Общественное мнение [Элизабет Ноэль-Нойман] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Э.Ноэль-Нойман
ОБЩЕСТВЕННОЕ
МНЕНИЕ
ОТКРЫТИЕ
СПИРАЛИ
МОЛЧАНИЯ
Распознание и вычитка: http://socioline.ru
В данном электроннгм документе сохранена разбивка на страницы оригинального издания.
Для чтения с экрана, воспользуйтесь режимом просмотра «Черновик» MS Word.
серия: STUDIO ЕТ LECTIO
Э.Ноэль-Нойма н ОБЩЕСТВЕННОЕ
МНЕНИЕ
ОТКРЫТИЕ
СПИРАЛИ МОЛЧАНИЯ
Монография знакомит читателя с оригинальной теорией обществен­ного мнения, подтвержденной ги­гантской практической работой классика этой отрасли социологии Элизабет Ноэль-Нойман. В книге всесторонне исследуются пути фор­мирования общественного мнения, его влияние на социально-полити­ческую жизнь общества, развитие гласности, связь со средствами мас­совой информации. Особое место в работе уделено феномену «спирали молчания», влияющей на прогнози­рование результатов политических выборов.
Как раскрутить «спираль молча­ния», то есть разговорить ту часть избирателей, которая предпочитает умалчивать о своих предпочтениях— об этом и рассказывает автор на примере изучения многолетней по­литической борьбы ХДС/ХСС и СПГ за голоса своих сторонников.
Монография содержит интерес­нейшие исторические справки и ис­ториографические выкладки.
Рекомендуется социологам, об­ществоведам, политологам, всем, кого волнуют проблемы формиро­вания общественного мнения.
Э.Ноэль-Нойман ОБЩЕСТВЕННОЕ
МНЕНИЕ
Elisabeth Noelle-Neumann
OFFENTLICHE
MEINUNG
Die
Entdeckung der
Schweigespirale
Ullstein 1989
Э .Ноэль-Нойман ОБЩЕСТВЕННОЕ
МНЕНИЕ
ОТКРЫТИЕ
СПИРАЛИ
МОЛЧАНИЯ
Издательство
«Прогресс-Академия»
Москва
1996
ББК 60.55 Н 86
Перевод с немецкого Рыбаковой JI.H. Редактор Шестернина Я.Л.
Ноэль-Нойман Э.
Н 86 Общественное мнение. Открытие спирали молча­ния: Пер. с нем./Общ. ред. и предисл. Мансуро­ва Н.С. — М.: Прогресс-Академия, Весь Мир, 1996. — 352 е.: илл.
Монография знакомит читателя с оригинальной теорией обще­ственного мнения, подтвержденной гигантской практической ра­ботой классика этой отрасли социологии Элизабет Ноэль-Нойман. В книге всесторонне исследуются пути формирования обществен­ного мнения, его влияние на социально-политическую жизнь об­щества, развитие гласности, связь со средствами массовой инфор­мации. Особое место в работе уделено феномену «спирали молча­ния», влияющей на прогнозирование результатов политических выборов.
Как раскрутить «спираль молчания», то есть разговорить ту часть избирателей, которая предпочитает умалчивать о своих предпочтениях — об этом и рассказывает автор на примере изуче­ния многолетней борьбы ХДС/ХСС и СПГ за голоса своих сторон­ников.
Монография содержит интереснейшие исторические справки и историографические выкладки.
Рекомендуется социологам, обществоведам, политологам, всем, кого волнуют проблемы формирования общественного мне­ния.
без объявл.
Н
ББК 60.55
0302030000—43 8/17(03)—96
ISBN 5-85864-035-4
© 1989 by Verlag Ullstein Jmb Н
© Перевод на русский язык, предисловие, «Прогресс– Академия», «Весь мир», 1996
Плюрализм в исследовании общественного мнения
Автор предлагаемой вниманию читателей книги «Обще­ственное мнение. Открытие спирали молчания» — Элиза­бет Ноэль-Нойман, доктор философии и экономики, про­фессор. Она родилась в Берлине в 1916 г. В 1940 г. полу­чила ученую степень и стала работать журналисткой. В связи с конфликтом с официальными кругами третьего рейха Э. Ноэль-Нойман вынуждена была в 1943 г. уехать из Берлина и публиковалась под псевдонимом.
После войны в 1946 г. она организовала институт по изучению мнения населения, который ныне широко изве­стен на Западе как Институт демоскопии (демос — народ, скопио — описываю). Это частный институт, существую­щий на средства, получаемые за выполнение заказов от фирм, организаций и правительства ФРГ. Так, уже более 40 лет он занимается прогнозом выборов в бундестаг не­зависимо от того, какое правительство находится в дан­ный момент у власти. В год здесь выполняется около 100 различных исследований, результаты которых пуб­ликуются в многочисленных изданиях, в том числе в вы­пускаемых институтом «Ежегодниках».
Наряду с эмпирической исследовательской деятельно­стью Э. Ноэль-Нойман занималась и учебно-преподава­тельской. Некоторое время после войны она работала до­центом в Свободном университете в Берлине, с 1966 г. — профессором, а через год — директором организованного не без ее участия Института публицистики при Универси­тете г. Майнца. На этом посту она находилась вплоть до выхода на пенсию в 1983 г.
В Институте публицистики подготовка студентов ве­дется по двум специальностям: публицистике и журнали­стике. Публицисты изучают исторические, политические, правовые, экономические, социально-психологические аспекты массовой коммуникации. При этом главный упор при обучении делается на эмпирическом анализе причин, содержания, особенностей воздействия инфор­мации, передаваемой средствами массовой коммуника­ции. Журналисты занимаются практическими и теорети­ческими проблемами, которые необходимо знать профес­сиональным журналистам.
Как и в других западных университетах, педагогиче­ская деятельность сотрудников сочетается здесь с научно– исследовательской. Среди основных исследовательских тем Института публицистики — общественное мнение, анализ конфликтов, теории информации и социальных перемещений, международные средства массовой комму­никации, их история, изучение аудитории средств массо­вой коммуникации, проблема взаимоотношения обще­ства и журналистики, методики публицистики, структура средств массовой коммуникации, проблемы права и пол­итики в сфере массовой коммуникации.
Сочетание практической, эмпирической работы с учебно-педагогической и научно-исследовательской дея­тельностью оказалось для Э. Ноэль-Нойман весьма пло­дотворным. В педагогической деятельности она широко использует данные, полученные в ходе проводимых ею социологических исследований, а в ткань последних вво­дит научные элементы. Так, например, проводя панель­ные (повторные) опросы на протяжении многих лет, она включает в них вопросы, которые дают возможность уста­новить тенденции развития общества. Благодаря этой своей инициативе Э. Ноэль-Нойман удалось получить материал для научно-теоретического обобщения. Это лишь один пример весьма удачного сочетания эмпириче­ской и научно-теоретической работы в социологических исследованиях.
В сфере научных интересов Э. Ноэль-Нойман цент­ральной является, бесспорно, проблема общественного мнения. Именно в этой области она завоевала известный авторитет во всем мире и удостаивалась чести быть из­бранной в различные международные организации. Так, в
течение ряда лет она была президентом Всемирной ассо­циации по изучению общественного мнения (ВАПОР).
В России имя Э. Ноэль-Нойман знакомо научной об­щественности. В 1978 г. в издательстве «Прогресс» была издана ее книга «Массовые опросы. Введение в методику демоскопии», обобщившая обширный опыт автора. Рабо­та эта быстро разошлась по стране, поскольку книга явля­ется хорошим пособием по прикладной социологии. В 1994 г. вышло ее второе издание на русском языке.
Монография «Общественное мнение. Открытие спи­рали молчания» посвящена изложению орЖ1ДДМЦЦхай.ХЈг ории общественного мнения, разработанной Э. Ноэль– Нойман на базе многолетних исследований этого фено­мена, так сказать, из практики, а не из размышлений за письменным столом. Своим большим опытом в его изу­чении и делится автор с читателями данной книги.
Следует отметить, что вопросами общественного мне­ния интересовались еще в глубокой древности. При этом достаточно четко наметилось несколько основных про­блем. Одна из них — проблема «авторства»: кто является субъектом феномена , который древнегреческим филосо­фом Протагор был называй публичным мнением. Прога– гор считал, что оно — мнение большинства населения. Од­нако другой древнегреческий мыслитель — Платон — ут­верждал, что истинно публичным является мнение ари­стократии. Протагор, таким образом, отстаивал демокра­тический взгляд на эту проблему, а Платон — антидемок­ратический, узаконивавший всевластие аристократии, имущих граждан.
Спор о субъекте общественного мнения (сам термин был введен в XII в. английским писателем и государствен­ным деятелем Д. Солсб ери) не затихал на всем протяже– ГГйи йггории"''вплоть до найих дней, увязываясь с другим дискуссионным вопросом — какова роль общественного Мнения в жизни общества. Поскольку этот вопрос имеет прямое отношение к вопросу о власти, он подчас выступа­ет на первый план во всех рассуждениях об общественном мнении. И здесь имеются две точки зрения. Сторонники одной, «привязывающие» общественное мнение к народу, понимают его как силу, с которой должны считаться пра­вительства, парламенты, т.е. об щественное м нение в этом смысле выступало как инструмент участия народа в уп­
равлении государственными делами. Представители дру­гой, считающие общественное мнение выражением гос­подствующей элиты, полагают, что оно выступает как си­ла, воздействующая на население и способствующая лега­лизации политического господства элиты.
В XX в. представители разных наук — философии, соц­иологии, социальной психологии, публицистики — про­являют повышенный интерес к проблемам общественно­го мнения. Это не значит, что последние получили в их ра­ботах свое окончательное решение. Скорее наоборот. Аме­риканский социолог М. Оугли, например, заявлял, что в понимании общественного мнения на Западе царит хаос. Везде на дюжину исследователей, запятых дискуссией по вопросу об общественном мнении, найдется двенадцать человек, спорящих шумно о двенадцати различных воп­росах*.
Г. Дюрент, в свое время директор Британского инсти­тута общественного мнения, признал, что «общественное мнение не поддается описанию, оно неуловимо для опре­деления, его трудно измерить и невозможно увидеть»** .
Столь же пессимистично высказывание американско­го социолога Б. Берельсона, который, говоря о состоянии изучения общественного мнения в США в середине 50-х го­дов, отмечал, что соответствующие исследования не за­трагивают основных, фундаментальных проблем, не рас­крывают самой природы явления.
Оценки западных ученых исследований общественно­го мнения 50-х годов не сильно отличаются от оценок, ко­торые дают их коллеги 20 лет спустя. Нет общепринятого определения общественного мнения, заявляет профессор журналистики Колумбийского университета (США) В.Ф. Дэвисон в своей статье, опубликованной в 1969 г. в «Международной энциклопедии социальных наук». Тем не менее, продолжает он, возрастает использование этого понятия. Что означает столь настойчивое употребление понятия «общественное мнение», несмотря на трудности его определения? Дэвисон полагает, что это может озна-
* См„ например: Ogle М. Public Opinion and Political Dynamics. Boston, 1950, p. 40.
** The British Journal of Sociology, vol. VI, № 2, June 1955, p. 152.
чать только одно: понятие как-то затрагивает действие тельность.
На Западе распространено также позитивистское опре­деление общественного мнения. Один из его сторонников, Г. Онкен, считает: в конце концов каждый, кого спросят, знает точно, что означает общественное мнение.
В наши дни на Западе популярны три наиболее вли­ятельные концепции общественного мнения. Две из них, в общем, унаследованы от прошлого, и одна представля­ется оригинальной. Нам хочется остановиться на первой из двух указанных, предложенной немецким философом Ю. Хабермасом, – так называемой морализующе-нормативной.
Хабсрмас в своих работах указывает, что его взгляды являются развитием тех положений, которые были сфор­мулированы еще в XVIII в. В их основе — понятие обще­ственная ^гласность, открытость, с помощью которых предполагается преодолеть изолированность абсолютной монархии, сделать ее идеологию понятной массам. Ха– бермас прямо говорит, что его концепция рассчитана на то, чтобы сохранить господствующий частнособственни­ческий хозяйственный механизм.
Публика, согласно Хабермасу, — это не народ, не мас­са* не большинство населения, не «все»; она состоит из тех, кто может резонерствовать на собраниях, в кафе и пивных, в салонах и на страницах газет; она состоит из образован­ных слоев населения, владеющих собственностью. Они считают себя носителями истины, которая должна быть признана всеми. Основная задача их резонерствования состоит в том, чтобы «законным образом» устранить про­тиворечия в интересах существующего государства и бур­жуазного общества.
Хабермас отмечает, что в настоящее время не найти политического обоснования буржуазной общественности и гласности, которые нужно оставить в структуре обще­ственного мнения. Поэтому-то понятие «общественное мнение» и является таким популярным — в нем видят возможность сохранения того, что не удается осуществить пол итически м и средствам и.
Нет ничего удивительного в том, что понятие «обще­ственное мнение», по Хабермасу, имеет прямое отноше­ние к понятиям «право» и «политика». В самом деле, если
общественное мнение является сознательным рассужде­нием образованной публики, то оно должно в первую очередь укреплять господство буржуазии, оправдывать прак­тику применения права и политики буржуазии. Это влия­ние общественного мнения подкрепляется тем, что судьи и административные чиновники подбираются из «образо­ванных сословий». Опираясь на существующие законы, эти чиновники вместе с тем «освящают» права и политику буржуазии общественным мнением.
Сам Хабермас понимаемое таким образом обществен­ное мнение называет «либерально-буржуазным». Его субъектом, напоминаем, является группа частных лиц, которые имеют возможность открыто судить и объединя­ются в «публику» благодаря владению собственностью и своей образованности. Между публикой и общественным мнением находятся мораль и право. Они угверждаются разумом. Это позволяет апеллировать к нему, делая насто­ящий субъект анонимным. Апелляция сверху оценивает­ся как свобода прессы, а снизу — как всеобщая доступ­ность, которая на самом деле ограничена барьерами част­ного владения.
Провозглашаемая таким образом мораль отличается от общечеловеческой морали. Кто несогласен с резонерст­вующей публикой, тот объявляется общественным мне­нием не просто отступником от нормы, но очень плохим человеком или даже при го м.
Политическая сущность концепции Хабермаса ясна. Общественное мнение он рассматривает как инструмент в руках господствующих классов. Собственно, он и не скры­вает этого, когда дает определение «публика» буржуазии, за которой сохраняет право судить и объяснять происхо­дящее в обществе. По Хабермасу, общественное мнение является всегда официальным, т.е. таким, которое выра­жается в прессе, в других официальных источниках ин­формации.
Вторая концепция общественного мнения принадле­жит Н. Лумапу. Исходный пункт его рассуждений — отри­цание любого субъекта общественного мнения. Луман многократно утверждает в своих работах, что обществен­ная доступность и гласность предполагают сразу несколь­ко тем, которые могут быть в центре внимания процесса коммуникации. Но одновременно коммуницировать с не­
сколькими темами невозможно, требуется выбрать ка­кую-то одну. Нужно внимание, которое бы определяло, осуществляло этот выбор и делало возможным обсужде­ние темы с незнакомым человеком в пивной или на улице. Именно эта тема и составляет содержание общественного мнения. Однако Луман признает, что одного внимания недостаточно для формирования общественного мнения. Он преодолевает это препятствие утверждением, что темы живут в обществе своей жизнью, их распространение под­чиняется своим, особым закономерностям. Тем самым общественное мнение, по Луману, привязывается не к от­дельным индивидам, не к состоятельному сословию, как у Хабермаса, а к темам.
По мнению Лумана, такой подход к общественному мнению имеет ряд преимуществ. Он позволяет говорить обо всех людях одинаково, как если бы между ними не су­ществовало каких-либо различий. Общественное мнение, по Луману, охватывает всех, и перед ним все равны. Далее, Луман демократично увязывает различия в обществен­ном мнении с различиями между темами. Одно дело, го­ворит он, судить об инфляции, а другое — об инфляции, которая приносит ущерб пенсионерам. Взгляды могут быть противоположными, но общественное мнение их упорядочивает, не давая оценки, что и является, согласно Луману, выражением либеральности.
Имеет ли общественное мнение юридическую силу, это зависит от принятия решения, основывающегося на внимании индивида к теме. Если что-то не привлекает внимания людей, то и общественного мнения на соответ­ствующую тему опасаться не нужно. Если же имеет место усиленное внимание к чему-то, то это означает рассогла­сование системы права. Средняя степень внимания — вот что является наиболее важным для исследователя.
Когда тема и мнение о ней не совпадают, тогда, по Лу­ману, возникает так называемое манипулирующее мора­лизирование. Например, темы «разрядка» и «запрет на профессию» не нашли однозначного выражения и не все­ми понимаются одинаково. Сторонники одного мнения отличаются от сторонников другого мнения. Между ними возникает конфликт и может происходить борьба, в ре­зультате чего высказанные мнения одних будут порож­дать неодобрительную реакцию со стороны других, кото­
рые станут оказывать давление на своих противников. По­этому нет никакого нейтрального мнения, оно так или иначе связано с оценками. Мнения имеют непосредствен­ное отношение к праву, а следовательно, и к поведению людей. Долговременные мнения порождают бытующие длительный период приспособительные формы поведе­ния людей, освященные правом.
В концепции Лумана делается акцент на содержании общественного мнения — этим она отличается от концеп­ции Хабермаса и других исследователей. Однако «тема» Лумана отрывается от субъекта, ее творца, в результате че­го его концепция абстрактна. Общественное мнение он объясняет индивидуалистично — через внимание, — при­нижая тем самым социальную сущность общественного мнения. Сказанное относится и к трактовке Луманом дру­гих аспектов общественного мнения.
Оригинальную концепцию общественного мнения, широко распространенную ныне в Германии и других странах, создала, как мы уже говорили, Э. Ноэль-Нойман. Она представляет собой статистическо-психологическое направление в исследовании общественного мнения, опи­рающееся на демоскопию.
Демоскопия — наука статистическая, поэтому она предполагает наличие количественных данных, между ко­торыми усматриваются различия. В частности, утвержда­ется различие между общественным и обыденным, здра­вым и нездравым мнением. В принципе для демоскопии остаются неразличимыми мнения массы и публики, дру­гих сообществ людей, поскольку она оперирует количест­венными величинами.
Критики демоскопии многократно обвиняли Э. Но­эль-Нойман за то, что она не учитывает качества мнений. В ответ на это исследовательница заявляла, что для нее все люди равны, что демоскопия исходит из признания ра­венства всех граждан. В своих работах демоскопы как бы делают срез определенного множества мнений. Однако и данное положение подвергается критике за то, что при та­ком подходе нельзя составить прогноз развития или фор­мирования общественного мнения. На это обвинение Но­эль-Нойман ответила своей теорией «спирали молчания». Вот как она поясняет эту теорию.
В обществе существует два источнику, порождающих общественное. мнение. Первый — это непосредственное наблюдение за окружающим, улавливание, одобряются ли те или иные действия, явления, заявления и т.п. Второй источник — средства массовой коммуникации. Они по­рождают так называемый дух времени — другое понятие, служащее для обозначения тематики общественного мне­ния, которая сохраняется в течение длительного времени. Этот «дух» влияет на установки и поведение индивида. Формирование общественного мнения происходит благо­даря установкам, цель которых особо подчеркивал еще в 1922 г. американский журналист-социолог Липман в своей книге «Общественное мнение». Липман полагал, что каждый человек регулируется, детерминируется через ус­тановки, определяющие, что он видит, слышит, как он ин­терпретирует окружающее, что является важным для лич­ности. Они составляют механизм «селективного восприя­тия» — понятия, которое широко использовал другой аме­риканский исследователь, П. Лазарсфельд.
Средства массовой коммуникации должны обладать публицистическим многообразием, т.е. давать возмож­ность «поведать миру» разные точки зрения и мнения. Э. Ноэль-Нойман отмечает, что в недалеком прошлом в ФРГ и других западных странах телевидение, например, находилось под контролем властей, равно как и другие электронные средства информации. Теперь этот конт­роль сверху ослаб, но его должны осуществлять сами журналисты.
Если это так, то откуда может возникнуть многообра­зие в содержании средств массовой коммуникации (СМК)? Так ставит вопрос Ноэль-Нойман и дает на него следующий ответ: причиной этого является разнообразие политических ориентации у представителей журналист­ского сословия. Но они должны считаться с законополо­жениями «сверху», которые в ФРГ вообще-то не отменены. Верховный конституционный суд этой страны так опреде­лил предназначение средств массовой коммуникации, в частности телевидения: они (СМК) служат для распрост­ранения информации, формирования мнений, контроля, а также для развлечения и назидания. При этом все долж­но осуществляться в легально принятых демократиче­ским населением рамках.
Все вышесказанное составляет как бы предпосылки те­ории «спирали молчания». Конкретно суть ее заключается в следующем.
В свое время в ФРГ дискутировался вопрос о «восточ­ной политике» канцлера Аденауэра. Тот, кто был убежден в правильности новой восточной политики, чувствовал, что его мнение разделяется всеми. И он выражал его громко, с чувством уверенности и с искренним убежде­нием в своей правоте не стеснялся высказывать собст­венные взгляды. Те же, кто отвергали новую восточную политику, чувствовали себя в одиночестве, замыкались и сохраняли молчание. И такое их поведение, по мнению Э. Ноэль-Нойман, приводило к тому, что первые казались сильнее, а вторые — слабее, чем это было на самом деле. Наблюдая за окружающими, одни получали под­держку и начинали еще громче высказывать свое мне­ние, а другие все больше замыкались и не подавали го­лоса. И спираль эта все больше закручивалась. Такое по­ложение точнее можно назвать «спиралью молчания». Основанием для молчания являлась боязнь оказаться в изоляции, и эта боязнь выступает как та движущая сила, которая запускает спираль молчания.
С точки зрения спирали молчания Э. Ноэль-Нойман объясняет многие явления общественной жизни. Так, на­пример, общезначимость, гласность, но ее мнению, — это такие состояния, когда индивиды не хотят себя изолировать и терять свое лицо. Если же кто-то выражает иное мнение, чем провозглашенное во всеуслышание и ставшее общезначимым, то гласность, общезначимость выступают в виде позорного столба и служат весьма дей­ственным способом наказания. Отсюда вытекает один очень важный момент в определении общественного мнения: оно не просто морально значимо, не просто оп­ределяет поведение, не только объединяет людей в сооб­щество; оно имеет социальное измерение — его можно безбоязненно высказать гласно перед общественностью, не испытывая страха быть изолированным от сообщест­ва, выглядеть смешным.
Группы или лица, желающие завоевать общественное мнение, должны позаботиться о том, чтобы их позиции, их взгляды были приемлемыми для других людей и не приводили к изоляции. Естественно, что борьба мнений —
это борьба нового со старым, но при этом важно знать, на что нужно ориентироваться, чтобы выиграть в ней, с од­ной стороны, и не порождать «молчаливого большинст­ва» — с другой. Нельзя заблуждаться в оценке отношения людей к тому или иному мнению на основании слуховых и зрительных впечатлений. Когда какое-то мнение рас­пространится и будет принято большинством, тогда мож­но ожидать, что оно получит и законодательное закрепле­ние.
Э. Ноэль-Нойман отмечает, что общественное мнение поддерживается правом, но оно может использовать по­следнее как свой инструмент. Поэтому общественное мне­ние определяет применение права через тех лиц, которые могут принять решение, поскольку они считаются с ним. Эти лица, как и все, тоже находятся под страхом изоляции и в рамках права выбирают такой способ поведения, кото­рый не привел бы их к этой изоляции.
Первое издание своей книги но общественному мне­нию Ноэль-Нойман назвала «Спираль молчания. Наша социальная кожа». Спрашивается, при чем тут «социаль­ная кожа»?
Сам автор вторую часть заголовка книги объясняет так. Социальная кожа означает, что общественное мнение не­отделимо от нас, как и наша естественная кожа. Социаль­ная кожа восприимчива к боли, к внешним воздействиям и обращена наружу, чтобы реагировать на них.Тем самым она тоже напоминает естественную кожу человека. Поэто­му, полагает Э. Ноэль-Нойман, мы точно знаем, что такое общественное мнение. Чего мы не знаем, так это того, что общественное мнение охватывает и как бы отграничивает общество, подобно тому как кожа охватывает тело.
Концепция Ноэль-Нойман, бесспорно, оригинальна и весьма неплохо объясняет некоторые явления обществен­ной жизни. Тем не менее она вызвала ряд критических за­мечаний. Одни критики говорят, что с позиции «спирали молчания» нельзя объяснить факт прихода к власти наци­стов. Ведь первоначально они были в меньшинстве, их взгляды шокировали большинство населения. Другие критики приводили иные факты: в немецком обществе Веймарской республики духовный климат определяли правые, а не левые, которые достаточно громко высказы­вали свои взгляды и имели неплохие стартовые позиции.
Замечания такого рода, возможно, справедливы. Мож­но даже признать, что концепция «спирали молчания» не является универсальной и не в состоянии объяснить все случаи общественной жизни. Боязнь изоляции следует все же рассматривать как один из моментов в системе причин, обусловливающих формирование общественно­го мнения, ибо в ряде случаев она выступает как следствие, а не как причина.
Концепция Э. Ноэль-Нойман, однако, заслуживает внимания, поскольку автор по-новому ставит некоторые старые проблемы, связанные с пониманием обществен­ного мнения. В частности, представляется интересной мысль о том, что общественное мнение выполняет фун­кцию интеграции общества и что оно связано с гласно­стью и демократическими началами в жизни общества.
Все сказанное свидетельствует о том, что проблема об­щественного мнения является сложной теоретической проблемой, решение которой на Западе еще далеко от за­вершения.
***
Говоря об интересе к феномену общественного мне­ния, было бы неправильным ограничиться кратким ана­лизом его изучения на Западе, ничего не сказав о том, как исследовалась эта проблема в России. Сопоставление то­чек зрения на Западе и в нашей стране сделает представле­ние об исследовании общественного мнения более пол­ным, завершенным. Поэтому ознакомимся с тем, кто и как изучал и изучает общественное мнение у нас.
Проблема общественного мнения не нова для отечест­венной научной литературы. Она довольно интенсивно разрабатывалась в 20-е годы, хотя общественное мнение рассматривалось авторами скорее как метод, чем как предмет теоретического исследования. Затем на протяже­нии длительного периода об общественном мнении писа­ли мало, главным образом попутно, в трудах, посвящен­ных иным проблемам.
В середине 50-х годов в связи с возрождением соц­иологии как прикладной отрасли знания проявляется значительный интерес к проблеме общественного мнения как в эмпирическом, так и в теоретическом аспекте. Вы­
шел в свет ряд интересных работ: А.К. Уледов. «Обще­ственное мнение советского общества» (5(3), БА, Гру– шин. «Мнение о мире и мир мнений» (1967), БА. Ерзу– нов. «Мнение в системе человеческого познания» (1973), В.К. Падерин. «Общественное мнение в развитом социа­листическом обществе» (1980), B.C. Коробейников. «Пи­рамида мнений (Общественное мнение: природа и функ­ции)» (1981), АА. Возьмитель. «Формирование и изуче­ние общественного мнения» (1987), М.К. Горшков. «Об­щественное мнение» (1988). Проблемы общественного мнения затрагивались рядом авторов в работах, в заглави­ях которых не было слов «общественное мнение» (Н.С. Мансуров и др.).
Если в середине 70-х годов изучением общественного мнения занимались в нашей стране (с той или иной сте­пенью интенсивности) в Институте социологических ис­следований АН СССР, в Академии общественных наук при ЦК КПСС, в Институте философии АН СССР, на фа­культете журналистики МГУ, существовал также Инсти­тут общественного мнения при газете «Комсомольская правда», то сейчас точное число центров, секторов, лабора­торий и институтов общественного мнения трудно даже назвать.
Несмотря на то, что к настоящему времени накоплен известный опыт проведения эмпирического изучения об­щественного мнения и существует ряд фундаментальных теоретических разработок, тем не менее проблема обще­ственного мнения в целом далека от своего завершения. В частности, помехой этому стала волна эмпирических ис­следований, зопдажей общественного мнения на потребу политиков и журналистов, которые оттеснили на задний план серьезные теоретические исследования. Однако даже беглый анализ разработок проблем общественного мне­ния в зарубежной и отечественной литературе показывает, что исследован ия наших у ченых шире и разнообразнее, чем их зарубежных коллег. В первую очередь это касается самого определения «общественное мнение». У отечест­венных исследователей по данному вопросу идуг споры, и и этом они не отличаются от западных.
А. Уледо в, один из первых, кто затронул данную про­блему, полагает, что общественное мнение — это факт со­знания, который проявляется в деятельности народных
масс. С ним в принципе согласен и Г пушин. который подчеркивает, что общественное мнение является не обычным фактом сознания, а «состоянием массового со­знания». Последнее включает в себя отношение (скрытое или явное) различных групп людей к событиям и фактам социальной действительности. И это представление об об­щественном сознании как «состоянии сознания» или «со­стоянии массового сознания» нашло своих приверженцев (С. Хитров, В. Житенев и др.).
Однако в отечественной литературе получили распро­странение и другие определения общественного мнения, не связывающие его с общественным сознанием. Так, в книге «Социология в СССР» общественное мнение опре­деляется как отношение, в которое «вступают люди при­менительно к тем или иным явлениям, фактам окружаю­щей действительности»*. Д. Чесноков общественное мне­ние определяет через понятие «оценка», Р. Сафаров — че­рез понятие «оценочное отношение социальных общно­стей», Д. Потапейко считает, что общественное мнение — это «особого рода моральное надстроечное учреждение», Б. Парыгин относит его к «массовым явлениям групповой психологии», М. Горшков определяет его как систему, со­ставными частями которой являются познавательные, эмоциональные и волевые компоненты. С точки зрения автора настоящей статьи, общественное мнение представ­ляет собой вид общественно-психологических явлений, о чем речь пойдет ниже.
Рассмотрим теперь мнения наших исследователей от­носительно объекта общественного мнения.
А. Уледов утверждает, что общественное мнение выра­жает отношение к деятельности, к поведению людей и тем оно отличается от суждений иного вида, которые, напри­мер, описывают факты или события. Выдвинув этот те­зис, Уледов пытается отграничить объект общественного мнения от содержания других форм общественного со­знания, что, как нам кажется, ему не удается сделать, даже используя понятие «состояние сознания».
В отличие от Уледова Б. Грушин заявляет, что объек­том общественного мнения могут быть факты, явления объективной действительности, общественного бытия, а
Социология в СССР. Т. 2. М., 1966, с. 469.
также явления субъективного мира — нравственные представления, ценности и т.п. Следовательно, обще­ственное мнение имеет отношение не только к поведе­нию, как полагал Уледов. Как и Уледов, Грушин считает, что общественное мнение предстает перед нами в виде суждений" однако"не во всех суждениях, а в некоторых — за исключением тех, где фиксируются непосредственные восприятия, чувства, научные факты и т.п.
Мысль о том, что общественное мнение выражается в форме суждений, разделяет и М. Горшков. С его точки зре­ния, мнения являются не чем иным, как субъективной формой отражения объективной реальности. Мнения, ко­торые выражаются в суждениях, порождены обществен­ной ситуацией. Последняя представляет собой совокуп­ность взаимодействующих экономических, политиче­ских, социальных, духовно-идеологических и социально– психологических условий жизнедеятельности людей. Они порождают целую иерархию объектов общественного мнения. Сначала возникают мнения как констатация ка­кого-то факта, затем они выражают события; самым сложным объектом общественного мнения являются про­цессы. Правда, Горшков не определяет точно вводимые им понятия объектов общественного мнения, ограничи­ваясь только общими соображениями на их счет.
Интересны представления отечественных исследова­телей относительно субъекта общественного мнения. Воп­рос этот ими разработан достаточно детально.
В своей главной работе «Общественное мнение совет­ского общества» А. Уледов полагает, что общественное мнение создается общностями и организациями, кото­рые он ставит в зависимость от классов общества, заин­тересованных в общественном прогрессе. В итоге автор приходит к заключению, что общественное мнение есть мнение большинства и выражается оно общественно­стью, которую он склонен отождествлять с государствен­ностью*.
Пять лег спустя после выхода в свет работы Уледова Б. Грушин издал свою книгу «Мнения о мире и мир мне­ний». Говоря в ней о субъекте общественного мнения, он
См.: Уледов А. К. Общественное мнение советского общества. М.,
1463, с. 72, 74, 79.
не пишет о классах, а делает акцент на общественности. Поскольку общественность не существует без индивидов, то, стало быть, мнение индивида входит в состав обще­ственного мнения2 *. Следовательно, в обществе существу­ет плюрализм общественного мнения. Чтобы избежать статистического представления об общественном мне­нии, Грушин вводит понятие «социальный организм», ко­торый и есть настоящий субъект общественного мнения. Всего в обществе он насчитав двенадцать «социальных ор­ганизмов» (или «вселенных», по его терминологии), так что в общественной жизни существует целая пирамида мнений.
Свою точку зрения относительно субъекта обществен­ного мнения предлагает М. Горшков. Он полагает, что об­щественное мнение возникает в производственной дея­тельности, в которой большую роль играют «лидеры» мне­ний. Число их в ходе истории расширялось, так что в на­стоящее время субъектом общественного мнения высту­пают широкие круги трудящихся, объединенные в госу­дарственные, общественно-политические, научно-техни­ческие, художественные, молодежные и другие организа­ции и объединения3 **. Общественное мнение поэтому яв­ляется народным и выражает интересы большинства, хотя и не всегда бывает истинным.
Наряду с понятием «субъект общественного мнения» Горшков употребляет в своей работе также понятие «выра­зитель общественного мнения», полагая, что существует возможность формирования мирового (вселенского) об­щественного мнения.
Таким образом, отечественные исследователи обще­ственного мнения, посвятившие этой проблеме отдель­ные монографии, в общем относили изучаемое ими явле­ние к сфере сознания. Однако в ряде публикаций высказа­ны и другие суждения относительно того, что такое обще­ственное мнение. Так, например, автор настоящей статьи в течение многих лет развивает концепцию, согласно ко­торой общественное мнение относится не к сфере обще­ственного сознания, а к общественно-психологическим
* См.: Грушин Б. А. Мнение о мире и мир мнений. М., 1967, с. 168.
** См.: Го р in к о в М. К. Общественное мнение. М., 1988, с. 196, 186, 372.
явлениям. Что такое общественно-психологические явле­ния (ОПЯ)?
Прежде всего отметим, что они суть сложный продукт, возникающий в общественной жизни двумя путями. В нервом случае ОПЯ представляют собой статистические (совпадающие) явления, возникающие у значительного числа членов общества в силу одинаковых условий бытия. Так, например, сообщение о возможном столкновении Земли с пролетающим мимо астероидом породит у боль­шинства людей одинаковые чувства, мысли, желания, страхи и т.п. Для возникновения этого комплекса психо­логических явлений не требуется общения людей друг с другом — достаточно прослушать одно сообщение о на­двигающейся опасности.
Но возможен и другой путь возникновения ОПЯ. В средствах массовой коммуникации, в личном общении обсуждается какая-то проблема. В результате обмена мне­ниями вырабатывается общая точка зрения, одинаковое к ней отношение. Это «общее» — продукт коммуникативно­го процесса; оно не могло возникнуть у каждого человека в отдельности.
Первый тип ОПЯ можно назвать совпадающим, или статистическим, второй — вырабатываемым. Таким образом, бывают совпадающее и вырабатываемое обществен­ное мнение. Ни один из упомянутых выше авторов такого различия между двумя типами общественного мнения не делал.
Возникнув (разным путем), ОПЯ получают словесно– понятийное выражение, к которому примешиваются эмо­ционально-чувственные элементы, и приобретают отно­сительно самостоятельное существование. Благодаря то­му что их записывают па бумаге, печатают в прессе, мы можем судить об общественном мнении, которое было ре­альным фактом в прошлом.
ОПЯ возникают закономерно. Они выражают что-то общее, что имеется у членов общества. Это «общее» не про­сто выражает мнения, чувства, желания людей. Оно обла­дает одной важной особенностью, а именно воздействует на каждого члена общества в отдельности, заставляя его подчиниться «общему», поступать не так, как отдельная личность желала бы, а так, как это предписывают ОПЯ. В западной социологической литературе в этом случае гово­
рят о «социальном контроле». Но это не просто «контроль», это и строгое предписание, как следует поступать и даже думать. К тем же, кто проявляет самоволие и действует вопреки общественному мнению, окружающие применя­ют «санкции»: уговоры, призывы, угрозы вплоть до сило­вого давления.
Таким образом, общественное мнение характеризуют четыре стадии. Первая отличается у разных типов обще­ственного мнения: у совпадающего это будет реагирова­ние на внешние условия, которые действуют на всех чле­нов общества одинаково; у вырабатываемых — общение членов общества друг с другом и формирование общего, коллективного мнения, отношения, понимания событий и т.п. Остальные три стадии у обоих типов общественного мнения одинаковы: на второй стадии общественное мне­ние получает словесно-понятийное оформление; на третьей оно по принципу обратной связи оказывает сильное воздействие на каждую личность; на четвертой — по­лучает поддержку со стороны членов общества, не допу­скающих отхода оттого, что санкционируется обществен­ным мнением. Отсюда следует, что главная роль обще­ственного мнения в обществе — это поддержание единст­ва, целостности своего субъекта. Ни о каких познаватель­ных целях здесь не может быть и речи. Общественное мне­ние возникает не для целей познания, а для регулирования общественных отношений.
Изложенное выше понимание общественного мнения требует по-новому осветить вопрос о его субъекте. Им не может быть народ, так как понятие «народ» охватывает разные классы, общности, слои населения. Между отдель­ными составными частями, образующими «народ», мо­жет не быть общения.
Субъектомобщественного мнения не может быть группа, или социальная группа, потому что она — поня­тие статистическое: это люди, имеющие одинаковые признаки, но не обязательно находящиеся вместе и об­щающиеся друг с другом. Социальные группы могут быть малочисленными, их интересы могут не совпадать, поэтому мнение группы является лишь групповым, а не общественным.
Б. Грушин субъектом общественного мнения называл «вселенные», куда входят совершенно разные по своей
природе социальные феномены: и классы, и группы, и прослойки. У каждого из перечисленных выше феноменов может возникнуть свое мнение, но в силу их разнохарак­терности такое мнение не может быть общественным. На том же основании нам представляется неверным и мне­ние М. Горшкова, который в один ряд ставит и индивиду­альное, и коллективное, и групповое, и межрегиональное общественное мнение.
Повторим еще раз. Общественное мнение возникает из общения личностей или в том случае, если они нахо­дятся в одинаковых условиях и испытывают одинаковые воздействия. Это значит, что эти личности не случайно и не на короткое время оказались вместе, что у них есть что– то их объединяющее, общее — общие интересы, потребно­сти, идеалы и т.п.
Субъектом общественного мнения могут быть устой­чивые структурные элементы общества, каковыми в пер­вую очередь являются общности. В настоящее время уста­новившимися общностями являются: гражданская об­щность (государственно оформленное объединение лю­дей), внутри нее — национально-этнические общности, которые охватывают территориальные общности. По­следние предполагают наличие профессионально-произ­водственных и семейно-бытовых общностей людей. В итоге получается пять форм общностей, которые могут перекрываться общественными организациями как вто­ричным субъектом общественного мнения.
Каждая общность требует социального механизма поддержания своей целостности; ими являются ОПЯ, в частности мнения. Они будут разными в разных общно­стях; вырабатываемые мнения имеют свою специфику. Общественное мнение гражданского общества возникает в результате общения членов этой общности с помощью средств массовой коммуникации, а мнение семейной об­щности возникает в процессе личного общения. Первое из указанных выше мнений выражается письменно, вто­рое — устно. Поэтому в общественной жизни существует плюрализм мнений, по в упорядоченной форме. Плюра­лизм следует понимать не как параллельность, не как хаос, а как соподчиненную упорядоченность.
Привязка ОПЯ, в том числе и общественного мнения, к общностям (и общественным организациям) дает воз­
можность несколько по-новому подойти и к объекту об­щественного мнения. Он находится в прямой зависимо­сти от субъекта в том смысле, что содержание обществен­ного мнения гражданского общества будет более широ­ким, общезначимым, чем мнение семейно-бытовой об­щности, которое отличается ситуативностью, конкретно­стью, кратковременностью и т.п. Гносеологически же, ес­тественно, мнения зависят от условий социального бы­тия, в которых находятся общности, но вместе с тем они касаются и внутренней жизни общностей, взаимоотноше­ний между отдельными группировками внутри общно­стей.
Такова вкратце еще одна точка зрения на проблему об­щественного мнения. Завершая ее рассмотрение, следует указать, что, кроме функции социального контроля за по­ведением отдельных членов общностей (организаций), общественное мнение, как и другие ОПЯ, играет большую воспитательную роль. Все ОПЯ являются важнейшими инструментами социализации личности. На этот момент не обращается внимания в работах других авторов.
И последнее. В книге Э. Ноэль-Нойман впервые в ли­тературе на эту тему выдвинут тезис о том, что обществен­ное мнение — это мнение, которое личность не боится вы­сказать гласно, вслух, потому что оно разделяется и други­ми людьми. Мнения, которые не разделяются большин­ством, могут привести к изоляции, порождают боязнь одиночества. Боязнь одиночества, согласно Э. Ноэль– Нойман, — важный фактор в формировании и функцио­нировании общественного мнения. Нам представляется, что Ноэль-Нойман, говоря о «синдроме одиночества», в сущности, затронула проблему санкций как инструмента воздействия общности на отдельных ее членов в случае, если они не будут прислушиваться к требованиями обще­ственного мнения. Следовательно, между утверждением, что в общностях существует практика санкций, и мыслью о «синдроме одиночества» нет разногласия; оба положе­ния дополняют друг друга. Различие же состоит в следую­щем. Санкции — это действия, которые используются, когда уже совершен отход от требований общественного мнения, а боязнь одиночества — это состояние личности, которое предохраняет ее от вступления в конфликт с ним.
Таким образом, общественное мнение — это та реаль­ность, вне которой нет ни существования, ни развития общества, состоящего из общностей, общественных органи­заций; вне которой не может осуществляться процесс со­циализации личности, ее воспитание и формирование. Разные исследователи общественного мнения подходят к этому социальному феномену с разных точек зрения, тра­диционно развивая различные его аспекты. Это вполне правомерно. Ознакомление с тем, как разрабатывается проблема общественного мнения в других странах, будет способствовать выработке общепризнанного представле­ния об общественном мнении и ознаменует еще одно до­стижение в процессе познания истины.
Доктор философских наук, профессор
Н. Мансуров
Предисловие к русскому изданию
В начале лета 1983 г. меня пригласили в Институт соци­ологии Академии наук СССР выступить с докладом об оп­росах и формировании общественного мнения. Как-то раз мы обедали в большом, похожем на пивной зал ресторане. Народу было много, и я спросила своего соседа: «Сколько людей здесь говорит о политике?» «О политике, — ответил мой собеседник, — не говорит никто».
Что в таких обстоятельствах может быть обществен­ным мнением? Может ли вообще существовать обще­ственное мнение, если никто не говорит о политике? Ко­нечно, представление, что в тоталитарных государствах пег общественного мнения, получило широкое распрост­ранение. Но это ошибка, следствие ужасного заблуждения, существующего относительно данного понятия еще со времен Просвещения.«Общественным мнением» называ­ют самые разнообразные явления: заявления правитель­ства или средств массовой информации, результаты оп­росов, мнение большинства. Но и это все неправильно! Ни одно из перечисленных определений нельзя назвать пол­ным или исчерпывающим, отражающим собственно об­щественное мнение, как его понимали уже древние греки и римляне. Совершенней четко это проявляется в выраже­нии «неписаные законы» — речь идет о более чем часто выражаемом мнении. Речь идет о силах, которые в исклю­чительном случае определяют поведение индивида, как будто он зависит от них и согласен с ними, хотя, как пра­вило, не осознает этого. Одно лишь мнение большинства не оказывает такого давления, и заявления правительст­ва — тоже. Только моральная «нагрузка» темы может вы­
звать страх перед изоляцией и тем самым высвободить силы, от которых зависит и индивид, и всякое правитель­ство, даже диктаторское.
Однако как в действительности общественное мнение функционирует в условиях диктатуры, наукой пока не ис­следовано. Цель моей книги «Общественное мнение. От­крытие спирали молчания» — стимулировать такие исс­ледования, особенно в странах, имеющих опыт диктату­ры. В Германии мы сейчас начали такое исследование. При этом мы можем опереться на ранее недоступные нам материалы службы безопасности за 1939—1943 гг. — вре­мена господства национал-социалистов*. Этим исследо­ваниям следовало бы придать международный импульс, поэтому я рада, что в 1995 г. выйдет испанский перевод книги «Спираль молчания». Испанцы в этом столетии пе­режили резкие смены авторитарных и демократических режимов. И я очень рада, что в 1996 г. появится также рус­ское издание книги под общей редакцией профессора Н.С. Мансурова, который много сил приложил для того, чтобы идеи «Спирали молчания» стали доступны также и русскому читателю.
Каждый политолог, занимающийся тоталитарными формами правления, хорошо знает, сколь справедливы слова Дэвида Юма, утверждавшего, что самый тиранический режим опирается на поддержку общественного мнения. Из-за границы или с позиций диссидента лучше ви­дится, что диктатура подключает силовые средства госу­дарства, чтобы принудить людей к покорности. Любое правительство такого рода использует абсолютно все: деньги, исчисляемые огромными суммами, обществен­ные организации, искусство, риторику, психологию, — чтобы привлечь население на свою сторону и заручиться его поддержкой. Организацией и концентрацией этих средств и сил в нашем столетии часто занимаются круп­ные пропагандистские министерства, которые, используя знание массовой психологии и теории коммуникации, регулируют влияние общественного мнения на обще­ственность.
* См.: W i г 1 М. Die offentlische Meinung unter dem NS-Regime. Diss. Mainz, 1990.
Там, где поддержка со стороны индивида вызывает опасения, включаются средства насилия, чтобы запуги­ванием и угрозами принудить людей к конформизму. Но большинство населения не думает об этом, потому что благодаря многообразию средств массовой информации оно убеждено в благородстве целей правительства и в его способности их осуществить и потому добровольно под­держивает его, отстраняясь от диссидентов, которые — как ему кажется — хотят помешать продвижению к ве­ликому счастливому будущему. Лишь во времена кризи­сов, непреодолимых трудностей люди начинают сомне­ваться. Поскольку управляемые средства массовой ин­формации и запрет на оппозицию не обеспечивают сво­бодного общественного проявления таких сомнений, ин­дивид во многом полагается на чрезвычайно «чувстви­тельное» наблюдение за окружением, чтобы оценить, ка­ково настроение населения, как в действительности ду­мают другие. Одновременно с этим он пользуется чрез­вычайно осторожными, трудно расшифровываемыми сигналами, чтобы дать понять другим людям о собствен­ном мнении.
В своей диссертации «Общественное мнение при наци­стском режиме» Манфред Вирль установил, что немцы воспринимали как сигнал в последние годы войны: сколь­ко людей не носило больше партийный значок, сколько людей перестало пользоваться официальной формулой приветствия «хайль Гитлер» (в «Спирали молчания» такие феномены описываются под названием «квазистатисти­ческое наблюдение»). Службы безопасности справедливо расценивали как признак угрозы режиму то, что незнако­мые люди заговаривали друг с другом, что все меньше лю­ди боялись доносов в связи со своими высказываниями. Наступила пора политических анекдотов. В 1943 г., после поражения под Сталинградом, министр пропаганды Йозеф Геббельс устроил в берлинском Дворце спорта грандиозное представление, чтобы продемонстрировать, что дух нации не сломлен. На это мероприятие были при­глашены самые верные, самые надежные члены партии. В своей речи Геббельс произнес знаменитые слова: «Вы хо­тите тотальной войны?» — и толпа взревела в ответ: «Да, мы хотим тотальной войны!»
Во всем мире и сейчас этот митинг считается знаком признания и безоговорочной поддержки населением Гер­мании гитлеровского режима. Но это не так. В то время в Германии был популярен анекдот: «Какое здание самое большое в мире?» Ответ: «Дворец спорта в Берлине, так как он вмещает весь немецкий народ». Политический анекдот обнажает влияние общественного мнения, скрытое дикта­турой. Речь Геббельса во Дворце спорта была искусно ор­ганизованным представлением. Неудивительно, что она до сих пор вводит в заблуждение мировую обществен­ность. Однако в 1943 г. немцев уже нельзя было обмануть: несмотря ни на что, они воспринимали действительное общественное мнение, но не через управляемые средства массовой информации, а — наряду с прочим — через анекдоты, рассказываемые шепотом.
Люди, у которых государство, узурпировав всю обще­ственную сферу, украло общественные способы выраже­ния своего мнения и своих впечатлений, «общественный глаз» и «публичное ухо», как говорили в Англии еще в кон­це XVIII в., до предела отшлифовывают свои способности восприятия того, что думают другие.
Мы стоим перед исследовательской целиной — изу­чить функционирование общественного мнения в услови­ях диктатуры. То, что в Германии с 60-х годов называется «преодолением прошлого», проходит болезненно и не всегда правильно еще и потому, что человек и сегодня не может адекватно воспринимать самого себя и руководство общественным мнением со стороны тоталитарного пра­вительства, в чем последнее весьма преуспело. Наука до сих пор не смогла помочь людям осознать то, что они пе­режили вусловиях диктатуры. Одни лишь опросы еще ни­чего не объясняют; нужна теория, которая объяснила бы процессы формирования общественного мнения и пол­учила бы подтверждение в эмпирических социальных ис­следованиях. Такова цель разработки теории «спирали молчания».
Глава I
ГИПОТЕЗА СПИРАЛИ МОЛЧАНИЯ
Для воскресного вечера 1965 г., когда проводились выбо­ры в бундестаг, Второй канал немецкого телевидения при­думал нечто новое — вечеринку в честь выборов в Бетховензале в Бонне. Эстрадный концерт со сцены, несколько оркестров танцевальной музыки, гости за длинными сто­лами, зал переполнен до отказа. На переднем плане спра­ва, немного ниже сцены, на некотором возвышении уста­новлена небольшая трибуна — место, где нотариус Даниэльс в шесть часов должен вскрыть конверты с прогноза­ми выборов, составленными институтами Алленсбах и Эмнид и переданными ему за два дня до этого вечера. Ру­ководители институтов должны были внести результаты в таблицу у трибуны, чтобы всем в зале было хорошо видно. Я писала, ощущая за собой беспокойную публику, разно­голосицу, стук стульев: «Первые голоса ХДС/ХДС — 49,5%, СПГ— 38,5%…» В эти секунды за моей спиной раз­дался крик сотен людей, перешедший в бешеный шум. Ог­лушенная, я закончила: «СвДП — 8%, другие партии — 4%». Зал кипел от возмущения, издатель «Цайт» Герд Бусериус крикнул мне: «Элизабет, как мне теперь вас защи­щать?»
Обманул ли Алленсбах общественность, изображая в течение нескольких месяцев гонки противников, шед­ших почти вровень друг с другом? Всего за два дня до описываемых событий «Цайт» опубликовала интервью со мной под броским заголовком: «Я не удивлюсь, если СПГ выиграет…»1 Поздним вечером того же воскресного дня, когда официальные результаты выборов приближа­лись к алленсбахским прогнозам, один политик из
приверженцев ХДС, довольно улыбаясь с экрана телеви­зора, дал понять, что он, конечно, знал действительное положение дел, но не афишировал этого — «маленькая тактическая хитрость».
Цитата «Цайт» была точна, я именно так и сказала, но интервью пролежало в редакции более двух недель. В нача­ле сентября все выглядело как гонки с неизвестным фина­лом. То, что публика увидела в Бетховензале, чему мы, си­дя за письменным столом в Алленсбахе, удивлялись за три дня до выборов и что все же не могли опубликовать, поскольку это выглядело бы как попытка массированного воздействия на исход выборов, было феноменом обще­ственного мнения. Мы стали очевидцами явления, имя которому найдено сотни лет назад, хотя его и нельзя по­щупать руками. Под давлением общественного мнения сотни тысяч избирателей, пожалуй, даже миллион, совер­шили нечто, что мы позднее назвали «the last minute swing» (сдвиг последней минуты); это был «эффект попутчиков» в последнюю минуту, позволивший ХДС/ХСС «набирать очки», пока вместо равновесия сил двух крупных партий не сформировался перевес ХДС/ХСС в целых 8%, по офи­циальным данным (см. рис. 1).
«Измерения опережают понимание»
Тогда, в 1965 г., у нас уже был в руках ключ к пониманию изменения мнения избирателей, но мы не знали об этом. В статье об общественном мнении, опубликованной в 1968 г. в «Международной энциклопедии социальных на­ук», профессор журналистики и коммуникационных ис­следований Колумбийского университета в Нью-Йорке У.Ф. Дэвисон писал: «Наши измерения сильно опережают понимание»2 . Это была точная характеристика нашего по­ложения в 1965 г.: мы гораздо больше измерили, чем по­няли. В то время как обе крупные партии с декабря 1964 г. почти до самого дня выборов в сентябре 1965 г. неизмен­но шли наравне по количеству своих приверженцев — и эти цифры регулярно с апреля по конец августа публико­вал «Штерн», — существовали и другие показатели, обна­руживавшие совершенно независимые от этих цифр коле­бания. «Конечно, никто не может знать, но как вы думаете, кто выиграет?» — такой вопрос звучал довольно часто. В декабре многие предсказывали победу и ХДС/ХСС, и СПГ, даже отдавали некоторое предпочтение последней. Но потом результаты начали меняться, неуклонно возра­стало число ожидавших победы ХДС/ХСС и снижались оценки СПГ. Уже в июле 1965 г. ХДС/ХСС шли к выбо­рам с несомненным опережением, которое в августе до­стигло почти 50%. Казалось, что оба измерения — измере­ние намерений избирателей и измерение надежд на побе­ду —– проводились «на разных планетах». И лишь в самом конце наступил «эффект попутчиков». Как будто поток по­нес 3-4% избирателей в направлении общего ожидания победы.
Каждое исследование начинается с загадки
Каким образом при неизменных предвыборных намере­ниях избирателей относительно участия в выборах круто меняются их представления о победителе выборов — это осталось для нас загадкой. Лишь во время выборов в бун­дестаг 1972 г. с укороченной предвыборной кампанией, что было не очень благоприятно для наблюдений такого рода, мы апробировали свой «демоскопический инстру­
ментарий» с развернутой программой вопросов, воору­женные гипотезой, предложенной нами к обсуждению на Международном психологическом конгрессе в Токио (ле­то 1972 г.)3 .
В действительности предвыборная борьба 1972 г. про­текала так же, как в 1965 г. Обе крупные партии шли на равных в вопросе о намерениях избирателей, и в то же вре­мя — как в ином, отстраненном мире — неделя за неделей росло ожидание победы СПГ. Лишь однажды произошло снижение показателей, а к концу предвыборной кампании имел место «сдвиг последней минуты» — «эффект попут­чиков» в направлении растущего ожидания победы, на этот раз для СПГ (см. рис. 2).
Климат мнений определяют выступления и отмалчивание
Гипотезой я обязана в первую очередь студенческим вол­нениям в конце 60-х — начале 70-х годов, в частности кон­кретной студентке. Как-то встретив ее в вестибюле перед аудиторией со значком ХДС на куртке, я сказала: «Не ду-
мала, что вы в ХДС». «А я не в партии, — ответила она. — Я просто прикрепила значок, чтобы посмотреть, как это бывает…» После обеда мы столкнулись с ней снова. Значка не было. Я поинтересовалась. «Да, я сняла значок, — отве­тила она. — Это было слишком ужасно».
Всплеск возбуждения, которым отмечены годы новой восточной политики, стал вдруг понятен: по количеству приверженцев СПГ и ХДС/ХСС могут быть равны, но они далеко не одинаковы по энергии, воодушевлению, с которым демонстрируют свои убеждения. Воочию можно было видеть лишь значки СПГ, и неудивительно, что на­селение неправильно оценило соотношение сил. И вот на глазах у всех разворачивалась необычная динамика. Тот, кто был убежден в правильности новой восточной поли­тики, чувствовал, что все одобряют его мысли. Поэтому он громко и уверенно выражал свою точку зрения. Те, кто отвергал новую восточную политику, чувствовали се­бя в изоляции, замыкались, отмалчивались. Именно та­кое поведение людей и способствовало тому, что первые чувствовали себя сильнее, чем были в действительности, а последние — слабее. Эти наблюдения в своем кругу по­буждали и других громогласно заявлять о своих взглядах или отмалчиваться, пока — как по спирали — одни в об­щей картине состояния общества явно набирали мощь, другие же полностью исчезали из поля зрения, станови­лись немы. Такой процесс можно назвать «спиралью молчания».
Сначала это была просто гипотеза. С ее помощью лег­ко поддавались объяснению наблюдения предвыборного лета 1965 г. Тогда упоминание рядом имен Людвига Эр– харда и английской королевы способствовало росту сим­патий населения к правительству. Популярный Эрхард готовился к своей первой предвыборной борьбе в качест­ве канцлера, радовали солнечная погода и визит англий­ской королевы, которая разъезжала по стране, ее то и де­ло приветствовал Эрхард. При почти равном раскладе го­лосов за ХДС/ХСС и СПГ было удовольствием причис­лять себя к сторонникам ХДС, которая со всей очевид­ностью будет правительственной партией. Резкий рост ожиданий победы ХДС/ХСС на выборах в бундестаг от­ражал климат мнений.
«Эффект попутчиков в последнюю минуту»
Ни в 1965 г., ни в 1972 г. намерения избирателей с самого начала не были очевидными; в обоих случаях почти до дня выборов они казались не связанными со взлетом и паде­нием уровня мнений. В этом можно видеть хороший знак: по крайней мере намерения голосовать не похожи на фла­ги на ветру и обнаруживают значительную стабильность. Однажды австро-американский социальный психолог и исследователь выборов Пауль Ф. Лазарсфельд, говоря об иерархии стабильности мнений4 , в качестве ее вершины назвал намерения голосовать, как якобы особенно устой­чивые, медленно поддающиеся новому опыту, новым на­блюдениям, новой информации, новым мнениям. В кон­це концов влияние климата мнений все же сказывается на намерениях голосовать. Дважды мне приходилось наблю­дать «сдвиг последней минуты», давление общественного мнения, что приносило кандидату дополнительные 3– 4% голосов. Лазарсфельд, будучи свидетелем подобного явления еще в 1940 г. во время выборов американского президента, назвал его «эффектом оркестрового ваго­на»5 , за которым следуют другие. Согласно же общепри­нятому объяснению, каждому как бы хочется быть с по­бедителем, считаться тоже победителем.
Быть на стороне победителя? Большинство людей вряд ли так претенциозны. В отличие от руководящего слоя они не ожидают для себя постов и власти. Скорее речь идет о более скромных вещах, о стремлении не чувство­вать себя в изоляции, которое, по всей видимости, свойст­венно всем нам. Никому не хочется быть таким же одино­ким, как упомянутая выше студентка со значком ХДС, одиноким настолько, что не видишь глаз соседей по дому, встретившись на лестнице, что коллеги по работе не са­дятся рядом… Начинаем почти на ощупь собирать сотни признаков того, что человек не пользуется симпатией, что он — в кольце отчуждения.
Демоскопическое интервью выявляет тех, кто чувству­ет себя изолированно в общении: опрашиваемые отвеча­ют, что у них нет знакомых. Такие люди скорее других участвуют в «сдвиге последней минуты» — в 1972 г. мы смогли доказать это повторным опросом одних и тех же
избирателей перед выборами и после. Лица со слабым са­мосознанием и ограниченной заинтересованностью в политике тянули с участием в выборах до последнего мо­мента. Большинство подобных попутчиков по причине своей слабости, несомненно, далеки от намерения разде­лить лавры победителя — стоять рядом с музыкантами и играть на трубе. Выражение «С волками выть»* точнее все­го отражает ситуацию попутчиков: Или лучше: ситуацию людей. Попугчик настолько страдает от мысли, что другие отвернутся от него, что можно легко манипулировать его чувствительностью и вести его, как на веревочке.
Боязнь изоляции представляется движущей силой, раскручивающей спираль молчания. «Выть с волками» не совсем приятное состояние, но если оно не под силу че­ловеку, не желающему разделять распространенное убеж­дение, то ведь можно и молчать — это вторая возмож­ность смягчить страдания. Английский социальный фи­лософ Т. Гоббс писал в 1650 г., что молчание можно ис­толковать как знак согласия, потому что в случае несог­ласия так легко сказать «нет»''. Он определенно ошибался насчет легкости несогласия, ноГиз рассуждений Гоббса ясно видно, что молчание чаще истолковывается как со­гласие.
В поисках явления
Когда рассматриваешь такой процесс, как спираль молчания в качестве гипотезы, то есть две возможности прове­рить ее достоверность. Если она действительно существу­ет, если это процесс реализации или гибели убеждений, то он не мог не привлечь исследователей прошлого. Мало ве­роятно, что такой процесс ускользнул от внимания чутких и вдумчивых наблюдателей, какими были философы, юристы, историки, описывавшие людей и мир вокруг се­бя. Приступив к поискам, я натолкнулась на обнадежива­ющий знак в прошлом, обнаружив точное описание дина­мики спирали молчания в опубликованной в 1856 г. А. де Токвилем истории Французской революции. Говоря
Автор, видимо, имеет в виду русскую пословицу: «С волками жить — по-волчьи выть». — Прим.ред.
о падении французской Церкви в середине XVIII в., он, в частности, отметил, что презрение.к религии стало тогда всеобщей и господствующей страстью среди французов. Серьезной причиной для этого, по его мнению, было «оне­мение» французской Церкви. «Люди, придерживавшиеся прежней веры, боялись оказаться в меньшинстве предан­ных своей религии. А поскольку изоляция страшила их более, чем ошибки, они присоединялись к большинству, не изменяя своих мыслей. Взгляды одной лишь части на­ции казались мнением всех и именно поэтому вводили в неодолимое заблуждение как раз тех, кто был виной этого обмана»7 .
Продвигаясь в глубь веков, я повсюду обнаруживала впечатляющие наблюдения и замечания на интересую­щую меня тему: у Ж.-Ж. Руссо и Д. Юма, у Дж. Локка, М. Лютера, Макиавелли, Яна Гуса и, наконец, у античностых авторов. То были скорее заметки на полях, нежели глубо­кие рассуждения. Но реальность спирали молчания стано­вилась все более ощутимой.
Вторая возможность проверить достоверность гипоте­зы обеспечивается эмпирическим исследованием. Если феномен спирали молчания существует, его можно из­мерить. По крайней мере сегодня, когда уже почти пол­столетия широко применяется инструментарий репре­зентативных опросов, социально-психологические явле­ния не могут ускользнуть от внимания наблюдателя. Та­кого рода инструментарий был придуман, чтобы вы­явить процесс спирали молчания, об этом речь пойдет в следующей главе.
Примечания
1 L е о n h а г d t R. W. Der Kampf der Meinungsforscher. Elisabeth Noelle-Neumann: «Ich wiirde mich gar nieht wundern, wenn die SPD ge– wanne». —DieZeit, 17. September 1965.
2 D a v i s о n W. Phillips. Public Opinion. Introduction. — Sills D. L. (Ed.). International Encyclopedia of the Social Sciences. New York, 1968, vol. 13, p. 188-197.
3 См.: Noelle-Neumann E. Return to the Concept of Powerful Mass Media. — Studies of Broadcasting, № 9, March 1973, p. 67-112.
4 См.: Lazarsfeld Paul P., Bernard Berelson, Hazel Ci a u d e t. The People's Choice. How the Voter Makes up his
Mind in a Presidential Campaign. New York, London: Columbia, 1944 (194S, 196S), p. XXXVI f.
5 Ibid., p. 107-109.
6 См.: Hobhes T h. The Elements of Law. Natural and Politic. London. 1969, p. 69.
7 Tocqueville A. de. L'Ancien regime et la revolution. — Oeuvres completes, vol. 2. Paris, 1952. Цит. по нем. изд.: Das alteStaatswesen und die Revolution. Leipzig, 1857, S. 182.
Глава II
ДЕМОСКОПИЧЕСКАЯ ПРОВЕРКА ГИПОТЕЗЫ
«Инструментарий» звучит, может быть, необычно, вызы­вая представления об аппаратуре — от небольших прибо­ров до гигантских конструкций с солнечными батареями. То, что стоит в анкете, что сформулировано как вопрос ин­тервью и часто смахивает на игру, — это и есть инстру­менты наблюдения. Ответы репрезентативной выбороч­ной группы на эти вопросы выявляют мотивы и поступки, на которых" вероятно, основывается такой процесс, как спираль молчания.
Гипотеза о спирали молчания предполагает, что мы наблюдаем за своим окружением, чутко воспринимаем, что думает большинство других людей, каковы тенден­ции, какие установки усиливаются, что возьмет верх. Можно ли это доказать?
«Откуда мне знать?»
В январе 1971 г. мы предприняли первую попытку подсту­питься к спирали молчания, предложив респондентам се­рию из трех вопросов.
Вопрос относительно ГДР: «Как Вы считаете, следует ли ФРГ признать ГДР как второе немецкое государство или нет?»
Независимо от Вашего личного мнения по этому воп­росу ответьте: «Как Вы думаете, большинство людей в ФРГ за или против признания ГДР? Что, по Вашему мнению, произойдет, как изменятся взгляды через год: больше или меньше людей, чем сегодня, будут выступать за призна­ние ГДР как второго немецкого государства?»
НАБЛЮДЕНИЯ ЗА ОКРУЖАЮЩИМ — КЛИМАТ МНЕНИЙ
«Независимо от Вашего личного мнения по этому воп­росу ответьте: Как Вы думаете, будет большинство лю­дей "за" или "против"… Что, по Вашему мнению, про­изойдет через год, как изменятся мнения людей…» Вполне вероятно, что большинство опрошенных должны были бы ответить: «Откуда мне знать, что думает большинство, как будет дальше? Я ведь не пророк!» Но люди не отвечают так на эти вопросы. От 80 до 90% репрезентативной выбороч­ной совокупности населения старше 16 лет оценивают мнение окружающих, как будто это само собой разум'ёю– щеёся дело (см. табл: 1).
Таблица 1
Люди, как правило, решаются судить о том, на чьей стороне в спор­ном вопросе окажется большинство населения. В таблице представлены двенадцать примеров из 50 тестов, вклю­ченных в представительные опросы общественного мнения населе­ния (1—2 тыс. интервью) в 1971-1979 гг.
Вопрос к Нерпой теме: «Отвлекаясь от Вашего собственного мнения, как Вы думаете, большинство людей в ФРГ "за" или "против" при­знания ГДР?» Аналогичным образом формулировались вопросы к другим темам.
Темы интервью для оценки «Как об этом думает большинство людей?»
Доля опрошенных, давших оценку, %
Признание ГДР (январь 1971 г.)
86
Принять меры против распространения гашиша и ЛСД (январь 1971 г.)
95
Ввести строгие законы для охраны чистоты воздуха и воды (март 1971 г.)
75
Прерывание беременности (апрель 1972 г.)
83
«За» или «против» смертной казни? (июль 1972 г.)
90
«За» более сильное политическое влияние Франца Иозефа Штрауса (октябрь—ноябрь 1972 г.)
80
«За» или «против» принудительного кормления заключенных (февраль 1975 г.)
84
Можно ли принять на работу судьей члена ГКП? (апрель 1976 г.)
82
Продолжение табл. 1
Темы интервью для оценки «Как об этом думает большинство людей?»
Доля опрошенных, давших оценку, %
Нравится ли ХДС./ХСС? (август 1976 г.)
62
Нравится ли СПГ? (август 1976 г.)
65
«За» или «против» строительства новых атомных электростанций? (сентябрь 1977 г.)
85
Курить в присутствии некурящих (март 1979 г.)
88
Средняя конкретных оценок но 55 темам
82
ОЖИДАНИЯ КАК ВЫРАЖЕНИЕ КЛИМАТА МНЕНИЙ
Источник: Алленсбахский архив, опросы 2068, 2069, 2081, 2083, 2087, 301 1, 3028, 3032/11, 3047, 3065.
Несколько менее уверены респонденты в оценках буду­щего. Но и этот вопрос не повисает в пустоте. В январе 1971 г. почти 3/5 опрошенных высказали предположение, как изменятся мнения в будущем. Ожидания были до­вольно определенны: 45% полагало, что увеличится число людей, которые будут поддерживать признание ГДР в ка­честве второго немецкого государства, а 16% — что их чис­ло уменьшится (см. табл. 2).
Таблица 2
Тест готовности высказаться о будущем развитии мнений, например по вопросу признания ГДР в январе 1971 г.
Вопрос: «Как, на Ваш взгляд, изменятся мнения через год — больше или меньше людей, чем сегодня, выскажутся за признание ГДР в ка­честве второго немецкого государства»?
Население
старше 16 лет,
%
Через год больше людей будет «за» признание ГДР
45
Больше будет «против»
16
Не знаю
39
100
п = 1979
Источник: Алленсбахский архив, опрос 2068.
Результат напомнил мне наблюдения 1965 г. И тогда большинство респондентов на вопрос: «Как Вы думаете, кто победит на выборах?» — не возразили: «Откуда мне знать?», хотя это был бы вполн е резонный ответ, если учесть демоскопичёские данные, которые месяц за меся­цем отражали предвыборную гонку кандидатов на равных. Нет, ожидания проявлялись тогда все яснее и яснее, и не без последствий, как показали события в последние мину­ты голосования. Если перенести наблюдения 1965 г. на 1971 г., следовало ожидать спирали молчания в пользу признания ГДР.
Открытие новой способности человека — восприятие климата мнений
Пытаясь установить, поддается ли гипотеза об отмалчи­вании эмпирической проверке, мы вслед за первым опы­том в январе 1971 г. многократно апробировали похожие серии вопросов. И каждый раз находили подтверждение тому, что население имеет представление о мнении боль­шинства и меньшинства, о частотных распределениях мнений «за» и «против» — независимо от того, были опуб­ликованы дем оскоп ические данные или нет и какие, — как это произошло в 1965 г. (см. табл. 3).
Таблица 3
ОЦЕНКИ БУДУЩЕГО КЛИМАТА МНЕНИЙ
Какой лагерь будет сильнее, какой слабее?
Многие люди отваживаются судить от том, какой лагерь в спорном вопросе окажется сильнее.
В таблице представлены шесть примеров из 25 тестов на основе 1– 2 тыс. интервью с представительными для населения выборками (1971-1979 гг.).
Вопрос: «Как, на Ваш взгляд, изменятся мнения через год: тогда боль­ше или меньше людей, чем сегодня, будут "за"…?»
Темы для оценки дальнейшего развития мнений
Доля опрошенных, высказавшихся о развитии мнений в ближайшем будущем (через год), %
Признание ГДР (январь 1971 г.)
61
«За» или «против» общества личных достижений? (август 1972 г.)
. 68
Темы для оценки дальнейшего развития мнений
Доля опрошенных, высказавшихся о развитии мнений в ближайшем будущем (через год), %
Совместная жизнь молодой пары без оформления брака (февраль 1973 г.)
79
За более сильное политическое влияние Франца Иозефа Штрауса (март—апрель 1975 г.)
72
«За» или «против» смертной казни? (июль—август 1977 г.)
87
Строительство новых атомных станций (март 1979 г.)
81
Средняя конкретных ответов о дальнейшем развитии мнений по 27 темам
75
Источник: Алленсбахский архив, опросы 2068, 2084, 2090, 3013, 3046, 3065.
В год следующих выборов — 1976 г. — мы подвергли систематическому сравнительному анализу вопросы, с помощью которых в течение 1965-1971 гг. измерялось восприятие распространенности мнений: «Кто победит на выборах?» «Как думает большинство людей?» Оба инстру­мента показывали одно и то же. Однако вопрос: «Нравится ли большинству людей ХДС/ХСС… или Вы так не думае­те?» — оказался более чувствительным и тем самым более удачным инструментом: он четче показывал взлеты и па­дения в оценках силы партий (см. рис. 3).
Рассматривая поразившие нас колебания климата мнений населения относительно партий, невольно зада­ешься вопросом: правильно ли население их оценивает? В декабре 1974 г. мы начали систематически включать этот вопрос в наши опросы. Намерения избирателей, мало из­меняющиеся, в соответствии с правилом об иерархии ста– бильностей за 15 месяцев наблюдений обнаружили лег­кие, но устойчивые тенденции. Всего на 6% не совпадали „ верхняя и нижняя оценки ХДС/ХСС и на 4% — СПГ. В то же самое время показатель климата мнений, как это вос­принимало население, обнаружил значительные колеба­ния — здесь расхождения достигали 24%, и эти колебания явно)были вызваны соответствующей переориентацией небольшой части избирателей (см. рис. 4, 5). Загадка за-
ключалась в следующем: каким образом население могло воспринимать эти в общем слабые колебания в намерени­ях избирателей? Мы продолжили исследования. Замеры по стране в целом уточнялись наблюдениями в опреде-
ленных районах страны, в землях — например, в Нижней Саксонии или земле Рейнланд-Пфальц (см. рис. 6). Ин­ститут Гэллапа заявил о своей готовности изучать способ­ность английского населения воспринимать изменения в климате мнений. И хотя, кажется, намерения избирателей в Англии не столь определенны, как в ФРГ, англичане эту способность обнаружили (см. рис. 7).
Каков предельный круг вопросов, на которые распро­страняется эта способность восприятия климата мне­ний? Следует предположить, что в поле наблюдений по­стоянно находилось несколько сотен тем. Начиная с марта 1971 г. мы располагаем данными об отношении населения к смертной казни и можем сравнить оценки климата мнений по этому вопросу. Нет данных за 1972-1975 гг. — тогда у нас были другие, более важные вопросы для эмпирической проверки спирали молча­ния. Однако шесть измерений в 1971-1979 гг. подтвер-
жцают, насколько надежно действительные изменения мнений отражаются в восприятии климата мнений (см. рис. 8, 9).
Иногда восприятие нарушается, но поскольку в целом оно так хорошо срабатывает, то каждый случай искажения вызывает любопытство. Вероятно, в этих случаях каким– то образом искажены сигналы, на которых основывается восприятие климата мнений. Но мы не знаем об этих сиг­налах, поэтому выявить искажения трудно. Этому посвя­щена одна из глав книги1 .
«Железнодорожный» тест
Один источник искажений, если оглядываться назад, мы нашли еще в 1965 г. Позиции партий, измеренные с точки зрения намерений избирателей, были в равной степени сильными. Но сила одного из лагерей, измеряемая с по­мощью вопроса «климата мнений»: «Кто победит на выбо­рах?» — неуклонно возрастала. Исходя из гипотезы о спи­рали молчания, этот факт можно объяснить различиями в готовности говорить о своих убеждениях «на людях», т.е. там, где каждый может видеть нужные ему сигналы. Если люди действительно чутко наблюдают за мнениями в своей среде и в своем поведении могут подстраиваться, приспособиться к силе или слабости лагерей, то это обсто­ятельство является вторым предположением, которое сле­дует эмпирически изучить.
В январе 1972 г. в алленсбахском интервью появляется странный вопрос, который еще никто до этого не задавал. Адресовался он домохозяйкам, и речь в нем шла о воспи­тании детей. Интервьюируемому предлагалась картинка, иллюстрирующая диалог двух женщин: «Две матери бесе­дуют о том, стоит ли бить ребенка, если он плохо ведет се­бя. С которой из двоих Вы согласны — с той, что в нижнем углу картинки или в верхнем?» (см. рис. 10). Одна из жен­щин на рисунке объясняет: «Совершенно недопустимо бить ребенка, можно воспитывать его и без этого».
40 процентов представительной выборки домохозяек согласились тогда с этим мнением.
По мнению другой собеседницы, «порка тоже воспи­тывает, это не повредило еще ни одному ребенку». 47% до­мохозяек присоединились к этому мнению, 13%затруд­нились дать ответ.
Далее следовал следующий тест: «Предположим, Вам предстоит ехать в поезде пять часов и в Вашем купе оказа­лась женщина, которая считает…» Здесь текст разделялся на два варианта. Для женщин, которые принципиально
против порки детей, заключительный текст звучал следу­ющим образом: «…что порка — это тоже воспитание». В другой группе женщин, которые одобряли подобное нака­зание, тест завершался так: «…что порка детей абсолютно неприемлема».
Таким образом, женщин-домохозяек сталкивали с по­путчицей, разделяющей мнение, противоположное их собственному. И в том и в другом вариантах тест завер­шался вопросом: « Стали б ы Вы беседовать с этой женщи­ной, чтобы лучше"познакомиться с ее позицией, или Вы не придали бы этому особого значения?»
С тех пор мы не раз повторяли «железнодорожный» тест, варьируя его темы: иногда это был разговор о ХДС или СПГ, в другой раз — беседа о расовой сегрегации в Южной Африке или о сожительстве молодых людей вне брака, об атомных электростанциях или статусе эмиг­рантов, о 218-м параграфе, об угрозе наркотиков, о ра­дикалах.
Предстояло проверить гипотезу: в столкновении раз­ных точек зрения противники с различной степенью ак­тивности и открытости защищают свои убеждения. Ла­герь, обнаруживающий большую готовность открыто го­ворить о своих убеждениях, производит впечатление бо­лее сильного и тем самым влияет на других, побуждая последних присоединиться к более сильному или умно­жающему свои ряды противнику. Эта тенденция легко прослеживается в единичных случаях. Но как в целом на­ладить измерение этого процесса, которое бы удовлетво­ряло научным требованиям повторяемости и контроли­руемости, независимости от субъективных впечатлений наблюдателя? Можно попробовать моделировать дейст­вительность в условиях, допускающих измерение. На­пример, моделировать действительность в демоскопиче– ском интервью, когда вопросы следуют в четко опреде­ленном порядке, когда их формулировка не меняется, будь то выборки из 500, 1000 и 2000 респондентов, где задействованы сотни интервьюеров, так что ни одни из факторов не может серьезно повлиять на результат.Но наскол ько с лабее ситуация в интервью по сравнению с жизнью» опытом, восприятием действительности!
Поведение «на людях»
Первая задача состояла в том, чтобы в демоскопическом интервью смоделировать давлениеокружающих, выявить скрытую готовность респондента как-то вести себя «на лю-
дях». Совершенно очевидно, что речь идет об открытом для всех поведении, на основании которого мы обычно делаем выводы осиле или слабости группировок, а нетолько о раз­говорах в домашнем кругу. Люди, у которых нет друзей, ко­торые по природе замкнуты, также воспринимают знаки,
сигналы среды, как показывают анализы «сдвига в послед­нюю минуту». И тогда наступает резкое изменение клима­та в пользу той или иной партии, личности, идей, оно ощу­щается повсюду почти тотчас же, одновременно во всех группах населения: возрастных и профессиональных (см.
рис. 11-13). Такое возможно л ишь при условии, что эти сигналы абсолютно открыты, доступны общественности. Поведение в семье, в кругу близких может быть таким же, как «на людях», или иным —для процесса спирали молча­ния это неважно. Мы быстро поняли это, когда попытались смоделировать в интервью ситуацию, в которой респон­дент должен был обнаружить свою склонность к молчанию или к выступлению. Мы просили респондента представить себе вечеринку, достаточно многолюдную, где часть гостей ему незнакома. И здесь речь заходит об определенной не­однозначной, спорной теме — в вопросе указывался кон­кретный предмет разговора. Станет ли респондент участ­вовать в разговоре или не придаст ему значения? Вопрос не срабатывал: сцена была недостаточно «публичной», в реак­циях респондента сказывалась вежливость по отношению к хозяину вечеринки, гостям, придерживавшимся другого мнения.Тогда мы попробовал и «железнодорожный» тест, смоделированный на публичную ситуацию: каждый мо­жет принять участие в разговоре в присутствии людей, чье имя и умонастроение неизвестны.Втоже время вэтой мо­дели была представлена «малая общественность», где в раз­говор может вступить даже застенчивый человек, если за­хочет. Но проя вится л и то естествен нос для человека пове– дениевреальной публичной ситуации — на улице, на рын­ке, в молочной или на зрительских трибунах, — которое он демонстрирует наедине с интервьюером или в присут­ствии членов семьи? Или импульс воображаемой обще­ственности слишком слаб?
Рассчитывающие на победу разговорчивы, проигрывающие склонны молчать
Проанализировав «железнодорожный» тест в опросах 1972,1973,1974 гг., мы выяснили: готовность противни­ков говорить наопределенныетемы и склонность к молча­нию поддаются измерению. Именно предстоящие выборы 1972 г. предложили идеальныетемы для таких тестов. Вос– хищениелауреатом Нобелевской премии федеральным канцлером Вилли Брандтом достигло апогея, мнения по поводу новой восточной политики, которую он символи­зировал, разделялись. Ни сторонникам, ни противникам В. Брандта не стоило особого труда определить, какой ла­
герь сильнее. В мае 1972 г. на вопрос: «КакВы считаете, большинстволгодей в стране "за" или "против" восточных соглашений?» — 51% опрошенных ответил и, что боль­шинство— "за", 8—считали, что большинство "против", 27— полагали, что сторонников и противников «примерно поровну», 14% ответили: «Затрудняюсь ответить».
В ходе предвыборной борьбы в октябре 1972 г. в одном из опросов использовался «железнодорожный» тест: «Предположим, Вам предстоит проехать пять часов в поез­де и кто-то из попутчиков в Вашем купе начинает говорить в поддержку (в каждом втором интервью — в осуждение) федерального канцлера В. Брандта. Станетели Вы беседо­вать с этим человеком, чтобы лучше познакомиться с его позицией, или не обратите на это внимания?» Сторонники В. Брандта — их оказалось значительно больше, чем про­тивников, — ответили: «С удовольствием бы побеседо­вал»—50%, "против" высказались 35%, ответ: «Не придал бы значения» — объединил 42% сторонников и 56% про­тивников (см.табл. 4). Это означало, что приверженцы Брандта превосходили своих противников нетолько по численности, но и по мощи, которая проявлялась в их по­стоянной готовности говорить и демонстрировать свою поддержку.
Таблица 4
ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ ТЕСТ
Готовность говорить и тенденция отмалчиваться о федеральном канцлере В. Брандте в условиях «малой общественности» (октябрь 1972 г.), %
Большинство: согласные с Брандтом
Меньшинство: не согласные с I Брандтом
В поезде охотно бы разговаривали с попутчиками о В. Брандте
50
35
Не стали бы придавать этому значение
42
56
Затруднялись ответить
8
9 1

-

100 1011
100
502
Источник: Алленсбахский архив, опросы Института демоскопии
2086/1 + П.
Значок — тот же разговор
В этом контексте разговорчивость и отмалчивание пони­маются в широком смысле. Носить значок, прикрепить символику на автомашину есть своего рода высказыва­ние; не делать этого, даже если имеются собственные убеждения, означает отмалчивание. Демонстративно ма­нипулировать газетой определенного направления, на­пример Франкфуртер рундшау, означает говорить; пря­тать ее в карман или прикрывать другой, менее красноре­чивой газетой (она, конечно, не спрятана, просто заверну­та) равнозначно молчанию. Говорить — это значит рас­пространять листовки, расклеивать плакаты, пачкать и срывать плакаты. В 60-е годы длинные волосы у мужчин говорили сами за себя — это был знак, как в свое время носить джинсы — в странах Восточного блока.
И без «железнодорожного» геста накануне выборов 1972 г. мы получили достаточно эмпирических доказа­тельств, что при столкновении мнений одна сторона более откровенно и активно выражает свою позицию, а другая сторона, не слабее, а может быть, даже сильнее численно, отмалчивается. Известная жалоба бывшего американско­го вице-президента С. Агшо на «молчащее большинство» была вполне оправданной: она касалась действительно­сти, воспринимавшейся многими людьми, они даже «по­работали» над ее созданием, не вполне осознав это,потому что их «работа» не получила словесного выражения.
После выборов в бундестаг в 1972 г. оказалось, что один вопрос, как вспышка, высветил неравенство проти­востоящих лагерей — практически равных по числу своих членов и сторонников — с точки зрения их силы, «подачи» себя публично. Вопрос звучал гак: «Различные партии ис­пользовали много плакатов, значков, символики для авто­машин. Символику, плакаты, значки какой партии можно было, по Вашему мнению, видеть чаще всего?» 53% ре­спондентов ответили: предвыборной символики СПГ, 9% — ХДС/ХСС. Второй вопрос перепроверял это же обстоя­тельство с другой стороны: «Результаты партии на выбо­рах в значительной степени зависят от активности ее сто­ронников в ходе предвыборной кампании. Сторонники какой партии обнаружили, по Вашему мнению, наиболь­шую личную увлеченность, чрезмерную склонность к
идеализму?» В репрезентативной выборке 44% населения ответили, что сторонники СПГ, 8% — ХДС/ХСС. Этире– зультаты можно истолковать следующим образом: на­прасно осенью 1972 г. сторонник ХДС, обозначивший свою позицию значками и символикой, оглядывался во­круг в поисках единомышленников; последние, предпочтя молчание, как раз и способствовали тому, что каждый, кто разделял их убеждения и хотел бы символизировать свою поддержку значком, должен был чувствовать себя дейст­вительно в одиночестве и изоляции. Пожалуй, спираль молчания невозможно закрутить туже, чем это было сде­лано тогда.
Первоначально попытки выявить климат мнений, получить его подтверждение производили непривычное впечатление. Носить значок, прикрепить символику на машину — дело вкуса, не так ли? Кому-то нравится, кому– то нет. Может быть, консервативно настроенный человек более сдержан? Или вспомним «железнодорожный» тест: одни охотно вступают в разговоры с попутчиками, другие предпочитают молчать. Можно ли в таком случае рас­сматривать «железнодорожный» тест как показатель того, что процессы давления на мнение людей протекают по ти­пу спирали молчания?
Преимущество — иметь разговорчивые группы на своей стороне
ГОТОВНОСТЬ К ДИСКУССИИ РАЗЛИЧНЫХ ГРУПП НАСЕЛЕНИЯ
Замечено верно и демоскопия подтверждает: независимо от темы, независимо от убеждении одни охотно вступают в разговор, а другие предпочитают молчать. Этот вывод справедлив относительно целых групп населения. «На лю­дях», а также в «малой общественности» мужчины Долее, чем женщины, склонны обсуждать неоднозначную тему, молодые — охотнее стариков, представители высших сло­ев общества больше, чем представители низших слоев (см. табл. 5). Данное обстоятельство влияет на обществен­ную расстановку сил. Фракция, которая умеет привлечь на свою сторону больше молодежи и людей с более высоким уровнем образования, изначально имеет больше шансов на победу. Но это лишь полдела. Есть еще один фактор, влияющий на нашу разговорчивость: ощущение, что ты уловил тенденцию, дух времени и ему соответствуют соб­ственные убеждения, что с тобой согласны наиболее со­временные, разумные или просто лучшие люди (см. табл. 6).
Таблица 5
Готовы диску­тировать по противоречи­вой теме", %
Не хо­тят дис­кутиро­вать, %
Трудно ска­зать, хотят ли дискути­ровать, %
п =
Население стар­ше 16 лет в це– лом
36
51
13 = 100
9966
Мужчины
45
45
10 = 100
4631
Женщины
29
56
15 = 100
5335
Образование
Народная школа
32
54
14 = 100
7517
Средняя школа
.50
42
8 = 100
2435
Возрастная группа
16-29 лет
42
47
11 = 100
25S4'
30-44 года
39
50
11 = 100
2830
45-59 лет
35
52
13 = 100
2268
60 лет и старше
27
56
17 = 100
2264
Профессиональная группа
Фермеры
19
63 *
18 = 100
621
Рабочие низкой квалификации
28
24
18 = 100
2289
Во время поездки в поезде охотно разговаривали бы с попутчиком о наступлении социализма, запрете IК11. о канцлере Брандте или о том, можно ли неженатым вместе жить. (Архив Алленсбаха, опросы 2084/2085/2086/1 + 11/2089/2090-^1992/1973).
Продолжение табл. 5
Готовы диску­тировать по противоречи­вой теме*, %
Не хо­тят дис­кутиро­вать, %
Трудно ска­зать, хотят ли дискути­ровать, %
п =
Квалифициро­ванные рабочие
37
51
12 = 100
2430
Служащие низ­кой и средней квалификации, государствен­ные чиновники
41
49
10 = 100
2628
Руководители, государствен­ные чиновники верхних звеньев
47
44
9 = 100
1051
Самостоятель­ные предприни­матели, лица свободных про­фессий
40
49
11 = 100
927
Ежемесячный чистый доход основного кормильца семьи марок
Менее 800
26
56
18 = 100
1448
800 – 1000
32
53
15 = 100
IS 75
1000— 1250
35
52
13 = 100
2789
1250-2000
42
4S
10 = 100
2979
2000 и более
48
43
9 = 100
866
Город и село
Деревни
32
52
16 = 100
1836
Небольш ие города
37
52
11 = 100
3164
Во время поездки в поезде охотно разговаривали бы с попутчиком о наступлении социализма, запрете ГКП, о канцлере Брандте или о том, можно ли неженатым вместе жить. (Архив Алленсбаха, опросы 2084/20S5/2086/1 + 11/2089/2090—1992/1973).
Продолжение табл. 5
Готовы диску­тировать по противоречи­вой теме*, %
Не хо­тят дис– кутиро– вать, %
Трудно ска­зать, хотят ли дискути­ровать, %
п=
Средние города
36
51
13 = 100
1797
Большие города
38
49
13 = 100
3160
Политическая ориентация
Сторонники ХДС/ХСС
34
55
11 = 100
3041
Сторонники СПГ
43
47
10 = 100
4162
Сторонники СвПГ
48
44
8 = 100
538
Таблица 6
ГОТОВНОСТЬ ГОВОРИТЬ КАК ПОКАЗАТЕЛЬ СОЦИАЛЬНОГО КЛИМАТА И САМОСОЗНАНИЯ ГРУПП НАСЕЛЕНИЯ
Динамика с 1972 по 1978 г. обнаруживает общий рост разговорчи­вости, особенно выраженный у сторонников ХДС/ХСС.
В поезде охотно бы разговаривали с попутчиком, %
1972– 1973 гг.
1975– 1976 гг.
1977– 1978 гг.
Население старше 16 лет в целом
36
37
44
Мужчины
45
43
52
Женщины
29
32
37
Возрастные группы
16-29 лет
42
41
51
30-44 лет
39
41
51
45-59 лет
35
35
42
Продолжение табл. 6
В поезде охотно бы разговаривали с попутчиком, %
1972— 1973 гг.
1975– 1976 гг.
1977– 1978 гг.
60 лет и старше
27
30
33 j
Образование
Народная школа
32
34
39
Средняя школа
50
46
53
Профессиональные группы
Фермеры
19
30
29
Рабочие низкой квалификации
28
29
35
Квал ифи ци рова н н ые рабочие
37
37
44
Служащие низкой и средней квалификации, государственные чинов­ники нижнего и средне­го звена
41
41
48
Руководители, государ­ственные чиновники верхнего звена
47
46
54
Самостоятельные пред­приниматели, лица сво­бодных профессий
40
40
47
Город и село
Деревни (менее 2 тыс.; 1977-1978 гг.: менее 5 тыс. жителей)
32
37
41
Небольшие города (2— 20 тыс.; 1977— 197S гг.: 5—20 тыс. жителей)
37
36
46
Средние города
36
38
45
Крупные города
38
37
44
Партийно-политическая ориентация
Сторонники ХДС/ХСС
34
38
44
Продолжение табл. 5
В поезде охотно бы разговаривали | с попутчиком, %
1972— 1973 гг.
1975– 1976 гг.
1977– ! 1978 гг. 1
Сторонники СПГ
43
40
47 j
Сторонники СвПГ
48
38
49
Источники: 1972—1973 гг.: Алленсбахский архив, опросы Института демоскопии 2084, 2085, 2086/1 + II, 2089, 2090 (между августом 1972 и февралем 1973 г.). Для дискуссий в поезде предлагались следующие темы: внедрение социализма, запрет ГКП, федераль­ный канцлер В. Брандт, совместное проживание не состоящих в браке. База опрошенных в целом: 9966 интервью. 1975—1976 гг.: Алленсбахский архив, опросы Института демоско­пии ЗОН, 3012, 3013, 3020, 3031/1, 3035 и 3037 (между февралем 1975 и декабрем 1976 г.). Для дискуссий с попутчиком предлага­лись следующие темы: принудительное кормление заключенных, смертная казнь, «за» большее влияние Франца Йозефа Штрауса на политику, хорошее мнение об испанском государственном правле­нии, нравится ли СПГ, нравятся ли ХДС/ХСС, совместное прожи­вание не состоящих в браке, курение в присутствии некурящих. Ба­за опрошенных в целом: 14 504 интервью.
1977—1978 гг.: Алленсбахский архив, опросы Института демоско­пии 3046, 3047, 3048, 3049 и 3060 (между августом 1977 и октяб­рем 1978 г.). Темы для дискуссий с попутчиком: смертная казнь, строительство новых атомных электростанций, смертная казнь для террористов, симпатии к террористам, объединенная Европа без России и восточноевропейских стран. База опрошенных в целом: 10 113 интервью.
Развязывает язык
чувство соответствия духу времени
Осенью 1972 г. сторонники Вилли Браидта — независимо от возраста, пола, образования (см. табл. 7) — обнаружили большую готовность участвовать в публичной дискуссии, чем его противники. «Железнодорожный» тест оправдал себя. Использование его как инструмента в серии опросов помогло выявить, кто желает участвовать в дискуссиях, а кто предпочитает отмалчиваться. 54% сторонников СПГ хотели бы во время путешествия принять участие в обсуж­дении политики СПГ, и лишь 44% сторонников ХДС/ХСС охотно поддержали бы разговор о ХДС
(1974)2 . После смены в ведомстве федерального канцлера 47% сторонников Гельмута Шмидта и лишь 28% его про­тивников готовы были говорить о нем (1974)3 . Разговор о принудительном питании в тюрьмах во время голодовки поддержали 46% заключенных, согласных с этой мерой, и 33% ее противников (1975)4 .
Таблица 7
В КАЖДОЙ ГРУППЕ НАСЕЛЕНИЯ СТОРОННИКИ ГОСПОДСТВУЮЩЕГО МНЕНИЯ БОЛЕЕ СКЛОННЫ ГОВОРИТЬ, ЧЕМ ПРЕДСТАВИТЕЛИ МЕНЬШИНСТВА
Пример: Сторонники и противники политики федерального канцле­ра В. Брандта в 1972 г.
В поезде охотно поговорили бы с попутчиком
Представители господствующего большинства: сторонники В. Брандта, %
Представители меньшинства: противники
В. Брандта,
%
В целом
49
3.5
Мужчины
57
44
Женщины
42
27
Возрастные группы
16-29 лет
53
43
30—44 года
47
37
45-59 лет
55
30
60 лет и старше
42
34
Образование
Народная школа
45
29
Средняя школа
61
51
Профессиональная группа
Фермеры
39
13
Рабочие низкой квалификации
40
24
Продолжение табл. 7
В поезде охотно поговорили бы с попутчиком
Представители господствующего большинства: сторонники В. Брандта, %
Представители меньшинства: противники
В. Брандта,
%
Квалифицированные рабочие
45
30
Служащие, государствен н ые чиновники нижнего и среднего звена
57
43
Руководители, государственные чиновники высшего звена
62
47
Сам остоятел ьн ые предприниматели, лица свободных профессий
55
49
Город и село
Деревни (менее 5 тыс. жителей)
46
28
Малые города (5—20 тыс.)
46
42
Средние города (20— 100 тыс.)
4S
40
Крупные города (100 тыс. и более)
54
36
Партийно-политическая ориентация
Сторонники ХДС/ХСС
46
36
Сторонники СПГ
52
35
Пример для понимания таблицы: Мужчины, согласные с политикой фе– дерального канцлера В. Брандта (сторонники В. Брандта); из них 57% охотно поговорили бы с попутчиком о В. Брандте.
Источник: Алленсбахский архив, опросы Института демоскопии 2086/1 + II, октябрь 1972 г. В целом: сторонников В. Брандта — 1011, противников — 502.
Смена тенденции — шанс для исследования
Вот мы и подошли к так начинаемому повороту тенден­ций? До сих пор нам не удавалось установить, чем объяс­няется разговорчивость сторонников левых и политиче­ских лидеров левых; возможно, этому способствовал бла­гоприятный для них климат мнений, а может быть, разго­ворчивость как-то связана с левыми убеждениями.
Два наблюдения из прошлого опыта опровергли по­следнее предположение. Во-первых, заметно упало жела­ние сторонников СПГ вступать в дискуссии о своей пар­тии в период 1974—1976 гг., т.е. в момент смены тенден­ции: с 54% в 1974 г. до 48% в 1976 г. При этом на общий результат эти изменения не повлияли. Заметной была лишь внезапная чувствительность респондентов к общей тональности оценок СПГ участниками «железнодорожно­го» теста, т.е. их дружелюбность или неприязненность. В 1974 г. изъявили желание участвовать в дискуссии об СПГ независимо от взглядов попутчиков: 56% сторон­ников — если СПГ хвалили, 52% — если ее ругали. В 1976 г. 60% сторонников СПГ были заинтересованы в бе­седе с единомышленниками; однако, если другой пасса­жир в купе приводил аргументы против СПГ, готовность участвовать в разговоре снижалась до 32%. Сторонни­ки ХДС/ХСС вели себя совершенно иначе. 1974 год отме­чен всплеском чувствительности к оценкам, но готовность поддержать разговор зависела от того, как настроен попут­чик к ХДС; зато в 1976 г. не было замечено никаких раз­личий5 .
После опыта 1972 и 1973 гг. мы собирались исклю­чить из «железнодорожного» теста формулировку «про­тивник — сторонник» определенной идеи, направления или личности, сравнивая респондентов по их готовности говорить или отмалчиваться. Тогда результаты опросов не выявили различий. Только в 1975—1976 гг. мы обнару­жили, что было бы опрометчиво пренебрегать этим воп­росом в тесте. Лишь там, где, как говорилось выше, спи­раль молчания практически достигала своего пика, т.е. когда одна фракция завладевала публичной ареной, пол­ностью вытеснив другую фракцию, разговоры и молчание определяют общее положение, независимо от доброжела­тельного или неприязненного настроя в одной конкрет­
ной ситуации. Но наряду с такого рода однозначным соот­ношением существуют незавершенное противостояние, нерешенные споры, может быть, даже не обнаружен конф­ликт, и процесс протекает в скрытной форме. Во всех этих случаях, как показали более поздние исследования, реак­ции на тональность разговора в поезде могут весьма раз­личаться, быть обманчивыми.
Предположение, что левые не учитывают климата мнений, не подтверждается
Второе открытие, впоследствии опровергшее предположе­ние о принципиальной предрасположенности к разговор­чивости людей левой ориентации, мы сделали, изучая яв­ление, которое многие десятилетия привлекало внимание исследователей выборных кампаний. С одной стороны, четко прослеживалась тенденция, что часть избирателей изменит ориентацию в пользу ожидаемого победителя. С другой стороны, после выборов многие избиратели утвер­ждали, что голосовали за победившую партию, что не под­тверждалось результатами предвыборных опросов. Это тоже можно 'интерпретировать как «эффект одной упряж­ки» — попытку выдавать себя сторонником победителя, даже если вы голосовали иначе.
В Алленсбахском архиве мы ретроспективно исследо­вали данные опросов вплоть до 1949 г. — даты первых вы­боров в бундестаг. Простое правило, согласно которому после каждых выборов число людей, говорящих о своем голосовании в пользу победителя, значительно превыша­ет реально поданные голоса за партию, не подтверждалось. Чаще всего данные опросов совпадали со статистикой вы– боров (см. рис. 14,15). Однажды — в 1965 г. — опросы вы­явили, что тех, кто говорил о своем участии в голосовании и за побежденную СПГ, и за победившую ХДС/ХСС, бы­ло меньше, чем это показывают материалы избиратель­ной кампании. В 1969 и 1972 гг. данные опросов намного превышали результаты выборов. Когда мы попытались разобраться в данных опросов по так называемому па­нельному методу, при котором повторно опрашивают одних и тех же лиц, то обнаружили две странности. Первая состояла в том, что респонденты, корректирующие впос-
ледствии свое выборное решение, т.е. называющие другую партию, совершают это не всегда в пользу победившей партии, а учитывают мнение своего ближайшего окруже­ния. Например, молодые избиратели корректируют его в
пользу СПГ, пожилые — в пользу ХДС/ХСС, рабочие — в пользу СПГ, предприниматели — в пользу ХДС. Этот факт свидетельствует не столько о тенденции быть на сто­роне победителя, сколько о попытке не оказаться в изоля­ции в своем окружении. Поскольку основные группы на­селения в 1972 г. в большинстве своем голосовали за СПГ, то по послевыборным опросам о голосовании перевес имели силы СПГ.
«Атмосферное» давление мнений: новый метод измерения
Вторая странность заключалась в преувеличении — по сравнению с действительностью — данных опросов, про­веденных после выборов в бундестаг, в пользу СПГ, равно как и в занижении данных относительно ХДС/ХСС. И эти «поправки» послевыборных опросов по сравнению с дан­ными голосования постоянно менялись. Казалось, и то и
другое — тонкие реакции на зигзаги климата мнении, по­скольку в 1972—1973 гг. наблюдался значительный пере­вес мнений в пользу СПГ на последних выборах в бунде­стаг и неправдоподобно низкий процент отдавших свои голоса ХДС/ХСС; затем имела место постепенная кор­ректировка воспоминаний об участии в выборах к дейст­вительным показателям. Фрагмент этого ряда наблюде­ний представлен на рис. 16.
К 1976 г. этот процесс не закончился. По мере прибли­жения дня выборов 1976 г. снова дала о себе знать прежняя тенденция: готовность избирателей — сторонников ХДС заявить о своей позиции (см. рис. 17).
Ежемесячно фиксировать завышенные оценки в поль­зу СПГ и заниженные — в пользу ХДС/ХСС на вопрос о том, за кого респондент голосовал последний раз, сегодня весьма рутинная процедура в демоскопическом измере­нии остроты разногласий, силы тенденций и поляриза­ции мнений избирателей. Позднее мы вернемся к значе­нию таких искажений. Пока нам важно было удостове­риться, что на этапе «смены тенденции» разговорчивость и молчаливость избирателей не обязательно связаны с их левыми или правыми ориентациями.
Начиная с 1972 г. мы квалифицируем как разговорчи­вость и отмалчивание завышенные ответы о голосовании за одну и, соответственно, заниженные о голосовании за другую сторону.
Измерения готовности к публичному признанию своих симпатий
В это же время мы разрабатывали новые инструменты, новые тестовые формулировки. В 1975 г. впервые был ап­робирован блок вопросов на выявление готовности пуб­лично признаться в симпатиях к той или иной партии. Он был сформулирован так: «Теперь выскажите свое мнение о партии, которая ближе других к Вашим воззрениям. Хо­тите ли Вы что-нибудь сделать для партии, которую счи­таете лучшей?» В качестве вариантов ответов предлага­лись карточки, где были перечислены 11 различных воз­можностей поддержать партию. Не все варианты предус­матривали публичность выражения симпатии; таким об­разом, даже самые застенчивые могли проявить свою ло­яльность, например пожертвовать деньги. Другие воз­можности:

— носил бы значок,

— прикрепил бы символику на автомобиль,

— ходил бы по домам и агитировал избирателей поддержать партию,

— повесил бы плакат партии на стене или в окне своего дома,

— расклеивал бы плакаты партии,


— выступил бы в уличной дискуссии и поддержал программу партии, принял бы участие в собрании пар­тии,

— выступил бы на собрании партии, если бы это было необходимо,

— говорил бы о позиции этой партии на собраниях других партий,

— помог бы в распространении агитационных ма­териалов партии.

При пилотаже был получен простой, но значимый для анализа ответ: «Ничего из перечисленного не стал бы де­лать для партии, которой симпатизирую». Пригодность такого инструмента проверяется тем, выявляет ли он от­сутствие удовлетворительного ответа (т.е. уклонение от от­вета), фиксирует ли незначительные изменения — подо­бно почтовым весам, фиксирующим различия между 18 и 21 граммами, в отличие от амбарных весов, не сдвигаю­щихся с нулевой отметки при взвешивании письма в 10 или 30 граммов.

С его помощью удалось обнаружить депрессию сто­ронников партии, которая, например на выборах в ландтаг земли Рейнланд-Пфальц в 1979 г., увидела возможность проигрыша на выборах из-за стычек в верхушке партии. Перед конфликтом в руководстве партии (декабрь 1978 г.) 39% сторонников ХДС ничего не хотели сделать для своей партии. Накануне выборов 48% сторонников были того же мнения. За время с декабря по февраль-март 1979 г. в лагере сторонников СПГ ничего не изменилось: 30% неактивных6 . Психологическое соотношение сил сместилось, хотя мало что изменилось в намерениях го­лосовать. Статистический подход здесь ничего не выявил бы, а психологический аспект на практике привел партию на грань поражения.
Этот конкретный случай использован нами для иллю­страции того, как социальное исследование помогает об­наруживать скрытые тенденции. Конечно, можно прямо спросить, носит ли кто-нибудь значок партии или дейст­вительно прикрепил на машину ее символику. С точки зрения техники измерений преимущество«такого способа проявления симпатии в том, что здесь фиксируется ре­альность и даже ведется наблюдение вместо, вероятно, со­мнительных объяснений по поводу намерений. Недоста-
ток же его заключается в том, что круг действительно но­сящих значки или открыто использующих партийную символику совпадает с твердым ядром активистов, кото­рые гораздо менее чувствительны к колебаниям климата мнений. Их вполне может оказаться слишком мало для статистических измерений — колебания климата мнений ускользают от их наблюдений.
При проверке, не обладают ли левые большей готовно­стью публично высказывать свои убеждения и открыто дискутировать, мы установили некую дилемму. Итак, лю­ди, оказывается, весьма восприимчивы к климату мне­ний. Более того, существуют фракции, способные завое­вать общественность, и другие, которых можно заставить отмалчиваться. Но кто скажет — по каким мотивам? Су­ществует ли в действительности — согласно гипотезе о спирали молчания — страх оказаться в изоляции, на кото­рой и базируется весь этот процесс? Об этом речь пойдет в следующей главе.
Примечания
1 См. гл. XXII наст. изд.
2 См.: AllensbacherArchiv, IfD-Umfrage ЗОЮ.
3 См. там же, IfD-Umfrage 3006.
4 См. там же, IfD-Umfrage 3011.
5 См.: Noelle-Neumann Е. Turbulences in the Climate of Opinion: M ethodological Applications of the Spiral of Silence Theory. — Public Opi­nion Quarterly, 1977, vol. 41, p. 143—158.
6 См.: Noelle-Neumann E. Die Fiihrungskrise tier C.DU im Spiegel einer Wahl. Analyse eines dramatischen Meinungsumschwungs. — Frankfurter Attgemeine Zeitung, № 72, 26. Marz 1979, S. 10.
Глава iii
СТРАХ ПЕРЕД ИЗОЛЯЦИЕЙ КАК МОТИВ
В начале 50-х годов в США был опубликован отчет об экс­перименте, более 50 раз проведенном социальным психо­логом Соломоном Эшем1 . В этом эксперименте задача ис­пытуемых состояла в том, чтобы оценить длину различ­ных линий по сравнению с образцом (см. рис. 18). Из трех предлагаемых отрезков один по длине соответствовал за­данному образцу. На первый взгляд задание казалось лег­ким, потому что сразу было видно, какая линия «правиль­ная». Каждый раз в эксперименте принимали участие 8-9
человек. Организован он был следующим образом: снача­ла одновременно демонстрировались образец и отрезки для сравнения, затем каждому испытуемому в ряду слева направо предлагалось по очереди указать, какой из трех отрезков соответствует образцу. В каждой серии отрезки предъявлялись 12 раз и 12 раз проводились повторы.
Затем был апробирован следующий ход: когда после первых двух предъявлений все участники эксперимента правильно указали соответствующий отрезок, руководи­тель изменил условия. Его помощники, знавшие смысл эксперимента, согласованно давали неправильный ответ. Наивный испытуемый, единственный ничего не подозре­вающий человек, который сидел в конце ряда и отвечал последним, был, собственно, объектом наблюдения: как он поведет себя под давлением преобладающего иного мнения? Будет ли он колебаться? Присоединится ли к мнению большинства вопреки собственному мнению? Будет ли настаивать па своем?
Классический лабораторный эксперимент Соломона Эша подрывает представление о зрелом человеке
Результат эксперимента показал: из 10 испытуемых 2 ос­тались при своем мнении, 2 один или два раза из десяти предъявлений присоединились к мнению большинства, 6 из 10 чаще повторяли явно неправильное мнение боль­шинства. Это означает, что обычно люди на весьма без­обидный для них вопрос и в довольно несущественной си­туации, не затрагивающей их интересы, присоединялись к мнению большинства, даже если они не сомневались в его неправильности. Об этом писал Токвиль: «Страшась изоляции больше, чем ошибки, они присоединяются к большинству, думая иначе…»2
Если сравнить исследовательский метод Соломона Эша с «железнодорожным» тестом, встроенным в демо– скопическое интервью, то метод Эша приобретает совсем иное звучание, другую убедительность. Эш работал в усло­виях лабораторного эксперимента, моделируя обстанов­ку, которую мог контролировать до мелочей: расстановка стульев, поведение лиц, посвященных в задачи экспери­
мента, соответствие или отличие линий в сравнении с об­разцом. Условия лаборатории позволили Эшу смоделиро­вать абсолютно однозначную ситуацию. По сравнению с этим демоскопическое интервью ­– более «грязный» ме­тод исследования, допускающий разнообразные искаже­ния. Например, остается неясным, сколько опрошенных совсем не понимают смысла вопроса, сколько интервьюе­ров некорректно зачитывают вопросы, нарушая заданный порядок и фиксированный текст, изменяя формулировки вопроса, допуская свободные импровизации, прибегая к неконтролируемым пояснениям, если респондент не со­всем понимает смысл вопроса. Сколько фантазии ожида­ется от обыденного человека, когда его просят ответить на вопрос: «Предположим, Вам предстоит пять часов ехать в поезде и кто-то в купе начинает…»! В таком интервью мож­но дать только очень слабый импульс. Все зависит от про­чтения вопроса и записи ответов, любая мелочь, вклинив­шаяся в «болтовню», вызывает неприятное чувство. А в ла– боратории можно «воспроизвести правильную ситуа­цию», где под впечатлением близких к реальности воздей­ствийучастник эксперимента испытывает различные чувства, например, ощущает себя дураком, который видит не то, что другие.
Два мотива подражания: обучение и страх перед изоляцией
«Страшась изоляции больше, чем ошибки…» — объяснил Токвиль. В конце прошлого столетия его соотечественник, социолог Габриэль Тард, говоря о потре бности человека не отличаться от общественности, целый раздел своего труда посвятил человеческим наклонностям и способно­сти к имитации3 . С тех пор проблема имитации стала предметом социальных исследований. В «Международной энциклопедий социальных наук» 1968 г. ей посвящена об­ширная статья4 . Но в ней имитация объясняется не как страх перед исключением из сообщества, а как своего рода учеба. Люди наблюдают поведение других, узнают о дру­гих, узнают о существующих возможностях и при удоб­ном случае апробируют такое поведение сами.
Реализация наших целей — определить роль страха оказаться в изоляции — осложняется следующим момен­том: наблюдаемое подражание или повторение вслед за другими может осуществляться но разным причинам. Это может быть страх перед изоляцией, но может также быть имитация в целях обучения, особенно в условиях демок­ратического общества, в котором мнение большинства отождествляется с наилучшим решением.
Главное достоинство лабораторного эксперимента Эша"заключается именно в том, что здесь исключены лю­бые двусмысленности. Испытуемый своими глазами ви­дит, что одинаковые, по оценкам большинства участников эксперимента, линии различаются по длине. Если испы­туемый присоединяется к мнению большинства, вывод однозначен: дело не в надежде приобрести какой-то опыт, причина — страх перед изоляцией.
Как можно предположить на основании негативной то­нальности таких оценок, как «конформист» или «попут­чик», склонность людей к подражанию не соответствует гуманистическому идеалу. Это не те качества, с которыми хочется отождествлять себя, хотя их вполне можно отне­сти к другим.
В эксперименте Эша также ставился вопрос, является ли такой конформизм особенностью американцев. Стэн­ли Милгрэм повторил исследование в несколько изме­ненной форме в двух европейских странах5 : во Франции, где население, как считается, ведет себя подчеркнуто ин­дивидуалистски, и в Норвегии, где предполагается чрез­вычайно сильная социальная сплоченность6 . Хотя в экс­перименте Милгрэма испытуемые не видели остальных участников, а только слышали их, впечатление одиночест­ва в своем мнении было достаточно сильным, так что большинство европейцев (80% — в Норвегии и 60% — во Франции) иногда или почти всегда присоединялись к пре­валирующему мнению. Позднее были апробированы дру­гие варианты эксперимента. Так, например, проверялось, сколько единомышленников в эксперименте Эша необхо­димо индивиду, чтобы он решился говорить то, что видит, вопреки большинству.
У нас нет необходимости прослеживать все нюансы эксперимента Эша, с нашей точки зрения, он был очень важен в исходном варианте. Мы предполагаем, что страх
нормального человека перед изоляцией — основа спирали молчания, и эксперимент Эша указывает на то, что этот страх довольно значим.
Он и должен быть значимым, чтобы объяснить то, что выявляется демоскопическими методами. Только пред­положив наличие сильного страха перед изоляцией, мы можем объяснить столь заметные достижения человека в коллективе, когда он с высокой точностью и без каких-ли­бо вспомогательных демоскопических средств может от­ветить, какие мнения ширятся, а какие убывают. Люди экономно расходуют свое внимание. Напряжение, затра­чиваемое на наблюдение за поведением других, является, по-видимому, меньшим злом, чем опасность потерять вдруг благоволение окружающих, оказаться в изоляции.
Отрицается ли социальная природа человека?
Для исследовательской работы, эмпирической проверки этой реакции существует одно препятствие. Если в про­цессе исследования проблемы «имитация» лишь учеба рассматривается как мотив, есть основания говорить о тенденции отрицания социальной природы человека, о негативной оценке ее, проявляющейся в использовании понятия «конформизм». Социальная природа человека побуждает его опасаться изоляции, стремиться к уваже­нию и популярности среди других. Может быть, нам при­дется признать, что эта предрасположенность в значи­тельной мере способствовала развитию человеческого со­общества. Но конфликт между социальным и подсозна­тельным в человеке несомненен. Сознательно, рациональ­но мы хвалим независимое мышление, зрелость, непоко­лебимую твердость в защите собственного мнения.
Психоаналитик Эрих Фромм систематически исследо­вал проблему противоречий между сознанием и подсоз­нанием современного человека, проявляющимися в раз­личных сферах, по аналогии с выявленными 3. Фрейдом конфликтами между сознанием и подсознанием человека в сексуальной сфере. Фромм называет следующие проти­воречия7 :
осознание свободы — неосознанная несвобода
сознательная откровенность — неосознанный обман
сознательный индивидуализм — неосознаваемая
внушаемость
сознание власти — неосознанное чувство
беспомощности сознательная вера — неосознаваемый цинизм
и полное безверие
Осознание свободы, откровенность, индивидуа­лизм… — все эти сознательно принимаемые, осознавае­мые как выражение собственной сущности ценности не сочетаются с принимаемыми для самого себя способами поведения. Их конфронтацию и описывает спираль мол­чания. Поэтому нельзя ожи дать, что в демоскопическом интервью респондент признается в страхе перед изоля­цией.
Подобно тому как в интервью моделируется публич­ность для выявления тенденции говорить или отмалчи­ваться, мы можем также в интервью моделировать угрозу изоляции и наблюдать, реагируют ли на нее респонденты ожидаемым образом, в соответствии с гипотезой о спира­ли молчания.
Демоскопический «полевой» эксперимент по стимуляции угрозы изоляции
Ниже описывается полевой эксперимент. «Полевой» в от­личие от лабораторного означает, что испытуемые оста­ются в естественных для себя условиях. Не их приводят в непривычную для них лабораторию, а интервьюер прихо­дит к ним на квартиру с демоскопическим вопросником, что несколько нарушает их повседневность, но очень на­поминает обычный разговор двух людей.
Почему, собственно, исследователи отдают предпочте­ние такой поверхностной исследовательской ситуации, как демоскопическое интервью, так цепляются за инстру­мент, который — в случае необходимости — может давать лишь очень слабые импульсы? Чтобы получить преиму­щество, называемое термином «поле»; естественность всех обстоятельств, возможность тестировать представитель­ную выборку населения, а не только тех респондентов, ко­торых можно пригласить в лабораторию, — учащихся, студентов, солдат, пациентов клиник (на эти группы опи­рается большая часть экспериментальных социальных
исследований). Возможности тщательного контроля, пла­нируемая вариативность всех условий, способных повли­ять на результат эксперимента, — в этом как сила лабора­торного метода, так и его слабость: в лаборатории можно, не подозревая об этом, устранить из контекста важные для исследуемых явлений части реальной жизни.
Тест угрозы:
курение в присутствии некурящих
Демоскопический полевой эксперимент 1976 г., в кото­ром впервые моделировалась опасность изоляции, пред­лагал тему «курильщики в присутствии некурящих»8 . Нам эта тема казалась пригодной для наших целей, потому что использовался такой процесс формирования мнений, при котором противостоящие силы разделились почти поров­ну. Интервью было развернуто в форме диалога. 44 про­цента его участников присоединились к мнению: «В при­сутствии некурящих следует полностью отказаться от ку­рения. Курение было бы бесцеремонностью, так как неку­рящим неприятно дышать дымом». Столько же, т.е. 44% опрошенных, высказали противоположное мнение: «Нельзя требовать полного отказа от курения в присутст­вии некурящего. Некурящему потерпеть не так уж труд­но». В тесте на готовность говорить или отмалчиваться 45% критиковавших курение в присутствии некурящих заявили, что в ситуации железнодорожной поездки охотно вступили бы в беседу на эту тему, равно как и 44% их оп­понентов, защищавших право курильщиков, тоже готовы были участвовать в разговоре9 .
Рассмотрим смоделированный нами тест «опасность изоляции». Ядро в блоке вопросов, предложенных репре­зентативной выборке из 2000 человек, составлял «желез­нодорожный» тест.
1. Выявление личного мнения опрошенного о курении в присутствии некурящих с двумя указанными выше по­зициями.
2. Оценка мнения большинства: «Теперь, независимо от Вашего личного мнения, ответьте, что думает об этом большинство людей: считает ли в большинстве своем на­селение ФРГ, что курильщики в присутствии некурящих должны отказаться от курения или они могут спокойно
курить?» (общий результат: 31% опрошенных считают, что большинство выступает за отказ от курения; 28% по­лагают, что большинство — за курение в присутствии не­курящих; 31% указывают, что мнения разделились поров­ну; 10% затрудняются ответить).
3. Тест на готовность говорить или отмалчиваться: «Предположим, Вам предстоит пять часов ехать в поезде и кто-то в купе заявляет: в присутствии некурящих сле­дует полностью отказаться от курения. Поддержали бы Вы разговор с этим человеком или не придали бы его словам никакого значения?» В каждом втором интервью собеседнику приписывали слова: «Нельзя требовать, что­бы человек полностью отказался от курения, если рядом некурящий».
4. Респондента спрашивали, курит ли он.
Чтобы смоделировать угрозу изоляции, 2000 опро­шенных были разделены на две представительные груп­пы по 1000 респондентов. «Экспериментальной» группе, т.е. подвергаемой действию фактора «угроза изоляции», предъявляли картинку с двумя беседующими людьми. Один из собеседников весьма категорично заявлял: «Я считаю, что курильщики бесцеремонны. Они вынужда­ют других вдыхать вместе с ними вредный дым». Дру­гой отвечал: «Пожалуй, я…» Модель этого вопроса по­вторяла тест незавершенного предложения, применяе­мый в психологической диагностике (см. рис. 19). Воп­рос был сформулирован так: «Перед Вами двое беседую­щих мужчин. Мужчина на картинке вверху что-то ска­зал — прочитайте, пожалуйста. Мужчина на картинке внизу не договорил до конца. Что, по Вашему мнению, он мог бы ответить, как завершит фразу?» Слова «завер­шит фразу» должны были усилить импульс выбора от­вета после чисто пассивного выслушивания суждения о курении в присутствии некурящих. Результаты показы­вают, что такой тест не соответствует ни способностям индивидов из репрезентативной выборки, ни возможно­сти демоскопического интервью: 88% опрошенных смогли закончить начатую фразу.
Вторая выборка из 1000 человек была «контрольной»: опрос проводился точно так же, как в экспериментальной группе, с единственным отличием — отсутствовал тест на завершение предложения, т.е. «угроза изоляции». Таким образом, была обеспечена сопоставимость групп по логи­ке контролируемого эксперимента при его адекватности — поскольку все условия, кроме одного, были одинаковы в обеих выборках: общее отклонение результатов в экспе-
рименталыюй группе по сравнению с контрольной можно было причинно объяснить «тестом на угрозу».
Результаты подтвердили ожидания. После вербальной угрозы у курильщиков, отстаивавших свое право курить в присутствии некурящих, заметно поубавилось желание беседовать на эту тему с попутчиками в купе (см. табл. 8).
Таблица 8
ТЕСТ ГИПОТЕЗЫ ОБ ОТМАЛЧИВАНИИ ПРИ АКТУАЛИЗАЦИИ ОПАСНОСТИ ОСТАТЬСЯ В ИЗОЛЯЦИИ, %
Агрессивный климат мнений можно смоделировать в интервью. По­сле геста угрозы курильщики чувствуют себя менее разговорчивыми.
Курильщики, считающие, что могут курить в присутствии некурящих
без угрозы оказаться в изоляции
после угрозы оказаться в изоляции
Во время поездки в разго­воре на тему курения в при­сутствии некурящих
хотят участвовать
49
40
не хотят участвовать
41
45
затрудняются ответить
10
15
п =
100 225
100 253
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 3037, декабрь 1976 г.
Особенно большое впечатление на курильщиков про­изводит смоделированная двойная угроза изоляции: сна­чала им предлагается завершить предложение теста в бе­седе с радикальным противником курения в присутствии некурящих, затем тест на попутчика в купе, начинающего разговор с требования: «В присутствии некурящих следует полностью отказаться от курения». В этих условиях жела­ние участвовать в разговоре снижается до 23%.
Кроме всего прочего, указанный тест служит эмпири­ческой проверкой еще одной стороны спирали молчания. Сами по себе некурящие менее самонадеянны и поэтому не столь решительны в обнародовании своей позиции. Од­нако, когда тест «незавершенного предложения» показы­вает им, что они не одиноки в своем мнении, их разговор­чивость заметно возрастает (см. табл. 9).
Таблица 9
ТЕСТ ГИПОТЕЗЫ ОБ ОТМАЛЧИВАНИИ. В СЛУЧАЕ ПОДДЕРЖКИ НЕКУРЯЩИЕ РАЗГОВОРЧИВЫ, %
Некурящие, которые требуют, 1 чтобы курильщики отказывались от 1 курения в присутствии некурящих 1
без поддержки со стороны агрес­сивного едино­мышленника
при поддержке со № стороны агрес– 1 сивного едино– I мышленника
Во время поездки в разгово­ре на тему курения в присут­ствии некурящих
хотят участвовать
37
48
не хотят участвовать
51
37 1
затрудня ются ответить
12
15 |
п =
100 330
100 297
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 3037,
декабрь 1976 г.
Пика разговорчивости достигают скорее боязливые некурящие, когда попутчик в купе вдобавок высказывает то, что у них самих накипело, требуя отказаться от куре­ния в присутствии некурящих. В этих условиях 23% жела­ющих поддерживать беседу курильщиков противостоят 56% жаждущих высказаться некурящих. Из этого видно, как по мере раскручивания спирали молчания при пол– пом доминировании отказа от курения в присутствии не­курящих курильщик попадает в положение, при котором ему не удается в общественном месте открыто высказать
противоположную точку зрения о допустимости курения. Очевидно, здесь проявляется кумулятивное действие, по­степенно нарастающая растерянность вследствие враж­дебной реакции окружения. Для более самоуверенных ку­рильщиков недостаточно воздействия только «теста угро­зы». Если они сразу после проверки этим тестом оказыва­ются в купе, где их мнение: «Курение допустимо в присут­ствии некурящих» — поддерживает кто-то из пассажиров, они забывают предыдущий «тест угрозы». С поддержкой (54%) или без нее (55%), они в равной степени готовы вы­сказаться.
Однако если за «тестом угрозы» следует дальнейший стимул, сокращающий их уверенность, т.е. пассажир в ку­пе также выступает против курения при некурящих, то ку­рильщики предпочитают молчать (см. табл. 10).
Таблица 10
ПРОВЕРКА СПИРАЛИ МОЛЧАНИЯ
ДЛЯ САМОУВЕРЕННЫХ КУРИЛЬЩИКОВ, %
В присутствии симпатизирующего им человека курильщики в купе поезда обнаруживают большую готовность говорить, даже если прежде они столкнулись с угрозой оказаться в изоляции.
Курильщики, претендующие на право курить в присутствии некурящих
без угрозы оказаться в изоляции
после угрозы оказаться в изоляции
Желание или нежелание участво­вать в разговоре о курении в при­сутствии некурящих во время по­ездки в поезде в ситуации, когда один из попутчиков выражает сим­патию курильщику; «Нельзя тре­бовать, чтобы кто-то отказался от курения, когда рядом некурящие»
хотят участвовать
55
54
не хотят участвовать
33
30
затрудняются ответить
12
16
п =
100 119
100 135
Продолжение табл. 10
Во враждебном окружении курильщики испытывают двойное давле­ние, если до этого уже столкнулись с угрозой оказаться в изоляции.
Курильщики, претендующие на право курить в присутствии некуря
без угрозы оказаться в изоляции
после угрозы оказаться в изоляции
Желание или нежелание участво­вать в разговоре о курении в при­сутствии некурящих во время по­ездки в поезде в ситуации, когда один из попутчиков категоричен: «В присутствии некурящих следу­ет полностью отказаться от куре­ния»
1
хотят участвовать
41
23
не хотят участвовать
51
63
затрудняются ответить
8
14
и =
100 106
100 118
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 3037, декабрь 1976 г.
Менее самоуверенным людям достаточно легкой угро­зы изоляции. Например, женщины и представители про­стых слоев населения реагируют уже на «тест угрозы», и их самочувствие не сразу восстанавливает попутчик в купе, разделяющий те же взгляды (см. табл. 11).
В демоскопическом интервью — как в жизни
Тест угрозы не только позволил выявить процесс спирали молчания, По и дал несколько неожиданные результаты. Они наводят на мысль, что люди благодаря своей фанта­зии способны так живо воспринять просто описанную в интервью ситуацию, что она вызывает у них такую же ре-
После двойной словесной угрозы почти все курильщицы предпочитают отмалчиваться I
Претендующие на право | курить и в присутствии J некурящих
Женщины
без угрозы оказаться в изоляции
после угрозы оказаться в изоляции
Желание или нежелание участво­вать в разговоре о курении в при­сутствии некурящих во время по­ездки в поезде в ситуации, когда один из попутчиков категоричен: «В присутствии некурящих следу­ет полностью отказаться от куре­ния»
хотят участвовать
42
10
не хотят участвовать
54
74
затрудняются ответить
4
16
п =
100 48
100 49
Источник: Алленсбахский архив, Исследование Института демоскопии 3037, декабрь 1976 г.
акцию, как в жизни. Это намного упрощает исследова­тельские задачи: не нужно переделывать в лаборатории поезда, нет необходимости снаряжать в путь замаскиро­ванных под пассажиров исследователей для изучения на­шей готовности говорить или хранить молчание. Тем не менее инструментарий, применяемый в демоскопиче– ском интервью, время от времени разочаровывает.
Мы попытались, надеясь продвинуться на шаг вперед, эмпирически установить, не способствуют ли изоляции некоторые странности в наших взглядах. Для проверки этого обстоятельства в 1976 г. во многих алленсбахских опросах был использован тест с рисунками, наглядно изо­бражавшими ситуацию изоляции: за столом компактно расположившейся компании людей совершенно отстра-
ненно восседал одинокий человек. Другой вариант рисун­ка предлагал похожий порядок: группе людей противосто­ял несколько поодаль одиночка. Облачка, струящиеся из уст людей на рисунке, не были заполнены текстом. Зада­ние состояло в том, чтобы интервьюированный респон­дент приписал определенное суждение изолированному на рисунке индивиду. Например: согласен ли он с тем, чтобы члены Германской коммунистической партии мог­ли быть судьями, или он против?
Текст рисунка был следующего содержания: «Вернем­ся к вопросу о том, может ли человек, состоящий в Гер­манской коммунистической партии, быть судьей. На ри­сунке представлена группа людей, беседующих именно об этом. Есть два мнения: согласно одному из них, такой че­ловек может быть судьей, согласно другому — нет. Что, по Вашему мнению, может сказать тот, кто сидит за столом отдельно? Он за или против того, чтобы коммунист был судьей?» (см. рис. 20, 21).
Тест не срабатывает
Сцена за столом напоминает упомянугый ранее случай с амбарными весами. Данный тест в такой формулировке ничего не дал. Значительная доля ответов «не знаю» (33%) показала, что мы превысили возможности респондента фантазировать. И по всей вероятности, позиция, припи­сываемая тестируемым отдельно сидящему за столом че­ловеку, не имела ничего общего с мнением большинства или меньшинства. Хотя на вопрос, может ли быть судьей член ГКП, подавляющее большинство в момент тестиро­вания ответило отрицательно (60% — «против», 18% — «за», апрель 1976 г.) и несмотря на то, что населению была известна позиция большинства и позиция, ведущая к воз­можной изоляции (80% — большинство «против», 2% — большинство не возражает), все же отдельно сидящему индивиду ответами респондентов почти в равной мере приписывалось одобряющее мнение (33% допускали коммуниста на место судьи) и отрицательное (34% не до­пускали). Если судить о климате мнений и его правиль­ной оценке в сознании, большинство респондентов долж­ны были бы считать изолированного индивида сторонни­ком мнения, допускающего членство судьи в ГКП. Носила ли сцена за столом сугубо частный характер, т.е. была ли она недостаточно публичной? Может быть, одиноко сидя­щий в конце стола человек — из той же компании и боязнь изолированности, таким образом, не возникает?
Во всяком случае, вторая тестовая картинка, где изо­бражена группа стоящих людей, оказалась более пригод­ной для наших целей. В этом случае затруднялись отве­тить лишь 21% респондентов и почти каждый второй
ЧЛЕН ГКП В КАЧЕСТВЕ СУДЬИ? ТЕСТ НА ИЗОЛЯЦИЮ, %
Существует ли среди населения представление, что люди с опреде­ленными взглядами могут оказаться в изоляции?
Вопрос. «Давайте вернемся к вопросу о том, можно ли члену ГКП быть судьей. Здесь Вы видите несколько человек, беседующих как раз на эту тему. Высказываются два мнения: одно — за то, что член ГКП мо­жет быть судьей, и второе — против. Как Вы полагаете, что сказал че­ловек, стоящий несколько в сторонке (в каждом втором интервью предлагался вариант: который сидит за столом отдельно)? Он за или против того, что коммунист — судья?»
Предлагается рисунок с группой
Население в целом
сидящих за столом
стоящих
Человек в сторонке
«за» возможность быть судьей члену КГ1Г
33
46
«против»
34
33 j
затрудняются ответить
33
21
п =
100 466
100 516
Сторонники мнения меньшинства — члены ГКП могут быть судьями — лучше, чем население в целом, знают, что с такими взглядами мож­но оказаться в изоляции
Сторонники мнения меньшинства —
члены КПГ могут быть судьями
Человек в сторонке
«за» возможность быть судьей члену КПГ
45
65
«против»
29
21
затрудняются ответить
26
14
п =
100 83
100 79
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии3028, ап­рель 1976 г.
(46%) предполагал, что изолированный индивид разделя­ет мнение, отличное от общепринятого, но все же 33% оп­рошенных дали противоположный ответ. Обостренное чувство обособленности мнения, что член ГКП может быть судьей, обнаруживают те, кто его разделяет. В 65% случаев изолированный человек на рисунке был признан единомышленником (см. табл. 12).
Но этот тест не мог удовлетворить нас, потому что даже при подавляющем большинстве мнений он давал неоднозначные, нечеткие результаты. С помощью дру­гой разновидности теста с такими же картинками, но менее полярными взглядами: «Кого Вы хотели бы ви­деть следующим федеральным канцлером?» (44% — Гельмута Шмидта, 35% — Гельмута Коля, апрель 1976 г.) — удалось обнаружить еще одно неожиданное обстоятельство: в каждой из групп — сторонников Шмидта и сторонников Коля — отмечалась тенденция приписывать стоящему отдельно от группы человеку свои собственные взгляды.
Отвергнув сначала тест, мы, однако, позднее вернулись к нему с новой диагностической целью10 — попытаться эмпирически проверить вопрос: знает ли население, с ка­кими взглядами человек может оказаться в изоляции? Конечно, для акта поведения, согласно спирали молчания, достаточно, если такое знание существует подсознательно. Мысль Фромма о том, что каждый считает себя индивиду­алистом, недостаточное осознание нашей социальной природы не благоприятствуют целевым наблюдениям за такого рода фактами. И все же даже слабое демоскопиче– ское интервью позволяет выявить, знают ли люди, имея какое мнение человек в конкретной стране, в конкретное время может столкнуться с угрозой изоляции.
Поэтому тестовые вопросы следует заострять, нужно прибегать к тем крайнем ситуациям, в которых даже тол­стокожий видит явную опасность изоляции.
Кто потеряет?
В сентябре 1976 г., незадолго до выборов в бундестаг, в алленсбахских интервью появилось два новых вопроса. Первым из них апробировалась следующая ситуация:
РАЗРАБОТКА НОВЫХ ТЕСТОВ
ДЛЯ ИЗМЕРЕНИЯ КЛИМАТА МНЕНИЙ, %
Разделяя какие взгляды, оказываешься в изоляции?
Вопрос: «Здесь изображена машина со спущенным колесом. На ее заднем стекле — наклейка с призывом голосовать за партию, к сожалению, уже невозможно разобрать, за какую Как Вы полагаете, с символикой какой партии наиболее велика опасность получить спущенное колесо?»
Сентябрь 1976 г.
Население в целом
Сторонники ХДС/ХСС
Сторонники СПГ
Сторонники СвДП
хдс/хсс
21
28
12
21
СПГ
9
7
11
13
СвДП
1
2
х ?
4
ндп
11
10
12
10
КПГ
9
5
14
13
ГКП
8
9
8
2
Затрудни­лись отве­тить
45
42
46
43
п =
103
556
103
263
103
238
106
45
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 2189; х = менее 0,5%.
«Здесь изображена машина со спущенным колесом. На ее заднем стекле — наклейка с призывом голосовать за пар­тию, к сожалению, уже невозможно разобрать, за какую. Как Вы пологаете, с символикой какой партии наиболее велика опасность получить спущенное колесо?» Почти по­
ловина населения — 45% — не смогла ответить на этот вопрос. И все же результат был: три представленные в бун­дестаге партии четко ранжировались в ответах респонден­тов: 21% опрошенных назвали ХДС/ХСС, 9 — СПГ, 1% — СвДП. Результаты теста полностью представлены в табл. 13. Сторонники ХДС/ХСС ощущают наибольшую угрозу для себя; сторонники СвДП осознают небольшую угрозу для себя и сравнительно сильную угрозу — для сто­ронников ХДС/ХСС. Сторонники СПГ не ощущают осо­бой угрозы, иначе у них, как и у сторонников ХДС/ХСС, оценка угрозы для себя была бы значительно выше оценки угрозы для других.
Второй вопрос этого теста более удачен по сравнению с первым: он вызывает меньше вариантов ответов. Он лучше еще и потому, что использует более доступный, но вполне реалистичный язык сигналов для обозначения популярности, уважения, чего не было в первом вопросе, где речь шла о повреждении вещей или предметов. Это дает возможность сторонникам СПГ и СвДП более свобод­но выразить свое убеждение, что они пострадали больше других. Вопрос звучал так: «Сейчас я расскажу Вам один случай и хочу спросить, что Вы думаете по этому поводу. Приезжает человек в незнакомый город и отчаянно ищет место для стоянки автомобиля. Наконец он выходит из ма­шины и спрашивает прохожего: "Скажите, пожалуйста, где здесь стоянка для автомобилей?" Прохожий отвечает: "Спросите кого-нибудь другого". И отворачивается. Следу­ет сказать при этом, что на пиджаке у владельца машины красовался значок какой-то партии. Значок какой партии, по Вашему мнению, был у водителя?» (см. табл. 14).
25% сторонников СПГ и 28% — СвДП указали: ХДС. Эти цифры более чем вдвое превышали ответы: СПГ. Сто­ронники ХДС/ХСС, похоже, не хотели признаться самим себе в своей непопулярности. Таким образом, в сентябре 1976 г. тенденция отмалчиваться о своем голосовании за ХДС/ХСС на прошлых выборах после периода нормали­зации достигла наивысшей точки.
Однако психологическая ситуация для сторонников ХДС/ХСС была менее угрожающей, чем четыре года на­зад, на выборах в бундестаг 1972 г. Это видно из ответов на вопрос, в скрытой форме содержащий угрозу возможной изоляции в обществе. Он был включен в послевыборные
КОНТРОЛЬНЫЙ ВОПРОС О КЛИМАТЕ МНЕНИЙ: «РАЗДЕЛЯЯ КАКИЕ ВЗГЛЯДЫ МОЖНО ОКАЗАТЬСЯ В ИЗОЛЯЦИИ?», %
I Вопрос: «Я хочу рассказать Вам один случай и спросить, что Вы об этом думаете. Приезжает человек в незнакомый город и безуспешно ищет место парковки. Наконец он выходит из машины и спрашивает пешехода: "Пожапуйста, подскажите, где найти стоянку для маши­ны". Пешеход, однако, отвечает. "Спросите кого-нибудь другого", поворачивается и уходит. При этом следует отметить, что у водителя машины на пиджаке был прикреплен значок какой-то партии. Значок какой партии это был?»
Сентябрь 1976 г.
Население в целом
Сторонники ХДС/ХСС
Сторонники СПГ
Сторонники СвДП
ХДС/ХСС
23
21
25
2S
СПГ
14
19
12
8
СвДП
2
4
1
X
II пг
S
7
10
7
КПГ
13
12
13
12
ГКП
9
9
9
9
Затрудни­лись отве­тить
35
34
35
40
п =
104
546
106
223
105
264
104
50
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 21S9.
опросы 1972 и 1976 гг. и звучал гак: «В ходе предвыборной борьбы то и дело видишь разорванные или испачканные плакаты. Плакаты какой партии, по Вашим наблюдениям, пострадали больше всего?» В 1972 г. пострадавшей назы­вали прежде всего ХДС/ХСС, причем с большим переве­сом (31% опрошенных), на втором месте оказалась СПГ (7%). В 1976 г. ХДС/ХСС также чаще всего упоминалась в этом списке, но не в 31% случаев, а в 32% (см. табл. 15).
Проколотые шины, испачканные или разорванные плакаты, отказ в помощи чужакам — такого рода тестовые
ПОРЧА ПЛАКАТОВ — СИМВОЛИЧЕСКАЯ УГРОЗА ИЗОЛЯЦИИ. %
Вопрос. «Во время предвыборной кампании многие плакаты оказыва– I ются разорванными или испачканными. А по Вашим наблюдениям, I плакаты какой партии чаще всего испорчены?» 1
Исследования после выборов >
1972 г.
1976 г.
Чаще всего испорчены плакаты
ХДС/ХСС
31
23
СП г
7
12
СвДП
1
2
Все поровну
27
22
Не знаю
35
41
п =
101 912
100
990 ;;
Источник'. Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 2129, 2191.
вопросы показали нам, что можно оказаться в опасной плоскости, если климат мнений противтебя. Причем речь идет не о мелочах, когда люди пытаются избежать изоля­ции; дело касается вопросов жизни, реальной опасности.В различное время общество с его меняющимися настрое­ниями и предпочтениями требует от своих сограждан конформности. Оно должно требовать конформности, чтобы самому не расс ыпат ься, обеспечив определенную степень согласия, сплоченности. Неодобрение, которым наказывают за отклонение, по мнению немецкого юриста Рудольфа фон Иринго, не носит рационального характера, какой имеет неодобрение ложного вывода, ошибочных расчетов, неудавшегося произведения искусства; скорее есть «сознательное и неосознанное практическое проявле­ние заинтересованности в ненарушении, оборона в целях собственной безопасности»11 .
Примечания
См.: Asch S. Е. Effects of Group Pressure upon the Modification and Distortion of Judgments. — Guetzkow H. (Ed.). Groups, Leadership, and Men. Pittsburgh: Carnegie, 1951; переиздано в: С a r t w ri g h t D., Zander A. (Eds.). Group Dynamics. Research and Theory. Evanston, 111. New York, 1953, p. 151-162; A s с h S. E. Group Forces in the Modi­fication and Distortion of Judgments. — Social Psychology, 1952, p. 450– 473.
2 T о с q u e v i 11 e A. de. L'Ancien regime et la revolution. Vol. 2. Paris, 1952, p. 182.
3 См.: Tard e G. LesloisdeI'imitation. Paris, 1903; его же. Communi­cation and Social Influence. Chicago—London, 1969, p. 318.
4 См.: В a n d u r a A. Imitation. — International Encyclopedia of the Social Sciences. Vol. 7. New York, 1968, p. 96—101.
5 См.: M i 1 g r a m S. Nationality and Conformity. — Scientific American, 1961, vol. 205, p. 45-51.
См.: Eckstein H., Division and Cohesion in Democracy. A Study of Norway. Princeton, N.J., 1966.
n
См.: Fromm E. Sigmund Freuds Psychoanalyse — Groye und Grenzen. Stuttgart, 1979, S. 42.
8 См.: Noelle-Neumann E. Turbulences in the Climate of Opinion: Methodological Applications of the Spiral of Silence Theory. — Public Opi­nion Quartcly, 1977, vol. 41, p. 154— 155.
9 См.: AllcnsbachcrArchiv, IfD-Umfrage 3037.
10 См. гл. XXII наст. изд.
11 1 h e r i n g R. von. Der Zweck im Recht. 2 Band. Leipzig, 1883, S. 242, 325.
Глава IV
ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ – ЧТО ЭТО ТАКОЕ?
«Я так и не знаю, что такое общественное мнение», — зая­вил один из участников семинара по общественному мне­нию, покидая аудиторию и направляясь на обеденный пе­рерыв. Семинар проходил в 1961 г. в Баден-Бадене, его ор­ганизатором выступило Исследовательское общество публицистики. В своей неудовлетворенности таким поло­жением дел автор приведенного высказывания не был одинок. Не одному поколению философов и юристов, ис­ториков, политологов и публицистов оказались не по зу­бам попытки дать четкое определение общественного мнения.
Пятьдесят определений
Итак, продвижения вперед не получилось, наоборот, по­нятие приобретало все большую многозначность, пока практически стало неприемлемым. Американский уче­ный Гарвуд Чилдс решил обнародовать результаты своих изысканий и в 1965 г. представил на суд общественности 50 определений общественного мнения, обнаруженных им в письменных источниках1 . В 50—60-х годах все чаще раздавались призывы отказаться от этого понятия, по­скольку общественное мнение — это, мол, фикция, его следует сдать в музей истории понятий, оно интересно лишь в историческом аспекте. Но — странное дело — по­добные призывы ни к чему не привели. «Это понятие не истребить»2 , — жаловался Эмиль Довифат, автор извест­ного учебника «Учение о газете» (1962). Юрген Хаберма с в опубликованной в 1962 г. диссертации «Структурные изменения общественности. Исследования категории буржуазного общества» писал: «Не только разговорный язык… крепко удерживает его; науки также, прежде всего
юриспруденция, политика и социология, очевидно, не в состоянии заменить такие традиционные категории, как…общественное мнение, более точными определения­ми»3 .
Профессор журналистики Колумбийского универси­тета (Нью-Йорк) У.Ф. Дэвисон свою статью «Обществен­ное мнение», написанную для «Международной энцикло­педии социальных наук» (1968), начинает словами: «Не существует общепринятого определения общественного мнения. Однако употребление этого понятия постоянно расширяется… Попытки точно определить понятие при­вели к таким фрустрирующим определениям, как, напри­мер note 1: общественное мнение — это не обозначение чего-то, это классификация многих неопределенностей»4 .
Беспомощность, о которой постоянно твердили мно­гие исследователи общественного мнения, немецкий ис­торик Герман Онкен в одной из своих публикаций 1904 г. охарактеризовал так: «Кто хочет зафиксировать и опреде­лить его… сразу понимает, что имеет дело с. многоликой сущностью, видимой, но одновременно и призрачной, бессознательной и в то же время потрясающе действен­ной, которая является в бесчисленных обличьях и снова и снова ускользает от нас, когда мы надеемся ее схватить… Зыбкое и текучее не удержать, заточив в формулу… В конце концов, кого ни спроси, каждый точно знает, что означает общественное мнение»5 .
Необычно то, что столь остроумный ученый, мастер четко изъясняться, как Онкен, прибегает к словам «в конце концов… каждый точно знает…», и работа, без которой не­возможно применение научных методов — выстраивание научных дефиниций — снисходительно квалифицируется им как «заточение в формулу»6 .
Спираль молчания как процесс возникновения и распространения общественного мнения
В начале 70-х годов, когда для объяснения загадочного об­стоятельства 1965 г. — неизменных намерений голосо­вать на выборах в бундестаг за определенную партию и
безудержного роста ожиданий относительно победы од­ной из сторон — впервые была выдвинута гипотеза о спи­рали молчания, я стала спрашивать себя, не схвачен ли здесь некий фрагмент этого монстра — общественного мнения. «…В бесчисленных обличьях… снова и снова ус­кользающая от нас», — писал Онкен. Спираль молчания может быть одним из проявлений, выражением того про­цесса, в ходекоторого формируется делающие первые шаги новое общественное мнение или распространяется преобразованное старое. В таком случае никак не обойтись без определения общественного мнения, чтобы не пришлось говорить: «Спираль молчания — это процесс распростра­нения чего-то неопределенного…»
Спор ученых всегда был сфокусирован на обеих состав­ляющих понятия — «мнение» и «общественное».
У англичан, немцев и французов свое понимание «мнения»
Анализ литературы, касающейся понятия «мнение», при­вел нас к Сократу, который однажды, в канун праздника в портовом городе Пиреи, в дискуссии о государстве с Гла– уконом и другими своими учениками попутно изложил подходы к определению мнения.
«Не кажется ли тебе, — спросил я, — что мнение темнее,
чем знание, но светлее, чем неведение? "
И это, конечно, так, — ответил он.
Находится ли оно между ними обоими?
Да.
Таким образом, мнение лежит посредине между ними обоими?
Совершенно так»7 .
Если для Сократа мнение не представляет особой цен­ности, скорее он здесь занимает срединную позицию, то многие оценивали мнение ниже знания, веры, убежде­ния. В частности, Кант характеризовал это понятие «как субъективно, так и объективно недостаточное суждение о действительности»8 . Сложнее англосаксонское и фран­цузское толкования понятия «мнение» (opinion). Наряду с оценкой, констатирующей, что мнение может быть вер­ным или неверным, оно включало намек на согласован­
ность мнений населения в целом или определенных кру­гов общественности. «Общепринятое мнение» — такой термин предложил английский социальный философ Дэвид Юм в одной из своих работ 1793 г.9 Согласие, об­щность — именно такой смысл заложен в английском и французском «opinion».
Согласованность, требующая признания
Наблюдения с точки зрения спирали молчания более пло­дотворны, чем рассуждения немцев о ценности или незна­чительности мнения. Индивид в своем окружении наблю­дает согласованность и учитывает ее в своем поведении. При этом не обязательно речь идет о согласованности мнений; это может быть согласованность поведения — но­сить или не носить значок, уступить место в транспорте старику или не уступать. Для спирали молчания не играет особой роли, изолирует себя человек мнением или поведе­нием. Эти размышления подсказали нам, что в искомом определении мнение следует толковать лишь как синоним для выражения того, что человек считает правильным, со­хранив при этом указание па согласованность из англий­ского и французского вариантов понятия.
Три значения «общественного»
Интерпретация слова «общественный» породила не мень­ше дискуссий, чем определение термина «мнение». Этим занимались многие ученые. Как пишет Хабермас, «упот­ребление слов "общество" и "общественный" обнаружи­вает разнообразие конкурирующих значений». Прежде всего юридическое значение «общественного» подчерки­вает открытость, доступность каждому (например, обще­ственный транспорт) в отличие от частной сферы (латин­ское privare — отделять, присваивать). В юридических по­нятиях «общественное право», «общественная организа­ция» содержится ссылка на государство. В юридическом, политологическом, общественно-научном смысле «обще­ственному» приписывается определенный ранг, речь идет об общественных интересах, это выливается, например, в
такие формулировки, как «общественная ответственность журналиста». Одним словом, речь идет о вопросах и про­блемах, затрагивающих всех, общее дело, общее благо. В данном случае в основе понятия лежит легализованная власть: индивид уступил органам государства свою воз­можность применять власть, законы могут осуществлять­ся «общественной властью». Слово «общественный» в по­нятии «общественное мнение» должно иметь родствен­ное — и все же иное — значение. Многие юристы, напри­мер Иеринг и фон Хольцендорф, подчеркивали волшебную способность общественного мнения внедрять пред­писания, нормы, обычаи в индивидуальное поведение, не обременяя этой работой законодательство, правитель­ство, суды. «Очень дешево»10 , — одобрил американский социолог Э. Росс. Синоним общественного мнения — гос­подствующее мнение — красной нитью проходит через разнообразные определения. И это лишний раз убеждает нас: общественному мнению присуще нечто такое, что позволяет ему склонить индивида к определенному поведению против его воли.
Социальная кожа
Наряду с юридическим и политологическим имеется еще и социально-психологическое значение «общественного». Кроме ближайшей среды, средоточия мыслительной дея­тельности человека и источника его ощущений, существу­ет некая внешняя реальность, объемлющая не только от­дельных конкретных людей. Индивид противостоит другим в определенном протяженном открытом пространстве, которое, согласно Ф. Теннису*, можно обозначить тер­мином «сообщество» (Gemeinschaft). С сообществом ин­дивида связывает некоторая доверительность отношений, религия. Но в масштабах цивилизаций, в более открытых пространствах он противостоит обществу11 . Что приводит к этому противостоянию и постоянно требует внимания к социальному, которое окружает человека? Именно его бо-
* Часто этот термин Ф. Тенниса переводят как «община» или «об­щность», как часть дихотомии община — общество. — Прим. персе.
язнь изоляции, страх перед неодобрением, непопулярно­стью, потребность в одобрении со стороны окружения. Именно в этом причина его постоянного и напряженного внимания к окружению, и можно даже говорить о публич­ности* как состоянии сознания человека. Нормальный индивид всегда знает, находится ли он в публичной (об­щественной) ситуации или он скрыт от общественного (публичного) наблюдения, и ведет себя соответственно. Во всяком случае, люди весьма различаются по тому, как на них действует осознание публичности. Индивид на­пряженно внимает общественности как анонимной ин­станции, выносящей приговор, одаривающей популяр­ностью и непопулярностью, уважением и презрением.
Притягательность идеала самостоятельного, незави­симого человека — вот причина того, что «общественно­му» в понятии «общественное мнение» приписывается много значений. Содержание общественного мнения — все общественно важные вопросы, вопросы обществен­ного бытия; носители общественного мнения — это лю­ди, готовые и способные со всей ответственностью вы­сказаться по общественно значимым вопросам и осуще­ствлять критику и контроль правительства снизу; фор­мы общественного мнения — это такие мнения, кото­рые высказываются публично, т.е. общедоступно, это опубликованные мнения, особенно мнение средств мас­совой информации. И только «общественное» как соци­ально-психологическое понятие практически не затра­гивалось в массе определений общественного мнения, сформулированных в XX в. Опущено, таким образом, значение, которое имеет в виду человека в его слабости, в его зависимости от мнений окружения, одним словом, то значение, которое предполагает наличие у человека чувствительной социальной кожи, его социальной при­роды.
* В данном случае термин «публичность» применен для слова «Offentlichkeit», которое обычно переводится как «общественный», в том числе в выражении «общественное мнение». Далее в тексте приме­няются оба варианта перевода. — Прим. персе.
Мнения, которые мы высказываем без боязни быть изолированными
В «рабочее» определение общественного мнения мы вклю­чаем то, что можно эмпирически выяснить путем наблю­дений за окружением, а именно: какие мнения ширятся, какие убывают, как на них реагируют — самоуверенной речью или осторожным молчанием, — т.е. все, что можно назвать страхом перед изоляцией у большинства из нас. В Дальнейшем мы рассмотрим мнения по противоречивым вопросам, которые можно высказать публично, не опаса­ясь изоляции.
Однако предложенное понимание, наше толкование общественного мнения должно быть дополнено. Обще­ственное мнение обнаруживает родство с феноменом, до­ступным эмпирическим наблюдениям, — со спиралью молчания, которая проявляется там, где мнения соперни­чают, где новые ситуации становятся штампами, где обы­денные воззрения обновляются.
Ф. Теннис в «Критике общественного мнения» указы­вал, что общественное мнение существует в различных аг­регатных состояниях: «твердом, жидком и газообраз­ном»12 . Если использовать аналогии Тенниса, спираль молчания встречается в жидком агрегатном состоянии. В среде, где мнения, способы поведения оказались господ­ствующими, где они стали обычаем, традицией, противо­речивый элемент не узнаваем более, как, например, в ди­скуссиях на темы «Радикалы на общественных постах» или «Запреты на профессии» — здесь каждый лагерь сфор­мировал собственный язык по главной теме, и спираль молчания очень легко прочитывается по частоте употреб­ления того или иного обозначения. Противоречивый эле­мент, предпосылка для возможной изоляции проявляется при сбое, когда нарушается общепринятое общественное мнение, традиция или обычай. О «судейском норове» об­щественного мнения говорил юрист Франц фон Хольт– цендорф (1879)13 , Иеринг называл общественное мнение «дрессировщиком общепринятого» и четко отделял его от интеллектуальности14 . Он имел это в виду, когда говорил о сознательной или бессознательной «реакции интереса на его ущемление, об обороне в целях своей безопасности»15 . Поэтому нужно дополнить определение общественного
мнения: в устойчивой сфере традиций, обычаев и прежде всего норм, общественным мнением являются те мнения и способы поведения, которые нужно выражать или при­нимать публично, если не хочешь оказаться в изоляции. Страх индивида перед изоляцией, его потребность быть принятым обществом, с одной стороны, и выдвинутое об­щественностью как контрольной инстанцией требование конформности с установившимися, всеми одобряемыми мнениями и способами поведения, с другой, закрепляют существующий порядок, высшие ценности.
Общественное мнение как одобрение и порицание
Может быть, некорректно пользоваться в данном случае понятием «общественное мнение», поскольку мы подвер­гли критике все его определения, встречаемые в книгах, высказываниях на политические сюжеты и т.д.? Устано­вившееся, закрепленное, представленное в качестве при­знака общественного мнения — как в области преобразо­ваний, так и в области защиты — не имеет тематических ограничений, речь идет лишь об одобрении и порицании публично воспринимаемых позиций и способов поведе­ния, одобрении и порицании, ощутимых для индивида. Спираль молчания — это реакция на публичное одобрение и порицание «изменчивого небосвода ценностей». Столь же часто, как тема, обсуждается и вопрос о носителях об­щественного мнения. В этом плане общественное мнение не есть дело способных к критике избранных, «политиче­ски активной общественности» (по Хабермасу)16 . Участ­вуют в нем все.
Прорыв в прошлое: Макиавелли и Шекспир
Чтобы удостовериться в обоснованности нашего опреде­ления общественного мнения и понять, как оно формиру­ется с точки зрения спирали молчания, возвратимся на 200 лет назад — в то столетие и в ту страну, где оно впервые появилось, — во Францию XVIII в. В известном романе Лакло «Опасные связи» (1782) это понятие вполне непри­
нужденно употребляется в обыденной речи — 40 лет спу­стя после Ж.-Ж. Руссо, впервые его использовавшего. В интересующем нас фрагменте речь идет о письме свет­ской дамы (госпожи де Воланж) к молодой женщине, со­держащем, в частности, совет не общаться с человеком плохой репутации: «Вы считаете его способным возвра­титься на путь истинный? Пусть так; предположим даже, что чудо это свершилось. Но ведь общественное мнение будет по-прежнему против него, и разве этого недостаточ­но для того, чтобы руководить вашим поведением?»17
Перед нами — образец общественного мнения как кон­тролирующей инстанции в сфере, далекой от политики, от действий профессионалов. Автор письма предполагает, что туманный намек на общественное мнение анонимно­го круга знакомых молодой женщины определенно по­влияет на нее и заставит учесть в поведении их оценки. Обратившись к прошлому, заглянем во времена, когда по­нятия «общественное мнение» еще не существовало. И здесь мы столкнемся с анонимной контрольной инстан­цией, названной иначе, но вызывающей те же конфликты. Шекспир описывает беседу между королем Генрихом IV и его сыном, будущим Генрихом V, в которой царствующий монарх порицает сына за то, что его часто видят в плохой компании, а он должен считаться с мнением других. Ибо мнение — самое важное, то, что его самого возвело на трон («Генрих IV», часть I, третий акт). Если Шекспир в конце XVI столетия позволил себе сценическое употребление слова «мнение», то неудивительно, что выражение «обще­ственное мнение» первоначально оформилось не в Анг­лии, а во Франции. Английское «opinion», вероятно, уже включало элемент публичности, некой контролирующей инстанции, определяющей репутацию человека в сообще­стве, и поэтому в добавлении «public» не было необходи­мости.
Для Шекспира явно не была странной или новой мысль о том, что властитель или будущий король должен учитывать мнение окружающих, сообщества. Его век знал рукопись Макиавелли 1514 г. «Государь», по сути являю­щуюся руководством для регента в отношениях с обще­ственностью. Замечание Макиавелли, что не многие «чув­ствуют» управление, можно перевести следующим обра­зом: чувствуют, что оно касается их непосредственно, но
все видят управление, и в этом свете важно предстать сильным и благородным. «Вульгарных всегда отличишь по виду. … Государю нет необходимости обладать всеми названными добродетелями, но есть прямая необходи­мость выглядеть обладающим ими. Дерзну прибавить, что обладать этими добродетелями и неуклонно им следо­вать вредно, тогда как выглядеть обладающим ими — по­лезно»18 . Государю, говорит Макиавелли, следует избегать того, что вызовет к нему неприязнь или презрение. Он должен стараться, чтобы люди были им довольны.
Теория, лежавшая в основе наказов Генриха IV сыну и в «Беседах о первой декаде римской истории Ливия» Ма­киавелли, гласила: «Об уме правителя первым делом су­дят по тому, каких людей он к себе приближает; если это люди преданные и способные, то можно всегда быть уве­ренным в его мудрости, ибо он сумел распознать их спо­собности и удержать их преданность»14 .
В своих поисках мы оказались в первой половине XVI в., но у нас не возникло впечатления, что мы заплута­ли во времени, когда люди были менее восприимчивы, чем сегодня, к хорошей репутации, менее чувствительны к общественности в ее оценивающей роли.
Макиавелли и Шекспир дали нам новую перспективу: оценивающая инстанция повергает в трепет не только простых людей, заботящихся о своей репутации, но и принцев, и государей, и владык. Государя, которого он должен воспитать, Макиавелли предостерегает: чтобы быть государем и управлять, нужно основательно знать природу своего народа. Власть подчиненных — в их спо­собности опрокинуть структуру государства (которым уп­равляет государь) и навязать новый образ государства20 .
Ознакомившись в предыдущих главах с эмпирически­ми исследованиями общественного мнения и вдохновлен­ные попутными наблюдениями в прошлом, попытаемся расширить поиски исторических свидетельств в надежде, что это поможет нам лучше понять данный феномен.
Примечания
1 См.: С h i 1 d s H. L. Public Opinion: Nature, Formation and Role. Prince­ton, N.J.—Toronto—New York—London, 1965, p. 14-26.
2 D о v i f a t E. Zeitungslehre. I. Band. Berlin, 1962, S. 108.
1 Habermas J. Strukturwandel der Offentlichkeit. Untersuchungen zu einer Kategorie der biirgerlichen Gesellschaft. Neuwied, 1962, S. 13.
4 D a v i s о n W. Ph. Public Opinion. Introduction. — Sills D. L. (Ed.). In­ternational Encyclopedia of the Social Sciences, vol. 13. New York, 1968, p. 188.
5 О n с к e n H. Politik, Geschichtschreibung und offentliche Meinung. His– torisch-politische Aufsatze und Reden, 1. Band. Miinchen—Berlin, 1914, S. 224 f., 236.
6 Ibid., S. 225.
7 П л а т о h. Государство, 478 B-E.
8 Кант И. Соч. В 6-ти тт. Т. 3. М., 1964 («Критика чистого разума»).
9 См.: Hume D. A Treatise of Human Nature. Edited with an analytical index by LA. Selby-Bigge. Oxford, 1896, p. 411.
10 R о s s E. A. Social Control. A Survey of the Foundations of Order. Cleve­land—London, 1969, p. 95.
11 См.: Tonnies F. Kritik der offentlichen Meinung. Berlin, 1922, S. 69, SO.
12 Ibid., S. 137 f.
13 См.: Holt z e n d о r f f F. von. Wesen und Werth der offentlichen Mei­nung. Miinchen, 1880, S. 74.
14 См.: I h e r i n g R. v о n. Der Zweck im Recht, S. 340.
15 Ibid., S. 242.
16 H a b e r m a s J. Op. cit., S. 117.
17 Л а К л о 111. д е. Опасные связи. М., 1990, с. 59.
'"Макиавелли Н. Государь. М., 1990, с. 53.
19 Там же, с. 69.
См.: Rusciano F. L., о. J. Passing Brave: Elite Perspectives on the Machiavellian Tradition. A Masters Thesis, presented to the Department of Political Science of the University of Chicago. Verviellaltigtes Manu– skript, p. 49.
Глава V
ЗАКОН МНЕНИЯ: ДЖОН ЛОКК
У него было пять или шесть друзей, с которыми он регу­лярно встречался в своей лондонской квартире, чтобы по­беседовать, — так писал о себе Джон Локк в работе «О че­ловеческом разумении». Стимулом для этих встреч послу­жила одна беседа на конкретную тему, за которую ухвати­лись ее участники, но не могли продвинуться в своих рас­суждениях. Тогда им пришло в голову, что они, вероятно, пошли по неверному пути и что надо взяться за дело со­всем с другой стороны. Друзья Локка сочли этот аргумент убедительным и настаивали, чтобы к следующей встрече он подготовил для обсуждения краткий текст. По их жела­нию Джон Локк делал дальнейшие записи бесед, и так по­степенно возникла книга.
Лондон 1670 г. — что может быть чудеснее? Повсюду ведутся дискуссии — в парламенте, в редакциях газет, в ка­фе и в домашнем кругу. И наброски Дж. Локка, еще не пе­решагнувшего свой сорокалетний рубеж, записанные, по его словам, бессвязно, не предназначенные для ученых мужей, — все это свежо, как летнее утро.
Но когда работа была опубликована, Дж. Локк трога­тельно пожаловался, что укор новизны — ужасное обвине­ние в среде тех, кто судит о головах людей так же, как об их париках, — исходя из моды, и для кого верны лишь обще­признанные учения. В своем первом явлении истина ни­где и никогда не была поддержана: новым мнениям всегда не доверяют, их всегда отрицают только на том основании, что они еще непривычны. Истина, однако, как и золото, в не меньшей степени истина, когда ее только что «добыли в шахте».
Мы должны различать три типа законов, говорит Дж. Локк. Во-первых, божественный закон, во-вторых, граж­данский закон и, в-третьих, закон добродетели и порока, закон общественного доброго имени, или — здесь Локк употребляет различные названия — закон моды или суж­дения частных лиц. Третий закон он объясняет следую­щим образом: «..люди, соединяясь в политические сооб­щества, отказываются в пользу государства от права рас­поряжаться всею своею силою, так что не могут пользо­ваться ею против своих сограждан больше, чем позволяет закон страны, однако они все же сохраняют право быть хо­рошего или плохого мнения о действиях людей, среди ко­торых живут и с которыми общаются, одобрять или не одобрять эти действия. В силу этого одобрения или непри­язни они и устанавливают между собой то, что они наме­рены называть добродетелью и пороком»1 .
Репутация,
мода в категории масштабности
«Таким образом, мерилом того,что везде называется и считается добродетелью и пороком, является все, только не одобрение или нерасположение, восхваление или порица­ние, которые по скрытому и молчаливому согласию устанавливаются в различных человеческих обществах, пле­менах и компаниях и благодаря которым различные дей­ствия приобретают хорошую или дурную славу сообразно суждениям, принципам или обычаям данной местности»2 .
«Но от наказания в виде всеобщего порицания и не­приязни не ускользает не один человек, нарушающий обычаи и идущий против взглядов общества, в котором он вращается и где хочет заслужить хорошую репутацию. И среди десяти тысяч человек вряд ли найдется один, кто был бы настолько непреклонен и нечувствителен, чтобы переносить постоянное нерасположение и осуждение своей собственной компании. Странно и необычно устро­ен должен быть тот, кто может удовольствоваться жизнью в постоянном бесчестье и позоре в кругу своего особого со­общества. Многие искали уединения, и многие примиря­лись с ним; но никто, имея хотя бы малейшее сознание или чувство присутствия около себя человека, не может
жить в обществе под гнетом постоянного нерасположения и дурного мнения своих близких и тех, с кем он общается. Это бремя слишком тяжело для человеческого терпе­ния…»3
Так, по описанию Локка, общественность в качестве осуждающей инстанции принуждает людей к конформно­сти, используя страх перед изоляцией. У него не было ра­дости по этому поводу. Преследуемый врагами, Локк в третьем издании книги изменяет данный текст на более возвышенный.
Локка упрекают в том, что он сглаживает грань между добром и злом. Что обусловлено божественным зако­ном — у него стало делом договоренности между частны­ми лицами, мораль он свел до уровня моды, как будто он не знает, что такое закон. Как известно, закон включает в себя авторитет, исходящий от частных лиц, а также власть — и все вместе обеспечивает соблюдение закона.
«…Человек, — говорит Дж. Локк, — не признающий одобрения и неодобрения мотивами, настолько сильны­ми для людей, чтобы они приспособились ко взглядам и правилам тех, с кем они общаются, по-видимому, мало знаком с человеческой природой или историей, ибо он об­наружит, что огромное большинство людей руководству­ются главным образом, если не исключительно, законами обычая и поступают гак, чтобы поддержать свое имя в гла­зах общества, мало обращая внимание на законы Бога или властей. О наказаниях, ожидающих людей за нарушение божественного закона, некоторые, а быть может и боль­шинство людей, редко помышляют серьезно; да и среди помышляющих многие, нарушая закон, утешаются мыс­лью о будущем примирении и раскаянии в этих наруше­ниях. Что же касается кар, налагаемых законами государ­ства, то люди часто льстят себя надеждой на безнаказан­ность. Но от наказания в виде всеобщего порицания и не­приязни не ускользает ни один человек, нарушающий обычаи и идущий против взглядов общества, в котором он вращается и где хочет заслужить хорошую репутацию»4 .
Локк разрабатывает терминологию на трех уровнях: при ссылке на божественный закон следует говорить о долге и грехе, при ссылке на гражданский закон — о нару­шении или соответствии закону, при ссылке на закон мне­ния и репутации — о добродетели и пороке. Он иллюстри­
рует свою мысль о том, что эти различные масштабы не обязательно должны быть сведены к одному результату, примером дуэли: вызов и сражение с мужчиной… называ­ется дуэлью. Если рассматривать дуэль в ее отношении к божественному закону, то она заслуживает названия «грех». Если рассматривать ее в связи с законом обычаев, то в некоторых странах это называется «храбрость» и «до­стоинство». Если связать ее с общественными законами некоторых правительств, то это называется «преступле­ние».
Проведенный Локком анализ, позволивший выявить бдительную восприимчивость людей к мнению окруже­ния, согласуется с нашими новыми методами исследова­ния современности. Используя все новые обороты, Локк описывает социальную природу человека. Основной для нашего согласия (некоторого мнения) являются мнения других. Поэтому в Японии, Турции и Испании… говорят по-разному. То, что мы называем своим мнением, не при­надлежит нам, произведено не нами, есть простое отраже­ние мнения других…5
По своему содержанию мнения, о которых здесь гово­рит Дж. Локк, не имеют границ, но, согласно его объясне­нию, они содержат оценку, выражают похвалу или пори­цание. По словам Локка, характер согласования этих мне­ний — «тайна и молчаливое согласие». Таким образом, речь идет о процессе, не получившем осмысления в соот­ветствующей литературе. И в XX в. мы констатируем, что этому процессу присуща таинственность.
В приведенном выше описании содержится другой занимательный элемент: оно подразумевает мнение площади, которое служит категорией масштаба. Это — образование, уважаемое отдельным индивидом, это — согласие, существующее в определенном месте и в опре­деленное время. Индивид может уклониться от соблю­дения мнения, сменив место пребывания на весьма уда­ленное, он может также надеяться на смену времен. Мнение преходяще. Дж. Локк не употребляет выражение «общественное мнение», но оно подразумевается у него в двойственном смысле. Один раз — в смысле согласия, которое можно истолковать как «общность» и, таким об­разом, как «общественность», «публичность». Второй раз — благодаря словам «масштаб», «на площади», обознача­
ющим максимально возможную открытость, публич­ность. В сравнении с более поздним понятием «обще­ственное мнение» определение Локка жестче, в нем под­разумевается меньше милосердия, когда заходит речь о законе мнения или репутации6 , но именно так Локк и хотел выразиться.
Когда Локк употребляет термин «закон», он делает это не по легкомыслию, не мимоходом и не в том смысле, в каком говорят о естественных законах природы. Он имеет в виду закон в юридическом смысле и поясняет: за дейст­вием должно следовать поощрение или штраф, которые не заключены в самом проступке. Впрочем, и название этого закона для нас показательно. Употребленное Локком вы­ражение «закон мнения или репутации» лишний раз гово­рит о том, что в его представлении понятие «мнение» поч­ти целиком замещается понятием «репугация», они прак­тически идентичны.
То, что поначалу производит впечатление грубого шу­товства в тексте Дж. Локка, в действительности оказывает­ся четким знаком его первооткрывательской натуры. Из­лагая свой предмет, он предпочитает говорить о «моде» (fashion). Люди обо всем судят, как о париках. Нагляд­ность и быструю переменчивость, привязку мнения к ме­сту и времени, а также его принуждающую сущность вкла­дывает Локк в эту акцентированную характеристику — «мода». Он использует слово в качестве ключа, чтобы не быть неправильно понятым. Мнение, которое он подразу­мевает, говоря о «законе мнения или репутации», нельзя рассматривать как источник политической мудрости; его интеллектуальная ценность предельно открыта, о глубине познания речь не идет.
Дж. Локк настаивает на понятиях типа «репутация», т.е. терминах социально-психологического плана, кото­рые характеризуют человека с точки зрения его зависи­мости от окружения. Поскольку люди не доверяют но­вым мнениям на том лишь основании, что они новые, еще не модные, поскольку они не видят в них истины, Дж. Локк ищет поддержки у античных авторитетов. Он цитирует Цицерона: «На свете пег ничего лучше закон­ности, похвалы, уважения и чести», причем, добавляет Локк, Цицерон отлично знал, что все это названия одно­го и того же.
Одного и того же? Но чего?
По нашим представлениям, все это отметки, которые выставляет индивиду общественность.
Примечания
1 Л о к к Дж. Соч. В 3-х тт. Т. 1. М.. 1985, с. 407.
2 Там же.
3 Там же, с. 409.
4 Там же.
5 См. там же.
6 См. там же, с. 409.
Глава VI
ПРАВИТЕЛЬСТВО ОПИРАЕТСЯ НА МНЕНИЕ: ДЭВИД ЮМ, ДЖЕЙМС МЭДИСОН
Через семь лет после смерти Дж. Локка родился Дэвид Юм. В своей работе «Трактат о человеческой природе»1 он развивает теорию Локка о государстве. Поскольку с обра­зованием государства люди уступили ему свою способ­ность употребить власть, но не свою способность одобрять или порицать, и поскольку им присуща естественная склонность учитывать мнения, ориентироваться на мне­ния окружения, то эти мнения очень важны для государ­ства. Пробивная сила согласованного мнения частных лиц формирует консенсус — основу основ мнения любого правительства. Согласно тезису, выдвинутому Юмом, «только на мнении основано правительство»2 . Всякое гос­подство опирается на мнение.
«Для тех, кто занимается политической философией, ничто не кажется более удивительным, чем легкость, с ка­кой многими управляют немногие, а также чем готовность людей свои собственные ощущения и желания подчинить ощущениям и желаниям правительства. Если попытаться проанализировать, каким образом осуществляется такое чудо, то мы увидим, что управляющие не могут опереться ни на что, кроме мнения, кроме одобрения. Правительст­во основывается единственно на мнении. И это справед­ливо как для деспотических и милитаристских режимов, так и для самых свободных и популярных правительств»3 .
Д. Юм смещает перспективу разработки темы «мне­ние» оглавления мнения па индивида к давлению мнения на правительство. Эта перспектива была намечена еще Макиавелли в его наставлении государю. Внимание Локка было направлено на нормального, подверженного влия­нию закона мнения или репутации человека в его повсед­
невном бытии, на его страх перед неодобрением, против которого едва ли кто устоит, если его повсюду окружает неуважение. Локк исследовал человеческую природу в об­щем аспекте. Юма интересует правительство. Его сфера — двор монарха, посланники, политика. Он боится наказа­ний, которыми угрожает закон мнения или репутации то­му, кто вызывает неодобрение. И свою первую работу, «Трактат о человеческой природе», Юм из предосторожно­сти опубликовал анонимно. Но наряду с любовью к возвы­шенной жизни Юм все же более восприимчив к наградам, чем к наказанию, которые, по закону мнения, ожидают то­го, кто пользуется признанием, одобрением.
Любовь к славе: солнечная сторона общественного мнения
Одна из глав в его трактате, посвященная общественному мнению (потребовалось более десяти лет, чтобы в 1744 г. Руссо впервые использовал это слово), называется «Of the Love of Fame» («Из любви к славе»). Начав с подробного описания того, как добродетель, красота, богатство и власть, т.е. объективно благоприятные обстоятельства, по­зволяют человеку испытывать гордость и как бедность и рабство его подавляют, Юм затем продолжает: «Наряду с этими прямыми причинами гордости или подавленности есть вторичная причина. Она основывается на мнениях других и таким же образом влияет на движения нашей ду­ши. Наше имя, наш статус, наша репутация — это сущест­венные, значимые причины для гордости. Другие причи­ны — добродетель, красота и богатство — мало что значат, если мнения и воззрения других не способствуют этому… И очень умному, критично настроенному человеку будет трудно следовать собственному разуму или собственным склонностям, если таковые противоречат разуму и склон­ностям их друзей и ежедневных спутников»4 .
Захваченный возвышенной жизненной сферой (он с энтузиазмом описывает преимущества богатства и вла­сти), Юм, если использовать современное социологиче­ское понятие, говорит прежде всего о хорошем мнении ре­ферентных групп, что, в его понимании, означает мень­шую меру публичности, публичного одобрения или нео­
добрения «на площади». Широту воздействия он усматри­вает в том, что люди не ставят себя в оппозицию окружа­ющим. «Этим следует объяснять, — добавляет Юм, — большое однообразие ощущений и способов мышления у представителей одной нации»5 . Совершенно однозначно он одобряет (в эссе о принципах морали) эту ориентацию людей на свое окружение, вовсе не рассматривая ее как слабость: «Стремление к славе, уважению, авторитету у других так же мало подлежит осуждению, как и неразрыв­ная связь с добродетелью, гением, усердием и высоким, благородным устремлением духа. Общество ожидает от желающего понравиться значительного внимания даже к незначительным вещам, и никто не удивляется, что в об­ществе кто-то более элегантно одет и приятнее в обраще­нии, чем когда он дома в кругу своей семьи»6 .
Юм не останавливается на судьбе отверженных обще­ством, которых настигла кара неодобрения. Его больше интересуют те, кто на солнечной стороне, и он задается целью провести границу, где любовь к славе может зайти чересчур далеко. «В чем состоит тщеславие, которое спра­ведливо рассматривается как ошибка или недостаток? Очевидно, в чрезмерном возвышении собственных пре­имуществ, заслуг, успехов, в столь навязчивом и неприк­рытом стремлении к похвале и почитанию, что другим становится обидно…» Юму ясно, что его размышления от­носятся прежде всего к привилегированным кругам. Он отмечает: «В среднем характере мы одобряем склонность к скромности»7 .
Таким образом, Юм движется в том направлении, ко­торое Локк назвал публичностью отношений между инди­видом и общественностью, однако видит эти отношения в несколько ином свете, ближе к общественности, которую греки, по мнению Хабермаса, понимали как саму собой разумеющуюся вещь8 . «Лишь в свете публичности прояв­ляется то, что есть, оно становится видимым для всех. В разговоре граждан друг с другом вещи называются слова­ми и приобретают образ. В споре равных друг с другом вы­двигаются лучшие и обретают свою сущность — бессмер­тие славы… Так polis получает широкие возможности для почетных наград: граждане общаются друг с другом как равный с равным… но каждый старается выделиться… До­бродетели, каталог которых составил Аристотель, стоят
чего-нибудь лишь в условиях публичности, там они нахо­дят свое признание»9 .
Но высокий стиль Юма, утверждавшего, что обще­ственность — это якобы сфера награждений и отличий, не привлек авторов, рассуждавших об общественном мнении и в XVIII в., и позже. Главный тезис Юма — «Лишь на мнение опирается правительство» — стал док­триной для основателей Соединенных Штатов Америки. Признавая вес мнения в политической сфере, они, од­нако, по-прежнему рассматривали его роль для индиви­да глазами Дж. Локка.
Человек боязлив и осторожен
В сборнике статей основателей Соединенных Штатов по вопросам Конституции 1787—1788 гг. один из отцов Кон­ституции, Мэдисон, внимательно исследует принцип «Все правительства опираются на мнение». Эта устоявшаяся догма, по его мнению, — фундамент американской демок­ратии. Но как же слаба и податлива, с другой стороны, че­ловеческая природа, образующая этот фундамент! «Если и справедливо, — говорит Мэдисон, — что все господство, правление посредством общественного мнения легити­мируется, опирается на мнение, то верно и то, что сила убеждений, мнений индивида и степень влияния мнений на его практическое поведение, его поступки в значитель­ной мере зависят от его представлений о том, сколько дру­гих людей думают так же, как он. Человеческий разум, че­ловек вообще боязлив и осторожен, когда остается один, но он становится сильнее и увереннее в той мере, в какой по­лагает, что многие другие думают так же, как он»10 .
Именно здесь мы впервые находим ту реалистиче­скую оценку человеческой природы и ее применение к политической теории, к которой вновь возвращаемся во второй половине XX столетия, чтобы сейчас, во всеору­жии метода демоскопии, попытаться объяснить с его по­мощью то, что неожиданно проявляется в ряде наших наблюдений.
Не слава, а угроза закручивает спираль молчания
Когда мы сравнивали, как Джон Локк или Джеймс Мэди­сон, с одной стороны, и Дэвид Юм — с другой, разрабаты­вали тему «Индивид и общественность», мы столкнулись с тем же различием, что и раньше — при интерпретации «эффекта попутчиков». Одно объяснение — быть на сторо­не победителя, другое — не оказаться в изоляции. Обще­ственность, публичность как сфера наград, отличий при­влекают одних; общественность, публичность как угроза, возможность потерять лицо влияют на других. Почему же в связи со спиралью молчания и общественным мнением нас интересует публичность не с точки зрения поощре­ний, а с точки зрения угрозы, осуждения? Потому что лишь угроза, страх индивида оказаться в одиночестве, как это четко описывает Мэдисон, объясняют молчание, с проявлением которого мы столкнулись в «железнодорож­ном» тесте и в других исследованиях, молчание, которое столь влиятельно при формировании общественного мнения.
Революционные ситуации обостряют восприятие публичности как угрозы
Могла ли революция, которую пережил каждый из них, обострить восприимчивость публичности как угрозы у Дж. Локка и Д. Мэдисона? Боязливая внимательность к тому, как следует вести себя, чтобы не оказаться в изоля­ции, особо необходима во времена сильных потрясений. Четко организованный порядок не доносит до людей, пока они не нарушают приличий, пи малейшего дуновения об­щественного мнения, их не затягивает водоворот спирали молчания. Однозначно ясно и то, что следует делать или говорить публично и чего не делать публично, — здесь дав­ление в сторону конформности аналогично атмосферно­му давлению, которое мы чувствуем не осознавая. Но в предреволюционные периоды под влиянием двойного опыта — когда падают правительства, лишенные поддер­жки мнения масс, и когда индивид, потерявший ориенти­
ры, что хвалить и что хулить, ищет новую опору, — в такие неспокойные времена особенно ощущается действие об­щественного мнения и чеканятся адекватные слова.
1661 год: Глэнвил «чеканит» понятие «климат мнений»
Трудно рассчитывать на то, что закон мнения или репута­ции, который наказывает или награждает, — детище спо­койного времени. И кажется невероятным, что именно в такую пору — то был 1661 год — английский социальный философ Джозеф Глэнвил в своем трактате о тщете догма­тизирования впервые употребил столь сильное выраже­ние — «климат мнений» (climates of opinions), — специаль­но выделив его курсивом.
«Догматики, — писал он, — считают невозможным все, отличное от того, что кажется им правильным и с младен­чества казалось единственно мыслимым. Чтобы освобо­диться от этого тщеславия, кто-то должен был узнать о различных климатах мнений»11 .
«Климат мнений» (мы, несомненно, сочли бы это со­временным понятием) — детище нашего времени. Это связано с нашей восприимчивостью, сравнимой с чувст­вительностью Д. Глэнвила, меняющихся обстоятельств, ставших нетвердыми убеждений. Понятие «климат» само по себе, без каких-то колебаний или отклонений, было бы для нас неинтересным и абстрактным, но опыт наше­го времени обогатил наши определения, поэтому поня­тие кажется нам чрезвычайно метким: климат окружает индивида извне, его не избежать, однако он и внутри, он сильно влияет на самочувствие. Спираль молчания — это реакция на изменение «климата мнений». В нем больше, чем в выражении «общественное мнение», заложено представление о частотном распределении, соотношении сил различных противоречивых тенденций, его про­странственных границах, оно естественным образом предполагает полную публичность. Во времена револю­ционных перемен, а таково и наше время, общественное мнение заслуживает самого пристального внимания и изучения.
Интуиция Декарта и спираль молчания
В совсем иных условиях, чем Глэнвил в Англии, жил ува­жаемый им и столь же превозносимый французский фи­лософ Декарт. Если справедливо утверждение, что в рево­люцию публичность воспринимается скорее как угроза, а в периоды упорядоченных отношений — как возможность заслужить вознаграждение, то Декарт — хороший тому пример. Он интуитивно представил спираль молчания как процесс формирования «молодого» общественного мнения. Как сказали бы сегодня, речь шла о том, чтобы «показать себя»: философ Декарт заботится, о своей славе. Свою работу «Meditationes de prima philosophia» он посыла­ет в 1640 г. «очень мудрым и просвещенным господам из Сорбонны» с сопроводительным письмом, в котором, ссылаясь на их огромный авторитет в обществе, просит о «публичном признании» своих мыслей. По его словам, эта просьба высказывается не только для того, чтобы «и про­чие умы присоединились к Вашему суждению», но прежде всего для того, чтобы «думающие иначе потеряли реши­мость противоречить, чтобы они, может быть, сами стали причиной, после наблюдения которой другие умные лю­ди не захотели возбудить подозрения, что они их не пони­мают»12 .
Примечания
1 См.: Hume D. A. Treatise of Human Nature. Reprinted from the Original Edition in Three Volumes and edited by L.A. Selby-Bigge. Oxford, 1896.
2 H u m e D. Essays Moral, Political, and Literary. London, 1963, p. 29. Ibidem.
4 Цит. по: H u m e D. Ein Traktat iiber die menschliche Natur. Ubersetzt von Theodor Lipps, hg. von Reinhard Brandt. Band I und II. Hamburg, 1978, vol. II, S. 47.
5 Ibid., S. 48.
0 H u m e D. Untersuchung iiber die Prinzipien der Moral. Ubersetzt, einge– leitet und mit Register verschen von Carl Winckler. Hamburg, 1962, S. 113 f.
7
Ibidem.
8 См.: Habermas J. Strukturwandel der Offentlichkeit. Untersuchungen zu einer Kategorie der biirgerlichen Gesellschaft, S. 15.
4 Ibid., S. 15 f.
10 M a d i s о n J. The Federalist, № 49, February 2, 1788. — Цит. no: С о о к е J. Е. The Federalist. Middletown, Conn., 1961, p. 340.
11 G 1 a n v i 11 J. The Vanity of Dogmatizing: or Confidence in Opinions. Manifested in a Discourse of the Shortness and Uncertainty of our Knowl– ege, and its Causes: With Some Reflexions on Peripateticism; and An Apo­logy for Philosofy. London, 1661, p. 227.
12 Descartes R. CEuvres, publiees parCh. Adam, P. Tannery. Paris, 1964, vol. 7, p. 6.
Глава VII
ЖАН-ЖАК РУССО ВВОДИТ В ОБОРОТ ПОНЯТИЕ «ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ»
Что за ситуация побудила Ж.-Ж. Руссо впервые запечат­леть на бумаге слова «1'opinion publique»?
Вспомним Венецию, 1744-й богатый событиями год. Секретарю французского посла Руссо было немногим бо­лее тридцати, когда Франция объявила войну Марии Те– резии в борьбе за австрийское наследство. В письме от 2 мая 1744 г. французскому министру иностранных дел Амелоту Руссо приносит свои извинения за то, что бросил слишком откровенный упрек в адрес венецианского ше­валье Эриззо, прослывшего в общественном мнении сто­ронником Австрии1 . Он заверяет министра, что его заме­чание осталось без последствий и в будущем постарается избегать подобныхошибок. Руссо употребляет здесь поня­тие «общественное мнение» в том же смысле, что и уже знакомая нам светская дама (только чуть позднее) в пись­ме к молодой женщине, которая слишком мало внимания обращала на свою репутацию: общественное мнение — это осуждающая инстанция, неодобрения которой всегда сле­дует остерегаться.
Кто хочет использовать выражение «общественное мнение» как политико-критическое суждение, коррелят правительству, как это было принято начиная с XIX в., тот найдет у Руссо весьма слабую поддержку. Его рукописи да­ют мало материала историкам и политологам на тему «Общественное мнение». Лишь в 1978 г.— толчком послу­жила диссертация 1975 г., написанная в Майнце2 , — во Франции было проведено обширное систематическое исс­ледование на тему — «Общественное мнение у Руссо»3 .
Наше ожидание оправдывается: тог, кто распростра­нил название, имел также непосредственное отношение к обозначенному им явлению. Действенность обществен­ного мнения — тема всех работ Руссо начиная с 1750 г., но, поскольку он не упорядочивает свои разработки, необхо­дима специальная методика, чтобы воссоздать целостную картину. В упомянутой выше диссертации Кристина Гер– бер воспользовалась следующим путем: она взяла шесть главных произведений Руссо и рассмотрела каждый эпи­зод, в котором встречались слова «мнение» (opinion), «об­щественный» (public), «общественность» (publicity), «об­щественное мнение» (public opinion). Этим методом (он называется «анализ содержания») она исследовала куль­турно-критические работы 1750—-1755 гг.: «Юлия, или Новая Элоиза», «Об общественном договоре», «Эмиль, или О воспитании», «Исповедь» и письмо г-ну Д'Аламберу от 1758 г. В 16 случаях Кристина Гербер обнаружила понятие «общественное мнение», 100 раз — понятие «мнение» без прилагательного «общественный», но в сочетании с други­ми прилагательными и существительными, 106 раз —– слова «общественный», «общественность» чаще всего в других словосочетаниях (помимо общественного мнения, например общественное уважение).
Публичность — значит открытость
Благодаря этой работе мы узнали, что Руссо был чрезвы­чайно восприимчив к общественности, публичности как угрозе и его натура стороннего наблюдателя позволила ему накопить соответствующий опыт. «Я не испытал ни­чего, кроме ужаса, когда публично в моем присутствии меня объявили вором, лжецом, клеветником»4 . «Все это не помешало не знаю кем науськанному народу возбудить в себе ярость против меня, оскорблять меня публично средь бела дня, не только в поле, но и посреди улицы…»5
«Средь бела дня», «не только в поле»: ощущение неза­щищенной открытости, публичность усиливают зло. Сравнительно частое употребление словосочетания «об­щественное уважение» у Руссо указывает, что для него «об­щественное мнение» сродни «репутации», т.е. в традиции Макиавелли, Локка или Юма. Но самому явлению отведе­
но в его работах значительно больше места. То и дело Рус­со терзают амбивалентные ощущения. С точки зрения со­циальной сущности действенность общественного мне­ния кажется ему благословенной: оно вызывает общность, оно консервативно, подчиняя индивида обычаям и тради­циям и защищая от разрушения нравы. Его сила и цен­ность — в моральном, а не в интеллектуальном аспекте.
Общественное мнение — страж нравов
Пронизанные светлой верой давних времен, когда челове­ческое сообщество жило в первозданной естественности, среди «дикарей», такие четкие формы общественного мне­ния, как, например, обычаи и традиции, кажутся Руссо те­ми благами, которые следует защищать, поскольку в них накапливается все лучшее, что есть у народа. Как и Локк, Руссо прибегает к метафоре неписаного закона. Изложив три типа законов, на которых основано государство (об­щественное право, уголовное право, гражданское право), он объясняет: «К этим трем видам законов необходимо присоединить четвертый, наиболее важный из всех: зако­ны этого вида не вырезаны на мраморе и меди, а запечат­лены в сердцах граждан; они составляют истинную кон­ституцию государства; сила их возобновляется каждый день; они восполняют и возвращают к жизни другие зако­ны, стареющие или угасающие, сохраняют в народе дух государственных учреждений и незаметно силой привыч­ки заменяют силу власти. Я говорю о нравах и обычаях, а в особенности об общественном мнении. Эта часть зако­нов неизвестна нашим политикам, но от нее зависит успех всех остальных законов…»6
В середине английского революционного столетия Дж. Локк подчеркивал такую соотнесенность: чего требует закон мнения или репутации, что находит одобрение или порицание — зависит от взглядов «на площади»7 . Среди могущества и великолепия французского двора середины XVIII в. для Руссо преобладающим является чувство, что четвертый закон записан в сердцах граждан государства и его следует охранять лишь от порчи, старения. В работе «Об общественном договоре» Руссо изобретает особую ин­станцию, «цензуру» — ведомство, которого еще никогда не
было, — лишь для того, чтобы усилить общественное мне­ние, защищающее обычаи. В этом контексте имеется единственное определение общественного мнения, кото­рое К. Гербер обнаружила у Руссо: «Общественное мнение есть своего рода закон, исполнителем которого служит цензор, применяющий, подобно государю, закон к част­ным случаям»8 . Для чего цензор используется в качестве инструмента, Руссо объясняет следующим образом: «Цензура поддерживает нравы, мешая мнениям развра­щаться, сохраняя правильность их мудрыми действиями, иногда даже тогда, когда они еще не определились»".
Единство нравственных убеждений для Руссо — основа возникновения общества, общая составляющая мораль­ного консенсуса — это «публичность»; она представляет собой общественное лицо, ассоциируемое с политиче­ским органом, который его члены называют «государст­вом». Членение на партии для Руссо с этой точки зрения не представляет собой ничего хорошего, а есть лишь один общий фундамент, которому угрожает эгоизм частных интересов. Здесь лежит корень враждебности Руссо к част­ному как альтернативе общественному. Этот негативный момент в XX в. был усилен неомарксизмом.
Руссо осторожно замечает, что цензура иногда даже «устапавляет» мнения, «когда они еще не определились». Эти «особые случаи» он и имеет в виду при объяснении су­ти ведомства цензора. По мнению Руссо, «люди всегда лю­бят то, что прекрасно или что они находят таковым… а по­этому вопрос сводится к тому, чтобы направить это суж­дение»10 . И это задача цензора — помочь осознать лучшее. Как только цензор «отклоняется в сторону» и объявляет общественным мнением, согласием то, что в действитель­ности таковым не является, «решения его становятся пус­тыми и остаются без последствий»11 . В этом смысле цен­зор — инструмент, он рупор. Руссо уделяет гораздо боль­шее внимание цензору, чем его последователи в XX в.: нельзя принуждать, можно лишь акцентировать мораль­ные принципы, используя для этого цензора! Цензор чем– то похож на государя в представлениях Руссо. У государя также нет средств власти, он не может издавать законы. «Мы видели, — говорит Руссо, — что законодательная власть принадлежит народу и может принадлежать только ему»12 . Но законодательная инициатива исходит от госу­
даря. В этом плане он должен пристально следить за кар­тиной мнений: «Эта часть законов неизвестна нашим по­литикам, но от нее зависит успех всех остальных законов. Великий законодатель втайне занимается этой частью за­конов, между тем как внешним образом он ограничивает­ся изданием частных регламентов»13 . В своем наблюде­нии он опирается на деятельность цензора. Он должен знать, какие воззрения живучи в народе, потому что зако­ны могут опираться лишь на согласие, на общие воззре­ния, которые образуют действительную основу государст­венного устройства. «Пободно тому как архитектор, преж­де чем построить большое здание, изучает и зондирует по­чву, чтобы узнать, может ли она выдержать тяжесть зда­ния, так и мудрый законодатель не начинает с написания хороших законов, а исследует предварительно, сможет ли народ, для которого он эти законы предназначает, выне­сти их»14 .
Описывая связь между общей волей volonte generale (которая в свою очередь может быть подвержена влия­нию частно-эгоистической) — (volonte de tous) и обще­ственным мнением, Руссо не завершает свою мысль. «Подобно тому как изъявление общей воли происходит путем закона, так изъявление общественного приговора производится посредством цензуры»15 . Volonte generale можно представить себе как сгусток общественного мне­ния, а сама она в концентрированном виде отражена в законах. Законы суть только подлинные акты общей во­ли16 . Легитимирующая сила общественного мнения, сформулированная Д. Юмом в 1741 г. в виде принципа «..лишь на мнение опирается правительство»17 , опреде­ляет также взгляды Руссо. «Мнение, царица земли, нико­им образом не подчиняется власти царей; они сами суть ее первые рабы»18 .
В своем письме Д'Аламберу Руссо уточняет, кто мог бы представлять цензорское ведомство во Франции. Те, кто считает Руссо радикальным демократом («законодатель­ная власть принадлежит народу»), будут удивлены его предложением: на роль цензора следует назначить мар­шальский суд чести14 . То есть Руссо наделяет это ведомст­во наивысшим престижем; он прекрасно осознает весо­мость «общественного уважения» как фактора, влияющего на поведение людей: он понимает, что не должно быть рас­
согласованности по этому пункту, иначе общественному мнению грозит неминуемый крах. Он требует, чтобы и правительство подчинялось цензору, трибуналу, мар­шальскому суду чести, когда оно публично объявляет, ка­ково общественное мнение по тому или иному вопросу, а также публично выражает одобрение или порицание. Здесь общественному мнению придается качество мо­рального авторитета. Вероятно, эта же мысль однажды пришла в голову Г. Бёллю, когда он писал о бедственном положении общественного мнения в Западной Германии. Цензорское ведомство попало не в те руки.
Движимый мыслью об общности представлений о хо­рошем и плохом у одного народа, Руссо вводит понятие, которое лишь в XX в. смогло пробить себе дорогу: «граж­данская религия»20 . По мере ослабления привязанности к метафизическим религиям укрепляется идея «граждан­ской религии». Можно предположить, что это понятие включает ряд принципов, которым нельзя публично про­тиворечить, не оказавшись в изоляции, т.е. это понятие можно отнести к сфере общественного мнения.
Общественное мнение: оплот общества и враг индивида
Насколько благотворно для общего дела общественное мнение в роли стража нравов, настолько неблагоприят­ным оно представляется Руссо в его влиянии на индивида. Пока идивид из страха перед изоляцией уважает в нем стража нравов, чтобы не подвергнуться осуждению ни в городе, ни за его пределами, Руссо, несмотря на свой горь­кий опыт, не ополчился против него. «Кто судит о нра­вах — судит о чести, а кто судит о чести, тот черпает закон из мнения»21 .
Неблагоприятный характер общественного мнения вырастает из потребности человека отличиться из «люб­ви к славе» (именно так назвал одиннадцатую главу сво­его трактата Д. Юм), проще говоря, из потребности че­ловека в признании его общественной значимости, пре­стижа, положительного отличия от других. С этой по­требности началось разрушение человеческого общества, как писал Руссо в хвалебной рукописи «О возникновении
неравенства людей», принесшей ему славу в 1755 г. «В конце концов тщеславие, стремление умножить свое бо­гатство — меньше всего из истинной потребности, чем из желания возвыситься над другими, — вызывает у всех людей склонность наносить друг другу урон». «Я бы по­казал, как это всесильное стремление к признанию, сла­ве, наградам, пожирающее нас, растит таланты, набирает силу, становится заметным, как оно разжигает и приум­ножает страсти, насколько оно превращает всех людей в конкурентов, соперников, даже врагов». «Дикарь» свобо­ден от этой пожирающей гонки, «нецивилизованный жи­вет в самом себе»22 , однако даже дикари отличались от животных свободолюбием, способностью сопереживания и самосохранения. Но постепенно, по мере обобществле­ния, когда, по словам Руссо, «общественное уважение стало ценностью»23 , изменяется сущность человека, в ре­зультате чего, как формулирует Руссо, «человек, социаль­ное существо, всегда повернут вовне: ощущение жизни он, по сути, получает лишь через восприятие того, что думают о нем другие…»24 .
По Руссо, человек имеет две сути: в одной он, соответ­ственно своей натуре, проявляет «подлинные потребно­сти», склонности и интересы, во второй он преобразуется под давлением мнения. Различие между ними Руссо пояс­няет на примере ученого: «Мы постоянно различаем склонности, обусловленные природой и обусловленные мнением. Существует усердие в науке, которое опирается на желание добиться уважения к себе как ученому. И есть другое, вырастающее из естественной любознательности ко всему, что человека окружает — вблизи и вдали»25 .
Руссо считал, что потребительские устремления людей вызваны общественным мнением: «Им нужна ткань лишь потому, что она дорого стоит, их сердца подвержены рос­коши и всем капризам мнения, и этот вкус не приходит к ним изнутри»26 .
Правопорядок, честь, уважение — что может быть луч­ше, цитировал Цицерона Дж. Локк, возводя этот ценност­ный ряд к одному источнику — удовольствию от благо­приятного суждения среды. Руссо, проводивший различие между истинной природой человека и мнением, пытался узаконить понятие чести, источник которого — самоува­жение, а не мнение других. «В том, что называют честыо,
я различаю то, что является результатом общественного мнения, и то, что можно рассматривать как следствие са­моуважения. Первое состоит в пустых предрассудках, ко­торые переменчивее катящихся волн…»27
В этих словах Руссо нельзя не заметить двусмысленно­сти, ведь он продолжает говорить об «общественном мне­нии», которому в другое время и при других обстоятельст­вах он отводит совсем иную роль: стража наиболее устой­чивого и ценного — обычаев. Уличить Руссо в подобной противоречивости не составляет особого труда. В одном месте он заявляет: «Это дело общественного мнения — де­лать различие между злодеями и справедливыми людь­ми»28 . В другой раз, любуясь искусством спартанцев, Рус­со замечает: «Если в совете спартанцев человек с плохими привычками выдвигал хорошее предложение, эфоры, не обращая на это внимания, предлагали добродетельному гражданину повторить это предложение. Какая честь для одного, какое унижение для другого — и без похвалы или укора каждому из них»29 . Нет сомнений в высокой оценке Руссо общественного движения. Но в «Эмиле» мы читаем: «И даже если весь мир будет нас порицать — что из этого? Мы не гонимся за общественным признанием, нам доста­точно Твоего счастья»30 .
Компромисс как необходимость
при обращении с общественным мнением
Руссо лучше своих предшественников обнаруживает в противоречии существенное, что характеризует все про­явления общественного мнения: они суть компромисс между общественной согласованностью и склонностями, убеждениями индивида. Индивид вынужден искать сере­дину— вынужден «под давлением мнения» в силу ранимо­сти своей природы, которая делает его зависимым от чу­жих суждений, вызывает у него стремление избегать изо­ляции. Руссо пишет в «Эмиле, или О воспитании»: «По­скольку оно зависит от своей совести и одновременно от мнения других, оно должно научиться сравнивать эти два фактора, примеривать их друг к другу и давать преимуще­ство то одному, то другому лишь когда они находятся в противоречии»31 . Иными словами: когда этого не избе­жать.
«Я должен учиться
переносить насмешки и осуждение»
Компромисс разрешается по-разному. Именно тогда, когда, согласно Д. Юму, следует считаться с обществен­ным мнением, например при выборе одежды для появле­ния в обществе, — именно в этот момент Руссо решает продемонстрировать свою индивидуальность, В качестве гостя Людовика XV он появляется на премьере оперы в королевском театре в Фонтенбло в неприличном виде: в большой ложе просцениума диссонансом выглядел чело­век, плохо причесанный, в ненапудренном парике, в про­стом одеянии, без полагающегося по этикету жилета. «Я одет как всегда, не хуже и не лучше. Мой вид прост и не­притязателен, аккуратен и негрязен. И не борода у меня вовсе. Природа дает нам волосы на лице, и по времени и моде они иногда могут быть весьма длинными. Может быть, меня сочтут смешным или беззастенчивым, но дол­жно ли это волновать меня? Я должен учиться переносить насмешки и оскорбления, если только они не заслужен­ные»32 . Руссо видит заключенную в этом опасность — ук­лоняться от компромисса. В «Юлии, или Новой Элоизе» он пишет: «Боюсь, что та непуганая добродетельная лю­бовь, которая дает ему силу презирать общественное мне­ние, гонит его в другую крайность и может побудить пре­зирать законы приличий и воспитанности»33 .
Руссо следующим образом заостряет задачу, которую должен решить общественный договор: «Найти такую форму ассоциации, которая защищала бы и охраняла со­вокупной общей силой личность и имущество каждого участника и в которой каждый, соединяясь со всеми, по­виновался бы, однако, только самому себе и оставался бы таким же свободным, каким он был раньше. Вот основная проблема…»34
Примечания
1 См.: Rousseau J. – J. Depfiehes de Venise, XCI. — In: ceuvres com­pletes, vol. 3. Paris, 1964, p. 1184.
2 См.: Gerber C. Der Begriff der offentlichen Meinung im Werk Rous– seaus. Magisterarbeit. Mainz, 1975.
3 См.: Ganochaud С. L'opinionpublique chez Jean-Jacques Rousseau. Doct. diss. Universite de Paris V — Rene Descartes. Sciences Humaines. Sorbonne, 1977-1978, vol. I—II.
4 Rousseau J. – J. Les Confessions. Paris, 1968.
5 Ibid.
6 P у с с о Ж. – Ж. Об общественном договоре. М., 1938, с. 47.
7 См.: Locke J. An Essay Concerning Human Understanding Oxford: at the Clarendon Press, p. 477.
8 P у с с о Ж. – Ж. Об общественном договоре, с. 109.
9 Там же, с. 110.
10 Там же.
11 Там же.
12 Там же, с. 48.
13 Там же, с. 47.
14 Там же, с. 37.
15 Там же, с. 109.
16 См. там же, с. 78.
17 Н u m е D. Essays Moral, Political, and Literary. London, 1963, p. 29.
18 R о и s s e а и J. – J. Lettre a M. d'Alembert sur les Spectacles. Paris, 1967, p. 154.
19 См.: Rousseau J. – J. Lettre a M. d'Alembert. — In: Du Contrat Social ou Principes du Droit Politique. Paris, 1962, p. 176.
20 См.: Руссо Ж. – Ж. Об общественном договоре, с. 119—120.
21 Там же, с. 110.
22 См.: Rousseau J. – J. Discours sur l'origine et les foundements de l'inegalite parnii les hommes. — In: oeuvres completes, vol. 3. Paris, 1964.
23 Цит. no: Gerber Ch. Der Begriff der offentlichen Meinung im Werk Rousseaus, S. 88.
24 Rousseau J. – J. Discours sur l'origine et les foundements…
25 Rousseau J. – J. Emile ou de l'education. — In: oeuvres completes, vol. 4. Paris, 1964, p. 429.
26 Там же.
27 Рус с о Ж. – Ж. Юлия, или Новая Элоиза. М., 1968.
28 Rousseau J. – J. Discours sur l'origine et les foundements.., 223—224.
29 Ibidem.
30 R о u s s e a u J. – J. Emile ou de l'education, p. 758.
31 Ibid., p. 731.
32 Цит. no: H a r i g L. Rousseau sieht das Weisse im Auge des Konigs. Ein literatur-historischer RUckblick. –Die Welt, 1978, № 71, 25. Man.
33 P у с с о Ж. – Ж. Юлия, или Новая Элоиза.
34 Р у с с о Ж. – Ж. Об общественном договоре, с. 12.
Глава VIII
ТИРАНИЯ
ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ: АЛЕКСИС ДЕ ТОКВИЛЬ
Если цель исторической части нашего исследования за­ключалась в том, чтобы проверить, как понимали обще­ственное мнение те, кто отчеканил эту монету, т.е. просле­дить историю становления этого понятия, то теперь мож­но с уверенностью утверждать, что мы ошибались, когда, характеризуя спираль молчания как процесс распростра­нения общественного мнения, порожденный страхом ин­дивида перед изоляцией, не использовали само понятие.
Можно также предположить, что различные общества будут отличаться друг от друга по степени страха их чле­нов перед изоляцией, что везде — это обнаружил Стэнли Милгрэм в экспериментах на выявление конформности людей, которые он проводил в Норвегии и Франции, — су­ществует давление в сторону конформности и страх перед изоляцией, обеспечивающий успех этому давлению (в Норвегии оно ощущалось несколько больше, во Фран­ции — несколько меньше)1 . Милгрэм перенес свои экспе­рименты в Европу, поскольку возникло подозрение, что конформистское поведение, открытое Соломоном Эшем, сугубо американская черта.
В действительности американское престижное поведе­ние, с которым познакомил нас в начале XX в. американ­ский ученый Т. Веблен в своей книге «Теория праздного класса»2 , отпугнуло бы Руссо с его противоборством дав­лению потребительства. Компромисс между обществен­ным мнением и природой индивида, если использовать диалектическую пару понятий Руссо, в значительной сте­пени противоречил представлениям, бытующим в обще­ственном мнении США, и предписывал американцам че­ресчур много послушания. Об этом рассказал в своем пу-
тевом очерке «Демократия в Америке» (1835—1840) соо­течественник Руссо — Токвиль3 .
Насколько нам известно, Токвиль не только первым обнаружил и описал процесс спирали молчания на при­мере упадка французской церкви в предреволюционную эпоху; он не только использует любую возможность, что­бы подчеркнуть значение способности говорить и тенден­ции отмалчиваться в связи с общественным мнением4 ; его подход к общественному мнению близок к концепции, которую можно развернуть сегодня благодаря эмпириче­скому методу демоскопии, который уделяет особое вни­мание страху перед изоляцией и тенденции отмалчивать­ся. Токвиль не писал специально об общественном мне­нии, в его работах нет главы с таким названием. И все же мы были потрясены оценками, разъяснениями, описани­ем и анализом последствий общественного мнения в его книге «Демократия в Америке». Для Токвиля обществен­ное мнение не есть сугубо американский феномен, он про­слеживает общие для этого явления черты и в Европе, но считает, что в Америке воздействие общественного мне­ния ощущается сильнее: здесь оно играет весьма замет­ную роль в обществе, которую европейское общественное мнение сыграет, возможно, в будущем. Токвиль характе­ризует общественное мнение в Америке как мощное дав­ление, гнет — принуждение к конформности, говоря сло­вами Руссо, — как иго, подчиняющее индивида обществу. «В аристократиях часто встречаются люди, отмеченные величием и силой собственной души. Обнаружив свои разногласия с подавляющим большинством сограждан, они замыкаются в себе и в этом находят поддержку и уте­шение. У демократических народов все обстоит иначе. У них общественное признание кажется столь же необходи­мым, как воздух, которым дышат, и человек, живущий в разладе с массами, все равно что не живет вообще. Массе нет никакой надобности прибегать к силе законов, чтобы подчинить себе тех, кто думает иначе. Вполне достаточно ее собственного осуждения. Ощущение своей изолирован­ности и беспомощности тотчас же начинает угнетать ина­комыслящих, доводя их до отчаяния»5 . «Я не знаю ни од­ной страны, где в целом свобода духа и свобода слова были бы так ограничены, как в Америке»6 .
«Нет такой религиозной или политической доктрины, которую нельзя было бы свободно исповедовать в консти­туционных государствах Европы… потому что ни в одной европейской стране нет такой политической силы, кото­рая властвовала бы безраздельно. Поэтому человек, кото­рый хочет там говорить правду, всегда найдет опору и за­щиту в случае, если его независимая позиция приведет к опасным для него последствиям. Если он имеет несчастье жить в стране, где у власти стоит абсолютный монарх, то на его сторону часто становится народ; если же он живет в конституционной стране, то при необходимости он может искать защиты у королевской власти. В демократических странах на его защиту может выступить аристократиче­ская часть общества, а в других — демократическая. Но в такой стране, как Соединенные Штаты, где жизнь обще­ства организована на демократических принципах, есть только одно условие силы и успеха, только одна власть, и все подчинено ей»7 . Эта единственная власть, по призна­нию Токвиля, — общественное мнение. Как ему удалось приобрести такую власть?
Равенство объясняет всесилие общественного мнения
«Среди множества новых предметов и явлений, — пишет Токвиль, — привлекших к себе мое внимание во время пребывания в Соединенных Штатах, сильнее всего я был поражен равенством условий существования людей. Я без труда установил то огромное влияние, которое оказывает это первостепенное обстоятельство на все течение обще­ственной жизни… придавая определенное направление об­щественному мнению и законам страны…»8
Пытаясь раскрыть причины столь упорного стремле­ния к равенству, Токвиль акцентирует внимание на миро­вом процессе: «Если вы станете рассматривать с интерва­лом в пятьдесят лет все то, что происходило во Франции начиная с XI века, вы не преминете заметить в конце каж­дого из этих периодов, что в общественном устройстве со­вершалась двойная революция: дворянин оказывался сто­ящим на более низкой ступени социальной лестницы, а простолюдин — на более высокой. Один опускается, а дру­
гой поднимается. По истечении каждой половины столе­тия они сближаются и скоро соприкоснутся.
И этот процесс показателен не только для Франции. Куда бы мы ни кинули наши взоры, мы увидим все ту же революцию, происходящую во всем христианском мире… Таким образом, постепенное установление равенства ус­ловий есть предначертанная свыше неизбежность. Этот процесс отмечен следующими основными признаками: он носит всемирный, долговременный характер и с каж­дым днем все менее и менее зависит от воли людей; все события, как и все люди, способствуют его развитию»9 . «Вся эта предлагаемая вниманию читателей книга была целиком написана в состоянии своего рода священного трепета, охватившего душу автора при виде этой неудер­жимой революции, наступающей в течение столь многих веков, преодолевающей любые преграды и даже сегодня продолжающей идти вперед сквозь произведенные его разрушения.
Богу вовсе не нужно возвышать свой собственный глас для того, чтобы мы обнаружили верные приметы его во­ли»10 .
Пытаясь объяснить, почему равенство общественных условий ведет к усилению власти общественного мнения, Токвиль пишет: «Когда условия существования различны и люди неравны и непохожи друг на друга, среди них не­пременно встречаются отдельные личности, отличающи­еся превосходным образованием, глубокой учёностью и огромным интеллектуальным влиянием, в то время как массы отмечены чрезвычайным невежеством и ограни­ченностью. В результате люди, живущие в аристократиче­ские времена, естественным образом обнаруживают склонность руководствоваться в своих суждениях указа­ниями ученых людей или же всего образованного класса, одновременно не проявляя расположенности считать без­ошибочными мнения массы.
В века равенства наблюдается как раз обратное.
По мере того как граждане становятся более равными и более похожими друг на друга, склонность каждого из них слепо доверяться конкретному человеку или опреде­ленному классу уменьшается. Предрасположенность до­верять массе возрастает, и общественное мнение все более и более начинает править миром… Во времена равенства
люди не склонны доверять друг другу по причине своего сходства, но то же самое сходство обусловливает их готов­ность проявлять почти безграничное доверие ко мнению общественности, ибо им не кажется невероятным вывод о том, что, поскольку все обладают равными познаватель­ными способностями, истина всегда должна быть на сто­роне большинства»11 . Как видим, Токвиль считает «обще­ственностью», «общественным мнением» количественное большинство.
Правда, он оговаривается, что здесь проявляется воля Господня, которой нельзя сопротивляться. Но его захва­тывает сочувствие к судьбе индивида в подобном обще­стве, духовное воздействие которого повергает его в глубо­кий пессимизм, и он возмущается.
«Когда человек, живущий в демократической стране, — пишет Токвиль о судьбе индивида, — сравнивает себя с ок­ружающими его людьми, он с гордостью ощущает свое равенство с каждым из них; но когда он начинает размыш­лять о всей совокупности себе подобных и соотносит себя с их огромной массой, он тотчас же чувствует себя подав­ленным, ощущает всю свою незначительность и слабость. То же самое равенство, освободившее его от зависимости перед любым отдельно взятым гражданином, оставляет его одиноким и беззащитным перед лицом реального большинства»12 .
«Всегда, когда условия равны, общественное мнение тяжким гнетом ложится на сознание каждого индивидуу­ма: оно руководит им, обволакивает его и подавляет. Ос­новы социального устройства общества в большей мере обусловлены этим фактором, чем политическими закона­ми. По мере того как стираются различия между людьми, каждый из них все острее чувствует свое бессилие перед лицом всех остальных. Не находя ничего, что могло бы поднять человека над массой или еще как-то выделить из нее, он теряет доверие к самому себе, когда сражается про­тив большинства: он не только сомневается в своих силах, но и утрачивает уверенность в своем праве и в своей пра­воте и почти готов признать ошибочность своих взглядов потому, что большинство утверждает противополож­ное»13 .
Токвиль доказывает, что давление общественного мне­ния сказывается не только на индивиде, но и на прави­
тельстве. В качестве примера он ссылается на тактику и поведение американского президента в ходе предвыбор­ной борьбы. В это время президент управляет не на благо государства, а во благо своего переизбрания14 . «Он бук­вально падает ниц перед большинством (общественным мнением,—Авт.), и нередко, вместо того чтобы противо­стоять страстям, раздирающим это большинство, к чему, кстати, обязывает его должность, сам идет навстречу этим капризам»15 .
Токвиль утверждает, что равенство в обществе может оказывать благотворное воздействие. Развенчивая авто­ритеты, равенство освобождает дух человека, делает его от­крытым новым мыслям. Однако может случиться, что че­ловек предпочтет вообще не думать. «Общественное мне­ние не внушает своих взглядов, оно накладывается на со­знание людей, проникая в глубины их души с помощью своего рода мощного давления, оказываемого коллектив­ным разумом на интеллект каждой отдельной личности. В Соединенных Штатах большинство приняло на себя обя­занность обеспечивать индивидуум массой уже готовых мнений, освобождая его от необходимости создавать свои собственные»16 .
Меланхолически звучат размышления Токвиля о том, как когда-то демократические народы, победив различ­ные силы, которые «сверх всякой меры затрудняли или сдерживали рост индивидуального самосознания», про­кладывали дорогу духовной свободе. Если теперь они «ста­нут поклоняться абсолютной власти большинства, зло лишь изменит свой облик. В этом случае люди не найдут способа добиться свободной жизни; они лишь с великим трудом сумеют распознать новую логику рабства»17 .
«Данное обстоятельство, и я не устану это повторять, — говорит Токвиль, — заставляет глубоко задуматься всех тех, кто убежден в святости свободы человеческого духа и кто ненавидит не только деспотов, но и сам деспотизм. Что касается лично меня, то, ощущая на своей голове тя­желую десницу власти, я мало интересуюсь источником моего угнетения и отнюдь не более расположен подстав­лять свою шею под хомут лишь потому, что мне протяги­вают его миллионы рук»18 .
Токвиль затронул тему, которую спустя 50 лет пытался развить американский классик, специалист по вопросам
общественного мнения Джеймс Брюс: тирания большин­ства. Ей он посвятил четвертый раздел своего труда «American Commonwealth» (1888), озаглавленный «Обще­ственное мнение»14 . Но там не излагается четкое — в рам­ках академической рациональности — обсуждение сего предмета. Вероятно, в общественном мнении есть нечто иррациональное, если даже монографии по этой проблеме не всегда бывают удачными. Это относится и к хрестома­тийным произведениям немецких авторов начала XX в.: «Общественное мнение и его исторические основы» (1914) Вильгельма Бауэра20 и «Критика общественного мнения» (1922) Фердинанда Тённиса21 .
«Никто не может обвинить Брюса, что он в своем исс­ледовании общественного мнения подпал под влияние особой систематики»22 , — пишет еще полвека спустя — в 1939 г. — Ф Г. Уилсон в отзыве на вышеупомянутую кни­гу. В действительности на 100 страницах, отведенных те­ме, Брюс в сжатом виде пересказывает все то, что писали самые разные авторы об общественном мнении, а также излагает собственные наблюдения, представляющие зна­чительный интерес. Таковы, например, его замечания о «фатализме толпы»23 , где впервые упоминается то, что позднее будет названо «молчаливым большинством».
Примечания
1 См.: M i 1 g г a m S. Nationality and Conformity. — Scientific American, vol. 205, p. 45-5).
2 См.: В e б л e н Т. Теория праздного класса. M., 1984.
3 См.: Токвиль А. д е. Демократия в Америке. Кн. 1—2. М., 1992.
4 См. там же, кн. 1, с. 32—33.
5 Там же, кн. 2, с. 465.
6 Там же, кн. 1, с. 199.
7 Там же, с. 199—200. Там же, с. 27.
4 Там же, с. 29.
10 Там же.
11 Там же, кн. 2, с. 323.
12 Там же.
13 Там же, с. 465.
14 См. там же, кн. 1, с. 118.
16 Там же, кн. 2, с. 323—324.
17 Там же, с. 324.
18
1 ам же.
19 См.: В г у с е J. The American Commonwealth. 2 vol. London, 1889, vol. II, part IV, chapt. LXXXV, p. 337-344.
20
См.: Bauer W. Die offentliche Meinung und ilire geschichtlichen Grundlagen. Tubingen, 1914.
21
CM.:Tonnies F. Kritik der offentlichen Meinung. Berlin, 1922.
22 W i I s о n F. G. James Bryce on Public Opinion: Fifty Years Later. — Pub­lic Opinion Quarterly, 1939, vol. 3, № 3, p. 426.
23 См.: В г у с e J. Op. cit., chapt. LXXX1V, p. 327-336.
Глава IX
РАСПРОСТРАНЕНИЕ ПОНЯТИЯ «СОЦИАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЬ» И РАЗВЕНЧАНИЕ ПОНЯТИЯ «ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ»: ЭДВАРД РОСС
Переходя к XX столетию, хочется вспомнить цитату об об­щественном мнении 1950 г.: «Под общественным мнени­ем в данном историческом очерке понимаются мнения по вопросам, имеющим национальное значение, которые высказываются свободно и публично мужчинами, не вхо­дящими в правительство, но претендующими на право своими мнениями влиять или определять действия, кад­ровый состав и структуры правительства»1 . Эта цитата взята из статьи «Историческое развитие общественного мнения» Ганса Шпайера, опубликованной в одном из но­меров «Американского журнала по социологии».
Понятие общественного мнения задевает за живое ученых и журналистов
Каким образом понятие общественного мнения, история которого исчисляется столетиями, так изменило свое со­держание? «Публично высказанные мнения», «влияние на правительство» — эту часть определения Шпайера мы уже знаем, но продолжение ново для нас, а именно: мнения по вопросам, имеющим значение для нации, это мнения мужчин, претендующих на внимание ксвоим суждениям со стороны правительства. Налицо радикальное сужение и одновременно качественное изменение понятия.Теперь
речь идет не о чем-то среднем между знанием и незнанием, как это было у Сократа, а о том, что наряду с правительст­вом установилась самоуверенная власть с претензией на самостоятельное, если не превалирующее, мнение.
Такое превращение, несомненно, вызывает интерес. С каких пор понятие «opinion» потеряло оттенок репутации? Задавшись этим вопросом, я как бы почувствовала себя человеком, потерявшим кошелек с деньгами и возвраща­ющимся той же дорогой в поисках пропажи… Это случи­лось в начале 60-х годов — время, когда мы не могли еще объяснить странное рассогласование кривых — «намере­ние избирателей голосовать» и «ожидание, кто победит на выборах». Лишь семь лет спустя удалось выявить связь между этими вопросами. Можно предположить, что заин­тересованность в смене функций общественного мнения возникла с того самого времени, когда упрочилась догма: «Все правительства опираются на мнение» (Д. Юм), — практически легитимировавшая правительство. Выдаю­щееся место, отведенное общественному мнению в госу­дарстве Руссо, превалирующая власть общественного мнения в Соединенных Штатах, описанная Токвилем, — все это должно привлекать представителей общественного мнения. В работах по общественному мнению вплоть до середины XIX в. не прослеживается приоритета какого– либо определения. Затем появляются многочисленные публикации с изложением этого предмета и тяжеловес­ными рассуждениями о том, какое общественное мнение принесет наибольшую пользу государству. На дефиниции общественного мнения заметное влияние оказали пред­ставления философов, ученых, писателей и журналистов. В очерках И. Бентама (1838—1843)2 или Дж. Брюса (1888—1889)3 можно встретить тонкие социально-психо­логические наблюдения над этим феноменом, но они сме­шивались с нормативными требованиями относительно характера и роли общественного мнения. При отсутствии репрезентативного общественного мнения, которое мы находим у Шпайера4 , Вильгельма Хенниса (1957)5 или Юргена Хабермаса (1962)% они изобиловали политиче­скими суждениями.
Уборка снега как выражение общественного мнения
Решительный шаг в этом направлении был сделан в по­следние годы XIX в., в частности в серии статей американ­ского социолога Э. Росса, публиковавшихся вАмерикан– скомжурнале по социологии (1896—1898); отдельной кни­гой они вышли в 1901 г. Кажется, именно стех пор понятие общественного мнения освободилось от угнетавшего его многие столетия значения конформности, существуя как бы в усеченном значении — как инстанция, критически контролирующая правительство7 . Прежние значения все же давал и о себе знать. Например, социальный психолог Ф.Г. Олпорт, открывая в 1937 г. вступительной статьей «Навстречу науке об общественном мнении» ставший поз­днее известным журнал Ежеквартальник по общественно­му мнению, привел пример действенности этого феноме­на—уборка снега с тротуара перед собственным домом. Сущность общественного мнения он охарактеризовал так: «Феномены, изучаемые под названием "общественное мнение", — это главным образом способы поведения… Именно в них выражается идея, согласно которой другие действуют точно так же»8 . Но подобные представления в то время действовали скорее отталкивающенаученых, в осо­бенности на европейских.
Пока индивид не уйдет из жизни и общества
Чем же были так примечательны публикации ЭА. Росса, что они смогли вызвать столь глубокие изменения в пред­ставлениях об общественном мнении? Сначала Э. Росс вторит Дж. Локку, и странно, что он ни разу не ссылается на него. Росс говорит: «Обветренного, закаленного и пы­шущего здоровьем мужчину общественное презрение мо­жет не тронуть. Образованный, утонченный человек мо­жет избежать неудовольствия соседей благодаря текучести времени или за счет смены круга общения. Но для основ­ной массы людей похвала и порицание их окружения — господа жизни»9 . «Не столько мысль о том, — продолжает Росс, — на что способна обезоруженная общественность,
делает современного американца совсем беззащитным, но абсолютная неспособность остаться невозмутимым в окружении враждебных суждений, направленных против него, — неспособность вести жизнь, которая не сочеталась бы с совестью, убеждениями и ощущениями его окруже­ния»10 . И далее: «Лишь преступник или герой остается вне влияния того, что думают о нем другие»11 .
Эти цитаты из Росса взяты нами из главы под названи­ем «Общественное мнение». Но для самого Росса обще­ственное мнение есть проявление процессов, обозначен­ных им заимствованным у Герберта Спенсера12 поняти­ем, которое он использует и в заглавии своей книги — со­циальный контроль. Социальный контроль осуществля­ется в человеческих обществах разными способами, гово­рит Росс, например в виде права как вполне очевидной ин­ституционализированной формы; кроме того, он осуще­ствляется в религии, в национальных праздниках, в вос­питании. Но в форме общественного мнения, хотя и не институционализированной, этот процесс обладает воз­действием, или санкциями, которые позднее Р.Т. Ла Пье­ром (1954), специалистом по социальному контролю, бы­ли разделены на три категории13 : физические санкции, экономические санкции и, самое главное, психологиче­ские санкции, начиная с лишения человека ответа на его приветствие и заканчивая полным его бойкотом14 .
Росс подчеркивает преимущества социального контро­ля в виде общественного мнения. По сравнению с юсти­цией последнее «эластично» и «дешево»15 . Живо написан­ное, его изложение данной проблемы — большое достиже­ние. Благодаря Россу мы получили понятие «социальный контроль», которое привлекает своей новизной; оно до­полнилось новым содержанием, которое Локк однажды назвал «законом мнения и репугации»; его разрабатывают многие социологи, и об общественном мнении больше не говорят. Двойственность интегрирующей силы, принуж­дающей индивида и правительство уважать общественное согласие, ускользает от внимания, воздействие на инди­вида отныне называется «социальным контролем», воз­действие на правительство расширяется и обозначается «общественным мнением» и в качестве интеллектуальной конструкции, о которой сейчас идет речь, принимает нор­мативный характер. Связь обоих воздействий разрушена.
Примечания
1 S р е i е г Н. Historical Development of Public Opinion. — American Jour­nal of Sociology, 1950, vol. 55, № 4, January, p. 376.
2 См.: В e n t h a m J. The Constitutional Code: Public Opinion Tribunal. — In: В о w r i n g J. The Works of Jeremy Bentham. New York, 1962, vol. 9, book 1, chapt. 8, p. 41—46.
3 См.: Bry с e J. The American Commonwealth. London, 1888—1889, vol. II, part IV, p. 237-264.
4 См.: S p e i e r H. Historical Development of Public Opinion. —American Journal of Sociology, 1950, vol. 55, № 4, January, p. 376—388.
5 См.: H e n i s W. Meinungsforschung und representative Democratic. Zur Kritik politischer Umfragen (Recht und Staat in Geschichte und Ciegen– wart, Heft 200/201). Tubingen, 1957.
й См.: H a b e r m a s J. Strukturwandel der Offentlichkeit. Untersuchungen zu einer Kategorie derbiirgerlichen Ciesellschaft. Neuwied, 1962.
7 См.: Ross E. Social Control. A Survey of the Foundations of Order. Cleveland—London, 1969; N о e 11 e E. Offentliche Meinung und Soziale Kontrolle (Recht und Staat. Heft 329). Tubungen, 1966.
8 A I I p о r t F. H. Toward a Science of Public Opinion. — Public Opinion Quarterly, 1937, vol. 1, № l,p. 13.
9 R о s s E. A. Op. cit. p. 90.
10 Ibid., p. 105.
11 Ibid., p. 104.
12 См.: S p e n s e r H. The Data of-Ethics. — In: The Works of Herbert Spen­ser. Osnabruk. 1966, vol. 9, p. 118.
13 См.: La Piere R. T. A Theory of Social Control. New York—London– Toronto. 1954, p. 218—248.
14 См.: Ross E. A. Op. cit., p. 92.
15 Ibid., p. 95.
Глава Х
ВОЙ СТАИ ВОЛКОВ
Почему так труден пугь исследователя, почему надо про­дираться сквозь дебри понятий в поисках действительно­го значения общественного мнения? Какую функцию вы­полняет это явление со старомодным названием? «Клас­сическое понятие» из «традиционного набора понятий», «его нельзя ни просто игнорировать, ни всерьез прини­мать в первоначальном значении»1 — такими словами социолог Никлас Луман начинает свое сочинение «Обще­ственное мнение» (1970). Подобно У. Липману, автору книги под одноименным названием2 , Луман открывает новые особенности общественного мнения, которые мы постараемся изложить позднее, в главе о связях между об­щественным мнением и средствами массовой информа­ции3 . Оба — Липман и Луман — способствовали стира­нию колеи исторической преемственности. Луман пишет: «То, что разумная вера и тем самым вера в критически контролирующий, изменяющий господство потенциал общественного мнения не могла быть сохранена, подтвер­ждает экскурс в историю…»4 Но кто пробудил эту веру? Не Локк, не Юм, не Руссо, не Токвиль.
Ничто в современных сочинениях об общественном мнении не заставило бы меня заинтересоваться ими, ес­ли бы не странное событие происшедшее летним утром 1964 г. в Берлине. В то время я проводила свои выход­ные здесь, чтобы подготовиться к лекциям в понедель­ник в Свободном университете. Чувство прощальной грусти не покидало меня — осенью я собиралась пере­ехать в Университет г. Майнца, где мне предложили ра­боту в должности профессора публицистики. Итак, в то воскресное утро, еще до завтрака, меня вдруг словно осе­нило — без всякой связи с демоскопией, которой я за­
нималась, без связи с темой моих занятий, которую я наметила себе как задание на день, вообще без какой-ли­бо понятной связи. Подбежав к столу, я записала на ли­стке бумаги: «Общественное мнение и социальный кон­троль». И сразу поняла, что это за название: спустя пол­тора года под таким названием я прочитала свою офи­циальную вступительную лекцию в Майнце5 .
Именно этот листочек бумаги с коротким названием натолкнул меня на мысль вернуться к теме общественного мнения и заняться поисками исторических следов. Поче­му, собственно, разрабатывающаяся столетиями тема изучения восприимчивой социальной природы человека, его зависимости от одобрения или неодобрения окруже­ния стала вдруг старомодной? Это не соответствует само­сознанию современного человека? Или противоречит за­мечательным достижениям эмансипации? Если так, то нетрудно представить себе неудовольствие, которое вызо­вет приводимое ниже сравнение человеческого и живот­ного сообществ.
Проблема страха человека перед изоляцией никем не изучалась досконально, тогда как применительно к пове­дению животных страх часто становился предметом ана­лиза. Исследователи поведения животных в силу предрас­судков торопятся упредить возражения относительно сравнения поведения животных и людей. «Конечно, — пи­шет Эрик Зимен в своей книге "Волк", — мы должны быть очень осторожны, когда сравниваем поведение людей и животных. Кажущееся похожим поведение может иметь различные функции, в то время как различные по форме и происхождению проявления его могут выполнять сход­ные функции… И все же сравнительные наблюдения за людьми и животными могут быть толчком или стимулом к новым размышлениям, которые потом будут проверены в наблюдениях или экспериментах. Особенно если иссле­дуются такие социально очень сходно организованные ти­пы, как волк и человек»6 .
Во всяком случае, в этом выражении образно говорит­ся о том, что можно сказать иначе: «С волками выть…». Впрочем, можно сказать «С собаками выть…». Вой «хором» у собак — такое же распространенное явление, как и у вол­ков, вой «хором» встречается также и у шимпанзе7 .
Единогласие как предпосылка для совместных действий
Как объясняет Эрик Зимен, волки воют преимущественно перед началом вечерней охоты или рано утром, подавая сигнал к утренней активности. «Для волков вой другого волка — сильный побудитель завыть самому… Но не всег­да вой отдельного волка вызывает "хоровое" вытье. Так, первоначальный вой волка низшего ранга, например, ред­ко вызывает "хор" по сравнению с воем волка высшего ранга»8 . Не участвуют в вое все угнетенные, отторгнутые или отбившиеся от стаи волки. Сходство положения угне­тенных, отторгнутых волков и волков низшего ранга пока­зывает, насколько важно не оказаться в изоляции и участ­вовать в «хоровом» вое, «the friendly get together» (друже­ской компании), по выражению американского исследо­вателя волков Адольфа Мюри9 . Быть отторгнутым вол­ком — значит многое потерять, ведь отторгнутому не по­зволяют участвовать в совместной охоте10 .
Какова функция воя? Вот что пишет по этому поводу Э. Зимен: «Ограничение собственной стаей позволяет предположить, что речь идет о поведении, которое укреп­ляет стаю. Волки, так сказать, взаимно подтверждают свое дружеское корпоративное настроение. Время выступле­ния позволяет предположить, что эта церемония служит синхронизации, одновременному включению активно­сти. Таким образом, после сна они одновременно прихо­дят в одно и то же настроение, которое делает возможным одновременное начало действий»11 .
Поведение толпы
Синхронизацию, возможность совместных действий на­блюдал также Конрад Лоренц в эксперименте с галками, которые, слыша звуковые сигналы, регулировали свое по­ведение в стае. «Стая галок, днем вылетающая в поле на кормежку и вечером направляющаяся в лес на ночевку, криками отдельных особей настраивается на единое дей­ствие как целый организм. Если утром или вечером наме­рения отдельных особей рассогласованы, то можно на­блюдать, как стая какое-то время летает туда сюда: если
крики "дьяк" преобладают над криками "дьок", то стая летит в направлении к лесу или наоборот. Это продолжает­ся достаточно долго, пока вдруг все птицы не издают один общий звук, и вся стая, как целое, летит либо в лес, либо в ноле. Таким образом, стая готовится к определенному действию пугем согласования целей — искать корм или ночлег. Тогда царит общее настроение или нечто вроде об­щей эмоциональности. Стая галок — республика, постро­енная на согласовании»12 .
В книге «Так называемое зло» у К. Лоренца имеется глава «Анонимная стая», где описано поведение стаи рыб13 . «Первоначальная форма общества в широком смысле этого слова — анонимная стая, примером которой являются объединения рыб в мировом океане. Внутри стаи нет каких-либо сформированных структур, лидеров или ведомых, лишь мощное скопление одинаковых эле­ментов. Конечно, они влияют друг на друга, конечно, есть определенные простые формы "взаимопонимания" меж­ду особями, составляющими стаю. Если один элемент ощущает опасность и начинает движение, это заражает других, кто может воспринимать его страх, тем же настро­ением… Чисто количественное, в известном смысле очень демократическое воздействие такого типа передачи на­строения приводит к тому, что, чем больше особей в стае, тем труднее решение, чем больше стая, тем сильнее стад­ность. Если рыба неизвестно по каким причинам начина­ет плыть в определенном направлении, она не может не оказаться вскорости вне стаи, в свободной воде, и одновре­менно она подвергается воздействию всех тех раздражите­лей, с помощью которых удается снова вернуть ее в стаю»14 .
Изоляция, потеря контакта со стаей могут означать для особи смертельную опасность. Таким образом, пове­дение в стае оказывается вполне действенным, благопри­ятным для особи и для стаи в борьбе за выживание.
Что происходит, если индивиду незнакомо чувство страха перед изоляцией? К. Лоренц рассказывает об экс­перименте с рыбой из породы карпов, выведенной Э. фон Хольстом: «Одной рыбке этого вида он (Хольст. — Ред.) удалил часть переднего мозга, где находятся, по крайней мере у этих рыб, центры, управляющие стайным поведе­нием, "принадлежностью" к стае. Оперированная рыбка
видит, ест и плавает, как все нормальные рыбы. Единст­венное отличие ее поведения состояло в ее "равнодушии" к тому, что, когда она выплывала из стаи, за ней не следо­вал никто из других особей. То есть у нее отсутствовала ос­мотрительность нормальной рыбы, которая при быстром продвижении в определенном направлении обычно сразу начинает "оглядываться", и дальнейшее поведение зави­сит от того, плывет ли кто-нибудь за ней и сколько у нее последователей… Если рыбка видела корм или почему-то стремилась в другое место, она решительно плыла туда — и вся стая следовала за ней». Лоренц комментирует это следующим образом: «Оперированное животное стало… лидером из-за своего дефекта»15 .
Современные исследователи человеческого мозга ут­верждают, что в нем также имеется определенная зона, контролирующая связь между «я» и внешним миром16 . Следовательно, есть зоны, которые могут подвергнуться насилию и выйти из строя. «Мы более уязвимы, чем дума­ем»17 , — сказал однажды исследователь групповых отно­шений людей Хорст Рихтер, имея ввиду нашу ранимость под влиянием суждений о нас и ее последствия. Должен ли человек действительно стыдливо скрывать свою социаль­ную природу?
«Разум человека, вообще человек, боязлив и осторо­жен, когда чувствует, что он один, и становится сильнее и надежнее в той мере, в какой верит, что многие другие думают так же, как он»18 , утверждал Дж. Мэдисон. Это высказывание совпадает с мнением французского соц­иолога А. Эспина, который в своей книге «Общества жи­вотных» («Les societes animales», 1877) писал (опираясь на отчет об исследовании биолога О. Фореля «Социаль­ная жизнь муравьев»): «Мужество каждого муравья воз­растает в четкой зависимости от числа его друзей и то­варищей и убывает соответственно после отделения от них. Любой обитатель муравейника гораздо храбрее му­равья из небольшого семейства. Рабочая особь, которая десять раз даст себя убить, если она окружена товарища­ми, становится чрезвычайно боязливой и будет избегать малейшей опасности, если она одна, находясь всего в двадцати метрах от своего гнезда. То же относится и к осам»19 .
Должны ли мы обсуждать научный вымысел о крити­чески настроенном «общественном мнении», потому что действительные силы, которые могут сплотить человече­ское общество, не согласуются с нашим идеальным пред­ставлением о себе?
Примечания
1 L u h m а п N. Offentliche Meinung. — In:Langenbucher W. R. (Hg.). Politik und Kommunikation. Uber die offentliche Meinungsbildung. Miinchen—Zurich, 1979, S. 9.
2 cm.:Lippman W. Public Opinion. New York, 1965.
3 См. гл. XVIII наст. изд.
4 Luhmann N. Op. cit., S. 11.
5 См.: N о e 1 1 e E. Offentliche Meinung und Soziale Kontrolle (Rect und Staat, Heft 329.). Tubingen, 1966.
6 Z i m e n E. Der Wolf. Mythos und Verhalten. Wien/Munchen, 1978, S. 42.
7 См.: A 1 v e r d e s F. W. Tiersoziologie; Forschungen zur Volkerpsycho– logie und Soziologie. Hg. Richard Thurn. Bd. 1. Leipzig, 1925, S. 108; см. также: Л а в и к Гудолл Дж. в а н. В тени человека. М., 1974.
8 Z i ni m е n Е. Op. cit., S. 67.
4 См.: М u г i е A. The Wolves of Mount McKinley. Washington, 1944. — U.S. Nat. Park. Serv., Fauna Ser. 5.
10 Z i m m e n E. Op. cit., Der Wolf, S. 221.
11 Ibid., S. 71.
12 Цит. no: U e x k ii 1 1 Tli. von. Grundfragen der psychosomatischen Medizin. Reinbek, 1964, S. 174.
13 См.: L о r e n z K. Das sogenannte Bose. Zur Naturgeschichte der Agres­sion. Wien, 1963, S. 197-212.
14 Ibid., S. 206 f.
15 Ibid., S. 208 f.
16 См.: Pribram K. Sehen, Horen, Lesen — und die Folgen im Kopf. Infor– mationsverarbeitung it Gehirn — Vortrag auf der gemeinsamen Fachta– gung der Deutschen Lesegesellschaft е. V., der Stiftung in Medias res und der Deutschen Gesellschaft fur Publizistik und Kommunikationswissens– chaft — MedienOkologie — ein Zukunftsproblem unserer Gesellschaft. Auf dem Weg zum vollverkabelten Analphabeten? arft 27. April 1979 in Mainz.
17 Ri с h t e r H. E. Fliichten oder Stadhalten. Hamburg 1976, S. 34.
18 M a d i s о n J. The Federalist, № 49, February 2, 1788 — Cooke J. E. The Federalist. Middletown, 1961, p. 340.
19 Цит. no: R e i w a I d P. Vom Geist der Massen. Handbuch der Massen– psychologie. Zurich, 1948, S. 59.
Глава XI
ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ НА АФРИКАНСКОМ КОНТИНЕНТЕ И ОСТРОВАХ ТИХОГО ОКЕАНА
В своей книге «Лесные люди»1 посвященной жителям ле­са, поселившимся вдоль берегов реки Конго, этнолог Ко– лин М. Тёнбул подробно рассказывает нам о радостях ла­герной жизни пигмеев: совместных вечерних песнопени­ях мужчин и утренней побудке криками молодых людей, о ритуальных танцах вокруг лагеря, во время которых мужчины и женщины исполняют охотничью песню, хло­пая в ладоши, поворачиваясь из стороны в сторону, как бы высматривая добычу и высоко подпрыгивая, имитируя животных, которых они надеются убить во время охоты…
На фоне этой пасторали происходят драматические конфликты. Ранее всеми уважаемый Сепху, глава пяти се­мей, преследуемый неудачами на охоте, а потому вынуж­денный держаться теперь в стороне, нарушает обычай со­лидарности и во время охоты в джунглях тайком ставит свои сети впереди сетей других охотников. Вечером того же дня никто в лагере уже не разговаривает с Сепху, ему даже не предлагают место на традиционном сборище мужчин; один молодой охотник не подчиняется его требо­ванию уступить место, другой издевательски поет о том, что Сепху вовсе не человек, а животное. Вне себя от такого унижения Сепху предлагает мясо из своей охотничьей сумки. Предложение принимается, соплеменники на­правляются к стоящим неподалеку хижинам его семей, обыскивают каждый уголок и забирают все съестное, вплоть до готовящегося на огне мяса. Чуть позже один из родственников приносит Сепху и его людям полный коте-
лок мяса с грибным соусом. Ночью Сепху можно снова видеть среди мужчин у догорающего костра — он вновь принят в круг своих2 .
В одиночку не проживешь
Тёнбул описывает также случай с молодым человеком, ко­торого застали с кузиной в момент кровосмешения. Пре­следуемый сверстниками, вооруженными мечами и копь­ями, юноша убежал в лес, потому что никто не захотел его приютить. Как объясняет один из членов этого племени: «Его прогнали в лес, где он должен будет жить один. После того, что он совершил, никто не захочет принять его к себе. И он умрет: в лесу один не выживешь. Лес его убьет». За­тем, замечает Тёнбул, послышался подавленный смешок говорившего пигмея, который в характерной для этого на­рода манере, похлопав себя руками, заключил: «Это дли­лось уже несколько месяцев. Глупо, что он позволил обна­ружить себя…»3 Стало ясно, что эта глупость значила для пигмеев больше, чем само кровосмешение.
В ту же ночь загорелась хижина, где жила семья моло­дого человека, между семьями юноши и девушки возник­ла ссора, но о кровосмешении, не было и речи в общей пе­репалке. На следующее утро мать опозоренной девушки усердно помогала сооружать новую хижину для семьи на­рушителя, а спустя три дня молодой человек ночью про­крался в лагерь, присоединившись к холостякам. Сначала с ним никто не разговаривал, но затем какая-то женщина послала к нему маленькую девочку с миской еды; дело бы­ло улажено4 .
С окружающим миром шутки плохи — быть презираемым все равно, что быть высмеянным
В каждом из случаев, описываемых Тёнбулом, имел место конфликт, которому предшествовало всеобщее обсужде­ние в лагере. На этом судилище не было ни судьи, ни суда, ни присяжных. Никакой формальной процедуры, никако­го совета, принимающего решения. Поступали так каж­дый раз, чтобы не нарушить целостность группы. Сообще­ство, живущее охотой, должно в первую очередь позабо­
титься о сохранении способности к сотрудничеству. Лю­бой член сообщества подчинялся дисциплине, устанавли­ваемой с помощью двух средств, которых пигмеи боялись больше чего бы то ни было: быть презираемым или быть высмеянным. Вспоминается данная Россом характери­стика общественного мнения как социального контроля: заглядывающее в каждый уголок, оно намного неотврати­мей, чем суд, и к тому же гораздо дешевле.
Маргарет Мид: три способа создать общественное мнение
«Механизмы формирования общественного мнения у примитивных народов» — так озаглавила свою работу, вы­пущенную в 30-х годах, американский этнограф Марга­рет Мид. Автор описалатри типа механизмов формирова­ния общественного мнения у примитивных народов5 . Об­щественное мнение эффективно, если кто-нибудь высту­пает как нарушитель заповедей, если нет уверенности от­носительно толкования заповедей, или в случае конфлик­та, или если необходимо принять решение относительно будущих действий. Для таких случаев требуется сделать определенные шаги, принять меры по обеспечению согла­сия. По мнению М. Мид, механизмы общественного мне­ния необходимы, чтобы сохранить сообщество дееспособ­ным.
Первый из описываемых типов соответствует проце­дуре, наблюдаемой у пигмеев; он функционирует в отно­сительно небольших группах, насчитывающих от 200 до 400 человек. В качестве примера Мид приводит племя арапеш из Новой Гвинеи: минимум твердых правил, мно­гие предписания краткосрочны, они забываются, едва возникнув. Сообщество существует почти бессистемно: отсутствуют высокие авторитеты и политические инсти­туты, нет судей и судов, нет священников и медиков, нет столь важной для племени касты вождей6 .
Совместная трапеза
Разрешение конфликта М. Мид описывает на примере обыденного случая —– поведения арапеша, в саду которого хозяйничает чужая свинья. Хозяин сада действует очень
осмотрительно, не допуская ничего случайного. Несом­ненно одно: он убьет свинью — так принято. При этом он непременно проконсультируется — пока свинья роется в саду или сразу же после ее умерщвления, покуда течет кровь, — призвав на помощь друзей, сверстников, братьев, шуринов. Вопрос заключается в том, следует ли ему — первая возможность — отослать свинью хозяину, который по крайней мере будет иметь мясо и сможет оплатить долг. Или же ему лучше — вторая возможность — оставить мясо себе в качестве возмещения за причиненный ущерб? Если приглашенные советуют пойти по пути примире­ния — отдать свинью хозяину, — то владелец сада так и по­ступает. Если же они сторонники более рискованного по­ведения, то привлекаются советчики старшего поколения: отец, дядя и т.п. Если последние также считают, что следу­ет оставить мясо себе, тогда спрашивают совета у особо уважаемого человека. Если же и он советует оставить свиныо, то мясо съедают все участники совета — как знак того, что при возникновении затруднений они совместно будут отстаивать принятое решение и готовы разделить с хозяином сада неприятные последствия решения — будь то черная магия или враждебность со стороны владельца свиньи и его сторонников.
В отсутствие правил,
или изменчивые правила требуют
большой осторожности от индивида
Как поступить, чтобы не оказаться в изоляции, — к реше­нию этого вопроса следует приступать с особыми предо­сторожностями, поскольку нет четких иравил на сей счет. Обстоятельства меняются, и каждый в одиночку должен принять решение «за» или «против». Когда же решение принято, индивид вместе со своими единомышленника­ми готов отстаивать его до конца. С другой стороны, по­добные объединения быстро распадаются. В новом конф­ликте группировки могут быть иными.
Несомненно, здесь речь идет о формировании обще­ственного мнения. Налицо все составляющие этого фе­номена: противоречие, два лагеря, попытка действовать, избегая изоляции, эмоции, вызванные осознанием своей
правоты. Но действительно ли налицо элемент обще­ственности? Конечно, хотя не в том смысле, в каком в современном массовом обществе понимается обще­ственность с точки зрения индивида: анонимность, пуб­личность, когда индивид находится в неконтролируемом сообществе других, чьи имена, лица, воззрения ему не­знакомы. Арапеш знает членов своей общины. Но для него также существует общественность в смысле «все», в смысле той принадлежности к сообществу, от которого он ни в коем случае не хочет быть отделен, отторгнут, изолирован.
Двойная система, настрой группировок
Второй тип формирования механизмов общественного мнения М. Мид описывает на примере охотничьего пле­мени иатмулов7 в Новой Гвинее. С арапешами их объеди­няет отсутствие централизованной власти в лице вождя. Несмотря на это, они способны принимать решения, т.е. действовать, хотя и не путем поиска индивидом мнения большинства. У них развита двойная система разрешения конфликтов: племя по формальным критериям делится на два лагеря и оба лагеря, партии, принимают решение по спорному вопросу. Мид считает, что эта процедура не­обходима в больших объединениях (племя иатмулов на­считывает около 1000 человек), чтобы достичь консенсу­са. Индивид принимает решение не самолично, а в соот­ветствии с мнением своей группы. Образование группы и формирование ее состава, по всей видимости, дело слу­чайное. Могут противостоять друг другу группа родив­шихся зимой и группа родившихся летом, или сообщест­ва людей, проживающих севернее и южнее кладбища, или группировки, объединяющие семьи по материнской ли­нии, где запрещается есть орлов или попугаев, или при­надлежащие по отцовской линии к клану А или клану Б, или же входящие в одну из двух соседних возрастных групп. Система функционирует лишь потому, что эти группы многократно пересекаются, так что сегодняшние противники завтра оказываются союзниками. Таким об­разом, племенная общность не раскалывается, хотя про­
цессы формирования общественного мнения часто пред­полагают разделение на два лагеря — «за» и «против».
Решения принимаются не большинством голосов. Наиболее заинтересованные в решении какого-то вопро­са люди ищут его, а члены формальных групп присое­диняются к неформально предложенным паролям «да» или «нет». Мид полагает, что в современном обществе многие вопросы решаются путем использования такой двоичной системы, когда сторонники партий, союзов, региональных групп, страстно оспаривая друг друга, в действительности озабочены не аргументацией, а при­надлежностью к своему лагерю. Итоговые решения зави­сят от силы, продемонстрированной сторонниками по­зиций. Современный политический жаргон обнаружива­ет непосредственную связь механизмов формирования общественного мнения с сегодняшним днем. Ключевое слово «поляризация» указывает на двоичность его фор­мирования, когда, взвешивая альтернативы, люди при­ходят к решению. Современное выражение «взгляды ла­герей» обозначает то, что описала М. Мид на примере племени иатмулов.
Бессилие одиночки. Формализм на Бали
Третий тип сплочения общества Маргарет Мид описыва­ет на примере полинезийцев8 .
Нашим глазам предстает жесткий церемониальный порядок полинезийцев. Все спорные вопросы разрешают­ся здесь с юридической тонкостью. В совет старейшин входят все взрослые здоровые мужчины; со временем они продвигаются на более высокие посты, занимая «должно­сти», обязывающие их тщательно соблюдать предписыва­емые правила. Автор подробно останавливается на одном характерном эпизоде из жизни этого народа. После свадь­бы возникли подозрения в кровосмешении. Муж и жена оказались двоюродными братом и сестрой, но в смеще­нии на два поколения: генеалогически жена являлась ба­бушкой молодого мужа. А браки между двоюродными родственниками первой степени были запрещены среди полинезийцев. Что в данном случае имеет решающее зна-
чеиие: родство первой степени или смещение в два поко­ления? В неимоверном напряжении проходит день: засе­дает совет, старейшины проверяют целый ряд аргументов, но гак и не находят ответа. Присоединившихся ни к той, ни к другой группировке нет, у заинтересованной стороны нет адвоката, не предпринимаются попытки выяснить «господствующее» мнение. Наконец эксперт по календар­ным знамениям высказывает приговор: первая степень родства налицо, брак является нарушением правил. Нару­шителя надлежит изолировать, что туг же и осуществля­ется. Дом виновных переносят за пределы деревни, на юг, в штрафную зону, и все население участвует в этом дейст­вии. Супруги отторгнуты; они не имеют права принимать участие в каких бы то ни было мероприятиях в деревне, кроме похорон.
Идет ли здесь речь о механизме общественного мне­ния при разрешении конфликта? Перед нами, пожалуй, скорее скользящий переход к другим формам социально­го контроля. Э. Росс ни в коем случае не относил понятие социального контроля к общественному мнению, но судо­производство он все же явно включил в социальный кон­троль. Пример с полинезийцами напоминает судебный процесс, хотя там нет ссылок на существующие законы и отсутствует институт адвокатов. Божий завет, формальное право и закон мнения — триединство, согласно Локку, — сливаются и при определенных обстоятельствах лишают индивида свободы действий, направленной на то, чтобы воспротивиться изоляции, проявив осторожность или объединив вокруг себя сторонников.
М. Мид обосновывает пользу исследований обще­ственного мнения у примитивных народов тем, что у них в незамутненном виде существует то, что в современных обществах уже перепуталось. Предписания в племенах аранешей, иатмулов, полинезийцев различны, если срав­нивать степень участия индивида (может или должен уча­ствовать) в достижении или сохранении согласия. Арапе– ши требуют от индивида большой наблюдательности — правила изменчивы: то, что сегодня верно, завтра оказы­вается неверным и можно вдруг стать отверженным. У иатмулов индивид все же сохраняет известную значи­мость как сторонник одной из двух партий. У полинезий­цев, где правила наиболее закосневшие, индивид полно-
стыо обезличен. Высокой чувствительности арапеша про­тивостоит глубокий фатализм полинезийца. Квазистати­ческий механизм оценки окружения в таких условиях не срабатывает.
Контроль соседей
Изменчива комбинационная модель общественного мне­ния у племени цуни, которую описывает М. Мид4 . Здесь за каждым индивидом неотступно наблюдают соседи, по­этому общественное мнение постоянно воспринимается как негативная санкция. Это ведет к тому, что тормозится всякая деятельность и многие поступки вообще не совер­шаются. Аналоги же из современности показывают, что подобный контроль со стороны соседей не только не тор­мозит действия, но и провоцирует некоторые поступки, как, например, демонстративное вывешивание постель­ных принадлежностей каждое утро из окна как знак со­блюдения норм гигиены. О четком функционировании в различных культурах механизмов общественного мнения по типу цуни говорят и другие обычаи, в частности, при­вычка не задергивать вечером гардины на окнах, чтобы с улицы можно было заглянуть в освещенную комнату, не­желание ставить забор в качестве символической защиты от соседей или запирать двери в комнату — в доме или в офисе.
Примечания
1 См.: Т u г n b u 11 С. М. The Forest People. A Study of the Pygmies of the Congo. New York, 1961.
2 Ibid., p. 94—108 (глава «The Crime of Cephu, the Bad Hunter»).
3 Ibid., p. 112.
4 Ibid., p. 113.
5 См.: Mead M. Public Opinion Mechanisms among Primitive Peoples. — Public. Opinion Quarterly, vol. 1, July 1937, p. 5—16.
6 Ibid., p. 8 f.
7 Ibid., p. 10-12.
8 Ibid., p. 12—14. 4 Ibid., p. 15 f.
Глава XII
ШТУРМ БАСТИЛИИ: ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ И ПСИХОЛОГИЯ ТОЛПЫ
Опасаясь того, что рассказанные ею истории про жителей Новой Гвинеи или полинезийцев могут быть неправиль­но истолкованы — как отчеты об экзотических путешест­виях, — М. Мид ищет новые параллели, чтобы показать общее в процессах общественного мнения. В качестве со­временного аналога процедуре предписаний у арапешей она выбирает то, что понятней американскому читате­лю, — пример линчующей толпы. В обоих случаях, по ее мнению, индивиды действуют спонтанно, ситуативно, т.е. поступают так, как им кажется правильным, без согласо­вания с какой-либо группой или партией. И таким обра­зом достигались определенные политические результаты.
Странно, что М. Мид не видит колоссальных различий в ситуации осторожного арапеша, в чей сад забрела сосед­ская свинья, и отдельного индивида в сутолоке линчую­щей толпы. Ни в коем случае арапеш не прибегает к спон­танным действиям, которые кажутся ему в данный мо­мент правильными, «in forms of his own feeling on the subject» (как он сам ощущает)1 . Он поступает чрезвычайно осмотрительно: подвергаясь социальному контролю, ара­пеш имеет все основания для того, чтобы в своих действи­ях попытаться заручиться поддержкой влиятельных сосе­дей, друзей и т.п. Не в последнюю очередь он достигает этого приглашением на совместную трапезу.
Конкретная толпа: индивид ощущает общность и освобожден от наблюдения извне
Участник линчующей толпы, наоборот, не обращает вни­мания на соблюдение осторожности, ведь он не находится под строгим контролем других, осуждающих или отверга-
ющих его поведение. Он полностью растворился в ано­нимной массе и, таким образом, освободился от социаль­ного контроля, без которого он не может сделать ни шагу в иных условиях — пока находится в поле зрения публики.
В качестве современного примера М. Мид выбирает ситуацию, именуемую спонтанной, явной толпой, или конкретной толпой (Л. фон Визе)2 , т.е. массой людей в условиях физического или по крайней мере зрительного контакта, которая какое-то время выступает как целое. Это, несомненно, не прямая аналогия рассмотренным действиям арапеша. При решении проблемы с чужой свиньей согласие было достигнуто единодушно, хотя каждый участник спора сохранил свое лицо, имел опре­деленную роль. Линчующая толпа как разновидность коллективного человеческого поведения привлекала вни­мание ученых и интеллектуалов со времен штурма Бас­тилии в период Французской революции. Огромное ко­личество очерков и книг по психологии толпы в XIX и XX вв. было посвящено этим загадочным проявлением человеческой натуры. Однако это не способствовало луч­шему пониманию процессов общественного мнения, а скорее затруднило его. Ощущалось диффузная связь (у М. Мид — идентичность) между всплесками массовой психологии и общественным мнением, но такие пред­ставления затушевывали характерные черты социально– психологического феномена общественного мнения, ко­торый был уже довольно четко разработан авторами XVII—XVIII вв.
В какой связи друг с другом находятся общественное мнение и вспышка психологии толпы? В поисках ответа па этот вопрос полезно вспомнить в качестве примера штурм Бастилии в описании французского историка И. Тэна.
«Каждый район города — центр, а Пале-Рояль — самый большой из них. От одного к другому идет круговорот по­ручений, обвинений, депутаций, одновременно с этим но­ток людей выплескивается вперед, руководимый лишь собственной прихотью и случайностью движения. Толпа собирается то здесь, то там: ее стратегия — толкать и быть подталкиваемой. Ее представители попадают внутрь лишь там, где их впускают. Если они врываются к инвалидам, то лишь благодаря помощи солдат. С Бастилии стреляют с
10 часов утра до 5 часов пополудни, огонь идет со стен вы­сотой 40 и шириной 30 футов, и случайно один из выстре­лов попадает в инвалида на костылях… Толпу оберегают, как детей, чтобы ей причинили возможно меньше вреда: по первому требованию пушки отодвинуты с огневого ру­бежа, первую депугацию начальник гарнизона приглаша­ет на завтрак, уговаривает солдат гарнизона не стрелять, если на них не нападают. Наконец он отдает приказ стре­лять — ввиду крайней необходимости, чтобы защитить второй мост, при этом предупреждает, что будет стрелять. Короче, его терпение безгранично — что совершенно соот­ветствует понятию человечности в ту эпоху. Люди фана­тично пробиваются в условиях абсолютно неожиданной для них атаки и сопротивления, через пороховой дым, ув­лекаемые напором атаки; они не знают ничего, кроме бро­ска на этот каменный массив, их подручные средства со­ответствуют уровню их тактики… Некоторые полагают, что захватили дочь начальника гарнизона, и хотят ее за­живо сжечь, чтобы заставить ее отца сдаться. Другие под­жигают солому на выступе здания и тем самым преграж­дают себе дорогу. "Бастилию не взяли силой, — говорит храбрый Эли, один из бойцов, — она сдалась еще раньше, чем ее вообще атаковали".
Это была капитуляция в ответ на обещание, что никому не причинят страданий. У гарнизона не хватило духу стре­лять по живым мишеням из неплохого укрытия, к тому же солдаты пребывали в смятении от вида ужасающей толпы. Наступало лишь восемь-десять сотен человек… Но пло­щадь перед Бастилией и прилегающие улицы заполнили толпы зевак, которые хотели видеть спектакль. Среди лю­бопытных, по свидетельству очевидца, можно было видеть элегантных красивых женщин, которые оставили свои ко­ляски в отдалении. С высоты бруствера ста двадцати сол­датам гарнизона могло казаться, будто весь Париж против них. Это они опустили подъемный мост и впустили врага: все потеряли голову — осажденные и осаждаемые, послед­ние, опьяненные победой, пожалуй, в большей степени. Ворвавшись в Бастилию, штурмующие начали все кру­шить, опоздавшие открыли стрельбу по тем, кто пришел первым, просто так. Каждый стреляет, не глядя, куда и в кого. Внезапное ощущение всесилия и свобода убивать — слишком крепкое вино для человеческой природы: от него
кружится голова, все видится в красном свете и все закан­чивается диким бредом.
…Французские гвардейцы, знакомые с законами вой­ны, пытаются что-то сказать. Но толпа позади них не зна­ет, в кого она метит, и бьет наугад. Она щадит стрелявших в нее швейцарцев, считая тех заключенными — из-за го­лубой униформы, — и сметает инвалидов, открывших путь в Бастилию. Того, кто помешал начальнику гарнизо­на взорвать крепость, проткнули двумя ударами кинжала, одним сабельным ударом ему отсекли кисть, и руку, спас­шую целый квартал Парижа, с триумфом пронесли по улицам…»3
Такая массовая сцена сильно отличается от данных эмпирического и исторического анализа общественного мнения: привязанных к определенному месту и времени аффективно окрашенных мнений и поступков, которые нужно публично обнаруживать в определенной сфере фиксированных взглядов, чтобы не оказаться в изоляции, или можно публично выражать в сфере изменяющихся воззрений или во вновь возникших зонах напряженности.
Имеют ли что-то общее вспышки психологии толпы и общественное мнение? Для ответа на этот вопрос сущест­вует простой критерий. Все проявления общественного мнения объединяет их связь с угрозой изоляции для ин­дивида. Там, где индивид не может свободно высказы­ваться или поступать по собственному усмотрению, а дол­жен учитывать воззрения своего окружения, чтобы не ока­заться в изоляции, мы всегда имеем дело с проявлениями общественного мнения.
С этой точки зрения не вызывают сомнений действия конкретной полустихийной толпы. Участники штурма Бастилии или бродившие по улицам жадные до сенсаций зрители точно знали, как они должны себя вести, чтобы не оказаться в изоляции, — проявлять одобрение. Они знали также, какое поведение подвергнет их изоляции с опасно­стью для жизни, — отвержение, неприятие, критика тол­пы. Однозначность острой угрозы изоляции для всякого уклонявшегося от буйствующей толпы учит нас, что, по сути, здесь одна форма проявления общественного мне­ния. Вместо штурма Бастилии мы легко можем привести пример из современной нам жизни, например возмуще­ние решением судьи или действиями команды на фут­
больном поле, разочарование болельщиков. Или дорож– но-транепортное происшествие; скажем, иностранный автолюбитель наехал на ребенка: здесь не имеет значения, по своей ли вине ребенок оказался под колесами автомо­биля, или водитель виноват; любому из собравшейся тол­пы будет ясно, что нельзя принять сторону водителя. Та­ковы по своей сути и события во время демонстрации по поводу смерти студента Бенно Онезорга: невозможно за­щищать полицейского Курраса*.
Если в обычных условиях индивид с трудом ориен­тируется, какое поведение одобряется, в массовой сцене это ясно как день. При этом согласие, которого достига­ют участники толпы, может иметь различные источники и соответственным образом характеризовать массовые сцены.
Очевидно, существуют временные и вместе с тем силь­но зависящие от текущего момента источники, указываю­щие на объединяющий элемент взбудораженной толпы. В связи с этим вспоминаются твердые и жидкие агрегатные состояния, по Теннису. Вневременной является об­щность, обусловленная инстинктивными реакциями: го­лодные бунты, защита маленького беспомощного ребен­ка, раненного автоводителем, объединение против чужака, иностранца, выступление за свою команду, в защиту своей нации. На этой основе легко организовать толпу в спортивном зале: «Хотите тотальной войны?»
Вневременным или по крайней мере не зависящим от актуальных событий может быть общее возмущение на­рушением традиций, обычаев. Но связанными со време­нем являются массовые демонстрации, основанием для единства которых в условиях смены ценностей («жидкое агрегатное состояние») служат новые ценностные пред­ставления. Здесь верх берут силы, преобразовывающие тяжело идущий процесс смены убеждений дисперсных латентных масс — здесь они овладевают скоплением лю­дей как существенный ускоритель, демонстративно уста­навливающий новый порядок, в симпатиях к которому можно без опаски публично признаться. Тем самым обус­ловленная временем конкретная толпа, масса, единство
Речь идет о жертве инцидента в рядах демонстрантов во время сту­денческих волнений 1968 г. — Прим. перев.
которой определяется актуальными идеями, является ти­пичным проявлением революционных эпох. Таким обра­зом, можно рассматривать конкретную толпу как чрезвы­чайно усиленное общественное мнение.
Положение индивида в конкретной толпе совершенно иное, чем в скрытой массе. В спонтанной толпе вообще не требуется обычная тщательная проверка индивидом, что можно или нужно публично обнаруживать: основная пру­жина — страх перед изоляцией — выключена, индивид чувствует себя частью целого и может не бояться кон­трольной инстанции.
Раздраженное общественное мнение воплощается в спонтанной толпе
Чтобы понять связь между спонтанной толпой и обще­ственным мнением, можно рассмотреть процесс и с дру­гой стороны — не с точки зрения остерегающегося изоля­ции индивида или же индивида в конкретной толпе, сво­бодного от страха перед изоляцией, а с точки зрения обще­ства, которое с помощью процессов общественного мне­ния, управляемых авангардистами, добивается согласия, если речь идет об обусловленных временем темах. Нам представляется, что спонтанная толпа возникает как раз­рядка напряженной обстановки между общим согласием, с одной стороны, и отдельным индивидом или группой (меньшинством) — с другой, которые упорно противо­действуют нормам, или инстинктивным реакциям, или новым ценностным установкам. Этот процесс может так­же соответствовать двуликости общественного мнения, т.е. его воздействию вниз, на индивида, и вверх, на прави­тельство, как атаке на какой-либо институт или прави­тельство, принципы и поведение которых нарушают со­гласие или не могут выполнить требование измениться. Социологи систематически измеряют такого рода напря­женность в репрезентативных опросах, чтобы предсказать возникновение революционных беспорядков. В этих це­лях используют серии вопросов относительно важных сфер жизни, с помощью которых выясняется представле­ние населения о желаемом и действительном положении вещей. Если расхождение между ними выше нормы, это предвещает опасность4 .
В отличие от конкретной толпы «латентная», или абст­рактная, масса индивидов (существует единство чувств и мыслей, но нет единства места) создает благоприятные условия для возникновения конкретной, «действенной» (по Теодору Гайгеру) толпы. Леопольд фон Визе, говоря о «тайной общности», приводит следующий пример: «В ав­густе 1926 г. в Париже имели место два различных вы­ступления против чужаков. После известного затишья снова произошла серьезная стычка. Заполненный ино­странцами автобус был остановлен полицией недалеко от бушевавшего пожара с предписанием — ввиду возможно­го распространения огня — следовать другим путем. Тол­па, вероятно полагавшая, что чужаки приехали поглазеть на пожар, сразу же настроилась против них… и, прежде чем полиция смогла помешать, на пассажиров автобуса обру­шился град камней, от которых многие пострадали. Лишь благодаря энергичным действиям стражей порядка уда­лось освободить иностранцев. Среди арестованных ока­зался… известный парижский художник, который, как го­ворят, активно участвовал в бомбардировке камнями… Имелась ли здесь изначально абстрактная масса? Конеч­но — тайная общность тех, кто был возмущен использова­нием условий инфляции иностранцами. Существовала неорганизованная толпа людей,ненавидевших иностран­цев, но сосчитать поголовно эту массу было невозможно»5 .
Толпа с переменчивым настроением нетипична для общественного мнения
Роль эмоционально заряженной толпы в процессе обще­ственного мнения (этот процесс всегда нацелен на осуще­ствление какой-то ценности) становится еще более ясной, если речь идет об «организованной толпе» (Мак-Дугалл)6 , которая в отличие от массы примитивной, спонтанной, неорганизованной представляет собой устойчивое обра­зование с определенной целью, имеющее одного или не­скольких руководителей, которые образцово создали или образцово повторили создание конкретной «действенной» толпы. Напротив, можно представить себе примитивную, спонтанную, неорганизованную толпу, сформировавшу­юся без какой-либо цели под влиянием обстоятельств, с
самоцелью достичь эмоциональной кульминации, кото­рая обеспечивается участием в спонтанных действиях толпы: чувство общности, интенсивное возбуждение, не­терпение, ощущение силы и неодолимой власти, гор­дость, разрешение на нетерпимость, нервозность, потеря чувства реальности, безответственные поступки — все ка­жется возможным, во все можно верить без тщательного обдумывания, никаких требований к выдержке, терпению. Характерным для такой толпы является полная непред­сказуемость перехода от одной цели к другой, подвержен­ность влияниям.
Рассказы о переменчивой толпе производят такое сильное впечатление, что остаются накрепко в памяти, как будто это — нормальное состояние для развития мнений больших масс людей. И здесь непредсказуемы быстрые колебания воззрений. Но ни сумма индивидуальных мне­ний в результате демоскопических опросов, ни оценка ин­дивидами климата мнений не отражают того непостоян­ства, которого ожидают от «человека толпы». Абстрактная, латентная масса и конкретная, действенная толпа дейст­вуют по разным законам; это люди, испытывающие и не испытывающие страха перед изоляцией. В конкретной толпе настолько сильна общность, что индивиду не нужно стремиться обезопасить себя — знать, как говорить, как действовать. В такой тесной связи возможны и драмати­ческие перемены.
Примечания
1 М е a d М. Public Opinion Mechanisms among Primitive Peoples. — Pub­lic Opinion Quarterly, vol. 1, July 1937, p. 7.
2
См.: W i e s e L. von. System der Allgemeinen Soziologie als Lehre von den sozialen Prozessen und den sozialen Gebilden der Menschen (Bezie– hungslehre). Berlin, 1955, S. 424.
T a i n e H. Les ongines de la France contemporaine. III. La Revolution l'Anarchie. Vol. 1. Paris, 1916, p. 66—69.
4 См.: С r e s p i L. Mundlichei1 Bericht auf der 24. Jahrestagung der AAPORin Lake George, 1969.
5 W i e s e L. v о n. Op. cit., S. 424.
6 См.: Mc Dougall W. The Group Mind. Cambridge, 1921, part I, chapt. Ill, p. 48 ff.
Глава XIII
МОДА – ЭТО ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ
Человека волнует ощущение того, что он движется в од­ном направлении с другими, это воодушевляет его. Сред­ства демоскопии сегодня позволяют наблюдать накал зрительских симпатий во время Олимпийских игр или чемпионатов мира по футболу, демонстрации многосе­рийного детектива по телевизору, когда пустеют улицы, или же восторженное настроение населения, с интересом следящего за триумфальной поездкой по стране англий­ской королевы. Даже предвыборная борьба в бундестаг каждый раз вызывает всеобщее оживление.
Что это — чувство общности, корни которого в истори­ческом племенном прошлом, или состояние безопасно­сти, или способность противостоять, действовать; осво­божден ли индивид — хотя бы на какое-то время — от страха перед изоляцией?
Квазистатистический орган
как связующее звено
между индивидуальным и коллективным
«Никогда не удавалось выявить, как следует понимать со­отношение между индивидуальным и коллективным со­знанием»1 , — писал английский социальный психолог У. Мак-Дугалл в своей книге «Групповой разум» (1920). Зигмунд Фрейд называл бесполезными конструкциями
представления о коллективных образованиях типа «груп­пового разума» или противопоставления индивида и об­щества. С одной стороны, индивид, с другой — обще­ство — это, по Фрейду «разрыв естественной связи». Речь не идет о большой массе людей, одновременно воздейст­вующих на индивида. Человек не связан с этим множест­вом, его мир-ограничен немногими значимыми репре– зеитативными личными связями с отдельными людьми. Эти отношения определяют аффективную установку индивида, его поведение по отношению к целостности. Поэ­тому для Фрейда «социальная психология» как особое на­учное поле — научная выдумка.
То, что мы сегодня познаем(средствами демоскопии — способность квазистатистического органа воспринимать частотные распределения и изменчивость мнений своего окружения с высокой долей чувствительности, — это, в представлении Фрейда, объяснить невозможно. Своеобра– зие этих восприятий среды, оценок мнения большинства людей заключается в том, что они практически во всех группах населения резко меняются одновременно2 . Здесь должно существовать нечто помимо личных связей инди­вида — дар восприятия, благодаря которому мы можем постоянно наблюдать за большой массой людей одновре­менно, т.е. за сферой, которую называют «обществен­ность». Мак-Дугалл явно исходил из предположения о су­ществовании сознания общественности, чему мы нахо­дим все больше свидетельств: человек, Но словам Мак-Дугалла, действует в условиях публичности, зная обществен­ное мнение3 .
Квазистатистический орган человека — связующее звено между индивидуальным и коллективным. Имеется в виду не таинственное коллективное сознание, а способ­ность индивида в связи с людьми, их поступками и идея­ми воспринимать отношения одобрения или неодобре­ния, отверженности в среде, а также малейшее их измене­ние, усиление или снижение и соответственно способ­ность реагировать на подобные изменения, т.е. по возмож­ности не обособляться. По мнению Мак-Дугалла, моти­вом для этого служит то обстоятельство, что «индивиду­альность в известном смысле означает изоляцию, которая вызывает у каждого из нас чувство подавленности, хотя
оно не полностью осознается; ко времени образования толпы индивидуальность растворяется»4 .
XIX и XX века отмечены противоборством двух взгля­дов: согласно одному из них, в человеке преобладает чув­ство стадности как инстинктивного поведения; другой ут­верждал разумные реакции на опыт взаимодействия с действительностью, и такая позиция лучше согласовыва­лась с гуманистическим идеалом. С исторической точки зрения можно сказать, что бихевиоризм поглощает обе те­ории инстинкта (английского биолога Уилфрида Тротте– ра5 и вышеупомянутого Мак-Дугалла). Смешению благо­приятствует то обстоятельство, что важный и, несомнен­но, человеческий способ поведения — подражание — име­ет два различных корня, два различных мотива, внешне нераспознаваемых. Мы возвращаемся здесь к различию между подражанием как учебой, подражанием с целью по­знания, подражанием апробированным способам поведе­ния, чтобы перенять опыт и знание других или позаимст­вовать аргументы из предположительно умного сужде­ния, предположительно хорошего вкуса, с одной стороны, и подражанием из желания быть похожим на других, под­ражанием из страха перед изоляцией — с другой. Научные школы, делающие акцент на разумность человека, объяв­ляли подражание целесообразным поведением в обуче­нии, а поскольку эти школы одержали победу над различ­ными теориями инстинктов, то и подражание из-за стра­ха перед изоляцией стало непопулярной темой для изуче­ния.
Почему мужчины должны носить бороду?
В мире всегда появлялось нечто, что бросалось в глаза, что выглядело достаточно загадочным и могло направить внимание в нужное русло. Но это нечто было в то же время слишком привычным, и потому не многим казалось зага­дочным. Андрэ Мальро в одной из бесед с де Голлем неза­долго до его смерти сказал: «Я никогда не мог понять, как я отношусь к моде… Веками мужчинам нужно носить бо­роду, веками они должны быть гладко выбриты…»6
Учеба, приобретение знаний как мотив подражания, как мотив носить бороду или бриться? Мальро мог бы от­
ветить на этот вопрос так: мода — это способ поведения, который, пока он нов, можно обнаружить публично, не оказавшись в изоляции, или, спустя одну фазу, нужно де­монстрировать публично, если не хочешь оказаться в изо­ляции. Таким способом человеческое общество может удостовериться в своей сплоченности и достаточной го­товности индивида на компромисс. Можно быть уверен­ным, что мода на бороду никогда не меняется без более глубокой причины — готовности людей в какой-то период времени к существенным переменам.
Стрижку, ношение одежды и обуви, физический облик человека Сократ причислял к неписаным законам, на ко­торых основывается общность, в такой же мере, как и тип музыки7 . Следует остерегаться вводить новую музыку, это может быть опасным для целостности. Ибо не удается по­колебать основ музыки, не покачнув при этом важные за­коны государства… В способ игры и под видом, что ничего злого не происходит, вкрадывается новое — так рассуждал Сократ в беседе с Адимантом; ничего и не происходит, вторит своему учителю ученик, кроме того, что новое ук­репляется и постепенно — исподтишка принимается за обычаи и занятия, выходит наружу, проявляясь в обще­нии людей, а затем от общения с великой дерзостью пере­ходит к законам и государственным установлениям, пока, наконец, не перевернет все в личных и общественных от­ношениях8 .
Учитывая игровой характер моды, легко ошибиться относительно ее большой серьезности, значимости как механизма интеграции в общество. При этом не имеет значения, утверждает ли общество свою сплоченность при наличии или в отсутствие разработанного статуса о ран­гах, т.е. используются ли одежда, обувь, прическа или бо­рода для обозначения ранговых различий или, наобо­рот — как, например, в американском обществе, — пред­принимаются попытки создать внешнее впечатление, что таковые отсутствуют. Известно, что игровые средства мо­ды особенно пригодны для маркировки ранга. Это обстоя­тельство привлекло гораздо больше внимания — мода как выражение стремления к дифференциации и престижу (точка зрения Юма: «love of fame» — «любовь к славе», Т. Веблена: «the theory of the leisure class» — «теория празд­ного класса») по сравнению с более распространенным
давлением в сторону конформности, на котором упорно настаивал Дж. Локк, когда называл закон мнения «зако­ном репутации, или моды».
Тренировка способности к компромиссу
Недовольство модой как дисциплинирующим средством обнаруживается во многих речевых оборотах негативного характера: «капризы моды», «дьявол моды», «денди», «мод­ный франт»; с модой ассоциируются понятия «внешняя», «поверхностная», «быстротечная»; подражание становится передразниванием.
Всегда трогательно наблюдать при проведении демо– скопического анализа рынка, как потребительницы па вопрос, что их волнует больше всего при покупке нового платья, с жаром отвечают: «Оно должно быть вне време­ни». Здесь нам изливаются потоки гнева против «потреби­тельского принуждения», гнева по поводу необходимости компромисса между собственными склонностями и тре­бованиями моды, чтобы не быть огородным пугалом, на­пялившим платье устаревшего фасона, и не подверг­нуться осмеянию в современном обществе, а то и вовсе оказаться отверженным. Но все мы заблуждаемся относи­тельно причин этого «потребительского принуждения». Вопреки представлениям рассерженных потребительниц не производители инсценируют и направляют тенденции моды, куда им заблагорассудится. Если дела их идут ус­пешно, то их можно сравнить с хорошим парусником, ко­торый умело использует попутный ветер. Чрезвычайно легко доступная наблюдению одежда, которую мы но­сим, — публично используемая одежда — прекрасное средство для выражения духа времени, информирующее также о том, что индивид послушен, что он умеет вклю­читься в общность.
В известной антологии Бендикса и Липсета «Класс, статус и власть» неодобрительно говорится о том, что в словаре социальных наук мода толкуется чересчур расши­рительно, что это «излишне генерализированный тер­мин»". В качестве примера приводится автор, у которого понятие «мода» применяется по отношению к живописи, архитектуре, философии, религии, моральным поступ­
кам, одежде, а также в естественных науках и социальных учениях, а также соотносится с языком, литературой, едой, танцевальной музыкой, свободным времяпрепро­вождением; она применима ко всем элементам социаль­ной и культурной сферы. Ядром столь широкого употреб­ления слова «мода» является понятие «переменчивость». «…Мало вероятно, однако, — рассуждают далее авторы, — чтобы структуры поступков в таких различных социаль­ных нолях и вытекающая отсюда динамика изменений были одинаковы. "Мода" слишком многогранна; она объединяет, по сути, совершенно различные социальные способы поведения»10 .
Жесткий образец
Совершенно различные способы поведения? Если вду­маться в это, то везде в основе просматривается то, что Локк обозначил неписаным законом мнения, или репута­ции, или моды. Он во всем находит тот жесткий образец, который, по его мнению, оправдывает понятие закона, по­тому что награды и порицания раздаются не по заслу­гам — так можно испортить желудок безмерной едой, — а в зависимости от одобрения или неодобрения в опреде­ленном месте в определенное время. Если так подходить к существу вопроса, то понятие «мода» окажется не беспо­лезным, а весьма пригодным для того, чтобы разобраться в нем в общих чертах. Относительно всех тех сфер, кото­рые были названы ранее как не связанные друг с другом, человек может оказаться «внутри» или «снаружи»; и он должен внимательно следить за любыми изменениями в своей сфере, чтобы не оказаться в одиночестве. Угроза изоляции существует повсюду, где оценки пробивают себе дорогу в качестве господствующих мнений. Мода — выда­ющееся средство интеграции. Только ролыо моды — до­биваться интеграции в обществе — можно объяснить, по­чему столь незначительные вещи, вроде формы каблука или воротничка, влияют на содержание общественного мнения, становятся сигналом «внутри» или «снаружи». При этом оказывается, что все те различные сферы, в ко­торых как-то проявляется мода, как раз взаимосвязаны между собой. Конечно, синхронизация их пока мало ис­
следована. Но, следуя Сократу, можно предположить связь между изменениями в музыке или прическе и не за­блуждаться относительно серьезности того, что этим дви­жением ниспровергаются законы.
Примечания
1 М с Dougall W. The Group Mind. Cambridge, 1921, p. 30.
о
См. рис. 11—13; см. также гл. XXIV наст. изд.
3 См.: М с Dougall W. Op. cit., p. 39 f.
4 Ibid., p. 24.
5 См.: Trotter W. Instincts of the Herd in War and Peace. London, 1916.
6 M a 1 r a u x A. Les ch6nes qu'on abat… Paris, 1971, p. 182 f.
7 См.: Платон. Государство, кн. 4, 425 А-Д.
8 См. там же, 424 В-425 А.
9 См.: Barber В., L о b е 1 L. S. Fashion in Women's Clothes and the American Social System. — In: В e n d i x R. and L i p s e t S. M. (Eds.). Class, Status and Power. A Reader in Social Stratification. Glencoe, 111., 1953, p. 323-332.
10 Ibid, p. 323 f.
Глава XIV
ПОЗОРНЫЙ СТОЛБ
Применение наказаний у многих народов жестоким обра­зом сказалось на социальной природе человека. Речь идет не только о наказаниях, которые трудно скрыть от обще­ственности, когда за кражу, например, отрубали правую руку, а при ее повторении — левую ногу (в соответствии с Кораном) или выжигали на коже клеймо, но также о нака­заниях, наносящих ущерб достоинству (так называемые суды чести), в результате которых у человека в принципе волос с головы не упадает. Мы не утруждаем себя, чтобы разобраться, в чем дело, когда речь заходит о позорном столбе1 . Эти наказания применялись во все времена и во всех культурах (у нас — начиная с XII в.)2 , что свидетель­ствует о постоянстве человеческой натуры. Пигмеи знали больное место человека: он особо уязвим, когда над ним смеются или его презирают, причем на виду у всех3 .
Социальная кожа человека чувствительна к суду чести
Цитируя Цицерона: «Nihil habet natura praestantius, quam honestatem, quam laudem, quam dignitatem, quam decus» («На свете нет ничего лучще справедливости, похвалы, уважения и чести»), Дж. Локк добавляет, что Цицерон, ве­роятно, знал, что все перечисленное, по сути, название од­ного и того же4 . Смысл наказания, затрагивающего честь человека, — отнять у него лучшее, его авторитет, его честь. Позорный столб, согласно бытовавшему в средневековье мнению, «роняет честь мужчины»5 . Это наказание воспри-
нималось настолько болезненно, что с первыми ростками гуманизации его не применяли к юношам моложе 18 лет и (по закону в Турции) пожилым мужчинам старше 70 лет6 .
Публичность у позорного столба обеспечивалась весь­ма искусно: последний — в самых разнообразных вариан­тах — устанавливался на рыночной площади или на пере­крестке оживленных улиц. Осужденного приковывали к позорному столбу железным ошейником в самое ожив­ленное время суток — в дни ярмарки утром или по выход­ным, по праздникам; бывало, что его со связанными нога­ми приковывали к дверям церкви. Шум для привлечения публики обеспечивался барабанным боем, звоном много­численных колокольчиков и бубенцов; для лучшей види­мости позорный столб красили, например, в красно-ко­ричневый цвет, украшали изображениями «нечистых» животных. На шею осужденному вешали табличку с ука­занием имени и провинности. Толпа вокруг — те, кто из­девался над ним, обзывая его бранными словами или бро­сая в него комья грязи (отвлечемся здесь от забрасывания камнями, ибо это не соответствует характеру наказа­ния), — анонимна, вне социального контроля, идентифи­цирован он один, наказание человека «позорным столбом» до сих пор отражает потерю им достоинства в глазах дру­гих людей, социальное унижение.
Наказанию у позорного столба подвергали не за гру­бые и жестокие действия, а за такие, в которых трудно бы­ло уличить и к которым именно поэтому следует привлечь внимание публики: например, за обман обвешивающего пекаря, ложное банкротство, проституцию, сводничество, оскорбление, клевету — кто отнимает честь у другого, дол­жен сам ее потерять7 .
По сплетням судят о правилах чести в обществе
Клевета — это более чем сплетня, распространяющая нео­добрительные сведения о ком-то отсутствующем. Клеве­та — это антипод чести, позор. Из-за плохой молвы ру­шится чья-то репутация, а может произойти даже само­убийство8 или убийство; с человеком, который приобрел
дурную славу, опасно показываться в обществе — вспом­ним 1782 г. и некую госпожу де Воланж, предостерегав­шую своего адресата — молодую даму — не встречаться с любовником, у которого была плохая репутация: «…ведь общественное мнение будет по-прежнему против него, и разве этого недостаточно для того, чтобы руководить ва­шим поведением?»9
Убийство из-за плохой молвы, дискредитация, презре­ние — язык изобилует социально-психологическими или терминами, когда индивид предстает беззащитным, бро­шенным на произвол судьбы. «Кто это сказал?» — требует он ответа, когда его ушей достигают обрывки сплетни, но сплетня анонимна. Американский ученый Джон Бёрд Хэ– виленд первым обратился к сплетне как к предмету науч­ного исследования. Задавшись этой целью, он какое-то время провел среди жителей племени цинакантеко, пыта­ясь изучить через сплетню как источник, как научный ма­териал правила чести племени, общества. Он наблюдал, как сплетня распространялась, обрастала подробностями, пока наконец не выявлялась ошибка. Наказанием чести сродни позорному столбу служит для супружеской пары племени, нарушившей обет верности, обязанность обоих супругов выполнять тяжелую работу во время празд­неств10 . Племя весьма изобретательно использует изоля­цию. В обыденности тяжелый труд не роняет чести и до­стоинства человека, но в одиночку, на виду у веселящихся соплеменников он как нельзя лучше выражает отвержение пары.
Сколько идей родилось у людей, чтобы публично обна­родовать позор! Провинившегося выставляли на обозре­ние толпы в невероятно высоком бумажном колпаке, вы­мазывали смолой и перьями, девушку заставляли шест­вовать с наголо обритой головой — вспомним, как дразни­ли несчастного Сепху у пигмеев: «Ты не человек, ты жи­вотное».
Даже короля могла унизить презирающая толпа, об­щественность. В 1609 г. во время пребывания Рудольфа II в Праге ремесленники и поставщики напрасно ждали оп­латы своих счетов, потому что богемские сословия пре­кратили выплату королю налогов, положившись на голос общественности, который — с помощью первой в мире га­зеты Авизо — был услышан далеко за пределами Праги.
По сообщению Авизо от 27 июня 1609 г., перед резиден­цией короля, который как раз сидел за вечерней трапезой, собралась огромная толпа, раздавались крики и свист, лю­ди выли, как собаки, волки и кошки. Король нисколько не был шокирован…11
Даже в детских садах или в школьном классе есть свой позорный столб, когда детей в качестве наказания ставят в угол.
Позорный столб, эта красно-коричневая «трибуна» по­зора на ярмарочной площади, может казаться сегодня призраком прошлого, столь же далеким, как «железная де­ва» в средневековой камере пыток, и все же он с нами еже­дневно. Человека в конце XX в. пригвождают к позорному столбу в прессе, на телевидении. И начала современному позорному столбу были заложены именно в Авизо.
Лишившись смысла более чем в 50 различных своих дефинициях, в XX в. общественное мнение сохраняет свое первоначальное значение в немецком законодательстве, § 186 и 187 которого гласят: наказуемым является плохой отзыв или клеветническое утверждение без оснований, ес­ли они причиняют ущерб достоинству человека в глазах общественного мнения. О правилах чести можно узнать не только из сплетен, но и из материалов судебных разби­рательств по делам об оскорблениях. В качестве примера сошлемся на процесс в земельном суде Маннгейма от 23 ноября 1978 г. (номер дела VIII QS 9/78), резюме которо­го было воспроизведено в Нойе юристише вохеншрифт: «Если женщина свой иск мотивирует тем, что ее называют "ведьмой", то прекращение дела оправдано ввиду незна­чительности вины обвиняемой не только потому, что уча­стницы конфликта — иностранки (в данном случае тур­чанки), а сегодня вера в ведьм на Ближнем Востоке очень распространена. Такого рода основание требует в защиту истицы длительного наказания обвиняемой средствами судебного постановления». В своем решении суд, в частно­сти, указывает: «Несомненно, вера в ведьм на Ближнем Востоке чрезвычайно распространена в настоящее время… Но и у нас дела обстоят не намного лучше. Согласно по­следнему опросу на данную тему (1973), 2% жителей ФРГ твердо верят в существование ведьм и 9% допускают их существование. В Южной Германии, по оценкам экспер­тов, не найдется ни одной деревни, где бы не было жешци-
ны, которую считают ведьмой… Поэтому нет оснований те же самые суеверные представления "там, далеко в Тур­ции" оценивать по-другому или более мягко. Как справед­ливо объясняет полномочный представитель истицы на суде, подозрение иностранной работницы турецкой наци­ональности в том, что она "ведьма", наносит сильный удар по ее репутации, что в глазах суеверных окружающих обвиняемой может постепенно привести к ее презрению, отчуждению, постоянной враждебности и преследованию, а порой и к плохому обращению с ней или даже убийству, если не будут вовремя приняты действенные и решитель­ные меры пресечения клеветы»note 2.
Примечания
См. об этом подробнее: N a g 1 е г J. Die Strafe: Eine juristisch-empiri– sche Untersuchung. Aalen, 1970; Bader-Weiss G.,Bader K.S. Der Pranget: Ein Strafwerkzeug und Rechtswahrzeichen des Mittelalters. Freiburg, Jos. Waibel'sche Verlagsbuchhandlung 1935; H e i t i g H. v о n. Die Strafe. Fruhformen und kulturgeschichtliche Zusammenhange. Ber­lin — Gottingen — Heidelberg, 1935, 1954—1955.
2 См.: Bader-Weiss, G. В a d e r K. S. Op cit., S. 2.
3 См. гл. XI наст. изд.
4 См.: Локк Дж. Опыт о человеческом разуме. М., 1898.
5 F е h г Н. Folter und Strafe im alten Bern, S. 198. Цит. по: В a d e r – W e i s s, G. В a d e r K. S. Op cit., S. 83.
6 См.: Bader-Weiss, G. В a d e r K. S. Op. cit., S. 130.
7 Ibid., S. 122.
8 См.: S t г о s s B. Gossip in Ethnography. —Reviews in Anthropology, 1978, p. 181—188. Б. Стросс дискутирует в данном случае с Хэвилендом (Н a v i 1 a n d J. В. von. Gossip, Reputation, and Knowledge in Zinacan– tan. Chicago, 1977).
n
JI а к л о Ш. д е. Опасные связи. М., 1990, с. 59.
10 См.: Н a v i 1 a n d J. В. v о п. Op cit., р. 63.
11 См.: S с h о п е W. Der Aviso des Jahres 1609. Факсимильное переи­здание с послесловием. Leipzig, 1939, S. 2 f.
Глава XV
ПРАВО И
ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ
В Нойе цюрихер цайтунг от 6 мая 1978 г. был помещен комментарий по поводу судебного решения о ночном ог­раблении в Цюрихе (Альтштадт): «Верховному суду сле­довало бы проверить, соответствует ли его сравнительно нестрогая практика наказаний за такие правонарушения представлениям населения и общественному мнению». Должны ли законы, практика судов совпадать с обще­ственным мнением, должны ли они приспосабливаться к общественному мнению? В каком отношении к сфере за­конодательства находится общественное мнение?
Итак, первый и настоятельный вопрос: в какой мере три закона Дж. Локка — божественный закон, закон госу­дарства и закон общественного мнения — могут быть про­тиворечивы? Локк рассматривал этот вопрос в условиях своего времени и своей страны на примере дуэли. В ФРГ 70—80-х годов XX в. конфликт можно рассмотреть на примере аборта. Церковнослужители рассматривают аборт как убийство и присоединяются к мнению врачей, сравнивающих массовость абортов с массовыми убий­ствами в концентрационном лагере Аушвиц. Закон госу­дарства разрешает аборт, говорит кардинал, но он все же называет это «убийством»1 . Это не спор о правильном на­звании; здесь два непримиримых воззрения. Мнение цер­ковнослужителя в данном случае своего рода фасад, за ко­торым скрываются совсем другие современные ощуще­ния, и они очень распространены. Различные мнения от­носительно оценки аборта весьма заразительны. Христи­анскому воззрению, согласно которому надо защищать жизнь, в том числе и еще не родившуюся, противостоят не менее сильные в эмоциональном плане представления «гражданской религии», по выражению Руссо2 , — посю-
сторонней гражданской религии, где наивысшей ценно­стью является эмансипация, право женщины на самооп­ределение и решение вопросов относительно собственно­го тела. Речь идет об одном из противоречий, которые по­буждают человека избегать в своем общении тех кругов, где думают иначе.
Поляризация как расколотое общественное мнение
Отстраняясь от инакомыслящих, люди теряют свою ква­зистатистическую способность правильно оценивать воз­зрения окружающих. В этом случае употребимо понятие американской социологии «pluralistic ignorance», невеже­ство относительно того, как думают «другие». Это — состо­яние поляризации. Общество раскалывается, и здесь пра­вомерно говорить о расколовшемся общественном мне­нии. Признаком такого раскола является переоценка себя со стороны каждого лагеря. Статистически его можно из­мерить: чем дальше в обоих лагерях расходятся оценки относительно того, как думает большинство, тем сильнее поляризация по этому вопросу, сторонники различных взглядов не общаются друг с другом и потому ошибаются. Таблицы 16—19 представляют данные исследований 70-х годов. Иногда незнание бывает односторонним; один лагерь правильно оценивает свое окружение, а другой сильно себя переоценивает. Такая констелляция указыва­ет на то, что в конце концов интеграция завершится в пользу тех, кто себя переоценивает.
Образцом подобной ситуации может служить дискус­сия по поводу новой восточной политики в начале 70-х го­дов (см. табл. 17). Побеждающий лагерь — сторонники во­сточной политики — представлен здесь блоком, составив­шим 70% опрошенных: «Большинство думает, как мы». Противники производили впечатление разрозненных одиночек: они не знают, что большинство «за» восточную политику, но в то же время и не верят в свое большинство, давая уклончивый ответ, «серединка на половинку». Для прогнозиста, анализирующего состояние общественного мнения, симметрия и асимметрия оценок окружения — весьма важные показатели. Если преобладает симметрия, большая поляризация мнений, когда каждый лагерь, ка-
ПОЛЯРИЗАЦИЯ МНЕНИЙ О ФЕДЕРАЛЬНОМ КАНЦЛЕРЕ В. БРАНДТЕ В ЯНВАРЕ 1971 Г., %
Оба лагеря — сторонники и противники В. Брандта— в своих оценках мнений большинства сильно различаются. Это объясняется расхож­дением групп, они больше не вступают в диалог и поэтому совершен­но по-разному оценивают климат мнений.
Вопрос: «Как Вы полагаете, большинство людей хочет сохранить Вил­ли Брандта на посту федерального канцлера или оно предпочло бы другого канцлера?»
Сторонники федерального канцлера В. Брандта
Противники федерального канцлера В. Брандта
Большинство людей
хочет оставить В. Брандта феде­ральным канцлером
59
6
предпочитает другого федераль­ного канцлера
17
75
затрудняются ответить
24
19
100 473
100 290
Расхождение в оценках среды, по Осгуду, Зуси, Таннснбауму D=
78,7
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 2068.
жется, считает себя сильнее, — дело идет к серьезной дис­куссии. При асимметрии с большим перевесом на одной стороне, уклонениями от оценок (мнения разделились, мнения трудно оценить) защитная сила преобладающего лагеря невелика. Инструмент измерения дистанции, при­меняемый в нижеприводимых таблицах, разработан аме­риканскими социальными психологами Осгудом, Зуси и Танненбаумом3 .
Это формула:
где

означает различие между двумя сравнивае­

мыми группами.





Таблица 17
ПОЛЯРИЗАЦИЯ МНЕНИЙ ОТНОСИТЕЛЬНО ВОСТОЧНЫХ ДОГОВОРОВ В МАЕ 1972 Г., %
В оценке Восточных договоров сторонники и противники значитель­но расходятся — знак сильной поляризации.
Вопрос: «Отвлекаясь от Вашего собственного мнения, как Вы полага­ете, большинство людей в ФРГ выступает "за" или "против" Восточ­ных договоров?»
Сторонники Восточных договоров
Противники Восточных договоров
Большинство выступает
«за» Восточные договоры
70
12
«против» Восточных договоров
3
30
затрудняются ответить
27
58
п =
100 1079
100 293
Расхождение в оценках среды, по Осгуду, Зуси, Таннснбауму D =
71,1
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 2082.
Две крайности: барьеры на пути социальных изменений и поспешное приспособление к модным тенденциям
Вместо устаревшего словаря Дж. Локка с его тремя законами современная социология предлагает более точ­ные определения. То, что у Локка называлось божествен­ным законом, представляется ныне нравственным идеа­лом, нравственностью, главными ценностями; акцент — на идеале, дистанция с действительным поведением ча­сто весьма существенная. Локковский закон мнения, ре­путации, моды, более точно определявший реальное по­ведение, в современном социологическом словаре упот­ребляется для обозначения обычаев и общественной мо­рали.
Определяемое государством право колеблется и в ту, и в другую сторону, пишет Репе Кёниг в своем сочинении
Таблица IS
ОТСУТСТВИЕ ПОЛЯРИЗАЦИИ МНЕНИЙ ПО ВОПРОСУ О ТОМ, МОЖЕТ ЛИ КОММУНИСТ БЫТЬ СУДЬЕЙ, АПРЕЛЬ 1976 Г., %
Сторонники и противники дают одинаковые оценки мнениям боль­шинства.
Вопрос: «Отвлекаясь от Вашего собственного мнения, что Вы думаете относительно мнения большинства по этому поводу? Большинство немцев в ФРГ выступают за то, чтобы член коммунистической партии мог быть судьей, или большинство против?»
Может л и член коммунистической партии быть судьей?
«за»
«против»
Большинство выступает
за предоставление возможности работать судьей коммунистам
6
1
против судей-коммунистов
79
88
затрудняются ответить
15
11
tl =
100 162
100 619
Расхождение в оценках среды, по Ос­гуду, Зуси, Танненбауму Р =
11,0
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 3028.
«Право в контексте социальных нормативных систем»4 . Стражи нравственности ожидают от государства, что оно средствами закона поставит барьер веяниям времени. На­против, выразители общественного мнения, обществен­ной морали требуют, чтобы право и закон «совершенство­вались» соответственно чувству времени. Они действи­тельно выдвигают убедительные аргументы. Если процесс общественного мнения, наблюдаемый в разных культу­рах, понимать как средство интеграции, как средство, со­храняющее дееспособность общества, тогда нельзя позво­лять законам и правопорядку как угодно долго противо­стоять общественному мнению. Несомненно, фактор вре­мени играет весьма существенную роль. По соображени­ям гарантии правовой защищенности в обществе не сле-
Таблица 19
СРЕДНЯЯ СТЕПЕНЬ ПОЛЯРИЗАЦИИ ПО ВОПРОСУ ОБ АБОРТАХ ПО НРАВСТВЕННЫМ И МАТЕРИАЛЬНЫМ СООБРАЖЕНИЯМ, ОКТЯБРЬ 1979 Г., %
Вопрос: «Как Вы считаете, большинство людей в ФРГ выступает "за" или "против" разрешения абортов по нравственным и материаль­ным соображениям?»
Отношение людей к прерыванию беременности по нравственным и материальным соображениям
«за»
«против»
Большинство выступает
за разрешение абортов по нравст­венным и материальным сообра­жениям
48
19
против разрешения абортов
17
44
затрудняются ответить.
35
37
п =
100 1042
100 512
Расхождение в оценках среды, по Ос­гуду, Зуси, Таннснбауму D =
39,7
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 3074.
дует слишком торопиться уступать тенденциям моды. Рейнгольд Циппелиус описывает данное обстоятельство в книге «Потеря уверенности в ориентирах?». «В частном ас­пекте права, — говорит он, — обнаруживается потребность в надежных, нормативно обеспеченных поведенческих структурах как потребность в правовой защищенности… Потребность в правовой защищенности означает, во-пер­вых, интерес к выявлению того, какие вообще нормы оп­ределяют отношения между людьми… Этот интерес до­полняется, во-вторых, интересом к непрерывности права. Только такая непрерывность обеспечивает надежность ориентиров в будущем и тем самым создает основу для планирования и диспозиции. Требование максимально возможной стабильности нормативного порядка и после­довательности в развитии права оправдано еще и по дру-
гой причине: существующее право выдержало испытание на свою пригодность. Поэтому нельзя, как говорит Радб– рух, с легкостью изменять право, подвергать его случай­ным преобразованиям, допускающим беспрепятственное превращение частного случая в форму закона»5 .
Цель различных политических кампаний состоит именно в том, чтобы, не дав времени на спокойное об­думывание решения, так подстегнуть общественное мне­ние, чтобы возбуждение не спадало до тех пор, пока цель не будет достигнута и желаемое урегулирование не будет легализовано, пока оно не станет обязательной для ис­полнения правовой нормой. Никлас Луман описывает этот процесс в книге «Общественное мнение». Дискуссия по вынесенной на обсуждение темы «достигает кульми­национного пункта. Противники вынуждены прибегать к тактике проволочек, выигрыша во времени, признания с оговорками, уступок. Сторонники должны закрепить свои достижения в бюджете или программах действий администрации. Времени для этого в обрез. Очень скоро могут проявиться первые признаки усталости, сомне­ний, отрицательный опыт… Если с темой дискуссии ни­чего не происходит, это может быть симптомом предсто­ящих трудностей — тема теряет свою привлекатель­ность»6 .
Данное описание касается совершенно определенного, кратковременного, модного типа кампаний общественно­го мнения. Но иногда они длятся годами, десятилетиями, столетиями, как, например, очень точно подмеченное Токвилем движение за предоставление равенства для всех, наблюдавшееся не одну тысячу лет. Но отдельные этапы в развитии большой темы могут быть описаны по образцу Лумана.
Примером того, как общественное мнение «социаль­ная точка зрения», «тенденциозная точка зрения в обще­стве» может быть поспешно подхвачена и взята на воору­жение судьями и административными чиновниками, служит кампания против курения в присутствии некуря­щих. Это случай прерванного развития кампании, скры­тые причины которого, по материалам демоскопии, опи­саны в гл. III. Тем не менее сама кампания оказалась весь­ма результативной: к 1975 г. министерские указы уже ре­комендовали служащим сферы общественного управле-
иия отказываться от курения в присутствии некурящих или даже обязывали это делать. В 1974 г. компания «ОЛГ Штуттгарт» — в отличие от прежних своих решений — за­явила, что курение пассажира в такси является неуваже­нием по отношению к водителю. Кульминацией движе­ния против курящих (к 1975 г.) стало заявление компа­нии «ОВГ Берлин», что курильщик — нарушитель обще­ственного порядка. Комментируя этот случай, юрист из Фрейбурга Иозеф Кайзер отметил: «Тем самым недолго думая курильщика отнесли к категории людей, весьма четко выделяемой полицейскими правилами, т.е. несу­щих ответственность за конкретную опасность. Таким об­разом, курильщик подвергается однозначной неодобри­тельной реакции согласно полицейским предписаниям и, соответственно, санкциям. Получается, что сам факт ку­рения является достаточным доказательством конкрет­ной угрозы некурящему со стороны курильщика»7 . Созда­ние правовых оснований без компетентной проработки вопроса — весьма характерный процесс формирования общественного мнения; комментатор, естественно, под­бирает соответствующую терминологию, когда говорит, что защищать некурящих — «en vogue»'.
Право должно подкрепляться обычаем
И наоборот, возникает критически острое положение, ког­да «социальные воззрения», общественное мнение далеки от правовых норм и законодатели не реагируют на это. Та­кая ситуация складывается прежде всего в тех случаях, когда правовые нормы согласуются с нравственными ценностями, однако растет понимание, что обычаи, обще­ственная мораль далеки от этого. Сегодня демоскопия ус­коряет данный процесс, это один из ее неоспоримых ре­зультатов. В 1971 г. иллюстрированный журнал Штерн опубликовал результаты одного алленсбахского исследо­вания: 46% населения старше 16 лет требовали облегче­ния операции аборта. Повторное исследование через 5 ме­сяцев дало скачок поддерживающих это требование с 46 до 56%8 . То была одна из ситуаций, которую имел в ви-
Модно (франц.). — Прим.ред.
ду Токвиль, когда говорил о «фасаде»: некоторые воззре­ния в общественном мнении еще сохраняются, хотя сто­ящие за ними ценностные убеждения, которые должны их укреплять, уже давно перебродили и выдохлись9 . Пока это не заявлено публично, фасад стоит. Но он рухнет, если пу­стота — сегодня часто с помощью демоскопии — вдруг об­наружится. Это может обернуться несовместимой с право­вой повседневностью демонстрацией, когда женщины публично признавались в конкретном нарушении права: «Я делала аборт»10 .
Закон долго не устоит, если его не поддерживает обы­чай. Страх людейперед изоляцией, боязнь неодобрения со стороны окружения или другие подобные скрытые сигна­лы влияют на поведение более действенно, чем экспли­цитное формальное право. То, что Локк называл «законом мнения», а Э. Росс, спустя два столетия, определил как «со­циальный контроль», в XX в. получает экспериментальное подтверждение социальных психологов. Один из таких экспериментов касался светофоров. Проводилось наблю­дение, сколько пешеходов переходят улицу на красный свет в зависимости от трех различных обстоятельств: 1) когда никто не подает плохой пример; 2) если улицу на красный свет переходит человек, принадлежащий, судя по одежде, к нижним слоям общества; 3) если это делает хо­рошо одетый человек из высших слоев общества. Роль представителей низших и высших слоев взяли на себя ас­систенты. В эксперименте участвовали 2100 пешеходов. В результате были получены следующие данные: лишь 1% пешеходов переходили улицу, не имея перед глазами об­разца; если красный свет игнорировал пешеход из про­стых слоев, ему следовали 4%; если нарушителем оказы­вался человек из высших слоев общества, за ним следова­ли 14%п .
Законами можно изменять общественное мнение
Между правом и общественным мнением может сущест­вовать и обратная связь. Законы можно издавать или из­менять, чтобы тем самым оказать влияние на обществен­ное мнение, подтолкнуть его в желательном направлении.
Альберт В. Дайси в лекциях «Связь закона и общественно­го мнения в Англии XIX в.» (1905)12 высказал мысль, позднее получившую подтверждение с помощью средств демоскопии: уже само принятие закона усиливает согла­сие спим. Своеобразие, специфичность этого процесса за­метны с первого взгляда, и тем более удивительно, что Дайси установил его без всяких эмпирических вспомога­тельных средств, хотя ему было трудно объяснить его. Се­годня же, вооруженные представлением о «спирали мол­чания», мы сказали бы так: страх перед изоляцией убывает тогда, когда что-то одобряется, вызывает согласие, когда что-то уже стало законом. Эта тенденция отражает чуткую связь между общественным мнением и легитимацией, исходя из которой Дайси формулирует принцип: законы поощряют и создают мнение13 .
Вызывать общественное мнение, формируя законы в желательном направлении, — использование таких рыча­гов может показаться сомнительным; ведь это нечто иное, как приглашение к манипуляции общественным мнени­ем, эксплуатация политического мандата господствую­щим большинством. Достаточен ли в таком случае эф­фект согласия, когда закон принят, не окажется ли излиш­ней интеграция, позволяющая обществу сохранить его дееспособность?
Реформа уголовного права ФРГ 1975 г., а также приня­тый в 1977 г. Закон о разводе показали, что они далеко превзошли в законодательном регулировании требования общественного мнения. В необходимости принятия зако­на по новому регулированию родительской опеки, укреп­ляющего права ребенка как более слабого но отношению к более сильному взрослому, даже среди 17-23-летних ма­ло кто был убежден. На вопрос: «Считаете ли Вы, что госу­дарство с помощью законов должно заботиться о том, что­бы молодые люди получили больше прав по отношению к своим родителям, или Вы не видите в этом необходимо­сти?» — 64% юношей ответили: в этом нет необходимо­сти, и лишь 22% указали, что это необходимо сделать14 . Новое законодательство о разводе раскололо общество, за­ставив его сделать выбор между правом и моралью. Ал­ленсбахский опрос в июле 1979 г. обнаружил возрастание чувства нравственной вины человека и его долга осозна­вать эту вину. Вместе с тем новый закон о разводе паста-
О СООТНОШЕНИИ
ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ И ПРАВА, %
ивал на том, что при разводе вопрос вины не играет роли и, следовательно, не должен иметь финансовых последст­вий. Большинство населения не могло с этим согласиться. Среди четырех представленных на обсуждение законода­тельных реформ именно закон о разводе чаще всего назы­вали самым неудачным (см. табл. 20)15 .
Таблица 20
I Пример: Реформа законодательства о разводе
Вопрос: «Верители Вы в моральную вину, т.е. что можно быть вино­ватым по отношению к другому человеку, или мысль о виновности уже устарела?»
Население старше 16 лет
Существует вина
78
Мысль устарела
12
Не знаю
10
п =
100 1015
Вопрос: «Два человека (прилагается картинка) беседуют о том, дол­жен ли человек вообще иметь чувство вины. Прочитайте, пожалуй­ста. С кем из них Вы скорее согласитесь?»
Население старше 16 лет
«Человек должен иметь чувство вины, иначе ему ничего не стоит обидеть или сделать несчастным другого».
72
«Считаю, что у человека не должно быть чувства вины, оно делает его не­счастным и несвободным, и от этого никому не легче».
18
Затрудняюсь ответить
10
п =
100 1016
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 3071, июль 1979 г.
Продолжение табл. 20
Вопрос. «При разводах в настоящее время не имеетзначения, кто ви­новат в распавшемся браке. Как Вы считаете, это хорошо или пло­хо?»
Население старше 16 лет
Считаю, что это хорошо
24
Считаю, что это плохо
57
Затрудняюсь ответить
19
п =
100 495
Вопрос'. «Довольны ли Вы реформой законодательства о разводах?»
Население старше 16 лег
Отношение к реформе законодатель­ства о разводах (распад брака вместо вины как принцип)
очень довольны
7
весьма довольны
20
не очень довольны
23
совсем недовольны
35
затрудняются ответить
15
п =
100 2033
Источник'. Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 3062, ноябрь—декабрь 1978 г.
В этой связи вспоминается высказывание Руссо, под­метившего связь между правом и общественным мнени­ем: «Подобно тому как архитектор, прежде чем построить большое здание, изучает и зондирует почву, чтобы узнать, может ли она выдержать тяжесть здания, так и мудрый за­конодатель не начинает с написания хороших законов, а исследует предварительно, сможет ли народ, для которого он эти законы предназначает, вынести их»16 . Для Руссо за­коны нечто иное, как «подлинные акты общей воли»17 . Со­вершенно в духе принципа Д. Юма, согласно которому
«все правительства основываются на мнении», Руссо гово­рит: «Мнение — царица земли — никоим образом не под­чинена власти королей; последние служат ей как ее первые рабы»18 .
Примечания
1 См.: Frankfurter AUgemeine Zeitung, № 224, 26. September 1979, S. 1, и № 233, 6. Oktober 1979, S. 5.
2 См.: Pyeeo Ж. – Ж. Об общественном договоре. М., 1938, с. 119, 120.
3 См.: Osgood С h. Е., S и с i G. J., and Tannenbaum P. H. The Measurement of Meaning. Urbana, 111., 1964.
4 См.: К 6 n i g R. Das Recht im Zusammenhang der sozialen Normensys– teme. — In: H i r s с h E. E., R e h b i n d e r M. (Hg.). — Kolner Zeitsch– rift fiirSoziologie und Sozialpsychologie, Sonderheft 11, Studien und Ma– terialien zur Rechtssoziologie, 1967, S. 36—53.
5 Zippelius R. Verlust der Orientierungsgewissheit? — In:Kaulbach F. Krawietz W. (Ilg.). Recht und Gesellschaft. Festschrift fur Helmut Schelsky zum 65. Geburtstag. Berlin, 1978, S. 778 f.
6 Luhmann N. Offentliche Meinung. — In: Politische Planung. Aufsatze zur Soziologie von Politik und Verwaltung. Opladen, 1971, S. 19.
7 К a i s e r J. H. Sozialauffassung, Lebenserfahrung und Sachverstand in der Rechtsfindung. — Neue Juristische Wochenschrift, 1975, № 49, S. 2237.
8 См.: Stern, № 46, 4. November 1971, S. 260.
9 См.:Токвиль А. д е. Демократия в Америке. M., 1992, с. 464—466.
10 См.: Stern, № 24, 3. Juni 1971, S. 16-24.
11 См.: Blake R. R., М о u t о n J. S. Present and Future Implications of Social Psychology for Law and Lawyers. — Journal of Public Law, 1954, vol. 3, p. 352-369.
12 См.: Dicey A. V. Lectures on the Relations Between Law and Public Opinion in England During the Nineteenth Centure. London, 1905.
13 См.: Dicey A. V. Law and Public Opinion in England. London, 1962, p. 41.
14 См.: Allensbacher Archiv, IfD-Umfrage 1299, August 1979, n = 843.
15 См. там же, IfD-Umfrage 3062, November—Dezember 1978, n = 2033. На обсуждение были вынесены следующие вопросы: улучшение обучения учеников, налоговая реформа 1979 г., равноправное участие рабочих и предпринимателей при принятии решения об образовании больших компаний, реформа закона о разводе.
16 Р у с с о Ж. – Ж. Указ. соч., с. 37.
17 Там же, с. 78.
18 Rousseau J –J. Lettre a MJL'Alembert sur les Spectacles. Paris, 1967, p. 154.
Глава XVI
ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ СПЛАЧИВАЕТ
Обсуждая вопрос о результативности, действенности об­щественного мнения и, соответственно, о том, каким дол­жно быть соотношение общественного мнения и права, мы лишь бегло коснулись проблемы интеграции. Доста­точно ли ясно это понятие, чтобы столь вольно обращать­ся с ним?
Отставание эмпирических исследований
В 1950 г. в США была опубликована статья, вопросы и вы­воды которой и сегодня не устарели: «Со времени Конта и Спенсера социологи пытались выяснить, как объединя­ются малые социальные единицы, образуя социальное це­лое… Чем отличается группа от суммы индивидов? В ка­ком смысле группу можно назвать целостностью? Какова эта целостность?.. Можно ли измерять сплоченность? При каких условиях усиливается социальная сплоченность и при каких она ослабевает? Каковы последствия высшей степени сплоченности и что происходит, когда сплочен­ность низкая? Социология нуждается в фундаментальных исследованиях, где решаются такого рода проблемы»1 .
Среди известных теоретиков, работавших над пробле­мой интеграции и ее ролью в системах человеческих об­ществ, процитированный выше Вернер С. Ландекер инте­ресен прежде всего тем, что именно он в отличие от гос­подствующей школы XX в., впервые предложил различ­ные масштабы процедур измерения и получил эмпириче-
ски подтвержденные результаты. Мы слишком мало зна­ем о социальной сплоченности, говорит Ландекер, поэто­му не можем предложить простое общепринятое измере­ние. Под знанием Ландекер понимает эмпирически под­крепленные сведения. Он выделяет четыре типа сплочен­ности и, соответственно, четыре способа ее измерения.
1. Культурная сплоченность: позволяет ли ценностная система общества последовательно осуществлять ее в жизни и в какой степени, или насколько противоречивы — не логически, а практически — требования кчленам обще­ства? В качестве примера противоречивых требований в западных обществах Ландекер приводит альтруизм и го­товность участвовать в соревновании1 .
2. Нормативная сплоченность: в какой мере противо­речат друг другу поведенческие предписания общества и действительное поведение членов общества?
3. Коммуникативная сплоченность: какова степень разобщенности между подгруппами общества в силу не­знания, негативной оценки, предубеждений и насколько они связаны общением, т.е. существуют ли между ними коммуникативные связи?
4. Функциональная сплоченность: в какой степени чле­ны общества вследствие разделения труда, профессио­нальной отчужденности зависят от взаимопомощи, со­трудничества?2
В данном обзоре не затронута проблема интеграции, сплоченности людей, которая возникает вследствие со­вместных переживаний: на чемпионате мира по футболу, при просмотре многосерийного фильма, собирающего у экранов телевизоров добрую половину населения, или — обращаясь к событиям 1965 г. — всеобщее воодушевление и чувство национальной гордости во время визита в стра­ну английской королевы. Не рассматривалась в обзоре мода как средство сплочения.
Сплоченность по Рудольфу Сменду
Совсем иначе подходит к теме сплоченности юрист Ру­дольф Сменд, предложивший в конце 20-х годов свой ва­риант «учения об интеграции»3 , т.е. сплоченности: «Про­цесс сплочения в значительной мере неосознаваем, он
протекает благодаря ненамеренной правомерности или "хитрости разума". Поэтому он чаще всего не является предметом сознательного конституционного регулирова­ния… и потому лишь в качестве исключения оказывается предметом теоретических размышлений…Личной являет­ся интеграция, обусловленная влиянием лидера, владыки, монарха, разного рода общественных активистов… В каче­стве функциональной сплоченности выступают очень раз­личные коллективизирующие формы жизни: от прими­тивного эмоционального согласования совместной дея­тельности или совместных движений до… более развитых, опосредованных форм сотрудничества, например выбо­ров… смысл которых в первую очередь осознается при до­стижении определенных решений… менее осознанно, но по крайней мере так же настоятельно осуществляется… при установлении политической общности путем форми­рования мнений, групп, партий большинства… Деловой сплоченности способствуют все аспекты государственной жизни, обычно считающиеся целями государства, кото­рые, таким образом, выступают как средства сплоченно­сти, воплощают общность… Поэтому здесь уместна тео­рия символов политической ценностной системы, фла­гов, гербов, глав государств, политических церемоний, на­циональных праздников… факторов политической леги­тимации»4 .
«Сплоченность» так же непопулярна, как и «приспособление»?
Несмотря на попытки Сменда внедрить свое «учение о сплоченности», а также публикации Ландекера, настаива­ющего на эмпирическом характере исследований по про­блемам интеграции, прогресс в этой области не был заме­тен, что, конечно, не случайно. Не лучше обстояли дела и с исследованием проблемы страха индивида перед изоля­цией. В очерке Э. Росса о социальном контроле содержа­лось, правда, замечание, позволяющее сделать вывод, что в конце XIX в. понятие «сплоченность» было столь же не­популярным, как сегодня понятие «приспособление»5 . Со­циальные науки в XX в. больше тяготели к общим теоре­тическим построениям в поисках ответа на вопрос, каким
образом сплочение способствует стабилизации человече­ских обществ, углубляясь в структуру и функции этого по­нятия; в этом свете эмпирические исследования пред­ставлялись второсортными. Однако то, что мы встречаем в эмпирически ориентированных социологических ис­следованиях, посвященных интеграционным процессам (более подробное изложение должно включать прежде все­го Э. Дюркгейма), не только не противоречит предположе­нию, что у общественного мнения есть функция сплоче­ния, но подкрепляет его.
В терминологии Ландекера четко просматривается связь между нормативной сплоченностью и ролью обще­ственного мнения в качестве «стража нравов», как ее пони­мали в течение многих столетий: настаивать на том, что­бы норма и фактическое поведение согласовывались и чтобы отклонение от нормы наказывалось изоляцией.
Дух времени как следствие сплоченности
Говоря о коммуникативной сплоченности, уместно обра­титься к Токвилю, который считал, что общественное мнение возникает после разложения феодального обще­ства: пока продолжается разделение на сословия, всеоб­щая коммуникация отсутствует. Квазистатистическая способность, обнаруживаемая в современном западном обществе, — способность надежно регистрировать рост или спад одобрения и неодобрения идей или индивидов — может расцениваться как признак высокой коммуника­тивной сплоченности. И наконец, собственно энтузиазм, который нетрудно зафиксировать эмпирически накануне всеобщих выборов, увязывается с мыслью Сменда, что выборы наряду с явной функцией принятия решения имеют также скрытую функцию — сплочения. Каковы по­следствия высокой степени сплоченности? — спрашивал Ландекер. Вероятно, она заряжает большинство людей эн­тузиазмом. Но не всех. Кого не вдохновляет? Скорее всего, авангардистов. Мы однажды вплотную подошли к этому вопросу, обратившись к беседе между Сократом и Аде– мантом о меняющемся характере музыки, которая может служить признаком изменения времени (время здесь — нечто большее, чем то, что измеряется часами и календа­
рем). Общественное мнение пронизано чувством време­ни, и то, что обычно называют «духом времени», можно считать крупным достижением сплоченности. Последняя включает в себя процессы типа спирали молчания, что, похоже, весьма достоверно описал Гёте: «Когда одна сто­рона становится особо заметной, овладевая массой и ук­репляя свои силы настолько, что противоположная вы­нуждена потихоньку забиться в угол, укрыться от взгля­дов, то это преобладание называют духом времени, кото­рый потом какое-то время выражает его суть»6 .
Первым измерением сплоченности Ландекер называ­ет культурную сплоченность. Эта тема актуальна в перио­ды распадающихся или вновь создаваемых ценностных систем, когда новые и старые требования к человеку нево­образимо смешиваются. Имеют ли тогда силу процессы общественного мнения?
Когда общество в опасности, общественное мнение набирает силу
Опросы в исследованиях процессов развития обществен­ного мнения пока еще не имеют долгой традиции. Однако существует индикатор, выявляющий усиленное давление в сторону конформизма. Вспомним характеристику аме­риканской демократии Токвиля, в частности его трога­тельную жалобу на царящую там тиранию общественного мнения, объясняемую автором господством веры в равен­ство, снизившимся авторитетом власти, которая всегда задает ориентиры. Поэтому, считает он, всегда следует цепляться за мнение большинства. Но острота механиз­мов общественного мнения, которую наблюдает Токвиль в Америке, может объясняться смешением различных культур в американском обществе. При незначительной культурной интеграции, которую вполне допустимо пред­положить в обществе, похожем на плавильную печь, по­требность в сплоченности должна быть очень высокой. Ес­ли говорить о современном мире, то и сегодня ввиду из­менений ценностных систем может иметь место низкий уровень культурной интеграции и связанная с этим высо­кая потребность в сплоченности; отсюда соответствующая привлекательность узды общественного мнения, острота
угрозы индивиду изоляцией. В некоторых обстоятельст­вах воздействие общественного мнения особенно замет­но: как уже отмечалось ранее, все важные открытия в этой области были сделаны в революционные времена.
Размышления о связи между сплоченностью и обще­ственным мнением привели нас к совершенно неисследо­ванной области. Когда С. Милгрэм, следуя эксперимен­там Эша, попытался измерить (об этом говорилось в гл. III) степень конформности других народов по сравне­нию с американцами, он выбрал для своих исследований страны с противоположными ценностными ориентация– ми: Францию, где особо почитаем индивидуализм, и Нор­вегию, где предполагался высокий уровень сплоченно­сти7 . Хотя и в той и в другой стране у испытуемых в рав­ной степени преобладал страх перед изоляцией, на более сплоченном населении Норвегии сильнее отражалось дав­ление в сторону конформности. Это наблюдение подтвер­ждало выводы Токвиля: чем больше одинаковости, тем сильнее давление общественного мнения. Тем не менее его интерпретация выглядит несколько искусственной: в условиях преобладающей одинаковости придерживаются мнения большинства, потому что отсутствуют другие ос­нования, чтобы найти лучшее суждение (например, ран­говый порядок). Как показывают современные эмпириче­ские средства измерения общественного мнения, давле­ние исходит не столько от чисто арифметического боль­шинства, сколько от агрессивной уверенности одной сто­роны и страха перед изоляцией в сочетании с боязливым наблюдением за окружением другой стороны.
Мы не можем рассчитывать на простую связь степени интеграции и давления общественного мнения. «Одина­ковость» ли норвежского общества усиливает давление" в сторону конформизма или, наоборот, имея другие корни, именно оно и привело к одинаковости общества? Может ли немилосердная природа так же воздействовать на спло­ченность общества, как влияет опасность на племя, живу­щее в джунглях охотой? Может быть, именно в опасности для общества (все равно какого рода: внешней или внут­ренней) лежит ключ к решению — высокая степень опас­ности требует высокой степени сплоченности, а последняя усиливает реакцию общественного мнения.
Примечания
1 Landecker W. S. Types of Integration and Their Measuremnent. — American Journal of Sociology, 1950, vol. 56, p. 332. Переиздано в: Lazarsfeld P. F., Rosenberg M. The Language of Social Re­search. A Reader in the Methodology of Social Research. New York– London, 1955, p. 19—27.
2 Ibid., p. 333—339.
" См.: S m e n d R. Verfassung und Verfassungsrecht. Munchen, 1928.
4 S m e n d R. «Integrationslehre». Handworterbuch der Sozialwissenschaf– ten, Bd. 5. Stuttgart—Tubingen—Gottinge. Gustav Fischer, J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), Vandenhoeck & Ruprecht, 1956, S. 299—300.
5 См.: Ross E. A. Social Control. A Survey of the Foundations of Order. Cleveland—London, 1969, p. 294.
й G о e t h e J. W. Werke, Briefe und Gesprache, Gedenkausgabe, hg. von Ernst Beutler. Bd. 14. — Schriften zur Literatur, Кар. «Weltliteratur, Homer noch einmal». Zurich—Stuttgart, 1964, S. 705.
7 См.: Eckstein H. Division and Cohesion in Democracy. A Study of Norway. Princeton, N.J., 1966.
Глава XVII
ЯЗЫЧНИКИ, АВАНГАРДИСТЫ, СТОРОННИЕ НАБЛЮДАТЕЛИ – ПОБУДИТЕЛИ
ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ
Общественное мнение описывается в данной главе как со­циально-психологический процесс, корни которого — в страхе индивида перед изоляцией. Является ли оно давле­нием в целях конформности? Объясняет ли спираль мол­чания лишь то, как общественное мнение пробивает себе дорогу и укрепляет свои позиции, а не то, как изменяется общественное мнение?
Общественное мнение может изменить тот, кто боится изоляции
Если до сих пор круг наших интересов ограничивался людьми опасливыми и осторожными, испытывающими страх перед изоляцией, то теперь мы обратимся к тем, кто не боится изоляции либо больше считается с чем-то дру­гим. Речь идет о проводниках новых направлений в музы­ке, о художниках, подобных Шагалу, у которого корова с четырьмя рогами (картина «Хлев», 1917) проламывает крышу дома и всматривается в небо. Это может быть уче­ный, как, например, Дж. Локк, утверждавший, что люди вряд ли заботятся о четырех заповедях Господа и законах государства: они лишь вынужденно следуют закону обще­ственного мнения. Выскажи он подобные мысли несколь­ко раньше, его отправили бы на костер. Именно в этом кругу мы найдем язычника —– обусловленную своей эпо­хой и тем не менее вневременную фигуру человека, обра­зующую коррелят с четко очерченным общественным мнением. Это человек отклоняющегося, девиантного по­ведения. Уместно вспомнить здесь название работы аме­
риканского исследователя Клаппа «Герои, злодеи и дураки как агенты социального контроля»1 . Однако связь между конформными элементами общества и сторонними на­блюдателями не следует понимать лишь как акцентирова­ние нарушителями ценностной системы и действующих в обществе правил и их пригвождение к позорному столбу.
Концепция спирали молчания оставляет возможность изменить общество для тех, кто не испытывает страха пе­ред изоляцией или может его преодолеть. «Я должен учиться переносить насмешки и порицания», — говорил Руссо2 . Высокая степень согласия — источник счастья, за­щищенности для большинства людей — означает для авангардистов, прокладывающих дорогу в будущее, для художников, ученых, реформаторов угрозу. Фридрих Шлегель так описал это «чудовище» в 1799 г.: «Оно каза­лось наполненным ядом, прозрачная кожа отсвечивала всеми красками, видно было, как внутренности извива­лись, словно черви. Достаточно большое, чтобы нагнать страху, оно без конца двигало клешнями, расположенны­ми вдоль туловища; оно то прыгало, как жаба, то ползало с отвратительной проворностью на бесчисленных малень­ких ножках. Я в ужасе отвернулся: оно намеревалось пре­следовать меня, но я, собрав все свое мужество, мощным толчком отбросил его, перевернув на спину, и тотчас по­нял, что это не более чем мерзкая жаба. Я поразился уви­денному, но мое удивление еще больше усилилось, когда я неожиданно услышал чей-то голос за своей спиной: "Это — общественное мнение…"»3
Можно привести обратный пример — граждане спра­ведливо пугались, сталкиваясь в 60-е годы с длинноволо­сыми молодыми людьми: кто не боится изоляции, может нарушить порядок.
Первопроходцы реагируют на общественность так же слабо, как и лунатики
Любая типология новаторов, будь то художники, ученые, прокладывающие дорогу новому, должна учитывать отно­шение к общественности. Их мало волнует вопрос о том,
вызовут ли их деяния отклик у людей или они столкнутся с враждебностью общества.
По-другому обстоит дело с реформаторами, которые хотят изменить мышление людей и общественные усло­вия: они мирятся с враждебной общественностью, чтобы иметь возможность выполнять свою миссию, и страдают от этого. Вероятно, существует и второй тип реформато­ров — большого и малого масштаба, — для которого про­воцирование общественного мнения является самоцелью, стимулятором существования. Так по крайней мере при­влекаешь внимание: ведь возмущение общественности лучше, чем отсутствие внимания. Благодаря средствам массовой коммуникации, значительно раздвинувшим границы публичности в XX в., мы имеем достаточно тому примеров. Так, израильская секретная служба охаракте­ризовала арабского террориста Вади Хадада следующим образом: Хадад испытывает почти мистическое удовлет­ворение по поводу того, что он изолирован от остального мира, и потому у него свои правила и законы4 . А режиссер Р.В. Фасбиндер так высказался об одном из своих филь­мов: «Я должен иметь право реализовать себя так, как того требуют мои слабости и мои сомнения. Мне нужна свобо­да, чтобы отразить себя самого в общественности»5 .
Речь в данном случае идет об одобрении или неодобре­нии — важно само обжигающее возбуждение от контакта с общественностью, выход за рамки индивидуального су­ществования. Одурманивание общественностью, обще­ственность как наркотик: что возбуждает? Здесь, возмож­но, таится опасность — знать, насколько небезопасным может оказаться общение индивида с общественностью, насколько опасно для жизни быть вытолкнутым из сооб­щества.
Жить и страдать в обществе само по себе опасно
Примеры этого в равной мере обнаруживает и современ­ность, и XVI век. Так, Мартин Лютер и Томас Мюнцер резко отличались друг от друга своим отношением к пуб­личному мнению. Лютер, явно страдая из-за обществен­ного непонимания, не видел иного пути, кроме противо­
стояния общественному осуждению. Он смело смотрел в лицо опасности, которой не мог избежать. «Если кто-то и будет меня презирать… другие ничего не скажут. — гово­рил Лютер. — Даже потому, что они молчат, я сделаю свое дело». Описывая скорость, с которой распространилось его послание: «…за четырнадцать дней облетела весть всю Германию», — и другие связанные с ним детали, Лютер чистосердечно признается: «Слава была мне нежеланна, потому что (как сказано) я сам не знал, каково будет отпу­щение грехов, и песня была слишком высока для моего го­лоса»6 .
Противоположна в этом плане позиция Томаса Мюн– цера. Он тоже зорко наблюдает за процессом обществен­ного мнения: «В стране беспорядок, нет его и в мыслях лю­дей… Навести порядок. С чего начать? С моды, которая вы­водит наружу то, что внутри. Если стало обычным делом менять свое мнение, подобно рубашке, то проще запре­тить смену рубашек и юбок, тогда, возможно, мы изба­вимся от нежелательной смены мнений».
Каждому из нас хорошо известно: никому не удастся сдержать новую музыку. Точно так же и Томас Мюнцер, если внимательно прислушаться к тону его высказыва­ния, вполне был уверен, что смена рубашек и юбок про­изойдет независимо от того, желательна она или нет. В от­личие от Лютера он не страдает от общественности, он ее любит, не забывая, однако, об опасности: «Страх перед Бо­гом должен быть чистым, без примеси страха перед людь­ми или иными созданиями… Потому что время опасное и дни злые»7 . Для человека с либидным отношением к об­щественности характерно стремление выявить дух време­ни, заставить его говорить, но сам он не решится выдви­нуть конструктивную программу. Историки приходят к заключению, что Томас Мюнцер мог действовать только разрушительно8 .
Типология отношения к общественности пока что не разработана. И поэтому пестрые общественные группи­ровки, не боящиеся изоляции или преодолевающие страх перед ней, остаются без эмпирических исследова­ний, как голая схема. Несомненно лишь то, что они под­стегивают общество к изменениям и что тем, кто не опа­сается изоляции, на пользу спираль молчания. Если для тех, кто страшится изоляции, общественное мнение —
это давление в сторону конформности, то для того, кто не испытывает подобного страха, последнее есть рычаг изменений.
Почему и когда меняется музыка?
Что витает в воздухе, откуда дует ветер общественного мнения, напору которого невозможно воспротивиться, «а tidal volume and sweep», согласно характеристике Эдварда Росса9 : язык подсказывает нам, что речь идет о судьбонос­ных движениях, о мощи сил природы. Но на вопрос, где начинается новое, мы затрудняемся ответить. Попытаем­ся обозначить его источники с помощью Никласа Лумана и его сочинения об общественном мнении: это кризисы или симптомы кризисов10 , когда, например, обычно чис­тая вода в реке становится вдруг мутной. Аналогичным образом обстоит дело и с общественным мнением. Внача­ле мы имеем дело с испугом человека, затем о кризисе предупреждает книга — уже самим своим названием «Ти­хая весна»11 ; но Луману: толчок к переменам, угроза или нарушение ценностей, имеющих особые приоритеты. Ра­дикальное выступление общественного мнения против правительства Аденауэра в августе 1961 г. после возведе­ния Берлинской стены было непредсказуемым, потому что игнорировалось значение ценности «нация». Источ­ником формирования общественного мнения послужили неожиданные события — новое таит в себе особую значи­мость. Страдания или их цивилизованные суррогаты слу­жат толчком этому процессу. Луман называет и другие его источники: «…обесценение денег, сокращение бюджета, потеря места, особенно если их можно измерить и срав­нить…»12
Но ни финансово-экономический кризис, ни угроза ценностям не объясняют, почему женская эмансипация стала столь актуальной темой общественного мнения в 60-70-е годы.
Почему и когда меняется музыка?
Примечания
1 См.: К I а р р О. Е. Heros, Villains, and Fools as Agents of Social Con­trol. — American Sociological Review, 1954, vol. 19, № 1, p. 56-62.
2 Цит. но: Н а г i g L. Rousseau sieht das Weisse im Auge des Konigs. Ein literatur-historischer Riickbiick. — Die Well, № 17, 25. Marz 197S.
3 S с h 1 e g e I F. Lucinde. Berlin, 1799, S. 40 f.
4 См.: Die Welt, № 189, 1976, S. 8.
5 Цит. no: L i m m e r W. Wem sehrei ich um Hilfe? — Der Spiegel, 1976, №41,S. 237.
6 Цит. по: P e t z о 1 t D. Offentlichkeit als BewuBtseinszustand. Versuch einer Klarung der psyehologischen Begabung. Magisterarbeit im Institut fiir Publizistik der Johannes Ciutenberg-Universitiit. Mainz, 1979.
7 Цит. no: S t r e 11 e r S. Hutten — Miintzer — Luther. Werke in zwei Ban– den. В. 1. Berlin—Weimar, 1978, S. 1S6.
8 См.: D ii 1 m e n R. v о n. Reformaition als Revolution: Soziale Bewegung und religidser Radikalismus. Miinchen, 1977: Deutscher Taschenbuch– verlag, dtv-Wissensch. Reihe 4273.
9 См.: Ross E. A. Social Control. A Survey of the Foundations of Order. With an introduction by Julius Weinberg, Gisela J. Hinkle and Roscoe C. Hinkle. Cleveland—London, 1969, p. 104.
См.: Lull ill a n n N. Offentliche Meinung. — Politische Planting. Aufsatze zur Soziologie von Politik und Verwaltung. Opladen, 1971; перепечатано в: L a n g e n li u с h e r W. R. (Hg.). Zur Theorie der politischen Kom– munikation. Miinchen, 1974, S. 27—54, 311—317; Langenbucher W. R. (Hg.). Politik und Kommunikation. Uber die offentliche Meinungs– bildung. Miinchen—Zurich, 1979, S. 29—61.
11
См.: Carson R. Silent Spring. Boston, 1962. 12 L u h m a n n N. Op. cit., S. 17.
Глава XVIII
СТЕРЕОТИП КАК СРЕДСТВО РАСПРОСТРАНЕНИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ: УОЛТЕР ЛИПМАН
В середине XX в., когда вкус к изучению общественного мнения окончательно пропал, появляются две работы аналогичного названия. Автор одной из них — многократ­но нами цитированный Н. Луман1 , другая опубликована в 1922 г, Уолтером Липманом2 . Оба исследователя «раско­пали» неизвестные примеры воздействия общественного мнения, обратив внимание на связь между общественным мнением и журналистикой.
У Липмана не было предшественников. Однако книга его, несмотря на название, странным образом не соотно­силась с проблемой общественного мнения. Определение Липманом этого феномена можно отнести к небольшому числу слабых мест в книге. Он пишет: «Общественным мнением являются представления людей о самих себе, о других людях, об их потребностях, намерениях и отноше­ниях. Представления, служащие основанием групповой деятельности или основанием деятельности индивидов, выступающих от имени групп, — это Общественное мне­ние с большой буквы»3 . Таким образом, прочитав и эту ра­боту, по-прежнему трудно понять, что такое общественное мнение.
Книга разоблачений
В чем особенность сочинения, которое спустя 50 лет после своего выхода в свет публикуется в Германии карманным изданием (1964) и почти одновременно карманным изда­
нием в США (1965)? Не претендуя на сенсационность, книга в действительности содержит разоблачения, кото­рые, однако, противоречат естественному отношению лю­дей к самим себе. Это противоречие настолько сильно, что длительное время после выхода в свет книга оставалась новинкой и практически не затронула сознание интелли­генции. Липман вскрывает рационалистический самооб­ман людей относительно того, как они получают инфор­мацию в современном обществе, как формулируют сужде­ния и действуют на их основании: сознательно и терпимо наблюдая, размышляя и рассуждая как ученые, в неиз­менном стремлении объективно понять действитель­ность, используя поддержку средств информации.
Противопоставляя этой иллюзии совершенно иную реальность — обстоятельства, в которых люди формируют свои представления, воспринимают сообщения, перера­батывают их и передают дальше, — Липман «на одном ды­хании» рассказывает о явлениях, которые лишь спустя де­сятилетия будут доказаны эмпирической социальной психологией и коммуникативными исследованиями. Я не нашла в книге Липмана ни одной идеи относительно функционирования коммуникации, которая позднее не получила бы подтверждения в кропотливых лаборатор­ных исследованиях или работах в полевых условиях.
Грозовые облака на небосклоне мнений
При этом Липман вовсе не замечает того, что он описыва­ет как общественное мнение в связи со спиралью молча­ния. Он ничего не говорит о роли давления в сторону кон­формизма, чтобы добиться консенсуса, о боязни изоля­ции и о том, что человек с опаской наблюдает за окруже­нием. Но под мощным влиянием событий первой миро­вой войны Липман открывает важнейший элемент обще­ственного мнения — кристаллизацию представлений и мнений в эмоционально окрашенных стереотипах4 . Он употребляет это выражение, заимствуя его из техники га– зетопечатания, которая хорошо ему знакома как журнали­сту: текст отливается в застывшие формы стереотипа, что­бы затем быть тиражированным много раз. Стереотипы — это «запрет на профессию» при проверке на верность кон­
ституции претендентов на рабочие места государственных чиновников; это — регулярное упоминание с именем пол­итика, выступающего за смертную казнь, приставки «го­лову долой», до тех пор пока не становится привычным упоминание одной этой приставки и уже не требуется на­зывать само имя, — такие «монеты» необходимы процессу общественного мнения, иначе оно не могло бы распрост­раняться, так как приверженцы какого-либо дела или идеи не могли бы узнать друг друга и публично продемонстри­ровать свою силу, напугать противников.
«Человек, забывающий о смертном приговоре» — этот стереотип возник в ходе кампании против Филбин– гера, который более десяти лет успешно занимал пост премьер-министра земли Баден-Вюртемберг, но затем в срочном порядке был вынужден подать в отставку. В об­ращение вошла вторая «монета»: суд утвердил решение, и бывшего премьер-министра публично стали называть «ужасным юристом»5 . Можно представить себе, чего это стоило человеку уважаемому, в течение 12 лет возглав­лявшему правительство, стремившемуся быть образцом для нации и ориентировавшему свою жизнь на публику, общественность. Липман пишет: «Тот, кто овладевает символами, определяющими в настоящий момент об­щественные чувства, в значительной мере завладевает дорогой в политику»".
Подобно грозовым облакам, стереотипы заполняют атмосферу мнений в какой-то момент, а чуть погодя мо­гут бесследно исчезнуть, их никто уже не увидит. Пове­дение людей, политиков, поддавшихся давлению грозо­вых облаков, будет необъяснимым для тех, кто их сме­нит. Даже испытавший это давление не всегда сможет впоследствии описать его и будет искать дополнитель­ные объяснения.
В своей книге У. Липман не просто рассказывает о сте­реотипах, посредством которых распространяется обще­ственное мнение, «как воздух, присутствует везде, в ук­ромных уголках и на ступенях тропа», по меткому выра­жению Иеринга7 . Будучи сам свидетелем того, насколько тесно после первой мировой войны образы общественно­го мнения переплетались с конкретными обстоятельства­ми времени и места, Липман сумел показать это читате­лю. Сначала он объясняет это на примере формирования
положительных и отрицательных стереотипов. «Помимо восхваления героев, — пишет Липман, — существует еще и изгнание дьявола. Один и тот же механизм возвеличи­вает героя и создает дьявола. Если все хорошее пришло от Жоффре, Фоха, Вильсона или Рузвельта, то все плохое произошло от кайзера Вильгельма, Ленина и Троцкого»8 . Далее он продолжает: «Вспомним о том… как быстро в 1918 г. после прекращения огня пал столь ценный… сим­вол единения союзников и вследствие этого почти тотчас же переживают упадок символические образы каждой от­дельно взятой нации: Великобритании — как защитницы общественного права, Франции — как судьи на границе свободы, Америки — как крестоносца… А затем утрачива­ют свой глянец и символические портреты руководителей — и именно по мере того, как один за другим (Вильсон, Клемансо, Ллойд Джордж) перестают воплощать надежды людей и превращаются всего лишь в партнеров по перего­ворам и управляющих разочарованным миром»9 .
Образцы в нашей голове — это псевдомир, в реальности которого мы клянемся
Липман значительно опередил других авторов XX в., так­же писавших об общественном мнении, благодаря своему реализму, своим реалистическим предположениям отно­сительно человеческого разума и человеческих чувств. Ему очень помогла профессия журналиста, позволяющая четко различать оригинальное восприятие человека и то, что он узнает от других людей или через средства массо­вой информации; видеть, как это различие стирается, по­тому что люди его не осознают, усваивая опосредованно узнанное и согласовывая его со своими представлениями таким образом, что все спрессовывается в нечто неразде­лимое, одним словом, когда влияние средств массовой информации становится также неосознаваемым. «Мир, с которым мы имеем дело в политическом отношении, ле­жит за пределами нашего видения, нашего духа. Его нуж­но сначала исследовать, описать и представить себе. Но человек не аристотелевский бог, который может охватить все существование. Он является созданием, способным постичь лишь порцию действительности, достаточную для того, чтобы обеспечить его жизнь и выхватить себе с
весов времени несколько мгновений познания и счастья. Но именно это создание изобрело методы, с помощью ко­торых можно видеть то, что недоступно глазу, и слышать то, что недоступно уху, с помощью которых можно взве­шивать чрезвычайно большие и чрезвычайно малые ме­ры, подсчитывать и разделять количество предметов, не­подвластное одному индивиду. Духом своим человек нау­чается "видеть" огромные части мира, которые он прежде никогда не видел, не мог к ним прикоснуться, понюхать их, услышать или удержать в памяти. Так за пределами доступного он, сообразно своему вкусу, постепенно созда­ет в своей голове картину мира»10 .
Липман заставляет читателя задуматься над тем, сколь ничтожна доля непосредственных наблюдений по сравне­нию с данными средств массовой информации. И это — лишь начало той цепи обстоятельств, которые в какой-то степени искажают картину мира в головах людей. Соста­вить себе действительную картину мира — бесперспектив­ное занятие: «Реальное окружение настолько обширно, сложно и изменчиво, что его невозможно охватить непос­редственно. Человек недостаточно вооружен, чтобы восп­ринимать такую точность, такое разнообразие, такие пре­вращения и комбинации. И поскольку приходится дейст­вовать в этом мире, мы сначала реконструируем его в бо­лее упрощенной модели, прежде чем иметь с ним дело»11 . Спустя 50 лет Липман продолжил работу над этой темой, назвав ее «Редукцией сложности».
Единые правила отбора у журналистов
Как происходит эта реконструкция? Строгий отбор того, что сообщать, что должен знать потребитель, организует­ся в потоке, содержащеммного шлюзов. Именно этот по­ток имел в виду социальный психолог Курт Левин, когда в конце 40-х годов ввел название «вахтер» (gatekeeper)12 для журналистов. «Вахтеры» решают, что пропустить для общественности, что задержать. Липман пишет: «Всякая газета, приходящая к читателю, есть результат целой се­рии фильтров…»13 Вынуждает к этому обстоятельству крайняя нехватка времени и внимания14 . По данным са­мого Липмана об исследованиях читательской аудито­
рии, ежедневно читатель уделяет своей газете 15 минут15 . Чутье журналиста — более чем за десять лет до основания американского Института Гэллапа — подсказывает Лип– ману, сколь значимы будут репрезентативные опросы16 . Упреждая одно из главных направлений исследований в коммуникационной науке 50-70-х годов, он объясняет, что журналисты при отборе допускают в качестве «ценных новостей»17 : ясное содержание, которое можно передать без противоречий, чрезвычайные события, конфликты, неожиданности, то, с чем читатель может отождествить себя (т.е. то, что ему близко с точки зрения психологиче­ской и географической), личная заинтересованность (то, что может иметь для читателя последствия)18 .
Поскольку критерии отбора у журналистов в значи­тельной мере совпадают, то их сообщения согласуются, что производит на читателя впечатление подтверждаю­щихся известий. Формируется, по словам Липмана, «псевдомир» («pseudo-environment»)14 . Автор, не обвиняя ни публику, ни журналистов, лишь объясняет, откуда бе­рется псевдодействительность, или «промежуточный мир», как его позднее назвал Арнольд Гелен20 .
Люди с разными представлениями видят одно и то же по-разному
Наряду с вынужденной редукцией сложности существует «селективное восприятие», разрабатываемое социальной психологией и наукой о коммуникациях с середины 40– х годов в качестве центрального понятия21 . Селективное восприятие и стремление человека избежать когнитивно­го диссонанса, т.е. создать непротиворечивое представле­ние о мире, представляют собой второй неизбежный ис­точник искажений в восприятии действительности и ис­кажений в сообщениях. «Я утверждаю, что стереотипная модель в центре нашего кодекса в значительной мере предопределяет, какие группы фактов мы видим и в каком свете мы должны их видеть. Именно по этой причине при наилучших намерениях известия в газете подкрепляют взгляды издателя; капиталист видит одни факты и опре­деленные аспекты человеческой жизни, в то время как его социалистический противник замечает другие факты и
другие аспекты, причем каждый считает другого неразум­ным и недалеким, хотя действительное различие между ними состоит в различии восприятий»22 .
Липман описывает все это, опираясь лишь на собст­венные наблюдения за прессой. Насколько достовернее были бы его описания в век телевидения, благодаря кото­рому во много раз возрос — по сравнению с оригинальны­ми самостоятельными наблюдениями23 — объем опосре­дованно воспринимаемой людьми информации об окру­жающем мире, пропущенной сквозь призму собственных представлений! Эмоциональные компоненты — что нра­вится и что не нравится — неотделимые слагаемые изо­бражения и звука: эмоциональные впечатления, вызыва­ющие протест, задерживаются в памяти, если долго отсут­ствует их рациональное объяснение24 , как пишет Липман. Запоздалая дискуссия после выборов 1976 г. в бундестаг развернулась по вопросу о том, способно ли телевидение влиять на климат мнений в течение предвыборной кампа­нии. В данном случае речь не шла о манипуляции мнени­ем: журналисты сообщают о том, что они действительно видели; противодействовать же одностороннему воздейст­вию действительности на средства массовой информации можно было, представив публике журналистов различных политических направлений.
Итак, дискуссия 1976 г. оказалась запоздалой, по­скольку она могла бы быть развернуга до появления книги Липмана. Спустя же 50 лет после выхода в свет этой книги она воспринималась не иначе, как игнорирование Липма­на и всех других свидетельств его правоты в коммуника­ционных исследованиях. «Мы лишь отражаем то, что есть» — эти слова, которыми журналисты обычно объяс­няют свою деятельность, по сути, невозможны сегодня. Известному лозунгу Нью-Йорк тайме «Новость — это то, что можно опубликовать» есть только историческое оправ­дание. По мнению журналистов, время от времени нужно, чтобы, аналогично известной картинке для выявления психологии восприятия фигуры и фона*, сообщаемые
* Речь идет о восприятии картинки, где изображена то фигура без фона, то фон без фигуры, но в обоих случаях предлагается к осмыслению самостоятельный образ (например, фигура — молодая женщина, фон — старуха). — Прим. персе.
факты и мнения выступали как фон, а несообщаемое ста­новилось фигурой. По крайней мере иногда, изредка, та­кая смена перспективы возможна, и следует тренировать подобное восприятие. Тогда журналист не сможет обма­нываться относительно воздействия своей деятельности, говоря: «Но ведь то, что я показал, соответствует действи­тельности», «Публике это показалось интересным».Чтоже в таком случае осталось за рамками?
Обнаружив, таким образом, важность и значимость отбора материала, Липман заключает далее: многое зави­сит от того, что из многообразия действительности не по­казано на картинке, которую получает общественность. При этом он далек от морализирования. При пересказе его идей часто опускают одну деталь — Липман, пожалуй, даже положительно оценивает стереотип25 , потому что лишь сильное упрощение позволяет человеку распреде­лить свое внимание на несколько тем, не довольствуясь узким горизонтом.
О чем не сообщают, того не существует
Однако затем Липман настойчиво пытается разъяснить последствия отбора: то, какие упрощенные картины дей­ствительности возникают в результате отбора, и есть дей­ствительность людей, «картинки в нашей голове»26 и есть наша реальность. Какова действительность на самом деле, не имеет значения, в расчет берутся лишь наши предполо­жения о действительности, лишь они определяют наши ожидания, надежды, устремления, чувства, поступки. В свою очередь наши поступки, будучи реальными, создают новую действительность. Тогда может иметь место так на­зываемое самореализующееся пророчество: предсказание или ожидание осуществляется собственным действием — это одна возможность. Вторая возможность — коллизия: исходящее из ложных предположений действие вызывает совершенно непредсказуемые последствия в необозримой реальности, действительность снова вступает в свои права, и затем — с запозданием и затянувшимся риском — про­исходит вынужденная коррекция «картин в нашей голове».
«Стереотипы», «символы», «образы», «фантазии», «стандартные версии», «привычные схемы размышле-
ний» — подобными выражениями Липман осыпает чита­теля, чтобы объяснить, из какого материала строится то, что он называет «псевдомиром», — блоки, образовавшиеся в результате мощных процессов кристаллизации. «Фанта­зиями» я называю не ложь27 , говорит он. Липман с восхи­щением подхватывает марксистское понятие «созна­ние»28 . Журналисты могут сообщать о том, что есть в их сознании, читатели могут воссоздать и объяснить мир с помощью сознания, в значительной мере сформирован­ного при участии средств массовой информации. Тот, кто сегодня при сообщении: «Телевидение повлияло на кли­мат мнений в выборах 1976 года» — слышит только то, что журналисты лгали, журналисты манипулировали мнени­ем, остался, в понимании средств массовой информации, на пороге столетия. Нужно, однако, признать следующее: то, что Липман описал мимоходом, коммуникационная наука постигает и разрабатывает постепенно, шаг за ша­гом, с преодолением препятствий.
«Папа, если в лесу упало дерево, но с телевидения ни­кого не было, чтобы заснять это, упало ли дерево на самом деле?» Эта карикатура в Сатедей ревью — отец читает кни­гу, сидя в кресле, а сын отвлекает его своими вопросами — показывает, что коммуникационные исследования и со-
знание образованных людей сближаются и постепенно достигают уровня, требуемого У. Липманом.
То, о чем не сообщают, не существует, или выскажемся несколько осторожнее: шансы несообщаемого стать час­тью действительности, воспринимаемой современника­ми, минимальны.
Объективная реальность, существующая вне нашего сознания, и воспринимаемая, представляемая «псевдоре­альность» Липмана отражены в названии книги Ганса Маттиаса Кепплингера (1975) в виде понятийной диады: «Real Kultur und medien Kultur» («Реальная культура и куль­тура средств массовой коммуникации»). Культура средств массовой коммуникации — это отбор мира глазами средств массовой информации, и если мир находится вне досягаемости, вне поля зрения человека, то реальность средств массовой информации остается единственным миром человека.
Общественное мнение можно передать лишь с помощью стереотипов
Почему Липман назвал свою книгу «Общественное мне­ние»? Подсознательно он, как и многие журналисты, убежден, что опубликованное мнение и общественное мне­ние по сути одно и то же. По крайней мере в его описаниях границы между ними размыты. Однако где-то в середине своего изложения он обращается к первоначальному зна­чению общественного мнения, дополняя расплывчатое, неясное определение последнего во вводной главе29 но­вым: «Старая теория утверждает, что общественное мне­ние представляет собой моральное суждение относитель­но ряда фактов. Теория, которую я представляю, напро­тив, говорит, что при современном состоянии воспитания общественное мнение преимущественно является мора– лизированным и кодифицированным вариантом фак­тов»30 . Моральная природа общественного мнения — одобрение и неодобрение — по-прежнему занимает цент­ральное место в его рассуждениях. Но он отходит от тра­диционного способа ее рассмотрения и предлагает новый подход, который его так увлекает: восприятие фактов фильтруется в моральном отношении через селективный
взгляд, направляемый стереотипами. Видят то, что ожи­дают увидеть, моральной оценкой руководит эмоциональ­но окрашенный стереотип, символ, фантазия. Усеченное вйдение, с которым живет каждый человек, — ведущая те­ма для Липмана. Для нас же высшее достижение Л ипмана состоит в том, что он показал, как опосредуется обще­ственное мнение, как оно навязывается людям через по­ложительный или отрицательный стереотип, настолько экономичный и однозначно воспринимаемый, что каж­дый сразу понимает, когда ему надо говорить, а где следу­ет и промолчать. Стереотипы неизбежны, чтобы дать тол­чок процессам конформизма.
Примечания
1 См.: L u h m a n п N. Offintliche Meinung. — Poliiische Planung. Aufsatze zurSoziologie von Politik und Verwaltung. Opladen, 1971: Westdeutscher Verlag note 3.
2
См.: L l p p m a n n W. Public Opinion. New York, 1922. (Далее отсылки даются на переиздание этой работы 1965 г.)
3 Lippmann W. Public Opinion. New York, 196.5, p. 18.
4 Ibid., p. 85-88, 66.
5 CmDer Spiegel, № 19, 22 vom 8. und 29. Mai 1978. b Lippmann W. Op. cit., p. 133.
7 I h e r i n g R. v о ii. Der Zweck im Recht. 2. Band. Leipzig, 1883, S. 180. 8 Lippmann W. Op. cit., p. 7. 0 Ibid., p. 8.
10 Ibid., p. 18.
11 Ibid., p. 11.
1 г "f
См.: L e w i n K, Group Decision and Social Change. — In: N e w с о m b
T h. M„ H a r 11 e у E. L. (Eds.). Redings in Social Psychology. New York,
1947, p. 330-344.
13 L i p p m a n n W. Op. cit., p. 223.
14 Ibid., p. 59.
15 Ibid., p. 37.
16 Ibid., p. 95—97.
Ibid., p. 220; см. также: Schulz W. Die Konstruktion von Realitat in den Nachrichtenmedien. Eine Analyse der aktuetlen Berichterstattung (Alber-Broschur-Kommunikation, B. 4). Freiburg, 1976.
18 См.: Lippmann W. Op. cit., p. 223, 224, 230.
19 Ibid., p. 16.
20
См.: G e h 1 e n A. Zeit-Bilder. ZurSozioIogie und Asthetik der modernen Malerei. Frankfurt—Bonn, 1965, S. 190 f.
21 См.: L a z e r s f e I d P. F., В e r e 1 s о n В., G a u d e 1 H. The People's Choice. How the voter makes up his mind in a presidential campaign. New York, 1968; H e i d e r F. Attitudes and Cognitive Organization. — The Journal of Psychology, 1946, vol. 21, p. 107-112; F e s t i n g e r L.AThe– ory of Cognitive Dissonance. Evanston, Illinois, 1957.
22 L i p p m a n n W. Op. cit., p. 82.
23
См.: R о e g e I e О. B. Massenmedien und Regierbarkeit. — In: H e n n i s W., К i e 1 m a n s e g g P. G., M a t z U. (Hg.). Regierbarkeit. Studien zu ihrer Problematisierung, В. II. Stuttgart, 1979, S. 187.
24
Правильность этих наблюдений подтверждена и другими иссле­дователями, см., в частности: Sturm N. S., Н а е b I е г R. von, Н е I m г е i с h R. Medienspezifische Lerneffekte. Eine empirische Studie zu Wirkungen von Femsehen und Rundfunk (Sehriftenreihe des Internationaleri Zentralinstituts fur das Jugend– und Bildungsfernsehen, H.5). Miinchen, 1972.
25 Ibid., S. 42-44.
26 Ibid., p. 3.
27 Ibid., p. 10.
28 Ibid., p. 16.
29 Ibid., p. 18.
30 Ibid., p. 81—82.
Глава XIX
ТЕМАТИЗАЦИЯ КАК ДОСТИЖЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ: НИКЛАС ЛУМАН
Трудно, однако, представить, почему от внимания Лип– мана ускользнуло то, что Луман впоследствии разрабаты­вал под названием «общественное мнение», ведь, по сути, оба занимались одним и тем же: изучали процессы согла­сования мнений в обществе, рассуждали о редукции слож­ности, возможности коммуникации и действия. По суще­ству, сходства в их разработках так много, что они зача­стую различаются лишь терминологически: вместо стере­отипов Луман говорит о необходимости найти «слова» — «формулы», чтобы дать толчок процессу формирования общественного мнения1 . Внимание наше быстротечно2 , лица или темы жестко конкурируют за место в нем; сред­ства массовой информации воспроизводят «псевдокризи­сы» и «псевдоновости»3 , чтобы победить конкуренцию других тем.
Важна оперативность, непосредственная связь с мо­ментом, сиюминутная и безотлагательная — таков про­цесс общественного мнения. Близость к моде проявляется в использовании большого количества модных слов, ут­верждение новой темы4 подобно созданию нового фасона рукава: впоследствии она исчерпывает себя и устаревает, как может устареть фасон. Кто носит старую модель, тот не идет в ногу со временем. Как и в реальности, модные слова вводят в заблуждение относительно серьезности происхо­дящего.
Доступность темы обсуждения
Луман намного опередил своих предшественников, исс­ледовавших процессы общественного мнения, — Макиа­велли, Дж. Локка, Дэвида Юма, Жан-Жака Руссо, а также Липмана. Его не интересует моральный аспект пробле­мы — одобрение или неодобрение общества. Стереотипы, по его мнению, используются не для того, чтобы четко вы­явить добро и зло. Они необходимы, чтобы сделать тему «доступной для обсуждения»5 предметом дискуссий. Для Лумана функция общественного мнения заключается именно в этом. Система, общество не могут одновременно заниматься обсуждением большого числа тем. С другой стороны, для самого общества жизненно важно обратить­ся к тем темам, которые стали актуальными, к которым приковывает внимание процесс общественного мнения. За этот короткий период, когда на актуальную тему на­правлено все внимание, и должно быть найдено ее реше­ние с учетом быстрой смены предметов коммуникации6 .
Согласно Луману, именно утверждение темы, «темати– зация» является достижением общественного мнения. Оно осуществляется по определенным поддающимся анализу «правилам внимания»: сначала тема оглашается «на повестке дня» и становится доступным — благодаря стереотипам — предметом обсуждения, затем вокруг тех или иных взглядов формируются различные позиции, которые, если процесс протекает гладко, окончательно «отшлифовываются» в дискуссиях7 . Луман предполагает, что «политическая система, базирующаяся на обществен­ном мнении, едина не относительно правил принятия ре­шений, а относительно правил принятия во внимание»8 , диктующих, что попадает в повестку дня, а что нет.
Такое понимание общественного мнения охватывает лишь кратковременные процессы, жидкие агрегатные со­стояния, как их обозначил Теннис. «Вязкие» процессы — длящиеся десятилетиями или даже столетиями, по Ток– вилю, типа стремления людей к равенству или их отноше­ния к смертной казни, к наказанию вообще — здесь не за­трагиваются. «Когда все сказано, тема исчерпана»8 , — пи­шет Луман. Журналисты сказали бы: тема умерла. Однако это весьма устойчивое в среде журналистов представле­ние: «Когда все сказано…» — вовсе не соответствует тому
участию, которое принимает в процессе общественного мнения инертное население.
Монографические исследования общественного мне­ния показали бы, что описанный Луманом размеренный порядок — сначала актуальная тема предлагается общему вниманию, затем формируются точки зрения — явление редкое. Гораздо чаще тема проталкивается в социальное поле силами партии. Этот процесс Луман неодобрительно именует «манипуляций», считая, что он возможен в ре­зультате односторонней коммуникации, специально тех­нически обусловленной средствами массовой коммуни­кации4 . Слияние темы и мнения — когда в какой-то пери­од времени можно иметь только одно мнение по опреде­ленной теме — Луман назвал «общественной моралью»10 . Это выражение применимо к тем мнениям, которые, со­гласно нашей концепции, мы должны высказывать пуб­лично, если не хотим оказаться в изоляции. Луман напол­няет общественное мнение иным, выводимым из систем­ной теории содержанием.
Средства массовой информации определяют повестку дня
Нетрудно определить значение стереотипов У. Липмана в качестве основы общественного мнения в нашем понима­нии. Точно так же, исходя из представления Лумана о функциях общественного мнения в системе, мы можем оценить его вклад в понимание этого феномена. Он от­крывает нам глаза на важную фазу структурирования вни­мания — «тематизацию» — в процессе формирования об­щественного мнения и тем самым не оставляет сомнений в значении средств массовой информации, способных обеспечить эту тематизацию лучше.
К аналогичному результату, но совершенно иными пу­тями и независимо от Лумана пришли американские ис­следователи, изучавшие влияние средств массовой ком­муникации на распространение общественного мнения11 . Сравнивая хронологически тематические акценты в сред­ствах массовой коммуникации, действительные стати­стически зафиксированные изменения и взгляды населе­ния относительно актуальных задач политики, они выя­
вили, что средства массовой информации, как правило, «наталкивались» на темы и выдвигали их на повестку дня, опережая события во времени. Американские исследова­тели назвали это явление «agenda-setting function», что оз­начает: функция средств массовой информации в опреде­лении повестки дня.
Примечания
1 См.: Luhmann N. Offentliche Meinung. Politische Planung, Aufsatze zur Soziologie von Politik und Verwaltung. Opladen, 1971, S. IS note 4.
2
См.: Lihmann N. Offentliche Meinung, S.
3 Ibid., S. 25.
4 Ibid., S. 18.
5 Ibid., S. 24.
6 Ibid., S. 18-19.
7 Ibid., S. 12.
8 Ibid., S. 16.
9 Ibid., S. 13-14.
10 Ibid., S. 14.
11 См.: M с Combs M. E., S h a w D. L. The Agenda-Setting Function of Mass Media. — Public Opinion Quarterly, 1972, vol. 36, p. 176-187; F u n k h о u s e r Ci. R. The Issues of the Sixties: An Exploratory Study in the Dynamics of Public Opinion. —Public Opinion Quarterly, 1973, vol. 37, p. 62-73; M с L e о d J. M., Becker L. В., В у r n е s J. Е. Another Look at the Agenda-Setting Function of the Press. — Communication Re­search, 1974, 1, p. 131-166; В e n i g e r J. R. Media Content as Social Indicators. The Greenfield Index of Agenda-Setting. — Communication Research, 1978, 5, p. 437-453; Kepplinger H. M., R о t h H. Kom­munikation in der Olkrise des Winters 1973/74. — Publizistik, 197S, Jg. 23, Heft 4, S. 377-428; Kepplinger H. M„ Ha chenbergM. The Challenging Minority. A Study in Social Change. Lecture at the annual conference of the International Communication Association. Philadel­phia, May 1979; Kepplinger H.M. Kommunikation im Konflikt. Ge– sellschaftliche Bedingungen kollektiver Ciewalt. Mainzer Universitatsges– prache. Mainz, 1980.
Глава XX
ПРИВИЛЕГИЯ ЖУРНАЛИСТОВ – ОБЕСПЕЧЕНИЕ ПУБЛИЧНОСТИ
«Со спиралью молчания я сталкивалась в своем клубе», «наблюдала это явление в спортивном клубе», «на нашем предприятии дело обстоит так же» — подобные слова одоб­рения или согласия с концепцией спирали молчания можно услышать часто на самых различных дискуссиях. Действительно, существует немало возможностей наблю­дать за конформным поведением человека. Опыт малых групп, с которыми имеет дело каждый человек, — это со­ставная часть процесса формирования общественного мнения; совпадающий опыт в различных группах позво­ляет предположить, что «все» думают так. Но при этом каждый раз сохраняется момент неповторимости: по­скольку спираль молчания развивается публично, силу, неодолимость процессу дает участие в нем общественно­сти. Элемент же публичности наиболее эффективно при­вносят в него средства массовой информации, олицетво­ряя собой общественность — широкую, анонимную, не­приступную, не поддающуюся влиянию.
Чувство бессилия по отношению к средствам массовой коммуникации
Коммуникацию можно классифицировать как односто­роннюю или двустороннюю (разговор, например, — дву­сторонняя коммуникация), прямую или опосредованную (разговор — разновидность прямой), публичную или час­
тную (разговор, как правило, частная коммуникация). Средства массовой коммуникации — это односторонняя, опосредованная, публичная коммуникация. Массовая коммуникация противоположна естественной человече­ской коммуникации — разговору. Вот почему индивид бессилен перед средствами массовой информации. Когда население спрашивают, кто в современном обществе об­ладает слишком большой властью, на одно из первых мест всегда выдвигаются средства массовой коммуникации1 . Это бессилие вызывается двумя способами. Во-первых, когда какое-то лицо пытается привлечь к себе обществен­ное внимание, в понимании Лумана, однако средства мас­совой информации не предоставляют ему трибуны в ходе отбора. То же самое происходит, когда общественное вни­мание стремятся сфокусировать на какой-то идее, сооб­щении, перспективе. В таких случаях бессилие человека иногда дает о себе знать в отчаянных выходках перед теми, кто преграждает доступ к общественности: в картинной га­лерее Мюнхена заливают чернилами картину Рубенса, в Амстердаме безжалостно уродуют кислотой полотно Ре­мбрандта или, скажем, угоняют самолет, чтобы привлечь внимание к своему заявлению.
Во-вторых, средства массовой коммуникации могуг выступить в роли позорного столба: индивид, «преподне­сенный» в негативном свете печатью или телевидением, выставлен на обозрение огромной безликой обществен­ности. Он не может ни защитить себя, ни оказать достой­ное сопротивление; при «негативном освещении» инди­вид предстает слабым, неуклюжим по сравнению с убе­дительными сообщениями позитивного характера про­фессионалов. И поэтому, если человек, не принадлежа­щий к тесному кругу журналистской братии, доброволь­но решается выступить в телевизионном ток-шоу* или дать интервью, он заведомо «кладет свою голову в пасть тигру».
* Ток-шоу (talk-show) — телевизионная развлекательная передача, ор­ганизованная в форме беседы двух или нескольких человек на интере­сующую многих тему. — Прим. персе.
Новый подход в исследованиях эффективности средств массовой коммуникации
Общественность узнаваема с двух позиций: с позиции ин­дивида, испытавшего ее воздействие в позитивном или негативном плане, как это было описано выше, и в разви­тии коллективного события, когда сотни тысяч, миллио­ны людей, наблюдая за своим окружением, соответствен­ным образом проявляли себя (отмалчивались или выска­зывали свою точку зрения) и тем самым создавали широ­комасштабный климат мнений, общественное мнение. Информация о последнем поступает к нам из двух источ­ников: индивидуальных непосредственных оригиналь­ных наблюдений за своим окружением и образов среды, сформированных средствами массовой коммуникации, сегодня в первую очередь телевидением, в распоряжении которого больше возможностей — по сравнению с други­ми коммуникационными механизмами — донести до зрителя собственное мнение тележурналистов и опосредо­ванное наблюдение за средой в ярких картинах и звуках. «Добрый вечер», — говорит метеоролог в начале телевизи­онной сводки погоды. «Добрый вечер», — говорили мне незнакомые люди в гостинице, где я жила во время своего отпуска.
Вопрос о влиянии средств массовой информации на процесс формирования общественного мнения долгое время обсуждался вслепую. Как правило, исследователи предпочитали усматривать прямую связь между выступ­лениями коммуникационных средств и их воздействием на массы, т.е. между высказыванием в печати, по ТВ и т.п. как причиной, побудившей к обмену взглядами, и изме­нением или усилением мнения у читателей, слушателей, зрителей — как следствием. При этом нам обычно воспро­изводят знакомую процедуру беседы между двумя ее уча­стниками: один собеседник что-то говорит, другой согла­шается с ним или возражает ему. Однако реальность воз­действия средств массовой коммуникации намного слож­нее, она весьма далека от модели простой беседы. Об этом и говорит в своей книге У. Липман, показывая, как средст­ва массовой коммуникации путем многократных повто­ров «чеканят» стереотипы — своего рода строительный
материал при возведении «промежуточного мира» между людьми и объективным внешним миром, а именно «псев­додействительности». Особая роль в этом процессе отво­дится функции формулировке «повестке дня», которую выполняет общественное мнение, вооружившись средст­вами массовой информации: четко сформулировать, что актуально, к какому вопросу привлечь всеобщее внима­ние.
Благодаря средствам массовой информации мы мо­жем проследить, как они влияют на представления инди­вида, и сделать вывод, что можно говорить и делать, не подвергаясь изоляции. Кроме того, с их помощью мы на­глядно воспринимаем то, как произносятся слова. Это возвращает нас к исходной точке анализа спирали молча­ния — к «железнодорожному» тесту как ситуативной моде­ли формирования общественного мнения малой группы, ячейки общества, путем участия в разговоре и отмалчива­ния. Попытаемся установить прежде всего, как индивид из средств массовой коммуникации узнает о климате мнений.
Публичность расширяет границы приемлемого
Каждый из тех, кому довелось в свое время прочитать пуб­ликацию «Мескалеро-Нахруфс» или ее многочисленные репринты по поводу убитого террористами в 1977 г. феде­рального прокурора Бубака или слышал об этом нашумев­шем убийстве, знал, что речь, собственно, шла не просто об ознакомлении с документами людей из лучших побуж­дений — дать им возможность самим судить о деле. Бла­годаря перепечаткам удалось значительно расширить аудиторию читателей анонимно опубликованного тек­ста — он стал известен массам. Ощутимые слова неодоб­рения, звучащие в нем, лишь слегка замаскированные, сигнализировали, что можно публично выразить тайную радость от известия об убийстве федерального прокурора, не оказавшись в изоляции.
Так бывает всегда, когда достоянием общественности становится неодобряемое по разным причинам поведение без признаков пригвождения к позорному столбу — по­следний обычно всегда легко заметить. Нарушающее нор­
мы поведение, которому придается широкая огласка без атмосферы осуждения, становится «приемлемым»: все видят, что такое поведение не приводит к изоляции. Усер­дие же, с которым пытаются завоевать «понимание» у пуб­лики относительно нарушений правил, как правило, обос­новывается в таких случаях ослаблением общепринятой нормы.
Примечание
1 См.: Allensbachcr Archiv, IfD-Unaragen, 2173 (Januar 1976) und 2196 (Februar 1977). «Просмотрите, пожалуйста, этот список. Какое из указанных средств массовой информации оказывает, по Вашему мнению, наибольшее влияние на политическую жизнь ФРГ?» Соответственно 31 и 29% опрошенных отвели телевидению третье место в обоих опросах. Газеты оказались в этом перечне на девятом и десятом местах (соответственно 21 и 22% опрошенных).
Глава XXI
СРЕДСТВА
МАССОВОЙ КОММУНИКАЦИИ КАК ОДИН ИЗ ИСТОЧНИКОВ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ
Весной 1976 г., за полгода до выборов в бундестаг, был впервые разработан инструментарий для демоскопиче– ского исследования, позволявший в соответствии с тео­рией спирали молчания наблюдать за развитием климата мнений и формированием избирательских намерений. Он включал в себя: повторное интервьюирование репре­зентативной выборки избирателей, так называемый па­нельный опрос; нормальные репрезентативные опросы для текущего наблюдения, а также два репрезентативных опроса журналистов и видеозапись политических передач двух телевизионных программ. Исследование осуществ­лялось Алленсбахским институтом демоскопии совмест­но с Институтом публицистики Майнцского университе­та. Здесь описывается лишь небольшой его фрагмент — организация эмпирического исследования с помощью спирали молчания1 .
Самыми важными вопросами, с которых и началась наша работа в 1965 г. перед выборами в бундестаг, мы счи­тали вопросы, позволяющие выявить намерения и пози­цию респондентов: кто победит на выборах? Готов ли оп­рашиваемый публично признаться в своих партийный симпатиях? Интересуется ли он политикой? Каковы его контакты со средствами массовой информации? Как час­то он читает газеты и журналы, смотрит программы ТВ, в особенности политические передачи?
Выборы 1976 г, — климат мнений резко изменился
В июле 1976 г. во время летних отпусков Алленсбахский институт демоскопии получил анкеты второго опроса «па­нели» из 1000 репрезентативно выбранных избирателей. Вспоминаю буйство зелени виноградников — в те безоб– лачные погожие дни я находилась в Тессине (Швейца­рия),— контрастирующей с гранитным столом с установ­ленным на нем компьютером и разложенными повсюду таблицами — за несколько месяцев до выборов не время прерывать работу. Одно было ясно: важнейший вопрос из­мерения климата мнений — вопрос о наблюдениях за ок­ружением («Никто не может знать этого заранее, но кто, по Вашему мнению, победит на предстоящих выборах в бун­дестаг, кто наберет больше голосов — ХДС/ХСС или СПГ/СвДП?») — выявил драматическое ухудшение кли­мата мнений для ХДС/ХСС. В марте 1976 г. участники па­нельного опроса предсказывали победу ХДС/ХСС с пре– имуществом в 20%. Теперь же настроения избирателей резко изменились: разрыв в шансах на победу между ХДС/ХСС и СПГ/СвДП сократился до 7%. Чуть позже СПГ/СвДП уже опережали бывших лидеров опроса (см. табл.21).
Таблица 21
ВЕСНОЙ 1976 Г. — В ГОД ВЫБОРОВ В БУНДЕСТАГ — КЛИМАТ МНЕНИЙ ДЛЯ ХДС/ХСС ИЗМЕНИЛСЯ В ХУДШУЮ СТОРОНУ, %
Вопрос: «Никто этого не можетзнать заранее, но все же кто, по Ваше­му мнению, победит на предстоящих выборах в бундестаг, кто набе­рет больше голосов: ХДС/ХСС или СПГ/СвДП?»
март 1976 г.
июль 1976 г.
сентябрь 1976 г.
ХДС/ХСС
47
40
36
СПГ/СвДП
27
33
39
Затрудняются ответить
26
27
25
п =
100 1052
100 925
100 1005
Источник: Алленсбахский архив, опросы Института демоскопии 2178, 2185, 2189. Отражсш.I ответы населения старше 18 лет, включая Западный Берлин.
ИЗ СОБСТВЕННЫХ НАБЛЮДЕНИЙ ЗА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ НЕ СКЛАДЫВАЛОСЬ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ОБ ОСЛАБЛЕНИИ ГОТОВНОСТИ ДЕМОНСТРИРОВАТЬ СВОИ СИМПАТИИ У СТОРОННИКОВ ХДС/ХСС (ВЕСНА—ЛЕТО 1976 Г.), %
Вопрос: «Если бы Вас спросили о Вашем желании и готовности под­держать партию, которая Вам ближе всего по Вашим убеждениям, на­пример что-нибудь из того,что перечислено на этих карточках (предъявляется набор карточек с вариантами ответов), что бы Вы вы­брани?»
Сторонники ХДС/ХСС
Сторонники СПГ
март
июль
март
июль
Принял бы участие в собрании партии
53
47
52
43
Принял бы участие в дискуссии на партийном собрании, если бы это бы­ло важно для меня
2S
25
31
23
Приклеил бы картинку с символикой партии на машину
18
25
26
24
Позицию этой партии отстаивал бы на собраниях других партий
22
20
24
16
Носил бы значок партии
17
17
23
22
Помог бы в распространении пропа­гандистских материалов
17
16
22
14
Пожертвовал бы деньги в кассу пар­тии на проведение предвыборной кам­пании
12
12
10
11
Участвовал бы в уличной дискуссии и агитировал бы за эту партию
14
11
19
15
Пошел бы расклеивать плакаты этой партии
1 1
9
13
10
Наклеил бы плакат этой партии на своем доме или вывесил бы в окне
10
9
8
6
Ходил бы по домам и агитировал лю­дей за эту партию
4
4
5
3
Не делал бы ничего из перечисленного
38
39
34
43
п =
224
468
234 444
267 470
230 389
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 2178, 2185.
Сначалая предположила, что сторонники ХДС/ХСС вели себя также, как в 1972 г., — молчали в условиях пуб­личности, не обнаруживая своих позиций до начала пред­выборной борьбы. Я знала, что руководители предвыбор­ных кампаний всех партий, в том числе и ХДС/ХСС, пы­тались объяснить своим сторонникам необходимость и важность обнародования их симпатий, но, как говорится, человек пуглив и осторожен… По тел ефопу я запросила из Алленсбаха данные о готовности респондентов к публич­ному признанию своих симпатий. Итог оказался загадоч­ным, он не соответствовал теории. В июле активность сто­ронников СПГупала по сравнению с мартом. На вопрос, что они сделали бы для своей партии, будь у них такая воз­можность, «ничего из предложенного»—так они ответили (в марте — 34%, в июле—43%), в то время как данные по сторонникам ХДС/ХСС практически не изменились за этот период (в марте ничего не собирались предпринимать 38% избирателей, в июне — 39%). «У бывающая» готов­ность обнародовать свои симпатии у сторонников ХДС/ХСС не могла объяснить изменившийся климат мнений (см.табл. 22).
Глазами телевидения
Вспомнив о двух источниках наблюдения за формирова­нием общественного мнения — непосредственном наблю­дении индивида за действительностью и наблюдении за окружающими с помощью средств массовой информа­ции, — я запросила в Алленсбахе данные о динамике изме­нений общественного мнения в зависимости оттого, мно­го или мало газет читают респонденты, как часто он и смот– ряттелевизионные передачи. Когда результаты оказались на моем рабочем столе в Тессине, все выглядело довольно просто, как в учебнике. Именно те, кто чаще наблюдал за действительностью «глазами телевидения», ощутили сме­ну климата мнений (см.табл. 23).
Неоднократные проверки подтвердили наши предпо­ложения, что телевидение, фильтруя действительность, изменило климат мнений в выборном 1976 г.2 Но вопрос о том, как создается впечатление об изменившемся климате мнений, по-прежнему остается практически мало иссле­дованной областью.
В СООТВЕТСТВИИ СО ВТОРЫМ ИСТОЧНИКОМ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ — ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ ТЕЛЕЗРИТЕЛЯ — ПРИ РЕГУЛЯРНОМ ПРОСМОТРЕ ТЕЛЕПРОГРАММ КЛИМАТ МНЕНИЙ ДЛЯ ХДС/ХСС УХУДШИЛСЯ. ЛЮДИ, КОТОРЫЕ РЕДКО СМОТРЯТ ТЕЛЕПЕРЕДАЧИ, НЕ ЗАМЕЧАЮТ УХУДШЕНИЯ КЛИМАТАД ЛЯ ХДС/ХСС (ЗА ПЕРИОД ВЕСНА — ЛЕТО 1976 Г.), %
Вопрос: «Никто этого не может знать заранее, но кто, по Вашему мне­нию, победит на предстоящих выборах в бундестаг, кто наберет боль­ше голосов – ХДС/ХСС или СПГ/СвДП?»
Люди, которые час­то смотрят полити­ческие передачи по телевидению
Люди, которые ре­дко или никогда не смотрят политиче­ские передачи по телевидению
Всего
март
июль
март
июль
ХДС/ХСС
47
34
36
38
СПГ/СвДП
32
42
24
25
Затрудняются ответить
21
24
30
37
' 100
100
100
100
п =
175
178
Политы чески заинтересованные
ХДС/ХСС
49
35
26
44
СПГ/СвДП
32
41
26
17
Затрудняются ответить
19
24
48
49
100
100
100
100
п =
144
23
Политически не заинтересованные
ХДС/ХСС
39
26
39
37
СПГ/СвДП
32
45
23
26
Затрудняются ответить
29
29
3S
37
100
100
100
100
п =
31
95
Источник; Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 2178/2185..
Журналисты не манипулируют сознанием, они сами заблуждаются
Чтобы приблизиться к решению этой загадки, были про­анализированы опросы журналистов и видеозаписи пол­итических телепередач в выборном году. Если исходить из тезисов У. Липмана, тот факт, что активные телезрители заметили «убывающие» шансы ХДС/ХСС, совсем не удивляет. Журналисты действительно не видели шансов для победы ХДС/ХСС; в мире, который они отражали на основании своих убеждений, практически отсутствовала возможность победы ХДС/ХСС на выборах в бундестаг в 1976 г. В реальности оба политических лагеря были почти уравновешены в силах. В день выборов 3 октября 1976 г. ХДС/ХСС могла бы выиграть, если бы 350 тыс. из 38 млн. избирателей отдали свои голоса этой партии вме­сто СПГ и СвДП. При объективно правильной оценке об­стоятельств на вопрос: «Кто, по Вашему мнению, победит на выборах?» — журналисты, скорее всего, должны были бы ответить: «Пока что неясно». Но более 70% из них отве– тили, что победит коалиция СПГ/СвДП, и лишь 10% ожидали успеха ХДС/ХСС. Окружающее воспринима­лось ими совершенно иначе, и если прав Липман, то жур­налисты могли показать мир таким, каким его видели са­ми. Это означает, что население получило два различных взгляда на действительность — «собственные впечатления о ней и увиденное с помощью телевидения. Возник заво­раживающий феномен — двойной климат мнений» (см. табл. 24).
Почему население и журналисты представляли арену предвыборной борьбы столь по-разному? Избиратели ле­том 1976 г. считали более вероятной победу ХДС/ХСС, чем успех СПГ/СвДП.
Причина такого расхождения в оценках шансов на по­беду состоит в том, что журналисты значительно отлича­лись от населения в целом по своим партийным пристра­стиям, которые и определяли точку зрения, как это опи­сывал Липман. Приверженцы СПГ и СвДП находили больше признаков победы своих партий, сторонники ХДС/ХСС — своих. Такая расстановка сил справедлива для всех категорий избирателей в 1976 г.: и для населения, и для журналистов. Поскольку симпатии населения рас-
ЖУРНАЛИСТЫ ВИДЯТ
ПОЛИТИЧЕСКУЮ СИТУАЦИЮ ИНАЧЕ,
ЧЕМ НАСЕЛЕНИЕ. ПОВЛИЯЛО ЛИ ИХ СОБСТВЕННОЕ
ВОСПРИЯТИЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
НА ЕЕ ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ
СРЕДСТВАМИ ТЕЛЕВИДЕНИЯ?, %
Вопрос:«Этого никто не может знать заранее, но кто, по Вашему мне– J нию, победит на предстоящих выборах в бундестаг, кто наберет боль­ше голосов — ХДС/ХСС или СПГ/СвДП?»
июль 1976 г.
Население старше 16 лет
Алленсбахский опрос журналистов
ХДС/ХСС
40
10
СПГ/СвДП
33
76
Затрудняются ответить
27
14
п =
100 1265
100 100
август 1976 г. Население
июль 1976 г. Журналисты
Намерение голосовать за
ХДС/ХСС
49
21
СПГ
42
50
55
79
СвДП
8
24
Другие партии
1
X
п –
100 1590
100 87
Источник: Алленсбахский архив. Верхняя масть таблицы — опросы Ин­ститута демоскопии 2185, 2187. Параллельный опрос журналистов, проведенный совместно с Институтом публицистики Университета в Майнце, дал 73% ожидающих победу СПГ/СвДП, 15% — ХДС/ХСС, 12% затруднились ответить. База: 81 случай. Нижняя часть таблицы: опросы Института демоскопии 3032 и 2187. Пред­ставлены ответы респондентов с определенными партийными предпочтениями; х — менее 0,5%.
пределились поровну между ХДС/ХСС и СПГ/СвДП, а у журналистов они вылились в соотношение 1:3, то и те и другие, естественно, видели преимущества этих партий по-разному.
Расшифровка языка «экран-сигнал»
Так началось наше исследование неизведанной области — передачи зрителям журналистского восприятия действи­тельности через экран и звук. Мы внимательно изучили подходы к решению этой проблемы исследователями коммуникаций в Америке и Англии, Швеции, Франции, но не нашли там ответа. С этой же целью мы организовали семинар для студентов, профессоров и ассистентов, одно­временно проверяя самих себя. Мы просматривали теле­визионные записи (партийных съездов, интервью с пол­итиками) и, не обмениваясь информацией друг с другом, сразу же заполняли вопросники о том, какое впечатление на нас производили увиденные сцены, отдельные их уча­стники. Если наши мнения по дешифровке таких «визу­альных посланий» во многом совпадали, мы пытались выяснить, какие образы, знаки создали определенное впе­чатление. Наконец, пригласив известных исследователей средств массовой информации (Перси Танненбаума из Университета Беркли, Калифорния, Курта Ланга и Глэдис Энжел Ланг из Университета Стоуни Брук в Ныо-Йорке) в Институт публицистики Майнцского университета, мы показали им видеозаписи политических передач по теле­видению в 1976 г., попросив их прокомментировать уви­денное. П. Танненбаум предложил опросить операторов — какие средства визуального наблюдения они используют для достижения определенного эффекта, другими слова­ми: как они оценивают возможности воздействия различ­ной съемочной техники на создание впечатления? Эта ис­следовательская идея была осуществлена в 1979 г. Чуть больше половины опрошенных нами операторов (мы получили обратно 151 анкету, что соответствовало 51% откликнувшихся на наш вопрос) ответили следующим образом: 78% операторов считали «вполне возможным» и 22% «возможным», что «чисто оптическими средствами они могут добиться особо положительного или особо от­
рицательного впечатления о том или ином человеке». Как это достигается?
Одинаковые ответы были получены в одном случае: две трети операторов стали бы снимать политика, которо­го они высоко ценят, на уровне глаз (фронтальная съем­ка), потому что, по их мнению, это вызывает «симпатию» и создает впечатление «спокойствия», «непринужденно­сти». Однако никто не стал бы снимать его «со строго вер­тикальной позиции сверху» («перспектива птичьего поле­та») или «строго горизонтально снизу» («перспектива ля­гушки»), так как это вызовет скорее «антипатию», создаст впечатление «слабости», «пустоты».
После этого рабочая группа Института публицистики Майицского университета во главе с профессором Г.М. Кепплингером проанализировала отчеты двух теле­визионных программ АРД и ЦДФ о выборах — с 1 апреля по 3 октября 1976 г. О результатах этого исследования Г.М. Кепплингер доложил на Конгрессе политологов в Аугсбурге осенью 1979 г.3 , который проходит ежегодно. «На экране Шмидт выглядел лучше, чем Коль» — так на­зывалось сообщение о докладе, опубликованное 1 ноября 1979 г. во Франкфурте>ррундшау. В нем, в частности, гово­рилось:
«Анализ сообщений по обеим телевизионным систе­мам… показал… что политики коалиции чаще появлялись на экране, чем лидеры оппозиции; использовался практи­чески одинаковый тип камеры при съемках всех полити­ков: в большинстве случаев — фронтальная съемка, иногда перспектива "лягушки" и "птичьего полета".
Иначе обстояло дело со съемками двух главных канди­датов — Гельмута Шмидта (СПГ) и Гельмута Коля (ХДС). Съемки производились каждый раз под новым ра­курсом. Так, Г. Шмидт был показан 31 раз в «перспективе лягушки» или в «перспективе птичьего полета», т.е. пока­зан камерой с нижней или верхней точки, Г. Коль — 55 раз.
Ученые Майнцского университета попытались выяс­нить, кто отвечает за выбор ракурса камеры. Проведенный Вилли Лодерхозе опрос операторов показал, что, по сло­вам почти каждого второго из них (46%), он сам выбирал ракурс показа, но 52% признались, что решали этот воп­рос совместно с ответственным за выпуск передачи жур­налистом»4 .
Далее Франкфуртер рундшау сообщала своим читате­лям: «Исследовалось оптическое и акустическое изобра­жение реакций публики — жесты, аплодисменты, выкри­ки, другие спонтанные проявления внимания и интереса публики…»
АРД и ЦДФ в своих передачах гораздо чаще показыва­ли публику, отвергающую кандидата оппозиции, чем оп­понентов, т.е. тех, кто выступает против коалиции…
При экранной передаче реакции публики решающее значение имеет выбор соответствующего ракурса — своего рода «картинки», посредством которой можно усилить или ослабить впечатление (например, эффект аплодиру­ющей публики). Можно дать общий план публики, пока­зать какую-то ее часть, маленькие группы или отдельные лица. Чем больше людей на экране, тем сдержаннее пере­даваемое впечатление, чем меньше людей в «картинке», тем интенсивнее впечатление.
Майнцское расследование, согласно Кепплингеру, вы­явило, что оба телевизионных агентства чаще показывали аплодисменты публики за кандидата коалиции полуоб­щим и крупным планом, чем аплодисменты сторонников кандидата оппозиции.
В 1989 г. (10 лет спустя) исследование неизведанной области — передачи зрителям восприятия тележурнали­стов через изображение и звук — продолжалось, но уже в более спокойной обстановке: улеглось возмущение тем, что операторы и монтажеры стали объектом научного экс­перимента. Публикации результатов этих исследований не позволяют сомневаться в том, что операторская работа и монтаж отснятого материала влияют на представление зрителей о действительности; но они были изложены в де– кларативно-официальном тоне и не вызвали особых эмо­ций5 .
Ни одни выборы в бундестаг не оказались столь скупы на результаты, как выборы 1976 г. Об эффективности средств массовой информации в воздействии на климат мнений вспоминают с горькими сетованиями лишь тог­да, когда любое, даже незначительное его изменение име­ет решающее значение для завоевания нескольких сотен тысяч голосов избирателей. Исход выборов в бундестаг 1980 г., когда развернулась борьба между кандидатами Гельмутом Шмидтом и Францем Йозефом Штраусом,
был предрешен с самого начала. Для коммуникационных исследований, пытающихся расшифровать воздействие изобразительного языка телевидения на зрителя, отсугст– вие общественного интереса к передачам оказалось благо­приятным. Одно из них было выполнено Михаэлем Ос– тертагом, посвятившим свой диплом6 , а затем и диссерта­цию, успешно защищенную в Майнцском институте пуб­лицистики, изучению феномена влияния партийных симпатий журналистов на политиков, у которых они беруг телеинтервью, и впечатления, которое политики произво­дят на публику. Главное внимание при этом он сконцент­рировал на изобразительном языке ТВ. В эксперименте с 40 телеинтервью во время предвыборной кампании 1980 г., участниками которых были Г. Шмидт, Г. Коль, Ф.Й. Штраус и Ф. Геншер, Остертаг и его коллеги приглу­шали звук, желая избежать влияния аргументации высту­павших кандидатов, а также невербальных компонентов их речи (тональность, интонации, паузы). Для них важно было только видимое.
Чтобы зафиксировать «язык тела» — мимику, жесты, осанку — все то, что воздействует на человека на расстоя­нии, потребовались новая методика и инструментарий. В этом плане можно было опираться на разработки психо­логов (Филиппа Лерша7 ) 50-х годов, использовать замет­ки пантомима Сэми Мольхо8 , работы Зигфрида Фрея и других исследователей4 70-80-х годов, а также результаты исследований американских ученых. Исходя из своих за­дач, Остертаг сравнил мимику и жестикуляцию четырех видных политиков в зависимости от того, журналист ка­кой политической ориентации их интервьюировал: близ­кой или противоположной им по своим взглядам и инте­ресам.
Оказалось, что типичная мимика и жестикуляция че­тырех крупнейших политиков оставались неизменными в основных чертах. Изменялась интенсивность проявления некоторых особенностей частного характера: ритмичное раскачивание из стороны в сторону во время произнесе­ния речи, отчетливый взгляд, устремленный на собесед­ника или куда-то в сторону, которые камера оператора фиксировала несколько дольше. Эти усиления, по всей ви­димости, были несимпатичны зрителям.
Остертаг выявил, что политик производит менее бла­гоприятное впечатление, когда беседует с журналистом иной политической ориентации. Все участвующие в этом эксперименте политики, независимо от того, о ком из чет­верых конкретно шла речь, у которых, по-видимому, сло­жились хорошие отношения с интервьюером-журнали­стом, производили более благоприятное впечатление, чем те, кто спорил с интервьюером10 .
Напротив, на мнениях зрителей о журналистах не ска­зываются допущенные ими противоречия в интервью; противоречить и наступать входит в роль журналиста. Кроме того, политики, беседовавшие с журналистом од­ной политической ориентации11 , в целом производили на зрителей более благоприятное впечатление, чем при ин­тервью журналисту из другого политического лагеря. Всем своим видом они подчеркивали свою отчужден­ность: оттопыренные локти, взгляд, избегающий собесед­ника, закинутая нога на ногу, как бы образовывавшая не­кий барьер перед ним…12 Таким образом, М. Остертагу удалось выявить некоторые моменты, влияющие на наше мнение о политике, которому мы внимаем с экрана теле­визора. Однако они не дали полной картины того, как кли­мат мнений передается через телевидение.
Примечания
1 См.: Noelle-Neumann Е. Das doppelte Meinungsklima. Der Ein– fluss des Fernsehens im Wahlkampf 1976 — Politische Vierteljahress– chrift, 18, 1977, № 2—3, S. 408—451; перепечатано в: Wahlentschei– dung in der Fernsehdemokratie. Freiburg—Wiirzburg, 1980, S. 1980, S. 77—115; Noelle-Neumann E. Kampf un die offentliehe Meinung. Eine vergleichende sozialpsychologische Analyse der Bundestag– wahlen 1972 und 1976. — In: J u s t D., R 6 h r i g P. (Hg.). Entscheidung ohne Klarheit: Anmerkungen und Materialien zur Bundestagswahl 1976 (Schriftenreihe der Bundeszentrale fur politische Bildung, B. 127). Bonn, 1977,S. 125—167; Кeppi i n ger H. M. Ausgewogen bis zurSelbstauf– gabe? Die Fernsehberichterstattung iiber die Bundestagswahl 1976 als Fallstudie eines kommunikationspolitischen Problems. — Media Perspek– tiven, 1979, Heft 11, S. 750-755; Kepplinger H. M. Optische Kom– mentierung in der Fernsehberichterstattung iiber der Bundestag– swahlkampf 1976. — In: E 1 1 w e i n T h. (Hg.). Politikfeld-Forschung, 1979. Opladen, 1980, S. 163-179.
2 См.: Noelle-Neumann E. Das doppelte Meinungsklima, S. 408— 451; S. 77—115; Noelle-Neumann E. Kampf un die offentliehe Meinung, S. 125-167.
3 См.: Kepplinger, Н. М. Ausgewogen bis zur Selbstaufgabe? Die Fern– sehberichterstattung iiber die Bundestagswahl 1976 als Fallstudie eines kommunikationspolitisehen Problems. — Media Perspektiven, 1979, Heft 11, S. 750-755; Kepplinger H. M. Optische Kommintierung.., S. 163—179.
4 Mreschar R. I. Schmidt war besser im Bild als Kohl. Universitat ana– lysierte Kameraarbeit bei der TV-Berichterstattung vor der Bundestag­swahl 76. — Frankfurter Rundschau, 1979, № 255, 1. November 1979, S. 26.
5 См.: Kepplinger H. M. Darstellungseffekte. Experimentelle Unter– suchungen zur Wirkung von Pressefotos und Fernsehfilmen. Freiburg, Miinchen, 1987; Kepplinger H. M. Nonverbale Kommunikation: Darstellungseffekte. — Fischer Lexikon Publizistik — Massenkommuni– kation, hg. von Elisabeth Noelle-Neumann, Winfried Schulz, Jiirgen Wilke. Frankfurt/Main, 1989, S. 241-255.
6 См.: Ostertag M. Nonverbales Verhalten im Fernseheniterview. Ent– wicklung eines Instruments zur Erfassung und Bewertung nichtsprach– licher AuBerungen von Politikern und Journalisten. Magisterarbeit. Mainz, 1986.
7 См.: Lersch Ph. Gesicht und Seele. Grundlinien einer mimischen Di­agnostic Miinchen, Bazel, 1951.
8 См.: M о 1 с h о S. Korpersprache. Miinchen, 1983.
9 См.: F г e у S., H i r s b r u n n e r H. – P., P о о 1 J., D a w W. Das Berner System zur Untersuchung nonverbaler Interaktion. — In: W i n к 1 e r P. (Hr.). Methoden der Analyse von Face-to-Face-Situationen. Stuttgart, 1981.
10 См.: Ostertag M. Op. cit., S. 721.
11 Ibid., S. 121.
12 Ibid., S. 126.
Глава XXII
ДВОЙНОЙ КЛИМАТ МНЕНИЙ
Американский ученый-политолог Дэвид П. Конрадт в своей книге «Германия в опросах. Выборы 1976 года в бундестаг» (1978)1 заинтриговал американцев, интересу­ющихся политикой, своим сообщением: «Стратеги Союза (ХДС/ХСС. — Ред.)… пытались заставить работать спи­раль молчания в свою пользу в 1976 г. На гамбургском съезде ХДС в 1973 г. руководство партии ознакомили с фактами, подтверждающими ее действенность. В 1974 г. упрощенная версия спирали молчания была изложена партийным функционерам. И решение ХДС начать ос­новную фазу избирательной кампании в 1976 г. раньше СПГ основывалось на тезисах спирали молчания, кото­рые предписывали, в частности, необходимость укрепить свои позиции в обществе прежде, чем наберет полную си­лу избирательная кампания СПГ»2 .
Борьба против спирали молчания
В действительности в 1976 г. дела обстояли иначе, чем в 1972 г., — спираль молчания не развивалась. Сторонники ХДС/ХСС публично высказывали свои убеждения, носи­ли значки, приклеивали партийную символику на стекла машин, они дискутировали всюду, где их только могли ус­лышать, агитировали за свои взгляды не меньше, чем сто­ронники СПГ. Через пять-шесть недель после выборов на вопрос, сторонники какой партии активнее участвовали в предвыборной кампании, 30% опрошенных ответили «ХДС/ХСС», 18% отдали предпочтение СПГ.
Столь очевидная публичная активность ХДС/ХСС го­ворила в пользу ее способности удержать неуверенных, мало интересующихся политикой избирателей от того, чтобы в заключительной фазе избирательной кампании они поддержали климат мнений, преобладавший в сред­ствах массовой информации. Вероятно, впервые в совре­менной предвыборной кампании сознательно была по­беждена спираль молчания. Несколько месяцев политиче­ские противники шли на равных в предвыборном марафо­не (см. рис. 22). Вечером 3 октября 1976 г., когда подсчи– тывались голоса, это соотношение еще сохранялось, и лишь затем выяснилось, что СПГ/СвДП финишировала в этой борьбе с небольшим отрывом. Нам потребовался некоторый дополнительный опыт, прежде чем мы могли сказать, выиграла ли бы ХДС/ХСС, если бы климат мне­ний в средствах массовой информации был в ее пользу. Двойной климат мнений — этот ослепительный феномен, действующий возбуждающе, как необычная погода, двой­ная радуга или северное сияние, — может возникнуть лишь в особых условиях, когда климат мнений населения и преобладающее мнение журналистов расходятся. В
1976 г. это произошло где-то в промежутке весна — лето и к осени разрешилось в двухступенчатом потоке коммуни­кации. «Двойной климат мнений» означает, что в зависи­мости от используемых средств массовой информации индивиды воспринимают различный климат мнений. Это наблюдение привело к разработке ценного научного инст­румента исследования. Если оценка климата мнений раз­личается по использованию средств массовой информа­ции, то стоит проверить гипотезу о том, что здесь мы стал­киваемся с эффектом средств массовой информации3 .
Плюрализм невежества:
население разочаровывается в самом себе
Чем дольше мы занимались изучением эффекта средств массовой коммуникации, тем яснее становилось, на­сколько это трудная задача. Он достигается не как резуль­тат единичного побуждения, а, как правило, накапливается по поговорке «вода камень точит». Ведь сообщения средств массовой коммуникации постоянно передаются в разго­ворах между людьми, в результате чего уже через корот­кий промежуток времени не ощущается разница в их вос­приятии как на месте прямого приема сообщения, так и в отдалении от него. Люди не осознают данного эффекта, а, наоборот, как показал У. Липман, склонны неразрывно соединять собственные восприятия и восприятия «глаза­ми средств массовой коммуникации», как будто это их собственные мысли и впечатления. В большинстве случа­ев это процесс опосредованный: индивид «наблюдает гла­зами средств массовой коммуникации» и ориентирует та­ким образом свое поведение. Все эти обстоятельства тре­буют систематического изучения. И проводником на этом пути может послужить понятие, предложенное американ­скими социологами4 , — pluralistic ignorance — население заблуждается относительно населения.
Требуют его осмысления и другие наши наблюдения, сделанные на ранних этапах исследований общественного мнения. Речь идет о неудачном тесте-картинке (см. рис. 20. — Ред.), где изображена группа сидящих за столом мужчин, причем один из них — на некотором расстоянии от остальных. Предлагая этот тест, мы хотели выяснить,
осознают ли люди связь между двумя переменными — «разделять мнение меньшинства» и «быть в изоляции», — т.е. осознается ли это настолько, что можно без труда мне­ние меньшинства приписать индивиду, явно изолирован­ному.
В качестве мнения меньшинства в тесте было исполь­зовано следующее суждение: «Член ГКП должен иметь право быть судьей». Ко времени тестирования, в апреле 1976 г., на этом праве настаивали 18% респондентов, 60% были «против». Лишь 2% опрошенных могли себе пред­ставить, что большинство населения выступает за то, что член ГКП может быть судьей, в то время как 80% полага­ли, что большинство «против». Но тест не получился. Изо­лированного человека на картинке практически равные группы респондентов назвали противником и сторонни­ком предложенного тестом мнения. Было ли это индика­тором двойного климата мнений? Может быть, одни при­писывают изолированному индивиду мнение, отвергае­мое большинством населения, а другие видели его «глаза­ми средств массовой коммуникации», т.е. наделяли мне­нием, которое в то время нередко подавалось средствами коммуникации как крайне консервативное, резко антили­беральное?
Примечания
1 См.: С о п г a d t D. P. The 1976 Campaign and Election: An Overview. — In: С e r n у К. 11. Germany at the Polls. The Bundestag Election of 1976. Washington, 197S, p. 29-56.
2 Ibid., p. 41 ff.
3 См.: Noelle-Neumann E. Das doppelte Meinungsklima. Der Ein– fluss des Fernsehens im Wahlkampf 1976. — Politische Vicrteljahresschrift, 18. Jg., 1977, Heft 2-3, S. 40S-451; перепечатано в: N о e I 1 e – Neumann E. Wahlentscheiung in der Fernsehdemokratie. Freiburg— Wurzburg, 1980, S. 77-115.
4 См.: M e r t о n R. K. Social Theory and Social Structure. Toward the Codification of Theory and Research. New York, 1949; Fields J. M., S с h u m a n H. Public Beliefs about the Beliefs of the Public. — Public Opinion Quarterly, 1976. vol. 40, p. 427-448; О'Gorman H., Garry S. L. Pluralistic Ignorance — A Replication and Extension. — Public Opi­nion Quarterly, 1976, vol. 40, p. 449-458.
Глава XXI ii
ФУНКЦИЯ
ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ: ТОТ, КТО НЕ НАХОДИТ СВОЕГО МНЕНИЯ В МАССОВОЙ КОММУНИКАЦИИ, ТОТ БЕЗМОЛСТВУЕТ
Должна признать, что ученые — пугливые люди. Впервые получив результаты «железнодорожного» теста с вопросом о судье — члене ГКП, я не поверила своим глазам. Они полностью опровергали спираль молчания. Сторонники мнения большинства, зная, что за ними большинство, предпочли молчать. Более 50% представителей мнения меньшинства были готовы участвовать в дискуссии (см. табл. 25).
Крепкий орешек
Уже в самых ранних тестах спирали молчания, в 1972 г., обнаружилось, что существуют исключения из правила. Важная часть эмпирической проверки теории состоит в установлении ее границ — нахождении случаев, в которых теория не подтверждается. Первые результаты «железно­дорожного» теста показали, что меньшинство, выступав­шее в начале 70-х годов за. Франца Йозефа Штрауса, ока­залось более разговорчивым, чем подавляющее большин­ство противников Штрауса (см. табл. 26)1 .
Именно тогда мы впервые столкнулись с крепким орешком — тем меньшинством, которое «подставляет лоб» всем угрозам изоляции и не исчезает под давлением спирали молчания. Крепкий орешек, в известном смысле
БОЛЬШИНСТВО, КОТОРОЕ ЗНАЕТ, ЧТО ОНО БОЛЬШИНСТВО, БЕЗМОЛВСТВУЕТ. МЕНЬШИНСТВО, КОТОРОЕ ЗНАЕТ, ЧТО ОНО МЕНЬШИНСТВО, ОЧЕНЬ РАЗГОВОРЧИВО. МОЖЕТ БЫТЬ, БОЛЬШИНСТВУ НЕДОСТАЕТ АРГУМЕНТОВ, ПОСКОЛЬКУ ОНИ РЕДКО ЗВУЧАТ В СРЕДСТВАХ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ?, %
Большинство люди, которые «против» коммунистов в качестве судей, в купе поезда встречаются с человеком, который
думает не так, как они, т.е. выступа­ют «за» судей-ком­мунистов
разделяет их мне­ние, т.е. выступает «против» судей– коммунистов
Во время поездки в поезде участвовать в разговоре о коммунистах-судьях
очень хотят
27
5
не хотят
57
67
не ответили
16
8 ;
п =
100 169
100
217 J
Меньшинство ij люди, которые «за» коммунистов в |
качестве судей, в купе поезда встречаются с человеком, который
разделяет их мне­ние, т.е. гоже вы­ступает «за» судей– коммунистов
думает не так, как они, т.е. выступает «против» судей– коммунистов j
Во время поездки в поезде участвовать в разговоре о коммунистах-судьях
очень хотят
52
52
не хотят
40
42
не ответили
8
6
п =
100 48
100 54
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 3028, апрель 1976 г.
СПИРАЛЬ МОЛЧАНИЯ ФОРМИРУЕТ КРЕПКИЙ ОРЕШЕК, КОТОРЫЙ НЕ БОИТСЯ ИЗОЛЯЦИИ ВСЛЕДСТВИЕ СВОИХ ВЫСКАЗЫВАНИЙ, %
Вопрос: «Предположим, Вам предстоит пять часов ехать в поезде и I кто-то во время беседы в Вашем купе выступает за то (в каждом вто– 1 ром интервью — против того), чтобы Франц Йозеф Штраус стал бо– 1 лее влиятельной политической фигурой. Вы бы охотно поддержали [ I беседу с таким человеком или не придали бы этому особого значе– |
1 НИЯ?» !
1972 г. J
Большинство противники Штрауса
Меньшинство | сторонники 1 Штрауса
Охотно побеседовал бы
35
49
Не придал бы этому значения
56
42
Не ответили
9
9
п =
100 1136
юо !
536 >
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 2087/1 + II, октябрь—ноябрь 1972 г.
родственный авангардистам, мирится с изоляцией. В от­личие от авангардистов он может повернуться спиной к общественности, полностью закрыть себя, как в капсуле, для незнакомых, отгородиться от мира, подобно секте, чьи помыслы обращены в прошлое или очень далекое бу­дущее. Другая возможность — крепкий орешек чувствует себя как авангард; и тех и других можно узнать по их го­товности поддержать разговор, высказать мнение. Креп­кий орешек рассчитывает на будущее и вдохновляется об­стоятельством, существование которого эмпирически подтвердил американский социальный психолог Гэри И. Шульман2 : по мере роста рядов большинства его пред­ставители утрачивают со временем способность аргумен­тировать свои убеждения, не сталкиваясь с носителями иных взглядов. Полную растерянность проявили сторон­ники Шульмана, считавшие, что нужно чистить зубы еже­дневно, когда неожиданно столкнулись с противополож­ной точкой зрения.
Во всяком случае, сторонники Штрауса не отвернулись от общественности, не замкнулись, как в скорлупе, от ми­ра, превратившись в подобие секты, не отказались от на­дежды в ближайшем будущем обрести твердую почву под ногами. Они были крепким ядром, рассматривавшим се­бя как авангард, готовый всегда отстаивать свое мнение, несмотря на малую поддержку.
Если это не идет от средств массовой коммуникации, то не находятся нужные слова
В случае с тестом о судье — члене ГКП дело обстояло по– другому. Сторонники положительного решения этого вопроса не проявили должного единодушия, да и большая часть противников не дремала, подстегиваемая страхом перед экспансией коммунизма. Если многие респонденты предпочли молчать в «железнодорожном» тесте, не под­держав ни противников судьи-коммуниста, ни сторонни­ков, это должно иметь причину, которая пока неизвестна. Вероятно, им не хватило слов, потому что в средствах мас­совой информации, в частности на телевидении, позиция против судьи — члена ГКП едва ли была сформулирована.
Здесь появляется еще одна гипотеза о способах воздей­ствия средств массовой информации: о формулирующей функции средств массовой информации, предоставляю­щих людям слова, с помощью которых они могут защи­тить свою позицию. Ибо человек, не находя для описания своей позиции каких-то общепринятых формулировок, замыкается в молчании, остается «немым».
В 1898 г. Габриэль Тард написал эссе «Le public et la foule»3 , заключительные строки из которого мы и проци­тируем здесь, завершая раздел об общественном мнении и воздействии на него средств массовой коммуникации. «Личная телеграмма главному редактору вызывает сенса­ционное сообщение, которое, распространившись в мгно­вение ока, взбудоражило население всех крупных городов континента; из этой рассеянной массы людей, весьма уда­ленных друг от друга и все же находящихся в близком кон­такте, вызванном осознанием одновременности и общно­сти реакций на сообщение, газета формирует гигантскую, абстрактную и суверенную массу, которую нарекают
"мнением". Тем самым газета завершает древнее дело, которое началось разговором, было продолжено перепи­ской, каждый раз застывая в состоянии слегка намечен­ных пунктиром очертаний — личные мнения превратить в локальные мнения, далее в национальные и в мировые, грандиозное создание единого общественного сознания, общественного духа… Возникает, таким образом, чудо­вищной мощи сила, которая может возрастать, потому что потребность быть вместе с общественностью, частью которой человек является, думать и действовать в соответ­ствии с общим мнением, становится тем сильнее и непре­одолимее, чем масштабнее эта общественность, чем мощ­нее принуждение со стороны общего мнения и чем чаще удовлетворяется эта потребность. Не следует удивляться терпимости наших современников по отношению к пото­ку мнений и не стоит сразу делать вывод, что люди стали слабее характером. Когда тополя и сосны ломает буря, то не потому, что они выросли слабыми, а потому, что буря сильнее их»4 . Что сказал бы Тард во времена телевидения?
Примечания
1 См.: Noelle-Neumann Е. Die Schweigespirale. Uber die Entste– hung der offentlichen Meinung. — FousthoffE., H 6 r s t e 1 R. (Hg.). Standorte im Zeitstrom. Festschrift fur Arnold Gehlen zum 70. Geburtstag am 29. Januar 1974. Frankfurt/Main, 1974, S. 299-330; перепечатано в: Noelle-Neumann E. Offentlichkeit als Bedrohung. Beitriige zur empirischen Kommunikationsforschung (Alber-Broschur Kommunika­tion, Bd. 6). Freiburg— Miinchen, 1977, S. 169—203.
2 См.: S с h u I m a n G.I. The Popularity of Viewpoints and Resistance to Attitude Change. — Journalism Quarterly, 1968, vol. 45, p. 86-90.
3 CM.:Tarde G. Le public et la foule. — Im Revue des Paris, 1898,vol.4.
4 Цит. no: Clark T. N. Gabriel Tarde on Communication and Social In­fluence. Selected Papers (ch. 17, «Opinion and Conversation»). Chicago, London, 1969. p. 318.
Глава xxiv
VOX populi – vox dei
«Элизабет, — скептически сообщила своим гостям моя подруга, — теперь ходит от дома к дому и спрашивает: "Вы согласны с Аденауэром или нет?"»
На эту вечеринку интеллектуалов в Мюнхене зимой 1951/52 г. я попала случайно. «Заходи», — пригласила подруга по телефону. Наше знакомство длилось со школь­ных лет. Когда мы виделись в последний раз? В 1943 или 1944 г. на Лимоненштрассе в Берлин-Далеме, в Ботаниче­ском саду, расположенном в юго-западной части города, откуда на город заходили бомбардировщики, направляв­шиеся с запада. Развалившийся дом, щели в стенах, пол­упустая комната — ни мебели, ни ковров, ни картин.
Исследование общественного мнения: чего оно стоит? Невозможно это объяснить кружку литераторов, худож­ников и ученых, даже если бы был не столь поздний час, даже если бы публика не оказалась навеселе в комнате, окутанной клубами сигаретного дыма, где трудно ды­шать…
Да, задавая именно этот вопрос: «Довольны ли Вы в це­лом политикой Аденауэра или нет?» — я столкнулась зи­мой 1951/52 г. с властью феномена, который постепенно научилась понимать как общественность и общественное мнение. Тогда, в Алленсбахе, я регулярно проверяла наши вопросники, прежде чем разослать их сотням интервьюе­ров по всей стране. В числе респондентов зачастую оказы­валась и молодая жена железнодорожного смотрителя; я уже знала ее ответ на повторяющиеся вопросы: примерно восемь раз она ответила, что не согласна с политикой Аде­науэра. Но чтобы зафиксировать устойчивость этого мне­
ния, нужно проверить все интервью, и я добросовестно, строго следуя правилам опроса, спросила в очередной раз: «Согласны ли Вы с Аденауэром… или нет?» «Согласна», — ответила моя респондентка. Я попыталась скрыть свое удивление: ведь интервьюер ничему не должен удивлять­ся. Позднее, спустя четыре недели, на моем письменном столе лежали результаты нового опроса: в течение месяца, с ноября по декабрь, число согласных с политикой Адена­уэра возросло по стране на 8%, достигнув 31%, хотя до­вольно продолжительное время этот показатель удержи­вался на уровне 24 или 23%. Впоследствии он все возра­стал и достиг 57% в 1953 г.1 — «а tidal volume and sweep», как выразился Росс2 . Каким образом волна общественного давления в ФРГ настигла жену железнодорожного смотри­теля? И чего стоило такое мнение?
Не разум, а судьба
Vox populi — vox Dei? Если попытаться отыскать следы этого высказывания в прошлом, то они обнаруживаются уже в 1329 г. среди поговорок3 . В 798 г. англосаксонский ученый Алкуин в письме Карлу Великому ссылается на это высказывание как на общеизвестный речевой оборот; в конце концов поиски привели нас в VIII в. до н.э. — к пророку Исайе, который говорит: «…vox populi de civitate vox de templo. Vox domini reddentis retributionem inimicis suis» («Вот, шум из города, голос из храма, голос Господа, воздающего возмездие врагам Своим»4 ).
И тысячелетиями слышится то презрение, то выраже­ние почитания в голосах тех, кто разгадывает эту формулу. В своей книге «Психология общественного мнения» (1949) Хофштеттер заявляет: «Голос народа — голос Бога — богохульство»5 . Немецкий рейхсканцлер фон Бетман– Хольвег полагал, что правильнее было бы сказать так: «Vox populi — vox Rindvieh» («Голос народа — голос стада»), копируя своим высказыванием ученика Монтеня Пьера Шаррона, предложившего формулу: «Vox populi, vox stultorum» («Голос народа — голос тупости»). Источник, которым пользовался Шаррон, — эссе Монтеня о славе, где он говорит о неспособности толпы оценить великие достижения, великих людей, их характеры. «Не бессмыс­
ленно ли жизнь мудреца ставить в зависимость от суда глупцов и невежд? "Может ли быть что-нибудь более не­лепое, чем придавать значение совокупности тех, кого презираешь каждого в отдельности?" (Цицерон. Туск., V, 36). Кто стремится угодить им, тот никогда ничего не достигнет… Никакая изворотливость, никакая гибкость ума не могли бы направить наши шаги, вздумай мы сле­довать за столь беспорядочным и бестолковым вожатым; среди всей этой сумятицы слухов, болтовни и легковес­ных суждений, которые сбивают нас с толку, невозможно избрать себе мало-мальски правильный путь. Не будем же ставить себе такой переменчивой и неустойчивой цели; давайте неуклонно идти за разумом, и пусть общественное одобрение, если ему будет угодно, последует за нами на этом пути»6 .
В том же духе высказался в 798 г. упоминавшийся выше Алкуин, обращаясь к Карлу Вел и кому: «Не следует слу­шать тех, кто привык говорить, что голос народа — это глас Божий. Ведь рев толпы граничит с сумасшествием»7 .
Таково мнение тех, кто на протяжении многих столе­тий переводил «vox Dei» как «голос разума» и кто напрасно искал в общественном мнении, в «голосе народа» голос ра­зума.
Существует и совершенно иная оценка. «Вот, шум из города, голос из храма, голос Господа, воздающего воз­мездие врагам Своим», — говорил пророк Исайя. Около 700 г. до н.э. Гесиод в поэме «Труды и дни» охарактеризо­вал общественное мнение — естественно, не в этой терми­нологии более позднего времени — как некую моральную инстанцию, как социальный контроль и как судьбу. «Дей­ствуя, избегай грязной молвы. Грязная молва пагубна: легко и без твоей помощи настигает тебя, а снести ее боль­но и трудно смыть с себя. Дурная молва никогда не прохо­дит бесследно, ибо люди разносят ее. Поэтому иногда ее называют "Божий суд"»8 .
Почтительно относился к мнению римский философ Сенека, считавший, что «голос народа священен» (Controversae, 1. 1. 10). Спустя почти полтора тысячеле­тия Сенека вторит Макиавелли: «Не без причины голос народа называют голосом Бога, ибо una opinione таким чудесным образом предсказывает универсальные собы-
тия, что можно предположить скрытую силу предсказа­ния добра и зла»9 .
Не разум отличает общественное мнение, но, наоборот, именно присущий последнему иррациональный эле­мент — элемент будущего, судьбы. «Quale fama, о voce, о opinione fa, che il popolo comincia a favorire un cittadino?» («Какая репутация, какой голос, какое движение мнений вызывает поворот народа к одному гражданину?»)10 Эту цитату Макиавелли приводит в своей работе Лотар Бухер «О словах политического искусства» (1887), попутно за­мечая при этом, что «первопроходец Макиавелли» был близок к тому, чтобы найти выражение «общественное мнение»11 .
Свою интерпретацию: «Голос народа — голос судь­бы» — предложил Карл Штейнбух, сопоставив по итогам года результаты проводимого Алленсбахом опроса: «Вы встречаете будущий год с надеждами или опасениями?» — с экономическим индексом следующего года — развити­ем валового национального продукта. Не рост или сниже­ние надежд в конце года коррелирует с подъемом или спа­дом в экономике, а рост или снижение надежд до начала года коррелирует с последующим экономическим разви­тием (см. рис. 23).
Промежуточное положение между двумя полюсами мнений — «Голос народа, голос стада» и «Глас народа священен» — занимал Гегель, считавший, что обще­ственное мнение заслуживает как уважительного, так и презрительного отношения, в зависимости от конкретно­го восприятия и выражения, от формирующего базиса, который, будучи не всегда ясным, высвечивает конкрет­ное. Поскольку общественное мнение не содержит кри­териев для различения и не может возвысить субстанци­альную сторону до определенного знания в себе, то неза­висимость от него является первым формальным усло­вием для достижения великого и разумного (как в дей­ствительности, так и в науке). В свою очередь можно быть уверенным, что это великое и разумное в этой же последовательности воспримет общественное мнение, признает его и сделает одним из своих предрассудков. При этом Гегель дополнительно разъясняет, что по­скольку в общественном мнении сосуществует как все фальшивое, так и все настоящее, то отыскать в нем на­стоящее — великое дело. Кто говорит и поступает, как того требует время, тот великий человек. Он делает то, что является сутыо времени, он осуществляет эту сущ­ность, а кто не умеет презреть общественное мнение, ко­торое он слышит постоянно, тот никогда не станет вели­ким12 .
В конце XVIII столетия выражение «общественное мнение» становится популярным в Германии благодаря «Разговорам с глазу на глаз» Виланда, в частности 9-му – «Об общественном мнении» (1798), где два собеседника ведут между собой такой диалог:
Эгберт: Всякое проявление разума имеет силу закона, и для этого ему не нужно стать сначала обществен­ным мнением.
Синибальд: Скажите лучше, должно бы иметь силу за­кона и, несомненно, приобретет такую силу, как только заявит о себе как о мнении большинства.
Эгберт: Это обнаружит себя в XIX веке13 .
Лотар Бухср, который спустя почти 100 лет цитирует Виланда в своем сочинении, заключает: «Синибальд и Эг­берт адресовали свою беседу о взаимозависимости разума
и общественного мнения XIX в.; предоставим же XX в. за­вершить их размышления»14 . А мы в свою очередь не пе­редадим ли это XXI в.?
Определения, которые могут стать основой эмпирических исследований общественного мнения
Если задуматься над тем, сколько сил и времени было за­трачено на определение общественного мнения, то следует все же объяснить, почему в данной книге предложен такой скудный выбор дефиниций. Избыток последних, «дебри» из более чем 50 определений, приведенных Г. Чайлдзом, эта мешанина описаний, свойств, функций, форм, процессов возникновения, способов воздействия, смыс­лов — побудили меня «поискам нового экономного опре­деления, которое, однако, позволило бы осуществлять эм­пирическую проверку в отличие от обескураживающего арсенала определений Чайлдза. Требовалось операцио­нальное определение, с помощью которого можно плани­ровать исследования и из которого можно выводить эм­пирически проверяемые положения. Такой цели соответ­ствовало, на наш взгляд, следующее определение: обще­ственное мнение — это мнения, способы поведения, кото­рые нужно выражать или обнаруживать публично, чтобы не оказаться в изоляции; в противоречивых, меняющихся обстоятельствах, или в возникших зонах напряжения можно выразить свою позицию, не опасаясь изоляции. Оно поддается проверке методами представительных опросов и наблюдений. Все ли заповеди, нравы, традиции поколеблены в наше время настолько, что в этом смысле уже не существует общественного мнения, что можно все говорить или делать, не опасаясь изоляции? Мы обсужда­ли этот вопрос на одном из майнцских семинаров. Кто-то из участников семинара в качестве иллюстрации привел такой пример; стоит только прийти в красном костюме на похороны, и тебе тут же дадут понять, что общественное мнение на этот счет существует и сегодня. Демоскогпическое интервью позволяет описывать способы поведения или мнения респондентов и выяснять, какие черты, мане­ры и т.п. у другого Человека раздражают настолько, что с
ним не захотят жить в одном доме, встречаться на вече­ринке, работать рядом. Известно немало способов поведе­ния и мнений, которые вызывают изоляцию, что и обна­руживает демоскопический тест.
Существует и второе определение, с которым можно работать эмпирически и из которого выводятся эмпири­чески проверяемые положения: «Общественное мнение — это согласие между представителями одной человеческой общности по вопросу, имеющему важное эмоциональное или ценностное значение, которое должны уважать и индивид и правительство под угрозой быть отвергнутым или свергнутым — по крайней мере в виде компромисса в пуб­личном поведении». В этом втором определении больше подчеркивается коррелят страха перед изоляцией — обще­ственное согласие.
Оба определения содержат положения о значимости ситуаций, когда говорят или отмалчиваются, о сигналь­ном языке человека, который требует систематической расшифровки (мы это делаем интуитивно); о наблюдательной способности человека — этом квазистатическом органе, который обычно бывает «усыплен» в периоды стабилизации и становится весьма бдительным в неста­бильные, меняющиеся времена; об остроте угрозы изо­ляции, усиливающейся с опасностью этих перемен, в ус­ловиях которых общество должно укрепить себя. Многие определения касаются других особенностей обществен­ного мнения: воздействия средств массовой коммуника­ции, которые обеспечивают публичность и облекают ар­гументы в слова или, наоборот, отказывают им в чекан­ных формулировках, лишая тем самым возможности распространения и внесения темы в «повестку дня»; двух источников общественного мнения, обусловливающих появление «двойного климата мнений». На основании всех этих дефиниций разрабатывается иструментарий, в частности демоскопические вопросы для измерения изоляции или аффективной напряженности в обществе, одобрения или неодобрения кого-то или чьей-то пози­ции, сигналов к публичной защите своих убеждений или, наоборот, отмалчиванию, оценки показателей поляриза­ции мнений.
«Новое платье» короля! Обусловленность общественного мнения местом и временем
Когда многочисленные определения общественногомне­ния завели в тупик, что стало очевидным в первой полови­не XX в., все громче стали раздаваться голоса о том, что понятие устарело и от него следует отказаться. Однако ни­чего подобного не произошло, и, несмотря на всю свою расплывчатость, понятие употреблялось даже чаще, как с удивлением отмечал У.Ф. Дэвисон в своей статье об обще­ственном мнении, написанной специально для «Между­народной энциклопедии социальных наук» (1968).
Вступительную лекцию в Майнцском университете в декабре 1965 г. «Общественное мнение и социальный кон­троль» (это название неожиданно осенило меня в одно из летних воскресений 1964 г. в Берлине) я начала так: «По­нятие "общественное мнение" таинственным образом со­хранило свою силу, при том что судьба литературных и научных заметок, авторы которых отважились обратиться к этому понятию, однозначно свелась к тому, чтобы раз­очаровывать читателя или слушателя. Они неубедитель­ны, когда доказывают, что "общественное мнение" не су­ществует, что речь идет о фикции. "Это понятие неистре­бимо", — жалуется Довифат…
Что же означает это упорство, с которым цепляются за данное понятие, и это ощущение разочарования, когда разбираешься в его определениях? Это означает, что поня­тие "общественное мнение" соответствует некоторой дей­ствительности и что определения понятия еще не затрону­ли эту действительность»15 .
Казалось бы, эта фраза «соответствует некоторой дей­ствительности» — ничего не дает; необходимо определить действительность. Потом вдруг мы неожиданно обнару­живаем в языке следы этой действительности — всего лишь простые слова, не имеющие смысла, — до тех пор пока мы, не идеализируя себя, начинаем осознавать, что наша социальная кожа чувствительна. «Потерять лицо»… Где можно потерять лицо, опростоволоситься, восприни­мать что-то как досадное, унижать кого-то, клеймить, как не в обществе? Не столкнувшись лицом к лицу с этой дей­ствительностью, как мы сможем понять, что имел в виду Макс Фриш, заявивший в речи по случаю открытия Фран­
кфуртской книжной ярмарки: «Публичность — это одино– чество на виду»16 ? Здесь — индивид, там — многие под ма– ской анонимности вершат свой суд над ним — так описал этот феномен Руссо, назвав его общественным мнением.
Мы должны уловить эту действительность обществен­ного мнения — феномен, специфичный по времени и ме­сту. Иначе каждый может возомнить, что не молчал бы, как все, когда король явил себя народу в своем «новом платье». Такова суть сказки Андерсена об общественном мнении, обусловленном конкретным местом. Случись увидеть эту сцену чужаку — он не смог бы удержаться от изумления.
Что касается времени: как последующее поколение, мы несправедливо будем осуждать людей средневековья, невежественно и варварски судивших о причинах болез­ней. Слова и дела прошлого мы будем расценивать с пози­ции нашего времени и окажемся невеждами, не ведающи­ми об устремлениях духа времени. Представитель мини­стра культуры в Швеции по делам прессы сказал: «Мы хо­тим, чтобы школьное обучение выглядело как ухоженный зеленый газон. Нам не нравится, когда отдельные цветы нарушают общую картину, — все должно быть ровно под­стрижено»17 . В подобных ситуациях дух времени, по сло– вам Липпмана, уплотнен в формулу, а формулы, по его мнению, со временем распадаются и становятся непонят­ны потомкам. Вероятно, и эта сентенция о подстрижен­ном газоне когда-нибудь будет звучать непонятно.
Обострить чувство времени — достойная цель, наряду с постижением общественного мнения. Что означает «быть современником», что понимать под «своевремен­ным», почему Гегель особо подчеркнул временной эле­мент: «Кто говорит и поступает, как того требует время, — тот великий человек»? О необходимости идти в ногу со временем пишет и Тухольски: «Ничего нет труднее и ни­что не требует больше х арактера, чем быть в явном проти­воречии со своим временем и громко сказать "нет"»18 . Джонатан Свифт откровенно высмеивал подобный взгляд еще в октябре 1706 г.: «Рассуждая о прошедших событи­ях — войне, интригах, — мы остаемся равнодушными к этому. Нам все это безразлично до такой степени, что мы удивляемся, как это люди могуг столь усердно предавать­ся вещам преходящим; если же мы думаем о настоящем,
то обнаруживаем то же отношение, но вовсе не удивляемся этому»19 . А вот другое его высказывание: «Проповеди не слушают, пока не придет время, дающее ход и направле­ние нашим мыслям, которые прежде старшие тщетно пы­тались вложить в наши головы».
Когда в октябре 1979 г. случайная, казалось бы, фраза лауреата Нобелевской премии Матери Терезы мгновенно облетела весь мир, я спросила себя, не становится ли наше время более восприимчивым и уважительным по отноше­нию к чуткой социальной природе человека. Вот эта фраза: «Худшая болезнь не проказа и не туберкулез, а чувство, что тебя никто не уважает, не любит, что ты одинок». Может быть, пройдет совсем немного времени и станет непонят­но, почему столь обычная фраза заслужила такого внима­ния?
Общественное мнение — наша социальная кожа
Быть презираемым, отвергнутым — это тема прокажен­ного. Отвергнуть человека можно разными способами: физически, духовно, индивидуально и даже социально. В процессе постижения общественного мнения понятнее становится социальная природа бытия человека. Тому, кто боится социальной изоляции, мы не будем постоянно предъявлять требования противиться всякому конфор­мизму, следовать за толпой. Может быть, больше понима­ния вызовут вопросы социального психолога Марии Яго­ды20 : насколько независимым должен быть индивид? На­сколько независимым мы действительно хотели бы ви­деть человека в обществе? Пренебрегать ли ему суждени­ем других, принесет ли абсолютная независимость инди­вида благо обществу? Это нормально в принципе или сле­дует предположить умственную болезнь, когда человек аб­солютно независим? М. Ягода считает, что независимое, нонконформное поведение можно признать гражданской добррдетелью лишь в том случае, когда индивид обнару­живает также и способность к конформизму. Нельзя обви­нять общество в нетерпимости, отсутствии либерализма, если оно защищает общие убеждения, угрожая изоляцией по отношению к индивиду с отклоняющимся поведением.
Оба эти аспекта имеются в виду, когда мы говорим, что общественное мнение и есть наша социальная кожа. С од­ной стороны, наше общество сохраняет его единство — по­тому что общественное мнение, как кожа, обволакивает эту целостность. С другой стороны, отдельный индивид, страдающий от общественного мнения, ощущает его своей социальной кожей. Как метко заметил Жан-Жак Руссо, общественное мнение — это враг индивида, но за­щита общества.
Примечания
1 См.: Neumann Е. Р., N о е 11 е Е. Umfragen iiber Adenauer. Ein Port– rat in Zahlen. Allensbach—Bonn, 1961, S. 44 f.
2 См.: Ross E. A. Social Control. Cleveland and London, 1969.
3 См.: Boas G. Vox Populi. Essays in the History of an Idea. Baltimore,
1969, p. 21; Ci a 1 1 а с h e r S. A. Vox populi — vox Dei. — Phiological Quarterly, vol. XXIV, January 1945, p. 12-19.
4 Ис., 66:6.
5 H о f s t a t t e r P. R. Die Psychologie der offentlichen Meinung. Wien, 1949, S. 96.
6 M о н т e н ь. Опыты. M., 1991, c. 260.
Цит. no: Boas G. Vox Populi. Essays in the History of an Idea, p. 9.
8 H e s i о d. Samtliche Werke. Deutsch von Thassilо von Schelier. Wien, 1936, S. 736 ff.
Цит. по: В u с h e r L. Uber politische Kunstausdriicke. — Deutsche Revue, XII, 1887, S. 77.
10 Ibidem.
11 Ibidem.
12 См.: Hegel G. W. F. Werke in zwanzig Banden. B. 7. Frankfurt/M.,
1970, S. 485 f., §318.
13 В u с h e r L. Op. cit., S. 76.
14 Ibid., S. 80.
15 No el le E. Offentliche Meinung und Soziale Kontrolle. — Recht unci Staat, H. 329. Tubingen, 1966, S. 3.
16 F r i s с h M. Offentlichkeit als Partner. Frankfurt/Main, 1976, S. 56; см.
также S. 63, 67.
11 Die Welt, № 239, 12. Oktober 1979, S. 6.
I8 Tucholsky K. Schnipsel. Hg. von Mary Gerold-Tucholsky, Fritz J.
Raddatz. Reinbek, 197.5, S. 67. 14 S w i f t J. Thoughts on Various Subjects. — In: Prose Works, vol. 1. A Tale ofaTub. Oxford, [965,p. 241.
20 См.: J a h о d a M. Conformity and Independence. A Psychological Ana­lysis. — Human Relations, 12, 1959, p. 99-120.
Глава XXV
НОВЫЕ ОТКРЫТИЯ
Знал ли Эразм Роттердамский Макиавелли? В предметно– именном указателе первого издания «Спирали молчания» (1980) имя Эразма не встречается. Но весной 1989 г., го­товясь к лекциям в Чикаго, я начала расследовать этот вопрос, как детектив.
Горизонт времени тянется в прошлое
В двух словах этого не объяснишь. Говорят, что ученому, чтобы добыть новое знание, помимо заслуг требуется еще и удача. Удача сопугствовала мне в первые годы работы над теорией общественного мнения. На мое счастье, я на­шла точное — сродни ботаническому — описание спирали молчания у Токвиля и у Тенниса1 . Удачей было и то, что Курт Ройманн, работавший тогда научным сотрудником в Алленсбахе, принес мне малоизвестную в кругу специа­листов 28-ю главу «On other relations» («О других отноше­ниях») из второй книги Джона Локка «Опыт о человече­ском разуме» с описанием закона мнения, репутации, мо­ды. Но нельзя постоянно уповать на удачу. Необходимо было систематизировать поиск важных текстов.
В Институте публицистики Майнцского университета под моим руководством разрабатывался вопросник, кото­рый был ориентирован на работу не с людьми, а с книга­ми. Студенты использовали его в семинарских занятиях, чтобы установить, упомянуто ли в той или иной книге об­щественное мнение — дословно или через синонимиче­ский ряд, в какой связи, со ссылкой на наших авторов и
т.п. — всего 21 вопрос. С его помощью впоследствии было изучено 250 авторов — мы искали любое упоминание об общественном мнении2 . Так, например, после выхода в свет книги «Спираль молчания» с подзаголовком «Обще­ственное мнение — наша социальная кожа» (1980) мы уз­нали, что Эрнст Юнгер еще в 1951 г., задолго до нашей публикации, писал об общественном мнении как о «коже времени»3 , что Макс Фриш на открытии книжной ярмар­ки <;о Франкфурте в 1958 г. сказал: «Публичность — это одиночество на виду»4 . Эти слова послужили ключом к по­ниманию страха перед изоляцией, который может овла­деть индивидом на людях. Спустя годы, когда Михаэль Халлеманн, изучавший чувства досады и сожаления у че­ловека, доказал, что эти ощущения усиливаются по мере роста публичности, я снова вспомнила Макса Фриша и подумала, что поэты своими образами предвосхищают научные открытия.
Вернемся, однако, к Эразму. В летний семестр 1988 г. Урсула Кирмайер обработала с помощью вопросника об­щественного мнения три текста Эразма Роттердамского, в том числе и его «Воспитаниехристианского государя», на­писанное в 1516 г., как пособие для 17-летнего Карла Бур­гундского, будущего императора Карла V.
При чтении ответов на вопросник, подготовленный Урсулой Кирмайер, мне бросилось в глаза сходство с со­чинениями Макиавелли. С помощью этого же вопросни­ка тексты Макиавелли проанализировал в своей диплом­ной работе Вернер Эккерт5 . Оба — и Макиавелли, и Эразм Роттердамский — поучали своих высокопоставленных ад­ресатов, что они не смогут управлять народом вопреки об­щественному мнению. Когда я писала в «Спирали молча­ния», что шекспировский герой — король Генрих IV — знал, что с общественным мнением шутить нельзя: «Мне­ние мне помогало на пути к короне»6 , — я подумала, что здесь не обошлось без влияния Макиавелли. И не ошиб­лась в своих предположениях. Эразм писал, что власть регента опирается прежде всего на «consensus populi». Со­гласие народа делает короля. «Поверь мне: кто лишился благосклонности народа, тот потерял важного соратни­ка»7 . Меня поразил тот факт, что тексты Макиавелли и Эразма были похожи до мелочей. Даже опасности, ко­торые угрожали регенту, перечислялись в той жепосле-
довательности: сначала называлась ненависть подданных, а затем презрение.
Оба мыслителя подчеркивали, что для правителя прежде всего важно казаться великим и добродетельным. Однако в одном пункте они все же отличались. Макиавел­ли считал, что будущему государю нет необходимости об­ладать этими доблестями — достаточно впечатления, что он их имеет. Эразм, убежденный христианин, придержи­вался обратного мнения. Если даже государь обладает все­ми этими добродетелями, не запятнан никакими пре­ступлениями, одного этого недостаточно — эти качества он должен явить подчиненным8 .
Были ли лично знакомы Макиавелли и Эразм или они знали друг друга только по рукописям? Я установила, что они родились почти одновременно: Эразм — в Роттердаме в 1466 или 1469 г., Макиавелли — в 1469 г. неподалеку от Флоренции. Но жизненные обстоятельства складывались для них по-разному. Эразм всю жизнь страдал из-за не­благородного — по понятиям его времени — происхожде­ния: он был сыном священника и дочери врача. Рано ли­шившись родителей, он поступает в монастырь и еще в молодости делает карьеру, пройдя путь от секретаря епи­скопа до ученого Сорбонны. Но ни в одном университете Эразм не мог получить докторской степени из-за своего происхождения. Наконец ему удается защитить диссерта­цию в Университете Турина в Северной Италии.
Любой ученый, занимавшийся проблемой угрозы для индивида со стороны общественного мнения, испытал в своей жизни социальную изоляцию. Возможно, лишь та­кие переживания и делают давление общественного мне­ния осознаваемым. «Король гуманистов», Эразм, для ко­торого вся Европа была домом, имел большой опыт в уме­нии переносить изоляцию. Его даже как-то обвинили в од­ном памфлете, что он якобы homo pro se, человек самодо­статочный, который не нуждается в других.
Макиавелли, достигнув высокого чина члена городско­го совета во Флоренции, был низвергнут на самое дно, подвергнут пыткам по обвинению в измене и затем сослан в свое нищее поместье под Флоренцией.
Какой же текст более ранний — «Государь» Макиавелли или «Воспитание христианского государя» Эразма? Сочи­нение Макиавелли было написано в 1513—1514 гг., а на­
печатано в 1532 г. Эразм, написавший свое пособие для будущего государя в 1516 г., опубликовал его сразу после передачи Карлу Бургундскому.
Загадка неожиданно разрешилась: оба автора — Маки­авелли и Эразм — имели один источник — текст аристоте­левской «Политики»9 . Вероятно, Макиавелли и Эразм не встречались друг с другом лично. По крайней мере таков был вывод небольшого авторского коллектива, подметив­шего,— и небезосновательно — близость текстов Эразма и Макиавелли10 . В своих поисках я была похожа на путеше­ственника, который в отдаленных местах неожиданно об­наруживает следы недавнего пребывания людей.
И я уже не была столь удивлена, обнаружив в сочине­нии «Поликратик» (1159) английского схоласта Йоханне– са фон Солсбери дважды употребленное им латинское вы­ражение «publica opinio» и «opinio publica». Во всяком слу­чае, английский издатель, готовя тексты к публикации в 1927 г., с восхищением подчеркнул, что употребление этого выражения в рукописи XII столетия весьма приме­чательно11 . Трудно было не восхититься этим: Й. фон Со­лсбери, представитель раннего гуманизма, читал класси­ков античности и от них воспринял идею о власти «opinio publica». Следовательно, наша тема — общественное мне­ние — прослеживается в западном мышлении с возникно­вением письменности.
Правители знакомы с общественным мнением
В Библии, в Ветхом Завете, само понятие «общественное мнение» не встречается, но интуитивно суть этого фено­мена понимали уже тогда. По свидетельству Библии, царь Давид обладал врожденным умением обращаться с обще­ственным мнением: «разодрав одежды свои, и рыдал, и плакал, и постился до вечера» в знак траура по убитому могущественному сопернику, хотя есть достаточно осно­ваний подозревать его самого в организации или одобре­нии этого убийства. Все это символические действия, ко­торые лучше всяких слов завоевывают общественное мне­ние.
Величественный спектакль «с восклицаниями и труб­ными звуками», сопровождаемый игрой на «цитрах, тим­
панах, систрах и кимвалах», разыгранный Давидом при переносе в Иерусалим древней святыни (Ковчега Заве­та. — Ред.), не имевшей доселе определенного местопре­бывания, чтобы выделить совместный сакральный центр обоих управляемых им государств Израиля и Иудеи не что иное, как мастерски организованный акт объедине­ния. Роль, которую играл сам Давид, участвуя в шумной процессии: «скачущий и пляшущий пред Господом», оде­тый лишь «в льняный ефод» (верхнюю одежду первосвя­щенника, состоящую из двух кусков материи, соединен­ных на плечах. — Ред.), — недвусмысленно показывает, насколько он был свободен в обращении с общественным мнением, выходя за рамки пышного ритуала. Жена Дави­да, царская дочь Мелхола, выйдя встречать мужа, язви­тельно заметила: «Как отличился сегодня царь Израилев, обнажившись… пред глазами рабынь рабов своих, как об­нажается какой-нибудь пустой человек!»12 И царь Давид ответил дочери Саула: «И я еще больше уничижусь, и сде­лаюсь еще ничтожнее в глазах моих, и перед служанками, о которых ты говоришь, я буду славен». Конечно, другими стилистическими средствами, но весьма сходными по своей сути пользуется политический лидер нашего време­ни, принимающий «душ в окружении людей».
Ответ царя Давида своей жене недвусмысленно гово­рит о том, что он знал, что делал и чего хотел. Историю двух посланников Давида в Аммон со свидетельствами его горя по поводу смерти царя аммонитов прежние интерп­ретаторы не связывали с общественным мнением, хотя в ней речь шла именно об умении обращаться с ним. Новый царь аммонитов Аннон рассердился, заподозрив обоих послов в шпионаже, «взял слуг Давидовых и обрил каждо­му из них половину бороды, и обрезал одежды их наполо­вину, до чресл, и отпустил их». В Библии говорится далее: «Когда донесли об этом Давиду, то он послал к ним на­встречу, так как они были очень обесчещены. И велел царь сказать им: оставайтесь в Иерихоне, пока отрастут бороды ваши, и тогда возвратитесь»13 . Давид прекрасно понимал, каковы были бы последствия, если бы его послы верну­лись домой с позором, отверженными, сопровождаемые насмешками и презрением толпы. Он знал также, что эти последствия коснулись бы не только его послов, но и ска­зались бы на престиже царя, который их снарядил14 .
Эрих Ламп, проанализировав проявления публично­сти и общественного мнения в Ветхом Завете15 , справед­ливо отметил, что в литературе на эту тему не найти ни единого высказывания относительно значения некоторых событий, описанных в Библии. Конечно, если разработан­ная теория общественного мнения вообще приносит ка– кую-то пользу, то последняя должна заключаться в том, чтобы в новом свете видеть и лучше понимать проявления общес?венного мнения. Так, царь Давид намного уверен­нее обращается с общественным мнением, чем его пред* шественник царь Саул или его последователь царь Соло­мон, не говоря уже о столь неудачливом наследнике по­следнего Ровоаме. Может быть, стоит изучать опыт преус­певших государственных деятелей и политиков с точки зрения достоверности и надежности их суждений об обще­ственном мнении?
В этом плане интересно мнение об Александре Вели­ком уже упоминавшегося выше английского схоласта Й. фон Солсбери, для которого не было более убедитель­ного свидетельства того, что Александр действительно ве­ликий государственный деятель, чем поведение самого полководца в тот момент, когда военный суд вынес свой вердикт не в его пользу. Александр поблагодарил судей за то, что вера в справедливость была для них важнее, чем власть царя16 . Самым же великим среди всех языческих римских цезарей Солсбери считал Траяна, руководству­ясь в своей оценке тем же понятием «opinio publica», кото­рое он хорошо усвоил: когда Траяна упрекали за его бли­зость к народу, он обычно отвечал, что хотел бы быть та­ким царем для частных лиц, о каком он мечтал, когда сам являлся частным лицом17 . Очевидно, в отношении обще­ственного мнения к великим правителям смешиваются два противоположных элемента: харизма и в то же время доступность, близость.
Зви Яветц в своей работе о Юлии Цезаре и обществен­ном мнении обращает внимание на то, как свободно чув­ствовал себя Юлий Цезарь в общении с широкими народ­ными массами и как он раздражался, общаясь с сенатора­ми. Современные исторические исследования, считает Яветц, пренебрегают значением слова existimatio, которое словари переводят как «репутация», «оценка». Данное по­нятие, согласно Яветцу, употребляли уже римляне, когда
речь шла о том, что сейчас называют общественным мне­нием18 . Existimatio предполагает также некую статистиче­скую оценку, отдаленно связанную с идеей квазистати­стического смысла в теории спирали молчания.
Мой профессиональный опыт подсказывает мне, что преуспевающие политики отличаются способностью оце­нивать общественное мнение без демоскопии. Это наво­дит на мысль писать историю и с этой перспективы — портреты государственных деятелей с точки зрения их от­ношения к общественному мнению. На майнцском семи­наре вопросник для анализа литературы по общественно­му мнению мы начали применять к государственным де­ятелям. Мы проанализировали таким образом Ришелье. В «Политическом завещании», адресованном Людовику XIII, Ришелье (1585—1642) описывает власть правителя в виде дерева с четырьмя ветвями — войском, текущими до­ходами, общим капиталом и репутацией. Эта четвертая ветвь — репутация — важнее трех других. Государь с хоро­шей репутацией одним своим именем добивается боль­шего, чем другие, менее уважаемые, с помощью армий. Ришелье поясняет, что при этом он имеет в виду хорошее мнение у народа. Корень власти государя — корень дере­ва — образуется «сокровищницей сердца» («1е tresor des coeurs») его подданных. Но Ришелье в своем «Завещании» ведет речь и о мировой общественности «смехе всего ми­ра» («1а risee du monde»), который является нежелатель­ным. Касаясь политических решений — добиться наконец запрета дуэлей или покончить с продажностью ве­домств, — Ришелье приводит точку зрения общественно­го мнения — данные «за» и «против» указанных мер. Ока­залось, что меньшую значимость имеют соображения ра­зума; по его представлениям, это скорее вопрос морально­го воздействия — именно «смеха всего мира»19 . В борьбе со своими противниками Ришелье успешно использует и новое публицистическое оружие — первые газеты, кото­рые начали выходить в 1609 г., — «Mercure Frangais», а поз­днее и собственную — «La Gazette de France».
Бернд Нидерманн, автор реферата о Ришелье, высту­пая на семинаре в Майнце, предложил: «Мы должны с по­мощью своего вопросника изучить Наполеона, Меттерни– ха, Бисмарка!»
Тот не король, кто роняет себя в общественном мнении (Аристотель)
Вполне возможно, что Цезарь не был бы убит, если бы не утратил чутья относительно общественного мнения. По­чему, спрашивает Зви Яветц, он распустил свою испан­скую охрану? Явись он в сенат в ее сопровождении, убий­цы не решились бы напасть на него. Может быть, слиш­ком долг ое пребывание Цезаря за границей притупило его отпущение общественного мнения? На мартовские иды — как оказалось впоследствии, после своей смерти — он на­мечал объявить войну с парфянами. Вспоминаются пре­достережения Аристотеля и Эразма: Эразм предупреждает государя не задерживаться подолгу за границей, чтобы не утратить связь с общественным мнением. Человек, подол­гу живущий за рубежом, становится слишком непохожим на свой народ. Успешное же господство основывается на некотором чувстве семейного родства между правителем и его народом. Эразм даже предостерегает от распростра­ненной в его время политики династических браков: жена из чужой царствующей семьи отдаляет от собственного народа.
Изменился бы ход событий Французской революции, если бы Людовик XVI не женился на австрийке Марии Антуанетте? Ей, восторженно приветствуемой первона­чально ликующими уличными толпами, пришлось пере­жить и иные минуты, когда люди, завидев карету короле­вы, поворачивались к ней спиной.
По меньшей мере четыре года поисков ушло на то, что­бы восстановить истиный смысл жестоких слов Марии Антуанетты: «Если у людей нет хлеба, почему они не едят пирожки?» Я всегда говорила, что не верю, будто на самом деле все обстояло так, как нам это описывают. Однажды вечером в Майнце ко мне пришла Вильтруд Циглер и ра­достно сообщила, что выяснила исторические обстоятель­ства, связанные с этим эпизодом. Он разыгрался в один из тех голодных 80-х годов, которые нередко выпадали в тот период на долю Франции. На площади перед королевским дворцом собралась толпа голодных людей, которые, обра­тив взоры к окнам дворца, просили о хлебе. Мария Антуа­нетта, которая в это время ужинала, огляделась в столовой и, не увидев хлеба, спросила, указывая на стол с пирожка­
ми: «Если нет хлеба, почему мы не дадим бедным людям эти пирожки?»20
Перефразирование слов Марии Антуанетты не в ее пользу было исполнено мастерски. Я никогда не засомне­валась бы в аутентичности этого слуха-высказывания, не будь у меня за плечами многолетнего опыта изучения об­щественного мнения, обогатившего мою восприимчи­вость. Если общественное мнение стало вдруг таким враж­дебным — что тут можно поделать? Ведь любой шаг, каж­дое слово легко превратить в оружие.
Гомерический смех
Мне могут сказать, что мое изложение скачкообразно. И правда, оно хронологически не упорядочено. Порядок, од­нако, состоит в том, что феномен общественного мнения рассматривается с разных сторон. И теперь, после пред­принятых мною размышлений над Ветхим Заветом, я возвращаюсь к самым ранним документам письменно­сти. К древнейшим литературным текстам Запада сегодня относят «Илиаду» и «Одиссею». В качестве легенд они из­давна передавались устно, прежде чем Гомер записал их в VIII в. до н.э. Тассило Циммерман проанализировал «Илиаду» с помощью майнцского вопросника по обще­ственному мнению21 . Его дипломную работу я и изложу здесь вкратце.
Циммерман обратился к типичной сцене. Во второй песне «Илиады» Гомер описывает, как Агамемнон, со­звав воинов, хочет проверить их боевой дух и произносит провокационную речь. Он начинает перечислять все ар­гументы за то, чтобы прервать долгую, растянувшуюся почти на девять лет войну вокруг Трои и возвратиться «в драгое отечество наше». В ответ на его слова в войске тво­рится что-то невообразимое. Конрад Лоренц описывает его как стаю галок, которая с громкими криками «дьяк», «дьёк» — «Вставайте — и в лес!», «Вставайте — и в по­ле!» — мечется туда-сюда, пока наконец один из вожаков стаи не одерживает верх и птицы не улетают в одном на­правлении22 .
Ахейцы вскочили, «с криком ужасным / Бросились все к кораблям; под стопами их прах, подымаясь, / Облаком
в воздухе стал; вопиют, убеждают друг друга / Быстро суда захватить и спускать на широкое море; / Рвы очищают; уже до небес подымалися крики / Жаждущих в домы; уже кораблей вырывали подпоры». Одиссею удается остано­вить их: «К каждому он подходил и удерживал кроткою речью… / Если ж кого-либо шумного он находил меж на­рода, / Скиптром его поражал и обуздывал грозною речью». Сумел он усмирить и главного виновника антиво­енных настроений в стане ахейцев — Терсита, на которого можно излить всю ярость: «Муж безобразнейший… / Был косоглаз и хромоног: совершенно горбатый сзади / Плечи на персях сходились; глава у него подымалась / Борода вверх острием и была лишь редким усеяна пухом».
Что выкрикивает, ругаясь, Терсит, то думает большин­ство. Но Одиссей откровенно издевается над ним, «обуз­дав велеречье» «ругателя буйного»; гомерический смех подхватывают воины — «все… от сердца над ним рассмея­лись»23 . Терсит осмеян и наказан — он одинок, войско ахейцев снова сошло на сушу, приняв решение продол­жать осаду Трои.
Гомер нигде ни слова не говорит об общественном мнении. Но он описывает роль смеха как угрозы изоля­ции, которая имеет решающее значение для процесса об­щественного мнения. Французский медиевист Жак Jle Гофф, который посвятил проблеме смеха одну из своих работ, писал, что в древнееврейском и греческом языках существовали два различных слова: для позитивного, дру­желюбного, вызывающего сплочение смеха и для нега­тивного, злого, обосабливающего смеха, высмеивания. Лишь у бедных в языковом отношении римлян оба слова редуцировались в одно — «смех»24 .
Итак, мы подошли к вопросу о средствах для выра­жения угрозы изоляции. Как индивид узнаёт, что он от­клонился от единодушия в общественном мнении и ему следует преодолеть это отклонение, чтобы не быть вы­толкнутым из дружеского сообщества, не оказаться в изоляции? Есть много сигналов, предупреждающих об этой угрозе, но особую роль здесь играет смех. Мы еще вернемся к этому положению в последней главе, когда будем обсуждать работы по теории общественного мне­ния.
Неписаные законы
Греки воспринимали воздействие общественного мнения как нечто само собой разумеющееся и обычное. Отсюда — столь непосредственное отношение у них к неписаным за­конам. Этой проблеме посвящена дипломная работа Аннэ Екель «Неписаные законы в свете социально-психологи­ческой теории общественного мнения», главу 2 которой я попытаюсь здесь вкратце изложить. Первое упоминание о неписаных законах мы находим в многотомной «Исто­рии» Фукидида (460—400 до н.э.), посвященной Пелопон­несской войне, а именно в речи Перикла, в уста которого Фукидид вкладывает идею величия Афин, павших в пер­вый год войны (431—430 до н.э.). Вот этот отрывок:
«При таком бережном обращении человека с челове­ком мы не допускаем в государстве, даже из страха, нару­шений закона, непослушания по отношению к ежегодно сменяемым чиновникам и по отношению к законам, пре­имущественно к тем, которые существуют на пользу и в защиту преследуемых, а также по отношению к неписа­ным законам, которые по общему приговору могут обречь на позор»25 .
В других отрывках у греческих авторов также идет речь о «неписаных законах»26 . Однако все, что следовало бы здесь сказать, уже сказано Периклом. Неписаные законы не существуют в письменной форме. Но от этого они не становятся менее принудительными, чем письменно за­фиксированные, скорее наоборот, мотив принуждения в них звучит даже сильнее, на что впоследствии обратил внимание Джон Локк, описывая три типа законов27 .
Неписаные законы — это не просто право, основанное на привычках. Привычка не может так сильно воздейство­вать на индивида, принуждая его к выполнению предпи­саний. Это происходит лишь там, как заметил Дж. Локк, где за нарушение закона следует болезненно ощутимое на­казание. Но наказания в тексте закона нигде не оговарива­ются. Кто из этого делает вывод, что мы их не ощущаем в действительности, тот не знает человеческой природы, предупреждает Дж. Локк. Позор, о котором говорит Пе– рикл, потеря чести, уважения сограждан, «налагающих штраф» силой своего общего мнения, — это самое тяжкое, что может случиться с каждым, считал Фукидид.
Неписаные законы содержат моральные нормы, их на­рушение ведет к общественному презрению морального характера. Платон объясняет, что соотношение между пи­саными и неписаными законами можно сравнить с соот­ношением души и тела. Неписаные законы — это не про­сто дополнение к письменно зафиксированным законам, они являются фундаментом самих законов.
Согласно Периклу, нарушение неписаных законов приносит, по общему суждению, позор. Выражение «об­щее суждение», считает А. Екель, неточно передает значе­ние греческого оригинала, который следовало бы переве­сти как «общественное мнение». В контексте всего предло­жения, как указывается в немецком варианте перевода, «общее суждение — странный образ»28 . И действительно, у Платона в оригинале написано, что оно имеет «dynamis», т.е. «влияние», «власть», «воздействие». Вот откуда в анг­лийском переводе появляется фраза: «Общественное мне­ние имеет поразительное влияние…»29
В главе, которую я пересказала, Аннэ Екель, исследуя дискуссии филологов древности о понятии «неписаные законы», постоянно возвращается к греческим текстам. Поэтому можно утверждать, что связь между обществен­ным мнением и вынужденным молчанием у Платона бы­ла действительно выражена, а не приписана ему позднее его многочисленными интерпретаторами. «В рассматри­ваемом отрывке из "Законов" Платон не только указыва­ет на то, что влияние общественного мнения порождает и поддерживает неписаные законы, но и уточняет, как оно воздействует на людей: общественное мнение заставляет замолчать несогласные с ним мнения, потому что никто не отваживается даже "выдохнуть" позицию, противоре­чащую неписаным законам»30 .
Общественная и частная жизнь: Мишель Монтень
На семинарских занятиях студенты упорно настаивали на том, что общественное мнение в древности было делом элиты, высших слоев общества. Но уже Монтень в своих «Опытах» (1588) доказывал, что это не так.
«Опыты» заслуживают внимания потому, что они со­держат ответ на вопрос, который, как правило, занимает студентов гораздо больше, чем теория общественного мнения: как можно изменить общественное мнение?
Монтень дает совет. Точнее говоря, он цитирует Плато­на, используя при этом французское выражение "l'opinion publique». В конце XVI в. оно звучало настолько непривыч­но, что мы длительное время полагали, что именно Мон­тень впервые употребил понятие общественного мнения. К такому выводу пришел Мишель Раффель31 , исследовав­ший Монтеня с помощью вопросника по общественному мнению, и мы согласились с ним. Впоследствии, когда нам удалось обнаружить более ранние примеры его упот­ребления, Раффелю с грустью пришлось расстаться с этим предположением.
Многих удивлял тот факт, почему мы придаем такое значение первому появлению понятия. Конечно, не из пе­дантичности. Мы полагали: чтобы разгадать сущность этого понятия, важно узнать, как оно употреблялось пер­воначально, в каком контексте и т.п.
И наши предположения подтвердились. В своих «Опы­тах» Монтень дважды употребил «l'opinion-publique». Пер­вый раз — когда объяснял, почему так много цитирует ан­тичных авторов: «Я иногда намеренно не называю источ­ник тех соображений и доводов, которые я переношу в мое изложение и смешиваю с моими мыслями, так как хочу умерить пылкость поспешных суждений, которые часто выносятся по отношению к недавно вышедшим произве­дениям еще здравствующих людей, написанным на фран­цузском языке, о которых всякий берется судить, вообра­жая себя достаточно в этом деле сведущим»32 . Второй раз — и это позволяет сделать важные выводы — он упот­ребляет выражение «общественное мнение», рассматри­вая вопрос о «привычке, а также о том, что не подобает без достаточных оснований менять укоренившиеся законы». «Платон, — говорил Монтень, — добиваясь искоренения противоестественных видов любви, пользовавшихся в его время распространением, считает всемогущим и основ­ным: добиться, чтобы общественное мнение решительно осудило их, чтобы поэты клеймили их, чтобы каждый их высмеивал»33 . В начальной фазе оно может противоречить мнению большинства населения, но на втором этапе,
представленное как господствующее, общественное мне­ние будет одинаково принято и рабами, и свободными, и детьми, и женщинами — всеми гражданами. Позаимству­ем у Платона мысль о том, что общественное мнение мож­но изменить, если выдающиеся люди дадут этому толчок, лучше всего — художники, поэты. Но чтобы за ними по­следовали другие, их голос должен быть настолько силен, чтобы новое мнение приняли за мнение большинства или по крайней мере за мнение, которое скоро привлечет боль­шинство на свою сторону. Это мнение, добавляет потом Платон, если оно действительно будет приведено в дейст­вие авторитетными людьми, распространится среди всех граждан.
Итак, Платон знал, что обычай, ценность, приличие, если они действительно общепризнаны, если они укоре­нились в обществе и от этих норм нельзя отклоняться, не подвергаясь опасности изоляции, не могут быть ограни­чены элитарными кругами или слоем высокообразован­ных людей. Лишь время и место могут иметь границы. В определенном месте, в конкретное время такие нормы должны действовать безгранично, распространяясь на всех.
Эта мысль Платона произвела на Монтеня столь ог­ромное впечатление не без причины. Монтень трижды в своей жизни (1533—1592) сталкивался с силой обще­ственного мнения.
Первым был опыт в своей семье. В период средневе­ковья прочное и устойчивое сословное общество пришло в движение: сформировавшаяся новая группа богатых граждан неблагородного происхождения пыталась до­биться признания наравне с аристократией. Это была борьба за знаки и символы, подчеркивающие обществен­ный статус, за эталоны в одежде, диктующие, какой мех, какое украшение, какого рода ткань разрешалось носить человеку определенного ранга, — одним словом, борьба за публично признаваемые жизненные условия. Монтень наблюдал эти процессы непосредственно — в своей семье. Его отец разбогател, торгуя красками и вином, купил себе замок Монтень и потому к родовому имени прибавил столь почитаемую в обществе частицу «де» — «де Мон­тень». Острое внимание к знакам, символам, новым спо­собам поведения, которые сопровождаются, дополняются
в «Опытах» многочисленными комментариями, было привито у Монтеня родительским домом.
Более ощутимым по своим последствиям оказался опыт перемены веры в период религиозных войн между католиками и протестантами, причиной которых послу­жили тезисы Лютера, провозглашенные им во Франции в 1517 г. и спровоцировавшие, в частности, войну с гугено­тами (1562—1598). Монтень жалуется, что его родной го­род Бордо, парламент которого он представлял, стал мес­том особенно беспокойным, подверженным острым стол­кновениям в условиях гражданской войны. Приходилось внимательно следить за бушующими вокруг страстями, постоянно оценивать силу противостоящих лагерей и учитывать все это в своем поведении. В Варфоломеевскую ночь, с 23 на 24 августа 1572 г., в Париже было убито от трех до четырех тысяч протестантов, а во всей Франции — еще 12 тысяч.
Эти обстоятельства побудили Монтеня в 38-ю годов­щину рождения, а именно 28 февраля 1571 г., покинуть высший свет. Над входом в библиотеку, расположенную в башне замка, Монтень велел повесить табличку, гла­сившую, что здесь он желает в спокойствии и уединении провести оставшиеся дни. Главным итогом этого уеди­нения стали его знаменитые «Опыты». Впоследствии он снова возвращается к светской жизни. В 1581 г. Монтень становится мэром Бордо и в качестве члена парламента (с 1582 по 1586 г.) много путешествует по Европе с дип­ломатической миссией. В его сознании особенно четко запечатлелись контраст между общественной и частной жизнью, равно как и различные убеждения людей в раз­ных странах, которые каждый раз претендовали на то, чтобы быть истиной. «Существует ли такое мнение, ка­ким бы нелепым оно нам ни казалось… существуют ли такие, непостижимые для нас, взгляды и мнения, кото­рых она (привычка. — Ред.) не насадила бы и не закре­пила в качестве непреложных законов в избранных его по своему произволу странах?»34 Так для Монтеня от­крывается обусловленное местом и временем господст­вующее мнение, которое приобретает характер социаль­ной реальности, действующей в определенных времен­ных рамках. Свое единственное законное обоснование он обретает в том, что представляет себя безальтернатив­
ным и обязательным для исполнения. «Так как мир предстает перед нами с первого же нашего взгляда таким, каким оно ими (предписаниями. — Ред.) изображается, нам кажется, будто мы самым своим рождением пред­назначены идти тем же путем. И поскольку эти общерас­пространенные представления, которые разделяют все вокруг, усвоены нами вместе с семенем наших отцов, они кажутся нам всеобщими и естественными»35 .
Переходы от светского образа жизни к затворническо­му и наоборот сделали Монтеня великим открывателем «публичности», «одиночества в толпе», «трибунала», кото­рый судит об индивиде, действующем на виду у других. Он сознательно расщепляет свое существование, когда за­мечает, «что мудрец должен внутренне оберегать свою ду­шу от всякого гнета, дабы сохранить ей свободу и возмож­ность свободно судить обо всем, — тем не менее, когда де­ло идет о внешнем, он вынужден строго придерживаться принятых правил и форм»36 .
Публичность для Монтеня — пространство, в котором доминирует враждебное индивиду единодушие. «Среди тысячи наших привычных поступков мы не найдем ни одного, который мы совершали бы непосредственно ради себя»37 .
Для обостренно воспринимаемого им пространства публичности Монтень изобретает уйму новых понятий. Он вводит — насколько мы сегодня можем это утверж­дать — слово «1е public» («публичность») и наряду с по­нятием «l'opinion publique» («общественное мнение») — мы не знаем, прочитал ли он его у Цицерона38 ,^ испан­ского епископа-еретика Присцилиана39 или у Иоханне– са фон Солсбери, — он говорит о «l'opinion commune» («общем мнении»), «Papprobation publique» («обществен­ном одобрении»), «reverence publique» («общественном уважении»).
Почему понятие «l'opinion publique» не пробило себе до­рогу, после того как Монтень многократно использовал его, и мы лишь полтора столетия спустя снова встречаем его у Руссо? Вот что думает по этому поводу Мишель Раф– фель: «Может быть, здесь поможет письмо Этьена Паске– ра: "… Паскер жалуется, что Монтень нередко позволяет себе использовать неупотребительные слова", которые, если я не ошибаюсь, ему нелегко будет сделать модны­
ми»40 . Действительно, к середине XVIII в. — накануне Французской революции — понятие «l'opinion publique» вошло в моду.
С тех пор о нем не забывали. Но в течение последу­ющих двухсот лет оно оставалось своего рода неким бес­хозным трофеем — вплоть до 1965 г., когда Г. Чайлдс включил его в свою коллекцию из 50 определений обще­ственного мнения, опубликованную в Public Opinion. Ни в одной из этих дефиниций, однако, не подчеркивалось, что речь идет о силе, которой никто не может противо­действовать безнаказанно, о чем, впрочем, знали уже древние греки.
Общественное мнение в «Песни о Нибелунгах»
Подобно тому как прочесывают лес в поисках заблудив­шегося, так и мы на майнцском семинаре «прочесывали» тексты с помощью вопросника об общественном мнении. Следующей нашей находкой, где описывалось воздейст­вие общественного мнения, была «Песнь о Нибелунгах» — письменно зафиксированный памятник, появившийся спустя 2000 лет после Гомера.
Слово «общественный» встречается в «Песни о Нибе­лунгах» единственный раз. Но это единственное упомина­ние касается сцены, ставшей ключевым моментом для по­нимания смысла всей трагедии. Это «14-е приключе­ние» — спор королев Кримхильды и Брунхильды за право первой пройти у церковного портала. Действие происхо­дит на площади перед церковью, заполненной толпой (возможно, она и сегодня была бы переполнена, если бы предоставился случай увидеть там сразу двух королев). Во вспыхнувшей по этому поводу перепалке Брунхильде на­несено тяжкое оскорбление: якобы свою первую брачную ночь она провела с Зигфридом, а не с законным мужем Гюнтером. Королева Кримхильда заявила об этом «при всем народе», говорится в «Песни о Нибелунгах», т.е. пуб­лично41 . Кто осмелится утверждать после этого, что репу­тация, общественное мнение в прежние времена были де­лом элиты, высших слоев?
Карикатура 1641 г.
Аналогичное высказывание мы обнаружили и у Д. Юма: «Правительство основывается не на чем ином, кроме как на мнении». В действительности же Юм повторил то, что за 2000 лет до него сформулировал Аристотель, а затем воспроизвели усердно проштудировавшие его «Полити­ку» Макиавелли и Эразм Роттердамский.
Для Д. Юма мысль о господстве общественного мне­ния после всего, что свершилось во время двух англий­ских революций в XVII в., была сама собой разумеющей­ся. В 1641 г., за восемь лет до казни короля Карла I, в Анг­лии появляется карикатура под названием «Мир управля­ется мнением»42 . Эта карикатура — своего рода путеводи­тель в мире общественного мнения.
«Что означает этот хамелеон у твоих ног, который мо­жет принимать любой цвет, кроме белого?» — спрашивает помещик у общественного мнения, персонифицирован­ного в образе кроны дерева. И слышит ответ: «МНЕНИЕ может меняться во всех направлениях, но не может стать ИСТИНОЙ».
«Что означают эти многочисленные ростки, рвущиеся из твоих КОРНЕЙ?» — спрашивает знатный господин. «Из одного мнения произрастают — чтобы пропагандиро­вать его — многие отдельные, пока мнение не распростра­нится повсеместно», — говорится в ответ.
«Что означают эти плоды — газеты и книги, — которые с каждым порывом ветра срываются с твоих ветвей, к тому же у тебя завязаны глаза — ты слепой?»
Последний ответ подтвердил уже знакомое нам выска­зывание Платона, считавшего, что общественное мнение охватывает всех граждан — рабов и свободных, детей и женщин. Эти плоды общественного мнения — газеты и книги — дело не только высшего слоя общества. Их можно встретить везде — на улицах, в витринах магазинов. В по­следнем вопросе-ответе диалога подчеркивается именно эта мысль: мы находим их в каждом доме, на каждой ули­це —– повсюду.
Почему же общественное мнение — столь серьезная вещь — доверено «sillie foole» (глупцам), и они подпитыва­ют дерево? Да, именно глупцы вливают в него настоящую
жизнь, оживляют его. Представить себе сегодняшних глупцов, «подпитывающих» общественное мнение, — это уже дело нашей фантазии.
Мнение правит миром и воспитывает его. Гравюра В.Хоялера, 1641. Британский музей, каталог сатирических рисунков, 272.
Haller William. Tracts on Liberty in the Puritan Revolution 1638 — 1647. Vol. 1. Commentary. New York: Octagon Books Inc., 1965.
Долго немцам, далеким от политики, недоставало нужного понятия
Немецкая политическая культура долгое время не обра­щала особого внимания на общественное мнение. Впер­вые понятие «общественное мнение» появляется в немец­ком языке гораздо позднее, чем в английском, француз­ском, итальянском, да при том еще как прямой перевод с французского. Одно время мы полагали, что первым его употребил Клопшток в своей оде «К общественному мне­нию» (1798). Затем, по окончании работы над «Спиралью молчания», мы обнаружили один из самых ранних фраг­ментов «Разговора с глазу на глаз» Виланда под названием «Об общественном мнении» (1798). И лишь потом мы от­крыли Йоханнеса фон Мюллера, который в 1777 г. впер­вые по-немецки употребил выражение «общественное мнение»43 .
Й. фон Мюллер, швейцарский историк и правовед (се­годня мы назвали бы его политологом и публицистом), был страстным оратором, он выступал с лекциями в раз­ных уголках Германии, часто получал приглашения в ка­честве политического советника и, вероятно, способство­вал распространению понятия «общественное мнение».
Чтобы все видели и слышали
Проблемы с переводом понятия существуют и сейчас. На­пример, при переводе «Спирали молчания» на англий­ский язык трудно было передать социально-психологиче­ское значение понятия «общественность», т.е. публич­ность как состояние, когда индивида видят все и судят о нем, когда на карту поставлено его имя и популярность, одним словом, общественность выступает как трибунал. Социально-психологический смысл понятия «обще­ственность» можно уловить лишь опосредованным язы­ковым употреблением. Оборот «на виду у всей обществен­ности…» произошло то-то и то, показывает нам, о чем идет речь. Никто не скажет, что концерт состоялся "на виду у
общественности". Уже в латинском языке имелся оборот с таким же оттенком значения — «coram publico».
Современник Эразма, которого мы изучали на семина­ре в Майнце с помощью вопросника, французский гума­нист и автор романов Франсуа Рабле, с большей уверенно­стью говорил «перед людьми», «перед всем миром», ис­пользуя понятие «publicquement»44 . Какой неожиданно­стью было обнаружить в XX в., что именно это понятие — «publicquement» («при всей общественности») невозможно перевести на английский язык. Недели уходили на поиск решения; я обратилась за помощью к коллегам и студен­там в Чикаго. Безрезультатно. Но вот однажды я ехала в такси в Нью-Йорк. Водитель включил радио. Я почти не слушала. Диктор уже заканчивал свое сообщение: «The public eye has its price». Я подскочила: перевод был найден. «На виду у общественности» — «на глазах у публики» («the public eye»). Выражение точно передавало социально-пси­хологическое значение немецкого понятия «публич­ность»: каждый может видеть.
Участник майнцского семинара Гуннар Шанно обна­ружил корни этого выражения у Эдмунда Бурке (1791)45 . Бурке говорил не только о «public eye» («глазе обществен­ности»), но и о «public ear» («ухе публики»), которое мы пе­реводим как «чтобы все услышали». Сказано метко и точ­но. Интересно, в какой связи? Бурке говорил о том, что ха­рактерно для истинного аристократа: например, сызмаль­ства привыкать к критической оценке публики — the public eye («с раннего возраста учитывать мнение публики»), «to look early to public opinion». Этому учили государей уже Эразм и Макиавелли: нельзя прятаться от публики, надо всегда быть на виду46 .
Ницше — вдохновитель Уолтера Липмана
Вероятно, большая часть того, что немецкие авторы XIX в. писали об общественном мнении и социальной природе человека, пока еще неизвестна. Практически случайно Курт Браатц обнаружил у Г. Чайлдса ссылку на немецкого автора середины XIX в., который в Германии почти забыт. Ни ведущий теоретик общественного мнения первой по­
ловины XX в. Ф. Теннис, ни известный историк Виль­гельм Бауэр его не упоминали в своих работах.
Речь шла об опубликованной в 1846 г. рукописи Карла Эрнста Августа Фрайхера фон Герсдорффа, пожизненно­го члена Прусского дома, доктора философии, под назва­нием «О понятии и сущности общественного мнения. Опыт исследования». Вероятно, Чайлдс познакомился с этой рукописью во время учебы в Германии в 30-е годы, но упомянул о ней только в середине 60-х годов в своей книге «Общественное мнение». И лишь потому, что Бра– атц особенно интересовался Ницше, ему бросилось в гла­за сходство с именем его друга и секретаря Карла фон Герсдорффа.
В ходе дальнейших поисков выяснилось, что молодой человек, помогавший Ницше в его работе над «Несвоев­ременными размышлениями» (1872—1873), был сыном автора рукописи об общественном мнении. И если Ниц­ше никогда не упоминал ни это сочинение, ни имя его автора, все же примечателен тот факт, что он начал в эти годы усиленно интересоваться проблемой общественно­го мнения и часто упоминает о нем в своих работах. Что­бы удостовериться, что Ницше имел особый интерес к феномену общественного мнения, Браатц обратился к работникам Веймарского архива Ницше, где хранится его личная библиотека, и попросил проверить, выделены ли места, посвященные теме общественного мнения, в книгах ряда авторов, имеются ли заметки на полях. Из Веймара пришел утвердительный ответ. Досконально изучив рукопись старшего фон Герсдорффа и сравнив его суждения с высказываниями Ницше об обществен­ном мнении, Браатц смог показать, что Ницше перенял многие близкие к социальной психологии идеи Герсдор­ффа47 . Фон Герсдорфф описывает общественное мнение в сегодняшнем его значении: «Общественное мнение, как я его понимаю, должно всегда существовать в духовной жизни людей… пока люди живут в сообществе… следова­тельно, оно не может отсутствовать, или временно исче­зать, или быть уничтоженным, оно всегда и везде есть». Оно не подлежит никакому ограничению в теме, и его «лучше всего обозначить как общность оценок народом социальных объектов своей жизни, лежащую в осно­вании обычаев и истории, образующуюся, утверждаю­
щуюся и меняющуюся в процессе жизненных конфлик­тов». «Наконец, общественное мнение, как известно, яв­ляется общим достоянием всего народа»48 .
Изучая высказывания Ницше об общественном мне­нии, Браатц попытался обнаружить все, что так или иначе было связано с этим понятием и что нам еще не было из­вестно при подготовке «Спирали молчания». В частности, он установил, что понятие «социальный контроль» впер­вые употребил Герберт Спенсер в «Принципах этики» в 1879 г. и лишь позднее — благодаря работам Эдварда Рос­са — оно получило широкий научный резонанс.
Отдавая дань заслуженному успеху книги У. Липмана «Общественное мнение» (1922), все же заметим, что мно­гие ее выводы навеяны взглядами Ницше. Это касается роли стереотипа как оси общественного мнения, а также ведущего положения о прямой зависимости наблюдений от позиции самого наблюдателя, которое у Ницше звучит так: «Есть только перспективное вйдение, только перспек­тивное "познание"»49 . Но непристойную практику разли­чать Общественное Мнение с большой буквы и обществен­ное мнение с маленькой буквы также придумал не сам Липман, а заимствовал у Ницше.
Примечания
1 См.: Т о n n i е s F. Kritik der offentlichen Meinung. Berlin, 1922, S. 394.
2 См.: Literaturstudien zur offentlichen Meinung. Leitfaden zur Textana– lyse. Siehe Anhang, S. 352—354.
3 См.: J un g e r E. Der Waldgang. Frankfurt/Main, 1962, S. 363.
4 F r i s с h M. Offentlichkeit als Partner. Frankfurt/Main, 1979, S. 63; см. также S. 56, 67.
5 См.: E с k e r t W. Zur offentlichen Meinung bei Machiavelli — Mensch, Masse un die Macht der Meinung. Magisterarbeit. Mainz, 1985.
6 Henri IV. Teil 1,3. Akt; vgl in diesem Buch S.94.
'Erasmus yon Rotterda m(1516), 1968; Furstenerziehung. In­stitute Principes Christiani. Die Erziehung eines christlichen Fiirsten. Einfiihrung, Ubersetzung und Bearbeitung von Anton J. Gail. Paderborn: Schoningh, 1968, S. 89,107,149,185,213; см. также: Erasmus von Rot­terdam in Selbstzeugenissen und Bildokumenten dargestellt von Anton J. Gail. Reinbek, Rovohlt, 1981, S. 62 ff.
8 См.: Erasmus von Rotterdam. Op. cit., S. 149 ff., 183, 201; Machiavelli N. Der Fiirst. Ubersetzt und hg. von Rudolf Zorn. Stutt­gart, 1978, ch. 18, 19.
9 Приведенные пассажи совпадают с аристотелевскими рассуждени­ями. — См.: Ар и ст отел ь. Политика, 1312b 18—20; 1313а 14—16; 1314а 38-40; 1314b 14—19,38-39.
10 См.: G е 1 d n е г F. Die Staatsauffassung und Fiirstenlehre des Erasmus von Rotterdam. Historische Studien, H. 191. Berlin, 1930, S. 161. К вопросу о том, был ли Эразм знаком с трудами Макиавелли, см., например, работы: Machiavellis moglicherweise kannte, vgl. beispiel– sweise Renaudet A. Erasme et l'ltalie. Geneve, 1954, p. 178; W e i 1 a n d J. S., u.a. (Eds.). Erasmus von Rotterdam. Die Aktualitat seines Denkens. Hamburg, 1988, S. 71.
11 См.: The Statesman's Book of John of Salisbury. Being the Fourth, Fifth, and Sixth Books, and Selections from the Seventh and Eights Books, of the Policraticus. Translated into English with an Introduction by John Dickin­son (1927). New York, 1963, p. 39, 130, XXII.
12 2 Цар. 6: 20.
13 Там же, 6: 22.
14 Там же, 10: 4,5.
15
См.: Lamp Е. Offentliche Meinung im Alten Testament. Eine Untersuc– hung der sozialpsychologischen Wirkungsmechanismen offentlicher Mei­nung in Texten alttestamentlicher berlieferungvon den Anfngen bis in ba– bylonische Zeit. Diss. phil. Mainz, 1988.
16 См.: The Statesman's Book of John of Salisbury…, p. 130.
17 Ibid., p. .38.
См.: Y a v e t z Z. Caesar in der offentlichen Meinung. (Schriftenreihe des Instituts fiir Deutsche Geschichte, Universetat Tel Aviv, Bd. 3.). Diissel– dorf, 1979, S. 186 ff.
19 См.: Richelieu A. du Plessis Cardinal de. Testament Po­litique. Edition critique publiee avec une introduction et des notes par Louis Andre et une preface de Leon Noel. Paris, 1947, p. 220, 236 ff., 373 f., 450; понятие «мировая общественность» ассоциируется с и– спользованием понятий «мировая репутация» («reputation du monde», p. 104) и «мнение самой большой партии мира» («l'opinion de la plus grande partie du monde», p. 112); см. также: Albertini R. von. Das politische Denken in Frankreich zur Zeit Richelieus. (Beihefte zum Archiv fur Kulturgeschichle, H. 1). Marburg, 1951, S. 185.
20
Цит. no: Zi e g 1 e r W. Beschreibungim Briefvom 15. August 1989.
21 См.: Zimmermann T. Das Bewusstsein von Offenlichkeit bei Homer. Magisterarbeit. Mainz, 1988, S. 72—83.
22 См.: Uexkii i 1 T. von. Crundfragen der psychosomatischen Medizin. Reinbek, 1964, S. 174.
23 См.: L e G о f f J. Kann denn Lachen Snde sein? Die mittelalterliche Ge­schichte einer sozialen Verhaltensweise. — Frankfurter AUgemeine Zei– tung, № 102, 3.5.1989, № 3.
24 Го м e p. Иллиада. M., 1986, песнь вторая, ст. 149—154; 189; 198— 199; 216—219; 270.
2S Thukydides. Geschichte des Peleponneseschen Krieges. Hg. und iibertragen von Georg Peter Landmann. Miinchen, 1981, S. 140 f.
26 Ibid., S. 139. См. также: Noelle-Neumann E. Das Bunesverfas– sungsgericht und die ungeschriebenen Gesetze — Antwortan Ernst Benda. Die offentliehe Verwaltung 35,1982, H. 21, S. 883-888.
27 См.: Локк Д ж. Опыт о человеческом разуме. СПб., 1898.
28 См.: Р 1 a t о п. Samtliche Werke. Hg. von E. Loewenthal. Koln, 1969, Olten, B. 3, S. 488 f.
29 P1 a t о n. Laws. London, 1961, p. 159.
30 J а с k e 1 A. Ungeschriebene Gesetze im Lichte der sozialpstchologi– schen Theorie offentlicher Meinung. Magisterarbeit. Mains, 1988, S. 46.
31 См.: R a f f e I M. Der Schopfer des Begriffs «Offentliehe Meinung». Michel de Montaigne. —Publizestik, 29,1984, S. 49—62; Ders. Michel de Montaigne und die Dimension Offentlichkeit. Ein Beitrag zur Theorie der offentlichen Meinung. Diss. phil. Mainz, 1985.
32 M о н т e н ь M. Э. Опыты. Книга вторая. M., 1991, с. 223.
33 М о н т е н ь М. Э. Опыты. Книга первая. М., 1991, с. 93.
34 Там же, с. 85.
35; Тамже, с. 91.
36 Там же, с. 94.
37 Там же, с. 180.
38 См.: Цицерон. Письма к Аттику (Cicero at Atticum VI. 1,18, 2).
39 См: Priscillianus. Opera. Priscilliane quae supersunt. Maximem partem nuper detexit adiectisque commentariis criticis et indicibus primus edidit Georgius Schepss. Pragae, Vimdobonae. F. Tempsky/Lipdiae, 1889, S. 92.
40 Pasquer E. Lettres XVIII. Choix des lettres. Hg. von Thickett, S. 42— 44; цит. no: Donald M. F. Montaigne. A Biography. New York, 1965, p. 310.
41 См.: Das Nibelungenlied. In der Ubersetzung von Felix Genzmer. Stutt­gart, 1965, S. 138.
42 См.: H a 11 e r W. Tracts on Liberty in the Puritan Recvolution 1638— 1647, vol, 1, Commentary. New York, 1965. Я весьма признательна Ди­теру Рейгберу, архивному работнику Алленсбахского института демоскопии, который обратил мое внимание на эту карикатуру.
43 См.: М ii 1 1 е г J. von. Zuschrift an alle Eidgenossen. — Sammtliche Werke. Siebenundzwanzigster. Theil. (Nachlese kleiner historischer Schriften). Hg. von Johann Georg Miiller. Tubingen, 1977, S. 41.
44 См.: Rabelais F. (Buvres completes. Texte etabli et annote par Jacques Boulenger. Ed. rev. et compl. par Lucien Scheler. Paris, 1955, p. 206,260, 267.
45 См.: Burke E. An Appeal from the New to the Old Whigs. — The Works of the Right Honourable Edmund Burke. New York, 1975, vol. IV, p. 66.
46 См.: Erasmus von Rotterdam. Op. cit., S. 201; M а с h i a v e 11 i N. Der Fiirst, Кар. 18.
47 См.: В г a a t z К. Friedrich Nietzche — Eine Studie zurTheorie der offen­tlichen Meinung. (Monographien und Texte zur Nietzsche-Forschung, Bd. 18). Berlin—New York, 1988.
48 Gersdorff С. E. A. von. Uber den Begriff und das Wesen der oeffen– tlichen Meinung. Ein Versuch. Jena, 1846, S. 10,12,5.
49 Nietzsche F. Zur Genealogie der Moral. — Dritte Abhandlung: Was bedeuten asketische Ideale? § 12. Ders., Werke. Kritische Gesamtaus– gabe. Hg. von Giorgio Colli, Mazzino Montinari. Berlin—NewYork, 1967, VI, S. 383.
Глава XXVI
НА ПУТИ К ТЕОРИИ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ
В середине 30-х годов мир напряженно следил за тем, вы­держит ли испытание метод репрезентативных опросов населения в прогнозах выборов американского президен­та в 1936 г. А через несколько месяцев вышел в свет пер­вый номер нового ежеквартальника Public Opinion Quarterly со вступительной статьей Ф.Г. Олпорта «На пути к науке об общественном мнении». 20 лет спустя, в 1957 г., Public Opinion Quarterly опубликовал исследование Г.Г. Хаймана со столь же обнадеживающим названием — «На пути к те­ории общественного мнения».
В следующий раз — уже в 1970 г., когда ключевое слово снова появилось на страницах Public Opinion Quarterly, — напряжение сменилось нетерпением. В публикации речь шла о протоколе 25-й ежегодной конференции Американ­ской ассоциации исследований общественного мнения, включавшем материалы заседания «На пути к теории об­щественного мнения», на котором выступили два профес­сора Чикагского университета — психолог Брустер Смит и политолог Сидней Верба. Психолог говорил о том, что исследователи «еще не занимались серьезно вопросом о том, как индивиды выражают свое мнение, чтобы вызвать социальные и политические последствия. Проблема фор­мулирования, часть любой концепции общественного мнения… для политической науки и для социологии име­ют непреложное значение»1 . Политолог же заявил: «Большая часть исследований политических мнений не имеет значения для развития макрополитической теории, которая занимается соотношением массовых установок и
массового поведения и важными политическими резуль­татами. Это связано преимущественно с тем, что опросы концентрируются чаще всего на индивидах как единицах анализа…»2 .
В принципе оба выступавших хотели получить ответ на вопрос: «Как, собственно, сумма индивидуальных мне­ний, выявленных эмпирическим социальным исследова­нием, превращается в мощную политическую силу, назы­ваемую "общественное мнение"?»
Никакого понятия об общественном мнении
Вопрос долгое время оставался без ответа, потому что ни­кто не увязывал его с сильной политической властью. Сре­ди 50 определений общественного мнения, собранных Г. Чайлдсом во второй части его знаменитой книги «Обще­ственное мнение», много оказалось таких, где, образно го­воря, барометр путали с погодой: «Общественное мнение состоит из реакций людей на высказывания или вопросы в фиксированной формулировке в условиях интервью»3 . Или: «Общественное мнение не обозначение для чего-то, а классификация целого ряда "чего-то", который при ста­тистическом упорядочении в соответствии с частотными распределениями обнаруживает состояния или соотно­шения величин, которые вызывают интерес или привле­кают внимание»4 .
Частотные распределения при статистической упоря­доченности — как они могут свергнуть правительство или нагнать страху на кого-то?
Спираль молчания не соответствует демократическим идеалам
Первое представление теории спирали молчания на Меж­дународном психологическом конгрессе в Токио в 1972 г. не было воспринято как прогресс на пути к теории обще­ственного мнения; так же была воспринята спираль мол­чания в 1980 г. с выходом моей книги в Германии и в 1984 г. — ее переводом на английский язык. И этого сле­довало бы ожидать — в ней не просматривался гражданин,
этот политический идеал демократической теории. Страх перед правительством и страх индивида не учитывались классической теорией демократии. Социальная природа человека, социальная психология и проблема сохранения сплоченности человеческого общества — этими темами теория демократии не занималась.
Немецко-американский исследовательский коллектив (Вольфганг Донсбах из Майнцского университета и Ро­берт Л. Стивенсон из Университета Северной Каролины в Чэпел-Хилле) проверили гипотезу о спирали молчания в вопросах Института коммуникационных исследований при Университете Северной Каролины и получили под­тверждение тенденции к отмалчиванию одного лагеря в противоречивом вопросе о легализации абортов. В то же время они пришли к совершенно пессимистическому вы­воду относительно того, какими научными средствами можно защитить спираль молчания. Теория, как извест­но, состоит из длинной цепи тезисов, цепи причинных связей. «Эта цепь, — писали Донсбах и Стивенсон, — начи­нается с социально-психологической переменной — стра­ха перед изоляцией, — а заканчивается тенденцией к раз­говорчивости и отмалчиванию — на микросоциологиче­ском уровне — и интеграцией системы общества—на мак– росоциологическом»5 . Каждое звено в этой цепи уязвимо. Кроме того, теория объединяет тезисы из совершенно раз­личных областей, которые традиционно рассматриваются наукой как раздельные, в частности как гипотезы о пове­дении и установке, гипотезы из теории коммуникаций, гипотезы из теории общества6 . Может быть, Донсбах и Стивенсон действительно правы, утверждая, что сущест­вует разрыв в теории спирали молчания: она не учитывает границы между различными дисциплинами. Однако уче­ные очень часто не придают значения диалогу со смежны­ми дисциплинами.
Что нужно знать, чтобы анализировать общественное мнение
Прогресс в развитии теории общественного мнения, воз­можен при условии четкого представления, что означает общественное мнение и каковы условия для его эмпири­ческого изучения.
Для облегчения этой задачи был составлен список из шести вопросов-рекомендаций7 , ответы на которые дали бы информацию, необходимую для проверки теории об­щественного мнения, в названии которой использовались ключевые слова — «спираль молчания».
1. Выяснить путем обычного опроса, как распределя­ются мнения населения на заданную тему.
2. Выяснить, каковы оценки климата мнений: «Что ду­мает об этом большинство людей?» Часто эти оцен­ки дают совершенно иную картину.
3. Спрогнозировать дальнейшее развитие контроверзы: какая сторона победит, какая — ослабит свои пози­ции.
4. Измерить готовность высказаться и тенденцию от­малчиваться, особенно при публичном обсуждении этого вопроса.
5. Проверить эмоциональную окрашенность темы, на­сыщенность ее моральными суждениями. По вопро­сам, не содержащим морально-эмоциональных оце­нок, давление общественного мнения не ощущается, т.е. не возникает спираль молчания.
6. Определить генеральную линию средств массовой информации в этом вопросе. Какую сторону поддер­живают влиятельные средства массовой информа­ции? Они являются одним из двух источников фор­мирования суждений о климате мнений. Кроме то­го, влиятельные средства массовой информации во­оружают других журналистов и приверженцев под­держивающей их стороны необходимыми словами и аргументами и, таким образом, оказывают влия­ние на процесс общественного мнения, на готов­ность высказаться и тенденцию отмалчиваться.
Молчаливое большинство не опровергает спирали молчания
Чтобы упростить научный поиск, некоторые исследовате­ли, проверявшие спираль молчания, предложили не учи­тывать по крайней мере средства массовой коммуника­
ции8 . Но если пойти по этому пути, то в вопросах, по кото­рым проводимая средствами массовой информации ли­ния и мнение населения сильно расходятся, тезисы спи­рали молчания не подтвердятся. Спираль молчания, про­тиворечащую проводимой средствами массовой инфор­мации линии, мы до сих пор не обнаруживали. Готовность высказаться усиливается при ощущении поддержки со стороны средств массовой информации. Достаточно вспомнить в этой связи приводимый нами пример об от­ношении к судье — члену коммунистической партии9 .
Меньшинство, поддерживавшее это мнение, знало, что оно меньшинство, и тем не менее проявило гораздо боль­шую готовность говорить, чем превосходившее его по численности большинство молчавших. Ибо последние чувствовали отсутствие поддержки со стороны средств массовой коммуникации, а потому предпочли молчать. Английский карикатурист 1641 г. был прав, изобразив «дерево» общественного мнения, увешанное газетами и книгами10 . Пример с судьей-коммунистом вряд ли кому будет понятен через 10—20 лет. Давление общественного мнения рассеивается, подобно грозовым облакам. Углу­бившись в пожелтевшие газеты тех лет, мы вряд ли ощу­тим линию, проводимую средствами массовой информа­ции в вопросе о так называемом «Указе о радикалах», ко­торый запрещал прием на работу государственных чинов­ников-коммунистов.
Процесс общественного мнения: ядерная энергия
Шесть вопросов из приведенного выше списка помогают организовать монографическое исследование и спрогно­зировать ситуацию. Когда речь заходит о том, что волнует население, например ядерная энергия, моральный аспект этого вопроса — угроза безопасности будущих поколе­ний — и проводимая средствами массовой коммуника­ции линия11 , можно ожидать, что противники ядерной энергии на публике проявят готовность высказаться по этой проблеме, а сторонники ядерной энергии охотнее предпочтут молчать и что в климате мнений противники ядерной энергии будут представлены гораздо шире, чем
это имеет место в действительности; это предположение подтвердила Сабине Матес в своей дипломной работе12 . Лишь когда из числа сторонников останутся представите­ли твердого ядра (hard core13 — твердый орешек), можно ожидать, что они будут более напористыми и разговорчи­выми на публике, чем их противники.
На какие предположения опирается теория
Какая теория лежит в основе этого монографического ис­следования? Еще раз вкратце изложим ее.
Теория спирали молчания исходит из того, что обще­ство — не только знакомые друг с другом группы — угро­жает изоляцией, отторжением индивидам, отклоняю­щимся от консенсуса, и что, с другой стороны, индивиды обладают — часто неосознанным, вероятно, генетически укорененным — страхом перед изоляцией. Этот страх по­буждает их постоянно выяснять, какие мнения и способы поведения одобряются, утверждаются или не одобряются, постоянно искореняются в их окружении. Теория под­тверждает квазистатистический смысл выносимых людь­ми оценок, оказывающих влияние на их речь и поведение. Если люди считают, что соответствуют консенсусу обще­ственного мнения, они более уверены в себе и участвуют в разговоре, частном или публичном, демонстрируют свои убеждения, например значками, наклейками, одеждой и другими доступными для публичного обозрения симво­лами. Если же люди убеждены, что их меньшинство, они становятся осторожными и молчаливыми, усиливая у об­щественности впечатление слабости своего лагеря, пока этот лагерь действительно не сократится до малого твер­дого ядра, которое крепко держится за прежние ценности, или пока не будет объявлено табу на него.
Проверка нашей теории сложна, поскольку она базиру­ется на четырех отдельных предположениях и подкрепля­ется пятым, касающимся взаимосвязи первых четырех. Суть этих предположений в следующем:
1. Общество применяет угрозу изоляции по отноше­нию к отклоняющемуся индивиду.
2. Индивиды постоянно испытывают страх перед изо­ляцией.
3. Из страха перед изоляцией индивиды постоянно пы­таются оценить климат мнений.
4. Результат такой оценки влияет прежде всего на их публичное поведение, в частности, оно проявляется в демонстрации или утаивании мнений, т.е., в пред­почтении высказаться или отмолчаться.
Пятое предположение сочетает четыре вышеперечис­ленных и объясняет на этой основе формирование, от­стаивание, поддержание и изменение общественного мнения.
Чтобы эмпирически проверить эти предположения, их следует перевести в наблюдаемые индикаторы, т.е. в ситу­ации, поддающиеся демоскопическому интервью.
Проверка угрозы изоляции
Исходит ли от общественного мнения угроза изоляции? Защищается ли общественное мнение угрозой изоляции по отношению к инакомыслящим? Находит ли себе доро­гу новое общественное мнение с помощью угрозы изоля­ции?
Мы считали себя либеральным обществом. «Либе­ральный» звучит симпатично, так считают 52% опрошен­ных14 , «терпимость» и есть то качество, которое 64% со­временных родителей хотели бы воспитать у своих де­тей15 .
Угрожать изоляцией тому, кто думает иначе, чем при­нято в общественном мнении, — это, несомненно, прояв­ление нетерпимости. Поэтому трудно задавать подобный вопрос в демоскопическом интервью. Тем не менее неко­торые формы угрозы изоляции уже были описаны нами, например случаи прокола шин у автомобиля с символи­кой отвергаемой партии16 . Во время избирательной кам­пании мы использовали тест, в котором приехавшему в незнакомый город автомобилисту не хотят ответить на вопрос: «Как проехать…?» — поскольку у него на пиджаке красовался значок партии. «Как Вы думаете, какой?» — так заканчивался вопрос теста17 . Мы задавали вопрос, гшака-
ты каких партий особенно часто оказывались испачкан­ными или разорванными, и рассматривали такие дейст­вия как публичную угрозу изоляции сторонников этой
партии18 .
Но мы ошибались. В «Спирали молчания» издания 1980 г. об этом сказано достаточно подробно19 .
В Майнце мы начали серьезно заниматься этой темой. Сабина Холицки подготовила дипломную работу «Угроза изоляции — социально-психологические аспекты публи– цистско-научной концепции»20 . Ангелика Альбрехт по­святила свой диплом другой проблеме: «Смех и улыбка — изоляция или интеграция?»21 Вспомнили мы и об акусти­ческих сигналах, который изобретательный С. Милгрэм использовал в качестве угрозы изоляции22 , — уничижи­тельный свист, шум, высмеивание. Однако прошло нема­ло времени, пока наконец в 1989 г. искомый тест не был найден. Он был совсем простой. Нам следовало придер­живаться сигналов к конформному поведению, описан­ных в специальной научной литературе (преимуществен­но но социальной психологии), несмотря на то что в ней не упоминалось общественное мнение23 .
Мы сразу же опробовали тест на теме ядерной энергии, сначала с использованием индикатора освистывания, а затем — при сменяющих друг друга темах — на индикато­ры шума и высмеивания. В первом варианте вопрос зву­чал так: «Хочу рассказать Вам недавний случай, имевший место во время публичной дискуссии по проблемам ядер­ной энергии, собравшей огромную аудиторию. Выступа­ли два основных докладчика. Один говорил в защиту ядер­ной энергии, другой — против. Одного из выступавших публика освистала. Как Вы думаете, кого освистали: того, кто "за" ядерную энергетику, или того, кто "против"?» Большинство — 72% опрошенных — считало, что осви­стали защитника ядерной энергетики, 11% полагали, что освистан противник. Менее 1/5 населения не имело мне­ния своего по этому вопросу24 , (см. табл. 27).
Не было никакого сомнения в том, что угроза изоля­ции существует и население знает, за какие взгляды. Не­сколько недель спустя тест был опробован в Англии? Наш коллега Роберт Дж. Выброу из британского Института Гэллапа включил его в многотемный опрос (из 1000 ин­тервью) и вскоре сообщил о своих результатах. В Англии
ТЕСТ НА УГРОЗУ ИЗОЛЯЦИИ В ГЕРМАНИИ И АНГЛИИ
НА ТЕМУ «АТОМНАЯ ЭНЕРГИЯ». %
Вопрос: «Хочу рассказать Вам недавний случай, имевший место во время публичной дискуссии по проблемам ядерной энергии. Высту­пали два основных докладчика. Один говорил в защиту ядерной энергии, другой — против. Одного из выступавших публика освиста­ла. Как Вы думаете, кого освистали: того, кто "за" ядерную энергети­ку, или того, кто "против"»?
февраль 1989 г. ФРГ
март 1989 г. Великобритания
«За»
72
62
«Против»
11
25
Не ответили
17
13
100
100
Источники: Германия — Институт демоскопии, Алленсбах, опрос 5016, вопрос № 38, 2213 опрошенных.
Великобритания — Институт социальных исследований (Гэллапа),
1000 опрошенных.
сторонники ядерной энергии тоже составили меньшинст­во в климате мнений, но не столь малочисленное. Сомне­ний не было — враждебный климат мнений будет сказы­ваться на склонности публично высказаться, говорить или молчать. Важен был тог факт, что англичане приняли вопрос. Теория общественного мнения перешагнула гра­ницы. Она, безусловно, должна учитывать национальные особенности, но и истинность ее должна подтверждаться международно.
Поэтому тесты должны быть сформулированы так, чтобы их можно было применить в разных культурах. Я вспомнила об изысканном стиле обращения друг с другом в Японии и не сомневалась, что новый тест па угрозу изо­ляции будет вполне пригоден для использования в этой стране. Даже американские студенты не остались равно­душными, когда я ознакомила их с тестом о проколотых шинах в машине с символикой отвергаемой партии.
На семинаре в Чикагском университете я обсуждала этот вопрос с японским студентом. Хироаки Минато от­верг предложение применить наш тест в Японии. Мы пе­
репробовали много вариантов, и примерно часа через два он сказал: «Этот тест подойдет». Вопрос скорректирован следующим образом: «Встретившись, соседи заговорили о ядерной энергии. Один из них высказался "за" ядерную энергетику, другой — " против". Позднее до одного из уча­стников разговора дошел слух, что никто не разделяет его мнения. Как Вы думаете, о ком из двоих шла речь?»
Тест на страх перед изоляцией
Существует ли страх перед изоляцией? Эксперименты Эша и Милгрэма25 доставили огорчение многим амери­канцам. Милгрэм повторил — слегка модифицировав — свои эксперименты во Франции и Норвегии, желая уз­нать, только ли американцы склонны проявлять конфор­мизм или он свойствен и европейским нациям.
Предположение, что американцы тоже могут испыты­вать чувство страха перед изоляцией, так обидело однаж­ды аудиторию на лекции в Чикагском университете, что многие слушатели покинули зал. Было ясно, что в интер­вью нельзя напрямую спрашивать: «Боитесь ли вы изоля­ции?» Хотя во время тестирования спирали молчания этот вопрос однажды был задан в Америке. Мне часто го­ворили, что в концепции спирали молчания я слишком подчеркиваю иррациональные и эмоциональные момен­ты в конформизме, что равнозначно было обвинению в недооценке хороших, рациональных оснований для кон­формизма. Естественно, это было продолжением старого спора между европейскими и американскими социальны­ми учеными. У американцев давние традиции предпочте­ния рациональных объяснений человеческого поведения.
Как следовало бы тестировать страх перед изоляцией? Один из возможных вариантов описан выше, в гл. III (см. с. 73), где говорится о курении в присутствии некурящих. Тест угрозы — предъявление курильщику листка с кар­тинкой, один из персонажей которой с возмущением го­ворит: «Я считаю, курильщики — бесцеремонные люди. Они вынуждают других вдыхать вредный дым», — одно­значно напугал курильщиков. Но он не приблизил нас к тому, чего требовали наши американские коллеги, — до­биться измерения страха перед изоляцией26 .
Мы обратились к исследованиям, предпринятым еще в середине XIX в. (во времена Ч. Дарвина), которые, имея иные исходные позиции, в 40—50-е годы дали расцвет особой области исследований, названной групповой ди­намикой27 . Нас заинтересовали прежде всего вопросы, связанные с групповой сплоченностью, например что объединяет группы людей, что обеспечивает их существо­вание? Что предпринимает группа, если отдельные члены нарушают правила и тем самым грозят ей разрушением? С. Холицки открыла эти работы, собирая материалы по проблеме страха перед изоляцией28 .
Она обнаружила, что групповая динамика в своих экс­периментах проходит три стадии. В первой фазе отклоня­ющегося, нарушающего правила индивида группа пыта­ется убеждениями и дружелюбностью вернуть в группу. Если это не удается, во второй фазе отклоняющемуся ин­дивиду угрожают исключением из группы. Если и это не помогает, наступает третья фаза: «Группа заново опреде­ляет свои границы» (в понятиях групповой динамики), — из чего следует, что отклоняющийся индивид исключен из группы29 .
Подобное групповое давление мы встречали уже у Эд­варда Росса: пока индивид не уйдет из жизни и общества30 . Одно лишь странно: представители групповой динамики, изучая, что поддерживает единство группы, почему-то не сделали следующего шага в этом направлении — не попы­тались выяснить, что поддерживает единство общества. Тогда бы они непременно натолкнулись на феномен об­щественного мнения в смысле социального контроля.
Но ключевые слова «общественное мнение» нигде не упоминаются во всех этих работах по групповой динами­ке. Нет их и у Ирвинга Гоффмана, который, систематиче­ски занимаясь социальными исследованиями, в 50—60-е годы пришел к тому же выводу, который 350 лет назад сформулировал Мишель Монтень в своих «Опытах», опубликованных в 1588 г.: человек должен вести себя пре­дельно осторожно в условиях публичности. Индивид не один, писал Гоффман, пока рядом находится хоть один человек, а если его окружают многие — тем скорее он ме­няется, помня о том, что другие люди формируют мнение о нем.
Гоффман прорывает завесу научной слепоты относи­тельно социально-психологического смысла понятия «общественность», игнорируемого исследователями. Ла­конично и емко название его основополагающего труда — «Поведение в общественных местах»30 . Впрочем, название любой из работ Гоффмана, опубликованных в 1955— 1971 гг., выражает его понимание социальной природы человека и все горькие последствия, обусловленные имен­но его социальной природой31 . В ходе исследований пове­дения индивида Гоффман обнаруживает у Дарвина описа­ния многих физических признаков социальной природы человека. Нам повезло, что в поисках доказательств страха перед изоляцией мы можем сослаться на книгу Дарвина «Проявления эмоций у человека и животных» (1873). В гл. 13, касаясь темы «неприятных ощущений», Дарвин описывает ряд телесных проявлений социальной приро­ды человека — покраснение, побледнепие, потливость, за­икание, нервозные движения, дрожь в руках, сдавленный, прерывающийся, неестественно высокий или низкий го­лос, подобие улыбки, отсутствующий взгляд, который Дарвин прокомментировал следующим образом: человек, пытаясь избежать наблюдений со стороны других, даже ограничивает свой визуальный контакт32 .
Дарвин разрабатывает положение о пороге между ин­дивидом, ориентированным вовне, и индивидом, ориен­тированным внутрь: ориентированный вовне индивид следует своей социальной природе, и такой объективный признак, как покраснение — не характерный для зверей, — подтверждает социальную природу человека. Он разгра­ничивает чувство вины, стыдливость и сожаление: чело­век может испытывать внутренний стыд из-за небольшой лжи не краснея, но, как только у него создается впечатле­ние, что кто-то обнаружил его ложь, он краснеет. Боязли­вость, по словам Дарвина, ведет к покраснению. Но бояз­ливость — это не что иное, как восприимчивость относи­тельно представления о том, что думают обо мне другие.
Дарвин никогда не употреблял понятия «общественное мнение». Он не говорил о страхе перед изоляцией, но его наблюдения однозначно приводят к заключению, что че­ловек — социальное существо, которое думает о мнении других людей, представляет себе, как выглядит в глазах других, и надеется, что никто не указывает на него паль­
цем — наяву или мысленно. Даже если хорошим поступ­ком человек привлекает к себе всеобщее внимание, боль­шинство все же испытывает при этом чувство замеша­тельства.
В противоположность этому Ирвинг Гоффман предпо­лагал, что испытываемое человеком чувство замешатель­ства — это всего лишь слабое наказание, с помощью кото­рого общественность заставляет человека вести себя как полагается33 . Михаэль Халлеман (Майнц) отверг это предположение, показав в своей докторской диссертации, что сожаление не просто слабое наказание, а реакция на ситуации, в которых человек чувствует себя изолирован­ным (даже если это герой, спасший ребенка, и к нему при­ковано всеобщее внимание34 (см. ниже, табл. 28).
Все началось с открытия экспериментов над собой, описанных Сабиной Холицки. На одной из конференций она узнала из выступления ван Зуурена35 о группе моло­дых ученых из Голландии, проводивших эксперименты над собственным ощущением сожаления. Так, например, участники эксперимента останавливались на оживлен­ной улице посреди мощного потока пешеходов, чтобы узнать, что будуг испытывать под их злыми взглядами; в полупустом кафе они подсаживались к столику, за ко­торым уже сидела влюбленная парочка, и проверяли свои ощущения при таком нарушении правил поведения; в одном и том же магазине они дважды покупали одну и ту же вещь через короткий промежуток времени; в чужом высотном доме поднимались на лифте на самый верх­ний этаж и там оставались какое-то время. Одна из уча­стниц эксперимента рассказывала, что еще у входа в дом она со страхом начинала думать, как ответить, если спро­сят, что ей понадобилось там, наверху. «Мне вдруг стало ясно, сколь смешно я должна выглядеть в своей розовой блузке и розовых брюках».
Эксперименты над собой показали, что прежде всякого социального контроля существует некий внутренний кон­троль — предчувствие, ожидание угрозы изоляции извне. Сама мысль о том, насколько неприятна будет подобная ситуация, помогает индивиду исправить свое поведение, нарушающее правило или не совпадающее с обществен­ным мнением, прежде чем коллектив, социальный конт­
рольизвне, вмешивался в ситуацию или вообще замечал планируемое индивидом нарушение.
Многие голландцы —– участники экспериментов над собой — рассказывали, что им хотелось отказаться от за­программированного поступка. Эта область исследований привлекла и Дж. Г. Мида из Чикагского университета, на­писавшего работу по «символическому интеракциониз– му». «Символическое взаимодействие», считал Дж. Г. Мид, представление о том, что подумают другие, как они будут реагировать, влияет на индивида с такой силой, как если бы это происходило в действительности. Но соц­иологи того времени были настолько далеки от этого мира беззвучного внутреннего диалога человека и его боязли­вой социальной природы, что Мид не смог при жизни опубликовать другие свои книги. Главный труд Мида, ко­торый нам сегодня доступен и который мы изучали на се­минарах по общественному мнению в Майнце36 , восста­новили его студенты по записям во время лекций37 .
Социальная природа проявляется в чувстве сожаления
В школе-семинаре в Майнце мы работали над концепцией спирали молчания. Как индивид узнаёт об угрозе изоля­ции? Каковы ее сигналы? Как ипдивид переживает страх перед изоляцией? Как его можно измерить? Одна из рабо­чих групп решила провести опыт над собой. Как известно, карнавал в Майнце «ночь бочек» — великое событие. Мож­но с уверенностью утверждать, что существует всеобщее согласие по этому поводу. И вот на оживленной улице сту­денты соорудили киоск, вывесили плакат, призывающий вступить в новый союз, цель которого — бороться с бес­смысленной тратой денег на «ночь бочек». В листовках, стопки которых лежали на полке киоска, объяснялось, что лучше эти деньги потратить на помощь «третьему миру». Студенты раздавали их прохожим для сбора подписей в поддержку своего начинания. Один из студентов снимал происходящее на пленку, чтобы потом можно было про­анализировать поведение всех участников эксперимен­та38 .
В эксперименте приняли участие и владельцы не­больших магазинчиков, расположенных на прилегаю­щих улицах. Они пытались отвадить прохожих, поже­лавших приблизиться к киоску, недвусмысленными же­стами показывая, что студенты у киоска — помешан­ные.
Ощущения человека, которому в ответ на его вопрос, не говоря ни слова, показывают спину или которого, завидев издалека, обходят стороной, так поразили М. Халлемана, что он решил продолжить работу над этой темой, завер­шившейся впоследствии защитой докторской диссерта­ции39 .
Нам помогал и Алленсбахский институт. В одном из опросов мы предложили респондентам рисунки: мужчи­нам — картинку с двумя беседующими мужчинами, жен­щинам — с изображением двух беседующих женщин. Один (одна) из беседующих говорил (а) другому (другой): «Представь себе, что я вчера пережила, такая неприятная вещь: я…» Здесь интервьюер говорит: «К сожалению, муж­чину/женщину перебили. Как Вы думаете, чем мог бы за­кончится рассказ, что пережил собеседник/собеседница?»
Исходя из ответов 2000 респондентов, Халлеман раз­работал 30 ситуаций. В следующем алленсбахском опросе они были изложены на отдельных карточках и предложе­ны респондентам в качестве задания: «Здесь на карточках описаны ситуации, в которых может оказаться каждый. Пожалуйста, разделите эти карточки на две группы — в за­висимости от того, кажется ли Вам ситуация неприятной или нет»40 .
Ниже (см. табл. 28) приведены предложенные для оп­роса ситуации вместе с полученными по ним результата­ми по ФРГ, Испании, Корее. Как видно из таблицы, при­чины, вызывающие неприятные ощущения у человека, могут быть выявлены. Спустя несколько лет, в июне 1989 г., мы повторили опрос с этой серией вопросов41 . По­втор дал почти те же результаты, что и в первый раз. Это позволило нам сделать вывод, что интенсивность непри­ятных ощущений и объект или причина, которые их вы­звали, в значительной мере зависят от культурных тради­ций. Такую же закономерность обнаруживают сравни­тельные исследования по Германии, Испании и Корее (см. табл. 28). В то же время удивляет, что в них очень много общего. Социальная природа человека другой куль­туры явила нам лицо, которое кажется уже знакомым.
Таблица 28
ВОСПРИЯТИЕ НЕПРИЯТНЫХ СИТУАЦИЙ В ГЕРМАНИИ, ИСПАНИИ И ЮЖНОЙ КОРЕЕ — СРАВНЕНИЕ, %
Вопрос: «Здесь на карточках описаны ситуации, которые могут про­изойти с каждым. Пожалуйста, разделите карточки на две группы: ситуации, которые Вы считаете неприятными, и те, которые, на Ваш взгляд, такими не назовешь. Карточки с ситуациями, по которым у Вас нет определенного мнения, просто отложите в сторону». (Предлагаются карточки и листки по категориям: «Мне было бы не­приятно», «Мне не было бы неприятно».)
Мне было бы неприятно
ФРГ
Испания
Южная Корея
У всех на виду Вам дали пощечину
79
83
92
Работник магазина самообслужи­вания несправедливо обвинил Вас в краже
78
89
88
В универмаге Вы нечаянно роняе­те дорогую вещь из хрусталя, и она разбивается
76
84
92
В ресторане Вы проливаете себе на брюки суп
70
73
74 J
С тележкой, полной покупок, Вы останавливаетесь у кассы в супер­маркете и обнаруживаете, что у Вас нет денег
69
65
84
Вы пришли на спектакль с на­сморком, и у Вас не оказалось но­сового платка
68
66
41
Со своим знакомым Вы идете на концерт. Ваш знакомый засыпает и храпит
63
59
63
Вы стоите в группе людей, к разговору которых незаметно прислушивался какой-то человек и потом подошел к говорящим
56
51
64
Кто-то в присутствии других насмехается над Вами
56
68
76
Посреди оживленной улицы Вы 1 неожиданно поскользнулись и 1 растянулись во весь рост
56
76
75
Вы открываете дверь туалета в поезде и обнаруживаете, что он занят: кто-то забыл закрыть за собой дверь
55
71
88
Вы обращаетесь к человеку, не­правильно назвав его имя
52
37
65
У друзей или знакомых Вы неча­янно заходите в комнату, где кто– то как раз переодевается
50
73
94
Мне было бы неприятно
ФРГ
Испания
Южная Корея
Вы встречаете старого знакомого, радостно улыбаетесь ему, а он не удостаивает Вас взглядом
49
46
64
Вы встречаете старого знакомого и не можете вспомнить его имя
45
41
66
После работы Вы чувствуете, что пахнете потом, но прежде, чем принять душ, вынуждены идти за покупками
44
44
22
Вы хотите вместе со знакомыми провести отпуск. Приехав на мес­то, Вы обнаруживаете, что пляж — для нудистов
43
59

В поезде к Вам подходит контролер, а Вы не можете найти билет

92
В кругу друзей или знакомых Вы рассказываете анекдот, над кото­рым никто не смеется
40
41
46
Приходит слесарь, а у Вас не уб­рана квартира
36
43
36
Вы слишком поздно затеяли стирку, и на Пасху (для Кореи — на Новый год) у Вас на веревке еще висит невысохшее белье
33
17
28
Вы вынуждены вести важный раз­говор из телефона-автомата, где собралась уже очеред из 2—3 человек, а разговор затягивается
31
49
69
На улице к Вам обращается ре­портер телевидения с включен­ной камерой
28
39
74
По счастливой случайности Вы спасли утопающего малыша, и репортер местной газеты хочет Вас непременно сфотографиро­вать
27
37
62
Мне было бы неприятно
ФРГ
Испания
Южная Корея
В выходной у Вас не оказалось ни масла, ни маргарина, и Вам при­ходится идти к соседям просить взаймы
27
27
40
В полдень Вы обнаруживаете, что ходите в нечищеных ботинках
26
25
11
В номере гостиницы через тон­кую перегородку Вы слышите все, что происходит в соседней комнате
24
33
35
На улице Вы встречаете знакомо­го человека и не знаете, здоро­ваться ли с ним
23
37
48
В полупустом вагоне поезда один из Ваших соседей по купе начина­ет разговаривать сам с собой
15
31
23
По телефону Вам говорят, что Вы ошиблись номером
12
16
26
Обращаясь к Вам, перепутали Ва­ше имя
12
18
28
п =
1343 2009
1498
1499
1766 352
Знак «—» означает, что вопрос не задавался.
Источники: ФРГ — И статут демоскопии, Алленсбах, опрос 4031, август 1983 г. Опрошено население старше 16 лет.
Испания — DATA, S. А., июнь 1984 г. Опрошено население старше 15 лет.
Южная Корея — Tokinoya, сентябрь 1986 г. Опрошено население стар­ше 20 лет.
Гоффман писал: если хочешь побольше узнать о соци­альной природе человека, изучай, что доставляет ему не­приятные ощущения42 . Поскольку мы не можем прямо спросить человека о его социальной природе (охотнее все­го мы игнорировали бы свою социальную природу; не­мцы, к примеру, часто отвечают: «Мне все равно, что обо мне думают другие»), то нужно, как объяснил в свое время
Э. Дюркгейм в книге «Правила социологического метода» (1895) (рус. перев. — «Метод социологии», 1899 г. — Ред.) искать ее индикаторы. Индикаторы не идентичны тому, что мы можем предполагать, но они позволяют судить о том, что мы исследуем.
Измеритель страха перед изоляцией
После публикации «Спирали молчания» посыпались воп­росы, на которые трудно было ответить. Поскольку с 30-х го­дов групповая динамика находилась в центре внимания социальных исследований, стали раздаваться критиче­ские голоса, что группы, в которых действуют люди, го­раздо важнее неопределенной публичности, о которой так много говорится в «Спирали молчания». Человек придает гораздо более важное значение мнению соседей, коллег по работе, друзей, референтных групп (reference groups), чем мнению неизвестно кого, анонимной общественности.
Донсбах и Стивенсон попытались разобраться с этим возражением43 . Они утверждали, что спираль молчания не детерминистская теория, которая рассматривает опреде­ленную причину — например, страх перед изоляцией со стороны общественности — как единственное воздействие на поведение человека и одинаковое для разных людей, а как одно из многих воздействий, определяющих процесс общественного мнения. Влияние референтных групп при этом нисколько не умаляется. Они ссылались при этом па мнение голландского ученого Харма т'Харта, согласно ко­торому в противоречивых вопросах молчание и ответ ре­спондента зависят от того, совпадает ли давление на него первичной группы и общественного мнения или группы, в которых респондент участвует, защищают более слабую позицию44 .
После десятилетий успешной работы в русле группо­вой динамики влияние групп на процесс формирования мнения казалось исследователям фактом самоочевид­ным. И поскольку до появления работ Гоффмана исс­ледователи групповой динамики попросту ограничива­лись изучением группы, не принимая во внимание эле­мент публичности, этот вопрос оказался весьма актуаль­ным, ибо здесь лежал ключ к пониманию понятия «обще­
ственное мнение». Не представляя четко, что означает публичность для социальной природы человека— инстан­ция, выносящая суждение о ней, трибунал, — нельзя по­нять феномен общественного мнения.
Предложенный Халлсманом индикатор чувства сожа­ления позволяет обнаружить значение анонимной обще­ственности. Если неприятные ощущения спонтанны, их редко испытывают в узком кругу знакомых, 21% вызыва­ется в условиях немногочисленной и 46% — в условиях широкой анонимной общественности45 .
Халлеман разделил разработанные им 30 тестовых си­туаций, которые для решения предлагались респондентам на карточках, на три группы — среда знакомых, немного­численная общественность и широкая общественность. Результаты показали: чем шире круг общественности, тем выше доля людей, которые указанную па карточке ситуа­цию ощущают как досадную46 .
Этот вывод звучит вполне логично: неприятная ситуа­ция среди знакомых должна восприниматься как более досадная, чем среди людей, которых не знаешь и больше никогда не увидишь, — в анонимной общественности. Но результаты тестов опровергают логику, и, несомненно, для этого есть основания. Среди знакомых можно попы­таться сгладить досадную ситуацию, но у ярлыка, кото­рый получаешь на людях, нет автора, перед которым мож­но извиниться, которому можно что-то объяснить, — урон репутации нанесен на неограниченное время.
Халлеман ближе, чем кто-либо прежде из исследовате­лей, подошел к задаче измерения страха перед изоляцией. Исходя из ситуаций, которые респондент воспринимает как заслуживающие сожаления, вызывающие досаду, он определил ранги восприимчивости социальной природы и страха перед изоляцией: очень высокая, высокая, сред­няя, небольшая, весьма ограниченная восприимчивость социальной природы и, соответственно, чрезмерный, от­носительный и незначительный страх перед изоляцией. Затем он проверил готовность респондентов высказаться или промолчать. Он установил, что люди с ярко выражен­ной чувствительностью к восприятию неприятной ситуа­ции — мы добавим: с чрезмерным страхом перед изоля­цией — при обсуждении противоречивых тем чаще пред­почитают отмалчиваться. И не потому, что они в целом
более боязливы или вообще скупы на слова; при обсужде­нии неопасных тем, где нет угрозы конфликтов, они так же охотно высказывают свое мнение, как среднестатисти­ческие респонденты47 .
Тест квазистатистического смысла
Существует ли вообще такое понятие, как квазистатисти­ческий смысл, как это утверждается в теории обществен­ного мнения? Могут ли люди воспринимать климат мне­ний?
Во всех странах, где применялись наши тесты, мы без затруднений получали ответ на вопросы: «Как думает большинство?», «Большинство "за" или "против"?», «Сколько процентов населения выступает "за"? "про­тив"?». Собственно, сами респонденты должны были бы спросить нас: «Почему Вы меня спрашиваете? Ведь это Вы изучаете мнения!» Но они этого не говорили. Готов­ность дать оценки можно рассматривать как показатель того, что люди постоянно стремились оценить мнения других самостоятельно, независимо от интервью.
Но зачастую эти оценки неправильные. Установки, отражаемые средствами массовой коммуникации, часто переоцениваются. Появился даже термин «множествен­ное невежество» (pluralistic ignorance)48 . Население за­блуждается относительно населения. «Пере– и недооцен­ка собственного лагеря и доля людей, которые оценку си­лы своего лагеря выражают ответами "затрудняюсь", "и так, и так" или "поровну", — все эти оценки свидетель­ствуют о борьбе в общественном мнении»49 . Но населе­ние в целом, независимо от собственной позиции, заме­чает — и это подтверждается данными демоскопии, — ка­кие мнения изживаются, а какие распространяются50 , как замечают похолодание и потепление. Как иначе это объяснить, если не человеческой способностью воспри­нимать эти частотные распределения? Неудивительно, что уже с давних времен — независимо от социальных исследователей — предпринимаются попытки повлиять на это восприятие.
Тест на проверку готовности высказаться или промолчать
Жаль, что существует не много стран с хорошо развитой сетью железных дорог. Со времени первых публикаций о спирали молчания для проверки готовности высказаться или промолчать использовался «железнодорожный» тест51 . Но когда теория перешагнула границы страны, по­сыпались жалобы на то, что нельзя применить этот тест: поездка по железной дороге 5—6 часов — мероприятие не столь привычное для массы респондентов. Мы несколько изменили тест: «Предположим, Вы едете 5 часов на авто­бусе, в пути делается остановка, и все пассажиры выходят из автобуса. Завязывается беседа, и кто-то начинает разго­вор, чтобы поддержать ее… или прервать. Захотите ли Вы поговорить .с этим человеком, чтобы узнать его точку зре­ния, или предпочтете не делать этого?» Донсбах и Стивен­сон предложили новый вопрос — телерепортер просит прохожих на улице дать интервью на неоднозначную тему. В этом случае, естественно, границы публичности расши­ряются. По данным Халлемана, страх перед изоляцией возрастает с расширением публичности. Телевидение формирует сегодня самую широкую публичность, какая только может быть.
При проверке теории не следует делать слишком боль­шой упор на отмалчивание или разговорчивость респон­дентов. Все-таки существует много других публичных проявлений согласия индивида с мнением общественно­сти; к ним можно, в частности, отнести прически, бороды, красные или белые ленточки на антенне автомашины, ис­пользуемые в качестве символов в Европе и Америке.
Крепкий орешек: ответ из «Дон Кихота»
При проверке теории возникали и некоторые недоразуме­ния. Главы о еретиках, авангардистах52 и крепком ореш­ке53 оказались в издании 1980 г. слишком короткими. Об авангардистах мы и сегодня знаем не больше, чем Платон, попытавшись добиться — с помощью поэтов — измене­ния ценностей54 .
Некоторые исследователи, ознакомившись с моей книгой, пришли к выводу, что в главе о крепком орешке речь идет о людях, которые имеют твердые убеждения или очень постоянны в своем поведении как избиратели. Кро­ме того, меня критиковали за то, что я специально приду­мала понятие «крепкий орешек» как оправдание для тех случаев, которые не подтверждают теорию о спирали мол­чания.
И здесь мне неожиданно пришла на помощь Мария Элиза Хулиа-Родриго. С тех пор как она закончила свою работу на звание магистра «Общественное мнение в рома­не Сервантеса "Дон Кихот"», трудностей с объяснением, что означает «крепкий орешек», у нас заметно поубавилось.
Если читать роман Сервантеса глазами теоретика об­щественного мнения, открывается система ценностей об­щества, которую впитал Дон Кихот благодаря чрезмерно­му увлечению рыцарскими романами, и его страстное же­лание бороться за эти ценности и быть вознагражденным, «быть в чести и уважении у всего света». Но все, что он де­лает, — даже его одежда и доспехи — принадлежит эпохе, миновавшей два столетия назад. Дон Кихот, видя, что он изолирован, осмеян, побит, сохраняет тем не менее вер­ность ценностям рыцарства на протяжении всего рома­на55 .
Авангардист связывает себя с ценностями будущего, поэтому он, упреждая время, неизбежно оказывается в изоляции. Крепкий орешек связан с ценностями прошло­го, он остается им верен, отсюда его изоляция нашим вре­менем. Конечно, представители крепкого орешка, «твер­дого ядра», которых мы сегодня выявляем с помощью де– москопических методов исследования, не так далеки от сегодняшней системы ценностей, как Дон Кихот. Но этот пример объясняет, что имеется в виду, когда мы говорим о крепком орешке.
Как сумма индивидуальных мнений превращается в общественное мнение
Выступая на конференции Американской ассоциации ис­следований общественного мнения в 1970 г., политолог Сидней Верба заявил, что исследования политического
мнения не добились прогресса на пути к теории обще­ственного мнения, потому что они «концентрируют вни­мание в большинстве случаев на индивиде как единице анализа»56 . Но он был не прав. Развитию теории препятст­вовал не индивид как единица анализа, а пренебрежение социальной природой индивида в опросах. Вопросы при изучении мнений неизбежно обращены к мнению, пове­дению и знаниям индивида: «Согласны ли Вы…?», «Инте­ресуетесь ли Вы…?», «Беспокоит ли Вас..Р.», «Предпочитае­те ли Вы…?» и т.д.
И по сей день в анализ мнений, и в частности в анализ избирательной кампании, не включаются вопросы, учи­тывающие наблюдение индивида за своим окружением, т.е. вопросы относительно социальной природы человека: «Как думает большинство?», «Кто победит?», «Какие мне­ния распространяются, какие нет?», «Обсуждая какие вопросы, можно даже рассориться с лучшими друзья­ми?», «Кого высмеивают?», «Чье мнение не разделяют?».
Нельзя сказать, что социальной природой человека со­всем пренебрегли в опросах. Еще Ф.Г. Олпорт в известном сочинении «Навстречу науке об общественном мнении» в качестве примера выражения общественного мнения при­вел очистку тротуаров от снега57 . П.Р. Хофштеттер в «Пси­хологии общественного мнения» (1949) писал: «Публич­ность мнения отличает странная на первый взгляд осо­бенность — выражение мнения сопровождается неясным, вероятно даже ложным, знанием о мнениях других членов группы… Современное определение, согласно которому общественное мнение представляет собой картину рас­пределения индивидуальных мнений, несовершенно: публичность должна непременно включать собственные представления индивида, локализованные в том или ином фрагменте картины распределения имеющихся мнений»58 . Но эти слова остались незамеченными. Поэто­му не было ответа на актуальнейший вопрос: как из сум­мы индивидуальных мнений, которую исследователи вы­ражают в процентах, формируется мощное образование, называемое общественным мнением, которое пугает пра­вительства, убеждает их в необходимости политических действий, «вызывает социальные и политические потря­сения» (как сказал психолог Б.М. Смит на конференции в 1970 г.)? Одним словом, формируется такая сила, которая
вынуждает индивида, если он не разделяет мнения обще­ственности, по крайней мере молчать (Дж. Брюс)S9 .
Превращение суммы индивидуальных мнений в об­щественное мнение, насколько мы можем судить об этом сегодня, происходит благодаря взаимодействию, которое неизменно осуществляется между людьми вследствие их социальной природы. Угроза изоляции, страх перед изо­ляцией, постоянное наблюдение за климатом мнений и оценка соотношения сил решают в конечном итоге — мол­чать или говорить.
Процессы общественного мнения, которые требуют большого напряжения сил, выбор темы публичных дис­куссий, защита общественного мнения, изменения обще­ственного мнения, отказ от прежних ценностей вплоть до введения игровых вариантов моды — все это обеспечивает интеграцию общества и его жизнеспособность.
С этой точки зрения 50 определений общественного мнения, собранные Г. Чайлдсом, уже не пугают. Все опре­деления, за исключением тех случаев, когда инструмент перепутали с тем, что он должен измерять, можно разде­лить на две группы: к первой относятся те определения, где общественное мнение трактуется как интеграция, ско– ординированность, согласие объединяющее всех, опира­ющееся на большинство населения, обеспечивающее не­обходимую сплоченность; ко второй — те определения, где общественное мнение рассматривается как мнение эли­ты, мнение верхушки общества.
Как считает Чайлдс, нужно выбрать либо одно, либо другое определение — концепцию интеграции либо кон­цепцию элиты. Но это не так. Теория общественного мне­ния не достигнет прогресса, если нельзя будет определить эффективность элиты в процессе формирования обще­ственного мнения. Вряд ли кто-нибудь всерьез рискнет предположить, что элита не определяет в значительной мере процесс общественного мнения, не играет первосте­пенной роли при его формировании. Однако нужно рас­статься с представлениями об элите как о единственном носителе общественного мнения, которые были распрост­ранены в XIX и XX вв.: готовые принять на себя ответст­венность, хорошо информированные, способные форми­ровать суждения люди, к взглядам которых должно было прислушиваться правительство60 .
В свете того, что мы знаем сегодня о теории обще­ственного мнения, на процесс формирования обществен­ного мнения влияют лишь те члены элиты, которые име­ют прямую связь с общественностью и которые действи­тельно публично выступают, не боясь выставить себя на всеобщее обозрение («вытащить себя на площадь», как го­ворил Сервантес61 ). Мы бы предпочли, чтобы это было не так. Нам бы хотелось, чтобы выдающиеся люди, творче­ски уединившись в тишине кабинетов, влияли бы на об­щественное мнение просто тем, что они есть. Однако эм­пирические социальные исследования показывают, что нельзя таким образом воздействовать на общественное мнение62 . Как писал Эдмунд Бурке, выдающийся человек должен заранее научиться стоять под взглядами обще­ственности и выстоять.
Примечания
1 S m i th В. Some Psychological Perspectives on the Theory of Public Opi­nion. — Public Opinion Quarterly, 1970, 34, p. 454.
2 V e r b a S. The Impact of the Public on Policy. — Там же, p. 454.
3 Цит. no: Warner L. The Reliability of Public Opinion Surveys. — Public Opinion Quarterly, 1939,3, p. 377.
4 Цит. по: В e у 1 e H. C. Identification and Analysis of Attribute-Cluster– Blocs. Chicago, 1931, p. 183.
S Donsbach W,, Stevenson RL. Herausforderungen, Probleme und empirische. Evidenzen der Theorie der Schweigespirale — Publizistik, 1986, 31, S. 14; см. также S. 7.
6 Ibid., S. 8 f.; см также: Deisenberg A. M. Die Schweigespirale — Die Rezeption des Modells im In– und Ausland. Miinchen, 1986.
7 См.: Noelle-Neuman E. Advances in Spiral of Silense Research. — KEIO Communication Review, 1989, 10, p. 20.
8 См.: Glynn В., С a г о 11 J., M с Leod J. M. Implications of the Spiral of Silence Theory for Communication and Public Opinion Research. — Sanders K.R, Kaid L. L., Nimmo D. (Ed s.). Political Communi­cation Yearbook 1984. Carbondale, Edwardsville, 1985, p. 44.
9 См. гл. XXII наст, изд., с. 241.
10 См. гл. XXV наст, изд., с. 275-276.
11 См.: Kepplinger Н. M. Kiinstliche Horizonte. Folgen, Darstellung und Akzeptanz von Technik in der Bundesrepublik Deutschland. Frank­furt/Main, 1989. Его же. Die Kernenergie in der Presse Eine Analyse zum Einfluss subjektiver Faktoren auf die Konstruktion von Realitat. — Joiner Zeitschrift fur Soziologie und Sozialpsychologie, 1988, 40, S. 659—683.
12 См.: М a t h е s S. Die Einschatzung des Meinungsklimas im Konflikt um die Kernenergie durch Personen mit viel und wenig Fernsehnutzung. Magisterarbeit. Mainz, 1989.
13 См. c. 306—307 наст. изд.
14 См.: Allensbacher Archiv, IfD-Umfrage 4005, Frage 21, Februar 1982.
15 См.: Allensbacher Archiv, IfD-Umfrage 5013, Frage 20B, November 1988.
16 См. гл. Ill наст, изд., с 91-92.
17 См. там же, с. 92.
18 См. там же.
19 См.: Noelle-Neumann Е. Die Schurigespirale. Offentliche Mei­nung — unsere soziale Hant. Munich—Zurich, 1980. наст. изд.
20 См.: H о 1 i с к i S. Isolationsdrohung — Sozialpsychologische Aspekte eines publizistikwissenschaftlichen Konzepts. Magisterarbeit. Mainz, 1984.
21 См.: Albrecht A. Lachen und Lacheln — Isolation oder Integration? Magisterarbeit. Mainz, 1983.
22 См. гл. Ill наст, изд., с. 76.
23 См.: Nosanchuk Т. A., Lightstone J. Canned Laughter and Pub­lic and Private Conformity. — Journal of Personality and Social Psychology, 1974, 29, p. 153—156; В e r 1 у n e D. E. Laughter, Humor, and Play — Lindzey G., Aronson E. (Ed s.). The Handbook of Social Psycho­logy. Second Edition, t. 3. Reading, Mass., Addison-Wesley Publishing Company, 1969, p. 795—852.
24 Cm: Allensbacher Archiv, IfD-Umfrage 5016, Frage 38, Februar 1989.
25
См. гл. Ill наст, изд., с. 76.
26 См.: Glynn В., С а г г о 1 J., McLeod J.M. Op. cit., p. 47 f., 60.
27 Из работ, посвященных исследованию этой проблемы на ранних этапах, см., например, работы 30-х годов: Moreno J. L. Who Shall Survive? Foundations of Sociometry, Group Psychotherapy and Sociodra– ma. Rev. ed. Beacon. N.Y., 1953 (впервые опубликована в 1934 г.); L е w i n К. Resolving Social Conflicts. Selected Papers on Group Dyna­mics. — In: L e w i n G. W. (e d.). A publication of the University of Michi­gan Research Center for Group Dynamics. New York, 1948 (впервые и– здана в 1935—1946 гг.); S h е г i f М. The Psychology of Social Norms. New York, 1965 (первая публикация — в 1936 г.).
28 См.: Н о I i с k i S. Op. cit., S. 82 ff.
29 См.: Cartwright D., Zander A. (Ed s.). Group Dinamics. Research and Theory. 3rd ed. New York, Evanston, London, 1968, p. 145.
30 См.: гл. IX наст, изд., с. 141.
31 См.: Goffman Е. Behavior in Public Places. Notes on the Social Organ­ization of Gatherings. New York, 1963.
32 См.: Goffman B. Embarrassment and Social Organization. — The American Journal of Sociology, 1956, v. 62, p. 264—271; его же. Stigma. Notes on the Management of Spoiled Identity. Englewood Cliffs, N.Y., 1963.
33 См.: Darwin С h. The Expression of the Emotions in Man and Animals. London, 1873, p. 330.
34 См.: Goffman E. Embarrassment and Social Organization, p. 265, 270 f.
35
См.: Z u u r e n F. J. van. The Experience of Breaking the Rules. Paper presented at the «Symposium on Qualitative Research in Psychogy» in Perugia. Italy, August 1983. Dept. of Psychology, University of Amster­dam. — Revesz-Bericht, № 47.
36 См.: S с h 1 arb A. Die Beziehungzwischen ffentlicher Meinung und sym– bolischem Interaktionismus. Seminararbeit. Mainz, 1984—1985.
37 См.: Mead G. H. Geist. Identitat und Geselschaft aus der Sicht des So– zialbehaviorismus. Frankfurt/Main, 1968. (Titel der Originalausgabe: Mind, Self, and Society. From the Standpoint of a Social Behaviorist. Chi­cago, University of Chicago Press, 1934.)
38 См.: E w e n W., H e i n i n g e r W., H о 1 i с к i S., H о p b а с h A., S chlii t e r E. Selbstexperiment: Isolationsdrohung. Seminararbeit. Mainz, 1981-1982.
39 См.: Hall email M. Peinlichtkeit als Indikator. Theorie der Peilicht– keit — demoskopische Analyse — Beziige zur Publizistikwissenschaft unter besonderer Berticksichtigung des Phanomens Offentlichkeit. Magisterarbeit. Mainz, 1984; см. также: его же. Peinlichkeit. Ein An– satz zur Operationalisierung von Isolationsfurcht im sozialpsychologi– schen Konzept offentlicher Meinung. — Publizistik, 1986, 31, S. 249— 261.
40 Allensbacher Archiv, IfD-Umfrage 4031, August 1983.
41 См.: Allensbacher Archiv, IfD-Umfrage 5021, Juni 1989.
42 G о f f m a n E. Embarrassment and Social Organization, p. 270.
43 См.: Donsbach W., Stevenson L. Herausforderungen, Probleme und empirische Evidenzen der Theorie der Schweigespirale, p. 10 ff.
44 См.: T' H a r t H. People's Perceptions of Public Options. Paper presented to the International Society of Political Psychology. Mannheim, 1981.
45 См.: H a 11 e m a n n M. Peinlichkeit, S. 135, Tab. 14.
46 Ibid., S. 137, Tab. 15.
47 Ibid., S. 178 ff.
48 См.: Noelle-Neumann E. Die Theorie der Schweigespirale als In­strument der Medienwirkungsforschung. — In: К a a s e M., S с h u 1 z W. (H g.). Massenkommunikation. Opladen (Sonderheft 30 der Kolner Zeitschrift fiirSoziologie und Sozialpsychlogie), 1989; К a t z E. Publicity and Pluralistic Ignorance. Notes on «TTie Spiral of Silence». — In: В a i e r H., К e p p 1 i n g e г II. M., Reumann K. (Hg.). Offentliehe Meinung und sozialer Wandel. Public Opinion and Sozial Change. Fur Elisabeth Noelle-Neumann. Opladen, 1981, S. 28—38.
49 Наст, изд., гл. Ill, с. 88, гл. XV, с. 179, гл. XXII, с. 240.
50 См.: Allensbacher Archiv, IfD-Umfragen 2081, 4030, 4099/1 + II.
51 См. гл. II наст. изд,. с. 48.
52 См. гл. XVII наст, изд., с. 198-202.
53 См. гл. XXIII наст, изд., с.242.
54 См. гл. XXV наст, изд., с. 271.
55 См.: Chulia-Rodrigo М. Е. Die offentliche Meinung in Cervantes' Roman «Don Quijote von der Mancha». Magisterarbeit. Mainz, 1989.
56 Public Opinion Quarterly, 1970, vol. 34, p. 455.
57 См. гл. IX наст, изд., c.141.
58 Hofstatter P. R. Die Psychologie der offentlichen Meinung. Wien, 1949, S. 53.
59 См. гл. VIII наст, изд., с. 137; см. также: Т б n n i е s F. Kritik der offen­tlichen Meinung. Berlin, 1922, S. 138.
60 См. гл. IX наст, изд., с. 140; см. также: II е n n i s W. Meinungsforschung und representative Demokratie. Zur Kritik politischer Umfragen. Tubing­en, 1957, S. 19 ff.
61 С h u 1 i a – R о d r i g о M. E. Op. cit., S. 38.
Глава XXVI i
ЯВНАЯ И СКРЫТАЯ ФУНКЦИИ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ: ИТОГИ*
Теории мнения — это сложная, специфиче­ская отрасль знания. Это область, перегру­женная штампами когда-то весьма преус­певшего частного теоретизирования. Это поле обильно пробившегося молодняка с созревшими на нем —в самых неожиданных местах — плодами терминологических дис­путов и загадочной порослью, полное психо­логических описаний.
Уильям Алъбиг, 1939
Закончив книгу, мне снова захотелось пройти весь этот круг с самого начала и спросить: что же такое обществен­ное мнение?
Итак, Г. Чайлдс во второй главе своей книги «Обще­ственное мнение: природа, формирование, роль» (1965) приводит 50 определений общественного мнения. А вот У.Ф. Дэвисон в своей статье об общественном мнении (1968) для «Международной энциклопедии социальных наук» писал: «Не существует общепринятого определения "общественного мнения"». Представляется, что все 50 оп­ределений Чайлдса восходят к двум различным концеп­циям общественного мнения. Добавим при этом, что су­ществует еще несколько определений технико-инстру­ментального характера, в которых общественное мнение приравнивается к результатам опросов общественного мнения, т.е. к «сумме индивидуальных ответов опрашива­емых»1 . Большинство собранных Чайлдсом определений связано со следующими двумя концепциями:
* Хочу поблагодарить Вольфганга Денсбаха и В. Филлипса Дэвисона за их рекомендации по этой главе.
1. Общественное мнение как рациональность. Оно иг­рает роль инструмента в процессе формирования и принятия решений в условиях демократии.
2. Общественное мнение как социальный контроль. Его роль заключается в содействии социальной интегра­ции и в обеспечении достаточного уровня согласия, на которое могут опираться действия и решения.
Сравнение двух концепций вызывает в памяти извест­ное различие, отмеченное Робертом Мертоном в книге «Социальная теория и социальная структура» (note 5 1957):
— Явные функции — это те объективные последст­вия, которые помогают системе приспособиться или адаптироваться, которые для участников процесса яв­ляются намеренными и осознаваемыми.

— Скрытые функции, соответственно, не являются ни намеренными, ни осознаваемыми2 .

Первую из названных концепций общественного мне­ния можно считать явной функцией, намеренной и осоз­наваемой, в то время как вторая является скрытой функ­цией, ненамеренной и неосознаваемой.

Исходя из весьма существенных различий между дву­мя концепциями общественного мнения, некоторые исс­ледователи настаивают на том, что термин «общественное мнение» несостоятелен, по крайней мере в научном оби­ходе3 . Однако термин, который, как мы показали, сущест­вовал с древнейших времен и использовался в течение многих столетий, не может быть изъят до тех пор, пока ему не будет найдена равноценная замена — термин, кото­рый точнее передаст значение данного понятия как опре­деленной формы социального контроля. Отказавшись от термина «общественное мнение», мы потеряем веками на­капливавшееся знание о латентной функции обществен­ного мнения, благодаря которой поддерживалось опреде­ленное согласие в обществе, а возможно, и во всем мире4 . В этом случае нам не удастся выявить связи между таки­ми различными явлениями, как климат мнений, дух со­временности, репутация, мода, табу, и тогда придется до­вольствоваться уровнем знаний, предшествовавшим от­
крытию Джоном Локком «закона мнения, репутации и моды».
В этой главе мы обсудим далее понятие «общественное мнение как рациональность», а затем перейдем к понятию «общественное мнение как социальный контроль». В за­ключение будет приведен ряд аргументов, доказывающих, что понятие общественного мнения дает более эффектив­ный результат, когда рассматривается с точки зрения своей скрытой функции социального контроля, чем в кон­тексте спирали молчания.
Явная функция общественного мнения: формирование мнения в условиях демократии
Для мышления конца XX в. характерно господство кон­цепции общественного мнения, и началось это с конца XVIII столетия, когда утверждались представления об об­щественном мнении как о рациональности. В данном кон­тексте рациональность означает приобретение знаний ра­зумом и формирование логических, рассудочных сужде­ний на основе этого знания. Овладение знаниями и фор­мирование суждений невозможны без использования ме­тодов логических преобразований и дедукции. Рациональ­ность пользуется однозначно определенными понятиями, которые включены в более широкую систему понятий. Та­ким образом, рациональность охватывает различные сфе­ры объектов, из которых могут быть выведены логические умозаключения. Следовательно, то, на чем сосредоточены эти сферы, определяется логикой, причинностью и согла­сованностью. Результаты рассудочного мышления убеди­тельны, доказуемы и постижимы.
Понятие общественного мнения, основанное на раци­ональности, кратко определяет Г. Шпайер: «Мнения по вопросам, представляющим интерес для нации, выражае­мые свободно и открыто людьми, не принадлежащими к правительству, которые считают вправе влиять своими мнениями или даже детерминировать действия, состав или структуру своего правительства»5 . В этом случае связь между общественным мнением и рациональностью одно­значно прямая: они идентичны. В действительности —
при условии, что пресса независима, — степень согласо­ванности между общественным мнением и опубликован­ным в средствах массовой информации превалирующим мнением весьма велика. Определение Г. Шпайера вклю­чает указание на явную функцию общественного мнения: оно связано с политикой; оно поддерживает правительст­во в формировании мнений и решений по политическим вопросам.
Значение общественного мнения как политического рассуждения в общественной сфере, как коррелята управ­ления6 сохраняет свою убедительность благодаря широко распространенному представлению, что само это понятие впервые появилось в XVIII столетии, в эпоху Просвеще­ния. Даже сегодня его все еще можно обнаружить в энцик­лопедиях и словарях во всем мире. Термин часто припи­сывается Жаку Неккеру, французскому министру финан­сов, который пытался добиться стабильности правитель­ственных расходов, несмотря на растущую волну обще­ственных беспорядков накануне Французской револю­ции7 .
Первые попытки объяснить термин «общественное мнение» были предприняты в XIX в. Столкнувшись с раз­личной ролью общественного мнения в Англии и США в четвертой главе Американского содружества, Дж. Брайс ограничил понятие рамками рационального обсуждения противоречивых политических вопросов в условиях де­мократии. Р.Э. Парк, учившийся в Германии в начале XX в., оказался жертвой противоречий между Ф. Тенни­сом, своим руководителем в Берлинском университете (который пытался теоретически разработать понятие об­щественного мнения), и О. Шпенглером, автором книги «Закат Европы» (1918—1922), другим своим учителем, познакомившим его с концепциями социальной психо­логии. В то время социальная психология была сравни­тельно новой отраслью; ее возникновение (80-е годы XIX в.) связано с именами итальянского криминолога Сципио Сигеле, а также Гюстава Ле Бона и Габриеля Тар– да. В своей диссертации «Толпа и публичность» (1904), опубликованной в Англии в 1972 г., Парк попытался най­ти выход, приписав толпе чувства, а общественному мне­нию — разум. Общественное мнение является продуктом рассуждений, дискуссий, где обмениваются личными
точками зрения, одна из которых в конце концов побежда­ет, а оппоненты бывают скорее побеждены, чем убеждены.
Согласно американским авторам монографии о Пар­ке8 , работа над диссертацией утомила и разочаровала его. В этом состоянии Парк принял предложение вернуться в Соединенные Штаты и заняться преподавательской дея­тельностью в Чикагском университете. Пожалуй, даже се­годня сходная судьба может постигнуть авторов, стремя­щихся отождествить общественное мнение и рациональ­ность.
Пример распространенного метода изучения понятия дает Ф.Д. Вильсон в статье «Понятие общественного мне­ния», опубликованной в 1933 г. в журнале American Political Science Review. Он делит термин на две составляю­щие: «общественный» и «мнение», — затем анализирует отношения мнения и общественности, общественности и правительства, мнения и правительства. Эти отношения характеризуются идеей участия. Значение общественно­сти сведено к «совокупности лиц, имеющих право на уча­стие в правительстве»9 . Давление такого общественного мнения представляется для правительства тяжкой ношей.
Спустя тридцать лет аналогичный подход продемонст­рировал Г. Чайлдс в своей книге «Общественное мнение: природа, формирование, роль» (см. с. 96). Чайлдс разде­лил упоминавшуюся нами неодкратно главу, посвящен­ную определениям общественного мнения, на исследова­ния в области «общественности», «мнения» и «степени их многообразия»; за ними следовали главы «Процесс фор­мирования мнения», «Качество мнений», «Носители мне­ний» и «Тематика мнений». Затем он дал историческую справку, охарактеризовав каждое десятилетие XX в. с точ­ки зрения проблематики общественного мнения и мето­дов влияния на него. Заключение Чайлдс посвятил по­пыткам измерения общественного мнения с помощью опросов через равные промежутки времени, предприни­мавшимся с начала 30-х годов. На этом его исследование заканчивается.
Из 50 собранных Чайлдсом определений обществен­ного мнения почти половину можно отнести к рациональ­ной концепции данного феномена. Дж. Т. Янг называет общественное мнение «социальным суждением осознаю­щего себя сообщества по вопросам общей значимости,
вынесенным после рациональной и публичной дискус­сии»10 . А.У. Халкомб определяет его как мнения,опираю­щиеся на значительное количество фактов, необходимых для рационального решения. Дж. А. Зауервайн при этом добавляет: «Было бы преувеличением считать, что в на­стоящее время общественное мнение, в интеллектуаль­ном смысле, существует где-то за пределами элиты»11 . Однако в этом хоре суждений слышится и нота отрица­ния: «Вероятно, это звучит несколько жестко, но не суще­ствует такой вещи, как общественное мнение, и необходи­мо только сдержанное понимание человеческой природы, чтобы показать, что такая вещь, как интеллигентное обще­ственное мнение, невозможна»12 .
Высокая оценка рациональности в западной цивилиза­ции не только разъясняет, почему выжило понятие обще­ственного мнения как рациональности, но и во многом проливает свет на тот факт, почему некоторые ученые счи­тают, что только механическое расчленение понятия и оп­ределение его слагаемых и связи между ними позволят уловить природу общественного мнения.
Понятие общественного мнения было и по-прежнему остается объектом достаточно квалифицированного изу­чения, как будто можно с помощью арбитров решить, быть или не быть понятию и какова его роль в будущей демократии. Эта тенденция проявилась уже в первой сис­тематической работе по данному вопросу — книге A. Jloy– ренса Лоуэлла «Общественное мнение и популярное пра­вительство» (1913). Автор ее говорит о том, что он считает «настоящим» общественным мнением и чем, следова­тельно, должно руководствоваться правительство: мнени­ями, которые сформировались в результате тщательного обсуждения. Определенный вес, считает Лоуэлл, имеют мнения лишь тех, кто поразмышлял над тем или иным вопросом. В дальнейшем он сужает свое определение, от­нося его только к тем вопросам, которые входят в компе­тенцию правительства; таким образом, религиозные воп­росы, например, исключаются как предмет обсуждения.
В начале 30-х годов с появлением метода репрезента­тивных опросов термин «общественное мнение» получил широкую распространенность. Люди с легкостью говори­ли об опросах общественного мнения, об исследованиях общественного мнения или новостях, сообщаемых Еже-
квартальником общественного мнения — новым журна­лом, который начал выходить с 1937 г. Но были ли пол­ученные результаты исследований действительно тем, что называется «общественным мнением»? Как раньше, так и сейчас ученые часто уравнивают результаты опросов с об­щественным мнением. Стратегия развития теории обще­ственного мнения заключалась в создании рабочего опре­деления общественного мнения, основанного на инстру­ментарии и материалах эмпирического исследования, на­пример: «Общественное мнение выражает реакции людей и определенным образом сформированные суждения и вопросы при интервьюировании»13 . «Общественное мне­ние — это не название какой-то вещи, а обобщение неко­торого класса вещей, которое при частотном распределе­нии статистического контекста дает представление о на­строениях или величинах, управляющих вниманием и интересами людей»14 . «Сейчас, имея реальные результаты опросов общественного мнения, мы, несомненно, не пере­станем называть общественным достаточно глубоко про­анализированное распределение ответов»15 . В юбилейной статье, посвященной 50-летию со дня выхода первого но­мера Ежеквартальника общественного мнения, Дж. Бе– ниджер сослался на «…вездесущее определение обще­ственного мнения как полученной в результате опроса суммы индивидуальных ответов», принадлежащее Аль­берту Голлину16 .
Первым критически оценил сложившуюся в этой об­ласти ситуацию Герберт Блумер. В своей статье «Обще­ственное мнение и опросы общественного мнения» (1948) он подверг резкой критике «малочисленность, если не полное отсутствие обобщений относительно обществен­ного мнения, несмотря на огромное количество опросов общественного мнения».
Поражает отсутствие усилий или даже простого инте­реса со стороны исследователей опросов общественного мнения к идентификации объекта, который они, как пред­полагается, стремятся изучать, регистрировать, изме­рять… Их не интересует независимый анализ природы об­щественного мнения, чтобы судить, насколько использу­емые ими методы соответствуют этой природе.
Необходимо высказать несколько замечаний в адрес подхода, который сознательно ограждает себя от каких-
либо соображений на этот счет. Я имею в виду узко опера– ционалистскую позицию, согласно которой общественное мнение состоит из результатов опросов общественного мнения. При этом, что весьма любопытно, результаты не­коей операции или использование некоторого инструмен­та рассматриваются как составные части объекта исследо­вания, вместо того чтобы добыть дополнительное знание об объекте исследования. Операционализацию превраща­ют в неуправляемую процедуру во имя объекта изучения; зато у нее появляются собственные цели… Все это, подчер­киваю, результаты узкой операционализации — как указа­но выше, вместо того чтобы просто разрешить или поста­вить вопрос о том, что означают результаты17 .
Резко обозначив, таким образом, свою позицию, Блу– мер затем обращается к исследованию содержания, фор­мирования и функций общественного мнения в условиях демократии, умело выстраивая концепцию общественно­го мнения как рациональности с его явной нацеленностью на информирование политиков об установках функцио­нальных групп, составляющих общественные организа­ции. Его внимание направлено в первую очередь на груп­пы, объединенные общими интересами, — союзы, ассо­циации предпринимателей или аграрников, этнические образования. Блумер не говорит, почему эти группы по интересам и давление, которое они оказывают на полити­ков, могут быть названы «общественным мнением». Од­нако он убедительно демонстрирует роль этих группиро­вок и объединений в формировании мнений политиков, показывая в то же время, как самим политикам нужно ук­лоняться от их давления. Естественно, не все люди оказы­вают одинаковое влияние на процесс формирования мне­ния в обществе. Многие из них имеют высокцй статус, престиж в обществе, их отличает высокий уровень компе­тенции, они очень заинтересованные и увлеченные лю­ди, оказывают заметное влияние на других. В то же время есть люди, не обладающие ни одним из этих качеств. В ре­презентативных опросах с такими респондентами, чьи суждения и влияния имеют разный вес, обращаются оди­наково. Согласно аргументам Блумера, опросы не явля­ются методом, пригодным для выявления общественного мнения.
Те же аргументы, спустя тридцать лет, приводит и Пьер Бордье в эссе «Общественное мнение не существу­ет»18 . На конференции американской Среднезападной ас­социации исследователей общественного мнения (Midwest Association of Public Opinion Research — MAPOR) в Чикаго в 1991 г. одно из заседаний было специально по­священо обсуждению европейских концепций обществен­ного мнения, материалы которого нашли отражение в се­рии последующих публикаций и International Journal of Public Opinion Research19 . Были представлены теории об­щественного мнения, сформулированные Фуко, Хаберма– сом и Бордье. Все три основаны на предположении, что формирование мнения — это рассудочный процесс.
Несмотря на все возрастающий интерес к теориям ра­ционального выбора в политических науках и общую ув­леченность психологов когнитивными процессами, идее общественного мнения как рациональности, кажется, приходится все чаще занимать оборонительную позицию к концу столетия. Дж. Бениджер, например, ожидает появ­ления новой парадигмы вдоль этой линии обороны: «Если допустить, что установки как аффект зависят от сознания (знания и схемы), а также, возможно, от поведенческой предрасположенности, то коммуникация, которая изме­няет "только" сознание, так же важна для изменения уста­новки, как коммуникация с аффективными компонента­ми»20 . Действительно, многочисленные исследования об­щественного мнения показывают, что убедительная ин­формация может оказывать бол ее устойчивое воздействие на общественное мнение, чем просто убеждающие призы­вы. Дальнейшие разработки указанной парадигмы для лучшего понимания этого типа формирования и измене­ния общественного мнения, как ожидается, будут зани­мать центральное место на страницах FOR (Public Opinion Reaserch. — Ред.) в последующие 50 лет его существования.
Скрытая функция мнения: социальный контроль
Во время работы 25-й ежегодной конференции Амери­канской ассоциации исследователей общественного мне­ния в 1970 г. психолог Брюстер Смит из Чикагского уни­
верситета, выступая на заседании по теме «Теоретические проблемы общественного мнения», констатировал, что исследователи «еще всерьез не занимались проблемой, ка­ким образом мнения индивидов вызывают социальные и политические перемены»21 .
Проблема не может быть решена, потому что никто не замечает способности общественного мнения оказывать давление. Рациональная же концепция не объясняет дав­ления, которое общественное мнение может оказывать, если имеет хоть какое-то влияние на правительство и граждан. Рациональность может просветить, вдохновить, заинтересовать, но этого недостаточно, чтобы оказывать такое давление, которого, по словам Дж. Локка, не выдер­жит ни один человек из десяти тысяч. А тот, кто лишился поддержки людей, говорил Аристотель, не может оста­ваться правителем. Д. Юм тоже считал, что только на мне­нии держится правительство. И это касается, писал он в «Трактате о человеческой природе», как самых деспотич­ных и самых воинственных правительств, так и самых свободных и самых популярных. Власть общественного мнения легкообъяснима, если его рассматривать как со­циальный контроль. В письме, датированном 50 г. до н.э., Цицерон сообщает своему другу Аттику, что его ввело в заблуждение общественное мнение (publicam opinionem). Даже в самом первом известном нам сегодня случае упот­ребления термина «общественное мнение» он использует­ся для обозначения не хорошего и разумного суждения, а скорее своей противоположности.
Рациональная концепция общественного мнения опи­рается на представление о хорошо информированном гражданине, способном тонко аргументировать и четко формулировать свои суждения. Она делает акцент на пол­итической жизни и политических противоречиях. Боль­шинство авторов, разделяющих ее положения, признают, что только малая группа информированных и заинтересо­ванных граждан действительно участвует в таких дискус­сиях и формирует суждения. Однако концепция обще­ственного мнения как социального контроля затрагивает всех членов общества. Поскольку участие в процессе, угро­жающем изоляцией и вызывающем страх перед изоля­цией, не является делом добровольным, то социальный контроль оказывает давление и на индивида, опасающего­
ся изоляции, и на правительство — оно также может ока­заться в изоляции и быть свергнутым без поддержки об­щественного мнения. Пример ЮАР показал, что в нынеш­нее время целая страна может подвергнуться изоляции в мировом мнении, пока не изменит своей позиции под его давлением.
Концепция общественного мнения как социального контроля не затрагивает качества аргументации. Решаю­щее значение имеет тот из двух противоборствующих ла­герей, у которого хватит сил запугать противника изоля­цией, отвержением и остракизмом. В начале этой книги мы уже говорили о значении восприятия людьми силы противоположной стороны, проиллюстрировав это «сдви­гом в последнюю минуту» во время федеральных выборов в Германии в 1965 и 1972 гг. Столкнувшись с аналогич­ным явлением во время президентских выборов в Амери­ке в 1940 г., Лазарсфельд попытался объяснить его в тер­минах индивидуальной психологии как «эффект прицеп­ного вагона» — каждый хочет оказаться на стороне побе­дителя, если интерпретировать это в терминах социаль­ной психологии. Никто не хочет оказаться в изоляции. И «эффект прицепного вагона», и «спираль молчания» бази­руются на всеобщем убеждении, что индивиды следят за усилением или ослаблением различных группировок в своем окружении. Однако мотивация этих наблюдений различна. Более того, теория спирали молчания подчер­кивает постепенное нарастание изменений в результате непрерывного социального процесса, в то время как тео­рия «прицепа» предполагает скорее внезапный скачок от одной позиции к другой, основанный на новой информа­ции о том, кто впереди. Обе эти теории можно использо­вать одновременно22 .
Многие писатели давно интуитивно осознали, что по­беда или поражение в процессе общественного мнения не зависит от правоты или заблуждений. Как отмечал немец­кий правовед Иеринг в 1883 г., осуждение как наказание за отклоняющееся поведение не имеет рационального харак­тера, который легко улавливается в неодобрении «некор­ректного логического заключения, ошибки в решении арифметической задачи, неудачного произведения искус­ства». Он скорее подчеркивается «осознанной и неосоз­нанной реакцией сообщества на то, чтобы отстоять свои
интересы, защитить себя в целях общей безопасности»23 . Иными словами, речь идет о сплоченности и ценностном единстве в обществе. Последнее может включать только моральные ценности — добро и зло — или эстетические ценности — красиво и уродливо, — если только они содер­жат эмоциональные компоненты, способные источать уг­розу изоляции или страх перед изоляцией.
Сравнение двух концепций общественного мнения
При сравнении двух концепций общественного мнения следует подчеркнуть, что они основаны на совершенно различных предположениях относительно функции об­щественного мнения. Общественное мнение как рацио­нальный процесс, фокусируясь на проблемах демократи­ческого участия и обмена различными точками зрения по общественно значимым вопросам, требует в то же время внимания к этим идеям со стороны правительства и счи­тает, что власть капитала и государства, средства массовой информации и современные технологии могут манипу­лировать процессами формирования общественного мне­ния24 .
Теория общественного мнения как социального конт­роля концентрирует внимание на поддержании необходи­мо достаточного уровня согласия внутри общества отно­сительно ценностей и целей сообщества. Согласно этой концепции, сила общественного мнения настолько вели­ка, что ни правительство, ни отдельные члены общества не могут его игнорировать. Источник этой силы — угроза изоляции, которой общество подвергает отклоняющегося индивида или непослушное правительство, а также страх перед изоляцией, который обусловлен социальной приро­дой человека.
Постоянное наблюдение за своим окружением и, за ре­акциями других, выражаемое в готовности высказываться или промолчать, и есть та нить, которая связывает инди­вида с обществом. Такое взаимодействие укрепляет об­щность сознания, общепринятые ценности и общие цели и одновременно предостерегает тех, кто отклоняется от этих ценностей и целей. Страх перед изоляцией в случае
отклонения есть производное от чувства удовлетворения общегрупповым опытом. Исследователи предполагают, что эти реакции развились в процессе становления чело­века, чтобы поддержать необходимо достаточное сплоче­ние человеческих сообществ. Эмпирическое подтвержде­ние этому мы находим с помощью «метода отбора данных опыта» («experience sampling method» — EMS), который по­казывает, что одиночество связано с депрессией и плохим настроением у большинства людей25 .
Одно из основных различий между двумя концепция­ми общественного мнения — рациональной и социально­го контроля — состоит в интерпретации слова «обще­ственный». Согласно демократической теории обществен­ного мнения как продукта рассуждений (raisonement), по­нятие «общественный» должно рассматриваться с точки зрения содержания, тематики общественного мнения, ко­торая имеет прямое отношение к политике. Концепция общественного мнения как социального контроля интер­претирует понятие «общественный» в смысле «публич­ный», «гласный», «прилюдный»26 , «у всех на глазах», «ви­димый всем», coram publico. Глаз общественности — это суд, которому подвержены и правительство, и каждый ин­дивид.
Обе эти концепции объединяются, когда речь заходит об интерпретации слова «мнение». В соответствии с де­мократической теоретической концепцией «мнение» оз­начает в первую очередь индивидуальность взглядов и суждений; согласно же концепции общественного мнения как социального контроля, оно применимо к гораздо бо­лее обширной сфере, фактически ко всему, что в явной форме публично выражает ценностно значимое мнение, которое может проявляться как непосредственно, через высказанные убеждения, так и опосредованно — с по­мощью видимых символов — нашивок, флагов, жестов, причесок или бороды, т.е. через видимое для других, име­ющее нравственную нагрузку поведение. Эта концепция общественного мнения применима даже к неоднознач­ным ситуациям27 . Ее значимость распространяется на весьма обширную сферу: от всех правил морального ха­рактера («политической корректности») до табу — области неразрешенного конфликта, который не может обсуж­даться открыто без ущерба социальной сплоченности.
С точки зрения демократически-теоретической кон­цепции общественного мнения следует критически под­ходить к использованию термина «общественное мнение» для обозначения репрезентативных исследований, по примеру Герберта Блумера, Бердье и многих других сто­ронников этой концепции, поскольку в таких исследова­ниях ведется работа с информированными и неинформи­рованными людьми на равных условиях. А это не может соответствовать действительности.
С точки зрения общественного мнения как социаль­ного контроля все члены общества участвуют в процессе формирования общественного мнения. В случае конф­ликта относительно целей и ценностей часть людей под­крепляют своей поддержкой традиционные ценности, другая часть отвергает их и заменяет новыми. Этот про­цесс можно наблюдать с помощью репрезентативных исследований. Однако в большинстве случаев вопросы, которые требовалось бы задать, отличаются от тех, кото­рые включены в общепринятые вопросники обществен­ного мнения. Выявляя мнения респондентов, необходи­мо также определить климат мнений. Одним словом, у респондентов нужно спросить, каким они видят свое ок­ружение: как думает большинство людей, какое мнение усиливается или ослабевает, как они относятся к угрозе изоляции, т.е. какие взгляды и способы поведения непо­пулярны, на их взгляд, а также готовы ли они выска­заться по этим вопросам или предпочли бы промол­чать.
Согласно этой концепции общественного мнения, многие опросы сегодня не выявляют общественного мне­ния. Поэтому вопросы в них должны быть обращены к ценностно значимым мнениям и способам поведения, исходя из которых общество может изолировать индиви­да или позволить ему самоизолироваться.
Предпринимавшиеся с середины 1960-х годов попыт­ки оживить концепцию общественного мнения как соци­ального контроля оказались безуспешными28 . Одно из возможных объяснений этому дает Мэри Дуглас в своей книге «Как думают институты»: «Во-первых, согласно принципу когнитивной согласованности, теория, которая претендует на постоянное место в публичной копилке зна­ний, должна быть увязана с процедурами, гарантирующи­
ми использование других типов теорий»29 . С этой точки зрения концепция общественного мнения как рациональ­ности не представляет трудности: она может быть увязана с существующими теориями демократии, с привлекаю­щим внимание рациональным выбором и с теориями коллективных действий, а также с когнитивными моделя­ми в психологии. С другой стороны, социально-психоло­гическая динамическая концепция общественного мне­ния не лишена недостатков. Как отмечает М. Дуглас, «су­ществует профессиональная неприязнь (социологов) к моделям контроля»30 .
Теоретики в области философии науки разработали ряд критериев для оценки качества соревнующихся кон­цепций. Например:
1. Эмпирическая применимость.
2. Какие результаты объясняет концепция? Каков ее объяснителыю-понятийиый потенциал?
3. Степень сложности, т.е. диапазон охватываемых сфер
или количество включаемых переменных.
4. Совместимость с другими теориями.
Концепция общественного мнения как социального контроля получает предпочтение по трем из названных критериев. Во-первых, ее можно проверить эмпириче­ским путем. Если выполнены определенные требования теории, например по тематике, наличию морального или эстетического компонента и отношению средств массо­вой информации, то можно надежно предсказывать инди­видуальное поведение (например, тенденцию высказать­ся или промолчать) и распределение мнений в обществе31 .
Во-вторых, эта концепция располагает широкими воз­можностями в области объяснений. Теория спирали мол­чания допускает суждения типа «если — то», а это означа­ет, что она увязывает наблюдаемые явления с другими, утверждая и доказывая существование определенных со­циальных правил. Используя рациональную концепцию общественного мнения, трудно объяснить феномен, кото­рый мы впервые наблюдали в 1965 г., когда стабильное распределение индивидуальных мнений сопровождалось совершенно независимым развитием климата мнений и изменениями решения, за кого голосовать, происшедши­
ми в последнюю минуту (см. гл. I наст, изд., с. 30). Кроме того, с помощью рациональной концепции общественно­го мнения трудно объяснить, почему различия во мнени­ях среди разных групп населения (объединенных по воз­расту, классовой принадлежности и т.п.) значительно ре­зче оценок, которые дают группы относительно воспри­нимаемого климата мнений («Как думает большинство людей?»). И наконец, с помощью рациональной концеп­ции общественного мнения особенно трудно объяснить, почему лучше информированные по определенным те­мам индивиды, т.е. эксперты, часто оказываются в одино­честве со своим мнением, противостоят носителям обще­ственного мнения, журналистам, населению в целом, ко­торое в совокупности занимает позицию, диаметрально противоположную мнению экспертов. Эмпирическое подтверждение этой ситуации дали Стэнли Ротман и дру­гие исследователи32 .
В-третьих, концепция общественного мнения как со­циального контроля более сложна. Она соединяет индиви­дуальный уровень с социальным и охватывает, таким об­разом, гораздо больше сфер, помимо политики.
Как отмечалось выше, определенные трудности воз­никают и при попытке совместить ее с другими теория­ми. Однако она может быть увязана с социально-психо­логическими результатами в области групповой динами­ки33 и социально-психологическими теориями Эрвина Гофмана, касающимися проблем замешательства и стигматизации.
Сравнивая здесь возможности двух концепций обще­ственного мнения, мы не настаиваем на необходимости выбирать одну из них. Рациональный обмен аргумента­ми, или рассудительность, несомненно, играет роль в процессе общественного мнения, хотя проведено еще слишком мало эмпирических исследований по этой про­блеме. Ведь даже нравственные ценности нуждаются в когнитивной поддержке, чтобы укрепиться в обществен­ном мнении.
Если мы ищем некую формулу для объяснения связи между общественными дискуссиями и общественным мнением как социальным контролем, то именно дискус­сия может рассматриваться как вполне вписывающееся в динамический социально-психологический процесс
вкрапление, иногда ведущее и формулирующее его, но ча­сто остающееся на интеллектуальном уровне и потому не оказывающее воздействия на моральные чувства, являю­щиеся источником давления общественного мнения. По определению Мертона, явная функция общественной ди­скуссии — достижение решения в результате публичного представления аргументов — функция вполне сознатель­ная, намеренная и одобряемая. Однако часто население не удается убедить на эмоциональном уровне — «зара­зить», — и потому функции принятия решения недостает силы, необходимой для создания и защиты требуемого социального согласия. Выполнить скрытую функцию поддержания социальной сплоченности может только мнение, которое эмоционально воспринято и одобрено населением. С этой точки зрения общественная дискуссия часто является лишь составной частью, а не целым про­цессом общественного мнения.
Явная функция общественного мнения может быть также определена как видимая, в то время как скрытая есть функция реальная. Мертон анализирует обе, описывая та­нец дождя у племени хогш, где обнаруживается как фикси­рованная функция — вызов дождя во время засухи, — так и скрытая, и потому реальная, — обеспечение сплоченно­сти племени, когда это требуется.
Поскольку скрытая функция общественного мнения как социального контроля, цель которой — интеграция об­щества и обеспечение достаточного уровня согласия, не является осознанной и преднамеренной, многих она не удовлетворяет. Может быть, когда-нибудь все же удастся убедить интеллектуалов, что общественное мнение оказы­вает давление на индивидуальное с целью подчинить его себе. Это позволило бы превратить скрытую функцию об­щественного мнения в явную. Иными словами, обще­ственное мнение будет рассматриваться как необходимая общественная сила.
В первом издании этой книги я не касалась ни рацио­нальной концепции общественного мнения, ни результа­тов исследований по проблемам референтных групп и групповой динамики. Главная моя цель состояла в том, чтобы описать новые перспективы, возникающие в связи
с открытием роли общественного мнения как социально­го контроля, которую мы только начинаем осознавать в полной мере. Поэтому во второе издание я не только включила обсуждение проблем общественного мнения некоторыми известными учеными в этой области, таки­ми, как Роберт Парк, Херберт Блумер, Пьер Бурдье, но и попыталась объяснить связь между социально-психоло– гической динамической концепцией общественного мне­ния как социального контроля и демократически-теоре­тической концепцией общественного мнения как рассу­дочной стороной общественной жизни. Исследование вза­имосвязи между референтными группами, групповой ди­намикой, психологией масс и общественным мнением как социальным контролем еще предстоит.
Примечания
1 В е n i g е г J. R. Toward an Old New Paradigm. The Half-Century Flirta­tion with Mass Society. —Public. Opinion Quarterly, 1987, 51, p. .541; см. также: G о 1 1 i n A. E. Exploring the Liaison between Polling and the Press. — Public Opinion Quarterly, 1980, 44, p. 448.
2 См.: M e r t о n R. Social Theory and Social Structure. Toward the Codi­fication ofTheory and Research. New York, 1962, p. 51.
3 См.: Palmer P. A. The Concept of Public Opinion in Political Theory. — In: Reader in Public Opinion and Communication. Ed. Bernard Berelson and Morris Janowitz. Cilencoe, 1950, p. 12; H a b e r m a s J. Strukturwan– del der Offentlichkeit. Untersuchungen zu einer Kategorie der burger– lichen Gesellschaft. Neuwied, 1962, S. 13; Moscovici Я Silent Ma­jorities and Loud Minorities. Commentary on Noelle-Neumann. — Com­munication Yearbook, Ed. James A. Anderson. Newbury Park: Sage, 1991, №14, p. 299.
4 См.: Niedermann B. Offentliche Meinung und Herrschaft am Beis– piel des erfolgreichen Politikers Kardinal Richelieu. Masterarbeit. Mainz, 1991; R u s с i a n о F. L., Fi s k e – R u s с i a n о R. Towards a Notion of «World Opinion». — International Journal of Public Opinion Research, 1990,
2, № 4, p. 305-322.
5 S p e i e r H. Historical Development of Public Opinion. — American Jour­nal of Sociology, 1950,55, № 4, p. 376; см. также гл. IX наст, изд., с. 000.
6 См.: II a b е г m a s J. Op. cit.
7 См. например: International Encyclopedia of the Social Sciences, 1968, vol. 13, p. 192; International Encyclopedia of Communications, 1989, vol.
3, p. 387; Staatslexikon Recht, Wirtschaft, Gesellschaft, 1988, vol. 4,S.98; см. также: В u с h e r L. Uber politische Kunstausdreke. — Deutsche Revue, 12,1887, S. 77; В a n e r W. Die offentliche Meinung in der Welt– geschichte. Wildpark—Potsdam, 1930, S. 234 f.
8 См.: F г a z i е г J. P. Gaziano С. Robert Ezra Park's Treory of New, Public Opinion and Social Control. Journalis Monographs 64, 1979.
См.: Wilson F. G. C-onsepts of Puhlic Opinion. — American Political Science Review, 27, 1933, p. 382, 390.
Young J. T. The New American Government and Its Work. New York, 1923, p. 577—578.
11 Sauerwein J. A. The Moulders of Public Opinion. — In: Public Opinion and World Politics. Ed. Quincy Wright. Chicago, 1933, p. 29.
12 J о r d a n E. Theory of Legislation. Indianapolis, 1930, p. 339.
13
Warner L. The Reliability of Public Opinion Survey. — Public Opinion Quarterly, 3, 1939, p. 377.
14 В e у 1 e H. C. Identification and Analysis of Attribute-Cluster-Blocs. Chi­cago, 1931, p. 183.
15 L a z a r s f e I d P. F. Public Opinion and the Classical Traditions. — Public Opinion Quarterly, 21, 1957, № 1, p. 43.
16 В e n i g e r J. R. Toward an Old New Paradigm. The Half-Century Flirta­tion with Mass Society. — Public Opinion Quarterly, 51, 1987, p. 54; G о 11 i n A. E. Exploring the Liaison between Polling and the Press. — Public Opinion Quarterly, 44, 1980, p. 44S.
17 См.: В 1 u m e r H. Public Opinion and Public Opinion Polling. —American Sociological Review, 13, 1948, p. 542—547.
18 См.: В о u r d i e u P. Public Opinion Does Not Exist. — In: Communica­tion and Class Struggle. Ed. A. Mattelart and S. Siegelaub. New York, 1979; см. также: H e r b s t S. Surveys in the Public Sphere. Anplying Bourdien's Critique of Opinion Polls. — Inlernatinal Journal of Public Opi­nion Research, 4, 1992, № 3.
19 См.: В e n i g e r J. R. The Impact of Polling on Public Opinion. Reconcil­ing Foucault, Habermas and Bourdieu. — Там же.
20 В e n i g e r J. R. Toward an Old New Paradigm, p. 58—59.
21 S m i t h В. M. Some Psychological Perspectives on the Theory of Public Opinion. — Public Opinion Quarterly, 34, 1970, p. 454.
22 См.: Davison W. Ph. The Public Opinion Process. — Public Opinion Quarterly, 22, 1958, p. 91—106.
23 I h e r i n g R. von. Der Zweck in Recht. Vol. 2. Leipzig, 1883, S. 242, 325.
24 См.: Habermas J. Op. cit.
25 См.: Csikszentmihalyi M. Public Opinion and the Psychology of Solitude. Paper presented at the Johannes Gutenberg University of Mainz, 1992, January 22.
26 См.: Burke E. An Appeal from the New to the Old Whigs. — In: The Works of the Right Honourable Edmund Burke, a New Edition. London, 1826, vol. 6, p. 73—267.
27 См.: Goffman E. Embarrassment and Social Organization. — American Journal of Sociology, 62,1956; H a 11 e m a n n M. Peinlichkeit. Ein Ansatz zur Operationalisierung von Isolationsfurcht im sozialpsychologischen Konzept offentlischer Meinung. Dissertation. Mainz, 1989.
28 См.: Noelle-Neumann Е. Offentliche Meinung und Soziale Kont– rolle. — Recht und Staat. Tubingen, J.C.B.Mohr (Paul Siebeck) 1966, № 329.
29
Douglas M. How Institutions Think. .Syracuse — N.Y., p. 76.
30 Ibid., p. 82.
31 См.: Noelle-Neumann E. The Theory of Public Opinion. The Con­cept of the Spiral of Silence. — Communication Yearbook, 14. Ed. James A. Anderson. Newbury Park, 1991, p. 256—287.
32
См.: S n у d e r m a n M., R о t h m a n S. The IQ Controversy. The Media and Politic Policy. New Brunswick, 1988.
33 См.: S h e r i f M. The Psychology of Social Norms. New York, 1965; A s с h S. E. Effects of Group Pressure upon the Modification and Distor­tion of Judgments. — In: Groups, Leadership, and Men. Ed. H. Ciuetzkow. Pittsburgh, 1951; A s с h S. E. Group Forces in the Modification and Dis­tortion of Judgments. — Social Psychology. New York, 1952, p. 450—473.
Заключение
Лишь закончив книгу «Общественное мнение. Открытие спирали молчания», я обнаружила трудности, которые подстерегают читателя при знакомстве с ней. То, что я хо­тела рассказать ему об общественном мнении, рассеяно по всему тексту; нигде этому не посвящен специальный раз­дел целиком, чтобы можно было, показав на него пальцем, сказать: вот главное, здесь сформулирована социально– психологическая концепция общественного мнения.
Поэтому я хочу в сжатой форме изложить для читателя в этом заключении основные положения концепции и, та­ким образом, дать ему возможность еще раз окинуть взглядом прочитанное и составить общее представление.
Общественное мнение — не простая тема; это сложный феномен, с трудом поддающийся теоретическому анали­зу. Тем не менее данное понятие существует уже не одно столетие. Что кроется за упрямством, с которым понятие «общественное мнение» употребляют, несмотря на пута­ницу с его определением? Это доказывает, что понятие «общественное мнение» необходимо реальности, даже ес­ли точное научное описание этой реальности затрудни­тельно.
Явление, обозначаемое здесь понятием «общественное мнение», встречалось и встречается у всех народов во все времена. Общественное мнение базируется на бессозна­тельном стремлении людей, живущих в некотором сооб­ществе, прийти к общему суждению, к согласию, которое необходимо, чтобы действовать и принимать решения со­ответственно обстоятельствам.
Общественное мнение требует уважения к себе как от правительства, так и от отдельного члена общества. Если правительство не учитывает общественное мнение, ниче­го не предпринимает, чтобы переманить на свою сторону враждебное общественное мнение, ему грозит крах, лише­ние власти. Индивиду угрожает изоляция, отвержение со­общества. Результатом признания общественного мнения служит интеграция, укрепление сплоченности и на этой основе — способности действовать и принимать решения.
В основе дефицита теоретических и эмпирических ис­следований общественного мнения лежит недостаточное внимание к проблемам интеграции. Я согласна с Рудо­льфом Смендом, который писал: «Процесс интеграции в значительной мере неосознаваем, он протекает в соответ­ствии с непредусмотренной закономерностью или "хит­ростью разума". Поэтому он… лишь в редких случаях ста­новится предметом теоретического осмысления…»1 Спло­ченность социального объединения, как представляется, отчасти предопределена, отчасти же кажется, что согласие возникает само собой — согласие относительно того, что одобрять и чего не одобрять. И речи нет о том, что эта сплоченность, может быть, является результатом непре­рывных социальных усилий.
С точки зрения индивида, между его собственными потребностями и потребностями социального объедине­ния существует неприятный конфликт, трудность разре­шения которого никто не выразил лучше Руссо: «Найти такую форму ассоциации, которая защищала бы и охра­няла совокупной общей силой личность и имущество каждого участника и в которой каждый, соединяясь со все­ми, повиновался бы, однако, только самому себе и оста­вался бы таким же свободным, каким он был раньше. Вот основная проблема…»2
История понятия «общественное мнение» весьма свое­образна. Столетиями понятие использовалось для описа­ния конформизма в обществе, социального контроля в интересах сплоченности, даже когда просто говорилось — «мнение». В начале XVIII в., в эпоху Просвещения, его значение начинает меняться. Общественное мнение ста­новится мнением хорошо информированных, способных выносить суждения, сознающих свою ответственность граждан, мнением тех, кто был готов к участию в обще­
ственной жизни и кто разумными суждениями, убеди­тельной аргументацией служил в качестве контроля и кор­релята правительства.
Просвещение обращалось с понятием общественного мнения, воспринятым от предшественников, так, будто оно было пустой раковиной, которую можно узурпировать для своих представлений о хорошем суждении ответст­венных разумных граждан. Но раковина не была пустой — древнее понимание общественного мнения как интегра­ции общества в результате давления в сторону конфор­мизма оказалось живучим, и два совершенно различных значения общественного мнения слились воедино.
50 определений общественного мнения в книге Г. Чай– лдза «Общественное мнение: природа, формирование, роль» с трудом можно упорядочить, разделив на две груп­пы. Одна — это обозначение общественного мнения как давления в сторону конформизма, как социальный конт­роль, «неписаные законы», и другая — общественное мне­ние как хорошее, ответственное суждение политической элиты.
Элитарная и интегративная концепции в описании от­ношений между общественным мнением и правительст­вом не очень различаются; обе концепции предполагают необходимость связи, игнорирование которой в течение длительного периода приведет к свержению правительст­ва. Собственно различие лежит в области отношений меж­ду индивидом и общественным мнением. Элитарная кон­цепция общественного мнения — мнение компетентных людей, готовых взять на себя ответственность, — основана на политическом участии. От индивида зависит, захочет ли он участвовать или предпочтет устраниться от участия в общественном мнении. Индивид может ретироваться в сферу частной жизни, ему не нужно участвовать в обосно­вании, проверке мнений, даже если его к тому обяжут как гражданина. Интегративная концепция предусматривает вовлечение всех в процесс общественного мнения, и речи нет о свободном решении — участвовать или воздержать­ся. Социальная природа человека, побуждающая его доро­жить своим именем и бояться изоляции, подчиняет всех людей давлению конформизма, называемому обществен­ным мнением. Каждому, кто не учитывает его, угрожают санкции.
Эффект элитарной концепции общественного мнения заключается в усилении роли интеллигенции в обще­ственной жизни, эффект интегративной концепции — в сплоченности общества, в согласии, если не соответст­венно велениям души каждого, то соответственно мнени­ям других людей, что необходимо для единства действий и решений, например для самозащиты. Без мощного со­циально-психологического давления не будет согласия в обществе, состоящем из индивидов и групп самого раз­нообразного характера и с антагонистическими интере­сами.
Путаница в понятии, возникшая в начале XVIII в. из– за смещения значения, может быть снята, если воспользо­ваться предложенной Робертом Мертоном рекоменда­цией различать явную и скрытую функции в обществе. Явные функции — осознанные, намеренные. В нашем случае это функция общественного мнения как коррелята правительства3 . Скрытые функции, по Мертону, неосоз­наваемы, ненамеренны, но более результативны; это — общественное мнение как социальный контроль. (Однако, соглашаясь с предложенным Мертоном различением, следует учитывать, что здесь «скрытый» означает не тай­ную реальность, а предрасположенность, которая когда– нибудь проявится.)
В целях ясности научной дискуссии было бы целесооб­разно снова связать понятие общественного мнения с его корнями, с его первоначальным значением в смысле «не­писаных законов» и тем самым выявить власть обще­ственного мнения, под давлением которой и правительст­ва, и члены общества должны организовывать свои дейст­вия. Это связано с тем, что элитарная его концепция вооб­ще не может объяснить, каким образом интеллектуальное общественное мнение свергает правительства и наполняет ужасом сердца индивидов, так что «ни один из десяти ты­сяч», по «закону мнения, моды и репугации» Дж. Локка, не отважится противостоять ему. Интеллектуальная власть политической элиты и опубликованного в средствах мас­совой информации мнения не бывает затронута, незави­симо от того, назовем мы ее общественным мнением или не назовем.
Элитарное мнение можно представить вкраплением во всеобщее общественное мнение. В лице своих лидеров4 ,
которые публично заявляют о своей позиции — отчасти в средствах массовой информации5 , отчасти в личных бесе­дах, — элитарное мнение образует авангард всеобщего об­щественного мнения. Оно всегда пробивает себе дорогу; не всегда опубликованное мнение становится общественным, но без лидерства этой формы элитарного мнения новое общественное мнение не сможет реализоваться.
Если не существует никакой внешней угрозы, потреб­ность в сплоченности, вызванной общественным мнени­ем, несколько ослабевает. В то же время ее легче сохранять, если членов объединения связывает общность расы, исто­рии, религии, культуры и если, как в примитивных обще­ствах, жизненные обстоятельства и представления о цен­ностях жизни остаются стабильными или изменяются очень медленно. В таких условиях индивид вряд ли заме­тит давление в сторону конформизма. Однако он быстро его ощутит, если возникает угроза разрыва связей, особен­но в военное или революционное время и вообще в перио­ды коренных переломов или смены ценностей, подвергаю­щей сплоченность опасности, которой индивиду следует научиться избегать и которую надо учитывать в своем по­ведении.
Сферой, где мы учимся компромиссам, является, по мнению Сократа, одежда, прическа, внешний облик в це­лом. Учимся же мы ему в процессе строгого, обусловлен­ного временем излишнего согласования, которое назы­вают модой, т.е. нацеленной на перемены формой про­явления общественного мнения. Не без основания Дж. Локк говорил о «законе моды» вместо «закона мне­ния или репутации». Свое представление об одежде как средстве интеграции высказал еще в 1534 г. и Рабле. Мо­да сходна с игрой, но сама таковой не является. Требуя от человека чрезмерной наблюдательности за социаль­ным окружением, она не оставляет ему никакой свободы решений — обращать ли внимание на моду (т.е. следовать компромиссу) или не учитывать ее. Не учитывать — это значит быть отчужденным в качестве современника от своего окружения, стать «пугалом», которое, как прави­ло, одевают в ненужные платья. Наблюдение за окруже­нием в изменяющихся условиях, которое тренирует мода, позволяет людям сориентироваться в том, как можно из­бежать изоляции, например, в период смены моральных
ценностей. Тенденция отрицать социальную природу че­ловека, проявляющаяся чаще всего в негативной окраске выражений, связанных с модой: «писк моды», «всего лишь модное веяние» и т.п., — достаточно сильна и се­годня в европейских культурных кругах. Наводит на раз­мышления тот — весьма поучительный — факт, сколь смешно выглядит устаревшая мода. «Красиво» — «некра­сиво» еще не объяснение реакции. Если что-то некрасиво, то это несметно. Почему же люди смеются при виде ус­таревшей моды?
Общественное мнение — это явление, обусловленное местом и временем; позднее уже нельзя увидеть его давле­ние, как нельзя увидеть грозовые облака, которые унесло ветром. Но для политика, который действовал под при­крытием этих облаков, они были как бы надежной стеной. Если историческое исследование упускает это из виду, то описание обстоятельств и мотивов политического дейст­вия окажется неверным, искаженным.
Наш идеал зрелого и разумного индивида противосто­ит непредвзятому изучению социальной природы челове­ка и функций общественного мнения — в этом причина односторонности социально-психологических исследова­ний. Например, подражание объясняется в научной лите­ратуре XIX и XX вв. односторонним рационалистическим толкованием теории научения: перенятие объективно ра­зумных способов мышления и поведения. Страх изоля­ции, обеспечивающий сплоченность человеческих обще­ств, в качестве движущего мотива подражания остается неизученным. Лишь эксперименты с конформизмом Со­ломона Эша6 и Стэнли Милгрэма7 в 50—60-е годы пока­зали, что люди присоединяются к суждениям большинст­ва, хотясобственными ушами могут слышать и собствен­ными глазами видят, что эти суждения ошибочны. Един­ственное объяснение такому выбору — присоединению к большинству — боязнь полной изоляции со стороны об­щества из-за высказанного, продемонстрированного ими мнения. Эти результаты Эша—Милгрэма часто интерпре­тируют как доказательство слабости человеческой приро­ды, что неверно. Согласно интеллектуальной концепции общественного мнения, реакции, обусловленные соци­альной природой человека, не представляют особого инте­
реса, но их следует мерить и иным масштабом — как усло­вие существования человеческой общности.
Представленное в книге описание функции обще­ственного мнения, опирающейся на страх изоляции, не следует понимать как похвалу оппортунизму, соглаша­тельству. Речь шла лишь о том, чтобы учесть обе сторо­ны — индивидуальную природу и социальную природу, — как это пытался сделать Руссо.
Зрелость человека означает осознание им своей соци­альной природы, отсугствие заблуждений относительно своей независимости. Эту закономерность сумел разгля­деть уже Монтень в конце XVI в.: «…мудрец должен внут­ренне оберегать свою душу от всякого гнета, дабы сохра­нить ей свободу и возможность свободно судить обо всем, — тем не менее, когда дело идет о внешнем, он вы­нужден строго придерживаться принятых правил и форм»8 .
Голландский психолог ван Зуурен предложила новый метод для изучения индивидуальной социальной приро­ды — опыты над собой, в ходе которых человек намеренно нарушает правила одобряемого в обществе поведения и при этом может наблюдать ощущение неловкости у себя и других участников опыта".
Еще Дарвин указывал на ощущение неловкости при покраснении как проявление социальной природы чело­века. Будучи формой ощущения изоляции, хотя и слабой, неловкость позволяет выявлять воздействие об­щественного мнения как социального контроля. Мож­но даже сконструировать шкалу ощущения неловкости, которое у различных людей и в разных культурах раз­вито в неодинаковой степени, чтобы измерять реакцию на угрозу изоляции, на давление в сторону конформиз­ма10 .
Проблемой ощущения неловкости занимался также Ирвин Гоффман, впервые разработавший представление о значении общественности для социально-психологиче­ских феноменов. Он считал, что «общественное», «обще­ственность» следует понимать в социально-психологическом аспекте, а не как правовое понятие («доступно всем») или как политическое понятие («по содержанию относя­щееся к общественному делу»)11 .
С социально-психологической точки зрения обще­ственность — это такое состояние, когда человека все ви­дят и могут о нем судить, когда его репутация и его попу­лярность поставлены на карту; одним словом, обществен­ность — это своего рода трибунал. В условиях публично­сти человек не хочет остаться в изоляции, потерять свое лицо. Тяжким наказанием для человека, при котором с го­ловы его не упадет ни единого волоска и которое, по всей вероятности, встречается во всех культурах, является при­гвождение к позорному столбу. Как выражается социаль­но-психологическое значение «общественного»? Обра­тимся к примеру. Когда мы говорим: «у всех на глазах» произошло то или иное событие, — окружающие понима­ют, о чем здесь на самом деле идет речь. Никто не скажет: «Концерт состоялся у всех на глазах». Аналогичное выра­жение coram publico существовало уже в латинском языке, в английском есть обороты «общественное ухо», «обще­ственный глаз», впервые употребленные Эдмундом Вер­ком в его парламентской речи12 .
На основании всего вышесказанного, попытаемся оп­ределить, что такое общественное мнение. Это — ценно­стно окрашенное, в частности имеющее моральную окра­ску, мнение и способ поведения («хорошо» или «плохо», «со вкусом» или «безвкусно», аналоги во французском языке — «умно» или «глупо»), которые — если речь идет об устоявшемся, закрепившемся согласии, например догме или обычае, — следует демонстрировать прилюдно, если не хочешь оказаться в изоляции, или которые в проходя­щих, «текущих», согласно Теннису13 , состояниях можно прилюдно демонстрировать, не боясь изоляции. Группы, которые хотят ввести изменения, должны работать над тем, чтобы можно было продемонстрировать свою пози­цию прилюдно без угрозы изоляции и чтобы прежнюю позицию, наоборот, уже нельзя было демонстрировать прилюдно, не опасаясь изоляции.
Существуют кратковременные и долгосрочные, столе­тиями длящиеся процессы формирования общественного мнения, т.е. внедрение собственного представления и вы­теснения, подавления противоположного мнения вплоть до законодательного закрепления или отмены. Важно учитывать, что общественное мнение всегда включает ир­рациональный ценностно окрашенный компонент, мо­
ральную или эстетическую оценку. Кто думает иначе, тот не глуп, а просто плохой, невоспитанный человек. Обще­ственное мнение черпает свою силу, свою угрозу изоля­ции из элементов морали.
Без морального обоснования невозможно привести в движение общественное мнение, иначе говоря: без мо­рального обоснования, т.е. без общественного мнения, нельзя или очень трудно реализовать свою политическую позицию. Поэтому всегда совершает ошибку тот, кто пы­тается распространить, внедрить свою политическую или экономическую концепцию — какими бы убедительными рациональными преимуществами она ни отличалась — без эмоциональной, например моральной, поддержки.
Как возникает общественное мнение, как оно утверж­дается, как его можно отвергнуть или вовсе упразднить? Иногда возникновение общественного мнения не представ­ляет собой тайны, в частности когда оно является ответом на невыносимое состояние; но не всегда невыносимое со­стояние ведет к реализации общественного мнения. Нао­борот, процессы общественного мнения приходят в дви­жение, когда прежде казавшиеся нормальными состояния люди начинают рассматривать как нетерпимые (напри­мер, пренебрежительное отношение к женщине, эманси­пация женщин, расизм, угнетение меньшинств в XX в.).
Индивид формирует свое суждение об общественном мнении, о том, что морально одобряется и не одобряется, на основании двух источников: из непосредственного на­блюдения за окружением и его сигналами об одобрении и неодобрении — с одной стороны, и из средств массовой информации, в которых проявляются взаимно подтвер­ждающиеся сигналы, — с другой. В соответствии с совре­менным уровнем знания таким образом средства массо­вой информации воздействуют на дух времени (иное обоз­начение относительно длительных, тематически нечетко очерченных элементов общественного мнения), и дух вре­мени снова влияет на установки и поведение отдельного человека.
Взаимодействие, ведущее к изменению общественного мнения, можно представить себе в образе спирали молча­ния. Спираль молчания закручивается тогда, когда люди, не желая оказаться в изоляции, постоянно наблюдают за своим окружением, подробно регистрируя, какое мнение
убывает, какое распространяется, усиливается. Кто видит, что его мнение находит все большую поддержку, тот вы­сказывается прилюдно, забывая об осторожности. Кто ви­дит, что его позиция теряет свою опору — поддержку дру­гих, — погружается в молчание. Кто открыто, не таясь, на виду у публики декларирует свою точку зрения, тот произ­водит о себе впечатление более сильного человека, чем он есть на самом деле, а другие — промолчавшие, — наобо­рот, кажутся слабее. Возникает оптический или акустиче­ский обман, маскирующий действительное большинство или действительную силу; так одни побуждают других гово­рить или молчать до тех пор, пока одна из позиций не исчез­нет. Само понятие спирали молчания содержит в себе смыс­ловой оттенок движения, которое расширяется, распрост­раняется, и с этим ничего нельзя поделать. И чем лучше мы поймем процесс формирования общественного мнения, тем скорее найдем возможность воздействовать на него, про­тиводействовать спирали молчания собственными силами.
Спираль молчания не идентична известному эффекту «прицепного вагона», рассчитанному на то, что люди сами побегут за «повозкой», где сидит оркестр. Таков смысл «эффекта попутчика»: каждый хочет быть на стороне побе­дителя. И эффект «прицепного вагона», и спираль молча­ния справедливо подчеркивают реакцию людей на наблю­дения за своим окружением — какой лагерь усиливает свои позиции, какой становится слабее. Разница в том, что следование за «вагоном-повозкой» предполагает вознаг­раждение — оказаться на стороне победителя. В отличие от этого спираль молчания приводится в движение стра­хом перед наказанием — оказаться в изоляции, быть от­верженным.
Спираль молчания завершается либо закрытием те­мы, когда никто больше не говорит о ней, когда все реше­но, либо на тему налагается табу, например в случае не­разрешенного конфликта ценностей. Это означает, что те­му нельзя больше обсуждать прилюдно, ее похоронили, предали молчанию. Но можно быть уверенным: под каж­дым табу скрывается, клокочет вулкан — конфликт, кото­рый может снова разразиться. В начале 90-х годов в США вместо понятия «табу» утвердилось выражение с более по­ложительной окраской — «политически корректный», что означает: на определенную тему, связанную с ценностя­
ми, можно говорить лишь определенным способом, и не иначе.
Между тем именно в США в последнее время были предприняты многочисленные попытки проверить спи­раль молчания. Предлагалось, например, — в соответству­ющих контрольных условиях — обсудить ситуации, в ко­торых ценности, установки быстро изменяются. В одной из таких ситуаций — драматическая потеря популярности президентом Бушем после «войны в заливе», перед прези­дентскими выборами 1992 г. — спираль молчания и сни­жающаяся готовность сторонников Буша прилюдно вы­сказаться получили подтверждение.
Спираль молчания отражает эффект усиления пуб­личных выступлений, произнесения речей и молчания прежде всего в ситуациях смены ценностей. С точки зре­ния исследований массовой коммуникации высказыва­ния, речи и молчание представляют интерес, потому что они напрямую связаны с работой средств массовой ин­формации. Последние, согласно определению, представ­ляют собой общественность и демонстрируют — особен­но если они постоянно поддерживают друг друга, — что можно и что следует проявлять на глазах у обществен­ности. Кроме того, средства массовой информации по­могают выговориться, подсказывают формулировки, вы­полняют функцию артикуляции (оформления) речи, т.е. спираль молчания связана не только с желанием или го­товностью открыто, не таясь высказаться, но и с заим­ствованной у средств массовой информации способно­стью реализовать это.
Чтобы люди смогли представить свою точку зрения в разговоре, все позиции, и в частности легально занимае­мые, в широком спектре демократического населения по­зиции, должны быть сформулированы в средствах массо­вой коммуникации, причем сформулированы не как уз­наваемый «вотум меньшинства», а широкомасштабно и целенаправленно, не допуская ассоциаций с угрозой изо­ляции. В противном случае в обществе формулируется «молчащее большинство». Это всегда большинство насе­ления, которое не находит поддержки у задающих тон средств массовой информации, а, наоборот, осуждается ими. И наконец, следует подчеркнуть их интегративную функцию как сильнейшего средства воздействия на обще­
ственное мнение: из средств массовой коммуникации че­ловек получает сообщение — что ему можно говорить и делать, чтобы не оказаться в изоляции.
Какую роль в этой связи играют исследования мне­ний? Лишь небольшая часть опросов специально посвя­щена выявлению общественного мнения, особенно обще­ственного мнения как давления в сторону конформизма. В этом смысле понятие «опросы мнений» вводит в за­блуждение. В то же время развитие репрезентативных оп­росов имеет большое значение, ибо только с их помощью можно измерять общественное мнение и борьбу за овла­дение им и таким образом постоянно получать представ­ление о процессах формирования и развития обществен­ного мнения, описанных в этой книге. Широко распрост­раненное представление, что опубликованные результаты опросов влияют на общественное мнение, эмпирически не подтверждается14 . Интересны поэтому случаи, когда результаты опроса действительно влияют на обществен­ное мнение. Американские социологи в 20-х годах специ­ально разработали для таких случаев понятие множест­венного невежества, которое переводится как «большин­ство заблуждается относительно большинства». Если оп­ределенная установка по морально-ценностному спорно­му вопросу ошибочно считается мнением меньшинства, разделяя которое можно оказаться в изоляции, а опросы мнений подтверждают, что эта установка действительно широко распространена, то это оказывает воздействие: возрастает готовность людей к публичному ее признанию, и так начинается движение в другую сторону.
Примечания
1 См.: S m е n d R. Integrationslehre. — In: Handworterbuch derSozialwis– senshaften. Gustaw Fischer, J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), Vandenhoeck & Ruprecht. Stuttgart, Tubingen — Gottingen, 1956,5, S. 299—302.
2 Pycco Ж. – Ж. Об общественном договоре. M., 1938, с. 12.
3 См.: Habermas J. Strukturwandel der Offentlichkeit. Untersuchungen zu einer Kategorie derbiirgerlichen Gesellshaft. Neuwied, 1962; В о u r d i e u P. Public Opinion Does Not Exist. — In: Communication and Class Struggle. Ed. A. Mattelart and S. Siegelaub. New York, 1979.
4 См.: L a z a r s f e I d P., В e r e 1 s о n В., G a u d e t H. The People's Choisc. How the Voter Makes Up His Mind in a Presidential Campaign. 3rded. New York, 1968.
5 См.: Mill J. St. On Liberty. 1859.
6 См.: A s с h S. Effects of Group Pressure upon the Modification and Dis­tortion on Judgments. — In: Group, Leadership, and Men. Ed. H. Guetz– kow. Pittsburgh, 1951.
7 См.: M i 1 g r a m S. Nationality and Conformity. — Scientific American, 205, 1961, p. 45-51.
8 Монтень М.Э. Опыты. M., 1991, с. 94.
9 См.: Zuuien F. J. v a n. The Experience of Breaking the Rules. Paper presented at the «Symposium on Qualitative Research in Psychology» in Perugia. Italy, August, 1983. Dept. of Psychology, University of Amster­dam. Revesz-Bericht № 47.
10 См.: Hallemann M. Peinlichkeit und offentliehe Meinung. — Publizis– tik, 31, 1986, S. 249—261; Hallemann M. Peinlichkeit. Ein Ansatz zur Operationalisierung von Isolations furcht im sozialpsychologischen konzept offentlischer Meinung. Dissert. Mainz, 1989.
11 См.: Goffman E. Behavior in Public Opinion. Notes on the Social Or­ganization of gatherings. New York, 1963.
12 См.: Burke E. An Appeal From the New to the old whigs. — In: Works of the Righ Honourable Edmund Burke, a New Edition, vol. 6. London, p. 73—267.
13 См.: Tonnies F. Kritik der offentlichem Meinung. Berlin, 1922.
14 См., в частности: Donsbach W., Stevenson R. L. Herausforde– rungen, Prolileme und empirische Evidenzen der Theorie der Schweiges­pirale. — Pubiizislik, 31, 1986, p. 7—34.
Изучение литературы по общественному мнению
Основные вопросы для анализа текста
Изучение литературы будет успешным, если поставить перед собой задачу — найти в ней ответы на следующие вопросы:
1. Содержится ли в изучаемой работе одно или не­сколько определений понятия «общественное мнение»? Если это не исследование, целиком посвященное анализу данного понятия, то какое определение или определения общественного мнения в нем даются?
2. Приводятся ли в работе положения других авторов (современников или прошлого времени) и в какой фор­ме — как цитаты или в продолжение развития их идей? Кто эти авторы?
3. Кто из авторов-классиков цитируется при изложе­нии темы «Общественное мнение» и насколько детально или косвенно?
4. Каким образом излагается содержание сущности об­щественного мнения — по отдельным его аспектам или в целом (применительно в определенному времени, темам, поддерживая или критикуя отдельные группы, учрежде­ния) — или понятие общественного мнения используется только в качестве примеров для того, чтобы описать его с функциональной точки зрения?
5а. Как в работе раскрываются функционирование об­щественного мнения — по отдельным его аспектам или нерасчлененно, в целом?
56. Функционирование общественного мнения рас­сматривается как самостоятельный вопрос или в связи с какими-нибудь другими вопросами?
6. Какой концепции общественного мнения отдано преимущество — элитарной (когда оно рассматривается как высокоинтеллектуальная сила) или интеграционной (когда оно представляется как средство интеграции)?
7. Каким представляет автор общественное мнение — умным, глупым или иногда умным, а иногда глупым? Ка­кие особенности приписываются общественному мне­нию? Или на его оценку не обращается внимание?
8. Увязывается ли общественное мнение с конформиз­мом? Называется ли боязнь изоляции причиной конфор­мизма? Используются ли в работе применительно к кон­формизму понятие «социальная боязнь» или аналогич­ные понятия?
9. Выделяется ли в работе «боязнь изоляции» индивида как особый фактор в процессе формирования обществен­ного мнения?
10. Как распознает индивид одобрение или неодобре­ние окружающей среды (сигналы окружающего мира)?
11. Поддерживается ли в работе принцип Дэвида Юма: «Все правительства основываются на мнении» или в ней высказывается более общая идея, что каждое правительст­во должно учитывать общественное мнение?
12. Утверждается ли в работе — прямо или косвенно, — что общественное мнение или климат мнений имеет «мо­ральный заряд», т.е. что оно связано с моральной оценкой?
13. Указывает ли автор — прямо либо косвенно — на различия, которые существуют между моральными и ра­циональными точками зрения? Как они описываются? Выделяются ли фазы, когда доминируют моральные ос­нования общественного мнения, и такие, когда превали­руют рациональные основания?
14. Отмечаются ли в работе — прямо либо косвенно — различия между общественным мнением (специфич­ность предмета, кратковременность) и моральным кли­матом (диффузность, длительность)? Дает ли работа воз­можность понять, что концепция общественного мнения представляет собой конкретизацию концепции климата мнений?
15. Разъясняется ли в работе понятие «гласность» и как оно трактуется — политически, социально-психологиче– ски (гласность как состояние сознания)?
16. Что выдается за форму выражения общественного мнения: содержание средств массовой информации, ре­зультаты выборов, символы, ритуалы (торжества), учреж­дения, мода, слухи, аплодисменты, реакции людей на по­ведение, высказывания?
17. В чем видится связь между публицистикой, сред­ствами массовой коммуникации и общественным мне­нием?
а) Совпадают или четко различаются друг от друга мнение, опубликованное в печати, и общественное мнение?
б) Оказывают ли средства массовой коммуникации сильное или ограниченное влияние на формирование общественного мнения, ставится ли этот вопрос вооб­ще?
в) Отмечаются ли другие воздействия на обще­ственное мнение? Какие именно?
18. Рассматривается ли воздействие общественного мнения на какие-нибудь конкретные сферы, например на право, религию, экономику, науку, искусство или эстети­ку (поп-культуру)?
19. Проводится ли в работе различие между восприя­тием окружающего мира и боязнью изоляции со стороны разных социальных кругов: семьи, друзей, знакомых, кол­лег по работе и, наконец, анонимной огласки?
20. Возможно ли сделать вывод о понимании автором феномена общественного мнения или гласности на осно­вании данных о духе его времени, истории и общества, об­стоятельств жизни?
21. В каких случаях наш вопросник оказывается несо­стоятельным? Где и какие Вы обнаружили в работе пря­мые или косвенные высказывания, сведения об обще­ственном мнении или гласности, к которым непримени­мы наши вопросы?
Оглавление
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Глава VI
ПРАВИТЕЛЬСТВО ОПИРАЕТСЯ НА МНЕНИЕ:
ДЭВИД ЮМ, ДЖЕЙМС МЭДИСОН …………………………………………… 113
Глава VII
ЖАН-ЖАК РУССО ВВОДИТ В ОБОРОТ
ПОНЯТИЕ «ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ»…………………………………… 121
Глава VIII
ТИРАНИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ:
АЛЕКСИС ДЕ ТОКВИЛЬ …………………………………………………………… 131
Глава IX
РАСПРОСТРАНЕНИЕ ПОНЯТИЯ «СОЦИАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЬ» И РАЗВЕНЧАНИЕ ПОНЯТИЯ
«ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ»: ЭДВАРД РОСС ………………………….. 139
Глава X
Глава XI
ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ НА АФРИКАНСКОМ
КОНТИНЕНТЕ И ОСТРОВАХ ТИХОГО ОКЕАНА……………………….. 150
Глава XII
ШТУРМ БАСТИЛИИ: ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ
И ПСИХОЛОГИЯ ТОЛПЫ …………………………………………………………. 158
Глава XIII
Глава XIV
Глава XV
Глава XVI
Глава XVII
ЯЗЫЧНИКИ, АВАНГАРДИСТЫ, СТОРОННИЕ НАБЛЮДАТЕЛИ – ПОБУДИТЕЛИ
Глава XVIII
СТЕРЕОТИП КАК СРЕДСТВО РАСПРОСТРАНЕНИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ: УОЛТЕР ЛИПМАН 204
Глава XIX
ТЕМАТИЗАЦИЯ КАК ДОСТИЖЕНИЕ
ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ: НИКЛАС ЛУМАН………………………… 216
Глава XX
Глава XXI
Глава XXII
Глава XXIII
ФУНКЦИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ: ТОТ, КТО НЕ НАХОДИТ СВОЕГО МНЕНИЯ В МАССОВОЙ КОММУНИКАЦИИ, ТОТ БЕЗМОЛСТВУЕТ………………………………………………………………………………………………… 242
Глава XXIV
Глава XXV
Глава XXVI
НА ПУТИ К ТЕОРИИ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ …. 284
Глава XXVII
ЯВНАЯ И СКРЫТАЯ ФУНКЦИИ
ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ: ИТОГИ ………………………………………. 314
Э. Ноэль-Нойман
ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ
открытие
спирали
молчания
ЛР № 070632 от 09Л0.92. Подписано в печать 12.01.96. Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 22.0
ТОО Издательство «Весь Мир».
101831 Москва-Центр, Колпачный пер., 9-а.
Типография ЗАО Utupo^ Селзь Ibqan' 105855, Москва, Авиамоторная ул., д. 8

Note1

здесь он цитирует одно из определений Чилдса. — Ред.

(обратно)

Note2

1

(обратно)

Note3

Erstveroffentlichung: Politische Vierteljahresschrift, 11. Jg. 1970, Heft 1, S. 2-28; перепечатано в: L a n g e n b u с h e r W. R. (Hg.). Zur Theorie derpolitischen Kommunikation. Miinchen, 1974, S. 27-54,311– 317; L a n g e n b u с h e r W. R. (Hg.). Politik Kommunikation. Uber die offentliche Meinungsbildung. Miinchen—Zurich 1979, S. 29-61

(обратно)

Note4

Erstve– roffentlichung: Politische Viertiljahresschrift, 11. Jg., 1970, Heft 1, S. 2– 28; перепечатано в: L a n g e n b u с h e r W. R. (Hg.). Zur Theorie der politischen Kommunikation. Miinchen, 1974, S. 27-54, 311-317; Langenbucher W. R. (Hg.). Politik und Korpmunikation. Uber die offentliche Meinungsbildung. Miinchen—Zurich, 1979, S. 29-61, S. 9– 34

(обратно)

Note5

1949

(обратно)

Note6

1

(обратно)

Оглавление

  • означает различие между двумя сравнивае­
  • *** Примечания ***