Тяжелая ночь отца Элии (СИ) [Владислав Адольфович Русанов] (fb2) читать онлайн

Владислав Русанов ТЯЖЕЛАЯ НОЧЬ ОТЦА ЭЛИИ

В заведении Эццо, как всегда, царил пьяный монотонный гам, изредка прерываемый бессвязными вскриками моряков, обкурившихся вонючей травки. Напоенный миазмами немытых человеческих тел и смрадным дыханием десятков испитых глоток воздух с трудом прорывался в измученные легкие. Скрестив взгляд мутных блекло-голубых глаз Элия наблюдал за крупной каплей пота, свисавшей с кончика его носа. Капля играла перламутром в отсветах желтого пламени светильников на тюленьем жиру, увеличивалась, наливалась тяжестью, а ножка, соединяющая ее со сливово-сизым носом священнослужителя, становилась все тоньше. Наконец мерцающая бусина устремилась вниз, в призывно разверстый кратер деревянной кружки. Элия прищурился, ожидая фонтанчика брызг дешевого невыигравшегося вина, но не дождался. Не вполне доверяя, по известной причине, собственным ощущениям, он заглянул в кружку. Увы, сосуд был пуст.

Элия крякнул, смахнул набежавший на глаза пот обтрепанным рукавом коричневого жреческого балахона и, перевернув кружку, похлопал пухлой ладошкой по донышку, выразительно подмигивая скучающему за стойкой Эццо.

Брови хозяина притона поползли вверх, собирая в складки кожу не только на лбу, но и на бритом черепе до самого затылка. Бросив взгляд на исчерканную мелом стенку слева от себя, он подсчитал что-то в уме и решительно покачал головой.

Элия, мрачно сопя, полез за пазуху, не сомневаясь, что делает это напрасно. Вытащил засаленный кошель. Встряхнул его пару раз. Да, кошелек был явно не волшебным. Деньги в нем не прибывали…

Продолжая уповать на милость Хортала Громовержца и надеясь на чудо, священнослужитель методично обшарил кружку для сбора подаяний, футляр с пергаментными листками и капюшон поношенной мантии. Все с тем же малоутешительным результатом.

Эццо ухмыльнулся краешком рта, одернул наброшенную на татуированные плечи кожаную жилетку и кивнул на дверь.

Твердо зная, что спорить в подобном случае бесполезно, а порой и вредно для здоровья, жрец встал и, медленно лавируя между столами, направился к выходу. У самого порога он оступился, перешагивая через обкурившегося до состояния одеревенения завсегдатая заведения — полуальва, если судить по узкому разрезу закатившихся глаз и заостренным уголкам ушей — и едва не упал, но, собрав волю в кулак, устоял на ногах.

Осенняя пейнорская ночь поприветствовала изгнанника мелким противным дождем и обжигающими порывами набегающего с залива ветра. Натягивая на мигом замерзшую макушку капюшон, он опять оступился и зачерпнул сандалией из зловонной лужи.

— Что ж это за жизнь такая? — в сердцах пробормотал Элия, пряча озябшие ладони в рукава мантии. — Хортал Всеблагий! Деньги вышли, до миссии тащиться через полгорода, в небе две луны и ни одна не светит!

Словно в насмешку где-то за окном второго этажа визгливо захохотала пьяная шлюха.

Спотыкаясь на каждом шагу, но сохраняя свойственное всем жреца Хортала Молниеметателя благонравие и кротость в выражениях, Элия медленно пошел по кривой припортовой улочке, стараясь подставлять ветру спину или, хотя бы, плечо.

Сырость и холодный ветер начисто изгнали хмель и потраченные на вино деньги казались утерянными совершенно бессмысленно. Однако полмеха проглоченной кислятины дали о себе знать самым естественным образом и Элия, задирая на ходу мантию, свернул к осклизлой глухой стене ближайшего дома. И здесь он не посрамил чести миссионера из далекого просвещенного Каллерона — любой пейнорец, не задумываясь, справил бы нужду прямо посреди улицы.

— Хорошо-то как… — блаженно прижмурив глаза застонал жрец.

И тут прямо под его ногами зашевелилось нечто, принятое им поначалу за кучу мусора, и хриплый простуженный голос просипел:

— Во имя Великих Сил! Дадут мне сегодня роздых?..

Не в силах прервать мочеиспускание, Элия все же шагнул в сторону, ибо по натуре был человеком добрым и отзывчивым.

— Прости, почтеннейший, — примирительно проговорил он и, одернув мантию, двинулся дальше.

Через десяток шагов жрец ощутил весьма бесцеремонный рывок за рукав.

— Если ты хочешь попросить милостыню, сын мой, оставь всякую надежду, — не замедляя хода проговорил священнослужитель. — Все мои жалкие гроши переселились теперь в кубышку Лысого Эццо.

Еще один рывок. На этот раз более настойчивый.

— А если ты думаешь ограбить меня, добрый человек, я скажу тебе то же самое. Разве что только старая драная мантия да кружка для сбора доброхотных даяний заинтересуют твою алчность…

— Да остановись ты, дурья башка!

Грубая ткань одежды Элии затрещала, расползаясь по шву, а самого его развернуло как парус рыбачьего челна под внезапным шквалом. Ошарашенный священнослужитель сделал попытку сесть в грязь, но та же неведомая сила удержала его на ногах.

— Ты что это?.. — внезапно пересохшими губами пробормотал жрец, уставившись на грязного, скособоченного бродягу, вцепившегося мертвой хваткой в его рукав.

— Разговор есть, — хрипло выкашливая слова, сказал нищий.

— Тогда не тяни, — пришел в себя Элия. — Не резон на таком холоде беседы беседовать.

— Как пожелаешь, — ухмыльнулся горбун. Во рту у него не хватало по меньшей мере половины зубов. — Ты жрец Хортала, как я погляжу?

— Истинно так. Всеблагого, Громовержца, Тучегонителя…

— Ладно, ладно. Хватит лести. Позволь представиться. Я — Хортал.

Элия горько вздохнул. Только встречи с сумасшедшим ему не хватало.

— Не веришь?

— Ни капельки.

— А почему?

— Смешной ты, право. Если ты — Хортал, то где твоя златокованная колесница, венец, молнии в конце концов…

Элия не договорил. С ногтя указательного пальца оборванца сорвался и взмыл к небу ослепительный бело-голубой луч. Помедлил немного в зените и вернулся на бренную землю, с шипением испарив лужу в глубокой выбоине улицы.

«Сумасшедший маг, — подумалось на мгновение. — Великолепное завершение гнусного вечера…»

— Я — не маг. И уж тем более не сумасшедший. Я — Бог.

Заметив неприкрытое недоверие на лице собеседника, нищий продолжал.

— Я могу читать твои мысли. Могу полностью подчинить тебя своей воле. Видел ли ты когда-нибудь мага способного пустить молнию без вычерчивания ритуальных закарляк на песочке и нудных завываний, которые они по недосмотру моему и собратьев моих называют заклинаниями? Или такую штуку?

Над его раскрытой ладонью возник молочно-белый светящийся шар. И так же внезапно исчез, повинуясь легкому движению пальцев, не оставив даже следа.

— Понимаю, что ты хочешь сказать. Белоснежная туника, сияющий венец и прочая ерунда? Они существуют, поверь мне. Но сейчас у меня другая задача. Вижу, ты уже начинаешь верить.

Кивок.

— Тогда продолжаю. Раз в пятьсот лет я прихожу в Срединный мир и живу в нем одну луну. Знакомлюсь с нравами и обычаями его обитателей, делаю выводы. До сей поры все обходилось благополучно, но это посещение убедило меня — человечество не заслуживает дальнейшего существования.

— Не понял…

— Экий ты непонятливый. Объясняю. За неполную луну ты оказался первым, кто не пнул, не обругал, не прогнал меня. Ты даже побеспокоился, чтобы передвинуть свою струю в сторону от моего бренного тела.

Элия ошарашено моргал. Лучше всего от противной дрожи в коленках могла помочь кружка доброго вина. Да не той дряни, которой потчевали в харчевнях Пейнора, а настоящего терпкого каллеронского. Непослушными губами жрец забормотал первые строчки заздравного гимна: «Радуйся, Хортал Всеблагий, податель жизни всякому живущему…»

— Вот только не надо пытаться меня разжалобить, — Бог сделал отстраняющий жест рукой. — Я побывал в Дар-Кхосисе и Вальпуре, Аазраме и Эр-Кифе, завершая путь здесь в Пейноре, принял окончательное решение… У вас принято сжигать чумные поселки?

— Д-д-да.

— Тогда ты должен меня понять. Считай, что все человечество неизлечимо хворает. Жадностью и трусостью, жестокостью и вероломством… — Хортал вздохнул. — Послезавтра — новолуние Старшей Сестры. Приговор будет приведен в исполнение. Сочтено, взвешено, отмеряно, как говаривали в одной параллельной реальности, тоже, кстати, доброго слова не стоящей. Но ты мне понравился. И, пожалуй, заслуживаешь награды. Тебя устроит исполнение одного желания?

— Любого? — жрец сглотнул, судорожно дернув кадыком.

— Любого, — божество кивнуло совершенно серьезно. — Вплоть до сохранения жизни. Только зачем она тебе будет нужно после всеобщей смерти?

— Я о другом.

— А ты хитрец, — глаза Бога сузились. — Об этом и не думай. Тоже мне спаситель человечества. Поглядел бы на себя…

— Ну, тогда, — Элия вздохнул. — Ты золотую монету достать можешь?

— Легко.

На ладонь Хортала лег материализовавшийся из воздуха мешочек, под замшей которого угадывались приятные глазу очертания кругляшков.

— Тогда объявляю свое желание. Напиться с Богом.

Громовержец задумчиво подбросил кошелек на ладони.

— Хватит?

— Не вопрос.

— Согласен. Куда направимся?

— К Эццо, конечно же.

— К Эццо?

— А то?

— И правда, что ноги бить без толку. Идем!

Обратный путь Элия проделал с завидной скоростью — хотелось согреться, а еще больше — напиться, чтобы не думать о грядущем конце света. Бог, даром что избрал для земного воплощения горбатое колченогое тело, не отставал ни на шаг.

Переход из объятий ночной свежести в спертый омут притона прошел легко, хоть и болезненно. Полуальв лежал на привычном месте все с той же полуулыбкой-полуоскалом. Эццо выразил несказанное удивление триумфальным возвращением жреца, да еще в компании вонючего уродливого оборванца, наклоном головы к левому плечу. Настолько вывести его из состояния душевного равновесия удавалось не всякому.

Элия важно прошествовал к стойке, оттеснил плечом одного из трех вышибал.

— Бочонок вина и что-нибудь из закуски в комнату наверху.

Бритоголовый хозяин многозначительно потер друг о друга пухлые подушечки большого и указательного пальцев.

— Не переживай, — на стойку, мелодично звякнув, лег полновесный каллеронский гульден.

Когда нагруженный вином Элия, шел за немым прибиральщиком к лестнице, Хортал на секунду задержался. Улыбнувшись обаятельной беззубой улыбкой, Бог жестом балаганного фокусника выхватил торчавший у вышибалы за поясом кинжал и прежде, чем кто-либо успел моргнуть глазом, по рукоятку вогнал его в стойку, расщепив крепчайший мореный дуб.

— И не пытайтесь добраться до остального золотишка, ребята. Ноги повыдергиваю.

И не оглядываясь, похромал вслед за жрецом.

— Как тяжело, помоги Хортал! — пыхтел на узкой лестнице Элия с трудом удерживая рвущийся из рук бочонок.

— Я уже здесь, — нечеловечески сильная рука подхватила священнослужителя вместе с ношей и мощным толчком направила вверх.

Пока прибиральщик выпроваживал из крохотной дощатой загородки, гордо именуемой отдельным кабинетом, двух перепившихся тюленебоев с визжащими подружками и делал вид, что наводит в комнате порядок, Элия шепнул своему спутнику:

— Зачем тебе понадобился весь этот збедошский цирк с кинжалом? Ведь ты можешь разнести по щепочке весь этот притон одним движением бровей.

Хортал пожал плечами.

— В мои планы входит устроить конец света всему человечеству, но у меня нет ни малейшего желания нгачинать его в одной отдельно взятой забегаловке, больше похожей на плохо вычищенную выгребную яму.

— Понято.

Они уселись на пол, поставив между собой приземистый столик на гнутых ножках. Пока Элия раскупоривал бочонок, Хортал преломил пресную лепешку, разложил на столе копченую уклейку, сушеных кальмаров, зелень.

— Приступим с Богом, — жрец хотел было протереть кружки полой мантии, но, сравнив их чистоту, передумал. — Ох, прости. Привычка такая.

— Отличная привычка, — ухмыльнулся Бог. — Жаль, недолго осталось ею пользоваться.

Они выпили по первой.

— Какой дрянью приходиться травиться, — поморщился Молниеметатель. — Поневоле возрадуешься божественному здоровью.

Элия задумчиво жевал листик базилика.

— Нет, я все же не пойму, как может Бог, Демиург, желать гибели мира, который призван спасать и защищать.

— Ну, во-первых, я не Демиург…

— Как так?

— Я не создавал ваш Мир. Я просто хранитель его. Один из многих.

— А кто же сотворил землю и небо, светила и?..

— Великие Силы. И только они способны создать что-либо. Что за глупые вопросы? Чему учат вас в послушничестве?

— Ха! В послушничестве, — Элия налил по второй. — Да в мои годы там еще хоть чему-то учили. Сейчас Верховный Жрец более озабочен формой и размерами ягодиц послушников, чем содержимым их голов.

— И ты продолжаешь желать спасения миру?

Жрец залпом осушил вторую кружку.

— Продолжаю. В нем все же много хорошего и доброго.

— Я этого не заметил.

— Ты не там искал.

— А где мне нужно было поискать справедливости? При дворе императора Роша или збедошского султана? Или в храмах-крепостях Эр-Кифы? Там-то все благолепственно. Вопрос в цене этого благолепия.

— Но если ты чувствуешь несправедливость, помоги ее искоренить.

— А что будете делать вы, люди?

— Мы тоже боремся с несправедливостью.

— Интригуя, злоумышляя, уничтожая инакомыслящих…

— Ты берешь крайности.

— Напротив. Я усредняю. Слушай, давай выбьем днище у этого бочонка. Черпать кружкой проще, чем наливать.

— Не возражаю.

— Будь здоров. Как тебя, кстати, зовут.

— Отец Элия.

— Будь здоров, отец Элия.

— Будь здрав и ты, Громовержец. Мне моим не долго пользоваться.

За стеной внезапно раздался протяжный стон, переходящий в бульканье.

— Ну вот. Еще кому-то глотку перерезали, — покачал головой Хортал.

— А по-моему, просто бедняге пойло не в то горло пошло, — примирительно пробормотал жрец.

— Ну да. Ты же видишь сквозь стены.

— Нет, но я знаю жизнь. И людей. Ведь самый мерзкий тип может нести в глубине души ростки доброты.

— И все жизнь тщательно их прятать. Будь здоров.

— Ладно взрослые. Но ты же уничтожишь грудных младенцев. Так сказать оптом, одним махом. Их то за что?

— Чтобы они не выросли и не стали палачами, садистами, инквизиторами…

В дверь тихонечко поскреблись.

— Заходи, — скомандовал Элия.

На пороге возник худой, изможденный старик с реденькой седой бородой. В руках его матово поблескивал продолговатый короб си-то.

— А! Зеррик! Заходи, садись, — обрадовался жрец.

— Ты хочешь за мой счет напоить всех своих друзей? — нахмурился Бог.

— Зеррик отработает. Никто в Пейноре лучше его не играет на си-то и не поет так душевно.

Музыкант присел к столу. Элия зачерпнул полную кружку и сунул ему в руки.

— Пей, не стесняйся.

Осушив вместительный сосуд, Зеррик осторожно тронул длинными ногтями печально откликнувшиеся струны.

Элия подпер рукой обрюзгшую щеку.

— Скажи, Тучегонитель, неужели у всей людской расы нет ничего хорошего, за что ее можно было бы простить, пожалеть и дать еще один шанс исправиться за пятьсот лет?

— Может и есть. Я его не обнаружил.

Повисло тяжелое молчание. Звуки си-то плавно вились в тяжелом воздухе, бабочками-ночницами порхая под потолком. Их нежные полутона навевали лирическое и тоскливое настроение.

Кружка Хортала заскребла по дну.

— Надо бы еще бочонок принести, — меланхолично проговорил небожитель.

— Сейчас смотаюсь, — с готовностью поднялся Элия. — Давай гульден.

— Смотри, не потеряйся, — монетка плюхнулась на ладонь жреца.

Пошатываясь и для верности опираясь плечом о стену, Элия направился к лестнице. Вслед ему потек низкий, чуть хрипловатый голос Зеррика.

«Пусть послушает, — подумал священнослужитель. — Глядишь, помягчает. Грусть для души, она как кислое молоко для брюха».

Однако, когда он вернулся от уже ничему не удивляющегося Эццо, сопя и истекая потом под тяжестью второго бочонка, грусти в комнате не было и в помине. Еще за дверью услышав веселый наигрыш и песенку «Приходи ко мне, рыбачка», Элия распахнул дверь и опешил.

— Вы-то откуда понабежали?

В тесной клетушке собралось народу — не протолкнуться. Кроме Хортала и Зеррика тесным кольцом окружили стол темноволосый худощавый юноша в вышитой бисером повязке на лбу, черноусый горец с длинными росчерками шрамов вдоль высоких скул и три девицы определенного сорта, с которыми Элия дружбы не водил, но сталкивался в заведении Эццо нередко. Именно одна из них, прозванная рыбаками за малость выпученные глаза Барабулькой, и напевала слабеньким, но не лишенным приятности голоском.

— Тебя только за смертью посылать! — Зеррик отставил инструмент в сторону. — Давай его сюда.

Громовержец глянул на него, грозно сдвинув облезлые брови, но, вопреки ожиданиям Элии, не возмутился, а, напротив, расчистил рукавом место на столешнице. Крякнув, жрец утвердил бочонок попрочнее, а затем с трудом втиснулся между юношей и второй девицей, Эльминой Поскакушкой.

Зеррик, даром, что помнил еще дедушку нынешнего короля Пейнора, живо взял на себя обязанности распорядителя, наполняя и растыкивая в протянутые руки кружки.

— Пусть дадут наши добрые и могучие Боги долгих лет жизни тому, по чьей милости мы можем собраться здесь и провести вечер в дружбе и веселии! — провозгласил музыкант.

Элия ободряюще улыбнулся мальчишке по левую руку. Тот не ответил. «Слепец, бедолага», — обожгла догадка священнослужителя. Это было заметно по бессмысленному взгляду на живом и умном лице. Слова ободрения и сочувствия застряли в горле. Да и к чему они?

Элия перевел взгляд на безмолвствующего горца, но Зеррик уже налил по второй. Потом, не обращая внимания на такие мелочи, как передых, — по третьей.

«Куда ты гонишь? — хотел сказать Элия. — В Нижний Мир не терпится?»

Но вместо слов у него вышло лишь невнятное мычание. А потом стены комнаты и лица, окружающие его завертелись в веселом хороводе, любимом танце полесовиков-корчевщиков. Он успел заметить костлявые руки музыканта, снова протянутые к бочонку, влажно поблескивающие крепкие зубы горца, вцепившиеся в хвост уклейки, и пухлые руки Барабульки, обвившие шею Тучегонителя. А потом наступило беспамятство.

Очнулся Элия внезапно, как от удара хлыста. Веселые желтые солнечные зайчики на дощатой стене подсказали — рассвело уже давно. Жрец ощутил во рту следы ночевки табуна диких коней. Причем животные не убрались восвояси с пробуждением, а просто переместились в виски, где затеяли веселые скачки. Он попробовал воззвать к милости Богов, конюшенные сравнения продолжались — место языка во рту занял копытный рашпиль.

Преодолевая головокружение и тошноту, Элия перевернулся на живот и встал на четвереньки.

— Как же мне плохо, Хортал Всеблагий, — пробормотал он, не уверенный, впрочем, что правильно выговаривает слова.

— Я здесь, — донесся до его ушей спокойный уверенный в своей силе голос.

— А? Что? — жрец, забыв о бедственном состоянии своего здоровья, сел, ошалело уставившись на улыбающегося Бога.

— В чем дело? Ты думал — вчерашнее приключение плод злоупотребления соком лозы виноградной?

— Угу. Надеялся, что все примерещилось.

— Как видишь, нет.

— Жаль, жаль… Сколько я дрых? — ощупывая голову, пробормотал Элия.

— Светило, которое вы в неразумии своем зовете моей колесницей, перевалило зенит.

— Значит, нам осталось существовать всего полдня и ночь…

— И еще пятьсот лет. Самое малое, — неожиданно улыбнулся Хортал.

Странное дело, недостающие вчера зубы были целы и невредимы. Да и сам Бог выпрямлялся, светлел лицом на глазах.

— Ничего не понимаю.

— Хлебни, — мускулистая рука с ухоженными ногтями протянула жрецу кружку с остатками вина.

Элия благодарно кивнул и тут же пожалел об этом.

— Пей, пей. Должен признаться, если бы не ты, я уничтожил бы всех людей без малейшего зазрения совести.

— Что же изменилось? — Элия задержал дыхание и отхлебнул теплого противного пойла.

— Вчерашняя компания, — Хортал помедлил, как бы подбирая слова. — Все эти люди не из высших слоев общества, но они сохранили природную доброту и искренность. Они не врали, не жульничали, не искали выгоды в моем обществе. Они не видели во мне Бога, а лишь горбатого оборванца, политого твоей, так уж вышло, мочой. И, сами того не зная, они дали всему человечеству еще один шанс.

— Вот те раз, — порция хмельного, как десятки раз до того, на глазах возвращала жреца к жизни. — И как ты об этом… Прости, Всеблагий, ты же читаешь в душах. Не так ли?

— Истинно так, непутевый сын мой. Пусть их нынешняя доля не так завидна, как у старшего мытаря пейнорского порта, но каждому оказался в прошлом по силам такой подвиг духа, что я не могу так запросто взять и…

— Значит жизнь продолжается?

— Живите. Грешите. Не без удовольствия. Жаль, что никто не поверит твоей истории, вздумай ты поделиться с кем-либо событиями минувшей ночи.

— А мои друзья? Они же…

— Никто из них не вспомнит вонючего горбуна, сыпавшего золотом направо и налево. В обмен на отнятые кусочки памяти каждый получил исполнение своего самого сокровенного желания.

— Значит тот юноша, он прозрел?..

— Да, прозрел и сможет исполнить долг всей своей жизни. Протяни и ты руки, Элия. Ладонями вверх.

Священнослужитель повиновался.

— Я наделяю твою левую руку способностью исцелять самые тяжелые раны и самые гнусные болезни. Береги этот дар. Я могу его и отобрать, если ты воспользуешься им против совести. А правой рукой ты сможешь создавать светящиеся шары. Помнишь наше знакомство? И без всяких там заклинаний. Прощай, Элия, спаситель человечества.

Бог открыл дверь каморки и за ней, вместо заплеванного коридора, возникла сияющая ослепительной белизной пустота.

— Э-э-э, постой, Хортал… А моя память? Ты разве не заберешь ее?

— К чему? Кто поверит такому пропойце, как ты? Ишь ты, с Громовержцем он нарезался! Ври да не завирайся…

С этими словами облаченный уже, как положено, в белую тунику и сияющий венец Бог шагнул в дверной проем, оставив озадаченного жреца наедине с недопитой кружкой. Дверь захлопнулась. Элия вздохнул и принялся методично обшаривать складки своего одеяния в поисках какой-нибудь чудом затерявшейся монетки. Спасение человечества следовало немедленно обмыть.

октябрь 2002 г.