Илон Маск: окрыленный Луной [Олег Владимирович Ермаков] (pdf) читать онлайн

Книга в формате pdf! Изображения и текст могут не отображаться!


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Олег Ермаков

ИЛОН МАСК:
окрыленный Луной

Oleg V. Yermakov. – Elon Musk: winged by the Moon

Дерзкий ратник Вселенной Илон Маск
стремит взор свой к Марсу и дальше.
Но смысл его жизни — Луна, Мать
живущих, на имени этом печать.

ЧИСЛОВО
САКРАЛЬНАЯ ЛИНГВИСТИКА
РИФМА ЧИСЛА, АРИФМЕТИКА СЛОВА

Киев – 2018

Человек в сути — Мир.
Речь людская — речь Мира,
устами рекущего нашими.
Речь свою людям познать —
познать Мир как Себя.

Все мои труды:
https://univ-kiev.academia.edu/OlegYermakov

2

Иначе как чрез Слово Мир постичь нельзя: ведь Сл’OVO — OVO, Мир, Яйцо всего.

WORD IS WORLD

Luna * Oleg * Vladimirovich * Ermakovv

In the beginning was the Word, and the Word
was with God, and the Word was God.
John 1 : 1

Get to the root of all!
Kozma Prootkov
(https://ru.wikipedia.org/wiki/Козьма_Прутков)

Dear friends!
My name is Oleg Yermakov. I was born in Russia, graduated from Kyiv National University
of T. Shevchenko (Ukraine), I live in Ukraine. In April 2009 I created the Unified Field theory
which I would like to offer to your attention. The work is written in Russian. Its meaning is
that Einstein, creating his theory, was mistaken: he created this work as a physical theory,
but it is a LINGUISTIC theory, because the Word is the Root of everything.

Your sincerely,

Oleg Yermakov
e-mail: nartin1961@gmail.com
Все тайны Мира и Луны. Книга «Планета Любовь. Основы Единой теории Поля», скачать:
All mysteries of the Universe and the Moon. The book «Planet Love. The basics of the Unified Field theory», download:
https://www.academia.edu/2475366/Planet_Love._The_basics_of_the Unitary_Field_theory_in_Russian

3

Луна — ключ к Миру
Слово к ученым Земли
Все те, кто поистине уходит из этого мира, идут к Луне. (...)
Поистине Луна — это врата небесного мира.
Каушитаки-упанишада, I, 2

Попытки создания строгой Теории Мира бесплодны,
доколе он нам пустота — Колесо без Оси. Осью сей
Предкам видящим нашим был Бог, Творец Мира,
а в явленном мире — Луна, Его трон.
В начале минувшего века Альберт Эйнштейн предпринял дерзкую попытку
объять мыслью Мир. Но подменой невольной ему дал он нам бренный круг —
Преходящее, Вечность под маскою вре|мени1. Вместо теории Абсолютности он
создал теорию относительности — тень Мира, дырку от бублика. Ибо оперся
Эйнштейн на мирскую науку, трудами отца ее Аристотеля сокрывшую
П|рич|ин|ный мир, Иное, и Луну, в|ра|та в него. Так дитя Бога, Мир утерял эту
Ось, а круг зримый — Луну, лик Ее, став бездонной дырою, что мним Миром мы.
Что Луна есть Центр зримости, знал Пра|щур наш. Такова она в Ведах как гений
Сансары и дверь в То. В картине Гармонии сфер, темной нам, Луна, Мена (греч.),
а не Земля есть Центр — Нутро Земли как Огонь в очаге. Здесь она — рáвно Высь
и Подвал: ведь Высь — Глубь, Тьма2. Коперник, сменив в небесах Землю
Со|лн|цем, из центра изъял не ее, а Луну, нашу Суть3.
Так Эйнштейн, Мир дырой зря, остался ни с чем. Так вернем Мир очам! Слуга в
том — труд «Планета Любовь»: ода Полности сей, Полю сущих. То — книга Луны
воз|в|ра|щенной. Прочтите ее.

_____________________________________________________________
1 Вечность,

Иное, и бренье, мир сей — Суть и форма, Огонь и тень, Сердце и Ум.

2 Земля

и Луна — ложь и Истина: сэн|дви|ч, где Истиной, Сенью ложь схвачена и пленена с двух сторон. Таково слово
«сатиям», Истина (санскр. सत्यम). Речется:
Оно [слово «сатиям», истина — Авт.] трехсложно: са-ти-ям. «Са» — один слог, «ти» — один слог, «ям» — один слог.
Первый и последний слоги — истина, в средине — ложь. Эта ложь охвачена с обеих сторон истиной: истина становится
преобладающей. Тому, кто знает это, ложь не причиняет вреда.
Каушитаки-упанишада, V, 5, 1

С тем, у Греков царица Аида и мать мертвецов Персефона (как рим. Про’SERP|IN’а) — Луна: Высь как Глубь
бренных, жнущий их Серп.
3

Тем придав явь и должность труду Аристотеля, свергшему Благо Платона как Центр Мира — Нусом, Злом:
следствьем — Причину, Умом — Сердце, тенью — Огонь.

4

Тайна тайн: Луна
Познай самого себя, и ты познаешь Вселенную и богов.
Надпись на храме Аполлона Пифийского в Дельфах (Древняя Греция)

…И старушка увидала, // Что не там очки искала,
Что они на самом деле // У нее на лбу сидели.
Сергей Михалков

Тайник лучший — у всех на виду.
Вот секрет сущих тайн. Тайна главная
нам, Божий т’est — есть мы сами: кто
мы и отколь. Нет виднее и ближе
нам места ее, чем Луна.

5

Nomen est omen
Имя — з’NAME’ние (лат.).

В книгах Древних Луна — неба Ц’ENTR и В|РА|та в То,
отколе сошли мы; лик Бога и Мира (ВСЕЛЕНной),
их МА|СКа и ТРОН. ЛОНо бренных, ЛУНа, МА|Х
(авест.) — СИЛа крыльев как МУСКул (англ. MUSСle)
их и ЦЕЛь сущих птиц, душ людских как ИсТОк
горний их. Корни слов сих несет в себе с тем
имя МАСК ИЛОН — муж, Л’UNO’й ЦЕЛЬный,
как цел и ГАГАРин, старт к ней, и НИЛ
АрмсТРОНг, ее ПИ’ONE’р*. С тем Луна,
МЕНА (греч.) есть Смысл (MEANing)
жизни его и трудов его Суть.
ВтАЙНе все мы МАНимы Луной, ДЛАНью (лат. MANus)
БОга, Рукой сущих дел. ЛУна — ИстИНа: ТЬ|МА-МА|ТЬ,
ЛЮ|БОвь. От Луны, Лона лон — че’LOVE’к, путь VIT’ой
чей есть лунность, МЕАНдр**; от Луны — иМЕНА
(NAMa (санскр.)) как знаМЕНья. ЭКЗА|МЕН
наш — верность Луне как Отчизне своей.

…ИЛОНИЛОНИЛОНИЛОН…
…NAMENAMENAMENAME...
…NAMANAMANAMA…
___________________________________________
* См. Приложения. Гонка СССР-США за первенство в небе
была гонкой лунной, приз чей был Луна.

** Ор’NAME’нт Эллады как путь А|пол|лона, Кривого
(греч. Локсий): к Луне, нашей Родине, путь, им живой.

6

Крылья в нас
Приложения

7

Приложение 1

AB SLOVO
САКРАЛЬНАЯ ЛИНГВИСТИКА, МОЙ МЕТОД
Ab Slovo. The sacral linguistics, my method1
Сакральная лингвистика — наука о верном делении словa, стоящая на двух столпах.
Первый: Слово как Сущность тождественно Богу и Миру (В|селен|ной). Речет
Евангелие: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1:1), —
т.е., сущее прежде всего, Слово есть Бог, Родитель, и Мир, Дитя: ведь кроме Мира у
Господа нет ничего. Столп второй: Слово, сущих Оплот, не несет корень как часть свою,
как мнят ныне, — корнь есть оно всѐ 2. С тем, деление слова к Познанью вершимо не от
части к Целому, но встречь — от Целого к части: в Глубь слова, сирéчь Сверху вниз. Так,
AB OVO, течет от ис|то|ка река: Мир — от Бога. Так, Богом творим, в себе делится Мир
без разъ|я|тья; так в лоне вз|Ра|стает дитя: тело — из гол’OV’ы, его корня. Деля так, мы,
с Богом идя, зрим чрез сл’OVO всѐ сущее Мира и дверь в Мира Цельность, L’уну3.

WORD IS WORLD
Суть познать — от нее ступать нам: от Причины к Причине воз|в|Ра|тным путем
кольцевым. Так ступает душа, коя — мы, ис|к|Ра Божья, вершащая По|ис|к: от Бога ко
Богу, из – к – Ра. В том — са|к|Ра|льной L’IN’гвистики суть. Луна, Речь (Вак (инд.)) —
Корнь сей науки, частиц ее Вакуум; датель ее людям — Вакх: Слово, Сок Луны,
Я’God’ы вакантной4; автор в мирý ей — Сок|Ра|т, в|ино|чер|пий его5; глас забытой ее —
я, восшедший от физики, ложного взора (Природа6, греч. фюзис, как явь Ares’тотеля —
Мир безголовый: без Неба Земля, Дол без Выси), к линг’VIS’тике, науке Слова как Мира,
Сосуда и Поля всего.
Труд сакральной лингвистики, Вакха стези:
выжать из речи Мир как из ягоды сок, чтоб испить его нам.
_________________________________________________________________________________
1 Met-hod — к Метé, Цели ход, суть наука Ид|ти-Дос|ти|гать. От поры Аристотеля, Землю разъ|я|вшего с Небом, Главой ее, слово Полета «метá»
переводят как плоское «после», «за», чтя имманентность, тогда как Цель — «над»: Трансцендентное, Высь, коей мудрый крылат.
2 Корень, Целое, мнят ныне частью, деля слово, корнь себя, на корень, суффикс, приставку и окончание. Слóва как корня единого явь —
Сан|скрит (Дева|нага|ри), где буквы слов сущих с’VIS’ают с опоры единой, как смертные люди с Небес, бренье с Вечности: संस्कृता.
Планка планок, Опора-Выс|ь, Ось (VIS’ь (укр.)) — Речь, слов Душа: Луна, Дева, змея (нага (санскр.)) кольцевая.
3 «Все те, кто поистине уходит из этого мира, идут к Луне. (...) Поистине Луна — это врата небесного мира», — рекут о том Веды

(Кау|шитаки-упа|ниша|да, I, 2). Поистине Небо, Высь — Мир как Ед|ин|ство, каким и есть он; Земля, Дол — Мир как Рознь, коею он не есть.
4 Согласно открытию NASA, Луна — пустотелый сосуд: Полность, тайная смертным очам, что навыворот зрят.
5 Бич дней сих, Стагиритова дочка наука не знает: искусство Сок|Ра|та ма|й|ев|тика, данное в помощь беременным Истиной, людям, родить Ее — есть жом, да|вление
Ее из Слова как сок|а из Я’God’ы-Тьмы, В|ино|града (Лозы — по Христу): царь умов Дионисов процесс, чьим посредством Мир, в Ягоде сей Иноград, извлекается из
древ|них речи корней, Луны в ней, ради знанья его. Выжать из речи нашей, вок|ала, Мир — я|вит|ь Луну как Сосуд его: Вак, Речь как Мать всего, Мен|у-Латон|у у
Г|рек|ов (сын коей П|латон — муж реч|истый от|мен|но; Луну звать — лягушкою к-вак-ать в ночь л|ун|ну: П|рич|ину петь дольне), Любовь как s|lové|s Суть, от бед всех
Вак|ц|и|н|у (с тем, первой вакциной в миру нас — корова снабдила: Ть|ма, Ма|ть). Посему без бок|ала, рекут, нет вок|ала: без Вак|ха, ме|н|ад вожака и царя Э|лев|син|ий,
аккадского Син|а, владыки Луны (Вакх есть Бык, Сын Коровы сей, Бок, он же Рог, ее верный как Два при Нол|е, А|пол|лон как пол-Лон|а при Лон|е, Лун|е) — нет и речи
людей как рек|и от Ис|то|ка сего.
6 При Род|е (Бог (стар.)) — плод Его и подобье: Мир, Божье Дитя.

8

Приложение 2
МИФ
Древнее народное сказание о легендарных
героях, богах, о явлениях природы. М. о Прометее.
2. перен. Недостоверный рассказ, выдумка. М. о пришельцах.
3. То же, что вымысел (в 1 знач.).
Вечная любовь – миф. || прил. мифический, -ая, -ое.

Толковый словарь Ожегова

МЕТОД ЕСТЬ МИФ ● METHOD IS MYTH
С|то|лп труда сего — Миф. Только он, Сердце наше — у|ма|м Аргумент, тайный
тленной науке1 как Всѐ ничему. Миф есть Сущее: Мир в очах зрячих как
Целое в части согласной своей2. Миф есть Жизнь: ибо Сущее — Жизнь;
чуждость Мифа — безжизненность: смерть, Жизни нуль. Миф —
Любовь: Жизнь — она; не любить — есть не жить. А|в|то|р Мифа есть Бог,
его Сердце; Мир — тело при нем: Миф как плоть. Мифа взор — очи зрячие: Вечности
вз|ор и причастных ей; очи слепые — взор бренья и всех сущих им, коим Мир есть
мираж. Тленным нам, бреньем бодрым, Миф — Сон: То как с|мер|тных Основа, дом
П|ра|щу|ров, кои в нем есть корни наши: не сущие в Сем как несущие нас. Мира части,
мы есть части Мифа: он есть Со|с|та|в наш, капль своих Ок|е|ан3. С тем, Миф — сам
че’LOVE’к, человечность — мифичность; Moon’house’н — дух наш:
Луна, летал к коей барон — наш Ис|то|к, Дом наш как СОЛНЦЕ МИФА;
познáть Миф — познать Я свое. С тем, душú (ба (египт.)) нашей иск|ра как мы
самое — Миф как Мир, Огонь-Я. Мир как Суть д|ок|а|з|ать — Миф стяжать ок|о|м
чистым, с|тез|ей к|очевой4 (ибо в|идет|ь — идти, очи — ноги-к|рыл|á5): до Caús’ы,
Причины дойти: в Том — до Господа, в Сем — до Луны, Мены, трона Его и ларца.
_____________________________________________________________________________________
1 Дитя Ares’тотеля, Розни посла, очи наши разъявшего: Сердце, Единое — в Ум пустой, Два.
2 Мир — Творение Бога, Тьма-Свет, Лоно сущих, в Селене В|селенная их. О Реальности сей о|севой пишет Лосев в своей «Диалектике мифа»:
Разумеется, мифология есть выдумка, если применить к ней точку зрения науки, да и то не всякой, но лишь той, которая характерна для узкого круга ученых
новоевропейской историй последних двух-трех столетий. С какой-то произвольно взятой, совершенно условной точки зрения миф действительно есть вымысел. Однако мы
условились рассматривать миф не с точки зрения какого-нибудь научного, религиозного, художественного, общественного и пр. мировоззрения, но исключительно лишь с
точки зрения самого же мифа, глазами самого мифа, мифическими глазами. Этот вот мифический взгляд на миф нас тут и интересует. А с точки зрения самого
мифического сознания ни в каком случае нельзя сказать, что миф есть фикция и игра фантазии. Когда грек не в эпоху скептицизма и упадка религии,
а в эпоху расцвета религии и мифа говорил о своих многочисленных Зевсах или Аполлонах; когда некоторые племена имеют обычай надевать на себя ожерелье из зубов
крокодила для избежания опасности утонуть при переплытии больших рек; когда религиозный фанатизм доходит до самоистязания и даже до самосожжения; — то весьма
невежественно было бы утверждать, что действующие тут мифические возбудители есть не больше, как только выдумка, чистый вымысел для данных мифических
субъектов. Нужно быть до последней степени близоруким в науке, даже просто слепым, чтобы не заметить, что миф есть (для мифического сознания, конечно) наивысшая
по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность. Это не выдумка, но — наиболее яркая и самая подлинная
действительность. Это — совершенно необходимая категория мысли и жизни, далекая от всякой случайности и произвола. Заметим, что для науки XVIIXIX столетий ее собственные категории отнюдь не в такой мере реальны, как реальны для мифического сознания его собственные категории. Так, например, Кант
объективность науки связал с субъективностью пространства, времени и всех категорий. И даже больше того. Как раз на этом субъективизме он и пытается обосновать
«реализм» науки. Конечно, эта попытка — вздорная. Но пример Канта прекрасно показывает, как мало европейская наука дорожила реальностью и объективностью своих
категорий. Некоторые представители науки даже любили и любят щеголять таким рассуждением: я вам даю учение о жидкостях, а существуют эти последние или нет —
это не мое дело; или: я доказал вот эту теорему, а соответствует ли ей что-нибудь реальное, или она есть порождение моего субъекта или мозга — это меня не касается.
Совершенно противоположна этому точка зрения мифического сознания. Миф — необходимейшая — прямо нужно сказать, трансцендентально-необходимая — категория
мысли и жизни; и в нем нет ровно ничего случайного, ненужного, произвольного, выдуманного или фантастического. Это — подлинная и максимально конкретная
реальность. // … // Миф не есть бытие идеальное, но — жизненно ощущаемая и творимая, вещественная реальность и телесная, до животности
телесная действительность.

3 Осознанье себя частью Мифа, т.е. единородной частью Вселенной — отличие мага от о|быч|ного человека (так зрит Кастанеда). Маг (мах|а — великий
(санскр.)) — во|ин: во Глубь, Мир идущий, Тропы сей ан|трóп; сила мага — очей Сила, Миф как Сел|ена, Мах (авест.), силен коей всяк как Мах|анием
к|рыл.
4 Так стяжал его Скиф, Пра|щур наш.
5 Ибо оптика — птица: душа, суть идущая.

9

Приложение 3

Пси, Птица
Душа как крылатая суть

Тайна нашей высокой природы, горящая в Слове

10

Приучи душу свою к размышлению:
она скоро будет иметь орлиные крылья.
Пифагор

11

Бог дал рýки нам Действия ради,
день наш — пора day’ствья. Но главное
дело людей — поход к Богу, Вершине
Вселенной как чистому Я нас: Возврат как
Полет в Суть, Лю|бо|вь. Посему руки — к|рыл|ь|я.
Идущего стезей Познания, воина — во Инь торящего:
в Бога, Глубь, — Мудрость зовет од|ин|око|ю птицей*,
чей к|лю|в смотрит вверх: Глубь — Высь. В этом стремлении —
сущность Креста как Распятия: длинная вер|ти|к|аль**,
перечеркивающая короткую горизонталь как стрела
в Небо. Сей же порыв — корнь полетов детей
во сне: ле|та|ют — значит, растут.
Вся ис|то|рья, тропа в пасть времен — путь отъ|я|тья
нас от крыльев и Вертикали: ключей от Небес, нашей
подлинной Родины. С ними в разлуке мы. Но крылья наши
и Высь никуда не ушли — они скрылись воглубь как душа,
сущность наша. Как бабочка в коконе, она таится в нас,
червями сущих на бренной Земле. Час пробьет —
кокон лопнет, и крылья людей станут явью опять.

____________________________________________
* Solo-way — стезя (way (англ.)) как песнь одного (соло (ит.)).
** «Верти к Аль» — «тори к Господу (Аль (араб.))», сущего Альфе.

12

Имя Псюхе (Психея), душа (БА — Египту), по-гРЕЧески — БАбОЧка:
птица, крыЛАТая суть. Имя это ее НОвым нам есть метафора — смысл
переносный, второй. Но в’STAR’ь смысл этот, Истины в прах переброс,
Бога в нуль, ARES’тотелем1 данный нам к Розни, не сýщ был. Душа была
Древним крылата в едИНственном смысле — прЯмом2, ведь знал П|РА|ЩУ|р:

ДУША, ЧЕЛОВЕК КАК СУТЬ ГОЛАЯ —
ПТИЦА; ПОЛЁТ — YES’THEOS’ТВО НАШЕ:
В БОГА ВОЗ|В|РА|Т КАК СЕБЯ САМОЕ.
Лик души посему — буква ПСИ ГРЕКов: ПТИца, к полету раскРЫВша кРЫЛá.
Смысл пр|Я|МОЙ, ДРЕВний3 — птичий, власть крыльев — вСЕЛЕНская власть.
Посему Бог егиПЕТЬский, ЕгиПТА Огнь — ПТА|Х: Царь душ, горних ПТАХ Его.
С тем, че’LOVE’к, первым в Небо, GAGAna (САНскр.), восшедший ДЕРзко —
ГАГА|Рин, ГАГАРа-геРОЙ. Крылья — ОЧи нам: оПТИКА — ПТИЦА. АнТРОПЫ
ЛУНы, В|РА|т НЕ|БЕС, дýши голые — гЛАЗ господá посему, Миром зрящие Мир 4,
и кРЫЛатые сути, закон чей — Полет, ХОД во ГЛУБЬ: в Бога,
Высь: Глубь и Высь есть Одно.
С Небом пРЕЖде един, человек был крылат; пав в ДОЛ НИЦ — стал чеРВЁМ,
РОЗНИ ЖАЛким рабом, гусеНúЦей, кому ПОЛЗАть — ПОЛЬЗА. В срок свой —
воспарим мы оПЯТЬ в Высь звЕЗДОЙ, ПЯТерицей! Червь — бабочкой
станет; МЕТАфора-ложь — станет нам ЦЕЛь, МЕТÁ: ИСТ|ИН|А — Бог, ЛЮБОВЬ
как Я наше, каким ЦЕЛы мы. Душа, ИСК|РА ГоспоДНЯ — стЯжает Творца,
Солнце-РА, как ИС|ТО|к, что ИСКать суща, ЛОНо свое, пред каким
С|К|ЛОН|ена А|ТМА эта, огнь КАНувший, юДОЛь ис|КАН|ий
чьих ТЬМА — бренья КРуг, ДОЛьний КРай.
ДУША НАША, ПСИХЕЯ — ПСИ-ГЕЯ: СУТЬ ПТИЦА, ДИТЯ НЕБА,
В КЛЕТКЕ ЗЕМЛИ, ДАННОЙ ЕЙ К ИСПЫТАНИЮ ТЬМОЙ.
ДУША — ПТИЦА, КРЫЛÁ — НОГИ НАШИ, ПОЛЕТ — НАША СУТЬ.
НА ЗЕМЛЕ СЕЙ ЖИВЯ — НЕБОМ ШЕСТВУЕМ: ЖИТЬ — ЕСТЬ VITA’ТЬ
___________________________________________________________________________
1 Данник Ареса, Розни, лишением Бога отсекший познанье людей от Небес: Ум от Сердца, от Целого часть.
2 Рек о том ВОЛанд, ДьяВОЛ BULL’гаковский: свежесть — второй не бывает вовек. Сердцем ведает
это дитя, Бога дар сему миру крылатый: http://royallib.com/book/chukovskiy_korney/ot_dvuh_do_pyati.html
3 Миру (Вселенной) согласный как ДРЕВу, чей Корень есть Бог.
4 Исконные нам Люди, жители Неба, Мир зрящие тем, чем он есть;
мы же, падшие — зрим Мир безмирьем, нулем: Всѐ — ничем как дырой от него.

13

Приложение 4

ГАГАРИН
Глубокое имя высокой судьбы

Печать Неба на преданной птице его

14

В гармоничной Вселенной, пронизанной творческой
мыслью Создателя, случай есть имя Его.
Имя Юрий Гагарин, принадлежащее первому
космонавту Земли, неслучайно как сам его подвиг,
открывший путь людям в их горнюю Родину,
лоно Space’ния. Ниже дается свидетельство тому.

15

Любит зрелища с активным действием, где превалирует героика, воля к победе,
дух соревнования. В спортивных играх занимает место инициатора, вожака,
капитана команды. Как правило, здесь играют роль его воля к победе, выносливость,
целеустремлѐнность, ощущение коллектива. Любимое слово — «работать».
На собраниях вносит дельные предложения. Постоянно уверен в себе, в своих силах. Тренировки
переносит легко, работает результативно. Развит весьма гармонично. Чистосердечен.
Чист душой и телом. Вежлив, тактичен, аккуратен до пунктуальности. Интеллектуальное
развитие у Юры высокое. Прекрасная память. Выделяется среди товарищей широким
объѐмом активного внимания, сообразительностью, быстрой реакцией. Усидчив.
Не стесняется отстаивать точку зрения, которую считает правильной.
Из заключения комиссии, состоявшей в основном
из врачей и психологов, при аттестации 23 августа 1960 г.

Сакральный смысл имени Юрий Гагарин
Ю|Р|ИЙ, он же ГЕ|ОР|ГИ|Й, ЕГОР, «земледелец» (стар.):
РОЮщий муж (РИЙ — РОЙ (укр.)), в Глубь, IN’ое
иДУЩий как в ГЕ|И, Земли Суть — ГЕ|РОЙ, ВО|ИН:
птица на СОЛьном пути одИН|ОКом, Небес SOL|O-WAY:
Глубь — они; ЮРкий Б|УР, МО|Т|О|Р чей УРоБО|Рос, змейЦикл как В|СЕЛЕНная, КоРОВа-МАТь (MOT|HER (англ.)).
БОга Длань, Она Сила Его, коей сей MOS’COW’ит
ДОЛ|ГОРук1 как и АРМ|СТРОНГ2, СЕЛЕНы
СОЛ|ДАт: Космос — в ней как пОРТале его:

COSMOSCOW
Юрьев день — Гл|У|БИ день как победы над бреньем
адеПТА Земли, что, ища Суть, до Неба до|РЫЛ
(Глубь — Высь, ГосПОДа (РА, ПТА|Х|А ЕгиПТА) дом),
как ГАГА|РА вспаря в к|РА|Й Тьмы ГОРний.
ГАГ|А|Р|И|Н — фамилия ПТИчья: ДУШа, ПСИ, нагая3,
сын Неба (GAGAna (сан|с|кр.)), сущий в эпохе АРИйской,
чтоб, РИНувшись в Высь, прОРвать брéнья круг
(RINg (англ.)), к|РЫЛ|áми стяжав С|ВО|й Ис|ТО|к.
____________________________________________________________________
1 Москва — град двух Юриев. Первый его основал, второй славу стяжал, с Небом связь.
2 Рука сильная (англ.). Стезя между Землей и Луной есть Познанья стезя: путь меж Ложью и Истиной,

Альфа-Омега. Гагарин шагнул на него, Армстронг — шагом одним завершил.
3 См. Приложение 3.

16

Мистическое единство
имен Нил Армстронг
и Юрий Гагарин
Человек есть душа («Я есть То», в слове Вед);
душа, ПСИхея — ПТИца. ВЫСь птиц,
их ВЕЛичье (санскр. MAHAs) и Сила
(VIS (лат.)) есть ЛУНА, МАХ (авест.),
горний MAXimum, МАХАнья ЦЕЛь.
Арм|стронг (англ.) — рука сиЛЬНАя: крыло,
Луны знак; Гагарин — гагара, крылатость.
В мужах сих она — человечности пик:
Че’LOVE’чность — кРЫЛатость:
стремленье к Луне, Любви солнцу
на крыльях его: МАХи Ввысь как
рытье Вглубь лопатами крыл.

Путь к Луне от Земли — от Лжи к Истине
путь, Стезя наша. Гагарин есть Альфа ее,
Армстронг — ее Омега, единые: Два как Одно.

А

Л

Ь

Ф

А

О

М

Е

Г

А

17

Приложение 5

Нил Армстронг:
дорывший до Луны
Горний смысл героизма и подвиг великого землянина

Руки цельных людей — крылья, к Цели несущи;
крыло — род лопаты: ход в Высь — рытье в Истину, Глубь.
Рыл так Армстронг Нил, англ. «рука сильная», махами
дланей дорыв до Луны, Мах (авест.), Глуби нашей святой.

18

Пять условий для одинокой птицы.
Первое: до высшей точки она долетает;
второе: по компании она не страдает,
даже таких птиц, как она;
третье: клюв ее направлен в небо;
четвертое: нет у нее окраски определенной;
пятое: и поет она очень тихо.
Карлос Кастанеда. Сказки о силе

19

Нил Олден Армстронг

20

ГЕРОизм, К|РЫЛья чьи есть Э|Р|О|Т1, в горнем
смысле – стЯжание ИстИНы, Глуби рытьем:
ГЛУ|Бь – ЛЮ|Б|Овь. С тем, ГЕ|РОЙ – ВО|ИН:
ВО ИНь, Тьму-ЛОНо идущий как К|РОТ,
зеМ|ЛЕК|Оп: ГЕю РОЮщий в ходе к ЛУ|Не,
ТРОНу БОга по Древним: ведь Глубь – Высь2.
ЛУНа, Подземелье – ЦЕЛь сМ|ЕР|Тных: В|РА|ТА3,
К|ЛЮчник чей П|ЕРсефона4; герой величайший –
Нил АрмсТРОНг, доРЫВший до Истины
ПЕ|Р|ВЫм, дойдя пРЕЖде всех до Луны.
Луна есть врата Неба. Взошел в них Христос в Воскресении 5.
С тем, восход наш на Луну — подвиг, равный по Выси
свершенью Его, Сына Неба — с той разницей, что Он вошел
в лунны створы, а АрмсТРОНг извне ТРОНул их.
Мах в Авесте, Луна — горний Maximum наш и мах крыльев,
нам данных обресть его как Глубь свою, Рука сильная
(arm strong (англ.)) Пращурам. Ею был Нил, Луны сын.
Сердца этого ум, слуга в|ЕР|ный, достиг он ее без
преград, тем почтенный Творцом за служенье свое.
_________________________________________________________________________
1 Герой истинный с тем есть любовник, строй воинов лучший — любовников строй как Фиванский священный отряд.
2 Высь-и-Глубь, Луна, Истина, Землю объемлет как S|UN’двича латки начинку: Ложь, сущую с тем
меж Луной и Луной. Рекут Веды: «Оно [слово «сатиям», истина — Авт.] трехсложно: са-ти-ям. «Са» —
один слог, «ти» — один слог, «ям» — один слог. Первый и последний слоги — истина, в средине — ложь.
Эта ложь охвачена с обеих сторон истиной: истина становится преобладающей. Тому, кто знает это,
ложь не причиняет вреда» (Каушитаки-упанишада, V, 5, 1).
3 «Все те, кто поистине уходит из этого мира, идут к Луне. (...) Поистине Луна — это врата
небесного мира», — написано в Каушитаки-упанишаде (I, 2).
4 Греками и отождествлявшаяся с Луной, миром чьим было им Подземелье, героям имущее вход.
5 Луна есть те самые врата в Царство Небесное, войти куда, по Иисусу, богатому сложней,
чем верблюду пролезть чрез игольное ýшко (Мф. 19:23-26).

21

Луна — Земля: зеркало
Мира как суть славной Встречи*
Мы отправляемся в космос приготовленные ко всему, то есть к одиночеству,
борьбе, страданиям и смерти. Из скромности мы не говорим этого вслух, но думаем
про себя, что мы великолепны. А на самом деле, на самом деле это не всѐ и наша
готовность оказывается недостаточной. Мы вовсе не хотим завоѐвывать космос,
хотим только расширить Землю до его границ. Одни планеты пустынны, как Сахара,
другие покрыты льдом, как полюс, или жарки, как бразильские джунгли. Мы гуманны,
благородны, мы не хотим покорять другие расы, хотим только передать им наши
ценности и взамен принять их наследство. Мы считаем себя рыцарями святого
Контакта. Это вторая ложь. Не ищем никого, кроме людей.
Не нужно нам других миров. Нам нужно зеркало.

Станислав Лем. Солярис

Встреча нас и Гостей — бренья с Вечностью —
встреча Лжи, LIE (англ.) с A-LIE, Истиной
как плóти с голой душой. Луна — Alien, То;
Земля — Это: зеркальное ей от-Ра-жень-е**
Огня как В-селен-ной, Жены сущих жен:

Луна, ALIEN NEILA, Земля

MOON

NEIL ARMSTRONG

* Число Мира (Вселенной) есть Три: Тьма и Свет, Богом цельные как Клеем их.
** Жень (кит.) — че’LOVE’чность: Вселеная, Мать как Людей
сущих Суть, Корнь Женезиса их.

22

Harmonia p|ra|e|stabilita
К|онт|акт|а Землян и Луны*
Есть ряд ярких и неоспоримых в своей твердости сакральных
знаков предопределенности похода Землян на Луну и Контакта
с ней: Истины — с теми, кто жаждет ее. Основными из них есть:

1. В|к|лю|ченность державы, свершившей поход этот,
в имя Причины — Всевышнего Бога, храм чей есть Луна:

CAUSA
2. Явь структуры, свершившей проект «Аполлон», в слове «нос» (санскр.):
бур смертных нас в Тайну, Луну — НОС в СОН, Вечность воткнутый:

NASAA
3. Приданье программе стяжанья Луны имени Аполлона — стрелка в Не|бо,
сына Ла|то|ны, Луны, и паромщика нас, Землян, в Гипер|борею — Луну ж,
«край над Севером», Бо|реем — полюсом, верхнею точкой Земли.

А|ПОЛ|ЛОН
— суть пол-Лона при ЛОНе: при Цели, ЛУНе Путь, при Сердце Ум, Муж при Жене.
4. Сотворенность фамилии давшего имя сие,

СИЛ|ВЕР|С|ТАЙН**,
именами Луны СИЛа, ВЕРа и ТАЙНа и синтезом их, словом SIL|VER,
С|РЕБРОМ (англ.): металлом Луны и причастия ей, Жене, Еве как
ДАМЕ в А|ДАМЕ — Причине людей нас как Целому в части своей.
5. Имя NASA как клич торжества в гонке лунной США – СССР:

NASA – «НАША!»
— победы Америки клич в ней: в объятьях Луна.
_______________________________________________________________
* Предустановленная гармония (лат.).
** Эйб Силверстайн. История говорит, что он выбрал имя этого бога, думая о названии
космического челна как об имени для собственного сына сидя дома и помышляя об Аполлоне,
летящем в своей колеснице к солнцу. Не знал он: огонь сего бога не со|лн|це — Луна!

23

Мне не нравится, что большинству людей я известен как
тот самый парень с Луны. Мне кажется, что все
мы глубоко внутри хотим, чтобы нас чествовали
не за какие-то яркие вспышки нашей биографии, а за сумму
всего, что было сделано, создано и сказано.

Нил Олден Армстронг

Подвиг — истинный смысл нашей жизни, соль дней: нет его — жизнь
пуста. Подвиг есть Восхождение. Многие люди шли ввысь, обретая
вершины в сем мире. Но есть лишь один человек, первым в мире
достигший вершины всех бренных, Луны. Превзойти его нам не дано.
Имя его — Нил Армстронг. Победы своей высотою (как Ум Сердца —
Сердцу, святыне — хранитель ее) муж сей равен Христу:
жизни вечной податель — Луна, сущих Мать.

С

вет щедрой, как солнце, улыбки его схож магично с гагаринским
светом. О Ниле, Селены ловце, знаю я что и все. Но единый Предмет
наш, Луна, сообщил мне о нем нечто большее. О том скажу.

Пращур ведал: Луна не придаток Земли — то Причина, сакрально

спряженная с нею как Истина с Ложью, Мать с До|чер|ью, Небо с нулем его.
Истина есть Апогей, Высь — Мы Сами; Ложь — Дол: Мы в утрате Себя как без
Целого часть, доля злая. Долг наш, с тем, — стяжанье Себя самих, зов к чему
древний — О|ра|кул, глас Феба благой. Посему в тайне глаз бренных, царь чей
Ложь, рвемся мы к Истине, чтобы обресть ее как Корнь свой горний, с тем —
страстно стремимся к Луне. Оттого беспримерная своим накалом борьба СССР
и США за первенство в Космосе есть в сути Лунная Гонка: под зримостью спора
— поход наш к Себе как к истоку река. Порыв сей — не случайность в понятьи
безбожно-пустом: случай — Истины луч, с ней случающий нас как Самими
Собою. Им движимы, люди рванулись к Луне, и наружный уход сей таил, как
Ум Сердце, Воз|в|Ра|т, в коем мы, вняв Оракулу, сыщем Себя.
Поход этот вершим людьми дважды. Сначала — как умный порыв к Луне
как тайной Цели землян. Он и был свершен NASA, чье имя — суть «НАША!»,
победы одержанной клич: ost’рый нос (санкср. nasáa), пробивший ход в Тайну,
канал носовой (nasal (англ.)), — как проткнул носом острым своим Бур-Ра-т-ино
таящий Дверь холст. Когда ж Цель, Луна явится людям,— вершим поход сей как
штурм Неба, Истока: стяжанье Себя как сердечный (моральный) поход. Два
движенья сих слиты друг с другом как фор|ма и Суть, Ум и Сердце, — и с тем
они есть ход один, чье свершенье — Победа лю|дей: обретенье СебЯ как возврат
в Я свое.
24

В знаньи верности сего смысл жизни посланца Земли Нила Армстронга
прост как поход к горней Цели живущих — Луне. Вот черты его.
1. Путь, как и Цель, пара ей, — монолитная суть, камнь. Коль так, то Гагарин
и Армстронг в походе их лунном — суть Альфа и О|мега, Первое и
Последнее, кои Одно. С тем, шаг первый Гага|рин|а в Высь и последний
шаг Армстронга на лунный стол — шаг один, как един есть путь их. Неба
(gaga|na — санскр.) дитя Юрий и Нил — оба рин|улись в Высь как один
человек. Сам Нил знал это — отсель слова его, сколь для людей велик шаг,
им свершенный: с Земли — на Луну, от Лжи — к Истине, в Сердце как Суть
— из Ума1. С тем, улыбка и лик сих безумцев, рискнувших главой — лик
один и улыбка одна как Шаг их.
2. Как Латоны, Луны Грекам, сын Феб родился в мир с луком — Пифона
убить, и в доспехах родúлась Афина, — так Армстронг пришел, снаряжѐн, в
мир сей ради Луны, кою рек стяжать Бог. Посему-то он — Арм|стронг, англ.
«сильная рука», — ведь Рукой рук творящей была Древним Мать: Жена
жен, Мир (Вселенная) как Лон|о сущих, Лун|а. Знак тому ж — имя Нил:
водный Египта столп, черный ток в край живых из Дуата, земли мертвецов
как Дня сущих, Луны2: Дня-Н|ол|я, Любви Дня3, чьим послом был Нил Ол|ден.
Вселенная, Мать всех, приемлет лишь тех и лишь тем Глубь являет
святую, кто чист как она. Верный долгу смельчак и враг лжи, Армстронг
— тот, кто, как Ист|ина ч|ист, был достоин Вселенной и чаши ее, Луны, с
тем — един с нею. Идя к Луне умным путем, муж сей был Умом Сердца,
Слугой — посему и достиг ее; Ум-эгоист, неслужащий — в пути б сгинул
сем под Селены мечом.
Свят владыка — слуга верный свят. Прямой знак тому — бум
ленинградцев в приезд в град их Нила. Не идола толп зрил народ в нем —
очьми душ зрил он человека, впрямую при|льну|вшего к Матери как
Богородице, русской Душе как Луне, Ее светом светящего: зря Нила, зрил
рос|сия|н|ин Ее, Суть свою, и Ее святость чтил. Посему День России 4
ноября — день иконы Казанской: Каза|н|ь — Causa, Луна как Мать, Тьмы
казан, слепых Казн|ь4; имя Mos|Cow столицы Руси в сути есть Mot|her Cow —
Мать Корова: у Древ|них (детей Мира, Древ|а, послушных) — Луна, Дух
(Cou (ег.)), Cow’знец форм.
3. Поскольку, рек Нил, вероятность успешной посадки на Луну NASA
оценивало в 50%, полет к ней был, истинно, жребием, в коем весы, где
25

равны жизнь и смерть, в жизнь склонить молим Бога. «Орел или решка!»
— рекли смельчаки, вверясь Богу впрямую, как дóлжно. И Бог внял им:
выпал орел. Так Рукою Господней, союзной с людьми, «Орел», челн
землян, сел невредим на Луну.
4. Сакральной причиною приезда Армстронга в СССР было не участие в
XIII-й ежегодной конференции Комитета по космическим исследованиям
(КОСПАР)

при

Международном

совете

по

науке,

прошедшей

в

Лениниграде, а встреча со вдовами павших героев Вселенной, двумя
Валентинами — Гагариной и Кома|ровой. Чрез них их мужьям Нил
принес весть: Луна, Цель одна их — взята. Прах погибших героев чрез то
обрел Мир, Кам|ы Ка|м|ен|ь, в Луне, Мéн|е скрытый.
Адепты безбожной науки мнят Космос за адский провал, зев ничто. Не таков
был Нил Армстронг. В Луне, своей Цели, зрил он т|вер|дь Всего — К|амен|ь
Божьей Любви, Мир как Суть. Полнотой этой, Нил, был ты сам, нам явивший
всей жизнью своей, сколь высок че’LOVE’к и сколь м|ног|о он может шагая.
Покойся же с Миром, герой.

________________________________________________________________
1 Я имею в виду слова Армстронга о вступлении землян на Луну: «Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для
всего человечества».
2 В сакральном познаньи Луна — равно и Надземелие, и Подземелье. Земля меж Луной и Луной — Ложь, объятая Истиной сверху и
снизу: второй, средний слог в слове «сатиям», «истина» (санскр.).
3 Тайный бренным День-Грань предыюльский, творящий год, клея из двух половин: без него год не сущ. С|часть|я кам|нь, зримый
оком Любви, он — П|рост|ранство без в|ремен|и: День-Миг, тождественный Вечности, День-год, объявший дни все как корнь их:
Жизнь — мгновенья свои. Таков Век Золотой, «век довечный», каким есть сей День, бренным скрытый в Луне. «Книга выхода в
день», Книга Мертвых египтска — о нем, херý (ег.); херу|вим — дух его. День сей — мост от Зла к Благу, к Луне от Земли как
влюбленных Стезя наикраткая: Лок|сия в Глубь за’VIT’ок, лок|он Тьмы, что у|лит|кой Шар|гея зовем; взошел ею в Высь Нил.
Незакатным Днем сим, где ни утра, ни вечера нет, солнце наше — Луна, Огнь повсюдный, горящий не в небе — везде. О Дне этом
снят фильм: http://kinofilms.tv/film/31-iyunya-tv/13731/.
4 Посему Мать в Руси испокон чтима выше, чем Сын, Жена больше, чем Муж, плод Ее.

26

Приложение 6

Превращение
Рэй Брэдбери
"Ну и запах тут", - подумал Рокуэл. От Макгайра несет пивом, от Хартли - усталой, давно не мытой
плотью, но хуже всего острый, будто от насекомого, запах, исходящий от Смита, чье обнаженное
тело, обтянутое зеленой кожей, застыло на столе. И ко всему еще тянет бензином и смазкой от
непонятного механизма, поблескивающего в углу тесной комнатушки.
Этот Смит - уже труп. Рокуэл с досадой поднялся, спрятал стетоскоп.
- Мне надо вернуться в госпиталь. Война, работы по горло. Сам понимаешь, Хартли. Смит мертв
уже восемь часов. Если хочешь еще что-то выяснить, вызови прозектора, пускай вскроют...
Он не договорил - Хартли поднял руку. Костлявой трясущейся рукой показал на тело Смита - на
тело, сплошь покрытое жесткой зеленой скорлупой.
- Возьми стетоскоп, Рокуэл, и послушай еще раз. Еще только раз. Пожалуйста.
Рокуэл хотел было отказаться, но раздумал, снова сел и достал стетоскоп. Собратьям-врачам надо
уступать. Прижимаешь стетоскоп к зеленому окоченелому телу, притворяешься, будто слушаешь...
Тесная полутемная комнатушка вокруг него взорвалась. Взорвалась единственным зеленым
холодным содроганием. Словно по барабанным перепонкам ударили кулаки. Его ударило. И
пальцы сами собой отдернулись от распростертого тела.
Он услышал дрожь жизни.
В глубине этого темного тела один только раз ударило сердце. Будто отдалось далекое эхо в
морской пучине.
Смит мертв, не дышит, закостенел. Но внутри этой мумии сердце живет. Живет, встрепенулось,
будто еще не рожденный младенец.
Пальцы Рокуэла, искусные пальцы хирурга, старательно ощупывают мумию. Он наклонил голову.
В неярком свете волосы кажутся совсем темными, кое-где поблескивает седина. Славное лицо,
открытое, спокойное. Ему около тридцати пяти. Он слушает опять и опять, на гладко выбритых
щеках проступает холодный пот. Невозможно поверить такой работе сердца.
Один удар за тридцать пять секунд.
А дыхание Смита - как этому поверить? - один вздох за четыре минуты. Движение грудной клетки
неуловимо. Ну а температура?
Шестьдесят. (По Фаренгейту, т. е. около 16С. - Ред.)
Хартли засмеялся. Не очень-то приятный смех. Больше похожий на заблудшее эхо. Сказал устало:
27

- Он жив. Да, жив. Несколько раз он меня едва не одурачил. Я вводил ему адреналин, пытался
ускорить пульс, но это не помогало. Уже три месяца он в таком состоянии. Больше я не в силах это
скрывать. Потому я тебе и позвонил, Рокуэл. Он... это что-то противоестественное.
Да, это просто невозможно, - и как раз поэтому Рокуэла охватило непонятное волнение. Он
попытался поднять веки Смита. Безуспешно. Их затянуло кожей. И губы срослись. И ноздри.
Воздуху нет доступа...
- И все-таки он дышит...
Рокуэл и сам не узнал своего голоса. Выронил стетоскоп, поднял и тут заметил, как дрожат руки.
Хартли встал над столом - высокий, тощий, измученный.
- Смит совсем не хотел, чтобы я тебя вызвал. А я не послушался. Смит предупредил, чтобы я тебя
не вызывал. Всего час назад.
Темные глаза Рокуэла вспыхнули, округлились от изумления.
- Как он мог предупредить? Он же недвижим.
Исхудалое лицо Хартли - заострившиеся черты, упрямый подбородок, сощуренные в щелку глаза болезненно передернулось.
- Смит... думает. Я знаю его мысли. Он боится, как бы ты его не разоблачил. Он меня ненавидит. За
что? Я хочу его убить, вот за что. Смотри. - Он неуклюже полез в карман своего мятого, покрытого
пятнами пиджака, вытащил блеснувший вороненой сталью револьвер.
- На, Мэрфи. Возьми. Возьми, пока я не продырявил этот гнусный полутруп!
Макгайр попятился, на круглом красном лице - испуг.
- Терпеть не могу оружие. Возьми ты, Рокуэл.
Рокуэл приказал резко, голосом беспощадным, как скальпель:
- Убери револьвер, Хартли. Ты три месяца проторчал возле этого больного, вот и дошел до
психического срыва. Выспись, это помогает. - Он провел языком по пересохшим губам. - Что за
болезнь подхватил Смит?
Хартли пошатнулся. Пошевелил непослушными губами. Засыпает стоя, понял Рокуэл. Не сразу
Хартли удалось выговорить:
- Он не болен. Не знаю, что это такое. Только я на него зол, как мальчишка злится, когда в семье
родился еще ребенок. Он не такой... неправильный. Помоги мне. Ты мне поможешь, а?
- Да, конечно, - Рокуэл улыбнулся. - У меня в пустыне санаторий, самое подходящее место, там его
можно основательно исследовать. Ведь Смит... это же самый невероятный случай за всю историю
медицины. С человеческим организмом такого просто не бывает!
Он не договорил. Хартли прицелился из револьвера ему в живот.
- Стоп. Стоп. Ты... ты не просто упрячешь Смита подальше, это не годится! Я думал, ты мне
поможешь. Он зловредный. Его надо убить. Он опасен! Я знаю, он опасен!
28

Рокуэл прищурился. У Хартли явно неладно с психикой. Сам не знает что говорит. Рокуэл
расправил плечи, теперь он холоден и спокоен.
- Попробуй выстрелить в Смита, и я отдам тебя под суд за убийство. Ты надорвался умственно и
физически. Убери револьвер.
Они в упор смотрели друг на друга.
Рокуэл неторопливо подошел, взял у Хартли оружие, дружески похлопал по плечу и передал
револьвер Мэрфи - тот посмотрел так, будто ждал, что револьвер сейчас его укусит.
- Позвони в госпиталь, Мэрфи. Я там не буду неделю. Может быть, дольше. Предупреди, что я
занят исследованиями в санатории.
Толстая красная физиономия Мэрфи сердито скривилась.
- А что мне делать с пистолетом?
Хартли стиснул зубы, процедил:
- Возьми его себе. Погоди, еще сам захочешь пустить его в ход.
Рокуэлу хотелось кричать, возвестить всему свету, что у него в руках - невероятная, невиданная в
истории человеческая жизнь. Яркое солнце освещало палату санатория; Смит, безмолвный, лежал
на столе, красивое лицо его застыло бесстрастной зеленой маской.
Рокуэл неслышными шагами вошел в палату. Прижал стетоскоп к зеленой груди. Получалось то ли
царапанье, то ли негромкий скрежет, будто металл касается панциря огромного жука.
Поодаль стоял Макгайр, недоверчиво оглядывал недвижное тело, благоухал недавно выпитым в
изобилии пивом.
Рокуэл сосредоточенно вслушивался.
- Наверно, в машине скорой помощи его сильно растрясло. Не следовало рисковать...
Рокуэл вскрикнул.
Макгайр, волоча ноги, подошел к нему.
- Что случилось?
- Случилось? - Рокуэл в отчаянии огляделся. Сжал кулак. - Смит умирает!
- С чего ты взял? Хартли говорил, Смит просто прикидывается мертвым. Он и сейчас тебя
дурачит...
- Нет! - Рокуэл выбивался из сил над бессловесным телом, пытался впрыснуть лекарство. Любое. И
ругался на чем свет стоит. После всей этой мороки потерять Смита невозможно. Нет, только не
теперь.
А там, внутри, под зеленым панцирем, тело Смита содрогалось, билось, корчилось, охваченное
непостижимым бешенством, и казалось, в глубине глухо рычит пробудившийся вулкан.
29

Рокуэл пытался сохранить самообладание. Смит - случай особый. Обычные приемы скорой
помощи не действуют. Как же тут быть? Как?
Он смотрит остановившимся взглядом. Окостенелое тело блестит в ярких солнечных лучах.
Жаркое солнце. Сверкает, горит на стетоскопе. Солнце. Рокуэл смотрит, а за окном наплывают
облака, солнце скрылось. В комнате стало темнее. И тело Смита затихает. Вулкан внутри
успокоился.
- Макгайр! Опусти шторы! Скорей, пока не выглянуло солнце!
Макгайр повиновался.
Сердце Смита замедляет ход, удары его опять ленивы и редки.
- Солнечный свет Смиту вреден. Чему-то он мешает. Не знаю, отчего и почему, но это ему
опасно... - Рокуэл вздыхает с облегчением. - Господи, только бы не потерять его. Только бы не
потерять. Он какой-то не такой, он создает свои правила, что-то он делает такое, чего еще не делал
никто. Знаешь что, Мэрфи?
- Ну?
- Смит вовсе не в агонии. И не умирает. И вовсе ему не лучше умереть, что бы там ни говорил
Хартли. Вчера вечером, когда я его укладывал на носилки, чтобы везти в санаторий, я вдруг понял
- Смиту я по душе.
- Бр-р! Сперва Хартли. Теперь ты. Смит тебе сам это сказал, что ли?
- Нет, не говорил. Но под этой своей скорлупой он не без сознания. Он все сознает. Да, вот в чем
суть. Он все сознает.
- Просто-напросто он в столбняке. Он умрет. Больше месяца он живет без пищи. Это Хартли
сказал. Хартли сперва хоть что-то вводил ему внутривенно, а потом кожа так затвердела, что уже
не пропускала иглу.
Дверь одноместной палаты медленно, со скрипом отворилась. Рокуэл вздрогнул. На пороге,
выпрямившись во весь свой немалый рост, стоял Хартли; после нескольких часов сна колючее
лицо его стало спокойнее, но серые глаза смотрели все так же зло и враждебно.
- Выйдите отсюда, и я в два счета покончу со Смитом, - негромко сказал он. - Ну?
- Ни с места, - сердито приказал Рокуэл, подходя к нему. - Каждый раз, как явишься, вынужден
буду тебя обыскивать. Прямо говорю, я тебе не доверяю. - Оружия у Хартли не оказалось. Почему ты меня не предупредил насчет солнечного света?
- Как? - тихо, не сразу прозвучало в ответ. - А... да. Я забыл. На первых порах я пробовал
передвигать Смита. Он оказался на солнце и стал умирать всерьез. Понятно, больше я не трогал его
с места. Похоже, он смутно понимал, что ему предстоит. Может, даже сам это задумал, не знаю.
Пока он не закостенел окончательно и еще мог говорить и есть, аппетит у него был волчий, и он
предупредил, чтобы я три месяца его не трогал с места. Сказал, что хочет оставаться в тени. Что
солнце все испортит. Я думал, он меня разыгрывает. Но он не шутил. Ел жадно, как зверь, как
голодный дикий зверь, потом впал в оцепенение - и вот, полюбуйтесь... - Хартли невнятно
выругался. - Я-то надеялся, ты оставишь его подольше на солнце и нечаянно угробишь.
Макгайр всколыхнулся всей своей тушей - двестипятьдесят фунтов.
30

- Слушайте... А вдруг мы заразимся этой смитовой болезнью?
Хартли смотрел на неподвижное тело, зрачки его сузились.
- Смит не болен. Неужели не понимаешь, тут же прямые признаки вырождения. Это как рак. Им не
заражаешься, это в роду и передается по наследству. Сперва у меня не было к Смиту ни страха, ни
ненависти, это пришло только неделю назад - тогда я убедился, что он дышит, и существует, и
процветает, хотя ноздри и рот замкнуты наглухо. Так не бывает. Так не должно быть.
- А вдруг и ты, и я, и Рокуэл тоже станем зеленые, и эта чума охватит всю страну, тогда как? дрожащим голосом выговорил Макгайр.
- Тогда, если я ошибаюсь, - может быть, и ошибаюсь, - я умру, - сказал Рокуэл. - Только меня это
ни капельки не волнует.
Он повернулся к Смиту и продолжал делать свое дело.
Колокол звонит. Колокол. Два, два колокола. Десять колоколов, сто. Десять тысяч, миллион
оглушительных, гремящих, лязгающих металлом колоколов. Все разом ворвались в тишину, воют,
ревут, отдаются мучительным эхом, раздирают уши!
Звенят, поют голоса, громкие и тихие, высокие и низкие, глухие и пронзительные. Бьют по
скорлупе громадные хлопушки, в воздухе несмолкаемый грохот и треск!
Под трезвон колоколов Смит не сразу понимает, где же он. Он знает, ему ничего не увидеть, веки
замкнуты, знает - ничего ему не сказать, губы срослись. И уши тоже запечатаны, а колокола все
равно оглушают.
Видеть он не может. Но нет, все-таки может, и кажется - перед ним тесная багровая пещера, словно
глаза обращены внутрь мозга. Он пробует шевельнуть языком, пытается крикнуть и вдруг
понимает: язык пропал - там, где всегда был язык, пустота, щемящая пустота будто жаждет вновь
его обрести, но сейчас - не может.
Нет языка. Странно. Почему? Смит пытается остановить колокола. И они останавливаются,
блаженная тишина окутывает его прохладным покрывалом. Что-то происходит. Происходит. Смит
пробует шевельнуть пальцем, но палец не повинуется. И ступня тоже, нога, пальцы ног, голова ничто не слушается. Ничем не шевельнешь. Ноги, руки, все тело - недвижимы, застыли, скованы,
будто в бетонном гробу.
И еще через минуту страшное открытие: он больше не дышит. По крайней мере, легкими.
- Потому что у меня больше нет легких! - вопит он. Вопит где-то внутри, и этот мысленный вопль
захлестнуло, опутало, скомкало и дремотно повлекло куда-то в глубину темной багровой волной.
Багровая дремотная волна обволокла беззвучный вопль, скрутила и унесла прочь, и Смиту стало
спокойнее.
"Я не боюсь, - подумал он. - Я понимаю непонятное. Понимаю, что вовсе не боюсь, а почему - не
знаю.
Ни языка, ни ноздрей, ни легких.
Но потом они появятся. Да, появятся. Что-то... что-то происходит".

31

В поры замкнутого в скорлупе тела проникает воздух, будто каждую его частицу покалывают
струйки живительного дождя. Дышишь мириадами крохотных жабр, вдыхаешь кислород и азот,
водород и углекислоту, и все идет впрок. Удивительно. А сердце как - бьется еще или нет?
Да, бьется. Медленно, медленно, медленно. Смутный багровый ропот возникает вокруг, поток,
река... медленная, еще медленней, еще. Так славно. Так отдохновенно.
Дни сливаются в недели, и быстрей складываются в цельную картину разрозненные куски
головоломки. Помогает Макгайр. В прошлом хирург, он уже многие годы у Рокуэла секретарем.
Не бог весть какая подмога, но славный товарищ.
Рокуэл заметил, что хоть Макгайр ворчливо подшучивает над Смитом, но неспокоен, даже очень.
Силится сохранить спокойствие. А потом однажды притих, призадумался - и сказал неторопливо:
- Вот что, я только сейчас сообразил: Смит живой! Должен бы помереть. А он живой. Вот так
штука!
Рокуэл расхохотался.
- А какого черта, по-твоему, я тут орудую? На той неделе доставлю сюда рентгеновский аппарат,
посмотрю, что творится внутри Смитовой скорлупы.
Он ткнул иглой шприца в эту жесткую скорлупу. Игла сломалась. Рокуэл сменил иглу, потом еще
одну и наконец проткнул скорлупу, взял кровь и принялся изучать образцы под микроскопом.
Спустя несколько часов он преспокойно сунул результаты проб Макгайру, под самый его красный
нос, заговорил быстро:
- Просто не верится. Его кровь смертельна для микробов. Я капнул взвесь стрептококков, и за
восемь секунд они все погибли! Можно ввести Смиту какую угодно инфекцию - он любую
бациллу уничтожит, он ими лакомится!
За считанные часы сделаны были еще и другие открытия. Рокуэл лишился сна, ночью ворочался в
постели с боку на бок, продумывал, передумывал, опять и опять взвешивал потрясающие догадки.
К примеру. С тех пор, как Смит заболел, и до последнего времени Хартли каждый день вводил ему
внутривенно какое-то количество кубиков питательной сыворотки. Ни грамма этой пищи не
использовано. Вся она сохраняется про запас - и не в жировых отложениях, а в совершенно
неестественном виде: это какой-то очень насыщенный раствор, неведомая жидкость, содержащаяся
у Смита в крови. Одной ее унции довольно, чтобы питать человека целых три дня. Эта
удивительная жидкость движется в кровеносных сосудах, а едва организм ощутит в ней
потребность, он тотчас ее усваивает. Гораздо удобнее, чем запасы жира. Несравнимо удобнее!
Рокуэл ликовал - вот это открытие! В теле Смита накопилось этого икс-раствора столько, что
хватит на многие месяцы. Он не нуждается в пище извне.
Услыхав это, Макгайр печально оглядел свое солидное брюшко.
- Вот бы и мне так...
Но это еще не все. Смит почти не нуждается в воздухе. А нужное ему ничтожное количество
впитывает, видимо, прямо сквозь кожу. И усваивает до последней молекулы. Никаких отходов.
- И ко всему, - докончил Рокуэл, - в последнем счете Смиту, пожалуй, вовсе не надо будет, чтоб у
него билось сердце, он и так обойдется!
32

- Тогда он умрет.
- Для нас с тобой - да. Для самого себя - может быть. А может, и нет. Ты только вдумайся,
Макгайр. Что такое сейчас Смит? Замкнутая кровеносная система, которая сама собою очищается,
месяцами не требует питания извне, почти не знает перебоев и совсем ничего не теряет, ибо с
пользой усваивает каждую молекулу; система саморазвивающаяся и прочно защищенная,
убийственная для любых микробов. И при всем при этом Хартли еще говорит о вырождении!
Хартли принял открытие с досадой. И твердил свое: Смит перестает быть человеком. Он выродок и опасен.
Макгайр еще подлил масла в огонь:
- Почем знать, может, возбудителя этой болезни и в микроскоп не увидишь, а он, расправляясь со
своей жертвой, заодно уничтожает все другие микробы. Ведь прививают же иногда малярию,
чтобы излечить сифилис; отчего бы новой неведомой бацилле не пожрать все остальные?
- Довод веский, - сказал Рокуэл. - Но мы-то не заболели?
- Может быть, эта бактерия уже в нас, только ей нужен какой-то инкубационный период.
- Типичное рассуждение старомодного эскулапа. Что бы с человеком ни случилось, раз он не
вмещается в привычные рамки, значит, болен, - возразил Рокуэл. - Кстати, это твоя мысль, Хартли,
а не моя. Врачи не успокоятся, пока не поставят в каждом случае диагноз и не наклеят ярлычок.
Так вот, по-моему, Смит здоров, до того здоров, что ты его боишься.
- Ты спятил, - сказал Макгайр.
- Возможно. Только Смиту, я думаю, вовсе не требуется вмешательство медицины. Он сам себя
спасает. По-вашему, это вырождение. А по-моему, рост.
- Да ты посмотри на его кожу, - почти простонал Макгайр.
- Овца в волчьей шкуре. Снаружи - жесткий, ломкий покров. Внутри - упорядоченная перестройка,
преобразование. Почему? Я начинаю догадываться. Эти внутренние перемены в Смите так бурны,
что им нужна защита, броня. А ты мне вот что скажи, Хартли, только честно: боялся ты в детстве
насекомых - пауков и всякой такой твари?
- Да.
- То-то и оно. У тебя фобия. Врожденный страх и отвращение, и все это обратилось на Смита.
Поэтому тебе и противна эта перемена в нем.
В последующие недели Рокуэл подробно разузнал о прошлом Смита. Побывал в лаборатории
электроники, где тот работал, пока не заболел. Дотошно исследовал комнату, где Смит под
присмотром Хартли провел первые недели своей "болезни". Тщательно изучил стоящий в углу
аппарат. Что-то связанное с радиацией.
Уезжая из санатория, Рокуэл надежно запер Смита в палате и к двери приставил стражем Макгайра
на случай, если у Хартли появятся какие-нибудь завиральные мысли.
Смиту тридцать два года, и жизнь у него была самая простая. Пять лет проработал в лаборатории
электроники. Никогда серьезно не болел.
33

Шли дни. Рокуэл пристрастился к долгим одиноким прогулкам вдоль соседнего пересохшего
ручья. Так он выкраивал время подумать, обосновать невероятную теорию, что складывалась у
него все отчетливей.
А однажды остановился у куста жасмина, цветущего ночами подле санатория, поднялся на
цыпочки и, улыбаясь, снял с высокой ветки что-то темное, поблескивающее. Осмотрел и сунул в
карман. И прошел в дом.
Он позвал с веранды Макгайра. Тот пришел. За ним, бормоча вперемешку жалобы и угрозы,
плелся Хартли. Все трое сели в приемной.
И Рокуэл заговорил.
- Смит не болен. В его организме не выжить ни одной бацилле. И никакие дьяволы, бесы и злые
духи в него не вселились. Упоминаю об этом в доказательство, что перебрал все мыслимые и
немыслимые возможности. И любой диагноз любых обычных болезней отбрасываю. Предлагаю
гораздо более важную и наиболее приемлемую возможность - замедленную наследственную
мутацию.
- Мутацию? - не своим голосом переспросил Макгайр.
Рокуэл поднял и показал нечто темное, поблескивающее на свету.
- Вот что я нашел в саду, на кусте. Отлично подтверждает мою теорию. Я изучил состояние Смита,
осмотрел его лабораторию, исследовал несколько вот этих штучек, - он повертел в пальцах темный
маленький предмет. - И я уверен. Это метаморфоза. Перерождение, видоизменение, мутация - не
до, а после появления на свет. Вот. Держи. Это и есть Смит.
И он кинул темную вещичку Хартли. Хартли поймал ее на лету.
- Это же куколка, - сказал Хартли. - Бывшая гусеница.
Рокуэл кивнул:
- Вот именно.
- Так что же, ты воображаешь, будто Смит тоже... куколка?!
- Убежден, - сказал Рокуэл.
Вечером, в темноте, Рокуэл склонился над телом Смита. Макгайр и Хартли сидели в другом конце
палаты, молчали, прислушивались. Рокуэл осторожно ощупывал тело.
- Предположим, жить - значит не только родиться, протянуть семьдесят лет и умереть.
Предположим, что в своем бытии человек должен шагнуть на новую, высшую степень, - и Смит
первый из всех нас совершает этот шаг.
Мы смотрим на гусеницу и, как нам кажется, видим некую постоянную величину. Однако она
превращается в бабочку. Почему? Никакие теории не дают исчерпывающего объяснения. Она
развивается - вот что важно. Самое существенное: нечто будто бы неизменное превращается в
нечто другое, промежуточное, совершенно неузнаваемое - в куколку, а из нее выходит бабочкой. С
виду куколка мертва. Это маскировка, способ сбить со следа. Поймите, Смит сбил нас со следа. С
виду он мертв. А внутри все соки клокочут, перестраиваются, бурно стремятся к одной цели.
Личинка оборачивается москитом, гусеница бабочкой... а чем станет Смит?
34

- Смит - куколка? - Макгайр невесело засмеялся.
- Да.
- С людьми так не бывает.
- Перестань, Макгайр. Ты, видно, не понимаешь, эволюция совершает великий шаг. Осмотри тело
и дай какое-то другое объяснение. Проверь кожу, глаза, дыхание, кровообращение. Неделями он
запасал пищу, чтобы погрузиться в спячку в этой своей скорлупе. Почему он так жадно и много ел,
зачем копил в организме некий икс-раствор, если не для этого перевоплощения? А всему причиной
- излучение. Жесткое излучение в Смитовой лаборатории. Намеренно он облучался или случайно,
не знаю. Но затронута какая-то ключевая часть генной структуры, часть, предназначенная для
эволюции человеческого организма, которой, может быть, предстояло включиться только через
тысячи лет.
- Так что же, по-твоему, когда-нибудь все люди?..
- Личинка стрекозы не остается навсегда в болоте, кладка жука - в почве, а гусеница - на капустном
листе. Они видоизменяются и вылетают на простор. Смит - это ответ на извечный вопрос: что
будет дальше с людьми, к чему мы идем? Перед нами неодолимой стеной встает Вселенная, в этой
Вселенной мы обречены существовать, и человек, такой, каков он сейчас, не готов вступить в эту
Вселенную. Малейшее усилие утомляет его, чрезмерный труд убивает его сердце, недуги
разрушают тело. Возможно, Смит сумеет ответить философам на вопрос, в чем смысл жизни.
Возможно, он придаст ей новый смысл.
Ведь все мы, в сущности, просто жалкие насекомые и суетимся на ничтожно маленькой планете.
Не для того существует человек, чтобы вечно прозябать на ней, оставаться хилым, жалким и
слабым, но будущее для него пока еще тайна, слишком мало он знает.
Но измените человека! Сделайте его совершенным. Сделайте... сверхчеловека, что ли. Избавьте его
от умственного убожества, дайте ему полностью овладеть своим телом, нервами, психикой; дайте
ясный, проницательный ум, неутомимое кровообращение, тело, способное месяцами обходиться
без пищи извне, освоиться где угодно, в любом климате, и побороть любую болезнь. Освободите
человека от оков плоти, от бедствий плоти, и вот он уже не злосчастное ничтожество, которое
страшится мечтать, ибо знает, что хрупкое тело помешает ему осуществить мечты, - и тогда он
готов к борьбе, к единственной подлинно стоящей войне. Заново рожденный человек готов
противостоять всей, черт ее подери, Вселенной!
Рокуэл задохнулся, охрип, сердце его неистово колотилось; он склонился над Смитом, бережно,
благоговейно приложил ладони к холодному недвижному панцирю и закрыл глаза. Сила, властная
тяга, твердая вера в Смита переполняли его. Он прав. Прав. Он это знает. Он открыл глаза,
посмотрел на Хартли и Макгайра: всего лишь тени в полутьме палаты, при завешенном окне.
Короткое молчание, потом Хартли погасил свою сигарету.
- Не верю я в эту теорию.
А Макгайр сказал:
- Почем ты знаешь, может быть, все нутро Смита обратилось в кашу? Делал ты рентгеновский
снимок?
- Нет, это рискованно - вдруг помешает его превращению, как мешал солнечный свет.
35

- Так значит, он становится сверхчеловеком? И как же это будет выглядеть?
- Поживем - увидим.
- По-твоему, он слышит, что мы про него сейчас говорим?
- Слышит ли, нет ли, ясно одно: мы узнали секрет, который нам знать не следовало. Смит вовсе не
желал посвящать в это меня и Макгайра. Ему пришлось как-то к нам приспособиться. Но
сверхчеловек не может хотеть, чтобы все вокруг о нем узнали. Люди слишком ревнивы и
завистливы, полны ненависти. Смит знает, если тайна выйдет наружу, это для него опасно. Может
быть, отсюда и твоя ненависть к нему, Хартли.
Все замолчали, прислушиваются. Тишина. Только шумит кровь в висках Рокуэла. И вот он, Смит уже не Смит, но некое вместилище с пометкой "Смит", а что в нем - неизвестно.
- Если ты не ошибаешься, нам, безусловно, надо его уничтожить, - заговорил Хартли. - Подумай,
какую он получит власть над миром. И если мозг у него изменился в ту сторону, как я думаю...
тогда, как только он выйдет из скорлупы, он постарается нас убить, потому что мы одни про него
знаем. Он нас возненавидит за то, что мы проведали его секрет.
- Я не боюсь, - беспечно сказал Рокуэл.
Хартли промолчал. Шумное, хриплое дыхание его наполняло комнату. Рокуэл обошел вокруг
стола, махнул рукой:
- Пойдемте-ка все спать, пора, как по-вашему?
Машину Хартли скрыла завеса мелкого моросящего дождя. Рокуэл запер входную дверь,
распорядился, чтобы Макгайр в эту ночь спал на раскладушке внизу, перед палатой Смита, а сам
поднялся к себе и лег.
Раздеваясь, он снова мысленно перебирал невероятные события последних недель. Сверхчеловек.
А почему бы и нет? Волевой, сильный...
Он улегся в постель.
Когда же? Когда Смит "вылупится" из своей скорлупы? Когда?
Дождь тихонько шуршал по крыше санатория.
Макгайр дремал на раскладушке под ропот дождя и грохот грома, слышалось его шумное, тяжелое
дыхание. Где-то скрипнула дверь, но он дышал все так же ровно. По прихожей пронесся порыв
ветра. Макгайр всхрапнул, повернулся на другой бок. Тихо затворилась дверь, сквозняк
прекратился.
Смягченные толстым ковром тихие шаги. Медленные
настороженные. Шаги. Макгайр мигнул, открыл глаза.

шаги,

опасливые,

крадущиеся,

В полутьме кто-то над ним наклонился.
Выше, на площадке лестницы, горит одинокая лампочка, желтоватая полоска света протянулась
рядом с койкой Макгайра.

36

В нос бьет резкий запах раздавленного насекомого. Шевельнулась чья-то рука. Кто-то силится
заговорить.
У Макгайра вырвался дикий вопль.
Рука, что протянулась в полосу света, зеленая.
Зеленая!
- Смит!
Тяжело топая, Макгайр с криком бежит по коридору.
- Он ходит! Не может ходить, а ходит!
Всей тяжестью он налетает на дверь, и дверь распахивается. Дождь и ветер со свистом
набрасываются на него, он выбегает в бурю, бессвязно, бессмысленно бормочет.
А тот, в прихожей, недвижим. Наверху распахнулась дверь, по лестнице сбегает Рокуэл. Зеленая
рука отдернулась из полосы света, спряталась за спиной.
- Кто здесь? - остановясь на полпути, спрашивает Рокуэл.
Тот выходит на свет.
Рокуэл смотрит в упор, брови сдвинулись.
- Хартли! Что ты тут делаешь, почему вернулся?
- Кое-что случилось, - говорит Хартли. - А ты поди-ка приведи Макгайра. Он выбежал под дождь и
лопочет, как полоумный.
Рокуэл не стал говорить, что думает. Быстро, испытующе оглядел Хартли и побежал дальше - по
коридору, за дверь, под дождь.
- Макгайр! Макгайр, дурья голова, вернись!
Бежит под дождем, струи так и хлещут. На Макгайра наткнулся чуть не в сотне шагов от дома, тот
бормочет:
- Смит... Смит там ходит...
- Чепуха. Просто это вернулся Хартли.
- Рука зеленая, я видел. Она двигалась.
- Тебе приснилось.
- Нет. Нет! - В дряблом, мокром от дождя лице Макгайра ни кровинки. - Я видел, рука зеленая,
верно тебе говорю. А зачем Хартли вернулся? Ведь он...
При звуке этого имени Рокуэла как ударило, он разом понял. Пронзило страхом, мысли закружило
вихрем - опасность! - резнул отчаянный зов: на помощь!
37

- Хартли!
Рокуэл оттолкнул Макгайра, рванулся, закричал и со всех ног помчался к санаторию. В дом, по
коридору...
Дверь в палату Смита взломана.
Посреди комнаты с револьвером в руке - Хартли. Услыхал бегущего Рокуэла, обернулся. И вмиг
оба действуют. Хартли стреляет, Рокуэл щелкает выключателем.
Тьма. И вспышка пламени, точно на моментальной фотографии высвечено сбоку застывшее тело
Смита. Рокуэл метнулся в сторону вспышки. И уже в прыжке, потрясенный, понял, почему
вернулся Хартли. В секунду, пока не погас свет, он увидел руку Хартли.
Пальцы, покрытые зеленой чешуей.
Потом схватка врукопашную. Хартли падает, и тут снова вспыхнул свет, на пороге мокрый
насквозь Макгайр, выговаривает трясущимися губами:
- Смит... он убит?
Смит не пострадал. Пуля прошла выше.
- Болван, какой болван! - кричит Рокуэл, стоя над обмякшим на полу Хартли. - Великое, небывалое
событие, а он хочет все погубить!
Хартли пришел в себя, говорит медленно:
- Надо было мне догадаться. Смит тебя предупредил.
- Ерунда, он... - Рокуэл запнулся, изумленный. Да, верно. То внезапное предчувствие, смятение в
мыслях. Да. Он с яростью смотрит на Хартли. - Ступай наверх. Просидишь до утра под замком.
Макгайр, иди и ты. Не спускай с него глаз.
Макгайр говорит хрипло:
- Погляди на его руку. Ты только погляди. У Хартли рука зеленая. Там в прихожей был не Смит Хартли!
Хартли уставился на свои пальцы.
- Мило выглядит, а? - говорит он с горечью. - Когда Смит заболел, я тоже долго был под этим
излучением. Теперь я стану таким... такой же тварью... как Смит. Это со мной уже несколько дней.
Я скрывал. Старался молчать. Сегодня почувствовал - больше не могу, вот и пришел его убить,
отплатить, он же меня погубил...
Сухой резкий звук, что-то сухо треснуло. Все трое замерли.
Три крохотных чешуйки взлетели над Смитовой скорлупой, покружили в воздухе и мягко
опустились на пол.
Рокуэл вмиг очутился у стола, вгляделся.

38

- Оболочка начинает лопаться. Трещина тонкая, едва заметная - треугольником, от ключиц до
пупка. Скоро он выйдет наружу!
Дряблые щеки Макгайра затряслись:
- И что тогда?
- Будет у нас сверхчеловек, - резко, зло отозвался Хартли. - Спрашивается: на что похож
сверхчеловек? Ответ: никому не известно.
С треском отлетели еще несколько чешуек. Макгайра передернуло.
- Ты попробуешь с ним заговорить?
- Разумеется.
- С каких это пор... бабочки... разговаривают?
- Поди к черту, Макгайр!
Рокуэл засадил их обоих для верности наверху под замок, а сам заперся в комнате Смита и лег на
раскладушку, готовый бодрствовать всю долгую дождливую ночь - следить, вслушиваться, думать.
Следить, как отлетают чешуйки ломкой оболочки, потому что из куколки безмолвно стремится
выйти наружу Неведомое.
Ждать осталось каких-нибудь несколько часов. Дождь стучится в дом, струи сбегают по стеклу.
Каков-то он теперь будет с виду, Смит? Возможно, изменится строение уха, потому что станет
тоньше слух; возможно, появятся дополнительные глаза; изменятся форма черепа, черты лица, весь
костяк, размещение внутренних органов, кожные ткани; возможно несчетное множество перемен.
Рокуэла одолевает усталость, но уснуть страшно. Веки тяжелеют, тяжелеют. А вдруг он ошибся?
Вдруг его домыслы нелепы? Вдруг Смит внутри этой скорлупы - вроде медузы? Вдруг он безумный, помешанный... или совсем переродился и станет опасен для всего человечества? Нет.
Нет. Рокуэл помотал затуманенной головой. Смит - совершенство. Совершенство. В нем нет места
ни единой злой мысли. Совершенство.
В санатории глубокая тишина. Только и слышно, как потрескивают чешуйки хрупкой оболочки,
падая на пол...
Рокуэл уснул. Погрузился во тьму, и комната исчезла, нахлынули сны. Снилось, что Смит
поднялся, идет, движения угловатые, деревянные, а Хартли, пронзительно крича, опять и опять
заносит сверкающий топор, с маху рубит зеленый панцирь и превращает живое существо в
отвратительное месиво. Снился Макгайр - бегает под кровавым дождем, бессмысленно лопочет.
Снилось...
Жаркое солнце. Жаркое солнце заливает палату. Уже утро. Рокуэл протирает глаза, смутно
встревоженный тем, что кто-то поднял шторы. Кто-то поднял... Рокуэл вскочил как ужаленный.
Солнце! Шторы не могли, не должны были подняться. Сколько недель они не поднимались! Он
закричал.
Дверь настежь. В санатории тишина. Не смея повернуть голову, Рокуэл косится на стол. Туда, где
должен бы лежать Смит.
39

Но его там нет.
На столе только и есть, что солнечный свет. Да еще какие-то опустелые остатки. Все, что осталось
от куколки. Все, что осталось.
Хрупкие скорлупки - расщепленный надвое профиль, округлый осколок бедра, полоска, в которой
угадывается плечо, обломок грудной клетки - разбитые останки Смита!
А Смит исчез. Подавленный, еле держась на ногах, Рокуэл подошел к столу. Точно маленький,
стал копаться в тонких шуршащих обрывках кожи. Потом круто повернулся и, шатаясь как
пьяный, вышел из палаты, тяжело затопал вверх по лестнице, закричал:
- Хартли! Что ты с ним сделал? Хартли! Ты что же, убил его, избавился от трупа, только куски
скорлупы оставил и думаешь сбить меня со следа?
Дверь комнаты, где провели ночь Макгайр и Хартли, оказалась запертой. Трясущимися руками
Рокуэл повернул ключ в замке. И увидел их обоих в комнате.
- Вы тут, - сказал растерянно. - Значит, вы туда не спускались. Или, может, отперли дверь, пошли
вниз, вломились в палату, убили Смита и... нет, нет.
- А что случилось?
- Смит исчез! Макгайр, скажи, выходил Хартли отсюда?
- За всю ночь ни разу не выходил.
- Тогда... есть только одно объяснение... Смит выбрался ночью из своей скорлупы и сбежал! Я его
не увижу, мне так и не удастся на него посмотреть, черт подери совсем! Какой же я болван, что
заснул!
- Ну, теперь все ясно! - заявил Хартли. - Смит опасен, иначе он бы остался и дал нам на себя
посмотреть. Одному Богу известно, во что он превратился.
- Значит, надо искать. Он не мог уйти далеко. Надо все обыскать! Быстрее, Хартли! Макгайр!
Макгайр тяжело опустился на стул.
- Я не двинусь с места. Он и сам отыщется. С меня хватит.
Рокуэл не стал слушать дальше. Он уже спускался по лестнице, Хартли за ним по пятам. Через
несколько минут за ними, пыхтя и отдуваясь, двинулся Макгайр.
Рокуэл бежал по коридору, приостанавливаясь у широких окон, выходящих на пустыню и на горы,
озаренные утренним солнцем. Выглядывал в каждое окно и спрашивал себя: да есть ли хоть капля
надежды найти Смита? Первый сверхчеловек. Быть может, первый из очень и очень многих.
Рокуэла прошиб пот. Смит не должен был исчезнуть, не показавшись сперва хотя бы ему, Рокуэлу.
Не мог он вот так исчезнуть. Или все же мог?
Медленно отворилась дверь кухни.
Порог переступила нога, за ней другая. У стены поднялась рука. Губы выпустили струйку
сигаретного дыма.
40

- Я кому-то понадобился?
Ошеломленный Рокуэл обернулся. Увидел, как изменился в лице Хартли, услышал, как задохнулся
от изумления Макгайр. И у всех троих вырвалось разом, будто под суфлера:
- Смит!
Смит выдохнул струйку дыма. Лицо ярко-розовое, словно его нажгло солнцем, голубые глаза
блестят. Ноги босы, на голое тело накинут старый халат Рокуэла.
- Может, вы мне скажете, куда это я попал? И что со мной было в последние три месяца - или уже
четыре? Тут что, больница?
Разочарование обрушилось на Рокуэла тяжким ударом. Он трудно глотнул.
- Привет. Я... То есть... Вы что же... вы ничего не помните?
Смит выставил растопыренные пальцы:
- Помню, что позеленел, если вы это имеете в виду. А потом - ничего.
И он взъерошил розовой рукой каштановые волосы - быстрое, сильное движение того, кто
вернулся к жизни и радуется, что вновь живет и дышит.
Рокуэл откачнулся, бессильно прислонился к стене. Потрясенный, спрятал лицо в ладонях, тряхнул
головой, потом, не веря своим глазам, спросил:
- Когда вы вышли из куколки?
- Когда я вышел... откуда?
Рокуэл повел его по коридору в соседнюю комнату, показал на стол.
- Не пойму, о чем вы, - просто, искренне сказал Смит. - Я очнулся в этой комнате полчаса назад,
стою и смотрю - я совсем голый.
- И это все? - обрадованно спросил Макгайр. У него явно полегчало на душе.
Рокуэл объяснил, откуда взялись остатки скорлупы на столе. Смит нахмурился.
- Что за нелепость. А вы, собственно, кто такие?
Рокуэл представил их друг другу.
Смит мрачно поглядел на Хартли.
- Сперва, когда я заболел, явились вы, верно? На завод электронного оборудования. Но это же все
глупо. Что за болезнь у меня была?
Каждая мышца в лице Хартли напряглась до отказа.
- Никакая не болезнь. Вы-то разве ничего не знаете?

41

- Я очутился с незнакомыми людьми в незнакомом санатории. Очнулся голый в комнате, где
какой-то человек спал на раскладушке. Очень хотел есть. Пошел бродить по санаторию. Дошел до
кухни, отыскал еду, поел, услышал какие-то взволнованные голоса, а теперь мне заявляют, будто я
вылупился из куколки. Как прикажете все это понимать? Кстати, спасибо за халат, за еду и
сигареты, я их взял взаймы. Сперва я просто не хотел вас будить, мистер Рокуэл. Я ведь не знал,
кто вы такой, но видно было, что вы смертельно устали.
- Ну, это пустяки. - Рокуэл отказывался верить горькой очевидности. Все рушится. С каждым
словом Смита недавние надежды рассыпаются, точно разбитая скорлупа куколки. - А как вы себя
чувствуете?
- Отлично. Полон сил. Просто замечательно, если учесть, как долго я пробыл без сознания.
- Да, прямо замечательно, - сказал Хартли.
- Представляете, каково мне стало, когда я увидел календарь. Стольких месяцев - бац - как не
бывало! Я все гадал, что же со мной делалось столько времени.
- Мы тоже гадали.
Макгайр засмеялся:
- Да не приставай к нему, Хартли. Просто потому, что ты его ненавидел...
Смит недоуменно поднял брови:
- Ненавидели? Меня? За что?
- Вот. Вот за что! - Хартли растопырил пальцы. - Ваше проклятое облучение. Ночь за ночью я
сидел около вас в вашей лаборатории. Что мне теперь с этим делать?
- Тише, Хартли, - вмешался Рокуэл. - Сядь. Успокойся.
- Ничего я не сяду и не успокоюсь! Неужели он вас обоих одурачил? Это же подделка под
человека! Этот розовый молодчик затеял такой страшный обман, какого еще свет не видал! Если у
вас осталось хоть на грош соображения, убейте этого Смита, пока он не улизнул!
Рокуэл попросил извинить вспышку Хартли. Смит покачал головой:
- Нет, пускай говорит дальше. Что все это значит?
- Ты и сам знаешь! - в ярости заорал Хартли. - Ты лежал тут месяц за месяцем, подслушивал,
строил планы. Меня не проведешь. Рокуэла ты одурачил, теперь он разочарован. Он ждал, что ты
станешь сверхчеловеком. Может, ты и есть сверхчеловек. Так ли, эдак ли, но ты уже никакой не
Смит. Ничего подобного. Это просто еще одна твоя уловка. Запутываешь нас, чтоб мы не узнали о
тебе правды, чтоб никто ничего не узнал. Ты запросто можешь нас убить, а стоишь тут и уверяешь,
будто ты человек как человек. Так тебе удобнее. Несколько минут назад ты мог удрать, но тогда у
нас остались бы подозрения. Вот ты и дождался нас, и уверяешь, будто ты просто человек.
- Он и есть просто человек, - жалобно вставил Макгайр.
- Неправда. Он думает не по-людски. Чересчур умен.
- Так испытай его, проверь, какие у него ассоциации, - предложил Макгайр.
42

- Он и для этого чересчур умен.
- Тогда все очень просто. Возьмем у него кровь на анализ, прослушаем сердце, впрыснем
сыворотки.
На лице Смита отразилось сомнение.
- Я чувствую себя подопытным кроликом. Разве что вам уж очень хочется. Все это глупо.
Хартли возмутился. Посмотрел на Рокуэла, сказал:
- Давай шприцы.
Рокуэл достал шприцы. "Может быть, Смит все-таки сверхчеловек, - думал он. - Его кровь сверхкровь. Смертельна для микробов. А сердцебиение? А дыхание? Может быть, Смит сверхчеловек, но сам этого не знает. Да. Да, может быть..."
Он взял у Смита кровь, положил стекло под микроскоп. И сник, ссутулился. Самая обыкновенная
кровь. Вводишь в нее микробы - и они погибают в обычный срок. Она уже не сверхсмертельна для
бактерий. И неведомый икс-раствор исчез. Рокуэл горестно вздохнул. Температура у Смита
нормальная. Пульс тоже. Нервные рефлексы, чувствительность - ни в чем никаких отклонений.
- Что ж, все в порядке, - негромко сказал Рокуэл.
Хартли повалился в кресло, глаза широко раскрыты, костлявыми руками стиснул виски.
- Простите, - выдохнул он. - Что-то у меня... ум за разум... верно, воображение разыгралось. Так
тянулись эти месяцы. Ночь за ночью. Стал как одержимый, страх одолел. Вот и свалял дурака.
Простите. Простите. - И уставился на свои зеленые пальцы. - А что ж будет со мной?
- У меня все прошло, - сказал Смит. - Думаю, и у вас пройдет. Я вам сочувствую. Но это было не
так уж скверно... В сущности, я ничего не помню.
Хартли явно отпустило.
- Но... да, наверно, вы правы. Мало радости, что придется вот так закостенеть, но тут уж ничего не
поделаешь. Потом все пройдет.
Рокуэлу было тошно. Слишком жестоко он обманулся. Так не щадить себя, так ждать и жаждать
нового, неведомого, сгорать от любопытства - и все зря. Стало быть, вот он каков, человек, что
вылупился из куколки? Тот же, что был прежде. И все надежды, все домыслы напрасны.
Он жадно глотнул воздух, попытался остановить тайный неистовый бег мысли. Смятение. Сидит
перед ним розовощекий, звонкоголосый человек, спокойно покуривает... просто-напросто человек,
который страдал какой-то накожной болезнью - временно отвердела кожа да еще под действием
облучения разладилась на время внутренняя секреция, - но сейчас он опять человек как человек, и
не более того. А буйное воображение Рокуэла, неистовая фантазия разыгрались - и все проявления
странной болезни сложились в некий желанный вымысел, в несуществующее совершенство. И вот
Рокуэл глубоко потрясен, взбудоражен и разочарован.
Да, то, что Смит жил без пищи, его необыкновенно защищенная кровь, крайне низкая температура
тела и другие преимущества - все это лишь проявления странной болезни. Была болезнь, и только.
Была - и прошла, миновала, кончилась и ничего после себя не оставила, кроме хрупких осколков
43

скорлупы на залитом солнечными лучами столе. Теперь можно будет понаблюдать за Хартли, если
и его болезнь станет развиваться, и потом доложить о новом недуге врачебному миру.
Но Рокуэла не волновала болезнь. Его волновало совершенство. А совершенство лопнуло,
растрескалось, рассыпалось и сгинуло. Сгинула его мечта. Сгинул выдуманный сверхчеловек. И
теперь ему плевать, пускай хоть весь свет обрастет жесткой скорлупой, позеленеет, рассыплется,
сойдет с ума.
Смит обошел их всех, каждому пожал руку.
- Мне нужно вернуться в Лос-Анджелес. Меня ждет на заводе важная работа. Пора приступить к
своим обязанностям. Жаль, что не могу остаться у вас подольше. Сами понимаете.
- Вам надо бы остаться и отдохнуть хотя бы несколько дней, - сказал Рокуэл, горько ему было
видеть, как исчезает последняя тень его мечты.
- Нет, спасибо. Впрочем, этак через неделю я к вам загляну, доктор, обследуете меня еще раз,
хотите? Готов даже с годик заглядывать, примерно раз в месяц, чтоб вы могли меня проверить,
ладно?
- Да. Да, Смит. Пожалуйста, приезжайте. Я хотел бы еще потолковать с вами об этой вашей
болезни. Вам повезло, что остались живы.
- Я вас подвезу до Лос-Анджелеса, - весело предложил Макгайр.
- Не беспокойтесь. Я дойду до Туджунги, а там возьму такси. Хочется пройтись. Давненько я не
гулял, погляжу, что это за ощущение.
Рокуэл ссудил ему пару старых башмаков и поношенный костюм.
- Спасибо, доктор. Постараюсь как можно скорей вернуть вам все, что задолжал.
- Ни гроша вы мне не должны. Было очень интересно.
- Что ж, до свиданья, доктор. Мистер Макгайр. Хартли.
- До свиданья, Смит.
- До свиданья.
Смит пошел по дорожке к старому руслу, дно ручья уже совсем пересохло и растрескалось под
лучами предвечернего солнца. Смит шагал непринужденно, весело, посвистывал. "Вот мне сейчас
не свищется", - устало подумал Рокуэл.
Один раз Смит обернулся, помахал им рукой, потом поднялся на холм и стал спускаться с другой
его стороны к далекому городу.
Рокуэл провожал его глазами - так смотрит малый ребенок, когда его любимое творение - замок из
песка - подмывают и уносят волны моря.
- Не верится, - твердил он снова и снова. - Просто не верится. Все кончается так быстро, так
неожиданно. Я как-то отупел, и внутри пусто.
- А по-моему, все прекрасно! - Макгайр радостно ухмылялся.
44

Хартли стоял на солнце. Мягко опущены его зеленые руки, и впервые за все эти месяцы, вдруг
понял Рокуэл, совсем спокойно бледное лицо.
- У меня все пройдет, - тихо сказал Хартли. - Все пройдет, я поправлюсь. Ох, слава богу. Слава
богу. Я не сделаюсь чудовищем. Я останусь самим собой. - Он обернулся к Рокуэлу. - Только
запомни, запомни, не дай, чтоб меня по ошибке похоронили, ведь меня примут за мертвеца.
Смотри, не забудь.
Смит пошел тропинкой, пересекающей сухое русло, и поднялся на холм. Близился вечер, солнце
уже опускалось за дальние синеющие холмы. Проглянули первые звезды. В нагретом недвижном
воздухе пахло водой, пылью, цветущими вдали апельсиновыми деревьями.
Встрепенулся ветерок. Смит глубоко дышал. И шел все дальше.
А когда отошел настолько, что его уже не могли видеть из санатория, остановился и замер на
месте. Посмотрел на небо.
Бросил недокуренную сигарету, тщательно затоптал. Потом выпрямился во весь рост - стройный,
ладный, - отбросил со лба каштановые пряди, закрыл глаза, глотнул, свободно свесил руки вдоль
тела.
Без малейшего усилия, - только чуть вздохнул теплый воздух вокруг, - Смит поднялся над землей.
Быстро, беззвучно взмыл он ввысь и вскоре затерялся среди звезд, устремляясь в космические
дали...
Перевела с английского Нора Галь

45

Приложение 7

Сила любви
сказка

В

осславим Творца, о друзья! Дел великость Его — малым нам назидание.

Некий Ученый, пленившийся песней Соловья, задумал постичь ее тайну. Часами, забыв о других
весьма важных занятиях, слушал он вольную птицу в саду, но искусство ее оставалось ему все такой же
загадкой. Он хотел разузнать все у самого Соловья, но это был гордый Ученый, и он не любил быть
просителем. Однако же любопытство его взяло верх.
— Послушай, Соловей, — обратился он к птице важно, — я познал мудрость многих наук, но не могу
понять: отчего и как ты поешь?
— Пой — и поймешь, — сказал Соловей.
— Что за странный совет! — удивился Ученый. — Или не видишь: я не артист. Мелодия твоей песни
томит меня как ничто в целом мире. Поведай же, прошу, ее секрет!
— Пой, — сказал Соловей, — мне нечего добавить к этому.
Гнев затуманил взор Ученого.
— Упрямец, — зло прошептал он, — ты вздумал смеяться надо мной! Вот как ценима моя
благосклонность. Ты не желаешь открыть мне свою тайну? Так погоди же, я возьму у тебя ее сам!
Он поймал певца и посадил его в клетку. Но в неволе Соловья будто подменили: он перестал петь!
— Эй, приятель, куда подевалась твоя песня? — досадливо вскричал Ученый, но ответом ему было
глубокое молчание. «Должно быть, Соловей утаил ее в своем горле. Проклятая птица! А ну-ка погляжу,
какие рулады она посмела скрыть от меня».
И сказав так, служитель науки убил прекрасную птицу. Острым лезвием он рассек ее горлышко, но
не нашел ничего кроме бездыханной плоти. Тогда он решил искать глубже. Вспоров нежную грудку, он
извлек внутренности и долго колдовал над ними, взвешивая и наблюдая в микроскоп.
Он очень старался, этот достойный Ученый, трудясь день и ночь без сна и отдыха. Увлекшись, он
позабыл, чего искал вначале. А когда тетрадь его распухла от множества пометок, написал мудреный
трактат «О Соловье», на треть из латинских слов и на четверть из греческих.
Трактат принес Ученому успех. Сановный двор воздал ему хвалу, и сам Первый Министр увенчал его
венком из лавра. Седые академики рукоплескали его открытиям. Коллеги наперебой расточали похвалы.
— Какой талант у этого Ученого! Какой пытливый ум! — восторгались одни.
— Подумать только, он первым в мире исчислил объем соловьиных легких! — упоенно вторили им
другие.
— И гортань, — поражались третьи, — он измерил ее как никто доныне! Есть ли равный ему в науке
опыта?
Грудь Ученого украсили медалью. Она была из чистого золота, и Ученый мог по праву гордиться ею:
ведь он так славно потрудился!
Ученый ликовал. К его возвращению прислуга навела в доме образцовый порядок. Когда вся
обстановка сияла великолепием, взгляд горничной упал на труп небольшой птицы, одиноко лежащий на
столе хозяина.
— Что за гадость! — всплеснула руками служанка. — И как это я не заметила его раньше?
И она смахнула легкие останки в корзину для мусора.

* * *
— Хвала, хвала Ученому! — трубили на всех площадях глашатаи.
— Почет и уважение умнейшему из граждан! — взывали риторы в Высоком Собрании.
Простодушный народ не мог сдержать радости слыша эти слова. Смех и веселые возгласы звучали

46

окрест. И посреди этого ликования лишь один человек не спешил разделить его, оставаясь тих и
печален. Это был сам Ученый.
Слава пришла к Ученому, но покой оставил его. С тех пор как был написан трактат, приступы
странной тревоги стали посещать его, едва лишь на землю спускались сумерки. Какая-то неодолимая
сила влекла Ученого в сад, и там, стоя под ветвями, он напряженно вслушивался в вечернее безмолвие,
словно пытался уловить нечто забытое и давно утраченное. Что же? Ученый не мог ответить. Ведь он
имел почет и богатство, а что нужно людям сверх этого?
Однажды, когда глубокой ночью Ученый ворочался в своей постели в напрасных попытках
заснуть, луч луны упал в раскрытое окно. Он легко коснулся лица Ученого, приглашая в путь, и
Ученый, словно давно ждавший, откликнулся на этот призыв. Он взглянул в окно и увидел тропу из
лунного сияния, серебром мерцавшую меж деревьев. Дивная легкость наполнила Ученого. Он пошел по
тропе, и она привела его на край утеса, темной громадой высившегося над окрестными холмами и
рощами.
Недвижимые, в небесной вышине сияли звезды. Внизу, припорошенные лунной пылью, ковром
смыкались кроны деревьев, а оттуда... оттуда лились до боли знакомые чарующие звуки. То пел Соловей,
и звенящая песня его широко и легко заполняла пространство. Даль, раскрывшись, внимала ее привету;
ей, крылатой, внимали, склонясь, миры. И тогда Ученый понял, о чем тосковал все это время и зачем
пришел сюда. «О Соловей, — произнес он, — мне только казалось, что я убил тебя, а ты жив и смерть не
властна над твоею песней! Я погубил твое щедрое сердце, но теперь знаю, что должен был подарить тебе
свое. Что ж, сегодня я исправляю эту ошибку».
Так сказал благородный Ученый. И светло улыбаясь, он шагнул в беспредельность ночи
навстречу песне, которую так любил.
Ведь душа наша — птица, жизнь — песня.
Восславим Творца, о друзья! Дел великость Его — малым нам назидание.

47

Ермаков Олег Владимирович ● Oleg V. Yermakov
Биографическая справка ● Biographical information
Родился в 1961 году в г. Мичуринске Тамбовской области (Россия), там же окончил среднюю школу. В школьные годы —
победитель VII Всесоюзного конкурса школьных сочинений в жанре очерка (1975). Окончил Киевский государственный
университет им. Т.Г. Шевченко по специальности «химия» (1983). Около 10 лет работал в химической отрасли Украины,
далее — в журналистике, пройдя путь от репортера до главного редактора всеукраинского журнала. Автор ряда
изобретений и цикла трудов о Вселенной, работу над главным из которых, «Планета Любовь. Основы Единой теории
Поля», вел в течение 22 лет (1987–2009). Член авторского сообщества Википедии. Автор стихотворного сборника «Сила
Любви» (2001), профессиональный художник-карикатурист.
Исследование Вселенной — мое основное занятие. Предаюсь ему со студенческой скамьи и считаю его наследственным:
моя бабушка Надежда Зарецкая — конструктор антенного блока первого искусственного спутника Земли, запуск
которого ознаменовал начало космической эры человечества, автор ряда изобретений в области ракетно-космической
техники, а муж Надежды Георгиевны и мой дед Михаил Мамонтович — брат Нины Ивановны Королѐвой (урожденной
Котенковой), жены С.П. Королѐва, в КБ которого в подмосковных Подлипках работала бабушка, пришедшая по
рекомендации работавшей там Нины Ивановны, соседствовавшей с семьей Надежды Георгиевны в поселке Болшево
Московской области (ныне часть г. Королѐва). Покоряя Вселенную, в те нещедрые на житейские блага времена Надя
Зарецкая, бесконечно влюбленная в Землю, страстно мечтала обзавестись ееклочком, чтобы посадить на нем сад. Мечта
ее сбылась: хлопотами Сергея Павловича талантливая дочь России получила участок в Болшево, где вырастила
чудесный сад и построила дом для большого семейства.
Женат, отец взрослого сына и дед троих внуков. Сейчас живу в Киеве.
Born in 1961 in Michurinsk, a town near Tambov, Russia, where I finished school. During my school years, I won the 7 th USSR National School Essay Competition
(1975). I graduated from the Kiev Taras Shevchenko State University with a Master’s degree in Chemistry (1983). After 10 years in chemical industry in Ukraine, I
decided to pursue a career in journalism, where I grew from a reporter to the editor-in-chief of a national magazine. I have a number of registered inventions. I am an
author of a series of works about the Universe. My most important work, Planet Love. The basics of the Unified Field theory, or the Introduction to sacral linguistics, took
me 22 years to write (1987 – 2009). Member of Wikipedia author community. Author of a published book of poetry Power of Love (2001). Professional caricaturist.
Researching the Universe is my primary occupation and a passion since college years. Passion for space runs in generations in my family: my grandmother Nadezhda
Zaretskaya designed the aerial assembly of the first man-made Earth satellite, the launch of which started the space era of the humankind, and holds credit for a number
of other space engineering inventions. Her husband, my grandfather Mikhail Zaretsky, is a brother of Nina Koroleva, wife of the great Sergey Korolev – it was in
Korolev’s Podlipki space design lab near Moscow that my grandmother worked all of her career until retirement. Despite her success conquering space, in those tough
Soviet times, her biggest dream on our planet was to own a piece of land to grow a garden. Her dream eventually came true: through Sergey Korolev’s patronage, the
talented space engineer received a piece of land where she was finally able to grow a beautiful garden and build a house for her big family.
I live in Kiev with my wife. I am a father to a grown son and a grandfather of three.

Мой телефон:
+ 38 (066) 561-21-20
Е-mail: hermakouti@ukr.net
Skype: martin196966
Личный сайт, посвященный работе «Планета Любовь»:
http://www.ivens61.narod.ru

48