Толя Швеин и Святой [Константин Куприянов] (fb2) читать онлайн

Константин КУПРИЯНОВ

Толя Швеин и Святой

Повесть

Глава первая

Потом Толя вышел из подъезда, пересек улицу и обернулся, чтобы снова поглядеть на особняк. Не верилось, что целый дом в самом центре Москвы занимает всего одна семья. Хотя к таким вещам пора бы привыкнуть. Сколько роскошных квартир, офисов, коттеджей, ресторанов он посетил за последний год?.. Каждый раз он думал, что в следующий раз уже не удивится, но очередное поручение шефа отправляло его туда, где снова впору было открывать рот в недоумении перед чужим вопиющим богатством.

Толя пожал плечами и пошёл по улице, думая в очередной раз о том, что хочет стать богатым. «Деньги», «успех», «инициатива»… – эти слова пропитали Толину жизнь. Их произносили или подразумевали друзья, девушки, коллеги – все, с кем он сейчас общался. Слова не давали ему покоя. Он угадывал их между строк, когда получал очередное задание от шефа или забирал зарплату. Толя знал, что настоящее богатство ждёт его впереди, что всё, что он имел сейчас, – это мелочь, которую серьёзные люди могут бросить со своей вершины кому-нибудь на чай.

Толя прошёл по Камергерскому переулку, свернул на Большую Дмитровскую улицу и стал медленно подниматься вверх, к Тверскому бульвару. Ветер заставлял ёжиться, вжимать голову в лёгкое не по погоде пальто и мечтать о новом шарфе. Как всегда, ранний март обманул горожан, принеся в город короткую оттепель, чтобы потом на много недель она сменилась ветреной колючей стужей.

По пути Толя заметил двух девушек, неподвижно застывших посреди улицы перед яркой витриной бутика. Они с вожделением глядели на меха за толстым золотистым стеклом, и Толя остановился, глядя попеременно то на девушек, то на шубы. Потом к ним присоединился и четвёртый – мужчина средних лет, который уставился на дорогие мужские куртки. Это был какой-то клерк с уставшим взглядом, ослабленным узлом галстука, лицом, по нос обмотанным выцветшим шейным платком. «Неужели и я могу когда-нибудь таким стать?» – подумал Толя. Мужчине было на вид лет под сорок, и по его одежде было понятно, что ни успеха, ни богатства он в этой жизни не добился. Зачем же тогда он живёт и продолжает чего-то хотеть? Этот вопрос часто пронзал Толю, когда он встречался глазами с очередным городским неудачником, каких на пути было немало.

Наконец, Толя заставил себя отвернуться от витрины, оставил зачарованных людей и побрёл своей дорогой. Чувство чего-то до невозможности неправильного порой поражало его при взгляде на такие сценки на улицах Москвы, но он не находил сил ни выразить, ни даже толком осознать эту неправильность.

У Толи под мышкой был конверт, который ждал шеф. Очутившись в метро, он привычным образом отключил сознание и позволил голове наполниться бесконечным стуком металла, качкой вагона, приветливыми механическими голосами дикторов. На периферии сознании Толи, как и у всякого опытного москвича, была нарисована карта метро, по которой он лениво отслеживал своё путешествие, почти не замечая реальность: «Пушкинская» – «Баррикадная» – пересадка – «Краснопресненская» – «Киевская» – снова пересадка, долгая и утомительная из-за ожидания редкого поезда в сторону «Международной»…

Оказалось, что сегодня Толя слишком устал, чтобы в пути послушать очередную книгу про успех или о том, как стать богатым. Лиза частенько скидывала ему новое название и автора, и он прослушал таких книг уже больше пяти десятков, после чего сбился со счёта. Уже довольно давно ему стало казаться, что все эти спикеры говорят примерно об одном и том же, что они попросту повторяют один и тот же набор слов на разный ряд, соединяя их в разные книги, но по сути не привнося ничего нового. Но Толя упрямо продолжал слушать, исключая лишь такие дни, как сегодня, когда московская мартовская хандра лишала его сил.

Дорога до Москва-Сити заняла минут тридцать. Здесь люди, которые не ездили на машинах, чувствовали себя немного ущербно: чтобы добраться до огромных башен, им требовалось долго идти по яркому подземному коридору. Толя уже давно не замечал этого мелкого неудобства. Он поднялся на двадцать пятый этаж жилой башни, повернул направо, прошёл мимо трёх массивных дверей и очутился перед квартирой – офисом шефа.

«Тук-тук» (шеф не любил, когда звонили), – ответа не последовало. Потянулись минуты ожидания, но никто не открывал. Пришлось звонить.

«Сейчас опять начнет ругаться, – промелькнуло в голове, – может, устроит разнос». Шеф был человеком настроения: если его обрадовать, мог просто так подарить пятитысячную купюру и сказать, чтобы шёл с девушкой в ресторан; но если попасться под плохое настроение – жди беды. В маленькой Толиной жизни настроение шефа занимало много места, но он ничего не мог с этим поделать.

Впрочем, на этот раз звонок в дверь не имел последствий – никто не открыл. Прямого контакта с шефом у Толи не было – он мог набрать лишь его личной ассистентке Любе (с субботы по понедельник её заменяла Света).

– Привет, – сказал он. – Ты не знаешь, где шеф?

– Привет, Толя. По-моему, он в бильярд поехал играть.

– Вот блин…

– А что?

– Так у меня для него посылка, – Толя пнул толстую входную дверь – заболел палец.

– Ну так оставь в почтовом ящике и иди домой. Уже седьмой час, Толик.

– Да я знаю… Но он говорил, что это важно. Велел отдать лично в руки.

– Видимо, забыл, – Толя невзирая на расстояние почувствовал, что Люба безразлично пожимает плечами.

Он опустился на мягкий ковролин прямо посреди общего коридора, уверенный, что никто его здесь не заметит. В соседних квартирах люди появлялись редко: топ-менеджеры, экспаты, бизнесмены… обладатели яхт, бизнесов, пароходов – у них, как и у шефа, эта квартира была одной из многих. «Что для них двадцать пятый этаж и пара миллионов долларов? – подумал Толя. – Всего лишь вариант для ночлега при очередном посещении Москвы».

Чтобы время потекло быстрее, он включил на телефоне сериал. Актёры говорили на английском, а внизу появлялись субтитры. Толя последние несколько месяцев силился выучить английский, чтобы, как выражались спикеры в его аудиокнигах, «выйти на новый уровень саморазвития и самопознания», «повысить свою конкурентоспособность на рынке», «раздвинуть границы». Однако пока он не слишком преуспел: не помогали ни кинофильмы, ни сериалы, ни музыка. Толя смутно чувствовал, что ему не достаёт какого-то финального рывка, после которого он по-настоящему войдёт в чуждый язык и овладеет им, но как его сделать – не имел понятия.

Четверг – один из самых тяжелых дней в неделе. С одной стороны, завтра уже пятница, а в пятницу всегда открывается второе дыхание; с другой – день, когда экватор уже преодолён, а работа всё не кончается. Короче, паршивый день. Сериал не увлекал его, он вяло читал субтитры, не вникая толком ни в устную речь, ни даже в перевод. Что-то там делили наследники какого-то богача…

Наконец, спустя минут сорок позвонила Люба.

– Пляши, он едет к тебе.

– Ну, наконец-то.

– Зря не радуешься. Мог и не поехать. Он после бильярда собирался в бассейн – скажи спасибо, я о тебе упомянула.

– Спасибо.

«Интересно, – подумал Толя, повесив трубку, – когда же шеф зарабатывает деньги, если он все дни проводить в бассейне, бильярде, на курорте?..» Впрочем, глупый вопрос. Ответ на него спикеры дают уже в первой или второй лекции: «Чем больше твоё богатство, тем меньше тебе приходится работать. И наоборот – чем тяжелее ты трудишься, тем скромнее живёшь». «У по-настоящему богатых людей свободного времени в десять раз больше, чем у нас», – подумал Толя, ударяя затылком о глухую стену. – Интересно, какие мысли у них, когда они целыми днями расслабляются? Чёртово богатство – почему меня вообще это беспокоит?!.»

Прошло полчаса, и шеф приехал. Толе показалось, что он немного не в себе. Шеф посмотрел сквозь него и вяло покивал, когда они здоровались, сосредоточившись на замочной скважине. Как будто под чем-то, подумал Толя. Шеф грустно пригласил Толю зайти в квартиру.

– Вот он.

– Что это? А… – принимая конверт, шеф попытался сосредоточиться, но было видно, что он напряженно думает о чем-то другом. Он забросил конверт, даже не вскрывая, на диван. – От Олега?

– Нет, от Виктора Самуиловича.

«Блин, потратил три часа жизни на этот конверт, а он, оказывается, ему и не нужен», – разочарованно подумал Толя. Лишь теперь он понял, что ужасно хочет есть. Шеф начал энергично уплетать принесённые с собой суши. Его взгляд опять устремился в одну точку, он явно о чем-то раздумывал.

– Ладно, Леонид Викторович, – сказал Толя, – хороших выходных.

Он знал, что шеф завтра улетает куда-то в Европу. То ли Германия, то ли Австрия. «Хоть завтра, может, освобожусь пораньше. Пара поездок, и к обеду…»

– Стой.

Это было неожиданно. Толя обернулся. Шеф спешно утёр рот и махнул Толе, чтобы тот зашёл.

– Закрой дверь. Сядь.

Толя сел на диван и стал ждать. Живот стало тянуть протяжной болью – настолько шеф аппетитно поедал суши. Наконец, он отправил в рот последнюю и, усевшись в кресло напротив, сказал:

– Слушай, напомни, ты же у меня работаешь через Сёмика?

– Семён Кириллович меня привёл, да.

– Ага, ага… Мы с Сёмиком же когда-то… Короче, – шеф жестикулировал больше обычного, дёргался, менял позу, – будет спецзадание для тебя. Завтра едешь в Благодельск.

– Куда?! – Толя чуть не подпрыгнул. – Зачем?

– Ты там давно не был?

– Ну-у, со школы…

– Это сколько? – спросил шеф, с трудом скрывая безразличие.

– Семь лет скоро…

– Короче, это неважно. Я щас тебе расскажу, – шеф придвинулся ближе, опустив локти на кофейный столик между ними, – но ты обязан быть как могила, окей?

– Окей.

– Мы же с Сёмиком оттуда тоже, вот я и вспомнил, что ты там расти должен был…

Отец рассказывал, что познакомился с шефом, когда тот помог ему вытащить из каких-то кустов мотоцикл. Тогда ещё шеф был никаким ни шефом, а просто Лёнькой (отец и сейчас его так называл, но это уже не работало), и у него были веснушки и огромная, не по размеру рубашка, и куртка с надписью AС/DC, которой многие завидовали на провинциальной дискотеке, но главное – тогда он на короткое время стал папиным другом. Только потом почему-то Лёнька поднялся и стал ворочать миллионами, а папа никуда не поднялся, а всего лишь завёл дочь, потом встретил маму и усыновил Толю.

– Держи, вот деньги, – шеф не глядя вынул из кошелька пачку купюр и отдал Толе. Тот постеснялся считать сразу, но прикинул, что там могло быть тысяч тридцать. А может, и сорок. «Вот бы сорок, – подумал он, – премийка, командировка…»

– Завтра садись на поезд и едь туда. Сколько ехать, знаешь? Часа два?

– Часов пять…

– Садись на экспресс, – раздраженно сказал шеф, – есть же у них экспресс? И едь в Благодельск. А там…

Шеф взял паузу, которая наполнила полутёмную гостиную тайной, кремовый цвет кожаной обивки придал ей нуарный оттенок. Толя забыл и про голод, и про усталость. Азарт бил ему в виски, а деньги жгли руки, но шеф прищурился, словно взвешивая на невидимых весах цену слов, которые произнесёт. Потом вздохнул и сказал:

– А там найди этого святого, про которого говорят по интернету, и договорись мне об аудиенции. Понятно?

– Святого? – переспросил Толя.

– Ну да. А чего ты так таращишься?

– В смысле как святого? Не понимаю.

– Святой у вас… у нас в Благодельске завёлся. Творит чудеса, исцеляет, предсказывает. Это знак. Мне надо туда с сыном, – шеф говорил нервно, тряс ногой, как будто немного стеснялся собственных слов.

– А что с ним?

– Он… – шеф немного отшатнулся. Его взгляд стал спокойнее и холоднее. – А, ты же не знаешь. У моего старшего рак этого… неважно. В общем, болеет. Я уже во все клиники его возил, вот завтра в Мюнхен опять летим, но они… – он махнул рукой, встал, налил себе бокал виски. Потом налил и Толе.

Они молча чокнулись и выпили.

– Короче, хочу это тоже попробовать. Говорят, он вылечил уже нескольких – просто поговорили с ним, и на следующий день как новенькие. Я бы не… но это наш Благодельск, понимаешь?

– Понимаю, – ответил Толя, хотя не понимал.

– Если это совпадение, то я уж совсем ничего не знаю тогда… Короче, едь и выясни на месте, кто он и что, и почём. Так и спроси – сколько надо?

– За лечение?

Шеф мрачно кивнул. Толя почувствовал, что тот сам слабо верит в то, что говорит, но по тому, как он сжимал бокал, как смотрел в одну точку, было ясно, что спорить не надо.

– Ладно, Леонид Викторович, я всё выясню и позвоню Любе.

– Нет. Вот мой номер, – шеф дал ему личную визитку. – Звони мне напрямую. И никому не говори. Тайна, понимаешь? – он слабо улыбнулся. – Такие вещи в наших кругах лучше не обсуждать. Если кончатся командировочные, ты говори, – добавил он.

Толя вышел на улицу. Не болела голова, не хотелось есть, не было усталости. Он не очень хотел ехать в Благодельск, город детства… Но пачка (в ней оказалось тридцать три тысячи) приятно жгла карман, а главное – он наконец-то почувствовал, что это такое дело, после которого карьера мальчика на побегушках может превратиться во что-то большее.

Глава вторая

Толя чувствовал нарастающее возбуждение. Когда-то он дал себе обещание, что ни за что не вернётся Благодельск, но теперь чувствовал чуть ли не теплоту к этому месту. Казалось бы, дыра дырой, но именно благодаря ей появляется шанс подняться. Что ему заплатит шеф, если он устроит? А может, возьмёт в настоящие помощники? А может, начнёт поручать одни из тех заданий, с которых исполнителю причитается процент?.. Что-нибудь по экономической части – ведь, в конце концов, именно за карьерой экономиста Толя пошёл к нему после института… Воображение принялось рисовать перспективы, одну слаще другой.

И вот уже серость мартовской, не проснувшейся, не согревшейся Москвы перестала казаться давящей, а уже люди в метро – угрюмыми. Оказывается, достаточно получить какую-то надежду, и человек расправляет плечи. Пару раз Толя вернулся к этому странному, не из сегодняшнего дня слову – «святой» – но оно ничем не отзывалось в нём. Крестик на его груди висел мёртвым грузом, ничего не значил, просто кусок железа на цепочке, который он надевал и забывал снять. Если вдруг оживить этот металл, дать ему значимость, то за ним открылся бы целый мир, в котором, как ни удивительно, есть место и святости, и чудесам, но Толя чувствовал, что тяжесть такого открытия неподвластна ему, он просто не смог бы к ней прикоснуться или осилить сейчас. И вместо этого думал о деньгах. Фантазии о них кружились легко, плясали, манили, грели.

Ещё в метро он открыл на телефоне расписания в Благодельск. Ажиотажа не было – на завтрашние скоростные поезда оставалась ещё куча билетов. Толя купил себе сидячее место комфорт-класса в поезде «Сойка», который шёл три с половиной часа.

«Сегодня бухаем?» – спросил его по смс приятель.

«Тебе бы лишь бы бухнуть. Всё. У меня завтра командировка. Не до этого», – ответил Толя. Ему сложно было контролировать собственную гордыню.

«Х****е, – написал Юра. – Но вообщета есть вопрос. Давай ка встретимся», – добавил он спустя минуту.

Толя не ответил. Домой он попал, когда на улице уже полностью стемнело, и пытался не шуметь, но родители всё равно услышали.

– Это ты? – спросила мать.

– Да.

Больше она ничего не сказала, но Толя всё равно почувствовал досаду, что его заметили. Он любил проскальзывать домой незаметно.

– Па, – сказал он, зайдя в тускло освещённую кухню.

– А?

– Можно тя?

Отец ничего не ответил. Он медленно грыз семечки, уставившись в старый маленький телевизор. Экран, на котором носились футболисты, был единственным ярким пятном в помещении. Мать в сером халате неторопливо резала салат. Она посмотрела на сына косым разочарованным взглядом и вернулась к готовке. Сколько Толя себя помнил – она вечно что-то готовила, но холодильник оставался полупустым.

– Па-а…

– Да от****сь ты, видишь, я эта… занят.

Толя пошёл в комнату и включил свет поярче, словно наперекор родительской любви к тусклому освещению. Он упал на кровать и уставился в телефон. Лента новостей, сообщения от знакомых, новости, рассылки про компьютерные игры… Несколько мегабайт информации протекли по его сознанию транзитом и вытекли в никуда. Спроси его через десять минут, что он прочитал и что ему понаписали, – Толя бы не вспомнил. Потом он сосредоточился, потому что надо было дать знать Лизе.

– Я завтра уезжаю в командировку. Не, не так. Мне шеф поручил важное задание. Не, непонятно… Ээ, у меня завтра бизнес-встреча в Благодельске. Возможно, она продлится пару дней. Короче, на выходных не встретимся. Это уже получше.

– Ты чё тут, сам с собой п****шь? – спросил отец, ввалившись в комнату без стука. – ***, чё ты вечно свет так врубаешь?

Он выключил одну из ламп и продолжил раздражённо щуриться на Толю.

– Ну?

– Чё «ну»?

– Чего ты меня спрашивал? Там перерыв.

– Я еду в Благодельск.

– Опа, – на лице отца вдруг появилось что-то вроде сопереживания.

Толя знал, почему, и усмехнулся:

– Есть чё передать ей? – спросил он.

– Ээ, ну-у…

– Ээ, бээ, м***к, – проворчала проходившая мимо комнаты мать. Проворчала не громко, но так, чтобы её услышали. Отец злобно захлопнул дверь и сел на Толин стул. Толя это ненавидел, но смолчал. Он знал, что отомстит по-своему.

– А зачем?

– Посылают по работе, – вполголоса ответил Толя, привставая. – Надо там встретиться с одним чуваком.

– Странно, в Благодельск… Видать, Лёнька совсем уже от бабок спятил, да?

– Да нет, вроде нормально. У него… проблемы личного характера, – Толя вдруг почувствовал, как изо рта чуть не выскакивает правда, но заставил себя смолчать, – и я вот буду их решать.

–***, ну ты хоть намекни! – отец походил на мальчишку, и Толя с удовольствием закачал головой.

– Работа, па. Не могу.

– Сучёныш.

– Ну так что, передать ей чего?

– Да пошёл ты н****.

Отец злобно встал и вышел из комнаты. Толя удовлетворённо откинулся на подушках. Отец был ему не родным, но он почти никогда этого не вспоминал. Только если изредка разговор заходил о дочери отца от первого брака, которая так и жила в Благодельске. «Вот она удивится», – пробормотал он. Толя думал, что относится к Нинке безразлично, но изредка, произнося её имя, вдруг ощущал спрятанный очень-очень глубоко внизу ропот ненависти, детскую щемящую догадку, что если бы не её существование, то их семья могла бы быть абсолютно другой. Может быть, даже счастливой.

Он не успел продолжить репетировать речь, потому что Лиза уже звонила сама. Они договорились встретиться в круглосуточном баре через час. Сначала с Юрой, потом с ней. Толя почувствовал себя начинающим бизнесменом. Встречи, командировки, манипуляции людьми… Он закинул руки за голову и в оставшиеся до выхода полчаса с наслаждением покурил.

– А ну перестань курить в комнате! – крикнула ему мать, проходя мимо, но он сделал вид, что не слышит. Музыка в наушниках стала громче, дым ядовитее, и Толя чуть не уснул. К счастью, потом мать толкнула дверь в комнату и разбудила его, отобрав сигарету.

Обычно она начала бы нести всякую ахинею про здоровье, но тут он заметил другой, понимающий взгляд, и угадал, что отца задело как следует. Интересно, почему он так стыдится? Ну, дочь и дочь… Мать смотрела на него секунд пять, и они словно без слов о чем-то договорились, хотя ничего не было сказано. Даже не наорали друг на друга в этот раз. Уже когда он выходил, мать быстро подошла, поглядела на него снизу вверх и скороговоркой сказала:

– Ну, ты уж этой сучке скажи всё, что я о ней думаю, если увидишь.

– Акей, ма, – согласился Толя и закрыл за собой дверь.

Юрец уже сидел в баре.

– Да, здарова, – сказали они друг другу.

– Ну чего, бухаешь, Толян?

– Нет, написал же. Ты за этим?

– Не, я спросить про бабки.

– Какие бабки?

– Ну, которые ты обещал достать.

– Слушай, ты запилил меня уже этим. Нет пока бабок, – Толя решил не раздеваться и сразу уйти, но Юра опустил огромную лапу на его плечо.

–***, Толян, не разговор. Нужны бабки. Откроем дельце, поднимемся, давай. Ты с таким человеком крутишься. ***, да мы бы…

– У тебя ничего нет, – сказал Толя с раздражением, – ни плана, ни идеи. Ты пробухаешь их просто и всё. Я тебя знаю. Тебе сколько ни дай – всё попусту.

– А ты попробуй.

– А на, – Толя вдруг вынул пятнадцать тысяч и положил перед Юрой. – Чё, слабо на что-то, кроме х***и, потратить?

Этот порыв был совершенно спонтанным, но Толя испугался лишь в первую секунду. Потом он успокоил себя: столько командировочных ему в Благодельске никогда не понадобится, шеф просто дал столько, сколько выгреб из кошелька, и явно не собирается проверять.

– О***ть, – с искренним восхищением сказал Юра, робко взяв пачку купюр.

– Ну и? Вот скажи идею, и я тебе их оставлю.

– Как тебе такая идея – ты мне отдаёшь их в счёт разбитой тачки, а потом приносишь остальное?

– Да пошёл ты, – Толя попытался забрать, но Юра крепко держал деньги в руках.

– Куда это мне пойти? Ты же мне торчишь, помнишь?

– Уже нет. Твоё корыто на это два раза можно починить.

– Ну, посмотрим, – Юра спрятал деньги в карман.

– Сука, тогда угости хоть.

Юра с охоткой заказал пива на двоих. Выпив, он, как всегда, стал веселее и заулыбался.

– Что-то ты легко стал сорить деньгами, разбогател, что ли? Квартиру продал?

– Нет.

– А откуда тогда?

– Заработал, – гордо ответил Толя.

– Надо свой бизнес… Надо-надо своё дело, – энергично проговорил Юра, обнимая бокал и подставляя его Толе для чокания.

Через минут двадцать вялого разговора пришла Лиза. Толя знал, что она недолюбливала Юру, но решил сделать вид, что подзабыл, и они сидели некоторое время втроём.

– Как твоя учёба? – без интереса спросила девушка.

– А, да я не помню толком, – Юра улыбнулся, потом стал ковырять во рту зубочисткой. – Надо бы зайти отметиться, занести за сессию… Хорошо, что напомнила.

Когда он ушёл в туалет, Лиза громко прошептала:

– Вот видишь, с кем ты общаешься?! И из-за такого окружения ты сам там, где ты есть.

– А где я есть? – удивился Толя.

– На дне.

– На днище, – передразнил он её, но Лиза не поняла.

– Да, вот именно.

– На ё***ном.

– Чего?!

– На ё***ом днище, – он рассмеялся.

– Ох, Толя… Ты же понимаешь, что я не могу быть с кем попало. Я всё жду-жду… уже год жду, что ты за ум возьмёшься… Но, кажется, зря это всё.

– Нет, кисик, всё будет хорошо. Шеф меня продвинул. Дал задание. Завтра еду в Благодельск.

– Это что такое?

– Это вообще-то город, наш с ним общий родной дом. Пять часов от Москвы.

Толя ждал, что это произведет больше впечатления, но Лиза смотрела на него без восторга. Он обнял её покрепче и вкратце рассказал суть задания, закончив повествование фразой: «Главное, не про***ться», – как раз, когда он её произносил, вернулся Юра.

– Что-то ты долго, – холодно сказала Лиза.

– Придавило посылочку отправить…

– Ой, ладно, не хочу слушать… Так, ладно, мальчики, я пойду, не хочу завтра на работу проспать.

Толя понял, что надо уходить и ему.

– Я тебя провожу. Дай только Юрцу скажу кое-что на прощание.

Они отошли к барной стойке.

– Юрец, ты вот деньги взял, а делать чего-то будешь?

– Буду, Толян, буду… мы магазин с тобой откроем. Модный, красивый.

– Какой магазин?

– Крафтового пива. Это сейчас пи**** как модно!

– Да, я что-то такое слышал…

– Во-о… главное, лицензию проплатить, а дальше всё пойдёт. Давай, старайся, ты с таким человеком общаешься! Попроси у него проинвестировать! Он в накладе не останется.

Толя помолчал. Он думал, что если сумеет выполнить поручение шефа, тот сделает всё, о чём ни попросишь. После двух бокалов крепкого пива уже не казалось таким безумием существование где-то под Москвой настоящего святого целителя.

– Как ты думаешь, это возможно? – спросил он Лизу, провожая её домой. Почему-то на улице немного потеплело (а может, это алкоголь разлил по его крови тёплую умиротворённость), они шагали в обнимку, её голова чуть склонилась к его плечу, он с удовольствием водил ладонью по её спине.

– Нет, конечно. Поэтому и переживаю.

– О чём?

– Ну как. Он окажется шарлатаном, и шеф твой расстроится. Или даже разозлится. А кто получает наказание первый?

– Кто?

– Гонец с плохими вестями, Толя. Ты такой глупенький, когда выпьешь. Не пей, а?

– Это же всего лишь пиво.

– В общем, поскорее там всё узнай и скажи своему начальнику, что святой этот шарлатан, чтоб он зря не надеялся. Главное, не давать человеку ложных надежд, понял?

То, что Лиза относилась к нему, как к неразумному ребёнку, обычно бесило, но сейчас Толя почувствовал настоящее волнение о себе и нежно обнял её. Потом они решили не идти сразу к Лизиному подъезду, а немного прогуляться по району. Хотя он не готовил ничего специального, это оказался один из лучших вечеров, какой за последнее время они проводили вместе. Видимо, несмотря на весь свой скепсис относительно святого, Лиза наконец-то почувствовала прилив надежды – аналогичный тому, что испытал сегодня сам Толя, – и в глазах её забрезжила влюблённость и мечтательность.

Она много говорила о том, каким видит будущее. В этот вечер – даже больше, чем обычно. Толя понял, что она больше живёт событиями, которые только могут наступить, нежели настоящим, а прошлое для неё и вовсе размыто и несущественно. Хотя он редко раздумывал над такими вещами, но сейчас мысль посетила его голову: «Мы, казалось бы, такие разные, но именно это в ней – не похожее на меня – и привлекает больше всего. Я обычно думаю только про то, что есть. А Лиза, о чём её не спроси – всегда уже где-то в будущее убежала, понастроила планов…» И после того, как это размышление пронеслось в его голове, он ответил на её вопрос:

– Знаешь, я думаю, хочу в будущем лучше разбираться в природе людей. Мне кажется, если это понять: типа, кто и почему, и что делает в разных обстоятельствах, то можно примириться со всем этим.

– С чем?

– Ну, со всем этим говнищем. Принять его.

Лиза слабо улыбнулась.

– То есть всё-таки ты одно говнище видишь?

Толя вздохнул, представляя себе, как сейчас выглядит дом, где он живёт: отец напился (потому что его команда проиграла или выиграла), орёт (от злости или на радостях) на мать, та шипит в ответ, ворчит несмолкающий телевизор, щемятся по углам тараканы и пауки… Его жизнь – это дно, с которого нет никакого способа подняться, кроме самого очевидного. Деньги. Они меряют людей, определяют их.

– Пока нет денег, да. Ты же и сама об этом говоришь.

– Я говорю только, что тебе самому понравятся изменения в себе, если ты станешь жить по-другому, – и тут она опять предложила ему очередное название книги, которую надо было прослушать. Толя тяжело вздохнул, но чего не сделаешь ради девчонки, с которой вы вроде как влюблены друг в друга.

Потом они стали целоваться, и серьёзные темы сами по себе ушли, замененные смешками и нежными прикосновениями. Толя даже подумал заманить Лизу к себе, тайком от родителей, подождав ещё часок, пока они уснут. Но она твёрдо ответила, что должна идти спать домой.

– Мы не увидимся несколько дней, – предупредил Толя.

– У тебя всё получится, – ответила она, поцеловав его в лоб. – Я чувствую, что ты можешь вернуться оттуда изменившимся! Просто постарайся.

Она даже не знала, насколько окажется права. Её улыбка была такой красивой, что Толя едва удержался, чтобы не брякнуть, что любит её.

Глава третья

Естественно, Толя не выспался, но более неожиданным для него оказалось то, что он не может уснуть и в поезде. Хотя глаза и были закрыты, в голове назойливыми осколками метались сомнения: «Святой?», «Юра с его магазином? Сколько раз он ему давал денег, и ничего путного так и не вышло», «Лиза – у неё слишком возвышенные запросы. Пожалуй, мне никогда не дотянуть до того уровня, который она ждёт». И всё в этом роде. В этих тревогах он бы и провёл весь путь, если бы случайно не услышал разговор двух женщин, сидевших за его спиной. Он не сразу понял, что их речь касается того же человека, за которым ехал сам, но как только во второй раз послышалось слово «святой», Толя обратился в слух:

–…А что удивляться? Конец света скоро, вот и посылаются такие люди.

– Да что ты говоришь такое, матушка?..

Стук колёс иной раз проглатывал слова женщин, но Толя вслушивался в каждое оставшееся.

–…мне батюшка наш … так и объяснил: когда начнутся чудеса, то надо смотреть в оба глаза.

– В смысле?

– Ну, так чудо может и от тёмной силы идти!

– Так и от какой же Вадичка силы? Тёмной али светлой?..

–… я думаю, по крайней мере… Но люди разное говорят, на то они и люди.

– Точно … – объявление правил безопасности и торговли надолго скрыли диалог от Толиных ушей. – … А что вот он по этому поводу говорит?

– Ой, не знаю, матушка, ой, не знаю… моё дело простое было. Я за внученьку попросила, он дал вот иконочку и сказал через месяц приехать. Я вот и еду… Пенсия-то у меня маленькая, но я у деда выпросила на билет, ох, не хотел давать!

– А сколько у вас пенсия?

Женщины перешли на другую тему, Толя немного отодвинулся и бросил подслушивать. Чуть погодя он обернулся, чтобы запомнить, как выглядят попутчицы, и спустя полчаса, когда они достигли Благодельска, последовал за ними. После платформы женщины разошлись в разные стороны, и он пошёл за той, которая несла больше вещей.

– Вам помочь донести? – предложил он.

– Ой, спасибо, молодой человек! Спаси вас Господи! До Приречного района мне!

Они начали неспешный путь вниз под горку, к излучине Благожки, возле которой когда-то был и Толин дом. Женщина рассказала, что приехала к родственникам, что остановится у них на выходные, что привезла им с пылу с жару пирожков, что дед не хотел её отпускать, ворчал и жадничал давать денег, но почему-то ничего не говорила о святом. Когда они остановились у маленького коттеджного домика (Толя его не помнил – наверное, построили в последние семь лет, что его тут не было), он решился спросить напрямую:

– Я сам местный, матушка, но давно не был на родине…

– А где ж ты был, сынок?

– Да в Москве, где же ещё.

– А, ну да, всё в ней, проклятой, – добродушно засмеялась женщина.

– Так вот. Слыхал, что тут у нас святой живёт теперь…

– О-о, сынок, это да-а-а, – женщина немного отстранилась от него, и, кажется, стала говорить недоверчивее, – так говорят люди… Но ты знаешь, то ж тебе не баловство.

– Да какое баловство, если человек чудеса совершает, – Толя нервно засмеялся.

– Ну-у, чудеса… Ты знаешь, каждый к нему своей тропкой приходит, прямой-то нету.

– Как нету? Адреса его нету, что ли?

– М-м, я, молодой человек, не знаю. Я так, погостить же. Хорошего тебе денёчка, дорогой, спасибо ещё раз! Как зовут тебя?

– Толя…

– Анатолий, я поставлю за тебя свечку.

«Странная бабка», – с раздражением подумал Толя. Он сам не заметил, как ноги вывели его на родную улочку и пропетляли разбитой, не изменившейся дорогой до знакомого каждым камушком двора. Он встал перед своим домом-бараком и поглядел на него с насмешкой. Неужели когда-нибудь он не поверит, что вышел из такого дома в новую успешную жизнь? Или, может, наоборот, о его нелёгком пути будут снимать передачу, и он станет давать журналистам интервью прямо перед руинами домишки, объясняя, как мечтал вырваться из его тесных стен?..

Как ни странно, домик выглядел сносно. Его уже года четыре как расселили окончательно, но было видно, что в некоторых квартирах собираются бомжи или подростки и устраивают вечеринки. Может, и в их квартире сидит парочка наркоманов, пьёт водку и ждёт наступления сумерек, чтобы ширнуться? Толя не хотел проверять.

Дом показался ему чужим, и он отошёл от него. Другое дело двор. Хмелящая ностальгия захлестнула его, и он надолго залип посреди футбольной коробки, где с друзьями сыграл не один десяток матчей. Движения, запахи, имена, крики – осколки прошлого можно было собрать прямо с земли и вернуться в детство.

– Эй, ребята! – крикнул он, заметив, что со стороны двухэтажной жёлтой школы по грязи топают какие-то дети. – Вы слыхали о святом?

– А?

– О святом, говорю, слыхали?

– Нет. А ты кто? – один из ребят подозрительно поглядел на Толю.

– Да так… жил тут раньше.

– Где?

– Да вон, – он махнул на заброшенный барак.

– Там прям? Ничо себе.

– А чо?

– Да так, – ребята загоготали и пошли своей дорогой. Может быть, они были слишком маленькими, когда дом ещё оставался жилым.

Толя пошёл в магазин напротив, надеясь наткнуться на знакомых продавцов, но внутри не было тех, кого он помнил. Какой-то алкаш, зависший перед витриной и тщетно считавший на ладони монеты, показался похожим на их соседа. Вася? Или Витя? Или Вова?.. Толя чертыхнулся на свою дурную память, но решил спросить.

– Привет, Вить!

– При-вет, – отрывисто сказал мужчина. Вблизи он казался уже не таким старым.

– Эт я, Толя! По-моему, жили раньше рядом. Вы в третьей, а мы в пятой, помнишь? В том доме?

– Не пом-ню, – мужчина не взглянул на Толю, всё ещё тыкая грубым коричневым пальцем в монеты.

– Ну, э-э… Ладно, ты не слышал случайно про святого, который у вас тут появился?

– Свя-то-го? Н-нет, я таки-ми ве-щами не инте-ре-суюсь.

– ***, это че, стиль робота у тебя? Очнись! – Толя слегка коснулся его плеча, и мужчина резко вздрогнул, крепко сжал кулак с монетами и изумлёнными глазами уставился на парня.

Толе сделалось не по себе. Глаза собеседника постепенно наливались злобой, словно до его сознания не спеша доходила ярость от прерванного подсчёта денег. «Наверное, нарик», – подумал Толя и поспешил предложить ему стольник.

– О-о, – выдохнул мужчина, и злоба медленно покинула его взгляд, оставив в глазах лишь пьяную пустоту, – спа-сибо. Долж-но хватить.

Толя даже не стал отвечать и повернулся к продавщице.

– А вы случаем не…?

– Молодой человек, вы покупаете? У нас тут не справочная! – бойко заявила она.

– Да ***! Что с вами со всеми тут?!

Несмотря на раздражение, Толя купил бутылку воды и вышел под серое мартовское небо. Оказалось, на улице сыпет мокрый снег, хотя ещё десять минут назад изредка пробивалось солнце.

«Это какой-то пи****», – написал он смс Лизе, но потом переделал последнее слово на «пипец». «Я в тебя верю», – ответила она через несколько секунд. «Круто». «Давай, зай, ты должен победить это задание, всё получится!».

Воодушевлённый Толя отправился в отдельный одноэтажный дом, стоявший чуть в стороне от двора, в тенистой липовой аллее. Здесь жил его друг детства Чапыгин. Перед домом стояла огромная красная Нива, которая когда-то принадлежала отцу Чапыгина, а с недавних пор (судя по фотографиям Вконтакте) стала собственностью самого Ильи. Впрочем, судя по развороченному капоту и торчащим наружу внутренностям, машина не скоро куда-либо отправится.

– Чапа! Ча-а-а-па-а! – закричал Толя, прямо как в детстве. Воспоминание о том, как он когда-то звал друга точно таким же именем и в точно таком же месте, развеселило его. Он заулыбался, позабыв даже о пронизывающим ветре. Но Чапа не выходил. Пришлось звонить в дверь.

– Привет, – сказал Чапыгин. – Картина маслом, *****, «Не ждали!».

– Ага. Привет.

Они пожали руки, потом даже коротко обнялись.

– Зайдёшь?

– Да уж. Погодка у вас пи***с Яковлевич тут, – заметил Толя.

– Ну а чо, в Москве не так, что ли? – спросил Чапа, пропуская гостя внутрь.

– Нет. Там тепло.

– Не п****. Только сейчас новости смотрел – такой же снег, как и тут.

– Ладно. Давно это ты новости смотришь, а, Чап?.. ***, ну ты и располнел… Точь-в-точь как батя стал!

Сходство с отцом у Чапы и впрямь стало поразительным. Он превратился из круглолицего румяного пацана в бугая, заросшего бородой, с неопрятными чёрными волосами и носом-картошкой. Пожалуй, только отсутствие седины отличало его от почившего Чапы-старшего.

– Не п****. Я в мать, – со значением поправил его товарищ.

– А где она?

– В смысле? – удивился Чапа. – Всё там же. Два метра под землёй.

– Как?! И мать тоже?!

– Ага. Перед тобой чистый, как слеза, сирота. Но я не унываю. Видишь?

Чапа показал Толе своё рабочее место: огромный дубовый стол, выглядевший таким же старым, как и полувековой дом, завален бумагами и книгами, но главное – увенчан аж тремя ноутбуками. Вероятно, именно ими Чапа и хотел похвастать.

– И на*** тебе три? В дотку рубишь?

– В ху****у. Это вы там в своей Москве рубите. Я тут серьёзным бизнесом занят, – Чапа уселся в грандиозное чёрное кресло перед столом и выудил из-под вороха бумаг какую-то книжку. – Во!

– А, Форекс. Ну, не намного дальше ушёл, – снисходительно сказал Толя, хотя внутренне похвалил друга.

– Иди в жопу. Чай будешь?

– Да.

Они выпили чаю на кухне.

– Пьёшь? – спросил Чапа, потянувшись за бутылкой, которая располагалась прямо на полочке над обеденным столом.

– Рановато ещё пить-то.

– Эм-м, дуешь, может?

– Да нет, ***, я вообще по делу!

– По какому это делу? У нас сюда приезжают только бухать и дуть. Ну и колоться. Весь класс, кто не уехал, сторчался либо сел, – Чапа хохотнул.

– А ты?

– А я деньгу зарабатываю. И в ус не дую. И **** я при этом вашу Москву. Как тебе раскладик?

– Неплохо.

– Неплохо? – переспросил Чапа, – П****то! – он стукнул по столу кулаком, поднимая фарфоровый звон. – Я бы так охарактеризовал!

Он говорил каждое слово весомо, неторопливо, по-отечески. Толя всегда любил Чапыгина за то, что от того веяло духом уверенности. Он и в классе был поэтому старостой, и единственным, с кем старались дружить все.

– Дело такое, Чап, тут у вас святой завёлся. Мне бы надо с ним поговорить. Подскажи, где он живёт?

– А, ты про Вадичку?

– Ну, наверное, про «Вадичку». Что это за имя-то такое?

– Да просто сначала появился какой-то бомж Вадик. Никто, в общем, и не заметил. Всем же по***. Тут и те, кто с жильём, как бомжи, а тут со стороны бомж приехал. Ну, короче по***.

– Да я понял. И?

– А пото-ом… ***, потом начался какой-то странный движ с ним, – Чапа улыбнулся, медленно расчёсывая густую чёрную бороду, – начали какие-то бабки шептать, что он, мол, будущее видит. И всякие вещи предсказывает.

– Ну, типа чего?

– Ну, типа, что Немцова грохнут, типа такого.

– Да ладно?!

– Прохладно! Я *** знает, Толь, я в этом не секу и не лезу в такие темы. По мне так это бред всё, сам понимаешь. Я человек математики.

– Давно ли? Еле тройбан получил, я помню.

– Ну, с тех самых, как на бирже стал играть.

– Ой, да ты всерьёз заморочился. Много выигрываешь, что ли? – улыбнулся Толя.

Но Чапа, похоже, относился к делу без шуток. Он нахмурился и ответил не сразу.

– Смех смехом, п**** кверху мехом, – холодно продекларировал он, – на квартплату хватает и ладно. Ты-то сколько имеешь?

– По пятнахе в неделю, – соврал Толя, не задумываясь. По лицу Чапы он тут же понял, что биржа приносит меньше.

– Ладно, – мрачно сказал Чапа, – ты извини, мне надо за котировками следить. Я на падающий бакс поставил, а он, сука, растёт третий день, скоро закрывать позицию буду, иначе…

– Погоди, Чап, ну ты прости, что я так… Как снег на голову. Давай вечером засядем, поговорим нормально… Я бухла куплю приличного… А пока просто скажи мне – где этот е***** святой? Я уже трёх человек тут спросил. Даже четырёх. Ты пятый. Адрес просто скажи, и я к нему сбегаю.

Толя с удивлением заметил, что уже начало смеркаться. Оказывается, время клонилось к четырём часам. Чапа чесал бороду, измеряя одноклассника умным, взвешивающим взглядом.

– Бомж он, я ж говорю, – ответил он после долгой паузы, – не местный.

– И что? На улице, что ли, живёт?

– У бабок он разных живёт. Надо выяснять, где щас именно. Одно время при монастыре нашем жил, но потом, когда слава потянулась, его оттуда выперли. Попы сразу поняли, что если человек имеет славу, то им меньше бабла будет доставаться. Поэтому он вписывается теперь то у одной бабки, то у другой. Повыясняй, короче.

– ***… – Толя откинулся на диване-сидушке. – Не ожидал, что это так сложно окажется.

В этот момент зазвонилтелефон. Незнакомый номер.

– Алё?

– Толя, как дела? Это я.

От неожиданности Толя зачем-то поднялся из-за стола и тревожно осмотрелся.

– Это кто? – спросил Чапа с усмешкой. Толя замахал на него руками.

– Расскажи, как у тебя продвигается, – спокойно, но строго попросил шеф.

– Э, ну, я, э, доехал до Благодельска.

– Ага. И как он? – без интереса спросил шеф.

– Да всё по-прежнему.

– Ладно, Толя, мне некогда. Что там со святым? Ты поговорил с ним?

– Ну… тут это, есть сложность.

– Какая сложность?

– Я его пока не нашёл.

Шеф молчал пару секунд.

– А давно ты приехал? Почему с утра не поехал?

– Я часа три назад приехал…

– А, понятно, – холодно оборвал шеф. – В общем. Ищи и дай знать. Информация нужна срочно. Я в Германии. Надо понимать, что мы делаем и когда мне приехать. И ты помнишь, да? Говоришь ему, в деньгах нет вопроса! Понял?

– Да, Леонид Викторович, вы не волнуйтесь, я…

– Я не волнуюсь. Ты волнуйся, – холодно сказал шеф и повесил трубку.

– Ого, – прокомментировала Чапа.

– Вот так и живём, – развёл Толя руками.

– И зачем ты на этого м***** работаешь?

– Как зачем? Деньги… – Толя сел обратно за стол. Он зачем-то выложил перед Чапой оставшиеся купюры. За минусом отданных Юре пятнадцати тысяч здесь ещё было почти восемнадцать. – Вот, представляешь. Дал, просто так. Ни отчётов, ничего. Чтобы я приехал и всё тут разузнал. А по сути, на что мне их тратить?

Толя говорил и при этом смотрел на деньги завороженно, забыв о Чапином присутствии.

– Деньги – это воля. Если бы мне дали столько, сколько у шефа, я бы мог столько сделать со своей жизнью. Мне бы хватило. Человеку, по сути, не надо больше одного-двух миллионов. Долларов, конечно. После этого можно просто ничего не делать и развиваться как человек. Тут бы я и почитал, наконец-то, что-нибудь интересное, и отвёз бы Лизу на Мальдивы, и…

– Что за Лиза?

– А? О, ну это девчонка моя нынешняя, – Толя поднял взгляд на Чапу и тяжело вздохнул. Реальность вернула его на кухню, где пахло кошачьим кормом и подгнившими половыми досками. Он опять спрятал деньги.

– Да уж, ты ими особо не размахивай. Это такая неплохая зарплата тут. Люди на котельной за пятнарик впахивают.

– Пусть впахивают, – безразлично сказал Толя, – низшие столько и должны получать.

Чапа расхохотался.

– А ты у нас кто, высший, что ли? Раскольников х**в.

– Кто?

– Ой, всё. Ты, я смотрю, со школы особо не изменился, всё так же много о себе думаешь и в облаках порхаешь.

– У меня тогда цели не было. А теперь есть, – ответил Толя. Его стал раздражать поучающий тон друга.

– И что это за цель? Бабки? Тут никого такой не удивишь. Не строй из себя, а? Весь мир щас только ради бабок… Просыпается, работает, засыпает – всё к ним. Поэтому людям и нужны святые. Чтоб была надежда, что ещё есть какой-никакой бог, кроме них.

– Мне другое интересно, – сказал Толя, – он настоящий или нет? Потому что если нет, шеф не обрадуется.

– Я тебе уже сказал, что об этом думаю. Нет там ничего, – Чапа поднял палец к потолку. – И святых поэтому тоже нет. Жулик. Так что езжай лучше назад в Москву и найди нормальную работу.

– Это какую?

– Это на которой ты что-нибудь делать будешь. Желательно руками. На завод пойди. Или хоть в офис работать, по клавишам стучать…

– Не вижу, чтоб ты на заводе работал, – раздраженно сказал Толя.

– Я этим форексом занимаюсь из-за математики, – Чапа улыбнулся, – нравится считать, составлять алгоритмы. Это развивает мозг. Получше, чем быть мальчиком на побегушках.

– Иди ты, Чап.

Толя направился к выходу.

– Не найдёшь, где спать, – приходи! Дом большой! – крикнул ему вдогонку Чапа.

На дворе всё ещё шёл снег. С Чапой вышло как-то по-тупому. Вроде и рад его видеть, а получается, что поругались. Странно это. Всё странно в этой жизни. «На что бы я действительно потратил время, будь у меня уже деньги?»

Толя шагал вверх по улице к вершине холма, где стояла церковь. Я ведь Лизе правду сказал – понять бы людей. Я бы сел, обложился книжками и стал бы исследовать. Почему они такие. И зачем? Зачем они тут? Ведь если всё это отбросить… В смысле отбросить всё это выживание, зарабатывание, карабканье по холму – ну и дать каждому по миллиону, то окажется, что мы живём совершенно зря. С другой стороны, возьмём Лизу. Иногда… редко, но иногда – бывает такое счастье видеть её. Пока она не начинает просить ей купить всё на свете… Но до тех пор, пока она всё не испортит…

Но, в общем, это какое-то тупое, телячье счастье. Самое интересное – оно тоже кончается. Ведь потом мы расходимся или срёмся, или попросту расстаёмся. Все рано или поздно делаются бывшими друг другу. Человек ведь всегда помнит, что умрёт. Да еще и разрушит всё прекрасное вокруг себя. Рано или поздно лишишься молодости, друзей, родных, даже памяти, начнутся болячки, которые, в конце концов, утащат на тот свет. Тогда зачем же всё?..

Толя перестал думать, потому что наконец-то крутой подъём кончился. Долгие хаотичные мысли помогали ему идти, но наверху уже не были нужны. Он просто шагал под липким снегом, сделав музыку громче. Дорога к храму сделалась прямой. Снег таял за шиворотом и под ногами – едва коснувшись чёрного уличного месива.

«Что там в церкви положено? – мозг опять напряженно загудел, когда Толя очутился во дворе храма. – Чего у них сейчас? Почему открыто? Вечерняя какая-нибудь. Пятый час. Да, наверное. Х** его знает. Снять шапку. Ок, шапку снял. Перекреститься. Готово. Можно заходить». Толю ласково обнял запах ладана и густое, настоявшееся тепло. Несколько женщин покосились на него, пока он неуверенно прошёл к иконе, которую счёл за главную, и приложился. Ну, вот вроде и всё. Нет больше ритуалов. Можно пойти спросить.

– Извините, – обратился он к женщине в церковной лавке, – вы не слышали, где нынче живёт Вадичка? Святой.

– Нет, – резко отозвалась женщина. Толя решил, что она наверняка знает, о чём он спрашивает, но из упрямства или по глупости скрывает.

– Совсем нет идей?

– Нет. Вы покупаете или как?

– Вот оно что… Ну ладно, давайте тогда три свечки.

Толя не знал, что делать со свечами, распихал под три самые симпатичные иконы и встал посреди храма. Опять можно было не думать, потому что время текло само собой, было тепло, и даже есть не хотелось – спасибо Чапе за печенья… Но потом кто-то коснулся его локтя, и он услышал:

– Хотите про Вадичку спросить, я вам расскажу, только давайте выйдем.

Он послушно зашагал наружу за маленькой скрюченной старушкой. Хотя прошло всего двадцать минут, городок в низинах вокруг холма погрузился в полумрак. В большей части домов не горел свет, улицы, за исключением центральной, не освещали фонари, а огромный лес, окружавший Благодельск со всех сторон, теперь посинел и контрастировал с чёрным небом. Но снег так и валил – упрямо и долго, беспомощно продолжая таять от прикосновения к людям и земле. Впрочем, крыши немного побелели, и насколько хватало глаз – покосившиеся домики спускались к полузамёрзшей узкой реке, увенчанные зыбкими белыми шапочками.

– Так что там с Вадичкой? – устало спросил Толя. Ему стало казаться, что уже никто ему не поможет.

– Я только сегодня у него была, – восторженно ответила старушка. – Только вы батюшке не говорите, а то он…

– Да не скажу я, не скажу, – про себя он добавил пару крепких. – Просто объясните, как до него добраться. Это заговор какой-то – никто не говорит!

– Ну, так то Божья воля, – старушка усмехнулась, – если бы к святому было легко попасть, какой же он святой? Должен Вадичка сам тебя выбрать.

– В смысле?

– Он сам выбирает, кого принимать, а кого нет.

– Вот ***…

– Не ругайся, мы же в храме, – возмутилась старушка и, кажется, стала даже менее скрюченной и более громкой.

– Нет, мы на улице.

– Это тоже храм. Вся территория – храм, – упрямо объяснила она.

– Ну ладно. Так что там с Вадичкой? Как он должен меня выбрать-то?

– Приходи на Удальцова, дом семь. Занимай очередь и жди.

– Удальцова, дом семь, наконец-то, – Толя поспешил записать адрес в телефон. – А там что, типа очередь по записи или как?

– Он сам выбирает, с кем говорить, – ответила старушка, – и когда.

– Ну а что можно сделать-то, чтобы он меня выбрал? У меня дело срочное!

– У всех срочное. Никто просто так не приедет. Но Божий человек лучше ведает, когда и кому помочь.

– А вам он помог?

– Да. Вот иконку дал очищенную.

– От чего очищенную?

– От скверны. У меня в доме демоны завелись, одолевали. Спать не давали. Я чуть закрою глаза – тянут в бездну. Прямо вижу: слева, справа – наползают! И тащут, и тащут!.. Нет спасенья. Спать не могла, дышать не могла. И на дне видать глаза было! Прямо два огромных зрачка, ты знаешь, как страшно! Ничего не говорят, ничего не делают, но от одного ужаса я тряслась, как листок, и понимала, что отдала бы чего угодно, чтобы это кончилось. Оно и тянуло ко мне: отдайся, отдайся. Один раз я чуть не наступила туда. Чтобы это только кончилось. Потому что они обещали кончиться потом. Но я вовремя поняла, что это просто жульничество. После первой уступки захотят второй, а там и…

Старушка зажмурилась, прекратив наконец-то своё странное повествование. Толя немного отошёл от неё, ему стало не по себе.

– И вот дал эту мне, – она показала крошечную иконку. – Чистая, сказал, как слеза Христа на кресте. Защитит. Демоны больше не имеют надо мной силы после этого.

– А почему имели? – с сомнением спросил Толя.

– Не знаю, сынок. Слабая была, видимо. Много позволяла себе, – старушка по-простецки развела руками. – Человеку за всё суждено расплатиться. Кому на этом свете, а кому – на том. Но всегда будет расплата.

Толя подумал о шефе. Наверняка, тот предавал, подставлял, врал, грабил… Может, даже убивал. А почему нет? И где его расплата? Дюжина квартир, огромная корпорация, собственный самолёт.

– Да нет, бабуль, – сказал он, – всё попроще… Но спасибо вам. Сейчас тогда пойду туда.

– Сейчас уже не ходи. Он в темноте не принимает. Ложится отдыхать. Ты с рассветом приходи.

На том они и расстались, и тут Толя понял, что не хочет спать в гостинице, и пошёл проситься к Чапе.

Глава четвертая

Впрочем, уже почти дойдя до липовой аллеи, в глубине которой мерцали огоньки Чапиного дома, Толя подумал, что нельзя приходить и просить о ночлеге с пустыми руками. Тем более он уже козырнул перед Чапой деньгами. Он повернул в магазин, куда заходил днём, но из алкоголя там оказалась только водка самых разных видов и маленький ассортимент вин, шампанских и виски сомнительных брендов.

– А есть тут у вас что-нибудь типа сети?

– А? – продавщица с трудом вышла из транса, в который погрузилась, лузгая семечки над кроссвордом.

– Ну, сеть какая-нибудь появилась у нас тут? Типа «Перекрёстка» там, я не знаю…

– Нету, – лениво отозвалась женщина и уткнулась в кроссворд.

Но поиск в интернете показал Толе, что есть работающий до девяти магазин «О’кей». Правда, стоял он, судя по карте, у самой трассы, а значит, надо было идти через пол-Благодельска. Но Толя подумал, что поиск нормального алкоголя – это достойный повод прогулять по родному городу, тем более не известно, когда он снова тут окажется.

И вот ему снова пришлось идти по крутому подъёму вверх, потом проходить мимо церкви (свет внутри уже погасили), мимо родной школы (тоже ни одного огонька), мимо пустыря, где как не было ничего всю его школьную жизнь, так и не появилось, мимо сквера «Памяти героев Великой Отечественной войны» (в центре фонтан: ладошка бронзовой девушки отломана восемь лет назад, но девушка всё ещё не унывает и машет культей мирному чёрному небу). В этот раз проголодавшийся Толя ничего не думал – только слушал, как грязь хлюпает под его ботинками. Снег перестал, но завыл ветер, и стало даже холоднее. Полностью стемнело, по лужам пошёл лёд, и Толя поскользнулся, упал, перемазался в грязи. Кто-то помог ему подняться, в темноте было плохо видно.

– Аккуратнее, парень, – сказал мужчина, похлопав его по плечу сильной рукой.

– Спасибо.

Незнакомец исчез, и Толя продолжил путь в одиночестве, подгоняемый визгливым вихрем. В «О’кее» он купил джин и тоник, каких-то булок и питьевой йогурт для завтрака.

– О-па, какая встреча! – стоило выйти из магазина, как к нему подошёл молодой парень.

– Привет.

– Здорово, Толян! Какими судьбами?! Решил вернуться?!

– Не совсем.

– А по виду решил, – парень рассмеялся, – или это в Москве так модно ходить?

– Да это я… – Толя с досадой стал отряхивать с одежды подсохшую грязь.

– На****лся, – весело закончил незнакомец.

– Слушай, прости, я не помню, ты из школы, да?

– Обана! Три года вместе во дворе мяч гоняли, и тут такие новости! Лёха я!

Лёха снял с головы шапку, обнажая слипшиеся волосы. Этот жест не придал ему ни грамма узнаваемости, но Толя вяло пробормотал: «А, ну да».

– Так как оно в Москве? За*****?

– Ну, нормально.

– Путина видел?

– А? Не.

– А кого видел? Медведева видел, может? Или этого, как он, Шайгу!

– Да где их увидишь-то?

– Ну, блин, а кого видел?

Толя призадумался.

– Ну, Басурдинова видел.

– Ё***, а это кто?

– Да банкир один…

– Банки-ир, – Лёха озадаченно почесал голову и вернул на место шапку.

– Ладно, давай, до встречи. Я тут ещё на пару дней – может, повидаемся, – сказал Толя, но парень остановил его.

– ***, Толян, может, подогреешь меня маленечко?

– Чего сделаю?

– Ну, подогрей на пару сотенчиков, а? Денег на горькую не хватает, а сегодня, блин, пятница, сам понимаешь… Жена не поймёт.

– Жена?

– Ага! Но ты не думай! Я с твоей сестрой давно завязал. У меня это, Ленка из восьмого «бэ».

– Восьмое «бэ», – зачем-то пробормотал Толя, напрасно силясь вспомнить, о ком говорит Лёха. Видимо, раз он упомянул сестру, парень был одним из многочисленных ухажеров батиной родной дочери. Толя старался никогда не запоминать их лиц. Линия разграничения в те годы шла прямо посередине коридора квартиры. Слева оставались кухня и их с родителями комната, а справа было «лежбище» (как называла мать) Нины – маленькая комнатушка, из которой двадцать часов в сутки громыхала музыка либо телевизор. Он видел её редко – тогда разница в четыре с половиной года ещё выглядела огромной, да и по правде сказать, Толя боялся сводной сестры, потому что она неизменно смотрела на него с ненавистью и отвращением. Уже под конец этого ужасного соседства Нина начала всё чаще приводить к себе каких-то парней, причем поначалу отец пробовал выгонять, запрещать и даже дрался с парочкой, но это лишь разозлило Нину, и парни стали появляться чаще и чаще – почти каждый вечер. Тогда отец плюнул, и поток гостей немного ослаб.

– Ну, здорово, что у тебя теперь семья… – растерянно сказал Толя.

– Ага, – Лёха расплылся в улыбке, – и вот смотри: Ириша… наша…

Он выудил из кармана телефон и стал показывать Толе фотографии какого-то младенца.

– На тебя похожа, – сказал Толя, чтобы что-нибудь сказать.

– О, это точно! Папина дочка. Блин, рад тебя встретить! Прям напомнил мне про былое время. Эх, Нинка-то… Держи! – Лёха с удовольствием закурил, Толя без охоты затянулся раз-другой. – Так что, поможешь другу?

Толя поковырялся в кармане и наощупь вынул купюру, надеясь, что это окажется пятисотенная. Но в руках очутилась тысяча. Глаза Лёхи благоговейно засветились.

– Вот это ты человек. Вот это я понимаю, – он ударил Толю по плечам, предварительно утянув купюру в недра кармана. – Спасибо, брат! Сегодня выпьем за тебя… Эй, слушай! А хочешь с нами?! Приходи, Ленка рада будет! Она щас мелкую уже уложила, картошечку жарит. Ща мы с тобой луковицу купим и за****им о*******нький ужин, а?! Чё скажешь?!

– Не, спасибо, я это…

– Чё?

– Ну, я уже иду в гости.

– К кому?

– К Чапыгину, это мой одноклассник…

– А, Чапа, что ли? – перебил Лёха. – Так и он пускай приходит.

– Окей, я ему скажу.

– На, запиши мой телефон, – Лёха деловито продиктовал номер и заставил Толю позвонить себе. – Всё, теперь на связи, Толян!! Та-ак, я за чекушкой, а ты постой тут, ща куплю и ещё перекурим. Расскажешь мне про своих банкиров в Москве. Я мигом!

Едва Лёха забежал в магазин, Толя шагнул прочь с освещенного пятна асфальта перед входом и, пользуясь прикрытием тёмной загородной ночи, заспешил обратно к берегу реки. Через несколько минут телефон начал вибрировать от Лёхиного вызова, но Толя не ответил.

Он шёл долго, потому что прилично устал и пару раз потерял дорогу. Оказавшись в третий раз в незнакомом переулке, в недрах которого были слышны пьяные голоса большой толпы, Толя решил, что надо идти более длинным, но надёжным путём, и вышел на центральную улицу, которая была мало-мальски освещена фонарями. Часы показывали почти семь. Толя удивился, как быстро и бестолково пролетел день. Он позвонил Лизе, но та ответила, что ещё работает. Неожиданно позвонила мать:

– Ну как ты там? – спросила она.

– Да ничего.

– А? Не слышно!

Пришлось остановиться, чтобы связь не пропадала.

– Ничего, говорю, ма. Всё тут по-прежнему. Наш дом расселили окончательно. Но не снесли вроде.

– Как город?

– Ну, город как город.

– Что ты мямлишь там? Я не слышу!

– Город как город! – крикнул Толя в трубку. – Иду вот по Ленина.

– А-а. Куда идёшь?

– К Чапе, ма. Помнишь его?

– Помню, конечно. Отец тут опять устраивает.

– Чего он?

– Да как всегда.

Толя не знал наверняка, что отец утраивает «как всегда», но выбор был невелик: напивается, орёт матом или, может, как в старые добрые времена, колотит мать, а потом уходит плакать в туалет, но на всякий случай сочувственно вздохнул.

– Держись, ма, я приеду – разберусь.

– Ты уж разберёшься. Ладно, давай, пока.

– Пока.

 Толя сделал пару шагов, как его остановил какой-то мужик и попросил закурить. Пришлось искать зажигалку и только затем продолжить путь. Ему начало казаться, что он идёт уже какое-то бесконечное количество времени: с самого утра, и дороге всё нет конца. И вдруг странная мысль посетила его: ведь это не такая уж и мелочь – просить Бога о чуде. Шеф, пожалуй, пошёл самым лёгким путём – отправил курьера, дав ему в зубы денег, и ждёт результата. А попробовал бы он помесить ногами Благодельское говно, выясняя адрес этого Вадички. Попробовал бы походить под снегом, ветром, в темноте, натыкаясь на кучу непонятных личностей … Может, цена чуда стала бы ему понятнее. Ещё Толя заметил, что думает о святом со страхом, что гонит прочь от себя его образ и старается представить скорее какого-то буддистского истукана, к которому достаточно будет подойти и поклониться, но умом-то он понимал, что всё будет не так просто. А вдруг святой спросит, верит ли он в Бога? Что тогда сказать? Надо будет посоветоваться с Чапой.

Наконец-то, через ещё полчаса, он добрёл до церкви и начал в третий раз за день спускаться к реке. Несмотря на мороз, от реки поднялся лёгкий молочный туман, который густел по мере спуска. Навстречу Толе попался какой-то мужик. Вовремя не заметив друг друга, они столкнулись плечами.

– Извините, – сказал мужчина спокойным уверенным голосом, словно ни капельки не удивился, и исчез наверху.

Толе вдруг подумалось – вдруг это один и тот же человек встречается ему трижды: сначала поднял его из грязи, потом попросил зажигалку, потом столкнулся с ним плечами… А вдруг это и есть святой?! Решающий, пускать его к себе на приём или нет?!.. Впрочем, нет, бред-бред-бред, да и где это видано, чтобы святые люди курили. Не, о таком он точно никогда не слышал.

– Привет, Чап, – сказал Толя, когда, наконец, добрался и протянул пакет с выпивкой и закуской.

– Ну, здарова. А я уже подумал, ты не придёшь.

– Да не, я просто ходил тут…

– А чё такой за****ный?

– Да за****ся. Долго ходил.

– Поехал бы на маршрутке – она тут прям от моего дома до «О’кея» ходит.

– Да если б я знал. Раньше же ничё не ходило.

– Раньше было раньше, – своим привычным менторским тоном разъяснил Чапа.

Они уселись на кухне. Чапа тоже жарил картошку – точь-в-точь как Лёхина жена.

– Весёлый у тебя вечер пятницы, – заметил Толя.

– Не умничай. Сейчас только открывается нью-йоркская биржа. Вот закроется – тогда и пятница началась.

– А-а, ну-ну. Торгун.

Некоторое время они молчали: Чапа мешал картошку, чтобы она не пригорела, Толя гладил кота. Потом по кухне распространился ещё один запах, и Толя сглотнул слюнки.

– Грибочки? – спросил он.

– Ага, родные, благодельские. Сам собирал, сам замораживал. Впрочем, я теперь всё сам, – озадаченно добавил Чапа, почесав нос. – Знаешь, Толя, ты если будешь говорить с этим святым, ты уж спроси у него – действительно ли там всё так, как они говорят.

– Там – это где?

– На том свете, ё***.

– А-а, ну… А тебе зачем?

– Как зачем? Это же единственная причина во что-либо верить.

– Ты разве не решил уже всё для себя?

Чапа не ответил. Он разложил тарелки, щедро отвалил себе и гостю по порции картошки с грибами и разлил напиток по рюмкам. Сам он отказался смешивать джин, а Толя залил себе тоника.

– За встречу, – сказал Чапа. Они выпили. – Так вот. Единственная причина такому, как мне, человеку с математическим складом ума, во что-то верить, – это надежда встретиться потом с ними.

Толя повернул голову туда, куда кивнул его друг, и увидел чёрно-белую фотографию родителей. На ней они были совсем молодые – наверное, выпускники института, и стояли в каком-то поле, под ярко-белым казахстанским солнцем. Чапин папа ещё даже не был грузным, а мать была очень красивой, и они улыбались, как будто не знали о том, что умрут через какие-то двадцать лет.

– Ну, я спрошу. А чего ты сам с ним не поговоришь, раз тебе интересно?

– Признаться в том, что интересно – это почти то же самое, что признаться, что Бог есть. А там и до трёх китов, на которых Земля крепится, недалеко, – ответил Чапа, тщательно пережевав пишу. – Понятно, что человек не исчезнет бесследно: его материя просто трансформируется в другие материи, но память, мысли – что с ними? Я же почти наверняка знаю, что ничего нет для них. Но всё-таки любопытно: а вдруг?

Они ещё выпили и поели в тишине. Потом Чапа сказал:

– Ни бога нет, ни рая, ни ада… Просто темнота и… это. Как его?

– Небытие?

– Ну, вакуум. Да, по сути небытие. Но это тоже что-то религиозное. Не, лучше вакуум.

– То есть это типа твоя позиция, но я всё-таки должен спросить? – уточнил Толя.

– Да.

– Это ты как бы вполглаза хочешь подсмотреть туда, в существование чего не веришь?

– Да ***, не хочешь – не спрашивай, – Чапа нахмурился и отложил еду. Он налил себе одному рюмку и, не торопясь, наслаждаясь каждым глотком, выпил.

Потом хозяин отошёл к столу и довольно долго залипал в свои три ноутбука. Он периодически выписывал что-то на бумагу, хмурился, цокал языком, сверялся с калькулятором и какой-то книжкой и вообще производил впечатление чрезвычайной занятости. Толя постоял несколько минут в дверном проёме, наблюдая за Чапой, но потом махнул рукой.

– Конечно, все служат только деньгам, – сказал он коту, вернувшись за стол. Картошка с грибами была умопомрачительной, и он положил себе ещё и ещё выпил. Постепенно сознание качнулось и перестало быть твёрдым, привязанным к чему-либо. Толя любил это состояние, он знал, что за ним последует крепкий сладкий сон безо всяких сновидений. Но тут позвонила Лиза. Он не сразу услышал её голос.

– А? Алё?

– Привет, говорю, ты как? Что делаешь?

– Ем картофанчик с грибочками.

– М-м, вкусно звучит!

– А то ж! Это Чапа мне наготовил.

– Кто?

– Чапыгин Илья, друг моего детства, а ныне задрот форекса, – Толя специально сказал так, потому что именно в это время Чапа вернулся на кухню. Услышав свою характеристику, он усмехнулся.

– Поня-ятно, – лениво протянула Лиза. Толя понял, что она позвонила просто так и скоро разговор заглохнет сам собой, и она скажет, что поедет к подруге в гости или что ложится спать. – Ну как там твой святой?

– Я его пока не нашёл. Но завтра пойду к нему. На приём.

– Ого. Прям как в налоговую.

– Ну, тут такие порядки, как я понял.

– Ла-адно, Толя, я так устала на работе.

– А что было?

Лиза пустилась в описание перипетий своей офисной жизни. Её рассказ занял минуты три, и Толя благополучно пропустил всё это мимо ушей. Благо, в его организме было уже достаточно джина, и тёплое озорное чувство веселья, наступающее даже если ты ничего не делаешь, поглотило его с головой. Ему начало казаться, что он качается на очень ласковых, заботливых волнах, а Лизин голос поёт ему песню о дальних берегах, к которым они поплывут, когда он наконец-то разбогатеет.

– Я так хочу, чтобы у тебя всё получилось, Толя, – мечтательно говорила Лиза. Только тут он понял, что она давно поменяла тему. – Чтобы ты стал тем, кто… Ну, таким же, как они.

– Как кто?

– Те, кто чего-то добился. В тебе это есть, я уверена. Я помню, когда мы только познакомились, ты говорил такие интересные вещи, в тебе было столько идей…

– А сейчас?

– Сейчас, мне кажется, ты загнался немного, но это ничего, это временно, ты справишься, и встанешь на ноги. К тому же тебе давно нужна новая работа или должность. Но это всё будет. Главное, не забудь девушку, которая тебя на это вдохновляла, ладно?

– Я тебя не забуду, ты ж понимаешь, котик. Ладно, тут Чапа уже зевает.

– Да, я тоже, – Лиза и впрямь зевнула в трубку, – иду спать. Целую тебя, милый.

– И я тебя.

Положив трубку, Толя выпил ещё.

– Да, ты, пожалуй, был прав, – сказал он, – все помешаны на бабках.

– А бабы особенно, – добавил Чапа.

– ***, у тебя голос такой, Чапа…

– Какой?

– Ну, не знаю, как объяснить. С детства – что бы ты ни сказал – звучит как правда. Вот как так?!

– Талант, харизма, – Чапа с самодовольной улыбкой запрокинул голову и долго ковырялся в бороде. Толя был почти уверен, что он выудит оттуда что-нибудь, но потом Чапа просто сложил руки на стол и сказал: – Бабы особенно помешаны. Ты даже не удивляйся.

– Но у неё это так звучит… ***, ей-богу, не звучит так, что всё только ради них, а по содержанию получается так… То есть что мы ни обсуждаем – она постоянно говорит, чтобы я разбогател и всё такое. У неё прям пунктик на этом.

– А у тебя нет?

– Ну, да…

– Разве ты не судишь людей по богатству, Толь?

– Эй, я об этом не говорил.

– Да я таких, как ты, каждый день вижу и читаю, на тех же форумах. Думаешь, не знаю? Абсолютно идентичные мысли. Когда ты сегодня сказал про «низших», я сразу понял всё.

– Не, я как бы понимаю, что деньги это средство… – начал было вилять Толя, которому совсем не хотелось, чтобы Чапа так легко разгадал его мировоззрение.

– Средство для чего? Мне просто интересно. Я тоже так считаю, но интересно, что ты скажешь?

– Средство вылезти из всего этого дерьма, – Толя начал придумывать на ходу. – Много у тебя денег – ты считай свободен. Можешь выкарабкаться на берег, отдышаться. Мало – ты бултыхаешься. И причем это не водичка. Это дерьмо.

– Молодец, Толя, впервые что-то умное сказал, пока тут сидишь.

– Да иди ты…

Они ещё выпили.

– Не, я серьёзно. В тебе что-то просыпается, когда выпьешь. Ты ещё не бухой? Нашёл Вадичку-то?

– Завтра пойду к нему, – отмахнулся Толя. Сейчас, пьяному, ему окончательно не верилось ни в святого, ни в бога. Почему-то он вдруг вспомнил, как то ли в седьмом, то ли в восьмом классе Чапа предал его: они оказались в новой компании, где по какой-то, не существенной сейчас, причине, все стали чмырить его, Толю, а Чапа, словно проглотив свой харизматичный язык и упрятав кулаки-кувалды в карманы, ничего не сделал, чтобы остановить их. А потом он даже стал подыгрывать их шуткам!.. Толя лишь сейчас понял, что помнит обиду за тот день до сих пор.

Он потемнел от тоски, многократно усиленной алкоголем, и глубоко погрузился в мысль, которая была слишком сложной для него теперешнего, однако он не мог от неё отделаться: «Людям не нужен никакой дьявол, чтобы творить зло – они прекрасно обходятся своими силами. Только дай им самый пустяшный повод – и они сделают какую-нибудь гадость, устроят подлянку, обидят слабого…»

– О чём задумался? – спросил его Чапа.

– О том, что ничего этого нет, Чап. Никого не будет потом.

Оба почему-то косо глянули на фотографию Чапиных родителей. Теперь и Илья помрачнел, и они снова запили молча. Потом паузу нарушил первым уже Толя:

– У шефа сынок умирает, оказывается. Вот и послал меня за святым. И я тут целый день по говну хожу, а он там, в Австрии, свои холёные ручки маникюрит.

– Чего это ты завёлся?

– В смысле? Ничё я не… Просто бесит, ***! Мы тут в этом во всём, а они там!..

– Стоп, стоп, так не пойдёт. Вот теперь ты уже перебухнул – говнецо из тебя полезло. Давай-ка пройдёмся, подышим.

Они вышли. Даже несмотря на то, что ещё была ранняя весна и никаких следов пробуждения природы не наблюдалось, аллея была уютной и безопасной. Она начиналась во дворах, где Толя с Чапой выросли, и обрывалась у берега реки, заканчиваясь ничем: сухой кустарник, горы мусора, разваленные мостки, уходящие в воду… Добредя до этого места, где было слышно, как булькает не покрывшаяся льдом вода, ребята остановились. Чапа предложил покурить, но Толя не хотел. Они просто слушали реку и тишину, почти как в детстве, и Толя думал, почему же его друг когда-то всё испортил.

Вдруг он вспомнил, что бог, если бы он был, хотел бы, чтобы Толя простил Чапу. Он стал представлять себе это прощение, и действительно – издалека, если вообразить себе такую ситуацию и посмотреть на неё со стороны, – прощение имело свою прелесть. Если бы он простил, то маленькая часть чёрного налёта, которым было покрыто его сердце, сошла бы, и он сделал бы один вдох более свободным, чем предыдущий… Но правда в том, что нет никакого налёта, и нет никакого смысла прощать или не прощать. Раз друг всё забыл и сам не спешит попросить прощения, то этот случай будет жить только мерцающим светляком в Толиной памяти, и, наверное, так ему и суждено рано или поздно умереть в ней.

– Оказывается, кончился и ветер, и снег, – сказал Толя, чтобы отделаться от мрачных воспоминаний.

– Ну, так ночь же.

– А сколько щас?

– Десять пятнадцать.

– Ерундовое время.

Они прошли аллею в другом направлении, не заходя в Чапин дом, и вышли во двор. Прямо в песочнице на бывшей детской площадке группа ребят разожгла костёр и стояла вокруг него с кучей бутылок и закуски. Толе показалось, что он видит знакомую фигуру. Ему очень захотелось нащупать в памяти человека – имя уже словно плясало на языке, но всё никак не собиралось воедино из кучи танцующих букв. Он впервые пожалел, что они не взяли с собой выпивки, потому что казалось, если добавить хотя бы каплю допинга, имя найдётся. Но поскольку идти домой он не хотел, Толя шагнул в сторону фигуры.

С каждым шагом он узнавал её всё отчётливее. Можно было уже не идти, но к имени добавились запахи, звуки, ощущения из прошлого, и он уже как рыба на крючке – плёлся вперёд, утянутый мощным желанием вспомнить детство. Там было много дерьма, но над всем этим не довлели деньги. Кажется, тогда был другой ответ на сложные вопросы, и если туда вернуться, то…

Нина обернулась и посмотрела на него насмешливым взглядом. Постепенно и она вспомнила, и усмешка сменилась изумлением. Она даже приоткрыла рот и забыла о сигарете. Толя остановился. Тем временем Чапа пошёл с кем-то поздороваться. Потом кто-то подбросил в костёр доску, и пламя полыхнуло с новой силой, обрызгав Нинину левую половину лица оранжевым пятном. Вторая половина лица, напротив, потемнела, даже зрачок исчез, и Толе казалось, что он смотрит на половинку Нины, в то время как вторая исчезла в ночи. Потом жар коснулся и его лица, заставив попятиться. Тогда сводная сестра шагнула к нему навстречу.

– Ну, привет, – они, не сговариваясь, отдалились от толпы. Нина носила облегающую черную кожанку и узкие джинсы – всё подчёркивало её почти болезненную худобу. У неё были средней длины волосы, собранные в хвост, и яркая красная помада. Кажется, она ещё больше похудела и выросла.

– Привет, Толь, какими судьбами?

Он вкратце рассказал, зачем приехал.

– А, да, я чё-то такое слышала, – Нина стала курить, делая редкие глубокие затяжки.

– Не интересовалась, что там на самом деле?

– Да нет, конечно, зачем?

– Ну да… Я завтра пойду к нему. Выясню, – Толя вдруг с ужасом понял, что находит сестру очень красивой, хотя в детстве, всё то время, что они жили бок-о-бок, пока в восемнадцать Нина не сбежала из дома, считал её похожей на кобылу.

– Могу тебе рассказать, – добавил он.

– Да? Ну, давай.

– А где ты щас живёшь?

– Да там, ближе к центру… – она махнула рукой в сторону холма. – Точнее то там, то здесь, короче. Без пээм.

– Как?

– Без постоянного места, – Нина засмеялась. – Понимаешь, кому Москва, а кому Говнодельск. Тут особо квартир нормальных нет. Приходится жить, как получится.

– А-а, ну я это… Тоже живу в обычной квартире. С мамой и папой…

– В обычной квартире, – саркастически сказала Нина. – Боже ты мой, посмотрите, какой бедный москвич. Живёт в обычной квартире с мамой и папой. Ты прямо собирательный образ современного мужчины до двадцати пяти. Надеюсь, день рождения уже не в Макдональдсе справляешь?

– Не…

– А где?

– Ну, крайний раз в парке справлял.

– Ясно. А я набухалась, накурилась и заснула, прикинь?! – Нина расхохоталась. – Просто в дровища была, уже к полудню. Мне Танька такая: «Нина, хэппи бёздэй!», а я ей – «Мне п*****!» – я приехала и просто кончилась. Всё, можешь выключать свет, мне по***, я не встану! Так и не встала до двенадцати. Эти алкарики всё выпили без меня и даже свечку задули, прикинь? – она опять засмеялась.

– Да уж.

– Самый мой угашенный день рождения был, конечно, в семнадцать. Я была просто в гов-но-стан, Толик! Я была в такое… – она вытаращила глаза и стала водить руками из стороны в сторону, будто показывая, что не хватает слов, чтобы описать то состояние. – Ты просто не представляешь. А потом позвонил папа, и я такая, – Нина заговорила писклявым голоском: – Да, папуля, привет! А? Не, я с девочками тортик ем. Тортик, Толя!!

– Да-да, я помню тот день.

– То-ортик! А-ха-ха, ***! Знал бы он, сколько во мне уже плескалось тогда… А-а-а! – она схватилась за голову, потом, немного отдышавшись, перестав смеяться, спросила: – Так и чё там ваша квартира? Просторная?

– Не, так. Двушка.

– Ну, норм, норм… – затушив сигарету, Нина обернулась. Кт-то её звал. Она махнула рукой: – Отстань! Ко мне брателло приехал. Десять лет не виделись. Десять же, да? Сколько тебе тогда было? Пятнадцать?

– Четырнадцать.

– А-а, точняк.

– А сейчас двадцать три. Так что, получается, девять лет.

Цифра прозвучала внушительно, и оба на некоторое время замолчали, словно обдумывая её. Потом Нина предложила выпить и познакомиться. Толя пожал несколько рук и выпил какую-то горькую дрянь. Ни одного имени он не запомнил, и всё время смотрел только на Нину. В темноте её тело и лицо открывались ему как бы частями: там, куда падал свет, он видел то изгибы шеи, то смеющиеся карие глаза, то сальные, но вкусно пахнущие волосы, то коленку, то локоть, то задницу… Его пугало и заводило одновременно, что плохо знакомый внутренний голос, просыпавшийся довольно редко, твердил весь вечер: «Она тебе не настоящая сестра». Что он имеет в виду? Сильно за полночь они с Чапой поняли, что пора идти спать.

– Я тебе завтра позвоню, – сказал Толя, облокотившись на Нинино плечо. Все два часа они постоянно разговаривали, Нина задавала много вопросов, обходя, пожалуй, главный, но он понимал, что она ждёт более удобной обстановки, чтобы разузнать про папу, а может, действительно не хочет ничего о нём знать. Оказывается, Нина обладала задорным, хоть и грубым чувством юмора и сильно выделялась в толпе провинциальных алкашей.

– Звони! Обязательно звони, Толик. Устрою тебе экскурсон по нашим заведениям и улицам. Ты ж поди не знал тут ни*** – учился слишком много. Ничо, тётя Нина тебе всё покажет и расскажет. Давай, жду!

Глава пятая

«Чего ты хочешь больше всего на свете?». «Стать богатым, богатым, богатым!»… «Деньги, деньги, деньги…» – Толя проваливался в это короткое, безжизненное, обволакивающее слово. Сон был не крепким, тревожным, он то и дело вскакивал и не мог вспомнить, где находится. Лишь заслышав Чапин храп, вспоминал и успокаивался, реальность придавливала его, и он торопился обратно в сон, где голос спрашивал одно и то же, а Толя жадно, с остервенением кричал: «Стать богатым!» На утро это уже не казалось таким важным. Он проснулся с тяжёлым похмельем – голова раскалывалась, от противного привкуса во рту мутило.

– Ты как? – бодро спросил Чапа, восседавший за своими тремя компьютерами.

– Во рту как будто кошки насрали, а так норм.

– Поздно ты.

– Поздно? – Толя глянул на часы. – Ох, ты ж ***!

Схватив из холодильника питьевой йогурт, он рванул на улицу. На дворе была липкая серая погода, моросил дождь. Толя проспал почти на два часа – было уже девять двадцать. Он пытался бежать, но вчерашнее веселье дало о себе знать, виски схватило тугим обручем, и он остановился, чтобы боль немного прошла. Потом, придя в себя, пошёл быстрым шагом, но уже не бежал.

Путь снова показался ему бесконечно долгим – улица Удальцова пролегала, считай, на противоположном конце городка, но был короткий маршрут, по которому Толя последовал и весь оказался вымазан в грязи. Тем не менее, через сорок пять минут он был на месте.

Седьмой дом был покосившейся от времени избушкой, но уже издали было заметно большое оживление вокруг: несколько машин, в том числе с московскими номерами, и пара десятков слоняющихся вокруг людей. Толя не особо разглядывал собравшихся и сразу пошёл в дом. Показалось, что кто-то окликнул его, но он не обернулся.

Изба пахнула старушечьим теплом. В домах стариков понамешаны запахи собачьей шерсти, какой-то вечно готовящейся стряпни, засушенных грибов и ягод, но поверх всего остального стоит дух увядания, непереводимый, перебивающий прочее: ветхие доски, прогнившие обои, истлевшие книги…

Впрочем, дальше сеней он не продвинулся. Вдоль обеих стен на низких лавках и стульчиках сидело десятка два человек. Было плохо видно лица, поскольку царил полумрак: ни окон, ни ламп, и свет исходил лишь из входной двери, которую Толю попросили закрыть.

– А кто э-э, последний к святому? – спросил Толя. На него обратилось несколько недоумённых взглядов.

– А вы записывались? – спросил кто-то. – Запись была в семь утра. Надо было прийти и подать свою записку.

– А… Не, я не… но мне очень надо.

– Всем очень надо, – буркнул какой-то дородный мужчина лет тридцати пяти на вид. – Я вот в выходной единственный из Питера приехал и ничего, и не опоздал.

– Да вы не волнуйтесь, – пролепетала какая-то старушка, – садитесь, вот вам хлебушек, – она сунула ему какую-то булку. – А вот вам листочек. Запишите свои данные, я потом заберу и отнесу Вадичке.

– Окей.

Толя включил подсветку на телефоне и посмотрел на листок. Оказывается, это была своего рода анкета: имя, отчество, фамилия, место и дата рождения, прописка, место работы, отношение к воинской службе и даже информация о ближайших родственниках. «Вот это да», – подумал Толя. Он сел рядом с дородистым питерским мужчиной, которому явно было очень тесно на узкой лавочке, и Толино появление его совсем не обрадовало.

– Извините, – шёпотом обратился к нему Толя. – А это хоть бесплатно? А то такая прям анкета…

– Что?! Чего ты там шепчешь, не слышу! – громко ответил мужчина, вытирая вспотевшее лицо платком.

– Он спрашивает, бесплатно ли Вадичка принимает, – сказал кто-то из темноты и сам же ответил: – Конечно, бесплатно! Он же Божий человек. Но иметь гостинец надо бы! Я считаю, если ты приехал к святому, и он на тебя время тратит и молитвы Богу возносит, то уж надо и совесть иметь. Что мне эти, а? – спросил голос, будто обращаясь к кому-то. – Да это такая мелочь! Да за то чтобы святой человек на тебя глазом своим взглянул – никакой цены не жалко, а что ж я их, что ли, пожалею.

Толя присмотрелся, и ему показалось, что говоривший мужчина держал в ногахклетку с какой-то живностью.

– Афанасий Моржов! – вдруг позвала тоненьким голоском бабушка с листочками и хлебушком. Мужчина с клеткой подскочил, зачем-то трижды перекрестился, и с видом необычайной важности отправился к старушке. Та приняла клетку (судя по всему, в ней сидела пара маленьких кроликов) и толкнула дверь, в которую мужик, глубоко выдохнув, шагнул, судорожно крестясь. Старушка с трудом утащила клетку с кроликами в другую комнату, но уже через минуту вернулась и обратилась к Толе:

– Ну как вы? Всё заполнили, молодой человек?

– Щас, щас, почти…

Толя спешно дозаполнил анкету и отдал женщине. Она прочитала её внимательно и сказала:

– Вот тут ещё допишите: где про отношение к религии.

– Блин, а что писать-то? Я, понимаете, я… – но Толя побоялся говорить, что он приехал не по своему делу, а старушка не стала выпытывать и продолжила лучезарно улыбаться, пока он дописал: «Положительное отношение».

– И вот тут, Анатолий, – сказала она, указывая на графу «Цель приезда».

«***, да что тут столько писанины-то, вроде и не жэк», – подумал Толя, но написал: «Просьба о помощи больному ребёнку». Старушка заковыляла на коротеньких кривых ножках в первую комнату, куда недавно зашёл мужик с кроликами. Прошло некоторое время, и она позвала следующего, потом ещё одного, через час четвёртого. Люди только заходили, но никто не выходил, из чего Толя сделал вывод, что из комнаты есть ещё один выход. Он вышел во двор и нашёл мужика с кроликами, который задумчиво стоял у поленницы.

– Здрасти.

– Привет.

– Я это… я там был щас. Вы напротив сидели, а потом вас позвали.

– Ага.

– Можете вкратце сказать: чё там происходит-то? Какой он вообще?

– Сказал, не говорить, – ответил мужчина, потупив взгляд. Толе показалось, что он пребывает в шоковом состоянии.

– Ну а с обращением вашим? Помог?

Мужчина озадаченно почесал затылок. Всё это время он не поднимал на Толю глаз, так и продолжая глядеть на брёвна, но тут всё-таки посмотрел на него и сказал:

– Ну, парень, как тебе сказать, помог ли. Велел дров наколоть. И послезавтра приходить вечером. А мне бы ехать послезавтра… Ну да ладно. Наколю, а там видно будет.

– И всё? Больше ничего не сделал?

– Неа…

– Интересно.

– Не говори, – согласился мужик.

Толя сел на лавку возле крыльца и стал есть хлеб, запивая йогуртом. Похмелье уже почти прошло, когда он услышал, как называют его имя. Он пулей бросился в хату.

– Анато-олий! – повторила старушка.

– Я! Я! – роняя на пол крошки, закричал Толя.

– Неуважение лютое! – громыхнул питерец, которого до сих пор не позвали.

– Что? Можно зайти, да? – спросил Толя, приближаясь к двери.

– Нет. Вадичка сказал, чтобы вы завтра приходили и не опаздывали.

– Ох, блин.

– Надо в семь приходить, – с ласковой кроткой улыбкой сказала старушка. – Не надо позже. Видите, народу сколько? А то так нечестно получается, что одни приходят вовремя, другие нет.

– ***… – вырвалось у Толи, что вызвало у дородного мужика ещё один приступ негодования, – мне, конечно, пипец как надо сегодня бы! Дело-то…

– Т-с, – старушка с пониманием склонила маленькую седую головку, но Толя почувствовал, что она вся напряглась в готовности не дать ему пройти дальше. – Всем надо, у всех дело. Скромнее надо быть, Анатолий. Смиряйтесь.

– Смиряйтесь, ** твою мать, – уже оказавшись на улице, пробормотал Толя, – сука старая. ***** седая. Чтоб тебя в аду …

Он шёл по Удальцова, потом свернул на Троцкого и зашёл в магазин за мороженым. Почему-то после пьянки ему на утро всегда хотелось холодного мороженого. Он съел его прямо по пути назад, несмотря на холод. Шёл он опять к Чапе, поскольку по-прежнему не хотел заселяться в гостиницу.

Ильи не было дома, но он оставил дверь не запертой. Только сейчас (был почти полдень) Толя принял душ и почистил зубы. Мыться в грязной Чапиной ванне было неприятно. Ему то и дело казалось, что сейчас отвалится потолок или часть ветхой стены, но всё обошлось, и потом он повалился на кровать досыпать. Проснувшись через пару часов, увидел пропущенный звонок от Юры.

– Чего, Юрец?

– Спишь, что ли?

– Ну, так, подремал днём.

– О*****ная у тебя там командировка, я смотрю, – Юра посмеялся.

– Чего хотел-то?

– Да так… узнать. Может, ты уже разбогател. Но раз ты всё спишь… А то мне Лизок рассказала, что ты вот-вот планируешь рывок по карьерной лестнице сделать, вот я и позвонил свериться.

«Чего это она с ним вдруг начала общаться?» – удивился Толя, но вслух коротко ответил:

– Я в пути.

– Долго ты что-то в пути уже, а?

– Да не особо. Твоё-то какое дело?

– Ну как это, Толян? Ты же мне торчишь всё ещё.

– Слышь! Я тебе пятнадцать тыщ дал!

– Ну, ещё два раза по столько же, и мы в расчёте, помнишь? Ремонт дорого стоил.

– Ой, ***. Иди в жопу. Ни рубля больше не дам.

Толя раздражённо бросил трубку и побрёл на кухню. Чапы всё так же не было. Стало тоскливо. За окном шёл усилившийся дождь, и серость буквально заливала окна: деревья, забор, соседние дома – всё было выцветшим, усталым, жалким… Трудно было поверить, что через каких-то полтора месяца – уже к концу апреля – Благодельск зацветёт и покроется листвой, а в мае уже будет утопать в зелени, которую, в отличие от Москвы, никто не станет стричь или косить; все дворы, пустыри и обочины заполонят заросли, и всё то, что сейчас выглядит убогим и сиротливо бесцветным – будет дышать жизнью и щедро цвести. Толя задумался было, какое состояние более естественно: состояние умирания и бесцветности или, наоборот, жизни и ярких красок. Казалось бы, всегда на смену серому марту приходит лето с его роскошным букетом запахов и цветов, но ведь жизнь-то венчается смертью. Только она измеряет всё, ровняет всё…

Его мысли прервал телефонный звонок. Теперь звонила Лиза, но Толя почему-то не хотел с ней говорить. Тем более раз она зачем-то болтает про него с Юрцом. Тому лучше бы меньше знать. Дождавшись, пока она перестанет звонить, Толя полез в интернет читать новости в соцсетях и пропал там надолго.

Очнувшись, Толя выглянул в окно. Начинались сумерки. А может, это было продолжение дня. Почему же всё нет Чапы? На мгновение его поразило предположение: а может, Чапа и есть святой?! И таким причудливым образом проверял его веру? «Ну, нет, это же полный бред, да и напился он вчера не меньше моего», – Толя фыркнул, отбрасывая идиотскую идею.

Позвонил шеф, но Толя решил не брать трубку. Шеф звонил настойчиво, несколько раз, потом телефон успокоился. «А что я ему скажу? Что проспал очередь? – мрачно успокаивал себя Толя. – Эдак можно и работу потерять». Он вдруг представил, что в его жизни не будет этой работы. Чем тогда заняться? Можно будет смотреть больше сериалов и фильмов – глядишь, выучится английский… А потом?.. Еще можно взять немного деньжат в кредит и съездить в Европу. Или куда-нибудь в Абхазию – на неё даже хватит с Лизой, если эконом-вариант. Воображение Толи упиралось в какие-то недалёкие цели, и он злился сам на себя, что не планирует какое-нибудь крупное дело, которое вырвет его из колеса серости.

Потом он вышел на улицу и побрёл по родному Благодельску. Впервые за последние два дня он шагал медленно и смотрел вдумчиво, гулял. Он думал, что каждый из встреченных им прохожих тоже мечтает вырваться из колеса – просто пока не знает об этом или только-только начинает догадываться. Но даже тут должны быть такие, кто уже близок к бегству, а есть и те, кто вполне осознал.

Толя прошёл до главной площади городка, куда по праздникам ставили высокую сцену и привозили второсортных районных артистов. Сейчас тут шла вялая торговля – несколько бабушек вдоль тротуара продавали семечки и всякие соленья. Толя купил семечки и, перейдя через дорогу от пустынной бесцветной площади, сел в сквере у фонтана. Девушка без ладошки счастливо улыбалась над ним, а ещё выше – над ними обоими – суровым непроницаемым взглядом в мокрое небо взирал исполинский солдат в шинели и с ППШ. Летом его всегда хотелось избавить от жаркой одежды и тяжёлого оружия, но зимой или вот сейчас он выглядел, напротив, правильно утеплённым. Продрогший Толя даже позавидовал ему. Некоторое время он лузгал семечки, сплёвывая себе под ноги, и наблюдал за неспешной жизнью центрального Благодельска: в основном по улицам ходили пенсионеры и дети – взрослые предпочитали месить грязные улицы колёсами машин.

Когда семечки кончились, Толя думал купить ещё, но бабушки куда-то делись, а в воздухе распространился зимний холод. Казалось, вот– Вот, посыплет снег. Но, несмотря на то, что он промёрз до костей, Толя не спешил возвращаться в Чапин дом. Поглядел на телефон и понял, что весь день, с тех пор как он проснулся, на периферии его сознания маячит она. Её голос и лукавый взгляд. Дурацкая причёска и острые тонкие пальцы. Толя ещё толком не знал, что именно хочет сделать, но понимал, что это будет нечто ужасное.

Он позвонил и выяснил, где она. Пришёл по названному адресу. Дверь в квартиру на первом этаже пятиэтажки была нараспашку, и Толя прошёл, как она и объяснила, без стука и лишних приветствий – сразу в Нинину комнату. Стоило ему переступить порог, как позвонила Лиза, но Толя снова не взял. Нина обрадовалась его приходу и отвела на кухню. Здесь она быстренько закинула жариться картошку и курицу, а в ожидании еды поставила на стол дешёвого вина. Толя с наслаждением выпил.

– Гораздо лучше, чем та дрянь вчера.

– Да? А я и не пила почти. Щас еда приготовится, можно будет маленько дунуть.

– Чё сделать?

– Ну, камушек покурить. Хочешь?

– Гашиш, что ли?

– «Гашиш штоле?» – гнусаво передразнила Нина и весело засмеялась. – Ну, у нас это камушек называется. В общем, смотри сам. Я ни одного вечера без него не обхожусь, так что в любом случае буду.

– Ни одного?!

– Ну, а что. На работу утром не надо. Да даже если и надо, – она засмеялась.

– А почему ты не работаешь?

– А с чего ты взял, что я не работаю? Я работаю. В «Палыче», но только с обеда.

– Чё это за «Палыч»?

– Да закусочная на трассе. Неплохое место, кстати, все добрые, кто туда ходит.

Когда еда была готова, Нина настояла, чтобы они перешли в её комнату, и достала толстую стеклянную трубку.

– Всё уже готово. Я знала, что ты придёшь, и специально не вдолбилась, пока ты не позвонил.

– Даже так?

Нина затянулась. Толе показалось, что затяжка длится невероятно долго – секунд пятнадцать – и потом ещё примерно столько же она держала кислый дым в себе. Потом выпустила его, медленно, словно не хотела расставаться, и опустила руки вдоль тела, словно успокаивая какую-то внутреннюю мелодию.

– Надо музычку, – сказала она севшим голосом. Заиграла электронная музыка.

Толя не очень хотел курить гашиш, но понял, что иначе нет смысла оставаться с Ниной – по её виду стало понятно, что она перешла совсем на другой уровень. Нина помогла ему затянуться.

– Долго не держи.

Толя выпустил дым почти сразу и закашлялся. Гашик придавил его довольно сильно, но потом он ощутил приятное расслабление и безразличие. Мысли отяжелели и стали двигаться так медленно, что он мог рассмотреть и расслышать каждую. Это было неожиданное, но очень приятное открытие. А ещё – мысли смешивались с музыкой, пользовались ею, будто вспомогательными тросами или батутами для прыжков. Казалось бы, вот-вот мысль упрётся в стену, но музыка помогала ей подпрыгивать и идти дальше.

– Давай, братик, расскажи мне что-нибудь про свою жизнь, – сладко потянувшись, сказала Нина. Она лежала на боку на диване, а он сидел прямо перед ней внизу. Кажется, он сто лет не был так к ней близко. Сумасшедше острое желание обожгло его, когда он столкнулся с её смеющимися маленькими глазами, но он смог кое-как сдержать себя.

– Кушай картошечку и рассказывай.

– И музыка… – сказал Толя.

– Что «музыка»?

– Музыка как батут для мыслей.

– О-о, да-а, – подтвердила Нина.

– Они прыгают, перемешиваются, но всё-таки двигаются. Я прямо вижу их.

– Ну-у, и расскажи мне, что ты видишь?

– Б****, этот ё***** святой, – сказал Толя. – Не принял меня сегодня. Мне просто п*****. Ведь шеф ждёт новостей. ***, надо выключить телефон.

Он выключил телефон.

– А кто твой шеф?

– Да один олигарх.

– Олига-арх?! Так ты богатый братик?

– Х**тик.

– Фу, что ты постоянно передразниваешь. Где ты этого набрался?

– Не знаю. Может, от Чапы.

– Никогда не любила этого м****а. О себе очень высокого мнения.

– Не-е, Илюша клёвый, это ты зря…

– Так что там твой шеф?

– Ну, он когда-то продал банк. Который держал с партнёрами ещё с девяностых. А до этого поднялся на трубах.

– На каких трубах?

– На трубопроводных. По которым нефть качают. Или газ. Где-то взял партию труб, продал, стал богатым. Купил ещё, продал ещё… Мне батя рассказывал. Он же местный, из Благодельска.

Толя заметил, что Нина немного вздрогнула при упоминании отца, но потом заулыбалась снова, откинулась на подушки, уставившись в потолок, и промурлыкала:

– Продолжай, только сделай свет потише.

– Чё сделать?

– Свет, чтоб не такой яркий был, сделай?

Толя выключил одну из верхних ламп, но Нине было этого мало, и тогда он выключил весь свет, оставив только торшер. Теперь они лежали (он – на полу, Нина чуть выше на диване) в полумраке, а за окном шёл снег. Ветер завывал в щелях, но им было уютно, как в отеле. Толя подумал, что неплохо бы закрыть дверь в квартиру, чтобы холод из подъезда не просочился к ним, но через несколько минут кто-то из соседей пришёл в квартиру и громыхнул дверью. И Толя поразился тому, как его желание материализовалось в реальность. Всё это время он рассказывал про карьерные успехи шефа, но не был уверен, слушает ли Нина.

– И что, братик, тебе нравится у него работать?

– Нет. Но это потому что я хе**** там занимаюсь. Курьерская работа.

– Ну, не так плохо…

– Когда я в институте учился, то совсем не этим хотел заниматься. Я даже на собеседование в Эрнст энд Янг ходил, но батя отговорил туда устраиваться. Сказал, «к Лёньке иди».

Он опять заметил, что Нина вздрогнула при упоминании отца. Она медленно приподнялась и сделала ещё одну глубокую затяжку.

– Будешь ещё хапочку? – спросила она секунд через двадцать. Дым почти не вышел из неё наружу, и Толе показалось, что она побледнела.

– ***, Я, да ты чё? Так каждый вечер?

– Ну, тебе я столько не забью, не ссы, – успокоила она.

Толя затянулся ещё. Он опасался, что станет говорить и думать медленнее, но в этот раз гашик только сильнее расслабил его, никак не повлияв на скорость.

– Знаешь, в институте думаешь, что щас отсидишь всё это и устроишься на о****ную работу, будешь ходить в костюме и с портфелем из кожи. А потом оказываешься, вот как я, на своём месте, и крылья как будто кто отбирает. То есть ты – это ещё ты. Но без всех этих мечт и без всего этого «потом будет…», и на этом и начинается взрослая жизнь, я думаю.

– Х*** ты загнул…

– Да-а. Просто так, как в девятнадцать – когда кажется, что море по колено и всё ещё впереди, и всё вокруг о****но и интересно, – такого в двадцать три уже нету.

– Ну, ты включил деда, – Нина засмеялась. – А мне что делать в свои, ээ, восемнадцать?

Она захохотала, и довольно заразительно – Толя не смог сдержать ответный смех. Они смеялись несколько минут, и в конце он уже забыл, над чем они смеются, если бы Нина не повторила:

– Восемна-адцать! – и пошла на второй круг. Но Толе уже перестало казаться это смешным, и он начал есть картошечку.

– Ну, расскажи мне, как там батя? – спросила она потом.

– Ну, что тебе рассказать? – Толя на самом деле ждал этого вопроса и вполне знал, что будет рассказывать, но почему-то начал именно с вопроса. – Живёт, как и тут жил. Он-то не особо хотел уезжать.

– Да конечно. Его от вас было не отцепить.

– Ну, всё равно уезжать не хотел… Работал сначала на заводе, потом два года х***** страдал, мать даже бил, потом опять работал, охранником где-то, а щас на пенсии, **и пинает, телек смотрит. Просит, чтоб я ему денег отдавал с зарплаты, прикинь?

– Ха, а ты ему ***, да? – обрадовалась Нина.

– А то ж!

– Так его, братик!

– А ты-то скучаешь?

– По папе-то? О-о… ну, знаешь… Он же меня тут бросил тогда. Я лет десять вас всех та-ак ненавидела…

– Так прошло только девять лет.

– Да? Ну, значит, ещё год осталось ненавидеть, – Нина расхохоталась снова. – Но ты не бери на себя. Я тогда тупая была, пи***чка мелкая, не понимала… Щас-то я понимаю, что ты не виноват, что родился у своей мамаши. Да и батя тебя, по сути, никогда же не любил, да?

– Ну не знаю. Наверное, нет.

– Во-от. А я всё думаю, что приеду как-нибудь к вам, толкну дверь и как крикну: «Эй, батя! Это твоя доча! Обними штоле?!».

– Мать ох*****!

Толя с Ниной посмотрели друг на друга и закатились смехом.

– У-уф, – отдышалась Нина первой. – Но я серьёзно. Хотела бы приехать так. Понимаю, что к вам домой нельзя… Но ведь я девять лет о нём думаю. Неужели ему по***? И тут где-то полгода назад накурилась и написала ему смску, прикинь?! И он мне ответил! Мол, «Привет, Нинок. Ага, помню-помню, что ты ещё там. Ну, ты там как, держишься?». «ДЕРЖИШЬСЯ», ****, ты прикинь!

Толя улыбнулся.

– Я просто угорела с его вопроса, а-ха-ха. Но на следующий день ещё написала, и так мы периодически списываемся. Вот всё жду, когда он к себе позовёт. Потому что, братик, по правде сказать, я тут так ЗА***ЛАСЬ!

Толя не знал, что на это ответить, и вернулся к картошке. Но пока его предположения о Нине полностью подтверждались.

– И как ты себе это представляешь?

– Не говори с набитым ртом.

– Как ты себе это представляешь?

– Что?

– Ну, что он тебя зовёт к себе.

– Я толком не знаю…

– Не знаешь?

– Ты прав, – рассмеялась Нина, – п***у! Я ведь уже всю эту сцену в голове тысячу раз проиграла! Возвращаюсь я такая к нему, он меня обнимет и скажет: «Прости, доча, я маленечка переборщил. В восемнадцать лет нельзя ребёнка одного оставлять. Ведь мы все хотели, как лучше – у меня была дочка, у неё – сыночек. Мы с ней думали, что вы подружитесь, да и нам легче станет…»

– Ты про мою маму?

– Ну да. Но не я думала, а он типа думал! – Нина подняла палец вверх. – Его слова как бы…

Она потеряла свою мысль и молчала несколько минут, за которые Толя прикончил картошку. Теперь он сидел и смотрел в окно. Он ничего не видел из-за яркого сияющего торшера, но знал, что снежная стена падает с неба, и мир сделался совсем маленький – настолько, что дальше Благодельска ничего нет. Можно никуда и не уезжать – нигде не будет ничего нового. Люди встречаются, снюхиваются, хватаются друг за друга, размножаются, селятся в новые, лучшие дома, чтобы обставить их, износить их, привести в негодность, снести… Во всём Благодельске – который просто на маленьком пространстве отражает весь мир – люди подчиняются одному неписанному правилу: ищи, что получше, но попроще, не иди трудным путём, опасайся преград, сложностей, вопросов. Пусть мерилом всему будут деньги. Упрости. Стань как та машина: она едет на высокой скорости, ею управляет автопилот; машина видит бегущего через дорогу ребёнка – в её электронный мозг ни на секунду не закрадётся предположение свернуть в кювет и угробить двух взрослых пассажиров, чтобы спасти тупого пи***ка, который кинулся перебегать в неположенном месте… Так и люди – всё уравняют простой формальной логикой. Больше – это лучше, чем меньше. Договор – надёжнее любви. Веселье – лучше тоски. Следование универсальному правилу – лучше, чем размышление над каждым поступком… Благодельск – это такой маленький мир, я зря свалил в Москву, я зря не хотел возвращаться. Там нет НИЧЕГО другого. Ничего, что отличало бы жизнь от жизни тут. Там точно так же я сижу на полу или на диване и мечтаю, чтобы что-то изменилось, хотя ничего не поменяется. Я следую за колесом; меня, как белку, вращает этим ***ным колесом, и мне только кажется, что я бегу не просто так. Б****, я что, сказал всё это вслух?

Толя вопросительно посмотрел на Нину. Он понял, что его голова ходит туда-сюда, ему трудно держать её прямо. Одно неправильное движение – и всё его тело покатится в тартарары, развалится, как будто он ***ный Шалтай-Болтай!.. И *****-муха, все эти изобретения обрели теперь смысл, теперь он их действительно понимает: они были рождены мозгом того наркомана, который ловил свои мысли, скачущие, словно сраные кенгуру по прерии, и которому в этом деле помогала только музыка. Пульс: тыц-тыц-тыц. Она входит в твою кровь, и ты буквально путешествуешь по собственной крови вместе с ритмом. Как же это о*******но – узнавать самого себя, причём никуда не перемещаясь, а оставаясь прямо там, где ты всегда был. Ведь я, по сути, не покидал ***ный Благодельск. Я всё думал, что стал таким нев*****но значимым москвичом, знаком с банкиром, вожу важные документы, ищу свой момент, чтобы подняться, чтобы вместо днищевских тридцати-сорока тыщ получать сотенчик… Но на деле я так и сижу в старом бараке!

Хотя, по крайней мере, теперь я понимаю себя, следуя за кровью: вместе с её циркуляцией я оказываюсь в собственном сердце и вижу всё, что в нём происходит. Сокращение – сокращение – сокращение. Безостановочная работа, точно так же, как мой мозг работает безостановочно – только подавай ему новые ***ные образы, только корми его картинками, видео, голосами, тёлками. Как же я хочу тебя поиметь, сучка!

Нина оторвалась от телефона и глянула на него, потом улыбнулась.

– Что ты смеёшься, братан? – спросила она. – Знаешь, он сколько раз мне **** голову, чтобы я называла тебя братом.

– А ты как называла?

– Да никак: «Он», «она», «они» – для меня вы так и остались безымянными, я даже иногда забываю, как тебя зовут!

Они оба заржали, но Толя почувствовал, что слишком разогнал свой рассудок, слишком далеко ушёл от неё, чтобы поддерживать этот мелкий незначительный разговор и получать удовольствие. Кроме того, ему стало смутно казаться, что топливо, которым он наполнил себя, уже снова иссякает, но если добавить ещё, он вообще перестанет говорить и даже сидеть и просто уляжется прямо тут. А впрочем, что тут страшного?

– Ну что, братик, пошли проветримся?

– А? Не-е… Я хочу ещё!

– Так-так, давай, поднимайся-ка. Надо проветрить головку.

Нина очень неуверенно встала и нагнулась, протягивая ему руку. Толя привстал, но, потянув её за руку, потащил вниз, и Нина упала в его объятия. Они засмеялись, а его руки вяло стали ползать по её телу.

– Отличная фигура, когда это ты себе такую сделала?

– Завидуешь, а? – с гордостью сказала Нина, пробуя встать. – Зальчик, зальчик и ещё раз зальчик, к физруку нашему до сих пор хожу, помнишь его? И летом турничок во дворе. Тут по-другому нельзя, а то в ресторане точно трахнет кто-то, там же одни дальнобои.

– Ты же сказала, там хорошие люди?

– Ну и? Что, хорошим людям трахаться не надо, по-твоему?

Она выбралась из Толиных липких прикосновений, словно не замечая их, выпрямилась и стала одеваться. Толя нехотя поднялся. Было часов семь, и они зачем-то шли под снегопадом. Улицы были пустынные – никто в субботу вечером не хотел гулять в такую погоду.

– Куда мы идём? – спросил Толя. – Пошли обратно, у меня ботинки промокли.

– Не ной, а? Что ты, часто по родному городу гуляешь?

– А может, пусть батя лучше к тебе сюда приедет?

– О-о, а это идея. Я только что с ним переписывалась.

– Правда? – Толя даже остановился от удивления. Всё это время он в глубине души сомневался, что Нина говорит правду.

– Ну да.

– Дай посмотреть?

Она протянула телефон, и он увидел, что действительно Нина обменивается смсками с отцовским номером, пролистал переписку наверх. «Как дела?» – писала она ещё в начале декабря. «Норм. Аленичев м****», – отвечает он. «А чё так?» – «Тоже ни*** сделать не может. Шёл бы на***». – «А он кто, па?» – «Тренер футбольный». – «Ааа ясно». Пролистал вниз, до последнего сообщения: «А ты там чего?» – «А у меня Толик в гостях». – «Серьёзно? Ну, привет ему». – «Передала».

– Эй, ты не передала мне привет.

– Привет тебе от бати, – сказала Нина, забирая телефон.

Толя зачем-то включил свой. Но ему никто не написал за это время

– И что, вы так каждый день, в натуре?

– Почти каждый теперь, да. Я жду. Мне кажется, он вот-вот меня позовёт. Куда хочешь пойти?

– Да никуда. Пошли домой, я замёрз!

– Не-е, надо проветриться. Так, давай-ка пойдём к твоему святому?

– На*** это?!

– Ну, просто.

– Он уж не принимает…

– Почём знаешь? Он чё, как эти, что ли? Как врачи? По часам принимает? Во вторник и четверг утром подростковое время – лица до двадцати одного проходят без очереди? А в четвёртую пятницу каждого месяца – дезинфекция кабинета? – она рассмеялась.

– Может, и не так… По-моему, мне кто-то сказал, что он только до обеда принимает, – Толя пытался вяло сопротивляться, но постепенно до него дошло, что по какой-то неведомой причине и сам хочет пойти к дому святого, просто чтобы взглянуть на него хоть одним глазком. Вдруг в то время, как они придут, святой выйдет в туалет, например? Святой святым, но ведь у всех бывает нужда? А если по-большому придавит?.. Короче, в любом случае он может быть там, и Толя хоть увидит его.

– Это ты, Нинка, хорошо придумала.

– О! Видишь, ты уже поймал это.

– Чё?

– Волну. Мы на одной волне.

– На какой на*** волне?

– Камушек поднимает на волну, потом под неё падаешь, правда, но мы на одном уровне, и мысли сплетаются. Не со всеми. Но мы же родня, как-никак, понимаешь?

– Мы не родня, – возразил Толя.

Он подумал, что раз собрался её трахнуть, надо избавиться от препятствия в виде разговоров о том, что они родственники. «Когда это я успел решить, что хочу её трахнуть? – попридержал он сам себя и на всякий случай коснулся рта, чтобы убедиться, что мысли не выходят вслух. – Наверное, там на полу. Вот это задница! Упругая, как у…» Он не нашёл подходящего сравнения. Но задница была точно более упругой, чем у Лизы. Удивительно, но именно в эту секунду Лиза позвонила.

– Ало.

– Это кто? – спросила Нина.

– Это кто у тебя там? – спросила Лиза.

– Это Лиза. Это Нина, моя сестра, – последовательно ответил Толя.

– А, понятно. Привет ей! Ты чего трубку весь день не брал?

– Занят был. Работаю.

– Правда? Что-то у тебя голос какой-то странный и разговариваешь странно.

– Всё, рабочий день кончился, можно и расслабиться…

– А, ясно, эх, Толя-Толя…

– Что «Толя-Толя»?! – он почувствовал, как ярость пронзает его от макушки до пяток. Он остановился, выпрямился, его затрясло. Нина взяла его за плечи: «Эй-эй, успокойся», но ему потребовалось время, чтобы отдышаться. Лиза говорила:

– А что? Ты не понимаешь? Тебя только куда отпустишь, ты уже напиваешься. Разве это дело? Я тебя всё пытаюсь прокачать, чтобы ты человеком стал, чтобы ты…

– А зачем тебе это? Просто зачем? Если я тебе не нравлюсь такой, как я есть – то на*** все эти прокачивания?!

– Ой, всё, Толя, давай потом, когда протрезвеешь. Не звони мне пока…

– Стоять! Ну-ка, всё-таки проясни мне этот момент? И на***а ты Юре рассказываешь про меня? Какое его дело, куда я поехал.

– Ну, он…

– Он же тебе не нравится? Или ты это всё п****ла, чтобы я не заметил… Короче, чё за ***** между вам там творится?!

Лиза повесила трубку.

– Ну, ты выдал. Что, ревность?

– Х***ность!

Остаток пути до дома святого они прошли молча. Толины мысли сгустились, помрачнели, превратились в непроницаемый, ледяной кусок камня мазутного цвета. Чтобы размотать мысли и снова начать читать их, потребовалось бы раздробить камень, и поэтому Толя не мог больше думать, а только слышал пульсирующее: «тыц-тыц-тыц» – ритм стучал в чёрной глыбе, прорываясь изнутри. В глубине же – он знал это, хоть и не видел – в самой сердцевине камня бесновалось пламя ненависти.

Глава шестая

Уже свернув на Удальцова, Толя вдруг понял, что постепенно приходит в себя.

– Я понял, Нина. ***, это оно и было! – воскликнул он.

– Кто, что? Ты о чём?

– Эта ненависть. Она-то и ведёт людей. ***, если из-за такой мелочи можно так озвереть, то что удивляться, что происходит всё это?! Меня просто скрутило, но это я щас почувствовал. А обычно она скручивает, а я не чувствую. И всё это есть в каждом. ***, и копится, и затвердевает… Ну, как и в отце, например. Да и в шефе тоже. Только он более холёный и скрытный, поэтому не так заметно! Но ты прикинь – если в каждом это есть, то какого вообще?!.. Как это выдерживает земля?! Такой поток ярости и злобы! Человек просто – О****ШИЙ ЗВЕРЬ! – он выкрикнул последние слова, чтобы вся улица, а главное святой, услышали.

Нина кивала и улыбалась, но ничего не говорила. Толе и не нужно было, чтобы она поняла. Главное, он разгадал это сам. Ему казалось, что гашик почти отпустил его, и мысли потекли обычным чередом, и разница лишь в том, что теперь он контролирует их, тогда как предыдущие часы мог лишь читать, словно они не принадлежали ему. Впрочем, он был далёк от того, чтобы протрезветь полностью. Толя не мог держать это в себе и сбивчиво бормотал:

– Это целый кусок паззла! Про ненависть. Надо же – я раскрыл его! ***, надо извиниться перед Лизой, но она поймёт. Вернусь – подарю ей чего-нибудь… Она знает, что я этого и ищу. Это объясняет некоторые вещи, которые происходят… Мне в принципе по***, но если и всё остальное понять, то можно будет кое-как жить. Короче... ***, это такой инсайт!

– Так, угомонись. Где он тут?

– Вон, через дорогу, в седьмом доме.

Они перешли дорогу. Покосившуюся избушку накрыл снег, зелёная крыша целиком побелела. Под покровом ночи какой-то мужик, чертыхаясь, чистил во дворе дорожку от калитки до сеней. Его слабо освещала тусклая лампочка, висевшая над крыльцом. Присмотревшись, Толя узнал утреннего питерского зануду.

– Давай обойдём, – шепнула Нина. – Я с той стороны знаю дорожку.

Они прошли между пятым и третьим домом, чтобы оказаться у сарая позади седьмого. Тут в заборе была огромная дырка, через которую оба пролезли без труда. Утопая в снегу, они дошли до стены дома и остановились.

– И чё теперь? – громко прошептал Толя.

– Ну, слушай!

Нина приложила ухо к бревенчатой стене.

– Да ну бред, – ответил Толя, но стянул шапку и тоже приложил ухо. Ничего не было слышно.

Вдруг скрипнула дверь с другой стороны. Они присели, оказавшись практически полностью в сугробе. Высокая худая фигура медленно прошла до туалета. Снова скрип, журчащий звук, скрип, тёмный силуэт вернулся в дом. По дороге он сказал несколько слов питерскому мужчине, и тот что-то ответил, но ветер проглотил голоса и превратил их в «бу-бу-бу».

– Отпускает его, – перевела Нина.

– Так это он?!

– Наверное.

Питерский мужчина перестал орудовать лопатой, теперь скрипнула калитка, и через пару минут дородная фигура проследовала по Удальцова в ту сторону, откуда они с Ниной пришли.

– Охренеть! Я так и знал, что он пойдёт! – громко прошептал Толя, выпрямляясь.

– Смотри!

В одном из окон загорелся свет. Ничего не говоря, молодые люди стали красться вдоль стены туда. Под их ногами скрипели гнилые доски и мусор, скрытые снегом, но было полное ощущение, что ветер и снегопад поглощают любые звуки, и они как парочка невидимых ниндзя приближаются к святому, никем не замеченные.

– Ну? Давай, загляни, – сказала ему Нина, когда они подкрались к окну. Толя стоял в нерешительности несколько секунд, потом нащупал ногами какой-то выступ в основании стены, взялся пальцами за оконный проём и приподнялся, чтобы заглянуть в золотящееся электрическим светом окошко.

Поначалу он не увидел ничего, кроме занавески, и уже собирался было разочароваться, но потом, когда глаза немного привыкли к ослепительному яркому свету, он стал различать, что занавеска не такая уж плотная, и обрывки движений, происходящих за ней, вполне можно угадать, если сосредоточиться.

Так, он вскоре увидел, что та же высокая фигура, что ходила в туалет, теперь темнеет в глубине комнаты, и что если присмотреться внимательнее, то в её изгибах можно угадать пожилого человека с короткой козлиной бородкой.

– Ну чего там? – в нетерпении спросила Нина.

– Он там, – чуть слышно прошептал Толя. Он сам не мог понять, что в этой тени, слабо ложащейся на занавеску, так загипнотизировало его. Впрочем, сводная сестра не стала дожидаться и сама подлезла к стеклу, чтобы посмотреть. Фигура тем временем двинулась и уменьшилась.

– Встаёт на колени, – ещё тише сказал Толя.

– Где он? Чё-то я не вижу.

– Вон же.

– Где-е?

– Да не ори ты, он же услышит.

Шло время, и Толя стал различать, как от тени отсоединяется маленькая тростинка и делает какие-то движения.

– Он крестится.

– Где ты это видишь?! Толя, ты выдумываешь – там ничего не видно!

Нина разочарованно вернулась в сугроб. Но Толе было всё равно. Он почти касался лбом стекла, и ему начало казаться, что сквозь завывания злого беспечного ветра он слышит звонкий уверенный голос, взывающий к силе, которая существует очень далеко, за гранью реальности, в которой они с Ниной пребывают.

– Он молится, – сказал Толя, – я почти слышу!

– Нельзя «почти слышать», – раздраженно сказала Нина. – Ты или слышишь, или не слышишь!

Толя отмахнулся от неё и продолжил глядеть в занавешенное окно. Ему даже почудилось, что тень святого становится темнее, а свет, напротив, теряет яркость; что чем дольше длится молитва, тем твёрже становится голос, тем он явственнее пробивается сквозь материю и стекло и вот-вот достигнет Толиного слуха. Толя задрожал. Из ниоткуда в нём родилось понимание, что если голос проникнет в его голову, он уже не сможет быть прежним: не сможет всё мерить деньгами или их отсутствием, нечто слишком важное переломится в нём, рухнет какая-то опора, и он останется без защиты в мире, где ничего, кроме денег, не имеет важности. Толя испугался неясной перспективы быть поглощённым молитвой, верой – тревожными словами, которые по отдельности не имеют никакого значения.

– Я замё-ёрзла! – громко начала ныть Нина.

– Да что с тобой?!

Вдруг он понял, что она никогда не даст ему добраться до святого, что с ней связано слишком много гнилых, чёрных мыслей, что даже сейчас он одной рукой хочет дотронуться до святого, а другой – полапать её за задницу. И впрочем, что это за святой такой, чья мораль запрещает лапать задницы?! Толя посмотрел на Нинину фигуру сверху вниз. Он снова хотел её, даже острее, чем раньше: хотел смять в объятиях её плечи, грудь, живот, искусать шею, губы, схватить в кулак пропитанные сладким потом волосы и внюхиваться в неё, хотел высечь из неё крик, хотел сделать ей больно, уничтожить её, унизить её и отца, и, наконец, хотел умереть в ней. Молитва стихла. Он обернулся к занавеске – тень двигалась.

– Он идёт! – громким шёпотом сказал Толя.

– А?

– ***-на! Бежим!

Спрыгнув в сугроб, Толя схватил Нину за руку, и они побежали – но почему-то не обратно к сараям и к дырке в заборе, а через двор и входную калитку на улицу.

– Не оборачивайся! – со смехом крикнула Нина, но Толя, наоборот, хотел обернуться. Он думал, что увидит святого скромно стоящим на крыльце под раскачивающейся лампочкой, но там никого не было. Тогда Толя даже остановился, ожидая, что, может быть, он выйдет позже. Но в облике избушки ничего не менялось: секунду, полминуты, минуту…

– А может, мне и показалось, – признался он.

– Да по***у-у, Толя, ты там залип и так на полчаса. Пошли, я закоченела.

– Это же твоя идея была.

– Ну и что? Чё не взбредёт в голову по накурке, – она засмеялась. – Ты чё, никогда не курил, что ли?

– Курил, но давно. После института уж как-то не доводилось.

Они свернули с Удальцова и наткнулись на какого-то прохожего. Толя не обратил на него внимания, но мужчина узнал его.

– О! Опять нежданная встреча! *** себе! Столько лет не видались, и тут второй день подряд.

– А, привет, Лёх.

Они пожали руки, и Толя шагнул было дальше, но бывший одноклассник остановил его.

– А чё ты от меня вчера с****лся так? Я не понял этого, Толик.

– Да чё-то замёрз.

– Ну ни*** себе. Встречаемся первый раз за ***ву тучу лет, а он замёрз, нормально? – Лёха явно был поддатый и обратился уже к Нине.

– Лёша, о*****сь, мы правда замёрзли, – сказала она.

– О, ***, это ты. Не узнал, – мрачно сказал Лёха. – Как оно?

– Нормально. Шагай куда шёл.

– Я уж сам порешаю, куда мне, – он икнул, – шагать. Чё, Толь, как оно? На малой родине?

– Отлично. Слушай, ты извини за э-э, вчера, я просто устал тогда с дороги…

– Да по***, пошли бухнём щас.

– Не, мы домой.

– А чё так? Детское время.

Толя шагнул дальше, но Лёха толкнул его, поставив обратно на то же место.

– Меня вот Ленка выгнала, сказала: «Иди с собакой гуляй. Думай, ***, над своим поведением». Я иду и думаю.

– А где собака?

– А тут ты мне встречаешься. Пошли, потолкуем, посидим… Ты меня вчера так угостил хорошо, Ещё, может быть, есть деньжатки?

– Да где собака-то?

– Да *** с ней с собакой, ***! Почему вам всем собака важнее человека, я понять не могу?! – Лёха воздел руки, произнося эту драматичную фразу. – Дай денег, а? Будь человеком. Ты же из Москвы, у тебя ж их до***, а?

– Нет, – мрачно ответил Толя и пошёл дальше, но Лёха догнал его и встал поперёк дороги.

– Так, ***! Стоять!

– Лёха, о*****сь от него, чё те надо от нас? – сказала Нина. – Иди домой к жене.

– Тебя не спросили, прошмандовина!! – взревел Лёха, и тут же упал. Толя сам не понял, как сделал это, но он вложил всю силу в удар и попал точно в челюсть. Лёха приподнялся, тряхнув головой, и пробормотал:

– Ну, я щас б**** тебя…

Толя понял, что не сможет снова ударить его рукой, а вот ногой ничего страшного – в темноте даже не совсем было понятно, что это человек. Ботинок очень легко стал ходить туда-сюда… Ему казалось, что всё происходит довольно медленно, хотя на деле он наносил резкие, точные удары, целился в голову.

Он понял, что бьёт уже в холостую только после того, как зачерпнул снег носком. Ботинок отлетел в темноту. Когда холод лизнул пятку мокрым языком, ярость понемногу отпустила его, и он без сил упал на снег, пропитанный тёплыми кровавыми ручейками.

Лишь теперь он снова чувствовал своё тело – на протяжении нескольких минут ударов оно куда-то подевалось. Оказывается, Нина мёртвой хваткой вцепилась в его руку и орала всё это время. Загорелось даже несколько огоньков в окрестных домах, но никто не вышел.

– Где мой ботинок?

Не дождавшись ответа, Толя поднялся, попрыгал на одной ноге, опуская руки вниз в поисках, но ничего не нашёл. Вскоре он упал на Лёхино тело.

– А, во.

Сидя на Лёхиной спине, он кое-как натянул ботинок и попросил Нину помочь встать.

– ***, сам себе помогай! Ты ******ый?! Ты его чё, убил, что ли?

Она испуганно нагнулась к Лёхе.

– ***ня, вроде дышит. П****ц, братик! Ты чего хоть?!

– Сам не пойму, – Толя пожал плечами. Странно, но сейчас, когда злоба полностью вышла из него, он чувствовал облегчение и ни следа раскаяния. Больше того, он ощущал себя протрезвевшим, даже как будто отмывшимся от чего-то.

Толя и не хотел разбираться, что это было. Его ослепило слово, которое Лёха сказал Нине, но на деле, если покопаться, он давно хотел это сделать. Может, ещё со вчера, а может, и со школы – хотел убить их всех, кто лапал его Нину. Ведь она ещё тогда могла бы принадлежать ему.

– Ой, ***…

– Что? Дошло наконец? – спросила Нина.

– Не, не это дошло. Какая-то ***** у меня в голове творится.

Он снова встал на ноги, и они пошли дальше.

– Надо тебе ещё дунуть. А то пипец спятил.

Толя понимал, что ещё дуть ему, наоборот, не надо, но он решил помолчать и не спорить. И так слишком много мыслей. Он вдруг понял, что у него болит кулак. Посмотрел на свою руку. Нина уже приготовила для него пайп.

– У тя чё, с собой? Прям тут?

Они покурили, не отойдя от Лёхи даже на десяток метров. Вскоре тот зашевелился и встал.

– О, очухался. А я реально боялась, что ты его того…

– Да не, я ж легонечко. Ох…

– Тяжело идти? Давай помогу.

Почему-то ноги стали плохо слушаться, и Толя опёрся на Нинино плечо и заковылял, как будто это его избили, а не Лёху. С каждым шагом он терял последовательность происходящего: стало казаться, что стычка произошла раньше, чем их поход к дому святого, и что бил он не Лёху, анадменного мужика из Питера… и что рядом с ним не Нина – его названная сестра, – а Лиза, и это её он самозабавенно лапает за задницу… Но ведь у Лизы нет такой охрененной задницы? Тогда кто это? Неужели одна из многочисленных старух этого городка?.. ***, а что я тут делаю? Ведь я не за этим приехал. А зачем? Как я тут оказался? Что это во мне?.. Что это хрустит, булькает?..

Потом Толю бросили на кровать, и он уснул.

Глава седьмая

– О**еть, – сказал Толя, сообразив, наконец, где он и сколько времени.

На кухне была слышна какая-то возня. Он поднялся и заглянул туда прежде, чем пойти в туалет. Но это оказался не Чапа, а пара котов, ковырявшихся в миске с кормом. Умывшись, Толя на всякий случай исследовал остальную часть квартиры, но хозяина нигде не было. В этот раз он даже не пошёл к дому святого – какой смысл? Был почти полдень.

Больше всего его удивляло, что он не помнил, как дошёл сюда. Всё-таки от того места, где они последний раз курнули и его накрыло, до Чапиного дома было минут тридцать ходьбы, и почти ни одной из них он не помнил. Разве что ладонь до сих пор помнила сладкую упругую Нинину задницу. Воспоминание заставило улыбнуться, но ненадолго – что сказать шефу? Третий день без результатов. Но попытка совести проклюнуться была напрасной – Толя понял, что ему насрать и на шефа, и на задание, и вообще на всё.

Он улёгся на кровать и включил на телефоне ютуб. Стал смотреть смешные ролики. Так прошло минут сорок. Потом пришёл Чапа.

– О, здарова! – сказал он, усаживаясь на табурет возле Толиной кровати.

– Привет. Слушай, как я вчера пришёл?

– Куда?

– Ну, сюда.

– Да *** тебя знает. Я дверь не запирал. Даже не знал до утра, что ты тут.

– А-а, понятно. А ты где был?

Чапа загадочно полуулыбнулся и потупил взгляд.

– Чё? – Толя нахмурился. – Чё такое?

– ***, ты ржать будешь.

– Ну? Илюх, говори, не *** вола!

– Да это всё ты… заронил в меня, ***** – Муха, зерно сомнения. Вот я и пошёл.

– Да куда?!

– Да к Вадичке этому!

– К святому? Ё****о, – Толя откинулся на подушках и засмеялся. У него стало колоть в висках, и он перестал смеяться. – Ну и чё? Попал?

– Попал.

– Серьёзно?! И как он?

– Да как тебе сказать… толком ничё не сказал. Велел, знаешь что? Раз, говорит, ты не верующий, то вот тебе епитимья.

– Кто?

– Епитимья, ну это покаянная такая ***** типа. ***, погугли! Короче, на, говорит – читай каждый день, сорок дней, молитву с утра и вечером. Прочитаешь – приходи.

– Ни***а не понял. А смысл? Если ты не верующий?

– Вот не знаю…

– А что ты у него спрашивал-то?

– Да всё про то же. Про родителей.

– ***. А чё с ними? Они же это… ну…

– Да этот вопрос и задавал, – Чапа опустил взгляд в пол, как бы винясь за слабость своего атеизма, – типа есть там чё или брешут.

– Ну, так и спросил?!

– Нет, конечно, но смысл такой был.

– Понятно. То есть ты думал, он чё, типа спиритический сеанс тебе сделает?

– Да ни*** я не думал. Просто правда было интересно: почему они так рано ушли, например? Почему у меня такое чувство, что … – он надолго замолчал.

– Что «что»?

– Что они не всё успели… ***, ладно, Толь, тебе не понять.

Чапа поднялся и, качая головой, ушёл на кухню. Теперь там поднялся громкий, явно не кошачий шум.

«А чего это мне не понять? – удивился Толя про себя. Он только теперь заметил, что вчерашняя пляска мыслей продолжается, и окружающие звуки прокладывают им зыбкую дорожку. – Кажись, меня ещё не полностью отпустило, но теперь это на пользу. Почему на пользу?..» На это он ответа не знал. Но и ладно – ещё найдётся ответ. Толя махнул рукой и решил ещё посмотреть ролики с ютуба. Где-то в середине дня позвонил шеф.

– Ну что там, Толя?

– Пока без больших успехов.

– Это как так? – в голосе шефе послышались металлические нотки. Пожалуй, голос даже стал злым, но Толя понял, что ему наплевать.

– Ну, вот так. Это же святой, а не какой-нибудь… эээ… – Толя не нашёл подходящей замены слову «терпила». – Он, во-первых, сразу к себе не пускает: надо занять очередь, заполнить анкету, потом только попасть. Но и там он сразу не даст того, что ты попросишь. Вот, допустим, мне велел читать молитвы…

– Так, ты мне зубы не заговаривай, – оборвал его пространный рассказ шеф. – Ты с ним всё-таки встречался, значит?

– Ну-у, да.

– Так да или не да? Я не понимаю, Толя. Если разговаривал, то почему не позвонил? У тебя же простое задание – договориться обо встрече для меня, вот и всё.

– Не звонил, потому что нечего пока докладывать, Леонид Викторович.

– То есть о встрече не договорился?

– Ещё раз завтра надо прийти.

– Окей, ещё раз – так ещё раз, Толя. Но если результатов не появится, я буду сильно разочарован.

– Ну и *** с тобой, – сказал Толя, уже сбросив вызов.

Приятное тепло разлилось по его телу. Он толком не мог понять, с чем оно связано, а потом догадался, что это пофигизм заполняет все клеточки его мозга и шепчет, что всё будет нормально. Потом Чапа с кухни крикнул, что приготовил обед.

– ******льно, Чап, – с искренним уважением сказал Толя. – Ты как был для меня образцом для подражания, так и остался.

– В смысле?

– Ну, ты такой… ***, не знаю. Патриархальный, что ли! Даже твой дом. Здесь приятно находиться.

– А-а, – Чапа смотрелся немного потерянным. Он наливал суп в глубокие старые тарелки. – Ну, спасибо.

– Расскажи мне, как этот святой выглядит? Внешность.

– А зачем тебе? Ты же сам к нему собираешься.

– Ну, ты видишь, я всё собираюсь, но не попаду никак. И вообще… достало это. Тупое задание, тупой шеф! – Толя откинулся на кресле. – Всё это глупо, надо поискать себе нормальную работу. Что я как ребёнок? Двадцать три – а до сих пор мальчик на побегушках.

Чапа нахмурился, но продолжал хлебать щи и молчал.

– Что думаешь, Илюх?

– О чём? Я тебя не понимаю.

– Ладно, насрать. Так как он выглядит?

– Да определись ты – надо тебе это или нет?! – Чапа с раздражением посмотрел на него, засунув одну руку в бороду. – Люди со всей страны приезжают: у кого дети больные, у кого дом сгорел – просят помолиться за них, а ты какую-то ****ю несёшь.

– Я несу? Это ж ты у нас атеист ***в, – Толя захихикал. – То доказывал мне тут позавчера, что ничего там нет и всему голова математика, а то вдруг выходной выдался – побежал, *****, справляться у боженьки про маму с папой! Тоже мне – человек-принцип нашёлся. Больше всего терпеть не могу такое вот лицемерие, знаешь. Когда одно говорят, а тайком другое делают. Я же не *******юсь, что я верю там или не верю… Просто не знаю и всё! А ещё мне любопытно, какой он! Вот и прошу: расскажи, как он хоть выглядит-то?

– Пошёл на***!

– А, не хочешь, так и не надо.

– Нет, я серьёзно. Иди на*** из моего дома! – Чапа грозно поднялся над столом, громыхнули тарелки, стихли коты.

– ***-я, Илюх, не начинай, – Толя боялся поднять взгляд, чтобы не столкнуться с разгневанным Чапой, но тот был настроен решительно.

– Ведёшь себя, как м****! Ещё на родителей моих залупаешься! Вон из моего дома.

– Ой, ***! Да что с тобой? На, подавись!

Толя почувствовал раздражение и решил действительно уйти. Он кинул на стол три тысячи рублей и отправился на выход.

– Забери свои бумажки! – заревел ему вслед Чапа.

– Это за постой, Чап, не *******йся, – ответил Толя и хлопнул дверью.

В этот раз он не стал играть в прятки с собственными желаниями и сразу отправился к Нине. Вчерашний снег почти растаял и смешался с сырой грязью. Пахло весной и теплом, но это был обманчивый аромат – люди знали, что ночью ударят заморозки, и многочисленные лужи и ручейки снова покроются льдом, а к утру может нападать ещё снега. Толя уже почти не обращал внимания на месиво под ногами. Больше того – то, что он шёл к Нине, – заставляло его идти вприпрыжку, почти скользить по сумеречным унылым пейзажам, и свербевшее во всём теле желание увидеть её, обнять, прижать к себе затмевало серость декораций. Всё казалось свежим, интересным, наделённым исподней красотой, которую только оставалось разгадать, но для этого уже есть ключик. Он был почти уверен, что знает его…

Но Нины дома не было. Толе открыла соседка и молча впустила его в квартиру.

– А Нина где?..

Соседка не ответила и ушла в свою комнату.

– ***, алё!

Но девушка больше не показывалась. Странная. Ладно… Толя нашёл Нинин пайп и смотрел на него. «***, не дул с пятого курса, реально. Почти два года прошло», – думал он. Очень хотелось, но он решил дождаться Нину. На улице быстро темнело. Вот теперь и мороз недалеко, а Толя всё ждал… Часы показали семь. Уже хотелось есть. Сейчас Нина придёт, Что-нибудь приготовит… Скорее бы. Семь тридцать. ***, да где она?! Толя в нетерпении поднялся и стал ходить из угла в угол. Голод и желание дунуть, и желание увидеть её перемешались и заставляли чувствовать себя очень счастливым (ведь ему есть чего ждать), но и очень раздраженным. Ведь всё это так близко – а где она шляется?!

Вдруг страшное подозрение залезло ему в голову – вдруг она с каким-нибудь парнем? Тусит сейчас и знать не знает, что он тут ждёт?! Ведь он хотел сделать сюрприз и даже не позвонил. С другой стороны, они договаривались, разве нет? Толя не мог вспомнить ту минуту, но был уверен, что перед сном он сказал ей: «Я к тебе завтра приду», а она ответила: «Приходи, конечно, милый братик». «Милый братик?» Это чё? Из сказки какой-то?

Толя вышел на улицу и отправился купить цветов. С одной стороны, порадует сестрёнку, с другой – немного скоротает время ожидания. Цветы нашлись не сразу, но через полчаса он вернулся с букетом к Нининому дому. Девятый час… Да где она?!

Войдя в общий коридор, Толя услышал голоса в прихожей Нининой квартиры. Строгий мужской и еле слышный женский. Он спрятался в тени у мусоропровода и подслушивал. Видимо, женский принадлежал соседке, а мужской?..

– Вам точно не известно, с кем она провела вчерашний вечер?

– Бу-бу-бу…

– А где вы были в ночь со вчера на сегодня?

– Бу-бу … бу-бу-бу-бу …

– Ясно. У неё были родственники в городе?

– Бу-бу-бу?

– А где её родители?

– В бу-бу.

– В Москве? Адрес знаете?

– Нет.

– Ещё кто-то?

– Я ничего не бу-бу …

По Толиной шее пополз ужас. К чему эти вопросы? Откуда тут менты? Он врос в стену, хотя появившийся в голове второй голос велел немедленно выйти на свет и громко заявить о себе. «Ни за что! Не буду даже слушать тебя, Толян!» – сопротивлялся ему основной Толин голос, и повстанец понемногу успокоился и тоже прислушался. Интересно, она уже сказала, что он приходил и ждал её?

– Поедете с нами на опознание? Нужно два человека, кто её знал. Подозреваемый уже опознан.

Опознание? Толя почувствовал, что ноги стали ватными. Нет, это невозможно, невозможно! Это плохой сон! Лязгнула дверь. Три фигуры прошли мимо него: мент, соседка и ещё мент. Кажется, соседка взглянула в его сторону и даже узнала (по крайней мере, её взгляд изобразил какое-то движение мысли, когда коснулся его лица, но тут же потух снова – Толя догадался, что она, наверное, тоже весь вечер была под чем-то). Девушка, впрочем, ничего не сказала, а менты прошагали мимо, не обратив внимания.

Толя бросился к двери – оказалась не заперта. Он зачем-то вбежал в Нинину комнату. Он всё ещё не верил в услышанное. Какой-то ****ный бред. Какая-то ****ная… Он остановился. Глаза были как блюдца – он увидел своё осунувшееся, бледное лицо в отражении зеркала. В квартире было тихо, но кто-то третий был тут. *****. Наверное, тут ещё есть соседи. Они могли видеть его! ***, да какая разница – это же не я её… Толя замер. Безумная мысль посетила его, и он чуть не сблевал прям посреди комнаты. Нет-нет, невозможно. Они сказали, есть подозреваемый. Он опустил взгляд на руки. На правой кисти был синяк в районе костяшки. ***, я же избил вчера этого м****а! Твою мать! Опять захотелось блевать. Толя кое-как собрался и сел на диван. Две слезы коротко, как бы по инерции, стекли по щекам, но он был не готов плакать. Он ещё не верил.

Рука нащупала на диване пайп. Там ещё было немного гашиша, но надо было добавить. Откуда она его брала? *** его знает. Толя порылся в тумбочке и, как ни странно, почти сразу нашёл кусочек плюшки, завёрнутый в фольгу. Он поспешил затянуться. Безразличие упало на него огромным панцирем, но смерть была слишком существенным событием, чтобы просто забыть о ней. Толя покурил ещё. Нет, он всё ещё помнит. ***. Толя сунул пайп в карман и вышел на улицу. Сраный мороз ударил. У дома почему-то всё ещё стояла ментовская машина. Они что, до сих пор не уехали на опознание?

Толя пошёл в сквер и сел под фонтан. Он посмотрел на девочку без ладошки, на огромного защищающего её солдата и вот теперь горько, навзрыд заплакал. В его груди бушевало раскаяние.

– Даже если это сделал Лёха! – это же Я, Я её убил! – воскликнул он вслух и закачался туда-сюда, хватаясь за голову.

Он понял, что не может объять эту мысль: смерть. Одно короткое слово: смерть – а оказывается, оно так рвёт душу. Ему показалось, что он опять совсем трезвый, и, нащупав пайп, затянутся в третий раз. На этот раз он держал ядовитый дым в себе секунд десять, и выдохнул только, когда стало нестерпимо свербеть в горле.

– Ма-а, – он сам не заметил, как набрал маме.

– Что, сынок?

– Тут это… п****ц короче.

– Не ругайся. Что такое? Ты пьяный, что ли?

– Дай отца.

– Отца? Да он уже…

– Дай отца! – заорал Толя не своим голосом. Мать что-то пискнула, потом раздался отцовский голос:

– Да?

– Па.

– Чё тебе?

– Нину убили.

– Что?

– Убили Нину.

– Как убили? Кто? – отец явно растерялся.

«*** в пальто», – чуть не ответил Толя, но сдержался. Потом он захотел сказать: «Я убил, я убил – и трахнул!» Но потом кое-как заставил себя не говорить и это.

– ***, па, – пробормотал он, – это п****ц. – и повесил трубку.

Он зачем-то набрал Лизе, хотя понимал, что не станет рассказывать ей ни про Нину, ни тем более про убийство. Но Лиза не ответила. Он машинально набрал второй раз, и она прислала смс: «Не звони мне!». Истеричка долбанная. Толя затянулся снова, но в пайпе уже ничего не было. Впрочем, его и так хорошо накрыло – просто он не ощущал этого.

– Эй, парень, это, пс! Ты чё тут? – спросил кто-то.

– А?

– Ты чё тут, это, дуешь, что ли? – мерзкий голосок захихикал. Толя не видел говорящего. Наверное, он стоял где-то в темноте. Рядом горел всего один фонарь и освещал он только самого Толю.

– Не твоё дело. От****сь.

– Да ладно, это, не злись, это… Спайс хочешь? Забирает норм ваще, и стоит копьё.

– От****сь, я сказал!

– Ладно, ладно… это, нервный, блин, это…

Человек испарился. Толя понял, что опять идёт снег. ****ный бесконечный ночной снег. Он плакал, но уже спокойно, не навзрыд – а как бы выплакивал ужас и отчаяние. Ему сделалось очень стыдно за себя. Вместо того чтобы сделать для неё что-нибудь хорошее, весь вечер фантазировал, как трахнет её. А потом ещё как скажет об этом когда-нибудь отцу. Не скоро, нет – может, лет через пять или даже пятнадцать, когда тот одряхлеет и будет сдыхать, хватаясь за раздувшуюся печень… Тогда бы он наклонился и сказал: «А Нинку твою, па, я-таки трахнул в две тысячи шестнадцатом». И как знать – может, отец и умер бы от этого и наконец-то перестал травить их с матерью жизнь… Впрочем, кто знает, что будет через эти пять лет? И что было бы с Ниной… Господи, бедная, несчастная Нина. Он опять схватился за голову. Стало казаться, что череп многократно увеличился, раздулся и вот-вот лопнет или утянет всё тело на обледеневший асфальт. Толя кое-как поднялся и побрёл к Чапе.

Илья угрюмо открыл дверь, но, увидев заплаканного, мокрого и дрожащего от холода друга, без разговоров впустил его. Минут тридцать он отпаивал его чаем, потом спросил, и Толя ответил. Чапа покачал головой и поставил на стол бутылку.

– У тебя, блин, всё наготове, – вяло отметил Толя.

– Пей, Толян. Надо выпить.

И они выпили.

– Я много не смогу. Я уже угасился маленько.

– Вижу. Ложись.

Чапа помог Толе подняться и отвёл в ту же комнату, где тот ночевал прежде. Но Толя не хотел засыпать. Ему было страшно, и едва потух свет, он поспешил сказать:

– Это п****ц, Чап, это просто п****ц. Всё, к чему я прикасаюсь, рушится, не получается! Всё. Всё, что мне давали – портится. Всё, что у меня было в этой жизни… Всё это я пускаю п***ой. Это, Илюш, какое-то проклятье: я уехал от вас ото всех. Думаешь, у меня появились в Москве друзья? *** там! Юрец? Это разве друг. Алкаш ****ный. Постоянно денег просит. Один раз поцарапал его машину… Вот тоже пример, кстати: машину испортил! Дружбу – испортил! Девушка была, которая меня куда-то тянула… – испортил! Нашёл сестру, и через сутки её… ***-я-я!!!!

– Так, ложись, спи. Утро вечера мудренее, – строго сказал Чапа. Дверь скрипнула и затворилась, несколько секунд были слышны шаги, потом сделалось тихо и страшно.

– Я всё порчу. Всё, к чему я прикасаюсь, – умирает. Эй, ты тут, слышишь меня? – но в темноте уже никого не было. Толя лежал один и дрожал от внутреннего холода.

«П****ц», – повторил он бесконечное количество раз прежде, чем уснуть.

Глава восьмая

Он проснулся в совершенно ясном сознании, хотя проспал не так долго. На часах было начало седьмого, а за окном темнота. Начинался понедельник. Толя поднялся и осмотрелся. Мысли плясали в его голове, но сегодня это был не весёлый танец, а напротив скорбный. Первое, о чём он подумал – неужели это правда? И вставать уже не хотелось. Но Толя заставил себя. Он оделся и без завтрака вышел на улицу. Было холодно, но снега на земле осталось совсем немного, он опять растаял к утру. Крыши и деревья были покрыты инеем, лужи – льдом.

– Ты никогда этого уже не увидишь. Ничего не будет для тебя, – пробормотал он.

Путь до дома святого лежал мимо полицейского участка, и Толя вдруг решил завернуть туда. Это было совершенно спонтанное и бессмысленное решение, как он подумал, уже зайдя внутрь. Но, будучи внутри, уже было глупо разворачиваться и уходить.

– О, Толян, привет! – сказал проходивший по коридору опер.

– Привет. («***, когда они перестанут узнавать меня?!»).

– Не узнал?

– Ну-у…

– Мы не особо дружили, но я тебя хорошо помню. Ваш класс с нашим играл за кубок в девятом.

– А-а, понятно.

– Миха, – Миха протянул руку.

– Угу.

– Слушай, зайдёшь ко мне? Я думаю, я знаю, почему ты здесь.

Толя послушно последовал за опером.

– Будешь? – спросил Миха, указывая на бутылку.

– ***, ну… семи утра даже нет.

– А, точно. Извини, я просто же в ночную работал… Короче, это про твою сестру.

– Да, – Толя почувствовал, как режет сердце.

– Повязали вчера этого м****а, и он начал на тебя гнать. Я сразу и вспомнил, кто ты такой. Поэтому и узнал. Честно говоря, не поверил ему вначале, что ты в городе. Думал, он белку словил.

– Это Лёха, да? – мрачно уточнил Толя.

– Да-да, никаких сомнений.

– Хорошо.

– В смысле?

«В смысле я ни хрена не помню ту ночь, но тебе это знать необязательно», – сказал Толин внутренний голос, а внешний промычал что-то бессвязное.

– Но он всё рвётся подать на тебя заяву, мол, за побои. «Вспомнил» об этом уже в конце допроса – мол, они же меня избили. Вот тебе и мотивация, но, знаешь, не хотелось бы тебя впутывать в это дело.

– И чё?

– Мы можем написать, что это Нина его ударила – вот он и отомстил ей. И тебя в этом деле и не будет. Хочешь так?

– А тебе это зачем? – удивился Толя.

– Ну, не знаю. Мне как бы всё равно, но раз уж ты зашёл, я подумал… – опер долго тёр висок, будто разгоняя голову, но ничего так и не придумал. – Подумал, в общем, что тебе не захочется в этом деле светиться.

– Мне всё равно, Мих. Делайте, как лучше, чтобы его засадить. Чем на дольше, тем лучше.

– С этим не беспокойся. У него уже была судимость условная, в этот раз не сорвётся. Сядет по полной, – отчеканил опер.

– Это хорошо.

– Пипец, конечно, ты неважно выглядишь. Может, тебе воды хоть?

Толя повернул голову и взглянул на своё отражение: осунувшийся бледный мужчина с неопрятной недельной щетиной. «Да ты похудел за эти дни», – сказал он сам себе – отражение в ответ лишь ещё больше ссутулилось.

– Да, можно воды. Спасибо. Нет, ничего скрывать не надо, – устало сказал он потом, – пусть в деле всё будет, как было. Мы его встретили, повздорили, я с ним подрался… Он раньше встречался с Ниной – знал, где она живёт. Вот и решил. Кстати, когда это было?

– Вчера утром.

– Бедная, бедная Нина, – пробормотал Толя.

– Ладно, ты иди. Адрес оставь свой – пришлют тогда повестку вопросы задать.

Толя оставил адрес и снова вышел на улицу. Светлело. Он брёл медленно, ноги не хотели двигаться в направлении дома святого. Когда он свернул на улицу Удальцова и завидел избу, вокруг которой уже собралась немаленькая толпа просителей, то подумал, что ненавидит святого, ненавидит его сраного бога, который не защитил их, ненавидит себя и больше всего на свете ненавидит Лёху. Он даже подумал, что хорошо бы разыскать Лёхину семью и убить их, но почти сразу он представил себе смерть. Теперь он знал, как она выглядит, точнее, знал, что резонирует в сердце, когда она подходит слишком близко, и понимал, что у него ни за что и никогда не достанет сил. Это было чем-то огромным, немыслимым, чем-то принадлежащим людям из другого теста… но странно – раньше, если бы его спросили, он бы сказал, что он один из таких людей.

Вот он снова в избе, снова в очереди. Старушка с анкетами, кажется, узнала его и не стала давать новую анкету. Он просидел с открытыми глазами, но как бы в беспамятстве несколько минут, но потом очнулся и пошёл искать её.

– Извините.

– Да, сынок, что такое?

«Не называй меня “сынок”, п***а старая», – мелькнуло злое, но он заставил себя не обращать внимания.

– В общем это… я хотел что объяснить. Я тут не для себя, понимаете? Я работаю на одного человека, он очень богатый. Просто любые деньги может заплатить. У него сынишка болеет, вот он и послал меня, чтобы в очереди не сидеть. Короче, это ему надо встретиться со святым, а не мне. Можете, пожалуйста, просто записать его на встречу как бы?

Старушка довольно долго осматривала Толю, будто вымеряя правду в его словах невидимым прибором, потом сказала:

– В принципе можем, мы так уже делали.

Она замолчала, вопросительно глядя на него.

– Что?

– А вам точно к нему не надо?

– Точно. Нужно ему, вот, – Толя протянул ей визитку шефа. – Если вы тут интернетом пользуетесь, то посмотрите там, кто он. Знаете, сайт его такой, «Гугл». Ну или «Яндекс» можно – просто фамилию вводите и всё.

– Знаем-знаем мы всё, – перебила его старушка. – Яндэксы, Хуглы… Но вы-то точно в порядке? Может, посидите? Ваша очередь уже скоро.

– Я точно в порядке, ***! – взорвался Толя. Тихие разговоры, которые наполняли сени постоянным шумом, разом стихли, он почувствовал, как десятки глаз уставились на него. «От****тесь, святоши», – сквозь зубы прохрипел внутренний голос, но вслух Толя уже ничего не сказал.

– Хорошо, – сказала старушка спокойно и улыбнулась. Визитка исчезла в её кармане, она достала большую тетрадь с расписанием.

– Спасибо.

– Та-ак, вот у Вадички будет свободное окно, похоже… В субботу. Подойдёт?

– Думаю, да. Я шефу сообщу. Пусть уж постарается, – Толя слабо улыбнулся. Ему вдруг понравилась идея впервые (и наверняка в последний раз) повлиять на расписание шефа. – Во сколько?

– В полдень.

– Отлично. Он приедет. Скажите, а сколько надо денег? Ну, хотя бы примерно?

Старушка посмотрела на него непонимающим взглядом, но затем на мгновение что-то мелькнуло в нём, и Толя подумал, что, может быть, цена и будет названа, просто не сейчас.

– Святому человеку деньги не нужны, конечно же, – сказала она ласково.

– Окей. Но он что-нибудь захватит в любом случае. Спасибо вам большое.

– Не за что.

Сделав в тетради пометку на субботу, старушка снова взглянула на Толю. Он понял, что теперь она без слов повторяет свой вопрос. И в этот раз он ощутил не злобу, а бессилие.

– Нет, я просто не могу. Это невозможно. Зайти туда… нет, я не могу. Я же ни во что не верю, – шёпотом добавил он. – Вообще! Я раньше ещё что-то такое делал, в храм заходил, задумывался а сейчас… Там же ничего нет, как мне можно заходить? – под «там» он имел в виду «наверху», но показал почему-то в центр собственной груди.

– Но до этого же хотели к нему?

– Была Нина, а где она теперь?.. Извините, это не то. Невпопад. Я щас пьяный, мне нельзя.

Толя развернулся и чуть не бегом бросился к выходу. Его никто не преследовал, но у калитки он тревожно обернулся – точь-в-точь как тогда ночью – снова ожидая погони, но никого не увидел. Люди даже не глядели в его сторону, занятые бездельем, молитвой или разговором.

Пройдя полгорода и снова очутившись в центре, напротив пресловутого сквера с фонтаном, Толя вдруг понял: это конец, больше тут делать нечего. Надо уехать и уже никогда не возвращаться. Благодельск – это ё***ное днище, от которого следовало держаться подальше. Нельзя было сюда приезжать.

И вообще надо уезжать в принципе. Это не страна, это скукоживающаяся долина мертвецов. Люди тут как зомби. Ладно, ещё есть несколько нормальных, как Чапа – но это лишь потому, что он присоединён к интернету и работает с нормальным миром. А все, кто полностью здесь, – они вот такие – он обвёл площадь взглядом: трясущиеся на ветру старушки с семечками, праздно шатающиеся в понедельник утром безработные мужики, смертельно усталые женщины, тянущие детей в школу, и дети постарше – бредущие в ту же школу, чтобы ничего там не учить. Впрочем, ладно, в их внешнем виде нет ничего ужасного, но исподняя их жизнь – это безнадёжное умирание, напрасное преодоление дней в городке, который уже никогда не зацветёт, не зазеленеет, не будет интересным. Не будет ничего хорошего – ни здесь, ни даже в Москве! Ведь Нина никогда не воскреснет, и надежды увидеть её хоть одним глазком и попросить за всё прощения – нет! Надо валить с этой планеты.

Толя схватился за голову и свалился на ближайшую лавку. Даже в Москве никакой надежды нет, но там, по крайней мере, слишком много развлечений и света, чтобы об этом думать. Там люди умирают незаметно, и это не так страшно – ну так, мелкое пугающее происшествие. Если бы они только знали, что в таких городках, как Благодельск, умирание – это обычное течение каждого следующего дня…

Толя очень захотел, чтобы кто-нибудь подошёл и записал все эти сбивающиеся в кучу мысли, которые рвали его котелок на части. А ещё лучше – чтобы человек, который это сделает, забрал бы их себе и сумел разбить их в пух и прах! Доказать, что всё это неправда. Но прохожие шагали мимо, никому не было дела до того, что он там себе думает. И Толя заставил себя собраться и встать.

Он пошёл на вокзал, но почему-то купил билет лишь на завтрашний день. Что тут делать ещё почти сутки? Наверное, накурюсь и напьюсь. «В говнину», – как говорила бы Нина. Вдруг он понял, что если её убили вчера, то по идее завтра должны пройти похороны. А кто же здесь будет её хоронить?.. ***!…

Он вернулся в полицейский участок, но Михи уже не было. Дежурный долго пытался понять, кто он такой и о чём толкует. Когда, наконец, понял, то изрёк:

– А-а, ну этих жмуров, если у них родни нет, то их хоронят просто на общаковом кладбище, на самом обычном, там, ближе к Обручёвке. А потом можно перезахоронить на нормальном.

Толя попросил, чтобы без него не хоронили, и пошёл на вокзал обменять билет. Теперь он уезжал только завтра в полдень.

В зале ожидания сидела женщина, которую он помнил ещё по своему первому дню в Благодельске – он помогал ей дойти от электрички до коттеджа. Он подошёл к ней и сказал, сунув руки в карманы и глядя сверху внизу

– Здравствуйте.

– Здравствуй. А мы?..

– Не помните меня? Я вам в пятницу помог вещи донести.

– О! – женщина всплеснула руками, – пустая голова! Конечно, помню, эм-м… М-м… Михаил, да?

– Толя.

– Анатолий, конечно! Как ты, деточка?

– Ну, так.

– Что-то ты неважно выглядишь. Приболел?

– Зато вы вся светитесь. Помог вам святой?

– Ой, помог, ой, помог! – затараторила женщина, видимо забыв о конспирации, которую соблюдала пару дней назад. – Внученьке моей так полегчало с того раза, как я была, о-о-о! Обещал помолиться за неё, и меня, и за деда! Так что скоро она совсем на поправку пойдёт! А вообще я же не за большим делом ехала, как другие, а так, фью! Мелочь попросить. В общем, обещал Вадичка молиться.

– Понятно. Ну, рад за вас.

– Да ты присядь, поговорим!

– Да не, я это… пойду, – Толя шагнул было в сторону, но тут же вернулся. – И как он выглядит? На самом деле святой человек?

– Ну, так с виду-то и не скажешь. Похож на любого другого мужчину. Если бы на улице встретила – вот не знаю, узнала бы или нет. Да я, правда, слеповата стала, ты меня не слушай. Но скромный очень, это прям ощущается. А главное, свет у него внутри. Это вот тоже прям сразу чувствуется.

– Свет внутри. Интересно.

– Да, и я…

– А чувствуется, что у меня мрак внутри? – Толя злобно перебил её. – Чувствуется, что я ходячий труп ё***ый?

– Что-о?!

– Чувствуешь или нет? – нагнулся и прошипел он.

Тёткино лицо забавно задвигалось, словно в судороге, по мере того, как она пыталась подобрать реакцию на шокирующие слова, но Толя уже развернулся и ушёл, когда она, наконец, крикнула:

– Псих!

– Пошла на***! – крикнул он, не оборачиваясь. Кто-то в зале громко рассмеялся.

На улице Толе стало получше. Он подумал, что надо бросать кидаться на ни в чём не повинных людей и идти домой. По пути он позвонил домой.

– Ма, дай папу.

– Ты там как, Толь? Домой не собираешься? – осторожно спросила мать.

– Собираюсь. Давай отца, пожалуйста.

– Алё.

– Па. Нину завтра будут хоронить. На каком-то общественном, *****, кладбище, в Обручево. Помнишь, где это?

– Помню.

– Приедешь?

Отец замолчал.

– Алё? Ты там?

– Да, – тихо сказал отец.

– Так чё, приедешь?

– Нет.

– Нет?!

– Нет, – повторил отец.

– Да ты… ты чё?!

– Нечего мне там делать.

– Сука, она только и говорила о том, как собирается к тебе приехать, только и жила этим походу!

– Понятно.

– И что?! Едь сюда, ***!

– Следи за языком.

– Ты серьёзно? На похороны дочери не поедешь, па? – упавшим голосом переспросил Толя.

– Не могу. Не могу, Толь.

У Толи не оказалось сил больше кричать или возмущаться. Он почувствовал, как из него вынули ещё одну часть, о существовании которой он прежде не подозревал. Он стал идти медленнее, почувствовав, наконец, голод, усталость и желание спать. Чапа сидел за своими тремя компами.

– Ну, как дела? – спросил Илья, оторвавшись от работы.

– Договорился.

– О чём?

– Об аудиенции у святого.

– О-о, молодца!

– Для шефа, не для себя.

– Ну, ясно. А сам чё?

– Ничё. Я спать. Извини, – добавил он. – И вообще, прости, ок? – Толя остановился в дверях «своей» комнаты. – За вчера, ну и за всё.

– Не парься, проехали. Я что-то тоже перегнул.

– Можно ещё денёк у тебя?

– Хоть два.

– Спасибо, Чап. Я спать.

Толя закрыл дверь и повалился на кровать. Прежде чем выключить телефон и отрубиться, он написал шефу смску: «Я с ним договорился. Он вас ждёт в субботу в 12-00. У меня возник форс-мажор, извините. Придётся вернуться в Москву завтра вечером только. Толя».

Проснувшись позже днём, он прочитал: «Спасибо, молодец. Заслужил выходной». Почему-то, несмотря на дружелюбный тон, Толя подумал, что не сможет потом опять работать у шефа. Впрочем, казалось, что пройдёт ещё вечность, прежде чем он возвратится в Москву. Но даже эти вечные сутки предстоит пережить, а со временем они померкнут в памяти. Толя поднялся с кровати.

Чапа опять сидел за своими компьютерами и сосредоточенно выписывал что-то в тетрадь. На этот раз Толя решил не беспокоить его. Уцепиться за огромного, рассудительного друга, от которого за версту веяло надёжностью, было соблазнительно – начать с ним очередной философский или даже просто жизненный разговор. Но, впрочем, сколько таких разговоров уже было. К чему они привели? Где все эти высокие мысли и где он? Толя тихонько вышел из дома.

Он сам не заметил, как добрёл до Нининого дома. «Ну что я тут забыл?» – обреченно спросил он себя, но что-то внутри прекрасно знало ответ и толкало внутрь. Он позвонил в дверь. Соседка подняла на него мутные глаза и в удивлении приоткрыла рот. У неё были выцветшие светлые волосы, узкое вытянутое лицо, узенькие плечи и плоская грудь.

– А ты что, не знаешь? – медленно спросила она хриплым голосом.

– Знаю.

– Тогда что?

– Есть чё?

– А-а. Ну, есть.

Она впустила его в коридор.

– Камень? – спросил он. Девушка кивнула. – Сколько?

– Ну, за такое дело две тыщи дай и хорош.

Он отдал ей деньги и получил половинку плюшки.

– Может, посидишь со мной? – спросил Толя.

– Ну, это, я вообще-то это. Занята.

– Чем?

– Телек смотрю.

– О***ть занятие. Тебя как зовут-то?

– Та-аня, – девушка зачем-то растянула своё имя.

– Хреново, Таня, очень хреново. Давай вместе посидим. Боюсь, с ума сойду один. Понимаешь?

– Понимаю, но… – она в нерешительности покрутила головой, будто в поисках спасения.

– Но тебе по***, да?

– А?

– Ладно, пока.

– Погоди. Окей, окей, не ной, заходи ко мне. Ща только приберусь.

Девушка нехотя пошла в комнату и довольно долго шуршала и шумела. Когда Толя наконец вошёл, то понял, что она разгребла для него место в древнем продавленном кресле и немного прибрала с пола – по крайней мере, от двери до кресла была проложена дорожка в обход бутылок, тряпок, тетрадок, книжек…

– Спасибо, – Толя плюхнулся в кресло. – Дедушкой пахнет.

– Ага. Он в нём и умер, – сообщила девушка и включила телек. Ящик забормотал.

Толя выкурил свои полплюшки в два захода. Девушка тоже чем-то закинулась, но ему показалось, что не гашиком.

– Удивительно, как, оказывается, близко это было всё время, – стал говорить Толя, пялясь вместе с девушкой в синий экран. Она сделала звук громче. – Всего-то надо было накуриться. Я раскрываюсь сам себе, представляешь. Меня, конечно, пипец давит – прям физически… Встать не могу, ***. Но зато я себя понимаю. Наконец-таки! Видишь?

Девушка не слышала и не видела.

– Ви-идишь, – тем не менее сказал себе Толя. – Я думаю, все это видят, когда начинают. Вдруг передо мной раскрылась такая глубина. Даже необязательно с кем-то говорить. Можно просто говорить с собой на два голоса: «Эй, привет, Толян, как чувствуешь себя?» – «О, неплохо, Толик, спасибо, что спросил. А ты?» – «И я ништяк» – «Ну, эт за***ись»… Понятно? Тот же самый смол-ток, только не надо ни с кем усаживаться, узнавать про жену и детей, выслушивать всякий бред. Я вот только давеча думал, как меня за***ли все эти разговоры. ****ные попытки вырваться из колеса. Типа, проговорим то, что нас гложет, и станет получше. Ни***!

– А? – девушка встрепенулась, впервые услышав его.

– Бэ. Смотри дальше.

– Окей.

– Ни*** не станет лучше, ничего не изменится! Все только и ждут, что наступит весна, лето, новый год, новая жизнь, новый президент, новая работа, новое что-то. И все говорят-говорят, – он раздраженно показал руками говорящую собачку. – Только вот ничего это не новое. Всё сказано! И я бы ответил всем этим говорунам – завалитесь! Просто завалите е**а, вот что! И давайте помолчим. Давайте посидим. Молча. Вместе. Хотя бы даже возле телека. И попробуем пособирать в себе хоть что-то интересное, о чём бы стоило говорить. А? Слабо?

Толя решил подать пример и замолчал. Он тщательно собирал в голове мысли, образы. Потом заинтересовался происходящим по телеку – там показывали разбомбленный город в Сирии или что-то такое. Потом картинка сменилась, появилась реклама, и он перестал следить. Прошло несколько минут, и он сказал:

– Вот и пожалуйста. Ни***. Пустота в голове. Пустота полнейшая. Ничошеньки нету, ничего! Мне и сказать-то тебе нечего?

– Чего ты? – девушка повернулась к нему и нахмурилась. – Чего тебе не нравится-то всё? Кайфуй.

– Кайфую, Таня, я ****нно кайфую. Я убил сестру и кайфую.

– Ты-ы-ы? Нет, её Лёша убил.

– Да заткнись ты.

Толя кое-как поднялся и ушёл в Нинину комнату. Она была захламлена гораздо меньше, но всё равно тут царил бардак. Толя стал смотреть на корешки книг, которые, может быть, Нина читала или хотя бы листала: «Записки из подполья», «Мы», какая-то поваренная книга, «Золотой телёнок», «Избранные речи русских адвокатов XIX века», учебник по механике для 1-го курса, сборник цитат Ларушфуко… Ладно, достаточно. Толя сел за её стол и взял фотографию папы. На ней он был совсем молодой. Наверное, Толя ещё не знал его тогда. Обычный мужчина лет тридцати: смеётся, нормально одет и, судя по мускулатуре, находится в хорошей форме. Интересно, что было после этого снимка?

Толе вдруг показалось, что за тонкой дверью слышны шорохи и голоса. Он перенёсся на тысячу лет назад, в тот вечер, когда был маленьким, и впервые понял, что этот дядя приходит к маме не просто так, а с какой-то целью. Смутная детская тревога поселилась в нём, но он никак не мог понять, с чем она связана. Что он может сделать плохого, а главное, зачем? Зачем вообще человеку что-либо портить, разрушать? Зачем человек постоянно придумывает себе ограничители, когда достаточно просто не делать зла. «Не делать зла» – такая лёгкая фраза, но даже любовь полна злом, что уж говорить об остальном.

И тут уже Толя переместился в другое время, не такое далёкое, и вспомнил, как ревновал какую-то девушку в институте, буквально сгорал от ярости при мысли, что она обжимается с кем-то другим, тогда как сам Толя остаётся незамеченным. Он поглядел на себя со стороны и подумал, что всё хорошее, что могла содержать его «любовь» – было тут же отравлено, и что пути в это прошлое нет, а исцеления для того человека не будет. И более того – разницы нет, это просто сознание пытается спрятаться и строит стеклянные стены и лестницы, чтобы отдалить прошлого себя от настоящего, но на самом деле никакого расстояния нет, и тот низкий ревнивый студентик-двоечник как был отравлен, так и сидит тут гнилой от ревности.

Толю мотнуло в другое время, и он увидел, как они жили вчетвером: папа, мама, Нина и он. «Прости меня, Нина», – сказал он, протягивая руки к высокой худой девушке, похожей на тростинку. «Если бы выбирал я, то, конечно, не родился бы ни в это время, ни у этих людей. И не встал бы на твоём пути. Но, как говорится, е***ий-случай, я тут». Девочка отпрянула и убежала в темноту коридора. Толя поднялся и пошёл за ней. Тут он столкнулся с Таней и чуть не сбил её – она была очень субтильная и лёгкая.

– Ты вообще ешь? – спросил он, обнимая её, чтобы поставить на место.

– Да, немного.

Ему понравилось дотрагиваться до её лопаток и спины и видеть, как замерцали её глаза, когда она почувствовала прикосновения. До этого взгляд её был совершенно слепой – даже непонятно, как она ходила.

– Ну, пошли, поедим.

Но в холодильнике ничего не было.

– Я щас.

Он выбрел на улицу. Только начинало смеркаться. «Ни хрена себе, я рано угасился», – подумал Толя, заходя в магазин. Он купил колбасы, сосисок, сыра, хлеба, сока, паштет, картошку, маринованные грибы, консервированные горошек и кукурузу, яблок, морковь, лук, приправы… – всё вместе почти на тысячу рублей. Но дома они стали есть только сосиски и хлеб, Таня не загорелась желанием готовить.

– Поела?

– Угу.

Он обнял её. Она придвинулась ближе. Прошло несколько минут, он взял в ладонь её голову и наклонил к себе. Она покорно опустила лицо в его шею.

– Колет? Моя борода? – спросил Толя. Таня мычанием дала понять, что нет.

Ещё через несколько минут он устал так сидеть и поменял позу, взял её за невесомый подбородок и потянул к себе. Девушка не сопротивлялась. Они неловко, как будто впервые в жизни, поцеловались. Получилось довольно сухо и бестолково, но искра провалилась в глубину его тела, и Толя почувствовал твёрдость у себя в брюках, необычную тем, что всё прочее тело было как бы ватным и невесомым. Он перенёс Таню в комнату, но почему-то не её, а Нинину, раздел и занялся с ней сексом.

Он чувствовал, что делает всё ужасно неловко и бестолково, но ощущенияобострились в тысячу раз, и он получал удовольствие от каждой секунды, а больше всего от того, что наконец-то делает давно задуманное. Потом он уснул и проспал до середины ночи. Проснувшись, он заглянул в Танину комнату и убедился, что она сопит на своём диване, свернувшись калачиком. Даже что-то надела на себя. Его уже прилично отпустило, и Толя ощутил брезгливость. Больше здесь делать было нечего, и он пошёл к Чапиному дому.

Было очень холодно. Толя заметил, что после того, как немного удовлетворил похоть, вина перед Ниной как будто стала меньше. А может, он просто отоспался и немного пришёл в себя. Но прежняя боль притупилась, стала глухой и далёкой. Не принадлежащей ему нынешнему. Получается, кто-то в его голове соорудил ещё одну стеклянную стену, отсоединив прошлые переживания от настоящего и приписав их другому человеку в его теле. Странновато, но Толя принял и это. У Чапы он опять лёг спать, поставив будильник на шесть утра.

Глава девятая

Будильник прозвонил совсем скоро. Чапа уже не спал – готовил завтрак.

– О-па, а чего это ты встал так рано?

– Поеду с тобой. Ты не против?

– Нет.

– Отец приедет?

– Нет, м***ка кусок, – злобно проворчал Толя. Он чувствовал себя неважно – гашиш всё ещё придавливал сознание, двигаться было трудно и лениво.

Не сумев ничего съесть, Толя выпил питьевой йогурт и вышел на улицу вслед за другом.

– Мотор поймаем, – сказал Чапа, и они отправились по аллее, потом вверх по склону, в сторону трассы.

Обручево, или Обручёвка, как говорили местные, было маленькой деревушкой в паре-тройке километров от Благодельска. Кажется, там уже давно не было ничего, привлекающего людей, кроме морга и кладбища. Мотор поймался быстро, за сто рублей доехали, до морга было пятнадцать минут хода. Нину, оказывается, уже положили в закрытый гроб, так что Толина надежда посмотреть на неё в последний раз разбилась о крышку.

– Вам с отпеванием или так? – спросила девушка в морге деловым тоном.

– ***, я не знаю. А как надо?

– Ну, усопшая крещёная?

– Э-э.

– Ну, крестик носила?

– *****, да знаю я, что значит «крещёная», – разозлился Толя, – но хрен знает, был у неё крест или нет. И тем более такое дело…

– Ну ладно, – служащая пожала плечами, – тогда так, – и что-то написала в журнале у себя на столе.

– А может, надо с отпеванием? – решил посоветоваться Толя.

– Даже не знаю, – ответил Чапа.

– Ну, ты ж не курил вчера. У тя нормально голова работает. Скажи чё-нибудь.

– Она в это верила?

– Нет. Вроде нет.

– А ты веришь?

– Не особо.

– Тогда, выходит, это никому не надо. Так?

– Так, – согласился Толя.

После «прощания», которое заключалось в том, что их оставили наедине с гробом в тесной пустой комнате, рабочие отнесли Нину к последнему пристанищу. Толя всё ждал, что появится отец, и бормотал, чтобы несли медленнее, осторожнее. Но мужики и так несли без охоты. Чапа тихонько подсказал, что надо бы дать им рублик потом.

Гроб опустили. Толя и Чапа кинули по горсти. Мужики стали закапывать промёрзшую землю. Над могилой поставили самый дешевый деревянный крест с пластиковой табличкой, которую нещадно трепал ветер: «Нина Викторовна Швеина. 20.04.1988 – 13.03.2016». Вот и всё. Больше рассказать о ней действительно было нечего.

– Держите, – Толя раздал каждому по пятисотенной купюре.

Мужики очень обрадовались и предложили помянуть. Было совсем раннее утро, но Толя постеснялся отказываться, и они выпили самой дешёвой водки, которую принёс один из работяг.

– А чё деревьев-то нет? – спросил Толя. – Всегда на кладбищах деревья, кустики… А тут пустырь какой-то.

– Ну дык это новое кладбище, – ответил мужик, с удивлением глядя на Толю, словно приходилось объяснять нечто совсем уж очевидное. – Вон старое, – он показал на лес в метрах пятистах отсюда, – а это новое.

– А-а, понятно. И что, тут деревьев не положено? По ГОСТу, что ль?

– Ну, если ты посадишь, будут деревья. А за так никто садить не будет, – пожал работяга плечами. – Люди сами делают теперь.

– Ладно, я посажу.

– Ты посади, но лес вряд ли будет. Тут всяких жмуров, бомжей хоронят… Сброд, кароче.

Толе стало обидно за Нину, он даже опустил взгляд в землю, чтобы не показать своего смущения. Чапа словно понял его и похлопал по плечу.

– Ничего, накопишь денег, перехоронишь у вас там в Москву, – тихо сказал он.

Это немного приободрило. Мужики выпили ещё и ушли. Чапа с Толей стояли на промозглом ветру, под рваными нитками дождя.

– Слушай, ты иди, мне надо ещё постоять.

– Понимаю.

– Не понимаешь. Я реально знаю, что больше сюда не приеду. Вот щас прям понимаю это, – сказал Толя. – Даже отчасти отца понимаю. Не потому что я м***к, и не приеду. А потому что пока она в моей голове не умрёт, я не смогу приехать. А потом не будет смысла.

Чапа кивнул.

– Ладно, Толь, я пойду в морг, в туалет хочу и вообще. А ты постой столько, сколько надо, хорошо?

– Да.

Огромная неповоротливая фигура стала удаляться. Она вязла в глине и грязище, но всё же скоро исчезла, и Толя очутился посреди пустого холодного кладбища один на один с мертвецами. Ему сделалось не по себе, даже захотелось курить. Самое время сказать что-нибудь Нине, но это такая несусветная глупость. Её три дня как нет – что тут уже говорить? Человеку в двух метрах под землёй.

Толя сел на корточки, чтобы хоть немного скрыться от ветра. Стало чуть получше.

– Ну что, Нинок, – сказал он, – прости меня. Прикинь, говорю это, а раскаяния-то нет.

Необходимость сказать ей что-то, даже хотя рядом никого не будет, мучила Толю последние два дня. И хотя он понимал, что осудить его некому, он не чувствовал себя вправе молчать.

– В общем это… я маленько попортил тебе жизнь, я знаю. Ну, и ты мне тоже. В этом есть какой-то парадокс у людей: они вроде как не замышляют плохое, но чтобы жить – им приходится выгрызать у других пространство, отнимать что-то. Одно плохое решение влечёт за собой цепочку, и, в общем … бывает, мы заканчиваем тут, на кладбище. Что я сделал? Да ничего – родился у мамы. А ты у своего папы. И мы оба не хотели отпускать их, и наша детская ненависть, получается, и разрушила всё… Жизнь не починишь, так что я просто хотел тебя трахнуть, чтобы досадить папе уж по полной. П****ц какой-то. Откуда это вообще взялось в голове? Я даже и не помню. Просто увидел тебя. А вдруг это была бы любовь, Нинок? Которая бы всё нам простила и оправдала? Теперь-то **ли сопли наматывать – не будет ничего. Я, в общем, и не знал, что это слово что-то значит: «Ничего». Вот, видишь, с собой ношу.

Он достал пайп и показал кресту. Действительно на мгновение почудилось, что кто-то или что-то смотрит на него со стороны и слышит, что он говорит. Толя наклонился и положил пайп на комья земли, не успевшие полностью окаменеть от холода. Но, поразмыслив немного, решил, что лучше сохранит его на память.

Теперь, когда слова иссякли, над кладбищем только шумел ветер, рвал на части неприкаянных призраков, бродивших поверх свеженьких могил. Откуда-то из недр памяти Толя вычерпнул знание о том, что первые сорок дней душа должна мытарствовать и вспоминать все свои грехи, а кто-то больший должен осудить или помиловать её. Толя подумал, что пройдёт относительно немного времени, и ему самому предстоит такой же путь к воспоминанию, и он вспомнит тот день, когда не уберёг Нину, и она глупо, бессмысленно умерла.

Он закрыл глаза и захотел перенестись в тот день, когда умрёт сам. Интересно, уже появятся летающие машины? А города на Марсе или Луне? Может быть, и его будут уже хоронить где-нибудь не на Земле или даже за пределами солнечной системы?

Поперёк этой мысли встал какой-то старик. Он возник из ниоткуда и тревожным ищущим взглядом уставился на Толю. Он был одет в чёрный монашеский балахон, у него была довольно длинная ухоженная борода и чёрная шапочка, скрывающая волосы. Толя сразу понял, кто это, хотя они никогда не встречались.

– Ну что, святой, – сказал он, стоя с закрытыми глазами. – Это и будет наша встреча?

Старик кивнул. Суровый пронзительный взгляд буравил Толю.

– Не сильно-то и хотелось. Больше мне нечего попросить или даже спросить. Вот если бы ты мог воскресить мою сестричку… Но ты не можешь. И какой тогда смысл? Я всё-таки не в силах отпустить её в никуда. Поэтому я буду верить.

Воображаемый святой вопросительно поднял брови.

– Верить, что на этом вашем свинцовом небе сидит могущественный, но ничего не предпринимающий Бог и очень внимательно слушает. Очень-очень. Но у него зашит рот, и ему давно нечего сказать. Один раз он попытался, но люди всё переврали и испортили… И в нас нет ни капли вины. И вообще, нет смысла верить, пока ты счастлив. Но поскольку я очень-очень хочу ещё хоть одним глазком увидеть настоящую живую Нину (так же, как и Чапа хочет увидеться с родителями), действительно хочу, чтобы хоть раз она улыбнулась, засмеялась, обрадовалась, и это был не смех наркоманки, а обычный человеческий смех, то поэтому я буду верить и ждать.

Старик молча покачивался на ветру, затмевая будущее, звёзды, луну, и внимательно слушал.

– Ожидание немного скрасит… Получается там, впереди, выше вашего бога, есть радость новой встречи. Вот тебе и смысл: на минутку увидеть всех, кому я не успел сказать и признаться, что, *****-муха, я же их любил!.. Вот после этого, когда догонишь время и успеешь сказать им всё важное – тогда пусть ваш ненавидящий бог сжигает нас.

Толя открыл глаза. Он умудрился за секунду забыть, как выглядел тощий хмурящийся монах, теперь это снова был размытый далёкий образ и мало что значащее слово. Короткий приступ веры, когда действительно стало казаться, что увидеться с Ниной не невозможно, прошёл. Не будет последнего объятия, слов прощения, воссоединения. Выходит, придётся просто её забыть. Надо вытеснить эти мрачные, отравленные дни яркими солнечными впечатлениями. Он взглянул напоследок на могилу, крестик, табличку и побрёл в морг. Идти было непросто – ноги совсем замёрзли.

– Ну как ты? – спросил Чапа.

– Нормально. Представляешь, встретил его.

– Кого?

– Святого.

– Да ладно?! А что он там делал?

– Не знаю. Пришёл. Постоял, послушал меня и исчез.

– Офигеть, – сказал Чапа с благоговением. – Как он дошёл-то только, интересно?!

– А чё такого?

– Ну, он же хромой, толстый, еле ходит.

Толя уставился на него с непониманием. Потом рассмеялся.

– Да? А я-то представлял его другим совсем.

– Чего-чего? – не понял Чапа.

– Да ничего, проехали. Пошли такси ловить. Я тебя угощу где-нибудь, и пора мне двигать в Москву.

Они перекусили в «Палыче» – забегаловке у трассы, где раньше работала Нина. Толя так и не понял, почему у работников такие кислые неприветливые лица – из-за Нининой смерти или просто от ненависти к собственной жизни. Потом он отправился прямиком на вокзал, обнял на прощение Чапу и несколько раз пообещал, что ни за что не перестанет теперь помнить его и будет иногда писать, но тот лишь снисходительно улыбался через бороду и кивал, будто соглашался с неразумным ребёнком. Видимо, он понимал больше Толиного.

Наконец, подошёл сидячий скорый поезд. Толя запрыгнул внутрь, встал у двери и ждал. Минуты перед отправлением таяли. Ему вдруг снова захотелось погулять на Благодельску, на миг он даже чуть не выскочил на перрон, но наваждение быстро прошло. Чапа стоял огромным чёрным пятном перед поездом – единственный провожающий, больше на платформе никого не осталось.

– Ну, бывай, – сказал он добродушно, когда двери лязгнули, и вагоны стали медленно двигаться.

– Классная борода! – запоздало крикнул Толя. – Но ты за ней получше ухаживай. Я всё забывал сказать.

– А? Чего? – не расслышал Чапа.

– Классная… а, ладно, – Толя махнул рукой и улыбнулся.

Чапа тоже улыбнулся и зашагал восвояси – величественный, уверенный, умный. Толя позавидовал самому себе, что смог когда-то сдружиться с таким человеком. Потом он сел в удобное мягкое кресло и почти сразу задремал. Поезд двигался плавно и быстро. Тепло и комфорт были совсем не Благодельскими – словно Толю теперь везли из какой-то бесконечно неудобной и гнилой зоны отчуждения в настоящую цивилизацию. Чем ближе они были к Москве, тем лучше ему становилось. И тем страннее было допускать существование какой-то там святости.

Сон очистил его голову от наркотического дурмана, а удобное кресло помогло отстраниться от всего пережитого. Когда он проснулся, то пересчитал оставшиеся деньги. Оказывается, у него было ещё почти десять тысяч, и Толя подумал, что, пожалуй, ничего особо страшного не произошло. Больше того, он обрадовался, что так и не пришёл к святому, потому что тот наверняка заронил бы в его сердце зёрна сомнений, а так он вполне уверен в том, что делать дальше.

Да, сейчас всё просто и понятно. Надо продолжать работать и делать деньги. Для начала надо рассчитаться с Юрцом и закрыть остальные долги. Нужно тысяч тридцать. Потом неплохо бы купить новый телефон и костюм. А ещё часы. Да, часы и костюм – это атрибуты современного успешного горожанина. Но это всё тысяч на сто пятьдесят, как минимум… Зато потом можно действительно думать над тем, чтобы открыть свой пивной магазинчик. Почему нет? Чем чёрт не шутит?! Может, Юрец и впрямь в этом понимает, и у них что-нибудь да выйдет. Главное, деньги, побольше денег. Как можно больше денег.

Толя даже удивился, что мог забыть об этой простой истине. Ведь она всегда воодушевляла его. Пока он ехал домой, то только и повторял себе: «Побольше денег». Смутно он уже понимал, что долго у шефа работать не станет. Надо искать место поприбыльнее, да и работу полегче.

Наконец, он оказался дома. Удивительно, но родителей не было. Он уже и не помнил, когда они вместе куда-либо уходили. Неужели помирились? Наверное, даже они сами не знали, когда и почему рассорились в последний раз. Пришлось обедать одному – хорошо, был мамин куриный суп и кусок свежего чёрного хлеба. Тишина дома была непривычной: ни телевизора, ни отцовской ругани, ни огрызающейся матери…

У себя в комнате Толя расчистил место в углу одной из книжных полок: выбросил какие-то бесполезные учебники по экономике из институтской поры. На появившееся место водрузил Нинин пайп. Это была прямая трубка сантиметров десять длиной из утолщённого зелёно-синего стекла. Возможно, когда-нибудь мать спросит, что это такое, для чего и откуда. Но тогда он просто пожмёт плечами и скажет, что не помнит, но ему очень нравится эта штучка. А если захочет её позлить, то ответит: «Нинино», – и мать посереет от гнева.

07.06.2016 – 12.07.2016