские игры. Ну, о чем мы еще не подумали?

Лаврик сказал уверенно:

– Нужно обдумать, как мягонько и незаметно держать Веру с Вадимом на глазах. По возможности. Мало ли что...

– Ну, тут я своими в случае чего подмогну, – веско сказал дядя Гоша. – Коли уж приказ – оказывать всякое содействие. – Он вздохнул, – Поскорее бы супостат на горизонте обозначился, что ли. Жорка на него не тянет, хотя посмотреть за ним не мешает – авось выведет на кого. Как-то легче и душевней работается, когда супостат на горизонте маячит, а не существует где-то в неизвестном отдалении...

– Золотые слова, – сказал Лаврик. – Хуже нет, когда супостат в тумане прячется... Ну что, повоюем, как три мушкетера? Я, понятное дело, коварный иезуит Арамис, Кирилл с его романтической натурой и проникновением в дом Алины под чужой личиной – д'Артаньян, тут и гадать нечего. Коля – Атос, ибо Змей, а значит – мудр. На Портоса есть разные кандидатуры. Дядя Гоша, как?

– Уволь, Костя, – сказал дядя Гоша решительно. – Стар я уже мушкетеров изображать. Да и в игре не участвую прямо – так, сижу в сторонке и при нужде вношу свои пять копеек...

– Ну, тогда Генка, – сказал Лаврик. – Справится... Вот кстати, Гена, пора подарки раздавать...

– Сей минут.

Лымарь поставил на стол глухо брякнувшую сумку, запустил туда руку. Сначала одну за другой стал извлекать классические «ксивы прикрытия» – удостоверения московского уголовного розыска (и отвлекают внимание от флота, и контора весьма авторитетная), раскрывая по очереди, клал перед новоявленным сыщиком. Потом вытащил пистолеты – четыре небольших, но надежных «Вальтера ППК» в кобурах, с первого взгляда видно опытному глазу, предназначенных для ношения на щиколотке. Самое лучшее решение для жаркого местечка, где все одеваются крайне легко, в любом другом месте под одеждой пистолет был бы слишком заметен – не брать же пример с пижона Жоры мирным ихтиологам?

Лымарь развел руками:

– Насчет вас, дядя Гоша, у меня инструкций не было...

– И правильно, – добродушно пробасил дядя Гоша. – Поискать недолго, свой струмент найдется. Чай, не нищие...

– Все это добро заховайте по сумкам подальше, – распорядился Лаврик. – До поры до времени...

Мазур спросил из осторожности:

– А тетя Фая, с ее-то бурной биографией, по сумкам шарить не полезет?

– Не полезет, – уверенно сказал Лаврик. – Я еще в первый лень на все торбы секретки поставил. Два дня держал – остались ненарушенные. Ничего странного: несмотря на бурную биографию, у тетеньки совершенно нет навыка шмонать вещички так, чтобы секретки не нарушить. Дела у нее в свое время были специфические... Ну что, идем прятать?

– Валяйте, – сказал дядя Гоша. – А потом я вам обещанную экскурсию устрою, раз уж выпало свободное время...

...Дядя Гоша остановил свой четырехдверный ухоженный «газик» на обочине метрах в трех от автострады и сказал:

– Как говорят хохлы наши разлюбезные, ось, бачите: слева – абсолютно ничего интересного по меркам здешних мест, справа – деньгоделательная машинка. Для тех денег, что текут мимо госказны.

Слева и в самом деле присутствовала привычная для здешних мест деталь пейзажа: шагавший над кромкой прибоя пограничный наряд – здесь, в местах, считавшихся погранзоной, картина столь же обычная, как в большом городе регулировщик на перекрестке. А справа, метрах в ста от машины, кипела большая стройка – будущий дом отдыха с каким-то красивым названием. Корпусов там, отсюда видно, планировалось не менее десятка – плюс всевозможные вспомогательные здания. Где-то успели возвести этажа по два, где-то даже четыре, голенастые краны плавно проносили по воздуху бетонные панели, где-то в больших котлованах ровняли дно бульдозеры, где-то еще в землю вгрызались экскаваторы, по широкой немощеной колее с автострады почти сплошным потоком катили цистерны-цементовозы, панелевозы, груженные чем-то грузовики, навстречу шел такой же густой поток разгрузившихся, там и сям на этажах колючим синим огнем посверкивала электросварка, время от времени подскакивали пропыленные газики начальства, повсюду суетилось множество строительного народа. Размах впечатлял.

– Неплохое хозяйство у вашего Фомича, – сказал Мазур.

Дядя Гоша хмыкнул:

– Это, Кирилл, только махонький кусочек хозяйства, а вообще объектов у него чертова уйма.

– А деньгоделательная машинка где конкретно? – поинтересовался Лаврик.

– А везде, – дядя Гоша широким жестом обвел панораму стройки. – Нет конкретного места, это тебе не золотой рудник, это, может, и выгоднее. На золотишко еще напасть надо, а тут, куда ни ткни, денежка. Значит, краткая лекция на тему темной стороны строительного дела.

Начинаем с земляных работ, то бишь с котлована – поскольку это самое простое и надежное место отстригать денежку. Поясняю технологию. Дается техническое задание: выкопать котлован на три метра пятнадцать сантиметров – ну, цифирь условная, реальная нам и ни к чему. Котлован выкапывается глубиной ровнешенько в три метра. Благо на устойчивость здания это не повлияет – тут народ грамотный, считать умеют и прекрасно знают, сколько можно отщипнуть без ущерба для техники безопасности. К тому же никто и не заметит. Экскаваторщики, бульдозеристы и прочий рядовой народ в чертежи никогда не заглядывают, не их это дело. Их дело – выкопать, на сколько сказали. Те, кто чертежи по обязанности читает и указывает, на сколько копать, понимают, что к чему – хотя и не всегда, – но тут уж есть средства глазки замазать... Как и тем, кто составляет отчеты, где котлован значится глубиной именно что в три пятнадцать. И деньги государство платит за три пятнадцать. За три – пошли в дело, за пятнадцать – пошли по карманам. Пятнадцать сантиметров – величинка небольшая, но, если прикинуть площадь котлована, учесть, что на объекте котлованов изрядно, да вспомнить, что объект не один... Помаленьку собирается очень вкусная денежка – даже учитывая, что для пользы дела надо в долю брать не одного и не двух. Правда, все по субординации: кому пятерка, кому – сотня. Далее. Бетон выделяется, конечно же, из расчета на три пятнадцать – и пятнадцать идут в экономию. Это тоже, учитывая размах строек, деньги приличные. Далее. Можно заузить бетонные панели – ненамного, совсем на чуть-чуть. Экономия бетона. Вновь учитывая размах... Можно заузить оконные проемы – совсем на чуть-чуть. Экономия стекла и дерева. Учитывая размах... Это если вкратце. А есть еще немало способов «экономии» на других участках, с другими материалами. Ну, вы приблизительно поняли размах? Все эти цеховики наши, вся эта сраная Система по сравнению с этой деньгоделательной машинкой – щенки гунявые, щипачи трамвайные... Впечатляет?

– Впечатляет, – покрутил головой Лаврик. – Погоди, дядя Гоша... С котлованами и бетоном понятно. Но если уж еще стенные панели и окна... Должна быть цепочка, а? Тем более что тут еще немало каких-то способов, с котлованами и бетоном не связанных...

– Быстро соображаешь, молодое поколение, – одобрительно кивнул дядя Гоша. – Ну конечно, как же тут без цепочек? До черта их, самых разных... И обрати внимание: в этой системе, в отличие от всех прочих, разоблачения и посадки крайне редки. Почему так обстоит, объяснять долго и сложно, ни к чему оно... В общем, есть на что слона под окна очередной симпатии водить... Ну, поехали? Ничего тут больше интересного. А по дороге я вам усадебку Фомича покажу, сами убедитесь, что большой скромности человек...

Останавливаться в нужном месте, на самой окраине городка, он не стал, лишь сбавил скорость – впрочем, так поступали многие проезжающие, привлеченные зрелищем чуточку необычной стройки. И в самом деле, в быту так и не виденный еще ими ни разу Фомич оказался крайне скромен: за не особенно высоким забором, сотках на пятнадцати с небольшим черешневым садиком, небольшим бассейном и кирпичным мангалом с железной крышей стоял небольшой домик с мезонином, кирпичный, без особых архитектурных излишеств, под простецкой шиферной крышей. Правда, справа, со стороны въезда в городок, забор был снесен, и там стояли два автокрана, возились рабочие. Два больших бревенчатых здания были уже возведены до половины, и сразу видно – работяги старались, как для себя.

– Вот она, и будущая конюшня, вот он, и каретный сарай, – сказал дядя Гоша, трогая машину.

Лаврик хмыкнул:

– А райком партии моральное разложение не пришьет? Или что-то вроде?

– Милай, – задушевно сказал дядя Гоша. – К Фомичу на шашлычки не только райком с крайкомом, но и из столицы, бывает, заезжают. Организация республиканского подчинения, ага. И знаешь, что самое смешное? Законы тут, в принципе, никакие не обойдены, в частном доме можно держать и лошадь, и телегу. И нигде не сказано, что лошадей не может быть две, а телега непременно должна быть телегой, а не точной копией барского экипажа столетней давности...



Глава VI. О ТОРЖЕСТВЕ ЛЮБВИ


Мазур сидел на скамейке под экзотической магнолией – росшей тут как лебеда, – лениво полизывал мороженое, пребывая в скверном расположении духа.

Поводов для недовольства лично собой – впрочем, как и другими, у него не было ни малейших. Просто-напросто два прошедших дня нельзя было назвать ни хорошими, ни плохими. Они прошли никак с точки зрения дела. Ровным счетом ничего, имевшего бы значение для дела, не произошло.

Правда, как субъект крайне сомнительного греческого происхождения и говорил, обосновавшаяся в домике тети Фаи компания увеличилась ровно наполовину – за счет прекрасного пола. Во исполнение инструкций, отрабатывая иудины сребреники, Мазур ввел в компанию Алину и заодно ее подругу Марину. А вскоре Лымарь привел Ольгу, красивую русоволосую девушку спортивного вида, с которой, изволите ли видеть, познакомился на танцплощадке, в точности, как Мазур с Алиной. Все трое, естественно, притворились, что верят этому самому обычному на курорте делу, познакомились, как ни в чем не бывало (разве что любопытствовали про себя порой, в каком она звании – лейтенант или ужестаршой, для капитан-лейтенанта все-таки слишком молода).

И ничего это не изменило, как ни в чем не бывало продолжалась прежняя курортная жизнь, какой она была до того, как Лаврик выложил всю правдочку: с вылазками на пляж, на охоту за крабами и мидиями, в «Якорь», где им понравилось больше всего. Расклад был нехитрый – Алина считалась официальной девушкой Мазура, Ольга – официальной девушкой Лымаря, а темноволосая красотка Марина оставалась в неопределенном статусе подруги подруги. Чтобы не выходить из роли, холостяковавшие Лаврик и Морской Змей за ней легонько ухлестывали, но она, ухитряясь это проделывать как-то легко, непринужденно и необидно для кавалеров, всякий раз, выражаясь фигурально, выскальзывала из рук, давая понять, что и такое положение ее вполне устраивает. Подруга подруги весело проводит время за компанию и ничего больше от жизни не хочет. Помня все, что говорил Жора, Мазур ожидал, что она начнет предпринимать легонькие атаки на Вадима – во исполнение озвученного Жорой плана, – но ничего подобного не происходило. Даже Лаврик в кругу своих признавался, что ситуация ему решительно непонятна – а, может, по каким-то неведомым соображениям те, кто ее послал, тянет время или чего-то ждет...

Правда, третьего дня произошло нечто новое в привычном раскладе – женская часть компании, как бы это удачнее выразиться, приобрела некоторую автономию. Алина с Мариной с Верой скентовались как-то быстро и легко, а Ольга к ним присоединилась еще непринужденнее (ничего удивительного, если знать, из каких неведомых большому миру дебрей она сюда явилась). Женский квартет частенько резался в карты исключительно в своей компании, о чем-то секретничал с извечными женскими смешками и перешептываниями, а вчера и сегодня опять-таки чисто в своем составе выбирался в ресторан, мотивируя это тем, что мужчины – не самая глупая выдумка природы, но женщинам иногда хочется отдохнуть и развеяться исключительно в своем кругу. И убедительная просьба к господам мужчинам не усматривать в этом каких-то затаенных замыслов. Они девочки порядочные, а одна к тому же – верная жена.

Господа мужчины переносили это стоически. По большому счету, Мазуру Алина была никто и звать ее никак, так что ее облико морале его нисколечко не волновало. Облико морале Ольги никого не волновало по совершенно другой причине, известной здесь считанным людям, Марина была девушкой свободной, как ветер. Что немножко удивило Мазура, так это позиция Вериного благоверного – Вадим, не раз показывавший себя изрядным ревнивцем, преспокойно, не выказывая ни малейшего неудовольствия, отпускал Веру в эти «походы амазонок», как их поименовала неглупая и острая на язык Марина. Видимо, был в ней совершенно уверен. Тем более что уходили они на пару-тройку часов, возвращались в «пионерское время», выпившими самую чуточку. А вечером начиналось нечто, носившее некоторый оттенок комедии. Официальные курортные подруги, как известно, существуют не только для того, чтобы жариться с ними на пляже и попивать пивко под крабов.

А потому в рамках легенды Мазур ближе к вечеру отправлялся с Алиной к ней домой (между своими можно признать – без малейшего насилия над собственной личностью). Это была еще не комедия. Комедия заключалась в том, что ту же легенду приходилось поддерживать и Лымарю с Ольгой – а потому и они, что ни вечер, исчезали из домика тети Фаи. Чтобы провести скучную ночь на какой-то явочной квартире дяди Гоши – («между нами был кинжал»). Впрочем, прекрасно зная Генку Лымаря, Мазур подозревал, что Добрый Доктор Заболит (каковое прозвище он носил в определенных кругах), к бабке не ходи, непременно попытается сделать отношения менее платоническими – но вышло ли что-нибудь из этого, определить решительно не мог. Лымаря-то он знал, как облупленного, а вот Ольга оставалась для его вещью в себе – не из того питомника девочка, чтобы расстегивать душу хотя бы на одну верхнюю пуговицу...

Поначалу, когда эти «походы амазонок» только начались, Лаврик чуточку воспрянул душой – ему, как и остальным, показалось, что тут-то и начнется задуманная неведомым Умником работа по психологической обработке Веры в нужную сторону. Однако Ольга, вернувшись, всякий раз докладывала, что абсолютно никаких признаков этого не наблюдается: обычная женская болтовня за все на свете, винцо в умеренных количествах, танцы с теми, кто был этого достоин, поскольку держался вполне вежливо – и решительное отсечение попыток углубить знакомство. Ни малейшей зацепки. Ничего, что походило бы на психологическую обработку, вообще на повышенный интерес двух подружек к Вере, выхоливший бы за рамки обычного курортного знакомства.

У Мазура создалось впечатление, что Лаврик тихонечко сатанеет – как раз из-за того, что ничего не происходит. Правда, вчера все же произошло нечто нестандартное. Алина объявила, что рыбаки с папиного рыбзавода привезли ей здоровенный кусок луфаря, килограмма на три, так что есть предложение не шляться по кабакам, а поехать к ней домой, вкусно рыбку приготовить и съесть под хорошее местное вино.

Идея была единогласно признана крайне удачной – Ольга луфаря вообще ни разу в жизни не видела и не пробовала. Поехали к Алине, и все прошло, как намечалось – рыбку запекли с гарниром и помаленьку истребили всю до крошечки под местное виноградное. После чего вернулись в домик тети Фаи.

И все бы ничего, но был один маленький и непонятный нюанс: Алина их привела не в свою квартиру, а в Жоркину, ту самую, служившую ему не жильем, а явкой, расположенную на одной площадке с ее собственной. Ольга ее описала в точности: мебель, бар, диван, три больших фотографии в стиле ню на стене, в том числе Алинина, Лаврик, казалось, вот-вот на стену полезет от невозможности догадаться, зачем все это было затеяно. Пока они там были, никто не приходил, никаких подозрительных разговоров не велось, ну разве что, когда Ольга заинтересовалась фотографиями, ей рассказали, что в городе живет великолепный фотограф, скорее, художник, бравший призы на международных выставках. Но разговор был недолгий и, в общем, ничего подозрительного опять-таки не таил: она спросила, ей объяснили. Ольга пожимала плечами:

– Пожалуй, это и правда искусство. Ни капли пошлости.

– Снялась бы так? – поинтересовался Лымарь.

Она вздернула носик:

– Смотря для кого...

Вот и понимай, как знаешь. На том дело и кончилось. Обсуждения этого случая Лаврик устраивать не стал: честно признался, что представления не имеет, каким должно быть обсуждение и что тут вообще обсуждать.

Ну, а сегодня после полудня теплая компания опять отправилась в «поход амазонок». Мазур остался «на хозяйстве» один – Лаврик с Лымарем отправились по каким-то второстепенным делам, но кому-то, как решили, следовало приглядывать за оставшимся дома Вадимом.


Ну, никакого особого пригляда тут не требовалось – Вадим принес от тети Фаи две бутыли вина и принялся у себя в домике крутить Высоцкого. «С чего это он вдруг взялся тихушничать? – подумал Мазур. – Раньше обязательно зашел бы ко мне или к ребятам, если меня не было бы. Как-то повелось за это время – пить всегда сообща». Но ломать голову над этим не стал – опять-таки не представлял, как это его уместить в общую картину. Мало ли по каким причинам мужик вдруг захотел выпить с зеркалом. Он и в Питере знал парочку людей не алкоголиков и не тихушников – которые иногда устраивались с бутылочкой послушать любимую музыку в полном одиночестве.

У калитки послышался негромкий свист. Выглянув в окно, Мазур там увидел пацана лет двенадцати, несомненно, местного: в одних линялых трусах, босого, загорелого до черноты. Завидев в окне Мазура, пацан сделал ему какой-то таинственный жест. Вадим из домика так и не показался, а потому Мазур, не раздумывая, выпел во двор и вразвалочку подошел к калитке.

Оглядев его, мальчишка с видом заговорщика негромко спросил:

– Кирилл вы будете? Очки, борода...

– Я буду, чадушко, – сказал Мазур.

Отрок еще больше понизил голос:

– Там, за углом, – он показал, за которым. – Вас тетенька ждет. В зеленом «Москвиче». Сказала, вы ее знаете. Побыстрее просила.

Он посмотрел на Мазура словно бы с некоторой насмешкой, хмыкнул, фыркнул, повернулся и пошел прочь. Оглянулся, усмехнулся еще шире и пошел быстрее.

Ну да, подумал Мазур. Тот благословенный возраст, когда девочки пока что не интересуют, а «тетеньке в машине» может оказаться совсем немного лет, но для этого шкета она именно что «тетенька в машине». Вроде не было у него знакомых женского пола в зеленых «Москвичах». Да и вообще в машинах. По крайней мере, здесь.

Колебался он недолго. Что-то это да означает, а значит, надо идти. Ситуация нестандартная, черт... Ну, вряд ли с Вадимом за время его отсутствия что-нибудь случится – в конце концов, этого никто и не предполагает всерьез, их с Верой они решили держать на глазах, откровенно говоря, исключительно ради того, чтобы делать хоть что-то...

Он все же написал Лаврику короткую записку и оставил на столе придавив пепельницей. Предосторожности ради написал по-английски – вряд ли тетя Фая, даже учитывая ее бурное прошлое, этим наречием владеет. Надел сандалии и пошел со двора.

За углом, на неширокой пыльной улочке, не мощеной отроду, и в самом деле обнаружился зеленый «четыреста двенадцатый», надраенный до блеска – к его некоторому удивлению, с Алиной за рулем. Никогда от нее не слышал, что она водит машину.

– Ну что ты вытаращился? – улыбнулась Алина. – Сались давай. У нас времени мало, Жорка на доклад вызывает.

– Да мне, собственно, и докладывать нечего, – пожал он плечами.

– Зато у меня есть, – нетерпеливо сказала Алина. – Ну, садись. Жорка сказал, чтобы и ты приехал.

Он сел. Алина уже привычно чмокнула его в щеку, и Мазур почувствовал винный запашок. Алина включила зажигание и довольно умело тронула машину с места.

– Папина? – спросил он.

– Ага. Только он на ней почти и не ездит, у него разъездной «газик». Вот мне и отдал. Я-то за рулем посидеть люблю. Только она две недели у механиков стояла. Какую-то жутко дефицитную запчасть искали.

– А как насчет вождения в пьяном виде?

– Кирюш, ты что, гаишник? Я сегодня мало пила, все выветрилось.

– А запашок-то остался.

– Да кто меня нюхать будет... У нас полтора гаишника на город. Да и с теми, если что, договориться можно... Я что, плохо еду?

– Да нет, нормально, – сказал Мазур.

Нужно было признать, что машину она вела действительно неплохо.

– Ну и вот. Так что не хлюзди, доедем. Обещал баклан ставриде, что доставит в лучшем виде...

– Ты на что это намекаешь?

– Да ни на что я не намекаю, просто поговорка такая есть...

– А остальные амазонки где? – спросил Мазур.

– На набережную пошли, проветриться. Они чуток побольше приняли. Пусть морским ветерком продует. – Она легко обошла дряхлый «Запорожец», тащившийся так, что любой постарался бы его обогнать, Мазур в том числе. – Хрен старый, ползет куда-то... А грамотно я его?

– Грамотно, – сказал Мазур. – Ничуть не подрезавши.

– Я ж говорю, люблю водить, папин шофер учил, – она досадливо поморщилась. – Одно терпеть ненавижу – эту фиговину дергать то и дело. – Она похлопала ладонью по набалдашнику ручки передач с моднячим наконечником, плексигласовым с разноцветными узорами внутри. – То ли дело – автоматическая коробка. У нас тут один мэн пригнал подержанного француза, дал прокатиться. Прелесть! Сцепления нет, две педали – газ-тормоз. Как на звездолете. Или на Западе. Там, все говорят, таких много. Вот ты на Западе был. Как?

– Ну, вообще навалом, – сказал Мазур.

– Вот... На Запад бы... Насовсем.

– Так езжай, – сказал Мазур.

– Интересно, это как?

– Да дело, в принципе, простое, – сказал Мазур подначки ради. – Достаешь себе путевку на заграничное плаванье – уж папа-то не раздобудет... А в Стамбуле или там в Пирее идешь в полицию и просишь политического убежища. Они дадут.

– Догонят и еще дадут, – передразнила она. – А что мне делать в твоем Стамбуле или Пирее? Вот ты, сам говорил, два месяца был в рейсе. И стран посетил целую кучу. Чего же не остался? Такой патриот Советской Родины?

– Как тебе сказать... Понимаешь, на Западе живут красиво... те, у кого деньги есть. А специальность у меня не такая, чтобы на Западе с руками оторвали.

– Вот именно, – сказала Алина рассудительно. – А уж я, библиотекарша по русской литературе, вообще буду нарасхват... А денег у меня нет; капиталов не скопила. Одно останется – в проститутки идти в том же Стамбуле...

Мазур покосился на нее не без уважения – глупенькая по первым впечатлениям девчонка оказалась поумнее и житейски рассудительнее иных матерущих диссидентов, годившихся ей в отцы, а то и в деды.

Эта публика как раз полагала, что им на Западе полны карманы набьют радужными бумажками за сам факт диссидентства. Или напечатают заоблачными тиражами их убогое творчество. Была у него знакомая на четвертом курсе, путавшаяся с этой компанией, давала парочку «гениальных романов» подпольного сочинения – боже мой, какая была бредятина... Девочка, кстати, оказалась умная и от этой компании в конце концов отошла раз и навсегда, сейчас кандидатскую пишет.

– Ну вот, – сказала Алина. – У папы есть знакомый, очень умный мужик, юморной. Плодоовощной базой заведует. Они как-то раз под коньячок именно об этом самом говорили. Говорил он примерно так: здесь я маг и волшебник, старик Хоттабыч, хоть и без бороды. Из килограмма гнилых помидоров и пары ломаных ящиков мешок бананов сделаю, а бананы продам за хорошие деньги. И так далее. А вот там все мое волшебство пропадет нафиг, потому что они там бизнес ведут по другим законам. И если что, прогорю, как швед под Полтавой. И рассказал про одного такого деятеля. Слинял на Запад и как-то так сумел все накопление вывезти, в бриллиантах, что ли, не помню... Заведовал большущим универмагом, в Ставрополье где-то. Ну, и там открыл магазин – решил, что уж с его-то умением... А оказалось, ни черта там это умение не стоит. Вроде бы, слухи доходили, успел вовремя сообразить, что к чему, и остановиться, так что на скромную жизнь осталось – но то ж на скромную, а здесь жил, как падишах. – Она чуть помрачнела. – Правда, он еще сказал: везде есть скверные стороны, а уж у нас-то...

И замолчала. Мазур прекрасно понял, о чем идет речь: ежели «в особо крупных размерах», то коридоры кончаются стенкой. Чисто по-человечески интересно: ее папаша уже заработал себе такой унылый коридорчик, или пока что нет? Правда, у его скромного бизнеса есть своя специфика, обеспечивающая некоторую безопасность по сравнению с другими, но не всегда, говорил дядя Гоша, и она спасает...

– Что там Жоре опять от нас надо, не знаешь? – спросил он. – И сразу от обоих?

Алина бросила на него какой-то хитроватенький взгляд:

– Что еще надо будет, не знаю, а то, что я уже провернула, грозит исключительно премией. Будь уверен, вытрясу. Не тот случай, чтобы жмотиться...

И замолчала с таинственным видом – разве что, не отвлекаясь особенно от дороги, время от времени бросала на Мазура лукавые взгляды. Он прекрасно помнил: во-первых, женщины вроде Алины секретов не умеют хранить слишком долго, во-вторых, частенько ведутся «на слабо». И сказал с наигранной долей насмешки:

– Да что ты там такого провернула, что мир перевернется...

Кажется, подействовало. Алина чуть оскорбилась. И выпалила:

– Ну, мир не перевернется, но успехи есть... – бросила на Мазура лукавый взгляд. – Кто б знал, что эта ваша Верочка – жуткая шлюха...

– А ты что, свечку держала? – усмехнулся Мазур.

– Неа. Только она сегодня в «Жемчужине» на втором этаже дала стране угля... Ты-то не знаешь, а там, на втором этаже, есть уютные комнаты, где можно приятно отдохнуть... Понял? Вот Верочка там сегодня и сыграла главную роль в хорошем таком группен-сексе... С Маринкой и Мишей.

Мазур, конечно, удивился такой новости – но гораздо больше удивился упоминанию о Маринке. Спросил:

– Маринка что, из этих...

– Ну как тебе сказать... Не то чтобы постоянно, она мужиков предпочитает, но время от времени не прочь и с девочкой пошалить. Она в Одессе училась, у них там на курсе была целая компашка таких, вот ее и затянули, – она пожала плечами. – Вот лично я в толк не возьму, что девки в этом находят, правда, Маринка как-то предложила, я и согласилась, чисто любопытства ради, только мне это очень быстро надоело. Я и сказала: хватит, Марин, завязываем, не мое это. А Верочка вот не отказалась.

Интересные дела, подумал Мазур. Кто бы мог предусмотреть такой поворот?

– А Миша – кто?

– Миша? Водитель у... – она замолчала, в глазах появился тот же испуг, что давеча у Жоры.

– Ну, у одного серьезного человека, – сказала наконец Алина. – Только в эти дела лучше не лезть, здоровья больше будет...

Жора кого-то боится, Алина кого-то боится, подумал Мазур. Быть может, это одна персона? Учитывая, что Жора и Алина работают в плотной связке, так и есть скорее всего. Было бы славно, окажись это загадочный Умник. Чтобы – «вышел немец из тумана...»

– Умный? – небрежно спросил он. – Что-то я такое слышал от Жоры...

– Умный... – сказала Алина то ли с завистью, то ли с восхищением. – Вот если бы прямо на него работать, а не через орангутанга Жорку! Чует моя душа, были бы совершенно не те деньги – а так, поди докажи, сколько Жорка себе отначивает из того, чем с нами расплачиваться должен. Ведь отначивает, женским чутьем чую...

– Ну так и законтачь с ним, – сказал Мазур небрежно. – Без посредников всегда денежнее работается...

– Ага... Без тебя не догадалась. С ним законтачить можно, только если он сам захочет. Правило у него такое. Ладно, давай о нем не будем, не та тема, неподходящая...

Она остановилась у подъезда собственного дома, выключила зажигание. Взяла с заднего сиденья сумочку побольше и пообъемистее той, которую обычно носила, кивнула Мазуру:

– Пошли. В Жоркину берлогу, он там ждет.

Дверь, такое впечатление, распахнулась, когда в воздухе еще таяла мелодичная трель звонка – словно Жора возле нее стоял, как часовой или по крайней мере, заслышав звонок, одним тигрячьим прыжком возле нее оказался. На лице грека-восьмушки огромными буквами было начертано яростное нетерпение. Он не выдержал:

– Ну?

– Баранки гну, – преспокойно ответила Алина, проходя мимо него, как мимо пустого места.

Уселась за низкий столик, закинула ногу на ногу и в таком виде словно отрешилась от всего сущего, стала наливать себе «Метаксу» в приличных размеров рюмку. Обронила небрежно:

– Вот за что я тебя уважаю, Жора, так это за то, что ты паленки не держишь...

Мазур, коли уж пошла такая пьянка, тоже приспел к столу и стал наливать себе. Жора, нависая над ними, уставясь на Алину жаждущим взглядом, прямо-таки рявкнул:

– Ну, чем дело кончилось?

Алина произнесла с той ласковой вкрадчивостью, за которой у женщин обычно кроется змеиное жало:

– Жорочка, ты давай полегче на оборотах. Терпеть не могу, когда на меня орут, да еще просто так, из врожденного хамства. В конце концов, я на кынжале, как принято у наших кавказских соседей, не клялась. И смертельное обязательство кровью не подписывала. Чисто партнерские отношения, если помнишь.

Мазур отметил, что она вмиг переменилась, и качественно. И в лице, и в голосе, и в фигуре появилась то ли некоторая надменность, то ли даже некоторое превосходство. О причинах догадаться было нетрудно.

И Жора, похоже, догадался – все же не законченный троглодит. Он сел за стол, налил и себе, улыбнулся чуть вымученно, сказал примирительно:

– Алинка, ну чего ты сразу... Я тут, знаешь, на каких нервах сижу, даже пить не тянет...

– Ключевое слово «сижу», – с явственно ощущавшимся холодком сказала Алина. – Ты сидел на нервах, а мы работали, как папа Карло. И, между прочим, добились великолепных результатов. Именно тех, что требовались сам знаешь кому...

– Алин, ну извини, я тут издергался... Почему не позвонила?

– Сюрпризы люблю, сам знаешь. И эффекты.

– Эффекты... – проворчал Жора. – А я тут по потолку скачу...

– Вот только не потому, что душа у тебя нежная, как цветок, – с ангельской улыбкой сказала Алина. – А потому, что в случае чего тебе попой отвечать. Ты ж столько орал, что после Главного ты – самый главный, а мы все должны перед тобой навытяжку стоять...

– Ну что ты такая злопамятная... – сказал Жора, пытаясь изобразить самую дружелюбную улыбку. – Все получилось?

– Да вот, представь себе, – сказала Алина. – Ты передал инструкции – и ушел по потолку бегать. А мне пришлось головой поработать не хуже, чем Штирлицу... И если ты сейчас скажешь, что мне премии не полагается...

– Да полагается, полагается, мамой клянусь! А греки мамой по пустякам не клянутся! – он жадно осушил свою рюмку. – Алин, хватит собачиться, что за детство... Рассказывай, – он чуть наморщил лоб и старательно выговорил: – Подробно, но опуская ненужные детали и вовсе уж мелкие подробности...

У Мазура в который раз осталось впечатление, что Жора повторяет в точности чужие слова. Слова Умника.

– Ну ладно, – сказала Алина.

– Может, покажешь сначала?

– Показывать буду по мере рассказа. Как иллюстрации, – непреклонно отрезала Алина.

Жора ни словечком не протестовал. Красиво она все же его нагнула, оценил Мазур. Ну что ж, наверняка у нее полны рукава каких-то неведомых козырей... И не настолько Жора туп, чтобы этого не понимать.

Он допил то, что оставалось в рюмке, закусил маленьким бутербродом с морским гребешком на

пластмассовой шпажке. Судя по всему, против его присутствия здесь Жора ничего не имел – коли уж до сих пор ни намеком, ни открытым текстом не пригласил выметаться. А потому он уселся поудобнее и достал турецкие сигареты – в магазинах, ларьках и киосках ими не торговали, зато на базаре можно было приобрести хоть мешок.

– Ну вот, – сказала Алина. – Сказка сказывается... Сидели мы вчера все четверо в «Якоре», попивали умеренно, отшивали всевозможный плебейский элемент и по старой девичьей привычке сплетничали о мужиках. А там неподалеку, как всегда, торчал фотограф – ну, тот лысый хрен с лысой обезьяной, у которой на морде написано: «Мля, когда я сдохну?» Вот он, по-моему, Верочку на ассоциации и навел. Жора, ты знаешь, что такое «ассоциации»?

– Ну я ж не совсем тупой...

– Отлично. Вот Вера мимолетно так проговорилась, что муж, озорник, любит ее голой фотографировать. Тут мы с Маринкой переглянулись, друг друга моментально поняли: очень удобный моментик, чтобы непринужденно так перевести разговор на нужную тему. На фотографии. Повели в нужном направлении, рассказали ей о Маэстро, о том, какая он знаменитость и даже международная. Что именно он эти снимочки делал, – она показала большим пальцем за спину. – Вера согласилась, что никакая это не порнография, а художественная фотография.

Ну, слово за слово, бокал за бокал – и решили для полноты впечатлений Веру к нему сводить, не все же ей таращиться на дешевые сувениры и павлина в загородке, у которого курортники полхвосга выдрали... Ну, она видела, какими мы с Маринкой у него получились (теперь-то Мазур знал, что средняя девица на снимке – Маринка и есть). Заверили по дороге, что Маэстро – джентльмен из старого времени. К натурщицам никогда не пристает и негативы, если клиенты попросят, отдает безо всяких. Ну, пришли. У него как раз никого не было, он, как всегда, по всем комнатам провел, много работ показал, в том числе и обнаженку. Смотрю, у Верочки в глазах интерес – муженек, надо полагать, приучил... Слово за слово, решили сниматься. Оля Генкина – молоток. Только раз снялась в купальнике на фоне того задника, где пальмы с морским пляжем, и негатив попросила обязательно отдать. А там уже мы с Маринкой в расчете исключительно на Верочку личным примером показали, как современные девушки всегда готовы служить высокому искусству... В полную обнаженку пошли, короче. И стали ее подначивать. Долго бились, зато в конце концов она на три снимочка согласилась. Себе на память о теплом море и нам, как подругам – мы ж коварные, мы ей сразу своих кучу надарили, неудобно ей было взаимностью не ответить... Вот, полюбуйся.

Она открыла сумку и подала Жоре три фотографии. Жора их внимательно просмотрел, и когда Мазур непринужденно протянул руку, машинально отдал.

На первом Вера в одних трусиках стояла на коленях, выглядела ничуть не скованно и не смущенно, смотрела вверх мечтательно-задумчиво, улыбаясь чему-то своему. На втором, уже совершенно обнаженная, лежала на тахте, левой рукой прикрывала грудь, правую свесила до пола – но правую ногу согнула в колене так, что это опять-таки нисколечко не выходило за пределы здоровой эротики.

Алина пояснила:

– А третья – это когда она уже совершенно освоилась, и мы решили малость похулиганить...

Действительно, молодые хулиганки... Вера и Марина в одних трусиках, Вера стоит лицом к объективу, Марина боком, одной рукой приобняла Веру за шею, другой – приспустила ей трусики на бедре, но так, что зрелище остается в рамках все той же здоровой эротики. Вера повернула к ней голову, и они с легкими улыбками смотрят друг другу в глаза. И ведь чертовски художественно, что бы там ни талдычили моралисты. Как там в энциклопедии? Общая светлая тональность, легкие штрихи создают нежный гармоничный рисунок... Мазур подумал вдруг, что не прочь был бы заполучить пару-другую снимков Анечки работы Маэстро – именно в таком стиле. Искусство, да.

А что до шалостей... Рассказывала ему в Ленинграде под большим секретом одна третьекурсница (не кулинарного техникума, а ЛГИТМИКа) что у них девочки порой закатывают шаловливые фотосессии именно в этом стиле – хотя к лесбосу равнодушны. Естественно, ни один посторонний мужского пола этих альбомчиков не видел и не увидит...

– Красиво чертовски, – сказал Мазур, возвращая фотографии Жоре.

– Кто бы спорил... – проворчал Жора. – Алин, но это ж не совсем то, что нужно было...

– Не гони лошадей, – фыркнула Алина. – Будет тебе того столько, что складывать некуда... Вечером, когда я, как путняя курортная любовница, пошла к Кириллу, чтобы к себе увести, Маринка меня провожала – она живет на полдороге до Кирилла. Так вот, клялась и божилась, что во время шаловливых съемок – Маэстро всегда несколько снимков делает, типа черновиков, пока не найдет подходящий – она почуяла, что Верочка не

прочь... Ну, вы поняли. Руками, говорит, почувствовала, по взгляду, как-то они вот это чуют – ну, я не из них, так что плохо врубаюсь. Чуют и чуют. И подумала: самая пора нашего маэстро задействовать, хоть он и с маленькой буквы, но нам на сей раз не искусство нужно, а правда жизни. В конце концов, попытка – не пытка. Маринкино дело – предложить, а ее – отказаться. Бутылками швыряться не будет, если все культурно обставить. А где это еще можно провернуть, кроме как в «Жемчужине» с ее стационаром и с Пашкой?

– А чего мне не позвонила?

– А я сама все устроила, Жора, – очаровательно улыбнулась Алина. – Я ведь не робот, у меня свои мозги есть... Короче, обговорила все, и сели мы в «Жемчужине». С Федей тоже заранее пошепталась, и он нам троим носил нормальные коктейли, а Верочке – хитры е... Ага, Кирюша ухмыляется, понял, что к чему – все вы, мужики, эту хохму знаете...

Мазур с невинным видом уставился в потолок. Да уж, куча мужиков знает про хитрые коктейли, предназначенные исключительно для прекрасного пола – те, кто поджентельменистее, всего-навсего хотят чуточку раскрепостить девушку, а вот личности поциничнее – опустить ее облико морале до нуля. Пьется такой коктейль, как компотик, – но чуть погодя срабатывают укрытые за безобидным вкусом немалые градусы...

– После второго коктейля Верочка не то чтобы крепко запьянела, но чуток поплыла, – продолжала Алина с лукавой улыбочкой. – Маринка к ней с самого начала подсела поближе, Верочка ей и стала на жизнь жаловаться. Попечалилась, что у мужа чуть ли не с год достоинство на пол-шестого – хватанул где-то радиации. У них там на Урале куча заводов с радиацией, вот он на каком-то таком и пашет.

«Куда это Веру по пьянке занесло?» – подумал Мазур. Уж точно, не в ту степь. Отроду в Сормово-12 не занимались ничем, связанным с радиацией, у них работа совсем в другой плоскости лежит, с радиацией не пересекается совершенно...

– Тут неожиданно повезло, без всяких моих хитростей, – говорила Алина. – Подошли двое моих знакомых, вполне приличные люли, пригласили нас с Олей танцевать. Ну, мы и сбацали два медляка и один быстрый. А когда вернулись за столик, там уже все на мази: Маринка с Верочкой уже не шепчутся, а прямо-таки воркуют, Маринка деликатно так кончиками пальцев ее голую коленку поглаживает – а Вера, что характерно, будто и не замечает, потупилась скромненько... А там они и вовсе ушли на второй этаж. Олька – не лите малое, она сразу просекла, что к чему, спрашивает меня: они что, эти... Ну да, говорю, такая уж се ля ви. Она к этому спокойно отнеслась: сказала, что сама она не из этих, но парочка подружек таких у нее есть, и она считает, что это их личное дело. Главное, к ней никогда не пристают, а так – нормальные подружки. Очень правильная позиция, по-моему... Короче, вернулись они чуть ли не через два часа, подрастрепанные, но страшно довольные.

– Ну давай, давай! – поторопил Жора. – Теперь и коней погнать можно!

– Ну, а потом я с Маринкой чуток перетрепала, а там и фотки у Пашки забрала. Так что налицо полная картина. Маринка говорила: когда стала ее помаленьку раздевать, Вера чуток заменжевалась и сказала, что это она в первый раз. Интерес

был, а случая не подворачивалось. Ну, Маринке это только в кайф – они любят, когда неопытная попадается и ее всему учить приходится. Вот Маринка ее и стала учить, обстоятельно и вдумчиво... Все их приемчики на ней перепробовала. Верочке понравилось. Вот вам первая серия.

Она достала пухленькую пачку фотографий, штук двадцать, подала их Жоре. Тот, проглядев очередную, уже как-то машинально передавал Мазуру. Да, этот маэстро и в самом деле с маленькой буквы. Полная и подробная картина того, что на загнивающем Запале извращением как-то уже и не считается – плавали, знаем...

Мазур изучал фотографии гораздо дольше и внимательнее, чем Жора – но интересовали его не сами сцены, а чисто технические летали, для коих снимки давали обширный материал...

Все снимки сделаны с одной и той же точки – следовательно, фотоаппарат присобачен где-то на стене, на уровне примерно на полметра пониже человеческого роста. Определенно на стене соседнего номера – входной двери не видно, только противоположная стена с низкой широкой тахтой, на которой примерно половина действа и происходила. Там же, в соседнем номере, должен был сидеть и маэстро с маленькой буквы, наблюдать в потайной глазок и нажимать на спуск в самых ударных моментах. Причем Марина, двух мнений быть не может, прекрасно знала, где именно камера расположена: неторопливо раздевая Веру, она поставила ее лицом прямехонько к объективу, так что новенькая опознавалась без всякого труда.

И потом, в иных пикантных эпизодах, они обе видны в профиль, так что Вера и тут узнается легко. Как и в большей части сцен на тахте.

– Видите, они и пили попутно, – тоном опытного экскурсовода рассказывала Алина. – Только Маринка – вино, а у Верочки в бутылке было не то, что значилось на этикетке, а снова хитрый коктейль. Ну, а когда вдоволь накувыркались, а Верочка дошла до кондиции, Маринка украдкой даванула кнопочку – и заявился Миша. Включил все свое обаяние: девчонки, можно к вам? Верочка уже настолько разнежилась и поддала, что барахталась исключительно символически. Как гласит ваша похабная мужская поговорка, у пьяной бабы кое-что чужое... Попискивала поначалу, чисто из приличия: ой, молодой человек, я вас не знаю, да я не такая, да я первый раз мужу изменяю, а так я вообще не буду, только проститутки в рот берут. Ничего, взяла, как миленькая и очень даже качественно почмокала, так что явно врала – давно муж научил, точно, или еще кто... Вот вам суперснимок!..

– Да уж... – фыркнул Жора.

Мазур мысленно отплюнулся – вот э т о уж было не его.

– Серия вторая и последняя, – сказала Алина, извлекая столь же пухленькую пачку фотографий. – Здесь уже главным образом один Миша ее натягивает и так, и сяк, и этак. И мордаха у нее довольная-довольная – ну, агрегат-то не из мелких... А в некоторых позах, если комбинация позволяет, и Маринка подключается. – Она прыснула. – Миша так увлекся, что хотел ее еще армянским способом, но тут уж Верочка, хоть и пьяная, самым решительным образом отказалась. Так убедительно талдычила, что никогда раньше не делала, что Маринка, режиссер наш великий, ей поверила и дала Мише отбой. Финальные кадр – они опять втроем, но уже на другой манер. Что скажешь, Жорочка? Достаточно, или тебе мало?– Да выше крыши... – покрутил головой Жора. – И чего я тебя дурой считал?

– Хорошо хоть, перестал, – прищурилась Алина. – Запомни, Жорочка, может, в жизни пригодится: если девушка частенько меняет мужиков и фоткается голой, она вовсе не обязательно дура. Иногда совсем даже наоборот. Дошло до тебя наконец, что я и серьезные дела могу проворачивать? Ну?

– Ну, дошло... – проворчал Жора. – Чего там, можешь...

– Вот и учитывай на будущее. Или подскажи кому...

– Ну, посмотрим...

Они еще какое-то время перекидывались беззлобными репликами. Мазур, что греха таить, сидел в некотором отупении, был совершенно сбит с толку. Потому что все эти маловысокохудожественные фотографические упражнения категорически не укладывались в столь безупречно, уж позвольте без ложной скромности, разработанную на их военном совете версию – касаемо того, что иностранные любознательные ребятки готовят к Вадиму вербовочный подход. Категорически. Не лезли в безупречную версию, хоть ты их коленом забивай, хоть кувалдой. Вот если бы в эти игры втянули Вадима, все было бы просто и логично. Вот тут был бы материал для классического вербовочного подхода. Но чего можно добиться компроматом на Веру, какие аргументы в ход пустить? «Господин Еремеев, либо вы передаете нам чертежи Самого Секретного Прибора «Тузик-5», либо эти насквозь предосудительные снимки вашей супруги мы передаем в партком, местком и профсоюзную организацию вашего института»? Чушь собачья и бред сивой кобылы. Такие дела так никогда не делаются – даже в самых бездарных шпионских фильмах, не говоря уж о реальной жизни.

Зато... Зато все это распрекраснейшим образом укладывается в другую версию: о беззастенчивом и похотливом подпольном миллионере, не выбирающем средств, если женщина ему приглянется. «Или ты, красотка, съездишь переспать с боссом, или мы эту подборочку ну очень пикантных снимков преподнесем твоему муженьку, который тебя считает самой верной женой на свете. Он и от мужика-то на своей бабе осатанеет, а уж когда увидит, как его скромница-женушка старательно берет уроки лесбоса...» Вот это гораздо более жизненно, убедительно, логично.

Черт знает что крутилось в голове. Все это должно было влететь организатору в немалую копеечку: задействованы несколько человек, оборудованы два «гостиничных» номера... Между прочим, этот неизвестный Миша, как и Марина, ничуть не заботился о том, чтобы остаться анонимным – на доброй половине снимков его физиономия распрекрасно видна – и какое объяснение дать этому факту? А что, если случилась какая-то жуткая ошибка, и Лаврик при всех его талантах в своем хитром ремесле вытянул пустышку? Тетя Фая с жирнющим пятном на биографии? Дикое совпадение – иногда самые невероятные совпадения все же случаются. Этот их любвеобильный Фомич – не сторонник подобных методов? А если его именем просто прикрываются, а на самом деле на Веру положил глаз Умник, а то и кто-то третий – и вот они-то ничем не брезгуют...

Нет, бесполезно ломать голову, в конце концов, это должен делать Лаврик – в данном случае на пару с дядей Гошей. Они...

– О чем задумался, детина?

Тут только он сообразил, что Жора уже не в первый раз пихает его в бок.

– Да так... – вяло сказал Мазур.

– Киношку в голове крутишь? – понимающе подмигнул Жора. – Девка, конечно, классная... и шлюха та еще, как оказалось. Ладно, ты лучше скажи: у тебя-то как успехи? Последние достижения?

– А нет никаких достижений – хоть ты меня режь, хоть мусорам с этой вашей липой сдавай, – сказал Мазур. – Ты мне поручил ввести Алинку с Маринкой в нашу теплую компанию? Я исполнил в точности. Ввел, как гвоздь в сухую доску вбил. Ну, а дальше-то что мне делать? Отводить Верочку в сторонку и уговаривать переспать с денежным мужиком? Ага... Даже если она, как выяснилось, вот такая и в глубине души ничего против не имеет, она мне все равно по морде заедет, приличия ради, тем дело и кончится. Скажешь, нет?

– А правда, Жора, – сказала Алина. – Шлюха шлюхой, а мужику она точно в рожу залезет. Тут или женщина нужна, или какой-то другой финт...

– Спелись вы, я смотрю... – проворчал Жора.

– Ну, так по твоему недвусмысленному указанию, – очаровательно улыбнулась Алина.

– Нет, Жор, если я неправ, ты подскажи, что сделать, – сказал Мазур. – Я, как юный пионер, всегда готов. Но я тебе еще раз говорю: мне к Верке с этим подъезжать смысла нет. По роже получу, и все.

– Ну ладно, ладно, – проворчал Жора, старательно заворачивая стопку фотографий в местную газету. – Есть резон в твоем базаре... Такие чистенькие шлюхи всегда фасон держат... Считай, что на сегодняшний день ты все поручения выполнил, и пока в простое. Обмозгуем, решим, что делать дальше, и тебе в том числе. Так что курортничай себе и жди ценных указаний...

Мазур мысленно дополнил: в переводе на нормальный человеческий язык это означает, что ты доложишь все подробно своему Умнику (и непременно с упором на то, что все так удачно прошло именно под твоим чутким руководством – вот только поверит ли он?), а уж он будет мозговать, думать и решать. Вряд ли он тебя подпускает к тому, что требует умственной деятельности. Ты для него так – ехал грека через реку...

– Жора, – голосом примерной девочки, которой за пятерку по геометрии был обещан поход в цирк, сказана Алина. – А как там с моей премией? Кем-то было обещано при удачном исходе дела.

– Памятливая... – буркнул Жора. – А еще говорят – память девичья...

– Так то девичья, Жорочка, – сказала Алина уже настойчивее. – А на чьем конце мое девичество осталось, я уж и не вспомню... – она очаровательно улыбнулась Мазуру. – Кирюш, я тебя не шокирую?

– Да ну, – сказал Мазур. – Я тебя принимаю такой, какая ты есть.

– Молодец, – сказала Алина. – Вот это по-мужски.

Жора фыркнул, как застоявшийся конь:

– Вы еще влюбитесь. И поженитесь.

– А что? – как-то загадочно улыбнулась Алина. – Чем не пара? Молодой растущий ученый, с загранкомандировками, из Ленинграда, с квартирой и почти написанной диссертацией. Ия – у папы с мамой единственная наследница. И в постели нам хорошо. Ради такого брака я бы, вот честное пионерское, Кирюш, все бы свои прежние вредные привычки бросила...

Вот и поди угадай, сколько тут от шутки, а сколько – от серьезного расчета. За все эти дни Алина несколько раз словно бы некие крючочки закидывала, словно бы шпионским радаром из-за пригорка щупала. Девочка, как выяснилось, неглупая, а потому намеки были тонкими, даже и на намеки не походили – так, случайные реплики-обмолвки. Но всякий раз били в этом именно направлении: не самая худшая пара получилась бы из перспективного ленинградского ученого и единственной наследницы «рыбьего короля» (Мазур уже знал, что так за глаза прозвали ее папашу – скорее с оттенком уважения, чем насмешки).

Алина откровенно резвилась.

– Я почему такая ветреная? – вопросила она. – Потому что деревня наша – дыра дырой, положительные люди или разобраны давно, или по возрасту не годятся. А попадись мне положительный человек, – она обожгла Мазура откровенным взглядом, – да попади я в приличные условия, я бы совсем другим человеком стала, как небо от земли...

– Во дает, – хохотнул Жора. – А кого я в лесополосе натягивал, примостившись на капоте?

– Ошибки молодости, Жорочка, – не моргнув глазом, ответила Алина. – У всех бывают... Ты вон в молодости кандалами гремел во глубине сибирских руд. Аж полгода. Я тебе когда-нибудь в нос тыкала?

Мазур заметил, что Жора все чаще и нетерпеливее косится на телефон – ну конечно, рвется доложить Умнику...

– Ладно, заболтались что-то, – не выдержал греческий правнук. – У меня дел по горло...

– Гони мою премию, и разбегаемся, – сказала Алина.

Тяжко вздохнув, Жора полез во внутренний карман белоснежного пиджака, вытащил пачку червонцев, содрал бандерольку, разделил пачку на две части и протянул Алине:

– Сама выбирай, из какой руки...

С улыбочкой глядя ему в глаза, Алина непринужденно забрала кирпично-красные бумажки из обеих рук, быстренько упрятала себе в сумочку, елейным голосом спросила:

– По справедливости, Жор? Заработала. Мне еще Маринке сколько-нибудь подкинуть надо, старалась девка, да и в «Жемчужине» я всем из своих платила...

К некоторому удивлению Мазура, Жора перенес утрату денег совершенно спокойно. То ли он и в самом деле должен был отдать Алине всю пачку, но решил отначить себе добрую половину, то ли для него сейчас гораздо важнее было в темпе доложиться Умнику, чем затевать свару из-за довольно мелкой по его меркам суммы.

Жора уже откровенно не сводил глаз с телефона.

– Алин, ты деньги сгребла? – спросил он. – Вот и идите оба к тебе. Только никуда пока не уходите и в постель не заваливайтесь – может, очень быстро и понадобитесь. Есть наметки... Ну, шагайте.



Глава VII. СМОТРИНЫ, СТАЛО БЫТЬ, У НИХ...


Едва захлопнув за собой дверь родительской квартиры, Алина крепко ухватила Мазура за рукав рубашки, потянула в гостиную и, азартно блестя глазами, жарко зашептала на ухо:

– Слушай! Он же сейчас, не сойти мне с этого места, к своему Умнику поедет, фотографии казать, себя выхвалять и новые инструкции получать. И на премию тонко намекать – вот твердо я уверена, что вся пачка для меня была, а он решил откусить. Не первый раз. К Умнику поедет, точно!

– Очень похоже, – сказал Мазур. – И что?

– Как это – что? Прыгаем в мой «Москвич» и катим следом. Я столько детективов читала и смотрела... Кто-кто, а Жорка в жизни не подумает, что за ним – слежка. Мозги не те. И приведет он нас прямиком к Умнику, будем знать, кто такой...

– Тут чисто технические сложности, – сказал Мазур. – А если Умник в многоэтажке обитает? Как мы точно квартиру определим? Следом за Жоркой по лестнице красться – рискованно... Спалиться можем.

Что и говорить, идея была соблазнительная – в одночасье раскрыть логово таинственного Умника.

Вот только обстановка, как часто бывало, требовала от Мазура в чем-то проявлять инициативу, а в чем-то скрупулезно выполнять приказы, в данном случае – приказы Лаврика. Не далее как вчера на очередном совещании эта идея высказывалась – поставитьслежку за Жорой, авось выведет на Умника. Однако Лаврик по размышлении запретил это делать. Потому что, сказал он, нет никаких гарантий, что Жора приведет именно к Умнику – есть немало людей, к которым он мотается но делам, замучишься устанавливать каждого.

Сейчас, пожалуй что, были все гарантии, что Жора покатит именно к Умнику – но приказ действовал...

Алина нетерпеливо дернула его за рукав:

– У нас серьезные люди в квартирах не живут – в своих домах.

– А твой папа не в квартире обитает? А ведь человек серьезный.

– Ну, есть немного и таких... Но гораздо больше – в своих домах. Шанс-то есть.

Мазур подыскал еще один аргумент:

– Шанс-то есть... А что, если этот Умник таких гостей, как Жорка, именно что в квартире принимает? Наподобие той, которую Жорка вот тут, за стеной оборудовал? Может, из конспирации, а может не хочет мелкоту вроде Жорки домой пускать?

Алина немного увяла, но явно не собиралась сдаваться так просто.

– Все равно, шанс нешуточный. Можно и попробовать. Не будем же мы торчать у ворот – когда увидим, где Жорка остановился, проедем мимо как ни в чем не бывало.

– Есть еще один нюанс, – сказал Мазур. – Ты сама буквально час назад говорила: серьезные люди вроде Умника контачат только с теми, с кем сами захотят. А тех, кто сами навязываются, не любят. Ну, найдем мы его... И что? На работу проситься будем, под его непосредственное начальство? А вдруг плохо кончится? Осерчает...

Алина призналась чуть смущенно:

– Вообще-то я это сгоряча ляпнула, через край хватила. Как раз смотрели с Маринкой новый фильм про мафию, она там, как всегда, то под асфальт закатывала, то в спину палила... А потом подумала – прикинула... Ты человек приезжий, не знаешь, что такое у нас Система...

– Представь себе, знаю немножко, – сказал Мазур. – Дядя Гоша малость порассказал про вашу экзотику. Но это ж, как я понял, люди в основном мирные, на сицилийскую мафию не похожие?

– Большинство, – сказала Алина. – А еще и меньшинство есть, и занимается оно такими делами, что лучше и на километр не подходить.

– Чем? – спросил Мазур с наигранным жадным любопытством.

– Да всяким... – уклончиво ответила Алина. – Говорю тебе, лучше вообще ничего про них не знать. Если Умник – из них, я, конечно, его буду обходить десятой дорогой. Но может обернуться и по-другому, – она улыбнулась вполне весело. – Понимаешь, Умник наверняка из Системы, а папина рыбка, между нами, и на кремлевские банкеты попадает... Так что и я – девочка из Системы. Самое смешное, вполне может оказаться, что этого Умника я с малолетства знаю. Что он у отца сто раз бывал в гостях, и они бочку коньяку выпили. Наши все друг друга знают, деревня такая маленькая... А вдруг? Если так и окажется, я навязываться не буду, но осторожненькие подходцы попробую. А то надоело мне зависеть от Жорки. Не в том даже дело, что он – не из Системы, а наемный холуек. Мужик дешевый. И обсчитывает постоянно, я уверена, и под юбку лезет. А я уже с ним, честное слово, и забыла, когда в последний раз. Совсем молодая была, глупенькая, казалось – такой деловой, супермен, бизнесмен... Потом-то поняла – шестерка дешевая. Давать отказалась категорически. Но в делах по-прежнему под ним ходить приходится. А надоело уже...

– Ну и послала бы подальше, – сказал Мазур с видом простачка.

– Ага! А деньги где брать? Папа не жмотничает, конечно, но все равно не хватает. Это вы, мужики, можете год в одних и тех же джинсах ходить. А девушке столько всего надо... Папа твердит одно: вот помру, все тебе останется, а пока бери, сколько даю, – она глянула на Мазура как-то лукаво. – Вообще-то он не совсем так говорит. Добавляет еще всегда: если выйдешь замуж за солидного человека, чтобы мне приглянулся, приданое получишь нехилое...

Она не стала развивать эту тему – ну, неглупая девочка, – но многозначительный взгляд Мазуру все же послала. Он сказал:

– А вот интересно... Жорка тебе платит за то, что ты со мной спишь?

– Ну и платит, – безмятежно сказала Алина. – Отказываться, что ли? Нет уж, надо совмещать удовольствие и деньги. Если хочешь знать, я бы с тобой и без денег спала. Ты парень солидный, обстоятельный. И по жизни топаешь уверено, не то что некоторые... – снова многозначительный взгляд. – Кирюш... А ты в загранке в бордели ходил?

Мазур задумчиво уставился в потолок с таким видом, словно надеялся там прочитать решение Великой Теоремы Ферма.

– Значит, ходил, – уверенно заключила Алина. – А что они там делают интересного, чего у нас нету?

Мазур хмыкнул:

– Тебе как, рассказать или показать?

– Ну уж конечно, лучше показать, – прищурилась Алина, словно бы невзначай расстегивая вторую пуговицу легкой блузки. – А если...

Она замолчала, и оба повернулись к двери – ручка шумно ходила вверх-вниз. И тут же длинно задилинькал музыкальный звонок.

– Жорка, – разочарованно сказала Алина. – Его манера. А я-то настроилась... Иди открой, что уж делать...

На площадке и в самом деле обнаружился потомок древних эллинов.

Он облегченно вздохнул:

– Вот и ладушки. А я боялся, что все-таки завалились пупками потереться, ну, думаю, придется Кирюху безжалостно с Алинки снимать.

– Хамло ты все же по жизни, Жора, – фыркнула Алина.

– Уж какой есть. Так ведь не чужие. Кто тебе целку ломал?

– Вот уж не ты, – фыркнула Алина, задрав носик. – Так что не свисти. Кирюш, правда, не он.

– Ну, все равно, – Жора ухмылялся как ни в чем не бывало. – Зато сколько раз натягивал.

– Ой, ой, ой! Да сколько там было раз... Главное, что больше не будет. И не надейся.

– Ладно, пошутковали, – сказал Жора уже вполне деловым тоном. – Расклад такой: Алинка, свободна на сегодня, как ветер, делай, что хочешь. А ты, Кирюш давай за мной в темпе вальса, у нас дело срочное...

– Вот стервочка, – добродушно сказал Жора, когда они быстро спускались по лестнице. – И не надейся. А приволоки я ей пригоршню долларов – из трусов выскочит. Она к тебе, часом, насчет законного брака подходцев не делала?

– А что?

– Не вздумай, если что, – сказал Жора серьезно. – Как мужик мужику. Конечно, папа, если ты ему глянешься, деньжат отвалит изрядно, но будешь ходить с рогами, как тот северный олень. Как три оленя. Она девка симпотная, не дура, только ноги вместе держать не умеет, они у нее сами врозь разъезжаются...

– Учту, – сказал Мазур, садясь в машину. – Рога мне как-то совершенно ни к чему, не идут они мне... А куда едем?

– К серьезному человеку, – значительно сказал Жора. – Взял вот вдруг – и захотел на тебя посмотреть. Смотрины этакие устроить. Может, и поручит что.

– А это, случайно, не Умный?

Жора хмыкнул, покрутил головой:

– Ишь ты, кот ученый... Ну ладно, ты уже по уши в делах и вроде не трепло, жизнь понимаешь... Ладно. Он и есть, – он посмотрел на Мазура очень серьезно. – Кирюш, забей в башку одно... Очень серьезный человек. Очень. Так что ты с ним держись со всем уважением, как ефрейтор перед генералом.

– Вот спасибо, что предупредил, – сказал Мазур. – А я уж хотел с порога по плечу его хлопнуть и поинтересоваться, как жизнь, как успехи на деловом и половом фронтах...

– Я серьезно.

– Да я понял, – сказал Мазур. – Будь спок, учту...

– Зовут его Всеволод Иванович, так и обращайся. И вот что, Кирюш, – в голосе Жоры явственно слышались просительные нотки. – Он с человеком любит один на один базарить. Меня он наверняка погулять отошлет, или что-нибудь вроде того. Ты вот что... Если зайдет речь про меня, ты ничего такого на меня не волоки, лады? От меня ты ничего плохого не видел, кроме хорошего – я про деньги. И еще увидишь, это точно, дело-то не кончено. Не за что на меня зуб держать.

– Если не считать «злодейского изнасилования», – не без злорадства сказал Мазур.

– Кирюш! – крайне эмоционально воскликнул Шора. – Ну кончай ты! Это ж не я по гнусности характера хотел тебе подляну сделать. Приказали мне так, куда денешься? У нас приказ не выполнить – похуже, чем в армии... Чем тебе плохо? Денег дали и еще дадут, Алинка дает со всем усердием. А все бумажки отдам потом, не сомневайся, к чему они нам, когда у нас дело кончится, а у тебя – отпуск?

– Да ладно, – сказал Мазур. – Ничего я на тебя не держу. Зачем мне на тебя бочку катить? Ты знаешь, мне самому интересно стало, чем все кончится. Особенно когда выяснилось, что Верка – шлюха та еще.

– А чем оно может кончиться? Если она и в самом деле шлюхой оказалась? Пошепчется с ней Маринка, объяснит, что Фомич... – он спохватился, покосился на Мазура, – что большой босс ох какой не скупой. Уж если она бесплатно нежилась с совершенно незнакомым мужиком – я про Мишку, – то за пачку «Ильичей» и красивенькое колечко уж всяко ножки раскинет... – он мечтательно протянул: – А может, потом и самим ее разложить? Девка смачная. А? Отвезем на дачку и там – в два смычка. Заодно и побратаемся...

– Посмотрим, – сказал Мазур, прекрасно зная, что ни в чем таком участвовать не будет: Вера и в самом деле девочка классная, но если Лаврик узнает – три шкуры спустит и в личное дело подошьет...

Они выехали за город, миновав очередной пограничный наряд – на этот раз со здоровенной чепрачной овчаркой на поводке.

– Вот у кого не служба, а малина, – фыркнул Жора. – Шагай себе по бережку взад-вперед, пока дембель не грянет...

Мазур, конечно, не стал перед ним откровенничать, но в глубине души был с ним где-то и согласен. Дело не только в извечном легком антагонизме меж флотом и армией (к тому же, это и не армия даже, войска КГБ). До сих пор есть участки границы, где случается всякое, вплоть до перестрелок. Но здесь шпионы как-то не шастают... А если и шастают – учитывая их случай, – то уж никак не из тех, которых может с ходу разоблачить такой вот пограничный наряд или их овчарка... Тут не овчарка нужна и не повышенная бдительность, а мозги Лаврика...

Они миновали очередную «великую стройку» – еще один санаторий на несколько корпусов, справа показался дачный поселок. Правда, не уточни Жора, что это именно дачный поселок, Мазур принял бы его за обычную зажиточную южную деревню. Это во глубине России, где вековая тишина, дачные поселки, за исключением привилегированных, – скопище фанерных коробочек на шести сотках – и печки класть нельзя, и второй этаж надстраивать нельзя, и площадью эта коробочка должна быть чуть поболе холодильника. А здесь – вот извольте, явно не вилла кого-то из Системы, а обычного горожанина. Но – из добротных досок, просторный, в два этажа, и печная труба торчит. Куда ни глянь – соток по пятнадцать-двадцать, а то и побольше. Вишня, черешня, яблони и груши, длиннющие грядки с крупной клубникой. А ведь республика одна и та же – Рассейская... Странное какое-то чувство на душе, с ходу в слова и не переведешь. Просто неправильно это как-то: там – нельзя, а здесь – можно. Ну, что делать, реальность следует принимать такой, как она есть.

Не в диссиденты же подаваться. И уж тем более не устраивать кровавой трагикомедии, как в прошлом году этот козел Саблин... Живи да служи – вот и весь сказ...

Дом, перед которым Жора остановил машину, тоже, в общем, не походил на виллу. Однако, присмотревшись, Мазур углядел в ней некий шарм: одноэтажный, на манер старинной русской избы сложенный из бревен, но похож скорее не на избу, а на теремок – резные столбики крыльца и веранды, резные ставни-наличники, конек на крыше, заканчивающийся конской головой, и тому подобные архитектурные излишества, наглядно свидетельствовавшие, что искусные плотники на Руси еще не перевелись. Пожалуй, такой дом выглядел даже красивее и уютнее, чем кирпичный или бетонный особняк.

Жора как-то моментально переменился: придал лицу крайне серьезное выражение, даже двигался иначе, с некоторой скованностью, словно вызванный в барские хоромы деревенский староста крепостных времен. Мазуру показалось даже, что Жору так и подмывает идти на цыпочках. И шляпу снял, едва подойдя к воротам. Знал свое место в этой жизни, ага. Все манеры мелкой шпаны куда-то улетучились.

Жора нажал прозаическую кнопку звонка – правда, пометавшуюся под крохотным резным деревянным навесиком. Вскоре послышались шаги – и высокую деревянную калитку, на старинный манер схваченную коваными красивыми накладками, открыл высокий широкоплечий парень, в котором Мазур мгновенно опознал персонажа с фотографий из «Жемчужины». Ну да, логично... Особым светочем интеллекта парняга не казался, но что-то в его лице говорило, что он поумнее Жоры. Мазур знал такие физиономии – внешне не наглые, но наружу в любой момент готово выплеснуться наглое превосходство – на нескольких снимках с Верой определенно читавшееся (кстати, и бил Мазур по таким физиономиям с особенным удовольствием, если выпадал случай).

– Здорово, Миша, – сказал Жора несколько странным тоном, он словно бы и тщился показать себя ровней, и готов был в любой момент перейти на более почтительное обращение.

– И тебе не болеть, Жорик, – ответил Миша с хорошо скрытой нагловатой развальцой, тоном балованного боярского холопа. Посмотрел на Мазура. – Кирилл Степанович, я так понимаю? Проходите, Всеволод Иванович ждет.

Вслед за балованным холопом они свернули вправо по выложенной разноцветными камешками дорожке, прошли меж больших круглых клумб с какими-то неизвестными Мазуру цветами, подошли к беседке, вовсе уж как две капли воды напоминавшей старинный теремок: весь в резьбе, крыша-луковичка крыта разноцветными деревянными плашками в виде старинных рыцарских щитов, закругленных книзу. Цветовая гамма была подобрана очень красиво, без специалиста тут явно не обошлось. Посередине круглый стол, с четырех сторон окруженный лавками.

Навстречу им встал высокий широкоплечий человек – лет под пятьдесят, спина прямая, ни единой ниточки седины, лицо навсегда обветренное, как у тех, кто большую часть жизни проработал под открытым небом. Геолог? Строитель? Моряк? Ладно, не стоит ломать голову, не может дядя Гоша его не знать...

Почтительно протянутую Жорину руку он тряхнул довольно небрежно, а с Мазуром поздоровался, в общем, вполне культурно и вежливо. Сказал:

– Жорочка, помоги там Мише...

Жора закивал и засеменил следом за направившимся в дом Мишей, предварительно положив на стол пухлый конверт из плотной жесткой бумаги. Хозяин показал Мазуру на лавку:

– Садитесь, Кирилл. Можно без отчества? Я как-никак вам в отцы гожусь.

– Да ради Бога, Всеволод Иванович, – сказал Мазур, усаживаясь.

Достал сигареты, когда хозяин придвинул к нему красивую керамическую пепельницу с несколькими окурками – ну да, он сам курит, вот и пачка... Всеволод Иванович бросил на него пытливый взгляд:

– Прежде всего, позвольте вопрос, Кирилл.

И ответьте по возможности честно, хорошо? Вы, часом, не затаили злобы на тот метод, с помощью которого вас... пригласили в игру?

– Да нет, в общем, – сказал Мазур. – Не скажу, что эта ваша игра у меня вызывает визг восторга, но, с другой стороны... Никакой уголовщины, обязанности несложные, деньги я уже получил хорошие, и есть миленькая девушка... Лишь бы никто не забыл, мне потом отдать все эти бумажки...

– Будьте уверены, вы их очень скоро получите все до одной, – заверил хозяин. – Я так понял, некоторый цинизм вам свойственен?

– Именно что некоторый, – пожал плечами Мазур. – Ну, что делать, таким вот наше поколение выросло, за что старики и ругают иногда...

– Прекрасно, – сказал Всеволод Иванович. – Я имею в виду формулировку «некоторый». Любому человеку должен быть свойствен именно что некоторый цинизм. Он облегчает жизнь и взаимоотношения с людьми. А вот к законченным циникам я всегда отношусь с недоверием, да что там, с опаской. Законченный циник – существо зыбкое, часто непредсказуемое, он склонен предавать гораздо чаще, чем люли другого склада характера, вообще ненадежен... Ну, а в доле здорового цинизма ничего плохого, весь мир на нем держится, и не нами это заведено... Значит, вы без особого внутреннего сопротивления во всем этом участвуете?

– Пожалуй, – сказал Мазур. – Вот если бы речь зашла о невинной старшекласснице, которую хотят развратить, я, признаюсь, ох как побрыкался бы, несмотря на все, что мне пришили. А так... Никаких невинных малолеток, никакого насилия, вообще принуждения, девушка, как я понял, еще и хорошие деньги получит...

– Будьте уверены, – кивнул хозяин.

Мазур усмехнулся:

– Тем более что облико морале известной особы оказался крайне невысокого уровня, – он кивнул на пакет. – Это ведь те фотографии?

– Они. Интересно посмотреть, что там у них получилось... исключительно в интересах дела.

Появился Миша, поставил на стол поднос с бутылкой хорошего армянского коньяка и множеством тарелочек с закусками. За его спиной маячил Жора с лицом исправного солдата, ожидающего нового приказа начальства.

– Идите-ка вы, ребятки, на веранду, да сыграните в шахматы, – распорядился хозяин. – Шахматы развивают интеллект, а вы то и дело норовите за карты хвататься, причем выбираете самые вульгарные игры, не требующие изощрения ума...

Оба холуя прямо-таки синхронно повернулись и направились к дому. Хозяин наполнил рюмки:

– Давайте без тостов? – и, осушив свою рюмку, продолжал: – Вообще-то и среди карточных игр есть интеллектуальные. Вы никогда не пробовали играть в бридж?

– Пробовал как-то, – сказал Мазур. – Не пошло. Слишком много времени отнимает и... изощрения ума. По-моему, игра не для нашего стремительного века.

– Очень точная формулировка, – усмехнулся хозяин. – У меня было примерно то же самое... Кирилл, вы сами наливайте себе, по-северному, если хотите, а я пока посмотрю...

Он вытряхнул из конверта на стол пухлую пачку фотографий и стал их просматривать – быстро, окидывая цепким взглядом. Чуть подумав, Мазур налил себе еще – во-первых, хозяин сам предлагал, а во-вторых, следовало обозначить чуточку независимости в обращении: хозяин и так держится с ним, как с равным, в отличие от Жоры, о которого разве что туфли не вытирает – но все равно, надо показать, что мы не из того теста...

Исподтишка наблюдал за хозяином – лицо у того оставалось совершенно бесстрастным. Ну, вот и вышел немец из тумана, явил себя на свет Умник, главный распорядитель всего этого поганого цирка.

– Н-да, – сказал хозяин, аккуратно собрав фотографии в стопку и упрятав их в конверт. – Разносторонняя особа... и крайне энергичная. И оказался я в сложном положении... Старайся я для себя, после таких снимочков и на километр бы к этой особе не подошел. Но поскольку хочу старому другу помочь немного... Покажи я ему сейчас эти снимки и выложи всю правду, он, конечно, с ней связываться не станет – но удар по нервам будет серьезный. Очень уж сильно он на нее, как выражаются, запал, ангелом непорочности полагает. Иногда лучше не сказать правды, чем сказать... Вот вы как думаете?

– Пожалуй, вы совершенно правы, – сказал Мазур задумчиво.

– Придется промолчать... Вам сколько лет, Кирилл?

– Двадцать пятый.

– Вы и не подозреваете, какой вы счастливец.

У вас впереди еще лет тридцать уверенности в отношениях с женщинами. А вот когда человеку под шестьдесят, как моему другу, сплошь и рядом касательно женщин возникают всякие комплексы, совершенно беспочвенные терзания, всевозможные психологические выкрутасы... да столько всего... Нет, ничего не скажу.

Не вижу логики, подумал Мазур. Промолчать и не показать похабные снимочки... но зачем тогда понадобилось их делать? Это ведь он всю эту фотосъемку организовал, никаких сомнений... Очередная непонятка.

– Знаете, он отличный мужик, – сказал хозяин чуть ли не задушевно. – Мы с ним столько пудов соли съели, стольким друг другу обязаны... Вот и приходится помогать, пускать в дело питекантропов вроде Жоры, шлюшек вроде Маринки, суперменствующих по молодости лет мальцов вроде Миши, устраивать вовсе уж черт-те что – я про историю с вами. Но чего для друга не сделаешь. Особенно для такого, который тебя на себе ползком два километра под огнем тащил, сам раненый... Мы ж еще и воевали вместе, Кирилл...

Душевно, подумал Мазур. Сейчас у меня, чего доброго, скупая мужская слеза на глаза навернется...

– В общем, придется игру продолжать, – сказал хозяин, чуть поморщившись. Наполнил рюмки. – Ну, надеюсь, это надолго не затянется... Вы, наверное, тоже того же хотите? Ну, тогда давайте выпьем с тостом. За скорейшее завершение предприятия... У вас такой вид, словно вы что-то спросить хотите?

– Честно говоря, да.

– Спрашивайте.

– Это не мое дело, конечно, но любопытно просто... Что, вашему другу непременно требуется такое вот содействие?

– Увы, увы... Когда-то был лихим орлом, при одном намеке на подобное содействие семиэтажным матом покрыл бы. Всегда ходил сам, как он выражался, в боевые вылеты. А вот года три назад начисто потерял былую хватку в обращении с женским полом. С возрастом, Кирилл, людей, случается, ударяет по-всякому. Вот вам пример, на первый взгляд, из другой оперы. Один мой знакомый был страстным автолюбителем. Машины для него были тем, чем для Дон Жуана – женщины. Первую, «Победу», купил после войны, когда они только что появились. И чуть ли не тридцать лет из-за руля не вылезал. До киоска с сигаретами метров двести было, но он их всегда предпочитал не пройти, а проехать. Причем водитель был отличный. В аварии несколько раз попадал, но никогда виноват не был. Одним словом, фанатик, ас... И вдруг в прошлом году свою тогдашнюю машину он неожиданно собирается продавать. Правда, быстро находит другое решение – нанимает шофера. Все старые знакомые в недоумении: это как если бы степной монгол, на коня севший года в три, вдруг прогнал его или съел и стал ходить исключительно пешком. Что оказалось... Он сказал, что вдруг понял: больше водить не может. Ну вот не может проехать даже пару метров. Категорически не может! Ходил к хорошему врачу, но тот в конце концов развел руками и честно признался, что ничего не понимает. И добавил: с достижением определенного возраста человека порой может вот так ударить самое разнообразное нечто, чему медицина так до сих пор и названия не подобрала, не говоря уж о том, чтобы найти лечение. Вот и с моим другом схожая история. Внезапно потерял многолетнее умение легко и быстро покорять дам. Хотя по мужской части у него все в порядке Такая вот ситуация... – он улыбнулся чуточку смущенно: – Знаете, вот и начинаются беспричинные страхи: а вдруг и тебя что-то такое стукнет? Завидую я вам, Кирилл, вам до этаких страхов еще лет тридцать...

Мазур молчал – а что тут, собственно говоря, скажешь? Действительно, как стукнет лет через тридцать что-нибудь этакое, чему врачи названия не знают и лечить не умеют – и приходи, кума, любоваться...

Доброе подсознание, отличавшееся тем самым здоровым цинизмом, тут же поспешило утешить: не стоит волноваться, кто тебе вообще сказал, что ты, с твоей шебутной профессией аж тридцать лет еще проживешь? Мазур послал подсознание матом, и оно обиженно притихло.

– Давайте немного о деле? – сказал хозяин. – Как вам работается с Жорой?

Мазур пожал плечами:

– Да, собственно говоря, никак. У нас попросту нет особой совместной работы.

– В случае чего не позволяйте садиться себе на шею. В крайнем случае дайте в ухо и скажите, что это – от меня. Я серьезно. Черт знает с кем приходится работать, но в нашей глуши абсолютно во всем жестокий кадровый голод...

– Вот за такое разрешение – спасибо, – сказал Мазур. – Особых поводов он пока не давал, но в случае чего в ухо заеду с большим удовольствием, раздражает он меня немного...

– Ничего, это ненадолго, – сказал хозяин. – Думаю, уже денька через два дело сладится. Я тут продумал кое-какие комбинации. Пока еще не знаю, понадобится вам в них участвовать или нет, но все возможно. Поэтому...

Он полез в стоявшую рядом с ним на лавке небольшую спортивную сумку, достал обандероленную пачку десяток и положил перед Мазуром. Усмехнулся:

– Я думаю, вы вашу очередную зарплату возьмете без всякого жеманства? В рамках того самого здорового цинизма?

– Ну конечно, – сказал Мазур, взял пачку и небрежно опустил ее во внутренний карман легкой куртки. – Без особой алчности и без всякого жеманства... А сейчас будут какие-то конкретные поручения?

– Пока нет. Но не сегодня-завтра... Я за последние два года, с тех пор, как взвалил на себя этот крест, уяснил, что возможны всякие неожиданности и резкие повороты действия, так что и вы приготовьтесь. Отчего-то мне кажется, что вам чуточку в тягость получать указания через Жору?

– Да, пожалуй, – сказал Мазур. – Потому что он, собственно говоря, не указания перелает, а строит из себя гангстерского босса из американского детективного романа. Вообще-то это в первую очередь смешно – я ж прекрасно понимаю, что он не более чем транслятор. Но как-то оно...

– Понятно. Ничего не имеете против того, чтобы работать под моим непосредственным руководством?

– Абсолютно ничего.

– Вот только мне будет несколько трудновато самому давать вам инструкции. Вам сюда ездить всякий раз – далеко. А мне мотаться но городу, как молодому... Не сочтите за снобизм. Просто я уже в том возрасте, когда личное участие во всех этих играх ни малейшего удовольствия не доставляет. Поэтому сделаем так. Все, что понадобится, я буду передавать через Мишу. У него есть свои заморочки, но в данном случае, в отличие от Жоры, он четко понимает, что никакой он не босс, а простой курьер. Телефон вашей домохозяйки у него есть. При необходимости он вам позвонит.

А его телефон я вам сейчас напишу – он вырвал листок из записной книжки и быстро написал пять цифр (номера в этой глуши были короче, чем в больших городах). У Миши – никакой отсебятины. Все, что он скажет, будет исходить от меня.

И он как-то так посмотрел, как-то так выпрямился на лавке, что Мазур понял – его вежливо выпроваживают. Встал:

– Думаю, мне пора?

Хозяин кивнул.

– Да, обговорили все... Приятно было познакомиться. Не сочтите за труд позвать ко мне Жору...

Усевшись в незапертую Жорину «Волгу», Мазур опустил стекло, потом вообще распахнул дверцу и принялся безмятежно пускать дым. Настроение было распрекрасное. Хотя и появились очередные нестыковки и непонятки, произошло главное: Умник обнаружил себя. А это ох как немало...

Жора появился минут через пять. Демонстративно не глядя на Мазура, плюхнулся на сиденье, яростно задымил, не включая мотора.

– Случилось что? – вежливо поинтересовался Мазур.

Жора резко развернулся к нему, кипя, как самовар:

– Чего-то наклепал на меня все-таки?

– Да с чего ты взял? – пожал плечами Мазур. – Вот сам подумай: ну что я мог на тебя наклепать? Подумай, подумай.

Похоже, в Жориной башке происходило нечто напоминающее работу мысли. Вышвырнув окурок в окно, явно остывая, он протянул:

– Вообще-то и в самом деле вроде нечего... А чего он тогда?

– Что – он?

Прямо-таки с детской обидой Жора сказал:

– Он меня снял с руководства. Сказал, что теперь тебе все будет передавать Миша, а мы с тобой при нужде работаем на пару, как равноправные...

«А был ли ты на этом самом руководстве, чадушко?» – насмешливо подумал Мазур. И сказал примирительно:

– Точно тебе говорю: откуда мне знать о тебе что-то такое, чтобы наклепать?

– А чего он тогда?

– А вот это он мне как раз сказал. Завершающая фаза операции. Расклады меняются.

– Ну, вообще да... – проворчал Жора. – В его стиле фразочка... Вечно он вот так, заковыристо... Ладно, проехали. Тебе куда, к Алинке?..

– Нет, ко мне домой. Нужно одну штуку обмозговать в темпе...

– А какую? – с живейшим любопытством спросил Жора.

– Ну, Жор... – поморщился Мазур. – Вот сам скажи, если Иваныч обещает оторвать голову, что будет?

– Непременно оторвет, – убежденно сказал Жора.

– Ну вот... Когда он мне поручил эту штуку обмозговать, сказал интеллигентным таким тоном, что голову оторвет, если я кому хоть словечком...

– Тогда да, – сказал Жора. – Тогда надо помалкивать... Кирюш, идею хочешь? Возьми да женись на Алинке. И увези в Ленинград. Ты и не представляешь, сколько за ней папаша отвалит, если ты ему приглянешься. – Жора вздохнул с неприкрытым сожалением. – Я б сам к ней давно посватался, да ее батя меня на дух не переносит...

Да уж, подумал Мазур. Умному человеку такое вот сокровище в качестве зятя решительно ни к чему...

– А вот ты ему можешь приглянуться, – продолжал Жора. – Интеллигент, ученый из Ленинграда, в загранку холишь... Тебе-то он отвалит...

– Может, и отвалит, – сказал Мазур. – Только Алинка меня быстренько такими рогами украсит, что все лоси обзавидуются...

– Это да, – согласился Жора. – Это наверняка. Ну так, если подумать, не конец света. Ради такого тестя, с приданым и с закромами, потерпеть стоит. Ну, будешь ее время от времени по почкам бить аккуратненько, чтобы следов не оставалось. И самому никто не мешает ходить по девкам. Представляю, сколько их у вас там, в Ленинграде.

– Нет уж, – сказал Мазур. – Лучше я буду без приданого и без будущих закромов, но и без рогов. Ты же грек, понимать должен.

– Да понимаю я, – сказал Жора. – Мужчине с рогами ходить в позор. Но все ж, какие у бати должны быть закрома... Сказка...

– А ты в них бывал? – фыркнул Мазур.

– Кто б меня туда пустил и живым выпустил... Просто – должны быть, по всем раскладам. А кроме закромов, Кирюш, еще и знакомства. Коли уж у него не только партийное начальство пасется, но и на кремлевские банкеты его рыбка иногда идет, представляешь какие знакомства? Я не за шишек говорю, а за всякую мелкоту, но ты ж, наверное, сам знаешь: иногда лучше во дворце пяток лакеев в знакомых иметь, чем одного какого-нибудь герцога...

– Ума у тебя палата, Жора, – сказал Мазур.

– У нас, греков, это сплошь и рядом...

Мазур подумал: а собственно, зачем мотаться по городку, разыскивая дядю Гошу? Вполне возможно, задачу можно решить быстрее и проще... Он сказал:

– Жор, что-то я передумал. Добрось до Алины, а?

– Не вопрос. Это ты правильно. Для того и Алина... И подумай ты все же насчет свадебки...

Жара сегодня стояла очень уж немилосердная. Вылезши из машины у подъезда Алины, Мазур скинул легкую куртку и тщательно свернул так, чтобы кирпичик неправедных денег не выпал – Советский фонд мира должен получить очередной перевод...

Явно по причине того же упала (как именуют жару поляки, числящиеся в числе Мазуровых предков) открывшая дверь Алина была только в купальнике, красном в белую горошину и весьма экономном. Наверняка и этот импортный – «рыбья принцесса» носила только «маде ин...».

– Вот и молодец, что вернулся, – сказала она радостно. – А то жара, скучища, валяюсь и думаю – то ли на море сорваться, то ли на дачу – она у самых гор, там попрохладнее...

Мазур прошел в ее комнату, где было лишь на градус-другой попрохладнее, чем на улице, хотя окно и не выходило на солнечную сторону.

– И вентилятор, как назло, сломался, – пожаловалась Алина. – Что ты паришься? Раздевайся. Можно подумать, мы друг друга голышом не видели... Тебе чего из холодильника принести – газировки или пива?

– Пива, – сказал Мазур, не особенно и раздумывая. – Стакан тащить не обязательно, я все ж не интеллигент, у меня профессия есть...

С превеликим облегчением разделся до плавок и плюхнулся в кресло. Вернулась Алина, подала ему откупоренную бутылку «Жигулевского», себе налила лимонаду в высокий стакан и плюхнулась на тахту, как-то машинально приняв завлекательную позу. Нетерпеливо спросила:

– И что было?

– Жорка меня к Умнику возил. Что приятно, убрал он от меня Жорку в качестве начальства и подчинил лично себе...

– Классно! Так он кто?

– Фамилии он мне не называл, – сказал Мазур. – Но ты его, может, и знаешь: Всеволод Иванович, живет в таком...

Алина прервала его восторженным воплем:

– Говорила я тебе! По-моему и вышло. Дядя Сева Горский. Точно, они с отцом сто лет знакомы еще с войны, бочку коньяку выдули, полтонны шашлыка у дяди Сандро слопали. И вообще... – она поиграла умело подведенным глазами. – Ты к событиям пятилетней давности ревновать не будешь?

– Смысла не вижу, – сказал Мазур, с удовольствием прихлебывая из горлышка здешнее «Жигулевское», оказавшееся весьма неплохим.

Алина потупилась в наигранном смущении:

– И вообще, это он мне целку сломал. После выпускного. Романтично так все было: с шампанским, при свечах... И не больно совсем. Мы и потом иногда...

– Богатая у тебя биография, – фыркнул Мазур.

– А что ж мне было, ждать, когда начнется атомная война, а я девочкой помру? – Алина прищурилась. – А сам-то? Где-то ты опыта да поднабрался, я так чувствую, не на одной...

– Ладно, по нулям, – сказал Мазур. – Дядя Сева – он кто?

– Строитель. В управлении у Фомича. Фомич – это...

– Да рассказали мне уже, что это за человек-легенда, – сказал Мазур. – И про слона рассказали...

– Вот-вот... Короче, он у Фомича инженерами по технике безопасности командует. Хотя... Он еще до Фомича на этом месте сидел, он здесь лет десять. Значит, дядя Сева... Совсем хорошо, уж к нему-то я смогу тонкий подходец сделать...

– А стоит ли? – сказал Мазур. – Значит, он тебя давно знает...

– Ага. Вот эти лет десять.

– И, если до сих пор не позвал в дело, значит, нет у него на тебя видов в этом плане.

– Ну, может, он думает, что я не такая уж умная... – сказала Алина. – Что-то такое у него иногда проскальзывало мельком-намеком... Только вот после того, как я все отлично провернула с «Жемчужиной» и вообще с Верочкой, может и мнение изменить... Может ведь?

– Может, – сказал Мазур, приканчивая пиво. – Действительно, Умник... Серьезный мужик.

– А то! Кирюш... – она поставила на пол пустой стакан. – Так как там было, в борделях?

Лаврик подождет, подумал Мазур. Не будет никакого нарушения приказа – Лаврик сам говорил, чтобы к нему неслись пулей в случае чего-то экстраординарного. А сейчас не тот случай.

Он вспомнил заведение, которое посетил тогда с Мадлен – собственно, натуральный борлель, только люксовый. Вроде «Жемчужины», но безусловно повыше классом.

– Слушай сюда и никому не рассказывай, – сказал он таинственным тоном. – А то пропесочат тебя в твоей комсомольской организации. Ведь комсомолка, поди?

– А куда от этого денешься?

– Ну вот... Первым делом они исполняют стриптиз...

– Намек поняла, – сказала Алина, соскользнула с тахты, подошла к столику с магнитофоном и принялась перебирать кассеты. – Что бы такое... Они там что играют?

– Когда как, – сказал Мазур. – То медленное и томное, то шебутное что-нибудь.

– Лучше медленное и томное, – Алина вынула кассету из прозрачного футляра. – А то я в жизни стриптиз не танцевала, чует мое сердце, что под медленное и томное ловчее получится... Только не критиковать, ладно? Дебют неопытной танцовщицы...

– Не буду критиковать, – сказал Мазур. – Любоваться буду.

– Ну, попробуем... – сказала Алина с азартной рожицей, нажала клавишу, и заиграл томный блюз...



Глава VIII. ЗАПАХ ДУРМАНА


Мазур закрыл за собой калитку на крючок и приостановился возле нее, оценивая обстановку в двух «отельчиках», двухместном и четырехместном.

За время пребывания в городке он насмотрелся обиталищ, предназначавшихся для курортников. Хватало и сущих курятников. А вот покойный милиционер возвел, конечно, не хоромы, но довольно приличные ломики из вагонки, с плоскими почти крышами, выкрашенными в зеленый оконными рамами и даже крохотными кухоньками. Вообще интересно, зачем ему понадобился дополнительный доход, если он был одиноким? Ну, может, скучно ему было одному, а с постояльцами можно и поболтать, и выпить, и в картишки или там домино перекинуться...

Засекреченные инженеры были у себя – Вера позвякивала посудой в кухоньке и о чем-то негромко говорила с мужем, самым беззаботным и даже игривым тоном. Вспомнив пачку фотографий и мысленно вздохнув про себя, Мазур подумал: прав был Вильям наш Шекспир со своим гениальным определением: кто именно есть порожденье крокодилов, и кому имя – вероломство...

В их домике окна были распахнуты настежь, там раздавались тихие меланхоличные какие-то переборы гитары, и Лаврик негромко напевал:


– Покачусь, порубан,

растянусь в траве,

привалюся чубом к русой голове...

Не дождались гроба мы, кончили поход...

На казенной обуви ромашка цветет...


Так. Одно из двух. Мазур вошел. Лаврик, не поворачивая головы, скосил на него глаза, мотнул подбородком в сторону старого, но надежного стула и вновь уставился в потолок, перебирая струны:


– На пустошах, где солнце

зарыто в пух ворон,

туман, костер, бессонница

морочат эскадрон...

Мечется во мраке

по степным горбам:

«Ехали казаки,

чубы по губам...»


Мазур курил, пуская дым в знойную жару за распахнутым окном и терпеливо ждал. Вот именно, одно из двух. Лаврик берется за гитару в двух случаях: когда хочет отдохнуть от успешно завершившихся трудов праведных и когда сосредоточенно размышляет о каких-то серьезных служебных делах. Шерлок Холмс с его скрипкой здесь ни при чем: Лаврик сам рассказывал, что позаимствовал этот метод из старой книжки о каком-то знаменитом сыщике сыскной полиции времен Александра Второго – тот именно так обмысливал и прокачивал, исполняя под гитару душещипательные романсы. И обнаружил я, что это помогает, сказал тогда Лаврик. Он и фамилию сыщика называл, но Мазур ее благополучно забыл.


– Чалый иль соловый конь храпит.

Вьется слово кругом копыт...

Под ветром снова в дыму щека,

вьется слово кругом штыка...


Ну да, ничего экстраординарного не случилось, иначе Лаврик обязательно бы бросил музицировать...

– Пусть покрыты плесенью наши костяки, то, о чем мы думали, ведет штыки...

С нашими замашками едут пред полком с новым военспецом новый военком...

Завершив длинным аккордом, Лаврик отложил гитару и сел. Потянулся, подошел к Мазуру и бесцеремонно его обнюхал, шумно втягивая воздух ноздрями, как старательный гончак на тропе. Заключил.

– Алинкины духи. Хорошие. Импортные. Они любили друг друга пылко и старательно, и вовсе не собирались умирать в один день...

– Играю роль согласно замыслу режиссера, – пожал Мазур плечами.

– Ну да, ну да... С большим увлечением играешь...

– Ну, так-то она ничего девка, – сказал Мазур. – Во многих смыслах.

– Ага. А как тебя эта «ничего девка» под монастырь подвела?

– Я незлопамятный, – сказал Мазур. – Как по-твоему, есть разница меж понятиями «законченная сучка» и «ветреная девка»?

– И большая... Ты там, часом, влюбиться не думаешь?

– Идешь ты боком...

– Да это я от зависти иронизирую, – сказал Лаврик. – Вот тебе почему-то всегда удается на задании сочетать приятное с полезным, а у меня не получается.

– Ребята где?

– Колька на почту пошел, – сказал Лаврик. – Разговор с женой заказать. Единственный у нас женатик, как же... Лымарь с Ольгой на пляже, в рамках спектакля. Правда, дело тут не только в спектакле, Генка из кожи вон лезет, чтобы у нее выманить фотку в купальнике... ах да, ты, может, и не знаешь...

– Про фотку, что делал Маэстро? – спросил Мазур. – Знаю. А вот ты про другие фотки наверняка не знаешь... Из «Жемчужины».

– Не знаю, – насторожился Лаврик. – Ольга докладывала только, что Верочка с Мариной часа два в нумерах проторчали – вот уж не ожидал... Ну-ка?

Мазур рассказал кратенько – что за фотографии, где он их увидел, где они сейчас – а заодно и о том, что объявился наконец Умник. В заключение сказал:

– Вот теперь я решительно ничего не понимаю. Почему это именно с Верой проделали, а не постарались Вадима в такую игру затянуть? Ты, конечно, профессионал, тебе виднее, но, по-моему, что-то тут решительно не стыкуется. Все это вполне укладывается в версию касательно подпольного богача-похотливца. «Или дашь добром, или фотки мужу покажем». А вот в версию о чужой разведке и вербовочном подходе категорически не втискивается. Или в твоем ремесле есть какие-то тонкости, каких я не знаю?

– Тонкостей таких, конечно, куча, – тихо и задумчиво сказал Лаврик. – Но могу тебе смело сказать, не выдавая никаких служебных секретов: правильно мыслишь. Не сочетается эта история и качественный, профессиональный вербовочный подход... Никак не сочетается...

– Ну, коли уж я в правильном направлении мыслю... Еще дилетанта послушаешь?

– Да с удовольствием, – сказал Лаврик. – Иногда дилетант лучше усмотрит что-то полезное, чем профессионал, у которого глаз чуточку замылен... Валяй, обещаю иронически не комментировать.

– Самарин, а если тут две группы? – сказал Мазур. – Условно обозначим как «развратники» и «шпиёны». Я верю, что вторые есть в реальности – уж если Дракон тебя на это дело нацелил, значит, источники информации у него были надежные. Да и то, что хозяйкой тут оказалась тетя Фая с ее бурной биографией, я бы никак к совпадениям не отнес. Но что, если до сих пор действовали только «развратники»? А «шпиёны» еще на сцену не вышли?

Лаврик думал с полминуты. Потом сказал:

– Как одну из версий допустить можно вполне. Пока. Но и при этой версии не все понятно...

«Дашь добром, или фотки мужу покажем». Вообще-то жизненно. Но если мы такой вариант допускаем, автоматически выходит, что есть еще кто-то третий, которого мы не знаем. Тебе ведь что сказал Горский? Что своему «дорогому другу» он этаким манером помогает два года? Тогда это никак не Фомич. Дядя Гоша говорил, последний раз он заезжую красоточку фантазировал всего-то две недели назад – и успешно, кстати.

– Ну, насчет двух лет Горский мне мог и соврать...

– Зачем?

– Не знаю, – сказал Мазур. – Или у тебя есть соображения?

– Да нет у меня соображений, – сказал Лаврик чуть ли не зло. – Просто, между нами, это тот редкий случай, когда я пока что ни черта не понимаю. Да, представь себе: ни черта. Касаемо «похотливцев» – картина вроде бы классическая, но я шестым чувством напарываюсь на некие несуразности, хоть и не могу их сформулировать словесами. Касаемо «шпиёнов» – есть они, есть. Но вот работы их я не вижу. И дядя Гоша не видит. Сюрреализм какой-то присутствует. Мы все это время натыкаемся исключительно на то, чем вовсе не обязаны заниматься... да и милиция не обязана, поскольку состава преступления тут нет – ну, разве что «изготовление порнографии» могу пришить, но это уж настолько мелко... И, соответственно, наши клиенты никак не дают о себе знать. Тетя Фая, уж безусловно наш клиент – и единственный нам известный, – пока никак себя не проявляет.

А если и проявляет, то так, что мы этого пока не вскрыли... – он поднял голову, улыбнулся ничуть не принужденно и хлопнул Мазура по колену.

– Не переживайте, д'Артаньян. Здесь присутствует старый дружище Арамис, которого однажды назвали «гадюкой в шоколаде»...

– Что-то я такого у Дюма не помню, – угрюмо сказал Мазур.

– А это не из Дюма, а из жизни, – ухмыльнулся Лаврик. – Это с год назад меня – не «Арамиса», а меня – так назвал один клиент, который думал, что меня перехитрил, пыжиться начал – и тут обнаружил, что это его перехитрили... Побарахтаемся, какта лягушка в сметане. Мы пока что абсолютно ни в чем не проиграли, мы просто многого не понимаем, а это разные вещи. Ежели зверюга хоронится в чащобе, нужно ее выманить на поляну, под выстрел...

– Как?

– А это ты уж мне предоставь, – серьезно сказал Лаврик. – Пару раз получалось, есть серьезные шансы, что и сейчас получится... Или я наконец ухвачу какую-то ниточку, которую никак не могу пока ухватить, а она должна быть. В общем...

Он замолчал и повернулся к окну. Мазур тоже – калитка стукнула как-то не так, непривычным звуком.

Дворик наполнился милиционерами в белых форменных рубашках с короткими рукавами. То есть это сначала показалось, что наполнился – очень уж энергично они вторглись, и поначалу показалось, что их не менее взвода. Но очень быстро оказалось – всего-то четверо. Один остался стоять у калитки, во дворе, а трое чуть ли не бегом направились в домик Еремеевых, совершенно проигнорировав Мазура с Лавриком, хотя видели их в окне. К калитке подъехал и заглушил мотор микроавтобус в милицейской раскраске, с мигалкой и двумя «матюгальниками» на крыше. Кроме водителя там никого не было. Водитель достал сигареты и устроился в удобной позе старого волилы, привыкшего ждать подолгу.

– Эт-то еще что такое? – спросил Мазур.

– Милиция, – сказал Лаврик. – Некогда рабоче-крестьянская, а ныне советская.

– Да вижу. Но какого им черта...

– А я откуда знаю? – пожал плечами Лаврик.

Из дома выскочила тетя Фая и чуть ли не рысцой припустила в домик. Однако очень быстро вышла, оглядываясь, пожимая плечами и крутя головой. Походило на то, что ее моментально выпроводили.

В домике Еремеевых о чем-то негромко разговаривали. Как Мазур ни напрягал слух, ничего разобрать не смог.

– А мы чего сидим? – спросил он.

– А что ты предлагаешь?

– Ну, пойти туда, узнать, что там...

– Выставят, как Фаину только что выставили. Мы ж всего-навсего соседи, мирные ихтиологи...

– Но у нас же «мурки»...

– А вот «мурки» до поры до времени не светить, – приказным тоном, не допускающим возражений и дискуссий, сказал Лаврик.

– Это ж наши подопечные... – уже без всякого напора сказал Мазур.

– Тем более, – сказал Лаврик. – Не надо вылезать на сцену, пока решительно непонятно, что на ней играется... Ага. К нам ведь идет, шуцман*...

Действительно, вышедший из домика Еремеевых молодой сержант направлялся прямехонько к их двери. Поскольку она была распахнута, стучать, даже по притолоке, не стал: остановился в проеме, козырнул:

* Шуцман (нем. schutzmann) — работник охранной полиции Третьего рейха.

– Здрасте, граждане. Квартируете здесь?

– Квартируем, – сказал Лаврик. – Если вы не против.

– Если документы в порядке, что же... Имеете полное право квартировать. Граждане, тут такое дело... Нам понятые нужны. Вы бы не могли поприсутствовать? Хозяйка дома, согласно правилам, понятой быть не может. Там обыск сейчас начнется... Вы бы не согласились? А то ходить по улице, искать людей...

– Что за вопрос, – пожал плечами Лаврик. – Мы буквально через пять секунд придем, ладно? Докурим только...

– Только уж не сильно копайтесь, пожалуйста, – сказал сержант словно бы обрадовано. – И паспорта захватите, пожалуйста.

Он вновь козырнул и вышел. Быстрыми шагами направился в домик, явно влекомый отнюдь не служебным любопытством – молод был, зелен, вполне возможно, первый раз присутствовал на таком интересном мероприятии.

– Вежливые они тут... – сказал Мазур, расстегивая боковой карман сумки, где лежал паспорт.

– Не в вежливости дело, – усмехнулся Лаврик, извлекая свой. – Согласно правилам, участие в качестве понятого – дело сугубо добровольное. Откажемся – и хрен ты что с нами сделаешь... Пошли?

Вера и Вадим сидели бок о бок на одной из кроватей с видом ошарашенным и угнетенным. Сержант стоял возле них, словно бдительный часовой, и тут же помещались остальные двое, с первого взгляда видно, гораздо опытнее: капитан и старший лейтенант, оба с тем сурово-непреклонным видом, какой умеют на себя напускать опытные полицейские в любой стране мира – уж Мазур насмотрелся...

Капитан предъявил им красную книжечку в развернутом виде:

– Капитан Приходько, уголовный розыск. Разрешите ваши паспорта? – быстро, сноровисто просмотрев их, вернул. – Так вот, граждане Самарин и Мазур... Сейчас в данном жилом помещении будет согласно ордеру проводиться обыск. Я так понимаю, вы согласились быть понятыми? (Они кивнули.) Раньше когда-нибудь понятыми быть приходилось? (Они отрицательно мотнули головами.) Понятно... Ваши функции следующие: вы имеете право – вернее, просто обязаны – наблюдать за всеми нашими действиями. По окончании обыска подпишете протокол. Если у вас будут какие-то замечания, вы имеете право их высказать при заполнении протокола, а я обязан буду ваши замечания в протокол внести. Все понятно? (Они кивнули.) Ну, тогда приступаем. Вы встаньте так, чтобы и нам не мешать, и все видеть...


– Ребята, это ерунда какая-то... – глядя на них, сказал Вадим.

– Гражданин Еремеев, попрошу с понятыми не разговаривать, – сказал капитан не без жесткости.

Сержант любопытно таращил глаза. Мазур тоже смотрел с любопытством: на допросе он однажды был (в иноземной полиции), но вот при обыске присутствовал впервые. Лаврик стоял с непроницаемым выражением лица.

Капитан со старлеем методично двинулись по комнате по часовой стрелке – в каком-то детективе Мазур читал, что так и полагается. Им, конечно, было далеко до тех виртуозов, что обыскивали квартиру в кинокомедии о высоком блондине в черном ботинке, – но работали они сноровисто, хватко, вроде бы неторопливо, но если присмотреться, в хорошем темпе. Вытащили из-под кровати чемодан Вадима, быстро и ловко перебрали вещи, выкладывая их на кровать, потом столь же аккуратно сложили назад, изучили постель, перешли к стоявшей под окном спортивной сумке, и ее обработали так же хватко. Капитан повернулся к Мазуру с Лавриком:

– Вы смотрите, смотрите, граждане, это ваша прямо-таки обязанность. А то некоторые говорят потом, будто им подбросили что-то...

Мазур подумал: чтобы подбросить что-то, будучи в рубашке с короткими рукавами и пустыми, сразу видно, карманами форменных брюк, нужно быть которым-то из братьев Кио. Но смотрел все равно.

Не обнаружив и в сумке ничего для себя интересного, оба милиционера перешли к стопочке газет и журналов в углу. Газеты встряхивали, журналы перелистывали...

– Опа! – сказал капитан. – Товарищи понятые, прошу поближе.

Они подошли поближе. На не просмотренной еще половине стопочки лежала жестяная круглая коробочка из-под леденцов, с аляповатым цветком на крышке.

– Прошу хорошо запомнить внешний вил, – сказал капитан. – Теперь посмотрим содержимое...

– Я это в первый раз вижу! – воскликнула Вера.

– Ну да, разумеется, – отозвался капитан, не оборачиваясь. – Всегда все всё в первый раз видят, традиция такая... Так...

Карманы брюк, оказалось, у него все же не совершенно пустые. Он достал маленький перочинный ножичек, как-то очень ловко поддел лезвием крышку, левой рукой, двумя пальцами держа коробку за низ и верх, наклонился, принюхался к содержимому, сказал, все так же не оборачиваясь:

– Понятые, прошу посмотреть близко и понюхать содержимое.

Они так же присели на косточки. Коробка до краев полна коричневой пастой, очень напоминавшей недавно пропавшую из продажи пасту для чистки кухонных раковин «Нэдэ». Вот только «Нэдэ» ощутимо припахивала какой-то химией и выглядела рассыпчатой – а эта плотная, как развесной мармелад, запах сладковатый, не вызывающий ассоциации с какой бы то ни было химией. По центру – три выемки, выглядевшие так, словно пасту зачерпывали ложкой, и, скорее всего, чайной.

– Первый раз это видим! – зло воскликнул Вадим.

– Попрошу помолчать, – бесстрастно отозвался капитан. – Попрошу пересесть на уже осмотренную кровать.

Обыск они закончили минут через десять. Старлей сел за крохотный столик, достал из папки бланк и авторучку, капитан принялся диктовать:

– ...обнаружена коробка, в каких обычно продают леденцы, наполненная веществом, по внешнему виду и запаху схожим с наркотическим веществом опий...

– Да с ума вы посходили! – вскочила Вера, но молодой сержант ловко поймал ее за плечо и усадил на место.

Капитан монотонно, как пономарь, продолжал:

– Обыск производили... при производстве обыска присутствовали понятые... товарищи понятые, паспорта можно на минуточку, я данные спишу... Гражданин Еремеев...

– Я эту филькину грамоту подписывать нс буду! – решительно заявил Вадим. – И жена тоже.

– Граждане Еремеевы протокол производства обыска подписывать отказались... Понятые, прошу расписаться вот здесь. Благодарю вас, вы свободны.

И подтолкнул Мазура с Лавриком к двери жестким взглядом. Сказал вдогонку:

– Попрошу всех четверых – вас же там четверо живет? – завтра с утра оставаться дома. В первой половине дня будете вызваны в качестве свидетелей. Повестки вам доставят.

Войдя в свой домик, Мазур вытащил сигареты, жадно затянулся, сказал:

– Самарин, что за черт?

– Ты же слышал – опий, – так же бесстрастно, как давеча капитан, ответил Лаврик. – По виду и запаху – он, видывал я пару раз. Можно ложками глотать, можно и курить, кому как больше нравится...

– Думаешь, они и правда...

– Ничего я не думаю, – сказал Лаврик. – Думать в такой ситуации – дело заведомо безнадежное. Конкретика нужна...

Глянув в окно, Мазур тихо выругался: трое стражей порядка вывели из домика Веру и Вадима, окружив их с трех сторон. Дежуривший у калитки торопливо ее распахнул, открыл боковую дверцу «Уазика». Вера с Вадимом остановились, что-то говорили, мотали головами – но в конце концов их не грубо, однако непреклонно, все же заставили влезть в машину, и «Уазик» укатил.

– Арестовали... – сказал Мазур.

– Строго говоря, пока что задержали, – сказал Лаврик.

– Но надо же что-то делать!

– Вообще-то надо, – сказал Лаврик. – Но вот пороть горячку не надо. Даже если мы кинемся в горотдел и начнем махать «мурками», и их не выручим, и сами безнадежно засветимся. Вернется дядя Гоша, обговорим то и это. К тому же надо подождать, пока нас на допрос стаскают в качестве свидетелей. Из тех вопросов, что будут задавать, кое-какая малость прояснится... Их, конечно, закроют – но, в конце концов, не в сырое подземелье с крысами... Горячку пороть нельзя, Кирилл... Тс!

Мазур обернулся. В дверном проеме стояла тетя Фая, выглядевшая испуганной, подурневшей.

– Ребята, что случилось? – спросила она ломающимся голосом. – За все лето, сколько людей жили, у меня первый раз такое...

Теперь, когда Мазур знал, что это за персона, больше всего хотелось послать ее в семь этажей с мезонином, но ничего не поделаешь, приходилось и далее изображать ничего не подозревающего курортника.

– Наркотики нашли, – сказал он.

Тетя Фая натуральным образом всплеснула руками:

– Да быть не может! Приличные люди, ничуть не похожи...

– Однако ж нашли вот... – сказал Лаврик.

– Бедные, за две тыщи километров от дома... Вот что, – сказала она решительно. – У меня тут есть подруга, а у нее муж адвокат. Я к ней сейчас схожу, может, посоветует что толковое... Я сама и понятия не имею, что в таких случаях делают...

– Да и мы тоже, что досадно, – сказал Лаврик.

– А может, с Гошей потолкуете? Он человек опытный, да и знает здесь всех...

– Это мысль, тетя Фая, – сказал Лаврик с энтузиазмом. – Как только домой вернется.

– Ну, а я прямо сейчас схожу...

Она проворно ушла в лом, минут через пять появилась уже в платье вместо домашнего халата, с хозяйственной сумкой в руке, хлопнула калиткой и вскоре скрылась за углом.

– Добрая душа, – сказал Лаврик, кривя губы. – Как-то сразу поверила, что приличные молодые люди тут ни при чем... Близко к сердцу все приняла...

Мазур покосился на него:

– И какой тут подтекст?

– А никакого пока что, – сказал Лаврик. – Не знаю я, какой должен быть подтекст... Утро вечера мудренее – вот и все, что я сейчас сказать могу... Оба мы из одного были вылеплены теста, не осталось от того ни подтекста, и ни текста... Одним словом, ждем дальнейшего развития событий, которого просто не может не последовать...


...Лаврик частенько, даже когда игра шла с открытыми картами, изображал ангела небесного, милого и кроткого. Капитан Приходько, напротив которого уселся Мазур, явно придерживался противоположной тактики, нисколько не пытался сделать более благообразной свою довольно брутальную физиономию с тяжелой челюстью. На ней большими буквами читалось: «Ну да, волкодав я, и что? Ты на свободе ходишь, очкастый, только потому, что весомых улик против тебя нет...» В свое время Мазуру с Лавриком пришлось три вечера просидеть за рюмочкой с милейшим на вид стариканом, начавшим служить еще в ОГПУ в двадцать шестом и ухитрившимся пережить все чистки и реформы, периодически сотрясавшие контору, и выйти в отставку уже подполковником КГБ в шестьдесят первом. Крайне неприятный оказался тип, но столько интересного – особенно для Лаврика – рассказал, что они бы его и дольше терпели. Так вот, упоминал как-то дедушка, что у них одно время ходила милая такая шутка: «Осужденный – это которого арестовали. А те, которые по улицам еще ходят, те все – подследственные». А впрочем, и Лымарь приговаривает, что все люди делятся на две категории: больные и необследованные. Профессиональная деформация личности, учено выражаясь...

– Распишитесь вот здесь, – сказал капитан. – О том, что предупреждены об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Так... Мазур Кирилл Степанович, пятьдесят второго года рождения, образование – высшее, партийность – кандидат в члены КПСС, под судом и следствием не состояли... Давно знакомы с Еремеевыми?

– Неполных три недели, – сказал Мазур. – Мы приехали, а они у хозяйки уже жили пару...

– Это несущественно. Пишем – неполных три недели. А точнее можете?

Мазур старательно припомнил:

– Восемнадцать дней. И сколько-то часов... Это вспоминать?

– Не нужно. В каких отношениях находились?

– Можно сказать, в приятельских. На пляж вместе, на рыбалку...

– Пишем – в приятельских. Были случаи, чтобы кто-то из Еремеевых в вашем присутствии употреблял наркотики?

Мазур подумал и сказал, не особо и задираясь:

– Может быть, вы сформулируете понятие «употреблять наркотики»? А то я ведь в этих делах не специалист...

– Вы же должны помнить ту коробочку с пастообразным веществом коричневого цвета.

– Помню.

Приходько терпеливо, даже чуточку нудновато пояснил:

– В данном случае «употребление наркотиков» означает, что они либо могли... ну, скажем, черпать ложечкой вещество и глотать, либо курить его, как табак.

– Ничего такого при мне не происходило, – сказал Мазур.

– А вам они не предлагали употребить опий тем или иным способом?

– Не случалось, – сказал Мазур.

– А не бывало, чтобы из их окна тянуло необычным запахом? Не похожим на обычный запах горелого?

– Я, честно говоря, как-то не принюхивался, – сказал Мазур. – Но если запах, как вы говорите, необычный, запомнил бы. Не было никаких необычных запахов. И вообще, я никого из них ни разу не видел под воздействием наркотика.

Приходько глянул на него с явным интересом:

– А вы что, хорошо знаете, как выглядит человек, находящийся под воздействием наркотиков?

– Насмотрелся.

– Где это, интересно?

– Я только что из дальнего плавания, – сказал Мазур. – Два месяца плавали, в основном были в Индийском океане. Часто бывали в портах. Вот там и насмотрелся...

Приходько хмыкнул:

– Вы же только что сказали, что не специалист в «этих делах». И попросили сформулировать понятие «употреблять наркотики».

Вот тут он меня подловил, Анискин хренов, подумал Мазур. Ну и что? Вряд ли это под дачу ложных показаний подведешь...

– Я имел в виду данный конкретный случай, – сказал Мазур.

– Понятно... И где именно вы наркоманов видели?

– Да портах в пяти, – оказал Мазур. – Долго перечислять. Конечно, если для протокола и это требуется...

– Не требуется. Они там тоже употребляли опий? То есть тогда вы могли не знать, как опий выглядит, но теперь-то знаете.

– Да нет, – сказал Мазур. – Они там крутили самокрутки с чем-то наподобие табака, только или зеленого цвета, или бело-желтого, хлебали какую-то гадость, корешки жевали, про которые местные мне говорили, что это наркотик... Опия не было.

– То есть это были другие виды наркотиков. Правильно?

– Правильно, я думаю, – сказал Мазур.

– У нас есть свои справочники, – сказал Приходько. – В том числе и по наркотикам. Там написано, что разные виды наркотиков оказывают разное действие, а значит, и человек со стороны выглядит по-разному. Опийных наркоманов вы до этого видели?

– Нет.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал Приходько. – Значит, не можете утверждать, что оба супруга – или кто-то один из них – никогда не находились под воздействием опия. Правильно?

– Правильно-то правильно, – сказал Мазур. – Но формулировка такая мне не нравится.

– Предложите свою, – сказал Приходько. – Имеете право. Все должно быть записано с ваших слов.

Мазур немного подумал:

– Я бы сказал так... Вы запишете точно?

– Обязан.

– Никогда не видел кого-то из них в каком-то необычном состоянии, не похожем на обычное поведение человека. Выпившими видел, мы несколько раз вместе выпивали, но это совсем другое...

– Запишем. В каком-либо необычном состоянии...

– А вдруг это и не опий? – спросил Мазур. – А что-то похожее?

Приходько усмехнулся уголком рта:

– Кирилл Степанович... Есть акт экспертизы. Данное вещество представляет собой опийную массу... причем очень высокого качества, то есть практически не разбавленную, – он снизошел до объяснения: – Видите ли, торговцы наркотиком ради извлечения прибыли...

– Бодяжат, – кивнул Мазур. – Тальк подсыпают и все такое прочее... В детективах читал и в кино видел.

– Что-то я не помню у нас таких детективов и фильмов, где показывался бы этот процесс. Наркомания у нас как социальное явление отсутствует.

– Так я и не о наших говорю, – сказал Мазур. – Об иностранных. За границей насмотрелся и начитался...

– Понятно. Так вот, изъятый у супругов Еремеевых опий – очень высокого качества, практически «чистяк».

– А это само по себе – какое-то дополнительное преступление?

– Нет, – сказал Приходько. – Я вам просто объясняю: это именно что наркотик. Что еще... При вас кто-нибудь передавал кому-нибудь из Еремеевых какие-нибудь свертки, пакеты?

– Ни разу.

– Кто-нибудь из них вас когда-нибудь просил забрать у кого-нибудь сверток, пакет?

– Никогда.

– Ну что же... Прочитайте и подпишите вот здесь: «Мною прочитано, с моих слов записано верно».

Мазур прочитал недлинный текст, занимавший три четверти казенного бланка. Придраться было не к чему. Расписался, на оставшемся пустом месте поставил размашистый «знак Зорро». Приходько сказал без выражения:

– Под судом и следствием не состояли, но знаете, что нужно делать в таких случаях... Я вам и объяснить не успел...

Ну не рассказывать же ему, такому душевному, что Мазур в курсантские годы дважды оказывался в милиции за обычные молодые художества вроде драки на танцах? Оба раза удавалось открутиться, но протоколы оба раза пришлось подписывать, вот и запомнил «знак Зорро».

– Я два месяца назад был свидетелем аварии, – сказал Мазур. – Не забыл еще...

Приходько все так же скупо усмехнулся:

– Свидетели аварии просто ставят свою подпись в протоколе, составленном сотрудником Госавтоинспекции, отдельного протокола не составляется... Ну что же, Кирилл Степанович, я вас больше не задерживаю. Если еще раз понадобитесь – вызовем.

– А можно узнать... – сказал Мазур. – Вы так и будете их держать под арестом?

– Это не арест, а задержание, – сказал Приходько. – Да, задерживать мы их будем и дальше, статья такая. Тяжелая.

– А... передачу там... можно?

– Это уже не ко мне. Обратитесь в дежурную часть, там вам объяснят порядок.

И недвусмысленным взглядом посоветовал выметаться. Мазур вышел, спустился по четырем ступенькам низкого крылечка, свернул направо, прошел с квартал, распахнул дверцу стоявшего на обочине немощеной улицы «газика» дяди Гоши. Сел на заднее сиденье – передние занимали дядя Гоша с Лавриком.

Оба обернулись:

– Ну что?

Мазур рассказал кратенько, благо и рассказывать было особенно нечего.

– Стандарт, – хмыкнул Лаврик. – У всех то же спрашивал... Пока тебя не было, адвокат подходил. Самое занятное, оказалось, у Фаины в самом деле есть подруга с мужем-адвокатом. Он тут немножко покрутился, кое-что выяснил. В большом городе, скорее всего, не удалось бы, но при здешней патриархальности... Короче, на баночке нет отпечатков ни Веры, ни Вадима, вообще ничьих отпечатков нет, словно с ней обращались исключительно в перчатках. Анализы брали у обоих. Следов наркотика в организме нет.

– В общем, дело дохлое, – сказал дядя Гоша. – В суде развалится на раз. В особенности если ушлый адвокат Фаину подучит сказать, что эта стопка газет-журналов от прежних жильцов осталась...

– Вот только до суда черт знает времени пройдет, а им сидеть, – сказал Мазур. – Дядя Гоша, вы ж тут знаете все и всех... Что, ничего нельзя сделать?

– Ну почему, – сказал дядя Гоша. – Можно. С Омельченко – с начальником милиции – мы вась-вась.

– Из правильных?

– Как тебе сказать, Кирилл... С кое-какими изъянцами, но все ж скорее правильный, чем нет. По такой вот мелочи я бы с ним договорился. Если поговорить по-хорошему, объяснить, что дело предельно дохлое... Да и Вадим все сделает по правилам...

Они с Лавриком обменялись понимающими взглядами, Мазур представления не имел, о чем речь, но спрашивать не стал, подозревал, что могут и не ответить.

– Так что? – спросил дядя Гоша. – Иду к Омельченко? Ты банкуешь, Костя, не я. Я приказа жду...

– Приказ будет, – сказал Лаврик. – К Омельченко ты не идешь, – он повернулся к Мазуру. – Это ты Кирилл, идешь... вон к тому телефону-автомату. Я отсюда вижу, что у него трубка не оторвана, ничего не вывернуто... Звонишь Мише, просишь срочно встретиться и излагаешь ситуацию. Мы, сколько бы времени ни прошло, ждем тебя тут, в машине... разве что у тебя, дядя Гоша, срочные дела? Тогда я один на той вон лавочке обоснуюсь.

– Да нет особых дел, – сказал дядя Гоша. – Посижу. Получается, это и мои подопечные тоже, не только ваши...

– Кирилл, давай в темпе, – сказал Лаврик. – Двушки есть?

– Найду, – сказал Мазур и вылез.

...Миша, прислонившись плечом к темно-вишневой «Волге» босса, слушал Мазура внимательно, с обычным бесстрастным видом.

– Интересно, Кирилл Степанович... – сказал он, когда Мазур закончил. – Кто ж их навел-то?

Действительно, подумал Мазур. Подкинули опий, или Вадим с Верой в самом деле балуют еще и этим – кто-то должен был навести. Если допустить, что они уже здесь купили, – мог и продавец.

Но не станешь же Мишу расспрашивать, как тут обстоит с торговлей опием – даже если что-то знает, промолчит. Мазур для них, в конце концов, не более чем шестерка наемная, разве что обращение культурнее, чем с Жорой...

– Ну ладно, – сказал Миша. – Не моего ума дело, поеду посоветуюсь с кем надо... Вас никуда не подбросить по дороге?

– Да нет, мне тут пешком близко... – сказал Мазур.

На обратном пути он успел кое-что обдумать. Когда он сел в машину, дядя Гоша переехал на другую сторону улицы, проехал почти квартал и остановился там, откуда здание городской милиции просматривалось прекрасно.

Ждали около получаса. Потом появилась знакомая темно-вишневая «Волга», лихо затормозила, встала параллельно крыльцу, и из нее вылез Горский, вошел в здание – степенно, неторопливо, по-прежнему вальяжный и весь из себя представительный.

– Дядя Гоша, – сказал Лаврик. – А Горский может договориться с этим вашим Омельченко?

– Не хуже меня, – сказал дядя Гоша. – Старый знакомый. Рыбалка, коньячок на даче, всякое такое... Речь, в конце концов, идет о мелочевке, да еще такой, что в суде заведомо рассыплется...

– Послушайте, – сказал Мазур. – А вдруг это очередной ход наших сексуально озабоченных? Может он придумать какой-нибудь финт, чтобы выпустили одну Веру? Тогда им и карты в руки...

– Не знаю, врать не буду... – сказал дядя Гоша. – Умный человек всегда может что-то придумать, а Иваныч – мужик умный...

– Вот и посмотрим, – сказал Лаврик.

– Ага, – фыркнул дядя Гоша. – Потому ты и не меня пустил, Горского предпочел?

– Ну да, – безмятежно сказал Лаврик. И повторил: – Вот и посмотрим.

Горский пробыл в здании минут двадцать. Вышел столь же степенный, с бесстрастным лицом, так что невозможно было определить, чем закончилась его миссия. Сел в машину, и она тут же отъехала.

– Вот и думай теперь, чем кончилось...

– А что тут думать, дядя Гоша? – сказал Лаврик. – Сидим и ждем. Если через полчаса не выйдут, придется тебя запускать, как орудие главного калибра... Омельченко знает, кто ты такой не снаружи, а внутри?

– Знает. По должности знать обязан. Мало ли что мне потребуется от доблестной милиции...

– Ну вот, уже лучше, – сказал Лаврик. – А если ему еще под большим секретом рассказать, кто они такие на самом деле...

– Даешь санкцию?

– Даю, – сказал Лаврик. – Имею право.

Они показались на крылечке минут через пятнадцать, чуть постояли, щурясь: видимо, камера, где их держали, находилась в темноватом месте. Потом спустились со ступенек и повернули было в другую сторону. Дядя Гоша длинно посигналил, потом высунулся в открытое окошко и помахал рукой. Они встрепенулись и, узнав, направились к машине с примечательными лицами – радостными, но с налетом грусти.

– С чем отпустили? – спросил Лаврик. – С подпиской о невыезде?

– С ней, – зло поджимая губы, ответил Вадим. – Уголовное дело возбудили...

– Это они умеют... – сказал Лаврик. – Это их хлебом не корми...

– Но это же не наша дрянь! – воскликнула Вера. – Я вообще это первый раз в жизни увидела!

– Да обойдется, Верочка, – сказал дядя Гоша мягко.

– Ага, обойдется! Знаете, какой там срок? Мне следователь говорил...

– Срока, Верочка, к людям не всегда просто бывает присовокупить, – рассудительно сказал дядя Гоша. – У вас ведь анализы брали? И никаких следов в организме не нашли?

– Ну, не нашли, – сварливо откликнулась она. – Только следователь сказал, что это еще ничего не значит. Что мы могли этот чертов опий принимать в последний раз так давно, что он успел из организма выветриться...

– Всякое сомнение толкуется в пользу обвиняемого, – наставительно сказал Лаврик. – Тем более, как доложила наша разведка, и ваших отпечатков пальцев на коробочке нет. Я бы на вашем месте не особенно переживал.

– Хорошо тебе говорить, Костя, – угрюмо бросил Вадим. – Не с тобой вся эта галиматья творится... А тут... И отпуск уже не отпуск, все опаскудили, и кончится неизвестно чем... Какая сука могла подбросить? Ведь подбросили!

– А может это... те подонки? – сказала Вера. – Ведь легче легкого! Дома иногда никого не остается, и мы все уходим, и тетя Фая. А из Жульки сторож, как из меня... ну я не знаю кто.

Мазур, разумеется, промолчал, не стал ей говорить, что «те подонки» пальнем не шевельнули бы без ведома шефа... но что, если им такой приказ и дали? Поди с маху догадайся, что за всем этим стоит.

Лаврик что-то молчит, соображениями не делится совершенно, а ведь не может у него не быть соображений...



Глава IX. КИПЕНИЕ СТРАСТЕЙ


Телефонный звонок раздался ни свет ни заря – правда, Мазур с Алиной уже встали и сидели на кухне, ожидая, когда закипит кофейник. Алина в распахнутом халатике ускакала в комнату, вскоре чуточку удивленно позвала:

– Кирюш, это тебя!

Поддернув плавки, он вышел в гостиную и взял трубку розового телефона импортного происхождения.

– Кирилл Степанович? – послышался ровный вежливый голос. – Это Миша некто. Вы уж извините, что я вас там потревожил, но хозяйка ваша сказала, что дома вас нет, и неизвестно, когда появитесь... А дело к вам срочное, сами понимаете, от кого...

– Всегда готов, – сказал Мазур с некоторой иронией. – Куда ехать?

– А не надо вам никуда ехать. Я сам к вам подъеду, ориентировочно минут через пять. Вы уж спуститесь, лады? Дел-то на пару минут, но не по телефону же...

– Понял, – сказал Мазур. – Спущусь.

– Отлично. Минут через пять буду.

В трубке запищали короткие гудки. Мазур положил ее на рычажки, пошел в спальню и принялся натягивать брюки. Из всех чувств наличествовало одно: любопытство – лед тронулся вновь, а им только это и нужно. Побольше событий, побольше информации, чтобы наконец что-то понять...

Вошла Алина, спросила без всякого раздражения:

– Ты уже приятелям мой телефон даешь?

– Да нет, – сказал Мазур. – Это он меня вычислил. Твоего телефона я ему не давал, значит, сам знает...

– Кто?

– Миша.

– Шагарин?

– Ну, не знаю, как там его фамилия, – сказал Мазур. – Тот, что у дяди Севы шоферит.

– Адъютантствует уж скорее, – сказала Алина. – Ну да. Ему я не давала, но сам, надо понимать, быстренько узнал. Тут же не секретная ракетная база... А что ему на сей раз от тебя нужно?

– Не сказал, – пожал плечами Мазур, натянув футболку. – Говорил, подъедет минут через пять, какое-то дело на пару минут. Но коли уж начал искать в такую рань, что-то не мелкое...

– Да уж наверняка... – она покрутила головой. – Надо же, как дядя Сева тебя быстренько в работу запряг...

Мазур подошел к ней вплотную, шутливо взял за горло и поинтересовался грозным тоном:

– Ас ним у тебя что было? С Мишей, я имею в виду.

– Вот веришь ты или нет, но с ним ничего не было. И не собираюсь.

– Что так?

– Да как тебе сказать... – пожала плечиками Алина. – Вот не хочется с ним, и все. Парень и видный, и денежный, но какой-то он такой... Холодный, как крокодил.

А ведь удивительно точное определение подобрала, сказал себе Мазур. Сам в нем что-то такое чувствовал, но сформулировать не мог. Вот именно, холодный, как крокодил...

– И Маринка так же думает, – сказана Алина. – И еще пара-тройка девочек. Знаешь, Маринка рассказывала... Тогда, в «Жемчужине», когда Верочку фотали, он ее натягивал, будто робот какой-то. И улыбается, и шутит, а все равно, будто робот. Маринке даже чуток жутковато сделалось...

– Ладно, – сказал Мазур. – Я не женщина, мне с ним не спать, так что как-нибудь переживу и крокодила... Ну, я побежал.

Он успел докурить сигарету почти до конца, когда подъехала темно-вишневая «Волга». Миша вылез и направился к Мазуру твердой походкой хозяина жизни, пусть и маленького, вполне доброжелательно улыбаясь, энергично тряханул его руку.

И улыбка была доброжелательная, и рукопожатие крепкое, мужское, энергичное, и ладонь теплая, но все равно – данное Алиной определение так и стояло в голове, как мина на минрепе.

– У вашей компании какие планы на сегодня, Кирилл Степанович? Или нет, я неточно выразился. Где-нибудь ближе к вечеру будете дома и вы, и Вадим?

– Да пожалуй, – сказал Мазур. – Мы в обед к дяде Сандро собирались, значит, вернемся часов в пять. У дяди Сандро можно долго просидеть, хорошее местечко...

– Это точно. Значит, такая диспозиция... – он подал Мазуру белый пластиковый пакет, который держал в руке, – импортный, с цветным изображением красивого синего «Мерседеса» последней модели. –. Там сверточек, плоский такой, его вполне можно под футболку сунуть, и будет незаметно. Немного спустя, после того, как вернетесь домой, суньте пакет за ремень и сходите... ну, хотя бы на угол, в сигаретный киоск. А возвращайтесь уже открыто, с пакетом в руке. Отдайте Вадиму. Скажете, у самой калитки вас догнал какой-то мальчишка и спросил, не вы ли Вадим Еремеев. Вы ответили, что нет, но живет он здесь. Тогда он вам сунул пакет, сказал: «Ему просили передать» – и слинял прежде, чем вы успели спросить, от кого. Можно при Вере. Задача ясна?

– Абсолютно, – сказал Мазур.

– Вот и ладушки. Шеф на вас полагается, – Миша вновь послал ему самую доброжелательную улыбку. – Между прочим, вы на него произвели самое хорошее впечатление, постарайтесь и дальше его поддерживать. Удачи!

Уписаться можно, подумал Мазур, глядя велел лихо свернувшей за поворот машине. Всю жизнь мечтал произвести хорошее впечатление на дядю Севу, из кожи вон лез... Ладно, тут не до иронии. Пакет, который следует передать Вадиму, это уже классическая акция – то, чего Лаврику не хватало. Материальная зацепка. Интересный нюанс, кстати. Даже Мазур, отнюдь не специалист в делах «плаща и кинжала», его просек. Судя по тому, что пакет Мазуру якобы вручил какой-то местный мальчишка, Вадим не должен знать, откуда именно пакет пришел, возможно, не знать, кто его послал – хотя внутри может оказаться как раз нечто, раскрывающее личность отправителя. Ну, а зачем все это надо проделывать – тут и Лаврик, находись он в данную минуту на месте Мазура, вряд ли догадался бы. Так что Мазуру тем более не стоило ломать голову зря.

Гораздо интереснее другое – что это вообще за штука? Пакет совсем легкий... Быстренько войдя в подъезд и поднявшись на площадку меж этажами, где было светлее, Мазур извлек содержимое. Сплошная непонятность – вот что это такое оказалось. Толщиной почти с два пальца, длиной и шириной напоминает книгу стандартного размера – но, что характерно, полегче книги такого размера, даже если книга в мягком переплете. Свернут пакет из обыкновенной оберточной бумаги, какой полно в любом магазине – коричневатой, с вкраплениями опилок. Очень тщательно свернут – и очень тщательно заклеен. Мазур осторожненько его ощупал со всех сторон. И везде пальцы натыкались на твердое. Полное впечатление, что внутри – коробка из плотного картона, не позволяющая определить осязательным методом, что в ней. Очень тщательно заклеено, сразу видно – трудились старательно, не второпях. Вскрывать не стоит. Может быть, Лаврик справился бы, но никак не Мазур. Хотя... Вадим не знает, что ему должны прислать пакет, – следовательно не знает, каким должен быть его идеальный внешний вид. А значит, при вскрытии можно и допустить чуточку небрежности... Или не стоит? Сразу вспомнился один из любимых детективов, где разведчика поймали на том, что в стол, куда он лазил за интересными материалами, подложили в темноте кусочек фотопленки. И поскольку стол он открывал при свете дня, пленка оказалась засвеченной. Нет, Вадим ведь не знает, что пакет должен прийти, какие тут могут быть ловушки? И все равно... Неизвестно, что там решит Лаврик, но сам Мазур рисковать бы не стал...

– Ну что он там? – с живейшим любопытством спросила Алина. Из кухни приятно тянуло запашком свежезаваренного кофе самого благородного происхождения (ну конечно, в доме «рыбьего короля» абы что не ели и не пили, Алина не в первый раз молола при нем в красивой импортной кофемолке идеально обжаренные зерна, извлекавшиеся из красивой жестяной банки с надписями на заграничной мове).

– Да так, – сказал Мазур. – Всего-навсего поручил передать вот эту штуку одному человечку...

– Кому?

– Алин, не лезла бы ты пока в эти дела, – сказал Мазур. – Сама ведь прекрасно понимаешь: не стоит в дяди Севины дела лезть, пока не пригласили. Мало ли какие у вас там общие воспоминания и бочка коньяку, им с твоим батей выпитая... Он, по-моему, из тех людей, которых в случае чего подобная лирика не останавливает...

– Ага, побаиваться стал?

– Проявлять разумную осторожность, – сказал Мазур. – А ты думаешь, я преувеличиваю и сгущаю краски?

– Да нет, пожалуй, – задумчиво сказала Алина. – Ладно, и правда лучше не лезть... – но все же с извечным женским любопытством осмотрела пакет со всех сторон, как только что Мазур, взвесила на руке. – Что-то тут легонькое... И ведь не вскроешь, за совесть запечатано. Знаешь, – она прыснула. – Я в восьмом классе по уши врезалась в одного мальчика. Ему одна девчонка письма писала... а я их вытаскивала из почтового ящика, там ящик был – спичкой можно открыть. Я и открывала. А потом с Маринкой аккуратненько ставили чайник, когда он начинал пускать пар, отклеивали конверт, потом снова заклеивали и аккуратненько так проглаживали утюгом, чтобы следов не осталось. И ничего, прокатывало. Месяц я ее письма так читала – и с учетом того, что узнавала, отношения с мальчиком строила, – и чуть самодовольно добавила: – И что ты думаешь? В конце концов он ее бросил и стал со мной ходить.

– С этим такая штука не прокатит, – сказал Мазур. – И пытаться нечего.

– Да я сама вижу... Пойдем позавтракаем? Я там уже собрала все. Мы к дяде Сандро когда?

– Общий сбор – на час дня, – сказал Мазур. – Мы за вами с Маринкой заедем чуть пораньше.

Дядя Гоша еще три дня назад раздобыл им «уазик-фургон», вмещавший всю компанию. Но сделано это было, понятно, не для удобства «веселой компании курортников» – Лаврик на нем два раза куда-то уезжал, уж явно не просто покататься. На подобной операции колеса группе необходимы, Мазур это прекрасно понимал.

– Я могу и свою «зеленушку» взять. Сто лет не ездила, соскучилась. Я вообще-то люблю рулем повертеть...

– Не стоит, – сказал Мазур. – Посиделки у дяди Сандро рассчитаны надолго, выпито будет немало.

– Но мы ж не ухрюкаемся до поросячьего визга? Мы ж вечером на танцы собирались.

– Все равно, – сказал Мазур. – Реакция притупляется. Верю, что с гаишниками всегда договоришься, но все равно, сидеть в тебе будет столько... Не стоит рисковать, если машина и так есть.

– Как приятно, когда есть мужчина, который о тебе заботится и за тебя опасается...

Алина послала ему жгучий взгляд из той же серии, предназначавшейся крайне перспективному кандидату в мужья – и первая направилась на кухню. Мазур охотно направился следом – очень уж приманчиво благоухал кофейник, да и завтрак, как всегда, явно состоял не из магазинных пельменей и плавленых сырков.

Он не раз уже ловил себя на мысли, что с Алиной ему откровенно хорошо. Ну, разумеется, ни о каких чувствах речь не заходила – ну какие, к свиньям, к ней могут быть чувства? – однако времяпровождение получалось самое приятное. Если не вспоминать то паршивое утро – классический курортный роман с красивой девушкой. Второй в его жизни.

Ну, а за ту роль, что она сыграла в его уловлении, Мазур к ней не испытывал ни малейшей не то что злобы, но даже неприязни. Во-первых, больше ничего подобного с ее стороны не было – назначил ее режиссер (вероятнее всего Горский) на роль курортной подруги заезжего ихтиолога, она ее старательно и играла. Причем, уверенно можно сказать, без малейшего внутреннего сопротивления, наоборот – уже несколько раз оч-чень деликатненько намекала, что не прочь бы и замуж.

Во-вторых... Это уже нечто профессиональное. Он не испытывал ни капли злобы, ненависти, неприязни даже к тем, кто всерьез собирался его убить – на тех же Ахатинских островах. Не вульгарные уличные бандиты из-за угла бросались, чтобы пырнуть ножом ради бумажника и часов – люди, как и он, были на службе, точно так же, как он, профессионально четко выполняли свою работу – подразумевавшую и то, что в один прекрасный момент может поступить приказ перерезать противнику глотку. Как выражаются янкесы, ничего личного. Просто служба такая. Так что сердиться на мелкую подручную криминальной публики как-то даже и смешно...


– Я сегодня – дождь!

пойду бродить по крышам,

буйствовать, панели полоскать,

в трубах тарахтеть

никого не слушать,

Никому ни в чем не уступать!


На сей раз Лаврик – Аллах его ведает, искренне или нет – изображал беззаботного веселого барда, услаждавшего честную компанию малоизвестными песнями. Он сидел на койке, опершись спиной о стенку, перебирал струны, время от времени улыбаясь льнувшей к нему Маринке. После того как выплыло на свет божий, что «ихтиолог Коля» человек не просто женатый, а еще и образец супружеской верности, Маринка, выйдя из роли подруги подруги, стала откровенно липнуть к Лаврику. Что в конце концов и привело к тому, что вчера Лаврик в домике появился только утром.


– Я сегодня буду самым смелым,

самым робким – буду сам собой!

Разноцветным – синим, рыжим, белым,

радугу открывшим над рекой!*

* Из стихотворения «Дождь» Виктора Гончарова (1920-2001).


Он, как всегда, держался отлично – весельчак, душа компании, знаток и любитель бардовской песни. Хотя, никаких сомнений, его грызло то же любопытство, что и Мазура, профессиональное – а значит, любопытство в кубе. Осмотрев загадочный пакет, он согласился с Мазуром, что вскрывать пакет, а потом приводить в божеский вид – рискованно. Сказал, что подобное непременно следовало бы провернуть в Ленинграде, где куча хороших специалистов и хитрой аппаратуры, но здесь, прямо-таки в первобытных условиях – чревато. Он сказал еще, что есть все же вариант: сунуть пакет под рентген (уж дядя Гоша запросто обеспечит в местной поликлинике неболтливого врача), но по коротком размышлении отказался и от этого: мало ли что там внутри, легкое такое, не стоит по нему рентгеном шарашить. Есть более подходящий вариант: завтра всей компанией отправиться на пляж, оставив дома одну Ольгу (к которой тетя Фая уже привыкла, как к постоянной подруге одного из постояльцев) – а уж Олечка, улучив момент, тенью прошмыгнет в домик Еремеевых (они не запираются, да и буль он заперт, Олечка справилась бы с простеньким ширпотребовским замком в два счета) – и в темпе проведет там вдумчивый обыск. Что бы это ни было, Вадим его на танцы не потащит.

Так что, в полном соответствии с указаниями новоявленного босса в лице дяди Севы Мазур четверть часа назад передал пакет Вадиму вместе с предписанной легендой. По мнению Мазура, Вадим удивился вполне искренне – но, к большому сожалению Мазура, не стал пакет вскрывать при нем, тут же, во дворе, унес в домик.

– Я сегодня – дождь!..

Завершив длинным аккордом, Лаврик отложил гитару и глянул на часы:

– Ну, что-то Вера копается...

– Копуша, – недовольно поддакнула Маринка. – Я сама, пока выберу платье, черт-те сколько времени пройдет. Но я ж дома, где полный шкаф, а сколько у нее может быть с собой в чемодане?

– Ну, может, помялось что-то, погладить нужно, – рассудительно сказала Алина. – Кто же в непоглаженном пойдет? Вообще... Ой!

Она замолчала, и в наступившей тишине в соседнем домике, у Веры и Вадима, что-то звонко разлетелось с грохотом, послышались мужские маты, что-то обрушилось на пол вовсе уж шумно, завизжала Вера, снова ругательства и звон, словно разбилась тарелка...

Они, не раздумывая, кинулись туда – первым оказался Лаврик. Представшая их взорам картина нисколько не напоминала мирные сборы на танцы – Вера в купальнике прижалась в углу, рядом на полу валяется платье, которое она, видимо, не успела надеть. Вадим стоял посреди комнаты, сжав кулаки, на полу – осколки тарелки и заварочного чайничка, столик перевернут. А на кровати справа – вскрытый пакет,плоская картонная коробочка – и целая россыпь фотографий. Стоявший довольно близко Мазур моментально узнал некоторые из тех, что лежали картинкой вверх. Особо он не присматривался, достаточно было двух-трех, чтобы сообразить: это те, из пятого номера «Жемчужины»...

Вадим повернул голову, окинул их яростным взглядом – и тут же в его лице появилось нечто клоунское.

– А, соседи дорогие... – протянул он непонятным язвительным голосом. – Вовремя припожаловали. Кто любит порнографию – прошу! – он широким жестом указал на усыпанную фотографиями кровать. – Тем более что порнозвездочка тут в натуральном виде присутствует. Скинетесь, может, и стриптиз станцует. Ты как, что?

– Вадик, – сказал Лаврик рассудительно. – Ну что ты тут такое устроил?

– Я, Костя, ничего не устраивал, – сказал Вадим, кривясь. – Это вот любимая супруга устраивает... сеансы. Вот, посмотри, тут она особенно хорошо смотрится...

Он наклонился нал кроватью, присмотрелся, сунул Лаврику снимок, который Мазур узнал моментально – Миша, Вера и Маринка в амор де труа, похабщина несомненная. Вот оно что, подумал Мазур. И как такой ход прикажете понимать? Вообще, неправильно он себя ведет, не по-мужски: коли уж стряслось, не нужно такими фотографиями перед носом у сугубо посторонних людей трясти, жалковато как-то выглядит...

Вадим вытянул шею, высматривая кого-то за спиной Мазура.

– И мы здесь! – он шутовски раскланялся. – Еще одна порнозвездочка. Вера и Марина – дуэт курорта... Сука ты такая...

Он шагнул к ним, сжимая кулаки и явно нацеливаясь на Маринку. Лаврик проворно заступил ему дорогу, сдал правое запястье словно бы небрежно, но Вадим вмиг остановился, покривившись от боли. Повернувшись к ним, Лаврик указал на Мазура, а в сторону остальных сделал недвусмысленный жест: выметайтесь! Первой выскочила Маринка, за ней вышли остальные.

– Короче, Вадик, – сказал Лаврик негромко, но с металлом в голосе. – Морды тут никто никому не будет бить, понятно? Не люблю вульгарного мордобоя, особенно в таких вот ситуациях. Ведь не поправишь ничего...

– Руку отпусти.

– Пожалуйста.

Вадим потер кисть:

– Десантник хренов... Ну, а ты на моем месте супружнице цветочки покупал бы?

– Это вряд ли, – спокойно ответил Лаврик. – Но и истерить не стал бы.

– А кто истерит? – фыркнул Вадим. – Никаких истерик. Комментирую ситуацию. А ситуация, сам видишь, насквозь порнографическая, – он обернулся к жене. – Вер, а вот интересно, деньги брала или так, из любви к искусству?

В глазах у нее стояли слезы, но лицо было скорее исполнено яростной решимости, чем печали. Сейчас последует контратака, подумал Мазур. С таким липом женщины обычно идут в контратаку...

И точно: Вера зло, с парочкой всхлипов бросила:

– А с Лельки Толмашовой ты деньги брал, или чисто из любви к искусству? А с Катьки? А с той студенточки, которой благородно к зачету по сопромату помогал готовиться?

Мазур увидел на липе Вадима некоторое смущение – ну, так оно обычно с контратаками и бывает... Сбивает боевой дух с разъяренного рогатого супруга – может, и не совсем, но на какой-то момент ошарашивает, если считал, что супруга ни о чем таком не подозревает. Надо же. А казались такой гармоничной, счастливой парой...

– Это я еще не про всех знаю наверняка, – продолжала Вера уже без всхлипов. – Но про этих трех знаю точно. Так что не надо меня шлюхой изображать, да еще на людях...

Мазур передвинулся на шажок влево, чтобы в случае чего моментально перехватить – показалось, что Вадим сейчас на нее попрет быком.

Нет, остался стоять. И, похоже, перешел в качественно иное состояние – от ярости к спокойной издевке.

– Ну, по крайней мере, сравняли счет, – сказал он с кривой ухмылочкой. – Как ни крути, а получается, что я не черт, а ты не ангелочек, а, Вера? Причем я, по крайней мере, исключительно с лицами своего полу блуд разводил... Чуточку смягчающее обстоятельство, а? Ладно, переживем...

Он, демонстративно и фальшиво насвистывая нечто непонятное, словно бы считая, что он тут один-одинешенек, прошел к своей постели, достал из-под подушки бумажник, посчитал деньги. Удовлетворенно хмыкнул, сунул бумажник в карман, прихватил с вешалки легкую курточку – ну да близился вечер, чуточку похолодало – и как ни в чем не бывало направился к двери.

– Ты куда? – невольно вырвалось у Веры.

Вадим остановился, шутовски развел руками, поклонился:

– Милая, дорогая, любимая, единственная, ну не топиться же! Ты же меня знаешь. Из-за вещей посерьезнее топиться бы не подумал, а уж из-за того, что блудливая женушка сразу с двумя покувыркалась... Не стоит этого, Верочка... Не переживай, утречком вернусь. Пойду развлекусь немножко, сниму которую-нибудь, наподобие тебя, без комплексов. Или уж на хулой конец на набережную схожу, где профессионалочки тусуются. Не плакать же в уголке горючими слезами? Или ты меня так плохо знаешь? Угол падения равен углу отражения... А клин клином вышибают. Мужики, – он посмотрел на Мазура с Лавриком. – А вы ее пока можете потрахать, ей, уверен, понравится... Или Маринку позовите, у них классно получается. Ну, всего вам наилучшего!

Он клоунски раскланялся, отвернулся к двери. Вера бросила:

– Только денег много не трать, нам еще неделю жить и домой ехать.

– Постараюсь, зая, – сказал Вадим, не оборачиваясь.

Хлопнул дверью – не сдержался все же, вскоре они услышали, как стукнула калитка. Переглянулись. Лаврик пожал плечами, и Мазур его понял: а на каком, собственно, основании бросаться следом, скручивать и волочь назад? А дальше что? К кровати привязывать? И раскрывать себя нельзя, пока игра не кончена...

Лаврик поставил на ножки стол и два стула, деликатно вывел Веру из угла, взяв под локоток, усадил. Она не вырывалась. Понурившись попросила:

– Костя, закурить дай...

– Ты ж не курила вроде?

– Ну так, раз в сто лет. А уж теперь...

Лаврик подал ей сигарету, поднес зажигалку.

Вывернув руку за спину, сделал Мазуру многозначительный жест. Мазур понял и принялся тщательно собирать фотографии в стопочку, все до одной. Наткнулся на одну, крайне его заинтересовавшую: вроде бы та же самая, но кое-что добавилось. Ага, и со второй то же самое... Эти две он положил в нагрудный карман рубашки, а остальные запихал в пакет, с одной стороны аккуратно разрезанный ножницами. За его спиной Лаврик говорил мягко, проникновенно (умел он, когда ситуация требовала, быть образцом задушевности):

– Верочка, сейчас мы эту дрянь в летнюю печурку свалим, подкинем щепок и спалим к чертовой матери.

– Да что уж теперь... Нет, ну какие сволочи...

И зачем? И Маринка смотрит, как ни в чем не бывало?

– А если она и сама не знала? – мягко спросил Лаврик. – Точно тебе говорю: у нее вид был совершенно обалделый. Как у человека, который ничего такого не подозревал.

Мазур подумал, что он прав: для Маринки это тоже явно было сюрпризом. Не великая актриса, не смогла бы так талантливо удивление изобразить...

– Зачем? – повторила Вера.

– Ну, Вера... – пожал плечами Лаврик. – Уж мне-то откуда знать? Поразвлеклась скотина какая-то. А ты тоже хороша...

Она медленно пускала дым, отрешенно глядя в сторону:

– Я ему никогда не изменяла. Хоть знала, что он то и дело за юбками бегает. Все думала: остепенится, о ребенке, наконец, поговорим... А там, в кабаке... Как черт на ухо нашептал... Подумала: раз ты так, то и я один-единственный разок... Вожжи брошу, и пошло оно все... Осуждаешь?

– Да кто я такой, чтоб осуждать? – пожал плечами Лаврик. – Праведника нашла... Ну что тебе сказать? Бывает... Жизнь – штука затейливая. Ну, мы с Кириллом пойдем, а? Ничего, если с тобой Олька посидит? Винца выпьете, за жизнь погрешите, может, и легче станет?

– Да пожалуйста, – безразлично отозвалась Вера. – Вина бы сейчас не помешало...

– Сделаем, – сказал Лаврик. – Халатик только накинь, а то прохладно делается...

Он кивнул Мазуру и вышел первым, быстрым шагом вошел в их домик, На него выжидательно уставились пять пар глаз.

– Значитца, так, – сказал Лаврик. – Еще не за полночь, тетя Фая наверняка спать не легла... ага, вот и свет в кухне. Оль, сходи возьми у нее пару пузырей ее домашнего, у нее запасы большие. Того, что покрепче. Посиди с Верой, за жизнь по-бабьи потолкуйте, винца попейте. Лучше бы вообще напоить ее вусмерть и спать уложить – помогает... Коля, Гена. Возьмите «уазик», покрутитесь пару часов по городу, повысматривайте эту тонкую натуру. На танцплощадке, на набережной, у памятника... В общем, везде, где вечером тусуются.

Они встали. Лымарь, правда, сказал:

– А и найдем, что потом? Не тащить же его домой силком? Кто мы им такие?

– Да никто... – поморщился Лаврик. – Никуда тащить не надо. Просто если увидите, посмотрите, куда подастся. А то еще напорется на шпану... Девчонки, вечером в городе шалят? Я как-то не сталкивался.

– Ну, не так чтобы уж очень, – пожала плечами Алина. – Но бывает. На курорте – и без шпаны? Могут просто обчистить, а могут и по голове дать...

– Вот, слыхали? – сказал Лаврик. – Так что покрутитесь, вдруг найдете...

Они вышли вслед за Ольгой. Лаврик развел руками:

– Вот так получилось, девчонки... В таком настроении как-то и не до танцев. Они нам не закадычные друзья, но все равно, настроение испорчено качественно...

– Это точно, – с чувством сказала Марина. – Кто ж знал, что какой-то гондон фоткать будет. Я просто...

Она замолчала, смешавшись. Ну конечно, но могла же продолжить «...мне просто дали такое поручение, откуда ж я знала...»

– А вам, наверное, девчонки, по домам? – предложил Лаврик.

– А может, наоборот? – сказала Алина. – Кирилл – ко мне, а Маринка с тобой остается? Ребят часа два точно не будет, а то и подольше. Мы-то из-за чего страдать должны?

Лаврик, сразу видно было, хотел что-то возразить, но вовремя опомнился: ну да, нельзя ж показывать очень уж большое их участие в жизненных перипетиях Веры и Вадима. По легенде – случайные знакомые, и не более того...

– Тоже идея, – сказал он якобы весело. – Нам-то из-за чего страдать? Пойду скажу Ольке, чтобы у Веры заночевала. Да и нам, пожалуй, винишко не помешает. Кирилл, пошли, поможешь нести.

– Понимаешь что-нибудь? – тихонько спросил он, когда оба оказались во дворике.

– Ни черта, – сказал Мазур. – Разве что в рамках версии «разврат».

Вот тебе и удобный случай Веру утешать в трудных жизненных обстоятельствах... В другу ю версию никак не укладывается. Что, они его ждали за углом, чтобы притиснуть к забору и начать вербовать? Чушь какая. Времени у них было почти три недели... И потом, откуда им знать точно, что он бросится из дома? Вилами на воле было писано...

– Похоже, истину глаголешь... Опять ни черта непонятно...

– Вот интересная деталь, – сказал Мазур, вынимая из нагрудного кармана те два снимка. – Обе фотки – работы Маэстро. Я их на квартире у Жоры видел в общей куче. Только на тех она была одна, а тут, сам видишь, какое прибавление...

И действительно. Теперь уже Вера не просто стояла на коленях в одних трусиках, загадочно улыбаясь: перед ней стоял до пояса угодивший в кадр мужик, как раз расстегнувший брюки и вываливший не малое хозяйство. Получалось так, что Верина улыбка, ставшая ввиду ситуации откровенно блудливой, адресована как раз этому хозяйству. И на второй аналогичная ситуация: она лежит изящно, что там, Маэстро есть Маэстро – но над ней у тахты стоит голый персонаж, в кадр попавший по шейку, и снова ставшая блудливой улыбка Веры адресована тому самому предмету.

Было еще достаточно светло.

– Значит, раньше не было, а теперь есть... – сказал Лаврик, внимательно изучив фотографии. – Ой, глушили Клавку так, как глушат рыбу – без пощады, чтобы враз – и наповал... Вот на это и смахивает – чтобы враз и наповал...

– Фотомонтаж, естественно, – сказал Мазур. – Я ж оригиналы, так сказать, своими глазами видел.

– И хороший монтаж, – сказал Лаврик. – Очень хороший. Технически подкованный народ вокруг Верочки крутится... – он выругался под нос. – И самое поганое, что ничегошеньки не сделаешь. Всю местную милицию поднять, погранцов привлечь, прочесать город и найти побегайчика? Я бы поднял и привлек, полномочия мне дали, и необходимые контакты. Вот только на каком основании его грести за шкирку? Не говоря уж о том, что мы безнадежно засветимся, а вся операция полетит к чертовой матери. Сам я на месте любого чужого моментально заподозрил бы неладное, лег на дно, как подводная лодка, и больше не высовывался... С дядей Гошей советоваться смысла нет – он быстренько к тем же самым выводам придет и прав будет.

– А Центр? – спросил Мазур. – Должна же у тебя быть связь с Центром? Это даже я, веник, понимаю...

Лаврик поморщился:

– Толку от этой связи в такой ситуации... И я понимаю, и Центр понимает, что ребус должны решать те, кто на месте, кто по уши в деле. То бишь я. А заочно тут мало что посоветуешь. А приказ не светиться – категорический. Их нужно взять, кровь из носу. Так что опять пускаем события по воле волн, а сами ждем у моря погоды...



Глава X. ...С ИТАЛЬЯНСКИМ АКЦЕНТОМ


– Переведи меня через майдан –

он битвами, слезами, смехом дышит,

Порой меня и сам себя не слышит, –

Переведи меня через майдан...


И вновь меланхоличные гитарные переборы Лавриковой гитары служили не развлечению слушателей, а подручным средством в размышлениях. Мазур, вчера вечером снова накормленный Алиной рапаной под соусом и вернувшийся на базу полчаса назал, позевывал на своей кровати. Морского Змея с Лымарем не было – добросовестно разъезжая и расхаживая вчера по городу не два часа, а четыре, они с утра поехали в милицию и «скорую помощь» – выяснять, не поступало ли клиента с такими-то документами или такими-то приметами. С равным успехом Вадим, отправившийся на поиски определенного рода приключений на ночь глядя, мог оказаться клиентом как людей в мундирах, так и людей в белых халатах. Им предстояло заглянуть еще и в третье заведение с гораздо более коротким названием – но вот об этом думать категорически не хотелось...

Утро было не такое уж раннее, но из домика Веры не доносилось ни звука – Ольга, рассказал Лаврик, приказ выполнила добросовестно, посидела с Верой за бабской болтовней часов до четырех утра, в конце концов срубила ее домашней качественной продукцией (Фаина – сволочь, но вино делала превосходное), и теперь обе отсыпались. На базе (самые разные места иногда помимо своего желания становятся базами, что порой для окружающих так и остается неизвестным) царили сонный покой и тишина, если не считать меланхолических вокальных упражнений Лаврика.


– Переведи меня через майдан,

с моей любовью, с болью от потравы,

здесь дни моей ничтожности и славы.

Переведи меня через Майдан...*

* Стихи Виталия Коротича (р. 1936), написанные в 1971 г., в переводе Юнны Мориц (р. 1937). Позже были положены на музыку Сергеем Никитиным (р. 1944).


Отложил блямкнувшую гитару, одним рывком поднялся и сел. На лице так и оставалось тягостное раздумье.

– Есть какие-нибудь результаты? – спросил Мазур. – Или полезные открытия?

– Как сказать, как сказать... – рассеянно сказал Лаврик. – Честно тебе признаюсь, что ломаю голову над одним-единственным вопросом – идиот я или нет? Могу оказаться идиотом, получить такое пятно на профессиональную репутацию, что двадцать лет не отмоешь. А могу идиотом и не оказаться... Уж извини, я пока без конкретики... Что ты так заинтересованно в окно уставился?

– Тетя Фая к Вере в домик пошла, – сказал Мазур.

– Событие не эпохального значения, но...

Тетя Фая вышла из ломика минуты через три, ушла к себе. Вскоре из ломика показалась Вера, направилась прямехонько к ним. Остановилась в проеме распахнутой двери:

– К вам можно?

– Да запросто, – сказал Лаврик. – Вон тот стул у нас самый прочный. Головушка побаливает?

Причесалась она тщательно – но глаза были припухшие, и отнюдь не от слез. Любой мужик, накоротке знакомый с алкоголем, моментально определил бы причину.

– Ребята, у вас стаканчика вина не найдется? – смущенно спросила Веса. – У меня вообще-то нет привычки похмеляться, но вчера мы с Олей перебрали изрядно... Она спит еще, а я подхватилась. Голова потрескивает, а к хозяйке идти неудобно – ни свет ни заря бутылку просить...

– Опохмелка – святое дело, Верочка, – сказал Лаврик, вставая. – У нас да не найдется? – он достал из шкафчика наполовину полную литровую бутыль из-под молока, заткнутую кукурузной кочерыжкой. Налил чистый стакан почти до краев. – Производство винзавода «Дядя Гоша и Тася», так что качество гарантируется. Тут у меня шоколадка есть. Как старый змееборец, рекомендую: залпом не следует. Сначала немножко, а там как пойдет... И, главное, к вину не принюхиваться.

Вера отпила с четверть стакана, посидела чуточку, прислушиваясь к себе – знакомое Мазуру состояние, что уж там. Выпила до половины, Лаврик подал ей сигарету, поднес зажигалку. Сделав пару затяжек, она уже гораздо энергичнее прикончила стакан до конца. Что ее моментально не излечило, конечно, но щеки чуточку зарумянились, она немного повеселела.

– Вчерашнее не гнетет? – поинтересовался Лаврик.

– Да как-то о нем и не думается...

– Вот в этом и заключается достоинство похмелья, – наставительно поднял палец Лаврик. – Организм бросает все силы на борьбу с ним, клятым, а все остальное уже как-то и не волнует... Что это Фаина приходила ни свет ни заря?

Вера бледно улыбнулась:

– Спешила сообщить, чтобы я не беспокоилась, по милициям и скорым не бегала. Только что ей позвонил дражайший супруг, пьяный, она говорит, вдребезину. Велел мне передать, чтобы я его не искала, а развлекалась, как угодно, – она опустила глаза. – Тетя Фая повторять не стала, сказала только, что он всякую похабщину нес... А сам он, изволите видеть, нашел приют в уютном месте, где ему хорошо. Потом трубку перехватила пьянющая девка, хохотала и говорила, что Вадику тут и правда хорошо, лучше, чем с женой... – тут она тоже матом... и сказала: мол, он у нее погостит, пока не надоест.

И трубку бросили... Ну вот, хоть какая-то определенность... Об одном теперь гадать – когда припрется...

– Припрется рано или поздно, – сказал Лаврик. – Денег у него с собой много?

– Рублей сто.

– Ну, тут одно из двух, – сказал Лаврик. – Если он, пардон, воспользовался платными услугами, то денег у него не останется очень быстро, и будет выставлен. Если услуги бесплатные, из разряда скоротечного курортного романа, тоже не особенно долго засидится. Вернется, куда денется... – он заговорил серьезнее: – Верочка, я уж дам житейский совет... Сам я человек холостой, но у знакомых семейных со всякими коллизиями сталкивался... Совет такой: первой не нападайте, а обороняйтесь в меру. Простите уж за откровенность, вы с ним оба не без греха... и это, как ни странно, хорошо. Потому что такие вот ситуации, когда обе стороны виноваты, гасятся быстрее и легче, чем если бы виноват был кто-то один... Может, вам домой уехать? Все равно нормального отдыха уже не получится, да и осталось его дней восемь...

– Билетов не достать, – сказала Вера грустно. – Самый сезон, причем к концу идет, все как раз уезжают...

– Попросим дядю Гошу, поможет. У него тут весь город в друзьях и знакомых.

– Нет уж! – решительно сказала раскрасневшаяся Вера. – Не буду я сбегать. Отпуск догуляю до упора. С пляжа не вылезу, к дяде Сандро съезжу. Без него.

Лаврик осторожно спросил:

– А не получится так, что нам потом придется вас разнимать? Вернее, его оттаскивать?

– Да нет, – сказала Вера. – Есть у него положительная черта: даже пьяный, рук не распускает. Ссорились пару раз... Словес – да, будет выше крыши, и самых матерных. А вот драться точно не полезет.

– Ну, вам виднее, – сказал Лаврик. – Еще стаканчик?

– Нет, спасибо, мне достаточно... Ребята, вы фотографии сожгли?

– Еще вчера ночью, как и собирались, – не моргнув глазом, солгал Лаврик.

– Спасибо... Ну, я пойду...

Она встала и вышла ничуть не шаткой походкой.

– Ну вот, – сказал Мазур. – Зря ребята вчера по городу болтались, да и сегодня...

– Кто ж знал... – сказал Лаврик.

И вдруг, как с ним не раз случалось, моментально переменился: движения стали экономными, резкими, с лица исчезла беззаботность. Он присел на корточки, порылся в своей сумке и извлек муровское удостоверение. Подбросил его на ладони, пропел, не стараясь подражать хрипоте барда:


– Побудьте день вы в милицейской шкуре,

вам жизнь покажется наоборот.

Давайте выпьем за тех, кто в МУРе,

за тех, кто в МУРе, никто не пьет...

* Из песни Владимира Высоцкого (1938—1980) «День рождения лейтенанта милиции» (1965).


– Кирилл, доставай свое. Пойдем смотреть жизнь наоборот. Проще говоря, самое время потолковать по душам с милой тетей Фаей, она же – Фиона. Расклад такой: тебе про нее практически ничего не известно – кроме того, что она змея подколодная. Я тебе буду рассказывать ее жизненный путь, а ты можешь иногда подкидывать реплики, вообще работать доктором Ватсоном. Так оно гораздо выгоднее с точки зрения психологии – когда я ее биографию излагаю не ей самой, а своему напарнику, а ее в упор не вижу... Пошли?

Мазур вышел следом за ним. Покосился на Лаврика – лицо у того стало собранным, жестким, даже хищным. Это было давно знакомо – Лаврик-На-Тропе-Войны. Но не было никаких сомнений, что в дом к Фаине он войдет совершенно другим, с милой улыбкой, хоть ангела на икону с него пиши...

Лаврик шагал неторопливо, мурлыча под нос:


– Аванти пополо, де ля рискосса!

бандьера росса, бандьера росса!*

* Итальянский вариант песни «Красное знамя» — неофициального гимна антифранкистских сил во время гражданской войны в Испании 1936-1939 гг. Прим. автора.


Постучался, и они, услышав позволение войти, вошли. Хозяйственная тетя Фая появилась из кухни, вытирая руки о фартук, спросила со своей всегдашней обаятельной улыбкой:

– Ребята, не за вином ли? Мне не жалко, но рано еще совсем... Отпуск отпуском, а все равно...

– Да нет, – сказал Лаврик, как и ожидал Мазур, улыбаясь не менее обаятельным образом. – Мне бы позвонить...

– Конечно, Костенька. Ты ж знаешь, где телефон...

Лаврик вошел в гостиную, снял трубку, накрутил номер, показавшийся Мазуру короче обычного городского:

– Я это. Ну как? Совсем? Ладушки...

Положил трубку и, уставясь на тетю Фаю уже не так обаятельно, сказал с расстановкой:

– Ребус какой-то получается, тетя Фая. Вы сейчас Вере говорили, что ее загулявший муженек звонил... Только как такое могло быть, если сегодня ни вам никто не звонил, ни вы – никому?

Ее улыбка стала самую чуточку тусклее:

– А с чего ты это взял, Костенька?

Лаврик безмятежно сказал:

– Да с того примитивного факта, синьорина Фиона, что ваш телефон третий день на подслушке.

Он достал удостоверение, сначала подержал, чтобы она успела все прочитать, потом раскрыл и тоже подержал в таком виде достаточно долго.

Послал Мазуру выразительный взгляд, и тот проделал те же манипуляции со своей красной книжечкой. Лаврик сказал доверительно:

– По правде говоря, синьорина Фиона, у нас и другие удостоверения есть, потяжелее, но мы только эти взяли, чтобы лишний раз народ не пугать. Тихо тут, благостно... Ну что, сядем рядком и поговорим ладком?

Он первым уселся в кресло, кивнул Мазуру на другое. Тетя Фая так и стояла посреди гостиной. Ее лицо не исказилось никакими такими гримасами, какие любят описывать авторы скверных детективов – всего-навсего улыбка исчезла с лица, в глазах появилось что-то новое, жесткое. Мазур присмотрелся к ней внимательно: она выглядела моложе своих лет, ничуть не расплылась, в темных некрашеных волосах ни единой седой ниточки. Вполне привлекательная, хорошо сохранившаяся в свои пятьдесят шесть женщина, если бы надумала вдруг выйти замуж за кого-то близкого возрастом, то явно не для того, чтобы разговоры разговаривать. А уж в двадцать два – он прекрасно помнил фотографию из личного дела – и вовсе была красотка.

– Костя... – начала она.

Лаврик бесцеремонно прервал:

– Милая вы наша Фаина-Фиона, помолчите пока, идет? Возмущаться что-то не пытаетесь, права не качаете... Это понятно. Хотите знать, что мне известно. Да ради Бога... – он открыл свою тощую папочку, извлек оттуда несколько фотокопий документов большого формата с подколотым к каждому скрепочной машинописным листом русского перевода, показал ей: – По-моему, достаточно мне известно, а? Тут и личное дело, и подписка, и заявление с просьбой принять в партию... ну, конечно, не в ВКП(6), а в ту, что называлась Партито Национале Фашиста*. Может и приняли бы, но тут из Крыма и немцам, и вашим хозяевам драпать пришлось. Вы посидите пока, помолчите, спешить нам некуда. Мой напарник вашу историю знает в самых общих чертах – бумаги только что подошли, прочитать не успел, так что я уж ему изложу кратенько, чьим он гостеприимством пользовался и чье винцо попивал.

* Национальная фашистская партия — официальное название фашистской партии Муссолини. Прим. автора.

Подчеркнуто не обращая на нее больше внимания, он повернулся к Мазуру.

– Хозяюшка наша – человек интересной судьбы. Родилась в двадцатом, в Неаполе, при крещении получила имя Фиона, а фамилию носила родительскую: Дзанатти. До пяти лет Фионой Дзанатти и прожила. А потом... Папа у нее был коммунист, настоящий, правильный. В двадцать пятом стало известно, что его арестуют в скором времени – и местная ячейка успела ему с семейством устроить выезд в СССР. Здесь всем троим, как тогда водилось, имена-фамилии поменяли на русские. И в школу она пошла уже как Фаина Домбазова. Русский выучила хорошо – ну, пять лет, многое усваивается влет, вокруг только на русском и говорят. Правда, папа постарался, чтобы она не забывала и итальянский – он же рассчитывал когда-нибудь в Италию вернуться. А был он неплохой инженер. И в двадцать девятом, когда началась индустриализация, его направили в Донбасс. Так наша Фаечка и росла – пионерка, комсомолка, отличница. После школы закончила техникум – техникумы тогда были солидные, с четырехлетним обучением. Выучилась на техника-метеоролога. Распределили в Крым. Там она в оккупацию и попала... родители, кстати, погибли при бомбежке. Хорошие были люди, настоящие коммунисты, в кого только доченька удалась... Сказать что-то хотите?

– Костенька, только монстра из меня не делай, – сказала тетя Фая с тем же прописавшимся в глазах колючим холодком. – Я не у немцев служила, в полицаях не состояла, советских людей гестапо не выдавала. Просто... Нужно же было как-то выживать. И есть что-то нужно было, и в Германию на работы не угодить...

Лаврик упорно смотрел только на Мазура:

– Ну вот... А метрика и еще парочка итальянских документов у нашей героини сохранились. Она и пошла к итальянцам. В бумагах об этом ни слова... но она им явно что-то наплела – к дочке коммунистов отношение с самого начала было бы настороженное... Что, интересно?

– Что отец был инженером и политикой абсолютно не интересовался – в Советский Союз приехал исключительно на заработки, как многие иностранцы тогда, – сказала тетя Фая отрешенно. – Что в тридцать седьмом отца с матерью расстреляли, а я каким-то чудом осталась на свободе – но в институт, как дочь врагов народа, не приняли, едва удалось поступить в этот техникум... Они меня мурыжили недели две – видимо, посылали запрос в Италию. Потом вызвали и взяли на работу. Уже как Фиону Дзанатти, документ на это имя выдали, обещали итальянское гражданство, но так и не дали...

– Видишь, Кирилл, как просто? – усмехнулся Лаврик. – Взяли на работу.

– А что здесь сложного? – спросила тетя Фая с проступившей чуть-чуть ноткой агрессивности. – Я на метеостанции работала.

– В Самыш-Буруне?

– Ну да. Что тут скрывать? Метеостанция дело мирное.

– В мирное время, – сказал Лаврик. – Но не в военное. Данные с вашей метеостанции шли и немцам, но в основном станция обслуживала «подразделение 27». Не напомните, что это такое? Запамятовали... Кирилл, «подразделение 27» – это флотилия торпедных катеров, которые в Черном море действовали активнейшим образом. Так что это уже называется чуточку иначе – не «техник-метеоролог», а «вольнонаемная служащая итальянского военно-морского флота». Имеющая кое-какое отношение к военным преступлениям.

– Это каким же?

– Ну, вспомним хотя бы теплоход «Феодосия»...

– В жизни не слышала.

– Верю, – пожал плечами Лаврик. – Очень может быть... – повернулся к Мазуру. – Был такой теплоход. Когда немцы продвинулись на Кубани, в Батуми решили эвакуировать школьников и детсадовцев. Потопили теплоход как раз ребятки из «подразделения 27». Действовавшие на основе метеосводок Самыш-Бурунской станции. Примерно триста детей, около сорока взрослых, экипаж... Никто не спасся. Да много чего торпедники потопили, основываясь на сводках станции...

– Ну, знаете! – воскликнула тетя Фая. – Если так рассуждать, в военные преступники можно записать кого угодно – связистов, ветеринаров, поваров... Все ведь так или иначе работали на войну. Что-то я не помню, чтобы сажали рабочих, которые в Германии делали патроны – а патроны и к карателям попадали, ими женщин и детей расстреливали...

Лаврик продолжал:

– А примерно через полголика наша синьорина Фиона подписала согласие быть тайным информатором ОВРА. Кирилл, помнишь, что это за контора?

Мазур кивнул. Ну да, конечно. ОВРА – тайная полиция Муссолини. Что интересно, это вовсе не аббревиатура, а произвольный набор букв, придуманный самим луче, сказавшим что-то вроле: «Непонятное люлей всегда пугает. Пусть влобавок ко всему еще и ломают голову, что такое ОВРА».

– А что мне оставалось делать? – пожала плечами тетя Фая. – Они меня вытащили из постели ночью, привезли к себе, светили в лицо лампой. Сказали: точно узнали, что мой отец был видным коммунистом, да и мать – членом партии. Так что есть все основания подозревать советскую разведчицу. Чем только ни грозили: изнасилованием, плетьми, тисками для пальцев... А мне было двадцать три года... Я и подписала обязательство. Вот только позвольте уточнить: освещала я не советских людей, которых там и не было, а исключительно итальянцев, и не только с метеостанции. А иногда и немцев: союзники союзниками, но они и за немцами потихоньку шпионили... как и немцы за ними.

Лаврик жестко усмехнулся:

– Красоточка вы были в двадцать три года... Подкладывали под тех, кто их особенно интересовал, а? (Тетя Фая промолчала, поджав губы.) Да подкладывали, гусаку ясно... Мне вот любопытно, как получилось, что вы не эвакуировались с итальянцами? Настолько были уверены, что все обойдется, или что-то другое?

На сей раз она не смогла сохранить невозмутимость. С изменившимся лицом едва ли не вскрикнула:

– Потому что этот мерзавец, майор Форлани, меня бросил! Не выписал пропуска в порт. Жирная скотина! Когда он со мной спал, намекал даже, что женится. А потом бросил, как паршивую собачонку... Они все меня бросили... А без пропуска на корабль было никак не попасть...

– Логично, – пожал плечами Лаврик. – Италия – страна большая, там наверняка куча своих шлюшек, из которых легко делать стукачек. И своих метеорологов навалом. Из Крыма выбрались, скорее всего, с советским паспортом на Фаину Домбазову? Каковой сохранили и шлепнули в него итальянский регистрационный штампик? Ну да, а как же еще... И наверняка хотите знать, как получилось, что вас проглядели? Ну ладно, это уже не секрет, именно что проглядели. Главный интерес был направлен на немецких пособников, в первую очередь на крымских татар. А итальянцы были чем-то сбоку припека, по их связям не работали так активно. К тому же случилось то, что с архивами иногда случается. Ключевое слово «метеостанция». Вот все документы Самыш-Буруна и ушли не в НКВД или СМЕРШ, а в одну из гражданских организаций, имеющих прямое отношение к метеорологии. Где оказались заброшены и пылились в темном углу очень долго. Только совсем недавно их раскопал даже не следователь, а военный историк, занимавшийся действиями итальянского флота на Черном море в Отечественную. Итальянцы, я слышал, отличаются редкостным раздолбайством, и в бюрократии в том числе. Все бумаги местное отделение ОВРА либо уничтожило, либо вывезло – скорее второе. Вот только ваше обязательство с ними сотрудничать по какому-то канцелярскому выверту осталось в личном деле, на метеостанции... Ну, а что такое ОВРА, историк, как вы понимаете, прекрасно знал.

И передал документы куда следует. А там уж стали восстанавливать ваш жизненный путь, – он вновь обращался только к Мазуру. – Безукоризненный получился жизненный путь. Наша тетя Фая рванула аж за Полярный круг, в Главсевморпуть. А квалифицированные метеорологи там нужны были всегда. Пятнышко, конечно, было: «пребывание на оккупированной территории». Но не всегда оно ломало жизнь. В конце концов, метеорология – не центр атомных исследований, хотя в те времена контора была режимная. И наша героиня до шестьдесят пятого года ударно грудилась на метеостанциях Севморпути от Мурманска до Певека. В пятьдесят первом вышла замуж, стала и вовсе Свешниковой. Удобный способ стряхнуть старую фамилию...

– Да разве только в том дело? – ухмыльнулась тетя Фая. – Я тогда была женщина молодая, от мужчин никогда не бегала...

– Приятное с полезным, ага, – кивнул Лаврик. – Идем дальше, Кирилл. В шестьдесят третьем муж умер – осколок пошел. Детей не было. В шестьдесят пятом наша героиня возвращается в Крым. Севера надоели?

– До ужаса...

– Причем... – сказал Лаврик. – Возвращается образцовый советский труженик, хоть картину с него пиши. Орден «Знак почета», медаль «За трудовое отличие», пара ведомственных знаков. Сбережения приличные – ну, двадцать лет высокой зарплаты с полярными надбавками, да еще кое-какие деньги в наследство от мужа... Не боялись, что кто-нибудь опознает?

– Не особенно, – пожала плечами тетя Фая. – В Крым после войны понаехало так много новых людей... Да и домик купила на противоположном берегу от Самыш-Буруна. И потом, в оккупацию я с советскими практически не общалась – у итальянцев был свой жилой район. Это те, кто связался с немцами, были на виду, их-то часто и опознавали... А главное, – она с неуместной, по мнению Мазура, в данной ситуации веселостью улыбнулась. – Ты же, Костенька, должен помнить ту знаменитую амнистию? Полицаев освобождали, всякий народ, за которым числилась куча грехов, какие с моей скромной работой и не сравнить. Я под нее автоматически подпадала. Пусть бы даже и опознали. Все, поезд ушел... И ничегошеньки вы мне не сделаете. Нет, конечно, интересно было поговорить о старых временах с понимающим человеком. Ну вот, поговорили...

– Поговорили, – кивнул Лаврик. – А теперь пришла пора и о новых временах поговорить. Живет себе в Крыму свежеиспеченная пенсионерка, уютно живет, спокойно, никто в ее отношении так и не питает никаких подозрений – я проверял. И внезапно срывается с места, перебирается за тридевять земель в места, где никогда прежде не бывала... Просто так? Ни с того ни с сего? Охота к перемене мест вдруг накатила?

– А что, это преступление – переехать из одного места в другое? Радикулит. Врачи рекомендовали сменить крымский климат на здешний.

– Брехня, – спокойно сказал Лаврик. – Проверяли. Никогда вы с радикулитом не обращались, и ни один врач не советовал климат переменить...

Не похоже было, чтобы это особенно ее смутило. Она пожала плечами:

– Ну, соврала. К мужику приехала. Который отсюда уезжать ни за что не хочет. Мне еще не семьдесят лет, личную жизнь хочется устроить...

– А имя-фамилию, конечно же, не скажете?

– Конечно, не скажу, – спокойно ответила тетя Фая. – На личную жизнь имею право. Не хватало еще, чтобы вы и его стали таскать.

– А вот интересно, зачем Вере соврали про звонок от мужа?

– Успокоить хотела. Мается девушка... У вас все, ребята? Я так понимаю, предъявить мне больше нечего? Грехи молодости амнистия погасила, а переезжать из одного места в другое закон не запрещает.

– Держитесь вы прекрасно, признаю... – сказал Лаврик.

– Костенька... Меня в ОВРА допрашивали. Меня в пятьдесят втором пытался зацепить один эмгзбэшник... а это были вол чары, извини уж, не тебе чета. В ОВРА могли начать пытать всерьез, в пятьдесят втором могли и ребра посчитать, а ты меня и газетой хлопнуть не можешь, да и бумажки у тебя в папке – протухшие. Зачем же мне тебя бояться?

– Ну ладно, – сказал Лаврик, ничуть не выглядевший побежденным. – Будем считать, что это было долгое, затянувшееся вступление, когда мы пробовали друг друга на прочность... А вот теперь пошел насквозь деловой разговор. Здесь, в маленьком тихом городке, происходят очень странные вещи вокруг Еремеевых... которые и не с Урала вовсе, и проектируют у себя отнюдь не холодильники и не сенокосилки. И у меня есть сильные основания думать, что вас, дражайшая тетя Фая, сюда кто-то послал. Для участия в событиях. Я еще пока никого не взял, но вот-вот возьму. И появятся люди, которые о вас смогут рассказать кое-что интересное.

– Вот когда появятся, тогда и приходи.

– А я могу и вообще не приходить, – сказал Лаврик с ангельской улыбкой. – Необходимости нет. – Он чуть наклонился вперед. – Я просто тебя, тетя Фая, буквально через пару суток начну гонять по великому и необъятному Советскому Союзу, как зайца по полям. Дело-то в том, что я тебя как раз могу хлопнуть газетой. В переносном смысле, конечно. Вот представь: где-нибудь послезавтра в местной и даже не в районной, а для солидности в краевой газете появляется статья под излюбленной журналистами рубрикой: «люди необычной судьбы». И там подробно излагается твоя путаная биография. Сотрудница метеостанции, поставлявшей сводки итальянским торпедным катерам, вообще боевым кораблям. Стукачка итальянского гестапо. И городок будет назван, и улица, и фамилия-имя-отчество. И все «протухшие» документики, что у меня в папке, будут цитироваться крайне обильно. А то и печататься в виде иллюстраций. Как ты сама думаешь, уютно тебе после такого будет тут жить? И в парочке крымских газет – в первую очередь в городе, где ты жила до недавнего времени, – появятся аналогичные статьи. А уж сколько людей у нас, переживших оккупацию, сколько крепеньких фронтовиков и бывших партизан с подпольщиками, у которых при слове «гестапо» кулаки сами сжимаются... Окна повыбивают – это еще самое безобидное. Могут ночью и дом подпалить. Не будет же к тебе милиция охрану приставлять – с какой стати? Ну, и конечно, в центральных газетах эта сенсация бабахнет очень быстро. И на телевидении – есть соответствующие передачи. Слово офицера, мне ничего не стоит все это организовать. А уж журналисты сами к тебе кинутся с расспросами, их и науськивать не придется... ну, разве что легонько. В одночасье прославишься на весь Союз... вот только будешь, как тот хулиган у Гайдара, гнуснопрославленная...

Он сделал паузу, откинулся на спинку кресла. Ну, разумеется, умышленно тянул время. Мазур видел: тетя Фая уже пытается сохранить видимость спокойствия. Само спокойствие улетучилось. Лаврик нашел болевую точку и ударил в нее.

– Ни один закон мне это не запрещает, – продолжал Лаврик словно бы даже скучающе. – Документы не засекречены, они не хранились в спецфондах, официально и сейчас числятся за архивом мирного гражданского министерства, за несекретной его частью. Господи, никто же не собирается тебе рот затыкать! Сколько угодно можешь рассказывать журналистам, что стучала ты на самих же итальянцев и немцев... но душа мне вещует, что после этого читатели все равно в умиление не придут. На улицу носа не высунешь, точно, в лицо плевать будут, и хорошо еще, если только плевать... Подчеркиваю: речь не идет о том, чтобы тебя посалить. Все правильно: твои фехи молодости с точки зрения закона амнистия погасила. О тебе просто-напросто расскажут всю правдочку. Всей стране. И что тебе в этих условиях делать? Продавать дом – если его раньше ночью не сожгут, если кто-то купит – и срочно отсюда убираться. Но куда бы ты ни переехала, где бы ни обосновалась, там вскорости начнется то же самое – те же статьи в местных газетах, сообщения в центральных, где ты теперь имеешь честь обитать... И так будет везде. Вряд ли у тебя есть качественный паспорт на другое имя. Но даже если предположить, что есть, то наблюдение за тобой поставлено уже с сегодняшнего утра, и вестись оно будет круглосуточно. Забьешься в какую-нибудь глухую деревушку в Сибири? Во-первых, найдем и там. Во-вторых, себе же хуже сделаешь: в деревнях народ незатейливый, там и пристукнуть могут запросто. Закон – тайга, медведь – прокурор. На Памире где-нибудь прятаться? Так это уметь надо, а ты не умеешь, да и там найдем. Ох и веселая у тебя жизнь будет, синьорина Фиона... – он громко, пренебрежительно хохотнул. – Как говорил Аркадий Райкин – чтой-то вы побледневши? На пол пока не упавши, но кто его знает... Может, таблеточки какие нужны? Организуем. «Скорую» вызову, если надо, я ж не зверь... – он тщательно собрал в папочку все свои бумаги и застегнул ее на «молнию». – Ну вот, я все перспективы обрисовал. А главное, все это в исполнение будет приведено, стоит пару звонков сделать...

Фаина сидела белая, как стенка. Лаврик наблюдал за ней с легкой холодной усмешкой. Мазур понемногу стал понимать, что итальянская погань не собирается ни падать в обморок, ни валиться с инсультом, ее темные глаза (красивые до сих пор, надо признать) были полны не просто жизни – отражали лихорадочную заботу мысли, поиск выхода. И становились все более тусклыми...

Лаврик терпеливо ждал, постукивая пальцами по лежащей на коленях папочке. Ни малейшего торжества у него на лице не читалось – лишь спокойное осознание несомненной победы. Он ничуточки не блефовал, он действительно мог все это устроить, превратить жизнь милой, доброй, обаятельной тети Фаи в ад кромешный... На совершенно законном основании, что характерно.

– Коньяку дайте, – послышался шелестящий голос тети Фаи.– Там, в серванте бутылка...

– Извольте, – хмыкнул Лаврик.

Прошел к серванту и вернулся с рюмкой коньяку, непринужденно пояснил:

– Я там налил самую большую, какую нашел, грамм на сорок. Закуски на кухне поискать? Или она в такой ситуации ни к чему?

Она тусклым голосом произнесла фразу на каком-то певучем языке, скорее всего, итальянском.

– Нихт ферштеен, – поднял брови Лаврик.

– В переводе на русский – засунь закуску себе в... Дай сюда, – она забрала рюмку у Лаврика и лихо опрокинула, не закашлявшись. Вытащила из кармана домашнего халата пачку турецких сигарет.

– Вот это дело, – сказал Лаврик. – Тогда уж и мы закурим, а то раньше без позволения хозяйки неудобно было как-то...

Он принес с серванта большую хрустальную пепельницу, и они с Мазуром задымили вслед за хозяйкой. Ее лицо медленно приобретало почти нормальный цвет.

– Что мне надо сделать, чтобы... – произнесла она, ни на кого не глядя.

– Как сказали бы в Одессе, сделать надо сущих пустяков, –заявил Лаврик. – Добросовестно и подробно рассказать, как произошло, что вы сорвались из Крыма и приехали сюда. Кто потребовал, что поручил... Напоминаю, закон гласит: не подлежит ответственности гражданин Советского Союза, завербованный иностранной разведкой, если он не выполнил ее поручений и заявил о происшедшем в органы государственной безопасности, – он усмехнулся. – Даже если вы и успели что-то такое сделать, я на это закрою глаза. Потому что вряд ли вы сделали что-то серьезное. Так что сидеть не придется – если после нашего разговора здесь же напишете явку с повинной. Не Госстрах, письменных страховых полисов не выписываю, у меня только слово офицера... Итак?

– Ну да, он ко мне пришел...

– Кто?

– Мужчина, судя по всем признакам, – огрызнулась тетя Фая. – Никогда его раньше не видела. Лет примерно...

– Это вы все потом напишете, – прервал Лаврик. – Ключевое слово «пришел». И дальше что?

– Он мне показал несколько фотокопий, как вы только что. У вас там, – она показала на папку Лаврика, – явно копия моего обязательства. У него был оригинал. И несколько моих донесений, моим почерком написанных. И рассказал всю мою крымскую эпопею – с подробностями, которых вы явно не знаете. И так же, как вы, пригрозил газетой. Только иначе, сказал, что сначала это как сенсацию преподнесут итальянские газеты, а потом они сделают так, чтобы эти статьи попали в Советский Союз: с фамилией-именем-отчеством, с указанием города, где я живу, с подробным рассказом о моей службе у итальянцев. Выходит, ОВРА свои бумаги не сожгла, а вывезла. Ну, время было... Сказал, как вы: найдут, куда бы ни попыталась скрыться... если удастся скрыться. – Она горько усмехнулась. – В общем, у вас с ним было много общего в методах убеждения... А потом предложил выход: они меня навсегда оставят в покое, если я им окажу одну-единственную услугу. Но сначала потребовал, чтобы я своей рукой написала что-то вроде заявления... или показаний. Как я попала к итальянцам, где работала, как связалась с ОВРА... Я написала – выбора не было. Тогда он рассказал, что мне предстоит сделать. Продать дом, переехать сюда и купить этот дом. Назвал человека, который мне поможет. Это...

– Потом напишете. Дальше.

– Четырехместный домик я в августе могу сдавать кому угодно. А вот двухместный следует обязательно сохранить за Вадимом и Верой Еремеевыми, которые мне еще в начале лета обязательно напишут – как делали уже два раза, когда был жив прежний хозяин. Я должна была наблюдать и за ними, и за теми, кто поселится в четырехместном – кто приходит и к тем, и к другим, о чем говорят, если удастся подслушать. Раз в три дня писать отчет и оставлять на почте до востребования, Ивану...

– Потом напишете. Дальше.

– А это все, в общем. Наблюдать и подслушивать по возможности. Он сказал, что ближе к концу августа мне еще что-то поручат. Придет человек, скажет, что он от Георгия Васильевича, и объяснит, что нужно делать. Пока его не было... Вот и все, правда, все. Ну, он еще дал мне пять тысяч, обещал, когда все кончится, заплатить еще десять и навсегда обо мне забыть – потому что для чего-то другого я им попросту не нужна... – она бледно усмехнулась. – А вот разведка это или кто – не знаю, он не представлялся. Но по ухваткам – разведка, я на них в ОВРА насмотрелась... Там одни пугали пытками, а другие исключительно словесно душу наизнанку выворачивали, и еще неизвестно, кто хуже...

– Ну что же, – сказал Лаврик, вынимая из своей папочки пару листов бумаги и шариковую авторучку. – Пишите, тетя Фая, пишите... Начиная с визита к вам таинственного гостя и касаемо всего остального. Адресовано незатейливо: «В органы госбезопасности». Заголовок – «Явка с повинной».

И дальше – все, как было...

Она пристроила бумагу на столе и спросила уже деловито:

– А как обосновать, что он – агент иностранной разведки? Он же не представлялся...

– Резонно, – сказал Лаврик и раздумывал всего-то несколько секунд. – Формулируем так: «Все обстоятельства этого визита и сделанного мне предложения позволяют думать, что это крайне напоминает именно деятельность иностранной разведки, потому что на что-то уголовное нисколько не похоже». Вот как-нибудь так...

Когда они вернулись в домик, Мазур покрутил головой:

– Красиво ты ее...

– Рад, что ты меня так высоко ценишь, – сказал Лаврик. – Тронут... – и меланхолично усмехнулся. – Все наоборот, Кирилл. Правильнее будет: красиво она меня. Так оно будет вернее. Подбери челюсть на место. Вот именно: она – меня... Классический метод, про который на спецкурсе тебе должны были изложить: агент, будучи разоблаченным, симулируя откровенность, излагает некую, достаточно убедительную, версию прикрытия. А о настоящем задании молчит, как рыба. Ну да, она прекрасно понимала, что я не блефую и в самом деле способен применить метод «китайского воробья»...

– Это как?

– А помнишь, как китайцы в свое время воробьев изводили напрочь, чтобы народное зерно не клевали? Они им просто-напросто не давали сесть на землю, так что в конце концов птички от переутомления дуба давали прямо в воздухе. Однако она еще и просекла, что у меня нет никакой конкретики – одни косвенные улики. Вот и преподнесла «дымовую завесу». Ну, подумай сам: стоило огород городить ради примитивного подглядывания и подслушивания? Кучу денег тратить, искать человека, надежно припачканного компроматом и смертельно боящегося огласки, перетаскивать его сюда из Крыма... В конце концов, зачем делать так, чтобы домик, где Вера с Вадимом проводят отпуск, непременно принадлежал им? Зачем сажать в него своего человека? Можно распрекрасно провести сто вербовочных подходов где угодно – от пляжа до «Якоря» или чебуречной на углу Ленина и Сиреневой. Здесь что-то другое. Знать бы, что...

– Погоди, – сказал Мазур. – Я, конечно, никакой не специалист, но тут любой может пораскинуть мозгами... Она же не могла не понимать: а вдруг да появится конкретика? Информация или человек, который на нее даст показания? Как это сочетается со страхом перед твоими обещаниями? Да черт возьми, речь тогда пойдет уже не о том, чтобы печатно явить ее биографию стране – она ж автоматом пойдет под следствие...

– Ну, тут можно подыскать версии, – чуть подумав, сказал Лаврик. – Например, ее задействовали совершенно автономно, так что здесь попросту нет человека, который может на нее вывести. И информации нет. Такое случалось, не самый новый и оригинальный метод: несколько автономных групп, которыми рулит координатор-резидент – и поди ты его сыщи... Или... Или некая акция – разовая.

И если они завернут все, что задумано, опередив нас, тетя Фая – и, вполне возможно, не она одна – мгновенно становятся благонамеренными гражданами, против которых попросту нет улик. Всякое возможно... – он повернул голову на звук шагов:

– Привет, Оль. Как она там?

Ольга вошла, уселась на кровать Лымаря, пожала плечами:

– Лежит, книжку читает. В принципе, успокоилась, хотя явно нервничает.

– Ну, так кто б на ее месте не нервничал, – задумчиво сказал Лаврик.

– Когда муженек открыто по шлюхам болтается и возвращаться к семейному очагу пока что не намерен... Вот что, Оль. Мы с Кириллом сейчас ненадолго отъедем, а ты остаешься за часового. У нас тут, как-никак, четыре казенных пистоля, мало ли что... За Верой приглядывай, а лучше всего у нее и засядь, якобы поболтать от скуки. Максимальную толстокожесть прояви, если она тебя деликатно выставлять начнет – ну вот не понимаешь ты намеков, тебе скучно, болтать охота. А открытым текстом тебя послать оснований нет. Мотивировка у тебя железная: ждешь своего курортного друга Геночку... они, кстати, и в самом деле скоро должны вернуться. Но и когда вернутся, постарайся и дальше у нее поторчать. Я хочу, чтобы она постоянно была под присмотром.

– Боишься, вены резать начнет? – спросил Мазур.

– Ну да, вот именно, – ответил Лаврик так убедительно, что Мазур нисколечко ему не поверил и больше вопросов не задавал. Ну что ж, каждый знает ровно столько, сколько ему полагается... Ясно уже: крутит Лаврик что-то свое, но до поры до времени делиться не будет...

– Понятно, Константин Кимович, – сказала Ольга.

Лаврик встал, взял со столика ключи от «уазика» с пластмассовым брелоком, на котором красовался герб этой губернии – тех времен, когда край был не краем, а губернией Российской империи (тоже работа местных сувенирщиков, а значит, Системы):

– Поехали, Кирилл.

– А куда мы? – спросил Мазур во дворе.

– К независимому, так сказать, эксперту, – сказал Лаврик. – Поскольку своих пришлось бы ждать слишком долго. Позарез нужно выяснить в хорошем темпе, идиот я или нет – потому что от решения сего вопроса исход операции как раз и зависит. Если я идиот – мы в лучшем случае... ну, не проваливаем дело, но по-прежнему топчемся на месте. А если нет – тут интересные шансы возникают...

На веранде Тася, устроившись за плетеным столиком, перебирала клубнику, лишая ее черенков. Судя по размерам двух тазов, варенья задумывалась большая партия. Они помахали ей рукой, и она ответила...



Глава XI. ЭКСПЕРТ И ИЗВОЗЧИК


Уже когда они неторопливо ехали по провинциальным немощеным улочкам, Мазур сказал:

– Не мое дело, конечно, давать тебе советы по твоему ремеслу. Но вот лично я обязательно колонул бы Фаину еще и по опию. Единственная идеальная кандидатура, которая могла его подбросить...

– Единственная? – ухмыльнулся Лаврик, не отрывая взгляда от дороги. – Уверен?

Мазур присмотрелся к сослуживцу, чьи порой, мягко скажем, специфические методы уже прекрасно знал. И тем не менее удивился:

– Так это...

– Ну да, – безмятежно сказал Лаврик. – Опий я подбросил, иезуит такой. Ну, правда, не сам, Оля отлично справилась. Ты не смотри на меня так. Я золотой парень, душа у меня нежная, трепетная и ранимая – но исключительно вне службы. А служба у меня собачья, что уж там. Бывают провокации недопустимые, а бывают и такие, что идут на пользу делу, так что начальство дает санкцию, непременно прибавив, правда, «под твою ответственность»... Не переживай. Ну какие у них были тяготы? Ночь в КПЗ, и только. Здешняя КПЗ – никак не бухарский зиндан эмирских времен. С начальником милиции Приходько поговорили серьезные люди, объяснили, что тут имеет место быть важная оперативная игра солидных ведомств. Подписочки, кстати, с обоих взяли тяжеленькие. Документы Еремеевых нигде официально не регистрировались. Когда в них минет надобность, их не будет – стоит спичкой чиркнуть.

– Чего ж твой Приходько из меня жилы тянул и смотрел, как солдат на вошь?

– Ну, так уж и тянул, ну так уж и на вошь... – хмыкнул Лаврик. – Для пущего правдоподобия. Я уверен, ты оч-чень эмоционально повествовал Греку, как тебя гнобил суровый мусор... Для облегчения тебе игры, к пользе дела...

– Ага, – сказал Мазур, чуть подумав. – Хотел посмотреть, будет ли кто-то из этих их вытаскивать, и если да, то кто?

– В десяточку, – сказал Лаврик. – В том числе и это. Но главное было даже не это – нужно было проверить еще одно соображение. Ты-то, с твоими допусками, можешь о нем знать, но я пока что промолчу. Из самолюбия, человеческого и профессионального. Я все же могу ошибиться и предстать идиотом. Победителей не судят всегда и везде – а вот проигравшим начальство всегда и везде с огромным удовольствием вставляет фитиль на полметра... Посмотрим. При любом исходе дела узнаешь, доктор Ватсон... – он поехал медленнее, присматриваясь к номерам домов. – Ага, вот оно. Хозяин, по точным данным, должен быть дома...

Я партию играю один, ты помалкивай, разве что понадобится что-то подтвердить...

Он остановил машину у небольшого, но красивого и аккуратного одноэтажного домика с виноградной лозой во дворике и небольшим садиком. Со двора на них лениво брехнула и ушла в конуру рыжая собачонка калибра Мульки, и Лаврик нажал кнопку звонка.

Не прошло и минуты, как неторопливо вышел хозяин – высокий, в спортивном костюме, лет шестидесяти, но прямой, как смычок, с обширной проседью и породистым лицом дореволюционного дворянина. Открыл калитку и, как следовало ожидать, глянул вопросительно.

– Николай Эрастович? – вежливо осведомился Лаврик. – Мы к вам по делу. Кирилл, покажи...

Он раскрыл муровское удостоверение, и Мазур сделал то же самое, держали их так достаточно долго, чтобы хозяин внимательно прочитал. Безмятежность с его лица исчезла, и он сказал, поджимая губы:

– Что, и тут наконец началась кампания?

– Какая? – с искренним удивлением поднял брови Лаврик. – А... Вы имеете в виду эту статью УК? Скажу по секрету, на мой взгляд, совершенно дурацкую: надо же различать эротику и порнографию. Коли я собственными глазами видел даже в «Детской энциклопедии» явную здоровую эротику... Может, вы понимаете, о чем я?

– Ну, конечно, – сказал хозяин, самую чуточку отмякнув. – «Славянка» Кассина, это классика...

– Вот и я так думаю, – сказал Лаврик, включив одну из своих обаятельных улыбок. – Вы подумайте сами: если бы какой-нибудь дурик все же решил, за вас взяться, неужели для этого стали бы сюда присылать людей из МУРа? У МУРа от дел посерьезнее не продохнуть... Дело в следующем. Нам от вас нужна консультация. Совершенно неофициальная. Вообще, мы здесь совершенно неофициально, без вашего позволения во двор шагнуть не можем, вы имеете полное право нас послать куда угодно, и мы вынуждены будем по этому адресу пойти без всяких для вас последствий, – он улыбнулся еще обаятельнее. – А вас потом до-о-олго будет мучить любопытство: что это за неофициальная консультация такая, что ради нее прилетели аж муровцы... Нет?

Фотограф думал недолго. Весьма вероятно, Лаврик угодил в точку. Любопытство, как гласит поговорка, и кошку губит, что уж говорит о людях...

– Проходите в дом, – сказал он, распахивая калитку.

Они оказались в небольшой комнате, явно игравшей роль гостиной.

Фотографии на стенах, как и следовало ожидать, висели самые безобидные: море, горы, старинные нездешние дома.

– Чисто тут у вас, – сказал Лаврик, откровенно оглядываясь. – Один живете?

– По-разному, – сказал хозяин.

– Вполне исчерпывающий ответ... – сказал Лаврик. – Ну да ваши личные дела – ваши личные дела, мы не за тем пришли... Вот, посмотрите. Это ведь ваши работы?

Он протянул фотографу две фотографии Веры с похабным добавлением. Хозяин взял их, всмотрелся... и выражение лица у него стало ожидаемое: возмущение, даже ярость. Ему явно хотелось повысить голос и не выбирать выражений, но он сдержался, сказал ровно, холодно;

– Оба снимка мои. Только, когда я их делал, позировала только девушка, без этого... – он явно проглотил матерное слово. – Я такой пакостью не балуюсь. Я не сексуальный извращенец, я...

– Вы – художник, – мягко прервал Лаврик. – Вы мастер. Я все понимаю.

– Верите вы, или нет...

– Верю, – сказал Лаврик. – Но не оттого, что я привык верить на слово, а потому, что мой напарник, – он кивнул на Мазура, – собственными глазами видел эти снимки, так сказать, свежеиспеченными, когда на них и в самом деле была только девушка, без всяких добавлений. Так что к вам никаких претензий.

– А в чем, собственно, дело?

– Тайна следствия, – развел руками Лаврик. – Все, что могу сказать – эти снимки использовались в очень грязном деле. Вполне умышленно.

– Сюрреализм какой-то, – пожал плечами хозяин. – Алина? Марина? Они девчонки ветреные, но ни в какие грязные дела никогда не мешались, да и не сумели бы так...

– Это не они, – сказал Лаврик. – Тут кое-кто другой, мастеровитее и подлее...

– А в чем, собственно, моя роль как консультанта?

– Монтаж – сто процентов, – сказал Лаврик. – По моему дилетантскому мнению – оч-чень качественный монтаж. Не просто ремесленная работа. Москва далеко, специалистов нужных здесь нет, я эти снимки получил только здесь. Вот и возникает вопрос к вам, как к мэтру. Как бы поточнее сформулировать... Что бы вы сами сказали о мастерстве исполнителя этой порнографии? Хозяин достал из ящика стола большую, отливавшую синевой лупу в старинной бронзовой оправе, с затейливой ручкой, принялся рассматривать фотографии. Длилось это недолго, минуты две. Наконец он отложил лупу и снимки, сказал уверенно:

– Ну что же, мнение у вас не дилетантское. Пусть это похабщина, но дешевым ремесленником тут и не пахнет. Работал мастер фотодела, очень возможно, с использованием импортной фотоаппаратуры. Здесь, в городке, я и не представляю, кто бы мог так качественно сработать. Честное слово, я никого не выгораживаю. Если бы я знал, кто, обязательно сказал бы, – он жестко усмехнулся. – Характер у меня не ангельский. И человека, который мои работы паскудит такими вот «творческими изысками», я бы покрывать не стал... – он спросил с надеждой: – А порвать эту погань нельзя?

– Увы... – пожал плечами Лаврик, аккуратно пряча фотографии в бумажник. – Идут вещественным доказательством в серьезном следственном деле. Но вы не беспокойтесь, Николай Эрастович: увидят эту погань считанные люди, которые о том болтать не станут. Так что ваша профессиональная репутация нисколечко не пострадает. Теперь другое... – он достал десяток снимков, сделанных в нумере на втором этаже «Жемчужины», протянул хозяину. – Есть еще такие фото...

Николай Эрастович просмотрел их бегло, чуть сварливо начал:

– Ну, тут уж я...

– Ну, тут уж вы совершенно ни при чем, – подхватил Лаврик. – Никто и не сомневается. По сравнению с вашими работами – это лубок, дешевка... Ваша консультация здесь нужна по другому вопросу. Посмотрите внимательнее. Даже дилетанту ясно, что все снимки сделаны с одной точки, стационарно закрепленным фотоаппаратом...

– Это сразу видно.

– Причем, учитывая обстоятельства съемки... Никто из ее участников никакого фотоаппарата не видел, и фотограф при сем не присутствовал. Даже дилетант легко делает вывод: камера была миниатюрная и замаскированная где-то в противоположной стене. Теперь вопрос к профессионалу: что вы можете сказать о фотоаппарате, фотобумаге... вообще все, что можете сказать?

Хозяин снова взял лупу, но на сей раз не провозился и минуты.

– Начнем с фотоаппарата? – сказал он. – Раз уж вы уверены, что аппарат был миниатюрный...

– Стопроцентно.

– У нас таких в свободной продаже не бывает. Самый миниатюрный советский фотоаппарат в легальной продаже – «Вега-2». Но он, во-первых, размерами больше пачки сигарет...

– Я знаю, – сказал Лаврик. – У самого такой есть.

– Ну, тогда вы знаете, что это такое. Там всякий раз нужно передергивать затвор, так что незаметно его куда-нибудь вмонтировать смысла нет. А снимать из, скажем, соседнего номера через какую-нибудь дырку в стене... Не годится. Сразу видно, что сделано это не «Вегой». Какая-то гораздо более миниатюрная штука, которую, насколько я знаю по детективам, используют только конторы... – он легонько улыбнулся. – Вроде вашей. Очень качественный аппаратик... Я просто незнаком с отечественными, кто бы мне их показывал, так что не могу судить, наша это техника или импортная. Пленка... Вот тут я сказал бы с уверенностью: хорошая импортная. Наверняка. Хотя, может быть, и отечественный аналог есть, но с ним я опять-таки не знаком. Фотобумага... – он взял один из снимков, показал Лаврику оборотной стороной. – Тут и гадать не надо. Видите эмблемку?

– Конечно, – сказал Лаврик. – Только представления не имею, что она должна означать. На всех ваших снимках, кстати, тоже есть какая-то эмблемка, только другая.

– Товарные знаки, – сказал хозяин. – Эмблема фирмы. «Детар», первоклассная французская бумага. Из того же разряда, что «Кодак» и «Беллари». Я ее хорошо знаю, но с ней не работаю – в основном с «Беллари», реже с «Кодаком». Дело вкуса...

– Понятно. Купить этот «Детар» в Союзе можно?

– Можно. Как «Кодак» с «Беллари» и кое-что еще. Ничуть не запрещенный импорт. Но поступает в Союз малыми партиями, идет по разряду страшного дефицита и продается в основном в столицах. Купить можно... если знать, кому приплатить, чтобы достал из-под прилавка, Ну, как это у нас водится... Что-то еще?

– Да нет, пожалуй, – сказал Лаврик. – Простите за банальную фразу из детективов, но вы нам и в самом деле очень помогли. Вот разве что... он смотрел теперь прямо-таки просительно. – Раз уж мы здесь... Вы бы не могли подарить нам с напарником по вашей работе? На большой формат я не претендую, у нас держать такое на стене, тем более людям нашей профессии... не так поймут. Такие вот, обычные. Дарят же писатели книги с автографом... А мы бы хорошим коньяком ответили...

– Да ладно, какой коньяк...

Он вышел в соседнюю комнату, вскоре вернулся с двумя снимками:

– Устраивает?

– Выше крыши, – сказал Лаврик.

Хозяин расписался на обеих, подал Лаврику и Мазуру. Поблагодарили они искрение.

Уже в машине Лаврик сказал озабоченно:

– Литру хорошего коньяку ему все же надо купить. Мужик нормальный, талант – а его, стопроцентно, как только начнут писать бумажки, в свидетели будут таскать. С другой стороны – чуточку сам виноват, с разбором надо выбирать моделей, не щелкать всех подряд. А то еще потом какая-нибудь заразка шантажировать начнет: напоили ее мол, сняли в неприглядном виде, так что или деньги, или заява. Были случаи... – он глянул с лукавинкой на Мазура. – Поменяться не хочешь? А то тебе досталась брюнетка, а блондинка – у меня.

– А давай, – сказал Мазур.

Они обменялись фотографиями, Лаврик посмотрел на свою и цокнул языком:

– Живут же где-то такие, не зная, что есть на свете бравые черноморские орлы...

И включил мотор. Вид у него был скорее веселый, чем мрачный, и через какое-то время Мазур все же не смолчал:

– Ну что, вписывается все, что мы слышали, в твою загадочную версию? Или это тоже секрет?

– Да не секрет, если общими словами... – рассеянно отозвался Лаврик. – Вписывается. Очень даже. Скорее да, чем нет. Но стопроцентной уверенности нет, ее до определенного момента никогда не существует... О! Наши шагают!

Действительно, по тротуару не спеша шагали Морской Змей и Лымарь. Шли, естественно, не в ногу: одно из первых, чему старательно учат новоиспеченных «морских дьяволов» – хорошенько разучают ходить в ногу. Один Аллах ведает, где им придется работать, в какой точке глобуса – но в любом случае не в виде военных. А у людей с профессионально наметанным взглядом шагающие в ногу штатские моментально вызовут нехорошие мысли...

– Понуро что-то шагают орлы, – сказал Лаврик. – Не видать толковых результатов, я подозреваю...

Он остановился и посигналил. Двое орлов повернули головы, остановились, залезли в боковую дверь. Вид у них и вправду был не орлиный.– Пусто-пусто? – спросил Лаврик.

– Оно, – мрачновато ответил Морской Змей. – Не объявлялся наш клиент ни в милиции, ни у медиков, ни в морге. Ни в каком качестве.

– Это тоже результат, – сказал Лаврик. – Значит, жив-здоров и вряд ли бедствует...

– Ну да, все к тому, – сказал Морской Змей. – Точно, у бабы завис, учит горе в водке плавать...

– Горе, оно такое, что и плавать научится в два счета... – рассеянно сказал Лаврик. – Ладно, поехали домой...

Издали было видно, что двор пуст. Но едва они стали вылезать из машины, из соседней калитки выскочила Тася, подбежала к ним – симпатичная, русая, в легком платьице, босиком, с перепачканными клубничным соком узкими ладонями.

– Ребята, – сказала она тихо. – Гоша меня посадил на веранде присматривать за домом, когда вы уедете. Оттуда ж двор весь просматривается. Ну, если что...

– Тася, вы настоящая «подруга белого охотника», – без улыбки сказал Лаврик и тут же стал еще серьезнее. – И что, было «если что»?

– Похоже... – сказала она еще тише. – Буквально минут через пять, как вы уехали, Вера с авоськой вышла со двора. Свернула направо, потом за угол. Ну, все выглядело, будто в магазин. Только вас почти час не было, а она так и не вернулась...

Мазур, как и другие, прекрасно знал этот магазинчик – едва ли не ларек, с небогатым ассортиментом продуктов, разве что пиво и конченый морской карась там были хороши. И никаких очередей – во всяком случае таких, в которых пришлось стоять бы час. Они все там бывали – в основном за помянутым товаром.

– А Ольга? – спросил Лаврик.

– А она с тех пор из ломика и не выходила... Я не отлучалась. Точно, не выходила. И вот что... Через пару минут в ту же сторону проехала «Волга» Жорки-Грека, я номер знаю, да и за рулем он сидел... Мне как, звонить Гоше?

– Не надо, – сказал Лаврик с собранным, жестким лицом робота. – Спасибо, Тася.

– Я стараюсь...

Лаврик уже быстрым шагом шел к калитке, остальные поспешали следом. От входа они увидели, что Ольга, полностью одетая, лицом вниз лежит на одной из кроватей, свесив руку. Лаврик одним прыжком оказался рядом, схватил за плечи, перевернул на спину, присмотрелся. Она дышала ровно и спокойно, чуточку посапывая по-детски, будто мирно спала, но просыпаться и не думала, даже когда Лаврик крепенько встряхнул ее за плечи.

– Гена... – бросил Лаврик, отступая.

Лымарь прямо-таки леопардом кинулся к постели (Мазур уже знал, что Лымарь выцыганил-таки у Ольги фотку в бикини, и еще кое-что про них знал), взял ее за запястье, с минуту, глядя на часы, сосредоточенно считал пульс. Послушал ладонью сердце, поднял веко, облегченно вздохнул:

– Никакой комы. Нормальный здоровый сон... то есть в чем-то ненормальный, конечно...

– Ага, – сказал Лаврик, сузив глаза. – Щедрая хозяюшка чаек организовала...

И точно, на столике стояли два пустых стакана, заварочный чайник, другой, побольше, с наверняка остывшим уже кипятком, лежали горсть конфет, печенье, вафли – все из того магазинчика.

– Лопухнулась чуток девочка, – сказал Лаврик сквозь зубы, мимолетно оглянувшись на мирно посапывавшую Ольгу. – Да и я не предупредил, олух царя небесного. Но ведь так до конца и не думал...

Нет, не идиот я, не идиот... Ладно, умнее будет... Все, ребята, пошла работа! Гена, остаешься с Олей. На всякий случай. Аптечка твоя хитрая при тебе?

– Ну да, – сказал Лымарь. – Я еще голову ломал, зачем мне ее сюда навязали, а оно вот что...

– Мудер ты, батюшка, мудер... – все так же сквозь зубы сказал Лаврик. – Принеси аптечку. На всякий случай, мало ли у кого мало ли от каких зелий мало ли какие осложнения бывают... И пушку с корочками на всякий случай прихвати. Ольга на тебе. И смотри еще, чтоб Фаина со двора не сквозанула. Коля, разбери пока остальные пушки, цепляй свою, выложи наши. Кирилл, за мной.

Он быстрыми шагами направился к крыльцу, одним прыжком его преодолел и распахнул пинком дверь. Прошел в гостиную. Фаина, сидевшая с каким-то рукодельем, уставилась на них выжидательно-зло.

– Марш в дальнюю комнату... – сказал Лаврик. – Или нет – марш во двор и стой там, как стойкий оловянный солдатик, пока не позову. Престо, престо, синьорина!

Она вышла, украдкой бросив ненавидящий взгляд. Лаврик подтолкнул Мазура к телефону:

– Звони Жорке, сначала на хазу, потом домой. Если нет и там, и там, будем искать... Скажи, стряслось что-то неожиданное и поганое – не по вашим с ним умам, намекни, что сам расскажешь...

Мазур сначала накрутил номер хазы. Пропищало с десяток длинных гудков – но он, повинуясь энергичному жесту Лаврика, не убирал трубку от уха – и точно, после еще нескольких гудков послышался крайне недовольный голос Жоры:

– Ну, слушаю... Кто?

– Кирилл, – сказал Мазур. – Жор, у меня к тебе дело срочное. Сейчас приеду.

Жора проворчал:

– Кирюш, а обязательно? У меня тут телка...

– Гони телку в шею, – сказал Мазур. – Тут случилось кое-что, понял? По нашим делам, понял? И такое, что не нашего ума дело. Тут умный человек должен быть в курсе... Не по телефону, ясно. Так что и сам ему звонить не вздумай. В общем, еду.

– А обязательно?

– Обязательней некуда, – сказал Мазур, старательно изображая голосом надлежащее волнение. – Гони телку и жди.

Он хотел положить трубку, но Лаврик ее перехватил, ударил по рычажкам, набрал номер и спокойно сказал:

– Пляшите, теща уехала.

После бесцеремонно выдернул телефонный провод из гнезда, взял телефон под мышку и направился на выход. Фаина стояла неподалеку от крыльца, в самом деле, как стойкий оловянный солдатик.

– Марш в дом, – бросил ей Лаврик. – И никуда не выходить. Если что – под землей найду и по полной программе обработаю...

Она уже не пошла, а кинулась на крыльцо. Оглядевшись, Лаврик без всплеска опустил телефон в бочку с застоявшейся дождевой водой стоявшую под водостоком крыши, проворчал:

– Вряд ли у нее запасной есть...

И столь же быстрыми шагами направился к их домику. Они с Мазуром быстро пристегнули кобуры к щиколоткам и молча двинулись за молчавшим Лавриком.

...К дому Жоры и Алины они подъехали не спеша, без киношной гонки и голливудского скрипа тормозов – не было никакой необходимости. Стояла жаркая тишина, двор был пуст, только на ближайшей к подъезду лавочке, в тени развесистой вишни, росшей дико, как дома – полынь, двое средних лет мужичков разложили шахматную лоску и расставляли фигуры, да на вишне увлеченно паслись двое шкетов в одних трусиках.

В дверь позвонил Лаврик. Жора открыл, в одних трусах и с крайне недовольным видом. Мазур подметил, что в прихожей, рядом с Жориными сандалетами, стояли женские туфельки. Сказать Жора ничего не успел – Лаврик коротким жестоким ударом отшвырнул его в комнату. Они вошли, аккуратно прикрыв за собой дверь. Жора так и сидел на пятой точке, остолбенело таращась. Из прихожей было видно, что в постели прикрылось простыней до глаз создание явно женского пола с темными растрепанными волосами, тут же, на кресле, висело платьице и валялись прочие тряпочки.

– Тебе ж сказано было – гони телку, – сказал Мазур.

– Да пока ты добирался, я еще раз успел... – машинально ответил Жора, и тут до него полностью дошло. – Ребят, вы что, охренели, что за дела?

– Калиспера, – сказал Лаврик.

– Чего? – вылупился на него Жора.

– Это я с тобой здороваюсь, – любезно разъяснил Лаврик. – По-гречески. Кастракис, какой ты, к свиньям, грек, если родного языка не знаешь? Наверняка и сиртаки плясать не умеешь? А жаль. Красивый танец, особенно когда в шеренге девочки в мини... – он просвистел несколько тактов сиртаки и сказал совершенно другим тоном: – Встать.

Ничего больше не добавил – только потянул вверх штанину легких и просторных летних брюк, так что кобура с «Вальтерочком» открылась во всей красе. Жора неуклюже встал, вытаращился вовсе уж недоумевающе:

– Не, ребята, что за дела?

– Деда, как триппер у осла – такие же печальные, – сказал Лаврик. – Ну, все дружненько кажем книжечки на время, достаточное для прочтения...

Они почти синхронно раскрыли грозные красные книжечки перед лицом потомка аргонавтов. Жора оторопело вчитывался. От него здорово попахивало свежепринятым, но пьян он не был – из прихожей видно, что бутылка «Метаксы» на столике постели пуста только наполовину (как сказал бы пессимист, или полна наполовину, как выразился бы оптимист). Вот тут Жору, похоже, вышибло из всякого соображения. Он пробормотал:

– А я че? Я ничо...

– Че-че... а не горячо. – ответил Лаврик старой мальчишеской присказкой. – Иди оденься, к тебе представители власти пришли...

Потом прошел к постели и бесцеремонно сдернул простыню до подбородка. Открылось смазливое и перепуганное личико девчонки этак двадцати неполных лет. Показав ей книжечку, Лаврик ласково поинтересовался:

– Судимости есть?

– Нету, – жалобно пискнуло создание.

Жора подал голос:

– Да это наша девочка, городская, приличная...

– Понятно, – кивнул Лаврик. – В том смысле, что с двумя сразу не спит, а? Приличное создание, в три секунды оделось, в три секунды умотало... Ну?

– Я голая совсем... – протянула она еще жалобнее.

– Мы не маньяки, – успокоил Лаврик. – И голых девок навидались... Ну, живо! Или наряд вызвать, чтобы тебе помог?

Мазур его понимал: жизнь – штука сложная. От такой вот соплюшки, если по-джентльменски повернуться к ней спиной, можно и получить в спину что-нибудь вредное для здоровья. Бывали, знаете ли, прецеденты...

Она решилась, выскочила из-под простыни, с космической скоростью прыгнула в трусики, нацепила лифчик, рывком натянула платье – так, что затрещало, что-то где-то порвалось. Лаврик ее ласково напутствовал:

– А теперь чеши отсюда со всех своих красивых ножек, и если хоть кому-нибудь пискнешь, что видела, судимость у тебя точно будет... На старт, внимание, марш!

Она вылетела бомбой, хлопнув дверью. В голове у Мазура мимолетно мелькнула неуместная в деловой обстановке мысль: интересно, каблуки сломает, уносясь с такой скоростью, или обойдется? Лаврик тем временем говорил:

– Ну, оделся? Вот и ладушки. Все сели, дружелюбно беседовать будем, как на конференции ООН или там в пивняке... Тебе кресла не хватает? Садись вон на постель, она и не такое повидала, как твоя скромная персона... Ну вот, все удобно устроились. Ваша вступительная речь, господин Кастракис? Вам, как хозяину, и начинать.

– Какая речь? Про что начинать? В чем дело вообще?

– Ситуация ясна, – сказал Лаврик. – Ну, поскольку господин Кастракис добровольно сложил с себя полномочия председателя, я таковые беру на себя. Кто за, кто против, единогласно... Кстати, Кастракис, презервативы приличные люди сразу в мусорное ведро выбрасывают, а ты их вон пол диван набросал, я отсюда вижу... Ладно, я не о гигиене. О делах будем, которые к тебе, Жора, имеют прямое касательство, уж такое прямое...

– Ребята! – возопил Жора.

– Ребята в детском садике в песочек играют, – отрезал Лаврик.

– Мужики...

– Мужики в поле пашенку пашут.

– Товарищи...

– Тамбовский волк тебе товарищ. И брянский гоже.

– Гражданин начальник...

– Вот это уже лучше, – одобрительно кивнул Лаврик. – Можно и «гражданин следователь», но так длиннее, а время экономить нужно. Экономика должна быть экономной, как учит нас... – он значительно ткнул пальцем в потолок. – Пусть уж «гражданин начальник». Благо я хоть и небольшое, но начальство...

Жора выпрямился в кресле, воскликнул с этаким цыганским надрывом:

– А почему, собственно, «гражданин»? Вы мне, кроме корочек – ну да, авторитетных – никаких больше бумаг не показали. Не объявили, в качестве кого допрашиваете, протокола допроса не выложили... Вы уж извините, гражданин начальник, но получаются пока сплошные тары-бары-растабары! И унижать зачем? Кастракисом этим? Вы ж МУР, везде болтают, что у вас высокая культура следствия...

– Молодец, Жора, – сказал прямо-таки задушевно Лаврик, умевший менять личины на ходу в мгновение ока. – Просидел ты всего ничего, пару недель в СИЗО да полгода на зоне, но хорошо кой-чего нахватался, тут тебе и классический блатной надрыв, и разговор насчет официальных бумажек... Дельный, кстати, разговор. Присмотрелся я к тебе, Жора, и сделал вывод: ты поумнее, чем прикидываешься. Не светоч интеллекта, конечно, но и не такой придурковатый, как лепишь из себя. Этакий бравый солдат Швейк... Читал?

– Ну, было дело... Забавно.

– Ну вот, – сказал Лаврик. – Ты еще и начитанный, вон и полочка с книгами, хоть и невеликая... Что сейчас читаем?

– «Анжелику», – чуть смущенно признался Жора. – Интересно. Опять же там все описано...

– Вообще-то ты тут прав, – задумчиво сказал Лаврик. – В некоторых эпизодах там не любовь и не секс, а именно вульгарно так... Ну ладно, Кастракиса снимаем. Так прав я, Жора? Что ты любишь придурковатым прикидываться, а на деле поумнее будешь? Ну?

– Дурачку жить проще, – буркнул Жора. – И спроса с него в случае чего меньше...

– Ну вот, я правильно угадал, – сказал Лаврик. – А значит, разговор будет не с придурком, а с человеком не без ума... – его взгляд стал жестким, голос зазвучал резче. – Коли уж ты умной, должен знать: бывают допросы без всяких официальных бумажек, протоколов, постановлений, повесток и ордеров. И соль в том, что именно такие допросы сплошь и рядом посерьезнее официальных будут. На официальном у тебя кой-какие права имеются, предусмотренные УПК. Имеешь право не отвечать на вопросы и не несешь за это никакой ответственности, поскольку против тебя возбуждено уголовное дело, и тебе такое повеление законом дозволяется. А вот беседы неофициальные... В них, Жора, порой для спрашиваемого гораздо больше опасности и жизненных невзгод. В тюрьме тебя максимум по почкам съездят или сунут в хатку к активным гомосексуалистам. А у меня, при таком вот обороте дел, ты запросто и без вести пропасть можешь. Море рядышком, там и «Титаник» булькнет – хрен кто заметит... Знаешь, Жора, что делают, чтобы утопленник не всплыл? Нет, к ногам чугуняку привязывать – много возни. Проще распороть брюхо и вспороть мочевой пузырь. Стопроцентная гарантия, что ныряльщик не всплывет...

Он ощерился. Для человека в положении Жоры он сейчас был по-настоящему страшен. И Жора, судя по осунувшемуся лицу, это прекрасно чувствовал. Он протянул жалобно, непроизвольно косясь на бутылку «Метаксы»:

– Гражданин начальник, ну к чему такие ужасы? Что я такого сделал, чтобы в пропавшие без вести писать? Такие мелочи за мной... Да и не подлежат они... Ну, поприставал пару раз к Верке Еремеевой. Так я ж потом извинился по всей форме, букет принес и больше возле нее не светился. Тут максимум – пятнадцать суток, да и то еще вопрос. Вы вон мне колесо попортили, так я ж не жалуюсь, прокурора не требую...

– Отлично, – кивнул Лаврик. – По-моему, пошел деловой разговор... Жорочка, бывают такие вещи, которые человеку кажутся мелочью, а по жизни за ними та-акое скрыто... По болотам никогда не ходил? Ну да, нету у вас болот... Знаешь, как это выглядит? Зеленеет себе такая мирная лужаечка, ступает на нее человек неопытный, и с головой булькает, уже не выбравшись. Потому что под лужаечкой – болотина черт-те какой глубины. Вот так и ты думал, что по лужаечке шагаешь... Короче. Ты куда пару часов назад отвез Веру Еремееву? Ты ее подхватил у магазинчика с поэтическим названием «Продукты». Так куда?

– Да не возил я ее никуда. С чего бы? Она ж от меня шарахается, как черт от ладана, – его голос приобрел некоторую уверенность. – А что, видел кто-то, про что вы говорите? Так вы мне очную ставку устройте, свидетельскими показаниями к стенке приприте...

– Я же говорю – неглуп, зараза, хоть Швейком и прикидывается, – без злости, скорее одобрительно кивнул Лаврик. – Значит, пошел в глухую несознанку? Ну ладно. Я тебе сейчас дам полный и подробный расклад, чтобы понял, во что вляпался. И если будешь отвечать охотно и подробно, тебе даже позволю коньячку глотнуть, на каковой ты с такой тоской поглядываешь. Идет?

– Сделайте такое одолжение, гражданин начальник. А то ведь, зуб даю, ни черта не понимаю...

– Сейчас поймешь, – чуть скучающе сказал Лаврик. – Сначала оцени ситуацию: в одном доме с Еремеевыми поселились аж четыре муровца, которые три недели старательно притворялись мирными учеными, интеллигентами с дурными бороденками, а один даже в очках. Причем тот, кто в очках, к вам внедрился. Не вы его затянули, а он внедрился, чтобы полезную информацию из вашего гадюшника гнать. Вот как по-твоему, что все это означает? Только думай побыстрее, ты ж можешь.

Жора и в самом деле думал недолго. С ноткой неуверенности протянул:

– Ну, тогда выходит, что Еремеевы – люди непростые, раз за ними вас аж четырех следить прислали... Опий этот... Они что, такие какие-нибудь? По уголовке ходят? Только я в этом случае совершенно ни при чем, я с ними дел не вел, у меня свое задание было, да и то потом снялось, велели прийти с букетиком и извиниться культурно. На том и кончилось. И никаких у меня с ними отношений.

– Угадать-то ты угадал, Жора, – сказал Лаврик. – Только с точностью до наоборот. Мы не следим за ними, а охраняем. Верочка ж Еремеева исключительно по мужу, а поскольку девичья фамилия ни в каких документах не указывается, никто ее и знать не мог... Короче, Верочка наша, хоть и працует инженером на Урале – доченька секретаря ЦК. ЦК у нас, если ты помнишь, пятнадцать, но отец ее секретарь самого высокого – ЦК КПСС. Между прочим, органы курирует, еще и потому мы здесь неофициальным порядком. Я тебе фамилию говорить не буду, зачем она тебе. Тебе и папиной должности достаточно. Сказать что-то хочешь?

Жора вылупился на него с искренним недоумением:

– Что же она тогда на Урале инженерствует? И отдыхает тут? У них же такие дома отдыха... Я один видел издали, тут километров пятьдесят... И на Урал зачем?

– Ты никогда не слышал, что и у таких людей детки иногда выбирают самое простое занятие? У товарища Микояна сын – летчик, причем испытатель, а это занятие рисковое. А что ему стоило через такого папу послом в какую-нибудь Великую Британию устроиться? Когда папа – даже не секретарь ЦК, а член Политбюро? И хватает таких примеров, Жора. Вот и Вера... Не тянуло ее в МГИМО-эскимо и прочие клубничные поляны, а с юности потянуло ее к инженерному делу – с женщинами такое тоже случается. Ну, закончила соответствующий факультет МГУ, а потом на Урале, на интересном заводике, подвернулась очень интересная работа. Вот она и подалась туда, там и будущего мужа встретила. А то, что она у вас третий год отдыхает – ну, причуды у нее такие. Нахлебалась цековских роскошен, потянуло на простое, как беременных то на селедку, то вообще на штукатурку. Слышал, может, или читал, как в старину иные графья и купцы – миллионщики чуть не в лохмотья одевались и по дешевым трактирам шлялись?

– Ну, читал что-то. У Гиляровского...

– Положительно, умен ты, Жора, – сказал Лаврик. – Но есть еще одна причина, по которой она тут торчит третий год. Есть у нее один серьезный недостаточек – блудовитая. Ну, а в санаториях ЦК... Сам понимаешь, говоря между нами. Либо старики, либо народец, который в таких условиях любой аморалки боится. А здесь у вас – в этом плане сущая благодать. Муж же ее не держит за ногу к себе привязанной. Вот она при некоторой ловкости – а у баб ее полно – и оттопыривается тут третий год. Дома-то, на Урале, не всегда и конспирацию соблюдешь, разговоры могут пойти... Да что я тебе рассказываю, ты ж фотки из «Жемчужины» видел все до одной...

– Да уж, – с чувством сказал Жора. – Та еще блудь...

– Вот... Только на хитрую попу всегда есть этот... с винтом. Долгонько она развлекалась, но однажды – кстати, здесь же, в прошлом году, муженек ее засек. И точно установил, что к чему. Пожаловался тестю. А тесть, чтоб ты знал, человек старомодный в некоторых смыслах. Знаешь, правильный такой старый партиец. По его жизненной философии, порядочная жена мужу изменять не должна. Жить следует в верности. Ну, комсомолец тридцатых годов, временем и идеями воспитанный. Так что он сторону зятя взял полностью. И получила наша Верочка такой втык, что долго сесть не могла. А потом и в третий раз сюда запросилась, клялась, что будет примерной девочкой, никогда и ни за что... Только в первую же неделю – ты вот не знал, а мы-то знали – она ухитрилась блудануть с одним кавказским человеком. Только муженек был настороже и снопа засек. Ну а нас, сам теперь понимаешь, прислали заней приглядывать и в случае чего со всем зверством крушить челюсти. А тут и вы появились, и закружилась вся эта история, до «Жемчужины» дошло...

Жора ткнул себя в грудь так, что аж загудело – как самец гориллы из которого-то виденного Мазуром в Ленинграде «В мире животных»:

– Сукой буду, вот уж к «Жемчужине» никаким боком! Вообще не было меня там, никто мне ничего такого не поручал! Это все Мишка с Маринкой крутили.

– Шагарин Мишка?

– А кто ж еще? Адъютант его превосходительства, блин... С ним не поспоришь, он в силе...

– А его превосходительство, то бишь Горский, для Фомича старался, я так понимаю?

– Да выходит...

– Я тут про Фомича малость подсобрал... Как-то это на него не похоже – такие номера откалывать, у него всегда были другие методы, причем сам справлялся...

– А я знаю? – огрызнулся Жора. – Ну, не похоже, вообще-то. Может, Горский для себя старался или там для кого из клиентов... Мое дело десятое – слушать да исполнять. Я в ихние дела не лезу – кто я и кто они? Море, точно, большое... Но, по моему разумению, все ж Фомич...

– Вот мы и дошли до вершины, – сказал Лаврик. – Понимаешь, Верочкин муженек в Фомича как-то не верит. Потому что нет у него ничего на Фомича. У него ваша компашка на глазах – Маринка, Алинка... и ты в первую очередь. Вот он тестю брякнул, пожаловался и на тебя все стрелки перевел.

– С-сука...

– Сам виноват, – безжалостно сказал Лаврик. – Кто светился с пушкой за поясом? Кто гнусные предложения делал? Кто извиняться с букетиком приходил? Только он считает, что все для отвода глаз – в особенности после того, как фотки увидел. Зачем, кстати, ему фотки подсунули?

– Понятия не имею, – сказал Жора. – Сам голову ломаю – не по уму как-то. А я что? Мое дело телячье. Фотки мне Алинка приперла, сказала тебя, Кирилл, вызвонить, а остальное потом узнаю. Ну, когда ты у меня сидел, брякнул Миша, велел нам обоим катить к Горскому.

– А Кирилла кто тебе вербануть поручил? Снова Миша?

– Ага. Мне-то самому нафиг такие игры? Что велели, то и сделал. Платят-то хорошо, работа непыльная... С мандаринами настолько хлопотней было... Фомич это, точно вам говорю! Хрен его знает, отчего он вдруг начал по-новому, но мне это знать – нахрен...

– Тут такое дело, чадушко, – сказал Лаврик. – В Фомича папа, который секретарь и куратор органов, не поверит. Опять-таки в силу вбитых временем и идеями взглядов. Они ж знакомы шапочно, где-то пересекались, да к тому же ты, может, слышал, Фомича собираются в кандидаты в члены ЦК выдвигать, если стройку века успешно завершит. Понимаешь, для него Фомич – классово близкий. Тоже старый партиец, тоже повоевал, а теперь развитой социализм строит в самом прямом смысле, и который год. Не может, по его разумению, такой товарищ с бабами вот так... Старого закала человек, я ж тебе говорю. И по всем раскладам крайним ты идешь – с твоей-то биографией и репутацией. Вот в тебя папа поверит на счет раз. Ты в его жизненную философию тоже укладываешься – но уже со знаком минус... А поскольку он органы курирует... Соображаешь, что с тобой будет? – он вдруг резко оборвал, переменил тон с напористого на слегка скучающий. – А в общем, нет мне нужды колоть тебя до донышка. С тобой или без тебя, но Верку мы найдем. Мы умеем. И стрелочки опять к тебе потянутся, жирные такие... Ну ведь сунул ты ее у магазина в машину? И никакого Фомича, а также прочих Горских-Мишенек рядом и близко не было...

– Да не совал я ее! – прямо-таки взвыл Жора. – Сама села!

– Ну-ну? – оживился Лаврик. – У магазинчика?

– Ага! Был звонок от Миши: тогда-то и тогда-то быть у магазина, забрать Веру. Я припоздал минут на пять – царапнулись там с одним козлом на перекрестке, пришлось ему тугрики давать, чтоб не ныл насчет ГАИ. Она еще фыркнула – мол, опаздываю. Я подъехал, она уж там прохаживалась, дымила нетерпеливо этак... Миша сказал, она сама скажет, куда везти... Она и сказала. К Фомичу. Оттого-то я и уверен железно, что это все же Фомич.

– Ну-ка, подробней?

– А что подробней? Села, сказала – к Фомичу домой. Я и отвез. Там ей Силуяныч калитку открыл...

– Это кто?

– А он у Фомича за все про все – сторожит, садовничает, убирается... ну, за все, в общем. Год назад на стройке два пальца на руке тросом отхватило, третью степень инвалидности дали, ну, Фомич его давно знал как работягу толкового, вот и пригрел на хорошей неофициальной зарплатке... Ну вот... Силуяныч ее встретил, калитку за ней закрыл... встретил, как будто знал, или предупредили, что будет такая... А я уехал – что мне там делать? Что поручили, то и сделал.

– Молодец, – сказал Лаврик. – Верю, что исповедовался полностью. Можешь за хорошее поведение набулькать себе рюмаху... но только одну, ты мне еще нужен в ясном разуме...

Жора обрадовано схватил бутылку, наплескал, проливая на скатерть, одним глотком забросил коньяк в рот, даже не поморшась.

Лаврик сказал задумчиво:

– Только получается, Жора, что ты опять крайний...

– ...Говорю, отвез – и все...

– Жора... – укоризненно протянул Лаврик. – Ты что, баб не знаешь? В твои-то взрослые года, с твоим-то с ними опытом... Бабы – оне коварные. Вот изымем мы ее от Фомича... а мы изымем, есть такая инструкция. И что, она будет признаваться, что сама села и поехала? Да она наплетет с три короба: мол, ты ее перехватил у магазина, пистолетом застращал, запихнул в машину и велел сидеть тише воды и ниже травы, покуда не приедете куда надо... Она и сидела, бедняжка такая, насмерть твоей пушкой запуганная. И еще, чего доброго, наплетет, что и в «Жемчужину» ты ее под пушкой приволок, грозил, что в море спустишь с камнем на шее, если упрямиться будет. Что печально, это выглядит тем убедительнее, что ты до этого, как уже обсуждалось, пару раз засветился. И знаешь, что самое смешное? Тебе даже шить ничего не надо. У нас в УК нет такой статьи – «похищение человека», это в Штатах она имеется. Зато, говорю тебе, как старый мусор, в два счета клеится другая статья: «бандитизм». В твоем случае еще и вооруженный. А по этой статье, Жорочка, есть «вплоть до высшей меры». Если папа осерчает...

На Жору было жалко смотреть – был человек, хоть и дрянноватый, а стала медуза...

– Ребя... гражданин начальник! – возопил он с натуральной слезой в голосе. – Ну, это ж не я!

– Не веришь, что она так именно про тебя и напишет? Ей же нужно не блудью выглядеть, а жертвой похищения сексуальных маньяков...

– Верю! – охнул Жора. – Они, сучки, изворотливые... Слушайте.... Я ж вам лично ничего такого не сделал, наоборот, Кириллу вон пару косых дал, Алинку ему подставил... Ну, ничем ведь я вас не обидел!

– Договориться хочешь? – усмехнулся Лаврик.

– А кто б не хотел? Ну может, можно как-то... Добром разрулить, чтоб и мне, и вам... Если что, я наизнанку вывернусь, напишу все про всех, любые мелкие деталюшки, любые подробности... У меня, кстати, свидетель есть, что она сама ко мне салилась – как раз Васька подъехал пивом закупаться, он видел... Да и Силуяныч свидетелем, он мужик простой, ни при каких делах, если его взять за шкирку и колонуть, все выложит... До донышка вывернусь! Ну, на кой черт мне подрасстрельная статья?!

Лаврик усмехнулся:

– Знаешь, в чем твое цыганское счастье? Да в том, что папаня папаней, но, кроме него, у нас и свое начальство есть, а у начальства свои расклады. Сложная у них там жизнь, на верхотуре... но в эти их дела я не лезу по тем же причинам, что и ты в дела боссов не лезешь – погонами не вышел. Одно знаю: хотя папаня и куратор, это еще не значит, что он нашей конторой командует, как оловянными солдатиками, у моего начальства свои жизненные планы. Намекнули мне кое-что... Не по доброте душевной я тебя постараюсь вытащить, а оттого, что так карта легла.

Моему генералу ты не так уж и интересен, как птичка мелкая. Ему бобер нужен вроде Фомича. Совсем другой коленкор, смекаешь? Пусть папаня в Фомича и не верит, но когда мы толстенное дело быстрым темпом сляпаем, это уже будет и неважно. Толстое, убедительное... Понимаешь, он просто не верит. Но не такие у него с Фомичом близкие отношения, чтобы его от наших отмазывать. Как говорится, под давлением неопровержимых улик и железных доказательств... Может и повернуть на девяносто градусов. И будет для него Фомич – злостный перерожденец, разложившийся морально, опозоривший высокое звание члена партии. У них в партийной философии такой штампик тоже давно имеется – и действия в подобной ситуации давно прописаны. Всегда найдутся богатыри, которые вовремя вскрыли истинный облик, вывели на чистую воду, проявили чутье и партийную принципиальность... Смекаешь?

Теперь у Жоры было лицо человека, уже поставленного пол виселицу, но в последний миг получившего даже не помилование, а путевку в санаторий.

– Да понимаю! Понимаю! Я ж говорю: всё обо всех, до донышка! А знаю я про них столько, сколько никто больше не знает! Сейчас писать? Вы только бумаги дайте, у меня нету...

– Чуть погодя, – сказал Лаврик, вставая. – Сейчас поедем за Веркой, ошарашим с ходу, воспитательную беседу проведем... – он положил Жоре руку на плечо и, похоже, двумя пальцами легонько придавил нужный мускул, потому что Жора охнул и покривился. – А ты пока сиди тут, как привязанный. Чуть погодя вернемся, и будешь ты писать оперу, как в том анекдоте про Чапаева и Петьку, – в его голосе вновь появилась ласковая угроза. – Только, Грек, не вздумай сдернуть или предупредить кого. Если сдернешь – будет тебе такой всесоюзный розыск, что и у чукчей в чуме найдут, если ты туда доберешься и чукчей прикинешься... И опять-таки, в этом случае пойдешь паровозом... Потому что все остальные замешанные на тебя все и свалят, как на сбежавшего. Вона-вона задержите, вона-вона побежал...

– Мамой клянусь! С места не сдвинусь!

– Спиртного в хате сколько?

– Да есть там в холодильнике еще...

Лаврик повернулся к Мазуру:

– Кирилл, кухню посмотри. Все, что найдешь – в раковину.

Мазур прошел в маленькую кухоньку. В холодильнике отыскал две бутылки марочного крымского, а в шкафчике – две бутылки «Метаксы». Опорожнил все это в раковину, как дон Румата бочку со спиртом в крысиную нору, убедившись, что со стратегическими запасами покончено, вернулся в комнату и молча кивнул Лаврику.

– Эти полбутылки я тебе оставляю, – сказал Лаврик. – С нее не шибко и закосеешь, нас ожидаючи, жратвы у тебя хорошей полно... Только за добавкой не бегать! Ты мне нужен будешь в ясной памяти и с разборчивым почерком. Приказ ясен?

– Ясен!

Достав свой любимый перочинный ножичек, Лаврик открыл маленькое лезвие и вмиг перехватил телефонный провод. Сунул трубку в карман, усмехнулся:

– Для полной гарантии. Не смотри так жалобно, с твоими денежками новый купить – что мне спички... Все уяснил?

– Все как есть!

– Вот и сиди тут тихонечко, соси коньяк по капельке, пока не вернемся...

Он похлопал Жору по плечу, по макушке и направился к двери. Остальные без команды двинулись за ним. В прихожей Лаврик непринужденно прихватил со столика ключи от «Волги» с брелоком в виде голой женщины из прозрачной пластмассы, усмехнулся:

– Это чтобы гарантия была – сто два процента...

Когда «уазик» тронулся, Мазур спросил:

– А если все же сдернет? Чужая душа – потемки...

– Оно конечно, – сказал Лаврик. – Если сдернет, не дальше двора. Шахматисты там и посейчас сидят, видел же...

– Вот даже как... – протянул Мазур.

– А ты думал, – сказал Лаврик без улыбки. – Что нам в одиноких ковбоев играть? Махина закрутилась. – И коротко рассмеялся: – А все же высок в советском народе авторитет ЦК славной нашей КПСС... Не пришлось чего-то похитрее выдумывать... Слава КПСС!

– Воистину слава, – хмыкнул Мазур. – Мы к Фомичу?

– А куда ж еще?

– А законные основания? Нету ведь никакого папы-секретаря и всего отсюда вытекающего...

– А основания прежние, – сказал Лаврик. – Здоровая наглость, которая есть сестра таланта. Ну, и старая истина: победителей не судят... – он вновь стал крайне серьезным. – Ребята, как бы ни обернулось, с чем бы ни столкнулись – на поражение не стрелять. Все, абсолютно все, нам нужны живехонькими, разве что малость побитыми или безопасно для здоровья подстреленные в мягкие ткани организма.

– Ты что, допускаешь...

– «Три мушкетера», финал, – сказал Лаврик все так же серьезно. – «Я допускаю все, ответил Атос». Так-то...

К калитке красивого и аккуратного домика Фомича он подошел первым, нажал кнопку звонка и не отпускал, пока не послышались шаги. Из-за угла дома вышел жилистый мужичок лег пятидесяти, в широких парусиновых брюках и тельняшке с обрезанными рукавами, с тяпкой в беспалой правой руке, седоватыми висками и гем же навсегла обветренным лицом – ну да, старый строительный кадр и наверняка не при делах...

Он спокойно, без малейших эмоций уставился на них поверх низенькой решетчатой калитки. Лениво брехнула пару раз большая овчарка, сидевшая на цепи возле красивой конуры в виде домика из киносказок.

– Хозяина дома нет, – сказал он бесстрастно.

Лаврик раскрыл перед ним удостоверение:

– Все равно впустить придется. Такие уж дела...

– Власть есть власть... – пробормотал Силуяныч, открывая калитку. – Только дома никого, один я...

– А девушка? – спросил Лаврик с ходу, когда они вошли и закрыли за собой калитку.

– Так она ушла почти сразу же. Как и было сказано, – пожал узкими, но сильными плечами Силуяныч.

– Так, – сказал Лаврик. – Коля, остаешься с клиентом, Кирилл, пошли в дом.

– Эй, а ордер? – без особой рьяности сказал им вслед Силуяныч. – Ордер ведь полагается, не в шалман пришли...

– Выйдем – покажу, – сказал Лаврик, не оборачиваясь, и тихо бросил Мазуру. – Может, это и перебор, но... Дом осматриваем в темпе – все места, где может прятаться человек. Шкафы там, под кроватями посмотреть... И все прочее подходящее.

С четырьмя комнатами и мансардой – обставленными небедно, но без дурной роскоши – они управились быстро. Обнаружив в прихожей крышку люка в подвал и выключатель рядом, зажгли свет и спустились туда – причем Лаврик вынул пистолет, и Мазур без команды последовал его примеру. Ничего там не оказалось, кроме аккуратных стеллажей с трехлитровыми консервными банками со всевозможными соленьями-вареньями и винами, а также подвешенными под потолком вкусно пахнувшими копченостями. Судя по подвалу, Фомич был любителем вкусно поесть и запить не бормотухой.

Спрятав пистолеты, они вышли во двор. Силуяныч стоял на том же месте, равнодушно смоля папиросину. Не походил он что-то на великого актера – значит, и впрямь не при делах. Ни тени тревоги и уж тем более страха в нем не чувствовалось.

– Я ж говорю, ушла она почти сразу, – сказал он спокойно. – А что ей тут сидеть? Хозяина третий день дома нету, уехал...

– Стоп-стоп-стоп! – сказал Лаврик. – Как это – третий день дома нет? Полгорода знает, что он взял отгул и решил дома малость расслабиться...

– То-то и оно, что полгорода...

– Силуяныч, ты наши удостоверения видел? – спросил Лаврик. – МУР сюда по пустякам не потащится. Или в горотдел для допроса везти? Основания есть, ты уж мне поверь... Как свидетеля, но помотают там тебе нервы, а они у тебя не молодые... Как уехал? Куда уехал?

– Ну ладно, – проворчал Силуяныч. – Не государственная тайна в конце концов, и никакой тут уголовщины... Пустил слух, что дома загуляет, а сам в Одессу подался.

– На предмет?

Силуяныч досадливо поморщился:

– У него местные врачи что-то раковое определили. А он им не поверил – ну, в рак люди до последнего не верят... сказал, что здешние белохалатники только триппер у курортников лечить умеют. А в Одессе есть какое-то светило как раз по раку, уж он-то все скажет точно. Ну, пустил слух про загул... А чего раньше времени языком трепать? Если никакого рака нету, все зашибись, а если и есть, все равно не стоит языком звенеть...

– Логично, – сказал Лаврик. – Теперь о девушке. Вот эта девушка была? – и он показал неизвестно откуда у него взявшуюся фотографию Веры, в одном из здешних ее платьев. Ну, в карманах у Лаврика могли оказаться самые неожиданные вещи...

– Ну. Она.

– Быстренько все насчет нее. Как, что...

– Ну как что... Позвонил Мишка Шагарин, сказал, что зайдет одна приличная девушка, которой срочно нужно позвонить по каким-то там своим причинам с домашнего телефона. Сказал, Фомич ее знает. А там она вскорости и подъехала.

– На чем?

– На «Волге» Жоры Ставракиса, если знаете такого...

– Знаем, – сказал Лаврик. – И дальше?

– Че дальше... Мишка – парень свой, надежный, брехать не станет. Подумаешь – позвонить... Да еще если она Фомича знакомая... Я ее в дом провел. Одно странно: Жорка ее ждать не стал, тут же отъехал почему-то. Как будто она тут расположиться собралась – но Мишка ничего такого не говорил, сказал бы, я б, конечно, устроил...

– Когда звонила, ты в комнате был?

– Ну да. Знакомые знакомыми, но мало ли... У Фомича там на полочке папки серебряные дореволюционные, он их собирает... А «знакомая девка» – персона мутная... За спиной, конечно, не стоял, но в другом углу торчал...

– И слышал, о чем она говорила?

– Че ж не слышать?

– Дословно повторить можешь?

– Ну, мозги напрячь... Она не шептала, да и разговор был короткий. Набрала номер, когда там отозвались, сказала... – он собрал морщины на обветренном лбу. – «Это Вера, я помидоры купила». Только не было у нее никаких помидоров, вообще руки пустые.

– Как-то к собеседнику обращалась?

– Да никак. Сказала про помидоры, послушала чуток, недолго, и трубку положила. Сказала мне «спасибо» и пошла со двора. Пошла, конечно, не налево, в чисто поле, а направо, в город.

– А дальше?

– Да хрен ее знает! С какого мне резона следить, куда она пошла. Сказал Мишка, что придет такая и дать ей позвонить – я и дал. А дальше не мое дело. Пошла и пошла. Может, к хахалю, а насчет помидоров – как условный пароль. Бабы...

– ...оне коварные, – понятливо подхватил Лаврик. – У Фомича в доме телефонов сколько?

Услышав, что один, почти бегом прошел в лом. Попытавшегося дернуться следом Силуяныча надежно притормозили Мазур с Морским Змеем. Лаврик вернулся, не прошло и минуты, помахивая обрезанной телефонной трубкой – ну да, снова хотел исключить все случайности. Второго телефона в доме, не было, Мазур точно помнил.

– Ну вы совсем уж... – пробурчал Силуяныч.

Лаврик небрежно отмахнулся:

– Производственная необходимость, потом растолкуем, а сейчас некогда. Он буквально выскочил в калитку, прыгнул за руль. Мазур с Морским Змеем торопливо залезли в машину, Морской Змей не успел еще задвинуть дверцу, как Лаврик лал полный газ, «уазик» резко развернулся, кренясь, помчался из города. Мазур сказал чуть растерянно:

– Она ж в город пошла...

– Не учи отца тому самому... – сказал Лаврик. Лицо у него было исполнено знакомого охотничьего азарта. – Нет, не идиот я, не идиот, что приятно... Ребята, кажется, пошел финал. Еще раз повторяю: на поражение не стрелять, а при возможности не стрелять и вовсе, ручонками брать, они у всех умелые... А брать придется без церемоний, тут уж все ясно...

Кому как, подумал Мазур (и наверняка Морской Змей тоже), но мысль свою вслух высказывать не стал, как и Коля Триколенко – не место и не время лезть с пустым любопытством, вскоре все и так будет ясно, тут уж никакого сомнения...



Глава XII. ТРИ ДОКТОРА ВАТСОНА НА ОДНОГО ШЕРЛОКА


Лаврик ехал по уже знакомой Мазуру улице дачного поселка медленно, не привлекая ничьего внимания. Впрочем, никого и не было – грядки пусты, дворы пусты. День был будний, а значит, у горожан хватало других забот, в отличие от курортников.

Мазур уже догадался, куда они едут, – но не испытывал от своей догадливости никакой радости: следовало ожидать, в конце-то концов. Подробностей он, конечно, своим умом доискаться не мог, да они сейчас и ни к чему – тот приятный случай, когда за всех думает командир, в данном случае Лаврик, а дело остальных – крушить, кого укажут. Или спасать, кого укажут – но последнее случается гораздо реже...

Сначала справа показалась высокая псевдостариннорусская крыша дома Горского, увенчанная коньком в виде конской головы. Потом они увидели издали, что правая половина высоких дощатых ворот, украшенная поверху резным деревянным узором, распахнута настежь, а левую как раз, упершись обеими руками, распахивает Миша. Стоявший спиной к ним, он и не продумал обернуться на такой пустяк, как шум проезжающей машины.

Лаврик сказал быстро:

– Коля, вырубаешь его в темпе, жестко, тащишь во двор и закрываешь ворота, нам зеваки ни к чему. Я рублю босса. Кирилл, ты фиксируешь остальных. Именно фиксируешь. Понеслось!

Миша как раз распахнул воротину до конца, но повернуться к ним липом не успел. «Уазик» проехал на пару метров дальше, и они заметили стоящий капотом к воротам незнакомый бежевый «Москвич» – левая передняя дверца распахнута, сиденье шофера пустует, в машине еще три человека...

Лаврик ударил но тормозам, и все замелькало.

С грохотом откатив дверцу, Морской Змей прыгнул из машины ногами вперед, ударил Мишу подошвами в поясницу, впечатав мордой в доски воротины, неуловимо извернувшись, заплел ногами шею, свалил. Лаврик с Мазуром уже мчались мимо них так, словно собрались побить мировой рекорд на стометровке – ну, считанные метры, которые предстоит преодолеть, такого темпа и требуют, несмотря на то, что они считанные.

Ничего происходящего вокруг Мазур уже не видел – у него была своя четкая задача. Он рванул левую переднюю дверцу, навел пистолет на сидящих и, на случай, если чего недопоняли, рявкнул:

– Не двигаться!

Перед ним на левом сиденье помещался крайне элегантный субъект в легком летнем костюме, при галстуке, белобрысый, с пышными короткими светлыми усами, при очках в тонкой золотой оправе, самого что ни на есть интеллигентного вида. Какое-то время, несколько секунд, Мазур таращился на него, не узнавая, потом в голове щелкнула одна из строчек одной из инструкций: «...учитывая возможное изменение внешности...» И получился натуральнейший Вадим Еремеев с перекрашенными волосами, приклеенными усами и очками, в которых его Мазур ни разу не видел. Узнать Веру было гораздо проще – она всего-то то ли в темпе перекрасилась в блондинку, то ли, суля по некоторым наблюдениям, попросту надела блондинистый парик – очень уж пышно выглядела ее шевелюра.

Не сказать, что у Мазура холодок прошел по спине – он и не такие виды видывал. Но все же стало чуть-чуть не по себе: с такой лютой ненавистью на него уставились люди, три недели считавшиеся свойскими ребятами, веселыми, остроумными сокомпанейцами по вылазкам на пикники с охотой на морскую дичь, походам к дяде Сандро, на танцы, просто посиделкам за бутылкой домашнего вина с анекдотами, песнями под гитару и занятными случаями из жизни. Вот, значит, как. Ну что же, бывало в его жизни, что вдребезги разлетались иллюзии и гораздо больше трогавшие душу, а эта была так себе, пустячок, абсолютно не достойный ни малейший переживаний. Было бы из-за кого...

– Руки за голову, – сказал он холодно, чуть поведя стволом. – Кому сказано, уроды?

Вадим, не сводя с него ненавидящих глаз, подчинился. Вера, наоборот – вдруг зарылась лицом в колени и разразилась пронзительным истерическим плачем – вот для нее-то как раз вдребезги разлетелась чертовски важная иллюзия, точнее, мечта. Надо полагать, мечта о вилле у теплого моря, длинном, как удав, лакированном автомобиле, иноземных радужных бумажках и всем таком прочем. Какие еще у таких мечты? А в том, что Мазур не ошибался, сомнений не было уже никаких.

Держа ствол у виска Вадима, он левой рукой охлопал его одежду. Одним глазком покосившись в сторону Лаврика, крикнул:

– Оружия нет!

– У моего тоже! – отозвался Морской Змей, сидевший на лежащем ничком бесчувственном Мише и проворно связывавшем ему руки какой-то тонкой нейлоновой веревочкой – запасливый человек был Коля Триколенко, приказа не было, а вязку на всякий случай захватил...

– Да и у моего нету, – сказал, блаженно улыбаясь, Лаврик, стоя над поставленным на колени Горским. – Оно и понятно: твои, Кирилл – багаж, а наши – профессионалы, четко знают, когда оружие совершенно не нужно... Так, Сева?

Горский мрачно молчал. Особенных эмоций на его лице не отражалось – скорее уж одна мрачная отрешенность человека, прекрасно уже осознавшего, что его последняя карта бита, козырей и даже паршивых шестерок нет ни на столе, ни в рукаве.

Вот так оно всегда и бывает. Расследование и подготовка порой занимают много, очень много времени, а сам удар спецназа, неожиданный и страшный, порой укладывается в считанные секунды – иначе какой это, к черту, спецназ?

Еремеев все еще таращился на него с лютой злобой, от которой, казалось, даже наклеенные усики встопорщились, нижняя губа чуть подрагивала.

Мазур не удержался.

– Плохо тебе, сука? – спросил он, так и не сумев заставить себя улыбнуться. – А мне вот хорошо, что тебе плохо...


...Прибой неторопливо и размеренно шлепал о каменистый берег, как миллионы лет. Мазур стоял над варившимися в ведре крабами лицом к морю, их снаряжение лежало за спиной, друзья сидели за спиной, и потому, если отвести взгляд от ведра и самую чуточку напрячь воображение, казалось, что он и впрямь стоит на берегу в далеком прошлом, черт знает сколько миллионов, а то и миллиардов лет назад.

Он присел на корточки, щедро сыпанул в ведро пару-тройку пригоршней резаного укропа, добавил еще специй, не жалея. Обернулся – и вернулся в день сегодняшний: маски, ласты и гарпунные ружья кучкой, с гитарой, привалившийся голой спиной к нагретому солнцем валуну, возившийся со стопкой тарелок Лымарь, ничем не занятый Морской Змей, недалекая автострада, недостроенные санаторные корпуса за ней.

Потом появился еще один признак цивилизации – неизбежный пограничный наряд, на сей раз без овчарки. Крепкие ребятки с автоматами на плече щупанули компанию цепкими рентгеновскими взглядами, но прошли мимо: костер был разведен на надлежащем удалении от моря, в проверке документов не увидели необходимости.

– Ну что там? – вожделеюще окликнул Лымарь.

– А все, – присмотрелся Мазур.

Ухватил ведро за дужку сложенной вдвое брезентовой рукавицей, снял с огня и поставил поодаль – пусть еще постоит, пусть получше пропитаются разваренным укропом и прочим. Их последний здесь день следовало использовать на всю катушку. Хорошо еще, дали им этот денек, а не погнали в Центр сразу. Но завтра – прощай, оставшаяся, неделя отпуска, который оказался и не отпуском вовсе, завтра утречком отправляться домой, писать кучу бумаг: своему начальству – рапорты участников событий, смежникам – свидетельские показания...Лаврик с меланхолическим видом ударил по струнам:


– Уходит рыбак в свой опасный путь,

«Прощай!» – говорит жене.

Может, придется ему отдохнуть,

уснув на песчаном дне...


И, как полагалось по песне, заиграл громче, запел яростнее:


– Лучше лежать на дне

в синей прохладной мгле,

чем мучиться на суровой,

на этой жестокой земле...*

* Песня из кинофильма «Человек-амфибия» (1961) на стихи Юлии Друниной (1924-1991).


Вообще-то подошла бы как нельзя лучше песня повеселее – потому что это была их полная победа, и в первую очередь – Лаврика. Но именно потому, что это, по большому счету, был персональный триумф Лаврика, он и имел право выбирать, какой именно песней услаждать душу...

Мазур подумал, что впервые в жизни брал профессионалов, не имевших при себе оружия, – потому что они были не боевиками, а разведчиками. Жаль только, что неизвестно, выпадет ли еще такая лафа...

Там, потом, дальше было совсем просто. Горский не проявил мелочности души, готовясь покинуть навсегда и дом, и страну, не стал в доме ничего ломать и корежить. Прихватил только чемоданчик-балетку с коллекцией старинных портсигаров. Как уж он там собирался их перевезти через границу, Мазура не интересовало совершенно. В неприкосновенности остался и телефон, Лаврик по нему позвонил, и довольно быстро во двор въехал большой автобус без окон с надписью на борту «Рефрижератор». Поскольку в их ремесле надпись сплошь и рядом не соответствовала содержанию, в рефрижераторе оказались несуетливые, молчаливые погранцы, быстренько принявшие всю четверку.

Потом подъехали две легковых машины с какими-то деловитыми ребятами в штатском, явно намеревавшимися устроить подробнейший обыск – но их это уже не касалось, они сели в «уазик» и покатили в город. Мазур прикидывал лениво: в городе, как чертик из коробочки, возникли уже следственные бригады, которым предстояло изъять всех мало-мальски причастных: от Жоры до так и не увиденного Мазуром фотографа Пашки. Жорка, Алина с Мариной и Пашка, а также Жоркины орангутанги наверняка отделаются легким испугом, долгими допросами и тяжелыми подписками о неразглашении, после которых словечка не сболтнут и в двадцать первом веке, если доживут. А вот та четверка и разлюбезная синьорита Фаина в казенном доме задержатся надолго...

А окружающий мир ровным счетом ничего не заметил, и беззаботно – курортное коловращение жизни продолжалось, как встарь.

Мазур достал крайне необходимую для данного случая приспособу: купленную в первый же день в том самом магазинчике прихватку для белья – два струганых брусочка, с одного конца схваченных короткой алюминиевой полоской, так что получились неплохие щипцы. Извлекать ею из ведра крабов было столь же удобно, как таскать белье из горячей воды, для чего она была изначально и предназначена. Крабов он аккуратно выкладывал на большой кусок чистого выцветшего брезента, презентованного запасливым дядей Гошей, и с приятностью поглядывал влево, где за камушком, в полосе прибоя, охлаждались два ящика отменного здешнего пива. Сегодня пить от пуза можно было всем – они были без машины, дядя Гоша обещал прислать за ними тот самый «уазик» с водителем. И с хваткой исконно флотского человека в точности назвал время, когда они, по всем расчетам, должны были покончить и с пивом, и с крабами. Золотой все же мужик дядя Гоша – не стал навязывать свое общество, понимал, что им хочется посидеть своей четверкой...


– Заплачет рыбачка, упав ничком –

рыбак объяснить не смог,

что плакать не надо, что выбрал он

лучшую из дорог.


Осторожно потрогав кончиком пальцев красные шипастые конечности и убедившись, что они достаточно остыли, Мазур повернулся:

– Кушать подано, идите жрать, пожалуйста! Доктор, не возьмете ли на себя заботы о пиве? Зелья, эликсиры и прочие тинктуры – это как раз по вашей части...

Лымарь охотно пошел за пивом. Они расположились вокруг брезента, с хрустом разламывали клешни, начиная с самых крупных, окунали их в миску, куда слили «бульона» из ведра, прихватив и укропчику, прихлебывали холодное пиво, жевали еще теплое белое мясо, как шашлык с шампуров, снимая его зубами с прозрачных хрящевых полосок, черт их там знает, как называвшихся и неизвестно какую роль игравших в организме крабов – кому это было интересно. Было хорошо, уютно, покойно и мирно – то есть так, как случается крайне редко...

– Ну что, Шерлок? – спросил Морской Змей Лаврика. – Ситуация тебе позволяет колоться?

– Ну, не до самого донышка, конечно, – ухмыльнулся Лаврик. – Ваши допуски, коими вы все увешаны, как елка игрушками, кое-что знать позволяют. В особенности когда на одного Холмса аж три Ватсона. В особенности, когда у меня есть повод похвастать, что я все же не идиот, как в некоторые моменты казалось... Так вот, Ватсоны, эта история с самого начала стала выглядеть довольно странновато. Ну да, к великому сожалению, есть еще на магистральном пути к коммунизму отдельные аморальные богатые типы, которые склонны приглянувшихся женщин завлекать денежными знаками и красивыми камешками – и не всегда речь о цеховиках идет, не всегда о деньгах... Но, режьте мне голову, обставляется все всегда совершенно иначе. Экзерсисы Жорки с компанией выглядели даже не забавами шпаны – выходками прыщавых школьников. Категорически все это не совмещалось с личностью некоего умного и хваткого подпольного миллионера – конкретно Фомича, на которого нас усиленно наводили. Да и с кем-то другим того же полета не совмещалось. И потом, шли дни, недели, а ничего похожего на ожидаемый вербовочный подход не наблюдалось – меж тем кто-то весьма серьезный проверял в Ленинграде, кто мы такие есть, а допережь того переселил сюда тетку Фаину... зачем, кстати? Совершенно ни к чему она здесь. Уж никак не она агент-вербовщик, а если шпионит за Еремеевыми – зачем? Она их и видит-то только вечером, когда вся компания – или не вся – возвращается после веселого дня. Ну, а расклад был такой, что ломать голову над загадками приходилось мне одному. Дядя Гоша, хоть и старше нас всех годами, выслугой и опытом, играл лишь роль корабля обеспечения...

Он сделал театральную паузу, допил пиво из горлышка и сковырнул пробку со второй бутылки.

– Не томи душу, Шерлок, – проворчал Морской Змей.

– Ну, должен же я растянуть свой триумф на подольше? – усмехнулся Лаврик. – Когда еще придется? Короче, ломал я мозги, морскими узлами извилины завязывал... И решил однажды подвести итоги. А тут Кирилла завербовали, что, по большому счету, тоже было довольно бессмысленной затеей. Как писал в книге под названием «Библия» один умный и красноречивый человек: и оглянулся я, и увидел под солнцем... И увидел я под солнцем, что танцуем мы от двух печек: сексуальные поползновения некоего Корейко и вербовочный подход. Причем о втором ни слуху ни духу, а касаемо первого нам, наоборот, со страшной силой наваливают: секс, секс, секс! Куда ни кинь, все в секс упирается... И задумался я: а почему мы себе выбрали только две печки? Почему их не может быть три? Мы ведь с этими двумя печками далеко не все возможные варианты перебрали. Шерлок Холмс советовал исключить все невозможное – а мы-то не все исключили... А еще один умный человек сказал: «Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено...»

– Это кто? – спросил Мазур.

– Да жил один весьма неглупый человек, – сказал Лаврик. – Товарищ Сталин его фамилия. А мы ведь не все возможное в расчет взяли...

Вот меня как-то в один прекрасный летний вечер и стукнуло нечто наподобие озарения: а что, если уже произошло? И информация о готовящемся вербовочном подходе оказалась устаревшей? Бывает и такое иногда... Что, если Еремеев уже скурвился? И решил я на какое-то время отрешиться от всего прочего и думать эту мысль.

Так вот, в эту версию кое-что гораздо удачнее ложилось, чем в предыдущие. Например, тетя Фая. Идеальная связная. Еремеев с ней, не вызывая ни малейших подозрений, мог общаться наедине в любой момент, передавать весточки, получать весточки... Вот тут я опий и подкинул. Понимаете, есть список... Как он называется, вам знать необходимости нет, главное, он есть. И все, кто в этом списке значатся, имеют строжайшую инструкцию: если вдали от дома попадут в серьезные неприятности, должны, если с уголовным элементом конфликтуют, или в доблестную рабоче-крестьянскую милицию угодили, требовать представителя КГБ, а уж тот свяжется с родной конторой угодившего в хлопоты, и соответствующий отдел быстренько отреагирует. Еремеев в этом списке был... – и он снова замолчал.

Чтобы сделать ему приятное – неплохо потрудился Лаврик, – Мазур подыграл, подал нужную реплику:

– Хочешь сказать, он ничего этого не сделал?

– Вот именно, – сказал Лаврик. – Ни у Приходько ничего такого не потребовал, ни потом сам в первый отдел Сормово-12 не позвонил. Вообще-то была пара случаев, когда так уже поступали – но там речь шла о чисто криминальных хлопотах, и мэны самонадеянно решили, что сами справятся, не зовя плачем мамочку. Один, кстати, справился, а вот другой – нет... Но тут-то совсем другое: уголовное дело по обвинению в хранении наркотиков, подписка о невыезде... Да тут в голос орать надо, тем более что и жену припутали! А он молчит... На что он может рассчитывать? Да единственно на то, что в самом скором времени слиняет, и ни у кого не останется времени докопаться до сути.

Я этих, забугорных, понимаю: гораздо выгоднее не использовать его в качестве источника информации – который и засечь могут, – а попросту перетащить к себе. Голова-то и в самом деле золотая, конструктор от Бога... вот только оказался из тех, кто уверен, что ему тут недодают. Есть такая публика. И забугорщики, надо отдать им должное, ему бы дали и бочку варенья, и корзину печенья. Ну вот не можем мы пока своим таким дать столько, а они могут. Конечно, купится один из тысячи или двух, но найдутся, как видите, такие, что покупаются. Талант – сие еще не означает автоматически высокую мораль, честность и бескорыстие. Он не первый, ребята... и, боюсь, не последний. Поделился я мыслями с начальством. Начальство, как с ним порой бывает, и напрочь версию не зарубило, и сунуло «на мою ответственность».

– Ага, – сказал Мазур. – То-то ты твердил: понять не можешь, идиот ты или нет...

– Ну да, – просто сказал Лаврик. – Правила игры известные: в случае успеха – слава и хвала, в случае ошибки... Ну, каптеркой бы заведовать не послали и с флота не списали, но приземлился бы я в каком-нибудь забытом Богом и начальством кабинетике подшивать бумажки распоследней степени секретности. Да мало ли способов... Как выражались в старину, карьер его бесповоротно погиб. Тем более что стопроцентных доказательств у меня не было ни шиша, даже после того, как он после задержания не сделал, как обязан был. – Он серьезно сказал: – Иногда выть от бессилия хотелось... А тут эта история с фотографиями, которые Кире ему поручили передать. И снова она в те две печки не укладывалась – но ни о чем еще не говорила.

Он словно задумался о чем-то серьезном, махнул рукой:

– А, ладно! Скажу честно: этой историей они меня купили. Так все было убедительно разыграно: компрометирующие фото, разъяренный муж уходит взять реванш... Блестяще, что уж там. Купили они меня. Часа на два. А потом я снова начал извилины в узлы вязать. А зацепочкой стали те две фотки, где к Верке присовокупили голого мужика. Не первый раз людей стремление к совершенству подводит. Подумал я: а на хрена еще и это? Как будто того, что есть, мало. Получилось ну прямо по Шерлоку Холмсу. Был такой рассказ. Там один скот хотел погубить парня, свою смерть инсценировал, в потайной комнатке дома спрятался. Только восхотелось ему совершенства. Чтобы уж наверняка. Вылез ночью и на стеночке оставил отпечаток пальца того парня в крови – был у него оттиск. А Шерлок-то совершенно точно помнил, что в первый раз отпечатка не было... Как раз стремление к совершенству подвело.

– Читал, – сказал Мазур, и Морской Змей согласно кивнул. – Как бишь его там...

– «Подрядчик из Норвуда», – вставил Лымарь. – Точно.

– Ага, он самый... Ну вот, через три часа я уже поднимал на ноги махину, благо она тут имелась. Погранцы на обоих выездах из города, на ж/д вокзале... Они так нередко выходят, люди и не удивляются... И если уж совсем честно, он мог и проскочить, если бы уходил один, без Веры. Бывали случаи, когда такие, срываясь, не только жен, но и детей родных бросали... В конце концов, мало ли куда мог Горский ночью строительную технику перегонять, на что у него полномочия есть.

И могла она пройти там, где погранцы и не стояли вовсе. А в иной этой технике человека спрягать легко... Тут уж мне был бы фитиль не за вздорные гипотезы, а за то, что упустил... Хреновые у меня были сутки, ребята... Вся надежда была на то, что он Верку бросать не захочет. Помните, он аккурат в тот вечер, когда она в «Жемчужине» фоткалась, вусмерть нажрался? Наверняка знал, паскуда, что они там мастерят – но все равно, дыша к своей бабе неровно и прекрасно понимая, что это в его же интересах, все ж спокойно не мог перенести, что ее там вдвоем дерут, вот и нажрался в хлам... Так что был зыбкий шанс, что они будут вдвоем сдергивать. Тут уж Ольга лопухнулась – ну, второе задание у девки – ей чайку налили, она и глотнула, она ж деталей не знала. И ругать ее у меня язык не поворачивается, потому что я сам лопухнулся с этим убедительным, мотивированным его уходом в ночь... Ну, а когда и Верка сдернула, тут уж сомнений не было. И понеслась душа по кочкам. Рисковали они, конечно, уходя вчетвером на колесах – но что поделать...

– А погранцы на дорогах?

– Они тоже люди, – поморщился Лаврик. – Прекрасно знакомы со строчкой «возможно изменение внешности», но они ж не боги, а срочники, глаз замыливается. Горский не зря хорошее время выбрал – когда старая смена черт-те сколько отстояла, куча народа перед глазами мелькала, глаз замылился... Были шансы, и серьезные. Не так уж редко такие вот... с измененной внешностью через оцепление проскакивали. Могли и наши уйти. И еще не факт, что их взяли бы до пересечения границы. Есть примерчики, когда удавалось... Перли они в Сочи. У всех были липовые советские паспорта и билеты на теплоход до Батуми. Туда всего-то, по-сухопутному считая, километров триста. А в машине, в хитром тайничке – уже турецкие паспорта. А из Батуми коробки регулярно ходят в турецкий Трапезунд, он же Трабзон... Но дядя Лаврик не сплоховал... Это я вам в общих чертах излагаю, а иные подробности и детали – мои личные переживания и мозголомство, что уж их на белый свет вытаскивать... Выиграли, и ладно.

– Хорошенький получился отпуск... – проворчал Лымарь.

– Не переживай, – сказал Лаврик. – Дракон мне авторитетно намекнул: всем четверым будут «За боевые заслуги». У всех она уже есть, но и вторая – дело приятное. Подозреваю, кое-кто из начальства получит кое-что потяжелее, но так уж испокон веков заведено, и не у нас, а повсюду, так что относиться к этому следует грустно-философски. А главное! – он поднял палец. – Дракон железно обещал: когда кончится бумажная волокита, он нам дает аж десять дней на Рижском взморье. Так что отпуск все-таки будет. Купаться там уже холодновато, ну да мы здесь накупались. Зато там есть люксовый кабак, где совершенно легально кажут стриптиз, а это уже интереснее. «Юрас Перлас», сиречь «Морская жемчужина». Слыхали, может?

– Слыхали, а веры мало, – сказал Мазур.

– Есть такое заведение, точно тебе говорю. Легальное. Прибалты – они ж у нас витринка Союза, им много можно того, чего другим нельзя. А в витринке все должно сверкать, манекены стоять прилизанные, в лучших костюмах без единой морщинки... Так-то они, между нами говоря, и пользы никакой не приносят...

– Ну почему? – сказал Лымарь. – Кино у них хорошее. И писатели есть неплохие.

– Маловато... – сказал Лаврик. – Между нами, маловато...

– И города красивые, – сказал Морской Змей. – Старинные. Одна Рига чего стоит. Я туда Надю весной возил, было окно в неделю.

Лаврик фырканул:

– Так эти города немцы со шведами строили. А в Латгалии еще и поляки. А в Литве – не только поляки, но и наш брат-славянин в старые времена... Ну ладно, хрен с ними, с витринами. Главное – десять дней у нас будут. «Юрас Перлас» со стриптизом, рижский бальзам, ликер «Вана Таллин»... и, что должно волноватьперсонально товарища Мазура, синеглазых блондинок навалом...

– Иди ты, – сказал Мазур. – Давайте, что ли, за десять дней...

И они выпили за эти десять дней. И закусили крабами.

...Две тысячи рублей, пришедших от граждан Петрова и Иванова (адреса, между нами, были насквозь липовые), Советский Фонд Мира оприходовал без вопросов, как там и поступали со всеми пришедшими переводами. К чему проверки? Не станет же слать деньги в Фонд Мира какая-то вражина?!

Красноярск, декабрь 2017


Оглавление

Глава I. Море, берег, ихтиологи 5

Глава II. Голливуд, вторая серия 30

Глава III. Завербованный 52

Глава IV. Вы жизнь увидите наоборот 87

Глава V. Еще о жизни наоборот 127

Глава VI. О торжестве любви 145

Глава VII. Смотрины, стало быть, у них 173

Глава VIII. Запах дурмана 198

Глава IX. Кипение страстей 223

Глава X. ...С итальянским акцентом 242

Глава XI. Эксперт и извозчик 268

Глава XII. Три доктора Ватсона на одного Шерлока 303


В романе цитируются стихи и песни Эдуарда Багрицкого, Владимира Высоцкого, Виктора Гончарова, Юлии Друниной, Александра Кушнера, Виталия Коротича, Леонида Филатова и других.



Роман

МОСКВА


ОЛМА

ТОРГОВЫЙ ДОМ «АБРИС»

2018


УДК 821

ББК 84(2Рос=Рус)6-4 Б90

Серия «Пиранья» – основана в 2002 году

Исключительное право публикации книги принадлежит ООО «Торговый дом «Абрис». Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону.

Печатается с сохранением особенностей авторского стиля, орфографии и пунктуации


Бушков А. А.

Б90 Как три мушкетера. Из архива Пираньи: Роман / Александр Бушков. – М.: Абрис, 2018. – 320 с. – (Пиранья). – ISBN 978-5-00111-400-0

Загар Ахатинских островов не сошел еще у Мазура, Морского Змея и Лаврика. Что у моря смотрелось естественно, как в любимой советской комедии «Три плюс два». Двое с бородками, третий еще и в очках, темноволосая красавица в пестром купальнике, ее белобрысый муж. Морской прибой, курортный флирт и... секс, секс, секс! Куда ни кинь, вроде все в секс упирается. Но, как говорится, жди у моря погоды. Все вдруг развернуло так, как в классическом детективе. Только на одного Холмса сработало аж три Ватсона.

УДК 821

ББК 84(2Рос=Рус)6-4

ISBN 978-5-00111-400-0 © Бушков А. А., текст, 2017

©Торговый дом «Абрис», 2018 © Художественное оформление. Торговый дом «Абрис», 2018 Все права защищены




Литературно-художественное издание


Бушков Александр Александрович

КАК ТРИ МУШКЕТЕРА

Роман

Ответственный за выпуск В. В. Кузьмин

Оформление обложки Ю. А. Меньшиковой

Компьютерная верстка С В. Тихомирова

Корректор М. Д. Надёжина

В соответствии с ФЗ-436 для детей старше 16 лет

Налоговая льгота – Общероссийский классификатор продукции ОК 005-93-953000.


Подписано в печать 25.07.2018.

Формат 60x90 716. Гарнитура Palladium.

Печать офсетная. Бумага офсетная.

Тираж 5000 экз. Заказ № B3K-03250-18.

Интернет-магазин «АБРИС» www.tdabris.ru

8(495) 981-10-39; 8(926)611-98-46 zakaz@tdabris.ru

Доставка по России курьерскими службами, транспортными компаниями и Почтой России


г. Москва и регионы РФ

ООО «Торговый дом «Абрис* г. Москва, ул Краснопролетарская, д. 16, стр. 1

По вопросам оптового приобретения продукции:

8 (495) 229-67-59 (многоканальный)


г. Санкт-Петербург ООО «Абрис СПб*

По вопросам розничного приобретения продукции:

Книжная ярмарка ДК им Крупской, пр. Обуховской Обороны, д. 105, павильон N? 43 (ст. м «Елизаровская») 8(812)335-01-61

По вопросам оптового приобретения продукции: Железнодорожный пр., д. 20 (ст. м «Ломоносовская»)

8(812)612-11-03; 8(812) 327-04-50(51) info@prosv-spb.ru


г. Грозный

ООО «Центр образования «Абрис»

По вопросам розничного и оптового приобретения продукции: ул. Индустриальная, д. 4

8 (929) 246-98-26; 8 (929) 247-05-62 abris9 5@textbook.ru


г. Калуга

ООО «Школьный мир»

По вопросам розничного и оптового приобретения продукции: ул. Достоевского, д. 29, помещение 66

Тел/факс 8(4842) 57-58-51; 8(910) 866-51-81 ooomir40@yandex.ru


г. Киров

ООО «Абрис Вятка*

По вопросам розничного и оптового приобретения продукции: ул. Комсомольская, д. 63

8 (8332) 699-668; 8 (8332) 705-805 AbrisVTK@textbook.ru


г. Симферополь

ООО «Торговый дом «Абрис»

По вопросам розничного приобретения продукции:

Магазин «Школьный мир», ул Ленина, д. 27 8(978)092-85-17 По вопросам оптового приобретения продукции: ул Крылова, д. 172 8 (3652) 78-33-65; 8(978)091-05-91 znanie@textboolcru


г. Тула

ООО «Абрис-Тула»

По вопросам розничного и оптового приобретения продукции ул. Советская, д. 59, этаж 2, офис 205

8 (920) 777-89-80 Abris7 l@textboolcru


г. Уфа

ООО «Абрис-Уфа»

По вопросам розничного и оптового приобретения продукции: Проспект Октября, д. 97/1, помещение I

8(347)246-46-11; 8 (347) 246-38-01 AbrisUfj@textbook.ru

По вопросам приобретения продукции просим обращаться по следующим адресам


ООО «Торговый дом «Абрис»

127473, г. Москва, ул. Краснопролетарская, д. 16, стр. 3, эт. 2, пом. 1, ком. 5

Отпечатано в АО «Первая Образцовая типография», филиал «Дом печати – ВЯТКА», 610033, г. Киров, ул. Московская, 122.




Оглавление

  • Александр Бушков. КАК ТРИ МУШКЕТЕРА
  • Глава I. МОРЕ, БЕРЕГ, ИХТИОЛОГИ
  • Глава II. ГОЛЛИВУД, ВТОРАЯ СЕРИЯ
  • Глава III. ЗАВЕРБОВАННЫЙ
  • Глава IV. ВЫ ЖИЗНЬ УВИДИТЕ НАОБОРОТ...
  • Глава V. ЕЩЕ О ЖИЗНИ НАОБОРОТ
  • Глава VI. О ТОРЖЕСТВЕ ЛЮБВИ
  • Глава VII. СМОТРИНЫ, СТАЛО БЫТЬ, У НИХ...
  • Глава VIII. ЗАПАХ ДУРМАНА
  • Глава IX. КИПЕНИЕ СТРАСТЕЙ
  • Глава X. ...С ИТАЛЬЯНСКИМ АКЦЕНТОМ
  • Глава XI. ЭКСПЕРТ И ИЗВОЗЧИК
  • Глава XII. ТРИ ДОКТОРА ВАТСОНА НА ОДНОГО ШЕРЛОКА
  • Оглавление