В Тенях и Темноте [Pax Blank] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Pax Blank В ТЕНЯХ И ТЕМНОТЕ

«Края теней определяют свет, на границе рассвета и темноты»

Отрывок из Пророчества о Сыне Солнц (перевод Мастера Джедая Эгорина Доваса; 3 / 14 159 — минус), выгравированный на Троне Солнечных лучей (Место Пророчества приблизительно 23 711 — минус)

Глава 1 (часть 1)

Лея проснулась глубокой ночью. Вокруг нее толпились призрачные тени, в которых можно было узнать кривые стволы массивных деревьев. Их ветви тянулись ввысь, переплетаясь друг с другом и заслоняя свет далеких звезд от маленькой полянки, где она находилась. Когда она снова опустила глаза, перед ней стояла Мон Мотма, так близко, что Лея могла бы заговорить с ней и взять ее за руку…

В темноте зашуршали сухие, мертвые листья, и она знала… знала, кто рыскает там в ночи.

«Не смотри», — настойчиво прошептала она Мон, и на холодном воздухе ее слова превращались в пар. — «Не смотри ему в глаза. Если не будешь смотреть, он не нападет».

Они оставались неподвижны, Лея неотрывно глядела в глаза Мон, в то время как он беззвучно скользнул к ним, подкравшись так близко, что его жесткая, как проволока, шерсть коснулась ноги Леи, цепляясь за нее, словно ее тень. И все же… несмотря на то, как сильно она была напугана, она знала — знала, что если не смотреть на него, он не набросится.

«Не смотри!» — прошептала Лея, на этот раз еще более настойчиво. Но Мон уже взглянула вниз, ее глаза расширились, — и тут же раздался дикий звериный рык, от которого у Леи застыла кровь в жилах, волосы встали дыбом, а дыхание перехватило. Он бросился и пролетел мимо нее слишком быстро, чтобы рассмотреть что-то кроме черного расплывчатого пятна на фоне черных же ночных теней.

Лея так резко отскочила, что ее распущенные волосы хлестнули ей по лицу…

И Мон пропала. В одно мгновенье — ни борьбы, ни шума. Она просто… исчезла среди густых теней, хотя Лея и знала, кто ее утащил. И Лея снова осталась одна, а ветер все завывал, прорываясь сквозь лесную чащу, пряча звуки присутствия того, что растворилось в ночи, словно призрак, словно тень в темноте — чей рык порождал в ней непроизвольную дрожь, пробирая до самых костей…

* * *
Она долго и напряженно всматривалась в темноту своего спящего жилища, чувствуя, как пошевелился во сне Хан и как затем вновь успокоился в тишине.

Лея лежала, затаив дыхание, медленно пытаясь собраться с мыслями. Она убеждала себя, что это был всего лишь сон — просто еще один сон. Смертельно уставшая, она перевернулась на спину, укрываясь одеялом, но была не в силах снова уснуть, зная, что, как только она заснет, он вернется.

Он всегда был в ее снах, где-то в уголке ее сознания. Постоянно, с самого Альдераана. Какая-то природная связь держала их вместе, ее и этого черного волка, связь такая же повсеместно ощутимая и непреодолимая, как вращение Вселенной.

Он будет всегда с ней, независимо от того, что произойдет. Неважно, во что она верит и что чувствует, признает она это или отрицает… он навсегда останется ее частью.

Он будет всегда — как тьма в ночи.

* * *
Шаттл класса «Лямбда» бесшумно скользил в пустоте между двумя суперзвездными разрушителями; почетный караул, состоящий из двенадцати Сид-истребителей, едва ли был необходим в такой близости к Центру галактики. Во время полета корабль медленно вращался вокруг своей оси, чтобы скорректировать курс по отношению к СЗР «Несравненный», держащемуся в 20-ступенчатом отклонении от СЗР «Экзекутор».

В принципе, обычная практика состояла в том, чтобы военные корабли, находящиеся на небольшом расстоянии друг от друга, двигались вдоль одной оси, при этом меньший корабль вращался, подстраиваясь под больший. Но сейчас оба разрушителя являлись флагманами, один — Центрального Флота, другой — Флота Внешнего Кольца, и на каждом находился свой главнокомандующий, поэтому ни один из кораблей не был готов подстраиваться под другой. Небольшая тонкая игра, в которой оба адмирала не хотели уступать, действуя в интересах своих главнокомандующих — обладая при этом достаточным умом, чтобы не произносить этого вслух, а те, в свою очередь, если и отмечали данную неуступчивость, то предпочитали не указывать на нее.

Таким образом, Вейдер ничего не говорил, смотря, как в темном пространстве перед ним вращается «Несравненный». Это был оптический обман, вызванный корректировкой угла наклона и вертикальным поворотом вокруг оси его маленького шаттла для соответствия положению сияющей громады разрушителя.

Пылающее вдали солнце Дуро казалось крошечным по сравнению с приближающимся неповоротливым СЗР.

Он не обратил внимания, что главнокомандующий Центральным Флотом отсутствовал на церемонии чествования по поводу его прибытия; вдоль посадочной полосы были образцово и незамедлительно выставлены войска 701-ого легиона, а присутствие адмирала флота означало, что официальный протокол четко исполняется — по крайней мере, теоретически.

Адмирал Джосс не просто отдал честь Лорду Вейдеру, а учтиво поклонился ему, поскольку положение Вейдера при дворе Императора превосходило даже ранг главнокомандующего Флота Внешнего Кольца. Однако Вейдер гордо прошествовал мимо него, никак не отвечая на приветствие, и Джоссу пришлось быстро развернуться, чтобы поспеть за ним.

— Лорд Вейдер, рад приветствовать вас на борту от лица главноком…

— Где он? — прорычал Вейдер, и эхо ангара многократно повторило звуки его баса.

— Главнокомандующий сейчас на мостике — позвольте вас сопроводить?

Едва успев сказать это, адмирал Джосс вынужден был практически перейти на бег, пытаясь не отстать от не замедляющегося ни на йоту шага Вейдера.

Как только двери турболифта открылись на оживленный мостик, все взгляды присутствующих немедленно поднялись на него. Их лишь слегка встревоженный шепот указывал на то, что их собственный главнокомандующий обладал ничуть не более легким характером, особенно, когда был не в настроении. Вейдер решительно шел вперед, не выдавая ни волнения, ни томительного ожидания, которые всегда ощущал в присутствии командующего Центральным флотом, везде известного только по своему званию.

Никто не знал его имени — теперь у него были другие имена, тщательно подобранные Императором с определенной целью: либо с тактической точки зрения, либо для его личной забавы.

Его неистовый джедай, его дикий волк, командующий его флотом, но никогда его собственного имени — его настоящего имени.

Теперь мало кто знал это имя, но в личном общении Вейдер считал для себя обязательным обращаться к нему только так.

Чтобы напоминать ему, кто такой он, кто такой Вейдер — и кто они друг для друга. Он знал, как неудобно мальчику было слышать его, и что-то в этом кололо и задевало за живое самого Вейдера, будило его воспоминания — о его собственном имени, его тайнах и его личности, давно забытых в обмен на мощь, предложенную Тьмой. Он не хотел этого для молодого командующего флотом, стоящего сейчас у дальнего конца мостика. И более того, чувствовал, что наделен правом делать это, как тот, кто способствовал его приходу к власти. Вейдер был убежден, что уполномочен принимать решения от имени молодого человека, несмотря на негодование того по этому поводу. Был убежден в своем праве решать, чем нужно пожертвовать, а чем нет, ради достижения больших целей. И был готов пойти на многое, чтобы вынудить мальчика вести себя так же, не считаясь с собственными желаниями и одобрением. Для осуществления тщательно продуманных планов Вейдера ни того ни другого особо не требовалось.

Но были вещи, которыми он жертвовать не стал бы, и имя мальчика — его личность, его осознание своего «я», своей независимости — было одной из них.

Все, чего Вейдер когда-то желал для себя, теперь он предназначал для него — власть, положение… и Тьма предоставит все это, по определенной цене. Но когда мальчик достигнет того, что Вейдер запланировал для него — и для себя самого — за всем этим будет стоять его имя. Их имя.

Он хотел этого для личности, не для Тьмы, которая давала мощь завладеть этим. Он хотел этого для человека. Для своего сына. Для Люка Скайуокера.

Тот стоял перед широким рядом обзорных окон, говоря со своими генералами, хотя знал о том, что Вейдер вошел на мостик — он ощущал его присутствие, как только тот приземлился на «Несравненный» и без постоянных докладов по комму тщательно подобранной группы преданных ему офицеров.

Вездесущая Мара Джейд повернулась и кратко взглянула на идущего по главному проходу Вейдера, сверкнув при этом зелеными глазами. Наполовину телохранитель, наполовину помощник, и уж точно глаза и уши Палпатина, она в крайней степени ненавидела Вейдера — и чувство было взаимно. Вейдера тревожило ее присутствие в близком окружении сына — определенно в зоне его доверия. Впрочем, его агенты докладывали, что у этого доверия были свои пределы. За последний год на посту командующего Центральным флотом Люк научился не доверять никому, и особенно тем, кто был рядом. Но, как и его Мастер, он, казалось, придерживался старой пословицы: «Держи друзей близко, а врагов — еще ближе».

Вейдер посмотрел на нее лишь секунду и его взгляд вновь устремился к сыну. О, как сильно тот сейчас был похож на Энакина — стройный и гибкий, сильный и статный. Одетый в черное, с распущенными и ниспадающими до плеч волосами, мягко спутавшимися непослушными завитками. Совсем как у Энакина…

Держащий абсолютную власть здесь, стоя на мостике своего Разрушителя, вся деятельность которого была сосредоточена вокруг него.

И так непохожий на того неискушенного, идеалистичного юношу, которого Вейдер привел к Императору около трех лет тому назад, то есть едва спустя двадцать один год после того, как Падме…

Вейдер сознательно прервал свою мысль, не желая позволять своим воспоминаниям идти по этому пути, вместо этого он направил свое внимание на того, кто сейчас смотрел на него с такой настороженной враждебностью — такой же непреклонной, упрямой и своенравной, как это было присуще Падме.

Осознание того, что их сын жив по прошествии всего этого времени, было одним из самых важных событий в жизни Вейдера.

Оглядываясь назад, он видел, что его решение привести мальчика к Палпатину, принятое в результате отказа Люка от его предложения в Облачном городе, было, пожалуй, одним из самых опрометчивых, и последние три года он пытался компенсировать ущерб, нанесенный Императором за время преобразовании мальчика. Довольно безрезультатно, по правде говоря. Палпатин имел такую власть над его сыном, что, казалось, ничего, сказанное Вейдером, не доходило до его полностью отравленного манипуляциями Мастера разума.

И Палпатин едва ли собирался прекращать это. Мощь мальчика была невероятна, и продолжала по-прежнему развиваться. Он должен был еще найти свои пределы, чему мешала его неуверенность в себе, которую Палпатин то подпитывал, то критиковал: с одной стороны ему было необходимо контролировать Люка, чтобы удержать власть над ним, с другой — очарование мощью мальчика толкало Палпатина на постоянные проверки ее границ. Почему Люк до сих пор не бросил вызов своему Мастеру, оставалось для Вейдера загадкой; сейчас силы мальчика были равны силам Палпатина, и если об этом знал Вейдер, Люк тоже должен был знать… но что-то его удерживало. Что-то всегда его удерживало.

Однако, рано или поздно, Палпатин толкнет мальчика слишком далеко, и тот набросится на своего Мастера с удвоенной силой. Сможет ли он свергнуть Императора? Достигнуть того, что не смог совершить Вейдер?

Безусловно. Вейдер обладал абсолютной, несомненной уверенностью в этом факте — даже если ее не было у его сына.

Гордился ли он? Мог ли он испытывать это чувство по отношению к сыну, который называл его отцом только чтобы напомнить, насколько их родство на самом деле было далеко от реальности? И, тем не менее, Вейдер сохранял веру в сына — ведомый страстным желанием и амбициями увидеть его однажды на троне Императора. Разве в этом не было чего-то от гордости?

Он не любил — Тьма не могла любить. Когда-то… он любил Падме, и она любила его в ответ. Но они разрушили друг друга… точно так же, как он разрушил все, что было ему дорого в жизни.

Включая своего сына. Он знал это, он не был слеп.

Он знал, что предал Люка, отдав его Палпатину, с полным пониманием того, что тот будет делать, чтобы обратить и контролировать мальчика; знал, что тот сломает Люка физически и морально, чтобы господствовать над ним и чтобы распоряжаться его мощью, как своей собственной. Но прежде Вейдер предоставил своему сыну все возможности охватить Тьму, которая могла бы усилить его пробуждающиеся способности, все возможности познать и принять свою судьбу, и каждый раз терпел отказ от него. Что не оставило другого выхода, кроме как отвести его к тому единственному, кто, возможно, смог бы совершить то, что не получилось у Вейдера — с помощью силы, если потребуется. Это оказалось… неожиданно трудным — неприятным в своей беспощадной жестокости. Непредвиденным осложнением.

Кто бы мог подумать, что мальчик окажется таким упрямым, таким преданным тем, кто не сделал ничего, кроме того что использовал его и лгал ему. Палпатину пришлось потратить долгие изнурительные месяцы на то, чтобы сломить мальчика, считая, что из него можно создать нового Ситха, только полностью разрушив то, что было. Во время этой ломки он тщательно разрывал все связи между отцом и сыном, полностью привязывая Люка к себе.

Учитывая жестокое обращение, безжалостные манипуляции и тщательную психологическую обработку, мальчик должен был стать пустой оболочкой, усердным рабом, в котором осталось лишь покорное послушание. Но он поднялся над всем этим, как феникс, восставший из пепла. Даже Тьма не смогла разрушить его.

Вот, каким сильным он был.

Он был единственной ценностью, созданной Вейдером за свою жизнь.

И Вейдер… был горд.

Его сын развернулся, взглянув наверх, сразу же, как Вейдер остановился перед ним. Он возвышался над Люком, как и над большинством людей — впрочем, Люк нисколько не был напуган. Их поединок на сейберах двумя годами ранее в Императорском Дворце расставил все по своим местам и показал, какую мощь Люк уже приобрел всего четыре месяца спустя после своего преобразования, став Ситхом.

Ему было не нужно больше ничего доказывать, особенно своему отцу.

— Лорд Вейдер, — он кратко кивнул в приветствии.

Он никогда не называл Вейдера отцом публично — еще одна манипуляция Палпатина — все ссылки на личность Люка были удалены из общественных архивов и регистрационных данных, и заменены намеками, слухами и ложными догадками.

Мальчик не особо стремился это исправить: прошло много времени с тех пор, как он оставил свою прошлую жизнь, хотя Вейдеру казалось, что и к нынешней своей жизни он столь же безразличен. Он был вовлечен во все события, но, во многом, как и его отец, оставался безучастным к делам, махинациям и интригам Дворца, по возможности избегая их и предпочитая им свою приверженность флоту.

Вечно параноидальный Палпатин ухитрялся удерживать своего нового Ситха при себе, оставляя его привязанным ко Дворцу на Корусканте в течение многих месяцев после его обращения, прежде чем позволить тому, в конце концов, командовать Центральным Флотом. Даже сейчас, спустя три года после появления Люка на Корусканте, Палпатин ни разу не выпустил его за пределы Центральных и Колониальных систем, где он командовал от имени Императора.

Но и здесь Люка интересовало не получение и распространение власти, а сложности управления, необходимые для поддержания и подчинения всего этого разнообразия планет и культур в густонаселенных Центральных мирах. Он сознательно терялся в мелочах, вместо того, чтобы отступить назад и увидеть более полную картину — как в своем положении во флоте, так и в жизни.

— Нам нужно поговорить, — просто сказал Вейдер, без лишних вступлений: учитывая его положение, он никогда не оказывался в ситуации, когда они были бы необходимы.

Люк долго и настороженно изучал отца, не отрывая от него своих голубых глаз. Приняв просьбу, он едва заметно кивнул в сторону и развернулся, указывая дорогу к своему кабинету в дальней правой части моста. Вейдер последовал за ним, отметив, что за ними пошла и Джейд.

Люк вошел в просторный и невыразительный серый офис и встал перед широким письменным столом, разворачиваясь к угрожающей фигуре Вейдера. Позади того в комнату проскользнула Мара Джейд.

Сегодня Люк был одет в черное и, увидев своего посетителя, пожалел об этом.

Несмотря на предпочтения Императора по поводу внешнего вида своей ближайшей свиты, Люк обычно носил одежду самого темно-синего — на полтона отличающегося от черного, но все-таки не черного — цвета, тонко подчеркивая свою независимость даже в этом. Его костюм, безупречного кроя, хотя и сильно походил на военную форму, все же ей не являлся. Тонкая белая полоска на высоком воротнике-стойке и три верхних расстегнутых пряжки прекрасно сидящего жакета придавали ему более непринужденный вид.

На первый взгляд казалось, что такие проявления неповиновения в его положении слишком несерьезны и незначительны, но, тем не менее, он упрямо придерживался их. Здесь внешний вид имел значение, и, как он уже успел понять, в мире, жестко контролируемом его Мастером, малейшие отклонения могли повлечь за собой серьезные проблемы. Неуловимые игры власти и политические уловки не были его сильной стороной — но он учился.

— У тебя есть что-то, о чем нельзя было сообщить по холонету? — спросил он, на этот раз подчеркнуто обращаясь именно к отцу.

Он старался всячески избегать личных встреч — все, что ему нужно было сказать своему отцу, он давно уже сказал — а сейчас именно ему, а не Вейдеру, придется отвечать перед Палпатином, когда тот узнает, что они встречались. А он узнает — на мосту находилось два шпиона Мастера; по сути — три, если считать лейтенанта Уэс Рииса, который уже давно утратил лояльность Императору, но, разумеется, по-прежнему был вынужден докладывать тому о действиях Люка, дабы избежать подозрений.

Вейдер не заговорил, а лишь многозначительно повернулся к Маре, которая довольно равнодушно подняла в ответ подбородок. Она была одной из немногих знающих, кем Вейдер приходится Люку. Тот давным-давно сам сказал ей об этом, лишив тем самым Мастера возможности запланированных им интриг по этому поводу. Разумеется, сделано это было не как сознательный вызов, а как случайная ошибка, промах — этот урок он выучил тоже давно.

Люк тут же посмотрел на Джейд.

— Мара? — просто произнес он, и она вышла из комнаты с едва заметным поклоном, очевидно решив подчеркнуть статус Люка в присутствии его отца.

Прежде чем заговорить, Люк дождался, пока дверь закроется.

— Ну? — если отец Люка не имел привычки увиливать, то и он не уступал ему в прямоте.

— Комната безопасна? — спросил Вейдер.

— Конечно.

— В твоем командном составе очередной шпион.

— Ты имеешь в виду Ого? — Люк назвал нового офицера службы безопасности, назначенного на борт «Несравненного» всего два месяца назад. Ее характеристика и послужной список были, разумеется, безупречны, но такие вещи могли быть подделаны. Люк сам уже много раз делал это с целью разместить своих собственных агентов. Вейдер ничего не ответил, но Люк ощутил небольшое колебание в Силе, и обрадовался, что смог вспомнить это имя. — Да, она — молодец, только немного… чересчур старательна.

— Тогда почему она все еще здесь? — Вейдер говорил об обычае сына, присущем и самому Вейдеру, принципиально удалять неугодных шпионов, назначенных на слишком близкие к нему должности, постоянно и всеми возможными способами.

— Сейчас она полезна для передачи той информации, что мне нужна. Когда она исчерпает эту полезность… — Люк безразлично пожал плечами.

Они оба долго продолжали, молча, стоять — Люк знал, что его отец пришел сюда не поэтому, и был готов дождаться истинной причины, смотря, не моргая, в ничего не выражающую блестящую маску.

— Ты играешь в опасную игру, — наконец, произнес Вейдер.

Люк практически не двинулся, но его позиция стала более настороженной.

— Я всегда играю в опасные игры. О которой из них ты говоришь?

— Об использовании поддельных кодов доступа для выноса официальных документов из Дворца.

Выражение лица Люка не изменилось ни на йоту, но в голове мчались мысли: если Вейдер знает, тогда могут знать и другие, а ему необходимо сохранить этот канал связи. Он взглянул вниз, обдумывая возможности и надеясь выиграть время, переключив внимание отца.

— И кого ты подослал ко мне настолько близко, чтобы узнать об этом?

— Неважно, — категорично заявил Вейдер, не оставляя Люку шанса отвлечь себя. — Важно, что я об этом знаю — и это прекратится.

Эти слова заставили Люка вновь поднять взгляд на отца. Взбрыкнуло его врожденное упрямство, хотя события последних трех лет научили его, если и не подчинять проявления своего темперамента, то максимально сдерживать их.

— Я так не думаю, — решительно сказал он.

Каждая встреча с отцом была в какой-то мере противоборством. Иногда он побеждал, иногда проигрывал, но очень редко отступал без веской причины — это было не в его характере.

Не было этого и в характере его отца.

— В таком случае ты хочешь, чтобы я обратил на это внимание Императора?

Люк заколебался, пытаясь справиться с леденящим взрывом адреналина в ответ на эту угрозу — зная, что наказание за такую подрывную деятельность будет чрезмерным — но даже сейчас он не уступал, лишь напряженно пытался сложить все детали, дабы увидеть картину происходящего.

На самом деле маловероятно, что Вейдер пойдет с этим к Императору, если он до сих пор так не сделал; теперь же ему придется признать, что прежде чем доложить все Императору, он говорил с Люком, а в глазах вечно параноидального Мастера это будет расценено, как роковое предательство Вейдера. Палпатин знал, что он ломает все устои ситхов, имея больше одного ученика — история не раз демонстрировала опасность таких попыток, показывая, чем заканчивается борьба за равновесие амбиций и власти, а кровные узы Люка и Вейдера усугубляли положение, делая их Мастера подозрительным до одержимости. Меньше всего остального Палпатин был готов терпеть связь отца и сына; он ясно давал это понять снова и снова, обычно за счет Люка. Но на этот раз будет безоговорочно понятна причастность его отца. Это не изменит факта, что Люк занимался незаконной деятельностью, вынося важную информацию из Дворца, и не спасет его от гнева Палпатина — но Вейдер окажется в такой же ситуации.

— Кому ты передаешь информацию? — потребовал Вейдер, прерывая размышления Люка.

Таким образом, он знал не все; если он не знал получателя информации, значит, вероятно, он не знал и ее содержания, а это в свою очередь означало, что он не сломал коды, — возможно, у него вообще не было самих сообщений, лишь только знание, что они пересылаются.

— Это не твое дело, — спокойно произнес Люк, небрежно глядя в сторону.

— Все, что ты делаешь — мое дело.

Это было слишком. Вейдер заметил, как вспыхнул гнев в сощурившихся льдисто-синих глазах его сына … и затем порыв эмоций был подавлен, и он спокойно отошел и сел за стол. Голос зазвучал холодно и отстраненно, внезапная гневная вспышка придала ему духа, чтобы раскрыть блеф Вейдера.

— Если хочешь доложить Императору — докладывай, — сухо и невозмутимо сказал, наконец, Люк.

— Я хочу, чтобы ты прекратил это, — повторил Вейдер, не имея уже никаких серьезных козырей против Люка.

— А я не собираюсь прекращать. Так что делай, что должен.

Вейдер сделал шаг вперед, но широкий стол не позволил ему подойти слишком близко к его непонятливому сыну. Он язвительно произнес:

— Ты не сможешь побить его, играя в его игре. Ты играешь против его сильной стороны.

— Спасибо за наставление, — холодно ответил Люк, не поднимая глаз и уставившись в свой датапад, лежащий на столе.

Он не хотел и не нуждался в том, чтобы отец принимал участие в его жизни — и уж точно не собирался слушать поучения от человека, находившегося в тени Императора последнюю четверть века.

Вейдер пристально смотрел на мальчика с объяснимо переполнявшими его негодованием и возмущением.

Он не имел никакого понятия, как с ним разговаривать, кроме того, как он общался со всеми остальными — с теми, кто служил у него, или с теми, с кем он воевал — раздавая приказы и получая беспрекословное подчинение, запугивая и подавляя, в зависимости от того, что он считал целесообразнее.

— Я сделал тебя тем, кто ты есть, — заявил он подрезанным от гнева голосом.

Это заставило мальчика поднять на него взгляд, полный жгучего обвинения.

— Ты ждешь благодарности?

— Я жду уважения, — Вейдер стукнул кулаком по столу так, что на нем все подпрыгнуло.

Сын лишь натянуто улыбнулся, словно удивляясь тому, что вызвал такое безудержное расстройство, и все же всаживая заключительный шип:

— Уважение нужно заслужить.

На долю секунды Люку показалось, что отец бросится на него, и он напрягся в ожидании нападения, жалея, что сидит, и в этом положении более уязвим. Но он не ожидал, что его слова произведут такой эффект. Почувствовав резкую боль в душе, он вынужденно опустил глаза, не покорно, и уж точно не виновато, но с сожалением, в какой-то мере.

Он тихо вздохнул, потирая глаза и совершенно не понимая, как он может вообще чувствовать какое-то сострадание к человеку, который принес ему столько горя и боли. Он жалел, что позволил себе подобную слабость, хотя иначе он просто не мог. Такие требования со стороны отца были самым близким проявлением его заботы о сыне… или Люку стоило открыть глаза и понять, что на самом деле это лишь защита своих вложений, не больше?

— Если хочешь помочь мне, скажи, кто следит за лейтенантом Риисом, — наконец, спокойно произнес Люк, говоря об агенте глубокого прикрытия, назначенным Палпатином следить даже за его наиболее доверенными людьми, такими как Риис и Мара, которые были прикреплены к Люку в качестве помощников, но фактически являлись шпионами. Люк знал, кто наблюдает за Марой, но ему гораздо важнее была личность того, кто наблюдает за Риисом, — и пока все его неоднократные поиски ни к чему не привели.

Вейдер лишь немного понизил тон в ответ на слова сына, но не уступил — и не уступит, не в этот раз.

— Я не буду помогать тебе в этих глупых, безрассудных играх. Палпатин владеет всем на Корусканте. Он видит все. Ты это знаешь.

— Мы не на Корусканте, — произнес Люк спокойно.

— И ты думаешь, это тебя спасет?

— Нет, я думаю, меня спасет знание моих врагов, — Люк пристально посмотрел на отца, продолжавшего хранить решительное молчание, и его самого вновь начало охватывать собственное расстройство. — Или помоги мне, или уйди с моего пути.

Не двигаясь с места, Вейдер ничего не ответил, что только усилило раздражение Люка. В конце концов, именно он, Вейдер, затеял все это.

Именно Вейдер привел его к Палпатину, полагая, что сможет использовать сына в разрешении проблем, на которое самому ему не хватало силы воли и решимости. Преследуя эту цель, невзирая на сопутствующий риск, он полностью сломал жизнь Люка, ни на секунду не сомневаясь и не жалея. Глядя на Люка, по-настоящему он видел не сына, а возможность, и стремился использовать его так же, как это делал Палпатин, не чувствуя никаких угрызений совести. И до тех пор, пока Вейдер не видел, что имеет гарантированный контроль над ситуацией, он оставался двуличным и ненадежным, то помогая, то мешая Люку, в зависимости от того, что больше соответствовало его целям. Он часто склонялся к более сильной стороне, отдавая пустую лояльность и пустые слова человеку, которого желал свергнуть.

И Люк устал от этого.

Он встал, не сводя пристального взгляда с Вейдера — никакая маска не могла скрыть от него глаз его отца:

— Рано или поздно все сведется к одному факту: он или я. Я не стану делать то, что ты хочешь, этого никогда не произойдет. У меня своя голова и свои планы, и они абсолютно отличаются от твоих. Но, тем не менее, в конечном счете, тебе необходимо будет принять решение — он или я. На твоем месте я бы уже начал думать об этом, потому что однажды тебе придется занять чью-то сторону. Ты обрек меня на это без сожаления, что ж, теперь будь готов… Что ты решишь, отец? Делай выбор.

Глава 1 (часть 2)

Мара зло сощурилась, смотря, как Вейдер выходит из кабинета Скайуокера и широким шагом направляется к задней части мостика.

Она не стала его догонять, Джосс и Риис уже последовали за ним. Они знали, что Скайуокер придет в ярость, если узнает, что Вейдеру или кому-то из его людей позволили шататься по «Несравненному» без сопровождения. Мара снова повернулась к двери, задумалась на секунду и затем тихонько постучав, мягко нажала на дверную панель. Скайуокер стоял в дальнем конце кабинета, держа руки позади прямой спины и вглядываясь в бескрайний космос за огромным иллюминатором. Или, скорее, он просто делал вид, что смотрит туда — Мара попадалась на эту уловку слишком много раз, чтобы снова обмануться.

Он расположился так, что мог видеть отражение двери в транспаристиловом стекле и наблюдать за тем, как она входит. На самом деле, ему стоило лишь обратиться к Силе, чтобы, не поворачиваясь, узнать ее настроение и намерения, однако по большей части он не использовал этот метод на тех, кто сам обладал одаренностью в Силе и мог бы понять, что его читали — подняв в ответ свои ментальные щиты. Связь Мары с Силой была весьма ограничена, но одним из тех немногих умений, которым ее научил Император, была именно защита мыслей. И хотя у Мара подозревала, что Люк может прорваться через ее щиты, он редко делал это — в основном из учтивости, благодаря их дружеским отношениям, как бы ни хотелось ей верить в то, что он просто не способен на это.

Так же, как и Риис, Мара постоянно находилась рядом со Скайуокером в должности кого-то среднего между помощником и телохранителем, и они быстро установили между собой некоторый негласный порядок и научились работать в установленных рамках, не будучи при этом настолько бестактными, чтобы напоминать о них друг другу.

Первые полтора года новой жизни были для Скайуокера мучением — он постоянно был подавлен и ко всему безразличен. Он неделями, а иногда и месяцами, скрывался в трех комнатах в глубине своих апартаментов, а когда Палпатин звал его ко двору, несся по дворцу словно раненый в голову ворнскр, бросаясь на любого, кто подходил близко. Император постоянно его изводил и отчитывал, провоцировал и наказывал, пока один из них не сдавался, и игра не начиналась заново.

Назначение Скайуокера на военную службу стало событием, которое помогло ему наконец успокоиться и примириться с новой жизнью, или, скорее, как подозревала Мара, этому помогла сопутствующая его полномочиям свобода — в должности главнокомандующего Центральным Флотом Скайуокер получил право относительно свободного перемещения подальше от Корусканта; Император наложил строгий запрет лишь на выход из Центральных и Колониальных систем. Хотя, по мнению Мары, этот запрет был бессмысленным: во-первых, очень маловероятно что Люк мог как-то пострадать, находясь в составе флота, во-вторых, любое ограничение, наложенное на него вне стен дворца, было только формальностью, ибо Скайуокер давно уже доказал, что если он захочет уйти, ничто не сможет остановить его.

По правде говоря, она полагала, что этот запрет был очередным раундом непрестанной игры Императора со своим джедаем, однако теперь это не был такой неравный поединок, как раньше. Ставки существенно возросли с тех пор, как Люк изучил и искусство игры, и своего противника, делая каждую следующую победу Императора более трудной, чем предыдущую. И все же Палпатин всегда наслаждался этим. Он, то возвышал своего необузданного джедая, купая в дарах, власти и почестях, то вдруг приходил в ярость, наказывая за малейшие проступки, со всей чрезмерной жестокостью своей неустойчивой натуры.

И Скайуокер принимал все с одинаковой отстраненностью, всегда оставаясь безучастным, невозмутимым и равнодушным, одинаково относясь и к похвале, и к наказанию. Таково было его возмездие Мастеру. Он понимал, что это приводило Палпатина в ярость, и понимал причину: он знал исключительно навязчивую идею своего Мастера. Он не был слеп и больше не был наивен, Мара знала об этом. Он не был и выше того, чтобы не играть на слабости Императора — до определенного предела. Но он всегда оставался отчужденным и безучастным, сдержанным и осторожным, хорошо зная об опасностях, присущих игре, в которую играл.

Потому что в конце концов Палпатин всегда срывался и набрасывался на него… и Скайуокер выносил это без возражений — даже подстрекал к этому, что стало также частью их состязания. Установленный и известный им обоим язык, который они пугающе хорошо понимали. И для Люка это значило, что он выиграл удар: довел Палпатина до того состояния бессильного расстройства, в которое он с таким удовольствием ввергал других.

Подтверждение этому приходило в форме жестокого воздаяния — которое, казалось, ничуть не беспокоило Люка.

Он переносил такие моменты, не сопротивляясь, — совершенно ужасные иногда, она видела свидетельства их на его коже, испещренной шрамами. Но способность спровоцировать эту реакцию, не важно, насколько сильную, была для него победой, и Палпатин всегда отступал в ожидании нового столкновения. Мара хорошо знала своего Мастера и понимала, что это скрытое напряжение ему нравится. Любое взаимодействие с джедаем было полезно, но в последнее время столкновение их характеров превратилось практически в одержимость, граничащую с зависимостью.

А Скайуокер продолжал давить. Отчасти потому, что он от природы был своенравен и упрям, отчасти потому, что глубоко внутри, как полагала Мара, он верил, что не заслуживает лучшего. Таким образом, они подпитывали друг друга.

Мара остановилась у входа, не зная, в каком расположении духа пребывает командующий. Визиты отца часто провоцировали у него резкие перепады между кипящей яростью и холодной меланхолией. Зная, что Люк наблюдает за ее отражением, она многозначительно посмотрела в направлении, куда только что вышел Вейдер.

— Что он хотел?

— Он — Лорд Вейдер, — не поворачиваясь, исправил ее командующий, предупреждая Мару, чтобы она сменила тон, говоря о его отце. Хотя между ним и отцом не было любви, Мара знала, что Скайуокер не терпел никакой непочтительности по отношению к нему, от кого бы то ни было.

И это так же был отличный способ уйти от вопроса. С тех пор, как Мара не могла больше потребовать у джедая Императора отвечать ей, он не считал себя обязанным отвечать ей, даже если бы она переформулировала бы вопрос. Но сейчас он не дал ей и такой возможности:

— Поворачивай корабль обратно. Отдай приказ присоединиться к «Ярости» и «Доминанту» и возобновить курс на Неймодию. И пусть переделают расчеты скорости, чтобы учесть нашу задержку.

— Так точно, командующий, — повинуясь приказу, Мара сознательно отложила разговор; она попробует еще раз, когда он будет в лучшем настроении. — Что мне написать в судовом журнале в качестве причины задержки?

Он повернулся к ней, искренне удивленный ее нетипичному отсутствию деликатности в этом вопросе. Мара была ближе к нему, чем кто-либо в его жизни на данный момент, и все же между ними зияла пропасть — измеряющаяся настороженной дружбой и конфликтом лояльностей.

— Правду, Мара. Уверен, что Император ожидает от тебя не меньшего.

Люк оставался один в своем кабинете, пока звездный супер-разрушитель поворачивал для подготовки к выходу в гиперпростанство. На короткий момент показался сопровождающий его корабль. Массивный корпус «Несравненного» заслонил солнце Дуро, благодаря свету которого были видны мерцающие мимолетно схваченными бликами крошечные СИД-истребители, призванные лететь впереди флагмана, обеспечивая его безопасность перед прыжком.

Ему следовало быть в это время на мостике, но встреча с отцом сделала его, как обычно, беспокойным и раздражительным, и выйти сейчас на мостик означало только побудить каких-нибудь нервных горемык сделать ошибку под его пристальным и требовательным взглядом, чтобы затем выместить на них свой гнев. Уж лучше остаться здесь и успокоиться — он и без того обладал довольно устрашающей репутацией, чтобы лишний раз подчеркивать ее.

Его Мастер не уставал размещать шпионов в команде «Несравненного», а Люк не уставал играть в игру по их устранению, как и когда он считал нужным, облекая свои действия в недовольство исполнением их обязанностей. Он сильно подозревал, что его репутация командира часто меняющего офицеров флота очень походила на репутацию его отца; это был изящный способ замены шпионов Палпатина собственными преданными людьми.

Конечно, были и те, кого он оставлял. Кого-то по причине смены лояльности, кого-то из-за довода, что лучше знать своего врага в лицо, а кто-то смог получить некоторую неприкосновенность из-за близкого знакомства с ним.

К какой из этих категорий относилась Мара Джейд, было большим вопросом — за последние три года ее устойчивое положение объяснялось скорее двумя последними причинами, но Люк питал еще надежду, что в какой-то степени есть шанс и для первой. Каждая капля его рациональности призывала оставить эту мысль, но все же в нем оставалась маленькая искра убеждения. Именно поэтому он подпускал ее так близко к себе, даже зная, что она информатор Палпатина, и ее, пусть и ограниченная, способность в Силе позволяет посылать сообщения и получать приказы на удивительно огромных расстояниях.

Он фактически готовился к тому, что когда-нибудь, почувствовав леденящее присутствие Мастера в Силе, обозначающее, что тот установил с Марой контакт, Люк успеет вовремя повернуться до того, как она приставит нож к его горлу.

Искусственная гравитация резко возросла, компенсируя невероятную скорость, с которой «Несравненный» ушел в гиперпространство, и отдаваясь не очень приятными ощущениями в желудке. Звезды превратились в теряющиеся в бесконечности тонкие полосы света, пока корабль опережал его вялое движение.

Люк безучастно смотрел в пустоту, нисколько незатронутый зрелищем, которое он воображал сотню тысяч раз, когда был ребенком, запертым в сухих песках Татуина. Татуин… каким долгим и длинным был путь оттуда, измеряемый скорее потерянными душами и разбитыми мечтами, чем световыми годами и парсеками…

Он быстро отвернулся, поняв, что погружается в меланхолию после визита отца, и взглянул на блеклые серые стены комнаты; Люк никогда не утруждал себя стараниями добавить какие-либо следы человеческого участия к этому интерьеру: какой смысл? На самом деле эта каюта была чуть лучше тюрьмы; что тщательно маскировалось, разумеется. Палпатин наградил своего драгоценного «джедая» лишь иллюзией свободы, однако оба они знали правду… по крайней мере, в этом вопросе.

Но были и другие тайны, и серьезная ложь…

Люк учился, в конце концов, в ногах своего Мастера. Учился возводить стены внутри стен, учился изворачивать правду — чтобы она служила его собственным целям; ценя иронию каждого изученного урока.

Потому что свобода, которую Мастер так рассудительно скупо ему предоставил, награждая его положением главнокомандующего Центральным Флотом и позволяя тем самым избежать душащих ограничений дворцовой жизни и своего непосредственного присутствия, была дарована на основании лжи.

Лжи, совершенной тремя годами ранее и усиленной много-много раз с момента того рокового поединка между Люком и его отцом. Лжи, которой его Мастер верил, и которую Люк более, чем охотно поддерживал. Мастер мог верить во что хотел, пока это покупало Люку желанную свободу…

Хотя эта свобода никогда не была такой, как он жаждал. Палпатин никогда не позволял своему драгоценному волку бегать полностью свободным. Он просто наградил его более длинной цепью. И даже ее мгновенно смотал бы, узнай он правду. Свобода, предоставленная Люку, основывалась на вере Палпатина, что он полностью контролирует своего нового ситха, и во многом, Люк признавал, это действительно было так. Но одним из краеугольных камней этой веры было убеждение в том, что Люк остановил смертельный для его отца удар — повинуясь команде Палпатина; что это его приказ преобладал над волей Люка, пересилив ведущее и всеохватывающее желание.

Но правда — Люк давно научился скрывать такие вещи от ментального поиска Мастера — настоящая правда заключалась в том, что крики и приказания Палпатина во время приближения поединка к развязке нисколько не трогали Люка. Если бы он хотел убить Вейдера, он бы сделал это, и столкнулся бы затем с последствиями. В конце концов, именно это было его намерением, когда он начал бой.

Но его руку в тот день остановило что-то другое — какая-то невидимая искра, неслышимый крик. Он не убил своего отца, потому что в тот момент… просто не смог. Несмотря на все то, что он думал, что думал тогда, и что думает по-прежнему сейчас… он не смог заставить себя довести тот удар до конца.

Было ли это слабостью? Да, и он презирал себя за это. Но он презирал себя слишком за многое, чтобы заострять внимание на чем-то одном, что можно было легко игнорировать и не замечать. Он не думал больше обо всем этом. Это было слишком тяжело, и этих вещей было слишком много.

Палпатин верил в его бесстрашие. Потому что он отвечал на любой вызов, шел на любой риск, без колебаний бросался против любого врага.

«Мой неистовый джедай», — называл его Мастер так благосклонно, как будто бы это было благословением, а не проклятием. — «Мой дикий волк».

На самом же деле, больше всего Люк жаждал быстрой смерти. Сети, которыми его Мастер так старательно опутал своего драгоценного джедая, включая его разум и душу, исключали более легкий выход. Но если сам Люк был слишком связан, чтобы достичь этой цели, то другие буквально выстраивались в очередь за данной привилегией, и хотя Мастер хорошо обучил его, Люк верил, что найдутся те, кто более быстр и тверд, чем он.

И в конечном счете он встретится с ними.

У него не было иллюзий. Они были слишком похожи на надежду, а надежду он давно утратил.

Глава 2 (часть 1)

Лея наклонилась, всматриваясь в экран. Мон Мотма и генерал Мадин сделали то же самое.

Сделанная тайно, с большого расстояния, запись не имела звука и была сильно сжата для вывоза контрабандой. Зернистое двухмерное изображение показало три плавно заходящих на посадку лямбда-шаттла. Ихсопровождало плотное построение двенадцати новеньких имперских истребителей последней модели. Из двух первых шаттлов, чеканя шаг, промаршировало два взвода штурмовиков. 701-ый, признала Лея — по темно-синим знакам отличия на их плечах. Они выстроились в две шеренги у трапа последнего корабля, и официальные представители Неймодии нервно затихли, смотря в его направлении.

Трап медленно опустился, и из шаттла появился человек. Высокий воротник поднят, длинный плащ развевается на резком ветру. За ним вышло еще двое — те, что сопровождали его повсюду: высокий широкоплечий мужчина с темными волосами и стройная шатенка спортивного телосложения и такими манерами, словно она тренировалась с пеленок. Ее взгляд охватывал все вокруг, отражая напряжение и мгновенную готовность действовать. Одетый в плащ человек уверенно шагал широким шагом, держась абсолютно непринужденно и бесспорно являясь там главным.

Лея нахмурилась, искоса смотря на изображение человека, которого она так хорошо знала — и в то же время не знала вовсе.

— Наши люди успели уйти оттуда? — спросила она, не отводя глаз от экрана.

— Да, — ответила Мотма с беспокойством. — Хотя, он поймет это. Он всегда вычисляет подобные вещи.

— Это уже не имеет значения, слишком поздно, — сказал Мадин. — Процесс запущен. Им только нужно задержать его на несколько недель.

Лея повернулась к нему:

— А неймодианцы?

Он сокрушенно отвел взгляд.

— Они поплатятся за помощь нам, когда все начнется, — расстроено произнесла Лея, возвращая внимание к записи.

— И на сколько, вы думаете, они смогут задержать ситха? — рассеянно спросила Мон, смотря в экран.

— Там не осталось никого, кто был бы причастен к этому. А из тех, кто ничего не знает, информацию он не вытянет, — пробормотал Мадин, думая, как всегда, только о цели.

Человек в плаще стоял перед нервно кланяющимися неймодианцами; и у них были серьезные основания для того, чтобы нервничать, знала Лея. Она сдвинула брови, внимательно наблюдая, как он резко махнул рукой, перебивая приветствия и что-то коротко говоря собранным сановникам и планетарным представителям, прежде чем пройти через них. Те, в свою очередь, покорно расступились, кланяясь еще ниже и выказывая всем своим видом напряженность и взволнованность. Что бы он ни сказал, это напугало их.

Не оглядываясь, он шел по посадочной платформе, штурмовики двигались за ним. На краю площадки он остановился, поворачивая голову в сторону и ожидая, когда его нагонит рыжеволосая женщина. Она подошла к нему и встала на носочки, чтобы дотянуться до него; ростом она была чуть выше его плеча. Он говорил, жестикулируя рукой… указывая точно в сторону расположенной на дальнем расстоянии снимающей его камеры. Несколько секунд он вглядывался туда, пока женщина снимала с ремня комлинк, также смотря наверх.

Очевидно понимая, что его убежище раскрыто, агент, который вел съемку, начал поспешно отступать. Посадочная платформа на экране дико затряслась и повернулась в сторону, уступая мимолетному изображению его укрытия и блеснувшим на мгновение в небе приближающихся истребителей.

— Они разбомбили утес, где был наш агент, но ему удалось уйти. — Мон Мотма протянулась к экрану и начала проигрывать изображение назад, к тому месту, где командующий шел сквозь собравшихся сановников, заставляя их почтительно двинуться в обратном направлении.

Лея не переставала хмуриться, пристально смотря на… кто бы он ни был. Разумеется, имя, которое он использовал здесь когда-то, не было настоящим. Люка Скайуокера не существовало — ботаны ничего не нашли на него, когда три года назад пытались проследить его прошлое — всего лишь несколько недель спустя после его необъяснимого появления в Облачном Городе.

Сейчас он снова смотрел в сторону, и Лее казалось, что он смотрит прямо на нее — приводя ее в расстроенные чувства.

— Он настолько…

— Другой, — закончила за нее Мон Мотма, наблюдая беззвучную запись. Изображение увеличилось, и тряска прекратилась, давая ясную картинку. Это был первый раз, когда они добрались до него так близко — ближе, чем кому-либо удавалось до этого. — Он изменился. А может быть, и нет — может, он всегда был таким на самом деле.

— Думаете, он был хоть когда-нибудь одним из нас? — спросила Лея, и ее голос немного дрогнул в надежде, даже сейчас.

Мадин отрицательно покачал головой:

— Подумайте. Подумайте о том, что он умел и что говорил о своей биографии. Его способности и его происхождение никак не вяжутся друг с другом.

— Почему тогда раньше мы не думали об этом? — спросила Лея и сама ответила на свой вопрос: — Он казался таким… настоящим. Таким искренним.

— Таким же казался и Палпатин, до того, как занял трон, — безучастно откликнулась Мон Мотма.

Лея вздохнула, поправляя за ухо непослушный завиток каштановых волос, все еще не в силах полностью поверить, что ее так обманули, несмотря на три года, прошедшие с тех пор, как Люк вернулся к Императору.

Мадин медленно кивнул головой:

— Он должен быть сыном Вейдера, он ведет себя слишком похоже на него.

Факт, который им никак не удавалось проверить. Имеющиеся в большом количестве слухи утверждали, что он был сыном Лорда Ситхов, но немалое их количество связывало его с еще большей угрозой…

— Нет, — задумчиво прищурилась Мотма, — на Императора.

— Я думала, ты сегодня в Командном Центре, — небрежно заметила Лея, подсаживаясь за столик к Хану в столовой и устраиваясь на тесном стуле из пластила. Оба были крайне уставшими, но обеденное время часто было их единственной возможностью побыть немного вместе, когда они не спят. Повышение Хана по службе до коммандера эскадрильи А-вингов создало массу разных трудностей для их отношений, и Лея точно знала, что через год или около того он возглавит уже группу, и тогда даже это малое время будет отнято у них обязанностями и обязательствами.

Она с воодушевлением взглянула на свою тарелку.

— Мы получили новое изображение командующего Центральным Флотом от ботанов. Он свел на нет всю операцию Мадина на Неймодии. Мы скрыли свое присутствие там и факт, что неймодианцы снабжали нас разработками куатских верфей, но потеря такого источника сильно замедлит нас… Это месяцы планирования…

— Малыш? Как он тебе показался? — лицо Хана просияло. Он никогда не принимал правду. Всегда верил, что Люк был … Люком.

Лея пожала плечами:

— Проницательным, как всегда. И он не малыш, ему двадцать пять лет.

Хан усмехнулся, неприкрыто говоря об их заклятом враге, как о старом друге.

— А-а, ты же знаешь, он всегда будет малышом для меня.

Она нахмурилась, ее раздражала даже не сама вера Соло, а его упрямая настойчивость говорить о Люке в подобных интонациях. Но по этому поводу они спорили постоянно, раз за разом обсуждая ситуацию до изнеможения и приходя к выводу, что их единственный выход — просто принять точку зрения друг друга.

— Он такого же возраста, как и я. Ты считаешь меня малышкой?

Хан наклонился, целуя Лею в щеку:

— Нет, тебя я считаю крошкой, сладкой.

— Подлиза, — поддразнила она, стукая его кулачком — не в силах скрыть своего удовольствия.

— Эй, я — плохой боксер, — усмехнулся он, выставляя навстречу ладонь.

Они вернулись к тарелкам и молча поглощали еду несколько минут. Но Лея знала, что Хан не даст пройти этому так легко — он просто не мог. Даже теперь.

— Я только хочу сказать, — Хан поднял взгляд, держа перед собой вилку. — Он никогда не делал ничего против нас, он никогда не нападал на нас.

— Потому что он командует в Центральных системах, — напомнила она ему. Центральные системы едва ли были местом, где Альянсу хотелось бы расположиться, особенно сейчас.

Хан пожал плечами, не принимая ее аргумент:

— Не имеет значения. Я думаю, Палпатин не приказывает ему именно того, что не может заставить сделать.

— Для циника ты слишком легковерен, — небрежно обвинила Лея.

— Я серьезно. Назови хоть один раз, когда он реально пришел за нами. Он мешает нам, но чтобы… Он никогда не преследует нас. Не доводит задачу до конца, а это довольно нетипично для него, согласись. Он вообще не оставлял недоделанных дел, и не оставлял врага за спиной… если это не было как-то нужно ему. Вопрос с неймодианцами передадут в руки Вейдера, вот увидишь.

— Потому что Вейдер отвечает за подавление рабочих восстаний, — ответила Лея. — Это всегда было его ответственностью.

— А Люк отвечает за Центральные и Колониальные системы. Разве это не отдает Неймодию под его юрисдикцию? — возразил Хан.

— Я не собираюсь снова спорить с тобой, — сказала Лея, устав от обсуждения одного и того же. Возможно, из-за того, что это так сильно расстраивало ее — так сильно жалило, что она безоговорочно доверяла Люку и оказалась не права. Приносило боль. Она могла посчитать на пальцах одной руки существ, которым она так доверяла — и ей нужен был только один палец для тех, в ком она так ошиблась. Один. Для Люка Скайуокера.

Это никогда не прекращало приносить боль… и она никогда не могла понять почему.

* * *
Когда в результате смены значения карт Мара получила девятку, она ни жестом, ни взглядом не выдала своего торжества. Вместе с четырьмя картами, находящимися в поле помех, у нее набиралось 23 очка — выигрышная комбинация.

Она сидела в каюте Скайуокера на борту «Несравненного». Сверкающими полосами мимо проносились звезды. Они возвращались на Корускант. Ситуация с неймодианцами был разрешена и урегулирована менее чем за четыре недели — настоящее достижение, даже для Скайуокера. Ценой этому стал почти месяц очень длинных дней и очень коротких ночей (если ему вообще удавалось отдохнуть), не раз прерываемых преследовавшими его обязанностями, которых у Скайуокера всегда было не счесть. Но он все же добился невозможного: подавил организованный мятеж, разрушил специально подготовленные Альянсом группы саботажников и восстановил имперский контроль при минимальном недовольстве и максимальной долгосрочной эффективности.

Несмотря на высокое положение Скайуокера в Восстании, Мара поначалу сомневалась в правильности его назначения главнокомандующим вооруженных сил Центральных систем, но со временем она научилась уважать его рассудительность и решения, поскольку он снова и снова доказывал свою ценность, как в коротких ожесточенных столкновениях, так и при масштабных мятежах, охватывающих целые миры. Огромное количество знаний, вложенных в него Палпатином, когда Люк был заключен во Дворце, начиная с самого своего прибытия на Корускант, сейчас приносило плоды, и тем не менее такие лидерские качества были невозможны без врожденных способностей, которым нельзя было научить. Восстание потеряло больше, чем им казалось, когда они бросили Скайуокера во власти Императора. Но их потеря — стараниями ее учителя— становилась выигрышем Империи, и Мара обрела подлинное уважение к командующему.

Осложняло ли это ее работу? Нет. Они оба знали, кто она такая и почему она здесь находится, и обоим хватало профессионализма понимать это. Палпатин не доверял никому, это было не в его натуре. Они оба знали об этом и оба не хотели допускать, чтобы данный факт разрушил их дружбу, которая вполне устраивала Мару.

И сейчас, наконец, у них было свободное время — насколько только оно может быть у командующего — и они, естественно, играли в сабакк… снова. Она подняла глаза на Скайуокера. При срабатывании поля помех выражение его лица нисколько не изменилось. На этот раз она его сделала!

— Ставлю… пятьдесят, — произнесла Мара небрежным тоном, с легким оттенком тщательно разыгрываемого сомнения.

Впрочем, это заставило его взглянуть на нее:

— С чего вдруг? Что у тебя?

— Клади свои кредиты, и я покажу тебе, — вызывающе бросила Мара, спокойно помещая девятку в поле помех, дабы заморозить ее значение и одновременно выдвигая вперед стопку кредитов.

Люк перевел на них взгляд и прищурился:

— Нет у тебя ничего.

— Хочешь сделать ставку на это?

Он чуть заметно поднял подбородок. И это значило, что он задумался, Мара знала.

Теперь она знала его хорошо; почти три года игры в сабакк за бессчетным количеством столов, как и сопровождение его в бесконечных миссиях по приказу Палпатина, не прошли даром. Император так и не отменил своего первоначального приказа, которым он возложил на Мару ответственность за Скайуокера, и она по-прежнему относилась к нему серьезно, как и к любым другим приказам Императора, став таким образом не только помощником Люка, но и его телохранителем. И конечно же его наблюдателем, наряду с Риисом. Палпатин не доверял никому; Мара не раз задумывалась, кто же следит за ней самой…

— Пятьдесят…? — спросил он, возвращая ее к игре.

На лице Мары застыла нейтральная маска. Она знала, что он будет выискивать малейшие подсказки.

Он всегда искал их — и в жизни, и за игровым столом. Он играл избирательно, тщательно обдумывая на какие комбинации ставить, но когда ставил, делал это азартно, не боясь поставить все на то, во что верил. И постоянно держа ее начеку. Он великолепно блефовал, всегда дожидаясь, когда будет много чип-карт на поле, а значит много возможностей в игре. И в жизни, и за столом для сабакка.

Он провел рукой по волосам, чтобы убрать со лба непослушные пряди, и вновь прищурился, глядя на невозмутимое лицо Мары — высматривая те самые подсказки.

Использовать Силу в их играх было строго запрещено, хотя она не могла уверенно сказать, делал он это или нет, ее собственные способности были слишком ограничены. Однако он утверждал, что соблюдает договор, и Мара верила ему — независимо от того, кем он был, он все еще оставался человеком слова.

«Это противоречит цели игры», — однажды заявил он в ответ на ее обвинения.

«Я не верю тебе — соблазн слишком велик… и тебе всегда нравится побеждать», — возразила она.

«Я и не говорил, что не хочу побеждать».

«И ты никогда не играешь по правилам», — добавила Мара, выводя разговор за границы сабакка — памятуя о том, какое бессчетное количество раз он дополнял и приспосабливал прямые приказы Императора под свои собственные нужды.

«Я играю по своим правилам — просто ты не знаешь их», — отшутился он, намеренно поддерживая легкий настрой, как он делал всегда при разговоре с ней.

— Нет у тебя ничего, — снова повторил он.

Мара приподняла брови в выжидающем молчании.

— …Сто, — произнес он после долгой паузы, с небольшой нерешительностью в голосе, подталкивая к середине стола столбик позвякивающих кредитов.

Сердце Мары слегка дрогнуло: он блефует? Пытается заставить ее поднять ставки?

Или думает, что блефует она, и пытается заставить ее отступить? У него на поле три карты, и их значения заморожены уже в течение трех раундов… кроме того, только что сменились карты у него в руке — возможно, у него тоже появилась выигрышная комбинация?

«О чем ты волнуешься, Джейд? У тебя же чистый сабакк!»

— Отлично, — она подвинула свои карты вперед и хлопнула по кнопке генератора случайных чисел, выключая его, чтобы заморозить нынешние значения. Потом дотянулась до своих карт на поле и перевернула их, торжествующе объявив: — Чистый сабакк.

— Эх, — тихо вздохнул Люк, выкладывая лицом вверх свои неудачные карты, пока Мара победоносно тянулась за кредитами. — Расклад, — сказал он, и рука ее замерла.

— Что?! — она потянулась к его картам на поле и перевернула их по одной: двойка, тройка и… идиот, ухмыляющийся ей в лицо. — Ты, сукин с…, они же были у тебя три раунда, почему ты не играл ими?

— Я ждал, пока ты поставишь что-нибудь серьезное — мне нечасто выпадает расклад; нужно было извлечь из него максимум, — сквозь спокойно-отрешенный тон его голоса пробивалось плохо скрываемое развлечение — вероятно от взгляда на ее лицо, подумала Мара.

Она в сердцах швырнула карты, словно это могло что-то изменить.

— Тебе так везет в карты…

— Я предпочитаю думать, что здесь есть и доля умения, — ответил он. И тут на мгновение его бесстрастное лицо дрогнуло, показывая ей проблеск Люка Скайуокера под маской любимого ситха Палпатина: — Знаешь, говорят, кому везет в карты… — он слегка пожал плечами и поднялся, не утруждая себя собиранием рассыпанных кредитов. Он знал, что они больше не будут играть сегодня.

По пути к небольшому столику, где он оставил кружку кафа, Люк остановился спиной к Маре, вглядываясь в сияющую пустоту гиперпространства. Вероятно, из-за того, что допустил брешь в своей защите и чувствовал себя сейчас неудобно, даже перед ней, поняла Мара. Хотя она не понимала: почему. Она знала его лучше, чем кто-либо — она видела его разломанным по частям, в казематах Дворца, когда Палпатин вымещал на нем свой гнев. И Мара никогда не судила его — научилась этому от него же. Палпатин, их Мастер — судил всегда, без всякой снисходительности.

Она взглянула на него, задержав, как обычно, взгляд. Стройный, сильный и… Ей надо бы прекратить эти мысли прямо сейчас. А вместо этого она, зная продолжение пословицы, закончила ее:

— …тому не везет в любви.

— Нет, тот очень богат, — спокойно произнес он, поворачивая к Маре свой пронзающий небесно-голубой взгляд.

Мара ушла где-то час спустя, когда Скайуокер заявил, что устал, хотя она знала, что это совсем не так. Примерно еще через час какой-нибудь дежурный сообщит ей, что командующий вернулся на мостик и работает в своем кабинете, поскольку ранним утром ему работалось легко и продуктивно; или, что он в одном из тренировочных отсеков занимается со своим мечом, или что он в трюме ограниченного доступа расположения 701-го, или, что собрал в кают-компании коммандеров подразделений.

Не важно. Она знала, что спать он не будет. Она могла прочесть это в его глазах, независимо от того, сколько раз он обыгрывал её в сабакк.

За последние годы он стал не столько более скрытным, сколько более бдительным и острожным в том, что и перед кем он позволял себе показывать, ибо год за годом Палпатин вкладывал много времени в то, чтобы сделать из него своего совершенного последователя. В глазах его Мастера эмоции были тем, на чем всегда можно сыграть. Как это делалось при его вероломном дворе, который так часто приходилось терпеть Люку на Корусканте.

Обычно он, темный джедай Императора, был спокоен, уверен и собран, полностью контролируя себя и то, что его окружало.

И все же, иногда, он казался таким потерянным, недовольным и разбитым, что сердце Мары сжималось от сочувствия к нему. Он производил тревожное впечатление дикого зверя в клетке, снующего снова и снова по одному и тому же короткому пути в глухой безжизненной ночи, будто волк воющий на луну, который отчаянно пытается вырваться из-за решетки и знает, что это никогда ему не удастся.

Но она точно знала, что если попытается как-то помочь и успокоить его, он однозначно набросится на нее, словно это она заточила его — настолько ослепляло его чувство безысходности.

Каким он был на самом деле, а каким казался? И тем и другим, и ни одним из них, как она часто говорила Императору. Перемены были внезапными, и Скайуокер не терпел к себе ни жалости, ни волнения — чего не позволял и Император.

Ощущала ли она вину, что делает эти доклады? Нет — она никогда не скрывала, для чего она здесь, да и Люк знал, что глаза и уши повсюду. И хотя Мара понимала, что она составляет их часть, она по крайней мере гордилась тем, что обладает честностью и прямотой. И она знала, что Скайуокер ценил это — также придерживаясь своего морального кодекса, каким бы своеобразным тот ни был. В этом, как она полагала, состояло родство их душ.

Которое было настолько близким, что теперь переросло в настоящую дружбу.

* * *
— Я только хочу спросить… — оборонялся Хан, стараясь не жмуриться против яркого света гиперпространства, льющегося из иллюминатора позади рабочего стола Леи, создавая подобие нимба вокруг ее головы. — Что насчет «Звезды Смерти»?

Лея подняла нахмуренный взгляд поверх разбросанных на её столе вещей.

— Хан…

— Что, черт возьми, там произошло, а?! — прервал он ее, стремясь говорить своим самым скептическим тоном, как будто считал, что она спорила только ради спора, потому что он конечно и безусловно прав.

— Пожалуйста… — попросила Лея. В голосе слышалось досада как на себя, что она так близко принимала это к сердцу, так и на Хана, который до сих пор верил в то, что является очевидной ложью. — Им нужна была информация о базе, дислокация. Он вытащил меня оттуда, чтобы я привела его обратно к…

— Нет, я говорю о том, что было у Явина — когда он превратил ту штуку в облако пыли. Что там произошло? — Хан был уставшим и раздраженным. Как и все.

Группа Синих уже четырнадцать дней летала в качестве эскорта снабженческих фрегатов, сделав девять рейдов подряд, и нервы Хана были изрядно потрепаны, как и заднее место его лётного комбинезона. Слишком много часов он проводил в полетах на досветовых скоростях меж холодных и безжизненных бортов фрегатов. Тогда как он жаждал действия, настоящей скорости и адреналина, стремясь проверить смогут ли имперцы потягаться с Синими.

— Я не знаю, почему он взорвал ее. У меня нет всех ответов, — защищалась Лея, не смотря на него.

— Это очень серьезное упущение, милая. Потому что это был самый дорогой фейерверк, который я видел.

Она пожала плечами, сдерживая свое недовольство и не желая вновь возвращаться к тому же спору. У нее было слишком много дел: они пытались установить новые базы на Риши и Орд Биниир — находящихся почти за краем галактики с точки зрения создания и поддержания линий поставок. Все базы находились теперь за пределами Центральных Систем, поскольку они не выдержали натиска Имперского флота — возглавляемого Скайуокером, что бы там ни утверждал Хан. Но Люк всегда был исключительным командующим — даже когда находился здесь, среди них, скрывая свою истинную сущность.

Он умел видеть картину целиком и сосредотачивался на конечных целях, используя неожиданные и необычные средства для их достижения. Мадин, сам являясь талантливым тактиком, обладающим расчетливым неординарным умом, всегда верил в Скайуокера. «Выдающиеся способности, — любил повторять он. — Далеко пойдет».

Лея безрадостно смеялась над этим: генерал не ошибся.

Хан по-прежнему сидел на краю стола Леи, выжидающе смотря на нее, и она взглянула на него в надежде, что он поймет наконец, что она занята и не хочет снова возвращаться к этому вопросу.

— Акбар предположил, что в конструкции «Звезды Смерти» была некая фундаментальная ошибка.

— Серьезно? А мне показалось, что она отлично отработала по цели, — съязвил Хан и тотчас пожалел об этом, взглянув в темно-карие глаза. — Прости. Я прошу прощения.

Она покачала головой, не найдя, что ответить и что противопоставить ее воспоминаниям.

Об Альдераане, её заключении… о Вейдере.

А Люк… Слухи о том, что он — сын Вейдера, не прекращались. Правда ли это? Правда ли, что Люк был сыном человека, который пытал ее на «Звезде Смерти», человека, который стоял за её спиной, наблюдая, как взрывается ее планета, как погибает ее народ, как рушится ее жизнь?

Мог ли быть его сыном тот, кто пришел к ней тогда, в самую черную минуту, назвав себя ее спасителем, зная… зная, что сделал его отец?

Зная, что если он сможет обмануть ее, она приведет его на базу Альянса?

Как она могла быть настолько глупа?

Как он мог быть настолько жесток?

Глава 2 (часть 2)

В палату для аудиенций Императора вошел адъютант, но Генерал Вирс не стал оборачиваться, чтоб посмотреть на него — никто не поворачивался спиной к Императору.

Редко случалось, чтобы суперзвездный разрушитель «Экзекутор», командный корабль Вейдера и флагман Внешнего Флота, прибывал на Корускант, но несколько недель назад Император приказал ему сделать это. Причина была неизвестна — если Лорд Вейдер и знал о ней, то он обошел ее молчанием. Умолчал об этом и Палпатин, во время личной аудиенции с Вирсом.

Разумеется, генерал уже послал несколько рапортов по всей форме, но этот доклад предназначался лично для Императора.

Его всегда приглашали на личную встречу к Императору, когда он оказывался на Корусканте — просто чтобы подчеркнуть его ценность, как одного из лучших агентов Палпатина. Довольно расчетливый шаг, ибо Вирс был человеком амбициозным, во многом похожим на того, кто вышел из Палаты Аудиенций прямо перед ним, на Беладона Д'Арка — главу могущественного рода Д'Арка, который уверенно прошел мимо терпеливо ожидающего генерала, не глядя по сторонам, с удовлетворенной улыбкой на самодовольном лице.

Огромное влияние семейства Д'Арка охватывало множество областей и сфер, благодаря, как брачным узам, позволившим им войти в правящие Королевские Дома, так и военным связям, возникшим из-за того, что некоторые члены фамилии являлись моффами и адмиралами. И конечно же благодаря обширным связям в промышленных кругах, установленных повсюду, от Центральных до Внешних миров. Все это позволяло им вести себя довольно дерзко и вызывающе.

Д'Арка были ярыми сторонниками Палпатина с самого начала низвержения Республики, охотно предоставляя ему поддержку, в какой бы форме она ни требовалась.

По этой причине они всегда оставались в фаворе у Императора и чрезмерно процветали, а получение ими наиболее выгодных межсистемных промышленных контрактов и выдающиеся продвижения по военной службе доказывали, что они продолжают пользоваться благосклонностью при дворе.

Что именно так обрадовало главу Д'Арка сегодня, Вирс не знал, но был уверен, что это также отвечает интересам Императора — когда он вошел в Палату Аудиенций, Палпатин выглядел крайне довольным, улыбаясь сам себе желтозубым ртом.

Сейчас, когда Мас Амедда церемонно поклонился и замер у подиума в ожидании разрешения для доклада, Палпатин снова ухмыльнулся:

— Мой джедай на орбите, — с удовольствием произнес он.

Мас Амедда в ответ вновь почтительно поклонился:

— Да, Ваше Превосходительство. Однако его точное местоположение неизвестно.

— Объясни, — голос Мастера Ситхов стал тверже.

— Я связался с «Несравненным», сделав запрос о разговоре с ним, но мне ответил лейтенант-коммандер Риис и сообщил, что командующий сейчас недоступен. Я сообщил ему, что на посадочной платформе Дворца организован официальный военный прием и спросил о предположительном времени прибытия командующего и название корабля, чтобы скорректировать действия, но он начал отвечать… уклончиво.

К удивлению Вирса, Император казался нисколько не обеспокоенным, а уголки его тонких потрескавшихся губ приподнялись в усмешке:

— И где он?

— Предположительно, он на СИД-перехватчике «Интерат» и находится… на пути во Дворец. Как я понял, коммандер Джейд следует за ним, — спокойно произнес Амедда.

В ответ на это Император громко и беспечно рассмеялся:

— Сообщите моему блудному джедаю, что я хочу видеть его, как только он прибудет.

Когда Амедда, отдав очередной поклон, вышел, Император вновь повернулся к пользующемуся его благосклонностью генералу, решив использовать предоставленную возможность, чтобы разъяснить тому некоторые моменты.

— Вы кажетесь… смущенным, друг мой, — пригласил он к разговору.

— Простите меня, Ваше Превосходительство. Видимо, я чувствую себя несколько… неловко, когда командующий с регулярной частотой ведет себя столь… необычно. — Вирс изъяснялся сдержанно, зная, что Императору лгать нельзя, но в то же время пытаясь действовать благоразумно, памятуя о привилегированном положении командующего.

— Ты не одобряешь моего необузданного джедая? — Императора не интересовала учтивость Вирса.

Генерал слегка склонил голову:

— Разумеется, я признаю тактические способности командующего — и очень уважаю их — я просто… против этой… импульсивной непредсказуемости. Мне кажется, что отношение Вашего Превосходительства гораздо снисходительнее, чем мое собственное.

Палпатин по-прежнему улыбался, откинувшись на спинку трона. Да, он был снисходителен к мальчишке — порой даже слишком — но когда он все же применял силу, он также не знал меры.

— Он — ситх, друг мой. С любым ситхом нужно обращаться с особой аккуратностью, — спокойно пояснил Палпатин. Скайуокер все еще дико и отчаянно рвался с цепи, и Император прекрасно понимал, что если он будет тянуть слишком сильно или слишком часто, это все превратится в бесконечный поединок двух характеров. — Ему просто нужно размять крылья. После чего он спокойно вернется во дворец.

Вирс кивнул — на самом деле не понимая; да и как он мог? Как может кто-то без способностей к Силе надеяться понять присущие ей сложности и тонкости? Но, возможно, он ухватится хотя бы за край этого понимания, что было важно для Палпатина — поскольку он приготовил для Вирса место в будущем своей Империи; и чтобы воплотить эти планы, генералу необходимо получить какое-то представление о более полной картине происходящего, дабы извлечь необходимую для себя суть и отнестись к ней со всей серьезностью.

— Тебе нужно начать учиться, как иметь дело с этим специфичным ситхом, генерал — он будет править моей Империей, когда меня не станет.

Вирс потрясенно поднял глаза, но Палпатин только улыбнулся:

— Ты находишь столь удивительным, что я планирую будущее своей Империи после собственной смерти? Или ты думаешь, что я передам ее в руки Вейдера? — Палпатин продолжал улыбаться, отмечая тонкую перемену в настроении Вирса, когда тот понял, что он, если и не поддерживает, то по крайней мере отдает пустые и льстивые словоизлияния не тому претенденту. — Это разрушило бы ее. Вейдер недостаточно силен, чтобы управлять моим джедаем. Он не сможет удержать того под контролем. Наследие, которое я только что начал строить, исчезнет всего за несколько лет. Как только я умру, Скайуокер покинет Дворец, забрав с собой верных ему, — и их будет много. Это расколет мою Империю пополам, а, стараясь отобрать у Вейдера власть, Скайуокер разгромит его половину. Потому что он никогда не признает того Императором и в конечном счете он победит, даже если в распоряжении Вейдера окажется больше военных сил…

Вирс уставился на Палпатина с нескрываемым удивлением, пытаясь осознать происходящее: утверждение, что Скайуокер будет захватывать власть силой, факт, что Император говорит ему об этом…

— Нет, — продолжил Палпатин спокойно, говоря почти шепотом, словно он был погружен в свои мысли. — Мой джедай будет Наследником Империи. Только это сможет сдержать и оставить здесь.

Это было единственным, что удержало бы самого Палпатина в подобной ситуации, и как бы много он ни говорил мальчишке, что тот был сыном своего отца, тот все чаще напоминал его самого. Именно Скайуокер обеспечит Империю Палпатина мощью и централизованностью, в которых та нуждалась, чтобы противостоять любой угрозе. И он предоставит ей, что крайне важно, своего наследника — естественного продолжателя рода; наследника Династии Ситхов, которая будет существовать многие и многие поколения, во имя Палпатина.

— Это естественный отбор, — произнес наконец Палпатин. — Сильнейший волк станет вожаком стаи.

Вирс молчал, и Палпатин повернулся к нему, понимающе спросив:

— Ты думаешь о том, что естественный отбор может произойти немного раньше — если мой протеже бросит вызов моей власти? — Он пожал плечами, будучи абсолютно уверенным. — В итоге он сделает это — и я пресеку его решительно и безжалостно, как поступаю в случае любого неповиновения. Когда преподаешь урок, нужно делать это так, чтобы он никогда не забывался, иначе придется повторять его снова и снова. — Император не сводил с Вирса острого взгляда пятнисто-желтых глаз. — Я не слаб. Когда мне бросят вызов, я буду готов. А мне его бросят — он будет не достоин называться моим преемником, если не проверит свои границы. — Палпатин отвернулся, самоуверенный, как всегда. — Да, у него есть сила повести вас — так, как может только ситх — и продолжить мою Империю от моего имени, как я предрешил.

Теперь настал момент прояснить Вирсу его место в этом, вложить чувство настоящей заинтересованности, пусть и ради собственной выгоды. Амбиций генерала должно хватить, чтобы он прошел бдительную проверку Скайуокера и попал в его доверенную элиту.

— Если ты благоразумен, генерал, то тебе пора начинать искать способ вступить в диалог с будущим правителем. К моменту, когда он взойдет на престол, его политическая поддержка будет уже сформирована, и в ней не найдется места для опоздавших. Запрос о твоем переводе в Центральный Флот на борт «Несравненного» будет рассмотрен положительно, — Палпатин дал своим финальным словам оформиться в сознании Вирса, прежде чем многозначительно повернуться к нему: — Но помни о том, кто сейчас держит власть — и кто будет делать это в обозримом будущем. Скайуокер займет трон только тогда, когда это позволю я, по моему решению, не раньше.

* * *
Огромный комплекс, называемый «Кабинет», занимал целый этаж Южной Башни монолитного Имперского Дворца и был рабочим местом для личных министров и помощников Палпатина. Местом, где каждый день велась настоящая рутинная работа по управлению бесчисленными системами, входящими в состав широко раскинувшейся Империи. Находясь прямо над огромным четырехуровневым Тронным Залом, где ежедневно с раннего вечера до поздней ночи проходили собрания двора, Кабинет включал в себя два очень широких, просторных вестибюля, с высокими потолками, ведущие к палатам для личных аудиенций Императора, а также к его офисам и офисам его приближенных. Места здесь даровались только «избранным» — личным советникам, проверенным многими годами службы.

Не менее впечатляющей была Канцелярия Совета, находившаяся этажом ниже Тронного Зала, где проходили сессии Правящего Совета. В ней также находились офисы наиболее привилегированных особ — тех, кто приобретал и терял благосклонность Императора по его прихоти, точно так же, как и личное приглашение Императора в Совет или двор. Как и апартаменты в Восточной Башне, эти кабинеты представляли огромное значение: Император как никто владел искусством утверждения собственных позиций через ценность, придаваемую его благосклонности. Страх потерять императорское расположение вместе с обретенным статусом держал в узде многие Королевские Дома и многих могущественных существ галактики, вынуждая их молчать и соглашаться с действиями Палпатина.

Когда Люк был удостоен чести командовать Центральным Флотом, ему было выделено два офиса в прославленном и престижном Кабинете.

Однако он никогда в них не бывал и продолжал работать или в личных кабинетах своих апартаментов, или в давно назначенных ему кабинетах Военного Министерства в Северной Башне. Знал ли об этом Император, Люк понятия не имел — хотя он не мог представить, чтобы Палпатин не заметил что-то, имеющее такое значение в пределах сферы своего влияния. Но его Мастер никогда не упоминал об этом, офисы продолжали числиться за командующим, а их постоянно закрытые двери виднелись в самом конце коридора, прямо перед входом в вестибюль Главной Палаты Аудиенций Императора.

Именно в этом вызывающе роскошном вестибюле с пурпурно-алыми стенами, в тревожной тишине ожидания встречи со своим Мастером, стоял сейчас Люк. Требование немедленно прибыть к Императору уже ждало его, когда он приземлился на одной из маленьких посадочных площадок Северной Башни, удачно избежав бессмысленно помпезной церемонии в честь его прибытия.

Он чувствовал себя дискомфортно и беспокойно, поскольку был вызван в ту же самую Палату Аудиенций, где годами ранее дрался со своим отцом. Разумеется, он вернулся сюда не впервые — он много раз бывал здесь по вызову Императора и каждый раз не мог справиться со своими эмоциями. Сожаление, разочарование, замешательство — Люк не знал, что точно он чувствовал, не хотел задумываться об этом. Он только знал, что именно здесь он упал по-настоящему. Именно здесь он полностью сбился со своего пути.

Во многих отношениях он упал раньше, он знал это. Он уже находился в клетке, за решеткой, прочно держащей его внутри. Но день, в который он дрался со своим отцом, стал днем, когда решетка пала… а он остался.

Хотел ли он быть там? Нет. Доверял ли он Палпатину? Абсолютно нет. Мог ли он уйти? Никогда.

Палпатин приложил недюжинные усилия к тому, чтобы ему некуда было идти.

Куда бы он ни делся, Палпатин выследит его. Люк был уверен, что, даже старательно заметая следы, он никогда не сможет опередить своего Мастера и скрыться от него — Палпатин слишком хорошо знал его для этого. Знал ощущение его присутствия в Силе, и Люк понимал, что оно слишком значительно и сильно, и будет заметно, как бы он ни пытался скрыть его. Он мог попытаться вернуться в Альянс, игнорируя тот факт, что там ему грозит смертная казнь за шпионаж в пользу Империи — причем не как вынужденного информатора или даже перебежчика, а как настоящего двойного агента, благодаря маневрам его Мастера — но тогда Палпатин бросил бы на Альянс весь флот и разорвал на части, только чтобы вернуть Люка.

Куда бы он ни пошел и как бы ни пытался скрыться, Палпатин найдет его и вернет, чего бы это ни стоило — он совершенно ясно дал это понять.

Впрочем, он никогда не убьет своего драгоценного «джедая», это он дал понять тоже ясно. Он только разломает Люка по частям и затем соберет заново. Только очередное мучительное испытание, пытка на грани выносливости, проводимая с безжалостно хирургической точностью или с потворствующим себе наслаждением, в зависимости от настроения Мастера; и Люк, черт побери, даже не понимал, что хуже, поскольку все это стало также частью его жизни, яростные вспышки гнева и хладнокровные жестокие манипуляции.

Поскольку в какой-то момент он стал для Палпатина всего лишь еще одной его вещью. Насколько были нужны Палпатину все те сложности и проблемы, которые намеренно создавал ему его драгоценный новый сторонник, не имело значения. Значение имело лишь то, что он принадлежит Палпатину — и никому больше. И то, что этот сторонник никогда не обратит свою силу против него.

В стремлении контролировать Скайуокера, Палпатин держал своего волка на невиданно длинном поводке — создающим иллюзию свободы, однако оба они знали, что к свободе это имеет весьма отдаленное отношение. Тем не менее оба продолжали эту игру. Поначалу Люк оставался из-за того, что ему некуда было идти, он был принудительно изолирован и лишен всякой возможности выбора. Потом, проклиная себя за собственную глупую слабость, он стал удерживаться связями и обязательствами, знакомствами и союзами, которые он умудрялся создавать даже здесь. Палпатин очень четко дал понять, что случится с теми, кто окружал его, если Скайуокер слишком сильно отклонится от принятого курса. И кроме того он начал привыкать к ситуации; она — да поможет ему Сила — стала для него нормальной.

Таким образом он ходил по лезвию ножа, балансируя между авантюрным инакомыслием и оскорбляющим его повиновением, используя любую возможность жить своей жизнью в пространствах внутри волевого и непреложного присутствия своего Мастера. Когда-то его отец предсказывал ему, что он научится так жить.

И тогда же, три года назад, Люк ответил своему отцу, что это не жизнь.

Однако где-то в глубине души, он чувствовал, что не заслуживает лучшего… Его Мастер знал об этом, использовал и обращался с ним соответственно.

Медленно, но линии фронта и терпимости были сдвинуты с обеих сторон, их часто бурные споры и разногласия, характерные для раннего общения, сделались мягче и превратились в более тонкую игру, ибо опыт научил Люка тщетности открытой конфронтации. Основные правила игры не изменились. Люк по-прежнему находил большую часть поступков и приказов Мастера оскорбительными, а Палпатин по-прежнему подавлял в нем сомнения, заставляя двигаться вперед убеждением или принуждением. Но постепенно их разногласия уменьшались, становясь все более незначительными — и в результате реакция Палпатина становилась менее яростной и жестокой, хотя Люку не нравилась мысль, что эти две вещи взаимосвязаны.

Люк уже давно бросил попытки понять свои мотивы, выводы были слишком неутешительны для раздумий. Он либо уставал от постоянной борьбы и все чаще сдавался без боя, равнодушно принимая поражение, либо просто привык к своему положению, утомленный цинизмом. Ибо то, что раньше казалось возмутительными требованиями Мастера, стало теперь незначительным. Дискомфорт, который Люк все еще ощущал, становилось все легче и легче игнорировать, воспринимая его, как еще одну каплю в море своих дурных чувств и испытывая неприятное подозрение, что он не просто сдался и играл роль, а действительно стал таким.

Но и со стороны Палпатина были, как минимум, некоторые уступки, поскольку периоды времени, проводимые Люком за пределами Дворца, вдали от манипуляций, становились все более продолжительными, и это происходило не по выбору его Мастера. А иногда Палпатин и вовсе уступал в спорах.

Победы были небольшими — каждый получал то, что мог… и на что рассчитывал.

Высокие покрытые орнаментом двери Палаты Аудиенций еле слышно отворились, и оттуда вышел Вирс — один из генералов его отца; увидев Люка, он тут же повернулся к нему, щелкнул каблуками и склонил голову в образцово военном поклоне. Люк посмотрел на него без всякого выражения эмоций, лишь отмечая про себя факт его присутствия здесь — чтобы позже обдумать это.

Следом вышел канцлер Амедда и слегка кивнул, приглашая Люка, успевшего уже отвернуться от уходящего генерала. Он в последний раз сделал глоток чистого свежего воздуха и тщательно убрал за ментальные щиты все принадлежавшие только ему мысли и переживания, связанные с этим тревожным местом.

И затем шагнул вперед.

Необузданный джедай Палпатина спокойно шел вдоль длинного зала, не глядя по сторонам и не отводя глаз от Мастера. Уже на половине пути он знал: что-то не так — и Палпатин отчетливо ощущал это. Возможно из-за того, что в зале не было никого кроме Амедды, а когда Император наказывал своего нового ученика, он всегда делал это за закрытыми дверями; между Императором и его джедаем не должно было быть никакого публичного разногласия. Подойдя к трону, Люк плавно опустился на колено, в который раз ощущая мимолетное чувство неловкости и негодования. В отличие от своего отца он никак не мог привыкнуть к этому — он решил никогда не привыкать.

— Неймодианский мятеж был подавлен, Мастер. Заговор провалился, и все военные заводы остались нетронутыми. Военное положение введено только на Северном материке, но я не предвижу проблем там.Ситуация нормализуется в течение месяца при сохранении комендантского часа и ограничений на ношение оружия.

Пока джедай говорил, Палпатин молча рассматривал его, по-настоящему не вслушиваясь в доклад — в этом не было необходимости: либо джедай выполнил приказ, либо его бы здесь не было. А о том, что он не сделал, Палпатин уже знал и так.

Поэтому он просто смотрел, вновь восхищаясь своим Волком. Восхищаясь его голубыми глазами цвета сумрачного льда, его волнистыми, непослушными волосами, достающими до плеч и обрамляющими удивительно молодое лицо, фактически темными на фоне бледной кожи, его шрамами, которых не было, когда он только прибыл сюда, а теперь изрезавших и его душу, и тело — но ему это шло, придавая прежде несколько наивному лицу темное очарование, на смену неопытности и простодушию пришли значимость и серьезность.

Закончив говорить, Люк начал подниматься, и Палпатин вернул свои мысли к настоящему моменту.

— Я не давал тебе разрешения встать, джедай, — произнес он с легким оттенком холодной угрозы.

Мальчишка замер — и, лишь немного сжав челюсти, снова покорно опустился на колено.

— Ты встречался со своим отцом, — отрывисто напомнил Палпатин.

— Мой отец встречался со мной, — поправил его Люк, не поднимая головы.

— По какой причине?

— Он считает, что на борту «Несравненного» шпион, — сейчас было не время для игр, но Люк не мог удержать себя.

— В самом деле? — любезно поинтересовался Палпатин, но угловым зрением Люк заметил, как тот прикрыл рот своей изможденной бледной рукой, разыгрывая раздумье, как он часто делал, когда лгал. — И кто бы это мог быть?

Люк не колебался:

— Его зовут Дрей Воуз. Он инженер.

Палпатин слегка откинулся назад и опустил руку во временном облегчении.

— Лорд Вейдер прав?

— Простите, он был инженером, — учтиво исправился Люк, отмечая в памяти необходимость как можно быстрее сообщить это имя отцу — для своей защиты, не Вейдера.

— Так значит, вопрос решен?

— Да, Мастер.

— Ты уверен, что он действовал один?

О, искушение было слишком велико:

— Следует всегда оставаться бдительным, Мастер.

Палпатин сузил глаза, и затем вновь чуть поудобнее устроился на месте:

— Что с зачинщиками мятежа на Неймодии?

Его джедай лишь слегка напрягся от перемены темы, это было видно по изменившимся складкам на его плаще; он переоделся, прежде чем идти сюда — надеясь немного снять напряжение встречи, зная, что она будет нелегкой. Вместо своего привычного костюма военного кроя, он выбрал более традиционное черное одеяние. Это был тонкий знак проявления уважения к Императору. Скромно и сдержанно, но Люк знал, что Палпатин обязательно отметит это.

— Повстанцы уже ушли к тому времени, Мастер. Я передал их данные…

— С неймодианцами, — перебил его Палпатин.

Мальчишка не поднял головы, хотя знал, что был пойман. С другой стороны, он знал, что так будет. Скрывать это было бессмысленно. Единственное чего он не знал — это меры его наказания.

— Они были смещены с должностей. Все лидеры наиболее…

— Я приказал убить зачинщиков.

— Они не были зачинщиками, Мастер. Они просто…

— Я не просил твое мнение. Только твое повиновение.

— Вы приказали, чтобы зачинщики…

— Прекрати спорить о семантике со мной. Ты решил истолковать мой приказ так, как тебе удобно — ты точно знал, что я приказал.

— Да, Мастер, — напряженно ответил мальчишка.

Император довольно долго сидел, задумчиво глядя на стоящего на колене джедая.

— Возможно, тебе стоит на какое-то время остановиться и задуматься о своих действиях, джедай, — наконец сухо произнес Палпатин, и мальчик неловко дернулся от скрытого в этом обращении оскорбления. Однако взгляда не поднял.

Палпатин повернулся к Амедде:

— Канцлер, что там с разрушением на Биммисари?

Люк оставался стоять коленом на жестком мраморном полу, положив руку на другое колено и уцепившись глазами за точку, находящуюся у подножия рельефного подиума на полу.

От долгого нахождения в такой позе мышцы начали подрагивать, спину сковало, а между ребер появилась боль. Но он не шевелился — не желая тем самым давать повод для удовлетворения Императора.

Время текло медленно, солнечные тени становились все длиннее, передвигаясь по просторному роскошному залу, а он продолжал решительно смотреть на пол перед собой, начиная взывать к Силе для поддержки. К полудню Палпатин отчитал Люка четыре раза за то, что тот отвлекал его, когда пытался хоть немного двинуться, чтобы перераспределить вес. Сейчас Император стоял довольно далеко от него перед огромными арочными окнами, поднимающимися к сводчатому рифленому потолку, отделанному золотом сверх всякой меры, и всматривался в лежащий за дворцом метрополис. Он взял перерыв перед следующей аудиенцией, время которой еще не было назначено.

Так как Мастер перестал обращать на него внимание, Люк чуть отклонился назад, пытаясь унять дрожь в мышцах бедра. И Палпатин тут же развернулся к нему:

— Ты не способен сделать даже что-то настолько простое? — резким и ядовито злобным тоном набросился он. — Ты так часто стоишь на коленях, что это уже должно стать твоей второй натурой, не давая забыть, кто ты есть.

Люк медленно повернулся, и даже это небольшое движение вызвало фейерверк боли в спине.

— Не так ли? — встретившись взглядом со своим диким джедаем, продолжил провоцировать Палпатин.

Люк смотрел на него несколько долгих секунд, зная, как легко он смог бы перевести это в настоящее сражение…

— Да, Мастер, — наконец признал он, хотя оба они знали, чего ему это стоило.

Палпатин только улыбнулся, говоря забавляющимся, насмешливым голосом:

— Ты — озлобленное маленькое существо. Я сделал тебя тем, кто ты есть. Ты был ничто без меня.

— Я — ничто в любом случае, Мастер. Разве не это вы всегда говорите? — в голосе прозвучал лишь незначительный оттенок вызова, но этого было достаточно, чтобы вновь воспламенить гнев Палпатина.

— Не смей даже думать, что ты можешь бросить мне вызов, — с дикого вопля голос понизился до угрожающего рыка. Ситх прошел вперед, растягивая губы над испорченными зубами и держа перед собой руки с вытянутыми пальцами, заходя Люку за спину — всем своим видом выказывая угрозу.

Люк не двигался, обостряя все свои чувства в ожидании знакомого ментального гудения световых молний, собирающихся в остром фокусе Силы. Тело неосознанно напряглось в ожидании…

Вместо этого сильная рука схватила его за волосы, царапая ногтями кожу и дергая голову назад.

— Ты — ничто! Бесполезная игрушка для владыки мира сего. Все, что я даровал тебе, я могу забрать — положение, власть, свободу… жизнь.

С сильно запрокинутой головой мальчишка встретился с ним взглядом, без сопротивления и без страха, даже перед такой угрозой. Но Палпатин знал, как пробиться через это безразличие.

— И у всех, кто тебя окружает, — многозначительно прорычал ситх, наклоняясь к Скайуокеру. — Ты понимаешь?

Люк долго и пристально смотрел ему в глаза, прежде чем сломался и отвел взгляд, хотя он и не утратил своей дерзости — как всегда.

— Да, Мастер, — ответил в конце концов Люк; еще одна тяжелая капитуляция.

Палпатин выпустил его и, отвернувшись, продолжил уничтожающе язвительным тоном:

— Ты слаб. Сколько раз я говорил тебе, что если ты позволишь себе уязвимость, ее будут использовать против тебя?

Люк ничего не ответил, сохраняя маску на лице и кипя от досады внутри.

— У меня есть слабость? — раздраженно спросил Палпатин, и Люк почти сказал это — почти повернулся и сказал: «Да. Это я.»

Он хотел сделать так — только чтобы посмотреть на реакцию Мастера. Потому что они оба знали, что это правда. Но понимая, насколько близко к краю он балансирует, Люк все-таки промолчал.

— Безусловно, тебе будет полезно пока остаться здесь и обдумать то, что я только что сказал, — отвернувшись, приказал Палпатин — еще не чувствуя, что разъяснил все необходимое.

День тянулся, Палпатин оставался в Палате Аудиенций, проявляя внимание к делам государства; его блудный джедай оставался стоять на одном колене перед троном, с прямой спиной, глядя перед собой и взывая к Силе, чтобы удержаться в этом неестественном и неудобном положении. Разум то и дело возвращался, пусть и против его воли, к словам Палпатина.

Он был ничем. Мастер бросал ему в лицо этот факт много раз, с абсолютной уверенностью.

С тех самых пор, как Люк впервые был заключен в камеру дворцовых казематов, когда еще наивно полагал, что у него есть какой-то выбор… что он может хоть что-то изменить. Что воля Палпатина не безгранична. Каждый раз, когда он сомневался, каждый раз, когда он спотыкался или колебался — кто он был такой, чтоб сомневаться? Он — ничто.

Он был ничем. Он не был даже собой. Даже это его Мастер забрал у него, его имя, его волю… его душу, в конечном счете. Точно так же, как у его отца. Он существовал только чтобы служить, чтобы воплощать ожидания Палпатина, несмотря на непрерывные упреки и наказания.

Это было его жизнью теперь: быть при Мастере, охотясь по его приказам и прихотям и завися от его непостоянного, изменчивого нрава. Возможно, это никогда не прекратится.

Люк вздохнул, ощущая, как дрожат от боли и напряжения межреберные мышцы и смиряясь со своими мыслями. Все это не имело значения — мало что вообще теперь имело значение.

К середине дня боль переросла всякий дискомфорт — все его тело начало дрожать, спазмы провоцировали непроизвольные резкие движения, скованные и напряженные мышцы живота, спины и ног каждые несколько секунд отзывались жуткой болью. Дыхание стало гораздо тяжелее, так как диафрагма сжималась от напряжения, требуемого для поддержания такого положения. Но он оставался молчаливым и сосредоточенным.

Палпатин растянул три личные аудиенции на целый день. Каждому посетителю приходилось пройти зал и неловко остановиться рядом с молчащим коленопреклоненным человеком, и каждого Палпатин просил встать, когда тот в свою очередь преклонял колено. Никто не посмел отпустить комментарий по поводу джедая Императора. Палпатин проводил аудиенции так, словно его там вообще не было — наблюдая за визитерами, которые безуспешно пытались скрыть свои украдкой бросаемые в сторону тревожные взгляды.

И все это время его джедай решительно смотрел вперед.

Наконец все помощники были отпущены, и Император какое-то время понаблюдал за солнцем, садящимся за крыши далеких строений, затем прошел к трону, не торопясь устроился, и лишь после этого снова взглянул на Скайуокера. Несколько минут он тихо рассматривал его. Видя упорную решимость в скрытых волосами и не смотрящих на него глазах, видя дрожание уставших мышц, видя, как часто и напряженно поднимается при вдохе грудь.

— Ты настолько упрям, — заключил он наконец, удивленный и раздраженный одновременно. — Как можно быть таким упертым по такому незначительному поводу?

Стиснув челюсти, мальчишка непреклонно смотрел вперед, только чуть больше наклонил голову от долгого напряжения в шее.

— Почему ты просто не убил их? — Палпатин понимал, что тот хорошо знал, что за неповиновение придется платить — как и всегда. Но это никогда не останавливало его джедая.

— В этом не было необходимости, — процедил мальчишка сквозь зубы. — В лучшем случае это дало бы Восстанию новую волну негодующих и готовых сражаться идеалистов. В худшем — вызвало бы бунты, которые распространили бы гражданские беспорядки по всему материку, и, возможно, по всей планете. Понадобились бы месяцы, чтобы справиться с ними и восстановить контроль, и на это потребовались бы бесчисленные войска. Но поскольку лидеры ушли, сейчас нет никаких причин для протестов. Ситуация нормализуется в течение нескольких недель.

— Я ничему не научил тебя, джедай? — прервал его Палпатин, заставляя коротко взглянуть на себя.

Он все еще наслаждался, называя того так, зная, как это жалит его. Его павший джедай, его дикий джедай, его темный джедай… его джедай. Его. Он так и не дал мальчишке нового имени, хотя старое отнял уже давно. Теперь все, что осталось это: его джедай, его волк, командующий его флота, и ничего больше. Пусть шепчутся и строят догадки. Мальчишка никогда не скажет правды — его не волновало прошлое и больше не беспокоило то, как называют его окружающие.

Он знал, кто он есть — независимо от того, насколько ему это не нравилось.

Палпатин нахмурился. Что заставило его не подчиниться: милосердие или логика, которую он разложил? Он уже много раз убивал по приказу Мастера — всегда делая это с грацией хищной птицы, выпущенной на охоту. Что же удержало его руку сейчас?

Он все еще был в силах удивлять своего Мастера, даже спустя три года после появления… и именно поэтому он все еще был интересен и ценен.

— Никогда не сомневайся, — предостерег Палпатин, снисходительно подавшись вперед. — Это твоя главная слабость — победи ее или твои враги победят тебя с ее помощью. Каждый, кто сможет взять над тобой верх, сделает это — такова природа всего живого, закон стаи. Всегда найдется кто-нибудь, кто бросит тебе вызов. Если ты будешь реагировать без промедления, жестко и показательно, люди запомнят это, и тебе не придется повторять те же самые уроки снова и снова.

— Да, Мастер, — спокойно отозвался мальчишка, не встречаясь с ним взглядом.

— Победи свои слабости, друг мой. Или я сделаю это за тебя.

В ответ мальчишка поднял голову, понимая… Палпатин только продуманно пожал плечами:

— Неймодианцы, которых ты оставил на свободе, были окружены и убиты сегодня утром по моему приказу. И если на улицах вспыхнут бунты, тогда, возможно, в следующий раз ты будешь стоять на коленях не так долго.

Он поднялся, довольный тем, что смог подвести черту, доказывая тщетность любого несогласия. Неповиновение было не только болезненным, но и бессмысленным.

Медленно проходя мимо своего джедая, с тростью в руке, Палпатин остановился и, не смотря вниз, похлопал по плечу стоящего на колене мальчишку.

— Не заставляй меня напоминать тебе это снова. Сегодня я нашел произошедшее забавным, учитывая, что инцидент уже исчерпан. В следующий раз я не буду столь снисходителен.

Постукивая тростью по холодному мраморному полу, он вышел из комнаты, оставляя там молча стоящего на коленях человека.

Когда двери закрылись, Люк упал в жгучих, жестоких судорогах, пока кровь мучительно возвращалась к оцепеневшим мышцам.

Он долго просидел один на полу пустого зала… по той простой причине, что был не в силах подняться.

Глава 3 (часть 1)

Люк молча стоял перед рядом высоких окон, в личных комнатах своих апартаментов. Чувствуя себя уставшим и обессиленным, он желал, чтобы его все еще что-то говоривший отец исчез. Комната была едва освещена, и Люк вглядывался в непрерывное движение столичных огней. На заднем плане, доходя лишь до края сознания, громыхал бас Вейдера.

Риис, советник Люка и один из его немногочисленных союзников, находился в комнате по соседству, источая волну беспокойства и неодобрения на протяжении всей встречи. Передав все, что было необходимо для поддержания обмана Императора, Люк хотел, чтобы Вейдер теперь просто ушел — прежде чем один из них вскипит и накинется с обвинениями на другого. Как бывало не раз, когда их упрямые характеры в конце концов сталкивались.

Как бы ему ни хотелось, но Люк сам инициировал этот разговор, послав Вейдеру легкий толчок в Силе, на который тот ответил, придя к нему глубоко за полночь. Если бы можно было безопасно передать информацию через третье лицо, то, несомненно, Люк так и сделал бы, но каждый дополнительный человек в цепочке был бы еще одним двойным агентом или даже доверенным союзником, и мог быть легко прочитан Императором. Так что, несмотря на то, что Люк находил это весьма неприятным, он связался с отцом напрямую.

Факт, что об их встрече станет известно, был прискорбен, но неизбежен. Во Дворце это лучше было делать открыто, чем пытаться полностью скрыть. Однако Люк максимально снизил уровень опасности, принимая Вейдера в личных комнатах Перлимианских апартаментов — официально назначенной ему жилой резиденции в Западной Башне. Три смежные комнаты в углу огромного, раскинувшегося по всему уровню жилья являлись его единственной безопасной зоной внутри Дворца. Только в этих комнатах все оборудование наблюдения было приведено в негодность. Каждый раз, когда Люк оставлял Дворец, уходя с флотом, устройства тщательно восстанавливались и заново активировались, и каждый раз, когда он возвращался, он немедленно уделял время, чтобы с помощью Силы обнаружить их и тонко вывести из строя. Еще одно непрерывное сражение с Императором, о котором они никогда не упоминали, но в котором оба участвовали.

Он продолжал тихо стоять, слушая знакомый звук дыхания отца — слегка опираясь на спинку стула. Тело было изнурено от неожиданно выбранного Палпатином наказания. По правде говоря, Люк очень легко отделался — его Мастер спускал на него карающий яростный гнев за гораздо меньшее.

И это вызывало вопрос: «Почему?» Почему Люку позволили этот вызов?

Палпатин даже использовал такой термин, как «снисхождение» — слово, которое он, как правило, не использовал по отношению к своему джедаю…

И что все это значило?

— Люк?

Он повернулся, внезапно понимая, что Вейдер называл его по имени.

— Да?

— Ты слышал мой вопрос?

— Нет. Я не слушал, — кратко ответил Люк, давая понять, что у него не было никакого интереса к претензиям его отца, никакого интереса к очередному вскапыванию вендетты.

— Почему ты не искал меня? — спросил Вейдер; по тону было понятно, что он собрал все ранее сказанное в один вопрос.

Люк вновь отвернулся, уставившись на далекие огни города, раздумывая… не что ответить, а ответить ли вообще. Может, ему самому развернуться и уйти из комнаты?

После еще одной продолжительной паузы, сопровождаемой только механическим дыханием Вейдера, Люк досадливо вздохнул. Как он позволил затянуться разговору настолько, что его отец спросил подобное?

— Я же говорил тебе, Бен сказал, что мой отец умер, что он убит Дарт Вейдером.

Басовый тон Вейдера стал негодующим и резким, а колебания в Силе походили на волновой фронт:

— Кеноби был озлобленным слабым стариком, наполнившим твою голову ложью.

Но хоть Люк и согласился ответить отцу, потакать ему он не намеревался:

— Кеноби был прав. Мой отец умер двадцать пять лет назад, в момент, когда появился Дарт Вейдер. Все, что он из себя представлял, было уничтожено тем существом, с его пустой шелухой бессмысленных амбиций.

Обвинение было резким, предназначенным для окончания дискуссии, но его отец промолчал, вынуждая Люка продолжать. Истощение довело его до опасного края, с которого он мог сорваться в любой момент. Люк встретил глаза отца, пытливо всматриваясь в них — будто разглядывая некий необычный объект, голос был отстраненным и сдержанным:

— Они действительно стоили того, твои амбиции? Стоили всех страданий, что ты принес? Как ты спишь теперь… и спишь ли ты вообще? Может ли машина спать — или чувствовать вину?

— Я пойман в ловушку этого скафандра, благодаря твоему драгоценному учителю джедаю!

Люк мягко покачал головой, нисколько не задетый.

— Я не защищаю его. Я испытываю к нему не больше лояльности, чем к тебе.

Тонкий шип, воткнутый небрежно и мимоходом, но с полным пониманием его силы. Вейдер знал это — мальчик давно научился играть по правилам Дворца, установленных Императором — в конце концов, он учился у истинного мастера. Интриги, хитрость и уловки, скрытые мотивы… или откровенно показываемые намерения.

Люк многозначительно отвернулся, уставившись на отдаленный город, который в действительности был еще дальше, чем раньше, став похожим на исчезающий сон его старой жизни.

— Но ты прав, он был слаб. Он не выполнил свой долг на Мустафаре. Он изменил своим убеждениям и принципам, которых придерживался. Он подвел джедаев, подвел галактику — и подвел Энакина Скайуокера.

Вейдер подумал обо всех страданиях и мучениях, на которые Кеноби обрек своего бывшего ученика с того дня — о мести Кеноби, намного худшей, чем смерть:

— Я бы убил его, если бы получил шанс.

Его сын повернулся к нему, бесстрастное выражение лица жалило само по себе, но оно было ничем по сравнению со словами:

— Но у тебя был шанс — тогда, на Мустафаре. Ты проиграл.

Вейдер поднял голову, эта язвительно-ядовитая резкость удивила даже его.

— Тебе не понять — ты не был там.

— Нет, и это печально, — его сын вновь отвернулся к городским огням, — потому что я бы убил тебя.

Он больше не оборачивался, по его мнению, разговор был закончен. Вейдер постоял еще какое-то время, уставившись на своего сына и задаваясь вопросом, почувствует ли тот себя обязанным признать, что его отец еще здесь. Но он не сделал этого, и Вейдер в негодовании направился к выходу, не понимая, зачем он опять говорил об этом, зачем продолжал задавать вопросы, ища какую-то общность, какую-то искру в их отношениях, когда мальчик снова и снова отталкивал его.

У него не было ответа — кроме знания, что он не мог иначе.

* * *
Люк крепко спал, когда внезапный шепот в Силе пробрался в его сон, заставляя насторожиться… и затем все резко наклонилось и начало смещаться, преобразовывая реальность… Задыхаясь, Люк резко сел в кровати, хватаясь за нее обеими руками, чтобы удержаться против эфемерного движения. От неожиданности произошедшего, отвечая на руководство Силы, по всей темной комнате вспыхнули яркие огни подсветки, освещая каждую поверхность, каждую стену и каждый предмет…

Когда его сознание успокоилось, не видя никакой определенной угрозы, комната вновь погрузилась во тьму.

Несколько секунд спустя он ощутил Рииса, идущего по направлению к нему через смежную с его спальней комнату, и повернулся к дверям.

— Да, — разрешил он войти, хотя его помощник еще только собирался постучать в двери. Когда те распахнулись, Люк подсказал кланяющемуся на пороге Риису: — Что-то случилось.

— Простите за вторжение, сэр, но я думал, что вам захочется взглянуть на это, — говоря тревожно предвещающим тоном, Риис быстро прошел вперед; в руке лежал датапад, задняя подсветка которого создавала маленький островок света в плотном мраке огромной просторной комнаты.

Люк взял датапад, прочитал, перечитал и затем поднял взгляд:

— Это подтверждено?

— Да, сэр — об этом уже объявлено по холонету.

— Хм… — это было все, что сказал Люк. Но тон его краткого восклицания показал, что полученное сообщение многое объясняло — хотя, вероятно, только Риис, слишком хорошо знающий его, мог понять это из такой малой реакции. Люк вернул датапад помощнику. — Это ничего не меняет, вообще ничего. Так ведь?

— Я думаю, что, возможно, в глазах других… это определенно сделает некоторые союзы проще.

— Даже слишком. Но преданность и амбиции — разные вещи, — Люк покачал головой, слишком усталый, чтобы думать о значении случившегося прямо сейчас. — Мы поговорим утром.

Риис поклонился — соблюдая новый протокол — прошел спиной к дверям и поклонился снова, прежде чем повернуться и выйти из комнаты.

— И никогда больше не делай этого, когда мы в этих комнатах, — донесся голос Люка из темноты.

Риис довольно улыбнулся, радуясь, что командующий не приказал ему совсем никогда не делать этого, что было бы нарушением протокола, но желал обойтись без бессмысленных правил этикета в частной обстановке — что было характерно для всего его принципа работы. И что было одной из причин, почему Риис дезертировал на его сторону.

— Конечно, сэр, — признал он, уходя. Впереди ждала рабочая ночь.

* * *
В ранний час утра Лею разбудил настойчивый сигнал комлинка. Лежащий рядом Хан со стоном закрыл голову подушкой. Щелкнув прикроватным выключателем и сощурившись от яркого света, она пошарила рукой по тумбочке в поисках кнопки связи.

— Органа, — отозвалась Лея, не имея никакого настроения для разговоров.

— Лея, тебе необходимо увидеть кое-что, — раздался тревожный голос Мон, подрагивающий от волнения и заставляющий Лею немедленно проснуться.

— Где вы?

— В оперативном отделе, — ответила Мон напряженно, пробиваясь через гул голосов тех, кто был рядом.

Чувствуя, как все внутри сжалось, Лея села.

— Вставай, пилот, — позвала она Хана.

— Что еще? — он растягивал слова, с надеждой цепляясь за подушку.

Лея помотала головой, уже успев одеться:

— Я не знаю — но это серьезно.

Пятнадцать минут спустя она была в оперативном отделе, уставившись на передаваемое по всем официальным каналам холонета сообщение — с той же смесью неверия и беспокойства, как и все остальные.

— Ну вот и все, — произнесла твердо Лея, глядя на Мон с чувством пустой окончательности, затопляющей маленький островок надежды, что еще теплился в ней. — Никаких больше споров. Когда это вышло?

— Когда я позвала тебя, — ответила Мон, выглядя такой же растрепанной и не выспавшейся, как Лея. — Несколько часов назад мы получили сообщение от ботанов, но не было никакого подтверждения.

— Ну, теперь это кажется довольно достоверным, — сказала Лея.

Мон кивнула, оглядываясь вновь на экран:

— Прямой Наследник.

Сообщение было внушительным и многословным, кропотливо и тщательно составленным юридически обоснованным языком — но в итоге сводилось к одному.

Палпатин назвал преемника. Люк Скайуокер был теперь Наследником Империи.

— Я не удивлен, к этому все и шло, — тревожно заявил Мадин.

— Однако, это очень нехарактерно для Палпатина, — размышляла вслух Мон, читая в пятый раз официальный текст провозглашения. — Он никогда не демонстрировал хоть какой-то готовности разделить власть.

— Он не разделяет; на самом деле он не предложил ничего большего, кроме того, что все уже знали, — отозвался Акбар низким скрипучим голосом, погрузившись в размышление. — Теперь это просто стало официальным.

— И купило ему несколько лет отсрочки, — добавила Лея. Мон обернулась к ней, и Лея пожала плечами: — Все аналитики говорят, что командующий сформировал сильную поддержку в вооруженных силах. Они все утверждают, что он придет к власти в течение десятилетия — возможно, Палпатин официально подтвердил его положение, чтобы предотвратить это — зачем рисковать переворотом, когда можешь получить все, что ты хочешь, только посредством ожидания. Когда теперь все гарантировано.

— Мы должны рассмотреть это в командном центре, — произнесла твердо Мон. — Нам необходимо разработать курс действий — ответ.

— Ваше мнение? — Мон пыталась вовлечь в дискуссию Тэж Массу, главу службы разведки. Они сидели за большим круглым столом в командном центре, простые стены и слабое освещение только придавали веса их обсуждению. Все пристально смотрели на свои датапады, чтобы снова проверить этот удивительный и полностью непредвиденный поворот событий.

— Это очень неожиданно, мэм, — Масса уклонилась, никогда не склонная делать преждевременных заявлений. — Однако я сомневаюсь, что это просто стабилизирующее действие со стороны Императора, в нем не было никакой необходимости.

— Что насчет всех докладов о том, что главнокомандующий сформировал свиту при дворе? — спросила Лея.

— Верно, что Волк сформировал очень сильную политическую поддержку за последний год, особенно в войсках, но он никогда не показывал серьезного намерения или желания свергнуть Императора, — ответила Тэж.

Ее спокойное упоминание псевдонима командующего, часто применяемого в имперских кругах, заставило Лею почувствовать себя больной и вновь задуматься, уже в который раз, каково было его настоящее имя. Его никогда не называли по имени в Империи: ни Люком, ни Скайуокером, ни кем-либо еще — фактически имя у него было только, когда он был здесь, шпионя для своего хозяина. Но даже ботаны не могли проследить никаких связей к этому имени, кроме простого словесного сходства с фамилией одного из джедаев старой Республики. Но как сильно она ни старалась, Лея по-прежнему не могла думать о нем под любым другим именем.

Пока она размышляла об этом, Масса продолжала говорить:

— Ничего свыше стандартного уровня игр власти, характерных для тех кругов. В тех немногих случаях, когда мы отмечали формирование любого реального конфликта между командующим и Императором, мы также замечали исчезновение командующего на несколько дней или даже недель. Отсылался ли он прочь от двора или сам выбирал там не появляться, пока конфликт себя не исчерпает, неизвестно. — Щелкнув быстро по своему затертому и царапанному датападу, она добавила: — Информация, которая у нас есть в его файле по этому поводу… отражена на экранах с девяностого по сто пятьдесят восьмой.

— И куда он исчезает? — поинтересовался Акбар, щелкнув длинными перепончатыми пальцами.

— Этого мы не знаем, сэр, — признала Тэж, потирая брови. Она занималась этой информацией всю ночь и не думала, что сможет уснуть в ближайшее время. — Но когда он возвращается ко двору, он кажется более недоступным и замкнутым, чем обычно — часто в течение длительного периода. Это есть в его психологическом профиле — экраны…

— И конфликты всегда рассеиваются? — полусообщила, полуспросила Мотма, прерывая Тэж и заставляя взглянуть на себя.

— Безусловно, их отношения кажутся менее спорными, да.

— Но он лоялен к Императору? — спросила Лея, ощущая, что они пропускают нечто важное.

— Его психологический профиль показывает, что да, — сказала Тэж.

Что не было ответом на вопрос, поняла Лея.

— А по вашему мнению? — нажала она.

— Мнения подвержены влиянию, мэм, — категорично ответила Тэж.

— Пожалуйста… — спокойно произнесла Лея, побуждая Тэж Массу все же ответить. Она была уравновешенной, вдумчивой женщиной, молодой для своей должности — двумя годами старше Леи. Она заняла этот пост после смерти ее предшественника Одина Латта, погибшего во время имперского нападения лишь восемь месяцев назад.

Он готовил проницательную Массу для этой должности почти год, и все же многие волновались, что ее опыта недостаточно для возложенных на нее задач. Что касается Леи, то она считала неопытность женщины плюсом — та имела тенденцию изменять многие привычные для разведки методы, и эта способность мыслить нестандартно мешала противоборствующей стороне прогнозировать и обходить ее. Пытливый и быстрый ум Тэж не был подвержен ни массовому мнению, ни различным полетам фантазии, и Лея крайне уважала ее мнение и доверяла ее суждениям.

Тэж мельком взглянула вниз, словно размышляя, и затем посмотрела Лее в глаза:

— По моему личному мнению, — подчеркнула она, — я не думаю, что Волк лоялен хоть к кому-нибудь внутри Империи. Он выказывает полное уважение Палпатину, но, кажется, не заводит никаких дружественных отношений, выходящих за рамки своей деятельности, держа осторожную дистанцию от двора и окружения Императора в максимально возможной степени… Фактически он преднамеренно остается за пределами того общества, в котором находится теоретически. Его собственное небольшое окружение состоит преимущественно из военных и экс-военных, и всякий раз, когда выпадает возможность, он, кажется, проводит свое время подальше от двора, путешествуя с флотом в Центральных и Колониальных системах. И это, по моему личному мнению… — она снова сделала паузу, делая акцент на последних словах, — …причина его вступления в титул Наследника. Я думаю, что теперь ему будет очень сложно избегать имперского двора и политической жизни. Существа со всех концов галактики попытаются как-либо взаимодействовать с ним — связи с ним будут рассматриваться, как выгодные и долгосрочные политические инвестиции, в особенности, когда на это есть печать одобрения Императора. Фактически вокруг него самого сформируется двор, хочет он этого или нет. Палпатин по-прежнему останется недосягаем, являясь Императором — но Волка неизбежно потянут из его преимущественно военного положения в иерархию, которой он до настоящего времени умышленно избегал.

Несколько долгих секунд все сидящие за столом сохраняли абсолютную тишину, во время которых Масса нервно смотрела на свой датапад.

— По… моему мнению, — добавила она в очередной раз.

Лея какое-то время обдумывала сказанное; Тэж Масса, разумеется, высказала плод личных соображений — но это и было ее работой.

— А лорд Вейдер? — спросила Лея, продолжая размышления.

— Лорду Вейдеру никогда не дали бы Империю, мэм. Не с Волком в стороне. Палпатин удерживал бы власть для него, это ясно; и Вейдер был готов к этому.

— Почему? — спросил Мадин.

Тэж обдумала свой ответ.

— Насколько нам известно, никто из пользующихся наибольшим доверием сторонников Палпатина не знал о существовании Волка, пока тот не был представлен двору в возрасте двадцати одного года. Чуть больше года спустя ему была оказана честь возглавить Флот Центральных систем. Подходящий возраст, учитывая его будущее положение и обязанности. Несмотря на его нежелание, он остается приближенным ко двору и занимает непревзойденную позицию власти — Император всегда держит его рядом…

— Я думал, это потому, что Император считает его непредсказуемым? — сказал Мадин.

— Если бы Император считал его настолько непредсказуемым, то я сомневаюсь, что он отдал бы Волку контроль над самыми влиятельными и богатыми планетами Империи посредством Центрального Флота, — возразила Тэж ровным голосом, после чего вернулась к обсуждаемому вопросу: — Все наши сведения указывают, что он находится в чрезвычайно привилегированном положении у Императора, и так было с самого начала. Принимая все это во внимание, бездоказательные сообщения о том, что он — сын Палпатина, а не Вейдера, могут быть правдой.

— Я не верю этому. Это звучит слишком неправдоподобно, — заявила Лея, тщетно пытаясь найти факты в поддержку того, что она чувствовала интуитивно. — Если он — сын Палпатина, почему не объявили об этом раньше? Зачем было ждать двадцать один год, прежде чем представить его Дворцу?

— К этому времени он стал более способным к тому, чтобы эффективно защитить себя, — сказал адмирал Акбар, и многозначительно добавил: — И от внешних и от внутренних угроз.

Лея нахмурилась, не приняв аргумент.

— Если Палпатин беспокоился об этом, то почему он посылал его на столь опасные миссии, как проникновение в Альянс?

— Возможно, Ск… — Акбар чуть не совершил непростительную ошибку, поняла Лея, чуть не назвал Люка именем, которым тот пользовался, шпионя за Альянсом, но вовремя опомнился и без запинки продолжил: — Возможно, он чувствовал необходимость проверить свои силы, получить практический опыт. Это безусловно повлияло бы на его репутацию внутри войск. Или, возможно, этого хотел Палпатин.

— Слишком большая и опасная игра. Рисковать своим сыном и наследником, посылая его шпионом в Альянс… Все равно, что бросить ягненка к волкам…

Едва слова оставили ее рот, Лея поняла допущенную ошибку — вспоминая, как прозвали Люка в имперских военных кругах. И неожиданно на это неодобрительно указала Мотма:

— Учитывая его успех, больше похоже, что это волка бросили к ягнятам. Возможно, Палпатин был уверен, что так и будет.

Воцарилась долгая тишина, все окунулись в воспоминания прошлого; псевдоним Скайуокера впервые был услышан от агентов ботанской сети, следивших за ним сразу же по его возвращению в Империю. Его кодовое имя изначально было связано с «Черным Солнцем». И это была единственная информация на него, все что удалось разузнать. Несколько несвязанных отчетов и непрослеживаемых деталей. Все тихо молчали, размышляя над загадкой, которую он по-прежнему представлял.

— Я бы сказала, что рассматривая его новое положение, не имеет значение, чей он сын, — произнесла наконец Мон Мотма, возвращая мысли собравшихся к настоящему. — Нас должно беспокоить не то, кем он был, а то, кем будет.

Мадин Крикс стал тем, кто высказал мысль, которую присутствующие не отваживались произнести вслух:

— Думается, для нас будет разумным сломать эту цепь. Чтобы искоренить порядок преемственности, прежде чем он будет установлен.

Никто не отреагировал, не обменялся взглядом. Только Лея решилась спросить:

— Вы говорите об убийстве?

— Да, — ответил Мадин, встречая ее пристальный взгляд. — Это будет трудно, но не невозможно — беря во внимание факт, что он постоянно путешествует по Центральным системам в отличие от Императора.

Лея заерзала на месте, испытывая крайнюю неловкость:

— Никто не сможет подобраться достаточно близко.

Неужели она произнесла это? Фактически призывая всех к обсуждению? Лея почувствовала, как вспыхнули ее щеки — что бы сказал на это отец? Он всем сердцем верил, что в конечном счете будет найдено дипломатическое решение. Что бы он сказал теперь?

— Есть и другие пути, — ответил Мадин, полностью сосредотачиваясь на вопросе. Как бывший имперец, он полагал, что ему есть, что доказать — не боясь при этом запачкать руки, Лея всегда чувствовала это. Он сохранял специфическую уверенность, присущую всем имперским офицерам — абсолютную веру в свою правоту. Веру в то, что цель оправдывает средства, какими бы те ни были… грубыми. — Есть много разных методов, не требующих никакого прямого контакта, поэтому даже ситху будет трудно что-то заподозрить. Методы более серьезного масштаба.

Лея нахмурилась, и сомневаясь, что она хочет услышать ответ, спросила:

— Например?

Мадин пожал плечами и взглянул для поддержки на Mотму:

— Бомба, возможно?

Лея не смогла не заметить выразительные взгляды, которыми обменялись Мон Мотма и генерал Мадин, хотя Мон тут же предупредительно опустила глаза. Когда Лея повернулась к Мадину, она встретилась взглядом с Тэж, и по ее лицу поняла, что та тоже это заметила; что-то происходило между Мон и Мадином — что-то, чего не знала даже Тэж Масса.

После некоторого раздумья Мон Мотма произнесла:

— Нам необходимо изучить все существующие отчеты, чтобы максимально точно понять его способности. Я уверена, что потребуется более комплексный анализ для обеспечения благоприятного исхода.

Лею вытянуло из задумчивости непринужденное лицо Мон — жесткие намерения, скрытые под уклончивыми рекомендациями. Почему бы просто не выступить прямо и не произнести: «для гарантии, что мы убьем его».

— Это результат, к которому мы пришли? И кем мы теперь будем? — тон слов Леи притянул к ней все взгляды. — Что он реально сделал против нас? — Лея не могла поверить, что она почти дословно произнесла один из аргументов Хана. Тогда она так легко отклонила его слова — но сейчас, столкнувшись с происходящим… Дело было не в том, что ей нравился Люк Скайуокер, или как черт побери его там зовут, а в том, что это просто… ощущалось неправильным. Каждым фибром своей души она чувствовала, что это неправильно.

— Я так понимаю, ты говоришь о втором после Императора человеке, который поддерживает и стабилизирует его диктатуру? О том, кто убивает людей без суда и следствия? О том, кто проник в Альянс для доносов Империи? О том, кто попирает неотъемлемые и разумные права граждан и практикует доктрины ситхов? — ровным тоном бросила Мон вызов.

— Чужой грех своего не искупает.

— Я думаю, что мы не будем прибегать к поверхностной софистике, Лея? — упрекнула Мон. — Иногда нужно смотреть на большую картину. Можем ли мы позволить ситхам утвердить свою династию?

Лея покачала головой, не зная, почему она боролась, но совершенно уверенная, что она была в этом одинока.

— Я спрошу еще раз: что он когда-либо делал, указывающее на то, что он не одобряет Альянс? Что он будет угрозой для нас, если придет к власти? Возможно, он будет тем, кто положит конец этой гражданской войне.

— Тем или иным способом, — мрачно произнес Мадин.

Лея повернулась к Тэж Массе для поддержки:

— Вы сами сказали, что у него нет лояльности Империи.

— Он уже продемонстрировал степень своей лояльности Альянсу, — возразила Мон, ломая ее довод.

— Если мы собираемся кого-то убить, разве это не должен быть Император?

Мон покачала головой:

— Император гораздо недоступнее. Но даже, если бы это и было возможно, логически мы должны вначале удалить его преемника, в противном случае мы только поможем Волку подняться к власти. А помещая еще одного ситха на трон, мы позволим создание династии на неопределенный и непредсказуемый срок. Генерал Мадин прав: лучше остановить этот порядок преемственности сейчас.

Лея устало и раздражительно потерла лоб:

— Я не могу потворствовать этому. Не буду.

— Могу я спросить, Лея, — произнесла Мон голосом, похожим на обернутую в шелк сталь, — ты говоришь, как лидер Альянса или как его друг?

Это было ударом ниже пояса. Лея выпрямилась на стуле и зафиксировала на Мон свой самый неприступный взгляд. Мон была мастером в палате Сената, но Лея тоже работала там, несмотря на свою юность, и успела кое-чему научиться.

— Это неуместный вопрос. Да, я была обманута, как и мы все — но моя преданность осталась неизменной. Альянсу и демократии. И я не буду ставить их ценности под сомнение, чтобы потакать своим скрытым мотивам.

Мон держала ее неумолимый взгляд в течение долгих секунд, тогда как все остальные за столом внезапно нашли неотложную причину смотреть в другую сторону, пока два самых сильных характера высшей иерархии Альянса сталкивались лбами…

— Возможно, — предложил наконец Акбар, взывающий, как всегда, к голосу разума, — нам нужно заново собраться в более удобный час. Все устали, и сейчас не время принимать далеко идущие решения. Все это требует более продуманного подхода, прежде чем мы пойдем дальше.

Обе женщины медленно откинулись на спинки стульев, но Лея все же не могла позволить этому так просто закончиться:

— Мне не нравится играть в адвоката дьявола, но я не собираюсь просто наблюдать за тем, как мы принимаем решения, которые будут формировать представление о нас у остальной части галактики и повлияют на курс всех наших будущих деловых отношений, не принимая во внимание все возможные последствия.

— Ты полагаешь, что мы не делаем этого? — жестко спросила Мон.

— Я полагаю, что наши принципы ставятся под угрозу. Вы обвиняете меня в предубежденном мнении относительно командующего. Я обвинила бы вас в том же самом. Он причинил нам боль, и он подорвал наш образ… — и вы хотите возмездия.

— Не я начала это обсуждать, Лея, — ровно возразила Мотма.

«Ох, хорошо сделано, Мон», подумала Лея; в разговор вступил генерал Мадин — Мон аккуратноввела его в спор, отклоняя последний комментарий Леи к нему:

— Могу я напомнить вам, принцесса, что мы находимся в состоянии войны, — произнес генерал серьезно. — И стратегия нашего врага внезапно стала совершенно ясной. А моя обязанность сделать все, что в моих силах, чтобы завершить эту войну в нашу пользу. Или я неверно понимаю суть моих обязанностей?

Лея повернулась к нему, вынужденная теперь защищаться на два фронта:

— Нет, генерал. Но даже на войне есть правила. Будет довольно трудно сохранить высокие моральные принципы, держа в руках оружие убийц.

— В случае, если вы не заметили, Ваше Высочество, ближайшая помощница Волка — императорская убийца, — возразил Мадин полным презрения голосом.

Каким бы хорошим воякой ни был генерал, он все же не был дипломатом, и Лея в который раз благословила своего отца за то, что тот вложил в нее необходимые навыки еще, когда она даже не понимала их ценность.

— И вы осуждаете это, генерал?

Мадин остановился, видя, что его загнали в угол, и подняв на мгновение взгляд к Мон Мотме.

В наступившей тишине инициативу взял адмирал Акбар:

— Я думаю, нам нужно прерваться, чтобы дать разведке время получить более полное представление о ситуации. Мы возобновим работу утром, детали будут присланы в ваши офисы. Всем спасибо.

Резкая окончательность, не подразумевающая больше никаких дебатов. Все начали собираться, прежде чем ситуация ухудшится еще больше, даже Лея. Она не хотела того, что произошло — это просто случилось. Но она не могла не заметить, как Мон — всегда превосходному дипломату — удалось заставить кого-то отстаивать ее точку зрения, не пачкая при этом своих рук. Лея вздохнула, встала и направилась к выходу командного центра, прижимая датапад к груди. Как только она оказалась в приемной, на глаза ей попался Хан; его волосы были по-прежнему еще взлохмачены ото сна.

— Эй, ты выглядишь словно тебе кто-то отдавил ногу и ты жаждешь отмщения, — пытаясь угнаться за Леей, пробормотал он.

— Ничуть, — коротко ответила она, смотря на Мадина, который выходил из комнаты, полностью поглощенный беседой с Мон.

— Да ладно, — ответил Хан, явно не убежденный. Через несколько молчаливых шагов он попробовал еще раз:

— Так что происходит?

Голова Леи все еще шла кругом, пытаясь справиться со слишком большим объемом информации. Но она повернулась к Хану, зная, что это будет ударом для него:

— Палпатин назвал Люка Прямым Наследником Империи.

Ноги Хана запнулись, и он остановился, уставившись на Лею, чувствовавшую себя странно виноватой — будто это она, а не Люк, подвела Хана.

— Это… не… — все, что он смог произнести, и, смотря на его раненое и изумленное лицо, Лея пожалела, что сказала ему это так прямо.

— Мне жаль, Хан, — произнесла она, но он отвел взгляд, провожая глазами уходящих лидеров Альянса.

— Так, о чем вы говорили в центре? — спросил он низким подозрительным голосом.

— Они… мы, — исправилась Лея, — пытались определить курс действий.

Глаза Хана сощурились:

— И что?

Лея увидела Тэж Массу, проходившую позади Хана, и кратко сжала его руку в заверении:

— Подожди здесь.

Поспешив, Лея догнала Тэж; Хан остался позади, он знал свою принцессу достаточно хорошо, чтобы понять, что это серьезно.

— У вас весьма интересное мнение, Тэж, — сказала Лея, поравнявшись с главой службы разведки.

Тэж повернула к ней свой проницательный взгляд:

— Но не особо популярное.

Лея пожала плечами:

— Мне больше по душе справедливость, чем популярность… к счастью, — заметила она с сухой иронией.

Тэж слегка улыбнулась.

— Я разделяю это. — Казалось, ее несколько беспокоит, то что она говорит об этом вслух.

— Могу я задать вам вопрос? — оживленно спросила Лея, помня об изучающем выражении лица Тэж при виде многозначительных взглядов между Мон и Мадином, которые по-прежнему не шли из головы Леи.

Тэж улыбнулась:

— Официально или нет?

Лея также улыбнулась; никогда не пытайтесь быть умным с офицером разведки.

— Нет. Но вы и так уже знаете это.

— Продолжайте, — пригласила Тэж.

— Если бы вы находились за пределами этой ситуации — как беспристрастный наблюдатель — учитывая характеры лидеров Альянса… каким бы вы предсказали результат будущих дебатов по сегодняшнему вопросу?

Какое-то время Масса шла молча, смотря себе под ноги. Лея не торопила ее, понимая, что та прорабатывает всевозможные сценарии в голове.

— Учитывая текущую предрасположенность, цели и сопутствующую историю, особенно в случае генерала Мадина… я думаю, что они пойдут на попытку убийства. Думаю, что генерал будет проталкивать это, потому что у него свой план и своя логика, и я думаю, что руководитель Мотма поддержит его по двум причинам: во-первых, потому что это все серьезно испугало ее — она всегда хорошо разбиралась в том, что делает Император, но это событие не предвидела — а это значительное, важнейшее, событие; и во-вторых, потому что она и Мадин хорошо сработались вместе, она доверяет ему, а Мадин кажется полностью уверенным в необходимых ответных действиях. Он окажет давление на нее, он — бывший имперский военный, а они привыкли всегда делать все своим способом, и в целом перебежчики всегда более ревностны в своей борьбе. Мадин по-прежнему ощущает, что ему есть что всем доказать, он по-прежнему хочет повредить Империи и он по-прежнему мучается тем, что Волк проник сюда, обведя всех вокруг пальца, включая его. Адмирал Акбар попытается воззвать к голосу разума, но Мон Мотма переубедит его — он мон-каламари, а они уважают власть, к тому же у него и руководителя Мотмы долгая история отношений. И, наконец, вы сами. Ваше мнение в этом вопросе твердое, но — простите мне — несколько пристрастное. У вас были близкие отношения с Волком, когда он был здесь, и теперь у вас очень близкие отношения с… — она сделала паузу, многозначительно взглянув на Хана, договаривать необходимости не было. — Таким образом, да, я думаю, они пойдут вперед. Несмотря на то, что вы будете продолжать свои возражения. — Она, извиняясь, взглянула на Лею, вынуждая себя улыбнуться. — Но это только личное мнение, вы понимаете. Я не прорабатывала ситуацию ни в каких программах.

Лея тоже улыбнулась, не поднимая взгляд.

— И по вашему личному мнению… это правильно?

Улыбка спала с лица Массы, и она глубоко вздохнула.

— Нет. Я не думаю, что мы должны опускаться до уровня Империи. Мы не убиваем людей по прихоти, мы отдаем их суду присяжных. Если мы не можем поддерживать наши основные принципы, тогда, я думаю, мы должны серьезно пересмотреть то, от чьего имени мы сражаемся, потому что в этом случае мы будем недостойны связывать себя с ценностями старой Республики. И я так же считаю очень обоснованным ваш довод: Волк никогда не делал неспровоцированного движения против нас. Это может казаться незначащим пустяком для кого-то, но учитывая изощренные игры, характерные для круга в котором он вращается, где любой жест, каким бы маленьким он ни был, тщательно продумывается, мы обязаны принять это во внимание.

Лея мельком взглянула на Хана с благодарностью за то, что он дал ей этот аргумент — и как следствие неожиданного союзника. Масса была одной из немногих, кто знал полную историю Люка Скайуокера, это считалось необходимым для ее положения.

— Я бы добавила кое-что, мэм, — произнесла Масса, останавливаясь в коридоре и поворачиваясь к Лее. — Я наблюдала за ним долгое время и досконально изучила его психологический профиль и все отчеты о различных инцидентах с ним, и думаю, что знаю его довольно хорошо, чтобы сказать вам это: если они решатся на покушение, то тогда я сделаю все, чтобы обеспечить его безупречное выполнение и буду надеяться всем моим сердцем, что оно увенчается успехом. Потому что… да поможет нам всем Сила, если это будет не так.

Глава 3 (часть 2)

Люк сидел в частной столовой Парлемианских апартаментов — шикарном просторном зале с кессонными потолками — и спокойно вкушал свой завтрак. Высокие двери балкона были распахнуты настежь, пропуская утренний свет, рассеивающий душный сумрак темных стен.

— Так, какой у меня титул? — спросил он нерешительно у Вэза Рииса, сидящего с ним за столом вместе с доктором Халлином. Насколько знал Риис, они были единственными людьми на Корусканте, кому Люк доверял.

Ни один из них не ел, разумеется, и было удивительно, как непринужденно при этом теперь чувствовал себя Скайуокер, полностью свыкнувшись с фактом, что в любое время дня огромное количество народа считало необходимостью находиться с ним рядом. Сейчас, кроме Халлина и Рииса, по ту сторону дверей терпеливо стояли два лакея, отвечающие за уборку стола. Слуги не имели права оставаться в комнате, где находится Люк, и они покорно ждали окончания трапезы под наблюдением двух гвардейцев в штатском. Эти гвардейцы были частью «эскорта» Скайуокера, сопровождающего его по всему дворцу — кроме случаев, когда тот встречался с Императором.

Два охранника постоянно несли службу на посту у главного входа в апартаменты и еще четверо располагались в караульном помещении, небольшом проходе между дверями. Почти напротив дверей находился обширный комплекс для штата, который занимали два придворных министра, два адъютанта, три советника, у которых Скайуокер никогда не советовался, гофмейстер, главный дворецкий, три его помощника и два шталмейстера.

Три яруса вниз — связанных с апартаментами изнутри — занимал многочисленный обслуживающий персонал: квартирьеры, повара, домашний штат и мастер гардероба. За исключением слуг большая часть внутреннего штата Скайуокера состояла из военных и экс-военных. Это касалось и всех членов его свиты. Хотя, конечно, очень немногие входили в число его приближенных: его окружение оставалось подчеркнуто небольшим, ограниченным примерно полудюжиной человек, которым он искренне доверял; еще полудюжине позволялось находиться на «как будто близком» расстоянии, чтобы рассеять подозрения Императора.

Ужасно много людей требующих ужасно много сил и мастерства для их организации — для удержания их на расстоянии от командующего, а теперь наследника; что обещало Риису, чьей работой это являлось, массу головной боли в ближайшем будущем. Впрочем, у него было чувство, что его главная проблема вырисовывалась здесь, прямо сейчас…

— Высочество, — ответил Риис просто, обозначая новый титул командующего и ожидая предсказуемой реакции.

Прошло три дня с тех пор, как было сделано официальное объявление, и хотя Скайуокер много не говорил об этом, он явно изо всех сил старался держаться в тени и не привлекать к себе внимания, что было весьма трудно сделать во Дворце и в лучшие времена. Сейчас же непрерывный поток придворных, политических деятелей и военных карьеристов связывался с его секретариатом, прося разрешение на аудиенцию для поздравления молодого наследника. Ни одному разрешение предоставлено пока не было. Множество других существ, знающих его затворнические привычки, решили оставить сообщение или подарки, веря, что это был более благоразумный выбор.

Но ничего из этого не сработало бы, конечно, — ввиду того, что командующий изначально не хотел этого титула, и все подарки, в любом случае, отправлялись в кладовую. Фактически сейчас он первый раз вообще спросил о своем титуле — под влиянием настойчивости Рииса, заявляющего, что определенные дела государства требуют его немедленного внимания, ссылаясь на ряд все более настоятельных коммюнике, прибывающих из Министерства Протоколов двора.

Поэтому в целом Риис был готов к менее чем восторженной реакции.

Люк практически замер:

— Серьезно? Разве это не может быть чем-то не таким… напыщенным?

Риис поднял брови, говоря одновременно и церемонным и непринужденным тоном — который он развил за последние три года. Старше Люка на десять лет, он был принят на его настоящую должность Сэйтом Пестажем и расценивал большую часть своей работы, как подготовку молодого командующего — теперь официального наследника — к его будущему положению.

— Здесь нет никакого выбора, сэр. Это единственный надлежащий вам титул. Император должен быть, конечно, «Величеством», но так как «Величество» является титулом любого правителя Королевских Домов, нужно было сделать какое-то различие, и к тому же «Превосходительство» являлось признанием его предыдущего положения, как Верховного Канцлера. Но как бы там ни было, «Его Императорское Величество» тоже будет верно, что обуславливает правильную форму вашего титула, как «Высочество» — что соответствует титулу любого наследника трона.

Люк нахмурился, пододвигая к себе обратно тарелку; в голосе прорезался провинциальный акцент — как было всегда в подобных ситуациях в качестве некого средства защиты. Следуя приказу Императора, после почти года уклонения командующий наконец уступил, и наставник по этикету потратил много времени и сил на уничтожение его акцента миров Внешнего Кольца. Но такую старую привычку нельзя было полностью удалить — можно было лишь наложить поверх новую. Акцент Люка усиливался или исчезал в зависимости от того, что он считал уместным, от окружения и настроения на данный момент.

— «Высочество» просто немного… знаете…

Против воли на Люка нахлынули воспоминания о Хане, регулярно называющем Лею «Ваше Высочество».

Риис задушил вздох, раздумывая:

— Возможно, вы могли бы подать прошение, чтобы в официальной документации вы упоминались, как «Наследник». Просьбу можно подвести под разумное основание: что, как и в случае с Императором, необходимы какие-то различия между вами и любым наследным принцем планетарных династий. Этот титул мог бы также использоваться при упоминании вас в третьем лице, что в любом случае входит в общую форму этикета по отношению ко всем находящимся в вашем положении. Признанная форма для любого говорящего с вами напрямую: первый раз при каждой встрече обращаться к вам, как «Ваше Высочество», а впоследствии именовать вас, как «Сэр».

Люк взглянул на Халлина, который выразительно пожал плечами в ответ на отвращение своего друга:

— Кто бы мог подумать, что с этими названиями столько сложностей?

— Разве нельзя меня называть просто «сэр», как это делается сейчас?

— Нет, сэр, — категорично ответил Риис.

— Вы только что сделали это.

— Потому что я уже обратился к вам несколько раз за эту встречу, поэтому теперь я могу использовать «сэр», не нарушая порядка, — разъяснил Риис в своей наиболее наполненной достоинством манере, тоном, не подвергающим никакому сомнению его опыт и знания деталей протокола, полученные за многие годы службы во Дворце — что было несколько удивительно, учитывая, что начинал он службу в военных силах, в войсках императорской гвардии.

Люк откинулся назад, явно испытывая неловкость и беспокойство; официальные манеры Рииса всегда сердили его — напоминая разговоры с Трипио в какой-нибудь паршивый день.

— Это еще ничего, — проговорил Халлин. — Подожди, когда ты доберешься до вопроса, кто может, а кто не может разговаривать с тобой напрямую, на каком расстоянии к тебе можно стоять — и как входить в твое присутствие, и как оставлять его, — он примолк, видя потрясенный взгляд Люка, но затем, пожав плечами, продолжил извиняющимся тоном: — Позавчера нам преподали всю эту науку.

В крайнем раздражении Люк вскочил со стула, и, видя, как Халлин с Риисом тут же начали подниматься, предупреждающе поднял указательный палец:

— Не вставайте!

Оба неловко замерли, смотря как новоявленный наследник резко развернувшись уходит в сторону личных комнат. На несколько долгих минут повисла тишина, прерванная в итоге небрежным вопросом Халлина:

— Ну что, теперь ты счастлив?

Усевшийся назад Риис взглянул на датапад, который принес с собой:

— Я еще даже не упомянул о флаге.

— Флаге?

— Он должен выбрать флаг… для того времени, когда он находится в резиденции.

Халлин поднялся и спокойно, с преувеличенной аккуратностью, задвинул на место стул с тяжелой резной спинкой.

— Ты куда? — спросил Риис доктора.

— Думаю, ближайшие несколько часов мне будет лучше обходить Наследника стороной, — объяснил Халлин. — Но удачи с флагом.

На помощь Риису пришла Мара. Он встретил ее, когда она передавала очередное сообщение от Мастера Церемоний и Протоколов Дворца — где-то уже пятое на сегодня — любезное требование выяснить выбор молодого Наследника. Риису пришлось признать, что он пока не нашел правильного момента для поднятия вопроса флага. Мара изогнула тонкие брови и обернулась к его рабочему столу, отыскивая проекты, доставленные из штатных офисов. Она не доходила здоровяку Риису даже до плеча, но ее аккуратная, почти хрупкая и обманчиво не грозная фигурка часто давала ей привилегии в тех ситуациях, в которых Вез не знал, с чего начать.

Постучав в распахнутые двери гостиной, она решительно вошла внутрь, держа в руке большой датапад с уже открытыми на нем проектами. И в своей типичной прямой манере произнесла:

— Ты должен выбрать флаг.

Люк даже не посмотрел на нее, сидя за столом, где он работал и держа перед собой деку и стилус в руке.

— Разве тебе не нужно называть меня Высочеством или кем-то типа этого?

— Вы должны выбрать флаг, Ваше Высочество, — повторила Мара без колебаний.

Нельзя сказать, что новость о том, что Палпатин собрался назвать Люка наследником, которую она услышала за несколько часов до официального провозглашения, абсолютно шокировала ее. Палпатин всегда, в частном порядке, прояснял Маре, что это было его финальной целью, с самого первого раза, когда она увидела Люка — когда его доставили с Беспина без сознания, раненого и избитого. Его путь от пилота Восстания до сподвижника Ситха однозначно был далеко не гладким, и, судя по его недоброй реакции на новости, еще не завершился, но все же он значительно изменился, и эти изменения были высечены в нем, словно в камне, даже она могла видеть это.

— Где Халлин? — спросил в ответ Люк, мгновенно сбивая ее с толку, пока она направлялась к нему.

— Что?

— Халлин. Где Халлин? — выжидательно повторил он тем специфично требовательным тоном, который не мог игнорировать никто, включая Мару.

— Я не знаю. Он нужен тебе?

— Да. Найди его.

Мара развернулась и была уже в трех шагах от двери, когда заколебалась. «О, как он теперь уверен в своей власти — что все собьются с ног, исполняя точь-в-точь его приказы», — непочтительно подумала она. Количество времени, проводимого им во дворце и дворе, независимо от желания, вынудило его учиться использовать все возможные инструменты из доступного арсенала ради достижения своей цели — и его положение и восприятие этого положения людьми, было одним из таких инструментов.

Понимал ли он, что все это — тоже уроки Палпатина, к которым тот принуждал своего преемника? Если и да, то это не останавливало его от их использования; впрочем, Скайуокер всегда был крайне прагматичен.

— Я решу это, — произнесла Мара громко, поворачиваясь обратно и явно собираясь задержаться. — А тем временем тебе нужно посмотреть флаги.

Скайуокер поднял брови, перевел взгляд с нее на вошедшего следом Рииса и, ясно видя, что теперь попадает под удар сразу с двух сторон, произнес:

— Риис, найдите Халлина, пожалуйста. Коммандер Джейд, кажется, не способна к этому.

Риис автоматически попятился и вышел из комнаты, отдав четкий поклон и оставляя Люка и Мару на поле боя наедине. Несмотря на понимание, что она только что потеряла половину своей команды, Мара прошла вперед и положила датапад на стол перед Люком.

— Это флаги. Ты что умрешь, если выберешь один?

Люк вздохнул, отодвигая датапад подальше:

— Нет, не совсем — я выберу попозже.

— Выбери сейчас, и дело будет сделано.

Он сердито взглянул на нее, щуря глаза против утреннего солнца.

— Что, тебя кто-то ждет за дверью, с иголкой и ниткой наготове?

Мара невозмутимо села напротив.

— Если я скажу «да», тогда ты выберешь?

— Разве тебе не положено ждать, пока я приглашу тебя сесть?

— Кто тебе сказал такое?

— Риис, и он редко ошибается насчет бессмысленностей протокола, — ответил Люк, пододвигая обратно свой собственный датапад, который Мара умело сдвинула в сторону.

— Ну, кое-что из этого трудно запомнить, — парировала Мара, поворачиваясь к как раз вернувшемуся в комнату Риису.

— Халлин уже идет, Ваше Высочество.

Люк раздражительно посмотрел на него, в какой бы «правильной формулировке» ни звучал его титул, это было невыносимо.

— Думаю, что я запрещу это правило, прямо сейчас. Никто больше не смеет называть меня так.

Риис обратил к Маре многострадальный взгляд. Она пожала плечами; ей в любом случае не нравилось это название — манерное и вычурное — оно не подходило и не соответствовало ему.

— Ну, раз с этим разобрались, можем мы теперь выбрать флаг?

Люк вздохнул, откладывая свой датапад с подчеркнутым расстройством.

— Зачем?

— Затем, что он должен подниматься перед Главным Дворцом, когда ты находишься в резиденции — как сейчас.

— Серьезно?

— Да, — Мара твердо посмотрела ему в глаза.

— Это самая бессмысленная вещь, какую я когда-либо слышал.

— Добро пожаловать во Дворец, — Мара была непреклонна.

Он вздохнул, поворачивая датапад, что принесла Мара, к себе.

— Хорошо. Пусть будет этот.

— Ты не можешь выбрать первый попавшийся.

— Мне нравится… Будет замечательно выглядеть, — неубедительно возразил Люк, вглядываясь в изображение. — У него яркая расцветка и… Что это, черт возьми?

— Это… — Мара наклонилась к проекту флага, читая короткое объяснение под ним, — написано: «Видоизмененный Морской Джек для Центрального Флота, как символ военного статуса Наследника».

Люк покосился на рисунок:

— Это совсем не похоже на Морского Джека.

— Его изменили, — многозначительно повторила Мара, протягиваясь к кнопке перехода к следующему изображению. — Дело в том, что здесь около тридцати проектов. Предполагается, что ты должен выбрать тот, который, по твоему мнению, лучше всего тебя представляет.

— Есть что-нибудь с вомп-крысой? — проворчал Люк.

— Не в дословном переводе, — не удержалась Мара.

Послышался тихий стук, и в комнату вошел Халлин, отвешивая свой обычный безукоризненный поклон, прежде чем взглянуть на Люка и спросить:

— Я полагаю, называть вас Ваше Выс…

— Нет, «Высочество» запрещено, — резко перебил его Люк, не поднимая взгляд. — И то же самое относится к позволению сесть.

Халлин секунду помолчал, затем прошел вперед — его манера резко изменилась, а интонация стала открытой и шутливой:

— Ах, да здравствует господство нормальности — хотя бы здесь.

Люк улыбнулся и поднял голову, Мара искоса стрельнула глазами в сторону Халлина — понимая, что тот делал.

На самом деле она никогда не задумывалась раньше о том, что доктор всегда где-то поблизости от Скайуокера, будь то дворец, флот или любая планета, где он находился в составе имперских сил. Мара считала Халлина просто доктором при исполнении служебных обязанностей, а не частью окружения Люка: почти элита, но не близко приближенный. Впрочем, Люк имел склонность скрывать даже это.

И все же, как бы сильно она не принимала доктора во внимание, именно его легкая и беспечная манера сейчас фактически играючи рассеяла тяжелое настроение Люка, и если у нее еще были какие-то сомнения насчет положения Халлина здесь, то следующие слова Скайуокера разрушили их:

— Халлин сделает это, — объявил Люк, подзывая того жестом.

— Что? — доктор только начал садиться и замер на середине, понимая, что все смотрят не него.

— Подойди и выбери флаг, — сказал Люк, игнорируя резко повернувшуюся к нему Мару вместе с ее возмущенной гримасой.

— Для чего? — спросил Халлин, беспокойно приближаясь — прекрасно зная «для чего» и очень надеясь от этого уклониться.

— Для меня, — сказал Люк, разворачивая датапад.

Испытывая явное неудобство, Халлин нервно взглянул на Мару, пока обходил стол. Затем протянул руку и начал пролистывать разнообразные проекты. Мара же изо всех сил сопротивлялась настойчивому побуждению выхватить у него датапад и треснуть им Скайукера по голове, досадуя, что тот не относится к этому серьезно.

— В самом деле — флаг? — спросил Халлин, словно эхо безразличия Наследника.

— Именно, — заверил его Люк, когда ему в голову пришла мысль: — Выбирай аккуратно — возможно, однажды тебе придется приспустить его.

— C чего бы, — произнес Халлин поспешно-отклоняющим тоном. — Ты уже что-то натворил?

— Пока ничего, — усмехнулся Люк, поворачивая к Маре дразнящий взгляд — понимая, что она кипит от злости. — ничего, что известно Маре, во всяком случае.

Доктор наклонился ближе и передвинул три изображения на экране.

— Этот хорош, со стилизованной рукоятью сейбера напротив двух… это луны или солнца?… И вот на этом с… Что это? — он указал пальцем на венок одного из флагов.

Мара скривила губы, и Люк требовательно спросил ее:

— Мара?

Не смотря на Халлина, она выдавила из себя:

— Это лоррик-ива — символ королевского величия. В системе Тета ею принято короновать правителей; по их мнению она олицетворяет лучшие качества лидера — сильная, но гибкая, и никогда не ломается.

— Я не из системы Тета, — решительно отверг Люк.

— Не я проектировала это, — проворчала она.

Однако, когда Мара взглянула на Скайуокера, его лицо отражало лишь озорство и развлечение, а не настоящий отпор, что вызвало у нее еще большее раздражение — досаду на то, что ему так легко удается вывести ее из себя; к тому же ее расстраивало отсутствие у него интереса к своему новому положению и титулу. Она задержала свой взгляд на его глазах, и он коротко усмехнувшись, посмотрел на проекты и высказал наконец обдуманную мысль:

— Мне нравится первый — с солнцами… — он сделал паузу, словно задумавшись, — но не с одним, а с двумя перекрещенными сейберами.

Под упавшими на лоб пронизанными золотом волосами нахмурились темные брови.

— Почему с двумя?

— Мне нравится симметрия, — неопределенно ответил Люк. — И почему бы нам не добавить позади них драгоценный венок Палпатина из лоррик-ивы, чтобы сделать его счастливым?

Глаза Мары сощурились. Палпатин конечно же утвердил три десятка проектов, которые дадут наследнику на выбор, хотя и был уверен, что Люк выберет проект с солнцами, учитывая его происхождение — но Люк был прав: лоррик-ива являлась замыслом его Мастера.

— Как ты узнал? — это было все, что она смогла спросить.

— Ты сказала, что лоррик гибкая, — сказал Люк, поднимаясь и давая понять, что обсуждение закончено, будто утомленный игрой. — То, что гибко — послушно.

Неужели именно это значение Император имел в виду, когда заказывал проект? Мара нахмурилась: он по-прежнему играл в свои игры, даже здесь? Очень похоже на него, да. И так типично для Скайуокера — определить это. Их тесная взаимосвязь с Мастером практически гарантировала, что он распознает любой вложенный смысл, каким бы тонким тот ни был.

— Тогда зачем использовать его? — спросил Халлин, оскорбляясь за Люка, хотя сам Люк казался полностью безразличным — уже отвернувшись, он растеряно взирал на город внизу.

— Потому что мне все равно, дайте ему его пустячную игру. Мне реально плевать.

Мара беспокойно смотрела на проект с двумя солнцами, меньшее из них частично закрывалось большим. Она не слышала слов Люка, что-то волнующе знакомое было в этих изображениях, как будто она видела их когда-то во сне…

.

Как только он ушел, Мара побежала догонять Халлина. Тот срезал путь, пойдя по официально неположенному кратчайшему маршруту — через просторный кабинет Люка и дальше по изогнутому коридору со стороны библиотеки. Мара воспользовалась альтернативным маршрутом, проходящим под главным куполом, пытаясь добежать до точки пересечения путей в главном холле раньше доктора, чтобы небрежно там встать, оперевшись на стену, когда Халлин вышел из-за угла. Увидев Мару, он поначалу замедлил шаг, но затем, явно решив увернуться от нее, проследовал дальше.

Не сбивая темп, он миновал безмолвную Мару, явно ощущая на себе неодобрительный взгляд. Ее глаза сузились до изумрудных разрезов, хотя она не двинулась и не заговорила до тех пор, пока он не отошел от нее на несколько шагов, почти дойдя до относительной безопасной зоны холла — более открытой и людной, находящейся под жестким наблюдением и дразнящей своей близостью.

— Это было настоящим представлением, — небрежно произнесла Мара, изучающе глядя на него. — Удивительно, что я не понимала этого до сих пор.

— Понимала что? — Халлин остановился и повернулся к ней голову, делая вид, что не понимает, о чем она говорит.

Мара только кивнула:

— Я и говорю — настоящее представление.

— О чем бы это ни было, уверен — вы правы, — уклончиво ответил доктор, надеясь сгладить ситуацию и собираясь идти дальше.

— Не переусердствуйте, грея свое место, — произнесла Мара, заставляя его замереть на месте.

— Что вы имеете в виду?

Она пожала плечами:

— Я бы не хотела думать, что вы… злоупотребляете положением, ради которого, очевидно, весьма тяжело работали. Это может закончиться… могилой.

Халлин развернулся:

— Думаю, вы спутали меня с кем-то другим; у меня нет никаких амбиций, идущих дальше поддержки друга. И да, я тяжело работал, чтобы получить это положение — поэтому, собственно, я ценю эту дружбу.

— Серьезно? Сегодня была показана настоящая демонстрация вашего влияния, но если она предназначалась мне — я не впечатлилась.

Халлин обрушился на нее, говоря одновременно уязвленным и оскорбленным тоном:

— Вам не приходило в голову, что сегодняшняя угловатость командующего связана с его дискомфортом от нового положения — от того, что он чувствует, как оно навязывается ему и что он не знает, чего Император ждет взамен?

Мара помедлила с ответом на его резкие слова, смутившись очевидной проницательностью доктора.

— Он не нуждается в вашей защите, — она все же не собиралась отступать.

— В таком случае, на чью защиту он может полагаться, коммандер — вашу? — презрительно парировал Халлин, и Мара удивилась огню в его глазах — тому, что она никак не ожидала увидеть в небольшом, добродушном докторе.

— Это кажется вам настолько маловероятным? — спросила она, мгновенно понимая, что сделала ошибку.

— Фактически да, — взяв себя в руки, сдержанно ответил Халлин. — Я хотел бы думать, что мы заинтересованы в одном и том же, коммандер. Я не желаю видеть, что ему причиняют вред — и я полагаю, что вы пытаетесь объяснить мне то же самое. Если это поможет, могу заверить вас, что я искренен в своих обязательствах. И мне бы хотелось сказать, что я думаю то же и о вас… но правда в том, что я не могу этого сделать, не так ли? И я не единственный, кто видит ваш конфликт интересов.

С этой заключительной колкостью он отправился дальше, оставив Мару смотреть ему в спину и удивляться честности его слов. Крошечная улыбка коснулась губ — от осознания забавности ситуации: все равно что щенок пытался предостеречь своим лаем медведя… И отчасти было приятно думать, что у Скайуокера есть кто-то, стоящий на его защите, даже если это всего лишь Халлин.

Она оттолкнулась от стены, задумчиво качая головой. Повода для спокойствия все же не было: некоторые щенки вырастали в домашних собак, а другие — в волков.

.

— Независимость нужно заработать, — сидя в небрежной позе в тяжелом резном кресле Император не смотрел на своего подопечного, который с устремленным на горизонт взглядом нервно вышагивал вдоль тянущегося ряда окон Палаты Аудиенций, словно запертое в клетке животное.

— Когда? — мальчишка вновь просил разрешения покинуть двор, и вновь ему было отказано. Он отчаянно хотел вернуться на свой корабль, к флоту, и отказ Палпатина провоцировал его к очередным препирательствам, к одному и тому же переигрыванию старых аргументов. Не то чтобы Палпатин возражал: сами дискуссии никогда не были одинаковыми, мальчишка всякий раз умудрялся принести в них новый поворот, особенно, когда он был так расстроен и недоволен, как сейчас.

Тьма удивительно шла ему, он носил ее как вторую кожу. Точно так же, как сшитую на него вручную одежду. То, что когда-то казалось таким неудобным и незнакомым, теперь стало второй натурой. И это по-прежнему очаровывало Палпатина, побуждая его оставлять свое произведение искусства при себе еще на один очередной день, для личного просмотра. Однако признать это вслух означало бы нарушение негласных правил их специфичной игры.

— Когда я буду доверять тебе, — ответил он вместо этого.

— Доверять! — в голосе Люка сквозили ирония и скептицизм. — Вы никогда не будете доверять мне. Попробуйте другую тактику, Мастер, эта не сработает.

Палпатин склонил голову набок, ничуть не задетый:

— Чего ты хочешь, джедай? Скажи мне.

— Свободу, — ответил Люк просто.

Император только улыбнулся:

— Свобода — иллюзия.

— Тогда дайте мне иллюзию, — упрямо продолжал Люк.

Палпатин терпеливо покачал головой:

— Ты всегда будешь искать прутья решетки, дитя. Всегда будешь стремиться проверить их. Таков твой характер.

Его покровительственная фамильярность только разжигала раздражение Люка:

— Почему вы всегда говорите загадками? — с досадой бросил он.

— Потому что ты не хочешь слышать правду.

— Потому что я не думаю, что услышу ее от вас, — Люк повернулся к Мастеру, затягивая их сражение еще на один раунд — и расстраиваясь, что позволил спровоцировать себя.

Палпатин только улыбнулся, наслаждаясь игрой. На самом деле у него не было никаких причин оставлять мальчишку во дворце, и они оба знали об этом. Все официальные мероприятия были проведены, длинный список формальных процедур и протоколов полностью соблюден и исполнен, и все же Палпатин оставлял его здесь. По единственной причине — ему приносила удовольствие компания мальчишки, какой бы вынужденной для того она ни была. И это выбивало Скайуокера из равновесия, как и вся жизнь двора, совершенно прозрачная для него в Силе, несмотря на лицемерные фасады.

Император усмехнулся:

— Черное и белое существует только для пешек в настольных играх. Сила не ограничена такими абсолютами — жизнь не ограничена. Правда не ограничена… И ни то, ни другое не должно ограничивать тебя.

— Есть правильное и неправильное, — не сдавался Люк.

— Да… но ничто не является константой, за которую ты так стараешься зацепиться, и я думаю, ты уже знаешь это. И тем не менее сам создаешь преграды себе — пытаешься судить свои действия согласно простым аллегориям детских сказок. Вселенная слишком сложна, чтобы быть связанной такими понятиями, как «да» и «нет», «правильное» и «неправильное», «свет» и «тьма». Все это только слова.

— Это не слова, это идеи, — не согласился Люк. — Идеалы.

— Идеалы, которые уничтожили джедаев, потому что их принципы оказались нежизнеспособны, ущербны в своей наивной жесткости. Сами джедаи были великими защитниками ценности истории, того, что мы должны учиться на ошибках прошлого, но сами не смогли последовать этому.

— Они отдали жизни, защищая то, во что верили, — непреклонно сказал Люк.

Палпатин вновь склонил голову набок, разрешая этот вызывающий спор, пока он не пояснит все, что хочет.

— Ты был бы удивлен, узнав, как много там было сомнений. Скольким сомнениям подвергались решения Совета. Но они замкнулись на своем пути, они не смогли приспособиться к пониманию того, насколько их принципы несовершенны. А тех немногих, кто пытался что-то изменить, джедаи преследовали. Подвергали гонениям свой собственный вид — за дерзость, которая заключалась в поиске ответов. Но разве это преступление?

Люк испытующе взглянул на Императора своими ярко голубыми глазами:

— И это — правда?

Чуть заметная улыбка отразилась на лице Палпатина — как замечательно, что мальчишка спрашивает это у него. Только одно то, что он задает вопрос, говорило о том, что он готов принять ответ Палпатина… И в этом была победа.

— Правда, — заявил Палпатин без сомнений.

Люк только слегка наклонил свою голову.

— Но нет никакой «правды» — разве не это вы только что сказали мне, Мастер? Все относительно. Все, что вы говорите мне, является просто точкой зрения.

Еще несколько долгих секунд они не сводили друг с друга глаз: непреклонная синь против расчетливой желтой охры. Затем Палпатин откинул голову назад и скрипуче рассмеялся, удивленно и снисходительно.

— Ты слишком хорош в этой игре, дитя, — произнес наконец он. — Я думал, ты не слушаешь меня.

Люк отвел взгляд, чувствуя себя неудобно. Он слушал. Он слушал, чтобы опровергнуть сказанное, но он по-прежнему слушал. Тем или иным образом Палпатин всегда оказывал влияние на него. И это было проблемой: иногда у Люка не было аргументов для возражений, и тогда… — изредка — кое-что проскальзывало мимо всех его отрицаний и доводов, и затем вонзалось и застревало в мыслях.

И это означало… помоги ему Сила, неужели это означало, что он слушает старика? Можно ли поставить тождество между неспособностью найти аргумент и принятием?

Не было ли все это пустым сотрясанием воздуха, все эти бесконечные доводы и жалкая семантика? Отказ принять свое падение разве делал сей факт чуть менее верным? Или же это был простой самообман — худший вид лжи?

Угрюмая неподвижность этого надменного, пещерообразного зала давила на него. Он ненавидел это место: огромную, непомерную расточительность бесконечных, подобно лабиринту комнат и несчетных растянувшихся анфилад, мертвых и бесплодных, несмотря на свою величественность, отгородившихся от всего живого. Он ненавидел это место — дворец, тюрьму — можно назвать как угодно, не имело значения. Он знал, что это место сделало ему, что было отнято у него внутри этих высоких стен. Что было украдено, оторвано, словно плоть от костей… и что было потеряно, ускользнув сквозь пальцы, словно сухой песок пустыни.

Правда — правда была в том, что он уже упал; он знал все, что он сделал и не мог назвать это ничем иным, кроме как злом. Он знал, что тварь, которая ежилась у его ног и подскакивала с нетерпением и готовностью всякий раз, когда он поднимал руку, была Тьмой. Абсолютной, безграничной, необузданной мощью. И все же иногда — когда он медитировал и инстинктивно протягивался за границы этой неповоротливой корчащейся массы — он все еще ощущал… Свет. Он был вокруг него, как дуновение воздуха, как чистая, прекрасная мелодия, созвучная душе. И он знал — знал абсолютно — что это тоже часть его.

Но когда он слышал непоколебимую уверенность позади скрежещущих слов Палпатина… тот был настолько уверен, что держал Люка в мертвой хватке; эта уверенность катилась от него волнами, заглатывая и душа, формируя действительность, переворачивая и не считаясь ни с чем. В сравнении с нею хрупкая вера Люка чувствовалась бледной и призрачной — настолько выдохшейся и обессиленной, что все его аргументы были лишь бессмысленной игрой, которую оба вели из-за сложившейся пустой формальности. Даже когда Люк не соглашался с Палпатином, он сам смеялся над этим — над позволенным ему инакомыслием — потому что знал каким незначащим и механическим оно было в действительности. В некотором отношении бороться с этим было хуже и тяжелее, чем с угрозами и болью.

Он хотел верить; хотел думать, что у него по-прежнему есть некая вера, некие убеждения, некие принципы — неважно что искаженные, неважно что порванные и сломанные. Но если в глубине души сам Люк верил, что упал, значит это правда… Или это просто две разные точки зрения: его и Императора?

Что правильно и что нет… Если все — даже правда — субъективно, то как вообще это можно определить? Или он очередной раз заблуждался, позволяя себе эти мысли, лишь бы не стоять перед лицом беспощадной правды? Он покачал головой, потерянный.

По-настоящему потерянный.

— Где все пошло не так? — пробормотал он в холодную темноту ночного города, сверкающего огнями на горизонте.

И хотя его голос прозвучал чуть громче шепота, Палпатин услышал и ответил — используя любую возможность, чтобы навязать свою волю:

— Нет ничего что было бы не так. За исключением того, что ты по-прежнему ищешь прутья клетки, которой давно не существует. Ты хочешь верить, что если найдешь их и сможешь сломать, ты наконец-то будешь свободен, — Палпатин встал и медленно подошел к Люку, кладя бледные костлявые пальцы ладони на его плечо в жесте пустого заверения, маскирующего потребность контролировать и владеть. — Но ты уже свободен, мой друг. Я говорил тебе как-то, давно, что сделаю все, чтобы освободить тебя. Я сдержал это обещание. Ты находишься именно там, где было предназначено тебе с рождения.

— Тогда почему это ощущается таким неправильным?

— Эта проблема в тебе, дитя, — голос звучал снисходительно и терпимо, как при разговоре учителя с пользующимся его благосклонностью учеником. — Ты проектируешь собственные сомнения на Силу, когда у нее их нет. Ты так решительно отрицаешь истину…, но судьба слишком сложная штука, чтобы бороться с ней. Я не делал тебя ситхом, дитя. Я лишь высвободил то, что уже было в тебе. Ты — сын своего отца, и ты презираешь его за это. Здесь ты можешь выбирать — но твое наследие непреложно. Кровь, бегущая по твоим жилам, неизменна. В этом твоя сила, и именно это вижу я, когда смотрю на тебя. Я вижу Тьму и Судьбу. Ты думаешь, что можешь отказаться от них, отвергнуть, но это Сила в самой ее сущности, первооснове. Это мощь, которая поворачивает галактику, и даже мы не можем бороться с нею. Ты думаешь, что ты отвергаешь меня, но ты борешься с намного большей силой… с той, от которой нельзя отказаться.

Глава 4

Как только Люк вступил на борт «Несравненного», он знал, что что-то было неправильно. Как только его нога коснулась палубы, по позвоночнику прошла предупреждающая дрожь; предчувствие, подобное погружению в ледяную воду.

«Несравненный» воспользовался возможностью, предоставленной вступлением командующего в титул Наследника и его вынужденным пребыванием на Корусканте, чтобы пойти на имперские верфи для намеченной ранее модернизации навигационных и атмосферных щитов, приближенной к стандартам уже частично построенного «Неукротимого». И когда Люку наконец дали разрешение оставить Корускант, он тотчас направился к своему кораблю на борту «Ярости».

Почетный караул, состоящий из солдат 701-го полка — собственного полка Наследника, прикрепленного к «Несравненному» — выстроился идеальноровными рядами для его встречи. Все на борту хорошо знали о дополнительных знаках отличия, полученных ими, когда их главнокомандующий был назван Наследником. Двухгодовалый «Несравненный», пока еще самый новый суперразрушитель галактики, занял главенствующее положение в имперских вооруженных силах — став флагманом Наследника Империи. Сейчас он величественно и плавно выходил из дока, затмевая громадным корпусом широко растянувшиеся орбитальные верфи Куата. «Ярость» и «Беспощадный» формировали его охрану — как будто он нуждался в ней.

В главном стыковочном отсеке, наполненном можеством умов, охваченных суматохой официальных мероприятий и парадных процедур, сигнал предупреждения шел по телу Люка так же уверенно и бесцеремонно, как физическая вибрация движущегося корабля… что-то было очень, очень неправильно. Он остановился, протягивая и утончая свои чувства, чтобы вместить в них весь огромный суперразрушитель — тысячи разумных существ, намерений и мыслей…

Еще когда Скайуокер шел по трапу, к нему с поклоном вышла Мара, собираясь приветствовать его, но видя как замер Люк, медленно остановилась.

— Что?

— Шшш… — интонировал он мягко, в отстраненной и озабоченной манере.

Мара нахмурилась, оглядываясь вокруг, ощущая, как вспыхнуло ее собственное чувство опасности. Скайуокер долго стоял на месте, чуть наклонив голову и глядя в пустоту, словно прислушиваясь к чему-то… Она тоже стояла тихо, лишь только бросила взгляд на Рииса позади нее. Рука Вэза небрежно скользнула за спину, к небольшому бластеру, глаза рыскали по ангару.

Внезапно, сжав челюсть и неистово смотря вперед, Люк пошел дальше.

Мара быстро последовала за ним, желая быть в курсе случившегося.

— Что происходит?

— Мне нужно на мостик.

— Постой, проблема там?

— Да.

— Что это? — она чувствовала, что разговор ведется явно в одностороннем порядке.

— Пока не знаю.

Когда Люк проходил через свой штат, он взглянул на адмирала Джосса:

— Боевой режим. Полная тревога.

«Он не должен быть здесь».

Адмирал ошеломленно посмотрел на него, но к своей чести действовал без промедления, вынимая комлинк и отдавая распоряжения офицерам. Все стремительно кинулись выполнять приказы, заревела сирена, над главным входом вспыхнули пульсирующие красные огни, перешедшие в постоянный алый свет.

Мару толкнуло в сердце неопределенное чувство, заставившее произнести:

— Ты должен оставить корабль.

Он повернулся к ней, даже не сбивая широкий шаг; Риис шел сейчас ближе к нему, чем обычно, штурмовики с синими наплечниками, составляющие его охрану, стянулись вокруг.

— С какой вероятностью, ты думаешь, я сделаю это?

Мара взглянула на Рииса, и он тут же поддержал ее:

— Сэр, опасность связана с «Несравненным»?

«Не должен быть здесь».

— Да.

— Тогда позвольте нам сделать нашу работу и разобраться с этим, сэр. Пожалуйста, вернитесь к шаттлу — мы дадим вам в сопровождение фалангу СИДов для возвращения к орбитальной станции.

Люк остановился, поворачиваясь к Риису и говоря сухим тоном:

— Вы хотите, чтобы я ушел, и вы смогли разобраться с проблемой, о которой не имели понятия и до сих пор не знаете, чем это вообще может быть?

Но Риис провел слишком много времени в обществе командующего, чтобы сейчас дрожать под его пристальным взглядом, поэтому он сохранил твердость:

— Да, сэр. Протокол требует…

— Вы думаете, этот довод сработает? — отстраненно спросил Люк, продолжая просматривать ангар.

Риис беспомощно перевел взгляд на Мару, тогда как Скайуокер вновь пошел дальше. Мара ускорила шаг и, вытянув руку, коснулась его предплечья. И всё остановилось.

Уже одно то, что она подошла к Наследнику ближе положенного расстояния, было чудовищным нарушением протокола, коснуться его — было немыслимо. Но Мара знала Скайуокера и знала, что он позволит ей, а что нет. Она входила в крошечную горстку людей, могущих избежать неприятностей, сделав подобное — во всяком случае она надеялась на это.

Он медленно повернулся, и, казалось, вся его фигура стала больше в этот момент, угрожающе нависая над ней, с неподвижным, нечитабельным выражением лица, яркие глаза пристально смотрели в ее…

Но он ничего не сказал, поэтому она, стоя на своем, сделала последнюю попытку:

— Командующий, пожалуйста…

Это была личная, пронизанная настоящим беспокойством просьба. И на какой-то миг она фактически удержала его внимание… Но только лишь на миг.

— Это наверху, по направлению от нас к корме, — сказал он, и в глазах сверкнули плутоватые, дразнящие искры; он знал, что она не сможет сопротивляться… Внезапная, быстрая, как всегда, перемена.

— Где? — спросила она в итоге, и он, усмехнувшись, возобновил шаг.

Качая головой и ощущая невольную улыбку на губах, Мара последовала за ним.

Все коридоры были пусты, командующий и его смешанная группа помощников, офицеров и штурмовиков брела по кораблю: впереди Люк, за ним в нескольких шагах крайне нервные Мара и Риис, и затем все остальные, ожидая нечто, никому неизвестное…

Наконец Скайуокер остановился и решительно повернулся к ремонтному люку.

Мара тут же шагнула вперед — к закрытой дверце.

— Дай нам минуту, чтобы проверить…

Скайуокер едва заметно шевельнул рукой, и дверца люка, доходящая до уровня его плеч, отъехала в сторону, вихрем развернувшись Мара нацелила туда бластер.

— Там никого нет, — спокойно произнес Люк и нырнул в открывшийся проход, которым обычно пользовались только обслуживающие корабль дроиды. Тихо, но горячо выругавшись на скайуокерское упрямство, Мара нырнула за ним… и фактически врезалась ему в спину — Люк замер, едва оказавшись внутри.

Посередине технического коридора стоял недвусмысленный прозрачный цилиндр — взрывное устройство компрессионного типа, прижатое к мобильной установке.

Мара смотрела уставившись несколько долгих секунд; не было видно никакого таймера, никакого датчика, указывающего на то, когда произойдет взрыв, никакой дистанционной панели, никаких видимых механизмов… только два длинных баллона серебристой жидкости, скрепленных десятком траблёров внутри цилиндра, и, судя по сальному привкусу воздуха в таком ограниченном пространстве, некий энергетический щит. Она вынесла ногу вперед и остановилась на середине шага — поняв, что делает, Люк в тот же момент схватил ее за руку.

— Пол, — указал он просто, но ее глаза уже смотрели на настил палубы. В углу не хватало трех креплений покрытия, а значит оно было поднято и наспех заменено…

Мара осторожно отступила, Скайуокер вышел за ней.

— Большая бомба, — сухо сказала она Риису. — Очень большая бомба.

Глава службы безопасности уже связывался с группой саперов и отдавал команды освободить область и изолировать или изменить ближайшие функциональные маршруты и переходные шлюзы.

Риис подошел к люку, взглянул внутрь и повернулся к командующему:

— Думаю, что теперь вам действительно нужно уйти, сэр.

«Не должен быть здесь».

Какое-то время Люк задумчиво смотрел на него, затем развернулся к Маре.

— Ты справишься с саперной командой? Держи меня в курсе.

— Разумеется, — кивнула Мара. Как-то слишком уж легко…

— Мы поведем «Ярость» бок о бок, — продолжил Риис, — вы сможете контролировать ситуацию оттуда, сэр…

Командующий повернулся и, не говоря ни слова, направился по коридору в сопровождении команды безопасности. Мара схватила руку Рииса:

— Ты ведь на самом деле не думаешь, что он оставит «Несравненный», да?

Риис нахмурился:

— Тогда куда он собрался?

Мара взглянула вслед Скайуокеру:

— Понятия не имею. Возможно, тебе нужно спросить его об этом.

Риис побежал догонять командующего:

— Сэр, мы идем к стыковочному ангару?

— Примерно.

— Сэр, вы намереваетесь оставить «Несравненный?» — уточнил Риис.

— Есть еще бомба.

— Вы уверены?

Люк искоса взглянул на Вэза, поднимая брови:

— Та бомба установлена специально, чтобы ее нашли. Кто оставляет бомбу на открытом месте? И почему в прозрачном кожухе? У этого всего больше промахов, чем денег в кошельке хатта. Как можно быть настолько небрежными после чертовского риска и всех проблем по доставке бомбы, чтобы попросту забыть поставить на место крепления палубы? Это сделано в расчете отвлечь нас. Что может быть лучше большой бомбы для концентрации нашего внимания?

Риис не упустил суть:

— То есть должна быть другая бомба?

— Да. Где-то около передних отсеков.

Люк продолжал разведывать корабль, осознавая, что у него заканчивается время, понимая, что впереди вырисовывается что-то большое — событие, окутанное неким небытием… И чем ближе он подходил к передним отсекам, тем более определенной становилась эта пустота… менее неоднозначной, более неизменной. Словно затвердевающее будущее…

Они вошли в войсковой стыковочный отсек в носовой части корабля, расположенный поверх высокого ангара, где размещались СИД-истребители. Несколько техников остановили работу и уставились на растянувшуюся группу высокопоставленных офицеров. Рассеянные по помещению солдаты 701-го полка резко вытянулись по стойке «смирно» — едва увидев вошедшего главкома.

— Риис? — по комму Вэза послышался голос Мары; Люк склонил голову, чтобы лучше слышать. — К нам подошли спецы. Они подняли пол. Говорят, это ступенчатая бомба — несколько раздельных детонаций — но спусковой механизм находится позади трамблеров, дистанционная панель на полу под настилом палубы. Никакого признака таймера. Мы будем держать вас в курсе.

Люк обернулся и взял у Рииса комлинк:

— Продолжайте. Вы должны знать, что есть еще бомба — в переднем стыковочном отсеке.

Последовала краткая пауза.

— И где ты?

— В стыковочном отсеке.

«Не должен быть здесь».

— Номер? Я пошлю команду к вам.

— Нет, продолжайте работать там. У нас еще нет точного расположения. Но будь готова разделить группу.

— Принято.

— Ожидай.

Пока Люк говорил, он прошел до конца длинного отсека и повернул в сторону, пытаясь зафиксировать расплывчатое чувство; время струйкой текло вниз… Наконец он остановился перед одной из толстых внутренних стен, положил на нее руки. На стене не было никаких следов, никаких отметин или знаков того, что ее как-то трогали — но она фактически вибрировала в Силе.

«Не должен быть здесь».

Где-то в сознании тикало время… отсчитываясь в обратном порядке.

«Не должен быть здесь».

Слова и знание сливались в абсолютную ясность в центре его разума, требуя действий от тела и заставляя бороться против пронизывающей до костей потребности уйти…

«Не должен быть здесь».

Сердце тяжело забилось, дыхание стало частым.

«Не должен быть здесь…»

«Здесь…»

— Это здесь, — Люк быстро отступил на два шага. — Что по другую сторону стены?

Риис повернулся к офицеру службы безопасности, который сморщил лоб, вспоминая:

— Вероятно, артиллерийско-технический склад 701-ого — они повсюду тут. Боеприпасы или истребители — так близко к ангару.

Люк резко повернулся к нему:

— Вероятно?!

Человек побледнел и быстро кивнул одному из солдат пойти проверить это; Люк отошел от стены, жестом показав офицерам сделать то же самое и ловя взгляд Рииса.

«Не должен быть здесь».

— Начинайте эвакуировать область. — Люк поднял комлинк одновременно с сигналом тревоги, технический персонал, с любопытством наблюдавший за странным сборищем, потянулся к выходам, палубный офицер 701-го направился к нему, очевидно намереваясь предложить помощь; теоретически все окружение Люка сейчас являлось его телохранителями. — Мара?

Ее голос отозвался успокоительно быстро:

— У нас трехступенчатое взрывное устройство, связанное с оборонными и навигационными щитами — связей с двигателями, кажется, нет. Никакого таймера, лишь дистанционное управление.

— Они могут изолировать частоту, создав глухое поле?

— Нет, к устройству идет постоянный сигнал; как только он остановится, взрыв произойдет автоматически. Они говорят, им нужно около двадцати минут, чтобы обезвредить его.

«Не должен быть здесь».

— Слишком долго, — шепот в центре разума Люка был связан теперь с каждой клеткой тела, как живой пронизывающий провод, все более требуя и побуждая к действию. — Оно взорвется раньше. Эвакуируйте всех из области и запечатайте ее. Сделай все возможное, чтобы защитить и изменить систему оборонных щитов и выведи оттуда саперов…

Мара стояла в коридоре технического доступа на девять уровней дальше Скайуокера по направлению к корме и хмурилась, слушая его приказ — различая напряженность в его голосе. Схватив старшего команды взрывотехников за плечо, она жестикулировала им убираться оттуда и, развернувшись, быстро зашагала вдоль коридора, пока они собирали свои инструменты и отзывали дроидов. Через комм она услышала отдаленный неизвестный голос кого-то обращающегося к Скайуокеру: «Сэр, ангар за стеной — технический склад. Внутри не обнаружено никаких видимых устройств.»

«Оно в полости стены, — напряженный и тревожный голос Скайуокера, долгая пауза… — НАЗАД!»

Мощность последовавшего взрыва потрясла палубу даже на таком расстоянии, вдали одна за другой включались декомпрессионные сирены, сердце подскочило к горлу…

Люк хмуро смотрел на комм, отдавая Маре распоряжения, когда к нему подошел офицер службы безопасности.

— Сэр, ангар за стеной — технический склад. Внутри не обнаружено никаких видимых устройств.

Люк поднял взгляд, чувства накалились до предела, угроза ревела в Силе.

— Оно в полости стены… — Все исказилось от пронзившего насквозь предупреждения, настолько экстремального, что Люк вздрогнул. — НАЗАД!

Бомба взорвалась, стена полетела навстречу…

Уже глубоко погруженный в Силу, Люк настолько резко и неистово потянул ее, настолько мощно, что это буквально ожгло и иссушило его изнутри, рассекая словно ножом…

В тот же самое мгновение он выбросил эту Силу, протягивая руки и создавая два щита, один близко к бомбе, второй, чтобы отклонить направление удара от себя и небольшой группы офицеров и солдат позади. Взрывная волна толкала его, ноги скользили по гладкому полу, тяжелые куски обломков летели навстречу, словно листья на ветру, отскакивая от невидимых барьеров и врезаясь в стены, палубу и поставленные в док корабли. Пол под бомбой разорвался, давая трещины дальше, разламываясь и исчезая под его ногами в долю секунды…

Не готовый к этому, Люк упал в расположенный внизу ангар с СИД-истребителями, шок от взрыва и огромное истощение от противостояния такой силе ошеломили его, затопляя сознание чернотой.

Второй взрыв произошел, когда он упал, ударной волной его отбросило в воздух, швыряя между разрушенных обломков в направлении тяжелого транспорта, который уже был ободран и завален развалинами разрушенного отсека.

Он был без сознания, прежде чем основная ударная сила переломала ему кости.

Глава 5 (часть 1)

Пробежав что было мочи вперед и вверх на несколько уровней, Мара наконец ворвалась в стыковочный отсек. Турболифты не работали. Аварийная система закрыла все переходные шлюзы, из-за чего ей приходилось возвращаться снова и снова до тех пор, пока она в итоге не ввела перекодирующий ключ, чтобы открыть гермодвери. Сирены надрывались по всему кораблю. Сердце неистово колотилось, адреналин жег вены.

Перед ней предстала картина полнейшего хаоса. Под потолком клубился черный дым, дроиды и люди пытались затушить локальные возгорания — разреженный воздух помогал им в этом. Несмотря на активизировавшиеся атмосферные щиты, сохраняющие целостность корабля и не дающие воздуху уходить, аварийные системы накачивали его кислородом, чтобы вновь сделать пригодным для дыхания.

На полу лежало много людей, в основном штурмовиков, врачи уже оказывали им помощь. Почти все остальные, кто мог стоять на ногах, собрались возле огромного разлома, идущего от эпицентра взрыва. Странно, но пространство вокруг него было совершенно не задетым, пол по-прежнему оставался идеально-отполированным. Безумно напуганная Мара побежала вперед, исступленно надеясь найти Люка среди стоящих.

Все смотрели вниз через огромную пробоину в полу. Развороченные стальные балки и силовые кабели свисали вниз, где находился огромный грузовой ангар, сильно поврежденный взрывом. Истребители и разного вида транспорт по сути представляли собой кучу металлолома. Некоторые были отброшены в сторону, другие вообще перевернуты. Они оставили за собой огромные выбоины в покрытом сажей полу. Ниже разлома стояла толпа людей, собранных возле одного места. Мара спустилась вниз по обломкам, до сих пор горячим на ощупь. Спрыгнув с последних нескольких футов, она помчалась вперед, проталкиваясь сквозь толпу.

Люк лежал распростертый на спине. Халлин с группой врачей уже находилась возле него. Глаза закрыты, лицо почернело, длинная глубокая рана шла от правого глаза через все лицо. Кровь стекала по волосам на ободранный грязный пол.

Он дышит? Она не видела, чтобы он дышал.

Халлин быстро устанавливал на его шее фиксатор для трахеотомии. Другой врач зажимал пальцами огромную рану на другой стороне шеи. Темная, артериальная кровь вытекала сквозь его пальцы. Халлин сильно надавил на трубку, и она вошла в горло Люка, прорезая аккуратное отверстие. Верхняя прозрачная и чистая сторона трубки моментально покраснела от крови.

Живот Скайоукера дважды дернулся, пока Халлин, склонившись прослушивал его, затем грудь поднялась во вздохе, и доктор тут же выпрямился.

— Чисто. Быстрее, пожалуйста.

Третий врач установил закрепляющую форму вокруг очищенной трубки и Халлин подключил к ней переносной дыхательный аппарат.

Тем не менее Люк не шевелился. Не реагировал. Не открывал глаза.

Мара упала на колени рядом и протянула руку, боясь прикоснуться к нему.

— Люк?

Имя, которое она так редко произносила, заставило Халлина удивленно поднять глаза. Но уже через мгновение он вернулся к делу, доставая иглу капельницы, в то время как другой врач устанавливал внутривенное питание.

— Плохо. Большая потеря крови из шеи, тяжелая тупая травма черепа, множественные переломы плюс внутреннее кровотечение. Гиповолемия, мы не можем разбудить его, он входит в шок.

Мара мягко коснулась плеча Люка, его рука была неестественно вывернута.

— Пожалуйста, не прикасайтесь к нему, — посмотрев на нее, предупредил Халлин и запоздало понял, насколько сильно она была затронута лично.

Абсолютно сконцентрированный он вернулся к своему пациенту. Довольно трудно быть личным врачом, являясь при этом другом своего подопечного. На протяжении очень долгого времени Халлин боялся, что подобное случится, но теперь, когда это произошло, он был странно спокоен и собран.

— Нужно убрать этих людей отсюда. Сейчас принесут медкапсулу. Я должен ввести ему необходимые препараты, прежде чем передвигать, иначе мы потеряем его прямо здесь из-за полиорганной недостаточности. — Он поднял глаза: — Мара? Коммандер Джейд?

Она безучастно взглянула на него и молча смотрела несколько секунд, очень бледная, затем, словно осознав, где находится, быстро вскочила на ноги:

— Все назад! Отойдите, освободите для него пространство.

Следующие четырнадцать часов Мара провела, стоя возле главного хирургического модуля «Несравненного», куда в медицинских капсулах доставили и раненых и тех, кому уже ничем нельзя было помочь.

В числе первых доставленных был Риис: сотрясение мозга и ранение шрапнелью. И несмотря на то, что от него было немного толка, общая картина события сложилась очень быстро. Мара пока не смогла заставила себя сходить в центр службы безопасности, чтобы просмотреть записи наблюдения, которые велись вплоть до момента взрыва — но именно она связалась с Императором, для далеко нерадостного разговора.

«Экзекутор» был уже на пути к ним и должен был прибыть через четыре часа. К «Ярости» и «Беспощадному» присоединились «Бесстрашный» и «Отважный», все находились в полной боеготовности для отражения любой атаки. Поэтому сейчас им оставалось только ждать.

Скайуокер находился в отделении интенсивной терапии, до сих пор без сознания. Изголовье кровати было осмотрительно приподнято во избежание пневмонии, часто сопутствующей искусственной вентиляции легких; лицо и шею Люка пересекали длинные линии швов, стянувших глубокие рваные раны, правый глаз сильно заплыл и не открывался, еще одна зашитая серьезная рана исчезала за линией волос.

Целый ряд металлических спиц был установлен для поддержания его левой руки, плеча, обеих ключиц и левой лопатки, раздробленных при взрыве. Очередная линия швов отмечала длинный хирургический разрез, тянувшийся от ключиц к животу, сделанный для остановки внутреннего кровотечения.

Пока еще недостаточно стабильный для лечения бактой, он полностью зависел от системы жизнеобеспечения. Одно легкое опало и не работало, сердце билось аритмично — из-за большой кровопотери не могло стабилизироваться давление. Вероятно, у него была очень редкая группа крови, а несмотря на постоянные просьбы Халина Люк так и не удосужился ее для хранения на случай экстренной ситуации. И, как понимала Мара, дело было не в его занятости или недоступности — нет, ему было попросту плевать.

— Какие у него шансы? — надломлено прошептала мучимая виной Мара; это была ее ответственность — исключительно ее одной.

Некоторое время Халлин молчал; наверное, подбирал слова, подумала она.

— Мы конечно же делаем все возможное для него, но пока трудно делать какие-то прогнозы.

Мара повернулась к нему:

— Что это значит?

— Состояние очень серьезное. Критическое — пока мы не стабилизируем его.

Мара решила подойти с другой стороны. В конце концов, она была обученным агентом, и знала, как можно надавить на человека, чтобы получить правду.

— Он очнется?

— Я не знаю. Кома может быть результатом гиповолемии — он потерял около тридцати процентов объема крови- или, что более вероятно, следствием черепно-мозговой травмы. Пока он был на операционном столе, у него произошло четыре приступа — что может указывать на текущие повреждения мозга от сильного удара. Хотя никаких серьезных трещин черепа не обнаружено. Мы возобновили перфузию органов, но не смогли сразу же использовать антикоагулянты из-за внутреннего кровотечения в брюшной полости. Он больше не в операционной и мы можем контролировать его более тщательно, но все указывает на то, что он будет оставаться в коме, и поэтому я не рисковал бы помещать его сейчас в бакту. Думаю, в течение следующих нескольких часов нам удастся выяснить больше.

На долгое время в комнате повисла тишина, подчеркиваемая звуком аппарата искусственного дыхания и тихим писком системы жизнеобеспечения; наконец Мара обрела голос:

— Вейдер прибудет через четыре часа. Мы переместим его на «Экзекутор» и сделаем прыжок к Корусканту, с остановкой на середине маршрута, чтобы забрать специалистов-травматологов, которые летят к нам на борту «Доминанта».

— Переместить его? — тон Халина четко отразил его мнение об этом.

— Ну, мы не можем вернуться на «Несравненном», правда?

Передние отсеки «Несравненного» были сильно повреждены, оставаясь частично открытыми для космоса на несколько уровней подряд. Давление всего корабля поддерживалось только благодаря атмосферным компрессионным щитам. Первая бомба, связанная со щитами, была значительно меньше, чем предполагалось изначально, поэтому, учитывая предпринятые средства защиты, взрыв нанес только незначительные повреждения за пределами эпицентра взрыва. Но все же бомба выполнила свое предназначение, и они фактически остались без навигационных щитов, таким образом «Несравненный» находился в неподходящем для прыжка состоянии.

Как вообще кто-то из находившихся в передних отсеках сумел пережить взрыв, было за гранью понимания Мары. То, что в отсеке сохранилась гравитация и не произошло декомпрессии, было чудом.

А может и нет. Первоначальные отчеты указывали на то, что ударная волна двухступенчатого взрыва была направлена вниз — что не дало освободившейся мощи сорвать внешние стены отсека, открывая его для космоса и декомпрессии на многие уровни, это мгновенно убило бы всех, кто там находился. Но при обследовании восстановленных фрагментов кожуха бомбы, такой особенности обнаружено не было.

Неужели Скайуокер нашел время, — размышляла Мара, — уменьшить повреждения, изменив направление взрывной волны?

Было ли вообще такое возможно?

Мара вспомнила ту долю секунды между его криком «Назад!» и звуком взрыва. Неужели он смог не только сформировать силовой щит, способный выдержать четырехзарядный взрыв, но и сохранить достаточно мощи, чтобы перераспределить основную силу удара?

Она посмотрела на раненого, покрытого кровоподтеками человека перед собой, смертельно бледного и неподвижного… и у нее похолодело внутри. Он наверняка спас сотни жизней… ценою собственной?

Лея молча сидела в шумном ангаре «Дома Один», ожидая возвращения отряда Хана. Они должны были вернуться около пяти минут назад, так что теперь это могло произойти в любую секунду. А пока она пристально всматривалась в бархатную темноту космоса, отыскивая глазами далекую и недружелюбную луну Анзата и находясь мыслями в сотнях парсеков отсюда. Возле нее, защищая своим теплым мехом от холода стыковочного ангара, сидел тихо постанывающий, потрясенный услышанными новостями Чуи. Он пришел сюда вместе с ней, намереваясь быть неким посредником, когда ей придется сказать об этом Хану. Хотя в произошедшем едва ли была ее вина — она находилась в таком же полном неведении, как и все остальные; и она знала почему — ей не доверяли, боялись, что она расскажет Хану.

Скорее всего, они были правы.

Первый из А-вингов резко зашел на посадку, включая репульсоры одновременно с дезактивацией огней, и затем завис, покачиваясь, на месте, пока рядом приземлялось несколько других кораблей; остальные находились за пределами ангара в ожидании своей очереди. Когда сел истребитель Хана, Лея со вздохом встала, отряхнула несуществующие пылинки с бледно-голубых брюк и шагнула вперед.

На лице Хана, закрывающего кокпит, появилась широкая улыбка, когда он увидел, кто идет к нему.

— Ого, это что? Приветственная делегация?

Лея не улыбнулась в ответ. Хан снял шлем и присел на выступающий край истребителя, свесив ноги вниз.

— Вау, у нас кто-то умер?

Едва произнеся свои беспечные слова, он прикусил язык. Смерть случалась здесь почти каждый день, и сказав так, он почувствовал, что словно сглазил кого-то.

— Хан, кое-что случилось, я кое-что услышала… и подумала, что ты должен знать. Я хочу сама сказать тебе.

Кини, одна из женщин-техников, подошла к ним, проводя рукой эксперта по замерзшей обшивке А-винга и не обращая внимания на серьезность их разговора.

— Эй, коммандер? Слышал новости? Нет больше никакого наследника! Альянс сделал галактике одолжение! — Не замечая его расширившихся глаз, Кини провернула в ладони разводной ключ и вскинула его словно опытный стрелок бластер: — Бум! И все!

Хан резко повернулся к Лее, которая проклинала сейчас все на свете; она впустую потратила последние полчаса, желая быть первой, кто скажет ему.

— Это правда?

Лея кивнула.

— Я не знала. Никто не знал. Это была тайная операция. Строго ограниченного доступа.

— Чья? — Хан с таким ударением спросил это, что Лея забеспокоилась, что он сейчас же пойдет и найдет их.

— У Мадина были люди на верфях Куата… «Несравненный» проходил там модернизацию… — она не знала, что еще сказать.

По правде говоря, это не должно было стать большим сюрпризом: несмотря на то, что никакие конкретные планы не озвучивались, Мон Мотма не скрывала своего намерения убрать Наследника. Но по какой-то причине Лея не могла поверить в это и по какой-то причине она знала, что это произойдет. Прошлой ночью ей приснился черный волк — и хотя он часто снился ей и ночью, и при свете дня, она не могла вспомнить этот сон. Все, что она знала — что он был там снова… на охоте. Была ли там Мон? Почти уцепившись за воспоминание, она сощурила глаза…

— Так что, они подложили бомбу? — с отвращением произнес Хан. Путь трусов. Если ты собрался убить кого-то, имей немного приличия, чтобы взглянуть своей цели в глаза перед этим.

— Две. Мон раскрыла детали около часа назад. Мадин организовал и провел операцию, а она дала разрешение. Больше никто не знал, они хотели избежать утечки информации.

— Избежать утечки! — с сарказмом повторил Хан. — Они хотели избежать несогласия — это более вероятно. Все обернулось быстро и аккуратно, да?

Она опустила глаза, и Хан перевел свой взгляд на Чуи, который что-то скорбно причитал в согласии. На самом деле Хан понятия не имел, как принять эту новость, понятия не имел, хорошо это или плохо. Он только знал, что несмотря… ни на что, малыш был его другом, а он мало кого так называл. И теперь…

— Это точно? — неловко спросил он, ругая себя за поиск надежды.

Лея кивнула:

— Да. Мадин получил подтверждение, что он был внутри отсека во время взрыва. Начиная с рассвета, мы прослушиваем все официальные каналы — все они очень оживленные, но не упоминается ничего, что могло бы опровергнуть это.

В полном замешательстве, не зная, что он должен делать дальше, Хан кивнул. В конце концов, скривив плотно сжатые губы и стиснув челюсть, он направился к выходу ангара с выражением грозовой тучи на лице. Лея собралась догнать его, но Чуи придержал ее за руку и, мотая головой, что-то проворчал — зная, что она поймет его жесты, если не слова:

— Дай ему уйти.

Глава 5 (часть 2)

Халлин вернулся в медблок после очередного и очень тревожного вызова по комлинку, тревожного не только из-за личности вызывающего — Императора, требовавшего почти ежечасного отчета о состоянии пациента — но вновь из-за самого содержания разговора.

При первом вызове несколькими днями ранее он был тщательно опрошен по каждому аспекту ран Наследника, пока фактически находился в операционной с вытянутыми перед собой руками в перчатках, а комм для него с весьма брезгливым видом держал офицер. При этом пять хирургических дроидов продолжали работу над внутренними травмами Скайуокера, а команда еще из пяти дроидов пыталась восстановить раздробленные кости руки.

Прибегая к недвусмысленным выражениям, Палпатин довольно ясно дал понять, что, несмотря на объяснения Халлина о необходимости ампутации левой руки Наследника из-за обширности ее повреждений, делать это при любых обстоятельствах было запрещено. За исключением ситуации, когда травма станет прямой угрозой жизни. Но даже тогда, это допускалось только с прямого разрешения Императора. Если в будущем рука вызовет осложнения, тогда эту проблему и решат. В данный же момент задачей Халлина было стабилизировать Наследника в ожидании прибытия Лорда Вейдера.

При втором разговоре Император уточнил, какие препараты могут использоваться, а какие нет, учитывая их действие на организм форсъюзеров.

В следующий раз он сообщил, что в случае смерти Наследника Халлину необходимо собрать различные органические образцы его тела и сделать это нужно будет до того, как начнется распад на клеточном уровне. В абсолютной конфиденциальности от всех, включая Джейд, Рииса и Лорда Вейдера.

Во время последней коммуникации Халлину было разъяснено — способом, каким умел это делать лишь Палпатин — как отразится смерть Наследника на продолжительности собственной жизни доктора. И перспективы эти были не слишком радужны.

Все это ставило Халлина в весьма затруднительное положение. Потому что преданность его принадлежала Скайоукеру, а не Палпатину; так было уже некоторое время. И снова, для обсуждения этих разговоров, он зашел в апартаменты Рииса, которые Наследник регулярно очищал от приборов слежения, а затем, на обратном пути в отделение интенсивной терапии, который раз тревожно обдумывал факт, что пока Наследник не очнется, у них попросту связаны руки.

Он прошел через многочисленных солдат и посты охраны, организованные перед входом в медблок и устало поплелся по темному отделению; подойдя к палате Скайуокера, доктор заглянул внутрь через стеклянную стену, закрытую жалюзи под углом, позволяющим наблюдение… и встал, замерев на месте.

Как и все четыре предыдущих дня, Мара Джейд по-прежнему находилась в палате, свернувшись в прикроватном кресле. Золотисто-рыжие волосы пылали в тусклом освещении. Она спала, опираясь головой о приподнятый край больничной кровати, изогнув и положив руку так, что ее пальцы переплетались с пальцами командующего…

Халин стоял неподвижно, как истукан. Не загляни он в нужный момент, он никогда бы не увидел этого. Неужели между ними есть связь…?

Все время, что Халлин знал командующего, Мара почти всегда была рядом, и доктор знал, что тот намеренно держит ее так близко и никому не позволяет оскорбительно отзываться о ней…, но в то же время Люк предупреждал и Халлина, и Рииса, что ей нельзя доверять. С другой стороны, он никогда не раскрывал своих карт, пока не чувствовал, что это необходимо — и пока он не был уверен, что они должны что-то действительно знать, шансов на то, что он расскажет им это, не было. Но даже Халлин мог видеть, насколько сногсшибательной женщиной была Мара. Внезапно подумалось, а знал ли об этом Риис? Или Халлин просто все не так понял?

Подойдя к двери, доктор пнул по ней и громко кашлянул, прежде чем зайти внутрь с опущенной головой… и вот, когда он вошел и поднял взгляд, Джейд сидела, вытянувшись в струнку и положив обе руки на подлокотники кресла.

Интересно…

.

Спустя пять дней Халлин спускался по рампе шаттла, приземлившегося на одну из небольших посадочных площадок вблизи частного медцентра Дворца, сопровождая лежащего в медкапсуле Скайуокера. Массивная и оснащенная всем необходимым оборудованием капсула служила системой жизнеобеспечения. Состояние Скайуокера оставалось критическим, он по-прежнему находился в коме. Однако с прибытием Лорда Вейдера на корабль ухудшение состояние приостановилось; Вейдер проводил часы со своим сыном, часто стоя у изголовья кровати, опустив в концентрации голову и приложив затянутые в перчатки руки к его вискам, либо стоя сбоку с ладонью на оперированной груди Люка.

Скайуокера дважды возвращали в операционную — при резком падении давления; во второй раз над ним работал особый специалист-травматолог, для которого «Экзекутор» делал остановку, чтобы тот смог взойти на борт и дать экспертную оценку врачебной бригаде. От способностей которой сейчас зависела не только карьера ее членов, но, вероятно, и их жизнь.

На данный момент они бились только за то, чтобы удержать Наследника среди живых.

Процессия, сопровождающая Скайуокера, остановилась лишь на краткий миг, когда к ним подошел Император. С напряженным выражением лица, болезненная желтизна которого была особенно заметна при резком свете дня, он на мгновение приложил ладонь к плотно закрытой капсуле и затем отступил, позволяя небольшой группе нервничающих врачей с серьезными лицами пройти дальше. Внимание всех было устремлено к их хрупкому пациенту.

Халлин не расслабился даже после того, как Скайуокера устроили в отделении интенсивной терапии; на данный момент он не мог сделать ничего, кроме как только следить за ситуацией. Пока не было никакой реальной стабильности, и правда состояла в том, что здесь, во Дворце, квалифицированных специалистов и продвинутых технологий было не больше, чем на «Несравненном».

Скайуокер ни разу не приходил в сознание, и его мозговая активность не указывала на нахождение в каком-либо трансе Силы, за исключением тех моментов, когда его отец тихо стоял рядом, приложив руки к вискам сына, как он делал сейчас.

Лорд Вейдер оставался удивительно… подавленным во время сражения за сына, постоянно находясь рядом и лишая тем самым такой возможности Джейд (эти двое и в лучшие времена представляли собой гремучую смесь). Халлин ожидал некой взрывной реакции, кары на их головы, как только Вейдер прибыл, но тот был странно и нехарактерно пассивным. Сдержанным и хранящим самообладание — даже в момент, когда его сына вновь срочно забрали в операционную.

Двери медцентра резко распахнулись и внутрь вошел Император, указывая своей свите остаться снаружи. Желтые глаза безжалостно впились в Халлина.

— Как мой джедай, доктор?

— Он ээ… ост… эмм… — «Возьми себя в руки!» — Я… боюсь, он остается в критическом состоянии, Ваше Превосходительство. У Наследника очень серьезные травмы. Из-за близости взрыва он получил множественные тупые и проникающие ранения, которые привели к внутреннему кровотечению и гиповолемическому шоку. Вследствие тупой травмы головы образовалась трещина в лобной части черепа, что привело к начальным судорогам. Последующее сканирование показало, что это находится под контролем, однако мы пока не можем делать прогнозы касательно дальнейших осложнений. К тому же Наследник получил множество внутренних повреждений от шрапнели, некоторые из которых очень серьезны — один осколок повредил трахею, нанеся острые повреждения, что привело к большой потери крови. В результате произошло резкое падение давления, что в свою очередь ограничило поступление кислорода в мозг. И, как вы знаете, он также получил сложные раздробленные и спиральные переломы в левой части тела, которые разрушили лучевой и плечевой суставы руки, акромион, лопатки и обе ключицы. Последний удар привел к повреждениям позвоночника в области поясницы, а точнее 4-ого и 5-ого позвонков. А также, вероятно, к вывиху бедра и лодыжки, и к перелому нескольких ребер, одно из которых прокололо правое легкое.

— Я не спрашивал, что случилось, — вымучил из себя Император. — Я спросил о его нынешнем состоянии.

Чтобы успокоиться, Халлину потребовалось время, равное одному удару сердца.

«То есть медицинскими терминами его не ослепить».

— При таких тяжелых травмах вторичные последствия довольно частое явление, вызванное шоком и последующими осложнениями, что создает проблемы в настоящее время и делает трудным стабилизацию пациента, хотя с ним работает крайне опытная команда специалистов, пытающихся сделать все возможное.

— Без какого-либо результата, вы это хотите сказать?

Халлину нечего было ответить на это язвительно-режущее замечание.

Палпатин с отвращением отвернулся, вошел в затемненную часть комнаты, где находилась система жизнеобеспечения, и встал возле мальчика. Его отец отошел в сторону, выправляясь и отдавая почтительный поклон, который был полностью проигнорирован.

В мальчишке была неподвижность — и в теле, и в разуме; неподвижность в Силе. Он положил ладонь на истерзанную грудь мальчика, раздвинул пальцы и, сомкнув веки, начал искать… Крохотная искра… которая и не гасла, и не пыталась разгореться. Палпатин открыл глаза, полный разочарования и опасений. Неужели вся его работа, все затраты сил и времени потрачены впустую?

Если мальчишка умрет, это, конечно, не станет концом его великого плана, но в значительной степени замедлит его. Жизнь Скайуокера можно поддерживать искусственно до тех пор, пока его полезность не сойдет окончательно на нет. Но Палпатин не хотел терять то, в чье создание столько вложил. Он не хотел терять эту мощь.

Палпатин долго и пристально всматривался в своего падшего джедая, наблюдая, как в тусклом свете медицинского блока лишь при помощи машин вздымалась и опускалась его грудь. В конце концов ситх протянул руку и провел длинным кривым ногтем вдоль глубокого, страшного и все еще воспаленного шрама, идущего от багрового заплывшего глаза через щеку и бледные губы Скайуокера.

Медленно он осознал, что отец мальчишки тихо стоит рядом… и поднял на него взгляд.

Вейдер наблюдал, как Император, прижав ладонь к груди мальчика, искал знакомое присутствие в Силе — обычно похожее на раскаленный поток света сейчас оно походило на тлеющие угли — и он знал, что скажет его Мастер. Он наблюдал, как тот изучал мальчика, потерявшись в мыслях и видя лишь свои драгоценные планы — боясь, что они могут не осуществиться; и все же он знал, что скажет Император. Вейдер наблюдал, как тот протянул руку и коснулся воспаленной уродливой раны на лице его сына, идущей от самого лба до подбородка, обжигая Вейдера, словно она была его собственной, и он ждал слов, которые должны были последовать.

Он знал их, потому что они проносились в его собственной голове уже тысячу раз с тех пор, как он увиделЛюка, истерзанного, раненого и изломанного, лежащего в смертельной неподвижности.

Палпатин взглянул на него и произнес холодным и абсолютно непреклонным голосом:

— Это должен был быть ты.

Затем он развернулся и вышел из комнаты, а Вейдер вновь склонил голову к сыну, жалея каждым фибром, что это не так.

* * *
Халлин тихо стоял у кровати, проверяя показания приборов — в который раз за этот день — и надеясь на хоть какие-то изменения. Он осторожно попытался приоткрыть правый глаз командующего: от внутреннего кровоизлияния белок передней камеры и радужная оболочка зрачка до сих пор были красного цвета. По прошествии времени кровь потемнела, но по-прежнему не рассасывалась. Вдобавок из-за сильного удара в лицо, радужная оболочка раскололась, повреждая хрусталик, что вызывало опасения, что он ослепнет на этот глаз. Специалисты уверяли, что это поддается лечению или, по крайней мере, искусственной замене, но все ждали, когда уйдет кровь и спадет опухоль, прежде чем сделать более точный прогноз.

Все просто ждали…

Пятнадцать дней со дня взрыва, и они все еще только ждали. По истечению четырнадцати дней Люк прошел границу предпочтительных сроков. И хотя у него оставалось немало времени до конечного предела в тридцать пять дней, теперь его шансы на полное восстановление неизменно уменьшались в сторону возможности регрессии до вегетативного состояния.

Халлин наклонился к нему поближе и отчетливо и громко произнес:

— Просыпайся. Ты делаешь это нарочно, и это не смешно.

Он осмотрел левую руку Скайуокера, по-прежнему заключенную в поликарбонатовую, перетянутую ремнями форму. От запястья до локтя и от локтя до плеча торчали длинные высокопрочные спицы, снимающие напряжение с разрушенных костей, настолько ужасно поврежденных, что удержаться по-другому они не могли. Еще две спицы поддерживали сломанные ключицы.

В самой первой колоссальной по объему серии операций команда из трех хирургическихдроидов почти семь часов собирала фрагменты разрушенных костей, чтобы спасти руку Скайуокера, пока Халлин со своей командой был сосредоточен на внутренних травмах.

Недостающие фрагменты они заменили лабораторно выращенным губчатым материалом, ламинируя раздробленные части костей вместе и закрепляя их десятками хирургических булавок, используя внешние растяжки, чтобы ослабить давление во время такой тонкой работы и покрывая вновь собранные кости и суставы ксенотолом. Они восстановили раскромсанные мышцы, практически оторванные от костей, заполняя места потерянной плоти большим количеством специально выращенных культур клеток; затем они зашили кожу — используя пропитанную бактой синтетическую плоть там, где зашивать было нечего; после всего этого руку поместили в отлитую из поликарбонита форму, разрезанную на отдельные части, чтобы была возможность установить в кости спицы.

Нейтан проверил трубку на шее Люка — ту, что держала открытой его восстановленную трахею, затем проконтролировал трубку, отводящую жидкость из отказавшего легкого. Спицы, впившиеся в кроваво-синюю измученную плоть ключиц, мирно поднимались и опускались синхронно шипению дыхательного аппарата. Нахмурившись, Халлин вновь перевел взгляд на левую руку Скайуокера. После взрыва она была сплошным месивом — гораздо лучше было бы ее ампутировать. Халлин и собирался так сделать, и уже загрузил специальную программу в хирургического дроида, когда Император по связи остановил его. Теперь, в лучшем случае, впереди ждало очень долгое и трудное восстановление.

Искусственная кисть правой руки Люка была повреждена настолько, что уже не подлежала ремонту, и ее удалили. Для нового протеза уже выращивалась искусственная кожа. Вживленные контакты, которые связывали органические нервы с синтетическими сейчас были аккуратно отсоединены и связаны в узел в ожидании новой установки. Длинный хромированный фиксатор, вживленный в кость три года назад, когда устанавливался первый протез, торчал из обрубка руки.

Одним словом, выглядел он ужасно — пугающе, по сути, даже для Халлина. Доктор устало потер глаза.

— Ты мог бы спать, друг мой, но это стоит мне собственного сна. Если бы ты не возражал сейчас проснуться, я смог бы, возможно, хоть немного вздремнуть.

Кто-то тихонько постучал в дверь; на пороге стояла коммандер Джейд, вопросительно поднявшая брови, Халлин кивнул ей, разрешая войти.

— Есть какие-нибудь изменения? — с робкой надеждой спросила она. Прошло пять дней с тех пор, как Мара была здесь последний раз, пять дней с того дня, что они прибыли во Дворец.

Халлин отрицательно покачал головой:

— Никаких, мне жаль. Может, вы хотели бы посидеть с ним немного? Лорда Вейдера не будет несколько часов.

Он сразу же пожалел о последних словах, неблагоразумно говорить так открыто здесь; сказывался недостаток сна. Но она, не отрывая взгляда от Скайоукера, только кивнула и подошла ближе.

— Вы должны разговаривать с ним. Его барабанные перепонки восстанавливаются, и теперь он может услышать вас. Иногда, это помогает, — Нейтан слышал пораженческие нотки в собственном голосе, но был слишком усталым, чтобы скрывать их. Разворачиваясь и шаркая ногами, он побрел к выходу.

Когда он был уже возле двери, Джейд тихо окликнула его:

— Халлин? Я только хотела… — лицо ее было смущенным, а голос лишен привычной уверенности. — Спасибо. За то, что вступились за меня. Я знаю, что это были вы.

Он устало улыбнулся:

— В этом месте бывают какие-нибудь тайны?

Она склонила голову набок, сверкая зелеными глазами в тусклом свете.

— Больше, чем вы думаете.

Халлин замер от этих слов, но все же сумел выдать маленькую смущенную улыбку, и впервые она улыбнулась в ответ, глядя куда-то вдаль:

— В любом случае… спасибо.

Перед тем, как выйти из комнаты, Нейтан, приподняв брови, многозначительно посмотрел на Люка и прекрасно-выдержанным, как всегда, тоном ответил:

— Я сделал это не ради вас.

Мара повернулась к Скайоукеру и ласково улыбнулась ему.

— Эй, помнишь меня?

Ей было запрещено посещать Люка с тех пор, как они прибыли во Дворец — с тех пор, как в первую же ночь, застав ее в этой комнате, Палпатин обрушил на нее свой гнев.

— Что ты здесь делаешь? — прошипел он, заставляя Мару внутренне содрогнуться. Она еще не видела Императора после их прибытия.

— Я просто… проверяла…

— Ты не имеешь права быть здесь, — едкие слова были пропитаны ожидаемым обвинением, но Мара сморщилась, не зная как вести себя под его испепеляющим взглядом. — Учитывая, что ты, кажешься, неспособной к исполнению обязанностей, которые я возложил на тебя, ты освобождаешься от них. Возвращайся к себе. Больше никаких контактов между тобой и моим джедаем.

Мара похолодела. Еще до того, как она услышала это, у нее все сжалось внутри, но сейчас наказание камнем обрушилась на нее.

— Я не могла его остановить, я пыталась…

— Пыталась? — с презрительной насмешкой переспросил он. — Рука Императора не пытается и не ноет, как ребенок. Ты — жалкое существо. Убирайся!

Он повернулся к своему джедаю, протянул к нему руку и затем вновь взглянул на застывшую Мару.

— УБИРАЙСЯ! — тяжелый удар Силы отбросил Мару назад, выбив воздух из легких; она лишь успела поднять перед собой руки, чтобы защититься, прежде чем врезаться спиной в стену.

Скайоукер вздрогнул во сне, показатели на мониторах на мгновение взметнулись вверх, и Император уже не смотрел, как с трудом оправившаяся Мара поклонилась ему и, пошатываясь, вышла вон. В коридоре она прошла мимо Халлина — тот никогда не отходил далеко от Наследника — но не повернулась и не посмотрела на него, идя вперед с опущенной головой и безжизненным взглядом.

И теперь, внезапно, Маре было позволено вернуться; спустя пять дней, в которые ее буквально выворачивало наизнанку от беспокойства, в которые на каждый посланный без счета запрос о состоянии Люка в ответ приходило лишь сухое официальное уведомление: Наследник недоступен и его местонахождение конфиденциально.

А потом, менее часа назад, ее посетил Сейт Пестаж. Он сообщил, что Император, в своем щедром великодушии, решил дать ей еще один шанс реабилитироваться в его глазах. Она будет восстановлена — условно — на прежнюю должность. И не потому, что он верит в нее, а потому что получил совет с медицинской точки зрения: в настоящее время в интересах Наследника лучше держать рядом с ним тех, кто ему хорошо знаком.

Она направилась сюда немедленно. Фактически она бежала.

И сейчас Мара стояла у кровати человека, который медленно, но уверенно пробрался через все выстроенные ею барьеры, через всю защиту, которой она пыталась отгородиться от него. И самое досадное: он даже не понимал и не осознавал этого. Но знал он или нет, он пробирался под ее кожу, приводил в беспорядок мысли и заставлял ее желудок делать маленькие кульбиты всякий раз, когда позволял себе улыбнуться или посмотреть на нее полным тонкой иронии и обаяния взглядом. Пять дней вдали от него… Ужасающая мысль, что она, возможно, больше никогда не увидит его, висела над Марой подобно грозовой туче. И это дало ей понять кое-что.

Она с раннего возраста жила во дворце, и ее готовили к тому, что когда-нибудь она станет солдатом, а солдата учили, что в любой сложной ситуации нужно отстраниться, успокоиться и здраво взглянуть на факты. Прийти к заключению, основанному на этих фактах и затем наметить курс действий, который сведет воедино твои выводы с целями твоей задачи.

Ей потребовалось крайне много времени, чтобы прийти к таким выводам касательно Люка и точно понять, чего именно она хочет. Многое из этого шло вразрез со всякой логикой. Но ей стало ясно, как никогда раньше: в таком случае нужно попросту послать свод правил к черту и продолжать жить с этим, справляться с этим и прекратить пытаться игнорировать это. Она пыталась все последние три года, и результаты на сегодняшний день были далеко не блестящими.

Новая тактика. Новое направление.

— Слушай меня внимательно, Люк Скайуокер. — Слова должны были прозвучать грозно и сердито, но получились тихими и испуганными, и это редкое явление заставило ее чувствовать себя так еще больше. — Слушай меня внимательно и прекрати валять дурака. Ты вернешь свою задницу в строй и откроешь свои глаза, потому что если ты думаешь хоть на секунду, что я позволю тебе снова оставить меня совсем одну, ты очень ошибаешься. Это все твоя вина — твоя и твоих глупых больших голубых глаз. И тебе лучше бы открыть их, прежде чем я подобью их оба! С кем, черт возьми, я должна играть в сабакк, если нет тебя? Мне даже не нравится сабакк! Я провожу десять часов в неделю, играя в игру, которая мне даже не нравится, задолжав тебе жалованье почти за два года! Это ведь должно что-то говорить тебе… Для парня, который может читать мысли, ты кажешься чертовски неспособным понять мои. — Она рассматривала его еще долгое время, ожидая какой-нибудь реакции…

В конце концов, она вновь тяжело села, протянула руку и провела тыльной стороной пальцев по его израненной щеке, нежно убирая с лица волосы и глубоко вздыхая.

— Проснись, Скайоукер, — тихо произнесла она. — Не морочь мне голову. Ты уже заморочил мое сердце.

Халлин тихо стоял за углом, в нескольких шагах от двери, и улыбался. Вот, что ему было нужно — забыть про все эти сканирования, данные и цифры; вот, что было нужно Люку Скайуокеру. Ему был нужен кто-то, кто бы заботился о нем, кто-то, с кем у него была связь, кто-то, кто мог бы прийти и вернуть его обратно. Ему был нужен кто-то, кого он хотел слышать — ему был нужен кто-то, кому был нужен он сам.

— Черт побери, а я молодец, — уходя, пробормотал Халлин.

Глава 5 (часть 3)

Дни ожидания были отмечены постепенным исчезновением медицинской техники — по мере того, как изломанное тело восстанавливалось; безликая квадратная комната, которая когда-то была переполнена аппаратурой системы жизнеобеспечения, стала еще более тихой. На протяжении долгого времени звуковой фон палаты составляли сигналы различных приборов и равномерное глухое дыхание через аппарат искусственной вентиляции легких — и сейчас, когда медицинского вмешательства требовалось все меньше и меньше, они замолкли один за другим. В конце концов в палате остались лишь один монитор и нейросканер, который тихо двигался вверх-вниз, следя за основными функциями организма своего подопечного.

Который по-прежнему не просыпался.

Иногда он подолгу лежал с открытыми глазами, безучастно уставившись в потолок и крайне медленно моргая. Эта картина оказывала на Мару тягостное и тревожное впечатление; прежде ей никогда не приходилось наблюдать за людьми, лежащими в коме. Смотреть в равнодушную безжизненную пустоту глаз было ужасно.

Правый глаз Люка оставался заплывшим и воспаленным, так что даже глубокий шрам, идущий от брови, был плохо заметен из-за опухоли. Халлин часто находился в комнате, суетясь и разговаривая с ним, пока проверял капельницу или проводил бесконечные ежечасные тесты — объясняя свои действия и предупреждая, что где-то может быть больно, словно Люк был в сознании и понимал его.

Но это было не так.

Мара знала, что ей следовало бы стоять на страже возле палаты, но она не могла заставить себя оставить его в одиночестве — смотрящего в пустоту. Она не могла заставить себя думать о том, что он может остаться в таком состоянии и дальше… но проходили дни, а ничего не менялось.

В ее голове постоянно звучали обвинения Мастера. Что она подвела их. Она подвела и его, и Скайуокера. И впервые в жизни она начала задумываться о том, какое из обвинений тревожило ее больше.

Проходили дни. Пять, шесть, неделя… и Халлин начал тревожиться, что, возможно, он не такой уж и молодец.

Он вежливо постучал в дверь и заглянул внутрь, обращаясь к Маре.

— Как он?

— Ну, он несколько раз мигнул мне синим, — иронично ответила она, указывая на световой индикатор монитора. — Но я думаю, он просто рисовался.

— Это хорошо. Синий это хорошо, — чуть улыбнувшись, сказал Халлин перед тем, как вновь уйти.

Они пришли к негласному соглашению — он и Джейд — Нейтан делал вид, что ничего не понял о ней и Скайуокере, она делала вид, словно не поняла, что он понял… И это срабатывало, очень даже неплохо.

Халлин медленно шел по конференц-залу номер девять, где собралась очередная группа врачей, призванная Императором для решения проблемы. Новое пушечное мясо. Никто не мог отказаться прийти сюда, это был не тот случай. И Халлин был горд — действительно очень горд — тем, как аккуратно он сумел отклонить обвинения в свой адрес, перенаправив их на разного рода специалистов, которых он в основном и приглашал, чтобы самому держаться подальше от Палпатина — до тех пор, пока Люк не откроет свои чертовы глаза.

Мара тихо сидела в комнате с датападом на коленях и, не зная, что еще говорить, читала вслух сегодняшние отчеты, выделяя то, что, по ее мнению, могло быть интересно Скайоукеру и при этом попутно вставляя свои комментарии.

— …Конечно, им легко говорить, что изменение границ Внешнего Кольца прояснит… — она запнулась, услышав, как монитор издал новый тревожный звук, низкий и устойчивый; всю предыдущую неделю он сигналил коротко и отрывисто, не так.

— Черт! — Мара вскочила, протянулась к комлинку с кнопкой экстренного вызова и замерла, взглянув в открытые медленно мигающие глаза.

— Люк? — от изумления она выронила комлинк и тот громко ударился об пол — что фактически прошло мимо ее сознания. В этот раз что-то было по-другому, в этот раз в глазах было понимание.

— Эй, ну ты даешь, — мягко произнесла Мара, чувствуя, как колотится ее сердце. — Привет, добро пожаловать обратно, в мир живых.

Люк несколько раз моргнул, и Мара постаралась не замечать его правый глаз, в котором по-прежнему не было никакого просвета, даже зрачок был закрыт старой темно-бурой кровью; затем его рассредоточенный взгляд направился вверх, к потолку. И Мара не успела больше ничего сказать, потому что в дверь бегом ворвался Халлин; ему буквально пришлось тормозить пятками, чтобы остановиться. Наклонившись над кроватью, он начал что-то судорожно искать в своих многочисленных карманах, но в итоге сдался, так и не найдя этого.

— Командующий, вы меня слышите?

Люк не отреагировал, и Халлин повторил вопрос немного громче. Мара отступила, освобождая место, и доктор подошел ближе, чтобы щелкнуть пальцами прямо перед глазами Люка. К большой тревоге Мары, это не дало никакого эффекта.

— Командующий… Люк? Люк, мне нужно, чтобы ты взглянул на меня. Люк?

Халлин снова щелкнул пальцами, и Люк наконец чуть опустил глаза в их сторону; однако взгляд его блуждал, не в состоянии сосредоточиться.

— Люк, мне нужно, чтобы ты говорил со мной. Ты можешь назвать свое имя? — Когда не последовало никакой реакции, Халлин наклонился еще ближе. — Люк, ты слышишь меня? Мне нужно, чтобы ты сказал «да»… Это очень важно… Тебе нужно сказать «да».

Мара беспомощно смотрела, как ускользает затуманенное сознание Люка и как вновь начинают закрываться его глаза.

— Люк? — в конце концов позвала она сама, но он уже закрыл глаза. Сигнал на дисплее показывал замедление пульса. Мара глубоко и удрученно вздохнула.

— Что ж, весьма положительный фактор, — произнес доктор и Мара недоверчиво взглянула на него. Тот фактически сиял.

— С чего вы, черт возьми, так решили?

Он очнулся, — с уверенностью сказал Халлин, смотря на показатели монитора. — Все будет хорошо. С его мозговой активностью все в порядке, ни одно сканирование не показало повреждений. Нам было нужно, чтобы он лищь открыл свои проклятые глаза.

Мара обвинительно подняла бровь.

— Вы говорили, что некоторые пациенты никогда не прогрессируют дальше уровня простейших реакций.

— Да, и это правда. Но его неврологические повреждения минимальны, и он пришел в себя в пределах дозволенной нормы в тридцать пять дней… Все теперь будет хорошо, коммандер Джейд. Верьте мне.

Он практически дрожал от волнения и облегчения.

— Вы должны… продолжать. Ему, очевидно, это нравится. Что вы читали? — спросил Халлин не сводящую с него взгляд Мару, указывая на ее датапад.

Она искоса посмотрела вниз:

— Просто отчеты.

— Ну конечно же… — невозмутимо ответил Халлин, сохраняя серьезное лицо. — Ему всегда нравится быть в курсе событий.

Мара приподняла брови, не понимая, шутит этот странный худой доктор или нет.

День уступил ночи, но Халлин оставался в приподнятом настроении, датчики показывали устойчиво-повышенную мозговую активность Люка. Теперь его состояние находилось ближе к обычному сну. Несмотря на все прошлые заверения Халлина, даваемые им Маре, в глубине души он боялся перехода из коматозного состояния в постоянное вегетативное, последующего падения мозговой активности и в конце концов смерти мозга или просто смерти от осложнений. До сих пор он не понимал, насколько все-таки боялся потерять Люка…

Халлин направлялся на последний вечерний осмотр своего пациента, уверенный, что через день, максимум через два… Он замер, как только переступил порог. Склонившись над Скайоукером и положив руку на длинный шрам на его груди, стоял Император.

Доктору не сообщили о прибытии Императора, а перед дверями не было никакой дополнительной охраны, что могло бы приготовить его, поэтому он просто застыл, не зная, что делать.

Но в конце концов, опомнившись, Нейтан поклонился, однако Палпатин даже не взглянул в его сторону.

— Мой джедай просыпался сегодня, — уверенно произнес он. Халлин конечно же проинформировал офис Императора, как только Люк очнулся, но тем не менее что-то подсказывало ему, что Палпатин знал это и так. По спине прошла непонятная дрожь, какое-то отдаленное чувство тревоги.

Набравшись смелости, Халлин все же обрел голос:

— Да, Ваше Превосходительство. Всего на несколько секунд, но я уверен, что кризис позади, и теперь он пойдет на поправку.

Доктор шагнул чуть вперед и, чувствуя себя неловко, остановился. Палпатин неподвижно, не снимая руки с груди Люка, продолжал рассматривать его лицо. Не выдержав долгого ожидания, Халлин нарушил ломкую, напряженную тишину:

— Мм… шрамы, мы лечим их инабертолом и бактой. Они уменьшатся со врем…

— Не эти, — произнес Палпатин, проведя ногтем вдоль длинного уродливого шрама, от правой брови, через щеку и губы, протягиваясь к другому, такому же глубокому, на горле. — Эти он оставит. Как напоминание о предательстве. О пределах неуместного доверия.

Халлин нахмурился, но под давлением стальной воли Императора его голос фактически перешел в шепот.

— Вы хотите, чтобы я перестал их лечить?

Склонив голову набок и словно не слыша слов доктора, Император спокойно продолжил:

— На произведении искусства должна быть подпись. Иначе никто не будет уверен, что оно закончено. К тому же эти шрамы идут ему, его натуре. Он стал довольно… резким, вы не считаете? Харизматичным, очаровательным в своих противоречиях.

Халлин не знал, что сказать. Тело пробил озноб.

— Я не…

Палпатин повернулся к нему; желтые глаза, казалось, горели среди тусклого света.

— Вы так не считаете?

Халлин замолк, понятия не имея, как выйти из ситуации. Но Император лишь рассмеялся, она его забавляла.

— Не волнуйтесь, доктор. У него врожденный иммунитет, тот самый, что так долго хранит его.

Палпатин отвернулся и вновь коснулся мрачного шрама чуть выше губ Скайуокера. Длинные тонкие пальцы слегка дрожали и были настолько бледными, что напоминали кости скелета. Затем он развернулся и медленно прошел мимо Нейтана, стуча кривой тростью по абсолютно чистому полу. Остановившись у двери и не оглядываясь, он проговорил спокойным проницательным голосом, словно разделял с Халлином некое негласное единодушие:

— Можно ценить произведение искусства, даже не владея им, вы ведь понимаете это, доктор, не так ли?

Халлин по-прежнему стоял, не двигаясь и потупив глаза, пока Император не покинул комнату. Стук его трости еще долго разносился по медцентру, каждым ударом резко отдаваясь в позвоночнике Халлина.

* * *
— Он жив, — произнесла Лея, остановившись рядом с поедающим свой завтрак Ханом; это заставило его оторваться от странной серой массы и поднять озадаченный взгляд.

— Что?

— Он жив. Мы не достали его. Он на Корусканте.

Поняв, о чем она говорит, Хан просиял; глаза вспыхнули, а по лицу расползлась широкая улыбка.

— Люк?

— Кто бы он ни был, — пожала плечами Лея и села рядом. Пытаясь спрятать лицо, она склонилась над своей тарелкой — ощущая, что по какой-то причине ее губ тоже коснулась призрачная улыбка, как бы она не старалась подавить ее. Просто она всегда чувствовала, что это было неправильно; не таким путем.

— Эй, так малыш то теперь еще и бомбонепробиваем, а? — радостно воскликнул Хан.

— Нет. Мы думаем, он серьезно ранен. У нас имеются лишь обрывки информации, но Тэж сумела соединить их, и они имеют смысл только в одном случае. Он жив, но серьезно ранен. Тэж думает, что его немедленно доставили на Корускант — «Экзекутор» был на его орбите несколько недель назад. Ботаны сообщили официальную версию Дворца: «В настоящее время Наследник недоступен, так как находится на задании Императора» — однако все его помощники и адъютанты по-прежнему во дворце, включая Джейд и Рииса, без которых он никогда нигде не появляется. К тому же его нигде не видно, а возле его апартаментов всего два охранника, и как считает Масса, это указывает на то, что он слишком болен, чтобы вернуться к себе, — Лея пожала плечами. — Это, конечно, все догадки, но, учитывая, что о его смерти до сих пор не объявлено, мы можем предполагать, что он жив. К тому же, у нас есть факт, что его личный врач не покидал медицинский центр уже несколько недель, а он, как правило, всегда находится рядом с Наследником, плюс во дворец ежедневно вызываются разного вида специалисты, хотя там, кажется, никто не болен… Так что логичный вывод из всего этого, что он жив, но очень серьезно ранен и находится в медцентре дворца. Тэж делает все возможное, чтобы вытянуть информацию оттуда и получить что-то более конкретное.

Хан кивнул в ответ — зная, что глава Разведки находилась фактически в ярости, неистовствуя с тех пор, как было объявлено о покушении на Люка. Во-первых, потому что Служба Разведки оказалась непосвященной в операцию, а во-вторых, потому что им теперь в любом случае нужно было найти веские доказательства достигнутого результата — но так как они изначально в этом не участвовали, на местах не было никого, способного снабдить их необходимой информацией. В течение нескольких часов после покушения фактически все ресурсы Разведки были брошены на достижение одной этой цели. Начальные результаты выглядели довольно обнадеживающими для Альянса: «Несравненный» вернулся на верфи Куата, и при высадке с него Наследник замечен не был. Официальная версия твердила, что корабль вернулся из-за ошибки при последней модернизации, но люди Мадина, которые устанавливали бомбы, подтвердили характерное взрыву повреждение флагмана, хорошо видимое, когда тот входил в док. А затем связь с ними внезапно прервалась, они попросту исчезли. И снова, обычно спокойная и невозмутимая Масса, объясняла в горячих недвусмысленных выражениях, что если бы ее ввели в курс дела с начала, этого не произошло бы.

Лея взяла в руку холодный блинчик… было уже почти время ленча, а она до сих пор не завтракала. И, несмотря на то, что все давно остыло, она все же начала есть, кусочек за кусочком, глубоко задумавшись о происходящем. В голове проносились слова Хана и Тэж Массы, и она пыталась понять, была она расстроена или, наоборот, обрадована новостями. Хан верил в благородство Люка, потому что у них была своя история, но Тэж… Вопреки ее официальной линии у Леи было чувство, что на самом деле Тэж думала так же — а у нее не было никаких отношений с Люком, никаких воспоминаний, никакой истории.

— Я могу сказать тебе наверняка одно, без всякой разведки, — проговорила наконец Лея, — если у нас и был какой-то шанс на переговоры с ним, когда он только пришел к власти, то теперь мы с большой помпой его уничтожили. Кем бы он ни был, мы сделали его врагом.

Хан посмотрел в сторону, не желая сейчас думать об этом. Он все еще пребывал в эйфории от такого неожиданного поворота. Странно, только он начал отпускать малыша, как тот вновь появился на сцене. Но улыбка все же медленно сменилась хмурым взглядом, — когда Хан подумал о том, сколько времени уже прошло: малыш слишком долго находился в медцентре.

— Есть идеи, какого рода ранение он получил?

— Ничего определенного. Но тяжелое, судя по всему.

— Но излечимое?

— Посмотри на это с другой стороны, — Лея сказала это в утешение, но все же не смогла удержаться от враждебно-ироничных ноток в голосе: — Он наследник Палпатина и он находится во дворце на Корусканте. Я уверяю тебя, он получит лучшее лечение, которое только может предложить галактика.

* * *
— Когда он снова очнется? — потребовал ответа Палпатин, пронзительно сверля взглядом Халлина.

Нейтан нервно сглотнул.

— Я не могу сказать точно, Ваше Превосходительство. Побочный эффект болеутоляющих, которые ему необходимы, вызывают сонливость. Я уверен, что…

— Прекратите давать их, — приказал Император.

Халлин запнулся, растерявшись и не зная, что ответить — но понимая, что должен, проговорил:

— Мм… болеутоляющие жизненно важны для…

Палпатин лишь слегка повернул к нему голову, и этого было достаточно, чтобы заставить доктора замолчать; вся его решимость исчезла под желтым адовым взглядом. Однако ситх уточнил свою волю, вернув взгляд к мальчишке:

— С этого дня он больше не должен получать их.

— Это замедлит восстановление. — Последняя и бесполезная попытка доктора. Палпатин принял это решение еще несколько дней назад.

— Значит, у него будет достаточно времени, чтобы обдумать, как его предали. Он не должен ни забывать об этом, ни игнорировать. Он должен наконец получить заключительный урок, который слишком долго не давался ему — а любое знание имеет цену. Я не слеп, доктор, и знаю, что он делал. Он ступал по очень тонкой грани. Но теперь он больше не может сохранять нейтралитет. Это невозможно в его положении. Не должно быть никакой середины и никаких сомнений. Любой мятеж — преступление. Восстание — преступление. Предательство — преступление, не имеющее равных. Он должен научиться уничтожать врагов или они уничтожат его. Это тяжелый урок, но его необходимо изучить. Необходимо отказаться от прошлого, чтобы иметь будущее. — Палпатин взглянул на доктора. — Вы лечите пациента, я создаю ситха.

— Лекарства сохраняют его жизнь: подавляют инфекцию и сепсис, предотвращая биохимическую последовательность, ведущую к органной недостаточности. Они контролируют гиперметаболизм и аспирационную пневмонию. Мы только что начали разбираться с осложнениями от травматического повреждения мозга.

— Лекарства, необходимые для лечения опасных для жизни нарушений, оставьте. Все остальное, включая болеутоляющее в любой форме, должно быть исключено.

— То, что вы требуете, вызовет… значительное… страдание…

— В этом и смысл, — любезно пояснил Палпатин, отклоняя аргумент доктора и продолжая вглядываться в лицо мальчишки.

Конечно, это причинит ему боль — но не было лучшего учителя, чем она. Лучшего напоминания. И мальчишка был хорошо знаком с этим уроком.

Ему не нравилось думать так, не нравилось думать, что это влияло на его мысли и реакции, но оно влияло, независимо от желания. Так как находилось в самой природе человека. Один из самых основных импульсов в галактике, записанный в каждую клетку тела со времен зарождения жизни — самозащита. Самосохранение. И не имело значения, как часто мальчишка упирался и сопротивлялся этому, никакое вопиющее упрямство не могло отменить то, что было создано эволюцией.

Месяцы наказаний и воздействий на разум Скайуокера, со времени, когда он впервые был заперт в казематах дворца, заставили его повиноваться. Некоторое время. Почти полгода. Затем мальчишка, наконец, зашел слишком далеко — проверяя, как далеко он может зайти — и урок пришлось повторить. Его джедай вновь проснулся в той же камере под дворцом — в своей камере — в тюрьме, построенной специально для джедая.

И затем снова, через восемь месяцев, когда Скайуокер бросил излишне дерзкий вызов по незначительному вопросу. И снова через десять месяцев — когда он перешел границы терпения Палпатина.

Были и меньшие инциденты, конечно, но с ними можно было разбираться, решительно и жестко, без того, чтобы кидать его на недели в зверское заключение, держа в клетке и подчиняя заново дикий нрав. Необходимо быть безжалостным, сталкиваясь даже с маленькими спорами и инакомыслием — жестоким и неумолимым — независимо от того, кто спровоцировал ситуацию. Все это было не только уроками, но и примером для подражания. Если бы мальчишка последовал ему, сейчас он не был бы ранен.

Доказательство ценности этого метода было хорошо видно в действиях его джедая. Прошел уже почти год с тех пор, как он последний раз валялся на холодном кровавом полу своей тюрьмы — накаченный наркотиком, который подавлял и ограничивал его, но все же сохранял в сознании, чтобы понимать свою беспомощность, питая негодованием огонь, разжигаемый Палпатином.

Он наблюдал сейчас за мальчишкой и вспоминал… Вспоминал вспыхнувший внутри Скайуокера ужас — ужас понимания, несмотря на туманящий сознание наркотик. Он был настолько слаб, настолько измучен и избит, что не мог ни двигаться, ни даже просто отвернуться от Палпатина, который, сидя рядом, мягко вытирал рукавом мантии кровь с его лица, после того как гвардейцы оставили камеру.

Палпатин помнил очень отчетливо, какой темной была кровь даже на фоне его бордовой одежды — истинно красного цвета расплавленного рубина — мантия казалась бледной в сравнении с ней. Он помнил, как был очарован глубиной этого цвета в течение долгих секунд, прежде чем оторвать взгляд, возвращая его к безупречно синим глазам мальчишки.

— Так не должно быть. Не должно быть между нами, — произнес он наконец, опечаленный и охваченный страстью одновременно.

Его джедай чуть повернул голову, тяжело открыв глаза — не смотря ни на что, он ощутил интенсивные эмоции Мастера…

— Ты — мой, джедай, — сказал Палпатин убежденно. — Ты всегда принадлежал мне, ты знаешь это. Зачем ты борешься с тем, что предопределено?

— Я… не…

— Ты — мой, — повторил Палпатин с абсолютной уверенностью, протягиваясь вновь к открытой ране над глазом Скайуокера и держа там рукав, пока кровь не расцвела на ткани. — Возможно, я должен рассказать тебе о прошлом…

— Я не… хочу… вашей лжи, — слабо прошептал мальчишка, однако Палпатин знал, что тот не подразумевал этого, не на самом деле.

— Мой Мастер был великим ситхом, — продолжил он, говоря доброжелательным отеческим голосом, словно рассказывал историю маленькому ребенку. — Могущественным Мастером. Он нашел меня, когда я был очень юным и показал мне преимущества Силы. Он сказал мне, что может обучить меня, если я пойду с ним. Если оставлю все — мою семью, мой мир… мою жизнь. И я пошел с ним без колебаний, потому что признал величие в нем… и потому что я слышал зов внутри.

Люк отвел взгляд, но Палпатин мягко взял его за подбородок и повернул лицо к себе, без всякой угрозы.

— Его звали Дарт Плэгиус, и он хорошо учил меня. Он научил меня всему, что я знал… но не всему, что знал он сам. Плэгиус был одержим своей смертностью и потратил годы, изучая доктрины ситхов и голокроны, чтобы обнаружить тайны возрождения и продления жизни. Но он полагал, что бессмертие может заключаться только в его собственной жизни. Он не понимал… что бессмертие может быть также в продолжении рода. — Палпатин снова вытер глубокую обильно кровоточащую рану над глазом Люка, оставляющую широкий вязкий след на его саднящей коже, пропитывающую кровью волосы и окрашивающую богатым ярким цветом белый пол под головой, мягко улыбнулся и продолжил: — Но что можно сделать против законов естественного отбора? Я думал… что мои надежды навсегда обмануты. Думал, что природа постановила, что я буду последним в своей линии… Нельзя клонировать форсъюзера без последствий, нельзя передать чувствительность к Силе научными методами — а я не хотел ничего меньшего. Без Силы ребенок стал бы ничем. Но в своих поисках вечной жизни Дарт Плэгиус обнаружил древний текст… и с ним — способность создавать жизнь. Настоящую жизнь. Используя саму Силу в ее создании. Мой Мастер изучил это темное искусство… и разрушил текст, зная, что через это знание он может управлять мной. — Палпатин откинулся назад, подняв глаза в исполненном гордостью воспоминании. — На пике нашей объединенной мощи мы сделали это — создали жизнь. Но мы не знали, что у нас получилось. Я думал, мы потерпели неудачу — что мой Мастер ошибся… и поэтому он перестал представлять ценность для меня. — Палпатин сделал паузу, вспоминая… — А затем произошло кое-что удивительное. Непредвиденная встреча, момент фантастического открытия — ребенок, задуманный нами в момент совершения обряда, родился… на противоположном конце галактики, — он покачал головой, переживая и теряясь в далеких воспоминаниях. — Я преуспел — я просто не понимал этого… Но будучи рожденным самой Силой, невозможно остаться скрытым навсегда — не от своего создателя. Его мощь была просто огромной. Она сияла, как маяк и звучала через Тьму, как нота абсолютной чистоты, ударяя по мне в инстинктивном резонансе. Сила желала, чтобы мы нашли друг друга. И я нашел его, а он меня… связь была мгновенной, непреодолимой. Он был моим — созданным по моему повелению, чтобы выполнить мои стремления. Только моим.

Внимание мальчика начало расплываться, не в силах бороться со слабостью от наркотиков и ран, веки задрожали. Однако Палпатин продолжал говорить, убирая с раны спутанные кровью волосы; полный пустого и снисходительного сострадания жест.

— Я думал, что получил все, что хотел в этом ребенке — что все мои амбиции могут быть осуществлены. Он был стихийным существом, наполненным дикой необузданной мощью, превышающей мои самые смелые надежды. Все было возможно через него. Понимание, что он принадлежит мне, спровоцировало все мои далеко идущие планы, и какое-то время я был не останавливаем, я был неукротимым, неуязвимым. Но потом он был ранен, ужасно — и мощь, которую я вложил в его создание, была потеряна. Не вся, но достаточно. И, что еще более важно, у него не было никакого наследника — моя линия вновь была сломана.

Наконец голова мальчика опустилась набок. Он встрепенулся раз, распахнув на мгновение глаза, но вскоре снова начал забываться; монотонный голос Мастера действовал странно гипнотически, почти успокаивающе — и Палпатин задавался вопросом, имеют ли его слова еще хоть какой-нибудь смысл для него, изнуренного и нуждающегося в лечении.

— Как оказалось, мой Мастер, в своей заключительной мести, не сказал мне всего, что было необходимо для создания жизни. И таким образом все — все мои стремления и амбиции, моя династия — было безвозвратно потеряно. Мне осталась только власть… но одной власти недостаточно, каждый всегда хочет большего… и то, что я действительно хотел, было безнадежно отнято у меня. — Он благосклонно улыбнулся, скребя тыльной стороной ногтя около раны мальчика, прочерчивая линию в алой крови, по направлению к длинным, спутавшимся волосам и, словно расчесывая, провел по ним кривыми острыми пальцами; голос зазвучал довольно и спокойно, торжествующе: — И затем появился ты, и все — все — оказалось вновь в пределах моей досягаемости. Ты — мой. Тот же самый резонанс, звучащий с прежней чистотой. Я создал твоего отца, вызвал его жизнь. Следовательно, я создал тебя. Тебе было предрешено попасть сюда — чтобы служить. Продолжать мою работу. Ты — мое бессмертие, дитя. Моя династия. Мое наследие. Ты — мой.

Глава 5 (часть 4)

Все было не так. Со всех сторон его охватывала боль и непрекращающаяся лихорадочная растерянность. Люк просыпался на короткие промежутки времени, больше из-за внезапных вспышек мучительной боли, чем от проблесков сознания. Болеутоляющие, которые раньше приносили облегчение, вводили в оцепенение и сознание, и тело, но теперь, когда ему перестали их давать, он остался наедине с болью, которая пронзала и скручивала его с такой силой, что не было никакой возможности и надежды, чтобы хоть как-то сконцентрироваться и справиться с нею.

Казалось, не было даже краткого мгновения, ни единой секунды отсрочки, чтобы собрать Силу вокруг затуманенных, парализованных мыслей. Боль раздирала все его естество прежде чем он пытался сосредоточить свой разум, омраченный действием остальных лекарств, и он чувствовал себя слишком рассеянным, слишком сбитым с толку, слабым и измученным, чтобы протянуться к Силе, как преподавал ему Мастер Йода. Ему нужен был лишь миг, секундная передышка от всеобъемлющей боли, чтобы собрать свои мысли и попытаться понять то, что мешало ему, но она вонзалась тысячью ножей, скоблила и резала до глубины костей с каждым острым вздохом. Изнурение от усилий, чтобы просто вынести это, уничтожало всякую надежду на концентрацию; слишком много уходило на пересиливание боли, чтобы суметь еще хоть что-то.

Время разбилось на короткие, раздробленные моменты прихода в сознание, перемежающиеся долгими периодами боли, настолько сильной, что он мог только лежать и дышать, больше ничего. Просто сделать вдох в этой агонии было победой, каждый глоток воздуха, проходящий через сведенные мышцы груди и изломанные кости, требовал такой концентрации, что все остальное меркло и исчезало, а его восприятие было заглушено необходимостью бороться с этой режущей на куски агонией.

Иногда он осознавал присутствие других в комнате — Мары, Нейтана или, часто, своего отца — но что-то сказать им, даже просто открыть глаза и взглянуть на них, было невообразимо, абсолютно за пределами возможностей.

Он понятия не имел, сколько прошло времени, но каждое мгновение пылало целую вечность. И, когда наконец этот огонь чуть утих, на самую малость, только, чтобы ощутить рядом своего отца, он потянулся к нему, как к единственному источнику спасения.

— Помоги мне… — это было все, что удалось произнести израненным горлом, борясь с сухостью во рту и рассеченными губами, но человек, которого он так долго и полностью отвергал, подошел к нему тут же, без колебаний.

Вейдер встал у изголовья кровати и бережно взял в руки голову сына, положив большие пальцы на его виски:

— Успокойся, — произнес он ровным глубоким басом, обращаясь к обессиленному сознанию Люка — очень умиротворяюще, утешая и обволакивая, мягко ведя за собой. — Тебе нужно найти свой центр… отступить в Силу. Она везде вокруг тебя. Просто дыши, расслабься. Перестань бороться. Позволь ей вести тебя, позволь ей исцелить тебя. Ты знаешь, как сделать это. Знание внутри тебя. Вспомни этот путь, успокой свой разум и слушай. Все, в чем ты нуждаешься — здесь, в ожидании. Ощути это. Призови к себе. И позволь исцелить тебя.

Ровный гипнотический тон увлекал Люка за собой, успокаивал, сосредотачивал…

Вейдер понятия не имел, мог ли его сын еще сделать это… У Темной Стороны не было способности к исцелению. Она могла придать сил, могла позволить действовать, невзирая на раны, но она не могла исцелять. Эта способность давно была потеряна для самого Вейдера. Да, он поддерживал состояние сына, пока они возвращались на Корускант, но не более того; он мог только укрепить его, замедлить ухудшение. Способность восстановить или привести в сознание была недоступна ему, и тогда, и сейчас. Все, что он мог сделать — попытаться провести своего сына, показать ему необходимые шаги и надеяться, что Люк все еще способен к этому, к достижению нужного канала Силы, пусть небольшого, но давшего бы ему хоть какое-нибудь облегчение. Хотя в действительности он знал, что это бесполезно — мальчик больше не был джедаем.

Вейдер не мог не думать о том, что у стороны Силы, которую он презирал и отвергал, была власть помочь его сыну, тогда как Тьма, которую он так долго и решительно оборачивал вокруг себя — так уверенно, словно она была самой неуязвимостью — не имела сейчас никакой ценности.

И тем не менее он ощущал, как мальчик успокаивается от его слов, как сбивающий с толку узел боли и смятения, скрутивший его, начинает понемногу ослабевать. Его плечи резко опустились, когда он вновь обрел наконец какую-то связь с Силой, дыхание замедлилось и стало ровным, голова потяжелела в руках. Вейдер почувствовал, как его собственная грудь расслабилась в ответ, понимая, что все это время он оставался натянутым и напряженным, словно электропровод — пока видел страдания сына и никак не мог помочь ему.

Не мог помочь ему… Он протянулся и ощутил восстановленную ментальную связь с сыном и с его… специфичным мышлением, почувствовал его готовность слиться с Силой, не теряя при этом себя, согласиться с ней с изяществом, сдаться ей без подчинения.

Тьма никогда не сдавалась… Поэтому мальчик касался сейчас не ее.

Он знал, что Люк построил свои барьеры, стены внутри стен внутри еще одних стен. Знал, насколько он мог скрывать себя, даже от Императора…

Вейдер протянулся еще раз, чтобы коснуться этого состояния, но оно ускользнуло, словно призрачный туман, рассеялось и уклонилось, полностью скрываясь от него. Однако осталась память мимолетного контакта с этим явлением, и он задумался, пытаясь охарактеризовать его. Это не был Свет… но это была и не Тьма — ни то, ни другое… и в то же время и то, и другое одновременно — бросая вызов любой классификации и давая Вейдеру причину для более глубокого исследования.

Палпатин верил в полное преобразование мальчика, так же, как и Вейдер, даже сейчас… Так что это было?

* * *
Что-то… какое-то отдаленное осознание голосов, чувств и различных умов циркулировало в расплывчатом и искривленном восприятии Люка. Голоса бормотали слова, которые он не мог разобрать — словно его обступили тени, хотя сам он оставался в пустоте, находясь в пограничном полубессознательном состоянии, алое облако всеохватывающей боли отрезало его от реальности.

На грудь опустилась рука, холодная как смерть — своим остро-заточенным прикосновением потрясая всю сущность и зажигая старые воспоминания, вытаскивая их на передний план лихорадочного сознания с шокирующей силой и интенсивной ясностью…

…О той комнате — той камере — холодной, как могила, темной, как смола. И о его Мастере,неустанно давящем на него, провоцирующим и карающим, ломая кости и пронзая горящими во мраке кривыми молниями, иссушающими кожу и обжигающими плоть. Настолько жестоко, что он ощущал, как горят его кости, а мышцы после этого мучило судорогами еще много часов, встряхивая в сознание из забытья, в которое вводил его наркотик, с ощущением крови в горле…

Люк в шоке очнулся, задыхаясь и ожидая удара световой молнии. Он вскинул руки, пытаясь защитить себя, и это движение послало взрыв раздирающей боли, вынуждая кричать. Неумолимая боль пронзала левую руку, грудь и плечи; что-то схватило его, удерживая руки, послышался голос: встревоженный и строгий, взволнованный и требовательный одновременно. В течение долгих секунд Люк был настолько ошеломлен, настолько потрясен этой мукой, что не мог узнать его, не мог понять слова — борясь против того, что схватило его… Затем Мара Джейд позвала его вновь по имени, прося остановиться и заверяя, что все хорошо, что он в безопасности…

Медленно, к нему просочилась реальность, и он изнеможенно замер в ошеломленной тишине. Мара отпустила его руки; боль от внезапного взрыва движений прокатывалась по нему волнами, переворачивая, дезориентируя, вызывая тошноту и рваное дыхание.

Повисла тяжелая выжидающая тишина, затуманенные в Силе личности медленно начали проявляться… Палпатин, Вейдер, Мара, Халлин. И хоть он и знал, что все смотрят сейчас на него, он чувствовал себя слишком слабым, слишком истощенным, чтобы даже просто преобразовать мысли в слова, не говоря уже о том, чтобы высказать их вслух.

Вблизи заскрежетал равнодушный голос его Мастера, нисколько нетронутого произошедшим; его личность приняла размытые очертания и в простом видении Люка, и в Силе.

— Произошел взрыв. Ты был ранен. Ты помнишь это?

Люк закрыл глаза и сделал крохотное движение головой в подтверждение, и даже это действие разразилось фейерверком боли по спине и груди.

— Где? — всего лишь шепот, режущий горло бритвой, но он знал, что Палпатин услышит его и поймет.

— Ты на Корусканте. Ты был тяжело ранен. Покушение на убийство, прошло почти успешно.

В голосе Мастера слышалась толика развлечения, смешанная с негодованием на то, что повредили нечто, принадлежащее ему. Никакой жалости, никакого сочувствия, лишь озабоченность, что его собственность могла быть уничтожена. Но Люк и не ожидал большего. Услышанное медленно проникло сквозь туман сознания, заставляя нахмуриться.

— Убийство?

— Да, друг мой. Их целью был ты, — тон Палпатина не предполагал обсуждения. — Бомбы были взорваны дистанционно, кто-то ждал, чтобы активизировать их. Ждал, когда прибудет их цель. Обе бомбы были слишком маленькими и неправильно расположенными, чтобы уничтожить корабль. У них была совсем другая задача.

— Сколько? — прошептал Люк, заставляя Палпатина нахмуриться. — Сколько… погибло? — он запинался, даже это маленькое усилие истощало его.

Палпатин смотрел с неодобрением, явно не понимая, почему его джедая это волнует, но Мара ответила, смотря на Императора:

— Сорок семь погибших, главным образом — солдат 701-ого. Плюс шестьдесят с лишним раненых. Было бы намного больше, но мы уже находились в режиме боевой тревоги и начали эвакуировать отсеки.

Люк вздохнул, взволнованный, разгневанный, как только осознал факты. Сорок семь погибших. Шестьдесят раненых. Ради чего? Чтобы добраться до одного человека.

Голос Мастера прорезался сквозь мысли:

— Мы найдем, кто это сделал.

— Я хочу получить их, — прошептал он, задыхаясь — вкладывая всю оставшуюся силу в слова — так, чтобы его Мастер запомнил. — Живыми. Я хочу их живыми.

Мастер наклонил голову набок, спрашивая с любопытством и вызовом:

— Для чего?

Он больше не мог говорить, сил не оставалось даже на слабый шепот, но Люк протянулся к Палпатину через Силу, пропуская через эту связь свое возрастающее понимание и гнев. Все свое страстное желание разобраться с этим лично — чтобы посмотреть в глаза напавшим на него, прежде чем он убьет их. Так, чтобы они знали, что именно ОН сделал это. Сам, не прячась за анонимностью безликого оружия, которое убивало и калечило без разбора — но он и его враг, лицом к лицу. Возмездие.

Палпатин снисходительно улыбнулся, ЭТО он понимал.

— Ты получишь их, друг мой, — тихо прокудахтал он, растягивая бледные губы в тонкую линию и смотря, как дрожат сомкнувшиеся веки его раненого, оскорбленного Волка; истощение и раны быстро поглотили вспышку темных эмоций. — Ты получишь свою месть.

* * *
— Я думаю, вам нужно знать кое-что, теперь, когда он будет больше бодрствовать, — обратился Халлин к Маре предвещающим недоброе голосом; она привычно сидела рядом с кроватью Люка, смотря на его безмятежное во сне лицо. Несмотря на то, что Люку стало лучше, она по-прежнему оставалась здесь, такая же внимательная, как и раньше. И учитывая то, что Халлин подозревал о них с Люком, он чувствовал, что будет правильным предупредить ее.

Она резко повернулась к нему, и доктор поспешил успокоить ее:

— Не волнуйтесь, ничего ужасного. Просто кое-что, с чем нам, возможно, придется столкнуться в ближайшие недели… и потом тоже.

— Что за кое-что? — спросила Мара настороженно.

— Как правило, в этом состоянии, идущим после выхода из глубокой комы вследствие травмы головы или гиповолемии, пациент может проявлять ряд проистекающих побочных результатов, именующихся в общем, как посткоммоциональный синдром…

— Проще, пожалуйста? — кратко попросила Мара, слыша, как Халлина вновь переходит на свой профессиональный способ изъяснения. Доктор замолчал, подыскивая правильные слова.

— Он может показаться вам несколько… другим. Непредсказуемым, возможно. Люди, после комы, вследствие мозговой травмы, часто показывают новые черты характера, хотя это обычно временно. Они часто жалуются на скачкообразные мысли, на неспособность спать. Можно заметить, что у них потеряны некоторые социальные функции… Их межличностные суждения могут быть повреждены, поэтому они могут действовать неуместно ситуации или нетипично для себя. Они могут демонстрировать тенденцию к приступам вспыльчивости и гнева, стать более изменчивыми, непоследовательными, проявляя часто колеблющиеся противоречивые настроения.

— Фантастически, — произнесла Мара плоским голосом, в голове пронеслись сотни ужасных сценариев с участием Люка и Палпатина. — Но это временно?

— Вероятно.

— Вероятно это не «да».

Халлин пожал плечами, затрудняясь с ответом.

— Могут быть и какие-то постоянные изменения, сейчас трудно сказать. Могут проявиться несколько или фактически ни одного из этих признаков. Возможно, не будет ничего большего, чем временная потеря памяти и головные боли. Если и проявятся дальнейшие симптомы, максимальное восстановление когнитивных расстройств происходит за первые шесть месяцев.

— Не похоже, что вы так серьезно хотели рассказать мне о чем-то незначительном, Халлин, — сардонически откликнулась Мара.

— Посткоммоциональный синдром общеизвестно непредсказуем, — ответил в свою защиту Нейтан. — Мозг — сложный орган, и личное сознание и когнитивные способности — индивидуальны. Нет никаких данных, какой эффект может быть у чувствительных к Силе существ. Если это вас успокоит, то его кома была относительно короткой, среднего уровня. Против гиповолемии и гипоксии были предприняты максимально возможные срочные меры, плюс больше не было никаких симптомов посттравматической эпилепсии, проявленных во время операций, поэтому все признаки указывают на положительный прогноз. В то же время вы должны знать, что будет затронута его краткосрочная память. Это пока не заметно, потому что он еще не полностью последователен, но у него сейчас нет никакой способности устанавливать новые воспоминания. Это совершенно нормально и здесь не о чем беспокоиться. Помните, что он по-прежнему выздоравливает, и у его мозга просто не хватает средств, чтобы и справляться с ранами, и создавать новые синапсы в настоящее время.

Мара нахмурилась:

— Но он по-прежнему все помнит?

— К счастью, он помнит все, кроме, вероятно, нескольких минут или часов, предшествующих взрыву. Сейчас он просто не способен сохранять информацию от одного своего бодрствования до другого, какое-то время. Это нормально. Сам удар по голове — не проблема. Проблема в возникших в результате опухоли кровоизлиянии и гипоксии — кислородном дефиците — и это означает, что мозг страдает от всесторонних повреждений. Таким образом он, по сути, закрывается на время, теряя при этом какие-то определенные свойства.

С каждым днем ситуация будет улучшаться, но в настоящее время большая часть ваших разговоров будет тратиться на одно и то же.

Так и было: объяснение одних и тех же фактов, снова и снова, начинающее походить на механический процесс. Когда Люк просыпался, Мара рефлекторно рассказывала всю суть происходящего в одном потоке информации.

Халлин же, будучи значительно терпеливее, гораздо больше потакал желаниям Люка.

Мара действительно раньше не замечала, насколько предан он был Люку, как защищал его; с другой стороны, раньше Люк никогда и не нуждался в этом, раздумывала Мара. Она всегда презирала Халлина, видя в нем лишь предприимчивого подхалима, но за последние несколько недель ее мнение изменилось. Он поддерживал Мару, когда ему это было совсем не нужно, и всегда оставался в медцентре, внимательный, посвященный. Все в его действиях, в его непринужденной, сердечной манере, в открытом и неформальном поведении со Скайуокером — и, что еще более важно, в сопоставимой, комфортной реакции на это Люка — все указывало на давно установленные близкие взаимоотношения. И как бы ей не хотелось признавать свою неправоту, она пришла к выводу, что доктор искренне заботится о Скайуокере. В конце концов в этом была своя логика: они прибыли во дворец вместе, и с тех пор прошло уже три года, в течение которых они могли разделять общую сумятицу и замешательство, связанные с пребыванием здесь, с поиском своего пути. Три года рядом — довольно приличная часть совместного прошлого, давшая основание для подлинной дружбы.

И в свете нового понимания ее тревожило только одно: когда Палпатин решит использовать это против Люка?

* * *
Глаза Люка дрогнули и открылись, останавливая взгляд на Маре. Ее силуэт был еще довольно расплывчатым, но копна подернутых золотом рыжих волос не давала ему ошибиться.

— Привет, Рыжая, — прохрипел он через саднящее горло.

— Привет, Черно-синий.

Она просияла, увидев в ответ улыбку, хоть та и была короткой — болезненный рубец на губах заставил его вздрогнуть. Мара с энтузиазмом собралась выдать свой обычный поток информации, но Люк удивил ее вполне осведомленной репликой, указывающей на то, что он знал больше, чем обычно.

— Думаю, тебе кажется это забавным, — самоотверженно прошептал он, глаза вновь начинали закрываться.

Улыбка сошла с лица Мары, ставшей внезапно очень серьезной:

— Нет, нисколько.

Она протянула руку, чтобы убрать волосы с его лица, но вместо этого, в неком порыве, мягко коснулась огорчавшей ее раны на губах, глубокой и невылеченной, если не считать стянувших ее опрятных швов.

— Болит? — спросила Мара, проводя пальцем чуть выше губ.

— Нет, — ответил он спокойно. — Там трещина, да?

Это было преуменьшением года…

И внезапно Мара поняла, что он еще не видел своего отражения. Не имея возможности коснуться лица, он понятия не имел, какие серьезные раны на нем. Вероятно, никто даже не упомянул их, учитывая его намного более тяжелые проблемы.

Взволнованная и тронутая этим фактом она не могла решить, что ответить… Тогда она очень уверенно наклонилась… и нежно поцеловала его.

Его губы были теплыми и мягкими, и только жесткий шрам грубо надавил на ее уста, когда он ответил на поцелуй, слегка поворачивая голову. Они долго оставались в этом положении, охотно потерявшись в остановившемся мгновении, в безоговорочном выражении облегчения, освобождения.

Это ощущалось настолько правильно, настолько абсолютно и хорошо для Мары… и заставляло недоумевать, как его сердечный ритм на мониторе не пропустил ни одного удара — потому что ее-то сердце, конечно, пропустило, продолжая сумасшедше биться и распространяя теплый жар по телу. Когда она наконец отодвинулась, он внимательно смотрел на нее в течение долгих секунд, сразу недоверчиво и непринужденно — и удивительно хладнокровно.

Когда он заговорил, в надорванном, полном сомнений голосе, по-прежнему звучащим чуть громче хриплого шепота, послышался непритязательный юмор:

— Так что… мы этим обычно тут занимаемся?

Она улыбнулась, дразня его зелеными глазами:

— А ты не помнишь?

Он уже начинал проваливаться в сон, истощение еще слишком быстро настигало его.

— Послушай, это несправедливо, — пробормотал он, закрывая глаза.

Мара покачала головой, наблюдая, как он уже спит и прекрасно зная, что, когда он проснется, этот момент будет забыт — потерян во сне.

— Да, — прошептала она с сожалением, — это несправедливо.

Глава 6 (часть 1)

Люк медленно открыл глаза, мир плыл перед ним; с правой стороны его по-прежнему застилала темная пелена и Люку пришлось чуть повернуть голову, чтобы сфокусировать зрение на Мастере, и опять даже это небольшое движение отозвалось глубокой резкой болью в ключице, заставляя замереть и не дышать. Время все еще состояло из коротких отрезков прихода в сознание, безо всякого представления длины интервалов между ними — и это оставляло неприятно-тревожное чувство, что люди вокруг появлялись и исчезали за одно мигание век.

Его Мастер заговорил, не обращая никакого внимания на дезориентацию Люка.

— У меня для тебя новости, друг мой. Мой агент, работающий на главной базе Восстания, прислал доказательства, которые я давно ждал — подтверждение, что покушение на твою жизнь было спланировано и организовано там.

Палпатин ненадолго замолк, борясь с нежеланием предать наконец огласке эту изобличающую информацию. Прошло много времени с тех пор, как он начал упорно работать, чтобы достигнуть данного результата: форсировать действия мятежников, не выдавая свою заинтересованность в них.

— Приказ об убийстве был санкционирован и подписан «благородными» лидерами мятежного Альянса; теми, что были так исполнены благочестием и убеждением в правоте своей морали… Пока она не перестала быть удобной для них. Они — твои агрессоры, друг мой. Те, на чьей стороне ты боролся; те, кого ты ни разу не тронул и не обвинил. И как быстро они осудили тебя… но разве я не всегда предупреждал тебя об их предательстве?

Он затих, смотря пронзающим желтым взглядом на своего джедая, ища некую реакцию, взрыв ярости, который ощутил бы он сам, преподнеси ему такие новости — продолжение того гнева, что вспыхнул только несколько дней назад, когда стала известна истинная цель нападения. Странно, но мальчишка только неуклюже отвернул голову, с полным отсутствием эмоций на лице. Палпатин тонко протянулся к нему в Силе, но смог лишь на мгновение ощутить опустившийся на него пресс, давящий, тяжелый. Разочарование вместо возмущения, потерю вместо гнева. Но принятие. Окончательный разрыв старых связей; даже тех, что лежали слишком глубоко — настолько, что Палпатин сам, вероятно, никогда бы не смог порвать их. Такой серьезный внутренний разрыв мог быть вызван только теми, кому доверял джедай.

Палпатин почти немедленно был отодвинут обратно, щиты поднялись и скрыли истинные эмоции, но он успел бросить взгляд на правду, и этого было достаточно. Достаточно, чтобы губы старика тронула тень скрытой удовлетворенной улыбки.

Горе нахлынуло на Люка волнами, и все же он ощущал себя странно спокойным, отворачиваясь и закрывая свои эмоции, которые успел ощутить его Мастер; погружаясь внутрь себя — слыша только звук своего рваного дыхания и медленный стук сердца. Если бы он мог остановить и то, и другое, он сделал бы это без колебаний. Просто закрыл бы свои глаза и исчез…

В голове закружились воспоминания, мгновения — те, что так долго поддерживали его; воспоминания о духе доверия и товарищества, которые помогали ему посреди нескончаемого шторма, удерживая в штилевом центре.

Была ли там Лея, когда они принимали это решение? А Мон? Женщина, которая пожимала его руку и говорила, что горда принятым им обязательством и долгом, что они нуждались в таких, как он. Был ли там Риекан, человек, обещавший ему постоянную защиту Альянса в тот день, когда он возглавил список преступников, разыскиваемых Империей. Были ли там Мадин и Акбар? Был ли там Хан?

Спустя длительное время он понял, что его Мастер по-прежнему говорит, напыщенно и важно, словно справляет мессу — рассказывает о каких-то деталях и официальном обвинении. Люк хотел сказать ему, чтобы он остановился — что это сражение выиграно им, что Люк понял это окончательное предательство и принял его значение и последствия.

Но все, что он мог сделать — только лежать и наблюдать за двигающимися в самодовольном обвинении бескровными губами и слушать глубокую тишину между ударами своего раздавленного сердца.

Он снова проснулся поздним вечером, ощущая знакомое присутствие, царапающее подсознание. Вейдер стоял чуть поодаль, в тенях; и хотя Люк едва ли скучал по нему, шипение респиратора, громко раздающееся в тишине и казавшееся когда-то резким и грубым, было теперь настолько знакомым, что… успокаивало его.

Люк знал, помнил сквозь туман своего изломанного восприятия, отмечающего долгие дни, количество которых он не мог сосчитать, помнил присутствие отца в комнате, его чувство тревоги и беспокойства, даже заботы. Он не доверял своему отцу, конечно, понимая, что его чувства могли быть связаны всего лишь с корыстными интересами — но сейчас, в своем состоянии, у Люка не было ни сил, ни желания удерживать обычную дистанцию между ними.

Возможно, Вейдер ощутил это, потому что его слова, наполненные редкостным сочувствием, заставили Люка повернуть к нему голову:

— Не живи слишком долго под этим. Это было неизбежно — слишком большие силы находились в игре.

Он знал, что его отец хотел сказать больше, что он хотел сказать все, что сказал Император, что он хотел сказать: «Я предупреждал тебя. Я говорил тебе. Я знал, а ты не слушал». Если бы Люк мог, он вытер бы свои глаза, но его руки были все еще бесполезны, и он смог только покачать головой, испытывая очередной шок от боли в груди и плечах. В конце концов он коротко и горько рассмеялся, обретя голос в своем гневе на себя.

— Давай. Скажи это, — чуть слышно прохрипел он, горло до сих пор было слишком травмировано для большего.

Вейдер промолчал — ему нечего было добавить к своим словам. Он довольно хорошо успел узнать своего сына, чтобы понимать, что самодовольное напоминание о своей правоте ничего не даст, и, не зная, что еще он может сделать, он учился держать это мнение при себе. Долгое время они молчали в тишине, и Вейдер, видя, что его сын впадает все глубже в циничную меланхолию, в попытке остановить это, в конце концов, произнес:

— Ты не ошибался. Они не понимали тебя — они не могли.

— А ты понимаешь? — крохотная нотка вызова в тихом голосе.

— Нет, — ответил Вейдер серьезно. — Нисколько.

Не выдерживая, Люк безрадостно засмеялся — чувствуя, как смех обжигает горло; тогда он отвел взгляд, а затем вновь задумчиво взглянул на отца:

— Я никогда не слышал, чтобы ты смеялся.

— Я смеюсь, — ответил отец, удивляя Люка сдержанным, чуть саркастичным дополнением: — Просто не вслух.

— Над чем? — с сомнением спросил Люк, но в хриплом голосе послышались нотки юмора.

Вейдер не ответил, внезапно ощутив себя неудобно, и Люк, почувствовав это, отвел взгляд. Оба знали, что они очертили новую территорию в их отношениях — и оба боялись ступить слишком далеко со знакомого и безопасного пути, застланного укоренившимися обидами и обвинениями.

Люк долго и пристально смотрел в потолок, пока Вейдер рассматривал своего сына. Серьезную зарубцевавшуюся рану, пронзившую его горло, и уродливый шрам, распахавший правую сторону лица — оставленный неубранным и ярко заметным, так же, как и темно-красное пятно в его до сих пор безжизненном глазу — хотя хрусталик в нем восстановился и врачи заверили, что он не потеряет зрение.

Сын на мгновение взглянул на него, и, несмотря на все раны, его глаза показались такими похожими на глаза Вейдера… Прошло много времени с тех пор, как он смотрел на свое отражение, однако было невозможно не заметить, как мальчик похож на него — те же глаза, те же волосы, та же линия подбородка. Сухощавый и мускулистый, как Энакин в юности, но невысокий и аккуратно сложенный, как его мать. Соединение их обоих, его самого и…

Что бы она подумала, увидев своего сына таким? Размышление о ее горе позволило Вейдеру признать частично и свое собственное; признать, что тяжесть, находившаяся в нем словно огромный холодный камень с момента, как он узнал, что случилось, была… страхом. Не за свои планы и намерения, не за потенциальную выгоду, не за то, что мог достигнуть и воплотить мальчик… Он лишь боялся потерять своего сына. Ничего больше.

Он не хотел терять то единственное в жизни, что представляло настоящую ценность для него.

Не в силах высказать все это хотя бы частично, он просто заметил:

— Ты выздоравливаешь, это хорошо.

Люк промолчал, зная, что его отец говорит только, чтобы прервать тишину — побуждая Люка сделать то же самое. Однако он оставался потерянным в своих мыслях, порванный реальностью и своими сожалениями.

— Они были моей семьей, — прошептал он наконец, с явным чувством утраты и крушений иллюзий в голосе. — Я доверял им абсолютно — а они доверяли мне. — Он затих, размышляя, и, когда заговорил снова, тихий голос был подавленным и медлительным, затерянным в прошлом: — Я иногда служил телохранителем у Мон Мотмы, когда она оказывалась в опасных ситуациях, и у Леи Органы. Ты знал это? Когда Мон назначала меня на то место, она сказала, что доверяет только десятку человек для этой цели. А я ответил, что это честь для меня. И Мадин — Крикс Мадин — всегда использовал одних и тех же пилотов для его спецопераций. Одну и ту же команду — никогда никого не меняя в ней. Он говорил, что мы те, в ком он уверен и на кого может рассчитывать. Лея… — Люк остановился, произнеся ее имя и затем продолжил с заметным чувством привязанности: — Лея Органа говорила мне, что всегда будет доверять мне. Всегда, независимо ни от чего. Я как-то нашел бутылку альдераанского меда в кантине на Анзионе и купил для нее. Это стоило мне всего месячного жалованья, но я заплатил бы дважды, чтобы только увидеть ее лицо, когда принес ей мед. Мы сидели на летной палубе и пили его из пластиковых чашек. Она сказала мне, что не может вспомнить, на что походило это место до меня — что она не может представить его без меня. — Люк затих в безмолвной задумчивости, окунувшись в воспоминания.

— Они делали все, что нужно, для управления тобой, — Вейдер попытался удержаться от обвинительной интонации.

— Нет, — пробормотал Люк, не глядя на него, — я был одним целым с ними. Там было мое место.

— Твое место здесь, — заявил его отец, уверенный, как всегда. — Твоя жизнь здесь.

Люк покачал головой:

— Нет ничего для меня здесь.

— Это так только из-за твоих собственных действий, — пророкотал Вейдер, поворачивая к себе искренне-вопросительный взгляд сына.

Возможно, наступил переломный момент? Тот самый решающий фактор, в котором нуждался Люк? Он так долго ходил по окраине своей жизни здесь, решительно отказываясь быть вовлеченным в нее; возможно, теперь выбор был сделан за него. Вейдер кратко отметил про себя, что нужно будет более тщательно рассмотреть события, предшествующие покушению, но сейчас под выжидающим взглядом сына, было не время для этого.

— Это — твоя жизнь, — произнес Вейдер, — если она не нравится тебе, в твоей власти изменить ее. Сделай это.

Люк отвел взгляд с нейтральным выражением на лице, но Вейдер ощущал, как мчатся его мысли. И он пошел дальше, зная, что сейчас мальчик слушал его, как никогда прежде.

— Взгляни на свою жизнь, на свое положение. На возможности, которые доступны тебе. Возьми их, используй. Ты стоишь в тени Палпатина по собственному выбору. Ты позволяешь ему контроль над собой. — Люк резко взглянул на него, на израненном лице отобразилось сомнение. Но у Вейдера не было никаких сомнений, никакой неуверенности в сыне. — Ты научился от него всему, что возможно… Раньше он был преимуществом, теперь же — только преграда.

Какое-то время Люк, задумавшись, блуждал красными, болезненными глазами по комнате.

— Он слишком могуществен, — наконец прохрипел он, не замечая больше боли в горле.

— Потому что ты позволяешь это. Потому что ты не используешь мощь, доступу к которой он тебя научил. Если бы ты привлек ее, если бы ты выявил этот потенциал… — Вейдер остановился, понимая, что нельзя слишком сильно давить на мальчика, иначе тот автоматически оттолкнется назад — как всегда. Но сейчас он ощущал, что сын дрогнул, заколебался на самом краю необходимого выбора. — Возьми контроль на себя, — убеждал он, сведя басовый тон почти до шепота.

Его сын долго молчал и затем направил глаза к отцу, проницательные и испытующие, несмотря на ужасный вид:

— И если я сделаю так — где будет твое место?

— Там же, где сейчас, — уклонился Вейдер, но Люка было не одурачить.

Он покачал головой, недоверчиво улыбаясь:

— Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь.

Однако Вейдер не уступил, не сейчас, когда мальчик впервые обсуждал это открыто, впервые смотрел на детали, впервые раздумывал над последствиями. Впервые он считал Вейдера частью плана — в качестве союзника, а не врага.

— Этот вопрос можно будет решить потом, когда возникнет необходимость, — вновь плавно ушел от прямого ответа Вейдер.

— Так не пойдет, — Люк тоже не отступал. — Мне нужно точное разъяснение, без него я не могу начать…

Он внезапно остановился, словно почувствовав, что сказал слишком много; и Вейдер, зная, что мальчик думает, что свершил промах, из-за истощившей его усталости, молчал, размышляя о каком именно промахе переживает Люк.

Понимая, что его отец в конечном счете определит это, Люк сам предложил ответ, в надежде удержать хоть какой-то контроль над ситуацией или, возможно, он просто слишком устал и совершал ошибку за ошибкой.

— Я говорил тебе, что мои цели отличаются от твоих.

Последовавшее понимание стало откровением для Вейдера, в каждом значении слова — почему Люк так долго колебался, почему не шел на открытое противостояние, почему позволял контроль Палпатину…

Люк думал, что если он удалит Императора, после он окажется в прямой конфронтации с отцом — и несмотря на все, что он говорил вслух, он не хотел этого.

Так именно это сдерживало его? Нежелание вступить в конфликт со своим отцом было настолько велико, что он соглашался выносить ограничения, принуждения и наказания Палпатина, лишь бы не столкнуться в борьбе за власть с Вейдером, после удаления Императора? Вейдер ощутил взрыв радостного удовлетворения, при мысли о том, что он сможет иметь такой контроль над мальчиком, от того, что…

Он тотчас резко отпрянул от своей реакции, ужасаясь ей. Он должен быть горд, что вызывает такие чувства в Люке. То, что он едва не потерял своего сына, дало Вейдеру понять, как много мальчик значит для него, и тем не менее сейчас, когда его сын наконец признал родственные чувства, признал некоторую зависимость от них, Вейдер увидел в этом лишь возможность для контроля над ним, способ использовать эти кровные узы для своей выгоды.

Не было ничего удивительного в том, что Люк с такой неохотой признавался в этом, даже сейчас. Он был прав, он действительно слишком хорошо знал Вейдера. Неудобство от собственной реакции и от понимания, что сын знал о ней наперед, заставило Вейдера неловко молчать.

Отведя взгляд, Люк тихо произнес:

— Так что, видишь, решение зависит не только от меня…

Вейдер поднял глаза:

— Я вижу, что не только я способен к манипуляциям.

Небольшой намек на улыбку коснулся уголков разбитых губ Люка:

— Возможно, ты прав… Я научился всему, чему мог от Палпатина. От каждого Мастера.

Слова были выбраны осторожно и аккуратно; они были и согласием с Вейдером и подтверждением, что его план может стать возможным — если тот откажется от любого права на управление Люком. Вейдер сощурил глаза, удивляясь, хотя на его голосе это никак не отразилось:

— Значит, ты обдумаешь то, что я сказал? — Вейдер никак не ответил на условия мальчика.

— Ты сделаешь то же самое? — надавил сын.

— Мне нечего обдумывать, — произнес Вейдер, по-прежнему не желая отказываться от своих целей.

— Тогда я должен сказать то же самое, — парировал Люк, не желая, как всегда, уступать.

Долгое время Вейдер молчал, под пристальным взглядом сына. Он был настолько близок — так близок к тому, чтобы подтолкнуть мальчика вперед. Как он мог теперь отказаться от этого?

— Ты — упрямый человек, — беззлобно обвинил Вейдер.

— Не могу представить, откуда это у меня, — Люк откинул голову на подушку, закрывая ненадолго глаза.

Дверь плавно открылась, и на пороге возник Халлин с медицинским сканером в руке.

— О-о, я могу вернуться…

— Нет, входи, Нейтан. Мы уже закончили, — Люк был рад его появлению. Он уже совершил две ошибки из-за своей усталости, и отец знал об этом, и обязательно дожал бы до третьей, а Люк не хотел связывать себя словами.

— Мы еще поговорим об этом, — желая дать понять, что обсуждение не закончено, произнес Вейдер, прежде чем решительно повернуться и выйти из комнаты.

Люк облегченно вздохнул, расслабляясь; Халлин неуверенно взглянул на него.

— О чем?

Как бы сильно Люк не доверял доктору, три года во дворце научили его не делиться информацией без надобности ни с кем, включая Нейтана. Таким образом, даже под принуждением его уязвимые союзники не могли бы рассказать того, чего они не знали — этому он также научился у своего Мастера.

— Ни о чем новом, — ответил Люк просто, ничего не добавляя. Ложь необходимо было помнить, и к тому же она часто усугублялась в дальнейшем, а его память сейчас по-прежнему не блистала. Да и в любом случае, он не чувствовал потребности объясняться, даже с Халлином.

— Он много находился здесь, пока ты был без сознания, — произнес Халлин нейтральным тоном, считывая показания сканера у груди Люка.

Люк вздохнул; как только концентрация адреналина от разговора с отцом пошла на спад, истощение вновь начало неумолимо давить на него.

— Он просто защищает свои вложения.

— Ты по-прежнему не доверяешь ему?

— Нет, — прохрипел Люк, чувствуя себя крайне уставшим. Что бы там ни было, этот фактор не изменился.

Он обдумывал слова отца. Несмотря на стремление к собственным целям, Вейдер был прав в одном: Люк слишком долго ходил на цыпочках, взирая на свою жизнь из-за угла, пойманный между прошлым и настоящим. По всей видимости он должен быть благодарен Альянсу: они обстоятельно разъяснили ему, что пришло время идти вперед. Благодарен Императору за…

И внезапно на ум пришла мысль: а не было ли все это очередной манипуляцией его Мастера, предназначенной именно для того, чтобы показать наконец, самым очевидным способом, где находится лояльность Альянса — и тем самым утвердить лояльность Люка. Если так, то это была большая и рискованная игра… но, возможно, Император не ожидал настолько прямой и непосредственной реакции.

— Задумался? — нарушил тишину Халлин.

— Да. Думаю, приложил ли Палпатин к этому руку, — ответил Люк, оставаясь погруженным в мысли.

— К чему? — спросил доктор, не отрывая глаз от медицинских показателей.

— К этому, — Люк чуть приподнял искромсанную руку, чтобы указать на свои раны.

Халлин нахмурился; используя стилус для датапада, он коснулся тыльной стороны левой кисти Люка, сразу под последней поддерживающей руку спицей:

— Можешь пошевелить пальцами?

Люк в быстрой последовательности пробарабанил пальцами по кровати, но Халлин даже не взглянул на это.

— Не используя Силу, — добавил он сухо — отлично знакомый теперь с этим антинаучным феноменом, который раньше полностью отвергал, считая невозможным. Научные доказательства и генетические выкладки были замечательны, но нельзя опровергать то, что находится перед твоими глазами.

Люк тихо глянул на него и сосредоточился; прошло много долгих секунд, прежде чем его указательный палец едва дернулся. Халлин внимательно наблюдал за этим, с непроницаемым выражением лица.

— Мне нужно волноваться? — побудил его Люк к ответу.

— Думаю, я бы волновался, если бы Император пытался убить меня, — Халлин сделал вид, словно неправильно понял вопрос.

— Нет, это вряд ли, — убежденно проговорил Люк, соглашаясь пойти в этом направлении, случайном или нет. — Я думаю, что он лишь хотел вызвать определенную реакцию — встряхнуть и поляризовать ситуацию. Но то, какой будет эта реакция, являлось единственной переменной, над которой у него не было никакого контроля.

Люк обдумал, мог ли знать его Мастер об информации, которую Люк аккуратно отбирал и передавал Альянсу уже почти год под маской нескольких неизвестных «сочувствующих мятежникам», но отклонил эту мысль как паранойю. Как бы сильно Палпатин не любил свои схемы, с таким огромным злоупотреблением доверия он разобрался бы гораздо более прямым способом. Преподав Люку очередной «урок», который тот никогда бы не смог забыть. Нет — если бы он знал, Люк сейчас валялся бы в камере.

— В таком случае это выглядит уж слишком рискованной игрой, — сказал Халлин, ломая ход мыслей Люка.

— Зависит от того, что на кону, — ответил Люк. — Иногда главная игра стоит этого.

Халлин поднял сомневающийся взгляд. Люк почти пожал плечами, но вовремя вспомнил, что над его раздробленными ключицами все еще протянуты спицы.

— При определенном раскладе карт, когда на кону слишком много и ты уже не можешь отступить — основываясь на своих преимуществах и вероятном доходе, а также на знании игроков, ты понимаешь, что наступил лучший момент для риска.

— Мы говорим не об игре в сабакк, — не согласился Халлин.

— Та же самая теория, — заверил Люк. — По большей части это не была такая уж непредсказуемая игра. Он был уверен, что Восстание среагирует, если он форсирует события достаточно крупным жестом.

Люк ощущал сомнения Халлина — но тот не знал Палпатина, как Люк.

Долгие часы, проведенные им в капкане камеры наедине с понукающими манипуляциями его Мастера, стоили ему дорого, но если было что-то, что он мог извлечь из тех болезненных воспоминаний, то это было знание Палпатина. Знание, как работал тот извращенный, эгоцентричный и своекорыстный разум. Да, его Мастер также знал Люка наизнанку, но как Палпатин любил цитировать: все знание приходило по цене — и ценой того, что тот знал, как манипулировать и управлять Люком, стало то, что Люк знал, как интригует и воздействует, как составляет свои планы Палпатин.

И последняя игра Мастера ни в коем случае не находилась вне его контроля — он полагал, что мог управлять ею, направляя на достижение нужного ему результата.

— Кроме незначительного осложнения, почти удавшегося моего убийства, его схема сработала отлично. Он достиг всего, что хотел.

— Только если ты позволишь ему это, — рассудил Халлин, неожиданно вызывая сухой и сиплый смех своего пациента.

— Почему сегодня все говорят мне это? — произнес Люк и быстро добавил, чтобы предотвратить вопрос: — Думаю, я должен принять эту специфическую игру.

— Что ты сделаешь? — спросил Халлин, хоть и знал, что Люк не скажет ничего определенного; в этом он очень походил на Императора.

— Палпатин ждет ответной реакции с моей стороны, — произнес Люк, вновь погружаясь в свои мысли. — Я не хотел бы разочаровывать его.

Глава 6 (часть 2)

Мара остановилась у палаты Скайуокера, почти врезаясь в уходящего Халлина.

— Как он сегодня?

— Ну, судя по всему, идет на поправку, раз продолжает сводить меня с ума, — натянуто улыбнулся доктор.

— Что на этот раз?

Прежде Скайуокер изводил Халлина в основном по поводу установки новой правой руки, затребовав ее раньше, чем предназначал доктор. Но в отличие от Халлина она могла понять Люка: ей также было сильно не по себе от торчащего из изуродованной культи штыря-фиксатора — а это была даже не ее рука, не в ее кость была вставлена сия штуковина. К тому же Люк развил вредную привычку использовать тупой наконечник, чтобы почесать заживающие шрамы на лице, тем самым расцарапывая их. Левая рука Скайуокера оставалась все еще неподвижной, и без правой он не мог сделать ничего — а это, должна была признать Мара, заставило бы любого чувствовать себя сильно уязвимой, а уязвимость во Дворце была опасной вещью. Правда, он пока слабо мог управлять новой рукой, но со временем это изменится — тем лучше было начать привыкать к ней как можно раньше.

— Теперь ему взбрело в голову оставить медцентр, — произнес Халлин таким тоном, будто Люк просил чего-то возмутительного.

— И куда он хочет пойти?

— К себе, в свои апартаменты. И он знает, что это вне всякого обсуждения.

Из-за двери послышался хриплый голос Скайуокера:

— А еще он не спит и слышит все, что вы говорите.

В еще слабом голосе слышался снисходительный юмор, но и нотки непререкаемого авторитета уже начали возвращаться, как и упрямые черты характера, занимающие свое место по мере выздоровления. Впрочем, на Халлина ничто из этого не производило впечатления, сказывалось преимущество долгих дружеских отношений.

— В таком случае Наследник точно знает, что возвращение в его апартаменты абсолютно исключено.

Мара на цыпочках зашла в главную спальню Скайуокера, стараясь не разбудить его.

Шел третий день, как он вернулся к себе — с тех пор, как Халлин полностью сдался, лишь горько жалуясь на необходимость переносить все медицинское оборудование из Северной Башни в Западную — туда, где находились огромные Парлемианские апартаменты, занимавшие целый уровень. И за последние два дня доктор пользовался каждой возможностью редких минут бодрствования Люка для оповещения, что тот так изнеможен как раз из-за связанной с переездом нагрузки, к которой он не был готов.

Не выдержав, Скайуокер в конце концов заявил, что он хотел вернуться к себе только потому, что здесь он может законно выставить Халлина за дверь, если тот будет слишком много ворчать и что он на грани выполнения этой угрозы прямо сейчас.

Но как бы там ни было Скайуокер выздоравливал: он стал более внимательным, когда бодрствовал, его память восстанавливалась, зрение прояснялось. Белок поврежденного глаза вновь стал чистым, хотя радужка из-за травмы и рубцевания изменила цвет, небесно-голубой в большей части стал практически черным. Даже зная это, Маре часто нужно было несколько секунд, чтобы подавить неловко-тревожное чувство, когда она смотрела на него; что-то изменилось в нем: не только цвет глаза, и не правая сторона лица, которую пересекал кривой шрам, но что-то более невидимое, более существенное.

Однако возвращение в свое жилье, казалось, приносило явное улучшение, даже на взгляд Мары — сегодня он снова крепко проспал всю ночь и большую часть утра. Мара наполовину подняла световую защиту на окнах и открыла двери балкона. Теплый летний ветерок колыхал ее волосы, пока она сидела спиной к комнате, воспользовавшись шансом наверстать упущенное в изучении докладов службы разведки. Поглощенная чтением, она фактически подпрыгнула на стуле, услышав позади внезапный глухой удар и одновременно ощутив вспышку изумления и неожиданности в Силе — настолько яркую, что даже она почувствовала ее. Резко обернувшись, Мара узрела Скайуокера в неловком полувертикальном положении на полу рядом с кроватью. В панике она схватила комлинк и, нажав на экстренный вызов, кинулась к нему.

— Все хорошо, хорошо, — заверил он, тем не менее не вставая и прижимая к себе скрепленную спицами руку.

— Черт возьми, что ты делаешь?

— Сижу на полу, как видишь, — ровно произнес он по-прежнему хриплым голосом.

Оказавшись рядом, Мара внезапно застыла с протянутыми руками, не имея понятия, как помочь ему встать. Люк был одет в то, во что был одет всегда, когда спал — в пару затягивающихся на поясе штанов. Остальное тело было совершенно голым. И сейчас, когда нужно было коснуться его, это показалось ей вдруг слишком близким, личным.

Что было глупо — так как она видела его в таком виде сотни раз, когда входила в его апартаменты по утрам или когда он блуждал в распахнутом халате перед завтраком, больше нисколько не смущаясь людей, которые постоянно находили причину шататься по его жилью.

И когда он тренировался в зале шестью уровнями ниже, в огромном помещении с настилом из черного эбенового дерева и стеклянными от пола до потолка стенами, которые становились невероятно горячими летом, несмотря на климат-контроль; тогда он обычно снимал свою майку, чтобы остыть. Она никогда не задерживала свой взгляд на… ну хорошо, это было не совсем верно — но она никогда не чувствовала себя настолько неуклюжей и смущенной раньше.

— Ты поможешь мне встать или просто будешь смотреть на меня?

— Что случилось? — Мара наконец справилась с собой и нерешительно протянулась к нему.

— Просто нога подвернулась, ничего страшного.

— У тебя сложный вывих бедра и лодыжки, — напомнила Мара, притягивая к себе его резкий взгляд, хотя головы он не повернул — шея до сих пор плохо двигалась и болела.

— Кто-нибудь мог бы и сказать мне об этом.

— Мы говорили, неоднократно, — сухо ответила Мара, берясь за правую руку Скайуокера повыше от шва и пытаясь поднять его.

Он вскрикнул, напряжение пришлось на сломанную ключицу. Мара сразу же отпустила его и присела. Запоздало в голову пришла мысль, что на фоне того количества серьезных травм и ран, слова о вывихе Скайуокер мог проигнорировать, тем более, что его память в первые несколько недель была крайне обрывочна.

— Я уверена, что Халлин говорил тебе недавно об этом.

— Я слушаю приблизительно одну треть того, что говорит Халлин. — Люк уклонился, когда она потянулась к его левой заново собранной руке. — Без шансов, — сухо пояснил он.

— Целую треть? — усмехнулась Мара. — Это определенно больше, чем получается у меня.

Она переместилась за его спину и, чуть поколебавшись, подсунула руки ему подмышки, обхватывая грудь и близко ощущая тепло его кожи.

— Подожди! Здесь шрам от операции, —напомнил он, когда ее руки сошлись на длинном, еще воспаленном рубце, пересекающем его грудь от ключиц до живота.

Мара разомкнула руки и ухватилась по сторонам, стараясь сильно не нажимать — зная, как долго заживали его сломанные ребра. Однако, когда она все-таки сжала захват, он вновь резко дернулся с острым болезненным вдохом. Она остановилась.

— Что?

— Там сломано.

Она провела руками вниз по его гладкой коже.

— А здесь?

— Оу.

— Ладно…

— Я думаю, нам можно не проверять, болит везде, — прохрипел он.

— Что ж… тогда тебе, наверное, не стоило вставать с кровати, — сказала Мара, сидя на корточках за его спиной.

— Спасибо, — ровно ответил Скайуокер, — мне обязательно нужно было услышать это. Очень помогло.

— Если тебе… — Мара почувствовала, как ее разбирает смех и безуспешно попыталась удержаться, молча сотрясаясь всем телом.

— Я рад, что кому-то из нас это кажется забавным, — резко проговорил Скайуокер, но Мара различила юморные нотки в его сиплом голосе.

— Прости, это не забавно. — Она еще раз попыталась задушить смех, наклонившись вперед и упираясь лбом в его плечо, чтобы перестать раскачиваться.

— Оу!

— Что?!

— Ты смеешься на моем сломанном плече, — прохрипел он.

По какой-то причине это стало последней каплей; Мара больше не смогла сдерживаться, хотя она героически старалась сделать это, затаив дыхание так, что практически давилась смехом, на глазах выступили слезы. Люк в этот момент попытался сесть, оперевшись на нее, но от смеха Мара фактически обессилела и, желая чуть пододвинуться, она опрокинулась назад под весом Скайуокера, таща его за собой.

Он замер на несколько секунд от боли и затем откинулся на Мару, кладя на нее свою голову. В мрачном голосе явно послышался уже его смех:

— Что ж, ты абсолютно бесполезна в кризисе, Рыжая.

— Это не кризис, это — фиаско, — беспечно исправила она.

По-прежнему держа руки вокруг его груди, она чувствовала, как напрягаются от смеха его мышцы.

— Не заставляй меня смеяться. Это довольно больно.

Оба остановились, сдерживая дыхание и пытаясь вернуть себе силы, чтобы еще раз попробовать встать.

— Наверное, сейчас не время… но, возможно, тебе действительно нужно было остаться в медцентре?

— Если ты когда-нибудь скажешь об этом Халлину…

Угроза была потрачена впустую, поскольку Халлин ворвался в комнату, ответив на экстренный вызов Мары. Увидев их обоих на полу, с руками Мары вокруг Люка и его головой на ее груди, с глупыми ухмылками на лицах, он потрясенно остановился и, потупив глаза, начал отступать.

— О-о, мне очень жаль. Пожалуйста, извините меня. Я не…

— Халлин! — голос Скайуокера сорвался в крике, но тем не менее это получилось достаточно громко. — Вернись!

Учтивый голос доктора донесся с другой стороны дверей:

— … Сейчас?

— Что теперь? — Люк отвел взгляд от подозрительно коротких утренних отчетов на датападе, которые он читал во время медленной ходьбы на беговой дорожке, раздражаясь больше на нехватку своей выносливости, чем на внезапное вторжение в небольшой спортзал.

Даже несколько минут упражнений по-прежнему вызывали у него практически полное изнеможение, заставляя чувствовать себя невероятно уязвимым здесь, во Дворце Императора. Поскольку правда состояла в том, что защитить себя от Палпатина мог лишь он сам, больше никто на это способен не был.

И он начал заставлять себя делать все, чтобы вернуть свою форму. Тяжелая, громоздкая конструкция, держащая его руку, была снята, остались только тонкие спицы, торчащие из-под кожи, и легкая фиксирующая повязка из полимера. Рука все еще была неуклюжей и неудобной, но это не шло ни в какое сравнение с тем временем, когда она фактически находилась в клетке. И как только спицы и повязка будут удалены, он собирался возобновить тренировки с лайтсейбером. Но пока даже такая небольшая нагрузка, как ходьба, заставляла его дрожать от истощения.

Его тревожило то, что во дворце он был словно в ловушке — ему никогда не нравилось здесь, он всегда воспринимал это место, как золотую клетку, а в такой близости к его Мастеру, еще и опасную. К тому же, пока он оставался во дворце, у него не было никакого надежного способа связаться со своими агентами; он провел последние полтора года размещая их повсюду для сбора того вида информации, которую он хотел получить прямо сейчас.

Ему необходимо было точно знать, что случилось, о подготовке и последствиях покушения на него. Особенно ему нужно было знать, почему Эрго — его шпион в лагере мятежников — не сообщил ему об этом, не оказалось ли прикрытие агента под угрозой. Но пока Люк находился не на своем корабле, где-нибудь подальше от столицы, он оставался изолированным от всей поступающей информации, кроме той, что счел передать ему его Мастер. Люк не думал, что Палпатин лжет ему — тот был слишком умел в управлении правдой, чтобы ему нужно было лгать — но Император, разумеется, вычленял и контролировать какую и в каком виде информацию допустить до него. При должном подходе упущения вводили в заблуждение точно так же, как и ложь; и их утренний разговор с Халлином только лишний раз убедил его в том, как далеко готов пойти Палпатин для достижения своих целей и насколько в действительности ненадежно положение самого Люка — насколько легко его можно пустить в расход.

Халлин был задумчив, когда пришел к нему этим утром, отдав короткий вежливый поклон, он явно старался начать разговор, но не знал с чего начать; поэтому Люку пришлось немало массу сил и уговоров, чтобы в конце концов все-таки вытащить из доктора то, что тот хотел сказать.

— Сразу после взрыва я… сомневался, выживешь ли ты, — начал Халлин, говоря о дне покушения. — У тебя были тяжелые раны, и мы никак не могли стабилизировать тебя. Тогда меня вызвал по комсвязи Император, и его первый вопрос был о том, будешь ли ты жить.

Люк пожал плечами, ничуть не задетый:

— Если я однажды не сделаю этого, я не советовал бы тебе возвращаться во дворец. Скорее всего это станет дорогой в одну сторону.

Халлин серьезно кивнул, намереваясь продолжить и не находя слов. Люк молчал, давая другу время собраться.

— В случае твоей смерти мне было приказано немедленно взять определенные образцы твоего тела и затем заморозить его.

Люка это не удивило:

— ДНК. Хотя, уверен, что у него уже есть образцы, мне нужно будет как-то разобраться с этим.

— Я думаю… он хотел большего. Мне было приказано взять чистые образцы ДНК, да, но… кроме этого… я думаю, что он надеялся получить с ее помощью новое поколение, а не копию. То немногое, чем располагает медицина, говорит о том, что клонирование чувствительных к Силе непредсказуемо, ненадежно. Я думаю, что он хотел… создать ребенка, а не клона.

Долгое время Люк молчал, усваивая серьезность услышанного. Затем медленно кивнул, потирая переносицу, чувствуя смертельную усталость от этих постоянных коварных интриг. Он посмотрел на Нейтана:

— Ты взял образцы?

— Нет. Это было необходимо только в случае твоей смерти.

— А раньше? — Люк спросил серьезно, начистоту, зная, что Нейтану было неудобно под его взглядом. Доктор прекрасно понимал, что Люк может использовать Силу подтверждения информации. Но Люк не делал этого, конечно, не с Нейтаном, с одним из немногих, кому он доверял.

— Нет. Но это не значит, что их не существует, что это не сделали другие медики. Каждый раз, после твоего заключения в камере, тебя не возвращали сюда прямиком. Когда я видел тебя, твои раны были уже обработаны. Вполне возможно, что нужные образцы ДНК у Палпатина уже есть.

— Мы можем как-то выяснить это?

— Нет. Вез говорит, что медицинский штат Императора очень мал и состоит исключительно из абсолютно преданных ему сотрудников. Мы раньше пробовали проникнуть туда. Безуспешно. К тому же эти образцы могут храниться в самом непредсказуемом месте, под любым обозначением.

— Мне нужно знать, есть ли они вообще. И если да — мы должны разобраться с этим немедленно. — Люк тяжело взглянул на Халлина. — Если тебе когда-нибудь вновь скажут сделать это, обеспечь ложный образец — и удостоверься, что никто больше не сможет взять настоящий. — Он слегка заколебался, не зная, как объяснить то, что он хочет, но затем понадеялся, что Халлин уже достаточно знаком с явлениями Силы и поймет его. — Если я умру… Мастер Йода преподавал мне… технику — мое тело должно будет просто исчезнуть. Но если этого не произойдет… ты должен будешь полностью уничтожить его. Ты понимаешь? Как можно скорее.

Халлин долго не отвечал, опустив глаза; Люк ощущал его беспокойство. И когда тот наконец посмотрел на Люка, его голос был полон сомнений.

— Я не уверен, что смогу…

— Ну, тогда попроси, чтобы Вез сделал это, — перебил его Люк, удивляясь чувствительности Халлина и зная, что у Веза не будет подобных приступов растерянности. — Или адмирала Джосса, или Арко, если не будет Веза, любого, кому я доверяю. Но будь там — убедись, что это сделано.

Халлин решительно кивнул, хотя Люк и чувствовал его неловкость.

— Это важно для меня, Нейтан, — подчеркнул он. — Я не могу дать Палпатину такой возможности.

Люк наблюдал, как его отец медленно осознавал, что в своем сыне он видел также свою замену — что Палпатин откажется от Вейдера сразу, как только установит абсолютный контроль над Люком. Даже в самое темное время, когда он люто ненавидел отца за то, что тот доставил его сюда, Люк не мог не думать о том, как легко Император мог отвергнуть того, кого создал, как черство он мог использовать того, кто так долго служил ему.

Люк знал из собственного опыта, что происходит, когда Мастер Ситх задерживает на ком-то свой алчный взгляд — знал, что тот будет безжалостно использовать любые средства, чтобы удовлетворить свои желания.

Несмотря на искривленную мораль своего отца, при их последнем разговоре Люк ощутил некий оттенок искреннего сожаления, раскаяния за его решение привести сюда собственного сына, отдавая на растерзание гневу и амбициям Палпатина. И мысль, что следующее поколение, рожденное от Люка, будет поймано в этой безжалостной, разрушающей душу борьбе, была отвратительна. Все во имя великой цели, для драгоценной династии Ситхов. Он всерьез полагает, что Люк допустит подобное?

Но очевидно в согласии Люка он не нуждался; хотя, чему тут удивляться?

Утро пролетело в мыслях о том, что сказал Халлин. Состояние шока и возмущения переросло в гнев и сменилось непреклонным решением не допустить плана Палпатина независимо от цены. Независимо ни от чего, от любых средств. Он не станет марионеткой старого ситха. Не позволит так использовать себя.

И если единственный способ восстановить контроль над своей жизнью заключался в том, чтобы оставить свое прошлое, то теперь он был готов к этому. Без колебаний, без сожалений. Как он мог позволять себе подобное, когда другие не испытывали никакой растерянности?

Этого и добивался его Мастер? Несомненно, он понимал, что все сказанное им Халлину в конечном счете станет известно Люку. Тогда что это? Очередная манипуляция, толкающая его еще ближе к Тьме? Если так, то Палпатин победил в этой игре, потому что Люк наконец добровольно был готов освободиться от своего прошлого.

В конечном счете, к очень большому беспокойству Халлина, Люк дошел до спортивного зала в своих апартаментах, надеясь во время тренировки очистить разум и освободиться от тяжести сделанного открытия. Отчасти это получилось, он был рад, что смог отвлечься от разных предположений о двойственности игр его Мастера, но расстроился, что собственное тело еще настолько слабо. От совсем небольшой нагрузки мышцы были на грани полного изнеможения. Когда он ощутил, что по коридору идет Вез Риис, с бурлящими и не предвещающими ничего хорошего, неопределенными мыслями, Люк в ожидании повернулся к двери, вынуждая Халлина сделать то же самое.

Риис зашел с предупреждающим волнением, как на лице, так и в его ощущении в Силе, быстро взглянул на Халлина и повернулся к Скайуокеру.

— Сэр. Я только что получил сообщение от канцлера Кордо о том, что Император сегодня вечером будет ужинать здесь, — доложил Риис.

Люк скрипнул зубами, удерживая гнев. Небрежно спросил:

— Кордо объяснил это?

Люк редко использовал титулы без особых причин, если речь шла не об Императоре или отце — учитывая его положение власти, исправлять его было некому.

— Нет, никак. Он передал только факт, что Император будет ужинать вечером здесь.

Люк шагнул к стулу; Халлин привстал, явно борясь с порывом броситься Люку навстречу, чтобы поддержать его, если тот упадет — слишком заметна была еще его слабость, хотя Люк и пытался скрывать ее.

— И больше ничего? — спросил Люк, опираясь на спинку стула, прежде чем сесть.

— Мне приказано устроить ужин не в Парадном Обеденном Зале, а в вашей частной столовой. — Риис неуловимо отвел взгляд в сторону и Люк ощутил его внезапное смятение. Такая реакция стала уже довольно привычной Люку, и он учился игнорировать ее. На что именно она была сейчас — на еще воспаленный грубый шрам на лице или на явное несоответствие цвета его глаз, или на какое-то более глубокое чувствовавшееся в нем изменение — Люк точно не знал и не пытался понять.

Вместо этого он сосредоточился на намерениях своего Мастера, которые всегда были тщательно обдуманы и предумышленны. Маленькая улыбка подернула уголки израненных губ:

— Думаю, я должен поговорить с Дэрриком, — сказал Люк, имея в виду своего гардеробмейстера.

Риис поднял вопросительный взгляд.

— Мне нужна рубашка, — ответил Люк загадочно. — Очень определенная рубашка. Я не надевал ее… три года, но Дэррик должен знать, где она.

Риис был заинтригован:

— Какая-то особая причина?

Люк многозначительно взглянул на двери, давая резко понять, что кто-то еще подходил к залу. Он ничего не говорил и не показывал — все знали, что здесь работало наблюдение службы безопасности. А последовавший вход Мары Джейд прервал все дальнейшее обсуждение; впрочем, Люк уже умел не показывать этого — продолжая и естественно заканчивая разговор:

— Я полагаю, мой вечерний гость пытается сказать мне кое-что важное — не хотелось бы, чтоб он думал, что я упускаю этот смысл. — Он слегка повернулся. — Доброе утро, Рыжая.

Глава 6 (часть 3)

Мара оставалась при исполнении служебных обязанностей в апартаментах Скайуокера всю оставшуюся часть дня, ощущая его напряженность и слабость и видя его замкнутость и задумчивость. Это кажущееся равнодушие не сильно беспокоило ее — она понимала, что под маской отстраненности скрываются несущиеся галопом мысли — точно, как у Палпатина.

Будучи одной из очень немногих, кому Скайуокер позволял находиться возле себя, Мара как никогда осознавала необычность и двойственность своего положения. Она оставалась и помощником-телохранителем Скайуокера, и анализатором, глазами и ушами Палпатина — «наблюдателем» Люка, как ее Мастеру нравилось называть своих шпионов. Риис, которому Скайуокер, казалось, доверял в той же степени, что и Маре, был его вторым наблюдателем — ее «подкрепляющим», подтверждающим точность фактов Мары… И она не переставала удивляться и восхищаться тому, что Скайуокер разрешал им такую близость к себе, зная кем они оба были.

Принятый на службу Сэйтом Пестажем Риис, по выражению ее учителя, был хладнокровной натурой, обладающей врожденным «тихим разумом», абсолютная тишина которого очевидно и стала причиной его назначения сюда; хотя, конечно, он не смог бы заблокировать умышленную попытку Люка прочитать его — возможно, поэтому он и допускался последним. Почему разрешали то же самое ей, Мара не знала. Эта двойственность ее положения становилась все более и более… неудобной с течением времени, но Палпатин дал ясно понять: если у него появятся хоть какие-нибудь сомнения на ее счет, он попросту удалит ее из свиты Скайуокера. Именно это и мешало Маре сильно углубляться в изучение своей морали, потому что в глубине души она осознавала, что сей тернистый путь приведет только к проблемам.

В конце концов, она понимала, что Скайуокер был прекрасно осведомлен о целях ее пребывания в этой должности, и все же он никогда не выглядел осуждающим ее. Он никогда не обвинял ее — и это было одной из черт, которые очаровывали и привлекали. Если у него и возникали какие-нибудь вопросы, то они касались не того, зачем ее разместили здесь, а почему это была именно она. И если у него и были какие-то подозрения по этому поводу, он никогда не делился ими — одна из черт, которая выводила ее из себя. С другой стороны, вряд ли она могла винить его за то, что он что-то скрывал от нее, учитывая ее положение.

И сейчас он так и вел себя — оставался тихим и погруженным в свои мысли большую часть дня. Он по-прежнему не переоделся и ходил в одних пижамных брюках и длинном льняном халате, распахнутом из-за дневной жары. В принципе, Люк вообще не любил переодеваться и завязывать халат, который теперь к тому же цеплялся за выступающие спицы в его руке и ключицах.

В данную минуту он сидел за столом в душной и безветренной гостиной, безучастно глядя на крошечные пылинки, кружащие в лучах солнечного света. Рука машинально прокручивала нагретый осколок темного металла — следуя таким своеобразным способом совету Халлина разрабатывать моторику и координацию нового протеза. Мысли же Скайуокера явно прокручивали разные неизвестные Маре сценарии, один за другим, выискивая изъяны в их логике и оценке.

Этот грубый кривой осколок несколько дней назад дал Скайуокеру Халлин. Люк, повернув его в руке, спросил:

— Что это?

— Я подумал, тебе это может понравиться, — произнес загадочно Халлин, говоря о длинном скрученном куске металла диаметром с палец, потерявшим свой первоначальный цвет под воздействием высокой температуры.

— Что это? — повторил Люк.

— Это то, что почти убило тебя, — небрежно ответил худощавый доктор. — Я вынул эту штуку из твоей шеи в операционной — из-за нее ты и не мог говорить в начале. Она пронзила насквозь твою трахею. Кто-то где-то охраняет тебя, потому что загогулина на этой штуке скрутилась вокруг твоей яремной вены, не задев ее. Ты захлебывался собственной кровью и мне пришлось сделать срочную трахеотомию прямо на полу ангара, чтобы ты мог дышать вместе с этой штукой в горле.

Люк повертел гибельный осколок шрапнели в руке.

— И поэтому ты, естественно, решил сохранить его.

— На самом деле я чувствовал, что сделал довольно внушительную работу по реконструкции твоего горла, за несколько операций, поэтому оставил эту штуку. Хотел показать тебе — в надежде что, возможно, ты станешь ценить мои таланты чуть больше, — саркастично ответил Халлин. Тщеславие и гордость в его словах были как всегда дополнены достаточным количеством самоуничижения, чтобы придать им обаяния.

— Что ж, приятно знать, что ты преследовал собственные интересы, — прохрипел Люк, забавляясь.

— И еще я как-то читал, что раньше — в те дни, когда для оружия использовали твердые снаряды — у солдат было поверье, что где-то есть пуля с их именем на ней. Это — не совсем пуля, осколок, но на нем, бесспорно, твое имя. Я подумал, что тебе захочется оставить его, чтобы не дать вернуться назад для своей цели, — доктор долго смотрел в глаза Скайуокера и затем отвел взгляд, внезапно смутившись своей сентиментальности.

Люк дружески улыбнулся.

— Для этого у меня есть ты, Халлин, — легко парировал он.

— Если бы я прибыл на борт «Несравненного» двумя минутами позже, я бы ничего не успел сделать, — не согласился Халлин, полностью вернув себе деловой настрой. И затем в его голосе послышались ноты самоуверенности и насмешки — то, что мог позволить себе в общении со Скайуокером только он, не испытав затем неприятных последствий: — Помни об этом, когда вновь соберешься шататься неизвестно где на своем ненаглядном подопытном СИДе.

— Ты всегда будешь приходить в последнюю минуту, чтобы залатать меня. Думаю, тебе просто нравится драма.

— Нет, мне нравится сидеть на террасе с хорошей порцией выпивки и ничего больше не делать. Намного лучше, чем следить за новыми потрясениями галактики, — возразил Халлин. — Мне не нравится раз за разом латать тебя и восстанавливать затем свои раскромсанные нервы в ожидании очередного ЧП. — Он многозначительно взглянул на длинный кривой осколок. — В следующий раз, когда захочешь сделать какую-нибудь глупость, посмотри на этот кусок шрапнели и вспомни, что я сказал тебе.

К концу дня Люк бродил по широкому балкону, обозревая сверху сады на крыше Монолита — основного здания Дворца. Это был первый раз, когда он вышел наружу после своего ранения. Устав, он задумчиво оперся руками на каменную балюстраду, искусно отделанную тысячами крошечных кусочков полированного мрамора — рассеянно всматриваясь в протянувшуюся к горизонту столицу.

Мара слонялась позади, жмурясь от яркого света; солнце уже стояло над крышами самых высоких, плотно застроенных зданий, бросающих вокруг себя длинные тени, которые однако не достигали дворца. Мара видела, что Люк по-прежнему был очень слаб — хотя силы постепенно возвращались к нему, день за днем. Она даже раз застала его за несколькими экспериментальными движениями с рукоятью меча — он точно испытывал зуд по тренировкам.

— Ты не должен выходить на балкон, — предостерегла она в конечном счете, вглядываясь в стоявшие вдали высотные здания. — Это фактически приглашение для снайпера.

Казалось, он удивился:

— Мара, я только что пережил четырехзарядный взрыв в диапазоне прямого действия — и ты думаешь, что один лазерный выстрел снимет меня?

— Случались и более странные вещи.

— Да-а, однако это недостаточно странно для моей жизни, чтобы случиться.

Она посмотрела на него, ничуть не убежденная. Похоже, он едва ли был способен оставаться дальше на ногах, хотя она и не собиралась говорить ему об этом.

— Все нормально, — сказал он, явно хорошо зная, о чем она думала; и она задалась вопросом: читал ли он ее открытые мысли и осознавал ли, что она понимала многое из его позы — видя, как ветер болезненно натягивает легкую ткань халата через спицы, воткнутые в его тело.

Еще какое-то время она тихо смотрела на него, наблюдая, как путаются на теплом летнем ветру его волосы, как трепещет халат…

В конце концов он искоса взглянул на нее, давая понять, что она смотрела слишком долго. Мара быстро отвела глаза, повернулась и уселась на широкую каменную балюстраду, не обращая внимания на смертельную пропасть позади, совершенно уверенная в своем чувстве равновесия. Если Скайуокер как-то и встревожился по этому поводу, он хорошо это скрыл.

Мара мельком оглянулась на него:

— Если бы мне давали по кредиту каждый раз, когда я вижу тебя, смотрящим на этот проклятый город…

— Тогда возможно ты смогла бы вернуть мне половину того, что проиграла в сабакк, — усмехнулся он, по-прежнему наблюдая широко раскинувшийся городской пейзаж плотно стоящих друг к другу высотных роскошных зданий, самых богатых и престижных на Корусканте. Она как-то сказала ему, что за вид на Императорский Дворец, стоимость собственности увеличивается в два раза, и он был искренне озадачен этим.

Мара улыбнулась, яркие волосы развевались на ветру, задевая щеки.

— Я просто жду, когда мой долг будет соответствовать затраченным мной времени и силам, чтобы предложить тебе сыграть на все сразу, пан или пропал.

Его собственная улыбка заколебалась, по лицу прошла краткая тень сомнения.

— Это как раз та игра, которую я обдумываю прямо сейчас, — пробормотал он спокойно.

Мара обернулась к нему, зная, что он думает о надвигающемся визите Императора. Он пристально смотрел на кривой кусок шрапнели, крутя его в руке.

— Я бы очень тщательно подумала, прежде чем пойти против него, — произнесла Мара, стараясь сделать это легко, чтобы ее тон не подразумевал ничего, кроме совета.

— Я не думаю о том, чтоб идти против него, нисколько, — ответил Люк, сжимая кулак вокруг злополучного осколка. — Я думаю лишь… о повышении ставок.

Мара нахмурилась:

— Для чего?

Скайуокер склонил голову набок, но больше ничего не сказал, вновь впадая в задумчивое состояние и блуждая глазами по отдаленному городу; огромные здания купались в пунцовом жаре наступившего сумрака. Мара вздохнула, смотря вниз на свои ноги, пинающие пятками балюстраду.

— Знаешь, иногда ты хуже Палпатина, со своими тайнами и планами.

Он только усмехнулся, ничуть не задетый ее словами.

— Я был бы дураком, если бы сказал тебе, ты знаешь это, — спокойно произнес он. В голосе не было ни злобы, ни обвинения.

Однако Мара почувствовала острую боль вины, не дающей ей поднять взгляд; колеблющаяся мораль и глубоко укоренившиеся привязанности заставили ее неловко промолчать.

Люк зашел в свою гардеробную, чтобы переодеться для ужина; рубашка, которую он просил, ждала его на вешалке, свежая и отглаженная. В высшей степени организованный Дэррик принес рубашку из комнаты хранения — точно зная, что затребовал Люк.

Она была абсолютно черного, редко носимого им цвета. Изысканная тонкая ткань, воротник стойкой, Крошечные шелковые узелки-пуговицы, сделанные вручную, шли по центру до половины длины, плетеные петельки из тонкой тесьмы, соединяясь с ними, создавали едва различимые замысловатые узоры, черные на черном. Люк оставил их частично расстегнутыми, подогнав стиль рубашки под цепляющиеся спицы — поэтому тщательно вышитый высокий воротничок небрежно свисал по сторонам; шелковистая ткань приносила приятную прохладу коже. Великолепная, парадная рубашка тонкой ручной работы.

Та самая, что была на нем в первый вечер после того, как он проснулся здесь — в первый раз, когда он оказался перед Императором. Он чувствовал себя тогда крайне неудобно и неуместно посреди этого всеохватывающего и всепроникающего богатства, неуклюжим и стеснительным. Теперь он не думал об этом вообще; все здесь существовало для удовлетворения определенных целей и стремлений, неся даже в мелочах тонкие намеки и послания.

Искусно сшитая, детально проработанная рубашка была не в его вкусе, она была выбрана Палпатином вероятно перед его прибытием — но в этом и был смысл. Император не ужинал в частной столовой Люка с тех пор, как миновали те двенадцать недель, когда Палпатин приходил сюда каждый вечер, ожидая сопровождаемого гвардейцами Люка; каждый вечер они оба сидели за богато накрытым столом, не притрагиваясь к пище.

И сегодня, собираясь прийти сюда и приказав подать ужин в ту же самую комнату, Палпатин рассчитывал сделать заявление — указать на возвращение к тому моменту, к той возможности.

Люк понимал, что это тщательно продуманное напоминание того, что было раньше, того как много изменилось с тех пор. Даже больше, это было возможностью вновь вернуть тот момент — для Люка — чтобы изменить свое решение, основываясь на большей информации и менее наивной точке зрения. Его Мастер предлагал начать с чистого листа, и Люк был согласен потворствовать ему; по крайней мере, это определенно изменилось.

Но несмотря на все изменения за последние три года, кое-что осталось прежним. У Люка все еще была собственная повестка дня к столу, собственные желания и собственные цели. Он просто научился маскировать их — научился играть в игру его Мастера. Именно это он и намеревался сделать сегодня вечером.

Палпатин рассчитывал на ответную реакцию своего драгоценного джедая, желая ясности его позиции в свете случившегося. Император пошел на большой риск, чтобы вызвать эти изменения. Люк теперь был абсолютно уверен в том, что именно Палпатин спровоцировал произошедшее; хотя ему хватало благоразумия не искать доказательств этому, что только насторожило бы Императора; к тому же это было бессмысленно — по какой бы причине все не произошло, конечный результат оставался неизменным. Эта особая махинация принесла его Мастеру успех.

Ибо она полностью разъяснила Люку его положение: изолированное и неподдерживаемое ничьей стороной. Разъяснила болезненную очевидность — Люк не мог опереться и положиться ни на кого, кроме себя.

Этот простой факт собирался стать движущей силой всех его действий и стремлений. Он слишком долго оставался уязвимым, разрываемым противоречивыми принципами и привязанностями, и Палпатин был совершенно прав, указав ему на это. Что ж, теперь у Люка была новая преданность — та, которой он должен был следовать уже давно.

Себе самому. Своим планам. Своим задачам.

Да, Палпатин ожидал реакции, и Люк намеревался ее предоставить. Для своих собственных целей.

Стоя перед высокими окнами гостиной, Люк терпеливо ждал приглашения в его частную столовую, обшитую эбеновым деревом, наблюдая, как день уступил небо чернильной темноте, освещаемой жаром городских огней.

Когда тяжелые двустворчатые двери наконец открылись, он шагнул внутрь и нашел своего Мастера, стоящим перед массивным каменным камином — точно так же, как это было в первый день их встречи. Несмотря на теплый вечер, внутри был разожжен огонь. Однако ряд высоких стеклянных дверей на балкон был открыт, чтобы снизить температуру, идущую от огня — то что, никогда не позволялось в первые месяцы его нахождения здесь; фактически это было невозможно, двери установили только после того, как жилец этих комнат больше не собирался бежать из них.

В то время были установлены обзорные окна военного образца, толщиной в несколько дюймов, связанные тросами с массивными балками, спрятанными в укреплениях внутри стен. Тюрьма для джедая, как объяснил ему тогда Мастер. Люк все же разбил их, одним единственным ударом Силы, разрушив и окна и большую часть окружающей стены — настолько намертво они были скреплены с ней. Но он сделал это.

Какую сторону Силы он использовал тогда для этого, Свет или Тьму? Он не помнил больше, не помнил, когда он начал колебаться, хотя с острой, как острие ножа, ясностью помнил момент своего падения. Своего «раскрытия», как часто называл это Мастер, и Люк не понимал наверняка почему — они оба знали, чем это действительно было.

Император медленно повернулся, его длинный плащ прошелестел по полированному мрамору; резкий мерцающий свет от огня играл на его сморщенных, изможденных чертах лица. Когда Люк увидел его первый раз, он был потрясен этой обезображенностью — теперь же лицо Палпатина было знакомо ему больше, чем свое собственное. Он редко смотрел на себя в зеркало, его больше не волновало то, что он там увидит.

В поклоне Люк мучительно опустился на колено, раны по-прежнему мешали ему, и Император тут же сделал жест, указывая ему подняться.

— Встань-встань, друг мой, — голос был наполнен тщательно вымеренным чувством заботы.

Полностью удовлетворенный, что его рискованная игра оправдывала себя, Палпатин прошел к столу и сел, снисходительно улыбаясь с показушной милостью. Его дикий джедай последовал за ним, воплощая собой сдержанность и уважение, и Палпатин позволил себе волну скрытого удовольствия, осознавая, сколько изменений произошло в мальчишке с тех пор, как они встречались за этим столом последний раз.

Вошли слуги, легко и проворно, в тишине раскрыли блюда и наполнили бокалы. Скайуокер вежливо ждал, пока Император не начнет есть, прежде чем сделать то же самое, не выказывая никакого нежелания и действуя весьма спокойно и непринужденно в соответствии с протоколом двора. Взяв один кусочек, Палпатин остановился, так же, как и его ученик — оба пришли сюда не для еды. Вместо этого Император откинулся назад, наблюдая за своим павшим джедаем, вспоминая…

На пути своего преобразования тот не сделал без борьбы ни одного шага, сражаясь с Палпатином в каждой встрече, в каждом слове, в каждом моменте. Ничто не было отдано просто так — каждая победа методично вытягивалась, удар за ударом, из этой упрямой, непокорной, стойкой и выдающейся воли.

Это был длинный путь — от захвата силой до контроля над ним, до взятия им на себя обязательств.

С его отцом было по-другому; желание Энакина защитить свою наивную, маленькую сенаторшу вынудило того в конечном счете действовать, если и не на лучший результат, то по крайней мере из лучших побуждений, пусть и неверных. Но Палпатину необходимо было удержать Энакина в том направлении — обеспечив более сильными и более темными эмоциями. И благодаря эффектному предательству Оби-Вана эти эмоции были найдены — цементируя решение Вейдера так, как никогда бы, наверное, не смог добиться сам Палпатин; воспламенившиеся темные эмоции стали во главу угла, резонируя с намного более глубокими шрамами, чем были оставлены огнем Мустафара.

Принуждение повиноваться воле Палпатина удерживало бы Вейдера какое-то время — как и его сына… Но только в разуме и теле, не в душе.

Предательство и нападение — личное нападение тех, кому тот полностью доверял — вот что принесло душу Скайуокера; так же, как это было с душой его отца.

О, это было бесподобно, восхитительно — видеть мальчика таким, видеть, как он с готовностью избавляется от последних изодранных клочков своей слабости, пытавшихся связать последнего из джедаев бессмысленными ограничениями. Теперь он был свободен от них — теперь он был свободен от всего, кроме его Мастера. Поскольку Палпатин знал то, что заставляет его идти вперед — в конце концов, именно он привел все это в движение. Взял джедая и сделал из него ситха. До этого дня всегда было что-то: память, некие призраки прошлого, за которые цеплялся мальчишка, веря в их чистоту и незапятнанность и держа их за какой-то прекрасный идеал…

И они сами разрушили это — не Палпатин, а они. Те самые люди, которыми мальчишка восхищался и уважал, выкинули его веру в грязь, растоптав и уничтожив.

Его темный джедай поднял голову, движение получилось по-прежнему неловким и скованным, но глаза… Его чудесные, острые, странно теперь разные глаза приковали к себе взгляд Палпатина. Скайуокер еще страдал от травм, был ожесточен и озлоблен — и он желал получить тех, кто повинен в этом…

И Палпатин собирался отдать их ему — сделать это личным делом Скайуокера.

— У меня есть для тебя имя, друг мой, — произнес наконец Император с небрежной беспечностью. — Точнее два. Мон Мотма лично подписала приказ о твоем убийстве, а предатель Империи Крикс Мадин стал организатором покушения — сама идея первоначально принадлежала ему, именно он принес ее на рассмотрение главе Восстания.

Глаза Скайуокера сузились, пока он осмысливал сказанное; холодный, сдерживаемый гнев пронесся волной по поверхности Силы, грея Палпатина своей мощью.

— Только эти двое? — его джедай аккуратно положил вилку на край блюда. — Больше никаких имен? Еще кто-то участвовал в этом?

— Нет. Я прочитал сообщения между целевой группой и офисом Мадина, все они были зашифрованы. Никто из руководства больше не был в курсе. Только Мадин и Мотма.

Захочет ли Скайуокер вдобавок имена непосредственных исполнителей? Это было бы прискорбно. Во-первых, из-за того, что Палпатин хотел сохранить гнев своего джедая сконцентрированным, полностью сосредоточенным на одной цели. И, во-вторых, хоть это и маловероятно, но тот мог обнаружить, что Палпатин знал о проникновении мятежников на верфи Куата — туда, где находился «Несравненный», и позволил им оставаться там.

Они давно мертвы, конечно; мертвецы были не в силах что-либо рассказать, и, по правде говоря, Палпатин не ожидал, что покушение будет таким успешным, почти достигнувшим своей цели — так что кто-то должен был взять на себя основной удар его собственного гнева.

Но будет лучше, если Палпатин останется абсолютно несвязанным с этим. Не должно быть никаких двусмысленностей. Скайуокер делал этот финальный шаг добровольно, исходя из собственного решения, без какого-либо влияния его Мастера. И Палпатин предназначал, чтобы это оставалось именно так.

— Как вы можете знать, что Мадин не посылал те же сообщения другим руководителям головного штаба?

Палпатин, вероятно, легко мог бы вовлечь в это и остальных бывших союзников Скайуокера, но… всему свое время.

— Нет. Мой агент имеет возможность контролировать все поступающие и выходящие коммуникации. Информация, упоминающая целевую группу исполнителей, проходила только между Мадином и Мотмой.

— Он уверен в этом?

— Абсолютно. У Лимэрита полный доступ к проходящей информации. Ему доверяют уже много лет.

Скайуокер тихо и медленно кивнул. Опираясь локтями на безупречно чистую скатерть, он задумчиво сжимал кулак одной руки в другой, из не застегнутой манжеты виднелись белая полимерная повязка и металлические спицы, фиксирующие раздробленную руку.

— Что ж, теперь это неинтересно… — наконец пробормотал он, говоря практически сам с собой.

Внезапно осознавая пытливый взгляд своего Мастера, Скайуокер настороженно посмотрел на него, и Палпатин довольно улыбнулся в те изумительные и бесподобные глаза холодного ледяного цвета.

— Как далеко ты продвинулся, друг мой, — с тихой благосклонностью произнес он. — Это был трудный путь, но он только сделал тебя сильнее. От заблуждений и неведения до прозрения — от дня до ночи… — Он наклонил голову в сторону, не сводя желтых глаз с объекта своих раздумий; мальчишка спокойно и пристально смотрел в ответ.

Сделает ли он то, на что надеялся Палпатин? Сделает ли этот финальный шаг, отрежет ли наконец ту веревку — начав охоту на тех, кого когда-то так чтил?

Поскольку правда состояла в том, что даже теперь, после трех долгих лет, Палпатин не был полностью уверен в этом диком, изменчивом, всегда балансирующем на лезвии ножа нраве. Приручит ли он его когда-нибудь? И хочет ли он этого вообще, на самом деле?

— Ты издашь свой рык во Тьме… мой дикий Волк?

Люк чуть снисходительно склонил голову, впервые искренне принимая эпитет Палпатина — соглашаясь дать своему Мастеру все, что тот бы ни захотел, пока эти желания совпадают с его собственными намерениями.

Он улыбнулся, не сознавая безжалостной угрозы на своем израненном лице:

— Выпустите меня на охоту, и я позабочусь, чтобы меня услышали.

Глава 7 (часть 1)

Огромная, пышная, роскошно отделанная Главная Палата Аудиенций, центральная часть обширного Тронного Зала, пустовала в тихие предрассветные часы. Зал был погружен в полутьму, уникальные выдувные лампы ручной работы в вышине давали приглушенный свет, отражающийся на богато украшенном золотом и россыпями драгоценных камней изящном арочном потолке. Его нежное сияние разбрасывало мягкие рассеянные тени в бархатном мраке, едва справляясь с тем, чтобы чуть осветить многочисленные углы палаты. Впрочем, Палпатин не нуждался в таких грубых средствах, чтобы знать, что он здесь один.

Сверкающий золотым великолепием Трон Солнечных Лучей, стоящий на высоком возвышении, располагался на бледном мраморном полукруге со сложным инкрустированным узором красновато-коричневых и серо-голубых цветов. Этот пол был вынесен из Палаты Советов старого Храма Джедаев по приказу Палпатина, и он никогда не переставал наслаждаться тем, что его трон возвышался на полу, на котором ему когда-то было запрещено стоять.

Сам трон, являющийся реликвией минувших веков, был взят в тайном хранилище разграбленного Храма. Его массивная спинка была выкована из драгоценного металла в форме солнца, окруженного языками пламени. Самый нижний из них касался пола, а самый верхний находился значительно выше уровня головы. Чеканные лучи ловили малейший свет, преломляя его многочисленными гранями вокруг самого трона и восседающего на нем человека.

Руки Палпатина лежали на широких подлокотниках, и в который раз он улыбнулся принадлежавшему ему теперь сокровищу.

Его истинное назначение давно было затеряно в истории, трон всегда был почитаемым артефактом джедаев, скрывавших его окутанное тайной существование. Поскольку древний трон хранил пророчество — увидеть которое можно было только, если точно знать, где смотреть. Пророчество, грозящее уничтожением и обещающее спасение. Новую эру. Тайна, предсказывающая и власть для ситхов, и равновесие для джедаев.

Спрятанное на замысловатой чеканной поверхности солнечных лучей на неизвестном древнейшем языке. Широко растянутые надписи были выгравированы крошечными буквами — настолько искаженными, что их почти невозможно было увидеть и прочесть. Происхождение как текста, так и самого трона было окутано туманом времени. Объединенные фрагменты надписей составляли одно из самых великих пророчеств, известное как: «Сын Солнц».

Ученые спорили о его точном значении в течение многих столетий, дотошно толкуя и повторно переводя произвольно и беспорядочно написанный текст множество раз — пытаясь принести ясность в имеющийся сумбур. Образца этого языка больше нигде не существовало, и широко раскиданное по спинке трона пророчество постоянно бросало вызов всем определениям и формулировкам, заставляя бесконечно обсуждать и подвергать сомнению различные мелочи и детали и приводя к существованию множества версий и интерпретаций.

Для успеха, казалось, им был необходим только ключ. Какая ирония. Когда этот «ключ» появился, джедаи практически исчезли, а к тому времени, как «ключ» увидел Трон в первый раз, от них остался лишь прячущийся где-то в дебрях, всеми забытый отшельник.

Да, этот прославленный Трон Солнечных Лучей, учитывая его историю, казался Палпатину естественным выбором при создании Тронного Зала, финальным штрихом чудовищно громадных работ по украшению и отделке его Императорского Дворца, законченного почти десять лет спустя после того, как он утвердил свое господство. Ощущая потребность, он лишь добавил к трону роскошную и тяжелую резную скамеечку для ног, с высеченными на ней образами его далеко раскинувшейся Империи. Едва ли тонкая аллегория. Империя лежала под его ногами.

В этот час он был один, погруженный в свои мысли. Зал был безмолвен и тих, Суд и двор давно распущены, но Палпатин остался здесь, в месте сосредоточия его могущества и власти. Даже спустя двадцать четыре года после того, как он взошел на трон, он все еще испытывал торжество, находясь здесь. И сейчас даже больше, чем когда-либо. Ибо, держа власть над Скайуокером и обладая лояльностью этого самого уникального ключа к пророчеству, для него все становилось возможным.

Он знал это уже в течение двух лет, с тех пор как через несколько месяцев после обращения Скайуокера, Палпатин последовал за отдаленным, шепчущим завихрением в Силе к Тронному Залу и нашел там стоящего в тенях мальчишку, словно в трансе смотрящего на трон, на Место Пророчества. Не сознающий близкого присутствия своегоМастера, он стоял прикованный к месту, не замечая проходящего времени. Следуя какому-то порыву, Палпатин предложил ему прочесть надписи, зная, что тот не имел никакого представления об их существовании, не говоря уже о том, как их расшифровать.

И мальчишка прочел их. Просто. Как будто это было самой естественной вещью на свете — возможно, для него это так и было. Для ключа к пророчеству.

Палпатин сощурил желтые испещренные пятнами глаза, обдумывая встречу со Скайуокером прошедшим вечером — осознавая фундаментальную перемену в его позиции и отношении, выраженную в его действиях и намерениях. Безмерно радующий результат рискованной игры Палпатина. Поскольку это игра внезапно набрала непредвиденные обороты с непредвиденной ставкой, переходя от незначительного плана к главной кампании, без возможности дальнейшего вмешательства ее зачинщика. Палпатин публично признал Скайуокера Наследником, в расчете больше вовлечь его в новое положение и новую жизнь и таким образом наконец отделить от Восстания, к которому тот по-прежнему испытывал некое невольное чувство преданности.

Результат превзошел все ожидания.

Все его поведение изменилось — как будто последний, глубоко находящийся в нем барьер, так долго державший его и мешавший ему, пал.

Ситх, которого Палпатин видел удерживаемым позади тех синих ледяных глаз в их самую первую встречу, наконец ступил на свободу. Самоуверенный, независимый, резкий и непостоянный нрав, всегда изводящий Вейдера, в его сыне был умерен сдержанной холодной расчетливостью, дающей отличные перспективы на будущее. По ощущениям Палпатина, даже слишком отличные. Слишком много происходило позади того хладнокровного, невозмутимого фасада, который показывал мальчишка, это было очевидно.

Теперь, конечно, становилось тяжелей его контролировать, но все это было частью игры.

Палпатин однажды задался вопросом, сможет ли он когда-нибудь склонить это дикое существо к своим ногам, сможет ли в действительности управлять им. И даже сейчас, какая-то часть Палпатина не была уверена в этом, не зная воспитывает ли он ученика ситха… или создает Мастера. Он никогда не беспокоился по этому поводу с Вейдером, который потерял значительную часть своей связи с Силой рукой Оби-Вана и чувствовал себя всегда каким-то образом признательным Палпатину, зная того с самого детства.

Нет, сын Вейдера был другим; у него не было такой преданности Палпатину. И если в самом начале Палпатин приложил много усилий, чтобы разъяснить Скайуокеру, что его личные способности сильнее мальчишкиных, то теперь они оба знали, что это больше не так — что, по крайней мере, они одинаковы.

О, Скайуокер испытывал здоровое уважение к своему Мастеру — к его мощи, к его положению и к его безжалостной воле — но все больше и больше, по мере того, как росла уверенность мальчишки в себе, становился понятным факт, что если он решит действительно что-либо сделать, никакие предостережения не поколеблют его. Он был слишком упрям, слишком активен, слишком непреклонен.

И все же пока, в итоге, он все еще подчинялся воле своего Мастера… Вначале он сохранял абсолютную твердость, а затем, в конце концов уступал — словно попадая в безвыходное положение, некий тупик. И до настоящего времени Палпатин не мог до конца понять, что это было… Поскольку тот сдавался не под нажимом физического наказания. Наказание для Скайуокера было лишь наказанием, тем, что придется вытерпеть, когда он зайдет слишком далеко. И фактически оно никогда не останавливало его от неподчинения в дальнейшем, лишь заставляло относиться к выбору своих действий более осторожно.

Таким образом, было что-то еще мешающее мальчишке, некая большая угроза, сдерживающая его — и Палпатину необходимо было выяснить, что это. Необходимо было держать контроль в своих руках. Иначе он никогда не сможет действительно узнать, не выжидает ли его Волк лишь момент для удара.

Погрузившись в размышления, Палпатин ощутил покалывание в позвоночнике — в предчувствии наступающего видения, от которого зашевелились волосы на затылке и замерло дыхание в легких, когда он охотно отдался всеобъемлющей мощи…

Он снова видел волка в ночи, дикое существо, которое часто приходило в его видения в течение двух долгих десятилетий.

Шорох во тьме. Дикое и своенравное оно исчезло в наплывших тенях, и он уставился в пустоту, ожидая…

Глубокая тишина. Он нерешительно повернулся.

Перед ним на коленях, в немой неподвижности и покорно потупив глаза, стоял его дикий джедай; ниспадающий складками тяжелый плащ из густого черного меха поглощал весь свет вокруг.

Волк в ночи…

Потяни слишком сильно его цепь, и он укусит — почему Палпатин знал это с такой ясностью?

Джедай встал, соболиный плащ скользнул с его плеч, когда он безмолвно протянул руку, и, как и раньше, глаза Палпатина были прикованы к сейберу в ней, испачканному алой кровью — цвета гнева, страсти и предательства…

Меч Вейдера. Палпатин вновь задался вопросом: убьет ли мальчишка в конечном счете своего отца?

— Возьмите… — произнес джедай, хотя его губы не шевелились.

Палпатин снова посмотрел на лайтсейбер, на тонкие алые ручейки, бегущие по рукояти и стекающие с пальцев джедая, падая темными каплями к ногам Палпатина, впитываясь в подол его плаща…

Что-то дернуло в его душе, как никогда прежде, заставляя сердце в трепете пропустить удар. В страхе…

Его Волк оставался тихим и безразличным, но что-то… что-то изменилось в его глазах…

— Возьмите… или он убьет вас.

Палпатин взглянул вверх, этих слов никогда раньше не было в видении.

— Вейдер?

Его волк ничего не ответил, только продолжал протягивать мокрый от крови сейбер, внизу распускались неровные алые пятна, питаемые по-прежнему сочившейся с рукояти густой вязкой кровью.

Жизнь, яркая и насыщенная.

Смерть, проливающая рубиновые слезы.

Смерть… меч не был активизирован, но он слышал басовый гул его невидимого клинка, шипение раскаленного света.

Смерть…

Реальность разорвала видение, нарушая связь и оставляя Палпатина выбитым из колеи в тихом и одиноком безмолвии пустой огромной палаты.

* * *
Риис вошел в темную гостиную, где Люк спокойно стоял высокими окнами, пристально всматриваясь в ночь. Раненая левая рука поддерживалась правой, а сломанные ребра болели от слишком долгого стояния на ногах.

— Все прошло, как планировалось, сэр?

Люк пожал плечами, не поворачиваясь.

— Настолько, насколько это возможно.

— Но Император остался доволен? — уточнил Риис.

— Пока да.

— Тогда мы можем продолжать?

Люк долго молчал, раздумывая. Какая-то его часть все еще не желала двигаться по этому пути, ступив на который он уже не сможет свернуть и уйти — но он откладывал и мешкал слишком долго, и вот к чему это привело. Галактика шла дальше, а он остался барахтающимся в своих сомнениях, уязвимым, и в результате заплатил за это.

Палпатин вложил много времени и усилий, связывая руки Люка, и теперь Люку нужно будет вложить не меньше, чтобы высвободить себя. И в настоящий момент было очень мало людей, которым он бы достаточно доверял в этом. Риис был одним из них, как и Халлин. Мара — определенно нет, как и его отец.

Что касается Альянса… Он надеялся, что смог бы открыть диалог с ними, избежав прямого конфликта, но теперь это казалось полностью вне рассмотрения. Впрочем, шансы принятия ими его условий и раньше были весьма слабыми, становясь все призрачнее с каждым проходящим годом. В действительности он нуждался в смене их руководства, но повлиять на это никак не мог — до сих пор. Сейчас настал момент, когда он мог двинуться к своей цели, прикрываясь местью.

Месть будет прекрасным алиби, потому что он действительно искренне хотел ее; и в этом случае месть будет единственной вещью, которую ощутит его Мастер. И те небольшие приступы угрызений совести, шепчущие так долго в уголках души, наконец стихли, лишившись дара речи под грузом реальности совершенного предательства.

Как он мог чувствовать вину за то, что остановит тех, кто пытался убить его? Это просто самозащита. Естественный отбор, законы дикой местности. Он бежал со стаей уже довольно долго, чтобы понять, что единственным способом остановить тех, кто хватал тебя зубами за пятки, было уничтожить их.

Люк улыбнулся своим мыслям, его Мастер гордился бы им. Но прежде чем ситх торжествующе поздравит себя с созданием своего драгоценного «волка», он должен понять характер зверя…

Палпатин хотел обязательств от Люка — что ж, в общем он получил их. Он получил своего волка. И одной из ведущих амбиций сущности каждого волка… было стремление опередить других.

— Сэр? — мягко позвал Риис, возвращая мысли Люка к настоящему моменту.

По правде говоря, он уже начал кампанию, приказав Риису связаться с его агентом среди ботанов и велеть тому наблюдать сегодня жилье Наследника в Западной Башне. И к этому моменту изображения его, живого и здорового, гуляющего по широкому балкону Парлемианских апартаментов, давно должны быть на пути к Восстанию.

— Я свяжусь с Эрго — скажу, что мы начинаем ставить западню, и нам необходимы сообщения о любых изменениях в распорядке Восстания, — произнес наконец Люк. — Ты должен связаться с адмиралом Джоссом по официальному каналу и передать мой приказ готовить «Несравненный», «Бесстрашный» и «Ярость» к широкому обходу колоний под моим командованием. Затем свяжись с ним снова на безопасном канале и скажи выпускать спецгруппы 701-го, как только они достигнут Ондерона, они должны получить Белый код и немедленно начать продвигаться к местоположению ботанов. Я должен знать, когда они будут там. Свяжись с генералом Райзом…

— Я прошу прощения, сэр, генерал Райз получил перевод во флот Внешнего Кольца, — перебил Риис, говоря об одном из центральных военачальников Люка и их надежном союзнике.

Люк нахмурился, сузив несоответствующие друг другу глаза.

— Чьим приказом?

— Приказом Императора. Его заменил генерал Вирс — хотя, как я понял, прошение о переводе он подал сам.

Люк отвернулся, расстроенный, немедленно вспоминая, как видел Вирса в палате аудиенций своего Мастера несколькими месяцами ранее.

— Он — агент.

— Палпатина? — нахмурился Риис. — Он не значится в моих списках.

— Ну, значит внеси его туда. И сообщи мне, когда Райзу удастся связаться с тобой по безопасному каналу с «Экзекутора». Я сомневаюсь, что мы получим что-нибудь полезное от него сейчас — мой отец будет наблюдать за ним как ястреб — но он может быть полезен в будущем. Когда он вступит в контакт, установи надежную частоту и скажи ему больше не делать этого — мы оставляем его «спящим» на некоторое время, пока все не уляжется.

— И что с Вирсом?

— Информируй адмирала Джосса, что Вирс — шпион. У него не должно быть никакого контакта с 701-ым, — ответил Люк, говоря о личном воинском подразделении, которое он полностью охранял от внешнего влияния. — Если по этому поводу будут вопросы, пусть Джосс передаст, что это мое личное распоряжение и направит его ко мне.

В качестве личного полка Наследника, 701-ый поддерживал видимое присутствие на борту «Несравненного», но в действительности все — от количества до назначения и местонахождения команды — было тщательно скрыто. На борту одновременно находилось не больше половины команды, остальные были тайно рассеяны маленькими независимыми единицами. Конечно, какие-то имена и количество должным образом сообщались для статистических отчетов Палпатину и для воинской службы разведки на Корусканте, иногда даже правильно — во всяком случае достаточно, чтобы пройти при необходимости проверку.

Люку потребовались два года, чтобы из маленького, стандартного полка, назначенного ему личной командой, по примеру 501-го полка его отца, создать независимое, преданное, отборное подразделение. Быть продвинутым в 701-ый означало быть окончательно признанным в Центральном Флоте. Попадали туда только по личному распоряжению Люка с учетом образцового поведения, и, следовательно, это являлось знаком доверия и надежности. Постепенно они отделились от регулярных войск, став полностью самостоятельным объектом, и в то же время Люк был вполне уверен, что разведка Палпатина располагает приемлемыми сведениями о численности и преданности полка, не зная в реальности настоящего расположения и назначения единиц — и он не собирался позволять Вирсу изменять это.

Палпатин мог, конечно, расформировать 701-ый в любое время, но Люк играл осторожно, тонко и расчетливо, тщательно стараясь не выказывать наружу никакого неповиновения или инакомыслия. И он знал, что его Мастеру не хотелось никаких публичных демонстраций разногласий и недоверия между собой и его Наследником, поэтому распускать этот полк было бы политически вредно. К тому же, Палпатин должен был дать своему Волку некоторое чувство независимости и автономии… и, в конечном счете, оба знали правду: подразделение Люка было прочным и лояльным, и если бы Палпатин дал директиву о его расформировании, большая часть 701-го стала бы действовать тайно, исполняя приказы Люка и формируясь таким образом в преданную лишь Наследнику, скрытую экс-воинскую единицу, о которой ничего не будет известно.

Необходимость вынуждала обходить многие принципы, и со временем Люк обнаружил, что вопреки его ранним опасениям, неприязнь им политических уловок и ухищрений не означала, что он не пользуется ими. Он провел всю свою жизнь, находясь в жесткой труднопереносимой окружающей среде, и постоянная борьба стала частью его характера — борьба за выживание — было это в глубоких пустынях Татуина или в дипломатических джунглях Корусканта.

— Какие-нибудь распоряжения относительно генерала Вирса на это время? — спросил Риис.

— Стандартные процедуры флота, — ответил Люк и затем добавил: — Я буду говорить с ним, когда «Несравненный» выйдет на орбиту. Лично.

— Вы думаете, у него… есть потенциал?

— Очень сомневаюсь, — сказал Люк. — Но я хочу знать, почему Палпатин удалил Райза и дал мне Вирса. Или он знает, что Райз поменял свою лояльность или он просто хочет еще одного шпиона в моем лагере, что кажется маловероятным, учитывая, что назначение Вирса так очевидно связано с Императором. Впрочем, думаю, Вирс должен знать это, и я более вероятно вытяну это из его головы, а не головы Палпатина. — Подумав какое-то время, он добавил: — И нам нужен наемник — независимый специалист по проникновению, который сможет быстро и под умеренным прикрытием войти в Восстание. Он не должен будет слишком долго оставаться нераскрытым. Узнай у Каррде, знает ли он кого… Скажи, что тот будет расходным материалом. И скажи, что мне нужны три контрабандистских модифицированных и хорошо вооруженных фрахтовщика на… ммм… Название главной транспортной компании на Ботавуи…?

Риис ответил не сразу, сбитый с толку неожиданным вопросом:

— Гм… Тионн Каллат? Манил? — назвал он то, что первым пришло в голову.

— Необходима безупречная документация от той компании. Я сообщу потом дату, когда встречусь с ним.

— Могу я спросить, что мы будем перевозить контрабандой?

— Тебя, меня и 701-ый, — уклончиво ответил Люк, ничего больше не объясняя. Затем вздохнул, утомленный бесконечными играми, в которые был вынужденно втянут, долгим днем и несвоевременным назначением Вирса. — Это все на сегодня, Вез. Свяжись с адмиралом Джоссом утром. И разбуди меня в семь, пожалуйста, мне нужно начинать возвращаться к обычному распорядку. Я пойду в тренировочный зал с утра.

Риис поднял брови:

— И как вы будете тренироваться, сэр? Могу я спросить?

— Тщательно, — ответил Люк сухо, отворачиваясь — чтобы указать, что разговор закончен.

Однако от Рииса нельзя было так легко отделаться.

— Я полагаю, что Халлин рекомендовал вам подождать, пока не будут удалены спицы, прежде чем начать тренировки с лайтсейбером, — вежливо напомнил он.

— Их скоро вынут, — ответил Люк просто.

Риис продолжал еще долго стоять, уставившись на его спину и оставаясь, как всегда, нечитабельным для Люка, с естественно приглушенным присутствием в Силе. Но Люк знал, что тот должен понимать необходимость форсирования его восстановления. Он не повиновался Императору много раз, но сейчас он собирался ступить на шаг дальше, чем когда-либо, и если Палпатин выяснит это, то не будет никакого разумного объяснения его явно предумышленного неподчинения.

Единственной вещью, которая позволит уберечь себя от гнева Палпатина, будет успех. Только он позволит Люку скрыть свои истинные намерения за результатом… и при этом продвинуться к собственной цели.

Если же он потерпит неудачу, а Палпатин узнает… тогда Люк не мог позволить себе физической слабости — ибо Палпатин разорвет его на части.

Шаг Мары становился медленнее по мере приближения к апартаментам Скайуокера, на лицо легло хмурое выражение. В дверях стояли только два алых гвардейца, и до конца еще не проснувшаяся голова Мары пыталась осознать тот факт, что это, вероятнее всего, означало отсутствие Скайуокера внутри.

Она прошла вдоль главного холла обширных апартаментов к рабочему офису, и обнаружила там лишь одного Рииса, поднявшего на нее взгляд, как только она вошла. Хоть они оба и действовали по тайному приказу Императора, теоретически ни один из них не знал об истинных обязанностях другого, но Мара была весьма уверена: Риис был слишком умен, чтобы не понимать правды, и это отражалось в нем как в настороженной неприязни, так и в поддерживаемой им притворно-учтивой дистанции, что сбивало с толку намного больше.

— Доброе утро, коммандер Джейд. Могу я помочь вам?

— Где Скайуокер?

— В настоящее время Наследник находится в Зале Практики, — исправил ее Риис ледяным тоном.

На Мару это никак не повлияло.

— И что он там делает?

Риис многозначительно поднял брови.

— Только не говорите мне, что вы позволили ему идти туда в его состоянии тренироваться с мечом?

— У меня вряд ли бы получилось забрать его, коммандер, — насмешливо ответил Риис.

— Халлин знает?

— Да. Его доктор сообщил, что если Наследник — его слова, не мои — такой дурак, что пытается тренироваться с сейбером, ему только остается ждать скорого вызова в Зал Практики для собирания оставшихся частей, — с сухой иронией ответил Риис.

Но Мара уже отвернулась, направляясь к выходу. Дойдя до широкой лестничной площадки из базальта, она остановилась в раздумье… У нее было достаточно времени, чтобы быстро обернуться и взять кое-что из собственных апартаментов.

Два алых гвардейца энергично расступились, давая ей пройти в огромный зал, уже нагретый от стеклянных стен, несмотря на раннее время. Скайуокер стоял приблизительно в центре, в чисто-белой спортивной майке и таких же штанах, в которых он всегда упражнялся при таком сильном утреннем солнце. Казалось, он буквально сверкал на фоне абсолютно черного эбенового пола.

Жмурясь от яркого света, Мара прошла вперед; Скайуокер полуобернулся к ней в легком приветствии. Лайтсейбер он держал в правой руке, левая была по-прежнему бесполезна, находясь в полимерном фиксаторе, который вместе с видимыми из него спицами вспыхивал бликами на солнце.

Люк казался удивительно естественным и непринужденным, как это часто бывало во время его тренировок, словно все остальное переставало существовать на этот момент — когда он полностью отдавался своей страсти. Всякий раз, когда он находился во Дворце, он возвращался к бесчисленным часам упражнений в Зале Практики — так же, как это было во времена его тренировок с Императором. Насколько понимала Мара, это было и способом держаться подальше от двора, сохраняя таким образом здравомыслие посреди безумной и жестокой среды и реальной необходимостью, граничащей с одержимостью. Но это можно было объяснить — учитывая его положение, в один день эти тренировки могли бы спасти ему жизнь.

Он взглянул на нее, волосы были взъерошены, лицо осветила теплая, скромная улыбка, на которую Мара не смогла не ответить. Он выглядел настолько расслабленным. Никакой настороженности, никакой подозрительности, никакой отстраненности. Он был очень… обаятельным.

— Тренируешься? — она тут же мысленно пнула себя за то, что спрашивала очевидное, но он только спокойно кивнул ей.

— Пытаюсь, — признал он, небрежно очерчивая сейбером справа от себя петлю бесконечности, заканчивая ее крученым движением вверх и останавливая клинок в миллиметре позади своей головы. Мара слегка вздрогнула, но Скайуокер казался полностью раскованным во время маневра.

— Знаешь, я отчетливо помню, как Халлин сказал, что тебе еще рано практиковаться с мечом.

— Я думал, ты никогда не слушаешь Халлина.

— Вовсе нет, — отважно возразила Мара. — Я говорила только, что слушаю его меньше, чем ты.

— Здесь ты права, признаю, — улыбнулся он, салютуя ей аккуратно поднятым перед лицом клинком и слегка поклонившись. Затем сделал два шага назад — явно, чтобы освободить себе место для размаха сейбером.

— Ты очень великодушен, — хладнокровно ответила Мара, но не смогла удержаться от небольшой улыбки, подернувшей губы; одновременно она шагнула вслед за ним, чтобы сохранить между ними близкое расстояние.

Не растерявшись, он отступил еще на два шага — Мара приблизилась еще на столько же. Он взглянул на нее, нахмурившись, глубокий шрам на его лице исказился:

— Мы что, танцуем?

Мара позволила себе усмешку:

— Я все еще жду ответа на мой вопрос.

— Я думал, что уже согласился с тобой.

— Я говорю о вопросе про предписание Халлина, о том, что ты еще не готов к таким напряженным тренировкам.

— Я следую его рекомендациям.

Мара свела брови:

— И когда это?

— Когда я отошел от тебя — чтобы не задеть сейбером, — ответил он ровно.

— Это не ответ, а только игнорирование вопроса.

Он склонил голову набок, переходя на снисходительный тон:

— Если ты занудствуешь, я хотел бы заявить для протокола, что в действительности ты не задавала мне вопрос, это было больше похоже на утверждение.

Он вновь отстранился, улыбка изогнула шрам и достигла лазурных глаз, что всегда было редкостью, хотя — удивительно! — за последнюю неделю Мара наблюдала это много раз. И она все еще пыталась решить, стоило ей радоваться этому или отнестись с подозрением. Но в любом случае она была очарована этим новым привлекательным завихрением в характере Скайуокера. Халлин предупреждал о колебаниях в настроении и изменении характера после комы — и если это и было тем результатом, то она, несомненно, могла бы жить с ним.

Он еще раз отступил.

— И ты по-прежнему на моем пути.

Мара снова нахмурилась, отказываясь сдаваться: если она не могла заставить его остановиться, то по крайней мере она могла бы попытаться ограничить то, что он делал…

— Нам нужно попрактиковаться в поединке, — сказала она, протягивая руку к своему утилитарному сейберу, который дал ей Палпатин много лет назад, выглядевшему как шлифованная стальная труба с кнопкой.

Изящная и стройная, на таком близком расстоянии к Люку, Мара была чуть выше его плеча, но это нисколько не пугало ее. У нее не было его силы, но зато было тренированное, спортивное тело, ловкое и проворное, и она с ранних лет обучалась таким поединкам. Правда, он без усилий побил ее в их коротком спарринге раньше, но она тренировалась с тех пор.

Однако ее предложение фактически заставило его рассмеяться, он опустил сейбер и дезактивировал рубиновый клинок, наружу внезапно прорвался акцент систем Внешнего Кольца:

— Ну да, ведь ты так любезно проигрываешь.

— Может, теперь я побью тебя, — поддразнила она, все больше соблазняясь отсутствием его обычной защиты.

Он выдержал многозначительную паузу, сказавшую, как сильно он в этом сомневается, и затем произнес с отличным, полностью вернувшимся корускантским произношением:

— Не может.

— Ну, не знаю, — продолжала подтрунивать Мара. — У тебя сломана рука, плечи скованы, бедро и лодыжка повреждены. Так что, думаю, у меня хороший шанс.

— Нет у тебя шанса.

Мара вскинула брови:

— Я что, так плоха…? Или ты настолько хорош?

Он пожал плечами, игнорируя комплимент, но полностью уверенный в своих способностях:

— Немного и того, и другого.

— Может, тогда ты дал бы мне несколько уроков?… Я попытаюсь не выходить из себя на этот раз.

— Я думаю, это и есть первое, что тебе нужно сделать — не выходить из себя, — проговорил он с сарказмом. — Вернись, когда научишься этому.

— Думаю, тебе стоит поискать бревно у себя в глазу.

— Видишь? — иронично спросил он. — А ты еще даже не активизировала сейбер. Мара пожала плечами, смирившись с отказом, и удивилась, услышав: — Возможно, в другой раз.

Он попытался отойти в другом направлении, но она не собиралась сдаваться и заканчивать их разговор, когда Скайуокер был в таком очаровательном и легком настроении; вместо этого она взглянула на сейбер в его руке:

— Можно посмотреть?

Это было невероятное нарушение этикета, она знала, но ей было искренне любопытно. Он носил этот сейбер уже три года, а она никогда не видела его вблизи. Люк взглянул на нее с улыбкой, пальцы лишь чуть заметно напряглись на рукояти оружия.

— А мне можно посмотреть твой? — изумив ее, он протянул ладонь левой руки, смотря полными юмора глазами.

Улыбаясь в ответ, Мара согласно поместила туда свой меч, ударяя о твердый полимерный фиксатор, но не отпустила его. Одновременно она захватила рукоять его меча. Он сжал руку и какое-то время также держался за оба сейбера, таща их слегка к себе, как и она.

— Кажется, сейчас наши отношения стали неразрывны, как никогда.

Ни уловки, ни подозрительности, лишь искреннее откровенное развлечение. Она не помнила, когда последний раз заставала его в таком отличном настроении. Таком… притягательном. Возможно, причиной было его возвращение к заветным тренировкам, чувство, что он что-то действительно делает для того, чтобы восстановиться. Хоть что-нибудь.

В ответ она смогла только усмехнуться — казалось, в это утро подобная реакция была самой естественной для них.

— Очень забавно. Отпусти.

Он отпустил, как и она; Мара осталась с его мечом в руке. Лайтсейбер был очень личной вещью, и хоть оболочка этого оружия была подарена, сущность меча — его клинок — Скайуокер несомненно сконструировал и создал сам.

Когда-то давно полагали, что лайтсейбер являл собой душу джедая, использовавшего его — говорили, что джедай, касаясь чужого меча, мог ощутить призрачную личность его владельца. И хотя Мара ни на секунду не верила в эти романтические сказки, она вполне допускала, что форсъюзер мог что-то прочесть по такой крайне личной, индивидуальной вещи другого чувствительного к Силе существа. Получить некую информацию, которая вполне вероятно наполняла долго и интенсивно используемый меч.

Этот меч был значительно тяжелее ее оружия, чуть длиннее и шире. Черная поверхность рукояти, подаренной Палпатином, была сделана из драгоценного перенниума, покрыта скрупулезно выполненной изящной гравировкой и элегантно украшена по всей протяженности изогнутыми вставками платины и золота. Верхняя половина цилиндра была обрезана по длинной дуге, чтобы выставить наружу восемь катушек-активаторов поля, каждая из которых была окаймлена тонкой платиновой полосой. Мара была уверена, что этого не было, когда Палпатин дал Скайуокеру рукоять, что это было сделано преднамеренно, впоследствии, приближая почти бесценный предмет к более утилитарному виду.

Кожух клинка был классически срезанной и конической формы, сверкая полированной платиной, как и торец сейбера. Несмотря на его очевидную ценность, несметное число мелких царапин и зарубок, накопившееся за несколько лет, исключало какую-либо претенциозность, гравированная верхушка из перенниума местами была затерта до зеркально гладкой поверхности, даже тактильно давая ощущение интенсивного характера использования.

Произведение искусства, но сдержанное и непритязательное, противоречащее своей смертоносной природе.

Вызывающее чувство… опасности. Непривычный вес делал меч довольно неудобным для хвата, лишая этим уверенности и заставляя немного нервничать.

Скрытая внутри безудержная мощь.

— Можно я…? — не ожидая разрешения, Мара отвела рукоять в сторону и активизировала сейбер.

Клинок ожил с неожиданно мощной отдачей, и ей потребовалось как следует задействовать мышцы, чтобы справиться с напряжением.

Она не видела, но ощутила небольшое изменение в позиции Люка, хотя он не поднял и не активизировал ее меч. И, казалось, при этом он не чувствовал необходимости отойти в сторону.

Все лезвия имели небольшую тянущую силу, создаваемую резонансной вибрацией, зависящей от уникального кристалла, так называемый «крен», дающий клинку его «вес». Некоторые были ровными и легкими, что увеличивало их маневренность. Однако весь импульс движения должен был идти от владельца меча. Таким образом, клинок позволял более легко совершать сложные шаги и движения, но делались они без какой-либо мощи.

У «тяжелых» лезвий был низкий резонанс и более выраженный «крен», требующий гораздо большего мастерства для управления оружием. С такими клинками стиль борьбы был другим; для контроля их гироскопического эффекта требовалось постоянное движение. Но их импульс давал им мощь в самых сложных движениях, делая эти трудные, «тяжелые» лезвия намного более смертоносными при точном ударе.

Все клинки были, в сущности, соотношением между непринужденностью и скоростью небольшого «крена» и трудно-контролируемой смертоносной мощью «тяжелого» лезвия. Клинок ее Мастера, как и клинок Мары, был легким и быстрым, усиленным скоростью и требующим меньшего количества умения в плане постоянных тренировок и практического опыта. Клинок же Вейдера очень походил на клинок его сына, что побудило Мару на мгновение с любопытством задуматься о том, какое зрелище представлял поединок, который, как она знала, состоялся между ними раньше.

Подача на это лезвие была очень низкой, ощущаясь словно пульс, и она почувствовала, как чутко ускорилось в ответ ее собственное биение сердца. Кинетический «крен» тянул руку, настолько сильно, что ей приходилось бороться, чтобы удержать рукоять казавшегося живым оружия. И все же, когда она повернула его в медленной «восьмерке», оно практически само повело ее руку, таща ее за собой в своем рвении, в желании двигаться.

Это было уникальное живое лезвие, созданное гораздо больше для наступления, чем защиты, требующее скорости реакции и мощи. Предназначенное брать инициативу и теснить в атаке.

Клинок ситха.

Она подняла ярко-красный клинок в широком размахе, держа наконечником вниз. И хотя ее глаза были прикованы к лезвию, Мара знала, что все ее внимание сосредоточилось на Люке, как и его на ней.

Ощущая это, она взглянула на него; те пронзающие, несоответствующие друг другу глаза пристально смотрели на нее. Сейчас, изучая его раненое лицо, глубоко в душе Мара понимала, что каким-то образом их отношения перешли на другой уровень. Воздух буквально гудел между ними, отчего вставали дыбом волосы на затылке и прошибала дрожь.

Она вновь перевела взгляд на борющийся, пытающийся вырваться клинок, очаровывающий и притягивающий своим противоречивым характером — и сопротивляясь ей, и желая сотрудничать.

— Любопытный клинок… Опасный.

— Все клинки опасны.

Она посмотрела на него — в глаза, которые не отпускали ее.

— Этот больше остальных.

— Тогда, возможно, ты должна остановиться.

— Должна. Но я чувствую, что не хочу этого, — ответила Мара так небрежно, как только могла, опять перемещая клинок в восьмерке и наблюдая за ним, низкий гул отозвался эхом в пустой комнате. — Он притягивает меня.

Люк едва заметно улыбнулся, шрам у глаза слегка искривился, но тихий, осторожный голос не выражал ни развлечения, ни предостережения, глаза следили за медленно двигающимся клинком.

— Тщательно подумай — не начинай ничего, полагая, что справишься с управлением. У таких движений есть привычка выходить из-под контроля.

Мара точно знала, о чем он говорит, но в тот момент она полностью потерялась в его разительных пронзающих глазах.

— Ты думаешь, мне нужно остановиться?

Он колебался, и это был тот ответ, который она хотела. Они долго и неотрывно смотрели друг другу в глаза, не желая нарушать момент. Наконец, все также не отводя от нее взгляда, Люк плавно протянул руку и положил ее поверх руки Мары на сейбере, дезактивируя его.

— Я думаю, нам нужно перестать играть в опасные игры, — ответил он, спокойно забирая у нее меч.

— Я думала, тебе нравятся опасные игры? — прошептала Мара с сумасшедше бьющимся от собственной смелости сердцем.

— Не здесь, — сказал он просто, многозначительно поднимая взгляд к камере на потолке.

Безоговорочный отказ или только отсрочка до более безопасной ситуации?

Фактически закончив разговор, он уже уходил. Не выдержав, Мара бросила ему в спину:

— Ты имеешь в виду другое место?

Он коротко рассмеялся, не оглядываясь. Когда он заговорил — вновь в своей обычной прохладно-отстраненной манере — в его сдержанном, бесстрастном и несколько забавляющемся тоне не было и намека на произошедшее, будто все это было лишь мимолетным отвлечением.

— Удиви меня.

Глава 7 (часть 2)

— Что я хочу… — задумчиво проговорил Люк, опираясь руками на стол перед собой, — это кое-что на Мару Джейд.

Риис решительно мотнул головой.

— Вы же знаете, она безупречна.

Люк нахмурился, чувствуя, как шрам при этом натянул кожу на лице.

— Разве? Против прямого приказа она не пойдет, но пару негласных правил, думаю, обойти может.

— Подожди, зачем тебе вообще что-то на Мару Джейд? — спросил Халлин.

Люк досадливо покачал головой; из-за травм движение по-прежнему выходило жестким.

— Затем, что она походит на мою тень. Куда бы я ни пошел — она тут же, за моей спиной, чересчур близко для комфорта. Я хочу знать, что именно и как много она докладывает обо мне Палпатину.

— Всё, — гарантировал Риис. — Она регулярно говорит с ним и каждые два дня представляет письменный отчёт. Вы знаете.

— Можно как-нибудь совместить ее информацию с той, что поставляешь ты? Чтобы лучше понять характер ее сообщений?

Риис снова отрицательно качнул головой:

— Нет, я ранее пробовал: давая слегка неточные сведения, чтобы увидеть реакцию. Но меня ни разу не подловили на этом.

Несмотря на смену лагеря, Риис по-прежнему тщательно поддерживал свое положение одного из шпионов Палпатина в окружении Люка, передавая тщательно отобранную информацию — которая больше служила для вызова определенных реакций, чем для предоставления любых реальных сведений, проливающих свет на истинное положение вещей.

Завоевание доверия Рииса было одним из самых важных шагов Люка — и с точки зрения его свободы, и с точки зрения следования более значительным планам. Аналитический склад ума Рииса и знание им изнутри всей кухни Дворца и имперских вооруженных сил оказались неоценимы.

— У меня нет никакого контакта ни с Палпатином, ни с кем-либо из его штата, — продолжил Риис. — Мои отчеты делаются отдельно и посылаются по шифрованному каналу Пестажу. Без всякой обратной связи.

Люк, Риис и Халлин находились в гостиной частных комнат Скайуокера, свободной от тотального наблюдения, распространенного во Дворце. Люку не очень нравилось встречаться с ними здесь таким образом — несмотря на то, что внутренняя разведка его Мастера будет без понятия, о чем они говорили, она все же будет знать, что все трое находились в непросматриваемой комнате, и этого может быть достаточно для подозрений и дальнейшей разработки. Они шли к этому в течение последних нескольких недель, используя в качестве предлога ежевечерние визиты Халлина для медицинского осмотра. Иногда Люк принимал своего доктора в кабинете, иногда в библиотеке — обе комнаты находились под наблюдением. Но иногда, когда было что-то важное для обсуждения, Люк, почувствовав приближение Халлина, шел сюда, в гостиную.

Что касается Рииса, расчет был на то, что как его первый адъютант, тот проводил большую часть дня в компании Люка или, по крайней мере, поблизости от него. Фактически Люк играл на том, что по распоряжению Палпатина, он должен был оставаться один как можно меньше, и хотя бы один из агентов должен был находиться рядом с ним.

Тем не менее они пытались делать эти встречи короткими, когда находились во Дворце.

— Я хочу знать, где проходят ее границы: передаст ли она информацию, которая может принести ей проблемы — о какой-нибудь нежелательной для нее ситуации.

Риис вопросительно поднял брови.

— Зачем это? — вновь произнес Халлин.

— Сегодня утром она вошла в Зал Практики, и… — Люк прищурил несогласованные глаза, обдумывая утренние воспоминания. — Я думал, что смогу выпихнуть ее оттуда, но… ничего не вышло. — Какое-то время он молчал, затем пожал плечами. — В любом случае, так как я застрял здесь на какое-то время, мне необходимо обмениваться информацией, находясь во Дворце, или мы впустую растратим этот шанс, — сказал Люк, имея в виду возможность пойти против Мон Мотмы. — Халлин сказал, что Мара была наказана после покушения на меня. Вопрос: если у нее будет выбор сообщить о промахе в исполнении своих обязанностей, когда она легко может этого не делать, как она поступит?

— И как мы сможем это проверить? — поинтересовался как всегда практичный Риис.

— Здесь нужна будет ваша помощь. Давайте проверим ее на чем-то мелком для начала.

— Когда?

— Завтра. В любом случае мне нужно начинать двигаться по Дворцу без ее слежки. Так давайте посмотрим, что она предпримет по этому поводу.

— Зачем рисковать? — спросил как всегда осторожный Халлин.

— Во-первых, из принципа. Я устал быть под постоянным наблюдением. Во-вторых, я должен проверить ее, кое-что изменилось, и я хочу знать причину. И самое важное — мне необходимо возобновить связь с Эрго, и для этого мне нужна безопасная ситуация; я не собираюсь рисковать личностью своего единственного шпиона в Восстании. Я также должен обменяться информацией с «Несравненным» и вновь поговорить с Каррде.

Люк давно использовал относительную свободу, предоставляемую расстоянием «Несравненного» от Корусканта, чтобы скрыть свои действия и незаконные коммуникации, в которых были задействованы системы шифрования, разработанные для него специалистами Тэлона Каррде.

Организация Каррде, с которой Люк столкнулся год назад, когда ей почти благополучно удалось пересечь один из его сторожевых кордонов, была довольно небольшой и очень старалась не привлекать к себе внимания, занимая сдержанную позицию. И потому имперская служба безопасности смотрела на нее сквозь пальцы, не придавая ей особого значения. А сам Каррде, как оказалось, имел искаженные, но надежные моральные принципы, сильно напоминающие Люку Хана Соло.

Находясь сравнительно недавно в своей профессии, Каррде нечего было проигрывать, а вот возможность получить поддержку — когда они впервые начали их настороженные отношения — была весьма соблазнительна, даже если она предполагалась от человека фактически нового в имперской иерархии, в чем они были похожи. И со временем оказалось, что Каррде поставил на правильного бегуна, и теперь был уверен, что его организации лишь оставалось стойко держаться и ждать, когда они займут то же желанное положение, что сейчас занимало «Черное Солнце», благодаря поддержке Палпатина.

Ничто так не усиливало лояльность, как понимание, что клиент стоял первым в линии наследования императорского трона.

И все это было сейчас бесполезно для Люка, если он не сможет фактически говорить с Каррде. Пойманный в ловушку во Дворце он был полностью изолирован, будучи неспособным ни получать информацию, ни давать распоряжения и тем, с кем он просто сотрудничал, и своим агентам, на размещение которых он потратил два года.

— Что вам нужно от Каррде? — осведомился Риис.

— Мне нужны имена и местонахождения всех ботанов, предоставляющих информацию Восстанию. Всех без исключения, сотрудничающих с ним и в прошлом, и в настоящем. И я хочу знать, нашел он мне наемника или нет.

— Зачем вам ботаны?

— Восстание по-прежнему входит в компетенцию Лорда Вейдера, как и всегда. Если я открыто пойду против мятежников, то аннулирую очевидное правило Императора, а мне нужно его сговорчивое расположение духа, пока я веду свою игру. Ботаны же будут справедливой партией. Все знают, что именно они передали информацию Восстанию о нахождении «Несравненного» на верфях Куата.

— Ботавуи находится у Внешнего Кольца, — напомнил Риис. — Палпатин не позволит вам выходить за пределы центральных систем. Если вы возьмете «Несравненный»…

— Я не собираюсь делать это. Туда тайно отправятся боевые единицы 701-ого, мы соберем их у Деварона, на территории Колоний. Мне только нужно, чтобы Мотма знала, что за этим стою я. — Видя сбитые с толку, вопросительные выражения лиц своих соратников, Люк наконец смягчился и дал им некоторое объяснение: — Это Мон, лично, заключила договор с ботанами о снабжении информацией Аль… Восстания.

Это была первая оговорка Люка после покушения, которую заметил Нейтан; раньше Люк всегда делал тонкое различие, единственным во Дворце называя мятежников Альянсом — вероятно, потому что слишком долго находился среди них, а они называли себя именно так. Теперь он сделал выбор, сознательно или нет, но, говоря «Восстание», он отделял себя от них.

— И таким образом ты хочешь вовлечь ее лично? — спросил Нейтан, не совсем понимая, куда клонит Люк. На него не было похоже, чтобы он тратил столько сил и энергии на возможность задеть кого-то, кто задел его.

— Я знаю Мон. Если я принесу достаточно неприятностей ботанам, она будет чувствовать себя ответственной за это. Если я смогу определить, где она будет находиться лишь несколько часов…

— Вы идете за Мон Мотмой? — даже Риис был озадачен, и Нейтан понимал его. Тот сделал паузу, подбирая слова. — Я думал, вы только собираетесь избавиться от шпиона Палпатина в Восстании и укрепить Эрго…. Это, возможно, несколько расколет ваше внимание?

И Нейтан, и Риис давно знали, что у Люка не было никакой особой привязанности к Восстанию, что он никогда в действительности не стремился туда, посылая им тщательно отобранную информацию больше года под маской некого офицера среднего ранга Центрального Флота. Если бы было по-другому, Нейтан очень сомневался, что Риис когда-либо изменил бы Палпатину и начал помогать Люку. Нопопытка убрать Мотму без поддержки и разрешения Императора была невероятно опасна.

Нисколько не колеблясь, Люк заговорил не принимающим возражений тоном:

— Палпатин ждет от меня демонстрации моих обязательств, и я должен удалить Мон. Она дала мне сейчас прекрасную возможность сделать и то, и другое. И я не собираюсь терять ее.

Нейтан перевел взгляд на Рииса, зная о его военном складе мышления. Тот молчал, обдумывая намерения Люка — ища недостатки в логике и суждении. Люк спокойно ждал, согласный рассмотреть любое разумное мнение.

— Откуда вы узнаете, где будет Мотма? — спросил наконец Риис.

— Эрго скажет мне, к тому же попытаюсь заманить Мотму как можно ближе к основным системам — если смогу восстановить связь.

— Почему бы не использовать адмирала Джосса в качестве посредника между тобой и Эрго? — спросил Нейтан. — Только на время, пока ты застрял здесь…

— Нет, это исключено, — твердо прервал его Люк. — Я не передам коды доступа к Эрго никому, даже тем, кому полностью доверяю.

— Но это был бы самый легкий выход сейчас…

— Слишком большой риск — мне придется дать Джоссу слишком много информации. У него нет никакого способа получить доступ к гарантированно безопасному каналу, и даже если внутренняя служба разведки не сможет расшифровать коды, которые я дам ему, то просто поимка Джосса, посылающего шифрованные сообщения мятежникам, уже будет означать обвинение в измене. В конце концов я попаду обратно в твой медцентр, а Джосс встанет у стенки перед расстрельной командой, как и раскрытый агент, коды которого я ему дам. Сейчас нам наконец известна личность шпиона Палпатина в Восстании. Лимэрит. Прямая угроза для раскрытия Эрго. Я хочу как можно быстрее разобраться с ним.

Нейтан нахмурился, не понимая, почему именно Люк чувствовал потребность самому разбираться со шпионом Палпатина.

— Джосс не выдал бы твое имя.

— Возможно. Не под стандартным допросом. Но он — мой адмирал, и Палпатин будет вовлечен в его дело, как только ему сообщат о случившемся. Он вытянет из Джосса и коды, и мою причастность. Нет, никто не будет использовать эту связь кроме меня.

— Если ты так волнуешься по поводу Палпатина, то каким образом обезопасить меня и Рииса? — мягко возразил Нейтан.

— Риис — агент глубокого прикрытия, поскольку не имеет вообще никакой связи с Палпатином. Насчет тебя, вероятнее всего, он уже знает, но думаю, Палпатин не хочет впустую тратить одноразовую возможность для вытягивания из тебя информации — он подождет, когда это будет того стоить.

— Что ж, приятно слышать, — произнес пересохшим ртом мертвенно бледный Нейтан. Ему действительно никогда не приходило в голову, что Император может знать о его привязанностях и просто ждать удобного момента для удара.

Люк широко улыбнулся:

— Расслабься, Нейтан, он должен позволять мне поблажки — давать немного иллюзии независимости, и ты знаешь, он большой сторонник правила, что лучший черт тот, которого знаешь. И если тебя это успокоит, то именно по этой причине я и пытаюсь по максимуму не допускать тебя во дворец, беря во все мои полеты с флотом.

— Но сейчас я уже здесь три месяца.

— Поэтому я хочу отправить тебя назад на борт «Несравненного». Но немного трудно обосновать причину отсылки моего личного врача, пока я все еще в таком виде. — Люк поднял свою неподвижную руку в фиксаторе, с очевидным неудовлетворением в голосе. — Так что ты снимешь это завтра.

— Через две недели, — исправил Нейтан.

— Завтра.

— Я сниму фиксатор завтра, но спицы должны остаться, — согласился на уступку Нейтан.

— Все?

— Можно вынуть их из ключиц. Если ты прекратишь занятия с сейбером.

— Хорошо, — сказал Люк, и Нейтан знал, что тот продолжит тренировки; Люк не стал ни соглашаться, ни спорить, он просто пошел дальше. Всякий раз в таких случаях, для предотвращения дальнейшего обсуждения, он или быстро менял тему или задавал вопрос.

— Возвращаясь к сути, — продолжил Люк, не давая Халлину ответить, — мне необходимо обменяться сообщениями, а для этого я должен воздействовать на офицера коммуникации для получения его кода доступа, и это означает, что мне нужно быть достаточно далеко от Башни, где находится Палпатин, чтобы он не поймал меня на этом. Я могу скрыть свои действия до некоторой степени, но чтобы это было наверняка, мне нужно находиться в Монолите.

Монолит был массивной большой частью Главного Дворца, на которую опирались четыре жилых Башни, эпицентр Империи величиной в полтора квадратных километра. Место, куда стекалась вся информация, сообщения, рапорты и запросы, обрабатываемые там, прежде чем попасть в Кабинет Императора в Южной Башне для его рассмотрения. Палпатин сохранял этот порядок, чтобы все у него было под рукой, постоянно наблюдая и выискивая мятеж и предательство.

— Мне очень не нравится мысль, что вы будете посылать незаконные сообщения так близко от Императора, — встревожился Риис, верный своему положению телохранителя. И насколько знал Нейтан, для того чтобы Риис высказал свою тревогу вслух, он действительно должен был быть сильно обеспокоен, поэтому его состояние передалось и доктору.

— Наши варианты весьма ограничены, пока я во дворце, — твердо произнес Люк, не желая затягивать обсуждение из-за ограничений во времени. — Я смогу спуститься в Монолит незаметно, вы знаете это. Но не с Марой у меня на хвосте, сообщающей о каждом моем шаге.

— И ты хочешь, чтобы она привыкла терять тебя на короткие промежутки времени, — понял наконец Нейтан, памятуя то, с чего начал Люк.

Тот согласно кивнул:

— Но мы должны подойти к этому плавно. Если она потеряет меня несколько раз и потом быстро найдет, в разумной приемлемой ситуации, она не захочет дергаться, чтобы сообщать об этом — или просто не захочет признавать, что допустила это. Меня устроит любой вариант.

— Только еще одна из небольших причуд твоей индивидуальности, — заметил с сарказмом Нейтан.

— Значит завтра? — спросил Риис.

— Первым делом, — ответил Люк. — Для начала это должно быть что-то недолгое, ничего неожиданного за исключением моего отсутствия в апартаментах. Она достаточно умна, чтобы выяснить, где я — если я не изменю свой распорядок. И если она найдет меня за несколько запросов по комлинку, с небольшой поддержкой, она не станет сообщать об этом.

Риис кивнул, понимая свою роль.

— Если позволите, командующий, я думаю, на сегодня наше время вышло. — Он выразительно глянул на дверь, и все понимали, что он прав.

Люк встал, Халлин и Риис автоматически поднялись следом. Они могли быть его соратниками, но правила протокола и этикет были так глубоко внедрены во Дворце, что все по-прежнему повиновались им даже конфиденциально. Люк, в конце концов, был Наследником Империи, и, несмотря на его предыдущие возражения и опасения по этому поводу, протокол медленно становился обычным. Никто не сидел в его присутствии, если его не приглашали.

Нейтан задержался, дождавшись, когда они с Люком останутся одни.

— Я только хотел бы кое-что прояснить для себя, если можно.

Люк поднял брови, приглашая его продолжать.

— Ты и коммандер Джейд… я думал… у меня сложилось впечатление, что вы были…

— Нет, — ответил Люк просто, избавляя Нейтана от необходимости дальнейших попыток задать свой вопрос.

— А. Тогда, наверное, тебе нужно знать, почему Джейд была так… расстроена, когда ее сняли с должности в твоем окружении…

— Я знаю, почему, Нейтан. Спасибо, — проговорил Люк указывающим на закрытие темы тоном.

Однако Нейтан продолжал стоять и смотреть на Люка.

— Ты пытаешься сказать, что я могу доверять ей? — недоверчиво спросил Люк, давая понять, насколько неблагоразумно это было. — Она остается той, кем была, Нейтан. Главным агентом Палпатина и моей постоянной занозой.

— Но ее личные чувства могут… — Нейтан замолк, внезапно видя намного больше.

Именно поэтому Люк чувствовал, что есть смысл проверить реакцию Джейд. Он думал, что она уступит и не станет ни о чем докладывать, потому что это может подвергнуть опасности ее положение рядом с Люком. А не потому, что она испугается простого выговора. Выговор ничего не значил для Люка — противостоять изменчивому характеру Императора стало его образом жизни — и он также не считал, что это важно для кого-то.

Нет, он делал ставку на интерес Джейд к нему — на то, что этот интерес обеспечит ему некоторую свободу, позволив иногда вдохнуть полной грудью.

Но все же… их непреднамеренная близость в медцентре казалась Халлину настолько подлинной… Он был неправ — или человек, которому так упорно преподавалось Императором, что успех требовал использовать любые имеющиеся у тебя возможности, теперь был готов безжалостно использовать свои собственные чувства, так же, как и чувства Джейд?

— Интересно… — Нейтан сделал паузу, подыскивая правильные слова…

— Давай, выкладывай.

— Я просто хотел знать, как ты спишь сейчас?

— Давай сразу к сути, Нейтан.

Халлин тактично опустил глаза, и в голосе послышалась легкая нервозность:

— Я просто думаю, подходящее ли это время для принятия таких важных решений, учитывая недавнюю травму головы?

— Что ты хочешь сказать?

— Помнишь наш разговор о посткоммоциональном синдроме? Я говорил, что какой-то период времени ты можешь сталкиваться с некоторыми… изменениями своей личности. Ты можешь стать более раздражительным и несдержанным. Тебе может оказаться более трудно принять… беспристрастное решение. Твое суждение может быть ослаблено какое-то время.

Люк остро взглянул на него, вскинув подбородок:

— Ты считаешь, я принял неправильное решение?

— Я думаю, ты можешь обнаружить, что… занимаешь более агрессивную позицию, чем предполагал, — постарался дипломатично выразиться Нейтан.

Люк посмотрел в сторону, голос нисколько не потерял резкости.

— Что я обнаруживаю, так это то, что я устал ходить на цыпочках вокруг Мары Джейд. Я чувствую себя больным от этого.

— Но на самом деле ты не вокруг нее ходишь, верно? А вокруг Палпатина.

— Возможно, я чувствую себя больным и усталым и от хождения на цыпочках вокруг Палпатина.

Нейтан промолчал, но Люк не был настроен останавливаться:

— У тебя какие-то проблемы с этим?

— Нет, — мягко ответил доктор.

— Потому что нет ничего, чего бы я не говорил раньше.

— Абсолютно. Я просто не слышал, что бы ты говорил это раньше настолько… прямо.

— Что не означает, что это неверно.

— Я только хочу сказать, что, возможно, какое-то время тебе нужно удержаться от принятия любых основополагающих решений, потому что твое суждение может быть несколько искажено. Ты можешь захотеть взять на себя больший риск, чем обычно, или совершить что-то, что ранее было тебе нехарактерно, хотя сейчас тебе это так не кажется.

— И по твоему профессиональному мнению, как моего врача, ты полагаешь, это произошло?

Нейтан заколебался, не желая ставить Люка в положение, в котором он будет постоянно пересматривать все свои решения. Когда малейшая ошибка использовалась и увеличивалась всевидящим Императором, сомнения и неуверенность в себе были смертельны.

Но живя под наблюдением Мастера, известного своей проницательностью, собственные способности Люка были заточены с остротой бритвы, и его следующие слова дали понять, что колебание Нейтана было красноречивее всякого ответа.

— Ты думаешь, я сбился с пути.

— Нет, — немедленно ответил Нейтан.

— Значит, ты думаешь, что я сделаю это?

Снова то выразительное колебание.

Люк не смог удержаться от резкости в голосе:

— Ты не согласен с тем, что я сказал?

— …Нет.

— Это противоречит чему-либо, что я говорил в прошлом?

— Люк, пожалуйста, не пойми неправильно — я не пытаюсь поймать тебя и не поэтому говорю все это. Я только хочу, чтобы ты понял, что твои травмы могут быть глубже, чем это видно.

— Люди, которым я доверял свою жизнь, те, за кого я отдал бы свою жизнь, защищая их три года назад, только что попытались убить меня. Естественно, мои травмы глубже просто физических, — Люк склонил голову набок, слегка смягчая свой гнев. — Но ты хочешь знать, что все это нечто большее, чем просто месть.

Халлин почти вздрогнул: неужели Люк прочитал его мысли? Он не помнил, когда тот делал это последний раз без его согласия… Но Нейтан решительно не отступал:

— Скажи мне, что все это — часть некой большей стратегии. Не только ради какого-то уровня власти и независимости. Мне нужно знать, что это нечто большее. — Халлин отчаянно хотел услышать это.

— И если это не так?

Нейтан медлил, смущаясь не словами своего друга, а его тоном, взглядом в тех странно несогласованных глазах… Поскольку в них не было ни опасения, ни неуверенности — в них был вызов, почти. Желание подтолкнуть Нейтана только для того, чтобы увидеть, как далеко его можно подтолкнуть.

Затем он моргнул, и этот момент прошел.

— Ты знаешь, что это нечто большее. Мотма, Палпатин — средства для цели, Нейтан, не цель сама по себе. Это всегда было так. Я считал, ты понимаешь это. Но я думал, надеялся, что когда придет время, я смогу, в конечном счете, открыть переговоры с Восстанием — с Мон Мотмой. Но этого не произойдет. Мотма очень ясно дала понять, что никогда не станет моим союзником, а я не стану оставлять сильного врага за спиной, когда у меня есть возможность избавиться от него. Я не могу сражаться на двух фронтах, и больше не могу позволять себе находиться в ловушке посреди двух сторон. Я получил один из самых дорогостоящих и тяжелых уроков, но как любит говорить Палпатин, именно такие уроки мы и запоминаем. Нам необходимо обезопасить себя от угрозы сразу с двух фронтов. Мы должны двинуться вперед — мне необходимо двинуться вперед — или все это было зря. Недостаточно просто учиться — урок не пошел впрок, если ты не применяешь его на практике.

Нейтан нахмурился, по-новому смотря на своего друга. Все время, что он знал его, Люк всегда был кем-то, кто как и сам Нейтан, пытался насколько возможно не выделяться. Да, Люк был своенравен и упрям, обладая всем тем, в чем его постоянно обвинял Император, но по существу он решительно старался держаться нейтральным и отстраненным, оставаясь в стороне.

Только однажды, казалось, Халлин видел проблеск того, к чему был способен Люк — когда тот с полной отдачей боролся за свободу своего друга, коррелианца, вытаскивая того из дворца. Тогда вся эта неприступная воля была полностью направлена к своей цели, полностью сосредоточена только на своей задаче, непреклонная, решительная, неукротимая… и потрясающе эффективная. Таким был реальный Люк Скайуокер? Поэтому его считали настолько опасным, когда он присоединился к мятежникам? Был ли настоящий Люк Скайуокер этим человеком — человеком, который, как только получал миссию, цель, убеждение, неуклонно и твердо шел к этому, невзирая на все остальное, включая собственную безопасность?

Сейчас Люк смотрел на Нейтана, без всяких терзаний и опасений в глазах.

— Все, что я делал до сих пор было или отказом воспринимать реальност, или защитой, Нейтан. Я сделал фундаментальную ошибку, позволяя событиям настигнуть меня, полагая, что смогу отступить в беспристрастную, нейтральную позицию, и все это только сделало меня легкой целью. Единственный способ исправить случившееся — работать на упреждение, а не на устранение последствий, начать снова двигаться. Взять управление и контроль над событиями в свои руки и пойти вперед.

Нейтан по-прежнему смотрел в глаза Люка, пытаясь понять, что именно произошло в результате ранения: либо оно обострило его и без того резкий характер, либо же оно сокрушило его. Пришел ли Люк просто к осмыслению своей истинной уязвимости здесь, очнувшись наконец от нереальных представлений или произошедшие события только открыли его естественную натуру. Возможно, Нейтан всегда видел перед собой волка Палпатина, не сознавая этого?

Халлин безмолвствовал, внезапное понимание слов Люка ударило его под дых…

Взять управление и контроль над событиями в свои руки и пойти вперед.

Потому что для Наследника Империи существовало только одно положение, к которому он мог идти, только одна нуждающаяся в достижении цель.

— Ты идешь к трону, верно? — произнес Нейтан невероятное — и Люк даже не моргнул.

Глава 8 (часть1)

— И где он сегодня? — Мара заглянула внутрь главного офиса штата, находящегося в самом начале апартаментов Люка, в голосе явно слышались резкие ноты. Несмотря на то, что на входе стояла, вытянувшись в струнку, охрана, а Клем, назначенный личным телохранителем Люка во дворце, дежурил в главном куполе, самого хозяина жилья нигде видно не было. Мара медленно и безрезультатно обошла все помещенья. Почему он всегда делал это в её смену?

Риис поднял взгляд от голоэкрана и повернул к ней голову:

— Я как раз пытаюсь выяснить это, коммандер, — решительно ответил он, возвращаясь к своему поиску. — Несколько минут назад он был здесь.

— Я могу поклясться, что он делает это нарочно, — Мара спокойно вошла внутрь, пока не испытывая настоящего беспокойства. Люк пропадал уже третье утро подряд, но, как правило, довольно быстро находился, не совершив ничего из ряда вон выходящего. Фактически она встала сегодня пораньше, чтобы попытаться поймать его.

— Да-а, — рассеянно протянул Риис. — Он знает, что мне приходится заполнять отчетный лист после каждой его прогулки, и, думаю, его это только вдохновляет.

— Тренировочные залы проверили? — спросила Мара, хотя знала, что Риис сделал бы это в первую очередь; обычно именно там Люк и находился.

— Как раз заканчиваю с ними, — ответил Риис, по-прежнему уставившись в полупрозрачный дисплей, на котором таки показалось искаженное через небольшую потолочную камеру изображение Люка. — Вот он. Вы пойдете или я?

— Я, — откликнулась Мара. — Это моя смена.

По правде говоря, она опоздала на несколько минут, несмотря на свой ранний подъем — по дороге ее поймал Халлин, на которого вдруг напал приступ болтливости.

Риис встал, пока она шла к двери, и небрежным тоном произнес:

— Я допускаю…, что Наследник может превратить подобное в привычку, особенно теперь, когда ему значительно лучше. Пока мы быстро находим его, я не вижу причин для беспокойства.

Полагаю, мы вполне способны справиться с этим сами.

Мара оглянулась, понимая, о чем он говорит…

— Конечно, — ответила она в конце концов. — Не вижу проблем.

— Ну, надо же, — лениво произнесла Мара, идя к стоящему с сейбером в руках Люку. — Вот и человек, которого так трудно найти.

Он беспечно улыбнулся ей:

— Просто ты не там ищешь.

— Нет, я ищу там. Просто тебя там нет.

— Видимо, потому что я здесь.

Мара поравнялась с ним.

— Без охраны, — указала она, не сумев удержаться от обвиняющих ноток.

Он небрежно качнул сейбер вниз:

— Держу себя в форме.

От Мары не ускользнул двойной смысл слов.

— Прекрасно. Но держи себя в форме в… — с губ почти сорвалось «смену Рииса», но она вовремя спохватилась, — чью-то другую смену, пожалуйста.

Он изменил хват, держа меч клинком вниз и раскачивая его восьмерками по сторонам от себя — сохраняя при этом легкий, приветливый тон:

— Что случилось, Рыжая? Ты несколько напряжена с утра? Похоже, ты становишься невнимательной.

— Похоже, ты пытаешься меня разозлить.

— Ты всегда близка к этому, разве нет, Рыжая? — Люк продолжал упражнение, смотря при этом на Мару.

— Просто я не люблю рано вставать, вот и все, — проворчала она, понимая по его удивленному тону, что слишком остро реагировала. — И ты не мог бы перестать размахивать сейбером, когда не смотришь на него?

— Если мне придется смотреть на меч, чтобы знать, где он, это будет весьма плачевно. И мне очень не хочется расстраивать тебя своими утренними прогулками, но здесь дело принципа, — мягко произнес он. — Я устал от огненной тени за спиной.

Мара взглянула Люку в глаза, гадая, вкладывал ли он двойное значение в то, что сказал. Судя по всему, он говорил об одетых в алое гвардейцах, повсюду ходивших за ним, но пламенная яркость длинных золотисто-медных волос Мары, за которые она получила от него свое прозвище — только он мог безнаказанно так ее называть — давала повод сомневаться в истинном смысле его слов.

— Они нужны для твоей защиты.

— Разумеется, — сухо усмехнулся он, давая понять, что так не считает. — Хотя, мне как-то удавалось обходиться без них двадцать один год.

— Ты не был тогда наследником императорского трона, — Мара подошла к Скайуокеру чуть ближе, стремясь вывести его на чистую воду и остановить клинок, но в ответ он сделал полшага навстречу и изменил траекторию движения так, что поворот петли приходился теперь на стороны от ее тела. Она приподняла брови, стойко решив не вздрагивать от крутящегося рядом клинка.

— Я не был наследником, когда они начали ходить за мной, — беззлобно возразил он. — И что ты пытаешься мне сказать? Что два охранника могли бы защитить меня, когда взорвалась бомба?

— Я ничего не пытаюсь тебе сказать, — тон Мары стал резче, отражая ее нервозность по поводу низкого гула проносящегося мимо головы клинка. — Мне плевать на самом деле.

Скайуокер остановил клинок и многозначительно взглянул вниз, на сейбер в ее руке. Мара точно знала, что он собирается сказать: свое предыдущее предупреждение о том, как легко она выходит из себя и что это несовместимо с обучением бою на мечах — скорее всего только в его голове.

— Это не считается, — заявила она, не давая ему ничего сказать. — Мы еще не начали… технически.

— Мы в тренировочном зале, ты держишь лайтсейбер. Так что это считается.

— Что ж, я принимаю замечание, — Мара решила не поддаваться на провокацию. «Никакой потери самообладания, — сказал тогда Скайуокер. — Вернись, когда сможешь справиться с этим.»

Люк скептически поднял брови. Но Мара тут же одарила его своей наиболее сдержанной и спокойной улыбкой:

— Видишь? Никакой раздражительности. Я само благоразумие. Больше никаких вспышек гнева и раздражения… пока я держу лайтсейбер.

Он усмехнулся:

— Ни одной вообще?

— Ни одной.

— Несмотря ни на что?

— Да.

— Значит, сейчас подходящее время, чтобы спросить: что случилось с твоими волосами на прошлой неделе? Все эти чудные косы и…

Мара подняла свой меч:

— Учти, эта штука работает…

Он улыбнулся, склонив набок голову:

— Вот что я скажу тебе, Рыжая: я заключу с тобой сделку. Я буду шлифовать твои навыки с мечом, а ты обучишь меня рукопашному бою.

Она нахмурилась:

— Зачем тебе рукопашный бой?

— Зачем тебе учиться лучше драться на сейберах?

И опять все сводилось к тому же, поняла Мара: к возможности, что в конце концов они используют эти умения против друг друга, и Скайуокер хорошо понимал это. Как и она, он хотел обменять часть своих знаний на часть ее. Он мог бы взять любого инструктора по выбору — из тех, кто периодически приходит во дворец для обучения Алой Гвардии. Но за три года она поняла, как работает его мозг: судя по всему, он полагал, что выбрав ее в инструкторы, он сможет ознакомиться с сильными и слабыми сторонами своего потенциального противника.

Или, может, как и у нее, было что-то еще… Что-то слишком сложное, чтобы понять это. После ранения в нем как будто что-то кардинально изменилось, сместилось в лучшую сторону. В нем появилось что-то ощутимо другое — некое чувство направления, цели.

Мара озорно усмехнулась:

— Кажется, наши отношения стали неразрывны, как никогда, — повторила она сказанные несколько дней назад слова Люка.

В ответ он обезоруживающе улыбнулся и затем ступил в сторону, принимая начальную стойку.

— Что ж, приятно иметь немного постоянства в жизни, — пробормотал он. — Готова?

Все еще улыбаясь, Мара подняла сейбер и встала в боевую позицию, удивляясь, как этот добродушный, веселый и обаятельный человек мог быть крайне опасным и непредсказуемым ситхом, в управление которым Палпатин считал необходимым вкладывать так много сил.

Стоя спиной к двери в командной рубке на мостике «Несравненного», Люк обозревал невидящим взглядом раскинувшийся за огромным иллюминатором космос; глаза сузились, на транспаристиле появилось отражение входящего генерала Вирса.

Палпатин дал разрешение своему наследнику вернуться к флоту лишь несколько часов назад, и Люк поспешил тут же сделать это — вогнав свой штат в сумасшедшее столпотворение. Точную причину этой кутерьмы он понять не мог: Люк в течение нескольких недель пояснял, что как только его выпустят, он немедленно улетит.

Пришло время приводить в порядок свой дом.

«Несравненный» уже находился за пределами высокой орбиты Корусканта; «Бесстрашный», «Ярость» и «Доминант» выстроились рядом для короткого гиперпрыжка к Корулагу, у которого должен был тайно ждать Каррде, и Люк наконец вызвал своего нового генерала — или, скорее, генерала Палпатина.

Обычно Люк терпел таких как Вирс в своем штате, в таком ранге; несмотря на уверенность, что они докладывают лично Императору. Он развлекался тем, что скармливал «кротам» подходящую информацию для своего Мастера. В общем, ситуация была привычной, и Люк не собирался менять заведенный порядок в случае с Вирсом.

Но когда он увидел генерала на мостике, все внутри свернулось черным тугим узлом, отбрасывая прочь предыдущие намерения.

Вирс доносил на его отца — вероятно, в течение многих лет — и если раньше это больше казалось забавным, то сейчас было… нестерпимым. Генерал находился в безопасности от Люка, пока служил во Флоте Внешнего Кольца, но теперь он перешел в Центральный Флот — на личный флагман Люка — и без сомнений имел наглость думать, что безнаказанно сможет и здесь заниматься тем же самым.

Только несколько слов, заверил себя Люк, ничего излишне конфликтного. Только дать знать этому высокомерному, самодовольному генералу, что Люк наблюдает за ним. Хотя он не должен, конечно, говорить этого. Он должен просто играть с ним, вводя в заблуждение и кормя с ложечки тщательно отобранными фактами в течение долгого времени.

Вирс энергично щелкнул каблуками в приветствии. Люк остался стоять спиной, не делая ни единого движения в знак признания.

— Командующий, — уверенным голосом произнес Вирс. — Спасибо за удовлетворение моего запроса о переводе. Я понимаю, что у вас были хорошие рабочие отношения с генералом Раузом и надеюсь поддержать эту традицию. Я с нетерпением жду долгого и благоприятного сотрудничества между…

Люк чуть повернулся, голос был подобен ледяной стали:

— Сотрудничества? Нет никакого сотрудничества между нами, генерал. Вы — мой подчиненный, и всегда им будете, если не намереваетесь управлять Империей однажды.

— Нет, сэр, — генерал лишь немного заколебался. — Простите меня, я просто подразумевал…

— Почему вы попросили этот перевод?

— Сэр? — теперь Вирс явно занервничал, теряя решительность.

— Это совершенно логичный вопрос. Почему вы попросили перевести вас с «Экзекутора»?

— Я чувствовал… что… ваш динамичный лидерский стиль больше соответствует моим…

— Остановитесь на этом, Вирс, — Люк наконец повернулся, захватывая генерала жестким взглядом. — Я думаю, самое лучшее, чего мы можем надеяться достичь, это понимания между нами. Поэтому позвольте мне объяснить свои взгляды, прежде чем вы скажете еще хоть слово.

Вирс затих в тревожном молчании, тон Люка требовал не меньшего.

— Видите ли, я знаю, кто вы, Вирс. Я знаю, почему вы здесь и знаю, что вы думаете о выгоде, которую это положение даст вам. Вы вкладывали много времени и усилий в пустую и лицемерную преданность лорду Вейдеру, сообщая Императору о каждом его шаге. По какой-то причине он желал игнорировать это. Однако я — не Вейдер. Я не терплю таких действий от своих приближенных.

От столь прямого обвинения лицо Вирса стало пепельно-бледным, глаза расширились.

— Сэр, я никогда не допускал и мысли…

Ощущая вспыхнувшую ярость, Люк чуть склонил голову набок.

— НЕ СМЕЙ… Не лги мне, Вирс.

Генерал замолк, полностью подавленный вспышкой гнева стоящего перед ним Люка. Плечи того были напряжены, челюсти стиснуты, казалось, еще чуть-чуть и он взорвется.

— Если я хоть раз поймаю тебя на передаче сведений Палпатину, обо мне или моей команде… я выверну наизнанку твое самодовольное лицо, Вирс. И если ты думаешь, что твой договор с Императором даст тебе хоть какую-то неприкосновенность, ты прискорбно ошибаешься. Если мне придется потратить большую часть этого рейса на то, чтобы твои последние дни стали сущим адом, прежде чем я наконец разорву тебя на куски, то поверь: самое большее, что я получу от Императора, будет выговор за то, что я отрывал внимание от своих обязанностей. — Люк медленно шел вперед, сузив свои странные несогласованные глаза, в тихом низком голосе звучала явная угроза. — Ты входишь сюда и имеешь наглость думать, что можешь стоять перед ситхом и откровенно лгать. Ты самонадеянно полагаешь, что раз лорд Вейдер снисходительно позволял тебе это, я сделаю то же… Ты серьезно ошибаешься, генерал. Я буду пристально наблюдать за тобой. Члены моего штата будут наблюдать за тобой. Члены твоего собственного штата — те, о которых ты думаешь, что можешь доверять им — будут следить за тобой. Весь день, каждый день. Я лишь буду ждать, когда ты споткнешься, Вирс, и как только ты это сделаешь… ты — мой. Теперь мы поняли друг друга, генерал?

Вирс потрясенно стоял, не двигаясь; страх буквально сковал его — когда одетый в черное человек остановился перед ним с напряженно застывшим лицом, на котором пылали глаза, голос был грубым и отрывистым от едва удерживаемой ярости.

— На твоем месте, Вирс, я бы резво отдал честь и сказал: «Да, сэр», затем развернулся и вышел бы так быстро, как только мог… думая, что мне очень повезет, если я успею сделать это, прежде чем сумасшедшее ситхово отродье в лице твоего командующего потеряет последнее подобие контроля. И на остаток этого полета я поставил бы себе первоочередной задачей убраться вон с его пути, потому что он очень, очень вспыльчив и скор на расправу.

Мара хмуро смотрела, как бледный генерал вышел из рубки командующего и нетвердой походкой, не глядя по сторонам, прошел в направлении находящихся на корме турболифтов. Затем она быстро преодолела путь до рубки и, слегка постучав, вошла. Скайуокер поднял голову от стола, за которым сидел, и взглянул на нее с непринужденно спокойным, открытым выражением лица, делающим его моложе своих лет.

— Что ты сказал Вирсу? — спросила она, несколько сбитая с толку. — Он выглядел довольно напуганным, когда вышел.

Люк сложил пальцы перед израненными губами.

— Серьезно? Я просто разъяснил порядок наших рабочих отношений. Все то же, что я сказал бы сотне других, как он.

Люк вернулся к чтению датапада. Мара сдвинула брови, однако постаралась выдержать небрежно расслабленный тон:

— Тебе он не нравится, да?

Люк не стал смотреть на нее, сосредоточившись будто бы на работе, но Мара знала, что это совсем не так. Она видела в нем ту нервозность, что давала едва уловимое ощущение человека, колеблющегося на самом краю. На краю спокойствия в центре шторма. И это, как всегда, притягивало ее.

— Мне нравился мой старый генерал, — добродушно ответил Скайуокер, уставившись в датапад. — Мы хорошо работали вместе. Понимали мысли друг друга.

— Ты понимаешь мысли у всех, — возразила Мара.

Люк пожал плечами, подняв на нее взгляд.

— Да, но людей, понимающих, как мыслю я — немного.

— Еще бы, — сухо усмехнулась Мара. — Что ж, может, как-нибудь и вернешь своего генерала.

Скайуокер выдал легкую очаровательную улыбку:

— Несомненно.

— Мон, тебе нужно быть здесь, — мрачно произнесла Лея, заставляя Мон поморщиться в своем кабинете.

— Уже иду, — она не стала спрашивать, что случилось; учитывая происходящее последние несколько недель, в этом фактически не было необходимости. Менялись только детали, которые, без всяких сомнений, ей вскоре сообщат.

Она вошла в опс-комнату, где, уставившись на экраны, сидели Лея, Акбар и Тэж Масса. Слишком далеко от нее, чтобы суметь разглядеть, что они видели там.

— Донесение?

— Взяли Толл'даа, — ответила Тэж напрямик. — Всю его группу.

Мон побледнела, подходя ближе.

— Это подтверждено?

Толл'даа был лидером еще одной ботанской шпионской ячейки, работавшей под глубоким прикрытием и регулярно поставлявшей информацию Альянсу. Арест его группы — фанатично преданной повстанцам — был уже пятым в общей сложности за последний месяц. Пять ячеек, ликвидированных Империей. Или, скорее, 701-ым — личной небольшой армией Волка.

С тех пор, как его выпустили с Корусканта, он преследовал ботанов; тайные, одетые в штатское единицы 701-ого появлялись повсюду, по-тихому уничтожая самые законспирированные шпионские группы и так же тихо исчезая, возвращаясь назад к Центральным Системам вместе со своими пленными. Очень аккуратно и очень профессионально — как всегда. И они выслеживали не только группы, но и отдельных, работающих в одиночку ботанов, любого, у кого была какая-либо связь с агентурными сетями, работающими с Альянсом.

Это была личная небольшая вендетта, методично осуществляемая против тех, кто был вовлечен в покушение, независимо от их вклада. Анонимный информатор Леи на борту «Несравненного» послал несколько тайных предупреждений, но он не обладал никакими точными сведениями. Почему кара пришлась именно на головы ботанов, они не знали. До сих пор, несмотря на прогнозируемое притеснение от Вейдера, Альянсу удавалось оставаться относительно невредимым, хотя вряд ли это продолжится так и дальше.

— Они пропустили запланированный контакт с нами, а имя Толл'даа только что пришло в типовом сообщении с «Несравненного» службе разведки на Корусканте — в зашифрованном, конечно. Вместе с ним перечислены еще десять ботанов, плюс кто-то сбежал, а кто-то убит при облаве.

Мон вздохнула, стараясь подавить нарастающую внутри панику.

— Откуда они берут информацию? Кто-то снабжает их. Они не знали раньше обо всех этих группах, не могли.

Очевидно, что у Наследника имелись свои собственные осведомители сверх официальной имперской службы разведки, но до сих пор не было и намека, что его людям известны все эти сведения.

— Я подозреваю, что они знали все уже несколько недель, но тянули время, располагаясь по местам и устанавливая слежку за всеми убежищами и отходными путями, пока ждали, когда Наследника выпустят из столицы, — сказала руководитель разведывательной службы Альянса, как всегда спокойным, невозмутимым голосом. — Это спланированная операция, ничего случайного. Нападения идут одно за другим. Наследник, скорее всего, собирал информацию и назначал боевые группы на цели последние три месяца, что он еще был на Корусканте.

— Тогда, почему бы не взять всех разом, одним ударом? — тихо спросила Лея.

— Этого я не знаю, — признала Тэж, не отводя взгляда от прокручивающейся информации на экране. — Должно быть тактическое преимущество, иначе Волк не стал бы делать так. Сомневаюсь, что это случайно. И я не думаю, что он получает дальнейшие сведения от уже арестованных групп — хотя, возможно, он хочет, чтобы мы в это верили, в то, что они ломаются под допросом. Скорее всего, это психологическая уловка для запугивания ботанов — чтобы разорвать их связи с Альянсом. Он как никто знает, насколько мы зависим от них, и, возможно, это его попытка разделить нас.

Лею до сих пор выбивало из колеи то, какой эпитет использовала временами Тэж, говоря о Люке Скайуокере — для Леи он навсегда, видимо, останется им; прозвище «Волк» обычно больше использовалось в имперских кругах, но команда Тэж все чаще стала упоминать его в своих рапортах именно так. И Лея никак не могла понять, почему это приводило ее в такое смятение — она давно отпустила его, и у нее не было никаких причин изменять свое мнение.

Раздумывая, Лея прищурила глаза: если ботаны перестанут сотрудничать с ними, это станет очень весомым ударом по Альянсу.

— Почему сейчас, после всех этих лет? — задумчиво проговорил Акбар.

Тэж даже не колебалась:

— Потому что, как я говорила раньше: если планируете покушение на Волка, позаботьтесь, чтобы оно завершилось успехом, а иначе — да поможет нам всем Сила. Я никогда лично не встречалась с ним, но все его психологические характеристики указывают на человека, обладающего собственным сводом правил и морали, и какой бы его мораль ни была искореженной, он строго ее придерживается. И, думаю, его довольно долго устраивало существующее положение дел, по принципу «не трогайте меня, и я не трону вас». Но теперь мы пересекли эту черту. Мы объявили ему войну, а он открыл сезон охоты. И, разумеется, он полагает, что винить в этом мы должны только себя.

— И если мы примем ответные меры за ботанов, ситуация станет хуже? — спросила Лея.

— Я бы сказала: да, — ответила Тэж. — Но это не означает, что я ратую за то, чтобы просто сидеть на месте и спокойно за всем наблюдать.

— Но если мы сделаем что-то, он вновь пойдет против ботанов, а не нас, — сказала Лея.

Очень четко и очень эффективно. Если Альянс хоть как-то отреагирует, это только усугубит и без того тяжелое положение ботанов. А если не отреагирует… вероятно, он продолжит провоцировать их, непреклонно и непрерывно, пока они не сделают того, что он ждет. В любом случае, за действия Альянса платили ботаны — и кто обвинит их, если они захотят отделить себя от мятежников в попытке облегчить свое положение?

— Ваши рекомендации? — Мон повернулась к руководителю разведки.

Масса помедлила, обдумывая ответ.

— Если вы хотите принять ответные меры, то я бы советовала проводить любую операцию подальше от его досягаемости — за пределами Центральных миров и Колоний. Я уверена, что мы до сих пор нетронуты только потому, что находимся вне сферы его полномочий — у него нет способа добраться до нас. Но я бы посоветовала очень серьезно отнестись к его неуклонному преследованию ботанов. Он упорно трудится, чтобы вбить клин между нами — заставить их чувствовать, что они платят цену за наши действия. И любые ответные меры, которые мы сейчас предпримем, могут прийтись на их счет и послужат их дальнейшему отчуждению. В результате мы только сыграем Волку на руку.

Лея обратилась к Мон:

— Вы согласны, что это сработает так?

Мон, как никто другой, знала ботанов. Именно она, десять лет назад, наладила с ними контакт и заключила сделку, которой обе стороны до сих пор придерживались, и в которой Мон по-прежнему оставалась главным посредником. И она всегда прикладывала массу усилий, чтобы сохранить данное положение дел. Возможно, Альянс стал несколько больше зависеть от информации, предоставляемой обширной шпионской сетью ботанов, не имея возможности отвечать им в тех же масштабах. И мысль о потере этой связи была для всех довольно пугающей.

— Нет, не сработает, потому что я не допущу этого, — заявила Мон с пылающим взглядом и дюрасталью в голосе. Она повернулась к Акбару. — Адмирал, пожалуйста, соберите небольшую команду для полета к Ботавуи. Я свяжусь с Олин'айа и, как только смогу, дам вам знать о времени и месте.

— Так точно, Руководитель, — в глубоком скрипучем голосе Акбара звучало полное согласие с ее решением. — Кто возглавит команду?

— Я, — просто ответила Мон.

— Что?! — воскликнула Лея, прежде чем сумела взять эмоции под контроль. — Я сомневаюсь, что это разумно, Мон.

— Ботавуи находится за границей досягаемости Наследника, и маленький отряд вполне может проскользнуть туда и обратно, оставшись незамеченным, — отозвалась Мон.

— Но все равно… Может, я могла бы пойти, — неуверенно пробормотала Лея.

— Нет, я должна присутствовать там лично, — стояла на своем Мон. — Я всегда поддерживала тесные связи с ботанами, в том числе и лично с Олин'айа. Послать теперь кого-то другого будет политически необоснованно, когда мы стремимся заверить их в поддержке.

— Олин'айа расценит ваш визит, как обещание поддержки и участия, — согласилась Тэж Масса, говоря о лидере, представляющем интересы ботанов. — И Ботавуи находится в Среднем Кольце, далеко за сферой полномочий Центрального Флота. Однако мы могли бы предложить им более нейтральное место для встречи, в отличие от самой планеты. Учитывая действия Волка, я подозреваю, что Ботавуи наверняка находится под наблюдением флота Лорда Вейдера и, возможно, 701-ого. Будет лучше, если мы сами назначим это место, мэм. И как можно ближе к сроку встречи. Я уверена, что Олин'айа воспримет это, как разумные меры безопасности.

— Но в пределах их системы, Тэж. Не хочу произвести впечатление, будто мы боимся быть рядом, когда они находятся под огнем по нашей вине.

— Но как именно ты хочешь заверить их? — не удержалась Лея.

— Я не знаю, Лея. Я, правда, не знаю, — тихо проговорила Мон.

Глава 8 (часть 2)

— Присаживайтесь, — пригласил Наследник, не поворачиваясь. Высокий темноволосый человек небрежной походкой прошел внутрь и развалился в шикарном, тут же подстроившемся под его фигуру кресле, стоящем в личных комнатах того, кто был наследником императорского трона и главнокомандующим Центрального Флота, не меньше.

Тэлон Каррде хорошо сознавал, в каком исключительно привилегированном положении он находится, хотя точные причины этого еще выяснял. Командующий молча наполнил два бокала бренди; никто из них не ощущал потребности заполнять тишину, оба были уверены в своей позиции и испытывали здоровое уважение друг к другу.

С чувством человека, знающего толк в вине, Каррде потягивал темный напиток, рассматривая водоворот пузырьков через толстое стекло. Это был хороший марочный сорт, превосходный сорт — но в галактике существовало кое-что и получше, и потому у человека, сделавшего любопытство своей профессией, вызывало закономерный вопрос: почему?

— Кореллианское? — пробормотал Тэлон, поднимая взгляд. — Никогда не понимал, почему вы не держите запас с Руусана…

— Люблю кореллианское бренди, — непринужденно ответил командующий, пока устраивался в кресле напротив, мельком взглянув на собственный бокал. — Один… знакомый приучил меня к нему. Это была единственная выпивка, которую он признавал. Он не позволял пить ничего другого в его компании.

— Должно быть, кореллианец? Они не упускают случая похвалиться своим. — Еще одна попытка копнуть поглубже, узнать чуть больше.

Командующий поднял на него взгляд, смотря с едва заметной понимающей улыбкой, говорившей, что даже это невинное любопытство было непозволительно.

— Выподготовили фрахтовщики для меня? — произнес он вместо ответа, и Каррде тоже улыбнулся под густыми темными усами. Ему искренне нравился командующий, как он ни пытался убедить себя в обратном; если бы это было не так, Каррде давно бы снял с себя их небольшую «деловую договоренность», несмотря на всю ее доходность. Но вопреки слухам, молодой человек, сидящий перед ним, не был ни высокомерным деспотом, ни бесчувственным убийцей. У него был резкий нрав, да — контрабандист не спорил с этим — но по роду своей деятельности ему приходилось встречаться с массой бездушных и жестоких убийц, и он гордился своим умением видеть это, разбираться в том, кто перед ним; собственно, это и помогало контрабандисту удерживаться в его профессии, где долголетие было не нормой, а исключением.

— Да, все три, с правдоподобными документами, — спокойно ответил Каррде. — Когда именно они вам будут нужны?

— Точно не знаю. Выставьте мне счет, начиная с этого месяца.

— На какой срок?

— Пока я не скажу обратное. — Командующий отказывался идти на поводу. Каррде хотел надавить еще, но тот не дал этого, быстро продолжив: — Они должны быть хорошо защищены и вооружены, плюс в состоянии дать ложные данные датчикам форм жизни и электромагнитных излучений.

— Что они будут скрывать, и от кого? — задал Каррде вопрос, более разумный, чем казалось. Скрыть неактивную технику от пассивных сканирующих датчиков было чертовски легче, чем заряженные ионные пушки или истребители на разогреве, а скрыть что угодно от датчиков широкого диапазона маленького корабля было пустяком по сравнению с полным спектральным анализом систем, установленных на фрегатах или разрушителях. Однако командующий не имел привычки раскрывать слишком много — особенно Каррде, объявившему себя информационным торговцем.

— Они будут скрывать формы жизни, немного техники и несколько СИД-истребителей в активном состоянии. Что касается гули, это будет небольшой корабль, такой же фрахтовщик или маленький корвет, может, крейсер. Но я думаю, что сканирование будет пассивным — они сами попытаются пройти столь же незаметно, как мы.

«Что касается гули…»

«Гуля» была термином контрабандистов для обозначения противоборствующей стороны, которую нужно было одурачить. Как правило, «гулей» являлось имперское управление таможни и сборов. Интересно. Едва ли это подходящий сленг для командующего имперскими войсками.

— Где это будет? — спросил Каррде, решая, что вопрос стоит попытки его задать.

— Чтобы забрать их, я пошлю кого-нибудь в Оброа-скай. И я комплектую их собственными командами, поэтому вам нужно будет послать транспорт забрать своих людей.

Не очень информативно. Оброа-скай был огромным, совмещенным с верфью, портом, принимающим и отправляющим каждый день сотни транспортов. Командующий, очевидно, намеревался затерять свои фрахтовщики в обыкновенной толпе.

— Мне обычно нравится оставлять несколько своих людей на борту, чисто в качестве страховки, — произнес Каррде. — Грузовые фрахтовщики — крайне дороги, особенно подогнанные под старье, когда на борту столько техники.

— Исключено, — категорически отказал командующий, но в голосе послышалась усмешка, словно он другого от Каррде и не ждал. — Если я не верну их, вы знаете, где меня искать.

— Тогда я вынужден удвоить залог.

— Без разницы. Утройте его, если это поможет вам спать по ночам.

Чему Каррде учился с командующим, так это тому, как трудно манипулировать тем, для кого деньги ничего не значат. И снова Наследник опередил его, прежде чем он смог как-либо возразить, найдя другие рычаги.

— Мне нужны контактные частоты и детальные планы кораблей. Пришлите мне их по обычному каналу, вместе с вашим счетом. Я переведу кредиты в течение трех дней. — Он сделал паузу, раздумывая. — В вашем контингенте имеются какие-нибудь ботаны или чадра-фаны?

Каррде поднял брови:

— Возможно. Для чего?

— Сколько?

Рослый контрабандист лишь слегка изменил позу, ничуть не задетый тем, что его вопрос проигнорирован; он повел бы себя точно так же.

— Где-то около дюжины ботанов и шести чадра-фанов. Точно не могу сказать. — Возможно, различие в количестве могло бы показать, в ком действительно заинтересован Наследник — так как было ясно, что ему нужна была лишь одна группа, вторая была названа для отвода глаз.

— Они могут составить экипаж на этих фрахтовщиках?

— Думаю, да. Не они одни, естественно.

— Используйте их. Скажите, что они должны будут остаться на кораблях и следовать моим приказам. — Прежде чем Каррде смог что-то ответить, командующий добавил: — Включите это в мой счет. Можете вычесть из удвоенного залога — так как члены вашей команды все же будут на борту. — Он усмехнулся, выглядя очень молодо в этот момент. — Взгляните на это так, Каррде: мало того, что вы сможете присматривать за вашими бесценными фрахтовщиками, так у вас еще и будут свидетельства очевидцев того, что произойдет. — Он снова улыбнулся. — Естественно, любые следящие устройства и передатчики, которые вы разместите в системах кораблей, будут обезврежены.

— Как будто я стал бы это делать, — ответно улыбнулся Каррде. В этом был весь его собеседник: он ожидал профессиональных ухищрений, не принимая их на свой личный счет.

— Вы нашли мне специалиста по проникновению?

На долю секунды даже Каррде был обескуражен внезапной сменой темы, но такое резкое отклонение было нормально для командующего, который едва ли питал пристрастие к светским беседам.

— В последнем полученном мной сообщении значилось «наемный убийца», — уточнил Каррде, и человек напротив сделал едва заметный подтверждающий жест. — Полагаю, у вас неоплаченный счет, — Каррде посмотрел на глубокий шрам, пересекающий правую сторону лица командующего.

Он упорно пытался игнорировать его, когда только вошел в комнату и увидел Наследника — в первый раз после покушения, которое хранилось в тайне. Но, учитывая размер и довольно болезненный вид шрама, не замечать его было трудно, как и темное пятно, частично закрывающее правый зрачок обычно светлых глаз. Отводить от этого взгляд было гораздо труднее и неестественнее, чем просто смотреть — тем более, что одной из вещей, скрепляющей их… союз, была присущая ему прирожденная честность; кое-что совсем несоответствующее его роду занятий.

— Вы знаете, что я не действую таким образом, — непринужденно ответил командующий, нисколько не задетый вопросом.

Скорее всего к настоящему времени он уже должен знать, кто стоит за покушением на него, размышлял Каррде. Однако, в отличие от Вейдера, он не станет просто изливать свой гнев, набрасываясь на виновника. Его ответ наверняка будет более взвешенным, более расчетливым… таким же, каким стал бы ответ Императора, который явно готовил из командующего своего последователя.

— У меня есть два наемника, — сказал Каррде. — Оба раньше уже внедрялись в Восстание.

— И через обоих нельзя проследить связь с вами?

— Нельзя.

— Их не узнают?

— Нет, пока у них не будет надобности взаимодействовать с теми же существами. Я могу спросить, что это за работа, кроме убийства? И где?

— Борт флагмана мятежников, «Дом Один». Мне необходимо удалить руководителя ком-отдела по имени Лимэрит.

— Можно спросить причину? — Каррде особо не ждал ответа, понимая, что его отсутствие будет обусловлено не личным недоверие, а профессиональной привычкой. В тех кругах, где вращался недавно названный наследник, информация могла приносить не только власть, но и уязвимость. А как бы молод ни был командующий, он не производил впечатления человека, позволяющего себе быть уязвимым.

— Мы пересеклись. И мне не очень это понравилось, — просто ответил командующий.

Каррде сделал глоток сладко-горького бренди, подспудно изучая израненное лицо наследника трона. Говорил ли тот правду? Только несколько минут назад он сказал, что не балуется пустыми вендеттами. Так означает ли его ответ сейчас нечто большее? Или он солгал в первый раз? Трудно было сказать — как всегда. Каррде отчетливо ощущал, что командующий порой лгал, имея на то серьезные причины, а порой делал это из принципа, как игрок в сабакк, заставляющий противников теряться в догадках. Плюс, по наблюдениям Каррде, временами тот подавал правду как своего рода двойной блеф, ради личного развлечения.

Контрабандист напомнил себе, никогда не играть с командующим в сабакк — и затем отклонил эту мысль, решив, что едва ли будущий Император опустится до таких игр.

С другой стороны, проникновение в стан врага и шпионаж также казались малоподходящими занятиями для будущего Императора, и хотя никто не имел доказательств, Каррде знал из достоверного источника, что командующий делал и то, и другое. Находясь ни много, ни мало внутри сердца Восстания… что вполне согласовывалось с его текущей целью.

— Вы пересеклись с ним лично? — небрежно спросил Каррде, глядя на бокал.

— Что? — нахмурился командующий.

— Я просто задаюсь вопросом, откуда Главнокомандующий Центрального Флота может знать руководителя ком-отдела мятежников.

— Кого я только не знаю, Каррде. Вы были бы удивлены, — уклонился от ответа молодой человек и продолжил разговор, не давая тому копаться дальше: — Так, кого бы вы рекомендовали, зная его задачу?

Что ж, похоже, Наследник не считал ниже своего достоинства спросить чей-то совет, если полагал, что это сослужит ему пользу. Достаточно редкое качество для человека его положения, отметил про себя контрабандист.

— Скорее всего, маластерианца, по имени Иссик. Но он не дешев.

— Несущественно, — не стал обсуждать это командующий, напоминая Каррде, с кем тот имеет дело. — Что вы знаете о нем?

Каррде пожал плечами, испытывая любопытство: командующий, как правило, не задавал таких вопросов.

— Он надежен. Он сделает работу.

— Вы доверяете ему? — еще один странный вопрос от человека, который фактически никому не доверял и, естественно, не будет доверять на основании чьего-либо восприятия.

— Доверяю? — переспросил Каррде, пытаясь понять значение вопроса.

— Я так предполагаю.

Теперь это действительно было странно.

— Не особенно. Почему вы спрашиваете?

— Потому что, если он возьмет эту работу, она убьет его.

Каррде ощутил, как на миг замерло сердце.

— Да, в сообщении упоминалось об этом. Но, возможно, он лучше, чем вы думаете.

Командующий ответил с полным отсутствием эмоций в голосе:

— Я искренне надеюсь, что нет. Я сам отдам его им в руки, и будет гораздо лучше, если он не спасется в последний момент. Особенно нежелательно, чтобы его взяли живым, но на всякий случай необходимо дать ему определенную информацию.

Это кое-что объясняло.

— Поэтому вы используете посредника.

Командующий выдержал небольшую паузу, только чтобы позволить Каррде несколько больший проблеск понимания.

— В идеале лучше бы использовать имперского агента, но в этой ситуации я не могу. Мне нужно остаться несвязанным с убийством в течение нескольких недель — затем это не будет иметь значения. Если для вас проблема дать кого-то на этих условиях…

— Нет, — Каррде раздумывал пару секунд, зная, что предложение выйти из дела было настоящим, и этот выбор не повлек бы за собой никаких последствий. Он вообще не занимался тем, что раздавал работу с предрешенным финалом, но в его сфере деятельности всегда были те, кто слишком часто играл на обе стороны и тем самым заслуживал подобного специфического правосудия. — Но в этом случае я бы хотел использовать кое-кого другого, если можно?

— Главное, чтобы он был способен чисто выполнить задачу, прежде чем я сдам его. Важен расчет времени.

— Да, я думаю, он справится, особенно, если цель в неведении. Я фактически уверен.

Последовала короткая тишина, но командующий не смог удержаться, чтобы не наклонить чуть голову набок и не спросить с сухой улыбкой на краях израненных губ:

— Он что, должен вам денег?

Каррде сардонически усмехнулся:

— Возможно, это я должен ему.

Глава 8 (часть 3)

«Несравненный» появился из гиперпространства, в свободной от притяжения Корусканта зоне, с отточенной грацией выходя на военную воздушную трассу. «Бесстрашный», «Ярость» и «Доминант» следовали позади.

Мара стояла на мостике рядом с командующим, который застыл статуей перед главным обзорным экраном, сверкающим драгоценными камнями корускантской ночи. И за все то время, что «Несравненный» выравнивался на геостационарной орбите, выражение лица Люка не изменилось ни на йоту.

Она хорошо понимала, как много серьезных, напряженных мыслей должно быть сейчас в его голове.

Скайуокер был вызван на Корускант прямым приказом Императора — не то, что бы кто-то еще мог приказать ему, но редко формулировка вызова включала заявление «приказ Императора»…

Люк был выпущен из столицы только восемь недель назад; и судя по тому, что он тотчас же задал крайне замысловатый курс для корабля, было очевидно, что все цели назначения давно спланированы.

Конечно же он предварительно получил разрешение Мастера на использование любых средств, находящихся в его власти, чтобы найти виновных в покушении на него и их пособников, но Мара знала, что Палпатин ждал не такой реакции. Люк начал преследовать ботанов почти сразу, как оставил орбиту; первое нападение 701-ого было совершено, когда «Несравненный» только еще выходил из первого гиперпрыжка у Корулага. Это был хорошо организованный, продуманный план, и, казалось, он стал только толчком для разгона. Фактически Мара не могла отделаться от ощущения, что она видит лишь верхушку айсберга…

У нее было отчетливое впечатление, что Скайуокер получает удовлетворение, зажигая огонь под Восстанием, чтобы затем отступить и наблюдать фейерверк.

И Палпатин поощрял это, безусловно — отослав своего протеже словно волка внутрь стада.

Однако даже он в итоге начал испытывать раздражение по поводу этой затянувшейся и очень специфичной операции и пожелал знать, что именно происходит в голове его дикого джедая. Потому что Скайуокер, несомненно, не распространялся о том, что задумал — балансируя на острой грани того, что приемлемо для его Мастера.

Так что Мара могла понять нервозность Скайуокера. Ему было приказано вернуться на Корускант без каких-либо объяснений — и он наверняка знал, что от него потребуют вразумительного оправдания его действий.

Палпатин всегда намеренно использовал непредсказуемость и разноречивость в деловых отношениях со Скайуокером, поддерживая в нем опасливую настороженность по отношению к своему Мастеру. Но не только Император изучил самый эффективный способ выводить своего ученика из равновесия, Скайуокер за эти три года тоже понял, как нужно вести себя с Мастером. Теперь он проводил жизнь, тонко маневрируя между тем, что его Мастер мог бы рассмотреть, как непроизвольное неповиновение и тем, что могло бы попасть под категорию явного, но очаровательно-своенравного ослушания, обворожительный характер которого порой освобождал от гнева Палпатина. Иногда даже при самых возмутительных обстоятельствах.

С течением времени это все больше и больше становилось игрой воли и разума между ними, и Мара понимала, что внезапный скайуокерский порыв к действиям, последовавший за покушением на него, лишь еще больше поднял ставки. Конечно, любое настоящее инакомыслие или открытое неповиновение подавлялись безжалостной, жестокой силой, после чего Скайуокеру требовалось несколько дней или даже недель, чтобы оправиться, и в конечном счете он изучил правила игры и стал всегда останавливаться у самого края границы дозволенного.

Однако только одно это не защитит его от гнева Мастера, если тот сочтет поведение Люка вызывающим. И даже Мара, которая знала Палпатина намного дольше Скайуокера, понятия не имела, как Император отнесется к его очень точному и выверенному нападению на ботанов, что делало игру еще более рискованной — и чтобы, черт возьми, Скайуокер там не задумал, он об этом прекрасно знал.

Быстрой энергичной походкой подошел лейтенант, резво отдал честь. Мара обратила на него внимание только потому, что тот был примерно того же возраста, что и Люк; очень немного столь молодых людей удостаивались чести служить на борту «Несравненного».

— Сэр, канцлер Амедда прислал официальное приветствие и запрос о планируемом времени вашего прибытия.

Люк лишь слегка повернулся:

— Отправьте подтверждение и ответ. Максимальная скорость шаттлом.

Лейтенант щелкнул каблуками, когда на его комлинк пришло второе сообщение.

— Сэр, Император приказывает вам немедленно явиться на аудиенцию с ним, — сказал он, поднимая взгляд и не имея реального представления, что это действительно означает. Для большинства людей на мостике это было почестью, а не угрозой. Мара взглянула на Скайуокера, выражение его лица оставалось абсолютно нейтральным.

Повисла выжидающая тишина. Лейтенант неуверенно стоял, не зная, что делать.

Когда командующий повернулся, собираясь уйти с мостика, молодой офицер все же осмелился спросить:

— Могу я послать ответ, сэр?

— Нет, — бросил из-за спины командующий.

У Мары перехватило дыхание; внутренне содрогнувшись, она беспокойно перевела взгляд с закрывшихся дверей турболифта на лейтенанта, зная, что от Люка ожидался немедленный ответ на любое сообщение Императора, и любая задержка была сообщением сама по себе. Медленный глубокий вдох никак не помог ослабить натянутые нервы. Игра шла.

— Ты ведь разыгрываешь меня, да? — Хан остановился как вкопанный посреди коридора так, что Лея успела пройти на несколько шагов вперед, прежде чем понять это. Чуи, следовавший сзади, врезался в него, рыкнув от неожиданности.

Лея оглянулась на них с явным подозрением, что эти двое успели обменяться многострадальными взглядами.

— Зачем мне разыгрывать тебя?

— Потому что… Серьезно, тебе нужно объяснять это? Я просто… У меня… нет слов.

Рука Леи легла на ее бедро:

— Это будет днем, Соло.

Чуи коротко гоготнул и, когда Хан обернулся к нему, невинно уставился в потолок.

— Эй, так как я тут единственный, кто вообще взывает к какому-то разуму, неудивительно, что я считаю своим долгом продолжать твердить одно и то же, — заявил Хан с видом раненой и возмущенной гордости.

— Поправь, если я неправа, но я несколько недель назад сказала тебе, что Мон решила встретиться с Олин'айа и… что ты на это ответил? — Лея склонила голову набок будто бы вспоминая. — О, точно! Ты сказал, цитирую: «Отлично, самое время».

Искоса видя, как Чуи кивнул, оскорбленный Хан накинулся на друга:

— Может, ты прекратишь ее поддерживать?!

Вуки усмехнулся, обнажая белые клыки.

— Это было до того, как я узнал, где они собираются проводить встречу!

Чуи слегка пожал плечами, прорычав обдуманный ответ. И Хан ухватился за него обеими руками, возвращаясь к Лее:

— Видишь! Даже Чуи считает, что это плохая идея!

— Он не сказал «плохая», он сказал «не лучшая», — возразила Лея; очевидно несколько лет, проведенных в компании Чуи, начали сказываться. — Но иногда нам нужно делать что-то в любом случае — независимо от того, насколько хорошо все выглядит.

— Но Ботавуи? — Хан до сих пор не мог поверить в это. — По крайней мере, убеди ее выбрать что-нибудь хоть наполовину безопасней, чем это.

— Это должна быть Ботавуи, Хан. Ты должен понимать. Мон не может показывать страх, связываясь с ними. Особенно сейчас — когда они платят за наш выбор. Мы должны дать понять, что несмотря ни на что мы едины, что мы поддержим их в любых обстоятельствах. И мы будем так осторожны, как только возможно.

Мы, не она. В этом и была проблема — в том, что Лея оказалась вовлеченной в это, «потому что внезапно она находилась в целевой группе, направляющейся туда.»

— Но почему Ботавуи?! Почему бы просто не полететь на Корускант и не сделать это там, черт возьми?!! Почему бы просто не заночевать под открытым небом в нескольких шагах от дворца?!

— К чему ты клонишь?

— Ты знаешь главный экспорт Ботавуи? Информация. Разведка. Вы хотите отправить лидера Альянса на планету, зарабатывающую на жизнь продажей тайн. Обеим сторонам, спешу добавить. Все, что вам нужно — это один двойной агент в лагере Олин'айа и…

— Мы хорошо знаем об этом… — мрачно перебила Лея.

— Ну тогда не делайте этого! Я что, единственный здесь, кто понимает, насколько ужасна вся эта затея?

Он не мог поверить. Не мог поверить, что они действительно собираются сделать так. Пойти туда, где всё и вся держалось под неустанным, пристальным наблюдением. Неудивительно, если окажется, что ботаны даже спят с открытыми навыкат глазами. Альянс слишком долго разглагольствовал о доверии и чести — настолько, что фактически сам начал верить в их существование! Было прекрасно, конечно, попытаться жить по своим принципам, но это не значило, что кто-то еще вдруг ощутит потребность поступать так же.

— Мы должны сделать это, Хан. Должны показать, что не боимся и заверить ботанов в нашей безусловной поддержке.

— Разве мы не можем сделать это на Аммууде? — назвал Хан самую далекую планету, что пришла ему в голову.

Лея улыбнулась, удивленная стойким недовольством Хана, и потянулась к нему, чтобы поцеловать в подбородок — самое высокое место, куда она могла добраться, когда он ни в какую не хотел успокаиваться.

— Расслабься, пилот. Ты будешь следить за нашими спинами. Мы берем красное, синее и золотое крылья на двух крейсерах.

— Великолепно. Два крейсера и три боевых крыла. Это конечно же остановит суперзвездный разрушитель, — сухо проговорил Хан.

— Скорее всего, мы просто незаметно проскользнем туда и обратно на «Арктуре» и «Борце», замаскированных под торговые суда, — уверила Лея, имея в виду маленькие проворные крейсера, каждый из которых нес экипаж примерно только в сотню человек. — Ботаны снабдили нас удостоверениями и пропусками для идентичных кораблей, регулярно курсирующих между Ботавуи и Фарлаксом.

— Ботаны уже знают!? — Это было невероятно. — Только… пожалуйста — ради меня — перенесите хотя бы место встречи.

Лея повернулась и продолжила идти дальше по коридору, Соло потянулся за ней; Чуи ободряюще похлопал его по спине и этого было достаточно, чтобы Хан зашатался.

— Место будет изменено за пару часов до полета, ботаны еще не знают об этом. Только Мон, Мадин, Масса и я знаем, где это будет. Счаслив теперь?

— Нет, — досадливо проворчал Хан. — Только… чуть меньше недоволен. И куда вы переносите его?

— Я скажу тебе, когда придет время, — поддразнила Лея.

— Что? Ты не доверяешь мне? — притворно оскорбился Хан, догоняя свою миниатюрную принцессу.

Лея напустила на себя важный вид и чопорно улыбнулась, нисколько не тронутая его стараниями:

— Ну… ты — контрабандист, Соло.

— Да, но зато смотри, какой симпатяга!

Люк управлял небольшим Интерат-СИДом, мчась на головокружительной скорости через верхнюю атмосферу Корусканта, и все больше и больше наращивая мощь и поднимая показатель G-ускорения — так, что даже он начинал чувствовать давление перегрузок. Его выбором был маленький, легкий истребитель, состоящий из тесной кабины между двумя огромными воздухозаборниками и рядом лопастей стабилизаторов, которые компенсировали действие жесткой двигательной системы, бросающей корабль вперед с чудовищным ускорением.

Более резкий на поворотах, чем крестокрыл и более быстрый, чем А-винг, он требовал значительного мастерства от своего пилота. В эти дни Люк летал только, когда ему нужно было отвлечься, прибегая для этого к темпераментному характеру корабля — который был самой быстрой вещью в имперском флоте, и самой новой. Имелось только четыре подобных истребителя, два на «Несравненном» и два на «Экзекуторе», что заставляло Люка гадать, летал ли его отец на них. Вероятно. Как и Люк, в космосе он предпочитал СИД-перехватчик, но тот был почти бесполезен в боях в условиях гравитации, где и быстрый А-винг и проворный крестокрыл по-прежнему действовали на своих максимальных возможностях. Очевидно предназначенный для заполнения этой бреши, данный истребитель должен был притягивать его отца точно так же, как Люка. В конце концов, это именно его отец шел за ним по пятам, когда он мчался по узкой траншее Звезды Смерти на убийственных скоростях; Вейдер умудрялся маневрировать тогда для более точного попадания, пока Люк вел свой крестокрыл, пытаясь избежать его прицела.

Внезапно попав в воздушную яму, Интерат-СИД дернулся в самопроизвольном маневре, едва не выдернув рычаг из руки Люка.

Упрекая себя за недостаток внимания, он непринужденно вернул корабль под контроль. Внизу начала вырисовываться поверхность планеты. Стали видны транспортные пути. На панели коммуникации коротко замерцал сигнал, указывающий на установление связи с управлением полетами; затем на главной панели зажегся последовательный ряд кругов, формирующих виртуальный коридор над гражданскими трассами. Люк опустился на почти свободную военную трассу, на импульсе повернув рычаг так, что истребитель аккуратно зашел на нее в перевернутом положении; продолговатый прозрачный люк стал обращен к поверхности Корусканта, в то время как Люк повис на ремнях, смотря на мир «выше» него, и замечая на миг дипломатический шаттл, в котором он, как предполагалось, летел во дворец.

Никто даже бровью не повел — уже — когда в стыковочном доке «Несравненного» Люк прошагал мимо лямбда-шаттла к стоящему в его эскорте истребителю. Риис никогда не одобрял прогулок главнокомандующего на маленьком и непредсказуемом истребителе — но он знал, что это был лишь способ выпустить пар, поэтому не сказал ни слова. Не сделал этого и пилот истребителя, лишь отступил в сторону и вежливо протянул свой шлем подошедшему Люку. Мара Джейд оказалась менее уступчива — фактически она уже направлялась к другому истребителю, когда Люк, сделав широкий шаг, встал на ее пути.

Его голос был тихим, но твердым и решительным:

— Не следуй за мной. Мне не нужен ведомый и не нужна компания.

Мара выгнула бровь дугой, чуть склонив голову.

— Думаю, я уже разобралась в обоих пунктах, — ответила она сухо. — Но у меня по-прежнему есть моя работа.

Скайуокер не отходил, но Мара только оперлась рукой на бедро — верный признак того, что она не собиралась уступать.

— Послушай, — она сделала полшага к нему, говоря довольно низким голосом, чтобы ее слова мог слышать только он, — если ты хочешь, мы можем, конечно, стоять здесь и препираться в течение всего следующего часа, вынуждая всех вокруг чувствовать себя неловко в попытке на нас не смотреть, но в результате я все равно сяду в тот истребитель, если только ты не вырубишь меня. В противном случае мне придется объясняться с Императором. Так, почему бы нам просто не прекратить все это дерьмо и не взлететь наконец?

Люк долго и пристально смотрел на нее, понимая, что она вытянула свою козырную карту. Разрешая людям находиться рядом с собой, он сталкивался с проблемой того, что они становились слишком близкими и небезразличными ему. Нежелательное осложнение. Ибо Люк знал, что помешав Маре следовать за собой, он ввергнет ее во множество проблем. Но фокус решения проблемы состоял в том, чтобы обратить ее к своему преимуществу, заставив работать на себя.

— Отлично. Хочешь лететь? Не отставай.

Он развернулся, прежде чем она смогла что-то сказать, и за три быстрых коротких шага поднялся в кабину. Мара подозрительно наблюдала за ним несколько секунд и затем, поняв, что он собирается делать, рванула к другому Интерат-СИДу.

Истребитель Люка вылетел из дока словно напуганный ронто. Мара только собралась шагнуть в кабину, когда ее обдало потоком воздуха от взревевших двигателей, яростно разметавшим волосы. Извергая проклятия, она уселась внутрь и, еще держа шлем на коленях, с силой захлопнула над собой люк. Риис с довольно снисходительным интересом наблюдал за их спором издалека, но он вполне мог предположить, что они друг другу сказали. Отвернувшись, он пошел к шаттлу, приказав поднять за ним трап.

— Похоже, у нее есть шанс, — тихонько пробормотал он сам себе, уже будучи на борту.

Люку потребовалось буквально несколько минут, чтобы Мара потеряла его. Она была хорошим пилотом и имела стальные нервы, но осталась далеко позади. Против бывшего коммандера эскадрильи с врожденным талантом и отточенным в сражениях опытом она не могла состязаться. Люк выжимал из маленького истребителя всю мощь, взяв самый короткий путь, обходя висящий между «Несравненным» и Корускантом «Бесстрашный», закладывая крутые петли вокруг радарных башен и внешних орудий, почти касаясь поверхности и едва не задевая навигационные щиты разрушителя; в наушниках не прекращал завывать сигнал тревоги.

К тому моменту, как он выровнял истребитель для входа в нижние слои амосферы, Мара находилась вне зоны действия его радара, и он расширил диапозон поиска, пытаясь определить ее местонахождение.

Она догнала бы его, конечно — она действительно была неплохим пилотом, просто — не боевым. И Люк намеревался обеспечить, чтобы они приземлились на крыше дворца вместе. Только еще одна проверка: признается ли она Палпатину, что упустила Люка на какое-то время, понимая, что сам он этого не скажет.

Сейчас, зная, что они приближались к столице, он расслабился, аккуратно вращая корабль на четверть оборота, чтобы искоса взглянуть в вечернее небо над ним в поиске Мары. Хмурясь, он потянулся Силой, раскидывая широкую сеть восприятия…

И вздрогнул перед массовым сознанием тысяч людей под ним.

Тысяч людей…

Он медленно выправил корабль, странно очарованный этим. Простыми людьми, живущими обычными жизнями… Он не помнил, на что это было похоже. Знал ли он это вообще когда-либо?

Продолжая сбрасывать скорость, он повел СИД из выделенного ему военного пути вниз к гражданским транспортным трассам; блестящие контуры мощного ультрасовременного истребителя казались странно чуждыми посреди его новых более степенных спутников.

Тысячи умов… Как они могли жить так вслепую?

Поддаваясь порыву, он закрыл глаза, закрыл свою связь с Силой… и отпустил рычаг. Затем пробежал пальцами по знакомым средствам управления, щелкнул по выключателю щитов.

Не видя ничего вокруг, без связи с Силой, он расслабил плечи и предал себя моменту судьбы…

Он чувствовал себя… абсолютно спокойным, слушая собственное ровное дыхание, зная, что неустойчивый истребитель постепенно кренится на бок; ремни безопасности начали тяжело врезаться в тело.

Если бы только он мог остаться в этом состоянии, тогда все его проблемы ушли бы… Этот нещадный пресс, давивший его, был бы поднят, и он упал бы в темноту забвения. Больше никакого Императора, никаких планов и ухищрений, никаких схем внутри схем и лжи внутри лжи, как Палпатина, так и его собственной. Все это становилось настолько трудным, что он еле удерживался против бушующего шторма.

Он не узнавал себя больше… не любил то, что видел на своем месте.

И это было бы так легко… Только остаться в этом положении, с закрытыми глазами, и позволить судьбе ворваться…

Его наполнило совершенное умиротворение при мысли, что все может уйти, исчезнуть, сейчас, если он только позволит этому продолжаться — перестанет бороться за свое существование, изменит все и одержит победу. Прекратит брать за все ответственность, позволит кому-то другому сражаться в этой борьбе…

Вонзившиеся в плечи ремни, тени, играющие на закрытых веках, поворачивающийся корабль, все перестало иметь значение.

Секунды до… Ожидание не могло длиться дольше…

…Покой…

— ЛЮК!!!

Его рука безотчетно дернулась к рычагу в последнюю возможную секунду, выворачивая СИД вниз в обратном штопоре, едва уйдя от надвигающегося массивного транспорта, срезавшего короткие индукционные антенны на корпусе. В наушниках не замолкал вопль Мары, дикий, испуганный и сердитый.

— Что, черт возьми, ты делаешь?! Это стабилизаторы? У тебя сбой? Ты слышишь меня? Люк? Люк?!

— Все хорошо, — сказал он просто, голос прозвучал сдержанно и нейтрально.

— Что ты делал? — повторила Мара, снова почти срываясь на крик.

— Я ждал тебя, — ответил он спокойно, как будто вообще ничего не случилось.

— Ты почти вверх тормашками летел навстречу транспорту! — она явно не могла поверить тому, что только что видела и была настолько потрясена, что ее панические, необузданные мысли буквально ревели в остром восприятии Люка.

— Серьезно? — спросил он любезно, все еще охваченный ровным, отстраненным спокойствием. — Тогда это хорошо, что ты оказалась здесь.

— Я… Ты… — Мара старалась изо всех взять себя в руки и справиться с охватившими ее ужасом и потрясением от вида свободно падающего истребителя Люка.

— Нам нужно вернуться в военный коридор, воздушное пространство дворца уже близко. — Люк сделал небольшую паузу, окончательно собираясь с мыслями и желая быть уверенным, что смысл его последующих слов дойдет до нее: — Нас еще не обнаружили. Мы должны войти туда вместе.

Он направился в предназначенный для него летный коридор, ожидая скорой коммуникации с запросом удостоверения личности. Мара находилась уже достаточно близко — так что ее гудящее, пропитанное адреналином состояние было кристально прозрачно для Люка, ее движения на автомате, ее сумасшедше стучащее о ребра сердце, частое дыхание, путающиеся мысли, неудержимая паника, только начинающая ослабевать при звуке голоса Люка… Она все еще пыталась понять, что, черт возьми, она только что видела.

Глава 9 (часть 1)

Главный Тронный Зал Императорского Дворца представлял собой комплекс пышных палат, оборудованных системой огромных передвижных ширм. Эти позолоченные разделяющие ширмы можно было сдвинуть с любой стороны, превратив пространство как в единое безмерное и грандиозное место, так и в ряды частных залов для аудиенций по обеим сторонам от главной палаты. Попасть в одну из этих малых палат, как правило, означало одобрение и благосклонность со стороны Императора; счастливцу необходимо было совершить процессию через центральный зал под настороженными взглядами присутствующего двора, дав всем понять, какой почести он удостоен.

Большинство встреч Люка с Мастером проходили конфиденциально и вопреки всеобщему убеждению они никогда не подразумевали ничего кроме факта, что Император играл в свои игры вселенского масштаба, в которые были вовлечены буквально все, независимо от их желания. Сейчас Люк спокойно шел через главный зал, не обращая внимания на ревнивые взгляды, остановился для поклона Мастеру и двинулся дальше, в сторону, к частному вестибюлю малой палаты для аудиенций.

Люку всегда казалось странным, что в Тронном Зале отсутствовали окна. Только по три высоких, узких прорези в толстых стенах с каждой стороны от престола, ограниченный размер которых позволял лишь крохи дневного света, не давая никакого обзора окружающей дворец Империи. Два небольших круглых потолочных окна на уровне крыши проектировали вниз безупречные окружности, медленно ползущие по бледному мрамору возвышения, на котором стоял Трон, вслед за уступающим ночи днем, переходя от яркого, ослепительно белого к пламенно красному; но и эти окна не давали представления о городе за стенами.

Впрочем, Палпатин никогда особо и не смотрел на свою Империю. Из тяжело полученного опыта и понимания перспективы будущего своего Мастера Люк давно понял, что интерес Палпатина к правлению заключался в мощи и власти, которыми он обладал сам лично, а не в Империи, которой он управлял; его притягивало и очаровывало доминирование над личностью, манипулирование. Если бы он потрудился смотреть на свою Империю чаще, он мог бы увидеть, как она стонала под весом его деспотичного правления, алчных налогов и неоправданных ограничений и мог бы понять, как это подпитывало и разжигало огонь мятежей и восстаний.

Но он не хотел смотреть. Его это не волновало.

Чуждость сострадания могла бы стать его погибелью. Слепое высокомерие, корысть и тщеславие, сделавшие его когда-то готовым заплатить любую цену за обретение власти, могли бы однажды низвергнуть его.

Высокая позолоченная ширма плавно скользнула в сторону, и Люк вошел в пустой, безмолвный вестибюль; стена неслышно закрылась за ним. Огни зала заполняли его мягким рассеянным светом, отражающимся сиянием на панелях стен, на одной из которых с помощью замысловатой гравировки по драгоценному металлу и изысканной эмали находилось мастерское представление Глубинных Систем галактики. Одна из двадцати трех подобных панелей, изображающих разные сектора Империи, от пола до потолка по всему периметру Главного Тронного Зала; чтобы Император не забывал, чем владеет, с сухим сарказмом подумал Люк.

Зная, что ему предстоит долгое ожидание, отделенный и скрытый от двора Люк уставился на рисунок стены — точно так же, как он делал это десятки раз раньше, стоя спиной к пустому трону в непомерно роскошной, отделанной золотом палате. Эта панель была единственным достойным внимания предметом в длинном, внушительном вестибюле. Погрузившись в мысли, он рассматривал тонкую, искусно сделанную работу, в который раз дивясь невероятному таланту и мастерству умельца, выполнившего ее.

Стараясь не думать, как получилось, что парень с Татуина стоит сейчас здесь, на Корусканте, в императорском дворце, в частной палате правителя Империи… и задумываясь, на какой из позолоченных панелей огромного тронного зала изображен его домашний мир в виде какого-нибудь крошечного невзрачного шарика пыли в окружении пары жестоких солнц.

Он никогда раньше не интересовался этим. Но сейчас его объяло внезапное, острое до боли желание разыскать Татуин. Для чего — он не знал; его мир здесь был просто меткой, неточным творческим изображением — но жажда найти это поглотила его. Чтобы только… коснуться точки на изысканной звездной карте… Чтобы коснуться дома — коснуться своей невинной наивности, чистоты… почти, как если бы он мог туда вернуться.

Но сожалением ничто нельзя было изменить, и чувство вины было только слабостью, которую использует его Мастер — давно полученный урок. Люк решительно отвернулся, поворачиваясь спиной к карте и ощущая гудящее давление в глубине своего сознания, указывающее на близкое присутствие Палпатина. Кратковременная свобода, которую он испытал, растворившись в многочисленной безликой массе находящейся за стенами столицы теперь была потеряна для него; беспокойные, горестные мысли и игры сознания, которые он позволял себе, прячась в густонаселенном мегаполисе, были теперь запрещены. Он не мог показать своих опасений перед Палпатином; никаких трещин в своих щитах.

У него была повестка дня на сегодня; и он не ждал, что достигнет своей цели в обход желания Мастера восстановить власть над своим своенравным адептом после его непредвиденных действий с ботанами. Только пока Люк сохранял присутствие духа, показывая надлежащим образом раскаяние и сожаление — предоставляя при этом соблазнительную приманку для отвода мыслей Палпатина в сторону — успешный исход этой встречи был достижим.

Сегодня он закладывал основу… и платил за это. Еще одно подстрекательство к переделу границ — и умственных, и физических — за это придется заплатить, Люк не сомневался; вопрос был всегда в том, какой будет цена.

Он глубоко втянул в себя воздух, устанавливая ровное, спокойное дыхание, прошелся еще раз по своим ментальным щитам, проверяя, насколько хорошо убраны за ними все его мысли и сомнения. Здесь он не мог позволить себе никакой слабости — не перед жестким испытующим взглядом своего Мастера.

И так он и продолжал стоять, в богатой душной комнате, поставив ноги на ширину плеч, заложив руки за спину и игнорируя изматывающую ноющую боль в левом плече, непрекращающуюся даже спустя месяцы после его выздоровления. Затеняющее все мрачное присутствие Мастера, находящегося в такой близости, пресыщало разум, хотя Люк не ощущал в нем ничего определенного: ни гнева, ни терпимости; все намерения были скрыты стенами позади других стен — являющихся зеркалом собственного разума Люка в присутствии Императора; они оба хорошо играли в эти игры.

Тем не менее он ждал, понимая, что это ожидание также было частью замысла Мастера — чтобы подтолкнуть Люка к краю, вывести из равновесия, дать время для блуждания мыслей.

Минуты превратились в часы, а он все ждал, опустив голову, закрыв глаза…

Люк встряхнулся из забытья от почти бесшумного звука плавно скользящих массивных панелей. Он не стал поворачиваться к входящему Мастеру, шорох тяжелых одежд по мрамору мгновенно прошелся дрожью дурного предчувствия по спине, оживляя с необыкновенной силой воспоминания о слишком многих днях и ночах заключения в казематах дворца; звук, всегда предвещающий еще один цикл язвительных насмешек и адских мучений.

Палпатин молча шел вдоль длинного зала, прекрасно зная о кратком и быстро подавленном всплеске паники своего джедая — верный знак, что он был в чем-то виновен, даже если Палпатин еще не знал в чем именно. Мальчишка редко позволял даже толике эмоций показываться из-под своих непроницаемых щитов, оставляя снаружи только неизменную решимость.

Палпатин вызвал своего джедая для ответа за его неожиданно любопытные действия против ботанов… но, возможно, здесь можно будет выявить более серьезные проблемы.

Император сделал два заключительных шага на низкое, чуть приподнятое от пола возвышение и устроился на своем месте; мальчишка спокойно преклонил перед ним колено, потупил глаза.

Минуту ни один из них больше ничего не предпринимал; Палпатин ждал, что мальчишка сломается и спросит, зачем он вызван, Скайуокер же явно был готов ждать своего Мастера в тишине, опершись коленом в пол и опустив голову.

Даже сейчас, зная, что его джедай тонко использует то же самое приглушенное, пассивное понимание в Силе, как и сам Палпатин, он не отказывался от этого. Каждый из них стремился получить преимущество, проникнув в суть намерений другого, тонких, но вполне читаемых…

В конце концов Палпатин зашевелился, устраиваясь поудобнее, и испустил громкий, театральный вздох.

— Почему ты здесь? — произнес он многострадальным, сердитым тоном.

— Потому что вы вызвали меня, Мастер, — ровно ответил мальчишка, ничего больше не добавляя.

— И почему мне пришлось сделать это? — побуждил Палпатин, наблюдая за небольшой паузой джедая, нужной тому, чтобы взвесить последствия своего дальнейшего уклонения от сути, единственным мотивом которого было его врожденноеупрямство.

— Я уверен, что у вас есть причины, — ответил наконец Скайуокер, по-прежнему держа взгляд на мраморном полу перед собой.

Палпатин прищурил глаза: у мальчишки, разумеется, были свои основания для всего, что он делал; у него не было привычки к простому вскипанию, чтобы только выплеснуть свое расстройство и гнев, как у его отца. Если он действовал так твердо и неуклонно — значит в этом была какая-то логика, помимо тех фактов, что отражались в официальных рапортах, посылаемых с «Несравненного». Ни один из которых не склонял Императора к желанию отдать хоть пядь в уступке на их встрече с джедаем.

Люк не поднимал головы, упрекая себя за то, что продолжает сопротивляться только потому, что рассержен снисходительным и самоуверенным тоном Мастера. Люк пришел сюда с целью обосновать свои действия против ботанов и получить разрешение пойти против Восстания, и он не достигнет этого, упираясь здесь пятками; ему повезет, если он получит это вообще.

Приказывая себе отступиться, он встал и поднял глаза к Императору с раскаивающимся выражением на лице.

Несколько смягчившись и успокоившись, Палпатин расслабленно откинулся на спинку трона, посылая тонкое сообщение даже через это действие. Наконец тоном колеблющимся где-то между злым раздражением и досадой он начал неизбежную игру:

— Что ты делаешь?

Ужасно хотелось ответить, что он лишь стоит перед своим Мастером, но Люк воздержался от сарказма и дал прямой ответ:

— То, к чему мой отец кажется неспособным. Устраняю тех, кто представляет угрозу для вашей Империи.

— В самом деле? Однако моя Империя, кажется, держалась два десятка лет только с одним твоим отцом на службе. — Пронзительно острый голос Палпатина прозвучал жестко и сухо, давая понять, по какой тонкой линии шел сейчас Люк. Необходимо было рассеять это, и быстро.

— Прикажите мне, и я остановлюсь, — сказал он, зная, что Палпатин захочет поймать его на блефе, который на данный момент был несущественен. Он уже был готов уступить. То, что он делал последнее время, достигло своей цели и теперь, остановившись, он мог заплатить за успокоение Мастера.

— Прекрати нападать на ботанов, — немедленно сказал Палпатин.

— Как вы желаете, Мастер, — Люк слегка склонил голову, уступая; создавая образ безупречного приспешника.

Снова Палпатин замолк в настороженной тишине, и Люку не нужно было смотреть, чтобы знать, что он подозревается в манипулировании, но все же он поднял глаза навстречу взгляду своего Мастера, пытаясь сохранить открытое выражение лица, раз это невозможно было сделать с разумом, и надеясь достаточно насытить гнев Палпатина, чтобы тот готов был слушать дальше.

— Почему именно они? — спросил Палпатин низким скрипучим голосом.

Люк подавил свое удовлетворение:

— Мой выбор не был случайным, Мастер. У меня была цель — и она достигнута.

Император долго смотрел на него пристальным жестким взглядом охровых глаз, вспыхивающих под его темным широким капюшоном. Люк вынудил себя держать этот взгляд, не моргая…

По прошествии долгих секунд, вновь напоминая себе о своей настоящей цели, он отвел глаза в сторону. В бездушной, расточительно пышной до нелепости комнате повисла тяжелая тишина. Люк ждал вопроса своего Мастера…

Но Палпатин не шел на поводу так легко.

— Ботаны предоставляют много информации «Черному Солнцу», — сказал он в конце концов, игнорируя заявление Люка о его успехе.

— Они также предоставляют много информации Восстанию. Я аккуратно выбирал свои цели.

Палпатин откинулся назад, размышляя, но нисколько не собираясь отпускать эту ситуацию.

— Ты попросил общего, всестороннего разрешения, зная точно, какие действия намереваешься предпринять.

— Я попросил разрешения пойти против напавших на меня, имена которых вы мне дали. Это был только первый шаг, средство для конечной цели.

Палпатин немного пододвинулся, он снова видел все то же размывание границ, что мальчишка обыкновенно использовал для покрытия своего неповиновения, то же обоснование, к которому он так часто обращался, чтобы повернуть приказы Мастера под свои нужды. Скайуокер стоял твердо и прямо, сжав руки за спиной — не такой уверенный, каким он хотел казаться, но, по крайней мере, решительный и смелый. Император поднес ко рту болезненную руку, пытаясь скрыть небольшую улыбку в порыве внезапной снисходительности при виде самообладания его Волка, этого хладнокровия под огнем.

— Ну? И чего ты добился своими стараниями?

Палпатин точно знал, что мальчишка ждал именно этого вопроса, и тот подтвердил это взглядом вспыхнувших глаз.

— Местонахождения Мон Мотмы. Гарантированного. Точный день, точное время.

Немедленно заинтересовавшись, Палпатин подался вперед — забыв обо всех играх:

— Гарантированного?

— Мотма была посредником в договоре между ботанами и Восстанием. — Скайуокер продолжал закидывать приманку, чтобы получить желаемое разрешение; он открыто предлагал информацию, стараясь подчеркнуть и свои обязательства перед Палпатином, и свое знание Восстания изнутри. Чтобы попытаться вынудить Мастера сделать то, что ему нужно, он мог разыграть только эти две карты. — Поэтому она лично пойдет на Ботавуи, чтобы заверить их в поддержке. Во-первых, из-за того, что она чувствует себя ответственной, и во-вторых, из-за того, что они — часть ее собственной политической поддержки. Именно поэтому я преследовал ботанов — я выманивал ее. Вынуждал к действиям.

Палпатин размышлял, потирая тонкие губы бледными восковыми пальцами.

— И ты знаешь, когда она будет там.

— С точностью до часа. Я даже знаю, что они изменят место встречи незадолго до нее. Дайте мне разрешение взять целевую группу к Ботавуи, и я принесу вам Мотму — это все, о чем я прошу.

Палпатин вновь взглянул мальчишке в глаза, протягивая тонкий ищущий усик Силы… Он чувствовал отчаянное желание Скайуокера получить это разрешение — и он знал точно, почему его Волк думал, что не получит его.

— Ботавуи находится во внешних регионах, это за пределами твоих границ и вне сферы твоих полномочий.

— Вейдер не поймает ее. Он не знает мятежников так, как я.

— Тогда расскажи ему.

Мальчишка помотал головой, не готовый отступать:

— Ситуация будет слишком непредсказуема. Я знаю их порядок. Я знаю их руководителей. Я знаю их слабости. Это должен быть я.

— Должен быть? — удивленно повторил Палпатин.

— Я прошу разрешения.

Палпатин не упустил вкрадчивого характера просьбы — того что, по крайней мере, его Волк на сей раз спрашивал, а не просто изворачивал предыдущее согласие Мастера наказать своих обидчиков, подводя все к тому, что он теперь может уйти из Основных Систем для их поимки. Если бы он так поступил, то зашел бы слишком далеко и он понимал это. Если бы он не повиновался до такой степени, то даже возвращение с Мон Мотмой не освободило бы его от гнева Палпатина. Император вновь расслабился, рассматривая ждущего с затаенным дыханием джедая…

Мальчишка вложил значительное количество времени и сил в то, что делал; что было плохого в разрешении ему лично захватить своего врага? В конце концов, на это Палпатин изначально и рассчитывал — на то, что сможет спровоцировать Скайуокера пойти против бывших союзников. Теперь мальчишка и пытался это сделать, продемонстрировать степень своих обязательств. Палпатин бесспорно ценил это… Тем более учитывая факт, что тот достиг данной цели менее чем за три месяца — особенно в условиях ограниченной разведки за последние недели, из-за молчания Лимэрита…

Внезапно глаза Императора сузились:

— Откуда ты узнал, когда она будет там?

Зная о темнеющем смерче в приглушенном настроении Мастера и о его резком пронзающем взгляде, Люк медлил с ответом; мысли мчались со сверхсветовой скоростью: что знает Палпатин? Ищет он информацию или ставит ловушку? «Отвечай! Быстро!»

— Разведка, Мастер, — дал Люк неопределенный ответ, произнеся его с легкостью и некоторым любопытством — словно удивляясь, что Палпатину понадобилось это спрашивать; надеясь, что тот не будет продолжать — хотя предчувствие уже стянуло горло Люка. — Есть…

— Последние пленные ботаны были подняты на борт «Несравненного» десять дней назад, — прохладно перебил его Палпатин.

«Вирс!»

Люк еле сдержался, чтобы не выказать расстройство. Он приложил много сил, пытаясь скрыть от любопытных глаз все специфические детали операции, включая даты захвата пленных — разделяя и снова комбинируя заключенных так, что ни у кого не было полной картины. Кроме, возможно, Мары, которую он старался максимально нагрузить делами… и Вирса — единственного человека на борту «Несравненного», имеющего достаточный ранг для представления ситуации в общих чертах.

Император склонил голову набок, все в более угрожающей манере.

— Но служба внешней разведки не получала никаких сообщений от моего шпиона в Восстании уже в течение месяца. Если ты узнал о решении Мотмы месяц назад, то продолжать изводить мало значащих ботанов после этого кажется… необыкновенно расточительным. Нехарактерным для тебя, можно сказать. Если это не так, и информация о решении Мотмы пришла недавно, тогда мне интересно, откуда все же ты ее получил? Твои объяснения?

Теперь в мыслях Люка трубил один вопрос: знает ли уже его Мастер о том, что Люк устранил Лимэрита или лишь только строит предположения? По информации Люка наемник, предоставленный Каррде, выполнил свою задачу, убив Лимэрита, после чего был убит сам. Люк лично связался с мятежниками под своим псевдонимом и отдал им имя наемника. Четко проведенная, как по учебнику, операция…

Но из-за непредвиденного вмешательства Вирса, проблема того, разрешат ли Люку пойти самому за Мон Мотмой, внезапно стала вторичной; на первый план вышла перспектива провести несколько следующих недель в камере, подвергаясь карающему «дисциплинарному взысканию» Палпатина. Император много терпел от своего своенравного протеже, но намеренная ложь считалась крайне критичным проступком и всегда встречалась самым суровым наказанием.

Мысли раскачивались в голове, на лице сохранялась все та же невозмутимая маска. Люк вынуждал разум работать. Ом мог бы, конечно, заявить, что последовательная серия арестов была необходима для непрерывного давления на Мон — дабы обеспечить неизменность ее решения. Он мог бы даже заявить о своем непримиримом желании отомстить всем без исключения, кто был хоть как-то причастен к нападению на него. Но если Палпатин уже знает правду, все остальное будет прямой, откровенной ложью в глаза Мастеру.

Альтернативой было сказать правду. Или что-то наиболее близкое к правде — настолько, насколько позволяла ситуация. Абсолютной правдой было то, что он преследовал свою долгосрочную цель, свой большой план. И если бы шпион его Мастера находился в какой-либо другой позиции внутри Восстания, это могло бы быть приемлемым риском, но Лимэрит был руководителем ком-отдела на борту флагмана мятежников, и возможное обнаружение им причастности Люка к длительной передаче информации Восстанию, какой бы она ни была, привело бы к длительному периоду «исправления». Вполне вероятная возможность, когда руководитель ком-отдела мятежников — существо, контролирующее все поступающие и выходящие коммуникации — оказывался по совместительству агентом Палпатина.

Выбранный Люком курс действий (менять который было слишком поздно, конечно) — убийство Лимэрита и последующее разоблачение его убийцы — был тщательно рассчитан и необходим для придания убедительности его вымышленной личности и получения доверия у мятежников, а также для гарантирования безопасности Эрго — собственного шпиона Люка на флагмане Восстания. Все это было скрыто за его действиями против ботанов и до сих пор отлично работало.

Поимка Мотмы должна была стать хорошим отвлечением от необходимости Люка удалить Лимэрита для преследования собственной цели, решающий замысел которой сформировался у него во время выздоровления во дворце. Объяснение более тонких деталей того, как ему удался захват неуловимого лидера Восстания — после того, как он сделал бы это — должно было стать для Палпатина доказательством принятых Люком обязательств и убедительным аргументом того, насколько он знаком с Восстанием изнутри и насколько компетентен и способен разделаться с ним. Потому что, прежде чем он смог бы привести свой больший план в движение, Люк нуждался в двух вещах: в управлении кампанией против мятежников, которую сейчас возглавлял его отец и в создании определенного мышления внутри Восстания, определенной слабости, которую он один смог бы использовать. Ту, которую не было бы видно ни с внешней, ни с внутренней стороны.

Схемы внутри схем внутри еще одних схем — рискованная опасная игра на самых высоких ставках — именно та, которой научил его Мастер, своими действиями, если не словами. Но все это будет позже, когда позволит ситуация — не сейчас. Прямо сейчас все это усложняло его положение, ставя под угрозу планы пойти за Мотмой. Но ничего не оставалось, как только справиться с этим, держа удар, и затем посмотреть, сможет ли он перевести разговор в нужное русло. Попытка избежать ответа каким-либо образом лишь сделает Палпатина более подозрительным.

Мысли Люка мчались, ища то, что Палпатин понял бы, поверил.

— Мне было необходимо их доверие, чтобы добраться до Мотмы. Лимэрит купил его для меня.

— Ты отдал им моего родианца? — резко проскрежетал Палпатин, глаза угрожающе сузились. — Он много лет служил надежным источником информации.

Люк не вздрогнул под его взглядом. Возможно, должен был бы, хотя бы немного?

Слишком рано он открывал это, но слишком поздно было это менять; выдумывать что-то под таким давлением было чревато ошибками, а его Мастер был слишком коварным и хитрым противником, чтобы пытаться проворачивать этот гамбит. — Я заменил его. Внутри Восстания уже расположен другой агент, мы не остались слепы.

— И он…?

— Заслуживает доверия, Мастер. Вы хорошо преподавали мне. — О, ему не стоило так говорить. Люк видел все более сужающиеся глаза Палпатина, но он не мог отдать ему большую информацию, не сейчас.

Император прекрасно понимал двойное значение слов Скайуокера: и то, что он не заходил дальше черты очевидного неодобрения Мастера, и то, что он обошел молчанием имя этого нового агента; что ж, Палпатин действительно хорошо учил его.

— Не было причин менять его, — заявил Палпатин. Ему была безразлична судьба агента — чего нельзя было сказать о том, что его джедай сделал это без его разрешения.

— Для вас, Мастер. У меня были причины.

Палпатин только нетерпеливо поднял брови.

— Он пошел против меня три года назад, — категорично ответил мальчишка, вздернув подбородок. — Неважно, знал он, кем я был или нет. Он продал меня Альянсу. Вы учили никогда не оставлять счет неоплаченным, Мастер — так что вы ожидали, когда раскрыли мне его имя?

Память быстро и лаконично подсказала момент о кажущемся слабым интересе его Волка, когда Палпатин открыл ему личность Лимэрита; тогда он предположил, что все мысли Скайуокера направлены на информацию о виновных в покушении. Палпатин вскипел, негодуя, что неправильно прочитал ту ситуацию, и его гнев был немедленно направлен на мальчишку. Даже если у того была действительная причина для устранения Лимэрита, он все еще сделал это без согласия своего Мастера.

— Кроме того, — добавил его джедай, поспешно приводя вторую, не менее стоящую причину, — было довольно опасно оставлять его там: что, если бы его раскрыли? Он знал слишком много о Люке Скайуокере — знал, что тот не был имперцем… во времена, когда Лимэрит предоставлял обратные доказательства. Если бы в Восстании узнали, что родианец был вашим шпионом…

— Поэтому ты продал его им. И теперь они проверят его прошлое и подвергнут сомнению все, что он когда-либо делал — включая твое «раскрытие».

— Нет, Мастер. Он умер с неповрежденной репутацией, я послал наемника для его убийства. Того, кто думал, что наследник хотел мести мятежнику, сломавшему его прикрытие. Я полагаю, что наемник был убит, прежде чем его смогли допросить, но если это не так, его показания только подтвердят то, во что они верят. К этому времени я уже спокойно разместил другого агента, никак несвязанного с теми событиями. Того, кому я доверяю, в хорошей позиции.

— Ты планировал это давно.

Разместить людей внутри Восстания было трудно даже для Палпатина. Правда сказать — как мальчишка только что проиллюстрировал — он опирался на опыт борьбы рядом с ними и знал их порядки как нельзя лучше. Но тем не менее Палпатин подозревал, что это был гораздо более давно задуманный план, чем он казался вначале. И в этом была причина того мгновенно подавленного дурного чувства, которое вспыхнуло в его джедае, когда Палпатин только вошел в зал — помимо его обычного опасения!

— Как составную часть стратегии, да, — осторожно произнес мальчишка, и он был прав в своей осторожности, учитывая, что Палпатин изначально запретил ему любую причастность к выслеживанию мятежников. — Моей целью была Мотма. Вы сами сказали, что именно она подписала приказ о моем убийстве… Вы знали, когда говорили мне это, что я буду действовать.

— С моего позволения! Я дал тебе разрешение действовать против виновных в покушении на тебя в пределах твоих полномочий!

— Тогда дайте мне эти полномочия! Дайте мне контроль над антимятежной целевой группой.

Какое-то время Палпатин находился в нерешительности, на мгновение ошарашенный и беспрецедентной просьбой, и нагим желанием в голосе его джедая. Неужели его потаенный план по подстрекательству мятежников, чтобы оттолкнуть от них Скайуокера, имел такой успех? Поскольку страсть — необходимость — в воззвании мальчишки, явно и неприкрыто звучала в Силе, словно чистейшая мелодия.

Это успокоило его… немного. Смягчив тон и откинувшись в своем изощренно резном троне, он ответил:

— Вейдер командует этой группой.

— Вейдер слишком медлен.

Скайуокер никак не подчеркивал связи между собой и отцом перед Императором, зная из опыта, что тот не станет терпеть этого. Палпатин изучал своего дикого джедая, и Скайуокер не пытался ни избежать этого, ни отвести собственный пристальный взгляд. Его холодные синие глаза были осторожны, как всегда — он прекрасно осознавал, что скользил по самому краю, но он проводил там теперь всю свою жизнь, в любом случае, и потому не испытывал реального страха. И именно поэтому Палпатин наслаждался его «компанией». Его было трудно запугать, трудно управлять. Но это приносило острые ощущения.

Однако Палпатин не собирался отпускать мальчишку так легко.

— Если ты хотел смерти Лимэрита, ты должен был спросить моего позволения убить его.

— Лимэрит был лишь незначительной деталью. Я хотел доказать свою ценность — что я могу повергнуть ваших врагов лучше Вейдера. — Его Волк склонил голову, показывая покорность, когда Палпатин точно знал, что тот не чувствует ничего подобного.

Император не мог не понимать, что с удалением Лимэрита в пользу собственного шпиона Скайуокера, любая информация, которую он теперь получит из Восстания, будет сначала проходить через его Волка. Он мог бы вынудить мальчишку открыть ему личность шпиона и перевести все контакты с ним на себя, но это станет демонстрацией слабости, к тому же у него не будет никакой гарантии преданности агента, которого не сам он поставил. Конечно же Палпатин разместит другого шпиона, но это потребует времени и не изменит факта, что у его джедая по-прежнему останется свой собственный надежный источник информации.

Он изучал уроки в руках Мастера несколько лучше, чем было нужно — и намного больше, чем это показывал.

— И мои действия дали так много… — убедительно заявил мальчишка, прерывая тихие раздумья Палпатина. — Мотму, если вы позволите мне доставить ее вам.

— Позволить тебе доставить ее, — акцентировал Палпатин, понимающе кивая. — И, конечно, это должен быть ты, потому что ты знаешь ее замыслы?

Скайуокер почти соскользнул — почти сказал «мой», но вовремя поймал себя, прежде чем губы начали формировать слова:

— Ваш недавно размещенный информатор знает. С точностью до часа. — Мальчишка по-прежнему трудился над тем, чтобы вернуть разговор в нужное ему русло — хотя знал, что его Мастер отнюдь не обладает терпимостью. — Я могу вручить ее вам, Мастер — если вы позволите мне. — Ведомый желанием, Скайуокер шагнул вперед, даже не сознавая этого.

И здесь, понял Палпатин, именно здесь была возможность наказать мальчишку.

— Нет, — ответил он просто и откинулся назад, ожидая посмотреть на фейерверк.

Он не был разочарован.

— Нет?! — мальчишка фактически закричал, не в силах поверить в услышанное, все его самообладание рухнуло.

С какой чудесной внезапностью он ломался — Палпатин никогда не уставал наблюдать за этим.

— Нет. Ты действовал без моего разрешения. Это — сфера правомочий твоего отца, что ты прекрасно знаешь.

— Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы добыть информацию, за которой он впустую гонялся два десятилетия! Потому что я знаю их — их силы и слабости. Я могу заманить ее в ловушку.

— Почему я должен разрешить тебе? — понуждал Палпатин мальчишку дальше, забавляясь его расстройством от крушения надежд.

— Потому что я заслуживаю этого. Потому что она пыталась убить меня. Это — мое право захватить её, не его.

— Значит, ты бросил мне вызов только, чтобы осуществить свою личную вендетту? — произнес Палпатин, повышая собственный голос, зная, что мальчишка теперь в его руках, гнев и раздражение открыли щели в обычно неприступной броне. Ему было еще чему учиться, весьма обнадеживающий факт.

— Нет, Мастер, — вымучил мальчишка, расстроенный тем, что был загнан в угол.

— У тебя НЕТ никаких прав! — проревел Палпатин, заставляя Скайуокера опустить голову — на этот раз искренне — и сжать челюсть, держась против гнева Мастера. Палпатин указал костлявым пальцем в пол, и мальчишка, не видя этого, понял и опустился на колено. Но медленно, неохотно — что только еще более накормило гнев Палпатина. — Ты — ничто! Все, что ты из себя представляешь, принадлежит мне. Все, что ты думаешь и все, что ты делаешь, должно удовлетворять моим целям, ты понимаешь это?!

— …Да, Мастер, — проговорил он спокойно, и это дорого обошлось ему.

Палпатин встал и прошествовал к напрягшемуся мальчишке, наклонился, протягивая руку, и мягко погладил его щеку тыльной стороной пальцев, цепляясь ногтями за бугры шрама; напряжение на лице джедая возросло.

— Не думай идти против меня, — зловеще прошептал Палпатин, склоняясь к нему. — Тебе еще слишком далеко до меня, дитя. — Он поднял голову мальчишки, остро вонзаясь ногтями в подбородок и оставляя царапины. — Не заставляй меня вновь повторять одни и те же уроки.

Угроза, сопровождающая тихие слова, на мгновение подняла к нему несогласованные глаза. Уроки дались Скайуокеру кровью и сломанными костями, и они оба знали, что Палпатин не будет колебаться закрепить их, если решит, что его контроль ослабевает. Как не колебался раньше.

— Ты понимаешь? — едва слышно проговорил Палпатин; бледная рука прошлась по израненным губам его Волка.

Скайуокер слегка отдернулся в отвращении, не в силах сдержать себя.

— Да, Мастер. Я понимаю.

О, в тех глазах было негодование. Ярость и страх одновременно. Палпатин улыбнулся, получая гораздо больше удовольствия от нежелания и сопротивления своего павшего джедая, чем он когда-либо получал от его повиновения. Три года прошло с тех пор, как Скайуокер встал на колени первый раз, и он все еще был тем же волком, что и всегда. Таким же диким и необузданным; все еще пытающимся бежать, все еще испытывающим цепи, которые связывали его. И все же удерживаемым под контролем, укрощенным достаточно, чтобы возвращаться к ноге Палпатина, управляемым одной его силой желания и воли.

Что было изумительно, живительно, захватывающе.

Император повернулся к мальчишке спиной и отошел с некоторой нарочитой небрежностью, оставляя того в напряженном ожидании, неуверенности, что сделает его Мастер в следующий момент.

— Передай. Все. Детали. Лорду. Вейдеру, — отрывисто и резко проговорил Палпатин, останавливаясь перед искусно сделанной ширмой, пока она скользила в сторону. — Он командует антиповстанческими силами, и это — его дело. Ты больше не должен быть вовлечен.

— Да, Мастер, — его джедай склонил голову. Не уважение, только осторожная капитуляция. Но этого было достаточно.

Глава 9 (часть 2)

Риис устало вошел в медцентр на борту «Несравненного», выискивая глазами Халлина. Доктор нашелся в одной из боковых комнат, поглощенный изучением некой химической реакции на голоэкране. Риис вступил внутрь, на фоне его массивного корпуса небольшая, худощавая фигура Халлина стала казаться еще миниатюрней.

— Мы возвращаемся во дворец, — сообщил Риис тоном, ясно показывающим, что новость не стала большой неожиданностью.

— Мы снова заперты? — покорно откликнулся Халлин; они все в какой-то мере ожидали, что так и произойдет. Наследника регулярно ограничивали корускантским дворцом за предполагаемое неповиновение — а на сей раз оно даже «не предполагалось»; таким образом, никто особо удивлен не был, и меньше всего Халлин.

Правда, у Халлина имелось сильное подозрение, что Императору попросту нравилось держать своего наследника под рукой, и он использовал любой повод для этого, пусть получалось и ненадолго — ибо Люк, будучи Люком, воспринимал данное ограничение, как открытый вызов и предпринимал все возможное, чтобы скорее оставить дворец.

Последовавший ответ Рииса искренне удивил доктора.

— Нет. Но Наследнику отказано в разрешении оставить Основные Системы, как он предназначал.

В идеале Халлину несомненно хотелось, чтобы весь его медцентр, наряду с офисами и частными комнатами Рииса и Наследника, был всегда свободен от любых устройств наблюдения — чтобы они всегда могли говорить свободно — но Люк здраво рассудил, что подобное будет равнозначно громкому заявлению об их совместном сговоре. Поэтому безопасны были только несколько комнат медцентра, и сейчас они находились не в них — что требовало небольшой мысленной правки, дабы читать между строк то, что не было сказано вслух. Отчасти данный способ общения был похож на изучение другого языка.

— Я полагаю, Наследник надеется убедить Императора отменить его вето, — дипломатично произнес Риис специально для подслушивающих устройств. И это означало, что Скайуокер желал известить, что он по-прежнему настроен договориться о получении разрешения на условиях Императора.

— В противном случае, насколько мне известно, он собирался начать подготовку к обходу колониальных систем по неторговому расширенному маршруту, вместе с «Яростью» и «Бесстрашным». Полагаю, он использует возвращение во дворец, чтобы удостовериться, что его дела здесь в порядке, прежде чем идти в такой длительный поход.

Перевод: «Если Палпатин не позволит ему эту небольшую прогулку за пределы Основных Систем, Скайуокер поставит себе задачу, как можно дольше избегать Корусканта.»

Иногда то, что за ними наблюдали, было полезно, являясь довольно неплохим способом передачи необходимой смысловой информации без обращения к таким грубым средствам, как прямое высказывание вслух.

— Наследник приказал, чтобы все его личные сотрудники вернулись во дворец. Твой шаттл уходит из главного ангара через четыре часа. Поторопись собраться, пожалуйста. Если возникнут какие-либо вопросы, я буду в кабинете Наследника на мостике, мне нужно закончить его дела здесь.

И это, разумеется, означало: «Я буду в одной из зачищенных комнат корабля; если необходимо поговорить до твоего отлета, приходи туда».

Знание языка значительно облегчало жизнь.

Мара нашла Скайуокера стоящим на эбеновом полу главного тренировочного зала, готовым к началу своей утренней тренировки. Они теперь тренировались вместе через день, хотя сам он делал это ежедневно с тех пор, как только его организм стал способен к этому. К тому же каждый второй вечер они посвящали рукопашному бою. Оба пользовались возможностью получить специфичный опыт и знания друг друга, совершенствуя свои навыки.

И конечно же Мара еще и просто получала удовольствие от компании Люка — хотя она ни за что не призналась бы в этом вслух.

Во время этих встреч Люк всегда был намного раскованнее, чем обычно; его разум полностью концентрировался на тренировке и плотные, непроницаемые щиты немного опускались вниз.

И сегодня, когда у Мары была определенная миссия, это было ей очень на руку. Накануне — после встречи с Императором — Люк наглухо заперся в своих комнатах, и даже Мара понимала, что в такой момент к нему не стоит идти. Вместо этого она провела вечер, размышляя о его действиях при их полете на Корускант; и в итоге решила сходить к техническим ангарам, чтобы проверить записи приборов его истребителя.

Согласно им в системе не было никакого сбоя, когда он медленно и бесконтрольно вращался навстречу надвигающемуся потоку транспорта. Бортовые устройства зарегистрировали факт «опасного сближения», за десять секунд до спроектированного столкновения был подан звуковой сигнал, но никаких ответных мер предпринято не было. Дальнейшая проверка раскрыла еще более озадачивающие факты: незадолго до происшествия были дезактивированы щиты, а система не зарегистрировала никакого давления на рычаг управления в течение тридцати секунд, из чего следовало, что так называемый «рычаг мертвеца» должен был отключиться, активируя автопилот. Сам рычаг перед этим «жужжал» — стандартная вибрация для предупреждения о скором вмешательстве автопилота, дающая время для малейшего давления на него… достаточного только для того, чтобы система вновь начала отсчитывать положенные тридцать секунд.

Все это фактически означало, что Люк попросту выпустил рычаг своего истребителя и… позволил ему падать навстречу другим кораблям. Намеренно. Потому что, когда система пыталась активизировать автопилот, Люк делал небольшое движение для предотвращения этого, оставляя маленький корабль свободно падать дальше, с отключенными щитами…

Мара сидела в истребителе больше часа, пытаясь понять это. Не в силах придумать хоть какое-то рациональное объяснение его действиям, она решила пойти к самому первоисточнику и использовать все возможности, чтобы получить от него правду — поэтому момент она выбрала аккуратно.

Люк закончил одну из форм, когда к нему подошла Мара, изучающе рассматривая его фигуру. С каждым днем он становился немного свободней в движениях, немного ближе к своему прежнему уровню. Для опытного глаза Мары его левая сторона все еще оставалась слабой и жесткой — этого было недостаточно, чтобы дать ей хоть какое-то преимущество в тренировке с сейбером, но в рукопашном бою он по-прежнему был уязвим… и она не была выше того, чтобы не пользоваться этим, выходя против Скайуокера. Ни на их тренировках, ни когда она осторожно вытягивала информацию из-под частокола его брони.

Хитрость состояла в необходимости застать Люка в самом уверенном его состоянии — с лайтсейбером в руках — а значит и в самом расслабленном.

Он повернулся к ней, ожидая, когда она пересечет широкий пространный зал, грудь тяжело вздымалась после прохождения форм с мечом. Пока он ждал, он качнул сейбер в медленной петле по бокам от себя, а затем в обратном движении выпустил активированный сейбер и невозмутимо поймал его другой рукой. Мара содрогнулась.

— Не знаю, говорил ли кто тебе, что такие вещи опасны, — произнесла она, держа в руке собственный меч.

Он непринужденно улыбнулся:

— Твоя проблема в том, что ты слишком много практикуешь с «безопасными» мечами. Ты боишься «живого» клинка.

— Я бы сказала, что это разумная реакция на нечто, отрезающее части тела.

— Существует целая галактика разницы между боязнью чего-то и здоровым уважением к этому. Если ты вздрагиваешь каждый раз, когда живой клинок приближается к твоему лицу, ты практически навлекаешь на себя беду.

Мара подняла бровь:

— Я не вздра…

Не успела она договорить, как Люк наотмашь хлестнул сейбером в ослепительно-быстром ударе на уровне ее подбородка, Мара мгновенно активировала и подняла свой меч, блокируя удар. Рубиновый клинок Люка замер у ее плеча, когда она испуганно дернулась назад, не имея никакой силы в своей поспешной защите.

— Ты вздрогнула, — сказал он просто.

— Ты сам вздрогнул бы от такого! — закричала Мара с выпрыгивающим из груди сердцем.

— Нет, я бы нагнулся, — усмехнулся он, опуская сейбер. — Твои руки были слишком близко к телу, в таком положении тебе не хватило бы сил остановить удар с размаха — разве только ты приняла бы его у самой рукояти. Но это всегда довольно рискованно, потому что затем ты или вновь получишь наступающий удар, или — что более вероятно — твой противник слегка изменит траекторию и просто перережет твою рукоять пополам. И это будет меньшей из твоих проблем, ибо он, наверняка, не остановится и пройдет дальше через обе твои руки… к шее.

— Прекрасно, — сказала Мара, усваивая этот поток информации. — В следующий раз я нагнусь.

Он пожал плечами:

— Я, вероятно, предпринял бы какое-то усилие перехватить идущий на меня клинок, чтобы ограничить реакцию противника, но в целом, да, я попросту убрался бы к чертям с его пути. С ударом такой мощи всегда сложно справиться.

Мара кивнула, обдумывая сказанное. Скайуокер оказался довольно хорошим учителем, весьма непринужденным в своем подходе; она не чувствовала обиды на него или какой-то снисходительности в его словах, несмотря на его очевидный опыт. А открытость и готовность Люка слушать на их занятиях по рукопашному бою, где Мара еще одерживала верх — едва — были для нее примером, чтобы воспринимать уроки на мечах с такой же добросовестной учтивостью, как у него.

— Понятно, — произнесла она. — Но если их настолько трудно блокировать, почему бы не использовать их чаще?

Он завел сейбер назад, словно собирался вновь нанести размашистый удар, и остановился.

— Потому что есть хорошие полсекунды, когда клинок находится за линией моего плеча, оставляя меня полностью открытым для нападения, если у противника быстрая реакция. — Люк вновь привел сейбер в действие, на этот раз поднимая его медленно, и Мара приложила все силы, чтобы не дернуться, но инстинктивно вновь попыталась блокировать Люка и так или иначе опять оказалась с практически прижатым к собственному телу своим клинком.

— Ты должна только перехватить клинок и отвести его в сторону от себя, — сказал Люк. — Просто отклонить. Не пытайся полностью остановить его — это слишком тяжело. Вот, сделай движение на меня.

Она медленно повела свой «живой» клинок на него, и Люк пренебрежительно отбил его вниз.

— Как ты серьезна.

Поднимая брови, Мара отклонилась назад и ударила с реальной силой в горизонтальном размахе. Слегка откидываясь, чтобы переместить центр тяжести, Скайуокер перехватил ее клинок своим и, не глядя, повернул оба лезвия так, что они прошли над его головой, пока он делал короткий шаг назад. Движение закончилось его клинком, повернувшимся к Маре: выгодное положение, как только ты получал контроль над ситуацией. Мара оценивающе кивнула, когда он выпрямился и сделал медленный шаг к ней, чтобы проиллюстрировать это; его сейбер оставался в высоком, но горизонтальном положении — так, что когда он двигался, он фактически прорвал ее защиту смертоносным ударом.

— Вот почему ты не должна бояться собственного клинка — он всегда будет между тобой и клинком твоего противника, как бы близко все ни происходило. — Люк ступил в сторону, держа руки внизу и делая сейбером медленные петли по сторонам от себя, плавно перехватывая рукоять из одной руки в другую. — Просто попробуй. Ты можешь начать с широких движений.

Мара последовала его примеру, вынося сейбер перед собой, с абсолютно сосредоточенным выражением на лице; сделала первую петлю и попыталась осторожно перехватить рукоять. Скайуокер силился задушить улыбку.

— Ты смеешься надо мной?! — замерла она.

— Конечно, нет, — возразил он. — Продолжай…

Мара вновь начала медленную петлю и опять остановилась.

— Ты смеешься!

— Нет! Я смеюсь с тобой.

— Я не смеюсь.

— Серьезно? Ты бы засмеялась, если бы увидела свое лицо.

— Ну да, это как раз то, что мне нужно.

— Извини. — Он обезоруживающе улыбнулся. — Извини, я беру свои слова обратно. Ты должна… продолжать тренироваться. Когда сможешь делать это без… такого мученического выражения, как сейчас, это будет означать, что ты справилась.

— Так ты поэтому сам так делаешь? — спросила Мара. — Чтобы не бояться «живого» клинка?

— Типа того, — он озорно усмехнулся, растягивая слова в свободном естественном произношении миров Внешнего Кольца — что он иногда позволял себе, находясь с Марой наедине. — Но мне также нравится, что это сводит тебя с ума.

Мара не смогла удержаться от вспыхнувшей в ответ язвительной улыбки:

— Эй, если ты хочешь отрезать себе уши, я не возражаю.

— Тебе только не хочется быть той, кому придется известить об этом Палпатина, так?

— Именно. — Мара напустила на себя важный вид. — «Он лишь пытался убедиться, что не боится, Ваше Превосходительство, и случайно отрезал себе голову».

Люк пожал плечами:

— Небольшая потеря.

Мара перевела взгляд на сейбер, улыбка чуть померкла:

— Поэтому ты так поступил вчера, в истребителе?

— Что? — Люку тотчас стало явно неудобно, корускантское произношение вернулось, все щиты хлопнули на место.

— Ты думал, я не заметила? — она подняла глаза, старясь сохранять тон легким и искренним. — Периодически ты сходишь с ума и делаешь что-нибудь вопиюще глупое. Как та перестрелка на Неймодии. Или когда ты вчера летел во Дворец. Ты просто… теряешь контроль.

— Спасибо, — произнес Люк с сарказмом.

— Я серьезно, — ответила Мара без всякого намека на шутку, никакой надменности, никакого притворства, только открытое, подлинное беспокойство. — Почему ты делаешь это?

— Я просто… — Он беспокойно пожал плечами, застигнутый врасплох ее непритворной искренностью, безупречное столичное произношение вновь исчезло. — Полагаю, я… даю Судьбе шанс.

Мара нахмурилась, не совсем понимая его, хотя знала, что он говорит правду.

— Что ты имеешь в виду?

Он вздохнул, смотря в пол.

— Думаю, я просто… даю ей возможность свободного выстрела. Если я… не должен быть здесь, делая то, что делаю, если я неправ, тогда… у Судьбы есть шанс исправить это.

— И ты… даешь Судьбе свободно выстрелить в тебя? — нерешительно спросила Мара, смягчаясь. Что происходило в его голове, если он делал такое?

Люк долго смотрел ей в глаза, и неуловимо, без видимых изменений, выражение его лица от честного и открытого перешло к абсолютно нечитаемому. Мара сделала вздох, собираясь вновь заговорить…

Движение получилось быстрым, как бросок змеи: сейбер Люка смазанной вспышкой взмыл вверх, сводя к нулю возможность реакции Мары; она в шоке дернулась назад под мощью наступающего на нее удара… Клинок остановился в паре сантиметров от лица, выбившиеся пряди волос зашипели в его свете. Мара застыла, пораженная скоростью произошедшего…

— Ты снова вздрогнула, — усмехнулся он; в странных несогласованных глазах смешалось острое выражение беспутного озорства и бесстрастного вызова. Затем он с той же резкостью опустил и отвел клинок в сторону, делая вокруг себя мощную одиночную петлю и отходя назад. Он закончил движение с сейбером за спиной, открыто приглашая Мару атаковать его. — Готова?

Клинок вибрировал, издавая низкий гул. Люк идеально распределил свой вес на пальцах ног, слегка повернув плечи, дабы придать мощь удару, который он нанесет, как только Мара двинется — она была уверена в этом. Он был абсолютно неуязвим в этот момент, являя собой воплощение сдержанной угрозы.

Разговор был определенно закончен. Мара отступила, собрав достаточно самообладания, чтобы отвлечь его.

— Я хочу поупражняться в той петле бесконечности, которую мы делали. Покажешь мне еще раз?

Он стоял на месте еще пару секунд, наклонив голову, смотря ей в глаза… и затем резко шагнул к ней, провернув меч в сложном движении, чтобы изменить хват на рукояти. Протянув руку вперед, он остановился, ожидая, когда Мара последует за ним.

Оставшуюся часть тренировки она прошла на автопилоте; мысли мчались, сопоставляя другие ранее произошедшие инциденты в неком новом ирреальном смысле.

Случай перед покушением: когда Люк заставил сердце Мары остановиться, оказавшись посреди перестрелки на Неймодии между 701-ым и народным ополчением. Он тогда просто вышел из укрытия, направившись к тяжелым воротам склада, чтобы, закрыв их, поймать повстанцев в ловушку. Он просто шел — ни приседал, ни бежал, ни поднимал руку для защиты, только шел, словно тихонько прогуливался.

А за несколько месяцев до этого, на Орд Мирита, когда из толпы вышла тви'лек и выстрелила в него с близкого расстояния из тяжелого пистолета, он тоже только стоял, ничего не предпринимая; тви'лек успела сделать два выстрела, которые в сантимере прошли мимо него. А Люк только смотрел на нее, зная точно ее намерения — потому что к моменту, когда она шагнула вперед, он уже остановился и повернулся лицом к ней, просто… ожидая.

Что происходило в его голове, раз он позволял — или даже искал — такие безумно рискованные моменты? О чем он думал, во что верил, что было настолько предосудительным в его действиях, если единственным способом успокоить свою совесть, было дать «судьбе» шанс исправить это?

Он оставался неразгаданной тайной для Мары, и чем больше она пыталась понять его, тем меньше она понимала. Но тем больше это привлекало ее, этот слабый шепот на самом краю ее сознания, захватывающий, как всегда, влекущий и очаровывающий, отодвигающий все остальные доводы разума в сторону. Чувствовал ли он то же самое? Поскольку несмотря на его недавнюю небывалую откровенность и ослабление той спокойной сдержанности, с помощью которой он всегда удерживал аккуратное расстояние между ними, когда он направил на нее взгляд своих своеобразных глаз, невозмутимый и хладнокровный, Мара внезапно осознала, что по правде говоря — как и во всем остальном, касающимся его — она… понятия не имела, что он чувствует к ней, никакого вообще.

Глава 10 (часть 1)

Люк вновь стоял в огромном позолоченном вестибюле, предшествующем ГлавнойПалате для аудиенций своего Мастера, вглядываясь в отдаленный город за длинным рядом высоких окон. Разум же полностью сосредоточился на сложных переговорах, которые он собирался начать.

Он находился во дворце уже почти неделю, пытаясь вести себя сдержанно и незаметно, оставаясь в своих апартаментах и выходя только в тренировочные залы и собрания двора, когда это приказывал Император.

Его Мастер такое поведение, конечно, отмечал, но никак не комментировал. Зато он назначил своему джедаю тысячу мелких поручений внутри и снаружи дворца, вынуждая того взаимодействовать с разными придворными подхалимами и приближенными ко двору, но Люк выполнял все задания, не говоря ни слова и оставаясь в рамках почтительности.

Вейдер тоже был вызван на Корускант, и это позволяло Люку отсрочить необходимость передачи ему информации. Посылать такие данные даже по защищенным каналам было неразумно, а основываясь на сроках, предоставленных Люком, решено было, что лорду Вейдеру хватит времени получить всю информацию лично, перед тем как пойти к Ботавуи. На этих условиях Император разрешил Люку продолжать подготовку к запланированному им нападению, позволяя иллюзию, что он все же может как-то сам участвовать в нем; однако Люк знал о том, что Палпатин только ждет лучшего момента, чтобы вновь забрать у него эту надежду.

Это походило на своего рода небольшое сражение воли и желания, от которого Люк очень быстро устал, тогда как Палпатин, казалось, наслаждался успехом, заставляя его чувствовать себя разбитым и загнанным в ловушку. Знающим, что Палпатин просто играет в свои игры без какого-либо намерения дать своему драгоценному джедаю разрешение выйти за границы основных систем, принуждая тем самым Люка к закулисным, окольным схемам, которые тот не переносил в других.

Вынуждая Люка изучать свое ремесло, независимо от желания. Как раз сейчас Люк ждал новой встречи с Мастером, собираясь последний раз просить разрешения возглавить целевую группу. Но теперь у него было кое-что новое, что можно было поставить на кон. Последняя единственная приманка — но самая заманчивая.

Рябь в Силе казалась слабее шепота; легкий вздох, растаявший в воздухе. Последнее дыхание неблагодарной жизни. Но Люк ощутил его, благодаря далекой искривленной связи со своим прежним Мастером, остающейся, несмотря на разделившее их физическое и духовное расстояние.

Он сидел на черном деревянном полу Главного Зала Практики, в полной тишине, скрестив ноги и медитируя. Лайтсейбер лежал перед ним; после долгих часов тренировки пот холодил еще разгоряченную кожу. Разум был полностью сосредоточен и окружен спокойствием, и он исследовал тонкую рябь в Силе, ее причины и последствия.

Его способность к медитации всегда невероятно усиливалась после тренировок — в результате необходимой для них интенсивной концентрации. Годы, что Люк провел здесь — под требовательным и бескомпромиссным контролем Палпатина — вынудили его к развитию точного и мощного слияния с Силой; частично от того, что он учился этому из внушительного примера своего самоуверенного Мастера, а частично для построения необходимой защиты перед этим самым неумолимым критиком.

Касался ли он Тьмы в такие моменты? Был ли безвозвратно потерян, раз мог призывать к себе эту неукротимую мощь так решительно и легко… и если так, тогда почему он мог отклонить ее с такой же естественной непринужденностью?

Ибо он мог шагнуть за ее пределы, мог протянуться в точной, тонкой концентрации, проскальзывая в ничтожно-малые щели, за грань отделяющую тени от тьмы. Соединяясь с уникальной, отличительной мощью такой исключительной, безупречной гармонии, что он почти чувствовал повороты галактики; ощущая бесконечно малые изменения в ее потоках и водоворотах, которые отмечали любое значимое событие; прослеживая их распространяющийся в пустоте эффект, сложные модели действительности, вероятного развития и отдачи…

И именно там он ощутил ту перемену, слабую и иллюзорную, этот последний миг существования мощи, приближенной к его собственной.

Это дало странное успокаивающее чувство — от того, что уход даже такой жизни вызвал лишь рябь на поверхности сложно установленного порядка.

Понимание того, насколько крайне незначительна жизнь даже самых влиятельных из существ в большой схеме мироздания смиряло, показывая, что галактика вращалась, не обращая внимания на их борьбу, достижения и неудачи.

Однако он ощущал и определенную печаль… даже сожаление, что события развернулись по этому пути. Последнее, что он сказал своему старому Мастеру, было обещанием вернуться. Теперь эта возможность была утрачена — хотя, пожалуй, она была утрачена задолго до сегодняшнего дня.

Люк открыл глаза и уставился на полированный черный пол, выдерживая минуту молчания — по крайней мере из уважения, если не из больших чувств; в конце концов, вероятно, он был единственным существом в галактике, имеющим достаточно близкую связь с Мастером Йодой, чтобы ощутить его уход.

Момент тишины, выжидающий…

Единственное существо с достаточно близкой связью…

В конце концов смысл произошедшего докатился до его понимания.

Люк быстро поднялся и достиг дверей, новые планы и тактика вихрем заполнили его голову. Ему предстояла аудиенция с его нынешним Мастером, переговоры — предметом которых будет Мастер Йода.

В сопровождении Мас Амедды, Люк быстро шагал вдоль палаты аудиенций, усердно скрывая свои ожидания и намерения. Он вел рискованную игру, он хорошо осознавал это, но был готов попробовать; сейчас, когда время подходило к концу и скрупулезно подстрекаемая им Мотма должна была полететь к Ботавуи, этот обдуманный риск был весьма разумен.

Близкое общение Люка с Мастером Йодой обеспечило их связь в Силе — то, чего не было у Палпатина; в конце концов, он не знал о том, что старый Мастер Джедаев до сих пор жив, пока Люк ни выдал это — и здесь и был шанс.

На сей раз Люк держал руку сверху. Знание было силой, его Мастер вдалбливал это в его голову беспрерывно. Сведения о Мастере Йоде всегда были объектом желания Палпатина, но до сих пор Люк не желал отдавать их ни за какую цену. Теперь… только взаимовыгодная сделка, никакого грабежа. Если Люк сыграет свою партию хорошо, у него будет шанс получить в обмен то, что хочет он — то, что было ему необходимо для движения дальше.

Палпатин наблюдал за целеустремленным ровным шагом своего джедая. В течение недели после отказа в разрешении пойти за Мотмой, ему, конечно, хватало ума не говорить об этом снова, но Палпатин ждал, что тот все-таки предпримет. Учитывая настойчивость и упрямство мальчишки, он ни от чего не отказывался легко, особенно от вещей, представляющих для него такую важность. Поэтому сейчас Императору было весьма любопытно, какой будет новая стратегия его джедая.

Палпатин по-прежнему был в ярости от того, что Скайуокер взаимодействовал с Восстанием, независимо с какого расстояния. Независимо от утверждения Скайуокера, что выманить Мон Мотму было его единственной целью. Здесь на кону стояла большая угроза — та, которой раньше, казалось, не существовало. Верил он Скайуокеру или нет, было на самом деле несущественно, ибо факт оставался фактом: его джедай был способен скрыть достаточное количество информации, требуемой для выполнения всей этой операции, планируемой им, вероятно, длительное время, пока он находился еще во дворце, оправляясь после нападения и не раскрыв ни одного аспекта Палпатину, ни физически, ни ментально.

Что приводило к тревожному пониманию: мальчишка мог очень действенно лгать ему; и, как следствие, возникал очевидный вопрос: что еще скрывал Скайуокер?

Тот опустился на колено перед Палпатином, голова склонилась, темные длинные волосы были еще влажными после душа, последовавшего за интенсивной практикой; он всегда прятался за тренировками, попадая сюда, во дворец, который воспринимал как ловушку и проводил бесчисленные часы в залах практики, используя это, как метод держаться подальше от двора, от подлых и властолюбивых подхалимов и льстецов, наполнявших любое сосредоточие настоящей власти. Мальчишка ненавидел их, Палпатин прекрасно знал это, хотя сам он скорее наслаждался их компанией — его всегда привлекало наблюдать, как низко могли пасть разумные существа ради удовлетворения своих жадных амбиций. Личное развлечение: подталкивать до тех пор, пока не обнаружится переломный момент, предел… и затем уговорить пойти немного дальше.

Истинная власть лежала не во владении планетами и системами, а в полном контроле над теми, кто проживал свои жизни в пределах его влияния. Иметь в собственности чью-то душу — по-настоящему управлять ею — стоило системы планет и было более захватывающим, чем любая скучная и далекая статистика переписи населения и имущества.

Его падший джедай должен будет когда-нибудь понять это… он учился этому — Палпатин не мог не заметить, как изменялись его действия в отношениях с его «наблюдателем» Марой Джейд. Оглядываясь назад, можно было понять, что она, судя по всему, стала препятствием, когда он начал свою операцию по заманиванию Мотмы в ловушку и, не имея возможности удалить ее без привлечения внимания, он начал намного более тонкую игру.

Сейчас, с чем бы он ни пришел к своему Мастеру, это должно быть существенным. Скайуокер нанес краткий визит к Мас Амедде менее часа назад, и тот быстро отменил и передвинул назначенные ранее встречи, дождался окончания текущей аудиенции Императора и доложил тому о «существенных» изменениях графика, абсолютно заинтересованный в обеспечении немедленного доступа Наследнику.

В действительности, мальчишка редко использовал Силу подобным образом, принуждая личный штат Палпатина выполнять его требования — не в последнюю очередь из-за знания, что его Мастер не одобрит этого: не из благодушия, конечно, а из принципиальных соображений. Однако Палпатина развлекло, что джедай сделал это сейчас — к тому же по отношению к Амедде, навязав тому свою волю так умело и всецело, что канцлер до сих пор не имел понятия, что им управляли.

Таким образом, сейчас, в свете данного целеустремленного маневрирования его Волка тон Палпатина прозвучал потакающе и снисходительно:

— Что тебе настолько необходимо сказать, что ты не мог подождать?

Люк не поднимал головы, уставившись в пол, вынуждая дыхание быть медленным и ровным.

Последний шанс, сделай все правильно.

Он знал, что Палпатин предпочитал держать его на коротком поводке, оставляя во Дворце, под рукой — и он знал почему. Но он также знал, как много будет значить для Мастера увидеть финальное исполнение его пророчества — видения, которое тот получил спустя буквально несколько дней после их первой встречи, когда они впервые померились силами; как много будет значить для Палпатина подтверждение его абсолютной веры, что идеалистичный, наивный мальчишка, который так непреклонно отказывался выдать местоположение Мастера Йоды, однажды сам, добровольно, сделает это.

Палпатин увидел бы в этом окончательное подтверждение своего контроля над Люком. Возможно, он будет прав, возможно, нет. Возможно, готовность Люка использовать смерть Мастера Йоды для своих целей указывала на невозможность искупления — а, может, его готовность так легко лгать Императору, манипулируя им для своих целей, была доказательством того, что Палпатин никогда по-настоящему не будет владеть своим драгоценным джедаем так, как он этого хочет. Люк не знал ответов и давно прекратил искать их.

Они редко нравились ему.

Все, что он сейчас знал: наконец у него были средства, способные вынудить Мастера сделать то, что ему нужно; поэтому слова, которые Люк затем произнес вслух, удивили его, вероятно, так же сильно, как и Императора:

— Заключительные работы над «Неукротимым» вернулись в свой график, Мастер. Через пять месяцев он будет выпущен с верфей Билбринги к Корусканту для официального запуска.

— Понятно, — без выражения произнес Палпатин, глаза продолжали буравить джедая. Оба знали, что он пришел сюда не для этого.

Люк не поднимался, оставаясь коленом на холодном мраморном полу перед возвышением; в мысли начало вползать глубокое отвращение к тому, что он собирался сделать. Мог ли он так поступить? Использовать смерть Мастера Йоды для низвержения лидера Восстания, созданию которого старый Мастер Джедай наверняка содействовал.

Он стоял молча, потупив глаза, вспыхнувшие беспокойство и растерянность скрутились в животе узлом, старые воспоминания потянули за собой старые принципы…

— Что-то тревожит тебя, — произнес наконец его Мастер; любопытство придало словам нехарактерный сочувствующий тон.

Люк продолжал молчать, разрываемый настоящей необходимостью и прошлыми привязанностями…

Палпатин наблюдал за стиснувшим челюсти и застывшим статуей мальчишкой, неспособным сказать то, что он собирался, и это только разогревало любопытство: что могло вызвать такую реакцию, что могло так явно лихорадить его джедая в присутствии того, перед кем он никогда не позволял показывать слабость?

— Встань, друг мой, — сильно заинтригованный, Палпатин хотел разговорить мальчишку. — Встань и пройдись со мной.

Его падший джедай выпрямился и автоматически подошел к Мастеру, по-прежнему потерянный в своей невысказанной борьбе, пойманный позади неких глубоко укоренившихся барьеров, продолжающих связывать его и приводить в смятение, не давая двигаться дальше. Небрежной походкой Палпатин вышел на широкую террасу, палящее позднее солнце неумолимо заливало бледные мраморные плиты. Нестерпимая жара корускантского лета была ему не по нраву, но он знал, что подобные вещи располагают мальчишку к непринужденности и комфорту.

Он остановился у изящной, резной балюстрады, положив на нее бледные костлявые руки и направив рассеянный взгляд на столицу: она не представляла интереса ему — она уже полностью ему принадлежала. То, чем он желал управлять, стояло рядом, в смятении и подавленности, с опущенными глазами, дрейфуя в собственных мыслях и не обращая внимания на развернувшийся перед ними захватывающий вид.

— Что могло поставить моего волка в такой тупик? — начал благосклонно Палпатин, смягчая скрипучий голос вкрадчивыми интонациями.

Мальчишка молчал, только слегка мотнул головой, изведенный до отчаяния.

Знал ли он, каким уязвимым был, цепляясь за эти разбитые обломки утраченной морали? Изучая лицо мальчишки, Палпатин видел, что тот понимает это; чувствовал, как сильно это его раздражает, как остро он желает избавиться от этих последних, изодранных пут. Так что же удерживало его сейчас в такой нерешительности и тишине?

Придя в восторг, Палпатин протянулся в Силе, испещренные охровые глаза полузакрылись в концентрации; он поднял дрожащую руку к щеке своего джедая, не касаясь ее.

— Ты потерян, дитя, — сказал он сочувственно, надеясь уговорить его. — Это старые сомнения, с которыми ты давно справился. Почему они опять изводят тебя?

Но его джедай продолжал молчать, и Палпатин отстранился — зная, что если будет нажимать слишком сильно, мальчишка только неизбежно пойдет еще больше на попятный. Даже сейчас его джедай сопротивлялся каждому шагу на своем пути — просто теперь он делал это более тонко; временами казалось, что он противится собственным решениям с той же силой, что и решениям Мастера.

Император вновь повернулся лицом к столице, хотя все его внимание оставалось сосредоточенным на борьбе, идущей внутри его отстраненного и напряженного джедая. Не поворачиваясь, Палпатин заговорил тихим, спокойным голосом, как будто делал мимоходное наблюдение:

— Как легко рушатся твои решения, друг мой. Неужели я ничему не научил тебя? Ты действительно настолько слаб, что отдашь годы жертв, борьбы и своих достижений, уступив моментному чувству вины, и все твои стремления и амбиции значат так мало? — Он чуть повернулся, произнося последние слова: — Все значимые вещи имеют цену, ты знаешь это. Первое, чем ты должен быть готов пожертвовать ради любой настоящей цели, это ты сам.

Мальчишка неподвижно стоял еще какое-то время и затем, словно поняв наконец слова Мастера, отступил на шаг и поднял голову, взглянув глазами цвета летнего неба, темная часть правой радужки выглядела пугающе странно в ярком контрасте.

Он повернулся, споткнувшись, и быстро вышел с террасы без слов.

Палпатин переждал ровно два удара сердца, прежде чем повернуться и пойти вслед, но мальчишка настолько отчаянно хотел уйти, что уже был недалеко от дверей на противоположной стороне роскошного большого зала, когда Император вступил в его темную прохладу…

Люк быстро шагал прочь от балкона через наполненную ощущением власти, нарочито хвастливую Палату Аудиенций и был почти у самого выхода, когда почувствовал во мраке зала позади себя присутствие Мастера.

Палпатин ничего не сказал, он лишь пристально наблюдал за уходом своего джедая… но даже у этого взгляда в спину была власть остановить Люка. Или, может, причина была где-то внутри него, ибо Люк встал, тяжело дыша и смотря на двери перед собой — напряженно сдерживая себя от ведущего желания уйти.

Однако он не уходил, а продолжал все также молча стоять, борясь против своей совести и своих демонов. Тишина легла свинцовой тяжестью в мертвой темноте большого зала…

— Вы дадите мне то, что я хочу? — прозвучал в конце концов низкий голос Люка, глаза которого по-прежнему смотрели на двери перед ним.

— И что это? — Люк не повернулся, не соизволил ответить. На этот раз тишину сломал Палпатин: — Я уже принял решение.

— Пересмотрите его.

— В связи с чем?

Люк полуобернулся, светлые глаза вспыхнули в тусклом свете.

— В обмен на местоположение Мастера Йоды.

Желтые глаза Ситха расширились, он сделал два быстрых шага вперед…

И Люк понял, что добился своего. Впереди еще предстояли демонстрация своей позиции, обсуждение деталей, умиротворение самолюбия… но все это будет теперь формальностью. Он получит разрешение — он знал это.

Ничего не говоря, Палпатин медленно прошел к трону, и Люк повернулся к нему лицом, ожидая первого залпа.

— Я не меняю решений, джедай, — начал Император.

Люк подавил свой сарказм на эту неприкрытую ложь. Не имело значения, что будет сказано сейчас, ему больше ничего не нужно было доказывать — он знал, что уже выиграл.

— Я и не прошу этого, Мастер. Я прошу только вознаграждения за оказанные услуги и службу. За три года лояльности и повиновения, вы сами говорили об этом.

— Я не использовал таких слов. У меня нет привычки к подобному, когда дело доходит до моего дикого джедая. Ты — такая же помеха, как и преимущество.

Люк сделал несколько шагов вперед.

— Вы хотите лояльности? Тогда позвольте мне продемонстрировать ее вам — позвольте мне выследить ваших врагов. Дайте мне возможность доказать ее.

Палпатин молчал, на вид нисколько нетронутый его речью, но Люк знал это выражение лица, с которым смело можно было играть в сабакк. Он вновь подошел ближе.

— Какой толк от меня, если вы меня не используете? Дайте мне это, и я преподнесу вам лидера Восстания и последнего из джедаев. — Люк опустил взгляд, опасаясь, что переступил границу, однако ему было известно и о сухом чувстве юмора своего Мастера и о том, что тому нравилась возмутительная смелость своего приспешника — приправленная небольшой, но бесстыдной лестью: — Один мудрый человек как-то сказал мне, что все значимые вещи имеют цену.

Он взглянул на Императора, осторожно…

Желто-испещренные глаза Палпатина сузились, и Люк держал этот пристальный взгляд с равной ему силой… Тогда тонкие сухие губы обнажили испорченные зубы, и послышался кудахчущий смех:

— Хорошо, я заплачу твою цену. У тебя есть мое согласие, джедай… Только на этих условиях. Не разочаровывай меня.

Что конечно же произойдет, когда Палпатин пошлет своих штурмовиков на Дагобу. Люк низко поклонился, чтобы скрыть триумф на лице.

— Я никогда бы не посмел, Мастер.

Палпатин поднял брови и усмехнулся:

— И все же, кажется, ты осмелился на кое-что другое.

— Я учился в ногах своего Мастера.

Продолжая забавляться, Палпатин сузил глаза, прекрасно понимая, что его подкупали, но тем не менее смакуя это:

— И тот мудрый Мастер не учил тебя также выполнять свои обещания?

Люк взглянул старику в глаза и выпрямился, расслабляя плечи и высвобождаясь от томящего нежелания в глубоком спокойном вздохе:

— …Дагоба. Во Внешнем Кольце, недалеко от торгового маршрута Римма.

В итоге это получилось сказать на удивление легко. Он пал так низко? Или он наконец нашел свой путь?

— И где именно на… Дагоба нужно искать?

— Там три континента. Самый маленький покрыт дождевыми лесами и находится на экваторе. На его восточной стороне есть три главных притока, все можно увидеть с высокой орбиты. Я приземлялся между вторым и третьим, фактически в засаженном деревьями болоте.

Император поднял брови:

— Координаты?

— Их нет. Планета имеет рассеивающие волны свойства, вмешивающиеся в работу приборов при снижении; вероятно, поэтому ее не могли установить. Я оставил там три сигнальных метки на уровне крон деревьев, их должно быть видно в сумерках, если они еще работают.

Палпатин удовлетворенно кивнул, и Люк повернулся, чтобы уйти.

Он уже был почти на пороге, когда вновь услышал своего Мастера.

— Я думаю, послать туда тебя. Чтобы ты лично разобрался с Мастером Йодой.

Это была проверка, фактически нескрываемая. Но Люк играл свою игру. Остановившись, он чуть повернулся назад:

— Я сделаю, как вы прикажете. Если вы хотите, чтобы я полетел туда, то… — он затих, ожидая приказа и ощущая тщательно скрытые усики Силы, направленные к нему, исследующие степень искренности его ответа. Но Люку нечего было скрывать, по крайней мере, в этом: он не испытывал никакого смятения и беспокойства по поводу возвращения в укрытие своего прежнего мастера. Больше не испытывал. Сделает это он или Вейдер, не имело значения. Поэтому он позволил Мастеру ощутить эти чувства — но только эти.

Палпатин какое-то время колебался, повернув голову набок, и затем произнес:

— Нет. Нет, иди за своим мятежным агрессором. Я пошлю на Дагоба лорда Вейдера. У него имеется давний неоплаченный счет.

— Я уверен, что он достигнет цели, — с легкостью произнес Люк, разбавляя откровенную ложь завуалированной правдой, для собственного развлечения: — Мастер Йода едва ли находится в своем расцвете.

Волк Императора быстро шел через этажи и уровни к Перекрестью — великолепному и грандиозному месту, связывающему все четыре жилых башни в их основаниях — направляясь к офисам Службы Имперской Безопасности в Северной Башне. Он удерживал от ее руководителей большинство мелких деталей, как своих планов, так и Мастера. Сейчас настало время восполнить пробелы и поискать недостатки.

Он и его вездесущая алая тень из императорских гвардейцев поворачивали много голов, пока проходили это людное место; Люк не обращал внимания на очарованные взгляды и почтительные поклоны, шепчущие голоса, отзывающиеся эхом по огромному десятиэтажному месту с высоким куполообразным потолком.

Мало-помалу понимание их многочисленного присутствия просочилось к нему через Силу — не потому что он был центром внимания для очень многих, к этому он давно привык, но из-за затаенного чувства беспокойства и опасения, окрашивающего их мысли при виде идущего среди них ситха.

Люк замедлил шаг, всматриваясь в их лица, однако никто не встречался с ним глазами. В конце концов он остановился и просто стоял на месте, пристально глядя вокруг — на острове, образовавшемся посреди разошедшегося в стороны потока существ; никто не проявлял желания подойти слишком близко.

Чего они боялись, что видели, когда смотрели на него?

Мимо прошли две женщины, придворные, в богато вышитых одеждах, рискнувшие поднять на него глаза и выдержать пристальный взгляд, и затем кокетливо оглядываясь. Люк не следил за ними дальше, оставшись равнодушным к их очевидному благоговению; выражение на его лице не изменилось ни на йоту. Он знал, что они видят: власть, положение, богатство. Ничего больше. За это они продали бы все.

Он нахмурился, отворачиваясь и вновь начиная медленно идти вперед: так уж ли он отличался от них? Что продал он, чтобы получить сегодня то, в чем нуждался?

Он прошел в Северную Башню; в голове звучали слова, сказанные им Мастеру Йоде, когда он только прибыл на Дагоба в поисках учителя…

«Закончит он, что начинает?»

«Я не подведу вас», — обещал Люк в ответ.

Могла ли цель оправдывать средства…

Или он был потерян во Тьме?

Тяжело давшийся опыт научил его, что жизнь редко бывает столь черно-белой, как ханжеская софистика, извергаемая его старым Мастером посреди сотканной им лжи. Каким образом старый джедай ожидал, что человек свергнет Империю в одиночку — выполнит задачу, которая была не по силам ему самому, опытному и бывалому наставнику, или бы он давно это сделал. И тем не менее он ждал, что Люк будет добровольно связан теми же устаревшими доктринами, которые так очевидно потерпели неудачу даже тогда, когда джедаи стояли у власти.

Люк ускорил шаг, стиснув челюсти — борясь против грызущего края совести самобичевания.

Жалел ли он, что выдал укрытие мертвого мастера джедая?

Да… и нет.

Он, возможно, подвел своего старого Мастера, но тогда Мастер Йода подвел его также; позволил ему оказаться перед своим врагом с вопиющей, основополагающей слабостью. Которую так легко можно было исправить — но это сломало бы контроль Йоды над его новым джедаем… и помешало бы личным целям.

Разве это делало старого Мастера Джедая чем-то лучше Люка?

Да, он подвел Йоду, но его учитель подвел его первым, своей ложью и манипуляциями. Ему следовало повернуть зеркало на себя, когда он проповедовал о Тьме и Судьбе.

Оправдывало ли это действия Люка? Нет. Но он не будет осужден тем, кто не был, по его мнению, лучше. И, как бы то ни было, игра не заканчивалась, пока не были разыграны все карты — если его следовало осудить, это должно быть сделано после окончания игры.

Он еще не полностью подвел прежнего Мастера.

Глава 10 (часть 2)

Вейдер открыл замок гипербарической медитационной камеры в своих дворцовых апартаментах. Было уже за полночь, но он почувствовал приближающееся присутствие сына. Едва заметное — настолько, что Вейдер сомневался, что кто-то еще мог бы уловить его.

Он вышел в противоположную пустую комнату, где был вынужден носить костюм, служащий ему системой жизнеобеспечения. В богатой кислородом, герметизируемой камере он мог, по крайней мере, снять шлем, и почувствовать вновь воздух на лице, который был недоступен ему в реальном мире, где израненные легкие не справлялись с дыханием.

Он мог бы остаться сейчас в этой камере и говорить с Люком оттуда, но не хотел, чтобы его сын видел все эти механические, поддерживающие его жизнь системы. Не хотел, чтобы тот знал, как мало осталось от человека, который был его отцом. Поэтому Вейдер ждал сына в слабо освещенной приемной, где имелось хоть какое-то подобие нормальной жизни, демонстрируемой тем немногим, кто бывал здесь. Сам Вейдер никогда не использовал эту комнату и сам ничего не выбирал для нее — за исключением большого холста, висящего на одной из стен, изображающего озера Варикино в горах на Набу.

Позади него в комнату вошел сын, и Вейдер, оторвав пристальный взгляд от картины, обернулся.

— Добрый вечер, — сказал он просто.

Мальчик кивнул в ответ.

— Комната безопасна?

Один и тот же вопрос, который они задавали друг другу каждый раз при личной встрече. Безопасна ли комната для разговора, не прослушивается ли она? Эти встречи были пределом его общения с собственным сыном; украденные моменты, напряженные и полные предостережений, чтобы не допустить их раскрытия и подозрений в предательстве.

— Да, эта комната безопасна, — коротко кивнул он; какое-то время оба стояли в тишине.

Наконец, его сын беспокойно отвел взгляд:

— «Несравненный» направляется завтра к Ботавуи.

— За Мотмой, — спокойно ответил Вейдер, поднимая на себя удивленные глаза сына. — Император сказал мне. Думаю, он хотел, чтобы это встало между нами, рассчитывая, что я буду полагать эту задачу своей. — Вейдер твердо покачал головой против неловкой вины в глазах Люка. — Он неправ. Это твоя операция, твоя стратегия. Ты должен закончить то, что начал.

Люк отвел взгляд, и Вейдер ощутил взрыв самобичевания в нем, некие вспыхнувшие воспоминания, сиплый шепот отдаленного прошлого: «Закончит он, что начинает?»

Мимолетная аллюзия была немедленно подавлена, но учитывая, что Вейдер редко ощущал что-либо от своего сына, произошедшее явно указывало на глубокий внутренний раздор.

— Она гордилась бы тобой, — нашел он в итоге что сказать.

— Кто?

— Твоя мать. У нее были самые высокие требования из всех, кого я знал, по отношению к себе и к окружающим. Она гордилась бы тобой.

Люк вновь отвел взгляд, испытывая крайнее неудобство.

— Я очень сомневаюсь в этом.

Долгое время они молчали, но это молчание больше не казалось неуклюжим, только … неуверенным, оба хотели продолжить, но не знали как.

— Какой она была? — наконец произнес Люк, не в силах при этом смотреть на отца.

Вейдеру казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как он давал Люку голозапись Падме во время их полета к Корусканту, на борту «Экзекутора». Сейчас, оглядываясь назад, он не мог поверить, что полагал, будто Люк так легко и так много уступит, взяв проектор; на его месте Энакин Скайуокер поступил бы точно так же, как это сделал тогда Люк Скайуокер.

Сейчас, однако, его вопрос означал намного большее, чем только желание знать свою мать — потому что Люк хотел знать о ней лично от своего отца. Хотел знать женщину, которую знал его отец.

— Она была… очень красивой. Истинной красотой, сияющей изнутри.

— Как долго ты знал ее?

Зная о чувствах сына, так как они оба осторожно ослабили свою защиту — лишь немного, учитывая то, что оставалось — Вейдер понимал, что мальчик уклонялся от вопроса, который действительно хотел задать:

«Ты когда-нибудь любил ее?»

— Я знал ее с тех пор, как был ребенком, с девяти лет. Даже еще до того, как стал падаваном.

Его сын обдумал это, легкая нахмуренность отметила юное лицо, израненное теперь рукой Мотмы. По правде говоря, Вейдер очень хотел бы пойти за ней сам — страстно желая обратить против нее всю силу своей ярости. Но гораздо справедливее было сделать это его сыну, и из-за личного настоящего желания самого Люка, и для того, чтобы Император доверял ему.

Вейдер еще понятия не имел, что предпринял мальчик для изменения решения Мастера; тот был так долго и абсолютно непреклонен в убеждении, что Люк должен всегда оставаться неподалеку от Корусканта… И Вейдер хорошо понимал это — на месте Палпатина он установил бы те же границы.

— Она была с Татуина? — спросил Люк, смотря на отца своими разными теперь глазами.

— Нет, она была с Набу. — Вейдер хотел рассказать сыну все, о том, что его мать была сенатором и королевой, но слишком много информации за один раз только ошеломило бы его… К тому же по неким эгоистичным мотивам Вейдеру хотелось еще удерживать над мальчиком эту власть, имея то, что возвращало бы сына к нему.

— Тогда как…? — побудил его к рассказу Люк.

— Падме попала на Татуин, когда ее корабль был поврежден. Она искала запчасти. Именно тогда мы и встретились первый раз. — Вейдер пока не хотел открывать ее фамилию, которую по-прежнему можно было легко проследить в имперских архивах. Но даже произношение одного ее имени глубоко и мучительно что-то вывернуло в нем, несмотря на многие прошедшие годы; еще одна рана, которая никогда не заживала.

Он затих, но его сын с надеждой ждал дальше, и в конечном счете Вейдер продолжил:

— Вскоре после этого я… стал падаваном, прибыв на Корускант. Мы не виделись много лет, но я всегда помнил ее.

Люк смотрел на отца, плененный тем, что тот говорил, понимая, что их разговор переместился на несуществующую ранее территорию их отношений.

— Ты был джедаем, когда снова встретил ее? — Люк знал, что такой факт означал, что отец не должен был быть с нею. Так много информации, так быстро — так много знания того, кем был его отец, и кем была его мать.

— Падме не имела никакого отношения к моим… решениям, — произнес Вейдер, и глубоко внутри Люк знал, что эти слова были предназначены для защиты его матери. И это желание защитить ее было… трогательно. — Она бы удержала меня в ложных верованиях джедаев, и я в конечном счете погиб бы вместе со всеми, защищая их ущербные идеи.

Люк перестал пытаться спорить против искореженных взглядов своего отца, они были слишком глубоки в нем, и оба знали, что сейчас не время для этого — его отец озвучил их только ради защиты…

— Ее звали… Падме?

— Да, Падме Амидала. Ее имя.

Слышать своего отца, говорящего с таким колебанием и сожалением о матери, было очень… человечно. Одновременно вызывая тревогу и приводя в восторг, ломая все предположения, которые раньше имелись у Люка, стоящего сейчас в зачарованной тишине.

— Она была умна, решительна… Пылкая и страстная в своих убеждениях. Ей невозможно было навязать чужую волю. В этом вы очень похожи.

Люк улыбнулся, опуская взгляд; эмоции потоком нахлынули на него, вынуждая изо всех сил подавлять глубокое сожаление внутри.

— Мне так жаль… — Он остановился, как из уважения к отцу, так и из-за упрека себе: тоска была бесполезна, прошлое нельзя изменить.

Остро ощущая скрутившее изнутри раскаяние — до боли очевидное восприятию Люка — Вейдер долгое время стоял молча.

— Подожди, — сорвавшись с места в неком фактически волнении он решительно вышел из комнаты.

Когда несколько минут спустя он вернулся, то застал сына, заворожено стоящим перед картиной. Знал ли он? Мог ли ощущать некий след в Силе тех бесчисленных часов, что Вейдер потратил, стоя на этом месте в опустошающей печали?

Люк повернулся к отцу, и Вейдер долю секунды колебался — у него так немного осталось от нее…

Но по этой же причине он и должен был отдать это сыну. Их сыну.

Вейдер протянул сжатый кулак, и Люк нерешительно подставил навстречу ладонь. Оказалось, что выпустить это из руки, отдавая добровольно другому, было совсем не так трудно, как он думал. Более того — это принесло ему странное облегчение.

Люк взглянул на свою ладонь, на маленький прохладный и удивительно тяжелый предмет. Он поднял руку ближе — рассматривая кольцо из темного зеркального перенниума с крупным светло-синим камнем квадратной формы.

— Оно принадлежало твоей матери, — сказал Вейдер, хотя понимал, что мальчик уже прекрасно знает это. — Я привез ей этот камень с Джабиима. Она заказала кольцо с ним и всегда носила его потом на… указательном пальце правой руки.

Джабиим… Болезненные воспоминания закрутились в голове Вейдера. Воспоминания об Оби-Ване. И о потрясении в глазах человека, чью трахею он сжимал Силой. Он быстро заморгал, отгоняя все это прочь; сейчас было не время.

— Она…

Он не стал продолжать — не смог. Он принес ей этот необработанный, ничего не стоящий камень просто потому, что когда увидел его, подумал о ней, о том, что ей это понравится. И она была в таком восхищении, держа камень у его лица и утверждая, что этот цвет был точно таким же, как цвет его глаз. А когда ей сделали кольцо, из драгоценного металла перенниума, она шутила, что этот цвет был таким же темным, как цвет его одежды.

Она всегда носила это кольцо и потом жаловалась, когда ей пришлось снять его… Из-за беременности ее пальцы отекали. Он взял кольцо тайком из ее шкатулки, намереваясь изменить размеры, чтобы она могла носить его снова…

Но служебный долг помешал ему, у него никогда, казалось, не было времени и потом, внезапно…

Внезапно ее не стало, и все изменилось. Кроме кольца, чей камень по-прежнему был цветом его глаз, обрамленным блестящим черным… как броня, которую он теперь носил.

Прошло много времени, прежде чем он смог смотреть на это кольцо — так сильно напоминающее ему о ней.

И все же, в конечном счете, оно стало одним из немногих бережно хранимых предметов его имущества.

И теперь он отдал его сыну — потому что хотел, чтобы у мальчика было что-то принадлежащее ей. Ибо понимал, что он забрал Падме не только у себя, но и у сына, и знал, что ничто из того, что он сделает или скажет, никогда не сможет изменить прошлое или возместить нанесенный вред. Он чувствовал отчаянную необходимость дать Люку хоть что-то способное связать его с матерью, которой тот никогда не узнает… по вине Вейдера. По вине Энакина. По вине Оби-Вана.

Мальчик стоял тихо, уставившись на кольцо в руке, долгое время. Когда он наконец поднял свои синие глаза на отца, Вейдер знал, что сын ощутил всю отчаянную игру изводящих его несчастных эмоций.

— Я не могу взять это, — произнес Люк тихим, но уверенным голосом, протягивая открытую руку.

— У тебя должно быть что-то от нее, — не двигаясь, решительно ответил Вейдер.

— Не это. Я знаю, что оно…

— Возьми его. Она бы хотела этого.

Люк пытливо смотрел на отца, и Вейдер понимал, что никакая маска не скрывала его — не от сына. Затем мальчик вновь перевел взгляд на кольцо и наконец попробовал одеть его на указательный палец, на котором, по словам Вейдера, носила его мать — оно не прошло дальше первой фаланги, и Вейдер услышал мягкую улыбку в голосе сына:

— Оно такое крошечное. Должно быть, она была… — Он не продолжил, но Вейдер вновь воскресил в памяти, какой стройной она была, какой изящной. Какой хрупкой.

Люк попробовал кольцо на каждом пальце, и оно подошло только на мизинец, там он и оставил его, не в силах отвести взгляд. Он опять долго молчал, пытаясь подобрать слова, соответствующие этому бесценному подарку. В конечном счете он высказал честную, простую правду:

— Спасибо. Это бесподобный подарок. Я буду хорошо заботиться о нем, обещаю.

Почувствовав вдруг неудобство, Вейдер сделал несколько шагов назад. Небрежный, грубый голос произнес:

— Это пустяк. Оно ничего не стоит для меня. Можешь делать с ним, что тебе хочется.

— Тогда я буду дорожить им, — искренне произнес его сын, по-прежнему смотря на кольцо. Внезапно, кое-что поняв, он взглянул на отца. — У тебя синие глаза!

— У меня были синие глаза, — неловко ответил Вейдер.

Его сын тут же вернул взгляд на кольцо.

— Я всегда почему-то думал, что они были карими. Думал, мои достались мне от матери.

— У твоей матери были глаза глубокого карего цвета и длинные каштановые волосы.

Вейдеру пришло в голову, что он не упоминал о том, что Падме считала цвет камня идентичным цвету его глаз; неужели мальчик мог так всецело прочесть его мысли? Было ли это случайным промахом Люка, раскрывающим степень его способностей?

— …Что произошло с ней? — в словах мальчика зияла глубокая рана потери оставшегося одиноким ребенка; и чувство вины захлестнуло Вейдера — не могущего вымолвить ни слова.

Но Люк терпеливо ждал, так что в итоге Вейдер был вынужден говорить, хотя он и не смог найти смелости повернуться лицом к своему сыну:

— Я… не могу сказать тебе.

Люк опустил глаза, горе и сожаление скрутили его чувства при понимании того, о чем говорит отец. И все же он не обвинил того, не сделал ничего, чтобы как-то осудить или упрекнуть отца. Возможно, он чувствовал собственное горе Вейдера, его жгучий, режущий, словно нож, стыд.

Вновь потянулась тишина, отмеченная тяжелым дыханием респиратора. Люк очень медленно поднял к отцу нему взгляд.

— Почему? — единственный оставшийся у него вопрос, как предположил Вейдер. Но даже сейчас в тихом голосе Люка не было никакого осуждения, только желание знать.

Вейдер искал тысячу раз такой благоприятной возможности — чтобы объяснить свои действия, оправдать их перед тем единственным, кто еще имел значение для него, когда тот наконец будет готов слушать. Однако сейчас, стоя перед взглядом этих синих глаз, так сильно похожих на его, он не мог найти слов и лишь покачал головой, сохраняя молчание в приступе стыда.

— Мне жаль… — пробормотал наконец его сын, отводя глаза, и Вейдер не знал, что означают эти слова: извинение или сожаление о непростительных действиях его отца.

Вейдер сделал еще шаг назад, пытаясь отвергнуть переполнявшие его эмоции.

— Тебе… нужно идти. — Его сын вскинул голову, и Вейдер нашел оправдание своим словам: — Ты здесь уже слишком долго, Император будет знать.

Это не обмануло мальчика — ни на секунду — но он отвел взгляд и отошел, готовый оставить отца одного, наедине с собой, в чем тот нуждался.

— Разумеется. Ты будешь здесь, когда я вернусь?

— Еще бы, — ответил Вейдер. — Захват Мон Мотмы будет значительным событием. — Император захочет присутствия всех, когда получит новую игрушку.

Мальчик снова беспокойно отвел глаза, на лицо легла тень рвущей его неуверенности.

— Ты делаешь все правильно, — заверил Вейдер.

— Нет, это неправильно, — спокойно ответил сын, смотря на кольцо своей матери. — Но я полагаю, что это необходимо.

Он повернулся, чтобы уйти, и Вейдер, не желая заканчивать на такой холодной ноте, выпалил:

— Я любил ее, очень.

Люк замер на ходу, слова потрясли его до самого основания — настолько, что его обычно хорошо скрытые эмоции проголосили в Силе, сознание буквально гудело от шока на это откровение. Потому что Тьма не любила. Слово «любовь» было предано анафеме, невероятно, невозможно.

— И что мне делать с этим? — не поворачиваясь, спросил он в итоге.

— Учись из этого, — жестко ответил Вейдер, возвращая к себе пристальный взгляд Люка. — Мы… неотвратимо одинокие существа. Мы можем только разрушать то, что ценно для нас. — Люк не откликнулся, и Вейдер надавил дальше: — Ты не можешь быть близок с кем-либо, и не можешь другим позволять приближаться к тебе. — Опустошительная, невосполнимая ошибка самого Вейдера, от которой он хотел уберечь сына, от страданий и сожалений, которые изводили его собственную жизнь столько, сколько он помнил. — Провал будет неизбежен, и последствия выйдут из-под твоего контроля.

Его сын беспокойно посмотрел в сторону, намеренно отказываясь понимать это, идя дальше и останавливаясь только на пороге — не в силах оставить такое мрачное предсказание над своей головой.

— Я не ты, — тихо проговорил он, как отцу, так и самому себе. Затем, будто не желая уходить на ноте разногласий, как это часто происходило в прошлом, он повернулся: — Спокойной ночи, отец. — Люк снова посмотрел на кольцо. — И спасибо.

Вейдер еще долго и тихостоял в комнате после того, как сын покинул ее, вся его тоска, все травящие душу эмоции, были рассеяны этими несколькими словами:

«Спокойной ночи, отец. Спасибо.»

Это был первый раз, когда Люк говорил их. И подразумевал. В сравнении с этим все остальное не имело значения.

Глава 11 (часть 1)

Люк тихо смотрел в широкое обзорное окно своего кабинета в тыловой части мостика «Несравненного», стоя с прямой напряженной спиной и глядя в пустоту, охваченный обманчивой неподвижностью, предшествующей шторму.

Генерал Вирс был на пути к нему, и Люк… рассматривал варианты.

Риис, зная о положении вещей и антипатии командующего к генералу, благоразумно пытался держать Вирса подальше от мостика с тех пор, как Люк ступил на борт «Несравненного», надеясь, что тот остынет, прежде чем лично встретится с ненавистным ему человеком. И как бы там ни было, Вирс находился под покровительством Императора, и это удерживало руку Люка почти уже десять часов; однако черный узел, скручивающийся у него внутри, неуклонно рос и больше не мог быть игнорируем.

Люк, конечно, мог бы разрешить эту ситуацию разными способами: мог играть, перетерпеть удар, записать его на счет своего опыта и изучить урок… Но проблема была в том, что этот урок говорил ему, настойчиво шепча в его мыслях прямо сейчас: «Никогда не оставляй врага за спиной».

По большому счету он добился всего, чего хотел — он находился на пути к Ботавуи, к встрече с Мотмой и Мадином.

Но именно в отношении них, он когда-то уже проигнорировал этот шепот:

«Никогда не оставляй врага за спиной».

Если он сейчас ничего не предпримет… значит, он ничему не научился?

Люку пришло в голову назначить Вирса временно командовать «Яростью», на время ближайшей миссии; такое командование точно не было сильной стороной генерала и Люк смог бы оправдать свои последующие карательные действия.

Приказ можно было легко обосновать: «Ярость» собиралась идти за Мадином, а Вирс работал с тем раньше, когда генерал мятежников был еще имперским офицером. Люк мог бы заявить, что ему это кажется логичным — когда один генерал ловит другого, что у Вирса больше шансов понять суть мышления Мадина, чем у других. Люк мог утвердить этот приказ, как возможность для Вирса проявить себя перед новым главнокомандующим, показав, на что тот способен.

Это могло стать идеальным решением: если бы Вирс преуспел — в чем Люк очень сомневался, учитывая, что тот привык командовать в наземных сражениях — он получил бы Мадина, если бы Вирс потерпел неудачу, у Люка появилась бы причина убрать его.

Или он мог сыграть в другую игру: мог не встречаться с Вирсом вообще и просто начать раз за разом скармливать генералу кусочки нелепой ложной информации, пока Палпатин не понял бы, что его «крот» давно обнаружен и Люк теперь попросту травит его. Нагрузить Вирса противоречащими, неточными, нелогичными пустяками и отослать назад к Императору, чтобы тот разбирался с проблемой, которую сам создал.

В более спокойном, хладнокровном настроении Люк, вероятней всего, так бы и сделал. Но он не был спокоен и не был настроен для игр, а все его колебания по поводу более прямых действий давно иссякли.

Когда-то он сдержался бы, поскольку считал, что ему было что терять: честность, моральное превосходство… что-то еще. Но теперь человеку, который так безжалостно и изощренно лишил его тех качеств, не мешало бы помнить об этом, принимая во внимание неизбежные последствия создания своего драгоценного приспешника.

Поскольку в обладании волком была одна проблема: время от времени, без всякого предупреждения… он оборачивался и кусал.

.

Дверь кабинета издала сигнал, оповещающий о входе посетителя.

Но едва Вирс вступил внутрь, как Люк повернулся к нему и мощный удар Силы швырнул его в воздух, ударяя о стену с глухим громким звуком. Генерал лежал на полу, задыхаясь и в страхе смотря, как к нему с неистово пылающими глазами приближается Люк.

Люк присел, схватил замершего Вирса за шиворот, грубо рванул его вверх и вновь с силой ударил об стену; все размышления о более сдержанных вариантах действий уже растворились в тумане ярости при виде льстивого, лживого человека, пробравшегося в его штат — что стоило ему потери ценного офицера и что чуть не уничтожило месяцы подготовки и работы.

— Я думал, что очень ясно дал понять меня, Вирс, — прорычал Люк сквозь стиснутые челюсти.

— Сэр, я не… — Вирс боролся с немыслимым весом, сдавившем грудь и горло, с почти вылезшими из орбит глазами пытаясь глотнуть воздуха.

— Я не хочу ничего слышать. Мне нет дела до твоих ничтожных оправданий, которые ты выдумывал последнюю неделю. Они не спасут твою жизнь.

— Нннн… — Вирс слабо хватался за руки разгневанного командующего, сжимающие форму на его груди, но Люк непреклонно сужал глаза.

— Полагаю, я очень тщательно объяснил последствия доноса на меня.

Снова Вирс изо всех сил попытался говорить, становясь все слабее:

— Этттоо… не…

Люк держал давление еще несколько секунд, не желая останавливаться… и затем отвернулся; генерал упал на колени, судорожно втягивая воздух.

Люк взглянул на стоящий рядом с его столом стул и тот заскользил к нему без посторонней помощи. Задыхающийся Вирс в шоке вскрикнул, когда и его тело вдруг поволокло Силой и бросило на стул так, что он начал опрокидываться навзничь вместе с ним. Люк быстро обернулся и схватил рукой спинку стула, возвращая его вертикальное положение — Вирс при этом почти вывалился вперед, цепляясь побелевшими костяшками пальцев за подлокотники.

— У тебя только несколько секунд моего времени, Вирс. Поэтому я предлагаю тебе сделать их интересными. Мое внимание очень неустойчиво, — Люк склонился над съежившимся, сидящим спиной к нему генералом. — Начинай.

— Я не делал этого…

— Ты пока не знаешь, в чем я обвиняю тебя, — возразил Люк, стоя позади напуганного человека.

— Я ничего не делал, я не активен се…

— То есть ты все же планировал это?

— Я… — Вирс отчаянно замолчал, и затем выпалил: — Шпионы! На борту пять активных шпионов…

— Семь, — исправил Люк, сжимая плечи Вирса. — Но их имена были бы интересны.

— Ммм… — Вирс изо всех сил пытался вспомнить. — Синса… Ого… ммм…

— Быстрее, — прошептал Люк, наклоняясь и используя Силу, чтобы вновь начать сдавливать грудь Вирса.

— Н… эээ… Ни… Ни…

— Нишима, — сказал Люк. — Еще?

— Джиддик!.. Джиддик и… Финдаллен.

Люк выпрямился, однако продолжал удерживать на Вирсе давление.

— Очевидно их восемь. Спасибо.

Прикованный к стулу Вирс изо всех сил пытался поднять руки, дыхание стало коротким и тяжелым.

— Сэр… Сэр, я не делал… Я не делал этого! Что бы это ни было… это не я…

Не отпуская Вирса, Люк медленно прошел к высокому обзорному экрану за своим столом, затем произнес, холодно и спокойно:

— Я хотел бы верить вам, Вирс, действительно хотел бы. Но факт в том, что, даже если вы не делали этого сейчас, вы сделаете это потом. И все, в чем я подозреваю вас здесь, вы уже сделали на корабле моего отца.

Вирс слегка повернулся к нему, глаза расширились.

— Отца…?

— Лорда Вейдера, — легко произнес Люк, тоже немного поворачиваясь, чтобы посмотреть в потрясенные глаза генерала, задаваясь вопросом, понимал ли тот, что это запретное знание теперь определило его судьбу. — Вы, возможно, еще не пошли против меня, но вы сделали это против моего отца — думаю, теперь вы можете понять, почему вы не нравитесь мне, Вирс. Почему мне так затруднительно позволить вам выйти отсюда.

— Ми… лорд… — Вирсу стоило большого напряжения, чтобы теперь говорить.

— Знаете, когда-то я был терпимым человеком, очень. — Голос Люка, вернувшегося к обзору бесконечной тьмы за окном, был тихим, затерянным в мыслях. — Возможно, потому что я верил, что поступаю правильно…

Раздался тупой треск костей, приглушенный закрывающей их плотью, и с последним, удушливым вздохом Вирс рухнул вперед.

— Я больше не верю в это, — спокойно произнес Люк, без всякого следа сожаления в голосе.

Глава 11 (часть 2)

— Сэр, мы на подходе, — доложил адмирал Джосс Наследнику. Команда мостика старательно сгорбилась над незнакомыми пультами модифицированного фрахтовика, сосредоточенно смотря на показания приборов с мрачной концентрацией людей, пытавшихся остаться незамеченными.

Смерть генерала Вирса несколькими днями ранее вызвала волнение и трепет по всему «Несравненному»; весь командующий состав ощущал штормовые порывы ветра. И хоть Джосс и был уверен в своей неприкосновенности — его преданность Наследнику давно была определена — он тоже чувствовал себя немного нервно в связи с недавним… происшествием.

Командующий, конечно, выделил время для разъяснения того, что Вирс был шпионом, да и коммандер Риис предупреждал об этом адмирала еще до начала кампании против ботанов, однако метод удаления шпионов заставлял любого, имеющего дело с Наследником, немного… волноваться.

Искусство лидерства, которому обучали адмирала в имперской военной академии на Кариде, строилось частично на уважении, частично на страхе. Необходимо было учиться внушать уважение тем, кто был искренне лоялен и страх тем, кто не был. Вместе с тем, если немного страха щекотало пятки преданных тебе, то это также лишь внушало здоровое уважение.

Именно такое уважение испытывал сейчас адмирал Джосс к повернувшемуся к нему Наследнику, смотрящему своим спокойным и невозмутимым, как всегда, взглядом.

— Спасибо, адмирал. Приведите команды в состояние готовности. Удостоверьтесь, что все на месте, затем свяжитесь с «Несравненным» и «Экзекутором» и подтвердите наше прибытие. Вся дальнейшая связь только посредством ходовых огней, пока мы не захватим цель.

Джосс подтвердил приказ, поворачиваясь к офицерам на мостике, чтобы убедиться, что они все слышали, когда потрепанный фрахтовик, на котором они летели, выпал из гиперпространства на оживленную дальнюю орбиту Ботавуи далеко за пределами платформы Кол Дин, ответственной за все погрузки, транспортировку и другие рабочие процессы, связанные с грузами планеты. Присоединившись к очереди, безобидный, средних размеров фрахтовик и два сопровождающих его транспорта немедленно затерялись в суматохе кораблей, ожидающих своего допуска к Кол Дин.

Фрахтовик, возглавляемый Джоссом, нес основную команду. В трюме был расположен десяток боевых солдат 701-го, в полной боевой готовности. Находящиеся в их компании ботаны и чадра-фаны, предоставленные контрабандистом Каррде в комплекте с тремя отлично камуфлированными фрахтовиками, выглядели довольно встревоженными. Во всяком случае, когда адмирал последний раз проверял их.

Наследник начал стягивать с рук тесные перчатки из черной кожи, сгибая при этом пальцы и видя, как Джосс отстранился при этом в сторону.

— В случае необходимости пользуйтесь только безопасным каналом. Сообщите, когда «Ярость» будет на месте и когда прибудут наши друзья. Мы пойдем с закрытой связью до точки.

Джосс энергично щелкнул каблуками и кратко взглянул на топчущуюся поблизости Мару Джейд. Прислушиваясь к ним, она проверяла свой маленький, размером с ладонь, бластер, который временами носила спрятанным в рукаве на запястье, бластерная винтовка уже была перекинута через плечо.

Чувствуя, что адмирал смотрит на нее, Мара подняла взгляд, разум был слишком занят сейчас, чтобы разгадывать то, о чем тот думал. Но он лишь слегка приподнял брови, и вывод был очевиден: «Сделай свою работу — сохрани его в безопасности».

В общем-то не было ничего необычного в том, что Люк шел вместе с полевой группой в подобных операциях — как раз наоборот — но это будет его первой вылазкой после ранения, а так как Риис остался на борту «Несравненного», Мара становилась его единственным телохранителем. И напряжение от знания этого уже дергало по ее туго-натянутым нервам. Скайуокер не любил ходить с телохранителями и в лучшие времена, тогда как две пары глаз сейчас были бы намного более способны держать ситуацию, если он как обычно возьмет весь риск на себя, оставляя их позади.

Однако его настойчивость и упорство не только в планировании и наблюдении за ходом операций, но и в непосредственном в них участии были одной из причин популярности Скайуокера среди военных. Его ежедневное присутствие в Центральном Флоте, кроме тех времен, когда он возвращался на Корускант, согласно прямым распоряжениям Императора, привело к тому, что его считали истинно «военным человеком», с реальным полевым опытом и настоящими способностями тактика. Военные по существу были «стадными животными», и ничто так не способствовало лояльности, как чувство общности. Готовность Скайуокера слушать советы тех, кто имел опыт так же размещала его в выгодном свете, как и его поддержка старших офицеров командного состава, которым он выказывал доверие; и последнее время Мара не могла не заметить, что он делал искусный упор на все эти факторы.

— Оставляю все в ваших умелых руках, адмирал, — с непринужденной уверенностью проговорил Скайуокер. — Теперь… найдите мне фрахтовик, идущий под именем «Аттин'Чо». Только пассивный просмотр.

— Мэм, фрахтовик «Аттин'Чо» в нашей области, курс 170-58-91. Капитан Вьятт повернулась к старшему офицеру, ее низкий неторопливый тон мон каламари заставлял слова казаться намного более торжественными, чем они были:

— Пошлите им приветствие и передайте код Альянса.

— Держите дистанцию побольше от того фрахтовика, — добавила она, кивая похожей на луковицу головой в направлении фрахтовика, стоящего в «зоне ожидания» перед ними, и зная, что еще один транспорт медленно курсирует позади, настолько старый, что половина его ходовых огней не работала.

Но она не слишком волновалась; они очень аккуратно выбрали место, пристроившись к группе утомленных очередью грузовиков, ожидающих разгрузки или платы за свою работу и попутно заправляющихся для следующего рейса. Фрахтовик Альянса, потрепанный и выглядевший, как торговый корабль, отлично вписывался в суматоху большого порта, не привлекая к себе внимания и стоя фактически в самом крайнем и удобном положении к выходу в открытый космос.

— Есть что-нибудь настораживающее?

— Ничего, мэм. Все чисто. «Борец» только что прислал подтверждение, что они в стыковочном доке для загрузки. Недалеко от них, рядом с орбитальной платформой Кол Дин, находится один ИЗР.

Это заставило Вьятт встрепенуться, Лея и Мон повернули головы.

— Они предполагают проблемы? — напряженно спросила Лея; как и Вьятт, она изначально была озадачена тем, что Мотма выбрала Мадина командовать этой операцией. Он был экс-имперским хорошо обученным военным, но он вообще никогда не руководил проходящими в космосе операциями, находившимися в компетенции Флота. Впрочем, она не сильно подвергала сомнению этот выбор, зная, что Мон и Мадин часто и очень тесно работали вместе, и глава Альянса полагалась на его способности и мнение.

И только во время гиперпрыжка сюда, Мон собрала их и объяснила задачу Мадина: пока она будет встречаться с Оллин'айа тот должен получить технологическое устройство, тайно собранное ботанами под глубоким прикрытием; оно должно быть передано с орбитальной платформы Кол Дин на их второй фрахтовик «Борец», возглавляемый генералом. Характер этого устройства заставил Лею расширить глаза…

Новое оружие Империи, Динамический Электромагнитный Импульсный генератор, так называемый генератор ДЭМП. Оно было создано в строго охраняемых военных доках имперских верфей на Билбринги и готовилось для установки на новый суперзвездный разрушитель «Неукротимый», работы над котором должны были завершиться через несколько месяцев. Мадин был ответственен за погрузку двух дубликатов нового оружия на «Борец». Копии были собраны на отдельном участке параллельно с имперским оригиналом, используя информацию, полученную от нескольких шпионов, работающих на верфях.

Это было невероятным прорывом для Альянса, и, несмотря на то, что оружие еще не было налажено и испытано, они уже планировали нападение, сущность которого ни Мон, ни Мадин не желали обсуждать, ссылаясь на продолжающиеся проблемы с утечкой информации — и оставляя Лею в неприятном понимании, что раз она была исключена из их цепи, значит, она в некотором роде находится под подозрением.

Но об этом можно будет побеспокоиться потом. Сейчас все ее мысли были сосредоточены на обеспечении успешного проведения миссии — обеих миссий. Если какая-нибудь из них столкнется с проблемой, Мадин должен прервать свою операцию, а не ставить ее под угрозу, рискуя потерять генераторы ДЭМП или поставив Империю в известность о том, что у Альянса есть теперь это оружие.

Все с тревогой ждали ответа, смотря на связиста.

— Мэм, генерал сообщил, что ИЗР находится в стандартном режиме ожидания на краю их сканеров. Он говорит, что уверен в отсутствии риска. Ботаны сообщили, что этот разрушитель находится в области почти двое суток.

Лея отметила, как спало напряжение Мон.

— Отлично. Подтвердите получение сообщения и скажите, что мы идем дальше с закрытой связью. Мы свяжемся с ним, когда встреча руководителя Мотмы будет закончена. — Затем, не в силах избавиться от беспокойного чувства, добавила: — Скажите, чтобы сломали тишину и немедленно сообщили мне, если тот ИЗР оставит Кол Дин.

Ей не нравилось, что ИЗР находится у платформы — изначально именно она предполагалась местом встречи Мотмы и лидера ботанов Оллин'айа. Это было изменено в самый последний момент зашифрованным сообщением от руководителя разведки Тэж Массы, которая лично выбрала новый пункт встречи — безобидную стоянку «бродячих» фрахтовиков, находящуюся далеко за пределами платформы. Стоянка была расположена на стационарной орбите, и на ней постоянно толпилось не менее пятидесяти ветхих фрахтовиков среднего размера и другого видавшего виды торгового транспорта, ждущего разрешения на разгрузку.

Рядом с любой планетой с развитой промышленностью всегда было несколько подобных неофициальных стоянок; Имперская Таможня никогда особо не спешила с проверкой пропусков и разрешением на разгрузку. Если кто-то желал доплатить, тогда необходимый таможенный контроль мог быть ускорен, но у многих небольших транспортных компаний просто не хватало для этого денег, и в результате формировались свободные группы стоящих в ожидании кораблей, члены экипажей которых постоянно перемещались с судна на судно, приветствуя друг друга и обмениваясь различными коммерческими сплетнями.

Это была хорошая, труднопросчитываемая схема; и банальная также — вероятно, чтобы не привлекать внимания. Меньше, чем за час до их отлета, Масса осторожно назвала эту специфическую группу кораблей, обеспечивая достаточную возможность для ожидающих их ботанов на «Аттин'Чо» — несмотря на непредвиденность — успеть уйти с Кол Дин на новые координаты.

Ком-офицер «Арктура» на котором находились Лея и Мон, кивнул, давая знать, что корабль сбавил скорость, заходя на стоянку; еще один дряхлый и ржавый фрахтовик, идущий от них по правому борту, медленно делал то же самое. Ком-офицер посмотрел в сторону, затем сообщил:

— Мы получили код подтверждения и стыковочные координаты от «Аттин'Чо». Командующий Оллин'айа прислал свое приветствие и приглашение на борт для руководителя Мотмы.

Мон повернулась к Лее с улыбкой:

— Я оставляю все в твоих умелых руках, Лея.

Лея улыбнулась комплименту, смотря вслед уходящей с мостика Мон, и неспособная стряхнуть странное, непонятное чувство, что кое-что… что-то…

Мон степенно спустилась с шаттла в маленьком стыковочном ангаре «Аттин'Чо», трое ботанов ждали ее в конце трапа, несколько других формировали неровную линию почетного караула, еще одна линия состояла из людей и деваронцев. Полет занял меньше пяти минут, между «Арктуром» и «Аттин'Чо» находился только один фрахтовик — тот, что шел от них справа — тяжелый и медленный торговый корабль, похожий на «Арктур»; он явно пытался их обхитрить, пролезая вперед, в более выгодное положение в очереди. Мон на мгновение взглянула на успокаивающе открытые глубины космоса, видимые за пределами ангара; бледный венец Ботавуи был только чуть заметен на краю обзора. Если им нужно будет бежать, «Аттин'Чо» занимал для этого хорошее положение.

— Добрый день, руководитель Мотма, — произнес первый ботан, выходя вперед. Его мех трепетал вперед-назад, что у ботанов было равнозначно нервному тику.

Мон любезно улыбнулась, делая вид, что не замечает этого и протянула руку взволнованному ботану. Тот коротко пожал ее.

— Я прошу прощения, мы не привыкли к нахождению столь прославленных гостей на борту нашего скромного транспорта. Мы полагали, что только довезем командующего Оллин'айа к платформе Кол Дин. И у нас было мало времени для приготовлений.

— Никаких специальных приготовлений не нужно…

По наступившей паузе Мотмы ботан понял, что не представился:

— Простите, мое имя Т'индарр, руководитель Мотма. Я — помощник Оллин'айа. — Еще одна рябь прошла по его бледному меху. — Если вы последуете за мной, я буду иметь честь проводить вас к командующему. — Он жестом пригласил ее идти дальше.

Мон вежливо кивнула, ступая вперед вместе с ботаном и двумя его сопровождающими, ее личная охрана из шести солдат особого назначения двинулась следом. Т'индарр весьма многозначительно не оглядывался и не упоминал о них.

Они прошли довольно короткое расстояние, встречая очень немногих членов экипажа — лишь несколько ботанов и чадра-фанов, останавливающихся и склоняющих головы в почтении. Мех ботанов при этом слегка колебался, что по признанию Мон, имеющей долгий опыт общения с разными разновидностями, означало взволнованное любопытство. Она слегка кивала им, проходя мимо, везде и всегда оставаясь политическим деятелем.

Наконец Т'индарр остановился перед дверями и эффектно протянул руку, опираясь на входную панель и ожидая, когда подойдет Мон со своим окружением.

Дверь открылась… и Мон замерла на месте.

Командующий Оллин'айа, на встречу с которым она прилетела, напряженно сидел на стуле в противоположной стороне комнаты…

По сторонам от него, с оружием наизготовку, стояли штурмовики, их синие наплечники указывали на солдат 701-ого… И прямо за Оллин'айа, положив руки ему на плечи… стоял Скайуокер.

Позади Мон послышалось волнительное движение, ее охранники вскинули свое оружие. Острые глаза Скайуокера перескочили с Мон к ним — раздался тошнотворный хлопок, несколько тел ударилось об стены. Не успело прозвучать ни одного выстрела, а они уже лежали на полу, без сознания или мертвые, Мон не знала. Она лишь немного вздрогнула, услышав тот непонятный треск — брони или костей — но в целом осталась неподвижна, когда холодные синие глаза вернулись к ней, и медленная полуулыбка появилась на лице Скайуокера.

— Здравствуй, Мон.

Глава 12

Лея с трудом удерживала себя, чтобы не начать вышагивать по мостику «Арктура», сознавая, что ее нервозность передается Вьятт. Она не могла понять, почему так встревожена — все шло точно по плану.

У них было подтверждение о нахождении главного флота Вейдера в двух часах субсветовой скорости отсюда, поэтому расположение здесь любого разрушителя Внешнего Флота могло быть объяснено. В пределах боевой дистанции не было ничего кроме ИЗР у Кол Дин — но Мадин тут же дал бы им знать о любом его движении. Однако туманное необоснованное беспокойство продолжало грызть ее, и как она ни старалась, избавиться от него не получалось; все ее мысли были с Мон Мотмой.

— Есть какие-нибудь проблемы? — она подошла поближе к капитану Вьятт, всматриваясь в беспорядочную кучу старого торгового транспорта за обзорным экраном. Взгляд остановился на «Аттин'Чо», хорошо видимом поблизости от единственного, стоящего между ними большого ржавого фрахтовщика.

Мон-каламари покачала головой, не сводя выпуклых глаз с Леи.

— Никаких, — просто ответила она, но по ее тону чувствовалось, что лучше бы это Лея успокоила ее.

Но что та могла предложить? Шаттл Мон совершил посадку и отослал назад короткий код подтверждения, что все в порядке. Ботанский лидер принял изменение места встречи спокойно, «Аттин'Чо» для отвода глаз сделал короткий прыжок за пределы системы и затем вернулся, встреча проходила сейчас на его борту, Мадин на Кол Дин продолжал загружать на «Борец» генераторы с другого ботанского транспорта.

Все шло точно по плану — так почему ее не оставляло это ползучее чувство…

— Мэм, генерал Мадин на связи.

Лея обернулась к ком-офицеру, но Вьятт опередила ее:

— Включите громкую связь, — быстро произнесла она, ступая в центр мостика небольшого фрахтовика.

— Генерал?

Напряженный, неотложный тон голоса Мадина был близок к панике, чего Лея практически никогда не наблюдала у него.

— Где руководитель Мотма?

Лея подошла в диапазон слышимости системы коммуникации.

— Она на «Аттин'Чо». Что случилось?

— ИЗР рядом с нами — «Ярость». Он не из Внешнего Флота, это корабль из сопровождения «Несравненного»!

Вот что изводило ее — любой ИЗР Внешнего Флота можно было бы объяснить… но откуда здесь мог находиться этот? И затем полное значение слов Мадина дошло до нее: «Несравненный» был суперзвездным разрушителем Скайуокера. Живот Леи стянуло узлом.

— Вы уверены?

— У меня нет его идентификационного номера, но ботаны сделали близкий облет. Они сказали, что у него торринские маневренные двигатели Соро-Саб — известно, что их установили на «Ярость» около трех лет назад. К тому же у него есть отличие — девять направленных многолучевых передатчиков, плюс экваториальная площадка тяжелого орудия. Это — «Ярость».

Сердце Леи пропустило удар; задыхаясь, она повернулась к Вьятт:

— Свяжитесь с «Аттин'Чо». Скажите им уходить на субсветовой и выводить Мон. Мы прикроем их. Выпустите истребители, чтобы защитить выход «Аттин'Чо» — мы будем инструктировать их во время полета. Обойдите то судно, — она указала на дряхлый фрахтовик перед ними, как только ожили двигатели «Арктура» и листы палубы начали вибрировать под ними. — Генерал, вы закончили с погрузкой?

Короткая пауза.

— Нам еще нужно около трех минут. Мы уже не можем прерваться. Я дам знать, когда мы будет готовы подойти к вам.

Лее не нужно было говорить, чтобы он поторопился.

— Истребители выходят, — резко объявила Вьятт, смотря в главный обзорный иллюминатор, вид из которого был ограничен по вине подгонки под старую модель.

— Мэм, «Аттин'Чо» пришел в движение. Наши истребители подходят для сопровождения.

«Аттин'Чо» тяжело повернулся на своей оси, направляясь к протяженному открытому пространству, когда Лея почувствовала некое щекотание в подсознании; она обернулась к капитану.

— Вьятт, мы получили подтверждение от «Аттин'Чо»?

Вьятт, нахмурившись, взглянула на ком-офицера, тот кивнул.

— Да, мэм.

Тогда, почему ее позвоночник прошибала ледяная дрожь?

— Скажите им, что нам необходимо говорить с руководителем Мотмой! Срочно.

Ком-офицер кивнул, передавая запрос. Лея вернула взгляд к «Аттин'Чо», тот по-прежнему двигался к выходу, группы красного и синего крыльев летели в эскорте.

Но что-то…

— Они признали запрос? — спросила Лея.

— Да, мэм. Они сообщили, что руководитель Мотма находится на пути к мостику.

Слишком медленно. Лея покачала головой.

— Скажите им перенаправить нас на ее комлинк. Немедленно.

Взволнованный ком-офицер нервно говорил в микрофон.

— Они перенаправляют нас…

— Включите громкую связь.

Все ждали, низкое шипение фоновых шумов указывало на то, что линия открыта, напряженный человеческий голос ком-офицера «Аттин'Чо» объявил:

— Ожидайте, «Арктур». Перенаправляем вас.

Лея ждала, кусая ноготь…

— Ожидайте.

Слишком медленно. Сделай выбор, Лея. Она наблюдала, как «Аттин'Чо» направляется к открытому космосу, истребители Альянса защищали его, закрыв почти от всего…

Закрыв от всего… включая их!

— Войдите в закрытую частоту: скажите истребителям отступить. Прикажите им снять двигатели «Аттин'Чо». — Все на мостике испуганно повернулись к Лее. — Выполняйте!

Ком-офицер повернулся к капитану Вьятт для поддержки, но мон-каламари кивнула в знак согласия; офицер вернулся, чтобы передать команду и вынужден был повторять ее, так как на том конце коммандеры явно подвергли ее сомнению. Там, где стояла Лея, был слышим голос Хана: «Это синий, повторите приказ».

Несколько секунд спустя обе группы отступили, плотно вращаясь вокруг своей оси, чтобы занять положение, позади «Аттин'Чо».

— Поворачивайте, — с напором сказала Лея. — Приведите нас к «Аттин'Чо». Быстро!

Если бы они смогли немедленно добраться туда, у них без труда хватило бы огневой мощи остановить громоздкий фрахтовик.

Их обзорные экраны закрутились в неторопливом, вызывающим тошноту перевороте, пока «Арктур» маневрировал, принося «Аттин'Чо» вновь в центр экрана…

И весь ад вырвался на свободу.

Внезапно все вокруг, казалось, начало перемещаться, несколько других фрахтовиков включили двигатели и начали движение.

— Что, черт возьми, происходит? — обычно скрипучий голос Вьятт стал крайне высоким от изумления.

— На сканере три тяжелых фрахтовика в движении… — напряженно объявил рулевой офицер; казавшиеся безвредными фрахтовики внезапно двинулись вперед, чтобы перекрыть расстояние между «Арктуром» и «Аттин'Чо». — Они запирают нас.

Ржавый грузовой фрахтовик, ползший со стороны их правого борта, двигался сейчас к ним на большой скорости, явно беря курс на столкновение. Превосходя их размеры в два раза, он принудил Вьятт к действиям.

— Всем остановиться. Начать маневры уклонения. Попытайтесь пронести нас над этим, — она указала на фрахтовик который раньше не пытался делать ничего более подозрительного, чем прокрасться вперед очереди, а теперь несся на них, препятствуя идти дальше; еще два фрахтовика с их стороны порта усложняли все еще больше, тяжело пытаясь выйти на свободное пространство и практически тараня один корабль за другим.

— Мэм, у нас множество признаков энергоносителей от корабля впереди! Что это… подождите… Фрахтовик выпускает СИД-истребители!!!

Свободный путь к «Аттин'Чо» был полностью перекрыт двумя большими неизвестными фрахтовиками. «Арктур» маневрировал, пытаясь что-то предпринять, но это становилось все труднее, по мере приближения к ним грузовиков; единственный выход для «Арктура» находился теперь в противоположном направлении от летящего «Аттин'Чо».

И теперь казавшийся ранее безвредным фрахтовик, поворачивающий в сторону перед ними, извергал множество СИДов из своего главного стыковочного дока, два фланга которых роем приближались к «Арктуру», сверкая ионными орудиями и отвлекая на себя А-винги и крестокрылы.

— Нет! — закричала Лея, выходя вперед. — Скажите всем нашим кораблям следовать команде! Скажите им остановить «Аттин'Чо», пока он не вышел в пространство.

Она чертовски хорошо понимала, что этим оставляет их собственный корабль уязвимым, но на этот момент у нее была только одна цель — и она удалялась сейчас от них на большой скорости, с лидером Альянса на борту.

Люк хладнокровно наблюдал с мостика «Аттин'Чо», как первая волна СИДов выходит из одного из нанятых у Тэлона Каррде фрахтовиков, отвлекая на себя истребители мятежников.

Второй нанятый фрахтовик уже перемещался в точку пересечения с мятежным «Арктуром», фактически блокируя все возможности мятежников следовать за «Аттин'Чо», третий фрахтовик Каррде приближался сейчас к ним позади, хотя он сомневался, что те уже поняли это.

— Сэр, мы свободны для выхода на запрограммированные координаты, — имперский старший офицер с надеждой смотрел на Люка. Всем мостиком теперь, безусловно, командовали имперские вооруженные силы; оставался только ботанский командир корабля под охраной четырех штурмовиков — на всякий случай, если потребуется какое-либо закодированное подтверждение, пока фравтовик уходит от аналогичного повстанческого судна. Люк уже вытянул два набора кодов из разума нежелающего сотрудничать ботана — дабы получить сюда Мотму без подозрений.

— Пока остаемся, — спокойно произнес Люк, не отворачиваясь от сражения, которое очень определенно следовало за ними, пока они неуклюже летели прочь от скопления фрахтовиков; все перемещались мучительно медленно по сравнению со скоростью и маневренностью боевых кораблей. — Мне нужно, чтобы корабль мятежников оставался здесь, пока «Ярость» не сможет подобрать его — а для этого им нужна причина. Позвольте им думать, что они могут достать нас.

— Сэр, кормовые щиты несут повреждения, — объявил опс-офицер, ожидая распоряжений.

Люк не поворачивался, по-прежнему непринужденный и нетронутый новостями.

— Свяжитесь с третьим фрахтовиком, скажите им выпустить свои СИДы и послать к нам. Пусть займутся крестокрылами.

Мара сделала полшага к нему, но сумела удержать язык за зубами — волнуясь, что они потеряют приз, получение которого Люк так тщательно планировал; «Аттин'Чо» едва ли был предназначен для подобного сурового обращения.

Он взглянул в ее сторону, невозмутимый; приглушенным, слышимым только ей голосом произнес:

— «Ярость» в минутах отсюда. Несколько тупоносых истребителей не смогут за это время уничтожить наши двигатели, попасть в стыковочный док, справиться с десятком штурмовиков, найти Мотму и выйти обратно на собственном корабле — но они могут сделать гиперпрыжок и уйти без нее.

— Ты рискуешь Мотмой, чтобы поймать Мадина, — пробормотала Мара в ответ, понимая, что он оставался здесь исключительно для поддержания интереса повстанческого фрахтовика.

Скайуокер непринужденно отвернулся, но его сдержанный голос стал резким и жестким:

— Пусть приходят. Никто не заберет Мотму.

Мара нахмурилась, поворачиваясь слегка к Люку, чтобы взглянуть на него — задаваясь вопросом, хочет ли он действительно, чтобы они попробовали это… Операция прошла отлично, как по учебнику, не отходя от заданного плана, лишь с некоторой маневренностью к непредвиденным обстоятельствам на месте. И сейчас ему ничего не оставалось, как стоять на мостике и отдавать распоряжения, просчитанные за месяцы до операции. И он потворствовал сражению, хотел его, она ясно видела это.

Вопрос: рискнет ли он всем просто потому, что жаждет вызова?

Она только открыла рот, чтобы озвучить это, когда быстрое движение в углу обзорного экрана притянуло их взгляды.

— Сэр, «Ярость» прибыла в порт. Они просят распоряжений.

— Пусть выпустят истребители. Посмотрим, отвлечет ли это мятежников от нас.

— Подтверждение от «Ярости» получено. Они выпускают три эскадрона.

— Сэр, вражеские истребители сбили нас с курса — на три граду…

— Исправьте это, — приказал Люк, поворачиваясь к старшему офицеру; дряхлый фрахтовик начал слегка взбрыкивать под ногами, когда тяжелый лазерный выстрел попал в цель с близкого расстояния. — Не сходите с курса для прыжка.

Он вернулся к ком-офицеру:

— Передайте «Ярости», что фрахтовик мятежников окружен. Пусть выйдет на свободную линию и использует тракционный луч. Я хочу получить этот корабль.

Только он закончил, как подал голос опс-офицер:

— Сэр, истребители Альянса остаются с нами. У нас частичный отказ кормовых щитов, щиты двигателей на исходе.

В середине всего этого столпотворения Мара видела, как Люк тут же взглянул на человека, затем многозначительно посмотрел на нее, держа ее взгляд на мгновение дольше, чем обычно. Она секунду безучастно смотрела в ответ, прежде чем ее быстрый ум уловил связь: под давлением момента опс-офицер произнес «альянс», а не «восстание». Только мятежники называли себя Альянсом — что означало возможность, что опс-офицер был шпионом мятежников.

— Используйте остальные щиты для компенсации. — Люк небрежно отвернулся, запрашивая ком-офицера: — «Ярость» на позиции?

— Им нужна еще минута, сэр.

— Направьте мощь от передних щитов в кормовую часть для поддержки. Скажите первому фрахтовику встать позади наших двигателей и защитить нас от атак с бреющего полета.

— СИД-истребители отвлекают вражеские… Сэр, фрахтовик мятежников пытается оторваться.

Люк повернулся:

— Они выйдут, прежде чем «Ярость» зацепит их?

Короткая, напряженная пауза; опс-офицер произвел моделирование.

— Нет, сэр. У «Ярости» преимущество.

— Сэр, отказ третьего и восьмого кормовых щитов, четвертый щит на пределе.

Отказ единственного щита был довольно плох, но с ним можно было справиться — используя смежные щиты для уменьшения неогражденной области. Однако если откажут сразу третий и четвертый щит, возникнет слишком большое незащищенное расстояние, оставляя их двигатели уязвимыми, если мятежники опять решат атаковать их.

Люк понимающе взглянул на Мару.

— Думаю, наше время уходить.

Ему не нужно было утруждать себя приказом — Мара немедленно повернулась к старшему офицеру:

— Свяжитесь с первым фрахтовиком и врубайте гипердвигатель.

Звезды перед ними слились в полосы, когда «Аттин'Чо» ушел прочь — вместе со своим призом; оставляя сражение позади себя, в далеком пятне света.

Глава 13 (часть 1)

Два потрепанных фрахтовика Альянса шли борт о борт далеко от признанных корабельных трасс, но по-прежнему находясь в секторе ботанов; доказательство того, что они едва избежали гибели, было написано на листах корпуса большего из них в форме разнообразных темно-угольных полос — верных отметин лазерных орудий.

В оперативной комнате «Борца», относительно неповрежденном по сравнению с «Арктуром», совещались Лея Органа, Хан Соло и генерал Крикс Мадин. Они все еще пытались разобраться, каким образом все пошло по столь катастрофичному сценарию.

И самое главное — как это теперь исправить.

— Я скажу вам, что мы сделаем, — заявил Хан, столь же уверенный, как всегда, серьезный и громогласный — раздраженный тем, что они не только потеряли Мон на борту «Аттин'Чо», но и чуть не потеряли «Арктур» вместе с Леей.

Пребывая в блаженном неведении того, что непризнанный им «Борец» действовал прямо под его носом, ИЗР «Ярость» выполнил пертурбационный манёвр вокруг Ботавуи, чтобы прикрыть отход «Аттин'Чо» и заодно захватить «Арктур». И только своевременное прибытие «Борца», закончившего погрузку и тут же понявшему, куда двинулся ИЗР, спасло фрахтовик Леи.

Все еще кипятясь, Хан взглянул на Мадина:

— Мы используем ту проклятую штуку, ради которой все рисковали сегодня головой — чтобы вы могли забрать ее.

Генерал какое-то время молчал, раздумывая: по факту они получили два существенно важных орудия, но проблема состояла в том, что они еще не были готовы использовать их.

— Мы никак не можем развернуть ДЭМП-генераторы на наших кораблях — наши системы ничем не защищены.

— Мы развернем их на «Борце», — непреклонно возразил Хан.

— Если мы используем их сейчас, мы потеряем их. Мы не сможем ни восстановить, ни собрать их заново, чтобы успеть использовать против «Неукротимого». Плюс мы потеряем эффект неожиданности — сейчас имперцы вообще не знают, что у нас есть ДЭМП.

— Вот в чем дело. Значит, вашей целью является «Неукротимый», — понял Хан, мгновенно вызывая сжатие челюстей Мадина, раздосадованного тем, что он раскрыл готовящуюся кампанию. Хан и Мадин находились на противоположных концах военной арены и никогда не казались способными действовать вместе.

Но в данном случае это было новостью и для Леи — вся эта миссия Мадина, похоже, была известна только ему и Мон Мотме; сейчас же кусочки мозаики начали складываться в картину. Новейший супер-разрушитель Империи готовился к запуску через пять месяцев, и именно на нем должна быть установлена революционная технология ДЭМП — это будет единственный корабль с подобной системой.

Но Хана великий план Мадина не интересовал и потому он продолжал упорствовать:

— Все сводится к одному, генерал. Что вы хотите получить больше — «Неукротимый» или Мон Мотму?

Генерал отвел взгляд, явно мечась меж двух огней.

— Возможно, что какой-нибудь ИЗР все же укреплен против ДЭМП? — быстро спросила Лея, ища выход для них.

— Нет, — ответил Мадин. — Насколько нам известно, ни один корабль флота не проводил достаточного времени в доках для необходимой модернизации. Все трудовые ресурсы были брошены на обеспечение графика постройки «Неукротимого».

— Даже «Несравненный»? — Зная, о принадлежности «Ярости» к эскорту Наследника, Лея допускала возможность, что «Несравненный» был как-то вовлечен в операцию.

— Да. «Несравненный» и «Экзекутор» стоят следующими в очереди. — Мадин взглянул на кореллианца и затем опять на Лею, которая хорошо осознавала, что в отсутствии Мон, она де-факто стала главнокомандующим Альянса. — Однако позвольте мне указать на недостатки этого плана: во-первых, мы не тестировали ДЭМП, мы только что получили генераторы от ботанов, и мы еще не перенастраивали и не проверяли их; во-вторых, у нас нет абсолютно бесспорных доказательств, что «Ярость» уязвима. В-третьих, мы совершенно точно уверены, что и «Борец» и «Арктур» беззащитны и если мы запустим ДЭМП, оба будут повреждены без возможности ремонта. И, наконец, даже если все эти вопросы будут решены, мы все еще понятия не имеем, где в действительности находится руководитель Мотма.

Они связались с «Домом Один», как только «Арктур» и «Борец» вышли из их короткого гиперпрыжка: «Ярость» ушла на субсветовой буквально через несколько минут после их счастливого спасения, направляясь явно в другой пункт назначения и разжигая беспокойство Леи о возможном участии «Несравненного». Получив известие о захвате Мон, базовый корабль мятежников немедленно начал поиск «Ярости» по всем точкам — заодно устанавливая, что и «Несравненный», и «Экзекутор» вошли в гиперпространство с непрослеживаемой целью, пока оба вновь не появились примерно в четырех часах пути от текущего местоположения Леи.

«Ярость» и «Аттин'Чо» нигде замечены не были; и все до одного корабли Альянса по всей галактике были брошены на их поиск.

— Я скажу вам, где она, — уверенно заявил Хан. — Она на борту «Ярости». Они ни за что не стали бы рисковать, оставляя ее на фрахтовике, когда рядом есть целый и здоровый разрушитель, только и ждущий, чтобы пойти к ним. «Аттин'Чо» наверняка уже кинули где-нибудь или взорвали к чертям. Она на борту того ИЗР.

— Почему «Ярость»…? Из всех разрушителей, почему именно «Ярость»? —пробормотал Мадин, ища логическую причину, проигрывая в голове несколько вполне реальных догадок и понимая, что этот факт важен… тем или иным образом.

— «Ярость» — часть Центрального Флота, — сообщила Лея очевидное в надежде на пробуждение некого неожиданного понимания, — часть флота Наследника. Ее вообще не должно было быть здесь — это далеко за пределами его границ.

Хан согласно кивнул:

— Люк не может уйти настолько далеко — мы знаем это. «Ярость», должно быть, оставила Центральные Системы для этой определенной работы и находилась на связи с «Несравненным», последнее положение которого у нас зарегистрировано на самом краю границ — в самом дальней позиции, что для него возможна. Предполагаю, именно туда и направляется «Ярость» сейчас.

— Если они летят к «Несравненному», тогда мы потеряли Мотму, — решительно сказал Мадин слегка надломленным голосом. — Мы не можем атаковать в Ядре. Не суперзвездный разрушитель. Это будет самоубийством.

— Сколько кораблей у нас поблизости, чтобы сформировать целевую группу, если «Ярость» выйдет из гиперпространства близко к последней позиции «Несравненного»?

Мадину не требовалось проверять это.

— Ни одного, — ответил он с отвращением. — Мы пытались оставить область чистой при подготовке встречи руководителя Мотмы.

— Я полагаю, что «Экзекутор» идет на то же рандеву, — мрачно добавил Хан, обозначая еще одно препятствие на их пути. — Интересно, однако: Люк и Вейдер вместе. Малыш никогда раньше этого не делал.

— Но теоретически… — Лея остановилась, взглянув на дверь. Секундой спустя раздался тихий стук.

На мгновение она была сбита с толку, не понимая, откуда знала это…

Дверь заскользила и внутрь вошла капитан Вьятт, ее огромные, прозрачные глаза мон-каламари были полны надежды.

— Установлено положение «Ярости» и «Аттин'Чо», менее трех часов от нас… И они одни.

Лея спустилась в трюм «Борца» в сопровождении Хана, направляясь к своему шаттлу, чтобы вернуться на «Арктур». «Борец» уже вычислил необходимый прыжок к местоположению «Ярости», корабль Леи должен был последовать за ним через несколько минут. Приостановившись, Лея повернула через трюм туда, где находились два недавно полученных Динамических Электромагнитных Импульсных генератора.

В действительности они были весьма небольшими: высотой примерно с ее незначительный рост и шириной в два ее обхвата. Больший запечатанный цилиндр был связан с меньшим, покрытым медно-красным сплавом. Генераторы лежали на прозрачных седловидных опорах, ряд тонких антенн протягивался и изгибался вокруг их оснований. Они не были похожи ни на что: ни на бомбы, ни даже на ЭМП-оружие.

Техники уже вовсю суетились рядом. Чуи находился среди работающих над первым генератором; второй еще пока был не тронут, оставаясь практически скрытым за частой сеткой защитной изоляции.

— Чуи, — Хан обежал Лею, крича через ангар, по-прежнему в своей одежде пилота, — сколько еще?

Огромный вуки повернулся, проревев свои предположения и пожимая здоровыми плечами. Хан подбежал к открытому генератору, вытягивая шею, дабы рассмотреть успокоительно простой спусковой механизм. Теоретически они все знали, как это работало и какого результата достигало, если они активизируют данный выключатель, теоретически динамический ЭМП не наносил вреда плоти и костям — но все же Хан уже высказал свое нежелание быть рядом с этой штукой, когда она сработает. К тому времени, как подошла Лея, разговор шел о промежутке между запусками первого и второго ДЭМП; более поздний по запуску генератор был уже оснащен сооруженным на скорую руку таймером.

— …мы не знаем, вот в чем проблема, — продолжал Хан, поворачиваясь от Чуи к Лее. — Нет никаких данных, сколько систем вырубит первый импульс, и нам необходимо дать им достаточно времени, чтобы включить резервные системы на борту, иначе второй ДЭМП не выбьет все оставшееся. Ты можешь сказать, как много систем придет в негодность?

— Мы надеемся, что все системы полностью, — ответила Лея, глядя на новую технику. — Реактивную тягу скорее всего нет, но мы считаем, что аварийный выключатель блокирует двигатели, когда они прекратят получать информацию от автосистем регулирования, которые наверняка должны быть повреждены, несмотря на всю их защиту.

Теоретически оружие ДЭМП было более продвинутым, чем электромагнитная система сжатия потока со всеми дополнительными возможностями. Особенным его делала инновационная динамическая система, способная к преодолению и повреждению всех ранее безопасных и укрепленных систем.

К сожалению, действовала она на протяжении большого радиуса… на все, что в нем находилось. Корабли, платформы в открытом космосе, даже наземная планетарная техника, все — если ДЭМП срабатывало на достаточно близком расстоянии.

Любая техника, требующая интегральных схем, проводников мощности, резисторов, конденсаторов или отдаленных соединителей умерла бы. Ничто не могло остаться неуязвимым — активные коммуникационные сети, процессоры сигналов, автоматизированные системы, управление полетом и электронное управление двигателями, ничто не было безопасно. Любая система, связанная с системным компьютерным блоком должна быть выведена из строя; если она будет активна при срабатывании ДЭМП, она будет мертва. Даже на чисто механических в своей основе кораблях — и потому теоретически неуязвимых — для регулирования и контроля за несколькими системами на борту полагались на программы в двоичном представлении, которые были бы сожжены ДЭМП, таким образом, механические системы продолжили бы функционировать, но пропала бы любая возможность управлять ими или отрегулировать их.

Для любой основополагающей системы повреждение будет всесторонним и разрушительным — для чего-то размером и сложностью как у крупного боевого корабля комбинированный эффект вреда будет катастрофичным, обернувшись отказом всей системы.

Новая игрушка Империи, которая потенциально могла быть установлена на любой корабль любого флота вскорости после запуска «Неукротимого». И которая точно предназначалась для использования на борту технологически продвинутого нового суперзведного разрушителя, оснащенного новейшими защищенными системами.

И сейчас Лея чувствовала скрытое, самодовольное волнение, понимая, что первый запуск ДЭМП в бою будет произведен не звездным разрушителем, а против него.

Единственной серьезной проблемой оставалось то, что у них самих не было защиты для своего корабля. Технология щита, будучи широкомасштабной и сложной системой, разрабатывалась на отдельной верфи, и пока была им не доступна; но даже, если бы они имели ее, у них все равно не было бы времени для ее установки.

Так что они собирались использовать для запуска ДЭМП «Борец».

* * *
Люк энергично шагал вдоль основного прохода на мостике «Ярости», Мара держалась позади в двух положенных ей шагах. «Аттин'Чо» только что был поставлен в главный трюм прибывшего к ним ИЗР. Командир «Ярости», Кэйванаг, нервно поклонился приблизившемуся главнокомандующему, неуверенный в своей дальнейшей судьбе.

— Объяснения? — Люк склонил в ожидании голову, темные волосы упали на глаза, один — полностью голубой, другой — наполовину практически черный, обрамленный сбоку мрачным глубоким шрамом.

— Сэр, когда мы приблизились к фрахтовику, из гиперпространства вышел второй корабль мятежников.

— Военный корвет? — с нажимом произнес Люк, точно зная ответ. — Или, может, фрегат?

Командир ИЗР побледнел еще больше, хотя, казалось, что это уже невозможно.

— Нет, сэр… грузовой фрахтовик, сильно модифицированный. Мы распознали его, как «Борец», спецмодернизированный корабль мятежников.

— Какого размера?

— Сэр?

— Размера. Насколько большим он был?

Человек явно сглотнул пересохшим горлом.

— Пятьдесят тысяч, сэр.

— Звездный разрушитель не смог выполнить свою задачу из-за фрахтовика в пятьдесят тысяч кубических метров, — прорычал Люк низким недоверчивым голосом. — Я начинаю сомневаться, на чьей вы стороне, командир.

— Сэр, у нас уже был луч захвата на «Арктуре», но второй корабль мятежников вышел из гиперпространства под нашими двигателями. Это сбило наводку луча и…

Скайуокер покачал головой, закрыв глаза в знак того, чтобы человек замолчал:

— Даже не пытайтесь это объяснять, командир.

Затем Люк слегка шагнул вперед, смотря тяжелым неумолимым взглядом. Мара немного напряглась… Но на самом деле Люк был лишь раздражен, разочарован и несмотря на его слова, Мара знала, что он ценит Кэйванага и считает его способным командиром, поэтому сейчас она испытывала лишь малейшую неуверенность.

Люк чуть наклонил голову, слова больше содержали укор, чем официальный выговор:

— Если вы уже в яме, Кэйванаг, не стоит рыть ее дальше.

Командир корабля поднял взгляд, в глазах вспыхнула надежда.

— Да, сэр.

Люк вздохнул, выпуская недовольство вместе с выдохом и поворачиваясь к Маре:

— У разведки есть что-нибудь?

Мара кивнула:

— Они подтвердили, что Мадин был на борту второго фрахтовика, который они предположительно идентифицировали, как «Борец». Мы не знаем, кто был на борту первого корабля, возможно только Мотма и командир фрахтовика.

Что в значительной степени сводило на нет желание Люка захватить первый фрахтовик, учитывая, что Мадина на борту не было. О том, что «Ярость» не смогла захватить свою цель, Люк узнал более двух часов назад; он немедленно приказал ИЗР идти к ним, «Аттин'Чо» находился в этот момент на значительном расстоянии от любых известных корабельных трасс, на границе Центральных Миров и внешних областей, куда доходил только слабейший свет далекого набуанского солнца.

И пока «Аттин'Чо» был занят ожиданием «Ярости», по всему было понятно, что Люк явно не собирался отказываться от возможности поймать Мадина. «Несравненный», ожидающий у края Центральных Миров, был приведен в боевую готовность. К тому же Люк удивил Мару, отослав сигнал на личный флагман Вейдера — который, как оказалось, находился на расстоянии всего двух часов субсветовой скорости от них. Довольно неплохое совпадение, по мнению Мары.

Если Палпатин узнает, что так получилось из-за того, что Вейдер и Скайуокер договорились за его спиной, расплата будет чудовищной — настолько, что Мара не решалась поместить данное подозрение в свое сообщение, пока у нее так или иначе, но все же не было доказательств. Любой несанкционированный контакт между этими двумя был строго запрещен; если Император хотя бы заподозрит нечто подобное, то платить — и серьезно — будет Скайуокер.

Впервые Мара оказывалась в таком положении: разрываясь между преданностью Императору и растущими дружескими отношениями со Скайуокером. И она не хотела быть той, кто доложит обо всем Палпатину. Она сделает это, если придется… Но тем не менее она ощущала определенную… неловкость от мысли: что именно она донесет на Люка и что он будет знать это.

Она не хотела терять то, что имела — даже если точно не понимала, чем же это все-таки было.

Люк поднял на нее свои несогласованные глаза, теперь на его лице появилось вдумчивое выражение.

— Прикажи разведке поработать с мятежниками, пришедшими на «Аттин'Чо». Я хочу знать, что делал Мадин на Кол Дин — почему его не было с Мотмой.

Мара пожала плечами:

— Наверное, он был там для поддержки.

— Тогда он должен был быть ближе. — Люк покачал головой. — И он должен был подойти быстрее, когда «Арктур» нуждался в нем… Что так задержало его?

Мара кивнула, видя в этом смысл.

— Почему бы нам не пойти за этим прямо к первоисточнику? Мотма должна знать.

— Нет, никто не подойдет к Мотме, — с нажимом приказал Люк.

Начиная с ее захвата, он очень подчеркнуто избегал с ней любого контакта и не позволял этого также другим. Вопреки предостережению Императора и его приказу внимательно наблюдать, сколько времени Скайуокер потратит с лидером мятежников, которого он так хорошо знал, он вел себя точно противоположно; испытывал он неудобство от ее поимки или просто не хотел иметь с ней больше ничего общего, причины Мара не знала. Но в любом случае, казалось странным, что он теперь проявляет так мало интереса к той, в поимку которой вложил так много времени и сил.

Однако Мара согласно кивнула, уже снимая комлинк с ремня.

— И скажи им выяснить, кто командовал «Арктуром», — добавил Люк, прежде чем отвернуться назад к Кэйванагу.

Насколько понимала Мара, это был более существенный вопрос, чем казался.

Когда Люк узнал, что «Ярость» не захватила Мадина, он… Ну, сначала он пришел в ярость — не дикий, безудержный гнев, который Мара больше ассоциировала со вспышками его отца, а в нечто гораздо более холодное и расчетливое — к тому времени, когда он успокоился, в его голове уже был наметан план.

Он все еще желал поймать Мадина и явно собирался идти за ним — используя единственную приманку, от которой, как он знал, генерал не сможет отказаться.

C этой целью Люк послал короткое коммюнике на Корускант — на частоте известной Восстанию, используя код, который по сведениям СИБ, мятежники совсем недавно взломали — и сообщил о захвате Мон Мотмы и своем намерении остаться на настоящих координатах, пока не подойдет «Ярость», чтобы затем на ее борту пересечь границу в направлении Центральных Систем и передать свою заключенную на «Несравненный» для возвращения на Корускант.

Он, поняла Мара, делал ставку на то, что «Борец» окажется ближайшим к ним кораблем и если Восстание попробует забрать Мотму, используя это короткое окно возможности — Мадин возглавит операцию.

К тому же Люк, в не совсем обычной манере, отвел Кэйванага в сторону и приказал занять опс-офицера, бывшего в команде на «Аттин'Чо» работой в недрах корабля на ближайшие несколько часов, следя, чтобы у того не было ни внешнего обзора, ни доступа к средствам коммуникации корабля. Кэйванаг просто кивнул, следуя распоряжениям, но Мара понимала, что Люк принимает меры по отношению к подозреваемому в шпионаже. У Люка была привычка оставлять их в активной игре, кормя необходимой ему информацией, пока он не чувствовал, что их полезность исчерпана.

И она не раз задавалась вопросом: исполняла ли она здесь ту же роль?

Глава 13 (часть 2)

Когда, затмевая собой «Ярость», прибыл «Экзекутор», Люк совершил беспрецедентное: направился вниз к переднему стыковочному ангару, пока одинокий шаттл проделывал свой путь с одного корабля на другой.

Мотма уже находилась там — в окружении отряда закованных в броню штурмовиков; но Скайуокер лишь бросил на нее короткий взгляд при входе, оставаясь на противоположной стороне посадочной палубы и сосредоточив все внимание на прибывающем судне. Шаттл класса лямбда величественно приземлился в ангаре и по опустившемуся трапу энергично промаршировали шесть штурмовиков — не давая усомниться в том, кто внутри.

Вслед за солдатами, гордо и уверенно, чуть наклонив голову при выходе по причине своего высокого роста, прошествовал Дарт Вейдер. И Мара тут же была оставлена в одиночестве, и ментально, и физически; Скайуокер пошел навстречу отцу.

Когда ей наконец удалось справиться со своими ногами, чтобы следовать за ним, легкое движение руки Люка остановило ее, вынуждая хмуриться в замешательстве… Не из-за того, что ее не допустили до разговора — это было обычно; в конце концов она являлась агентом Палпатина, и оба участника встречи знали об этом; к тому же Люк имел тенденцию вести все переговоры конфиденциально, даже самые незатейливые или враждебные — в основном просто из принципа. Нет, ее удивило не это, ее сбило с толку то, что Скайуокер вообще спустился в ангар. Во-первых, он никогда не делал этого раньше. А во-вторых, он вышел вперед, чтобы приветствовать Вейдера — отвесив небольшой поклон головы, когда его отец ступил с трапа на посадочную палубу; этот жест говорил гораздо больше, чем весь нейтральный язык тела Люка вкупе с его безразличным лицом.

Мара внимательно наблюдала, как эти двое неспешно пошли вперед; хотя мимо нее они прошли все же слишком быстро, чтобы она смогла разобрать что-то по их губам — вернее, по губам Скайуокера, так что, в любом случае, она смогла бы понять только одностороннюю часть их тихой беседы.

Вейдер окинул долгим взглядом Мотму — женщину, на которую он так долго охотился по огромным территориям внешних областей — но она не ответила на него. Впрочем, в любом случае разговор с его сыном имел намного большее значение. Странно, когда-то ничто не имело бы значения кроме поимки этой вечно ускользающей добычи — теперь она практически не стоила внимания, и для него, и, что более любопытно, для его сына — которого отвергли и пытались убить по ее приказам.

— Спасибо, что откликнулся на мой столь непредвиденный запрос, — произнес мальчик; слова предназначались лишь для маленькой шпионки Императора, чьи зеленые глаза пристально наблюдали за ними, пока они проходили мимо.

У них все же была договоренность, что флагман Вейдера «по совпадению» будет оставаться близко к системе Ботавуи, делая гиперпрыжок и подходя еще ближе на момент сражения — на случай необходимости, который очевидно сейчас и произошел, хотя Вейдер не видел его причины. Мотма была захвачена, а «Ярость» находилась на полпути назад к основным системам; почему Люк остановился сейчас здесь, было абсолютной загадкой.

— Тебе требуется помощь? — Вейдер, как всегда, перешел сразу к сути.

— Мне нужно, чтобы ты взял Мотму на борт «Экзекутора». «Ярость» не смогла достигнуть второй цели, и я надеюсь исправить это.

— Что именно?

Люк медлил, борясь с побуждением сказать Вейдеру, бывшему так долго врагом, что намерения Люка не его дело. Вместо этого он коротко вздохнул… и выложил все.

— Я хочу поймать Мадина. Возможно, это единственный шанс, который у меня будет. Вряд ли он вскоре соберется в основные системы, а Палпатин дал ясно понять, что он дает мне единичное разрешение для выхода за их пределы. «Ярость» почти подобрала Мадина, когда я уходил с Мотмой, но ей не удалось это. И сейчас мне нужно попытаться заманить его.

— Используя Мотму, как наживку, — закончил Вейдер; он также принял передачу, посланную «Яростью» на Корускант и задавался вопросом, во что играет его сын.

— Да. Но я не хочу рисковать ею ради меньшего приза, и у меня абсолютно нет никакого желания, чтобы Император обвинил меня в том же. Поэтому мне нужно безопасно переместить ее.

Вейдер раздумывал.

— Отдать ее мне довольно спорно, она должна быть передана на «Несравненный.»

Люк покачал головой:

— «Несравненный» нужен мне в качестве подкрепления. Я понятия не имею, что предпримут мятежники, чтобы попытаться ее вернуть. Разведка докладывает, что поблизости у них нет достаточной огневой мощи для угрозы ИЗР — почему я и выбрал это место, плюс я дал им довольно мало времени — чтобы ограничить их возможности… Но они привыкли к неравным силам, поэтому обязательно попробуют что-нибудь неожиданное — как всегда. И я хочу, чтобы «Несравненный» был под рукой. У адмирала Джосса и командира Кэйванага опыт трех лет сотрудничества — если произойдет сражение, они оба нужны мне здесь.

Вейдер посмотрел в сторону и презрительно произнес:

— Мятежники не доукомплектованы, их оснащение не отвечает стандартам. Какая из них угроза ИЗР.

— И все же мы проиграли им уже восемь раз в этом году во внешних системах, — нейтральным тоном возразил Люк, на поднимая глаз. Стали их отношения мирными или нет, он не был готов соглашаться на властное обращение отца.

Вейдер сжал челюсть, но не стал спорить — что тут можно было сказать?

— Тогда ты должен был пропустить информацию, что Мотма на борту «Несравненного», а не «Ярости», и ждать их там.

— Они не рискнули бы напасть на него. Это должна быть Ярость — чтобы они пришли одни. В противном случае, они стали бы колебаться и ждать помощи.

Дойдя до противоположного конца палубы, они остановились, и Люк повернулся к отцу — сейчас не было времени для пространных обсуждений:

— Ты возьмешь Мотму?

— Да, — Вейдер дал в конце концов согласие, по-прежнему испытывая тревогу, что их сотрудничество покажется Палпатину чересчур тесным; даже на фоне служения общему делу Империи они не должны выглядеть союзниками. Для их параноидального Мастера это может показаться слишком.

Люк кивнул, и они начали неторопливо возвращаться к шаттлу.

— Вам нужно улететь, как можно быстрее — мятежники должны быть рядом, и я не хочу, чтобы они заметили следы «Экзекутора» при сканировании. «Несравненный» находится на орбите Нубии на случай, если мне придется вызвать его — ты мог бы ожидать там же?

— Хорошо.

— Что бы ни случилось, не возвращай и не приноси Мон Mотму в сражение.

Вейдер повернулся, в басовом голосе послышался малейший оттенок сухого развлечения:

— У меня нет никакого намерения вступать в сражение. Если ты не сможешь остановить мятежников «Яростью» вместе с «Несравненным», ты не заслуживаешь помощи «Экзекутора».

Люк взглянул на отца, не позволяя себе улыбаться — зная, что Джейд смотрит, как они идут обратно.

— Бодрящая мысль, — сардонически пробормотал он. — Мотивационная.

Вейдер больше ничего не ответил, и Люк беспокойно посмотрел в сторону, внезапно осознавая, с кем он так небрежно разговаривал.

Как только они достигли трапа шаттла, Люк кивнул и сделал знак штурмовикам. Пришедшая в голову мысль вынудила вновь повернуться к отцу:

— Я верю, что ты будешь держать ее в безопасном месте.

Вейдер посмотрел на сына, термин «безопасная комната» был их кодом, всегда обозначающим место без систем наблюдения.

— Она будет в безопасности, — просто сообщил он, коротко кивнув, и его сын знал, что был понят.

Не говоря больше ни слова, Люк отошел, наблюдая, как его отец широким размеренным шагом возвращается на шаттл. Он не оглянулся; но Люк и не ждал этого, таковы были обстоятельства, в которых они жили.

Как бы там ни было, ему нужно будет поговорить с Мотмой — но не на своем разрушителе, не на тюремном уровне, где он не мог ни с того, ни с сего обоснованно отключить камеры или, вызывая подозрения, внезапно приказав привести ее в служебные комнаты, где «по совпадению» не было никакого наблюдения. На борту «Экзекутора» контролировать его будет тяжелее — особенно, если у него получится попасть туда незамеченным. Палпатин будет менее обеспокоен Мотмой, находящейся в заключении Вейдера, ибо он вполне разумно верит, что тот не будет иметь никаких дел с Альянсом и не позволит ничего подобного своему сыну.

Однако Вейдер позволит Люку говорить с Мотмой — если будет считать, что это в дальнейшем послужит его собственным замыслам; и для этой цели он предпримет все предосторожности, необходимые для прикрытия Люка, включая его тайное посещение «Экзекутора».

Когда Мон Мотму повели на шаттл отца, Люк отвернулся, не желая встречаться с ней глазами. Он должен будет говорить с нею, безусловно — но позже. Пока еще у него не было времени, чтобы распутать узел сложных чувств, которые все туже связывали его каждый раз, когда он видел ее. Но рано или поздно ему придется сделать это — потому что многое зависело от результата их разговора, и не в последнюю очередь жизнь самой Мон.

Слишком много игр в игре, подумал он кисло. Слишком много жонглирующих шаров в воздухе. Он кратко вспомнил о Мастере Йоде, который учил его удерживать и манипулировать камнями в воздухе, стоя вниз головой на руках. Теперь Люк делал это с жизнями, с судьбами.

Навязывал ли Люк свою волю будущему и Силе — или просто заканчивал то, что начал, как обещал старому Мастеру Джедаю?

* * *
— Так что все это значило, в посадочном ангаре? — Мара прервала наконец тишину, решая попробовать прямой подход; в любом случае был шанс, что Люк и так точно знал, что у нее на уме, а он, как правило, не ценил окольные пути.

«Экзекутор» давно ушел, «Несравненный» ждал сигнала у Нубии, и теперь, получив краткую информационную сводку в опс-комнате, они остались одни, возвращаясь к турболифту на пути к мостику.

— Что? — спросил Скайуокер, не оборачиваясь.

— Все это, насчет Вейдера. Ты никогда ничего не просил у него, а теперь внезапно отдаешь ему Мон Мотму.

— Я никого не отдаю, тем более Мотму. Она будет возвращена на борт «Несравненного» при первой возможности, будь уверена. Я просто не хочу рисковать ею ради получения Мадина. Мотма для Императора, Мадин — только для меня.

— Не сомневаюсь, что Палпатин тоже был бы весьма рад увидеть его.

Мадин был предателем худшего типа — имперским генералом, ставшим мятежником и забравшим с собой секретную информацию и многочисленные коды, и он до сих пор использовал все свои знания имперских инфраструктуры и методов против самой Империи. Их Мастер был бы счастлив вновь встретиться с ним.

— К сожалению, у него не будет такой возможности, — холодно ответил Люк. — Мадин организовал покушение на меня, он не доберется до Корусканта, если я получу его.

По тону Скайуокера Мара сомневалась, что генерал повстанцев доберется хотя бы до камеры. Она рискнула бросить быстрый взгляд на него, но Люк по-прежнему смотрел прямо, с нечитабельным, как всегда, выражением. Он был в скверном настроении с тех пор… Ей хотелось бы сказать — с тех пор, как он узнал о неудаче с Мадином, но правда состояла в том, что так было со времени захвата в плен Мотмы.

— Ого, да ты реально знаешь, как не забывать обиды.

Люк слегка повернулся к ней. Она шла с правой стороны от него, и длинный глубокий шрам, пересекающий его лицо от брови до подбородка, был очень хорошо видим ей, как и темное пятно в глазу.

— Я учусь, — тихий тон никак не уменьшал угрозы, содержащейся в голосе.

Маре нечего было возразить на это, и они шли дальше в напряженном молчании, которое она намного чаще ассоциировала с присутствием Императора, а не Скайоукера.

Впрочем, это не особенно ее беспокоило, фактически ей это даже нравилось. Она привыкла находиться рядом с держащими и источающими власть мужчинами, и Скайуокер становился таким, медленно начиная занимать свое место, укрепляя мускулы своего авторитета и зарабатывая свое положение второго человека Империи. Он становился силой, с которой будут считаться и при дворе, и на военной арене, и она была очарована этим постепенным изменением; человек, которым он становился, притягивал, а не пугал ее.

Впервые Мара задумалась: как она вписывается во все это — с точки зрения перспективы Скайуокера, а не Императора? Да, она находилась здесь приказом Императора, но она видела много раз, как Скайуокер поступал с теми, кого не желал видеть рядом, в независимости от одобрения Палпатина. Нет, все больше, в последнее время, она понимала, что была здесь с точно такого же разрешения Скайуокера, как и Императора — и она хотела знать, почему.

Потому что все больше она понимала, как важно ей это, насколько сильно она хочет остаться там, где находится. Фактически… она хотела стать ближе.

Они вошли в турболифт, и Люк нажал кнопку мостика, безучастно смотря перед собой — явно находясь мыслями в другом месте.

— Ты такой тихий, — произнесла наконец Мара, заставляя его очнуться и повернуть к ней голову.

— Хм?

— Молчаливый.

Казалось, он мгновение раздумывал над этим, а затем, ничего не ответив, вновь отвернулся, уставившись в пустоту.

— Знаешь, в чем твоя проблема? — небрежно спросила Мара, не смотря на него. — Тебе нужно больше выходить куда-либо.

— Спасибо, — сухо ответил он. — Я приму это во внимание.

— Может, в небольшой компании, — уточнила она, стойко отказываясь брать намек. — Не с кем-то, конечно, из тех пустоголовых игрушечных идиоток, что ошиваются при дворе и хлопают на тебя своими тщательно завитыми ресницами. Они бесполезны.

— Ты — сама сердечность, — голос Люка окрасился намеком на улыбку; он понимал, что Мара пытается отвлечь его.

— Да ладно. Ты никогда не смотришь на них, я наблюдала за тобой.

— Серьезно? — он повернулся, проявляя внезапный интерес к ее заявлению. — И почему же я не смотрю на них?

Мара проигнорировала его дразнящий тон.

— Они слишком декоративны для тебя. Тебе нравится порода, у которой есть хоть что-то между ушами, так что у тех дамочек нет никаких шансов на успех. Думаю, сказывается множество кровных связей в Королевских Домах. К тому же они слишком нетерпеливы. Какое удовольствие удить рыбу в набитой ею бочке?

Люк впился в нее взглядом; глаза чуть расширились в притворном оскорблении, скрывая его развлечение, но это только подначило Мару дальше.

— О, перестань. Половина женщин двора вскарабкалась бы по трупу своей бабушки, чтобы заставить тебя заметить их.

— Не много чести это мне делает, — произнес Люк. — И в любом случае они вскарабкались бы по трупу своей бабушки, чтобы заставить Наследника заметить их. Просто так получилось, что мы с ним занимаем одно место.

— Тебе нужна более сложная задача. Вызов, — Мара выдала кривую усмешку, не встречаясь с ним взглядом.

Люк отвел глаза, но она знала, что он с трудом пытается подавить улыбку, поднимающую край его раненых губ.

— Мне льстит, что ты так много думала об этом.

— Для этого и нужны друзья, — Мара продуманно пожала плечами, тщательно стараясь не смотреть на Люка и видя боковым зрением, как он повернул к ней голову при данной терминологии.

Несколько долгих секунд он молчал, затем вновь отвернулся.

— Я не знал, что они для этого.

— Ну, ты не кажешься сильно способным к этому сам, — Мара теперь наслаждалась подшучиванием, хорошо понимая, что они внезапно обозначили новую территорию в отношениях.

— Я не знал, что я тоже оцениваюсь, — легко возразил Люк, смотря на дисплей турболифта.

Мара повернулась, изогнув бровь:

— Пока что я не видела ничего, что можно было бы оценить.

— Может, если бы ты объяснила, чего ждешь…

— Может, если бы ты…

Без всякого предупреждения огни турболифта погасли, и он закачался от резкой остановки. Люк вытянул руку и схватил одну из растопыренных ладоней Мары, удерживая ее на ногах. Потеряв равновесие от внезапной остановки, она почувствовала, как и ее сердце делает то же самое.

Пару секунд они еще стояли на месте, глаза изо всех сил бесполезно пытались приспособиться к кромешной тьме замкнутого пространства; Люк все еще сжимал руку Мары, другая ее рука держалась за стену лифта. Люк слегка двинулся в темноте, так близко от нее, что Мара почувствовала дыхание на своих волосах, когда он заговорил, и тут же ощутила легкое прикосновение к своей талии, бедру…

— Теперь мы… — слова Люка потерялись под губами Мары, которая приблизившись в темноте, положила руку ему на щеку… и поцеловала его.

Глава 14

В порыве, уступая безрассудной смелости от внезапной близости Люка и анонимности черной, как смола темноты внутри застывшего турболифта, Мара поднялась на цыпочки, коснулась его лица, подняла свой подбородок, ощущая теплое дыхание… и поцеловала его.

В течение секунды, лишь мгновения, он наклонился к ней, и вспышка разрывающих ее эмоций была ярче любого настоящего света, который можно вообразить…

И затем он отстранился, положив свободную руку ей на плечо, но оставшись на месте — послышавшийся голос, казалось, был пронизан подлинным удивлением:

— Что ты делаешь?!

— А ты не знаешь? — дразняще спросила Мара, по-прежнему ощущая прилив храбрости под покровом полной темноты и после его очевидных действий.

Прошло несколько долгих секунд, в полной тишине которых Мара почти слышала, как Скайуокер пытается сплотить слова и мысли…

— …Сейчас?!.. — единственное, что он смог наконец сформулировать.

Она чуть отстранилась, ужасная мысль заставила все внутри перевернуться.

— Ты не выключал свет и не останавливал турболифт…?

Снова потянулась томительное молчание.

— …Нет.

Губы Мары лишь сформировали беззвучное «о» в темноте. В последовавшей тишине она поняла, что они по-прежнему стоят очень близко, и она по-прежнему держит его руку…, а он держит ее.

— Ну, хорошо, тогда где была твоя рука?

— На твоей руке… Где еще?

— Другая, — ровным безрадостным тоном проговорила Мара.

Опять краткое молчание. Мара знала, что Люк пытается соединить все это.

— Я доставал комлинк… на твоем ремне.

— А, — она медленно покачала головой. Конечно! Он никогда не носил комлинк, всегда использовал чей-то…

Они стояли так еще какое-то время, прежде чем кое-что пришло ей на ум.

— Тогда почему ты до сих пор держишь мою руку?

Он быстро отпустил ее, и она услышала шорох отступающих шагов.

— Твой комлинк не работает, — заявил он, полностью обходя вопрос.

Однако уже сам факт, что он держит ее комлинк, доказывал, что Люк все это не устраивал. Слабое утешение.

Она почувствовала — ощутила — отдаленное ментальное созвучие, распознав его, как достижение Люком Силы.

— Это по всему кораблю, — в голосе слышалось напряжение, все остальное было забыто. Мара вновь бессмысленно оглянулась в кромешной тьме.

— Серьезно? — Это казалось маловероятным. Почему он так обеспокоен? — У тебя… клаустрофобия?

Его осторожному ответу предшествовала долгая пауза:

— Нет… А у тебя?

Мара закатила глаза.

— Нет. Просто ты кажешься немного нервным…

— Ну, не сказать, что сейчас походящее время.

Мара нахмурилась, понимая, о чем он говорит, но все же не собираясь серьезно паниковать.

— Подожди минуту, аварийное питание…

Огни турболифта замерцали, и оба вздрогнули под вспыхнувшим ярким светом, прикрывая глаза. Когда Мара взглянула вверх, Люк протягивал руку — с ее комлинком. В характере Мары смущение особо не значилось, но Скайуокер, казалось, имел определенную склонность заставлять ее чувствовать именно это, хотя, если он и знал о данном факте, у него хватало такта никогда не привлекать к нему внимания.

Ощущая некоторую неловкость, она быстро забрала комлинк и сменила тему:

— Фантастически, почему мы не двигаемся?

Люк шагнул к панели турболифта.

— Отказ системы. Пожалуйста, ожидайте, — прочел он вслух.

Комлинк Мары пискнул, и он вновь забрал его у нее.

— Да?

— Командующий? — послышался удивленный и в то же время явно испытывающий облегчение голос. — Сэр, по всему кораблю…

В следующий миг все снова стало черным и комлинк замолк, не в силах выдать даже шипение.

— Великолепно, — сказал Люк в темноту.

— Думаю, что резервная система только что вышла из строя, — в напряженном голосе Мары послышался первый намек на тревогу.

Она услышала его движения, легкий звук твердого металла.

— Мой сейбер не работает.

Теперь это действительно было странно. Мара нащупала бластер, вытащила и, указав им в пол, щелкнула спусковым крючком…

— Как и мой бластер. — Она передернула блок питания с автоматической фамильярностью профессионального военного.

— Не подпрыгивай, — загадочно произнес Люк, и она только успела поднять голову на звук его голоса, когда над ней раздался жуткий, раздирающий слух хлопок, заставляя ее с визгом присесть, вскидывая над головой руки.

В наступившей тишине из удушающей пылью темноты донесся забавляющийся голос Скайуокера:

— Я же предупредил, не подпрыгивай.

— Очень смешно, — прорычала Мара, вставая. Сердце бешено колотилось. — Тебе не помешало бы еще сказать почему. Ты должен был сказать: «Не подпрыгивай, я собираюсь наделать много шума».

— Я сказал, но из-за шума было не слышно, — невозмутимо ответил он. Если бы Мара точно знала, где он стоит, она ударила бы его, Наследник он или нет. — Не подпрыгивай… Но я ухожу.

Волосы Мары резко заколыхались в движении воздуха и последовавший звук указал, что Люк оказался наверху. Насколько она поняла, он выскочил на частично отогнутую им крышу турболифта.

— Дай мне руку, — послышался сверху голос, слабо отзываясь эхом в шахте турболифта.

Вглядываясь невидящими глазами вверх, Мара закрутилась в темноте.

— Где ты?

— Недалеко. Стой тихо. — Его рука обхватила ее запястье, и Мара едва успела сжать ее в ответ, как уже была вытащена наверх. Ноги Мары вскарабкались на остатки крыши, и она, наклонившись вперед и ничего не видя, схватилась за Люка. Он держал ее несколько секунд, ожидая пока она обретет равновесие. Затем спокойно, но но веско предупредил, продолжая обхватывать ее рукой:

— Не отходи.

— Если все это какой-то сложный трюк, чтобы заставить меня цепляться за тебя… — усмехнулась Мара, не в силах устоять перед искушением.

— Действительно, — он сухо усмехнулся, явно сосредоточив внимание в другом месте. — У меня так немного средств, что приходится прибегать к этому.

— Я лишь хотела удостовериться, — ответила Мара с притворной серьезностью.

Она почувствовала, как Люк немного повернулся, протягивая руку над ее плечом к стене позади, и услышала неохотное трение пластила.

— Теперь можешь отойти, сделай большой шаг назад и полшага вверх.

— Ты уверен, что там есть пол?

— Очень заманчиво было бы солгать, но да, я уверен, что там есть пол.

Мара осторожно отвела ногу назад; на коротком расстоянии та нависла над пустотой, над краем лифта, судя по всему, затем пятка уперлась в твердый выступ, и она подняла ногу пока не почувствовала устойчивый пол, буквально чуть выше уровня, на котором они стояли. Должно быть, они остановились близко к дверям, когда пропала энергия. Мара наконец отпустила Люка, обернулась и сделала длинный шаг… в абсолютную темноту.

— Что ж, здесь намного лучше, — сардонически произнесла Мара, выставляя перед собой руки. — Предполагаю, это не мостик.

— Мы в нескольких уровнях от него, — известил Люк у самого ее уха, заставив Мару фактически подскочить. Но пока он говорил, его голос стал удаляться, и она повернулась вслед, пытаясь сосредоточиться на единственном признаке его местонахождения.

Вновь раздался холодный скрежещущий звук и луч сумеречного мутного света прорвался сквозь открытую дверь, обрисовывая контуры тела Скайуокера, вытянувшего перед собой ладонью вперед руку.

Никогда еще Мара не была так счастлива увидеть звездный свет.

Она быстро вошла в комнату; это оказалась пустая техническая станция, установленная для связи операторов, но все экраны в ней были чисты.

Она нажала на несколько кнопок и бессмысленно пощелкала выключателями.

— Сдохли.

Вошедший за ней Скайуокер повернулся к стене и ударил кулаком по щиту пожарной тревоги, разбивая прозрачный колпак и врубая выключатель. Тщетно.

— Ничего не работает, — спокойно произнес он, и чуть помолчав добавил: — Интересно, что с системой жизнеобеспечения?

Мара нахмурилась.

— Почему не исчезла гравитация?

— Хороший вопрос. — Он подошел к обзорному иллюминатору, и Мара проследила за его пристальным взглядом.

Они находились в самой основе командной башни — турболифт едва успел преодолеть основную часть разрушителя, и сейчас из иллюминаторов технической комнаты перед ними представало грандиозное зрелище массивного внушительного корпуса, или оно было бы таким, если бы на корабле хоть что-нибудь работало. Не было никакого света, никакого признака работающей где-либо системы на протяжении всего длинного и обтекаемого корпуса корабля.

Люк прижался одной стороной лица к иллюминатору, и Мара недоуменно свела брови, подходя к нему.

— Ты что… слушаешь?

— Да, — иронично ответил он. — Я слушаю иллюминатор.

— Эй, ты временами проделывал и более странные вещи, — парировала Мара, запоздало понимая, что он пытается смотреть по самым краям доступного поля зрения. — Что ты ищешь?

Она попыталась всмотреться в черноту космоса; взгляд притянула дрейфующая в опасной близости от корпуса «Ярости» умершая тушка фрахтовика, который Люк использовал для нападения у Ботавуи.

— Это не само по себе произошло, — рассеянно произнес Люк.

— ЭМП? — Мара уже думала об этом, но не говорила, зная простой факт, что все разрушители защищены против подобной перегрузки от электромагнитного импульса. Она пристально разглядывала корпус ИЗР, пытаясь проработать эту мысль в голове, и увидела малюсенький отблеск звездного света около разгоряченных портов выхлопа, выходящих с каждой стороны вершины орудийной платформы корабля. — Вентиляторы все еще работают.

Скосив глаза, Люк мельком взглянул в направлении ее взгляда.

— Они механические, никак не связаны с автоматикой.

Значит, это все же должен быть ЭМП.

— Но мы защищены от этого. Ничто не может…

Она замолкла, в голову пришла та же самая мысль, что и в голову Люка…

— «Неукротимый», — сказала Мара, ощутив себя так, словно ее пнули изнутри. Еще незаконченный «Неукротимый» щеголял самой последней прогрессивной установкой динамической ЭМП-технологии. Предполагалось, что это была единственная существующая система… но, судя по всему, это было не так.

Люк не ответил, на ум пришла более безотлагательная и актуальная мысль.

— Щиты…

— Они должны быть отключены, они связаны с главным системным блоком. — Мара еле слышно разразилась проклятиями, склоняя по примеру Люка голову к холодному транспаристилу, чтобы расширить свой угол обзора.

Двигатели «Ярости», должно быть, отключались не совсем одновременно, в долях секунды друг за другом, и корабль с тех пор, медленно продолжая скользить вперед, мало-помалу наклонялся по своей оси — что помогло им наконец увидеть маленький фрахтовик.

— Вот! — Люк первый ткнул пальцем в иллюминатор, выжидающе затем смотря в том направлении. Мара хмурилась, изо всех сил пытаясь разобрать темные силуэты в темной пустоте.

— Он тоже поврежден.

— У них тоже не было защиты. Откуда, черт возьми, они взяли ДЭМП-генератор?

— Два генератора, — сказала Мара. — Они должны были вначале разрушить действующие системы, подождать, когда на «Ярости» активизируется резервная система, и затем уже запустить второй генератор, вырубая все наверняка.

— Что ж, это сработало, — ровно произнес Люк. Он отстранился на полшага, продолжая держать ладони на иллюминаторе и не сводя взгляда с далекого корабля. — Что ты делаешь, Мадин? Это не похоже на него, не его стиль: входить, сверкая оружием.

— Почему, он бывший имперский офицер, — напомнила Мара.

Люк покачал головой, не принимая аргумент.

— Он самоуверен, да, но он склонен к небольшим действиям, достигающих больших результатов. Поэтому он так полезен для Восстания…

— Я бы сказала, что данный сценарий весьма соответствует его привычкам, — сухо усмехнулась Мара.

— Не тогда, когда оноказался в той же самой ловушке. Он не стал бы добровольно связывать себя, ограничивая свои возможности. Он делает что-то ради чего-то.

— Ничего большего он уже не сделает, он застрял так же, как и мы.

— Этому должна быть причина, — пробормотал Люк, уставившись на темный призрак корабля. — Ему нужна Мон, и он думает, что она у нас…

— Возможно, он просто задерживает нас, запросив подкрепление?

— У него нет времени, — пальцы Люка слегка барабанили по транспаристилу, пока он раздумывал. — Когда мы сканировали область, не было никаких кораблей Восстания ближе трех часов полета, именно поэтому я выбрал эти координаты. Они знают, что если «Ярость» не даст о себе знать в течение часа после пропажи ее сигнала, флот начнет поиски, и прежде всего отсюда — что дает Мадину два часа, самое большее…

Мара снова попыталась вглядеться в темные силуэты фрахтовика.

— Он слишком далеко, чтобы как-то навредить нам…

— Черт! — Люк резко оторвался от окна и, развернувшись, быстро зашагал обратно в чернильные тени коридора, Мара помчалась за ним, слушая на ходу его объяснение: — Другой корабль! Их второй корабль выходит из гиперпространства!

Мара покачала головой в темноте:

— Ты же сказал, что разведка подтвердила отсутствие других кораблей в области…

— Второй фрахтовик, — напомнил Люк. — У мятежников было два фрахтовика у Ботавуи. Они вероятно встретились за системой и затем сделали прыжок к нам. Тот фрахтовик снаружи целиком поврежден импульсом, который он сам запустил, но второму фрахтовику достаточно было держаться позади в нескольких минутах на субсветовой, чтобы…

— Остаться в порядке, — закончила Мара. — Он находился за пределами диапазона действия генераторов.

Они вошли в темноту, и, чтобы привыкнуть к ней Люк приостановился на первом перекрестке. Мара со всей силы врезалась ему в спину, толкая вперед.

— Эй!

— Прости, — произнесла Мара смущенно. — Ты видишь что-нибудь?

— Сила может усилить зрение достаточно для… Что, черт возьми, ты делаешь?!

Он полуобернулся к ней, Мара неуклюже нащупывала в темноте его пояс.

— Ой! Прости. Я… только… — Она наконец нашла его ремень и схватилась за него рукой. — Скажи мне, если будут ступени.

Люк издал звук, похожий на фырканье и вздох одновременно, и отправился вновь вперед, дергая руку Мары, вцепившейся в его ремень, вторую руку она держала перед собой, выставив в угольную тьму.

— Три ступени вниз, — послышался голос Люка.

Мара немного замедлила шаг, ожидая, когда Скайуокер начнет спускаться; следуя за тянущим вниз напряжением ремня, она осторожно определяла края ступеней. Когда Скайуокер выровнялся, Мара сделала то же самое, и они оба отправились дальше медленной трусцой.

Теперь у них довольно неплохо получалось двигаться вместе. Люк вернулся к аварийным лестничным площадкам, идущим позади шахт лифта в средней части корабля. Мара тогда предположила, что оттуда он направится вверх, к мостику — в связи с чем у них произошла краткая размолвка, когда он вместо этого пошел вниз, и Мара остановила его, дергая за ремень. Тогда Люк весьма точно и в недвусмысленных выражениях объяснил, почему ей не стоит этого делать.

Они, конечно, пересекались с различными офицерами и солдатами, большинство из которых хладнокровно пробивалось к точкам сбора на случай чрезвычайной ситуации. Люк уже успел послать четырех разных офицеров на мостик для передачи его распоряжений. В первую очередь необходимо было установить дальнюю связь, чтобы вызвать на помощь ожидающий сигнала «Несравненный», затем проверить уровни жизнеобеспечения и угарного газа.

Он не брал с собой солдат; он и Мара двигались слишком быстро, и солдаты замедлили бы их, устройства ночного видения на шлемах были теперь бесполезны. Большинство сняло их, и неискаженные голоса штурмовиков звучали нетипично по-человечески для ушей Мары.

Они также сталкивались на пути с многочисленными дроидами, сваленными в кучи там, где их застал залп ДЭМП. Люк использовал Силу, распихивая тяжелые груды по сторонам, чтобы никто не споткнулся о них в кромешном мраке замкнутых внутренних коридоров.

Странно, но непроницаемый деготь вокруг становился уже привычным. Мара даже обнаружила, что по каким-то причинам ей легче двигаться с закрытыми глазами, учась реагировать на малейшие изменения положения Люка, нарушение его ровного шага, поворот тела под ее пальцами, касающимися спины, ритм его дыхания в полной тишине… Надо было только… позволить ему взять на себя управление и вести ее. Положиться, что он не допустит какого-то вреда для нее. Это было непривычным ощущением — так внезапно и полностью зависеть от другого человека и все же иметь абсолютную веру, что все будет в порядке; похоже на самое долгое «упражнение на доверие» в истории.

Люк медленно остановился, и Мара тоже встала, чуть позади него, задыхаясь от долгого бега и чувствуя, как от такого же тяжелого дыхания поднимается и опускается спина под рукой.

— Что?

— Они здесь, — просто сообщил Люк. — Другой корабль. Близко, приблизительно на сто единиц экипажа. — Нам нужно… — Он повернул в сторону, не договорив. Мару дернуло за ним, и она ощутила, как изменяется напряжение его тела, как двигается его рубашка, пока Люк поднимал руку.

Еще одна дверь неохотно заскрежетала и прорвавшаяся струя бледного звездного света невероятно подбодрила Мару — словно вздох после плавания под водой. Они попали в жилое помещение для петти-офицеров, находящееся на одном из самых нижних уровней; коридоры здесь были узкие и извилистые, и то, что казалось настолько знакомым при нормальном свете, внезапно стало похоже на почти непроходимый лабиринт. Люк старался держаться близко к внешним стенам, чтобы поддерживать некое чувство направления, всегда оставляя поврежденный фрахтовик мятежников с левой стороны от себя — поэтому Мара не была удивлена, что первая же комната, в которую они вошли, предоставила им вид и на него, и на его прибывшего напарника.

— Вот! — бессмысленно оповестила она, указывая на второй фрахтовик; это была единственная, находящаяся в окрестностях вещь, с работающими огнями, практически пылающими для привыкших к темноте глаз Мары.

Они следили за ним какое-то время, но второй фрахтовик, казалось, не подходил ближе и вообще не делал каких-либо наступательных движений, несмотря на очевидно бедственное состояние звездного разрушителя.

— Чего они ждут? — нахмурившись, пробормотал Люк.

И вновь Мара ощутила ясное натяжение Силы, когда Люк сузил и сфокусировал с прицельной точностью свое восприятие на далекое расстояние…

Оставленная без внимания Мара неуловимо перевела свой взгляд на Скайуокера, чувствуя, как шевелятся волосы на затылке в ответ на этот безупречный и пугающий тембр в Силе, который всегда натягивал ее чувства подобно тетиве лука. Даже Мара, несмотря на свои довольно ограниченные способности, понимала, что это было крайне интенсивное взаимодействие с Силой, невероятной мощи и точного контроля, направленное как лазер к кораблю мятежников.

Представлял ли он из себя все, чем был сейчас Император, задавалась Мара вопросом. Таким же сильным, таким же точным… но с совершенно неизвестной сущностью. Она знала, что он был ситхом… Она думала, что знала; Палпатин был настолько уверен в этом, настолько убежден… Но Скайуокер использовал свои способности слишком редко — в отличие от Вейдера, поэтому кроме этих кратких проблесков у Мары по-настоящему не было никакого понятия того, насколько обширны они были.

Наверняка она знала только одно: он не был человеком, который появился во дворце четыре года назад. Палпатин вложил много времени и сил в создание своего нового ситха. Кое-что из тех манипуляций, принуждений и насилия было ярко и очевидно, другое было настолько завуалированно, что Мара была уверена, что даже сам Скайуокер не осознавал это…

Шокирующая вспышка обожгла чувства Люка с такой силой, что он физически дернулся, выпрямляя спину…

— Лея, — едва слышно прошептал он.

— Что?

Люк повернулся к ней, бледные глаза казались почти черными от расширившихся зрачков. Губы растянулись в дикой улыбке… И в тот момент, изучая его лицо в тусклом свете звездного неба, Мара абсолютно точно знала, почему Палпатин называет Скайуокера своим Волком.

— Старая знакомая, — ответил он наконец с режущей остротой в голосе, хотя говорил обманчиво спокойно; все его внимание было сосредоточено на корабле мятежников, голова чуть склонилась набок. — Интересно, придет ли она поболтать?

Глава 15

Когда «Арктур» вышел из гиперпространства, Лея уже стояла на мостике. И, несмотря на то что она ожидала подобное, сердце ее замерло в трепете, наблюдая развернувшуюся перед ними ирреальную сцену. Массивная громадина имперского звездного разрушителя плавала огромной мертвой тенью в пространстве, заслоняя собой далекие звезды. «Борец», выпустивший залп ДЭМП, казался только пятнышком в сравнении с ней. Оба корабля по инерции еще медленно двигались вперед, при этом «Ярость» тяжело поворачивалась по своей оси.

Рядом с ней дрейфовали два потрепанных фрахтовика — те, что недавно казались такими безвредными среди настоящих грузовиков у Ботавуи; теперь оба были повреждены и бессильны, двигаясь, как в замедленной съемке в опасной близости от торца массивного разрушителя. Внезапно до сознания Леи дошел истинный потенциал ДЭМП — понимание, что это оружие могло сделать в решающем сражении, если у одной из сторон будет защита, а у другой нет — если ее не будет у них. Она замедлила дыхание, пытаясь успокоить разыгравшиеся нервы, пока они подходили ближе, держа курс на «Борец»; рулевой офицер изо всех сил пытался подогнать луч захвата к медленно дрейфующему кораблю Мадина.

С трудом Лея заставила себя оторваться от этой тихой, опустошительной сцены и повернулась к Вьятт.

— Мы на позиции, капитан?

— Да, мэм. Замок на «Борце» установлен. Можно немедленно начинать эвакуацию.

— Начинайте. Предполагаемое время?

— Около пятидесяти минут, мэм. Самое лучшее, на что мы можем рассчитывать с одним шаттлом.

Если бы только у них было место, чтобы взять шаттл «Борца» на борт «Арктура», прежде чем тот сделал гиперпрыжок и запустил ДЭМП — они могли бы сократить это время вдвое. Но, увы, для переправки экипажа мертвого «Борца» на «Арктур» приходилось довольствоваться одним оставшимся грузовым шаттлом малой дальности. Два других подобных шаттла предназначались для абордажной команды, следующей на борт «Ярости», а их единственный способный к субсветовой скорости шаттл был потерян вместе с Мон.

И Лея мучительно понимала, что каждая проведенная здесь минута увеличивала риск появления второго разрушителя, проверяющего последнее местоположение «Ярости».

Теоретически у них был час до того, как хватятся «Ярости», когда та пропустит контрольный ком-сигнал; может, несколько больше — если предположат, что ИЗР в гиперпространстве, плюс еще час на ответную реакцию ближайшего имперского судна, но никакой гарантии этих сроков и фактов у них не было. Возможно, «Ярости» оставалось лишь несколько минут до их ежечасной регистрации, а, возможно, другой разрушитель уже пытался вызвать их и сейчас находится на пути сюда. И любого, кто не попадет на борт «Арктура» к моменту прибытия этого ИЗР, придется оставить здесь. У жалкого, маленького фрахтовика не было шансов справиться с даже меньшими кораблями — такими как фрегат или корвет — что уж тут говорить о разрушителе. Им уже повезло сегодня уйти от «Ярости» — и то, только из-за вмешательства «Борца» — и Лея совсем не хотела испытывать удачу снова.

Что делало ее следующий приказ намного тяжелее…

— Свяжитесь с коммандером Соло и коммандером Лассом. Скажите им начинать. — Что-то настойчиво гудело в ее подсознании — она не могла определить, что именно, но оно заставляло сердце бешено колотиться, вновь и вновь до предела натягивая нервы. — И начните вычисления для прыжка на случай, если нам придется срочно уходить отсюда.

В недрах жилых помещений петти-офицеров, в пустой тесной комнате, Люк внимательно наблюдал из небольшого иллюминатора за огнями далекого фрахтовика и чувствовал… как что-то важное скользит по его позвоночнику.

— Почему они не подходят ближе? — с тревогой спросила Мара.

Люк блокировал близкое присутствие Мары — ее дремлющая связь с Силой всегда маячила в ней светом, и обратился к кораблю мятежников, сужая свою концентрацию, чтобы попытаться разобрать, что именно там происходит. Он был далеко от корабля, и умы на борту были разбросаны — люди и алиены — все напряженные и сильно взволнованные. Но лидеров всегда было легко найти — они имели особенную решительность и четкую целенаправленность, что выделяло их из толпы. Как и сейчас.

За исключением того, что вновь ища Мадина, он сфокусировал свое исследование на командующем вторым фрахтовиком…

И она была там, похожая на далекую фигурку в песчаной буре, рассеянную и размытую, но негодующую и возмущенную, и исполненную решимости — такой же сильной и целенаправленной, такой же упрямой и непоколебимой, какая была присуща той Лее Органе, образ которой он все еще хранил в своей памяти. Но он ощутил что-то еще. Почувствовал, уже остро зная о Лее, но по-прежнему ища Мадина; чувство было похоже на разглядывание звезды, когда не смотришь на нее.

Безошибочная аура. Бледная и слабая, столь же иллюзорная как шепот… На мгновение он отклонил ее, как некое эхо присутствия Мары, но все же она была другой… Уголки израненных губ Люка приподнялись в удивлении, и он выдал короткий недоверчивый смешок, изумляясь, что галактика выкинула такой финт без всякого предупреждения.

Она была чувствительна к Силе. Как он никогда не замечал этого?

Теперь он ощущал это весьма отчетливо. Резонанс в Силе. Пусть и приглушенный. Неиспользуемая, нетренированная связь с Силой. Но очевидная, несмотря на расплывчатость. Люк стоял еще несколько долгих секунд, загипнотизированный своим открытием…

Палпатин должен знать об этом; за последние несколько лет его Мастер сделал несколько скрытых попыток, чтобы завладеть Леей Органой, всегда весьма осторожных, пытаясь держать своего падшего джедая в неведении о них. Люк предполагал, что причиной такой скрытности была просто его прошлая дружба с Леей, но теперь это вызывало сомнение…

— Ну, надо же…

— Что? — прошептала Мара, озадаченная очевидным удивлением Люка.

Какое-то время он не отвечал, тем не менее ясно понимая, как хорошо видно его лицо в холодном звездном свете и не желая больше ничего выказывать через него. Разум в этот момент продолжал интенсивно работать, обрабатывая как новые факты, так и их влияние на текущую ситуацию.

— Там, — указал он на едва уловимые формы, скользившие в черноте, чувствуя облегчение, что появилось нечто, способное отвлечь внимание Мары. Различить можно было лишь очертания, определяемые по следу разбросанного света звезд — их стало заметно только когда призрачные корпусы закрыли на мгновение звезды позади себя, не считая того, что он чувствовал их в Силе, конечно. — Два шаттла. Думаю, около двадцати единиц в каждом.

Наклонившись вперед, Мара скосила глаза в бесконечную, черную, как деготь тьму, в направлении, указанном Люком… и на секунду глаза поймали яркую вспышку маневровых двигателей.

— Я вижу их… Никаких работающих огней.

— Не хотят привлекать внимания, — ответил Люк, не отводя глаз от движущихся теней, черных на черном.

Мара нахмурилась:

— Абордажная команда?

— Скорее всего. Они пойдут к кормовым ангарам, оттуда ближе всего до тюремного блока. — Он повернулся и направился в темноту прилегающего коридора, рука Мары коснулась его бедра и скользнула под ремень.

Они прошли еще три уровня вниз, быстро перемещаясь по уже отлаженной ими системе, когда Люк вновь остановился.

— Что? — спросила Мара.

— Они пристыковались. Оба корабля в одном ангаре. И, кажется, они вряд ли столкнутся там с кем-то.

— Вероятно, из-за проблем с атмосферой. В ангаре должен быть вакуум.

Люк задумался, он не рассматривал это.

— Возможно, они на это и рассчитывают — экипироваться и открыть маховики на всех дверях, создав сплошной вакуумный коридор вплоть до тюремного блока. Быстрый способ избавиться от любого сопротивления.

— Эффективный, — признала Мара. — Но не будет ли он стоить им времени в итоге? Двери могут быть снова закрыты, если кто-то на борту «Ярости» найдет экипировку.

— Плюс их путь отхода будет слишком очевиден. Мы могли бы установить засаду в любой его точке и просто ждать их.

— Слишком много рискованной игры для них?

— Зависит от того, скольких штурмовиков они ожидали встретить на пути. Скорее всего они попытаются пройти тихо и использовать менее очевидные варианты, учитывая численность экипажа «Ярости». Пока они думают, что их никто не заметил… Хотя на их месте я все же подумал бы о безвоздушных коридорах.

— Что ж, давай надеяться, что они этого не сделают.

— Спрятать головы в… — Люк замолк, прислушиваясь… — Нет… они в тех же коридорах, что и солдаты. Двигаются очень медленно. Если бы это был вакуум, штурмовики были бы уже мертвы.

— Возможно, это не пришло им в голову.

— А должно бы, если… — Люк снова замолчал, и на сей раз ощутил легкое ментальное прикосновение Мары, ее понимание, что он только что понял кое-что существенное. Здесь, в темноте, лишившись привычного чувства зрения и находясь с ним в такой непосредственной близости, она казалась остро настроенной к его мыслям — больше чем когда-либо. Он нахмурился, затем покачал головой, приказывая себе сконцентрироваться. — Они разделяются, часть остается позади.

— Вероятно, чтобы охранять шаттлы. Если мы…

Люк развернулся, рука Мары выпустила ремень, скользнув по бедру.

— Уровнем ниже, перед самым тем стыковочным ангаром, находится склад полного комплекта боеприпасов. Там есть стрелковое оружие без интеллектуального контроля.

Интеллектуальный контроль имел закодированные чипы признания, отвечающие на отпечаток ладони владельца, активизируясь только в его руке и оставаясь «мертвым» для всех остальных, как было со всем табельным стандартным оружием. Но огнестрельное оружие, несмотря на то что давно устарело, оставалось таким же опасным, как и прежде, и Люк сейчас воспользовался бы любой возможностью, чтобы добраться до него.

И возможностью номер один внезапно стало отправить за ним Мару. Люк уже знал, кто возглавляет отряд, идущий к тюремному блоку и не хотел иметь рядом своего «наблюдателя», сообщившего бы затем обо всем Палпатину. Потому что Люк не имел абсолютно никакого понятия о том, что случится, когда он встретится с тем, кто сейчас идет внизу.

— Стоит ли обход до склада времени на него? — спросила Мара. — Проникнувшие мятежники уже идут к тюремному блоку за Мотмой.

Проблема с перенаправлением кого-то столь остро мыслящего, как Мара состояла в нахождении чертовски неоспоримой причины для этого. К счастью, Люк имел такую; фактически, как только мятежники приземлились на борт «Ярости», он раздумывал о том, как обернуть ее к собственной выгоде. — У шаттлов мятежников есть энергия… а значит у них есть связь.

— «Несравненный»!

— Ты сможешь войти в один из шаттлов в кормовой части и вызвать «Несравненный», — кивнул Люк. Это звучало безупречно, логично, необходимо… во всех отношениях.

— Подожди, а куда пойдешь ты? — Мара внезапно поняла, что он не собирается идти к складу вместе с ней.

— К тюремному блоку.

— Ну, тогда я… — у нее не было шанса закончить.

— Мне нужно, чтобы ты отправила сообщение. Мне нужен «Несравненный». Довольно скоро, без поддержки жизнеобеспечения, мы начнем вдыхать то, что только что выдохнули и затем мы все будем мертвы вне зависимости от того, будут здесь мятежники или нет. Ты хочешь помочь мне? Тогда лучшее, что ты можешь сделать сейчас, это добраться до стыковочного ангара. — Чтобы пресечь все дальнейшие возражения, Люк протянулся и успокоительно сжал ее ладонь, используя легкую шутливость: — Я обещаю тебе, что меня не подстрелят.

Мара заколебалась, тронутая этой неожиданной близостью — но она не отступала так легко:

— Так же, как ты обещал мне, что тебя не взорвут?

— Я не говорил такого. Думаю, фактически я сказал, что моя бомба взорвется первой.

— Да, но ты не захотел упомянуть, что в этот момент будешь стоять прямо перед ней. Намеренно.

— Я… думал по-другому тогда, — это было существенное признание, данное в надежде убедить ее. — Это больше не так. И никто не остановит меня. Если только ты сможешь послать передачу на «Несравненный».

— Любой может послать передачу.

— Я не могу положиться ни на кого, кроме тебя, Мара. Ты справишься с этим, я знаю. Я доверяю тебе.

Она все еще колебалась, разрываясь…

Он мог бы просто приказать ей — отдать команду и уйти. Но он не сделал этого — и сам не знал, почему. Почему он пытался показать ей причину, чтобы признать ее как нечто отличное от других подчиненных — как он делал это с другими в своем близком окружении. Как ни странно, но именно осознание этого факта, понимание, что впервые с ней считались на таком уровне, а не вежливо и многозначительно исключали из своих планов, заставило ее уступить.

— Хорошо. Только смотри не подставляйся под выстрелы или Палпатин сдерет с меня шкуру.

— Мне стоит задуматься, о ком ты беспокоишься на самом деле, — произнес он шутливо, но Мара ничего не ответила, отступая во тьму и источая почти физически неловкость, которую ощущала.

— Мара, — добавил Люк запоздало, слыша, как она обернулась к нему, — скажи «Несравненному» сделать предупредительные выстрелы по второму фрахтовику, но позволить ему уйти.

Он ощутил ее замешательство, услышал неуверенность в голосе:

— Я думала, ты хочешь захватить его?

— Нет. Это не Мадин. Его нет на борту, — легко солгал Люк, не чувствуя никакой вины, даже сейчас.

Лгать для него стало так же естественно, как блефовать за сабакк-столом — закономерная тактика тех кругов, в которых он вращался, единственный способ сохранять хоть какую-то независимость, особенно с Императором, всегда играющим в свои игры и создающим сложные хитросплетения.

И обойти кого-то с такой всеобъемлющей властью можно было играя в его же игру. Несмотря на предостережения отца, Люк быстро уяснил, что единственный способ управлять Императором состоял в манипулировании фактами, на основании которых тот действовал — по той же схеме, по которой поступал сам Палпатин в отношении других. Слабость его Мастера лежала в его замкнутом существовании, он редко оставлял дворец и излишне полагался на приносимую ему информацию, вместо того, чтобы разыскивать ее самому — именно поэтому у него было так много шпионов и соглядатаев.

И в этом была уязвимость Палпатина. Поскольку лгать ему лично было невероятно трудно, лгать Маре, заставив ее верить, что это правда было неизмеримо легче — если правильно оформить и преподнести это.

По какой бы причине Палпатин ни хотел захватить Лею Органу, Люк был уверен, что их желания здесь расходятся. Его личные планы весьма сильно зависели от Леи, остающейся там, где она находилась. Вся эта операция — захват Мон, встряска руководства Восстания, главным образом предназначалась для помещения Леи в ту позицию, что наметил для нее Люк. Да, он хотел удалить Мон из власти, прежде чем она сделает то же самое с ним, но он не стал бы действовать с таким несгибаемым рвением, если бы не имел других мотивов — мотивов, тщательно скрытых от его Мастера. И ради них он должен был лгать не только Палпатину, но и его «глазам и ушам», размещенным тем так заботливо рядом со своим приспешником… и Люк делал это сейчас без каких-либо угрызений совести.

— Я хочу, чтобы они вернулись без Мон и без украденных генераторов ДЭМП. Хочу, чтобы им пришлось признаться во всем этом, в потере Мон, в том, что они сами буквально отдали ее, а затем впустую потратили генераторы, пытаясь вернуть. Я хочу, чтобы мятежники пытались решить, что же именно произошло — потому что в итоге они придут к выводу, что у них в команде есть, по крайней мере, один информатор, сдавший их личности и местоположение у Ботавуи, и они будут думать, что этот некто занимает весьма высокое положение. Я хочу заставить их самодовольный Совет сомневаться друг в друге.

В голосе Мары послышалась усмешка:

— Снова поджигаешь фитиль?

Она не раз обвиняла его, что он любит установить фейерверк, поджечь фитиль, а затем отступить, чтобы наслаждаться шоу на расстоянии.

— Это мое единственное развлечение, Мара. Не лишай меня его.

— А как же сабакк?

— Сабакк — не развлечение, а школа жизни, — ответил Люк с ироничным негодованием, отступая на шаг, уверенный, что она сделает то, что он попросил.

— Я вспомню об этом, когда ты вновь захочешь забрать свой выигрыш.

— Я не говорил, что она бесплатна, — возразил Люк, уже уходя и слыша, как фыркнула Мара, направляющаяся к кормовому стыковочному доку.

Едва прибыв на борт «Арктура» с искалеченного «Борца», Мадин направился к мостику, напряженный и нервный.

— Есть что-нибудь от абордажной команды?

— Они внутри. Еще пятнадцать минут и «Борец» будет полностью эвакуирован — нам нужно, чтобы они вышли к этому времени, — ответила Лея; какой-то момент Мадин явно не мог решить, должен ли он признавать ее новую позицию, но, примиряясь, все же кратко щелкнул каблуками и отвесил легкий поклон, имперское прошлое еще давало о себе знать.

Генерал сильно беспокоился по поводу настойчивого предложения Хана использовать генераторы ДЭМП, но к настоящему времени, казалось, все шло по плану. Единственная проблема, с которой они столкнулись, состояла в остаточном потоке волн, нарушающем связь с командой на борту парализованного ИЗР. Это был смелый ход со стороны Леи; если бы в подобных обстоятельствах пришлось принимать решение Мон, она бы, безусловно, вняла совету Мадина и действовала бы более консервативным способом. Лея же сейчас могла только надеяться, что приняла правильное решение. Хотя, в действительности, в данных условиях не было правильного и неправильного, Лея сделала ставку на то, что любой имперский командир, такой как на «Ярости», уже сталкивался с комбинациями Мотмы и Мадина и надеялась, что ее отличительная тактика будет, по крайней мере, иметь преимущество неожиданности.

— Сколько прошло с запуска ДЭМП? — спросила она своего опс-офицера.

— Двадцать семь минут, — прошепелявил тощий утапаун.

ДЭМП — драгоценные генераторы ДЭМП, которые дали им этот шанс, по-видимому, были безвозвратно утеряны: первый отремонтировать было невозможно, он не был защищен от второго залпа, другой генератор находился в бедственном состоянии. Бежавший весь путь до мостика «Борца» техник, после того, как он с командой рискнул вернуться в трюм с ДЭМП, запыхавшись от поисков готовящегося к эвакуации Мадина, сообщил, что сверхпроводники генератора, которые из-за нехватки времени были не откалиброваны перед запуском, катастрофически повреждены.

Команда техников «Борца» находилась сейчас в его трюме, надеясь еще сохранить и перенести поврежденные генераторы на шаттл, идущий к «Арктуру», но если настанет критическая ситуация, Лея не собиралась обменивать их жизни на оборудование. Если появится другой разрушитель. Другой разрушитель…

Что-то царапало по мыслям Леи, словно далекий шепот, который она не могла разобрать, словно тень на плечах… Она прикрыла глаза, сосредоточившись и пытаясь поймать это предчувствие, увидеть эту неясную тень…

Когда все вдруг сошлось, понимание поразило ее, сбивая дыхание и заставляя резко повернуться на месте.

— Где «Несравненный»!?

— Последнее известное положение — недалеко от Нубии, мэм. Вместе с «Бесстрашным».

— У нас есть контакт на борту? — Лея обратилась к офицеру разведки, жалея, что рядом нет Тэж Массы. Острая, как бритва руководитель службы разведки знала бы это немедленно. В противовес ей находящемуся здесь офицеру потребовалась пауза перед ответом:

— Думаю, да. Проверить?

— Да. Скажите «Дому Один» послать непрерывную передачу, нам нужна срочная связь. Нам нужно знать, где Скайу… — она прервалась, исправляя себя, очень давно она не делала такого промаха вслух. — Находится ли Наследник до сих пор на борту «Несравненного»? — Лея обернулась к Мадину, темные большие глаза стали еще шире, голос понизился так, что ее больше никто не слышал: — Что, если он на «Ярости»?

Мадин нахмурился, встревожившись.

— Нет. Он никогда не оставляет центральные системы, вы же знаете.

— А что, если он это сделал?

Мадин продолжал убежденно качать головой.

— Это невозможно. Он никогда не оставляет Центральные Системы.

Генерал повторил это как мантру. Несмотря на все свои сильные стороны, Мадин всегда действовал на основании имеющихся у него фактов, а все прошлые разведданные сообщали, что Наследник никогда не оставляет Системы Центральных Миров и Колоний. Это давало Волку Палпатина большую арену для игры и ясно очерченную «зону опасности» для Альянса… Но что, если границы охоты изменились? Что, если ему наконец дали разрешение рыскать вдали от дома?

— Операцией по поимке Мон руководил не Вейдер, — уверенно произнесла Лея.

В ней не было ни одного отличительного знака его стиля; Вейдер привык действовать силой, используя массированную мощь имперского флота. Произошедшее же сегодня было слишком изощренно: замаскированные фрахтовики и небольшие команды; операция, в основе которой стояли ухищрение и элемент неожиданности, а не грубая сила. Именно поэтому она сработала. Альянс вел себя так, как обычно, как вел себя всегда; они наблюдали за ИЗР, наблюдали за флотом. Никто не думал высматривать что-то более мелкое, зачем?

Они все следили за драконами в небе, а их ужалила проскользнувшая вниз гадюка. Это было творчески и явно не в характере Вейдера. Вейдер действовал беспощадно, зная куда бить — следуя кратчайшим путем между двумя точками. Он располагал превосходящей огневой мощью и превосходящими войсками, и бросал их против Альянса без колебаний. Это же, это было…

— Подумайте над этим, — торопливо сказала Лея. — Каким было нападение на нас у Ботавуи? Какой почерк? Захватить цель и исчезнуть, минимальными силами, на гражданских кораблях. Это было запланировано кем-то, кто привык иметь мало средств, кем-то привыкшим использовать любые методы, чтобы получить преимущество. Кем-то, кто был научен таиться, чтобы внезапно укусить… Кем-то, кто был коммандером в Альянсе…

Мадин обдумывал слова Леи, взгляд тревожно метался по палубе.

— Даже если это правда, если принять возможность, что все это запланировал Наследник, все же нет никакой причины думать, что он сейчас на борту «Ярости».

Он на том корабле!

Лея знала это так с такой же точностью, как и то, что Мадин сейчас стоял перед ней — она не понимала, как или почему она это знала и, конечно, не могла объяснить это рационально, но… он был на борту «Ярости».

И она также знала еще кое-что — он знал про их план.

Лея вернулась к обзорному экрану, сосредоточив все внимание на неповоротливой тихой тени, беззащитной, как все думали, «Ярости». Внезапно она перестала казаться такой уж уязвимой.

Она должна прислушаться к тому, что чувствует всем нутром. Она очень редко делала так, но… она должна. Лея быстро прошла к пульту связи и, наклонившись, тихо проговорила:

— Соединитесь с коммандером Соло, скажите ему, что на борту «Ярости» Наследник.

— Я сожалею, мэм, но связь вновь прервана. Последнее, что мы приняли: наши команды на позициях и начали движение. Я буду пробовать дальше.


Оглавление

  • Глава 1 (часть 1)
  • Глава 1 (часть 2)
  • Глава 2 (часть 1)
  • Глава 2 (часть 2)
  • Глава 3 (часть 1)
  • Глава 3 (часть 2)
  • Глава 4
  • Глава 5 (часть 1)
  • Глава 5 (часть 2)
  • Глава 5 (часть 3)
  • Глава 5 (часть 4)
  • Глава 6 (часть 1)
  • Глава 6 (часть 2)
  • Глава 6 (часть 3)
  • Глава 7 (часть 1)
  • Глава 7 (часть 2)
  • Глава 8 (часть1)
  • Глава 8 (часть 2)
  • Глава 8 (часть 3)
  • Глава 9 (часть 1)
  • Глава 9 (часть 2)
  • Глава 10 (часть 1)
  • Глава 10 (часть 2)
  • Глава 11 (часть 1)
  • Глава 11 (часть 2)
  • Глава 12
  • Глава 13 (часть 1)
  • Глава 13 (часть 2)
  • Глава 14
  • Глава 15