Час ночи. Повести [Аркадий Григорьевич Адамов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]




«СЛЕД ЛИСИЦЫ»
Глава I
ОДНАЖДЫ В МУЗЕЕ…

Виталий с нескрываемым негодованием смотрел на девчонку, сидевшую около его стола. Как она себя размалевала! Брови, веки, ресницы, щеки… А этой дуре только восемнадцать лет! И ведь, между прочим, интересная девчонка. Но радуга красок на лице заставляет думать, что все в ней фальшиво, нескромно, все словно кричит: «Глядите, глядите, кому не лень, вот я какая! Глядите же!» А впрочем, все это кричит, пожалуй, еще нескромнее: «Я накрасилась так, не только чтобы ты смотрел. Ты можешь подойти, познакомиться, угостить меня, потанцевать, приударить за мной. Пожалуйста! И если ты мне хоть чем-нибудь понравишься…» Виталий нахмурился. Ерунда! Это не тот случай. Перед ним сидела всего лишь глупая девчонка, перенявшая все это от других, поопытней, как «моду», чтобы выглядеть «современной девочкой без предрассудков». Вот и все…

Виталий поглядел на тонкую, нежную, чуть пульсирующую в одном месте шею девушки. Ему стало не по себе, и он, чтобы придать себе больше решимости, начал вспоминать об этой девушке все, что уже знал.

- Водку употребляешь? - сухо спросил он.

- Что вы! Мама не разрешает.

- А малеваться так мама разрешает?

- Ну… тут вкусы… Мама принадлежит к другому поколению. А водка… Что вы!

- А вот мне говорили, что пьешь. И куришь. Не совестно? Сама себя ни во что не ставишь. Ну какое к тебе может быть уважение?

Девушка, опустив голову, хмуро молчала. Высоко, горой взбитая модная прическа, казалось, вот-вот свалится на лицо. Девушка хмурилась и молчала. Ей не было стыдно, нет, и не было страшно. Виталий видел, ей было просто скучно. До нее не доходили его слова, ей, наверное, казалось, что он это говорит так, по должности.

- С кем Васька тебя знакомил?

- Ни с кем. И я вообще не знала, что он такой плохой мальчик.

- Знала, что он плохой мальчик. Прекрасно знала. Только научилась врать. Я тебя, Люда, предупреждаю…

Виталий заставлял себя говорить спокойно-иронически, а у самого накипала злость. «Выпороть бы тебя, - думал он. - Ремнем. Чтоб неделю сесть не могла. Интересно, кстати, кто твоя мама и куда она смотрит?» Он злился. Игорь перед допросом сказал: «Узнай все про Васькину компанию. Ее надо расшибить». А эта сопливая девчонка ничего не говорит!

…Для Виталия его работа уже давно была окутана романтикой, давно, еще когда он на первом курсе юрфака прочел книжку об уголовном розыске. И, придя сюда на работу меньше года назад, он до сих пор был по-мальчишечьи счастлив. Ничто не поколебало его в этом чувстве - ни беготня по городу, ни вообще бешеный темп работы, когда одно срочное, даже сверхсрочное дело налезает на другое, ни неудачи. Тем более когда, ну, никак не можешь сообразить и отыскать те концы, за которые надо потянуть, чтобы распутать узел, тех людей, которые могут и захотят рассказать о том, что знают сами и что необходимо знать Виталию и его товарищам. А им надо знать много и о многих, чтобы не допустить преступления, чтобы вовремя расколоть группу, заставить отказаться от задуманного, осознать или испугаться.

Вот и сейчас, этот Васька. Опасный парень, неглупый, энергичный, но с замусоренной головой и наглым нравом. Он знаком с этой девчонкой, «ударяет» за ней. Но Игорь о ней сказал: «Любви тут нет. Боится. И интересно». Однако попробуй подбери ключик. Найди слова, найди струны в душе, которые надо задеть, чтобы эта девчонка начала рассказывать. Ох, сколько еще возни с этой компанией!..

Зазвонил телефон. Виталий взял трубку. Голос Цветкова сказал:

- Лосев? Девчонка у тебя?

- Да.

- Выпроваживай. Едешь со мной. Откаленко найди.

- Слушаюсь.

Новое дело! Казалось, и так не продохнешь и так уже суток не хватает. Но каждое новое дело невозможно волновало Виталия, разжигая воображение.

Уже в машине высокий, плотный Цветков в синем плаще и черной кепке, не поворачивая головы - он сидел рядом с шофером, - сказал:

- Едем, милые мои, в музей Достоевского. Я лично в жизни там не был. А ты, Откаленко?

- Не приходилось, Федор Кузьмич.

- То-то. Какие только университеты у нас не пройдешь!

Виталий с наигранной небрежностью спросил:

- А там что, кражонка?

Они сидели рядом на заднем сиденье машины, Лосев и Откаленко, очень разные парни, но все же чем-то неуловимо похожие. Лосев - высокий, еще по-мальчишечьи тонкий, румяно-розовый, с длинными ресницами и пухлыми губами. Был он в светлом, переливчатом плаще и модной светлой кепке, и костюм на нем был модный, хотя и недорогой. И узкий галстук на белой сорочке был завязан тоже модным крошечным узлом. Интеллигентный, изящный какой-то парень был этот Лосев. Мать, между прочим, врач, отец тоже, даже дед был врачом. А сын… Впрочем, мать любит говорить, что и сын лечит людей. Формы болезни порой страшные и весьма опасные для окружающих, заразность повышенная, ну, а методы лечения, лекарства… Тут мать вздыхала и со свойственной врачам в разговоре с больными непререкаемостью добавляла: «Только не огрубей, Витик, не опустись до них, даже в мелочах, в манерах, в языке… Эти словечки…»

Рядом с Виталием сидел Игорь Откаленко, коренастый, смуглый, с тяжелым подбородком и голубыми смышлеными глазами. На нем глухая серая рубашка из шерстяного трикотажа, черный костюм и черный плащ. Он без кепки. Вид строгий, но во всей невысокой, плотной фигуре словно разлита ртуть, и находиться в покое этому парню невыносимо. Откаленко уже лет пять работает в милиции. Он тоже кончал юрфак, и у него с Виталием много общих знакомых.

Вообще они были друзья закадычные. Совпадали вкусы, интересы, взгляды. Оба очень уважали Цветкова, но - между собой - чуть-чуть подсмеивались. Цветков был старше и по званию, и по должности, и по возрасту.

- Кражонка? - переспросил Цветков, усмехаясь. - Это как посмотреть. Там, милый, украли портсигар. Самого этого… Достоевского.

- Ого! Историческая ценность! - заинтересованно воскликнул Откаленко, подаваясь вперед, к Цветкову. - В скупку не понесут.

- Достоевским на Западе очень интересуются, - авторитетно сообщил Виталий. - Повышенный, я бы сказал, интерес. В связи с творчеством. Там мистику всякую любят.

- А много ли у Достоевского мистики? - живо повернулся к нему Откаленко. - Величайший реалист.

- Ну, с налетом, что ли… «Бесы», например.

Виталий был настроен миролюбиво.

- Здравствуйте! Это вещь реакционная. Да! Но мистики там…

- Вот вы об этом и потолкуйте, - снова усмехнулся Цветков. - А о скупке пока рано.

Стоял первый весенний день. После холодных, промозглых ветров и унылых, мокрых снегопадов, в которых больше было дождя, чем снега, впервые солнце, по-весеннему теплое, залило до краев улицы, до самых высоких крыш, захлестнув сверкающим теплым золотом стекла окон. К середине дня уже высохли мокрые мостовые, лишь из-за дворовых оград и подворотен сочились тонкие ручейки, перечерчивая пыльно-серые тротуары. Прохожие выбирали лишь солнечную сторону улиц и шли чуть разомлевшие, невольно замедляя шаг.

В машине стало душно, и Виталий, прежде чем закурить, опустил прогретое солнцем стекло.

- Знать бы, что в этот музей поедем, хоть просмотрел бы сочинения, освежил в памяти, - сказал он. - Неудобно как-то.

- А! Не на семинар едем, - махнул рукой Откаленко и тоже полез за папиросами. Но вместо них он вытащил какую-то бумажку, развернул ее и горестно вздохнул. - Рецепт Алка дала. И конечно, забыл. Черт его знает. Аптека напротив, сто раз мимо прошел.

- Кто у тебя захворал? - не поворачивая головы, спросил Цветков.

- Димка, кто же еще… У него одного гланды остались. Из всей семьи. Говорят, рано вырезать. Года три надо еще ждать. За это время Алка мне всю плешь проест с этими рецептами.

- Пусть сама берет. Мать все-таки, - беспечно заметил Виталий.

Откаленко многообещающе усмехнулся.

- Погоди. Я тебе этот совет еще припомню. Не век тебе холостым ходить.

- Не волнуйся. Я под каблук не попаду. Дудки! И вообще, - Виталий сладко потянулся, - погожу. Не к спеху.

Цветков между тем с неудовольствием думал о том, что эта кража к концу квартала подвернулась совсем некстати. Раскроешь ее не скоро. Обычный вор в музей не полезет, это факт, а необычный… доберись до него. «Повиснет» кража. И будут ему «есть плешь», как выразился сейчас за его спиной Откаленко. А квартал «подбивается» и так неважно. Он представил себе хмурое, недовольное лицо Свиридова. «Бухгалтер, а не оперативный работник», - подумал Цветков. Но мысль о Свиридове возникла и исчезла. Где-то замаячила мысль о Шурке, но, не прояснившись, исчезла тоже. И Цветков с удовольствием, со жгучим, как всегда, интересом вернулся к первой мысли: да, обычный вор в музей не полезет. Что ему этот портсигар! Интересно!..

Цветков был прирожденный оперативный работник. Пятнадцать лет в уголовном розыске! Сотни дел прошли через его руки. Сотни людей. Кажется, можно устать, может все надоесть. Ан нет! Дела не повторяются. Конечно, есть аналогии. Но ни одно дело все-таки не похоже на другое. А это… Вор понимает, что крадет. Значит, знает цену этому портсигару. Вон Лосев сказал, на Западе Достоевского ценят… И заспорили о «Бесах». Это сочинение Достоевского. Но Цветков его не читал. Не пришлось. А эти двое читали. И Цветков почувствовал легкий укол зависти. Можно, конечно, показать им, что дело не в том, чтобы читать сочинения Достоевского, что они еще многого не знают из того, что знает он, Цветков. Так бы сделал сейчас Свиридов. Но так делать нельзя. Сначала надо бы прочесть этих самых «Бесов». Название тоже! А ребятки у него ничего, упрямые, с головой и с желанием работать. О своих ребятах Цветков всегда думал с удовольствием. Да и в этом деле… Тут придется побегать, подумать. Вот ведь свалилось! И в конце квартала!

Мысли вернулись к исходной точке, и Цветков, чуть заметно тряхнув головой, прогнал их и стал смотреть в окно.


Машина промчалась мимо гигантской колоннады театра и, обогнув квартал, остановилась у старинной железной ограды. За ней виднелся желтый трехэтажный больничный корпус. Крыло его торцом выходило на улицу. На желтой стене была прибита большая мемориальная доска, сообщавшая, что здесь, в этом доме, родился великий писатель.

У края тротуара стоял, сильно накренившись, фонарный столб, лампочка вверху была разбита, на тротуаре возле него сохранились темные, словно графитные, следы широких узорчатых протекторов.

- Кто-то со столбом поцеловался, - усмехнулся Виталий, вылезая из машины. - Явно грузовая.

Сидевший неподалеку на скамейке старичок в мятой шляпе и теплом ярко-красном шарфе ворчливо и словоохотливо пояснил:

- Мальчишек за руль сажают. Он вчера как врезался, так даже задний ход дать не мог. Ошалел совсем. Нешто это дело? В наше-то время кого за руль сажали? Бывалоча…

- Ладно, папаша, - весело перебил его Виталий. - Ты давай все досконально вспоминай, мы потом послушаем. А сейчас, извини, некогда.

Старик в ответ сердито пробормотал что-то и плотнее закутался в шарф.

Через калитку в ограде все трое подошли к высокому старинному крыльцу и, миновав полутемный коридорчик, очутились в маленькой прихожей. Стены ее были увешаны театральными афишами, в глубине виднелся гардероб. У самых дверей на столике лежала большая книга.

К вошедшим подбежала девушка, читавшая книгу за стойкой гардероба, и полувопросительно, полуутвердительно сказала, окинув всех троих быстрым, любопытным взглядом:

- Вы из милиции? Я вас провожу к заведующей.

Она попросила их снять плащи и повела через анфиладу небольших комнат со старинной мебелью и стенами, сплошь увешанными картинами. Ни одного посетителя в комнатах не было.

- Чего это у вас пусто? - спросил девушку Виталий. - Какие-то нечуткие потомки пошли!

Девушка слегка покраснела.

- Что вы! Это мы просто закрыли. Раз такая пропажа…

- Это, гражданочка, кража. Вот как это называется, - наставительно поправил ее шедший рядом Откаленко. А Цветков сочувственно спросил:

- Вы тут главный сторож? Или еще кто постарше есть?

- Нет, это не я, - испуганно ответила девушка. - Смотритель у нас в том зале Антонина Степановна.

В этот момент из двери, к которой они направлялись, вышла высокая седая женщина в очках. Подойдя, она расстроенным голосом строго спросила:

- Вы, товарищи, ко мне? Так, я полагаю?

- Так точно, - ответил Цветков и представился: - Майор Цветков. А вы, наверно, заведующая?

- Да.

- Товарищ Вольская?

- Да. Пойдемте, я вам все покажу.

Она повела их в комнату, из которой только что вышла.

- Учтите, это очень большая потеря. Реликвия.

- Понятно, понятно, - кивнул головой Цветков.

Откаленко лукаво взглянул на Виталия и тихо сказал:

- Они на этом деле все тут, наверное, малость свихнутые. Не находишь?

В следующей комнате в углу около окна стоял старинный письменный стол и такое же кресло. На столе под стеклянным плоским ящиком без дна лежали бумаги и какие-то предметы.

Вольская подошла к столу и, указав на вещи под стеклом, скорбно сказала:

- Вот тут и он лежал. Еще вчера.

Цветков, Откаленко и Виталий, по привычке ни к чему не прикасаясь, внимательно осмотрели стол. Потом Цветков спросил:

- Никто здесь ничего не трогал?

- Как же так не трогал? - удивилась Вольская. - Сначала сами все перерыли, всюду искали. Потом уже Светлана позвонила вам.

- Да-а… Попортили вы нам обстановочку, - вздохнул Цветков..

А Откаленко спросил:

- Кто эта Светлана, которая нам звонила?

- Это наш научный сотрудник. Горина Светлана Борисовна. Но мы ее все Светланой зовем.

При последних словах строгое лицо Вольской на миг смягчилось, но сейчас же стало еще строже.

Цветков кивнул на стол и сказал Откаленко:

- Погляди тут получше. На предмет пальчиков и всего прочего. Эх, жаль, эксперт задержался!

- Сами пока поглядим, - спокойно возразил Откаленко.

Цветков повернулся к заведующей:

- Сначала с вами хотелось бы поговорить. Лично. Может, в кабинет к вам пройдем?

- Пожалуйста, - пожала плечами Вольская. - Если это надо…

Виталий посмотрел на Цветкова, и тот, поняв его взгляд, чуть усмехнулся и негромко сказал:

- А ты побеседуй с товарищами. О вчерашнем дне. Какие у них соображения. И все такое прочее.

Виталию уже был знаком характер таких бесед. С кого же начать? Пока служащих музея здесь двое: девушка, которая встретила их в гардеробе, и пожилая, с виду степенная женщина в синем халате - смотритель зала. Этого самого зала. Пожалуй…

В этот момент в комнату вошла стройная светловолосая девушка в темном костюме. Самая обыкновенная девушка, но что-то удивительно привлекательное было в ней, в ее фигуре, в походке, в выражении лица, во взгляде, каким она посмотрела на Виталия. И с той минуты он, как ни старался отвлечь себя и чем бы ни занимался, все время ощущал ее присутствие в этой комнате.

Виталий решительно, может быть, даже слишком решительно обратился к пожилой женщине в халате:

- Вас, кажется, Антонина Степановна зовут? Вы смотритель в этом зале, так?

- Смотритель, а как же, - растерянно ответила женщина. - Да вот, выходит, не усмотрела…

- Разберемся. А пока припомните, кто вчера был. Может быть, обратили внимание на что-нибудь?

«Не так я говорю, не так», - с досадой подумал Виталий, но какое-то лихорадочное чувство не давало ему времени спокойно подумать, присмотреться к этой женщине, найти нужную интонацию, нужные слова в разговоре с ней. Он поймал быстрый не то осуждающий, не то удивленный взгляд Откаленко и сердито буркнул:

- Припоминайте, припоминайте. Не год назад это было.

«Ах, как нехорошо получается! - снова подумал он и окончательно рассердился: - И она тоже тупая какая-то».

- Так ведь кто ж был, разве их припомнишь всех… - расстроенно проговорила Антонина Степановна.

- Тетя Тоня, книга же у нас есть, - раздался вдруг девичий голос за спиной у Виталия (он нарочно старался не смотреть в ту сторону). - Вы покажите товарищу.

- Ах, да, да, книга - спохватилась Антонина Степановна. - Конечно, есть. А как же… Все там и записаны, кто приходил.

И Виталий вспомнил большую книгу на столике около гардероба.

- Ну, давайте посмотрим вашу книгу.

Антонина Степановна заспешила из зала, и Виталий с непонятным смущением последовал за ней.

Книга оказалась большой, с разграфленными страницами: фамилия, профессия, город. Под вчерашним числом в ней значилось, как назло, особенно много посетителей - семьдесят четыре. Надо же! А вот накануне было всего девятнадцать. Уж когда не везет, так во всем не везет! Какой-то несчастный день. В чем, собственно, ему еще не повезло, Виталий сказать бы не смог. Но настроение у него было какое-то испорченно-взволнованное. Одно и то же событие то сердило, то через секунду радовало его. Вот эта книга. Хорошо, что она тут есть. Просто здорово! Но народу же записано в ней за вчерашний день…

Записи были по большей части небрежные, а порой и смешные. Некоторые фамилии просто невозможно было разобрать, а уж в графе «профессия» чего только не было записано! Вот это понятно: «Студентка ГИТИСа». А это? «Преподаватель». Чего? Где? А это еще чище - «комсомолка»! Ну, а это уже просто ребус: «В-ль»?

Виталий начал проглядывать все записи подряд и, как ни странно, почувствовал, что успокаивается. Раздражение и недовольство собой уходили куда-то, словно вода в песок, он становился снова самим собой, то есть спокойным, терпеливым, расположенным к людям, добродушным и внимательным человеком. И стоящая рядом Антонина Степановна показалась ему сейчас вовсе не тупой, а, напротив, симпатичной и совсем неглупой.

- Ладно, тетя Тоня, - улыбнулся ей Виталий. - Поговорим потом. А сейчас я вот выпишу себе всех этих, - он кивнул на книгу. - Может, кто из них чего заметил. Помогут нам.

И от его неожиданной улыбки, от приветливого тона, каким вдруг все это он сказал, от домашнего обращения «тетя Тоня» Антонину Степановну сразу словно подменили. Исчезло страдальчески-виноватое выражение с лица, и она вздохнула с таким облегчением, что Виталий невольно усмехнулся.

- Чего это вы так вздыхаете, тетя Тоня?

В ответ Антонина Степановна только махнула рукой.

- Ладно уж. Выписывайте. А я вот тут отдохну маленько. Переволновалась, видать.

Виталий подсел к столику и принялся за работу.

Спустя минуту наружная дверь с шумом распахнулась, и вошел Свиридов, толстый, краснощекий, самоуверенный.

- Ну, ну, доложи, чем занят, - сказал он вставшему при его появлении Виталию.

Тот коротко доложил.

Свиридов нахмурил пшеничные брови, посмотрел книгу и недовольным тоном сказал:

- М-да. К примеру, вот этот, Титов, слесарь, - он ткнул коротким пальцем в книгу. - Это сколько придется Титовых перебрать, представляешь?

- Так точно, Николай Иванович. Представляю.

- Мартышкин труд. Из-за этой фитюльки.

- Это портсигар, Николай Иванович.

- Знаю, что портсигар. Это я фигурально. Ну, да ладно. Занимайся пока.

Он жестом разрешил Виталию сесть, молча оглядел сидевшую рядом на стареньком диване Антонину Степановну и направился в глубь квартиры.

Около письменного стола Достоевского все еще возился Откаленко.

- Отсюда, что ли, пропало? - спросил, подходя, Свиридов и указал на стол.

- Отсюда, Николай Иванович, - сдержанно ответил Откаленко. - Только не пропало, а украли.

- Это еще посмотрим. Беспорядку тут, надо полагать, хватает.

Игорь пожал плечами. Черный костюм его был в пыли.

- Обнаружил что? - спросил Свиридов.

- Капельки крови. Вот тут гвоздик торчит, - ответил Игорь, показывая на край стола. - Вор и поцарапался.

- На глаз уже определяешь, кто поцарапался? - насмешливо осведомился Свиридов. - Пинкертон. У местных тут кровь другого цвета, конечно?

- Местные не царапались, а то бы давно его забили.

- Ты свои теории пока при себе оставь, - Свиридов строго посмотрел на Игоря.

Казались они одного роста, но тем не менее не похожи были до смешного. Плотный, ладный, в черном костюме и серой рубашке Откаленко и толстый, неуклюжий, в костюме с искоркой и с ярким галстуком Свиридов. Смуглое лицо Игоря с резко выдвинутым подбородком словно освещалось смышлеными голубыми глазами. Коротко остриженные под бобрик черные волосы в сочетании с глазами делали его лицо необычным, почти красивым. У Свиридова были пшеничные волосы и кирпично-красное, расплывшееся лицо.

- Где Цветков? - спросил Свиридов.

- Вон там, с заведующей беседует, - Игорь указал на дальнюю дверь.

В маленькой и тесной комнате Елена Анатольевна, волнуясь и поминутно поправляя очки, говорила стоявшему у окна Цветкову:

- …Так что за них за всех я ручаюсь, как за самое себя. Но вообще это ужасно, ужасно, поймите.

- Понимаю. А как же, - рассеянно ответил Цветков, что-то, видимо, соображая про себя. - Ясное дело, нехорошо.

Он увидел входящего Свиридова, и лицо его приняло замкнутое выражение.

- Здравия желаю, - сказал тот. - Занимаетесь? Ну, ну, продолжайте.

- Так я в общем все уже товарищу сказала, - ответила Вольская, снова поправляя очки. - Право, уж не знаю, что вас еще интересует.

- Все сотрудники вне подозрений, - заметил Цветков. - Вот Елена Анатольевна ручается.

- Так, так… - кивнул головой Свиридов. - У меня вопросик есть, - он сделал паузу. - Бывали у вас и раньше какие-нибудь пропажи?

- Что вы! - вспыхнула Елена Анатольевна.

- А если подумать? Мы вас, уважаемая, не торопим.

- Уверяю вас, никаких пропаж…

- Ну, может, потом и находили, а?

Цветков хранил отчужденное молчание. А Вольская, пожав плечами, сухо сказала:

- Такие вещи бывают со всяким человеком. Я, например, сама недавно куда-то спрятала фотокопии странички рукописи «Идиота». Обыскались. А потом оказалось…

- Вот именно. Что же оказалось? - добродушно и заинтересованно спросил Свиридов.

- Что они у Светланы, только и всего.

- Видите, как оно бывает. Ну, а еще случаи такие были?

- Года два назад мы перестраивали стену «Братьев Карамазовых»…

- Это в смысле ремонта помещения?

- Да нет, композицию расширяли, - нетерпеливо пояснила Вольская. - Ну, и пропал типологический материал. А потом нашли, конечно. Но это все пустяки. А вот…

Свиридов многозначительно покачал головой.

- Пустяков в нашем деле не бывает, уважаемая.

Между тем Виталий, покончив с записями в книге посещений, бросил взгляд на прикорнувшую в углу дивана Антонину Степановну. «Не начала бы опять разговор, - подумал он. - Гораздо важнее побеседовать сначала с научными работниками». Но он тут же оборвал сам себя: «Ничтожный человек! Так вот, назло тебе, пока не побеседуешь с этой симпатичной тетей, «туда» не вернешься!»

Беседа с Антониной Степановной много времени не потребовала. Та не смогла сообщить ничего интересного ни об одном из вчерашних посетителей. Внимание ее привлекла только семья одного дипломата, точнее, его жена, цветущая дама в каком-то необыкновенном туалете. Что же касается «самого» и их сына, то те, по словам Антонины Степановны, были «почти што как наши».

Закончив беседу, Виталий направился в большую угловую комнату, где, по его расчету, находилась Светлана Горина. «В конце концов я же обязан с ней побеседовать», - думал он.

Но в комнате никого, кроме Откаленко, не было. Увидев Виталия, Игорь спросил:

- Ну, какие мысли?

- Ты тут не видел…

- Некую белокурую особу? - хитро прищурил голубые глаза Откаленко.

- Не особу, а их научного сотрудника, Горину.

- Видел. Желаешь побеседовать?

- Именно.

- Понятно. Она через час освободится. Готовит срочный запрос.

- Откуда ты знаешь?

- Милый, я оперативник или кто? - И уже совсем другим тоном Откаленко добавил: - А вообще дело это поднять будет, ох, как тяжело!

- Этот портсигар найти надо во что бы то ни стало, - горячо ответил Виталий.

- Ты так решил?

- А ты как решил?

- Ты, я… Это не имеет значения. Вот как они решат, - и Откаленко показал на дальнюю дверь. - Но ты представляешь себе, какое это дело?

- Я-то многое чего представляю, - чуть рисуясь, заметил Виталий. - Например, что преступник здесь не обычный.

- Да, преступник тут не обычный, - насмешливо подтвердил Откаленко. - Ты иногда потрясающе проницателен, уважаемый.

Разговор на следующий день получился тягостный и неприятный.

- Тебе что, больше всех надо? - напористо спросил Свиридов, горой навалясь на стол. К потному складчатому лбу его прилипли желтые пряди волос, глаза под припухшими веками глядели сердито.

- Ты о чем это? - переспросил Цветков, уже обо всем догадываясь.

- А о том. Делать тебе нечего, что ли? Кражу из ателье уже раскрыл? С группой Васьки Резаного, которая вот-вот на преступление пойдет, уже покончил? Хватит или еще припомнить? Картинка! К концу квартала-то!

- Работаем, - хмуро буркнул Цветков. - Сам знаешь, как ребята бегают.

- Работать мало, раскрывать требуется. А о ребятах ты, видать, думаешь, что они еще мало бегают. То-то им работу ищешь, где ее нет.

- Этим не занимаюсь, - начиная сердиться, ответил Цветков.

- Тогда на кой ляд возбуждать дело по той фитюльке из музея? Ей цена ломаный грош. Кусок старой кожи, и все.

- Историческая вещь, Николай Иванович. Сам ведь слышал, как заведующая сказала.

- Ей что ни сказать, лишь бы с себя ответственность спихнуть. Они же то и дело теряют все. Шарашкина контора! Это ты тоже слышал.

- Тут случай другой…

- Этот случай тебе боком выйдет. Ты какую работу на себя взваливаешь, соображаешь?

- Соображаю.

- Не. Не соображаешь. Дело - тухлее не придумаешь. Сотни людей перебрать надо. И как докопаешься? Солидный вор туда вообще не сунется, в музей этот. А если сунется, то фитюльку эту не тронет. Не тот товар. Вот и ищи. Или ты думаешь, он тебе в книге той расписался?

- Вор тут особый, это верно. И в книге он не расписался.

- Да нет его вообще! И ты нам новое, да еще тухлое, дело не вешай, понял?

Разговор накалялся.

- Что же прикажешь делать?

- За малозначительностью прекратить. Небрежность тут. На худой конец участковому отдай.

Цветков прекрасно понимал, сколько неприятностей сулит ему это дело. Свиридов прав. Тут Цветков хлебнет горя. Дело не обычное. Быстро раскрыть не удастся. И потом… Ох, как не хочется ссориться со Свиридовым, наживать неприятности! Устал он, видно. Черт, хоть бы на пенсию поскорее! Но от этой малодушной мысли Цветкова неожиданно разобрала злость. «Я те дам на пенсию, сукин сын!» - мысленно произнес он.

- Дело это я не прекращу, Николай Иванович.

- Не прекратишь? - снова навалился на стол Свиридов, буравя Цветкова взглядом. - А я полагаю, покумекаешь и прекратишь.

Цветков отрицательно покачал головой.

- Нет, совесть не позволяет.

- Больно ты совестливый.

- Какой есть.

- А она тебе позволяет картину нам портить, товарищей подводить?

Цветков хмуро молчал. Ну вот, теперь уже не отступишь. Теперь уже либо грудь в крестах, либо…

- Гляди, Федор Кузьмич, - тихо постучал по столу Свиридов. - Против коллектива идешь?

- Коллектив тут ни при чем. Против него никогда не шел.

Свиридов с шумом отодвинул стул и тяжело поднялся.

- Покумекай все же, Федор Кузьмич. Все оцени. Нажимать на тебя я не собираюсь. Так, поделился мыслями. Ребята твои где?

- Лосев в Центральной справочной, Откаленко тоже.

- Ага. Значит, влез в дело?

- Влез.

- Ну, ну, - Свиридов достал платок, аккуратно развернул и двумя руками вытер потное лицо, словно после мытья. Потом, вздохнув, закончил: - В общем все, что я тебе сказал, остается в силе.

И он грузно направился к двери.

Цветков прошелся несколько раз из угла в угол, заложив руки за спину, и подошел к окну. Около стены, еще, кажется, вчера голый, черный куст уже покрылся зелененькими бусинками лопнувших почек. «При, милый, при! - усмехаясь, подумал Цветков. - Всем чертям назло». Он подмигнул кусту.

Потом Цветков уселся к столу и закурил. Он выработал в себе привычку резко переключать мысли на другое, так, что прежние мысли начисто уходили, захватив с собой все настроения и волнения, с ними связанные. Впрочем, может быть, помогало этому то обстоятельство, что дел и забот у Цветкова всегда хватало, и все они волновали его, все требовали внимания.

…Цветков курил и думал о Шурке. Что с ним делать? Жена каждый день твердит: «Бандитов всяких воспитываешь, а собственным сыном не интересуешься». Ну, это уж перебор, конечно. Но и в самом деле - Шурка стал груб, ленится учиться, вот и курить потихоньку начал. Парень кончает одиннадцатый класс, надо о жизни думать, а он только футбол признает и никаких других интересов. Другие ребята - кто в математических олимпиадах участвует, кто коллекции букашек и бабочек собирает. Вон приятель его, Стасик, тысячи их собрал, книги какие-то читает. А Шурка… Один ветер в голове. А парень неплохой, добрый, честный, это уж он, Цветков, точно знает. Но и воли собственной нет у Шурки. Хороший приятель завелся - и он, Шурка, хороший. А попадется приятель похуже - и Шурка за ним потянется. Ну, как воспитать волю у парня, самостоятельность? Чтобы сам влиял на других? Черт знает что!..


Цветков с досадой размял окурок в пепельнице и поглядел на часы.

Итак, это дело с портсигаром. Странное дело. Украл его кто-то из посетителей. И в книгу, конечно, не записался. Это ясно. Семьдесят четыре человека надо перебрать, это же семьдесят четыре пары глаз! Может, кто чего и видел. И потом надо уточнить с их помощью время исчезновения портсигара. Но из этих людей пока установили только половину. Адская работа. К примеру, некий Плетнин, пенсионер. По Москве их оказалось сто сорок четыре, этих Плетниных, пенсионеров. Кто из них был в тот день в музее? Или Прошин какой-то, студент. Этих Прошиных еще больше. Лосев и еще двое сотрудников с утра до ночи сидят в Центральном справочном бюро. Откаленко там тоже копался вчера полдня. А потом гонял по городу на машине.

В комнату без стука вошел Лосев. Аккуратный, легкий, изящный. А устал. Видно, что устал.

- Федор Кузьмич, через час будет у вас пенсионер Плетнин. Отыскали мы его. - Пухлые губы Виталия были строго сжаты, но глаза под длинными ресницами довольно блестели. - А потом придет…

Цветков невольно улыбнулся в ответ.

- Ну, давай сюда Откаленко и других.

- Идут уже.

- Вот и договоримся обо всем. К вам небось тоже люди придут?

- А как же? Человек двадцать сегодня пропустим. Которых установили.

Виталий опустился на стул около стола, за которым сидел Цветков, и деловито закурил.

- Много тянешь, - неодобрительно заметил Цветков.

- Говорят, лучше пить, - улыбнулся Виталий. - Не так вредно. Но работе больше мешает.

«Чего-то он все эти дни улыбается, - подумал Цветков. - Прямо-таки сияет весь. Вроде по работе сиять пока нечего».

Вошел Откаленко. И опять Цветков поймал себя на том, что любуется своим помощником. Хорошие попались ему ребята! Философы, конечно, насмешники, но положиться можно. Тянут. Конечно, могут и не туда иной раз потянуть…

Откаленко сел и тоже закурил.

В комнату зашли еще несколько сотрудников.

- Можно ассамблею открывать, - сострил Виталий.


В комнату Цветкова кто-то осторожно постучал.

Вошел худощавый, высокий, небрежно одетый человек со сморщенным лицом. Человек огляделся, потом представился:

- Плетнин Афанасий Акимович. Вот по повесточке явился. Лично вручили. Почте не доверили.

Он как-то крадучись подошел к столу и положил на краешек повестку.

- Садитесь, товарищ Плетнин.

Сколько человек прошло перед Цветковым за долгие годы работы в милиции! Кажется, он научился с первого взгляда уже определять, как начинать, как вести разговор. Но изредка попадались люди, которых так вот, сразу, определить было невозможно. Цветков про себя называл их «замкнутыми». Таким был и этот Плетнин. И потому Цветков медлил начинать разговор.

- Сведения получить хотите? - вкрадчиво спросил Плетнин, перегибаясь через стол.

Цветков усмехнулся: Плетнин «разомкнулся».

- Сначала хочу познакомиться, - ответил он.

Плетнин охотно закивал головой.

- Пожалуйста, пожалуйста. Сведения обо мне простые. Пенсионер. И все тут. А работал в жилищных органах. Управляющим домами. Глаз набил, будьте уверены. Старался. Здоровье губил. Сжигал, попросту говоря. И прямо скажу, из доверия не выходил.

- А потом?

- Что, извините, «потом»? - Плетнин склонил голову набок и прищурился. - А-а, насчет доверия-то? Ушел по собственному желанию. Заявленьице мое сохранилось. Проверял. Так что тут все в ажуре. Будьте спокойны. Прямо скажу, можете располагать.

- Два дня назад, Афанасий Акимович, вы в музей один заглянули, припоминаете?

- Было дело, - охотно кивнул головой Плетнин. - Достоевского Федора Михайловича музей.

- Интересуетесь?

- Ну что вы! - усмехнулся Плетнин. - Где уж там… Так зашел, по-соседски. Жена ключ унесла. Ну, деться было некуда. На улице холодно, сыро. Вот и зашел.

- Интересно показалось?

- А как же! Ведь тоже квартира. Семейство жило. Планировочка, прямо скажу, неразумная, проходные все комнаты. И мебель, конечно, непрактичная была. Это верно. А так жили ничего, метров по десять на человека приходилось.

- Личные вещи писателя видели?

- Непременно. У вас что, подозрения какие имеются? Так вы напрямик. Со мной можно.

Чем дальше шел разговор, тем все большую неприязнь вызывал у Цветкова этот человек. Но надо было говорить. Что-что, а память у Плетнина, видимо, отличная. Уж если что увидел, то, конечно, запомнил. И Цветков решительно спросил:

- Вы портсигар там не заметили? Кожаный?

Плетнин опять склонил голову набок и прищурился.

- А вам зачем?

- Да вот… украли его в тот день. Найти надо.

- Украли… - Плетнин еще больше склонил голову, почти прижал к плечу. - Гм-гм… При мне никто не крал. А то бы я непременно заметил. Но… подозрительные, конечно, были. Они всюду бывают. И потом, прямо скажу, какой там присмотр? Баба эта? Она мух считает, в мысли уходит, а не смотрит. Это я вам с ответственностью говорю!

Плетнин оживился, на пергаментном морщинистом лице его выступил легкий буроватый румянец. Сощуренные глаза заблестели.

- Ее непременно уволить надо, раз такое дело. И с характеристикой! Потом руководство там, я вам доложу. Ходит, так не смотрит ни на кого. Прямо скажу, интеллигенция! Уж я на нее насмотрелся. Уж я с ней горя хватил! Вот и эта… В очках, руки розовые, ногти, пудра там и прочее. А вот святыню не уберегла. Руководство, прямо скажу, не соответствует, - он увлекся и говорил со вкусом. - Ну, и потом, секретно, не для разглашения. - Плетнин понизил голос и опять перегнулся через стол. - Она сказала другой там, сам слышал: «Жаловаться, - говорит, - идти больше некуда и сил нет». Чувствуете? Это как-так некуда жаловаться? У нас всюду есть куда жаловаться! И как-так нет сил? Должны быть!

Широкое лицо Цветкова окаменело, и он осторожно, чтобы не сорваться, хрипловато сказал:

- Все, гражданин. На этом кончим. Благодарю. Значит, портсигар вы видели? Своими глазами?

- Так точно.

- И в котором часу были там?

- Да часиков так, чтоб не соврать, в одиннадцать.

- Ну и все. Благодарю.

Цветков встал, но руки не протянул. Плетнин тоже поднялся и, оглянувшись на дверь, сказал:

- А настроение там нездоровое. Буду считать, что сигнал подал.

Цветков ровным голосом повторил:

- Всего хорошего.

…В это время в соседней комнате шел совсем другой разговор. Напротив Виталия Лосева сидел спортивного вида худощавый парень с живыми карими глазами, в легкой куртке со множеством «молний». Это был студент Юра Прошин.

- …Я вам честно скажу, пришел я туда… в общем, одну девушку встретить. Достоевского я, конечно, люблю, но не до такой степени, - Юра широко улыбнулся. - Ходил, ходил и, знаете, заинтересовался. Там есть потрясающие документы! А она, знаете, не пришла…

- Ну, а портсигар-то видели?

- Конечно, видел! Да зачем вам это?

- Украли его. Вот какое дело, - вздохнул Виталий.

- Украли?! Здорово! Слушайте, надо найти! - Прошин искренне заволновался. - Давайте я вам помогу, а? Я, знаете, дружинник. Помните, того убийцу искали? Я ночи не спал. Дежурил. Вы мне можете полностью доверять.

- Спасибо, - улыбнулся Виталий. - Запомню. А ваша девушка так и не пришла?

- Нет, она позже пришла, потом. Ее задержали. Это точно. Я ей абсолютно верю. Мы, понимаете, очень друг друга любим. Это точно.

Прошина невозможно было слушать без улыбки. Он говорил с такой горячей и подкупающей искренностью, что Виталий, как-то незаметно для самого себя перейдя на «ты», улыбаясь, сказал:

- Ты отличный парень. И здорово у вас, видно, все получилось. Желаю счастья, - он невольно вздохнул.

- Эх, - в свою очередь, вздохнул Прошин. - Я ведь тоже собирался на юридический. Но вот из-за Ленки пошел на филологический. Интересно, конечно. Но перспектива не та!

- Это, брат, ты уж зря. На такие жертвы пошел.

- Люблю ее очень, - сокрушенно покачал кудлатой головой Юра. - С ума просто сойти. Отец вот смеется, говорит: «Женитесь». А мама говорит: «Рано». Да чего это я! - вдруг опомнился он и с азартом воскликнул: - Слушайте! Я еще свидетелей найду! Я точно время помню. В одиннадцать ноль-ноль пришел и каждую минуту на часы смотрел. Ленку ждал. А ушел в двенадцать сорок пять. Только чтобы на лекцию не опоздать. Точно!

…Люди шли целый день.

Час спустя Виталий уже беседовал с пожилой приветливой учительницей Раисой Павловной Смурновой. Она собиралась вести в музей своих ребят и предварительно пришла сама. Раиса Павловна готова была без конца говорить об экспонатах музея. Полное румяное лицо ее при этом светилось тихим восторгом и только где-то в самой глубине глаз почему-то пряталось беспокойство. Виталию даже показалось, что и говорит она так много еще и потому, что боится услышать главный вопрос, ради которого - она понимала - и пригласили ее в милицию. Уловив это, Виталий медлил с этим вопросом, недоумевая и прикидывая про себя, что бы это могло означать. Может быть, она что-то видела, что-то знает… Но если так, то крутить тут нечего. И Виталий, не очень деликатно перебив собеседницу, сказал:

- Вот что, Раиса Павловна. В тот день из музея был украден личный портсигар Достоевского. Вы-то уж понимаете, какая это потеря.

- Что вы говорите?! - она всплеснула руками. - Это ужасно! Это… это отвратительно! Какое кощунство!

- Вот и помогите нам найти его.

- Я?!.

Виталий усмехнулся.

- Да вы не пугайтесь так. Нам только надо знать, видели вы этот портсигар или нет.

И он внутренне весь напрягся, ожидая ответа: поведение учительницы, ее испуг показались ему неискренними. Действительно, при последних его словах лицо Раисы Павловны стало как-то неуловимо изменяться. Сначала с него стерлось добродушие и восторженность и появилась растерянность, потом испуг, и, наконец, оно затвердело в решимости, стало сухим и замкнутым. Раиса Павловна секунду помедлила и сказала непререкаемым тоном, каким, вероятно, говорила с плохим учеником, в сотый раз не выучившим урока:

- Я вам сугубо неофициально могу сказать, что этот злосчастный портсигар я видела. Но имейте в виду, больше я никуда не пойду и нигде этого говорить не буду. А уж в суд и подавно.

- Да в чем дело, Раиса Павловна? - удивленно спросил Виталий.

- Вы еще спрашиваете?

- Ну конечно.

- Как будто вы не знаете, как «они» мстят! Мне рассказывала приятельница. Бритвой! На глазах у всех. Да, да! И не говорите мне ничего! - поспешно воскликнула она, видя, что Виталий собирается возразить. - Вам надо найти! А о людях вы не думаете. Так вот, я принципиально не вмешиваюсь в подобные дела. И детям не позволяю. Да, да! Я вот недавно видела, как один залез в карман. И я немедленно вышла из троллейбуса. Немедленно! И не боюсь в этом признаться.

- Но, Раиса Павловна, - проговорил ошеломленный Виталий, - ваш гражданский долг…

- Мой гражданский долг, - снова непререкаемым тоном перебила она его, - воспитывать честных людей, а не ловить жуликов. Кстати, нынешняя литература далеко не всегда нам помогает в этом. Эти ужасные книги о шпионах, о жуликах. Эти «звездные» мальчики… Впрочем, вас все это, вероятно, не волнует.

- Нет, меня это волнует! - вспыхнул Виталий. - Это же касается моей работы. А она полезна, она нужна. О ней надо писать!

- Я вашей работы не касаюсь. Но и вы… В общем, - сухо прервала сама себя Раиса Павловна, - здесь этот разговор неуместен. У вас есть еще ко мне вопросы, или я свободна?

- Вы свободны.

Раиса Павловна, поджав губы, встала. У самых дверей она повернулась к Виталию и холодно сказала:

- Там, в коридоре, дожидается какой-то мальчик. Неужели вы его тоже будете втягивать в свои дела? Это, по-вашему, педагогично?

И, не дожидаясь ответа, она вышла из комнаты.

Мальчика звали Коля Рощин. Он восторженно смотрел на Виталия и с воодушевлением рассказывал:

- Я туда на спор пошел, с Володькой Белопольским. Школа наша рядом. Он говорит: «Слабо два часа в музее просидеть». А я говорю: «Подумаешь, и больше люди сидят». А он говорит: «То научные работники сидят, а ты и пяти минут не просидишь». Я и пошел. Час сидел!

- Целый час? - рассмеялся Виталий.

Ему было удивительно приятно после трудного разговора со Смурновой болтать с этим вихрастым мальчишкой, в глазах которого он читал неугасимое восхищение и зависть.

- Ага, целый час, - ответил Коля и неожиданно спросил: - А пистолет у вас есть? Какой системы?

Виталий, усмехнувшись, показал ему пистолет, и Коля жадно впился в него глазами.

- Силен! - со вздохом сказал он и с напускной небрежностью добавил: - Мы, между прочим, с Володькой давно решили к вам работать идти. Память усиленно тренируем и наблюдательность.

- Вот я сейчас и проверю твою наблюдательность, - сказал Виталий. - Ты личные вещи Достоевского видел, на столе, под стеклом?

- Ясное дело, видел.

- А портсигар там был?

- Это какой?

- Ну, кожаный такой, старенький.

- А-а… Нет, такого не было.

Виталий насторожился.

- Не было?

- Точно не было. У меня память знаете какая? Я не только за себя, я и за папу и за маму все помню. Как чего потеряют, так меня спрашивают.

…В это время у Игоря Откаленко сидел художник Зернов, невысокий, жилистый, загорелый человек в берете и толстой, спортивного покроя куртке. Он не спеша попыхивал трубкой и раскатисто басил:

- …Работы Ильюшки Глазунова там превосходные, знаете. А вот некоторые великие наши… не того, прямо скажем. Ну, и итальянец там один висит. Вид Петербурга. Но не тот вид, доложу. Жизнерадостный там Петербург, солнечный. Словом, не Достоевского Петербург. Я уж там говорил, менять собираются.

- В котором же часу вы там были?

- Часа эдак в четыре, не раньше.

- Личные вещи писателя видели? - осторожно спросил Откаленко.

- Непременно.

- Среди них портсигар кожаный не заметили?

- Портсигар? Чего не было, того не было. А в чем, собственно, дело?

- Украли его втот день, - сказал Откаленко и нахмурился.

- Украли?! Ах, сволочи! Убивать! Только убивать! Найдете, а? - Зернов испытующе прищурился.

Взгляд у него был пристальный, цепкий, и Игорь нахмурился еще больше.

- Постараемся.

- Ну, ну. Если чем могу быть полезен - пожалуйста, располагайте, - и, усмехнувшись, неожиданно добавил: - Знаете, у вас интересное лицо. Голубые глаза, черные волосы - любопытный контраст. И линия подбородка. Не попозируете?

- Ну что вы… - улыбнулся Откаленко. - Тут спать некогда, а вы…

- Нет, серьезно, - тряхнул головой Зернов. - Я непременно выставлю ваш портрет.

Откаленко нахмурился.

- Только этого мне не хватало.

…Вечером подводили итоги. До того никто из сотрудников не мог знать, впустую ведет он работу или нет. Только суммировав данные из всех бесед, проведенных за день, можно было надеяться выявить… не преступника, конечно, - об этом никто и не мечтал, а какую-нибудь зацепку, какую-нибудь хотя бы мельчайшую деталь.

- Ну, давайте начинать, - сказал Цветков, - время позднее. Сделаем так. Каждый назовет фамилию, с кем беседовал, время, когда тот был в музее, и видел или не видел тот портсигар. А я буду записывать, - он покосился на Виталия. - И без всякой там лирики чтобы. Время, говорю, позднее.

Цветков выглядел непривычно озабоченным. Хотя обычно мало что можно было прочесть на его широком, грубоватом лице.

Откаленко нагнулся к Виталию и шепнул:

- Кузьмич-то наш, улавливаешь?

- А что такое? - тоже шепотом, не поворачивая головы, спросил Виталий.

Откаленко вздохнул и с сожалением сказал:

- Тундра ты, брат.

В комнату зашел Свиридов, кто-то освободил и подвинул ему стул. Цветков не поднял головы.

Откаленко покосился на Виталия и хитро подмигнул. Тот на всякий случай подмигнул в ответ: еще одной «тундры» зарабатывать не хотелось. Хотя намека он так и не понял.

Вскоре Цветков, опросив последнего из сотрудников, минуту сосредоточенно вглядывался в свои записи, и тут уже на его словно окаменевшем лице никто из присутствующих, даже самые проницательные, прочесть решительно ничего не смогли. Потом Цветков поднял голову и медленно произнес:

- Странное дело. Пожалуй, выявлять новых посетителей музея уже не стоит. Все почему-то замыкается на семье иностранного дипломата.

Глава II
ВИТАЛИЙ ЛОСЕВ УЗНАЕТ О КОСОМ

В первый день Лосеву так и не удалось поговорить со Светланой Гориной. Потом Виталий невылазно сидел в Центральной справочной, потом опять, потом целый день беседовал с посетителями музея. И только утром следующего дня, после памятного совещания у Цветкова, он, наконец, снова приехал в музей. Виталий весело поздоровался с девушкой в гардеробе, даже поболтал с ней, потом спросил, здесь ли Горина.

- Тут, тут. Знаете, в самой дальней комнатке. Она как раз сегодня дежурит.

Он прошел через анфиладу маленьких уютных, несмотря на свою «музейность», комнат. В последней из них перед низенькой дверью, в той самой комнате, где стоял письменный стол, он невольно поправил галстук, чуть откашлялся и тут увидел сидевшую на стуле Антонину Степановну. Она приветливо улыбнулась ему, и на полном, минуту назад чуть сонном ее лице появилось какое-то смешанное выражение беспокойства и расположения. Она вдруг сочувственно спросила:

- Ты что, милый, вроде не в себе?

Это было так неожиданно, что Виталий невпопад ответил:

- Нет. Мне просто вот сюда надо.

- Ну, да, конечно, - кивнула головой Антонина Степановна. - Дело ваше такое. Светочка будет рада. Она уже про вас спрашивала.

- Про меня?..

- А как же! Волнениев-то у нас тут сколько!

Совладав с собой, он уже спокойно и весело ответил:

- У нас все равно больше, Антонина Степановна. Да ничего, не жалуемся.

- У вас уж работа, - вздохнула она. - Молоденькие такие, а покою нет.

Виталий постучал и, услышав «войдите», толкнул маленькую дверь.

За столиком, который едва помещался в тесной комнатке, сидела Светлана. На ней был тот же строгий темный костюм. Но на этом сходство с тем образом, который нарисовал себе Виталий, решительно кончалось. Собственно, то был скорее не образ, а лишь некое теплое ощущение внезапной радости от мимолетной встречи. Сейчас перед Виталием была эта девушка, и все в ней восхитило его: и живой взгляд огромных карих глаз, и легкий пушок на щеке, и копна золотистых вьющихся волос, и даже прозрачная слезинка-сережка в маленьком розовом ухе.

- Я к вам, - сказал Виталий. - Здравствуйте. - И с излишней даже официальностью представился: - Лейтенант Лосев, из угрозыска.

- Здравствуйте. - Светлана чуть смущенно улыбнулась. - Садитесь.

Она указала на стул, втиснутый между столом и стенкой.

- Вот, решил поговорить с вами.

Виталий хотел сказать «познакомиться», но это показалось ему вдруг неудобным.

- Да, да. Конечно, - кивнула Светлана. - А о чем?

Ее смущенный вид неожиданно помог Виталию собраться с мыслями.

- Вы должны рассказать мне все, что думаете по поводу этой истории.

- Постараюсь. Думаем мы об этом, конечно, много. Вот только с чего начать…

- Начните с конца. Как узнали о краже, как поступили.

- А мы сначала даже не подумали, что это кража…

Завязался разговор. И у Виталия мелькнуло вдруг странное ощущение, будто разговоров два и идут они сразу, одновременно. В одном Виталий узнавал от девушки какие-то факты по интересующему его делу, но одновременно те же самые слова раскрывали Виталию его собеседницу, ее живой ум, ее усмешку, ее взгляды, и он мысленно говорил себе: «Умница, как она это поняла?», или: «Так вот что ей нравится… вот что она не любит…»

Светлана вдруг всплеснула руками и воскликнула:

- Ой, да я же вам хотела совсем другое рассказать! Мы все думали, думали, кто мог это сделать. И знаете, мы вспомнили вот что. В тот день к нам в музей приходил один очень подозрительный парень. Вообще к нам такие не ходят.

- Кто ж он такой?

- Не знаю.

- А в книгу вашу он записался?

- В том-то и дело, что нет. Хотя Надя его просила.

- Гм… Просила, говорите?.. - Виталий секунду помедлил. - Давайте-ка поговорим с вашей Надей, а?

- Давайте! - загораясь, согласилась Светлана. - Я ее сейчас позову.

Худенькая девушка из гардероба на вопрос Виталия с возмущением ответила:

- Он мне сказал: «Пора, малявка, знать, что своих сюда не записывают. А я тут почти родственник». Нахал жуткий!

Виталий и Светлана с улыбкой переглянулись, потом Виталий спросил:

- Интересно, зачем он пришел? Ведь не Достоевским же он интересуется!

- Он Людой интересуется, - язвительно сказала Надя.

Светлана пояснила:

- Это дочка Антонины Степановны.

- Дочка Антонины Степановны?.. - медленно повторил Виталий. - Неужели… Черт возьми! Ну, конечно! Ее фамилия тоже Данилова!

- Вполне естественно, - улыбнулась Светлана.

- Вы, Светлана, не улыбайтесь. Все действительно вполне естественно. Они ведь все живут недалеко. Парня этого зовут Васькой. И Люда мне говорила…

- Люда вам говорила?! - с изумлением спросила Светлана. - Так вы ее знаете?

Виталий понял, что сболтнул лишнее. Он небрежно пожал плечами.

- Она знакома с одним моим приятелем.

Спустя некоторое время, уже по дороге из музея, Виталий с радостью и гордостью думал: «Васька Резаный - это версия! Уж он просто так в музей не придет. По этой версии только поработать. Это вам, товарищ Цветков, не семейство дипломата, как ни странно, все замкнулось на них», - заключил он, вспомнив вчерашнее совещание у Цветкова.

Виталий бурей ворвался в кабинет Цветкова. Тот лишь взглянул на него, оторвавшись от какой-то бумаги, и, не дав Виталию раскрыть рот, приказал:

- Позови сначала Откаленко.

Через полчаса решение было принято. Васькой надлежало заняться вплотную. И заняться в основном предстояло Виталию.


Придя к себе в комнату, Виталий плотнее уселся за стол, достал тощую папку и, опершись на нее локтями, принялся обдумывать создавшуюся ситуацию. Итак, Васька… В первую очередь и только Васька… Что же знал об этом парне Виталий?

Знал, прямо скажем, не мало. Прежде всего семья. Отец, мать… Отец - шофер, знающий, уважаемый, непьющий. На работе - самые лучшие отзывы, по дому - тоже. Мать - чертежница, в проектной организации, тихая, скромная женщина. Словом, семья рабочая, трудовая. С этой стороны плохого влияния быть не может.

Ну, а что известно о самом Ваське? Да в общем все самое главное. Виталий, не раскрывая папки, вспоминал, что там имелось о Ваське. Его порезали в драке. С тех пор и кличка пошла - Резаный. Парень отчаянный, упрямый, волевой. Он сколотил компанию и жестоко отомстил обидчикам. В ход тогда опять пошли ножи. И после этого суд, колония. Парень недавно вышел оттуда. Васькины друзья? С ними у Виталия дело обстояло неважно. Он знал только одного. Зовут Олег. А фамилия… Как же его фамилия?

Виталий раскрыл папку и принялся медленно перебирать бумаги, пробегая их глазами. И неожиданно запнулся на одной. Черт возьми! Как же он раньше не обратил на это внимания? Ваську зовут Василий Анатольевич, а отца - Сергей Трофимович! Значит, не родной у Васьки отец? А где же родной?..

Виталий сделал себе пометку и продолжал просматривать бумаги. Как же фамилия Васькиного друга, где он живет? Наконец он нашел то, что искал. Но сбоку на том же листе была записана и другая фамилия - Сахаров Виктор. Кто это? Виталий не без труда вспомнил этого парня, и тогда еще одна пометка появилась в записной книжке…

Через два часа был составлен план работы по новой версии. Цветков, хмурясь, проглядел его и утвердил. А напоследок сказал:

- Времени тебе на все два дня. Понятно? Не считая сегодняшнего. Прямо сейчас туда двигай. И с Васькой аккуратно, смотри. Не замкни. Ты его хоть раз в глаза видел?

- Как же! Толковали однажды. Черт, а не парень, - Виталий вздохнул. - Во дворе у них был. Зараза, а не двор.

Цветков неодобрительно глянул на него и спросил сухо:

- Может, тебе и план этот уже ни к чему? Может, ты уже все знаешь?

Виталий, скрывая смущение, с напускной беспечностью ответил:

- Без плана мы никуда, Федор Кузьмич. Хозяйство, как известно, у нас все насквозь плановое. - И уже другим тоном добавил: - Но там меня никто не знает. Ни одна душа.

На что Цветков сухо ответил:

- Ладно. Ступай и трудись. И помни: Васька как и всякий другой, живой человек. Не только факты, но и струны ищи, за которые ухватиться можно.

Виталий ушел от Цветкова с обычным чувством какого-то строптивого уважения к этому человеку.

В комнате за вторым столом сидел Откаленко и что-то сосредоточенно обдумывал, склонившись над листом бумаги.

- Все-таки Федор Кузьмич - это голова, - убежденно объявил Виталий.

- Бриан - тоже голова, - рассеянно, как давно заученное, проговорил Откаленко, не отрывая глаз от бумаги.

- А ты бы ему палец в рот положил?

Начиналась их обычная игра «в Ильфа и Петрова». Афористичные цитаты из их книг, обращенные на дела угрозыска, складывались порой в необычайно смешные диалоги.

Но сейчас обоим было не до игры.

Виталий запер свой стол и направился было к двери, но остановился и нерешительно сказал:

- Между прочим, автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Позвони, а? Хотя бы «газик», на пятнадцать минут?

Откаленко, не поднимая головы, буркнул:

- Лучше пей кефир.

Виталий демонстративно вздохнул и вышел.

Первым пунктом в его плане был визит в штаб народной дружины. Уж там-то Ваську, наверное, знали как облупленного.

Он шагал по сумеречным улицам, обдумывая, с чего начать разговор о Ваське в штабе. Интересно, сколько раз приводили его туда «по факту хулиганства», как пишут в протоколах. Факты… Внезапно Виталий вспомнил напутственные слова Цветкова, и в душе появилось какое-то смутное недовольство. Факты, факты… А что, если?..

Виталий остановился и после секунды колебаний решительно свернул за угол. «Ладно. Штаб не убежит», - подумал он.

Во двор дома, где жил Васька, он зашел, когда уже порядком стемнело. В палисаднике на ближайшей к воротам скамейке Виталий увидел двоих. Около плотного человека в кепке притулилась хрупкая детская фигурка. Лиц нельзя было разобрать. В глубине двора под деревом вокруг дощатого стола сидели люди. Оттуда неслись возбужденные голоса и отчаянный стук костяшек, «Ну, лето началось, - подумал Виталий. - Это признак поточнее прилета грачей. Те еще иногда запаздывают».

Он приблизился к сидевшим на скамейке. В это время детский голос спросил:

- Вась, а Вась, а выше всего гора где?

- Где? - солидно переспросил чей-то ломкий голос. - В Африке.

- А-а…

Голос старшего из беседующих заставил Виталия насторожиться. Голос был знакомый и имя тоже.

Детский голос опять спросил:

- Вась, а Вась, сколько лет надо в Африке жить, чтобы негром стать?

- Чудила! - коротко усмехнулся старший. - Киляй спать.

Добродушно-умиротворенное настроение Васьки толкнуло Виталия на новое решение. Он подошел к скамейке и весело сказал:

- Привет, Вася.

Тот вытянул шею и, вглядевшись, неприязненно ответил:

- Здравствуйте.

- Как живешь? - спросил Виталий, присаживаясь на скамью и закуривая.

- Как желудь.

- Это как понять?

- Живу среди дубов и не знаю, какая свинья сожрет.

Виталий усмехнулся.

- Из желудя, между прочим, тоже дуб получается. С неважной перспективой живешь.

- Какая есть.

- Ты его отправь, а мы потолкуем.

Виталий похлопал мальчонку по плечу. Тот сидел, напряженно вслушиваясь в разговор. Виталий хотел было добавить, уже для мальчишки, что самая высокая гора не в Африке, а в Азии, и даже привести ее трудное название, но тут же раздумал: Васька был парень самолюбивый.

- Давай домой, - строго сказал Васька мальчонке. - Мне тоже пора.

- А поговорить? - спросил Виталий.

- Поговорим, когда повесточку пришлете, - насмешливо ответил Васька, поднимаясь со скамьи. - Как некоторым другим.

«На Люду намекает», - подумал Виталий.

- А без повесточки, по душам?

Голос Васьки напрягся от сдерживаемой злости:

- Душа у меня рваная. Интереса для вас не представляет.

Он поднялся со скамьи. За ним сорвался мальчонка, и они тут же растаяли в сгустившихся сумерках.

Виталий минуту еще сидел, раздосадованный неожиданным оборотом разговора. Потом он остервенело смял окурок о скамью, поднялся и огляделся.

Двор тонул во мраке. Только над столом, где играли в домино, тускло светила лампочка, спускавшаяся прямо с дерева. Видно, кто-то специально протянул сюда шнур от дома. Игра за столом продолжалась с прежним азартом, и голоса не утихали, они стали даже еще резче и неприятнее среди глубокой тишины темного двора.

«Вот оно, болото чертово», - зло подумал Виталий и направился к игравшим.

Он подошел, когда очередная игра закончилась и выигравший собирал деньги. Всего вокруг стола разместилось человек шесть молодых, рабочего вида парней. Все они явно были навеселе, хотя ни стаканов, ни бутылок видно не было, и отчаянно дымили.

- Прополоснем это дело, - хрипло сказал кто-то. - Потом я отыгрываться буду.

- Не за то отец бил, что играл, - ответил ему другой, - а за то, что отыгрывался.

Разговор щедро пересыпался отборной, но беззлобной руганью, которую воспринимали спокойно, как привычный эмоциональный довесок даже к самому дружескому разговору.

Появление постороннего человека не прошло незамеченным. Парни подозрительно покосились на Виталия, и один из них спросил:

- Нюхать пришел или играть?

- Меня отец бил за то, что играл, - ответил Виталий. - На деньги, конечно.

- А мы тебе штаны оставим, - насмешливо пообещал другой. - Не сомневайся.

- На интерес бы я сыграл, - лениво ответил Виталий, уже жалея, что в порыве досады подошел сюда.

- Интереса не получится, - мотнул головой парень. - Один попробовал. Его сделали… - и он бросил взгляд на опустевшую скамейку у ворот.

Виталий перехватил его взгляд, и вдруг в голове блеснула догадка. Он уже не жалел, что подошел, все внутри напряглось в ожидании каких-то открытий.

- Ну и неправильно, - запальчиво возразил он. - Раз человек объявляет…

- Ты особо не тявкай, - оборвал его другой парень. - Он на равных началах. А когда лопухом остался, шиш выложил.

- Не, он сперва материно кольцо пообещал, - вмешался другой парень. - Домой покилял. Потом вернулся, говорит: «Заработаю».

- Он заработал, - грязно выругался первый.

«Это уже не просто факты, - лихорадочно думал Виталий, боясь пропустить хоть слово. - Это уже и душа». - И небрежно спросил:

- А теперь он как играет?

Парни незаметно переглянулись. Один из них встал и, чуть пошатываясь, подошел к Виталию, второй неожиданно оказался за его спиной.

- Номера выкидываешь? - с угрозой спросил первый и, наливаясь пьяной злостью, просипел: - Покажь карманы, мусор!

У Виталия была секунда на размышление. Он чувствовал жаркое дыхание стоявшего сзади, видел, как напряглись сидевшие за столом, готовые в любой момент кинуться на него. Лезть в карман было поздно, удар мог последовать мгновенно.

И Виталий нанес его первым, затылком, со всего размаха по лицу стоявшего сзади. Раздался крик. В тот же миг Виталий двумя руками рванул подошедшего парня на себя, нагнулся, и тот, не удержавшись, со стоном перелетел через него. А Виталий кинулся бежать к темневшим вдали воротам.

Парни бросились за ним.

- Ножа ему! - яростно крикнул кто-то.

«Только бы не споткнуться в этой тьме!» - мелькнуло в голове у Виталия.

У самых ворот он внезапно метнулся в сторону и прижался к стене, нащупывая в кармане пистолет. Он даже задержал дыхание, и сердце забилось еще отчаянней. Но то, что Виталий узнал о Ваське, и то, что того сейчас нет дома, меняло все планы.

Парни не заметили его. Они распаленной стаей пронеслись мимо, и Виталий услышал, как заспорили они на улице, обсуждая, в какую сторону он убежал.

Тогда Виталий неслышно отделился от стены и крадучись направился в глубь двора, к единственному парадному, над которым тусклым желтым апельсином висела лампочка.

На третьем этаже он позвонил. Дверь, обвешанную почтовыми ящиками, отперла высокая худая женщина в кофте с закатанными рукавами и в переднике. Лица ее Виталий рассмотреть не мог: свет на площадку падал только из двери.

- Не вы ли Вера Григорьевна? - спросил он, уже успев отдышаться.

Женщина в испуге прижала руки к груди.

- Я…

Она провела Виталия по узкому коридору. В комнате стоял полумрак. Горела только маленькая лампочка на столе, загороженная с одной стороны газетой. У окна угадывались две постели, большая и маленькая. Женщина сказала негромко:

- Они спят. Муж после суток. И Мишутка. Садитесь.

Виталий только сейчас разглядел ее осунувшееся строгое лицо с чуть заметными продольными морщинками на впалых щеках. «Красивая была», - подумал он.

Женщина сидела напротив него, положив на стол сцепленные руки, и с усталой покорностью смотрела на неожиданного гостя.

- Я насчет Васи, - почему-то через силу сказал Виталий. - Надо подумать о нем.

- Догадалась. Я уже все глаза проплакала. Плохо с ним. И моя тут вина есть.

Она говорила медленно, тихо, глядя на свои руки, очень худые, с длинными огрубевшими пальцами. И Виталий с состраданием подумал: «Заботы, заботы… Сколько их у нее…»

- Расскажите мне, Вера Григорьевна, все про Васю и… про свою вину. Я вас не обману.

В этот миг у Виталия вдруг появилось предчувствие, что за Васькой нет вины, и еще что он, Виталий, вдруг прикоснулся к какой-то издерганной, больной и сложной судьбе, мимо которой он уже не может пройти равнодушно. И это предчувствие в нем все росло, по мере того как говорила эта женщина, говорила тихим, ровным голосом, поминутно смахивая со щек слезинки, все уже перестрадав, все вспомнив в длинные, бессонные, одинокие ночи, одинокие всегда, и когда не было того, кто спал там сейчас, и когда он появился, потому что с ним она не могла делиться этим.

Вера Григорьевна и сама не понимала, почему она все рассказывает этому тонкому и какому-то ясному пареньку с почти детским, сейчас строгим и чутким лицом. Видно, есть у человека предел, дальше которого не может он носить в себе свое горе. И в ответ на первое же слово участия в такой момент, на искреннее, душевное движение распахивается исстрадавшаяся человеческая душа.

…Первого мужа ее арестовали в декабре пятьдесят второго года. Он был врачом. Васе минуло семь лет. Забирали мужа ночью. Она до сих пор помнит Васин отчаянный крик: «Папа, не уходи!.. Папа, убей их!..» Он цеплялся за отца, его невозможно было оторвать. Потом он долго не спал по ночам, вскакивал, звал отца. На улице волчонком смотрел на военных. Стал замкнутым, таким замкнутым, что никогда не могла она понять, что у него на душе, о чем он думает. Так и до сих пор все не может понять. А потом эти ужасные драки. Она не знает, как и почему они начались. И вот - колония. А после нее… Все хорошие вещи свои куда-то спустил. Говорит, пропил. Но она думает, что здесь другое. Что именно - не знает. Вася пьянством никогда не занимался. Здесь другое что-то… И какой-то камень у него на душе. Ласковым бывает только с Мишуткой, это его сводный братишка, - она кивнула на маленькую кровать у окна.

Виталий напряженно вслушивался в ее глуховатый голос, а взгляд его не мог оторваться от кружка света на столе, в котором лежали ее руки, натруженные, потрескавшиеся… И вдруг он увидел то, что, собственно, видел все время, но это проходило мимо сознания. На одном из сцепленных худых пальцев было надето кольцо.

- Простите, Вера Григорьевна. Откуда у вас это кольцо?

Она схватилась за кольцо так, словно он хотел отнять его.

- Это подарок первого мужа. Это память.

- А Вася знает, чье это кольцо?

Она подняла глаза на Виталия и тихо сказала:

- Однажды я ему про это сказала.

- Когда же?

…В тот вечер, года два назад, он пришел со двора неожиданно рано, возбужденный, испуганный даже. Пришел совсем неожиданно. И застал мать в слезах. Кольцо лежало перед ней на столе, она смотрела на него и плакала. Вспоминала годы жизни и человека, подарившего их ей. И Вася, ничего не поняв, но о чем-то догадавшись, вдруг глухо спросил: «Мама, откуда у тебя это кольцо?» А потом стиснул зубы и, ничего не сказав, убежал.

- А в чем же ваша вина перед Васей?

- Моя вина в моей слабости…

Женщина разомкнула пальцы, провела ладонями по лицу, словно стирая с него колебания и усталость, и вздохнула.

- Да, слабость, - повторила она. - А Вася сказал, когда вернулся, что я… предатель, - и горько усмехнулась.

…Виталий опомнился, когда был уже двенадцатый час. Он поднялся.

- Пойду, Вера Григорьевна. И поверьте мне, - он осторожно коснулся ее руки, - я ничего не употреблю во зло Васе. Ничего. И я… я теперь знаю, как с ним говорить.

- Я верю, - женщина грустно и чуть недоуменно улыбнулась. - Почему-то верю вам. Вы нам поможете.

В ту ночь Виталий долго не мог заснуть.

На следующий день, когда Виталий зашел к Цветкову, у того сидел Свиридов. Цветков был мрачен. Увидев входящего Виталия, Свиридов тяжело поднялся со стула.

- Ладно, Федор Кузьмич, - сказал он. - Пойду к себе.

Когда закрылась за ним дверь, Виталий настороженно спросил:

- Чего это он?

- Ничего особенного, - хмуро ответил Цветков. - Что у тебя?

И Виталий сразу забыл о Свиридове.

Цветков слушал его молча и, только когда Виталий рассказывал о драке во дворе, процедил:

- Золотой факт для товарища Свиридова.

- В каком же это смысле? - запальчиво спросил Виталий.

- Выдающиеся методы работы у моих подчиненных. Вот в каком смысле. - И, видя, что Виталий готов заспорить, сухо бросил: - Продолжай.

Пересилив возникшее раздражение, Виталий сначала скупо и обиженно, а потом все более увлекаясь, стал рассказывать дальше. Цветков больше его не перебивал. А потом сердито сказал:

- Как же это ты ей такую гарантию дал? А если мы Ваську ее посадим?

- Думаю, не придется.

- Думать мало, чтобы гарантии давать. Она ведь сказала: «Я вам верю…» - И, не давая Виталию опять заспорить, сказал: - Ладно. Нам торопиться надо. Двигай, куда собрался.

Виталий вышел из кабинета Цветкова со смешанным чувством удовлетворения и досады. «Срывает на других свои настроения», - раздраженно подумал он. Разве Цветков мог понять, какие чувства переполняли Виталия, когда он слушал ту женщину, как хотелось ему влить хоть каплю надежды в ее душу!

На улице солнце палило июльским жаром. Город был застигнут врасплох. Люди, изнывая в надетых по привычке пальто, заполняли теневую сторону улиц. Тележки с газированной водой, желтые цистерны с квасом, крикливое племя мороженщиц еще, видимо, только готовились к своей гуманной миссии.

Виталий расстегнул золотистый плащ, снял кепку и зашагал быстрее.

Штаб дружины помещался в красном уголке одного из ЖЭКов. Это была длинная полуподвальная комната, вдоль стен стояли стулья, над ними висели пропылившиеся плакаты. Стена у двери была залеплена объявлениями и различными списками. Посреди комнаты квадратным островом тоже стояли стулья, а в глубине, у дальней стены, протянулся стол, накрытый выгоревшим зеленым сукном. В стороне стоял небольшой письменный столик и возле него дощатый шкаф. За столиком сидел какой-то паренек и читал книгу. Рядом лежала еще книга, большая, потрепанная, на белом квадратике бумаги, приклеенном сверху, от руки было написано: «Книга дежурств и происшествий».

Увидев входящего Виталия, паренек отложил книгу и поднялся навстречу.

- Сахаров? - пожимая ему руку, спросил Виталий.

- Ага. Виктор. А вы Лосев?

Парень был длинный, с тонкой шеей, в очках. Улыбчивое, добродушное лицо располагало к разговору.

- Ну-ка, погляди в своем гроссбухе, - сказал Виталий. - Что там у вас есть о Василии Кротове.

- Кротов… Кротов… - повторил парень, раскрывая большую книгу. - Что-то фамилия знакомая.

Пока он проглядывал записи, Виталий взял в руки книжку, которую читал Сахаров. Книга была о космонавтике. Сахаров скосил глаза и, не поднимая головы, пробурчал:

- Парадоксы нашего века. Космос - и какой-нибудь хулиган или грабитель.

- Абсолютно разные проблемы, - возразил Виталий. - Техника и воспитание людей.

- Космос - это не только техника, но и наука. Высшее достижение человеческого разума! - Сахаров проговорил это назидательно, с ноткой превосходства.

Виталию тон его не понравился, и он снова возразил, но уже запальчиво:

- Сейчас космическую ракету, как известно, может создать и ученый-людоед. Да ты ищи, ищи, - и он кивнул на толстую книгу в руках у Сахарова.

- Ищу… Вот, пожалуйста! Кротов… - Сахаров быстро проглядел запись. - Ну конечно! Теперь вспомнил.

Ваську уже два раза приводили за драку в штаб. Уговаривали, доказывали. Смотрел на всех волком. Вызывали и мать. Та сидела с каменным лицом, еле цедила слова. Наконец сообщили на автобазу, где работал Васька: пусть, мол, и там нажмут.

Сахаров говорил возмущенно, то и дело поправляя очки.

Виталий не выдержал:

- Ты сам с ним говорил?

- И сам тоже. А что?

- Тебе, брат, только ракеты строить.

- Ну, знаешь… - обиделся Сахаров. - Неумно остришь.

Виталий хотел было ответить, но сдержался. «Еще одного золотого факта не будет».

На обратном пути он ломал себе голову: как говорить с Васькой? Но так ничего и не придумал.

А Цветков сказал решительно:

- Говорить рано. - Подумав, добавил: - Завтра займись-ка дружком его, Олегом этим самым. Еще кто поинтересней у него есть?

- Остальные - мелочь. Этот самый интересный, - солидно ответил Виталий.

Цветков усмехнулся:

- Допустим.


Об Олеге Полуянове, сантехнике одного из строительных управлений, сведения собрать удалось быстро. Он жил весело и безбоязненно, весело кутил и по-мелкому спекулировал, чем придется. Жил он один в маленькой комнате, оставшейся ему после смерти тетки. Его родители жили в Одессе. Олег франтовато одевался и был отменно вежлив с соседями. Недавно у него недели две жил какой-то «земляк». Вообще приятели к нему захаживали часто, девушки тоже. И среди последних… Виталий сначала не поверил в свою догадку. Он даже специально сбегал на работу за фотокарточкой. «Да, эта самая, - сказала ему старушка соседка. - Как звать только, не знаю». Это была Люда Данилова. Она бывала одна или с кем-нибудь, но никогда с Васькой.

Под вечер Олег Полуянов, невысокий, стройный, курчавый парень с нежным лицом и бойкими карими глазами, появился в комнате Виталия. Вид у него был заносчивый и оскорбленный.

- Чем обязан приглашению? - развязно спросил он.

Но в самой глубине глаз Виталий подметил тревогу.

- Садитесь, - сухо сказал он. - Сейчас узнаете.

После нескольких минут самого общего и совсем безобидного разговора, в ходе которого Полуянов, однако, все больше нервничал, Виталий решил, наконец, перейти в наступление и неожиданно спросил:

- Почему пускаете к себе жить посторонних?

- Я?! Посторонних?! - возмутился Полуянов. - А может, это был мой родной папа, почем вы знаете?

С каждым новым вопросом - а Виталий дотошно интересовался всеми его грязными делишками и многочисленными знакомыми - Полуянов кричал все громче. О Люде Даниловой он заявил, что знать ее не знает. А когда Виталий спросил его про Ваську, он вдруг побагровел и, бешено стукнув кулаком по коленке, заорал:

- Ясно! Все ясно! Откуда ветер дует и чего несет! Надумал меня в тюрягу?! За Людку?! Нужна мне эта вонючая гусыня, как рыбке зонтик! Да я таких - на рубль дюжину!.. А сам чистенький! Да? Он у вас чистенький?! Кошмар какой-то!..

Виталий, очень довольный, с напускным равнодушием пожал плечами:

- Я вам, кажется, о Кротове ничего не говорил.

- А мне и говорить не надо! Я и сам скажу! Чистую правду скажу! Как слеза, чтоб мне не жить! Мне только рот раскрыть!

- Он ваш друг, кажется?

- Как папа римский! Ни больше и ни меньше! Были когда-то дни золотые. Но как он за нее сел, - Полуянов сложил крест-накрест растопыренные пальцы и спрятал за них лицо. - Все! Как отрезал!

- Тогда нечего болтать, что вы что-то знаете.

На лице Полуянова появилась хитрая усмешка, и он самодовольно прищурился:

- Я отрезал, а он нет. Пусть он вам скажет, зачем позавчера приходил ко мне, куда ехать предлагал. Пусть скажет, если он у вас такой чистенький, какую вещь одному толкнул.

Виталий почувствовал холодок в спине и чуть дрогнувшим голосом спросил:

- Какую вещь?

- Уж, конечно, с дела вещь. А какую, пусть сам скажет. Я не интересовался. И еще пусть кличку одну назовет.

- Какую же кличку?

- «Косой» - вот какую!

- Это кто такой?

- А я почем знаю? Я сам прямой, у меня все кореши прямые. Косых не держим.

Больше от Полуянова ничего добиться было невозможно, хотя Виталий, преодолевая отвращение, которое внушал ему этот парень, задавал вопрос за вопросом. Полуянов только грязно ругал Ваську и Люду Данилову. Виталий понял, что больше он ничего не знает.

Дело принимало серьезный оборот.

В тот вечер Цветков сказал:

- Все это, конечно, интересно. Но мало, милый, мало. Погоди! - поднял он руку, видя, что Виталий собирается заспорить. - Погоди. У меня вопрос к тебе есть. Вот отсидел Васька, так? Вышел? Куда он на работу устроился?

- Вернулся, где работал. На автобазу.

- Так. А сейчас? Почему он среди дня в музей пришел, если работает? Отгул? Прогул? И потом, отчим его тоже там работает?

- Тоже.

- Ваську туда он устроил?

- Наверное, он.

- «Наверное»! А почему у них отношения плохие, у Васьки с отчимом?

- Отца он забыть не может.

Цветков недоверчиво покачал головой.

- Отца он и не помнит почти. И вообще, это святое, это других любить не мешает. Что-то тут еще, милый, есть… - Он посмотрел на Виталия и закончил: - Тут важные какие-то струнки. Их знать надо.

Виталий, вздохнув, согласился: да, тут в его сведениях был явный пробел.

Поэтому на следующее утро он поехал на автобазу.

Узкий двор ее был забит машинами. Одни стояли вдоль глухой каменной ограды, другие, урча, вползали или выползали из широких ворот мастерских и гаража, откуда несся неумолчный шум и рокот моторов.

Виталий с трудом пробрался среди машин и по темноватой лестнице поднялся на второй этаж: в проходной ему объяснили, как пройти к заместителю директора базы Баранникову.

Это оказался крупный, решительный человек с бритой головой и пожелтевшими от курева усами. Говорил Баранников грохочущим басом и, видимо, привык, что никто ему тут не прекословит.

Когда Виталий объяснил цель прихода, Баранников сердито и громко сказал:

- Кротова мы уволили. За прогул и вообще. Из дружины тоже получили о нем сигнал. Хулиган и уголовник. У меня тут и то, подлец, как разговаривал!

- Вы что же, всех за первый прогул увольняете?

- Повторяю, - нетерпеливо ответил Баранников. - Хулиган, уголовник. Сидел уже. Еще и за таких чтоб голова болела?

- За таких именно и должна болеть.

- У вас. У милиции. У меня других забот хватает. Вон с капиталки машины гонят - ни к черту! - он широким взмахом руки указал на окно.

- Товарищ Баранников, этого парня нельзя увольнять, - сказал Виталий. - Пропадет. У вас же тут и отчим его работает.

- Вот именно! И он пришел, говорит: «Сладу с ним нет». Одним словом, всё. Уволили, и баста!

- Нет, не баста! - рассердился Виталий. - Вы права не имели его увольнять!

- Я свои права знаю, дорогой товарищ, - загрохотал Баранников. - И прошу в административную деятельность не вмешиваться! - он побагровел и так сжал ручки кресла, что побелели косточки на пальцах. - Благодетели нашлись за чужой счет! Вам что - только попросить! А мне здесь мучайся с таким! Заступники!..

Спор разгорался, и Виталий чувствовал, что выиграть его не удастся.

- Хорошо, - наконец сказал он. - Мы еще к этому вопросу вернемся, товарищ Баранников.

Он выскочил из кабинета, весь дрожа от еле сдерживаемой, бессильной ярости.

Но уже в троллейбусе Виталий начал понемногу остывать. Собственно говоря, чего он взбеленился? Он же узнал то, что требовалось: Васька сейчас не работает. Баранникова тоже понять можно. А Васька в конце концов устроится на другое место. Сейчас главное не это, сейчас надо заставить его признаться в краже из музея. Но тут вдруг перед Виталием встало лицо Веры Григорьевны, измученное, виноватое, в желтом свете слабой настольной лампы, и он, словно наяву, услышал ее тихий голос: «Почему-то верю вам. Вы нам поможете». И Виталию стало не по себе, словно он уже чем-то обманул эту женщину. «Поможете…» А как помочь? Неужели начать драку с этим Баранниковым? Но как к такому вмешательству отнесется сам Васька?.. То есть что значит «как отнесется»? Нет, брат, шалишь!.. Здесь надо действовать сообща…

И Виталий на первой же остановке выскочил из троллейбуса и пересел на другой.

Через полчаса он был уже в штабе дружины. Виталий собрался узнать адрес Виктора Сахарова, но неожиданно застал его самого.

- Едем, - без всякого предисловия торопливо объявил он. - Там по вашей милости уволили Кротова. Теперь расхлебывать надо. Пропадет парень.

- Чего, чего?.. - не понял Сахаров и удивленно посмотрел на Виталия, видимо не сразу его узнав.

- Едем. По дороге все объясню.

- Но у меня…

- Слушай! - разозлился Виталий. - Тут судьба человека решается! Поехали!

Он был так решителен и взвинчен, что Сахаров невольно уступил натиску.

По дороге они решили заехать к Ваське.

На звонок отперла соседка.

- Вася? - переспросила она, не снимая с двери цепочку. - В булочную, что ли, ушел. Баклуши ведь бьет, прохиндей непутевый.

- Что вы! - воскликнул Виталий. - Это отгулы у него. Заработал! А не пьет эти дни, не хулиганит?

- Чего не было, того не было, - ответила соседка и словоохотливо добавила: - Только с Сергеем Трофимовичем разговор был у них, страсть как кричали. Вера Григорьевна аж слезами, бедная, вся изошла.

- Чего ж это они так?

- Да вот, не поняла я, - с сожалением ответила соседка. - Слов разобрать никак невозможно было. Очень уж Вера-то плакала.

Переглянувшись с Сахаровым, Виталий сказал:

- Ладно, гражданочка. Васю нам все равно повидать надо. Впустите? Или на лестнице обождать?

- Оно бы лучше на лестнице, конечно, - поспешно ответила та и прикрыла дверь.

Закурив, Виталий уселся на высокий подоконник. Сахаров, протирая очки, спросил:

- Между прочим, чего о нем хлопотать, если вы его все равно посадите?

- Это бабушка еще надвое сказала… - И, подумав, Виталий убежденно добавил: - А главное, он должен поверить, что есть справедливость. В том, что его уволили, ее нет. А в том, что посадим, если он украл, - она будет.

- Нет, ты мне определенно нравишься, - улыбнулся Сахаров. - Ты мыслишь единственно верными нравственными категориями.

Васька пришел только через час. Он угрюмо оглядел незваных гостей и спросил:

- Забирать пришли?

- Не собираемся пока, - ответил Виталий. - Ты лучше нас в дом пригласи.

Когда вошли в комнату, Виталий без всякого перехода решительно сказал:

- Пиши заявление.

- Чего?..

- Пиши, пиши. «Прошу восстановить меня на работе в должности ученика автослесаря. Обязуюсь…»

- Да вы что? Баранников меня в шею с этим заявлением выпрет!

- Не выпрет. Пиши, говорю!

Васька усмехнулся и полез в стол за бумагой. Написав то, что продиктовал ему Виталий, он зло сказал:

- Баранников тоже не сам решил. Ему мой шепнул.

- Это кто такой? - не понял Виталий.

- Материн муж, вот кто.

- Да ведь он тебя сам туда устроил, - вмешался Сахаров. - Где же тут логика?

Васька горько усмехнулся.

- Устроил, когда за матерью ударял. Прикидывался! А как вселился, тут я и открыл, какой он есть.

- А какой? Что он - пьет, дерется или еще что?

- Под меня вот копает!

Сахаров взволнованно поправил очки и торжественно объявил:

- Если хочешь знать, то он абсолютно не виноват в том, что тебя уволили. Абсолютно! Письмо о тебе направили мы, штаб дружины. Есть основание думать, что поспешили, да! Элемент ошибки присутствует.

Васька смотрел на него, удивленно приоткрыв рот.

Потом они все трое поехали на автобазу.

По дороге Виталий сказал:

- Учти, извиниться перед Баранниковым придется.

В кабинет к Баранникову зашли Виталий, Сахаров и секретарь комитета комсомола автобазы. Васька остался ждать за дверью.

Как ни странно, но Баранников на этот раз не грохотал. Он взял заявление и обещал рассмотреть его. Причем сказал он это таким мирным тоном, что всем стало ясно: дело улажено.

Так Виталий через минуту и сообщил ошалевшему Ваське.

С автобазы все разъехались в разные стороны.

Виталий спешил, боясь не застать Цветкова. Настроение было счастливо-приподнятое. Ведь нет большей радости, чем сознавать, что в чем-то большом, решающем помог другому человеку, помог не словами, не пустым сочувствием, а делом, вложив в него свой труд, свой ум, кусочек своей души!

Цветкова Виталий застал, и тот, выслушав его, тяжело хлопнул ладонью по столу и сказал:

- Все. Завтра вызывай Кротова. И помни: это твой экзамен. Самый трудный, Лосев.

- Может быть, с вами допросим или с Откаленко? - тревожно спросил Виталий.

- Надо бы, да не выйдет. У нас с ним завтра миссия особая, дипломатическая. МИД, наконец, дал разрешение. Так что держись, Лосев!


Васька пришел среди дня. И тут впервые, пожалуй, Виталий рассмотрел его как следует. Это был невысокий кряжистый паренек с грубоватым, тронутым первым загаром лицом и большими шершавыми руками. Левую щеку рассекала светлая и неровная полоска шрама. Когда Васька злился, щека начинала дергаться. Но сейчас он был настроен спокойно, насмешливо и отчужденно, словно и не было у них вчерашней, так ошеломившей его встречи.

- Сразу в чем уличать будете или сначала чуткость проявите, за жизнь поговорим? - спросил он, без приглашения усаживаясь на стул перед столом. - Тогда, может, и закурить разрешите?

- Кури.

Виталий придвинул пепельницу. Васька не спеша достал мятую пачку «Беломора», вытянул кривую папиросу, поправил ее и, закурив, откинулся на спинку стула, потом вопросительно посмотрел на Виталия.

- Трудный у меня к тебе разговор, Вася, - не спеша проговорил Виталий.

- Ясное дело, - снисходительно согласился тот. - Уж ваша служба такая.

- Дело не в службе. Вот однажды ты мне сказал, что душа у тебя рваная. На ветер сбрехнул, чтобы отвязаться, или на самом деле так думаешь?

Васька нахмурился.

- Какая она, меня одного касается. Ваше дело, конечно, с какой стороны загребать, но я уже битый, понятно?

- Не те били и не за то.

- Ничего. Я тоже не туберкулезный. Долги плачу. А кому меня за дело бить, такой еще не родился.

До этого момента Виталий волновался, словно ходя в потемках, на ощупь, но сейчас он вдруг почувствовал, как нащупался нерв в их разговоре, и, радуясь и боясь сорваться, заволновался еще больше. Голос его дрогнул совсем невольно, и Васька впервые насторожился.

- Человек этот родился давно, - тихо произнес Виталий, хотя они с Васькой были одни в комнате. - Родился и… погиб. Ты забыл…

Лицо Васьки потемнело, глаза сузились, и вдруг задергалась исполосованная шрамом щека. Он прижал ее ладонью. Виталий ожидал крика, но Васька прохрипел сразу вдруг осевшим голосом:

- А об этом я только знаю, понятно? И все. И амба. И смерть.

- Значит, помнишь… - Виталий тоже волновался. - Значит, помнишь… - медленно повторил он. - Это еще хуже. Ты однажды назвал мать предателем.

Васька замер, и только опять задергалась щека, и он яростно прижал ее рукой.

- …А она просто слабая. И она всегда носит то кольцо, - медленно, с усилием продолжал Виталий. Ему было почему-то трудно все это говорить Ваське. - А предатель - ты.

Васька медленно процедил сквозь зубы:

- Врешь…

- Не вру, - Виталий покачал головой. - Я знаю, почему ты не отдал им то кольцо, хоть и обещал. Ты увидел, как мать плачет над ним, и только тогда понял, от кого оно. И тогда тебя порезали. А потом ты отомстил.

- Долги плачу, - с мрачным упорством повторил Васька. - Христосиков теперь нет. Все на небе.

- Это верно. Христосиков нет, и долги надо платить. Но какой монетой?

- Той же самой! - с вызовом ответил Васька. - Можно даже покрупнее.

- Тут хорошо бы посоветоваться. Но друг у тебя того не стоит, чтобы с ним советоваться. Да и подруга…

- Ее не трогайте.

- Ладно. Но… - и Виталий неожиданно спросил: - Ты мать ее знаешь?

- Ну, допустим.

- Так вот, она не в мать. Понял?

- Темните что-то.

Васька глядел сейчас на Виталия совсем другими глазами, в них уже не было упрямой и злой отчужденности, в них светился интерес, подозрительный, холодноватый, но интерес.

- И дружок твой из той же породы, - жестко и убежденно сказал Виталий.

- Слушай! - не выдержал вдруг Васька. - Чего тебе от меня надо?

- Дружбы. Если совесть твоя чиста. Если ты не предал… свою память.

Васька исподлобья взглянул на Виталия и прижал ладонь к шраму, хотя щека не дергалась. В глазах мелькнула недоверчивая настороженность.

- Все равно, - вздохнув, сказал он, словно освобождаясь от какого-то груза, - дружбы у нас не получится, - иусмехнулся. - Разного мы поля ягодки.

- Совесть не позволяет?

- Совесть моя пока чиста.

Разговор затягивался. И оба не собирались его кончать. Виталий видел, что Ваську начинают терзать сомнения, что разговор этот разбередил ему душу. Но доверия, которого так жаждал Виталий, все-таки не было. И напряжение в разговоре начинало спадать, это Виталий тоже чувствовал. Может быть, зря он сказал насчет дружбы? Но это вырвалось бесконтрольно, как дыхание. Просто Виталий добивался доверия. Он видел, Васька не врет сейчас, и совесть, по его понятиям, у него действительно чиста. По его понятиям…

Затянувшееся молчание неожиданно нарушил Васька.

- А мать… чего она вам сказала… про себя?

- Одинокая она, - задумчиво ответил Виталий. - У нее только воспоминания и ты… тоже как воспоминание.

- И этот…

- От этого радости, видно, мало. От одиночества, от тоски спасалась. Когда тебя не было.

- Я ей писал: «Вернусь - вместе будем», - неуступчиво проговорил Васька. - А она…

В этот момент дверь с шумом распахнулась, и на пороге выросла толстая фигура Свиридова.

- Та-ак… Допрос? - громко спросил он.

Виталий сдержанно ответил:

- Беседа, Николай Иванович.

- Не имеет значения. Зайдите, Лосев, ко мне.

- Слушаюсь. Вот только…

Но Свиридов раздраженно перебил его:

- Фу! А накурили-то! - Он посмотрел на Ваську и резко спросил: - Фамилия?

- Кротов.

- Та-ак… Наслышаны. Хулиганим, дорогой, а? Общественный порядок нарушаем? Это он еще с тобой беседует, - Свиридов кивнул на Виталия. - А ко мне попадешь - другая песня будет. Схватываешь?

- Схватываю.

Виталий видел, что Васька с трудом сдерживается от грубости.

- Ну, в общем, Лосев, кончайте с ним и быстренько ко мне, - приказал Свиридов.

Когда он вышел, Виталий минуту подавленно молчал. Теперь все впустую, теперь Васька потерян. И Виталий вдруг ощутил, что он думал сейчас о самом Ваське, а вовсе не о тех сведениях, которые рассчитывал у него получить. Сам Васька, с его тревогами, с его судьбой, с его вероломными друзьями и плачущей по ночам матерью, вдруг стал важен Виталию, даже дорог. Ему так хотелось, чтобы этот парень распрямился, безбоязненно и открыто взглянул вокруг, улыбнулся и зашагал.

Молчание снова нарушил Васька.

- Начальничек - с ручкой чайничек… - ядовито сказал он. - Эх, не мы их себе выбираем! - И, покосившись на Виталия, спросил: - Ну, чего делать будем?

Виталий устало улыбнулся.

- Прощаться.

Васька еще раз внимательно, с прищуром взглянул на него и многозначительно сказал:

- А ведь ты чего-то хотел от меня. Точно?

- Как-нибудь в другой раз, - покачал головой Виталий. - С какой стати ты мне будешь сейчас что-нибудь говорить?

- Ха! Я, брат, тоже не чокнутый. Разбираюсь, с кем говорю. Вот начальнички все эти твои мне до Фени. Я б ему резанул! Тебя только подводить не хотел.

Виталий вдруг ощутил, как снова появляется нить в их разговоре, и с досадой подумал, что тем не менее разговор этот надо кончать: «золотых фактиков» быть не должно. И, внезапно решившись, очертя голову спросил:

- Вася, где сейчас Косой?

Он ожидал отпора или злой насмешки, но такого испуга, какой мелькнул вдруг на Васькином лице, такой затравленной тоски в глазах Виталий увидеть не ожидал.

- Не достать тебе его, - тихо промолвил Васька. - Нипочем не достать. Далеко он.

Виталий ничего не понимал. Если Васька передал этому Косому украденную в музее вещь - а он ему что-то передал очень ценное, как сказал Олег! - то должен изо всех сил отрицать знакомство с Косым. Тем более если он так его боится. Но Васька не только не отрицает, он словно ждет чего-то от Виталия, чего-то безмерно важного для себя, такого важного, что это даже пересиливает в нем страх.

И Виталий уже напористее спросил:

- Сначала скажи, какую вещь ты ему передал. Я-то догадываюсь, но хочу от тебя услышать.

- Не можешь ты догадываться! - крутанул головой Васька и, весь словно ощетинившись, прибавил: - С этим лучше не подъезжай, понял? Сдохну - не скажу! Найдешь Косого - найдешь и вещь. Тогда и разговор будет. А пока трупом можешь меня делать, а не скажу! Трупом! Понял?

Последние слова Васька выкрикнул почти истерически. Губы его дрожали, и снова страшно задергался шрам на щеке, но Васька на этот раз не прижал его рукой.

В этот момент Виталий почти инстинктивно пошел по единственно верному пути. Он не стал уговаривать или успокаивать Ваську, а резко спросил:

- Где Косой? Как до него добраться?

Васька сразу умолк, потом долгим, испытующим взглядом посмотрел на Виталия и недоверчиво усмехнулся.

- Побоишься. Небось привык скопом, семеро на одного? - И, заметив, как сжались от обиды губы Виталия, прибавил: - Ладно. Пошутил.

- Тогда говори. Если доберусь, тебе же, дураку, дышать будет не страшно. Так ведь?

- Ну, хорошо, - с угрозой произнес Васька. - Скажу, если ты такой, что смерти не боишься.

То, что услышал Виталий, и то, что предложил ему потом Васька, было так захватывающе необычно, что он взволнованно сказал под конец:

- Запомни, Вася: или я это возьму на себя, или… к чертовой матери уйду отсюда!

И дело тут было не только в Косом, но и в самом Ваське.

Глава III
НЕКАЯ ОСОБА С РЕБЕНКОМ

В тот же день в половине двенадцатого Цветков и Откаленко в новых «выходных» своих костюмах и белоснежных сорочках с аккуратно завязанными галстуками подъехали к высотному зданию у Смоленской площади.

Несмотря на парадный вид, выглядели они тем не менее очень по-разному. На Цветкове был старомодный черный костюм: широкие брюки и под стать им пиджак с ватными плечами и узкой талией. Галстук в полоску был завязан широким, неровным узлом. Зато Игорь был одет по самой последней моде, и Цветков, усаживаясь рядом с ним в машину, усмехнулся и сказал:

- Да, брат. Мы вроде с тобой из разных эпох.

Игорь поглядел на свои остроносые ботинки и пестрые носки на резиночке, выглядывавшие из-под узких, высоко поддернутых сейчас брюк, и попытался сострить:

- Содружество поколений.

- Ты меня в старики не записывай, - проворчал Цветков. - Когда бандит тот стрелять вздумал, кто его на прием взял?

- Так вы были ближе.

- А кто тебе мешал ближе быть? - Цветков пригнулся к стеклу и добавил: - Вон он небось стоит, Пятнов этот.

В условном месте на тротуаре их дожидался высокий, элегантный молодой человек, чем-то неуловимо напоминавший Виталия Лосева, то ли детской припухлостью губ на открытом румяном лице, то ли фигурой.

Пятнов оказался обаятельным и веселым парнем. В ответ на чуть иронический вопрос Откаленко, как, мол, себя вести в условиях экстерриториальности, он засмеялся:

- Свободная беседа с криминальным уклоном.

- Нет, я в другом смысле. Придется ведь…

- Вот арестовывать или там обыскивать - это не придется. Увы, - шутливо перебил его Пятнов, разведя руками. - Самые вежливые вопросы, больше ничего. - И с ударением прибавил: - Между прочим, семейство господина Крагера необычайно заинтересовалось вашим визитом. Всё, говорят, у вас видели, а вот криминальную полицию не пришлось. Так что не подкачайте.

Машина остановилась на тихой улице возле старинного, с лепными украшениями особняка. Дежурный милиционер окинул приезжих настороженным взглядом и, словно угадав что-то, успокоенно отошел.

Дверь открыла молоденькая приветливая горничная в белой наколке.

По широкой лестнице, дважды отразившись с головы до ног в зеркалах на площадке, все поднялись на второй этаж. В небольшом уютном холле горничная попросила подождать.

Пятнов с улыбкой посмотрел на своих молчаливых спутников.

- Только не робеть, товарищи. А то что это за криминальная полиция? У них она ведет себя куда увереннее. Иногда даже просто нахально.

Цветков усмехнулся, а Игорь деловито сказал:

- Пожалуйста. Если надо, мы можем тоже нахально.

Улыбка сбежала с лица Пятнова, и он, оглянувшись на дверь, поспешно сказал:

- Между прочим, следует различать… - Но, заметив лукавые искорки в глазах у Игоря, снова улыбнулся. - Ну вас, ей-богу! Нашли время разыгрывать.

Вошла горничная и пригласила всех в соседнюю комнату.

Это был, очевидно, кабинет. Длинные застекленные шкафы с книгами, несколько гравюр на стене, большой портрет известного политического деятеля над массивным письменным столом, тяжелые, темных тонов гардины на окнах.

Господин Крагер встретил посетителей у порога. Это был пожилой, невысокий, плотный человек, седые волосы, гладко зачесанные назад, резко контрастировали с большими, черными и блестящими, словно две шкурки соболя, бровями. Из-под сильных очков смотрели чуть усталые, внимательные глаза.

В стороне, у журнального столика, стояли изящная белокурая женщина в больших роговых очках и долговязый спортивного вида парень, тоже в очках.

Крагер на чистейшем русском языке приветствовал вошедших и, сделав широкий жест в сторону стоявших у столика, оказал:

- Моя семья, - и с улыбкой добавил: - Конечно, тоже говорят по-русски. Язык страны пребывания знать необходимо. Мы к вашим услугам.

После взаимных представлений все расселись у журнального столика, закурили, и Крагер сказал, обращаясь к Цветкову:

- У нашей криминальной полиции много хлопот. У вас, господин майор, наверное, не меньше, а?

- Хлопот много, - подтвердил Цветков. - Хотя они во многом другие, чем у вашей полиции.

- И вы и они раскрывают преступления!

- Нам и легче и труднее.

- О! Это интересно! В каких же отношениях вам легче?

Цветков усмехнулся. Внешне он оставался, как обычно, невозмутим, и только Игорь подметил необычные интонации в его голосе. Цветков сказал:

- Нам не надо воевать с профсоюзами. Это раз. У нас нет такой организованной преступности. Это два. И нам очень помогает население.

- Да, да! Дружеские суды!..

- Товарищеские, - с улыбкой поправил Игорь.

- Да, да, товарищеские… - Крагер обернулся к сыну: - Ты мне что-то говорил об этом. - И, обращаясь к остальным, пояснил: - Алек кончает юридический колледж.

- Мне непонятно! - запальчиво произнес Алек. - Вы все время утверждаете, что у вас сокращается преступность. И вдруг такая чрезвычайная мера, как эти дружины. Значит, полиция перестала справляться? Мне непонятно!

- Алек, - оборвал сына Крагер, - наши гости приехали не для дискуссий, - и он обратился к Цветкову: - Извините. Молодость. Как это вы говорите?.. Заносит! Вот так.

Цветков улыбнулся. А Пятнов поспешил сказать:

- Действительно. Мы у вас отнимаем время. Мои спутники зададут вам лишь несколько служебных вопросов. А вашего сына мы охотно пригласим к нашим юристам. - Он повернулся к Цветкову: - Какие у вас вопросы к господину Крагеру?

Игорь недовольно посмотрел на Пятнова: «Надо же ответить этому Алеку!» Видимо, и Цветков подумал так же, потому что с невозмутимым видом сказал, покачав головой:

- Сначала все же насчет дружин, - он взглянул на Алека. - Это, кстати, касается того, почему нам труднее, чем вашей полиции. Если разрешите? - теперь он поглядел на Крагера.

- Это очень интересно! Очень! - воскликнул тот, настораживаясь.

Пятнов промолчал.

- Дружины не раскрывают преступлений, - продолжал Цветков. - Этим занимаемся мы. Но мы учитываем не только преступления. Нас очень беспокоят и мелкие проступки людей.

- У нас полицейский тоже вмешивается в драки, - усмехнулся Алек.

- А дальше?

Алек взглянул на Цветкова и насмешливо добавил:

- А дальше каждый получает свою порцию дубинки.

- И все?

- А что же еще?

- Наши дружинники потом идут в семьи хулиганов, на завод или в школу. Мы очень тревожимся за молодежь.

В разговор вмешался Крагер.

- В нашей стране преступность не падает. Растет. Мы не скрываем это. Мы пытаемся объяснить. Падение нравов. Свистопляска вокруг атомной бомбы. Она рождает отчаяние в душе молодежи. «Скоро все равно погибнет мир, - рассуждает она. - Все полетит к чертям! Надо спешить насладиться жизнью». Люди звереют в предчувствии конца, - он посмотрел на Игоря. - А у вас что думает молодежь?

- Мы не верим в конец, - ответил Игорь. - Мы верим в мир.

Крагер вздохнул:

- У нас нет такой веры. Может быть, потому, что у нас лучше поставлена информация.

- Информация - инструмент политики, - живо возразил Игорь. - Она, по-моему, не может быть лучше или хуже.

- О, о! Господин Пятнов, ваши офицеры криминальной полиции недурные политики, честное слово.

- И агитаторы, - сдержанно добавил Алек.

Госпожа Крагер за все это время не проронила ни слова. Она сидела очень прямо, ослепительно улыбаясь и рассеянно следя за разговором мужчин, и только глаза за очками выдавали ее настороженность.

- Хорошо, хорошо, - сказал, наконец, Крагер. - Оставим, наконец, всю эту политику и социологию. Мы к вашим услугам, господин майор. Признаюсь, мы сгораем от любопытства.

При этих словах Пятнов еле подавил облегченный вздох.

- Дело в том, - произнес Цветков, - что неделю назад вы были в музее Достоевского.

- Да. Там совершено убийство?

- Нет, что вы!

- Ограбление? Ведь там рукописи…

- Да нет же! - Цветков улыбнулся. - Скажите, вы видели, именно вы, - обратился он к Крагеру, - на письменном столе под стеклянным колпаком портсигар писателя, кожаный такой?

- Да, да… - задумчиво ответил Крагер и уверенно добавил: - Да, вспомнил. Видел, конечно.

- А вы? - обратился Цветков к Алеку.

- Видел, - буркнул тот.

Цветков повернулся к госпоже Крагер.

- Простите, а вы?

- Я?.. Я… не видела, - растерянно ответила та.

Крагер обеспокоенно посмотрел на жену.

- Ева, не может быть! Вспомни.

- Но… я не видела. Я помню ручку, очки… - она медленно перечислила еще несколько вещей. - А портсигар…

Игорь, не выдержав, спросил:

- Вы все время шли по музею вместе?

- Да, конечно, - ответил Крагер.

- Вот вы вошли в первую комнату, - продолжал Игорь. - Там все издания Достоевского. На круглом столе под стеклом книги о нем, о его творчестве. У окна превосходная скульптура из дерева работы Коненкова. На стенах материалы о детстве писателя. Помните?

- Да, да, - кивнул головой Крагер.

- Потом, во второй комнате - она разделена невысокой синей перегородкой…

Игорь говорил медленно, давая возможность Крагеру вспомнить свой путь по музею.

Все внимательно слушали.

- …В самой большой комнате, угловой, в глубине у окна, стоит рабочий стол писателя.

- Да, да, - снова подтвердил Крагер. - Очень любопытный стол. Тем более что на нем…

- Там мама увидела ту девочку, - сухо вставил вдруг Алек.

Игорь быстро спросил:

- Что за девочка?

- Ева, что это была за девочка? - спросил Крагер, словно переводя жене вопрос.

- Очаровательная девочка. Лет пяти, - мечтательно произнесла госпожа Крагер. - Она бегала по комнате. И у нее развязался бант. Куколка! И чисто русский тип. Она так охотно пошла ко мне…

Цветков и Откаленко незаметно переглянулись. Оба при этом подумали об одном и том же: ни у кого из посетителей, находившихся в то время в музее, девочки не было. Откуда же девочка? С кем она была? И следовательно, этот «кто-то» не записался в книгу у входа! Почему? Кроме того, теперь время похищения портсигара устанавливалось очень точно. И как раз в это время в музее был Васька Резаный.

И оба, не сговариваясь, вдруг подумали о Виталии Лосеве. Как-то он сейчас беседует с этим Васькой?..

- С кем же была эта девочка? - спросил Цветков.

- Кажется… мне показалось, что с мамой, - неуверенно ответила госпожа Крагер. - Но я ее совершенно не запомнила, совершенно, - поспешно добавила она.

- А как выглядела девочка?

- О, это я помню…

Госпожа Крагер принялась подробно описывать внешность девочки, ее одежду. Цветков и Откаленко слушали с напряженным вниманием.

- Вы бы записали на всякий случай, - посоветовал Пятнов.

- Профессиональная память, - любезно заметил Крагер.

Но Алек скептически усмехнулся.

- Память - это еще мало.

Когда стали прощаться - хозяева больше ничего интересного сообщить не смогли, - Крагер снова, как казалось, вполне искренне повторил свои комплименты. К нему присоединилась жена, при этом улыбалась она еще ослепительней. Только Алек продолжал скептически усмехаться.

Уже на улице Цветков сказал Игорю:

- Теперь надо установить девочку. На всякий случай.

Но Игорь не был склонен так быстро забыть об интересном визите и с упоением произнес:

- Просто, как в ООН, а? И подковырки, вы заметили? А этот тип - сынок? А мадам? Бесподобно улыбается.

- Все хорошо, - засмеялся Пятнов. - Всё на уровне.

- То-то же, - внушительно сказал Игорь. - Будете знать наших.

В машине Цветков сказал, заглянув в потрепанную записную книжку:

- Сейчас же поезжай по этим трем адресам. Кто из них видел девочку и… ее мать, допустим.

Он ткнул пальцем в одну из страничек книжки и протянул ее Игорю.

- А я - в управление. Завтра утром подведем кое-какие итоги. Двигай.

Цветков остановил машину. Игорь собрался было выйти, но Цветков махнул ему рукой:

- Оставайся. Тебе она нужнее. А я на метро.

Поначалу Игорю не повезло. Найти учительницу Смурнову оказалось делом нелегким, даже при наличии адреса.

Это был район новой застройки. Светлые и чистенькие пятиэтажные дома из готовых блоков были разбросаны далеко от узкой асфальтовой дороги, казалось, в самом хаотическом беспорядке. Некоторые из домов еще достраивались, над ними плавали ажурные фермы кранов, а вокруг урчали самосвалы. В другом месте все было огорожено, и люди суетились вокруг машин, с которых сгружались деревья, - там разбивали сквер. Кое-где глубокие канавы пересекали пространство между домами. В них укладывали громадные бетонные трубы.

Игорь вскоре окончательно запутался.

- Где сорок второй квартал? - безнадежным тоном спрашивал он у прохожих.

Но те только сочувственно пожимали плечами. Все до единого переехали сюда совсем недавно и с трудом находили свои собственные дома. Каждый знал номер только своего квартала и в крайнем случае соседнего.

- Ну, а это какой квартал? - спрашивал Игорь.

- Шестнадцатый.

- Значит, следующий семнадцатый?

- Нет, - улыбался прохожий. - Следующий двадцать четвертый. А с той стороны - девятый.

Игорь посмотрел на шофера.

- Ты что-нибудь понимаешь?

- Давай найдем отделение милиции, - посоветовал тот. - Уж там знают.

Но отделение милиции находилось в семьдесят девятом квартале, который никто указать тоже не мог. Постовых милиционеров не было видно.

Время шло. Они уже добрый час колесили между новыми, совершенно одинаковыми домами, когда, наконец, где-то впереди мелькнул милиционер. Игорь кинулся за ним с такой стремительностью, словно это было опасный преступник.

Молоденький сержант, как ни странно, знал сорок второй квартал. Он вообще знал все кварталы, но, когда начал объяснять, как до него добраться, Игорь понял, что легче найти дорогу в средневековом лабиринте.

- Знаешь что, друг? - сказал он. - Садись-ка в машину и показывай. Вашу планировку я изучу, когда на пенсию выйду.

- Граждане тоже жалуются, - согласился сержант. - Но, конечно, привыкают.

Раиса Павловна Смурнова была неприятно удивлена неожиданным визитом. Она отослала из комнаты дочку, бледную девочку лет десяти, и плотно закрыла за ней дверь.

Видно было, что семья совсем недавно въехала в квартиру. Около тахты стояли еще неубранные чемоданы, на окнах не было занавесок, мебель стояла старенькая, на явно случайных местах, куда ее поставили в первый момент по приезде.

Раиса Павловна была в домашнем платье, но полная, осанистая ее фигура и решительные жесты тем не менее производили внушительное впечатление. Глаза ее смотрели на Игоря холодно.

- Неужели вы меня не можете оставить в покое? - раздраженно спросила она. - После визита к вам я ночь не спала.

- У меня только один вопрос, Раиса Павловна, - как можно мягче сказал Игорь.

- Имейте в виду, у меня нет ни минуты времени. Вы видите? - она указала на высокую стопку тетрадей на столе.

- Всего один вопрос, - терпеливо повторил Игорь, хотя его начинала разбирать злость.

Раиса Павловна опустилась на тахту.

- Слушаю вас.

- Когда вы были в музее, вы не видели там маленькую девочку лет пяти?

- Никакой девочки я не видела! - Раиса Павловна прижала пальцы к вискам.

- Маленькую девочку в красном свитере и коричневых брючках, с белым бантом в волосах. Такие золотистые волосы до плеч.

- С белым бантом?.. - Раиса Павловна задумчиво посмотрела на Игоря. - С белым бантом… кажется… Нет, не помню! - решительно закончила она.

- Раиса Павловна, это очень важно, - настойчиво произнес Игорь.

- Ах, боже мой! Я повторяю: в музее я такой девочки не видела.

Игорь внимательно посмотрел на свою собеседницу.

- А где вы ее видели?

- Я… мне кажется, я ее видела на улице, около музея. Да, да! Около. Она гуляла с матерью. И была в пальто и берете. Но коричневые брючки, я, кажется, помню. И белый бант. Он высовывался из-под берета.

- А мать, как она выглядела?

- Мать? Молодая, эффектная женщина. Высокая, рыжеватая. Я еще подумала, как дочка не похожа на мать.

- Как она была одета?

- Черное модное пальто, белая шляпка, белое кашне, белая сумка. На шляпке - красное перышко… - И, словно спохватившись, она добавила: - Но все это очень, очень приблизительно. Я ничего не утверждаю.

- Такой приблизительности нам вполне достаточно.

Попрощался Игорь сухо, в сотый раз заверив Смурнову, что больше к ее помощи они обращаться не будут. И уже в дверях, не удержавшись, сказал:

- Вы из своих учеников тоже, наверное, страусов воспитываете? Как опасность, так голову под крыло?

- Я сама знаю, кого надо воспитывать! - вспылила Раиса Павловна. - Про жуликов и милицию им знать не обязательно!

Как только захлопнулась за ним дверь, Игорь стремглав бросился вниз по лестнице.

- Ну, Коля, живо! - сказал он шоферу. - Выбираемся отсюда - и к музею. Тому самому. Помнишь?

- А еще два адреса?

- Отпадают. Эта мегера, сама того не желая, сообщила ценнейшие приметы. Мчи, дорогой! Искать теперь надо там, вокруг музея.

Машина рванулась и, ковыляя по взрытому грунту, выехала на узкую асфальтированную дорогу.


Когда подъехали к музею, начинало темнеть, но фонари на улице еще не зажигались.

Игорь не спеша прошелся перед домом раз, другой. Окна музея были освещены, там, видно, еще были посетители, за занавесями мелькали их тени.

Прохожих на улице было мало. Изредка проезжали машины, то и дело подсвечивая фарами себе дорогу.

Игорь огляделся, соображая, что бы предпринять.

На противоположной стороне улицы у ворот какого-то дома он заметил две человеческие фигуры. Что это за люди, разглядеть в сгустившихся сумерках было трудно. «Небось дворник с кем-нибудь стоит», - равнодушно подумал было Игорь, но тут же мелькнула новая мысль. «Дворник! А кому в первый весенний солнечный день и быть на улице, как не дворнику? Чем бы только напомнить ему тот день?» Игорь стал перебирать в памяти события того дня на этой улице или вблизи нее, которые могли бы привлечь внимание. Драки не было, автомобильной аварии, пожара, киносъемок, митингов - тоже. Что еще?

На полутемной улице вдруг вспыхнули фонари, далеко убежали две светящиеся цепочки ярких бусинок, и улица преобразилась, дома словно сбросили с себя серую накидку, и силуэты их приобрели цвет.

Игорь невольно поднял глаза и посмотрел на сияющий шар над готовой, на высокую, покосившуюся мачту, с которой этот шар свисал, и вдруг вспомнил… Ну, конечно! В тот день грузовая машина чуть не своротила этот столб! И мальчишка шофер не мог дать задний ход, так растерялся. Игорь вспомнил болтливого старичка, сидевшего вот тут, на скамейке, в мятой шляпе и красном шарфе, с которым шутил Виталий. Надо того старика найти!

Дворник с противоположной стороны улицы - а один из двух людей там действительно оказался дворником - сказал:

- Он теперь, считай, каждый божий день на солнышке греется, пенсионер этот. Его Прокофьевичем звать. Вон из того дома приходит, - он указал на угловой дом и тут же полюбопытствовал: - На что он вам?

Игорь объяснил.

- Точно, - подтвердил дворник. - Было такое. Сам видел. А вот гражданка такая с девочкой… - он задумчиво посмотрел на него. - Вроде припоминаю… Я как раз с Прокофьевичем беседу вел, как, мол, женщин в космос посылать. А тут эта стрекоза с бантом как раз и бегает. Я Прокофьевичу и говорю, значит: во, мол, какие сейчас получаются! Картинка! А он мне отвечает: «Но и мамаша, гляди, брильянт». Ну, я ему, конечным делом, пояснил, что тут оправа одна. Видали мы таких.

- Это где же вы таких видали? - заинтересованно спросил Игорь.

- А я, милый, считай, года два в гардеробе при ресторане высшего разряда служил. Всякого навидался. Потому у меня даже одно сомнение вошло.

Дворник загадочно умолк. И Игорь нетерпеливо спросил:

- Ну, что за сомнение?

- А то, что на мамашу тот брыльянт никак не похож.

- Не похож?

- Нипочем.

- Ну, и что этот бриллиант делал?

- Гуляла себе. Вроде бы просто так.

- Что значит «вроде бы»?

- А то и значит. Потом мне, правда, уйтить пришлось. Дерева привезли во двор. Высаживать, значит.

- Да, накидали вы мне загадок, - улыбнулся Игорь. - Спасибо.

- А чего? Вся жизнь в загадках устроена, - философски заметил дворник. - Однако разгадываем помаленьку.

Только сейчас Игорь вспомнил, что машина все еще ждет его за углом, и бегом пересек улицу.

- Коля, ты меня извини, - запыхавшись, сказал он шоферу. - Тут такое дело, Коля. В общем, ты езжай. Я останусь пока.

- Слушай. С утра ведь мотаемся, - сказал шофер. - Обед уже на ужин съехал. Сам о себе не подумаешь, никто о тебе не подумает.

- Ладно, Коля, жми, пока и ужин твой не съехал, - засмеялся Игорь. - А я со своим начальством полажу, - он взглянул на часы. - Оно как раз Димку сейчас укладывает.

Машина взревела и, мигая красным угольком сигнала, скрылась за поворотом.

Игорь жадно закурил и направился через улицу к угловому дому.

«Интересно поворачивается все, - думал он. - Что же это за бриллиантик и чего он тут делал?»

Старика Прокофьевича ему указали не сразу. Пришлось побывать не в одной квартире. И Игорь устало шагал с этажа на этаж, пока, наконец, ему не посоветовали пройти в другой дом, стоявший в глубине двора.

- Он тоже значится под нашим номером, - пояснили Игорю в последней квартире. - Называется строение номер два. Может, там.

Идя по темному двору, еле освещенному одинокой лампочкой на столбе возле детской площадки, Игорь сердито думал: «Куда этот проклятый старикан запропастился? Может, завтра уж его разыскать?» Игорь чертовски устал. Двенадцать часов на ногах! И нестерпимо хотелось есть. Голова шла кругом от бесчисленных разговоров и калейдоскопа людей, промелькнувших за день. Визит к господину Крагеру казался сейчас таким далеким, словно он был неделю назад. «И людей уже неудобно тревожить». Игорь взглянул на светящийся циферблат часов. Было около десяти.

Игорь в нерешительности остановился. В этот момент раздался топот ног, мелькнули какие-то тени, и перед ним неожиданно выросли два паренька.

- Дяденька, вы старичка одного ищете? - тяжело дыша, спросил один из них.

- Прокофьича? - добавил другой.

- Именно, - улыбнулся Игорь. - Знаете такого?

- Не. Но мы его вам вмиг найдем, - сказал первый из пареньков. - Там Славка живет, - он кивнул на дом, к которому шел Игорь. - Он всех наперечет знает. - И застенчиво добавил: - А вас я видел.

- Где же ты меня видел?

- В милиции. Меня товарищ Лосев вызывал. Пистолет еще показывал, - охотно пояснил паренек. - А зовут меня Коля. А его, - он показал на приятеля, - Володька.

Через несколько минут был вызван Славка. Он, правда, тоже не смог вспомнить старичка Прокофьевича, но тут же сослался на всезнающего Витьку.

В конце концов Игорь во главе с шумливой оравой мальчишек позвонил в квартиру, где молодая, изрядно напуганная женщина сказала:

- Это мой отец. Зачем он вам?

- Мне его только спросить об одном деле надо. И, ради бога, извините за такое вторжение.

Женщина улыбнулась.

- Пожалуйста. Но он ушел в кино.

- В кино? - огорченно переспросил Игорь.

Вид у него был такой расстроенный и усталый, что женщина сочувственно сказала:

- Да он скоро придет. Муж его соблазнил. Я не смогла, так чтоб билет не пропал. Вы подождите. - И, взглянув на ораву ребят, нетерпеливо переминавшихся с ноги на ногу и возбужденно шушукающихся, добавила: - Только эти пусть домой идут. Небось матери уже с ног сбились.

Ребята возмущенно загалдели, но Игорь, улыбаясь одними глазами, строго приказал:

- Хлопцы, домой! Дисциплина в нашем деле прежде всего. Всех вас запомнил, всем спасибо. Остальное потом. Марш!

Мальчишки наперебой попрощались и галдящей оравой скатились вниз по лестнице.

Женщина провела Игоря в комнату, усадила к столу под большим оранжевым абажуром и сказала:

- Вы уж меня извините, мне дочку купать надо.

И вышла.

Игорь почувствовал, как слипаются глаза, и тут же ощутил режущую боль в желудке: есть хотелось зверски. Внезапно он вспомнил о свертке в кармане. Но доставать его и разворачивать было неудобно: женщина могла зайти в любой момент. Игорь сунул руку в карман, разорвал газету и, нащупав хлебный мякиш, отломил кусочек и поспешно направил в рот.

То и дело оглядываясь на дверь и прислушиваясь, он отправлял в рот кусок за куском, все дальше разрывая газетную обертку. Вскоре попался кусочек колбасы, потом сыра, потом опять пошел хлеб. Никогда еще все это не казалось Игорю таким вкусным. Теперь он боялся только одного: чтобы старик не вернулся из кино слишком рано.

Прокофьевич появился даже позднее, чем требовалось. Игорь давно уже съел до крошки все, что было в кармане, и нечеловеческими усилиями заставлял себя бодрствовать. Но когда увидел знакомую тщедушную фигуру в помятой шляпе и красном шарфе - старик даже не разделся в передней, так заспешил, узнав, что его дожидаются, - сонливость у Игоря мгновенно исчезла.

- Помню я эту дамочку, помню, - усмехнулся Прокофьевич. - И девчушку тоже. Гуляли себе.

- Потом в музей пошли?

- Кто их знает… Я вскорости домой двинулся.

- И все? - упавшим голосом спросил Игорь. - И больше ее не видели?

- Больше не видел.

- Та-ак…

Цепочка порвалась. Целый день беготни, поисков, разговоров оказался потраченным зря. Завтра все придется начинать сначала.

Игорь тяжело вздохнул.

Старик сочувственно покосился на него и, помолчав, спросил:

- Мало, видать, тебе всего этого?

- Всего и нет ничего, - усмехнулся Игорь.

- Ну, знакомую одну, кажись, встретила, пока гуляла.

Игорь насторожился.

- Какую знакомую?

- Говорю - «кажись», - поднял палец Прокофьевич. - Потому не разговаривали они. А так, улыбками поменялись, и та в музей вошла.

- Какая же она из себя, знакомая эта, в чем одета была?

- Да так, молоденькая, подмазанная. Пальтишко зеленое ветром подбито, - Прокофьевич мучительно задумался, наморщив лоб. - Не помню я ее, ей-богу.

Нет, цепочка решительно не восстанавливалась. Да и была ли она, эта цепочка? Игорю все больше казалось, что он гоняется за призраком.

- Ну, извините, что потревожил, - хмуро сказал он, поднимаясь.

На улице сыпал из темноты холодный, нудный дождь.

«Надо бросить эти бесцельные поиски, - сердито думал Игорь. - Далась нам эта женщина с ребенком, в самом деле! При чем она здесь, если в то время в музее был Васька Резаный? В конце концов какое нам дело, мать она той девочке или нет?» Игорь все же отметил одну подозрительную деталь в этом деле: почему эта женщина не записалась в книгу посетителей? Возможно, забыла? Случается и такое. И все же это надо проверить. Таков закон их работы.

А проверить можно, только отыскав ту женщину.

Откаленко даже не подозревал, за какое важное звено в странной и опасной цепи он пытался сейчас ухватиться.

Глава IV
ТРЕТЬЯ ХИБАРА ЗА ОБРЫВОМ

Утром Виталий Лосев еще с порога возбужденно сообщил:

- Федор Кузьмич, помните ту кражу из ателье? Считайте ее почти раскрытой.

Цветков вопросительно взглянул на него, а Игорь Откаленко снисходительно усмехнулся и сказал:

- Ох, уж эта мне молодежь! Ты лучше следуй римской пословице. Торопись медленно. У Кузьмы Пруткова тоже на этот счет кое-что сказано.

- Что значит «почти»? - спросил Цветков. - И вообще выкладывай толком.

- Так некоторые сначала эрудицию свою должны продемонстрировать, - иронически ответил Виталий. - Что-нибудь еще из Сократа, Вольтера, потом пословицы разных народов тоже…

Цветков сухо оборвал его:

- Хватит. Оба хороши. Давай, что у тебя?

- Кражу из ателье совершил Косой, - с ноткой торжества сообщил Виталий. - Но он сразу убрался из Москвы. И тут есть идея, Федор Кузьмич.

- Сначала давай про кражу. А потом идеи.

- Пожалуйста. Насчет кражи я узнал от Васьки.

- Так прямо он и доложил? - ехидно спросил Откаленко.

- Нет, не прямо, - вспыхнул Виталий. - Совсем не прямо. Узелок тут сложный. Во-первых, Васька признался, что передал одну вещь Косому. Ясно, какую вещь. С ней тот и мотанул в другой город. Причем не куда-нибудь, а в Снежинск.

- Решил заранее акклиматизироваться, - сострил Игорь.

Виталий не обратил внимания на его реплику и продолжал:

- И приказал Ваське подбросить ему туда кое-что из оставшихся здесь вещей. Откуда они, Васька, по его словам, не знает.

- Что за вещи? И что значит «подбросить»? - спросил Цветков, неторопливо закуривая.

- Два чемодана на чердаке одного дома лежат. Васька в них заглянул. Костюмы, платья, отрезы. Одно платье и один костюм он мне обрисовал. Те самые! А «подбросить» - это вот что значит…

Виталий говорил торопливо, волнуясь и поминутно щелкая зажигалкой: папироса в зубах все время гасла.

- Косой велел привезти чемоданы Ваське. Тот отказался. Привел веские доводы. И тогда Косой… - Виталий сделал небольшую паузу, - велел, чтобы привез чемоданы Олег. Которого он в глаза не видел. Вы понимаете?

- И дал явку? - настороженно спросил Игорь.

На лице его уже не было и тени насмешки, голубые глаза сузились, выдвинулся вперед тяжелый подбородок. Он взволнованно провел рукой по черному ежику волос и тоже полез за сигаретами.

- И дал явку, - подтвердил Виталий, потом многозначительно добавил: - Причем Васька мне сказал: «Верю только тебе».

- Та-ак… Намечается интересная комбинация, - медленно произнес Откаленко.

И оба посмотрели на Цветкова. Тот молча курил.

- Но куда деть Олега? - спросил Откаленко.

- Это последнее дело, - задумчиво ответил Цветков.

- Между прочим, - заметил Игорь - Васька может поверить и мне в крайнем случае.

Виталий живо возразил:

- Сомневаюсь. И не надо рисковать.

- Хватит вам! - сердито сказал Цветков. - А рискнуть, может быть, и стоит. Все надо продумать, все. Потом доложим начальству. Свяжемся с местными товарищами.

- Они ничего не сделают! - воскликнул Виталий. - Их же там все знают!

- И один в поле воин? - нервно усмехнулся Игорь. - Ох, уж мне эти книжечки! Смурнова, ей-богу, права.

- Я говорю: надо продумать, - медленно повторил Цветков.


До отхода поезда оставалось еще полчаса, когда Откаленко и Лосев поздно вечером подъехали на машине к Ярославскому вокзалу и шофер предложил помочь донести чемоданы.

- Давай, - согласился Игорь. - А я - все. Больше с вами незнаком.

Не выходя из машины, друзья обнялись, и Игорь, скрывая за шуткой тревогу, с деланным смешком сказал:

- Ну, уж ты прости, если что не так было. Не поминай лихом. «Любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем», - и, сорвавшись, озабоченным тоном вдруг спросил: - С револьвером освоился?

Виталий невольно нащупал в кармане старенький наган, на который он сменил свой могучий «Макаров». Наличие такой «пушки» можно было в случае чего легко объяснить. Впрочем, объяснение было уже готово заранее. А наган работал безотказно. Опытный эксперт из научно-технического отдела проверил все, до последней детали, и Виталий отстрелял его вчера на славу.

Игорь заставил еще раз проверить карманы. Нет, ничего лишнего там не было, все, как условились.

- Мама меня так не проверяла, когда первый раз в школу вела, - пошутил Виталий.

- Иные времена - иные песни, - проворчал Игорь. - И смотри в оба, не землянику в лесу будешь собирать. Я тебя еще все-таки хочу повидать.

Он вышел из машины первым и мгновенно исчез в суетливой, безликой привокзальной толпе.

Тащить чемоданы было трудно, они оттянули все руки, пока Виталий и шофер оперативной машины добрались до нужного вагона.

- Камни у тебя там, что ли? - отдуваясь, спросил шофер, ставя, наконец, чемодан на перрон.

- Солидный пассажир, чего ты хочешь? - усмехнулся Виталий.

- Уж солидней некуда, - пробормотал шофер, критически оглядев на Виталии потрепанное пальто, мятую кепку и разношенные, неопределенного цвета ботинки. Наряд этот так контрастировал с тем, как обычно одевался Виталий, что шофер не нашел, что еще сказать, но, чувствуя, что этого парня ожидают какие-то неведомые ему события, торопливо и сочувственно закончил: - В общем, главное - счастливого тебе возвращения.

- Это верно, - серьезно согласился Виталий.

Он достал билет, показал его проводнику и, когда тот сделал пометку у себя в списке, прибавил:

- Помоги уж затащить их в вагон, что ли.

Они с трудом запихнули чемоданы на самую верхнюю полку, и шофер, попрощавшись, ушел.

Виталий закурил и стал у окна.

По перрону сновали люди, тащили багаж, вели детей, возбужденно кричали что-то, прощались, смеялись, плакали, говорили друг другу какие-то последние, торопливые слова. Носильщики в форменных фуражках катили доверху нагруженные тележки, зычно расчищая себе путь в толпе.

До отхода поезда оставалось минут пять.

Виталий попытался найти на перроне Игоря, но его нигде не было видно. А он, конечно, был где-то здесь, и он не уйдет, пока не тронется поезд. В этом Виталий был убежден, как и в том, что это совершенно напрасная трата времени. Ну кто его, в самом деле, надумает провожать?

И в этот момент он вдруг увидел Люду, Люду Данилову, вероломную Васькину подругу. В первый момент Виталий не поверил своим глазам. Как она могла тут оказаться, зачем? И невольно с тревогой забилось сердце. Неужели что-то случилось? Может быть, Васька испугался? Может быть, хочет предупредить о чем-то? Тогда надо подойти к Люде. Нет! Подойти он не может. И ни о чем спросить тоже не может. Ее заметит Игорь и, может быть, узнает, в чем дело. Но тут Виталий вспомнил, что Игорь не знает Люду Данилову. Что же делать?

Между тем девушка с явным нетерпением прохаживалась по перрону, то удаляясь, то приближаясь к вагону, где был Виталий. Но при этом она, казалось, никого не искала и никого не ждала. Это уже было совсем странно.

На секунду у Виталия мелькнула мысль все-таки выйти из вагона и подойти к Люде. Ну, словно бы случайно увидел ее. Надо же узнать, в чем дело! Может быть, там, в Снежинске, что-то произошло? Может быть, Косой уже в Москве? Или что-нибудь выкинул Олег? Или еще хуже, и его ждет в Снежинске провал?

Виталий с бьющимся сердцем стоял у окна, не зная, на что решиться.

Нет, выходить нельзя. Будь что будет. Он приготовится ко всему, даже самому худшему. Не пропадет, черт возьми! И он пощупал в кармане наган. Холодный металл под пальцами почему-то вселил спокойствие.

Поезд медленно тронулся. Поплыл за окном ночной перрон. Виталий не отрывал глаз от Люды. Та остановилась в толпе провожающих и равнодушно помахала рукой вслед уходящему поезду.

Виталий отвернулся от окна и оглядел своих попутчиков.

Пожилой толстый человек в очках, хмурясь, что-то записывал в блокнот. Напротив шепталась молодая пара. Где-то рядом плакал ребенок и слышен был напряженно-ласковый голос матери, убаюкивающей его. На соседних полках расположилась шумная студенческая компания, оттуда неслись веселые голоса и взрывы смеха. У окна беседовали два офицера.

«Дела, дела, - подумал Виталий, - у всех людей свои. Но такого, как у меня, больше, наверное, ни у кого нет». Он вдруг подумал о своих там, в Москве. Отец в это время, конечно, читает «Известия», и мама не дозовется его ужинать. «Твое «сейчас» меня когда-нибудь сведет с ума», - как обычно, говорит она ему. Мама, провожая Виталия, почему-то на этот раз особенно волновалась. И чего она только не совала ему в спортивную сумку, которую Виталий потом закинул через плечо! Эх, мамуля! Знала бы ты, куда и зачем поехал твой сын, умерла бы от страха.

Но Виталию страшно не было, только все время бил какой-то нервный озноб и без конца хотелось курить. Да чего это он, в самом деле? Все продумано до мелочей, и все будет в порядке! Это же редкая удача - проникнуть в то логово, и не только разыскать Косого, но и узнать черт знает сколько еще полезных вещей! Недаром так ухватились за эту комбинацию снежинские товарищи. Правда, адрес их смутил, и они ничего не могли сообщить о тех людях. Чем связан с ними Косой? Да, интересно, черт возьми! Скорей бы уж!

Бойкая, совсем молоденькая проводница, отвечая на шутки пассажиров, раздала мешочки с постельным бельем, предложила чай.

Было уже совсем поздно, когда постепенно затих вагон. Пригас свет, зажглись слабые ночные лампочки в проходе. В полутьме шепталась пара на нижнем полке, на другой сладко похрапывал пожилой пассажир, засунув руки под подушку, где лежал портфель.

Вагон покачивало, ритмично постукивали колеса под полом, из-за окна доносились свистки паровозов и пронзительно посвистывал ветер.

Виталий лежал на своей верхней полке и не мог уснуть. «Надо спать, - говорил он себе. - Непременно надо спать. Неизвестно еще, придется ли спать завтра, где и как. Надо сейчас же заснуть». Но как он ни ворочался, как ни устраивался на жестком матраце, сон не приходил. Виталий вспоминал книги, где наш разведчик мгновенно засыпал в любой момент, когда он это себе приказывал, вспоминал, как спокойно, по команде врача, засыпали наши космонавты накануне полета. А он? Еще ничего не случилось, еще все впереди, а он уже нервничает, уже не может заснуть. Хорош, нечего сказать! И какого черта он сунулся в эту операцию с такими дамскими нервами? Пусть бы уж ехал Игорь. Он по крайней мере сейчас спал бы каменным сном. И завтра был бы свеж, как огурчик, и готов ко всему.

Виталий еще долго распалял себя и злился.

Потом мысли незаметно перекинулись на другое. Интересно, какой из себя этот Косой? Это, конечно, сильный парень, хитрый и волевой, если так подчинил себе Ваську, и не только Ваську. И у него там, в Снежинске, конечно, большие связи. Все это тоже хитрые и опасные люди. И разные. Их надо быстро раскусить, найти подход. И еще найти остальные вещи, их много. Два чемодана, которые везет Виталий, - только приманка. Да, всему этому его не учили в институте. Ох, какими далекими казались сейчас те академические времена, когда все в его будущей работе представлялось простым и ясным, разбитым по параграфам учебников, и каждая полученная на экзаменепятерка вселяла убежденность, что теперь уже ничего не страшно, теперь он отлично знает, как и что надо делать в том или ином случае. И останься он при кафедре, как ему предлагали, он так бы и пребывал в этой убежденности, и, может быть, даже диссертацию написал бы. Федор Кузьмич, вероятно, как всегда, невозмутимо прочел бы ее и равнодушно отложил в сторону, а Игорь насмешливо бы заметил: «Ну и тундра этот кандидат!»

Сон подкрался незаметно…


В Снежинск поезд пришел утром.

Виталий жадно вглядывался в проплывавшие за окном дома, в большинстве деревянные, с наличниками и террасками, стоявшие за невысокими заборчиками, старался запомнить улицы. На всякий случай, мало ли что…

Поезд, наконец, остановился у низкого перрона. К вокзалу надо было идти через пути.

Виталия, как условились, никто открыто не встречал, но увидеть его должны были. И он старался угадать в толпе тех людей, незаметно приглядываясь к окружающим. Но никто не обратил на себя его внимания. «Молодцы ребята», - подумал Виталий с легкой досадой на себя. Видно, не хватает ему еще наблюдательности.

Он с трудом, то и дело меняя руки, дотащил и сдал в камеру хранения свои чемоданы, потом, облегченно вздохнув, вышел на привокзальную площадь и огляделся.

Площадь оказалась небольшой, со сквериком посередине. Огибая его, к вокзалу подкатывали автобусы. Их дожидалась длинная очередь пассажиров с московского поезда. В стороне несколько человек с вещами дожидались такси. В скверике на скамьях тоже сидели люди с вещами. Площадь жила обычной суетливой вокзальной жизнью. От нее уходили вдаль три улицы с деревянными тротуарами.

Виталий заметил, что на него посматривает милиционер, прохаживавшийся около широких дверей вокзала. Неужели и он предупрежден? Но тут же Виталий вспомнил о своей новой внешности и усмехнулся.

Он с независимым видом сунул руки в карманы потрепанного пальто и вразвалку двинулся наугад по одной из улиц, решив расспрашивать прохожих подальше от вокзала.

Только свернув за два или три угла, он, наконец, грубовато спросил у какой-то девушки, как пройти на улицу Некрасова. Та с опаской посмотрела на высокого взъерошенного парня в мятой кепке и, коротко объяснив дорогу, поспешила уйти. Виталий поглядел ей вслед и усмехнулся. Он начинал входить в роль.

Нужный дом оказался действительно третьим за глубоким оврагом, пересекавшим грязную, кривую улочку на самой окраине города. «Третья хибара за оврагом», - как сказал Васька.

Дом был и в самом деле маленьким, деревянным, за невысокой оградой, как и большинство зданий в городе. Перед домом росло несколько чахлых деревьев с голыми сучьями, на которых только еще набухали почки. За заборчиком, почти вровень с ним, щетинился кустарник.

Виталий толкнул незапертую покосившуюся калитку, и она со скрипом распахнулась, чертя низом по бурой, свалявшейся прошлогодней траве. Виталий поднялся на крыльцо и позвонил. Дверь долго не открывали. Виталий сильно постучал. Ему показалось, что кто-то стоит за дверью, но медлит открыть. Наконец женский голос раздраженно спросил:

- Ну, кто там?

- Петр нужен. Из Москвы я.

Женщина помолчала, потом тем же тоном ответила:

- Нету его.

- Когда будет-то?

- Кто его знает. Не докладывает.

- Ну, хоть обождать пустите, - Виталию показался неуместным просительный тон, и он грубо добавил: - Давай, давай, поворачивайся. Не пустой небось приехал.

Женщина подозрительно спросила:

- Где ж твое богатство?

И Виталий догадался, что она успела рассмотреть его в окно, пока он шел к крыльцу.

- Долго я через дверь буду лясы точить? - со злостью спросил он. - Дернуло меня переться к вам!

Видимо, женщина, наконец, решилась. Виталий услышал звук отодвигаемых запоров. Потом дверь осторожно приоткрылась, и голос из темноты сказал:

- Проходи.

Только в комнате, чистой, с половиками на полу и цветами на подоконниках, Виталий рассмотрел хозяйку. Это была коренастая, средних лет женщина с грубоватым лицом, в очках и цветастом переднике.

- Как звать-то? - спросила она, не приглашая садиться.

Виталий сел сам, закурил и, выпустив струйкой дым, небрежно ответил:

- Олегом звать. А вас?

- Ага, - вместо ответа она кивнула головой, и Виталий понял, что имя ей знакомо.

- Как вас-то звать? - повторил он вопрос, хотя имя хозяйки дома было ему уже известно.

- Анисья.

«Так, - подумал Виталий, - начинается». Имя это было ему не знакомо. Значит, либо она скрывает свое настоящее имя, либо это не хозяйка.

В конце концов Анисья подобрела, принесла на стол холодную картошку, миску соленых огурцов, нарезала ломти сероватого хлеба.

- На, поешь. Чайничек поставила. А выпить успеешь еще, - и впервые усмехнулась.

Виталий не заставил себя упрашивать.

Анисья уселась напротив, подперла литыми кулаками щеки и стала расспрашивать, как живут в Москве, чем торгуют на рынке и по какой цене, какое идет «кино» и как с мануфактурой.

Виталий, набивая рот и громко жуя, в свою очередь, спросил:

- Ну, а вы тут как? Чем маракаете?

- Нешто у нас жизнь! - передернула крутыми плечами Анисья. - Штрафы одни. Намедни семечки торговала на рынке, так натерпелась.

- А мужик твой где? - спросил Виталий.

- А!.. - неопределенно махнула рукой Анисья и, тяжело поднявшись, пошла из комнаты.

Вернулась она с кружкой жидкого чаю.

- На, ополоснись.

В дверь два раза коротко позвонили. Анисья пошла открывать.

Было слышно, как она с кем-то шушукалась в темной прихожей, потом в комнату вошел, набычившись, громадный парень с широким, туповатым лицом, в кургузом пиджаке.

- А это, Котик, приезжий, - неузнаваемо ласково сказала Анисья, пряча руки под вздувшийся на животе передник: что-то передал ей вошедший, чего Виталию видеть не полагалось.

Анисья тут же прошла в соседнюю комнату, а парень, настороженно оглядев Виталия маленькими, заплывшими глазками, хрипловато спросил:

- Этого ждешь, Косого? - и вдруг ухмыльнулся.

- Ага. Скоро припрется?

- Будет, - туманно ответил парень, усаживаясь на стул, и лениво потянулся к миске с огурцами.

С хрустом жуя огурец, он спросил:

- Из Москвы мотанул?

- Привез кой-чего.

- А иметь сколько будешь?

- Авось не прогадаю, - усмехнулся Виталий.

Разговор тягуче петлял среди недомолвок, оба словно прощупывали друг друга. Парень производил впечатление туповатого и жадного. Кличка его была «Кот».

В доме было тихо, только где-то за стенкой возилась Анисья.

Прошло, наверное, часа два, прежде чем в дверь снова позвонили, и опять так же: два коротких звонка.

- Притопал, - криво усмехнулся Кот. - С кралечкой своей.

Пришедшим открыла Анисья, пройдя, видимо, какой-то другой дверью в переднюю. Оттуда опять донесся шепот и короткий девичий смешок.

В комнату вошли двое: худенькая девушка с бледным лицом и подкрашенными, смешливыми глазами и смуглый черноволосый парень, жилистый, подвижной и нахальный; из-под его коричневого пиджака виднелся расстегнутый ворот ковбойки. Один глаз его заметно косил.

Парень уверенно подошел к Виталию, смерил его веселым взглядом и протянул руку.

- Ну, здорово, Олежка, - он цепко и сильно поздоровался. - Будем знакомы.

- Ниночка, - кокетливо представилась девушка, с интересом оглядев Виталия.

Косой по-хозяйски объявил:

- Сегодня здесь гульнем в честь москвича.

- Не надо бы здесь-то, - хмуро отозвалась Анисья. - Шли бы себе опять к…

- Ну! - прикрикнул Косой. - Укороти язык! Сегодня здесь гулять будем. Кое-кто еще придет.

- А москвича мы разыграем, - засмеялась Ниночка. - Кому достанется.

Косой сверкнул глазами.

- А ты не клейся!

- Вот еще! - своенравно повела худеньким плечом Ниночка. - Я свободная. В законном браке не состою.

Но Косой уже не слушал ее. Он повернулся к Анисье и скомандовал:

- Готовь к вечеру беленькой. И на рынок смотай. Чтоб все честь по чести, - потом повернулся к Виталию и безразличным тоном спросил: - Делов у тебя здесь других нету?

- Какие-такие еще дела? Вот посмотреть город охота. Раз уж занесло сюда, - беззаботно ответил Виталий.

- Валяй, - согласился Косой, потом повернулся к Коту: - А нам топать пора. Вечером, значит, свидимся.

Кот, ухмыляясь, поднялся со стула и поправил что-то тяжелое в кармане брюк. «Неужели пистолет? - с беспокойством подумал Виталий. - Не хватает еще, чтобы они залепили чего-нибудь, пока я тут с ними».

Уже в дверях Косой небрежно бросил Ниночке, кивнув на Анисью:

- Ей подсобишь.

- Сама знаю, чего мне делать, - дерзко ответила Ниночка.

И опять Косой не обратил внимания на ее слова.

Когда парни ушли, Виталий сказал:

- Ну, пойду. Посмотрю, чего тут у вас.

И подумал про Косого: «Ничего о чемоданах так и не спросил».

Ниночка лукаво взглянула на него и, подмигнув, сказала Анисье:

- Хорош мальчик. Вот только причесать его надо. И лицо помыть.

Она приблизилась к Виталию и провела рукой по его волосам. Глаза ее блестели, трепетно приоткрылся рот.

- Пошли вместе, - негромко сказала она. - Я тебе все покажу, чего захочешь.

- Он тебе покажет, - неопределенно проворчала Анисья.

- Не. Я сам, - покачал головой Виталий.

В его расчеты не входило раньше времени ссориться с Косым. Кроме того, у него был еще один адрес, его там тоже ждали.

- А я вот хочу с тобой, - начиная сердиться, топнула ногой Ниночка. - Ох, и невежа ты!

Виталий пожал плечами.

- Ты ведь с Косым.

- Что это значит «с Косым»? Я сама по себе!

Виталий понял, что от нее не отвязаться.

- Не каждый день к нам из Москвы такие парни приезжают, - добавила Ниночка.

- Косой тоже из Москвы.

- Ну да! Он отсюда. А в Москву только наведывается. Родственник у него там, что ли.

«Вот почему нам не известна такая кличка, - подумал Виталий. - Но она почему-то не известна и здесь». Вообще нового и странного он уже узнал много. Чертова девка! Ему так надо было попасть по второму адресу, так не терпелось все рассказать и посоветоваться, получить новые данные. «Еще наломаю тут впотьмах дров», - с досадой и опаской подумал он и с отвращением вспомнил о предстоящей пьянке.

- Ну, пошли, пошли, - затормошила его Ниночка.

Виталий неохотно поднялся. Но сейчас он больше делал вид, что не решается идти с девушкой. В голове мелькнула мысль: «А она, наверное, много может рассказать про эту компанию».

На улице Ниночка бесцеремонно повисла на его руке и принялась болтать.

Они побывали в городском саду, где на пригретых солнцем скамьях дремали старики и читали книжки мамаши с колясками, потом по заросшим жухлой травой дорожкам спустились к реке.

- Все-таки зря у Анисьи гуляете, - озабоченно заметил Виталий. - Заметный дом-то.

- Вот еще! А чего нам бояться? - передернула плечами Ниночка.

«Что она, притворяется или в самом деле ничего не знает?» - удивился Виталий.

- Дурой-то не прикидывайся, - сердито сказал он.

Ниночка промолчала, потом перевела разговор на другое.

Они вышли из сада и оказались на оживленной улице. Здесь были высокие каменные дома, в нижних этажах расположились магазины: «Гастроном», «Ткани», детский универмаг «Малыш» и еще какие-то. Улица была асфальтирована, по краям широких, тоже асфальтированных тротуаров были высажены деревья. С шумом проносились троллейбусы, сновали машины. Было много прохожих, у какого-то магазина стояла очередь. Это был словно другой город, в котором трудно было представить себе кривую улочку за оврагом.

Ниночка непрерывно и громко болтала о чем-то.

И вдруг Виталий увидел Светлану. Она шла ему навстречу с какой-то женщиной и оживленно говорила ей что-то, размахивая небольшим портфельчиком. Она была в знакомом ему черном костюме, через руку было перекинуто легкое серое пальто, золотистые вьющиеся волосы были собраны в пучок, их небрежно трепал ветер.

Первая мысль, которая пронеслась в голове Виталия, была: «Как я ей покажусь в таком виде? Что она подумает?» Но тут же Виталий сказал самому себе, что в любом виде он сейчас не может подойти к Светлане, не может даже показать виду, что знает ее. А она? Ну, ей даже не придется делать вида, она, вероятно, и в самом деле уже не помнит его и уж, во всяком случае, не узнает сейчас. Черт возьми! А с ним рядом еще эта крашеная выдра, воровская любовь! Да на нее, на эту Ниночку, только взглянуть! И Светлана сейчас взглянет!.. Что она только подумает, если… если узнает его!

Виталий невольно замедлил шаг, потом резко повернул к витрине какого-то магазина.

- Ты чего? - удивилась Ниночка.

- Ничего. Что это у вас там?

Ниночка усмехнулась.

- Консервы. Печень тресковая. Камбала…

В это время Светлана и ее спутница поравнялись с ними, и Виталий услышал знакомый голос за спиной:

- После обеда я к вам снова приду. У вас очень интересный музей, очень. И с такой любовью вы…

Музей! Значит, Светлана здесь в командировке! И наверное, живет в гостинице.

- Да чего это ты? - снова спросила Ниночка. - Увидел кого?

И тут вдруг у Виталия мелькнула счастливая мысль.

- Ага! - утвердительно кивнул он головой. - Знакомая из нашего дома. Узнала меня все-таки, чтоб ей…

- Это та, беленькая? - Ниночка оглянулась.

- Та самая. Эх, теперь будет! - он досадливо почесал затылок, сдвинув кепку на лоб. - Дома сказал, что в Рязань к тетке поехал. Теперь пойдет трепать.

- А ты ей чего-нибудь наверни.

- Да-а… Чего навернешь-то?

- Ну, ты ж лопух, - усмехнулась Ниночка. - А я всегда могу матери навернуть.

- Я матери один раз уже навернул. Сколько можно! А в общем… - Виталий сделал вид, что колеблется. - Попробую. Ты иди.

- Давай, - согласилась Ниночка.

Виталий быстро догнал Светлану, однако пришлось подождать, пока девушка не простилась со своей спутницей у остановки автобуса. Только после этого Виталий сказал:

- Здравствуйте, Светлана.

Девушка удивленно оглянулась, секунду всматривалась в его смущенное лицо, потом с изумлением спросила:

- Это вы? Вы из…

- Да, это я, - поспешно сказал Виталий. - И ради бога, не удивляйтесь больше. Вы в гостинице остановились?

- Да.

- Можно, я вас провожу?

- Пожалуйста. Но…

- Вы мне должны помочь. И не обращайте внимания на мой костюм. Так надо.

Светлана улыбнулась.

- Просто детектив какой-то, еще и с переодеванием.

- Я вам все объясню. А зовут меня сейчас Олег. Пойдемте.

- «Сейчас»? - Светлана засмеялась. - А вы мне тогда не показались таким… напористым, что ли.

- Светлана, пойдемте, - взмолился Виталий. - Нам нельзя так долго стоять. И так долго удивляться. Это опасно. Ведь я на работе.

Она стала вдруг серьезной. В больших глазах мелькнула тревога.

- Ну что ж. Пойдемте.

Виталий нагнулся, словно завязывая ботинок, и мельком взглянул назад. Ниночка стала у витрины магазина и смотрела ему вслед. Виталию не понравился ее ревнивый, подозрительный взгляд. «Что-то не так получилось», - подумал он.

- У вас странная работа, - заметила по дороге Светлана.

- Это не то слово. Работа трудноватая.

- Я теперь вспомнила. Вы ведь шли с девушкой?

- Да. Но… Я не могу вам всего объяснить, - он тепло поглядел на нее. - Вы не обидитесь, если к вам в номер зайдет еще один человек? Вы мне очень поможете.

- Конечно, нет, - Светлана улыбнулась. - Я рада вам помочь.

- У вас там есть телефон?

- Есть.

В вестибюле гостиницы Виталия подозрительно осмотрел швейцар.

- Этот товарищ со мной, - строго, без всякого смущения сказала Светлана.

Они зашли в номер, простенькую, со старыми обоями комнатку. На окне - тюлевые занавеси и горшок с цветком, на стене - пестрая олеография в потрескавшейся рамке.

Нужный номер телефона Виталий помнил наизусть. Ответил мужской голос.

- Лосев? - обрадованно переспросил он. - Сейчас буду. Жди.

Потом Светлана рассказывала о местном музее, о семье какого-то врача, у которого от деда сохранилось письмо, где автор рассказывал о встрече с Достоевским.

- Он передал его в дар нашему музею. Хотите, покажу?

Светлана вытащила из-под кровати чемодан. Виталий кинулся ей помогать.

- Он легкий, - засмеялась девушка.

Виталий был в таком счастливо-приподнятом настроении, так беззаботно и весело шутил, словно не предстояло ему сегодня вечером трудного и опасного испытания, словно не было загадочного появления на вокзале Люды Даниловой, подозрительного взгляда Ниночки и пистолета в кармане Кота. В эти минуты Виталий попросту забыл обо всем этом.

И только приход паренька из угрозыска вернул его снова на землю. Парня звали Костя Федоров, был он энергичный, быстрый, смешливый и сразу понравился не только Виталию, но и Светлане.

- Располагайтесь, - приветливо сказала она. - А я спущусь в столовую, пообедаю.

Костя одобрительно кивнул русой головой.

- Правильно. И вообще встречаться вам больше не стоит.

Виталий вдруг поймал тревожный взгляд девушки.

Он проводил ее до двери и, бережно пожав руку, сказал:

- Мы теперь с вами уже в Москве увидимся. Хорошо?

- Обязательно, - вырвалось у Светланы, она улыбнулась, но глаза смотрели по-прежнему тревожно. - Возвращайтесь только благополучно.

- И сразу позвоню, можно?

Виталий не узнавал себя. Еще день назад он ни за что не решился бы так говорить с ней. И вдруг испугался своей навязчивости: что она подумает?

Но Светлана с улыбкой кивнула в ответ:

- Конечно.

С Костей они сговорились быстро.

- Компанию эту мы не знаем, - с досадой сказал он. - Вот черт! Или мы работать разучились, или… Ничего не пойму!

- Ладно, - улыбнулся Виталий. - Постараюсь понять я. Для того и приехал.

- Это верно. Случай выдался исключительный.

Они обдумали план, уточнили детали. Под конец Костя усмехнулся и сказал:

- Только гляди в оба. Компания, по всему видно, опасная.


Виталий не спеша шел по малознакомым улицам и нарочно не спрашивал дорогу: надо тренировать зрительную память.

Завтра, самое позднее послезавтра он уедет отсюда. Но до этого времени предстоит многое узнать. Кто такой Косой? Где притон, в котором они обычно собираются? По каким каналам уходят украденные вещи? И где все вещи, взятые этой шайкой в ателье? Они не появлялись здесь ни на рынке, ни в комиссионных магазинах, ни в скупке. Почему? Где хранятся, у кого? В доме Анисьи их нет, это ясно. Все надо узнать сегодня же…

Косой осторожен. Как он заткнул рот Анисье, когда та упомянула о другом месте, где они обычно встречаются! И Ниночка замкнулась, когда он коснулся этого. Боится Косого? Нет, она боится его, Виталия. Она тоже враг.

Виталий усмехнулся. Враг! Он вспомнил ее худенькую, мальчишечью фигурку, узенькие плечики с выступающими ключицами, хитрый, откровенно зовущий взгляд… Откуда такая, как стала такой? Работает или учится? Где? Кто родители?

Тысячи вопросов роились в голове. А ответов пока нет. Их надо добыть.

Но Виталий чувствовал, что не может сосредоточиться. Его било, словно в лихорадке. Встреча со Светланой, такая неожиданная, не выходила из головы. Мысли летели в Москву, к их новой встрече. И он невольно замедлял шаг, ругал себя, заставлял думать о главном сейчас, ради чего приехал сюда, ради чего велась вся эта трудная и опасная игра…

Стемнело. Виталий посмотрел на часы. Всего лишь пятый час. Еще совсем не поздно.

И тут он заметил, что солнца нет. Небо обложили тяжелые, чугунные, словно накаленные, тучи с красноватыми подпалинами на краях. Вдали погромыхивали раскаты. Небесные домны громоздили чугун на чугун. Тяжело становилось дышать. Рубаха на спине стала влажной от пота.

В фиолетовом меркнущем свете изменилась улица. Домики будто в ожидании удара прижались к земле, прячась за голыми ветвями деревьев. Прохожих стало мало, они торопились.

Виталий остановился, вытер со лба пот и огляделся. Не заблудился ли он? Что-то не помнит он такой улицы.

И тут вдруг откуда-то из-за угла появился Косой, гибкий, жилистый, под расстегнутым воротом ковбойки видна была смуглая кадыкастая шея, цыганские глаза, левый с сильным прищуром, смотрели на Виталия как будто дружески. Он шел навстречу быстро и уверенно, словно знал, что именно тут и встретит Виталия.

- Нинка где? - спросил он.

- Ушла. Я тут одну встретил. Из Москвы. Потемнил малость.

- Кто такая?

- Из нашего дома. Знакомая.

- Не брешешь? Гляди у меня!

У Виталия накипала злость. От этой безбоязненной, самоуверенной наглости, от этой исходящей от Косого злой, напористой силы, от черт его знает чего еще враждебного, темного в его душе.

- Барахло где? - снова спросил Косой.

- На вокзале, где же еще!

- Пошли.

- Не, - отрицательно мотнул головой Виталий. - Сначала гони, что обещал.

- У Анисьи получишь.

- Не, - упрямо повторил Виталий. - Сейчас.

- Нету у меня сейчас. Понял?

- Не мое дело.

- Ты мужик, видать, деловой, - прищурился Косой. - Ладно. Доставим барахло в одно место, там получишь.

Последние слова прозвучали угрозой.

- Со мной не шути, - посоветовал Виталий. - Гони все сполна, потом барахло получишь.

- А ты не такой, как Васька тебя обрисовывал.

- Васька - прыщ. Много он понимает.

Косой, видно, ожидал другого и сейчас раздумывал, на что решиться.

- Ладно, - тряхнул он черной вихрастой головой. - Киляй со мной.

Они зашагали молча и быстро.

Косой уверенно вел Виталия по путанице каких-то переулков и закоулков, мимо покосившихся заборов, перепрыгивая через канавы. Потом спустились в глубокий овраг и, цепляясь за кустарник, по крутой тропе выбрались на другую его сторону. «Тот самый овраг», - отметил про себя Виталий.

Наконец задами подошли к одинокому домишке, спрятавшемуся за деревьями. Вокруг по неровностям поля угадывались прошлогодние огороды.

Косой уверенно подошел к дому и постучал в окно. За стеклом дрогнула, но не открылась занавеска.

- Дядя Осип, я это, - прижавшись к окну, глухо сказал Косой.

Не дожидаясь ответа, он обогнул дом, бросив на ходу Виталию:

- Здесь обожди.

И скрылся за углом дома.

«Вот она, воровская хаза, - радостно подумал Виталий. - Правильный я с этим гадом тон взял. Но как запомнить сюда дорогу?»

Он огляделся. В стороне темнел ряд домишек. За ними, видимо, была улица. По другую сторону дома огороды полого спускались в лощину и уходили неоглядно, к черной гряде далекого леса. В поле за лощиной одиноко и деловито урчал трактор. Вглядевшись, Виталий увидел его. Черным жучком трактор полз по склону. Потом далеко в стороне Виталий различил невысокую головастую башенку, она еле выглядывала из-за косогора. «Водокачка», - догадался он. По дороге к ней прошла машина.

Появился из-за угла дома Косой. А в окне снова дрогнула занавеска. Виталия кто-то рассматривал. А Косой, словно невзначай, подвел его к окну и протянул мятую пачку денег.

- Держи.

Виталий пересчитал и бережно спрятал деньги во внутренний карман пиджака.

- Теперь пошли, - объявил он.

По дороге Косой разболтался - видно, безбоязненным упрямством своим Виталий внушил доверие.

- А Васька - прыщ, это точно, - говорил он. - Мы с ним в колонии встретились. Меня туда сунули спервоначала. Ошибочка вышла, - усмехнулся Косой. - Ночами он мне все про свою жизнь трепал. У него отец какой-то враг народа был. Доктор. Замели в пятьдесят втором.

- Сейчас небось реабилитировали, - не удержавшись, сказал Виталий.

Его душила ненависть: этот гад еще говорит о врагах народа! Виталий никогда не думал, что он способен на такую лютую, туманящую мозг ненависть. «Перевоспитывать надо их», - заученно сказал он себе, чтобы хоть чуть-чуть остыть, и тут же со злобой подумал: «Кого чем перевоспитывать. Этого, например, только пулей». Он знал, что перебарщивает, но ничего не мог поделать с собой в этот момент.

- Может, и реабилитировали, - насмешливо согласился Косой. - На том свете из адской зоны в райскую кинули. Он, между прочим, Васькиной матери говорил, что, если придут за ним, застрелится. С фронта еще машинку приволок. А пришли, так разом скис. Тоже мне враг народа! Таких воры в лагерях делали знаешь как? Подошвы лизать заставляли, парашу жрать…

- Врешь! - не помня себя, воскликнул Виталий. - Врешь, гад!

На его счастье. Косой не придал значения этой вспышке и беспечно сказал:

- Ну, вру. А и такие были. Вон и Васька. Ну, я этому трухляку мозги вправил. Воровской закон преподал. Как бобик за мной бегал. Кусать вокруг стал.

Виталий, с трудом овладев собой, осторожно заметил:

- Он и сейчас покусывает, кажись!

- Тю! Полусвет, - презрительно сплюнул Косой. - В авторитете ему не быть.

- Он тебе вещицу одну передал…

- Ну и што? - насторожился Косой.

- Подвести может, гляди.

- Ты за кого меня держишь, тухарь? Кое-что понимаем. - И, усмехнувшись, хвастливо добавил: - Я у Васьки много чего потянул.

- На дело водил? - скрывая тревогу, спросил Виталий.

- Это ты его води, если свобода надоела.

Виталий почувствовал, как отлегло у него от сердца: Васька был ему уже чем-то дорог, уже какую-то ответственность чувствовал он за судьбу этого парня, уже боялся за него. Васька должен был стать его другом, а не Косого. И станет!

- Чего же ты с него тянул?

- Ножа боится, прыщ, - усмехнулся Косой. - Крови боится. Все с себя отдал. А матери трепанул, что пропил. Ха! Тоже мне петух! Вот и эта штучка. Придем к Анисье, покажу, если хочешь.

- Чего ж, покажи, - еле сдерживая волнение, отозвался Виталий и безразлично спросил: - К ней барахло попрем?

- Не. Там все чисто.

Они уже шли по знакомым улицам, когда упали с черного неба первые тяжелые капли. А уже около самого вокзала с треском, как тугое полотнище, разорвалось небо, и на город обрушился ливень.

Совсем мокрые вбежали они в вокзал.

Виталий получил в камере хранения чемоданы, и они с Косым больше часа сидели на них и курили, пережидая грозу.

Наконец небо посветлело и дождь стал редеть. Решили идти.

По дороге Виталий спросил, придав голосу интонации уважительные, почти восхищенные:

- И с какого дела ты столько барахла унес?

- Грабанули одно ателье. С Котом ездили. И шоферягу одного подцепили. Он как увидел, сколько тянем, в штаны наклал.

- Без мокрого обошлось?

Косой остро глянул на него через плечо.

- Работаем чисто. А что, шум пошел?

- Шума не было. А про сторожа какого-то малость слышал.

- Стукнул его Кот, не удержался, - сердито сказал Косой.

Виталий вспомнил щуплое старческое тело у порога ателье, седые, перепачканные в крови волосы. Хотелось схватить Косого и бить, бить тоже в кровь. И ярость на секунду затуманила голову. Он так взглянул на Косого, что, поймай тот его взгляд, все было бы кончено.

Долго шли молча. Виталий боялся, что голос выдаст его. Косой озабоченно думал о чем-то своем, потом зло процедил:

- Гнида старая. Все чужими руками норовит.

- Кто?

- Есть один такой.

«Небось про дядю Осипа, - догадался Виталий. - Хоть взглянуть бы на него».

Когда подошли уже в темноте к домику на огороде, за занавешенным окном тускло горел свет.

- Обождешь тут, - снова распорядился Косой и потащил чемоданы сам.

Однако через минуту он появился из-за угла и позвал:

- Олежка, топай сюда. Пропустим кой-чего.

Через темный коридор зашли в захламленную комнату. У длинного стола, заваленного вещами, стояла ножная швейная машина, пол был усеян обрезками тканей. «Портной, - догадался Виталий. - Вот в чем дело».

В комнате никого не было. Потом в дверях появился пухлый румяный старик в какой-то залатанной на локтях длинной рубахе, поясок надвое перерезал толстый живот.

- Ну, субчики-голубчики, за удачу, - веселым тенорком сказал он и достал из старенького буфета початую бутылку водки.

Ее разлили в стаканы, хозяин поставил на стол, сдвинув рукой вещи, миску соленых помидоров. Все чокнулись и выпили.

Старик довольно крякнул, громко хрумкнул помидором и с хитринкой спросил Виталия:

- А ты, субчик-голубчик, как прозываешься по-нашему?

- Стриженый, - вспомнил первую попавшуюся кличку Виталий.

- Так, так. Не похоже что-то, - старик, не мигая, смотрел на него, потом визгливо приказал: - Покажь карманы!

Виталий невольно отступил на шаг и угрюмо сказал:

- Ты в моих карманах не хозяин.

Старик обернулся к Косому:

- Ты чего смотришь? А? Кого привел, паскуда?

- Заговариваться стал? - криво усмехнулся Косой.

Старик, не мигая, посмотрел на него.

- Ага. Понятно, - и сухо приказал: - Глянь, что у него там, - он кивнул на Виталия.

Обстановка неожиданно накалилась. Хотя в карманах у Виталия ничего подозрительного не было, но позволить обыскать себя означало сразу подорвать престиж.

- Не подходи, - глухо произнес он. - Бить буду.

Его высокая, мускулистая фигура не сулила быстрой победы. И Косой примирительно сказал:

- Отцепись, дядя Осип. Что у него там, клад, что ли?

- И то ладно, - неожиданно согласился старик. - Характерный какой, скажи на милость.

Он заулыбался.

Так, улыбаясь, он и проводил их через минуту. На пороге он задержал Косого и шепнул ему что-то. Тот кивнул головой.

- Ага. Ну, бывай.

Через огороды шли молча, в темноте поминутно спотыкаясь и осторожно нащупывая ногой тропу.

Косой сосредоточенно обдумывал что-то, и это беспокоило Виталия. Он чувствовал, что инцидент с неудавшимся обыском не прошел бесследно. Что же шепнул старик Косому, что приказал? Виталий уже знал много, очень много. Вот только портсигар. Косой обещал его показать. Значит, Васька его украл? Зачем же он вывел на след Косого? Непонятно. И почему он не признался Виталию в краже? Значит, он не был до конца откровенен? Значит, надо опасаться удара в спину? А тут еще Люда Данилова на вокзале…

Виталий почувствовал, что запутывается в бесконечных вопросах. Ладно! Все это потом. А сейчас надо думать о другом. Чем он мог вызвать подозрения у старика? Пожалуй, ничем. Он вел себя правильно.

И, словно подтверждая этот вывод, Косой озабоченно произнес:

- От Анисьи уходить надо. Глаза там мозолить нечего.

- Куда уходить-то?

- Куда, куда! Куда надо! Больно много сразу знать хочешь.

- Чего темнишь?

- Ты помалкивай. Я наш воровской мир люблю. Его беречь надо. Ясно?

- Ясно.

Они уже шли по улице, рядом, стуча каблуками по деревянному тротуару. Редкие фонари желтыми бликами ломались на грязных досках. Было пустынно и тихо.

«Взять бы его сейчас, - подумал Виталий. - Скрутить, и конец его кодле, его делам, его преступлениям». Но понимал, что нельзя это делать, что рано. И в то же время он понимал, что план рухнет, если вся эта компания не будет гулять у Анисьи. Что же делать? «Там будет видно», - решил он, наконец, и сунул руку в карман. Холодная сталь опять вернула спокойствие. «Там будет видно…»

Но события развернулись стремительно и опасно, совсем не так, как предполагал Виталий.


Около дома Анисьи Косой остановился, прижался к забору и рукой притянул к себе Виталия. Они долго и чутко прислушивались. Откуда-то доносились звуки музыки, далекие паровозные гудки, шум проносившихся где-то автобусов, в каком-то из домов играло радио, с дальнего конца улицы слышались звуки баяна и голоса людей. Ночной неугомонный город был полон звуков - мирных, трудовых, веселых. И только здесь, у этого проклятого дома, как казалось Виталию, притаилась опасность. И он, Виталий, словно держал руку на этом гнилом нерве окраины, словно от него зависело оборвать этот страшный нерв. А где-то там, в гостинице, в своем уютном номере Светлана пишет, или читает, или думает, может быть, о нем, об их встрече. И в памяти вдруг всплыли строки далекой фронтовой песни, которую Виталий никогда не пел, он только слышал ее как-то по радио: «До тебя мне идти далеко, а до смерти четыре шага…»

Косой оторвался от забора и буркнул:

- Потопали. Все вроде тихо.

Они вошли в дом.

Первый человек, которого увидел Виталий, была Ниночка. Он увидел ее ненавидящий, лихорадочный взгляд и понял, что случилось что-то непредвиденное и страшное.

А сзади, за спиной его, уже возникла тяжелая, как глыба, фигура Кота. Он нехорошо усмехался.

- Качать права будем, - услышал он вдруг кем-то произнесенные слова и инстинктивно отпрянул в сторону, к окну.

Он увидел озадаченное выражение на лице Косого.

- Чего надумали? - напряженно спросил он.

В комнате были еще два парня. В углу сидела, словно спала, Анисья.

- Вот этот, - Кот тяжело указал на Виталия, - в гостинице с уголовкой встречу имел. Она сама видела, - и он мотнул головой в сторону Ниночки.

Косой спружинился, словно для прыжка, и, по-волчьи взглянув на Виталия, хрипло спросил:

- Верно говорят?

Виталий, пытаясь унять нервную дрожь, медленно покачал головой.

- Брешет.

- Я сама, сама видела! - вмешалась Ниночка. - Приходил туда этот, из гормилиции! Я нарочно пошла посмотреть, куда он ее поведет. А потом и тот пришел. А вышли порознь. Я видела!.. Сама!.. Подослали его!..

И тут Косой, развернувшись, словно пружина, кинулся на Виталия. В руке у него блеснул нож.

На ориентировку не осталось и секунды. Повинуясь больше отработанному рефлексу, чем разумному расчету, Виталий нырнул навстречу Косому, ему в ноги. И когда тот уже падал на него, Виталий заученным ударом, сам потом удивившись разумности своего расчета, обрушил Косого вправо, головой вниз, на угол стола.

Стремительно вскочив на ноги, он снова отпрыгнул к окну, успев схватить нож, выпавший из руки Косого. Высоко подняв его над головой, Виталий уже собирался высадить плечом раму окна, но тут его обожгла мысль: «Васька!»

- Не подходи! Убью! - крикнул он.

Ни Кот, ни двое остальных парней еще не успели сообразить, что произошло, когда раздался истерический крик Ниночки:

- Кот, Кот! Он сейчас в окно выскочит!

На полу стонал Косой, пытаясь подняться. Кровь сочилась по смуглой щеке, черные глаза были полны бешенства.

- Дай ему, Кот, - прохрипел он.

И Кот глыбой двинулся на нож. Парни зашли с боков.

- Стой, ребята, - угрожающе предупредил Виталий. - Бежать мне некуда. А она… - ему вдруг пришла новая мысль. - Она же дешевка! - он с презрением посмотрел на Ниночку. - Она же липла ко мне всю дорогу и плевала на тебя, Косой! Хотела, чтобы затащил ее под любой куст, паскуда! А я чужих баб не трогаю! Понял?

Он сказал это с такой силой и яростью, что взгляды всех обратились на Ниночку, и та залилась краской, задрожали губы, она съежилась, как от удара, под неостывшим взглядом Косого. Да, Виталий не врал, это было сейчас всем ясно.

- Гнида… - прошипел Косой, тяжело поднимаясь с пола и утирая рукой кровь со щеки. - Теперь попомнишь меня… - и он грязно выругался.

Видно, Ниночку тут знали.

Кот, сопя, отошел от двери, парни замерли. Все ждали, что скажет Косой. А тот мутно посмотрел на Виталия и, повернувшись к Анисье, которая испуганно жалась в своем углу, хмуро приказал:

- Водку давай, зараза! - и только потом бросил Виталию: - Опускай нож.

Все уселись за стол.

Выпив, Косой вдруг задумчиво сказал, глядя куда-то мимо Виталия:

- Ну, ты даешь, Олежка! Но откуда все-таки эта… - он опять выругался, кивнув на Ниночку, - откуда она про гостиницу взяла, а?

Виталий не увидел, а скорей почувствовал, как снова насторожились парни вокруг. Косой уставился в пространство, и только желваки круто перекатывались под смуглой кожей на скулах.

- Я в гостиницу ту девчонку проводил, - как можно беспечнее ответил Виталий. - Почем я знаю, кто еще туда заходил?

«Неужели не все? - с тревогой подумал он. - Неужели еще что-то будет?» Голова горела, минутами накатывала вдруг странная слабость. И Виталий подумал: «Что со мной? Трушу, что ли?»

- Почем знаешь? - переспросил Косой, не поворачивая головы. - А мы почем знаем, брешет она или нет?

- Первый раз она вам брешет, что ли?

- Ну, не первый… А все-таки…

Косой, прищурившись, оглядел своих дружков и кивнул одному, длинному, рыжему, в синей мятой рубашке с закатанными рукавами.

- Слышь, Нос. Кто у тебя там в гостинице есть?

- Дядька, - сумрачно ответил рыжий.

- Чего делает?

- Двери открывает.

При этих словах Виталий чуть заметно вздрогнул: рыжий говорил о швейцаре, тот видел его и Светлану, и, конечно, видел Костю, и знает его, и, может быть, даже поинтересовался, к кому Костя пришел. Да и выходили они с Костей… Нет, выходили они по очереди, сначала ушел Костя… Нет, сначала ушел он, Виталий… Да нет же… Мысли почему-то путались. Стало трудно дышать. Что еще задумал этот Косой?

А тот все с той же напускной ленью проговорил:

- Двери, значит, открывает? Подходяще. А ну, подкатись к нему, поспрошай. Кого и что видел. - И, внезапно блеснув глазами, резко бросил: - Живо! Одна нога тут, другая там! А мы пока гостя этого того… постережем. Живо, говорю!

Рыжий неохотно поднялся из-за стола.

- Ха, - зло усмехнулся Виталий. - Проверочка, значит?

- Для порядка, - ответил Косой, все так же не поворачивая головы в его сторону, и с угрозой добавил: - Давай смирно сиди. Больше такой номер не пройдет. - И кивнул Коту: - К окну валяй. А ты, - кивнул он другому парню, - у двери. Все как у больших, будь уверен, - многозначительно подмигнул он Виталию. - Может, дядя Осип не зря глаз на тебя положил.

Рыжий ушел. Кот, переваливаясь, двинулся к окну. Пересел к двери и третий парень. За столом остались Косой, Виталий и обе женщины. Ниночка всхлипывала, а Анисья еле слышно с испугом пробормотала:

- Господи, да что же это такое?..

Ей никто не ответил. Потом Косой сказал, коротко глянув на Виталия:

- Если что, живой отсюда не уйдешь. Попомни.

Виталий, пытаясь унять предательскую дрожь в руках, хмуро ответил:

- Тогда лучше в Москве не показывайся…

- Грозишь… - Косой рванулся было к Виталию, но тут же остановился. - Ладно. Обождем сначала.

И снова все умолкли. Тягуче потянулось время.

«Почему так болит голова? - думал Виталий. - Почему дрожат руки? А Светлана уже там, в гостинице… А мама уже вернулась с работы, и отец…» Потом он решил, что глупо сейчас не думать о главном. Что узнает рыжий в гостинице? Что будет, если… если тот швейцар все видел? Драка? И придется стрелять? А Васька? Ведь Косой отомстит и Ваське. Нет, что-то надо придумать. Может, отрицать все, что расскажет рыжий? Но он не Нинка, ему поверят. И глупо погибать от бандитского ножа. Но как вырваться отсюда? Костя с группой подойдет часа через два. Рыжий вернется раньше, конечно. Значит, рассчитывать надо только на себя. Что же делать все-таки? Стрелять? Это еще не спасение. Озвереют. Убьют. Надо пробиться к окну. Но там Кот. Его не своротишь. Может, взять на прием?

И опять Виталий ощутил предательскую слабость во всем теле. «Да что же это со мной?»

Он незаметно посмотрел на ходики, висевшие над кушеткой. Прошел уже час, как ушел рыжий. Еще бы протянуть один час, и тогда…

Резкий звонок у двери оборвал его мысли. За первым звонком последовали два других, коротких, условных.

- Нос притопал, - удовлетворенно сказал Косой и бросил Анисье: - А ну, открой!

Когда рыжий, запыхавшись, появился в дверях, все разом повернулись к нему, и Виталий решил: «Сейчас надо кинуться к окну. Именно сейчас! Потом будет уже поздно!»

Он напружинился, готовясь сорваться с места, незаметно отодвинул с пути чей-то стул и внезапно поймал на себе злой и настороженный взгляд Ниночки. «Не углядишь», - стиснул зубы Виталий и хотел уже вскочить, как вдруг с порога раздался возбужденный голос рыжего:

- Порядок! С девкой туда пришел, с девкой и ушел!

Виталий застыл на месте, не веря своим ушам. «С девкой ушел!» Откуда они это взяли? Что случилось? Может, он ослышался? Лоб покрылся холодной испариной. Неужели тот швейцар…

Он не успел додумать до конца. Косой придвинулся к нему, обхватил за плечи и, не скрывая ликования, возбужденно сказал:

- Ну, ты даешь! Такого кореша иметь в Москве - лучше ничего не надо!

Потом Косой поглядел на всхлипывавшую Ниночку и, закипая новой злостью, крикнул:

- Катись, гнида! С глаз катись! Я с тобой потом посчитаюсь!..

Матерно ругаясь, он схватил со стола стакан и с размаху швырнул в нее.

Со звоном разлетелись осколки, Ниночка дико вскрикнула и опрометью, опрокинув стул, кинулась к двери.

- Нет баб! - яростно, взахлеб закричал Косой. - Одни суки! Убью всех!..

Он схватился руками за голову и застонал.

- Слышь, Косой, - проговорил рыжий. - Писулька пришла от Попа.

- Покажь, - оживился Косой.

Парень передал ему сложенный вчетверо грязноватый листок. Косой развернул его, но буквы прыгали у него перед глазами.

- Давай читай, - вернул он парню письмо.

И тот со вкусом прочел:

«Привет почтенной бражке из снежной Сибири. Объявил себе амнистию подчистую…»

- Утек, холера! - восхищенно пробасил Кот.

- Этот откуда хошь утекет, - подтвердил Косой. - Нет еще таких решеток.

Виталий настороженно слушал.

«Амуницию достал классную и бумагу тоже, - продолжал читать рыжий. - Теперь инженер. Командировочный с Севера. Курс держу на столицу. Имею там дело. Такси и рестораны к нашим услугам. Косой, встреча на старом месте. На веки ваш. Поп».

- Во дает! Артист! - опять восхищенно пробасил Кот.

Виталий лихорадочно соображал, только мысли почему-то потеряли ясность. Его бил озноб. «Нервы», - подумал он. Усилием воли он заставил себя обдумать новую обстановку. Надо дать условный знак Косте: сейчас эту компанию брать нельзя. Косого надо непременно проводить до Москвы. Там у него встреча. Из заключения бежал, видно, опасный преступник.

Он поднялся из-за стола. Голова кружилась. Виталий подошел к окну, потянулся к форточке, чтобы ветер обдул разгоряченное лицо и, словно невзначай, отодвинул горшок с цветком.

На него уже никто не обращал внимания.

«Что-то надо еще сделать, что-то я хотел узнать, увидеть», - подумал Виталий, возвращаясь к столу, но вспомнить не мог.

Спали вповалку, кто где. Виталий очутился в углу, на кушетке, и словно провалился в душную темноту.

Клокочущий храп и бормотанье наполнили темноту комнаты. За стеной постанывала сквозь сон Анисья.


Наутро Виталий проснулся совсем больной. Голова разламывалась и пылала, запеклись губы.

В комнате никого, кроме Косого, не было. Он сидел в продавленном кресле, держась за голову, и зло матерился сквозь зубы.

Вошла Анисья, положила мокрую тряпку ему на лоб.

Виталий приподнялся и с трудом сказал, поймав на себе взгляд Косого:

- Расхворался я, кажись.

- Отсюда мотай, - сипло приказал Косой. - Тут сгоришь, как свеча.

- Может, в Москву на пару рванем?

- А чего ж. Сегодня вечерним. Здорово же ты меня приложил!

- Не суйся.

- Я те дам «не суйся»! - ощетинился Косой.

Виталий поднялся с кушетки, машинально ощупал карманы. Все было цело. И неуверенно сказал:

- Пошел я. Значит, едем вечерним. Билет возьмешь?

- Ладно уж. А в случае чего привет получишь через Ваську.

Виталий, пошатываясь, вышел из дома. В окно следила за ним Анисья. «Все-таки она хозяйка здесь», - подумал Виталий.

На улице он остановился, соображая, куда ему идти. В милицию нельзя, за ним могли следить. В гостиницу? Нет, нет, тоже нельзя. Да еще в таком виде.

- Где тут у вас больница? - спросил он какую-то женщину.

Та взглянула на него и торопливо стала объяснять, потом махнула рукой и сказала:

- Давайте провожу.

- Нет, я сам…

- Вы не дойдете.

- Дойду, - стиснув зубы, упрямо сказал Виталий.

В голове стоял гул, и улица плыла перед глазами.

Он шел долго, казалось, целую вечность. И вдруг почувствовал: пришел.

Виталий взглянул на здание, перед которым стоял, и медленно прочел: «Гостиница «Северная»». Из последних сил он толкнул тяжелую дверь. Навстречу ему двинулся старый швейцар.

- Тут… остановилась… моя… - Виталий еле шевелил пересохшими губами.

- Знаю, - неприязненно сказал швейцар и зачем-то совсем близко придвинулся к нему, словно принюхиваясь, потом взял Виталия под руку и уже совсем по-другому, дружески и заботливо, прибавил: - Пойдем, милый. Ишь, как тебя скрутило!

«Только не потерять сознание, - подумал Виталий. - Только успеть все сказать».

- А она-то как раз ушла, - донесся до него откуда-то голос швейцара.

- Позвоните… в гормилицию… Федорову… пусть срочно… придет…

Костя примчался через полчаса. Виталий был в каком-то полузабытьи. Он то вскрикивал, бормотал что-то, то стискивал зубы и стонал. Потом он затих, дыхание стало ровнее. Костя решил его не будить. Он сидел тихо, не сводя глаз с исхудавшего, пылающего лица Виталия. Сидел, боясь пошевелиться, и думал о том, какая же у них чертова работа, но расстаться с ней можно, только расставшись с жизнью.

Вскоре пришел знакомый старик врач из санчасти. Он осмотрел больного, сердито покачал головой и сделал укол, потом заставил Виталия проглотить какие-то пилюли.

- Семен Ильич, что с ним? - спросил Костя.

- Всего лишь простуда, но… - старик сдвинул на лоб очки и внимательно посмотрел еще раз на больного, - но наложилась нервная реакция, сильнейшая. Откуда этот юноша?

- Из Москвы. Наш сотрудник. С очень сложным заданием.

- Так чего вы удивляетесь, я вас спрашиваю? - И, подняв палец, он строго добавил: - Учтите, сейчас ему необходим абсолютный покой. Вы меня понимаете? Абсолютный!

- Мне необходимо с ним поговорить.

- Поговорите завтра.

- Семен Ильич, сейчас надо, - взмолился Костя. - Хоть два слова чтобы сказал.

- Вы русский язык понимаете? - окончательно рассвирепел тот. - Не трогать! Через час я пришлю за ним. Госпитализируем.

В это время в комнату неслышно вошла Светлана. Видно, швейцар ее уже предупредил о случившемся.

Старик удивленно посмотрел поверх очков на девушку.

- А вы, извините, кто будете?

- Я?.. - смешалась Светлана. - Я…

- Это его друг, - быстро сказал Костя. - Она тоже из Москвы.

- Ага, - удовлетворенно кивнул головой старик. - Ну, так я пока на вас надеюсь. Именно на вас. А то эти молодые люди забывают обо всем на свете со своей сумасшедшей работой.


В ту же ночь Косой один уехал в Москву. Его никто не провожал.

Виталий очнулся только утром, уже в госпитале. Он сразу подумал обо всем, что с ним случилось, и вспомнил вдруг то, что мучительно не мог вспомнить в ту памятную ночь в доме Анисьи, вспомнил и в отчаянии зажмурил глаза.

Портсигар Достоевского исчез вместе с Косым.

Глава V
ПРОМЕЖУТОЧНАЯ ФИГУРА СТАНОВИТСЯ ОСНОВНОЙ

Проводив поезд, Откаленко не спеша брел в толпе к выходу из вокзала.

Настроение было какое-то озабоченно-взвинченное. Во-первых, беспокоил Лосев, все-таки совсем он еще «необстрелянный». Вот послали бы его… Потом подумал о Димке, сыпь какая-то сегодня проступила, и жена уже ходит с красными глазами, боится то ли кори, то ли скарлатины. Завтра с утра надо вызывать врача. А еще завтра предстоит неприятный разговор с Федором Кузьмичом, в горячке лосевского отъезда не успел с ним поговорить сегодня. Игорь так и скажет: нечего заниматься бесполезным делом, искать этот «брыльянт» с девчонкой. Теперь-то уже ясно, что портсигар у Косого, и Виталий, если все будет в порядке - Игорь мысленно даже плюнул три раза, - через два дня привезет его. Только дали новый фактик Свиридову, черт бы его побрал!

Толпа провожавших втянулась с перрона в распахнутую дверь вокзала. Стало тесно. Кто-то за спиной у Игоря толкнул его и тут же извинился.

Игорь скосил глаза и внезапно заметил пробиравшуюся в толпу стройную девушку в зеленом пальто с модной, высоко взбитой прической и ярко подведенными глазами. «Где-то я ее видел», - подумал Игорь и по привычке стал тут же вспоминать, следя глазами за девушкой. Та, видимо, торопилась и старалась обогнать идущих впереди. Игорь тоже прибавил шаг.

По залу девушка почти бежала. На площади перед вокзалом она остановилась, ища кого-то глазами, потом радостно махнула рукой и устремилась вперед, в самую гущу стоявших перед вокзалом машин. Игорь видел, как она подбежала к красному «Москвичу». В ту же минуту машина словно ожила, вспыхнули белые и красные сигнальные огоньки, сзади замигал желтый фонарь поворота, и «Москвич» стал медленно выползать на проезжую часть площади.

Откаленко заметил на черном квадратике его номера буквы «МОЕ» и усмехнулся. Это сочетание букв на машинах «собственников» всегда смешило его: вот уж поистине, «мое» и ничье другое!

Игорь повернулся и зашагал к метро. Он так и не вспомнил, где видел девушку, и через минуту уже забыл об этой встрече. Надо было еще в центре зайти в аптеку, Алка опять дала уйму рецептов.

…Утром Цветков, невозмутимо выслушав горячие тирады Игоря, сказал:

- Устал ты, видать. И нервы пошаливают. А работать надо. Лосеву нашему сейчас небось потуже приходится.

- Так впустую работать жалко! Впустую!

- Ты мне еще это не доказал, понятно?

«Иногда он бывает удивительным формалистом, - раздраженно подумал Игорь. - И тупым притом».

- Мы из чистого самолюбия цепляемся за эту версию, Федор Кузьмич. Это же смешно!

Игорь нарочно сказал «мы», хотя имел в виду одного Цветкова и его спор со Свиридовым.

- Ты мне самолюбием не тычь, - хмуро возразил Цветков. - Вот утри мне, старику, нос, найди тот «бриллиант». А пока не нашел, грош цена твоим мнениям и тому подобное.

Игоря охватило холодное бешенство.

- Ну, хорошо же! Я вам ее найду!

- Во, во. Давай.

Игорь круто повернулся и, не попрощавшись, выбежал из кабинета. «Самодур несчастный! - со злостью думал он. - Дал же бог начальника! Свиридов и тот лучше. Ему хоть доказать что-то можно». Окончательно распалясь, Игорь решил сейчас же пойти к Свиридову и все рассказать. Черт с ним, пусть торжествует, но, может быть, не придется опять толочь воду в ступе. Ему ненавистна была уже одна мысль о необходимости снова искать эту проклятую бабу с девчонкой.

Но перед самым кабинетом Свиридова он вдруг круто остановился. «Подлец», - с чувством сказал он самому себе. И, окончательно обозленный, стремительно сбежал с лестницы и выскочил на улицу.

Солнце ослепило его, обдало жаром. «Апрель называется, - сердито подумал Игорь и расстегнул верхнюю пуговицу на своей серой, из шерстяного трикотажа рубашке. - Летний костюм надеть надо было, светлый. Парься теперь в черном». Он перешел на теневую сторону улицы и прибавил шаг. Невысокая коренастая его фигура скоро затерялась в толпе прохожих.

Когда Игорь подошел к музею, солнце было уже над головой и палило немилосердно. Он вытер пот со лба и вдруг увидел на углу женщину в белом халате, голубой ящик на колесах и стеклянные трубки с сиропом над ним - «газировка».

Игорь подошел и с наслаждением выпил два стакана подряд. И пока пил, крупными, жадными глотками, не утерпел, скосил глаза и как будто по-новому, со стороны увидел желтую стену с черной доской, литую изгородь, скамейку у калитки и перед ней чуть наклоненный знакомый фонарный столб. Игорь невольно представил себе, как бочком сидит на скамейке Прокофьевич, как бегает перед ним по тротуару девочка с бантом и прохаживается «та самая» женщина, тот «бриллиант». Потом прошла ее знакомая, они обменялись улыбками. Знакомая… И девочка бегала… Чего она бегала? Играла во что-нибудь? Как хорошо отсюда все видно!

Игорь поглядел на продавщицу газированной воды. Пожилая, разморенная жарой, потное лицо, добрые глаза…

- Давно здесь стоите, мамаша?

- Ден пять уже, - равнодушно ответила та.

- Недавно грузовик вон на тот столб наехал, не помните?

- Почему не помню? Помню.

- А потом еще девочка там бегала, с бантом, В брючках, в пальто…

- Это которая чуть под машину не попала?

- Как под машину? - удивился Игорь. - Под какую?

- А вот тут, около меня, остановилась. А девочка с мячом была, он и покатился сюда, за угол. А она за ним. У меня аж сердце захолонуло.

- А мать не видела?

- А где ей видеть? Машина-то за углом была, вот тут. И мячик как раз сюда. Слава тебе господи, шофер враз затормозил. Тут и я в себя пришла.

Женщина оживилась. Видно, вернулось к ней все пережитое в тот момент и не терпелось рассказать об этом внимательному слушателю.

- Ну, шофер сам не свой выскочил. А барышня его смеется. Ей что!

- Барышня?

- Да, такая, стилевая. Знаете, как теперь? Глаза крашеные, волосы по-модному горой стоят. Пальтишко нараспашку, зеленое.

- Зеленое? - не веря своим ушам, переспросил Игорь.

- Ага. Зеленое.

Женщина удивленно глянула на него.

- А куда она пошла, девушка?

- Угол обогнула и в музей пошла.

Игорь почувствовал легкий озноб. Неужели удача? Наконец удача? Он боялся этому верить. Но слабенькая-преслабенькая ниточка, кажется, потянулась к «той» женщине. Если… Тысяча «если»!.. Если Прокофьевич не ошибся и девушка обменялась с «той» улыбками, если, опять же, он не ошибся и та девушка была действительно в зеленом пальто… Девушка в зеленом пальто… Что-то знакомое вдруг почудилось в этом Игорю, но он никак не мог уловить это «что-то» и, пока оставил его в покое, отстранил от себя.

- А машина ждать осталась?

- Зачем? Простились. Спешил он.

- Кто?

- Да шофер. Веселенький такой, рыженький, в теле, правда. Рукой ей махнул, сказал чего-то и уехал.

- А чего сказал, не слышали?

- Разве услышишь? Вроде того, что «после репетиции», сказал. Вроде того.

- Артист, значит? - осторожно предположил Игорь.

- Может, и артист, - женщина пожала плечами.

- Мамаша, ну, а машина эта какая?

- «Москвич». Вишневый, - уверенно ответила женщина. - Вот точно как этот, - и она мотнула головой на трубку с сиропом. - Новенький совсем.

И тут вдруг Игорь вспомнил! Вишневый новенький «Москвич» был вчера вечером у вокзала, к нему подбежала высокая девушка в зеленом пальто. «Стоп, стоп! Только спокойно!» - скомандовал он себе, и уже по какой-то неведомой инерции памяти вспомнил, что девушка показалась знакомой. Впрочем, не это было сейчас главное. Ведь кто она, вспомнить так и не удалось! Главное сейчас другое: вишневый новенький «Москвич» и владелец его артист. Это уже нечто! За это можно, кажется, ухватиться!

Через полчаса Игорь был уже в ГАИ.

- Ты представляешь, что это за египетская работа? - спросил его знакомый сотрудник. - Наверно, тысяч сто карточек надо перебрать. Ты хоть какую-нибудь цифру дай, первую, последнюю, любую в конце концов!

И тут вдруг Игорь хлопнул себя по лбу и счастливо засмеялся.

- Серия тебя устроит - «МОЕ»?

- Что «твое»? - не понял в первый момент сотрудник, но тут же засмеялся в ответ. - Вот это другое дело!

Вчетвером они принялись рыться в бесчисленных карточках.

Час шел за часом, а горы карточек, казалось, не убывали. Две графы в них интересовали Игоря: цвет машины и занятие владельца, место его работы.

В глазах уже начинало рябить от всех этих «зеленый», «бежевый», «серый», «серый с красным», «красный с белым», просто «белый», просто «красный», и еще - «инженер», «военнослужащий», «шофер», «врач», «доктор наук», еще «доктор», еще «инженер», потом «студент» («Ишь ты! - подумал Игорь. - На папины деньги небось приобрел, голубчик, и девчонок возит!»), «писатель», и опять «инженер», потом «сталевар», «лаборант», «шофер»…

Игорь на минуту отвел глаза, посмотрел в окно. Молочные хлопья облаков подсвечивались багровым заревом заходившего солнца, уже невидимого за черными крышами домов.

Игорь вздохнул и с новым ожесточением взялся за карточки. Одна, другая, третья, десятая… Ага! Цвет «вишневый», владелец - «актер». Фу! Это уже четырнадцатая! И снова полетели - «серая», «коричневая», «морковная»… И снова - «инженер», «директор магазина» («Ну и что ж такого?» - мысленно сказал себе почему-то Игорь), «токарь», «кандидат наук», «продавец»… Игорь машинально посмотрел на номер магазина. Кажется, тот же, что и у промелькнувшего сейчас директора! Игорь отыскал ту карточку. Так и есть! Он отложил обе карточки в сторону. И опять замелькало перед глазами «зеленый», «коричневый с бежевым», «серый»… «инженер», «врач», «вальцовщик»…

За окном уже стемнело, на улице зажглись фонари, сотрудники отдела заканчивали работу, надевали кителя, фуражки, козыряли и исчезали в дверях.

Но четверо продолжали работу.

Она закончилась поздно ночью.

Было отобрано восемьдесят четыре карточки. Игорь даже не ожидал, что в столице такое количество театров и прочих зрелищных предприятий.

- Слушай, - устало сказал Игорю один из сотрудников. - А может, он где-нибудь в самодеятельности выступает? Там ведь тоже репетиции бывают.

- Сомнительно, - усмехнулся Игорь. - Владельцы машин в самодеятельности не участвуют. Им забот и без того хватает с их машинами.

А второй сотрудник решительно предложил:

- Давайте теперь отберем молодых.

- И по возможности рыжих и в теле, - засмеялся Игорь.

Отбросили пожилых, народных и заслуженных. И тогда осталось всего семь карточек. С квадратиков фотографий на Игоря смотрели семь улыбающихся в самых выгодных ракурсах молодых физиономий.

- Нарушают, - мрачно констатировал один из сотрудников. - Сниматься надо строго анфас.

- Что поделаешь, артисты, - пошутил Игорь и деловито добавил: - Всё, товарищи. Спасибо вам. Завтра предъявлю той мамаше.

- Куда спешишь? - остановил его второй сотрудник. - Метро уже закрыто. Погоди, у нас дежурная машина есть. Подбросим.

- И то дело, - согласился Игорь и с досадой подумал: «Мои опять уже спят. И записка, конечно, лежит».

Утром на вопрос Цветкова Игорь сдержанно ответил:

- Ничего пока определенного нет. Сегодня к вечеру, может, что и будет.

- Ты обиженного из себя не строй, - сказал Цветков. - На работе находишься. - И, помолчав, добавил: - Из Снежинска вчера сообщение поступило.

- Ну, что? - встрепенулся Игорь.

- Пока только встреча была с сотрудником. В гостинице. Лосев знакомую там встретил.

- Какую знакомую?

Цветков добродушно усмехнулся.

- Обыкновенную. Из Москвы. В музее Достоевского работает. Горина такая.

- Ого! - Игорь широко улыбнулся. - Ну, везет же ему!

- А это мы еще поглядим, как ему везет, - хмуро заметил Цветков.

Через некоторое время в комнату, где сидел один Откаленко, кто-то робко постучал.

- Войдите! - крикнул Игорь.

Дверь открылась, и он увидел вчерашнюю продавщицу газированной воды. Женщина тяжело подошла к столу. Игорь поднялся и подвинул ей стул.

- Садитесь, мамаша. Жарко?

- Силов никаких нет.

- Зато по три плана в день, наверно, выполняете? На вас ведь солнце работает.

- С вами нешто выполнишь? - добродушно проворчала женщина. - Чего вызвал-то?

Было видно, что она сгорает от любопытства.

- Хочу, мамаша, чтобы вы знакомого одного узнали.

Игорь выложил перед ней на столе семь карточек с фотографиями.

Женщина сразу посерьезнела, на широком лице, под глазами и в уголках рта собрались морщинки. Она вынула из кармана пальто очки, надела их и принялась внимательно изучать фотографии, беря каждую в руки и то приближая, то удаляя их от глаз.

Игорь с невозмутимым видом закурил. Спокойствие это давалось ему, однако, нелегко.

Наконец женщина, вздохнув, отложила карточки, сняла очки и виновато сказала:

- Нету тут никаких знакомых.

- Смотрите, мамаша, внимательно, - с тревогой предупредил Игорь. - Дело серьезное.

Женщина обиженно возразила:

- А я что, по-твоему, не понимаю? Нету, и все тут! А грех на душу брать не хочу. Это уж уволь.

Пришлось ее отпустить.

Что же теперь делать? Игорь задумчиво прошелся по комнате раз, другой, третий. Неужели этот парень действительно участвует в самодеятельности? Но тогда искать его - пустое дело. А может быть, выбрать в ГАИ все вишневые «Москвичи» в Москве? И отобрать только молодых владельцев? Но их сотни, это в лучшем случае. И на это уйдет не меньше недели. И предъявлять их продавщице все равно бесполезно, она запутается в этом море фотографий. Что же делать?.. Может быть, кто-то еще видел этот «Москвич»? Запомнил номер или хоть часть номера? Или какую-то новую деталь в поведении парня или той девушки в зеленом пальто? Или, наконец, той мамаши с девочкой?

Игорь вздохнул, убрал со стола бумаги в старенький несгораемый шкаф и вышел на улицу. Настроение было преотвратное. Чертова работа! И главное, если бы хоть знать, что не напрасно трудишься. А то ведь попусту вся эта беготня, вся эта трепка нервов. Только чтобы утереть нос этому самодуру Цветкову, доказать очевидную вещь - что женщина с ребенком не имеет отношения к делу о пропаже портсигара.

По дороге к музею Игорь вновь вспомнил о девушке в зеленом пальто. Где же он все-таки ее видел? У него была отличная зрительная память. Он запоминал людей мгновенно, после мимолетной встречи. Самое интересное, что раньше у него такой памяти не было, он выработал ее у себя, твердо поверив в слова профессора, читавшего им курс психологии: «Почти каждый может развить в себе любой вид памяти. Для этого нужно только одно качество - настойчивость». И Игорь доказал, что оно у него есть. Да, девушку в зеленом он где-то видел. Но где? В метро, в кино, на улице, у себя в милиции, в гостях? Игорь мучился, но вспомнить не мог.

Он не заметил, как дошел до музея. Ему уже ненавистно было само это место, эта желтая стена с доской, ограда, покосившийся фонарный столб. Игорь завернул за угол и подошел к тому месту, где остановился, по словам продавщицы воды, тот злосчастный «Москвич». «Ну, с чего начнем?» - спросил он себя.

Для начала он решил проверить, не видел ли машину кто-нибудь из жильцов окружающих домов, чьи окна выходят в переулок.

Он ходил из квартиры в квартиру, беседовал с десятками людей, стараясь, чтобы каждый из них вспомнил тот день. Люди были очень разные и далеко не все охотно откликались на его просьбу, поэтому говорить с ними нужно было по-разному: то весело, с шуткой, то серьезно и вдумчиво, то строго и напористо. Это была утомительная, изматывающая работа, а главное, бесполезная: никто не видел в тот день вишневый «Москвич», остановившийся перед их окнами.

К вечеру Игорь, не чувствуя ног от усталости и еле ворочая языком, злой и раздраженный вернулся на работу. Он сразу прошел к себе в комнату, уселся за стол и закурил, устало откинувшись на спинку стула. Потом достал из ящика сверток с бутербродами, который принес утром из дому, и механически стал жевать, уставившись глазами куда-то в пространство. Видеть никого не хотелось, думать - тоже.

За этим занятием и застал его Цветков.

- Набегался? - спросил он, усаживаясь за стол Лосева.

- Досыта.

- Ну, и что набегал?

- Ничего не набегал.

Цветков внимательно посмотрел на него и коротко приказал:

- Рассказывай. Все подряд.

Игорь отрывисто, с напускной небрежностью сообщил о всех своих неудачах за два последних дня. «Может, отвяжется, наконец, от меня с этой дамочкой?» - неприязненно подумал он.

- Значит, она никого из них не узнала? - помолчав, задумчиво спросил Цветков.

- Никого.

- А ну-ка, покажи мне.

Игорь достал из ящика карточки с фотографиями. Цветков внимательно рассмотрел их, держа в руке веером, как игральные карты. И вдруг скупо улыбнулся. Эта улыбка на широком, скуластом, обычно невозмутимом его лице удивительно шла Цветкову, словно приоткрывая в нем совсем другого человека, которого самодуром назвать было решительно невозможно. Кроме того, улыбка эта бесспорно означала, что Цветкову пришла в голову какая-то интересная мысль. И Игорь насторожился.

- Артисты, а? Умеют себя подать, - сказал Цветков. - Один к одному, красавцы!

- Мне на это наплевать, какие они красавцы и герои-любовники.

- А ты не плюй в колодец, - улыбка исчезла с лица Цветкова. - Я тебе это все не зря сказал.

- Ну и что, что они красавцы?

- А то. Поди их тут узнай. Ей живыми этих парней показать надо.

Игорь пожал плечами и горько усмехнулся, причем больше своим мыслям, чем словам Цветкова: смешно было даже предполагать, что такой человек, как Федор Кузьмич, так легко откажется от той дамочки. И Игорь угрюмо ответил:

- Пожалуйста, могу всех их показать.

- Ты мне одолжений не делай, - нахмурился Цветков. - Завтра же с утра бери машину.

В этот вечер Игорь вернулся домой сравнительно рано.

- Это просто ужасно, - сказала Алла, накрывая на стол. - То тебя до ночи нет, а уж когда встречаемся, то слова от тебя не добьешься. Ты в аптеке был?

- Не успел.

- Я так и знала! Все дела важнее, чем здоровье ребенка.

- Болен он, что ли? Сыпь-то, оказывается, простой диатез.

- Тебе бесполезно говорить, - ее голос задрожал от слез. - Во-первых, раз у Димки диатез, его надо мазать пастой Лассара. И еще ему надо принимать пепсин от несварения. Потом Димка кашляет, неужели ты не слышишь? Хотя когда тебе слышать!

- Да не кашляет он!

- Кашляет! Нужно ментоловое масло - делать ингаляцию. И вазелиновое масло - от запора.

- Нет у него никакого запора!

- Есть! Бывает, во всяком случае. Потом, посмотри, какой у него глазик.

Алла оттащила Димку от стройки, с которой он возился на полу.

- Глаза как глаза, - сердито сказал Игорь. - Вот сейчас заревет.

Он усадил сына на колени.

- Ты посмотри, левый глазик, он же красный, и веко тоже. Это может быть ячмень. Надо помазать гидрокортизоном. Я же не могу все успеть, - у Аллы задрожали губы. - И обед и стирка… И у меня тоже работа…

Она успокоилась только после клятвенного обещания Игоря завтра же побывать в аптеке.

Но назавтра, в середине дня, произошло то, чего Игорь никак не мог предвидеть.


В узеньком и шумном, залепленном афишами коридорчике гастрольно-концертного объединения, куда Игорь привез Феодосью Степановну - так звали продавщицу газированный воды, - она вдруг узнала владельца вишневого «Москвича».

Перед этим они побывали в трех театрах, и у Феодосьи Степановны голова шла кругом от нахлынувших на нее небывалых впечатлений. Так что Игорь потерял уже всякую надежду, что в суете, среди фантастических театральных кулис, гор декораций, в пестрой толпе актеров растерявшаяся Феодосья Степановна способна была узнать кого бы то ни было, а тем более один раз мельком виденного человека.

В гастрольно-концертное объединение Игорь вез ее только для очистки совести. И вдруг в том самом узеньком коридорчике Феодосья Степановна замерла как вкопанная и, указав рукой на дверь, за которой исчез какой-то человек, сдавленным голосом сказала:

- Ей-богу, он. Не сойти мне с этого места.

А через час у Игоря состоялось знакомство с Владиславом Починским, полным, рыжеватым, разбитным парнем в модном светлом пиджаке и с галстуком-бабочкой под двойным подбородком. Он был актером одного из театров, до которого Игорь и его спутница еще не добрались, и попал к «концертникам» совершенно случайно.

Починский нисколько не удивился и тем более не встревожился, когда Игорь предъявил ему свое служебное удостоверение, и, прижав большие розовые руки к груди, озабоченно сказал:

- Только, уважаемый товарищ, прошу, в смысле умоляю, побыстрее. У нас сегодня прогон. Будут из Управления культуры. А у меня сложный грим.

- Все зависит от вас, - улыбнулся Игорь.

- Что от меня требуется?

- Помощь. Только и всего.

- С великим удовольствием. «Моя милиция меня бережет». Кстати, в одной нашей пьесе я играю участкового. Роль вся на юморе. Зал лежит.

- Юмор - дело хорошее, - заметил Игорь. - Хотя с делами участкового как-то слабо вяжется.

- Это, дорогой мой, у вас чисто ведомственный подход. А искусство все на заострении, на гиперболе. Заземленный реализм уже, знаете, отошел.

- Не берусь спорить. Кесарю - кесарево. Между прочим, вы помните, как на днях подъезжали к музею Достоевского? Еще девочка там с мячом чуть под колеса не попала…

Глаза Починского суетливо метнулись в сторону, но он тут же овладел собой и удивленно ответил:

- Музей Достоевского? Никогда там не был, видит бог.

«Это еще что за номер? - насторожился Игорь. - Ведь явно врет». Он решил, что Починский боится случая с девочкой, и поспешил добавить:

- Не беспокойтесь, с девочкой все в порядке. И меня этот случай не интересует.

- А я и не беспокоюсь. Ничего подобного просто не было. Вы меня с кем-то путаете, дорогой товарищ! - воскликнул Починский с такой искренностью, что Игорь даже на секунду усомнился в памяти Феодосьи Степановны. И только мелькнувший было испуг в глазах Починского заставил не поверить в правдивость его слов. «Странно, - сказал себе Игорь. - Очень странно».

- Я все-таки советую вам вспомнить этот случай, товарищ Починский, - настойчиво сказал он.

- Знаете что? - усмехнулся тот. - А я вам советую не брать меня на пушку. Прошу, в смысле умоляю, - он окончательно успокоился и даже решил пошутить: - Лично я, когда бываю участковым, такими методами не пользуюсь.

Но Игорь не склонен был поддержать шутку. Парень все больше ему не нравился. Голубые глаза Игоря смотрели холодно и твердо, тяжелый подбородок упрямо выдвинулся вперед. «Хватка у такого, как у бульдога», - подумал Починский.

- Что ж, придется вам устроить встречу с людьми, которые вас в тот момент видели, - сказал Игорь. - Вы мешаете следствию.

- Да что вам в конце концов нужно от меня? - вспыхнул Починский. - Черт знает что!

- Кто был с вами в машине в тот момент? Что за девушка?

- Я не обязан отвечать на этот вопрос!

- Вы обязаны отвечать на любой вопрос, - холодно возразил Игорь.

- Ну, так я не желаю отвечать!

- Можно узнать, почему?

- Потому, что это… это интимный вопрос!

- Ну вот, - усмехнулся Игорь. - Таким образом, мы уже выяснили два обстоятельства. Первое - вы подъезжали к музею Достоевского. Второе - с вами была девушка. Так?

- Допустим! Но это еще ничего не значит. И я буду…

- Отвечайте на третий вопрос, - перебил его Игорь. - Кто эта девушка? Нам это надо знать.

- А я не могу ответить.

- Что это значит?

- Это значит… - глаза Починского бегали из стороны в сторону, пухлые щеки стали пунцовыми. - Это значит… в общем я не могу ее компрометировать. Это, если хотите, не по-мужски. Вы меня должны понять!

- Разве знакомство с вами может скомпрометировать девушку? - усмехнулся Игорь.

- Вы меня не так поняли. Но все равно. Я…

- Хватит крутить! - жестко оборвал его Игорь. - Или вы сейчас же ответите мне, или мы вызовем вас повесткой и проведем официальный допрос.

- Ну хорошо! Я скажу! - губы у Починского дрожали. - Пожалуйста. Ее зовут Люда.

- Фамилия?

- Не знаю.

- Где живет?

- Не знаю. Я с ней только перед этим познакомился.

- Вы говорите неправду!

- Клянусь…

- Клятв нам не надо. Завтра на допросе вы дадите подписку об ответственности за дачу ложных показаний. И тогда посмотрим. Вы свободны.

Починский затравленно озирался по сторонам и не уходил. Потом прерывающимся голосом сказал:

- В конце концов… п-пожалуйста… я… я вспомнил. Ее фамилия Данилова… А живет она…

Он назвал адрес.

И тут Игорь тоже вспомнил. Ну конечно! Это та самая Люда Данилова! Подружка Васьки Резаного! Игорь видел девушку мельком в коридоре, когда ее вызывал Лосев. И тут же всплыла тревожная мысль: почему она была на вокзале, когда уезжал Виталий?

- Зачем вы два дня назад возили ее на вокзал? - не удержавшись, спросил Игорь.

- Провожала кого-то. Кого - не знаю, - резко ответил Починский.

- Это точно?

- Теперь уже все точно!

- Ладно, гражданин Починский. Пока все.

Игорь торопливо вышел на улицу. Нельзя было терять ни минуты. Этот тип мог предупредить Данилову по телефону.

Машина стояла у тротуара.

- Коля, гони! - и он назвал адрес.

Машина сорвалась с места и устремилась вниз, под арку старинных ворот, к проспекту Маркса.

«Собственно говоря, о чем он ее может предупредить? - немного остыв, подумал Игорь. - Он же не знает, какой вопрос я ей задам. Но вот что странно. Ведь сотрудники музея говорили, что с Людой был Васька Резаный. Значит, они встретились уже в музее? Ох, и мутная девчонка! Выходит, она крутит сразу с тремя: с Васькой, с Олегом и еще с этим артистом? Ну и ну…»

Люды дома не оказалось.

- А тебе она на что? - сердито спросила старушка соседка.

- Повидать надо. По делу.

- Знаю я ваши дела. Такие-то вот ей голову и дурят. Мать, бедная, не наплачется. Одна небось девку на ноги ставит.

- Я, бабушка, ей голову дурить не собираюсь.

Видно, что-то было во внешности Игоря и в его тоне отличное от обычных Людиных знакомых, потому что старушка вдруг перестала ворчать и деловито сообщила:

- На работе она. До пяти.

- А где она работает?

- Нешто не знаешь? Продавщицей в «Детском мире», - и, усмехнувшись, добавила: - Плохой ты, видать, знакомый.


И снова машина понеслась в рычащем и пестром море других машин по залитым ярким весенним солнцем улицам Москвы, торопливо пересекла Садовое кольцо, промчалась мимо нового, сверкающего стеклом здания Центрального рынка, мимо громадных афиш на стенах цирка. Сдержанно сигналя, машина проскочила на желтый свет Трубную площадь - ей можно: уголовный розыск! - и, замедлив ход, попетляла по узким улицам центра, пока не выбралась к светлому, величественному зданию с гигантскими витринами.

Игорь поднялся по узеньким эскалаторам в жаркой толпе возбужденных детишек и их нервничающих мам и быстро пошел мимо бесконечных прилавков, за которыми суетились девушки в голубых халатиках. У одной из них он спросил:

- Люда Данилова где тут?

Девушка лукаво стрельнула подведенными глазами и ответила:

- В следующей секции, на ботиночках.

В соседней секции продавалась обувь.

Игорь сразу узнал Люду. Нагнувшись, девушка помогала какому-то малышу надеть ботинок, а толстая распаренная мамаша, обмахиваясь платком, стояла рядом и недовольно говорила:

- Это не обувь для детей, это какие-то колоды.

- Очень хорошая обувь, - возразила маленькая женщина из очереди.

- А вы не лезьте! Не вам говорят!

- Гражданочка, ведь вас сын слушает. Стыдно.

- И пусть слушает!

Игорь прошел за прилавок к заведующему секцией.

Через минуту в маленькую комнатку заглянула Люда.

- Это вы меня спрашиваете?

- Я. Заходите.

- А в чем дело? - она критически и настороженно оглядела Игоря: знакомые и те, кто хотел познакомиться, не вызывали ее через заведующего секцией.

- По долгу службы хочу задать вам несколько вопросов, - ответил Игорь.

- Вот как? Интересно даже.

Люда кокетливо улыбнулась и двумя руками поправила высокую, волосок к волоску, прическу. Голубой халатик старательно облегал грудь, изящными, тщательно расправленными складочками сбегался к пояску на тонкой талии и кончался чуть выше колен, давая возможность любоваться стройными ножками. В густо подведенных больших глазах девушки с жирными черточками туши в сторону висков - видимо, чтобы глаза казались еще больше, - Игорь прочел только игривое любопытство. Но в уголках ярко накрашенных губ легли маленькие, неприятные складочки, придававшие лицу девушки что-то слишком взрослое и скрытное.

- Интересно даже, - насмешливо повторила Люда.

Она уселась против Игоря, свободно перекинув ногу на ногу и не одернув халатик, приоткрывший полные колени, обтянутые чулками.

«Дорогие она носит чулки и туфли на работу», - отметил про себя Игорь, вспомнив, как бережет такие же туфли и чулки его Алла.

- Несколько дней назад вы были в музее Достоевского, так ведь? - спросил он.

- А я там часто бываю. Там мама работает.

- Ну, вот тогда, когда вы подъехали на «Москвиче».

- У многих моих знакомых машины. Вы кого имеете в виду?

- Владислава.

- Ах, его… Он меня часто катает.

- Но не часто вам под колеса чуть не попадают девочки с мячом. Вспоминаете?

Какая-то искра тревоги мелькнула в глазах девушки, а может быть, это только показалось Игорю.

- Кажется, вспоминаю. Ну и что?

- Вы вышли из машины и пошли в музей, так?

- Да, и пошла в музей, - насмешливо повторила Люда. - И что дальше?

- Вы одна туда пошли?

- Конечно. Владик спешил на репетицию.

- Но в музее с вами был, кажется, Вася Кротов?

Люда презрительно повела плечом.

- Он за мной как тень ходит. Отвязаться не могу. Отелло какой-то. Подстерег в музее.

- Зачем?

- Вы его спросите - зачем. С объяснениями лез.

- Понятно. Теперь вот что, - Игорь сделал паузу, чтобы справиться с охватившим его раздражением. - Около музея вы встретили одну свою знакомую.

- Я? Какую знакомую?

- Это я вас хотел спросить - какую.

- Никакой знакомой я не встречала, - Люда упрямо посмотрела ему в глаза, складочки в уголках рта стали еще заметнее.

- Вспомните получше. Это ее девочка играла в мяч.

Игорь старался говорить спокойно, хотя сидящая перед ним девушка вызывала все большую неприязнь. Он теперь был почти убежден, что она лжет, хотя и не мог понять зачем. В конце концов что такого, если она встретила знакомую? Неужели Цветков прав, и та женщина… Но при чем здесь Люда?

- Вспоминаете? - спросил он.

- Нет! И вообще… - губы ее задрожали, на глаза начали наворачиваться слезы. Люда вынула из кармашка платочек и осторожно промокнула глаза. - Чего вы ко мне пристаете с дурацкими вопросами? С кем была да кого видела! Не помню я! Вот и все!

- Значит, не сговоримся? Очень жаль. Только вспомнить вам придется, - холодно сказал Игорь.

- А я не помню! Не помню!.. - резким голосом воскликнула Люда и вдруг громко разрыдалась, уронив голову на стол.

В комнатку заглянуло чье-то испуганное лицо и тут же исчезло.

Люда рыдала все громче, все истеричнее.

- Вы чего делаете?!. - сквозь слезы кричала она. - Чего вы ко мне пристаете?!. Я… Я ничего не знаю!..

Игорь брезгливо налил в стакан воды из графина.

- Выпейте и успокойтесь.

Он протянул ей стакан, но Люда с силой оттолкнула его руку, и вода выплеснулась ей на халат, на стол, на пол.

Игорь услышал за дверью чей-то девичий голос:

- Распсиховалась, ненормальная. Это она умеет.

Он молча ждал, потом закурил. Руки его чуть заметно дрожали: он не выносил таких сцен и никогда к ним не мог привыкнуть.

Внезапно Люда вскочила со стула и, промко всхлипывая, устремилась к двери.

Но Игорь опередил ее.

- Нет, - сказал он. - Сначала успокойтесь.

Люда снова истерично зарыдала и почти упала на стул.

«Лучше десять таких, как Починский, чем одна вот эта дрянь», - со злостью подумал Игорь.

- Как вы к людям выйдете такая? Стыдно! - сказал он и насмешливо добавил: - И краска вся сойдет.

Люда вдруг перестала рыдать и тоном обиженного ребенка спросила:

- Да-а… А вы перестанете приставать?

- И не думаю приставать. Вы вспомнили?

- Вспомнила.

- Ну, кто это такая?

- Белла.

- Какая Белла?

- Белла Славина. Ее все знают. Сестра Владика.

- Она замужем? Почему другая фамилия?

- Развелась недавно.

- А девочка ее?

- Нет, соседкина.

- Зачем же она ее взяла?

- Я почем знаю!

Чем дальше шел этот стиранный разговор, тем все подозрительнее казалась Игорю возникающая ситуация, хотя к исчезновению портсигара она, видимо, отношения не имела.

- Где эта Белла живет? Где работает?

- На Кропоткинской живет. Серый угловой дом. Не помню номер.

Люда уже окончательно успокоилась и теперь внимательно разглядывала себя в маленькое зеркальце, которое вытащила из кармашка халатика.

- А работает где?

- Нигде. Устраивается.

- Как же она живет?

- Муж платит. Бывший.

- Так ведь детей же нет!

- Ну и что? Он ей платит. А то бы она развода не дала. У него денег завались.

Люда привела себя, наконец, в порядок и усмехнулась.

- Надо уметь не только выйти замуж, но и развестись.

«Как быть? - подумал Игорь. - Вот ее-то Люда предупредит, как только я уйду. И такая птичка может упорхнуть куда угодно».

- Вот что, - решительно сказал он. - Собирайтесь. Поедете со мной и покажете этот дом.

- Но я на работе!..

- Ничего. Вас отпустят на часок. Кстати, - поинтересовался Игорь, - кого вы недавно провожали на Ярославском вокзале?

- Я? Никого не провожала. Просто одна сотрудница из музея уезжала в Снежинск. И забыла какой-то материал. Маму послали на вокзал передать. А она, конечно, меня отправила. Спина у нее, видите ли, болит.

Девушка пожала плечами и снова вытащила зеркальце.


В машине Люда спросила:

- А зачем вам Белла? - и испытующе, без всякого кокетства взглянула на Игоря. - Имейте в виду, она непроходимая дура.

- Но замуж выходить умеет? И разводиться тоже?

Люда презрительно скривила губы.

- Это низший инстинкт.

«А вот ты, кажется, далеко не дура», - подумал Игорь и, усмехнувшись, сказал:

- Все-таки надо познакомиться.

- Думаете, она взяла этот несчастный портсигар? - вдруг насмешливо спросила Люда. В голосе ее Игорю почудились какие-то странные нотки.

- Не думаю, - сердито ответил он.

- А кто взял, нашли? - уже с любопытством спросила Люда.

- Нет еще.

- И долго будете искать?

- Пока не найдем. А что?

- Так…

Игорю показалось, что девушка чего-то недоговаривает.

- А вы ничего не заметили, когда были в музее? - спросил он.

- Ничего, - задумчиво ответила Люда. - Правда… Но это, знаете, могло и показаться…

- Что именно?

- Да-а… Вам скажи, потом сама не рада будешь.

- Это почему же?

- Впутаешь человека. Вы ему нервы измотаете, а он ничего и не сделал. Вот как Белка, например.

«Больно уж ты что-то совестливая», - усмехнулся про себя Игорь. Но тем не менее следовало, чтобы девушка поделилась своими подозрениями, и он примирительно сказал:

- А все-таки что же вам показалось?

- Да вот… Нет, боюсь я…

Игорь видел, что в ней идет какая-то борьба, что она действительно не может решиться на что-то. Это уже становилось интересно, даже важно. Ведь девушка как раз в тот день была в музее.

- Ну, ну! Да вы не бойтесь.

- Показалось мне… что Вася… что он пришел не только из-за меня. - И убежденно, совсем по-детски, закончила: - Он плохой мальчик.

- А почему вам так показалось?

- Ну, это я не могу объяснить… Такие слова говорил, а сам…

- Что «сам»?

- Все время посматривал туда, на этот стол…

Люда умолкла.

Предстоящая встреча разом потеряла для Игоря всякий интерес. Кому же нужна теперь эта дура с девчонкой?! И как они могли пропустить Люду, не побеседовать с ней в первый же день! Да, хорошенького приятеля завел себе Лосев!

- Ну, спасибо вам, - как можно спокойнее сказал он. - Большое спасибо.

Машина уже мчалась по Кропоткинской улице.

- Вот ее дом, - сказала Люда, наклоняясь к окну. - Квартира шестьдесят три.

Шофер притормозил у небольшого цветочного магазина напротив.

Игорь простился с девушкой.

- Вас сейчас отвезут обратно.

Он вышел и поманил к себе шофера.

- Коля, ты все слышал?

- Ага. Все.

- Отвезешь ее и сразу к Цветкову. Доложи, что слышал. А я, так и быть, повидаюсь с той куклой. Да! Скажи ему, что она мне целую истерику закатила, прежде чем эту Беллу назвала. Ясно? Ну, двигай.

Игорь неторопливо пересек улицу и вошел в зеленоватый прохладный подъезд.

Нужная квартира оказалась на четвертом этаже.

Дверь открыла молодая женщина. Игорь сразу узнал ее. Полная, рыжеватая, очень похожая на брата, и, как у него, крупные розовые руки с острыми полированными ногтями. Глаза ленивые, с поволокой, сигарета в капризных губах.

- Вы Белла Славина?

- Да. А вы кто?

В ее больших глазах мелькнул спокойный интерес.

Игорь показал удостоверение.

- Но я уже устроилась на работу! Я вам могу справку принести!

- Тем лучше, - улыбнулся Игорь. - Но поговорить с вами можно?

- Пожалуйста.

Она провела его в комнату, и у Игоря зарябило в глазах от крикливой пестроты вокруг.

Белла картинно опустилась на тахту и стряхнула пепел с сигаретки в маленькую пепельницу.

- О чем мы будем говорить?

Игорь спросил, как она живет, куда устроилась на работу, нравится ли ей это место.

Белла отвечала с ленивой усмешкой красивой женщины, знающей себе цену и привыкшей к постоянному флирту. Она и с Игорем пыталась флиртовать, но так откровенно и глупо, что его всего передергивало. «Дура, - говорил он себе. - Действительно, набитая дура, но вполне безобидная. Такая, конечно, ничего не украдет».

Игорю стало нестерпимо скучно.

- Вы были на днях в музее Достоевского? - для очистки совести спросил он.

- Достоевского? - удивилась Белла. - Разве это его музей? Да, да, что-то припоминаю.

В этот момент зазвонил телефон на маленьком полированном столике у тахты. Белла лениво сняла трубку.

- Да, да! Слушаю!.. А-а, здравствуй, милочка. Что?.. Да, да, - она метнула взгляд на Игоря. - Конечно… Я понимаю…

«Люда звонит», - безошибочно определил он.

Белла повесила трубку.

- Приятельница, - улыбнулась она. - Условились пойти в кино, - она снова откинулась на пестрые подушки. - Вы говорили о каком-то музее.

В передней прозвенел звонок.

- Извините. Это, наверное, тоже ко мне.

Белла не очень грациозно поднялась с тахты.

«Только знакомых не хватает!» - раздраженно подумал Игорь.

Из передней донеслись голоса, и в комнату неожиданно вошел Цветков, всю заполнив ее своей крупной фигурой. Он кивком поздоровался с Игорем, потом быстрым, внимательным взглядом окинул Беллу и резко спросил:

- Зачем вы в тот день пошли в музей Достоевского? Кто вас позвал?

- Людочка, - неуверенно ответила та.

- Но сама пошла вперед. Почему?

- Боже мой, я не знаю почему. Так она просила.

Белла, видимо, не привыкла к такому напористому, повелительному тону и растерялась.

- А девочку тоже Люда велела взять?

- Танечку? Да. Она такая миленькая.

- Зачем она велела ее взять?

- Ах, боже мой! Ну, просто так. «Пусть, - говорит, - Танечка побегает по музею, на нее все смотреть будут, любоваться».

- Понятно. Побольше на нее, поменьше на вас. А почему вы в книгу посетителей не записались?

- Какую книгу? Боже мой, я не знаю никакой книги. Ах, у входа?

- Да, у входа. Почему не записались?

- Потому что Людочка сказала…

- Понятно. А что делала Люда в музее?

Цветков не давал ей опомниться, собраться с мыслями. Он верно рассчитал этот психологический напор после вялого, как он и предполагал, разговора Игоря. А тот с нарастающим вниманием следил за все более странными ответами Беллы.

- Так что она делала?

- Она… я не видела…

- Неправда. С кем она там встретилась?

- Боже мой, с каким-то молодым человеком.

- Он сразу пришел?

- Нет. Сначала Людочка стояла одна.

- Где именно стояла?

- Как так где именно? Большая ведь комната. Людочка, кажется, у окна стояла. Потом…

- Что «потом»?

- Потом… палец поцарапала.

- Вот как? Палец поцарапала?

Игорь почувствовал, что Цветкова обеспокоило это обстоятельство, хотя виду он не подал и все так же быстро и строго продолжал спрашивать:

- Обо что поцарапала?

- Боже мой, откуда я знаю? Кажется, об стол. Там еще стекло какое-то было.

- Она что же, трогала это стекло?

- Ну, это я уже не помню. И вообще у меня голова кругом идет от ваших вопросов.

Белла прижала ладони к вискам.

- Это ничего, - усмехнулся Цветков и обернулся к Игорю. - Быстро, Данилову к нам! И сразу за Кротовым.

- За Васькой? - переспросил Игорь, вскочив со стула.

Он был готов сейчас что угодно сделать, куда угодно мчаться.

- За кем же еще? - резко ответил Цветков, - Только быстро, быстро!

Игорь, даже не простившись, устремился к двери. «Теперь Ваську очной ставкой припрем», - подумал он.


На работе Люды не оказалось.

- Она только что ушла, - сказала черненькая спокойная девушка в голубом халате, внимательно оглядев Игоря. - Сказала, что нездоровится. - И, заметив досаду на его лице, спросила: - Вам она очень нужна?

- Очень!

- Вы не похожи на других, которые к ней приходят.

- Еще бы! - вырвалось у Игоря, и он улыбнулся.

Девушка тоже улыбнулась.

- Только дома ее нет, - сказала она.

- Вы уверены?

- Да. Я слышала. Она по телефону договорилась встретиться с кем-то у театра Советской Армии.

- Когда?

- Через полчаса.

Игорь посмотрел на часы.

- Спасибо. У меня пятнадцать минут. Я успею.

- Пожалуйста.

Девушка снова улыбнулась. У нее была удивительно хорошая улыбка. Игорь не удержался и протянул ей руку.

- Большое спасибо.

Игорь остановил машину около сквера напротив театра.

- А ты подъезжай прямо туда, - сказал он шоферу.

Сам же Игорь торопливо пересек сквер и, не выходя из него, стал внимательно рассматривать людей около театра.

Спектакль начинался еще не скоро, но пьеса, видимо, шла интересная, и уже немалая толпа, в большинстве почему-то девушки, настороженно прогуливалась вдоль широкой каменной лестницы в ожидании лишнего билета.

Наконец Игорь увидел Люду. Она стояла наверху, возле одной из гигантских колонн у входа в театр, и, очевидно, кого-то ждала, нетерпеливо поглядывая по сторонам. «Актера своего небось ждет», - с неприязнью подумал Игорь.

Но вот Люда устремилась навстречу кому-то. И Игорь с удивлением узнал в подошедшем Ваську. Люда поспешно взяла его под руку и увлекла за собой. Они спустились по лестнице и направились через дорогу ко входу в сквер, где стоял Игорь. Люда что-то торопливо и взволнованно говорила, прижимаясь к Ваське и поминутно заглядывая ему в лицо. Васька выглядел удивленным и рассерженным.

Игорь отошел в глубь сквера, не теряя обоих из виду. «Придется идти с ними обратно к театру, - подумал он. - Машина ведь там».

Когда молодые люди вошли в сквер, Люда вдруг заплакала. Васька хмуро молчал и не пытался ее утешить.

Игорь пошел им навстречу.

Первым его заметил Васька и остановился. Люда удивленно посмотрела на него, потом тоже увидела Игоря и поспешно отстранилась от своего спутника. На лице ее вдруг отразился такой испуг, что Игорю на секунду стало даже жаль ее. «Неужели она все-таки любит его?» - подумал Игорь.

Подойдя, он сказал:

- Хорошо, что встретил вас. Надо поговорить. Там машина ждет, - он кивнул в сторону театра. - Пойдемте.

- Не пойду! - рванулась вдруг в сторону Люда. В голосе ее зазвучали истерические ноты. - Не пойду, сказала!

Но теперь уже Васька крепко взял ее под руку и хмуро сказал:

- Не дури, понятно? Надо, так пойдем.

В этот момент у выхода из сквера показалась знакомая «Победа», и шофер, высунувшись, помахал рукой.

Пока ехали, никто не проронил ни слова.

Машина, наконец, затормозила у подъезда. Почти все окна второго этажа были освещены. По ним Игорь сразу определил, кто из сотрудников на месте. В комнате Цветкова тоже горел свет.

Игорь со своими спутниками молча поднялся на второй этаж. Там он открыл одну из дверей и сказал сотруднику, указывая на Ваську:

- Этот гражданин посидит у тебя.

И Васька понял, что уйти ему отсюда без разрешения уже нельзя. «Все равно, - подумал он упрямо. - Ничего говорить не буду».

Вместе с Людой Игорь зашел к Цветкову.

На столе горела лампочка под глухим абажуром, и в углах комнаты сгустилась темнота. Цветков в очках читал какие-то бумаги. Очки смягчали его обычно суровое лицо и очень старили. В своем мешковатом костюме и немодном галстуке он походил сейчас на учителя.

- Разрешите? - спросил Игорь.

- Давайте, давайте.

Цветков снял очки, перевернул бумаги чистой стороной вверх и посмотрел на Люду. Под его взглядом та начала всхлипывать.

- Хватают… прямо на улице… - сквозь слезы сказала она. - Как будто я в чем виновата.

Цветков встал, подошел к ней и в упор спросил:

- У вас уже зажил палец?

И от этого совсем простого, казалось, вопроса Люда вдруг изменилась в лице, с силой закусила губу, потом, запинаясь, ответила:

- Н-не знаю…

И, упав на стул, зарыдала.

Игорь поморщился: опять эта девчонка выкидывает номера!

А Люда, захлебываясь в слезах, проговорила:

- Он… все равно… вам ничего… не скажет…

- Нам это теперь не обязательно, - покачал головой Цветков. - Нам важно, чтобы все сказали вы.

- Я… ничего не знаю, а вот Вася…

- Он пришел после того, как вы поцарапали палец, - спокойно возразил Цветков. - После того, понятно? Так что он нам рассказать ничего не может. И не путайте его в это дело. У него хватает своих.

- А я не путаю! Не путаю!.. - закричала Люда, подняв на Цветкова залитое слезами лицо. - Это он взял! Он! Спросите его сами, если не верите!

Цветков пристально посмотрел на нее и сказал:

- Он дурак. Ясно? Потому что любит такую, как вы. Но если я ему расскажу сначала про ваши шашни с Олегом, а потом…

- А-а!.. А-а!.. - в голос зарыдала Люда, закрыв лицо руками, потом откинулась на спинку стула и простонала: - Воды… Дайте мне воды…

Игорь поспешно подал ей стакан с водой и усмехнулся.

- Где портсигар? - хладнокровно спросил Цветков, закуривая. - Давайте уж, рассказывайте.

И Игорь подивился его выдержке. Ему казалось, что он-то уж привык к этим истерикам, но свежий человек их так спокойно выдержать не может. Игорь на минуту забыл, что Федор Кузьмич привык к подобным и даже куда более тяжелым сценам еще тогда, когда Игорь Откаленко ходил в школу.

- Так где же он? - совсем по-будничному, как о самом простом и очевидном, спросил Цветков.

- Я… я взяла… - захлебываясь в слезах, пробормотала Люда, - потому что он… он сказал… что покончит с собой, если…

- Кто он?

- Он… он еще сказал… что я его любовь… и… и свет… я… его жизнь… его судьба… и я… я буду большой артисткой… большим… талантом… А я так хотела… всю жизнь мечтала… сниматься в кино…

- Все ясно, - сказал, наконец, Цветков и посмотрел на Игоря. - А, как полагаешь?

- Починский, - подтвердил Игорь.

- Ну, тогда давай по-быстрому.

Они еще не знали, какое разочарование ждет их через полчаса и какие новые тревоги.

Глава VI
ВСЕ КАРТЫ СПУТАНЫ

Цветков с удовлетворением и даже с затаенной гордостью думал о том, что дело с музейным портсигаром можно считать завершенным.

Он еще раз, уже с интересом, посмотрел на тихо всхлипывавшую Люду, и та, поймав его взгляд, жалобно спросила:

- Что со мной будет? Я же не сама…

- Суд решит, что будет, - жестко ответил Цветков. - Вот мать только вашу жалко.

- А меня не жалко? Чего ее-то жалеть? - вдруг вспыхнула Люда. - Да она… она, если хотите знать, мне всю жизнь испортила! Из-за нее все!..

Она вдруг сжала кулаки так, что побелели косточки суставов, слезы сами высохли на засверкавших глазах. Казалось, и не было минуту назад рыдающей, раздавленной и потерянной девчонки. Сейчас перед Цветковым сидел злой и жестокий зверек, готовый кусаться.

Он сурово сказал:

- Думайте, что говорите! Это кто кому испортил жизнь, если уж на то пошло?

- Вы просто ничего не знаете! - вся дрожа, воскликнула Люда. - Это темная, опустившаяся старуха! Всю жизнь не разгибает спины, а чего успела? Люди живут как люди! А мы? Каждую копейку считаем! На то не хватает, на это! Лишней вещи не купишь! Девчонки в туфельках ходят - загляденье! И чулки! И костюмчики шьют! А я? Хуже всех должна быть, да? Нет, видите ли, денег! Сама всю жизнь не одевалась, так и я должна? И житья мне не дает, что я техникум бросила. Учись, мол! А жить на ее копейки? Кушать я еще на них согласна, а одеваться? Или другой кто меня одевать будет?..

Она кричала все это в лицо Цветкову, забыв, кто перед ней сидит, кричала, потому что уже не могла сдержать кипевшей в ней злости.

Цветков молча слушал, наливаясь ответной яростью и в то же время ужасаясь той мутной и злой душе, которая открылась вдруг в этой зареванной и истеричной девчонке.

- …Ненавижу ее! - кричала Люда. - И отец от нее ушел, потому что ненавидел! И меня бросил из-за нее! Все из-за нее! Так прикажете теперь ее…

Но тут Цветков вдруг грохнул кулаком по столу.

- А ну, молчать! Дрянь эдакая!

Люда испуганно умолкла на полуслове.

Цветков еле сдержался, чтобы не дать волю своим чувствам, иначе он просто выпорол бы ее сейчас так, как никогда не порол своих ребят, как только однажды отец порол его старшего брата Веньку, когда тот пришел вдруг пьяный с деревенской гулянки и ударил мать. И на следующий день Венька валялся в ногах у матери и просил прощенья. Этот случай остался у них обоих в памяти на всю жизнь. А это? То, что слышал сейчас Цветков, было в сто раз хуже того, что сделал Венька. Да откуда же взялась на свет эта дрянь, эта сопливая девчонка? Откуда взялись у нее эти мысли, эти страшные слова?

А Люда, съежившись в комок, уже испугавшись всего того, что успела наговорить, теперь только исподлобья, со страхом смотрела на него и молчала.

Цветков вызвал сотрудника и отрывисто приказал:

- Возьми вот ее к себе. Пусть подождет.

- У меня тот паренек сидит, Федор Кузьмич.

- А он пусть ко мне зайдет.

- Сам?

- Конечно, сам.

Сотрудник, пропустив вперед Люду, вышел из комнаты.

И сразу на столе у Цветкова, словно ожидая этого момента, необычно часто зазвонил телефон. Вызывал Снежимск.

- Говорит оперуполномоченный Федоров. Вы просили сообщить еще раз о состоянии Лосева. Сейчас все в порядке, только слабость. Врач еще утром его смотрел, говорит, может ехать, долежит в Москве. Так что сегодня отправили. Поезд номер…

Цветков молча слушал.

- Все ясно, - сказал он наконец. - Встретим. Еще раз поздравляю с успехом. Что?.. Ну, нас еще рано.

Он повесил трубку и, не снимая с нее руки, задумался.

В это время в комнату неловко заглянул Васька.

- Заходи, - сказал ему Цветков, не снимая руки с трубки.

Когда парень приблизился, он кивнул ему на стул.

- Садись. Вот какое дело, Василий, - Цветков откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Ваську. - Сначала про портсигар из музея. Слышал эту историю?

- Слышал.

- Его, считай, мы уже нашли.

- На Люду дело повесили? - враждебно спросил Васька. - Она его не брала.

- А кто его взял, по-твоему?

- Да хоть бы я!

- Брось. Она созналась. И даже сказала, зачем взяла.

На Васькином лице отразилось замешательство. Он хотел взять на себя вину: спасая Люду, он готов был на что угодно. Но решительно не мог понять, зачем ей нужен был этот портсигар. И то, что Цветков знает это, убедило его больше, чем что-либо другое, что Люда действительно созналась. И он растерянно пробормотал:

- Зачем же… взяла?

- Он нужен был не ей, - спокойно пояснил Цветков. - Ей велел это сделать один… В общем его сейчас привезут, и ты сам услышишь. А пока нам надо поговорить о другом…

В этот момент снова зазвонил телефон. Цветков досадливо взял трубку, и до него донесся взволнованный голос Откаленко:

- Федор Кузьмич! Починский уехал!

- Куда?

- С театром. На гастроли. В Австрию!

- Что?! Когда ушел поезд?

- Час назад.

- Немедленно на вокзал! И сразу телеграмму по линии! - жестко приказал Цветков. - Пусть ссадят на ближайшей станции.

Он положил трубку и посмотрел на Ваську.

- Видал? Вот наша работа какая. Ну ничего, далеко он не уйдет.

- Кто такой? - угрюмо спросил Васька.

Цветков посмотрел на встревоженного парня. Он понимал, что Васька сейчас думал совсем не о том, поймают или не поймают того человека. Он думал о Люде, и боялся, и не хотел верить в то, что она его обманула. Надо было его убедить в этом, надо было, чтобы он не мучился, не тосковал по этой дрянной девчонке, чтобы он был свободен и открыт душой для других, настоящих, хороших людей, которые еще встретятся на его пути. И еще надо было, чтобы Васька был готов к новым испытаниям. Он уже сделал первый очень важный шаг в сторону от своей прошлой жизни. Теперь надо заставить его сделать еще один шаг.

- Кто ж это такой? - снова спросил Васька.

- Артист один, Владиком зовут, - небрежно ответил Цветков. - Не слыхал?

- Артист, говорите?

По напряженному тону, каким переспросил Васька, Цветков догадался, что всколыхнулись в душе у парня какие-то воспоминания или подозрения.

- А что? Ты, брат, для нее стал мелковат. Шика нет в тебе, лоска, да и денег тоже. Олег и тот был поинтереснее. Она ведь и с ним встречалась тайком от тебя.

Цветков ожидал, что Васька сейчас взорвется, закричит, не поверит, и уже пожалел, что упомянул про Олега. Но Васька, опустив голову, молчал и только поспешно прижал рукой задергавшуюся щеку.

- …Ну, а потом появился этот артист, - продолжал Цветков. - С ним загуляла. Но и тебя и дружка твоего за нос водила.

- Был один такой дружок, да сплыл, - процедил сквозь зубы Васька. - Уж он получит, гад буду.

- Не стоит пачкаться, - Цветков презрительно махнул рукой, потом со значением повторил: - Не стоит, Вася. Тут большое дело надвигается. Виталий-то наш заболел там, в Снежинске.

- Ну да? - встрепенулся Васька, и Цветков почувствовал, что ему удалось увести его от мыслей о Люде.

- Заболел, - досадливо повторил он. - И Косого взять не успел. Тот теперь здесь, в Москве. Брать его должны мы. И вот тут, Василий, к тебе сначала один вопрос, а потом… Но сначала вопрос. Виталий, когда в сознание пришел, рассказал…

- Без сознания был! - вырвалось у Васьки, и он подозрительно спросил: - Может, загибаете насчет болезни? Может, его Косой…

- Нет, - покачал головой Цветков. - Все точно. И у Косого нет никаких подозрений. Так вот, Виталий рассказал, что Косой хвастал перед ним какой-то штукой, которую ты ему дал. Что за штука, а?

- Дело прошлое, - с неохотой буркнул Васька.

- Дело-то, может, и прошлое, но обернуться может настоящим. Все зависит от того, что за штука. Косой зря-то хвастать не будет, как полагаешь?

И Васька с неожиданной растерянностью ответил:

- Да… обернуться может… если он на свободе…

В этот вечер столько навалилось на него неожиданного, столько ударов вытерпела его душа, что у Васьки уже не осталось ни желания, ни сил что-то скрывать. И только одна мысль заставляла его еще колебаться. Из-за этой «штуки» могла пострадать мать, ни в чем не виноватая, ни о чем не знающая. Потому он в тот раз ничего и не рассказал Виталию.

- Что же ты ему дал, Вася? - повторил свой вопрос Цветков.

- Я ему много чего дал. Думал, отвяжется, - через силу ответил Васька.

Цветков кивнул головой.

- Знаю. И этим он перед Лосевым хвастался.

Цветков совсем недавно прочел срочное спецсообщение из Снежинска, где подробнейшим образом излагалось все, что рассказал Лосев, придя в сознание.

- А дал я ему… - с трудом преодолевая последние колебания, наконец, сказал Васька. - Дал пистолет. Маленький, с перламутровой рукояткой. Его отец с фронта привез. Мать испугалась, все просила, чтоб сдал. А он… он уже чувствовал, что его арестовать могут… - губы у Васьки задрожали. - Говорил, застрелится. А мать тайком взяла и спрятала, так, что сама потом забыла куда. Потом, когда отца… в общем пришли за ним, то и при обыске не нашли. А мать и думать забыла про этот пистолет. А то бы сдала. Это точно, сдала бы, - тревожно повторил Васька. - А я потом его нашел и ничего ей не сказал. Боялся напоминать. И потом память все-таки… - Васька на секунду умолк и с неожиданным ожесточением продолжал: - Вот однажды ночью, в колонии, я, дурак, трепанул об этом Косому. А он мне житья потом не давал. Чтоб отдал ему, значит, этот пистолет. Знаете, как грозил? Ну, я в конце концов его у матери и стащил. Гад я последний…

- Значит, пистолет сейчас у него?

- Ага.

- А патронов сколько?

- Одна обойма была. Но я ее… - Васька слабо усмехнулся. - В общем выбросил. Нету у него патронов. Если… если, конечно, раздобыть не успел, как собирался. А уж он что задумает, то сделает.

Цветков почувствовал: Васька напуган известием, что Косой на свободе и что он в Москве. И власть свою над ним Косой, конечно, использует. Этого допустить было нельзя ни в коем случае! Следовало сказать Ваське что-то такое, задеть такие струны в нем, чтобы прошел страх перед Косым, чтобы появилась ненависть, чтобы Васька стал верным помощником Цветкова в предстоящей борьбе. Это нужно было не только и даже не столько Цветкову, сколько самому Ваське, чтобы он вздохнул свободно, чтобы почувствовал себя человеком. Но что же ему рассказать о Косом? Что могло особенно сильно задеть сейчас Ваську?

Цветков перебирал в памяти все, что знал о нем, все, что рассказал там, в Снежинске, Лосев. Косой насмехался над Васькой, он откровенно презирал его…

И вдруг Цветкова словно осенило. Ну конечно! Ведь Ваське, особенно сейчас, в эту трудную для него минуту, дороже всего… А Косой…

- Еще сообщил Лосев, - медленно произнес Цветков, - что Косой пробовал было насмехаться над твоим отцом. Говорил, что воры заставляли таких, как он, им пятки лизать, парашу есть. Это чуть не погубило Лосева…

- Он так говорил? - Васька весь подался вперед.

В его глазах засветилась такая ненависть и такая отчаянная решимость, что Цветков понял: с этого момента Косой будет иметь в Ваське врага, какого еще не имел. Это было больше чем необходимо, это было справедливо.

И с неожиданной для него мягкостью Цветков сказал:

- Ты, Василий, забудь, что было у тебя плохого. Это все прошло и не вернется. Понятно? Отец твой был правильным, настоящим человеком. Таким будешь и ты, его сын. Можешь мне поверить. Я, милый, кое-что в этом понимаю. И первое настоящее испытание тебе - Косой. Тут дело тонкое. За ним еще кое-кто стоит и, может быть, поопасней, чем он. Поэтому будем действовать вместе.

- Только бы скорее, - с угрозой ответил Васька и, вдруг вспомнив, спросил: - А почему вы сказали, что Виталий чуть себя не погубил?

- А он чуть в морду не дал Косому за те слова. Это, как ты понимаешь, в наши планы не входило. В общем сорвался Лосев в тот момент.

Васька ничего не сказал, но по глазам его Цветков понял, как близок ему стал в этот миг Лосев.

Потом они договорились, как следует поступать Ваське, когда Косой даст о себе знать. Казалось, предусмотрели все.

За это время звонил с вокзала Откаленко, сказал, что поезд, где находится Починский, прибудет на ближайшую станцию через два часа, что он будет ждать сообщения оттуда у дежурного, вот только добежит до ближайшей аптеки, возьмет лекарства для сына, и назад на вокзал. Но Цветков приказал не возвращаться. Пусть дежурный позвонит ему, он все равно задержится на работе. А Откаленко надо будет завтра рано утром встретить на вокзале Лосева, отвезти домой. Цветков продиктовал ему номер поезда и номер вагона.

И вот уже ушел Васька, потом Цветков велел отпустить Люду: все равно Починского привезут уже не раньше утра.

Наконец прошло два часа, потом три. Цветков оглядел пустой стол, с которого он уже собрал все бумаги, потом посмотрел на часы. Ого! И, не выдержав, сам позвонил на вокзал.

- Только что получено сообщение, товарищ майор, - доложил дежурный. - Гражданина Починского в поезде не оказалось.


А на следующий день появился Лосев. Чуть побледневший, осунувшийся, отчего большие его глаза под длинными ресницами казались еще больше, но по-прежнему легкий, изящный, одетый, как всегда, чуть франтовато, он, сконфуженно улыбаясь, вошел в кабинет Цветкова. У того в это время сидел Откаленко. Игорь изумленно посмотрел на друга, потом перевел взгляд на Цветкова и воскликнул:

- Явление Христа народу! Ты же болен, черт возьми! Я же тебя лично еще утром уложил в постель! Мы тебе цветы и фрукты готовим! Делегацию составляем!

- Мероприятие отменяется. - счастливо засмеялся Лосев.

- Да как тебя домашние медики твои отпустили? - не унимался Игорь. - У тебя ведь еще вчера температура была.

- Была и сплыла.

- Врешь, симулянт несчастный! Симулирует здорового! Как вам это нравится, Федор Кузьмич?

- Совсем не нравится, - хмуро ответил Цветков. - А потому отправляйся домой, Лосев.

Виталий взмолился:

- Федор Кузьмич, ну хоть часок побуду! Только узнаю, как дела идут. Имею я в конце концов право узнать, как они идут?

Цветков неожиданно смягчился:

- Ладно. Узнавай, раз пришел. Вот разыскиваем этого проклятого артиста. Родные и те не знают, что думать. Иди с Откаленко, он тебя проинформирует.

- Ну, а Косой?

- Его ждет твой Васька. - И Цветков задумчиво прибавил: - Боюсь я этой встречи.

Виталий нахмурился.

- Разрешите, я к нему загляну?

- Нечего. Все договорено. И вообще он сейчас на работе.

- Пошли, симулянт, - поднялся со своего места Откаленко. - Не будем мешать начальству.

Цветков добродушно усмехнулся.

Друзья зашли к себе в комнату, уселись на диван и закурили. Игорь, добродушно усмехаясь, продолжал начатый в коридоре разговор.

- …Просто свихнулась на всяких лекарствах. На то она, конечно, и медсестра. Но в отношении меня у нее только одно лекарство. Знает, что не выношу ее слез. Вот и пользуется. Ну, да ладно! - перебил он себя. - Давай лучше расскажи, как ты там воевал, в Снежинске.

- Нет, - замотал головой Виталий. - Сначала ты расскажи, как вышли на того артиста.

- Это, старик, успеется.

- Нет! В конце концов я больной человек. Может, это моя последняя воля.

Они еще не кончили свое веселое препирательство, когда позвонил Цветков.

- Живо ко мне!

Он сказал это таким тоном, что Игорь, а за ним Виталий опрометью бросились из комнаты.

Когда они появились у Цветкова, тот с усмешкой оглядел их, взволнованных и нетерпеливых, и сообщил:

- Починского обокрали. Всю ночь пробегал, искал свои чемоданы. Сейчас сидит у дежурного по вокзалу.

- Обокрали? - ошеломленно переспросил Игорь. - И значит…

- Вот именно, - заключил Цветков. - Ясно, что портсигар тоже уплыл.

- Ну, знаете! - Игорь развел руками. - Это уже мистика.

- Как же все случилось? - спросил Виталий.

- Ничего не известно. Откаленко, быстро в машину! И Починского сюда. Будем разбираться.

Через полчаса растерянный, изнервничавшийся Починский сидел в кабинете Цветкова и сбивчиво рассказывал, еще считая себя лишь жертвой чьего-то преступления:

- Приехал я на вокзал задолго до отхода поезда. Наших еще не было. Зашел в ресторан. Думаю, перекушу. А то дома не успел, торопился…

«И чего это ты так торопился, сукин сын?» - с усмешкой подумал Игорь.

- Сто граммов водки заказал, - продолжал Починский. - Это я точно помню, не больше. Потом подсел ко мне очень приличный человек. Инженер. Командированный. Ну, выпили… - Починский замялся. - Порядочно, надо сказать. Он что-то рассказывал. Я тоже. Увлеклись. Потом он попросил постеречь его чемодан, в туалет пошел. Потом и я пошел. Возвращаюсь, а чемоданов моих нет. А его стоит. Я туда, сюда. Нет его!

- Почему не заявили сразу в милицию?

- «Почему», «почему»! - раздраженно ответил Починский. - Потому что милиция только в книгах хорошо работает да на сцене…

- Когда вы ее изображаете, на юморе, - насмешливо заметил Игорь.

- Не остроумно, - отрезал Починский. - Лучше вот найдите мои чемоданы.

Цветков невозмутимо кивнул головой:

- Постараемся. Какие у вас там были вещи?

- Вам что, все их перечислить?

- Обязательно.

- Что ж, пишите, - иронически усмехнулся Починский. - Костюм светлый, бежевый, потом серый пиджак, совсем новый, между прочим…

Он стал перечислять свои вещи. Игорь записывал.

Когда Починский, наконец, кончил, Цветков спросил:

- Это все?

- Все, если не считать мелочей.

- Назовите и мелочи.

- Булавки, иголки, зубную щетку, да?

- Да, и их.

- Вы что, издеваетесь надо мной? - возмутился Починский. - Меня обокрали, кто-то совершил преступление, а вы…

Цветков, хмуро глядя ему в глаза, отчеканил:

- Сбавьте тон. Мы сейчас перейдем к вашему собственному преступлению.

- Что?! Что вы сказали?!.

- Что слышите. Где портсигар из музея?

- Какой портсигар?! Я не знаю никакого портсигара! - полные щеки его залились краской, глаза забегали по сторонам. Он кричал все громче, все озлобленнее. - Это что за приемы?! Я буду жаловаться! У нас на просмотре ваш министр был! Я ему немедленно позвоню, вот увидите! Я в ЦК партии позвоню! Вы еще меня не знаете!..

Цветков все так же невозмутимо оборвал его:

- Прежде чем звонить и жаловаться, может быть, пригласим Данилову? Она вам кое-что напомнит.

- Не знаю никакой Даниловой!

- То есть как это не знаете? - вмешался Игорь. - Заговариваться начинаете?

Починский посмотрел на него взбешенными глазами, потом нервно сказал:

- Да, да, действительно. Но при чем тут она?

- Может быть, перестанете валять дурака? - хладнокровно осведомился Цветков. - И все честно расскажете?

Но тут вдруг Починский заплакал. Видно, нервы его не выдержали. Он тяжело всхлипывал, и по толстым щекам потекли слезы.

- Я не могу… Все так неожиданно навалилось… Я человек впечатлительный… Такой грубый нажим…

Игорю стало противно, и он безжалостно заметил:

- Только не грозите кончить самоубийством. И в кино сниматься нам не обязательно.

- Издеваетесь!.. - визгливо, сквозь слезы крикнул Починский. - Еще издеваетесь!..

Виталий слушал, чувствуя, как начинает нестерпимо болеть голова и озноб пробирает тело. «Все-таки температурка есть», - подумал он.

- Будете говорить или нет? - холодно спросил Починского Цветков.

- Только не вам!..

- Придется нам, гражданин Починский.

- А я не могу… с вами… разговаривать!.. У меня нет сил выносить… ваши издевательства… - он еле сдерживал рыдания, большие пухлые руки его тряслись, когда он вынимал платок, чтобы вытереть слезы.

Цветков брезгливо сказал:

- Рассказывайте, Починский. Чего уж там.

- И не устраивайте бесплатных спектаклей, - вставил Игорь.

- Уберите его!.. - завизжал Починский. - А то я за себя не отвечаю!..

Цветков строго посмотрел на Игоря, и тот, усмехнувшись, проворчал:

- Теперь мы за вас отвечаем.

Он умолк, скосив глаза на Виталия и как бы приглашая того в свидетели этой сцены. Но тут же взгляд его стал озабоченным. Игорь встал и сказал Цветкову:

- Федор Кузьмич, разрешите нам с Лосевым выйти. Я его домой отвезу.

Цветков поглядел на Виталия и кивнул головой:

- Давайте.

- Не пойду, - решительно возразил Виталий и вдруг, словно по наитию, многозначительно добавил: - Я хотел бы кое-что еще узнать о том инженере.

Цветков и Откаленко переглянулись, и Цветков пожал плечами:

- Ладно. Слушай.

Игорь недовольно уселся на свое место.

- Ну, теперь по порядку, - обратился к Починскому Цветков. - Первое. Зачем вам нужен был портсигар?

На толстом лице Починского появилось выражение почти трагическое, и, театрально вздохнув, он сказал:

- Хорошо. Слушайте же. Я сам не знаю, что со мной творилось. Если хотите, это тоже по Достоевскому. И это будет почти исповедь. - Он снова вздохнул и, сделав многозначительную паузу, приступил к рассказу: - Все началось с постановки у нас в театре пьесы одного австрийского классика. На премьере, которая прошла с грандиозным успехом, - я играл одну из главных ролей - присутствовали сотрудники посольства. А потом посол устроил прием в честь участников спектакля. И там, на приеме, я познакомился с одним искусствоведом. Обаятельнейший человек! Он восхищался Москвой, ее музеями. Потом заговорил о музее Достоевского, о том, как популярен Достоевский на Западе. И между прочим, сказал, что там за любой сувенир Достоевского, за любую его вещицу платят колоссальные деньги. «Я бы, - сказал он со смехом, - и сам, не задумываясь, отдал бы…» - тут он назвал громадную сумму. Ну, посмеялись. Потом заговорили о другом. Обменялись адресами. В тот момент я и не подозревал, как трагически обернется для меня этот памятный вечер…

Починский говорил с чувством, голос его звучал то зловеще, то насмешливо, то грустно, он судорожно прижимал к груди свои большие розовые руки или делал эффектные жесты, помогая рассказу. Починский явно старался очаровать, подкупить слушателей этой своей игрой, не чувствуя всей ее неуместности и бессмысленности.

- …Вскоре я, клянусь вам, забыл об этой встрече, - с пафосом продолжал он. - И вдруг узнаю, что театр едет в Австрию на гастроли. И тут мне словно что-то в голову ударило: вот бы привезти с собой какую-нибудь безделицу Достоевского! Пошел в музей, увидел этот портсигар и потерял покой. Это было как наваждение, как рок какой-то! Снился он мне! Представлял - да так живо! - как позвоню по приезде в Вену этому искусствоведу, как встретимся, как передам ему портсигар. Деньги уже распределил, хозяином их себя уже чувствовал. И так и сяк их тратил. Потом планы начал составлять, как этот портсигар… ну, достать, что ли, - он глубоко вздохнул, широким жестом промокнул вспотевший лоб и горестно, чуть заискивающе улыбнулся. - Конец этой трагедии вы знаете. Но клянусь, все это было как мания, как болезнь. В принципе я честный человек и никогда раньше…

- Раньше было тоже не все хорошо, - сухо заметил Цветков. - Нам уже кое-что известно о вас.

- Это клевета! - воскликнул Починский. - У меня есть завистники! Я их знаю!..

- Об этом потом, - остановил его Цветков и, взглянув на Виталия, сказал: - Теперь расскажите нам о том инженере. Что он вам говорил, как выглядел?

Починский замялся.

- Я… я, признаюсь, не очень был трезв… Поэтому боюсь, что не много помню.

- Постарайтесь все-таки вспомнить.

- Ну, что он говорил… Что инженер. Командированный… Да! Что приехал с Севера…

- С Севера?! - вырвалось у Виталия. - Он так сказал?

- Да, сказал, - растерянно подтвердил Починский. - А что?

Виталий покачал головой.

- Ничего, ничего. А говорил он вам, что у него много денег, что будет широко жить в Москве? Такси, рестораны…

- Да! Представьте себе, говорил! - оживился Починский. - Он… он даже, мне кажется, платил потом по счету. Говорил, что любит московские рестораны.

- Какие именно, называл?

- Не помню… - наморщил лоб Починский. - Видит бог, не помню. Да! Сказал, что любит тихие рестораны, не в центре. «Тихие, - говорит, - встречи люблю». Да, да, это я почему-то запомнил.

- Интересно, почему? - живо спросил Виталий.

- Сам не знаю, право.

- Как он выглядит? - спросил Цветков. - В чем одет?

- Что вам сказать? Ну, высокий, плотный, лицо узкое, лысоватый, но совсем не старый. А трепач страшный! Такой, представьте, свойский, обходительный, я бы даже сказал, неглупый, мерзавец…

Починский вдруг смутился и покраснел. Он, видимо, вспомнил, что и сам здесь не только в качестве жертвы.

- Одет как? - снова спросил Цветков.

- Одет? Все, знаете, совершенно новое. Я даже обратил внимание. Серый костюм, серые ботинки, синяя рубашка.

- Так, так, - задумчиво произнес Цветков, - Ну, а вы ему про портсигар рассказывали?

Починский смущенно усмехнулся.

- Черт его знает! Прихвастнул, кажется. Вот, мол, подарок везу приятелю в Австрию.

- Все ясно, - решительно сказал Цветков. - А теперь садитесь и все, что вы нам рассказали, напишите. Это в ваших интересах.

Починский насторожился.

- Но имейте в виду, - вкрадчиво сказал он, - что портсигар все-таки украл не я.

Откаленко насмешливо спросил с дивана:

- Вы это тоже учли, составляя свой план?

- А я с вами вообще разговаривать не желаю! - вспыхнул Починский.

Потом он долго сидел над листом бумаги, сосредоточенно обдумывая каждую фразу и поминутно вытирая со лба крупные капли пота.

Все это время Цветков, надев очки, невозмутимо читал какие-то бумаги, а Откаленко с Лосевым курили и тихо беседовали о чем-то постороннем, сидя на диване. Служебные разговоры вести сейчас не полагалось, и оба посмеивались над своими усилиями обходить то главное, что волновало их сейчас.

Совсем стемнело, и Цветков зажег лампы - маленькую настольную и большую под потолком.

Наконец Починский кончил и положил на стол исписанные листы. За это время он, видимо, успокоился и даже кое-что прикинул про себя, потому что, уходя, уже в дверях - Цветков его отпустил, отобрав подписку о невыезде из Москвы, - он сказал:

- Я еще раз повторяю, что портсигар из музея не крал и, между прочим, ту девицу красть тоже не заставлял. На этот счет она все врет. Сама вызвалась.

Ему ничего не ответили, и Починский, усмехнувшись, вышел.

- Ну, два сапога пара, - покачал головой Откаленко.

А Виталий прибавил:

- Эдак он ее, пожалуй, все-таки утопит. А, Федор Кузьмич?

- Навряд, - покачал головой Цветков. - Разобраться тут нетрудно, - он откинулся на спинку стула и посмотрел на обоих своих сотрудников. - Ну-с, милые, что будем делать дальше? - и он остро взглянул на Виталия. - Что ж это за инженер, как думаешь?

- Заседание продолжается, - весело подхватил Игорь. - Вся Европа смотрит на вас, товарищ Лосев. Изрекайте по силе возможности.

Виталий улыбнулся.

- Сейчас изреку, - и уже серьезно закончил: - Боюсь, это тот самый Поп, Федор Кузьмич. Ведь у него документы какого-то инженера с Севера. И еще многое совпадает. Я же помню содержание письма.

- Но как он попал на Киевский вокзал? - спросил Игорь. - Он же не любит шумных ресторанов.

- М-да, - задумчиво кивнул Цветков. - Давайте прикинем по времени. Если письмо было послано с дороги, то в Москве он уже дня два. Так? И приехал на Ярославский вокзал, если ехал с Севера, как тот инженер.

- Но привет он передал из «снежной Сибири», - заметил Виталий.

- Ага. Тогда, скорей всего, Казанский вокзал. Почему же он очутился на Киевском? Давайте, милые, рассуждать, - предложил Цветков.

- А что? Он преступник активный, - сказал Лосев. - Искал там жертву.

Откаленко отрицательно замотал головой.

- Скажешь тоже! Он не только активный, но и опытный, знает, что ему, беглому, появляться на вокзале опасно. Потом он набит деньгами пока. Зачем же рисковать?

- Тут, милые мои, два вопроса, - вступил в разговор Цветков. - Первый. Надо разослать запрос: кто из пассажиров, следовавших поездом из Сибири в Москву в такие-то дни, заявлял о пропаже документов. Тогда мы установим фамилию, под которой этот Поп сейчас скрывается. И еще. Надо проверить сообщения о побегах. Может, узнаем его настоящую фамилию и кое-что еще о нем. Теперь второе. Обратили внимание? Уж слишком чисто он одет. А в Москве провел две ночи, не меньше. Значит, не у шпаны ночует, а в культурном месте.

- В гостиницу он, конечно, не сунется, - убежденно заметил Игорь. - Там паспорт надо на прописку сдавать. Его в милицию понесут.

Цветков утвердительно кивнул.

- Ясное дело, не сунется. А культурных знакомств у этого волка в Москве, конечно, нет. Где ж он ночует? Вопрос.

- Мало ли! - ответил Виталий. - Комнату снял.

- Э, нет, - Цветков усмехнулся. - Нынче народ в Москве стал осторожнее. Первому встречному никто комнату не сдаст.

Но Виталий не сдавался.

- А он в дороге с кем-нибудь познакомился. Наконец, роман завел. Он же вон какой общительный!

- Не думаю, - снова не согласился Цветков. - В квартире соседи - глаза, уши, любопытство. А он беглый. Скорей, милый, другое. - Цветков секунду помедлил и продолжал уже задумчиво, словно советуясь с самим собой: - Может он, к примеру, поднаврать, сунуть рубль-другой и на вокзале, в комнате для транзитных пассажиров, ночевать, а? Там никаких паспортов сдавать не надо и обстановка вполне культурная.

- На таком людном вокзале, как Киевский? - с сомнением спросил Виталий.

Игорь вдруг встрепенулся.

- Граждане, братцы! Именно на таком людном! Он же хитер, как лиса! И еще Киевский. Он же дальше всех вокзалов от Казанского, на который он приехал. Это и психологически оправдано.

- Будет тебе такая лиса жить на вокзале, - упрямо возразил Виталий. - Сам же сказал, что ему там появляться даже опасно.

- Появляться, чтобы совершить преступление, опасно. А чтобы скрыться среди сотен самых разных людей - это уже, старик, совсем другое дело. Именно лиса так и поступит.

- А знаете что, милые? - неожиданно сказал Цветков. - Есть предложение. Сейчас… - он взглянул на часы, - двадцать три часа. Самое время. Проедемся-ка туда, а?

- Верно! - с энтузиазмом подхватил Откаленко.

После событий последних дней он ловил себя на мысли, что стал верить в Цветкова, как в бога, и даже порой стеснялся этого безоговорочного чувства.

- Что ж, съездим, - без всякого энтузиазма согласился Лосев. - Чего в жизни не бывает…


Когда шли через площадь к вокзалу, у Виталия мелькнула мысль: «А вдруг возьмем?» Он даже не заметил, как от волнения у него прошла голова, только слабость напоминала о болезни, да и то когда он вдруг начинал прислушиваться к себе.

Видимо, волновались и его спутники, потому что, когда подходили к вокзалу, все трое уже почти бежали.

В комнату на третьем этаже, где рядами стояли кровати, зашел один Откаленко, зашел позевывая, устало и не спеша огляделся, словно ища свободную кровать.

На некоторых постелях уже спали - кто, укрывшись с головой одеялом, кто, наоборот, откинув его, кто еще иначе, но все по-разному. «Как живут, так и спят», - почему-то подумал Игорь. На нескольких кроватях люди еще только раздевались, складывая вещи на стул возле себя. Одна или две кровати оставались незанятыми.

Игорь обратил внимание на сложенную возле постелей одежду. Серые костюмы были только у двоих из спящих, но рубашки у одного - белая, у другого - черная. Больше Игорь вообще ничего достойного внимания не заметил в этой большой, сонной комнате.

Он потянулся, потом, словно вспомнив что-то, не спеша направился к двери.

В это время Цветков и Лосев разговаривали в соседней комнате с дежурной, маленькой пожилой женщиной в синем халате.

- Земляка вот разыскиваем, - озабоченно говорил ей Цветков. - Такой высокий, плотный парень, а лицо узкое такое, и лысоватый даже.

- А одет он в серый костюм, серые ботинки и рубашка синяя. Может, видели? - поспешно добавил Виталий, окончательно заразившись азартом поиска.

Дежурная передернула худыми плечами и равнодушно проворчала:

- Нешто всех запомнишь? Тыщи их у меня проходят.

- А сейчас такой не спит у вас? - спросил Цветков. - Очень он нам нужен, мамаша.

- Вот и ищите, раз нужен. Мне-то что…

Виталий начинал терять терпение. Он готов был уже вынуть удостоверение и поговорить с этой неприветливой, грубоватой женщиной по-иному, строго и официально. Его сдерживало только присутствие Цветкова. А тот словно и не замечал ее неприязни.

- Неужто, мамаша, тебе не приходилось никого из близких разыскивать? - не то укоризненно, не то сочувственно спросил он. - И к людям за помощью никогда не обращалась?

Неожиданно морщинистое, со впалыми щеками лицо женщины дрогнуло, и она со скрытой болью, отрывисто сказала:

- Не приходилось. Война всех прибрала. Об мужике моем похоронная сама меня нашла. А вот от сына-лейтенанта холмик на Орловщине, правда, разыскала. Кажинный год езжу прибирать его.

- Тоже небось люди помогли холмик-то найти, - вздохнул Цветков.

Виталий уловил в его словах такое искреннее участие, что невольно подумал: «Удивительно он сердечный человек все-таки!» - и неожиданно сам почувствовал симпатию к этой маленькой, столько горя вынесшей женщине.

- Без добрых людей свет не стоит, - ответила та и, помедлив, добавила: - Вспоминаю я того, как вы говорите. Ночевал тую ночь.

- А потом? - вырвалось у Виталия.

- Потом ушел. Рубль лишний сунул. Все шутки шутил, балабон.

- Куда же он ушел? - продолжал нетерпеливо допытываться Виталий.

- Будто знакомого какого встретил.

- Это, выходит, вчера вечером было?

- Ага. Поздно так пришел, думала, спать будет.

- Зачем же он пришел тогда?

Женщина усмехнулась.

- Переодеваться. Вещи из камеры принес. Два чемодана.

Она пытливо оглядела своих собеседников и деланно-безразличным тоном добавила:

- Страсть как спешил! Записочку одну обронил, так я его и догнать не успела.

- Где же она? - поспешно спросил Виталий.

- Кто ее знает! Бросила кудай-то.

Тут вступил в разговор Цветков. Он очень серьезно, с каким-то новым значением сказал:

- Нам непременно найти его надо, мамаша.

И женщина, усмехнувшись, ответила:

- А я уж и сама вижу, что вам его беспременно найтить надо, землячка этого. - Она вздохнула и с сожалением добавила: - Хорошие вы люди, а то бы нипочем рыться в грязи не стала.

Она неохотно подошла к железной урне в углу и, расстелив перед ней на полу газету, с усилием вывалила туда мусор из урны.

Цветков и Лосев попытались было ей помочь, но она повелительно буркнула:

- Сама. Нечего вам-то пачкаться.

- Нам, мамаша, тоже приходится с грязью дело иметь, - усмехнулся Цветков.

Та промолчала и, присев на корточки, стала быстро перебирать кучу мусора на газете.

В это время из соседней комнаты появился Откаленко. Он с удивлением поглядел на товарищей, нетерпеливо склонившихся над женщиной около мусорной кучи, и, подойдя, тихо спросил Виталия:

- Что сие значит?

- Погоди, - ответил тот, не отрывая глаз от быстрых рук женщины. - Ищем тут записку.

Наконец женщина нашла то, что искала.

- Вот она, - и, с усилием приподнявшись, передала Цветкову скомканную бумажку.

Три головы поспешно склонились над ней.

В записке была только одна корявая строчка: «Место старое тихие встречи». Бумага была пожелтевшей от времени, с обтрепанными краями, чернила на ней чуть выцвели.

Все трое молча переглянулись.

Потом Виталий неуверенно произнес:

- Странно… знакомые какие-то слова…

Они торопливо и благодарно простились с худенькой женщиной в синем халате. Та в ответ лишь хмуро кивнула им.

- Чего уж там… Ладно…

Шел второй час ночи. Все трое валились с ног от усталости и пережитых волнений.

Но Цветков неожиданно сказал:

- Придется, милые, еще поработать. Как-никак идем по горячему следу. Ему негде ночевать, кроме как на другом вокзале. Ясно?

- Куда яснее, - немедленно согласился Откаленко.

- И теперь он в бежевом костюме, - добавил Лосев.

Они прошли в комнату дежурного и вызвали оперативную машину.

Пока ее дожидались, Цветков сказал:

- В Москве девять вокзалов, так? Этот иКазанский отбросим. Остается семь.

Потом связались по телефону с дежурными этих вокзалов, попросили до приезда оперативной группы взять под наблюдение комнаты для транзитных пассажиров и сообщили на всякий случай приметы интересующего их человека.

Машина пришла раньше, чем успели связаться со всеми вокзалами. Предупредить остальных попросили дежурного лейтенанта.

…Уже начинало светать, когда Цветков и его сотрудники вышли на пустынную маленькую площадь перед Савеловским вокзалом. Около низенького палисадника у стоянки такси сиротливо притулились две машины с зелеными фонариками. Водители их крепко спали. На широкой лестнице, ведущей от платформ к выходу в город, появилось несколько человеческих фигур: видно, первый утренний поезд уже пришел в Москву.

- Сюда можно было и не ездить, - с досадой сказал Виталий.

- Никуда можно было не ездить, - поправил его Откаленко.

Цветков покачал головой.

- Нет, милые, всюду надо было ездить. Теперь версию насчет комнат для транзитных пассажирюв на сегодня можно отбросить. Со спокойной совестью. А раньше как? Не простили бы себе, если что.

Они разбудили дремавшего в машине шофера.

- С утра займемся другой версией, - сказал через плечо Цветков, тяжело опускаясь на переднее сиденье. - Насчет тихих встреч… - И добавил, обращаясь к шоферу: - Давай, Коля, развези-ка нас по домам. Спать осталось… - он посмотрел на часы, - всего ничего. А дел завтра невпроворот.

- Добрые люди уже седьмой сон видят, - усмехнулся Виталий.

- У добрых людей уже будильники звонят, - снова поправил его Откаленко. - Дал бог работку…

- Зато любимый город может спать спокойно, - отозвался Виталий.

Всех неудержимо клонило ко сну. Но когда Цветков заговорил о предстоящих делах, сон сам собой улетучился.

Игорь удивленно заметил:

- Скажи пожалуйста! Как будто второе дыхание появилось.

- Не. Это уже последнее, - усмехнулся Лосев.

Надо было все обдумать и обо всем условиться, поэтому решили собраться утром пораньше.

- Выспимся, милые, потом, - сказал Цветков.

И Виталий беспечно добавил:

- На том свете скорей всего.

- Юмор у тебя что-то не тот, - отозвался Игорь. - Не наш в общем юмор. - И, обращаясь главным образом к Цветкову, добавил: - А что, ниточка все-таки не рвется, тянется. Вопрос только - куда?


К середине следующего дня многое прояснилось. Откаленко привез спецсообщение о побеге из места заключения некоего Григория Сердюка по кличке «Поп». Приметы тоже совпадали.

Цветков, надев очки, внимательно прочел сообщение, затем удовлетворенно сказал:

- Наш, - и посмотрел поверх очков на Игоря. - Какие есть данные?

- Осужден за вооруженный грабеж с убийством. Судимость четвертая.

- Последний раз где судим?

- В Снежинске. В Москве связи не установлены.

- Та-ак. Опасный тип.

Потом приехал Лосев и сообщил, что у инженера Егорова, следовавшего поездом из Хабаровска, были похищены документы и деньги. Инженер ехал с семьей из Якутии.

- В ужасном положении люди, - волнуясь, говорил Виталий. - В Москве ни родных, ни знакомых. С детьми. Собирались потом ехать на юг, отдыхать. За три года первый отпуск.

Откаленко мрачно произнес:

- Паразит! Добраться бы до него, пока он все деньги не просадил.

- Вот об этом и подумаем, - сказал Цветков и, в свою очередь, спросил: - А им что же, и помочь некому?

- Ну как так некому! Министерство там чего-то им выдаст, наверное. На обратную дорогу. А отдых пропал.

- Ладно. Давайте думать, - тряхнул головой Цветков.

Он снял очки, откинулся по привычке на спинку стула и пытливо посмотрел на Виталия.

- Значит, «тихие встречи». Это что такое?

Но тут, в самый неподходящий момент, дверь широко распахнулась и вошел Свиридов.

- Совещаньице? - осведомился он.

- Вроде того.

- А у меня к тебе разговор, Федор Кузьмич.

Цветков сказал сухо:

- Сейчас некогда. Сам знаешь обстановку. При тебе докладывал.

- Еще вчера надо было справочку составить.

- Ладно. Вечером. Горит тут все у нас.

- А за ней из управления скоро приедут.

- Что же со мной-то не сговорились?

- Это не обязательно. Вышестоящая инстанция. Да и застать тебя… Вон даже ночью машину держал.

- Такая работа.

- Работа работой, а порядок порядком. - Свиридов сердито засопел. - Словом, я доложу как есть. Учти. Потом не расхлебаешь.

Он грузно повернулся и направился к двери.

Цветков подождал, пока Свиридов ушел, и невозмутимым тоном продолжал, обращаясь к Лосеву:

- Итак, «тихие встречи». Что это, по-твоему?

Но Виталий не мог так сразу переключиться на деловой лад. Он весь кипел от возмущения.

- Я вас не понимаю, Федор Кузьмич! - запальчиво воскликнул он. - Долго этот Свиридов будет копать против нас?

- Не против нас, а против вас, - поправил его Откаленко и решительно спросил: - Когда будет партбюро?

Цветков усмехнулся.

- Когда будет, нам скажут. А у нас, милые, дело сейчас есть поважнее.

И нельзя было заметить, как трудно давалось ему это наружное спокойствие. Во всяком случае, Виталий этого не заметил и решил, что его начальство просто недооценивает обстановку.

- Вы напрасно усмехаетесь, Федор Кузьмич, - с негодованием ответил он. - Я даже удивляюсь.

- А я приду на партбюро, - объявил Откаленко. - А что? Он мешает работать. Тут такое дело, а…

- Хватит, - тяжело хлопнул ладонью по столу Цветков. - Кому надо, разберутся. - И, посмотрев на Виталия, с нажимом повторил: - Отвечай. Что, по-твоему, значат эти «тихие встречи»?

- Просто я вспомнил, - задетый его тоном, холодно ответил Виталий: - По-моему, есть такой ресторанчик. На юго-западе.

- Не может быть! - удивился Откаленко. - У нас так рестораны не называют. Вот, например, «Заря», «Якорь», «Волна» или там «Москва», «Ленинград», «Киев» - это я понимаю. А «Тихие встречи»…

- Сам видел, - ответил Лосев. - А то бы тоже не поверил.

Цветков задумчиво сказал, посасывая папиросу:

- Та-ак. Что ж, теперь понятно. Значит, там будет встреча у Сердюка с Косым. Надо, милые мои, подготовиться. И по-особому на этот раз.

- А чего тут особого? - спросил Виталий. - Подстеречь, да и взять обоих. Проще всего. Я Косого узнаю как-никак.

- Просто, но глупо, - нахмурился Цветков. - Ну, возьмем их, и что? Это не такой народ, который сам все расскажет. А нам много чего у них надо узнать. Где, к примеру, ночевал сегодня этот Сердюк? Может, связи у него какие-нибудь да есть? Пишет, дело у него в Москве. Какое? Чего этот волк задумал? С кем? И насчет оружия тоже. Все, милые, надо постараться прежде узнать, а потом уже брать. И тоже по-умному. Это вам не котята. Это звери опасные.

- Наконец-то становится горячо! - азартно воскликнул Откаленко. - Котята мне, признаться, поднадоели. А что? Разрешите, Федор Кузьмич, теперь мне покомандовать парадом. С Лосева хватит.

Цветков задумчиво усмехнулся.

- Горячо будет так, милые мои, что всем дела хватит. Но ты, - он оценивающе посмотрел на Игоря, - ты получишь особое задание.

Было ясно, что у Цветкова созрел уже какой-то план, и, зная его характер, можно было предположить, что план этот опасный и смелый.

Глава VII
РЕСТОРАН «ТИХИЕ ВСТРЕЧИ» НЕ ОПРАВДЫВАЕТ СВОЕГО НАЗВАНИЯ

Олег Полуянов сидел на кровати в своей комнатке и, предварительно заперев дверь на ключ от случайного вторжения соседей, рассматривал привезенный из Одессы заграничный «товар». Здесь были сигареты «Кэмел» и «Честер», авторучки и зажигалки с обнаженными красавицами, яркие галстуки и нейлоновые кофточки, мужские носки и пуловеры самых невероятных раскрасок, пестрые пачки жевательной резинки - словом, типичный «запад», скупленный у иностранных моряков и на «толчке».

Олег был в одних трусах и черной рубашке навыпуск. Покуривая сигарету и щурясь, он критически осматривал одну вещь за другой, прикидывая в уме, сколько можно будет получить за каждую из них с золотушных московских пижонов, которые, конечно, ни в какое сравнение с одесскими «королями бизнеса» не шли. От этих «прикидок» на нежном лице Олега проступил румянец, а большие карие глаза начинали блестеть.

Вообще это была невероятная удача - в такое время и ему, рядовому сантехнику, получить командировку в Одессу, чтобы «выбить» с местного завода дефицитную облицовочную плитку. Олег чувствовал, что начальство с какой-то странной неохотой направляло его в эту поездку. Но не в его характере было выяснять причины свалившегося на него счастья. Главное, что это случилось, а почему - его интересовало как прошлогодний снег.

Встреча с давнишними друзьями была самой радостной. «Земляк», с которым он обычно осуществлял свои «комбинации», просто обомлел от радости и немедленно привел в действие все свои связи. Улов получился отменным.

Единственные, кто оказался не в восторге от его приезда, были его собственные старики и студентка-сестренка. То есть в начале они тоже были обрадованы, но потом, заметив, как тащит он в дом барахло, как приходит среди ночи «под газами», они сначала решительно потребовали прекратить все это. Но Олег самодовольно объявил, что задания своего начальства он уже выполнил и теперь намерен отдохнуть. Тогда сестренка пригрозила пойти в милицию. Мать все дни ходила с красными от слез глазами. А отец, крутой и вспыльчивый, просто выпроводил его из Одессы, причем сам купил ему билет и не успокоился, пока не усадил своего «мерзавца и балбеса», как он выразился, в вагон поезда, да еще пригрозил через месяц приехать в Москву и, как он тоже выразился, «навести окончательный порядок».

От отца в этом смысле можно было ждать каких угодно неприятностей. Они могли оказаться тем более чувствительными, что совсем недавно Олега уже вызывали в милицию - спасибо бывшему дружку Ваське! А там какой-то дотошный молодой парень, оказывается, чего-то пронюхал о его комбинациях. Правда, Олег тоже в долгу не остался и под Ваську «мину подвел». Все же на душе остался неважный осадок от этого визита. И поездка в Одессу, как полагал Олег, должна была помочь ему встряхнуться и «войти в рабочую колею». Но этого не получилось!

Мало того, что отъезд его был обставлен родными столь бестактно. Главное заключалось в том, что его «выперли» значительно раньше, чем он рассчитывал. У него даже не закончилась командировка. В связи с этим он, правда, решил несколько дней не являться на работу, благо никто его так рано там и не ждет, и использовать это время для «деловых встреч» и заключения «контрактов». Прежде всего следовало распределить привезенный «товар» с учетом возможностей его «контрагентов». Этой работой Олег и занимался сейчас, заперевшись от надоедливых соседей. Ибо работа эта требовала сосредоточенности и тонкого расчета.

Вот в этот-то такой напряженный момент и раздались в коридоре звонки, два длинных и один короткий - к нему!

Олег поспешно запихнул «товар» в чемоданы, натянул брюки и прислушался.

Дверь открыла старушка соседка.

- Олег дома? - раздался чей-то незнакомый голос.

- Дома, дома, - проворчала соседка. - Вон туда иди.

Олег не любил неожиданного вторжения к нему незнакомых людей. «Может, опять из милиции?» - мелькнула тревожная мысль. Это было сейчас не только неприятно, но и опасно.

В дверь стукнули небрежно и как-то неофициально.

Олег нехотя открыл.

Перед ним стоял смуглый черноволосый парень, высокий и жилистый, в мятом пиджаке и расстегнутой ковбойке. Нагловатые цыганские глаза смотрели на Олега с неподдельным изумлением.

- Это ты Олег? - спросил парень недоверчиво.

Олег насмешливо осведомился:

- А что, не похож?

- В том-то и дело, что не похож.

Олег окончательно успокоился и даже развеселился.

- Я, между прочим, только на папу с мамой похож. И то, они говорят, чисто внешне.

Но гость не был расположен поддержать шутку. Лицо его стало хмурым и злым. Он шагнул в комнату и прикрыл за собой дверь.

- Ты трепаться-то брось. Я дело спрашиваю, - с угрозой сказал он. - Дружок у тебя такой есть, Васька?

- Был. На заре туманной юности. А что?

- Где живет?

Олег, пожав плечами, назвал адрес.

- Как, подходит? - он продолжал усмехаться.

- И фамилия твоя Полуянов?

- И папа Полуянов и дедушка Полуянов. С другой стороны, мама имела в девичестве…

- Ты брось трепаться, - угрюмо посоветовал гость. - Может, у Васьки еще какого дружка Олегом зовут?

- Я переписи его дружкам не вел. Особенно последним.

- Чего-то ты на того Олега не похож…

- В Москве тридцать семь тысяч сто шестнадцать Олегов. Может, какой-нибудь из них и похож. Так что извиняю за беспокойство.

Олег уже терял терпение. Кроме того, начинало закрадываться какое-то странное беспокойство. Парень знал его фамилию, знал Ваську. Не утерпев, Олег спросил:

- Сам-то ты кто такой?

Парень подозрительно поглядел на него, потом вытащил папиросу, закурил и не спеша, в свою очередь, спросил:

- Ты от Васьки про Косого не слышал?

- Косой? - изумленно переспросил Олег. - Ты и есть Косой?

- Я самый. Тебя Васька просил ко мне съездить?

- Припоминаю… Был такой разговор… А потом меня в уголовку таскали из-за него.

- В уголовку?! - Косой напружинился, сжал большие кулаки. - Выходит, ссучился Васька? Выходит, не того Олега прислал? - у него побелели губы. - А я… как последний фрайер… приехал и решил того Олега найти… Думал, закадычным дружком мне стал. Больше Васьки он мне показался… А по имени-фамилии в справочном твой адрес дали. - Он говорил отрывисто, лихорадочно, наливаясь злобой. - Выходит, продал Васька и тебя и меня?

Олег ошеломленно кивнул головой:

- Выходит, так.

- Тогда погорели мои кореши там. Тогда и сам я чуть на крючок не попал, - с неутихающей злостью продолжал Косой.

- А меня в командировку вдруг отослали, - сообщил Олег. - Это я раньше времени вернулся.

- Во-во… Теперь только явись.

- Что же мне делать?

Страх холодной, скользкой змеей проник ему в душу, и липкий озноб прошел по телу.

- Что же делать? - дрогнувшим голосом повторил Олег. - Черт те что получается…

От обычной его самоуверенной наглости не осталось и следа.

Косой вдруг неслышно подошел к двери, прислушался, потом вернулся к Олегу и тихо сказал:

- С Васькой надо посчитаться. Понял?

- То есть как посчитаться? - испуганно переспросил Олег.

- А так. Как со всякой сукой считаются. Не слыхал?

Косой произнес это безжалостно и насмешливо.

- Я… Н-нет… Я тут ни при чем… - заикаясь от испуга, проговорил Олег.

- А на свободе ты еще погулять хочешь? - в голосе Косого прозвучала угроза. - И здоровье тоже побереги, - многозначительно добавил он.

- Н-нет… Уж ты сам…

Олег готов был бежать сейчас куда угодно от этого страшного человека. Зачем только он вернулся в Москву, зачем?.. Но этих «зачем» было так много, что он уже не знал, в чем раскаиваться: в знакомстве с Васькой, в ссоре с родными, в скупке этого проклятого «товара»… Все перемешалось в голове у Олега, и он только чувствовал, что уже чем-то непонятным, незримым связан с этим черномазым бешеным парнем, который, конечно, ни перед чем не остановится и, если Олег будет ему мешать… Да и Ваське стоит как следует навесить за предательство.

- Сегодня у меня встреча одна должна быть, - медленно, что-то обдумывая про себя, сказал Косой. - Записку отнесешь. Скажу куда.

- И все? - с надеждой спросил Олег и облегченно вздохнул. - Это пожалуйста.

Косой зло усмехнулся.

- Это раз. Потом еще одно. Пока Васька ничего не чухает, его увести надо. Ты город-то знаешь.

- Здесь нигде нельзя, - поспешно возразил Олег.

- Это уж ты прикидывай, - Косой насмешливо посмотрел на него. - А то я к тебе его приведу.

- Ты что, в уме?!

- А вот и думай. Башка-то небось работает.

Но голова у Олега начисто отказывалась работать. Он был как в горячечном тумане. Мелко-мелко тряслись руки и ноги, и он ничего не мог сообразить.

Надо уехать куда-то, подальше от Москвы. Чтобы никакого подозрения не пало на него, на Олега. Пусть уж там они, как хотят, считаются. Но куда можно уехать?.. И вдруг он вспомнил. Во! Самое лучшее!

И с облегчением сказал:

- Кажется, есть такое место.

Об остальном они договорились быстро.

Потом Косой ушел.

Спустя некоторое время ушел и Олег.


Васька, весь чумазый, в промасленной спецовке, стоял около машины, которая висела на уровне его головы на толстом блестящем стволе подъемника, и внимательно смотрел, как Сергей, бригадир, сняв колесо, вынимал тормозные колодки. Сергей работал ловко, деловито, с фасоном, и Васька еле успевал подавать ему инструмент.

В громадном помещении гаража стоял неумолчный шум. С ревом въезжали и выезжали машины, гудели подъемники, перекликались десятки голосов, веселых, сердитых - разных.

Сергей передал Ваське испачканные тормозные колодки и отрывисто приказал:

- Вытри и наждачком их.

- А отчего это их так?

- Прокладки пробило. Не видишь?

Васька кинулся за наждаком.

Прошло уже несколько дней, как его восстановили на работе, а он все еще был возбужден, как после выигранного сражения. Здорово тогда Виталий этого Баранникова прижал, и райком комсомола вмешался. Ребята там, оказывается, будь здоров! Но чего совершенно не ожидал Васька, так это прихода Витьки Сахарова из штаба дружины. Пришел тоже заступаться за Ваську. Смехотура! Но смешно было сейчас, а тогда Васька сначала испугался, а потом не знал, куда спрятать глаза. Уж кто-кто, а Сахаров знал о всех его «художествах». Васька, конечно, догадывался, что и тут дело не обошлось без Виталия. Но все же…

Васька с ожесточением тер клочком наждачной бумаги тормозные колодки, когда к нему подошел кто-то из ребят и сказал:

- Слышь? Тебя там на проходной один спрашивает.

- Кто такой?

- Да знакомый, говорит.

Васька отложил колодки и, предупредив Сергея, не спеша, вразвалочку вышел из гаража и пересек двор.

За проходной его дожидался Косой.

Увидев его, Васька в первый момент растерялся, так далек он был сейчас от мысли об этой встрече - встрече, о которой его предупредил Цветков. Но быстро пришел в себя. Он знал, что надо было делать. Обо всем условлено. Виталий вел себя там, в Снежинске, как надо. Косой ни о чем не подозревает.

Сколько раз мысленно Васька представлял себе эту встречу, каждый раз волнуясь и с трудом сдерживая все возраставшую день ото дня ненависть к этому человеку! Это был враг, его и всех тех, кто теперь окружал Ваську. С ним нельзя было расправиться так, как привык это делать Васька в прошлом. Ни избить, ни ударить ножом. С ним надо было хитрить. И Васька давал себе клятву все сделать как надо. И вот пришло время выполнить ее. Косой пришел, он ждет, он рассчитывает найти в Ваське прежнего, покорного, запуганного парня. Ну-ну, посмотрим…

Васька вышел из проходной.

Косой заметил его и двинулся навстречу. На губах его играла знакомая пренебрежительная усмешка.

- Привет, - сказал он. - Не ждал?

- А чего мне тебя ждать? Не девчонка.

- И то верно, - охотно согласился Косой. - Чего меня ждать! Надо будет, сам притопаю. Верно говорю?

- Верно.

«Ишь, какой ласковый, гад! - подумал Васька. - Я тебе пятки полижу, погоди!»

- Вот и притопал, - многозначительно сказал Косой. - Дело есть. Фартовое. Будь уверен.

- Опять тянуть с меня будешь?

- Не. Все, - поспешно заверил Косой.

- А пушку ту никуда не дел?

Косой как-то странно взглянул на Ваську и с напускной беспечностью ответил:

- Не бойсь. Она в порядке.

- А мослят нашел?

- Мослят?.. Не. Не нашел.

Васька почувствовал, как у него отлегло от души. Ему сейчас было страшно даже подумать, что из пистолета отца мог вдруг выстрелить этот бандит. Из пистолета отца…

- Ладно, - тряхнул головой Васька, словно прогоняя неуместные сейчас мысли. - Ладно. Говори, какое дело есть.

Косой нехорошо усмехнулся.

- Всего сказать не могу. Со мной поедешь.

- Куда?

- Сначала на вокзал подскочим, кой-чего заберем. И в одно место отвезем. Делов на вечер.

Ваське на миг вдруг стало почему-то страшно. То ли от странной усмешки Косого, то ли от необычного для него дружелюбия, с каким тот говорил сейчас. Но он легко поборол в себе это чувство.

- Когда поедем? - деловито спросил он.

- Сейчас надо. Отпросишься, работяга?

- И отпрашиваться нечего. Сейчас все равно кончаю. Вот переоденусь только.

- Ну, давай топай.

Когда Васька вернулся, рабочие уже расходились, умытые, сбросившие свои спецовки.

- Васек! - крикнул Сергей. - «Болеть» поедешь? Сегодня мы с четырнадцатой базой играем.

Сергей имел второй разряд по волейболу и уже давно заманивал Ваську к себе в команду. «Реакция у тебя - блеск, - говорил он. - И удар сильный. Но техника не ночевала».

- Собираемся около мотористов, - добавил Сергей.

- Сегодня не могу, - с сожалением, которого он сам в себе не ожидал, ответил Васька. И в этом было что-то большее, чем невозможность посмотреть интересную игру, что именно - Васька и сам не понял.

Он торопливо умылся, переоделся, забравшись в какую-то машину, потом бегом кинулся к телефону.

Цветков, к счастью, оказался на месте.

- Федор Кузьмич, - торопливо сказал Васька. - Приятель появился. Зовет с собой. Дело у него есть. Можно поехать?

- Сказал - куда?

- Сначала на Ярославский вокзал, за вещами.

Цветков на другом конце провода секунду помедлил, что-то, видимо, обдумывая, потом сказал:

- Езжай. Но только на вокзал. И все! Оттуда домой. Под любым предлогом домой! Смотри, Вася! Не забывай, о чем условились.


Ресторан с необычным названием «Тихие встречи» находился в первом этаже большого дома, торцом выходящего на оживленную, красивую, тоже совсем новую улицу в районе сплошных новостроек, далеко от центра города. Крупных учреждений и предприятий поблизости не было, и днем, даже в обеденные часы, ресторан посещался мало, да и вечерами на его стеклянных дверях никогда не появлялось таблички «Мест нет». Это, видимо, объяснялось еще и тем, что там не играл шумный оркестр, не было танцев. Даже его внутренняя планировка, где столики были по возможности изолированы легкими, изящными перегородками, создавала ощущение почти домашнего уюта. Администрация, видимо, стремилась оправдать название ресторана и обеспечить своим гостям возможность тихих встреч, нешумного отдыха и покоя.

Днем здесь обедали целые семьи, холостяки и застенчивые молодожены, видимо не успевшие еще после переезда в новые квартиры наладить как следует свой быт, а также всякий случайный народ, занесенный делами в эту далекую от дома часть города. По вечерам столики занимали в основном компании пожилых людей.

За два дня Игорь Откаленко вполне освоился в этой обстановке, быстро попал в категорию «тихих холостяков», ибо регулярно и очень скромно завтракал, обедал и ужинал в этом ресторане, не привлекая ничьего внимания. Не вызывало удивления и то, что он стремился всегда занять один и тот же столик: домашняя обстановка влекла за собой и соответствующие привычки.

Труднее было найти подходящий столик, сидя за которым хорошо бы просматривался вход в зал. Но у Откаленко был уже немалый опыт в таких делах и наметанный глаз.

Связанная с Игорем оперативная группа, в которую входили Лосев и еще двое сотрудников, расположилась в красном уголке соседнего дома. Оттуда хорошо был виден каждый человек, входящий в ресторан. В случае появления Косого, которого Лосев, конечно, сразу бы узнал, в ресторан должен был зайти один из сотрудников. Что касается Сердюка, то его предстояло узнать лишь по приметам. А дальше Игорь приступал к выполнению своего специального задания, оперативная же группа должна была подключиться лишь на самом последнем этапе, возможно, даже совсем в другом районе города.

В тот вечер Игорь занял свое обычное место за столиком и, как всегда, заказав скромный ужин, развернул газету.

Прошло некоторое время, и Игорь неожиданно почувствовал на себе чей-то пристальный, изучающий взгляд. Игорь не видел этого человека, он только ощущал его присутствие и догадался, что человек этот сидит справа от него за столиком в углу.

Это было странно и неприятно. Всех, кто вошел за это время в ресторан, Игорь видел. Среди них не было знакомых. Значит, человек этот уже был в ресторане, когда пришел Игорь. Неужели он пропустил его, когда шел к своему столику и незаметно оглядывал посетителей? Скорей всего так оно и было. Угловой столик из-за необычной планировки зала просматривался последним и лучше всего с того места, где сидел Игорь, но для этого сесть надо было по-иному и тогда Игорь терял бы из виду вход в зал. Проклятая планировка!

Однако надо было немедленно выяснить, кто этот человек. Слишком многое зависело от этого.

Игорь продолжал некоторое время спокойно читать, потом как бы непроизвольно столкнул со столика тяжелую папочку с меню. Нагибаясь за нею, он бросил незаметный взгляд в сторону углового столика и сразу узнал сидевшего за ним человека.

Это был художник Зернов, тот самый, с которым беседовал Игорь недели две назад по поводу кражи портсигара из музея, который ругал картину какого-то итальянца там и предлагал писать его, Игоря, портрет. Зернов был в знакомой спортивной куртке на «молнии», только без берета, коренастый, жилистый и еще больше загорелый. Костистое, с хищным носом и глубоко запавшими, цепкими глазами лицо его и бритая голова были медными от загара, а длинная прямая трубка, прихваченная крепкими зубами, придавала ему сходство с индейцем, лишь недавно познавшим блага цивилизации. Зернов что-то быстро набрасывал карандашом на листе бумаги. «Уж не меня ли рисует?» - с неудовольствием подумал Игорь.

Вопрос этот разрешился быстро.

Зернов неожиданно встал и, держа лист бумаги в руках, подошел к Игорю.

- Здравствуйте, дорогой товарищ! - пробасил он, лукаво и в то же время удивительно добродушно улыбаясь. - Разрешите показать вам портрет одного знакомого.

С листа бумаги на Игоря смотрел он сам. В торопливом карандашном рисунке художник сумел ухватить не только характерные черты лица - приплюснутый, как у боксера, нос, тяжело выступающий подбородок, но и бросающийся контраст черных коротких волос и голубых - именно голубых! - глаз.

- Здорово! - невольно вырвалось у Игоря.

Потом Зернов довольно бесцеремонно перебрался за его столик со всем своим «хозяйством». Этим «хозяйством» оказалась папка со множеством зарисовок.

- Студия моя здесь, рядом, - басил Зернов. - Расщедрился Моссовет. Питаюсь тут. Заодно собираю человеческие типы. Вы только взгляните, «какая смесь одежд и лиц»!

Встреча эта была на редкость не ко времени: Зернов мог серьезно помешать. Тем не менее Игорю пришлось сделать вид, будто он очень обрадован. Он вынужден был даже просмотреть все наброски Зернова, при этом, однако, чутко регистрируя приход в ресторан каждого нового человека.

Заметил Игорь и невысокого чернявого паренька с быстрыми глазами, во франтоватом костюме, который не очень уверенно огляделся по сторонам и сел за ближайший к двери столик.

Просматривая рисунки Зернова, Игорь внезапно обратил внимание на один портрет. На нем был изображен лысоватый человек с узким лицом и неприятным прищуром слегка воспаленных глаз - даже такую деталь сумел ухватить художник. Изображенный человек был почему-то знаком Игорю, хотя он готов был поклясться, что никогда его не встречал.

- А это кто? - спросил Откаленко.

- А, бедняга, - сочувственно махнул рукой Зернов. - Вот придет, познакомлю. Приезжий. Вчера познакомились. Обокрали его по дороге. Без копейки остался. Я его ночевать у себя в студии устроил.

Игоря охватило какое-то неясное беспокойство.

- Кто ж он такой?

- Инженер. С Севера. Фамилия Егоров.

Как ни владел собой Откаленко, он невольно вздрогнул при этих словах.

- Егоров?!

- Именно. Знаете такого?

Игорь заставил себя улыбнуться и безразлично пожать плечами.

- Нет. Просто история такая… необычная.

- Между прочим, по вашей части, - засмеялся Зернов. - Как, кстати, портсигар тот, нашли?

- Нет еще, - рассеянно ответил Игорь.

Обстановка внезапно и угрожающе осложнилась.

Но если бы Откаленко знал, что происходит сейчас за пределами этого зала, он встревожился бы еще больше.


Виной всему был тот самый чернявый паренек, который сидел сейчас за ближайшим ко входу столиком.

Как только он вошел в ресторан, Виталий Лосев сорвался со стула около окна, через которое он наблюдал, и бросился к телефону.

- Федор Кузьмич! - взволнованно прокричал он в трубку. - В ресторан пришел Олег Полуянов!

- Ты что, милый? - встревожился Цветков. - Его же нет в Москве! Ты не обознался?

- Это точно, Федор Кузьмич! Я его отлично запомнил. Сам ничего не понимаю. У него командировка кончается только через пять дней.

- Странно… - Цветков задумался. - И почему он пришел как раз в этот ресторан?

- Может быть, он виделся с Косым? Тот ведь знает его фамилию. Мог разыскать.

И тут Цветкова словно осенило.

- Лосев, - дрогнувшим голосом сказал он. - Полчаса назад Косой увез Васю.

- Куда увез?!

- На Ярославский вокзал. Оттуда Вася непременно должен вернуться домой. Придумает чего-нибудь. И позвонит мне.

- Что же делать, Федор Кузьмич? Ведь Косой… он на все пойдет…

Последние слова Виталий почти прошептал в трубку. Он вдруг так ясно представил себе в этот момент безоружного, ничего не подозревающего Ваську и Косого, каким он запомнил его, когда тот зверем кинулся на Виталия там, в доме Анисьи, - он так ясно представил себе эту неравную, смертельную схватку, что на секунду потемнело в глазах. Ведь это он, Виталий, будет виноват, если с Васькой что-нибудь случится.

- Что же делать, Федор Кузьмич? - в отчаянии повторил он. - Что-то надо сейчас же делать!

- Надо, милый, вот что, - с подчеркнутым хладнокровием приказал Цветков. - Никифорова - немедленно на вокзал. Он видел Васю, тот сидел у него в комнате. Он узнает его там. А Бурков пусть едет к Васе домой и ждет его.

- А я?! - вне себя воскликнул Лосев. - Разве я могу сейчас сидеть здесь?! Вы что, Федор Кузьмич? Косой сюда, выходит, не придет. Значит, не придет и Сердюк!

Цветков задумчиво ответил:

- Это верно. У Откаленко скорей всего вечер будет пустой. Но ты останешься.

- Да зачем?! Зачем?!

- Ты проводишь Олега, Лосев.

- Я поеду к Ваське!..

- Нет. Ты проводишь Олега.

- Да его любой из наших проводит! А я…

- А ты сейчас не работник, - жестко перебил его Цветков. - Ты черт знает каких дров наломаешь.

- Федор Кузьмич…

- Выполняй приказ, Лосев.

И Цветков бросил трубку.

- Всё, - упавшим голосом сказал Виталий встревоженным сотрудникам, слушавшим его разговор. - Всё, ребята.

- Что «всё»? Толком говори, - сердито сказал один из них. - И спрячь нервы.

- Вы едете, а я остаюсь. Потом еду я.

- А Откаленко?

- У него сегодня вечер пустой.

Но Цветков жестоко ошибся, причем ошибся дважды.

На вокзале Васьки не оказалось. Не появился он и дома. Зато на Виталия Лосева нежданно-негаданно выпало новое испытание.

Выпало оно и на долю Откаленко, вечер не оказался пустым.


В ресторане откуда-то со стен лилась музыка, тихая-тихая, лишь как некий приятный фон, не заглушая ничьих, самых негромких и задушевных бесед.

- Люблю здесь бывать, - Зернов с наслаждением потянулся. - Удивительно приятная обстановка.

- Да, обстановка… приятная, - натянуго улыбнулся Откаленко.

Он уже пришел в себя от сделанного открытия и теперь лихорадочно соображал, как вести себя дальше. Неужели придется ко всем событиям, которым предстоит развернуться, подключать этого художника? Правда, он человек честный, неглупый и, кажется, не трус. А главное - он будет знакомить Игоря с Сердюком! Это большая удача, конечно. Значит, о том, где Игорь работает, он даже заикаться не должен. Об этом его придется предупредить, тут уже никуда не денешься. Следовательно, его придется предупредить и о том, кто такой Сердюк? Это уже хуже. Тут Зернов может сорваться. Но от этого тоже никуда не денешься. А вот потом… потом надо от Зернова отрываться, надо куда-то увлечь Сердюка, выпытать все, что требуется, и подать сигнал оперативной группе. Брать Сердюка будут они. Это очень серьезная операция. Сердюк насторожен, озлоблен и, вероятно, вооружен.

- А вы газетку почитываете? Полезно. Хотя порой, признаться, улыбку вызывает, - добродушно гудел между тем Зернов. - Порой, знаете, очень уж наивно.

Игорь рассеянно спросил:

- Что наивно?

- Да вот кое-какая информация. Всякие катастрофы, пожары, крушения, все, мол, только там, на Западе. Изо дня в день сообщают. Недавно даже сообщили, что лев какой-то дрессировщика своего съел. И тоже в Америке. Мол, понимай так, что наш, советский лев…

- Слушайте, товарищ Зернов, - Игорь, наконец, решился. - Помнится, при первой нашей встрече вы мне сказали, что если понадобится, то вы готовы нам помочь.

Было в его тоне что-то особенное, что заставило Зернова насторожиться.

- Верно, - согласился он. - И сейчас повторяю.

- Так вот, нужна ваша помощь. И дело тут посерьезней, чем с тем львом, - усмехнулся Игорь.

Зернов нетерпеливо махнул рукой.

- Это все мелочи, дорогой мой. Досадные, но мелочи. Говорите. Говорите и не бойтесь. Не подведу. Ваше дело - как на войне. А я там батареей командовал. И говорят, успешно. Ей-богу!

- Тут из пушек стрелять не придется. Тут дело мельче и тоньше.

- Тут тоже враг, - нахмурился Зернов. - Понимаю, это не Америка. Банд таких нет, и гангстеры помельче. Но у нас не должно быть и таких.

Он говорил горячо, искренне, хотя и с некоторым пафосом.

- Так вот… - Игорь запнулся. - Извините, не знаю, как вас зовут.

- Павел Григорьевич.

- А меня - Игорь. Так вот, Павел Григорьевич. Человека, которого вы ждете, жду и я.

- Что вы говорите!..

- Да. Это опасный человек. К вам две просьбы. При нем не говорите, где я работаю. И ничему не удивляйтесь. Если я что-нибудь предложу - поддержите.

- Все?

- Все. Хотя еще одна просьба. Третья. Ведите себя с ним по-прежнему дружелюбно.

- Это, пожалуй, сейчас труднее всего.

- Это необходимо, - с ударением произнес Игорь. - Это самое важное.

- Хорошо, - согласился Зернов и огорченно добавил: - Но вы мне отводите какую-то пассивную роль.

Игорь улыбнулся.

- Павел Григорьевич, вы чудесный художник. У каждого своя работа.

- Ну, знаете, - возмутился Зернов. - Я не в башне из слоновой кости живу. Что за дурацкое представление! Я был офицером, как вам уже доложил. Офицером и остался.

- Павел Григорьевич, - тронул его за рукав Игорь, - это не он?

В этот момент в зал вошел высокий сутулый человек с узким лицом и редкими, гладко зачесанными назад волосами. Он был в бежевом костюме, сидевшем на нем мешковато, словно бы с чужого плеча. Или это только показалось Игорю. И еще Игорю бросилась в глаза какая-то хищная, потаенная сила, сквозившая во всех движениях этого человека.

При его появлении чернявый парень, сидевший за крайним столиком, неуверенно приподнялся и что-то спросил. Человек окинул его быстрым цепким взглядом и кивнул головой. Тогда паренек передал ему записку и поспешно, не дожидаясь ответа, вышел.

Эта короткая сцена встревожила Игоря. Черт возьми, о чем предупредил Сердюка этот парень? И кто он сам такой? По правилам кто-то из опергруппы должен был бы пойти за ним. Но обратят ли они внимание на этого парня? И почему нет Косого? Все эти вопросы молнией промелькнули в голове у Игоря.

А Зернов в это время хмуро буркнул:

- Он самый.

Игорь взглянул на художника и усмехнулся.

- Так нельзя, Павел Григорьевич. Глядите веселее.

А Сердюк в это время, пробежав глазами записку, сунул ее в карман, потом осмотрел зал и весело помахал рукой Зернову.

Тот в ответ сделал широкий приглашающий жест и тоже улыбнулся.

Сердюк подошел к ним, и Зернов церемонно познакомил его с Игорем.

- Мой юный друг, - сказал он. - И подает надежды.

- Вернее, сын друга, - поправил его Игорь. - Папаша тоже мажет, - и он насмешливо подмигнул Сердюку.

Тот посмотрел на него с симпатией, но деликатно возразил:

- Серьезное занятие. Я вон посмотрел у Павла Григорьевича…

Завязался разговор. Сердюк держал себя свободно, хотя и скромно. «Умен, черт», - подумал Игорь.

Его все больше беспокоило, что ни один из сотрудников не заходит в ресторан, как было условлено. Неужели они пропустили Сердюка, не заметили его? Или ждут Косого?

Игорь уже давно, закурив, бросил спички на подоконник рядом со столиком и теперь, словно ища их, отодвинул занавеску. Это был сигнал.

Но и после этого никто из опергруппы в ресторан не зашел.

Игорь терялся в догадках. Неужели группа снялась и оставила пост? Только этого не хватало! Надо немедленно связаться с Федором Кузьмичом, вызвать новую группу. Но как? Сердюк все время настороже. Один неверный шаг и…

- Что ни говорите, а приезжему человеку в Москве скучновато, - сладко улыбаясь, говорил между тем Сердюк. - Ни знакомых…

- Женского пола? - усмехнулся Зернов.

И тут вдруг у Игоря мелькнула идея.

- А что? Это дело поправимое, - засмеялся он. - И Павел Григорьевич тут тоже не промах, кажется?

И он заговорщически подмигнул Сердюку.

- Что?! - с негодованием воскликнул Зернов, но тут же осекся и с неловкой усмешкой добавил: - Впрочем…

Еще большую неловкость, почти стыд испытывал сам Игорь. Но другого выхода не было. И он добавил:

- Павел Григорьевич, папаша ведь не узнает. А мы малость повеселимся у вас в студии, а? Пригласим кое-кого. Я могу позвонить…

- Ну, разве только ради нашего гостя… - смущенно пробормотал Зернов.

Сердюк усмехнулся:

- Я бы не отказался, если так.

- Вот сейчас и позвоним, - быстро поднялся со своего места Игорь. - Тут на углу автомат. Вы мне только номер квартиры напомните, - обратился он к Зернову.

Неожиданно Сердюк поднялся вместе с ним.

- Пойдем провожу, - сказал он.

Делать ничего не оставалось, и Игорь согласился. «Ничего себе положение», - подумал он.

Они вышли из ресторана.

Игорь надеялся, что Сердюк подождет его около будки автомата, но тот втиснулся вместе с ним и, обдавая его жарким дыханием, спросил:

- А ничего девушки?

- Первый класс, - ответил Игорь, чувствуя, как начинают дрожать руки.

Он еле набрал номер Цветкова и, услыхав знакомый голос, сказал:

- Верочка? Это я, Игорек.

- Что? - изумился Цветков. - Вы не туда попали, милый.

Но Игорь, чувствуя, что готов провалиться сквозь землю, с отчаянным упорством повторил:

- Да это я, я! Игорек! Не узнаете? Тут один мой приятель пришел. Есть возможность весело провести вечер. Приезжайте с подругами. Я скажу адрес.

- Что за черт! - воскликнул сбитый с толку Цветков. - Какая я вам Верочка! Вы что… - и вдруг уже другим тоном, закричал: - Откаленко!.. Это ты?..

- Ну, слава богу, узнали, - удовлетворенно засмеялся Игорь. - Так приедете?

- Постой, постой! Неужели появился Сердюк?

В голосе Цветкова прозвучала тревога.

- Вот именно.

- Где он?

- Рядом со мной. Интересный парень.

И тут вдруг Сердюк схватился за трубку.

- А ну, дай я ей скажу!

Игорь отстранил его руку и быстро произнес:

- Он хочет сам с вами поговорить.

- Сейчас, - быстро ответил Цветков. - Скажи, только дверь закрою.

Через минуту Сердюку ответил молоденький и веселый девичий голосок.

- Конечно, приедем. Давайте адрес.

Внешне очень довольные вернулись Откаленко и Сердюк в ресторан, и Игорь бодро сказал Зернову:

- Пошли, Павел Григорьевич. Гости скоро будут.

И тут он внезапно поймал взгляд Сердюка, подозрительный и настороженный.

У Игоря тревожно сжалось сердце. Видно, что-то учуял этот зверь, и, как он поведет себя дальше, было неизвестно.


Лосев после отъезда товарищей был в таком угнетенном состоянии, что не сразу даже узнал Олега, когда тот вышел из ресторана. Он его догнал у остановки троллейбуса.

Успокоившись, Виталий стал наблюдать за Полуяновым и заметил, что тот нервничает. Нет, он, видимо, не боялся, что за ним следят, он не оглядывался по сторонам и не прятался. Но по его порывистым движениям, по тому, как он остервенело закуривал, как хмурился и грыз папиросу в зубах, Виталий понял: нервничает, и сильно.

Потом они ехали на троллейбусе, сначала на одном, потом на другом. Незаметно следовать за Полуяновым не составляло труда.

Виталий скоро заметил, что едет Полуянов не домой, и это его заинтересовало. «Что же с тобой происходит? - мысленно спрашивал он его. - Куда едешь? И откуда ты, паршивец, взялся?» И еще Виталий мучительно думал о том, виделся или не виделся Олег с Косым и зачем он приходил в ресторан. Но ни на один вопрос ответа не было. Настораживало только состояние, в каком находился сейчас Полуянов, да еще, пожалуй, цель его поездки.

Между тем вторым троллейбусом Полуянов доехал до Комсомольской площади и подземным переходом прошел к Ярославскому вокзалу.

«Уж не собрался ли ты, братец, тоже в Снежинск?» - усмехаясь, подумал Лосев.

Однако Олег купил билет в пригородной кассе и направился на перрон. Начинало смеркаться, но фонари еще не зажигались. За Полуяновым следить становилось трудно. Его легкая фигура мелькала среди других людей, поминутно исчезая в толпе.

Обеспокоенный Виталий сократил дистанцию.

Что бы он ни думал, как бы ни поступил, одна мысль не давала ему покоя: «Что с Васькой?» Ведь он тоже поехал с Косым на Ярославский вокзал. Это было давно. Их сейчас здесь нет, конечно. Разыскал Никифоров Ваську в этой вокзальной толпе или нет? И зачем Косой повез его сюда? Если он виделся перед этим с Олегом… Да нет, нет! Почему Виталий так решил?.. Мысли пугались, и Виталий гнал их от себя, нервничал и из-за этого в какой-то неуловимый момент вдруг упустил Полуянова.

Тот исчез в толпе.

Виталий заметался по перрону, проклиная себя и свои дурацкие, бабьи нервы.

Полуянова нигде не было.

Тогда Виталий сказал себе: «Стоп! А ну, рассуждай!» Он и в самом деле остановился и усилием воли заставил себя сосредоточиться.

Прежде всего надо было оценить обстановку. Виталий огляделся. Перрон узкий, и, хотя он забит сейчас людьми, назад, к вокзалу, мимо Виталия Полуянов пройти незамеченным не мог. Значит, он впереди. Около перрона стояли два электропоезда. Один из них, справа, только что пришел, поэтому на перроне так много народу. В этот поезд Полуянов сесть не мог. Значит, он сел в левый поезд. Тот отходит в двадцать пятнадцать - это Виталий заметил, когда еще подходил к перрону. Значит, до отхода еще пятнадцать минут. Пассажиров в вагонах немного: дачный сезон еще не начался. Итак, надо заходить на площадку каждого следующего вагона и, не теряя из виду перрона, проглядывать сидящих на скамьях пассажиров.

Виталий окончательно успокоился. Так с ним бывало всегда. Как только случалось что-то непредвиденное и опасное, нервы собирались в кулак, голова начинала работать четко и ясно, в каком бы перед этим состоянии Виталий ни находился. Появлялось «второе дыхание», как любил выражаться Игорь.

Виталий шел из вагона ввагон, но Полуянова нигде не было.

«Он мог легко скрыться, - говорил себе Виталий, - если бы захотел. Но он и не думает об этом. Значит, спокойненько сидит себе и ждет, когда тронется поезд».

Очень мешал полумрак, царивший в вагонах. Виталию пришлось даже зайти в один из них, предварительно убедившись, конечно, что на ближайших скамьях Полуянова нет.

Все было напрасно. Этот проклятый парень словно растворился в вечерних сумерках.

Когда Виталий подошел к последнему вагону, он почувствовал, что нервы опять начинают сдавать. Он готов был снова бежать назад, на перрон, оттуда на вокзал, метаться среди людей, наконец, просто кричать: «Полуянов!.. Где ты? Полуянов!..»

Виталий зашел в вагон. В тот же миг там вспыхнул свет и в этом ярком, показавшемся почти солнечным свете Виталий вдруг увидел Полуянова.

Тот сидел на одной из скамеек, привалившись к стенке, и смотрел в черный проем окна, нервно покусывая нижнюю губу.

Виталий устало опустился на ближайшую скамью, инстинктивно сев, однако, так, чтобы Полуянов не мог его заметить.

Через минуту раздался резкий, дребезжащий гудок, поезд слегка дернулся, и колеса все быстрее застучали под полом.

В вагоне было совсем мало пассажиров, все сидели, и Виталий в зеркальном стекле двери ясно видел Полуянова. Тот, не отрываясь, смотрел в окно.

Поезд шел и шел. Входили и выходили пассажиры. Полуянов продолжал сидеть. Наконец, когда голос в репродукторе объявил очередную остановку, он беспокойно задвигался, потом нехотя встал и направился к площадке вагона, около которой сидел Виталий.

Они почти одновременно соскочили на полутемную платформу.

И тут Виталий понял, что дальше, в этой незнакомой, окутанной темнотой местности он не сможет, оставаясь незамеченным, следить за Полуяновым. Стоило тому свернуть за любой угол, в любой проход между дачами, и он пропадет в этой кромешной тьме.

И еще Виталий понял, что Полуянов приехал сюда не случайно. Чутье оперативника подсказывало ему, что он сейчас идет по важному следу. Не последнюю роль в принятом решении сыграло и то, что Виталий уже знал Полуянова, знал его трусливую и подленькую душонку.

Поэтому, когда они сошли с платформы и Полуянов двинулся вдоль полотна железной дороги мимо темных дач, Виталий догнал его и положил руку на плечо.

Тот вздрогнул и испуганно отпрянул в сторону.

- Тихо, Полуянов! - предупредил его Лосев, другой рукой инстинктивно нащупывая холодную рукоятку пистолета в кармане. - Тихо! Мы пойдем сейчас вместе. И не вздумай выкидывать номера!

- Это вы?.. - вглядываясь в лицо Виталия, прошептал Полуянов.

- Узнал? И помни, я буду стрелять, если что. Пошли.

- Я… я не пойду…

- Пойдешь. И поведешь меня.

- Но я… я тут ни при чем!.. - сдавленным голосом воскликнул Полуянов. - Это все он!..

- Пошли. По дороге расскажешь.

- Ну ладно… Только приготовьте пистолет.

И они двинулись в темноту.

На невысоких могильных холмиках стояли кресты, самые разные, деревянные и металлические, простые - две перекладины - и витиеватые, отлитые на заказ. Тропинки петляли в жухлой, прошлогодней траве между железными оградками могил. Ветер задумчиво шелестел в металлических листьях венков, уныло раскачивались редкие худосочные деревца, словно обрызганные первой зеленой листвой. Вдалеке, за вспаханным черным полем, виднелись последние ряды дач, с другой стороны к кладбищу взбирался по склону бронзово-зеленый вал соснового бора.

Было тихо и пусто здесь в этот предвечерний час.

Косой привел сюда Ваську после долгого блуждания по поселку. Он ни у кого не хотел спрашивать дорогу.

- Наследим только, - говорил он Ваське. - На кой это надо? Мы лучше тихо, шито-крыто, и там…

Васька согласился поехать сюда только после того, как Косой сообщил, что на кладбище припрятаны вещи с большой кражи и их надо непременно перенести в другое, надежное место. Косой не только обещал рассказать, что это была за кража и с кем он ее совершил, но и поделиться добычей. И Васька сделал вид, что ради доли в добыче он готов ехать куда угодно. Он хорошо помнил, что говорил ему напоследок Цветков: «Надо, Вася, выкорчевать это гнездо, и дело тут не в одном Косом. Смотри, слушай и запоминай, но на рожон не лезь, это я тебе строго говорю». А Васька решил все увидеть и ради этого «полез на рожон». Однако главное заключалось не в этом. Главное, из-за чего Васька нарушил строжайший приказ Цветкова и не поехал домой, заключалось в том, что Косой вдруг охотно согласился вернуть пистолет.

- Валяй бери, - усмехнулся он, и усмешка эта была, как всегда, какой-то нехорошей и непонятной. - Я себе другую пушку нашел, пострашнее. Только он тоже там.

И Васька поверил. От волнения у него задергалась щека, и он торопливо прижал ее рукой.

Вообще в этот вечер Косой был необычно весел и покладист, так необычно, что в другое время Васька непременно бы обратил на это внимание. Но сейчас мысли его были заняты одним: он скоро получит назад отцовский пистолет, все узнает о Косом, чего раньше не знал, а потом… потом с ним посчитается.

Они долго плутали по дачному поселку, пока не вышли к полю. Над свежей пахотой чуть заметно дрожал воздух. Вдали на бугре виднелось кладбище. В дрожащем воздухе кресты там, казалось, шевелились, манили к себе людей.

На маленькой скамеечке около одной из могил они присели и молча закурили. Пустынная тишина кладбища действовала на обоих.

Потом Косой усмехнулся и сказал:

- Вот и подождем тут.

- Чего ждать-то? - спросил Васька.

- Каждый свое ждет, что на роду написано, - неопределенно ответил Косой, продолжая усмехаться и тягуче сплевывая себе под ноги.

И тут вдруг Васька почему-то подумал, что Косой сильнее его и что у него в кармане наверняка лежит нож.

Сумерки сгущались, и желтая пыльная дорога среди черного поля была уже едва видна.

- Подойдет кореш, - мечтательно сказал Косой, - лопату приволокет. Могилку и отроем.

- Это зачем?

Голос у Васьки чуть заметно дрогнул.

- Надо. Так надо, Резаный, - ответил Косой, и в голосе его прозвучали какие-то новые, не знакомые Ваське нотки.

Это был страшный план. Лишний холмик среди могил найти будет трудно. Да и кому придет в голову такая кощунственная мысль?

Даже Олег Полуянов не испугался, когда Косой велел ему прихватить на даче у знакомых лопату. Мол, он, Косой, сначала посчитается с Васькой, а потом будет ждать Олега, чтобы зарыть кое-какое барахло, которое они с Васькой привезут. Только и всего…

Тихо было на кладбище, пусто и тихо. Лишь где-то внизу, во тьме, под порывами ветра глухо шумел лес.

Двое сидели у чьей-то могилы и ждали, каждый по-своему представляя себе то, что должно произойти.


Когда вышли из ресторана, Сердюк был весел и беззаботен, добродушно подтрунивал над Зерновым и перемигивался с Игорем. И Откаленко решил, что все это ему показалось, ничего Сердюк не заподозрил, да и что можно было заподозрить в том игривом разговоре, который был у того с неизвестной, но веселой и бесшабашной девушкой? Откаленко догадался, что с Сердюком говорила Тоня, секретарь их отдела, это ее, конечно, позвал Цветков. А Тоня была человеком надежным.

На вечерних улицах уже зажглись огни. Было необычно тепло.

До студии Зернова дошли быстро. Она находилась совсем недалеко, тоже в новом доме, на самом верхнем этаже.

В квартире была только одна большая комната с низким потолком и непривычно длинным окном. Около стен лежали подрамники, на некоторых был натянут свежий, еще не загрунтованный холст. В углу стояла широкая старенькая тахта, рядом на маленьком столике горой лежали кисти, карандаши, стояла немытая чашка из-под кофе, металлический кофейник с черными потеками, тут же на тарелочке лежали хлеб и колбаса. У окна стоял мольберт с начатой картиной, изображавшей, видимо, уголок Москвы. Несколько больших портретов маслом стояли, прислоненные к стене. Старенькие, облезлые стулья дополняли обстановку.

- Батюшки, что у нас тут творится! - схватился за голову Зернов. - И придут дамы.

Сердюк махнул рукой.

- Дело какое… А вот выпить есть у вас?

- Выпить нет, - растерянно посмотрел на Игоря Зернов. - Я как-то… признаться, запамятовал, - и тут же суетливо прибавил: - Давайте я спущусь, не возражаете?

Он опять обращался к Игорю.

- Ради бога! Вы хозяин, - улыбнулся тот. - А мы пока приберем тут.

Зернов был какой-то потерянный и нервный. И это начинало беспокоить Игоря. Тем более что тот все время настороженно следил за каждым движением Сердюка и обращался с ним как-то опасливо и отчужденно. Видимо, и Сердюк заметил эту перемену и тоже насторожился. Реплики его становились все суше и короче, безоблачное настроение явно портилось.

Когда Зернов, наконец, ушел, Сердюк задумчиво сказал:

- Хозяин наш чего-то не того. Задергался. И вообще бабами он не увлекается.

- А нам с ним детей не крестить, - беззаботно возразил Игорь. - Крыша над головой есть, и ладно.

Сердюк нахмурился.

- Ладно, да не очень.

- У вас что-нибудь получше есть? - весело осведомился Игорь. - Тогда предлагайте.

- А ты парень, я погляжу, того, - Сердюк усмехнулся. - Шустрый.

Игорь многозначительно подмигнул.

- Я не только шустрый. Я еще и деловой. И всю Москву знаю. Где чего - будьте спокойны.

Доверительный и залихватский тон его, видимо, понравился Сердюку. Он огляделся и презрительно заметил:

- Художник тоже мне! Они, говорят, тыщи гребут. А этот… с хлеба на квас. Вот сегодня я был у одного…

Он вдруг запнулся и не очень естественно воскликнул, решив, видно, перевести разговор на другую тему:

- А картин он нарисовал до черта! И сколько же за это ему платят?

- Чужие рублики считаю, когда они моими становятся, - засмеялся Игорь, тоном, однако, давая понять, что речь тут идет вовсе не о воровстве, и, в свою очередь, спросил: - А где ж это вы были сегодня?

Но Сердюка не так-то просто было вызвать на откровенность. Улыбка вдруг стерлась с его узкого лица, он остро взглянул на Откаленко и отрезал:

- Где был, там меня нет.

- Но обстановочка понравилась?

- Будь здоров! - рассеянно ответил Сердюк, что-то обдумывая про себя. - А с виду совсем человек незаметный.

«Неужели ограбил кого-то? - подумал Игорь. - Его надо брать сегодня же. Такого водить нельзя, сорвется. И тогда…» Ему стало страшно от одной мысли, что Сердюк останется на свободе. Нет, нет, что угодно, только не это! В нем чувствовалась такая сильная и злая воля, такая бездушная, совсем звериная жестокость, сейчас лишь слегка прикрытая напускным добродушием, что даже ему, Откаленко, привыкшему ко многому, становилось не по себе. «Скорей бы приехала группа», - лихорадочно думал он.

- А гости твои не подведут? - спросил вдруг Сердюк, и в голосе его Игорю послышалось что-то новое, что-то, видимо, решенное.

- Будьте спокойны. А что?

- А то, - медленно произнес Сердюк. - Мы им один сюрприз устроим.


Тихо-тихо было на кладбище и уже совсем темно.

Внезапно Косой насторожился, прислушался, потом поднялся со скамейки и, потянувшись, лениво, совсем спокойно сказал:

- Ну, а теперь посчитаемся.

- Это в каком смысле?

У Васьки страшно задергалась щека, и он по привычке зажал ее рукой.

- А вот в каком…

Косой вдруг развернулся и с силой ударил Ваську кулаком в висок. В кулаке был зажат нож, Косой бил рукояткой.

Васька со стоном повалился на землю, а Косой уже сидел на нем и, захлебываясь от долго сдерживаемой ярости, почти шипел ему в лицо:

- Продать захотел?.. Мусором стал?.. Не уйдешь теперь…

Его всего трясло.

- Получай, сука!..

Косой размахнулся ножом. Удар! Над кладбищем пронесся короткий и отчаянный человеческий крик:

- А!..

В тот же момент Косой услышал за спиной торопливые шаги. Он приподнялся, вглядываясь в темноту, и спросил резко:

- Олежка, ты?

- Я, я!..

Чья-то фигура, непохожая, высокая, мелькнула за оградой ближайшей могилы.

Косой, пригибаясь, отскочил в сторону, споткнулся обо что-то и упал, больно ударившись плечом о скамейку. Нож выпал из руки, искать его в темноте было бесполезно. И, разрывая на груди рубаху, он выхватил из-за пазухи маленький пистолет, мутно блеснула в руке перламутровая рукоятка.

- Встань, Косой! Встань, говорю! - услышал он чей-то прерывистый, взволнованный голос. - И бросай оружие!

Перед ним вырос силуэт человека, и слова его звучали так грозно, с таким гневом, что у Косого исчезли последние сомнения. Это был совсем не тот человек, которого он ждал, который должен был прийти и принести лопату, чтобы закопать Ваську.

И в этот момент раздался слабый, неуверенный голос Васьки:

- Я… я встану… я хочу встать…

Он стал медленно подниматься с земли и вдруг заплакал короткими, злыми всхлипами.

- Я ему… сейчас… - бормотал Васька, борясь с непослушным своим телом.

Косой почувствовал, как туманится мозг, слепая ярость охватила его.

- Врешь… - заскрипел он зубами. - Не встанешь…

Он вытянул руку с пистолетом.

И в тот же миг, вместе с гулким раскатом выстрела, метнулся на него, на пистолет, на выстрел только что возникший перед ним человек, и Косой задохнулся от навалившейся на него тяжести.

А Васька тихо, без стона, опустился на землю.

И тут около него вдруг возник другой человек - бледный, трясущийся, весь перепачканный в земле Олег Полуянов.

- Васька… Ну, Вася… - затряс он его за плечо и, стуча зубами, глотая слезы, все повторял: - Ну, Вася…

В это время два тела, скрученные в тугой, потный жгут, катались по земле. Косой впился зубами в чужое плечо, бил ногами, а руками тянулся к горлу. Он чувствовал: тот сильнее, чувствовал по вздувшимся мышцам, по ответным ударам, по кажущейся неловкости навалившегося на него тела. Только бы дотянуться до горла… И вот одной рукой он уже впился в него, человек захрипел, на миг ослабли его руки. Косой попытался вскочить, думая уже только о том, чтобы бежать, туда, в спасительную темноту, в лес, забиться там, исчезнуть… Он приподнялся на второй, свободной руке, рванулся в сторону… И тут вдруг рука подломилась, непонятная сила завернула ее за спину, хрустнуло с дикой болью плечо, и Косой плашмя рухнул на землю, теряя сознание.

- Зови людей, - прохрипел Виталий, обращаясь к затихшему Полуянову. - Зови всех… кого встретишь… Ну, живо…

Он оперся трясущимися руками о землю, собираясь подняться, и вдруг нащупал в развороченной траве маленький пистолет. Виталий поднес его к глазам. На рукоятке матово белели перламутровые пластинки. «Тот самый, отцовский, - мелькнуло в голове у Виталия, и он с отчаянием подумал: - Вера Григорьевна, как я вам обо всем этом расскажу?» Виталий вдруг почувствовал, как комок подкатывает к горлу и начинает мелко дрожать подбородок.

- Ну, живо… - зачем-то повторил он, хотя Полуянов, сутулясь, уже уходил в темноту, туда, где вдали светились огоньки дач.


По ярко освещенным, оживленным улицам оперативная машина шла, почти не снижая скорости на перекрестках, нетерпеливо вырываясь на желтый свет светофора.

Цветков грузно повернулся на переднем сиденье и говорил двум сотрудникам и Тоне, сидевшим сзади:

- Вы, Тоня, в квартиру не заходите. На ваш голос должны открыть дверь. Потом вы что-нибудь еще скажете погромче, чтобы в комнате было слышно. И все. А зайдем мы. Вам ясно?

- Нет, не ясно, - безбоязненно возразила Тоня, худенькая темноволосая девушка, одетая сейчас в необычно яркое платье.

Цветков, привыкший, чтобы его понимали с полуслова, терпеливо, учительским тоном спросил:

- Что вам неясно?

- А то. Вдруг дверь откроет этот бандит? Увидит вас и захлопнет.

- Дверь должен открыть Откаленко. Но если откроет Сердюк, он увидит только вас. Скажите, что остальные поднимаются, оставьте дверь открытой и смело проходите в комнату. Вот так. Теперь все ясно?

Один из оперативников с досадой сказал:

- Неужели нельзя его поводить? Ведь условились.

- И потом вещи, - добавил другой. - Портсигар этот из музея. Это же какие улики!

- Обстановка изменилась, - ответил Цветков. - Мы рассчитывали, что в ресторан придет и Косой. А теперь он исчез. Нет, Сердюка надо брать немедленно. А санкцию на арест мы и без улик получим. Беглый ведь.

Шофер, видимо, хорошо знал дорогу. Машина уверенно сворачивала с одной улицы на другую. И наконец, остановилась возле одного из новых домов.

- Этот? - спросил Цветков.

Шофер отрицательно мотнул головой.

- Нет. Вон тот, третий.

- Ну, правильно. Службу знаешь, - удовлетворенно сказал Цветков. - Тоня, вы вперед идите. Мы вас догоним на лестнице.

Через несколько минут все четверо собрались на площадке девятого этажа.

Один из оперативников приложил ухо к двери и, понизив голос, с удивлением сказал:

- Тихо. Они что, спать там легли, что ли?

- М-да. Странно, - согласился Цветков и приказал: - Звоните, Тоня.

Трое мужчин отошли в сторону. Тоня позвонила.

Некоторое время за дверью было тихо, потом раздались осторожные шаги, и незнакомый голос спросил:

- Кто там?

- Вы разве не ждете гостей? - как можно беззаботнее спросила Тоня.

- Гостей… Гм… Видите ли… - сбивчиво пробасил голос за дверью. - Тут, некоторым образом… произошло нечто неожиданное.

Щелкнул замок, дверь распахнулась, и на пороге появился Зернов. На бронзовом его лице блуждала растерянная улыбка. Он с удивлением оглядел Тоню и спросил:

- Это вы обещали приехать?

- Да. А что?

- Вы, извините, одна?

- Да что случилось? - нетерпеливо спросила Тоня. - Говорите же. Где ваши гости?

- Дело в том… - растерянно развел руками Зернов, - что гости исчезли.

Глава VIII
НЕ ТАК ПРОСТ ЭТОТ СЕРДЮК

- Понимаешь, совсем забыл, - сказал Сердюк. - Есть одно срочное дело. Надо ехать.

- Так ведь гостей ждем, - с беспокойством ответил Игорь. - И перед хозяином неловко.

- Гости до другого раза обождут. А хозяин… Что-то хозяин наш больно дергаться стал. Не нравится мне это, - Сердюк говорил уверенно и властно. - И ему, кажись, твоя затея не по вкусу.

- А как же я?

- Ты?.. - задумчиво посмотрел на него Сердюк. - Можешь ехать со мной, если хочешь.

Что было делать Откаленко? Задержать, не пустить Сердюка до приезда группы? Но Сердюк обещает, кажется, раскрыть свои планы, а это так важно. И Откаленко, видно, вошел к нему в доверие, как же это не использовать! Так ведь и было вначале задумано. Правда, их должна была сопровождать группа. Иначе опасно. Что же делать?

- Надо остаться, - наконец покачал головой Игорь. - Вы уж меня не подводите.

Но Сердюк не привык менять решения. И действовал он быстро. Игорь не заметил, как тот оказался в передней. И теперь, щелкнув замком и приоткрыв дверь, Сердюк сказал, испытующе поглядывая на Игоря:

- Ну? Или я еду один. Пожалеешь.

Последнее слово он сказал чуть насмешливо, и это насторожило Игоря. Было ясно, что задержать Сердюка не удастся. Стрелять? Но тот выскочит на лестницу раньше, чем Игорь выхватит пистолет. Да и вообще…

- Ладно, пошли, - вздохнул Игорь и, уже начиная новую игру, заинтересованно спросил: - А что за дело?

- По дороге скажу.

Они стремительно спустились по лестнице. Сердюк бежал впереди, перепрыгивая через ступеньки. Его высокая, кряжистая фигура с удивительно гибкой спиной и узкий бритый затылок все время маячили перед Игорем, и он боролся с искушением ударить по этому затылку, чтобы никуда уже не бежал этот опасный человек, чтобы никогда больше не строил никаких планов, потому что каждый из них нес какую-то беду, какое-то горе людям.

Нет, Игорь не думал в этот момент о том, что же это у него за работа, что же это за порядки в ней такие, если нельзя сейчас сбить с ног этого бандита, если надо ему улыбаться. Так бы, конечно, подумал Лосев, вспыльчивый, непосредственный и не очень «тертый» на такой работе. Он бы тоже не ударил, но «напереживался бы» при этом сверх всякой меры. Откаленко не переживал, он был спокойнее и опытней. Но соблазн, честно говоря, был…

Они сбежали с лестницы и выскочили на улицу.

Около тротуара стояло свободное такси, и Сердюк, не задумываясь, вскочил в него. Следом за ним вскочил и Игорь. Он даже не успел оглядеться.

- В ГУМ! - быстро сказал Сердюк. - И скорее.

Машина сорвалась с места и стремительно влилась в ревущий поток других машин.

Было похоже, что Сердюк уже составил план действий. Это было странно. Ведь еще час назад он явно не помышлял ни о чем подобном. И почему именно ГУМ? Значит, у него там есть какие-то связи? Игорь уже не думал о своих опасениях, его охватил знакомый азарт неожиданных открытий. Вернее, опасения все же остались, о них не думал бы сейчас тот же Лосев. А Откаленко сейчас же припомнил, где находится комната милиции в ГУМе, кого он знает там из оперативных работников и даже где они могут сейчас находиться. При малейшей возможности надо будет пройти через эти места и подать сигнал. Нет, Игорь там, в ГУМе, не будет одинок. И этого волка там можно будет зажать надежно. Однако что же он все-таки придумал? И кто у него там есть?

- Представляешь их рожи сейчас? - усмехаясь, тихо спросил Сердюк.

И Игорь заставил себя тоже усмехнуться:

- Представляю.

Сердюк покосился на него, но ничего не прибавил.

Такси уже мчалось по проспекту Маркса, потом нырнуло под старинную арку Китайгородских ворот и по запруженной машинами улице добралось до ГУМа.

Сердюк сунул водителю деньги, взмахом руки давая понять, что сдачи не требуется, и устремился ко входу в магазин. Игорь еле поспевал за ним, ему приходилось еще и оглядываться по сторонам.

Они быстро поднялись на второй этаж, лавируя в толпе, по узкой галерее прошли мимо нескольких секций и, наконец, остановились возле одной, где торговали мужскими рубашками.

Сердюк глазами указал на бойкого парня - продавца с изысканным пробором и галстуком-бабочкой, и тихо сказал:

- Видишь его? Все уплачено. Мировой товар.

- Какой товар? - деловито осведомился Игорь.

Он все еще не встретил ни одного знакомого лица в этой разноликой, суетливой толпе и напряженно присматривался к проходившим мимо людям. Поэтому вопрос его прозвучал чуть-чуть рассеянно. Сердюк снова покосился на него и, усмехнувшись, ответил:

- Увидишь. Предупрежу сейчас, что пришел.

Он быстро протиснулся к прилавку, перегнулся через него и что-то сказал продавцу. Тот кивнул головой в ответ и указал на дверь за прилавком.

В этот момент Игорь на секунду отвел глаза, ему показалось, что в толпе мелькнул знакомый сотрудник. Когда он перевел взгляд на прилавок, Сердюка уже там не было. «Что за черт! - подумал Игорь. - Куда он делся?» Сердюк мог только пройти за прилавок, в дверь, на которую кивнул продавец, иначе Игорь бы его увидел. Неужели они действуют так нагло? Не может быть! Но сейчас важнее всего было не упустить Сердюка. И, махнув рукой на конспирацию, Игорь подскочил к прилавку.

- Где тот парень? - напористо спросил он продавца.

- Какой парень? - удивился тот.

- Какой? Тот самый, который обратился сейчас к вам.

Игорь разозлился: этот тип еще строит удивленную рожу! «А тобой, прохвост, еще займемся особо», - мысленно пообещал он.

- Это который заведующего спрашивал?

- Я не знаю пока, что он спрашивал. Где он?

- Прошел сюда, - продавец кивнул головой на дверь за своей спиной.

Игорь нырнул под прилавок и устремился к двери.

- Гражданин!.. - услышал он за своей спиной.

Он еще не знал, что скажет Сердюку, когда столкнется с ним там, за этой дверью. Он жаждал только одного: скорей увидеть знакомую, ненавистную физиономию Сердюка, его высокую фигуру в бежевом костюме.

Но за дверью, в узком и длинном подсобном помещении никого не оказалось, ни одной живой души, только горы товара. В дальних концах гудели подъемники, и по обеим сторонам видны были несколько дверей, точно таких, как и та, через которую вошел Игорь.

Следом за ним в эту же дверь просунулась испуганная физиономия молодого продавца.

- Гражданин, сюда нельзя! - крикнул он. - Вы что, глухой? Вам же говорят, что…

Откаленко взглянул на него с такой холодной яростью, что тот осекся. Потом Игорь сунул ему под нос свое удостоверение и зло спросил:

- Что вам сказал тот тип? Быстро!

- Он спросил заведующего, честное слово!

Паренек готов был заплакать.

- Но ведь заведующего тут нет!

- А я знал, что его тут нет? Он был и… и вышел, значит.

Все было ясно. Игоря провели, как последнего простака. Но кто мог подумать, что Сердюк собирался разыграть такой спектакль! Неужели он понял, кто такой его спутник? Этого не могло быть! Значит… Но все это уже не имело значения. Главное заключалось в том, что Сердюк исчез. Случилось то, чего больше всего опасался Игорь. Это был такой позор, какого он не переживал за все пять лет своей работы в уголовном розыске. Из рук, буквально из рук упустить опаснейшего преступника! Что он скажет теперь Цветкову, какими глазами посмотрит на него?

Но факт оставался фактом: Сердюк исчез!


Косого привели на допрос уже под вечер. В комнате, кроме Цветкова, никого не было. На столе высилась гора пухлых томов каких-то дел, края страниц некоторых из них были изрядно потрепаны и пожелтели от времени. «Ишь ты, подготовился старик», - подумал Косой. Цветкова очень старили очки, да и печать усталости на широком лице.

- Садись, Косов, - Цветков указал на стул. - Будем говорить.

- С умным человеком всегда поговорить приятно, - развязно ответил Косой.

- Насчет «приятно» не обещаю. Итак, садишься в третий раз?

- Случайное дело. Статья сто шестая.

- Ага. Уголовный кодекс знаешь, но не чтишь?

Цветков невольно заразился от своих молодых помощников литературными афоризмами.

- Случайное дело, - вяло повторил Косой. - И оружие не мое. Отнял в драке у Васьки.

Ему было скучно, все знакомо, все опять… Но попутать следователя, конечно, надо, тут есть расчет.

- Отнял, говоришь? - серьезно, без тени насмешки, переспросил Цветков, и тон его слегка озадачил Косого. - Ладно. К этому подойдем. Начнем сначала. На вопросы отвечать будешь?

- А это смотря какие.

- Начнем с биографии.

- Это пожалуйста. Мать-старушка над моей жизнью все глаза выплакала. Кому расскажу, если нервы слабые, то рыдает.

- Ничего. Мои нервы выдержат. Рассказывай, - снова кивнул Цветков и предупредил: - Насчет детства не надо. Знаю.

Это он действительно знал, как и многое другое, касающееся парня, сидящего сейчас перед ним. Над томами дел, которые сейчас лежали на столе, Цветков просидел три ночи.

Да и жизнь Косого, вплоть до первого его преступления, была удивительно схожа со многими, которые уже прошли перед Цветковым.

Война… Отец-танкист погиб на фронте. Мать эвакуируется с сыном в глубокий тыл, в Снежинск. Идет на завод, по двенадцать часов у станка. Живут впроголодь, в чужом углу. Потом мать в больнице долгие месяцы. Но это все мать. А сын? Рядом издерганная, усталая мать, слезы по ночам, «похоронная» на отца, хмурая соседка кормит из жалости, пока мать в больнице. Школа… Первые классы и первые шалости. Строгие, докучливые разговоры с учительницей. Одна на сорок ребят, и свой трудный быт, своя семья. До Леньки «не доходят руки». И озабоченные матери говорят приятелям: «С Леней не дружи, он хулиган». Но есть такие, что плюют на эти советы. С Ленькой интересно, хоть и страшновато: отчаянный, дерзкий и выдумщик.

Но вот новое знакомство. Федька-Стук дарит ему нож, кривое лезвие с узкой канавкой, «чтоб стекала кровь», и фасонная, красная с черным, наборная рукоятка. Такой нож - это уже серьезно, по-взрослому. С трепетом берет его Ленька. Таким ножом обидно вырезать палочки или кромсать колбасу. Для этого есть перочинный нож или столовый. А этот для другого - для защиты, для нападения. Когда чувствуешь его в кармане, прибавляется храбрости и лихости. Особенно если выпьешь. А Федька-Стук угощает водкой: «Пей, мужик!» И Ленька Косов, теперь Ленька-Косой, храбро пьет, не морщась и не закусывая, хвастает перед всеми ножом. А потом пьяная драка в клубе и хриплые слова Федьки: «Дай-ка нож, Косой». И тяжелая рана у кого-то. И суд. Его нож на стол - улика. И Ленька, рисуясь, говорит: «Я!» И первый срок.

Над этим делом Цветков просидел первую ночь. Ловил, как он выражался, «струнки», за что уцепиться. «Струнки», которые не могли угаснуть. Цветков не верил, что таких нет в любом, самом отпетом преступнике. Просто их иногда не удается нащупать, истончились, глубоко ушли. Тут нужна рука искусного хирурга. Кроме того, всегда не хватало времени, захлестывали все новые дела.

Косой был случай трудный. Далеко ушел от того, первого дела, ушел вниз, конечно. Эх, застать бы его на том деле, небось «сработала бы» та, упомянутая вскользь одним из свидетелей фраза: «Дай-ка нож…». Много в ней подлости и коварства. Но сейчас сомнительно что-то.

- Давай сразу о первом деле, - спокойно сказал Цветков.

Ни один мускул не дрогнул на лице, сказал почти равнодушно, а сам напрягся и ждал: как будет говорить Косой?

Но тот лишь снисходительно улыбнулся.

- Плевое дело. Драка. Ну, и ножичек, конечно. Статья двести шесть, часть вторая, конечно.

- Все взял на себя?

- Повесили…

- Федьки боялся? Или фасон давил, авторитету захотел?

Цветков спросил это деловито, как о чем-то им обоим понятном.

Но Косой лишь усмехнулся:

- Не подкатывай, начальник. Один уже пробовал.

И Цветков понял: кто-то уже эту «струнку» нащупал, но тоже поздно. И чтобы только проверить себя, спросил:

- Когда же пробовал?

- А когда по второму сажали.

Так, значит, и ко второму делу уже было поздно. Большой, видно, путь он к тому времени прошел, этот Косой, далеко скатился.

Мать - это, кажется, тоже уже не «струнка», это тоже уже перегорело, так равнодушно и насмешливо упомянул о ее слезах Косой. Да, тяжелый случай. Что же еще? Друг, девушка? Должен же быть у человека в жизни какой-то еще дорогой ему человек. По первому делу пока не видно. Федька-Стук - это не тот человек, и другие дружки тоже.

- Так. Давай, говори о втором деле.

Косой помрачнел.

- Кража, - резко бросил он. - Статья восемьдесят девятая, тоже вторая часть.

Да, кража. Второе дело - вторая ночь у Цветкова. В нем он тоже разобрался, почти…

Универмаг обокрали ночью, в другом городе, за пятьсот километров от Снежинска. Обокрали со знанием дела: пролом потолка, отравление собак. Брали только ценные вещи. Увезли на машине. Большинство вещей обнаружили в других городах. Арестовали троих, в том числе и Косого. Больше они никого не назвали. А все трое - сопляки, явно первый раз на таком деле. Но Косой опять сказал: «Я!», назвал себя верховодом. И любопытная деталь: кража произошла сразу после получения магазином партии мехов. И явная недоработка в деле: не изучен персонал магазина. А ведь можно было догадаться: связь с кем-то была. И чья-то рука. Чья-то? Теперь по делу бежавшего из заключения Григория Сердюка известно: он работал тогда в этом универмаге. Наконец еще одна деталь, и тут тоже недоработка: у Косого при аресте найдены только женские золотые часики и флакон дорогих духов. Для кого? Ради кого рисковал? Женщина…

И снова Цветков напряженно ждал, как, именно как скажет Косой об этом деле. Нахмурился, сгрубил? Это хорошо, это что-то уже иное. Может, здесь «струнка»?

- А ты давай поподробнее, как было дело, - сказал Цветков.

- Так и было, как там написали, - Косой кивнул на бумаги, лежавшие на столе. - Чего рассказывать-то?

- Чего там нет.

- Там, начальник, все. Будь спокоен, ваши поработали, им за это платят.

Цветков покачал головой.

- Кажется мне, не до конца поработали. А, Косов?

- Конец будет, когда вышку получу, - хмуро усмехнулся тот.

- Такой, значит, план себе наметил?

- Планы насчет нас - это по вашей части.

- Вернемся к той краже, - невозмутимо сказал Цветков. - Опять, значит, на себя всю вину взял? Глупый ты, святой или трус?

Косой метнул на него злой, настороженный взгляд.

- Мое дело!

- Оно и других кое-кого коснулось.

- Мое! - гаркнул Косой, теряя самообладание. - И не лезь!.. В душу, говорю, не лезь!.. Нет у меня души! Нет!..

Губы его дрожали, черные глаза сузились, глядели бешено.

Цветков не удивился, не осадил, хотя для этого потребовалось немало усилий.

- Ты что подумал? - спокойно спросил он. - Я сказал, что других коснулось. И это не только тот, кого ты не назвал. Это еще один человек. Кроме матери, конечно.

Косой процедил сквозь зубы:

- Интересно даже…

- Это та, которую ты любил, Косов. Однажды в жизни все-таки любил. А она…

- Нет!.. - в новом приступе бешенства закричал Косой. - Нет баб!.. Одни… - он грязно выругался. - Других нет!

Косой вдруг опомнился и умолк, потом усмехнулся дрожащими губами.

- Амба, начальник. Больше говорить не буду. Хоть трупом делай.

Цветков посмотрел на него с гневом.

- Трупы делаешь ты.

- А я, может, и сам труп!

- Нет, ты живой, - медленно произнес Цветков. - Из тебя, может, и что другое удастся сделать. Как сам решишь.

Помолчали. Потом Цветков, закурив, спросил:

- На встречу с кем в Москву приехал?

Косой демонстративно молчал.

Цветков усмехнулся:

- Войну нервов объявил? Слаб ты для этого, Косов. Ну, а если я тебе сам скажу, с кем встреча должна была состояться, тогда как?

Косов продолжал молчать.

- Так, - протянул Цветков. - Не хочешь, значит, говорить?

- Может, бить будете? - спросил вдруг Косой. - Глядишь, я и подпишу чего надо.

- Это, милый, били те, кто считал, что признание - все, других доказательств не надо. Давно это было.

- А теперь, значит, наоборот, признание - ничего, так, что ли?

- Почему? Признание признанию рознь. Вот ежели ты признаешься, чтобы душу свою очистить, новую жизнь начать, как у всех людей, это - да, это одно дело. Ну, а если признаешься для хитрости или от страха - это другое. Такое признание меня не интересует, прямо тебе скажу.

- Стоит запомнить.

- Ясное дело. И еще стоит подумать. Хорошенько подумать. Жизнь не копейка. От нее можно много радости получить.

- Это по-разному каждый понимает.

- Оно конечно. Одному радость детей учить, другому - сталь варить или, допустим, урожай снимать. И за все, обрати внимание, почет от людей, уважение. Почему? Потому польза для других от его жизни, а ему - от их. Так у нас жизнь устроена между людьми.

- Да-а… А третьему радость - воров ловить.

- А как же? Покой для жизни каждого важен, своей и близких. Близких! Потому человек еще и семью заводит, любимую, детишек. Это в крови у человека. Так ведь?

- Только не у всех получается.

- Нехитрое дело. Помни: жить за счет беды и горя других людей - от этого радости тебе никогда не будет, Косов. Никогда! Справедливость - вот закон жизни.

- Дождешься ее от вас, справедливости этой! - зло бросил Косов.

Цветков, насторожившись, покачал головой.

- Ты ее не хотел сам. По первому делу ножом ударил не ты. Но ты взял вину на себя и получил срок за другого. Справедливо это? Но виноват был ты сам. Ты видел, как следователь пытался добиться истины? И я видел, по протоколам допросов видел. Ты ему помог? Нет, ты ему мешал.

Косов слушал молча, с безразличным видом. Но под этим кажущимся безразличием Цветков чувствовал острую напряженность. Нет, не безразлична была Косову его судьба, его будущее, совсем не безразлична.

- Второе твое дело еще хуже, - задумчиво, точно взвешивая в уме каждое слово, продолжал Цветков. - Тут ты нарушил справедливость сам, грубо нарушил, жестоко. И по справедливости тебе было отмерено наказание. Не только судом, но и людьми, - и, помедлив, прибавил: - И ею тоже. Любовь, ты ее только чуть-чуть узнал, Косов. А тебе еще жить, может, придется. И все тогда от тебя будет зависеть. Все. Жить-то придется среди людей. А они многое простить и забыть могут, люди-то. Если, конечно, поверят тебе. Если искупишь вину. И любовь тогда встретишь, ту или новую, но встретишь.

Косов молчал, уставившись куда-то в пространство, молчал и слушал. И Цветков понимал: это сейчас очень важно, что он молчит. Молчит и слушает, молчит и думает, думает о чем-то. Это было совсем другое молчание, чем раньше. Что ж, пока пусть будет так.

Цветкова охватила досада: эх, повозиться бы с таким! Справедливость в жизни! На этом многих можно сломать, толкнуть на другой путь. Только бы время покопаться, повозиться с человеком. Вот в колонии, там это можно…

А сейчас у Цветкова была другая задача, самая важная и самая срочная. На свободе Сердюк, он в городе, и он действует. Каждая минута его свободы грозит бедой. Надо искать пути к нему, искать и непременно найти. И кто знает, может быть, Косов поможет в этом. Почему-то Цветкова не покидала эта мысль. Главное - думать и искать. И еще помнить о времени, о часах и минутах, которые могут принести беду.

Была уже ночь, когда он вышел на улицу. Над черными силуэтами домов с погашенными окнами среди туч плыл багровый диск луны, словно охваченный изнутри дымным пламенем. «Как война», - вдруг подумал Цветков и почему-то сразу вспомнил Ваську.


Директор магазина культтоваров Павел Иванович Туликин не мог забыть случай, который произошел с ним года три назад. Не мог он забыть его потому, что в беспокойной и сложной его жизни это был случай из ряда вон выходящий. Так нагло и ловко, а главное, так успешно не действовал еще ни один из его врагов. Правда, это горькое событие спасло его от неприятностей куда более крупных. Но тут следует все рассказать по порядку.

Дело в том, что Павел Иванович, несмотря на свою чрезвычайно импозантную и солидную внешность - это был высокий, полный, медлительный человек с седым бобриком волос, роскошные очки в золотой оправе придавали его холеному, розовому лицу с отвислыми щеками вид почти академический, - несмотря на такую внешность, а также на самые передовые взгляды как в области торговли, так и вообще, которые он неустанно и всюду пропагандировал, Павел Иванович был известен, правда в очень узком кругу, как крупный «делец». В переводе на язык общеупотребительный, это означало «жулик», и притом тоже, конечно, крупный. В некотором смысле Павел Иванович был даже «новатором», или, точнее, «изобретателем» в этой области и стоял у колыбели хитрого способа, названного, может быть, в честь его броской внешности - «очки», еще этот способ назывался «на свободное место». Способ этот приобрел большую популярность в том подполье, где протекала вторая половина кипучей деятельности Павла Ивановича.

Заключался этот способ в ловкой комбинации с накладными в сочетании с небольшой операцией над кассовыми чеками, в результате чего «левый» товар легко пропускался через магазин. При этом помощником у Павла Ивановича был лишь один человек, продавец Мотков, и то лишь частично, в границах самого необходимого, посвященный в это тонкое и деликатное дело. Сдержанность Павла Ивановича в отношении Моткова объяснялась еще и тем, что тот был человеком неустойчивым и недалеким. Больше того, Павел Иванович подозревал, что Мотков занимается и еще какими-то делишками, что было крайне нежелательно и по поводу чего Павел Иванович не раз строжайше предупреждал его. Но, к сожалению (конечно, только для Павла Ивановича), никого другого из своих сотрудников привлечь к «делу» было положительно невозможно и даже опасно.

Так вот и жил великолепный Павел Иванович, разрываясь между двумя прямо противоположными сферами своей многотрудной деятельности и не замечая сгущавшихся над его седой головой туч, пока не произошел тот неслыханный случай. Произошел он в день, казалось бы, ничем не примечательный.

В то утро Павел Иванович, как всегда, плотно и со вкусом позавтракал, не отказывая себе, естественно, ни в каких деликатесах, и направился на работу.

Супруга его Татьяна Спиридоновна не спеша убрала квартиру - домашнюю работницу они держать опасались - и собралась было к одной из многочисленных своих приятельниц, «по случаю» приторговывавшей импортными вещичками, когда вдруг раздался телефонный звонок. Татьяна Спиридоновна сняла трубку и услышала приглушенный расстоянием, взволнованный голос:

- Татьяна Свиридоновна, это вы?

- Да, да. Кто говорит? Я вас плохо слышу.

Она и сама неизвестно почему вдруг заволновалась: нервы в последние годы сильно пошаливали, и не последнюю роль в этом играла подпольная деятельность супруга.

- Это Леня говорит. Из магазина, - услышала она. - Я из автомата звоню.

Сердце в груди у Татьяны Спиридоновны больно сжалось.

- Что случилось? Зачем вы звоните?

- Павел Иванович велел. У нас там неприятности большие. К вам могут гости прийти. Павел Иванович велел, - человек, видимо, прижал к трубке руку, и голос стал еще глуше и торопливее, - велел все, что есть хорошее, собрать и унести. Сейчас же.

Голос оборвался, и в трубке послышались гудки.

Татьяна Спиридоновна минутку постояла, судорожно прижимая руку к груди и не имея сил двинуться с места. Потом она медленно добралась до шкафа, достала лекарство и, приняв его, тяжело опустилась в кресло.

Вот оно, начинается… Расплата за все, что Павел себе позволял. Она же знала, что всё этим кончится, она же предупреждала его. Но он так упрям! И они действительно жили не хуже других. А при ее здоровье лишний месяц на курорте - это бальзам. Но, боже мой, что же она сидит! Надо спешить, надо спасти все, что можно, от этих…

Она торопливо поднялась, разыскала свою самую большую сумку для продуктов и стала торопливо бросать туда, браслеты, кольца, бусы - словом, все драгоценные вещицы, каких немало было в доме, все дорогие антикварные безделушки, даже сняла со стен небольшие картины. Потом она достала из двух укромных мест в ванной пачки денег и несколько сберегательных книжек. Поколебавшись, Татьяна Спиридоновна опустошила и другой, самый потайной из тайников, в кухне, за газовой плитой. Там хранилась валюта - доллары, фунты…

Когда сумка наполнилась, она с трудом затянула молнию, потом накинула пальто.

Татьяна Спиридоновна знала, куда она все это отвезет: одной своей дальней родственнице, с которой годами не виделась, но которой, по совету Павла Ивановича, время от времени помогала. Та сделает для нее все, что она попросит.

Она вышла на площадку лестницы, тщательно заперла дверь на все замки и вызвала лифт.

На улице, около самого дома, Татьяну Спиридоновну внезапно остановили два человека. Один из них, высокий и плотный, строго спросил:

- Извините, гражданка, ваши документы?

- У меня нет с собой документов, - в испуге пролепетала Татьяна Спиридоновна.

- Ваша фамилия?

- Моя… фамилия…

- Так, - насмешливо сказал высокий. - Затрудняетесь вспомнить? Могу помочь: Туликина. Верно?

- Да… Я Туликина… Что вам угодно?..

- Мы из милиции. Нам угодно ваши документы.

- Но у меня их нет при себе, я же вам сказала!

- Принесите. Мы подождем здесь, в подъезде.

Татьяна Спиридоновна метнулась назад, к двери.

- Э, нет, - остановил ее старший. - Сумочку придется оставить. И просим побыстрее. Сейчас подъедут остальные товарищи.

Сумку пришлось оставить. Татьяна Спиридоновна, захлебываясь в слезах,кинулась за документами. Теплилась маленькая сумасшедшая надежда: вдруг они не заглянут в сумку, вдруг вернут ее, когда она принесет свой паспорт?

Когда через пять минут Татьяна Спиридоновна снова спустилась на лифте, подъезд был пуст. Она выбежала на улицу. «Этих» не было и там. Татьяна Спиридоновна, не веря своим глазам, долго озиралась по сторонам с таким растерянным и взволнованным видом, что проходившая мимо соседка участливо спросила:

- Что с вами, дорогая? На вас лица нет. Что случилось?

- Не знаю, - ответила Татьяна Спиридоновна и вдруг истерически разрыдалась. - Не знаю… Ничего не знаю…

Обеспокоенная соседка взяла ее под руку и проводила до двери.

- Ложитесь. Я сейчас вызову врача, - сказала она.

- Нет, нет! - испуганно воскликнула Татьяна Спиридоновна. - Никакого врача не вызывайте!.. Я… я уже себя лучше чувствую…

Она вошла в квартиру и, как была, в пальто и шляпке, без сил повалилась на кушетку. И снова принялась рыдать. Она не могла собраться с мыслями, не могла понять, что с ней произошло.

А вечером пришел с работы Павел Иванович. Хмурясь, он выслушал сбивчивый рассказ жены и обеспокоенно и недоуменно развел руками. Он тоже ничего не понимал.

Но с этого дня он на всякий случай резко оборвал свои подпольные связи и прекратил принимать «левый» товар.

Спустя три или четыре месяца были арестованы все его бывшие «компаньоны». Но Павел Иванович остался на свободе.

И только тогда Павел Иванович понял, что стал жертвой каких-то ловких мошенников. Потеря ценностей и денег была весьма ощутимой, но невольный выигрыш, который он в результате получил, временно - о, конечно, временно! - отказавшись от «дела», был ощутимей вдвойне.

А спустя некоторое время Павлу Ивановичу позвонил по телефону какой-то человек и предложил повидаться по важному делу.

Они встретились в кафе. Высокий, плотный, совсем не старый человек в безукоризненном костюме, с легкой усмешкой на узком и холодном, как лезвие ножа, лице, когда они уселись за столик, вдруг вытащил золотой портсигар Павла Ивановича и негромко сказал:

- Это, конечно, ваш. Как и некоторые другие вещи, которые я хотел бы вам вернуть.

От изумления Павел Иванович даже не нашелся, что ответить, и незнакомец продолжал:

- Не спрашивайте меня о подробностях. Поверьте только, что я ваш друг. И в тяжелую минуту смогу пригодиться. Как и вы мне, кстати. Вас я знаю. А моя фамилия Антонов, зовут Иван Иванович. В Москве бываю наездами. Ваше здоровье!

И он поднял рюмку с коньяком.

Пока Антонов говорил, Павел Иванович, наконец, пришел в себя. Этот тип, конечно, жулик. Но… жулики бывают разные, и кто знает, что будет дальше? Этот, во всяком случае, ловок, умен и вполне приличен. При случае действительно может пригодиться. Да и получить хотя бы часть своих ценностей было очень кстати.

В тот вечер мнимый Антонов - Павел Иванович ни на минуту не сомневался, что фамилия эта вымышленная, - передал ему саквояж, где находилось не меньше половины всех украденных ценностей. Денег, конечно, там не было и валюты тоже.

С того времени Антонов исчез.

Прошло около трех лет, и Павел Иванович все реже вспоминал об этом человеке, хотя связанная с ним история, о которой он, естественно, никому не рассказывал, забыться не могла.

Постепенно восстановились прерванные связи, возникли новые. Павел Иванович действовал еще расчетливее и осторожнее, но не менее прибыльно. Злой дух наживы по-прежнему жил в этом огромном, седом, благообразном человеке.

И вот совсем недавно Антонов вдруг объявился вновь.

Они встретились. На этот раз дома у Павла Ивановича.

- Выручайте, дорогой, - сказал Антонов.

- Чем могу быть полезен?

- Признаюсь. Ехал в Москву специально, чтобы сделать у вас заем. Из дальних странствий возвратясь, так сказать. Но… две удачи подряд, и я в порядке. Однако ваша помощь требуется. Надо, дорогой, укрыться на несколько дней. Надежно только. Пробовал сам - не получилось. И надо еще встретиться с дружком. Незаметно. С тем самым, помните?

Павел Иванович утвердительно кивнул седой головой и задумался.

Как видно, поняв его мысли, Антонов многозначительно добавил:

- Прошу учесть. Моя безопасность - это в данном случае и ваша.

Павел Иванович понял намек.

- Что ж, придется вас устроить. В одном укромном месте. Там сейчас кругом пусто и все заколочено.

Помолчав, он сказал:

- Хочу, кстати, поинтересоваться. Дело, как говорится, прошлое. Но каким образом вы тогда устроили со мной эту… аферу, что ли? Довольно ловко, кстати сказать.

Антонов усмехнулся.

- Это, дорогой, секрет фирмы. И случай, конечно.

- Вы знали моего сотрудника, Моткова?

- Нет, я его не знал, - покачал головой Антонов, но больше ничего не счел нужным пояснить.

Да и зачем было рассказывать Павлу Ивановичу о той случайной цепочке, которая привела к нему, о том, что Мотков жил в одном доме с Васькой Резаным и кое-что однажды болтанул ему, а Васька передал Косому, и тот уже, к слову как-то, упомянул об этом в разговоре с ним, Антоновым, а вернее, не Антоновым, эта фамилия была придумана специально для Павла Ивановича. Словом, все это рассказывать не стоило, даже не следовало. Главное сейчас было в другом.

Они быстро договорились.

Напоследок Антонов, хитро подмигнув, сказал:

- А потом мы с вами провернем одно выгодное дельце. Такое вам еще не снилось, дорогой.

Олег Полуянов пришел к Лосеву через час после того, как Виталий отправил ему повестку. Было ясно, что Полуянов пришел сам, это было ясно и по его виду, решительному, сосредоточенному и осунувшемуся, без тени обычной рисовки.

- Все, - сказал он. - Сажайте. Отсюда я не уйду.

Виталий посмотрел на него с откровенным презрением.

- За что же вас сажать, Полуянов?

- Вы думаете, я только пижон и спекулянт? Я еще, между прочим, человек!

- Вы еще трус и предатель.

- Верно! - запальчиво воскликнул Полуянов. - Но все-таки я еще и человек! Сажайте! Именно за предательство! Васька на моей черной совести, - он вдруг скривился, и глаза наполнились слезами. - И ничего не вернешь назад, это тот случай.

Виталий посмотрел на него с интересом. Нет, парень не притворялся.

- Я был сегодня у Веры Григорьевны, - тихо сказал Полуянов. - Я ей все рассказал. Поверьте мне, это было нелегко.

- Неужели она вас…

- Она меня прогнала. Она так плакала, что… Я, конечно, подлец и циник. Но я не выдержал. Даю слово. Горе есть горе. И мать есть мать. Вам моя мысль понятна?

- Насчет горя - да. А вот насчет того, чтобы сажать вас…

- Пожалуйста! Поясняю. Вы говорите «предатель». Нечетко. Есть статья, соучастник в… - голос его дрогнул, - в убийстве. Раньше я не знал, что такое совесть. Не знал! А теперь… Васька перед глазами стоит, как живой. Смеется, ругается. Я на лунатика сейчас похож. Я… я, если хотите, себя не узнаю. Ни в бога, ни в черта не верю! А в совесть поверил. Есть! Я думал сам себя… Утром сегодня залез на подоконник, окно открыл. Шестой этаж. Внизу люди, машинки бегут. Глаза зажмурил, шагнул на край, считаю до пяти… Не смог! Инстинкт проклятый! А раз так - сажайте. Я себя там изведу… Я не хочу жить, понятно вам?..

Полуянов говорил захлебываясь, с надрывом, вытирая рукой слезы. И чувствовалось, как переполняет, душит его незнакомое, страшное чувство - совесть.

И Виталий поверил. Не мог не поверить. И со свойственной ему горячностью откликнулся на этот взрыв человеческих чувств.

- Да бросьте вы, Полуянов! Жить все равно придется. И вину свою искупить тоже придется.

- Жить должен тот, - убежденно, как нечто вдруг твердо решенное, сказал Полуянов, - кто может свою вину искупить. Хоть чем-нибудь. А мне искупать нечем. Просто нечем. Васи нет и не будет. Вам эта мысль понятна? Не будет его, никогда не будет.

Виталий уже забыл о своей еще недавней ненависти к этому парню. Он так ясно вдруг представил себе, как Олег стоит на подоконнике и считает про себя, и на секунду даже пережил этот ужас, который не позволил тому сделать шаг вперед. Виталий искал и не находил слов, которые надо сейчас, немедленно сказать, чтобы Полуянов перестал бессмысленно терзать себя.

В этот момент в комнату вошел Откаленко. Вернее, он зашел чуть раньше, но Виталий только что заметил его.

Игорь с непроницаемым, как у Цветкова, лицом постоял минуту у двери, потом не спеша, деловито подошел к столу и сел напротив Полуянова. Он, видимо, уловил характер происходящего разговора и смятение, в котором находился сейчас его друг.

- Вот что, Олег, - сухо сказал он, однако называя Полуянова по имени и тем давая почувствовать ту крупицу доверия, которую в этот момент питал к нему. - Вот что. Надо нам помочь. Сможешь?

Полуянов горько махнул рукой.

- Я, знаете ли, даже себе помочь не смог. Духу не хватило. Так что чего уж там…

- Ты эти нервы свои оставь, - резко ответил Откаленко. - Захочешь, так сможешь. И Васю раньше времени не хорони. Жив он пока. И врачи обещают: будет жить. Вот он его спас, - и Откаленко кивнул на Виталия.

Полуянов ошалевшими глазами посмотрел на Игоря.

- Жив, говорите?..

- Именно.

- Тогда… тогда я что хотите сделаю! Тогда я…

- Ну, то-то. А теперь вспомни, - Игорь говорил напористо и веско. - Позавчера в ресторане ты передал одному человеку записку. Так?

- Ну, передал…

- Неужели ты в нее не заглянул?

Полуянов слабо усмехнулся.

- Такое не в моих привычках… бывших.

- Значит, заглянул. Что там было?

- Всего два слова: «Встретимся у слона». Разве тут чего поймешь?

- Что сказал тот человек, когда прочел?

- Сказал, что будет ждать там перед обедом.

Но тут вдруг вмешался Виталий.

- А не помнишь, - быстро спросил он, - как «слон» было написано, с большой буквы?

- Помню, - ответил Полуянов. - С большой. Как имя.

Откаленко решительно хлопнул ладонью по столу, точно так, как это делал Цветков, заканчивая разговор.

- Пока все. Ступай, Олег, домой и…

- Не пойду, - упрямо помотал головой тот. - Арестовывайте.

- Ты нам не диктуй, кого когда арестовывать, понятно? - прикрикнул на него Откаленко и многозначительно добавил: - Может статься, ты нам еще пригодишься. И глядишь, кого-то - кого-то! - от большой беды спасешь. Для такого дела стоит себя поберечь, понятно? И нервы свои тоже. Так что давай, давай ступай. И чтоб спать сегодня. Такой тебе приказ.

Безапелляционный, уверенный тон Откаленко, без тени сочувствия и утешения, внезапно подействовал на Полуянова. Он пожал плечами, встал и, неловко простившись, направился к двери.

Вслед за ним поспешно вышел и Откаленко: его вызвал по телефону Цветков.

Оставшись один, Виталий нерешительно посмотрел на телефон, потом все же снял трубку и набрал номер.

Откликнулся строгий женский голос, и Виталий сказал:

- Будьте добры, можно Светлану Борисовну?

- Она еще в командировке, товарищ, - ответил голос, неожиданно смягчаясь. - Но вечером приезжает. Так что завтра уже будет на работе. А кто ее спрашивает?

- Мне, видите ли, по делу ее надо, - озабоченно произнес Виталий. - Спасибо, я тогда позвоню завтра.

И поспешно повесил трубку. Казалось, он уже привык свободно разговаривать с самыми разными людьми на любую интересующую его тему. А вот как на личную, так на тебе, дурацкое какое-то стеснение нападает.

Виталий встал из-за стола, убрал в сейф бумаги и, проверив в кармане пистолет, собрался было уходить, когда вернулся Откаленко.

Вид у Игоря был озабоченный и хмурый. Словно продолжая размышлять вслух, он досадливо сказал:

- Ко всем нашим хлопотам недоставало еще только Слона. Тут что-то надо придумать, старик. Ты не находишь? Какой-то фокус. Я так полагаю.

И фокус был придуман. Правда, не ими.


Павел Иванович отличался манерами величественными и неторопливыми и умел весьма ловко подавлять в себе всякую суетливость. Но на этот раз, сидя напротив мнимого Антонова в маленькой полутемной комнате с заколоченным снаружи окном, он все же не сумел удержаться и невольно забарабанил пухлыми пальцами по столу, а потом намертво сцепил их между собой. Он не верил своим ушам!

- А вы, мой друг, не ошибаетесь? - недоверчиво спросил он. - Такие вещи надо доказывать.

Сердюк - это был, конечно, он - достал из кармана кошелек и двумя пальцами вытянул оттуда небольшой бумажный квадратик.

- Вот, пожалуйста. Это его бирочка. С печатью и инвентарным номерком, как положено.

В свете тусклой, без абажура лампочки, спускавшейся с потолка, Павел Иванович, сдвинув на лоб очки, внимательно разглядел бумажный квадратик, потом пожал плечами:

- Бирка почему-то отдельно от него, - он указал рукой на старенький, из потемневшей кожи портсигар, лежавший на столе, и добавил с прежним недоверием: - И вообще, знаете, великий писатель, деньги, надо полагать, были. А такой дешевкой пользоваться… Странновато. Не находите?

- Не нахожу, - резко ответил Сердюк. - Итак, не хотите связываться? Пожалуйста! - Он бережно взял со стола портсигар, вложил в него бумажный квадратик с печатью и завернул в газету. - Подожду. Зато…

Павел Иванович снисходительно улыбнулся.

- Друг мой! Так же дела не делают.

- Я знаю, какие дела как делать, будьте спокойны, - многозначительно ответил Сердюк, засовывая сверток в карман. - Обойдусь без посредника, если так.

Павел Иванович невозмутимо пожал громадными плечами.

- Я только хочу сказать, что надо убедиться… гм… в подлинности, что ли. Откуда он у вас, если не секрет?

- От вас у меня нет секретов, - засмеялся Сердюк. - Он из музея.

- Понятно. Но какого именно?

- А черт его знает! Вам не все равно?

- Когда платишь такую сумму, риск должен быть минимальным. А я и так рискую. Покупателем должен быть иностранец, как вы понимаете.

- Это ваша забота.

- Так, так… Значит, из музея, - Павел Иванович задумчиво побарабанил пальцами по столу. - Что ж, давайте-ка мне его до завтра. Я проверю.

Сердюк насмешливо покачал головой.

- Э, нет. Желаете - проверяйте так. А штучку эту я из рук выпущу только в обмен на деньги.

Они еще некоторое время препирались, уговаривая друг друга и делая вид, что сделка не особенно их интересует.

В конце концов Павел Иванович объявил, что завтра даст окончательный ответ.

Когда он вернулся домой, Татьяна Спиридоновна еще не ложилась. Нервно прижимая руки к пухлой груди, она плачущим голосом сказала:

- Я сойду с ума от тебя. Неужели нельзя было позвонить? Час ночи.

- Ты же знаешь, что там нет телефона, - поморщился Павел Иванович. - Если можно, то чашечку кофе.

- На ночь? Очень полезно!..

Павел Иванович обычно не скрывал от жены свои наиболее крупные комбинации, он даже снисходил порой до того, что советовался с ней, и Татьяна Спиридоновна нет-нет да вдруг подкидывала что-то интересное и не позволяла упустить ни копейки. При этом она каждый раз непременно добавляла: «У нас дети, Павлуша. Ты всегда об этом забываешь». Действительно, взрослые сын и дочь давно жили своими семьями: сын в Ленинграде, а дочь в Харькове. И тот и другая, ни в чем особенно не нуждаясь, тем не менее уже привыкли, что по первой их просьбе родители высылали им солидные переводы. При этом сын, инженер, беспечно говорил жене: «Старики! Им много не надо. Накопили, конечно». А дочь умиленно сообщала супругу: «Мамочка для нас готова на все». Степень искренности всех этих слов уточнению при этом не поддавалась.

В тот поздний вечер, допивая на кухне чашечку кофе, Павел Иванович сообщил жене о своем разговоре с Сердюком.

- Кусок старой кожи, - брезгливо заметила Татьяна Спиридоновна. - Я тебя не понимаю, Павлуша.

Павел Иванович усмехнулся.

- Там, - он со значением поднял пухлый палец, - там за этот кусок кожи заплатят… - и, помедлив для большего эффекта, закончил: - Много тысяч долларов, много. Они малость свихнулись на подобных сувенирах.

- Боже мой! - Татьяна Спиридоновна всплеснула руками. - Но если так, о чем ты думаешь?

Павел Иванович, горой нависнув над чашечкой с кофе, буркнул глухо:

- О новом «динамо» думаю, вот о чем.

Этот странный на первый взгляд термин был хорошо знаком Татьяне Спиридоновне: друг друга жулики обманывали часто и ловко. А уж про «динаму», которую устроил ей этот самый Антонов, она до сих пор вспоминала с сердцебиением. Но сумма, названная Павлом Ивановичем, вызывала сердцебиение еще больше.

- Так надо проверить в конце концов!

- Именно, - кивнул массивной головой Павел Иванович. - Завтра же займусь.

Утром Павел Иванович принялся по телефону наводить справки и вскоре с удивлением обнаружил, что в Москве имеется чуть не десяток литературных музеев и среди них есть музей-квартира Достоевского.

Спустя час сине-серый «Москвич» уже стоял у входа в музей. Павел Иванович с неудовольствием выслушал просьбу какой-то девушки занести свое имя в толстую книгу у входа и, подумав, написал: «Иванов, бухгалтер». Затем он прошел в первую комнату музея, еще толком не зная, как приступить к выполнению своего деликатного замысла.

В первой комнате около высоких витрин с книгами Достоевского стояла небольшая группа людей, и молоденькая девушка в строгом черном костюме что-то с увлечением им рассказывала. «Работник музея», - догадался Павел Иванович и, пристроившись к экскурсантам, стал медленно подвигаться с ними от витрины к витрине. Затем все перешли в следующую комнату.

Павел Иванович не столько слушал экскурсовода, сколько приглядывался к ней. «Смазливенькая, - думал он. - Умненькая, но, кажется, строга». Эх, скинуть бы лет двадцать хотя бы! С такой может оказаться приятно посидеть в ресторане, прокатиться в машине, обнять… Впрочем, и сейчас это было бы недурно. Он заметил, что девушка уже не раз с интересом поглядывала на него. Еще бы, громадный, солидный, превосходно одетый, он монументально возвышался над всеми, невольно притягивая взгляды окружающих.

Наконец экскурсия очутилась в большой просторной комнате, где в углу стоял старинный письменный стол. На нем под стеклянным ящиком лежали какие-то предметы.

В это время из маленькой боковой двери высунулась какая-то женщина в синем халате.

- Светлана Борисовна, вас к телефону, - сказала она.

Девушка-экскурсовод смущенно кивнула головой, извинилась перед окружающими и заторопилась к двери.

- Какая милая, - сказал кто-то рядом с Павлом Ивановичем. - Прелесть, какая милая! Не раз уж ее наблюдаю.

Павел Иванович оглянулся. Рядом стояла седенькая старушка, по виду учительница.

- А кто она, эта девушка? - вежливо осведомился он.

- Научный сотрудник, фамилия Горина, - словоохотливо ответила та. - Причем энтузиастка. Вчера, например, из командировки вернулась. Сообщили, что какое-то письмо того времени с упоминанием Достоевского обнаружилось. И уже помчалась.

- Так ведь и обмануть могут, - удивился Павел Иванович.

- Ну что вы! Кому это в голову придет?

Вскоре девушка вернулась. Улыбка еще не стерлась с ее лица. Она подвела экскурсию к письменному столу в углу и сказала:

- А здесь, товарищи, собраны некоторые личные вещи Федора Михайловича. Вот его ручка, вот очки, вот…

Кашлянув, Павел Иванович нерешительно спросил:

- Простите. Но, помнится… или я ошибаюсь. Еще и портсигар тут когда-то был…

Светлана смущенно посмотрела в его сторону.

- Да, был… К сожалению, он затерялся… - и с неожиданной убежденностью добавила: - Но должен найтись.

Павел Иванович вышел из музея, с трудом сдерживая ликование. Итак, все подтвердилось! Антонов на этот раз не обманывает его.

Затем Павел Иванович прикинул, через кого, а главное, кому именно можно будет предложить ценную «находку». О, этот господин не поскупится! И что самое главное - оплата будет не в рублях. Рубли заплатит он, Павел Иванович…

Но тут вдруг новое опасение обожгло его. Мысль возникла так неожиданно, что Павел Иванович, заволновавшись, чуть не проехал на желтый свет светофора. Руки и шея его мгновенно вспотели. А что, если это все-таки «динамо»? Да тот ли это самый портсигар, который пропал в музее? С этим Антоновым надо быть вдвое, втрое осторожнее, чем с любым другим. Опыт, слава богу, уже есть. Ах, если бы какой-нибудь специалист посмотрел этот портсигар! К примеру, эта самая девочка из музея… «Энтузиастка». Куда угодно помчится.

Павел Иванович, взволнованный и осененный новой мыслью, притормозил у тротуара и, откинувшись на спинку сиденья, задумался.


Рано утром Косого привели на допрос.

Он шел, усмехаясь про себя, заранее зная, что ничего не скажет и уж нипочем не сорвется. Нет, шалишь. Да и разговор будет теперь о последнем деле, об ателье, и, конечно, о Ваське.

С пистолетом попутал знатно и еще попутает. Пистолет-то не его, Васькин. А сторожа там, в ателье, ударил не он, а Кот. Тут уж Косой ничего на себя не возьмет. Дудки! Не тот случай. А вообще будет что рассказать потом, чем пофигурять. И авторитет будет. Да, все это будет, если… если не «отломится вышка». Тогда фигурять придется перед господом богом.

Морозец прошел по коже: умирать было неохота. Может, и зря он это, с Васькой…

И еще Косой думал о «начальнике в очках». Опять небось станет залезать в душу. А вообще-то хватка у него дай боже и нюх, как у собаки. В колонии дал бы жизни! А такие там, между прочим, теперь появляются. И, по рассказам, все больше. Небось и он, Косой, нарвется на такого там. Была не была, лишь бы не «вышка».

Потом Косой подумал о Попе. Этот гуляет, этот на свободе. Слава богу! Если возьмут, тот рубанет под него, Косого, так, что закачаешься. Все на него повесит…

Он не успел додумать об этом, привели.

Перед кабинетом Цветкова милиционеры задержали Косого, и тот, который был помоложе, приоткрыл дверь.

- Товарищ майор, Косов доставлен на допрос.

И Косой услышал знакомый спокойный голос:

- Пусть обождет.

- Сиди, - сказал ему милиционер постарше.

Косой уселся в уголок на скамью, приготовился ждать. Милиционеры уселись поодаль. Потом тот, который был помоложе, спросил:

- Курить нет?

Другой похлопал по карманам, досадливо ответил:

- Нету. Все вышли.

- Ну, я до дежурного дойду. Ты посмотри тут.

- А куда он денется? - равнодушно ответил другой. - Я вон в конце коридора тебя обожду.

Они поднялись со скамьи, и молодой строго сказал Косому:

- Смирно чтоб сидеть! Смотри у меня!

- Я, начальнички, порядок знаю, - усмехнулся Косой. - Деться мне, ясное дело, некуда.

Милиционеры пошли по пустому коридору, один задержался в конце, другой ушел совсем.

Косой, прикинув в уме, решил, что бежать тут и впрямь некуда. И потому сидел смирно.

Прошло несколько минут. За это время из двери в дверь раза два торопливо прошли какие-то люди. И все. В коридоре было по-прежнему пусто.

И вдруг Косой замер от неожиданности. В дальнем конце коридора появился Олег Полуянов. Он шел неуверенно, разглядывая номера на дверях комнат, все ближе и ближе продвигаясь к Косому. Тот замер в ожидании. Наконец Полуянов подошел к двери, куда должны были ввести Косого. Он уже поднял руку, собираясь постучать, когда Косой грозно прошептал:

- Олежка!.. Слышь?..

Полуянов оглянулся.

- Это ты?..

- Ага. А ну, сядь.

- Мне сюда надо. Вон вызвали, - он показал повестку.

- Успеешь. Сядь, говорю.

Полуянов опасливо покосился на дверь и сел на почтительном расстоянии от Косого, потом, не поворачивая к нему головы, спросил:

- Ну, чего тебе?

Косой лихорадочно соображал. Такой случай упустить нельзя: человек с воли. Может все передать, обо всем предупредить. Но как доверить? Доверить все нельзя. Перво-наперво его надо пугнуть, потом привязать. Чтоб за себя боялся.

- Первый раз вызывают?

- Ага.

- Тогда помни. За Ваську тебе может отломиться на всю катушку, - он с удовольствием заметил, как вдруг побледнел Полуянов. - Но ты стой на своем: «Знать ничего не знаю». Я все на себя возьму. Понял?

- Понял, - еле слышно прошептал Полуянов.

- Но если они одного человека заметут, тогда тебе хана. Его упредить надо.

- Какого человека?

Косой собрался было сказать, но тут мелькнула новая мысль, и он прошептал:

- Много знать собрался. Записочку составь: замели, мол, Косого. Из Москвы надо драть, пока не поздно. Понял?

- Понял.

- Ты улицу такую знаешь? - Косой назвал улицу.

- Ага.

- Там магазин есть. Культтовары, игрушки. Там эту записку оставишь. На стене ящик прибит. Для жалоб, что ли. Под него засунь. Да чтоб не видел никто.

Косой говорил быстро, тоже не поворачивая головы и еле шевеля губами, отчего слова получались зловеще шипящими. Он лишь косил глазом в дальний конец коридора, где стоял один из милиционеров.

- Все понял?

- Все.

Можно было успеть и еще кое-что сказать Полуянову, кое-что поручить. Но Косой побоялся, слишком уж много будет знать. Хватит с него.

- Ну, я пойду? - неуверенно спросил Полуянов.

- Валяй. И чтоб все чисто было. А то хана. Не так, так по-другому. Пером достанем. Или пулей. Как Ваську.

- Ваську я помню, будь спокоен, - странным тоном сказал Полуянов и поднялся со скамьи.

Косой проводил его пристальным, настороженным взглядом. Что-то ему вдруг не понравилось в этом парне.

В то же утро Полуянов незаметно сунул записку в условное место. Магазин культтоваров он нашел легко и ящик на стене тоже.

Теперь оставалось ждать.

Магазин взяли под наблюдение плотно. Ждали не только Сердюка, ждали любого, кто приблизится к ящику и достанет записку.

Откаленко, пройдясь с Лосевым по противоположной стороне улицы, обратил его внимание на одну из витрин магазина, где были выставлены детские игрушки. Там на нитках висел большой серый надувной слон.

- Вон, между прочим, слон-то.

- Это не тот, - возразил Виталий. - Этот с маленькой буквы.

Откаленко вздохнул.

- Так может быть только у нас, по-моему. Чтобы от размеров одной буквы менялось все дело. Маленькое «с» - и все ясно. Большое - и все запутывается.

- Человеческие связи запутаннее любых других в природе, - философски заметил Виталий. - А мы работаем по ним.

Откаленко усмехнулся.

- Лосев - это голова.

- Сердюк, между прочим, тоже голова, - вздохнул Виталий.

- И еще глаза и память, - многозначительно добавил Откаленко. - А потому, старик, я здесь больше не покажусь. Гуд бай!

Они разошлись.

Откаленко свернул в ближайший переулок, а Виталий не спеша пересек улицу и вошел в магазин.

«Интересно все-таки, почему они выбрали именно этот магазин? - думал он. - Что-то, наверное, у них связано с ним. Или случайно заскочили? Тоже ведь возможно».

До конца дня ничего примечательного не произошло. Сердюк так и не появился. И вообще никто не подходил к ящику.

Среди дня Лосев снова приехал в магазин. Один из находившихся там сотрудников подал условный знак: все спокойно, все по-прежнему. Записка была на месте.

Виталий потолкался среди покупателей, что-то попросил показать, к чему-то приценился и уже собрался было уходить, как вдруг за его спиной раздался чей-то радостный возглас:

- Здравствуйте, товарищ Лосев!

Виталий обернулся. Перед ним стоял улыбающийся незнакомый паренек в скромном пиджаке и галстуке.

- Значит, не узнали? - спросил он.

- Признаться, нет.

- А ведь вы у нас на филфаке с докладом выступали, - сказал паренек, почему-то осторожно поглядывая по сторонам.

Виталий улыбнулся.

- Для филолога вы себя что-то странно ведете.

- А я сейчас, между прочим, не филолог. - И вдруг, переменив тон, паренек деловито спросил: - Кстати, вас можно на минуточку?

- Пожалуйста, - удивился Виталий. - Хоть на две.

- Тогда выйдем отсюда.

Когда они очутились на улице, парень озабоченно спросил, понизив голос:

- Вы не по нашему делу пришли?

- Вряд ли. А какое у вас тут дело?

- Видите ли, у нас в дружине есть оперативная группа. Ну, вы знаете про такие.

- Знаю, конечно.

- Так вот. Это наш район. И мы получили сигнал. Как в магазин поступает дефицитный товар, налетают мелкие спекулянты. У них связь с одним продавцом тут.

- Что за продавец?

- Мы его уже установили, - со скромной гордостью ответил паренек. - Некий Алексей Мотков. Собираемся поставить вопрос перед администрацией. Вот только поймаем парочку его дружков.

- А администрация надежная?

- Будьте спокойны, Павел Иванович, если узнает, выгонит в три шеи.

- Это кто, директор?

- Ага. Да вон он сам, видите?

Действительно, за прилавком в этот миг появилась величественная фигура Павла Ивановича. Виталий, естественно, не подозревал, что это визуальное знакомство окажется решающим для дальнейшего хода событий.

Он в этот момент задумался совсем над другим обстоятельством. Не помешают ли дружинники намеченной операции? Если Сердюк придет сам, то ничего. Его немедленно узнают и возьмут тут же. Но если он пришлет кого-то? Присутствие в магазине дружинников может насторожить этого человека, отпугнуть. Но с другой стороны, продавец сам по себе может представить оперативный интерес.

- Вы что-нибудь знаете об этом Моткове? - спросил он.

- Конечно. Во-первых, у него машина. Это при его-то зарплате! Потом знакомства. Выпивает часто. На деньги играет, в домино, например.

- Дома у него были?

- Мы группа оперативная, - весело подмигнул паренек. - А тот двор у нас вообще на учете.

- Что же это за двор?

Паренек назвал адрес, и Виталий невольно насторожился: в том дворе жил и Васька; кроме того, тех «доминошников» он уже успел узнать. Виталий вспомнил полутемный двор, свою драку там… Может быть, среди напавших на него парней был и этот Мотков?

- Вот что, - решил он наконец, - к вам пока одна-единственная просьба: не поднимайте шума в магазине до нашего сигнала. Ладно?

- Ладно, - и, поколебавшись, паренек спросил деланно-безразличным тоном: - А вы тут тоже на операции?

- Да нет, случайно зашел, - улыбнулся Виталий.

С этого момента Мотков был взят под двойное наблюдение. Но он даже не приближался к деревянному ящику на стене.

А на следующее утро, когда Виталий вместе с первыми покупателями зашел в магазин, обнаружилось, что записка исчезла.


Утром Павел Иванович, как всегда, долго фыркал в ванной, потом из спальни донеслось ровное гуденье электробритвы, и, наконец, он появился на кухне, свежий, пахнущий одеколоном. И все же Татьяна Спиридоновна безошибочно угадала, что муж не в духе. Да, собственно говоря, это можно было не угадывать, а заранее предположить: ночной их спор ничем не кончился.

Поэтому, как только Павел Иванович принялся за завтрак, она без колебаний возобновила этот разговор: он касался слишком важного вопроса, чтобы Павел Иванович принял решение по нему самостоятельно.

- Павлуша, я, конечно, не вмешиваюсь в твои дела, - как обычно, начала Татьяна Спиридоновна. - Но я тоже имею мнение. Я ему не верю! Вот на столько не верю! - она большим пальцем отмерила на мизинце ничтожную дольку. - Платить такие деньги!

- Если вещь подлинная, она стоит любых денег, мой друг, - веско возразил Павел Иванович, аккуратно выгребая ложечкой прилипший к стенкам яичной скорлупы белок.

- Все равно, он обманщик, обманщик, обманщик… Я всю жизнь это буду повторять. Помяни мое слово, ты горько пожалеешь.

Павел Иванович нахмурился. В глубине души он был суеверен и боялся «накаркивания» жены. Поэтому он поспешил быстрее закончить завтрак и на прощанье буркнул:

- Успокойся, мой друг. Я ничего без тебя не решу. Время терпит пока.

До обеда он заставил себя пробыть в магазине: накопились дела. Обед в «Арагви» прошел весьма удачно. Павел Иванович добился партии очень ходового «левого» товара на весьма выгодных условиях. К концу обеда настроение поднялось. Все было бы превосходно, если бы не мысль о проклятом портсигаре из музея. И еще записка, которая со вчерашнего дня жгла ему руки.

Тем не менее на свидание с Сердюком он отправился только под вечер, когда стало темнеть.

И вот они снова сидели друг против друга в маленькой полутемной комнате за шатким столиком. Павел Иванович уж передал Сердюку купленные для него продукты и водку. «Много тянет в одиночку, - удовлетворенно отметил он про себя, скосив глаза на груду пустых бутылок в углу. - Авось упьется».

Сердюк тем временем прочел записку, подумал и молча сунул ее в карман.

Оба делали вид, что не торопятся начинать разговор о главном, хотя обоих разбирало нетерпение.

Наконец Сердюк сказал:

- Завтра увижусь с дружком - и адью, Москва! Вам мое предложение, как видно, не подходит?

- Я был в музее, мой друг, - примирительным тоном сообщил Павел Иванович.

Сердюк насторожился.

- Так, так. Ну и что?

- Там есть одна девочка. Только она может определить, тот ли у вас портсигар.

- Ну и что? - уже враждебно повторил Сердюк.

- Надо придумать, как ей его показать.

- Знаете, мой друг, - издевательски произнес Сердюк, наливаясь злостью, - над этим ломайте голову сами. Она у вас вон какая большая.

Но Павел Иванович оставался невозмутимо спокоен: игра шла по-крупному.

- Я надеялся, что мы подумаем вместе, - сказал он. - Дело-то общее, и интерес тоже.

«Деловой мужик, - с невольным уважением подумал Сердюк, успокаиваясь. - Его право не доверять».

- Учтите, - предупредил он. - Смотреть придется из моих рук.

- Что ж, привезти ее сюда?

- А она поедет? - быстро спросил Сердюк.

- Только скажи ей, что нашлось. Куда хочешь поедет.

- А что с ней потом делать?

- То есть?..

Павел Иванович не договорил. Глаза их встретились.

- Это невозможно… - пробормотал Павел Иванович.

Сердюк равнодушно усмехнулся.

- Дело плевое. Я же сразу мотану. А ваше дело будет сторона.

- Хорошенькая «сторона», нечего сказать.

- Все беру на себя, - коротко рубанул ладонью Сердюк. - Овчинка стоит того.

Павел Иванович хмуро покачал головой.

- Только не здесь.

- Мы работаем чисто, - усмехнулся Сердюк. - Ваше дело пригласить ее. И чтоб узнала.

Все складывалось так опасно, а главное, так непривычно, что Павел Иванович ощутил легкий озноб. «А может, махнуть рукой на это дело? - трусливо подумал он. - Это же бог знает что такое!» Но тут замерещились доллары, много, пачками, вожделенные бумажки, о которых он мечтал по ночам. Черт возьми, последняя партия, и можно будет кончить эту игру с огнем! Кончить раз и навсегда!

Павел Иванович думал сейчас об этом вполне искренне. Он только забыл, что подобное происходило с ним уже не первый раз.

А, была не была!

И Павел Иванович хмуро и решительно произнес:

- Ну хорошо. Я привезу ее.


Сердюка искали активно и продуманно; Цветков отнюдь не возлагал надежды только на магазин.

Прежде всего следовало выяснить, где Сердюк мог найти себе пристанище. Судя по тому, что он первые ночи провел на вокзале, а потом у случайно встреченного им Зернова, другого, более надежного и заранее известного места у него не было. И если студия художника для него теперь отпала, то вокзалы ничем себя не скомпрометировали. Значит…

И заранее подготовленные оперативные группы каждую ночь направлялись теперь на все вокзалы Москвы. Узнать Сердюка им не составляло труда: у сотрудников имелась фотография с превосходного портрета, сделанного Зерновым.

Вторая линия поисков была - вещи, украденные у Починского. Если предположить, что у Сердюка не было надежного места для ночевки, то и для хранения краденых вещей его, вероятно, тоже не было.

И сотрудники Цветкова методично проверяли вокзальные камеры хранения, ломбард, комиссионные магазины и скупки. Приметы вещей были им хорошо известны.

Наконец, третья, самая, пожалуй, важная, линия заключалась в следующем. Сердюк не знал об аресте Косого и должен был искать с ним встречу. Где же? Вначале это был известный уже ресторан. Но сейчас он отпал. Косой назначил Сердюку новое место для встречи: «У Слона». Это оказался магазин культтоваров. И Цветков перенес свое внимание на этот магазин. Но не только на него…

При всей своей внешней простоватости и кажущейся прямолинейности Цветков был прирожденным оперативником. Это качество включало в себя, помимо умения разбираться в самых порой сложных людских характерах и жизненных ситуациях, помимо тонкой наблюдательности, еще и фантазию, выдумку, уменье найти при любых обстоятельствах не пассивную, а активную форму борьбы, не ждать, не обороняться, а всегда наступать.

Ловкая комбинация, в результате которой появилась записка в магазине, была только началом этой активной формы борьбы. Цветков решил использовать записку не только как приманку.

Но борьба с хитрым и опытным врагом, как известно, не сулит легкой победы. Победа тут добывается потом и… кровью. Да и то не всегда.

Сначала дала осечку первая линия поиска: на вокзалах Сердюк упорно не появлялся. Затем стала ясна неудача второй линии: нигде не появлялись и вещи Починского.

Из всего этого следовал один важный и тревожный вывод.

Если считать, что Сердюк все еще находился в Москве, а Цветков был уверен в этом: ведь у Сердюка было здесь какое-то «дело», кроме того, он не знал об аресте Косого, а история с Зерновым, как и исчезновение его от Откаленко, была лишь результатом его особой настороженности и подозрительности, ибо Откаленко ничем себя не выдал. И тогда вывод из неудачи двух линий поиска был один: Сердюк нашел себе новое прибежище. Именно нашел, внезапно и, возможно, неожиданно. И это чрезвычайно осложняло все дело.

Однако сохранялась третья линия, сохранялась даже после того, как взволнованный Лосев доложил Цветкову об исчезновении записки.

- Ну что ж, милые мои, - сказал Цветков, - будем ждать его теперь в другом месте.

Дело в том, что записка содержала совсем не тот текст, который продиктовал Полуянову Косой. Ее содержание не имело бы значения, приди за ней сам Сердюк. В этом случае его просто тут же взяли бы. Но Цветков учел и другой вариант: Сердюк мог подослать за ней кого-нибудь. В этом случае должен был «сработать» сам текст записки, тем более что пришедшего за ней человека сотрудники могли и не заметить, могли и пропустить.

Текст записки должен был импонировать осторожному и хитрому Сердюку, если сам он побоится по какой-либо причине прийти в магазин. Текст этот был такой: «К Слону идти неохота. Давай жми в обед на сквер перед Театром Советской Армии, там, где камень».

Место это было выбрано не случайно. Всю площадку с гранитным камнем в центре, где в будущем намечалось установить памятник Суворову, нельзя было рассмотреть издали. Для того чтобы убедиться, пришел Косой на свидание или нет, Сердюк непременно должен был войти в сквер. И тогда ловушка захлопнется.

В день исчезновения записки сквер был взят под усиленное наблюдение.

Цветкову, однако, пришлось задуматься и над новым обстоятельством: кто же все-таки и как взял записку? Вместе с тревожным выводом о новом убежище, которое, очевидно, нашел себе Сердюк, это еще больше осложняло и без того запутанное дело.

- Нет, вы только подумайте! Какой мы прошли путь в погоне за этим проклятым портсигаром! - говорил Лосев, когда они в тот вечер собрались в кабинете Цветкова. - Петляем, петляем, а след ведет все дальше и дальше.

- А что? Хитрый след, - согласился Откаленко. - Только не мешает ему где-то и кончиться.

- Знаете, Федор Кузьмич, - воодушевился вдруг Лосев. - Ведь надо же, наконец, дать шифр делу, верно?

Цветков добродушно усмехнулся: Лосев был выдумщик, и это ему нравилось.

- Верно, - согласился он. - Шифр требуется.

- Вот и предлагаю: «След лисицы». А? И уж хитрее следа нет, чем у нее… Куда он только не приведет!

- А что? Неплохо, - снисходительно заметил Откаленко. - И журналистам потом искать названия не придется.

- И для пьесы подойдет и для оперы, - в тон ему насмешливо сказал Лосев.

Цветков озабоченно махнул рукой:

- Ладно вам. Опера им нужна!.. Вот что вы сейчас запоете, хотелось бы знать? Этот ваш лисий след черт те как запутывается.

Однако события, которые вскоре произошли в сквере напротив театра, внесли в запутанное дело под новоиспеченным шифром «След лисицы» некоторую ясность. Так, во всяком случае, показалось Цветкову и его сотрудникам.

Глава IX
ГОСПОДИН ЛАСАР БУДЕТ ЖАЛОВАТЬСЯ ГОСПОДИНУ МИНИСТРУ

К немалому разочарованию сотрудников Цветкова, Сердюк упорно, вот уже второй день, не появлялся в сквере напротив театра.

На третий день Лосев снова приехал на ставший уже знакомым до последнего кустика и изрядно осточертевший ему сквер и, обменявшись сигналами с дежурившими там сотрудниками, принялся прогуливаться по аллее, потом опустился на одну из скамей.

Время ползло тягуче и нудно. Было жарко. Солнце припекало по-летнему. На скамьях вокруг дремали старики, пожилая женщина что-то вязала, а рядом болтали две школьницы, лакомясь булочками. Из-за кустов доносились ребячьи возгласы.

На лицах сотрудников, изредка проходивших мимо Виталия, было одно и то же раздраженно-скучающее выражение: «Опять не придет».

Действительно, Сердюк не появлялся.

«Неужели напрасна вся эта комбинация с запиской? - беспокойно думал Виталий. - Не поверил? Учуял что-то? Может быть, допустили какой-то промах? Вероятно, да. Но какой?» И еще Виталия неотступно мучила мысль: кто, если не Мотков, мог взять записку Полуянова?

Прошло еще около часа.

Виталий зевнул и собрался было пройтись, чтобы окончательно не заснуть, как вдруг заметил вдали у входа в сквер высокую грузную фигуру, показавшуюся чем-то знакомой. Он насторожился и стал ждать.

Человек не спеша приближался.

И тут вдруг Виталий узнал его. Это был Павел Иванович, директор магазина культтоваров, собственной персоной.

Он величественно прошествовал мимо Виталия к центру сквера. Там Павел Иванович, словно гуляя, медленно обогнул громадную клумбу с обелиском посередине на месте будущего памятника и опустился на скамейку.

«В рабочее время гуляет себе, - подумал Виталий. - И явно кого-то ждет. Интересно, кого? Надо сообщить ребятам. Пусть за ним потом посмотрят». Этот громадный, седой, благообразный старик не очень-то заслуживал доверия, если в его магазине произошла такая чертовщина с запиской. Да и тот продавец… Но тут вдруг Виталий вспомнил: у него же есть машина, он ее сам видел около магазина! Дело осложнялось. Единственную оперативную машину, которая дежурила недалеко от сквера, отпустить было нельзя: Сердюк мог появиться каждую минуту. Следовательно, надо было вызывать другую.

Приняв решение, Виталий поднялся и направился к выходу из сквера, где дежурил один из сотрудников.

В считанные минуты невидимый механизм был приведен в действие.

И когда Павел Иванович все так же величественно и не спеша вышел из сквера и направился через площадь к тому месту, где стоял в тени громадных театральных колонн его «Москвич», Откаленко с двумя сотрудниками уже внимательно следили за ним из окна своей машины.

Но Павел Иванович повел себя с самого начала довольно странно. Спустя несколько минут машина его, проделав значительную петлю, неожиданно остановилась… Откаленко не поверил своим глазам - около музея Достоевского! И ПавелИванович, с озабоченным видом пройдя через калитку, скрылся в полутемном подъезде.

Зайдя в маленькую прихожую музея-квартиры, Павел Иванович спросил у девушки около гардероба:

- Что, Светлана Борисовна здесь?

Девушка окинула его любопытным взглядом.

- Да. Проводить вас?

- Попросите ее выйти ко мне, будьте так любезны.

Импозантный вид Павла Ивановича, его церемонные манеры возымели свое действие.

Через минуту к нему вышла Светлана. Она сразу узнала своего недавнего экскурсанта и с улыбкой спросила:

- Это вы меня ждете?

- Ради бога, извините! - поклонился Павел Иванович. - Но дело неожиданное и, я бы сказал, чрезвычайное… Гм… Вы не могли бы выйти со мной на крыльцо?

- Пожалуйста…

Светлана удивленно посмотрела на странного посетителя. «Чего он так волнуется?» - с беспокойством подумала она.

Когда они вышли на крыльцо, Павел Иванович, понизив голос, проговорил:

- Еще раз покорнейше прошу извинения. Но, как я уже сказал, чрезвычайные обстоятельства. И поразительное совпадение, - но, заметив тревогу на лице девушки, он успокоительно и осторожно коснулся ее руки. - Нет, нет, никаких неприятностей. Скорей наоборот. Да вот, извольте выслушать.

- Я вас слушаю, - с облегчением ответила Светлана. И, улыбнувшись, добавила: - А то вы меня просто напугали.

- Сейчас я все объясню. Я не могу в себя прийти от неожиданности. Только два дня назад - помните? - вы мне сказали, что в вашем музее пропал портсигар Достоевского.

Светлана обрадованно всплеснула руками.

- Неужели он нашелся?!

- Не могу поручиться, но… - замялся Павел Иванович. - Только вы уж меня, голубушка, не выдавайте. Первый раз, знаете, попал в такое положение.

- Ну что вы! - трепеща от нетерпения, воскликнула Светлана. - Мы так вам будем благодарны!

Павел Иванович натянуто улыбнулся.

- Вы меня приободрили. Дело, видите ли, в том, что вчера мне одна личность предложила купить в качестве сувенира портсигар Достоевского. Каково?

- Не может быть?!.

- Вот и я подумал, что не может быть. Но потом вспомнил ваши слова и, понимаете, заколебался.

- Как вы могли колебаться! Надо было немедленно…

- Я не мог, - улыбнулся Павел Иванович, весь внутренне напрягаясь перед решительным моментом. - Он сказал, что нашел его… И потом все это так неправдоподобно.

- Но…

- Мне хотелось бы, - перебил девушку Павел Иванович, - чтобы вы сами взглянули. Если это тот самый портсигар, я немедленно его выкуплю.

- Зачем? Он же краденый!

- Но, может быть, это вовсе не он?

- Я сейчас же поеду с вами! - воскликнула Светлана. - Вот только…

Но Павел Иванович опять не дал ей договорить и просительно коснулся рукой ее руки.

- Нет, нет, прошу вас, - сказал он. - Пока никому не говорите. Мы можем попасть в глупейшее положение.


Спустя несколько минут Откаленко увидел, как из калитки снова вышел Павел Иванович. Рядом с ним шла высокая стройная белокурая девушка в темном костюме. Они о чем-то оживленно разговаривали. Потом сели в машину.

Девушку Откаленко узнал мгновенно: это была Светлана Горина.

- Вот тебе раз! - озадаченно произнес он. - Ни черта, братцы, не понимаю. Теперь за ними смотреть надо в оба.

Сине-серый «Москвич» рывком тронулся с места.

Дальше Павел Иванович, на взгляд Откаленко, повел себя совсем уже странно. «Москвич» его принялся петлять по Москве.

- Нас он не чувствует, это ясно, - заметил Откаленко. - Иначе бы нервничал, метался. В чем же дело?

Один из сотрудников сказал:

- Не иначе как девушку путает.

- А что? Вполне возможно, - согласился Игорь. - Интересно, чем это кончится.

Но «кончилось» это совсем неожиданно: «Москвич» вдруг исчез.

Всего несколько машин отделяло его на проспекте Маркса от оперативной группы, когда переключился светофор. «Москвич» успел проскочить на желтый свет, остальные машины плотно сгрудились у линии «стоп».

Откаленко и его товарищи видели, как тот проехал до площади Дзержинского и скрылся за поворотом.

Когда оперативная машина подскочила к тому месту, сине-серого «Москвича» уже нигде не было видно.

- Так. Этого следовало ожидать, - с досадой произнес Откаленко. - Придется беспокоить руководство.

Он включил рацию и соединился с дежурным по городу.

- …Прошло четыре минуты. Мы в районе площади Дзержинского. Подключаюсь к селекторной связи, - закончил он свой доклад.

- Вас понял, - ответил дежурный. - Радиус установили. Сейчас передам команду. Подключаю оперативные машины. Следите за сообщениями.

Машина остановилась у Политехнического музея. Откаленко перешел на прием. Все молча напряженно прислушивались к треску электрических разрядов.

Время тянулось бесконечно, выматывая нервы. Откаленко взглянул на часы и удивился: прошло всего десять минут.

Кто-то из сотрудников буркнул:

- В любом переулке мог остановиться. Ищи его…

И тут же сквозь шум разрядов возник голос дежурного:

- В установленном радиусе машина не обнаружена. Радиус увеличиваю.

И снова пропал.

Опять потянулись минуты, отмеряемые жадными затяжками папирос. И опять все молчали. Только виновато вздыхал шофер: он не мог простить себе случившегося.

И вдруг ожил приемник. Сначала возник чей-то далекий, суховатый голос:

- Площадь Курского вокзала. «Москвич» вывернулся из переулка. Идет в сторону Лермонтовской площади. Передаю наблюдение…

Через минуту уже другой голос:

- Подходит к площади. У Орликова навожу на него оперативную машину номер…

Еще через минуту третий голос, молодой, задорный:

- Взяли!.. Ведем по кольцу!.. Просим основного выходить к Маяковской…

- Давай! - нервно подал команду Откаленко.

Машина сорвалась с места, круто развернулась вокруг памятника Дзержинскому и, пролетев стремглав по проспекту Маркса, свернула на улицу Горького.

- Это, братцы, удача, я вам скажу, - улыбнулся Откаленко и шутливо поплевал через плечо. - Рано говорить, правда. Коля, давай по резервной!

Машина шла, стремительно обгоняя другие, изредка чуть фыркая сиреной. Площадь Пушкина промелькнула замершими стадами машин под желтыми огнями светофоров: регулировщики четко пропустили зеленоватую «Волгу».

Уже подлетали к площади Маяковского, когда в приемнике прозвучал знакомый возбужденный голос:

- Подходим на красный к площади Восстания!..

Резкий поворот влево повалил всех на бок: Коля показывал класс оперативной езды. Под визг тормозов других машин «Волга» устремилась по кольцу вдоль подземного тоннеля.

Впереди уже виднелась площадь Восстания. На светофорах зажегся желтый сигнал.

- Ну, кажется, успели… - выдохнул кто-то.

Уже видны были сгрудившиеся на площади машины, пестрая мешанина из легковых, грузовых, автобусов, троллейбусов…

- Вон наши хлопцы, - указал Коля на неприметную машину с выпущенной антенной.

Поравнявшись, увидели улыбающиеся физиономии незнакомых, но таких близких, таких дорогих ребят: те тоже узнали своих.

Условный взмах руки одного из них, и Откаленко возбужденно воскликнул:

- Вон она!..

В потоке машин, устремившихся через площадь, мелькнул сине-серый «Москвич».

- Ну, теперь шалишь! - процедил сквозь зубы Коля.

А спустя еще некоторое время сине-серый «Москвич» вырвался на просторы Минского шоссе. В потоке других машин, то отставая, то догоняя его, шла неприметная зеленоватая «Волга».

- Пока еще ничего, - заметил один из сотрудников. - А вот когда он свернет в сторону, что будем делать?

- Смотря куда свернет, - ответил Откаленко, закуривая.

Ему на минуту вдруг показалось, что самое трудное уже позади.

Миновали суетливое, шумное Кунцево, ставшее теперь частью Москвы.

- Хотел бы я знать, куда он ее везет, - с беспокойством сказал Откаленко.

Подъезжая к Баковке, «Москвич» аккуратно замигал сигнальным фонариком и, осторожно притормаживая, повернул на узкое шоссе. Павел Иванович явно не торопился и не замечал преследования.

Дорога пошла лесом, справа тянулся длинный забор какого-то санатория. Машин тут было мало, и «Волга» начала отставать.

Когда пошли дачи, Откаленко приказал остановиться.

- Поглядим, куда повернет, и двинемся пешком. Тут, наверное, недалеко уже.

По улице, на которую только что свернул «Москвич», они шли поодиночке, внимательно, хотя и незаметно оглядывая участки за невысокими заборами.

Наконец в глубине одного из участков среди деревьев мелькнул сине-серый «Москвич». За ним, наполовину скрытая кустарником, стояла небольшая дача. Окна ее были заколочены досками.

Все трое с безразличным видом прошли мимо и собрались невдалеке, в узком проходе между какими-то дачами.

- Очень странно, - сказал Откаленко. - Вы обратили внимание? В машине кто-то сидит.

- Не «кто-то», а эта самая девушка, - поправил его один из сотрудников.

- Между прочим, в даче явно никто не живет, - заметил другой.

- Так или иначе, - решительно сказал Игорь, - подождем, когда уедут, и проверим дачу. А с девушкой завтра потолкуем, и все станет ясно.

- Поосторожнее толковать только надо.

Откаленко выразительно посмотрел на товарища.

- Это не такая девушка, как ты думаешь, - и с улыбкой прибавил: - Спроси у Лосева, он тебе скажет.

Потом выработали план дальнейших действий и разошлись.

Через час «Москвич» вернулся в Москву. В центре Павел Иванович на секунду притормозил. Девушка вышла, и «Москвич» тронулся дальше. До самого дома его проводила зеленоватая «Волга», затем, прихватив еще двух сотрудников, во главе с Цветковым, уже в сумерках вернулась назад, к подозрительной даче.


Садясь в машину, Светлана весело спросила:

- Куда же мы с вами поедем?

- Увидите, увидите, - озабоченно ответил Павел Иванович, заводя мотор и излишне поспешно, рывком трогая машину с места. - Думаю, что не ошибусь. Я ведь приезжий и Москву знаю неважно. А вы?

- Тоже не очень, - призналась Светлана. - Ну, центр знаю, конечно.

Первое время, пока машина плутала по улицам, Светлана с любопытством оглядывалась и наслаждалась ездой. Павел Иванович изо всех сил старался занять ее разговором: он надеялся, что его спутница не заметит, как они выедут из города.

Но вскоре девушка начала проявлять нетерпение.

- Как мы долго едем! - сказала она. - Мне не терпится посмотреть на портсигар. Вы не представляете, как мы все волнуемся.

- Что вы! Еще как представляю! Я и сам, признаться, волнуюсь.

Да, он волновался, и не на шутку. Еще бы! Его в трепет бросало при мысли, что произойдет там, на даче, где его ждет Сердюк. Подумать только: оказаться замешанным в такое жуткое дело! И потом… потом ему было жаль эту девушку. Впрочем, неизвестно, чего было больше, страха или жалости. Пожалуй, страха… Нет, нет, план безумный. Только такой старый идиот, как он, мог согласиться на такое, и… и только такой отпетый бандит, как этот Антонов, мог такое придумать. Но что же делать, что делать?.. Они ведь едут туда уже! И не ехать нельзя. Павел Иванович должен сегодня передать дальше этот портсигар. Он уже дал слово. Что-то надо придумать. Но что, что?..

И он все кружил, кружил по улицам, не зная, на что решиться.

Впрочем… Впрочем, кажется, можно что-то придумать… У Павла Ивановича мелькнула неплохая мысль. Да, да, это, пожалуй, единственный выход… А когда Светлана заметила, что они очень долго едут, Павел Иванович окончательно решился. И машина уже уверенно свернула на Кутузовский проспект.

Когда они проезжали бывшее Кунцево, Светлана спросила:

- Что это за шоссе?

- Кажется, Ленинградское, - неуверенно ответил Павел Иванович.

Светлана засмеялась.

- Что вы! Ленинградское я знаю. Это по улице Горького надо ехать. А это… я даже не заметила, как мы на него попали.

- Да, да! - сделал вид, что вспомнил, Павел Иванович. - Это Киевское.

- А-а…

«Только женщине можно так заморочить голову, - подумал Павел Иванович. - Ведь кругом указатели». Он поспешно отвлек Светлану разговором. И, уже внутренне успокоившись, принялся шутить, рассказывать какую-то забавную историю.

Светлана смеялась и с симпатией поглядывала на своего спутника. «Очень милый и порядочный человек», - подумала она.

Но когда кончился город и по сторонам шоссе потянулись поля и перелески, девушка впервые с тревогой спросила:

- Мы, кажется, едем на дачу?

- Что вы! Какая там дача! - успокоил ее Павел Иванович. - Вон, видите строение? Там он и живет. Только чуть свернуть в сторону придется.

- Все-таки он далеко живет.

- Да. И вообще, признаться, мне совсем не хотелось с ним связываться. Если бы не этот портсигар…

- Вы совершенно правы! - горячо откликнулась Светлана. - О, из-за него я бы на край света поехала!

- Вот видите! А я вас везу гораздо ближе.

«А мог бы и на тот свет», - с содроганием подумал он.

- И вообще, это препротивная личность, - добавил, помолчав, Павел Иванович. - Я с ним совершенно случайно познакомился. А вас так и знакомить не хочу.

- Но как же…

- А вот увидите, - Павел Иванович даже улыбнулся: ему все больше нравился придуманный им план.

Машина свернула с шоссе. Потом потянулись дачи. Большинство из них выглядели нежилыми: окна были заколочены или закрыты ставнями, нерасчищенные дорожки заросли травой или были завалены темными грудами прошлогодней листвы.

Наконец машина остановилась перед низкой дощатой изгородью. Павел Иванович вылез, кряхтя, распахнул перекосившиеся за зиму створки ворот, и машина осторожно въехала на участок.

Дача казалась пустой. Никто не вышел навстречу приезжим. И от угрюмого запустения и непонятной, казалось, даже недружелюбной тишины Светлане вдруг стало страшно. Она впервые пожалела, что согласилась на эту поездку. Но лишь на миг. «Вот еще! - подумала она. - Трусиха несчастная. Что может быть в конце концов?»

В это время Павел Иванович уже закрыл ворота и подошел к машине. Светлана собралась было выйти из нее, но он поспешно сказал:

- Нет, нет! Бога ради, не выходите! Так будет лучше.

- Но почему же?

- Уверяю вас, голубушка. Поверьте мне, - все так же торопливо произнес Павел Иванович и, бросив опасливый взгляд на дачу, прибавил тише: - Я даже не хочу, чтобы вы видели эту пьяную рожу. И совсем это не требуется, уверяю вас.

Он был так взволнован, что это волнение невольно передалось и Светлане.

- Что же мне делать? - растерянно спросила она.

- Оставайтесь в машине. Я вам вынесу этот портсигар. - И настойчиво повторил: - Оставайтесь в машине.

Взяв с заднего сиденья портфель, Павел Иванович торопливо направился к даче.

Первая мысль, которая мелькнула у Светланы, была - убежать отсюда. Все здесь начало пугать ее: эта тишина, безлюдье, эта заколоченная дача и сам Павел Иванович, взвинченный, торопливый. Убежать…

Светлана даже сделала движение, чтобы открыть дверцу машины. А портсигар?.. Она оглянулась. За забором по улице шли какие-то люди, молодые парни… Светлана заставила себя успокоиться. В конце концов тут ей ничто не угрожает. А в дачу она не пойдет, даже если Иван Иванович - так ей представился Павел Иванович - будет теперь просить ее об этом. Не пойдет, и все! Но ждать будет, пожалуйста…

А в даче происходил в это время следующий разговор.

- Она не зайдет и вас не увидит, - говорил Сердюку Павел Иванович. - Чего вы опасаетесь? Вы получите деньги и можете сегодня же уехать.

- Я не могу сегодня уехать, - отрицательно мотнул головой Сердюк. - Сами знаете.

- Но он не пришел, вы же видите.

- Ну, завтра придет.

- Зачем вам нужен этот тип? Неужели ради него вы, набитые деньгами, готовы на подобное дело? Это абсурд!

Павел Иванович говорил так горячо и убежденно, что Сердюк заколебался. Да и чутье опытного преступника подсказывало: надо как можно скорее отрываться из Москвы, что-то тут неспокойно.

- Дайте мне его только на две минуты, - наседал Павел Иванович. - Не убегу же я с ним!

- А может, и убежите? - усмехнулся Сердюк. - Давайте так. Вот вам эта штука, - он вытащил из кармана газетный сверток. - А вы пока оставьте деньги.

- Хорошо. Вот они. В портфеле.

Сердюк взял портфель, открыл его, увидел пачки с деньгами и только после этого отдал Павлу Ивановичу сверток.

- Ладно. Держите. И обратите внимание: деньги не считаю.

Павел Иванович махнул рукой и поспешно вышел.

Светлана торопливо развернула сверток и, прижав руку к щеке, воскликнула:

- Он! Это же он, вы понимаете?!

- Очень хорошо. Сейчас я все улажу.

Павел Иванович, взяв у нее портсигар, снова ушел. На этот раз он вернулся быстро. Вид у него был огорченный и сконфуженный.

- Вы знаете, - сообщил он. - У меня не хватило денег. Обещал ему завтра привезти.

Светлана закусила губу и посмотрела на него с таким отчаянием, что Павел Иванович добавил:

- Да не волнуйтесь так. Все хорошо. И завтра…

- Нельзя ждать до завтра! Надо немедленно привезти сюда милицию! Он обязан отдать! Его… его просто арестуют!..

Павел Иванович с беспокойством посмотрел на девушку: такого оборота дела он не ожидал. Но тут же изворотливый ум его подсказал выход. Он грустно улыбнулся и сказал:

- И меня с ним тоже арестуют.

- Вас?!

- Конечно. Он же немедленно скажет, что мы сообщники. И что вас я привез, только чтобы удостовериться в подлинности этой вещи. И пойдет писать губерния. Вы разве милиции не знаете? Я же позора не оберусь! Я же домой вернуться не посмею!

Он говорил с такой горечью, что Светлана заколебалась.

- Но что же делать?

- То, что я говорю. Клянусь, портсигар будет завтра у вас.

- Но скажите мне хоть адрес этой дачи. На всякий случай.

- Вы мне не верите? - с упреком спросил Павел Иванович.

Светлане стало стыдно. Этот пожилой, солидный человек так благородно и бескорыстно вел себя и теперь может пострадать из-за нее. Нет, нет, это невозможно!

- Хорошо, - вздохнула она. - Подождем до завтра.

- Ну и чудесно! - обрадованно сказал Павел Иванович. - Я к вам приеду с портсигаром ровно в два часа завтра. Вас устроит?

- Когда угодно!

Они уселись в машину.

Через минуту сине-серый «Москвич» вырулил на улицу.

Когда подъезжали к Москве, Павел Иванович спросил:

- Вы где живете?

- Высадите меня, пожалуйста, где-нибудь в центре, - попросила Светлана. - Я еще в магазин зайду.

Вскоре машина уже ехала по проспекту Маркса. Светлана показала на гостиницу «Москва».

- Вот здесь, пожалуйста.

- Здесь? - как-то странно переспросил Павел Иванович и, спохватившись, добавил: - Впрочем, мне все равно.

Очутившись на тротуаре, Светлана помахала вслед удалявшейся машине и почему-то подумала: «Какие красивые зеркальца у нее по бокам!»

Подземным переходом она прошла на улицу Горького. Бродя по магазинам, Светлана снова и снова возвращалась мыслями к своей странной поездке. И чем больше она о ней думала, тем больше росло в ней беспокойство. Ей уже казалась подозрительной и дача, где она побывала, и в общем-то совершенно незнакомый ей Иван Иванович, и вся эта история вокруг портсигара. «Глупости, - говорила она себе. - Глупости. Он приедет, как обещал. И мы получим портсигар. Обязательно».

Уже начинало темнеть, когда Светлана собралась ехать домой. Остановка ее троллейбуса была около гостиницы, и девушка заспешила туда.

Первое, что она там, около подъезда, увидела, был знакомый «Москвич», Светлана даже узнала зеркальца по бокам. Она остановилась невдалеке, под деревом, чувствуя, как вдруг забилось сердце.

И в этот момент из подъезда вышел Иван Иванович. Он что-то спросил у швейцара, тот, подумав, ответил. Иван Иванович снисходительно улыбнулся и сунул ему что-то в руку. И швейцар почтительно проводил его до машины.

Светлана не решилась к нему подойти. Она только проводила «Москвич» глазами и с непонятной тревогой на душе поспешила к остановке троллейбуса. Все-таки что-то она сделала в этот день не так, какую-то совершила ошибку. И неизвестно почему ей вдруг стало страшно.


Когда стемнело, дача была окружена. За это время в ней не было заметно никаких признаков жизни.

Но с наступлением темноты в дальней комнате, окна которой, тоже заколоченные досками, выходили в глубь участка, замерцал сквозь щели слабый огонек. Разобрать, кто находится в комнате, было невозможно.

- Что будем делать? - шепотом спросил Откаленко. - Ведь если постучать, он, пожалуй, не откроет.

- Ясное дело, не откроет, - поддержал его кто-то из сотрудников. - Раз прячется от всех.

Решено было незаметно проникнуть в дачу. Один из сотрудников, ловко карабкаясь по углу сруба, поднялся на чердак. Там, осторожно посвечивая себе фонарем, он обследовал пол. Никакого люка или чего-нибудь подобного, ведущего вниз, не оказалось.

Откаленко предложил пролезть через окно, где доски слабее всего приколочены к наличникам. Кое-какой инструмент на всякий случай привезли с собой из Москвы. Цветков, подумав, согласился.

Осмотрели окна, выходящие на улицу. На одном из них доски держались довольно слабо. Откаленко и еще один сотрудник принялись со всевозможными предосторожностями вытягивать заржавевшие гвозди.

Внезапно доска едва слышно затрещала. И мгновенно в дальнем окне погас свет.

Работу немедленно прекратили. Воцарилась тишина.

Однако прошло не меньше часа, прежде чем снова появился в окне свет.

- Успокоился, - тихо произнес Цветков. - Нет, милые мои, тут надо придумать что-то другое. Он может быть и вооружен.

- Как же его выкурить? - с досадой спросил Откаленко.

- О! - Цветков вдруг оживился. - Именно так и сделаем.

И он объяснил свой план.

Кто-то из сотрудников с сомнением заметил:

- Много будет шуму.

- Чем больше, тем лучше, - ответил Цветков. - Но только с умом. И еще надо учесть ветер.

Все бесшумно принялись за работу. Кто-то сбегал к машине и вернулся с тяжелой канистрой.

Когда все было готово и каждый занял отведенное для него место. Цветков подал сигнал.

И в тот же миг с двух сторон от дачи взвились к небу языки пламени. Ветер погнал к окнам едкие клубы дыма.

- Пожар!.. - раздался откуда-то издали истошный голос.

- Пожар!.. Пожар!.. - ответили ему с других сторон чьи-то далекие голоса.

И в тот же момент с треском распахнулась дверь дачи. Оттуда метнулась чья-то тень.

Наперерез ей кинулся Откаленко.

- Игорь, назад! - не своим голосом крикнул Цветков.

Но тут грохнул выстрел, и Откаленко навзничь опрокинулся на землю.

А в кустах уже завязалась отчаянная борьба. Послышались крики, чей-то стон, звуки ударов.

На миг все покрыло вдруг громкое шипенье заливаемых водой костров.

Цветков подбежал к лежавшему на земле Откаленко, опустился перед ним на колени. Откаленко тихо стонал.

В это время из кустов выволокли отбивающегося, хрипящего человека. При свете догорающего костра и в скрещенных лучах фонарей все узнали его. Это был Сердюк.

С улицы донесся рокот подъезжающих машин. Их было две. Вторую уже позже вызвал Цветков.

Связанного Сердюка кинули в одну из них. Вторая умчала в город раненого Откаленко.

Цветков с сотрудниками приступили к обыску дачи.

Были обнаружены крупная сумма денег и все вещи, украденные у артиста Починского, все, кроме заветного портсигара из музея.

Там же, в машине, Цветков устроил первый допрос притихшего Сердюка.

- Где портсигар? - как бы между прочим спросил он. - Тот самый.

Сердюк злобно ощерился в усмешке.

- Ищите, ищите, - хрипло проговорил он. - А найдете, так не посмеете отнять.

Больше от него ничего нельзя было добиться.

Когда вернулась вторая машина, начинало уже светать. Шофер доложил Цветкову: врачи сказали, что жизнь Откаленко вне опасности.

В Москву возвращались молча.

Утром у Цветкова состоялось короткое совещание.

- Один вопрос и одна просьба, - сказал представитель ОБХСС. - Это в связи с тем, что магазином Туликина предстоит заняться вплотную. Делец, видно, с размахом и связями. Здесь пахнет крупным хищением.

- Дело очень перспективное, - отдуваясь, произнес Свиридов. - Прозвучит громко. А первая заслуга здесь группы товарища Цветкова.

И он добродушно подмигнул Федору Кузьмичу. Но тот никак не прореагировал на этот дружеский комплимент.

Лосев, сидя в углу, с неприязнью подумал: «Ишь ты! Ветер, наверное, меняется. Не иначе». Он все никак не мог прийти в себя от двух свалившихся на него в это утро известий: ранение Игоря Откаленко и непонятная поездка Туликина со Светланой на дачу. Виталий не мог дождаться конца совещания. Он уже упросил по телефону отца - профессора Лосева, крупного хирурга, - поехать и осмотреть Откаленко. И еще он хотел немедленно повидать Светлану, но без разрешения Цветкова этого теперь нельзя было сделать. Виталий рассеянно слушал, что говорится вокруг, и только слова Свиридова привлекли его внимание к происходившему.

- Давайте с вопроса, - сказал в этот момент Цветков.

- Пожалуйста. В каком состоянии вы оставили дачу? Туликин может приехать туда в любой момент.

Цветков усмехнулся.

- Это мы учли. Дача в порядке. Следов обыска нет.

- А участок?

- И участок прибрали.

- Так, - заметно успокоился представитель ОБХСС. - Теперь просьба. Туликина хорошо бы пока оставить на свободе, и он ни в коем случае не должен знать, что вы арестовали этого Сердюка. Он должен быть совершенно спокоен.

- Хорошенькая просьба, - покачал головой Цветков. - Но ведь портсигар теперь у него. И вы думаете, что Туликин оставит этот портсигар себе? Да он его как можно быстрее сплавит куда-нибудь. Тут немедленно надо хватать его за руку!

Представитель ОБХСС собрался было возразить, но Цветков перебил его:

- Я вас понимаю. Если будет хоть какая-нибудь возможность, мы оставим Туликина вам. И не будем его трогать. Но пока отложим этот вопрос. Предлагаю вернуться к нему после допроса Сердюка.

- И разговора со Светланой Гориной, - торопливо вставил Виталий.

На том совещание и кончилось.

Когда все стали расходиться, Виталий подошел к Цветкову.

- Федор Кузьмич, разрешите мне поговорить с Гориной?

- После допроса.

Виталий вздохнул, но возразить не решился.

В кабинете остались он, Цветков и, к их удивлению, Свиридов.

- Ну, с удачей тебя, Федор Кузьмич, - сказал Свиридов, улыбаясь и всем туловищем поворачиваясь к Цветкову. - Опять с удачей. Знатного ты судака вытянул!

Цветков пожал плечами.

А Виталий не утерпел и ядовито вставил:

- Еще Суворов говорил: «Удача, удача, надобно когда-нибудь и уменье».

- Уменье-то есть, - махнул рукой Свиридов. - Уж чего-чего, а это есть, - и, кивнув на Виталия, добавил: - А ученые у тебя ребята собрались. Ишь, прямо из Суворова шпарит!

В это время и ввели Сердюка. Все трое сразу посуровели, оборвав разговор. Свиридов смотрел на преступника зло и чуть опасливо, Цветков - устало, почти небрежно, а Виталий - с нескрываемым любопытством: такую человеческую разновидность он видел впервые, этот был поопаснее и покрупнее Косого, покрупнее всех, кого он, Виталий, до сих пор встречал.

Сердюк при входе бросил быстрый, испытующий взгляд на всех троих и опустил глаза. Узкое лицо его с покрасневшими веками и тонким, старушечьим ртом выглядело невозмутимым, и только еле заметные бисеринки пота над рыжеватыми бровями выдавали скрытое волнение. Это узкое, нездоровое лицо странно контрастировало с большим, сильным телом.

- Садитесь, Сердюк, - сухо сказал Цветков. - На вопросы отвечать будете?

- По силе возможности, - скромно ответил Сердюк. - Да ведь и так все ясно.

- Что ж, по-вашему, ясно? - спросил Свиридов так поспешно, словно на чем-то уже поймал Сердюка.

Тот покорно вздохнул.

- Убег из лагеря - это раз. Безделку всякую спер на вокзале - это два. Ну, и сопротивление власти оказал. Я, граждане следователи, и не отпираюсь.

- Это хорошо, что не отпираешься, - строго одобрил Свиридов. - Значит, положение свое понимаешь.

Сердюк опять вздохнул.

- Конечным делом, понимаю.

«Уже сообразил, что про кражу у Починского мы знаем», - подумал Цветков. И спросил:

- Как познакомились с Туликиным Павлом Ивановичем? Как на дачу к нему попали?

- Да ведь как попал… - неуверенно, словно теряясь, ответил Сердюк. - Снял, можно сказать. Чистый случай. Где ни на есть, а ночевать надо было. Чистый случай, ей-богу.

Он смущенно тер корявые, загрубелые руки и, не поднимал глаз, потом униженно попросил:

- Закурить разрешите?

- Курите, - придвинул ему пачку папирос Цветков и снова спросил: - А Косова давно знаете?

Сердюк жадно затянулся, поднял глаза к потолку и, мучительно наморщив большой, с глубокими залысинами лоб, извиняющимся тоном ответил:

- Чтой-то не припомню такого. Вот если бы взглянуть, тогда да.

- Взглянете, - пообещал Цветков и снова спросил: - Раньше в торговле работали?

Сердюк охотно кивнул головой, словно радуясь, что может, наконец, ответить на что-то утвердительно.

- Именно. Продавцом… - и он назвал далекий город.

- При вас там кража была? Ювелирные изделия и прочее.

Сердюк снова охотно кивнул.

- Припоминаю. Когой-то попутало. Люди говорили, даже суд был. Всем крепко дали.

- Не всем, - усмехнулся Цветков. - До главного тогда не добрались.

- Ишь ты!..

Допрос некоторое время продолжался в том же духе: Сердюк охотно, даже подобострастно рассказывал то, что и так было известно, и осторожно обходил скользкие места. Цветков задавал вопросы деловито, спокойно и так же спокойно, почти равнодушно выслушивал ответы. Свиридов пытался было прикрикнуть на Сердюка, но тот каждый раз делал вид, что теряется и не знает, что отвечать от испуга.

- Ладно, Сердюк, - сказал, наконец, Цветков. - У нас еще разговоров будет много. Все переберем, все вспомним. Раз уж нам встретиться довелось.

Сердюк поспешно согласился.

- Чувствую, гражданин следователь. Очень даже. И потому размышлять начинаю.

- Во-во. Лучше поздно, чем никогда, - согласился Цветков. - Размышляйте. А пока скажите, зачем вчера на дачу к вам девушка приезжала?

На лице Сердюка отразилось такое удивление, что Цветков с сомнением подумал: «Горина не выходила из машины, так что он может и не знать, что она приезжала. Но тогда…»

- Убейте, не знаю, - горячо ответил Сердюк, прижимая руки к груди. - Чтоб мне свободы не видать!

- А что вы мне там, на даче, насчет портсигара сказали, помните?

- Это да, помню, - Сердюк сокрушенно вздохнул. - По злости сорвалось. Никакого я портсигара видеть не видел.

- А ведь мы его у Туликина отберем, учтите.

- Ваше право. Чего ж…

«Ох, придется с ним повозиться, - подумал молчавший все это время Виталий. - Пока признается, все нервы по одному вытянет».

- И деньги, которые на даче нашли, тоже, конечно, не ваши? - спросил Цветков.

- Ясное дело. Да господи!.. Да откуда такие-то деньги у меня?..

Цветков вздохнул.

- Да, Сердюк. Размышлять вам есть о чем. Валяйте, пока не поздно. Мой вам совет.

- Именно! Очень вы точно сказали: пока не поздно, - горячо откликнулся Сердюк. - Кто его знает, может, чего и вспомню.

- Ну, вот и подождем. С вами нам спешить некуда. Это вы, надеюсь, и сами понимаете.

Когда Сердюка увели, Свиридов, засопев, сказал:

- Ну, терпение же у тебя, Кузьмич, адское, прямо скажу! И еще на «вы» с ним! Эх, я б его в другое время… Но ты молодец! Об этом еще разговор будет особый.

Цветков хмуро сказал:

- Я вот тогда со справкой так и не успел.

- И не надо! - поспешно откликнулся Свиридов. - Отпала необходимость. Я, брат, человек прямой. И тебе скажу: поспешили с постановкой твоего вопроса. Неправильно это! Где хочешь скажу: неправильно! Какое дело ты поднял, шутка? Нет, Кузьмич, такими людьми, как ты, не бросаются! - Он говорил громко, все больше распаляясь. - Их поддерживать надо! В интересах общего дела! Прошу понять меня правильно! Я за дело болею, а не за самолюбие, какое оно ни есть. Сколько ты за это время, пока по этому вашему, как его… ну, ну… следу лисьему шел, сколько, говорю, дел поднял, сколько преступников разоблачил, а? Вот то-то, товарищи.

Свиридов, увлекшись и поминутно промокая платком мокрый от пота лоб, говорил с таким пафосом, что Цветков спросил:

- Репетируешь?

- Чего?.. - не понял Свиридов.

- К собранию, говорю, готовишься?

- А-а… Ты, Кузьмич, напрасно так-то. Я ведь с открытой душой к тебе. Не таясь. Вон прямо при нем все говорю, - Свиридов кивнул на Виталия. - Потому что тоже член коллектива.

Виталий молчал, еле сдерживая негодование. Он даже не ожидал от себя такой выдержки. Оказывается, он научился рассуждать и взвешивать прежде, чем что-то сказать, даже в своем, служебном кругу, среди товарищей. И на этот раз Виталий рассудил, что вступать в спор со Свиридовым сейчас бесполезно, даже невыгодно. Пусть он выговорится, пусть все скажет. В данном случае сильнее тот, кто молчит и слушает. Но все время молчать он, Виталий, не будет!..

Вскоре Свиридов ушел. Когда за ним захлопнулась дверь, Виталий сказал:

- Хамелеон, вот он кто.

- Это почему же хамелеон? - поинтересовался Цветков.

- Видит, что наша взяла, и перекрашивается.

- А может, искренне осознал ошибку?

- Да вы что, Федор Кузьмич, серьезно?

- Очень даже. Попробуй доказать, что он только снаружи перекрашивается! Он же на всех собраниях, во всех кабинетах начнет кричать, что он наш друг-товарищ, что он ошибался, а теперь осознал. Да мало ли еще что! Попробуй, говорю, доказать.

- И попробую!

Цветков досадливо махнул рукой.

- Дел много, понимаешь? Всем некогда. А он ловкач. И кое-кому приятен. Вот так и держится.

- Федор Кузьмич, - строго сказал Виталий. - Я по совести сюда пришел, я увидел, какие тут должны быть чистые руки и душа тоже. И я вам говорю: до Свиридова доберусь! Увидите!

- Одну речь выслушал, теперь другую, - Цветков улыбнулся. - А работать кто будет? - Он взглянул на часы. - Давай, милый, быстренько в музей, потолкуй с Гориной, - и, хитро посмотрев в просветлевшее лицо Виталия, добавил: - Официальное дело у тебя к ней, ясно? А насчет совести еще поговорим. Она у меня, милый, тоже есть, не думай. И добираться будем до этого типа вместе.


Первый человек, которого Виталий встретил, зайдя в музей, была Антонина Степановна. Она показалась ему исхудавшей, усталой, на одутловатом лице под глазами резко проступили синеватые мешочки, уголки рта скорбно опустились. «За дочку, наверное, переживает», - подумал Виталий. Ему стало жаль Антонину Степановну. Но что мог он ей сказать, чем утешить? Ее Люду, эту вконец испорченную девчонку, которую на всем свете любит только одна она, Антонина Степановна, будут судить как воровку. И она вполне заслужила это. Только мать может не замечать… Нет, был ведь еще и Васька. Он тоже ее любил и тоже не замечал…

Когда Виталий вошел в тесную прихожую квартиры-музея, Антонина Степановна выходила из гардероба с кружкой дымящегося чаю. Она неловко кивнула Виталию и отвела глаза.

Светлана сидела за маленьким столиком у окна. Увидев входящего Виталия, она обрадованно всплеснула руками.

- Это вы?!

- Я. Вас это удивляет?

- Ужасно удивляет! Знаете, почему? - она, улыбаясь, загадочно посмотрела на Виталия и вдруг спохватилась: - Да вы садитесь!

Виталий сел и, в свою очередь, спросил:

- Почему же вы удивляетесь?

- А потому! Я только что ломала себе голову, как вас разыскать. Честное слово!

- Вы… меня разыскать?

Видно, у него был очень смущенный и обрадованный вид, потому что Светлана вдруг тоже смутилась.

- Мне ведь по делу надо было… Вы знаете! - оживилась вдруг она. - Я вчера держала в руках этот портсигар. Подумайте только! А сейчас он, конечно, не позвонил. Я просто как чувствовала!

- Вы держали портсигар? - изумленно переспросил Виталий. - Но расскажите же все по порядку!

И Светлана, захлебываясь, принялась рассказывать, как появился Павел Иванович в музее - она его назвала Иван Иванович и сказала, что так он и записался в тот день в книге посетителей, - как потом они поехали на дачу, как вынес он портсигар, как…

Виталий слушал, изредка уточняя детали. А когда Светлана сказала, что у Павла Ивановича не хватило денег на покупку портсигара, он с досадой воскликнул:

- Да купил он его, купил! У него денег куры не клюют! Целый портфель привез!

- Что вы говорите?!

- Что слышите. Где же вы простились с ним?

- У гостиницы «Москва». Мне в магазин надо было.

- Ну, теперь только вы его и видели, - махнул рукой Виталий.

- А я его в тот же вечер еще раз видела.

- Как так видели?

То, что рассказала Светлана, внезапно натолкнуло его на догадку. Надо было немедленно мчаться к Цветкову, поделиться с ним этой догадкой. И такое нетерпение отразилось вдруг на его лице, что Светлана невольно засмеялась.

- Вам надо уезжать, да? - спросила она.

- Надо.

- Послушайте, - она положила руку на его локоть. - Все-таки у вас ужасная работа, правда?

- Ну, нет!

- Ужасная, ужасная. И не спорьте. Но мне очень нравится, что вы ее так любите.

- Ну, так я вам должен сказать, что у вас тоже ужасная работа, - улыбнулся Виталий.

- У меня? Почему?

- Такие долгие командировки.

Светлана покраснела.

- Зато я возвращаюсь из них здоровой.

Виталию вдруг показалось, что этот разговор вдруг наполняется какой-то неуловимой радостью, и, всеми нервами чувствуя, как бегут драгоценные минуты, он сказал:

- Мне надо торопиться. Но я вам сегодня еще позвоню, можно?

Светлана улыбнулась.

- Вы просто как маленький, прощенье просите. Знаете что? Вечером позвоните мне домой.

- Домой?.. Ну конечно! Я вам обязательно позвоню.

Он торопливо записал номер телефона.

Виталий даже не подозревал, в каком неожиданном месте окажется он сегодня вечером.


День разворачивался в обычном, лихорадочном темпе, до краев наполненный делами, срочными, важными, совершенно неотложными.

- Возможно, ты и прав, - задумчиво кивнул головой Цветков, когда примчавшийся из музея Лосев поделился с ним своей догадкой. - Бери машину и двигай. - И когда Виталий был уже в дверях, спросил: - Про отца не забыл?

- Ну что вы! - Виталий остановился и взглянул на часы. - Сейчас за ним, потом сразу еду в гостиницу.

- Не забудь мне позвонить.

Виталий улыбнулся.

- Это уже привычка.

За отцом Виталий должен был заехать, чтобы везти в больницу к Откаленко. Шофер Коля домчал его до института, где работал отец, в несколько минут.

- Успеем, а? - с тревогой спросил он, тормозя у высокого подъезда с двумя колоннами по бокам.

- Ты что, чудак? - улыбнулся Виталий. - Я же только для страховки его везу.

Вбежав в кабинет отца, он весело доложил:

- Профессор, машина вас ждет.

Лосев-отец сидел на кончике стула, в халате и шапочке, и что-то торопливо записывал. Увидев сына, он нахмурился.

- Ты, Витик, ставишь меня каждый раз в крайне неловкое положение, - сказал он, поднимаясь и снимая халат. - Сначала потащил меня в больницу к этому пареньку. Ну, хорошо. Там действительно были сомнения.

- Вот видишь!

- Да. Это я понимаю. Хотя там имеется и свой консультант. И, как видишь, все обошлось благополучно. Сегодня, кстати, утренняя температура у этого Васи уже нормальная. Появился аппетит.

Виталий улыбнулся.

- Ты, значит, опять звонил туда?

- Естественно, - пожал плечами Лосев-старший. - Раз уж я больного консультировал. Вообще то, что ты рассказал об этом Васе… - И решительно закончил: - Но сейчас ехать консультировать Игоря - это не только неэтично, это, если хочешь, смешно. Врачи там превосходные. Руднева и Гинзбурга я знаю лично уже много лет.

Однако он повесил халат в шкаф и снял со спинки кресла пиджак.

- Папа, это только для нашего спокойствия. И Алла…

- Алла, как-никак, медик. Ей все объяснили. Ведь никакой опасности нет.

- А она плачет!

- Так и положено. Она еще и жена.

- Папа!

- Ну, видишь, что я собираюсь!

…Часа два спустя, отвезя отца обратно в институт и окончательно успокоившись за друга - отец заявил, что Игорь отделался сравнительно легко, - Виталий приехал в гостиницу «Москва». Показав свое удостоверение дежурному администратору, он узнал адрес швейцара, который работал вчера вечером. Правда, швейцаров было двое, но Виталия интересовал лишь один: толстый и пожилой, с усами - так его описала Светлана.

Старый швейцар жил в одном из арбатских переулков, и разыскать его труда не составляло. Игнатий Матвеевич - так звали старика - «был в швейцарах», как он выразился, уже лет сорок, еще в старой «Праге» служил.

Игнатий Матвеевич как раз томился от безделья, коротая последние полчаса перед тем, как идти в очередь за «Вечеркой», когда в дверь позвонил Виталий. Усадив гостя, он собрался уже было подробно рассказать, как, бывало, кутил «у нас» Савва и какие чаевые раздавали «последние буржуи, пока их к ногтю не взяли», но Виталий, сославшись на спешку, деликатно перевел его воспоминания на вчерашнее дежурство. Профессиональная память не подвела и тут. Игнатий Матвеевич легко припомнил величественного Павла Ивановича и сообщил, что тот интересовался «сто двенадцатым номером».

- По телефончику туда сперва позвонил.

- Не слышали, что он сказал?

- Почему не слышал? Прислушался. Потому он как-то боком разговаривал.

- Это что значит «боком»? - удивился Виталий.

Старик хитро усмехнулся.

- А то значит, что намеком сказал: «Все в порядке. К вам можно?» А тот, видать, сказал: «Спущусь». А этот: «Нет, лучше к вам зайду». Ну и пошел себе.

Виталий поспешно распрощался и кинулся к машине. Через десять минут он был уже снова в гостинице.

- В сто двенадцатом? - переспросил его администратор и заглянул в книгу регистрации приезжих. - Там живет господин Ласар с супругой. Коммерсант из Нью-Йорка, - и, помедлив, добавил: - Между прочим, они освобождают номер.

- Уезжают? - обеспокоенно спросил Виталий.

- Улетают на родину.

- А можно узнать точно, каким рейсом?

- Отчего же… Можно, конечно.

Получив нужные сведения, Виталий позвонил Цветкову.

- М-да… история… - задумался тот, потом приказал: - Заезжай за мной. Поедем в «Шереметьево». Быстро.

Уже начинало темнеть, когда машина пронеслась мимо зеленеющих бульваров Ленинградского проспекта. Справа промелькнули огни «Советской» гостиницы, стадион «Динамо», причудливые башни и зубчатая стена Петровского дворца, потом слева, за деревьями бульвара, выплыли в потемневшем небе высокие параллелепипеды новых зданий Центрального аэропорта, на их крышах рубинами вспыхнули сигнальные огни. Около развилки машина нырнула в длинный тоннель и выскочила на поверхность уже на Ленинградском шоссе. И опять по сторонам замелькали светлые громады новых зданий. Широченная лента шоссе с разделительной полосой посредине, на которой уже пробивалась зеленая россыпь травинок, вела все дальше. Слева потянулась красивая парковая ограда речного вокзала, потом шоссе по ажурному мосту пересекло Москву-реку, затем под другим мостом мелькнула серая лента кольцевой шоссейной дороги. Еще несколько минут езды, и машина свернула около красивого указателя на дорогу к аэропорту.

Начальника Шереметьевской таможни, спокойного, немногословного человека в зеленом форменномпиджаке, застали в небольшом домике, в стороне от здания вокзала.

Приезжие показали свои удостоверения, затем Цветков сказал:

- Вот какое дело. Через два часа рейс на Париж.

- Через два часа пятнадцать минут.

- Оформление пассажиров еще не начали?

- Нет еще.

- Значит, вовремя подскочили. Дело в том, что этим рейсом улетает некий господин Ласар. И, по нашим сведениям, увозит одну… как вам сказать…

- Историческую реликвию, - нетерпеливо подсказал Виталий. - Краденую. Из музея.

- Что именно?

- Портсигар писателя Достоевского, - сказал Цветков. - Такой, знаете, старенький кожаный портсигар.

- Хорошо. Я дам указание. А вы будьте в досмотровом зале. И еще вот что. Хорошо бы подъехал сотрудник музея. Тут бы на месте и опознал.

Цветков посмотрел на Виталия.

- Вы разрешите позвонить в музей? - спросил тот начальника таможни.

- Пожалуйста.

Виталий набрал номер и попросил к телефону Светлану Горину.

- В «Шереметьево»? - удивленно переспросила Светлана. - Это же так далеко! А что мне там делать?

- Вы должны будете опознать портсигар Достоевского. Я за вами сейчас приеду.

- Что вы говорите! Портсигар? И снова опознавать? Просто с ума сойти можно! Ну, что за разговор! Приезжайте скорее!

Уже в темноте, плутая среди деревьев, Цветков и Лосев выбрались на ярко освещенную площадь перед международным аэровокзалом. По бокам ее протянулись длинные стеклянные павильоны досмотровых залов - один для отъезжающих пассажиров, другой для приезжающих. Наполненные ярким светом, с мелькающими там силуэтами людей, павильоны эти на фоне темного леса показались Виталию какими-то гигантскими аквариумами.

- Интересно, что мы там выудим сегодня, - сказал он, кивнув на павильон.

- Выудим портсигар, - ответил Цветков. - И делу конец. Тут уж без промаха, милый. Чует моя душа. Даже самый хитрый лисий след должен ведь где-то кончиться.

И опять Виталий несся в машине, который раз уже за этот день.

На обратном пути в аэропорт Светлана сказала:

- Вы знаете, мне даже немного страшно. Как вы будете отнимать у этого господина портсигар?

- Не отнимать, а конфисковывать, - улыбнулся Виталий.

- Все равно страшновато. И ужасно интересно. А вообще с этим портсигаром такая история…

- О, вы даже не знаете, какая с ним история! Скоро я вам ее расскажу.

- Очень скоро?

- Очень, - снова улыбнулся Виталий.

По лицу девушки скользили тени от мелькавших огней. Виталий прибавил:

- Из-за этого портсигара мы с вами познакомились.

- Тоже глава в истории с ним, - засмеялась Светлана.

- И немаловажная, между прочим.

Оба умолкли.

Досмотровый зал встретил их ослепительным светом, суетой и шумом. Кругом сновали возбужденные пассажиры, носильщики, гиды, провожающие, раздавались возгласы, смех.

Зал был перегорожен во всю длину узкой лентой столов для осмотра вещей, прерываемой высокими конторками, где таможенники оформляли документы. К этим конторкам тянулись короткие очереди из пассажиров, в руках у них были чемоданы, картонки, саки. Возле некоторых из пассажиров стояли носильщики с вещами.

Виталий не сразу нашел в толпе Цветкова. Тот скромно стоял около стеклянной стены павильона, напротив одной из конторских стоек, за которой работал молодой улыбчивый таможенник.

В свою очередь, Цветков глазами показал Виталию на невысокого, очень полного человека в шляпе и клетчатом сером костюме, с желтым галстуком-бабочкой на белоснежной рубашке. Пальто он снял, но лицо все равно блестело от пота. Большие навыкате глаза нетерпеливо следили за работой таможенника. Это был, без сомнения, господин Ласар. Рядом с ним стояла тоже очень полная, выше его ростом, седая дама, усталая и флегматичная.

Наклонившись к Светлане, Виталий прошептал:

- Спектакль сейчас начнется. Идемте ближе.

Вскоре господин Ласар оказался возле таможенника. Тот бегло взглянул на его документы и с любезной улыбкой произнес, указывая на длинный стол рядом:

- Прошу, господин, ваши вещи сюда.

Три пестрых, в наклейках чемодана и два сака легли на стол. Таможенник подошел к ним и попросил:

- Будьте любезны, откройте.

Около стола появились еще два таможенника.

- Я не понимаю, - нервно возразил господин Ласар по-русски, хотя и с сильным акцентом. - В чем дело? Почему такие придирки?

- Это, господин, обычный таможенный досмотр. Не более того, - возразил один из таможенников.

- Но других пассажиров вы не заставляете открывать вещи! Я протестую! Я дружу с президентом! Я буду жаловаться вашему министру!

Он кричал все громче, но чемоданы упорно не открывал. Седая дама болезненно морщилась, потом негромко сказала:

- Анри, ты меня утомляешь. И потом кругом все смотрят. Стыдно.

- Они не имеют права! - обернулся к ней Ласар.

Ему все же пришлось открыть чемоданы.

Первое, что извлекли оттуда, были две деревянные, потемневшие от времени иконы. Они были обернуты в целлофан и тщательно перевязаны шпагатом.

- У вас есть разрешение на них Министерства культуры? - спросил Ласара один из таможенников.

- При чем здесь министерство? - раздраженно ответил тот. - Иконы куплены у частных лиц.

- Таков наш закон, господин Ласар.

Досмотр вещей продолжался.

Виталий и Светлана с одной стороны, Цветков с другой стояли в небольшой толпе пассажиров и провожающих и не спускали глаз с раскрытых чемоданов на длинном низком столе. Таможенники быстро вынимали и просматривали их содержимое. Здесь были банки с икрой, бутылки водки, матрешки, часы «Вымпел», новенький «Зоркий-4» толстый альбом с цветными открытками видов Москвы, деревянные, ярко раскрашенные игрушки, белье, вещи.

Один из таможенников стал просматривать альбом с открытками. Виталий и Светлана переглянулись.

- Не знает, где искать, - с усмешкой шепнул Виталий.

Внезапно таможенник принялся быстро и уверенно вынимать открытки из альбома. Почти за каждой из них оказались заложенными советские деньги достоинством в двадцать пять или пятьдесят рублей.

Ласар побагровел, но молчал.

- Придется составить акт о контрабанде, - сказал таможенник, собирая и пересчитывая деньги.

- Пожалуйста, - равнодушно пожал плечами Ласар. - Видно, есть еще один закон у вас, с которым я не успел познакомиться.

Таможенник усмехнулся.

- Ну, с запретом вывозить нашу валюту вы знакомы, господин Ласар. Иначе не стали бы ее так прятать и указали в декларации.

Ласар почти не слушал его и с нарастающей тревогой следил, как перебирают таможенники остальные вещи в чемоданах и саках.

Наконец он с беспокойством воскликнул:

- Боже мой, я, кажется, забыл кое-что в гостинице! Да, да, конечно! - И решительно объявил: - Я должен вернуться!

- До отлета всего час, господин Ласар, - заметил таможенник. - Администрация гостиницы вышлет по почте то, что вы забыли.

- Нет! Нет! Как можно! - волновался тот. - Я хочу очень быстро! Моя жена…

- Я поеду с тобой, Анри, - объявила та и недоуменно спросила: - Что ты там забыл?

Но супруг ее уже решительно натянул пальто и устремился к выходу.

- Господин Ласар! - крикнул ему вдогонку таможенник. - Досмотр вещей окончен! Нам надо еще составить акт!

- Потом, потом! Сохраните их!

В гостиницу две машины примчались почти одновременно.

- Я ручаюсь, он забыл портсигар, - сказал Цветков, усмехаясь.

А через несколько минут вспыхнул грандиозный скандал. Ласар, размахивая кулаками, наступал на перепуганную горничную и яростно кричал:

- Я не позволю!.. Отдайте немедленно мою вещь!.. Я подам в суд!.. Воровство!.. Это взяли вы!.. Вы!.. Вы!..

- Боже мой, Анри! Что она взяла?.. - взволнованно спрашивала его супруга, прижимая руки к груди. - Почему ты так кричишь?.. У тебя будет удар!..

- Оставь!.. Ты ничего не знаешь!.. - кричал Ласар. - Это у нее сейчас будет удар!.. Я подам в суд!..

В номер заглядывали встревоженные и любопытные лица. Наконец появился лейтенант милиции и строго спросил Ласара:

- Что произошло, господин…

- Ласар, - подсказал администратор гостиницы.

- Эта… эта женщина… - указал Ласар на горничную. - Украла вещь…

- Да ничего я не брала!.. Я здесь одиннадцать лет работаю… - чуть не плача, сказала пожилая горничная. - Да разве…

- Какую вещь? - перебив ее, строго спросил лейтенант у Ласара. - Я спрашиваю: какая вещь у вас пропала?

Тот на минуту умолк, обвел выпуклыми глазами окружавших и, помедлив, уже спокойно заявил:

- Извините. Я погорячился. Это всего лишь старенький кожаный портсигар. Он дорог мне как память об отце.

Светлана в волнении прижала руку ко рту.

Все присутствующие недоуменно переглянулись.

- Боже мой, Анри! - вдруг проговорила супруга Ласара. - Я же сама выбросила какой-то старый, противный кошелек. Это был совсем не наш кошелек…

- Ты?.. Выбросила?.. Сама?.. Кошелек?.. - прошептал Ласар, меняясь в лице, и вдруг снова закричал: - Куда ты его выбросила? Когда?

- Сегодня утром. Когда складывала вещи. Я нашла его в твоем белье и очень удивилась…

- Боже мой, «удивилась»! Ну, и что дальше?

- Я его выбросила в мусоропровод. Он так дурно пахнул, - она брезгливо повела плечами.

- Он «дурно пахнул»! - всплеснул руками Ласар.

- Мусоропровод уже дважды очищали сегодня, - произнес администратор.

- О!.. О!.. - закричал Ласар и повернулся к окружающим. - Все! Финита ла комедия!.. - потом он схватил за руку жену и потянул ее к двери. - Скорее! Мы еще успеем на самолет.

Цветков, Лосев и Светлана вышли из гостиницы и остановились около освещенного подъезда.

- Вот, милые, и все, - сказал Цветков. - А поргсигар ушел от нас. Жаль, что ни говори.

Светлана вздохнула.

- И все же напоследок он сослужил неплохую службу, - заметил Виталий. - Хотя путь, по которому мы прошли за ним, и не был усеян розами. Но прошли мы его не без пользы, Федор Кузьмич.

- Польза, конечно, была, - согласился Цветков. - Кое-кого мы на нем подобрали.

И Виталий закончил:

- След лисицы вел к хищникам и к их жертвам. Это естественно. И вел он охотников.

- Что еще за аллегории? - засмеялась Светлана.

- А разве не так? - живо возразил Лосев. - Пока есть хищники, должны быть и охотники. - Он многозначительно погрозил пальцем. - Чтобы не было жертв и потерь. Чтобы был покой.

- Вы еще поэт и философ. Вот не знала!

Но тут вмешался Цветков.

- Милые мои, будьте здоровы. С тобой до завтра, - кивнул он Виталию, - а с вами… - Он повернулся к Светлане. - Тоже встретимся… - И добавил, улыбнувшись: - Оперативное чутье подсказывает.

1963-1964 г.г.



























КРУГИ ПО ВОДЕ
Глава I
ЗВОНОК СТАРОГО ДРУГА

- Товарища Лосева, пожалуйста.

- Это я. Слушаю вас.

- Виталий?! Слава богу. По третьему телефону тебя разыскиваю. Это Степан говорит. Кракович. Здорово!

- Стёпка!.. Вот это да! Какими судьбами? Ты почему в феврале в школе не был?

- В рейсе был. Но я тебе не оправдываться звоню. Слушай, такое дело. Я даже до вечера дотерпеть не мог.

- Реактивная натура. Знаем тебя.

- Ты погоди смеяться. Ты слушай. Женьку Лучинина помнишь?

- Ну, ещё бы! Давно, правда, писем от него не было. Он сейчас в Окладинске. Директор завода.

- Так вот. Нет Женьки…

- То есть как это - нет?

- Так. Покончил с собой.

- Что-о?! Не может быть!

- Вот и я этому не верю.

- Да кто же этому поверит! Чтобы Женька…

- Именно! Слушай, Виталий. Мы тут с ребятами уже говорили. Этого же не может быть! Значит, что? Значит, убийство. Так? А местные деятели… Словом, закрыли дело.

- Ну, ну. Как это - закрыли дело?

- А так, чтобы жить спокойнее.

- Ты думаешь, что говоришь?

- Ну, хорошо! Не закрыли? Так плохо расследовали. Не мог Женька с собой покончить. Не мог!

- М-да. Это тоже факт.

- Поэтому слушай. Все ребята смотрят на тебя. Ты понял?

- Что же я могу сделать? Я же в Москве работаю. Надо…

- Не имеет значения! Ты знал Женьку! Словом, вечером будь дома. Приду.

Виталий положил трубку и, ещё не отнимая от неё руки, как-то отрешённо оглядел знакомую до мелочей комнату. Все на месте, и пустой стол Игоря напротив, и сейф в углу, и стулья, и старый диван, все как обычно, ничего не изменилось. А Женьки Лучинина нет на свете… Сколько они не виделись? Больше года. Тогда Женька был проездом в Москве. Направлялся из Ленинграда в этот самый Окладинск. Вообще, после окончания школы они виделись редко. Шли только письма. Но какие! Вся Женькина неуёмная душа была в них. И старая дружба не ржавела. А вот помнит его Виталий, как ни странно, только таким, каким Женька был тогда, в школе. Розовощёкий крепыш в потёртом синем пиджаке с комсомольским значком, боевой, задиристый парень, пальцы, перепачканные чернилами, - он всему классу чинил авторучки, особенно девчонкам, на переменах и даже на уроке. Он первый записался в автоклуб, а за ним чуть не весь класс. Он написал тот знаменитый фельетон в стенгазету, за который их всех вызывали к директору, и если бы не Вера Афанасьевна… Он, Женька, посадил первое дерево в их школьном саду, а за ним весь класс. Как они доставали эти саженцы, сколько было шума! И теперь там знаменитая аллея девятого «Б», и каждый следующий девятый «Б» становится её шефом. А они, старики, основатели, каждый год, в феврале, собираясь на традиционную встречу в школе, вместе с ребятами из очередного девятого не торопясь проходят по ней, придирчиво оглядывая каждое дерево. Потом они окончили школу - и кто куда. Виталий поступил на юридический. Женька - в индустриальный. И не в Москве. Уехал в Ленинград - туда перевели его отца.

Виталий оторвал руку от телефона, полез в карман и достал трубку. Он теперь курил трубку. Несмотря на мамины протесты и иронические замечания отца. И уж конечно, Игоря. Только Светка как-то заметила, что трубка ему идёт. Впрочем, это чепуха.

Виталий вынул из ящика стола золотистую коробочку с табаком и набил трубку. Почти машинально.

Черт возьми, что же произошло с Женькой Лучининым? Как он мог? Да нет! Местные товарищи скорей всего действительно ошиблись. Хотя с другой стороны… Впрочем, Степан, наверное, знает подробности. Вечером расскажет. Ах да! Вечером они со Светкой хотели… А что, если… Правда, она жутко стесняется. Но тут такое дело…

Виталий снова потянулся к телефону и, пыхтя трубкой, набрал номер.

- Светлану Бори… Света?.. Да, это я. Понимаешь… Нет, нет, не то! Придёшь сегодня до мне? Я за тобой заеду… Ну, почему неожиданно? Мы ведь давно собирались. А тут ещё «чепе». Один наш парень, школьный товарищ… Одним словом, беда стряслась… Нет, нет! Ты не лишняя! Ну, как ты можешь быть лишней!..

В этот момент дверь кабинета открылась. Вошёл Откаленко. Вид у него был озабоченный. Он мельком взглянул на Виталия и проворчал:

- Духота же у тебя тут. Хоть бы окно открыл.

За окном над крышами домов в голубом мареве плавало знойное летнее солнце. В комнату ворвался лёгкий ветерок, зашевелил бумаги на столе у Виталия, и тот поспешно положил на них руку с зажатой в кулаке трубкой.

Игорь покосился на приятеля и усмехнулся. Когда Виталий кончил говорить по телефону, Игорь спросил:

- Ты справку написал?

- Сейчас кончу, - досадливо отмахнулся Виталий. - Тут, старик, такое случилось. С нами в школе один парень учился, - взволнованно начал он. - Такой, понимаешь, был…

- М-да, - скептически произнёс Игорь, выслушав приятеля. - Все может быть. Ты же его десять лет, по существу, не видел.

- Но до этого я его десять лет каждый день видел! - запальчиво возразил Виталий. - Было время узнать.

- Ну, это детский разговор. Люди меняются.

- Но не так! Противоположными не становятся. Если, конечно, что-нибудь из ряда вон не случается. А Женька институт окончил, инженером стал. В двадцать восемь лет директор завода!

- Уж и директор… - недоверчиво покачал головой Игорь. - Представляю, что это за завод.

- Неважно! Я не о том!

- Понятно, понятно. Ты только не расходись. Ты вникни, - этот «воспитательный» тон всегда злил Виталия. - То, что ты рассказал, - это внешняя сторона. А что человек пережил за эти годы? Может, он карьеристом стал? Может, неврастеником?

- Вот с таким, как ты, можно и неврастеником стать, - ядовито заметил Виталий.

- А ему, может, ещё хуже начальник попался.


День прошёл в обычных делах и хлопотах.

К вечеру настроение испортилось окончательно. Во-первых, Светлана сообщила, что приехали какие-то любимые родственники из Воронежа и она прийти не сможет.

…Когда Виталий, наконец, приехал домой, было уже около девяти, вечера. Из столовой доносились голоса. Виталий сразу заметил Степкин плащ на вешалке - синий аэрофлотский плащ. И кстати, не обнаружил пальто отца. Опять на какой-нибудь конференции. Сколько они вечеров не виделись! Хотя чаще всего где-то пропадает вечером сам Виталий! И не где-то, а со Светкой. Или, конечно, на работе.

Он повесил плащ, машинально поправил перед зеркалом галстук, пригладил волосы и направился в столовую.

Толстый, до синевы выбритый Степан в своём форменном щеголеватом кителе при виде Виталия тяжело поднялся и, улыбаясь, широко раскинул короткие руки.

- Ну-у, сколько лет, чертушка! Сколько лет!..

Мама растроганно наблюдала, как они обнимались. Потом сказала:

- Иди мой руки и садись. Голоден, конечно? - И, обращаясь к Степану, добавила: - Теперь перед сном наестся. Если бы вы знали, как это вредно. Чтобы человек сам своими руками разрушал собственное здоровье. Дикарство какое-то!

- Знаем, Елена Георгиевна. Знаем, - раскатисто подхватил Степан. - Но этому мужику здоровья хватит на двоих.

- Ах, мы всегда так говорим до поры до времени. Да! - спохватилась вдруг Елена Георгиевна. - Знаешь, кто тебе звонил? - она сделала загадочную паузу. - Вера Афанасьевна! Ужасно стыдно, но я её просто не узнала, - и горестно всплеснула руками. - Все насчёт ужасного случая с Женей Лучининым. Мне Стёпа уже рассказал.

- Да, старина, ужасного случая, - хмуро и напористо повторил Степан, снова усаживаясь к столу. - Я тебе сейчас доложу все, что мы узнали. Это так нельзя оставить, черт побери.

- Но сначала иди помой руки, - вмешалась Елена Георгиевна.

Потом Степан рассказывал. Первой обо всем узнала Валя Корсакова: у неё, оказывается, тётка живёт в Окладинске.

Лучинин приехал туда с женой всего год назад из Ленинграда. Ему предложили принять завод. Собственно, это только одно название - завод. Просто большие мастерские. С допотопным оборудованием. Там работает сосед этой тётки. Он ей все и рассказал. Женька то ли что-то проворонил, то ли допустил какие-то злоупотребления или даже хищения. Никто толком ничего не знает, всякие разговоры идут. Но ему грозил суд. Вот он и покончил с собой. Милиция констатировала самоубийство.

Степан говорил отрывисто, глухо, еле сдерживая волнение. Про чай он забыл, и тот стыл в стакане. Степан курил одну сигарету за другой и, каждую минуту прерывая себя, обращался к Виталию с гневным вопросом:

- Ты можешь себе это представить?.. У тебя в голове это умещается?.. Ну, ведь чушь, чушь, верно?

Виталий оглушенно молчал. Он всего этого действительно не мог представить. Чтобы Женька Лучинин что-то похитил? Чтобы его судили? Чтобы, наконец, он покончил с собой?! Нет, это действительно чушь! Этого быть не может!

Он так потом и сказал:

- Этого быть не может!

- Но тогда… Что тогда? - насторожённо спросил Степан. - Ведь в живых-то его нет. Это факт.

- Надо выяснить, как все случилось. По нашим каналам.

- Так ведь именно «ваши каналы» и утверждают, что это самоубийство.

Степан не скрывал насмешки.

- Попросим ещё раз разобраться. Повнимательнее.

- Слушай! - вспылил Степан. - Не притворяйся наивным! Они что, по-твоему, сами себе враги?

- Я не притворяюсь. И наивных у нас нет. В конце концов, поедет кто-нибудь из министерства.

- Ты сам должен поехать! Ты знал Женьку! Это твой долг, черт возьми! Товарищеский, человеческий, гражданский, какой хочешь!

Елена Георгиевна нервно вязала, время от времени с тревогой поглядывая на сына. Внезапно она отложила вязанье, двумя руками поправила пышные белокурые волосы с еле заметкой сединой и строго, как, вероятно, говорила со своими пациентами, сказала:

- Стёпа прав, Витик. Это тебе и папа скажет.

- Меня никто не пошлёт, - буркнул Виталий.

- Пошлёт! - запальчиво возразил Степан и энергично взмахнул рукой. - Мы твоему министру письмо написали, если хочешь знать! Всем бывшим классом! И не мы одни! Из Окладинска, говорят, тоже писали. И откуда-то ещё. Не верят люди! Многие не верят!

- Найдут неопытней, кого послать.

- А мы просим тебя. - Степан вскочил со стула, сопя прошёлся по комнате и остановился перед Виталием. - Пусть пошлют ещё кого-нибудь. Но и ты должен поехать. Обязательно! Именно ты! - он ткнул Виталия в плечо толстым пальцем.

В соседней комнате зазвонил телефон. Елена Георгиевна поспешно поднялась со своею места.

Друзья, прислушиваясь, на минуту умолкли.

- Вера Афанасьевна, - первым догадался Степан. - Иди, иди…

Виталий со вздохом отодвинулся от стола и направился к двери.

Мать передала ему трубку.

- Слушаю вас, Вера Афанасьевна, - немного смущаясь по давней привычке, сказал Виталий.

- Во-первых, здравствуй, Виталий.

- Здравствуйте…

- Во-вторых, - голос Веры Афанасьевны звучал так же, как и раньше, звонко и строго, словно и не прошло с тех пор больше десяти лет. - Во-вторых, я надеюсь, Кракович тебе все уже рассказал.

- Да, да…

- Так вот. У меня есть письма Лучинина. Последнее - из Окладинска, получила с полгода назад. Я тебе его передам. Не знаю, пригодится ли оно. Сам посмотришь. И, пожалуйста, не торопись с выводами. Это с тобой бывало.

- Бывало, Вера Афанасьевна, - улыбнулся Виталий. - Что бывало, то бывало. Вы даже отметки мне за это снижали.

- Вот именно. Надеюсь, ты этот недостаток преодолел. Завтра зайди в школу, я письмо с собой захвачу. Так ты поедешь?

- Если договорюсь с начальством…

- Пожалуйста, не откладывай.

- Ну что вы, Вера Афанасьевна!

Виталий и сам не мог сказать, когда в нем вдруг появилась эти решимость. Ему казалось, что он с самого начала уже знал, что в Окладинск поедет непременно, и сомнения его, и спор со Степаном к этому не имели ровно никакого отношения - всего лишь некая инерция прежнего состояния, прежних его забот и дел. Ну как же можно не поехать, раз такое случилось, да ещё столько, людей требуют этого! Втайне Виталий был даже польщён таким безоговорочным доверием к нему, уверенностью, что именно он разберётся во всем, как надо.


Виталий и Откаленко молча прошли длинным коридором в свою комнату, и, только когда уселись за столы, Откаленко сказал:

- Что-то старик задумал, помяни моё слово.

В залитой солнцем комнате было душно, об оконное стекло бились с жужжанием мухи.

Виталий откинулся на спинку стула, далеко вытянув ноги, так что узконосые, до блеска начищенные туфли и яркие носки на резиночке вылезли по другую сторону стола. Жмурясь от солнца, он спросил сердито:

- Как думаешь, выгорит дело?

Роясь в пухлой папке с бумагами, Откаленко насмешливо ответил:

- Можешь звонить Светке и назначать на вечер свидание. Так тебя старик и отпустил.

- Похоже на то, - вздохнул Виталий.

Но тут Игорь оторвался от бумаг и заинтересованно спросил:

- Ты про письмо говорил. Это которое у учительницы взял?

- Ага.

- Дай прочесть.

Виталий вытащил из внутреннего кармана пиджака надорванный конверт и перебросил его Откаленко. Конверт точно спланировал прямо ему в руки.

- Тебе в цирке выступать, - усмехнулся Игорь.

- Давно переманивают…

Игорь вытянул из конверта вчетверо сложенное письмо и углубился в чтение.

Виталий, все так же жмурясь, лениво достал трубку, набил её табаком, чиркнул спичкой и не торопясь затянулся, потом подбросил коробок в руке и опустил в карман. Все это время он исподтишка наблюдал за другом.

По мере того как Игорь читал, смуглое лицо его все больше хмурилось, тяжёлый подбородок выдвинулся вперёд.

Лист бумаги был исписан торопливо, строчки шли косо и неровно, к концу то густея, то, наоборот, обрываясь раньше времени. Лучинин писал:


«Дорогая Вера Афанасьевна!

Каюсь, грешен. Давно следовало написать Вам. Извинить меня могут только чрезвычайные события. И они произошли. Я уже не в Ленинграде. Я о нем только вспоминаю теперь по ночам как о близком человеке. Эдакий седой красавец, умница, интеллигент, театрал и учёный - вот каким он мне кажется издали. А сейчас к живу у славного рабочего парня, если уж продолжать такое сравнение. Шапка набекрень, ворот расстегнут, на ногах валенки, руки в масле и ссадинах. Словом, небольшой, заваленный снегом, пронизанный всеми ветрами Окладинск. Слыхали о таком?

Приехал я сюда директорствовать. Дали заводик. Интересно - страсть! Продукция, между прочим, важная - электроды для промышленности. Но технология никуда. Помудрили мы тут с полгода и, кажется, кое-что вышло. Электродики пошли на уровне мировых стандартов. Не хуже, чем в Америке и Швеции.

Далось, конечно, нелегко. Потрепал нервы себе и другим. Особенно себе. Всяко бывало. И ссор хватало. Характер у меня, как вы знаете, тоже не сахар. Кое-кому не нравится. И потом всего не хватает - то одного, то другого. «Доставалой» стал, «коммерсантом». И конечно, кое-кто норовит тяпнуть за икры. Горько бывает.

И на душе неспокойно. Черт её знает, эту душу, чего ей надо? С Ольгой живём, между прочим, мирно. Она учительствует. Только ей до Вас - ой-ой!.. Нет, сложная это штука - душа. Как с ней атеисту поступать?

Ну да ладно. Не к лицу мне Вам плакаться. Ещё влепите тройку за поведение. А у меня и так…

Как Вы, Вера Афанасьевна, как здоровье? Ребят наших охота повидать - страсть! Привет им всем, кого увидите.

С низким поклоном

Ваш (да и всем) «трудный»

Е. Лучинин».


Виталий заметил, что Откаленко уже кончил читать и о чем-то думает, не отрывая глаз от письма. Он некоторое время наблюдал за ним, по-прежнему развалясь на стуле и вытянув вперёд свои длинные ноги, потом, не утерпев, спросил:

- Ну, что ты скажешь?

Откаленко хмуро взглянул на него исподлобья и буркнул:

- Ехать тебе надо, вот что.

- А старик считает, что не надо.

- Он письмо это читал?

- Представь себе, читал.

- Ну так я к нему пойду.

- Думаешь, поможет?

- Увидим.

Откаленко решительно поднялся и стал убирать в папку разложенные на столе бумаги.

- Между прочим, интересная деталь, - сказал Виталий, тоже поднимаясь. - Почему старик велел тебе материалы по «Фрезеру» передать Маслову?

Откаленко поднял голову.

- Ну и что?

- Так… Мысли вслух.

Зазвонил телефон. Виталий рывком снял трубку.

- Слушаю. Лосев.

- Здравствуйте, товарищ Лосев. Говорит Коршунов. Из министерства. Приехать ко мне сейчас можете?

- Так точно, Сергей Павлович. Могу.

- А где Откаленко?

- Здесь, Сергей Павлович. Напротив меня стоит, - Виталий многозначительно подмигнул другу.

- Жду вас обоих. Только по-быстрому.

- А наше начальство, Сергей Павлович…

- Начальство в курсе.

Однако они все-таки кинулись сперва к Цветкову. Это уже сработал рефлекс. Но Федора Кузьмича на месте не оказалось. «Выехал», - сообщил дежурный. Теперь уже можно было мчаться в министерство.

Друзьям повезло. Выскочив на улицу, они увидели у тротуара синюю «Волгу» соседнего райотдела. Водитель уже завёл мотор.

Виталий подскочил первым и, нагнувшись, торопливо сказал:

- Слушай, друг, подкинь до министерства. Во как надо, - он провёл ребром ладони по горлу.

- Давай.

Всю дорогу они молчали.

Виталий грыз пустую трубку, поглядывая в окно на плавившуюся от жары улицу, всю в золотых солнечных бликах. Тугая горячая струя ветра разметала по его лбу светлые волосы. Живые глаза его лукаво щурились, словно говорили: «Ох что-то мы знаем, чего вы все не знаете».

Игорь же откинулся на спинку сиденья, глядя прямо перед собой, на смуглом лице с выдвинутым вперёд тяжёлым подбородком ничего нельзя было прочесть.

Только в высоком и прохладном вестибюле министерства, предъявив часовому удостоверения и дожидаясь лифта, Виталий, наконец, произнёс:

- Ну, видал?

- Да, - коротко кивнул Откаленко. - Только причём здесь я?

- А про Маслова забыл?

Откаленко поднял одну бровь.

- Ты думаешь?

Но тут они вместе с другими вошли в лифт.

Кабинет Коршунова оказался запертым. Друзья побрели по широкому коридору. Откаленко поминутно с кем-то здоровался. У Виталия знакомых здесь было мало, и он с интересом поглядывал по сторонам, то и дело незаметно толкая локтем Игоря:

- Это кто прошёл?

Откаленко называл фамилию, порой слышанную Виталием по какому-нибудь делу, но чаще незнакомую.

В приёмной начальника управления дежурный сказал:

- Здесь. Обождите, сейчас выйдет. Командировки ваши уже готовы.

Друзья переглянулись.

Через минуту в дверях появился Коршунов в светлом, ладно сидящем костюме. Загорелую, крепкую шею стягивал тугой белоснежный воротничок. При виде друзей, поднявшихся ему навстречу, он широко улыбнулся и окинул их быстрым взглядом, как-то по-особому цепко, словно в последний раз прикидывая, стоят они предстоящего разговора или нет.

- Пошли, ребятки, - энергично бросил он на ходу.

«Совсем молодым кажется, - подумал Виталий, торопливо выходя вслед за Коршуновым из приёмной. - А уж лет пятнадцать, наверное, служит. Сколько дел раскрыл! Прямо-таки легендарная личность».

На этот раз они прошли по коридору так стремительно, что даже Откаленко не встретил никого из знакомых или не заметил их. Только Коршунов несколько раз ответил на приветствия, широко и нетерпеливо улыбаясь. Некоторые пытались обратиться к нему.

- Потом, потом. Спешу, - отвечал им Коршунов строго. - И вообще, в коридоре такие дела не решаю.

Когда вошли в кабинет, он сказал:

- Так вот, ребятки. Едете в Окладинск. Понятно? К нам письма пришли, звонки были, просьбы. Решено прислушаться. С вами ещё Светлов поедет, из моего отдела. Он сейчас на задании. С местными товарищами я уже говорил. Вас встретят. Дело, на мой взгляд, непростое. А главное - принципиальное. Понятно? В любом случае. Ну и ещё, - он улыбнулся, - интересное дело. Это уж вы мне поверьте. Не соскучитесь. Так что, соколики, глядите в оба, А может случиться - и я к вам подскочу. За моим отделом это будет числиться.

Друзья не сводили с Коршунова глаз. Виталий смотрел обеспокоенно и нетерпеливо, Откаленко сосредоточенно, насторожённо, будто ещё решая, ехать ему или остаться.

- А теперь кое-что обсудим, - заключил Коршунов и, обращаясь к Виталию, деловито спросил: - Письмо при вас? О котором мне Цветков говорил.

- Так точно. При мне, - торопливо ответил Виталий.

Коршунов внимательно прочитал письмо, потом аккуратно сложил его, сунул в конверт. Лицо его стало сосредоточенным.

- Да-а… - вздохнул он и повторил: - Давайте кое-что обсудим. Первые ваши мероприятия, так сказать. А то, что Лосев знал Лучинина и дружил с ним, я считаю, даже полезно. И то, что у вас разные мнения по этому делу, - тоже. - Коршунов усмехнулся. - Психологический момент, так сказать.

…Часы, оставшиеся до отъезда, были заполнены торопливыми сборами. В городскую кассу - за билетами. Домой - сложить вещи. На работу - ну, там дел оказалось невпроворот. Остававшиеся товарищи еле успевали запоминать, что следует сделать, с кем встретиться, над чем подумать.

Откаленко уже перед самым отъездом на вокзал звонил домой и сурово гудел в трубку:

- Главное - не кутай. Вспотеет и опять простудится. А ещё медицинский работник! В аптеку-то некому будет бегать… Не обязательно меня провожать. И так беготни хватает…

По другому телефону Виталий возбуждённо кричал:

- Вагон три! Слышишь? Только не опаздывай! Мы уже выезжаем! Пламенный привет родственникам! Повезло им! А то бы они тебя только и видели!

Потом были рукопожатия, дружеские и увесистые хлопки по плечу, напутствия, шутки и добродушные подковырки ребят.

На вокзале в перонной предотъездной суёте среди взволнованных, взбудораженных людей, в ярком свете ламп, повисших высоко над головами, чёрные, резкие тени, то длинные, то короткие, путались, ломались, метались из стороны в сторону, внося ещё одну нервную ноту в этот пёстрый, разноголосый и напряжённый гомон. Виталий с нетерпением вглядывался в окружавшую его толпу, ожидая появления Светки.

Изредка он, скосив глаза, видел тёмную фигуру Откаленко, невозмутимо разговаривавшего с женой. Потом они подошли к нему, Алла стала говорить, что в метро сейчас жуткая давка и невозможно схватить такси, и вообще, им пора заходить в вагон, потому что поезд скоро тронется… Виталий плохо её слышал.

А Игорь говорил, что почему-то задерживается Светлов. И это тоже беспокоило Виталия.

Но тут к ним подошёл незнакомый человек, показал удостоверение и сообщил, что Светлов задержался на задании, обстановка там неожиданно осложнилась и подполковник Коршунов приказал им ехать пока одним. Светлов приедет позже, а может быть, приедет и сам Коршунов.

Наконец раздался свисток, кругом стали торопливо прощаться. Вагон незаметно тронулся, поплыл все быстрее. Алла стала совсем маленькой, её уже трудно было различить.

Внезапно Виталий подался вперёд, почти свесился с площадки вагона. Он вдруг увидел, как рядом с Аллой возникла тоненькая белокурая фигурка в синем платьице с белой сумкой в руках. Светка!..

- Осторожно, молодой человек, - сказала проводница и ворчливо добавила: - Пришла все-таки ваша девушка. Раньше не могла.

Потом они зашли в вагон, пробрались по узкому коридору до своего купе, закинули наверх чемоданчики и плащи. Игорь, стесняясь, сунул в угол на полку старенькую авоську, которую вручила ему уже на перроне жена.

- Пирожки, видишь ли, напекла, - проворчал он с нарочитой небрежностью. - Пропадём без её пирожков.

- Очень хорошо, - рассеянно ответил Виталий.

В купе находились пожилая, грустная женщина в тёмном костюме и молоденькая, остроносенькая девушка с бойкими чёрными бусинками-глазками и капризными губками, ещё не тронутыми помадой.

Пожилая женщина что-то сказала, обращаясь к вошедшим, и Виталий не сразу понял, что она просит уступить её дочери нижнюю полку.

- Ну зачем ты, мама, - возразила девушка.

- Какой может быть разговор, - ответил Игорь и забросил свою авоську наверх. - Располагайтесь.

Только поздно вечером, когда затих вагон и уснули внизу обе женщины, Виталий и Игорь вышли покурить в пустой коридор и тихо заговорили о самом главном, о чем в течение всего вечера не проронили ни слова.

Напряжённо и дробно стучали внизу колёса, мерно покачивался в своём стремительном беге вагон, за окном в непроглядной темноте изредка загадочно мелькали далёкие огоньки, в чёрном небе упрямо плыл вслед за поездом молодой, любопытный месяц, то прячась за облако, то появляясь вновь.

- …Тут должны быть особые причины, - горячо шептал Виталий. - Это тебе не пьяная драка, не грабёж.

- Ты все время в плену одной версии. Так не годится. Это может быть и самоубийство.

- Он неврастеником никогда не был. И паникёром тоже. И трусом. Ты же читал письмо.

- Не обязательно быть неврастеником. И паникёром. А страх… Это не только у труса. Может, он совершил что-то незаконное или попался на чью-то удочку? Или, наконец, сам он в чем-то запутался? А человек он гордый, самолюбивый. Разоблачение тут может показаться хуже смерти. Нет. Тут все куда сложнее.

Давно уже в вагоне погас свет, только еле теплилась синяя ночная лампочка под потолком. Неумолчно, тревожно стучали колёса. «А мы бежим, а мы спешим…»

Наконец Откаленко устало сказал:

- Ладно. Давай спать.

- Давай, - вздохнул Виталий.

Они вернулись в купе и залезли на свои полки.

Виталию вдруг стало грустно. Вот погиб Женька. Как мало он прожил! И дома у него не ладилось с женой. И на работе тоже.

Он не заметил, как уснул. И последнее ощущение у него было непонятно тревожным. Тревога эта шла из будущего, которое его ждало, из неведомого ему Окладинска, где случилось что-то непоправимое.

Глава II
НИКТО НЕ СОМНЕВАЕТСЯ

Окладинск…

Поезд наконец подошёл к длинному серому перрону и плавно, почти незаметно остановился возле небольшого вокзала. Над широкими окнами его, нестерпимо блестевшими под лучами солнца, протянулась белая вывеска с чёткими, строгими буквами: «Окладинск».

Виталий и Игорь спрыгнули на горячий асфальт.

Из других вагонов пассажиров вышло немного. Редкой цепочкой они потянулись к распахнутым дверям вокзала, неся в руках чемоданы, узлы, корзины. Некоторые вели за руку детишек. Встречающих почти не было.

- Не вижу оркестра, - сказал Виталий.

- Оркестр - это мы, - неожиданно произнёс за его спиной чей-то спокойный голос.

Друзья, как по команде, обернулись.

Перед ними стоял, улыбаясь уголками губ, высокий, чуть сутулый человек с длинным, тяжёлым лицом и усталыми глазами. Одет он был в слегка помятый темно-синий костюм. Рядом с ним стоял ещё один человек.

- Томилин! - воскликнул Игорь. - Николай!..

- Я самый.

- Вот это встреча! Знакомься. Старший лейтенант Лосев.

- Знаю, - Томилин протянул Виталию широкую, сильную руку. - С приездом. И вы знакомьтесь, - он указал на своего спутника. - Капитан Валов. Из областного управления.

- Слушай. Ты же в Свердловске работал, - сказал Игорь. - Как же сюда-то попал?

- По семейным обстоятельствам, - неопределённо пояснил Томилин и добавил: - Прошу за мной.

По опустевшему перрону они двинулись к зданию вокзала.

- Мы сейчас куда? - спросил Откаленко.

- В гостиницу. Оставите вещи - и в горотдел. Товарищ подполковник будет ждать.

- Это твой начальник?

- Начальник горотдела. Подполковник Раскатов Викентий Петрович.


Раскатов, немолодой, кряжистый подполковник с красным лицом и седым ёжиком волос, тяжело расхаживая по своему небольшому кабинету, напористо и уверенно говорил:

- Об этом деле весь город у нас гудит. А как же? Видный человек погиб, известный. Директор, изобретатель… Но я вам скажу - липовый оказался директор. И изобретатель тоже. Вот гак. Однако подать все умел. Ну, а как разобрались - один театр. И даже хуже.

- Кто же разбирался? - спросил Виталий, нервно вытаскивая свою трубку.

Раскатов покосился на неё.

- Ясно кто. Специалисты. Из Москвы приезжали. Акт составили. Да такой, что наша прокуратура двумя руками вцепилась. Вот так.

- Интересно…

- Куда интереснее. Теперь какие у нас факты? - Раскатов подошёл к столу, надел очки и, взяв в руки пухлую папку дела, стал её перелистывать. - Значит, труп выловили в реке. Вот показания рыбаков. Так? Вот акт медицинской экспертизы. Лёгкие полны воды, даже ила. Отсюда причина смерти. Ну, там множественные повреждения тканей на лице, и теле, и на черепе, конечно, - это когда его потом о камни било. Так? Кинулся он скорее всего с моста, а выловили уже ниже по течению. Река у нас, между прочим, серьёзная. Увидите. Нуте-с, дальше, - он не спеша перевернул, пробегая глазами, ещё несколько исписанных чернилами листов. - Это все показания свидетелей. Лучинин последнее время находился в крайне подавленном состоянии. Крайне, - он поднял толстый палец и поглядел на Виталия. - И не мудрено. Акт-то в прокуратуру направили. Вот так. Дальше… Вот, пожалуйста. Показания свидетелей насчёт того дня. Как раз у моста его и видели. Бродил. Решался, так сказать.

- Одного видели? - спокойно спросил Откаленко.

- Сейчас поглядим. Та-ак… - Раскатов поводил пальцем по исписанному листу, читая про себя. - Вот. Один, один был. Да и кого же ему с собой брать для такого дела?

Виталий, дымя трубкой, задумчиво возразил:

- Смотря для какого дела.

- В общем, сами все тут поглядите, - захлопнул папку Раскатов. - Ежели мы чего упустили, подскажете. Чтоб и у нас, как говорится, душа была спокойна.

- Кто у вас это дело вёл? - спросил Откаленко.

- Вон сам он и вёл, - Раскатов кивнул в сторону сидевшего поодаль Томилина. - Со следователем прокуратуры, конечно. Ну и все помогали. Дело-то ответственное. Теперь насчёт людей, с кем в первую очередь вам надо потолковать, - продолжал между тем Раскатов, сняв очки и снова принимаясь шагать по кабинету. - Перво-наперво - это Ревенко Владимир Яковлевич, главный инженер там. Толковый человек, солидный. Потом со следователем прокуратуры Роговицыным Павлом Иосифовичем. Старый работник, зубы на этих делах съел. У него ивсе материалы на Лучинина. И жалобы народа, и сигналы все, и акт ревизии. Ну, теперь, понятно, ходу этому нет. Вот так. А Владимиру Яковлевичу я сейчас могу позвонить, пригласить. Как?

- Лучше мы к нему поедем, - ответил Виталий.

- Через час-другой, - добавил Игорь. - Сначала дело это посмотрим.

- Пожалуйста, - тоном радушного хозяина согласился Раскатов. - Как будет угодно. Сейчас мы вам кабинетик подберём.

Через несколько минут Виталий и Игорь оказались в небольшой, душноватой комнате, где, кроме старенького сейфа, стола, покрытого двумя листами зеленой бумаги, и стульев с протёртыми сиденьями, ничего не было. Окно они тут же распахнули, и на минуту оба задержались около него.

Со второго этажа была видна окраинная часть города: бесчисленные разноцветные крыши домов в блекло-зеленой пене деревьев напоминали старое лоскутное одеяло, кое-где расползавшееся пыльными улицами и дырами перекрёстков. В нескольких местах возвышались вполне современные, из стандартных блоков, четырех и пятиэтажные здания. По перемещавшимся то тут, то там клубам пыли можно было угадать редкие машины. Мало было и прохожих. Город томился от зноя. За последними домами сверкала, как мираж, широкая река. На противоположном её берегу белой сыпью по зеленому полю раскинулся палаточный городок, в центре его на высокой мачте трепетал красный флаг. Вдали темнел лес. «Ребят вывезли, - догадался Виталий. - Тот-то их на улицах не видно».

Друзья уселись к столу и принялись читать материалы из папки. Читали медленно, разбирая незнакомые почерки, которыми были написаны протоколы допросов. Их вёл не один Томилин. Но его допросы отличались полнотой и цепкостью.

Чем дальше они вчитывались в эти материалы, тем большее волнение охватывало Виталия. Живой Лучинин, такой, каким он его помнил, снова вставал перед его глазами, и все невероятнее казалась разыгравшаяся трагедия, с каждым новым документом все невероятнее, хотя каждый документ, казалось, должен был укреплять в мысли, что так именно все и произошло. «Я слишком пристрастен, - говорил себе Виталий. - Так нельзя. Ведь прошло десять лет. И Женька действительно мог стать в чем-то другим. Ведь это же все факты, ведь говорят люди, которые знали его не десять лет назад, а сейчас, среди которых он только что жил…» Но перед глазами продолжал стоять тот, прежний Женька, в потёртом пиджаке с комсомольским значком, азартный, искренний, с горячими чёрными глазами и руками,перепачканными чернилами. И душа Виталия разрывалась от сомнений и отчаяния.

Поймав осуждающий взгляд Игоря, он сжал зубами трубку и усилием воли заставил себя сосредоточиться, прогоняя воспоминания.

Свидетели в один голос утверждали, что Лучинин в последние дни был очень угнетён, говорили о постигших его неприятностях, о неблаговидных поступках. Но в чем именно обвиняли Лучинина, понять было трудно. Одни или два свидетеля намекали и на домашние его неприятности, но уж вовсе глухо. А допрашивавшие их работники милиции не углублялись в эти вопросы, видимо полагая, что сейчас это значения не имеет.

В последние часы, у реки, Лучинина видело несколько человек. Это было уже под вечер, начинало темнеть. Один из свидетелей утверждал поначалу, что Лучинин шёл к реке не один, с ним был ещё какой-то человек, но потом сам же усомнился в своих показаниях. Другой сообщил, что видел в это время на берегу двух человек, мужчину и женщину, но мужчина, как ему кажется, был не Лучинин.

Читая протоколы допросов, друзья делали для себя торопливые пометки. Это были то вопросы («В каком именно месте Анна Бурашникова заметила, что Лучинин идёт не один? Где находилась она сама?»), то обратившая на себя внимание деталь («Все свидетели - работники завода. Почему?») Внезапно позвонил Раскатов.

- Договорился с Ревенко, - сообщил он. - Ждёт вас. Вот так.

Работу пришлось прервать.


Машина затормозила около больших, настежь распахнутых ворот, из которых в этот момент медленно выползала, тяжело урча, длинная грузовая машина с прицепом. На подножке её, держась рукой за дверцу кабины, стояла худенькая девушка в пёстром сарафане и красной косынке. Нагнувшись, она что-то кричала в открытое окошко водителю. Ветер доносил только обрывки фраз:

- …не отдам! Покажешь груз!..

Машина, шипя, остановилась, наполовину выехав из ворот. По другую сторону кабины появилась фигура водителя, вихрастого, до черноты загорелого парня в измазанной, с расстёгнутым воротом рубахе. Он заорал, яростно жестикулируя рукой.

- Я те дам, не отдашь!.. Показывай ей тут все!.. Может, в карманы мне залезешь или ещё куда?!. Давай, говорят, путёвку!..

- Ты не очень-то! А то сейчас ребят позову! - крикнула девушка, спрыгивая с подножки. - Открывай борта! Много вас тут таких!

Виталий и Игорь с улыбкой переглянулись и вышли из машины.

- А вы, граждане, куда? - крикнула им девушка.

- Мы к товарищу Ревенко, если, конечно, пустите, - откликнулся Виталий. - Нас тут немного.

Но девушка не расположена была шутить и сурово спросила, доставая из кармашка сарафана вчетверо сложенный листок бумаги:

- Фамилии ваши как?

Виталий назвал.

- Проходите.

Виталий и вслед за ним Игорь осторожно проскользнули мимо стоявшей в воротах грузовой машины и оказались в большом дворе, кое-где поросшем чахлой травой. Прямо перед ними словно вросли в землю два низких и длинных, до крыш прокопчённых здания с битыми и кое-как залатанными окнами, в которых дробились и ломались солнечные лучи. За ними тянулось третье здание, точно такое же, только казалось ещё больше ушедшим в землю и уже совсем, до черноты, закопчённым. Слева, в глубине двора, расположилось двухэтажное, неопределённо бурого цвета здание заводоуправления, рядом с ним, под навесом, стояли три или четыре грузовые машины и «газик». А справа от ворот, сверкая свежим розовым кирпичом, тянулась огромная недостроенная коробка нового цеха.

Друзья направились к заводоуправлению.

Виталий с пристальным интересом поглядывал по сторонам. Здесь работал Женька Лучинин! Здесь он совсем недавно ещё ходил, разговаривал с людьми, волновался, спорил, распоряжался, что-то придумывал, мудрил. Невероятно! Но все материалы следствия говорят о самоубийстве. Все! Хотя кое-какие неувязочки и недоработочки все-таки есть. Что ж, увяжем и доработаем. А там поглядим. «Ещё поглядим», - зло повторил про себя Виталий.

В это время из заводоуправления вышел какой-то человек в расстёгнутом тёмном пиджаке и белой рубашке с галстуком. Он на минуту задержался у двери и, щурясь от солнца, всмотрелся в идущих по двору людей, потом двинулся им навстречу.

Это был невысокий, уже начавший полнеть человек лет тридцати, с шапкой вьющихся светлых волос, сейчас разметавшихся от ветра. Открытое, чем-то неуловимое симпатичное лицо его, розовое от загара, было озабочено.

Подойдя, он протянул руку и быстро сказал:

- Ревенко. А я вас увидел в окно и сразу узнал. Вернее, догадался. - Он вздохнул и добавил: - Тяжёлое дело. Тяжёлая утрата.

По скрипучей, обшарпанной лестнице они поднялись на второй этаж и, пройдя приёмную, где сидела хмурая девушка-секретарь, вошли в кабинет, на двери которого была прикреплена дощечка с надписью: «Гл. инженер». Напротив, на другой двери, Виталий заметил надпись: «Директор». И ещё он заметил внимательные, насторожённые взгляды, которыми их проводили девушка-секретарь и трое находившихся в приёмной людей. Этих троих Виталий тоже успел рассмотреть. Высокая, темноволосая молодая женщина с большими, выразительными глазами на смуглом лице, в сером костюме с красной полоской по краю отложного воротничка, худой, лысоватый, с небольшой тёмной бородкой человек лет пятидесяти, в очках и галстуке, нервно теребивший в руках кожаную папку на «молнии», и лобастый, угрюмый парень в красной футболке и мятых брюках. «Красивая какая», - подумал Виталий о женщине.

Они зашли в кабинет. Ревенко плотно прикрыл дверь и приглашающим жестом указал на два стула перед письменным столом.

- Присаживайтесь, товарищи. И уж извините, что попрошу ваши удостоверения. Для порядка.

- Правильно, - коротко одобрил Игорь.

Ревенко внимательно посмотрел их удостоверения, затем обошёл письменный стол, сел в кресло и, осторожно прихлопнув ладонями, сказал:

- Итак, я к вашим услугам.

Друзья переглянулись и с молчаливого согласия Игоря Виталий попросил:

- Расскажите нам, как все это случилось. С чего началось. С ревизии?

Ревенко вздохнул и, не отрывая локтей от стола, развёл руками, затем нервно их потёр.

- Прямо скажу, ревизия была неприятная. И выводы тоже, мягко говоря, неприятные.

- А кто был председателем комиссии? - спросил Виталий, доставая из кармана трубку.

- Лучше не спрашивайте, - махнул рукой Ревенко. - Гроза наша. Референт замминистра, некто Кобец Николай Гаврилович.

- Так. Ну и что же они записали в акте?

- Записали следующее. Только заранее предупреждаю: с некоторыми их выводами я не согласен. А кое-что следовало мне в вину поставить, как главному инженеру, а не Евгению Петровичу. Я даже своё мнение написал, - он достал из ящика два сколотых листка и протянул Виталию.

Тот машинально сложил их и спрятал.

- Но во всем был обвинён он один, - продолжал Ревенко.

Полное лицо его словно отвердело, глаза сердито сузились.

- Так вот, начну по порядку, - продолжал Ревенко и провёл рукой по лбу. - Первое обвинение - это всякие хозяйственные нарушения и якобы незаконные сделки. Но сделок не было! Сделка, как я понимаю, предполагает корысть. А нарушения действительно были. Вынужденные. Ну, например. Нам до зарезу нужны были пилорама, маятниковая пила, фуговальный и строгальный станки. Без них завод не мог работать! Нам всюду в них отказали - и тресте, и в главке. Тогда Евгений Петрович лично договорился с соседним заводом и железнодорожными мастерскими. И они дали нам все это во временное пользование. Причём без всякой арендной платы. А мы им за это изготовили из их же сырья партию электродов высокого качества. И они оплатили их через банк. Нарушение это? По существующим порядкам - нарушение. Есть тут корысть - моя или Евгения Петровича? Нет, нет и нет! Но это, к сожалению, не самое главное обвинение. - Ревенко снова вздохнул и, похлопав себя по карманам пиджака, обратился к Откаленко: - Разрешите, я у вас закурю. Обычно-то я не курю… - он взял у Игоря сигарету и прикурил от его зажигалки.

- Что же главное? - нетерпеливо спросил Виталий.

- А главное - это изобретение самого Евгения Петровича и то, как он его использовал. Тут уж, возможно, корысть и была. Но тоже не поручусь. Дело, честно говоря, тёмное. Даже, я бы сказал, какое-то детективное, что ли.

Ревенко, хмурясь, сделал паузу, раскуривая сигарету.

Друзья молча ждали.

- Изобретение заключалось, - приступил наконец к рассказу Ревенко, - в новом способе изготовления стержней электродов. В результате они получались очень высокого качества. Я не буду углубляться в детали. Но были изменены вся технологическая цепочка, все режимы, часть оборудования. Правда, некоторые утверждали, что способ этот не нов и где-то уже описан. Но я не проверял, не знаю. Да и главное не в этом. Главное в том, что перестроили мы производство под руководством Евгения Петровича, и электроды пошли отличные. Это факт. Причём технического отдела у нас тогда не было. Вообще, у нас тогда ничего не было. Одно название - завод, а были мастерские, и то чуть не кустарные. Это уж с приходом Евгения Петровича появились склады, упаковочное и дозировочное отделения, паровое отопление и все другое. Словом, появился какой-никакой, а завод. Ну так вот. Значит, технического отдела, как я сказал, тоже не было, и все чертежи нового производства хранились в столе у Евгения Петровича. Это важная деталь. Вам пока все понятно?

- Да, да. Продолжайте, пожалуйста, - заинтересованно откликнулся Виталий.

- Хорошо, И вот узнали о нашем новшестве на Барановском комбинате, за тысячу километров от Окладинска. Главным инженером, кстати, там работает старый, опытный специалист Мацулевич Григорий Осипович. Так вот, этот комбинат предложил Евгению Петровичу изготовить для них проект нового электродного цеха по его способу. Евгений Петрович согласился, заключил, как автор проекта, договор и, создав бригаду, выполнил его. А потом помог построить и наладить этот цех.

- Выходит, в частном порядке подрядились? - недоверчиво спросил Откаленко.

- Ну что вы! Договор официальный. Был санкционирован министерством, которому этот комбинат принадлежит, и банком, через который шёл расчёт с автором и его бригадой.

- Понятно, - кивнул головой Игорь. - Но где же тут детектив?

- А вот слушайте. - Ревенко выставил вперёд руки, как бы призывая Игоря к терпению. - Итак, цех был там построен, И, надо сказать, работал отлично. Все довольны. И вдруг оказывается - это уже комиссия раскопала, - что на комбинате имеются только синьки технических чертежей цеха, а вот оригиналы… - Ревенко многозначительно поднял палец, - …оригиналы оказались в столе Евгения Петровича, со штампами нашего завода. То есть получилось, что он просто снял с наших чертежей копии и продал как самостоятельный проект. Вы понимаете? - Ревенко, все больше волнуясь, сделал энергичный жест кулаком и тут же развёл руки, словно сдаваясь. - Вот здесь уж налицо была корысть. И был действительно криминал.

- А что говорят члены бригады? - спросил Откаленко.

- Ну, они, получив деньги, конечно, говорят, что работали, создавали, так сказать, новое. Что же им остаётся? Я прямо не знаю, как Евгений Петрович мог так поступить. Просто, вы знаете, не верится.

Ревенко сокрушённо развёл руками.

- Да-а… Непохоже это на него, - покачал головой Виталий, дымя своей трубкой.

- Вы его разве знали? - удивился Ревенко.

- Когда-то. Ещё по школе.

- Эх! В детстве все было по-другому, и мы все были другими.

Ревенко с огорчением махнул рукой.

- В чем ещё обвинили Лучинина? - спросил Игорь.

- Да уж всех собак на него повесили, - раздражённо ответил Ревенко. - Ну, например, обвинили в незаконных командировках. Дело в том, что Евгений Петрович заключил с комбинатом ещё и договор от имени завода. О взаимной технической помощи. Мы им обещали командировать для руководства монтажом в новом цехе своего механика, а к началу пуска цеха - технолога. Кроме того, мы взялись подготовить четырнадцать их рабочих: такие, значит, курсы для них организовать у нас на заводе. А они нам взялись отгрузить кирпич, двести тысяч штук, и столько же тарной дощечки, которой у нас в тресте днём с огнём не сыщешь. Конечно, по существующим отпускным ценам. Вот из этого кирпича нам и удалось, наконец, начать строительство здания нового цеха. Красавец! Вы, наверное, его заметили, - Ревенко махнул рукой в сторону окна.

- Что же тут незаконного? - спросил Откаленко.

- А то, что министерство ещё не утвердило этот договор, а мы начали его выполнять. Нас очень торопил комбинат, да и мы спешили скорее начать строительство цеха, чтобы осенью кончить. И как раз подрядная организация хорошая подвернулась. Договор же, - Ревенко сделал выразительный жест рукой, - он ещё до сих пор по инстанциям ходит.

- Кто ездил от вас на комбинат? - спросил Виталий.

- На монтаж ездил механик, инженер Черкасов. А потом технолог Филатова.

Виталий усмехнулся.

- Это не они у вас сейчас в приёмной были?

- Совершенно верно, - Ревенко удивлённо посмотрел на него. - Вы и с ними знакомы?

- Нет. Просто так подумал, - улыбнулся Виталий. - Очень похожи на механика и технолога.

Но ему было совсем не смешно. Он слушал и не мог поверить тому, что слышит. И холодел от одной мысли, что Женька Лучинин мог совершить такое. Продать заводские чертежи! Впутать в это дело и других людей! И все из-за денег. Черт возьми, это же преступление. Самое настоящее преступление!

- И это доказано, с чертежами? - глухо спросил он.

- К сожалению, да. - Ревенко безнадёжно махнул рукой, и полное лицо его сморщилось, как от боли. - К сожалению, да, - упавшим голосом повторил он.

- И ему грозил суд?

- Вот именно.

- Вы полагаете, что из-за этого он и… погиб?

- А что же можно ещё предположить? - вздохнув, ответил Ревенко. - Правда, у него ещё, кажется, и семейные нелады были, - он досадливо махнул руками. - Все, как говорится, одно к одному.

- У него здесь, на заводе, были враги? - неожиданно спросил Виталий.

- Враги? - удивлённо переспросил Ревенко. - Что вы! Знаете, как любили у нас Евгения Петровича? Если бы каждого директора так… - и хмуро добавил: - А недовольные были. Они всегда бывают. Кому-то не дал квартиру, кого-то собирался уволить, кого-то отругал. Надо сказать, Евгений Петрович был… несдержанным человеком, если по правде говорить. Сколько я таких конфликтов сглаживал, если б вы знали!

- Кого же он, к примеру, хотел уволить?

- Уволить? - переспросил Ревенко. - Да вот хотя бы Носова. Есть у нас такой.

- За что же?

- За прогул.

- А квартиру кому не дал? - в свою очередь, спросил Игорь.

Ревенко повернулся к нему.

- Квартиру? Так сразу не вспомнишь. Если надо, я вам потом скажу.

- Да нет. Это не обязательно.

Виталий видел, что Ревенко взволнован и даже немного растерян. И конечно, понимал причину этой взволнованности и растерянности.

Во время разговора в кабинет то и дело заглядывали люди. Ревенко укоризненно качал головой и поднимал руки, давая понять, что он занят и входить нельзя. Но дела, видимо, требовали его внимания. И это тоже было понятно.

Да, Лучинин был здесь вожаком, это чувствовалось по всему, что говорил о нем Ревенко и, главное, как говорил. Ревенко, видимо, любил Лучинина по-настоящему. И уважал тоже. И все это так не вязалось с преступлением, которое совершил Лучинин и которое уже доказано. Доказано - вот что ужасно!

И впервые у Виталия закралось сомнение. Такой человек, как Женька, если он ничего не в состоянии был опровергнуть из этих обвинений, пожалуй, мог и решиться на страшный, последний шаг. Ведь Женька был горячим, невыдержанным, гордым человеком. И оказаться опозоренным, пойти под суд…

Тем не менее больше задерживать Ревенко было нельзя. Это они поняли оба, и Игорь, взглянув на Виталия, сказал:

- Последний вопрос, Владимир Яковлевич…

- Почему же последний? - энергично возразил Ревенко, и на полном лице его отразилась досада. - Я ведь в вашем распоряжении. И полагаю, что вам ещё далеко не все ясно. А должно быть все ясно. Абсолютно все! Иначе как же можно?

- Ну, если хотите, то пока последний, - улыбнулся Игорь. - Скажите, почему была назначена такая экстренная ревизия?

Ревенко сердито развёл руками.

- Не знаю. Мне, вы понимаете, неловко было требовать объяснений.

- А Лучинин, он требовал?

- Евгений Петрович, как назло, был в это время болен.

- Вот как? - удивился Виталий и тут же решительно добавил: - Всё. Мы вас больше не смеем задерживать.

Но тут дверь кабинета в очередной раз приоткрылась, и на пороге возник русоволосый парень в старой, стираной гимнастёрке, аккуратно заправленной под широкий армейский ремень, на котором огнём горела большая, со звездой медная пряжка.

Парень безбоязненно, со скрытой усмешкой огляделся по сторонам и, привычно расправив под ремнём невидимые складки гимнастёрки, чётко произнёс:

- Разрешите, Владимир Яковлевич, обратиться к гостям.

- Ну вот. А я как раз о тебе подумал, - сказал Ревенко. - Давай, Сергей, спрашивай. А потом отвезёшь товарищей в гостиницу.

- Слушаюсь. - Парень явно щеголял своей армейской выправкой. - Товарищи будут из Москвы?

- Из Москвы, - подтвердил Виталий, с интересом разглядывая парня.

- Вопрос два, - продолжал тот. - Товарищи будут из министерства?

- Из министерства. Только не из вашего.

- Все. Отстрелялся, - сказал парень и, усмехаясь одними глазами, добавил все так же чётко: - Спрашивал Булавкин Сергей.

- Ну, слава богу, - улыбнулся Ревенко. - Пошли, товарищи.

Они вышли в приёмную, где Ревенко немедленно окружили люди.

- Владимир Яковлевич, вы уезжаете?..

- Владимир Яковлевич, подпишите…

- Владимир Яковлевич, с Чеховского так панели и не привезли и даже не звонили…

- Владимир Яковлевич, как нам завтра выходить? Вон Носов говорит…

- Владимир Яковлевич, подпишите…

Ревенко поднял руку, и его полное, розовое лицо стало сразу сосредоточенным и властным.

- Минутку, товарищи, минутку, - строго сказал он. - Так же нельзя. Сейчас все решим. Извините, - обернулся он к Виталию и Игорю.

- Мы подождём, - ответил Виталий.

К ним приблизился Сергей Булавкин.

- А мне можно вам кое-что рассказать? - спросил он и со значением добавил: - Никто вам такого не расскажет. Точно говорю.

Виталий внимательно посмотрел на парня.

- Выходит, до конца все-таки не отстрелялись? Что ж, заходите прямо в гостиницу. Потолкуем.

- Когда прикажете?

- Сегодня, - твёрдо произнёс Игорь.

- Слушаюсь, - Булавкин, отвернув рукав, посмотрел на часы. - В двадцать один ноль-ноль, разрешите?

- Ждём, - ответил Виталий и, в свою очередь, спросил: - А где здесь товарищ Носов?

- Вон он.

Булавкин кивнул на низкого, широкоплечего человека в замасленной кепке и рабочей куртке, под которой синяя майка прямо-таки лопалась на могучей волосатой груди.

Но тут Ревенко обернулся к друзьям и торопливо сказал:

- Пойдёмте, товарищи. А то конца не будет.

По знакомой скрипучей лестнице они спустились во двор, где перед домом стоял запылённый «газик».

Ревенко как-то совсем запросто, словно общая беда скрепила их дружбу, простился с Виталием и Игорем, крепко пожав им руки.

- Очень рад вашему приезду, - твёрдо сказал он. - Очень. Тут все надо проверить, все до конца. И я вам помогу, - он повернулся к Булавкину: - Отвезёшь товарищей в гостиницу, Сергей.

- Слушаюсь, Владимир Яковлевич, - с готовностью откликнулся тот. - Как из пушки все будет.

- И смотри, сразу назад, - усмехнулся Ревенко. - Чтобы тебя случайно опять на Пески не занесло.

Булавкин смущённо отвёл глаза.

- Никак нет, Владимир Яковлевич. Не занесёт.

Машина тронулась.

Выехав за ворота, Булавкин лихо развернулся.

- Осторожнее, Сергей, - заметил Виталий.

- А Евгений Петрович только так и признавал, - насмешливо возразил Булавкин, и Виталию послышалась в его голосе странная враждебность не то к нему, не то к погибшему Лучинину.

Солнце стояло ещё довольно высоко в безоблачном, пепельном небе, но жара спала. На улицах появилось больше прохожих. На автобусных остановках скапливались очереди. Молодёжь толпилась возле небольшого кинотеатра.

Когда подъехали к гостинице, Виталий, прощаясь, напомнил:

- Значит, в двадцать один ноль-ноль, Сергей?

- Так точно, - хмуро ответил Булавкин.

- Ждём.

Друзья зашли в прохладный вестибюль и, получив у дежурной ключ, поднялись в свой «полулюкс».

- Фу-у!.. - отдуваясь, произнёс Виталий, стягивая пиджак. - Ну, денёк… давай помоемся. Не плескаясь, конечно.

Через полчаса друзья уже сидели за столом с красной плюшевой скатертью, накрыв край его газетой. В чайник с кипятком из титана было высыпано чуть не полпачки чая, из буфета принесли круглые булки, сыр и колбасу.

- Как тебе понравился Ревенко? - спросил Виталий, откусывая чудовищный кусок хлеба с сыром.

- Стоящий мужик, - ответил Игорь. - И дело знает.

- А ты обратил внимание на эту Филатову?

- Обратил.

- Хороша, а?

- Ничего.

- Не-ет. На редкость хороша.

В дверь неожиданно постучали.

- Да! Войдите! - крикнул Виталий.

Дверь приоткрылась, и в ней появилась голова дежурной.

- Вас к телефону просят. Кого-нибудь.

Виталий стремительно кинулся к двери.

Внизу, в комнатке дежурной, на столе лежала снятая трубка.

- Слушаю, - сказал Виталий.

- Это вы из Москвы прикатили? - спросил незнакомый, чуть хриплый голос.

- Да. Кто говорит?

- Неважно. Приветик…

И в трубке раздались частые гудки.

Виталий медленно положил трубку на рычаг. Странно… Кто бы это мог быть? Голос явно изменённый. Значит, человек боялся, что его узнают. Странно…

Но Откаленко, казалось, не склонен был придавать этому особого значения. И когда Виталий рассказал о странном звонке, он только пожал плечами.

- Кто-то развлекается. Ты голос запомнил?

- Да. Уж будь спокоен.

Друзья помолчали.

- Слушай, - прервал молчание Игорь, - у меня не выходит из головы то, что рассказал нам Ревенко.

- Ещё бы! - воскликнул Виталий. - Черт возьми, если хоть половина правда из того, что рассказал Ревенко, хоть половина, и то…

- Я тебе скажу, - помолчав, добавил он. - Кое в чем я стал сомневаться.

- Ишь ты. Не успел приехать, как стал сомневаться, - усмехнулся Игорь и уже серьёзно закончил: - Сейчас рано во что-нибудь верить, поэтому рано и сомневаться.

- А я вот верил, - упрямо возразил Виталий.

- Надо накапливать факты, - повторил Игорь. - Надо все проверить. Ревенко правильно сказал. И не спешить с выводами.

Виталий усмехнулся.

Они допили чай, аккуратно убрали недоеденный хлеб и колбасу. Потом Игорь взглянул на часы.

- Гм. Десятый час. Где-то наш Булавкин.

Прошло ещё не меньше получаса, и в дверь снова постучали.

- Ну вот и он, - сказал Виталий.

Но это оказалась снова дежурная.

- Вам тут записку передали, - сказала она, протягивая сложенный вчетверо листок.

- Кто?

- Не знаю. Сунул и побег. Торопился, видать.

- Ну, хоть какой из себя? - допытывался Виталий.

- Ну, как сказать - какой? Обыкновенный. Он в окошечко мне записку-то сунул. А я ещё по телефону говорила. Потом, выглянула, да он уже отъехал.

- Отъехал?

- Ага… На этом… Ну, верх-то брезентовый?

- «Газик»?

- Во-во.

- Один он там был?

- Ну, уж этого я не видела. Как хотите.

Женщина была явно растерянна и начинала сердиться.

Когда она ушла, Виталий развернул записку. Там было всего две строчки, торопливо написанные карандашом: «Не приду. Мать заболела. Сергей».

Виталий передал записку Откаленко.

- Странно. Сначала этот звонок. Теперь записка. Но звонил не он. Я бы голос узнал. И почему он на машине приехал? Все это очень странно.

- М-да…

- И записка его мне определённо не нравится, - продолжал Виталий, расхаживая по комнате. Потом остановился перед Откаленко. - Давай проверим, а?

- Можно.

Игорь решительно поднялся, и они вдвоём спустились к телефону.

За перегородкой в пустом, плохо освещённом вестибюле сидела только дежурная. Она встретила друзей насторожённым взглядом.

Игорь позвонил дежурному по горотделу. Узнав у него домашний телефон Томилина, он позвонил снова. К телефону подошёл сам Томилин. Игорь коротко и негромко объяснил ему, в чем дело.

- Понятно, - ответил Томилин. - Ждите. Зайду или позвоню.

Через час он пришёл. На этот раз в тёмном плаще, в кепке, чуть порозовевший от быстрой ходьбы. Лицо его было хмурым, но в глазах не было усталости, в них была сосредоточенность и тревога.

- Дрянь дело, братцы, - пробасил Томилин. - Сейчас был я у Булавкина этого. Мать здорова. И говорит: пошёл в гостиницу, к людям каким-то.

- Выходит, пошёл и… не дошёл, - сказал Виталий.

Все трое помолчали. Дело принимало странный оборот.

Глава III
И ВОТ ИСЧЕЗ…

Утром в горотделе, у Раскатова, состоялось первое оперативное совещание. В нем, кроме приезжих и самого Раскатова, участвовали Томилин и Волов. Оба занимались расследованием по делу Лучинина, прекрасно знали обстановку, людей и все мельчайшие подробности и детали последних событий. Оба они не сомневались в правильности конечных выводов по этому делу, до вчерашнего дня не сомневались… Исчезновение Булавкина, а главное - обстоятельства, при которых оно произошло, заставило их насторожиться.

Молчаливый, хмурый Томилин сразу согласился с тем, что предложил в конце концов Откаленко. Волов согласился менее охотно. Он, видимо, был самолюбив и недоверчив, да и лично не знал никого из приезжих. Раскатов же сказал, как всегда, внушительно и твёрдо:

- Все в вашем распоряжении, товарищи. Все, чем располагаем. В этом деле совесть у нас тоже должна быть чиста и душа спокойна. Вот так.

Решено было, что Откаленко, старший группы, вместе с Томилиным и Воловым включится в розыск Булавкииа - важное, может быть, даже важнейшее звено в цепи событий, связанных с делом Лучинина. Ведь очевидно, что Булавкин что-то знал, что-то собирался рассказать и вот исчез.

Ну, а Виталий начнёт проверку уже собранных материалов по тому же делу. Исчезновение Булавкина требует приглядеться к этим материалам особенно тщательно, даже придирчиво, и все поставить под сомнение.

- С чего ты начнёшь? - спросил его Игорь.

Виталий указал на один из пунктов намеченного плана.

- Вот. Прежде всего хочу повидать его жену.

- А прокуратура?

- Завтра утром. Сегодня договорюсь о встрече.

- Добро. Ты адрес-то Лучининой знаешь?

- А как же! Вот только как с ней говорить… Её-то я совсем не знаю.

Игорь собрался что-то сказать, но тут к нему обратился Раскатов:

- Звонили вчера из горкома партии. Доложил о вашем приезде. Просили нас с вами зайти, побеседовать. К первому. А я потом уж сразу на бюро останусь.

- Пошли, - согласился Игорь, отодвигаясь от стола, и, обратившись к Томилину и Волову, добавил: - Значит, прежде всего - сведения о Булавкине, все, какие возможно.

Втроём они вышли из горотдела в пыльную духоту улицы.

- Ну, мне в ту сторону, - махнул рукой Виталий.

Он расстегнул пиджак, и галстук затрепетал под лёгким, горячим ветром.

Шагая по незнакомым улицам и изредка спрашивая у прохожих дорогу, Виталий размышлял про себя.

Но вместо того чтобы думать о предстоящей встрече с Ольгой Андреевной Лучининой, Виталий вдруг с новой тревогой подумал об исчезновении Сергея Булавкина. Что с ним могло случиться? Драка, ограбление - все это исключается, раз он прислал ту странную записку. Но зачем он сказал матери, что идёт к ним в гостиницу, если идти не собирался? Зачем написал записку? Ну, это понятно: чтобы не ждали, и не удивлялись, и… не искали, что ли? Куда же он делся? И что хотел сообщить? И исчез. Странно, очень странно…

Виталий снова спросил дорогу, и вдруг выяснилось, что он уже совсем близко от цели: за первым углом начиналась нужная ему улица.

Дома здесь в большинстве были маленькие, деревянные и прятались за заборами и палисадниками. Но изредка попадались и каменные, трех-, четырехэтажные, со стандартными балконами, выкрашенными то в зелёный цвет, то в красный, то в синий.

Виталий подошёл к нужному ему Дому и вошёл в прохладный полутёмный подъезд.

Квартира Лучининых оказалась на втором этаже.

Дверь открыла бледная женщина в строгом платье с высоко взбитыми, очень светлыми, почти белыми, волосами. Первое, что подумал Виталий, было: «учительница», и уже потом: «Лучинина».

- Вы Ольга Андреевна? - спросил он.

- Да, - сдержанно, без всякого удивления ответила женщина.

Виталий представился.

- Пожалуйста. Проходите, - тем же тоном произнесла Лучинина, отступая в сторону и жестом указывая на открытую дверь в комнату, откуда сплошным золотистым потоком лился в переднюю солнечный свет.

Квартира оказалась небольшой - из двух комнат, очень скудно обставленных старой, видимо, привезённой из Ленинграда мебелью. Все только самое необходимое: буфет, обеденный стол, накрытый старенькой скатертью, дешёвый приёмник у окна, потёртый диван, несколько таких же стульев, фотографии на стене - это в первой комнате. Во второй виднелись большая, до потолка полка, набитая книгами, и угол широкой, с деревянной потрескавшейся спинкой кровати.

Лучинина жестом пригласила Виталия к столу и, поправив причёску, села напротив.

- Я вас слушаю.

Голос её был сухой и усталый.

Виталий немного сбивчиво объяснил ей причину своего прихода.

- …Мы с Женей учились вместе в школе, - закончил он, словно оправдываясь.

- Да?

Впервые она с интересом взглянула на него, но тут же снова опустила глаза.

- Да. Я его хорошо знал.

- Ну, тогда… - холодно произнесла она, - тогда вам, конечно, трудно поверить, что он мог покончить с собой.

Виталий насторожённо посмотрел на неё.

- Почему вы думаете, что мне трудно поверить?

- Ведь он был таким энергичным, самоуверенным человеком. Вы, должно быть, тоже его помните таким.

- Да… Но тогда почему же он покончил с собой? - невольно вырвалось у Виталия.

- Почему? - устало переспросила Лучинина. - Я думаю, он просто запутался в своих многочисленных… делах.

Последнее слово она произнесла с каким-то странным значением. И Виталию показалось, что Лучинина чего-то недоговаривает.

- Он вам рассказывал о них?

- Об одних рассказывал. О других… я узнавала сама. Случайно.

И снова какая-то странная интонация прозвучала в её голосе.

Виталию стало не по себе. «Мне это все кажется, - наконец подумал он. - Просто я знаю, что у них были плохие отношения. И вот теперь мне все кажется».

Но о делах Лучинина следовало узнать как можно больше. И какие бы отношения у него ни были с женой, она, видимо, многое знает. И надо, чтобы она доверилась Виталию, чтобы рассказала все без утайки, как это ей ни тяжело, ни неприятно. Правда, держится она очень спокойно. Но каждый переживает горе по-своему.

- В каких же делах он мог запутаться, Ольга Андреевна?

Она пожала плечами.

- О, у него хватало неприятностей. Он просто искал их, мне кажется.

- Вы говорите, он рассказывал вам…

- Его рассказы всегда кончались у нас ссорой. Он не умел, он совершенно не умел и, главное, не желал считаться с людьми, с реальными условиями, в которых он жил, в которых мы все живём…

В ней вдруг вспыхнуло какое-то давнее раздражение, она словно продолжала спор с мужем и уже не могла сдержаться. А чуткое, даже жадное внимание Виталия, так давно знавшего её мужа, как будто ещё больше подстёгивало её.

- …И он вечно ссорился с кем-нибудь, вечно кого-то разоблачал, наказывал или требовал наказания.

- Неужели он стал таким склочником? - недоверчиво спросил Виталий.

- Да нет же! Как вы не понимаете? У него, например, было такое выражение: «Работа по идеальной схеме». И такой работы он требовал от всех. И от себя тоже. А это же неосуществимо! Но он был поразительно упрям. И горяч. И самолюбив.

Она внезапно умолкла и, тяжело вздохнув, устало покачала головой.

- С ним было очень трудно. Очень.

- Все-таки он многого добился, - осторожно заметил Виталий. - Ведь завод…

- Вы сами видите, чего он добился, - с горечью оборвала его Лучинина. - Вы же видите. И сколько людей он восстановил против себя! Да вот! - она порывисто поднялась. - Я вам сейчас покажу. Это я нашла в его бумагах. Он мне этого письма не показывал.

Лучинина стремительно прошла в соседнюю комнату и тут же вернулась, держа в руке сложенный листок бумаги.

- Вот! Прочтите.

Она протянула письмо Виталию, и тот, ещё не развернув его, привычно отметил про себя: «Вырвано из тетради, школьной. Поспешно вырвано».

- А конверта нет? - поинтересовался он.

- Конверта там не было.

Виталий развернул письмо. Что-то вдруг на миг остановило его внимание, прежде чем он принялся читать. Почерк! Кажется, знакомый почерк. Но об этом потом. И Виталий стал разбирать неровные, торопливые строки.

«Я тебе это не забуду до самой могилы, - читал Виталий. - И ещё неизвестно, кто из нас туда раньше ляжет. Узнаешь меня. В землю себя закопать не дам. И управу мы на тебя найдём - не так, так эдак. Потому укоротись, пока не поздно. И поперёк дороги не вставай, завалим».

Лучинина следила за тем, как скользят его глаза по строчкам письма, и, когда ей показалось, что он дочитал до конца, она нервно сказала:

- Видите, до чего дошло?

- Вы разрешите мне взять это письмо? - подчёркнуто спокойно спросил Виталий.

Она снова пожала плечами.

- Пожалуйста.

- Скажите, Ольга Андреевна, - Виталий спрятал письмо во внутренний карман пиджака и собрался было закурить, но, спохватившись, спросил: - Вы разрешите?

- Да, да, конечно. И… угостите меня.

Но у Виталия была только его трубка; и Лучинин смущённо махнула рукой.

- Это я так. Вообще-то я не курю. Но вы хотели что-то сказать.

- Да. Я хотел спросить, - Виталий раскурил трубку. - Вы не догадываетесь, кто мог это написать? - он указал на карман, где лежало письмо.

Она покачала головой.

- Нет…

- Нам собирался что-то рассказать заводской шофёр, - задумчиво произнёс Виталий. - Сергей Булавкин, но…

- Ах, этот, - голос Лучининой стал сразу сухим и враждебным.

- Вы его знаете?

- Ещё бы. В любимчиках у Жени ходил. А сам… гадкий человек, неискренний!

Виталий постарался ничем не выдать своего удивления. Лучинина знала Булавкина и, видно, не только по рассказам других. В запальчивом тоне её было что-то личное.

Вообще в ходе разговора Виталий делал все новые и новые открытия. У Женьки, оказывается, был совсем не лёгкий характер, и эта женщина, наверное, хватила с ним горя, да и остальные тоже. Об этом, кстати, говорил вчера и Ревенко. Теперь ещё эта анонимка. Наглая, с откровенными угрозами, как все анонимки. «В землю себя закопать не дам». Нет, Женька, конечно, никого не хотел закопать. «Работа по идеальной схеме». Вот чего требовал Женька. Идеалист? Слепой упрямец? Так считала жена. И каждый разговор об этом кончался у них ссорой. Она даже сейчас не может говорить об этом спокойно. А впрочем… В её раздражительности чувствуется что-то ещё, сугубо личное, недоговорённое.

И Виталий неожиданно для самого себя вдруг спросил:

- Вы, наверное, очень любили Женю?

- Странный вопрос…

- Нет, не странный. Мне неловко его задавать вам, это верно. Но я так хочу разобраться… И вы меня, надеюсь, извините.

Она слабо пожала плечами.

- Извинить гораздо проще, чем ответить. Очень любила, не очень… Я любила Женю гораздо больше, чем он меня. Вот в этом я уверена. А в любви… один писатель сказал очень точно: в любви сильнее тот, кто меньше любит.

- И что же, он во зло употреблял свою силу? - спросил Виталий, чувствуя, как начинает волновать его неожиданный поворот в их разговоре.

Ольга Андреевна чуть заметно усмехнулась.

- Хорошо. Попробую вам объяснить… - она на секунду задумалась, машинально поправив двумя руками причёску, потом, вздохнув, продолжала: - Я очень многим пожертвовала, согласившись уехать из Ленинграда. Там была моя родная школа. Я её кончала. А через пять лет пришла туда учительницей. Школа была для меня родным домом с любимыми и любящими людьми. Я имею в виду и своих старых учителей, и детей. Но я все бросила ради Жени. Он так сюда рвался. А мне здесь было плохо. Но я терпела. Пока не заметила, что Женя стал отдаляться от меня. Временами он был со всем чужим. Если вы женаты, вы меня поймёте. Ведь на поверхности ничего не было, внешне как будто ничего не изменилось. Но я чувствовала, всем существом своим чувствовала, что происходит. Когда по мимолётному слову, интонации, жесту, по самому, кажется, мелкому поступку, по глазам, наконец, улавливаешь, что творится в душе близкого тебе человека. А Женя все дальше уходил от меня. Тогда я начала бороться. У меня тоже есть характер, есть терпение. Я ведь педагог. Но дети… Это все-таки не взрослые. Они мне яснее. Да и чувства здесь другие. Это главное. Я иногда срывалась, Я злилась и плакала от своего бессилия. Начались ссоры. Иногда глупые, мелкие, которые стыдно вспомнить. Но я не могла видеть, как он был груб и несправедлив, как он всех восстановил против себя. И я решила, что нам надо вернуться в Ленинград. Но это оказалось немыслимо. Он и слышать об этом не хотел. Только больше стало споров и ссор. Я ведь вам сказала, у меня тоже есть характер. Тогда я решила уехать одна и написала родителям…

Она умолкла, устремив взгляд куда-то в пространство.

Виталий неуверенно спросил:

- Он так увлекался новой работой?

- Он всем увлекался, - с внезапной резкостью ответила она. - И тогда ничего не желал замечать.

- Но разве мог он украсть заводской проект, чертежи и продать их? - воскликнул Виталий.

И она, словно обрадовавшись перемене разговора, быстро ответила:

- Нет, нет! Это глупость. Ложь.

- Но кому такая ложь могла понадобиться?

Виталий незаметно для себя все дальше уходил оттого сложного, запутанного и неясного, к чему только что прикоснулся.

- Там есть разные люди, - ответила Ольга Андреевна. - Я их плохо знаю.

- Я в них разберусь! - запальчиво произнёс Виталий.

Виталий был молод и не успел ещё накопить того жизненного опыта, который нельзя ничем заменить - ни чуткостью, ни способностями, ни даже талантом. Некоторые стороны жизни, в частности жизни семейной, супружеской, ему были известны лишь понаслышке, из книг, от других людей. И потому оставались неуловимыми важные детали и оттенки таких отношений. Но - и это главное! - собственные переживания, заботы и волнения, которые только и могут сложиться в опыт и позволить понять других людей, Виталию были не знакомы.

И все же его обострённое внимание, ясно осознанная необходимость всегда и прежде всего разобраться в чувствах и мыслях людей, а уже потом судить о их поступках, наконец, врождённая чуткость помогли ему уловить в словах, в тоне Лучининой ту самую недоговорённость, которая его насторожила. Да, да, она даже сейчас не до конца откровенна, что-то ещё было между ней и мужем, какие-то были ещё причины тех ссор, которыми кончались их разговоры.

И ещё одно открытие: она явно недолюбливает Булавкина. Почему? «Любимчик». Это слово, конечно, никак не характеризует Булавкина, и оно вырвалось у неё невольно, потому что она всегда так думала о нем. Но в то же время это означает, что Женька как-то по-особому доверял своему шофёру, может быть, такое, что не доверял даже ей, жене. Или доверял напрасно, и она это видела. Скорее всего именно так. Черт возьми, до чего же сложный узел!

Одно пока ясно: Женька все-таки настроил против себя людей. Даже эта подлая анонимка…

Но тут Лучинина, словно уловив, что мысли её собеседника снова вернулись к тому письму, неожиданно сказала:

- Дело, между прочим, не ограничилось им, - она жестом указала на карман, куда Виталий спрятал письмо. - Женя говорил, что подготовлена даже статья против него в газету. Правда, она не появилась.

- Статья в газету?..

- Да. А чего вы удивляетесь? Врагов у него хватало. Я же вам говорила.

- А почему статья не появилась?

- Не знаю. Может быть, Женя что-нибудь предпринял.

- Когда Женя вам говорил про неё, давно?

- Точно не помню, - она устало приложила пальцы к вискам. - Но ревизия на заводе в то время, кажется, только началась.

Виталий и сам устал от этого напряжённого разговора, вернее, даже не от самого разговора, а от вереницы неожиданных мыслей, предположений, загадок, от непрестанных тупиков и вопросов, которые он рождал.

Виталий сунул трубку в карман и стал прощаться.

Выйдя в маленькую переднюю, которая была совсем не такой тёмной, как ему это показалось сначала, он заметил в углу, за вешалкой, целую груду удочек разной длины, бамбуковых, составных и самодельных. В паутине лесок поблёскивали серебристые блесны, проступали, как запутавшиеся рачки, красно-белые круглые поплавки. Рядом с удочками стояли громадные болотные сапоги, резиновые длинные голенища их, перегнувшись, тяжело спадали на пол. Виталий кивнул в сторону удочек.

- Женя любил рыбачить?

- С ума сходил. Уезжал куда-то на целые сутки. Каждую субботу. Доказывал, что это его единственный отдых. Уж не знаю, чем он там занимался.

Виталий удивлённо посмотрел на неё и улыбнулся.

- Рыбу-то все-таки привозил?

- Рыбу привозил, - сдержанно ответила она.

Они простились.


Игорь Откаленко после беседы в горкоме партии один возвратился в горотдел.

Солнце жгло невыносимо. На пыльной, засаженной чахлыми молодыми деревцами улице тени не было. Немилосердно чадя и источая жар всем своим накалённым металлическим телом, с грохотом проносились автобусы. У киосков с водой толпились люди.

Игорь сначала снял пиджак, перекинул его через руку, потом стянул галстук и расстегнул воротничок рубашки. Каждый раз на минуту-другую становилось легче.

По дороге он размышлял. Виталий в плену одной только версии и уверен, что Лучинин не мог покончить с собой. Хотя скандальные результаты ревизии, передача дела в прокуратуру и предстоящий суд - достаточные основания для этого. Лучинин наверняка был не только деятельным, энергичным, но и самолюбивым, вспыльчивым человеком. Такой должен особенно остро переживать случившееся. А тут ещё нелады с женой. Что это значит, Игорь представляет отлично. Если, к примеру, у Алки плохое настроение и она «заводится» и начинает цепляться, все у тебя валится из рук. А если вообще нелады?

Нет, Виталий явно спешит с выводами. Впрочем, вчера он заколебался. Результаты ревизии произвели впечатление даже на него.

А вот исчезновение этого парня, Булавкина, явно загадочно и тревожно. Связано ли оно с делом Лучинина? Тут придётся как следует поработать. Булавкича надо найти, живым или мёртвым. Впрочем, почему же мёртвым?

Свернув за угол, Игорь увидел двухэтажное серое здание горотдела милиции с привычной красно-синей табличкой у входа. Около подъезда стояли запылённый мотоцикл с милицейской полоской на коляске и знакомая коричневая «Победа».

В полутёмной и прохладной дежурной комнате, перегороженной высоким барьером, с двумя поблекшими плакатами на стенах: «Пьянству - бой!» и «Красный свет - проезданет», подтянутый младший лейтенант убеждал плачущую навзрыд женщину:

- Ну, хватит, гражданка, хватит. Я же вам сказал: найдём. И все. И спокойно. И не надо нервов.

Женщина подняла на него залитое слезами лицо.

- Но ведь последние… А у мужа получка только через неделю… Ну как же я их кормить буду?..

- А я поясняю ещё раз: найдём, - лейтенант деловито посмотрел на часы. - Через час тут будет. И пропить не успеет. Прошу засечь время.

- Я тоже засеку время, - сказал Игорь.

Младший лейтенант быстро повернулся к нему, узнал и, обращаясь к женщине, добавил:

- Вот товарищ из Москвы тоже засекает, - потом, снова обернувшись к Игорю, он пояснил: - Это Стулкин Васька, товарищ капитан, кражу совершил. Мы его как облупленного знаем. Приметы в точности совпали. Он сейчас непременно у Вальки Спиридоновой пребывает. Участковый туда уже пошёл.

Женщина перестала плакать и, прикусив мокрый, скомканный в руке платок, посмотрела на Игоря.

А младший лейтенант сообщил, что Томилин здесь, но у него посетитель.

- Важный такой дядек, - улыбнулся он и широко развёл руки: - Во какой!

Игорь поднялся на второй этаж, по дороге надел и аккуратно подтянул галстук, но пиджак оставил в руке.

В кабинете Томилина он увидел грузного пожилого человека в светло-сером костюме и белой, с отложным воротничком рубашке. Было видно, что он еле втиснулся в кресло около стола, и пиджак его топорщился над круглыми подлокотниками. Пышная, седая шевелюра и неожиданно моложавое, загорелое, крупное лицо с чёрными, собольего блеска бровями и живыми, тоже чёрными глазами делали этого человека удивительно привлекательным.

Когда Игорь вошёл, он оживлённо говорил Томилину:

- …Все только кажется просто в этой жизни, милый мой. Только кажется! Вы возьмите, к примеру… Ну, что бы такое? Да вот, хотя бы вода. Аш два о, так? Проще не придумаешь, верно? А вот, поди ж ты, открыли и другую воду. Тоже, обратите внимание, аш два о. При нуле градусов не замерзает, и при минус тридцать тоже. И тяжелее чуть не в полтора раза, и вязкость в пятнадцать раз больше. Представляете? Вот, оказывается, чего старушка «аква» выкидывает. А ведь тысячу лет её люди изучали. Казалось, уже вдоль и поперёк знаем. Так что, милый вы мой, все в жизни, как видите, не так просто. А уж про человеческое общежитие и говорить нечего. Тут знаете… - он внезапно заметил Игоря. - Но к вам, кажется, пришли.

Томилин давно уже заметил Откаленко, но ему, видно, не хотелось перебивать своего собеседника. Теперь же он поднялся, поздоровался с Откаленко и представил его:

- Этого товарища мы с вами и ждём, Григорий Осипович. Знакомьтесь.

Посетитель тяжело поднялся и, протянув широкую, волосатую руку Игорю, с неожиданной силой сжал ему пальцы.

- Мацулевич, - в свою очередь, представился он, окинув Игоря быстрым и, видимо, привычно цепким взглядом, и добавил, поясняя: - Главный инженер Барановского комбината.

- Я о вас слышал, - сказал Игорь, улыбнувшись.

- От кого, если не секрет? - осведомился Мацулевич, снова опускаясь в кресло.

- От Ревенко. Вчера только с ним познакомились.

- А-а, дельный парень, - кивнул Мацулевич. - Ну да бог с ним. Я к вам зашёл насчёт Лучинина. Когда-то ведь моим учеником был. Лучшим учеником, обратите внимание. А потом вот сам к нему в ученики пошёл, - и, нахмурив свои соболиные брови, добавил веско: - Великолепнейший он нам цех по своему проекту построил. От импорта из Швеции избавил, обратите внимание. А мы таких людей порой не замечаем. Вернее, слишком быстро привыкаем. Почитаем за обычное. А надобно удивляться и ценить.

Мацулевич со вздохом откинулся на спинку кресла.

Тогда Игорь серьёзно заметил:

- Но ведь ревизия вскрыла у Лучинина злоупотребления, Григорий Осипович. Ведь он вам, оказывается, заводской проект продал.

- Чушь! - воскликнул Мацулевич, и полное лицо его побагровело. - Мы ему свои технические условия поставили. И он их выполнял.

- Целая комиссия работала, Григорий Осипович, - мягко возразил Игорь. - Акт её передан в прокуратуру. И там тоже…

- А я говорю, чушь! Необъективно работала! - Мацулевич нервно сгрёб назад упавшие на лоб седые волосы. - Как он мог! Бах, бах - и руки на себя наложить! Хоть мне бы, старому хрычу, сперва написал, что у него тут заварилось. Я ведь и не знал ничего. По делам к нему прилетел. И вот на тебе! Но я так просто назад не вернусь. На ту комиссию другая найдётся. И до правды докопаемся! - он снова откинул назад волосы. - И честное имя его восстановим! Больше, к великому нашему горю, сделать уже ничего нельзя.

- Что ж, Григорий Осипович, - серьёзно сказал Игорь. - Святое это дело - до правды докопаться. Перед нами тоже такая задача стоит. Но и другая.

- Это какая же, интересно узнать, если не секрет?

- Докопаться, кто виноват. В любом случае.

Мацулевич пытливо посмотрел на Игоря.

- А что значит «в любом случае»? Какие у вас тут, разрешите знать, варианты есть?

- Письма к нам поступили, - помедлив, сказал Игорь. - Некоторые граждане не верят, что Лучинин с собой покончил.

- Господи, чепуха какая! - махнул рукой Мацулевич.

Игорь покачал головой.

- Всякое бывает, Григорий Осипович. Потому и расследовать надо все варианты, все версии, как у нас говорят. Такое уж у нас правило.

- Ну вот и договорились, - удовлетворённо констатировал Мацулевич. - Пришли к одному знаменателю, так сказать.

- Договорились, но не совсем, - возразил Игорь. - Давайте связь держать. Все, что вы там, в Москве, выясните, сообщите нам. А мы в этом плане пока тут поработаем. Идёт?

- Можно, - кивнул седой головой Мацулевич, - даже резонно, я бы сказал. - И испытующе посмотрел на Откаленко. - Выходит, я - вам, а вы, значит, - мне, так, что ли?

Игорь в ответ усмехнулся.

- Конечно. Секретов делать не будем. И ещё. В случае чего свяжитесь с подполковником Коршуновым в Москве. Он нас сюда направил и полностью в курсе дела. Вот его телефон. Запишите.

- Первый раз с милицией соглашение заключаю, - рассмеялся Мацулевич, доставая записную книжку. - Любопытно даже… Ну ладно, милые мои, - он с усилием поднялся и застегнул пиджак на громадном животе. - Пойду. Ещё о билете хлопотать надо.

- Это мы вам поможем, - сказал Томилин. - Билет будет. И на аэродром подбросим.

- Вот и первые плоды соглашения, - улыбнулся Игорь.

Расстались они дружески.

Когда Мацулевич ушёл, Игорь нетерпеливо спросил:

- Ну, Николай, есть что-нибудь новое о Булавкине?

И без того сумрачное лицо Томилина ещё больше нахмурилось.

- Есть, - мрачно произнёс он. - Звонил Ревенко. Криком кричит. Этот парень, оказывается, ещё и заводскую машину угнал неизвестно куда, «газик» их. Волов уже там, на заводе.

Игорь даже присвистнул от удивления и досады. Голубые глаза его потемнели, тяжёлый, квадратный подбородок выдвинулся вперёд, придавая лицу упрямую и жёсткую решимость.

- Та-ак… И никто, значит, его не видел вчера на машине, ни одна душа?

- Выясняем, - вздохнул Томилин и, покачав головой, добавил: - Машина - это дело второе, помяни моё слово. Что-то парень неладное сотворил.

- Или с ним сотворили.

В это время дверь кабинета распахнулась, и появился раскрасневшийся, потный Виталий с пиджаком через плечо.

- Заседаем, мудрецы? - отдуваясь, спросил он. - Напиться у вас есть? Африка тут прямо. Термометр у горсовета сорок показывает на солнце, - и решительно добавил: - Постучат, надену.

Он запер дверь на ключ и стянул мокрую рубашку.

- Что нового? - сухо спросил Откаленко, явно отметая пустой разговор о погоде.

- Нового вагон.

Виталий налил из графина тёплую воду и в два глотка осушил стакан, потом сразу же налил ещё. Лицо и грудь его заблестели от выступившего пота.

Отдышавшись, Виталий приступил к рассказу. Одновременно он аккуратно повесил на спинку стула брошенный было пиджак, затем достал из кармана галстук и, разгладив его на колене, накинул поверх пиджака, потом так же бережно разложил рубашку, после чего развалился на соседнем стуле, вытянув ноги, и, не прерывая рассказа, принялся набивать трубку.

Игорь и Томилин напряжённо слушали.

- Где письмо? - деловито спросил наконец Игорь.

- У меня, конечно.

Виталий достал из кармана пиджака сложенный вчетверо листок.

Игорь прочёл и молча передал письмо Томилину, затем, что-то обдумывая про себя, закурил, громко щёлкнув крышечкой зажигалки, и раскрыл лежавшую на столе папку. Оттуда он вынул небольшой клочок бумаги, внимательно разглядел его и сунул обратно.

Тем временем Томилин прочёл письмо и, возвращая его Виталию, спросил:

- Что же ты про это думаешь?

Тот сделал выразительный жест рукой.

- Угроза убийства. Не видишь?

В тоне Виталия чувствовалось скрытое раздражение. Он как будто и сам был не рад своему открытию.

- Я все-таки предлагаю, - недовольно произнёс Виталий, - возобновить официальное следствие по делу.

- Снова поверил в убийство? - испытующе поглядел на него Томилин, и на длинном, пасмурном лице его мелькнула усмешка. - А у нас тут до тебя Мацулевич был. Слыхал про такого?

- Ну да? - насторожился Виталий. - И что говорил?

- Говорил, что не верит в акт ревизии. В Москву летит хлопотать. И ещё, что Лучинин вполне мог из-за этого с собой покончить. Он его, оказывается, хорошо знал.

- Но он не знал про письмо! - досадливо воскликнул Виталий. - И мы не знали. У вас, кстати, есть опытные патологоанатомы?

- Опытные и давали заключение.

- Самые опытные?

- Ну, самый опытный - это профессор Очаков Иван Фёдорович, из медицинского института. Но он в отпуске, на море отдыхает, в Прибалтике, кажется.

- Вот бы его и вызвали.

- Скажешь, - усмехнулся Томилин. - Ему, брат, семьдесят три года. Кто его будет вызывать?

Предложение возобновить официальное следствие по делу Лучинина возникло у Виталия, когда он шёл в горотдел. Мысль эта вначале была предположительная, в форме «а что, если?..», «хорошо бы…». Но в ходе спора с Томилиным, как часто бывает с горячими, увлекающимися людьми, Виталий все больше утверждался в своей мысли, и сейчас ему уже казалось, что это самая необходимая и безотлагательная мера.

- Следователь прокуратуры такого постановления не вынесет, - покачал головой Томилин. - Я-то его знаю.

- Ну, это мы ещё посмотрим, - упорствовал Виталий. - Вы считаете дело законченным. Но разве тебе самому сейчас не стало ясно, что все надо проверить? Все!

- Мне другое неясно.

- А тут, значит, все ясно?

- А тут ясно, - угрюмо отрезал Томилин.

- Так. Хорошо, - процедил Виталий, снова закуривая погасшую трубку. - Ну, а что тебе неясно?

- Мне неясно, что случилось с Булавкиным. Почему он скрылся и ещё машину угнал.

- Машину? - недоверчиво переспросил Виталий. - Между прочим, мне Лучинина про него сказала так: «Гадкий человек, неискренний».

- Булавкин? - неожиданно произнёс Откаленко, словно очнувшись от раздумий, и в голосе его прозвучала какая-то странная нота, заставившая Виталия насторожиться. - Да, этот узелок затягивается все туже.

- И он прямо связан с делом Лучинина. С нераскрытым делом! - все ещё не остыв от спора, воскликнул Виталий.

Откаленко загадочно усмехнулся.

- Пока что я предлагаю провести одну экспертизу.

- Какую ещё? - раздражённо спросил Виталий.

- Почерковедческую.

- Это зачем?

- А вот зачем, - Игорь протянул руку. - Дай-ка то письмо.

Он взял у Виталия письмо, потом достал из папки клочок бумаги, который только что рассматривал, и, подойдя к столу, положил его рядом с письмом, бережно разгладив по углам.

- Ну-ка, товарищи, взгляните, - предложил он. - Кое-что, по-моему, тут и без эксперта ясно.

Виталий первым подскочил к столу, за ним приблизился и Томилин.

Некоторое время оба молча и внимательно вглядывались в разложенные перед ними бумаги. Наконец Виталий озадаченно произнёс, покусывая губы:

- М-да… Открытие, я вам доложу…

На столе перед ними лежали анонимное письмо и записка, полученная вчера вечером от Булавкина.

Сомнений не было: и то и другое было написано одной рукой.

Глава IV
СУХАЯ МАТЕМАТИКА ЖИЗНИ

- Меня интересуют материалы в прокуратуре, - сказал Виталий. - В частности, акт ревизии. Что они там понаписали, хотел бы я знать.

- Будь здоров, какой акт, - ответил Томилин. - Завтра тебе Роговицын первым делом его раскроет.

- Я так полагаю, - сказал Игорь. - Версия о самоубийстве не снимается в любом случае, верен акт ревизии или не верен, то есть действительно Лучинин совершил преступление или его оклеветали. Согласен?

Виталий вздохнул.

- Конечно. С одной только поправкой: Женька не мог совершить преступления.

- Это надо доказать, - покачал головой Игорь. - Надо все объективно проверить, все обстоятельства, все документы.

- Не веришь в мою объективность?

- Ты ещё недавно был в плену другой версии.

- Это не плен! Это было внутреннее убеждение. Но теперь я верю: когда обвиняют в таких преступлениях, несправедливо обвиняют, то любой придёт в отчаяние…

- Но и версия убийства не снимается?

- Нет. Оставим и её.

- Ну все. Я спокоен, - усмехнулся Игорь. - А что касается самоубийства Лучинина, то тут, не забудь, есть твёрдые, точно установленные факты, - как всегда, спокойно и рассудительно продолжал Игорь. - Угнетённое состояние Лучинина в последние дни, бесспорно, крупные неприятности, наконец, то, что его видели в тот вечер у реки, на мосту. Ну и заключение медицинской экспертизы, конечно.

- Кажется, его в тот вечер видели вдвоём с кем-то? - невинным тоном переспросил Виталий.

- Это уже деталь.

- Немаловажная, между прочим…

- Но и не установленная, - сухо отпарировал Игорь. - Тебе предстоит ещё это установить.

- Как и многое другое, - Виталий вздохнул. - А ты ищи Булавкина. Вот кто нам о многом расскажет, я думаю. Эх, если бы напрячься и увидеть его, как учит парапсихология, - он подмигнул Игорю. - Было бы здорово, а?

- Все чудишь, - Игорь досадливо взглянул на окно. - Кажется, что-то прольётся на нашу голову. А надо бы действовать. И кое-кого повидать уже сегодня.

Тяжёлые чёрные тучи, клубясь, медленно наползали из-за далёкого леса за рекой и уже закрыли почти все небо. Из окна потянуло прохладой.

- Сейчас дождь во как нужен, - заметил Томилин. - Горит все.

- Мы тоже горим, - откликнулся Виталий. - Во всяком случае, дымимся.

- Кого-кого, а тебя охладить не мешает, - поддел его Игорь.

В этот момент в почерневшем небе вспыхнула гигантская молния. Ослепительно белый ствол её, вырвавшись из туч, изломился и распался, словно трепетный обнажённый нерв. И сразу тяжкими перекатами загрохотал гром. Казалось, дрогнула земля, покачнулись дома, тревожно и растерянно заметались кроны деревьев. На землю ринулся ливень. Сверкающая, шумящая стена воды мгновенно возникла за окном, и на миг показалось, что ничего и никого уже не осталось на свете, кроме этих ненадёжных четырех стен и окна с дребезжащими стёклами.

- Стихия, - восхищённо произнёс Томилин, и на хмуром, озабоченном его лице тяжёлые складки словно нехотя расползлись в улыбке.

- Поскольку мы отрезаны от театра военных действий, - объявил Игорь, - давайте кое-что уточним, - он придвинулся к столу.

Дождь хлестал с такой силой, что пришлось закрыть окно.

- Темень-то какая! - сказал Виталий.

Он стремительно пересёк комнату и щёлкнул выключателем у двери.

- Да будет свет!

Но света не оказалось.

- Так, - констатировал Виталий почти с удовольствием. - Погасло ночное светило.

Игорь, однако, уже настроился на деловой лад.

- Меня интересует следователь прокуратуры, который вёл дело Лучинина, - он обернулся к Томилину. - Что за человек?

- Серьёзный, - ответил тот и закурил, по привычке прикрывая большими ладонями спичку, словно был на улице.

- «Серьёзный» - понятие расплывчатое, - требовательно возразил Игорь. - Ты давай конкретнее. Ему завтра, - он кивнул на Виталия, - переговоры с ним вести придётся.

- Да, в самом деле, обрисуйте, - поддержал Виталий.

Томилин не спеша затянулся папироской, и рубиновый уголёк в полутьме загадочно вспыхнул и тут же угас под столбиком пепла.

- Ну, чего тебе конкретней? - сказал Томилин. - Фамилия Роговицьш, зовут Павел Иосифович. Дело знает. Ну и его, конечно, знают, - последние слова прозвучали многозначительно.

- А нрав? - спросил Виталий.

Но тут зазвонил стоявший рядом с ним на столе телефон. Виталий поспешно сорвал трубку.

- Николай Игнатьевич?

- Нет, Лосев.

- Дежурный по горотделу говорит. Тут гражданка Булавкина пришла. Насчёт сына.

- Пусть поднимется! - оживился Виталий. - Томилин тоже здесь, - и, положив трубку, добавил, обращаясь к Игорю и Томилину: -.Везёт вам, братцы. И вызывать не надо.

Он невольно посмотрел на окно. Гроза не стихала.

Через минуту дверь кабинета со скрипом приоткрылась, и в тот же миг неожиданно вспыхнула лампа под потолком.

На пороге появилась маленькая старушка в блестевшем от воды чёрном плаще, почти до пола, и с открытым мокрым зонтом в руке, который она несла перед собой, как щит.

- Господи, никак я его, проклятого, закрыть не могу, - неожиданным басом произнесла она.

- Это мы сейчас сделаем, мамаша, - подскочил к ней Виталий. - Вы же нам свет принесли, в прямом смысле, так сказать.

- А может, и в переносном тоже, - добавил Игорь, поднимаясь.

Пока Виталий возился с зонтом, он помог женщине освободиться от мокрого плаща, осторожно стряхнул его и развесил на короткой деревянной вешалке у двери.

- Что же это вы, мамаша, на улицу-то выходите в такую непогоду? - спросил Виталий, когда Булавки на наконец уселась на пододвинутый ей стул. - Мы бы и сами к вам пришли.

Старушка, однако, с ответом не торопилась, тщательно расправила на коленях тёмную юбку, затем достала из кармашка вязаной старенькой кофты очки, надела их, аккуратно заправив дужки под седые волосы, затем строго оглядела по очереди всех троих и укоризненно, тихим басом произнесла:

- Сынов у вас, видать, нет. Вот что. А милиция наша нешто искать умеет? Штрафовать за курей - это она умеет. Глотку драть тоже умеет, - голос её налился гневом, - при всем честном народе. Тут Барабанов герой, тут он нрав свой показывает. А вот горю помочь… - она вдруг всхлипнула, торопливо достала платок, промокнула глаза под очками, затем трубно высморкалась.

- Это кто же такой Барабанов? - тихо спросил Виталий, обращаясь к Томилину. - Что это за герой?

Тот, хмурясь, ответил:

- Участковый их. Замену вот никак не найдём.

- Разберёмся, - многозначительно пообещал Игорь.

- Сын говорил, из Москвы люди приехали, - вздохнула старушка, пряча платок. - Должны они найти младшенького моего. Один он при мне остался.

- Найдём, Анфиса Гордеевна, - хмуро ответил Томилин. - Непременно найдём.

- И ещё сомнение в меня вошло, - старушка строго поглядела на него сквозь очки. - В обед Ларка прибегала, спрашивала, нашли Серёжку аль нет. Глаза, конечно, чёрным намазаны, дух цветочный на весь двор, а юбка вот, - она растопырила пальцы, - чистый срам, прости господи. Чего только Серёжка мой в ней нашёл?

Виталий и Откаленко с улыбкой переглядывались.

- Вот она, Ларка-то, и сказала, что видели Серёжку аккурат в тот вечер, когда он к вам собрался, - продолжала старушка. - И будто шёл он не один.

- А где же видели? - быстро спросил Виталий.

- Да на Речной, вот ведь что.

- Это где же такое? - Виталий посмотрел на Томилина.

- Другой конец города совсем, - ответил тот, покачав головой. - Ни к гостинице, ни к заводу, выходит, не шёл, - и, в свою очередь, спросил: - С кем шёл, не говорит?

- Нет. Уж я Ларку пытала.

Между тем гроза стихла, посветлело небо, в разрывах уже не свинцово-чёрных, а серых, словно размытых водой, туч пробивались золотистые отсветы скрывшегося за лесом солнца. Где-то далеко, в той стороне, куда ушла гроза, погромыхивал гром.

- Куда же он шёл, интересно знать? - задумчиво произнёс Виталий, машинально вытаскивая из кармана свою трубку.

Старушка опять всхлипнула и, достав платок, стала вытирать глаза, придерживая другой рукой очки.

- Найти его надо, граждане милиция. Беспременно найти, - горестно пробасила она. - Чует моё сердце! беда с Серёжкой моим стряслась, беда. Меня зовёт. Христом-богом прошу, найдите!

…Поздно ночью Виталий и Откаленко вернулись в гостиницу. Не притронувшись к стоявшим на столе бутылкам с молоком и прикрытым салфеткой булкам - все это они ещё утром приготовили себе на ужин - оба повалились спать.

Уже в постели, погасив свет, Виталий убеждённо произнёс:

- Одно пока ясно: исчезновение Булавкина связало с новым расследованием дела Лучинина. Отсюда вывод… Ты меня слышишь?

Но Игорь ничего не слышал. Уткнувшись лицом в подушку и подсунув под неё руки, он уже спал.


Утром Виталий отправился в городскую прокуратуру.

Разговор там предстоял трудный и неприятный. Накануне начальник горотдела Раскатов предупредил: «Уж если Павел Иосифович в чем утвердился, то его нипочём не сдвинешь. Скала. Вот так». А следователь прокуратуры, видимо, «утвердился» в мысли, что дело Лучинина закончено. И «утвердился» не без помощи того же Раскатова. Попробуй теперь их «сдвинь», обоих.

Виталий вздохнул, невольно замедляя шаг.

Было рано, но солнце уже палило невыносимо. Тени нигде не было. О вчерашней грозе вспоминалось, как о немыслимом счастье.

На углу, около пыльного сквера, Виталий подошёл к зеленому дощатому киоску, терпеливо выстоял в очереди, изучая макушки вихрастых парнишек, стоявших перед ним с громадными бидонами, и, наконец, выпил кружку тёплого кисловатого кваса. Затем, истерзанный жарой и сомнениями, поплёлся дальше.

Около газетного киоска представился случай встать в новую очередь: пришли московские газеты. Ноги сами собой уже двинулись было к ней, но тут Виталий внезапно обозлился. «Трусишь, подлец? - со злостью сказал он себе. - Иди, иди, товарищ Роговицын умирает от нетерпения увидеть тебя».

Но старший следователь, видимо, не умирал от нетерпения, потому что Виталию пришлось довольно долго дожидаться в маленькой приёмной: Роговицын временно занимал кабинет уехавшего в Москву городского прокурора.

Мимо Виталия деловито сновали озабоченные люди с папками, дверь кабинета то и дело противно скрипела. Виталий ждал, стоя около окна и заложив руки за спину. Отвратительный зелёный балкон напротив он уже успел изучить во всех деталях, как и сохнувшее на нем бельё. Наконец кто-то окликнул его:

- Товарищ, вас просят зайти.

К этому моменту основное чувство, владевшее Виталием, была злость, которая уже давно поборола все сомнения и опасения по поводу предстоящей встречи.

Виталий решительно шагнул через порог, прикрыв за собой дверь, и очутился в просторном кабинете, который как две капли воды был похож на все кабинеты, в которых приходилось Виталию бывать. Тот же большой письменный стол, хотя и несколько старомодной формы, заваленный бумагами, маленький столик возле него с двумя стульями для посетителей, сейф в углу, а в проёме между окнами - слегка продавленный диван.

Из-за стола навстречу Виталию приподнялся невысокий, седоватый человек в очках. Серый костюм на нем был помят, серый, в какую-то полоску, галстук чуть съехал набок. Узкое, словно оттянутое вниз тяжёлым подбородком, лицо с ввалившимися щеками было как бы отгорожено от всех блестевшими стёклами очков и неразличимо в подробностях. Да и весь он казался каким-то пыльным и совсем неприметным. Виталий представился.

- Прошу, - коротко сказал Роговицын, указывая на один из стульев перед столом, и сухо добавил: - Извините, сейчас освобожусь.

Он склонился над какой-то бумагой, держа в поднятой руке самопишущую ручку, словно собираясь метнуть её.

«Приём по самому низшему разряду, - насмешливо подумал Виталий. - Будь уважения побольше, встал бы, чтобы поздороваться, а то, глядишь, и вышел бы из-за стола или даже пошёл бы навстречу, я не говорю уж встретить в дверях, тут надо быть, наверное, министром. Хотя министра такой встретил бы на улице».

- Вы разрешите? - вежливо осведомился он, вынимая трубку.

- Да, да, прошу, - не отрываясь от бумаги, кивнул седоватой головой Роговицын.

Виталий не спеша набил трубку и закурил.

Оба словно готовились к трудному разговору.

Наконец Роговицын размашисто подписался, снял очки и, откинувшись на спинку кресла, сдержанно произнёс:

- Слушаю вас.

Без очков он выглядел ещё старше и суровее. Желтоватое лицо оказалось во всех направлениях иссечено глубокими морщинами, они как-то совсем по-разному располагались на впалых щеках, на тяжёлом подбородке, вокруг глаз, около ушей, и от этого лицо как бы дробилось, и нельзя было уловить какой-то главной его черты, кроме невозмутимой, прямо-таки каменной суровости.

Виталий постарался как можно короче изложить суть дела. При этом говорил он нарочито сухо и бесстрастно, напирая на полученное задание. Сообщил и о поступивших в министерство письмах «от граждан». Заключил Виталий просьбой ознакомить его с имевшимися в прокуратуре материалами и вынести постановление о возобновлении официального следствия по делу Лучинина.

Роговицын слушал молча, потирая рукой сухой, морщинистый подбородок и не сводя пристального, изучающего взгляда с Виталия, словно его больше всего интересовал он сам, а не излагаемое им дело.

Когда Виталий кончил, Роговицын, помолчав, неожиданно спросил:

- Вы давно работаете в органах милиции?

- Около трех лет, - сдержанно ответил Виталий.

- М-да. Я так и подумал. Прямо из университета пришли, не так ли? И ещё не все забыли.

- Стараюсь не забывать.

- Ну, конечно. Университет даёт солидную теоретическую базу. - Роговицын сделал еле заметное ударение на слове «теоретическую». - А теперь, значит, познаете все на практике. Так сказать, проверяете гармонию математикой.

Тонкие губы его чуть дрогнули в улыбке.

- Метод Сальери тут вряд ли подходит. Пушкин имел в виду совсем другое, - сухо возразил Виталий.

- Возможно. А я имею в виду существенные коррективы, которые вносит практика, то есть жизнь, в наши теоретические представления. Вы это успели уже заметить?

- Представьте, успел.

Виталий начинал злиться.

- Жизнь - вещь сложная, - вздохнул Роговицын. - Особенно область человеческих отношений, в которой нам с вами надлежит разбираться. Вот, допустим, покончил с собой Лучинин, - не спеша, словно сам с собой рассуждая, продолжал он, вертя в руке очки. - Может такое случиться в наших условиях? Разорение ему не грозило, безработица и голод тоже, в кино и по телевизору самоубийства у нас не пропагандируются. Это все у них там, - он махнул рукой. - Пойдём дальше. Правды у нас добиться всегда можно. Тем более человеку энергичному, образованному, деловому. Добавлю: очень деловому. Что ещё? Несчастная любовь? Ну, это оставим зелёным юношам. Или неврастеникам. Лучинин не был ни тем, ни другим.

- Значит, вы отвергаете самоубийство? - удивлённо воскликнул Виталий. - Но тогда…

- Погодите, молодой человек, погодите, - строго перебил его Роговицын. - Мы же с вами рассуждаем, проверяем, так сказать, теоретическую гармонию сухой математикой жизни. Итак, мы отбросим несчастную любовь. Что может быть ещё? Лучинин был изобретателем. Вернее, считал себя таковым.

- Почему - считал? - запальчиво возразил Виталий.

- А потому, что он ничего не изобрёл. Его способ, оказывается, был уже описан в книге… профессора Ельцова, кажется. В деле у нас есть материал.

Роговицын кивнул на высокую кипу папок, громоздившихся на краю стола.

- Это ещё надо проверить!

- Как видите, Лучинин на этом не настаивал, - снова чуть заметно усмехнулся Роговицын. - Но вернёмся к нашим рассуждениям. Итак, Лучинину было мало, что он хороший инженер. Он объявил себя изобретателем. И вдруг выплывает книга профессора Ельцова… У меня, знаете, лет пятнадцать тому назад было в производстве одно дело. Человеку тоже показалось мало, что он хороший лётчик. Он объявил себя ещё и писателем. Выпустил книгу, целый роман. Газеты расхвалили. Он - ещё роман. Интервью даёт, портреты печатают. Слава! И вдруг к нам, в прокуратуру, заявление приходит: «Я автор, а не он. Он мне платил, а я писал. Каюсь, на сделку с совестью пошёл. Но боялся, что меня не напечатают. А деньги были позарез нужны». И черновики всякие представляет, наброски, планы. Все его рукой написаны. Словом, скандал!

- Но с собой он, вероятно, не покончил, этот лётчик? - с усмешкой спросил Виталий.

- Нет. Зачем? Мы это дело до суда не довели. Миром заставили покончить. Но с Лучининым другой вариант. Он на обман государства пошёл, и государство его разоблачило. А он уже немалую сумму хапнул, причём из кармана государства. Ему славы было мало. Так что дело у нас было возбуждено серьёзное. Миром его не кончишь. Тут тюрьма светила, и на много лет.

- Но и это ещё требовалось доказать! - снова не удержался Виталий. - Одного акта ревизии мало!

- Конечно. И доказали бы. Смею вас уверить. И в этих условиях покончить с собой для такого человека, как Лучинин, ну, если не естественно, то понятно. Согласитесь. Наше следствие только подтвердило это.

Виталий хмуро покачал головой.

- У меня есть задание, Павел Иосифович. Я должен это дело изучить и проверить.

- А я вам и не мешаю, - пожал плечами Роговицын. - Проверяйте. Только что? Дело о преступлении Лучинина, как вы понимаете, мы закрыли. Дело о его смерти? Оно у Раскатова. Вы его получили.

- Но и у вас есть какие-то материалы?

- Вы имеете в виду первое дело? Пожалуйста. Хотя его проверять, замечу, бессмысленно. Его, по существу, нет. Есть только первичные факты, сигналы.

- Я это понимаю.

- Ну что ж. Прекрасно. Вот вам эти материалы.

Роговицын поднялся и, придерживая одной рукой высокую кипу дел, вытянул из её середины выгоревшую зеленую папку.

- Пожалуйста, - он протянул её Виталию. - Сейчас мы вам отведём место, и работайте на здоровье.

- Да, но мы не решили вопроса о возобновлении следствия по делу, - сказал Виталий.

- Необходимости в этом пока не вижу, - покачал головой Роговицын. - Увольте.

- Тогда разрешите, я вам докажу, что есть необходимость.

- Ну что ж, доказывайте, - вздохнув, Роговицын снова откинулся на спинку кресла. - Полагаю, это дело будет для вас хорошей практикой.

Узкое, морщинистое лицо его стало опять суровым и непонятным. Серые глаза пристально и чуть иронично остановились на молодом собеседнике, как будто предупреждая его об оплошности, которую тот собирался сейчас совершить.

Виталий сделал вид, что не заметил колкости в последних словах Роговицына, хотя это стоило ему немалых усилий. Он не привык оставлять такие уколы без ответа. Тон, каким он стал излагать свои доводы, был сухим и строгим, лишь с чуть заметными вызывающими нотками: тут уж Виталий ничего с собой поделать не мог.

- …Таким образом, вы, надеюсь, согласитесь, что мы хорошо знали Лучинина. И учителя наши тоже… Поэтому трудно поверить, что он покончил с собой. Но это только первое соображение. Второе - это угрожающее письмо, полученное Лучининым незадолго до смерти. Удивительно, что вы его не обнаружили. И сам он чувствовал, видимо, нависшую над ним опасность. На это он намекает в письме к нашей учительнице в Москву. Вот, прошу, ознакомьтесь. Потом я изложу третье соображение.

Виталий протянул через стол Роговицыну оба письма и умолк, нетерпеливо посасывая свою давно потухшую трубку.

Медленно, словно нехотя, надев очки, Роговицын прочитал одно письмо, затем второе и, потерев подбородок, заметил:

- М-да. Конечно, человеческие документы. Интересно, кто такую анонимку мог настрочить.

- Это мы, надеюсь, установим, - со скрытым торжеством ответил Виталий.

- Вот как? Ну и кто же автор, по-вашему?

- Это не по-нашему, Павел Иосифович, это, видимо, точно, - с преувеличенной вежливостью поправил его Виталий. - Её написал заводской шофёр Сергей Булавкин, который, кстати, сейчас исчез. Собрался что-то нам рассказать и вдруг исчез. Не исключено…

- Позвольте, позвольте, - Роговицын сделал нетерпеливое движение рукой. - То есть как это исчез?

- Так вот, взял и исчез. Не исключено, что его припугнули или он сам чего-то испугался. Вы смотрите. Сначала он написал угрожающее письмо Лучинину, потом неизвестно что совершил и, наконец, собрался прийти к нам, что-то рассказать, чего, как он выразился, «никто другой не расскажет», и вдруг исчез.

- Милиция начала розыск?

- Со вчерашнего дня.

- Ну и что выяснили?

- Пока сведения очень расплывчатые. Но, во всяком случае, это исчезновение тоже даёт основание сомневаться в самоубийстве Лучинина.

- Вы очень скоры на выводы, молодой человек, - с усмешкой покачал головой Роговицын. Он снял очки и снова откинулся на спинку кресла. - Очень скоры. Все, что связано с этим Булавкиным, ещё темно и не ясно. А вот преступление самого Лучинина - это факт, который ваши воспоминания детства зачеркнуть не могут. Акт составили серьёзные, квалифицированные люди. Ну, а что касается этой анонимки, - он потрогал письмо, лежавшее на столе, - то и мы получали письма о Лучинине, некоторые, кстати, тоже анонимные. О его грубости, несправедливости, махинациях. Вы их увидите там, в деле. Но основываться на них в своих выводах - это, знаете, наивно, это, я бы сказал, школярство. Так мы не поступаем. Запомните.

На этот раз Виталию не удалось выдержать тона, каким он начал разговор: ведь Роговицын отчитал его, как мальчишку, уже не скрывая насмешки.

- Но вы все ставите с ног на голову! - запальчиво воскликнул он. - У меня не только воспоминания детства! Вы прочтите ещё раз его письмо. Он остался таким же, каким был! А насчёт акта… Нельзя же так слепо верить бумаге!

- Эх, молодой человек, молодой человек, - покачал головой Роговицын. - Это я-то слепо верю бумаге? Да я ей перестал верить, когда вас ещё на свете не было. Верите вы. Это письмо… - теперь он дотронулся сухими пальцами до письма Лучинина. - Вы разве не знаете, что люди чаще всего говорят и пишут одно, а думают и поступают по-другому? Уж я повидал таких на своём веку. Вот сколько повидал, - он провёл рукой по горлу. - Даже среди своих коллег. Я вот следователем работаю без малого тридцать лет. Мои однокашники уже вон где, - Роговицын показал глазами на потолок. - А думаете я их глупее? Не-ет. И таких, как ваш Лучинин, я знаю. Поверьте мне, дутой величиной был. Так что не обманывайтесь. Я, знаете, и не таких, как Лучинии, сажал. В кабинет ко мне гоголем заходили, а потом я их водой отпаивал. Все было. И в Москве тоже работал, и тоже… отпаивал. Цирк был. Ей-богу, цирк!

Роговицын вдруг дребезжаще рассмеялся. Все его маленькое, сухонькое тело затряслось, морщины на лице ожили и все разом сместились, как в детском калейдоскопе, и перед Виталием возникло совсем другое лицо, оживлённое воспоминаниями и словно помолодевшее. Но тут Роговицын поспешно вытер большим пальцем проступившие в уголках глаз слезы и надел очки. В тот же миг лицо его неуловимо изменилось. Морщины вернулись на прежнее место, глаза уже сухо щурились за стёклами очков, и он сказал отрывисто и решительно:

- Словом, изучайте пока дело. А когда появятся у вас факты, тогда и будем решать. Факты, а не воспоминания и ощущения. Если бы я руководствовался воспоминаниями да ощущениями, то ой-ой-ой скольких бы уже посадил. Но, на их счастье, фактов у меня не было. Вот и у вас их нет. И не будет. Покончил с собой ваш Лучинин, попал в переплёт и покончил. И ничего удивительного тут нет. А то бы судили. И позора бы не обобрался. А он с самолюбием был, ого, с каким самолюбием. Видали мы таких!

- Вы не имеете права все это говорить! - зло воскликнул Виталий, словно выйдя из оцепенения. - Не имеете права! Вы даже не начинали следствия поэтому делу! Как же вы можете делать выводы?

Роговицын коротко усмехнулся и потёр подбородок.

- А я с вами, коллега, только мыслями делюсь, а не составляю обвинительное заключение. Мыслями!

- Недопустимые мысли!

- От таких слов рекомендую воздержаться, молодой человек. И контакта с прокуратурой не терять. Приехали проверять работу ваших товарищей? Проверяйте. Как видите, не препятствую.

- Хорошо не препятствуете. Я настаиваю…

- Рано, - сухо оборвал его Роговицын и поднялся. - Не смею задерживать. И у самого дел невпроворот, - он кивнул в сторону кипы папок на столе. - Сами знаете, как у нас.

Виталий тоже встал, оказавшись чуть не на голову выше Роговицына.

- Хорошо. Но спор наш не окончен.

- Как знаете. А пока мы вас в кабинетик какой-нибудь определим. Прошу.

Он сделал жест рукой, приглашая Виталия идти первым.

В приёмной Роговицын спросил кого-то из сотрудников:

- Что, Васин не вернулся ещё из командировки?

- Нет ещё.

- Ну вот и прекрасно. Идёмте, - обратился Роговицын к Виталию, - стол вам уже есть.

Они вышли в коридор. Виталий нёс под мышкой тонкую зеленую папку.

В небольшом кабинете, куда они зашли, стояло два стола. За одним, около окна, расположился худой, светловолосый парень в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и торопливо что-то писал. Напротив него сидела полная загорелая женщина в пёстром сарафане. Она быстро и тревожно посмотрела на вошедших.

Второй стол бы пуст. Роговицын подвёл к нему Виталия и сказал парню в клетчатой рубашке:

- Юрий Сергеевич, наш товарищ тут поработает.

- Пожалуйста, - буркнул парень, не отрываясь от протокола.

Роговицын кивнул Виталию и вышел.

- Так где же стоял шкаф? Припомните, - обратился парень к женщине в сарафане.

- Ну почём я знаю, почём? - нервно ответила та, прижав руки к полной груди. - Я же всего один раз там была, один раз.

Парень, вздохнув, отложил ручку.

- Давайте вспоминать. Ведь в шкафу чемодан-то стоял, откуда он кофточки вам доставал.

- А меня касалось, откуда он вынимал, касалось? - враждебно ответила женщина и вдруг, сморщившись, громко чихнула, прикрыв ладонями лицо.

- Будьте здоровы, - сказал парень.

Женщина сердито сверкнула глазами.

- Не ваше дело!

Виталий ухмыльнулся, не поднимая головы от папки с бумагами. Разговор за соседним столом отвлекал его.

Между тем в папке оказались акт ревизии - толстая стопка густо, через один интервал, напечатанных листов, схваченная двумя скрепками, бланки нескольких допросов и письма с подколотыми конвертами.

Виталий прежде всего просмотрел письма. Три из них оказались напечатанными на машинке, как и адреса на конвертах. Машинки, судя по шрифту, были разные. Тексты адресов тоже оказались разные, но Виталий обратил внимание, что в слове «прокуратура» была всюду допущена одна и та же орфографическая ошибка: «пракуратура». Все три письма оказались анонимными. Зато из пяти писем, написанных от руки, в конце четырех стояли завитушки подписей, а рядом, в скобках, значились фамилии их авторов. Те же фамилии стояли и на бланках допросов. Всех четырех допрашивал сам Роговицын. Письма поступили в разное время, два из них чуть не полгода назад. «Неужели он копил досье?» - враждебно подумал Виталий.

Он углубился в чтение писем. Все они содержали жалобы на Лучинина и сведения о различных его неблаговидных поступках. В письмах сообщалось, что Лучинин сбывает продукцию завода частным лицам, что он украл изобретение из книги профессора Ельцова, сообщалось о выплате денег каким-то рабочим по несуществующим нарядам, об отправке на Барановский комбинат исправного оборудования под видом утильного, о незаконном распределении квартир в новом доме. Утверждалось, что Лучинин за это получал взятки. В письмах содержались жалобы на его грубость и угрозы увольнения, на несправедливое понижение в должности.

Виталий с бьющимся сердцем читал письмо за письмом. От волнения у него даже пересохло во рту. Неужели это пишут о Женьке? Неужели хоть что-нибудь тут правда?

Он отложил в сторону последнее письмо и взялся было за бланки допросов, когда его снова отвлёк разговор за соседним столом.

- Да вы что от меня хотите, что хотите? - навзрыд произнесла женщина. - Да я скорей утоплюсь, чем такое подпишу!

- Вы мне только не угрожайте, - строго ответил ей молодой следователь. - И ложные показания мне не нужны, - он усмехнулся. - Я от них скорей вас утоплюсь.

Женщина тут же переняла его новый тон, большие чёрные глаза её задорно блеснули, и она игриво подхватила:

- Вот и придётся нам вместе, обнявшись, с моста - бух!

- Ну, если вас обнимешь, тогда и топиться не захочется, - улыбаясь, возразил парень. - А вот тип тот кофточки вам продал в два раза дешевле, чем в магазине. Вы задумались почему? А в соседнем городе как раз до этого магазин ограбили, промтоварный. Увязываете?

- Господи! - схватилась за голову женщина, и красивые глаза её снова округлились от страха. - За что ж такое наказание? Ведь как все было-то…

- Ну, давайте снова - «как было»…

Виталий заставил себя больше не слушать. Надо читать документы, читать допросы и, пожалуй, ещё раз посмотреть письма, да, да, это самое интересное.

Допросы оказались весьма поверхностными, словно Роговицын поставил себе целью не углубляться в детали, не выяснять подробностей. «Определённо копил досье, - решил Виталий, - чтобы потом сразу все Женьке на голову». И он решил вернуться к письмам.

Между тем допрос за соседним столом закончился. Женщина ушла, осторожно прикрыв за собой дверь. И высокий парень в клетчатой рубахе, потянувшись, спросил:

- Так это вы приехали из Москвы? Будем знакомы: Савельев Юра, - и, подмигнув, спросил: - Как вам наш старик?

- Мы с ним разошлись во мнениях, - усмехнулся Виталий.

- И не сойдётесь.

- Что ж тогда делать, киньте совет.

- Вы с Кучанским знакомы?

- Это кто?

- Помощник нашего городского прокурора. Зовут Андрей Михайлович. Во парень, - он поднял большой палец. - Пока Александра Ивановича нет, он его замещает.

Савельев вылез из-за стола, с силой повертел длинными руками, затем несколько раз присел и, тяжело дыша, объявил:

- С этой работой геморрой получишь и паралич правой руки. Пишешь, пишешь… - он посмотрел на часы. - Ого! Надо бежать!

Торопливо упрятав бумаги в старенький сейф, Савельев схватил висевший на спинке кресла пиджак и, махнув на прощание рукой, скрылся за дверью.

«Кучанский. Надо запомнить, - сказал себе Виталий. - Наш диалог ещё далеко не закончен, уважаемый Павел Иосифович. Смею вас заверить. А пока один - ноль в вашу пользу».

Виталий снова принялся за лежавшие перед ним письма. И постепенно он начал улавливать в них нечто весьма интересное.


Придя утром в горотдел, Игорь Откаленко попросил Томилина показать ему план города.

- Давай-ка разберёмся в маршрутах, - предложил он, когда Томилин развернул перед ним, бумажную трубку, прижав лист по углам чернильницей, пепельницей и локтями. - Покажи мне, где тут наша гостиница, завод Лучинина и где живёт Булавкин.

Оба склонились над планом, и Томилин принялся водить по нему пальцем.

- Та-ак, - задумчиво произнёс Игорь. - Значит, если бы он собирался к нам, то пошёл бы по Красной, вот так. А если прямо на завод, то по улице Ленина.

- Вотименно, - подтвердил Томилин. - На Речную он никак попасть не мог.

- А попал. Друзья-приятели у него там не живут?

- Ни один. Мы с Воловым проверили. И ни один его в тот вечер не видел.

- Но все-таки кто-то видел. А эта самая Лара его где живёт? Кстати, её пригласить бы надо.

- Пригласили. Должна прийти. А живёт вон где, на Песках.

- С вами, Коля, работать одно удовольствие, - скупо усмехнулся Игорь. - Где же Речная? Ага! Нашёл. Что он тут делал, интересно знать? Ведь потом он все-таки пришёл на завод и угнал машину. Как же он с Речной туда прошёл? Вот так, выходит?

- Нет, - покачал головой Томилин. - План-то наш немного устарел. Здесь вот новая улица теперь. Дайте-ка я её помечу, - и он осторожно провёл карандашом две линии. - Вот так примерно.

Игорь закурил и, прищурясь, внимательно разглядывал план, потом с сомнением произнёс:

- А может, и не он угнал машину.

- Он. И кто-то ещё должен был его видеть, - сказал Томилин. - Не может того быть, чтобы никто не видел. Волов с ребятами по всему этому маршруту сейчас работают.

Они ещё некоторое время мудрили над планом.

Внезапно зазвонил телефон. Дежурный сообщил, что пришла Кожева и он её направил к ним наверх.

Через минуту в дверь постучали, робко, еле слышно, как видно, одним пальцем.

Лара Кожева оказалась худенькой девушкой с огромными голубыми глазами и беспорядочной копной золотистых волос, схваченных синей ленточкой. Коротенькая юбка открывала загорелые ноги. Истоптанные босоножки давно потеряли свой первоначальный белый цвет, чёрные полоски вьевшейся пыли придавали им сходство с корой берёзы. Девушка смущённо теребила тоненькими пальцами белую сумочку на длинном ремешке.

- Заходите, заходите, - пригласил Игорь, незаметно поправляя выбившуюся сзади из-под ремня рубашку.

Лара прошла к стулу и опустилась на самый его кончик, двумя руками сжимая на коленях сумочку.

Игорь сел напротив, опершись локтем о стол, и сказал:

- Вот, Лара, ищем Сергея. Надо будет помочь.

- А зачем ищете? - испуганно спросила девушка.

- То есть как - зачем? - удивился Игорь. - Пропал ведь человек.

- Он не пропал. Он по делу уехал.

- По делу? - Игорь насторожился и бросил быстрый взгляд на Томилина, словно проверяя, слышит тот или нет, потом посмотрел на девушку. - Откуда же вам это известно? Сами же прибегали к Анфисе Гордеевне, спрашивали.

- Это я в обед прибегала. А вечером записку от него получила, что уехал.

- Ты смотри! - Игорь снова обернулся к Томилину. - Всему городу записки разослал.

- А куда уехал, пишет? - строго спросил Томилин.

- Нет. Просто пишет - в командировку.

- И когда обещал вернуться?

- Да вроде сегодня.

- Это почему же «вроде»? - поинтересовался Игорь.

- Написано неясно, потому и «вроде». А уж раз обещал, то будет. Он, знаете, какой точный.

Девушка, как видно, освоилась в незнакомой обстановке и отвечала уже бойко.

- Вот что, Лара, - решительно сказал Игорь. - Надо нам на эту записку взглянуть. Она при вас?

- Папка отобрал, - тихо ответила девушка, опустив голову.

- Кто же вам эту записку передал?

- Соседка. Серёжа вечером заходил, а меня дома не было. Ну, он ей и оставил. А утром я на работу рано убежала. Вот она вечером и отдала.

- Кто же его на Речной видел? - задал новый вопрос Томилин.

- Папка и видел.

- Та-ак. Придётся с ним потолковать.

Девушка всплеснула руками.

- Ой, что вы! Он ругаться на меня будет.

- Это почему?

- Ну, потому, - она опустила глаза и еле слышно прибавила: - С Серёжей не велит встречаться.

Игорь усмехнулся.

- Об этом мы говорить не собираемся. Он где сейчас, на работе?

- Дома. Отгул у него.

Игорь решительно поднялся.

- Поехали. Времени у нас мало.

Втроём они вышли на улицу. К счастью, коричневая «Победа» оказалась свободной.

Ехать пришлось довольно долго: Кожевы жили по другую сторону железной дороги, в рабочем посёлке.

На переезде вытянулась бесконечная вереница пыльных машин, в основном грузовых, от юрких разноцветных «пикапов» до слоноподобных МАЗов с занесёнными в сторону прицепами и длинных, серебристых, как обрубленные с двух сторон дирижабли, «Колхид» для междугородных перевозок. Водители их, собравшись группами, курили, обсуждая свои шофёрские дела.

Пришлось ждать.

Игорь попытался было разговорить девушку, но та отвечала хмуро и односложно, не поднимая глаз. Видно, встреча с отцом не сулила ей ничего хорошего.

Но вот далеко впереди поднялась тонкая чёрточка шлагбаума. Один за другим взревели моторы, и машины с лязгом двинулись вперёд.

«Победа» еле успела проскочить переезд. Чуть не задев её, полосатый шлагбаум с мигающими фонарями снова опустился под тревожный звук сигнального гудка.

Пропылив по двум или трём пустынным улицам с чахлой травой на обочинах и редкими, недавно, видно, высаженными деревцами, изнывавшими от зноя, машина наконец остановилась около распахнутых ворот. J3 глубине двора виднелся длинный двухэтажный деревянный дом, жёлтая штукатурка местами осыпалась, обнажая переплетение дранок.

На скамье возле ворот сидели две пожилые женщины в белых платочках. Оборвав разговор, они с любопытством разглядывали остановившуюся машину. Поодаль от них сидел грузный, лысый мужчина в майке. Перекинув ногу на ногу и скрестив на груди толстые, волосатые руки, он тоже хмуро косился на приезжих.

- Вот папа, - боязливо сказала Лара, кивнув на мужчину в майке.

Игорь вылез из машины и направился к нему.

- Здравствуйте, Герасим Филиппович, - сказал он, подходя. - Мы к вам приехали. Потолковать надо.

- Кто же вы такие будете? - не шевельнувшись, лениво спросил тот хрипловатым басом. Видно, он только что дремал на скамье.

- Да лучше нам с вами дома поговорить, - ответил Игорь, покосившись на сидевших поодаль женщин, которые с откровенным любопытством прислушивались к их разговору.

- И то верно, - кивнул головой мужчина, тяжела поднимаясь со скамьи. - Их бы слухачами на фронт. Приёмные антенны, а не бабы.

- Ишь, обормот, - сердито прошипела одна из женщин. - Антенны какие-то выдумал.

- А сам небось не проспится с вечера, - добавила другая.

Мужчина, однако, не удостоил их ответом и хмуро проследовал через двор к дому. За ним двинулись и приезжие.

Герасим Филиппович оказался непомерно высоким и толстым. Ступени под ним, когда поднимались на второй этаж, противно скрипели.

- Лестница, чтоб её, - проворчал он, открывая ключом дверь. - Прошу.

Он пропустил мимо себя всех троих, даже не взглянув на дочь.

Из длинного тёмного коридора, заставленного детскими колясками, тазами и какими-то ящиками, они прошли в залитую солнцем, душную комнату. Сквозь открытую дверь виднелась вторая с большой двуспальной кроватью и зеркальным шкафом.

Усевшись вокруг стола под большим оранжевым абажуром, все на секунду умолкли. Потом Игорь, представившись, объяснил цель приезда.

Герасим Филиппович нахмурился и, по-прежнему не глядя на дочь, пробасил, с силой потирая крупные, шершавые ладони:

- Я, граждане сотрудники, и знать этого прохвоста не желаю. Задурил, одним словом, девке голову. А ей учиться ещё, а не гулянками заниматься. И по кустам всякие шу-шу-шу. Тут и до греха, знаете…

- Папка… - тоненько пискнула Лара, опуская голову.

- Что - папка? - грозно пробасил Герасим Филиппович. - Не по вкусу? А мне, может, не по вкусу, что ты день-деньской перед зеркалом выворачиваешься. Вон, одним словом, милиция твоим кавалером занялась. И правильно! Сколько я тебе говорил, несущественный он человек. Несущественный! - и, повернувшись к Игорю, он, уже тоном ниже, сказал: - А записку ту, граждане сотрудники, я в сортир спустил. Самое место ей там, одним словом.

- Вы, Герасим Филиппович, что-нибудь плохое о нем слышали? - осторожно спросил Игорь.

- А мне слышать не надо. Я своими вон глазами вижу, как он её с жизни сбивает. Я его однажды тут прищучил. Серьёзно сказал: «Брось!» Так он мне, видишь, чувства выставляет. Я ему говорю: «Какие там чувства, девке семнадцати нет». Ну, верно, после восьмого работать пошла. Так я её в вечернюю затолкал. Где это видано, чтоб в шестнадцать лет шуры-муры разводить?

- Ромео и Джульетте четырнадцать было, - неожиданно сказал Томилин. - А какая любовь?

- Чего? - не понял Герасим Филиппович.

- Творение Шекспира, говорю.

- Ну, я вам, граждане сотрудники, не Шекспир, - вскипел Герасим Филиппович. - У меня вот творение, - он ткнул пальцем в притихшую Лару. - Из этого творения ещё чего выйдет.

- Ладно, Герасим Филиппович, - вмешался Игорь. - Вы нам другое скажите. В тот вечер, когда Сергей записку принёс, вы его на Речной видели?

- Ага. Шёл, подлец.

- С кем же он шёл?

- Кто его знает. Темно было.

- И куда они шли, не приметили? - снова спросил Игорь.

- Это я, граждане сотрудники, сказать не могу, - покачал головой Герасим Филиппович. - Мне, одним словом, и смотреть-то на него желания не было. Да и далече они были, когда зашли.

- То есть как это - зашли, куда?

- В ворота зашли. Куда же ещё?

- А в какие ворота?

- Вот это уж сказать не могу. Не приметил, одним словом.

Игорь и Томилин стали прощаться.

Провожая их до двери на лестницу, Герасим Филиппович на прощание пробасил:

- Так что желаю найти. Парень-то с историей. Уж это как пить дать, одним словом.

Разыскать соседку большого труда не составило. Ещё когда стояли на переезде, Лара объяснила, где та живёт. Соседка сообщила важную подробность: Булавкин, оказывается, подъехал к дому на машине. И назвала время: половина одиннадцатого. Сын с невесткой как раз вернулись из кино.

После этого Игорь и Томилин отправились на завод. Следовало ещё раз уточнить обстоятельства, при которых Булавкин смог угнать машину.

- Выходит, он не спешил, раз ещё записку завозил, - хмуро заметил Томилин.

- А может, по пути было, - возразил Игорь. - Когда вернёмся, кое-что по плану ещё уточним.

У него родилась одна мысль, которую стоило проверить.

Снова изматывающе долго стояли на переезде.

- Эх, полдня уже прошло, - вздохнул Игорь.

Наконец приехали на завод.

Ревенко был не на шутку встревожен происшедшим.

- Вы только подумайте, - взволнованно говорил он, когда они все втроём шли к старому цеху. - Я даже слов не нахожу! Казался таким порядочным парнем. Вы же видели. И вот на тебе. Да ещё в такой момент! Ему ведь на следующий день, то есть вчера, в командировку надо было ехать. Рано утром. Срочно!

- В командировку? - переспросил шедший сзади Томилин.

- Ну да. На Чеховский завод. Оттуда он панели к вечеру должен был привезти. А их водитель заболел. Просто без ножа зарезал. И потом машина! Мы же без неё как без рук!

Ревенко поминутно то расстёгивал, то застёгивал пиджак на животе, ясно обрисовывавшемся под белой рубашкой, то приглаживал рукой свои вьющиеся светлые волосы, разметавшиеся от ветра. Лицо его выражало неподдельное отчаяние.

Игорь шёл молча, сунув руки в карманы и глядя себе под ноги. Брови его были нахмурены, тяжёлый подбородок угрожающе выдвинулся вперёд.

Чуть отстав от них, двигался Томилин.

Они обогнули здание цеха и подошли к забору.

Пролом был уже заделан. Земля и трава вокруг были усыпаны свежими стружками и обрезками досок, истоптаны множеством ног, и, как Игорь ни старался, следов протекторов обнаружить было невозможно. Впрочем, их видел утром Волов. Да и без того было ясно, что машину угнали через пролом. Игорь мысленно представил себе её путь от навеса около заводоуправления до этого места. Да, проехать было легко, и вахтёр в своей будке у ворот мог даже не услышать звука мотора. Ну и Булавкин!

Возвратившись в горотдел, Игорь сказал Томилину:

- Давай-ка план.

И они снова стали разбираться в паутине улиц и переулков.

- Угон машины не шутка, - говорил Игорь. - Парень должен был как можно быстрее удрать из города. А едет к девчонке прощаться.

- Выходит, не торопился, - мрачно вставил Томилин.

- Ну что ты! Не мог не торопиться. Вот видишь, - Игорь провёл пальцем по плану. - Тут прямой путь к этому шоссе. Он только чуть в сторону взял.

Томилин покачал головой.

- Его по всем дорогам надо искать.

- Розыск мы и объявили повсюду, это ясно. Но вот сами… Знаешь что? Давай-ка ещё раз к переезду подскочим. Время было позднее, машин мало. Может, они тот «газик» приметили? Тем более если он два раза, туда и обратно, проехал. А из этих Песков дорога только на переезд или на шоссе. Поехали.

Вернулись они часа через два усталые, но довольные. Развалившись на диване и бросив рядом пиджак, Игорь сказал:

- Ну, видел? То-то.

Заводской «газик» действительно проехал в тот вечер через переезд и больше не вернулся. Дежурная, оказывается, хорошо знала эту машину.

Сомнений не оставалось: Булавкин скрылся по Свирскому шоссе.

Глава V
ПЕТЛИ НА ДОРОГЕ

Виталий с удовлетворением проглядел свою запись. Ну что ж. Неплохо, совсем неплохо! Если удастся выяснить все эти моменты, многое станет понятно.

На клочке бумаги он записал: «1. На каких машинках отпечатаны три анонимки? 2. Печатал один человек: во всех трех письмах одни и те же орфографические ошибки. Что за человек? 3. Четвёртое анонимное письмо написано от руки - почерк знакомый, очевидно Булавкина! 4. В подписанных письмах - только жалобы, в анонимных - обвинения».

Что же можно сказать по поводу первого пункта? Пока ничего. Ни одна машинка не известна.

Теперь пункт второй. В письмах содержатся весьма конкретные обвинения в адрес Лучинина. Даже приводятся цифры. Например, балансовая стоимость якобы утильного оборудования, переданного Барановскому комбинату. Значит, писал человек, хорошо знающий заводские дела и, кроме того, имеющий доступ к документам. Причём писал ещё за месяц или за два до ревизии.

Наконец, пункт третий. Очень интересный пункт! Что тут интересного? Ну, прежде всего, стиль. Анонимка к Лучинину написана разухабистым языком. А тут стиль деловой и вполне грамотного человека. Словно Булавкин писал под диктовку. Во-вторых, тут приводятся факты, которые сам Булавкин вряд ли мог знать. Например, незаконная выплата денег по фальшивым нарядам. Откуда он может это знать? Случайно? Кто-то сболтнул при нем? Вряд ли. Но писал письмо все-таки Булавкин. Этот почерк Виталий запомнил отлично. И эксперт подтвердит в два счета. Одну минуту! У него, кажется, при себе анонимка к Лучинину.

Виталий раскрыл одну из папок на столе и принялся перебирать лежавшие там бумаги. Он вытащил два листка, отпечатанные на машинке. Это было объяснение Ревенко по поводу его несогласия с некоторыми пунктами акта ревизии.

Внимательно рассмотрев шрифт, каким были напечатаны эти два листка, Виталий вынул из папки анонимные письма. Так и есть! Одно из них напечатано на той же машинке. Конечно, его писал не Ревенко. Хотя бы потому, что он не делал, бы орфографических ошибок. Да и вообще… Но машинка та же!

На память пришла хмурая девушка-секретарь в приёмной у Ревенко. Пожалуй, и она не писала. Хотя проверить это и следует. Но кому же она давала пользоваться машинкой? Во всяком случае, ясно одно: автор анонимки - работник завода.

Да, но где же анонимка к Лучинину? В папке её не оказалось. Видимо, осталась у Игоря.

Виталий взглянул на часы. Ого! Он сидит тут уже полдня. Не мешает чего-нибудь пожевать.

Он снял трубку и позвонил в горотдел. Дежурный сообщил, что Откаленко и Томилин куда-то выехали. Сказали, что вернутся часа через полтора.

Одному обедать не хотелось, и Виталий решил пройтись по городу. Он устал от трудного разговора с Роговицыным, от копанья в бумагах, наконец, просто от сиденья за письменным столом. Решительно Виталий не создан для такой работы.

Он надел пиджак и собрал со стола бумаги. Оставив папки секретарю и предупредив, что позже они снова понадобятся, Виталий с облегчением вышел на улицу.

Жмурясь от яркого солнечного света, он секунду постоял, решая, в какую сторону ему двинуться. В гостиницу идти не хотелось, в горотдел рано. Куда же пойти? То есть как куда? Река! Он уже издали её видел. Большая река. И там мост, тот самый мост…

Виталий нахмурился. Как он мог это упустить! Мост надо посмотреть, заставить себя и посмотреть. Это связано с обстоятельствами дела. И, черт возьми, записано у него в плане.

Он огляделся. Пожалуй, река в той стороне. Да, конечно.

Улица оказалась необыкновенно длинной и все время упрямо поднималась в гору. С обеих сторон тянулись старые двухэтажные каменные дома с глубокими, тёмными подворотнями и бесконечными вывесками на фасадах. Магазины то и дело сменялись конторами и учреждениями. Казалось, на одной улице разместились все городские организации.

Постепенно каменные двухэтажные дома сменились одноэтажными, деревянными. Вдоль тротуара потянулись палисадники и заборы, исчезли вывески. Асфальтовая мостовая кончилась и пошла булыжная.

Виталий бодро шёл, закинув пиджак за спину и с интересом поглядывая по сторонам.

Улица пошла вниз. Домики тут стояли ещё реже, еле заметные среди зелени садов, и улица приобрела вид совсем уж деревенский.

Виталий невольно ускорил шаг. Перед ним открылась река, а за ней - луга, берёзовые рощи и тёмная полоска леса на самом горизонте. Высоко над лугом в голубом небе плавали два ястреба, распластав крылья.

Улица незаметно кончилась. Протоптанные всюду тропинки вели по жёлто-зеленому травянистому склону к гряде могучих ив и кустарника у самого берега реки.

Виталий огляделся.

Слева, куда уходил город, над рекой угрюмо возвышался тёмный и массивный железнодорожный мост. А справа, вдали, за деревьями, был виден другой, деревянный и лёгкий, по которому в этот момент двигалась грузовая машина.

Виталий с разбегу спустился по склону и зашагал по тропинке, петлявшей среди кустов и деревьев вдоль самого берега реки.

К мосту он вышел неожиданно быстро. Под его чёрными балками плескалась вода. Пустынная жёлтая дорога бежала к нему через поле.

А на мосту Виталий увидел одинокую женскую фигуру. Облокотившись на перила, женщина неподвижно смотрела куда-то вдаль.

Виталий невольно остановился около последнего дерева, обняв рукой его корявый, толстый ствол. Какой-то странной, безмолвной скорбью поразила его вдруг открывшаяся картина: мост, пустынная дорога, женщина, шорох листвы над головой, плеск воды…

Постояв, Виталий направился к мосту. Женщина стояла спиной к нему. Но когда он взошёл на круглые, неровные бревна моста, она оглянулась.

И Виталий сразу узнал её. Хотя сейчас она была в простом тёмном платье без рукавов, с тонкой ниткой багряных кораллов, кольцом охватившей шею, и в чёрных туфлях на загорелых ногах. В руках она держала портфель. Короткие, отливающие тёмной медью волосы слегка растрепались от ветра, а большие, выразительные глаза на смуглом лице взглянули на Виталия как-то отрешённо и горестно.

Виталий нерешительно остановился в нескольких шагах от женщины, слегка смущённый, что уж и вовсе было ему несвойственно, пробормотав:

- Здравствуйте…

Женщина чуть заметно пожала плечами.

- Я вас не знаю.

- Мы встречались с вами на заводе, - сказал он. - Около кабинета Ревенко. Не помните?

- Нет, - она покачала головой и отвернулась.

- Я приехал из Москвы, - словно оправдываясь, добавил Виталий.

- Из Москвы? - она снова повернулась, и в тёмных влажных глазах её мелькнула тревога. - Я слышала. А зачем вы приехали?

- По делу Лучинина.

- Разбираться в его… преступлениях? - она через силу произнесла это слово.

- В его гибели, - тихо произнёс Виталий.

- Гибели… - прошептала женщина. - Вы его не знали…

- Я его хорошо знал, - возразил Виталий, тоже опираясь на перила. - Мы десять лет дружили с ним в школе.

- С Женей?!

- С Женей, - задумчиво подтвердил Виталий, следя за тугими, искрящимися струями воды внизу, и глухо добавил, стукнув кулаком по бревну: - Не верю… не верю, что он мог это сделать.

- Я бы тоже… не поверила.

- Да? - он быстро поднял голову и посмотрел на женщину. Глаза её были полны слез, и она кусала губы, чтобы не расплакаться.

- Но вот видите… - она на секунду умолкла. - Он это сделал… Такой сильный, такой смелый… - голос её снова прервался. - Как он мог?..

Она поспешно отвернулась, закрыв лицо руками. Плечи её вздрагивали.

«Плачет, - ошеломлённо подумал Виталий. - Плачет… Неужели?..»

- Я вас понимаю, - сказал он дрогнувшим голосом. - Я был его другом… И я понимаю.

Она не ответила, только смахнула слезы и стала смотреть на реку.

- Но скажите мне, - продолжал Виталий. - Как это могло случиться? Я все равно должен был с вами встретиться и задал бы вам этот вопрос.

В ответ она только горестно и недоуменно пожала, плечами.

- Я читал акт ревизии, - помолчав, добавил Виталий, - и анонимные письма в прокуратуре…

- Это все ложь, - страстно возразила она. - Грязная, подлая ложь!

«Две женщины говорят, что это ложь, - подумал Виталий, - две женщины, которые его любили».

- Это надо доказать, - с горечью произнёс он. - И это совсем не так просто.

- Если вы его друг, вы обязаны доказать!

Она обернулась и требовательно, почти гневно посмотрела на него.

«До чего же она хороша! - невольно подумал Виталий. - Женька, Женька, что ты наделал?..»

- Я сделаю все для этого, поверьте мне, - сказал он. - Но вы должны мне помочь.

- Я?.. Чем же я могу помочь? - с тревогой спросила она.

- Сейчас скажу. Кстати, нам надо познакомиться. Меня зовут Виталий Лосев. А вас?

- Таня, - она протянула ему маленькую смуглую руку, - Филатова.

- А теперь скажите, - продолжал Виталий, - вы ведь вместе с Женей работали над проектом для Барановского комбината?

- Да… - её губы снова задрожали. - На мне лежала технологическая часть. Я технолог.

- Кто ещё был в бригаде?

- Черкасов Пётр Андреевич. Он механик. Способный и очень опытный инженер.

Виталий вспомнил худого, лысого человека в очках с кожаной папкой на «молнии», который вместе с Таней был тогда в приёмной.

- Что он за человек?

- Он?.. Но я же сказала…

- Вы сказали, какой он специалист. А я спрашиваю, какой он человек?

Виталий задавал вопросы подчёркнуто деловито, напористо и сухо, не давая ей снова расплакаться.

- Человек? - она помедлила, задумавшись. - Вежливый. Осторожный. Ну и, пожалуй, недобрый. Да, да. Очень вежливый и очень недобрый. Вообще немного странный, - она слабо усмехнулась. - Всякие изречения собирает, пословицы. Мне иногда подсовывает. Вот сегодня, например… - она открыла портфель, достала белый квадратик бумаги и протянула его Виталию. - Сам даже перепечатывает. Вот, полюбуйтесь. Виталий взял у неё листок и прочёл: Пословица жителей Мадагаскара: «Действуй как хамелеон: смотри вперёд, не забывай оглядываться назад и всегда будь начеку».

- Интересная пословица, - усмехнулся Виталий и попросил: - Можно, я оставлю это пока у себя?

Больше, чем сама пословица, его заинтересовал шрифт, каким она была напечатана.

- Пожалуйста, - Таня равнодушно пожала плечами. - Можете вообще себе оставить.

- Теперь я хочу спросить вас ещё об одном человеке, - сказал Виталий, радуясь, что она успокоилась, что не дрожит её голос и в красивых, строгих глазах исчезли слезы.

- О ком?

- О вашем шофёре, Сергее Булавкипе.

- Он ведь куда-то, говорят, пропал, - удивлённо произнесла она. - Вы слышали?

- Да. Его ищут. Так вот, расскажите о нем.

- Что же вам рассказать? - она задумалась. - Легкомысленный он какой-то, пустой. Но Жене почему-то нравился. Жене многие нравились. И тогда он не замечал их недостатков. Он…

Её глаза снова наполнились слезами, и, с силой закусив губу, она поспешно отвернулась.

- Не надо, - мягко попросил Виталий. - Не надо. Я ведь хочу ещё кое о чем вас спросить.

- Спрашивайте, - глухо ответила она, не поворачиваясь, и требовательно повторила: - Ну, спрашивайте.

- Хорошо, - Виталий чуть помедлил, чтобы дать ей успокоиться. - Вы никогда не слышали, чтобы кто-нибудь грозил Жене?

Она повернулась так стремительно, что Виталий даже вздрогнул.

- Слышала, - испуганно прошептала она. - Да, да, слышала. Мне говорил… Боже мой, кто же мне говорил?.. Ах да! Иван Спиридонович. Так вот…

- Постойте, - прервал её Виталий. - Кто такой Иван Спиридонович?

- Симаков. Это чудесный человек! Бригадир слесарей. Так вот. Ему как-то сказал Носов… Он был выпивши… Носов сказал, что Женя хочет его закопать, но что он сам его закопает.

- Так и сказал? - ошеломлённо переспросил Виталий. - Что закопает?

Он ведь почти наизусть помнил анонимку, присланную Лучинину.

- Да, да, именно так, - возбуждённо подтвердила она. - Я эти слова очень хорошо запомнила. Он посмел так сказать, - глаза её гневно блеснули.

- Значит, Носов… - прошептал Виталий. - Появился некий Носов…

- Ой, мне же пора! - воскликнула Филатова, взглянув на часы. - Обед давно кончился.

- Пойдёмте, я вас провожу до города, - Виталий оторвался от перил. - Мне тоже пора.

И они, не сговариваясь, бросили последний, долгий взгляд на тихую, переливавшуюся на солнце гладь реки. Потом медленно двинулись по дороге в город.

«Носов… Носов… - вертелось в голове у Виталия. - Ведь я слышал эту фамилию…» Натренированная его память тут же высветлила из толпы людей, окружавших в приёмной Ревенко, невысокого, широкоплечего человека в засаленной кепке, в куртке и синей майке, чуть не лопавшейся на могучей волосатой груди. И сразу же вспомнились слова Ревенко: «Лучинин хотел уволить его за прогул…»

…Пыльная дорога незаметно перешла в улицу. По сторонам появились домики, потянулись заборы.

Начался город.


Когда запыхавшийся Виталий появился, наконец, в горотделе, он застал Откаленко и Томилина негромко беседующими у стола.

- Ну, вот и он, - сказал Игорь, подняв голову. - Все брюки небось уже в прокуратуре просидел, пока мы тут полгорода облазили.

Виталий повалился на диван, кинув рядом с собой пиджак. Игорь внимательно посмотрел на приятеля: чтобы он так небрежно швырял пиджак, должно было случиться что-то необычайное.

- Ну, рассказывай уж, рассказывай, - подчёркнуто спокойно и чуть снисходительно сказал он.

Виталий уловил его тон и загадочно усмехнулся. Потом не спеша полез за трубкой. Однако показного спокойствия хватило ему ненадолго.

- Ну, братцы, и встреча же у меня сейчас была! - воскликнул он. - С ума сойти можно.

Игорь деловито спросил:

- В прокуратуре?

- Нет, потом.

. - Так начни по порядку. С прокуратуры.

- Вот дал бог начальника, - повернулся Виталий к Томилину, словно ища его сочувствия. - Я ему потрясающую новость хочу сообщить, а он «по порядку»! Что ж, начнём по порядку, - он снова откинулся на спинку дивана. - Итак, девять ноль-ноль. Прибыл в прокуратуру. Девять тридцать. Товарищ Роговицын соблаговолил меня принять…

Некоторое время он ещё выдерживал этот тон, но затем продолжал, уже откровенно горячась, размахивая зажатой в кулак трубкой.

- …одним словом, вполне вежливо разругались. Дальше я брюки протирал уже в другом кабинете. И тут пошли открытия…

Игорь и Томилин слушали молча, не перебивая, При этом Томилин мрачно уставился в какую-то точку на полу, а Игорь внимательно и чуть насмешливо наблюдал за приятелем.

Когда же Виталий перешёл к своей встрече с Филатовой, Томилин, насторожившись, поднял голову, а в глазах у Игоря исчезла усмешка.

Виталий, наконец, кончил, и Игорь отрывисто спросил:

- Твои выводы?

- Пожалуйста, - с вызовом ответил Виталий. - Первое. Носов и Булавкин связаны между собой. Второе. Они как-то причастны к гибели Лучинина. Третье. Булавкин прислал анонимное письмо в прокуратуру, но, судя по стилю, ему кто-то его продиктовал.

- Если это Булавкин прислал…

- Тут уж я уверен.

- А я только допускаю. Ну, хорошо. Об этом потом. Что ещё?

- Ещё четвёртое. Остальные анонимки написаны каким-то одним человеком, хотя напечатаны на разных машинках.

- Почему думаешь, что одним? - спросил молчавший до сих пор Томилнн.

- Орфографические ошибки одни и те же, - усмехнулся Виталий. - И переносы неверные. И тьма опечаток.

- Тебе что-нибудь известно о Носове?

- Кое-что Филатова рассказала. Лучинин, например, объявил ему выговор. Не дал квартиры в новом доме. Хотел даже уволить. Это ещё Ревенко говорил. Помнишь? В общем, поводов, как видишь, хватало. И я тебе ручаюсь…

- Ты погоди ручаться. Погоди. Темно пока что.

- Но луч света все-таки появился! - запальчиво возразил Виталий.

- Допустим. Но… пожалуй, перераспределим обязанности. Как в таких случаях Федор Кузьмич поступает, ты обратил внимание? Это наше начальство в Москве, - пояснил он Томилину.

- Ах вот оно что, - усмехнулся Виталий.

- Предлагаю следующее. - Игорь неторопливо вытянул из кармана сигарету и щёлкнул зажигалкой. Потом продолжил: - У нас возникло три направления. Первое - это преступления, в которых обвиняется Лучинин.

- Мнимые преступления, я уверен!

- Погоди. Тут, брат, ещё надо разбираться и разбираться. В том числе во всяких бумагах. И все сто раз проверить. Каждый факт. Вот это я беру на себя. Дальше. Записка Булавкина, анонимка Булавкина… Ну, первую он мог, конечно, написать…

- Мог? - удивлённо воскликнул Виталий. - Да не мог, а написал! И сам же завёз её на машине!

- Допустим. Но мог ли он написать и анонимки?

- Так ведь рука же одна!

- Согласен. Но чья?

- Ну, знаешь! Булавкин угнал в тот вечер машину, на ней подъехал к гостинице и передал записку. Это факт? Факт! Так его эта записка или не его? Задача для дошкольника.

- А ты видел подлинный почерк Булавкина?

- В записке?

- Нет, на других бумагах.

- Ну, допустим…

- Ничего допускать нельзя, - решительно оборвал его Игорь. - Нужна квалифицированная экспертиза. Нужна полная уверенность. Сегодня Волов изымет образец его почерка на заводе. А вот экспертизу удастся, к сожалению, провести только, видимо, в понедельник.

- Но дело не возобновлено! - упорствовал Виталий. - Роговицын не желает его возобновлять. Это он мне сказал сегодня совершенно определённо. И он не вынесет постановления!

- Чепуха! Розыск Булавкина ведётся самостоятельно. Сегодня у нас пятница? В понедельник я сам пойду в прокуратуру. К этому самому, как его?

- Кучанскому, - подсказал Томилин.

- Да, к нему! И добьюсь возобновления дела.

- Очень интересно, - иронически усмехнулся Виталий. - Что же ты мне поручишь?

- За тобой будет важнейшее дело - поиск Булавкина. Свирское шоссе. Забыл?

- Ах да! - и, помедлив, Виталий добавил: - Пожалуй, ты прав.

- Теперь третье направление. - Игорь посмотрел на Томилина. - Надо собрать сведения о Носове. Что за птица?

- Поглядим, - ответил Томилин и добавил, кивнув на Виталия: - А ему в помощь дадим кого-нибудь из наших, местных.

В конце концов все было решено.

А потом пришёл усталый и злой Волов.

- Все облазили, - сообщил он. - И странное, скажу вам, дело. В тот час, когда Булавкин шёл от Речной к заводу, на его маршруте в разных местах оказались три знакомых парня и девушка. Двое стояли у ворот, больше часа стояли, беседу вели. А один с девушкой в кино шёл. И как раз по улице Менделеева, а потом по Речной, то есть прямо навстречу Булавкину. И никто из них его не видел. Никто! Странное дело, а? Чисто по воздуху перелетел. Или почему-то другим путём пошёл, дальним.

- Та-ак. Ещё одна загадка, - вздохнул Игорь.

- Тут их, будь здоров, сколько, - сердито откликнулся Томилин. - Загадок этих.

Незаметно подкрался вечер.

Кончился ещё один трудный день. Но впереди были другие дни, ещё труднее. Пружина поиска медленно сжималась.


Утром в субботу Игорь Откаленко пришёл в горотдел один и заперся в кабинете Томилина.

Он положил перед собой на стол зеленую папку из прокуратуры, потом достал сложенные вчетверо листки с объяснениями Ревенко и квадратик бумаги с пословицей жителей Мадагаскара. Пробелов её глазами, он усмехнулся и покачал головой.

Прежде всего Игорь занялся письмами из зеленой папки. На отдельном листе он выписал по порядку все обвинения в адрес Лучинина, которые там содержались. Затем принялся читать акт ревизии.

Те же обвинения. А чем подтверждаются? Ага, вот! Пункт о незаконной передаче оборудования Барановскому комбинату. Некоторые утверждают, что оно было исправно. Другие - что было утильным, валялось под снегом во дворе. И при этом ссылаются на акт о списании его как непригодного. Но комиссия почему-то верит первым.

В своём листе Игорь против пункта об оборудовании сделал пометку. Затем снова принялся читать акт. И вдруг даже присвистнул от удивления.

Оказывается, комиссия основывается не только на словах. Все куда солиднее! Оказывается, бухгалтерия завода направила на комбинат счёт за это оборудование и предложила его оплатить. Счёт подписан директором завода и главным бухгалтером Олешковичем. Выходит, оборудование все-таки не было утильным?

Около своей пометки Игорь приписал фамилию Олешковича, жирно подчеркнул её и поставил восклицательный знак.

«Так. Пойдём дальше», - сказал он себе, чувствуя, как беспокойство все больше охватывает его.

В акте есть и обвинение в незаконной выплате денег. И опять ссылка на бухгалтерию. В ведомости на выплату эти фамилии стоят, а нарядов на выполненную работу нет. Но есть распоряжение Лучинина выплатить деньги.

Игорь снова записал фамилию Олешковича, теперь уже против пункта о выплате денег. И на этот раз поставил вопросительный знак.

Но тут его мысли прервал телефонный звонок. Дежурный доложил, что пришёл инженер Черкасов. И почти сразу раздался деликатный стук в дверь.

На пороге появился невысокого роста худощавый человек в очках, редкие волосы были гладко зачёсаны назад, открывая большой, с залысинами лоб, на костистом, синеватом после бритья лице чёрный клинышек бородки казался приклеенным. Черкасов был одет в серый поношенный костюм, галстук на белой рубашке завязан торопливо и небрежно. В руках он держал потёртую кожаную папку на «молнии». На вид Черкасову было лет пятьдесят, может быть, немного больше.

- Разрешите? - сдержанно осведомился он.

- Да, да, прошу вас, - ответил Игорь, поднимаясь из-за стола. - Извините, но пришлось вас побеспокоить.

- Пусть вас это не смущает, - все так же сдержанно ответил Черкасов. - Необходимость. Я понимаю.

Он опустился на стул.

- Хотелось бы, Пётр Андреевич, - приступил к разговору Игорь, - узнать ваше мнение об изобретении Лучинина и обо всей этой истории с проектом для Барановского комбината. Вы ведь в курсе дела?

- Более или менее, - отрывисто сказал Черкасов, нервно поправляя галстук. - Скорее менее. И прошу меня правильно понять. Я инженер. У меня есть собственные замыслы. Смею надеяться, важные. Мне нужен покой. Государство получит больше пользы, если я эти мысли осуществлю. И не буду ввязываться в склоки.

- Но изобретение Лучинина… - начал было Игорь.

- Не признали? - быстро, с ноткой какого-то удовлетворения перебил его Черкасов и тонко усмехнулся. - Естественно. Вы знаете, что сказал по этому поводу Макс Планк? Он сказал: «Новые научные истины побеждают не путём убеждения их противников, просто эти противники постепенно вымирают, а новое поколение усваивает истину сразу».

- Выходит, надо ждать, пока мы вымрем? - улыбнулся Игорь. - А потом Лучинина признают сразу? Довольно грустная перспектива.

- Что ж делать, - невозмутимо возразил Черкасов и потрогал бородку, словно проверяя, на месте ли она. - Люди так устроены. Бертран Рассел, например, писал: «Человек является самым интересным и в то же время самым противным животным на Земле».

- Скажите, пожалуйста, - удивился Игорь. - Но он, кажется, не теряет надежду исправить человечество?

Черкасов покачал головой.

- Вряд ли. Очень уж давно следовало бы начать. Оскар Уайльд, знаете, как-то сказал: «Если бы пещерные люди умели смеяться, история пошла бы по другому пути».

«Черт возьми, он начинён изречениями, - с беспокойством подумал Игорь. - Надо, пока не поздно, выбираться из этой энциклопедии».

- Скажите, Пётр Андреевич, - спросил он, - вы видели книгу профессора Ельцова?

- Да, конечно.

- Ну и действительно, Лучинин…

- Не знаю, - отрывисто произнёс Черкасов. - Не исследовал.

Он становился необыкновенно краток, если не при бегал к чужим изречениям.

- Но это возможно исследовать?

- Элементарно.

- Понятно. Теперь история с проектом для Барановского комбината. Здесь утверждается, - Игорь указал на лежавший перед ним акт ревизии, - что туда были проданы синьки с чертежей, по которым перестраивался ваш собственный завод и которые были обнаружены в столе у Евгения Петровича.

- Чушь! - оскорблённо вскинул голову Черкасов. - Я не привык даром получать деньги.

- Но как же тогда все, это получилось?

- Весьма просто. Мы сделали оригинальный проект. Для комбината. По его техническим условиям. И кальки с него - кальки, а не оригиналы! - Евгений Петрович оставил у себя для пополнения технического архива завода. С нашими авторскими подписями, кстати говоря.

- Но подписей не оказалось, - возразил Игорь. - На них были штампы вашего завода.

- А это уж мне неизвестно, куда делись подписи, - развёл руками Черкасов.

- Но выходит, что проект вашего завода отличается от того проекта?

- Естественно, - усмехнулся Черкасов и снова потрогал бородку. - В новый проект я внёс и свои идеи.

- Тогда где же проект вашего завода?

- Его не было.

- То есть как так не было?

- Перестройка шла под руководством Евгения Петровича. На ходу. Прямо по эскизам.

- А вот комиссия утверждает, что этого не может быть. Что найденный в столе у Евгения Петровича проект - это проект вашего завода.

- Безграмотное утверждение.

Игорь улыбнулся.

- Вы так и заявили комиссии?

- Меня об этом не спрашивали, - нервно пожал плечами Черкасов.

«Ну, Виталий бы сейчас с тобой сцепился, - зло подумал Игорь. - А нельзя, нельзя. Тут надо по-другому».

- Что ж, логично, - спокойно произнёс он.

- Не правда ли? Я решил, пусть они сами, в конце концов, уточняют свои отношения. При чем тут я?

- Вполне логично, - повторил Игорь, и при этом ни один мускул не дрогнул на его лице, только чуть потемнели глаза и тяжёлый подбородок слегка выдвинулся вперёд. - Но вы разрешите, Пётр Андреевич, записать ваше мнение?

Черкасов беспокойно затеребил бородку.

- Разве это так необходимо?

- Да, конечно.

- Но мне кажется… все это дело прошлое?

- Не совсем. Ещё лучше, если вы напишете сами. В виде заявления или объяснения.

- Ни в коем случае, - поспешно возразил Черкасов, рукой как бы отстраняя от себя это предложение. - С какой стати? Вы меня вызвали. Задавали вопросы. Я только отвечал.

- Ну что ж. Это тоже логично. Тогда запишу я. Не возражаете?

- Воля ваша, - упавшим голосом произнёс Черкасов и опять схватился за бородку, перебирая её негнущимися пальцами.

Игорь молча достал из ящика стола лист бумаги, положил его перед собой и неторопливо закурил, громко щёлкнув зажигалкой.

Черкасов с тревогой следил за его приготовлениями и при щелчке зажигалки чуть заметно вздрогнул.

- Ну что ж, приступим, - сказал Игорь. - Я вам буду задавать те же самые вопросы. У вас, кстати, паспорт с собой?

- Да, да, естественно.

Черкасов дрожащими руками вынул бумажник, но, раскрыв его, не сразу нашёл паспорт. Он даже сдвинул очки на лоб и поднёс бумажник совсем близко к глазам.

Когда все было закончено, Игорь протянул ему исписанные листы.

- Прочтите. Если все верно, подпишите вот тут, внизу.

Черкасов, протерев пальцами стекла очков, словно они запотели, молча кивнул и углубился в чтение.

Игорь курил, откинувшись на спинку кресла. Смуглое лицо его с приплюснутым носом и тяжёлым подбородком казалось невозмутимым. Он сейчас походил на боксёра, отдыхающего после тяжёлого раунда.

- С вашего позволения, вот тут хотелось бы исправить, - неожиданно сказал Черкасов, поднимая голову. - Тут, видите ли, написано, - он снова зачем-то протёр стекла очков и прочитал, близко поднеся бумагу к глазам: - «Лучинин оставил кальки у себя для пополнения технического архива завода». Так вот, если нетрудно, вставьте слово «по-видимому». Я ручаться не могу.

- Но для чего же ещё?

- Не знаю, не знаю. Могу только предполагать.

- Пожалуйста.

Игорь вставил слово и сделал сноску внизу страницы. Потом спросил:

- Все?

- Минуточку, минуточку, - торопливо произнёс Черкасов, продолжая читать. - Вот… И тут… Вы записали: «На кальках были наши авторские подписи». Прошу вставить: «Насколько я помню». Дело, знаете, давнее. Мог и запамятовать. Потому очень прошу вас…

- Что ж, пожалуйста.

Игорь сделал новое исправление.

Черкасов принялся читать дальше, держа бумагу около глаз.

- Вот ещё, - через минуту сказал он. - Я не могу так категорически утверждать, что проекта нашего завода не было.

- Но вы же видели, что работа шла по эскизам?

- Эскизы видел, а проекта не видел, - упрямо покачал головой Черкасов. - Чего не видел, того не могу утверждать. Это уж элементарно, как вы понимаете.

- Та-ак. Значит, напишем, что проекта вы не видели. Это будет уже точно?

- Пожалуй. Хотя все-таки лучше выразиться так: по правилам проект должен был иметься, но я лично видел только эскизы.

- Насчёт проекта это ваше предположение?

- В некотором смысле, конечно.

- Предположения нам не нужны. Запишем факты: проекта вы не видели, а эскизы видели. Не возражаете?

- Ну, пожалуй, - неуверенно произнёс Черкасов.

- Вы в чем-то сомневаетесь?

- Нет, нет…

Игорь ещё раз исправил протокол.

«Это просто счастье, что Виталий с ним не встретился, - подумал он. - Представляю себе, что было бы».

Когда Черкасов, наконец, подписал последний лист протокола, Игорь как бы между прочим спросил:

- Кстати, Пётр Андреевич, у вас, кажется, есть дома пишущая машинка?

- Да, - тревожно ответил Черкасов. - Но я полагаю, это не криминал?

- Ну что вы, - Игорь заставил себя улыбнуться. - Просто хотелось бы узнать, не давали ли вы её кому-нибудь. Не помните?

- Нет. Хотя… позвольте, позвольте… - Черкасов провёл рукой по лбу. - Кому-то я её, помнится, давал…

- Хотелось бы знать.

- Извольте, - не очень охотно согласился Черкасов. - Постараюсь припомнить. Если удастся, я вам вечерком позвоню.

На том и договорились.

Черкасов, церемонно распрощавшись, ушёл. Руки ему Игорь не подал, и Черкасов инстинктивно не протянул свою.

«Что ж, - подумал Игорь, расхаживая по кабинету, - все-таки мучился я с тобой, кажется, не зря». Главное обвинение против Лучинина выглядело теперь более чем сомнительно.

Да и сам Черкасов. Он неискренен и завистлив. И наверное, завидовал Лучинину. Правда, он трус. И сам ничего не предпримет. Но подтолкнуть другого… И дать машинку… Кому же он её дал? Интересно, решится он это «вспомнить» или нет.

…Черкасов позвонил не «вечерком» а ровно через час.

- Вспомнил, - торжествующе сообщил он, словно это должно было послужить компенсацией за его по ведение вкабинете у Игоря. - Одному человеку давал.

- Кому же? - едва сдерживая нетерпение, спросил Игорь, локтем придвигая к себе бумагу. «Неужели Носову?» - мелькнуло у него в голове.

- Это, видите ли, Слава Небогов. В редакции газеты работает. И больше никому. Право слово, никому!

Последние слова прозвучали, пожалуй, не вполне искренне.

«Вот тебе и раз, - удивлённо подумал Игорь. - Кто же это такой Слава Небогов?»


Утро застало Виталия за городом, на раскалённом, обдуваемом ветром Свирском шоссе.

Серая и узкая асфальтовая лента, на которой, словно лишаи, проступали то тут, то там зернистые и неровные круги булыжника, вилась среди бесконечных полей, где волновалось под порывами ветра золотистое море ржи или вдруг изумрудным пушистым ковром расстилались посевы овса и гречихи. Дорога то неутомимо взбиралась вверх, то вдруг долго шла под уклон, на миг ныряя в прохладную тень перелесков и снова окунаясь в душный жар полей.

Изредка в сторону от шоссе уползали в поле пыльные просёлки.

Тогда Виталий приказывал остановить машину, выбирался из неё на дорогу вместе со строгим, подтянутым старшиной милиции Иваном Угловым, участковым инспектором всего этого бескрайнего района, знавшего тут не то что каждую деревню, а каждое дерево и выбоину на дороге.

- Река сейчас будет, - сказал Углов со вздохом. - Бугра.

Машина взбиралась тяжело, с глухими перебоями, рыча на второй передаче. А когда наконец она очутилась на самом гребне и шоссе стало падать вниз, Виталий даже охнул от восхищения.

Внизу тихо катилась среди кустов, жёлтых отмелей и серебристых ив неширокая, заросшая местами камышом и лилиями красавица река, нежно переливаясь на солнце бело-синими перламутровыми волнами. На другой её стороне леса уходили до самого горизонта, пенясь и клубясь, как море, всеми оттенками зеленого цвета: от ярко-изумрудных, весёлых молодых берёз до тёмных, почти чёрных крон елей. А к обрывистому берегу, подступали стройные золотисто-бронзовые сосны, словно передовые шеренги воинов в боевых рыцарских доспехах и зелёных шишках на голове.

Серая лента дороги торопливо сбегала к реке и, словно умиротворённая, сворачивала вдоль высокого берега, ровно стелясь по зеленому лугу.

- Ну, братцы, и красота же у вас тут, - зачарованно произнёс Виталий.

Через некоторое время внизу, у самой реки, неожиданно возникла среди кустов и деревьев небольшая поляна. На ней ярко пылал костёр, возле которого суетились туристы.

Когда они с Угловым добрались до поляны, туристы уже весело рассаживались вокруг самодельного стола.

- Смотрите, смотрите! К нам гости! - воскликнула одна из женщин.

Все обернулись в их сторону.

- Хлеб да соль, товарищи, - сказал Виталий, подходя к столу. - Извините, что потревожили. Но два дня назад часов в одиннадцать или двенадцать вечера мимо вас по шоссе должна была проехать машина - зеленый газик. Случайно не заметили?

- А я про газик слышал! - азартно заявил старший из мальчиков. - Витька из деревни говорил!

Виталий насторожился.

- Какой деревни?

- А мы с папой вчера на попутке в деревню ездили. За молоком.

- Пожарово, - сказал Углов. - Семь километров отсюда.

- И что этот Витька тебе сказал? - снова спросил мальчика Виталий.

Но тот неожиданно смутился и, опустив голову, пробормотал:

- Он не велел говорить…

- Ну, Алик, - обеспокоенно произнёс мужчина в очках. - Ты меня прости, но вопрос важный. Это ведь товарищи из милиции. Мне за тебя стыдно, ты меня прости.

Мальчик поднял пылающее лицо.

- Папа, я же дал слово!

Загорелый именинник спросил у другого мальчика:

- Юрик, ты тоже дал слово?

- Не, - безмятежно ответил тот, блестя плутовскими глазами. - У меня его никто не просил.

- А про «газик» слышал?

- Конечно. Я все слышу. Чего надо и чего не надо, - он озорно покосился на сидевшую рядом мать.

- Ну и что за «газик»? - пряча улыбку, продолжал допытываться отец.

- Ребята из деревни его в лесу нашли. Ну и сговорились пока не рассказывать. Испугались чего-то.

- А чего?

- Даже нам не сказали. Скрытничают.

- Знаю я этих молодцов, - встревоженно сказал Углов. - И Витьку того знаю. Ведеркова Георгия Семёновича сын.

- Надо ехать, - сказал Виталий, поднимаясь, и стал прощаться.

За ним тут же поднялся и Углов.

Мужчины и мальчики гурьбой пошли провожать их до шоссе.

…Было уже совсем темно, когда смертельно усталый и голодный Виталий, весь перепачканный в земле, в измятых брюках, с зелёными пятнами на коленях от ползанья по траве и порванной где-то рубашке, позвонил из деревенской почты в город, Откаленко.

Перед этим он долго и нетерпеливо крутил ручку телефона, косясь на висевшие тут же, на бревенчатой, потемневшей от времени стене, старую карту полушарий с оборванными краями и плакат: «Выявляйте колорадского жука!»

За высоким барьером, около несгораемого шкафа, сидела толстая краснощёкая женщина с любопытными, насторожёнными глазами-щёлочками. Она работала здесь, а сейчас пришла с Виталием и теперь ждала, когда он поговорит, чтобы снова запереть почту. Иногда глазки её становились жалостливыми, когда она смотрела на усталую фигуру Виталия, его перепачканное лицо и сбитый до крови палец, торопливо завязанный носовым платком.

Наконец Виталия соединили, и он услышал встревоженный голос Игоря.

- Это я, - тихо сообщил он в трубку. - Ты меня слышишь? Я из Пожарова. Нашёл машину. В лесу. Завтра срочно присылай эксперта и проводника с собакой.

- Понятно, - ответил Игорь. - У меня тут тоже все начало дымиться. Кое-что нашёл. Приедешь - удивишься.

Глава VI
ВТОРАЯ ЦЕПОЧКА

Редакция газеты находилась на соседней улице, совсем недалеко от горотдела. «Преимущество маленьких городов, - улыбнулся про себя Игорь, шагая по раскалённому асфальтовому тротуару, в который подошвы влипали, как в глину. - Все под рукой, никаких расходов на транспорт».

Игорь без труда отыскал двухэтажный особняк с лепными украшениями на фасаде. Массивный балкон поддерживался могучими мужскими торсами. По сторонам широких дверей, к которым от тротуара вели стёртые, сужающиеся ступени, висели разнокалиберные вывески с наименованием учреждений, плотно населявших старый особняк. Среди них Игорь прочёл: «Редакция газеты «Красное знамя»», и помельче: «2-й этаж. Направо».

В громадной комнате со стрельчатыми, венецианскими окнами и мраморными выступами фальшивых колонн вдоль стен, когда-то, видимо, служившей гостиной, письменные столы протянулись замысловатыми зигзагами, образуя бесчисленные тупички, выступы и проходы. Разноголосый гул наполнял всю комнату.

Протискиваясь между столами и непрерывно извиняясь, Игорь наконец отыскал Небогова.

Это был молодой паренёк в белой, с закатанными рукавами рубашке и подстриженными бобриком волосами. Густая бородка чёрной подковой охватывала его тугие розовые щеки. Он быстро и размашисто писал, грудью навалившись на стол, и чему-то коварно улыбался.

- Здравствуйте, дорогой товарищ, - весело сказал он Игорю. - Весь в вашем распоряжении на… - он взглянул на часы, - на десять минут. Срочный материал готовлю, в номер идёт. Задание главного. Так что сами понимаете.

Лучистые, совсем юные глаза его смотрели самоуверенно и насмешливо.

- Уж как уложимся, - возразил Игорь, улыбнувшись. - У вас тут курить можно?

- У нас все можно, - заверил Небогов. - Недавно один дрессировщик из цирка заходил, так в кармане кобру принёс. Что было! Все девчата - на столы. А мы не знаем, куда смотреть: на кобру или на их ножки. Но кобра, между прочим, оказалась изящнее. Классный материал потом дали: «У нас в гостях - кобра!» А под это дело - все проблемы цирка. Пулей прошёл. Другой раз авторы свои песни тут исполняют. Прямо под ухом воют. Тоже, знаете, не соскучишься. А вот неделю назад у нас тут взрыв был. Ей-богу, настоящий взрыв. Два стекла высадило, и штукатурка обвалилась вон в том углу. Изобретатель пришёл один…

Небогов, видимо, совершенно забыл, что сам же выделил для разговора всего десять минут.

- Слава! - окликнули его с соседнего стола. - У тебя пяти семечек, строк на пятнадцать, нет?

- Привет! - иронически ответил Небогов и даже помахал рукой. - Я же тебе в среду четыре дал!

- Ты ещё вспомни, сколько в прошлом году дал! Михаил Кольцов! Он только подвалы пишет!

- Ладно, ладно! Не сей панику! Подаю только по средам! - Небогов бросил взгляд на улыбающегося Игоря и спохватился: - Ах да! Мы несколько отвлеклись.

- Лично я не отвлекался, - заметил Игорь.

- Газета, знаете ли. Так я вас слушаю.

- Славка! - крикнул кто-то с другого конца комнаты. - Где гранки «Круглого стола»?

- У Марины! Все у Марины! - завопил Небогов. - Не мешайте беседовать с товарищем! Он из милиции, в конце концов!

Несколько любопытных голов повернулось в их сторону.

- Знаете что? - сказал Игорь. - Я не люблю лишней популярности. И кобру я с собой тоже не захватил. Давайте пройдёмся, а?

- Одну минуту, - поднял руку Небогов. - Сейчас все устроим. Пошли.

Он вскочил, шепнул что-то сидевшему невдалеке парню и, ловко лавируя между столами, устремился к двери. Игорь еле поспевал за ним.

Небогов провёл его в дальний конец широкого коридора и открыл низенькую дверь.

Они оказались в крохотной каморке без окон, со скошенным потолком, с которого свисала на шнуре тусклая лампочка. Кругом стояли ведра, валялись тряпки, мотки электрического шнура, какие-то верёвки, в углу были свалены веники, щётки на длинных палках. Тут же находились две колченогие табуретки.

- Царство тёти Паши, - объявил Небогов. - Используется для исповедей и тайных свиданий. Присаживайтесь. Уж здесь нас никто не потревожит, будьте спокойны.

- А если у кого-нибудь ещё назначено тайное свидание? - засмеялся Игорь.

- Все. Занято. Как в уборной, - ответил Небогов, запирая дверку на длинный, гнутый крючок. - Слушаю вас.

И уселся верхом на вторую табуретку.

- Так вот, - начал Игорь. - Первый вопрос. Вы что-нибудь слышали о директоре электродного завода?

- Ещё бы! Что касается меня, то выражение «слышали» неуместно. Я писал о нем фельетон.

- Он был опубликован?

- Нет, не был.

- Почему?

- Ну, видите ли. Тут у редакции были некоторые, соображения, - уклончиво ответил Небогов.

- Хорошо. Мы этим ещё займёмся. А пока вернёмся к началу. На основе чего вы написали фельетон?

Небогов задумчиво почесал бородку.

- Это вам обязательно надо знать? - осведомился он. - Видите ли, газетная этика…

- Сейчас не до этики, - сухо прервал его Игорь. - Погиб человек…

- Хороший человек! - вдруг запальчиво произнёс Небогов. - Это я вам говорю!

- Но тогда почему же… - начал было Игорь.

- Ладно! - снова прервал его Небогов. - Черт с ней, с этикой! Я вам сейчас все расскажу. Вы это дело расследуете, да? Я слышал, вы из Москвы приехали.

- Да, из Москвы.

- Правильно! Расследуйте, и получше.

- Вот вы и помогите.

- Вот я и помогу, - сердито ответил Небогов. - Все началось с анонимного письма в редакцию.

- Та-ак, - протянул Игорь, настораживаясь.

- Анонимка - это или подлость, или трусость. И всегда мерзость. Это уж опыт показал. Но она содержала конкретные факты. И острые. Их следовало проверить. Причём осторожно. Чтобы не оскорбить подозрением. Вы понимаете? Так вот это поручили мне.

- Когда пришла анонимка? - спросил Игорь.

- Скажу точно. Сегодня у нас двадцать седьмое? Значит, ровно два месяца назад.

- Выходит, до ревизии на заводе?

- Она как раз началась, когда я туда пришёл.

- Ясно. Ну, а дальше?

- Дальше я положил анонимку эту под сукно. Как «кобру под подушку». Вы читали такой роман? И стал ждать.

- Чего же ждать? - поинтересовался Игорь, игнорируя вопрос о романе.

- Конца ревизии, конечно. И вот оказалось, что факты подтвердились. И тогда я написал фельетон, - Небогов вздохнул. - Блестящий фельетон. Это все мне говорили.

- Почему же его не опубликовали?

Небогов снова вздохнул и, нахмурясь, почесал мизинцем бородку.

- Я сам так решил.

- Вы?!.

- Да, представьте. Дело в том, что я узнал Лучинина. Он ко мне пришёл сам, и мы с ним беседовали, - он скупо усмехнулся. - Как раз здесь, у тёти Паши.

- И что же?

- И… он мне понравился.

- Это выглядит не очень принципиально, - заметил Игорь.

- Вы меня не поняли! - Небогов даже вспыхнул от возмущения. - Мне нравятся только честные люди! Абсолютно честные! И я их нутром, чувствую. Слава богу, всяких навидался. И я, представьте себе, не поверил ревизии. Я подумал, что он будет бороться, - и чуть дрогнувшим голосом добавил: - Такое он производил впечатление.

Игорь смотрел на его бородатое, юношеское лицо с живыми карими глазами, ставшими вдруг строгими, почти злыми, на твёрдо сжатые губы, и ему почему-то захотелось обнять этого парня.

- Вы мне можете показать эту анонимку, Слава? А заодно и ваш фельетон?

- Анонимку, пожалуйста. А вот фельетон… Честное слово, я его выбросил. В корзину. Все три экземпляра. И даже от главного не попало… Константин Дормидонтович меня понял.

Потом Небогов принёс письмо.

Игорю достаточно было только взглянуть на него, и он узнал почерк. Тот самый! Неужели это Булавкин?

И ещё непонятно: откуда Булавкин мог знать факты, о которых писал? И так грамотно их изложить - технические вопросы, бухгалтерские. Странно, очень странно.

- Это письмо мне придётся у вас взять, - сказал Игорь.

- Ну и черт с ним! Берите, - брезгливо ответил Небогов.

- Теперь, Слава, второй вопрос, - продолжал Игорь. - У вас дома есть пишущая машинка?

Небогов с удивлением посмотрел на него.

- Есть. А что?

- Зачем же вы брали машинку у Черкасова?

- У Петра Андреевича? А-а, да, да, как-то брал! Чинить свою отдал. А тут срочная работа. Ну и потом… - Небогов смущённо усмехнулся. - Стихи кое-какие перепечатал.

- И никому эту машинку не давали? - с беспокойством спросил Игорь. - Никто на ней больше не печатал?

- А кому же давать? Сам, конечно, печатал.

«Та-ак, - подумал Игорь. - Что-то у нас с вами, уважаемый Пётр Андреевич, концы с концами не сходятся».

Начинало уже темнеть, когда он вышел из редакции, и ноги сами понесли его в горотдел. В гостиницу идти не хотелось.

А спустя часа два ему позвонил Виталий.


Деревня открылась внезапно и вся сразу, как только машина преодолела длинный пологий подъем.

В ушах Виталия ещё звучали последние напутствия друзей-туристов, перед глазами ещё стояли озорные и счастливые лица мальчишек, по очереди свистевших им вслед из голубого свистка. И вот перед Виталием уже деревня Пожарово, где живёт некий Витька Ведерников.

Десятка два или три изб, крытых потемневшей узорной дранкой, стояли в кажущемся беспорядке по обе стороны шоссе, окружённые редкими деревьями, с небольшими палисадниками, выходившими на улицу, и длинными огородами позади. Кое-где виднелись на пустырях белые срубы строящихся изб. Мимо домов, петляя по траве и песку, тянулись неровные колеи, иссечённые колёсами тракторов.

Вдоль шоссе тянулся старый, местами поломанный забор, за которым возле длинного сарая стояли облепленные землёй бороны, два колёсных трактора, грузовая машина на столбиках вместо колёс и огромный неуклюжий комбайн.

Напротив, через шоссе, виднелся большой тёмный дом с вывеской: «Чайная «Труд»». А рядом - другой дом, поменьше, тоже с вывеской: «Магазин». Возле них стояли запылённые машины и подводы.

Между избами по траве и глубоким колеям бродили куры, две козы на длинных верёвках упрямо тянулись к каким-то травинкам, выворачивая привязанные ноги. Стайки ребятишек оглашали криками деревню. На скамьях возле изб сидели старухи в платках.

Появление легковой машины, остановившейся на шоссе возле чайной, привлекло всеобщее внимание. Старухи, прекратив разговор, смотрели на приезжих. Редкие прохожие останавливались и, загородившись ладонью от солнца, разглядывали машину. Ребятишки, словно влекомые невидимым магнитом, со всех концов деревни потянулись к чайной.

Виталий, выбравшись из машины, нетерпеливо огляделся и сказал Углову:

- Ну, давай мне этого самого Витьку.

- Сейчас прибудет, - усмехнулся тот. - Их команда уже подтягивается.

И действительно, через минуту он поманил к себе вихрастого светлоголового мальчонку в длинных штанах, сползавших с голого живота.

Тот смущённо отделился от стайки приятелей и нехотя приблизился, пристально разглядывая свои пыльные босые ноги.

- Здорово, Витя, - сказал Углов.

- Здравствуйте, дядя Ваня, - заранее виноватым голосом ответил мальчик.

- И что это ты на земле ищешь?

- Ничего не ищу. Надо мне больно.

- Ну, конечно. Уже кое-что нашёл, да?

Мальчик вздрогнул и поднял на Углова испуганные голубые глаза.

- Это вы насчёт чего, дядя Ваня?

Углов усмехнулся.

- А вот давай лезь в машину, тогда узнаешь, на счёт чего. И Серёгу своего захвати, - кивнул он на смуглого мальчишку, старавшегося остаться незамеченным за спинами толпившихся в стороне ребят. - Закадычные друзья, - пояснил Углов, оглянувшись на Виталия. - Озорство и подзатыльники - все у них пополам, - и он поманил мальчика пальцем: - Давай, давай, Серёга.

Тот, потупясь и загребая босыми ногами пыль, приблизился к Углову.

- Вот что, братцы, - строго сказал тот. - Помощь ваша требуется. И чтоб мне тут за вас не краснеть. Ясно?

Очутившись в машине, ребята оживились и, поняв, что кара им не грозит, принялись наперебой рассказывать, обращаясь то к Углову, то к Виталию.

Да, да, они ходили за грибами - нынче тьма маслят да лисичек, - когда наткнулись в лесу на машину. А в ней кровь, честное слово, вот не сойти с места, - кровь! Сейчас, совсем скоро, они дяденьке покажут, где та машина свернула в лес.

Действительно, километра через три начались открытия.

Первое, что все увидели, это осколки стекла, усеявшие шоссе в этом месте, и графитно-чёрный след резкого торможения.

Виталий приказал ребятам не выходить из машины и вместе с Угловым приступил к осмотру.

Он то опускался на корточки, внимательно осматривая растрескавшийся, залатанный асфальт, то осторожно и медленно подвигался вперёд, обходя какие-то места, и снова замирал, устремив взгляд себе под ноги.

- Так, так… интересно, я тебе доложу, - негромко говорил он следовавшему за ним по пятам Углову. - Это, брат, не авария. Другой машины тут не было… И стекло выбили… Изнутри, между прочим. Все оно тут, пожалуй… И вот, гляди-ка… - он опустился на корточки, потом встал на колени, опираясь руками об асфальт. - Кровь… Вот на этом осколке… И ведь не порез. Растёрто оно, видал как?.. И на внутренней, стороне…

Виталий поднялся, отряхнул колени и тут же убедился, что руками испачкал их ещё больше. Он коротко усмехнулся, но, тут же посерьёзнев, взглянул на Углова.

- Драка была, - убеждённо сказал он. - Драка внутри машины. С кем-то Булавкин дрался. Перед этим, ещё в городе, посадил его к себе. Знакомый, выходит. А место глухое… - он огляделся. - Вон какой лес кругом стоит. Тут крика никто не услышит.

- Тут и выстрела не услышишь, - мрачно заметил Углов. - Знал, куда заехал.

- Да, это ты прав, - Виталий вздохнул. - Ну, пойдём дальше. Итак, подрались они. Чем это кончилось, нам пока неизвестно. Но машина дальше поехала. Видишь? Уже вон куда, к обочине…

Виталий медленно пошёл вдоль следа. Углов, как тень, следовал за ним.

- Так, - продолжал Виталий, останавливаясь. - Вот здесь она перевалила через кювет и пошла по просеке… Как же он эту просеку в темноте нашёл? Значит, вылез, осмотрелся… Ну что ж, пойдём в лес? - Он оглянулся на Углова.

- Пошли, - согласился Углов, спускаясь в кювет.

Виталий махнул рукой и крикнул:

- Ребята! Давай сюда!

Мальчишки с нетерпением ждали этого момента и мигом выкатились из машины.

Неширокая, вся в кочках просека, заросшая высокой травой и молоденькими, чуть выше травы, ёлочками, хорошо сохранила следы проехавшей машины Булавкина.

Ребята наперебой суетливо галдели:

- Ещё недолго, дяденька… Вон у той сосны косой… А тут вон как её тряхнуло, стекло аж осыпалось…

Виталий пристально вглядывался в неровный, местами исчезающий след машины. Осколки стекла он увидел ещё раньше ребят.

Все ждали, пока он двинется дальше.

Наконец добрались до покосившейся сосны.

И тут же, почти рядом с ней, среди кустов Виталий увидел старый зеленоватый «газик», тот самый, на котором Булавкин довёз их с Игорем до гостиницы.

«Газик» стоял, припав на один бок, дверцы его распахнулись настежь, и вид у него был какой-то сиротливый, будто звавший на помощь.

- Истоптали тут все небось, - досадливо сказал Виталий. - Исхватали, черти.

Ребята испуганно заверещали:

- Не, дяденька, не!.. Мы как увидели, что там все в крови, как дунем!.. Витька в книге читал - ни за что хвататься нельзя…

- Ладно, ладно. Сейчас поглядим. Вы стойте тут.

Виталий махнул рукой и осторожно двинулся к «газику».

Да, следов было много, и чётких отпечатков подошв обнаружить не удалось. Виталий чуть не на коленях исползал все вокруг. Трава, цветы, мох были стоптаны, расплющены, перемешаны с землёй.

Постепенно Виталий все дальше отходил от машины и вдруг замер.

- След волочения... - прошептал он и сразу почувствовал, как тяжело забилось сердце.

В лесу быстро сгущались сумерки.

В последний раз осматривая машину, Виталий озабоченно повторил:

- Все это надо сохранить до завтра, - и, подумав, добавил: - Вот что, Ваня. Тебе придётся остаться. Я сейчас поеду в деревню, отвезу ребят, позвоню в город и вернусь. Заночуем тут. Утром приедут наши. А ночью… Ночью может кто-нибудь сюда вернуться. Ты понимаешь?

Углов кивнул.

- Поезжай. Сейчас совсем темно станет. И пожевать чего-нибудь захвати.

Виталий с мальчишками долго шли по просеке, натыкаясь на кусты и деревья. Потом тоже долго ехали до деревни. И звонил Виталий по телефону, как ему казалось, тоже очень долго, потому что все это время он думал об Углове, оставшемся в лесу у машины, к которой каждую минуту мог кто-то подкрасться в темноте. А если подкрадутся двое?… Нет, надо бы остаться ему, Виталию. Углов не прошел такой школы. У него нет «десантного» опыта, двое могут его одолеть. А вот десантника, даже бывшего, если он готов к бою, не одолеет и взвод, это уже проверено.


Следующий день было воскресенье.

Ровно в одиннадцать Игорь уже звонил в квартиру на третьем этаже нового дома по улице Декабристов.

Дверь открыла маленькая седенькая женщина в переднике. Она окинула Игоря насторожённым взглядом исподлобья и сказала:

- Валентин Григорьевич ждут. Вон туда проходите.

И указала скрюченным пальцем на одну из дверей. Игорь постучал.

- Да, да! Прошу! - ответил ему сочный бас из-за двери.

Навстречу Игорю поднялся с дивана, отложив книгу, высокий, тучный человек в малиновом халате. Розовое, царственно-холёное лицо его с отвислыми щеками и мешочками под глазами несло на себе отпечаток благодушия и сытости. «Превосходное пищеварение, - иронически подумал Игорь. - И нервная система тоже».

Олешкович провёл пухлой рукой с толстым, врезавшимся в палец обручальным кольцом по седым волосам, потом протянул её гостю. Рука была огромной и: удивительно мягкой.

- Прошу, - повторил он, плавно указав на мягкое кресло около журнального столика, и, опустившись в другое, напротив, спросил, запахивая полы халата. - Чем могу служить?

- Хотелось бы, Валентин Григорьевич, уточнить некоторые факты по делу Лучинина, - ответил Игорь. - Но прежде, каково ваше мнение вообще поэтому делу?

- Гм, «вообще»…

Олешкович удобно откинулся на спинку кресла и сплёл руки на животе, вертя большими пальцами, потом сдвинул вверх мохнатые брови и неопределённо пожевал губами.

- Так вот, видите ли, вообще скажу вам приватно: Евгений Петрович мне весьма импонировал. Весьма! Человек дельный, мыслящий и к тому же обаятельный. Однако горячий и спорщик. Приходилось иной раз, так сказать, охлаждать. При этом надо заметить, не обижался. Да-с. Словом, - Олешкович развёл руки, - как угодно, но обвинениям в его адрес поверить не в силах. Да-с, не в силах.

- Однако некоторые факты все же требуют уточнения, - упрямо возразил Игорь, доставая бумаги.

- Извольте. Что могу, уточню.

- Ну вот, к примеру, - Игорь взял одну из бумаг, - факт выплаты денег некоторым рабочим по приказу Лучинина, хотя нарядов на выполненную ими работу не было. Как это объяснить?

- Весьма просто, - пожал плечами Олешкович, потом наклонился к столику и двумя пальцами придвинул к Игорю полированный ящичек на подставке. - Прошу. Курите.

Он слегка приподнял ящичек, и на его поверхности через образовавшуюся на миг прорезь появилась длинная папироса.

- Спасибо. Я привык к своим, - ответил Игорь, доставая из кармана сигареты.

- Да, да. Конечно, - согласился Олешкович, беря папиросу. - А я, знаете, никак к этим сигаретам не привыкну.

Они закурили от зажигалки, которую Игорь предупредительно протянул через столик Олешковичу. Глубоко затянувшись, тот продолжал:

- Да-с. Так вот, позвольте заметить, объяснение тут весьма простое. Пресловутые эти наряды существовали. В нашей книге регистрации они значатся поступившими. Но к моменту ревизии их у нас не оказалось.

- То есть как это не оказалось?! - удивлённо воскликнул Игорь.

- А вот так и не оказалось, - развёл руками Олешкович. - Работник бухгалтерии получил у меня за это строгий выговор.

- Но, позвольте, Валентин Григорьевич, кому же это понадобилось их украсть?

- Ума не приложу. Но факт. Украли. И, замечу, не мои работники. Иначе они и в книге учёта что-нибудь выкинули. Люди понимающие.

- Та-ак, - задумчиво протянул Игорь. - Но как же комиссия?

- Отказалась принять во внимание. Точнее, заявили, что наряды, видимо, были фальшивые и, узнав о ревизии, их поспешили уничтожить. Величайший абсурд, доложу вам. И это своё мнение от комиссии я не скрыл, Игорь сделал пометку в бумаге и спросил:

- Вы мне потом разрешите познакомиться с этой книгой?

- Ради бога. Заодно побеседуете и с моим работником. Бурашникова Анна Николаевна. Весьма квалифицированный бухгалтер. Утерять эти наряды никак не могла.

«Бурашникова, Бурашникова… Где-то мне попадалась эта фамилия…» - подумал Игорь.

- Ну, хорошо, Валентин Григорьевич, - сказал он. - А как объяснить такой, например, факт? Лучинин передал Барановскому комбинату некоторое оборудование, объявив его утильным. А вы спустя четыре месяца направляете на комбинат счёт за это оборудование. Следовательно, оно не было утильным, так получается?

- Не совсем, - усмехнулся Олешкович. - Тут, изволите видеть, есть одна деталь. Оборудование мы отдали утильное. Это верно. Но потом комбинат прислал нам счёт по командировкам. А у нас по этой статье денег не оставалось. Что тут делать? Я и вспомнил об этом оборудовании. Евгений Петрович было вспылил. Я ему свои резоны выставляю. Он ни в какую. Поспорили. В конце концов подписал. Комбинат счёт этот принял. Баланс и сошёлся. Я это все от комиссии тоже не скрыл. Но опять-таки во внимание принято не было.

Они ещё долго обсуждали различные пункты акта.

Олешкович, несмотря на свои барственно-величественные манеры, изысканные выражения и малиновый халат с золотыми кистями на поясе, нравился Игорю все больше. За всем этим явственно ощущались безукоризненная честность, тонкая наблюдательность и безбоязненная прямота суждений.

Игорь согласился даже выпить чашечку кофе, который им принесла на подносе маленькая старушка в фартуке. Кофе оказался превосходным. По этому поводу Олешкович заметил:

- Рецепт заварки из Ирана вывез. Пришлось во время войны побывать. Могу поделиться, если желаете. Истинное наслаждение будете получать.

- Спасибо, Валентин Григорьевич. А не поделитесь ли мнением о некоторых товарищах? Вы ведь людей на заводе знаете.

- Ради бога! Если хоть в малой степени полезным окажусь.

Видно было, что Олешкович тоже проникся симпатией к своему молодому собеседнику.

О Черкасове он сказал пренебрежительно:

- Специалист, конечно, неплохой, но человек… Уважения не испытываю, признаться.

- А вот у вас там есть шофёр Булавкин. Что он за человек, на ваш взгляд?

Олешкович пожал плечами.

- Этого знаю мало. Да вот, видите, какой номер выкинул.

- Он, возможно, не один номер выкинул, - заметил Игорь. - Вот, поглядите, это письмо в редакцию газеты.

Олешкович, далеко отставив письмо от глаз, внимательно прочёл его, потом покачал массивной головой.

- Не он писал.

- Почему вы так думаете?

- Сведения-то эти откуда у него?

- Вот и я думаю: откуда? - и, помедлив, Игорь неожиданно спросил: - Скажите, а все эти факты Черкасов, например, мог знать?

- Отчего же? Мог, конечно, - пожал плечами Олешкович и брезгливо поморщился. - Омерзительно! Руки надо мыть после такого «документа». А есть, знаете, превосходные у нас люди. Вот, к примеру, Симаков Иван Спиридонович. Благороднейший человек, скажу вам. Умница. Бригадир слесарей. Так это разбойное племя на него просто молится. Редкое явление, доложу. Между прочим, член партбюро. Бо-ольшим уважением пользуется. Весьма рекомендую познакомиться.

«Симаков, Симаков… - пронеслось в голове у Игоря. - Это же он говорил Филатовой о Носове. Вот кстати…»

- Как бы мне с ним повидаться, Валентин Григорьевич? Хорошо бы сегодня же.

- А вот мы сейчас ему позвоним.

И Олешкович тяжело поднялся, опираясь руками о поручни кресла.

…Час спустя Игорь уже шёл через весь город, отыскивая улицу со странным названием Лесной Тупик.

По дороге он вспоминал свой разговор с Олешковичем и терялся в догадках. Значит, кто-то украл наряды! Но кто же? Это не мог сделать Булавкин. Он не имел доступа в бухгалтерию, да если бы и проник туда, то ни за что не нашёл бы этих нарядов. Кто же тогда? Носов? Тоже сомнительно. Если же принять версию, что они с Булавкиным убили Лучинина, «закопали», то зачем им надо было вообще писать анонимки? А если они решили «закопать» его, так сказать, в переносном смысле, то есть попросту оклеветать, то откуда у них появились такие факты? Что-то не сходятся тут концы с концами. Какое-то ещё звено существует в этой второй цепочке…

Улица с удивительным названием оказалась на окраине и действительно упиралась в небольшой лесок. Последние её дома исчезали среди деревьев.

Было уже около четырех часов дня. Игорь изрядно устал. Кроме того, очень хотелось есть.

Домик Симаковых оказался одним из последних, уже в самом лесу, и калитка выходила на небольшую поляну.

Игорь сразу угадал Симакова в худом, усатом человеке, сидевшем на скамье у калитки, с маленькой девочкой на руках.

Узнал, видимо, его и Симаков. Он неловко поднялся, обхватив девочку рукой, и махнул Игорю.

- Вы, наверное, так-эдак, меня отыскиваете, - чуть заикаясь, сказал он. - Симаков я.

- Точно, Иван Спиридонович, вас и отыскиваю, - улыбнулся, подходя к нему, Игорь. - Здравствуйте.

- Ну, в дом прошу.

- А может, на скамейке посидим? Хорошо у вас тут, как на даче. И тень вон какая.

- Можно и тут, - согласился Симаков. - Вот только, так-эдак, дите бабке отдам. Молодые-то наши, значит, в отпуск, а мы с бабкой, так-эдак, маемся вот, - и он любовно погладил девочку по русой головёнке. - А вы сидайте, сидайте, - закончил он, указав на скамью. - Я сейчас.

Неожиданно лёгкой, какой-то даже летящей походкой он направился к дому, прижимая девочку к себе и словно не ощущая её тяжести.

Через минуту Симаков вернулся, опустился рядом с Игорем на скамью и закурил, перекинув ногу на ногу и упёршись локтем в колено.

- Насчёт чего же, так-эдак, разговаривать будем? - спокойно, без тени любопытства спросил он.

- Да, вот насчёт Лучинина, - негромко сказал Игорь, словно извиняясь за столь скорбную тему предстоящего разговора.

- Понятно, - кивнул головой Симаков и снова спросил: - Из Москвы, выходит?

- Из Москвы.

- Понятно, - повторил Симаков, сдувая пепел с коротенькой, измятой сигареты.

- Что же это с ним случилось? - спросил Игорь. - Как думаете, Иван Спиридонович?

- Думаю, как он мог, так-эдак, на себя руки наложить? - досадливо произнёс Симаков. - Ив голове это никак не помещается.

- Ну, а все неприятности? С другой стороны - Филатова…

Симаков вдруг резко повернулся и строго, даже сурово сказал:

- А вот она здесь, так-эдак, ни при чем.

- Я не о том хочу сказать.

- Сказать, может, хотите не о том, а думаете о том, раз дознались, - возразил Симаков. - Так я о том вам сразу скажу. Чтобы потом не возвращаться. Таня - чистейшая душа, чистейшая. Я её, так-эдак, вон с каких пор знаю, - он протянул заскорузлую ладонь над землёй. - И от той своей любви она мук приняла ох сколько. И он её, кажись, полюбил… Но семью его разрушать она не хотела. Уволиться решила, из города нашего уехать, это вот да. Хотела. Но чтоб через это он жизни себя лишил, так-эдак, - не поверю. Сильный был человек, Евгений Петрович, добрый человек, вот как я скажу.

Он смял между пальцами окурок сигареты, далеко отбросил его в сторону и огорчённо добавил:

- А насчёт брехни вокруг него, то мы ему прямо, так-эдак, сказали: «Дело, Петрович, не кончено. Мы дальше пойдём». А он ещё осерчал: «Я, - говорит, - так-эдак, и сам дальше пойду». И вот куда пошёл…

Оба помолчали. Потом Игорь сказал:

- Филатова говорила мне, что грозил ему Носов. Закипать грозил. И она того Носова, мол, боится.

- Насчёт этого, помнится, я ей сам, так-эдак, сказал, - кивнул задумчиво Симаков. - Мутный человек.

- И на Евгения Петровича злость имел?

- Он на весь свет злой.

- Кем он у вас работает?

- Мастером, так-эдак. Евгений Петрович ему два выговора дал, а потом вообще уволить собирался.

Симаков сидел сгорбившись, подперев ладонью подбородок, и, не отрываясь, пристально смотрел куда-то в одну точку.

Опять помолчали.

Потом Игорь задумчиво произнёс:

- Самоубийство случилось двенадцатого, в пятницу. Где был в тот день Носов, случайно, не знаете? - и тут же слабо усмехнулся: - Впрочем, как вы можете знать?

- Да уж, - согласился Симаков. - Знать неоткуда, так-эдак. А хорошо бы знать…

Когда они распрощались, начало смеркаться. Напоследок Игорь записал адрес Носова.

«Ну, все на сегодня, - сказал он себе, устало шагая по улице. - Теперь только бы поесть». В голове вдруг возникла тревожная мысль о Виталии. Что там происходит сейчас, в этом Пожарове? Что Виталий узнал там?.. Носов… Неужели он пошёл на убийство? Вместе с Булавкиным? Но зачем тогда анонимки?..

Дойдя до перекрёстка, Игорь огляделся.

Он уже начал неплохо ориентироваться в этом городе. Сейчас, например, ему надо повернуть направо. А вот если пройти дальше, то можно попасть на улицу Гоголя. Там живёт Носов…

Игорь, никуда не сворачивая, решительно двинулся дальше.

Через несколько минут он уже шёл по улице Гоголя, косясь на номера домов, которые, однако, не так-то просто было разглядеть в сгущавшихся сумерках.

Но вот впереди возникли очертания невысокого двухэтажного дома. Из подъезда выскочила какая-то мужская фигура. Насвистывая, человек стремительно и в то же время как-то беззаботно двинулся прямо навстречу Игорю.

Когда они поравнялись, Игорь удивлённо воскликнул:

- Слава! Это вы?..

Перед ним стоял бородатый Небогов, тоже удивлённый неожиданной встречей.

- А это вы? - в свою очередь, спросил он.

- Представьте себе, - засмеялся Игорь. - Но как вы сюда попали?

Небогов иронически поклонился.

- Я не спрашиваю, сэр, как сюда попали вы. Что же касается меня, то я имею честь жить вот в этом доме, - и он указал на подъезд, откуда только что вышел.

- В этом доме? - недоверчиво переспросил Игорь, еле скрывая охватившее его волнение. - А в какой квартире?

- С вашего разрешения, в седьмой, - с прежней иронией, хотя и несколько озадаченно, ответил Небогов.

- И вы там живёте… один?

- Нет, зачем же. Во-первых, у меня есть неплохая сестра. Очень симпатичная, рыжая учительница. Могу познакомить. Во-вторых, есть, к сожалению, сосед. Очень малосимпатичная личность.

- Сосед?..

- Именно. По фамилии Носов. По имени Василий Павлович. Чтоб мне его всю жизнь не видеть, как говорят в Одессе.

Игорь тем временем уже овладел собой и, взяв Не-богова под руку, весело сказал:

- Отлично. Я вас провожу, куда бы вы ни шли. Делать мне все равно нечего.

Он уже забыл об усталости и голоде и лихорадочно соображал, как ему теперь поступить.


Было ещё совсем рано. Небо на востоке только-только порозовело. На траве заблестели капли росы, и где-то высоко, в зеленой кипени листвы, застучал дятел. Но под разлапистыми старыми елями, за кустами, 3 дальней лесной чаще ещё таилась ночная тьма. А на самой просеке таяла в воздухе молочная дымка тумана.

Накренившаяся среди кустов машины, ночью казавшаяся таинственной и огромной, сейчас проступала, как с переводной картинки, всеми своими блестящими от росы чёрными колёсами, грязно-зелёными, распахнутыми настежь дверцами с застрявшими осколками стёкол, тупым, словно обрубленным, капотом. Маленький «газик» будто спрашивал: «Что со мной случилось? Как я тут очутился?»

Виталий переложил пистолет в другую руку и, опираясь о землю, осторожно вытянул затёкшую ногу, стараясь не разбудить спавшего рядом Углова.

Итак, ночь прошла. И никто не появился возле брошенной машины.

Со стороны шоссе вдруг разорвал лесную тишину автомобильный гудок, длинный, резкий. Потом второй, третий.

Виталий обрадованно вскочил, но тут же, морщась, опёрся о ствол дерева. Как же он отлежал себе все бока, ни выпрямиться, ни вздохнуть, и ноги как ватные.

- О черт! - с усилием произнёс он.

- На охоту надо ходить, - засмеялся проснувшийся Углов и кивнул в сторону шоссе. - Наши приехали. Пошли встречать.

Через полчаса вокруг сиротливо стоявшего «газика» уже кипела работа.

Эксперт, немолодая, полная женщина в милицейском кителе и сапогах, аккуратно сняла на специальную плёнку отпечатки пальцев с руля и приборной панели, соскоблила пятна крови с подушек сиденья и с помощью лупы стала осматривать внутренность машины.

Тем временем Виталий рисовал на листе бумаги схему места происшествия. Он старательно изобразил лес, просеку, шоссе, время от времени откидываясь назад и как бы со стороны любуясь своей работой. Затем принялся шагами измерять расстояния.

Неожиданно его позвала эксперт. Она обнаружила в машине окурок с характерным прикусом. Осторожно разглядывая его, Виталий подумал: «Передний левый зуб острый, как у волка». Он отдал окурок эксперту и вспомнил про свою находку.

- Такой же самый, - и задумчиво добавил: - Между прочим, это не Булавкина. Буду интересоваться группой слюны.

Проводник с огромной овчаркой на поводке кружил вокруг, ворча себе под нос:

- Стадо слонов столько не истопчет. Разве тут след возьмёшь? А, как думаешь? - обратился он к собаке.

Та подняла умные коричневые глаза и потёрлась мордой о его сапог, словно говоря: «Ничего, мы все-таки поработаем». Проводник усмехнулся и потрепал её по мощной шее.

К ним подошёл Виталий.

- А ну, дай-ка ей для информации, - он протянув, проводнику коробочку с окурками и пуговицей, найден ной в машине.

Но проводник сначала понюхал её сам и с укором сказал:

- В коробке табак был.

Он высыпал на ладонь окурки и пуговицу и протянул собаке. Та шумно, как пылесос, втянула воздух с его ладони и закружила вокруг, уткнув морду в траву.

- Ищи, Бог, ищи, - повелительно сказал проводник.

- На бога надейся, а сам не плошай, - засмеялся Виталий. - Надо же такую кличку дать. Не щадите чувств верующих.

- Сам себе выбрал, - усмехнулся проводник. - Вдруг откликаться стал. Ещё в школе. Как я в сердцах бога помяну, он со всех ног ко мне. Так и пошло. Уж начальство…

В это, время собака неожиданно рванула в сторону, и он, не удержавшись, повалился на Виталия.

- О черт! Смотри-ка, взяла!

Вдвоём они кинулись вслед за тянувшей их куда-то в кусты собакой.

Она бежала все дальше, уверенно, нигде не задерживаясь, ловко огибая деревья, продираясь сквозь редкие кусты, с шумом втягивая в себя воздух и временами нетерпеливо, сердито рыча.

По лесу бежали долго, выбиваясь из сил, задыхаясь, оцарапанные, исхлёстанные ветвями, не решаясь остановить собаку и хоть на миг перевести дыхание.

Лес между тем стал редеть, и вскоре показалась деревня.

Мирно вились дымки над избами. Во дворах орали, надсаживаясь, петухи. Застрекотал трактор, и словно в ответ ему остервенело затявкали деревенские псы. Где-то, как потерянная, мычала корова. Деревня просыпалась.

Виталий и проводник, мокрые от пота, тяжело дыша и поминутно спотыкаясь, бежали по лугу. Вернее, им только казалось, что они бегут, и собака, видимо поняв, что большего от них уже не добиться, ослабила натянутый, как струна, поводок. Она тоже устала, мохнатые, с чёрными подпалинами бока её тяжело вздымались, но морда по-прежнему не отрывалась от земли. Лишь изредка она вдруг оборачивалась и тихо нетерпеливо повизгивала, словно говоря хозяину: «Ну, что же ты отстаёшь? Бежим, бежим».

Но около первых же изб уверенность покинула её. Она начала метаться из стороны в сторону, ища потерянный след. Проводник вернулся с ней назад. Собака уткнулась мордой в траву, кинулась вперёд, но через минуту снова начала, повизгивая, крутиться на месте. Так повторилось несколько раз. Наконец она устало улеглась на траве и виновато подняла умную морду.

- Все, - вздохнул проводник, вытирая рукавом потный лоб.

- Значит, человек тот пришёл в деревню, - сказал Виталий.

Он тяжело опустился на землю возле какой-то избы, упёршись спиной в низкий палисадник. Рядом уселся проводник. Собака растянулась у их ног, положив морду на вытянутые лапы, и закрыла глаза, только уши её чутко вздрагивали.

- Попробуем рассуждать, - доставая трубку, сказал Виталий. - Человек этот - скорей всего, конечно, Булавкин - после драки, весь в крови, пришёл в деревню. Ночью. Зачем он пришёл?

- Может, ранен был?

- Возможно. Хотя и не сильно. Иначе не прошёл бы столько по лесу, да ещё в темноте. А вообще-то, он не сюда ехал, конечно. Тут слишком близко, чтобы скрыться, если он собирался скрыться. И машину для этого угонять не стоило. Зачем же он пришёл?

Виталий минуту задумчиво пыхтел трубкой. Потом решительно произнёс:

- Ясно одно. У него тут есть знакомые. Он, видимо, решил у них заночевать, переодеться и утром двинуться дальше.

- Пожалуй, что так, - согласился проводник.

- Отправляйтесь теперь назад, - сказал ему Виталий. - К нашим. И возвращайтесь в город. Машину забирайте. Держать около неё засаду бесполезно. Никто уже не придёт. А Углов пусть меня тут разыщет. Ну, скажем, в чайной. Заодно перекусим.

На том и порешили.

Виталий с усилием поднялся, кое-как отряхнулся, заправил перепачканную рубаху и двинулся через деревню к шоссе.

«Представляю себе мой видик», - подумал он, перехватив удивлённые взгляды двух женщин, возившихся с вёдрами у колодца.

Около чайной, как и накануне, стояли машины и подводы, лошади, мотаяголовами, жевали сено.

В самой чайной народу было много. За столиками ели, курили, громко переговаривались, кто-то смеялся, кто-то спорил.

Виталий протиснулся к стойке, сунув руку в карман, где лежал пистолет.

Молодая женщина в аккуратно повязанной цветной косынке и белом фартуке, только что весело шутившая с кем-то, хмуро сказала ему:

- Спиртное у нас после двенадцати. Ступай пока.

Виталий усмехнулся. «Вид мой продолжает действовать на местное население», - подумал он и попросил бутылку молока и сардельку.

- Спиртное не употребляю, - строго добавил он.

- Оно и видно.

- Плохо смотришь, хозяйка.

Женщина уже внимательней посмотрела на него, и, видимо, в душе у неё шевельнулось какое-то сомнение.

Все столики были заняты, и Виталий пристроился на краю длинной стойки.

- А чего же ты такой чумазый? - спросила женщина и, сама уже не очень веря тому, что говорит, добавила: - Под забором небось ночевал?

Виталий с набитым ртом помотал головой, потом коротко пояснил:

- В лесу.

Последние из посетителей отошли тем временем от стойки, и женщина с любопытством повернулась к Виталию.

- Чего же так, в лесу-то? - спросила она, опускаясь на табуретку по другую сторону стойки.

- Служба, - ответил Виталий. - Человека одного ищем.

Женщина соболезнующе покачала головой.

- Надо же… А что за человек-то?

- В среду ночью к вам в деревню пришёл. Ночевал у кого-то.

- Чужой, что ли?

- Ага…

- Не было у нас тут чужих. А то бы знала. Это вы вчера на машине приехали, мальчишек наших возили?

- Мы…

Виталий ел жадно и в ответ только кивал головой. Потом вдруг вспомнил, как мама обычно говорила ему за ужином: «Не набивай так рот, это неприлично», - и усмехнулся.

- Что смеётесь? - спросила женщина. - Не верите? Мой-то - здесь бригадир. В четверг на рассвете. Как раз все дома обходил насчёт коров. Не было у нас чужих в деревне, уж я вам верно говорю.

Виталий, нахмурясь, допил своё молоко.

А потом в чайной появился Углов. Пробираясь между столиками, он еле успевал пожимать тянувшиеся к нему руки.

- Моё почтение, Иван Кириллович… Привет, Ваня… Садись, подвинемся… Ваня, сюда давай!.. - неслось отовсюду.

Углов, видно, был личностью популярной и уважаемой.

- Здравствуйте, Иван Кириллович, - просияла женщина, когда Углов добрался до стойки. - Уж чем вас угостить, не знаю?

- Ставь, Дуняша, беленькую, - весело ответил Углов.

- Знаю я вашу беленькую, - засмеялась та, доставая бутылку с молоком. - В товарище вашем только обозналась.

Полчаса спустя Виталий и Углов сидели на скамейке около чьей-то избы и обсуждали создавшееся положение.

- Дворы тут наперечёт все знаю, - говорил, покуривая, Углов. - Два-три непутёвых мужика есть, конечно. Через «Труд» все пропивают. Знаем их.

- А связи у кого с городом? - спросил Виталий. - С кем может Булавкин тут дружить?

- Связи?.. - задумчиво повторил Углов. - Связи, конечно, есть. Вот, к примеру, у Буракова дочка в городе работает. Приезжает с мужем. У Анашина брат тоже.

- Где этот брат работает?

- Брат-то? На электродном.

Виталий насторожённо взглянул на Углова. А тот, вздохнув, добавил:

- Непутёвые, между прочим, братцы. На выпивку слабы. И сразу драться лезут. Каждое воскресенье тут с ними хлопоты.

- Сегодня как раз воскресенье.

- Пока вот тихо.

- А знаешь что? - предложил Виталий. - Давай-ка заглянем к ним, а? Все-таки и Булавкин с электродного.

- Можно, - согласился Углов и, критически оглядев Виталия, добавил: - Только сперва надо тебе того… - он сделал неопределённый жест руками, словно лепя чего-то в воздухе. - Пошли к бригадиру. Свояк он мне.

В доме бригадира их встретили шумно и радостно. Ребятишки с воплем повисли на Углове. Сам хозяин, огромный и усатый, с утра одетый по-воскресному, в белой рубашке с галстуком, читал у окна газеты за всю неделю сразу. Очки косо и неудобно сидели на его широком носу. Он долго тряс руку Виталию.

- Рад. Душевно рад, - гудел он довольным басом. - Гостями будете…

Когда Углов объяснил, зачем они пришли, вокруг Виталия началась суматоха.

В конце концов отмытый и выбритый, в чистой рубашке, отутюженных брюках и до блеска начищенных ботинках, раскрасневшийся от смущения, он вышел на улицу вслед за Угловым.

Подбежавший к ним уже знакомый Витька, захлёбываясь, сообщил, что приезжали две машины с собакой. И «газик» на буксире приволокли. Мотор у него целый, но дяденька говорил, что сел аккумулятор. А потом все в город уехали, а одна машина стоит у чайной.

Пришлось сначала идти туда.

Солнце уже перевалило за полдень, когда Виталий и Углов подошли наконец к дому Анашина.

Хозяина на месте не оказалось.

- В город уехал, - сказала его жена, высокая, бледная женщина с суровым лицом. - Дома-то у него занятиев нет.

- Что ж брат-то не приехал? - спросил Углов.

- Да уж третье воскресенье в городе гуляют, - сердито ответила женщина, вытирая об фартук мокрые руки.

- Дозвольте зайти, поговорить, - сказал Углов.

- Милости просим. На стол только подать нечего. С моим обормотом только бы с голоду не подохнуть.

- Знаем, Пелагея Федоровна, знаем, - вздохнул Углов, проходя в избу.

На выскобленном полу лежали грубые пёстрые дорожки. Давно не белённая печь с ржавыми затеками и плохо пригнанной вьюшкой выходила сразу в обе комнаты, разделённые дощатой перегородкой. На стене в большой, потрескавшейся раме с осколком стекла в углу рядами были засунуты фотографии. Разные люди, то группами, то в одиночку, смотрели оттуда. Многие из фотографий были старыми, пожелтевшими, с отломанными углами. Около окна стоял накрытый клеёнкой стол.

Проходя через большие полутёмные сени, Виталий заметил сваленные в углу удочки, старые верши, садки и прислонённые к стене весла. А в комнате у печи висел чёрный дождевик и стояли высокие рыбацкие сапоги.

На подоконнике была навалена всякая рыболовная снасть: различные крючки, грузила, перепутанные клубки лески, блесна.

Хозяйка обмахнула фартуком два стула возле стола и сказала:

- Сидайте, пожалуйста.

- Хозяин-то у вас рыбачит? - спросил Виталий.

- Когда трезвый, - хмуро ответила женщина. - Да больше Егорка этим занимается. Братан его.

- Один?

- Привозит с собой. Кого пить, кого рыбачить.

- Кого же рыбачить?

- Хороший человек приезжал. Видный такой. Уж Егорка вокруг него вьюном ходил. Начальник его, что ли. Не разобрала я. Ну да перестал чтой-то. Уже с месяц, как не был. Небось понял, что братцы - труха, а не люди, - и, вздохнув, добавила: - Егорка-то судимый у нас.

- А кто же приезжал, звать-то как? - осторожно спросил Виталий.

- Звать-то? Уже не помню.

- Вспомните, Пелагея Федоровна, - попросил Углов.

Женщина задумалась, перебирая складки фартука на коленях.

Виталий, охваченный непонятным беспокойством, встал, прошёлся по комнате, потом снова опустился на стул.

- Кажись, Евгений Иванович звали, или Евгений Петрович… - неуверенно произнесла, наконец, хозяйка, не отрывая глаз от своего фартука.

Виталий бросил тревожный взгляд на Углова.

- Та-ак, - чуть хрипло протянул он и откашлялся, - Евгений Петрович. Значит… рыбачить, говорите, приезжал?..

- Рыбачить, - не поднимая головы, кивнула женщина и, подумав, добавила: - Молчаливый такой был, усталый, все хмурился…

Виталий, не выдержав, снова стал расхаживать по комнате, стиснув зубами пустую трубку.

- Ну, а пить кто с ним приезжал? - спросил Углов, беспокойно следя за Виталием.

- Пить-то? - переспросила женщина и тяжело вздохнула. - Да Васька его, кто же ещё, - и, заметив, что Виталий остановился перед рамой с фотографиями, кивнула на неё. - Вон они с Егоркой рожи-то свои выставили.

- Где? - обернулся к ней Виталий.

Женщина тяжело поднялась со стула. Подойдя к фотографиям, она вытащила одну из них и протянула Виталию.

- Вот они. А назаду Егорка потом уже пьяный приписал.

И потому ли, что она протянула её Виталию перевёрнутой, или он, беря, сам её перевернул, но прежде всего ему бросилась в глаза корявая надпись на обороте: «Два друга - метель и вьюга».

А с фотографии на него глянули два лица. Одно незнакомое, худое, с тонкими, сжатыми губами, нос с горбинкой, тёмная чёлка падает на глаза, и те смотрят дерзко, с прищуром. А другое лицо странно-знакомое, мясистое и угрюмое.

В это время Углов спросил:

- А что, Пелагея Федоровна, в прошлую среду, ночью, не забредал к вам никто чужой?

- В среду-то? - женщина беспокойно повела плечами. - Не-ет. Чужих у нас не было в среду.

- А может, вы спали, да не слышали? Антон впустил.

- Это он сроду не услышит. Завсегда пьяный спит. И Егорка такой же. А я… господи! Забыла уж, когда и спала спокойно.

Пока они говорили, Виталий неотрывно смотрел на фотографию. Потом спросил:

- А как этого Васьки фамилия, не знаете?

- Васьки-то? - женщина повернулась в его сторону. - Как не знать. Носов его фамилия.

- Носов?! - ошеломлённо повторил Виталий и снова перевёл взгляд на фотографию.

«Два друга - метель и вьюга»…

Все оборачивалось непонятно и странно.

Глава VII
ЧАША ВИНЫ И ЧАША БЕДЫ

Вечером в номер ввалился Виталий, запылённый, усталый, в чужой рубашке.

При виде его Игорь, скрывая радость, иронически воскликнул:

- Кого я вижу! Это тот самый московский пижон Лосев?

- Остри дальше, - ответил Виталий, плотоядно глядя на бутылки с молоком, колбасу и прочую снедь на столе. - Остри, пока я не наемся. А то на двоих тут не хватит.

- Ну, я все понимаю. Но с кого ты снял рубашку? И что это такое - кража или грабёж?..

Впрочем, Игорь, обеспокоенный чудовищным аппетитом друга, вовремя спохватился и кинулся спасать то, что ещё можно было спасти. Он и сам весь день ничего не ел и только что пришёл, расставшись с Небоговым.

Когда первый приступ голода был утолён, Игорь спросил:

- Ну, кто первый будет докладывать? Я полагаю, начинать надо с младших. Докладывайте, товарищ Лосев.

- Ты хоть в двух словах скажи, что узнал? - взмолился Виталий. - Я пока в себя приду.

- В двух словах? Ну, ладно. А ты давай умойся, И, ради бога, сними чужую рубашку.

- Слушаюсь!

Пока Виталий плескался под умывальником, Игорь, развалившись рядом на стуле и сбросив ботинки - он тоже изрядно устал за этот день, - рассказал о беседе с Черкасовым, о встречах с Олешковичем, Симаковым и Небоговым.

- Этот Славка отличный парень. А его сестра…

- Ага, есть, значит, и сестра, - насмешливо вставил Виталий, как уж извиваясь под рукомойником.

- Да. Очень строгая учительница. Хотя и рыжая. Брата во как держит. - Игорь потряс в воздухе кулаком.

- Но тебя это все, конечно, не испугало?

- Есть некоторый опыт. Так вот. Проводив Славку, я отправился к ней. Да! Самое главное! Их соседом оказался Носов! Представляешь?

- М-м-м… - изумлённо промычал Виталий, продолжая с ожесточением намыливать лицо и шею и потому будучи не в силах произнести что-либо более членораздельное.

- Так вот, - продолжал Игорь. - Оказалось, что Носов брал у неё одолженную им Черкасовым машинку. Причём брал с разрешения самого Черкасова. Понимаешь?

Виталий на секунду замер с зажмуренными глазами, потом стал торопливо смывать с лица мыло.

- Выходит, Носов напечатал те анонимки? - спросил он, уже вытираясь. - А Черкасов…

- Вот именно. Хотя мне тут далеко не все ясно, - задумчиво покачал головой Игорь. - У меня будут к ним кое-какие вопросы. И вот ещё что. Один человек бывал у Носова особенно часто. К сожалению, Леля не знает, как его зовут, - и торопливо объяснил: - Леля - это сестра Небогова.

- Я понимаю, - скромно отозвался Виталий. - Просто Леля. Без всяких там официальностей.

- А, брось ты! - Игорь нетерпеливо махнул рукой. - Так вот. Человек этот - молодой, худощавый, узкое лицо, нос с горбинкой, чёлка падает на глаза…

- Анашин!.. Егор Анашин, - сказал Виталий, усмехнувшись. - Близкий друг. «Два друга - метель и вьюга».

- Это ещё что такое? - удивился Игорь.

- А то, что мы с тобой с двух концов подошли к одной точке. Вот это работа! Я тебе потом все расскажу.

- В общем, надо браться за этого Носова вплотную.

- Знаешь, - мечтательно произнёс Виталий. - Мне все это напоминает известную детскую игру. Сначала было холодно, потом теплее, ещё теплее… Сейчас становится уже горячо. Но где спрятана вещь - я пока понять не могу. Хоть убей. Вот слушай теперь, какие у меня достижения.

Виталий принялся рассказывать.

- …Из этих двух братцев опаснее кажется Егор. Пелагея Федоровна сказала так: «Мой-то дурак, а вот Егорка у нас судимый».

- Мужья всегда кажутся глупее других, - философски заметил Игорь. - Так что это не аргумент.

- Тебе, конечно, виднее, - согласился Виталий, пряча усмешку. - Дальше. К ним приезжал Лучинин. Два раза. Рыбачить. Понимаешь? В последний раз незадолго до смерти.

- Один? Без приятелей? Что же это за рыбалка?

- Это, брат, была, видно, очень грустная рыбалка. По-моему, Женька просто искал уединения. Ведь на него уже все свалилось в то время. И грозил суд.

- Понятно. Но все-таки, куда же девался Булавкин? - медленно произнёс Игорь. - И кто там, в машине, был с ним? Ведь кто-то из них пришёл в деравню, раз собака привела.

- В том-то и дело! Но чужой в деревню не приходил… Чужой… А? - Виталий вопросительно посмотрел на Игоря. - Это мысль.

- Да. Надо проверить.

В это время кто-то торопливо постучал в дверь их номера.

Игорь быстро поднялся. Виталий устремился было за ним, но, опомнившись, стал поспешно натягивать рубашку.

Игорь щёлкнул замком.

На пороге стояла худенькая женщина-администратор в синем халате.

- К телефону вас!.. - запыхавшись, сообщила она. - Москва!

Игорь бросился по тёмному коридору к лестнице. «Алла, - мелькнуло у него в голове. - Неужели с Димкой что-нибудь? И я ни разу не позвонил, не написал».

Охваченный беспокойством, он поспешно схватил лежащую на столе трубку:

- Да!.. Алло!.. - закричал он. - Слушаю!..

Сквозь шум и треск разрядов к нему пробился голос телефонистки:

- Сейчас будете говорить. Не кладите трубку… Алло, алло, Москва! Говорите!.. Товарищ Откаленко? - раздался, наконец, далёкий и почему-то знакомый голос.

- Да, да! Кто говорит?

- Мацулевич. Здравствуйте, милый мой.

- О-о! Григорий Осипович! Здравствуйте! - с облегчением воскликнул Игорь. - Как там у вас дела?

- А вот слушайте. Забодали мы тут комиссию к чертям собачьим. Представьте, этот Кобец, её председатель, оказался по образованию гидролог! И в нашем деле, как говорится, ни уха ни рыла. Один апломб! А я, знаете, когда с такими нахалами сталкиваюсь, сам становлюсь нахалом. Пошёл к министру. А что? Ведь не за себя прошу, в конце концов.

- С чего же там все началось, Григорий Осипович? Почему комиссию послали?

- Вот, вот! Тоже небезынтересно! Началось с анонимного письма. Я его своими глазами видел.

- На чьё имя?

- На имя замминистра.

- А Кобец - это кто?

- Его референт. Все как нарочно.

- Интересно…

- Вот именно, милый мой. Вот именно!

- А Кобец раньше бывал на заводе?

- Не скажу, не знаю.

- Узнайте, Григорий Осипович. И с подробностями, если можно. И ещё вот что, - Игорь на секунду задумался. - Нельзя ли нам это анонимное письмо выслать?

- Постараюсь. Все постараюсь. Ну, а у вас, батенька, как?

- У нас то же самое светит, Григорий Осипович.

- Превосходно! Просто превосходно!

Они простились. Игорь тут же заказал новый разговор с Москвой. Его одолевали угрызения совести, которые терзали его, пока он бежал к телефону.

Разговор обещали не раньше, чем через час, и Игорь, предупредив дежурную, отправился к себе.

Виталий, в новой рубашке и галстуке, выбритый, в сверкающих ботинках, задумчиво расхаживал вокруг стола, сунув руки в карманы и дымя зажатой в зубах трубкой.

- Тебе сейчас только скрипку, - насмешливо сказал Игорь.

- Я вот думаю, - серьёзно произнёс Виталий, не отвечая на шутку. - Этот Анашин…

- Сначала, может быть, сообщить, кто звонил?

- Я догадываюсь, - галантно раскланялся Виталий.

- На этот раз вы ошиблись. Звонил Мацулевич… - Игорь передал свой разговор с ним и вдруг озабоченно нахмурился. - Ах да! Надо позвонить Томилину. Он же собирает данные о Носове. И тебе и мне нужно. А завтра утром мы с тобой опять разлетимся.

Игорь снова спустился к телефону. Вернувшись, он объявил:

- Все. Через час будет. Ну, давай теперь думать.

Игорь устроился на диване. Виталий с трубкой в зубах продолжал кружить по комнате. Потом остановился перед Игорем.

- Ты, конечно, заказал разговор с Алкой?

- Ага.

- Мне бы, в сущности, говоря, тоже надо было бы.

- В чем дело? Заказывай. И некоторые родствен ники, надо полагать, уже уехали. Так что не исключено, что по тебе скучают.

- Сначала кое-что обдумаем.

- Давай.

- Понимаешь, - Виталий снова загорелся. - Существуют три формы страха. Первая - это астеническая форма. Когда человек начинает паниковать и космысленным поступкам не способен. Это, так сказать, трус по натуре. Но у шестидесяти процентов людей существует нормостеническая форма страха. При этом у них снижается осмысленность поведения, но разумные поступки не исключаются. Наконец, третья форма - стеническая. Люди, обладающие ею, при любой опасности проявляют повышенную находчивость и выдержку, ощущают прилив сил, боевое возбуждение.

- Ну, это у тебя, конечно, - вставил Игорь.

- Дело сейчас не во мне. Я вот думаю, Анашин - трус. Если так, то при любой опасности он начнёт паниковать. И разумного поступка не совершит. Отсюда и линия поведения с ним завтра.

- Только все-таки поточнее выясни, может быть, он вовсе и не трус. А вот мне завтра предстоит Носов… Этот наверняка не трус. И разговор будет серьёзный.

Вскоре пришёл Томилин, большой, сутулый, в синем плаще и кепке. Поздоровался он, как всегда, коротко и хмуро, потом с шумом снял свой негнущийся, словно из жести, плащ.

- Ну, как там Носов? - спросил Игорь, когда Томилин опустился на стул и сильными пальцами размял сигарету.

- Кое-что уже сам знаешь, - коротко усмехнулся Томилин. - Насчёт соседей и по работе.

- Ишь, - засмеялся Игорь. - Ты, оказывается, и о нас материал собрал. Ну, давай, чего мы не знаем.

- Так, значит, - начал Томилин. - Носов Василий Павлович, год рождения тысяча девятьсот двадцать второй. Прописан… Ну, это ты знаешь. По работе характеризуется плохо. Это ты тоже знаешь.

- Однако оставлен в должности, - заметил Игорь.

- Именно, - Томилин многозначительно поднял палец. - Говорят, даже квартира обещана.

- Ну, ловок, - усмехнулся Виталий.

Томилин, не ответив, уже другим тоном продолжал:

- Одного его дружка я установил. Это…

- Анашин? - быстро спросил Виталий.

- Точно. И это знаете? Ну, а дальше, значит, так. До нас в Ленинграде работал. На том же заводе, что и Лучинин. За год до него сюда перебрался. Выходит, встретились старые знакомые.

- Ты подумай! - воскликнул Виталий. - Вот это уж действительно интересно!

- Надо немедленно туда запрос послать нашим товарищам, - сказал Игорь. - Прямо по спецсвязи.

Томилин кивнул головой.

- Завтра передадим. Теперь дальше. Ухаживал за Филатовой. Проходу, говорят, не давал. Это ещё до Лучинина было. Однако отворот получил. Ну, что ещё? За три дня до смерти Лучинина в командировку уехал, на Чеховский завод. Вернулся через неделю. В вечер, когда Булавкин пропал, был в клубе на концерте. Видели его там. Вот и все пока насчёт Носова.

- Та-ак, - протянул Игорь. - Немало, прямо скажем. А? - он поглядел на Виталия.

- Кое-что есть, - согласился тот. - Можно использовать.

- Вот завтра и попробуем, - Игорь с силой потёр руки.

Но тут его позвали к телефону. «На проводе» снова была Москва.

- Пусть Алка моим позвонит, - сказал ему вслед Виталий. - Все, мол, в порядке, жив-здоров, - и, обращаясь к Томилину, добавил: - Ох, и денёк же у нас завтра будет! Чует моя душа…

Утром, придя в горотдел, Игорь заперся в кабинете Томилина. Надо было подготовиться к встрече с Носовым. Виталий прав. Наступил момент, когда стало «жарко». И теперь ошибиться нельзя.

Игорь придвинулся к столу и произнёс вслух:

- Давайте познакомимся с товарищем Кучанским, тем более, говорят, что это во парень, - и он поднял большой палец.

Перелистав телефонный справочник, Игорь набрал номер телефона прокуратуры.

Разговор был коротким.

- Еду, - сказал Игорь и, улыбнувшись, поправился: - То есть иду. Всё масштабы путаю.

Вернувшись от Кучанского, он отдал короткое распоряжение насчёт Носова и поднялся к себе.

Игорь снова перечитывал протоколы допросов, свои записи, акт ревизии, материалы прокуратуры, письма. Потом, спохватившись, посмотрел на часы. Нет, время ещё есть. Носов придёт часа через два.

Итак, какие улики против этого Носова? Собственно говоря, только одна: анонимные письма, которые он печатал на машинке Черкасова. Улика, прямо скажем, слабая. Носову ничего не стоит отказаться. Ведь машинка может побывать в руках у кого угодно. А других улик пока нет. Но есть подозрения. На чем они основаны? На общей отрицательной характеристике Носова. На его бесспорной вражде к Лучинину, тут поводов хватало. На дружбе с Анашиным. Очень перспективная линия. Хотя она тянет куда-то в сторону. Ею сейчас занимается Виталий. Что ещё? Наконец, прямые угрозы в адрес Лучинина. Да, оснований для подозрений вполне достаточно. Но только для подозрений. Как же в таком случае построить этот первый допрос? Какую здесь выбрать тактику? Пожалуй, надо предоставить возможность высказаться Носову, не вступая с ним в полемику. Надо усыпить его бдительность. И ещё: использовать фактор внезапности. Изобличать Носова, наступать на него рано. Наоборот, не настораживать, не вызывать тревоги. Но и чтобы не было сплошного покоя.

Многое зависит от того, что за человек Носов, какой у него характер. Игорь вспомнил фотографию, которую показывал ему вчера Виталий, вспомнил, каким он увидел Носова там, в приёмной у Ревенко. Кажется, неглуп, кажется, не трус и совсем не возбудим. Кажется, кажется… Но каков он на самом деле? Это надо будет разгадать сразу, как только начнётся допрос, по первым же его ответам, по его тону, по манере вести себя.

И вот ещё что надо иметь в виду. Носов печатал анонимные письма. Это ясно. Но мог ли он сам их составить? Мог ли он сам подобрать факты? Плохо верится. Он же малограмотный человек, этот Носов. А если так, значит… кто-то ему помог. К кому-то он обратился за помощью. Не побежит ли к нему Носов за помощью и за советом теперь? Это многое осветит. Но тогда придётся встревожить Носова, испугать его. А это ещё делать рано. Как же поступить? Хорошо бы все-таки, чтобы он побежал.

Игорь долго ломал себе голову над предстоящим допросом, формулировал вопросы, устанавливал их очерёдность. Он чувствовал: от этого допроса многое зависит, очень многое.

Итак, решено. Допрос не должен быть спокойным и ровным. Необходимы спады и пики напряжения. Не забыть о Филатовой. И о Булавкине. Интересно, что скажет о нем Носов. Ведь оба собирались «закопать» Лучинина. Если то письмо писал Булавкин, конечно.

Незаметно текло время. Игорь увлечённо работал. И когда зазвонил на столе телефон, он даже вздрогнул от неожиданности.

- Привет, товарищ Откаленко, - услышал он, сняв трубку. - Это Савельев из прокуратуры.

- А-а, Юрий Сергеевич! Так я вас жду.

- Не могу, - сокрушённо ответил Савельев. - Зашиваюсь. Проводите допрос сами. Потом все обсудим.

- Слушаюсь. А насчёт экспертизы по Булавкину не забыли? Она нам срочно нужна.

- Ну что вы! К вечеру будет готова. Её, кстати, проведёт эксперт из вашего областного управления.

Они простились. Савельев спешил и нервничал. Дело Лучинина свалилось на него так неожиданно, что он не успевал закончить находившиеся у него в производстве другие дела.

Вскоре дежурный доложил, что пришёл Носов.

Игорь торопливо собрал со стола бумаги, подтянул галстук и даже зачем-то причесался.

В дверь постучали.

- Войдите! - крикнул Игорь.

На пороге появился невысокого роста, коренастый человек в синей шёлковой тенниске, обтягивавшей могучую волосатую грудь, и в модных, узконосых ботинках. На мясистом, угрюмом лице прищуренные глаза смотрели на Игоря спокойно, почти сонно.

- Вы, что ли, вызывали? - грубовато, но миролюбиво спросил Носов, останавливаясь в дверях.

- Я. Заходите, - коротко ответил Игорь.

«Приоделся, - отметил он про себя. - И конечно, приготовился. И все преимущества пока на его стороне. Ну, поглядим».

Носов не торопясь пересёк комнату и опустился на стул.

- Закуривайте, Василий Павлович, - предложил Игорь, подвигая к нему сигареты. - Московские. И давайте побеседуем. Кое в чем поможете нам разобраться.

- Это можно, - солидно произнёс Носов, вытаскивая толстыми пальцами сигарету из придвинутой пачки.

- Мы тут уже беседовали кое с кем из ваших. Наверно, слышали?

- А чего ж? Слышал.

- Ну вот и отлично. О результатах ревизии на заводе вам тоже, конечно, известно. Как считаете: все там верно?

- Начальству виднее, - усмехнулся Носов. - Ему за это платят.

- Это точно. Но, я думаю, вы не всегда были согласны с начальством?

В глазах Носова мелькнула насторожённость.

- Это почему? - спросил он.

«Так, забеспокоился», - отметил про себя Игорь.

- Да вот, к примеру, - продолжал он. - Читал я тут акт ревизии. Там, между прочим, сказано, что Лучинин передал Барановскому комбинату бросовое, утильное оборудование.

- Не утильное оно было, - возразил Носов. - А самое что ни на есть годное. Скажут тоже…

- Вот видите? - живо подхватил Игорь. - Лучинин утверждал, что оно утильное, а вы не согласны. Так?

- Не согласен. Он, может, ещё чего утверждать будет.

- Он уже ничего больше утверждать не будет, Василий Павлович, - с неподдельной горечью возразил Игорь.

- Ну да, это я к слову сказал, - хмуро поправился Носов. - Ясное дело, не будет, раз помер.

«Так, так, пойдём, милый, на спад, - подумал Игорь. - Слишком тревожить тебя пока не следует».

- А вот насчёт его изобретения, - снова спросил он, - вы слышали? Будто бы заводские чертежи он Барановскому комбинату продал?

- Это уж мне неизвестно, - с явным облегчением ответил Носов. - Не касается это меня.

- А что же вас касается из того акта?

- Вот про то оборудование - это да. Известно. Или вот, допустим, деньги кое-кому платил зря. Это тоже знаю. Ругались люди.

- Какие же люди?

Носов задумчиво почесал затылок.

- Кто их знает. Разве запомнишь?

- Ну, приятели-то у вас на заводе есть?

- Какие там приятели, - махнул рукой Носов. - Дерьмовый там народ, я вам прямо скажу.

«Ишь ты, - подумал Игорь. - Совсем ты у меня, милый, видно успокоился».

- Ну, не все же, - возразил он. - Вот, допустим, Филатова?

И снова Носов забеспокоился, даже заёрзал на стуле и, жадно затянувшись, неохотно ответил:

- Женщина, конечно, видная. Но тоже… - он махнул рукой. - Доверия к ней нету, я скажу.

- Почему ж так?

Носов враждебно усмехнулся.

- Заносится больно. Начальство одно ей подавай. Да повыше. На нашего брата и не смотрит.

- Это знакомо, - в свою очередь, усмехнулся Игорь.

«Создадим контактик», - зло подумал он. И Носов сразу уловил этот «контактик» и, не сдержавшись, тем же тоном добавил:

- Без этого жить никак не может. Не один, так другой.

«Кого же он имеет в виду? - подумал Игорь. - Ну, один - Лучинин. А другой? Ах ты подлец!»

- Уж не ваш ли главный инженер? - снова усмехаясь, спросил он.

- И этот там пасся, - зло ответил Носов. - Говорили люди… - Однако спохватившись, тут же добавил: - Он ещё, я так скажу, ничего. Что почём понимает.

«А ты, оказывается, дипломат, - подумал Игорь. - С живым начальством отношений портить не хочешь».

- Ну, это все ладно, - сказал Игорь. - А вот бухгалтерия ваша расчёты ведёт правильно?

- Охрипнешь с ней ругаться, с бухгалтерией этой. Пока чего докажешь, семь потов сойдёт. Роешься, роешься в этих нарядах, будь они неладны…

«Роешься?..» - насторожился Игорь и безразличным тоном спросил:

- Зачем же рыться? Сами находить должны.

- Они найдут. Пока их носом не ткнёшь, ничего не будет.

- Та-ак. Ну, спасибо. Это важное обстоятельство. А Булавкина вы знаете? Что это он у вас там учудил?

Носов, видимо, совсем успокоился и вошёл в роль помощника.

- Это, я так скажу, парень бедовый. Чего хочешь учудит. Сегодня он, допустим, машину угнал, а завтра и ещё чего похуже надумает.

- Или вчера.

- Чего это? - не понял Носов.

- Или уже учудил чего похуже, говорю.

- Может, - охотно согласился Носов и деликатно вмял окурок в пепельницу. - Ему любая статья ни почём.

«Смотри, как он дружка топит», - удивился про себя Игорь.

- Что ж он такое мог сотворить, как думаете, Василий Павлович? - доверительно спросил Игорь, нажимая на возникший «контактик».

- Чего? Да мало ли! Парень-то ушлый. Мог, к примеру, и кражонку залепить, и хорошего человека замарать с ног до головы. Он такой у нас, Сергей-то.

«Вот тебе и раз, - ещё больше удивился Игорь. - На анонимки намекает. С головой решил утопить. Почему бы это?»

- И водилось это за ним?

- Говорили люди, - уклончиво и многозначительно ответил Носов. - Но за рукав, я так скажу, никто не поймал. А не пойман не вор, говорят. Вот когда найдёте, помотайте.

«Я гляжу, ты разошёлся, - подумал Игорь, - и жаргончик соответствующий появился. Пора кончать спад».

- Его ещё найти надо, - вздохнул он. - А у вас самих как с новым начальством отношения, не жалуетесь?

- Я-то? - в маленьких глазах Носова опять мелькнула насторожённость. - Да нет. Чего мне жаловаться? Зря людей не пачкаю.

«Так, так, - говорил себе Игорь. - Ещё нажмём. Ты у меня, милый, побежишь, если у тебя где-нибудь советчик есть».

- Это верно, - согласился он. - Зря пачкать не следует. Ну, а если не зря?

- Чего это? - опять не понял Носов, но на этот раз только сделал вид, что не понял, тут Игорь мог поручиться.

У него были так натянуты нервы, он так напряжённо вслушивался в каждую интонацию Носова, так ловил его реакцию на каждое своё слово, что ошибиться было немыслимо: Носов притворился, что не понял, он хотел выиграть время. Но этого времени сейчас нельзя было ему давать. Первая их встреча подходила к концу, и кончить её надо было так, чтобы Носова встряхнуть, чтобы затряслись у него нервы и чтобы он не выдержал потом, когда уйдёт отсюда.

И Игорь, резко меняя тон, многозначительно спросил:

- Вы случайно никаких сигналов не подавали? О беспорядках или о чем ещё похуже, писать не приходилось?

- Мне-то?.. А чего мне писать?.. - растерянно пробормотал Носов. - Да я… как сказать?.. Может, когда чего… да нет вроде…

- Ну все, Василий Павлович, - решительно оборвал его Игорь. - На досуге припомните. А теперь я повторю главные мои вопросы, а вы повторите ответы. И запишем. Вы нам помощь оказали. За это спасибо. Не возражаете?

- Так я чего же… Ваше дело такое…

Носов ещё не пришёл в себя от последнего удара, хотя благодарность Игоря усыпила главные его опасения. Это тоже было заметно.

Игорь достал бланки допроса и принялся писать. Вопросы его теперь касались только заводских дел и характеристики Булавкина.

Закончив, Игорь протянул исписанные листы Носову.

- Прочтите. Подпишите внизу каждую страницу. А в конце напишите: «С моих слов записано верно и лично мною прочитано» - и тоже подпишитесь.

- Писать-то зачем? - вдруг грубо возразил Носов. - Подпишусь, и ладно.

- Порядок такой.

- Ну, я ничего писать не буду. Как хотите.

- Это почему же? - удивлённо спросил Игорь. - Я, кажется, верно все записал?

- Верно-то верно. А писать… почерк у меня такой, что вовек не разберёте.

- Не беда, - строго сказал Игорь. - Делать надо как положено.

«Что это с ним?» - недоуменно подумал он.

- Ну, как знаете.

И Носов коряво и неразборчиво написал требуемое. Потом он ушёл.

Как только за ним закрылась дверь, Игорь позвонил дежурному.

- Мы кончили, - сказал он, понизив голос. - Спускается к вам.

- Понятно, - быстро ответил дежурный.


Утром Виталий вместе с Игорем пришёл в горотдел и сразу взялся за телефон. Пожарово дали довольно быстро.

- Выезжаю, - сказал Виталий. - Встретимся у бригадира. А у тебя как?.. Ну, понятно.

На крыльце дома Анашина лежали, нахохлившись, куры. На самой верхней ступеньке, заносчиво поглядывая по сторонам, стоял черно-рыжий петух. Увидев подходивших людей, он с достоинством сошёл вниз, куры, отряхиваясь, покорно последовали за ним.

Углов постучал.

Дверь открыла Пелагея Федоровна.

- Снова к вам, - сказал Углов. - Надо ещё потолковать. Уж извините.

- Милости просим, - устало вздохнув, ответила женщина.

В избе ничего не изменилось. Только жарко топилась печь и по комнате распространялся запах щей и печёного картофеля.

- Где сам-то? - спросил Углов.

- В городе. Где ж ещё ему быть? - сердито ответила Пелагея Федоровна. - Теперь только к вечеру завалится. Сидайте, пожалуйста. Щец не желаете?

- Благодарствуем, сыты, - ответил Углов.

Завязался разговор. Пелагея Федоровна хлопотала около плиты и отвечала неохотно. Вообще, вела она себя на этот раз ещё более сдержанно, чем накануне, и явно была встревожена новым визитом.

- В среду что Антон делал? - спросил Углов. - Не помните?

- Да, кажись, ходил с Егоркой жерлицы на речку ставить. А потом проверял их. Не помню, ей-богу. Своих дел по горло.

- Поймали чего?

- Да, кажись, принесли чегой-то.

- Что, у Антона своя лодка? - спросил Виталий.

- Своя, а то чья же?

Виталий рассеянно поглядывал по сторонам. Нет, решительно ничего тут не изменилось со вчерашнего дня. И никаких следов присутствия хозяина или ещё кого-нибудь не было в комнате. Почему же так переменилась хозяйка?

Взгляд его остановился на подоконнике. Там по-прежнему были кучей навалены различные крючки, блесна, поплавки, мотки лески, какие-то болты, гайки, обрывки проволоки, спичечные коробки. И где-то в самом углу подоконника валялся пожелтевший от времени окурок папиросы.

Виталий небрежно протянул руку и вместе с несколькими крючками, как бы случайно, взял и окурок.

Как он вчера его не заметил! Тот же острый, волчий прикус на мундштуке, и папироса такая же, что и в машине, - «Север». Чья она?.. Значит, это папироса Антона? Или Егора? Или тот, другой, бывал у них раньше? Носов? Нет. Его видели в тот вечер в клубе. Он отпадает. Кто же ещё? Одно теперь ясно: человек из машины был в доме Анашина.

Виталий невольно прислушался, о чем говорили в этот момент Углов и Пелагея Федоровна.

- Спасу нет, - жаловалась та. - Другой раз все с себя пропьёт. И ещё шею накостыляют, морду раскровенят дружки проклятые. Неделю потом отлёживается. У других мужики как мужики. А мой… Господи, и за что мне наказание такое?

- Надо этих дружков тоже укоротить, - сказал Виталий. - Часто заходят?

- Только бы зашли, - зло ответила Пелагея Федоровна. - Кочерги не пожалела бы. Мой уж знает. Вот только Ваську и осмеливается приводить. И то с Егоркой…

Когда вышли из дома Анашина, Виталий негромко сказал:

- Давай-ка их лодку разыщем.

- Можно, - с охотой согласился Углов.

Они миновали огороды, пересекли луг и углубились в небольшой лес, полого спускавшийся к реке.

- А разыщем мы её? - спросил Виталий.

- Не бойсь. Там сейчас рыбаков хватает. При такой погоде, знаешь, какой клёв?

И действительно, не успели они ещё выйти к берегу, как встретили какого-то паренька с удочками на плече. В свободной руке он нёс ведёрко. Парень, видно, направлялся уже домой в деревню.

- Здорово, Павел, - сказал Углов, - Ну, как рыбка, ловится?

- Кое-что есть, дядя Ваня, - весело ответил тот, помахав ведром.

- А где лодка Анашина, не покажешь?

- Да тут она. Во-он в тех кустах. Проводить? - с готовностью откликнулся парень.

- Ладно, найдём. Спасибо.

Действительно, среди густых зарослей ивняка они вскоре обнаружили лодку. Цепь от неё охватывала ствол ближайшей ивы и была замкнута на замок.

- Гляди-ка, - заметил Углов. - По-хозяйски это у него.

Виталий положил пиджак на какой-то сук и, оглядевшись, сказал:

- Надо бы её на берег вытащить.

- Куда ж вытащить? - возразил Углов. - Кусты кругом.

- М-да. Придётся так.

И Виталий ловко вскочил в лодку. Она даже не покачнулась, удерживаемая ветвями и осокой.

- Ох, и воды же тут! - воскликнул Виталий. - Чем бы её?.. Ага, нашёл!

Он вытащил из-под скамьи старую консервную банку и принялся с шумом вычерпывать воду.

Углов снял форменную фуражку, вытер платком лоб и вольготно разлёгся под кустом. Виталий покосился на него и насмешливо спросил:

- Ваня, тебя сюда кто прислал?

- Это как? - удивился Углов.

- Я хочу сказать, что мне наблюдатели ООН не нужны.

- Ты давай прямо говори, чего делать, - впервые, кажется, обиделся на него Углов. - А наблюдать меня тут прислала Советская власть.

- Один-один, - засмеялся Виталий, продолжая вычерпывать воду.

Добродушное лицо Углова неудержимо расплылось в улыбке, как он ни старался выглядеть сердитым. Он поднялся с земли и, отряхиваясь, спросил:

- Так что делать-то?

Виталий с наслаждением выпрямился и многозначительно, с расстановкой сказал:

- Нам надо знать, ездил Антон Анашин в прошлую среду в город или нет. И если ездил, то когда вернулся и на чем. И знать это надо не от Пелагеи Федоровны, а от других людей. Ясно?

- Ясно, - коротко ответил Углов.

- Вот и задание. А я с ней, сердешной, повожусь, - Виталий кивнул на лодку. - Тут каждую щёлочку осмотреть надо.

- Обедать-то к свояку моему придёшь? - спросил Углов. - Смотри, а то обидится.

- Как управлюсь, приду. Там меня и жди.

Виталий снова принялся вычерпывать воду.

Углов исчез в кустах. Только слышно было, как хрустит под его ногами валежник. Все дальше, дальше…

Виталий остался один.

Некоторое время он ещё усердно работал, царапая банкой по дну: воды в лодке уже почти не было. Наконец уселся на скамью и вытер вспотевший лоб. «Так, - сказал он себе. - Можно приступать».

Виталий поправил в кармане пистолет, из другого вытащил складную лупу, потом, критически осмотрев свои брюки, вздохнул и опустился на колени. «Черт с вами, - подумал он. - Терпите до Москвы, как я терплю». Он лёг животом на скамью и принялся тщательно осматривать борта лодки. Когда какое-нибудь пятнышко или трещинка привлекали его внимание, он осторожно наводил на них лупу.

Но ничего примечательного обнаружить не удавалось.

Солнце между тем пробилось сквозь пелену облаков, и те стали расплываться, таять, образуя голубые полыньи. Тонкие золотистые лучи, как иглы, пронзили густую листву кустарника, заплескались в тёмной воде.

Виталий с усилием выпрямился, потирая затёкшую спину, брезгливо посмотрел на свои мокрые, измятые брюки.

Выбравшись на берег, он разлёгся под кустом, где час или два назад лежал Углов, и, покусывая травинку, задумался.

Итак, можно считать почти установленным, что один из братьев Анашиных был в машине Булавкина. Причём сел он туда ещё в городе. И проехал свою деревню. Потом началась драка. Куда же Булавкин ехал? Почему возникла драка? Зачем он угнал машину? Но главное - куда он сам делся? Ведь оба брата налицо. И какая тут связь с гибелью Лучинина?

Виталий не помнил, сколько он так пролежал. Неожиданно он вскрикнул и вскочил на ноги. Потом торопливо задрал мокрую брючину. Большие рыжие муравьи суетились у него на ноге. Виталий с ожесточением стряхнул их, усмехнулся и снова полез в лодку. «Эту версию надо отработать, чтобы отбросить», - повторил он себе любимую фразу Цветкова, своего начальника.

Время шло.

«Что ж, кажется, версия отработана, - подумал наконец Виталий. - Можно её отбросить. Лодка ничего не дала». И в этот момент он обнаружил около скамьи, на борту под уключиной, следы крови. «Бурые пятна, похожие на кровь, - поправил себя Виталий, стараясь унять охватившее его волнение. - Только похожие, имей в виду».

В глазах начинало все плыть от напряжения, ныло затёкшее тело, и лупа дрожала в руке. «Придётся отдохнуть», - решил Виталий.

Он снова выбрался из лодки. Опасливо оглядев место, где раньше лежал, Виталий уселся в стороне и принялся набивать трубку.

Собственно говоря, чему он так обрадовался? Допустим, это даже кровь. Но чья? Любой из Анашиных мог разбить себе палец, поранить ногу, да мало ли что ещё могло случиться? Наконец, и с Женькой, когда он с ними рыбачил, могло произойти то же самое. Это ещё ни о чем не говорит. И тем не менее - кровь!..

Виталий ещё сидел, покуривая трубку, когда услышал, что под чьими-то шагами трещит валежник. «Иван идёт, - подумал он. - Не вытерпел».

Кусты зашумели совсем близко. И неожиданно из-за них появился совсем незнакомый человек, худой, длинный. Узкое, до черноты загорелое лицо, тяжёлые, набрякшие руки, как кувалды, клетчатая зелёная ковбойка наполовину вылезла из брюк. Тёмные глаза, прищурившись, враждебно уставились на Виталия.

- Так, попался… - нехорошо улыбаясь, произнёс человек, сунув руки в карманы и слегка покачиваясь. - Голову я тебе отвинчу, зараза!

Ситуация складывалась неприятная. «Не хватает ещё чего-нибудь ему поломать», - подумал Виталий и, не поднимаясь с земли, миролюбиво спросил:

- За что же, дядя, мне голову отвинчивать?

- Спрашиваешь? - ехидно осведомился тот. - Ещё, зараза, спрашиваешь? Да я таких… - он грозно надвинулся на Виталия, - убиваю, как гнид! У-у-у!..

Глаза его злобно буравили Виталия, в уголках губ запеклась слюна. Он выхватил руки из карманов, и в правой что-то тускло блеснуло, когда он взмахнул ею.

Виталий отпрянул в сторону и вскочил.

- Осторожней, дядя, - строго сказал он, зорко следя за его правой рукой. - Я тоже драться умею.

- А-а, гад… - прорычал тот, пряча за спину правую руку. - Ну, давай, давай. Я тебя сейчас припечатаю!

- Ты, может, сперва объяснишь… - усмехнувшись, начал Виталий.

- Я те объясню!.. - бешено сверкая глазами, крикнул тот и ринулся на Виталия.

Огромный его кулак обрушился откуда-то сверху. Виталий вовремя нагнулся, кулак прошёл мимо его головы, вдоль спины. Нестерпимая боль обожгла спину. Виталий, уже не думая, заученно развернулся и, вкладывая в согнутую руку всю тяжесть тела, ударил косо, снизу вверх, в небритую, дёргающуюся скулу, мелькнувшую перед ним. Одновременно он почти автоматически выставил ногу, мешая противнику устоять под ударом.

И человек, коротко вскрикнув, опрокинулся на землю, перекатился, и подвывая, поднялся на четвереньки, потом встал. С налитыми кровью, бешеными глазами он снова ринулся на Виталия. Тот вдруг заметил в правой его руке необычный кастет: тусклые стальные кольца с острыми выступами переплели пальцы «Ого! - подумал Виталий, ощущая острую боль в спине. - Дело не шуточное».

Не давая своему противнику опомниться, он кинулся вперёд и нырнул под занесённый над ним кулак. Точный, короткий удар! Снова подножка. И человек как подкошенный рухнул на землю. Виталий на лету перехватил его руку, завернул за спину и через мгновение уже сидел верхом на своём противнике. Уткнувшись лицом в траву, человек извивался, рыча от боли и отчаянно ругаясь. Наконец он затих.

- Ну что, дядя, - тяжело дыша, сказал Виталий. - Может, теперь поговорим?

- Пусти, гад! - глухо ответил тот, не поднимая головы.

- Пущу. Только сперва скажи, чего на людей кидаешься?

Но вместо ответа человек неожиданно заплакал, уткнувшись лицом в траву и сотрясаясь всем телом.

- Чего это ты? - удивлённо спросил Виталий.

- А ты сам… чего… чужие лодки… воруешь?..

И тут только Виталий сообразил, кто этот человек.

- А лодка разве твоя? - на всякий случай спросил он.

- А то… чья же?..

Виталий усмехнулся. Значит, это Анашин!

- Чудак ты человек. Да я и не собирался её красть.

- Врёшь… мне ребята сказали… «Твою лодку отвязывают». Я и побег… - он снова рванулся. - Пусти, говорю!.. Умру вот тут, отвечать будешь!.. А я сейчас помру-у-у!.. - пьяно завопил он, извиваясь всем телом и кусая землю.

«Истерик какой-то, черт его побери, - опасливо подумал Виталий. - Ещё и в самом деле помрёт у меня тут».

- Ладно, - сказал он. - Отпущу. Только железку мне ту отдай.

- Вот тебе, - зло выругался Анашин.

- Отниму, дядя.

- Помру-у-у!.. Ой, помру-у-у!.. - снова завопил Анашин.

- Ну, черт с тобой, - не выдержал Виталий. - Вставай.

Он отпустил Анашина и поднялся, чувствуя, как при движении начинает саднить раненая спина.

Анашин секунду лежал неподвижно, потом перевернулся и снизу вверх посмотрел на Виталия. Худое лицо его было мокро от слез и перепачкано землёй.

- На бутылку дашь? - неожиданно мирно спросил он. - Тогда встану.

- Это ещё за что? - поразился Виталий.

- А за все муки, которые от тебя принял? Участковый-то вон в деревне. Как скажу…

- Ну, знаешь, дядя… - изумлённо произнёс Виталий, но тут у него мелькнула новая мысль, и он добродушно сказал: - Ладно. Будь по-твоему. На две дам. Только с уговором, что дружить будем.

- Во! Это пойдёт! - Анашин быстро поднялся и сел, подобрав под себя длинные ноги. - А не врёшь?

- Держи задаток, - усмехнулся Виталий, доставая кошелёк.

Тот цепко выхватил из его рук деньги, мгновенно спрятал в карман и, опираясь о землю, встал.

- Давай замиряться, - сказал он и протянул руку. - Антон я. А тебя как звать?

- Витя.

- Во! Это пойдёт! - радостно повторил Анашин и быстро добавил: - Теперь давай на вторую.

- Больно скоро, дядя, - засмеялся Виталий. - Один пить надумал?

- Ни боже мой! С другом! - Анашин хлопнул Виталия по плечу. - Сей момент! Ты мне трояк, я бутылку! Пойдёт?

- Сразу так и бутылку?

- А как же? - Анашин хитро подмигнул. - У нас это дело поставлено, будь уверен.

Виталий с интересом посмотрел на него.

- Ну, держи, раз так.

Анашин схватил деньги и мгновенно исчез в кустах. Потом тут же появился снова, держа в руке облезлую дерматиновую сумку.

- Вот это да, - заставил себя восхититься Виталий.

«Если придёт Иван, всю мне музыку испортит», - с беспокойством подумал он и предложил:

- Давай только отсюда умотаем. А то ещё придёт кто. Орал небось так, что в деревне слышно было.

- Участкового запужался? - хихикнул Анашин и тут же согласился: - Верно говоришь. Тут покой нужон. Пошли. Я место знаю. Все одно мне в деревню сейчас вертаться не с руки. Дельце есть, - он много значительно подмигнул.

- Погоди, - остановил его Виталий. - Ты мне сперва спину обмой. Жжёт, окаянная.

- Давай, милый, - с воодушевлением откликнулся Анашин. - Давай.

Виталий стянул порванную рубаху.

Через минуту они уже шли по узенькой тропинке, извивавшейся среди кустов и все дальше уходившей куда-то в сторону от реки.

Вошли в лес. «Тот самый», - подумал Виталий. Лес был старый, сумрачный и запущенный. То и дело приходилось обходить поваленные деревья или развалившиеся, гнилые пни с огромными муравьиными кучами, продираться через кусты и груды валежника. Пахло прелью, нагретой хвоей и какой-то травой.

Наконец Анашин остановился на маленьком, солнечном пятачке среди кустов и, поглядев по сторонам, решительно объявил:

- Тут давай.

Он бережно достал из сумки большую зеленоватую бутылку с мутной жидкостью, заткнутую скрученной газетой, потом полбуханки чёрного хлеба, несколько белых головок молодого лука с зелёными, обломанными перьями и никелированную помятую кружку.

«Самогон, - подумал Виталий. - Где, интересно, он его раздобыл, сукин сын».

Разложив все на траве, Анашин налил в кружку самогон и протянул Виталию.

- Держи, милый. А я уж прямо из неё, грешной, - он кивнул на бутылку.

Чокнулись.

Запрокинув бутылку, Анашин долго от неё не отрывался, острый кадык его равномерно дёргался на худой, грязной шее. Виталий лишь пригубил кружку и незаметно выплеснул самогон в траву. Затем стали закусывать.

Анашин с надрывом жаловался на свою загубленную жизнь, на жену.

- …Так, понимаешь, и норовит за пятку схватить. Чистый пёс, а не баба! И лается, стерва, с утра до ночи…

Они снова выпили.

- А ещё, - продолжал Анашин, все более распаляясь, - братан у меня есть, меньшой. Ну, головы ему не сносить. Отчаянный, ужас какой! И тоже жисть поломанная, - он злобно погрозил кому-то кулаком. - Я за Егорку глотку перегрызу. Кому хошь!

- Ну и правильно. Брат небось, - согласился Виталий.

- Родной брат! - стукнул себя кулаком в грудь Анашин и неожиданно всхлипнул. - Родной! А с ним как? На завод хотел поступить - не берут, заразы! Уж он и так и сяк. Начальство даже рыбу удить приезжало. Во, до чего дошло!..

Виталий почувствовал, как вдруг забилось сердце и стало сухо во рту.

- …А на работу не берет, гад! Дознался, видно, что Егорка наш меченый, - яростно продолжал Анашин. - Ладно. Сам убрался. Новый пришёл. Тот, ничего не скажу, взял. Так Егорка снова жисть свою решил поломать! Могу я это стерпеть? Как думаешь?

- Не, - помотал головой Виталий. - Нельзя стерпеть.

- Вот! - подхватил Анашин. - И я говорю! Выпьем!

Он стал лить Виталию самогон. Руки его тряслись. Выпив, вдруг спохватился.

- Господи! Бежать надо! - и, понизив голос, добавил, опасливо мотнув головой куда-то в сторону: - Во, братан чего делает.

- Может, тебе помочь? - предложил Виталий. Анашин даже перестал заталкивать газету в недопитую бутылку и насторожённо поглядел на Виталия.

- А не забоишься?

- Я и черта не забоюсь.

- Тогда пошли. И впрямь поможешь.

Он проворно вскочил, схватил сумку и вдруг круто повернулся к Виталию. Худое, небритое лицо его зло подёргивалось.

- Но гляди, друг. Тут шутки шутковать нельзя. Ежели что заметим - хана тебе.

«Зубы… - неожиданно пронеслось в голове у Виталия. - Его зубы!..»

- Пошли, - процедил он. - Шутки шутковать не буду. Это уж точно.

Анашин перехватил сумку в левую руку и, не оборачиваясь, быстро направился в глубь леса по едва заметной тропе.

Виталий последовал за ним.


После допроса Игорь долго ходил из угла в угол по кабинету. Ну и судак же ему попался, как говорит Цветков, ну и подлец этот Носов!

Интересно, что даст экспертиза по Булавкину. Товарищи все не звонят. Впрочем, рабочий день ещё не кончился.

И кое-что надо успеть проверить на заводе. Кому же там позвонить, чтобы не вызвать подозрений и разговоров? Филатовой, Ревенко, Симакову? Это все не то. Ну, а Черкасов вообще доверия теперь не заслуживает. А что, если…

Игорь снова уселся к столу, где ещё лежали бланки только что закончившегося допроса, придвинул к себе телефон и, заглянув в записную книжку, набрал номер.

- Валентин Григорьевич? Здравствуйте. Откаленко из горотдела милиции беспокоит.

- Здравствуйте, дорогой, - бархатно пророкотал в ответ Олешкович. - Чем могу служить?

- Справочка нужна. Но такая, чтобы только вы да я о ней знали.

- Понимаю, понимаю. Весьма польщён. Самым конфиденциальным образом все сообщу.

Игорь изложил свою просьбу. Изумлённый Олешкович обещал все сделать, как надо. Они условились, что Игорь позвонит ему через полчаса.

Сидя за столом, Игорь думал о предстоящих делах и при этом машинально скользил глазами по лежащим перед ним бумагам.

Внезапно взгляд его стал сосредоточен, он нахмурился и ближе подвинулся к столу. Черт возьми, ему кажется или… Но ведь совсем изменить почерк нельзя! Хотя с другой стороны…

Он рывком снял трубку и позвонил дежурному:

- Скажите, эксперт из областного управления ещё не уехал? Да? - обрадованно переспросил он. - А где сидит?..

Игорь бросил трубку и, схватив последний лист допроса и зеленую папку из прокуратуры, кинулся к двери. Он даже забыл убрать в сейф остальные бумаги, забыл пиджак на стуле, забыл, кажется, все на свете! Возникшее подозрение ошеломило его. Он только машинально повернул ключ в двери и устремился вниз по лестнице, перепрыгивая через ступени.

Вернулся он через час и без сил повалился на диван, швырнув на стол тонкую папку с бумагами. Потом отсутствующим взглядом обвёл комнату. Ну и открытие! Но нельзя спешить. Это лишь предварительный вывод. Пока совпали только один или два признака. Пусть они там поработают до завтра. И пусть убедятся окончательно. Ну, а это…

Взгляд Игоря остановился на папке, которую он принёс от эксперта. Официальное заключение насчёт Булавкина. Что ж, этого надо было ждать!

Зазвонил телефон на столе. Игорь вяло поднялся с дивана и снял трубку.

- Я все ваши поручения добросовестнейшим образом выполнил, - раздался бас Олешковича. - А вы, изволите видеть, не звоните.

- Да, да, Валентин Григорьевич! - спохватился Игорь. - Ради бога, простите.

Он придвинул к себе лист бумаги и взял карандаш.

…В гостиницу Игорь вернулся только поздно вечером и до такой степени измученный, что смог только раздеться и повалиться в постель. Засыпать он начал ещё раздеваясь.

Но на следующее утро, ровно в девять часов, он уже был в горотделе. А ещё через полчаса на стол ему лёг официальный акт. Эксперт-почерковед удостоверял, что представленные на экспертизу записка, письма и запись в протоколе допроса исполнены одной рукой.

Одной рукой! Итак, все писал Носов! Не Булавкин, а Носов! Ты понял, Виталий? Все писал Носов! Как ни ждал такого заключения Игорь, как ни готовился к нему, но, держа перед собой акт экспертизы, он почувствовал, как предательски дрожит его рука.

Ну что ж. Теперь пожалуйте, Носов. Теперь у нас будет совсем другой разговор. И вы уже не побежите, как вчера, к вашему советчику. А он у вас имеется. Да, да! В этом мы тоже не ошиблись. Что ж. С ним будет особый разговор. Черкасов, конечно, подлец и трус, и все же…

Нет, товарищ Откаленко, что-то в вас есть, что-то вам все-таки дано. Это я вам прямо в глаза говорю.

Игорь сидел за столом, откинувшись на спинку кресла, и счастливо улыбался, обводя взглядом сумрачные стены кабинета. «Вот за такие минуты все можно отдать», - вдруг подумал он. И, сняв трубку, Игорь позвонил в прокуратуру.

А вскоре пришёл Носов.

Как и накануне, он спокойно уселся возле стола, в своей синей шёлковой тенниске, в начищенных ботинках, невысокий, кряжистый, с длинными, мускулистыми руками. Игорю на этот раз почему-то сразу бросились в глаза его непомерно длинные руки. Но мясистое, хмурое лицо Носова уже не казалось таким сонным, чуть заметная тревога светилась в его глазах.

- Ну, чего ещё от меня надо? - грубовато спросил он.

- Все то же, - ответил Игорь, пытаясь поймать его убегающий взгляд. - Правду надо.

«Я тебе сейчас такую встряску дам, что ты у меня навеки покоя лишишься», - подумал Игорь. Он ещё не знал, какое его ждёт разочарование.

- Какую ещё правду?

- Сейчас узнаете какую, - пообещал Игорь и достал бланк допроса. - Теперь будем сразу записывать вопросы и ответы.

- А мне-то что, - пожал широченными плечами Носов. - Ваше дело.

- Правильно. Так вот, первый вопрос: что вам известно об изобретении Лучинина?

- Спрашивали уже.

- Ещё раз спрашиваю. Может быть, подумав, дадите другой ответ.

- Нечего мне думать. Что сказал, то сказал.

- Повторите.

- Ничего об этом не знаю. И все.

- Так и запишем. Второй вопрос: зачем брали у соседа пишущую машинку?

Носов бросил на Игоря быстрый взгляд исподлобья и сразу отвёл глаза. С ответом он, однако, помедлил:

- Не помню. Может, и брал зачем.

- Вспомните.

- А вам-то что, брал или не брал?

- Вопросы задаю я, - резко ответил Игорь. - И учтите. Со вчерашнего дня многое изменилось. Так брали машинку?

- Ну, допустим, брал.

- Записываю без «допустим». Или устроить вам очную ставку с Лелей Небоговой?

- Нужна Мне ваша ставка.

Носов отвечал грубо, явно начиная нервничать.

- Значит, брали?

- Ну, брал. Дальше что?

- Зачем брали?

- Не помню. И все тут.

- Ладно. Потом вспомните. Следующий вопрос: где Булавкин?

- Чего?..

Носов поднял голову. Шея его начала медленно краснеть. От прежней сонливости уже не осталось и следа. Глаза его смотрели на Игоря зло и напряжённо, словно выискивая в нем что-то.

- Вы чего мне шьёте? - хрипло спросил он.

- Блатной язык, Носов, вас характеризует не с самой лучшей стороны. Так что выбирайте выражения, - насмешливо сказал Игорь. - И отвечайте на вопрос: где Булавкин?

- А я почём знаю, где он? Что я…

Носов вдруг остановился на полуслове и умолк.

- Запишем, что не знаете, - помолчав, сказал Игорь. - Теперь ответьте: зачем написали от его имени эту записку нам в гостиницу? - он вынул записку и показал её Носову.

- Ничего я не писал.

- Не писали? Тогда прочтите акт экспертизы. Вы много чего писали, Носов. И вам во всем придётся сознаться. Читайте.

Игорь протянул ему через стол листы акта.

Носов неуверенно усмехнулся, взял их и, повертев в руках, заставил себя прочесть.

Наступило тягостное молчание. Носов, видимо, что-то обдумывал. Потом угрюмо сказал, глядя в пол:

- Ладно. Признаю. Писал.

Игорь не ожидал такого быстрого признания. Но главное - ему не понравилось спокойствие, с каким Носов это сделал. Почему не понравилось, Игорь сразу даже не мог понять.

- Та-ак, - произнёс он. - Теперь, может быть, вы по-другому ответите на вопрос: где Булавкин?

- По-другому не могу. Не знаю я, где он. Встретил его в тот вечер. Он и велел передать вам, что не придёт, что мать больна. Ну, а мне заходить было неудобно. Вот я записку и написал.

- Больше он вам ничего не говорил?

- Не говорил.

- К гостинице на машине подъехали?

- Откуда она у меня, машина?

- А ведь её видели, Носов.

- Ну, кто видел, тот и пусть говорит. А я не видел.

«Ишь ты, - обеспокоенно подумал Игорь. - Прямо на глазах наглеет».

- Ну, ладно. Теперь объясните: зачем посылали анонимные письма и куда вы их посылали?

- Куда? - хмуро, но спокойно переспросил Носов. - В прокуратуру посылал, в газету. Чтоб знали.

- Клеветой занялись?

- Почему клеветой? - в голосе Носова неожиданно прозвучала насмешка. - Комиссия из Москвы все как есть подтвердила. Значит, никакой клеветы. Сигнал подал, и все.

- Мы ещё проверим выводы комиссии.

- А мне-то что? Проверяйте.

Игорь почувствовал, как начинает уходить из его рук инициатива допроса. Носов внезапно и умело повернул все дело. Тот самый Носов, который только вчера покорно следовал за всеми поворотами допроса, который под конец так растерялся. Черт возьми, что же с ним случилось? А решающее открытие, которое сделал Игорь, теперь повисло в воздухе и ничем, решительно ничем не может помочь разоблачить этого негодяя. Вот почему он так быстро и легко признался. Но только ли поэтому? Надо взять себя в руки и осторожно отступить.

- Что ж, тут вы правы, - задумчиво произнёс Игорь и с укором, почти добродушно, хотя это добродушие нелегко ему далось, заметил: - Но анонимки все-таки нехорошо посылать. Подписали бы и совсем другое дело было. А то вот видите, подозрение на себя навлекли и нам работы прибавили.

- Да-а, подпиши тут. Начальство как-никак. Если что, оно тебя как муравья, - усмехнулся Носов.

В голосе его уже не чувствовалось враждебности. Игорь потёр лоб и неожиданно попросил:

- Объясните мне, Василий Павлович, в чем все-таки конструктивная и технологическая особенность изобретения Лучинина? Никак я тут разобраться не могу.

- Бог её знает, - махнул рукой Носов. - Вы ужу кого другого спросите, поученей.

- В акте пишут, что он якобы из какой-то книги все взял…

- Сроду я этих книг не читал. Не моё это дело, я так скажу, - Носов самодовольно усмехнулся. - Не платят мне за это.

«Тут ты, милый, не подготовился, - подумал Игорь. - Или тебя не подготовили. Знать тебе это положено, если…» - и он скучным голосом сказал, словно выполняя пустую формальность:

- Давайте и это запишем. Не возражаете?

- Валяйте, - снисходительно ответил Носов.

Он уже окончательно успокоился и даже повеселел.

Допрос закончился.

На этот раз Носов без возражений, даже охотно, подписал свои показания.

Когда он уже собирался уходить, Игорь, внезапно меняя тон, сухо сказал:

- Завтра, Василий Павлович, вам все-таки придётся объяснить мне, что предлагал инженер Лучинин и что профессор Ельцов. Хотя бы так, как вы об этом писали в своих анонимных письмах.

И тут с Носовым произошла необъяснимая перемена. Выражение уверенности и самодовольства мгновенно исчезло с его мясистого лица, глаза растерянно забегали по сторонам, толстая шея стала медленно краснеть.

- Какого… ещё… Ельцова?.. - запинаясь, спросил он.

- Того самого, о котором вы писали, - насмешливо сказал Игорь и с угрозой добавил: - Только не вздумайте снова бежать к вашему консультанту. Его не будет ни на работе, ни дома.

На Носова в этот момент было жалко смотреть. Он затравленно озирался по сторонам, побледневшие щеки тряслись, и казалось, можно было слышать, как стучат его зубы.

- Ах так?.. - прохрипел он и вдруг злобно поглядел Игорю в глаза. - Выходит, дознались?.. Ну, все тогда… Своя рубашка ближе… Пиши! - крикнул он. - Все пиши! Мать его!.. - и он рванул ворот рубахи.

Беленькая пуговица, оторвавшись, покатилась по полу, описала дугу и скрылась под диваном.

Закончив писать, Игорь холодно, с ударением произнёс:

- Это надо ещё доказать.

- И докажу!

Игорь, подумав, неожиданно сказал:

- Вы плохо себя чувствуете. Поэтому три дня не будете выходить из дому. И никого не будете видеть. Тут мы вам поможем. Ясно? А сейчас вас проводят. Арестовывать я вас не буду.

И он снял трубку телефона.

Когда ушёл Носов, Игорь стал собирать со стола бумаги, чтобы спрятать их в сейф. И вдруг, застыв, какими-то новыми глазами оглядел знакомый кабинет. «Вот теперь сюда наконец войдёт настоящий убийца, - подумал он. - Но скорей всего я не смогу его даже арестовать».

Зазвонил телефон. Чей-то далёкий, взволнованный голос спросил:

- Капитан Откаленко?

- Да. Слушаю.

- Докладывает участковый инспектор Углов. Вы езжайте к нам, очень прошу. Старший лейтенант Лосев пропал. Все обыскали. Нету его!

Глава VIII
ВОШЁЛ УБИЙЦА…

Анашин вдруг остановился и прислушался, предостерегающе махнув Виталию рукой. Но, кроме шелеста листьев и весёлого пересвиста птиц, ничего слышно не было, ничего постороннего, настораживающего.

- Почудилось, - успокоенно объявил Анашин и снова двинулся вперёд, бормоча себе что-то под нос.

Виталий, догоняя его, ускорил шаг. Сухой валежник предательски затрещал под ногами.

- …Дурья твоя голова, - вслух сердито рассуждал сам с собой Анашин. - Дурья, говорю… Энто дело нешто возможное?.. За энто дело, знаешь, сколько отломится?.. А я тебя, зараза, упреждал… Цыц! Забейся, и нишкни! Жисть не ломай!..

Он торопливо петлял среди деревьев, иногда сходя с тропы и напрямик продираясь сквозь кусты, все больше нервничая и заметно трезвея.

Наконец вышли на просеку. Тут Анашин снова огляделся, но на этот раз озадаченно и с беспокойством сказал:

- И де ж она, окаянная? Выходит, не туда вышли.

Он снова отступил в лес и, держась просеки, двинулся в сторону шоссе, то и дело озираясь по сторонам и что-то, видимо, высматривая.

«Машину ищет», - догадался Виталий. Он уже неплохо ориентировался в этом лесу и знал, что сейчас они выйдут к нужному месту. Очевидно, понял это и Анашин. Он прибавил шагу и больше уже не оглядывался.

Скоро они подошли к покосившейся сосне, возле которой в кустах ещё вчера стоял «газик» Булавкина. Тут Анашин резко остановился, с испугом глядя на истоптанную траву вокруг.

- И де ж она, окаянная? - повторил он. - Куда делась-то?

- Потерял что? - спросил Виталий.

Анашин растерянно оглянулся на него.

- Вот тута стояла… - указал он на кусты. - И нету…

- Что стояло-то?

- Да она!.. Машина та проклятущая!.. - ответил Анашин. - И нету…

Виталий прикинулся озадаченным.

- Брось. Померещилось тебе спьяну-то. Откуда тут машина?

Анашин был настолько ошеломлён случившимся, что забыл об осторожности. Ему необходимо было выговориться, разделить с кем-то нагрянувшую беду, услышать чьё-то сочувствие.

- Откуда, откуда… Егорка… Заехал, понимаешь, и бросил. А мне теперь ищи!.. Счёты тут, понимаешь, свёл с одним…

- Какие такие счёты? - заставил себя удивиться Виталий. Впрочем, удивление его было искренним. Какие счёты могли быть у Анашина с Булавкиным? Следовало скрыть только волнение, охватившее его.

- А это меня не касаемо, - раздражённо ответил Анашин. - Все одно… нешто можно было убивство делать?

- Убийство?!

Анашин метнул на Виталия насторожённый взгляд.

- Ну чего пасть раскрыл? - грубо спросил он. - Под пьяную руку дело было. Егорка-то все равно как без памяти был. Вдарил и бросил. Опосля мы уже вдвоём пришли. Искали, искали впотьмах и не нашли. А сам он уйтить не мог. Вот и загадка. А теперича и машины нет.

- Нашли да угнали, дело какое, - пренебрежительно сказал Виталий. - Ребята или бабы по грибы пошли, вот и все.

- Шум в деревне был бы, - с сомнением покачал головой Анашин. - А машина того, битая, словом, - и обеспокоенно добавил: - А главное - парень тот где, вот незадача.

- На что он тебе?

- На что? Мне Егорку спасать надо, вот на что. Анашин, что-то соображая про себя, зло покусывал губы.

- Очухался да ушёл, - как можно равнодушнее предположил Виталий. - Где ж его теперь искать?

- После Егорки очухаешься, жди, - Анашин почесал затылок, потом решительно сказал: - Вот что. Тут ещё одна деревня недалеко. Надо на всякий случай наведаться. Может, этот гад туда уполз?

Виталий на миг вдруг представил себе ночной лес и ползущего по траве Булавкина, раненого, теряющего силы, его исцарапанные, чёрные от земли руки, услышал крик ночной птицы, треск валежника в темноте, и озноб пошёл по спине.

- Пошли, - сурово сказал он. - Не оставлю я так… тебя.

Анашин быстро взглянул на него не то опасливо, не то благодарно, перехватил сумку в другую руку и буркнул:

- Ну, пошли.

Они миновали просеку и снова углубились в лес. Тут он был реже, кустов не стало, ровный травяной ковёр стлался под деревьями. Легче стало идти. «И легче ползти», - подумал Виталий. Постепенно исчезли берёзы, ольхи и осины, остались только бронзовые высоченные сосны, изредка перемежающиеся чёрными, в седой паутине елями, под их широкими, густыми лапами сгущался влажный сумрак.

Анашин и Виталий шли теперь рядом, подгоняемые почти одинаковым нетерпением и беспокойством. Анашин помахивал своей сумкой и, разгорячённый ходьбой, казалось, совсем протрезвел. И ещё казалось, что его спутник вызывает у него все большее доверие. Во всяком случае, его просто распирало от желания излить все свои горести.

В который раз уже недобрым словом помянув жену и её «пёсий нрав», он опять перешёл на мучившую его мысль о брате.

- …Я ему, гаду, говорю: «Ну чего теперь тебе надо? На работу, слава тебе господи, устроен, выпить на что есть, погулять тоже. Какого лешего тебе ещё надо?» Так нет. Трясёт его, понимаешь, все трясёт чегой-то…

«Погоди, - зло подумал Виталий. - Теперь я за твоего Егорку возьмусь. Я его потрясу, мразь такую».

- …Чегой-то он за душой носит, - продолжал Анашин. - Чегой-то ему покоя не даёт. А тут ещё Васька, дружок его. Как сойдутся, как начнут… я только головой кручу.

«Васька? - насторожился Виталий. - Это, конечно, Носов. Так, так». И, усмехнувшись, спросил:

- Чего начнут-то? Насчёт баб небось?

- То пустое, - махнул рукой Анашин. - Промеж них ещё чегой-то есть. Не сказывают только. А я их спрашивать боюсь, ей-богу! Лихой они народ, битый. Я… А, так тебя!..

Он споткнулся о какой-то корень в траве, выронил сумку, поспешно поднял её и, открыв, проверил бутылку с самогоном.

- Цела, родимая, - облегчённо вздохнул он и предложил: - Может, выпьем с устатку, а?

- Давай, чего ж.

Они присели на траву. Анашин стал вынимать свои припасы. Делал он все это торопливо, не то от нетерпения скорее выпить, не то от желания побыстрее двинуться дальше.

Виталий еле успел незаметно выплеснуть из кружки самогон, как Анашин уже поспешно стал закусывать, громко хрустя луком. Потом вытащил мятую пачку «Севера» и, закурив, вскочил на ноги.

- Иттить надо, - объявил он.

Лес начал редеть. Слева потянулся густой кустарник, за ним сверкнула река. Впереди раскинулся луг. Душно запахло нагретой травой. Лишь редкие сосны выбегали сюда, словно не успев остановиться вместе с подругами на опушке леса.

За лугом, у самой реки, показалась деревушка. На взгорке белела церковь. Вдали по шоссе пропылила машина, за ней - другая.

- Вот оно, - мотнул головой Анашин, останавливаясь и вытирая рукавом пот. - Село Миролюбово.

«После Буяновки и Пожарова это уже неплохо», - с усмешкой подумал Виталий и заметил:

- Домов в этом селе поменьше, чем в вашей деревне.

- Раз церковь, значит село, - важно пояснил Анашин. - Ну, двинулись. Ты гляди только не отставай, - добавил он, бросив на Виталия косой взгляд.

Во взгляде этом была непонятно откуда появившаяся вдруг насторожённость. Словно Анашин уже жалел, что взял с собой этого неизвестного ему человека, с которым к тому же ещё и выпил и разоткровенничался.

«Что это он? - с беспокойством подумал Виталий. - Ведь я же как будто ничем себя не выдал». Ему тоже хотелось отделаться от Анашина, который раздражал его каждым своим словом, каждым движением и который мог теперь лишь осложнить поиски Булавкина. Но отпустить от себя Анашина было нельзя. Он мог предупредить Егора. А того надо было брать внезапно, застать врасплох и не дать скрыться. То, что Егора Анашина надо арестовать, и арестовать немедленно, Виталий не сомневался. Хотя бы за нападение на Булавкина. А там будет видно. Не зря он, конечно, трясётся. Не зря…

Они шли теперь через луг, ноги путались в высокой траве. Солнце пекло немилосердно, словно навёрстывая то, что не удалось сделать с утра.

- Как будем искать-то его? - спросил Виталий. - Документы при нем какие есть?

- Не твоя забота, - угрюмо отрезал Анашин.

- Ну, вот что, дядя, - не вытерпел Виталий. - Я тебе и вовсе, видать, не нужен. Чего ж ты меня за собой поволок?

Анашин как будто только и ждал этого вопроса. Он резко повернулся и заорал:

- Кто тебя волок?! Кто?! Сам навязался! Я тебя знаю?! Ты меня знаешь?! К водочке чужой подкатываешься?! - худое, заросшее щетиной лицо его нервно подёргивалось, в слезящихся глазах светилась злость. - Катись, откуда пришёл! А то враз накостыляю! Нужен ты мне, как… - и он замахнулся на Виталия сумкой.

- Ну, дядя, ты даёшь, - отскочив, изумлённо произнёс Виталий. - Это кто же со мной за дружбу пил? Да ещё деньги у меня на водку взял.

- Деньги?! Я небось все насквозь вижу!.. Гад ты, вот кто!..

- А ты сам кто? - задорно спросил Виталий, которого начинала и злить и смешить эта сцена.

- Я?! Порешу вот, и за себя не отвечаю! Какая хошь комиссия справку даст! Псих во мне серьёзный! Понял? Господи-и-и! - вдруг, подвывая, произнёс он. - Хоть бы подох тот стервец, что ли! Хоть бы подо-ох!..

- Ты что, в самом деле рехнулся? - сердито спросил Виталий, изумлённый внезапным переходом Анашина. - Чего кличешь-то?

- Так ведь не то засудят Егорку-то. Засудят!..

- Если тот помрёт, ещё больше засудят.

- А кто дознается? Кто? А ему на том свете, считай, уже все равно. Зачем ещё одну душу-то губить? Ой, господи!.. Ну, пошли, что ли? - уже миролюбиво предложил он.

- Ну, пошли, - вздохнул Виталий. - Черт с тобой.

«И в самом деле псих, - подумал он. - От него чего хочешь можно ждать».

И все-таки того, что вскоре случилось, Виталий не ждал.

Они пересекли луг, потом большое картофельное поле, переходившее незаметно в огороды, и, наконец, вошли на пыльную деревенскую улицу.

Около одной из изб стояла подвода. Какой-то мужчина сгружал с неё доски. Пегая лошадёнка мотала головой, отгоняя слепней.

Анашин вихляющей походкой, заранее широко и заискивающе улыбаясь, подошёл к подводе.

- Здорово, кум! - закричал он. - Бог в помощь!

- Благодарствую, - сурово ответил мужчина, продолжая скидывать доски. - Опять куролесить явился?

Анашина, видно, тут тоже знали.

- Ни боже мой! По делу я к тебе, - обиженно ответил тот.

- Делов у меня с тобой не было и нет. Давай, давай ступай.

И мужчина неодобрительно покосился на стоявшего в стороне Виталия.

- Да я ж только спросить хочу! - взмолился Анашин. - Крест на тебе есть?

- Нету креста, - мужчина скинул на землю очередную доску и выпрямился. - Ну, спрашивай!

- Ты скажи, - засуетился Анашин. - Может, знаешь. Тут парня одного не подбирали? Приползть должен был?

Мужчина подозрительно посмотрел на Анашина.

- Выходит, это твоих рук дело, злодей?

- Ни боже мой! - испуганно замахал на него Анашин. - Что только скажешь! Вот, - вдруг указал он на Виталия. - Сродственники ищут.

Мужчина уже внимательно оглядел Виталия и спросил:

- Ваш, значит, парень?

- Наш, - подтвердил Виталий.

В это время из избы вышла женщина и остановилась на крыльце, прислушиваясь к разговору.

- Подобрали его, - сказал, вздохнув, мужчина. - Без памяти был. Хотели в больницу везти, а машины, как назло, ни одной на шоссе. Тут, видим, туристы на плоту плывут, - он кивнул в сторону реки. - Мы им давай махать. Они и взяли. До больницы тут рукой подать. В Чудиловке она. И тоже у самого берега стоит.

- Когда же это было? - на всякий случай спросил Виталий.

- Когда? Сегодня у нас вторник? Выходит… - мужчина стал считать про себя, загибая пальцы.

- Как раз в четверг и было, - сказала со своего крыльца женщина. - Ты ж ещё в город собирался.

- Значит, больница эта… - начал было Виталий.

- Знаю, знаю где, - недовольно вмешался Анашин. - Тудыть километра три, не больше. Ежели прямиком.

Мужчина согласно кивнул головой.

- Верно. Не больше. Но если желаете, подвезти могу.

А женщина соболезнующе спросила:

- Может, молочка выпьете? Устали, гляжу.

- Нужно нам твоё молоко, - грубо отрезал Анашин. - Дойдём, не помрём, - и махнул Виталию: - Пошли.

- Спасибо вам, - сказал Виталий. - Раз уж такой проводник у меня строптивый, придётся идти.

«Ну, скотина, - обозлённо подумал он об Анашине. - Погоди у меня».

Они в полном молчании миновали деревню и снова углубились в лес.

Анашин нервно курил и не смотрел в сторону Виталия. Вообще было заметно, что он все больше волнуется и даже не предлагал больше выпить, хотя сумку нёс по-прежнему бережно, то и дело кося глазом на высовывавшееся оттуда горлышко, заткнутое газетной пробкой.

Тропинки не было видно. Двигались напрямик, обходя кусты и поваленные деревья. Анашин шёл уверенно, и было видно, что он хорошо знает эти места. Оба молчали, и молчание это становилось все враждебнее.

Виталий обдумывал сложившееся положение. Итак, раненый Булавкин, видимо, доставлен в больницу. Пять дней назад. Почему же оттуда не дали знать в город? Ведь человек ранен, значит, ясно, что совершено преступление. Странно. А может быть, Булавкин умер в больнице? Но тогда тем более должны были сообщить. Вот если его не доставили в больницу… Ну, это уж невероятно. Почему же оттуда не сообщили в милицию? Они обязаны были это сделать. Впрочем, это сейчас не главное. Главное - чтобы Булавкин был жив, чтобы заговорил, чтобы захотел все рассказать. Зачем он писал анонимки? Зачем обманул и сбежал? Зачем угнал машину? Только бы он захотел все рассказать. Но скорее всего он не захочет. Его придётся уличать. Но прежде всего придётся его вылечить. Бедная Анфиса Гордеевна! Если бы она знала, что случилось с её Серёжкой… И потом, надо будет из больницы позвонить в город, пусть немедленно задержат…

- Стой, - неожиданно сказал Анашин. - Пришли. Видишь? Вон она, Чудиловка. А вон больница.

Лес кончился. Дальше золотом разлилось пшеничное поле. За ним виднелась большая деревня. Глазом нельзя было охватить всех её домов. В центре высились даже двухэтажные, каменные. И не только в центре. Два из них, белые, под зелёными блестящими крышами, стояли в стороне, у самой реки. На них, очевидно, и указывал Анашин. Больница!

- Давай-ка выпьем для храбрости, - мрачно сказал Анашин, опуская свою сумку на траву, под тенью последних деревьев на опушке.

- Давай, - согласился Виталий.

«Пусть налакается, - подумал он. - Легче будет потом отделаться».

Анашин достал уже наполовину опустошённую бутылку, огрызок хлеба и несколько луковиц.

Оба сильно устали. Виталий чувствовал, как гудят ноги, когда он вытянулся на траве. Небось километров пятнадцать отмахали по лесу, да по лугам, и ещё в такую жару. Как приятно было хоть на секунду закрыть глаза.

Солнце клонилось к западу. Жара начала спадать. Лёгкий ветерок обдувал лицо.

Анашин возился с бутылкой, зубами вытаскивая скрученную газетную пробку. Наконец он вытащил её, налил в кружку самогона, поставил её перед Виталием, подвинул ему хлеб, лук. Потом, что-то буркнув, он встал, пошарил в кустах и, казалось, что-то вытащил оттуда.

Виталий лениво разомкнул слипающиеся глаза.

В ту же минуту странный удар обрушился на него.


Игорь раздражённо опустил телефонную трубку.

Чепуха какая-то! Что значит «пропал»? Куда Виталий мог пропасть? Просто занят каким-то делом, напал на какой-то след, и нет времени или возможности дать о себе знать. Вот и все. Паникёр этот Углов. «Выезжайте к нам». Как на пожар. А настоящий пожар здесь, у Игоря. Виталий сказал бы, что стало «совсем горячо», горячее уже некуда!

Игорь принялся нетерпеливо расхаживать по кабинету.

Может быть, он совершил ошибку, что не арестовал Носова? Ведь помощник прокурора Кучанский дал санкцию. Носов написал угрожающее письмо Лучинину, и тот вскоре погиб; написал подозрительную записку от имени Булавкина, и тот исчез. Носов все время «ходит где-то рядом» с этими происшествиями. Но цепочка тянется куда-то в сторону, к Анашину например. И тут все пока неясно. А вот анонимки… После своего признания Носов выглядит пешкой, игрушкой в чужих руках. Главный преступник не он! И арест Носова мог бы всполошить, насторожить того, главного! А так Носов три дня не будет выходить из дому. Телефона под рукой нет. Послать некого. Значит, предупредить он никого не сможет. Это главное. Внезапность сейчас решает все. Следовательно, надо спешить. Завтра же надо увидеть…

Игорь подошёл к столу и начал набрасывать план на завтрашний день. Пункт первый, второй, третий… Вот скольких людей надо повидать. Разве он может уехать? Бросить все и лететь в Пожарово! Но Виталий!..

Игорь схватил трубку телефона и позвонил дежурному:

- Откаленко говорит. Что, Волов ещё не появился?.. Так. А где Томилии?.. Ага, ясно!

Он нажал на рычаг и набрал новый номер.

- Николай Игнатьевич?.. Ты что же не заходишь?.. Ну, понятно. Так вот. Выезжай в Пожарово. Лосев там куда-то пропал. И потом, Булавкин, сам знаешь, нужен до зарезу. В общем, на месте сориентируешься. Углов там ждёт.

- Все ясно, - прогудел Томилин. - Предупреди дежурного.

Игорь с облегчением повесил трубку. Одно дело сделано. На Томилина можно положиться. Интересно, куда все-таки делся Виталий?

Он снова позвонил дежурному.

- Запишите, товарищ Скворцов. Приготовить машину. Сейчас Томилин поедет в Пожарово. Передайте Волову. Завтра я с утра в прокуратуре. На одиннадцать вызвать ко мне… на тринадцать вызвать… На пятнадцать…

Продиктовав дежурному фамилии, Игорь напомнил:

- За Носовым наблюдать неотступно. Утром смените товарищей. Раскатова я сейчас предупрежу. Он у себя?

Игорь повесил трубку, убрал со стола бумаги и, накинув пиджак, вышел из кабинета.

В гостиницу он вернулся, как всегда, поздно.

…Когда мечтаешь, чтобы ночь прошла поскорее, она тянется бесконечно; когда подгоняешь время, оно растягивается, как резина, минуты ощутимо превращаются в часы. Игорь, ворочаясь в темноте, каждый раз убеждался в этом, когда зажигал лампочку… А тут ещё Виталий вздумал куда-то пропасть!..

Утро наступило неожиданно, когда Игорь потерял уже всякую надежду его дождаться. Проснувшись, он убедился, что опаздывает. Полетела зарядка, полетел завтрак, Игорь умудрился порезаться даже электрической бритвой…

В прокуратуре Игоря ждали Савельев и помощник прокурора Кучанский, изящный, загорелый, чёрные брови вразлёт, весёлые карие глаза на тонком лице. Игорю он чем-то напоминал Виталия, хотя был смугл, черноволос и лет на десять старше.

С Кучанским было легко и приятно работать. Он понимал все с полуслова, незаметно подсказывал, как-то совсем необидно возражал или не соглашался и радовался удаче другого.

- Великолепно вы Носова прижали, - сказал Кучанский. - Это, знаете, высший пилотаж. Но… - он задумчиво стряхнул пепел с сигареты, - он психологически сломался все-таки быстрее, чем можно было ожидать. Не находите?

- Нахожу, - кивнул Игорь. - И тут есть одна мысль. Носов ведь связан ещё и с Анашиным, и с Булавкиным. Эта цепочка тоже ведёт к Лучинину.

- Тут вы спешите, - заметил Савельев. - Лучинин два раза приезжал рыбачить к Анашину. О Лучинине, видимо, что-то хотел сообщить вам Булавкин. Это ещё не цепочка.

- Но присмотреться необходимо, - мягко возразил Кучанский. - Советую все же не разбрасываться. Вторая цепочка пока гипотетична, а вот первая вполне реальна. Она все объясняет, вплоть до гибели Лучинина.

- Видимо, да, - не очень уверенно согласился Игорь.

Кучанский засмеялся.

- Вам сейчас нельзя сомневаться! - энергично воскликнул он. - Вы вышли на финишную прямую. Как вы теперь собираетесь действовать?

- У меня вот какой план. Глядите.


К одиннадцати часам Игорь все-таки успел вернуться в горотдел. И почти вслед за ним пришла Филатова.

- Да, - сказала она враждебно. - Ухаживал. Руку и сердце предлагал. Он даже к родителям моим ездил, их уговаривал.

- У вас было с ним объяснение?

- Было…

- И что же?

- Он сказал… что я его все-таки полюблю. Отвратительный человек.

Игорь помолчал. Ему было неловко расспрашивать её о таких вещах.

- Вы меня извините, что приходится…

- Я понимаю, - перебила она. - Спрашивайте.

- Он знал о ваших… о вашем отношении к Лучинину?

- Наверное… Во всяком случае, догадывался.

- Это его не остановило?

- Его? Нет. Это не такой человек. Он мягкий и вежливый только с виду. И умеет притворяться. Я же вам говорила.

- А он с вами не говорил о Лучинине?

- Никогда.

- Но, вероятно, ревновал?

- Наверное… Да, конечно, ревновал. Я однажды поймала его взгляд, когда он смотрел на Женю…

Глаза её вдруг наполнились слезами, и она поспешно закусила губу.

- Он писал вам когда-нибудь?

- Да…

- У вас сохранились эти письма?

- Что вы!.. - она удивлённо подняла на него глаза.

- Да, конечно, - смутился Игорь. - Простите. И последний вопрос: он вам говорил что-нибудь о планах на будущее?

- О, у него были самые широкие планы, - Филатова слабо усмехнулась. - Он очень честолюбив. Хотя… Но я вам уже сказала, что он умеет притворяться.

- Ну, тогда ещё один вопрос: вы знаете кого-нибудь из его знакомых вне завода?

Филатова задумалась, перебирая тонкими пальцами косынку, лежавшую на коленях.

- Да, - сказала она, наконец, и посмотрела на Игоря. - Он мне говорил о том самом человеке. Они друзья.

- Он не говорил, где они познакомились?

- Кажется, они когда-то вместе учились.

- Этого не может быть! - воскликнул Игорь, но тут же, усмехнувшись, добавил: - Впрочем, в жизни все бывает.

- Да, - тихо повторила Таня. - В жизни все бывает.

Потом она ушла.

А через несколько минут в кабинет постучала Анна Николаевна Бурашникова, маленькая, очень полная, в круглых очках, тёмные, с сильной проседью волосы были аккуратно собраны в пучок. На руке у неё висела большая потёртая сумка, тонкий ремешок глубоко вдавился в пухлую складку у локтя. Круглое лицо Бурашниковой светилось такой очевидной застенчивой добротой, что могло показаться простоватым, если бы не мудрый, терпеливый взгляд светлых, чуть выцветших глаз из-под очков.

Знакомство с ней произошло быстро, не успела ещё Бурашникова усесться возле стола, взгромоздив на колени свою сумку и вытереть мокрым, зажатым в кулак платком бисеринки пота со лба.

- Заходил, как же, - ответила она на вопрос Игоря. - И наряды смотрел.

- А из бухгалтерии выносил?

- Чего греха таить - выносил. «Хочу, - говорит, - досконально все изучить». Я ему говорю: «Не положено». А он мне: «Сделайте, мол, исключение. Надо подготовиться. Из Москвы комиссия едет». Ну, что ты будешь делать? И чего ему надо? Бухгалтерия его не касается. А Валентина Григорьевича, как на грех, не было, болел он. При нем бы не осмелился.

- Вы и другим позволяете в нарядах рыться?

- Ни, ни. Это уж кто так, понахальнее. И то на моих глазах, - она смущённо улыбнулась. - Никак авторитет не внушу. Все «тётя Аня» да «тётя Аня». Что с ними поделаешь? Но чтобы что пропало, такого не было.

- До первого случая, оказывается, тётя Аня, - усмехнулся Игорь.

Ему было легко, и просто беседовать с ней, особенно после того тягостного, душу вымотавшего разговора, какой был с Филатовой. Что ж, горе есть горе, никуда от него не денешься, ничем не отгородишься, даже если это чужое горе. Впрочем, Игорь уже привык делить с людьми их горе - такая работа. Что тут поделаешь? А не взвесишь чужое горе на своих плечах, не ощутишь его непомерной горечи, тоски и гнева, что тебе делать тогда на такой работе, какой из тебя прок? И горе Филатовой это теперь и его, Игоря, горе: ведь погиб хороший, нужный всем человек.

Тень пробежала по лицу Игоря, он невольно нахмурился, прогоняя эти, не ко времени возникшие мысли. И видно, Бурашникова заметила, перехватила что-то из них. Она тяжело вздохнула и вытерла платком лицо, будто смывая с него неуместную сейчас, добрую свою улыбку. И толстое лицо её стало сразу напряжённым и задумчиво-скорбным. Она, видно, тоже сейчас вспомнила Лучинина, Игорь готов был поклясться в этом. И он сразу ощутил, что лёгкость и приятность ушли из разговора, вернее, ушла видимость этого, которая появилась было вначале.

- Если надо, так и подпишусь, - вздохнула Бурашникова. - Никто больше взять их не мог, кроме него. Это точно.

- Но это ещё не все, Анна Николаевна.

Игорь достал зеленую папку из прокуратуры и стал листать страницы допросов. Сейчас в этой папке были собраны все протоколы - и те, что были у Роговицына, и те, что передал Раскатов в первый день по приезде Игоря и Виталия в Окладинск.

Наконец Игорь нашёл то, что искал, и, пробежав глазами исписанную страницу, сказал:

- Вы говорили, Анна Николаевна,что видели Лучинина в тот самый вечер. И что шёл он не один.

Бурашникова скорбно кивнула головой.

- Видела, как же. Темно, правда, уже было.

- Как видели, близко?

- Ближе некуда. Мимо забора моего прошли.

- Кто же с ним был?

- Вот не знаю я того человека.

- А если увидите, то узнаете?

- Ой, милый, не скажу. Память у меня только нацифры и документы. Их, ночью разбуди, вспомню. А на личность, ну прямо, никуда. Ей-богу, никуда, - огорчённо повторила она и, словно желая утешить Игоря, добавила: - А насчёт того, точно вам говорю: никто больше взять их не мог. Я так вчера и Валентину Григорьевичу сказала, когда он меня конф… конф… как уж он объявил, не помню. В общем, секретно спрашивал, по душам. Вам одному и велел про то сказать.

- Это очень важно, Анна Николаевна, - кивнул Игорь.

Потом ушла и Бурашникова.

А вскоре на её месте уже сидел, перекинув ногу на ногу и упёршись острым локтерл в колено, худой, усатый Симаков. Поминутно сдувая пепел с сигареты на ковёр и от волнения не замечая этого, он говорил:

- Я, так-эдак, прямо скажу: уважения к нему нету.

Чуть раскосые глаза его в упор смотрели на Игоря, а брови, сходившиеся как бы под углом, придавали этому взгляду какое-то укоризненное выражение.

- …Я пока людям говорю: помогать, мол, надо, так-эдак, - продолжал Симаков. - Но сам все больше вижу: не тому помогаем. Носов во где у нас у всех, - Симаков похлопал себя по шее. - А он чего делает? Мы вот поглядим, поглядим да на партбюро его вытащим, так-эдак.

«Добрый мужик, - подумал вдруг Игорь, - И справедливый. И умница. И все это чувствуют. Потому, наверное, и любят. Но ещё и характер».

- С Носовым ясно, - сказал он. - А вот Анашин откуда взялся?

- Это человек незнакомый, - покачал головой Симаков. - Но уже себя нахалом показывает.

- Кто ж его на завод принял? Ведь судимость у него.

- Ну и что? - Симаков укоризненно взглянул из-под, треугольника бровей. - Вон у нас Валерка Гончаров. Тоже судимость есть. А как вкалывает? На красной доске висит, так-эдак. Никто ему старое и не поминает. И пусть кто попробует!

- Это все верно, - покачал головой Игорь. - Только вы меня не поняли. С судимостью ведь не очень охотно принимают. Нам же самим нажимать приходится. А туг - раз и готово. Почему?

- Э, милый. Всяко, так-эдак, бывает. Кто ж его знал, что он за человек?

- Может, кто и знал. Я вас попрошу, Иван Спиридонович, поинтересуйтесь, как Анашина приняли, у кого он был. А то мне это не с руки. Лишний разговор пойдёт.

- Можно, чего ж.

Они простились. Игорь проводил его вниз и спросил у дежурного:

- Томилии не звонил?

- Никак нет, товарищ капитан, - ответил тот, поднимаясь.

Игорь досадливо кивнул.

Он не мог подавить растущего беспокойства.

- Вас товарищ подполковник просил зайти, - добавил дежурный.

Игорь стал подниматься по лестнице.

С Раскатовым они пошли обедать.

- Заодно расскажешь, что там у вас на данный момент светит, - сказал тот по-хозяйски твёрдо. - И что ещё от нас требуется. Какая помощь.

Разговор продолжили уже в кабинете. Игорь, хмурясь, сообщил об исчезновении Лосева. Раскатов как-то по-особому взглянул на него и сказал:

- Плохо ты знаешь Томилина. И совсем не знаешь Углова. Положись как на себя. Они, брат, все сделают. Это же орлы, каких поискать. Понял?

Когда Игорь уже уходил, Раскатов, положив ему на плечо огромную свою руку и провожая до двери, задумчиво сказал:

- Дело Лучинина идёт вглубь и вширь. Хорошо копаете. И во всем я с тобой согласен. Так что давай, милый. Действуй, как решил.

А потом к Игорю пришла Лучинина, тихая, замкнутая, в строгом платье с узеньким белым воротничком вокруг тонкой шеи. Бледное, неподвижное лицо её было как мраморное. А высоко взбитые, очень светлые волосы казались совсем седыми.

- Извините, Ольга Андреевна, что пришлось вас потревожить, - сказал Игорь, чувствуя, как трудно становится говорить, даже дышать, глядя в эти потухшие, измученные глаза. - И ещё извините меня, что придётся касаться такой тяжёлой… таких тяжёлых воспоминаний.

- Пожалуйста, не извиняйтесь, - сухо ответила Лучинина, и её прозрачные, нервные пальцы в жгут свернули платочек, который она держала в руке.

- Так вот, - продолжал Игорь. - Я вам должен кое-что рассказать. И кое о чем спросить. Мой товарищ был у вас неделю назад, когда мы только приехали и ничего не знали. За эту неделю мы многое выяснили, - он помолчал, подыскивая слова, потом так же медленно продолжал, вертя в руке незажженную сигарету. - Я вам пока скажу только то, что можно сказать. Мы узнали, что в министерство, в редакцию газеты, в прокуратуру ещё до начала ревизии на заводе поступили анонимные письма с обвинениями в адрес Евгения Петровича. Мы уже почти убедились, что это клевета. И мы нашли их автора…

Лучинина вздрогнула и пристально посмотрела на Игоря.

- …Узнали, - продолжал Игорь, наконец закуривая, - что он не сам писал их, вернее, что ему подсказали их содержание. Кроме того, письма, которые нашли вы. Это он написал сам. Узнали и того, кто ему подсказал.

- Какая подлость… - прошептала Лучинина, опустив голову. - Я теперь понимаю…

- Это ещё не вся подлость, - возразил Игорь. - Часть её коснулась и вас.

- Меня?.. - она подняла голову. - Да, да… Я понимаю.

- Подлость и клевета.

- Нет! - нервно воскликнула Лучинина. - Это не клевета! Это правда, - и впервые бледное её лицо исказилось от страдания. - Это правда… - повторила она тихо.

Игорь молча покачал головой.

- Знаете что, - Лучинина пристально посмотрела ему в глаза. - Если так, то давайте называть вещи своими именами.

Она оказалась сильнее, чем он думал.

- Давайте, - согласился Игорь. - Так вот. Сна чала о том, что правда. Она… - Игорь не решился назвать Таню по имени, - она действительно любила Евгения Петровича. И он её, вероятно, тоже. Но… тут кончается правда. Начинается ложь. Он не обманывал вас. Он только мучился. Это могло и пройти. Она решила уехать из города. Это могло и не пройти. Тогда вы все бы узнали от него самого. И только после этого… он ушёл бы. Честно, открыто. Ведь он был именно таким, вы же знаете.

- Да, я знаю… - тихо подтвердила она. - Но я тоже измучилась… Мне обрывали телефон… Боже, что мне говорили… И подбрасывали мерзкие письма. И…

- И вы не знаете, кто это делал?

- О! Голоса были разные. Но потом… он пришёл ко мне. И даже назвался другом… Но я… прогнала его. Я ничего не могла поделать с собой… И ничего не говорила Жене… Ничего… до конца…

- Вот видите, - произнёс Игорь. - Теперь это уже вся подлость. И она идёт от него.

- Мне уже все равно, поверьте…

- Ну, не-ет. Тут я с вами не согласен. За подлость надо расплачиваться. - Игорь невольно сжал кулак, сигарета сломалась, и он бросил её под стол, в корзину.

…Вечером в гостиницу к Игорю пришёл Кучанский. Он молча слушал, покуривая сигарету, потом, вздохнув, сказал:

- Да-а. Напереживались вы, я смотрю. И было от чего, конечно. Проклятая работа! Но жить без неё я бы, например, не мог. Знаете, что сказал про нашу работу Квачевский ещё сто лет назад? Эх, умел сказать старик. Я даже выписал. Вот послушайте, - он вынул записную книжку и, полистав её, прочёл: «Следователь должен смотреть на горести других, не потрясаясь ими, на страшные злодеяния, не раздражаясь против них, чтобы в своих действиях и распоряжениях не увлечься, не поддаться этим впечатлениям в ущерб долгу и правде». Совершенно точно сказано.

Они помолчали.

Потом Игорь упрямо возразил:

- А я не могу не возмущаться. Я не счётно-решающая машина. Главное - не показывать этого, вот что.

- Нет, - ответил Кучанский. - Если на то пошло, то главное - чтобы ваше возмущение не мешало, а помогало узнать правду, добиться правды. Истина - вот бог, которому я поклоняюсь! - воскликнул он, и это почему-то не прозвучало у него высокопарно.

- Красиво говорите, - усмехнулся Игорь. - Вас бы мой Виталий заслушался.

- А главное - правильно, - запальчиво возразил Кучанский.

- Да-а, - протянул Игорь. - У меня завтра разговор с тем типом. Решающий. И Юра Савельев, как назло, опять занят. Попробуй тут быть спокойным.

В этот момент в дверь постучали. Игорь сорвался с дивана, словно только и ждал этого стука.

На пороге стояла запыхавшаяся дежурная.

- К телефону вас… просят… скорее…

- Я сейчас! - крикнул Игорь Кучанскому и устремился по тёмному коридору к лестнице.

Чёрная трубка лежала внизу на барьере.

- Слушаю! - закричал Игорь, судорожно прижимая её к уху. - Откаленко слушает!

- Томилин говорит, - раздался далёкий, еле слышный голос. - Нашёл твоего Лосева… Из Чудиловской больницы говорю…

- Что, что? - закричал Игорь. - Громче!

- Из… больницы говорю… - далёкий голос тонул в шуме и треске разрядов. - Здесь Булавкин… очень плох… Ты понял?.. Разбираемся… Завтра позвоню из Пожарова… Лучше будет… Пока…


По оконному стеклу шлёпали густые, нежно-зеленые ветви берёзы. Ветер задувал откуда-то сбоку, ветви шелестели, тёрлись о стекло, золотые солнечные блики скакали по столу и белым стенам маленького кабинета главного врача.

На стенах висели графики дежурств, отпечатанные на машинке инструкции, плакаты, рассказывающие, как оказать первую помощь при переломах, наездах и ожогах. В стеклянном с красным крестом шкафу на стеклянных полках были разложены коробочки и баночки с лекарствами. Остро пахло йодом, нашатырём и ещё чем-то специфично больничным.

Возле окна у стола сидела полная женщина в белом халате и белой шапочке, из-под которой выбивались короткие седые волосы. Женщина, щурясь, курила, и бесчисленные морщинки на её крепком, загорелом лице казались ещё резче и заметнее. Из кармана её халата выглядывали дужка и резиновые трубочки стетоскопа. С другой стороны стола разместился огромный, казавшийся неуклюжим Томилин в своём негнущемся синем плаще. А между ними верхом на табуретке сидел Виталий. Тугая марлевая повязка обхватила его голову, дыбом подняв клок светлых волос на самой макушке. На нем были больничные, из синего сатина штаны и тоже больничная нижняя рубашка с длинными рукавами и тесёмочками у горла. Тем не менее вид у Виталия был бодрый. Он энергично посасывал свою трубку и говорил хмурившейся женщине:

- Ну как же так, Тамара Анисимовна? Человек у вас пять дней в сознание не приходит, а вы…

- А мы, - перебила его женщина, - все делали, чтобы он хоть на шестой день в сознание пришёл.

- Да, но надо же ставить в известность милицию о таких случаях?

- Без вас знаем. Но телефон у нас не работает, вы же видите? Звоним с почты. Вот и получилось. Дежурный врач решила, что сестра звонила, а та, видите ли, была уверена, что врач звонил. Я же не сомневалась, что или та, или другая, но звонили. Словом, недоразумение получилось. Да ещё такой тяжёлый больной. Мы от него ни на минуту не отходили ни днём ни ночью. Сестра кровь дала, сама тут сутки потом лежала.

Женщина сердито курила.

- Это я все понимаю, - мягко возразил Виталий. - Но, согласитесь, непорядок. Мы же с ног сбились.

- Мы, между прочим, тоже. Только вы его искали. А мы его спасали. Небольшая разница.

- Тамара Анисимовна, я медицину глубочайшим образом уважаю, - Виталий приложил руку к груди. - Во-первых, у меня родители тоже врачи, сам чуть врачом не стал. Мне этого мама до сих пор не может простить. Во-вторых, - он дотронулся до повязки, - вы столько бинта для меня не пожалели. Я только надеюсь, что завтра утром вы его…

- И не надейтесь, - оборвала его женщина. - Три дня будете носить. Потом лёгкой повязкой заменим. И лежать! - властно закончила она.

Виталий с упрёком посмотрел на неё.

- Тоже три дня?

- Да, да. Не забывайте, у вас ещё и сотрясение.

- Ну, хорошо, - кротко вздохнул Виталий. - Завтра мы устроим консилиум под его председательством, - он указал на Томилина. - А пока расскажите нам все о больном Булавкине.

- Что ж вам рассказывать? - женщина закурила новую папиросу. - Доставили его туристы в четверг утром. Огромная потеря крови, ножевые раны, задето лёгкое. Без памяти был. Пульс почти не прощупывался. Приняли срочные меры. Ну, это уж по нашей части. В сознание приходил ещё один раз, тоже ненадолго. Ну, а окончательно вот только сегодня. Надеюсь, жить будет.

Она устало потёрла ладонью лицо.

- Что-нибудь говорил в бреду? - спросил Виталий.

- Имена какие-то называл, выкрикивал что-то, ругался, звал кого-то.

- Так, так. Вот это уже интересно. Припомните, Тамара Анисимовна, очень вас прошу, что выкрикивал, кого звал.

- Ну, кричал «убью!», мать звал. Ещё какую-то Лару. Так, знаете, звал… Однажды прошептал, это я сама слышала: «Евгений Петрович, я за вас…»

- Что - за вас? - дрогнувшим голосом спросил Виталий.

- Дальше не слышала. Только губами шевелил. И сразу глубокий обморок. Вам надо с Верой поговорить. Это наша сестра. Она от него четверо суток не отходила. И кровь дала. Золото, а не девчонка. Уж я её гнала домой, и мать приходила, просила, ругалась. Не уходит. Плачет и не уходит.

- Где она сейчас, ваша Вера? - спросил Виталий.

- Сейчас услала. Она уже на ногах не стоит. А он есть попросил. Хороший, кстати, паренёк. По глазам видно.

Виталий, поморщившись, взглянул на неё.

- Хороший, говорите?

- Да. А вам надо лечь. Немедленно, - строго сказала женщина. - Можете здесь, у меня, - она указала на белую высокую койку у стены. - Я пойду к больным. Вечерний обход надо делать. Через час вернусь.

- Пожалуй, я действительно лягу. А ты, - Виталий обратился к Томилину, - садись рядом, будешь рассказывать, - он провёл рукой по забинтованному лбу. - Что-то кружиться начала.

Томилин помог ему лечь.

Женщина, тяжело опершись о колени, встала, привычным движением заправила под шапочку седую прядь волос и направилась к двери.

- Тамара Анисимовна, - окликнул её Виталий, глядя в потолок. - Когда можно будет поговорить с Булавкиным?

- Завтра. И с ним, и с Верой только завтра. Отдыхайте пока.

Она, переваливаясь, вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

Виталий нетерпеливо повернулся к Томилину.

- Прежде всего, где этот стервец Анашин?

- В сельсовете. Углов его там стережёт.

- Так. Завтра увезём его в город.

- Пустит она тебя? - Томилин кивнул на дверь.

- Ещё как пустит. Ну, а теперь расскажи, как вы меня нашли?

Томилин удивлённо усмехнулся.

- Ты что? Память отшибло? Мы с Угловым подъехали к больнице. Видим, Анашин там крутится. Нас заметил, как деру даст. Ну, догнали. Чего, спрашиваем, тебе тут надо? Чего это ты нас испугался? Ведём назад, к больнице. И тут видим, ты через поле идёшь, шатаешься, руками за голову держишься. Анашин, как тебя увидел, бух на колени, крестится, глаза на лоб лезут, орёт не своим голосом: «Идеть!.. Знать ничего не знаю!.. Идеть!..» Прямо заходиться стал. Словно ты с того света явился.

- Он меня, подлюга, как раз туда и хотел спровадить.

- Ну вот. Я, значит, его держу. А Углов к тебе кинулся. Вид, надо сказать, у тебя был! Но башка оказалась крепкая. Мы потом, честь почести, выход на место происшествия сделали, понятых взяли. Анашин сам повёл. Он и корягу показал, какой тебя хватил. Здорова. В комнате стало темнее. Солнце село, и на западе небо побагровело, постепенно переходя через оранжево-жёлто-голубое в густо-синее, почти чёрное.

- Красиво, - задумчиво проговорил Томилин, глядя в окно и разминая сильными пальцами сигарету. - Как в театре. Ты глянь.

Виталий приподнялся на локте.

Скрипнула дверь. Жёлтая полоса света из коридора упала на пол. Вошла Тамара Анисимовна.

- Сумерничаете? - спросила она, щёлкнув выключателем у двери. - Сейчас ужин вам принесут.

- Я, пожалуй, пойду, - сказал Томилин, вставая. - А то мой Иван совсем там небось заскучал.

- Где ночевать будете?

- Да там же, в сельсовете. Куда с этим барбосом денешься? Тут у Ивана родня, так что харчами разживёмся.

- Скажи, пожалуйста. Всюду у него родня, - завистливо сказал Виталий и улыбнулся. - От Никиты и Матрёны все пошли.

Хмурый Томилин тоже усмехнулся.

- Он уж мне про твои шутки говорил.

Простились, и Томилин ушёл.

Наступила душная ночь. Виталий долго ворочался с боку на бок, не находя удобного положения. Голова прошла. Но почему-то стало ломить тело. Мысли теснили одна другую, возбуждённый мозг не мог с ними справиться. В висках тяжело стучало. Хотелось пить.

Неслышно подошла дежурная сестра, подала стакан с водой, велела принять порошок. Прохладной рукой провела по его щеке.

Виталий уснул.

Утром он уже чувствовал себя превосходно, С аппетитом позавтракал, шутил с сестрой, с врачами, грозил сделать зарядку, выпрыгнуть в окно, если с него не снимут этот ужасный бинт.

Потом пришёл невыспавшийся, с красными глазами Томилин. Ему выдали халат. Виталия охватило такое нетерпение, что он еле дождался, когда вернётся с утреннего обхода главный врач. И когда та, наконец, вошла в кабинет, он быстро и взволнованно спросил:

- Ну что, можно?

- Можно. Идите. Третья дверь налево. Только помните, пять минут. Не больше. Сама приду и выгоню. Учтите.

Виталий и вслед за ним Томилин вышли в коридор.

В узкой светлой палате стояли четыре койки. На одной из них у окна лежал перевязанный, очень бледный, с синими кругами под глазами, неузнаваемо осунувшийся Булавкин. Он молча следил за вошедшими. Остальные койки были свободны.

Виталий и Томилин уселись рядом на противоположной койке, и Виталий тихо, спокойно, так, как учила его накануне Тамара Анисимовна, сказал:

- Расскажи, Сергей, все, что ты хотел нам сообщить там, в гостинице.

Дрогнули ресницы на бледном лице, глаза Булавкина вдруг затуманились слезами, и он еле слышно прошептал:

- Все… скажу… А сам… отстрелялся… кажись…


Когда Игорь утром пришёл в горотдел, дежурный доложил:

- Почта из Москвы, товарищ капитан. На ваше имя.

И протянул толстый конверт.

- Ко мне придут, - предупредил Игорь. - Я буду все время у себя.

Только усевшись за стол и предварительно позвонив куда-то, он распечатал конверт.

Письмо было от Мацулевича. Собственно говоря, от него была только записка. А все остальное… Быстро пробежав бумаги, лежавшие в конверте, Игорь возбуждённо потёр руки. Аи да Григорий Осипович! Ну и прижали же они там этого Кобеца! Ведь это все его собственной рукой написано. Испугался, подлец, за свою шкуру!

Игорь закурил и принялся уже внимательно перечитывать лежавшие перед ним бумаги, делая пометки на отдельном листе.

В дверь постучали.

- Да, да! - крикнул Игорь, торопливо заканчивая очередную запись.

В кабинет вошёл невысокий, худощавый: человек с небольшим чемоданчиком в руке.

- Вы от Савельева? - спросил Игорь. - Присаживайтесь, пожалуйста. Постановление следователя у вас есть?

- А как же? - улыбнулся человек. - Без этого не работаем. Как и вы.

- Отлично. Я уже звонил на завод. Там все в порядке. Вам Юрий… - Игорь вдруг забыл отчество Савельева.

- …Сергеевич, - подсказал человек.

- Да, да. Юрий Сергеевич. Он говорил, в чем состоит ваша задача?

- В общих чертах. Детали должны сообщить вы. Я ведь тут совсем по другому делу.

- Это мне известно. А задача вот какая…

Игорь принялся объяснять. Человек внимательно слушал.

- Все понятно, - сказал он наконец. - Когда вам нужен акт?

- Срочно нужен, - Игорь взглянул на часы. - Ну, хотя бы к двум. Допрос мы начнём раньше. Но вы заходите, не стесняйтесь. И желаю успеха. Очень, как вы понимаете, желаю, - он улыбнулся. - И вообще, спасибо за помощь.

- Ну, чего там. Дело общее. Они простились, и человек ушёл.

Потом зашёл подполковник Раскатов. Пожав Игорю руку, он загадочно усмехнулся и сказал:

- Вчера вечером, после вашего ухода, звонил Коршунов Сергей Павлович. Ох, и острый мужик. Одно дело мы с ним поднимали. Уж он жару дал.

«Запомнилось тебе это дело», - подумал Игорь.

- Так вот, - продолжал Раскатов. - Был у него, оказывается, этот ваш Мацулевич…

- А-а, ну, теперь все понятно, - обрадованно воскликнул Игорь.

- Именно. И с тем Кобецом Сергей Павлович лично беседовал. Вот так. Ну, а потом интересовался, как тут его орлы действуют, - усмехнулся Раскатов. - Просил вас вечером ему позвонить.

Он прошёлся по кабинету, заложив руки за спину, потом остановился перед Игорем и добавил:

- Хочу поприсутствовать на сегодняшнем допросе. Не возражаете?

- Пожалуйста, - сдержанно ответил Игорь.

«Коршунов велел или сам инициативу проявляет? - подумал он и тут же решил: - Сам. Дело-то совсем по-новому оборачивается».

А вскоре пришёл Ревенко.

Он шумно распахнул дверь, поздоровался громко, уверенно, почти весело:

- Привет, Игорь Васильевич, привет! А, и вы тут? - повернулся он к сидевшему в стороне, на диване, Раскатову. - Давненько, Викентий Петрович, не виделись. Давненько. Печень-то как, поутихла? Позволяет? - и он, лукаво улыбнувшись, щёлкнул себя по горлу.

Раскатов сухо буркнул в ответ:

- Все бы так было в порядке, как моя печень.

Ревенко повернулся к Игорю.

Вся его короткая, полная фигура с обрисовывавшимся под белой сорочкой животом и небрежно завязанным галстуком на складчатой, ветчинно-розовой шее выражала самоуверенность и безмятежное спокойствие. Широкое, розовое от загара лицо с набрякшими мешочками под глазами улыбалось открыто и дружелюбно.

- Итак, я к вашим услугам, - сказал он, усаживаясь и кладя на короткие колени свой солидный, с двумя застёжками портфель. - Чем могу быть полезен?

- Сейчас все узнаете, - спокойно ответил Игорь, вынимая бланки допроса, - заполним сначала общую часть.

- Допрос по всей форме, - усмехнулся Ревенко и пригладил свои вьющиеся светлые волосы. - Как положено.

- Ну что ж. Раз положено…

Он быстро ответил на вопросы, и Игорь протянул ему бланк.

- Тут вам следует расписаться.

- А что это такое? - с интересом спросил Ревенко.

- Предупреждение. За дачу ложных показаний, вот видите, тут предусмотрена санкция.

- Чепуха какая! Ну, пожалуйста.

Ревенко размашисто подписался.

Он по-прежнему был спокоен и самоуверен, только весь как-то незаметно подобрался, и глаза налились холодом.

- Что дальше? - спросил он, откидываясь на спинку стула.

- Дальше будем разбираться, Владимир Яковлевич. Но прежде всего скажите: как вы относились к Лучи-нину?

- Я? Самым лучшим образом. Я и сейчас утверждаю, что это был, бесспорно, талантливый инженер и организатор. Хотя с людьми он не всегда умел ладить. Приходилось сглаживать.

- Прекрасно. Так я и запишу. Ну, а изобретение его? Вы признаете за ним это изобретение?

- Как вам сказать? Тут я не очень компетентен, признаться, - пожал плечами Ревенко. - Говорят, он его заимствовал.

- А ваше мнение?

- Чего не знаю, дорогой мой, того не знаю.

- Бывает. Я так и запишу. Теперь насчёт перестройки вашего завода. Вы в ней участвовали, не так ли?

- Да, конечно.

- По каким чертежам она шла?

- По каким? Да по тем самым, которые были потом обнаружены на Барановском комбинате.

- Вы уверены, Владимир Яковлевич?

- Ещё бы! Но почему вы меня об этом спрашиваете?

- А потому, что вы, перестраивая завод, временами, оказывается, сильно отступали от проекта. Почему так?

- Ну, знаете, - на сосредоточенном лице Ревенко мелькнула снисходительная улыбка. - По ходу дела всегда приходится вносить коррективы. Без этого не бывает.

- Но почему гак много? Даже в компоновку и количество оборудования, в его конструкцию, в технологическую схему, наконец.

- А об этом уж спросите проектировщиков.

- Спросил. Они, кстати, вместе с вами участвовали в перестройке завода.

- Надеюсь, они вам объяснили?

- Да, объяснили, что эти чертежи изготовлялись уже после перестройки.

- Вот тебе раз! А как же, по-вашему, мы тогда перестраивали завод? - рассмеялся Ревенко. На круглом его лице не было заметно ни растерянности, ни досады.

«Нервы у него что надо», - подумал Игорь и пояснил:

- Говорят, что перестраивали по эскизам. Вы этого не заметили?

- Нет, не заметил.

- Странно, - покачал головой Игорь. - Вы не находите? Ведь все, кроме вас, это заметили.

- А мне странно другое.

- Что именно?

- Ваш тон, - строго сказал Ревенко. - Вы меня как будто в чем-то уличаете.

- Дело не в тоне, а в фактах. Вы ими недовольны? А меня они удивляют. Вы же умный человек, Владимир Яковлевич. Смотрите, что получается. Ваш завод перестроен со значительными отступлениями от проекта. Так?

- Так. Что из этого?

- А Барановский комбинат построил свой цех в точности по этому проекту. Вот справка. Что это может означать? Любой человек вам скажет: это означает, что данные чертежи предназначены для Барановского комбината. Тогда где же чертежи, где проект, по которому перестраивался ваш завод? Может быть, их уничтожили? Или потеряли?

- Глупости!

- Совершенно с вами согласен. Остаётся предположить одно: их просто не было. Были эскизы.

- И это было бы грубейшим нарушением! - воскликнул Ревенко, вцепившись побелевшими пальцами в свой портфель.

«Э, милый, ты начинаешь срываться, - усмехнулся про себя Игорь. - Даже твои нервы, кажется, не выдерживают». И спокойно заметил:

- Конечно, нарушение. Но автор проекта Лучинин сам руководил перестройкой. Все очень спешили. Так что наличие эскизов можно если не оправдать, то объяснить.

- Ваша обязанность не объяснять, а выслушивать объяснения!

- Я именно так и сделал. И именно так все мне и объяснили, кроме вас. Вы объясняете очень странно.

- Вся рота шагает не в ногу, один он в ногу, - пробасил со своего дивана Раскатов.

- А вы!.. - обернулся к нему Ревенко. - Вы!.. - и вдруг спокойно и иронически закончил: - Вы ведь были, кажется, другого мнения, Викентий Петрович. Неужели так быстро поменяли?

- Не быстро, - пробурчал Раскатов. - Совсем не быстро. А надо было бы.

- Минутку, Владимир Яковлевич, - вмешался Игорь. - Я записываю ваше объяснение. Итак, завод перестраивался по чертежам, по которым потом был построен цех на Барановском комбинате. При этом вы внесли в проект большие изменения, иногда даже ухудшая его тем самым.

- Позвольте! Почему же ухудшая?

- Качество продукции у вас несколько хуже. А производительность меньше. Вот справка главного инженера комбината.

- Ну, знаете! Мы строили первыми.

- Конечно. Итак, я вас правильно понял?

- Да, - резко ответил Ревенко. - И компетентная комиссия из министерства…

- Вот теперь перейдём к этой комиссии, - перебил его Игорь. - Вы давно знакомы с её председателем?

- Я?.. Сравнительно давно.

- Вы, кажется, учились вместе?

Ревенко усмехнулся, демонстрируя удивительное самообладание, и провёл рукой по волосам.

- Кто вам это сказал? Впрочем, извините. Вам ведь нельзя задавать вопросов. И у вас… э-э, свои методы.

- В данном случае метод был весьма прост, - невозмутимо ответил Игорь. - Нам сказал об этом сам Михаил Никитович Кобец.

- Сам?! - не смог сдержать изумления Ревенко. - Но позвольте! Как вы могли…

- Оставьте вопросы, - сухо прервал его Игорь. - У меня слишком много их к вам. Так вот. Кобец признал свою полнейшую некомпетентность в данном вопросе. И мы ещё к этому вернёмся. А сейчас скажите: вы знали об анонимных письмах, поступивших в прокуратуру, в газету, в министерство по делу Лучинина?

Ревенко снова взял себя в руки и спокойно ответил:

- Конечно. Я их даже читал.

- Они содержат, в общем, одни и те же обвинения, не так ли?

- Да, пожалуй.

- У вас не возникло ощущения, что их писал один и тот же человек?

- Я об этом не думал.

- А вы не подумали, что их автор очень хорошо знает заводские дела и, возможно, сам работает на заводе?

- Вполне вероятно.

Ревенко был спокоен, удивительно спокоен, только полное лицо его словно окаменело, даже глаза, только двигались губы.

- Мы тоже обо всем этом подумали, - медленно сказал Игорь. - И нашли их автора.

- Поздравляю.

- И он сознался. Ему, собственно, ничего больше не оставалось. Это некий Носов. Вы его знаете?

- Знаю, - сухо ответил Ревенко.

- Прекрасно. Но вот что на первый взгляд странно. Все обвинения, содержавшиеся в письмах, подтвердила комиссия. Ей давали объяснения вы…

- Не я один.

- Конечно. Но вы давали объяснения именно по этим пунктам. Так пишет нам Кобец, - Игорь указал на одну из бумаг на столе. - И эти же самые пункты, эти же обвинения, вы подсказали Носову для его писем. Вот его показания.

- Ложь, - спокойно произнёс Ревенко. - И притом наглая ложь.

- Вот как? - удивился Игорь. - Но Кобец - лицо официальное и к тому же ваш старый приятель. Зачем ему…

- Я говорю про Носова, - с ударением на каждом слове, медленно и твёрдо произнёс Ревенко. Лицо его при этом оставалось неподвижно, глаза смотрели куда-то в одну точку.

- Про Носова? - переспросил Игорь. - А Кобец, значит, прав?

- Да.

- Так и запишем… Теперь насчёт Носова. Я согласен. Этот человек доверия не заслуживает. Но он не только негодяй, он ещё и хитрец. И вас обманул. Вы не догадываетесь в чем?

- Нет.

- Вы не помните, что просили его вернуть одну бумагу, вернее записку, и он вам сказал, что потерял её?

- Это тоже ложь.

- Возможно. Но бумага эта теперь у нас. Там вашей рукой написаны некоторые трудные для Носова слова и формулировки. И приписано: «Смотри, пиши правильно, а то не поймут».

- Ложь!

- Вот она, эта записка. - Игорь взял со стола не большой помятый листок и показал Ревенко.

- Разрешите… - протянул тот руку.

- Нет. Вы и так узнаете.

- Разрешите! - грозно повторил Ревенко, продолжая каменно сидеть на своём стуле с протянутой рукой.

- Нет. Смотрите издали. Вполне…

- Ну, так я сам!..

Ревенко неожиданно сорвался со стула, с грохотом опрокинув на пол портфель, выхватил у Игоря записку и мгновенно сунул её в рот.

Он не успел, однако, её проглотить, как со своего дивана кинулся на него Раскатов и сдавил ему горло.

- А ну, плюй! - задыхаясь, крикнул он.

Лицо Ревенко налилось кровью, он громко засопел и стал отрывать, ломать пальцы Раскатова. Но тот уже другой рукой сжал ему аелюсть с такой силой, что, застонав, Ревенко разомкнул стиснутые зубы, и бумажный комок вывалился на пол. Раскатов ногой швырнул его к Игорю.

Тот осторожно и брезгливо расправил мокрую записку и, положив её на промокашку, прижал толстой папкой.

Ревенко без сил повалился на стул, держась рукой за горло и шевеля челюстью. Кровь медленно отливала от его лица. Он ничего не мог произнести, только ненавидящими глазами следил, как Раскатов медленно возвращается к дивану. На широкой спине под взмокшей гимнастёркой двигались лопатки: Раскатов, словно на зарядке, несколько раз с силой развёл локти. Видно, у него затекли руки. Опустившись на диван и ещё не остыв от возбуждения, он прохрипел:

- Задушил бы, будь моя воля…

Ревенко, наконец, пришёл в себя и, криво усмехнувшись, сказал, обращаясь к Игорю:

- Поскольку я все равно не буду подписывать ваш протокол, то можете не стараться записывать.

- Нет, я буду стараться, - возразил Игорь. - А там будет видно. Я только сейчас сделаю в нем по метку о вашем выдающемся поступке.

- Как вам угодно, - с наглой церемонностью поклонился Ревенко, но было заметно, что шея у него плохо двигается.

В этот момент в дверь постучали, и вошёл человек с чемоданчиком в руке.

- Товарищ Долин, - сказал Игорь, - жаль, что вы опоздали. Этот гражданин сейчас так неудачно пытался проглотить бумагу.

- Ничего. Мне приходилось уже подобное видеть, - спокойно ответил тот. - Вот акт. Все так и было, как вы предположили. Ну, а я…

- Спасибо большое. Разговор теперь пойдёт у нас ещё веселее, - ответил Игорь.

Они простились, и человек ушёл.

Игорь спокойно, как будто ничего не произошло, спросил Ревенко:

- Инженеры Черкасов и Филатова работали вместе с Лучининым над проектом для комбината?

- Если это можно назвать работой!

- То есть?

- Читайте акт комиссии, - насмешливо ответил Ревенко, все ещё машинально потирая горло.

- Читал. Так вот, они утверждают, что на чертежах не было штампа завода, но были их подписи. Между тем к моменту ревизии оказалось, что штампы есть, а подписей нет. Странно, не правда ли?

- Меня это не касается.

- Да? Но именно вы предъявили эти чертежи комиссии. Вот Кобец об этом пишет.

- Меня попросили, я и предъявил.

- А почему не попросили самого Лучинина?

- Он в это время болел.

- Где же вы взяли эти чертежи?

- У него в кабинете.

- А где именно в кабинете?

- Этого уж я не помню. И вообще…

- Минуточку. Не надо нервничать. Лучинин утверждал, что они были заперты у него в столе.

- Стол был отперт!

- Вот как? - Игорь секунду помедлил и вдруг резко спросил: - Где ключи от вашего стола?

Ревенко схватился было за карман, но тут же медленно отнял руку и пристально посмотрел на Игоря.

- Я оставил их секретарю, - раздельно произнёс он. - Что-то случилось с замком, и он стал плохо отпираться. Я попросил исправить.

- Не с замком что-то случилось, а с ключом, - холодно возразил Игорь. - Потому что этим ключом вы отперли ящик в столе Лучинина, и ключ прогнулся, кроме того, у него отломился один уступ в бородке. Замок не сразу открылся, вы повредили и его, и свой ключ. Вот акт трассологической экспертизы, - Игорь указал на бумагу, которую только что принёс Долин. - Зачем вы это сделали? Зачем вы брали у секретаря заводской штамп? Вот её показания, - он достал из папки ещё одну бумагу и протянул её Ревенко. - Можете ознакомиться.

- Я уже сказал, - медленно ответил тот, отстраняя бумагу. - Я не буду подписывать ваш протокол. И ни буду больше отвечать на вопросы.

- Все это уже не обязательно, - ответил Игорь. - Картина и так ясна: Я вам даже скажу, за что вы ненавидели Лучинина. Он был ярче и талантливее вас. Вы ему завидовали. Он стал директором завода. А ведь до него директором завода были вы. Наконец, его, а не вас полюбила Филатова…

- Я требую!.. - повелительно крикнул вдруг Ревенко. - Требую не вмешиваться в это!.. Это личное!.. Это… это подлость, наконец!

- И вы говорите о подлости? - удивлённо переспросил Игорь. - Вы?.. Зачем вы преследовали Филатову? Зачем вы приходили к жене Лучинина? Зачем звонили ей, подбрасывали письма? Как это все называется, я вас спрашиваю?

Кровь снова прилила к толстому лицу Ревенко, он уже не мог справиться с охватившей его яростью. С треском стукнув по столу кулаком и при этом снова уронив портфель, он закричал:

- А я говорю, не вмешивайтесь!.. Это вас не касается, понятно вам?! Вы - чинуша, бездушная машина! Вы знаете, что такое любовь?! Вы можете всем для неё пожертвовать?! Всем, что есть в жизни?! А я могу! Могу! И я её люблю! Можете меня убить! Пожалуйста! А я её буду любить и там, там!..

Такая ярость, такая страсть звучала в его срывающемся голосе, что Игорь даже содрогнулся при одной только мысли, что этот человек может натворить ради своей любви.

- Но вы же ей, кроме горя, ничего не принесли, - тихо сказал он.

- Это и моё горе! Это наше с ней горе! - Ревенко навалился животом на стол и продолжал судорожно стучать кулаком. - И не вмешивайтесь в него! Это наше горе! Это наша любовь!

- Ну, хватит, - строго проговорил Игорь и покачал головой, словно прогоняя охватившее его на миг оцепенение, - Хватит. Во имя любви нельзя совершать преступления.

- Можно! Все можно!..

- Ну так надо за них расплачиваться. Вы опутали Лучинина ложью и клеветой. Вы довели его до самоубийства, если хотите знать! Вот постановление прокурора. Вы арестованы, Ревенко.

- Провокация!.. - вскочив, закричал тот. - Провокация! Нарушение законности! Вы ответите!..

Невысокая, толстая фигура его со сжатыми кулаками заметалась по кабинету. Глядя на его пылающее, налитое кровью лицо, на растрёпанные светлые волосы, прилипшие ко лбу, на побелевшие от ярости глаза, Игорь на секунду подумал, что Ревенко помешался.

- Провокация! - уже хрипло продолжал кричать Ревенко и вдруг кинулся к двери.

Но тут на его пути встал Раскатов.

- Назад! - угрожающе проговорил он.

Когда Ревенко, наконец, увели, Игорь откинулся на спинку кресла.

Зазвонил телефон. Игорь вяло снял трубку, но тут же мгновенно забыл о своей усталости: он узнал голос Томилина.

- Завтра утром приедем. Лосев в порядке, - сказал Томилин. - Как у тебя?

Игорь коротко сообщил ему о закончившемся допросе.

Томилин молчал.

- Ты меня слышишь? - закричал Игорь.

- Слышу, - не сразу ответил Томилин. - Все так и не так, Булавкин заговорил…

Глава IX
БУЛАВКИН ЗАГОВОРИЛ

Утром к горотделу подъехал запылённый «газик».

Первым из него выскочил Виталий Лосев в надвинутой чуть не на самые глаза серой кепке, пиджак он закинул за спину и придерживал рукой. Вслед за Лосевым показался Томилин. Он не спеша выбрался из машины и подозвал стоявшего у дверей милиционера. Затем он тоже направился в горотдел.

Дежурный, вскочив, радостно пожимал руки приехавшим. А по лестнице уже скакал им навстречу Игорь. Он обнял Виталия.

- Ну, в огне не горим, в воде не тонем?

- Точно, - ответил Виталий. - Пошли скорей, вагон новостей.

В это время из «газика» милиционер вывел озирающегося Антона Анашина.

Зайдя в кабинет, Виталий плотно прикрыл дверь и, обернувшись к Игорю, взволнованно сказал:

- Так вот, Булавкин вспомнил последние слова Лучинина, в тот самый день, перед гибелью. «Я, Серёга, ещё подерусь. Я им не христосик. Меня так просто не закопаешь». Вот это Сергей и хотел нам сообщить.

Когда Игорь волновался, он, в противоположность Виталию, становился немногословным и резким. И сейчас он отрывисто и резко бросил, усаживаясь за стол:

- Говори по порядку. Что случилось с Булавкиным? И садись, не скачи, ради бога.

Такой тон всегда задевал Виталия, и он начинал говорить подчёркнуто холодно и официально.

- Пожалуйста, товарищ капитан, могу и сесть. Могу и по порядку.

Он опустился на диван, возле Томилина и, взяв у него из рук тоненькую канцелярскую папку, развязал тесёмки.

- Вот показания Булавкина, - сдержанно сказал он. - События, по его словам, развивались следующим образом. Булавкин собирался прийти к нам вечером двадцать второго числа. А наутро должен был ехать в командировку на Чеховский завод и пригнать оттуда грузовую машину со строительными панелями. Их водитель заболел. Но в тот вечер, как раз когда он уже собирался идти к нам, его на улице, у самого дома, встретил Носов и передал приказ Ревенко ехать на завод немедленно. Носов передал ему и командировку и деньги, сказал, что дело очень спешное, поэтому ехать надо на машине вместе с рабочим Анашиным. Машина уже ждёт около дома Анашина, на Речной улице. Булав-кин - человек дисциплинированный. Он, правда, удивился, что Носов без него взял машину, но ехать не отказался. И они отправились на Речную. Там Булавкин обратил внимание, что машина почему-то стояла не на улице, а во дворе, но не придал этому значения. А потом, когда они проехали Пожарово, Анашин неожиданно на него напал. Дальше мы все уже знаем сами. Вот показания. Можете ознакомиться, товарищ капитан.

Виталий встал и положил бумаги на стол перед Игорем. Он был демонстративно официален.

Игорь усмехнулся.

- Ладно, перестань дурака валять. Булавкин не сказал, почему Анашин на него напал? Может, они поссорились в дороге?

- Он сам не понимает. Никакой ссоры не было. И вообще, они почти не знали друг друга.

- Та-ак. Интересное кино получается…

- Но пока, - начал было Виталий, все ещё не остыв от обиды, - надо немедленно…

Его прервал телефонный звонок. Дежурный доложил:

- К вам девушка, товарищ капитан.

Через несколько минут в дверь постучали.

На пороге появилась худенькая девушка с копной золотистых волос, схваченных голубой ленточкой, в коротенькой пёстрой юбке и стоптанных белых босоножках на загорелых ногах. Игорь сразу её узнал.

- Заходите, Лара, заходите, - сказал он, вставая. - Здравствуйте. Ну, заходите же, чего вы там встали?

Девушка упрямо вздёрнула острый подбородок и, метнув взгляд на сидевших в стороне Виталия и Томилина, с вызовом спросила:

- Вы Серёжу ищете или нет? Сколько можно? Уже вот… - голос её слегка задрожал, - девять дней его нет. Это называется, ищете?

Ей было нелегко побороть смущение, и от этого она казалась ещё более дерзкой и сердитой.

- Мы его нашли, - серьёзно сказал Игорь.

- Ну так чего же вы?! - чуть не плача, сказала девушка, продолжая стоять у двери. - Мы… Анфиса Гордеевна все слезы уже выплакала… Разве можно так… людей мучить?

- С ним несчастье случилось…

- Ну да?! - она вся подалась вперёд. - Жив? Вы только скажите?..

- Жив. Он в больнице. В Чудиловке.

- Ой! - она всплеснула руками. - Я сейчас поеду! Туда автобус ходит! Я только на работу…

- А папка? - улыбнулся Игорь.

- А что, папка? Буду я спрашивать… - она уже схватилась рукой за дверь, но тут же снова обернулась к Игорю. - Так, значит, жив, да? Вы верно говорите?

- Ну, конечно.

- Ой, я побежала! Вы уж простите!..

Дверь захлопнулась за ней так стремительно, что Игорь ничего больше не успел сказать. Он поглядел на Томилина и, вздохнув, произнёс:

- А ты говоришь, Шекспир. Ромео и Джульетта.

- Ну, девчонка… - с восхищением протянул Виталий.

- Ты что хотел сказать, когда она вошла? - обратился к нему Игорь.

- Я?.. Ах да. - Виталий снова нахмурился. - Надо немедленно арестовать Егора Анашина. Немедленно! Я сам поеду.

- С тебя уже хватит одного братца, - ответил Игорь. - Давай их поделим. Сейчас позвоню Савельеву.

- А! Познакомился?

- Конечно. Дело-то возобновлено по всей форме. И поручено ему.

- Батюшки! А как же мой друг Роговицын? - с комичным отчаянием спросил Виталий, хватаясь за голову.

- Отставлен. В связи с крайней перегрузкой, усмехнулся Игорь.

- Ай-ай. Это кто же посмел?

- Кучанский. Отличный парень. Тебе понравится. - Игорь набрал номер телефона прокуратуры. - Юрий Сергеевич? Привет. Откаленко беспокоит. Дело вот какое…

Пока он говорил, Виталий что-то шепнул Томилину, и тот, тяжело поднявшись с дивана, направился к двери. Через минуту он вернулся с большим газетным свёртком в руке.

Когда Игорь положил трубку, Виталий сказал:

- Есть ещё одно дело. Покажи, Николай Игнатьевич.

Томилин развернул на коленях свёрток. Там оказался кусок потемневшей, с одной стороны ещё сырой доски, по бокам её были заметны свежие следы пилки. Томилин положил газету с обрезком доски на стол перед Игорем.

- Это ещё что такое? - удивился тот.

- Из лодки Анашина, - пояснил Виталий, - Вче ра, пока я отлёживался, Николай Игнатьевич произвёл официальное изъятие. Ты гляди, сколько там крови. Вернее, - он усмехнулся, - следов, похожих на кровь. Требуется биологическая экспертиза.

- Интересно…

Игорь внимательно осмотрел кусок доски, лежавшей перед ним, потом осторожно его перевернул.

- А-а… Вижу, вижу… Ничего себе, следы…

Он не спеша закурил и, щурясь от дымка сигареты, посмотрел на Виталия.

- И какие по этому поводу соображения?

- Всякие, - уклончиво ответил Виталий. - Полезно, например, результаты экспертизы сопоставить с показаниями Булавкина.

- Так, так. И не только Булавкина, - Игорь минуту подумал и добавил: - А ещё иАнны Николаевны.

- Это кто такая?

- Очень симпатичная женщина. Работает в бухгалтерии завода, - ответил Игорь. - Она видела в тот, последний вечер Лучинина. И шёл он не один.

- Ас кем?

- Она не знает. Но если…

- Точно! - воскликнул Виталий. - Так и надо будет сделать.

Он уже забыл о своей обиде, уже не было в его голосе ни официальности, ни иронии.

- Ах черт! Здорово! - он даже потёр руки от удовольствия. - Я сейчас вспомнил. Её фамилия Бурашникова, да?

- Совершенно верно. А теперь насчёт биологической экспертизы, - снова нахмурился Игорь и посмотрел на Томилина. - Займись, Николай. В область придётся послать.

- Надо очень срочно, - добавил Виталий.

Они говорили о разных, действительно важных и неотложных делах, но при этом все трое думали об одном и том же: значит, Лучинин не покончил с собой? Значит, ЭТО… убийство? Но тогда кто? По каким мотивам? Как? Главное, конечно, кто? Неужели угрожающее пись-ыо Носова не было пустой угрозой?

Когда Томилин ушёл, унося с собой свёрток с доской, Виталий не выдержал первый.

- Ты только подумай! - воскликнул он. - Нет, ты только подумай! Значит, все-таки убийство? А я-то уже начинал верить…

- Когда ты прочтёшь все материалы и особенно допрос Ревенко, ты ещё больше поверишь, - мрачно сказал Игорь. - Это, я тебе доложу, такой негодяй…

- Да, да! Надо прочесть! - загорелся Виталий. - Где они?

- Сейчас дам… - Игорь помедлил. - Все-таки надо ещё десять раз все проверить. Человек есть человек. Сейчас он думает так, через минуту - совсем по-другому. Особенно в том состоянии, в каком находился Лучинин.

- Это, конечно, верно, - согласился Виталий. - Состояние у него было страшное. Все летело, все горело кругом…

- Вот именно. И нервы были уже ни к черту.

- Но Булавкин говорит…

- Главное не это, - покачал головой Игорь. - Главное то, что с ним случилось. Узнаем, что произошло с Булавкиным - узнаем и что произошло с Лучининым. Я уверен.

- Пожалуй, тут ты прав…

- Да! - вдруг вспомнил Игорь. - Забыл тебе сказать. Вчера вечером я говорил с Коршуновым.

- Ну, ну и что? - нетерпеливо спросил Виталий.

- Интересовался, как идут дела. Он, между прочим, здорово нам помог там, в Москве. К нему заходил Мацулевич. И он сам беседовал с этим Кобецом.

- Здорово! - воскликнул Виталий. - Представляю результат.

- Даже не представляешь. Тот сам все написал. Все как есть. Вот тут прочтёшь, - Игорь похлопал рукой по папке. - Целая исповедь.

- А что ещё Коршунов говорил?

- Ещё? Ну, я ему все доложил. По спецсвязи разговор был.

- Это понятно, - нетерпеливо заметил Виталий. - А дальше?

Игорь усмехнулся.

- Дальше, одобрил. Даже, представь себе, похвалил. И ещё сказал, что Светлов не приедет. Считает, что мы справимся сами, А он собирается в другое место.

- Интересно, куда?

- Куда-то в Среднюю Азию. Не то во Фрунзе, не то в Ташкент. Не знаю.

- Ого! Значит, что-то стряслось?

- Помнишь дело по Борску? С паспортами и снотворными?

- Ещё бы!

- Ну так вот. Ниточка идёт оттуда.

- Ишересно… - завистливо протянул Виталий.

- Словом, ты пока читай все материалы, - Игорь уже настроился на деловой лад. - А я поехал…

Снова зазвонил телефон. Игорь узнал голос Симакова.

- Товарищ Откаленко?

- Я. Здравствуйте, Иван Спиридонович.

- Уж извините, что вчера не позвонил, - сказал Симаков. - Узнавал, так-эдак, о чем просили.

- И узнали?

- А как же. На заявлении стоит личная резолюция Владимира Яковлевича: «Оформить в дозировочный цех». Все честь по чести.

- Выходит, к Носову?

- Именно. И ещё ребята говорят, сам Носов его и привёл. Говорят, дружки они, так-эдак. Но мы этих дружков…

- Нет, Иван Спиридонович, - возразил Игорь твёрдо. - Этими дружками теперь займёмся мы. Анашин на работе?

- Именно. С кем-то уже полаялся, говорят.

- Присмотрите, чтобы никуда не ушёл. Мы сейчас приедем. Только осторожно, Иван Спиридонович. Очень осторожно. Вы меня понимаете?

- А как же! Насчёт этого все понятно. Тут другое дело, так-эдак, появилось.

- Какое ещё?

- Говорят, Ревенко арестован, так-эдак? Надо народу объяснить, Игорь Сергеевич. А то всякие слухи, разговоры. Ни к чему это. Конечно, мы его как облупленного знаем…

- Как облупленного знаем его пока только мы, - засмеялся Игорь. - И все объясним, все расскажем, Иван Спиридонович. На этот счёт можете не сомневаться.

- Ну что ж, - удовлетворённо сказал Симаков. - А за что его, так-эдак, интересно знать?

- За многое. Но пока говорить рано, Иван Спиридонович. Следствие ещё не закончено.

- Ну, ясно. Всего вам наилучшего.

Игорь повесил трубку.

- Золотой мужик, - сказал он. - Говоришь с таким, и душа радуется, честное слово. Вот дела. Знакомься. А я поехал. Будем брать Анашина.

Виталий, сразу посерьёзнев, взглянул на друга.

- Смотри, - строго сказал он. - Это не шутки. Это бандит серьёзный. И что у него в кармане теперь - тоже неизвестно. Так что с умом берите. Может, все-таки мне тоже поехать?

Он поднялся с дивана и поправил свою кепку. Под ней мелькнула белая полоска бинта.

- Нет уж, - возразил Игорь. - Ты пока отъездился. И черепок твой ещё подлечить требуется.

- А, что ему будет! - махнул рукой Виталий. - Но Анашин, понимаешь…

- С Анашиным будет порядок. Не волнуйся.

Игорь надел пиджак и поправил в кармане пистолет.

- А я вот, представь себе, волнуюсь, - с вызовом ответил Виталий.


Прежде всего пришлось заехать в прокуратуру к Ку-чанскому, получить ордер на арест Анашина и на обыск в его комнате. Нападение на Булавкина и тяжкое его ранение было вполне достаточным основанием для такой меры.

Пока Игорь был у Кучанского, Томилин, Волов и ещё один сотрудник дожидались его в машине. Все нетерпеливо курили, поглядывая на часы. Разговор не клеился. Каждый понимал, что задержание предстоит сложное. Анашин был не такой человек, чтобы покорно примириться со случившимся.

Наконец появился Игорь. Он торопливо сел в машину, с силой захлопнув дверцу, и обернулся к товарищам.

- Есть мысль, - сказал он, когда машина уже тронулась. - Что мы с тобой, Николай, не возьмём сами этого типа? А вы, - обратился он к Волову, - выйдете с товарищем на Речной. Задача: обыск и на всякий случай засада. Мало ли что… Вот ордер на обыск. Туда сейчас подъедет и Савельев. Нет возражений?

Возражений не было. Во всяком случае, никто их вслух не высказывал.

Игорь вынул фотографию Анашина, где тот был снят вместе с Носовым. В который уже раз все внимательно вгляделись в худощавое, нервное лицо с тонкими, плотно сжатыми губами, носом с горбинкой, с тёмной чёлкой, падавшей на дерзкие, прищуренные глаза.

- Отчаянный, видно, парень, - заметил Томилин.

- Опасный, - задумчиво поправил его Волов.

Машина остановилась в самом начале Речной улицы, вдали от дома Анашина. Сотрудники вышли. Игорь и Томилин пожали им на прощание руки. Игорь ещё раз предупредил:

- Сразу, хлопцы, не заходите. И обыск по всей форме.

Машина двинулась дальше.

Игорь вытер пот со лба. Было душно и жарко. Врывавшийся в машину горячий ветер не приносил облегчения. Солнце стояло высоко над головой в бледно-синем, как будто выгоревшем, небе и палило немилосердно. На улицах почти не было видно прохожих. Дома казались сонными, равнодушными, словно жара действовала и на них.

Уже подъезжая к заводу, Игорь неизвестно почему вдруг забеспокоился.

- Дозировочный цех у них не помнишь где? - спросил он Томилина.

- Последний корпус. Самый старый.

- Вот туда и подъедешь, - сказал Игорь шофёру. - Минут через пять после нас, - и снова вытер лоб.

Около заводских ворот Игорь неожиданно увидел длинную фигуру Симакова в голубой, без рукавов рубашке и сдвинутой на затылке кепке. Возле него стоял вихрастый парень в замасленной спецовке. Они озирались по сторонам, и Симаков что-то сердито выговаривал парню.

Машина ещё не успела остановиться, когда Игорь выскочил из неё.

- Что случилось, Иван Спиридонович?

- Вон, пусть скажет, так-эдак, - рассерженно ответил тот, указывая на вихрастого парня. - Дурья голова. Не знаешь, чего она брякнет через минуту, чего наговорит, так-эдак.

- А я знал? Чистый же псих! - оправдывался парень, смущённый присутствием посторонних и очевидной ему теперь значимостью своего промаха. - Я же ему ничего такого и не сказал, - он теперь обращался уже к Игорю, и тот догадался, что речь идёт об Анашине. - А он, понимаешь, шум поднял. «Не буду, - говорит, - таскать, не моё дело. У меня своё начальство есть. Когда выздоровеет, тогда и прикажет». Это он про Ваську Носова, - парень презрительно усмехнулся. - А я ему только и сказал: «Как же, - говорю, - болен твой Васька, Сегодня по Гоголевскому иду, а он из окна волком смотрит. Оброс, как черт. Ну я ему и крикнул, чего на работу не выходит. А он башкой крутит и рукой махнул: проходи, мол. Ну я и пошёл». Вот и все. А Егор, как это услышит, весь в лице изменился. Схватил меня за грудки…

- Где он сейчас? - нетерпеливо перебил парня Игорь.

- Да убег! - воскликнул тот. - Вот сей момент как раз и убег! Мы с Иваном Спиридоновичем выскочили, а его уж нет! Ну, мы, значит…

- Ясно! - снова перебил его Игорь и торопливо спросил: - Короче всего на Гоголевскую от вас как?

- Знаю! - крикнул из машины водитель, включая мотор. - Садись. Едем.

Игорь едва успел вскочить в машину, и она, взревев, бешено сорвалась с места.

- Ты потише, - сказал Игорь водителю. - С оглядкой давай.

Через минуту они свернули на другую улицу, прямую и тоже пустынную. Вдоль тротуаров росли чахлые молодые деревца.

Внезапно далеко впереди, за деревьями, мелькнула фигура бегущего человека.

- Давай! - крикнул Игорь, весь подавшись вперёд.

Он приоткрыл дверцу, готовясь к прыжку. То же самое сделал сзади и Томилин. Ветер свистел у них в ушах.

Когда машина уже почти поравнялась с бегущим человеком, Игорь узнал Анашина. Тот скосил глаза в сторону машины, судорожно хватая ртом воздух, и не успел ещё Игорь выпрыгнуть на тротуар, как Анашин вдруг метнулся к высокому, глухому забору и одним махом перелетел через него.

Игорь почти вслед за ним проделал то же самое.

Теперь они бежали через двор к стоявшему в глубине дому.

- Стой! - крикнул Игорь. - Стой, говорю!..

Но Анашин и не думал останавливаться. Он бежал, как заяц, зигзагами, кидаясь из стороны в сторону, от дерева к дереву, опасаясь, очевидно, что Игорь будет стрелять.

И тут вдруг из-за дома на них кинулась белая, в коричневых пятнах собака. Но бросилась она почему-то не на Анашина, а на Игоря и вцепилась сбоку в развевающуюся полу его пиджака. Игорь чуть не упал от её рывка и, не задумываясь, выскользнул из пиджака, продолжая бежать.

Анашин в это время уже огибал дом.

А собака, с рычаньем отбросив пиджак, кинулась куда-то назад, к забору.

В этот момент из дома неожиданно прогремел выстрел, как видно, над самым ухом Анашина. Тот шарахнулся в сторону, упал, зацепившись за что-то ногой и тут на него навалился Игорь.

Анашин отчаянно отбивался. В какую-то минуту Игорь оказался под ним, потом, сделав мост и мгновенно перехватив руку, он был уже сверху, но тут же снова опрокинулся на землю. Игорю никак не удавалось взять Анашина «на приём», а тот, в свою очередь, никак не мог вырваться из его цепких рук.

Они катались по траве, тяжело дыша, почти ослеплённые от ярости.

Из дома выскочил какой-то человек. От забора бежал преследуемый бешено лающей собакой Томилин.

Человек закричал срывающимся голосом:

- Лорд!.. Назад!..

И остановился в растерянности над дерущимися, не зная, чью принять сторону.

В этот момент и подбежал Томилин.

Через минуту все было кончено.

Томилин железной хваткой рванул Анашина к себе так, что тот, задохнувшись, мгновенно обмяк в его объятиях.

Игорь, тяжело дыша, поднялся с земли. Из-под разорванной рубашки сочилась кровь.

Возбуждённо рыча, между ними вилась собака, не решаясь, однако, ни на кого кинуться.

- Вы понимаете, - взволнованно объяснял её хозяин. - Як охоте готовился. Как раз с ружьём возился. Вижу, бегут. Этот, а за ним вот он. Ну, я понял, что задержать надо. И как-то, не задумываясь, вывалил. А потом… Вы знаете, потом я их совершенно перепутал…

- В общем, спасибо вам, - хрипло сказал Игорь, заправляя рваную рубашку за пояс. - Вот только где мой пиджак?

- Лорд! - повелительно крикнул собаке её хозяин. - Ищи! - и он указал на Игоря.

Собака, словно обрадовавшись, что на неё, наконец, обратили внимание и хоть что-то стало ясно в этой человеческой сумятице, уткнула морду в траву и, вытянув прутом тонкий хвост, кинулась к забору.

Через минуту она приволокла мятый, истерзанный пиджак и положила его у ног хозяина.

- Великолепный, знаете, пёс, - гордо сказал тот, подавая пиджак Игорю. - Натаскан, правда, на птицу. Но вот видите…

Анашина повели к машине.

Через полчаса он уже сидел в кабинете Томилина. Допрос по поручению следователя вёл Виталий.

Игорь уехал в гостиницу. Надо было переодеться, промыть и перевязать руку и хоть немного успокоиться. Да и вообще этот допрос вести ему не полагалось, ведь он только что участвовал в схватке с Анашиным, и тот сейчас не ответил бы ни на один его вопрос.

Пока не ввели Анашина, Виталий внимательно оглядел перепачканную в крови руку друга и покачал головой.

- М-да. Метки на всю жизнь. Вот гад… хоть прививки от бешенства делай.

Тем не менее встретил он Анашина с самым невозмутимым видом.

- Ну что, Егор, будешь сам рассказывать? - спросил он.

- Нечего мне рассказывать, - зло огрызнулся тот, сверкнув глазами из-под спутанных волос, падавших ему на лоб. - А хватать будете, так прокурору жалобу подам.

- Ишь ты, какой учёный, - усмехнулся Виталий. - Как же тебя не хватать? Сам бы небось к нам не пришёл. Вон какого деру дал. А рассказывать тебе про свои дела большой радости нет. Это я понимаю. Но и ты пойми. Прежде чем до тебя добраться, мы длинный путь прошли. И много чего узнали. Со мной, например, в большой дружбе твой Антон был. Некоторое время, правда. Потом поссорились. Много чего он мне успел рассказать.

Анашин снова метнул на него враждебный и теперь уже насторожённый взгляд.

- Ладно. Я уж ваши песни знаю.

- Плохо знаешь. Врать мне незачем. Мне не только Антон про тебя рассказывал. И Пелагея Федоровна тоже. Ну и, конечно, Носов. «Два друга - метель да вьюга». Так, что ли?

- Не знаю.

- Нет, знаешь, - покачал головой. Виталий и, вытащив из кармана трубку, принялся не спеша набивать её. - Ты лучше облегчи душу. Легче жить с чистой душой-то. Тебе ведь ещё не поздно. Ты какого года-то?

- Сорок четвёртого… - буркнул Анашин.

- Ну, вот.

Анашин вдруг поднял голову и усмехнулся.

- Уговариваешь, начальник? А я уже битый, знаю. Раз уговариваешь, значит, ни хрена на меня нет, - и вдруг, вскочив, крикнул: - Давай прокурора!..

- Садись, - строго сказал Виталий. - Будет и прокурор.

Он с трудом сдержался, чтобы не сорваться, чтобы тоже не крикнуть, не ударить по этой наглой роже.

Но это был лишь один миг ослепляющей, поднявшейся откуда-то из глубины ярости. Нет, ни крикнуть, ни тем более ударить нельзя. Это можно было там, во дворе того дома, когда шла схватка. Но сейчас Анашин у него в руках. И эта вызывающая ухмылка, этот крик - все это от бессильной злости, от наглости, от привычки к рисовке. А внутри - только страх, мятущийся, зверем воющий страх. Ведь он-то, Анашин, знает все, что совершил, знает, что за это следует.

- Ладно, - сказал Виталий, овладевая собой. - Ладно. Ты потом все расскажешь, Егор. А пока кое-что расскажу я. Вот тогда и суди, знаю я тебя или нет.

Анашин развалился на стуле и насмешливо проговорил:

- Послушаю. Вот только закурить не найдётся?

Видно, он неправильно понял терпеливость Виталия, миролюбивый его тон, видно, решил, что и в самом деле «начальник» ничего не знает и сейчас начнёт упрашивать, умасливать, уговаривать.

- Сядь, как положено, - резко сказал Виталий. - Не в гости пришёл. А закурить дам. Держи.

Он рывком выдвинул ящик и кинул через стол Анашину начатую пачку сигарет. Потом, снова успокаиваясь, медленно и сосредоточенно раскурил свою трубку.

Анашин нарочито лениво подобрался на стуле, как бы делая снисхождение, и тоже закурил. При этом вид у него был слегка озадаченный и насторожённый. Все его худое, жилистое тело словно свернулось в жгут, как пружина, и каждый мускул в нем, каждый нерв напрягся в ожидании. Курил он жадно, короткими затяжками, будто стараясь побыстрее одурманить, успокоить себя.

- Ну так вот, - начал Виталий. - Слушай. Детдомовские вы с Антоном. Мать не знаете, отца тоже. Хотя Антон мать все-таки помнит. Красивая была, говорит. Весёлая.

- Довеселилась… - мрачно бросил Анашин.

- Это верно. До того довеселилась, что детей своих в детдом свела. Дурак ты, Егор. В сорок шестом не веселились. От голода кое-где пухли. Разорил фашист страну. Вот что. Мать в детдом вас и свела. Фамилию вашу назвала. Ходила к вам. А потом, говорят, заболела. И все. Не стало матери. Так и росли вы бок о бок. Кормила вас страна из последних сил. Антон, тот слабый, привязчивей, пугливый. А ты нет, ты - ветер, перекати-поле. Антон прижился в детдоме, притерпелся. Худо там было, это верно. А ты убежал. И пошёл гулять. По вокзалам, поездам, барахолкам, пивным, по детприемникам, колониям, пересыльным тюрьмам. Вот такая жизнь была по тебе… Цыган.

Анашин вздрогнул и, подняв голову, пристально, не мигая, посмотрел на Виталия, но промолчал, только затянулся сигаретой.

- Сколько так лет прошло, не считал, - продолжал Виталий, все больше наполняясь какой-то горечью и не заметно сам увлекаясь. - За тебя их считали в решениях, справках да приговорах. Но и ты, наконец, начал уставать и про что-то думать. Вот однажды и решил отыскать брата - единственную родную кровинку на земле. Отыскал. Брат, оказывается, женился, дом у него. И по тебе тоже тосковал. И характера по-прежнему не было. К бутылке тянулся. Ныл, скулил, не работал и жену изводил.

- Хлебнула она с ним, - неожиданно буркнул Анашин.

- Да уж, хлебнула. А ведь и тебя полюбила как сына. II плакала по ночам за обоих за вас. И за себя тоже, конечно…

Анашин сидел согнувшись, опершись локтями о колени, и, не поднимая головы, курил.

- Хватит, начальник, - глухо произнёс он в пол. - Душу-то мне не растравляй. Не поможет это тебе. Знай.

- Нет, Егор, я уж докончу, - возразил Виталий. - Пусть это тебе поможет. Да и к концу я подхожу. Решил ты, наконец, на работу устроиться. Тут и дружок появился, Васька. Про свой завод рассказал, про директора. Ну, ты и пошёл. А директор тебя и не взял.

- С порога турнули, - все так же глухо, но уже со злобой сказал Анашин. - Принять не пожелал, гад!

Виталий сделал над собой усилие, чтобы не сорваться, он лишь умолк на миг, раскуривая трубку чуть дрожащими руками. «Откуда только берутся силы? - подумал он с тоской. - Откуда они у меня берутся?» И снова ровным, может быть, даже слишком ровным голосом продолжал:

- Он не гад был, Егор. У него большие неприятности в это время случились. Травили его. Тюрьма маячила.

- Ну да?

Анашин рывком поднял голову и с недоверием, подозрительно посмотрел на Виталия. И Виталий, смотря ему прямо в глаза, медленно добавил:

- Другой бы руку на себя наложил. А он только ездил к тебе на рыбалку.

И тут Виталий увидел, как внезапно проступили бисеринки пота на лбу Анашина, как крупные капли потекли по вискам, по скулам, по шее, как вздулись и вдруг запульсировали на лбу Анашина две змеевидные жилки. Он стиснул зубы, устремив куда-то в пространство ничего не видящий взгляд чёрных, как кусочки угля, глаз.

Через секунду Анашин ладонью крепко вытер лоб и дрожащей рукой поднёс к губам сигарету, но она выпала из пальцев. Анашин поспешно нагнулся и поднял её.

А Виталий продолжал:

- Ну, а потом… потом, - с ударением повторил он, - ты поступил на завод. Васька тебя устроил. Новый директор почему-то очень слушался Ваську, А ты почему-то потерял покой, Егор, - совсем медленно произнёс Виталий. - Так потерял, что…

- Не терял!.. - вдруг истерически закричал Анашин, махая на Виталия руками, словно прогоняя его от себя. - Не терял!..

- Тихо! - прикрикнул на него Виталий.

И Анашин вдруг так же неожиданно затих, продолжая беззвучно шевелить губами.

- …Так потерял, - уже прежним тоном закончил Виталий, - что, когда представился случай, ты кинулся на Булавкина. За что ты на него кинулся?

- Не кидался я!.. - зло выкрикнул Анашин, снова вытирая лоб. - Не кидался!..

- А ведь он жив, - тихо произнёс Виталий, - Жив, понимаешь? И мы его нашли.

Анашин дико посмотрел на Виталия. Нервы его не выдержали. Он уронил голову на стол, тяжко всхлипывая и кусая рукав рубашки.

Его увели.

А к концу дня пришла Анна Николаевна Бурашни-кова.

В кабинете Томилина ей показали четырех молодых, темноволосых парней. Вторым справа был Анашин.

Анна Николаевна, близоруко щурясь, оглядела каждого из них, потом обернулась к сидевшему за столом Савельеву и растерянно сказала, теребя в руках свою сумку:

- Не могу грех на душу принять. Никого я тут не знаю.

- Что ж, так и запишем, Анна Николаевна, - невозмутимо ответил Савельев.

А когда они остались одни, Бурашникова, огорчённая, сама на себя досадуя, сказала:

- Ну никакой у меня памяти на личности нет. Я ж вам говорила. Одно расстройство, ей-богу. Да я бы… - и вдруг замолкла, силясь что-то припомнить. - Постой, постой… - произнесла она наконец. - Да как же это я забыла? - И уже торопливо закончила: - Ну, конечно! Племянница моя как раз приходила. Они же ей навстречу должны были попасться. Господи! И такая ведь глазастая девчонка! Прямо глазастая!..

Этой глазастой девчонкой оказалась… Лара Кожева.

Но в городе её в этот день не было.


Вечером к друзьям снова зашёл Кучанский. Молодой помощник прокурора незаметно сдружился с приезжими москвичами.

Пили крепчайший чай, заваренный Виталием.

Кучанский посмеивался:

- Оба вы теперь пострадавшие. Один ушибленный, другой укушенный. Смотри, Игорь Сергеевич, сам кусаться не начни.

- И начну, - хмуро откликнулся Игорь. - К примеру, этому Ревенко я бы горло перегрыз, честное слово. Довёл он меня. И ещё, видишь ли, на любовь сваливает, подлец.

А Виталий с тоской произнёс:

- Эх, знали бы вы, какой был Женька…

- Знаем, - сказал Игорь. - Теперь уже мы знаем, какой он был, - и, казалось, без всякой связи с предыдущим добавил: - Вот завтра привезём эту Лару. Может, она узнает Анашина.

- И тогда?.. - насторожённо спросил Виталий.

- Тогда посмотрим, как они заговорят: и Анашин, и Носов, и Ревенко.

Виталий вздохнул.

- Слыхали вы про «эликсир правды», Андрей Михайлович?

- Слыхал. У него есть много названий: наркоанализ, наркодиагностика. На Западе многие им увлекаются.

- Понимаешь, - Виталий обратился к Игорю. - Допрашиваемому делают укол. Особый такой наркотик вводят. И человек, у которого никакими силами нельзя было вырвать признание, вдруг начинает безудержно исповедоваться.

- Вот именно, безудержно, - заметил Кучанский. - Тут возможны и оговор, и самооговор, и любые фантазии.

- В этом случае, видимо, надо по-особому вести допрос, - предположил Виталий.

- Дело не в этом. Во-первых, установлено: если человек не хочет о чем-то говорить, он не заговорит и после ввода наркотика. Но главное тут - недопустимое насилие над психикой.

- Это точно, - согласился Игорь.

- Один не заговорит, а другой заговорит, - возразил Виталий. - А насилие над психикой… Если хотите, арест - это тоже насилие над психикой.

- Это уже не то, - покачал головой Кучанский. - Совсем не то. Человек не оказывается беспомощным, игрушкой в руках следователя. Это, знаете, было бы слишком просто и слишком жестоко. Нет, следователь должен суметь воздействовать на его совесть, на его лучшие качества, на его здравый смысл, наконец, - Кучанский незаметно сам увлёкся. - Я убеждён: что-то из всего этого есть у каждого преступника, даже самого закоренелого.

- Ну, это вы бросьте, - вмешался Игорь. - Я вам могу привести примеры таких зверств, что ни о какой совести и лучших качествах и говорить не придётся.

- Об этой проблеме сейчас много пишут в газетах, - сказал Виталий. - И приводят много трогательных примеров исправления, казалось бы, самых не исправимых. И тем доказывая: неисправимых нет.

- Отдельными примерами можно доказать, чего хочешь, - махнул рукой Игорь.

- И все-таки, - теоретически - неисправимых, людей нет, - решительно заявил Кучанский, - потому что никто, не родится преступником. Преступником становятся. Под воздействием тех или иных неблагоприятных обстоятельств и качеств характера. Значит, мы можем…

- Скажите, - перебил его Виталий, - есть неизлечимые болезни, как, по-вашему?

- Есть, конечно. Но что из того?

- Разве они теоретически неизлечимы? Спросите любого врача. Он вам скажет: пока неизлечимы. Пока! Наука не дошла ещё до этого. Но дойдёт. Любой врач в этом уверен. Так и с преступностью. Это же социальная болезнь! И наука не дошла ещё до лечения всех видов этой болезни. Поэтому одинаково глупо кричать, что все болезни излечиваются и все преступники исправляются. Пока не все исправляются, и не всех мы можем: исправить.

- Верно, - поддержал Игорь. - Нечего заниматься самообманом. Кроме вреда, ничего в таких случаях не бывает.

Кучанский рассмеялся.

- Ну, братцы, спорить с вами трудно, но можно, - он обратился к Виталию: - Как вы думаете, почему мы признаем наличие неизлечимых болезней и не признаем наличия неисправимых преступников?

- По глупости, вот почему!

- Нет, это слишком примитивно. Тут, мне кажется, есть причина более серьёзная. Вы не видите разницы между, так сказать, медицинской болезнью и социальной. Медицинская болезнь - примем условно этот нелепый термин - не влияет на нравственность, на воспитание людей. Социальная болезнь прямо связана с этим. Вот представьте. Если бы мы провели у нас в городе анкету среди людей: что делать с теми, кто заболел, допустим, брюшным тифом? Все в один голос ответили бы: лечить, что же ещё? А вот в одном городе провели анкету: что делать со злостными хулиганами? И многие ответили: расстреливать, и даже ещё хуже - вешать на площадях, чтобы неповадно было другим. Что это такое? Это результат неправильного нравственного воспитания. Жестокостью не уничтожишь жестокость, - это ещё Маркс сказал.

- И все-таки сажают преступников в тюрьму, и все-таки иногда их расстреливают! - воскликнул Виталий. - И пока другого выхода нет.

- Да. Но людям надо прививать мысль, что это крайняя, вынужденная мера. Что это результат не неизлечимой, а запущенной болезни. Вы понимаете? На каком-то, более раннем этапе её можно было излечить, и её нужно было излечить. Чтобы люди стали внимательны, чутки, чтобы готовы были помочь оступившемуся человеку. И чтобы не уповали на жестокость, не воспитывали её в себе. Гуманизм - вот что надо прививать людям. Причём не абстрактный, не пассивный, а активный, наступательный, боевой. В такой среде не возникнет преступник, не совершится преступление.

- Ну, тут я, пожалуй, согласен, - сказал Виталий.

- Красиво говорите, - усмехнулся Игорь. - И красивая у вас теория. Но если, допустим, убивают человека, хорошего, всеми уважаемого и любимого человека, - голос его неожиданно дрогнул, - тогда возмущённая человеческая совесть требует наказать убийцу, так наказать… - Игорь не мог сдержать гнева, - что бы действительно никому не было повадно. Вот чего требует человеческая совесть, человеческое горе, наконец!

Все трое на минуту умолкли и подумали о Лучинине, о его нелепой, трагической гибели и о тех, кто был тому причиной, с кем придётся всем им столкнуться уже завтра.

Забившись в угол дивана, задумчиво сосал свою потухшую трубку Виталий. Игорь, сидя за столом, медленными глотками отпивал ставший чёрным и уже давно остывший чай. А Кучанский расхаживал по комнате, сунув руки в карманы своих светлых, щегольских брюк. Он первым и нарушил молчание, задумчиво сказав:

- У некоторых народов есть древний и мудрый обычай. Если ссорятся два человека или две семьи, они обращаются к третьему, всеми уважаемому человеку и просят разрешить их спор. Они не доверяют своему разгорячённому чувству, вспыхнувшему гневу и обиде. Они ищут справедливый и беспристрастный ответ: кто виноват?

- Это мудро, - согласился Виталий.

Игорь молча пил свой чай.

- Нас не выбирали, - продолжал Кучанский, - но нас обязали тоже быть беспристрастными и справедливыми.

- А я вам уже говорил, - хмуро возразил Игорь. - Я не электронно-счётная машина. А ты, - он посмотрел на Виталия, - тем более. Так что мы возвращаемся к старому спору. Зачем это надо?

- Хорошо, - сказал Кучанский, расхаживая по комнате. - Не будем возвращаться, - он остановился перед Игорем. - Что Носов?

- Сегодня арестован, - ответил тот. - И не только за анонимные письма. Это прямой соучастник Анашина в нападении на Булавкина. Он подстрекатель, он же и угнал с завода машину. Ордер вы подписали ещё три дня назад, если помните.

- Сейчас я подписал бы его ещё уверенней, - ответил Кучанский. - Это необходимо и справедливо. А тогда мы все-таки поспешили. И вы правильно сделали, что не арестовали его тогда.

Виталий с симпатией посмотрел на Кучанского.

- Что собираетесь делать, завтра? - спросил Кучанский, снова принимаясь расхаживать по комнате.

Игорь отодвинул от себя пустой стакан.

- Я уже сказал, - ответил он. - Новое опознание Анашина. Затем допрос главаря, Ревенко, по новым данным, насчёт Булавкина. И допрос Носова, тоже об этом. Не хотите участвовать?

- Хочу, Особенно в допросе Ревенко. Я с вами согласен, тут без него не обошлось. А вести допрос придётся кому-нибудь из вас. Савельев перегружен.


Утром, за завтраком, и даже ещё раньше, когда делали зарядку, друзья обсуждали, кому из них следует допрашивать Ревенко.

- Ты испортил с ним отношения, - сказал Виталий. - Никакого контакта не получится, и признаний не добьёшься. Давай допрошу я.

- Но зато я с ним знаком, - с сомнением покачал головой Игорь. - Я знаю его повадки. Это тоже не последнее дело. Эх, черт возьми! - досадливо прибавил он. - Добрые люди по субботам в баню ходят, а мы…

- А мы уж в Москве отмоемся, - с усмешкой ответил Виталий. - Жалко только, костюм я испортил.

- Молчал бы, - вздохнул Игорь. - Тебя хоть собаки не рвали.

В конце концов, уже подходя, к горотделу, решили, что допрос Ревенко всё-таки проведёт Игорь.

В Чудиловку была немедленно отправлена машина за Ларой Кожевой.

Ревенко появился в кабинете внешне совершенно спокойный. На нем был все тот же, теперь, правда, сильно помятый костюм, галстук небрежно съехал набок, юлстые щеки заросли рыжей щетиной.

Плотно усевшись на стул, он враждебно спросил:

- Что вам ещё от меня надо? Предупреждаю, подписывать ничего не буду.

Он то сцеплял короткие, покрытые золотистым пушком пальцы, то расцеплял их и, наконец, сунул руки в карманы пиджака. Обычно они помогали ему разговаривать, сейчас Ревенко разговаривать не собирался…

Игорь спокойно ответил:

- Сегодня мы займёмся выяснением совсем другого вопроса.

- «Мы»? - иронически переспросил Ревенко. - Лично я не собираюсь выяснять с вами никаких вопросов. Я собираюсь жаловаться на вас прокурору.

Последние его слова и услышал Кучанский, входя в кабинет. Он не спеша опустился на диван, чувствуя на себе пытливый и насторожённый взгляд Ревенко, и сказал:

- Я прокурор. После допроса можете подать мне жалобу.

- Прекрасно, - коротко заявил Ревенко и повернулся к Игорю. - Что ж, вас слушаю.

- Будете отвечать на вопросы?

- Если это снова не окажется провокацией.

Игорь перевёл дыхание и даже попытался сосчитать до десяти. Как все-таки хорошо, что он взял этот допрос на себя. Уж Виталий бы сейчас резанул!

- Я хотел бы, - ровным голосом произнёс он, - выяснить некоторые обстоятельства, касающиеся шофёра Булавкина.

- Пожалуйста, - с неожиданной готовностью ответил Ревенко. - Сколько угодно.

Игорю даже показалось, что Ревенко с облегчением вздохнул, и это было совсем уж странно. Тем не менее он как можно равнодушнее спросил:

- Какую командировку вы выдали Булавкину?

- На Чеховский завод. Он должен был пригнать оттуда грузовую машину с панелями. Их шофёр заболел, - быстро, без малейшей запинки ответил Ревенко.

- Когда Булавкин должен был выехать туда? Ревенко секунду помедлил и на этот раз ответил неторопясь, словно вслушиваясь в свои слова:

- Утром двадцать пятого, в четверг, если не ошибаюсь. Так ему была выписана и командировка.

- Вы потом не меняли своего решения?

Ревенко подозрительно взглянул на Игоря, затем метнул быстрый взгляд на сидевшего в стороне Кучанского и торопливо, словно был готов к этому неприятному вопросу, ответил:

- Да, я изменил решение. Мне позвонили с Чеховского завода…

- Вам не звонили оттуда, - покачал головой Игорь. - Мы проверили. Никто не звонил.

- Ну… Этого я уже не помню. В общем, я изменил решение, - раздражённо произнёс Ревенко.

- Как изменили?

- Булавкин должен был ехать вечером в среду, то есть двадцать четвёртого. Выяснилось, что панели нужны очень срочно. Хотя… я, конечно, помнил, что он собирался прийти к вам. Но интересы производства требовали.

- Почему же вы так волновались и удивлялись, что он исчез? Вы же сами ему велели уехать?

- Я не удивлялся, - с достоинством возразил Ревенко. - Я, если помните, возмущался.

- Тем более. Почему?

- То есть как это - почему? Он же угнал машину! Я и сейчас возмущаюсь. Тем более что он так и не приехал на Чеховский завод. Это уже черт знает что!

Игорь снова поразился его выдержке. Ему самому стоило больших усилий выглядеть спокойным.

- А как Булавкин должен был ехать туда? - спросил он. - На чем?

- На поезде. На чем же ещё? Не мог же он потом гнать оттуда сразу две машины? И вообще! Если вы звонили на Чеховский завод, то должны знать, что они ждали нашего шофёра.

- Да, они ждали - это верно. Но не дождались.

- Вот именно! А вы удивляетесь, что я возмущаюсь!

- С кем Булавкин должен был туда ехать?

- Один, конечно.

- Все это очень логично, Владимир Яковлевич, - усмехнулся Игорь, откладывая в сторону ручку. - Но, оказывается, Булавкин по-вашему приказу поехал туда на машине и вдвоём.

Ревенко даже подпрыгнул на стуле от неожиданности. Лицо его снова налилось кровью, он стукнул кулаком по столу и закричал:

- Ложь!.. Гнусная ложь! Опять провокация, да?! Опять?! Но сейчас тут прокурор! Тут прокурор! И я докажу! Я требую! - он обернулся к Кучанскому. - Вы слышите?! Вы видите, что делается?!

- Вижу, - холодно сказал Кучанский. - И мне очень неприятно это видеть. Может быть, вы сначала спросите, откуда эти сведения, а потом уже будете возмущаться?

- Да! - крикнул Ревенко, снова поворачиваясь к Игорю. - Откуда у вас эти сведения?

- От Булавкина.

- Что?! - Ревенко на секунду опешил. - Так вы его нашли?

- Да, нашли.

- Тогда давайте этого мерзавца сюда! - снова побагровел Ревенко. - Устраивайте… эту самую… очную ставку! Это ложь, вы понимаете?..

Он так волновался, что у Игоря на какой-то миг даже шевельнулись сомнения в правдивости слов Булавкина. Но он тут же прогнал их. Ревенко, конечно, знает, что случилось с этим парнем, и уверен, что очной ставки быть не может. Поэтому Игорь спокойно и очень серьёзно сказал:

- Вы слышали, что сказал нам Булавкин там, у вас в приёмной?

- Ну, допустим, слышал.

- Он сказал, что хочет сообщить нам то, чего никто, кроме него, не знает. Так вот, ваше решение отослать его в тот вечер из города не связано с желанием помешать ему увидеть нас?

- Допустим, но…

- Вы знали, что именно он собирался нам сообщить?

- Нет, я не знал. Но… действительно опасался.

Последние слова Ревенко произнёс тихо, но твёрдо.

- Так. Это очень важно, - заметил Игорь. - Отсюда следует…

- Отсюда ничего не следует, - решительно возразил Ревенко. - Я не давал приказа ни о машине, ни о втором человеке. Повторяю: это ложь. При прокуроре повторяю.

Он уже не кричал, не стучал кулаком. Он говорил, ровным, бесстрастным тоном. И, что особенно удивило Игоря, в голосе его звучала прямо-таки несокрушимая убеждённость.

- Хорошо, - согласился Игорь. - Тогда скажите: как вы передали в, тот вечер Булавкину свой приказ?

- Как передал? - Ревенко на миг задумался. - Передал через Василия Носова, мастера нашего завода. Впрочем, - он усмехнулся, - вы ведь уже с ним знакомы.

- Да, знакомы. Так вот, Носов вообще отрицает свою причастность к этому эпизоду. Он утверждает, что случайно встретил Булавкина в тот вечер и Булавкин попросил его передать нам, что не сможет прийти. Вот и все.

- Да они что, сговорились?! - снова было вскипел Ревенко, но тут же взял себя в руки и уже холодно и твёрдо произнёс кинув взгляд на Кучанского: - Я требую и с Носовым очной ставки.

- Это легче, - сказал Игорь. - Носов здесь. А Булавкин лежит в больнице, раненый, да ещё за семьдесят километров отсюда.

- Что вы говорите?! - всплеснул руками Ревенко.

Нет, положительно невозможно было так играть, невозможно было так притворяться. Или этот Ревенко просто великий актёр, или…

- Скажите, - спросил Игорь, - вы говорили Носову, почему отсылаете Булавкина?

- Да…

- Как вы это ему сказали?

- Сказал, что он что-то знает. Что надо помешать ему сообщить это вам. Я имел в виду… эти злополучные письма.

Игорь и Кучанский незаметно переглянулись.

- Хорошо, - сказал Игорь. - Мы дадим вам сейчас очную ставку с Носовым. А пока вы подпишите протокол допроса.

- Пожалуй, - медленно произнёс Ревенко. - И я попрошу товарища… - он споткнулся на этом слове, - прокурора присутствовать на этой очной ставке.

- Ну что ж, - согласился Кучанский. - Но вы, кажется, хотели подать жалобу?

- Я подумаю, - уклончиво возразил Ревенко. - Теперь я, пожалуй, подумаю.

- Вам о многом следует подумать, - заметил Кучанский. - Вы не закоренелый преступник, Ревенко, вы просто плохой, очень плохой и опасный человек. Но вы, мне кажется, умный и волевой человек. Если вы подумаете и все поймёте и если вы решите, то можете стать другим. Уверен.

- Я подумаю, - ровным, бесстрастным голосом, повторил Ревенко.

- А сейчас вы побудете в соседней комнате, - сказал Игорь.

Он снял трубку и позвонил дежурному.

Когда Ревенко увели, в кабинет вошёл Виталий.

- Ну, девушку привезли, - сообщил он. - Как у вас?

- У нас происходят странные вещи, - усмехнулся Игорь и посмотрел на Кучанского. - Вы не находите, Андрей Михайлович?

- М-да, - покачал головой тот.

- Так расскажи же, черт возьми! - нетерпеливо воскликнул Виталий.

- А вот слушай.

Игорь не успел ещё закончить свой рассказ, как дежурный доложил, что из тюрьмы доставлен Носов.

- Пусть ведут сюда, - распорядился Игорь и добавил, обращаясь к Виталию: - Опознание проведём потом. Сейчас надо ковать железо.

Ввели Носова.

Он был в старом коричневом пиджаке, надетом поверх синей шёлковой тенниски, и в старых, сильно разношенных ботинках. Длинные руки его были сцеплены за спиной. Мясистое, хмурое лицо спокойно. Очевидно, он уже смирился со своим арестом.

- Садитесь, Носов, - сказал Игорь. - И учтите, здесь присутствует прокурор, - он указал на Кучанского.

- А мне-то что? - грубо ответил Носов, опускаясь на стул. - Я все как есть уже рассказал. По мне, хоть Кто тут сиди.

Но было видно, что присутствие прокурора все же произвело на него впечатление.

- Вы сейчас все это подтвердите на очной ставке, - Игорь повернулся к Виталию. - Введите Ревенко.

Носов бросил на него подозрительный взгляд, но, промолчав, отвёл глаза.

Это была странная очная ставка.

С разрешения Игоря первый вопрос Носову задал Ревенко.

Они сидели возле письменного стола, напротив друг друга, разделённые только маленьким приставным столиком, - полный, рыхлый, но сейчас собранный, напористый Ревенко и налитый бычьей силой, кряжистый Носов, растерянный и подавленный.

- Изволь отвечать, Василий, - нервно сказал Ревенко. - Какое указание я тебе дал вечером двадцать четвёртого насчёт Булавкина? Точно отвечай!

- Сами знаете какое, - хмуро произнёс Носов, глядя в пол.

- Отвечай. Честно отвечай.

Ревенко как будто забыл, что он не на заводе и что Носов уже не его подчинённый.

При первых же словах Носова Виталий вздрогнул. Он узнал этот голос. И теперь пристально, не отрываясь, смотрел на Носова.

- Чего отвечать-то? - отрывисто переспросил Носов. - Ну, сказали, чтоб ехал, и все. Я и передал.

- Командировку ему передал?

- Ну, передал…

- На сколько человек была командировка? Ты её при мне прочёл. Отвечай!

- На него и была.

- Как же ты смел послать двоих?

Носов вздрогнул и, набычившись, посмотрел на Ревенко.

- Отвечайте, Носов, - сказал Игорь.

- А я… и не посылал. Анашин сам… попросился. К брату ему надо было.

У Ревенко на толстых щеках заходили желваки.

- Неправда, Носов, - покачал головой Игорь. - Булавкин говорит, что….

Он остановился, увидев, как побледнел вдруг Носов, как тяжело заходила вдруг его волосатая грудь и синяя тенниска, казалось, вот-вот лопнет под её напором.

- Чего?.. - прохрипел Носов, - Чего?… - он задыхался.

Ревенко, поражённый, молчал.

- Булавкин жив, - медленно и холодно произнёс Игорь. - Он жив, Носов. И дал показания.

- Ничего не знаю! Ничего! - продолжал хрипеть Носов, не поднимая головы. - Пальцем его не трогал!

- Это мы знаем, - все так же холодно подтвердил Игорь. - Трогал его Анашин. И не пальцем. Ножом.

- Ничего не знаю.

Но, тут уже Ревенко пришёл в себя. Щеки его тоже побледнели, взгляд стал острым и злым.

- Я разрешил: брать машину, Василий? - с холодной яростью спросил он. - Отвечай!

- Не знаю…

- То есть как это не знаешь?!

Ревенко, видимо, уже понял, в какую историю он может попасть, и теперь не просто помогал, теперь он защищал самого себя от страшного обвинения.

- Ну!.. - крикнул он, стукнув кулаком по столу. - Отвечай!

- Спокойно, Ревенко, - строго сказал Игорь.

Носов упрямо молчал, опустив голову.

- Так, Василий, - медленно, с горечью произнёс Ревенко. - Меня ты, значит, выдал с головой. А я тебе кое-что доброе сделал. Верно? А вот этого подонка Анашина ты… ты защищаешь. Не ожидал я этого. И меня из-за него топишь и себя. Так, да?

Носов поднял голову и мутным взглядом окинул комнату, словно не понимая, куда он попал. Потом взгляд его остановился на Ревенко.

- Я… он сам… - сбивчиво пробормотал Носов, - Сам её пригнал… Егор… Забор выломал…

- Зачем ты привёл к нему Булавкина?! - срываясь на крик, спросил Ревенко.

Толстое лицо его стало снова багроветь, рыжие короткие пальцы судорожно сцепились на пухлых коленях.

- Чтобы… значит… не болтал…. - словно загипнотизированный, глядя ему, в глаза, с запинкой произнёс Носов.

Ревенко, оцепенев и тоже не сводя с него глаз, прошептал непослушными губами:

- Выходит, убить решили, чтобы не болтал… Так выходит?..

Носов бессильно опустил голову, могучие плечи его обвисли, в лице уже не было ни кровинки.

Все молчали.

Новоеопознание Анашина провели часа через два.

Теперь стало очевидным, что Ревенко и Носов опасались Булавкина по-разному. Чего опасался Ревенко, было ясно. А вот чего опасались Носов и, конечно, Анашин, даже в особенности - Анашин?

Но к концу очной ставки Носов был в таком состоянии, что о немедленном допросе его нечего было и думать. Сонный, флегматичный, невозмутимый Носов, казалось, окончательно лишился дара речи. Он лишь мычал, мотал головой, затравленно озирался, неожиданно оборачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно боясь, что кто-то нападёт на него. При этом мясистое, бледное его лицо приобрело такое испуганно-бессмысленное выражение, что казалось, вместе с даром речи он потерял и рассудок. У Виталия даже мелькнула мысль о предстоящей судебно-психиатрической экспертизе.

Он так и сказал потом Игорю и Кучанскому, когда они остались одни.

- Успокоится, - махнул рукой Игорь. - Уж очень все неожиданно на него свалилось. Лучше давай подумаем: почему они решили убрать Булавкина, что он им сделал, особенно Анашину?

- С ним Булавкин был почти не знаком, - покачал головой Виталий. - Тут что-то не то.

- Кажется, и с Носовым у Булавкина конфликтов не было? - спросил Кучанский.

- Да, - согласился Игорь. - Тем более все это странно.

- К тому же, - продолжал Кучанский, - если Булавкин что-то знал, то он бы нам сказал. Ведь это «что-то» должно быть очень важным, если из-за него готовы были убить человека.

- Конечно, - снова подтвердил Игорь.

- Булавкин очень важное и сказал, - задумчиво произнёс Виталий. - Он вспомнил слова Лучинина: «Я ещё подерусь» и «я поеду на рыбалку».

Все трое молча переглянулись.

…В конце дня приехал наконец Савельев.

- Давайте приводить опознание, - отрывисто предложил он.

И снова у стены кабинета встали четверо молодых, с первого взгляда довольно похожих, черноволосых парней. Анашин, как и в прошлый раз, был вторым справа. Он стоял спокойно, и насмешливая ухмылка чуть кривила его губы.

В кабинет вошла Лара Кожева.

Девушка на миг остановилась на пороге, смущённо оглядев комнату и всех людей вокруг.

Савельев уже собрался предупредить её об ответственности, как вдруг Лара тихо вскрикнула, прижав ладонь ко рту, и, указав другой рукой на Анашина, срывающимся голосом, воскликнула:

- Вот он!.. Он шёл!..

- Успокойтесь, посмотрите внимательней, - сказал Савельев, изо всех сил стараясь, чтобы голос не выдал его. - Подойдите, поближе и ещё раз посмотрите на этих людей. Узнаете вы того, кто…

Девушка сорвалась с места, подскочила к Анащину и с ненавистью произнесла:

- Это он. Он меня ещё удочкой задел и сказал: «А, чтоб тебя…» и выругался. А второй человек его одёрнул и сказал; «Извините, девушка». Я очень хорошо… я точно помню. Я же вам говорила, - обернулась она к Виталию.

- Дура… - процедил сквозь зубы Анашин. - Разуй глаза…

- Молчите, - строго оборвал его Савельев.

И стал заполнять протокол опознания.

Девушка отошла к дивану, где сидели сосредоточенные, серьёзные Виталий, Кучанский и ещё двое мужчин - понятых, случайные люди, жильцы соседнего дома. Один из них встал, уступая ей место. Но она, всхлипнув, махнула рукой и торопливо достала из сумки платочек.


А потом Виталий поехал к Лучининой.

- Да, - сказала Ольга Андреевна. - Все так и было в тот вечер. Он взял только одну удочку и сказал, что ему надо подумать. Но мне показалось…

- Это сейчас неважно, - мягко перебил её Виталий. - Сейчас самое важное - факты. Он больше ничего не сказал?

- Нет, - она грустно покачала головой. - Мы очень мало с ним говорили в последние дни.

- Как он был одет, когда ушёл?

- Плащ, коричневый, «болонья». Кепка… я забыла, какая кепка, - вдруг с отчаянием произнесла она.

- Неважно. Что ещё?

- Ещё? - переспросила Лучинина. - Ещё сапоги.

- Сапоги ведь стоят в передней?

- Это другие.

- В котором часу он ушёл?

- Уже смеркалось. Часов в девять, наверное, или в десять.

- А приехал домой с работы когда?

- Около семи. Это для него очень рано. Но была пятница. Поэтому.

- Вы случайно не заметили, он приехал или пришёл?

- Заметила. Я стояла на балконе и… ждала его все-таки, - Ольга Андреевна проглотила подступивший к горлу комок.

Виталий подумал: «Сколько страданий может вынести человек, даже самый крепкий? Есть ведь, наверное, предел?»

- Он приехал на машине, - тихо продолжала Лучинина, разглаживая складки скатерти на столе. - Его привёз этот мальчишка…

Она прикусила губу.

- Спасибо, Ольга Андреевна, - тоже тихо сказал Виталий. - Все. Я пойду. Вы не беспокойтесь.

Но она проводила его до двери.


Следующий день был воскресенье.

- Есть предложение, - сказал Виталий за завтраком. - Пойдём к реке, на мост, - и задумчиво прибавил, глядя куда-то в пространство. - Там, видно, неплохо думается, если Женька туда ходил.

- Принято, - сказал Игорь.

Они вышли на залитую солнцем, но ещё по-утреннему прохладную и безлюдную улицу и двинулись в сторону реки.

Воскресный город ещё только просыпался.

На небольшой, пустынной площади, возле горсовета, друзьям отдал честь дежурный милиционер. Видно, узнал. Потом их обогнал белый новенький «Москвич».

Потемневшие от времени двух - и трёхэтажные каменные дома с бесконечными вывесками на фасадах уже привычно сменились деревянными, маленькими, отгородившимися от улицы низенькими заборами, зеленой стеной кустарника и фруктовых деревьев. Яблони в этот год бурно плодоносили, тяжёлые ветви их свешивались чуть не до земли, и хозяева подпирали их палками.

Улица незаметно взбиралась в гору.

Друзья шли молча. Виталий сосал свою трубку. И! каждый знал, о чем думает другой. В белых рубашках, без галстуков, они чем-то неуловимо были схожи между собой - высокий, лёгкий, светловолосый Виталий и коренастый, смуглый неторопливый Игорь, старший лейтенант и капитан, оперативные работники милиции, сыщики, как говорили в старину. Глядя на них со стороны, трудно было это предположить. Инженеры, спортсмены, журналисты - это пожалуйста, Но сыщики…

Река открылась внезапно - широкая, спокойная, искрящаяся на солнце. И тропинки, весело петляя, устремились к ней по широкому откосу. Возле густых ив, недалеко от берега, стоял белый «Москвич». Оттуда, с реки, доносились чьи-то возгласы, смех, плеск воды.

Виталий и Игорь сбежали по откосу и двинулись вдоль густых зарослей ив и кустарников.

- Купаются, - завистливо сказал Виталий, поравнявшись с машиной, - им, конечно, хорошо…

На старом, потемневшем от времени мосту было безлюдно и тихо. Внизу еле слышно плескала вода, сквозь её прозрачную, чуть рябоватую поверхность было видно далёкое дно, тяжёлые камни, освещённые солнцем, стайки рыбёшек между ними.

- Сильное здесь течение, - заметил Виталий, облокотившись на перила и вглядываясь в водяные струи под мостом.

- Да, серьёзная река, - кивнул Игорь.

- По мосту Женька ходил один, - задумчиво сказал Виталий, - Это точно. Куда же делся Анашин?..

- М-да, - неопределённо буркнул. Игорь, закуривая.

Он бросил пустой коробок и стал смотреть, как его подхватило течение и, кружа, вынесло из-под моста.

- Где ж твоя зажигалка? - спросил Виталий.

- Потерял, - досадливо ответил Игорь, - Когда возился с этим чёртом Анашиным. Хорошая была зажигалка…

Он ещё больше перегнулся через перила и стал рассматривать чёрные, мокрые, заросшие мохом опоры моста.

- И вообще, - продолжал рассуждать Виталий, - зачем ему был нужен этот Анашин? Непонятно… Если собрался на рыбалку, должен был ехать в Пожарово. А тут какая рыбалка? И при чем тогда Анашин?..

Пока он говорил, Игорь перелез через перила и, уцепившись руками за настил моста, повис над рекой, потом ловко обхватил ногами толстую опору и соскользнул по ней чуть не к самой воде.

- Ты чего это? - удивлённо спросил Виталий, перегибаясь через перила.

- Тут была цепью привязана какая-то лодка, - глухо ответил Игорь, внимательно разглядывая соседнюю опору. - Её здорово рвало течением…

- Цепью?! А ну…

Виталий спустился вниз.

Потом, когда, они выбрались снова на мост и отряхивали мокрые, перепачканные брюки, Виталий, слегка запыхавшись, спросил:

- Как думаешь, эксперт сможет установить, та это цепь или не та? Отпечатки ведь очень ясные?

- Во всяком случае, надо попробовать, - рассудительно ответил Игорь. - Думаю, можно. А пока едем в Пожарово. Сейчас же. Мы и так с этим делом задержались.

- А ордер?

- Потревожим товарища прокурора, - усмехнулся Игорь. - И товарища эксперта тоже. Как её зовут, я забыл?

- Оксана Владимировна. Капитан милиции и почтённая мать семейства. В воскресенье даже неудобно тревожить.

- Ничего. Сейчас важно не второе её качество, а первое. И тут она, бедная, ко всему уже, наверное, привыкла. Пошли.

- Пошли, - энергично подхватил Виталий.. - Углова надо будет прихватить. А понятые найдутся, на месте. Вот только как быть с ней? - он покосился на заинтересовавшую их опору. - Если, бы её выпилить…

- Ты что, рехнулся? - сердито спросил Игорь. - Придётся экспертам повозиться на месте.

- Ну, завтра мы дадим бой, - усмехнулся Виталий.

Они чуть не бегом вернулись в город.

…Однако бой грянул только через два дня. Собственно, это даже не было боем. Как выразился потом Виталий: «такие боя не принимают, чуть что, они просто уползают и ждут своего часа».

В кабинет к Кучанскому вошли все вместе: Игорь, Виталий и Томилин. Там ещё никого, кроме хозяина, не было. Кучанский пожал руку каждому и сказал:

- Присаживайтесь. Устроим небольшое совещание. Дело серьёзное. Сейчас подойдут…

Кучанский не успел кончить. В кабинет шумно, по-хозяйски вошёл Раскатов, а за ним Савельев.

- Здравствуйте, товарищи, - зычно произнёс Раскатов, пожимая всем руки, потом, крякнув, опустился на диван. - Ну что ж, начнём, Андрей Михайлович?

- Сейчас, - ответил Кучанский, берясь за телефон.

Последним вошёл Роговицын, даже не вошёл, а как-то совсем неслышно проскользнул в дверь, так, что Виталий в первый момент его даже не заметил.

- Здравствуйте, уважаемый коллега, - произнёс над его ухом Роговицын, протягивая маленькую, сухую руку.

При этом он не улыбнулся. Узкое, морщинистое его лицо с ввалившимися щеками было неразличимо в подробностях, только блестели стекла очков в толстой оправе, и сквозь них нельзя было уловить выражение глаз. Потом щуплая его фигура в сером костюме сразу метнулась куда-то, и Роговицын опустился на стул в углу кабинета.

- Начнём, - сказал Кучанский и повернулся к Игорю. - Прошу, товарищ Откаленко, доложите нам материалы по делу.

Игорь поднялся, держа в руках папку с бумагами.

Говорил он медленно, веско, взвешивая каждое слово.

- …Вот результаты последних экспертиз, - сказал он наконец. - Биологической, по исследованию пятен в лодке. Ещё одной биологической, по исследованию пятен на одежде подозреваемого, изъятой в доме его брата в Пожарове. Последняя экспертиза оказалась очень сложной. Пятна были тщательно замыты. Но при обработке люминолом они ярко засветились в темноте, - Игорь положил на стол перед Кучанским акты экспертиз и продолжал, перебирая бумаги: - Вот протокол опознания, протокол нового допроса Носова. Вот акт трассологической экспертизы следов лодочной цепи. Эксперты и тут провели большую работу, надо признать.

- Что бы мы вообще без них делали, - вставил Виталий.

- Шагу без них не ступишь. Вот так, - веско добавил Раскатов, словно осуждая кого-то.

- Ваши выводы ясны, - сказал Кучанский. - И требование тоже. Что скажете вы, Павел Иосифович?

Роговицын потёр рукой большой морщинистый подбородок и спокойно, чуть иронично произнёс:

- На этот раз наши молодые коллеги представили нам не ощущения и воспоминания, а факты. Я их поздравляю. Некоторую скороспелость отдельных выводов мы, надеюсь, поправим в ходе дальнейшего следствия. Их версия…

- Это уже, извините, не версия, - резко заметил Виталий.

- …их версия, - ровным голосом повторил Роговицын, - довольно перспективная. А с окончательными выводами, как подсказывает опыт, спешить никогда не следует. Надо ещё поработать.

- Вы считаете возможным удовлетворить требование товарищей? - спросил Кучанский.

- Повторяю: надо ещё поработать. К сожалению…

- К сожалению, - подхватил Кучанский, - у Павла Иосифовича в производстве сейчас очень много дел. И поэтому, - он обернулся к Игорю, - нам пришлось выделить другого следователя.

Видимо, это было совсем не то, что собирался сказать Роговицын, потому что он резко опустил голову и посмотрел из-под очков на Кучанского, тонкие губы его сжались, и он холодно процедил:

- Как будет угодно.

- А ваше предложение, - как ни в чем не бывало продолжал Кучанский, - полагаю, следует принять. Ваше мнение, Юра? - он поглядел на Савельева.

- Необходимо принять, - кивнул в ответ тот.

- Профессор Очаков в субботу вернулся, - сказал Томилин. - И он согласен.

- Прекрасно, - ответил Кучанский. - Завтра осуществим эксгумацию и повторную медицинскую экспертизу, - он снова обернулся к Савельеву. - Как вы формулируете вопрос к ней?

- Есть ли на теле Лучинина прижизненные повреждения, которые могли привести к летальному исходу, - сурово сказал Савельев.

- Согласен, - Кучанский слегка прихлопнул ладонями по столу. - Я думаю, все, товарищи.

Виталий и Игорь вышли на улицу первыми. Вскоре к ним присоединились Раскатов и Томилин. Все вместе направились в горотдел.

- Эх, - вздохнул Виталий. - Если бы этот профессор Очаков был хоть на десять лет помоложе. Семьдесят три года - это же надо…

Все промолчали. Только Раскатов загадочно усмехнулся.


На следующий день, под вечер, часов около пяти, Виталий, тщательно завязав галстук на новой рубашке, до блеска начистив ботинки и проверив, как ложится на них складка собственноручно отглаженных брюк, отправился в медицинский институт, к профессору Очакову.

Всего лишь час или полтора назад оттуда позвонили, сообщив, что акт экспертизы готов и можно его получить, причём лично у профессора, так он велел передать.

Было решено, что за актом отправится Виталий. Он нервничал в этот день больше всех. Кроме того, но мнению Раскатова, Виталий должен был произвести в институте впечатление. «Свой брат учёный, - усмехаясь, сказал он. - Папаша тоже профессор».

И вот Виталий, еле сдерживая волнение, вышел из гостиницы к поджидавшей его машине.

Шумные и длинные институтские коридоры, пёстрые ленты стенных газет, бесконечные объявления и списки на стенах, мельканье белых халатов, острый запах скипидара, спирта, лекарств, обдававший его около дверей лабораторий, - все это пронеслось мимо сознания Виталия, пока Он расспрашивал, где можно видеть профессора Очакова.

И вот, наконец, перед ним оказалась высокая белая дверь, кафедры и синяя, табличка с фамилией профессора на ней. Виталий на секунду остановился и перевёл дыхание.

Профессор Очаков оказался громадным человеком с красным лицом и седыми запорожскими усами, эдакий былинный богатырь в белом халате и белой шапочке на голове. Громовой его голос наполнил весь просторный кабинет, когда он поздоровался с Виталием. При этом Очаков так сжал ему руку, что, Виталий только, подумал: «Боже ты мой, каким же он был десять лет назад!»

Но ещё оглушительнее было впечатление от акта, который вручил ему профессор: «Прижизненное повреждение черепа с неизбежным летальным исходом…» «Повреждение нанесено металлическим остроугольным предметом, который, в силу его специфичности и специфичности самого ранения, можно идентифицировать».

- Вот какая картина, голубчик, - прогремел Очаков; хлопая Виталия по плечу громадной, шершавой от спирта ладонью. - Видал-миндал? Притащишь этот предмет - определю. Он вот какой должен быть, гляди. Дай листок, - обратился Очаков к кому-то из своих.

У Виталия с непривычки заложило в ушах от его оглушительного баса.

- А я, голубчик, этого парня знал, - продолжал греметь, Очаков. - Ого! Орёл был! И тут, голубчик, убийство.

Совершенно оглушённый, Виталий вернулся в горотдел и поднялся по лестнице в кабинет Томилина. Там он: наконец пришёл в себя и протянул акт Игорю.

- Ну, профессор… - выдохнул он. - Это же… - и, не находя, слов, он только в восхищении развёл, руками.


Анашина допрашивали только на следующий день. За это время. Виталий ещё дважды побывал у профессора Очакова.

Допрос вели вместе Виталий и следователь прокуратуры Савельев, ему и предстояло потом заканчивать дело.

- Ну, Егор, - сказал Виталий холодно и строго, даже как-то безжизненно, столько сил ему стоило намертво зажать все свои чувства, - слушай меня внимательно и спасай все, что ещё можно спасти в твоей судьбе.

И, видно, в голосе его было что-то такое, отчего разом сдуло наглую ухмылку, с какой Анашин вошёл в кабинет. И он неуверенно произнёс:

- Что ж, начальник, выкладывай. Только дай сперва закурить.

Виталий придвинул к нему сигареты.

- Теперь выкладывать будешь ты, все до конца, - предупредил он. - И помни: суд учитывает чистосердечное признание. Сейчас для тебя это очень важно.

- Знаем, знаем, - пробормотал Анашин, жадно затягиваясь. - Учёные…

- Ну тогда отвечай на первый вопрос: ты был знаком с Евгением Петровичем Лучининым?

- Не помню такого.

- Не помнишь? Вот показания Пелагеи Федоровны. Ты с ним два раза приезжал к ним. Хватит?

- Хватит. Был знаком.

- Так. Кто тебя познакомил?

- Не помню.

- Опять не помнишь? Хорошо. Вот показания Носова. Будешь читать?

- Буду, а как же.

Анашин медленно прочёл протокол допроса.

- Вспомнил. Он познакомил. Любил тот рыбачить.

- Так и пишу. Только твои «не помню» пропускаю, не выгодно это тебе, Егор, - предупредил Виталий и задал новый вопрос: - С лодки рыбачили вдвоём?

- Не помню, - упрямо повторил Анашин, закуривая новую сигарету.

- Вот показания Антона. Будешь читать?

- Буду, - и через минуту добавил: - С лодки. Вдвоём.

Виталий пристально посмотрел на Анашина.

- Что ж, Егор, так каждый шаг тебе и доказывать? Сам ничего признавать не будешь?

- Не буду. Так и доказывай.

- Гляди. Тебе решать, конечно. Только предупреждаю: на основе одних твоих личных признаний суд тебя никогда не осудит. Нужны факты, улики. Но если они имеются, тогда твои признания нужны больше тебе самому, чем суду. Ты меня понимаешь?

- Учёный… - зло пробормотал Анашин, не поднимая головы и продолжая жадно курить.

- Хорошо. В пятницу двенадцатого июля, когда тебя видели с Лучининым, ты днём взял лодку у Антона?

- Не помню. Давно было, - нервно усмехнулся Анашин.

- Вот показания Антона. Вот Пелагеи Федоровны. Хватит?

- Ну, может, и брал. Что с того?

- Значит, брал. И куда поплыл?

- Не помню.

- Так…

Виталий сам не понимал, откуда у него берётся это дьявольское терпение.

- Ты поплыл в город, Егор. И привязал лодку под мостом цепью. Следы от этой цепи остались. Вот акт экспертизы. И Тебя в тот день видели на лодке возле моста. Недалеко купались люди. Ты их мог заметить. Они приехали на белом «Москвиче». И они подплывали к мосту. Вспомнил теперь?

- H-нe помню…

Анашин, прищурившись от дыма, со злобой, пристально посмотрел снизу вверх на Виталия. Его начинало трясти от нараставшего напряжения.

- Это уже неважно, - ответил Виталий, встречаясь с ним взглядом. - Вспомнишь потом.

Анашин, не выдержав, первым отвёл глаза.

- Вечером, - продолжал Виталий, - ты встретился с Лучининым. И вы пошли к реке…

- Не пошли! - крикнул, выпрямляясь, Анашин.

- Глупо отрицать. Вас же видели. Ты помнишь ту девушку?

- А я!.. Ничего не знаю!.. Понял?! И катись ты!..

Анашин весь напрягся, подался вперёд, схватившись побелевшими пальцами за край стола, словно готовясь прыгнуть на Виталия. Его трясло от ненависти. И тут Виталий не выдержал.

- Что?! - крикнул он. - Хочешь кинуться?! Хочешь ударить?! Как Лучинина?! Вот этим?!

Он рывком выдвинул ящик и швырнул на стол перед Анашиным тускло блестевший кастет.

Анашин отпрянул в сторону, опрокидывая стул. Глаза его расширились.

- На твоей куртке кровь, понял?! - отчеканил Виталий. - В лодке тоже. Это не твоя кровь. И не Антона. Это кровь Лучинина…

На Анашина было страшно смотреть. Лицо его посерело. Он снова подался вперёд и, кажется, действительно сейчас готов был броситься на Виталия. Его трясло так, что слышно было, как стучат зубы, тупым мелким стуком, словно быстро дробя что-то.

- Назад, Анашин! - вскакивая, крикнул Савельев.

В этот момент в кабинет вошёл Раскатов. Появление нового человека неожиданно подействовало на Анашина. Словно вдруг лопнула какая-то перетянутая струна в нем, какой-то главный нерв.

Он упал на стул, запрокинув назад голову, и казалось, острый его кадык пропорет кожу на горле. Глядя в потолок и словно видя там что-то, Анашин с усилием выкрикнул:

- Не хотел!.. Не хотел!.. Я пугнуть… хотел! Вот и вдарил!.. вдарил… - повторил он упавшим голосом.

Перед его взором внезапно проступила столько раз-снившаяся ему по ночам страшная минута на мосту, над чёрной водой, когда высокий, в плаще, Лучинин гневно бросил ему: «Ты, парень, видно, много худого сделал. Подумай, хорошо подумай. Зверем ты, кажется, ещё не стал». Но Егор уже готов был на все, он помнил слова Васьки: «Закопает он нас с тобой когда-нибудь. Он много чего про нас знает». И в тот вечер, на мосту, во тьме, Егор нащупал в кармане кастет. И крикнул: «Врёшь! Говори, чего знаешь! Говори, Ну!..» И ещё: «Бери к себе на завод, а то…» Вот тогда Лучинин и ударил Егора по роже. И сам отвернулся. Он не в себе был. Это потом Егор понял. А в ту минуту он кинулся на Лучинина. Сзади… А потом в лодку стащил и на середине реки вывалил.

Раскатов открыл дверь в коридор, где стояли встревоженные криками Анашина милиционеры конвоя.

- Увести - властно приказал он.

Виталий молча приблизился к столу, взял в руки кастет и долго смотрел на острые выступы на нем и до блеска отполированные изнутри кольца.

- Самоделка, - сказал, подходя, Савельев.

Виталий не слышал.

На следующее утро Раскатов сказал Игорю:

- Значит, так. Звонил Коршунов.

- Из Москвы?

- Нет, милый. Из Ташкента. Сказал, чтобы немедленно выезжали. Вот так.

- В Ташкент? - ахнул Виталий, чувствуя, как забилось сердце.

- Да нет, в Москву.

- А почему немедленно?

- Сказал: «Дело есть».

- Интересно… - протянул Игорь. - Значит, вылетаем сегодня.

- Точно, - согласился Раскатов и посмотрел на Томилина.

- Самолёт через час двадцать, - сказал тот. - Билеты заказаны.

- А Коршунов в Ташкенте, - сказал Виталий, ни к кому не обращаясь.

И никто ему не ответил. Слова повисли в воздухе, как непонятный и тревожный аккорд.

- Ну, все, Викентий Петрович, - сказал Игорь, - Командировка наша закончена.

Раскатов шумно вздохнул, провёл ладонью по ёжику седых волос, потом твёрдо и громко произнёс:

- Сам вижу, что все. Убийца найден, изобличён, чего же ещё.

Виталий досадливо покачал головой.

- Нет. В этом деле есть ещё кое-что не менее важное. И не только для нас, но и для многих других.

Раскатов поднял одну бровь.

- Это как понимать?

- А так, - запальчиво ответил Виталий, - Никогда бы Женька не встретился с Анашиным, никогда бы не ездил с ним, если бы душа у него была на месте. Вот что! Вы подумайте! Один негодяй - один! - а сколько он сумел причинить бед!

- Выходит, урок надо извлечь, так, что ли? - усмехнулся Раскатов.

- Вот именно, - убеждённо ответил Виталий и принялся раскуривать свою трубку, потом поднял голову и добавил: - Урок на всю жизнь.

1968-1969 г.г.

















ЧАС НОЧИ
Глава I
ВСТРЕЧИ

В этот сумеречный предвечерний час в ресторане было пусто. Обедавшие уже ушли - то были люди деловые, озабоченные, евшие торопливо, на скорую руку, редко заказывавшие даже водку, не говоря уже о коньяке и шампанском, и обходившиеся чаще всего без десерта. В течение двух-трёх часов они быстро сменяли друг друга, а потом разом исчезли, оставив после себя лишь груды тарелок с недоеденными порциями, сухие бокалы, по положению выставленные возле их приборов, и некую атмосферу спешки и нервозности. А вот ужинающие ещё не пришли - те, которые сидят долго, не спеша, со вкусом отдыхая, веселясь и флиртуя, которым можно подать крупные счета, половину которых, а то и больше обычно составляют напитки. В высоком, ярко освещённом зале будет стоять неутихающий гомон, всплески смеха, весёлые выкрики и реветь, покрывая всё это, оркестр. Это самое горячее, самое напряжённое время для официантов и кухни и самое выгодное, конечно, самое прибыльное для плана и вообще.

Но сейчас было прохладно и пусто в огромном сумрачном зале с лепными украшениями на стенах, с роскошными пригашенными хрустальными люстрами, сонными, тяжёлыми гроздьями свисавшими с высокого потолка, с длинными рядами белоснежных столиков в окружении красных кресел. Огромные стрельчатые окна в сложных переплётах рам ещё не были затянуты тяжёлыми шторами из синего набивного бархата, и только лёгкие шёлковые занавесочки укрывали зал от любопытных взглядов прохожих. Окна эти выходили на суетливую, довольно широкую улицу, застроенную невысокими, четырёх- и пятиэтажными домами постройки большей частью начала века, с пилястрами, затейливыми балкончиками, полуколоннами и портиками, - любимейшая купеческая архитектура средней полосы России. И ресторан был под стать этим домам: здесь, наверное, когда-то кутили ещё их обитатели.

Сейчас сквозь окна видны были над душной суетой улицы, окутанной уже наступающими сумерками, безмолвные кровавые отсветы заката в стёклах домов напротив.

Около одного из окон, в глубине пустого ресторанного зала, расположились за столиком двое немолодых людей в неброских трилоновых костюмах, с галстуками изящными, но весьма спокойных тонов, в крахмальных, с фигурной выделкой, белоснежных сорочках самого модного покроя. У обоих седоватые небольшие бачки, глубокие залысины на висках. У одного короткие усики на мясистом, в грубых продольных складках лице и живые чёрные глаза под припухшими, набрякшими веками, у другого непомерно большие, слегка дымчатые очки, закрывавшие чуть ли не пол-лица, узкого, и колючего, как лезвие пилы. Человек с усиками был полный, неповоротливый и монументальный, он горой возвышался над столиком с заткнутой за ворот салфеткой и заполнял собой всё широкое кресло. А его собеседник, напротив, был худощав, невысок и изящен; он легко перекинул ногу на ногу, уютно устроившись в уголке кресла.

Встреча эта могла показаться со стороны самой тёплой и дружеской, и уж поначалу, во всяком случае, вполне безобидной, даже если бы нечаянный наблюдатель смог и услышать кое-что из их негромкой беседы. Но лишь кое-что и лишь поначалу. Впрочем, до конца разобраться тут не смог бы, пожалуй, и самый тонкий и заинтересованный наблюдатель, ибо беседа эта была полна намёков и недомолвок. Ну, а кончилась эта дружеская встреча несколько странно для постороннего наблюдателя, а на самом деле так опасно, что этого до конца не смогли оценить даже её участники.

На столике перед ними стояла необычайно изысканная, даже по теперешним временам редкая закуска, вроде всяких деликатесных рыбок, икорок и крабов, и бутылка дорогого коньяка, уже изрядно - этак на две трети - опустошённая.

- Нет, Миша, - сказал один из них, в очках, прикладывая к тонким, почти невидимым, губам крахмальную хрустящую салфетку, - я всё-таки по натуре неисправимый романтик и авантюрист, ей-богу. Меня ещё и сам процесс увлекает, а не только результат. Можешь ты себе это представить? Тут ведь и борьба умов, если хочешь. Она переходит и в интеллектуальную область. Отчасти, конечно.

Толстый человек с усиками, со вкусом прожёвывая отменный кусок рыбы, только что отправленный в рот, усмехнулся и тоже приложил салфетку к пухлым губам. Затем укоризненно покачал массивной головой и не спеша произнёс:

- Ты, Вова, ещё в институте фантазёром был, как сейчас помню. А надо бы уже заземлиться, эмпиреи свои оставить. Скоро дедом будешь. Ты не усложняй, не усложняй. Чем проще, тем надёжнее и спокойнее, запомни. Это всегда и к любой конструкции, и к любой организации относится. С институтской скамьи должен был усвоить.

- И всё-таки, - запальчиво возразил человек в очках, - в эмпиреях я не витаю, ошибаешься! В ногу со временем иду, дорогуша. В ногу! А с каждым годом, несмотря на это золотое правило, и конструкции усложняются, и организация тоже. Всё, Миша, надо делать по науке, по её последним достижениям. Ну и по мере сил самому её двигать. В том числе и в нашем специфичном деле. Улавливаешь?

Он засмеялся, обнажив уйму мелких треугольных зубов удивительной блестящей белизны, словно фарфоровых.

- Разве за тобой успеешь! - снисходительно пропыхтел толстый Миша.

- В последнее время, дорогуша, вышло много любопытных книг. Ты следишь за новинками-то?

- Ну, кое-что просматриваю. Откровенно говоря, времени не хватает. Ведь сколько обязанностей, ты прикинь! Общественные в том числе. А совещания, а слёты, пленумы, семинары, выступления, встречи? Ты даже не представляешь!

- Куда уж нам, - ехидно заметил Вова. - А вот за литературой следить надо, мил друг. Отсталых бьют, не забывай.

- Ну и какую литературу ты имеешь в виду? Небось, конечно…

- Ни-ни! - перебил его Вова, тонко улыбнувшись одними губами. - Я имею в виду художественную литературу: увлекательные романы, где механизм конспирации преподнесён блестяще.

- Читал эти сказочки, читал.

- Э, тут ты неправ! Ты думаешь, если события там где-то, в Европе, происходят, до войны или во время войны, и касаются дел политических, то это уже нам сейчас не подходит? Ошибаешься, мил друг.

Но толстяк досадливо покачал головой:

- Дело не во времени, Вова. И не в том, где именно события происходят. И даже не в их характере. Какой ты, право! Словно не замечаешь, что вокруг тебя делается.

- Чего же это я не замечаю? Объясни, будь любезен, - нисколько не обидясь, даже с некоторым коварством, поинтересовался Вова. - Ты большой человек, тебе виднее. Просвети.

Толстяк, казалось, не обратил внимания на скрытую в последних словах иронию и со значением, назидательно, заговорил, откинувшись на спинку кресла:

- Не в этом дело, Вова. Дело в масштабе самих событий. Помнишь известную шутку Ильфа и Петрова о двух мирах, большом и малом? А это не шутка. Это, мой милый, весьма серьёзное дело.

- Ну-ну, Миша, теперь уже ты усложняешь.

- Нисколько. Ты вот вдумайся. А то за наукой следишь, плодами её желаешь воспользоваться, а явлений жизненных и их масштабов не постигаешь. Большой-то мир сегодня стал ещё больше. А малый… Муторный это мир, мне лично надоевший и опротивевший. О нём не только читать - думать тошно. Читать и думать приятно о большом мире. Вот ты и начитался. А живёшь ты, Вова, в малом мире, не забывай.

- Эрго?

- Надо тебе его законы изучить. Тут масштабики вон с ноготок. И соответственно законы совсем другие, чем в большом мире. Их надо знать, чтобы устроиться в нём наилучшим образом. А устроиться в нём можно, прежде всего имея кое-какие средства. Так или нет?

Толстяк усмехнулся и испытующе посмотрел на приятеля. И тот в ответ тоже усмехнулся, понятливо, но недобро. Потом достал сигареты, нарочито медленно вытянул одну из пачки, не спеша щёлкнул зажигалкой, затянулся, выпустил струйкой дым и, постучав по сигарете над пепельницей, словно уже можно было что-то стряхнуть, тихо спросил:

- А себя, Миша, ты разве в этом малом мире уже не числишь?

- Временно, Вова, только временно. Разбег мне нужен, инерция. У нас с тобой разное представление о конечной цели. Я же тебя хорошо знаю. Ты прежде всего сибарит. Для тебя главное - чтобы уже сейчас тебе было хорошо, чтобы все радости жизни тебя окружали. Так ведь?

- Допустим.

- Ну вот. А я, Вова, дьявольски честолюбив. Это я тебе откровенно говорю. Тебе можно. Мы друг друга не продадим. Потому что нам за это никто больше не даст, чем мы от нашей дружбы имеем. Ха-ха-ха!.. Да, так вот, повторяю, я дьявольски честолюбив. Мне почёт нужен, слава, карьера. Я власть люблю. Чтоб зависели от меня, от моего слова, моего решения, чтоб сердчишки у них бились, когда со мной говорят, когда меня просят. Для такой цели я сил не пожалею. И у меня их много, я чувствую. Я далеко пойду, Вова. Но разбег труден, ох труден в этом малом мире, и прыжок из него…

Толстяк задумчиво поскрёб мизинцем усы, потом, вздохнув, разлил по рюмкам коньяк.

- Ну-ну, разбегайся, Миша, разбегайся, - снова оскалился очкастый. - А пока что мы с тобой борьбу умов ведём на уровне малого мира, как ты изволил выразиться. Причём положение у нас с нашими противниками не равное. Они в случае поражения ничем не рискуют, ну, разве что укором начальства или, на самый худой конец, выговором, и всё это даже на зарплате не отразится. А вот нам в случае поражения тюрьма светит, и боже мой как надолго.

- Но и выигрыш в случае победы разный, не так ли?

- Именно что! У них «спасибо» и грамота, в лучшем случае - месячный оклад. А у нас нечто с несколькими нолями.

- Эрго?

- Нам победа в сто раз необходимее, чем им. И тут, Миша, без науки не обойтись. У них такая наука есть, ей уже больше ста лет. Зовут её криминалистикой. А у нас должна быть своя - этакая, я бы её назвал антикриминалистика, что ли.

- Фантазёр ты, Вова, неисправимый, - усмехнулся толстяк, намазывая себе аппетитный бутерброд и сам любуясь своей работой. - Науку какую-то придумал… ай!.. - Он подхватил на лету комочек икры и любовно намазал его поверх всей горки. - Надо, Вова, не мудрствовать, а быть крайне осмотрительным, крайне! И не зарываться. - Он оторвал взгляд от бутерброда и сердито посмотрел на приятеля: - Что за тобой, кстати, водится. - И укоризненно погрозил ему жирным ножом, но тут же насмешливо добавил: - Впрочем, что же ты конкретно придумал по своей этой самой науке?

- Кое-что ты скоро увидишь, Миша, - негромко произнёс очкастый, забившись в угол просторного кресла и глядя куда-то в сторону, отчего узкое лицо его казалось ещё больше похожим на пилу; ну а глаз его за всё время разговора толстяк вообще не увидел, ибо, как ни было сумрачно в зале, приятель его очков так и не снял.

- Кое-что увижу… - произнёс он, жуя бутерброд и сухо осведомился: - А остальное? Для себя оставляешь?

- А как же! Непременно. По законам антикриминалистики.

- Интересно… - Толстяк перестал жевать и внимательно посмотрел на своего собеседника, потом задумчиво произнёс, не спуская с него глаз: - Напрасно ты мне, Вова, сказал об этом. Напрасно…

- Что, спать теперь не будешь? - усмехнулся тот и с наигранным спокойствием погасил в пепельнице наполовину выкуренную сигарету. Против воли он вдруг ощутил неприятный холодок, пробежавший по спине. Каким-то настораживающим тоном произнёс его собеседник эти последние слова, и в чёрных его глазах с припухшими веками мелькнуло что-то странное - очкастый не успел понять, что именно. Его лишь охватило на миг ощущение откуда-то возникшей угрозы, но разобраться он не успел. Это было как внезапный укол, как короткий сигнал об опасности. Возник и исчез. Мгновенно. Не понял он его. А ведь, кажется, давние знакомые сидели за столиком, они должны были знать друг о друге всё.

И от этой борьбы с самим собой очкастый даже порозовел и плотно стиснул зубы, словно боясь, как бы что-то некстати не сорвалось с языка, и тонкие губы его вовсе исчезли, так что вместо рта осталась лишь неровная прорезь.

А толстяк будто и не замечал в приятеле никаких перемен - безмятежно отпил коньяку из узкой рюмочки, пососал ломтик лимона и ворчливо заметил:

- Хватит тебе сигаретой дымить. Лучше выпей, закуси. Ты учти, такой рыбки в Москве не получишь. Вот этой, - он указал вилкой, - отведай-ка. - И, как бы между прочим, тем же безмятежным тоном заметил: - А ведь был ты, Вова, талантливым инженером. Высоко ты мог взлететь, если бы пожелал.

- Я, Миша, на судьбу не жалуюсь. И на фасад не смотри. Нынче фасад обманчив бывает. К примеру…

Но тут возник официант с дымящимся подносом на выставленной вперёд руке, и, пока он суетился возле стола, приятели умолкли. А когда наконец остались одни, разговор перекинулся на другое. Толстяк, хмурясь, деловито осведомился:

- Ты когда в Москву возвращаешься?

- Через два дня. Пятого. Самолётом. А что?

- Шестого приедет к тебе мой человек. И извини меня, Вова, но в последний раз.

- Это ещё почему?

- Потому что эта линия меня в сторону уводит. И вдвое увеличивает опасность провала. А я себе этого позволить сейчас не могу. Мне необходимо риск свести к минимуму, Вова. Я на гребне. Мне, дорогуша, такие дали теперь открылись, такие перспективы…

- Вдруг так и открылись?

- Совсем не вдруг, Вова, совсем. Я давно это готовлю, и вот сейчас акции мои ого как взлетели! Шум пошёл - до Москвы-матушки. Так что вот-вот… Ах, хорош барашек! Ах, хорош! Ты не находишь? Ну, давай, давай под это дело и… за отлёт.

Очкастый нервно пожевал тонкими губами и, явно сдерживая раздражение, наставительно произнёс:

- Чем дальше ты пойдёшь, Миша, тем больше тебе понадобится живых денег. Учти.

- Я подумаю. А пока принимай человека, Вова.

- Что за человек?

- Какой нужен. Мне.

- Я его знаю?

- Нет, дорогуша, не знаешь. Зато я его знаю. Так что не сомневайся.

- Может, я с ним заранее познакомлюсь, а?

- Не стоит.

- Темнишь, Миша.

- Всё, Вова, по науке. Как ты её назвал? Антикриминалистика?

- Он приедет, надеюсь, только по моему адресу?

- А ты что, ревнуешь? Хочешь всё проглотить сам? Нельзя, дорогуша, подавишься.

- Не волнуйся за меня. Отдай всё мне и увидишь.

- Ого! Раньше ты был скромнее.

- Растём. Набираемся опыта и сил. До тёмной черты надо многое успеть.

- Прежде всего до неё надо дожить… на свободе. А ты зарываешься. Сбыт, Вова, - это самое опасное. Пора бы усвоить. Чаще всего горят именно на сбыте, ты же знаешь.

- А я повторяю: на этот раз беру всё.

- Нет, - решительно тряхнул головой толстяк. - Нет, Вова. Так не пойдёт.

- Отдаю два процента.

- Будешь работать из двадцати трёх?

- Да.

- Я подумаю.

- Сколько у тебя на этот раз всего будет?

- Много, дорогуша. Больше, чем всегда. Поднакопили.

- А всё-таки?

- Тысяч на семьдесят.

- Беру! Но как ты всё это доверяешь новому человеку?

- Значит, можно.

- Отлично. Тебе виднее. Я его жду. Но будет лучше, Миша, если ты нас познакомишь заранее. Поверь моему опыту. Будет лучше.

- Я тебя не познакомлю. И ты всё не получишь, Вова. Я уже подумал.

- Отдаю четыре!

- Нет.

- Пять.

Толстяк поднял голову и пристально посмотрел на своего собеседника. Но в огромных стёклах его очков отразились только огоньки полупритушенных люстр. «Что этот подлец задумал? - спросил себя толстяк. - Неужели разговор о науке не случаен? Или он скомбинировал на ходу, когда узнал, что это последняя поездка? Надо уяснить. С ним опасно играть втёмную. Такой мать родную зарежет за один процент. А тут пять!»

Он вздохнул:

- Хорошо, Вова. Я согласен. Шестого жди. Что ты, кстати, собираешься у нас тут делать ещё два дня?

- Полтора. Официальные поручения торга. Несмотря на мою скромную должность, меня там, представь себе, ценят. И, когда горит план, бегут ко мне: «Будьте любезны, дорогой Владимир Сергеевич…», «Выручайте, Владимир Сергеевич…», «Поезжайте… уговорите… получите…». Ну я еду. И добиваюсь. И они тоже идут мне навстречу.

- Ты по-своему удачлив, Вова. Ты и здесь талантлив.

- В маленьком мире?

- Тебя это задело?

- Нисколько. Лучше быть первым в деревне. Так будем считать, что мы обо всём договорились?

- Да.

- И человека своего ты мне не покажешь?

- Нет. Я ведь сказал.

- Ну как хочешь.

«Я тебе приготовлю такой сюрприз, что ты взвоешь, - злорадно подумал очкастый. - И никуда ты от меня после этого не денешься. Тоже мне конспиратор! Пусть только приедет этот твой человек».

Официант тем временем продолжал их обслуживать быстро и бесшумно. Одно блюдо сменяло другое. И по меньшей мере половина из них в меню указана не была.

Изредка он с ласковой заботливостью осведомлялся:

- Огурчиков свеженьких не прикажете? Только доставили, с особой деляночки, для своих-с… Клубнички принесу под пудрой. Расчудесная! Другой не предложил бы, Михаил Прокофьевич… За пломбиром не уследили. Не советую…

В конце обеда толстяк небрежно сунул ему деньги, даже не дожидаясь счёта. Затем с усилием, опираясь обеими руками о подлокотники, поднялся с кресла и оказался чуть не на голову выше и, уж конечно, в пять раз толще вскочившего вслед за ним приятеля.

Официант с поклоном проводил их до дверей зала.

Очутившись в сумрачном, прохладном вестибюле, где у пустых вешалок дремал гардеробщик в жёлтой с золотом униформе, а у огромных зеркальных дверей монументально восседал бородатый, в такой же униформе швейцар, очкастый обнял за тучную талию своего приятеля и сказал:

- Простимся, Миша.

- Ну да, да, - закивал тот. - Ах как славно мы с тобой посидели, Вова! Как побеседовали… Просто, скажу тебе, душой отдыхаешь всегда, когда тебя видишь, поверь. А то душно, дружок, дико душно. Но, - он шутливо погрозил толстым пальцем, - всё, что я тебе сказал, ты усвой, понятно?

- Понятно, Миша, понятно.

- Ну и лады. А то, Вова, и так невозможно как душно!

- А всё-таки жить можно, - бодро добавил очкастый. - Вполне можно. - И, понизив голос, добавил: - Ну, спасибо за угощение, обед был восхитительный. Долго не забуду.

У огромного зеркала они распрощались, даже обнялись напоследок и вышли из ресторана, мгновенно смешавшись с толпой прохожих на тротуаре.


Михаил Прокофьевич равнодушно посмотрел в ту сторону, где исчез его приятель, и решительно повернул в противоположную, всё ещё испытывая неприятный осадок от состоявшегося разговора. В голове свербила и не давала покоя тревожная мысль: «Что этот сукин сын придумал?» И хотя ему нужно было как раз в ту сторону, куда направился Владимир Сергеевич, он сознательно сделал немалый крюк и в конце концов выбрался на нужную ему улицу. Жаркое летнее солнце заходило где-то далеко за городом, и лучи его ушли высоко в небо, погрузив раскалённый за день город в душную сумеречную мглу, и ярко вызолотили края потемневших облаков на всё ещё голубом небе.

Михаил Прокофьевич бодро прошёл улицу чуть не до конца, немножко гордясь собой, что не вызвал машину, а вот после такого обеда - всё-таки заставил себя пройтись, протрястись, несмотря на изнурительную жару. А что делать? И так уже разнесло чёрт-те как.

Наконец он дошёл до нужного дома, без всякой надобности почему-то осторожно огляделся и, естественно не заметив ничего подозрительного, свернул в небольшой полутёмный двор. Обогнув зловонный помойный ящик с набросанным вокруг него мусором, Михаил Прокофьевич толкнул потрескавшуюся, с облупленной краской дощатую дверь. Та подалась с препротивнейшим скрипом, и заней показалась узкая неряшливая лестница с покосившимися перильцами и какими-то затёртыми надписями на потемневшей от пыли и копоти стене.

Брезгливо не касаясь перил, Михаил Прокофьевич, тяжело отдуваясь, поднялся на третий этаж и позвонил в одну из дверей, после чего для верности постучал по ней костяшками пальцев. Но за дверью не слышно было признаков жизни. Михаил Прокофьевич досадливо крякнул и собрался было снова звонить и стучать, когда наконец услышал шаркающие приближающиеся шаги и знакомое покашливание.

Дверь открыла полная седая старушка; пушистые волосы серебряным нимбом окружали розовое расплывшееся лицо со слезящимися глазами.

- Он здесь, мама? - заходя, тихо спросил Михаил Прокофьевич.

- Здесь, здесь…

- Никуда не выходил?

- Как ты велел, так и делает. С дивана к столу и обратно. - Старушка зябко повела плечами. - Страшно мне с ним, Михаил. Которую ночь не сплю. Ведь сущий бандит.

- Что вы, мама! Какой он бандит! Он несчастный человек. И я ему помогу. Вы пока не заходите к нам.

Михаил Прокофьевич, пригладив ладонью волосы и для чего-то одёрнув пиджак, направился в комнату.

Дверь он распахнул резко, без стука, и лежавший на диване человек мгновенно приподнялся, но, узнав вошедшего, уже лениво опустил ноги на пол, встал и потянулся всем телом. Это был худощавый невысокий паренёк лет двадцати двух. Большие тёмные глаза его на узком лице смотрели насторожённо, недоверчиво, и это совсем не вязалось с вялыми его движениями. Тёмные волосы торчали на голове во все стороны, как воронье гнездо, - видно было, что парень долго валялся на диване, - и на одной стороне лица отпечатались красные полосы от диванной подушки.

- Здравствуй, Николай, - добродушно сказал Михаил Прокофьевич, подсаживаясь к столу, и расправил мизинцем усы, - Ну-с, как настроение?

Парень, разминаясь, прошёлся из угла в угол по комнате, покрутил руками, потом, нагнувшись, пристально посмотрел в окно и только после этого сказал:

- Тоска заела… Не могу больше.

- Ничего, ничего. Терпи. Скоро будет весело.

Парень с размаху опустился на стул по другую сторону стола и, подперев подбородок кулаками, исподлобья посмотрел на Михаила Прокофьевича:

- Ты ведь мне, дядя Миша, не веселье обещал. А я у тебя здесь, считай, неделю уже кукую. Сколько можно?

- Сколько надо, - ледяным тоном произнёс Михаил Прокофьевич. - Запомни это. Но в одном ты прав. Я тебе не веселье обещал. Я тебе прежде всего свободу обещал. Тебе где интереснее сидеть, здесь или там? - Он кивнул на окно. - Я ведь тебе показывал Уголовный кодекс. За то, что ты сотворил, полагается от трёх до пяти лет. Тебя это устраивает?

- Да не со зла же я! Нечаянно всё получилось!

- А вот это уже никого не касается, со зла или нет. Важен факт и результат. Факт налицо, и результат тоже. Больше суду ничего не требуется, учти. Я знаю, что говорю.

- Давить их в таком разе надо, судей этих.

- Давить ты «в таком разе» будешь вшей в бараке, - иронически поправил его Михаил Прокофьевич. - И никак не меньше пяти лет. Если я тебя продам, как ты выражаешься. А я этого не сделаю лишь при одном условии.

- Это каком же, интересно?

- Если ты мне будешь нужен. Если будешь полезен. Иначе я и продавать тебя не стану, просто выгоню отсюда, только и всего. И через два дня ты уже в каталажке. Элементарно.

- Ладно, дядя Миша, - нахмурился парень. - Этот вопрос, будем считать, ясен. Переходи ко второму. Что ты мне ещё обещал?

- А ещё обещал я тебе, Николай, деньги. Но их заработать надо.

- Мне теперь без них зарез, - вздохнул парень. - Я чего хошь буду делать.

- Не в этом суть, точнее, не это главное. Главное тут в другом, - покачал головой Михаил Прокофьевич. - Мне нужен верный человек, Николай. Преданный.

- Да вернее меня ты на всём свете не сыщешь! - с горячностью воскликнул парень. - Я, дядя Миша, добро знаешь как помню! А ты меня из такой беды выручаешь!

- Это ты сейчас так говоришь. А вот если тебе побольше денег предложат?

- Я верность деньгами не мерю, дядя Миша.

- Правильно. Для этого одних денег мало. Любви от тебя не дождёшься. Ты и мать-то родную не любишь.

- Ну-ну!..

- Не нукай! Знаю. Я с вами не первый год в одном доме живу. И знаю, что любить-то мать тебе, вообще говоря, не за что. Хорошие матери в детдом родных детей не сдают, чего уж там говорить. А твоя вон - пожалуйста. Ну да это я к слову. Значит, на любовь твою рассчитывать не приходится.

- Вы не девка.

- Это уж точно. Что же остаётся кроме денег? Остаётся, Николай, ещё страх. Обманешь - пойдёшь в тюрьму. Это тоже элементарно.

- Это для меня страшнее всего, дядя Миша. Да и для всякого, я думаю, а?

- Чего уж хуже, - слегка нахмурился Михаил Прокофьевич.

- Я вот в одном северном городе работал. Электриком. На автобазе.

- Это как же тебя туда занесло, на Север?

- Очень даже просто занесло. Не люблю на одном месте сидеть. Как в армии отслужил… Эх, хорошее время было! Считай, дядя Миша, самое лучшее в моей жизни. Дружное, весёлое, умное время. Да… Ну а как отслужил, то уж дома не задерживался. Вещей у меня всего полчемодана. Всё при мне. Ту-ту, мать честная! И непременно по железной дороге. Чтоб из окна всю землю видеть. И ведь никогда ничего одинакового не увидишь. Всё разное - и леса, и поля, и реки. И такая иной раз красотища за окном вдруг выглянет, аж плакать охота, ей-богу! Так бы и выскочил! А один раз так и выскочил. Прямо на полустанке одном. Потеха! Мне тётка-проводница кричит: «Ты куда, ненормальный?! Тебе ещё полтыщи километров ехать!» А я с поезда айда, как заяц. И прямо в лес. На другой день через поле в посёлок пришёл. Полгода там электриком в совхозе трубил. Все леса вокруг обошёл, все озёра обплавал. Хорошо мне там было, вольно, красиво.

- Что ж не остался?

- А хватит! Дальше потянуло. В другие места. На пустыню охота была поглядеть, на верблюда.

- И уехал?

- Ага! В Бухару. А оттуда в Навои. Вот чудо, дядя Миша: город в пустыне! Красивый, белый. Новый совсем. Стоит, как этот… Ну как это?.. Чего там в пустыне бывает?

- Мираж?

- Во-во! Мираж. Ну сказка! Встанешь и замрёшь. Вот так. Тоже пожил там немало. Месяца четыре.

- И опять в дорогу?

- Ага.

- И за всё время ты и стула себе не купил?

- А на кой он мне? В общежитие, что ли, со своим стулом переться?

- Так всё и пропивал, что зарабатывал?

- Зачем пропивать? То девкам на подарки, то кореши займут без отдачи. Ну там матери чего пошлёшь. Куда денешься?

- Ну-ну, и куда тебя дальше из пустыни понесло?

- А дальше вот как раз в тот город. На Север. Первый раз я там тундру увидел. Во, дядя Миша, красота где! Летом, конечно. Ну поглядишь - и душа поёт! Форменно петь начинаешь. Мне один так сказал: «Ежели жить вдруг не захочется, то на тундру в цвету посмотри». - Парень вздохнул и, глядя в окно, глухо закончил: - Ладно, дядя Миша, говори, чего от меня требуется. Не обману я тебя.

- Чего требуется? - переспросил Михаил Прокофьевич и мизинцем аккуратно расправил усики, трубочкой вытянув при этом пухлые губы. - Вроде и немного. Всего лишь съездить в Москву, отвезти груз одному человеку. В целости и сохранности, конечно. А обратно привезти портфель. Запертый. Вот и всё. Элементарно?

- А что за груз?

- Не твоё дело. Груз как груз. Не бойся, не взорвётся. И вообще ничего запрещённого. Словом, продукция.

- А в портфеле чего? Небось тысячи, дядя Миша, а? - засмеялся парень. - Много тысяч.

- Тоже не твоё дело, - отрезал Михаил Прокофьевич.

- Ну а как сбегу с ними?

- Не сбежишь. Я ведь забыл сказать. Кроме денег и страха, есть и ещё один крючок, за который тебя держать можно. Не догадываешься какой?

- Ты, дядя Миша, придумаешь! Ну, что за крючок?

Михаил Прокофьевич хитро прищурился. Чёрные его глазки почти исчезли за пухлыми веками.

- Есть одна девчоночка в нашем с тобой доме. Этажом тебя ниже. Беленькая такая.

- Валя, что ли? - деланно беспечным тоном спросил парень. - Тоже мне крючок!

- Вот и я бы тебе не посоветовал на такой крючок попадаться. Но что с тобой, дурачком, сделаешь!

- А чем, по-вашему, Валя плоха?

- Это ты у людей спроси.

- Что у меня, своих глаз нет?

- Свои глаза видят только чего им хочется.

- Ну а чего ваши видят?

- Если ты так хочешь… Впрочем, не в моих интересах тебя от неё отваживать. Влюбился? Ну и на здоровье.

- Я знаю, что про неё болтают, - задумчиво произнёс парень и вдруг рывком повернулся к Михаилу Прокофьевичу. - Всё знаю! Брешут!.. По злости они это брешут, вот что. Они и не знают её вовсе. И вы не знаете, дядя Миша. Я вам так скажу: я другой такой не встречал. А ведь где меня только не носило. Сами знаете. Вот так. И всё! И точка! Может, кому она и плоха, а мне… Ну, одним словом, вот так.

- И, повторяю, на здоровье, - добродушно закивал Михаил Прокофьевич и, с трудом перегнувшись, потрепал парня по плечу. - Только любовь, Николай, - это самый крепкий крючок, запомни. И потому от девчонки этой ты не убежишь, как от самого себя. А значит, и от меня никуда не денешься.

- Да, крепко вы меня, оказывается, обложили, дядя Миша. Некуда казаку податься.

- А тебе и не надо никуда подаваться, Николай. Ты запомни: рыба ищет, где глубже, ну а человек - где лучше. А лучше тебе нигде не будет, чем со мной. При твоей сегодняшней биографии особенно. Да и при твоём характере.

- Эх, не знаете вы моего характера, дядя Миша! - Парень вздохнул и поскрёб затылок. - Думаете, во мне злость какая сидит? Не. Нет во мне никакой злости. Мне бы вот жить в лесу, глухом-глухом, стеречь его, ухаживать и за зверьём там, за птицами. И чтобы никого кругом не было. Тихо чтобы было. Ну, ещё Валю с собой. Эх, разве я такую жизнь когда получу?

- А почему ж нет? Со временем…

- Не, дядя Миша. Я ж электрик. Ничего больше делать не умею. Выходит, город мне нужен. А тут… Нет, слабый я для города. Вот ребята позвали, выпили, завели они меня, я и пошёл куролесить. И, сами видите, ножом даже ударил кого-то. А ведь мне даже тварь живую жалко обидеть, а уж человека… Ну вот как-то так всё получилось? А теперь, дядя Миша, ума не приложу, чего делать.

- Сам не соображаешь, так уж я за тебя соображу, что поделаешь. Ну а Валентина что тебе про жизнь говорит? Понимает она чего?

- То и говорит, что идти признаваться надо. Пусть судят. Она меня всё равно ждать будет. И это точно, дядя Миша.

- Ишь ты, как твоя Валентина рассуждает! Ну а ты сам как полагаешь?

- Не пойду я. Я вам верю, дядя Миша. Больше мне надеяться не на что.

- Вот это другой разговор. Я же тебя от неправедного суда спасаю. Понятно? У тебя совесть чиста. Ты никому не хотел зла. Другие виноваты. Вот их и пусть судят. А ты должен быть свободен. Имеешь право. И я тебе такую свободу дам. И искать тебя долго не будут. Подумаешь, преступник! А вы с Валентиной тем временем новую жизнь начнёте. В новом месте. Но для начала ты в Москву поедешь, не забудь.

- С этим решено, дядя Миша. Мне только перед отъездом с Валей надо повидаться.

- Когда вернёшься. Не раньше.

- Это почему?

- Потому. Ты мне на свободе нужен, а не в тюрьме.

- Так она же не знает даже, что со мной стряслось. Пропал, и всё. Что она думать-то будет? Где искать, у кого? Она же только шум поднимет.

- И ладно. Все решат, что ты уехал, что тебя в городе нет. Это и требуется. Главное у тебя сейчас - это поездка в Москву. Такое испытание я для тебя придумал, Николай. Выдержишь - как сыр в масле кататься будешь. Провалишь… Ну тогда пеняй на себя!

- Когда ехать-то?

- Завтра. Поездом поедешь.

- А билет?

- Всё будет: и билет, и багаж. Я за тобой завтра утром сам заеду и отвезу на вокзал. Багажа будет много. Но в Москве тебя встретят и узнают. Тебе узнавать не придётся.

- Это как же меня узнают, дядя Миша?

- По багажу, и вообще, - нахмурившись, неопределённо ответил Михаил Прокофьевич. - Так вот. У того человека и остановишься. Но багаж с собой не бери. Всё упрячь в автоматические камеры на вокзале. Знаешь такие?

- Знаю, знаю.

- Ну вот. Это всё элементарно. Только гляди в оба, Николай, когда шифр набирать будешь, чтоб кто-нибудь не подглядел. В два счёта всё потом выгребут. Об этом даже в газетах писали. Ловят таких субчиков.

- Не бойся. У меня не подглядишь.

- И шифры не забудь. Были такие случаи. Тогда багаж пропал, понял? Ну а если он пропадёт… Словом, не дай тебе бог шифры забыть.

- Ага. Ладно.

- Ну а явиться тебе надо будет вот к кому.

Михаил Прокофьевич быстро вынул из внутреннего кармана пиджака записную книжечку, аккуратно вырвал оттуда страницу и золотым пёрышком каллиграфически написал несколько строк. Потом придвинул записку через стол к парню:

- Это, Николай, тебе надо будет намертво запомнить. К завтрашнему утру. И имя, и фамилию, и адрес. На это, я надеюсь, ты способен?

- Ну-ну…

- Завтра я у тебя её отберу, учти. Таких следов оставлять никогда не надо. Вообще мой тебе совет: старайся всё запоминать и ничего не записывать. Тренируй память, пока молодой. Пригодится в жизни. Так вот. В Москве ни одной живой душе этот адрес и эту фамилию не называй.

- Он что, шпион, что ли?

- Шпион не шпион, а большие деньги даром не даются. А тебе большие деньги нужны, так?

- Точно. Нужны.

Парень непроизвольно вздохнул.

- Ну вот, - продолжал Михаил Прокофьевич и указал пальцем на записку. - Этому человеку ты передашь весь груз. В обмен получишь портфель. И всё. И домой. Уже самолётом. Тебе купят билет.

- Понятно.

- Это-то всё понятно… - Михаил Прокофьевич задумчиво почесал мизинцем усы. - Непонятно другое. Видишь ли… Я буду с тобой откровенен. Чует моё сердце, что тот человек что-то задумал против меня. Но что именно, не знаю. Он хитёр как чёрт… Груз он, конечно, примет. А вот дальше… дальше гляди сам.

- Ладно. Поглядим. В случае чего я ему живо шею сверну.

- А!.. - поморщился Михаил Прокофьевич. - При чём здесь шея! Одно, во всяком случае, помни. Он, конечно, вознамерится тебя угостить обедом, выпивкой. Боже тебя сохрани! Он будет к тебе со всякими вопросами подъезжать. Молчи. Особенно про себя молчи. Кто ты, откуда - он ничего не знает и знать не должен.

- Ладно, ладно. Не враг я себе.

- Это уж точно. Теперь вот ещё что. Как я узнаю, что ты благополучно в Москву прибыл? Мне звонить или телеграфировать запрещаю. Кому же тогда?.. Вот что! Позвонишь Валентине.

- Вот это здорово! - обрадовался парень.

- Скажешь, что жив-здоров. Если всё в порядке. Ну а если не всё будет в порядке… допустим, приболел. Но лучше не болей, Николай, не советую.

- Ясное дело, дядя Миша. Зачем человеку болеть?

- Именно. И последнее. Надо нам под того человека хорошую мину подвести. Чтобы в случае чего его в клочья! Понятно? В клочья! - Он злобно сжал кулак. - Поэтому мы вот что сделаем…

Михаил Прокофьевич пригнулся к столу и, налившись краской, заговорил совсем тихо.

Глава II
НАЧАЛО ДЕЛА, КАК ВСЕГДА, ТУМАН

Ночь выдалась на редкость душной. Из распахнутых окон не ощущалось ни единого дуновения. Там, за окнами, стоял плотный и душный, как в печи, жар. Нагретый камень отдавал тяжёлому, словно сгустившемуся, воздуху весь скопленный за день зной. А яркие люминесцентные лампы дежурных помещений усиливали это пекло.

Виталий давно уже снял пиджак, ослабил ремень пистолетной кобуры, приспустил галстук и расстегнул влажный от пота ворот рубашки. И дышать было нечем. Такой жары в Москве Виталий ещё не помнил. Он уже выпил, наверное, десяток стаканов воды, чая и даже кофе. Сон пропал начисто, но жажда не проходила.

Он уже позвонил домой, поболтал со Светкой, осведомился о самочувствии тёщи - любимой тёщи, между прочим. Как ей в такую ночь тяжело, бедной! И Светка даже подозвала Анну Михайловну к телефону, и та с деланной бодростью ему сказала: «Ах, плевала я на эту жару! Подумаешь, мне всегда жарко. И не приставайте, пожалуйста!» Потом трубку снова взяла Светка.

Уже полгода прошло, как они поженились, а Виталий всё ещё не мог привыкнуть ни к своей новой жизни, ни к своей второй матери. Потому что Анна Михайловна действительно в нём души не чаяла. И сердилась, и обижалась, и заботилась, и беспокоилась - всё как со Светкой. Нет, беспокоилась она о нём ещё больше. Чего ей только не мерещилось, когда он задерживался! И она начинала звонить его старикам, - тайком от Светки, конечно. Семёна Анатольевича она стеснялась и потому, скрывая тревогу, шутливо спрашивала: «Ну где ваш сын бродит, вы мне можете сказать? И когда начинать волноваться?» На что Семён Анатольевич неизменно отвечал: «Не сейчас. Я вам, дорогая, позвоню, когда начинать». Но если трубку брала Елена Георгиевна, то Анна Михайловна давала волю своим чувствам: «Лена, это просто кошмар! Его до сих пор нет, можешь себе представить? Я иду встречать!» Никакие уговоры на неё не действовали. Неимоверно полная, очень больная, с тяжёлой одышкой, она могла до поздней ночи стоять на улице у подъезда, всматриваясь в тёмные фигуры прохожих и поминутно утирая слёзы, пока Светка чуть не насильно не уводила её домой. Там она сердилась, дулась на дочь, и всё валилось у неё из рук. Но когда появлялся наконец Виталий, Анна Михайловна преображалась. Первым делом она кидалась к телефону и, ликуя, сообщала Елене Георгиевне: «Ну вот, появился. Да. Сейчас я буду его кормить». И начиналась суета. На столе появлялись всякие вкусности. При этом Анна Михайловна не переставала кричать: «Вы мне все надоели!.. Покоя от вас нет!» - и сновала, грузно переваливаясь на отёкших ногах, в кухню и из кухни. А когда садились за стол, она заговорщически подмигивала Виталию: «Ну, Витик, ты имеешь право на разрядку. И я тоже». И Виталий доставал из шкафа уже начатую бутылку сухого вина. «Мама!» - строго говорила Светка. «Ай, брось! - отмахивалась Анна Михайловна. - Плевала я на врачей. Ерунда какая!» И тогда Светка, исчерпав все меры воздействия, с азартом присоединялась к «общему пьянству», как она выражалась.

Но в эти небывало знойные и душные дни Анна Михайловна чувствовала себя плохо. Сдавало сердце. И впервые Елене Георгиевне удалось заставить её взять бюллетень.

Виталий уже дважды в тот вечер справлялся о её самочувствии, благо серьёзных происшествий не было и дежурная оперативная группа никуда пока не выезжала.

Жара даже ночью выматывала все силы. Читать было невозможно, спать тоже, хотя по правилам во время ночного дежурства разрешалось «перехватить сна килограмма два-три», как выражался Петя Шухмин.

Спасали шахматы. Виталий и пожилой эксперт Комлев, играли партии одну за другой - лёгкие, безответственные, быстрые, со спорами, взятием ходов назад и разбором вариантов. Играли они так азартно, что даже Галина Осиповна пришла из своей комнатки посмотреть на эту забаву, не говоря уже о других членах оперативной дежурной группы, мужчинах, которые ввязывались в спор по поводу каждого хода и немилосердно подсказывали.

- Шах! - воскликнул Комлев, потирая руки. - И летит слон, ты, надеюсь, видишь? А куда деться, куда податься?..

- Ну-ну, - пробормотал Виталий, лихорадочно соображая, как можно парировать этот неприятный ход. - Слоны так просто не летают. А мой слоник… ещё поживёт. Вот так пойдём!

И Комлев в свою очередь схватился за голову:

- Ах так, значит…

- И вовсе не так! - вмешался кто-то из окружающих. - Вон пешку бить надо. И если он слона схватит, вилка конём. Лопухи!

- Ну где, где тут вилка? - заспорил другой. - Смотри, как надо. Это же слепому ясно!

- Ребята, не мешайте думать! - взмолился Комлев. - Иначе Лосев и в самом деле выиграет. А он же не умеет играть.

- Это кто не умеет играть? Это я не умею?.. Внимание! Сейчас последует гениальный ход!..

Но последовал сигнал тревоги. Это было около трёх часов ночи. Маршрутный мотоциклетный патруль обнаружил во дворе одного из домов недалеко от Рижского вокзала труп мужчины. То, что тут произошло убийство, сомнений у милиционеров не вызвало. Старший патруля так и доложил по радиотелефону дежурному.

«Убийство»! Это слово подействовало, словно спусковой крючок в сложном, готовом к бою механизме. Через минуту люди уже бежали по двору к нетерпеливо рокочущему жёлто-синему оперативному автобусику. Овчарка Джули, захваченная общим порывом, волокла своего друга проводника шага на три впереди всех других.

Взревел мотор. Автобус выскочил из ворот на залитую белым неоновым светом и дышащую неостывшем жаром пустынную улицу.

- Удивительное дело, - ворчливо сказал Комлев, закуривая и по привычке прикрывая ладонью огонёк спички. - Уже, считай, четверть века выезжаю на происшествия и чего только не нагляделся за это время, каких, можно сказать, ужасов не видел, а вот как убийство, так и сейчас не могу спокойно ехать. Ну словно близкого кого сейчас недосчитаюсь.

- Смерть - чего уж страшнее! А тут ещё насильственная, - рассудительно произнёс проводник розыскной собаки Саша Вербов.

Лежавшая у его ног Джули подняла морду и, вопросительно наклонив её набок, умнейшими своими рыжими глазами в упор посмотрела на Сашу. И тот, ощутив её взгляд, серьёзно ответил:

- Я не тебе. - И добавил, обращаясь к остальным: - А всё-таки бывает такой последний гад, что и не жалко.

- Это уж потом, когда узнаешь, какой он был гад, - возразил Виталий. - А в первый момент это просто кем-то убитый человек. Обычный человек - как ты, как я.

- Вот, кажется, ничего дороже жизни нет, так? - продолжал рассуждать Комлев.

- Идеи есть, - всё так же серьёзно возразил ему Саша Вербов. - За них на костёр шли. Долг тоже. Военный, например. У нас в погранвойсках…

- Ну это понятно, - нетерпеливо прервал его Комлев. - Я не о том. Вот ничего, кажется, дороже собственной жизни нет, а ведь как легко другого жизни лишают. И в мирное время, главное! Только и слышишь, и читаешь…

- Озверение какое-то, - вздохнула Галина Осиповна.

- Отдельные выродки, - поправил её Саша. - Надо казнить таких.

- А я бы казнь из закона изъял, - заявил Виталий. - Это тоже воспитательное воздействие окажет. Пример государства знаете какое значение имеет! И чтобы с молоком матери усваивали: жизнь человека неприкосновенна. Через пять поколений…

- А устрашение? - возразил Саша Вербов. - Других ничем иначе не проймёшь, как…

Но тут автобус с визгом, не снижая скорости на крутом повороте, влетел в полутёмный переулок. Все повалились в сторону, даже Джули вынесло на середину прохода. А машина пронеслась ещё немного и, словно упёршись в сияющий кружок ручного фонаря, направленного прямо на неё, замерла как вкопанная возле тёмного тоннеля подворотни у какого-то высокого дома с чёрными спящими окнами. По другую сторону подворотни высветился милицейский мотоцикл. Погасив фонарь, к автобусу подошёл милиционер.

Все по очереди соскочили на землю, при этом Саша Вербов едва устоял на ногах - так натянула поводок огромная Джули. Потом гуськом, предводительствуемые встретившим их милиционером, все втянулись в длинный чёрный тоннель, и на миг показалось, что никакого двора впереди нет и сам тоннель бесконечен.

Но двор был глухой, тёмный, неоглядный, заросший деревьями и кустарником, стеной подступившими к асфальтовому проезду, который еле освещался редкими жёлтыми лампочками над подъездами. Двор окружали, как незрячие молчаливые великаны, высокие, терявшиеся в чёрном небе, угрюмые дома с многоэтажьем чёрных окон. Они как будто охраняли от всего города то проклятое место, где, скрючившись, закрыв голову руками, лежал человек в пиджаке и белой рубашке.

Каждый из прибывших чётко знал свои обязанности, и, поскольку они приехали первыми и никто им пока не мешал, работа началась точно по плану.

Через минуту место, где лежал труп, было ярко освещено принесёнными из машины прожекторами на высоких штативах. В первый момент можно было подумать, что во дворе началась киносъёмка.

Сначала над распростёртым телом склонилась Галина Осиповна, но тут же горько вздохнула: человек был мёртв.

Труп тщательно сфотографировали с разных точек и расстояний - так, чтобы в кадры попало и всё пространство вокруг него до ближайших ориентиров.

К всеобщей радости Джули взяла след и уверенно повела через двор к одному из подъездов. Её путь осветили поярче, и после тщательного его обследования удалось обнаружить около ступеньки подъезда сравнительно свежий окурок точно такой же сигареты, как и те, что оказались в кармане пиджака убитого. А возле самого подъезда оказался влажный участок земли с отпечатком подошвы ботинка этого человека.

- Ну ясно. Он вышел из этого подъезда, - сказал Саша Вербов. - И закурил ещё там, на лестнице.

А подошедшая Галина Осиповна добавила:

- Его ударили сзади чем-то тяжёлым в голову. Пролом черепа у него, во всяком случае.

- Ну а как давно это случилось, по-вашему? - спросил Виталий. - Хотя бы приблизительно.

- Влажное место при такой жаре могло сохраниться, ну, часа два, не больше, - заметил Комлев. - Не ведро же воды сюда вылили.

- Я тоже думаю, что прошло часа два, - подтвердила Галина Осиповна. - Ну а точнее скажу завтра.

На лестнице Джули уже не могла удержать след: слишком много других следов и запахов перемешалось там. На площадке второго этажа она, досадливо пофыркивая, закружилась на месте, потом, не дожидаясь команды, снова поволокла Сашу вниз, опять взбежала на второй этаж, повизгивая от нетерпения и суетясь, с силой втянула в себя воздух, кажется из всех углов площадки, после чего устало села перед Сашей, преданно глядя ему в глаза и тяжело вывалив красный язык.

В связи с поздним часом опрос жильцов решили отложить на утро, хотя яркий свет и суета на дворе многих разбудили в окружающих домах.

После тщательного осмотра всего двора и тоннеля подворотни, а также всех лестничных пролётов и площадок в подъезде, откуда вышел убитый во дворе человек, оперативная группа уехала, отправив труп в морг на специально вызванной машине. В ней уехала и Галина Осиповна.


Утром Виталий уже докладывал о происшествии на очередной оперативке у Цветкова.

- Установить личность убитого пока не удалось. Документы у него не обнаружены.

- Отпечатки пальцев сняли? - спросил кто-то.

- Конечно, - пожал плечами Виталий. - Уже в проверке.

- Ну-ну, дальше, - кивнул Цветков, крутя в руках очки. - Что обнаружили в карманах?

- Всякие полезные вещи. Носовой платок с обильными следами крови, кошелёк и в нём разные купюры и монеты на сумму шестнадцать рублей семьдесят копеек. - Виталий бросил взгляд на протокол, который держал в руках.

- Выходит, денег не взяли? - насторожённо спросил Игорь Откаленко.

- А может, что другое взяли, поважнее, - возразил Петя Шухмин, больше, кажется, из желания поспорить.

- Что ещё? - сухо спросил Цветков; он был явно не в духе.

- Ещё расчёска, перочинный нож, пачка сигарет, спички, блокнотик… Всё, кажется. - Виталий снова заглянул в протокол и подтвердил: - Да, всё.

- Что в блокноте? - всё так же сдержанно спросил Цветков. - Записи есть?

- Он совсем новенький, явно только что куплен. На первой странице записаны три каких-то четырёхзначных числа, - продолжал докладывать Виталий. Он посмотрел в протокол, нашёл нужное место и прочёл: - Тысяча сто восемнадцать, три тысячи сто двадцать и семь тысяч один. Странные какие-то числа. В столбик записаны. А на последней странице телефон какой-то Вали, причём не московский - шесть цифр. И ещё завалялся в кармане пиджака старый трамвайный билет, тоже не московский. Ну и, наконец, сам костюм. Пошив Ростовской фабрики. Они, по-моему, в московские магазины не поступали. Это мы проверим.

- Может, парень и сам из Ростова? - нетерпеливо спросил Петя Шухмин.

- Легко проверить, - заметил Игорь, - Пусть там наши товарищи позвонят по этому телефону и попросят Валю. А ещё лучше подъедут к ней. Парня она опознает.

- Эти костюмы продавались не в одном Ростове, - покачал головой Виталий.

Цветков задумчиво посмотрел на него, потёр ладонью ёжик седоватых волос на затылке и неторопливо произнёс:

- Именно что. Лосев прав. Надо, видимо, так. Первое. Устанавливаем процент износа костюма, материал, фасон, артикул. А следовательно - приблизительное время продажи. Это спецы из Росглаводежды вам живо прикинут. Второе. Выясняем, куда в то время, в какие крупные города, шли из Ростова-на-Дону эти костюмы. Города нужны только крупные, с шестизначными номерами телефонов. А там всюду, в каждом городе, искать Валю. Ну как, есть коррективы?

С таким вопросом Цветков обращался всегда после какого-либо своего предложения. И все знали: он действительно ждёт коррективов и готов всегда их обсудить, готов на равных поспорить. И ещё все знали: говорить можно безбоязненно, не рискуя задеть самолюбие начальника. Их Кузьмич и в самом деле любил поспорить и послушать, как спорят другие, и даже подлить масла в такой спор.

Другое дело, что корректировать Кузьмича приходилось довольно редко. Но каждый долго потом гордился, когда это ему удавалось. А потому и мечтали об этом все молодые сотрудники отдела и старались, надо сказать, изо всех сил найти в рассуждениях Кузьмича хоть какие-нибудь слабые места, за которые можно было уцепиться.

Фёдор Кузьмич чуть насмешливо оглядел собравшихся и удовлетворённо прогудел:

- Так. Коррективов не имеется. Пойдём дальше. Первую линию мы назовём «Валя». Вторая линия будет у нас - «подъезд». Что он дал?

- Пока ничего, Фёдор Кузьмич, - ответил Виталий. - Но дать должен. Этот парень оттуда вышел, это точно.

- Ещё бы не дать! - усмехнулся Кузьмич. - Значит, так. Не вылезайте из этого подъезда, пока не найдёте, у кого он там был. Это, милые мои, поближе, чем Ростов и какая-то там Валя. Поближе и понадёжнее, я полагаю. Смикитили?

- Так точно, смикитили, - с улыбкой ответил за всех Откаленко.

Цветков обернулся в его сторону:

- Ну вот и подключайся, раз так. А ты, Лосев, - он взглянул на Виталия, - трудись дальше. Отдыхать после дежурства в другой день будешь. Пока молодой, выдюжишь - так, что ли?

- Вполне, - ответил Виталий и довольно улыбнулся. - Вот только боюсь, от тёщи попадёт, Фёдор Кузьмич.

- Ничего, она у тебя только с виду такая грозная, я уже разобрался, - ответил Цветков.

Весь их отдел во главе со своим начальником гулял на свадьбе у Виталия. Все пришли с жёнами, а Фёдор Кузьмич взял с собой и сына, десятиклассника Шурку. «Пусть посмотрит, какую невесту надо выбирать», - шутил он. «И какую тёщу», - добавил Виталий.

Между прочим, единственная трудность в тот раз возникла из-за Откаленко. Светка вздумала позвать и Аллу, его бывшую жену, Светке показалось неловко её не позвать, а Виталий был склонен пригласить друга с Леной, зная, как тому будет это приятно. Да и сам Виталий успел подружиться с этой девушкой за время их совместной прошлогодней командировки. Тогда оба столько испытали и так друг друга узнали, как в других условиях не удаётся и за год дружбы, и за десять лет тоже. И всё-таки пришлось пригласить одного Игоря Тут Светка сдалась: самый близкий друг, конечно, должен быть на свадьбе. Хотя Алла заявила ей, что придёт, только если не будет Игоря. Как всегда, она не поняла нелепости и бестактности своего требования. И Игорь был на свадьбе один. Лена с ним не пришла. Виталия-то она уже не стеснялась, но перед всеми остальными, кто знал семью Игоря - бывшую семью, вернее говоря, - ей было неловко. Да и их собственные отношения с Игорем вот уже полгода не могли почему-то определиться. То, что они любили друг друга, Виталий знал твёрдо. Но почему они не женятся? И все ребята задавались этим вопросом, хотя никто, даже бесцеремонный Петя Шухмин, не говоря уже о самом деликатном из всех, Вале Денисове, - никто не решался спросить Игоря об этом. Хотя потом Лена уже всюду бывала с ним: и на дне рождения Вали Денисова, и на первомайском вечере, и даже у Кузьмича, когда его наградили орденом в честь пятидесятилетия и присвоили внеочередное звание. Это, кстати, был редчайший случай, когда рядового сотрудника так награждали в связи с юбилеем. Но у Кузьмича, поговаривали, были заслуги, о которых и не подозревали молодые сотрудники его отдела, а сам Кузьмич был весьма скуп на подобные рассказы. Словом, и в тот вечер Лена была с ним. Но Игорь продолжал жить у своих стариков, а Лена - в своей однокомнатной квартирке на Песчаной улице.

А вот на свадьбе у Виталия Лена не была и тёщу его узнать ещё не успела. Но Игорь-то знал Анну Михайловну давно и сейчас, когда Цветков пошутил, что он уже в ней разобрался и не такая она грозная, Игорь, не удержавшись, добавил:

- А какие она книжечки издаёт, вы бы видели! Она же классный редактор. О ней даже в газете, по-моему, писали, об Анне Михайловне.

- О редакторах не пишут, - поправил его Виталий. - А между прочим, хороший редактор, мне говорили…

- Ладно, милые мои, это мы потом обсудим, - прервал Цветков. - Вернёмся к нашим делам. Значит, наметили два направления в поиске.

- Интересно, почему у того парня носовой платок был в крови? - негромко произнёс Валя Денисов.

- Что это даёт для поиска? - поинтересовался Цветков.

- Пока неясно.

- Именно что, - кивнул Цветков и повернулся к Виталию: - Но на заметку возьмите. Дальше сами с Откаленко покумекайте, что к чему. Ясно? Ну и всё, милые мои. Двигайте. У каждого дел по горло.

Все шумно поднялись со своих мест и потянулись в коридор, доставая на ходу сигареты. В кабинете Кузьмича давно уже никто не курил, даже если он и разрешал.

Придя в свою комнату, Игорь с облегчением стянул с себя пиджак и с размаху кинулся на старый, продавленный диван, забился в самый угол и привычно сунул в рот сигарету. Он всегда удивительно уютно там устраивался, словно диван был специально рассчитан на его плотную невысокую фигуру.

Ну а Виталий занял своё обычное место за столом, лениво откинувшись на спинку стула и далеко в проход между столами вытянув длинные ноги в плетёных сандалетах и ярких махровых носках. Он тоже достал сигарету, лихо щёлкнул своей прозрачной фасонистой зажигалкой, где плавал в бензине зелёный лягушонок, и заученным движением ловко кинул её Игорю. Тот одной рукой поймал её и в свою очередь прикурил. Затем таким же путём вернул зажигалку хозяину. Этот смешной ритуал повторялся у них каждый раз, когда они располагались о чём-то совместно поразмышлять.

В данном случае поразмышлять было о чём, и это оба понимали.

- Ох и длинная же дорожка к этой Вале, я тебе скажу, - недовольно заметил Виталий. - А главное, бессмысленная.

- Это почему?

- Потому что дальше Москвы мы не уйдём. Это же типичная пьяная драка. И в доме ещё началась. Потому и платок в крови. И драку мы будем раскрывать через какую-то иногороднюю Валю?

- Что ты предлагаешь? - спросил Игорь.

- Валю отставить. - Виталий решительно рубанул рукой воздух. - Навалиться сообща на подъезд. Там мы этого бедолагу живенько установим. И даже всё дело раскроем. А девчонка в другом городе наверняка к этому убийству никакого отношения не имеет.

- Как сказать…

- Ручаюсь! А если и имеет, то мы проще от этого парня на неё выйдем, чем наоборот. Мы заодно уже и все остальные его связи установим, будь спокоен.

- Сдаётся мне, ты просто лишней работы боишься, а? Ну, гусь! И как-то я тебя раньше не раскусил!

- Да, боюсь. Лишней работы всегда надо бояться. Это не только потеря времени, темпа - это уход в сторону, отвлечение внимания.

- Э, философия лентяя! Да я по этому иногороднему пути пройду быстрее, чем ты с твоим подъездом. Спорим?

- Ну-ну! Ты посмотри, что тут надо сделать. Да ты только экспертов из Росглаводежды будешь собирать неделю, не меньше. Потом связываться с фабрикой в Ростове. Потом… Словом, тебе тут на две недели работы. А я к вечеру не только парня установлю, по и преступление раскрою - если ты поможешь, конечно.

Игорь поморщился и насмешливо заметил:

- Знаешь, как у автомобилистов? Первое время они самостоятельно не ездят, а крадутся и пугаются каждой встречной машины, но приблизительно через полгода, если с ними ничего не случается, наступает момент, когда такой шкет вдруг ощущает себя великим асом и начинает носиться сломя голову, никому не уступая и норовя всех обогнать. Если и тут ничего не случается, то ещё через полгода он наконец остепеняется и начинает вести себя вполне разумно.

- Ну-ну! - угрожающе произнёс Виталий. - Скорее заканчивай свою наглую речь. Ты на что намекаешь?

- На то, что у нас люди тоже проходят через эти этапы, которые только протяженнее во времени. Ты ведь уже лет пять в розыске, да?

- И что?

- Больно ты задержался, парень, на втором этаже.

- Ох, вы сейчас у меня схлопочете, маэстро!

- Я?

Игорь вскочил с дивана и, приняв боксёрскую стойку, энергично подвигал перед собой согнутыми в локтях руками, мягко, с явным наслаждением попрыгал и вздохнул:

- Эх, давно я на ринге не работал!

- Не то работаешь, - лениво заметил Виталий, давя в пепельнице окурок сигареты.

- А что прикажете работать? - Игорь иронически усмехнулся. - Конечно, самбо?

- Именно.

- Жалкий человек! Только приблизься ко мне со своим самбо! Впрочем, в интересах дела, так и быть, сохраню тебе здоровье. Поезжай в свой подъезд, пока цел.

Игорь был в необычайно приподнятом настроении, и Виталий с удивлением и любопытством поглядел на друга. Но тот лишь вызывающе подмигнул и кивнул на дверь:

- Давай, давай. А то растечешься при такой температуре.

Жара и в самом деле отнимала последние силы. Необычайные дни стояли тем летом в Москве.

Виталий тяжело поднялся со стула, потянулся до хруста в суставах и, выйдя из-за стола, неуклюже, но довольно высоко подпрыгнул, резко взмахнув рукой, словно бил по мячу таким грохотом, что обеспокоенный Игорь заметил:

- Слушай, всё-таки существуют расчётные нагрузки. Не забывай.

- Пустяки! Одним перекрытием больше, одним меньше… - беспечно возразил Виталий и неожиданно прибавил, пытливо взглянув на Игоря: - Выкладывай, что у тебя случилось приятное, живо!

- С чего это ты взял?

- Ну-ну, не крутить! Выкладывай!

Игорь усмехнулся:

- А из тебя с годами всё-таки кое-что формируется.

- Ты только сейчас заметил? Вот Кузьмич это открытие сделал значительно раньше.

- Он скоро поймёт свою ошибку.

- Ладно. Мне надоел твой тон.

- А мне твой. Давай разбегаться. Дел много.

- Значит, ты не согласен с моим планом?

- Нет. Занимайся своим подъездом. А я буду искать Валю. И не кичись, идучи… Какая-то детская болезнь у тебя, прости.

- Ладно, - сухо ответил Виталий. Последнее замечание почему-то его особенно задело. - Кое-какие итоги мы подведём вечером, если не возражаешь.


Спустя полчаса Виталий уже был на месте. Знакомый двор в ярком дневном свете показался совсем другим. Прежде всего он был куда больше, чем казался ночью. И окружавшие дома были вовсе не тёмными и не мрачными, а солнечно-жёлтыми из-за светлой облицовочной плитки, с живописными лоджиями и балконами. Все окна были распахнуты, и ветер играл разноцветными занавесками.

Плотная стена кустарника отделяла середину двора от асфальтового проезда, где стоял Виталий. За кустарником виднелись чуть жухлые от жары кроны деревьев. Оттуда нёсся несмолкаемый гомон ребячьих голосов. «Сколько их ещё в городе! - подумал Виталий. - А ведь казалось, что всех увезли».

Он не спеша обогнул обширный двор. По пути Виталий миновал шестнадцать подъездов, не считая длинного продовольственного магазина, возле которого громоздились пустые ящики, стоял зелёный фургон и остро пахло сельдью и ещё чем-то. Затем ему попалась парикмахерская, из распахнутых окон которой веяло крепким запахом одеколона, каких-то кремов и прижжённых волос. По двору в разных направлениях сновали люди. «Оживлённый двор, - снова подумал Виталий. - И вечером, наверное, тоже. Масса народу живёт. И все окна распахнуты. Неужели никто ничего не слышал? Быть того не может. Ведь драка же произошла. Ну ладно. Начнём, пожалуй».

Виталий решительно направился к нужному подъезду, но около самых дверей передумал и, круто повернувшись, отправился разыскивать помещение ЖЭК.

Ещё через час у него уже был список всех жильцов того подъезда и самые общие сведения о них.

Квартир оказалось не так уж много для девятиэтажного дома - всего двадцать четыре. Причём в восьми из них жильцы уехали в отпуск, в двух шёл ремонт перед въездом новых жильцов и пока никто там не жил. Следовательно, оставалось четырнадцать квартир. Особые подозрения вызывали три из них: на третьем этаже, четвёртом и восьмом. В квартире третьего этажа уехали в отпуск родители, оставив дома сына-студента, который должен был ухаживать за собакой. Но тот, видимо успевал и развлекаться: в квартире каждый вечер собирались шумные компании, и соседи то и дело звонили с жалобами в ЖЭК. Впрочем, убитый парень только случайно мог оказаться в такой компании. На четвёртом и восьмом этажах отцы семей были горькие пьяницы, от одного из них недавно ушла жена с ребёнком, и там теперь происходили ежедневные попойки, нередко заканчивавшиеся драками. В другой квартире было не лучше: часто до прихода милиции жена и дети скрывались от озверевшего папаши у соседей. Вот эти три квартиры и заслуживали особого внимания. В остальных было тихо и жили как будто вполне приличные люди.

Виталий сразу в подозрительные квартиры, естественно, не пошёл, а заглянул в соседние, на той же лестничной площадке. К счастью, ему повезло и жильцы там оказались дома.

В квартире, где за стенкой веселились брошенный студент и его гости, Виталия встретила пожилая пенсионная пара: высокий, полный старик на протезе, с всклокоченным венчиком волос вокруг глянцевой лысины, капризно оттопыренной нижней губой и лохматыми бровями, и маленькая щуплая старушка с вытянутым рыбьим лицом и холодными, пустыми глазами. Словом, малосимпатичная пара, но никак, естественно, не замешанная в ночном происшествии. Тем не менее взволнованы они были им до чрезвычайности, что, впрочем, тоже было вполне естественно.

И всё же Виталий, повинуясь скорее вдруг возникшей антипатии, чем какому-либо расчёту, не представился как работник милиции, а туманно объяснил, что вот, мол, пришёл в соседнюю квартиру по вызову, а там никто не открывает, что ж ему теперь делать? И довольно естественно перевёл разговор на случившееся ночью во дворе убийство.

- Да хоть узнали, кто ж он такой? - плачущим голосом спросила старушка, утирая передником сухие глаза.

- Выясняют, - авторитетно ответил Виталий. - Говорят даже, из вашего подъезда шёл. Не от вас?

- Господь с тобой! - замахала руками старушка.

- У нас, мил человек, и вообще-то туды-сюды… А вы - «от нас»… Кто сказал?.. - бестолково и сердито проговорил старик, ещё больше оттопыривая нижнюю губу. - Вот человек, туды-сюды…

- Ну а может, от соседей? - с наигранным любопытством спросил Виталий.

- О-о!.. Верно говоришь… - охотно откликнулся старик. - И сам он в очках - понял, туды-сюды?.. А под очками что?.. А?.. Религия не наша там, вот что… Уж оно точно… Знаю я их, туды-сюды. Чего хочешь… Уж точно…

- Пьянствуют, - подтвердила старушка. - Безобразничают. Собака ихняя и та стерпеть не может. Лает без передыху. Энтих только одних оставь…

- И вчера вечером тожешумели?

- Кажинный день, ну кажинный…

Старушка молитвенно сложила руки и белые глаза её выдавили по слезинке.

- Ты погоди… Погоди… Мы вот, туды-сюды… уж как есть… - остановил её муж. Громко стуча то палкой, то протезом, он медленно проследовал в комнату и уже оттуда через минуту выкрикнул: - Поскольку всё равно… должны дознаться… то, значит, вчера там никого… тихо, словом, было… такой, выходит, день выпал, туды-сюды… а то… ого-го!..

«Записи он ведёт, что ли?» - неприязненно подумал Виталий, но вслух сказал совсем другое:

- Их дело. А моё дело по вызову прийти. Вы уж в случае чего подтвердите, что, мол, был.

Старик появился в дверях комнаты и враждебно взглянул на Виталия.

- А почему это?.. Мы чего?.. Мало чего, туды-сюды… - шлёпая мокрыми губами, бестолково забормотал он.

Но Виталий миролюбиво махнул рукой:

- Да нет! Это я так. Ничего подтверждать не придётся.

- Вот он… вот, конечно… - уже совсем другим тоном забормотал старик.

Простились они после этого вполне дружелюбно.

В квартиру, где жил студент, Виталий уже не пошёл. Информация старика инвалида показалась ему вполне надёжной. Да и с самого начала он чувствовал, что ночное событие с этой компанией не может быть связано. И поэтому сразу поднялся этажом выше.

Дверь открыла миниатюрная девушка с пышными тёмными волосами и узким бледным лицом; на переносице виднелись следы от очков - она их, видно, только что сняла, перед тем как пойти открыть дверь. Виталий понял, что перед ним дочь архитектора Шиловского, семья которого занимала эту квартиру.

Виталий представился.

- Но я вам ничем не могу помочь, - пожала плечами девушка. - Вчера в двенадцать я читала. И окно, вы правы, было открыто… Но я ничего не слышала, никакой драки. Уверяю вас.

Она подняла на Виталия большие тёмные глаза, и он только сейчас заметил, какие они печальные. Да и мыслями эта девушка, кажется, была очень далеко от того, что случилось прошлой ночью во дворе её дома.

Когда Виталий спросил о соседях, она болезненно поморщилась и сказала:

- Со вчерашнего дня стало тихо. Его арестовали наконец. И Вера Игнатьевна, кажется, первую ночь спала с детьми спокойно. Подумайте только, чему приходится радоваться: человека посадили в тюрьму!..

- Что делать! Иногда это единственный выход.

- Я понимаю, - грустно кивнула девушка. - Когда ничего другого не остаётся. - Она посмотрела на Виталия и слабо улыбнулась: - Что же мы стоим в передней? Проходите в комнату.

Но Виталий почувствовал, что сказала она это через силу.

- Нет, спасибо, - ответил он. - Я спешу.

- Вы давно работаете в милиции? - неожиданно спросила девушка.

- Шесть лет уже.

- И… и вы довольны этой работой?

- Доволен, представьте себе, - с лёгким вызовом ответил Виталий.

- Вы обиделись? - Девушка снова подняла на него глаза, в них было непонятное участие.

Виталий усмехнулся:

- Мне показалось, что вы ждали другого ответа. Я не ошибаюсь?

- Ошибаетесь. Я была почти уверена, что вы довольны. Это видно. Но почему вы довольны?

«Странная девушка», - подумал Виталий и, помедлив, ответил:

- Я работаю в уголовном розыске. По-моему, это самая справедливая работа. Потому что я защищаю людей. Разве это мало?

- Это очень много, - покачала головой девушка. - Но я знаю случаи…

- Случаи знают все. И случаи бывают всякие. Но выводы делают не из случаев.

- Да, вы, наверное, правы. Ой! - Она всплеснула руками. - Я же вас задерживаю. А помочь я вам ничем не могу. Вот досадно!.. Хотя… Знаете, на восьмом этаже - квартира шестьдесят восемь, - кажется, живёт некий Станислав Тихонович. Рыжий такой. Фамилии я не помню. Так вот он, - девушка еле заметно улыбнулась, - всё обо всех знает. Вы его спросите.

- Спасибо. Придётся, - сдержанно поблагодарил Виталий и на всякий случай уточнил: - А соседа вашего, значит, уже два дня как нет дома? - Виталий внимательно посмотрел на девушку. - Вы первая не спрашиваете меня, что же всё-таки произошло сегодня ночью.

Она опустила глаза:

- Я знаю… Кого-то убили…

- Этот человек вышел из вашего подъезда, - сказал Виталий. - Он был у кого-то в гостях. Может быть, у ваших соседей? К ним никто вчера не приходил?

- Нет. У них было тихо. Здесь же всё слышно. Но ручаться я, конечно, не могу… - Девушка нерешительно пожала плечами.

Этой своей робостью, нерешительностью и какой-то напуганностью, а больше всего, пожалуй, непонятностью она начала раздражать Виталия. Да и очевидно ему стало, что девушка решительно ничем помочь ему не может, и надо было кончать этот затянувшийся разговор.

Виталий поспешил проститься. Девушка подняла на него свои огромные тёмные глаза и сказала, протягивая маленькую, узкую руку:

- Я вам желаю успеха. В вашей справедливой работе.

На лестничной площадке Виталий с облегчением вздохнул, усмехнулся и стал подниматься по лестнице.

Теперь ему нужен был восьмой этаж.

«Почему она сказала, что это видно? - подумал Виталий, торопливо шагая через ступеньки. - Неужели я выгляжу таким самодовольным? Да нет, чепуха это!» Но какой-то неприятный осадок всё же остался от этой мысли.

Он добрался наконец до восьмого этажа, перевёл дыхание и позвонил в квартиру, которую ему указала та странная девушка.

И снова Виталию повезло. Он услышал чьи-то торопливые шаркающие шаги, дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась круглая голова с копной рыжих, с проседью волос. Голубые вылинявшие глазки под огромными лохматыми пшеничными бровями, как зверьки из норок, недоверчиво уставились на пришельца. Человек, не отпуская двери, пожевал моржовыми, с рыжими подпалинами усами, которые казались приклеенными на красных толстых щеках, и осторожно осведомился:

- Что вам угодно?

Голос его оказался каким-то хриплым, словно застоявшимся.

Виталий представился.

- И всё-таки что вам угодно? - не шелохнувшись и ни на йоту не приоткрыв больше дверь, спросил рыжий человек.

- Угодно зайти к вам и поговорить, если разрешите, - улыбнулся Виталий.

- А у вас удостоверение, конечно, имеется?

- А как же!

Человек внимательнейшим образом изучил переданную Виталием красную книжечку, бросил на него самого испытующий взгляд, видимо, сравнивая его облик с фотографией на удостоверении, после чего деловито сказал:

- Всё в порядке. Прошу.

И распахнул дверь.

В передней он, запрокинув голову, пояснил:

- Всегда так делаю. Никому доверять нельзя. Скажут, из милиции, а потом тюк по голове - и преставился раб божий, тетёха растетёшистая. А у меня неукоснительное правило, знаете. Тем более… Вы насчёт убиения во дворе?

- Именно.

- А не в связи с моим письмом?

- Каким письмом?

- Ну как же! Я же подробное письмо послал в ваши органы. Конфиденциальное. Кругом ведь нарушают. Не получали?

- Нет, я только насчёт вчерашнего.

- И правильно, что ко мне, - назидательно произнёс рыжий человек. - Больше никуда не заходили?

- Н-нет…

- Вот! А я могу указать, пожалуйста.

Виталий даже слегка опешил от неожиданности.

- Кого указать? - удивлённо спросил он.

- Как то есть кого? - Рыжий человек, снова запрокинув голову, торжествующе посмотрел на Виталия. - Убийцу, конечно. И соучастников тоже.

- А кто убитый, вы тоже знаете?

- Обязательно.

- Ну тогда рассказывайте, пожалуйста, всё по порядку. Можно я сяду?

- Ради бога. Могу вас даже в комнату провести.

- А, всё равно! - махнул рукой Виталий, опускаясь на стул возле вешалки. - Только рассказывайте.

«Чёрт возьми, какая удача!» - обрадованно подумал он.

- Прежде всего разрешите представиться. - Рыжий человек одёрнул мятый пиджачок и поправил съехавший набок галстук. - Чапча Станислав Тихонович. На данный момент пенсионер. И документики вот, все при мне в любой момент. - Он торопливо вытащил из внутреннего кармана пиджака бумажник и, роясь в нём, укоризненно добавил: - Спервоначала вам следовало поинтересоваться. Как порог перешли. Ну да вы ещё человек молодой. Всё придёт. Подучитесь от нас, стариков. Эстафета, так сказать, хе-хе…

«Благодарю покорно», - подумал Виталий, а вслух сказал:

- Документы пока не нужны, Станислав Тихонович. Вы рассказывайте, не отвлекайтесь.

- Как угодно, - осуждающе покачал тот рыжей головой. - Так вот, изволите ли видеть… Одну минуту!

Он проворно побежал на кухню, принёс оттуда табуретку и уселся напротив Виталия.

- Так вот, - снова со вкусом повторил он, перекинув ногу на ногу и обхватив руками колено. - Люди, знаете, бывают разные. Это я вам конфиденциально сообщаю. Не для разглашения. Одному, допустим, кое-чего подпустишь, а он, видите ли, смеётся. Или, к примеру, только улыбнётся. Всё одно - чем-то, значит, доволен. А другой до этого дела слаб… - Станислав Тихонович щёлкнул себя по толстой розовой шее. - С таким иной раз и выпьешь для пользы дела. Вот с ним, например, с Пашкой, если взять… Он кивнул в сторону соседней квартиры. - Вчера утром он мне и говорит: так и так, мол: «Племянник ко мне сегодня приедет из Пензы. Кое-что привезёт. По этому случаю ты на меня не обижайся». Это значит: гулять будут. Ну и дали жару, конечно. Кто кому потом морду раскровенил, я уж не знаю. Но, выходит, дело этим не кончилось.

- Значит, племянник приехал?

- Вот именно.

- Когда же они ушли?

- Да уже после двенадцати, считай, вывалились. По всей лестнице матерились да злобствовались. Ну а во дворе, значит, окончательный расчёт произошёл.

- Та-ак… - сдерживая нетерпение, произнёс Виталий. - Ну и где теперь этот Пашка?

- А где ж ему быть? Спит. Отсыпается.

- Ну что ж. - Виталий поднялся. - Давайте его разбудим. И потолкуем.

- Давайте, - с готовностью вскочил Станислав Тихонович. - Пошли.

Они вышли на лестничную площадку и долго звонили, а затем и стучали в соседнюю квартиру. Но никто им не открывал.

Наконец Станислав Тихонович перевёл дух и многозначительно посмотрел на Виталия:

- Выходит, нету Пашки-то, а? Скрылся он, вот что я вам скажу, дорогой товарищ. Объявляйте розыск, не ошибётесь. Он ведь, когда выпьет, себя не помнит. Вот и жахнул племяша-то, не иначе.

Да, отыскать этого Пашку, видимо, было необходимо. Похоже, что Виталий всё-таки вышел на след, и вполне вероятно, что это был след убийцы. Уж если не сам Пашка, то, безусловно, кто-то из его собутыльников совершил это страшное преступление. И жертвой его, по всей вероятности, был приехавший к Пашке племянник.

Для верности Виталий всё же обошёл остальные квартиры подъезда, потратив на это полдня, а затем приехал ещё и вечером, чтобы застать тех жильцов, которые днём были на работе. Самые разные люди прошли за это время перед ним: замкнутые и общительные, равнодушные и дружелюбные, молодые и старые, озабоченные и легкомысленные. С большинством из них говорить было легко и даже приятно, с некоторыми же - трудно и совсем неприятно. Однако все они в один голос уверяли его, что убитый во дворе человек в их квартире не был и им не знаком. И Виталий уже не сомневался в их словах.

Ещё днём он, конечно, не преминул поделиться своим открытием с Игорем.

- Интересная версия, - с деланным равнодушием ответил тот. - Стоит заняться. Я, вероятно, приду к ней с другого конца.

- Только через месяц, - съехидничал Виталий.

- Тише едешь - дальше будешь, - буркнул в ответ Игорь.

И Виталий снисходительно прокомментировал:

- За неимением ничего более остроумного.

Естественно, он обо всём доложил следователю прокуратуры Исаеву и Цветкову тоже.

И вот сейчас, вечером, обходя квартиры, он последовал их совету и, беседуя с жильцами, стал заодно выяснять, кто из них около двенадцати или часу ночи пришёл домой или выходил из дома. И тут он сразу же натолкнулся на дружную группу собачников, которые как раз в это время выгуливали во дворе своих любимцев.

- Мы все выходим в половине двенадцатого и в половине первого уходим, - сказала Виталию пожилая женщина, журналистка из пятьдесят четвёртой квартиры, признанная глава маленького племени собаководов. - У нас это даже называется «час собаки».

- И никого во дворе в этот час не видели? И парня этого не встретили, и никакой пьяной компании, никакой драки?

- Нет, драки не было. А так в темноте кто-то проходил, конечно. Я, знаете, больше за Роем следила, чем за людьми. У него плохие отношения со Смирновским Гарькой. А тут ещё Клякса между ними. И у неё течка. Так мы с этой троицы глаз не спускали. Хотя Клякса была всё время на поводке.

- Ну а каких-нибудь посторонних компаний во дворе не было, вы не заметили?

- Лично я не видела. Знаете что, спросите Стёпу. У него Джильда всегда где-то в стороне от других собак. Да и побаиваются её наши пёсики, честно говоря. Великолепная овчарка. Умница. Красавица. С прекрасной родословной. Так вот Джильда очень интересуется всеми проходящими мимо людьми. Ну а в связи с этим и Стёпа тоже. Вон он, кстати, идёт. - Она указала в окно. - Молодец, не опоздал! Успеет поужинать. Через час нам гулять.

Стёпу Виталий перехватил прямо на лестнице. Это был высокий, почти с Виталия, спортивного вида парень с открытым, добродушным лицом очень сильного человека.

- Вроде посторонних во дворе не было, и драки, конечно, тоже не было. Вообще у нас спокойно, - сказал он. - Вот только двое каких-то ребят у ворот стояли, курили. А Джильде всё надо. Подбежала, они испугались. Ну один мне и крикнул: «Эй ты, убери пса! А то я ему аппендицит вырежу!» Ну а Джильда не любит, когда со мной так грубо разговаривают. Она зарычала. И этот дурила полез тогда правой рукой в карман. Хорошо, я успел подбежать, а то бы Джильда прокусила ему руку. Ну тогда второй парень ему говорит: «Ладно, не поднимай шухера». И они ушли. Вот такой эпизод имел место. А больше вроде ничего и не было.

- Вы их узнаете, этих ребят? - спросил Виталий. - Если, конечно, возникнет необходимость.

- Вполне. И я, и Джильда.

- А из вашего подъезда никакая компания во двор не выходила?

- Пока мы гуляли? Нет. Это точно.

- А вы ушли в котором часу, не помните?

Стёпа улыбнулся:

- У нас «час собаки» с половины двенадцатого до половины первого. Людмила Викторовна парадом командует.

- И в половине первого, значит, все ушли?

- Ага. Все.

- Может быть, кто-нибудь задержался?

- Кому же задерживаться? Ах да! По-моему, Лёва задержался. Что-то его Леон закапризничал. Чудесный сеттер. Игрив, быстр, изящен. Загляденье! Вы зайдите к Лёве. Может, он что-нибудь видел. Он в шестьдесят третьей, на пятом этаже.

- Я там был, - досадливо махнул рукой Виталий. - Звонил-звонил - никто не ответил. И днём тоже.

- А! Они, наверное, к своим старикам ночевать поехали. Лёва сегодня на заводе говорил. Мы с ним в одном цехе вкалываем. Дать телефон стариков?

- Поздно уже. Одиннадцатый час.

- Что вы! Я ему и в двенадцать звоню. Он там ещё с Леоном гулять пойдёт. Идёмте от меня позвоните. Заодно и с Джильдой познакомитесь.

Стёпа почти силой утянул Виталия за собой.

Джильда, крупная чёрная овчарка с рыжими подпалинами на брюхе и широких лапах, приняла гостя сухо и насторожённо; лаять попусту она не стала, но и погладить себя не дала. И только спустя несколько минут, увидев, что Виталий - человек вполне порядочный и воспитанный, к тому же ещё и добрый, она положила ему лапу на колено и предложила дружбу.

Между тем Виталий успел договориться по телефону с неведомым ему весёлым владельцем Леона о встрече завтра, перед началом смены, у проходной.


Утренняя встреча произошла по лучшим рецептам детектива. Условные знаки были точно соблюдены: Виталий, как и обещал, был в синей рубашке с закатанными рукавами и держал газету, а у Лёвы в руке была зелёная, с тесёмками папка. Это оказался живой черноволосый парень, невысокий и крепкий, с лучистыми карими глазами на смуглом лице.

- Точно, - сказал он. - Леон у меня забарахлил. Прослабило его. Что-то лишнее слопал. Пришлось задержаться во дворе. Но сейчас порядок. Сразу дал ему таблетку энтеросептола, а вчера поехали к родичам. Фатер у меня крупнейший спец но собачкам.

- Когда вы задержались во дворе, не видели, кто-нибудь из вашего подъезда выходил?

- Вышли, как же. - Лёва зло усмехнулся. - Вернее, вывалились. Компания. Бухие насквозь. А Леон таких терпеть не может. Звереет. Я его еле утащил.

- Как они себя вели?

- Ну как? Как положено. Орали что-то, матерились на весь двор. Сначала кто-то кому-то съездил, по-моему. А потом, наверное, и пырнул один другого. Вполне возможно. Ну, и тот, видимо, загнулся. А вам вот работа.

- Да. И не простая. А вы Пашку с восьмого этажа не знаете? Говорят, эта компания у него была.

- Кто ж его не знает! И жену знаю, и девочку.

- К нему племянник, кажется, приехал?

- Этого не знаю. Но вообще-то к нему часто приезжают откуда-то.

- Как эта компания появилась во дворе, так вы сразу ушли, или нет?

- Почти что сразу. Только Леона успокоил, взял на поводок. А они в это время дальше пошли, к воротам.

И тут Виталий вдруг вспомнил про инцидент у ворот, где проявила свой характер Джильда.

- Это уж обязательно, - улыбнулся Лёва. - Разве она может кого-то пропустить! Любопытна, как все женщины. Мне уж Стёпа рассказал. Мы ведь с Леоном тоже в это время во дворе были.

- А вы потом не заметили, вернулись эти ребята или нет?

Лёва нахмурился и потёр лоб:

- Что-то не помню… Как будто кто-то в воротах появился… Нет, не помню.

- Ну а потом, когда домой пошли, вы уже больше никого не встретили?

- Больше?.. Только на лестнице. Один жилец, из семьдесят первой квартиры, газеты доставал. Он всегда поздно достаёт. Потом парень какой-то спустился. Очень спешил. Мне говорит: «Ты не знаешь, где тут поближе такси можно схватить? На самолёт опаздываю». Ну я ему объяснил, где стоянка. Вот и всё.

Виталий озабоченно вздохнул:

- Как вы думаете, где сейчас этот Пашка может быть? Он дома вторую ночь не ночует.

- Да мало ли где! В какую-нибудь ещё драку ввязался и суток десять схлопотал. Или к жене мириться поехал. Тоже случалось.

- А где она сейчас?

- Она у матери, как обычно. А вот где та живёт, не знаю. Вы лучше всего у Пашкиного соседа спросите, гражданина Чапчи Станислава Тихоновича, тот всё знает: кто у кого ночует, кто что сказал, кто что на ужин ел.

- Я уже у него был, - усмехнулся Виталий.

- Ну ещё раз зайдите. Авось не испачкаетесь. Уж он-то точно знает, где Зинаида Николаевна.

- Придётся, - вздохнул Виталий. - Ну что ж, спасибо. Да, кстати, тот парень, который вас про такси спрашивал, он из какой квартиры?

- Не знаю. К кому-то, видимо, приезжал. Судя по всему, не москвич. Портфель большой в руках был. Такой дорожный, знаете? С пряжкой. Во портфель!

И Лёва развёл в стороны руки, зажав в одной из них папку.

- А узнать того парня сможете, если потребуется?

- Нет, пожалуй… Плохо я его разглядел. Темновато у нас на лестнице.

Простившись, Виталий снова отправился в изученный уже до мельчайших подробностей двор. На правах старого знакомого он пересёк его напрямик, через заросли кустарника, мимо уютных скамеек под молодыми деревцами и пока ещё пустой детской площадки.

Было сравнительно рано, и Виталий рассчитывал, что деятельный гражданин Чапча ещё не отправился по своим хлопотным делам. Так оно и оказалось. Встретил он Виталия на этот раз довольно развязно и даже несколько покровительственно. И тут же сообщил адрес матери, где жила сейчас Пашкина жена с дочерью. При этом вид у него был необычайно самодовольный, кирпично-красная физиономия с водянистыми глазками под лохматыми бровями просто лопалась от гордости.

Виталий не стал терять время и немедленно поехал по указанному ему адресу.

В тихом переулке близ Метростроевской улицы его ждало важное открытие.

Зинаида Николаевна, маленькая худенькая женщина с измученным лицом и еле заметным шрамом на виске под волосами, сообщила ему, что муж её сидит в отделении милиции, получив ровно десять суток за драку, которую он учинил именно в ту ночь, явившись сюда, к матери. Избил он соседа, который вышел на шум из своей квартиры, когда Пашка на всю лестницу орал, чтобы жена немедленно возвращалась домой. Ну а десять суток ему, ироду, как семечки. Его надо упрятать не меньше как лет на пять. Или милиция ждёт, пока он окончательно искалечит её или убьёт дочку?

Виталию большого труда стоило успокоить бедную женщину. Впрочем, он её нисколько не успокоил, а вот сам порядком изнервничался, чувствуя всю фальшь своих уговоров и своё полное бессилие.

Пашка оказался здоровенным и мрачным малым лет тридцати. Взъерошенный, опухший, с заплывшим глазом и кровавой ссадиной на небритой щеке, он недобро, одним глазом смотрел на Виталия и цедил что-то нечленораздельное сквозь зубы, явно не желая отвечать на вопросы. Разобрать можно было только «да не помню я…» и «пошли они все…».

Но главное всё-таки заключалось в том, что Пашка был наконец обнаружен. Ну а всё рассказать он, конечно, расскажет - не сейчас, так потом. Его надо будет только как следует припереть уликами. А кое-какие немаловажные улики могли остаться на месте попойки, в Пашкиной квартире.

И, посулив Пашке ещё не одну встречу, Виталий снова отправился на квартиру к Пашкиной тёще, благо это было совсем недалеко от отделения милиции.

Через час они с Пашкиной женой Зиной уже входили в разгромленную, превращённую в хлев квартиру.

Зина, переступив порог, всплеснула руками и, замерев, с отчаянием оглядывала всё вокруг.

Вешалка в передней была сорвана и валялась на полу вместе с отвалившейся штукатуркой и вывороченными гвоздями. Сквозь распахнутую дверь видна была разбросанная мебель, сломанный, покосившийся диван, какая-то разбитая посуда на полу, где валялись тряпки и что-то было разлито. Виден был и заваленный грязной посудой и остатками пищи стол. На кухне и во второй комнате разгром был не меньший. В ванной и уборной кого-то стошнило.

Виталий приступил к тщательному осмотру квартиры. Ошеломлённая Зина, которая, казалось бы, должна была давно уже ко всему привыкнуть, безвольно опустилась на стул, в углу, в испуге обхватив руками плечи и еле сдерживая слёзы.

В квартире, видимо, находилось несколько человек. Были и женщины, судя по валявшимся сигаретам, перепачканным губной помадой. Все разбросанные по квартире носильные вещи оказались Пашкиными, кроме потёртой коричневой кепки и брючного ремня - их принадлежность предстояло ещё установить. Подробно освидетельствовал Виталий всё, что ели и пили здесь, какие сигареты курили.

Среди обнаруженных остатков закуски его внимание привлекли кусочки сухой тарани и ещё какой-то рыбы, явно привезённой в Москву приехавшим племянником. Виталий даже на всякий случай осторожно собрал эти остатки, а также прихватил заодно последний ломтик какого-то необычного, домашнего сыра.

Но больше всего насторожили Виталия обнаруженные на полу возле стола под опрокинутым стулом следы крови и валявшаяся рядом вилка с перепачканным в крови черенком. Виталий осторожно соскрёб кровь с пола на чистый лист бумаги и прихватил с собой и вилку.

Закончив осмотр квартиры, он простился с Зиной, но та не захотела оставаться там одна и вышла с ним вместе.

Виталий спешил к себе в отдел. Через час должно было начаться оперативное совещание у Цветкова.

Да, всё подтверждало предположение, что убит приехавший к Пашке человек. Драка началась ещё в доме, и потому платок убитого оказался в крови. И по времени всё совпадало с данными медэкспертизы, и поведение пьяной компании во дворе тоже подтверждало эту версию. Теперь стоит только заставить заговорить Пашку - и преступление будет раскрыто.

Лишь кое-какие мелочи слегка мешали этому логичному выводу. Человек убит был ударом сзади, в голову, а не ножом, как обычно в драке. Но в конце концов мог кто-то из собутыльников ударить его и сзади. И потом, в желудке убитого алкоголь был обнаружен, но в весьма умеренном количестве. Впрочем, приезжий мог выпить и меньше остальных. Это было вполне объяснимо.

Словом, всё складывалось именно так, как и предполагал Виталий, и Игорь со своим далёким, обходным путём выглядел просто смешно.

Когда Виталий примчался в отдел, совещание только началось. Цветков назвал самые неотложные и запутанные дела, которые предстояло обсудить.

Виталий скромно устроился возле самой двери, но Цветков дал ему слово первому.

- Начнём с убийства в районе Рижского вокзала, - сказал он, по привычке вертя в руках очки. - Давай, Лосев, что там у тебя.

Виталий, как можно объективнее, стараясь даже не смотреть в сторону Игоря, чтобы и взглядом случайно не обнаружить своего торжества, изложил весь ход расследования, все беседы и встречи, которые у него были за эти два дня, и выводы, к которым он пришёл.

- Гм… неплохо, кажется, - задумчиво произнёс Цветков и спросил: - Исаев в курсе?

- А как же! Я у него в прокуратуре уже был. Всё доложил. Всё одобрено. Завтра Виктор Анатольевич сам этого Пашку допросит.

- Та-ак. Ну, какие соображения у кого есть по этому делу? Выкладывайте, милые мои, выкладывайте.

- Всё вроде нормально, - пробурчал Петя Шухмин. - Не бог весть какое дело. Драка. Лосев с самого начала это говорил.

- Между прочим, если убитый - приезжий, - осторожно заметил Валя Денисов, - и, значит, племянник, то жена этого Пашки должна его опознать.

- Вот. Это уже что-то дельное, - одобрительно кивнул Цветков. - Поимей в виду, Лосев. Мы пока что не установили, кто убитый. Сейчас нам Откаленко, может, чего нового добавит. Но пока по этой линии… - Он раскрыл папку и, водрузив на нос очки, стал перелистывать подшитые там бумаги. - Так… Ага… Акт вскрытия… Да-а… Прав Лосев, алкоголя он употребил маловато для такой компании… Дальше… пищевые продукты… Вот это, милые мои, тоже странно… - Он исподлобья, поверх очков, поглядел на Виталия: - Ты там какую-то рыбёшку, говоришь, прихватил?

- Так точно. Привозная. И сыр. Кажется, домашний.

- Ну молодец. Так вот. Срочно передай это всё экспертам. В желудке убитого - вон, видишь? - не обнаружено ни рыбы, ни сыра. Вообще. Стало быть, что-то тут не сходится.

- Слушаюсь, Фёдор Кузьмич.

- И предложение Денисова не забудь. Завтра же утром это проверни. М-да… Ясности пока маловато.

- Слушаюсь…

Виталий сказал это почти автоматически. Безотчетная тревога охватила его. Он даже не мог понять, откуда она шла и когда возникла. Из-за того, что убитый не ел привезённой им самим рыбы? Или сыра? Но это можно в конце концов допустить. И вообще тревога шла не от обнаруженных фактов - никаких таких особых фактов и не было пока. Она возникла из каких-то мелких неувязок, из пустяков, на которые сейчас не следовало даже обращать внимания. И росла, росла… Нет, он успокоится, только когда Виктор Анатольевич Исаев допросит Пашку. Потому что Пашка если даже и не признается в убийстве - а вполне вероятно, даже скорее всего он и не является убийцей, - то назовёт кого-то из собутыльников, кто был у него в тот вечер. А может быть, и Зина кого-то из них знает. Да-да, завтра он её об этом тоже спросит. И тогда они, возможно, обойдутся без Пашкиных признаний.

Виталий прислушался. Докладывал Игорь. Не спеша, как бы одновременно размышляя над каждым словом. Такая у него вообще была манера, между прочим. И голос его сейчас звучал буднично, даже скучновато.

Да, впрочем, и хвастаться Игорю было пока нечем. Правда, он ещё вчера утром позвонил в Ростов и договорился с местными товарищами о помощи. Потом Игорь подскочил во Внуково. Там он упросил пилотов, выполнявших очередной рейс на Ростов, прихватить с собой небольшой свёрток - их, мол, там встретят ребята из милиции. Так костюм убитого человека оказался через два часа в Ростове, а ещё через час - на фабрике, которая его когда-то пошила и где его уже ждали. Вопросы, которые поставил Игорь, были следующие: когда приблизительно был пошит этот костюм и в какие крупные города были отправлены для продажи такие костюмы?

И вот сегодня, буквально час назад, из Ростова получен ответ. Специалисты на фабрике определили время изготовления этой партии, а отдел сбыта назвал кучу городов, из которых ростовские товарищи отобрали и сообщили Игорю около трёх десятков самых крупных, где номера телефонов содержали шесть цифр. В Ростове Вали не оказалось. На следующий день Игорь собирался приступить к методическому обзваниванию их в поисках неведомой Вали.

- А кто сказал, что костюм куплен в городе, где живёт эта Валя? - пожал плечами Петя Шухмин. - Совсем, по-моему, не обязательно.

- Но вероятно, - осторожно добавил Валя Денисов.

Валя был человек необычайно аккуратный и дотошный, поэтому ему весьма импонировал путь, избранный Игорем, последовательный, неторопливый и обстоятельный.

- Обзванивать тридцать городов! - не мог успокоиться Петя. - Когда преступник, считай, уже в руках! - И, заметив движение Виталия, поправился: - Ну не преступник, не сам убийца, так соучастник или даже свидетель. Нельзя обойтись разве без такого звона по всей стране? У Откаленко, между прочим, ещё магазинная кража висит и две группы, которые вот-вот что-то нам ещё повесят. Что не одну кражонку, это точно.

- Нет, милые мои, - покачал головой Цветков. - Коли уж пошёл, пусть идёт до конца. Раскидайте по пять городов на брата, и дело с концом. Лосева только оставим, у него завтра дел хватит. - И повернулся к Виталию: - Ты ничего, часом, не забыл?

- Ещё добавил, - угрюмо ответил Виталий.

- Чего же ты добавил? - поинтересовался Цветков. - Будь добр, доложи.

Виталий сказал о своём намерении спросить у Пашкиной жены про собутыльников мужа и, помедлив, добавил:

- Я вот про эту записную книжечку всё думаю, которую мы у убитого нашли. Что там на первой страничке за числа написаны, не пойму. - Он повертел в руках дешёвую книжечку в блестящей ярко-зелёной обложке из хлорвинила. - Записаны они как-то торопливо, на ходу. Цифры корявые, неровные. А вот телефон Вали совсем по-другому записан, видите? Потом написал, не спеша.

- Интересно, где он купил эту книжечку, - заметил Игорь, чуть наклонившись к Виталию.

Цветков привычно поутюжил ладонью затылок и недовольно проворчал:

- Да, милые мои, всё как-то непросто складывается с этим делом. Вот что я вам доложу.

- Накопление тумана, Фёдор Кузьмич, - усмехнулся Игорь. - Первая стадия в любом деле, сами нас этому учите.

- Да брось! Не так уж много здесь тумана, - махнул рукой Петя Шухмин.

- Московская фабрика, - продолжал рассуждать Виталий, рассматривая книжечку. - Бумага дрянная, а уж обложечка… В руки взять противно. И кто-то покупает, однако. В Москве. Какие-то чудаки. Школьники, что ли? Зачем она им… А может… - Он поднял голову и посмотрел на Цветкова: - Надо бы кое-что проверить, Фёдор Кузьмич.

- Именно, - кивнул в ответ тот. - Вот тебе на завтра ещё одно дело. - Он вздохнул и оглядел собравшихся: - Ну всё, милые мои. На сегодня хватит. Валяйте по домам.


Следующий день начался с неудач.

Пашкина жена наотрез отказалась ехать в морг и опознавать убитого. А когда Виталий показал ей фотографии, она решительно объявила, что в жизни не видела этого парня.

- А к Пашке кто хотите мог приехать, - зло сказала она. - И брат, и сват, и племянник. Думаете, я их всех знаю? Вся родня у него такая, как он. Все вкривь и вкось пошли. Глаза бы мои их не видели, зараз этих!

Так же решительно Зина отказалась назвать и собутыльников мужа.

- Всю шваль окрестную приваживает, - глотая слёзы, говорила она. - Каждый день новые. Господи, когда я от него, окаянного, только избавлюсь, кто бы мне сказал!

Словом, Виталий уехал от неё ни с чем. Версия «племянника» не получила нового подтверждения, но и не была опровергнута. Теперь Виталий рассчитывал только на допрос самого Пашки следователем прокуратуры Исаевым.

А Виталия ждало в этот день ещё одно дело, вернее, одна проверка. Мысль о ней мелькнула вчера одновременно у Виталия и Цветкова. Это было связано с новенькой записной книжкой в нелепом зелёном переплёте.

Ни в одном из московских аэропортов в киосках не продавалась такая книжечка - ни в этот день, ни три дня назад, когда произошло убийство, ни в предшествующие дни. Киоскёры вертели в руках зелёную книжечку и пожимали плечами.

Тогда Виталий на всякий случай решил побывать на вокзалах На трёх из них он тут же обнаружил подобные записные книжечки.

- Приезжие исключительно и покупают, - сказал ему один из продавцов, толстый, с одышкой, совершенно распаренный старик, всё время обмахивавшийся газетой, - Москвич такую ерунду никогда не купит. Поэтому в городе и не ищите. Исключительно у нас. И то не идут. Вот, извольте. Мне неделю назад десяток прислали. А продал за всё это время только три. Это же исключительно ненормально! Пользуются, понимаете, моей мягкотелостью.

- А помните, кто купил те три? - поинтересовался Виталий.

- Ну где ж тут упомнить! - Толстяк покачал головой. - Вот последнюю вчера купила молоденькая девушка. Вроде цыганка: чёрные волосы, а в них красная роза, и вся, ей-богу, как роза - глаз не отведёшь! - Он даже зажмурился, словно ослеплённый. - Да, её вот исключительно и запомнил.

- Это значит, третью она купила? А кто купил вторую?

- Вторую?.. Это уже дня два назад. Женщина какая-то.

- А вот парня вы не помните? Он тоже купил на вокзале такой блокнот.

И Виталий как можно ярче и подробнее описал убитого во дворе парня.

Но старик киоскёр решительно не помнил такого покупателя.

На втором вокзале Виталия тоже постигла неудача. Пожилая, болезненного вида женщина в киоске не могла вспомнить единственного покупателя, соблазнившегося маленькой ядовито-зелёной книжечкой. Мучительно морща лоб и приложив пальцы к вискам, она только повторяла:

- Во всяком случае, не мужчина… Нет-нет… Мужчину бы я запомнила… А что вас ещё интересует?

И преданно посмотрела на Виталия. Тот заверил, что больше его ничего не интересует, и поспешил уехать.

На следующем вокзале Виталий описал киоскёру интересовавшего его парня ещё ярче и подробнее, чем прежде. Но и это не помогло, хотя киоскёр, болтливый и смешливый старик в широкополой соломенной шляпе и расстёгнутой чуть не до пояса рубашке, прямо-таки потряс Виталия своей памятью на лица и умением эти лица описывать. Говорил он без умолку, радуясь подвернувшемуся в такую дикую жару терпеливому и симпатичному слушателю. Он вспоминал различные смешные и трагические дорожные происшествия, сыпал прибаутки, сам неудержимо хохоча над ними, и при этом машинально продолжал вертеть в руках показанную Виталием зелёную записную книжечку.

- Нет, но с моим зятем был случай - умереть можно! Вы только послушайте. Теперь же пошла мода, знаете, чуть что, прятать чемодан в автомат. Тут, на вокзале. Только надо запомнить шифр. Так он набрал год рождения. Чей? Он забыл! И вот…

Виталию стоило большого труда распрощаться с ним.

Возвращая книжечку, старик небрежно заметил, ткнув волосатым пальцем в первую страничку:

- Вот тут тоже шифры. Чтоб мне пропасть! Ей-богу, он для памяти записал. Мы после того случая…

- Неужели он мог один занять три камеры?

- А почему нет? Много багажа, только и всего. А стоит, между нами говоря, гроши.

Из благодарности Виталий выслушал ещё парочку невероятных дорожных происшествий и поспешил распрощаться. Да, под конец старик одарил его совершенно неожиданным открытием.

Теперь розыск пошёл совсем по другому пути. На всех вокзалах Виталий уже мог показать дежурившим возле автоматических багажных камер милиционерам фотографии убитого парня, а не ограничиваться словесным описанием. Кроме того, парень, мог запомниться и обилием имевшегося при нём багажа.

Так оно и случилось. На одном из вокзалов молоденький аккуратный сержант, разглядев внимательно все фотографии, вспомнил парня.

- Два раза его видел, товарищ старший лейтенант, - сообщил он. - Первый раз - когда вкладывал. Второй раз - когда забирал. Всё в один день.

- Какой же это был день, а, сержант?

- Одну минуточку. Сейчас соображу, товарищ старший лейтенант. - Он слегка наморщил лоб, секунду подумал и по-армейски чётко доложил: - Шестого, во вторник, товарищ старший лейтенант. Рано утром вложил, в конце дня забрал. Только…

Он неожиданно сбился.

- Что «только»? - быстро спросил Виталий.

- Только он был не один, товарищ старший лейтенант.

- Когда?

- И когда вкладывал, и когда забирал.

- С одним и тем же человеком был?

- Никак нет. Первый раз, утром… да, старик какой-то с ним был. С палочкой. А вечером - молодой парень, мордастый такой. И эти у него… - Сержант потрогал виски. - Пушистые такие…

- Вещей было много?

- Много. Носильщика с тележкой позвали. И ещё в руках несли. Здоровые свёртки.

- Старика и молодого опознаете, если придётся?

- Так точно, товарищ старший лейтенант. - И в первый раз молоденький сержант позволил себе улыбнуться, пояснив: - В погранвойсках служил, товарищ старший лейтенант.

Виталий, преисполненный благодарности, обнял его за плечи и сказал:

- Ну спасибо тебе, брат. Так и дальше держи.

- Есть так держать, - смущённо пробормотал сержант, кажется, больше шокированный, чем обрадованный таким неожиданным панибратством.

Итак, кое-что прояснилось. Значит, приехал тот парень в Москву шестого утром, за день до убийства. И привёз какой-то большой груз. Видимо, дело связано со спекуляцией чем-то. И действует группа. Дело парня было привезти и передать. И кто-то принял. Да не один. Просто приняли? А может быть, ещё и расплатились?.. Ох, что-то не вязалось всё это с бесшабашной, случайной Пашкиной компанией… Но, может быть, тот парень остановился у Пашки только переночевать? И был втянут в пьянку, а потом в драку и убит? Но при нём скорее всего должна была находиться крупная сумма денег. Тогда это может быть не случайным убийством в драке. И Пашка тут сыграл не последнюю роль.

Да, что-то серьёзное заваривалось вокруг всего этого, на первый взгляд очевидного дела. Прав был Кузьмич. И чем дальше, тем больше тумана, больше непонятных, странных фактов, которые ещё только должны выстроиться в одну цепочку и привести к цели. Но цепочки ещё нет, связь между отдельными звеньями непонятна. Удастся ли отыскать недостающие? И когда, когда? Если Пашка замешан в убийстве, он будет молчать. И тогда… Что тогда?

В самом скверном настроении приехал Виталий к себе в отдел.

Игорь сидел за столом и что-то быстро писал. Он поднял голову и нетерпеливо спросил:

- Где тебя носит?

- Волка ноги кормят. Ты эту банальную истину ещё не усвоил?

- Ну, и сытый ты вернулся?

- Кое-что раздобыл. - Виталий вздохнул. - Удивить?

- Попробуй.

Виталий с досадой сообщил о своих неожиданных открытиях.

Но Игорь воспринял его рассказ совсем по-иному.

- Ну ты, парень, молоток, - одобрительно произнёс он. - Из какой-то паршивой книжечки вон что вытянул! А теперь слушай. Кузьмич уехал и велел тебе передать. Собирайся. Летишь завтра. В два двадцать пять ночи. В том городе, на улице Лесной, двадцать четыре, спросишь Валю Березину. Вопросы есть?

Виталий только развёл руками.

- Вот так-то, - удовлетворённо заключил Игорь, потягиваясь.

Глава III
ИЩУТ НЕКУЮ ВАЛЮ

Валя, спотыкаясь, брела по тёмной, пустынной улице, обходя жёлтые круги уличных фонарей. Опять она выпила, не удержалась. А ведь не хотела, зарок себе дала не пить. Но встретила Витьку, прежнюю свою любовь. Он и уговорил, затянул в ресторан. С дружками он был, и ещё две незнакомые девушки. Все вместе они её и уговорили. «Эх, Валюха, - весело и беззаботно сказал Витька, - обмоем давай прежнюю нашу любовь, чтоб не ржавела». «Нет, - ответила Валя. - Нет старой любви, Витя. И не было». Вот так и ответила. И всё-таки пошла. Жуткое у неё было настроение, потому и пошла.

А вообще-то он же подонок, этот Витька, он же сопливый хулиган, истерик и трус. Уж она его узнала, хорошо узнала. Его всерьёз никто и не воспринимает. Шавка он. А её он предал. На одной вечеринке просто из рук в руки отдал, пьяную. Потом Славка признался, что Витька проиграл её в карты. Вот подонок! Но тогда ей было всё равно. Несло её, ни о чём она не задумывалась, пропивала, прогуливала свою красоту, лучшие свои денёчки. Каких только парней вокруг неё не было - первые в городе! Другие девчонки выли от зависти и готовы были ей глаза выцарапать. Парни на них - ноль внимания. А Вале стоило только мигнуть… Ну, конечно, одним миганием от них не отделаешься, их не окрутишь. Да разве Вале было себя жалко? А потом даже интересно стало сравнивать. Только ни одного она не любила. Она, дурочка, и не знала, что это такое, вовсе не знала. Бывало, девчонки её спрашивали: «Ты Славку (или Витьку) любишь?» «Конечно! - смеялась Валя. - А как же без любви?» И сама верила своим словам.

Вот так и кружилась, кружилась Валя в этом пьяном и пьянящем хороводе, не считая дней и ночей - сплошная у неё ночь была, вся в огнях. Звёзд далёких видно не было, одни только огни над самой головой. А больше Вале ничего и не требовалось. Как в чаду жила, и в голове сплошной туман. Королевой себя чувствовала, царицей. Все её слушались. Правда, Славка однажды избил. Ах, нет! Это её Гришка, псих, избил. От любви, конечно. От ревности. Валя и сейчас помнит, как текла кровь из разбитой губы - весь платочек она тогда перепачкала. А как губа вздулась, ужас! Ни запудрить было, ни замазать. А как голова болела, ну, просто раскалывалась! И отец её после этого в первый раз выгнал из дома.

Три дня Валя тогда жила у тётки, а на четвёртый, когда с матерью стало плохо, отец пустил её домой. Тогда Валя дала матери клятву, что станет другой и пойдёт работать. Отец её устроил секретарём в их ЖЭК. Но не удержалась там Валя. Не повезло ей. Как-то девчонки днём побежали в универмаг, в очередь, колготки там выбросили и лифчики импортные. Когда Валя вернулась, часа, правда, через три, Василий Фёдорович стал её, конечно, отчитывать. А она злая вернулась как собака: лифчики ей уже не достались. Ну она его и полоснула, послала куда следует. Он аж остолбенел, и все кругом тоже. А потом Василий Фёдорович сказал, она и сейчас помнит: «Такой хорошенький ротик, и такая вонь из него летит». Почему-то эти слова особенно её задели. Ну а назавтра её из конторы, конечно, вытурили за милую душу.

И снова пошла-поехала распрекрасная её житуха, развесёлая. С кем она только не крутила тогда, где только не гуляла! Парни потом при встрече краснели да заикались. А Вале всё нипочём было. Подумаешь, дались они все! Что было, то прошло. Будет новое. Так её и звали: «Валюха-завалюха». Только ей было и на это наплевать.

Один раз, правда, она не убереглась. Ну да сейчас не то, что раньше, как мать рассказывала. Сейчас чик-чик - и готово. Врач, правда, предупредил насчёт будущего, постращал. Так ведь их дело такое. Она на него даже не рассердилась. И на материны слёзы внимания особого обращать не стоило. На то она и мать, чтобы по дочке плакать. Только Вале уже никто не указ, сама взрослая и живёт как хочет, как её левая нога пожелает. Так она матери и объявила. Вот после этого отец во второй раз её из дома и выгнал.

Ну, Валя снова к тётке. Старуха и рада, душиона в Вале не чает. А сама и глухая, и слепая. Не Валина она вообще-то тётка, а материна, Вале она вроде бабушки. И при ней дома чего хочешь делай: хочешь - лежи, хочешь - на голове ходи. Только непременно тётке Вере рюмочку поднеси. Очень она к этому делу привержена. Кого хочешь с бутылочкой в дом пустит и ночевать оставит.

У тётки Веры тоже жизнь была развесёлая. И работать не надо было, и денег у отца с матерью клянчить не требовалось. Парни все в дом тащили. Ну а однажды её в милицию вызвали, и обыск у тётки Веры… Вот страху-то они обе тогда натерпелись! Потому что нашли у них какое-то краденое барахло. Кто-то из ребят, оказывается, приволок. А Валя по пьяному делу не заметила, а может, и забыла. Вот тогда Славка и загремел в тюрягу, и ещё двое каких-то с ним. А Валя в милиции обещание дала эту жизнь бросить, на работу идти и домой, к отцу с матерью вернуться.

И вернулась. Здорово вся эта история её напугала. Пустил её отец и снова на работу устроил - к себе на стройку, учётчицей. Грязи там было - ужас! Весь день мотаешься среди кирпича да бетона, чушка чушкой, себя в зеркальце не узнаёшь. А к вечеру ни рукой, ни ногой не шевельнёшь - такая усталая. Ну жизнь это разве? Но Валя держалась.

Только однажды она не выдержала. Нинка в субботу позвонила, говорит: «Приходи, Валечка, тебя видеть хотят до жути». Ну Валя и пошла. Вот в тот вечер она с Николаем и познакомилась. Танцевали они у Нинки, выпили, конечно. Родители её в деревню уехали деда хоронить, он там помер. А Нинка больной притворилась. Она это так умеет, что врачи даже бюллетень иногда дают. Вот Нинка дома и осталась. Папаша с мамашей где-то там слёзы льют, а у Нинки разлюли малина, дым коромыслом. Сперва Валя даже не обратила внимания на Николая - парень как парень, брюки, словом. На неё, конечно, глаза пялит. Незнакомый совсем парень, случайный. Гришка тогда её весь вечер кружил, а потом вознамерился увести. А ей ещё веселиться не надоело. И почему-то притягивали глаза того пария. Ну а Гришка грубый и до девок ужас какой горячий. Если ему в голову ударило, то он удержу не знает. Вот и тут вцепился - разве с ним сладишь, со слоном этим чёртовым? Валя тогда в слёзы, вырывается. Но никто, конечно, не осмеливается против Гришки пойти за неё вступиться. И тут вдруг Николай подходит. «А ну, - говорит, - отпусти». Боже мой, что было! Гришка его чуть не изувечил. Но на Валю после этого не взглянул и от Нинки сразу ушёл.

А Валя повела Николая домой. Оказалось, что они соседи, из одного дома, и даже подъезд у них один. Николай недавно в их город вернулся, с Севера откуда-то. И её он сразу заметил, а она его - нет. А он всё подойти стеснялся. Один раз увидел её с Нинкой. Он с ней в одной конторе работал, ну, и упросил познакомить. Дурачок такой! Чтобы не мог с девушкой сам познакомиться, хотя бы и на улице, дело какое!

Так они домой в тот вечер и дошли.

Вот с тех пор Валя себя не узнаёт. Что с ней только стало? Николай ей показался таким расчудесным и необыкновенным, что она вовсе голову потеряла. Сниться он ей стал каждую ночь; в жизни этого с ней не бывало, чтобы каждую ночь один и тот же человек снился. А вот Николай снился. И она даже плакала во сне. И первый раз поцеловал он её тоже во сне. А так виделись они каждый день потом, и ведь он до Вали ни разу даже не дотронулся. Один раз только за плечи обнял, и то когда дождь вдруг пошёл, он пиджак свой на неё накинул. А Валю просто в жар бросило от одного его прикосновения. Никогда этого с ней не бывало. И он к ней не лез, как все другие раньше, не хватал, не волок никуда. Он только нежно так запрокинет ей голову и смотрит в глаза не насмотрится. И счастливее этого мига ничего не могло быть, счастливее ничего она не знала.

И больше ни на кого из парней Валя уже смотреть не хотела. Даже встречать боялась старых своих знакомых - и девчонок, и ребят. Ей казалось, что одним своим видом, одним словом каким-нибудь прежним испачкают они то прекрасное, что родилось вдруг, что пело в Валиной душе.

Она сама даже на работу устроилась. И отец стал с ней говорить теперь по-другому, добрым таким голосом, прежним. И улыбаться стал в усы - еле заметно, правда. А мать вся прямо светилась, никогда её такой Валя не видела раньше. И давление у неё упало. Неужели они всё время её так любили, даже когда она… И Валя так будет любить своего малыша? Неужели она так будет его любить, когда он появится? Нет, больше Николая она никого любить не сможет, невозможно сильнее любить. И Валя каждый день считала часы, даже минуты, когда она своего Николая увидит.

А Николай однажды - это уже совсем недавно было, ну, недели две назад, не больше, - пришёл мрачный и испуганный. Валя к нему пристала, и он рассказал, что случилась драка, когда они с ребятами после работы с фабрики вышли. Там недалеко шалман есть, на сквере, вечно около него толкутся ханурики разные, за рубль мать родную зарежут. Ну на одного из их цеха они и налетели, а ребята заступились. Кто-то Николая саданул по лицу, вон что со щекой сделали - у Вали при взгляде на эту щеку всё внутри похолодело от ужаса, - и Николай ударил в ответ. Как у него в руке нож оказался, он и сам не знает. Может, кто из ребят сунул? Своего у Николая не было, это точно. Вот ножом этим он кого-то и ударил, кажется, даже убил.

«Что же теперь будет? - с тоской подумала Валя. - Ведь теперь всё рассыплется, ничего не сбудется. Как же он обо мне-то не подумал?» А Валя мечтала, что они поженятся. Про себя, конечно, мечтала, ему ни слова не говорила, Николаю. Так ей хотелось, чтобы он всегда рядом, всегда возле неё был, чтобы свой дом у них появился, всё своё, общее, чтобы бежать после работы и знать, что сейчас он придёт, не таясь, не стесняясь, к себе, к своей жене придёт… Ну а теперь что? У Вали в тот момент даже в глазах всё поплыло и голова закружилась по-настоящему, от водки никогда так не кружилась.

А Николай её обнял и сказал, что хоть уже, наверное, ищут его, но не найдут. Есть у него человек, который поможет: и спрячет, и денег даст. И уедут они с Валей далеко, и новую жизнь начнут, как будто ничего и не случилось. А Валя плакала и говорила, что так не бывает, чтобы не нашли. И ещё она видела, как ему страшно, и в первый раз не отпустила его от себя, повела к тётке Вере. Там они и провели ночь.

После этого Николай исчез. И недели две, не меньше, наверное, прошло, пока она его голос наконец услышала. Звонил он ей из Москвы, это всего четыре дня назад было.

Все те дни, пока он не позвонил, Валя сама не своя ходила. Она даже в милицию не побежала свидания просить, она знала, что скрывается он, прячется и от неё, и от всех, не найти ей его, нипочём не найти. И как он там трясётся от страха, как переживает, бедный, лапочка ненаглядная, как рвётся к ней, это только она одна на всём свете знает, потому что сама вся горит, мучится и мечтает о нём. Невозможно всё время так мучиться, так терзаться; умереть, кажется, легче - хоть исчезнет всё. Почему она такая несчастная, почему жизнь у неё не складывается, как у других людей? Только-только она поняла, что же это такое - любовь, только на путь в жизни стала, человеком себя почувствовала, поверила во что-то хорошее и красивое, как вдруг всё опять под уклон, всё кубарем пошло!

Но Николай совсем не такой, как все. Случайность это, должны же люди понять! Ну хорошо, на крайний случай пусть отсидит сколько положено. Она его ждать хоть до конца жизни готова, Николай может не сомневаться. Никто ей больше не нужен, смотреть она ни на кого не может. Она ему каждый день писать будет, на свидание к нему поедет на край света, - говорят, дают родственникам свидание. А она ему хоть сейчас женой станет, чтобы только свидание дали, могут же они расписаться, хоть он и в тюрьме…

Только лучше пойти и сразу всё сказать, чем всю жизнь скрываться, дрожать и ждать, что вот-вот придут за тобой. А то ещё твоё фото по телевизору покажут. Был такой случай. И тут уже от всех придётся прятаться - от всех людей. Разве это мыслимо? Разве возможно так жить? Нет, нет! Это нельзя выдержать. Надо пойти и признаться сразу. Как она просила его об этом, как умоляла, на коленях просто! А он после этого взял и пропал.

И вот теперь по телефону позвонил, из Москвы, и сказал, что всё, мол, будет хорошо. Что он задумал? Что ему посулили? Ведь он такой доверчивый, её Николай, он же всякому может поверить. А всякому верить нельзя, это она теперь твёрдо знает, это она уже на себе испытала. А вот Николай кому-то поверил. И она ничего уже поделать не может.

Вот Валя и не находила себе места все эти дни, и на душе у неё было неспокойно, всё напряжено, всё на пределе, и каждую минуту она чего-то ждала, какой-то новой беды.

В такой момент и повстречался ей Витька с компанией. И дала она им себя уговорить. Сил у неё не было больше всё думать и думать одной о своём горе, просто не было сил, и всё. Посидели они в ресторане, выпили. И Валя даже всплакнула - так ей себя стало жалко! И Николая тоже - сперва его, конечно. Ну а потом Витька хотел её с собой увести. Витька - он не только трус, он и тупой, как доска струганая: всё отскакивает, ничего внутрь, до души и до головы, не доходит. Это она ещё раньше поняла. А он и в этот раз ничего не понял, полез, чучело, как на плетень. «Ты, - говорит, - красивше прежнего стала». А у самого масло из глаз течёт. И тянет, конечно. Но она не пошла. Ей одна эта мысль противна была до тошноты. Она вдруг почувствовала, что скорей убьёт себя, чем пойдёт с Витькой. Она даже испугалась этой мысли, сама себе сперва не поверила. Но потом с какой-то радостью и отчаянием ощутила, поняла - убьёт: и Витьку убьёт, и себя. И Витька это, кажется, понял. Он вдруг посмотрел на неё трезвыми глазами и насмешливо спросил: «Что, померла Валюха-завалюха, так, что ли?» И Валя сказала твёрдо: «Померла». И ушла.

Вот сейчас и брела она одна по пустынным ночным улицам. Домой. Слёзы текли по щекам, она то и дело смахивала их рукой и не сразу поняла, отчего она плачет. Оказывается, от обиды - на Витьку, на всех людей. Они думают, что если нет сейчас рядом Николая, то уж можно и позволить себе с ней что захочешь, и обидеть по-всякому. Нет! Не позволит она! И от этой мысли на душе у неё вдруг стало легче; уже не жалость ею владела, а злость и упрямство, и слёзы сами собой просохли на глазах. Даже идти ей стало легче - так Вале по крайней мере в первый момент показалось.

Ну а на самом деле идти было трудно. Ноги дрожали, голова тихо и медленно кружилась, и Валю всё время сносило в сторону, а к горлу подступала тошнота. Ах, зачем, ну зачем только она пошла в этот проклятый ресторан? Ведь знала же, что этим кончится, наперёд всё знала. Она отталкивалась от стены какого-то дома или от забора, куда её вдруг сносило, и шатаясь тащилась дальше. Но если раньше ей было всё равно, в каком виде она окажется на улице, то сейчас ей было стыдно, невозможно стыдно, и она старалась обойти жёлтые пятна от фонарей на асфальте, старалась, чтобы никто её сейчас не увидел.

Так брела и брела Валя, и никто её не встретил на полутёмных ночных улицах, никто не пристал, не задел. И во втором часу ночи пришла она наконец к своему дому.

В большом дворе было темно и пусто, фонари не горели, и в редких окнах виднелся свет. Валя остановилась, запрокинула голову и долго искала окна своей квартиры. Путались этажи, подъезды, путался счёт окон. Но в конце концов она их нашла. В двух окнах горел свет.

И Валя решила, что надо посидеть во дворе и подождать, пока свет погаснет и родители уснут. А иначе… Она вяло махнула рукой. Опять будет концерт до утра. Очень надо! А тут хорошо, тихо, темно… Она с трудом нашарила скамью, опустилась на неё, вытянула ноги. Голова закружилась сильнее, но тошнота отступила. Валя откинулась на спинку скамьи и посмотрела на небо. Какие огромные там звёзды… Тоже кружатся, кружатся… Вон звезда, которую они нашли с Николаем, такая красивая… Нет, они нашли вон ту… Раньше она не думала, что звёзды такие красивые. Она их почему-то даже не замечала.

Но тут Валя почувствовала, что ей холодно, совсем она окоченела в своём лёгком платьице. Николай бы сейчас набросил ей на плечи пиджак и обнял. Июль, а ей так холодно. А в Москве, сказал Николай по телефону, жарища немыслимая. Чудно как. Тут южнее, а в Москве жарче. Что он делает там сейчас, в этой жаркой Москве? Спит? И не знает, что она сидит во дворе, что выпила, что была в ресторане, что ей сейчас так одиноко и тревожно, тревожно… И вдруг она вскрикнула от острой боли в сердце: «Ой!..» - и обеими руками схватилась за грудь. Но боль отступила. Только испарина покрыла лоб и сердце заколотилось как сумасшедшее. «Что случилось?» - со страхом подумала Валя. Даже голова перестала вдруг кружиться, и прошла тошнота.

Зато стало совсем уже холодно, просто зуб на зуб не попадал. Валя зябко поёжилась, обхватив плечи руками. Ну вот ещё! Почему это она обязана сидеть тут и ждать? А если она замёрзла? И ещё… ей страшно. Вдруг ударит снова эта ужасная, как от острой иглы, боль.

Она поспешно поднялась со скамьи, машинально одёрнула платье, и вдруг почувствовала, как закружилась голова, и опёрлась рукой о спинку скамьи. Потом медленно, слегка покачиваясь, она двинулась к своему подъезду.

По лестнице Валя поднималась уже почти свободно, мысли совсем не путались, и она помнила, что надо вести себя осторожно и не шуметь. А она уже раза два всё-таки споткнулась.

Добравшись до своего этажа, она вынула из карманчика платья ключ и осторожно вставила его в замочную скважину. Но ключ никак не поворачивался. Наконец Валя догадалась, что она вставила его неправильно. Она вставила его иначе, почему-то не сразу попав в замок, и тихо зацарапала им, как мышь.

Дверь открылась раньше, чем Валя повернула ключ.

На пороге стоял отец. Высокий, поджарый, кривоногий, как кавалерист. Узкие брюки на тонких цветных подтяжках, белая майка, грудь и плечи заросли волосами, редкие волосы на голове всклокочены и на узком, измятом и небритом лице набрякли мешки под глазами, густые тёмные брови срослись на переносице, острый нос почти воткнулся в усы. В сузившихся глазах сухая, холодная злость.

Крепкой рукой он схватил Валю за шею и, как котёнка, швырнул её с лестничной площадки в коридор.

- Пришла, потаскуха? - с угрозой произнёс он, поворачиваясь к съёжившейся в углу Вале. - Опять нализалась где-то, дрянь? У-у…

Он замахнулся, и Валя закрыла глаза.

В этот момент в коридоре показалась мать, кутаясь в синий, махровый до самого пола халат.

- Алексей!

Отец оглянулся. В глазах его мелькнула жалость. Он опустил руки и, вздохнув, сказал:

- Ну верно, верно. Да и противно дотрагиваться. Тряпка половая, об неё только ноги вытирать.

Вале хотелось крикнуть: «Неправда! Я чистая! Я теперь чистая! Я только для Николая живу. И совсем другой стала, вы не знаете!» Но она лишь затравленным зверьком смотрела на отца, а слёзы, помимо её воли, текли и текли по щекам, и она машинально втягивала их трясущимися губами.

Но мать, кажется, что-то поняла, что-то новое уловила в дочери, и не сейчас, а вообще в последнее время. Валя это давно почувствовала, хотя мать ни слова ей не сказала, ни о чём не спросила: она как будто боялась спугнуть это новое или сама ещё не верила до конца в своё открытие. И Валя тоже ей ничего не говорила и не собиралась говорить. Пусть сама как хочет догадывается, если она мать. А Валя давно им обоим не верила и считала врагами, худшими из врагов, потому что она от них ещё и зависела.

И вот сейчас мать, которая раньше никогда не заступалась за Валю, даже не выходила из комнаты, когда отец ночью впускал Валю и ругал её, а дважды даже ударил, - сейчас мать не только вышла, но и остановила отца. В другое время Валя обратила бы на это внимание. Но сейчас она ничего не заметила, сейчас у неё гудела голова, ломило в висках и совсем пересохло во рту - она не могла пошевелить языком.

Мать подошла к ней, притянула к себе её голову и заглянула в глаза.

- Тяжело тебе, доченька? - тихо спросила она, спрятав лицо в перепутанных Валиных волосах.

И Валя, искусав себе губы, вдруг разрыдалась с таким безысходным, трезвым отчаянием, что даже отец озадаченно и хмуро спросил у матери:

- Что это с ней?

- Ну полно, доченька, полно, - прошептала мать и погладила Валю по голове.

Но у Вали отчаяние вдруг сменилось злостью - на всех, на весь свет. Она оттолкнула гладившую её руку и прошипела, глядя ненавидящими глазами на отца:

- Пропадите вы все… пропадом… никого вам не жалко… себя только жалко… видеть мне вас… тошно…

- Ты что, девка, спятила? - хмурясь, строго спросил отец. - Что язык твой мелет, то через голову пропускаешь или нет? Или ещё хмель оттуда не вышел?

- Не надо так, Алёша, - жалобно сказала мать, пытаясь снова прижать к себе Валю, и, обращаясь к ней, добавила всё так же жалобно: - Ты не отчаивайся, доченька. Всё обойдётся, всё хорошо будет. Ты пойди, пойди… усни…

Она стала тянуть Валю по направлению к двери, ведущей в комнату, но Валя грубо оттолкнула её и крикнула:

- Не хочу!.. Видеть вас не хочу!.. Хлеб ваш есть не хочу!.. Пусти!.. Пустите меня!..

Она огляделась, сорвала с вешалки пальто и кинулась к двери.

- Куда!..

Отец ухватил её за плечо, но Валя вывернулась и выскочила на лестницу. Каблучки её дробно застучали по ступеням.

Алексей Афанасьевич хотел было побежать за ней, но раздумал и, только горько махнув рукой, прикрыл дверь.

- Пойдём, Оля, - заботливо сказал он жене. - Тебе лечь надо.

Ольга Андреевна беззвучно плакала, закрыв лицо руками. Халат её разошёлся, и видна была белая в розовых цветах мятая ночная рубашка до самого пола.

- Господи… деточка моя бедная… - бормотала она, захлёбываясь в слезах. - Вот горе-то…

Слов мужа она не расслышала.

А он, сунув руки в карманы брюк, возбуждённо прошёлся из угла в угол маленькой передней и срывающимся голосом произнёс:

- Нет, ты мне скажи: за что такое наказание нам? Ведь была же девчонка как девчонка. И мы с тобой вроде люди как люди. Что мы ей, пить-есть не давали? Голой, что ли, ходила? Не хуже других вроде всё было. И на? тебе! Людям стыдно в глаза глядеть. Домой хоть не приходи. Не девка, а проститутка выросла, падаль какая-то. Откуда она такая, я спрашиваю? Тут всю жизнь горб гнёшь…

- Ах, Алёша, - вздохнула Ольга Андреевна, вытирая слёзы. - У тебя всё тоже не сразу стало хорошо. Забыл ты…

- Никогда я такой падалью не был!

- И она не падаль. А гулял ты сильно, что уж говорить. Через это всё у тебя тогда и приключилось, помнишь?

- Ну поехала, - с неудовольствием проговорил Алексей Афанасьевич. - Подвели меня тогда. Жулики попались.

- Не подвели, а уговорили. Через пьянку всё, Алёша. Ты и сам знаешь. Много ты тогда пил. И ещё кое-что было, - многозначительно добавила она, запахивая халат.

- А, брось! - досадливо махнул рукой Алексей Афанасьевич. - Вспомнила! Вальке тогда сколько было - года три? Что она понимала!

- Да хоть и три. А было ей, кстати, шесть. Но всё равно понять она ничего не могла. Она тогда только слёзы мои переживала. Коротала со мной одинокие ночи. Много их тогда у меня было, Алёша. Это сейчас ты о сердце моём заботишься.

- Ну-ну, - примирительно прогудел Алексей Афанасьевич. - Ты всё-таки не сгущай. Не так уж всё и страшно было. Да и у кого за двадцать лет жизни ничего такого не случалось? У кого?

- Конечно, - вздохнула Ольга Андреевна. - У других и похуже случается. И вовсе ломается жизнь, и трагедии всякие.

- Ну вот видишь! Не так уж всё плохо у нас. И я не такой уж плохой, оказывается. Верно?

- Верно, верно, - слабо улыбнулась Ольга Андреевна.

Но Алексей Афанасьевич ощутил потребность окончательно самоутвердиться и добавил:

- А чей объект потом три года Красное знамя держал? Кто знак «Отличный строитель» получил? Кто строительный институт потом кончил? Кто этой весной в Москву на слёт ездил? Думаешь, легко всё далось?

- Знаю, знаю, Алёшенька, нелегко.

- Вот именно. И всю жизнь мы с тобой каждую копейку считали. А эта? Ну чего ей не хватает? Училась бы, работала, себя уважала, так и её бы уважали.

У Ольги Андреевны снова навернулись на глаза слёзы.

- То ли кто сбил её в первый раз, - сказала она, - закрутил ей голову, поверила. То ли все теперь такие. Вон девушки в брюках все, курят больше ребят, водку пьют охотнее, чем вино, развязные - хуже, чем парни. Век, что ли, такой? Даже, мне говорили, в газетах об этом пишут.

- Газеты, газеты, - раздражённо произнёс Алексей Афанасьевич. - Чего уж там на век сваливать! Проглядели девчонку, вот что я тебе скажу.

- Да как же за ней углядеть было?

- То-то и оно, что не знаю. И никто не знает. Болтовня одна у нас насчёт воспитания. А надо было, видно, лупить как Сидорову козу, чтоб боялась ослушаться родителей пуще огня. Да насчёт парней предостерегать - по женской линии. А теперь уж что, теперь поздно! Ну куда вот её сейчас понесло?

- К тётке Вере… уже не пойдёт… - всхлипнув, произнесла Ольга Андреевна. - Побоится пойти…

- Ну а куда ж тогда? К парням, что ли?

Ольга Андреевна покачала головой:

- Нет, Алёша, не пойдёт она к ним. Влюбилась она, вот что.

- Ну да! Знаем их любовь.

- Ей-богу, влюбилась. Я же вижу. И блюсти себя стала.

- А-а! Не говори мне об этом. Вон, видела, как она себя соблюла?

- Это с горя, Алёша. Точно, с горя. Что-то между ними случилось небось. Уж я знаю, когда с горя, а когда так. Знаю.

Алексей Афанасьевич недоверчиво посмотрел на жену:

- Ну и в кого же она, по-твоему, влюбилась?

- Уж в кого, не знаю. Знаю только, что жалеть её сейчас надо, Алёша, понимаешь?

- А! - сердито насупился Алексей Афанасьевич. - Тебе бы всех жалеть! А тебя она жалеет? Небось видит, как ты с сердцем-то маешься. Ну ладно, Оля. Ты только не нервничай. Взвинтились мы оба. Пойдём. Тебе лечь надо. Третий час ночи. И мне завтра на работу.

- Ну куда она побежала, господи…

- Идём, идём. Ничего с ней не будет. О себе подумай.


Если из дома надо выехать в два часа ночи, а встать самое позднее в половине второго, то считай, что ночи нет и поспать не удастся, так как заставить себя лечь в девять или десять вечера никому ещё накануне отъезда в командировку не удавалось. И в общем-то Виталий к такому порядку вещей привык за время своей беспокойной службы. Но чтобы при этом весь дом не, спал, этого раньше не бывало. В крайнем случае, мама вставала проверить, успевает ли он как следует поесть перед отъездом и уложил ли тёплые вещи - об этом она беспокоилась вне зависимости от времени года, считая, что у Виталия по-прежнему слабые лёгкие и склонность к простуде, как в раннем детстве.

Но Светке ещё было в новинку провожать мужа в командировку: Виталий впервые после женитьбы собирался в дальний вояж, хотя на Светкиной памяти он ездил в командировки не раз, и не в такие пустяковые, как сейчас, а посерьёзнее, как, например, в Снежинск, где они со Светкой так неожиданно встретились, да ещё при очень неприятных обстоятельствах, или, как недавно, в Одессу, о которой тоже есть что вспомнить.

А теперь это даже не командировка, а так, экскурсия, как выразился вчера Игорь Откаленко.

Но Светка снаряжала его всерьёз и была до невозможности озабочена. Она перебрала весь его гардероб, что-то отложила стирать, что-то - чинить, а в десять вечера ещё затеяла печь ему в дорогу пирожки с мясом и джемом.

- Катись из кухни, - объявила Анна Михайловна. - Много ты умеешь! Я сама испеку. А Витику ещё надо кое-что постирать. Ты решила, сколько он берёт с собой носков?

- Граждане! - взмолился Виталий. - Какие носки, какие стирки? Я же через два дня вернусь! Мне и пирожки не нужны. Идите, ради бога, спать.

- Мама, ты иди, ты устала, - решительно заявила Светка. - Я сама всё сделаю.

- Вы мне все надоели, - рассердилась Анна Михайловна. - Вот ещё! Я ни капельки не устала. Катитесь оба из кухни, живо! - тяжело дыша, заключила она.

Уже в комнате Светка деловито спросила:

- Ты какой чемодан возьмёшь?

Виталий рассмеялся, подхватил её на руки и, прижимая к себе, спросил:

- А ты в какой поместишься?

- Ты с ума сошёл! Пусти! Времени и так мало. Я хочу, чтобы ты поспал хотя бы два часа. Ну пусти же!

И она крепко обхватила его за шею.

Виталий уже давно признался себе: даже не ожидал, что семейная жизнь принесёт ему столько радости. Он так много наслушался анекдотов о ней, иронических шуток, а порой совсем нешуточных жалоб, что, любя Светку и мечтая о женитьбе на ней, к своей дальнейшей жизни относился «со здоровой опаской и трезвым оптимизмом», как пожелали ему в торжественном адресе «от лица службы», преподнесённом в сафьяновой папке на свадебном торжестве.

- Вы учтите, - поучал его и Светку в тот вечер старый друг их семьи профессор Герман Иванович Фридлянд, довольно известный социолог, - в вашем положении трудно будет только первые двадцать пять лет, и то не все. Первый рубеж - это от года до трёх лет супружеской жизни. А второй наступит только через семь - девять лет после свадьбы. Ну и последний - вообще только через двадцать - двадцать пять. Это статистические пики разводов. Вы к ним заранее подготовьтесь, закалитесь, развейте сноровку, запаситесь детьми, а под конец срока - и внуками, и тогда вам ничего не будет страшно. Уж поверьте мне, мы с Маргаритой Георгиевной так прошли благополучно все три этапа. - Герман Иванович приложил к груди пухлую розовую руку с широким обручальным кольцом на безымянном пальце, и узкое ироничное лицо его с рассыпающейся шапкой белых как снег волос стало строгим и торжественным.

- Мы начнём готовиться с сегодняшнего дня, - заверил его сильно подвыпивший Виталий, привлекая к себе Светку.

- По всем параметрам, включая запас детей, - потребовал не меньше его выпивший в тот вечер Петя Шухмин.

Ох, что творилось тогда в квартире его стариков!

А под утро молодёжь пошла провожать Виталия и Светку до «места прописки», как заявил Игорь Откаленко.

На квартире у Светки они повеселились ещё, чуть не до обеда воскресенья.

Ну а потом началась та самая семейная жизнь. «Всё время как пьяный… - думал Виталий. - Так тоже нельзя». Он переводил взгляд на Светку, и каждое её движение, улыбка, самое простое слово делали его счастливым. «Нельзя так, нельзя, - твердил себе Виталий. - Это может в конце концов отразиться на работе». И он с опаской приглядывался к окружающим: не замечают ли они его странного состояния? Однако никто, кажется, ничего не замечал. Кроме, может быть, Кузьмича и, пожалуй, Игоря. Но и они старались не подать виду. Хотя Кузьмич говорил с ним как будто с подчёркнутой требовательностью, а Игорь - с такой же подчёркнутой снисходительностью. Впрочем, может быть, Виталию всё это и казалось.

И ещё Виталий всё время сравнивал Светку с Аллой, бывшей женой Игоря. Сейчас возможностей для этого оказалось куда больше. Раньше Виталий наблюдал обеих женщин в совсем разных ситуациях. К тому времени, когда Виталий познакомился со Светкой и приступил, по выражению Откаленко, «к планомерной осаде», Алла была уже лет пять замужем за Игорем. Виталий знал её в то время даже лучше, чем Светку.

Он знал, как безоглядно и ревниво, даже агрессивно любила Алла, сколько мук причинила эта любовь и ей, и Игорю. Алла не только не собиралась делить его с другими, даже с его работой, но требовала, чтобы и он не смел делить себя и весь целиком каждую минуту принадлежал только ей, их сыну и их дому. Этого домашнего рабства, этой демонстративной, подчёркнутой неприязни к его работе, которая с годами у Аллы всё усиливалась, Игорь простить ей не мог. И уходила любовь - просто на глазах у Виталия. Даже Димку Игорь, кажется, любил сейчас меньше, чем раньше. И, как казалось Виталию, мучился, корил себя и страдал от этого.

Да и Алла вела себя тут неумно и даже непорядочно, настраивая сына против отца. Мальчишке нет и пяти лет, а она уже жалуется ему на «подлость» отца, который их «бросил». Алла просто голову потеряла. Она даже Кузьмичу ходила недавно жаловаться, нагрубила ему и после этого пошла в партбюро. А с месяц назад написала письмо в их газету и копию - в «Комсомольскую правду», где облила грязью уже всех, даже Виталия, как ближайшего друга. Правда, неприятностей из-за всего этого Игорь не имел: всюду нашлись умные люди, которых эти базарные, истеричные письма только убедили, что Игорь, видимо, был прав в своём поступке.

Виталий был совершенно ошарашен - такого он от Аллы всё-таки не ждал! Да и все друзья Игоря были возмущены. Только сам он молчал, угрюмо и упрямо, и даже с Виталием избегал говорить на эту тему.

Да уж, Светка была совсем другим человеком, это точно, это сразу бросалось в глаза. Она вовсе не ревновала Виталия ни к кому и ни к чему, это даже его слегка задевало. Светка очень быстро перезнакомилась со всеми его товарищами по работе, и все в ней теперь души не чаяли, не исключая, кажется, самого Кузьмича. А как она жадно слушала их рассказы, как переживала каждую удачу и каждый промах! К сожалению, рассказывать ей можно было очень мало: такова уж их работа, похожа на айсберг - только одна восьмая на поверхности, а семь восьмых под водой. Впрочем, Светка это понимала и, кажется, не обижалась. Пожалуй, больше от этого страдал сам Виталий, ему так хотелось иной раз поделиться с ней своими делами! Но приходилось молчать, делать усилие над собой и молчать. И это невольно создавало какую-то невидимую стену между ними. А временами Виталию вдруг казалось, что Светке с ним скучно.

Об этом он подумал и в тот вечер накануне отлёта, укладывая в портфель всякие дорожные мелочи и прислушиваясь к голосам на кухне.

Это ещё счастье, что у Светки была своя работа, которую она любила. А недавно она даже написала статью. Что-то о личных архивах выдающихся деятелей русской культуры. Светка от музейной работы всё больше тянулась к архивам. Она жутко нервничала, пока эту статью писала, а потом долго стеснялась идти с ней в редакцию. Пришла она оттуда восторженная, окрылённая и долго рассказывала, как внимательно к ней в редакции отнеслись, как хвалили статью и даже будто бы сказали, что она выгодно отличается от статьи некоего светила, но два члена редколлегии будут наверняка её топить, а остальным тема безразлична, но сама статья может понравиться. «И тем более её автор», - иронически вставил Виталий. Светка тут же на минуточку обиделась, точь-в-точь как Анна Михайловна. Но потом важно объявила, что теперь у неё появились нужные связи и это поможет ей двигаться дальше. «А куда ты собираешься двигаться?» - всё так же шутливо поинтересовался Виталий. «Куда надо, туда и буду двигаться», - снова обиделась Светка. А Виталию на миг стало вдруг неприятно: ему показалось, что Светка слишком уже деловито и расчётливо строит планы на будущее. Вскоре статья действительно появилась, это было всего месяца два назад, а сейчас Светка вообще уже ни о чём не в состоянии говорить и думать, кроме как об откликах на эту статью в различных и, конечно, необычайно высоких инстанциях.

Впрочем, всё это не мешало Светке суетиться и нервничать, собирая Виталия в командировку, и со страхом думать о всяких связанных, как она считала, с каждой его поездкой опасностях.

В ту ночь перед отлётом Виталий так и не уснул. Они со Светкой уединились на кухне. Там они, шёпотом переговариваясь, чтобы не разбудить Анну Михайловну, а больше только улыбаясь, уютно попили вдвоём чай, пока за Виталием не пришла машина.


Самолёт приземлился точно по расписанию и, устало рокоча, подрулил к аэровокзалу. Пассажиры, поёживаясь от утренней прохлады, один за другим спустились по вздрагивающему трапу на выложенное шестиугольными бетонными плитами поле аэродрома.

Жёлтый диск солнца уже выполз из-за далёкого степного горизонта, и голубое небо вокруг него постепенно становилось белёсым, словно выгорая от жарких его лучей, а в западной стороне, куда сдвинулась ночь, небо ещё было почти фиолетовым.

Виталий взглянул на часы. Стрелки показывали чуть больше четырёх утра. И уже такое солнце? Но тут Виталий вспомнил, что часы надо перевести вперёд, чтобы они показывали местное время. Значит, сейчас начало шестого. Он поставил портфель у ног и перевёл стрелки часов. Затем огляделся.

Ну конечно же, его встречают! Два человека шли к нему, миновав ограду перед аэровокзалом. Один - в милицейской форме, старший лейтенант, - наверное, из отдела, обслуживающего аэропорт; второй - коренастый, в плаще и кепке, - конечно, свой, из уголовного розыска.

Оба, улыбаясь, пожали Виталию руку, и тот, кто был в плаще, пояснил:

- Мы чего смеёмся? Нам из Москвы товарищ сказал: «Лосева узнаете сразу, он будет самый длинный во всём самолёте». Ну вот мы и сравнивали. Здравия желаю. Капитан Мурзин, - представился он под конец. - Горотдел. Уголовный розыск.

Через несколько минут они уже мчались на машине в город. Прямое, как по линейке проложенное шоссе тянулось через неоглядную степь с рыжей, выгоревшей под солнцем травой. И только перед самым городом появились лесопосадки.

- По адресу вам ещё рано, - сказал Мурзин. - Спят ещё там небось. Так что едем ко мне. Жена с завтраком уже ждёт. Что бог послал…

- Ну что вы! И в самом деле рано, - попробовал было возразить Виталий. - Да и сыт я. Давайте сразу в отдел.

- Ни-ни! Обидите. И меня, и жену, и ребят, - строго предупредил Мурзин. - У нас так не положено. Все ждут.

- И много у вас ребят? - не выдержал и улыбнулся Виталий.

- Двое. Погодки. Саньке уже пять, шестой. А Павлуша на год поменьше. Серьёзные мальцы! Санька, тот в лётчики собрался. Дед у него, жены отец, старый пилот, сейчас диспетчером в аэропорту у нас. Вчера Санька здорово над бабкой подшутил. Говорит: «Баба, ты всё говоришь, аист меня принёс?» А та: «Верно, верно, - говорит. - Аист и есть». А Санька: «И весил я четыре килограмма, да?» «Весил, - бабка говорит. - Весил». А мы ждём, что он отмочит. «Ну так вот, - говорит. - Размах крыльев у аиста не позволяет ему поднять такой груз!» Мы аж ахнули! А Санька говорит: «Мне вон дед сказал. Я его специально спросил». Вот такой парень.

Строгий Мурзин уже вовсю улыбался, и круглое загорелое лицо его стало вдруг простодушным и почти дурашливым.

- А вы, Иван Спиридонович, расскажите, - смеясь, подсказал шофёр, - как он Павлушку наказывал.

- Ага, - подхватил Мурзин. - Тоже хохма была. Прихожу днём пообедать. Гляжу, ребята одни. Санька меня увидел и поволок Павлушку в угол. «Папа, - говорит, - он твой графин разбил». «А как же он его достал с шифоньера?» - спрашиваю. А Санька отвечает: «А я туда полез за пластинками». Ну я его самого в угол. И он оттуда говорит: «Поставил? А ещё друг называется…»

Все трое весело рассмеялись, а Виталий подумал: «Неужели и я когда-нибудь буду такие истории рассказывать? Это же записывать надо».

Машина тем временем неслась по пустынным ещё, умытым утренней прохладой улицам с необычно широкими тротуарами, отделёнными от мостовой то пёстрым ковром цветов, то невысокой стенкой плотного, глянцево-зелёного кустарника.

Остановились возле длинного двухэтажного дома.

Поднимаясь по лестнице, Мурзин озабоченно сказал:

- Заодно я вам кое-какие сведения передам. Эта девица у нас на учёте состоит.

Дверь им открыла хозяйка - полная, статная, румяная, в аккуратном фартуке поверх простенького, без рукавов пёстрого платья; светлые волосы были собраны в тяжёлый пучок. Виталий подметил довольный взгляд, каким Мурзин окинул свою супругу. А из-за неё уже выглядывали двое поразительно похожих на отца мальчонок. Только один смотрел строго, точь-в-точь как Мурзин, когда требовал, чтобы Виталий ехал к нему, а другой, постарше, улыбался и был удивительно похож на того Мурзина, который рассказывал в машине про его выходки.

Хозяин дома оказался прав: на столе приехавших уже ждал завтрак, и среди тарелок со всяческой снедью уютно пыхтел причудливый, потемневший от времени огромный самовар с бесчисленными выбитыми по кругу медалями, какого в Москве уже не увидишь.

За столом мальчики сидели неожиданно тихо, не сводя любопытных глаз с приезжего гостя. А хозяйка потчевала его так ласково и весело, что Виталий, незаметно для себя самого, съел невиданное количество всяких вкуснейших блюд и под конец уже еле дышал.

Но главное, почему он утратил контроль за собой, были сведения, сообщённые ему Мурзиным о пока неведомой Вале Березиной. Впрочем, несмотря на то что девушка была на учёте в милиции, сведений оказалось не так уж много. Главное, что числилось за Валей, - это инцидент в квартире тётки Веры, где обнаружены были краденые вещи и задержаны сами воры.

- Судя по компании, - заметил Мурзин, отхлёбывая чай, - мы думали, что встретимся с этой девчонкой ещё не раз. Но вот пока сигналов нет. Вполне возможно, что взялась за ум. Мы с ней тогда крепко поговорили.

- А к тётке своей она ходит? Или кто-нибудь из той компании?

- Ну что вы! После того прокола кто же сунется?

- Серьёзные люди не сунутся, а шпана всякая, чтоб только погулять, вполне может. А нам бы хоть за кого-нибудь из них тоже зацепиться.

- Нет. Там тихо. Мы приглядываем, как вы понимаете.

- Да, понятно. А ведь уб… - Виталий откашлялся. - Тот парень… в Москве который… тоже, возможно, из этой компании.

- Скорее всего, - согласился Мурзин. - Вот Березина, надеюсь, нам и об этом расскажет.

- Она работает?

- Да должна бы, - не очень уверенно ответил Мурзин. - Во всяком случае, две недели назад ещё работала.

- Этот парень мог ей из Москвы позвонить или написать, - задумчиво сказал Виталий. - Или нет, написать вряд ли успел. Хотя сейчас это уже неважно. - Он посмотрел на Мурзина: - Поедем, Иван Спиридонович? А то ещё она на работу уйдёт.

Он с трудом поднялся из-за стола и принялся благодарить хозяйку. За ним поднялся и Мурзин.

А ещё через полчаса они поднимались по лестнице уже совсем другого дома на совсем другой улице. Виталий взглянул на часы. Было всего половина восьмого. Часы показывали теперь уже местное время.

На звонок дверь открыл высокий худощавый человек в тёмном костюме с большими залысинами на лбу и мятым, невыспавшимся лицом. Выбрит он был торопливо и небрежно, да и трудно, должно быть, было справиться со всеми складками на щеках и особенно на шее, под подбородком. Глаза с припухшими красными веками смотрели на пришедших людей неприязненно и встревоженно.

Алексей Афанасьевич ничего хорошего не ждал от такого неожиданного звонка. Уж не говоря о дочери, он и от своей работы ничего, кроме трёпки нервов и всяких неприятностей, тоже не видел. А работал Алексей Афанасьевич уже который год прорабом на большом и сложном объекте, который дважды консервировался, и ещё дважды срывались сроки его сдачи. Бесчисленные комиссии, инспектировавшие стройку, добились объявления прорабу такого количества выговоров, которое должно было, казалось, стереть его в порошок и превратить в лучшем случае в какого-нибудь разнорабочего. Но Алексей Афанасьевич странным образом неуклонно получал одновременно с выговорами и всякие премии и почётные грамоты. Ибо в конце концов объекты сдавались с удовлетворительной оценкой. Тем не менее каждая такая комиссия и каждый выговор стоили Алексею Афанасьевичу здоровья. И каждую минуту он ждал на своём треклятом объекте какого-нибудь ЧП вроде крупной кражи, несчастного случая, пожара или чего-нибудь в этом роде. И тогда, конечно же, прибегут за ним. Вот и сейчас неожиданный приход этих двух людей мог означать любую неприятность у него на работе.

Но уже в следующий миг какое-то чувство подсказало Алексею Афанасьевичу, что эти двое молодых людей, из которых один, очень длинный, светловолосый, в модном летнем костюме и пижонских заграничных сандалетах, был явно приезжий, пришли не по работе, а в связи с Валей.

Алексей Афанасьевич внутренне даже весь как-то съёжился в ожидании этой новой неприятности. Но в то же время его вдруг кольнуло беспокойство: а не случилось ли что с девчонкой? И сразу же возникла мысль, как бы уберечь Олю с её больным сердцем от этой неведомой ещё беды…

- Товарищ Березин? - вежливо осведомился Виталий.

- Он самый.

- Хотелось бы повидать вашу дочь, - сказал Виталий и протянул Алексею Афанасьевичу своё удостоверение.

- Дочь?.. Так она же… Вы, значит, из Москвы, так я понимаю? - сбивчиво произнёс Алексей Афанасьевич, бросив взгляд на протянутую ему книжечку, и вдруг спохватившись, торопливо добавил: - Да вы, товарищи, заходите. Что за разговор на лестнице?

В переднюю уже вышла Ольга Андреевна в синем махровом халате и домашних шлёпанцах, отороченных мехом. Уловив последние слова мужа, она заволновалась и тоже начала настаивать, чтобы все зашли в комнату.

Через минуту они уже сидели вокруг стола с остатками скромного завтрака, и Ольга Андреевна всё порывалась бежать на кухню, чтобы поставить чайник, а Виталий и Мурзин по очереди просили её этого не делать. Но тут Алексей Афанасьевич озабоченно посмотрел на часы, и Виталий поспешно сказал:

- Видите ли в чём дело. Нам надо повидать вашу дочь Валю. Хотим попросить её, чтобы она нам помогла. Надо узнать одного человека. Возможно, он даже ей звонил из Москвы. Это её знакомый, наверное.

- Да-да! Ей кто-то звонил из Москвы! - воскликнула Ольга Андреевна. - Я сама слышала.

- А кто именно? - быстро спросил Виталий.

- Не знаю. Ничего мне Валя тогда не сказала. Да и сейчас… - Она отвернулась и тихо закончила: - Тоже ничегошеньки не знаю…

Алексей Афанасьевич откашлялся и смущённо потёр подбородок.

- Тут, видите, какое дело… - сказал он. - Ну, словом, поссорились мы с Валентиной. Ушла она.

- Куда же она могла уйти? - не спеша и серьёзно спросил Виталий, понимая, что вторгается в очень неприятную область, и сам от этого начиная волноваться.

- Ой, не знаем мы! Ну не знаем! - плачущим голосом ответила Ольга Андреевна, не поднимая головы. - Среди ночи пришла, среди ночи и ушла. Поругались мы. Она опять выпивши была. Ну, отец в сердцах-то и не стерпел и… - Она внезапно запнулась, словно поняв, что коснулась чего-то запретного для посторонних, оглянулась на угрюмо молчавшего мужа и, обращаясь к нему, робко спросила: - Может, опять она у тётки Веры, а, Алёша?

Тот покачал головой:

- Не пойдёт она больше туда. Я же тебе сказал.

- Ну да. Не пойдёт, - сразу согласилась Ольга Андреевна. - Конечно! О господи! Куда же она теперь пошла, а?

Видно было, что вопрос этот всё время мучит её и она уже устала задавать его себе и вот обрадовалась, что сейчас снова может задать его мужу и тот не рассердится, не отругает её за это, потому что вот пришли люди, которым тоже надо знать, где сейчас находится Валя.

- Кто ж её знает, где она! - мрачно ответил Алексей Афанасьевич, не отрывая глаз от пола. - И на работе её сегодня уже не жди.

- Может быть, она у какой-нибудь подруги? - пришёл на помощь Виталий.

- Ну да, как раз! - с горькой усмешкой ответил Алексей Афанасьевич. - Небось в штанах подруга-то. Эх, дочка наша - не дочка, а горе…

- Не пойдёт она сейчас ни к кому! - горячо вмешалась Ольга Андреевна, утирая слёзы. - Не пойдёт. Я же тебе говорила, Алёша. - И, обращаясь к Виталию, добавила:- Ну что вам сказать? Влюбилась она, вот что. По-настоящему влюбилась, а не как раньше. Через это у неё, может быть, вся жизнь теперьизменится. Может, человеком станет.

- В кого же она влюбилась? - спросил Виталий.

- Не знаю… - упавшим голосом ответила Ольга Андреевна. - Ничего Валя мне не рассказывает. Как чужие мы ей.

- Да с чего ты это вообще взяла? - вяло и, видно, в который уже раз возразил Алексей Афанасьевич. - Заладила Ольга Андреевна. - Я тебе точно говорю!

Слушая их, Виталий вдруг ощутил какое-то острое и щемящее чувство, охватившее его при мысли, что убитый парень и есть тот самый, в кого влюбилась эта непутёвая Валя, кто мог бы сделать её человеком, изменить её судьбу. Неужели это он? Но вовсе не исключено, что это был один из прежних её дружков, не потерявший надежды вернуть себе её благосклонность, или просто знакомый. «Нет, - тут же поправил себя Виталий. - Уж себе самому-то хоть не задуривай голову». В самом деле, какой это простой знакомый или даже бывший дружок станет вдруг немедленно и так старательно вписывать её телефон в новую книжечку, один её телефон, и не столько для памяти - ведь он и без того его помнил, - сколько из радости ещё раз его повторить, посмотреть на него, запечатлеть, так сказать, как что-то особенно дорогое. Нет, психологически это всё совершенно ясно. И Виталий снова почти физически ощутил чьё-то надвигающееся безмерное горе, которому никто на свете уже не сможет помочь, чью-то неминуемую катастрофу. Неужели убит тот самый парень? Неужели это он звонил Вале из Москвы? А вдруг всё-таки…

- Скажите, - обратился он к Ольге Андреевне, - откуда вы знаете, что Вале кто-то звонил из Москвы? Она же вам об этом ничего не говорила.

- А чего там говорить? Я же слышала. При мне небось позвонил-то.

- И что Валя ему говорила? Вы что-нибудь уловили из их разговора?

- Ничего я не уловила, - безнадёжно махнула рукой Ольга Андреевна. - Она нарочно так говорила: только «да» и «нет».

- А ещё что она сказала? Ну припомните.

- Ещё… сказала: «очень, очень». Ох, так она это сказала… - вздохнула Ольга Андреевна. - Словно счастье своё «очень, очень» ждёт. Всю меня аж захолодило.

- Значит, она… вы думаете… с ним говорила - с тем, в кого влюбилась?

- С ним, с ним. Я её даже не узнала. Голос стал другой. Сама вся вспыхнула. Ой, ну что вы! Он самый звонил. Господи, хоть бы хороший человек оказался!

Виталий промолчал.

Нет, всё-таки невозможно тяжёлая у него работа. Всё время рядом с чьим-то горем, с чьей-то бедой. И никак не притупится в нём эта боль за другого, даже вовсе незнакомого человека. Ну вот как, например, считать эту Валю совсем незнакомой?

- Всё-таки куда же она могла уйти? - спросил Виталий. - Скорее всего, выходит, к подруге?

- Может, к Нинке? - Ольга Андреевна вопросительно посмотрела на мужа.

- А я знаю? - хмуро ответил тот. - Какая-то ещё Наташка у неё есть, кажись.

- А может, из конторы та, помнишь? Как её? Катя…

- Ну давайте по порядку, - сказал Виталий. - Как найти Нину, вы знаете?

Ольга Андреевна пустилась в длинные объяснения, и Виталий старался вылущить из них и запомнить самое главное.

- Так. Ну а Наташа? - спросил он затем.

- Ой, даже не знаю, - махнула рукой Ольга Андреевна. - У Нинки спросите, она-то уж должна знать. Ну а Катя, значит, в конторе. Господи, только бы не случилось ничего, только бы под машину не попала! Ведь она сама не своя убежала.

«Случается кое-что и похуже», - подумал Виталий, а вслух сказал:

- Мы вам сразу сообщим, как только её найдём. А найдём обязательно, не волнуйтесь. Ничего с ней случиться не могло. Какие ночью машины?

- А вот если она вдруг придёт, - вмешался всё время молчавший до сих пор Мурзин, - пусть позвонит по этому телефону. - Он вырвал листок бумаги из записной книжки и, написав номер, положил листок на стол. - И пусть не боится, - добавил он. - Никаких у нас претензий к ней нет.

«Кажется, он что-то уловил», - подумал Виталий.

Между тем Алексей Афанасьевич снова с беспокойством посмотрел на часы. И Виталий стал торопливо прощаться. За ним поднялся и Мурзин.

…Разыскать Валину подружку Нину оказалось несложно. Она жила совсем недалеко и, следуя довольно путаным объяснениям Ольги Андреевны, Виталий и Мурзин вскоре добрались до нужного домика в глубине большого запущенного двора.

На звонки долго никто не открывал. Раздосадованный Виталий собрался было уже уходить, когда за дверью послышались шаги, чьи-то руки неуверенно задёргали замок, дверь наконец приоткрылась и высунулась всклокоченная, заспанная девушка в поношенном байковом халате. Увидев пришедших, она насмешливо и сердито скривила пухлые, ещё не намазанные губы и спросила с вызовом:

- Вы что, мальчики, ошалели?

- Вы Нина? - вежливо осведомился Виталий.

- Ну допустим. Что из того?

- Тогда здравствуйте, - дружелюбно, почти весело сказал Виталий. - А где Валя?

Девушка удивлённо перевела взгляд с одного незнакомого парня на другого и уже снисходительно повертела пальцем около виска:

- Нет, вы какие-то чокнутые. И на пьяных вроде не похожи. Вы что, опохмелиться пришли после вчерашнего? Топайте, топайте, всё равно не пущу.

Видно, она слабо представляла себе, кто был у неё вчера в гостях, и привыкла тут ко всяким неожиданностям.

- А Валя у вас? - спросил Виталий.

- Бросьте, бросьте! - Она хитро погрозила ему пальцем. - Вам небось Шурик нужен, да?

- Что вы! Ей-богу, Валя, - вполне искренне заверил её Виталий. - Больше никто нам не нужен.

- Ха! Вальку сейчас калачом к нам не заманишь. Такая стала, что не тронь… Никого за людей теперь не считает. - Голос Нины стал до невозможности язвительным. - Мы ей теперь не подходим.

- Что ж это с ней? - поинтересовался Виталий.

Нина лукаво подмигнула и собралась уже было со вкусом заняться давно волновавшей её темой, как вдруг уловила неясный шум у себя за спиной. Нина сразу нахмурилась и уже совсем другим тоном громко сказала:

- Одним словом, мальчики, никакой Вали тут нет и не было. Так что отваливайте. Чао!

И она помахала рукой.

- А где она может быть? Хоть подскажите. Вот так нужна… - Виталий провёл ребром ладони по горлу.

- Не знаю, мальчики, не знаю, - заторопилась Нина и перед самым их носом захлопнула дверь.

Виталий и Мурзин переглянулись и оба прыснули от смеха.

- У Шурика лопнуло, кажется, терпение, - заметил Виталий. - Неудачно мы с тобой попали.

Когда они снова очутились во дворе, Мурзин огляделся и задумчиво спросил:

- М-да, где ж нам теперь эту Валю искать?

- Даже не спросили, где живёт Наташа, - досадливо заметил Виталий. - А возвращаться бессмысленно, она сейчас нас так пошлёт, что неделю не отмоемся. Ну ситуация! Давай думать.

В конце концов было решено повидать на всякий случай тётку Веру, а уж потом, где-нибудь в середине дня, вернуться к Нине, когда, надо полагать, нетерпеливый Шурик покинет наконец её гостеприимный кров.

У тётки Веры, как и следовало ожидать, Вали не оказалось. Пьяненькая эта старушка лишь бессмысленно улыбалась и, приседая, разводила руками, давая понять, что никого тут у неё ровным счётом нет. Добиться от неё какого-нибудь членораздельного ответа не представлялось возможным. Единственное, что она была в состоянии произнести, так это два слова, которые она повторила Виталию уже раз десять. Вот и напоследок, когда Виталий уже собирался уходить, она ухватила его за рукав и прошепелявила беззубым ртом:

- Дашь выпить?

И тут Виталия вдруг осенило. Он вытащил из кармана своё удостоверение и строго сказал:

- А мы, бабушка, между прочим, из милиции. - И быстро спросил: - Ну-ка вспомните поживее, куда Валя пошла?

У старухи от неожиданности отвалилась челюсть и в глазах появился вполне осмысленный испуг.

- Ну куда ж… ей-то идтить?.. Мать с отцом ни за что выгнали… козочку мою… - пригорюнившись, жалобно забормотала она. - Нешто так можно… как котёнка… прости меня, господи, рабу твою… грех беру на душу… погрязла, погрязла… в мирских делах… один поднесёт, другой… - Она снова уцепилась за Виталия: - Дай… - Но тут же в страхе отпрянула в сторону: - О господи… бес попутал…

Виталий, сдержав усмешку, сурово повторил:

- Где Валя?

- Ну где-где… К Катьке своей побёгла… Где ж ещё?..

Виталий посмотрел на Мурзина, который делал над собой усилия, чтобы не рассмеяться.

Удача свалилась совершенно неожиданно. Они поспешно простились со старухой и, уже не обращая внимания на её бормотание, торопливо вышли на улицу.

Найти ЖЭК особого труда не представляло.

Катя оказалась высокой дородной женщиной лет тридцати с могучей грудью и карими, горячими глазами под вольным разлётом чёрных, красиво изогнутых бровей. Она сидела за небольшим столиком у кабинета начальника конторы и что-то быстро печатала толстыми, ярко наманикюренными пальцами. Руки у неё были широкие и красные, в трещинах, как после большой стирки.

С нескрываемым подозрением оглядев пришедших, Катя насмешливо спросила:

- А зачем она вам, красавчики? Вроде таких приятелей у неё не водилось.

- Поговорить нам с ней надо, - ответил Виталий.

- Кто ж вы такие будете?

Виталий чуть помедлил с ответом.

- Милиция, - наконец сказал он, решив не искать окольных путей, и многозначительно добавил: - Из Москвы я.

Последние слова должны были означать, что никаких претензий лично к Вале у него быть не может и никакими неприятностями ей этот разговор не грозит; и в то же время разговор этот, видимо, очень важный, раз человек специально из Москвы приехал.

Всё это Катя, видимо, прекрасно поняла, но задиристая её натура взяла верх над благоразумием и даже любопытством. Кроме того, память, очевидно, подсказала ей какие-то малоприятные воспоминания. И она с вызовом ответила, небрежно пожав полными плечами и снова поворачиваясь к машинке.

- Ну а раз милиция, то и ищите. Я почём знаю, где она?

- Напрасно вы так, Катя, - укоризненно покачал головой Виталий. - Мы ведь не шутки шутить приехали. Валя должна нам помочь в серьёзном деле.

- Да? Помочь? - Катя, вспыхнув, резко повернулась к нему: - А ей самой кто поможет? Вы, что ли? Знаю я вашу помощь! Вам бы только «давай, давай», а вот «на, на» - это у вас что-то не получается. - Она гневно посмотрела на Виталия и добавила: - Я про вас лично не говорю.

- В чём Вале помощь нужна?

- Да отстать от неё надо. Дохнуть ей дать свободно.

- Кажется, она дышала как хотела. Только ни к чему это хорошему не привело.

- Привело! Вашего брата узнала. Что почём на свете. И себя узнала. И любовь нашла. Господи, как я ей завидую! Подумать только, настоящую любовь! Счастье это какое!

Катя разволновалась, глаза её стали влажными, щёки разрумянились.

- Да настоящая ли любовь-то? - с сомнением спросил Виталий. - Это и показаться может.

- Только вас это не касается. - Катя метнула на него сердитый взгляд. - Сама она как-нибудь разберётся. Не лезьте в душу-то хоть! Знаю я вас! - И, помедлив, снова добавила: - Не вас лично, конечно.

- Откуда же вы нас знаете?

- Пришлось. Затаскали. Всё наизнанку вывернули. С мужем навеки поссорили. Не простит он меня теперь никогда.

На глаза её навернулись слёзы.

- Ладно тебе, - укоризненно сказала одна из женщин, находившихся в комнате. - Вылечат - и придёт назад твоё сокровище. Мало он тебя палкой да кулаком гладил, мало стульев да посуды перебил?

- Не твоё дело! Мой муж, а не твой! У тебя сроду никакого не было.

- Да по мне…

- Хватит, бабы! - вмешалась другая женщина. - Угомонитесь. Перед людьми стыдно.

Катя, судорожно всхлипывая, достала из ящика стола носовой платок.

Виталий нагнулся к ней и тихо спросил:

- Где же теперь эта Валина любовь?

- В Москве он, - ответила Катя, утирая глаза и вздыхая. - Звонил недавно Вале оттуда.

- Так это он звонил?!

- Ну да! - Катя с недоумением посмотрела на Виталия и вдруг, с испугом прижав ладонь ко рту, прошептала: - Что случилось-то?.. В Москве у вас…

- Как его зовут? - сухо и деловито спросил Виталий.

- Николай. А фамилия - Павлов.

- Видели вы его когда-нибудь?

- Конечно, видела.

- Узнать можете? - напористо продолжал спрашивать Виталий.

- Ещё бы!

- Он это?

Виталий вынул из внутреннего кармана пиджака фотографию убитого в Москве парня и положил на стол перед Катей. Она как-то мельком, боязливо взглянула на неё и тут же вскрикнула, прижав обе ладони к лицу:

- Ой!.. Он это!.. Убитый!..

Все находившиеся в комнате обернулись на её отчаянный крик.

Виталий поспешно спрятал фотографию и, понизив голос, жёстко сказал:

- Вот почему нам надо видеть Валю, понятно вам?

Катя, всхлипывая, подняла голову и собралась что-то сказать, но их уже обступили взволнованные люди.

- Катя, что случилось?.. Кого убили?.. Кто такой?..

- Да никто! Не знаете вы его! - зло крикнула Катя. - Никто его не знает! Мать родная и та… только… вот только… - Голос её захлебнулся. - Одна знает… Ой-ой, что же будет?.. Ой, бедненькая…

Теперь все смотрели на Виталия. И он сдержанно сказал:

- Так уж случилось. Погиб человек. Ничем теперь не поможешь.

- А вы-то куда смотрели? - крикнул кто-то.

Виталий закусил губу.

- Сами мы никуда не смотрим, - вступилась женщина, только что упрекавшая Катю за её мужа. - Что ж теперь, на каждом углу милиционера ставить?

А Катя глубоко вздохнула и сказала, обращаясь к Виталию:

- Идите ко мне домой. Вон, через дорогу. - Она указала в окно. - Первый этаж. Налево. Три раза стукнете… Да я вас сейчас сама отведу!.. - Она поспешно поднялась и схватила висевший на спинке стула платок. - Пойдёмте.

И, не оглядываясь, кинулась к двери. Виталий и Мурзин двинулись за ней. Люди молча провожали их глазами.

Уже подходя к двери квартиры и вынимая ключ, Катя предупредила:

- Только вы уж как-нибудь поосторожнее, не сразу. Это же для неё какое горе неслыханное! Так она его ждёт…

Когда они тихо вошли в квартиру, Валя спала, калачиком свернувшись в углу большой тахты и укрывшись какой-то кофточкой.

И все трое на секунду замерли, боясь неосторожным движением внезапно разбудить девушку и терзаясь мыслью о том, что ей сейчас придётся услышать.

- Валюша… - нерешительно позвала наконец Катя. - Валюша, ты слышишь?..

Она нагнулась над спящей и осторожно провела большой красной рукой по её волосам.

Девушка открыла глаза, увидела чужих людей и быстро, словно и не спала, приподнялась, сжалась в комок, подобрав под себя ноги, как испуганный, но готовый к обороне зверёк.

- Чего вам надо? - осипшим от сна голосом спросила Валя, понимая, что люди эти пришли к ней.

И ещё она сразу сообразила, что, раз привела их сюда Катя, значит, зла они ей не причинят, иначе Катя ни за что бы их в свой дом не пустила.

- Здравствуйте, Валя, - с трудом выдавил из себя Виталий. - Мы к вам из Москвы. Насчёт Николая.

- Насчёт Николая?.. - растерянно повторила Валя. И, вдруг уловив что-то в лицах окружавших её людей, она подалась вперёд и с испугом воскликнула: - Да говорите, что с ним?!

- С ним… его… - сбивчиво начал Виталий.

- Ну, что с ним?..

- Убили его, Валя…

- А-а!..

Она захлебнулась в отчаянном крике и упала на тахту, зарывшись лицом в подушку. Плечи её вздрагивали, а судорожно сжатый кулачок стучал по тахте.

Виталий с тревогой посмотрел на Катю. Та ответила ему гневным взглядом и процедила:

- Сказала же вам…

Но тут вдруг Валя резко поднялась, лицо её было мокро от слёз, она и не думала их вытирать.

- Кто вы такие? - спросила она. - Откуда вы знаете про него?

- Мы из Москвы, из милиции, - негромко ответил Виталий. - Мы должны выяснить, кто его убил и за что. Вы не догадываетесь кто?

- Откуда же я знаю? - угасшим голосом ответила Валя, с тоской глядя куда-то в пространство.

- Он вам не говорил, зачем едет в Москву?

- Вот так… его спасли, - еле слышно произнесла Валя, отвечая каким-то своим мыслям и как будто не замечая обращённого к ней вопроса.

- От чего его собирались спасти? - задал новый вопрос Виталий. - И кто его спасал?

- Была драка, - по-прежнему безучастным тоном, как о чём-то очень далёком и постороннем, сказала Валя. - В сквере, около рынка. Не знаю уж, с чего началось. Все пьяные были. Кроме Коли. Он говорил, что от меня пьяный, ему хватит. Ну а в сквере к нему пристали. Он кинул одного, а на него ещё трое… Ну Витька, кажется, бросил ему нож. И Коля ранил кого-то. А все подумали, что убил. И разбежались. Потом Коля спрятался. И от меня тоже. А позвонил уже из Москвы. Так хорошо слышно было. Я подумала, он из дома звонит. Я ему говорю: «Ну что ж ты не приходишь? Я же извелась вся. Скорее приходи, я жду». А он говорит: «Скоро, Валечка, совсем скоро. Вот приеду и больше никуда от тебя ни на шаг. Люблю тебя очень». Так в телефон и сказал. «А где же ты был?» - спрашиваю. А он говорит: «Хорошие люди мне помогли. Я тебе из Москвы звоню». «Что ты там делаешь?» - спрашиваю. А он говорит: «Да тут попросили меня съездить, отвезти кое-чего. Ну и я хорошо заработаю. Нам с тобой надолго хватит. И уедем, далеко!» «Ой, - говорю, - не надо таких дел. Зря хорошо не платят, я уж знаю». А он смеётся. Он такой весёлый был, он так смеялся…

Виталий понял: всё, что тогда она думала во время разговора с Николаем, теперь ей казалось, что она произносила вслух.

- Кто же его послал в Москву?

- Почём я знаю? Вот так его спасли… Хорошие люди. Спасибо им. Спасибо… У-у… - Она погрозила кому-то кулачком. - Нужны нам были их вшивые деньги!.. Коля такой доверчивый… был…

- Мы найдём этих людей, Валя.

- А мне-то что! - Она пожала плечами, упрямо глядя куда-то в пространство перед собой. - Вы мне Колю найдите. Вот уж я вам спасибо скажу…

- Значит, не знаете вы тех людей… - как бы про себя повторил Виталий. - Ну а друзей его близких знаете? Может, они чего вспомнят?

- Не знаю. Никого у него не было. Одна я была. Да и я его только одну ночь любила. Только одну ночь.

Она, не отрываясь, смотрела в пространство, словно окаменев, и только слёзы текли по щекам.

- Родственника у него в Москве нет? - спросил Виталий.

- Нет, - покачала головой Валя. - Никого у него нигде нет.

- А Пашку он вам не называл? Или Павла?

- Да нет у него в Москве никого, - устало сказала Валя.

- Ладно, - согласился Виталий. - Это мы оставим. Ну а можете вы вспомнить, только точно, когда он звонил, в какой день?

- В какой день? - переспросила Валя. - Это я точно помню. В среду звонил.

Виталий сразу отметил про себя: в день убийства. И поспешно спросил:

- А в котором часу, тоже запомнили?

- В котором часу? - опять переспросила Валя, словно ей каждый раз приходилось откуда-то неохотно возвращаться, чтобы понять, о чём спрашивает её этот настырный парень. - Да, помню. Вечером он звонил. Я с работы уже пришла. А отец ещё не пришёл. Он поздно приходит.

«А ведь у Пашки в это время был самый разгар попойки», - отметил про себя Виталий. Он вдруг ощутил неясную тревогу. Что-то не стыковалось в его версии, что-то шло наперекор, факты не желали сцепляться.

- А он не сказал вам, откуда звонит: из квартиры или, скажем, с почтамта, с переговорного пункта?

- Откуда звонит?.. Как так откуда?.. Аа-а… Из квартиры он звонил.

- Почему вы так решили? - быстро и напористо спросил Виталий, не давая ей снова уйти куда-то.

- Ну как так почему? Что-то он сказал такое. Не помню уж… Ах да! Он сказал: пора кончать, а то копеечка бежит, и ещё… да, ещё хозяин зовёт пить чай.

- Понятно, понятно, - пробормотал Виталий, хотя с каждым новым Валиным ответом ситуация становилась всё непонятнее.

- А скажите, - снова спросил он, - Николай вам не сказал, когда приедет? - И, не выдержав, добавил: - Вспоминайте, Валя, вспоминайте, я вас очень прошу.

- Да вспоминаю я, вспоминаю, - с тоской ответила Валя. - Всё я вспоминаю, каждое его словечко. Он сказал не «приеду», а «прилечу». «Самолётом прилечу к тебе» - вот он как сказал.

- Самолётом?

- Да-да. Самолётом.

- А в Москву он ехал поездом, - задумчиво произнёс Виталий. - Ну да, он же багаж вёз. А обратно… - И, обращаясь к Вале, спросил: - А когда он обещал прилететь?

Девушка вздохнула и прижала ладони к вискам:

- Я его на следующее утро уже ждала.

- Он так и сказал: «Утром прилечу»?

- Да. А вылетал ночью.

- Ночью? - насторожённо переспросил Виталий.

Валя молча кивнула в ответ.

Ночью был только один рейс. Тот самый, которым летел Виталий. Его самолёт вылетел из Москвы в два двадцать пять ночи. И здесь был утром.

- И больше он вам ничего не успел сказать?

- Ничего… - Валя покачала головой. - Мы так хорошо поговорили. Ой, какая я была счастливая, когда он позвонил, вы бы знали!! Ой какая!.. - судорожно воскликнула она. - Ой-ой! Что же это такое!.. Что же это…

И Валя снова упала на тахту.

Виталий переглянулся с Мурзиным, и, кивнув Кате, они один за другим тихо вышли из комнаты, миновали маленькую переднюю и осторожно закрыли за собой входную дверь.

Очутившись во дворе, они остановились. Виталий вытащил сигареты, и оба молча закурили.

Первым нарушил молчание Мурзин.

- Да-а… - вздохнув, сказал он. - На нашей работёнке не соскучишься.

- Именно, - подтвердил Виталий. - И к чёртовой матери летит вся наша версия.

- Насчёт того, кто убийца?

- Да, - задумчиво кивнул Виталий. - В ту ночь на лестнице подъезда мелькнул один парень. С чёрным портфелем. Он спешил на самолёт. Я думал, что исчез ценный свидетель. А его-то и убили… И ограбили… Вот какая история.

И сразу два важнейших обстоятельства пришли на ум Виталию. Первое - это что не было убийства в пьяной драке. Всё было обдумано и подстроено. Того парня во дворе уже ждали. А второе - это нежелание кого-то из жильцов признать свою связь с убитым, потому что тот парень вышел не из квартиры Пашки, это ясно. Почему же никто не пожелал признать, что парень тот ушёл от них? Чего они боялись?

След упрямо вёл в Москву и… терялся в тёмном подъезде.

Глава IV
ВОЗДУШКА

В самолёте, под ровный гул моторов, Виталий пытался читать купленные в аэропорту уже сегодняшние утренние московские газеты, но мысли бежали от газетных строчек к его собственным делам и он не в состоянии был уловить смысл прочитанного.

Вчера вечером из гостиницы он позвонил домой, и Светка дрожащим голосом сообщила, что днём Анну Михайловну отвезли в больницу, прямо с работы. И Светка только что вернулась оттуда. Врач сказал, что инсульт. Правда, лёгкий. И всё должно пройти. Но пока ей очень плохо, она еле говорит. И положили её в коридоре, в палатах нет мест. Светка не знала, что делать. Она уже говорила с заведующим отделением, с врачом, со старшей сестрой. Все обещают, но когда - неизвестно. Может быть, надо сделать подарок кому-то из них или просто сунуть деньги? Нянечкам она уже рассовала рубли и трёшки, и они обещали особо присматривать, ведь мама сейчас совершенно беспомощна. Но нянечкам все, наверное, суют. Что же делать? Всегда бодрая, самоуверенная Светка была совершенно растеряна и как-то пришиблена. «Что же ты не позвонила отцу? - разволновался Виталий. - Он бы всё устроил». «Я звонила, - пролепетала Светка. - Но ведь все на работе днём… А завтра ты уже прилетишь… Сейчас всё равно ничего не сделаешь… Ой, Витик, как это ужасно!..» Да, это было ужасно. Виталий даже не думал, что так разволнуется. Ночь он почти не спал.

И сейчас, в самолёте, он всё время клевал носом и, вздрагивая, тряс головой, отгоняя дремоту. Наконец, когда погасло световое табло над дверью пилотского отсека, Виталий с облегчением закурил, прогнав остатки сна.

Но прошло чуть больше часа, как табло снова зажглось: самолёт пошёл на снижение. «Сумасшедшие всё-таки скорости, - подумал Виталий. - Ведь больше тысячи километров. Когда-то неделями ехали, дневники писали в дороге, письма, чаи гоняли на почтовых станциях. А тут дух перевести не успеваешь, скачешь, как с троллейбуса на автобус». Потом он подумал, что сразу же, как приедет, доложит всё Кузьмичу и помчится в больницу. Кузьмич, конечно, отпустит. А потом, когда он вернётся, они подумают, что делать дальше. Ах да! Ещё сразу же надо позвонить отцу на работу, - наверное, у него в той больнице есть знакомые, у него, слава богу, всюду есть или бывшие коллеги, или бывшие ученики.

И ещё надо тоже сразу позвонить Светке в музей, она там, наверное, с ума сходит. «Да, - подумал Виталий, - подходит времечко, когда не они о нас заботятся, а мы о них. Ну-ну! - тут же прогнал он от себя эту мысль. - Они ещё без нас пока обойдутся, а вот мы… Когда всю жизнь были с ними…» Виталий попытался представить, как он останется один.

Неожиданно рёв моторов стал глуше, ощутимо заломило в ушах. Виталий посмотрел в иллюминатор. Земля, медленно поворачиваясь, надвигалась на самолёт. В прозрачной утренней дымке проступило пёстрое лоскутное одеяло полей и лесов, рассечённых серыми артериями дорог и петлистыми голубыми изгибами каких-то речушек…

В аэропорту Виталия ожидал сюрприз. С машиной, которую за ним послал Кузьмич, приехал Игорь. Точнее, Откаленко встретил его ещё на поле, когда пассажиры, сразу разомлевшие от неистовой московской жары, лениво тянулись через поле к багажному отделению.

Друзья улыбнулись друг другу и зашагали рядом. Откаленко сдержанно сообщил:

- Я из больницы. Всё там отрегулировал.

- Ну да? - обрадованно удивился Виталий.

Игорь пожал плечами:

- А что? Есть опыт, как ты знаешь.

- А как состояние?

- За один день ничего не меняется. Неважное состояние.

- А Светка?

- Светка там. Тебя ждёт.

Они подошли к машине и по очереди забрались в её душное нутро. Виталий дружески похлопал водителя по плечу, и тот весело подмигнул, поймав его взгляд в зеркальце заднего вида. Машина медленно вырулила со стоянки и, набирая скорость, понеслась по шоссе.

- Ну, - сказал Игорь, закуривая, - докладывай, чего привёз.

Виталий потёр лоб, пытаясь сосредоточиться, затем начал рассказывать, сам постепенно увлекаясь и всё ярче, всё детальнее описывая свои вчерашние встречи и разговоры, которые в конце концов привели к полному краху их первоначальной версии.

- И Пашка тут ничего не знает и ничего не даст, - закончил он. - Вот такой компот.

- М-да… Виктор Анатольевич тебе, во всяком случае, спасибо скажет за это открытие. Он вчера полдня бился с этим Пашкой. Тот ему такие концерты даёт, словно он и в КПЗ по литру водки получает. Истерик совершенный. Но что же ты всё-таки узнал?

- Прежде всего имя и фамилию убитого и вообще всё о нём: кто он и откуда.

- Всё, кроме самого главного: кто послал, зачем и к кому?..

- Да. Это всё предстоит узнать. И ведь кто-то из жильцов нам соврал, мы ведь всех опросили. У кого-то из них этот Николай прожил два дня.

- Ну-ну, ты только сам себя не гипнотизируй этим домом. Николай мог быть там в гостях или по делу, а остановиться совсем в другом месте.

- Почему тогда его ждали во дворе?

- Выследили и ждали. Раньше напасть было невозможно. Светло ещё было, народ кругом.

- Так ведь он оттуда на аэродром ехал с портфелем. Что ж он, в последний момент в гости пошёл?

- Или по делу. Почему нет?

- Не-ет, - покачал головой Виталий. - Не верю.

- Вот-вот, - усмехнулся Откаленко. - И я тебе тоже советую не верить в одну какую-то версию, пока она не окажется единственной. Хватит. На одной мы уже, кажется, погорели.

- Не волнуйтесь, коллега, - шутливо откликнулся Виталий.

Он на секунду прикрыл глаза и потянулся, ощущая в теле лёгкую и приятную усталость, как после хорошей работы на свежем воздухе.

Что же, в целом он неплохо поработал. Он установил, кто такой был убитый, установил важные обстоятельства и кое-какие причины его поездки в Москву. Кто-то поручил ему отвезти какой-то неведомый груз по неизвестному пока адресу. И за это Николаю должны были немало заплатить. Так, может быть, вместо того чтобы заплатить, вернее, чтобы не заплатить и чтобы вообще не проболтался, его решили убрать? Вряд ли. Всегда лучше расстаться с деньгами, чем идти на риск убийства. Ведь не сто и даже не десять тысяч обещали заплатить ему за такую поездку? Да и не сомневались в нём, иначе не доверили бы такой груз. Знали ведь, что парень от них никуда не денется, некуда ему бежать, ищут его всюду, раз он якобы убийство совершил. А Виталий проверил: драка была, но никакого убийства не было, и даже ранен никто не был ножом, всё им спьяну да со страху померещилось. Но Николай был уверен, что совершил убийство, и те, кто его спрятал, тоже, наверное, были уверены. Куда же Николаю от них деться? И не выдал бы он их никогда в жизни. А тут ещё и Валя в городе осталась, вполне возможно, что они про неё знали. Нет, те, кто послал Николая в Москву, убить его не могли. Тогда, может быть, убили те, к кому он приехал? Но зачем? Ведь он привёз им какой-то груз, вернее, какой-то товар, причём выгодный конечно, доставляемый, вероятно, не в первый и не в последний раз. Но убить возчика, доверенное лицо, - это значит, во-первых, оборвать навсегда канал поставки этого выгодного товара, а во-вторых, восстановить против себя бывших компаньонов, сделать их своими лютыми врагами, да и не только их, но и всё это крысиное подполье, где таких вещей не прощают. Ну а последнее означает не только разорение, крах «фирмы», но и верную гибель, ибо одного слова бывших компаньонов достаточно, одного анонимного письма куда следует, чтобы угодить за решётку, причём, конечно, с конфискацией всего нажитого. Нет, Николая не могли убить те, к кому он приехал. Что же остаётся? Случайная драка отпадает. Николая во дворе явно ждали. Те двое. Что же, это просто какая-то ссора, после которой за ним пошли, чтобы рассчитаться? Или случайная встреча с какими-то старыми дружками, которые решили свести с ним какие-то, тоже старые, счёты? Возможно. Возможна даже простая случайность, дикая случайность, когда ждали кого-то другого или вспыхнула случайная драка. Вот если это в самом деле случайность, то плохо, очень плохо. Тогда быстро ничего не найти. Убийство «повиснет» надолго и долго будет портить отчётность всего отдела, его репутацию. И хотя Кузьмич-то им за это шею мылить не будет, как некоторые другие начальники, но всё равно неприятно, всё равно берёт зло и досада. Ведь кто-то ходит на свободе и ухмыляется, кто-то, кому по справедливости следует сидеть за решёткой, кусать локти и проклинать день и час, когда он решился оборвать чью-то человеческую жизнь.

Человеческую жизнь… Одну ли? И Виталий вспомнил Валю Березину, вспомнил её фигурку на большой продавленной тахте, сначала свернувшуюся уютным калачиком под старенькой кофточкой, спящую, потом перепуганную, забившуюся в самый угол, как затравленный зверёк, вспомнил её узкое бледное лицо с маленьким, по-детски пухлым ртом, удивлённо поднятые, почти скрытые светлой чёлкой брови, и огромные, тёмные, полные тоски глаза, и слёзы, прозрачные капли, быстро скатывавшиеся по щекам. А потом взгляд её стал застывшим, пустым, мёртвым…

Что будет теперь с этой девочкой? Снова ступит на тот круг, с которого её сорвала любовь, первая в её жизни любовь? Но для неё это может стать трагедией, стать гибелью.

Разными путями удаётся людям вырваться из этого опасного круга. Таким путём может быть новая среда, новые друзья, но их у Вали даже в отдалении не видно. Это может быть интересная, захватывающая работа, но её работа учётчицы на стройке ей ничего увлекательного, захватывающего не сулила, а другого она не умела, не знала. Могла бы помочь и резкая перемена обстановки, новый, невиданный край, который сразу кружит голову, как берег океана после пустыни, как тайга и сопки после большого шумного города. Но Валя вряд ли когда-нибудь решится на такой шаг, на такую перемену в судьбе. Нет, для этой натуры требовалось что-то иное. Её могла сорвать с порочного круга - и сорвала - любовь. Только любовь смогла так овладеть всеми её помыслами и мечтами, что уже не осталось места для другого, для прежнего.

И вот не стало любви. Что будет теперь с этой девочкой, кто ответит за то, что произошло с ней, за её жизнь, за её судьбу? Кто-то ходит на свободе и ухмыляется, даже не подозревая о том, что он сотворил.

А Валины родители, больная Ольга Андреевна, Алексей Афанасьевич, к которым могла вернуться дочь, а теперь уже неизвестно, вернётся ли? И что будет с ними обоими, если она не вернётся, как вынесут они это горе? Вот и за них, за их судьбу должен ответить убийца.

Но всё это лишь одна сторона дела, хотя и главная. Есть и другая.

Если всё происшедшее с Николаем лишь случайное стечение обстоятельств, совпадение, неожиданное и непредвиденное, то, следовательно, никуда дальше этот трагический эпизод не поведёт, даже в случае если преступление будет раскрыто и убийца задержан. Раскрытие такого преступления не поможет раскрыть то, что стоит за злосчастной поездкой в Москву. А за ней тянется другая, неведомая пока ниточка к другим преступлениям и к другим, не менее опасным людям. Как в этом случае добраться до них?

- Давай пока не загадывать, - вздохнул Цветков, когда Виталий изложил у него в кабинете всё или почти всё, что он думал по дороге, вместе с подробным отчётом о поездке. - Съездил ты не зря, вот первый вывод. Как считаешь, Виктор Анатольевич? - обратился он к Исаеву.

Тот кивнул в ответ.

- Хорошо уже то, что версия насчёт этого пропойцы отпала. Негативный результат - это тоже результат. Но этим, я полагаю, добыча Лосева не ограничивается.

- Во-во! - Цветков многозначительно поднял палец. - Может, что-нибудь позитивное отыщем, а? Давайте, милые, мои, - обратился он к присутствующим, - помозгуем. А то у некоторых наших повелось: один раз подумать, а семь раз сбегать. Так вот, надобно наоборот. Что ты думаешь, Откаленко?

Игорь живописно восседал верхом на стуле, положив руки на его спинку и опершись на них подбородком. Цветкова, видимо, это нисколько не коробило, тем более что вся поза Игоря выражала глубокую сосредоточенность и живой интерес к происходящему. Услышав вопрос Цветкова, он нахмурился и какое-то мгновение ещё оставался в той же позе, потом выпрямился и неторопливо произнёс:

- Первый позитивный результат поездки - то, что удалось установить личность убитого и кое-какие его связи.

- Не самые главные в данном случае, - осторожно заметил с дивана Валя Денисов.

- Это точно, - подтвердил Виталий. - Кроме Вали, я нашёл ещё двух его приятелей. Один из них сидит за ту драку, между прочим. Все установленные связи - только со сверстниками. Никто из них, конечно, не мог послать его в Москву.

- И Валя ничего тебе не подсказала, ничего не предположила? - с сомнением в голосе спросил сидевший рядом с Денисовым на диване Петя Шухмин.

- Понятия она не имеет, кто его мог прятать, а потом послать в Москву. Николай ни разу не заикнулся даже об этих своих знакомствах.

- Ишь конспиратор! - проворчал Петя. - Доконспирировался на свою голову.

- А где этот Николай работал? - поинтересовался Исаев.

- Электрик он… был, - ответил Виталий. - В железнодорожных мастерских работал.

- Ну, значит, связи эти не по работе, - заключил Исаев.

- Но и на улице он с этими прохвостами познакомиться не мог, - снова вступил в разговор Откаленко. - И не в компании, и не на танцах. Это люди солидные.

- Тогда где же, в самом деле? - с недоумением почесал затылок Петя Шухмин. - Интересно.

- Возможно, случайное знакомство, - предположил Откаленко. - Или давнее какое-нибудь, возникшее в других местах. А теперь вот случайно встретились.

- Ну конечно, - съехидничал Шухмин. - Как чего установить не можем, так случайностью объявляем. И взятки гладки. Никаких претензий.

- Но исключать этот вариант тоже нельзя, - примирительно заметил Валя Денисов.

- А у нас Шухмин всё непонятное исключает. Ему сразу ясность требуется, - ответил Игорь.

- Ну ладно, милые мои, - вмешался Цветков, по привычке вертя в руках очки и сейчас постучав ими по столу. - В том городе пока зацепки не видно. А в Москве?

- В Москве у нас этот проклятый подъезд висит, - с досадой произнёс Виталий. - Кто-то из жильцов мне соврал. Николай, приехав, остановился у него.

- Или был в гостях, или по делу, - вставил Откаленко.

- Но если и прожил, то всего одни сутки, выходит? - спросил Шухмин.

- Именно что, - всё так же досадливо откликнулся Виталий. - Потому никто из соседей его не заметил.

- И, выходит, звонил он Вале из той квартиры? - не унимался Шухмин.

- Вот оно! - поднял очки Цветков. - Кажется, ухватились, милые мои.

- За телефон-то?

- Вот-вот! - И Цветков обернулся к Исаеву: - Как полагаешь, Виктор Анатольевич, ведь даст нам телефонная станция справку, кто звонил такого-то числа в такое-то время в такой-то город?

- Само собой, - кивнул Исаев.

- Вот и дело в шляпе, - весело откликнулся Петя Шухмин. - Кончен бал.

- Тогда только бал и начнётся, - усмехнулся Откаленко.

Цветков взглянул на часы.

- Ладно. Значит, решаем. Ты, Лосев, отправляйся.

- Я, Фёдор Кузьмич…

- Знаю. Поезжай. - И, обращаясь к Исаеву, Цветков пояснил: - Ему в больницу надо.

Вернувшись к себе в комнату, Виталий прежде всего позвонил Светке на работу.

- Она в больнице, - ответили ему.

Тогда он позвонил на работу отцу.

- Всё уже знаю, - ответил тот. - И всё уже сделал. Её посмотрит сегодня профессор Красиков. А насчёт палаты Игорь уже всё организовал, ты знаешь?

- Да.

- Как ты слетал?

- Всё в порядке. Сейчас еду в больницу.

- Ну-ну, надеюсь, что и там всё будет в порядке. Привет передай. Вечером созвонимся.

- Ладно. До вечера, значит. Ты позвонишь потом этому профессору?

- А как же! Ну привет.

Виталий положил трубку и полез за платком.

Солнце палило в распахнутое окно, дышать было нечем, по вискам текли струйки пота.


Виталий приехал в больницу, когда час посещений больных ещё не наступил. Но у него выработалась уже немалая сноровка в подобных ситуациях. Однажды ему даже пришло в голову, что больницы становятся более посещаемыми общественными местами, чем театр или кино. Туда по два-три раза в неделю не ходишь, а вот сюда… Подумать только, всё время кто-нибудь из друзей или близких лежит в какой-нибудь больнице! Навещая их, даже знакомых теперь встречаешь, новости узнаёшь, передаёшь приветы; возникают новые знакомства, как в клубе каком-то. А рядом всё время чьё-то горе, чьё-то страдание.

Короткий разговор с молоденькой дежурной сестрой, у окошечка в просторном застеклённом вестибюле, разговор шутливый и серьёзный одновременно, с упоминанием «фирмы» и связанных с ней срочных дел, а также и того, что посещение больной тёщи заслуживает всяческого поощрения («У вашего мужа есть тёща? Ах, нет пока мужа? Ну тогда вам ещё предстоит оценить мой подвиг!»), - всё это увенчалось беспрепятственным проникновением на третий этаж, где располагалось нужное отделение.

Здесь можно было даже не надевать халат. Этот анахронизм уже ушёл в прошлое. Кто-то, очевидно, наконец понял, что если десятки людей вынуждены надевать один и тот же халат, то стерильности в палате в этом случае всё равно не будет. Да и больные теперь стали носить не казённые, застиранные, обычно мышиного цвета, несуразные по размерам халаты, а домашние, и не только халаты, но и куртки, пижамы - удобные, красивые, разные, добавляющие хоть каплю домашнего тепла.

Виталий прошёл по длинному коридору, стараясь не смотреть в приоткрытые двери палат, где лежали женщины, с деловым видом миновал столик дежурной сестры, кабинеты врачей, маленькую чистую столовую за стеклянной перегородкой и кровати вдоль стен, где лежали больные, пытаясь при этом не задеть что-нибудь на их тумбочках.

Наконец он добрался до нужной ему палаты, дверь которой была плотно прикрыта. Осторожно постучав, Виталий убедился, что его не слышат. Смущённо потоптавшись возле двери, он в конце концов решился приоткрыть её.

- Можно? - громко осведомился он.

- Входите, входите, - позвал кто-то.

В залитой солнцем, душной палате стояло несколько кроватей, окно было закрыто, - очевидно, лежащие возле него боялись сквозняка. Кто-то из больных женщин читал, кто-то спал, одна стонала и металась по постели, возле неё возилась сестра, пытаясь дать с ложечки какое-то лекарство.

Но первой, кого увидел Виталий, войдя в палату, была Светка. Она сидела, сгорбившись, подперев рукой подбородок, около дальней, в углу, кровати. При появлении Виталия она подняла голову и, узнав, помахала ему рукой.

Виталий подошёл и, погладив Светку по голове, склонился над Анной Михайловной, чувствуя, как сжимается горло при виде этого отёкшего, бледного, без единой кровинки, потного лица.

- Ах, мама, ну как же так… - пробормотал он, устраиваясь на стуле возле Светки и обняв её за плечи. - Не усмотрели мы за вами.

Пухлая рука Анны Михайловны слегка погладила его колено.

- Маме трудно говорить, - тихо, почти не разжимая рта, произнесла Светка, боясь расплакаться. Но в глазах её стояли слёзы, и подёргивались уголки губ.

Анна Михайловна вопросительно посмотрела на Виталия.

- Мама спрашивает, как ты съездил, - сказала Светка.

И Виталий принялся негромко рассказывать, как летел, как выглядит город, где он побывал, невольно стараясь не столько вспомнить, сколько придумать что-то интересное, что хоть на миг могло бы отвлечь больную, но по её взгляду он понял, что она с трудом заставляла себя слушать: что-то другое, тяжкое, происходящее в ней самой, поглощало её внимание, туманило взгляд.

- Мама, ты слышишь? - прикусив губу, спросила Светка.

Анна Михайловна чуть заметно улыбнулась и на миг прикрыла глаза.

- Доктор сказал, что всё пройдёт, - сказала Светка. - Обязательно пройдёт. Скоро тебе лучше будет.

- А профессор был? - спросил Виталий.

- Нет. Я его жду, - ответила Светка и, обращаясь к Анне Михайловне, добавила: - Вот и профессор то же самое скажет, увидишь.

Они ещё некоторое время посидели около постели, а когда Анна Михайловна задремала, вышли в коридор.

- Что на самом деле врач говорит? - спросил Виталий и, взглянув на Светку, снова обнял её за плечи. - Ну, ты только не реви. В таких случаях знаешь как надо себя в руки взять! Не смей реветь, слышишь?

- Ох, Витик! - прижимаясь головой к его плечу, пролепетала, глотая слёзы, Светка. - Как хорошо, что ты у меня есть! Что бы я одна делала?..

- Конечно, хорошо. Поэтому возьми себя в руки. О маме надо заботиться, а не плакать. Ну, что сказал врач?

- Он и вправду сказал, что всё пройдёт… Только не скоро. И маме ещё долго лежать здесь… Ой, Витик, за ней такой уход нужен…

- Может, к отцу её перевезти?

- Нет, что ты! У них же там совсем другой профиль. А тут, мне сказали, очень хороший специалист есть. Но уход, Витик… Уход ужасный…

- Ну что ты! Вон Игорь лежал в прошлом году после ранения, помнишь? Три месяца, кажется. Прекрасно ухаживали.

- То Игорь. И откуда ты взял, что прекрасно?

- Я же видел.

- Ах, что ты видел! Но здесь… здесь же их не дозовёшься. Если бы я могла всё время быть с мамой… Ой, Витик! Надо помочь тут одной сестре. Когда она узнала, что ты работаешь в милиции… - Светка подняла голову и, отбросив со лба упрямую прядку, виновато посмотрела на Виталия.

- Откуда же она узнала? - улыбнулся Виталий, но тут же согнал улыбку с лица и уже серьёзно спросил: - Чем ей надо помочь?

- Сейчас скажу. Только, Витик, это обязательно надо сделать. Ты понимаешь?

- Конечно. Если это только в моих силах.

- Когда ты захочешь, то всё в твоих силах. Я знаю.

- Например, я захотел жениться на тебе.

- Витик, я не шучу, - строго оборвала его Светка. - Так вот. Ей надо прописать к себе бабушку.

- Бабушку?

- Ну да. Родную бабушку. А ей не разрешают.

- Почему?

- Вот я её сейчас найду, её Галя зовут. Она тебе всё сама расскажет. Я могу что-нибудь напутать. Подожди.

Светка торопливо пошла по коридору в сторону видневшегося вдали столика дежурной сестры. По дороге она оглянулась и с улыбкой погрозила Виталию пальцем, показывая, чтобы он оставался на месте и ждал, бессознательно чувствуя видно, что он смотрит ей вслед и любуется ею.

Виталий ответно улыбнулся и подумал: «Ещё бабушка какая-то на мою голову».

Он и не подозревал, какие неожиданные последствия будет иметь история, в которую втягивала его Светка.

А через несколько минут Светка вернулась в сопровождении высокой неуклюжей девушки в белом халате и белой шапочке на бронзовых волосах. Скуластое, толстогубое лицо её с чуть выпуклыми серыми глазами выражало одновременно смущение и любопытство, и ещё что-то грустное и раздражённое было в этом лице.

- Знакомьтесь, - сказала Светка. - Это Галя, а это Виталий. - И добавила, обращаясь к Виталию: - Вот её бабушку надо прописать…

- А почему же её к вам не прописывают? - спросил Виталий.

- Ой, я вам сейчас всё расскажу, - всполошённым тоном начала Галя. - Значит, так. Бабушка у сына своего живёт, у дяди Володи. А мой папа, тоже её сын, давно уже умер. А мама… Ну, в общем, у мамы другая семья. Они в Куйбышеве живут. А мне мама комнату оставила. Пока всё ясно?

- Пока всё, - улыбнулся Виталий.

- Ну вот. А бабушке у дяди Володи очень плохо. Они богатые люди, а каждый кусок, который бабушка съест, считают. И работать заставляют. И бабушка из последних сил всё делает. Говорит: «Раз я их хлеб ем, должна отработать». А Софья и пользуется. Это дяди Володи жена. Ух, жадина! У самой тряпок - завались…

- Ну а почему бабушка у вас не живёт? Для этого особая прописка не требуется.

- Да знаю я! Звала. Не хочет. «Где, - говорит, - прописана, там и жить буду. Господь, значит, меня этим наказал. Пропишешь у себя - буду жить с тобой». Я в милицию. А там говорят: «У вас площадь мала, нормы нет».

- Какая же у вас площадь?

- Одна комната, двенадцать с половиной метров, светлая, квадратная. Бабушкина постель вполне встанет.

- Ну что ж, Галя, - вздохнул Виталий. - Вы напишите заявление начальнику…

- Написала я уже, - перебила его девушка и вынула из нагрудного кармана халата сложенный вчетверо лист. - Мне уже Светланочка сказала. Посмотрите только, правильно или чего исправить?

Виталий развернул бумагу, пробежал глазами заявление и кивнул:

- Правильно. Только вот тут - ваш адрес, а вот здесь, внизу, напишите адрес, по которому бабушка сейчас проживает.

Галя приложила лист к стене и шариковой ручкой вписала адреса.

- Ну вот. - Виталий положил заявление в карман. - Постараюсь что-нибудь сделать. Твёрдо, правда, обещать… - Но тут он перехватил умоляющий Светкин взгляд и уже другим тоном закончил: - Всё, что смогу, сделаю. Но уж вы…

- Ой, что вы! - всплеснула руками Галя. - Я за вашей мамочкой как за родной буду ходить. Вот увидите!

Галя кивнула им обоим и убежала.

- Ловкая особа, - хмуро сказал Виталий.

- Ой, я для неё готова что угодно сделать, - вздохнула Светка. - Только бы мама…

- Я тоже готов что угодно сделать, - согласился Виталий. - Вот только никого у меня в том районе нет знакомых. Ну ладно, поищем, раз такое дело. - Он посмотрел на часы. - Мне надо бежать, Светка.

- Ладно. Беги, - вздохнула Светка. - А я дождусь профессора.

- Всё будет хорошо. Не волнуйся, - сказал Виталий и, нагнувшись, поцеловал Светку в щёку. - Мировой профессор придёт, учти. Так мне приезжать?

- Ты когда освободишься?

- Часов в семь.

- Приезжай. Я тебя дождусь.

Виталий взглянул на часы. Порядок. Он ещё успевает кое-что сделать.

С тяжёлым чувством уходил Виталий из больницы. Что теперь будет? Когда поправится Анна Михайловна? И как её сейчас оставлять на ночь одну? Этих нянечек действительно не дозовёшься. А Анна Михайловна пока и позвать не может. И Светка в конце концов тоже свалится, если так будет продолжаться.

Виталий почувствовал растерянность перед этими непреодолимыми жизненными сложностями. Никогда ещё ему не приходилось решать такие проблемы. И первая мысль, которая тут же пришла ему в голову, была: «Надо пойти к моим, они что-нибудь придумают». И Виталий усмехнулся про себя. «Да, - снова подумал он, - старики без меня пока ещё могут, а вот я без них никак». Странно, но эта мысль принесла неожиданное успокоение. Всё устроится, всё будет хорошо. Надо только успокоить Светку.

Он вышел в больничный двор и побрёл мимо высоких корпусов к выходу на улицу. И тут же новые заботы обступили его.

Виталий отправился на междугороднюю телефонную станцию.

Большое серое здание в глубине площади показалось ему настоящим муравейником, сложная и строгая организация которого, как известно, с трудом доступна человеческому пониманию. Виталий даже не пытался здесь что-нибудь понять, оглушённый бесчисленными гудками, звонками и стрекотанием сложнейшей загадочной аппаратуры, непонятными терминами и чисто профессиональными оборотами речи работников станции. Он послушно переходил из цеха в цех, из одной группы или службы в другую.

Задача оказалась совсем не простой: установить номер телефона, по которому такого-то числа вечером состоялся разговор с указанным городом, а затем по этому номеру уже назвать фамилию и адрес абонента. Не меньше чем полтора десятка людей, оторвавшись от срочной работы, вынуждены были давать Виталию справки, отвечать на вопросы, растолковывать, копаться в регистрационных книгах, перебирать бесчисленные бланки исполненных заказов в клетках сортировочных шкафов, рыться в пухлых конвертах и звонить кому-то по телефону.

И вот тут-то Виталия и поджидало первое неприятное открытие на, казалось бы, ясном и простом пути к цели. В конце концов выяснилось, что нужный ему телефон установлен в помещении трамвайной станции недалеко от проспекта Мира.

- Исключено, - решительно заявил Виталий. - Это должна быть частная квартира.

Работники станции пожали плечами, но проверили ещё раз. Результат оказался тот же. Телефон упрямо торчал в помещении какой-то станции. Следовательно, доступ к нему имели десятки самых различных людей, и каждый из них мог, набрав шифр соответствующего города, автоматически получить разговор с любым из абонентов там.

- Нет, - поправили его. - Заказ исполняла телефонистка. Мы же с вами видели табуляграмму и нашли бланк заказа.

Хорошо, допустим, что так, продолжал рассуждать уже про себя Виталий. Но на этой чёртовой станции должен быть какой-нибудь дежурный, диспетчер или кто-то в этом роде. Разговор кого-либо из работников станции или вагоновожатых с другим городом не мог пройти мимо его внимания. И скорее всего он ещё не успел это забыть, прошло всего шесть дней. Ну а посторонний человек вообще не получит разрешения звонить в другой город по служебному телефону. Да, но Николай не был ни вагоновожатым, ни работником станции. Значит, диспетчер ему был знаком, - возможно, он у него и остановился на те два дня, которые провёл в Москве.

Воображение уже рисовало Виталию, как вечером в прошлую среду Николай пришёл к знакомому диспетчеру на работу; тот как раз садился пить чай, посторонних людей на станции не оказалось, и Николай беспрепятственно сделал заказ на разговор. Его, наверное, дали быстро, приятели даже не успели выпить чаю. И диспетчер, наверное, поторапливал Николая, пока тот говорил с Валей. И дело тут было, конечно, не в чае, который остывал, а в том, что диспетчер всё-таки побаивался: как-никак за государственный счёт разговор шёл, вдруг да начальство обратит внимание.

Кстати, этого диспетчера установить будет совсем несложно. Немного их там, на станции, вероятно, да и в большинстве это, конечно, женщины.

Утешая себя этими вполне разумными соображениями, Виталий наконец покинул телефонную станцию. Голова гудела, и всё тело наливалось тяжёлой, вязкой усталостью.

Виталий заехал в больницу за Светкой. Она немного приободрилась: был профессор Красиков и вполне оптимистично оценил состояние Анны Михайловны.

- Сейчас мама заснула, - наверное, до утра, - сказала Светка. - Мы можем ехать домой. Ещё надо в молочную зайти и в булочную. Дома ничего у нас нет.

Светка выглядела осунувшейся и бледной. «Так она долго не выдержит», - с беспокойством подумал Виталий.

А утром Светка снова уехала в больницу. Она выпросила себе неделю в счёт отпуска.

Виталий обещал, что тоже заедет туда среди дня. Особых хлопот на трамвайной станции ожидать не приходилось. Хотя установить того диспетчера надо было осторожно: вполне возможно, что это он проживал в том самом подъезде и скрыл от Виталия свою связь с убитым.

Трамвайную станцию Виталий обнаружил, однако с немалым трудом. И тут его ждало новое неприятное открытие.

Небольшой деревянный домик, одиноко стоявший посередине тихой площади, среди путаницы трамвайных путей, оказался заколоченным и брошенным. Станция не функционировала.

Ошеломлённый Виталий даже зачем-то подёргал толстую шершавую доску, которой наискосок была забита дверь станции. Доска под его рукой даже не шелохнулась. Прибита она была намертво дюймовыми гвоздями. Так же добросовестно были заколочены и окна. Нет, решительно никто не мог туда проникнуть, чтобы поговорить по телефону. И тем не менее разговор состоялся!

Виталий, озадаченный и сердитый, дважды обошёл маленький домик. Со стен его местами уже обвалилась штукатурка, и под ней проступили потемневшие от времени брёвна. Этот замшелый гриб давно надо было бы убрать с площади, и вот теперь этим, вероятно, и решили заняться. Но в домишке этом был телефон, звонить по которому могло разве только привидение. Впрочем, кто-то должен отвечать за всё это хозяйство, кому-то оно пока что принадлежит. Что же предпринять? Куда-то надо было двинуться за информацией.

Присев на ступеньку, Виталий выкурил сигарету и наконец принял решение. Причём самое простое в создавшейся ситуации.

Он сел в первый же трамвай, который остановился на площади недалеко от бывшей станции. Молоденькая девушка-вагоновожатая в лихо сдвинутой набок форменной фуражке и пёстром платьице очень бойко и охотно отвечала на его вопросы. Виталий узнал, что станция на площади принадлежит одному из отделений службы пути и не работает уже месяца три, если не больше. Так вот и стоит заколоченная, и ни разу туда никто не заходил. Одновременно Виталий получил адрес отделения вместе с приглашением проехать часть пути на этом же трамвае. Приглашение Виталий принял, но от дальнейшей болтовни с девушкой благоразумно воздержался, заметив, какой непомерно большой процент внимания постепенно переключался на его персону.

Через некоторое время Виталий уже поднимался на второй этаж невзрачного старого дома в одном из тихих переулков. Длинный коридор первого этажа Виталий уже прошёл. На втором этаже он довольно быстро обнаружил кабинет начальника отделения.

- Нет, - сухо ответил ему маленький, седоватый, чем-то, видимо, раздосадованный человек в белой рубашке. - Мы эту станцию законсервировали. Будем сносить. И, понятно, ею никто не пользуется. Соответственно телефоном тоже. И вообще его уже давно выключили, к вашему сведению.

- Что вы не пользуетесь станцией, это понятно. Но вообще-то туда проникнуть можно было? Она давно так основательно заколочена?

- А вы как думаете? С первого дня заколотили. И, я повторяю, телефон там выключен.

Да, с телефоном этим происходило что-то непонятное, даже таинственное. Им могли воспользоваться и в самом деле одни привидения. Откуда же звонил Николай? На междугородной телефонной станции, очевидно, произошла ошибка. А раз так, то теперь уже ничего не найдёшь. Ниточка оборвалась. Что же делать дальше?

И всё же Виталий решил, хотя бы ради перестраховки, наведаться в бухгалтерию службы движения и узнать, когда они последний раз платили за этот злосчастный телефон.

Но для этого предстояло ехать по новому адресу.

Между тем ноги уже изрядно гудели. Солнце палило нестерпимо, и рубашка давно прилипла к мокрой спине. И дышать на знойных, пробензиненных улицах было нечем. Давно Москва не знала такой невероятной жары.

Время близилось к обеденному перерыву. Надо было спешить. И тут Виталию подвернулось такси. Шофёр предупредительно распахнул дверцу, даже предварительно не выяснив, куда, собственно, Виталию требуется ехать. Жара, видимо, действовала на людей по-разному.

В огромной комнате бухгалтерии, уставленной столами, между которыми двигаться можно было только боком, а уж разойтись с кем-нибудь представлялось задачей почти невыполнимой, Виталий мыкался довольно долго, слегка оглушённый непрерывным тарахтением совершенно сбесившихся, как ему казалось, арифмометров, истеричным стуком пишущих машинок и звонким щёлканьем деревянных пуговиц счётов.

Наконец он добрался до нужного ему стола в самом дальнем углу комнаты, возле какой-то двери. Здесь было относительно тихо, и Виталий смог, уже не напрягая голоса, в десятый раз сформулировать свой вопрос.

Какая-то пегая розовощёкая женщина в очках сочувственно выслушала его и, предупредив, что у них скоро начнётся обеденный перерыв, тем не менее обещала сейчас же всё выяснить. Попросив Виталия минуту подождать, она с деловым видом скрылась за соседней дверью.

Виталий благодарно посмотрел ей вслед и принялся с интересом оглядываться по сторонам. Вскоре, однако, он начал нетерпеливо постукивать пальцами по столу и поглядывать на дверь рядом с собой. В это самое время до него донёсся знакомый голос из соседней комнаты. Розовощёкая женщина говорила кому-то по телефону:

- Федя? Придёт Нюра. Отдай ей старую скатерть. Ну ту, с цветами, красную. Что?.. Ну погляди. Я подожду… - Пауза, по расчёту Виталия, продолжалась минуты три. - Нашёл?.. А ты погляди на кухне, знаешь, в том ящике. Ну с чёрной ручкой. Ага. Давай… - И снова пауза. - Нашёл? Ну всё тогда. А ты поел?.. Ещё кефир возьми. Ну ничего, стаканчик выпей… Ну я тебя очень прошу. Ну скорей, скорей, мне же некогда, я с работы звоню… Ну молодец.

Женщина, как ни в чём не бывало, появилась за своим столом, деловито взглянула на часы и покачала головой. Потом она осведомилась, что же Виталию требуется узнать.

Скрывая досаду, Виталий повторил.

Женщина достала какую-то книгу, полистала её, затем достала из деревянного ящика разграфлённый лист, заполненный непонятными цифрами, и, наконец, поправив очки, снисходительно объявила Виталию, что этот телефон находится у них на балансе и плата за него, в том числе и за междугородные разговоры, производится регулярно и своевременно. За истекший месяц, например, уже уплачено, в том числе за четыре междугородных разговора.

- Но позвольте! - воскликнул до крайности удивлённый Виталий. - Ведь помещение там уже три месяца как заколочено. И никого там нет. Никто телефоном не пользуется, уверяю вас.

- Меня не надо уверять, молодой человек. У нас есть документы. Я им больше верю.

- Вы знаете, это уже какая-то мистика, - понижая голос, сказал Виталий. - Я только сегодня был на этой станции. Представляете? Она со всех сторон заколочена. И звонить оттуда может только нечистая сила. - И, перегнувшись через стол, ещё тише спросил: - Вы верите в нечистую силу?

Женщина слегка вздрогнула, сняла очки и внимательно посмотрела на Виталия:

- Вы что, серьёзно это говорите?

- А может быть, этот телефон параллельный с каким-нибудь другим? - спросил Виталий.

- Да нет! - Женщина раздражённо пожала плечами и, надев очки, скользнула глазами по лежащей перед ней ведомости. - Плата была бы совсем другая.

- М-да… Ну извините.

Виталию ничего не оставалось, как распрощаться. Женщины за соседними столами, побросав дела, уже торопливо хватали сумки и устремлялись к двери.

Виталий вслед за ними вышел на улицу. Оглядевшись, он решил, что, пожалуй, быстрее всего он поест у себя на работе, отсюда это не так уж и далеко. Заодно он расскажет Игорю или любому из ребят, кто окажется на месте, эту странную историю.

«Интересное кино, - размышлял по дороге Виталий. - Что бы это всё могло означать? Ну хорошо. Допустим, этот телефон действительно может числиться на балансе службы движения, и бухгалтерия в этом случае автоматически переводит плату за него, хотя трамвайная станция там уже давно не работает. А раз идёт плата, то телефонный узел аппарат не выключает. Всё это вполне вероятно. Но откуда берутся междугородные переговоры по этому телефону? Кто-то каждый раз отдирает доски, проникает в помещение, пользуется телефоном, а потом прибивает доски снова? Чушь какая-то! Но тогда что же происходит?»

Этот же вопрос Виталий задал через полчаса Игорю Откаленко и Пете Шухмину, когда они уплетали гуляш в соседней диетической столовой.

- Я думаю так, - авторитетно объявил с полным ртом Петя Шухмин. - Ясное дело, произошла путаница. На междугородной телефонной станции. Вот пусть они и ищут концы. Надо заставить. Что это за работа, чёрт их побрал бы!

- Не люблю скандалов, - поморщился Виталий.

- А кто любит? Но иногда…

- Нет, я бы посоветовал другое… - вмешался Откаленко.

После обеда друзья распростились. Виталий, подумав, решил последовать совету Игоря и поехал в районный телефонный узел.

Приёмная начальника узла была переполнена. Виталий еле пробрался к столику секретаря. Совсем юная девушка с двумя косичками и любопытными глазками, трепеща, взглянула на удостоверение сотрудника уголовного розыска и с неожиданной решительностью пропустила Виталия вне очереди. Какая-то женщина за его спиной возмущённо сказала:

- Это просто невозможно, когда всё по знакомству.

- А вот мы сейчас его попросим, - энергично вмешался чей-то мужской голос.

Но тут девушка-секретарь строго произнесла:

- Товарищи…

Дальше Виталий уже ничего не слышал, плотно прикрыв за собой дверь.

Начальник узла Фёдоров оказался тоже совсем молодым человеком в белоснежной нейлоновой рубашке с весьма модным пёстрым галстуком. На спинке его кресла висел пиджак. Тёмные волосы были гладко зачёсаны назад, тонкие, словно побритые, брови далеко разошлись от переносицы и придавали круглому румяному лицу смешливое выражение, но живые чёрные глаза смотрели насторожённо.

- Чем могу служить? - сдержанно осведомился он.

Виталий рассказал о странной ситуации с телефоном на бывшей трамвайной станции.

- Минуточку.

Фёдоров коротко и сухо переговорил с кем-то по телефону и, повесив трубку, безапелляционно заявил:

- Телефона там давно нет. Всё это какое-то недоразумение.

- Но междугородные переговоры?

- Не знаю, не знаю. Разгадывать загадки - это не моя специальность. Вы Шерлок Холмс, вы и разгадывайте. А у меня хватает других дел. Видели, что творится в приёмной?

- Ну хорошо. Дайте мне хотя бы техника, - попросил Виталий. - Мы по крайней мере проверим, работает этот телефон или нет. Можете вы техника мне дать?

Техника ему дали. Это оказался молодой и смешливый парень по имени Юра, длинный и тощий, в мятых светлых брюках и пёстрой рубашке с короткими рукавами. Узнав, в каком загадочном деле ему предстоит разобраться, он загорелся энтузиазмом.

- Участок не мой, но покумекаем. Это же надо, в наш век - и такие чудеса! А почему ваша контора этим занялась? - полюбопытствовал он. - Небось с преступлением дело связано, а? Вы мне можете доверять. Могила! И работу вашу чуток знаю. Больше, правда, по книжкам приходится изучать.

- А меньше?

- Меньше по наблюдениям, - засмеялся Юра. - У нас в доме два офицера милиции живут. И ещё двое судимых. Один, правда, встал на путь. А вот второй интересно про свою жизнь рассказывает, особенно вечером, когда уже выпьет. Вокруг него всегда пацаны, в рот смотрят. А вот ваши, между прочим, ничего не рассказывают.

- Дышать некогда, не только рассказывать.

- Ну да, - охотно согласился Юра и подмигнул: - Вы ловите, а тот рассказчик вам поставляет, кого ловить. Одним словом, перпетуум-мобиле, то есть вечный двигатель, - пояснил он.

Болтая и посмеиваясь, они наконец добрались до места, и Юра с важным видом обследовал домишко, где размещалась станция. Он даже подёргал ручку двери и провёл рукой по доске, которой дверь была заколочена. Потом присвистнул и подмигнул Виталию:

- Эх, лупы нет. У вас небось тоже? Надо бы отпечатки пальцев проверить.

- Зачем? - усмехнулся Виталий.

- А может, кто проникал туда?

- Ты, брат, лучше своим делом занимайся. А я - своим. Могу тебе доложить: никто туда не проникал. Вот разве что сейчас придётся проникнуть.

Виталий критически осмотрел заколоченную дверь.

- Погоди, - остановил его Юра. - Мы сначала в другом месте посмотрим.

Он огляделся и решительно направился через площадь к стоявшему возле одного из домов распределительному шкафу. Виталий последовал за ним. Позвякивая связкой ключей, Юра распахнул железную дверку шкафа, и Виталию представилась дикая мешанина разноцветных проводов, блестящих медных контактов и миниатюрных чёрных ящичков, сдвинутых в длинные блоки.

- Так-так, - проговорил Юра, присаживаясь на корточки перед шкафом. - Попробуем заняться своим делом. Где тут у нас, значит, его вход?.. Ага, вот!.. А выход?.. Эге-ге… Что за фокус?.. - Он озадаченно посмотрел на какой-то провод. - Вот кабель от кросса станции, вот её плиты, так?.. А это к абонентам…. Да-а… - Юра присвистнул и поднял глаза на Виталия: - Нарушение инструкции наблюдается, товарищ начальник. Аппарат-то запараллелен на другую пару кабеля. А она…

Юра с усилием поднялся на затёкшие ноги и, запрокинув голову, осмотрелся.

- Ну вон. Ясно, - кивнул он на осветительную мачту невдалеке. - Видите? Кабельный ящик. Десятипарник, по-моему. А уходит одна пара. Ну, всё ясно.

Юра, обернувшись, взглянул на Виталия весело и удивлённо:

- Воздушка, товарищ начальник.

- Что-что? - не понял Виталий.

- Воздушка, говорю. Знаете про такую? Пара по воздуху пошла. Самое милое дело.

- А куда пошла?

- А кто её знает куда! Вот поглядим. Ну дела… Вон, видите? - Юра указал на тонкую нитку кабеля, который тянулся от небольшого зелёного металлического ящика, укреплённого на осветительной мачте, к стене соседнего дома. - Вот за этой парочкой мы теперь и последим. Куда она нас приведёт, интересно знать.

Они медленно двинулись вдоль дома, не отрывая глаз от нитки кабеля, которая вскоре легко перекинулась на соседний дом, потом на следующий. Внезапно кабель исчез, и пришлось долго отыскивать его в тесном, застроенном ветхими сарайчиками дворе.

Здесь к ним присоединилась компания мальчишек, разинув рот следивших, как два перепачканных длинных дяди обшаривают их двор. Наконец один из мальчуганов не выдержал и ехидно спросил Виталия:

- Дядя, вы шпионы?

Виталий засмеялся:

- Нет, мы разведчики.

- Неправда, - возразил мальчик. - Разведчики - это наши. Они у своих не разведывают.

- Дядя, - вмешался второй мальчуган, - а кого вы обманываете?

Виталию стало почему-то не по себе.

- Мы, ребята, с телефонной станции, - сказал он.

И шумная ребячья компания немедленно потеряла к ним всякий интерес.

А вскоре Юра снова обнаружил загадочный кабель. Тот, оказывается, прошёл насквозь длинный ветхий сарай и вынырнул уже на стене следующего дома.

Теперь Виталий был уверен, что не ошибся, что Николай говорил действительно из какой-то квартиры, впрочем, не так уж и далеко от двора, где он был убит.

Между тем Юра был захвачен начавшимся поиском и необычайным своим открытием, и его уже не приходилось подгонять или упрашивать. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что и с самого начала этот славный парень отнёсся к делу вполне добросовестно. Но сейчас в нём вспыхнул прямо-таки сыщицкий азарт.

- Это же надо! - не переставал переживать он. - Нет, вы поглядите только, ему же конца нет! Такой воздушки в городе я ещё не видел, честное слово!

Они уже и в самом деле прошли немало, а если посчитать, сколько им пришлось излазить дворов и чердаков, где кабель порой прятался довольно искусно, то, естественно, в конце концов оба изрядно вымотались.

- Может, передохнём? - предложил Виталий. - Никуда он от нас, подлец, не денется.

- Нет, давай уж, пока светло, - покрутил кудлатой головой Юра. - А то в сумерках поди его отыщи.

Всё-таки они разрешили себе выкурить по сигаретке.

- А проводка-то классная - как считаешь? - спросил Виталий.

- Да уж, профессионально сделано, - солидно кивнул Юра. - Налево, конечно. Большие деньги кто-то сорвал.

И он совершенно непроизвольно вздохнул.

Виталий рассмеялся:

- Кому-то позавидовал, Юра, а? Не стоит. Лучше спать спокойно и о нас не думать.

- А чего мне завидовать? - сердито буркнул Юра. - Пошли давай.

Вскоре около какого-то дома Юра объявил:

- Стоп! Приехали, кажется. Теперь надо установить квартиру - так, что ли? Ты погоди здесь, я сейчас на чердаке пошукаю. А потом межэтажный канал просмотрим.

И он затопал вверх по лестнице.

Виталий вышел на улицу и внимательно осмотрел дом. Ничего особенного он в нём не заметил. Дом как дом, стандартный, пятиэтажный, сборный, какие во множестве сооружали лет двадцать назад, когда только начиналось у нас огромное жилищное строительство.

Сейчас окна дома почти все были распахнуты настежь, и квартиры непривычно просматривались с улицы. И эта распахнутость почему-то пришлась Виталию не по душе. Ведь хозяин какой-то из этих квартир замешан в преступлении, а возможно, и в убийстве. А с виду вон - душа нараспашку, и скрывать нам, мол, нечего.

Виталий переводил подозрительный взгляд с одного окна на другое, стараясь угадать, где же прожил Николай свои последние в жизни два дня.

В этот момент из подъезда выскочил Юра и, махнув рукой, сказал:

- Ошибка, товарищ начальник. Вон он, зараза, где выходит, видите? И на соседний дом прыгает. Так что потопали дальше.

По мере того как они продвигались от дома к дому, Виталий всё больше настораживался. Неужели?.. Неужели этот странный кабель приползёт в тот самый двор, в тот самый подъезд?.. Вполне возможно. Впрочем, в любом случае он укажет квартиру, где остановился Николай, - вернее, где ему велели остановиться. Интересно, кто же там живёт, что это за ловкач такой, который додумался и сумел оборудовать себе такой телефон, по которому его обычным способом и не разыщешь, и оплачивает все его междугородные переговоры по всяким спекулянтским делам само же государство, которое он грабит? Надо суметь придумать такой фокус.

Между тем кабель упрямо тянулся к знакомому двору. Виталий то и дело загадывал: «Вот если кабель сейчас свернёт за угол…» - и кабель сворачивал; «Вот если он с правой стороны обогнёт этот огромный дом…» - и он огибал тот дом именно с правой стороны. И в конце концов сомнений у Виталия не осталось. Да, кабель тянется именно в тот двор и скорее всего именно в тот подъезд, из которого Николай вышел в последний раз и с жильцами которого Виталий совсем недавно познакомился. Кто же из них окажется владельцем этого удивительного телефона?

И вот наконец, свернув за угол и пройдя совсем коротенький переулок, Виталий оказался у ворот знакомого двора.

- Фу-у… Кажется, добрались, - отдуваясь, удовлетворённо произнёс Юра и огляделся. - Это уже где-то здесь.

- Точно. Здесь, - подтвердил Виталий. - Я тебе даже покажу сейчас подъезд.

- Не, так не годится, - солидно возразил Юра. - Я должен сам к нему прийти. А потом уже и квартиру разыщем. Давай только сперва перекурим.

Они выбрали затенённую скамейку возле одного из подъездов и со вкусом закурили. Жарко было немыслимо, хотя день уже клонился к вечеру и по двору поползли тени. Рубашка Виталия промокла насквозь и неприятно липла к телу, между лопатками по спине катилась струйка пота. Да и устали оба изрядно. Тем не менее настроение у них было приподнятое - ещё бы, такое хитрое дельце распутали, не всякий бы сумел!

Блаженно откинувшись на спинку скамьи, Юра произнёс, жмурясь от косых лучей солнца, неожиданно пробившихся сквозь кроны высоких деревьев:

- Вот мы так сидим с гобой, курим. Простые вроде ребята, да? Пройдут тутошние жители и внимания не обратят. А кому-то из них наше появление тут тюрьмой обернётся, верно?

- Вполне возможно, - согласился Виталий. - Только у меня к тебе просьба: насчёт нашего открытия никому пока ни звука. Договорились?

- И моему начальству?

- И ему.

- Ну правильно. А то оно тут же даст приказ ликвидировать это подпольное хозяйство. А палку в муравейник совать ещё небось рано. Так, что ли?

- Ты, я вижу, не зря книжки про нас читал, - засмеялся Виталий. - Всё точно. Потому я тебя и прошу до поры до времени помалкивать.

- Будь спокоен. Могила. Мне и не такие тайны можно доверять, если хочешь знать.

Они докурили сигареты и поднялись со скамейки.

- Ну, следопыт, последнее испытание на твою долю, - весело сказал Виталий. - Прошу, маэстро.

- Усё будить, - в тон ему ответил Юра и локтями подтянул сползавшие брюки.

Они подошли к тоннелю ворот и, не спуская глаз с тянувшегося по стене кабеля, двинулись по двору.

Как и следовало ожидать, кабель, миновав продовольственный магазин, а потом ещё два подъезда, юркнул в третий, на который и собирался указать Виталий.

- Этот? - спросил Юра, останавливаясь. - Какой надо?

- Этот самый, - подтвердил Виталий. - Теперь только квартиру определи, будь добр.

- Сей момент! Какой может быть разговор?

Они зашли в подъезд. Кабель привёл их на третий этаж. «Студент, - мелькнуло в голове у Виталия. - Неужели папаша его сообразил? Или сам?»

Кабель между тем нырнул под распределительный щиток на площадке лестницы. Юра не без торжества вскрыл его, быстро, почти не глядя, нащупал какие-то провода и клеммы, потом окинул взглядом стену площадки и таинственным шёпотом сообщил:

- Всё, товарищ начальник. Вот эта самая. - И указал пальцем на одну из дверей.

В квартире жила пожилая пенсионная чета, которая жаловалась на шумные сборища у соседа-студента.

- Ну спасибо тебе, друг, - сказал Виталий, когда они с Юрой снова вышли во двор. - Теперь я твой должник. Если что надо будет, звони. Пиши телефон. Ну а уговор наш смотри не забудь. Ясно?

На улице они расстались.

Однако свой визит к пенсионной чете Виталий решил отложить. Надо было предварительно собрать хоть какие-нибудь сведения об этих людях.


Борис Иванович Губин оказался весьма колоритной личностью.

Самым примечательным были его две судимости. Одна, ещё в юные годы, до войны, за групповую кражу из ларька. Это можно было бы расценить - с некоторой натяжкой, конечно, - как прискорбный и случайный «зигзаг», этакий грех юности, если бы не вторая судимость, уже после войны, тоже связанная со злосчастным ларьком и, по странной случайности, на том же самом рынке.

Но на этот раз, умудрённый жизненным опытом, Губин не стал действовать столь грубо и прямолинейно. Он ничего не взламывал и тёмной ночью не тащил, а примитивно и нагло спекулировал мануфактурой, весьма дефицитной в первые годы после войны. Дело тоже было групповое, и Борис Иванович в пёстрой компании жуликов оказался фигурой самой что ни на есть второстепенной, и всё, что он натворил, бледнело по сравнению с преступлениями его подельцев. Сплошь и рядом его использовали вообще вслепую, не очень-то доверяя его сообразительности и выдержке. А однажды его поймали на мелком и алчном обмане своих и жестоко покарали.

Прискорбный этот эпизод случайно всплыл на суде. Двое подосланных молодцов, поймав Губина где-то в тёмной подворотне, так его отделали, что тот после этого две недели отлёживался в больнице, но отбитая селезёнка с тех пор мучила его всегда, а два сломанных ребра кое-как всё же срослись. Насмерть перепуганный, Губин тогда ничего не сказал следователю, хотя даже в темноте узнал бы своих мучителей.

На суде все эти обстоятельства, оказавшиеся весьма выгодными, удалось использовать, и Губин получил минимальный срок по сравнению с остальными.

Вторично выйдя на свободу, Борис Иванович как будто бы одумался и, хотя продолжал работать по торговой части, что, правда, уже было незаконно, ибо ему эта сфера деятельности была запрещена, однако ни в чём предосудительном замешан не был, ревностно зарабатывая себе пенсию. Кстати говоря, ногу Борис Иванович потерял отнюдь не на полях войны, как он любил рассказывать, а позже, неудачно соскочив в пьяном виде с трамвая.

Кроме всего вышесказанного был в жизни Бориса Ивановича и ещё один крайне неприятный эпизод, впрочем, окончившийся для него более чем благополучно. Будучи по характеру человеком чрезвычайно скандальным, недоброжелательным и мстительным, а также весьма склонным к спиртному, он был совершенно невыносим для окружающих. Многочисленные его соседи по большой коммунальной квартире, измученные всем этим до крайности, в конце концов, положив на это дело немало времени и нервов, добились редчайшей меры наказания - принудительного выселения по решению суда «за невозможностью совместного проживания». И вот тут-то Борис Иванович сделал ход конём. Грозно стуча своим протезом по кабинетам ответственных товарищей, где надо - пуская слезу, а где - наливаясь праведным гневом в адрес «тыловых крыс», вспоминая боевые эпизоды и лихие рейды по тылам врага, коими и объяснялась некоторая расшатанность нервной системы, он добился нового решения: в порядке исключения ему выделялась отдельная однокомнатная квартира.

Но тут Борис Иванович, воодушевившись, объявил, что подорванное на фронте здоровье не позволяет ему жить одному, без ухода и ласки, а потому он немедленно женится и однокомнатная квартира его в связи с этим не устраивает. И снова в кабинетах ответственных товарищей раздался грозный стук протеза, истеричные, малосвязные выкрики, битьё в грудь и даже слёзы. Одновременно во все концы шли весьма убедительные и трогательные жалобы, явно составленные кем-то другим, а не Губиным, и вызывавшие живой отклик, а также бесконечные расследования. Долго выдержать всё это психически здоровому человеку было невозможно. В конце концов Борис Иванович получил то, чего требовал.

И сразу с облегчением вздохнули десятки людей: кошмар кончился. Для них. Зато для других только наступил. Борис Иванович взялся за выколачивание себе пенсии, и притом, конечно, в максимальных размерах. Эпопея эта, доведшая до нервного потрясения весь состав районного собеса, закончилась всего год назад, и, конечно, чистой победой Бориса Ивановича. Впрочем, никакая пенсия не могла выдержать того количества пустых бутылок, которое выволакивала из своей квартиры жена Бориса Ивановича. Если бы они попадали к нему даром, то прожиточный минимум и вдвое большей семье был бы обеспечен.

Однако ничего о побочных доходах Бориса Ивановича известно не было, несмотря на весьма, казалось бы, назойливую «распахнутость» его натуры и склонность к самовыражению, особенно перед обществом, собиравшимся в эти знойные летние дни во дворе, вокруг шаткого и облезлого «стола для культмассовой работы», как он числился в ЖЭК.

Единственное, что обращало на себя внимание жильцов дома, да и то, конечно, далеко не всех, - это приезд к Борису Ивановичу время от времени иногородних гостей. Они, впрочем, старались вести себя как можно незаметнее, да и жили, надо сказать, совсем не подолгу, от силы два-три дня, не больше. При этом никакого особого багажа они никогда не привозили и не увозили и вообще ничем в глаза не бросались, тихо проскальзывая по лестнице в квартиру Бориса Ивановича. Впрочем, что касается багажа, то Виталию уже была знакома нехитрая комбинация с камерами хранения на вокзале. Причём знал об этой комбинации и Борис Иванович, не только Николая встречал он на перроне вокзала. А мог ли он знать, откуда этот багаж прибыл и кому предназначается? Пожалуй, мог. Впрочем, здраво подумав и посоветовавшись с Цветковым, Виталий склонился к мнению последнего. Цветков считал, что на этот раз Бориса Ивановича тоже используют втёмную, как это случалось и в прошлом. Уж больно он глуп, болтлив и заносчив, чтобы можно было доверить ему что-то серьёзное. А в данном случае кое-кому пришлось бы доверить Борису Ивановичу собственную свободу. Кто же решится на такой безрассудный поступок?

Нет, Губин скорее всего не знал ни о каких махинациях, понятия не имел, где, что и как проделывается. Но вот людей он знать мог - не всех, конечно, и даже, вероятно, не самых главных, но мог знать. И даже наверняка знал. Ведь кто-то устроил ему этот необычный телефон. Сам Борис Иванович ничего подобного в жизни не придумал бы.

Наконец, нельзя было сбрасывать со счёта и супругу Губина. Виталий её прекрасно запомнил. Евдокия Петровна, несмотря на её кажущуюся забитость, была умнее и хитрее мужа, и на это мог обратить внимание не один Виталий.

Вообще он очень хорошо запомнил эту пару и так живо, даже в лицах, изобразил обоих супругов, что все, в том числе и сам Цветков, и следователь Исаев, согласились, что идти к Губиным должен, конечно же, Виталий. Тем более что в первый свой визит к ним он представился довольно туманно, объяснив только, что вот, мол, соседи вызвали, а дома их нет. Сейчас эта интуитивная его импровизация приобретала немалое значение.

- Ему не только с телефоном, ему и с квартирой кто-то помог, - заметил Откаленко. - По-моему, они просто явку себе оборудовали.

- Солидные деятели, - добавил Петя Шухмин. - Приятно иметь дело.

Исаев кивнул головой и, потерев лоб, добавил:

- Надо внимательно изучить его подельцев по последнему процессу. Все они уже, вероятно, на свободе.

- Точно, - подхватил Виталий. - И ещё одна интересная деталь. Метод расправы тогда и сейчас. Почерк один.

В тот вечер они ещё долго сидели у Цветкова, обсуждая завтрашний визит Виталия к Губиным. Фёдор Кузьмич умел в таких случаях создать обстановку совершенно неофициальную, шла просто беседа, и притом интересная, когда вспоминаются необычные истории, любопытные казусы, высказываются самые завиральные идеи и доверительные мнения. И всё бывало приятно, не торопясь, посидеть, покурить, выпить по стакану чая в обществе симпатичных тебе и интересных людей и найти неожиданный ход, поспорить и что-то придумать.

Кое-что придумали и на этот раз.

А наутро, уже не заезжая в отдел, Виталий отправился по знакомому адресу, заранее наполняясь неприязнью к людям, с которыми ему предстояло увидеться, и внутренне себя в этом упрекая.

Дверь открыл высокий старик с венчиком сивых волос вокруг глянцевой лысины и капризно оттопыренной нижней губой на полном лице, которому густые, взъерошенные брови придавали диковатый вид.

Стуча по очереди то протезом, то палкой, старик провёл Виталия в комнату - аккуратную, с белыми занавесочками на окнах и цветочными горшками, с пёстрой скатертью на круглом столе и вышитой дорожкой на стене вдоль дивана.

Старухи дома не оказалось, она пошла в магазин, и это Виталия даже обрадовало.

- Здравствуйте, Борис Иванович, - как можно дружелюбнее сказал он, подсаживаясь к столу. - Помните меня?

- Ну чего же… Ясное дело… приходил, туды-сюды… - забормотал старик, шлёпая мокрыми губами.

- Телефончик у вас где стоит? - решив сразу брать быка за рога, спросил Виталий.

- Да вон… где вешалка, туды-сюды…

- Покажите, Борис Иванович, квитанции об уплате за этот год, будьте добреньки.

Испуг мелькнул в мутноватых стариковских глазках.

- У неё всё… у неё, туды-сюды… у Евдокии…

Виталий весело покачал головой:

- Нет у неё ничего, Борис Иванович. Вы ведь сами знаете. Ни копеечки вы за него не платите. Кто же вам этот чудо-телефон установил, интересно знать? - И уже напористо и совсем не шутливо повторил: - Так кто установил, быстренько мне скажите?

- Ну кто-кто… Почём я знаю?.. - растерянно забормотал старик и вдруг взорвался, разбрызгивая слюну: - Ты откуда такой, а?.. Ты милиция?.. Телефонная станция?.. Да я… Я инвалид, туды-сюды!.. Отечественной… Душить меня, да?.. А я, туды-сюды, знаешь куда пойду?..

- Тише, тише, Борис Иванович, - поднял руку Виталий. - Слишком много вопросов сразу. Отвечаю по порядку. Я с телефонной станции. Аппарат ваш мы вчера проверили. А какой вы инвалид, мы тоже проверили, - добавил Виталий, на минуту забыв, что телефонной станции такие вопросы не подведомственны. - Прыгать надо с трамвая аккуратно, Борис Иванович.

Старик, к счастью, не уловил его промаха. Он что-то продолжал бормотать, кипятясь, брызгая слюной и злобно поглядывая на Виталия из-под лохматых бровей.

- Так кто же установил телефончик? - повторил свой вопрос Виталий. - Дело-то судебное, Борис Иванович. Охота вам за другого отвечать, да ещё свои кровные выкладывать? Знаете, какой штраф наложим?

Вот тут Виталий, кажется, попал в самую точку: денежки старик выкладывать не собирался, ни одной копеечки, он готов был удушиться за каждую.

- Ну да… ну да… туды-сюды… - гневно забормотал он. - Не той мы веры, чтобы за всё платить… Откуда возьму… У них есть, у них и бери, туды-сюды… А у меня вон, гляди… - Он обвёл рукой комнату.

- Что ж, Борис Иванович, быть по сему, - хлопнул ладонью по столу Виталий. - Я ведь не шучу. Хотите сами…

В этот момент звякнула входная дверь, и Виталий через открытую дверь комнаты увидел, как в переднюю с лестницы вошла старуха. Она метнула испуганный взгляд в комнату, заметила постороннего человека и, ни слова не говоря, поволокла в кухню тяжёлую сумку с покупками.

- Евдокия! - привычным командирским тоном рявкнул старик. - Ходь сюда! Живо!

Старуха торопливо прошлёпала из кухни обратно в переднюю, но прежде, чем переступить порог комнаты, вытянула шею и внимательно рассмотрела гостя.

- Чего тебе? - недовольно осведомилась она.

- За Вовку тут штраф платить велят… Под суд, туды-сюды… - злобно прорычал старик и вдруг вскочил со стула. - Едем!.. Сам его придушу, туды-сюды!.. Гнида!.. На меня показывать?..

Вот оно! Впервые в разговоре мелькнуло новое имя.

- Да ты что мелешь, старый чёрт! - охнула старуха, всплеснув руками. - Да куда тебя несёт! Да опомнись!

- Минутку, Борис Иванович. Я сейчас машину поймаю, - сказал Виталий. - Присядьте пока. Нам куда ехать надо?

Старик вдруг растерянно посмотрел на Виталия и забормотал:

- А я знаю куда?.. А я там, думаешь, был, туды-сюды…

- Вот-вот!.. Вот-вот!.. - с облегчением воскликнула старуха. - А то понёсся…

- Как же так? - удивлённо спросил Виталий. - Что Вовой зовут, знаете, а где живёт…

Но в тот же момент он понял, как это может быть. Если старика используют втёмную, то вполне понятно, что он ничего не знает, а уж адреса - тем более.

- Значит, этот самый Вова вам телефончик и сварганил? - усмехнулся он. - А как штраф платить, так вам?

- Он, милый, он, - с воодушевлением подхватила старуха, как-то, видимо, всё сразу сообразив. - Ему что, а вот нам… Да пропади он пропадом! Тьфу!

- Вова или телефон?

- Да хоть и Вова! Седой уже, а всё Вова!

- Как же его по батюшке величают?

- Вроде Сергеевич.

- Может, Владимир Сергеевич хоть номер своего телефона вам оставил? Сейчас бы позвонили ему и всё выяснили. Может, у него квитанции? А то ведь мне за вас обидно, Евдокия Петровна. Подсудное же дело получается, и вам отвечать.

- О господи! - охнула старуха, опускаясь на стул и жалобно глядя на Виталия. - Это за что же такое наказание? Нешто так можно?

- А что делать? - развёл руками Виталий. - Кто-то же должен ответственность нести?

Старуха обернулась к мужу:

- Слышь, Иваныч, проснись! Ну чего зенки-то вылупил на меня? Вон лучше телефон поищи Вовы своего.

Она нисколько не боялась своего грозного на вид супруга и даже, когда было надо, не стеснялась на него прикрикнуть.

Старик тяжело поднялся со стула и, что-то бормоча себе под нос, застучал палкой и протезом, направляясь в соседнюю комнату.

Возился он там долго, выдвигая какие-то ящики, что-то переставляя, даже передвигая, при этом то и дело что-то падало у него из рук. Видимо, телефоном неведомого Вовы пользовались редко, а скорее всего вообще никогда не пользовались и хранили лишь на самый крайний случай.

Между тем это была сейчас единственная ниточка, которая только и могла помочь Виталию в его сложном поиске. И он начинал уже не на шутку опасаться, что старик этот телефон потерял.

Но вот из соседней комнаты донеслось удовлетворённое урчание, и снова тяжело застучали протез и палка. Массивная фигура старика появилась наконец в дверях. Вид у него был гордый и даже заносчивый, нижняя губа выпятилась больше обычного, а взъерошенные волосы вокруг блестящей розовой лысины казались нимбом. В свободной руке он держал листок, небрежно вырванный из тетради.

- Ну вот!.. Ну знал я, туды-сюды!.. На, гляди…

Виталий взял у него листок. На нём размашисто и уверенно был написан номер телефона. Очевидно, написал его сам Владимир Сергеевич.

Тем не менее Виталий решил проверить этот номер, а заодно сделать вид, что и в самом деле собирается уладить по телефону так взволновавший стариков вопрос об их ответственности за неуплату по телефонным счетам. Виталию было ясно, что они и не ведают об афере, которую с ними учинили.

Он набрал номер и, когда откликнулся чей-то женский голос, самым любезным тоном попросил Владимира Сергеевича.

- Он на работе, - ответила женщина.

Виталий, поблагодарив, положил трубку.

Итак, ниточка не оборвалась, она вела дальше, к людям куда более ловким и опасным.

Глава V
В ГОСТЯХ У «ГЕНИЯ»

Рассказывая, Софья Георгиевна пылала негодованием и презрением:

- Представляешь? Просто урод какой-то! Столько лет работает в этом своём тресте. Все его там знают. Я ему говорю: «Достань мне голубую и розовую плитку. Не нашу, конечно. Мне для дачи нужно. Ведь на складе у вас есть?» «Есть, - говорит, - но неудобно». Ты слышишь? Ему неудобно! Я ему говорю: «Что значит «неудобно»? Я что, даром прошу? Все же будут довольны». «Может быть, они и будут довольны, - мямлит он, - но мне неудобно». И это мужчина, я тебя спрашиваю? Он и женился-то как последний дурак - на мымре этой. И всю жизнь на одну зарплату жить будет, вот увидишь.

Софья Георгиевна довольно грациозно склонилась над столиком, наливая кофе своей приятельнице, сухой и жёлтой, как мумия, Зое Васильевне, и та не без зависти взглянула в вырез её платья, где колыхались, как два розовых поросёнка, тяжёлые груди.

- Ну и что же у вас с дачей? - спросила Зоя Васильевна, помешивая ложечкой кофе и деликатно, двумя пальцами, беря с тарелочки ломтик кекса.

- Ах, всё строим! Это безумно дорого, ты себе не можешь даже представить! Кроме официальных расходов ведь ещё уйма неофициальных. Ты думаешь, легко было, например, получить разрешение райисполкома? Секретарь говорит: «Я могу без работы остаться с вашей дачей». А Вова ему: «Зато с деньгами - это лучше, чем наоборот».

Приятельницы рассмеялись.

- Твой муж - удивительный человек, - вздохнула Зоя Васильевна. - Это все говорят.

- Да, да. Таким надо родиться. Он просто гений! Я его совершенно боготворю, ты же знаешь.

- Но это тебе не мешало, - язвительно заметила Зоя Васильевна, - иногда развлекаться и без него. Помнишь?

- Господи, когда это было! - умилённо воскликнула Софья Георгиевна, не обижаясь на намёк. - Подумать только, уже Лиза скоро выйдет замуж! И, между нами говоря, скорее бы. В институте у них такие нравы…

- Брось, пожалуйста! Просто ты паникёрша. Уж этого-то по крайней мере не бойся. Современные девицы, знаешь, не нам чета. Это мы, бывало, тряслись перед каждой встречей.

- Ты права. И без этого столько волнений! Но мечта моя сейчас - это дача. А какое райское место, ты бы видела!

- Надеюсь увидеть.

- Непременно! И знаешь, там совсем рядом Дом писателей. Они там работают. А с другой стороны, подальше, там композиторы. У писателей я уже была. Представь себе, всё очень скромно, как заурядный дом отдыха. И сами, я бы сказала, довольно невзрачные люди, уверяю тебя. Одеты как-то так… Кто в чём. Такого костюма, например, как у Вовы, ни у кого не было. И всё больше среди них пожилые почему-то.

- Ой, как интересно! - загорелась Зоя Васильевна. - Ну а кто-нибудь из знаменитых был?

- Конечно, - деланно равнодушно пожала пышными плечами Софья Георгиевна. - Один мне даже книжку свою обещал, с надписью. Ну, этот самый… - Она пощёлкала пальцами. - Я потом вспомню. А вообще вечером они какие-то усталые. Я, конечно, понимаю: творчество - это созидание. Но всё-таки… - И тем же безмятежным тоном, без всякого перехода, добавила: - Кстати, Зоенька, ты можешь наведаться к Вове. Там кое-что есть…

- Что именно?

Зоя Васильевна даже поставила снова на блюдце чашечку, из которой собиралась отпить, и вопросительно поглядела на приятельницу.

- То же, что в прошлый раз, - всё так же равнодушно сказала Софья Георгиевна, но внутренне вся сжалась, ожидая ответа. - Можешь даже завтра.

- Спасибо, не требуется, - раздражённо произнесла Зоя Васильевна. - Сыта по горло.

- Но, Зоенька, пойми…

- Нет, милая, нет. И всё. Я так и твоему супругу скажу.

- Не советую, - многозначительно ответила Софья Георгиевна. - Он может рассердиться.

- Да? Я тоже могу рассердиться. И кому от всего этого будет хуже, ещё вопрос. Ты меня знаешь, Соня.

Софья Георгиевна с трудом сдержалась, чтобы не ответить резкостью. Но она считала себя большим дипломатом и знатоком людских характеров. О, она могла поладить с кем угодно и добиться всего, что ей надо! А уж Зою Васильевну она знала досконально и не первый год. Когда-то она была молоденькой продавщицей в парфюмерном магазине, тоненькой и весьма пикантной, хотя красивой она никогда не была, да и в пикантности, если говорить по правде, конечно, уступала самой Софье Георгиевне. Впрочем, это было неудивительно, ибо с другими Софья Георгиевна и не дружила: ей непременно надо было выделяться и в первую очередь привлекать внимание окружающих. А Зоя Васильевна как-то сразу согласилась на вторые роли.

Дружба эта уже тогда была не бескорыстна. Магазин, где работала Зоя Васильевна, получал время от времени крайне дефицитную французскую парфюмерию - духи, помады, кремы, краски, цветные карандаши, шампуни, - и всё это обычно не попадало на прилавок, а если и попадало, то в количестве таком мизерном, что через пятнадцать минут уже ничего не оставалось, кроме свидетелей, что магазин в такой-то день торговал указанными товарами. Всё, что Зое Васильевне удавалось потом урвать себе лично, шло немедленно к Софье Георгиевне, а от неё, по ценам совершенно несусветным, к её клиенткам.

Этот первый собственный бизнес очень поднял Софью Георгиевну в глазах тогда совсем молодого, энергичного и инициативного Владимира Сергеевича, бросившего к тому времени работу в изрядно осточертевшем ему конструкторском бюро, куда он попал по распределению после окончания института, и с головой окунувшегося в море подпольной коммерции. На первых порах, внимательно изучив конъюнктуру, он за немалую взятку, залезши при этом в долги, всё же купил по рекомендации одного опытного человека должность заведующего промтоварным ларьком на рынке. И вскоре, проявив немалую ловкость и бульдожью хватку, окупил все свои расходы. Разыгрывавшиеся время от времени в этой гнилой заводи бури, каждый раз уносившие на скамью подсудимых кого-то из его окружения, удивительным образом обходили его. Он даже умудрялся наживаться на этих злосчастных для других событиях. Впрочем, в той жалкой палатке Владимир Сергеевич задержался ненадолго.

Софья Георгиевна стала его верной помощницей. Сама она, при всей своей жадности, вскоре отошла от собственного «дела», передав Зою Васильевну со всей её парфюмерией мужу. Слишком большое впечатление произвёл на неё арест одной из продавщиц того магазина и некоторых её постоянных клиенток. И хотя Владимир Сергеевич только посмеивался над этой новостью, сама Софья Георгиевна решила, что риск здесь всё же слишком велик и лучше она будет помогать Вове - тогда при провале, в крайнем случае, арестуют его, а ей ничего грозить не будет. Этими предательскими соображениями она, естественно, с мужем не поделилась, да тот и не допытывался, резонно рассудив, что при его доходах жене следует лишь умело тратить, а также обращать деньги в более надёжные ценности, что тоже было делом далеко не простым и даже небезопасным. При всём том Софья Георгиевна всегда была в курсе его текущих дел и операций.

Что касается Зои Васильевны, то с ней Софья Георгиевна продолжала поддерживать самые близкие отношения, время от времени властно подавляя её попытки бунта.

Одинокая Зоя Васильевна, весело и беззаботно пропорхав молодость, вдруг обнаружила, что о замужестве думать уже поздно и никакие самые лучшие французские мази и другая косметика не в состоянии скрыть тяжёлых отвислых складок на шее и щеках, предательской желтизны иссушенной кожи и потускневших глаз с синеватыми мешочками под ними. Начали редеть и волосы - роскошные, с каким-то особым отливом, каштановые кудри, предмет особой гордости Зои Васильевны и тайной зависти самой Софьи Георгиевны, ибо даже её золотистая корона меркла перед причёской подруги. Когда Зоя Васильевна заметила, что её чудесные волосы потеряли свой блеск и стали предательски редеть, она поняла, что всё в области чувств для неё окончено, и тогда самозабвенно отдалась другой страсти - коммерции, про себя мотивируя это тем, что ей не от кого ждать помощи, когда придёт старость, и надо создавать какой-то резерв. Эта идея постепенно превратилась у неё в манию. Она стала себе отказывать сначала в различных радостях и излишествах, а потом и в необходимом, скаредно высчитывая каждую копейку. Если, к примеру, она утром шла к Софье Георгиевне, то дома не позволяла себе выпить и стакана чая. Бельё и верхние вещи, самые дешёвые, она донашивала до такой ветхости, чиня, штопая и латая, что даже на тряпки употреблять их становилось невозможно: они расползались в руках.

Зато в пропотевшем, свалявшемся матраце накапливались мешочки - крепкие мешочки с «камушками», золотыми монетами, колечками и даже чудом попавшими к ней долларами. Мешочки скрывались в старом матраце навсегда и с этого момента ни разу не вынимались. Счёт своим богатствам Зоя Васильевна вела только в уме, не осмеливаясь довериться бумаге, при этом часто путалась, сбивалась, мучительно сомневалась в итогах, но достать мешочки и пересчитать их содержимое не решалась. Ей всё время казалось, что кто-то только и ждёт этого момента, чтобы напасть и ограбить её. Нет-нет, она всё это достанет, если появится он, о котором она, вопреки всем доводам рассудка, всё же не переставала думать по ночам. Глупенький, он даже не знает, что его ждёт у неё, какая счастливая, какая безмятежная жизнь, ведь она же ему всё отдаст, всё оставит. Да, он ничего не знает! И она беспокойно, в каком-то непонятном томлении ворочалась в своей неудобной постели и подолгу не могла уснуть. А днём она с жадной, нетерпеливой насторожённостью приглядывалась к каждому мужчине, с которым сводил её случай.

Впрочем, все эти переживания не мешали ей в главном - в её коммерческих делах. От мысли, что она может что-то потерять, что-то недополучить, у неё начиналось сердцебиение и нервно подёргивалось веко.

Вот то же началось и сейчас, когда она услышала последние слова Софьи Георгиевны. Ну конечно! Опять они подсовывают ей эту дешёвку, эту ерунду, от которой отворачиваются даже самые непритязательные из её клиенток. Ну а модные, современные дамы уже и не надеются, что она принесёт им или их мужьям что-нибудь стоящее. Конечно, эта парочка думает, что с ней, с Зоей Васильевной, за которую некому заступиться, можно обращаться как угодно. Но у неё ещё есть зубы, и она может больно укусить. Пусть не рассчитывают, что она вечно будет подбирать то, что не годится другим.

- Да, ты меня знаешь, Соня, - с угрозой повторила она.

- Ах, душечка, ну вечно ты дико драматизируешь всё, - проворковала Софья Георгиевна со сладкой улыбкой. - Вова в безвыходном положении, пойми ты, ради бога!

- А вы поймите, что я из-за вас теряю клиентуру. А заводить новую, как ты знаешь, - это жуткий риск.

- Но ты же получаешь не только от Вовы. У тебя ведь идёт и прелестный импорт. Так что можно маневрировать.

- Попробуй. Это маневрирование стоит жутких нервов. Вот, например, вчера. Показывала в одном доме туфли. Решила подкормить, подогреть интерес. Обычно приношу туда ерунду. А на этот раз вот решилась. Пришли, конечно, соседки. Туфли, скажу тебе, прелесть! Англия, Италия. Все мерят, глазки горят. Вдруг звонок. Грубый мужской голос: «Кто у вас?» Это середина дня. Муж на работе. Я обмерла. Обе соседки вмиг улетучились. Эти курочки думают, что если что случится, то они в стороне. А я бы их всё равно притянула. К счастью, приятель дамы пришёл. Представляешь? Купили всё, даже сумку, в которой всё лежало. Заодно пошёл и вульгарнейший эластик. Но ты только подумай, что я пережила! Кошмар!

Зоя Васильевна увлеклась, на дряблых пергаментных щеках проступил румянец, а в голосе звучали горделивые нотки. Вот, мол, какая я отважная и находчивая, и вот какая у меня работа - не всякая выдержит!

- Ну вот видишь! Пошёл и эластик, - весело заметила Софья Георгиевна. - А ты всё плачешь.

- Ай, брось! Ты же прекрасно знаешь, что это был не наш эластик. И потом если бы не тот приятель… Он покупал ей всё подряд. Боже, какая любовь! Нам такая и не снится! - И уже совсем другим тоном, без всякого перехода, Зоя Васильевна жёстко объявила: - Я знаю, что недавно получил Владимир Сергеевич. Знаю. Вот это мне и надо. Понятно? Я давно уже своим это обещала. Учти, дамам - соболь и норка, мужчинам - ондатра, пыжик, бобёр.

- Всё это безумный дефицит, - осторожно заметила Софья Георгиевна. - И всё, насколько я знаю, дико подорожало, ты учти.

- Набиваете цену? Старая вас уже не устраивает?

- Если платят больше, то надо брать больше. Это же так естественно, дорогая!

- Да? А раздевать лучшую подругу - это тоже естественно? Разорять её - это тоже естественно?!

- Не кричи! - вспыхнула Софья Георгиевна. - Никто тебя не разоряет. У тебя, слава богу, капитал…

- Не считай мой капитал!.. Не суй нос!.. Я тебе его откушу когда-нибудь, увидишь!.. - Зоя Васильевна не на шутку обозлилась, и остервенелый крик её раздавался уже на всю квартиру. - Свои считай!.. Свои!.. Их у тебя больше! Дачи строите! На чьи шиши?! На мои, может быть?!

- А ты как смеешь меня упрекать? - тоже повысила голос Софья Георгиевна. - Я тебя в люди вывела! Ты из моих рук зарабатывать начала! Нищая, нищая потаскуха - вот ты кем была!

- Ах, это я такой была? А ты? Да если я начну считать твоих мужиков, от слесаря, водопроводчика до…

- А-а!.. - истерично закричала Софья Георгиевна. - Дрянь!.. Мерзавка!.. А если я начну…

Вероятно, они ещё много наговорили бы друг другу, а может быть, произошло бы и что-то похуже, но тут в передней неожиданно раздались мелодичные переливы звонка.

Подруги мгновенно умолкли и вопросительно, с тревогой переглянулись.

- Разве ты кого-нибудь ждёшь? - прерывисто дыша, спросила Зоя Васильевна.

- Абсолютно никого. И… и это не наш звонок. Это… Это абсолютно чужой… - пролепетала Софья Георгиевна, поправляя двумя руками причёску.

Ох как не любили они обе такие неожиданные звонки и визиты, как боялись их! Софье Георгиевне иногда даже казалось, что это укорачивает ей жизнь.

Она поднялась со стула и, стараясь успокоиться, - поплыла в переднюю. У двери она прислушалась и, ничего за ней не уловив, спросила:

- Кто там?

Ответил мужской, весьма приятный и вполне интеллигентный голос:

- Ради бога, извините за беспокойство. Это квартира Владимира Сергеевича?

- Да. Но его нет дома.

- Если не ошибаюсь, это его очаровательная супруга? - промурлыкал мужской голос.

- Я, право… вас не знаю, - зардевшись, ответила Софья Георгиевна. - Одну секундочку…

Она торопливо завозилась с замками, потом бросила на себя быстрый взгляд в зеркало, висевшее на стене, поправила волосы и, наконец, отворила дверь.

На пороге стоял очень высокий, худой и весьма симпатичный молодой человек, одетый вполне прилично и даже щеголевато. Софья Георгиевна сразу отметила на нём очень недурной галстук, изящные сандалеты и безукоризненную складку на модных брюках.

- Прошу вас, - с очаровательной улыбкой произнесла она, отступая в сторону. - Заходите, пожалуйста. Вы по делу к Владимиру Сергеевичу?

- О да! И притом весьма конфиденциальному, - ответно улыбнулся молодой человек.

- Но тогда, может быть, подождёте? Владимир Сергеевич будет, вероятно, через час, не позже, - засуетилась Софья Георгиевна, указывая рукой на столовую. - Прошу. Посидите с нами. У меня сейчас приятельница.

Она сама себе не хотела признаться, как понравился ей этот молодой человек. Софья Георгиевна невольно выпрямилась, подобрала живот, откинула голову назад, и в глазах её появились обычно уже не свойственные им теперь блеск и живость. Она как-то вдруг даже похорошела. И вместо сорока двух ей свободно можно было дать сейчас лет на десять меньше. «Как-никак, а я на два года моложе Зои», - почему-то мелькнуло у неё в голове.

- Я бы не хотел вас беспокоить, - галантно поклонился гость. - Врываться в общество дам как-то…

«Господи, а ведь совсем мальчик! Милый мальчик», - растроганно подумала Софья Георгиевна и совершенно искренне, даже с некоторой горячностью, возразила:

- Ах, нисколько вы нас не побеспокоите! Заходите, заходите. Будем рады познакомиться и угостить вас чашечкой кофе, если разрешите.

«Чёрт возьми, сколько церемоний!» - весело подумал молодой человек и решительно проследовал за хозяйкой.


Этому визиту предшествовали два дня напряжённой работы. Первый из них был посвящён сбору сведений, а второй - их анализу и выработке плана действий.

Как только стал известен номер телефона загадочного Вовы и начала в самых общих чертах обрисовываться его немаловажная роль во всём деле, Виталий осуществил вполне естественную и не очень сложную операцию: выяснил в одном из телефонных узлов (на него указали первые три цифры добытого номера), кому принадлежит телефон с указанным номером. Таким образом были установлены фамилия Владимира Сергеевича и его адрес.

За этим последовал визит Виталия в домоуправление жилищно-строительного кооператива медработников, куда чудом был принят в своё время Владимир Сергеевич.

В результате непринуждённого разговора, который завязался у Виталия там со старым бухгалтером, выяснилось немало любопытного.

- Эх, милый человек! - вздохнул бухгалтер, сутулый старик со склеротическими жилками на толстом носу и пушистыми седыми усами. - Надо всюду понимать специфику жизни. - Он снял очки со слезящихся глаз и, подышав на стёкла, стал тщательно протирать их огромным носовым платком. - Ведь сначала как пайщиков принимали? Медик? Милости просим. Нет? Заворачивайте. Детское время было. А потом помыкались наши по строительным, снабженческим да планирующим организациям. Там им отказали, здесь им отказали, тут крутят, в третьем месте наихудшие условия оказываются. Тут наши и раскумекали, как надо жить. И стали принимать так: кто строить поможет - будьте любезны, а кто нет - наше вам. А торговые работники - они сила, я скажу. У них связи знаешь какие? Они тебе не только дом, они тебе город построят, ежели им стимул дать. И никаких нарушений. Всё по закону. Тут уж я смотрю в оба.

И он важно водрузил на нос очки.

Все эти рассуждения старика бухгалтера относились конечно, не к Владимиру Сергеевичу, которого Виталий даже и не упоминал. Посторонних людей в кооперативе и без того хватало, в том числе и торговых работников.

Между делом Виталий, просматривая домовую книгу, отметил про себя и состав семьи Владимира Сергеевича - он сам, его супруга, дочь и весьма престарелая матушка. Кстати, размер площади в квартире никак не соответствовал существующим нормам, разве что если бы Владимир Сергеевич был доктором наук, коим полагается лишних двадцать метров жилья, да и Софье Георгиевне не мешало бы в этом случае защитить диссертацию, хотя по правилам, кажется, учитывается право лишь одного члена семьи на такую льготу. Впрочем, и двух льгот тут не хватило бы - такая огромная квартира оказалась у Владимира Сергеевича. Всё это, однако, укладывалось лишь в дурно пахнущую, но уголовной ответственности не влекущую формулу «уметь жить».

Из дальнейшей беседы со стариком бухгалтером выяснилось, что с жильцами дома никогда не происходило никаких неприятностей: ни штрафов, ни актов, ни «приводов» не случалось, и даже товарищеский суд ни разу не собирался. А между прочим, членом товарищеского суда был и Владимир Сергеевич.

- Медики - они народ положительный, культурный и малопьющий, - авторитетно пояснил бухгалтер. - Ну а остальные, понятно, за ними тянутся, потому как гегемония всё-таки за медиками остаётся.

Отметил про себя Виталий и место работы Владимира Сергеевича - некий городской торг. Указана была и должность: «Директор». Естественно было предположить, что был Владимир Сергеевич директором какого-то из магазинов этого торга.

Время в тот день у Виталия ещё оставалось. Давно привыкнув к необычайному динамизму своей беспокойной профессии и понимая цену не то что каждого часа, а иной раз и минуты - причём никогда нельзя было сказать, когда именно эту бесценную минуту упустишь, - Виталий немедленно отправился чуть не через весь город в упомянутый выше торг.

Он лишь успел по дороге из автомата позвонить Светке, которая, как он знал, в тот час была дома, готовя что-то для Анны Михайловны, и предупредить, что он непременно заедет вечером в больницу и они со Светкой вместе вернутся домой. Спросил он, естественно, и о самочувствии Анны Михайловны и ощутил радостное облегчение, узнав о новом отступлении проклятого инсульта.

Продолжая улыбаться, он сел в раскалённый от дневной жары полупустой троллейбус, и, глядя на его радостную физиономию, кое-кто из пассажиров тоже невольно улыбнулся, да и у других, кажется, просветлели лица.

В суетливых коридорах торга Виталий не скоро нашёл то, что ему требовалось. Поиски затруднились ещё и своеобразной планировкой помещения. Торг занимал весь первый этаж длинного жилого дома и объединял в одно целое вереницу квартир, сквозь стены которых был пробит бесконечный коридор, прерываемый только лестничными площадками. От главного коридора отходили в сторону бесчисленные тупики. Стены были увешаны красочными плакатами, различными объявлениями и стрелками - указателями различных отделов.

Наконец после бесчисленных расспросов Виталий обнаружил в одной из квартир, в небольшой комнате, где, видимо, первоначально была запланирована кухня, нужного ему работника отдела кадров.

Разговор обещал быть не из лёгких. На этот раз перед Виталием сидел не простоватый и болтливый старичок бухгалтер, а молодой, «тёртый» и востроглазый человек, улыбчивый, предупредительный и вкрадчивый, от которого, казалось, невозможно было уберечь ни одну сокровенную мысль. И в то же время Виталий понимал, что не дай бог, если он эту сокровенную мысль, то есть подлинную цель визита Виталия, уловит. Тогда идти на свидание с Владимиром Сергеевичем будет бесполезно, да и вообще любая работа вокруг него будет обречена на провал.

Разговор предстоял трудный, но это в конце концов было по-своему увлекательно. Каждому из собеседников важно было всё, что можно, узнать и при этом самому ничего не сказать. А сложность вся заключалась в том, что если ничего не говорить, то не представлялось возможным и что-либо узнать.

Начинать разговор, естественно, полагалось Виталию. Впрочем, придумать повод для своего визита особого труда для него не составило.

Молодой сотрудник по имени Саша - так запросто он попросил себя называть, - тонкий, гибкий, в спортивной кремовой рубашке с необычным отложным воротником и короткими рукавами, в узких, а внизу расклёшенных коричневых брюках, выслушал Виталия с подчёркнутым вниманием и, достав различные бумаги, разложил их на столе.

Начал он с того, что перечислил все магазины торга и их директоров. Виталий вынужден был выслушать пространнейшие характеристики совершенно не интересных для него людей, демонстрируя при этом максимальное внимание и заинтересованность, время от времени даже делая у себя короткие пометки.

Когда очередь дошла до Владимира Сергеевича, Саша, не меняя делового, хотя и несколько пренебрежительного тона, сообщил, махнув рукой:

- Это один из лучших. Умеет торговать. Магазин всегда, из месяца в месяц, выполняет план. Улавливает самые прогрессивные методы. Успешно внедряет. Строжайшая дисциплина в коллективе. Много лет уже ни одной жалобы со стороны покупателей. Это много значит, имейте в виду. Используется по заданиям торга.

- Что это значит? - поинтересовался Виталий.

- У нас же существуют прямые договоры с предприятиями. И не только в Москве. Владимир Сергеевич умеет вести такие переговоры. Вот недавно, например, послали его в… - И он назвал город, где Виталий побывал всего четыре дня назад.

Тот самый город! Виталий насторожился. Какое, неожиданное открытие! Связана ли поездка Владимира Сергеевича туда с приездом Николая в Москву, а возможно, и с его убийством? Или это была всего лишь обычная командировка? Где же побывал Владимир Сергеевич, приехав в тот город, с кем встретился там? Хотя бы официально, в открытую. И когда, когда точно это было?

Виталий спохватился. Только бы не выдать своего волнения под этим напряжённым, ищущим взглядом, только безмятежность и спокойствие должны быть на лице, в голосе, изо всех сил только это!..

И Виталий воскликнул, как бы на минуту забыв о цели своего визита:

- Ха! Я же был в этом городе! С кем же вы там ведёте дела, интересно?

Он ждал реакции на эти слова. Может быть, Саша в курсе каких-либо махинаций там Владимира Сергеевича?

Но на открытом, загорелом и улыбчивом лице Саши не дрогнул ни один мускул, ни тени тревоги не промелькнуло в глазах. Саша только ещё шире и радостнее улыбнулся и сказал спокойно и даже чуть хвастливо:

- Ну, у нас с ними обширные связи. Там же находится большой камвольно-суконный комбинат. На отличном счету. Часть продукции идёт с государственным Знаком качества. Его получить - это что-нибудь да значит. Наши магазины её с руками оторвут. Потом там меховая фабрика - тоже не фунт изюму, я вам доложу. Меховые изделия любой план вытянут. А кроме того, и их городской торг тоже заинтересован кое-что от нас получить, а мы - отдать, что у нас не идёт. Красные купцы, - засмеялся Саша, - обязаны уметь и друг с другом выгодно торговать. - И строго добавил: - По законам социализма, само собой.

- Да, - кивнул Виталий уважительно. - Ответственные командировки вы товарищу поручаете.

- Заслужил потому что, - назидательно ответил Саша. - И на этот раз руководство было довольно. На щите вернулся.

Виталий про себя ухмыльнулся, но поправлять Сашу не стал. Вместо этого он рассеянно спросил, как бы думая совсем о другом:

- Когда же он туда ездил?

- Да совсем недавно, - так же равнодушно махнул рукой Саша. - Кажется, четвёртого вернулся уже.

«За два дня до приезда Николая, - отметил про себя Виталий. - За три дня до убийства. Случайно это всё или нет?».

Солнце уже скрылось за домами, золотя край неба и пламенем заиграв на стёклах окон верхних этажей высокого здания невдалеке.

Рабочий день оканчивался, и Виталий решил не задерживать своего сверхприветливого собеседника, который заметно устал от их напряжённой беседы. Он простился самым дружеским тоном, получив заверение, что в любой момент Саша будет, если потребуется, к его услугам.

Выйдя на улицу, Виталий ещё раз взглянул на часы. Было самое время мчаться в больницу. Светка уже ждала его.

И сразу ушли куда-то и торг, и улыбчивый, насторожённый Саша, и старый бухгалтер из ЖСК, и все другие впечатления этого длинного, утомительного дня. Виталий подумал об измученной Светке, которая уже какую ночь не спит и тихо плачет в подушку, стараясь не разбудить Виталия. Подумал о бедной Анне Михайловне, которой всё-таки что ни говори, а становится легче; и, пожалуй, через два или три дня Светке уж можно будет пойти на работу и приезжать в больницу только вечером. И он, Виталий, тоже, конечно, готов приезжать чаще, даже каждый день. Только от него, к сожалению, мало толку. Он, кажется, больше мешает там всем, чем помогает. Сёстры даже говорят… сёстры…

И вдруг Виталия словно обожгло от внезапной мысли. Чёрт возьми! Про единственное дело, где хоть чем-то он мог оказаться полезен, он забыл, напрочь забыл! А ведь прошло уже по крайней мере дня два, если… если не три. Ну конечно, три!

Виталий сморщился, как от боли, даже чуть было не крякнул с досады. И сосед в переполненном автобусе бросил на него сочувственный взгляд.

Ай-ай-ай! Как он мог забыть про эту медсестру, вернее, про её просьбу! И её заявление какой день болтается у него в кармане. Тьфу! Что он ей сейчас скажет? Виталий вспомнил умоляющий Светкин взгляд. Да, хорошо же он ей помог, нечего сказать! И с этой чёртовой пропиской вовсе не так просто. Ещё на кого попадёшь в районе. Кто же у него там есть знакомый? Но прежде всего какой это район?

В такой тесноте вытаскивать заявление не хотелось. Кажется… Да, живёт эта бабушка у сына в одном районе, а прописать её надо в другом, к внучке. В каком бабушка живёт, Виталий вроде помнит… Какой же это район?.. Стоп, стоп!..

В памяти, как на переводной картинке, стало что-то проступать. Виталий вначале вспомнил высокую рыжеволосую Галю, её извиняющийся, торопливый голос, когда она, поминутно путаясь, рассказывала ему про свою бабушку. Потом она достала заявление, и он попросил указать адрес… бабушкин, по которому она сейчас живёт… И этот адрес… Нет, этого не может быть! Неужели?..

Несмотря на тесноту, Виталий лихорадочно полез во внутренние карманы пиджака, сначала в один, потом в другой. В этой душной и жаркой толпе пассажиров у него от волнения даже лёгкий озноб прошёл по спине. «Неужели?..» Наконец он нащупал сложенный лист, вытянул его наполовину из кармана и, оттопырив пиджак, попытался незаметно для окружающих заглянуть в текст заявления. Но ничего не получилось. Тогда он заставил себя сунуть бумагу обратно в карман и дожидаться, пока доедет до нужной остановки и выйдет из автобуса.

А в мозгу уже гвоздём сидела мысль о том, что всё так и есть, всё точно. В заявлении указан знакомый адрес. По нему живёт… Владимир Сергеевич собственной персоной!

Не выдержав, Виталий всё-таки выскочил на остановку раньше, чем следовало, доказав самому себе, что всё равно от той остановки ему надо вернуться назад, так уж лучше от этой пойти вперёд. Хотя это было вовсе не всё равно, так как больница была в двух шагах от той остановки.

Очутившись на тротуаре, Виталий тут же вытащил листок с заявлением и поспешно его развернул. Так и есть! Чёрным по белому там написан адрес Владимира Сергеевича. Теперь надо только спокойно подумать, что это ему даёт, как можно использовать эту невероятную случайность. Надо же!

А собственно говоря, что Виталию дадут эти сведения? Как этот самый Владимир Сергеевич относится к своей матери, как та относится к его жене, как внучка…

Что это всё даст? Что эта самая внучка вообще может знать?

Виталий всегда испытывал неловкость, когда приходилось вот так незаметно, словно в замочную скважину, подглядывать за людьми, к тому же ещё ни в чём дурном не уличёнными, а может быть, и вообще невиновными, подглядывать за их поступками и отношениями. В то же время Виталий понимал, что среди этих людей и среди этих поступков могут оказаться и такие, которые чем-то ему и помогут. А потому надо себя пересилить и всё узнать. При этом Виталий всегда помнил одно из главных правил своей сложной работы: все полученные им сведения о самых разных людях, которые попали в его поле зрения, автоматически становятся служебной тайной и не подлежат разглашению.

В жизни почти любого, даже самого порядочного и честного человека, можно обнаружить случаи, которых он стыдится, за которые ему неловко или которые просто не надлежит знать посторонним. Это могут быть случаи, когда человек поддался страху, когда-то солгал или кого-то подвёл, могут быть какие-то не очень приятные обстоятельства развода, а то и брака, не очень красивая любовная история или досадный, глупый промах на работе, какие-то обстоятельства увольнения или, допустим, неприятная болезнь. Словом, невозможно перечислить все такие случаи. Но они всегда так или иначе присутствуют в жизни людей и обычно ими скрываются, и тут, как правило, ничего предосудительного нет. Человеку бывает часто неприятно, не только когда другие узнают об этих фактах, но и когда он их вспоминает.

А вот тут, в деятельности Виталия, без такой неприятной работы иной раз не обойдёшься. И делать подобную работу надо чистыми руками.

Это означает, как не раз повторял им Кузьмич, что нужно понимать: такова жизнь, так иной раз складываются обстоятельства, человеку порой свойственны слабости и ошибки, он может на чём-то неожиданно споткнуться и потом долго казнить себя и страдать. А потому необходимо снисхождение и сочувствие, а ни в коем случае не злорадство, не насмешка. И, наконец, это означает, что сведения будут сохранены в абсолютной тайне, так что и сам тот человек никогда не узнает, что его секрет раскрыт и уж подавно ничего не будут знать его близкие, друзья и дальние знакомые; больше того, ничего не должны знать и свои же сотрудники, не имеющие отношения к расследуемому делу, как бы ни подмывало рассказать друзьям иной раз действительно редкий или смешной случай, ставший известным именно таким путём.

За нарушение хоть одной из этих заповедей Кузьмич наказывал с необычайной суровостью.

Все эти заповеди соблюдались не только в отношении случайно попавшего в поле зрения или даже в чём-то заподозренного человека, но и в отношении преступника. Кузьмич объяснял так: «Полученные сведения могут помочь вам понять его характер, правильно построить допрос, изобличить в совершённом преступлении. Но впрямую использовать против него подобные сведения означает глубоко задеть, даже оскорбить человека. Это не только восстановит его против вас и помешает работе, но и вообще несправедливо, недостойно, и уронит вас в глазах людей, а следовательно, уронит престиж власти, которую вы представляете. Кроме того, такая практика и вас самих делает всё более морально нетребовательными и в конце концов может привести к несчастью».

Вот так непрестанно говорил им Кузьмич. И постепенно это стало их собственным образом мыслей, их нравственным законом.

И потому сейчас Виталий не боялся и не стыдился необходимости тайком познакомиться с личной, семейной жизнью неведомого ему ещё Владимира Сергеевича и легко преодолел первое естественное ощущение неловкости. Ну а чем такие сведения помогут ему в работе, что вообще может знать Галя, выяснится в ходе беседы. А побеседовать им придётся, тут уж ничего не поделаешь.

К этому последнему выводу Виталий пришёл, когда уже пересекал просторный, залитый неоновым светом вестибюль больницы.

Светка поджидала его в коридоре, у входа в палату.

- Погоди, туда сейчас нельзя, - сказала она.

- Как мама?

- Лучше. Знаешь, гораздо лучше.

Виталий подумал, что он мог бы об этом даже не спрашивать, достаточно было поглядеть на Светку. Какое-то сразу стало у неё отдохнувшее лицо, и лёгкий румянец появился на запавших щеках, и мягкий, успокоенный взгляд.

- И поела? - снова спросил Виталий.

- И поела, - подтвердила Светка. - И тебя ждёт. Она уже так хорошо говорит. Ты обедал?

- Конечно. А ты?

- Да. И знаешь, мама сегодня сама ела. А мне завтра уже надо на работу. Но теперь я спокойна. И маму тут все так любят. Тут вообще очень хорошие люди. А Галя просто прелесть что за девочка! Да, Витик, ты что-нибудь сделал с её заявлением?

- Забыл, - виновато признался Виталий. - Так эти дни закрутился, ты не представляешь.

Светка не ответила, только в глазах у неё мелькнул укор.

- Я сделаю, - поспешно добавил Виталий. - Обязательно. А Галя сейчас здесь?

- Да. Дежурит.

- Мне надо у неё кое-что уточнить.

- Я сейчас её позову. Но ты правда ей поможешь?

- Обязательно. Тем более…

Но Светка, не дослушав, энергично махнула кому-то за его спиной. Виталий оглянулся. К ним по коридору спешила Галя, держа в руке папку с какими-то бумагами.

В это время из палаты вышла другая сестра и за ней нянечка.

- Теперь можно, - торопливо сказала Светка. - Я пошла. А ты поговори с Галей сначала. Вот она идёт.

Светка скрылась за дверью. А Виталий отозвал подошедшую и сразу смутившуюся при виде его Галю к окну.

- Ой, мне так неловко! - сказала она.

- Пустяки! Мне только надо узнать подробнее причину вашей просьбы о прописке бабушки.

- Ну как же ещё подробнее? Ей там плохо. Они каждый кусок считают, который она съест. И заставляют работать, а бабушке трудно. Всё-таки семьдесят шестой год.

¦- Уж так каждый кусок и считают? - усомнился Виталий. - Они же обеспеченные люди.

- Ой, они лопаются от денег! Вы бы посмотрели, сколько у Софьи тряпок, и шуб целых четыре, и чего только из украшений нет! А чем только квартира не набита! Одних картин сколько! И машина! А дачу какую строят!.. Вот эту дачу паршивую они на бабушку хотят записать.

- Это зачем?

- А как же? Дача-то за сто километров. Это уже область. Ну, и надо выписываться из Москвы, чтобы там прописаться. Конечно, никто из них московской прописки терять не хочет. А бабушку и не спрашивают.

- Из кого же состоит их семья?

- Дядя Володя, бабушка, Софья и Лиза, их дочка.

- Всё?

- Ну ещё у Софьи брат есть младший, Гоша. Он тоже у них живёт, но прописан где-то ещё. У бывшей жены, кажется. Тунеядец и пьяница. И как юбку увидит, так вяжется. Прохода от него нет.

- А ещё кто-нибудь из родственников есть?

- Больше никого нет.

- А можно сказать, что бабушке там неспокойно жить? Что гости часто, шум, музыка?

- Конечно! Каждый день гости. И приезжают к ним всё время. Из разных городов. Я даже всех не знаю.

- Ну кого-нибудь всё-таки знаете?

- Да. Вот Илья Спиридонович из Куйбышева. Ой, какие он подарки привозит! Глаз не оторвёшь.

- Что же он такое привёз, например? - усмехнулся Виталий.

- Ну вот кольцо. Софья его не снимает. Большой бриллиант на чёрном агате, и такие лучи из осколков отходят. Представляете?

- Приблизительно.

- Ну это неважно. Потом кто ещё? Семён Трифонович, толстый такой. Сколько он анекдотов знает! Обсмеёшься! Забыла только… Ах да! Он из Свердловска. Потом Махмуд Алиевич из Баку. Тоже заваливает всех подарками. Он такой кинжал дяде Володе подарил, из серебра. Очень древний. И даже мне, - Галя рассмеялась, - колечко хотел всучить. Знаете, как в «Горе от ума» этот… ну как его?.. Мы учили… «Собаке дворника, чтоб ласкова была»… Противный дядька. Да все они… - Галя махнула рукой. - Возьмите хоть Зойку, подружку Софьину. Это ж такая спекулянтка…

Да, как и следовало ожидать, Галя ничего не знала о подпольной деятельности Владимира Сергеевича. Но жизнь его дома, её уклад, царившая там нравственная атмосфера были теперь Виталию ясны. И конечно, названные Галей имена он постарался запомнить накрепко.


На следующее утро у Виталия состоялся серьёзный разговор с Виктором Анатольевичем Исаевым, в производстве у которого и было дело по убийству Николая Павлова.

- Пожалуй, ты прав, - согласился Исаев. - Мне тоже не верится, что этот Владимир Сергеевич причастен к убийству. И, следовательно, к ограблению. Не решится он так глупо разорвать выгодные деловые связи. Невозможно это допустить.

- Тогда он, наверное, заинтересован найти убийцу, - предположил Виталий. - Хотя бы для того, чтобы оправдаться перед сообщниками. В этом случае он поможет даже милиции.

- Ну это навряд ли, - покачал головой Исаев. - Рыльце-то у него сильно в пушку, как я подозреваю.

- Не то слово. Он преступник.

- Мы этого ещё не доказали. Но в любом случае он на контакт с милицией не пойдёт. Хотя бы из чувства самосохранения. Даже при условии, что он захочет доказать кому-то свою непричастность к убийству.

- А почему не попробовать? - упорствовал Виталий. - Не пойдёт на контакт - не надо. Придумаем тогда что-то новое.

- Но ты уже засветишься.

- Подключим другого. Откаленко, например. Впрочем… - Виталий задумчиво потёр подбородок, совершенно машинально повторяя при этом жест Цветкова. - Впрочем, мне не хочется выходить из этого дела.

- Ну вот. Тем более. Можно, конечно, действовать иначе. Допустим, в открытую пойдёт Откаленко. Если этот Владимир Сергеевич сочтёт для себя выгодным помочь нам, он может дать неоценимые сведения. Но, повторяю, сомнительно всё это, весьма сомнительно.

- Тут главное - его не спугнуть. Надо попробовать объяснить, как мы на него вдруг вышли. От самого Николая и привезённого им товара нельзя. Напугаем.

- Можно от Николая, но без товара, - предложил Исаев. - Надо только пофантазировать. Допустим, на трупе нашли записку или вот записную книжку, ту самую, и в ней адрес Владимира Сергеевича. Мы поняли, что это кто-то знакомый. И пришли. Только и всего.

- А что? Вполне подходит, по-моему, - обрадовался Виталий. - Очень даже правдоподобно. Давайте, Виктор Анатольевич, организуем такой визит, а? Ну в конце концов, чем мы рискуем, действительно? Тут, если хотите знать, может даже получиться совсем наоборот. Этот Владимир Сергеевич обрадуется возможности приобрести знакомство в милиции.

- Ну-ну, не увлекайся, - усмехнулся Исаев. - Не такой уж он наивный. И ситуация не та, между прочим.

- Да нет же! Всё зависит от того, каксебя повести.

- Это уже дело второе. Значит, ты предлагаешь, чтобы пошёл Откаленко, так?

- Конечно.

- Давай-ка это обсудим с Фёдором Кузьмичом.

Исаев потянулся к телефону.

Поскольку разговор происходил в комнате Виталия, то перейти в кабинет Цветкова много времени не заняло, а Фёдор Кузьмич, к счастью, оказался на месте. Он внимательно выслушал сообщение о новых идеях и в сомнении потёр подбородок, точь-в-точь как это недавно сделал Виталий. Кузьмич только ещё вздохнул при этом. Потом, что-то продолжая соображать про себя, он полез в ящик стола за сигаретами, но на полпути остановился и исподлобья посмотрел поверх очков на Исаева, а потом на Виталия.

- Есть тут один рискованный момент, милые мои, - сказал он. - Мы же не знаем характера их отношений - Николая с этим самым Владимиром Сергеевичем. А может быть, Владимир Сергеевич специально предупредил Николая, чтобы тот не записывал его адреса, почём вы знаете? Или вообще не сообщил ему свой адрес? Да и сами посудите: зачем сообщать-то? Он же домой к себе товар не примет. Вот адрес магазина…

Цветков, видимо, раздумал доставать сигареты и поудобнее уселся в кресле. В тот же момент на столе у него зазвонил телефон, и Фёдор Кузьмич, сняв трубку, углубился в разговор с каким-то неведомым собеседником, которого по имени упорно не называл и вообще отделывался короткими междометиями, а больше угрюмо и сосредоточенно слушал.

Тем временем Виталий встревоженно посмотрел на Исаева, взглядом призывая его спасать их блестящий замысел, и тот в ответ ободряюще усмехнулся.

Но тут Цветков, простившись, положил трубку, снял очки и, словно и не было никакого перерыва в их разговоре, сказал:

- А могло и адреса магазина у Николая не быть. Зачем ему вообще-то этот адрес? - Кузьмич покрутил в руках очки и положил их перед собой на стол. - Вспомните-ка. Николаю ведь какой-то парень помог забрать товар из камеры хранения. Вот этот парень и знал, где магазин находится. А Николай… Он раньше-то в Москве бывал, не знаешь? - повернулся Цветков к Виталию.

- Нет, первый раз, - ответил тот.

- Ну вот. Тем более.

- Но Владимир Сергеевич мог Николая просто в гости к себе пригласить, - сказал Виталий. - Как же тогда адреса не дать?

Цветков пренебрежительно махнул рукой:

- Как раз! Будет он тебе его в гости приглашать и адрес давать! Шавка он для него, мелочь пузатая. И вообще это же гадание. Позвал или не позвал, дал адрес или нет… Несерьёзно.

- Ну хорошо. А телефон? - не сдавался Виталий. - У Николая мог быть записан его телефон. Допустим, тот же Губин ему дал. А милиции ничего не стоит, расследуя убийство, установить, чей телефон был записан.

Цветков отрицательно покачал головой:

- По той же причине не годится. Сам посуди. А вдруг Владимир Сергеевич знает, был записан телефон или не был? Разве можно так рисковать? Я тебя просто не узнаю, милый мой. Да если у Николая номера телефона быть не могло, ты представляешь, как этот гусь Владимир Сергеевич насторожится? Мы так всю последующую работу сорвать можем. А вокруг него, видимо, предстоит немало поработать. Возможно, даже не нам. Тут, милый мой, как минимум, спекуляцией пахнет.

- Что-то побольше, мне кажется, - покачал головой Исаев. - Обычно в таких случаях сами товар возят. А тут, видите ли, специальный возчик. Ни в чём больше не замешанный. Да ещё завербован с помощью шантажа. Служи, а то сообщим о твоём преступлении…

- Тут даже тоньше, - поправил Цветков. - Вот, мол, какие мы тебе друзья. Выручаем в тяжёлую минуту, спасаем, можно сказать. Да ещё крупно заработать даём.

- Да, так вернее, - не стал спорить Исаев. - И это кое о чём говорит. Добавьте ещё явочную квартиру, этот хитрый телефон, трюк с камерами хранения. Словом, отлично организованное дело, умные и ловкие дельцы. Всё продумано у них, всё рассчитано. Я тебе ручаюсь, задержи мы этого Николая, он бы ничего не смог нам сказать: ни что везёт, ни кому везёт. И даже у кого получил товар, тоже толком, наверное, не знал. Словом, согласен. Я бы отменил этот опасный визит.

- Фёдор Кузьмич, есть предложение, - сказал Виталий и даже поднял руку, как на собрании. - Предлагаю посоветоваться с коллегами. Албанян, например…

- Что ж, вполне резонно, - усмехнулся Цветков и повернулся к Исаеву: - Дружок его. В БХСС работает.

- Но ведь мастер! - горячо воскликнул Виталий. - Вы же не будете это отрицать, Фёдор Кузьмич?

Цветков спокойно согласился:

- Хороший работник.

- Да, я его знаю, - ответил Исаев. - В прошлом году он нам очень помог. Помните дело по самоубийству Веры Топилиной? Из министерства?

- Ну конечно, - подтвердил Цветков и добавил, обращаясь к Виталию: - Словом, давай обсуди этот вопрос с Албаняном. Он этот контингент лучше знает. Как, не возражаешь, Виктор Анатольевич?

- Наоборот, приветствую, - улыбнулся Исаев.

На том и порешили.

А среди дня Виталий встретился с Эдиком Албаняном. Это было далеко не лёгким делом, учитывая динамичную и неугомонную натуру Эдика, которого обычно искало пол-Москвы, и, как правило, безрезультатно.

Эдик примчался к нему запыхавшийся, возбуждённый и устало повалился на диван.

- Замотался, - отдуваясь, сообщил он и вытер со лба пот. - И ещё эта дикая жара. В Ереване такой не бывает, честное слово. Верблюд не выдержит.

Он вскочил, подбежал к тумбочке, где стоял графин с водой, налил себе полный стакан и одним духом осушил его. Потом снова в изнеможении кинулся на диван, ещё раз вытер мокрым платком пот со лба и шеи, затем закурил и после этого, успокоившись, предложил Виталию:

- Ну, излагай, зачем я тебе понадобился? Ты же так просто на коктейль не позовёшь, знаю я тебя, жлоба! Так что докладывай, не стесняйся.

- Я тебя не только на коктейль, я тебя на чашку чая и то никогда больше не приглашу. Молчал бы уж, - со зверским видом ответил Виталий. - Ты ко мне на свадьбу пришёл?

- Дорогой! - воскликнул Эдик. - Ты же знаешь! Я шёл! Я даже мчался! С подарком! Я ведь тебе его потом вручил, и ты принял, помнишь или нет?

- Да. Чтобы тебя не обидеть.

- Врёшь! Ты меня простил! Ты меня понял! Этот тип был в бегах полгода. Мы же с ног сбились. И вдруг… Мог я его не задержать? Ты бы мог, скажи честно, дорогой? Чёрта с два! Ты бы не только на свадьбу друга, ты бы на собственную не явился, что я, тебя не знаю, думаешь?

- Ну ладно, - махнул рукой Виталий. - Это я только в ответ на твой упрёк насчёт коктейля. А в целом претензий нет. Ну, теперь слушай.

Виталий во всех подробностях изложил Эдику возникшую ситуацию.

- Ты понимаешь? - заключил он. - Нам надо получить от него всё, что возможно, по этому убийству. Сам-то он, конечно, не замешан, но кое-что подсказать, я уверен, может. Особенно если его в этом заинтересовать. Но как это сделать, вот в чём вопрос.

- Гм… - глубокомысленно произнёс Эдик, глядя в потолок и посасывая сигарету. - Не знаю, дорогой, что тут главнее: убийство или… Понимаешь, вся эта компания мне что-то очень уж не нравится. Устроить такую комбинацию с телефоном - это не всякий додумается, уверяю тебя. У меня, например, в практике это первый случай, клянусь. Поэтому что тут главнее…

- Главнее всего человеческая жизнь, - покачал головой Виталий. - И потому страшнее убийства ничего нет. Это, если хочешь знать, аксиома.

- Не скажи! - многозначительно заметил Эдик. - Хищения в особо крупных размерах, как и некоторые другие опасные экономические преступления, тоже, как тебе известно, предусматривают смертную казнь.

- Дело не в смертной казни, - резко возразил Виталий. - Это вообще не лучший способ наказания. И устрашения тоже.

- Ничего большего человечество для устрашения не придумало, - возразил Эдик и добавил: - Если не считать пыток. А кого нельзя убедить, того надо устрашить.

- Величайшее заблуждение! На жестокость нельзя отвечать жестокостью, как ты не понимаешь! Наоборот! Надо из поколения в поколение воспитывать людей в представлении, что человеческая жизнь неприкосновенна. Природа дала, природа и может взять. Я думаю, что это самый верный путь воспитания нравственности.

- Но если жуткий преступник, садист, убийца? Ты же видел таких! - с негодованием воскликнул Эдик. - Их тоже прикажешь жалеть?

- Это не жалость. Это… ну, если хочешь, забота. О всех других людях, об их нравственном здоровье. А для тех, кого ты назвал, для таких вот нечеловеков, я ввёл бы пожизненное заключение. Как у врачей, ты знаешь? Даже смертельно больного они не вправе лишить жизни, даже спасая при этом от лишних страданий. Почему, ты думаешь?

- Совсем другая материя, дорогой! Дать такое право - могут быть ошибки.

- Но если на то пошло, то и со смертной казнью могут быть ошибки. Разве не бывает судебных ошибок? И ещё ошибка в том смысле, что кто-то из казнённых вдруг когда-нибудь смог бы исправиться! Но дело не только в этом. Запрет убивать даже, казалось бы, обречённых больных толкает врача на борьбу за эту жизнь до последней минуты, а главное, воспитывает в нём чувство неприкосновенности, святости человеческой жизни.

- Вай, как говорит! - схватился за голову Эдик, но тут же с ожесточением отрезал: - Ты забываешь только, дорогой, что умирающий больной уносит лишь свою жизнь, а закоренелый убийца уносит чужие и опасен для всех.

- Потому-то больной лежит в больнице, а убийца сидит в тюрьме.

- Да, чувствуется, дорогой, что ты из семьи врачей.

- Это упрёк?

- Нет! Что ты! Это… Как тебе сказать, дорогой… Это восхищение, вот что. И в принципе, теоретически, ты, наверное, прав насчёт человеческой жизни. Но ты спустись на землю. Время-то какое? А суровое время требует и суровых решений.

- Но мудрых.

- Конечно. Но можно ли сейчас думать на сто лет вперёд о нравственности?

- Надо. Вот отец мне как-то процитировал Гернета. Выдающийся психолог и криминолог. Так ведь?

- Не спорю. И советское время прихватил.

- Ну, тем более, - улыбнулся Виталий. - Так вот этот самый Гернет писал, что воспитание ребёнка начинается за сто лет до его рождения. Вот почему сейчас надо думать на сто лет вперёд. Вот почему это мудро.

- М-да. Хорошо иметь такого образованного папу, - усмехнулся Эдик и предложил, взглянув на часы. - Но давай вернёмся к нашим баранам.

- Скорее, волкам.

- Ну, у нас среди клиентов всякой твари по паре. Баранов тоже хватает, не сомневайся.

- Бараны такую комбинацию с телефоном не придумали бы, ты сам отметил. Так что на баранов тут не рассчитывай, - погрозил пальцем Виталий и повторил вопрос: - Что же можно придумать, Эдик, а? Как подобраться к этому Владимиру Сергеевичу, не вызвав никаких подозрений и опасений? Как заставить рассказать то, что ему известно? Понимаешь, адрес, записанный якобы у Николая…

- Нет-нет! - перебил его Эдик и замахал рукой. - Отпадает, вы правы, дорогой. И записанный телефон тоже… - Он неожиданно умолк на полуслове, потом щёлкнул пальцами и лукаво посмотрел на Виталия: - А знаешь, пожалуй, телефон - это идея. Момент! Ай как интересно! Давай соображать, дорогой. Значит, ты у кого, говоришь, получил его телефон?

- Чей?

- Ну этого самого Владимира Сергеевича.

- А-а. Мне его выдали Борис Иванович Губин с супругой Евдокией Петровной. Выжиги. За копейку удушатся.

- Вот-вот! - Эдик привскочил на своём диване и азартно ткнул пальцем в сторону Виталия. - Это в данный момент самая ценная их черта. Ах как здорово! Расскажи подробнее - что ты знаешь об этой паре?

Виталий добросовестно передал Эдику все известные ему факты из нехитрой и подлой жизни Губина.

- И ты думаешь, что его используют втёмную?

- Уверен. Уж больно глуп.

- Ну и ты его так используй. Понял меня? Вот и подберёшься к этому Вове, и узнаешь его, это точно. А что он расскажет, будет видно.

- Ха! Вот это мысль! - обрадовался Виталий. - Ну, милый друг, с меня причитается.

- Ещё бы! - самодовольно заявил Эдик, развалившись на диване. - Когда профессора приглашают на консультацию…

- Кстати, - перебил его Виталий, - я ведь обещал Борису Ивановичу с телефончиком-то помочь.

- Это как же? - Эдик удивлённо склонил голову набок и прищурился.

- Очень просто, профессор, - засмеялся Виталий, радуясь, что вспомнил такую немаловажную деталь. - Пожалел, понимаешь, старичков. В душу они мне вошли. С какой стати, в самом деле, им-то, бедным, за чужие дела расплачиваться?

- Бедным!.. - насмешливо фыркнул Эдик и заключил: - Но идея плодотворная, согласен.

- А раз согласен, то теперь давай её помнём. - Виталий взглянул на часы. - Время у нас ещё есть. Давай.

Он от удовольствия даже потёр руки.

«Мять» пришлось недолго, идея действительно была плодотворной и сулила успех. Надо было только рассчитать, на каких фактах следует сделать ударение, какие вообще опустить, а какие оставить про запас.

В душной, накуренной комнате, несмотря на распахнутое окно, плавали под потолком белёсые слои дыма, не ощущалось даже самого лёгкого дуновения воздуха.

Эдик наконец поднялся с дивана и потянулся:

- Всё, дорогой. Счастливо тебе.

- Будет исполнено в лучшем виде, - заверил его Виталий. - Завтра я тебе доложу. Тронулись.

Они вместе вышли на улицу и там простились.

День клонился к вечеру. Безоблачно-голубое небо, став пепельно-золотым на западе, постепенно превращалось в густо-синее на востоке. Жара не спадала, душная, тягостная. На улице было труднее дышать, чем в комнате.

К Губиным Виталий приехал, когда уже лёгкие, как дымок, сумерки опустились на город. В большом зелёном дворе с заметно пожухлыми деревьями и кустарником чувствовалась предвечерняя свежесть. Разгорячённое лицо ощущало даже еле заметное движение воздуха.

Во дворе за столом «для культурно-массовой работы» гомонили не очень трезвые мужские голоса. Вслушиваясь в бессвязные и азартные выкрики, долетавшие из-за кустов, Виталий пришёл к выводу, что Бориса Ивановича там на этот раз почему-то нет, и даже забеспокоился, направляясь к знакомому подъезду.

В дверь пришлось позвонить трижды, прежде чем Виталий услышал наконец знакомый тяжёлый перестук палки и протеза. Дверь открыл сам Борис Иванович, абсолютно трезвый и чем-то, видимо, не на шутку встревоженный.

Увидев Виталия, он обрадованно стукнул палкой по дверному косяку и на всю площадку рявкнул:

- Вот он, туды-сюды!.. А она!.. А я ей, туды-сюды, говорю!.. Эх, дура баба!.. Ну вот!..

Виталий поспешил войти и прикрыть за собой дверь.

- Я к вам по делу, Борис Иванович, - сказал он серьёзно.

- Ну чего там… Ясно, туды-сюды!.. А она всё!.. - продолжал бессвязно выкрикивать старик, поминутно вытирая мокрый рот тыльной стороной руки.

Из кухни неслышно появилась старуха, и Виталию даже показалось, что вначале высунулась в переднюю только её вытянутая рыбья голова с тонким носом и белыми, навыкате глазами. Вытирая руки о передник, старуха засуетилась:

- О господи! Вот радость-то! Пришли, значит. Не бросили стариков. Заходите, заходите. Уж так мы рады…

Виталий прошёл в комнату, за ним последовали хозяева. Они были чем-то явно встревожены, хотя одновременно и обрадованы его приходом и как будто чего-то ожидали. Все эти чувства нетрудно было уловить на их лицах.

Когда все трое расселись вокруг стола, Виталий сказал:

- Так вот насчёт телефона, граждане. Дело в том…

- Не-не!.. Не позволю, туды-сюды!.. Я знаешь куда пойду?.. Да я если что… - перебив его, злобно и бестолково забормотал старик.

- Погоди ты! - сердито прикрикнула на него жена. - Дай человеку сказать, ирод!

И старик послушно умолк, опираясь на палку и обиженно оттопырив нижнюю губу.

- Так вот, - как можно доброжелательнее продолжал Виталий, словно и не заметив злобных стариковских выкриков. - Люди вы пожилые, живёте скромно, и, ясное дело, любой вас может обидеть, обмануть, у кого совести нет.

- Я дам!.. Я дам, туды-сюды!.. - снова вмешался старик, брызжа слюной. - Да я им!..

- Цыц ты! - грозно оборвала его жена и уже совсем другим тоном, жалобно и покорно, сказала, обращаясь к Виталию: - Ваша правда. Ваша. Ну форменно: кто хочет, обидит. Это он с виду такой, - кивнула она на старика. - А по себе котёнок, сущий котёнок, ей-богу.

- Вот-вот, и я так думаю, - весело подтвердил Виталий, чувствуя, однако, что этой весёлости хватит ему ненадолго, и продолжал: - Я за вас вступлюсь, граждане. Вот так я решил, понимаете. Я не позволю, чтобы ни за что ни про что вас вдруг под суд или там штраф рублей, думаю, в сто, не меньше.

- Сто?! - ахнула старуха, всплеснув руками.

- Да я!.. - привскочил с места Губин, и лицо его налилось бурой краской. - Да они, туды-сюды… увидят!.. Да я их!.. - Он поднял палку, словно собираясь ударить кого-то.

- Ничего такого не надо, - поспешно остановил его Виталий. - Без крика, без скандала. А то хуже будет. Если желаете, я берусь сам всё уладить. Как специалист. Желаете?

- Ой, да ради Христа! - запричитала старуха. - Уж пожалейте двух убогих. Бог наградит, бог!.. Всё он видит…

- Тогда договорились, - энергично заключил Виталий, не давая старику начать что-то горячее и бестолковое. - Я так Владимиру Сергеевичу и скажу, что вы попросили меня всё насчёт платы за телефон у него выяснить. Вы же мне для этого и его номер телефона дали, так ведь?

- Истинно так! Истинно! Христом-богом просим, - подвывая, закивала головой старуха. - Уж заступись, родимый! Не бросай двух стариков. Нет у нас заступников больше. Вот взял человек и обманул нас. Истинно обманул!

- А Николай-то у него дома был? - как бы между прочим осведомился Виталий.

- Был, милый, был. Сам говорил. Они из магазина поехали, обедали там. Сытый он вернулся, - торопливо, но обстоятельно принялась излагать старуха, словно это должно было пригодиться Виталию в его хлопотах за них.

А Виталий, решив развить успех, поспешно задал новый вопрос, ещё более неосторожный:

- Что ж он всё-таки привёз-то, Николай?

- Не ведаем, милый, - извиняющимся тоном ответила старуха, но в белых глазах её мелькнул испуг. - Не касаемо это нас.

«Стоп! - торопливо скомандовал сам себе Виталий. - Не зарываться только». И вслух сказал как будто даже удовлетворённо:

- Ну и ладно. К телефону это не относится. - И всё же осторожно спросил: - Как думаете, насчёт Николая-то он знает, Владимир Сергеевич, что случилось?

- А то! - кивнула старуха. - Упредили мы его. К нему, чай, приехал парень. Уж он разохался! Ну прямо чуть не плакал, ей-богу. В самый телефон.

Больше Виталий задавать вопросов не решился. Он и так в тот вечер узнал больше, чем рассчитывал. И намеченный план выполнил.

Назавтра его ждал визит куда более трудный и ответственный.


Софья Георгиевна разливала кофе уже в три чашечки. Оживлённый, со скрытым кокетством и туманными намёками, остроумный разговор журчал и переливался за уютным столиком.

Молодой человек всё больше нравился обеим дамам. «Ах, какой муж для Лизы! - умилённо думала Софья Георгиевна. - А впрочем… Я и сама ещё могу волновать…» Дальше мысли её путались в какой-то розовой дымке, и не было времени в них разбираться. Больше всего Софье Георгиевне хотелось сейчас выяснить два обстоятельства: кто такой этот молодой человек и какое у него дело к Владимиру Сергеевичу. Впрочем, с первым вопросом особых затруднений не возникло, и ни к каким ухищрениям прибегать не пришлась. Гость не делал из этого секрета.

- Тружусь на телефонном узле в качестве техника, - охотно сообщил Виталий и скромно добавил: - Мечта, правда, у меня была другая - гуманитарный факультет кончить. Но этим сейчас не прокормишься. А я, - он тонко усмехнулся, - каюсь, люблю поесть.

- Ах, это так понятно! - подхватила Софья Георгиевна. - Это так естественно! В наше время духовная сфера способна доставлять лишь эстетическое наслаждение и то лишь для возвышенных, тонких натур. Литература, например, живопись, музыка - я всё это обожаю. Я не пропускаю ни одного вернисажа. - Последнее слово она произнесла протяжно и чуть в нос и была очень довольна почтительной реакцией гостя.

- Да-да, - томно поддержала её Зоя Васильевна, допивая свою чашечку. - Сегодня молодые художники такие ищущие.

- Но мужчина, - решительно объявила Софья Георгиевна, - должен действовать в сфере материальных ценностей. Истинный мужчина, конечно.

- О да! - Виталий многозначительно улыбнулся. - Пищу духовную добыть нетрудно, а вот хорошие вещи приходится добывать с боем.

- Представляете, как это тяжело одинокой женщине? - вздохнула Зоя Васильевна. - Некоторые это не хотят понимать. - И она бросила взгляд в сторону Софьи Георгиевны.

- Но что может дать деловому человеку ваша область? - с любопытством спросила Софья Георгиевна, делая вид, что не заметила брошенного в её адрес упрёка.

- Моя область? - усмехнулся Виталий. - Это смотря как подойти и как взяться, уверяю вас.

- Ну если взяться трезво, - игриво улыбнулась в ответ Софья Георгиевна. - Я воспитана в трезвости.

- О, это скучно. И даже опасно. - Виталий рассмеялся. - Кто вас так воспитал? Владимир Сергеевич?

- Это выдающийся человек, - поспешно вставила Зоя Васильевна, решив как-то сгладить недавнюю свою вспышку, которая ничего, кроме вреда, принести ей не могла.

- Я в этом тоже убеждён, - немедленно согласился Виталий. - Конечно, в своей области. Впрочем, универсальные гении принадлежат прошлому, вроде Ломоносова или Вольтера.

- Ах, это уж слишком! - воскликнула довольная Софья Георгиевна. - Такие имена! Но Вова действительно… Ему в институте пророчили большую будущность.

- Это он тебе сам говорил? - со скрытым ехидством спросила, не утерпев, Зоя Васильевна.

И Виталий мысленно поблагодарил её за такой своевременный вопрос.

- Почему же сам? - с лёгкой обидой возразила Софья Георгиевна. - Ты же знаешь, как он скромен. Все говорили. Представляешь, чего бы Вова достиг, если такой тупица, как Миша Пивоваров, стал директором? Это его товарищ по институту, - добавила она, обращаясь к Виталию.

- Это директор семнадцатой фабрики? - с невинным видом спросил Виталий.

- Нет, что вы! Миша не в Москве, он в… - И Софья Георгиевна назвала город, где совсем недавно побывал Владимир Сергеевич, а вслед за ним и сам Виталий.

«Как интересно! - подумал он. - Как всё завязывается вокруг этого города! Вот теперь и директор Пивоваров».

- Это ещё вопрос, - тонко усмехнулся Виталий, - каким директором быть труднее.

- Именно! - подхватила Софья Георгиевна. - Вова просто не знает покоя ни днём, ни ночью…

«Ну ещё бы», - саркастически подумал про себя Виталий.

- И вы знаете, как его ценят в торге! - с подъёмом продолжала Софья Георгиевна. - Он по их просьбе выезжает даже в другие города, ведёт там переговоры.

- Выдающийся человек! - снова нашла нужным вставить Зоя Васильевна.

- Да-да, - подхватила Софья Георгиевна. - Он заключает договоры на таких выгодных условиях, какие им и не снились. Недавно вот, например, он ездил. Ну и, конечно, помогают связи. Ах, всюду нужны связи, учтите, молодой человек. - Она шутливо погрозила Виталию пальцем, - Без этого шага сейчас не ступишь.

- А кто у него есть вот там, куда он ездил? - невольно вырвалось у Зои Васильевны, которая, видимо, знала, куда именно ездил Владимир Сергеевич, и почему-то это особенно её интересовало. Но она тут же пожалела, что задала этот опрометчивый вопрос.

Софья Георгиевна метнула на неё насторожённый, недобрый взгляд и сухо ответила:

- Это, дорогая, не имеет значения. Я же вообще говорю.

«Коммерческие тайны, - усмехнулся про себя Виталий, перехватив этот красноречивый взгляд. - И уголовные, наверное, тоже, одновременно».

- Да, я понимаю, - озабоченно подхватил он. - Связи прежде всего. Но как это трудно!

- Владимир Сергеевич сможет вам во многом помочь, если вы захотите. - Софья Георгиевна многообещающе улыбнулась. - Я с ним поговорю о вас.

Она ждала, что в ответ Виталий хоть намёком упомянет о цели своего визита.

Но тот не успел ответить. В передней раздалось громкое щёлканье замков. Парадная дверь с шумом отворилась и, впустив кого-то, захлопнулась.

Софья Георгиевна поспешно поднялась со стула и устремилась в переднюю.

- А вот и сам Владимир Сергеевич! - оживлённо воскликнула она с порога комнаты. - А у нас гость, дорогой!

Последние слова донеслись до Виталия уже из передней. В ответ раздался мужской смех, сочный и самоуверенный.

- Это кто же дорогой, я или гость?

И Софья Георгиевна с хрипотцой и не очень естественно рассмеялась в ответ.

В тот же момент в комнату вошёл невысокий худощавый человек в тёмных очках на узком и колючем лице, с седоватыми бачками и большими залысинами на высоком лбу, иссечённом сеткой неглубоких морщинок. На нём был отлично сшитый светлый костюм и изящный, неяркий галстук.

Владимир Сергеевич окинул Виталия острым, пытливым и быстрым взглядом человека, которому надо сразу понять, кто перед ним, и от этого вывода многое зависит для него в будущем. Потом он довольно небрежно кивнул Зое Васильевне и обратился к гостю:

- Так вы меня дожидаетесь, значит?

- С вашего разрешения, - поклонился Виталий.

- Ну-ну. Что ж, пойдёмте потолкуем. Прошу!

Владимир Сергеевич сделал широкий жест в сторону двери, ведущей в переднюю, и сам же направился вперёд, указывая дорогу. Виталий галантно поклонился дамам и последовал за ним.

Кабинет хозяина дома производил весьма солидное впечатление. Длинные книжные шкафы, кожаный диван и массивные, тоже кожаные, простёганные крупной клеткой, старинные кресла возле низкого разлапистого столика из чёрного дерева с огромной хрустальной пепельницей посередине, массивный, тоже из чёрного дерева, письменный стол с причудливой бронзовой лампой под синим стеклянным абажуром - всё дышало солидностью и покоем. Шаги были не слышны на пушистом тёмном ковре.

Хозяин и гость расположились в креслах возле чёрного столика, закурили, и Владимир Сергеевич, перекинув ногу на ногу и болтая в воздухе носком изящного ботинка, спокойно и без всякого любопытства спросил:

- Ну-с, так что вас ко мне привело… простите, не знаю, как вас зовут…

- Виталий.

- Та-ак. А по батюшке?

- Неважно, - махнул рукой Виталий. - Шишка я невеликая - на первый взгляд, конечно.

- Ну а на второй взгляд? - вопросительно склонил голову набок Владимир Сергеевич и, словно только что вспомнив, неторопливо снял тёмные очки. Без очков узкое лицо его показалось Виталию ещё жёстче и ироничнее.

- На второй - это вы сами увидите, - лукаво улыбнулся Виталий. - Пока изложу причину визита. А там видно будет, куда поведёт. Тружусь я, с вашего позволения, на телефонном узле. Техник. Но… - Он многозначительно поднял палец.

Весь вид его, одновременно и развязный, и чуть подобострастный, с лукавой хитрецой, внушал Владимиру Сергеевичу, как ни странно, даже некоторое доверие. С такими людьми он чувствовал себя куда увереннее и свободнее, чем с прочими. Хотя до конца Владимир Сергеевич вообще никому не верил, в том числе, кстати, и жене, прекрасно понимая, что, как он сам готов в любую минуту обмануть и предать кого угодно, так и каждый из окружавших его готов поступить так же с ним самим, если только решит, что это ему выгодно. Задача поэтому всегда заключалась в том, чтобы непременно каждого опередить. И потому каждый человек неизменно вызывал у него насторожённость.

- Слушаю вас, - сдержанно и чуть снисходительно произнёс Владимир Сергеевич.

- В силу служебной своей должности и, добавлю, счастливой случайности… - с пафосом произнёс Виталий, ощущая нарастающее отвращение к роли, которую вынужден был играть, и борясь с этим ощущением. - В силу всего этого, - повторил он, - я вдруг обнаружил на своём новом участке нарушение! - Он снова многозначительно поднял палец: - Представляете? Обнаружил воздушку. Знаете, что такое воздушка?

- Догадываюсь, - без особого энтузиазма, даже с некоторой долей раздражения ответил Владимир Сергеевич.

- Так вот, - продолжал Виталий. - Сия воздушка привела меня в дом гражданина Губина Бориса Ивановича. Но оказалось, что старики ничего о ней не знают и в этом беззаконии не виноваты. Грех был бы затевать дело против них. А дело, между прочим, судебное…

- Административное, - с улыбкой, но твёрдо поправил Владимир Сергеевич.

- Пусть так, - охотно согласился Виталий. - Но штраф тут грозит немалый, как вы понимаете. Одних междугородных…

- Короче! - перебил его Владимир Сергеевич. - Старики указали на меня - так, что ли?

- Именно. И мне их стало жалко.

- Ну-ну, не надо, - насмешливо махнул рукой Владимир Сергеевич. - У вас ведь есть некий план, я верно понял?

Виталий смущённо откашлялся и кивнул.

Владимир Сергеевич улыбнулся и, нагнувшись, похлопал его по колену:

- Не надо стесняться, молодой человек. Всё вполне если не законно, то закономерно. Всем надо жить. И вам в том числе. Почему же не воспользоваться открывшимися обстоятельствами? Это было бы просто глупо. А вы, я вижу, вовсе не глупы. И, по-моему, уже успели заручиться симпатией Софьи Георгиевны, а?

- Ну что вы! - скромно опустил глаза Виталий.

Владимир Сергеевич снова улыбнулся, но глаза смотрели сухо и испытующе. Он сказал чуть насмешливо:

- Мой вам совет, кстати: не надо переигрывать. Всё должно быть достоверно. А вы то слишком развязны, даже нахальны, то слишком скромны, даже стыдливы, как девочка-подросток. Так, знаете ли, не бывает, учтите.

«Прав ведь, сукин сын», - с досадой подумал Виталий.

- Ну хорошо. А теперь изложите ваш план, - требовательно предложил Владимир Сергеевич - Впрочем, - он пристально посмотрел на Виталия, - о нём нетрудно догадаться. На юридическом языке это называется, между прочим, шантаж. Но на нашем, - он примирительно поднял руку, - это называется взаимовыгодная договорённость. Итак, хотите отступного? Сколько?

- С сохранением системы?

- Естественно.

Виталий задумчиво почесал затылок:

- Ваше доверие уже само по себе много стоит, конечно.

- В прямом смысле, - подтвердил Владимир Сергеевич.

- А если иметь в виду перспективу?

- Можно подумать и об этом. Ну-с, так ваш ответ?

Но ответить Виталий не успел.

Дверь кабинета без стука приоткрылась, и в образовавшуюся щель заглянул здоровенный мордастый парень с пушистыми бакенбардами на красных литых щеках и облупившимся от загара носом. Поведя выпуклыми серыми глазами в сторону Виталия, он с хрипотцой осведомился:

- Дядя Володя, у тебя человек по делу?

- Ты же видишь, - укоризненно ответил Владимир Сергеевич. - Будь добр, оставь нас.

- Выйди на секунду, - потребовал парень. - Айн момент. Геноссе обождёт.

К удивлению Виталия, Владимир Сергеевич лишь поморщился и, с усилием поднявшись, направился к двери. Выйдя в коридор, он плотно прикрыл её за собой.

Виталий чутко прислушался, невольно даже задержав дыхание. Впервые, кажется, он благословил необычайную звукопроводность современных квартир. Задача облегчалась ещё и тем, что мордастый парень не очень-то старался приглушить свой рокочущий бас, несмотря на яростное шипение Владимира Сергеевича.

- Раскошеливайся, жаба, - рычал мордастый. - Нашёл, понимаешь, время! Спешу я, а ты тут…

- Тиш-ше, Гоша, тиш-ше… Я тебя прошу, тиш-ше…

- А хочешь, чтоб ушёл, - гони сотнягу!

- Ты с ума сошёл! Иди к Соне.

- Ха! У моей сестрички зимой снега не выпросишь. И потом, она не знает, за что платить. А ты знаешь.

- О господи… Навязались мне на голову.

- Сам навязал.

- Но мы же с тобой, Гоша, в расчёте! - придушенным шёпотом воскликнул Владимир Сергеевич.

- Ха! - издевательски хохотнул Гоша. - Мы теперь только на том свете будем в расчёте. А пока мы с Котом желаем посидеть в «Марсе», ясно тебе?

- Ладно, ладно. Вот… и уходи, ради бота!

Последовала короткая пауза, во время которой Владимир Сергеевич, видимо, отсчитывал деньги. После чего до Виталия донеслось:

- Всё. Адью…

Через секунду Владимир Сергеевич вошёл в кабинет. На узком, колючем лице его не было и следа пережитых только что волнений.

Виталий лениво перелистывал лежавший на столике журнал. Он тоже старался не выдать себя. Неужели это тот самый парень, который приехал с Николаем на вокзал и забрал багаж? Очень он похож на того. Да, скорее всего это он. И дядя его почему-то побаивается. Определённо побаивается. Этот Гоша, наверное, много знает. Что же он, интересно, знает? А ведь парни пошли в «Марс». Ресторанчик известный. Так-так…

Мысль, неожиданно возникшая у Виталия, нуждалась, конечно, в дальнейшем обдумывании, но это была интересная мысль. И обдумать её стоило, только сейчас на это не было времени.

Владимир Сергеевич вновь с кряхтеньем опустился в кресло, и Виталию в свою очередь показалось, что тот тоже переигрывает в своей старческой немощи.

Развалившись в кресле и закурив, Владимир Сергеевич разогнал рукой дым перед собой и сказал:

- Итак, мы остановились…

- На сохранении системы, - быстро подсказал Виталий и, подмигнув, спросил: - Она вам дорога как память?

Владимир Сергеевич непринуждённо улыбнулся:

- Вы очень догадливы. Кроме того, согласитесь, что это незаурядное сооружение. К тому же, как вы догадываетесь, не дешёвое. - И, не удержавшись, добавил: - А идея моя собственная. Неплохая?

- Гениальная, - почти искренне заверил Виталий. - И вы же нашли эту трамвайную станцию?

- Нет, - пренебрежительно махнул рукой Владимир Сергеевич. - Это уже нашёл исполнитель.

- Всё сделано на высоком профессиональном уровне, могу засвидетельствовать, как специалист.

Владимир Сергеевич усмехнулся:

- Иначе не работаем. Нигде. Итак, ваши условия?

- С сохранением перспективы? - ещё раз уточнил Виталий.

- Вас это волнует?

Во взгляде Владимира Сергеевича мелькнула насторожённость.

- Весьма даже, - твёрдо ответил Виталий.

- Что ж, подумаю. Итак?

- Гм… - задумчиво покачал головой Виталий. - Как бы не промахнуться… Ладно! Тут у нас кое-какая пертурбация намечается технического порядка. Если систему удастся сохранить - одно дело. Если ликвидируют, но я концы упрячу, - другое. Словом, через неделю сообщу. Не возражаете?

- Идёт, - согласился Владимир Сергеевич. - И учтите, за сохранность системы гонорар минимум в пять раз больше. Это для ясности. И для стимула тоже.

- Вас понял. Перехожу на приём, - весело откликнулся Виталий. - С вами очень приятно работать.

- Ну что же, молодой человек, не смею больше задерживать вас, - объявил Владимир Сергеевич неожиданно бесцеремонно и поднялся с кресла. - Жду решения по поводу того дела. Телефон мой у вас, полагаю, имеется.

Виталию ничего не оставалось, как откланяться.


…Часа два спустя, когда веселье в ресторане «Марс» достигло самой высокой точки, к столику, где сидели уже изрядно нагрузившиеся мордастый Гоша и его приятель, подсел такой же подвыпивший парень, в котором Гоша с большим трудом, но всё же узнал недавнего гостя дяди Володи. Почему-то в связи с этим расчувствовавшись, Гоша немедленно полез целоваться, и новый приятель охотно ответил на этот внезапный прилив чувств. Все трое выпили ещё по одной, потом по второй рюмке, и в конце концов Гоша объявил, что крепче их дружбы на свете ничего нет. А новый его приятель, заплетаясь, сообщил, понизив таинственно голос:

- А мы с тобой гуляем на деньги из одной казны, понял? - И нагло подмигнул.

Гоша секунду бессмысленно таращил на него свои выпуклые светлые глаза, потом какая-то шестерёночка повернулась в его затуманенном мозгу, и он спросил:

- А ты за что получил?

- Я-то? За… услугу. А ты?

Гоша хмыкнул:

- Ну а мы с ним тоже… - Он кивнул на приятеля. - Такое дельце провернули - будь здоров и не кашляй. Поперхнёшься, ей-богу. Так, что ли, Кот?

И угрюмый его приятель в ответ только мотнул головой.

Последние слова Гоши вселили в Виталия какие-то неясные, но тревожные подозрения, которые в этот момент, однако, проверить было невозможно.

Глава VI
ПОДПОЛЬНАЯ АЛГЕБРА

Каждую пятницу, ровно в одиннадцать, в кабинете директора начиналось оперативное совещание руководящего состава. Михаил Прокофьевич опозданий не терпел, и все, зная его крутой нрав, старались прийти даже чуть раньше.

На этот раз и повод к тому был особенный. Собравшиеся в кабинете наперебой поздравляли своего директора с блестящим выступлением накануне вечером по областному телевидению. Михаил Прокофьевич рассказывал об опыте работы фабрики, о мерах, которые позволили коллективу успешно и досрочно выполнить план первого полугодия и гарантировать годовой план. Речь шла о рационализации, освоении новой техники, неукоснительной трудовой дисциплине, точнее - о трудовом подъёме, который охватил весь коллектив, о новых, передовых методах планирования и системе руководства. Забота о людях также не была обойдена. Директор сообщил о плане строительства трёх жилых домов, один из которых предназначался специально для молодожёнов.

- Блестящее выступление, Михаил Прокофьевич, без преувеличения говорю, - первым высказался заместитель директора по снабжению Лесевицкий. - Вы увидите, сколько будет откликов.

- Да-да, - подхватил начальник пошивочного цеха Бесякин. - Всей семьёй смотрели. И гости тоже. Даже преферанс отложили, представляете? Ну буквально обо всём забыли!

Поток комплиментов и горячность, с какой они произносились, грозили не только задержать, но и вообще сорвать совещание, ибо каждый из присутствующих норовил сказать что-то свежее и глубокое и тем обратить на себя внимание собравшихся, и прежде всего, естественно, самого Михаила Прокофьевича.

Энтузиазм этот объяснялся не только его директорским постом и вытекавшей отсюда властью, но и тем, что Михаил Прокофьевич был крупной фигурой областного масштаба, членом всевозможных делегаций, комиссий, жюри, президиумов, да и в самой Москве его знали и, видимо, ценили.

Но популярность и даже симпатию принесло ему не только и даже не столько то, что фабрика в последние годы стабильно занимала высокое место в социалистическом соревновании, сколько то обстоятельство, что фабричная футбольная команда, прошлогодний чемпион своей зоны по второй лиге, в составе которой играли выдающиеся таланты и любимцы местных болельщиков, перешла в первую лигу. К этому следовало прибавить фабричный танцевальный ансамбль, на который Михаил Прокофьевич тоже средств не жалел и где собрал максимальное количество «звёзд», которые, как и «звёзды» футбольные, были оформлены на хорошо оплачиваемые должности, не говоря уже о премиях, поощрениях, бесплатных путёвках и прочих благах. Ансамбль, в свою очередь, тоже достиг немалых успехов, привлёк внимание Всероссийского совета профсоюзов и неоднократно становился лауреатом всевозможных смотров и конкурсов.

С доброго имени фабрики и начал Михаил Прокофьевич в тот день своё вступительное слово на оперативном совещании.

- Мы, значит, надеялись, - сурово начал он, - что план полугодия будет перевыполнен. Такового и добились. Это, товарищи, морально приподымает. Знамя облпрофсовета наше. И, понятное дело, премия тоже. Но указанного выше мало. - Он сделал многозначительную паузу. - Достигнута договорённость с Иваном Зосимовичем, нашим уважаемым мэром, что сверх установленного лимита фабрика получит к ноябрьским дням ещё семнадцать квартир.

- Вот это да! - восторженно воскликнул самый молодой из присутствующих, заместитель начальника цеха раскроя Саша Буланчик. - Качать Михаила Прокофьевича!

Все заулыбались. А член фабкома и ответственный за спортивную работу Боря Новохижин мечтательно сказал:

- Ну, теперь Сметанин наш, деться ему некуда! А нам в первой лиге без него полный крах. Так что одну трёхкомнатную на это дело надо бросить, Михаил Прокофьевич, как хотите. Вы же наши дела знаете.

Сметанин был известный тренер, и вокруг него давно интриговало руководство фабрики.

- Бросим, - снисходительно кивнул Михаил Прокофьевич. - Теперь можно. Но надо повышать уровень. Условия, кажется, есть.

- Мало работают, - поддержал один из самых страстных болельщиков, заместитель директора по сбыту Тихон Артемьевич Богословец. - У западных профессионалов в год сто и больше одних только официальных встреч, а у наших пятидесяти не наберёшь. Откуда взяться уровню, я вас спрашиваю?

- Там сезон длится одиннадцать месяцев, - обиженно возразил Боря. - А у нас…

- Да кто им мешает играть хоть все двенадцать?! - вскипел Богословец. - Я давно говорю…

- Ну ладно, хватит, - оборвал его Михаил Прокофьевич. - Сейчас сезон в разгаре, деньги им идут, так что пусть трудятся. А осенью, если будут молодцами, мы их шапками закидаем.

Он скупо улыбнулся, и все тут же рассмеялись, оценив директорское остроумие.

- А насчёт Сметанина пока ни гу-гу! - Михаил Прокофьевич погрозил пальцем. - Такие дела только после конца сезона решают. Вот так. Ну и всё об этом. Есть вопросы посерьёзнее. Техническое управление министерства согласилось на поставку нам нового оборудования согласно нашей заявке.

Все восхищённо переглянулись. Такого успеха никто не ждал. Такого вообще не бывало, чтобы удовлетворили всю заявку. А между тем новое оборудование гарантировало выполнение и даже перевыполнение плана, крупные премии, почёт и славу.

- Собирайся в Москву, Тарас Петрович, - обратился Михаил Прокофьевич к главному механику. - После совещания останешься, обсудим детали.

- Слухаю, - хмурясь, буркнул в ответ усатый и толстый Тарас Петрович. - Треба ехать, конечно.

Хмурился он не случайно. Ему вдруг показалось, что под внешним спокойствием и уверенностью директора скрывается какая-то тревога, какая-то немалая неприятность, и связана она с Москвой. Слишком уж хорошо изучил он своего друга за одиннадцать лет совместной работы.

- Теперь дальше, - невозмутимо и твёрдо продолжал между тем Михаил Прокофьевич. - Нами получено согласие министерства на изменение баланса поставок сырья. Ещё семнадцать процентов будем получать по прямым контрактам с заготпунктами нашей и соседних северных и восточных областей. Это сильно облегчит нам обеспечение сырьём. Это прежде всего тебя касается, Гвимар Оскарович, - обернулся он к Лесевицкому.

Большинство из присутствующих приняли эту новость спокойно, и только несколько человек вздрогнули от этой неожиданной радости и многозначительно переглянулись, ибо эта новость сулила им в будущем такие радужные перспективы, с которыми мало что могло сравниться.

Сообщение было неожиданным даже для Гвимара Оскаровича Лесевицкого, заместителя директора по снабжению, юркого седенького человечка с вытянутой мышиной мордочкой и воспалёнными веками. Впрочем, застать врасплох его было невозможно. Вот и в данном случае он этой новости не знал, но предвидел, точнее, учитывал возможность такого решения и исподволь готовился к нему.

- Новые пункты мною уже намечены, - поспешно доложил он. - И предварительная договорённость там имеется по всем позициям. Решительно по всем, - с ударением повторил он.

- Ну даёт наш Гвимар! - удовлетворённо усмехнулся Михаил Прокофьевич. - Вот, товарищи, как надо работать. С прицелом на будущее, с учётом перспективы и линии развития. Нас на это постоянно ориентируют сверху. И я обэтом не раз писал. Отмечаю важность. - И он погрозил пальцем.

- Мы все учимся у Гвимара Оскаровича, - польстил кто-то из начальников цехов директорскому любимчику.

- Так. Моя информация закончена, - хлопнул ладонью по столу Михаил Прокофьевич. - Займёмся текущими делами. Что там у нас в третьем цехе? Потом коротко по всем цехам пройдёмся. И по-деловому, товарищи, по-деловому. Нас производство ждёт.

Однако совещание продолжалось ещё не меньше часа, пока наконец дверь директорского кабинета не раскрылась и в приёмную стали выходить участники совещания, оживлённо переговариваясь, обсуждая новости, о чём-то условливаясь и доспоривая.

К тому времени в приёмной уже скопилось немало людей на приём к директору. Но первой туда зашла его секретарь Лёлечка, тоненькая длинноногая девица с намазанными глазами, в коротенькой юбочке и яркой, весьма открытой кофточке, очень конфузившей мужчин, ибо они начинали с трудом управлять своими взглядами при разговоре с Лёлечкой и сбиваться с мысли, и Лёлечку это ужасно забавляло. Ухаживаний она никогда не отвергала, а всякие подарки тем более, но шефу своему была предана неподкупно и пользовалась его немалым доверием, об этом все знали.

Вынырнув через минуту из кабинета, Лёлечка объявила ожидавшим приёма:

- Михаил Прокофьевич ещё занят.

Кроме Гвимара Оскаровича и Тараса Петровича, в кабинете задержались заместитель директора по сбыту Тихон Артемьевич Богословец, не только страстный футбольный болельщик, но и отменный хитрец и весельчак, неизменный тамада на всех дружеских застольях, и Анна Григорьевна Горева, яркая блондинка лет тридцати, высокая, статная, державшаяся со всеми необычайно высокомерно и покровительственно. Это объяснялось её особым положением при директоре. Об их отношениях на фабрике говорили почти в открытую, и Анны Григорьевны многие побаивались. Однако даже её недоброжелатели не могли отрицать, что своё дело Анна Григорьевна знала отменно, до тонкости, и в хозяйственной деятельности фабрики главный бухгалтер играл, как и положено, весьма важную роль.

Таким образом, Михаил Прокофьевич собрал у себя, как он любил выражаться, «мозговой центр» и одновременно самых близких и доверенных людей.

- Давайте по порядку, - сурово сказал он и повернулся к Богословцу: - Тихон, какой сигнал получил комитет народного контроля, от кого? Что там твой Егудеев говорит?

- Ерунда, - махнул рукой Богословец. - Ещё одна жалоба на качество. Из Вольского торга.

- Ты руками-то не очень маши, - одёрнул его Михаил Прокофьевич. - Как он её получил?

- От Денисова, - неохотно признался Богословец.

Это означало, что с жалобой ознакомился председатель комитета, давний недоброжелатель Михаила Прокофьевича.

- Вот видишь, - укоризненно произнёс тот, словно Богословец был виноват во всём. - И это уже не первый случай. Ты узнал, кто с фабрики пишет?

- Пока нет. Егудеев…

- А! Да чего он стоит, твой Егудеев, - поморщился Михаил Прокофьевич. - Сморчок он. Плюнуть и растереть. Надо понимать. Он не помощник, он в лучшем случае информатор, да и то, как видишь, хреновый.

Михаил Прокофьевич снял очки и устало потёр глаза, как бы давая понять, что вот он-то неусыпно стоит на страже интересов коллектива, он трудится прямо-таки адски, забывая о сне и отдыхе, а вот некоторые позволяют себе работать спустя рукава и допускают ляпы, как только он не уследит, чуть ослабит контроль.

- Ничего, Денисов не вечен, - успокаивающе сказал Богословец. - Уберут, переведут. Уже такой разговор был.

- Мы тоже с тобой не вечны, между прочим, - вздохнул Михаил Прокофьевич. - Нашёл чем утешать. Думать надо, а не утешать. Ты его на рыбалку приглашал?

- Не поехал. Сказал, жена больна. А её, - Богословец хихикнул, - в городе видели, в общей очереди.

- Ай-ай-ай! - покачал головой Лесевицкий. - Вы видите, что делается? Нет, этот Денисов - чрезвычайно опасный человек.

- О чём и разговор, - согласился Михаил Прокофьевич. - Подумаешь, он Егудеева купил! Да его кто хочешь купит! - Он тяжело повернулся к Богословцу: - Твоя главная задача - Денисов. Найди ключ. Изучи. Нет такого человека, заруби себе на носу, к которому нельзя было бы подобрать ключ. Нет и не будет. И тут ничего не жалко.

- Подберём, Михаил Прокофьевич.

- Ну-ну. Поглядим. Теперь дальше. - Он хмуро посмотрел на Лесевицкого. - Ты тоже хорош. Опять в обком шастал?

- Так ведь по делу.

- Я тебе, да и всем что говорил, особенно тебе? Не мозольте глаза обкому. Подальше, подальше. Представительствую один я. Не вызывают? Сиди и молчи. А я сделаю так, чтобы не вызывали. Помни: самое опасное это место. И все тоже. - Он строго оглядел собравшихся.

Да, все были согласны, что обком - самое неприятное и самое опасное место. До сих пор ещё они помнили, с каким трудом прошлой осенью Михаил Прокофьевич погасил вспыхнувший было там скандал, когда всё тот же неугомонный Гвимар Оскарович предложил одному из секретарей поставить специально для обкома редкую по красоте партию шапок из нутрии, так что работника обкома узнавали бы с другого конца улицы.

- Не суйся в обком, Гвимар, - сердито предупредил Михаил Прокофьевич. - Мне и так настроение там не нравится с некоторых пор.

Михаил Прокофьевич давно уже с досадой начал убеждаться, что, чем больше для некоторых людей делаешь, тем порой не лучше тебе самому становится, а хуже. Неблагодарные какие-то люди пошли. Михаил Прокофьевич всё чаще замечал, как человек вместо благодарности вдруг начинает избегать даже глазами с ним встретиться. А уж об ответной услуге и не думай: то юлит, то ищет повод для отказа.

Как ни странно, но лучше всего относились к нему те люди в различных инстанциях, которым он никогда и ничего не делал и не устраивал; как-то с ними было надёжно и спокойно, не свербила мысль, что чего-то недодал и чем-то не услужил, не приходилось прикидывать, выгодно им лично или нет то, что предлагал или просил Михаил Прокофьевич. Да и в тяжёлую минуту такие скорее придут на помощь, не струсят, не разбегутся - чего им бояться?

Впрочем, и те, другие, которые берут, не очень-то в случае чего разбегутся. Михаил Прокофьевич давно уже намекнул каждому из них, что петля, которая затянется на его шее, прихватит и их всех. А берут они с каждым днём всё неохотнее и соответственно всё неохотнее помогают. Боятся? Чуют что-то? Но почему он ничего не чует? А ведь принюхивается ко всем углам, ко всем щелям.

Однако все эти мрачные подозрения и предчувствия приходили к нему не так уж часто, и их легко удавалось прогонять. Михаил Прокофьевич знал, что он умён, ловок, опытен и удачлив, что прекрасно изучил человеческую натуру, её слабости и недостатки, а также все специфические сложности экономической структуры и методов хозяйствования. Крепко верил в себя Михаил Прокофьевич, хотя приближение некоей тёмной черты в своей жизни, неумолимо отделяющей подъём от начала упадка, не только предвидел, но и как бы уже временами ощущал. И в такой момент очень неуютно становилось ему, холодно, одиноко и страшно.

Вот и в тот момент, в кабинете, среди своих, вдруг на миг подкатило что-то мутное, леденящее, и усилия стоило прогнать это мерзкое ощущение. Он невольно тогда посмотрел на Аню, и она сразу перехватила этот его мгновенный, чуть заметно испуганный, чуть растерянный взгляд и улыбнулась ему, ему одному. И всё прошло. Ах, Аня, бесценный дружок его!

Михаил Прокофьевич снова увидел перед собой виноватое мышиное личико Гвимара Оскаровича и уже добродушно произнёс:

- А за Москву, за министерство, тебе спасибо. Техническое управление ты обеспечил классно. Значит, Викентий Романович доволен?

- Весьма доволен. Кланяться велел. Собирается в гости.

- Примем. По первому разряду примем. Теперь ещё один пункт. - И Михаил Прокофьевич ласково посмотрел на Гореву. - Анна Григорьевна, скажи, дорогая, сколько за второй квартал у нас бестоварных накладных прошло?

- Четыре.

- Что шло?

- Только экстра. Я всё-таки думаю, Михаил Прокофьевич, - добавила Горева деловито и чуть высокомерно, - четыре - это мало, можно было и пять, даже шесть.

- В цехе раскроя трещат шкурки, я слышал, - недовольно засопел Тарас Петрович. - Це дило треба обмозговывать. Полагаю так, что и четыре много.

- А ты как полагаешь, Тихон? - поинтересовался Михаил Прокофьевич. - Жалобы-то к тебе идут.

- А нынче все жалуются, - весело ответил Богословец. - Одних пенсионеров сколько развелось. Чего им ещё делать? А магазины некоторые вообще торговать не умеют, вот невыполнение плана и валят с больной головы на здоровую.

- Ты, Тихон, оптимизма своего дурацкого поубавь, - сердито предостерёг его Михаил Прокофьевич. - Не одни пенсионеры жалуются. И не один Вольский торг.

Операция с бестоварными накладными была самой сложной и опасной, но и самой выгодной. Заключалась она в следующем. Шкурки промысловых зверьков, из которых фабрика шила шапки, воротники, женские шубы и другие весьма дефицитные меховые изделия, поступали частично централизованным путём, а частично, в связи с тем, что область располагалась близ промысловых угодий, по прямым договорам с заготовительными пунктами и конторами. Вот в этих-то пунктах и конторах находил неутомимый Гвимар Оскарович подходящих людишек, с которыми и проворачивал указанную выше операцию.

В цехе раскроя, после соответствующей обработки с отступлением от инструкций, шкурки растягивались чуть не до паутинной толщины, и площадь их, исчисляемая в документах квадратными дециметрами, вырастала, а следовательно, образовывалась некая экономия в шкурках. Допустим, на воротник шло уже не пять шкурок, а четыре. Накопленная таким образом масса «лишних» шкурок образовывала как бы новую партию. И на неё оформлялись липовые документы вначале на заготовительном пункте, а затем и на фабрике, которая эту мифическую партию якобы приняла. И огромные деньги, которые такая партия могла бы стоить, вполне реальные деньги, снова выплачивались заготовителям и затем делились между участниками операции.

Всё это, вполне понятно, самым губительным образом сказывалось на качестве продукции, и тут уж приходилось изворачиваться Тихону Богословцу и чутко измерять накал негодования торгующих организаций и отдельных покупателей.

Обычно Михаил Прокофьевич был весьма осторожен в проведении столь рискованных операций, и все присутствующие были уверены, что и на этот раз, несмотря на показное бодрячество не очень умного Тихона Богословца, Михаил Прокофьевич проявит должную осмотрительность и не пойдёт на поводу у своей драгоценной Анечки, особенно теперь, когда на горизонте появились не тучи, нет, но всё же некие подозрительные облачка. Особенно надеялся на это Тарас Петрович Корж, давний друг и «соратник» Михаила Прокофьевича и, пожалуй, самый осторожный и многоопытный из всех собравшихся сейчас в директорском кабинете.

Михаил Прокофьевич, сняв очки, устало потёр глаза и медленно водрузил очки на нос. Все знали, что это означало тяжкую работу мысли их шефа, а также и некую неуверенность, этакую его борьбу с самим собой. В конце концов Михаил Прокофьевич со вздохом объявил:

- М-да… Пожалуй… Давайте-ка пятую партию всё же соорудим. Попробуем.

- Ох, Михаил… - вздохнул Тарас Петрович и, отдуваясь, вытер большим цветным платком вспотевшую шею.

- Ну ничего, ничего… - Михаил Прокофьевич сделал успокоительное движение рукой; при этом не ясно было, кого он больше успокаивает, себя или своего друга.

- Стоило бы подождать, пока новые заготпункты не подключим, - осторожно заметил Гвимар Оскарович и посмотрел своими красными глазками в сторону Горевой, как бы прося её взять назад своё опрометчивое предложение. - Всего-то два, ну, три месяца от силы. Зато…

- Ну хватит, хватит, - оборвал его Михаил Прокофьевич, наполняясь решимостью. - Авось выдержим. Тебе что, знаки не нужны? - усмехнулся он.

Гвимар Оскарович лишь пожал худенькими плечами под тонкой рубашкой с расстёгнутым воротом, он счёл за лучшее промолчать.

- Всё, товарищи, - объявил Михаил Прокофьевич. - Вы свободны. Тарас, задержись. Решим с новой техникой.

Но когда все вышли и Анна Григорьевна, выходя последней, осторожно прикрыла за собой дверь, бросив напоследок испытующий взгляд на своего высокого друга, Михаил Прокофьевич нервно закурил и, швырнув зажигалку на стол, сказал:

- Думаешь, я от хорошей жизни на пятую бестоварную пошёл? В Москве чёрт-те что случилось.

Дело в том, что под величайшим секретом для большинства своих сообщников Михаил Прокофьевич имел ещё один канал для коммерческих операций.

Далеко не вся продукция фабрики изготовлялась из меховой «паутинки». Шёл товар и вполне нормальный, соответствующий всем торговым ГОСТам, шёл и товар экстра-класса. Последний направлялся в избранные точки, а также на всевозможные выставки, смотры и тому подобное. Преподносилась эта продукция под самыми разными тактичными предлогами и некоторым нужным людям. Но часть её, весьма, впрочем, незаметная, шла по невидимому, потайному каналу в Москву. И одним из главных контрагентов здесь был небезызвестный нам Владимир Сергеевич, директор передового магазина.

Именно Владимиру Сергеевичу и адресовалась последняя, самая большая партия товара высшего сорта. Эта сделка была заключена на особо выгодных для Михаила Прокофьевича условиях, ибо Владимир Сергеевич отказался от целых пяти процентов своей доли дохода.

Обо всех этих подробностях был осведомлён ещё только один человек - Тарас Петрович Корж, принимавший активное участие в функционировании этого канала, отнюдь, естественно, не бескорыстно.

И потому он с понятной тревогой спросил, услышав странное сообщение своего друга:

- Как это понимать прикажешь? Что стряслось в Москве? Это с последней партией, выходит?

- Не с партией, а с тем парнем, чёрт бы его побрал! - с досадой ответил Михаил Прокофьевич и тихо добавил: - Убит он, представляешь?

- Что-о?..

- Что слышишь. Убит. И деньги наши с тобой тю-тю. Портфель денег. Вся выручка за партию. Поэтому я и пошёл на пятую бестоварную. Теперь тебе, старина, ясно?

- Но погоди… Как же так?.. - прохрипел потрясённый Тарас Петрович. - Как случилось?..

- Вот так и случилось. Никогда такого не было, и вот на? тебе, - развёл руками Михаил Прокофьевич.

- От кого ты узнал?

- Вова звонил. Подробности ему, конечно, не известны.

- До него-то не добрались?

- Пока нет.

- Ну, дай-то бог. И всё же… странно, скажу тебе.

- Что странно?

- Да так… Парень-то скромный. Внимания к себе привлечь не мог всяких там скокарей уголовных. А тут убийство. Шутка! - Тарас Петрович покачал головой. - Не, це дило треба разжуваты.

- Что ж тут можно предположить, по-твоему?

- Не знаю… Пока не знаю. Но странно…

- Не в деньгах тут дело, Тарас.

- Оно конечно! Но и денег жалко. Немалые деньги всё же. И кто-то их учуял. Вот что я тебе скажу. Узнать бы, кто сотворил. Эх, узнать бы!

- Не твоя теперь забота. Уж там ищут, будь спокоен.

- И всё же… Дорого бы дал.

Михаил Прокофьевич задумчиво посмотрел в дальний угол кабинета и сказал:

- Может, ещё дороже стоит дать, чтобы не нашли.

Тарас Петрович удивлённо посмотрел на него:

- Что ты хочешь сказать?

- Да так. Дурацкие мысли в голову приходят.

- Дурацкие гони. А думать думай. Они не найдут - мы, может статься, найдём.

- Во-во, - кивнул Михаил Прокофьевич. - И тогда пусть поберегутся…


Это было очень важное совещание. Виталий прекрасно его запомнил. «Межведомственное», - с усмешкой окрестил его Цветков. Кроме уголовного розыска в лице Цветкова, Виталия и Игоря Откаленко присутствовали ещё следователь прокуратуры Исаев, а также Эдик Албанян, представлявший службу БХСС.

Первым слово взял Исаев и убеждённо заявил:

- Давайте начнём с констатации: убийство это не случайное, его подготовили. Я, как вам известно, не сторонник одной какой-нибудь версии в начале расследования. Но в данном случае в этом я убеждён.

- Пожалуй, - осторожно согласился Цветков, по привычке крутя в руках очки. - Но и в этом случае мы имеем не одну версию. Кто подготовил, почему подготовил? Но всё же случайность сбрасывать со счетов пока, на мой взгляд, тоже не следует. Она нами до конца не отработана.

- Но как ещё можно отработать случайность? - досадливо спросил Игорь Откаленко. - У нас есть серьёзные доводы в пользу неслучайности, тем самым случайность сама собой отпадает. По-моему, логично. Как ещё доказывать?

- Логика в нашем деле не всегда помогает, учти, - покачал головой Цветков. - Поступки людей часто бывают нелогичными, особенно с точки зрения другого человека. Опасно навязывать свою логику другому, во всём не похожему на тебя, человеку. Опасно. Сто раз я вам это говорил. Теперь дальше. Как можно отработать случайность? Только от места происшествия.

- Так ведь прошло уже десять дней!

- Именно, - спокойно подтвердил Цветков. - Горячий след остыл. И потому тут требуется опытный человек. И терпение. Убийцы находились во дворе, их должны были видеть.

- Но не видели, - упорствовал Игорь.

- Что ж, по-твоему, их там не было?

- Были. Но их не видели.

- Не верю. Просто мы не нашли тех, кто видел.

- Или тот, кто видел, не воспринял эту информацию, - вставил Виталий.

- Что сие должно означать? - иронически поднял одну бровь Исаев.

- У Честертона, Виктор Анатольевич, в каком-то рассказе есть очень точное наблюдение, - ответил Виталий. - Я даже запомнил. Предположим, писал Честертон, что одна леди гостит в усадьбе у другой и спрашивает: «Кто-нибудь сейчас ещё живёт здесь?» И хозяйка никогда не ответит: «Да, конечно. Живёт ещё дворецкий, три лакея, горничная, повар, конюх и садовник», хотя бы горничная убирала тут же в комнате, а дворецкий стоял за её креслом. Леди ответит приятельнице: «Нет, у меня никто не живёт». А вот если врач во время эпидемии спросит её о том же, она перечислит всех, включая лакеев, горничную и остальных. Так и люди во дворе того дома. Им, видимо, надо помочь вспомнить. Надо как-то правильно поставить вопросы.

- Интересное наблюдение, - кивнул Исаев.

- Очень даже! - оживлённо поддержал Эдик Албанян. - Надо повнимательнее почитать этого неглупого писателя.

- Он очень тонкий психолог, - сказал Виталий. - В отличие от Конан-Дойля, по-моему. У Шерлока Холмса - логика, наблюдательность, наука. А у патера Брауна - знание душ человеческих. Их поэтому очень интересно сравнивать.

- Ну, давайте к делу, - ворчливо вмешался Цветков. - Так мы, милые мои, никогда не кончим. Значит, случайность мы пока не отработали. А потому и не отбрасываем. - Он погрозил очками. - Но кроме этого, если взять вторую версию: кто мог организовать убийство?

- И ограбление, - негромко вставил Откаленко.

- Вот-вот. Именно, - с ударением подтвердил Цветков. - И ограбление. Кто же?

- Только кто-то из тех, с кем он в те два дня виделся, - ответил Откаленко.

- Или кто знал о его поездке в Москву, - добавил Исаев. - Больше, я полагаю, некому.

- Вполне логично, - засмеялся Виталий. - Так ведь, Фёдор Кузьмич? Тут полезность логики вы отрицать не станете?

- Ну-ну, - усмехнувшись, кивнул Цветков. - Вот и начнём с первого. С кем Николай встретился в Москве? Допустим, старик инвалид, у которого…

- Отпадает, - махнул рукой Виталий. - Прохвост, наглец, сквалыга - кто хотите. Но организовать убийство никогда не сможет. Ни ума, ни смелости не хватит.

- Возможно, ты прав, - помедлив, согласился Цветков. - Хотя этот Губин - один из немногих, кто знал, что Николай везёт назад большие деньги. Тот не очень-то об этом болтал, надо полагать. И был трезв оба дня.

- Ещё знал об этом Владимир Сергеевич, - напомнил Исаев, - к которому Николай приехал.

- Нет-нет! - порывисто воскликнул Эдик. - Невозможно! Они не зарежут курицу, которая несёт им золотые яйца. Оборвать такой канал - что вы! Это же дельцы, коммерсанты, а не разбойники с большой дороги.

- Очень уж ты заносишься со своей клиентурой, - насмешливо заметил Виталий. - Нашёл тоже джентльменов в белых перчатках.

- Всё-таки я согласен с Албаняном, - покачал головой Исаев и спросил, обращаясь к Виталию: - Ты же видел Владимира Сергеевича. Ну что, способен он на убийство?

- Своими руками? Никогда! Но я видел его помощника. Этот, по-моему, на всё способен.

- То не помощник, а родственник, - вмешался Откаленко. - Мелкие услуги. И тянет деньги. Типично.

- А главное, зачем ему нужно убийство?! - воскликнул Эдик. - Вернуть свои деньги, а потом остаться на бобах? Это же противоречит элементарной логике! Их, между прочим, Фёдор Кузьмич, а не моей.

- Ну хорошо, - подытожил Цветков. - Если не Владимир Сергеевич, то кто?

- Может быть, Гоша самостоятельно? - неуверенно предположил Виталий.

- Отпадает, - тут же возразил Откаленко. - Он бы тогда не стал клянчить деньги на ресторан. Он был бы набит деньгами.

- Да, конечно, - согласился Виталий. - Но больше никто в Москве не мог знать, что привёз и что увозит Николай.

- Может быть, случайно кто-то узнал? - предположил в свою очередь Исаев. - В магазине, допустим, у Владимира Сергеевича.

Но теперь уже Эдик Албанян досадливо возразил:

- Что вы! Я уже знаю всё про магазин! Поймите, они торговцы, а не убийцы. Нужны какие-то… ну, необычайные обстоятельства, чтобы они на это пошли.

- Та-ак, - кивнул Цветков и, потерев ладонью седой ёжик волос на затылке, сердито усмехнулся. - Всё пока логично. Пойдём дальше. Кто ещё мог? Ведь не тот, кто Николая послал?

- А кто его послал? - въедливо спросил Исаев. - Нам в любом случае надо установить, кто его послал.

- Вот именно! - с энтузиазмом поддержал Эдик Албанян. - Обязательно надо установить! Прошу учесть: крупнейший делец - вот он кто.

Исаев кивнул головой:

- Согласен. Крупный делец. Особо опасный. Надо посмотреть, какие в том городе есть подходящие предприятия.

- Это не путь, - возразил Эдик. - Я посмотрел уже. Там две трикотажные фабрики, камвольно-суконный комбинат, меховая фабрика, сувенирная фабрика, ювелирная, не говоря о заводе телефонной аппаратуры, который…

- О! - перебил его Виталий. - С недавних пор… Есть идея, Фёдор Кузьмич, - повернулся он к Цветкову.

Тот, ухмыльнувшись, покачал головой:

- Это, милый мой, только крыша для поездки. А цели я пока не вижу. Николай мог привезти продукцию любого предприятия, которые Албанян перечислил. И на каждом работают сотни людей.

- В том городе у Владимира Сергеевича, - заметил Виталий, - имеется старый дружок, какой-то директор, я вам докладывал. Имя - Михаил, фамилия - Пивоваров.

- Ну и что? Почему именно он должен оказаться преступником? И не дружок он, а прежний однокашник - так, кажется? К тому же дураком его назвали, ты и это докладывал. Нет, милые мои. - Цветков покачал головой. - Это дело посложнее будет, чем кажется. Хотя… в тот город, видимо, придётся ещё разок наведаться. Схема получается, конечно, сложная. Узнать, кто послал, чтобы с его помощью узнать, кто убил. Ничего себе!

- Да, сложновато, - согласился Игорь.

- Главное, не очень надёжно, - поправил его Цветков. - Сомневаюсь, чтобы тот человек мог нам помочь. Вот только если…

- Именно! - с воодушевлением подхватил Виталий. - О чём я и говорю! Но это насчёт крыши. А вот насчёт того, к кому там ехать, тоже есть предложение.

Так постепенно начал возникать план новой сложной операции. Сначала, как водится, самый общий. Но постепенно он стал наполняться конкретными деталями, и тут каждый вносил свою лепту. Порой возникал спор, порой всех охватывала радость от какой-то точной находки, удачно вдруг найденной детали в манере поведения, в поступках, в направлении и самой окраске разговоров, которые предстояли в ходе задуманной операции.

В конце концов было решено, что в тот город отправятся двое: Виталий и Эдик Албанян. Эдик горел нетерпением и азартом.

- Ай что будет! - каждую минуту восклицал он. - Вы увидите!.. Какая щука идёт!.. Нет, какая акула, а?.. Ты только сейчас постарайся, дорогой, - под конец обратился он к Виталию. - Я тебя очень прошу. Ты, если захочешь, всё можешь.

- По-твоему, я не хочу, что ли? - тоже нервничая, спросил его Виталий.

- Нет-нет! - испугался Эдик. - Как можно!

Дело в том, что Виталию предстояло снова посетить чету Губиных. От этого визита зависело начало операции.

- Ну ладно. Двигай. И гляди внимательно, - напутствовал его Цветков. - От каждого дурака можно вдруг ждать умного поступка. - Затем Цветков повернулся к Откаленко: - А за тобой будет место происшествия. Найди людей, которые что-то видели. Они должны быть. Именно тебе это поручаю, понял?

- Там есть собачники, - сказал Виталий. - Золотые ребята. Я не всех опросил. Гуляли во дворе почти в то самое время. Такой у них час, понимаешь, ночью есть, когда они своих собак выводят. Кажется, с полдвенадцатого до полпервого. Они его называют «час собаки». Обязательно с ними потолкуй.

На том «межведомственное» совещание окончилось.

Цветков стал созваниваться с начальником Эдика Албаняна, к которому сам Эдик уже помчался лично.

А Виталий направился по знакомому адресу, испытывая смешанное чувство омерзения и нетерпеливого интереса.

И ещё он поймал себя на том, что ему всегда неприятно за кого-то себя выдавать, неприятно притворяться и кого-то обманывать, пусть даже такого жулика и прохвоста, как Губин. Умом Виталий понимал, что иначе нельзя и другого пути часто не оказывается. Но чувство неловкости и брезгливости никогда не покидало его при этом, и только усилием волн заставлял он себя входить в роль - чаще всего, кстати, в роль тоже жулика и прохвоста, вот как сейчас.

А ведь кому-то такой обман может и понравиться, кто-то может подумать, что с его помощью вообще легче чего-то добиться в жизни. Кто хитрее, кто лучше обманет, тот и победит. Виталий вспомнил, как недавно какой-то мальчуган во дворе, приняв его за разведчика, с восторгом спросил: «Дядя, а вы кого обманываете?» Тут виноваты ещё и неумные книги о всяких разведчиках и сыщиках, которые именно такую мысль и внушают читателю: кто лучше обманет, тот и победит. Аморально это, если станет жизненным правилом, аморально и потому опасно. Это всего лишь малоприятная сторона его трудной работы, только работы, а вовсе не жизни. Разве может он, Виталий, ради себя кого-то обмануть?

Старики Губины оказались дома. Как и следовало предполагать, они уже с утра, волнуясь, поджидали Виталия, чтобы узнать результаты его вчерашнего визита к Владимиру Сергеевичу.

- Гад он, - решительно объявил Виталий, подсаживаясь к столу и размашисто, бесцеремонно закуривая. - Припугнуть бы его надо. Да чем припугнёшь-то?

- Что ж он, туды-сюды… Выходит, нет и всё?.. Ну гляди!.. Не на такого напал, туды-сюды!.. - негодуя, забормотал старик, выпячивая мокрую нижнюю губу. - Да я не погляжу, что нашей веры… Я шею-то ему, туды-сюды…

- Погоди ты, чучело! - прикрикнула на него старуха и униженно обратилась к Виталию: - Уж заступись, родименький, за двух-то стариков. Век за тебя буду молиться. Копейки на хлеб нет. А тут вон какой штраф немыслимый! Нешто это по-божески? Мы б тебе с охоткой заплатили бы за услугу, да где, родимый, взять-то?

- Ну вот ещё! - решительно возразил Виталий. - Я по дружбе. Мне даже обидно, если хотите знать, что вы…

- Ни-ни! И не обижайся! - Старуха отчаянно замахала руками. - Век не забудем! Что ты!..

- Но я что хотел сказать, - продолжал Виталий. - Надо бы этого Владимира Сергеевича припугнуть. А то говорит: «Знать не знаю». Что тут докажешь?

- Я его, туды-сюды… Я так припугну… - яростно потряс кулаком старик, наливаясь кровью. - Я сам к нему, туды-сюды!..

- Сам ни в коем случае, - строго сказал Виталий и, посмотрев на старуху, предупредил: - Не пускайте, всё испортит.

- Не бойся, батюшка. Не пойдёт, - махнула та рукой и снова подпёрла ею подбородок. - Как велишь, так и сделаем.

- Его по-другому припугнуть надо, - хитро прищурился Виталий. - Я уже понял, что он за гусь.

- Гусь. Как есть гусь, - тут же согласилась старуха.

- Ну вот. Он думает, все глупее его.

- Думает, думает, - снова подхватила старуха.

Виталий усмехнулся:

- А мы не глупее. И с какого боку его ухватить, я теперь знаю. Он не только штраф, он ещё и вам в пять раз больше уплатит, чтоб жилось полегче. У него кошелёк тугой.

- Тугой, тугой, - закивала старуха, и в слезящихся белых глазах её впервые мелькнул злой огонёк.

- А ухватить его вот с какой стороны надо, - понизил голос Виталий и наклонился к старику: - Ведь Николай ему привёз товар, так?

- Ну…

- А от кого?

- Ну… - тупо повторил старик, упёршись мутным, непонимающим взглядом в Виталия.

- Я спрашиваю: от кого, вы знаете? - повторил тот.

Старик обернулся и так же тупо посмотрел на жену.

- Как его, туды-сюды?.. Ну, словом… Ты что же, не помнишь, что ли?.. - сердито спросил он. - Курица безмозглая, туды-сюды…

- Где ж тут упомнить, - в тон мужу ответила та. - Один раз и был всего, чай.

- «Один», - передразнил её старик. - А я говорю, два, туды-сюды… Ту комнату занимал… Коньячком угощал… Эх!.. Большой человек… нашей веры, туды-сюды…

- Всё помнит, а как звать, забыл, - проворчала старуха.

- Твоё дело, туды-сюды!.. У-у, гнида белая!.. У-у!..

- Молчи уж, ирод, - нисколько не испугавшись, отмахнулась старуха.

- А как они с Владимиром Сергеевичем-то? - поинтересовался Виталий. - Ладят или как?

- Дружки, - покрутил головой старик и оскалил редкие, кривые зубы. - Пока делить нечего, туды-сюды… А будет… Ого!.. Друг дружке враз глотку перегрызут, туды-сюды…

- А кто кого, как думаете?

- Ну, туды-сюды… Враз… чего там… - важно выпятил мокрую губу старик. - Михаил над Вовой - ясно!.. Ха!..

- Вот! - обрадовался Виталий. - Значит, его Михаилом звать - так, что ли?

- Ясное дело… А то!.. - удивился старик, уже забыв, что никак не мог вспомнить это имя.

«Не может тут быть случайного совпадения», - подумал Виталий и внушительно произнёс:

- Вот этого Михаила и предупредить бы. Берусь сделать. Я как раз в командировку в тот город еду. На телефонный завод. Вот ваше письмецо и могу отвезти, если желаете.

- Насчёт чего это? - тупо посмотрел на него старик.

- А чтобы меня выслушал, - хитро усмехнулся Виталий и самодовольно добавил: - Уж я ему насчёт Владимира Сергеевича такое подпущу, что он враз ему хвост накрутит. Тот живенько все штрафы за телефон уплатит и вам за все волнения.

- Во-во!.. - торопливо забормотал старик, шлёпая мокрой губой. - Так его, туды-сюды!.. Верно!.. А то!.. Я, туды-сюды…

Чем больше он горячился, тем бессвязнее становилась речь и мысли совершенно уже путались в его голове. Старуха в таких случаях тут же вмешивалась в разговор, не давая утерять нить.

- Сейчас, милый, сейчас, - засуетилась она. - Перо найду, бумагу. Борис Иванович всё забудет, всё как есть. Старость, милый. Старость не радость, о господи! - Она засеменила в соседнюю комнату, оттуда на кухню, потом снова в комнату, всё время горестно причитая: - И бедность… Ни копейки за душой… Хлебушка и то иной раз купить не на что… А тут штраф… Господи, прости и помилуй… Да где же она, проклятая, ручка та?.. Чтоб он этого супостата наказал…

- Пусть уж люди накажут - оно вернее, знаете, как-то будет, - убеждённо возразил Виталий.

- Накажут!.. Сам, туды-сюды… Своими!.. Знаешь ай нет?.. - снова, багровея, забормотал Губин, хватая растопыренными костлявыми пальцами воздух.

Но в это время старуха принесла наконец и положила на стол перед ним лист линованной бумаги, вырванный из тетради, и старенькую шариковую ручку:

- Пиши, Борис Иванович, пиши, родимый.

- Чего писать-то?

- А чего они скажут, то и пиши.

- Пишите так, Борис Иванович, - вмешался Виталий и медленно продиктовал: - Привет вам из Москвы от Губина Бориса Ивановича. Посылаю к вам племяша своего… - И пояснил: - Пусть буду племяшом для пущей важности, а то ещё не поверит. Возражений нет?

- И то верно, и то, - поддержала старуха и замахала на мужа: - Да пиши, пиши. Оглох, что ли?

- Да пишу, туды-сюды… Не видишь?

Старик и в самом деле, склонившись над столом, медленно и старательно выводил строки.

Виталий продолжал диктовать:

- Пусть уж расскажет, раз всё одно в командировку к вам едет, чего тут Вова ваш вытворяет с нами.

Он ещё не один раз повторил каждое слово, пока старик написал наконец всю фразу, и в заключение добавил:

- А теперь подпишитесь. Да так, чтобы вспомнил он вас, Михаил этот. Вот, вот тут, внизу. - Виталий ткнул пальцем в нужное место.

- Небось вспомнит, туды-сюды… А то… Я… знаешь…

Старик помедлил, сердито поджав отвислую губу, поскрёб тыльной частью ручки лысину и, что-то, видимо, сообразив, медленно вывел в конце письма: «Губин, хозяин квартиры».

Ушёл Виталий не сразу. Ему пришлось, поборов отвращение, выпить рюмочку-другую со стариком и вдоволь наслушаться его злобного, бессвязного бормотания. «Терпи, терпи, - говорил он себе при этом. - Убийство не было случайным, оно готовилось где-то здесь, где-то рядом…»

Рабочий день ещё далеко не кончился, когда Виталий доложил Цветкову о результатах своего визита и показал письмо к неведомому Михаилу.

- Скорее всего это не совпадение, - согласился Цветков. - Но… Надо пройти и по тому пути, который мы ещё раньше с тобой наметили, помнишь? Через ту драку.

- Помню, - кивнул Виталий.

- Ну вот. Всегда, знаешь, лучше перестраховаться и двумя путями прийти к одному и тому же.

Виталий улыбнулся:

- Это я уже усвоил, Фёдор Кузьмич. Вы бы мне что-нибудь новенькое сказали.

- Будет тебе и новенькое, - удовлетворённо вздохнул Цветков и снял очки. Секунду он что-то обдумывал, потом снова вздохнул и самым будничным тоном произнёс: - Ну, кажется, теперь всё. Можно начинать операцию. Ты поезжай. Там уже все в курсе. А Эдику командировку дадут в БХСС. Билеты вам оставлены. Вылетаете ночью. Ну, поезжай.

Виталий торопливо вышел. Надо было спешить, впереди была ещё уйма дел.

Начальник отдела кадров телефонного узла, уже соответствующим образом предупреждённый, подготовил для Виталия бланк командировочного удостоверения, куда была тут же внесена его фамилия вместе с вымышленной должностью, названный Виталием срок, а также отметка, что данный сотрудник узла направляется в указанный город на завод телефонной аппаратуры «для технической консультации по новым системам».

Когда всё было должным образом оформлено, начальник отдела кадров весело подмигнул Виталию и вполне искренне произнёс, пожимая ему руку:

- Ну, дорогой коллега, желаю успеха. Уж не подведите.

Виталий улыбнулся ему в ответ:

- Наша фирма гарантирует качество.


Они долго прогуливались по бесконечному залу аэропорта. Сквозь стеклянные стены стало видно уже совсем посветлевшее и словно выгоревшее за эти дни небо, пронизанное пока ещё невидимыми солнечными лучами. В зале было людно, суетливо и уже душно.

Виталий слово в слово передал Эдику Албаняну свой вчерашний разговор со стариками Губиными.

А когда самолёт уже поднялся в воздух, Эдик склонился к самому его уху и спросил:

- Ты уверен, что этот старик никак не причастен к убийству? По-моему, он за копейку не только удушится, но и удушит кого хочешь. Не находишь?

Виталий покачал головой:

- Не думаю.

Они помолчали. Потом Эдик, нетерпеливо взглянув на часы, снова нагнулся к Виталию:

- С чего ты решил начать? Как ты найдёшь этого Михаила?

- Почти нашёл, - улыбнулся Виталий. - Но… надо попробовать потянуть ещё за одну ниточку. Торчит, понимаешь, кончик, дразнит.

- Ну-ну, - нетерпеливо придвинулся Эдик. - Ты только меня, будь добр, не дразни. Рассказывай.

Теперь уже Виталий склонился к самому уху приятеля:

- Давай рассуждать. Мы знаем день, когда Николай появился в Москве. Так? Но, по словам Вали Березиной, исчез он за неделю до этого. Он прятался.

- Почему?

- Была драка. Николай ударил кого-то ножом.

- Понятно.

- Так вот, он прятался. Но потом кто-то его нашёл и послал в Москву.

- Надо полагать, этот самый Михаил?

- Скорее всего, - согласился Виталий. - А может быть, он его сам и спрятал. Так вот, надо увидеть кое-каких его знакомых, которых я в прошлый раз не видел. Вдруг Николай поделился с кем-то, где он собирается спрятаться, вдруг они вообще что-то знают на этот счёт. А узнав, где он прятался, можно узнать, кто его нашёл.

- А почему ты не увидел этих знакомых в прошлый раз?

- У меня была другая задача. Мне надо было узнать, кто такой убитый. Я был уверен, что больше этот город ничего не даст. И тогда я там нашёл Валю Березину. С ней я тоже должен увидеться, Обязательно.

- А что она тебе нового скажет?

Виталий неопределённо пожал плечами.

В принципе Эдик был, конечно, прав. Ничего нового Валя сообщить не могла. Всё, что знала, она уже сообщила. Вряд ли она узнала за эту педелю что-то новое. Хотя это и не исключалось. Но главное было в другом. Он помнил эти расширенные от ужаса глаза на бледном, сразу вдруг заострившемся лице, помнил, как взгляд их остановился, как помертвело лицо. И в ушах его ещё стоял её крик. Он запомнил ту комнату, большую старую тахту и затерявшуюся фигурку на ней, старую кофточку, спутанные волосы. Всё он помнил.

И сейчас Виталий должен был узнать, что стало с этой девушкой, как она прожила эту неделю, как она пережила её.

Когда самолёт совершил посадку и друзья спустились по трапу на выложенное бетонными плитами поле возле аэровокзала, Эдик огляделся и удивлённо сказал:

- Странно! Никто, понимаешь, не встречает.

- Я попросил.

- А-а… Тогда пошли на автобус.

Они старались поменьше расспрашивать прохожих и потому не очень быстро добрались до управления внутренних дел. В вестибюле их уже поджидал капитан Мурзин.

- Здравствуй, Иван Спиридонович, - обрадовался Виталий.

- Здравия желаю. Как долетели?

- Отлично. Пошли скорее к тебе. Да! Знакомься, пожалуйста. Капитан Албанян. Коллега из БХСС.

Через полчаса Виталий был уже в курсе всех интересовавших его вопросов.

Но Вали Березиной в городе не оказалось. Она уехала на одну из крупнейших молодёжных строек. Её включили в отряд, сформированный горкомом комсомола. Капитан Мурзин принял немалое участие в этом деле.

- Сбыл с рук и рад? - сердито спросил Виталий. - Конечно, случай трудный…

- Как можно! - обиделся Мурзин. - Ты пойми, ей же в городе нельзя было оставаться. Репутация-то - хуже некуда. Да и прошлые связи, не ровён час, восстановиться могут. А так новую жизнь начнёт. Плохо, скажешь? Могу дать адрес. Напиши. Рада девка будет. В городе, кроме родителей, никто этого адреса не знает.

- Давай. Напишу, - хмурясь, сказал Виталий.

Он понимал, что решение было принято верное, но не мог побороть неизвестно откуда взявшуюся досаду.

Записав адрес, Виталий, как-то невольно подражая Цветкову, отрывисто сказал:

- Так. Это первое. Теперь дальше. Расскажи-ка мне, что это за драка была, где Николай ножом кого-то пырнул.

- Драка?

- Да. В сквере, около рынка.

- А-а. Ну как же, - вспомнил Мурзин. - Точно. По этой драке мы Павлова искали.

- И не нашли, значит?

- Нет. Прошли, помню, по всем связям.

- И ни один дружок не знал?

- Ни один.

- Или не сказал… - задумчиво добавил Виталий.

Мурзин покачал головой:

- Не знал.

- Интересно! А что там за Витька участвовал в драке?

- Ты и это знаешь? Задержан у нас такой. Витька Романенко.

- Дружок Павлова?

- Все они дружки, пока трезвые.

- А что за парень этот Романенко?

- Электрик с меховой фабрики. Задерживался уже раз за мелкое хулиганство. А сейчас привлекаем по двести шестой, часть первая. Их всего семеро по делу проходит.

- Повидать бы этого Романенко.

- Можно, - согласился Мурзин. - Отчего ж?

В который уже раз готовился Виталий к разговору с новым, незнакомым ему человеком, от которого нужно было получить какие-то важные для дела сведения. Правда, сейчас, как, впрочем, не раз уже случалось раньше, какой-то особой и тщательной подготовки к такому разговору провести не удалось, и времени для этого сейчас не было. Оставалось положиться на интуицию и кое-какой уже накопленный опыт общения с людьми, в частности с такими, как этот Витька Романенко.

Однажды отец Виталия заметил ему в связи с каким-то их разговором: «А ты, между прочим, здорово изменился за последние годы, пока в своём розыске работаешь. Я давно уже за тобой наблюдаю». Виталий не давал отцу покоя, пока не заставил его рассказать подробнее о своих наблюдениях. В конце концов тот рассмеялся и сказал: «Вот видишь? Во-первых, ты стал невозможно любопытным. Причём, я бы сказал, как-то направленно. Больше всего тебя интересуют не какие-нибудь, скажем, научные открытия или даже новые книги - к сожалению, замечу тебе в скобках. Больше всего тебя интересуют поступки, мысли разных людей, их мнение о других людях. Словом, каким-то людоведом стал». «Не замечал», - ответил Виталий, почему-то не очень довольный отцовским выводом. «А это подсознательно у тебя получается, - ответил тот. - Это уже профессиональная привычка, я бы сказал». «Но ты ещё сказал «во-первых», - напомнил Виталий. - Значит, есть и «во-вторых»?» «Есть. Во-вторых, ты стал очень контактен - с любыми людьми, в любой ситуации. Раньше ты был даже иногда застенчив. Придут люди - ты весь вечер мог промолчать». «А сейчас?» - усмехнулся Виталий. «А сейчас ты не только контактен, ты всегда инициативен в таких разговорах, чаще всего направляешь их ты, а не собеседник. И ещё интересно, - продолжал отец. - Раньше ты был очень… Как бы это сказать? Избирателен, что ли. Нравится тебе человек - ты с ним охотно беседуешь. Не нравится - тебя не заставишь с ним поговорить. А сейчас ты охотно говоришь даже с человеком, который явно тебе не нравится. Вот ведь что удивительно!» «И это тоже профессиональная черта, ты полагаешь?» - снова усмехнулся Виталий. «Безусловно, - кивнул в ответ отец. - Присмотрись если не к себе, то к товарищам. Сам увидишь».

Виталий потом не раз убеждался в его правоте, иногда даже наблюдая за самим собой. Это было, пожалуй, самое интересное. Хотя не всегда ему самому было понятно, как он ищет путь к другому человеку, как ему удаётся или почему не удаётся такой путь найти. Размышления над этим со временем стали заметно помогать ему в работе, в новых поисках и даже привели к маленьким открытиям.

Виталий, например, подметил у Цветкова умение всегда входить в состояние собеседника, кем бы тот ни был, умение создать наиболее подходящие для того человека, привычные для него условия, при которых только и возможен откровенный разговор. И один важный вывод сделал для себя Виталий. В любом таком разговоре его собеседник должен ощутить, а следовательно, у самого Виталия должно возникнуть искреннее стремление помочь этому человеку.

При мысли о том, за кого только ему не приходилось себя выдавать, Виталий невольно начинал улыбаться - чуть смущённо, надо сказать. Вот чего не подметил в нём отец - нечто вроде актёрского дара, что ли. А ведь настоящее актёрство не притворство: это вхождение в образ, подлинное перевоплощение в другого человека. Чтобы так сыграть не на сцене, а в жизни, нужно ещё,наверное, и некое особое свойство характера, кроме твёрдого сознания необходимости такого перевоплощения.

Вот и в этом деле Виталию приходилось время от времени играть роль недалёкого, нагловатого и оборотистого «левака»-техника с телефонного узла - играть и у стариков Губиных, и у хитрющего, коварнейшего Владимира Сергеевича, и вот здесь, в этом городе, когда он встретится с неведомым ему Михаилом.

Но пока что перед Виталием стояла совсем иная задача. Следовало провести разговор с неким Витькой, участником той самой драки, после которой скрылся Николай. Что знает об этом Витька? И как заставить его рассказать то, что он знает? Как правильно построить разговор с ним? Что этот Витька из себя представляет?.. Эх, его, конечно, знала Валя… Но сейчас думать об этом бесполезно. Валя далеко. Сейчас невозможно заранее наметить план будущего разговора. Надо постараться уловить сразу, в самом начале Витькин характер, его отношения к интересующим Виталия событиям и людям. Иначе всё можно испортить.

Виталий прошёл в отведённый ему небольшой темноватый кабинет и принялся в задумчивости вышагивать от окна к двери и обратно по узкому проходу между двумя письменными столами.

Но вот в кабинет постучали, и конвойный милиционер ввёл высокого рыхлого парня с вьющимися белокурыми волосами, падавшими на плечи. На нём был, несмотря на жару, глухой и толстый вязаный свитер грязно-зелёного, болотного цвета и серые потёртые брюки. Полное губастое лицо его блестело от пота.

Когда конвойный вышел, парень устало откинулся на спинку стула, посмотрел через стол на Виталия и неожиданно высоким голосом сказал:

- Полжизни за сигарету, товарищ начальник. А потом любые вопросы из личной жизни. Принимается?

Виталий кивнул, достал сигареты и, когда оба закурили, спросил:

- Давно десятилетку закончил?

- О! - поднял грязный палец Витька. - В яблочко попали. Точно. Имею аттестат. Средняя - четыре и одна. Принимается?

- Неплохо, - согласился Виталий. - Совсем неплохо, Витя. В институт поступал?

- Ещё раз в яблочко, - торжествующе объявил парень. - Очко недобрал. Сейчас бы на втором курсе трубил.

Виталий вздохнул:

- Эх, Витёк! Теперь уже в другом месте трубить придётся. Наломал ты дров. А двести шестая - статья строгая.

- А! - небрежно махнул рукой тот. - Всюду живут, товарищ начальник. Поживу и я. Авось не рассыплюсь.

Но за внешней его бравадой Виталий уловил растерянность.

- Что случилось, Витя? Из-за чего драка-то была?

- Девиц не поделили. Дефицитный товар. Каждому первый сорт нужен. Ну а одна там была экстра-класса.

- Да-а. Нерасчётливо ты поступил, - огорчённо покачал головой Виталий. - По мне, так свобода дороже любой девицы. Разве не так?

Витька первый раз вздохнул и с жадностью затянулся, докуривая сигарету до самого фильтра, потом аккуратно размял его в пепельнице и только после этого ответил:

- Точно. По мне тоже. Но кто мог знать, что так кончится маленький спор среди друзей? И вот адью, пакеда, родная сторона. Иду к медведям.

- Всех задержали или кто ушёл?

Витька откинул назад волосы и иронически прищурился:

- Это в том смысле, чтобы на кого-то настучать? Так у меня не те гены, предупреждаю.

- Да нет, - махнул рукой Виталий. - Просто не так спросил. Я же знаю, что все, кроме одного, задержаны, кто участвовал в драке.

- Во! Снова в яблочко! Но кто ушёл, товарищ начальник, тот ушёл. Согласны?

- С чем же тут соглашаться? - засмеялся Виталий.

- С фактом.

Витька всё больше осваивался с обстановкой и чувствовал себя с Виталием всё свободнее.

- Могу пояснить, - предложил он. - Но для этого требуется ещё одна сигарета. Принимается?

- Принимается.

Закурив, Витька сказал:

- Ушёл человек, и всё. Не будем его называть.

- Я тебе потом кое-что скажу на этот счёт, - доверительно произнёс Виталий. - А пока ты мне вот что скажи: кем тебе был Николай - другом или врагом? Это ты мне, надеюсь, можешь сказать?

Витька удивлённо посмотрел на Виталия и, видно что-то нешуточное уловив в его глазах, нахмурился.

- Ради истины скажу, - нехотя произнёс он. - Из-за девки мы с ним разошлись. А до того крепко корешились.

- Из-за Вали?

- Ха! Опять в яблочко! Точно. Из-за неё. - Витька вздохнул. - Хотя теперь, на досуге, кое-что я, конечно, раскумекал.

- Что именно?

- А то, - снова вздохнул Витька и затянулся сигаретой. - Нельзя им было мешать, вот что.

- Да-а. Только поздно ты это понял, - медленно произнёс Виталий.

И Витька почему-то невольно насторожился и на миг даже забыл о сигарете.

- Это почему же? - спросил он.

Теперь вздохнул и Виталий:

- В память старой вашей дружбы скажу тебе: не имей больше зла на Николая. Нет его. Убит твой бывший кореш.

- Чего?! - недоверчиво воскликнул Витька, подавшись вперёд, и ошалелыми глазами уставился на Виталия.

- Что слышишь. Вот гляди. Узнаёшь или нет?

Виталий достал из внутреннего кармана пиджака чёрный большой конверт, вытянул оттуда фотографию и, нагнувшись, передал её через стол Витьке.

По мере того как Витька смотрел на фотографию, толстое потное лицо его всё больше серело, губастый рот безвольно приоткрылся. Витька не мог оторвать глаз от фотографии. И наконец сдавленно прошептал:

- Он… Он самый… Это что ж такое, а?.. Кто ж это его?.. Где?.. А, товарищ начальник?..

И медленно перевёл взгляд на Виталия.

- Пока неизвестно, - ответил тот. - Ищем. И поэтому вспоминай, Витёк, изо всех сил вспоминай. Помоги нам… Ты это, по-моему, можешь знать. Ведь Николай скрылся через два дня после драки, а тебя арестовали через три дня. Так вот, куда мог спрятаться Николай, тебе неизвестно? А точнее, кто его спрятал? Понимаешь, кто спрятал, тот и убил, вот как я думаю.

Витька, опустив голову, грузно сидел на стуле и молчал.

- Неужели ты хочешь, чтобы остался на воле этот человек? - с сожалением спросил Виталий. - А может быть, ты ему даже благодарен, а?

Витька закусил губу и сжал толстые кулаки так, что вдруг бросился в глаза дешёвенький, из жёлтого металла, перстень на одном из побелевших пальцев.

- Думаете, я уже последняя падаль? - И зло блеснули щёлки глаз между припухших век. - Попадись, - убил бы! Ей-богу, убил бы эту суку. Не верите?

- Ещё в древности Библия учила - не убий, - покачал головой Виталий. - Этого даже в мыслях никогда не держи.

- Ничего! - угрожающе возразил Витька. - Сколько людей поубивали, даже без войны. Кого за дело, того жалеть нечего. Вот Николая - да. Его я пожалею. И… и Валентину тоже. - Он отвернулся.

Они минуту помолчали. Потом Витька, не поворачиваясь, глухо спросил:

- Вы чего-то узнать хотели?..

- Постарайся вспомнить, ты не слышал, где прятался Николай целую неделю, у кого?

- Ага. Принимается. Кто-то вроде мне трепал… - Витька задумчиво поскрёб мокрую от пота щеку. - Сейчас законтачит, - пообещал он. - Только конец найдём. Кто же это мне трепал?.. Кольку видел… А-а, Гришка! Ну точно! - Витька обрадованно посмотрел на Виталия. - В каком-то доме он его увидел, в окне. Он ему махнул, чтоб вышел. А тот спрятался. Гришки испугался. У них счёты были. А потом какая-то старуха занавеску задёрнула.

- Где ж это было?

- Это Гришка знает. У него спрашивайте. Только псих он сильнейший. Упрётся - палкой не выбьешь.

- Больной?

- Не. Злости в нём много. Его все ребята опасаются.

- Откуда же столько злости?

- В детдоме его ребята дразнили. Сам говорил. Он по ночам постель мочил. Ну, нервная болезнь такая была. Вот его и изводили.

- А родителей он знал?

- Знал. Его отобрали. Алкоголики они оба. Уже в ящик сыграли. - Витька махнул рукой и с внезапной злостью добавил: - Вот Гришка, тот обрадуется, что Николая убили, точно!

- Ну да?

- Ага. Это гад последний. Вот его бы заместо Николая - в самый раз было бы.

Виталий только покачал головой, но спорить не стал.

Оба некоторое время молчали. Потом Виталий, вздохнув, сказал:

- Ладно, Витёк. Спасибо тебе. Буду дальше копать. Ну а ты поправляйся. Тебе ещё долго жить. И запомни: погиб твой дружок из-за собственной дурости. Пошёл не по той дороге и не с теми людьми. Вот тебе урок.

- Принимается, - угрюмо кивнул Витька и отёр грязной ладонью со лба обильно выступивший пот. - Всю проводку менять надо. Что ж я, чурка, по-вашему, не понимаю? Николая жалко. Всё. Не вернёшь теперь. А Гришку вы прижмите. Авось пролает чего надо.

Спустя час в тот же небольшой сумрачный кабинетик привели Гришку.

Ничего хорошего не ждал Виталий от предстоящего разговора. Рассчитывать на этого парня, видимо, не приходилось, Тут надо было действовать совсем по-другому. Если только окажется верной характеристика, которую дал Витька… Это следовало сразу же проверить.

Гришка был невысок, широк в плечах, с длинными мускулистыми руками. Голова у него была непропорционально крупная, неправильная, с оттопыренными ушами; маленькие, чёрные глаза глубоко запали и смотрели угрюмо, враждебно, и как-то становилось не по себе от этого взгляда. Короткие глянцево-чёрные волосы казались приклеенными. На Гришке была красная рубашка с закатанными рукавами и узкие старые брюки на кривых ногах.

- Рассказывай, - сухо предложил Виталий. - С чего драка началась, чем кончилась.

- Сто раз рассказывал.

- Давай сто первый. Авось что-нибудь новое добавишь.

- Нечего мне добавлять. Думал, отвязались уже.

- А всё помнишь?

- Может, чего и забыл.

- Кончилась она тем, что все разбежались, - сказал Виталий. - Кроме одного, которого ты…

- Не я!

- Ты, Гриша.

- Говорю, не я!

Лицо его потемнело, задёргались уголки рта.

- Может, ты скажешь, что Николай? - усмехнулся Виталий.

- Скажу!

- Сказать можно. Тем более что Николая на суде не будет.

- Так дерьмово работаете, - скривил губы Гришка.

- Выходит, хорошо запрятался. Остальных-то нашли.

- Знаем, как запрятался!

- Он тебе, выходит, доложил?

- Он меня как увидит, трясётся, сука.

- Ну и не свисти тогда, что чего-то знаешь. Докладывать он тебе, выходит, не станет. Ты лучше на него с себя не перетягивай.

- Выйду - всё равно придушу, - закусил губу Гришка.

- Не скоро выйдешь.

- Убегу.

- Ещё того хуже.

- Всё равно убегу. Пусть хуже. Зато дотянусь.

- Нет. Его уже у той старухи не будет.

Гришка насторожённо и чуть озадаченно посмотрел на Виталия, потом вдруг злобно ощерился:

- Знаете? И не берёте? Может, он, сука, всех нас и заложил? - Гришка хохотнул. - Трепанул, начальник. Сам его там небось и спрятал, а?

- Где это «там»? - недовольно спросил Виталий таким тоном, словно хотел лишь проверить, знает ли сам Гришка тот адрес.

- Знаю, где там. На Гоголевской.

- Ну, - усмехнулся Виталий не очень уверенно и даже слегка встревоженно. - А дальше что?

- А дальше… - Гришка впился в него смеющимися глазами и медленно, с издёвкой сказал: - Красный домик… Номер семь, что ли… во дворе… второй этаж… третье окно от угла… Вот где твоя старуха. Всё в цвет, начальник, а?..

Виталий неопределённо пожал плечами.

А дальше уже не составляло труда выяснить, что за старуха живёт по адресу, который указал Гришка. Ею оказалась мать директора меховой фабрики Михаила Прокофьевича Пивоварова.

Круг замкнулся.

Открытие, к которому пришли работники уголовного розыска, совпало с другим.

Эдик Албанян обнаружил среди материалов местного БХСС два сигнала с меховой фабрики, казавшиеся в отрыве от других данных вовсе не заслуживающими внимания, даже клеветническими. Но этими другими данными теперь были, очевидно, преступные московские связи директора, а также возможная причастность его к убийству Николая Павлова!

После длительного совещания с местными товарищами и разговора по телефону с Цветковым было решено продолжить начатую в Москве игру с учётом, естественно, некоторых новых обстоятельств.

И вот на следующий день развязный и лукавый техник московского телефонного узла, оказавшийся здесь в служебной командировке, позвонил утром Михаилу Прокофьевичу на работу и загадочно, но весьма твёрдо сказал ему:

- Из Москвы вам привет и письмо привёз. Разрешите явиться.

- От кого? - не очень дружелюбно спросил Михаил Прокофьевич.

- От знакомого вашего, Губина Бориса Ивановича, - может, помните? Без ноги как-никак человек, и возраст соответствующий.

- А вы кто такой? - продолжал осторожничать Михаил Прокофьевич, которому не понравился развязный тон молодого человека, так неожиданно и неприятно свалившегося вдруг на его голову.

- Я вам, уважаемый товарищ, всё это доложу, и даже ещё больше, когда увидимся и вы прочтёте письмецо, - строго сказал Виталий. - Телефон для этого не приспособлен, это я вам как специалист говорю.

- Ну хорошо, - не без внутренней борьбы согласился наконец Михаил Прокофьевич. - Запомните адрес. Жду вас ровно в три.

И он, к удивлению Виталия, продиктовал ему уже знакомый адрес на Гоголевской.

Видимо, по этому адресу Михаил Прокофьевич проводил всякого рода конфиденциальные и деловые встречи, когда требовалась особая осторожность и конспирация. Да и Николая он там скрывал весьма успешно. В условиях города отдельная квартира вполне обеспечивала в случае необходимости скрытность и безопасность.

Вообще с появлением отдельных квартир, которые всё, больше становились нормой жизни каждой семьи, - истинное счастье, конечно, для большинства людей - изменился как бы общественный климат, распались многие, чаще всего вынужденные связи, исчезла этакая бытовая распахнутость, обнажённость. Жизнь людей целиком или во многом укрылась в стенах собственной квартиры. И это весьма отрадное обстоятельство, позволившее людям наконец освободиться от нервного стресса коммуналок, неожиданно и серьёзно осложнило работу милиции. Теперь узнать или что-то проверить в подозрительной, а то и очевидно преступной деятельности того или иного прохвоста стало вдруг намного труднее, чем раньше. Однако люди стали гораздо свободнее и легче вступать в разговор, откликаться на просьбу о помощи, стали спокойнее, доброжелательнее и общительнее. Это объяснялось, конечно, многими переменами, но и наличие отдельных квартир было тоже здесь не последней причиной.

Обо всём этом и размышлял Виталий, направляясь на свидание с Пивоваровым. В данном случае наличие у его матери отдельной квартиры оборачивалось своей отрицательной стороной. Что-либо узнать и проверить о встречах здесь и неких временных жильцах представлялось весьма затруднительным.

Михаил Прокофьевич сам открыл дверь неожиданному гостю. Старуха даже не выглянула из своей комнатки.

Виталий увидел перед собой невысокого полного человека с седоватыми бачками и глубокими залысинами на лбу. Чёрные живые глаза из-под припухших век зорко оглядели гостя, на мясистом, в грубых складках лице не дрогнул ни один мускул. «Вовсе не дурак», - подумал Виталий.

В свою очередь Михаил Прокофьевич тоже внимательно оглядел представшего перед ним молодого человека, этакую светловолосую пижонистую жердь с хитрыми глазами и довольно нахальной улыбкой. Он решил при первом же удобном случае поставить его на место, хотя неведомые пока причины появления этого типа вызывали у него не столько любопытство, сколько беспокойство.

Он молча кивнул и сделал приглашающий жест рукой в сторону одной из комнат, выходящих в переднюю. Проведя туда гостя, Михаил Прокофьевич плотно прикрыл за собой дверь и сухо спросил, остановившись возле круглого полированного стола:

- Чем обязан?

Виталий, усмехнувшись, достал письмо:

- Прошу для начала ознакомиться. И разрешите присесть. Курить здесь можно?

- Да-да. Прошу, - рассеянно ответил Михаил Прокофьевич, изучая письмо.

Его он прочёл дважды, вглядываясь в каждое слово, и чем-то это письмо ему не понравилось. Что это вообще за неожиданная манера писать письма? Никогда этот Губин себе такого не позволял. Тут не его голова сработала. Затем: как можно передавать письмо через незнакомого человека, пусть даже и племянника? Да и как этот племянник его нашёл? Губин ведь не знал, где работает Михаил Прокофьевич. Неужели что-то рассказал Николай? Как нехорошо! Этак он мог и ещё что-то рассказать. И потом почему Губин вдруг жалуется ему на Вову? Ну да это сейчас станет ясно.

Михаил Прокофьевич перевёл взгляд на спокойно расположившегося на диване возле стола Виталия, который, покуривая, с любопытством оглядывал комнату.

- Не думал, что у Бориса Ивановича такой племянник, - проскрипел Михаил Прокофьевич, с некоторым опозданием тоже опускаясь на стул по другую сторону стола.

- Мало похожи? - улыбнулся Виталий.

- Именно. Хотя и не в том смысле. Впрочем, не имеет значения. Вы здесь какими судьбами?

- В командировке. На завод телефонного оборудования, - беспечным тоном сообщил Виталий. - Да вот, любуйтесь, если хотите.

Он вытащил из кармана пиджака бумажник и достал из него сложенный вдвое бланк. Михаил Прокофьевич внимательно его изучил, не найдя нужным как-то оправдать своё очевидное недоверие, даже как бы подчёркивая его.

- Понятно, - произнёс он, возвращая командировочное удостоверение. - И каким же путём, интересно знать, вы меня отыскали? Дядюшка подсказал?

Но гость легко обошёл незамысловатую ловушку, а возможно, даже не заметил её.

- Дядюшка - человек пожилой, - строго сказал он. - Ему это не под силу. Сам я кое-что сопоставил, с вашего разрешения.

- Что же именно?

- А я вам всё по порядку доложу. У меня от вас, Михаил Прокофьевич, никаких секретов нет и быть не может. Дядя ведь у вас помощи просит.

- Тэк-с, - кивнул Михаил Прокофьевич. - Ну ладно. Давайте по порядку. Согласен.

- Значит, познакомился я у дяди с одним парнем, - повествовательным тоном начал Виталий. - Звали его Николаем. Ну, выпили мы в тот вечер, надо сказать, солидно. Уж что было, то было, чего там!

- Слышал, что Борис Иванович этим делом злоупотребляет, - осуждающе вставил Михаил Прокофьевич, несколько встревоженный началом разговора.

Виталий сердито ответил:

- Давайте я вам сначала ногу отрежу, а потом вы будете других осуждать. А то легко, знаете…

- Ладно, ладно, - движением руки пригасил его вспышку Михаил Прокофьевич. - Вы ближе к делу.

- Ну так вот. До этого мы, значит, встретили Николая на вокзале. Я помог товар в камеры хранения убрать.

Михаил Прокофьевич досадливо поморщился, но ничего, однако, не сказал.

- На другой день, - продолжал, как ни в чём не бывало, Виталий, - мы, значит, с Николаем тоже свиделись, посидели на прощание. Проводить я его хотел в аэропорт, да развезло меня крепко. Вот чего простить себе не могу. Уж при мне бы никто Николая пальцем не тронул. А тут вот, как вышел, так и убили, прямо во дворе - надо же!

- И кто - не слышали?

Виталий отметил про себя, что его собеседник не считает нужным отрицать своё знакомство ни с Владимиром Сергеевичем, ни с Николаем. Значит, подозрения Виталий у него пока, очевидно, не вызвал.

- Кто убил? - переспросил ом. - Вот тут и закавыка. Мы уж с дядей Борей всё обсосали. У Николая большие деньги в портфеле были, так ведь?

- Ну допустим.

- Чего уж тут допускать, когда он сам сказал, - ухмыльнулся Виталий. - Так вот. Спрашивается, кто про это знал? Отвечаю: мы с дядей Борей и Владимир Сергеевич. Так?

На этот раз Михаил Прокофьевич лишь напряжённо кивнул головой.

- Теперь глядите, - продолжал Виталий. - Случайная драка отпадает. Мы бы услышали. Окна были раскрыты. Жара. А кухонное как раз во двор выходит. Значит, что? Значит, ждали его там, Николая, вот что. И тихо сзади хлопнули.

- Это вы сами додумались? - подозрительно осведомился Михаил Прокофьевич. - Или милиция?

Виталий самодовольно усмехнулся:

- Милиция сама по себе, а мы сами по себе. Тоже не чурки, если хотите знать. Так вот, спрашивается: кто мог Николая ждать во дворе? А тот, я вам скажу, кто знал про деньги. Больше некому. Николай первый раз в Москве, никто его не знает, никого он не знает.

«А ведь логично, прохвост, рассуждает, - подумал Михаил Прокофьевич. - Но с другой стороны, Вова не мог на это пойти, ему связь со мной дороже. А копейку он считает получше меня». Но тут Михаил Прокофьевич вдруг вспомнил странный разговор свой с Владимиром Сергеевичем, когда тот последний раз приезжал к нему. Он сообщил, будто что-то придумал, и Миша скоро это увидит. Да, Вова выдумщик, и выдумщик… опасный. Но подозрительнее всего была его уступка пяти процентов от своей доли. Пять процентов! Неслыханно! Очень тогда удивился Михаил Прокофьевич. Может быть, ему попался необычайно выгодный покупатель? Но Вова имеет дело только с посредниками. Тогда посредник? На всю партию? Нет, тут что-то не то…

- Я был дома у Владимира Сергеевича, - беспечно продолжал Виталий. - Дядя посылал…

«Тоже странно», - подумал в этот момент Михаил Прокофьевич.

- С супругой знаком, Софьей Георгиевной, с Гошей. Он при мне у Владимира Сергеевича деньги выцыганивал. - Виталий рассмеялся. - Потеха! Дай, и всё! Прямо с ножом к горлу. Ну а тот - пожалуйста, мол, бери, гуляй. Надо же!

- Дал ему деньги?! - не смог сдержать изумление Михаил Прокофьевич. - Этому бандиту?

«Нет, - подумал он, - решительно Вова ведёт себя странно. Впрочем, это даже не то слово. Он ведёт себя подозрительно».

- Так-так, - задумчиво произнёс Михаил Прокофьевич и неожиданно спросил: - А как вы, собственно, попали домой к Владимиру Сергеевичу?

- Вот! - запальчиво воскликнул Виталий. - О том и речь. О том и письмо дяди Бори. Через этого Владимира Сергеевича дяде Боре теперь судебное дело грозит. Или огромный штраф.

И Виталий рассказал слегка изменённый применительно к данному случаю вариант истории с незаконным телефоном.

- Это как называется? - грозно спросил он.

- Это ерундой называется. - И Михаил Прокофьевич рассеянно махнул рукой.

Вдруг у него в голове мелькнула неожиданная мысль, от которой даже испарина выступила на лбу. «Но если это так, - подумал он, - пусть пеняет на себя. Я церемониться не стану! Ай-ай-ай! Какого маху я в тот раз, оказывается, дал! Но как можно было предположить? Всё надо обдумать. Всё взвесить. И этот парень может пригодиться».

Михаил Прокофьевич испытующе посмотрел на Виталия:

- Сколько вы тут ещё пробудете?

- Дня два, я полагаю.

- Где остановились?

- В «Центральной», - секунду помедлив, ответил Виталий.

- Приехали один?

- Конечно, один.

- Прекрасно. Завтра в это время я вас снова жду здесь, - непререкаемым тоном распорядился Михаил Прокофьевич и с ударением прибавил: - Кое-что попрошу передать Борису Ивановичу, а кое-что, наверное, попрошу сделать вас. Не возражаете?

Виталий хитро поглядел на него через стол:

- Расходы, надеюсь, оплатите?

- Не беспокойтесь. Будете довольны.

- Всё! Я уже доволен.

Виталий даже не подозревал, какой неожиданный и опасный оборот приняла вдруг вся ситуация, пока его не было в Москве. Не подозревал об этом, конечно, и Михаил Прокофьевич.

Глава VII
«ЧАС СОБАКИ»

Под вечер в квартире стариков Губиных зазвонил телефон. Трубку сняла Евдокия Петровна.

- Кто звонит? - строго спросила она.

- Это уважаемая Евдокия Петровна? - откликнулся вкрадчивый мужской голос.

- Она самая.

- А это Владимир Сергеевич. Надеюсь, вы с Борисом Ивановичем в добром здравии?

- Слава богу, - сухо ответила старуха, поджав губы.

Она всё ещё не могла простить подлости, которую учинил с ними этот человек. И звонит себе, главное, как ни в чём не бывало, злодей этакий!

- Так вот, - всё тем же любезным тоном продолжал Владимир Сергеевич. - Сейчас я у вас буду. Надеюсь, Борис Иванович в порядке?

- Мы-то, слава тебе господи, всегда в порядке.

- Ну вот и прекрасно.

В трубке щёлкнуло, голос пропал, и Евдокия Петровна, поглядев на неё, осторожно повесила её на рычаг. С некоторых пор она стала относиться к телефону с опаской и даже враждебно, как если бы в квартиру вдруг проник, прикинувшись совсем безобидным и услужливым, тайный злодей, посланный, чтобы изнутри подорвать благополучие и покой хозяев дома, этакий соглядатай, от которого теперь вообще неизвестно чего можно было ждать.

- Слыхал? - сердито бросила она мужу, который, водрузив на нос очки и шлёпая мокрыми губами, вполголоса читал самому себе газету. - Приехать изволит сейчас.

- Ну чего, чего?.. Вот, туды-сюды!.. - оторвался от трудного занятия Борис Иванович и, набычившись, посмотрел поверх очков на жену. - Болтаешь чего, спрашиваю?..

- Владимир Сергеевич, говорю, сейчас приедет.

- Ну и ладно!.. Подумаешь… Дело какое, туды-сюды… - забормотал старик, снова прилаживаясь к газете. - Их нравы вот интересно знать… Сколько ж теперь за нефть брать будут, туды-сюды?.. Они без нас - ого-го!.. А мы без них - тьфу, туды-сюды!..

Но приобщиться к глобальным проблемам ему так и не удалось. Старуха, начав уборку, согнала его с кресла. А на новом месте войти опять в созерцательное состояние оказалось невозможным.

Вскоре к тому же приехал и Владимир Сергеевич. Был он, как всегда, полон энергии и чрезвычайно обходителен. Модный светлый пиджак, длинный и приталенный, с широкими лацканами, слегка расклёшенные книзу, кирпичного цвета брюки, не очень броский, но тоже модный галстук и уголок белоснежного платочка в верхнем кармашке пиджака - всё придавало ему необычайно респектабельный вид. Узкое, колючее лицо его было наполовину скрыто огромными дымчатыми очками, которые Владимир Сергеевич даже в помещении и не подумал снять.

Он вошёл в комнату скользящей, лёгкой походкой, потирая руки, словно с мороза, и, улыбаясь, предупредил:

- Не беспокойтесь. Я ненадолго.

- Да уж садись, садись, батюшка, раз пришёл, - сдержанно пригласила его старуха, придвигая стул.

- Чего, чего… раз уж, туды-сюды… дело, выходит… А то… - привычно забормотал Губин, демонстративно откладывая газету в сторону и этим как бы желая привлечь внимание к интеллектуальному занятию, которому он, как видите, предаётся в свободное время.

- Да-да, выходит, что дело, - весело подхватил Владимир Сергеевич, расстёгивая свой роскошный пиджак и опускаясь на стул возле круглого, накрытого чистой скатертью стола. - И вот какое дело, милостивые государи. Был у меня некий молодой человек с телефонной станции. Известно это вам?

- Ну и что?.. Ну и что, туды-сюды?.. - задиристо произнёс старик, брызгая слюной и ладонью утирая мокрые губы. - Ну помог человек, туды-сюды… А ты чего наделал?.. Чего наделал?! Под суд, выходит, туды-сюды, да?..

- Что надо, то и наделал, - резко оборвал его Владимир Сергеевич и прихлопнул ладонью по столу. - Вы своё получаете, как условились, так ведь? На веселье, я вижу, вполне хватает. - Он кивнул на открытую дверь в переднюю, где под вешалкой стояла большая чёрная сумка, полная пустых бутылок, и заключил: - А раз всё сполна получаете, то будьте любезны условия наши выполнять. Почему вы дали мой телефон постороннему человеку? Кто вам разрешил, я спрашиваю? Вы и сами-то не должны мне звонить без особой нужды. А тут - на? тебе…

- А штраф?! А штраф, туды-сюды!.. - снова вскипел старик. - Да я под суд ни в жисть!.. А ты!.. Да если что, я знаешь чего?.. Гляди, туды-сюды…

Старуха на этот раз отмалчивалась, явно робея перед гостем.

- Стоп, милейший! - строго скомандовал Владимир Сергеевич. - Давайте-ка всё по порядку. Ни о каком суде не может быть и речи. Про суд забудьте. И пусть он вам даже не снится. Теперь штраф. Тут есть три существенных момента. Запомните. Первое. Мы по вашему уникальному телефону наговорили одних междугородних за это время, по самым скромным подсчётам, на сумму в три раза больше любого штрафа. Да и сам телефон за то же время обошёлся бы в круглую копейку. А потому за этот аппаратик стоит уплатить, если хотите знать, любой штраф. Но важнее второе. Ведь другого способа, кроме этого, установить у вас телефон мы вообще не имели. Так ведь? Не забыли, надеюсь?

Старик гневно зашевелил губами, собираясь что-то произнести, но Владимир Сергеевич решительным жестом запретил ему это и продолжал:

- Вы, любезный, хотите заметить, вероятно, что не были в курсе событий и об этом способе установки телефона ничего не знали, - так, если не ошибаюсь? Так. Но это я считал излишним. Это могло, чего доброго, лишить вас покоя. А зачем, скажите мне, в вашем возрасте всякие волнения? Значит, с этим вопросом ясно. Но самое важное, конечно, третий момент. - Владимир Сергеевич сделал рассчитанную паузу и продолжал: - Дело в том, что любой конфликт всегда можно уладить к обоюдной выгоде. Всегда! Вот и в данном случае. Этот молодой человек оказался не глупее других. И мы с ним легко нашли общий язык. Но для этого вовсе не следовало посылать его ко мне. Не следовало нарушать наше условие. Вы должны были позвонить мне сами. Вам ясно?

- Парень, туды-сюды… Ого!.. Я таких… Мы… - забормотал старик. - Помочь взялся… Сказал: так и так, улажу… Туды-сюды…

- Заступиться обещался, - робко поддакнула старуха.

- Вот как? Интересно, - задумчиво сказал Владимир Сергеевич: - Весьма интересно…

Он помолчал, что-то, видимо, соображая, и старики не решились помешать ему.

- Тут есть весьма интересное обстоятельство, - произнёс наконец Владимир Сергеевич. - Как он всё-таки до вас добрался? Ведь разные пути могут быть. Каждый день собирался навестить вас по этому поводу. И вот только сейчас выбрался. - И с усмешкой добавил: - Всё туды-сюды. Тысяча дел. Так вот, каким же способом он до вас добрался, как думаете?

- Кто ж его знает! - скромно промолвила старуха. - Мы люди маленькие. Вот только волнениев он нам доставил много. А мы больные, инвалиды…

- Я понимаю, уважаемая Евдокия Петровна, понимаю, дорогая, - закивал успокаивающе Владимир Сергеевич. - Ну как же, как же! Всякое волнение стоит денег. Компенсируем. Так сказать, на лечение. Как ответственным работникам. Не извольте беспокоиться. Но всё-таки прошу припомнить. Чтобы и мне зря не волноваться. Ибо, учтите, моё спокойствие - это ваше спокойствие. Так как же всё-таки появился у вас сей молодой человек? Может, дурил телефон, трещало там что-нибудь и вы в бюро повреждений звонили - нет?

- Вот ещё!.. Чего там… Он, туды-сюды, в порядке был… И никуда… Зачем? - захлёбываясь и размахивая рукой, забормотал старик, бессмысленно и грозно глядя на Владимира Сергеевича.

- Нет, милый. Он у нас в полном порядке сохранялся, - охотно подтвердила Евдокия Петровна.

Тон её теперь стал совсем другим, ласковым и заискивающим.

- А не было ли у вас каких-нибудь странных звонков? - продолжал допытываться Владимир Сергеевич. - Проверки или ещё что-нибудь в этом роде, вспомните-ка?

Он сам себе не мог объяснить того беспокойства, которое поселилось в нём с момента визита молодого техника из телефонного узла. Казалось бы, ничего тут непонятного и подозрительного быть не могло. Ведь рано или поздно, а в данном случае, даже весьма поздно, но докопаться до той немудрёной в общем-то хитрости с телефоном должны были. И то, что эти старые идиоты указали на него, тоже не удивительно. А потому и появление этого молодца беспокойства вызвать не должно было. И всё же какой-то червь глодал Владимира Сергеевича всё это время с того самого дня, когда этот человек побывал у него в доме.

Всё в этом визите не понравилось Владимиру Сергеевичу. И то, как прореагировала на него Софья Георгиевна, её неожиданно блестящие глаза, вспыхнувший румянец и порывистые движения. Хотя всё это Владимир Сергеевич объяснил себе самому вполне резонно: что, мол, тут поделаешь, стареющая женщина, к тому же не очень строгих правил, и молодой красавчик - это уже почти инстинкт. Но в такой момент Софья Георгиевна могла не слишком-то контролировать свои слова. И скорее всего сболтнула что-то лишнее. Так уже, кстати, бывало, и не раз. Не понравилось Владимиру Сергеевичу и то, что во время разговора в кабинет влез Гоша, пришлось выйти с ним в коридор и в конце концов дать сто рублей. Причём разговор вёлся Гошей недопустимо громко и нагло, так что гость мог при желании услышать каждое слово. А такое желание у этого проходимца, конечно, было. Ибо потом произошла встреча в «Марсе». Это особенно не понравилось Владимиру Сергеевичу. К сожалению, Гоша совершенно не помнит, о чём у них там был разговор, он лишь клянётся, что тот тип был абсолютно, просто вдребезги, пьян, так что Гоше пришлось выволакивать его на улицу и звать такси. Всё это, однако, маловероятно, потому что именно так обычно напивается сам Гоша. Но… почему тот тип пришёл именно в «Марс»? Если он слышал, что этот ресторан назвал Гоша, так это тем более подозрительно. И что мог наболтать ему пьяный Гоша? Сейчас он и сам ничего не помнит.

Словом, решительно всё не нравилось Владимиру Сергеевичу в этом визите. Потому он и решил наведаться к старикам Губиным.

- Значит, никаких странных звонков не было? - переспросил он. - Вы хорошо помните?

- Вроде нет, - пожала плечами старуха. - Ну баню и ателье - это уж завсегда спрашивают. А чего нового так не было. И проверок никаких не было. Чего нас проверять-то? Мы люди маленькие.

- Так-так. Ну а как он сам-то объяснил, почему к вам пришёл? - не унимался Владимир Сергеевич.

- Сам-то? - переспросила старуха. - Да вот, говорит, проверял свой участок и чего-то там, значит, заметил.

- Ага. Выходит, чисто случайно, так, что ли?

- Так, так, милый. Так.

«Что ж, вполне возможно, - подумал Владимир Сергеевич. - Случайность - тоже проявление закономерности». Но эта философская посылка почему-то не принесла успокоения.

- Ну что ж, допустим, - с сомнением произнёс он. - А этот человек сам предложил ко мне пойти или вы его об этом попросили? Как дело было, не помните?

- А если и сам, то чего ж тут такого? - обиженно поджала губы старуха. - Нешто грех за стариков-то вступиться?

- А что?.. А что?.. Да я, туды-сюды, и сам за себя вступлюсь… Чего тут… - вдруг, как проснувшийся вулкан, сердито забормотал и забрызгал слюной старик. - Но раз человек взялся, туды-сюды… То чего ж… Пожалуйста… А что?..

- Нет, это я так, между прочим, поинтересовался, - задумчиво ответил Владимир Сергеевич. - Значит, сам вызвался? Жареное почуял. Понятно. Нюх есть.

«Что-то слишком уж прыткий попался молодец. И слишком это опасно. Рядом с огнём прыгает. Надо его отыскать и малость укоротить…»

Владимир Сергеевич, приняв решение, приободрился, даже как-то повеселел и уже совсем другим тоном осведомился:

- Где же этого техника найти? Телефон свой он вам случайно не оставил?

- Да ничего он не оставил, - махнула рукой старуха.

- Ну ладно. Расчёт наш ещё не состоялся. За денежками придёт. Никуда не денется.

Старуха подозрительно покосилась на него:

- А он сказал, вроде вы отказались.

Владимир Сергеевич насторожился:

- Он так и сказал?

- Так и сказал.

- Гм… Ну пусть придёт.

И Владимир Сергеевич твёрдо решил на этот раз уже не проявлять такого благодушия и покопаться в новом знакомом как следует.

Он и не подозревал, какой сюрприз готовит ему судьба на следующий день.


Гудки, гудки… Далёкие, близкие. Нервный, напряжённый и временами сбивчивый, как встревоженный пульс, стук колёс. Вагон не раскачивало, а почти кидало из стороны в сторону. И невозможно было уснуть.

«Вот что значит последний вагон в составе», - думал Виталий. Чёрт бы побрал этого старика! Упёрся и ни за что не пожелал лететь. Только поездом. Он, видите ли, не выносит полёта. И вообще стало опасно. А они были бы уже давным-давно в Москве - через два часа, даже раньше.

Виталий лежал в темноте с открытыми глазами на своей верхней полке, подложив руки под голову. Сна не было и в помине. Виталий слышал, как внизу кряхтел, ворочался и вздыхал малосимпатичный толстяк Тарас Петрович, его спутник, которого буквально навязал ему Михаил Прокофьевич.

Эдик Албанян остался в городе. Его теперь клещами оттуда не вытащишь. Он напал на след преступления, крупного преступления. Подумать только! Если бы ниточка от убийства Николая Павлова не привела бы в тот город, на фабрику Пивоварова, то никто, по крайней мере сейчас, по тем малозначительным, пустяковым, казалось бы, сигналам, конечно же, не заинтересовался бы делами на меховой фабрике. А теперь вполне вероятно, что эти дела «обратным ходом» помогут распутать и убийство.

А оно ведь не случайно, оно было заранее подготовлено, и раз так, то есть не только исполнители, но и организаторы, есть цепочка обстоятельств, причинных и функциональных связей. И по ней можно пройти. Эдик и он, Виталий, пойдут каждый по своей цепочке и где-то неминуемо встретятся, неминуемо выйдут на одних и тех же людей. Кто-то из них, естественно, пройдёт по своей цепочке быстрее и тогда поможет другому.

Эдик уже нащупал одного весьма любопытного человечка. Перед самым отъездом Виталий присутствовал на его допросе. Человечек этот был из одной конторы по заготовке пушнины в соседней области. Прямая связь с фабрикой Пивоварова здесь установлена была вполне открыто и официально. Но Эдик каким-то шестым чувством, особой, чисто профессиональной интуицией, уловил тут неведомые ему пока пути для крупных злоупотреблений. Он ещё не знал, что это за пути, он их ещё не видел, он лишь заподозрил их наличие, лишь ощутил их возможность. И начал «копать» - осторожно, неторопливо, обстоятельно. С тем человечком Эдик вёл сугубо профессиональный разговор, своей эрудицией приводя Виталия в изумление. А разговор был не только профессиональный, но и вполне, казалось бы, безобидный. Эдика интересовала организация промысла пушного зверя, система закупки, оформление документов. Он расспрашивал о мельчайших деталях с занудливой дотошностью, на которую, как до сих пор казалось Виталию, этот горячий, экспансивный кавказец просто не был способен. Виталий в этот момент не узнавал своего друга. А человечек, в которого Эдик въедался, как клещ, краснел, бледнел и заикался, рассказывая о самых, казалось бы, простых, очевидных и вполне законных операциях. Виталий, конечно, прекрасно понимал его состояние. На того неизбежно действовала сама обстановка, сам факт вызова в милицию и та возможность подозрений, которая может невзначай пасть на него. А ведь он мог быть честнейшим человеком. Из этого даже следовало исходить.

Виталий так и сказал Эдику после допроса. На что тот загадочно усмехнулся и ответил: «Э, дорогой, у нас специфика, которой не знала история преступлений. Всякие там убийства или кражи происходят уже не первую сотню лет, и наука накопила, слава богу, немалый опыт борьбы с этим злом. Так? Ты на нём учился и им пользуешься. А у нас, дорогой, всё новое, всё иначе. Понимаешь меня? Методы, объекты, условия, наконец, сам тип преступника. А потому и методы борьбы во многом иные. Ну, к примеру, вы всегда идёте от факта преступления. Так? Случилась, допустим, кража. Вам немедленно сообщают. И тогда вы возбуждаете дело, начинаете искать преступника. У нас не так. Мы, прежде чем начать искать преступника, должны обнаружить само преступление. Оно всегда совершается втайне, а на поверхности - тишь, гладь и божья благодать. Даже планы выполняются, премии получаются и знамёна вручаются. И порой обнаружить преступление бывает труднее, чем потом найти преступников. Такого, если хочешь, ещё не знала криминалистика. Вот и я сейчас ищу не преступника, я ищу преступление».

И тот человечек волей или неволей помогал Эдику. Делал он это, впрочем, без особой охоты, вернее сказать, совсем неохотно, то упираясь, то уходя в сторону. И Эдик, на время чуть ослабив нить разговора, потом неумолимо натягивал её вновь, возвращал собеседника на нужный ему путь и принуждал двигаться дальше. Впрочем, для Виталия этот допрос практического интереса не представлял. Речь в данный момент шла пока что о первичных этапах производства, о поставках на фабрику сырья. А Виталия интересовал конечный этап, готовая продукция. Ведь Николай привёз Владимиру Сергеевичу в Москву, надо думать, именно готовую продукцию, товар. Эдик, конечно, к этому тоже придёт. И торопить его нельзя.

Между прочим, у Виталия не было особых возможностей вести с Эдиком длинные беседы. Ибо с того момента, как он встретился с Михаилом Прокофьевичем и на его как бы мимолётный, равнодушный вопрос ответил, что приехал один, с Эдиком пришлось расстаться, и тот переехал в другой номер. С этого момента ни в коридорах гостиницы, ни на улицах вместе они уже не появлялись.

И всё же во время последней встречи с Михаилом Прокофьевичем перед отъездом в Москву ощущался некий еле заметный холодок. Виталий почувствовал скрытое недоверие. Даже не такое уж и скрытое. Хотя ничего особенно удивительного или настораживающего в этом пока что не было. Поэтому его сообщение, что в Москву вместе с Виталием поедет Тарас Петрович Корж, главный механик, которому как раз необходимо побывать в министерстве по вопросу нового оборудования, нисколько Виталия не встревожило. Он только поинтересовался, знает ли этот Корж уважаемого Владимира Сергеевича, и получил утвердительный ответ. После этого Виталий попросил не сообщать Владимиру Сергеевичу о своём приезде в этот город и встрече с Михаилом Прокофьевичем. И эта просьба, выглядевшая вполне резонной, была принята с пониманием. Михаил Прокофьевич даже заметил, что это в их общих интересах. В конце разговора Виталий напомнил, что Михаил Прокофьевич собирался кое-что передать старику Губину, а также кое о чём попросить самого Виталия и даже обещал оплатить при этом расходы.

При последних словах Виталий плутовски улыбнулся, впрочем, с некоторым оттенком досады, ибо казалось, что обещанное вознаграждение у него уплывает из рук. Михаил Прокофьевич в ответ снисходительно усмехнулся, в задумчивости потёр указательным пальцем расплывшийся, в склеротических прожилках нос и, наконец, объявил, что вознаграждения Виталий и без того заслуживает, хотя бы за сигнал, который он привёз. Кроме того, от Виталия ожидаются ещё услуги и в Москве. А потому Тарас Петрович Корж имеет указание о вручении Виталию некоей круглой суммы. В связи со всем вышесказанным Михаил Прокофьевич попросил Виталия сообщить свой служебный и домашний номер телефона и аккуратно записал это на отдельный листок, обещав передать Тарасу Петровичу. Что же касается старика Губина, то ему было велено передать, чтобы не волновался, так как Михаил Прокофьевич всё учтёт и обо всём позаботится.

Таким образом, Виталий должен был с удовлетворением констатировать, что результат его приезда в этот город не так уж ничтожен. Выяснен источник и характер товара, привезённого Николаем в Москву, выплыла во всех отношениях интересная фигура Михаила Прокофьевича Пивоварова, сотрудники БХСС, кажется, выведены на след крупной шайки расхитителей.

Однако новых фактов относительно убийства Николая Павлова добыто не было. Никто в том городе касательства к этому, по-видимому, не имел. «Впрочем, и это тоже немаловажный факт», - утешая самого себя, подумал Виталий. Рассчитывал он в этой поездке и на другое. Он предполагал выявить факты, которые помогут ему лучше разобраться в людях, уже обнаруженных в Москве, и в первую очередь воВладимире Сергеевиче. Но и этого не случилось. Таких фактов выявить не удалось. Михаил Прокофьевич оказался весьма сдержанным и вовсе не был склонен первому встречному, даже и внушившему ему некоторое доверие, что бы то ни было сообщать. И ни с какими другими людьми, хоть в какой-то мере осведомлёнными о Владимире Сергеевиче и связанных с ним делах, Виталию познакомиться не пришлось. Его, точнее, к этому не допустили. Лишь в самый последний момент Михаил Прокофьевич сообщил Виталию, что с ним в Москву поедет толстый бритоголовый Тарас Петрович, опытный и хитрый, которого обмануть будет так же трудно, как самого Михаила Прокофьевича.

Интересно, какое же задание получил этот Тарас Петрович в отношении Виталия и в какой степени ознакомлен он со всякими махинациями своего шефа, и в частности с теми, которые касаются Владимира Сергеевича и ему подобных московских дельцов? Впрочем, если ознакомлен, то и причастен.

С Тарасом Петровичем они встретились только на вокзале и, по существу, не успели ещё и двух слов сказать. Только попили чай со всякой снедью, захваченной хозяйственным Тарасом Петровичем, и угостили своих соседок по купе. Даже когда вышли покурить, то и тогда никакого особого разговора не получилось. Виталий был, конечно, не прочь его завязать и даже попытался, разыгрывая парня бесцеремонного и любопытного, но Тарас Петрович решительно пресёк все его попытки, сказав с одышкой, хрипло, выпуская дым из-под усов: «Обо всём мы с тобой, любезный, ещё потолкуем, будь уверен. Но в другом месте, чуешь?» «У дяди?» - спросил Виталий. «Может, у дяди, может, у тёти. Там видно будет», - туманно ответил Тарас Петрович и, погасив сигарету, направился обратно в купе. Виталий неохотно поплёлся вслед за ним.

Ну а потом стали укладываться спать. Соседки, и молодая, и пожилая, судя по всему, уснули быстро. А вот Виталию не спалось. И Тарасу Петровичу, кажется, тоже. Он всё ворочался внизу, на своей полке, кряхтел и вздыхал.

Мотало из стороны в сторону вагон, бежали по купе огни от мелькавших за окном редких фонарей. Одно время к окну приклеилась луна, висела, не шелохнувшись, заливая купе мёртвым серебряным светом, затем её медленно сдуло в сторону, и снова стало темно. И гудки, гудки… Потом вдруг яростно налетел и прогрохотал встречный состав. И снова только редкие гудки…

Тарас Петрович и в самом деле не спал. Ох и много забот навалил на него в этот раз Михаил! Одни дела с Викентием Романовичем, заместителем начальника технического управления министерства, требовали уймы времени и сил. Шутка ли - получить новое, современнейшее оборудование раньше всех других предприятий, получить больше всех и, конечно, за счёт всех? Мало того, что это сулило крупное перевыполнение плана, а следовательно, немалые премиальные и невиданный почёт. Всё это Тараса Петровича волновало мало, всё это было по части Михаила, ему щекотало самолюбие и позволяло строить широкие планы «завоевания Москвы», как про себя насмешливо выражался Тарас Петрович, имея в виду продвижение туда Михаила и всякие его честолюбивые планы. Но получение нового оборудования позволяло уже сейчас провернуть чрезвычайно выгодную операцию по передаче устаревшего оборудования в некоторые, тщательно отобранные из числа многих, мелкие предприятия и артели, для которых такое оборудование - сущий клад и предел мечтаний и которые, чтобы его приобрести, готовы на любые расходы.

Но начало всех начал в этих делах - Викентий Романович Грузнев, давний знакомый, но человек капризный, напуганный и неверный, с которым, если бы не супруга, и вовсе дела иметь нельзя было бы. Да, если бы не супруга…

Ниночка Афанасьевна была, несмотря на крайнюю молодость, женщиной практичной и неглупой. Она решила, что зря губить себя ради этой старой развалины Викентия Романовича она не будет. Разница в тридцать с лишним лет к чему-то всё-таки обязывала Викентия Романовича или нет? Ниночка Афанасьевна так прямо и заявила однажды слегка оторопевшему Тарасу Петровичу. А сама Ниночка вот уже пятый год писала, по её словам, что-то для кино, в связи с чем ездила в командировки, подолгу жила в Домах творчества киноработников, а в Москве целыми днями тёрлась на киностудии, по вечерам же изредка выводила «своего» на просмотры в Дом кино на Васильевской. Крепко сколоченная, энергичная, с лихим хвостом иссиня-чёрных волос за широкими плечами, с круглым большеглазым лицом и небрежно зажатой в уголке маленького капризного рта сигаретой, она многих мужчин заставляла провожать себя взглядом. «Пахать, пахать на ней надо, - думал Тарас Петрович при встречах. - Лучше всякого трактора». И при этом умилённо улыбался. Ибо, не будь Ниночки Афанасьевны, чёрта лысого удалось бы иметь дело с этим длинным, сухим и бледным Викентием Романовичем, которому при всех его хворобах и рубля лишнего не надо было на себя.

Но как сейчас встретит Тараса Петровича этот неверный человек, предположить было попросту невозможно. И это Тараса Петровича немало беспокоило. Лёжа без сна на полке вагона, он строил один план за другим на все возможные случаи, безжалостно бракуя их и принимаясь выдумывать снова. Ясно было лишь одно: вернуться домой без нового оборудования, причём в максимальном количестве, нечего было и думать. Среди прочих подарков и угощений вёз Тарас Петрович специально для Ниночки Афанасьевны редкой красоты и огромной стоимости норковый палантин и шапку из соболя, а самому Викентию Романовичу - целых две шапки высшего сорта из особой, недавно изготовленной партии. Кое-что было приготовлено и для двух-трёх работников управления рангом пониже, этаких рабочих винтиков сложного механизма, от которых зависела реализация высоких указаний начальства, зависели точность, скорость и качество исполнения, для чего соответствующий «допинг» казался Тарасу Петровичу совершенно необходимым. А кроме всяких подношений, столько предстояло выпить в ходе дружеских и деловых встреч, что от одной только мысли об этом у Тараса Петровича начинала ныть печень, когда-то предмет его беззаботной гордости.

И вот, кроме всех этих волнений и забот, Михаил Прокофьевич ещё повесил ему на шею дело с убийством какого-то Николая. И даже не с убийством - это Тараса Петровича никак не касалось и даже не волновало, - а с исчезновением при этом больших денег.

Так неужто и в самом деле уважаемый Владимир Сергеевич осмелился этакое сотворить? На подобную мысль наводили несколько весьма подозрительных фактов, и прежде всего странные разговоры, которые вёл Владимир Сергеевич в свой последний приезд, и всяческие намёки, которые он делал о его якобы открытиях в области науки, которые так не понравились Михаилу Прокофьевичу. Потом эта небывалая, просто даже невероятная для Владимира Сергеевича уступка целых пяти процентов. И это при том, что Владимир Сергеевич известен был даже в своём прижимистом кругу, где умеют считать до копейки, как человек фантастической скаредности, готовый за такую вот копейку отца родного зарезать. Почему же он уступил целых пять процентов, то есть несколько тысяч рублей? Решил, получив всю партию, ещё взвинтить розничную цену? Чёрта с два! Новая бешеная цена и так еле проходит. В чём же дело?

Подозрительно выглядят и факты, сообщённые московским племянником старика Губина. Спору нет - это продувная бестия: спит и видит, как и где можно урвать. Но факты он сообщил, заслуживающие внимания. В самом деле, кто мог знать, что Николай везёт деньги? Процедура их вручения Тарасу Петровичу известна. Тут никаких свидетелей быть не могло. Проговориться сам Владимир Сергеевич тоже не мог. Это исключено. Могила. Годами проверено. Проговорился Николай? Такое могло случиться только спьяну. Но днём, пока шли дела с Владимиром Сергеевичем, напиться он не мог. А единственный вечер в Москве он провёл на квартире Губиных. Вот там он выпил. Там этот Николай и проговорился. Но ни Губин, ни этот самый племянник, видимо, к убийству не причастны. Хотя бы уже потому, что их, конечно, в первую очередь потрясла милиция, проверила, надо думать, вдоль и поперёк, но тем не менее оставила в покое.

А вот до Владимира Сергеевича милиция, видимо, не добралась. И он третий, кто знал о деньгах. Но, с другой стороны, разве выгодно Владимиру Сергеевичу это убийство? Ну забрал он эти большие деньги, а что потом? Ведь он рискует куда большим: оборвётся связь, которая даёт ему солидный доход уже не один год. А ведь Владимир Сергеевич расчётлив и благоразумен, это известно. Да, всё это, казалось бы, отводит всякие подозрения от Владимира Сергеевича, если бы не одно обстоятельство. Слава богу, что Михаил о нём вспомнил.

Во время последнего разговора с Владимиром Сергеевичем Михаил допустил промах, крупный промах. Он сообщил, что эта, особенно большая, партия товара является последней, что больше он не может так рисковать, что его видное положение, его обширные планы требуют сейчас особой осторожности. Вот что сдуру сказал Михаил. И после этого Владимир Сергеевич сразу и легко уступил пять процентов. Что бы Владимир Сергеевич ни предпринял, разрыв всё равно был неизбежен. И в этих условиях он мог себе позволить напоследок что угодно. Даже… такое.

Но при всём том подозрение вызывал и сам этот пройдоха-техник, племянник Губина. Почему, например, не допустить, что он нарочно хочет сбить их со следа, натравить на Владимира Сергеевича, а денежки-то на самом дел прикарманили дядя с племянником? А что милиция оставила их в покое, так там тоже не боги сидят.

Словом, пока этого парня надо держать от себя подальше. Так-то оно спокойнее будет. Тарас Петрович всякое повидал на своём веку, и чаще всего бог миловал. Авось и на этот раз всё обойдётся. Главное - не ошибиться, всегда лучше переосторожничать, подуть на воду, чего-то даже не сделать, что можно, чем сделать лишнее. Такая философия была у Тараса Петровича.

Все эти тяжкие сомнения и заботы мешали Тарасу Петровичу уснуть. За всю ночь так глаз и не сомкнул. Да ещё этот проклятый последний вагон: мотает из стороны в сторону, аж всё растрясло внутри, и синяки небось набило…

Лишь под утро забылся Тарас Петрович беспокойным сном и потому проснулся поздно. Солнце было высоко, в вагоне царила душная суета. Приближалась Москва-матушка. Пассажиры складывали вещи.

Невыспавшийся и сердитый сошёл Тарас Петрович на перрон московского вокзала и коротко, но многозначительно сказал соскочившему вслед за ним Виталию:

- Жди. Звонить буду. Понадобишься.

Оставшись один, Виталий огляделся по сторонам, соображая, куда же ему сейчас в первую очередь двинуться. Каким-то уж очень резким оказался переход от одной жизни к другой.

Некоторое организующее и даже успокаивающее начало внесли часы. Они показывали час дня. Это означало, что дома давно никого нет. Светка на работе; в больницу к Анне Михайловне ехать рано. И ничто ему не мешает отправиться на работу.

Как ни странно, но там его ждали. Сам Цветков. А также Игорь Откаленко. Впрочем, странным это показалось лишь в первый момент, потом всё встало на своё место.

Виталий доложил о своей командировке, включая посещение завода телефонной аппаратуры, где ему очень понравился экспериментальный аппарат с кнопочным набором вместо вращающегося диска и магнитофонная приставка. Он с таким энтузиазмом принялся рассказывать об этом, что Цветков в конце концов вынужден был его оборвать.

- Ну хватит, - сказал он. - Все эти чудеса опишешь на вечере отдыха. Ты лучше сейчас свяжись с Исаевым. Сразу и доложишь об итогах поездки, как он приедет. После обеда теперь. - Он поглядел на часы. - Вот так. Дома порядок, ты знаешь? Анне Михайловне лучше. Всё вроде понемногу вернулось: и движение, и речь.

- Да. Я вчера звонил.

- Ну вот. Значит, договорились? - Цветков прихлопнул ладонями по столу. - В таком случае можете быть свободны.

Очутившись в своей комнате, друзья поначалу торопливо занялись каждый своим делом, стремясь побыстрее от всего избавиться и уж тогда вволю наговориться.

Игорь принялся дописывать какую-то срочную бумагу, хмурясь и то и дело что-то зачёркивая. Заново собраться с мыслями было, видимо, не так просто.

Виталий же сел за телефон. Прежде всего он позвонил в прокуратуру Исаеву, который вот-вот должен был уйти обедать.

- Здравия желаю, Виктор Анатольевич, - бодро произнёс он. - Докладывает Лосев… Так точно. Когда разрешите?.. А если после обеда, часика через два? Фёдор Кузьмич очень просит… Мы к вам или вы к нам?.. Только пока у нас бумаг больше… Слушаюсь! Будет доложено. Ждём. - Виталий положил трубку и сказал вслух самому себе: - Так. С прокуратурой улажено. Повезло нам со стариком, ей-богу, повезло.

В этот момент Игорь поставил точку, размашисто подписался и в изнеможении откинулся от стола:

- Фу! Чёртовы бумаги! Когда ногами работать? Всё головой да головой. - И, заметив движение Виталия, спросил: - Куда теперь будешь звонить?

- Одному начальству доложился, теперь второму.

- Светке?

- Ага.

- Ты вот что… - помедлив, чуть смущённо сказал Игорь. - Вы чего вечером сегодня делаете?

- Если не потребуют к священной жертве…

- Ну это понятно.

- Тогда дома. В больницу вот только заскочу, конечно.

Игорь в нерешительности почесал пальцем подбородок, потом пригладил короткие чёрные волосы, которые он теперь носил чуть длиннее, чем раньше, откликаясь на веяния моды.

- Хотел, понимаешь, повидать тебя один товарищ… - произнёс он туманно, глядя куда-то в сторону.

- Ну и что? - не сразу сообразил Виталий.

- Ну, может, ты его со Светкой познакомишь…

Виталий удивлённо посмотрел на друга и неожиданно расхохотался. Игорь ответил неуверенной улыбкой.

- Вот это да!.. Сподобился наконец!.. Да что за разговор! Отлично!.. Я сам по нему, - Виталий сделал ударение на последнем слове, - во как соскучился! Сколько времени-то прошло, как не виделись, ты представляешь?

- Значит, замётано?

- Всё. Сейчас доложу.

Виталий снова взялся за телефон.

После обеда приехал Исаев.

Виталий снова доложил о поездке. И в том числе всё, что знал, о делах Эдика Албаняна.

- Так, - заключил Исаев. - Всё это хорошо. Всё это отлично. Но по линии убийства круглый ноль. Вот что дала эта ваша командировка. Согласны?

- М-да… - кивнул Цветков и обратился к Виталию: - Ты всё вспомнил? У тебя были две встречи с Пивоваровым. Каждый раз он упоминал про Николая, про его поездку. Надо вспомнить каждое слово.

- Пивоваров бросил одну фразу… - медленно произнёс Виталий, пытаясь что-то вспомнить. - Сейчас… Это уже во второй раз было, перед моим отъездом. Я ещё обратил внимание. Что-то вроде… Да! Значит, выматерился… такой солидный деятель… и сказал… что вот, мол, напоследок такой прокол получился. Напоследок!

- Интересно. Что это значит, а? - спросил Цветков.

- Вот и я поинтересовался.

- А вот тебе-то и не следовало.

- Нет, - улыбнулся Виталий. - Я же за дядю Борю испугался. Что ж он, без куска хлеба останется?

- Ну и что он?

- Сказал: «Своего человека в беде не оставим». Что-то вроде этого, одним словом.

- М-да… «Напоследок»… - задумчиво повторил Цветков и посмотрел на Исаева: - Как думаешь, Виктор Анатольевич, даёт это нам что-нибудь или нет? И почему «напоследок»?

- Возможно, он чего-то испугался. И решил эту линию сбыта прикрыть.

- Может быть, он Владимиру Сергеевичу перестал доверять? - предположил Откаленко и добавил: - Самое главное тут - знал об этом Владимир Сергеевич или нет.

- Вот! - Цветков указал пальцем на Откаленко. - В точку ты попал. Но как это узнать, вот вопрос!

Через некоторое время совещание окончилось, и Цветков напоследок ещё раз предупредил Виталия:

- Смотри, когда позовут, не упусти случая.

- Уж будьте спокойны, Фёдор Кузьмич. Не упущу.

Выйдя из кабинета Цветкова, Виталий посмотрел на часы. Надо было спешить. Коротко договорившись с Откаленко и уже не заходя к себе, он торопливо спустился по лестнице и выскочил на улицу.

Петя Шухмин в этот момент усаживался в машину и прихватил с собой Виталия.

На условленном месте его уже ждала Светка с полной сумкой продуктов.

- Ну я же просил, - сказал Виталий, целуя её.

- Всё-таки гости… А кто ещё кроме Игоря?

Виталий улыбнулся:

- Одна наша сотрудница. К которой ты меня однажды ревновала, кажется. Не помнишь такого случая?

Он отобрал у Светки сумку.

- Я тебя ни к кому не ревновала, не ври! - засмеялась Светка. - И по-моему, у вас женщин в отделе нет. А-а!.. - вдруг вспомнила она. - Ты с ней ездил в командировку, да?

- Вот-вот.

- И её звали Лена?

- И сейчас так зовут.

- Слушай, это не…

- Именно.

- Ой, неужели Игорь…

- Думаю, к тому идёт.

Разговаривая, они дошли до больницы.

Когда Виталий появился в палате, Анна Михайловна тяжело приподнялась ему навстречу и обняла полной рукой за шею.

- Вот доставила всем вам хлопот, - не очень внятно проговорила она, снова опускаясь на подушку. - Вы хоть там нормально питаетесь? Просто извелась.

- Ну что ты, мама! - возмутилась Светка. - Что я, готовить не умею, по-твоему?

- А! - махнула рукой Анна Михайловна. - Ни черта вы без меня не умеете. Ну вот уже скоро…

Они ещё не успели, вернувшись домой, выгрузить все продукты в холодильник, когда в передней раздался звонок. Пришли гости.

Светка встретила новую знакомую приветливо и непринуждённо. Она вообще была удивительно контактным человеком и полна ко всем симпатии и доверия. Эта доверчивость не раз тревожила Виталия.

Рядом с маленькой белокурой Светкой гостья казалась особенно высокой. Тонкая её фигура в модных расклёшенных серых брюках и голубой кофточке, на фоне которой особенно эффектно выглядели длинные, отливающие красной медью волосы, - словом, весь её незаурядный и чуть лихой облик живо напомнил Виталию их нелёгкую совместную командировку в Одессу. Сколько там всего было пережито, и Лена показала себя мужественным и преданным другом. А проверка была что надо. Но оба ничего не могли сейчас вспомнить вслух, они только радостно улыбнулись друг другу. «Чёрт возьми! - подумал Виталий. - Как обманчива бывает внешность, особенно у женщин! Ленка кажется абсолютной свистушкой сейчас».

Наконец все уселись за накрытый стол. Игорь деловито открыл принесённую бутылку сухого вина, Виталий достал из холодильника графинчик с водкой.

- Ну, - торжественно объявил он, подняв рюмку, - со свиданием наконец. Я лично этого ждал чёрт знает сколько времени. И ужасно рад за вас, за нас, за…

- Хватит, хватит! - счастливо засмеялся Игорь. - Рука устала.

Игорь засмеялся! Как давно этого уже не случалось! Виталий переглянулся со Светкой.

В самый разгар ужина зазвонил телефон.

Виталий снял трубку.

- Да!.. Это я… А-а, моё почтение, Тарас Петрович! Весь внимание… Так-так… Когда?.. Через час? Явлюсь как штык. Детки дома не плачут… Ага. До скорого. О ревуар!

Он повесил трубку и выразительно посмотрел на Игоря.

- Зовут, - вздохнул он. - К священной жертве… Ничего не поделаешь, дорогие мои.

- Всё нормально, - уверенно сказал Игорь. - Теперь смотри не упусти случая.


Выйдя из вокзала на площадь, Тарас Петрович поначалу решил ехать в гостиницу, где на всякий случай ему был заказан номер, но затем передумал и отправился к старикам Губиным. Чего зря тратиться-то? Шиковать расчёта не было, да и желания тоже. Хватит, отшиковался, отгулял, да так, что небу жарко становилось. А сейчас вот ему самому от этого чёртова неба жарко - вот ведь как палит, дышать нечем!

Словом, бросать деньги было ни к чему. А старикам и так платят изрядно. И потому отдельная комната, покой и отдых ему обеспечены. Да и пощупать стариков не мешало, имея в виду вторую часть его задания, насчёт исчезнувших денежек.

Хозяева встретили Тараса Петровича как старого знакомого, с почётом и уважением. При нём прикидываться несчастными да обездоленными не надо было. Наоборот, дорогого гостя следовало встретить широко и хлебосольно. И Евдокия Петровна постаралась вовсю. С утра пропустить рюмочку Тарас Петрович отказаться был не в силах, тем более что к ней пошли такие хрупкие солёные огурчики и такая жирная селёдочка в белых колечках сочного лука, что усиленное слюноотделение начиналось при одном виде всего этого.

За столом разомлевший и слегка даже подобревший Тарас Петрович рассказал кое-какие новости про общих знакомых, передал приветы и вскользь упомянул о племяше, решив для начала проверить, как старики вообще относятся к этому вояжу. К его удивлению, в отзывах их о Владимире Сергеевиче почему-то не чувствовалось той враждебности, которую он ожидал встретить и которая сквозила в письме Бориса Ивановича. Впрочем, подробнее говорить на эту тему Тарас Петрович с ними не собирался, цену их словам он прекрасно знал. Но один интересный для себя вывод он всё же сделал, выслушав их сбивчивый, испуганный рассказ о пребывании тут Николая. Так не могли рассказывать люди, хоть как-то замешанные в убийстве этого парня.

Из квартиры стариков Губиных он позвонил в магазин к Владимиру Сергеевичу и условился встретиться с ним в конце дня, ибо сейчас Тарасу Петровичу необходимо было ехать в министерство.

И вот к пяти часам он в самом приподнятом настроении появился на условленном месте, возле Центрального телеграфа на улице Горького.

Высокая и полная его фигура в светло-кремовом костюме и белой украинской рубашке, апоплексически красный, складчатый затылок, пышные рыжеватые усы, наполовину прикрывавшие тугие румяные щёки, наконец, лихо заломленная шляпа - всё привлекало внимание многочисленных прохожих, на которых сам Тарас Петрович поглядывал сверху вниз важно и даже чуть брезгливо.

И хотя жарко и душно было до невозможности, и автомобильный смог достигал в этот час максимальной своей концентрации, Тарас Петрович не изнемогал, как с утра, а был на удивление свеж и полон энергии.

В министерстве дела складывались как нельзя лучше. Викентий Романович был до невозможности любезен и принял подарки с нескрываемым удовольствием. А увидев норковый палантин, замахал руками и пригласил смутившегося было Тараса Петровича вечером к себе домой, чтобы тот лично вручил подарок его супруге. Такой удачи Тарас Петрович, признаться, даже не ждал. При поддержке сообразительной Ниночки Афанасьевны можно будет у размякшего в домашней обстановке Викентия Романовича выцыганить что угодно. Ах какая удача ждёт его сегодня вечером!

Тарас Петрович, не спеша прогуливаясь по широким ступеням здания телеграфа, самодовольно поглаживал свои роскошные усы и всё брезгливее поглядывал на снующих вокруг него людей.

Таким его ещё издали и разглядел Владимир Сергеевич, приближаясь к месту свидания. Всё в этом человеке претило ему: и надутость, и фанфаронство, и манера одеваться, и даже эти нелепые усы и бросающийся в глаза рост.

Тем не менее при встрече он постарался изобразить самую лучезарную из своих улыбок, долго тряс пухлую руку Тараса Петровича и даже раза два с восторгом похлопал его по жирному плечу.

Наконец они медленно двинулись вверх по улице Горького и вскоре уединились в одном, любимом ими ресторане, где в этот час посетителей было немного и даже соседние столики оказались пустыми, что позволило вести непринуждённый разговор и вовсе уж без всякой опаски.

- Что ж это произошло у вас, дорогуша? - укоризненно пророкотал Тарас Петрович, когда услужливый официант, расставив перед ними закуску, удалился.

- Ах, не говорите! - нервно взмахнул руками Владимир Сергеевич, словно стряхивая с пальцев воду. - Подлинная трагедия, ей-богу.

- Какие же у вас на этот счёт соображения, хотелось бы знать? Мы ведь осведомлены весьма скупо.

- Кое-какие соображения, конечно, имеются, - согласился Владимир Сергеевич. - Точнее сказать, предположения. Ну к примеру. Николай этот вышел от Губиных в первом часу ночи. Хулиганов у нас хватает, как известно. И Николай был выпивши. Старик на этот счёт большой охотник. Да тут ещё такой повод: на прощание. А во дворе, там, слово за слово - и уже драка. Ну а в драке всё может случиться.

- Гм… Ну допустим, - проурчал Тарас Петрович, налегая на закуску, что, кроме всего прочего, помогало ему быть кратким и больше слушать, чем говорить, в этой щекотливой ситуации. - Ну а ещё какой вариант вам на ум приходит?

Владимир Сергеевич понял, что первый вариант отвергнут, и ещё он понял, что его собеседник что-то знает и чего-то от него ждёт. Это было странно, ибо от бестолковых стариков Губиных приезжий никакой полезной информации получить не мог. Это было не только странно, но и подозрительно и заставляло проявлять крайнюю осторожность.

- Какой ещё вариант? - переспросил Владимир Сергеевич. - Такой, скажем. С кем-то Николай мог в Москве встретиться и за выпивкой проболтаться насчёт денег, которые, мол, повезёт домой. Ну а этот «кто-то» мог возжелать покуситься…

- О! - многозначительно поднял толстый палец Тарас Петрович и даже перестал жевать. - Вариант куда разумнее, по правде сказать. - И с угрозой добавил: - Именно «возжелать покуситься». Именно.

Затем последовала перемена блюд, во время которой они лишь молча выпили ещё по рюмке, и только когда официант отошёл, разговор смог возобновиться.

- Есть вопрос, - просипел Тарас Петрович, внимательно разливая коньяк по рюмкам. - Кто этот «кто-то»? У вас есть на этот счёт соображения?

- Вам лучше осведомиться об этом в милиции, - усмехнулся Владимир Сергеевич. - Их это тоже интересует.

- У нас разные задачи, - хмуро возразил Тарас Петрович и посмотрел на своего собеседника. - Лично мы хотим вернуть свои деньги. Только и всего. И мы их вернём, понятно?

Он слегка пристукнул огромным волосатым кулаком по белоснежной скатерти. В мутных, навыкате, рачьих глазах его мелькнула злость. «Последняя рюмка, видимо, была лишней», - с неудовольствием подумал Владимир Сергеевич.

- Поверьте, я не меньше вас хочу, чтобы они вернулись, - с горячностью произнёс он. - На наших отношениях не должно лежать даже тени недоверия. Честь моей фирмы…

- Мы плевать хотели на вашу фирму!

- Но позвольте!

- Не позволю. Ваша фирма, уважаемый, может быть, и понесла кое-какой моральный урон… Впрочем, мы ещё к этому вернёмся. А вот наша фирма потеряла живые денежки, и, как вам известно, немалые. Как-никак разница.

- Я и не спорю, - огорчённо развёл руками Владимир Сергеевич. - Именно это меня и угнетает.

- Ещё вопрос, - упрямо произнёс Тарас Петрович. - Вы заперли портфель, когда отдали его Николаю?

- А как же? Само собой.

- Вы ему сказали, что там лежит?

- Я? Нет, конечно. Но… он мог догадаться.

- Это как же ему догадаться? - подозрительно прищурился Тарас Петрович. - Ну-ну, выкладывайте.

Владимир Сергеевич вспыхнул от негодования:

- Вы только не ведите разговор в таком тоне. Вы не следователь, и я не на допросе.

- Тон, милый человек, тут ни при чём. Я не Михаил Прокофьевич, я этим самым манерам не обучен. Серьёзно всё оборачивается-то. Что ж получается? Вы Николаю про деньги не говорили, мы тоже не говорили, а он святым духом узнал и даже старику Губину и племяшу его об этом сказал?

- Какому племяшу? - растерянно спросил Владимир Сергеевич.

- Это уже другой вопрос, - продолжал Тарас Петрович всё тем же угрожающим тоном. - Вы мне скажите, откуда Николай мог про деньги узнать?

- Ну допустим, он мог это понять, потому что я его предупредил, чтобы он был с портфелем крайне осторожен, чтобы берёг как зеницу ока. Но какому ещё, к чёрту, племяннику он мог рассказать? У Губина нет никакого племянника.

- Как так нет, когда он к нам приезжал?

- К вам? Приезжал? - с изумлением переспросил Владимир Сергеевич. - Стойте, стойте! Это какой же он из себя, разрешите узнать?

- При чём здесь «какой из себя», если сам Губин его и послал, и ещё собственноручное письмо вручил для Михаила Прокофьевича?

- Ах вот что! Интересно, - иронически усмехнулся Владимир Сергеевич. - «Донос из гетмана-злодея царю Петру от Кочубея», так, что ли? - И уже совсем другим тоном, резко и сердито, добавил: - Не на телефонной ли станции работает сей племянничек, а?

- Именно, - кивнул бритой головой Тарас Петрович. - Ну и что из того, что работает?

- А то, что этот прохвост уже успел и у меня побывать. И даже слегка пошантажировать меня тоже успел.

- Это чем же?

- А вот чем… Но, во-первых, вы имейте в виду, что он такой же племянник Губина, как и я.

- На это, милый человек, нам наплевать.

- Как угодно. А появился он у меня в связи с одной малоприятной, но неопасной историей.

Владимир Сергеевич в двух словах и не без юмора рассказал историю с установкой телефона у Губина. Он попытался рассмешить Тараса Петровича и снять некоторое неприятное напряжение, возникшее в их разговоре. Но рассмешить не удалось. Наоборот, Владимир Сергеевич ощутил в своём собеседнике всевозрастающую неприязнь. Под конец тот насмешливо спросил:

- А этот тип от телефона не перешёл к Николаю? Они же встретились у Губина и чуть ли не подружились.

- Что-о?.. - не поверил своим ушам Владимир Сергеевич.

- Соврал, выходит, - равнодушно усмехнулся Тарас Петрович. - И если они вообще не встречались, то вопроса тут больше нет.

- Есть! Слишком прыткий молодой человек попался, вот что я вам скажу. И почуял, подлец, что тут можно руки погреть. - Владимир Сергеевич не на шутку озлился. - А от этого два шага до серьёзного шантажа, предупреждаю вас.

- Ну-ну. Уж мы как-нибудь от него, я думаю, избавимся.

- Не как-нибудь, а самым радикальным образом, - всё больше накалялся Владимир Сергеевич. - Я просто требую! Учтите, не исключено, что он и в историю с Николаем замешан.

- Да ну? - не скрывая иронии, поинтересовался Тарас Петрович. - Это каким же боком?

- А по-вашему, это исключено? Но вдруг да и правда, что они у старика познакомились? Выпили. Николай поделился своими догадками насчёт портфеля. Затем этот техник узнал, что тот завтра в ночь улетает. Подстерёг его, и пожалуйста. Портфель у него!

Всё это Владимир Сергеевич произнёс с такой запальчивостью и убеждённостью, такая при этом клокотала в нём злость, что Тарас Петрович невольно подумал: «Ишь, как распалился! Уж не от себя ли подозрение отводит?» И тут же в голову пришли новые доводы против предлагаемой ему версии. «Навряд ли, - подумал он, - получив такой куш, этот ловкач будет лезть с мелким шантажом насчёт телефона. Ах, паскуда! Ну ладно». Последнее относилось уже к Владимиру Сергеевичу.

- Интересно получается, - зло ухмыльнулся в усы Тарас Петрович и покачал круглой головой. - Вы говорите, что это он, а он говорит, что это вы.

- Я?! - опешил Владимир Сергеевич.

- А что? Как вариант проходит. - Тарас Петрович насмешливо прищурился. - Этот парень даже знает откуда-то, что то была последняя наша с вами операция, - неожиданно для себя самого соврал он. - Недурственно?

- Он знает?.. - изумлённо переспросил Владимир Сергеевич.

- Именно. Этот парень что-то много знает. И учтите, сегодня он побежал к нам, а завтра он побежит в милицию, - грубовато предупредил Тарас Петрович.

- Это меня не волнует. Меня волнует, что вы ему поверили. Помилуйте, как это можно! Мы столько лет… а этот…

Владимир Сергеевич действительно не на шутку разволновался.

- Ну-ну. Поверить ещё не поверили. Но денежки к нам вернуться должны, это уж как угодно.

- Что же вы думаете предпринять?

- Думаю вызвать пока что этого племяша. Ещё раз треба попотрошить. Чую я, не всё он нам сказал. Хотя у вас, может, есть что получше предложить?

Владимир Сергеевич нервно потрогал свои большие, на пол-лица, дымчатые очки и приказал себе успокоиться. На карту сейчас ставилось слишком много. Он это чувствовал. Неожиданно наступил, может быть, самый критический момент в его деятельности, и решение тут надо было принимать кардинальное. Его обострённый инстинкт и чувство самосохранения подсказывали: берегись! Да, старый друг Миша со своей сворой загрызут враз. Им только дай чего понюхать, дай взять хоть какой след! И вот… Надо принимать решение, и быстро, быстро!

- Вот что, - спокойно и очень твёрдо проговорил Владимир Сергеевич. - Я постараюсь вернуть вам ваши деньги. Но вы должны мне помочь.

- Это как же?

- Вызовите сегодня вечером этого прохвоста к Губиным. Но говорить с ним буду я.

- Гм… Вы так уверены?

- Да.

- А у меня вечер как раз занят…

- Ну вот видите.

- Гм…

Тарас Петрович испытующе посмотрел на своего собеседника, но сквозь очки до взгляда его не добрался.

Что-то, однако, шевельнулось у него в душе, но он тут же прогнал эту пугливую, скользкую мысль, - вернее, не мысль, а всего лишь ощущение, в котором он даже не хотел разбираться.

- Гм… - снова промычал он и с напускным равнодушием произнёс: - Как угодно. Можно и вызвать. А я буду ночевать сегодня в гостинице.

Обед тем временем подошёл к концу. Расплатившись, они вышли из ресторана. Тарас Петрович задержался на минуту в гардеробе перед зеркалом, надевая шляпу. Затем неторопливо, с солидной грузностью, выплыл на улицу и двинулся в сторону центра. Уже заметно стемнело.

А Владимир Сергеевич тут же возле ресторана успел поймать такси и вскоре был на квартире у стариков Губиных.

Не успев даже как следует поздороваться, он кинулся к телефону и, торопливо набрав номер, сказал в трубку:

- Ты?.. Слава Богу, застал! Немедленно приезжай к Борису Ивановичу. Возьми такси. И предупреди этого… понадобится. Пусть ждёт твоего звонка. Что?.. Да вроде… Ну, милый, тогда… Вот так-то оно лучше. Жду.

Через некоторое время человек, с которым он говорил, приехал, и Владимир Сергеевич увлёк его во вторую комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Там они в полутьме, не зажигая света, совещались о чём-то довольно долго.

Сколько старики Губины ни прислушивались, а Евдокия Петровна осмелилась даже приложить ухо к замочной скважине, но ничего из того, что говорилось в комнате, разобрать не удалось.

- Тоже, понимаешь… да я, туды-сюды… - недовольно бормотал Губин и, попеременно стуча то палкой, то протезом, перешёл на кухню, где любил сидеть. - Будто другой веры… устраивают тут, понимаешь…

- А ты не лезь, не лезь, - тихо зудела старуха, возясь около плиты. - Может, оно и к лучшему, почём ты знаешь?

Наконец совещание в комнате окончилось, человек торопливо вышел в коридор, кивнул хозяевам и исчез на полутёмной лестнице. Но Владимир Сергеевич не показывался. И старики удивлённо переглядывались, не смея постучать в комнату.

А Владимир Сергеевич сидел в одиночестве и нервно постукивал пальцами по столу. Сомнения одолевали его. Правильно ли он поступил? Умно ли? До сих пор такие сомнения его никогда не посещали. Он всегда был самого высокого о себе мнения. И всё, казалось, это подтверждало. Дела шли блестяще, он вёл их смело, ловко, даже остроумно. Удавались самые трудные, даже, казалось, невыполнимые комбинации, вызывая восхищение и зависть тех, кто имел с ним дело. «Счастливчик», - называли его одни. «Гений», - называли его другие. «Величайший подлец», - говорили третьи, из чистой зависти, конечно. И вот настал момент… Нет, всё верно, чёрт возьми! Другого выхода нет. Всё другое хуже и опаснее.

Он вскочил, прошёлся из угла в угол по комнате.

В этот момент в передней зазвонил телефон, и Владимир Сергеевич кинулся к двери.

- Это меня, - предупредил он Евдокию Петровну и схватил трубку. - Алло!.. Да-да, это я!.. Звонили? Отлично! Он придёт?.. Вот даже как? Ну что ж. Жду… Да-да. Всё будет как надо. Не волнуйтесь, дорогуша.

Владимир Сергеевич повесил трубку и с самым беззаботным видом прошёл на кухню.

- Вот что, дорогие мои, - обратился он к старикам. - Есть на сегодняшний вечер просьба: сходите в кино. На последний сеанс. За билеты плачу я. За каждый по десятке. Нет возражений?

Он вынул бумажник и вытянул из него два красных банкнота.

- Ну чего ж… чего ж… Ясное дело, можно, туды-сюды… - довольно забормотал старик, следя глазами, как жена прячет деньги в ящик кухонного стола, под газету.

- Вот и прекрасно, - кивнул Владимир Сергеевич. - Я в десять приду, вы в десять уйдёте. И вернётесь в половине первого, не раньше. Учтите.

Он помахал им рукой и ушёл, резко хлопнув дверью.


Вечерний двор жил своей обычной суетливой жизнью.

Постепенно, хотя всё ещё было светло, разбежались по домам немногочисленные застрявшие в эти жаркие дни в городе ребятишки, уже не слышно было их отчаянных криков, смеха, возни, топота ног. Появились, наслаждаясь чуть заметной прохладой и слабыми дуновениями ветра, старики пенсионеры с книгами и газетами и расположились на скамьях за высоким плотным кустарником. А в стороне работяги-«козлятники» застучали костяшками домино по дощатому столу «для культурно-массовых мероприятий». Стол стоял в густой тени деревьев, занимавших чуть не полдвора. Эти высоченные, с густыми кронами деревья являлись гордостью и объектом неусыпной охраны со стороны всех жильцов. А на самых дальних скамьях, спрятавшихся, словно от нескромных глаз, в самой гуще кустарника, с наступлением сумерек разместились парочки, и оттуда время от времени доносились девичий заливистый смех, визг и звуки транзисторов.

Но постепенно ушли старички пенсионеры, аккуратно сложив свои газеты, за ними потянулись, позёвывая, работяги. Потом поутихли транзисторы, всё реже вспыхивал смех за кустами.

Глухая, кромешная тьма постепенно заволакивала большой и опустевший уже двор. Слабые, жёлтые, как мандаринчики, фонари над подъездами еле освещали возле себя небольшой круг на асфальтовой ленте, которую окаймляли глухие заросли кустарника и деревьев. Тихо стало во дворе и совсем безлюдно.

Именно в это время в длинной, тёмной, как тоннель, подворотне, днём казавшейся высокой и светлой, а в этот час даже жутковатой, вдруг появились на миг и исчезли две тени. Один человек тихо и недовольно бросил на ходу другому:

- Тухлое дело, сука буду!

- Цыц! Хрусты любишь?

И оба исчезли в кустах, но тут же появились вновь, волоча две длинные доски. Ими они довольно сноровисто перегородили проезжую асфальтовую полосу и снова исчезли в темноте.

По-прежнему тихо было во дворе. Только огромный город вокруг этого погружённого в сон и темноту островка дышал шумно и нервно: гудками, огнями, шумом моторов и даже дальним перестуком железнодорожных вагонов. И от этого тишина тёмного двора казалась почти осязаемой.

А вскоре в чернильной темноте подворотни появился ещё один человек. Шёл он не торопясь, спокойно и даже чуть задумчиво, сунув руки в карманы брюк и что-то тихо насвистывая.

Человек миновал подворотню и, очутившись во дворе, на секунду остановился, видимо, соображая, где находится нужный ему подъезд. Потом он свернул было в сторону, но, разглядев перегораживавшие дорогу доски, решительно пересёк асфальтовую проезжую полосу и углубился в заросли кустарника, собираясь, очевидно, пересечь двор напрямик.

Он не успел сделать и нескольких шагов, как за его спиной возникли двое. В последний момент человек оглянулся, мгновенно сработал давно, ещё в армии, заученный рефлекс: он упал на секунду раньше, чем тускло блеснул нож в руке одного из нападающих. Но тут же оба они навалились на свою жертву. Одного из них человек всё-таки подмял под себя, но второй, перехватив его руку, изо всех сил вывернул её. И от этой нестерпимой боли человек закричал и на миг потерял сознание.

Это могло стоить ему жизни, потому что оба нападающих тут же с новой силой навалились на свою жертву и один из них, задыхаясь, прохрипел:

- Кончай!..

Но именно в этот миг совсем рядом раздалось злобное захлёбывающееся рычание и шум ломаемых веток. Что-то большое и стремительное метнулось из кустов прямо на спины двух людей, навалившихся на распростёртое под ними тело. Острые клыки остервенело впились в плечо одного из них. И уже новый вопль огласил двор.

А за первой собакой в кусты ворвалась вторая, за ней третья, четвёртая, пятая… Раздались крики людей.

Один из нападавших вскочил на ноги. Но второй последовать за ним не мог, он катался по земле, подвывая, и всхлипывая, руками и ногами отбиваясь от наседавших на него осатаневших от ярости собак. И первый, даже не пытаясь помочь ему, ринулся в темноту.

Вдогонку, отчаянно тявкая, кинулась какая-то маленькая собачонка. Он на ходу злобно пнул её ногой, и та с визгом отлетела в сторону, но тут же, вскочив, снова отважно кинулась вслед за ним.

А голоса людей были уже совсем рядом. Хозяева собак на все лады подзывали своих питомцев. Но, очутившись на месте сражения, люди разом поняли, что произошло. Они даже сообразили, что один из нападавших уходит.

И тогда худой стремительный парень кинулся вслед за ним с отчаянным криком:

- Джильда, фас!..

И крупная чёрная овчарка, та самая, которая первая появилась в кустах, мгновенно отскочила от катавшегося по земле человека, уже окружённого людьми, и молнией метнулась вслед за хозяином. Она обогнала его и уже в подворотне, с налёта, шестидесятикилограммовым снарядом кинулась на спину бегущего человека.

Через несколько минут всё было кончено. Прибывшая патрульная милицейская машина приняла двух задержанных. Человек, на которого они напали, прихрамывая, дошёл сам.

Старший из прибывших работников милиции, немолодой майор, по очереди пожал руку каждому из возбуждённых владельцев собак и, улыбаясь, сказал, что, пожалуй, впервые присутствует при таком необычном задержании преступников.

- А как иначе? - весело откликнулся длинный парень, владелец Джильды. - У нас во дворе наступил «час собаки».


На следующее утро в кабинете Цветкова начался первый допрос. Вели его вместе следователь Исаев и сам Фёдор Кузьмич. В стороне сидел Виталий, морщась от боли при каждом неловком движении.

Перед этим по его совету был в качестве свидетеля подробно опрошен владелец овчарки Джильды слесарь Степан Овчинников. Он уверенно опознал среди предъявленных ему людей того, которого он две недели назад видел примерно за час до убийства Николая Павлова стоящим у ворот их двора.

А потом Виталий с ненавистью смотрел в знакомое уже толстое, налитое свекольным румянцем лицо с буйными бакенбардами и выпуклыми наглыми глазами, в которых сейчас стоял такой животный страх, что казалось, этот огромный парень вот-вот упадёт на колени и станет просить о пощаде, ещё не успев ни в чём признаться.

Но это лишь казалось. Георгий Фролов признаваться не спешил.

- Ну драка… Чего там?.. - упрямо бубнил он. - Подумаешь… Он… он мне должен остался и не отдавал, зараза!.. В ресторане вместе пили… Кого хошь спросите…

- Ах вот что! - усмехнулся Цветков. - Ну а как зовут этого вашего приятеля? - Он кивнул на Виталия.

- Как?.. - Фролов смешался. - Ну это… хрен его знает как!..

- Ну а живёт он где? - продолжал напирать Цветков.

И Гоша, озлившись, прорычал:

- А я знаю где?..

Вид у него был неважный. Собаки изодрали одежду на нём в клочья. На плече, запястьях рук и на ноге видны были повязки и кровоподтёки. Но главноезаключалось в том, что эта неожиданная собачья атака в темноте так ударила его по нервам, что до сих пор у этого здоровенного парня всё дрожало внутри и на выпуклые глаза то и дело наворачивались слёзы.

- А почему вы своего должника ждали именно в том дворе и именно в тот час? - спросил Исаев.

- Ждал, и всё. Чего прицепились?..

- Это не ответ, Фролов. - Исаев покачал головой. - Я надеюсь, ваш напарник скажет точнее.

- Много он знает! Сказал: «Пошли» - ну, и пошли…

- И в тот раз тоже вы сказали: «Пошли» - и он пошёл? - спросил Цветков. - В тот раз, когда вы на другого парня напали и унесли портфель? Давайте уж, Фролов, чего там! Не тяните резину. И не советую вам выставлять себя главарём. Зачем вам ещё и это на себя вешать? Там ведь не только портфель, Фролов. Там похуже, вы знаете.

Тон его при этом был почти равнодушным, каким-то даже ленивым и в то же время до того убеждённым, что от одного этого тона у Фролова задёргались толстые губы и на глаза навернулись слёзы. Он неожиданно всхлипнул, словно от жалости к самому себе, и растерянно пробормотал:

- Нашли главаря, да?.. Нашли, выходит?.. Ну похож я на него?.. Варит у меня так башка, думаете?..

- Значит, другая башка сварила - так, что ли? - усмехнулся Цветков.

Нет, не этому тупому и неопытному парню было состязаться с Цветковым! Куда более умные и опытные не выдерживали такого состязания. Виталию со стороны казалось, что Цветков просто играет этим Гошей, как кошка мышью, и его нисколько не интересует этот поединок, в исходе которого уже не было никаких сомнений.

И эта вполне искренняя убеждённость Цветкова, сквозившая в каждом его слове и жесте, постепенно начинала действовать на Фролова. Тон его становился всё растеряннее и безнадёжнее. Выхода не было. Он не мог ответить ни на один вопрос без того, чтобы не возник новый, ещё более опасный. Всё глупее и глупее становилось отводить подозрение от Вовки, как за глаза по-родственному называл Гоша Владимира Сергеевича, всё глупее казалось ему затягивать петлю на собственной шее. И всё настойчивее начинал мерещиться единственный выход из его страшного положения: всё свалить на Вовку, всё, что только можно, а себя выставить как обманутую, запутавшуюся жертву этого гада, которому он и отнёс запертый портфель. Кот свидетель. Вдвоём они «сделали» того парня. А Вовка, гад, всё загрёб себе, всё…

Но в тот момент, когда эта спасительная мысль ещё только зашевелилась у него в мозгу, Цветков словно нарочно, чтобы дать ей окончательно созреть, внезапно прервал допрос. И Фролов разбитной походкой, превозмогая боль в искусанной ноге, поплёлся в камеру.

Зато через несколько часов одиноких раздумий он уже выкладывал всё, захлёбываясь, сам себя подстёгивая подкатывавшей к горлу яростью, - выкладывал всё, не дожидаясь вопросов.

В тот же вечер был арестован Владимир Сергеевич, одновременно произведён обыск у него дома и на почти готовой даче и опечатан для тщательнейшей ревизии магазин.

Во время обыска на квартире была неожиданно получена на имя Владимира Сергеевича телеграмма: «Подлец вот тебе твоя новая наука М.». На вопрос, что этот текст означает, Владимир Сергеевич, побагровев, невнятно пробормотал:

- Так… Результат теоретического спора с одним приятелем.

Объяснение пришло на следующий день, когда поступило донесение от Эдика Албаняна: «Раскрываем крупнейшее дело. Да здравствует уголовный розыск».

Прочитав её, Цветков усмехнулся и сказал:

- Надо будет потом попросить рассказать, как они там его провернули. Будьте спокойны, это посложнее и поинтереснее того, что сделали тут мы.

- Ну уж! - самолюбиво возразил Виталий. - Лично для меня интереснее ничего нет. И важнее тоже.

1976 г.


Оглавление

  • «СЛЕД ЛИСИЦЫ» Глава I ОДНАЖДЫ В МУЗЕЕ…
  • Глава II ВИТАЛИЙ ЛОСЕВ УЗНАЕТ О КОСОМ
  • Глава III НЕКАЯ ОСОБА С РЕБЕНКОМ
  • Глава IV ТРЕТЬЯ ХИБАРА ЗА ОБРЫВОМ
  • Глава V ПРОМЕЖУТОЧНАЯ ФИГУРА СТАНОВИТСЯ ОСНОВНОЙ
  • Глава VI ВСЕ КАРТЫ СПУТАНЫ
  • Глава VII РЕСТОРАН «ТИХИЕ ВСТРЕЧИ» НЕ ОПРАВДЫВАЕТ СВОЕГО НАЗВАНИЯ
  • Глава VIII НЕ ТАК ПРОСТ ЭТОТ СЕРДЮК
  • Глава IX ГОСПОДИН ЛАСАР БУДЕТ ЖАЛОВАТЬСЯ ГОСПОДИНУ МИНИСТРУ
  • КРУГИ ПО ВОДЕ Глава I ЗВОНОК СТАРОГО ДРУГА
  • Глава II НИКТО НЕ СОМНЕВАЕТСЯ
  • Глава III И ВОТ ИСЧЕЗ…
  • Глава IV СУХАЯ МАТЕМАТИКА ЖИЗНИ
  • Глава V ПЕТЛИ НА ДОРОГЕ
  • Глава VI ВТОРАЯ ЦЕПОЧКА
  • Глава VII ЧАША ВИНЫ И ЧАША БЕДЫ
  • Глава VIII ВОШЁЛ УБИЙЦА…
  • Глава IX БУЛАВКИН ЗАГОВОРИЛ
  • ЧАС НОЧИ Глава I ВСТРЕЧИ
  • Глава II НАЧАЛО ДЕЛА, КАК ВСЕГДА, ТУМАН
  • Глава III ИЩУТ НЕКУЮ ВАЛЮ
  • Глава IV ВОЗДУШКА
  • Глава V В ГОСТЯХ У «ГЕНИЯ»
  • Глава VI ПОДПОЛЬНАЯ АЛГЕБРА
  • Глава VII «ЧАС СОБАКИ»