На земле и на небе [Ирина Тарасова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Ирина Тарасова На земле и на небе

ГЛАВА 1

Катя зашла на кухню и поставила на стол тяжелую сумку с продуктами — и только тогда заметила записку. Белый клочок бумаги и аккуратно выведенные слова: «Сегодня не жди, иду в поля».

Она устало опустилась на табурет. Взгляд ее бездумно заскользил по сторонам: клеенка в мелкий цветочек местами потерлась и отошла от стены, потолок пожелтел, краска на оконных рамах потрескалась и кое-где облупилась, на широком подоконнике высилась горка чистых тарелок, рядом стояли заварочный чайник в форме слоника и полупрозрачный конус пластмассовой вазы. Легкая улыбка пробежала по ее губам, и взгляд потеплел. Этот чайник она подарила Роману на день Святого Валентина в первый год их супружества в ответ на его подарок — упругую, еще не распустившуюся розу ют в этой бесхитростной, легкой вазе. Сейчас ваза стояла пустая, а на хоботке слоника темнела полоска от заварки. Катя вздохнула и провела рукой по лицу, как бы стирая горечь известия о том, что сегодня она опять, как уже не раз бывало за время их более чем шестилетнего супружества, ляжет в постель одна.

Она поднялась с табурета и пошла в переднюю раздеваться. Повесив на плечики свой, увы, неновый кроличий полушубок, она расстегнула «молнии» на высоких кожаных сапогах и, переобувшись в мягкие тапочки, прошла в комнату. Квартира, где они жили, была стандартной однокомнатной хрущевкой, с прихожей в квадратный метр, совместным санузлом и кухней, где помещался только стол, два стула, холодильник да двухконфорочная плита. Ей вдруг вспомнилось, как они с мужем — высоким, статным молодым офицером, оба немного взволнованные, в первый раз оглядывали тесную квартирку и как она радовалась, ощущая себя хозяйкой этого маленького мирка.


Ее муж Роман заключил контракт и поступил на службу в воинскую часть, что гарантировало им предоставление жилья. В первое время они должны были жить в арендованной квартире, а через несколько лет надеялись стать владельцами собственной. Но тогда, в их первый день на новом месте, они были несказанно счастливы, чувствуя себя на седьмом небе при одной мысли о том, что теперь они могут ни от кого не зависеть. В освещении вечернего, закатного солнца квартирка показалась им теплой и уютной. Она к тому же была уже полностью укомплектована мебелью, необходимой для жизни: добротный деревянный шкаф, двуспальная кровать, маленький столик, два кресла. Правда, мебель была старой и принадлежала разным эпохам. Платяной шкаф с потемневшим от времени зеркалом был явно из сталинских пятидесятых, столик и легкие кресла с гнутыми подлокотниками, покрытыми светлым и уже успевшим потрескаться лаком, — времен хрущевской «оттепели», а двуспальная кровать с деревянными спинками и пружинным матрасом, вероятнее всего, была приобретена в конце семидесятых. Катя вспомнила, как она впервые стелила постель, расправляя складки свежей, хрустящей от крахмала простыни и как эта простыня через несколько часов была влажной и мятой от бурной, безудержной страсти изголодавшихся в долгом томлении молодых тел.


До свадьбы они жили в разных городах, но раз в неделю Роман бывал у нее или она приезжала к нему. Его родители встретили ее дружелюбно: девушка из порядочной семьи, хорошо воспитана, не белоручка, не избалованная, с высшим образованием — прекрасная жена для молодого офицера. И родители Романа вполне снисходительно относились к тому, что Катя оставалась у них на ночь. Другое дело — ее семья. Отцу, казалось, все равно: взрослая дочь как отрезанный ломоть, а вот мама была явно недовольна выбором Кати. Свое недовольство она выражала поджатыми губами, укоризненным взглядом и демонстративным молчанием. Роману было неуютно в их доме, и ночевал он всегда у своего двоюродного брата, который жил неподалеку.

Регистрировали брак в городе, где жил Роман, сразу после окончания пятого курса. А уже через неделю, упаковав свои вещи в три тяжелые сумки, они сидели в купе, тесно прижавшись друг к другу. Напротив них расположился молодой священник, который, вероятно, тоже ехал на свое первое место службы, а на верхней полке громко храпел командированный, распространяя тяжелый запах перегара. Около суток молодая супружеская пара ехала в этой обстановке почти в полном молчании, и только тесно переплетенные пальцы говорили о едва сдерживаемой страсти.

Первый месяц пролетел как один миг, наполненный радостью узнавания. Ей нравилось в супруге все: сдержанная нежность, немногословность, скупость жестов и бурный темперамент. Они могли заниматься любовью несколько часов подряд, и Кате подчас казалось, что она теряет ощущение собственного тела, словно оно уже не принадлежало ей, а подчинялось только ему и было продолжением его.


Она опустилась в кресло, откинула голову назад и прикрыла глаза. Когда же все это изменилось? Когда сказка закончилась? Может, это она виновата, что разделила свою любовь на две половинки, отдав часть своего чувства их маленькой дочери, родившейся через год после свадьбы.

В груди у нее потеплело от одной только мысли о дочери. Но другая мысль, придя на смену первой, заставила нахмуриться: Роман обещал Ксюше сводить ее завтра в цирк, и девочка в предвкушении праздника прожужжала матери все уши, рассказывая, что она очень любит медведей, которые ездят на велосипедах, но собачки, которые бегут за ними вслед, даже лучше, потому что они веселые и крутят хвостиками… Катя вздохнула: ей опять надо будет как-то объяснять дочурке, почему они идут развлекаться одни.

Она открыла глаза, смахнула слезинку, предательски просочившуюся из-под опущенных век, поднялась из кресла и подошла к окну. Шел снег. Уже полгода черно-белый мир окружал ее, а она никак не могла привыкнуть к серости и холоду. А может, это в ее душе теперь постоянные сумерки — без тепла и ласки? И она никак не могла приучить себя к постоянному отсутствию мужа, к его круглосуточным дежурствам и поздним приходам домой. Она понимала, что это его работа, его служба, его долг, но привыкнуть не могла. Ей всего двадцать восемь, думала она, а ее жизнь давно превратилась в нескончаемую череду будней. Катя готовила себя к тому, что жизнь у нее легкой не будет, но она не могла даже предположить, что будет так одинока. Они с Романом жили вместе чуть больше шести лет, но как же все изменилось за эти годы… Их по-прежнему связывала постель, но былая страсть из их отношений давно исчезла, и кажется, навсегда. Катя изо всех сил старалась быть хорошей женой и хозяйкой, поддерживать уют в доме, готовить завтраки-обеды-ужины и любила, горячо любила своего красавца мужа. Но почему-то чем более открыто она выражала свою любовь, тем сильнее он отстранялся, становясь холодным и чужим. И вот уже страх начал закрадываться ей в душу. Она боялась пораниться о холодный, как лезвие ножа, взгляд мужа, она страшилась того отчуждения, которое чувствовала, когда дотрагивалась до его напрягшихся от ее прикосновения плеч. Ей казалось, что она обременяет его, что ее нежность только докучает ему. И, обнимая его, она чувствовала, как Роман замирает, но не от страсти и восторга, как это бывало раньше, а словно выжидая, когда она разомкнет свои объятия и он сможет спокойно отстраниться от нее.

«Два индейца под одним одеялом не замерзнут» — так говаривала ее сокурсница Лариска, когда они на фольклорной практике, укрывшись одним одеялом, устраивались на ночлег. Сейчас Катя чувствовала себя одиноким индейцем без одеяла — холодно, очень холодно без ласки и заботы любимого человека. И как она устала! Невольно слезы опять навернулись на глаза.


А начиналось все так прекрасно! Она познакомилась с Романом на вечеринке у подруги.

Пятый курс назывался «невестин срок». И хотя распределение по дальним и ближним селам, как это было в советские времена, теперь никому не грозило, но то ли по инерции, то ли подчиняясь ходу каких-то неумолимо тикающих биологических часов сокурсницы выходили замуж одна за другой. Городок у них был небольшой, три института: педагогический, политехнический и сельскохозяйственный. Так что понятно — выбор женихов был невелик. О замужестве Катерина особенно и не задумывалась. Она была прилежной студенткой: утром лекции, днем библиотека, тренировки или курсы кройки и шитья, а вечер она обычно проводила дома наедине с телевизором, книгой или занимаясь привычными домашними делами. Иногда она придумывала какой-нибудь наряд для себя, сестры или мамы — и тогда увлеченно шила до глубокой ночи. Так называемая студенческая жизнь с ее тусовками и разговорами до полуночи о том, что есть предназначение человека и есть ли жизнь на Марсе, ее не привлекала. Обсуждать с сокурсницами фирменные тряпки или постоянно вертеться перед зеркалом, пробуя тот или иной макияж, ей тем более было неинтересно. Она, конечно, не была и затворницей — танцевала на дискотеках, встречалась с парнями, но и это ее особенно не увлекало. Она была провинциалкой со всеми своими достоинствами и недостатками. День за днем жизнь ее текла размеренно, плавно, предсказуемо. Катя любила свою семью: маму, папу, младшую сестренку. И семья у них была вполне среднестатистическая. Мама по инерции ходила в какой-то исследовательский институт, где в связи с новыми веяниями давно ничего не исследовали, так как на науку денег не выделяли, а все средства, полученные от сдачи в аренду площадей маленьким и совсем малюсеньким фирмам, занимающимся тем, что раньше называлось фарцовкой, а по нынешним временам — коммерцией, стекались в два кармана — директора и бухгалтера — и проявлялись впоследствии в приобретении ими машин, квартир и в поездках за границу. Папе повезло больше: он как работал, так и продолжал работать прорабом на строительстве. Его заработками и жила семья. А сестренка, беззаботное и легкомысленное существо, училась в школе.

Катерина смотрела на своих сокурсниц с их страстями, любовями, загулами и прогулами несколько свысока — все, чем жили они, казалось ей мелким и недостойным по сравнению с ее «нормальной» учебной жизнью. Но один случай заставил ее задуматься над своим будущим.

Это было весной. Заканчивался последний семестр пятого курса. Через две недели должны были начаться государственные экзамены. Последние лекции, последние семинары… Катя не любила опаздывать и, как обычно, пришла минут за десять до начала занятия. В небольшой аудитории, где проходили семинары по философии, девчонки столпились у большого окна и что-то возбужденно обсуждали.

Катерина подошла поближе. Все внимательно слушали Светлану — завзятую «хвостистку», но поразительно пронырливую девчонку. Как ей удалось не вылететь с первого же курса — оставалось для всех загадкой. Она не обладала особой сообразительностью, часто опаздывала на лекции, а по числу романов на единицу времени (что там в группе — на всем курсе!) равных ей не было. Но тем не менее допрыгала она до пятого курса и недавно вышла замуж за сына директора местного универмага, что в общем-то никого сильно не удивило.

Обычно Светка никогда не повышала голос, говорила размеренно и неторопливо. Но тут (видимо, действительно случилось что-то из ряда вон) она изменила своим привычкам, и ее интонации срывались на истерический фальцет. Катя услышала обрывки фраз:

— Сегодня уезжают… А мать бросает… И своя машина, и квартира пятикомнатная в самом центре…

— Что случилось? — невольно Катерина заразилась всеобщим волнением.

— Ты что, не знаешь? — воскликнула Светка. Ее лицо было столь же пунцовым, как и наполовину расстегнутая импортная кофточка. Представляешь, что Тамара учудила! Она развела руками, и ее светлые глаза, казалось, стали еще светлее от возмущения.

Тамара была у них старостой. Красивее ее во всем институте никого не было. Высокая, с густыми золотисто-медными волосами, с чудесными изумрудными глазами, обрамленными темными ресницами, с королевской осанкой и прекрасными манерами, Тамара была не просто красива, но и умна. Ее мать работала на железнодорожной станции кассиром. Измученная нездоровьем и нервной работой, с красными от высокого давления глазами, с опухшими ногами, она была тихой пьяницей. Все знали, что она ежедневно вечерком прикладывается к бутылочке. Но так как это никому не мешало, то никого это особенно и не волновало. Всех только удивляло, как у нее могла появиться такая «породистая» дочь. Может, и на работе эту несчастную женщину держали больше из-за дочери. Тамара с детства привыкла помогать матери: квартиру содержала в порядке, всю одежду, что носила, шила сама, а пальто, бежевое, с большими деревянными пуговицами, связала на толстых спицах так, что смотрелась в нем как с обложки модного журнала «Вог».


Самое простенькое платьице на ней выглядело изысканным и стильным. Тамару уважали, как уважают человека сильного, независимого и немного загадочного. И действительно, ее красота словно давала понять, что она выше любого досужего мнения и мелочной зависти. Теперь она что-то «учудила»! Катерина застыла, вся обратившись в слух.

— Ты не знаешь, ты не знаешь?! — опять закудахтала всегда неторопливая Светка.

— Да нет же, нет, говори скорее! — не выдержала Катя.

— Тамара уезжает за границу! Представляешь?! Никому не сказала — и бац! Вышла замуж за немца! И не куда-нибудь в немецкую глухомань, а в Берлин! Какой-то шибко богатый. И как она с ним снюхалась?! — В голосе Светки зазвучало отчаяние проигравшей. Даже в своем воображении она никогда не прикидывала такой выгодный вариант замужества. — И даже пятый курс заканчивать не будет. Ей документы не отдают — а она и в ус не дует. «Ничего, — говорит, — я и там получу образование».

— А как мать?

— А что — мать? Что — мать? — Светка всплеснула руками. — Мать ее туда и сбагрила! Говорит, у меня жизнь сгорела, так пусть хоть девчонка свое счастье найдет. Знаешь, оказывается, отец-то у нее немец. Они с ним в Москве встретились. А этот Тамаркин муж у найденного отца в шошках бегает. Отец ейный их и свел.

Почему-то, то ли от волнения, то ли от скорости, в речи Светланы явно стали проскальзывать просторечия.

— Вот она и словила свой шанс.

— Да уж! — Голос у Катерины тоже задрожал от невольного восхищения.

— А может, это любовь?

— Какая любовь? Он ее ниже на три головы.

Светка опустила глаза и стала нервно застегивать пуговицы на кофточке. Катерина смотрела на суетливые движения ее пальцев и почему-то засомневалась в правоте ее слов.

— Ты уверена? Ты их видела вместе?

Задавая вопросы, она внимательно наблюдала за Светланой.

Та резко подняла голову, с вызовом взглянув Кате в лицо:

— Я их не видела, но бабы говорят, что немчура эта Тамарки не стоит.

Светлана хотела еще что-то добавить и уже открыла рот, да так и осталась, застыв от удивления.

В аудиторию вошла Тамара. На ее лице, всегда спокойном, сейчас горел румянец, а в глазах было выражение вызова. Вместе с ней, наполнив аудиторию дразнящим запахом незнакомого заграничного парфюма, зашел высокий, на голову выше ее, немного сутулый светловолосый мужчина.

— Девочки, — сказала Тамара напряженным голосом, — я уезжаю. Это мой муж Артур. Если что было не так — простите… — Она опустила голову, чтобы никто не заметил ее невольно наполнившиеся слезами глаза.

Первой не выдержала Иринка, самая непосредственная и эмоциональная их сокурсница, которая была уже на седьмом месяце беременности. Вскрикнув, она повисла у Тамары на шее.

— Ты у нас самая замечательная. — Ира зарыдала в голос. — У-у-у! Я рада, что ты такая… счастливая… у-у-у… красивая… у-у-у… иностранная…

Девчонки кинулись поздравлять Тамару — кто от души, а кто и втайне завидуя.

Когда эмоции несколько поутихли, Катя подошла поближе, заглянула в покрасневшие Тамарины глаза и попросила:

— Расскажи, как же вы познакомились.

— Мы встретились на выставке в Москве, где я летом работала переводчицей. Артур попросил меня сопровождать его, показать ему Москву. Мы много гуляли, разговаривали, ходили в театры, но я видела, я чувствовала, что не Москва ему интересна, а я сама. И впервые в жизни рядом с этим человеком я ощутила, что у меня спокойно на душе. Наверное, за это я его и полюбила.

Тамара тепло взглянула на своего спутника, скромно присевшего на стул в ожидании окончания разговора, и лицо ее озарилось улыбкой счастливого человека.

Катя испытала резкий укол зависти, но тут же мысленно осадила себя. Ей захотелось узнать секрет Тамариного везения.

— А ваша встреча — она была случайной?

— Иногда мне кажется, что нет… — Тамара сделала паузу и ненадолго задумалась. — Просто я всегда чувствовала, что должна быть не здесь. Мне очень хотелось простора, больших возможностей, сильной любви, и я ждала эту встречу, верила в то, что рано или поздно она произойдет. Обязательно! — Ее глаза радостно блестели… — А если ты чего-то хочешь, веришь и ждешь, то все помогает в этом. Всё и все… На земле и на небе… — И она опять улыбнулась. И эта улыбка была улыбкой женщины, уверенной в своем счастье и благодарной за него. Артур, все это время смотревший на свою русскую жену влюбленными глазами, поднялся, подошел и нежно обнял Тамару за плечи. Он не знал русского языка и не понимал того, что говорила Тамара, но он как будто чувствовал правоту ее слов.


Той ночью Катерина долго не могла заснуть. Она вертелась с боку на бок, слова Тамары эхом отзывались в ее душе. «Если чего-то хочешь, веришь и ждешь, то все помогает в этом. Всё и все… На земле и на небе».

Да, Тамара умела верить и ждать. И хотя они учились на русском отделении (попробуй без блата и денег поступить на факультет иностранных языков!), Тамару не раз видели в лингафонном классе. Катя замечала, как их староста на очередной пустой лекции по диалектологии доставала книгу и старательно что-то выписывала. Как-то она полюбопытствовала — это был Диккенс в оригинале. Оказывается, Тамара не только английский изучала, но еще и немецкий! Она действительно верила в свое будущее и не ждала, сложа белы рученьки у окошка, а напряженно готовилась к его приходу. И ее не унижало то, что приходилось подрабатывать уборщицей на вокзале, где работала ее мать, чтобы брать уроки у репетиторов и покупать кассеты для работы над произношением. Вот что для нее значило — верить и ждать!

А чего хочет она, Катерина? Во что верит, чего ожидает от будущего?

Катя дернула за шнурок бра. Свет от двух стеклянных свечек заставил зажмуриться, несколько долгих ночных секунд она сидела с закрытыми глазами, а потом, когда глаза наконец привыкли, подтянула колени к самому подбородку и, обняв их руками, глубоко задумалась. До сегодняшнего дня ее жизнь представляла собой прямую дорогу. Все решали родители, обстоятельства, ритуал размеренной провинциальной жизни. Она жила так, как жили многие, как жила ее мать и подруги. Так… предсказуемо. Но что-то изменилось, что-то словно щелкнуло внутри — и сомнения стали одолевать ее. А правильно ли это, не слишком ли просто скользить по проторенной другими колее?

Катя поступила на филологический факультет педагогического института сразу после школы. Просто потому, что любила читать и нужно было получать высшее образование и… и, пожалуй, все. Других доводов у нее не было. Она никогда не задумывалась над своим будущим. И теперь глубокой ночью, сидя в кровати с открытыми глазами, она пыталась проанализировать свое настоящее, заглянуть в будущее и просто посмотреть на себя со стороны.

Что она имеет? Двадцать один год, сто шестьдесят четыре сантиметра, сорок девять килограммов живого веса. До идеала девяносто — шестьдесят — девяносто ей, пожалуй, не добраться. В нижнем параметре — в пределах нормы, восемьдесят восемь сантиметров. Объем талии тоже совпадает, но вот бюст явно маловат — всего восемьдесят два. Хотя, впрочем, грудь у нее хоть и маленькая, зато красивой формы. Лицо… Катя на секунду представила свое отражение в зеркале. Лицо славянского типа, глаза кошачьи, зеленые, довольно красивые, отметила Катя, густые пепельные волосы. Внешние данные можно оценить на твердую четверку, заключила она. Образование высшее, вернее, еще немного — и будет высшим.

Но она уже твердо знала, что не будет учителем. Это решение пришло к ней после первого же дня педагогической практики, когда она испытала самое настоящее отвращение, оказавшись в одном из темных школьных коридоров, пахнущим потом и тушеной капустой (ну почему в школьных столовых всегда пахнет этой мерзкой тушеной капустой?!). А когда на перемене в коридор с гиком ринулась, чуть не сбив ее с ног, орава пятиклашек, к отвращению примешался еще и страх перед этой необузданной, неуправляемой толпой.

Но если она уже решила, что не пойдет работать в школу, тогда куда? Может, в районную или городскую библиотеку? А может быть, ей вообще не стоит работать по специальности?

Катя опять выключила свет, как будто в темноте было легче найти ответ, легла и закуталась в одеяло. Сейчас она уже даже не знала, хочет ли остаться в этом городе, в этом доме? Их городок, конечно, чистый и зеленый, но уж больно тихий. Все друг друга знают. Все, что происходит здесь, предсказуемо и неинтересно. Да и жить в семье родителей после окончания института ей не хотелось, хотя она очень любила и своих родителей, и свой дом, и свой уютный уголок с книжной полкой, письменным столом, швейной машинкой и репродукцией шишкинской картины в тяжелой гипсовой раме, покрытой бронзовой краской. Но она хотела бы чего-то иного, более яркого, просторного, интересного. И к тому же… Как надоели ей эти медведи! Но попробуй что-то изменить в их доме, хотя бы перевесить треклятых медведей в гостиную. Скандал не скандал, но ей сразу же, впрочем как и всегда, укажут на то, что все должно находиться на своем месте. Везде должен быть порядок. И этот порядок всегда определяла мать, бывшая в их доме полновластной хозяйкой и не собиравшаяся уступать это право кому бы то ни было. Была и останется.

Катя вздохнула и перевернула жаркую подушку. Значит… Значит, надо что-то предпринимать. А какой существует самый верный способ изменить свою жизнь? Конечно, замужество. Недаром же девчонки с первого курса ходят на танцы в политехнический институт. И сама она не раз там бывала. И что? Почему же она до сих пор ни разу не влюблялась? Ей уже скоро двадцать два, а она до сих пор девственница! Бывало, горячий жар желания накатывал и на нее, но никто из окружавших ее парней ни разу не заставил бешено колотиться ее сердце, никто и никогда не был предметом ее девичьих грез. Неужели никто? Неужели ни разу?

Она встала, накинула халат и подошла к письменному столу. Включив ночник, села на стул и вынула из ящика стола альбом со студенческими фотографиями.

Посвящение в студенты. Вечеринка в институте. А с кем это она в обнимку? Это ее одноклассник Женька. Учится в сельхозе. Два метра с хвостиком. Наверняка с большим будущим. Папа в исполкоме, всегда на виду, появляется на местном телевидении и явно метит в депутаты. Женечка, конечно, красавец. Возможно, она и поддалась бы на его чары, если бы не его самоуверенность, граничащая с глупостью. Но — хорош самец! При виде его рельефной фигуры и плотно обтянутых джинсами бедер и она ощущала горячую тяжесть внизу живота. Но с ним только ленивая не переспала. Или брезгливая, как она. Катя перевела взгляд на другое фото.

А это Андрей. Строгий, классический костюм, белая рубашка, галстук-бабочка. Он ее все время приглашал на медленный танец, как-то даже приходил с цветами к институту. Но уж больно прыщавый! Прыщи, конечно, сойдут со временем. Но целоваться с ним сейчас! О нет, от одной мысли об этом противно становится. И она без сожаления перевернула страницу. День рождения Лариски, сокурсницы, одной из ее подруг. Катя невольно приблизила фотографию к глазам. Константин. Красавцем назвать нельзя, но что-то в нем определенно есть, чисто по-мужски притягательное. Волевой, целеустремленный, и, что немаловажно, чистоплотный и всегда корректный. Кате он нравился, и, обрати он на нее внимание, вряд ли устояла бы. Но он давняя любовь Лариски, которая все собирается за него замуж, да никак залететь не может.

Катя перевела взгляд на лицо сокурсницы, радостно улыбавшейся прямо в камеру. Почему Константин предпочел Лариску, ведь он познакомился с ними обеими на одной вечеринке. Почему не ее, а Лару он пригласил на медленный танец, а потом провожал до дома и целовал на лестничной площадке?

Катя стала невольно сравнивать себя с подругой. Лара — полная ей противоположность, жгучая брюнетка с вьющимися волосами, темно-карими бархатными глазами. У нее такие ресницы — не нужна никакая тушь, но самое красивое в ее лице — это брови, две четкие дуги. У Кати, конечно, брови тоже очень даже, но у Лариски они именно вызывающе красивы. Когда та удивлялась — одна бровь оставалась на месте, а вторая причудливо выгибалась вверх, что придавало ее лицу непередаваемо обворожительное выражение. И темперамент! Да, у Лары по-настоящему жгучий темперамент. А у нее какой? До сих пор она этого не знает. Еще никто не обнимал и не целовал ее так, чтобы ей захотелось без сожаления и страха расстаться со своей девственностью. Она вздохнула и уже без интереса продолжила рассматривать другие фотографии. Гошка — хам. Марат… Вечно от него пахнет потом и нестираными носками. Давид страдает нарциссизмом, никто, кроме собственной персоны, его не волнует. Сашка — душа нараспашку, как любила она приговаривать, глядя на его бесхитростную физиономию. Прекрасный друг, но слишком уж прост. Она с досадой захлопнула альбом, положила его на место, выключила свет и, зевнув, легла в ставшую прохладной постель.


На следующий день все в институте обсуждали все то же событие — замужество Тамары. И через день, и через два разговоры не прекращались. Но постепенно громкие восклицания становились тише, а долгие обсуждения короче — и постепенно все вернулось на круги своя.

Как-то после занятий к Катерине подошла Лариса. Ее темные глаза лихорадочно блестели.

— Катюха! Приглашаю тебя на помолвку. Мы с Костиком наконец решились.

— Что? — На этот раз от удивления резко взметнулись вверх брови Катерины. — Ты беременна?

— Кто тебе сказал? — быстрым шепотом спросила Лариса.

— Так просто спросила, — виноватым тоном ответила Катя и отвела глаза чуть в сторону.

— Да нет… — В голосе подруги не было обычной уверенности, и Катя поняла, что попала в яблочко.

— Придешь? Я буду ждать. Ты единственная из одиноких мне не завидуешь, значит, искренне порадуешься моему счастью.

Катю невольно задело, что ее причислили к «одиноким», но что поделать — это было правдой. Она вспомнила свои недавние ночные размышления и теперь искала в себе хоть малую толику раздражения или зависти. Нет, она действительно нисколько не завидовала подруге.

— Я на самом деле очень рада за тебя. Ты же его чуть не с первого курса любишь.

— Заметила, да? — Лариска удивленно изогнула бровь (Ах, хороша! — вновь подумала Катя), но уже через секунду рассмеялась. — С первого курса? Нет, подруга, я его люблю чуть ли не с первого класса. Только там он был для меня недосягаем — отличник, красавец, лидер. А я что? Вертушка-дурнушка…

И Лариска опять рассмеялась, но глаза в этот раз остались серьезными.

— Это ты-то дурнушка? — Катя искренне удивилась, глядя на подругу, которую всегда считала красивой.

— Да. Сутулая и в очках. Знала бы ты, как я ненавидела свои очки — с толстенными стеклами, в старушечьей роговой оправе, но меня заставляли их носить. А как только я остригла свои косы и сменила очки на линзы — сразу и спина выпрямилась, и красавицей стали называть, и Костя заметил!

Лариса вздохнула. Но этот вздох не был наполнен горечью воспоминаний, а скорее напоминал вздох облегчения после трудного, но успешно сданного экзамена.

— Так ты придешь?

— Когда? — спросила Катя.

— Завтра в семь.

Она задумалась. Завтра была пятница, а по пятницам у нее аэробика. Катя старалась быть в форме и никогда не пропускать занятий, а чтобы не давать себе поблажек, всегда приобретала месячный абонемент.

— А нельзя перенести на субботу? У меня последняя тренировка в этом году.

— Катюшка, милая, — Лариса умоляюще посмотрела на подругу, — ну какая тренировка? Ведь такое событие бывает только раз в жизни!

На лице Кати читалась растерянность. Ей не хотелось пропускать последнее в этом году занятие, тем более что вечеринка не казалась ей особенно заманчивой. Глядеть на чужое счастье и потягивать сок… Она уже совсем решилась ответить отказом, но тут подруга выложила козырную карту.

— К тому же тебе не придется скучать, будет друг Константина, он специально приезжает к нам на помолвку из другого города. Знаешь, он вполне симпатичный, можно даже сказать — красавец, и похож на Ричарда Гира.

— Лара, не привирай… — Катя укоризненно посмотрела на подругу, и ироничная улыбка тронула ее губы. Лариска, казалось, готова была притащить и настоящего американского плейбоя, чтобы только увидеть ее у себя на помолвке.

— Ей-богу, я не вру! Придешь — увидишь. Аэробика — она и в Африке аэробика, оттого что пропустишь одно занятие, ничего не изменится. А тут моя судьба решается. — Лариска сделала паузу, внимательно следя за реакцией подруги. — А может быть, не только моя…

Катя вспомнила свои ночные размышления. И действительно, Лара права. Почему она опять боится сойти с обычного своего пути? Вдруг если она чуть свернет в сторону, то встретит того, кто ей предназначен судьбой? Вдруг этот «Ричард Гир» — тот, кого она ждала столько лет?

— Ну хорошо, — вздохнула Катя, приняв решение.

— Ура! — Лариса, как маленькая девочка, добившаяся наконец своего, захлопала в ладоши и чмокнула Катю. Яркий оттиск ее пухлых губок остался печатью радости на щеке подруги, а сама она уже летела к выходу танцующей походкой, легко поправляя сумочку на плече. Но вдруг, уже у самых дверей, Лариса остановилась и, всплеснув руками, поспешила обратно. — Самое главное и не сказала, — торопливо заговорила она, сверкая глазами от счастья, — в пятницу, в семь вечера, в кафе «Весна». Нас будет всего четверо: ты, я и Костя с другом. Так что будь готова…

— Всегда готова, — перебила подругу Катя. — Буду во всеоружии: одежда парадная, белый верх, черный низ.

Лариска прыснула:

— До встречи, подруга.

— Пока-пока, — улыбнулась Катя и помахала рукой.


И вот теперь она в раздумье стояла перед платяным шкафом. Что надеть? Ей, обладавшей хорошим вкусом, претило одеваться в дешевые китайские и корейские тряпки, которыми были буквально завалены все прилавки в их городе. Ярлыки были разными, но качество всегда одинаковым, а именно — никаким. Голая синтетика, стреляющая в темноте яркими искрами, вихляющая строчка, в полсантиметра стежок, и вид эти вещи теряли сразу же после первой стирки. Хорошо, что она умела шить сама, поэтому обычно покупала дорогую, хорошую ткань и кроила по лекалам из журнала «Бурда моден», отдавая предпочтение моделям классического и спортивного стиля.

Она достала из шкафа бежевый костюм. Приталенный, и юбка чуть выше колена, с разрезом справа. В этом костюме она обычно ходила на экзамены. Но ведь это не экзамен, а дружеская вечеринка! И она с сожалением убрала костюм обратно в шкаф. Палевое платье с передней планкой на пуговицах, Нет, не то. Черный брючный костюм а-ля Марлен Дитрих.

Она передвигала плечики, но, как ей казалось, ничто из ее гардероба не подходило для этого случая. Жаль, что Лариса так поздно сказала ей о своей помолвке, она могла бы сшить себе так называемое платье для коктейля.

— О чем задумалась, детина?

К ней в комнату заглянула сестра. Сегодня она явно пребывала в хорошем настроении.

Они были совсем разными. Аня была младше Кати на шесть лет, но чуть выше ростом. Сестрам повезло: у каждой из них была своя комната, и они никогда не докучали друг другу, Но если Катерина всегда старалась сдерживать свои эмоции, то Анютка никогда не утруждала себя этим. Если у нее было хорошее настроение, об этом знали все: она включала у себя музыку, до предела выжимая децибелы, и танцевала. Чтобы избежать скандалов с соседями, родителям пришлось разориться на наушники и расстелить в ее комнате ковер. Но когда Анютку одолевала «подростковая меланхолия», ее лучше было не трогать — она запиралась у себя в комнате и запоем читала женские романы. Училась она тоже очень неровно. То приносила одни пятерки, а то совсем не ходила в школу и ничто не могло заставить ее сдвинуться с места.

А сейчас, прислонясь худеньким телом к дверному косяку, Анютка наблюдала за мучениями сестры, и благодушное выражение не сходило с ее лица. На ней был черный блестящий топик, нелучшим образом подчеркивающий худобу ее подросткового тела. В другой раз Катерина и не заметила бы его. Ей нравились строгие силуэты и холодные цвета, а Анютка носила все кричаще-яркое или блестящее.

— Слушай, дай померить, — неожиданно для себя самой попросила Катя.

— Померить — что? — удивилась сестренка.

— Да топик! Топик дай померить, — повторила Катя досадливо.

— Смеешься? — Анюткино лицо недоверчиво вытянулось. — Ты же не любишь такое.

— Разве? Ну пожалуйста, — невольно в голосе старшей сестры прозвучали жалобно-просящие нотки.

Аня внимательно посмотрела на Катю, но, не найдя в ее лице и следа насмешки, сняла топ и протянула сестре.

— Ну ладно, он мне все равно немного великоват, — снисходительно признала она.

Катерина взяла у сестры отливающий серебром топ и стащила с вешалки черные узкие брюки. Быстро облачившись в этот наряд, она несколько скептически оглядела себя в зеркале. Топ обтягивал ее ладную фигурку, красиво подчеркивая упругую округлость груди.

— Неплохо, — констатировала младшая сестра, придирчиво оглядывая ее сверху донизу. — Вполне сносно, а то одеваешься как монашка без приданого.

— Что? Ты думай, что говоришь! — Катю обидело такое сравнение, кровь прилила к щекам, но и слова о том, что она выглядит «сносно», пусть и прозвучавшие из уст сестры, почему-то смутили ее, и она затараторила: — Во-первых, я всегда одеваюсь согласно случаю. (О боже! — думала она, с трудом поспевая мыслью за своим языком, я же филолог!) А во-вторых… у монашек не бывает приданого!

— Ну и что! — Аня хмыкнула и выбежала вон. Но, как оказалось, ненадолго. Буквально через минуту она влетела в комнату с косметичкой в руках. Вытряхнув ее содержимое прямо на Катину кровать, она начала сосредоточенно что-то искать. Искомое оказалось черным карандашом, и, вооружившись им, Аня с решительным выражением лица встала прямо перед старшей сестрой. — Итак, нынче я твой имиджмейкер.

— Кто-кто? — удивилась Катя, услышав такое замысловатое слово из уст своей легкомысленной сестры.

— Тот, кто будет делать тебе имидж. А имидж у тебя такой… — Аня на секунду задумалась, сдвинув к переносице брови. — Женщина-вамп!

Глаза ее радостно блестели. Ей явно нравилась новая роль.

Катя уже сожалела, что попросила сестру о помощи, Теперь придется терпеть ее выкрутасы.

— Не поняла…

— Ну та, от которой все мужики тащатся.

— Аня! Ну что у тебя за выражения! — попыталась возмутиться Катя, но сестра ее не слушала.

— Ты будешь сногсшибательной, неприступной красавицей, которая всех соблазняет, а сама — ни в какую.

Катя невольно рассмеялась:

— Женщина-вамп. Это я-то?

— Давай-давай, не сопротивляйся.

При помощи черного карандаша Аня сделала линию ее бровей более заметной, подвела глаза. Потом покрыла веки черным перламутром и густо нанесла на ресницы тушь. Немного задумавшись, она опять подошла к кровати и стала перебирать тюбики с помадой.

— А теперь губы. Они должны звать и манить.

— Слушай, откуда ты все знаешь? — с деланным возмущением воскликнула Катя.

— Нужно книжки читать, — спокойно ответила младшая сестра.

— А я что, не читаю?

— Читаешь, да не те.

— А какие — те? — с трудом оставаясь серьезной спросила Катя.

Аня досадливо взмахнула рукой. Перед глазами Кати мелькнул ярко-бордовый тюбик.

— Во-первых, прекрати задавать дурацкие вопросы, ты только мешаешь, мне нужно сделать четкий контур рта, а ты все время шевелишь губами. А во-вторых, это, например… — девушка на секунду задумалась, чуть нахмурив брови, — «Чертоги страсти» или «Рыцарь ее мечты».

Катерине ужасно хотелось рассмеяться, но Анютка с таким воодушевлением взялась делать из нее «женщину-вамп», что она побоялась обидеть сестру. Она очень любила Аню и часто над ней подтрунивала, но тут Анино страстное желание ей помочь искренне растрогало Катю.

Через несколько минут Анютка чуть отошла в сторону, явно довольная своей работой:

— Классно! Все мужики будут твоими. Смотри, — и она поднесла к лицу Катерины зеркало.

Катя невольно отпрянула. Чужое, жесткое лицо, вызывающе красивое и чуть вульгарное. Глаза смотрят открыто и дерзко. Но рот! Вот что называется «чувственный и зовущий». Она стала привыкать к своему новому облику, и то, что она видела в зеркале, стало ей нравиться. Действительно, такой она себя еще не знала.

— И еще, — вошла в раж Анюта, — надо бы тебе волосы покрасить в черный. Нет, лучше осветлить.

— Ну уж это слишком, — остановила ее сестра. — Так, я сегодня пойду в твоем топике на вечеринку, о’кей?

— Для тебя отдам последнюю рубаху, — пропела сестра.

— Спасибо, но вряд ли она будет мне впору, — рассмеялась Катерина.

— Только, чур, это будет ченч, — сказала младшая сестра, и на ее лице появилось заискивающее выражение.

— Что за ченч такой? — не поняла Катерина.

— Ну значит обмен. Ты — мне, я — тебе, — разъяснила Аня. — Я тебе дала поносить свой топик, а ты мне дашь твой полосатик.

Кате, конечно, было жаль свою итальянскую водолазку, но отступать было уже поздно.

— Хорошо, — согласилась она, вздохнув, — только будь осторожней, не испачкай.

— А ты мой топик береги. Да и честь — смолоду! — захохотала Аня и запрыгала вокруг сестры.


…Катя выглянула в окно. Был конец марта, и на улице вовсю светило солнце, хотя на часах было уже около шести. Настроение у нее было под стать погоде: яркое, радостное, с примесью легкого волнения. Воробьи восторженно чирикали, и она тоже невольно замурлыкала что-то себе под нос, Возбуждение не давало ей сосредоточиться — скоро экзамены, и на сегодня у нее было запланировано повторить кое-какие вопросы к ним. Но ее благим намерениям явно не суждено было осуществиться.

Она еще раз взглянула на свое отражение в зеркальной плоскости трюмо. Стройную, подтянутую фигурку (не зря же она дважды в неделю ходит в спортзал) подчеркивали плотно облегающие бедра брюки, блестящий топик на тонких бретельках открывал ее красивые плечи. А матовая кожа казалась еще белее в контрасте с черным. Она подошла поближе и стала внимательно рассматривать свое новое лицо, Накрашенные умелой (откуда что взялось!) Аниной рукой, ее глаза «домашней кошки» волшебным образом преобразились в глаза прекрасной хищницы; яркий, зовущий рот… круглые щеки с легким румянцем, выдающим ее волнение, и маленький, чуть курносый носик с редкими веснушками… Катя огорченно вздохнула. Как ей хотелось бы быть похожей на Катрин Денев в молодости или, например, на Одри Хепберн. Ей не нравились современные экшн-фильмы, что буквально заполонили российские экраны с начала девяностых годов. Зато с удовольствием она смотрела сентиментальное ретро. Когда Катя была в пятом классе и в их город привезли целую коллекцию ретро-фильмов, она даже сбегала с уроков, чтобы попасть на дневной сеанс фестивальной программы. Она на всю жизнь запомнила очарование «Римских каникул» и «Дневной красавицы».

Как когда-то в детстве, она старательно втянула щеки и сделала удивленными глаза, стараясь быть похожей на экранных героинь. Нет, все равно матрешка матрешкой! Катя еще раз посмотрела в зеркало, стараясь объективно оценить теперь уже свою фигуру. Вот тут если она и уступает любимым актрисам, то совсем чуть-чуть. Ела она всегда немного и предпочтение отдавала супам и салатам. По утрам (признаться, тоже не без влияния кино) делала себе тосты, намазывая на поджаренные ломтики белого хлеба домашнее варенье (чем не джем?), и заваривала черный чай, терпкий, вяжущий вкус которого очень любила и поэтому никогда не добавляла сахар. В перерывах между занятиями она (о здоровый образ жизни!) выпивала пол-литра кефира или йогурта с небольшой булочкой или печеньем. Ее обед обычно состоял из супа и овощей. Нет, она не была вегетарианкой и, если мать жарила курицу или делала поджарку из свинины, конечно, не отказывалась от угощения, но и не злоупотребляла, объедаясь до болей в животе. Но колбасу и котлеты ела всегда с трудом. Мама была вполне консервативной хозяйкой, всегда следовавшей своему золотому правилу питания: на обед всегда должно быть первое и второе. И то, что эти первое и второе не менялись порой неделями, ее совершенно не беспокоило. Поэтому Катя чувствовала себя чуть ли не диссиденткой, отстаивая свои права на «альтернативное» питание. Их «кухонная война» закончилась перемирием, и Катя обрела право готовить себе то, что считала нужным.


Зазвенел звонок. Катя часто заводила будильник за полчаса до выхода на назначенную встречу, чтобы не опаздывать. Она еще раз взглянула на себя в зеркало, привыкая к новому облику «женщины-вамп», поверх топика накинула песочного цвета приталенный пиджак. В прихожей она обула легкие ботиночки на тонком невысоком каблучке, надела пальто, повесила через плечо сумочку и вышла из дома.

На улице уже смеркалось, гвалт воробьев стих, вот-вот, казалось, пойдет снег. Но все равно, радостное возбуждение не покидало ее. Она вошла в кафе ровно в семь часов.

Кафе было теплым и уютным, всего столиков на десять. Никого, кроме пары курящих девиц, сидевших на высоких табуретах у барной стойки. Тихо играла музыка — что-то из репертуара Пугачевой. Катя невольно поморщилась, но подумала, что уж лучше Пугачева, чем кто-нибудь из безликих однодневок с их песнями из трех слов, повторяющихся по двадцать пять раз. Сняв пальто, она присела за столик. Ох уж эта ее неизменная пунктуальность! Всегда она приходит вовремя, что среди тех, с кем она встречается, вероятно, считается неприличным. Хорошо еще, что она захватила с собой конспекты, подумалось Кате. И, расстегнув сумочку, она достала толстую тетрадь на пружинке и погрузилась в чтение.

— Ну вот, и здесь зубришь!

Катя подняла глаза. Перед ней стояли счастливая Лариска с огромным до неприличия букетом роз и ее любимый, с сегодняшнего дня бывший уже в звании жениха Константин.

— Позвольте представить вам Романа. Это мой двоюродный брат и по совместительству закадычный дружок еще с детства, —сказал Константин и указал жестом на высокого худощавого юношу, одетого в строгий костюм и бежевую рубашку с темным галстуком.

Сердце Катерины провалилось куда-то вниз, щеки вспыхнули, а в мозгу забилась пушкинская фраза «Ты вдруг вошел — я вмиг узнала…». На всемирно известного актера, правда, он был мало похож, но в прищуре его карих глаз читалась внутренняя сила, а сдержанная улыбка и спокойно опущенные вдоль тела руки говорили о том, что он контролирует себя даже в незнакомой для него обстановке.

Лариса повернулась к своему гостю и представила подругу:

— Это моя сокурсница Катерина, прилежная ученица. Как видите, даже здесь умудряется пополнять свой багаж знаний. — В голосе Ларисы прозвучали ироничные нотки, а глаза растерянно оглядывали подругу с ног до головы. — Но ты сегодня потрясно выглядишь, прямо женщина-вамп.

Катя мысленно усмехнулась, Анюткины усилия не пропали даром.


Роман заканчивал пятый курс высшего военного училища. После окончания он надеялся получить место где-нибудь в Подмосковье, рассчитывая на помощь отца, который был в звании полковника. Но отец последнее время часто болел и вышел в отставку. Поэтому его влияния и связей хватило лишь на то, чтобы сына отправили служить в крупный город на Урале. В любом случае это не какая-нибудь Тмутаракань в степи или еще хуже — Чечня. Возможно, и поедет он на место службы не один. Вот уже полгода Роман встречался с Верой, медсестрой районной поликлиники. Она была старше его на два года и не слишком красива, но, как говорится, понимала, что к чему, реально представляя сложности первых лет военной службы потенциального супруга. Правда, как считал Роман, ей не хватало «огонька». До нее у Романа была любовница, соседка по лестничной площадке. Тридцатипятилетняя разведенка обладала бурным темпераментом, и всему тому, что умел Роман в интимной сфере жизни, он был обязан ей. Их связь продолжалась почти три года, пока она не вышла замуж за какого-то дебилообразного спортсмена и не укатила в Москву, где, как поговаривала его мать, несказанно разбогатела после смерти супруга, погибшего от пули киллера. По сравнению с первой вторая любовница явно проигрывала. До сих пор их короткие встречи украдкой и быстрый секс на диване в комнате ее подруги не могли дать Роману полного представления о ее темпераменте и чувственных желаниях. Поэтому он предложил Вере некоторое время пожить с ним в местном пансионате. Он хотел стать для нее своего рода учителем, надеясь показать ей те приемы, которым его обучила первая секс-наставница. Вера согласилась и устроила ему больничный лист, освободивший его от занятий в течение недели. Но тут совсем некстати заболела ее мать, и поездку пришлось отложить. Но чтобы не пропадал ценный больничный, Роман решил навестить двоюродного братишку. Тот жил в соседнем городе, в нескольких часах езды по железной дороге: ночью лег спать — вечером на месте. Тем более что Костя уже давно ждал друга, чтобы познакомить со своей будущей женой.


Когда Роман увидел склонившуюся над конспектом девушку, что-то екнуло у него внутри — такой беспомощной и нежной показалась ему тоненькая полоска девичьей кожи, что выглядывала из-под воротника пиджака. Светло-пепельные волосы спускались на лицо. Но вот девушка подняла голову и улыбнулась. С этого момента время разделилось для него на две половинки: до и после. После того как ее внимательные глаза остановились на его лице, время изменило свой ход, заскользило, набирая темп, и исчезло. Он почувствовал жар во всем теле. Ее алые губы приковали все его внимание. Дальше он уже ничего не видел, не слышал, а только следил, как двигались эти губы. Весь вечер он провел как в тумане. Они о чем-то разговаривали — губы ее манили издалека, танцевали — и он чувствовал тепло ее дыхания, а потом… О! Потом он, казалось, готов был истерзать ее губы до крови. Они целовались долго и страстно, стоя у подъезда темного, безликого дома, где она жила. И казалось, у него не хватит сил с ней расстаться.

— Я не могу… Надо идти… — шептала Катя.

Его руки стали еще требовательнее — и теперь Катерина лишь слабо стонала, не в силах противиться этим сильным, горячим рукам, ее тело предательски дрожало в его объятиях, ноги подкашивались. Она впервые почувствовала желание, пожаром разгоравшееся внутри.

— Мне надо идти, Рома… Ну пожалуйста… Мои не спят, я никогда так поздно не возвращалась.

В тот вечер они с трудом расстались. Ночью Катя металась в ознобе. Ее кидало то в жар, то в холод. Она не знала спала она или нет, но утром голова была тяжелой, а все тело болело, как после большой, сложной тренировки.

На следующий день Роман встретил ее у института. Он только глянула в его глаза — и застыла как под гипнозом. Роман, не сказав ни слова, наклонился и поцеловал ее. Холодный ток пронзил ее позвоночник, ноги ослабли, и все перед глазами заволокло туманом. Он отстранился и еще раз оглядел ее, словно видел впервые.

— Едем, — глухим от еле сдерживаемого желания голосом сказал он, взял за руку и повел.

— Куда? — испуганно вскинулась Катерина. — Я не могу! У меня экзамены скоро.

Она умоляюще смотрела на Романа снизу вверх, и ее глаза кричали, просили: убеди меня, я хочу с тобой!

— За пять дней ничего не случится, — ответил Роман, не сбавляя шага. Он справился со своим волнением, сразу же как только увидел эту мольбу в ее глазах. Помолчав, он добавил: — Мы едем в пансионат. Там тихо и никто тебе не помешает готовиться к экзаменам.

— Как здорово! — воскликнула Катерина. — А родителям я записку напишу, чтобы не беспокоились.

— Хорошо, иди собирайся, а я пока зайду в магазин, что-нибудь куплю. Тебе — двадцать минут. Ровно в одиннадцать жду у входа в продуктовый.

— Это тот, что на углу? — уточнила Катя.

Роман кивнул.

Войдя в квартиру, она быстро огляделась. Слава богу, никого нет и не надо никому ничего объяснять. Она черкнула записку: «Я в доме отдыха, готовлюсь к экзаменам. Не беспокойтесь. Вернусь через пять дней». Достав из шкафа джинсовый костюм и ярко-оранжевую куртку, быстро переоделась. Запихнув еще кое-что из одежды в дорожную сумку, посмотрела на часы. Еще пять минут. Кстати, а где Анюткина губная помада? Она ринулась в комнату сестры. Как всегда, черт ногу сломит! На письменном столе чайная чашка, мохнатая игрушечная обезьяна и переносная магнитола. Катя заглянула во все ящички стола, открыла и платяной шкаф, посмотрела даже на книжной полке, где стояли все Анины «чертоги страсти». Ну почему она не догадалась тогда попросить у сестры эту волшебную помаду! «Ладно, как-нибудь обойдусь», — с легким сожалением подумала Катя и тут же увидела — рядом с пучеглазой обезьяной спокойно лежал ярко-бордовый тюбик.

Катерина подошла к зеркалу, осторожно выкрутила алый язычок пахнущей карамелью губной помады и с легким волнением нанесла ее на губы. Чуть отстранившись от зеркала, она еще раз взглянула на себя. Да, губы у нее действительно красивые, подумала она и улыбнулась своему отражению. Взглянула на часы — десять минут двенадцатого. Опоздала! Катя поспешно схватила сумку и, уже закрывая дверь, услышала телефонный звонок. Она на несколько секунд застыла в нерешительности, но тут звонок оборвался — и Катя с облегчением сделала последний поворот ключа. Она не верила в приметы, но была рада, что возвращаться не пришлось.

Роман укоризненно показал ей на часы:

— Опаздывать — других не уважать.

Катя не успела даже рта раскрыть в свое оправдание, как почувствовала, что сильные пальцы сжали ее руку.

— Быстрее, не хватает еще упустить электричку.


…Пансионат оказался тихим и уютным. Одни пенсионеры и инвалиды. Но Роману с Катей было все равно. Чистые простыни — и все. Больше им ничего не было нужно.

Не успела Катя войти в комнату и оглядеться, как Роман прижал ее к себе, и она потонула в его объятиях. Он всю дорогу не сводил взгляда с ее маняще-зовущего рта. И вот опять. Солоноватый привкус ее губ, матовая с розовым оттенком кожа, жар ее тела. Куртка летит на пол, брюки, еще что-то белое, кружевное и прозрачное. Как изголодавшийся зверь, он страстно покрывал поцелуями ее легкое податливое тело. Она дрожала и стонала. Какая у нее чудесная грудь с розовыми бутонами сосков! Он прильнул губами к этой упругости, языком попробовав сосок. Катины глаза заволокло туманом, а ноги подкосились. Роман опрокинул ее на кровать, страстно покрывая поцелуями, и его руки скользнули в гладкую прохладу ее бедер. Она выгнулась дугой, ее губы влажно приоткрылись. И он вошел в нее.

— А-ах, — выдохнула она глубоко. Ее тело замерло на несколько мгновений, привыкая к новому своему ощущению радостной заполненности, с тонким привкусом щемящей боли. Это было как изысканное вино с легкой горчинкой. А потом незнакомый волнующий, сумасшедший хмель ударил ей в голову. И ее тело стало реагировать на его глубокие толчки. Еще, еще, еще… Наслаждение вечностью…

Пять дней пролетели как в угаре. Какие конспекты, какие учебники?! Только наслаждение. Они могли целоваться часами. Он обожал ее губы. Когда, усталые после любовных игр, они лежали, прижавшись друг к другу, он проводил пальцем по плавным линиям ее пунцовых от непрерывных поцелуев губ и потом опять нежно целовал. Ее губы легко вздрагивали, он языком пробовал их на вкус, облизывая каждый миллиметр ее жаркого, алого и без помады рта. Его руки горячо обнимали, ласкали, исследовали ее упругое, молодое тело. Он любил гладить ее прохладные ягодицы с нежным пушком между округлостями. Ее тело реагировало на каждое его прикосновение. И когда его тонкие пальцы касались самого сокровенного, влажного и мягкого, она вскрикивала от этой страстной жажды — вновь ощутить его в себе. И опять их тела сливались воедино.

Иногда они все же делали передышку и, пошатываясь на ватных от усталости ногах, выходили на улицу. Они гуляли в обнимку по окрестностям, жмурясь от яркого весеннего солнца, и бездумная улыбка не сходила с их лиц.

О, как они были счастливы в ту их первую неделю!

ГЛАВА 2

Зазвенел звонок входной двери. Катерина очнулась, и, стряхнув остатки воспоминаний, поспешила в прихожую.

— Держи свое сокровище.

На пороге, держа за руку ее пятилетнюю дочь, стояла соседка Шура.

— Мамочка, а вот и я. — Девочка бросилась к матери, обняла ее бедра и уткнулась личиком ей в живот.

По тому, как ее дочь старательно прятала от нее глаза, Катя сразу догадалась, что она опять набедокурила.

— Что на этот раз? — встревоженно спросила она у соседки.

— Ничего страшного, как всегда, — успокоила ее Шура. — Только я отошла на кухню — обед готовила, — разодрались из-за игрушек. Вот медведю голову оторвали. — Она протянула Кате игрушку, мягкого бурого медведя, вернее, то, что от него осталось, попрощалась и закрыла за собой дверь.

— Это не я, не я, — затараторила Ксюшка, пятилетнее ангелоподобное создание с дерзко блестящими большими глазами цвета янтаря. — Это Санька сам, сам. Я ему говорю: «Это мой медведь, ты бери Барби», — а он ни в какую. Говорит: «Ты девочка, вот и играй с этой глупой куклой». А мне хотелось медведя! — Ее глаза наполнились слезами, и она громко заревела. — Как девочка, так и играй со всякой ерундой. А мальчишкам — и танки, и медведи, и «Лего», а мне — куклы эти дурацкие-е-е-е.

— Ну хватит, хватит. — Катерина улыбнулась. Эта тактика была ей хорошо известна: если дочка понимала, что напроказничала, то ей проще всего было разреветься, чтобы не попало еще больше. А так еще и утешат.

Катя присела на корточки и вытерла маленькие щечки, обильно смоченные слезами. Ксюша ритуально высморкалась в подставленный матерью платок и оглянулась. Увидев сумку, она вырвалась из материнских объятий и побежала на кухню:

— Мама пришла, вкусненького принесла!

Она взобралась на табурет и стала торопливо дергать «молнию» застежки.

— Кто-кто в теремочке живет? — Она расстегнула замок и заглянула в сумку. От недавних слез не осталось и следа.

Катерина подошла к ней, придвинула к себе сумку и стала выкладывать продукты.

— Мышка-кашка, лягушка-огурчик, колбаска-попрыгунчик…

Ксюша соскочила на пол и стала нетерпеливо подпрыгивать то на одной, то на другой ножке с радостным возбуждением оглядывая каждую покупку.

— А вот и йогурт молочный в стаканчике с ягодкой. — Катя с улыбкой поставила прямо перед улыбающейся мордашкой любимое дочкино лакомство.

Девочка схватила стаканчик и внимательно рассмотрела картинку на нем, после чего блаженно зажмурилась и облизнула губы розовым язычком: «М-мм! Вкуснятина!» Но уже через мгновение ее взгляд заскользил по поверхности стола, где уже лежали все купленные продукты, и остановился на розовом кусочке ветчины. Катя покупала ветчину для Романа, который всегда предпочитал простой завтрак: чашку чая и два-три бутерброда. Девочка одной рукой прижала к себе йогурт, а другой потянулась за свертком.

— Ты у меня, мамочка, волшебница. Я только загадала: хочу колбаску и стаканчик с ягодкой. Так вот сразу и колбаска, и ягодка. Но сначала я хочу колбаску — можно? А в следующий раз я загадаю огурчик, но не такой, а хрумчик, который в баночке, ладно?

Ксюша села на табурет и с нетерпением поглядывала как мать отрезает ей розовый, с белыми прожилками кружок ветчины.

— Мам, а тетя Шура угощала меня пыхтетом.

Она уже поставила стаканчик с йогуртом на стол рядом с собой и теперь внимательно изучала ветчину, как будто решая, с чего же ей все-таки начать.

— Чем-чем? — Катя с улыбкой посмотрела на дочку, которая любила играть словами, переставляя слоги, как ей казалось правильным.

— Пыхтетом. Такой вкусный-превкусный, пых-пых. — Девочка от удовольствия закрыла глаза и надула губки.

— Паштетом, что ли? — осторожно поправила дочку Катя.

— Не знаю, тетя Шура сказала: «Печенкин пыхтет».


Соседка была их палочкой-выручалочкой. Мать-одиночка двадцати четырех лет. Вполне банальная история со счастливым концом. В семнадцать лет Шура забеременела от парня, а тот ушел в армию. Потом вернулся, ребенка признал, но не женился. Шуре оставил однокомнатную квартиру, где когда-то жила его бабушка, а сам снимал квартиру. Он занялся бизнесом, и, видимо, удачно. Шура не работала, но носила красивые, дорогие вещи. У нее даже была уютная шубка из чернобурки. Этой осенью они с сыном Санькой, ровесником ее Ксюши, отдыхали в Мармарисе, замечательном курортном местечке в Турции. Шура показывала ей фотоснимки: море, сосны, пальмы — рай земной. Катя вздохнула, она даже боялась и мечтать о таком, но за Шуру порадовалась. Та, несмотря на свое материнство, была еще совсем как ребенок — ходила на дискотеки и дома любила, включив громко музыку, танцевать до изнеможения. Да нет, Шура ничего до изнеможения не делала. Все, казалось, дается ей легко. Наверное, под счастливой звездой родилась.

Саньку отец навещал часто, то брал на рыбалку, то катал на каруселях, когда в их город приезжал луна-парк. И даже как-то в сауну взял. Но у Саньки от жары пошла носом кровь — отец так перепугался, что больше таким испытаниям сына не подвергал.


Катя невольно завидовала подруге: Шура хоть и без мужа, а порхает как бабочка, а она, замужняя, давно забыла об отдыхе и развлечениях. И Санька, наверное, чаще видит своего отца, чем Ксюшка своего. Ничего плохого о Романе как об отце Катя сказать не могла. Когда родилась дочка, он взял отпуск, целый месяц помогал, стирал пеленки, гулял с коляской. И потом часто играл с девочкой: строил какие-то городки из кубиков, игрушки покупал. Вот и Барби — это его подарок. Но в последнее время что-то изменилось. Роман и с дочкой стал неласковый, немногословный, холодный. И все время эти долгие командировки и дежурства сутками!

Катя положила продукты в холодильник, умыла измазанное йогуртом Ксюшино личико, достала уже довольно потрепанную книгу стихов Чуковского и, обняв дочку, стала ей уже, наверное, в тысячный раз читать:

— «Ехали медведи на велосипеде…»

— «А за ними кот задом наперед», — подхватила Ксюша звонким голоском.

Это было их ритуальным занятием: почти каждый вечер они читали стихи. Особенно Ксюшка любила Чуковского, наверное, потому и знала его наизусть. Она могла бы и без маминой помощи рассказать «Чудо-дерево» или «Краденое солнце», но ей доставляло особое удовольствие сидеть рядом с мамой, чувствовать ее тепло, разглядывать такие привычные картинки и слышать ее голос.

В девять часов Катя уложила дочку спать, а сама села к швейной машинке. К сожалению, зарплаты мужа катастрофически не хватало, и ей пришлось подрабатывать шитьем. Сначала она брала заказы у соседок. Потом соседки ее порекомендовали как хорошую и недорогую портниху своим знакомым, а те — своим. Потом она в женской консультации познакомилась со Светланой Федосеевной, которая оказалась выгодной клиенткой. Полная, небольшого роста, она обладала хорошим вкусом и любила модно одеваться, а хороших, красивых вещей на ее фигуру было не найти. Вот она и стали покупать дорогие европейские ткани, подобрала стиль. А так как Светлана Федосеевна работала в фирме, продающей косметику, то о лучшей рекламе не приходилось и мечтать. Катя отказалась от дешевой работы — много суеты и мало заработка — и стала специализироваться на пошиве добротных вещей для полных женщин. Работы всегда было много, иногда казалось, что на шею надели стальной хомут, а в глаза насыпали песка. Зато в доме появились деньги и они стали покупать продукты, на которые раньше старались даже не смотреть. Потом приобрели микроволновую печь, пылесос, соковыжималку. Но в декабре Ксюха заболела, перед самыми новогодними праздниками девочку с высокой температурой отвезли в больницу, и Катя, конечно, была с ней рядом. Часть клиенток отказались от ее услуг, так как она не смогла вовремя выполнить их новогодние заказы.

С января они стали испытывать денежные затруднения. Роман то ли привык, что Катя хорошо зарабатывает, то ли у них действительно сняли какие-то льготы, только денег стало катастрофически не хватать. Кате даже пришлось брать в долг у подруги.

«Надо поговорить с Ромой, — решила Катя. — Я неимоверно устала. Я больше не могу жить в таком темпе — дом, клиентки, швейная машинка. Одно и то же каждый день. И в конце концов, у меня же есть муж!»

…Разговор у них состоялся в субботу. Роман пришел, как всегда, усталый. Молча прошел в ванну, принял душ, пообедал и даже не поблагодарил ее.

Катерине было обидно, но она постаралась скрыть свое недовольство и стала торопливо натягивать пальто:

— Роман, мне надо к клиентке сбегать. Пока я на примерке, погуляй немного с Ксюхой перед сном. Я сегодня срочный заказ дошивала, так что мы не гуляли.

— Нет, — спокойным тоном ответил Роман. Он сидел в кресле, развернув газету.

— Что? — не поняла Катя. Он неожиданности она даже запуталась в рукаве.

— Ты мать и должна была с ребенком погулять. И мне надоели твои заказы и заказчицы. Тебя вечно нет дома, девчонка неприбранная и грязная. Чуть я домой — ты бежишь куда-то.

В растерянности Катя даже некоторое время не знала, что и сказать. Но от обиды лицо ее пылало, а ладони покрылись влагой.

— Не куда-то, а деньги зарабатывать! Ты что, не помнишь, когда зарплату приносил? Это было полтора месяца назад. А есть-пить каждый день надо, да не один раз. И Ксюшке после болезни нужно хорошо питаться.

Роман встал с кресла, в сердцах отшвырнув газету:

— Вот видишь, ты даже никчемная мать. Дома сидишь, а девчонка болеет.

— Так это я виновата?! — Голос Кати сорвался от возмущения. — Это ты с ней гулял и одни колготки надел, без штанишек!

— Что?! Я еще в штанах должен разбираться! Может, и в твои мне нужно залезть?!

Он стоял напротив нее, сжав кулаки. Глаза его сверкали бешенством.

— А не мешало бы. Мы с тобой спим в одной кровати, но не вместе — уже больше месяца! — Катя перешла на крик. — А я молодая и здоровая женщина, у меня тоже желания есть, а ты даже ко мне не притрагиваешься, как будто я жаба какая-то! — На глаза навернулись слезы, в носу предательски защипало, и, не выдержав, она зарыдала в голос.

«Действительно, похожа на жабу, — холодно подумал Роман, разжимая кулаки. — И как меня угораздило жениться на ней! Что нас связало?»

Поначалу все вроде неплохо складывалось. По приезде они сразу сняли отдельную квартиру, оплачивала аренду военная часть. Потом Катя забеременела… Да, все с этого и началось. Роман вообще-то был не против ребенка. Но Катя переносила беременность очень тяжело, ее мучил токсикоз. Один раз ее даже вырвало на подушку. С того времени ему казалось, что его преследует этот запах.

Когда родилась дочка, он совсем охладел к жене. Шершавые руки, мокрые пеленки, спутанные волосы, потрескавшиеся губы. И тогда он сблизился с Ритой, фельдшерицей из их части. Будучи много старше его, она прекрасно знала, что такое начало службы и молодая, с маленьким ребенком жена, и давно заглядывалась на молодого, подтянутого офицера. Поэтому однажды Рита взяла его за руку, как мальчишку, и увела к себе в комнату. Поставила на стол бутылку разведенного спирта, сковородку картошки с салом, нарезала соленых огурчиков. Катя предпочитала вегетарианскую пищу, и, соскучившись на салатах и тушеных овощах по простой мужской пище, он накинулся на эту незамысловатую еду как на деликатесы. А когда на столе появилась тарелка с горкой домашних котлет, его воля была полностью парализована.

С этой немолодой любовницей он наконец понял, за что платят мужчины продажным женщинам. Нет, ей он ничем не платил, разве что иногда покупал то бутылку водки, то шоколад, то конфеты. И Рита делала с ним все, что он хотел. Правда, подчас ему казалось, что не он овладевал ею, а она им. И это его тоже вполне устраивало. Он не думал о ее теле. Она была дородной женщиной с полными, волосатыми ногами. Его даже не раздражал ее кисловатый запах и легкие усики над верхней губой. Он сам себя не узнавал. Рядом с ней он ощущал себя самцом, только самцом, и не более. И это его устраивало.

…Вслед за матерью во весь голос заревела Ксюшка. В своей перепалке родители совсем забыли о дочке, которая тихо сидела у себя в уголке, прижав любимую игрушечную собачку к груди, и со страхом наблюдала за ними. Еще крепче прижимая игрушку к себе, как будто пытаясь найти в ней утешение, девочка подбежала к отцу и хотела его обнять, но холодный блеск в его глазах и брезгливо искривленный рот остановили ее.

Роман посмотрел на когда-то любимую дочь и ничего, кроме омерзения, не испытал. Из ее глаз текли слезы, из носа — две полоски липких соплей, даже слюни изо рта.

«Не хватало, чтобы она здесь еще лужу сделала», — брезгливо подумал он.

И в подтверждение его мыслей Ксюшка неловко расставила ножки, и между ними прожурчал ручеек. На секунду она затихла, но, сама удивившись случившемуся, беспомощно заплакала.

— Какая мерзость! — бросил Роман, быстро обулся, схватил куртку, еще раз оглядел комнату, где они вместе прожили столько лет. Его взгляд скользнул по облупленному полу, задержался на грязных, со следами от раздавленных комаров обоях, на люстре с одной лампочкой вместо трех. Он взял со стола переносной телевизор и с облегчением ступил за порог.

Все сложилось как нельзя кстати. Он давно ждал случая сказать жене, что она его больше не возбуждает и он не хочет жить с ней вместе, что ему опостылели ее обезжиренные супчики, капустные салатики и дежурные бутерброды по утрам. Что ему надоело смотреть на постоянный бардак в доме, на кучи тряпок, кукол и прочей ерунды. И что у него есть другая женщина, которая и готовит для него вкуснее, и занимается любовью куда как искуснее, и при этом ничего не требует взамен.

— Ром! Ромочка, ты куда! — Катерина ринулась за ним. — А как же мы?

Роман, не оглядываясь и шумно стуча каблуками, стал спускаться по лестнице.

Соседняя дверь отворилась, и оттуда выглянула темная головка Саньки.

— Мам, мам! — закричал мальчик. Он успел только заметить сверкнувшие злостью глаза и чуть ссутулившиеся плечи убегающего мужчины, но сразу все понял, как, наверное, могут понимать только маленькие дети в своей бесхитростности. — Тетю Катю муж бросил!

Шура, как была в одном легком халатике и с чернильного цвета маникюром на одной руке, выскочила в коридор. Не обращая внимания на неподсохший лак, она взяла плачущую подругу за плечи, обняла, и они пошли в квартиру Катерины, где в мокрых колготках, вся зареванная, стояла Ксюха, которая по-прежнему сжимала в руках игрушечного песика.

Ксюшин детский мир до сегодняшнего дня был понятен и прост. В нем самое большое место занимала мама — она играла с ней, кормила, гуляла, купала, приносила игрушки и вкусности, был Санька, тетя Шура, но был еще и папа — большой и сильный. Она любила с ним гулять. Он сажал ее на плечи, и тогда все вокруг становилось маленьким. И еще с папой всегда было спокойно. Она вспомнила как Генка из соседнего подъезда стукнул ее совком по лбу и как папа просто взял обидчика за плечи и так встряхнул, что тот выронил свой противный совок. А папа закинул этот совок так далеко, что Генка потом, сколько ни ревел, найти его не мог. Вот такой сильный и большой у нее папа.

Но сейчас что-то изменилось. И мама плачет как-то совсем плохо.

— Не надо, успокойся, — приговаривала Шура, гладя Катю по голове. — Может, это и к лучшему. Тебе о дочке надо думать, а не этого горе-папашу оплакивать. Смотри, девчонка-то уже и плакать не может, только икает. И колготки ей надо сменить.

Катя, смахнув слезы с глаз, подошла в дочке, взяла Ксюшу за ручку и повела в ванную. Там она умыла заплаканное личико, высморкала разбухший от слез и соплей носик, сняла мокрые колготки и обмыла попку и ножки теплой струей из душа. Девочка успокоилась, но ее тельце все еще подрагивало.

— Давай выпьем водички.

— Сладень… ик… кой… ик.

Девочка подняла голову, и в глазах ее еще читался страх, но в любой момент она уже готова была поверить, что все снова будет хорошо, раз мама рядом.

— Сладенькой, малышка. — Катя погладила ее по голове и повела на кухню, где соседка уже подогрела воду в чайнике и сделала морс.

Девочка трясущимися ручками взяла протянутый тетей Шурой стакан, ее любимый, с плавающими рыбками, и торопливо стала глотать.

Катя смотрела на вздрагивающие, худенькие плечики дочурки, и слезы опять заволокли ее глаза.

— Тебе надо к заказчице? — спросила Шура, стараясь не допустить второй серии этой слезливой истории. — Если что, я с Ксюхой посижу.

Катя спохватилась: она чуть не забыла! Ее клиентка завтра уезжает в санаторий, и сегодня она должна передать ей готовый заказ.

— Да, нужно, конечно, спасибо, Шура! — Катя промокнула глаза салфеткой и засобиралась.

Ксюша испуганно посмотрела на мать:

— Не уходи, мамочка, — и ее глаза опять наполнились слезами.

Катя с надеждой посмотрела на Шуру, которая в этот момент внимательно разглядывала свой испорченный маникюр. Она готовилась к вечеринке и сейчас размышляла, что она теряет, отказавшись от развлечения. «Наплевать, — подумала она, — к черту тусовку, раз у подруги такая беда». Тем более что кавалер, пригласивший ее, не очень ей и нравился. У парня, конечно, водились деньги, была и машина, дарил он ей и ритуальные коробки конфет с цветами, но словами он ворочал как будто гири передвигал. Даже с гирями, вероятно, он управлялся гораздо легче. «К тому же с ним не очень-то и весело, — пришла к заключению она, — хотя… — Шура глянула на маленькие золотые часики на тонком ремешке, — времени еще целый вагон. Серега вряд ли заедет за мной раньше одиннадцати».

— Лады, подружка. До одиннадцати успеешь?

Катя взглянула на свои старые, со стершейся на браслете позолотой часы, которые ей подарил отец на шестнадцатилетие, — всего около восьми. А кажется, целая вечность прошла.

— Конечно. Тут недалеко, через час-полтора вернусь.

— Хорошо, гони, а я с мальцами посижу.

— Мама, не уходи! — вдруг вскрикнула дочка, которая обычно с радостью оставалась с тетей Шурой. В глазах девочки был страх. Она чувствовала, что только что потеряла какую-то важную часть своего маленького мира, но потерять еще и маму она боялась больше всего.

— Да я ненадолго — туда и обратно, — постаралась успокоить ее мать.

Но девочка схватила ее за полу полушубка и не отпускала.

— Нет!!! — Она опять готова была разрыдаться.

— А ты же просила хрумчики?! — Катя решила применить свою излюбленную тактику — отвлекающий маневр. Это помогло.

Все еще не отпуская ее, девочка нахмурила лобик. Ош помнила, что мама обещала купить ей огурчики в баночке.

— И пыхтет, — мрачно сказала она.

— Хорошо, и паштет, — согласилась Катя.

Девочка повеселела.

— И шоколадку! — Зареванные, опухшие глазки лукаво блеснули.

Катя невольно улыбнулась. Она присела на корточки, разжала ладошку дочери, поцеловала все еще красный носик:

— Нет, дорогунчик, шоколадку тебе нельзя, опять красные чесучки появятся. Ты же помнишь?

Ксюша знала, что шоколадку можно всем детям, но только не ей. Шоколадка, конечно, была вкусной, но чесучки ее тогда очень измучили. Она в кровь разодрала себе ручки и шейку.

— Ну ладно, тогда включи телик, я хочу мультики.

Девочка посмотрела на стол, где обычно стоял их маленький телевизор, и ее глаза расширились от ужаса — телевизора не было. Еще одна брешь в ее мире.

Не позволив ей опять заплакать, Шура взяла ее за руку и повернула к себе:

— Ксюш, а «Далматинцев» не хочешь посмотреть?

Как она любила «Далматинцев»! Правда, видела этот мультик всего один раз, когда мама взяла в прокате кассету. У тети Шуры был видеомагнитофон, и они все вчетвером с удовольствием смотрели приключения пятнистых щенят.

В другой раз она от радости бросилась бы за тетей Шурой вприпрыжку, а сейчас только робко улыбнулась, подала ей руку и тихо вышла из своей квартиры вслед за соседкой.

Катя, чувствуя, как сжимается сердце, смотрела на дочку. Но может, все еще образуется? Она, конечно, видела, что муж в последнее время отдалился от нее, но у нее не было ни сил, ни времени выяснить, в чем тут дело. Она всю себя отдавала дочке и возможности заработать на их более-менее сносную жизнь. Конечно, она виновата, что так мало уделяла внимания мужу.


Он вернулся через два месяца. Сразу после ссоры Катя пыталась звонить Роману в часть, но там неизменно отвечали, что он в командировке. Как-то раз трубку телефона взяла женщина и, узнав, что говорит с женой Романа Пырьева, посоветовала больше не звонить.

— Дорогуша, я думаю, тебе надо о нем забыть раз и навсегда. Загулял твой муженек. А раз начал от молодой жены гулять — пропащее это дело. — Низкий, бархатистый голос звучал очень спокойно.

— Господи, откуда вам-то знать?

Катя попыталась возмутиться, стараясь вызвать чувство ненависти к этому незнакомому голосу, но ощутила в себе только усталость: слезы были выплаканы, а боль притупилась и была уже не такой острой, как в первые дни, когда она вздрагивала от каждого звука шагов, затихающих на их лестничной площадке.

— Я, дорогая, долгую жизнь прожила, пятерых деток вырастила, двух мужей схоронила…

— А кто вы?

— Да я тут случайно, в лазарет к сыну приехала — да и осталась вот. Нынче санитаркой прижилась. — Женщина вздохнула. — Так вот что я скажу тебе, деваха: пока молода — ищи другого мужика. Этот тебе в защитники не годится.

И трубка безжалостно загудела.


…Но Катя продолжала ждать. Она представляла себе, как Роман придет с повинной, войдет в их дом с цветами, как с нежностью обнимет ее и ласково поцелует. Но проходили дни, недели, месяцы… Пришла весна со своими радостями и переменами… И Катя успокоилась. Вместе со слезами ушла и боль. Впрочем, как только она осознала, что надеяться на Романа не стоит, жизнь вошла в свое привычное русло. Иногда она ловила себя на мысли, что она если не счастлива, то вполне довольна своей жизнью. Теперь она уже ничего не ждала от нее: ни яркого взлета чувственного счастья, ни крутых перемен в судьбе, но и могла не опасаться столкнуться с холодностью и раздражением мужа. Работы было много, денег пусть не на роскошное, но сносное существование она зарабатывала достаточно, а общение с дочерью доставляло ей все большее удовольствие. К тому же и Шура ее в беде не оставляла — наоборот, их дружба стала только крепче — две одинокие женщины, воспитывающие своих детей, всегда могли понять друг друга.


Роман вернулся в последнюю неделю апреля. Ксюшка гуляла во дворе с Санькой и тетей Шурой, а Катя, пока дочки не было дома, решила сделать генеральную уборку. Почувствовав сквозняк (после долгой зимы она мыла окна), Катя оглянулась:

— Ксюшка, это ты?

— Нет, это я, — отозвался Роман.

Высокая фигура показалась в дверном проеме. Он вошел в комнату. На подошвы ботинок налипла грязь, и Катя невольно поймала себя на мысли: хорошо, что пока не успела помыть полы, а то пришлось бы перемывать. Она спрыгнула с подоконника, в руках у нее была мокрая тряпка.

— Ты зачем пришел? — вырвалось у нее.

При виде ее маленькой, хрупкой фигурки в черных рейтузах и его старой, с закатанными рукавами рубахе, щемящее чувство нежности шевельнулось у него в груди.

— А ты как считаешь?

Катя не готова была к этому вопросу. Она уже свыклась с мыслью, что будет дальше жить вдвоем с дочерью, и внезапное возвращение Романа застало ее врасплох.

— Я не знаю… — неуверенно начала она.

— Ах не знаешь! — Ее ответ возмутил его.

За это время Роману опостылела казарменная жизнь, да и фельдшерица оказалась очень страстной и требовательной любовницей, так что эта связь стала его обременять. Он думал, что Катя с радостью кинется ему на шею и они помирятся, а тут…

— Мама-а-а! — с громким криком Ксюшка ворвалась в комнату. — Санька меня пауком пугает.

Увидев отца, она застыла на месте и робко посмотрела на него. На лице Романа было написано недовольство и брезгливость. Ксюшка невольно опустила глаза на свои стоптанные ботиночки, колготки с пузырящимися коленками и большой дыркой на лодыжке. Она машинально засунула свои грязные ладошки в карманы джинсовой курточки.

— Господи! Когда же ты будешь следить за своей дочерью?! — в сердцах бросил Роман.

Лицо Катерины побелело.

— Убирайся, — от едва сдерживаемого гнева голос у нее задрожал, — убирайся, чтобы я тебя больше не видела, И моя дочь тоже. Она достойна лучшего отца!

Роман хотел что-то возразить, но, глядя в ее полные ненависти глаза, опешил, и слова застряли у него в горле. Он ожидал совсем другой встречи, радостных объятий, поцелуев, накрытого стола. Он соскучился по теплу и уюту дома. А вместо объятий жена его встречает настороженным взглядом, с мокрой тряпкой в руке, а вместо тепла — сквозняк по всей квартире и бардак в доме.

Он посмотрел на дочь, но та кинулась к матери и, прижавшись к ней, тихо заплакала.

Резко повернувшись, Роман вышел, хлопнув дверью так, что распахнутое окно с шумом метнулось — и раздался звук лопнувшего стекла. «Это они недостойны меня. Я им каждый месяц деньги высылал, и ни капли благодарности. Такими, как я, не разбрасываются. Она еще трижды пожалеет. — Эти короткие мысли барабанной дробью бились у него в голове. — Она даже не понимает, от чего отказывается! Да такие, как я, на дороге не валяются! Она еще помучается одна в холодной постели, поплачет в подушку!» Он представил, как Катерина тихонько плачет, уткнувшись в белую наволочку, которая становится влажной от ее слез, как вздрагивают ее хрупкие плечи. Что-то защемило у него в груди, он остановился в раздумье, но, вспомнив ее взгляд, только махнул рукой и поспешил к автобусу.

Сегодня его коллега отмечал повышение по службе. Он хотел пойти с Катериной, чтобы заодно отпраздновать и их примирение. «Ничего страшного, пойду один, — он сел на мягкое кожаное сиденье и прикрыл глаза. — Вечеринка будет в кафе, так что, если повезет, с кем-нибудь познакомлюсь. Молодых незамужних баб предостаточно». Успокоив себя этим, Роман задремал. Ехать ему предстояло долго еще, около часа — до конечной.

Катерина посмотрела на длинную трещину, разделившую чисто вымытое оконное стекло по диагонали, и только вздохнула. Она присела, взяла в ладони личико дочери, заглянула в ее светло-карие глаза и серьезно, как взрослой, сказала:

— Ничего, Ксения, прорвемся. Будет и на нашей улице праздник.

Девочка не поняла, куда им нужно рваться, но переспрашивать не стала, серьезность маминого голоса ее остановила. Но себе она уяснила, что с мамой тоже еще как надежно и скоро у них будет какое-то веселье, ведь мама никогда ее не обманывала. Праздник — значит, и подарки, и гости, и всякие вкусности. И она доверчиво улыбнулась.


Праздник действительно вскоре состоялся. Май в этом году был прохладным, с частыми дождями и сырым ветром, зато первые июньские дни радовали. Девятого июня у Саньки был день рождения, ему исполнялось шесть лет. Он был всего на несколько месяцев старше своей подружки, но всегда чувствовал свое старшинство. Ксюшка же легко мирилась с таким положением и даже не раз использовала свое положение «маленькой и слабенькой» в корыстных целях, добиваясь, чтобы ей досталось самое вкусное мороженое, последнее яблочко или место в автобусе, когда на двоих не хватало.

На празднике было много конфет, фруктов, мороженого в ярких обертках. Был и торт с шестью зажженными свечками. Санька так яростно на них дунул, что несколько капелек воздушного крема попало прямо в лицо его отцу, большому, добродушному дяде со смешными волосами на голове, торчавшими ежиком. Да и вообще, он мало был похож на взрослого: медные, на солнце казавшиеся рыжими волосы, курносый, веснушчатый нос, пухлые губы. Он салфеткой отер со своего мальчишеского лица крем и широко улыбнулся.

На этот раз Вячеслав приехал к сыну на машине, похожей на танк. Санька прямо раздулся от важности, когда отец сел за руль и посадил его рядом с собой. Ксюха обиженно опустила глаза — у ее отца машины не было, да и вообще, он, похоже, совсем забыл, что у него есть дочка. От таких мыслей слезы подступили к глазам, и она готова была зареветь, но тут Санькин отец выглянул из машины и окликнул ее, приглашая садиться. И ее рот тотчас растянулся в благодарной улыбке. Она с видимым удовольствием плюхнулась на мягкое черное сиденье рядом с Санькой, а их мамы сели сзади. Вот такой компанией они и поехали на пикник. Теперь Ксюша знала, что пикник — это замечательная прогулка до реки, это костер и поджаренные на костре сосиски, нанизанные на скользкие палочки. Эти палочки они сделали с Санькой сами. Дядя Слава острым ножиком срезал небольшие веточки с дерева, которое своими тонкими ветвями касалось земли, а они с Санькой сдирали с них с помощью зубов и того же ножика темную кожицу так, что показывалась другая — светло-зеленая.

Вечером, когда отец Саньки уехал, а дети были раздеты, вымыты и уложены спать, женщины сидели на кухне и болтали.

— Повезло тебе, Шура. Хоть Вячеслав и не живет с вами, но отец он замечательный, да и денег тебе дает.

— Да, — согласилась Шура. — Славка — классный парень. Я с удовольствием и женой была бы ему, да, видно, не люба… — вздохнула она.

Катя внимательно посмотрела на подругу. Шура была детдомовской, но в ее характере это никак не сказалось. В детдом ее определили после восьми лет, когда мать попала в тюрьму за убийство мужа. Обычно тихая и спокойная, она, узнав, что у того есть любовница, стукнула его по голове тем, что под руку попалось. А попался утюг — и прямо в висок. Типичная бытовая ссора обернулась трагедией сразу для троих.

Лагеря мать Шуры не выдержала и умерла в первый же год заключения. Шура осталась сиротой. Но ей повезло несказанно. Она попала к самой, наверное, душевной воспитательнице, и та ее полюбила всем сердцем за непосредственность, за незлобивость характера и звонкий, заразительный смех. И девочка не была обделена лаской и любовью и сохранила открытость души и способность радоваться жизни. После детского дома она закончила строительное училище, получила диплом маляра-штукатура, но по специальности работать не стала, а устроилась продавщицей в коммерческий ларек, где уже в первый свой рабочий день познакомилась с Вячеславом.

Шура была привлекательной — чуть удлиненное лицо, тонкая кожа, большие, как будто удивленные глаза редкого бирюзового цвета, длинные темные ресницы, чуть капризный ротик. Фигурка у нее в ее двадцать с небольшим была как у подростка: ручки-палочки, ни намека на грудь, зато прямая спина и длиннющие стройные ноги. Шура и сейчас была как ребенок. Они с Санькой казались сестрой и братом. Шура не любила заниматься домашней работой, зато с радостью возилась с детьми. Как-то, когда Санька болел, Катерина, забежав в гости к соседке, застала такую картину: в квартире сплошной тарарам — игрушки валяются на полу рядом с мятыми Санькиными штанами и клубком Шуриных прозрачных колготок, на столе — гора посуды. А Шура, лежа рядом с Санькой на большой тахте, увлеченно читала «Волшебника Изумрудного города». Санька во сне тихо похрапывал, а Шура, на секунду оторвавшись от книги, махнула рукой соседке, жестом показывая, чтобы та присела в кресло. Дочитав до конца главу, Шура с сожалением захлопнула книгу, блаженно потянулась и сказала:

— Оказывается, читать так интересно! А в школе меня было палкой не заставить книжку открыть.

Наверное, вот этой детской наивностью и простотой она сначала и покоряла мужчин. Но так как книга ее жизни была проста и тонка — мужчины быстро прочитывали ее и с легким сожалением откладывали в сторону, переходя от азбуки к интересному роману. Но детей без присмотра оставлять нельзя, и Слава взял на себя обязанность ее содержать. Поэтому, наверное, и повзрослел так рано.

Катя вздохнула, невольно сравнивая своего по виду серьезного, но оказавшегося на деле безответственным Романа с шумным и веселым Славиком, который без особого труда, казалось, играючи заботился о своем сыне и его матери.

— Вячеслав щедрый, — со вздохом легкой зависти заметила Катя.

— Да, — согласилась Шура. — Вот опять кучу денег оставил. Говорит, съезди куда-нибудь, погуляй, пока молода. Саньку на месяц хочет забрать с собой в глухомань. Он любит отдыхать там, где есть охота и рыбалка. А мне подавай море, пляжи, дискотеки.

— Я бы тоже не отказалась, — сказала задумчиво Катерина.

— От глухомани или от моря? — Шура скользнула взглядом по задумчивому лицу подруги, которая в последнее время выглядела совсем неважно: кожа бледная, щеки, когда-то пухленькие, ввалились, а в глазах появилось печальное выражение.

— А мне все равно, — ответила Катя, — лишь бы сменить обстановку. А то надоело: кастрюли, швейная машинка, стирка-уборка. И так по кругу…

Шура понимала подругу как никто другой. Даже воднокомнатной квартире трудно поддерживать порядок и уют, тем более если рядом нормальный, жизнерадостный ребенок. Одна-две игрушки не на месте — и вот уже ощущение хаоса. И стирка каждый день. Ей Славик сразу же поставил стиральную машину-автомат, а у Кати была обыкновенная «Фея», где и полоскать, и отжимать приходилось вручную. Поэтому Катя иногда пользовалась приглашением подруги и постельное белье стирала у нее.

Шуре вдруг пришло в голову, что было бы здорово всем вчетвером поехать отдыхать к морю.

— Слушай, подруга, — она повернулась к Кате, — может, вместе мотанем в Испанию?

Катя смотрела в горящие от возбуждения глаза подруги и невольно заразилась ее энтузиазмом. Но, к сожалению, она хорошо представляла свои скромные возможности.

— А сколько денег надо? — спросила Катя неуверенно.

Шура на минуту задумалась, шевеля губами, как будто что-то подсчитывая в уме, а потом сказала:

— На двоих, наверное, штуку с хвостиком.

Катя растерянно посмотрела на подругу.

Тогда Шура еще раз повторила:

— Я думаю, что полторы штуки баксов минимум.

Катя даже нервно рассмеялась:

— Да что ты, у меня таких денег отродясь не было.

— А сколько есть?

— Ну не знаю, если все заказчицы расплатятся, то, пожалуй, пять-шесть тысяч рублей наскребу.

— Ну… Я не знаю… Маловато… — Шура с сожалением расставалась с мыслью о совместном отдыхе. — Что, опять к родителям поедешь?

Катя держала этот вариант как запасной. В прошлый раз она и так с трудом выдержала двухнедельные каникулы у своих родителей. Они, конечно, с удовольствием принимали и дочь, и неугомонную внучку. Но Катя уже отвыкла от каждодневных поучений, советов и предостережений. Когда однажды вечером мать завела разговор о неудачном, по ее мнению, замужестве дочери и о не вовремя рожденной Ксюшке, Катерина вспылила:

— Наша Ксюшка — дитя любви.

— Скажи лучше — дитя похоти, — отрубила мать. — Если бы тебе похоть не ударила в голову, ты бы лучше сообразила, какая у тебя перспектива. Жить вечно вдали от родителей? Ждать, пока муж до генерала дослужится?

Катя тогда ее резко перебила:

— Мам, это не обсуждается. Прими как данность — у тебя есть замужняя дочь, есть внучка и зять-офицер.

— Против зятя я ничего плохого не скажу, он, конечно, положительный во всех отношениях человек — не пьет, не скандалит. Только с начальством он не очень ладит. Вот другие офицеры уже и свои квартиры имеют, и звания повыше. Ведь армия — это отдельное государство. Кто ближе к голове — тот все блага и получает. А твой не больно сговорчив, не дипломат.

Катя в душе соглашалась с матерью, но что поделать — такова ее судьба. Она пыталась поговорить с Романом, чтобы тот больше не продлевал контракт, но муж запретил ей поднимать эту тему.

— Я больше ничего не умею, — отрезал он. — Это моя профессия. И ты сама знала, на что идешь, когда выходила за меня замуж.

Катерина была не против, вот только ей не хватало внимания, заботы, ласки, просто присутствия рядом любимого человека. Они слишком редко проводили время вместе. Вот и к родителям она ездила отдыхать только вдвоем с Ксюшкой.

Катя представила лицо матери, ее колкие вопросы о Романе, о его карьере. Катя патологически не умела лгать, поэтому перспектива выложить родителям, что она нынче мать-одиночка, ее не вдохновляла. Ей самой надо привыкать к своему новому положению, приспосабливаться к новым обстоятельствам…

— А у тебя других вариантов нет? — со слабой надеждой спросила подругу Катя.

Шура нахмурила свой гладкий лобик.

— Других… — И тут ее лицо оживилось. — У меня есть замечательный вариант для тебя. Как-то Славка нас с Санькой отвозил в одну деревеньку неподалеку. Есть речка, лес, куда можно по грибы-ягоды ходить. Места там — закачаешься! — Шура просияла от приятных воспоминаний. — Я бы сама туда поехала, да больше недели в такой глуши не выдерживаю. Но хозяйка — классная тетка! Не сюсюкала, не причитала, а Санька за ней как приклеенный ходил. Я его даже на целую неделю с тетей Сарой одного оставляла. Представляешь, русская деревенская женщина с библейским именем! И корова у нее есть, и куры. Молоко, и всегда свежее, и сметана, и сливки, и яйца! А огород у нее какой — красота. Подумай, подруга, Ксюшке-то твоей как раз свежий воздух да хорошее питание нужны.

Шура еще раз внимательно взглянула на бледное лицо Кати и добавила;

— Да и тебе не помешало бы немного пожить на свежем воздухе, на яйцах и молоке, а то скоро просвечивать будешь.

Предложение подруги заставило Катю задуматься. Только теперь она почувствовала, как устала. Хорошо было бы очутиться в таком райском уголке — не надо ни о чем думать, жить простой, растительной жизнью.

— А денег сколько твоя тетя Сара берет?

— Такую малость, что я даже и не помню.

Катя, конечно, понимала, что ее «малость» несоизмерима с Шуриной, но все же попросила:

— Шурочка, ну вспомни, пожалуйста.

— Ну не держатся в моей голове цифры! Помню только, что очень мало. У Славика тогда какие-то затруднения были с бизнесом, вот он нас туда и отвез. И что ты беспокоишься: если твоих денег не хватит, сошьешь ей там что-нибудь — и все будет о’кей! Но я думаю, что твоих шесть тысяч за глаза хватит месяца на два.

Нет, о двухмесячном отдыхе Катя даже и не мечтала. Но недельки две-три она смогла бы себе позволить.

— Адресок дашь?

— Я Славку попрошу, он тебя подкинет — ты же знаешь, как он к детям относится. Они с корешами туда на рыбалку да в баньку гоняют. На его джипе это чуть больше часа.

В ту ночь Катя долго не могла заснуть. Вроде бы что особенного — отдых в деревне. Но сердце почему-то щемило от предвкушения счастья.


Славку долго уговаривать не пришлось. Он действительно любил детей и рад был помочь Катерине. Детство его не было радостным. Отец в молодости был веселым и общительным человеком — что называется «душа компании». А какая компания в России без водки! Так что уже после тридцати он стал алкоголиком и уходил в тяжелые запои. Когда отец был пьян, его словно подменяли — вырывалась буйная, злобная натура. Он набрасывался на мать, поколачивал и Славика. Не раз им приходилось ночевать у соседей. Вот тогда Славка поклялся себе, что, когда вырастет, никогда не обидит ни свою жену, ни детей. Поклялся и клятву держал без труда. Он хорошо относился к Шуре, знал, что та добра, по-детски беспечна и абсолютно не приспособлена к сегодняшней трудной российской жизни. Поэтому он и взял на себя обязательство содержать двух детей — большую Шурку и малыша Саньку.

ГЛАВА 3

В пятницу, около четырех, Вячеслав громко постучал в дверь. Ксюшка мигом схватила свой маленький рюкзачок, из кармашка которого выглядывала забавная мордашка веселого игрушечного щенка, которого ей сшила мама, когда она болела, и кинулась открывать дверь.

— Дядя Слава, а мы поедем на машине, на той, большой? А долго будем ехать? А речка там есть? А корова? А цыплята? — затараторила Ксюшка о порога.

— Погоди-погоди, — остановил ее Слава. — Где мама?

— Мама сейчас придет. Она долго ждала, все складывала, мыла и вещи собирала. Я ей тоже помогала — я ей не мешала. А потом она что-то забыла и сказала, что быстро придет, одна нога у нее здесь, а другая — там.

Вячеслав добродушно улыбнулся:

— Ну ладно, таратошка, где ваши вещи? Я пока буду выносить.

— Вот, мама все приготовила, — Ксюша указала на две большие сумки, стоящие в коридоре у порога.

— А можно я еще мишку возьму, и клоуна, и… — заметалась девочка по комнате.

— Ксюша, мы же с тобой обо всем договорились. — Строгий голос мамы заставил ее остановиться.

— Мама! Мамочка вернулась! — Ксюша, радостно взвизгнув, подбежала и повисла у мамы на шее.

Катя поцеловала ее и, обращаясь к Славе, спросила:

— Ты давно тут?

— Нет, только что приехал.

— А мы тебя с утра ждем.

— Не получилось пораньше, дела задержали.

— Да я ничего… Как тебе удобно. Кстати, мы вам не помешаем?

— В машине я один, ребята едут на своих, — сказал Вячеслав, взъерошил и без того стоявшие дыбом волосы и широко улыбнулся.

Вячеслав, хоть и был большим и крепким парнем и своим, как говорила Шура, «мужским поведением» внушал уважение всем, кто его знал, все же временами походил на большого мальчишку, особенно когда улыбался и его курносый нос забавно морщился, придавая лицу по-ребячьи задорное выражение.

— Извини, мы с этой поездкой, наверное, тебя напрягаем? — Катя отвела взгляд, чувствуя некоторую неловкость.

— Да что ты! Я за неделю так намотался, что сам с удовольствием пару деньков на природе проведу. Мы с ребятами палатки взяли, удочки. Я тебя до деревеньки подброшу, а мы с компанией дальше двинем.

Вячеслав легко подхватил их сумки, Катерина взяла яркий полиэтиленовый пакет с продуктами, а Ксюшка с рюкзачком за плечами и клоуном под мышкой вприпрыжку побежала к машине.

— Все же взяла клоуна, — укоризненно покачала головой Катя.

— Мамочка, но ведь Бипе одному будет скучно.

— Ладно, — она добродушно махнула рукой, — что с тобой поделаешь.

Ксюша хотела сесть впереди, но Катя взяла дочку за руку и усадила на заднее сиденье рядом с собой.

— Малыш, угомонись пожалуйста. — Катя сняла с Ксюши панамку и пригладила волосы: — Ехать нам далеко, а дядя Слава устал на работе, так что сиди смирненько, ладно?

— Ну как, удобно? — поинтересовался Слава, и его брови грозно сдвинулись, но глаза по-прежнему смотрели весело. — Не будешь слушаться матери, оставлю дома.

Девочка притихла. Дома она оставаться не хотела. Ей Санька рассказал много интересного про деревню. Что там и речка есть, в которой рыбу ловят, и упрямый котик, и утята, и собака, добрая и ленивая. В предвкушении удовольствия девочка закрыла глаза.

В машине было удобно. Из окошка дул теплый ветерок, а затемненные стекла отражали жаркие лучи июньского солнца. Катя наслаждалась легкостью путешествия. В дорогу она надела синие бриджи и легкую полосатую кофточку, а на Ксюхе был ее любимый джинсовый сарафан и желтая, как пух цыпленка, футболка. Машина мягко преодолевала подъемы. Последние несколько километров дорога была холмистой, но большому, сильному джипу все было нипочем — он скользил по дороге легко и плавно. Девочку немного укачало, она положила голову на колени матери, подтянула ножки на сиденье и тихо засопела. Катерина с удовольствием смотрела по сторонам. Луга сменялись лесами и перелесками. Местные леса были очень красивы: то яркие и воздушные осины и березы, то густые, прохладные, темные ели и сосны. Они проехали мимо небольшого городка на берегу красивейшего пруда, мимо полей. В конце пути Катя тоже задремала, а проснулась от странного ощущения — ее окружала тишина.

— Просыпайтесь, засони. — Голос Славы звучал несколько устало, но весело. — Что ночью-то делать будете?

Они вышли из машины и застыли в изумлении. Есть места, в которые влюбляешься сразу, с первого вдоха, с первого своего ощущения — легкости и покоя. И здесь было именно такое место. Катя вдохнула пряный деревенский запах нагретой земли и цветущих трав. Где-то жужжал шмель, запутавшись в сладкой перине медового клевера. Она почувствовала нежданный прилив радости, ей вдруг захотелось упасть на эту разогретую солнцем траву и слиться с окружающим миром, быть и не быть одновременно.

Перед ними стоял крепкий бревенчатый дом под добротной железной крышей, покрашенной в ярко-зеленый цвет.

— Мам, смотри, какой боровичок. — Ксюха указала на дом.

Действительно, этот дом походил на твердо стоящий на земле гриб-боровик с зелеными листьями на шляпке.

— Смотрите, и солнышки с нами здороваются!

В палисаднике рядом с домом золотыми головками кивали цветы на длинных стеблях. Из ворот, вытирая мокрые руки о фартук и вопросительно глядя на гостей, вышла статная, загорелая женщина.

— Славик, кого привез? — вместо приветствия спросила она низким, грудным голосом.

— Здравствуйте, тетя Сара, — уважительно поздоровался Вячеслав, вылезая из машины. — Это подруга Шуры с ребенком.

— А! — облегченно выдохнула тетя Сара, поправляя свои черные как смоль волосы. — А я уж грешным делом подумала, что новой семьей обзавелся. И чего не женишься на Шурке? Она хоть и взбалмошная девка, но добрая, просто дитя-дитем. И Санька у вас хороший парень, не неженка какой, и с понятием.

— Да! Санька хороший, он мой друг! Он меня любит, и не дерется, и на качелях качает. И даже велосипед дает, — затараторила Ксюшка.

Женщина перевела строгий взгляд на девочку.

— А вот Саша знает, как себя вести, и никогда взрослых не перебивает, — сказала она таким спокойным голосом, что ни у кого не возникло сомнения в правоте ее слов. Ксюшка сразу опустила голову и стала старательно ковырять носком сандалика землю. — Ладно, гости дорогие, устали небось с дороги. Жарко, пойдемте в дом, я вам молочка налью, — сказала женщина и улыбнулась сдержанной, чуть усталой улыбкой.

— Спасибо, тетя Сара, только меня ребята потеряют. — Вячеслав улыбнулся ей — веснушки, казалось, разбежались по всему его лицу. — У нас стрелка. Кстати, девчонок зовут старшую Катериной, а младшую Ксенией.

Женщина еще раз смерила взглядом гостей и жестом пригласила заходить в открытую калитку.

Катя, подхватив сумки, пошла за ней следом.

— Да не тягай ты, раз мужик здесь, — остановила ее хозяйка. — Вячеслав, проводи-ка нас в дом.

Слава легко подхватил сумки, прошел в прохладные сени, поставил баулы рядом у порога и быстро вернулся к машине. Катя, уже вдогонку, поблагодарила его, он же только отмахнулся: какая, мол, забота — мать с ребенком на отдых устроить.

— Ну вот, значит, добрались. Хорошо. Что ж, будем знакомы — меня зовут тетя Сара, — еще раз представилась хозяйка. — Пойдемте во двор, покажу вам все мое хозяйство.

Она пошла вперед, следом за ней, немного робея, поспешила Катерина, держа за руку сгорающую от любопытства Ксюшу. Гости были несколько подавлены суровой красотой и величавостью хозяйки. Катя с удивлением вспоминала, как Шура назвала тетю Сару «классной теткой». Ей бы такое никогда и в голову не пришло.

Двор был великолепен. У дома был разбит цветник. Золотые подсолнухи возвышались над разноцветьем мелких, неприхотливых бархатцев, ноготков, душистого табака, львиного зева. Чуть неподалеку, под окном, стояла красивая, большая, вся в деревянных кружевах скамейка с резной спинкой.

Но царствовал во дворе добротный бревенчатый сарай с большими дверями, наверху которого был устроен сеновал. У ворот стояла дощатая будка, крытая листами ржавого железа.

С некоторым опасением Ксюшка заглянула в будку, но там никого не оказалось.

— А где собачка? — осторожно, памятуя о недавнем своем промахе, спросила она хозяйку.

— Бульку я отпустила погулять, уж больно жарко тут на припеке. Но если эта пройдоха к ночи не вернется — на неделю посажу на цепь! — ответила тетя Сара. У них не возникло и тени сомнения, что так оно и будет и провинившейся собаке придется нести заслуженное наказание.

Ксюше стало заранее жаль собачку, но взгляд ее уже бежал дальше по двору и вдруг остановился на двух вкопанных в землю столбах с перекладиной наверху. С перекладины свисали две крепкие веревки, поддерживающие небольшую скамейку.

— Мам, качельки, — прошептала девочка, с восхищением глядя на это незатейливое сооружение.

— Да, Славик в прошлый раз приезжал, так, можно сказать, заново их сделал. Ведь у меня тоже ребятишки были, только вот выросли да поразъехались.

— А можно мне покачаться? — робко спросила Ксюшка.

— Давай. Для того и поставлены, — великодушно разрешила хозяйка. Только с первого раза не усердствуй, а то и в машине небось накачало, и здесь налетаешься до небес, так что голова кругом пойдет. — И, обращаясь уже к Кате, добавила: — А мы давай присядем здесь, в холодке. — Она указала на резную скамью.

— А сколько у вас детей? — задала вопрос Катя, чтобы начать разговор.

— Трое у меня. Замуж-то я рано вышла, еще и восемнадцати не было, — ответила тетя Сара, подперев кулаком щеку. — Мужик мне попался бедовый. Больше всего любил на гармошке играть. Правда, по молодости за гармошку я его и полюбила, и за чуб ржаной, и за васильковые глаза. Я тогда девка видная, красивая была, любой мог взять. А вот кровь в голову ударила — люблю Гришку, и все. Сколько меня мать ни уговаривала — стояла я на своем. Да что там… — Женщина махнула рукой и ненадолго задумалась. Потом встрепенулась и продолжила: — А впрочем, и ладно. Веселый был. И дети у нас хорошие. Первый был тоже Славка, как и Шуркин, потом через три года — Владимир, а погодком после него — Сергей. Больше не было никого. Муж мой утонул. Свадьбу в соседней деревне гуляли, а у меня Сережка был грудной, и месяца не было, так что осталась я дома… — Тяжелые складки перерезали ее переносицу. Потом она вздохнула и продолжила ровным, спокойным голосом: — Так вот, жарко было, наверное, как сейчас. Все полезли купаться. А потом, как охолонулись да за стол стали садиться, смотрят — а гармониста нет. Ну, думали, где-то пьяный лежит. Стали кричать, ругаться — не нашли. А как свечерело, ребята одежду с реки притащили. Все кинулись — да что уж… Поздно уже. Значит, не выплыл…

Женщина опять тяжело задумалась.

— А больше замуж не выходили? — поинтересовалась Катерина.

— Сваталось много. Пыталась жить с разными, так, без венчания — без мужика-то в деревне трудно… — Женщина задумчиво посмотрела на качающуюся на качелях Ксюшку и продолжила неторопливо: — Да не смогла. Как увижу, что на ребятишек плохой глаз кладет — так сердце и заходится. А уж ежели несправедливо крикнет или руку поднимет — вон Бог, а вон порог. Так никто и не прижился.

— Так вы одна троих ребят вырастили?

— Получается, что так, с Божьей помощью. Больше всего, конечно, Славке досталось — он же старшой. В пять лет уже мне помогал и за братьями присмотреть, и за птицей ходить. Вот и вырос хоть куда. Нынче лесничим служит в заповеднике на Вишере, заочно институт закончил, книгу пишет. — Тетя Сара явно гордилась своим первенцем. — Недаром мы его Вячеславом нарекли — слава и мне, и ему от людей.

— А как Владимир?

— Тоже не жалуюсь. По дереву мастер. В городе сейчас живет. Вот он эту скамейку и сладил, и дом мне помогал содержать в порядке, и сарай строил.

— А сейчас что же, не помогает?

— Помогает, конечно, только приезжает теперь нечасто. Женился, сама понимаешь. Фирму организовал мебельную. По нынешним временам это неплохо, но шибко хлопотно, поэтому я его по мелочам не гоняю. Да и нынче в соседях много мужиков, так что подсобляют. Но когда позову — не отказывает.

Катя боялась спросить о третьем сыне, вдруг по поговорке — в семье не без урода. Но хозяйка, словно прочитав ее мысли, продолжила:

— А Сережка сейчас в армии, на аэродроме служит. Офицер попался хороший. Может, после срочной в части и останется. Пишет, что нравится служить. Он техникум закончил, вот его механиком и взяли.

Катя смотрела на эту еще нестарую женщину и удивлялась ее силе и стойкости. Троих ребят вырастила, воспитала — и не согнулась, не возроптала на свою тяжелую судьбу. Невольно Катя сравнила себя с этой красивой и уверенной в себе женщиной. Да разве можно свои несчастья ставить рядом с теми трудностями, которые испытала эта простая крестьянка?! И ведь не сломалась, не озлобилась, а наоборот.

— Да что-то мы с тобой заболтались, — тетя Сара встала со скамьи, — зови дочку, соловья баснями не кормят.

Ксюша легко соскочила с качелей и последовала за женщинами в дом.

В комнате было прохладно и уютно, деревянные полы — чисто вымыты и покрыты самоткаными дорожками. У большой печки стояла старинная железная кровать с горкой белоснежных подушек на голубом покрывале. У стены — большой деревянный стол, покрытый клеенкой в красный горошек. На столе гордо возвышался глиняный кувшин, а рядом с ним — большое блюдо, накрытое белой полотняной салфеткой. Хозяйка откинула салфетку, и под ней оказалась горка румяных, пышных ватрушек.

— С утра напекла, так что угощайтесь.

Катерина присела к столу, посадила Ксюшу на колени.

— Да, что там тесниться, я сейчас из кладовой еще табуретку принесу. Ксения, — позвала хозяйка, — подмогни.

Девочка вопросительно посмотрела на мать. Катерина кивнула и ссадила ее с колен:

— Иди-иди, помоги тете Саре.

Через несколько минут Ксюха вернулась, с трудом волоча большой белый табурет. Вслед за ней невозмутимо шла хозяйка, бережно неся в руках поллитровую банку, словно наполненную живым, текучим и вязким янтарем.

Катя подхватила у дочери табурет, поставила около стола, и через миг девочка уже сидела с ней рядом, оперевшись ножками в полосатых носочках на перекладину.

— Вот медком угощайтесь. — Хозяйка поставила банку на стол и налила в большие кружки в крупный опять же красный горох тяжелое молоко из глиняной крынки.

Катерина робко потянулась за ватрушкой.

— Да бери-бери, не стесняйся. Испекла — как знала. Так что пока все не съедите — из-за стола не выпущу.

Ксюшка со страхом глянула на казавшуюся ей огромной горку ватрушек. Ела она очень плохо, поэтому Катерина старалась покупать только то, что девочке нравилось. Но подчас дочка отказывалась и от любимых блюд. Откусит раз-другой, и все — не хочу больше.

Катя сама немного побаивалась суровую хозяйку. Она протянула Ксюшке небольшую ватрушку и невольно сжалась, боясь, что девочка выпалит свое всегдашнее «не хочу». Но девочка послушно взяла и усердно стала откусывать, запивая молоком.

— Тетя Сара, а я тоже горохи люблю, — начала девочка, поглядывая на свою кружку. — У меня и платье есть в горошек, и кофточка.

— А у меня — сарафан в горошек, — продолжила хозяйка. — И в комнате, где вы будете жить, — обои в цветочек с мелкими горошками. Так что вам весело будет.

Катя вздохнула с облегчением. Присутствие суровой хозяйки ее несколько сковывало, и она все время опасалась, что дочка в любой момент может закапризничать.

— Вот сейчас поедите — и пойдете отдохнуть. Я для вас приготовила две кровати. Но если там опять Машка улеглась — гоните ее. Эка хозяйка, всегда норовит лечь на детскую кроватку.

— Машка — это кошка? — Девочка даже замерла с куском ватрушки в руке.

— Ну уж не мышка, это точно, — улыбнулась тетя Сара и в ее глазах появились веселые огоньки.

Ксюшка готова была тут же бежать в комнату поглазеть на хвостатую «хозяйку», но осторожно посмотрела на тетю Сару и осталась на месте. Она до последней крошки доела ватрушку, допила молоко — и только тогда вышла из-за стола.

— Спасибо, — скромно поблагодарила она хозяйку.

Катерина с трудом узнавала свое озорное дитя.

— А теперь можно на вашу Машку посмотреть? — Девочка в нетерпении теребила подол сарафанчика.

— Вот торопыга, — добродушно проворчала тетя Сара, но все же встала из-за стола, взяла ее за руку, и они направились через сени в другую половину дома. — Конечно, вот она, тут как тут. Только тебя все и ждали! — Слова хозяйки относились к пятнистой кошке, которая вальяжно растянулась на покрывале небольшой детской кроватки.

Девочка присела на край кровати и осторожно погладила кошку по нагретому солнышком пушистому боку. Кошка недовольно приоткрыла один глаз — кто это ее тревожит, — словно до этого и не замечала незнакомой девочки. Зевнув, она пружинисто тряхнула головой, привстала на лапы, потягиваясь, выгнула дугой спину и, соскочив на пол, неторопливо пошла к выходу.

— Вот она всегда так. Нельзя сказать, что неласковая, но уж больно самовольная. Как в сказке — гуляет сама по себе.

— А мышей она ловит? — поинтересовалась девочка.

— О! Она у меня молодец! Тут на нее можно положиться — ни в доме, ни в подполе она им разгуляться не дает — следит строго. Вот опять вчера мышку мне принесла.

— Зачем? — испуганно спросила Ксюша.

— Как — зачем?! — удивилась хозяйка. — Показать, что недаром она здесь хлеб ест. Я ее кормлю — а она исправно свою работу делает, не дает мышам испортить наш дом, запасы погрызть.

— Понятно… Санька мне говорил, что в деревне все работают, только работа интересная. И он работал. — Девочка остановилась на мгновение и с некоторым страхом спросила: — А вы меня только хлебом будете кормить, если я работать буду?

Тетя Сара ласково усмехнулась:

— Да нет, дорогуша, и молочком, и плюшками.

— И конфетками?

— Вот уж нет! — отрезала женщина. — Этой гадости у меня в доме не водится. Медком — пожалуйста, есть варенье клубничное, черничное, малиновое. А всякой химии у вас в городе навалом, так уж тут ешьте, что Бог дает, чем земля кормит.

— Вот слышишь, что тетя Сара говорит, — конфеты вредные, — появляясь в дверях, сказала Катерина.

Ксюшка вздохнула. Ладно, хоть варенье дадут, да и мед вроде ничего, вкусный, особенно с ватрушками и молоком.

— Ну что, распаковывайтесь, а я пойду по хозяйству, — сказала тетя Сара. Она немного задержалась на пороге и добавила: — Скоро и Звездочка придет.

— Звездочка — это корова?! — вскрикнула от радости Ксюшка.

— Да, дорогая, — женщина обернулась, и ласковая улыбка осветила ее доброе лицо, — это наша кормилица-поилица. Приходи вечерком, посмотришь, как я дою, а потом парного молочка попробуешь.

— Мам, можно? — Девочка лукаво посмотрела на мать. Она прекрасно понимала, что запрета не будет, но хотела поиграть в послушную дочку.

Катерина улыбнулась:

— Конечно, дорогая. Все, что разрешает тетя Сара, все можно. — Она подумала, как это хорошо, когда рядом есть такая сильная и уверенная женщина, на которую во всем можно положиться.

— Ну я пойду, а вы хозяйничайте тут. — Тетя Сара ушла, оставив их одних.

Катерина огляделась. Комната была небольшой, но уютной, с одним окном, выходящим во двор. Стены, как и говорила хозяйка, были оклеены обоями, похожими на веселенький ситчик с мелкими цветочками и голубым горошком. Вдоль одной стены — большая старая кровать с облупленной краской на спинке, напротив — маленькая деревянная кроватка, в головах которой пристроился старинный комод с выдвижными ящичками. На комоде стояла пустая ваза с выпуклым цветком посередине. «Наверное, здесь и десять лет назад было точно так же. А может, и за двадцать лет ничего не изменилось», — подумала Катя.

— Доставай свои вещички, — сказала она дочери.

Ксюша быстро опустошила свой рюкзачок. Игрушки она пристроила в уголок, там, где уже стоял игрушечный самосвал без колеса, возможно оставленный в свой прошлый приезд Санькой, и кубики. Книжки положила на комод, а одежду подала матери:

— Мам, это я не знаю куда.

— Хорошо, хорошо, — не оборачиваясь, сказала Катя, — положи на кроватку. Я потом уберу.

— Мам, а можно я пойду во двор погулять? — Девочка умоляюще посмотрела на мать. — Скоро Звездочку приведут, и на курочек я еще мало смотрела. Они такие забавные — лапки длинные, клювики маленькие — и так смешно гребешками трясут.

— Да, только старайся тете Саре не мешать.

— А я и не мешаю, наоборот, она говорит, что я помощница.

И, подпрыгнув от радости, Ксюшка пулей вылетела из комнаты.

Катя грустно улыбнулась, глубоко вздохнула и продолжила разбирать вещи. Через полчаса все было разложено по своим местам. Она села на кровать и только тогда почувствовала, как устала: ноги ослабли, голова была тяжелой, глаза слипались.

Как только срок отъезда в деревню был назначен, ей нужно было сдать всю свою работу заказчицам. А работы как раз навалилось много — в начале лета всегда было так: зима длинная, никто не заказывает в холод легкие платьица. А тут жара наступила внезапно после длинной, затяжной весны. И теперь Кате надо было срочно дошить три летних платья, костюм для матери невесты на свадьбу и халат для очень полной дамы. Так что в последние четыре дня она спала не более трех часов в сутки.

Катя разделась, откинула одеяло, опустила голову на подушку и тут же провалилась в сон. Она не слышала, как мимо дома провели стадо коров, как хозяйка пошла на дойку, гремя ведром, как ближе к ночи залаяла вернувшаяся домой собака. Вечером Ксюша попыталась разбудить мать, чтобы позвать к ужину, но Катя, с трудом открыв глаза, пробормотала «сейчас-сейчас», но сил не хватило даже на то, чтобы встать. Тетя Сара взглянула на нее и тихо увела девочку к себе, приговаривая: «Умаялась, бедняга, пусть спит».

Ночью Катя внезапно проснулась — дочка судорожно сучила ножками, это означало, что ей нужно в туалет, а сон такой крепкий, что она не может проснуться. Проблем с мокрыми простынками у них давно не было, но тут то ли от выпитого на ночь молока, то ли от смены обстановки, а может, от этой особенной тишины дочка в любой момент могла обмочиться. Быстро выскочив из постели, Катя в темноте наткнулась на ночной горшок, стоящий рядом с Ксюшкиной кроваткой. «Как нам повезло, — подумала Катя, — и тут тетя Сара все предусмотрела». Стараясь не разбудить, она подняла девочку с кровати и опустила ее на горшок. Ксюшка, не открывая глаз, что-то пробормотала, качнулась и прислонилась к матери; зажурчала веселая струйка. Затем Катя бережно уложила дочку, накрыла одеяльцем и поцеловала Ксюшка только всхлипнула во сне и опять мерно засопела.

Катя улыбнулась, взяла горшок и вышла во двор. Конечно, это большое неудобство иметь туалет во дворе. Летом с этим еще можно примириться, хотя сейчас от прохлады июньской ночи ее пробил озноб.

Но как все же хорошо! Луна сияла холодным зеркальным блеском, деревья, такие живые днем, сейчас застыли неподвижными изваяниями, и слышался только едва различимый шорох листвы да мерное дыхание коровы за стеной сарая. Покой и тишина.

Катя вернулась в комнату, но долго не могла заснуть. Тишина оглушила ее, и непрошеные мысли о невеселом прошлом и о непонятном будущем вновь зашевелились, не давая уснуть. И только когда начинала светать, ей удалось забыться. Сквозь утреннюю дремоту она слышала, как начинается день с петушиного крика и возни утренней дойки. Потом опять стало тихо, и к ней пришел здоровый, крепкий сон.

…Она проснулась от мерного стука молотка. Подняла голову — дочки рядом не было. Катя быстро оделась, заправила кровати, сполоснула лицо прохладной водой из рукомойника, прикрепленного к стене сарая, почистила зубы и пошла на звук.

Ее дочь стояла рядом с незнакомым мужчиной, забивающим гвоздь в доску забора. Увидев мать, Ксюша не бросилась ей на шею, как это было всегда, а спокойно и даже с некоторой укоризной сказала:

— С добрым утром, мама. Пока ты спала, мы тут много работы сделали.

Катя заметила, что девочка держит в ладошке несколько гвоздей.

Мужчина выпрямился. Он был чуть выше среднего роста, широкий в плечах, крепкий, русоволосый. Лицо с трехдневной щетиной на щеках казалось серьезным; темные глаза смотрели невозмутимо. Он был одет в вылинявшую клетчатую рубаху с рваным на локте рукавом и потертые грязные джинсы.

Катя опустила глаза, чтобы скрыть брезгливую гримасу. Она не любила неопрятности. Дети, конечно, дело другое. Нормальный ребенок, как она считала, исследователь по своей природе, и сверкающие белизной колготки послушных девочек ее всегда удивляли. Ксюшка частенько приходила с прогулки в разодранных штанах и грязной куртке, но Катя никогда не пеняла дочке за испачканные вещи, предпочитая покупать ребенку недорогую одежду, иногда даже в «секонд-хенде», чем постоянно ругать за испорченные дорогие тряпки. И сама она легко расставалась с надоевшими вещами, стараясь обновлять свой гардероб, тем более что ей это было сделать легче, чем остальным, — ведь она могла сшить любое понравившееся ей платье. В мужчинах же она ценила прежде всего чистоплотность и подтянутость. Конечно, этот парень не в офисе сидит, а забор чинит, и все же… мог хотя бы побриться.

Мужчина вытер руки о большой носовой платок и протянул ей руку:

— Будем знакомы — Дмитрий.

Катя с некоторым колебанием вложила свою маленькую гладкую ладошку в большую шершавую ладонь, Мужчина ее пожал, и Катя, успев разглядеть не только красивую форму кисти, но и, увы, черные от грязи ногти, быстро отдернула руку.

— Мам, это Дмитрий Петрович, он тут нам с тетей Сарой помогает.

Дмитрий чуть исподлобья оценивающе смотрел на свою новую знакомую — щупленькая фигурка, бледное лицо, грустные, усталые глаза. «Если бы не дочка, ей можно было бы вполне дать не больше двадцати. Типичная мать-одиночка, — подумал он. — Залетела, наверное, по глупости, вот и растит дочь одна». Он перевел взгляд на Ксюшу, и глаза у него потеплели.

— Ваша дочь очень понятливая девочка, — похвалил он.

— Да, мам. Я прихожу, а у дяди Димы изо рта гвоздики торчат. А ты же сама мне говорила, ничего в рот грязного не брать. А гвоздики же очень острые, можно и ротик поранить, правда?

— Твоя правда, Ксения, — согласился Дмитрий. — Вот поэтому ты мне и нужна, без тебя никак. Сама посуди — кто мне гвозди будет подавать? — Он заговорщически подмигнул Кате. Потом серьезным тоном попросил Ксюшу: — Подай, пожалуйста, гвоздь, только на этот раз самый длинный.

Девочка наклонилась над железной коробкой, где гвозди были строго разложены по своим ячейкам: длинные в одной, средние — в другой, короткие — в третьей, достала самый длинный гвоздь и протянула дяде Диме.

— Этот?

— Молодец. — Мужчина опять наклонился и несколькими взмахами молотка вбил гвоздь в доску. Спина его была мокрой, и рубаха прилипала к коже. Катя невольно передернула плечами, ощутив тяжелый запах пота.

— Мам, правда, дядя Дима очень сильный? И чтобы забор чинить, для этого нужна мужская сила?

Катя кивнула и подумала, что у них в семье в последнее время почему-то вся работа считалась женской. Сколько раз она просила Романа повесить кухонную полку! Наконец, когда надоело смотреть на ворох посуды на столе и подоконнике, она взялась сама. Долго же она тогда провозилась со сверлом, дюбелями и шурупами! А Роман даже не заметил, что полка оказалась на стене, или сделал вид, что не заметил.

Из задумчивости ее вывел голос тети Сары:

— А! Проснулась наконец. Ну и славно. Здесь тебе торопиться некуда, спи сколько душеньке угодно. Хозяек и двух хватит, правда, Ксения?

Ксюшка радостно кивнула, но тут же выступила в защиту матери:

— Тетя Сара, мама дома никогда не отдыхает. Она всегда то в магазин, то на кухне, то убирает, то шьет, то меня воспитывает.

— А чего тебя воспитывать, ты уже большая, сама себе хозяйкой можешь быть.

Ксюша задумалась. Дома она почему-то была маленькой, а здесь — другое дело. И курочек ей поручают кормить, и посуду полоскать, и дяде Диме гвоздики подавать. Нет, здесь ей нравилось решительно все, тем более что никто раньше ее всерьез не воспринимал. А тут даже хозяйкой называют. «Правду сказал Санька, — подумала она, — в деревне все по-другому».

— Ну что, Дмитрий, скоро закончишь? — спросила тетя Сара. — А то пойдем сначала позавтракаем. Вот и девушка еще не емши ходит.

— Мам, там такой творожок скрипучий есть, вкусный-превкусный, а чай конфетами пахнет, — затараторила Ксюшка, блаженно жмурясь и похлопывая себя по животику.

Хозяйка улыбнулась, ласково глядя на девочку.

— Пойдемте в дом, — пригласила она. — Творог домашний, утром только сделала, и чай с мятой, и ватрушки остались.

— Спасибо, тетя Сара, вот еще пару досок прибью — и работа будет закончена, тогда и поем, — с видимым удовольствием согласился Дмитрий. — Давно домашней стряпни не ел.

— А ты почаще приходи, мужская работа всегда у меня найдется, и постряпаю для тебя с удовольствием, — предложила тетя Сара. — Ну ладно, заканчивайте, а я пока чайник на огонь поставлю.

Катя тоже поспешила в дом. Ей совсем не хотелось завтракать рядом с этим плохо одетым, пахнущим потом мужчиной. Она положила себе в тарелку творог и посыпала его сахаром. Творог действительно был свежим и вкусным. Дмитрий вошел в дом, когда она налила себе чаю. Она слышала, как он во дворе шумно обливается водой из шланга, а Ксюшка визжит, когда до нее долетают холодные брызги. Дмитрий был раздет до пояса, и Катя стыдливо опустила глаза при виде его торса, казавшегося необъятным и сплошь покрытого волосами.

— Прошу у дам прощения, — сказал он виноватым голосом, — не захватил с собой чистой рубашки, а грязную после такого замечательного душа надевать не хочется.

— Ничего-ничего, — заметила тетя Сара. Она достала из холодильника початую бутылку водки. — Ну что, работник, с устатку будешь?

— Да нет, спасибо, — покачал головой Дмитрий, — мне бы лучше молока.

— Да, конечно, кто же с утра пьет, — с готовностью согласилась хозяйка и поставила бутылку на место. — А молока я тебе с удовольствием налью, да еще с собой дам. И ватрушки бери, не стесняйся. Я опять тесто поставила — ближе к вечеру мы с Ксенией булочки печь будем.

— Ой, как здорово! — воскликнула та. — Только я не умею.

— А тут и уметь не надо — все просто. Я тебе покажу, не волнуйся, — успокоила ее тетя Сара.

Катя быстро допила свой чай, с удивлением наблюдая за своей дочерью. Видимо, действительно, деревенский воздух ей на пользу — вон какой аппетит.

— Ай да Ксюшка, молодец, — похвалила девочку хозяйка, — сразу видно, хорошо поработала.

— Да, мамочка. Я помогала дяде Диме и курочек кормила и Бульку.

— Бульку? — удивилась Катя. — Это кто? Собака? Я ее что-то не слышала.

— А она, мама, только утром была, и мы с ней подружились. Она такая славная и не страшная вовсе, только, правильно Санька говорил, — ленивая. Я ей говорю: «Дай лапу», — а она отворачивается, как будто не понимает.

— А где она сейчас? — спросила Катя.

— Да отвязалась, бестия! Я ее вчера отпускала, так ей понравилось, видимо. Ну придет, я ей покажу кузькину мать! — ответила тетя Сара и помахала кулаком в направлении конуры.

Ксюшка умоляюще посмотрела на хозяйку:

— Тетя Сара, не бейте ее, пожалуйста, ведь маленьких нельзя бить.

— Хороша — маленькая. Уже пятый год будет, — ворчливо ответила она.

— Я и говорю — маленькая. Вот мне пять лет, а мама меня никогда не бьет. — Девочка готова была заплакать.

Тетя Сара серьезно посмотрела на нее.

— У собаки другой срок. Ну да ладно, заступница, не обижу твою собаку. Но на цепь посажу. Собачья работа — дом сторожить.

— А я никуда не уйду, — быстро залопотала Ксюха, — я и посторожу.

Все засмеялись.

— Здорово ты придумала, — сквозь смех проговорила тетя Сара. — Ты вместо Бульки и лаять будешь?

Девочка не поняла, почему ее слова так насмешили взрослых, но явно с облегчением заулыбалась:

— Конечно, я умею!

Она выбежала из-за стола, кружась по комнате и звонко залаяла. От этой картины взрослые совсем покатились со смеху.

— Ну ладно, ладно, — вытирая слезы, сказала ей Катя, — хватит, угомонись.

— Спасибо хозяйке, — вставая, вежливо произнес Дмитрий. — Если что — зовите, помогу чем смогу.

— Забери молоко-то. Что вечером-то ешь? Небось только супчик из пакетов. — Хозяйка подала ему трехлитровую банку.

— Не волнуйтесь, у меня всего достаточно, — успокоил ее Дмитрий.

— Бери-бери, не обижай. За работу надо платить, не буду же я у тебя в должниках ходить, — решительно сказала тетя Сара, — вот и ватрушек тебе завернула. Не обижай.

Парень, стараясь скрыть недовольство, взял банку, пакет и направился к выходу. Он остановился у порога, оглянулся и еще раз поблагодарил:

— Спасибо еще раз за угощение, до свидания.

Когда он вышел, Катя спросила хозяйку:

— Дмитрий из местных или дачник, как я?

— Да нет, он тут один недострой сторожит. Богачи себе дачи у реки строят: им удобно, до города близко. А тут хорошие места, красивые. Речка чистая, рыбка есть, и лесок поблизости грибной, и малинник.

— Правда, — согласилась Катерина, — золотые места.

— Медовые, — добавила тетя Сара. — Медок у нас славный. Недалеко гречишное поле — поэтому мед у нас нынче будет темный, густой, пахучий.

— А домов много построили? — поинтересовалась Катя.

— Да нет, с десяток будет. Но, думаю, и дальше строить будут. Местные-то наши поначалу возмущались, а потом привыкли. А кому от этого плохо? Новые поселковые не бедокурят, не пьянствуют, а тихонько себе обустраиваются. И нам подспорье — вот молоко иногда продаю, сметанку, яйца. Деньги-то тоже по нынешним временам нелишние. Младшему вот посылаю. Ему ж там тоже кушать надо, сама знаешь, как молодые парни едят, все им мало. А впрочем, откуда тебе знать, у тебя же дочка! — спохватилась хозяйка и спросила: — Кстати, где-то она, что-то ее не слышно.

И правда, девочки рядом не было. Катя тревожно встала из-за стола.

— Да ты не беспокойся, у нас тут покойно, никуда не денется, — успокоила ее хозяйка.

Катерина заглянула в свою комнату. Ксения как была, одетая, свернувшись калачиком, спала на кровати.

— Умаялась, — улыбнулась тетя Сара. — Она у тебя молодец. Ни секунды не сидит, все время в заботах. Умница девочка.

У Кати от похвалы, услышанной из уст этой прожившей такую тяжелую жизнь женщины, стало легко и хорошо на душе. Они вышли во двор и присели на скамейку.

— Да, Ксюша славная девочка, добрая, — согласилась Катерина.

— Только отца ей надо, чтобы в строгости держать. Видела Дмитрия, вполне положительный парень: трудяга, не пьет, не куролесит.

— Но вы же без мужа вырастили троих, а я что, не смогу одну на ноги поставить?! — возмутилась молодая женщина. Она уже поняла, что хозяйка неспроста завела этот разговор. Тетя Сара решила выступить в роли свахи.

— Но то я, — спокойно возразила хозяйка, — к тому же в деревне сама жизнь воспитывает, а в городе — одно баловство.

— Тетя Сара, прошу вас, не надо. Я пока еще замужем. — Катя резко встала, чтобы прекратить неприятный разговор.

— Ох, извини, а я-то, грешным делом, подумала, что ты незамуженка. — Тетя Сара виновато схватила ее за руку.

Катя остановилась и удивленно спросила:

— Почему?

— Не знаю, уж больно ты молода, да и не похоже, что кто-то у тебя за спиной есть. К тому же Славик тебя привез а не муж твой.

Чувствуя, как слабеют ноги, Катя опять присела на скамью:

— Не надо, тетя Сара, больше об этом. Мы недавно с мужем расстались, и как-то не по-человечески.

— А что такое, загулял? — участливо спросила хозяйка.

— Да не знаю, холодный какой-то стал и на девочку начал раздражаться.

— А спите вместе? — поинтересовалась тетя Сара и внимательно посмотрела в лицо молодой женщине.

— Он уже несколько месяцев с нами не живет. Да и до этого разве что спали в одной постели. Как Ксюха родилась, Роман как-то сразу переменился, охладел ко мне.

— И что, не ласкал тебя? Не любились, когда были бок о бок?

— Очень редко, раз или два в месяц. Да и то как-то не так, не как раньше бывало…

— Да-а, — женщина покачала головой, — значит,загулял, верные приметы.

Катя невольно расплакалась.

— Поплачь, поплачь, легче станет, — сочувственно сказала женщина и погладила ее по спине. — Погуляет и придет, не печалься. От красавицы жены да от такой дочки только дурак откажется.

Катя резко передернула плечами и вскинула голову:

— А я сама не хочу. Он дочку не любит, а может, и своей не считает! И мою любовь как высушило! — Катин голос сорвался на крик: — Не хочу больше! Ни его, никого!

— Хорошо-хорошо, — приобняв ее, согласилась тетя Сара. — Время покажет.

Она встала со скамьи:

— Пойду прилягу, а то с пяти утра на ногах. — И она тяжелой походкой стала подниматься на крыльцо.

Катя тоже поднялась и вышла за ворота. Сердце бешено стучало от одних только воспоминаний о муже. Она немного постояла возле забора и постепенно успокоилась, от сердца отлегло.

Все вокруг дышало покоем. Дом тети Сары стоял на самом краю деревни. За небольшим логом простирались луга, вдалеке виднелся лес. Катя решила прогуляться. В этом году в мае дождей выпало много, так что трава была высокой и густой. Она вспомнила, как девочкой, когда родители отправили ее в пионерский лагерь, устав от шумного коллективного отдыха с его утренними побудками, зарядками и множеством суетливых построений, она уходила гулять одна за пределы лагеря. Катя часами могла лежать на нагретой солнцем, скошенной траве, глядя на проплывающие в небе облака, и сочинять стихи. «Интересно, а что изменилось с тех пор?» — подумала она и, раскинув руки, упала на траву.

Небо было по-прежнему безмятежно-спокойным. Прямо перед ее глазами проплывало большое белое облако, похожее на коня. Она следила, как его силуэт постепенно размывается и конь превращается в верблюда… Катя закрыла глаза. Как здорово! Хочется ни о чем не думать, просто ощущать себя частичкой огромного мира. Вдыхать сладковатый запах трав, всем телом чувствуя упругость примятых сочных стеблей, слушать щебетание птиц и жужжание насекомых.

— Ой! — тоненькой иголочкой вонзилась в лодыжку боль от комариного укуса. «Не больно полежишь тут, закусают», — подумала Катя и нехотя встала. Она гуляла долго, наслаждаясь покоем и одиночеством. Нарвав небольшой букет полевых цветов, чтобы не расставаться и дома с запахами и красотой этого чудесного луга, Катя повернула к дому.

Солнце уже палило вовсю. «Хозяйка говорила, что тут речка неподалеку, надо бы сходить поплавать». — С этой мыслью Катя вошла в дом.

Ксюшка еще валялась в кровати, но уже не спала, а играла с игрушками. Катя не стала ей мешать и вышла опять во двор, где занималась привычной для нее работой тетя Сара.

— Тетя Сара, а речка здесь где? — спросила Катя.

Женщина оглянулась.

— Как выйдешь за околицу, сверни направо и иди по дороге, — стала объяснять она, плавными жестами сопровождая свой рассказ, — как дойдешь до последнего дома, сверни опять направо и иди вдоль посадок. Потом посадки закончатся, и там увидишь.

— А далеко?

— Минут двадцать пешком. Да девчонку не бери, — добавила она, — мы с ней наладились стряпней заняться. На первый раз сама сходи. Да долго не загорай, солнышко только с виду ласковое, обожжешься сразу.

— Я поплавать хочу.

— Под мосток не ходи, там глубоко, рыбаки там обычно удят. Ребятишки в заводи, где потеплее, барахтаются, а ты чуть поодаль иди. У нас река чиста, но прохладна, везде родники бьют. Так что не перекупайся.

— Спасибо, — поблагодарила Катерина. Она вошла в комнату. Ксюшка уже убежала на веранду, и оттуда был слышен ее звонкий голосок. Вероятно, она встретила там кошку и пыталась с ней поиграть.

— Хорошая, хорошая, — приговаривала девочка, — давай дружить. Давай я тебе бантик завяжу на шейку.

Катя улыбнулась. Сама она не любила бантики, предпочитая перехватывать мягкие волосы дочери яркими разноцветными резинками. Но тут тетя Сара с утра заплела Ксюше маленькие худенькие косички, и они у нее торчали в разные стороны мышиными хвостиками.

Катя надела свой старенький, чуть вылинявший, но все еще прекрасно подчеркивающий стройность ее фигуры, голубой купальник, накинула ситцевый в цветочек халатик, взяла полотенце и пошла на речку.

Домов в деревне было немного: пока она шла, насчитала не более пятнадцати. Одни из них были большие, добротные, со множеством хозяйственных построек во дворах, другие — маленькие, словно вросшие в землю, был и один совсем развалившийся дом прямо посреди деревни. Солнце припекало, обжигая кожу. Катя перешла дорогу, где уже образовалась короткая тень от раскидистых деревьев. Последний дом на краю деревни был особенно красив — красного кирпича, двухэтажный, крытый зеленой черепицей. На коньке крыши красовался кованый флюгер в виде петуха. Катя свернула направо и пошла вдоль прямой линии молодых осинок, обрамляющих колосящееся поле. Ее обогнал мужчина на старом-престаром велосипеде с обмотанным синей изолентой рулем. И хозяин этого «одра», казалось, тоже появился из далеких предвоенных лет: пожелтевшая от времени фетровая панама с бахромой по полям закрывала лицо, а черные галифе и серая потертая куртка полностью скрывали фигуру. Катя даже вздрогнула от резкой трели звонка, когда рыбак объезжал ее. Что это был рыбак, красноречиво свидетельствовали две удочки, притороченные к багажнику. Катя поспешила следом — и не прогадала: вскоре перед ней открылся чудесный вид.

Речка, как и говорила тетя Сара, была чистой и красивой. Неширокая полоска воды, отражающая голубизну неба, разделяла деревню на две части. Через нее был перекинут небольшой деревянный мостик, облюбованный местными рыбаками. Она заметила две фигуры, склонившиеся над перилами. Несмотря на жару, оба были в куртках цвета хаки и в кепках с длинными козырьками. Тот, что обогнал Катю, тоже остановил свое двухколесное чудо рядом с ними и уже разматывал удочки. Чуть ниже по течению, там, где была небольшая песочная отмель, в воде барахталась детвора.

Катя облюбовала себе место чуть в стороне от резвящихся в воде детей, постелила полотенце в ажурной тени большого клена и, скинув легкий халатик, бросилась в блестящую серебром воду.

В первое мгновение у нее перехватило дыхание — вода обожгла ее, но, чуть привыкнув, она с наслаждением предалась радости движения. Она недолго поплавала и вышла на берег, освеженная и немного уставшая, погрелась в лучах жаркого солнца и перешла в тень, растянувшись на своем махровом ложе.

— Откуда в этих глухих местах такая красавица? — услышала она у себя над головой приятный мужской голос.

Катя открыла глаза и села. Над ней возвышался красивый, мускулистый парень в длинных шортах, белоснежной футболке, с модной кепкой на темных вьющихся волосах; на вид ему было не больше тридцати. Катерина нахмурилась, пытаясь скрыть смущение.

— Не надо смущаться. — Парень присел на корточки рядом. — Давайте лучше знакомиться. — Стас. — Он шутливо приподнял кепку за козырек. — А вас как звать-величать?

— Катерина. — Ее голос прозвучал глухо и скованно.

Она взглянула ему в лицо. Красивый, легкий загар приятно оттенял синеву глаз, длинные, пушистые, как у девушки, ресницы делали его взгляд загадочным. Тонкий нос, немного полноватые губы. И улыбка! Безупречные, белоснежные, в тон футболке, зубы, — как в рекламе. А в дополнение ко всему — от него исходил прекрасный запах дорогого парфюма. Она уже забыла, что мужчина может так приятно пахнуть.

— А я только что из города, — начал разговор красавец, — тоже решил искупаться. Вышел из машины — и ба — такая нимфа! — Он, не смущаясь, окинул ее оценивающим взглядом.

Катерина застыла, краска залила ее лицо. Она видела, с каким интересом незнакомец рассматривает ее, а значит, он не мог не заметить, что мокрый купальник прилипал к груди, подчеркивая соски, а трусики, увы, тоже почти ничего не скрывали.

Катя притянула к себе колени, обхватила их руками.

— Вы меня смущаете, Стас, мне надо переодеться, — тихо сказала она.

— Ба! — опять воскликнул парень. — В нашем мире чистогана и сексуальных революций кто-то еще стесняется мужского взгляда. — Ну ты меня удивляешь… — ненавязчиво перешел он на «ты».

Его теплая ладонь коснулась ее прохладного плеча. Катя вздрогнула.

— Не надо, пожалуйста. — Она потянулась за халатиком.

— Ладно-ладно. — Стас убрал руку, встал и отвернулся. — Не буду тебя смущать, хотя, право, такой красотой только гордиться можно.

Катя облегченно вздохнула, накинула халат и тоже встала. Так она чувствовала себя уверенней.

— А вы из местных или в гости сюда? — поинтересовалась она.

— Не совсем, — уклончиво ответил парень, — здесь неподалеку есть коттедж. — Он неопределенно махнул рукой в сторону моста. — Может, не откажешься заглянуть — поболтаем, кофейку попьем.

— Да нет, спасибо, как-нибудь в другой раз. — Катя виновато улыбнулась.

— Ловлю на слове. В другой раз — это когда? Сегодня? Завтра?

Он пристально смотрел на нее, ожидая ответа, а сам мысленно давал ей оценку. «Для деревни очень даже, — думал он. — На пятерку тянет, и даже с плюсом».

— Я не знаю… — Катя не привыкла к такому напору. — Может, сначала погуляем где-нибудь… — неуверенно предложила она.

— Ага, в кино сходим, в ночной клуб закатимся, — иронично подхватил Стас. — Ты что, деревенская? Что-то не похоже, раньше я тебя здесь не встречал.

— Я дачу здесь снимаю, — пояснила Катя. Она хотела добавить, что она не одна, а с дочкой, но парень ее перебил:

— Понятно тогда, — и, чуть прикрыв глаза своими неотразимыми ресницами, предложил: — Может, вечером встретимся? Я тебя на своей машине по окрестностям покатаю, самые красивые места покажу.

— Хорошо, — неуверенным тоном ответила Катя.

— Давай на этом месте часов в семь, устраивает?

Она хотела было сказать, чтоб он подъехал к ее дому, но потом передумала и только кивнула.

— До встречи ровно в семь. — Стас лукаво подмигнул ей и, легко шагая, скрылся за кустами. Вскоре она услышала звук отъезжающей машины и облегченно вздохнула.


Весь день она провела в тревожном ожидании. Машинально отвечала на вопросы дочки, пыталась что-то читать, потом взялась за вязание. Она любила рукоделие — оно ее успокаивало, помогая распутать клубок мыслей. На этот раз она задумала связать скатерть в подарок тете Саре. Комод в их комнате, конечно, был удобен — в него помещалось много вещей, но его поверхность была обшарпанной, со следом подошвы утюга. Вязаная кружевная скатерть должна будет скрыть следы прошлого и сделает комнату уютнее.

Работа крючком заставила ее забыть о времени. Но когда стрелки часов стали приближаться к шести, сердце ее учащенно забилось. «И что за непонятное существо женщина, — подумала она о себе как о постороннем человеке. Не успела с мужем расстаться, излечиться от прежней боли — как опять душа хочет любви». Нежданная встреча с красавцем взволновала Катю. Она достала косметичку, непонятно зачем, но, как оказалось, очень кстати взятую в деревню, Чуть-чуть туши на ресницы, легкий взмах карандаша — и ее взгляд стал более выразительным. Она повертела в руках губную помаду, что подарил ей Роман. Все еще сомневаясь, поднесла к губам, наконец решилась, сделала два движения — и рот ее стал чувственным и соблазнительным. Катя надела голубые вельветовые брючки, в цвет брюк — блузку с вышивкой по воротничку, помахала на прощание дочери и выскользнула на улицу.

Сердце ее колотилось, как перед сдачей экзамена. Она шла по деревне, стараясь дышать медленно и ровно и взять под контроль собственные эмоции.

Когда подошла к реке, Стаса еще не было. Катя перевела дух. Может, и не придет красавец, подумала она и вместе с легкой грустью испытала облегчение. Что-то настораживало в его облике: уж слишком совершенной была его красота. И она так и не смогла понять, что скрывается за ней, — плоховато она разбиралась в людях. А уж в мужчинах и подавно.

На берегу стояла простая деревянная скамейка: два вбитых в землю бревнышка с доской, укрепленной между ними. Она присела на нее и вдруг успокоилась. Ее взгляд заскользил по бегущей ряби реки, наслаждаясь розовыми отблесками заходящего солнца. Скольжение воды так заворожило ее, что она не заметила, как подошел Стас.

— О, нимфа, как всегда, у реки. — Он опустился на скамью рядом с ней и опустил руку ей на плечо. Катя почувствовала силу и тяжесть его крепких мышц. Она повернулась к нему и сразу отметила про себя, что, хотя его губы улыбались, глаза смотрели холодно и изучающе. Катя показалась себе неуклюжей, маленькой дурнушкой рядом с этим голливудским красавцем, и она невольно сжалась под этим оценивающим взглядом. Стас, вероятно, почувствовал ее внезапное напряжение и, убрав руку с ее плеча, достал тонкую черную сигаретку и предложил девушке.

— Спасибо, я не курю, — отказалась Катя.

— Попробуй, это не табак. Это пахитоска, мне из Испании привезли несколько пачек — хорошо расслабляет.

И, словно иллюстрируя свои слова, он вложил маленькую темную трубочку в свой чувственный рот, чиркнул зажигалкой, и колеблющийся язычок пламени жадно лизнул тонкий конец пахитоски. Стас с наслаждением затянулся. В вечернем воздухе запахло пряностями и чем-то еще дурманяще-сладким.

— Пожалуй, я тоже попробую, — неуверенно согласилась Катя.

Она робко взяла у Стаса дымящуюся папироску, похожую на легкую деревянную палочку, и осторожно сделала затяжку.

Вопреки ее ожиданиям, от терпкого дыма не запершило в горле, а, выдохнув его, она ощутила, как туманом заволокло ее сознание, словно что-то тягучее и вязкое окутало ее мысли. Она почувствовала легкое головокружение.

— О, как эротично! — Стас пристально смотрел на ее яркие губы, приоткрытые в предвкушении нового соприкосновения с сигаретой. И, не дожидаясь этого мгновения, он приблизил свои губы к ее губам.

— Затянись мною… — Его голос звучал приглушенно-умоляюще. — Поцелуй меня…

Катя прикоснулась к мягким, податливым губам. И тут он страстно схватил ее в объятия и впился своим ртом в ее губы: его зубы коснулись ее зубов, и его язык устремился к ее нёбу. У нее перехватило дыхание. Он стал целовать ее шею, плечи. Поцелуи его были жесткими и требовательными. Его руки тискали ее грудь, причиняя ей резкую боль.

— Не надо, Стас. — Катя как будто очнулась. — Остановитесь, — она резко оттолкнула его. — Мы же почти не знакомы…

— Вот мы и знакомимся. — Парень слегка отстранился и, словно гипнотизер, медленно провел своими тонкими, чуть влажными пальцами по лбу Катерины. Она смотрела на него умоляюще, с каким-то беспомощным выражением — так, что Стас невольно выпустил ее из своих объятий. — Ладно, — произнес он, чуть изогнув бровь то ли в насмешке, то ли в недоумении. — Пойдем прокатимся…

Он взял ее за руку и повел к машине. Его машина была столь же изящна, как и ее хозяин: длинная, вытянутой формы, она поблескивала матово-молочными боками. Стас распахнул перед Катей дверцу, и она села на удобное, мягкое сиденье.

— Я знаю здесь удивительно романтическое место, тебе должно понравиться. — Стас повернул ключ зажигания, и машина плавно тронулась с места. Ехали они недолго. Когда Катя вышла из машины, пейзаж, открывшийся перед ней, буквально загипнотизировал ее. Она стояла на холме, вдыхая аромат свежескошенной травы. Стас тихо подошел к ней и взял за руку, как ребенка. Ладонь его была мягкой и прохладной, и ее растрогал этот непроизвольный заботливый жест.

Перед ними простирался восхитительный пейзаж — узкая полоска реки разрезала темно-зеленый луг, испещренный небольшими вкраплениями темного кустарника. Огнедышащий шар заходящего солнца едва не касался земли. Казалось, еще мгновение — и все заполыхает вокруг, и не будет ни реки, ни луга, ни их самих — все растворится в ярком, слепящем, очищающем пламени. Они стояли молча, переплетя пальцы рук. Ей не хотелось ни говорить, ни смеяться, ни дышать, ни чувствовать. А только быть. Быть частью этого прекрасного, слиться с ним и затеряться в первозданности окружающей природы.

Словно прочитав ее мысли, Стас, которому захотелось вернуть ее к реальности: он здесь, рядом, живой и жаждущий ее тела, — разжал свою ладонь и обнял Катерину за талию. Они прижались друг к другу, и тепло их тел стало общим. Катя почувствовала, как слезы наполняют ее глаза. Ей не хотелось плакать, но непрошеные слезы катились по ее щекам.

На этот раз Стас был нежен, его руки сомкнулись у нее за спиной, а его губы стали бережно снимать прозрачные капли с ее щек.

— Девочка моя, не надо плакать, — тихо прошептал он, — ты прекрасна, и ты моя.

Катерина в порыве нежности обхватила его за шею и закрыла глаза. Запах разгоряченного мужского тела, смешавшись с запахом скошенной травы, опьянил ее. И она не сопротивлялась, когда он взял ее на руки, отнес в машину, положил на заднее сиденье и бережно, как фарфоровую куклу, раздел. Вечерний воздух был прохладен, и поэтому его поцелуи казались ей особенно горячими. Потом он резко раздвинул ей ноги и одним движением вошел в нее так, что она вскрикнула от боли. Их близость была недолгой и обожгла ее, как глоток колодезной воды после долгой жажды.

Возвращались они уже в полной темноте. Катерина попросила остановиться у окраины деревни.

— Хочешь прогуляться? — спросил Стас. И, не дожидаясь ответа, сказал: — К сожалению, завтра я не смогу встретиться с тобой — ребята приехали из города, я и так сегодня улизнул, а нужно срочные дела решать. Но в понедельник я буду свободен. Давай встретимся пораньше, я покажу тебе свой дом.

Катя пребывала в растерянности, она не могла разобраться со своими чувствами — хочет ли она продолжения их близости или нет. Что-то неуловимое в его облике, в его манере держаться, в том, как он овладел ею, говорило ей о скрытой угрозе.

Не дожидаясь ее ответа, Стас распахнул перед ней дверцу, коротко поцеловал в висок и напомнил:

— В понедельник у реки, пораньше, часов в двенадцать, на том же месте.

ГЛАВА 4

Назавтра они с Ксюшей решили прогуляться по окрестностям. Небо было затянуто серой пеленой, и не представлялось, каким будет день: то ли соберется дождь, то ли пелена вскоре растает и выглянет жаркое солнце. На всякий случай Катя вместе с пакетом бутербродов и литровым термосом с морсом положила тугой сверток с легким капроновым дождевиком.

Ксюшка в ярко-синих сапожках весело бежала по грунтовой дороге, что, петляя, пересекала поле. Они не торопясь добрели до ближайшего леска и пошли по опушке.

— Мам, колокольчик!.. Ой, одуванчик… Смотри, какой волосатый червяк! — то и дело восклицала дочка.

Катю умиляло ее восторженное восприятие мира. Она невольно улыбалась, глядя, как девочка, морща нос, дула на одуванчик или, удивленно округлив глаза, смотрела на мохнатую зеленую гусеницу, что сосредоточенно грызла лист; но как только девочка сорванной травинкой потревожила ее мясистое тело, она свернулась в клубок и упала на землю, укрывшись от любопытства непрошеной гостьи.

Ксюша с громкими криками бегала за яркими бабочками, что порхали тут и там. Потом, чуть не наскочив на небольшую горку муравейника, застыла, сосредоточенно изучая суетливую жизнь насекомых.

— Мам, смотри, какой маленький, а здоровенную палку тащит, а эти гуськом друг за другом идут и ничего не несут…

Катя вспомнила вдруг, как на уроке биологии учительница рассказывала им, что биомасса муравьев самая большая из всех живущих на Земле существ. И если бы не другие насекомые, птицы и природные катаклизмы, эти суетливые насекомые могли бы через несколько сотен лет покрыть всю планету. От этой картины ей и сейчас становилось не по себе.

— Пойдем, пойдем, дорогая, — Катя взяла дочку за руку и потянула в другую сторону, подальше от муравейника. — Вон там рядышком два пенька стоят, как стульчики, сядем, перекусим.

— Ура! Бутербродилки!

Девочка, высоко поднимая коленки, вприпрыжку побежала к пенькам. Катерина, словно скатерть, расстелила перед ними дождевик, достала термос, отвинтила крышку и налила в нее розовую ароматную жидкость — для дочки. Они сидели на пеньках — Ксюша на низеньком березовом, а Катерина на том, что остался от спиленной громадной сосны, — и с большим аппетитом ели бутерброды, обильно смазанные маслом и посыпанные сверху крупинками искрящегося сахара.

— Мам, бутербродилки — это для тех, кто долго бродил, да?

У Ксюшки было ассоциативное чувство языка, и она как-то по-особому, согласно своей детской логике, творила свои собственные слова.

— Нет, дочурка, это от иностранных слов…

Девочка не стала дослушивать ученое объяснение. Ее устраивало собственное объяснение. Веселым, звонким голоском она запела тут же сочиненную ею песенку:

Динь-динь-тень…
Мы бродили целый день.
Трень-брень-бень…
Мы уселися на пень…
Но тут ее голос оборвался. Катя взглянула на дочку. Девочка привстала с пенька. Рот ее был приоткрыт, в глазах — ужас.

— Во-о-олк… — Голос девочки задрожал. От страха на нее напала икота, и она больше ничего не могла произнести, а только показывала пальцем в сторону.

Катя повернула голову в том направлении, куда указана дочка. Совсем рядом с ними около молодой ели стояло красивое, сильное животное. Мех его — серый с черными подпалинами — чуть переливался в солнечных лучах. Животное повернуло к ней голову и посмотрело умным, строгим взглядом, как будто изучая. Когда Ксюшка особенно громко икнула, оно чуть заметно мигнуло, на долю секунды прикрыв блестящие черные глаза.

Катя обняла девочку за плечи.

— Доченька, это не волк, — стараясь успокоить ребенка, спокойно произнесла Катя. — Это собака, овчарка.

— Это волк. — Девочка судорожно схватила мать за руку. — Собаки лают и хвостами машут, а этот молчит…

Но тут пес повернул голову и… вильнул хвостом.

— Не бойтесь, это мой Рекс. — Из-за ели вышел Дмитрий, одетый в костюм защитного цвета. В волосах его застряли сосновые иголки, а к плечу припал осиновый лист.

«Скорее всего, он давно наблюдает за нами. Стоит рядом как истукан и не пытается даже окликнуть собаку», — с раздражением подумала Катя.

— Зачем вы пугаете девочку? — Она взяла Ксюшу за руку.

Но девочка уже высвободила из ее руки свою ладошку и побежала к мужчине.

— Ик! Так это ваша собака? Ик… — Ее глаза вновь радостно заблестели, но тельце все еще вздрагивало от икоты.

Дмитрий снял с пояса фляжку в дорогом кожаном чехле, отвинтил крышку, присел на корточки и поднес к губам девочки.

— Задержи дыхание и сделай глоток, — спокойно сказал мужчина. Девочка послушно глотнула.

Катерина невольно поморщилась. Она строго-настрого наказывала дочке никогда не пить из чужой посуды. Но икота у нее прекратилась так же неожиданно, как и началась, и Ксюша весело защебетала:

— Дядя Дима, а ваша собака может команды выполнять А лапу подает? И за палкой бегает?

Мужчина молча кивнул.

— А лаять она умеет?

— Рекс же не пустобрех какой-нибудь, а умная сторожевая собака. Его работа — предупреждать хозяина об опасности и защищать.

— А как это, — удивилась девочка, — защищать?

— Допустим, на меня кто-нибудь нападет с оружием или хотя бы с палкой. — Мужчина разговаривал с девочкой тихим голосом, обстоятельно и серьезно, как со взрослой. — Защищая хозяина, он может перегрызть руку или горло бандиту.

Девочка опасливо поглядела на большую палку, которую в испуге хотела схватить, но почему-то не решилась.

— И меня может сгрызть?

Дмитрий добродушно усмехнулся:

— Нет, что ты, Рекс детей не трогает, он умный пес.

В подтверждение слов хозяина пес подошел к девочке и сел с ней рядом, чуть приподняв заостренную, с сухими, черными губами морду и ласково посмотрел ей в глаза, как бы говоря: «Не бойся, я хороший».

Девочка присела рядом:

— Дай лапу!

Собака слегка пошевелила остроконечными ушами и скосила глаза на хозяина.

Дмитрий слегка кивнул, и пес положил тяжелую, с длинными когтями и твердыми подушечками, лапу в протянутую розовую ладошку.

— Здравствуй, умница. — Глаза девочки лучились от счастья. — А сколько я с Булькой мучилась, она ничего-ничего не понимает! А ты умный пес, умный. — И она нежно погладила собаку по спине.

Рекс чуть наклонил голову. Ласка девочки пришлась ему по вкусу.

— Ксения, не увлекайся, — одернула дочку Катя. — Нельзя играть с незнакомыми собаками.

Ксюха удивленно вскинула голову:

— А мы же уже познакомились. И собака у дяди Димы добрая, она детей не обижает…

Катя вспылила:

— Какой он тебе дядя?! Это сосед тети Сары, Дмитрий… Как вас по батюшке?

Мужчина с удивлением смотрел на нее. Маленькая, хрупкая фигурка застыла в напряжении. Внезапно яркий луч солнца, случайно вырвавшийся из казавшейся плотной пелены облаков, осветил ее лицо, сердитые глаза вспыхнули бирюзой и тут же погасли. Женщина сделала шаг назад, чтобы очутиться в тени дерева. И в этом движении было что-то жалкое и умилительное одновременно. Как будто она боялась. Боялась показать себя в ярком свете или увидеть мир, освещенный солнцем. Дмитрию вдруг захотелось прижать ее к себе, как маленькую девочку, и успокоить. Но он чувствовал, что чем-то ей не нравится, а понять ее раздражения не мог.

— Рекс, пойдем, — вместо ответа позвал он собаку. Овчарка нехотя поднялась и, оглянувшись на девочку, пошла за хозяином, который уже скрылся в тени елей.

Солнце снова спряталось за облака. Девочка с сожалением проводила собаку взглядом и обиженно сказала:

— Мам, ты сегодня злая. Я не хочу больше с тобой гулять.

Она потупясь вернулась к расстеленному на земле дождевику, села на свой пенек и без аппетита дожевала бутерброд.

Катерина налила в крышку термоса еще морса и протянула дочке. Ксюшка так же машинально выпила и, не гладя на мать, протянула ей пустую «кружку». Катя стряхнула оставшиеся капли, заткнула термос пробкой и закрутила крышку. Потом собрала дождевик, сложила все это в рюкзак, и они двинулись в обратном направлении. Хотя небо было все еще затянуто пеленой, было душно и жарко.

— Смотри, детка, дятел! — Катя попыталась отвлечь дочку от мрачных мыслей.

Ксения остановилась рядом с ней и пристально посмотрела вверх, где с дерева раздавались мерные удары клюва о ствол.

— Где? Где? Я не вижу!

Стук прекратился, и птица с ярко-красным «беретом» на головке вспорхнула и перелетела на другое дерево.

— Я видела! Видела! — Девочка от радости запрыгала на месте и захлопала в ладоши.

Катерина облегченно вздохнула. Ее дочка обладала чудесным легким нравом. Она не могла быть долго в подавленном настроении. И вся ее пока еще небольшая жизнь представляла собой череду радостей с мелкими, незапоминающимися тревогами и обидами.


День прошел удивительно спокойно. Катя читала Тургенева, сидя на скамейке рядом с домом, с удовольствием погрузившись в неторопливое повествование о размеренной жизни и любовных треволнениях жителей дворянской усадьбы. Ксюша сначала попыталась привлечь мать к игре со своей игрушечной собачкой, но, видя, что та только досадливо отмахивается от нее, стала приставать к Бульке, которая, спасаясь от жары, лежала в тени забора. Девочка разговаривала с собакой, гладила ее по загривку, даже пыталась расчесать свалявшуюся шерсть старым гребешком. Булька почти не реагировала на приставания девочки, иногда только поднимала морду и меланхолично шевелила мохнатым хвостом. У Бульки была симпатичная мордочка и дружелюбные карие глаза. Она была потомственной дворнягой и добродушным, глуповатым, но чрезвычайно ленивым существом. Единственно, когда она могла пересилить свою лень, это стараясь угодить хозяйке. И если Булька чувствовала, что хозяйка сердится на нее за долгую отлучку или вырытую во дворе яму, пыталась задобрить ее, усиленно гавкая на случайных прохожих или на едва различимый вдали шум проезжающего автомобиля. Когда же хозяйка была в благодушном настроении, собака мирно лежала около своей будки, позволяя себе лишь лениво приоткрывать глаза, даже когда рядом проезжал трактор или с грохотом проносился мотоцикл местного агронома. Правда, ночью на нее можно было положиться — при любых посторонних звуках Булька вскакивала на свою будку и звонко лаяла. Причем, несмотря на малый рост, лай ее был громким и устрашающим.

— Булька, смотри же, — Ксюша сидела на корточках прямо перед собакой и усиленно пыталась привлечь к себе ее внимание. На ладошке девочки лежал маленький кусочек печенья.

Собака медленно приоткрыла глаза и слегка принюхалась. Казалось, она анализирует, стоят ли ее усилия предложенного угощения. Решив, что ради сухой крошки утруждаться не стоит, Булька опять закрыла глаза.

— Фу, какая ты ленивая, — недовольно проворчала Ксюша. Она встала и изучающе оглядела двор. Ее взгляд упал на мирно дремавшую на крылечке Машку. — Машечка, вот ты умница, — ласково заговорила с ней девочка и взяла кошку на руки. Но кошка вовсе не разделяла Ксюшиного восторга и, извернувшись всем телом, выскользнула из ее рук. В два прыжка она преодолела расстояние до сарая и скрылась в его прохладной глубине. — Никто не хочет со мной играть, — вздохнула Ксюша.

— Ксения! — услышала она призывный оклик и оглянулась. На крыльце стояла тетя Сара с пустым мешком в руках. — Пойдешь со мной за травой?

— Конечно, — обрадовалась девочка. Это для Звездочки?

— Да нет, для свинок. Около дороги есть хорошая травка. Да посмотрим, может, уже зверобой поспел, так и его нарвем, чай будем попивать… Все польза.

— Я быстро, сейчас соберусь. — Девочка скрылась в сенях и через минуту была на пороге с маленькой плетеной корзинкой. — А Бульку возьмем? — спросила она.

— Пусть дом сторожит, — решительно ответила хозяйка.

— А мама дома остается, пусть мама посторожит, — и девочка сочувственно посмотрела на собаку, лежащую в вырытой ею яме в тени забора.

Собака словно поняла, что речь идет о ней, подняла голову и заинтересованно посмотрела на хозяйку.

— Бедная собачка, — вздохнула Ксюша, — не берут тебя никуда.

Булька ловко вскочила на лапы, так что цепь громко звякнула. Она подбежала к хозяйке, виляя хвостом и заискивающе глядя ей в глаза.

— Ну, бестия, — добродушно усмехнулась тетя Сара, — ведь до чего хитра. Нашла себе союзницу. Но если убежишь — на неделю на цепь посажу, — пригрозила она собаке.

Но та, не обращая внимания на угрозы, от радости завертелась на месте, предвкушая прогулку.

— Ну не суетись, не суетись, — ворчала хозяйка, отсоединяя ошейник от цепи. Как только Булька почуяла свободу, она тут же ринулась в распахнутые ворота и помчалась, заливисто лая, в сторону лога, как будто знала, куда собралась хозяйка.

Вечером они по-деревенски долго сидели за столом, неторопливо пили чай с молоком и беседовали.

— А ты была на другом берегу реки? — поинтересовалась тетя Сара.

— Нет, а что там интересного? — спросила Катерина.

— О! Там много чего можно увидеть. Там городские строят новые дома — не дома, палаты царские. Место там хорошее, благословенное, вот и покупают там землю у кого деньги водятся. Воду подвели, электричество, канализацию сделали. Там уже все как в городе, только лучше — простору много и воздух чистый. Уже домов с десяток готовые стоят, и еще строятся.

— И дядя Дима с Рексом там живут, да? — встряла в разговор Ксюха.

— Да, — степенно ответила хозяйка. — Дмитрий за домом присматривает. У хозяина, видимо, с деньгами стало туго, дом уже год как в недострое стоит. Стены есть, и даже крыша, только внутри пустота. И чтобы бомжи не поселились да местные по кусочкам не растащили, видимо, и наняли Дмитрия. Он парень сильный, положительный, серьезный. Молчаливый, правда, но это и неплохо, зачем нам нужны пустозвоны? — И женщина искоса посмотрела на Катерину.

— Тетя Сара, прошу вас, не надо… — в сердцах остановила Катя хозяйку. Ей совсем не хотелось продолжать этот разговор. Она сама не могла понять, что ее так раздражало в Дмитрии, знала одно — знакомство с ним она поддерживать не хотела.

— Ну что ты сразу взлетаешь? Ничего плохого я не сказала. — Хозяйка встала из-за стола и неторопливо стала собирать посуду.

— Тетя Сара, идите отдохните, а мы с дочкой все приберем, — предложила Катя. Она несколько неловко чувствовала себя — целый день просидела с книжкой, а хозяйка все время трудилась.

— Ну хорошо, и то правда, устала я нонче, — согласилась женщина, — сегодня пораньше лягу. А вы тут хозяйничайте.

Катя с Ксюшей помыли посуду, сполоснулись нагретой за целый день на солнце водой из бака, стоявшего возле баньки, и тоже улеглись. Сон пришел быстро, и спалось легко, без сновидений.


Утром, еще не совсем проснувшись, Катя ощутила непонятную радость во всем теле. Она потянулась, и губы ее непроизвольно растянулись в улыбке. Было рано, и дочка еще спала, лежа на животике и откинув одеяло. Ее маленькое тельце, обтянутое белой маечкой, казалось беззащитным и трогательным. Катерина накрыла дочку легким одеяльцем и вышла на крыльцо. Солнце уже поднималось, но трава еще переливалась крупными каплями росы. Ей в ноги ткнулось что-то мокрое, и тут же она почувствовала мягкость шерсти. Катя присела на корточки и погладила кошку. Та милостиво разрешила ей это, мало того, Машка разлеглась на земле, прикрыла глаза и подставила пушистый бок. Катя погладила животное, сама получая удовольствие от прикосновения к мягкой, теплой шерсти. Кошка подняла голову и требовательно посмотрела ей в глаза. Катя почесала ее за ушком, и Машка заурчала от удовольствия. Потом она резко встряхнула головой, как бы давая понять, что пресытилась лаской. Катя улыбнулась, прощая кошке ее бесцеремонное поведение, встала и потянулась. «Господи! Как просто быть счастливой!» — подумала она.

Она вдруг вспомнила о назначенном свидании и решила, что, скорее всего, пойдет. Возьмет Ксюшку с собой на речку, а потом можно будет и в гости заглянуть к новому знакомому, «царские хоромы» посмотреть.

Но после завтрака, когда Катерина предложила дочке пойти с ней, Ксюшка не захотела составить ей компанию.

— Мам, у меня на сегодня другие планы, — по-взрослому сообщила она.

— Это какие же? — поинтересовалась Катерина.

— У меня сегодня урок дрессировки, — пояснила девочка и засунула палец в нос.

— Ксюша, вынь сейчас же, — строго сказала Катя, — и давай собираться.

Но девочка почему-то заупрямилась. Катя, может быть, и уговорила бы дочку, но тут вмешалась хозяйка:

— Да оставь ты ее, видишь не хочет. И мне помощница пригодится.

Этот довод Катерину убедил, и она стала собираться на пляж. На этот раз она надела итальянский леопардовый купальник. «Этот хоть и дольше сохнет, зато не будет просвечивать», — решила Катя. В лифчике благодаря специальным чашечкам грудь ее казалась пышнее, но трусики-стринги не добавили целомудрия ее облику. Сама она такой купальник ни за что бы не купила — Шура отдала. Она всегда легко расставалась с вещами, не задумываясь об их стоимости. Например, если нужно было обновить гардероб — ей надо было только уведомить Славу, что у них закончились деньги, — и все, проблема была решена. К тому же к каждой своей поездке она покупала новый купальный костюм.

— Ведь надо же отличать как-то один пляж от другого, — поясняла она. — Все они похожи, хоть в Турции, хоть в Крыму, хоть в Тунисе. И я их различаю по своим купальникам. Этот я надевала в Турции, и у меня уже есть масса фотографий в нем. Поэтому забирай, не выбрасывать же такой чудный наряд!

Катерине нечего было возразить подруге, и она с удовольствием приняла купальник в подарок, тем более что на ее стройной фигуре он смотрелся просто великолепно.

Еще раз оглядев себя с ног до головы и оставшись довольной, Катя надела свой любимый ситцевый халатик и отправилась на речку. Стрелки на старых настенных часах в большой комнате показывали без четверти одиннадцать. Выйдя во двор, она еще раз хотела позвать с собой дочку, поискала ее взглядом, но, не найдя ни ее, ни тети Сары, вздохнула и открыла калитку. Булька даже не удостоила ее взглядом, лежа в своем излюбленном уголке двора рядом с забором.

Дойдя до речки, Катя окунулась, немного поплавала в прохладной воде и устроилась с книжкой на солнышке, не забыв тщательно смазать кожу солнцезащитным кремом. Она взяла с собой ту же книгу, что читала вчера, и, заслонившись от солнца собственной тенью, углубилась в чтение.

— А вот и я, — некоторое время спустя нарушил ее уединение Стас. — Ну что, готова?

— К чему? — нехотя оторвавшись от книги, спросила Катя.

— Как, забыла? Я же тебя в гости звал.

— Ты знаешь, — вновь погружаясь в чтение, ответила Катя, — я лучше позагораю.

Стас недоуменно посмотрел на нее, но вид у его новой знакомой был настолько независимым, что задавать лишних вопросов ему не захотелось.

— Ну хорошо, — нехотя согласился он и стал стягивать с себя светло-бежевую футболку. — Хорошо, что я с собой полотенце прихватил, — добавил он. — Тоже пару раз искупнусь да с тобой на солнышке поваляюсь.

Катя исподтишка разглядывала его. «Все же как красив! Прямо с рекламы мужского одеколона», — подумала она. Гладкий, без единого волоска, мускулистый торс, кожа нежная, с легким матовым загаром. Красивые, дорогие плавки обтягивали его бедра, не оставляя места для полета фантазии — все было подчеркнуто наилучшим образом. Катя несколько смутилась, задержав взгляд на его небольших упругих ягодицах.

Немного полежав на солнце, Стас поднялся и, разбежавшись, бросился в воду. Вынырнув, поплыл вперед, рассекая воду уверенными взмахами сильных рук. Катерина невольно залюбовалась его энергичными движениями. Она тоже решила поплавать. Жаркое полуденное солнце нагрело ее тело так, что, ступив было в воду, она тут же отпрянула — речка показалась ей жгуче-холодной. Стас был уже где-то на середине реки и, увидев ее, призывно помахал, а сам направился к берегу.

Она зачерпнула ладонью воду и легким, поглаживающим движением окатила сначала одну руку, потом другую, зажмурив глаза, присела так, что вода коснулась ее живота, и только после всех этих приготовлений она рискнула полностью погрузиться в воду. Самой чувствительной к холоду у нее была спина, и, как только вода сомкнулась на ее лопатках, тело покрылось гусиной кожей. Через несколько минут она расслабилась, привыкнув к прохладе воды. Плавала Катя медленно, получая удовольствие от самого движения. Она перевернулась на спину, отдаваясь воле течения, и ощутила себя частицей необъятного мира: лазоревое небо вверху, голубая синь внизу, и она, маленькая песчинка, затерянная среди этого великолепия. Ее захлестнуло чувство первозданного, необъяснимого счастья.

— Эй, нимфа, не уплывай так далеко! — Голос Стаса, звучащий с берега, заставил ее вернуться в реальность.

Действительно, течением ее уносило к мосту. Перевернувшись опять на живот, она поплыла к берегу. Бороться с течением оказалось не так-то просто, и, когда она выбралась на сушу, почувствовала, как от усталости дрожат ноги.

Без сил она опустилась на свое полотенце. Стас, казалось, мирно спал, уткнувшись носом в ухмыляющийся рот глазастой русалки на его пляжном полотенце. Стоило Кате лечь, как его ресницы дрогнули и внимательные глаза буквально впились в нее.

— Устала?

— Да, — с трудом заставила себя произнести Катя.

— Ну ты смелая, так далеко заплывать! Я уже стал волноваться. Ты знаешь, сколько тебя не было?

Катя не ответила.

— Минут сорок, не меньше. Это в море можно часами плавать, а здесь опасно — родников много, да и течение сильное.

Она упорно не желала вступать в беседу и чувствовала, как его взгляд скользит по ее телу, любуясь его плавными изгибами. Он наклонился над ней и легко поцеловал нежную кожу рядом с мочкой уха. Катерина повернула к нему голову и улыбнулась, не открывая глаз. Она вспомнила о кошке, которую сама ласкала утром, и ей захотелось почувствовать то, что чувствовало животное.

— Хочешь, я тебе сделаю массаж? — коснувшись губами ее уха, еле слышно прошептал Стас, словно прочитав ее мысли.

Катя легко кивнула.

Теплые, тяжелые ладони коснулись ее прохладных плеч и заскользили вдоль спины. Катя блаженно потянулась, отдаваясь ощущениям от прикосновения его ласковых рук.

— Так хорошо? — Он наклонился к ней, стараясь заглянуть в ее глаза.

— Замечательно… — сказала она, по ее губам скользнула блаженная улыбка.

Стас приблизил свое лицо к ее лицу, его губы, горячие и сухие, прижались к ее губам. Ее губы дрогнули и раздвинулись, принимая его поцелуй. Его ладони скользнули по ее спине и легли на упругие ягодицы. Катя быстрым жестом прижала свои ладони к его рукам, останавливая их движение.

— Не надо, Стас, — попросила она.

— Ладно, — легко согласился он и отстранился. — Слушай, а не пора ли нам пообедать? Я проголодался.

И как бы в подтверждение его приглашения у Кати заурчало в животе.

— Пожалуй, ты прав. Я тоже не прочь подкрепиться, — улыбнулась она и приподнялась.

Стас отошел за куст, и, пока он переодевался, Катерина быстро сняла мокрый купальник и надела халатик прямо на голое тело.

— Ну что, пошли? — Стас взял ее за руку и уверенно направился в сторону моста.

…Дом, в который они пришли, был по-настоящему великолепен. Катерина раньше видела такие только на фотографиях в элитных журналах, что изредка покупала Шура. За двухметровым кирпичным забором красовался трехэтажный коттедж. На первом этаже, вернее, в полуподвале было отведено место для гаража. На втором размещалась большая, со всеми современными бытовыми приборами, комфортабельная кухня, отделенная от гостиной барной стойкой. В гостиной по всему периметру были расставлены низкие диваны и кресла с кожаной обивкой орехового цвета. Рядом со стеной высился телевизор с плоским экраном не менее метра по диагонали. На тумбочке под ним виднелась панель видеомагнитофона. А на третьем этаже, куда вела витая деревянная лестница, вероятно, были спальни.

— Располагайся. — Стас небрежным движением бросил свой пакет рядом со стойкой и указал ей на высокий табурет на длинной металлической ножке, стоявший в ряду других рядом с барной стойкой.

Катерина неловко взобралась на круглое мягкое сиденье, поставила локти на отполированную черную поверхность и огляделась. Пространство помещения показалось ей огромным, но повсюду ее взгляд натыкался на досадные мелочи: валялись какие-то журналы, пепельницы, полные окурков, кое-где неопрятными кучками была разбросана одежда, в углу стояла батарея пустых бутылок из-под пива.

Стас поймал ее недоумевающий взгляд:

— У нас убирают два раза в неделю, так что завтра заходи — будет полный порядок. Что будешь пить? — Стасдержал в руке красивую бутылку синего стекла. — «Молоко любимой женщины» устроит?

— А это что?

— Простенькое немецкое винцо.

— Да нет, спасибо, я бы предпочла воду — пить хочется.

— Ну ладно, француженка, будет тебе к обеду бокал ледяной воды.

Стас поставил бутылку на барную стойку и направился к большому, похожему на железный банковский сейф холодильнику и, изучив его содержимое, достал из необъятных недр пластиковую бутылку с надписью «Буратино».

— О нет, спасибо, я хочу простой воды, не газировки, — сказала Катя.

— А ты не смотри на этикетку, здесь родниковая вода. Мы вчера несколько бутылей набрали из источника, что рядом с местной церквушкой. Ребята и с собой увезли. Некоторые специально за этой водой сюда из города гоняют, святая вода, говорят, лечебная. «Аква минерале» с ней и сравнивать нельзя.

Стас налил ей полный стакан, и Катерина жадно приникла к его краю.

Пока Катерина оглядывалась по сторонам и с удовольствием попивала воду из стакана тонкого матового стекла, Стас сервировал обед на низеньком столе, стоявшем около большого дивана.

— Прошу к нашему шалашу, — весело воскликнул он и широким жестом пригласил ее за стол.

Катя опустилась на диван и тут же провалилась в мягкость сиденья. От неожиданности она ойкнула и рассмеялась. Стас сел рядом:

— С чего начнем?

Катя оглядела стол. На одном большом блюде красовались янтарные ломтики рыбы, на другом — мясные деликатесы — тонкие, почти прозрачные кружочки салями и белая, в розовых прожилках, грудинка; в маленькой стеклянной плошке плавали в рассоле большие блестящие маслины, ярко-красные помидоры, порезанные кусочками, лежали прямо на салфетке. Стас занес вилку над глубокой миской, наполненной дымящимися спагетти, посыпанными тертым сыром.

— Я тебе накладываю, скажешь, когда будет достаточно.

— Спасибо, — поблагодарила Катя, — хватит.

Стас положил рядом с расползающейся горкой спагетти несколько ломтиков колбасы и грудинки и передал ей.

— Остальное бери сама. Мы вчера с ребятами славно оттянулись — много пива выпили, а продуктов осталось — полный холодильник. Так что налегай.

Стас подмигнул ей и с шумом втянул в себя длиннющую макаронину, взглядом призывая гостью последовать его примеру.

Катерина накрутила на вилку извивающиеся «шнурки».

— Вкусно, — с удовольствием констатировала она. — Ты замечательный кулинар.

— Да нет, это Костян любит готовить, а я только разогрел.

— Все равно вкусно.

Она положила на тарелку несколько маслин, которые до сих пор она никогда не пробовала, и их вкус показался ей несколько необычным — солоноватым, тягучим, немного вязким. Она поддела вилкой кусочек рыбы. О! Вот это то, что ей очень понравилось, — нежный кусочек просто растаял у нее на языке.

— Что за рыба, Стас? У нее удивительный вкус.

— А у тебя губа не дура. Это семга. Пятьсот рублей за килограмм.

Катю покоробило это замечание, и она невольно отдернула руку.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся парень, — ты не тушуйся, за все уплочено, — и положил ей на тарелку еще несколько кусочков.

Его меркантильность неприятно поразила ее, и она больше не почувствовала неповторимого нежно-пряного вкуса деликатеса. Она вообще не любила говорить о деньгах. Конечно, она знала, что каждая вещь, любой продукт имеет свой денежный эквивалент, но не любила, когда ей об этом напоминали.

Ее отец всегда неплохо зарабатывал, но был несколько скуповат, и всегда, когда делал подарки, напоминал в воспитательных целях, что он работал столько-то дней или месяцев, чтобы они могли пользоваться этими вещами. За воскресным семейным обедом они с матерью могли долго обсуждать, кто из соседей и по какой цене купил что-либо из вещей. Катю это всегда раздражало. Она считала, что деньги и вещи — это не предмет разговора. И сама она никогда не держала в памяти суммы, потраченные на покупки, заплатила — и забыла.

Стас поднялся, взял с барной стойки синюю бутылку, помощью какого-то сверкающего приспособления открыл ее и поставил на столик.

— Но теперь-то ты не откажешься? — Стас налил в ее пустой стакан немного вина.

Катя чуть-чуть отпила.

— Приятное и легкое. Вероятно, полусухое или полусладкое?

— Да, вроде того, — подтвердил Стас и добавил: — К тому же недорогое.

Напоминание о деньгах опять резануло ее слух, и она поставила стакан на стол.

— А мне оно не очень, я предпочитаю пиво, жаль, что его не осталось. — И Стас деловито наполнил свой стакан вином. Он не заметил, что у девушки испортилось настроение.

— Ну что… — он сделал паузу. — Давай на брудершафт за любовь и дружбу.

И, не дожидаясь ответа, вложил ей в руку стакан с вином, поднял свой, и они стали пить, соприкасаясь локтями. Его пронзительный взгляд смутил ее, большие зрачки, окруженные синим ореолом, немигающе смотрели в ее глаза. Она опустила глаза и поставила пустой бокал на стол. Это как будто послужило сигналом для мужчины. Его губы буквально впились в ее рот требовательно и властно. Катерину внезапно захлестнула непонятная волна страха. Его руки проскользнули под подол халатика.

— О! Да ты уже готова! — Стас неприятно хохотнул. — Давай раздвигай ножки, Чип и Дейл спешат на помощь.

И он стал стягивать с себя шорты.

Катя попыталась было встать, но коротким движением сильной руки Стас толкнул ее, и она опять плюхнулась на диванные подушки.

Глаза Стаса сверкнули холодом.

— Не люблю я вот этих лишних движений. Хватит из себя целку корчить.

Циничная, вульгарная фраза, произнесенная сквозь зубы, ошпарила ее. Она посмотрела в побелевшее лицо Стаса — оно было злым и напряженным. Жуткий, вяжущий страх, проступивший испариной по всему телу, сковал ее, а голова закружилась от хоровода мыслей.

И как она не распознала в этом красавце мерзкого и пошлого типа, который рассматривает женщин только с точки зрения удовлетворения собственной похоти! По большому счету, ему было совершенно наплевать, кто был с ним рядом, ему не интересны были ни ее желания, ни то, получит ли она удовольствие, — наверное, поэтому и ласки его были столь жестки и быстры.

— Ну что, наверх пойдем? Понежимся в спаленке? — Стас словно не замечал охватившей ее паники. — А хочешь я завяжу тебе глазки, и ты сможешь представить, что не один мужик с тобой, а целая рота.

И он самодовольно захохотал. Он был настолько уверен в своих талантах, что даже не мог себе представить, насколько был сейчас отвратителен.

— Хорошо, ладно, только дай мне пару минут, — она отвечала ему машинально, стараясь заглушить страх. «Что же делать? Что? Что?» — вопросы молоточками стучали в висках.

— Душ хочешь принять? Что, жарко тебе, вон как взмокла, — с противной усмешечкой сказал парень.

— Да-да, конечно… — Вдруг она осознала, что это может быть ее спасением. Душ, вероятнее всего, во дворе, и она постарается улизнуть.

— Прямо у двери туалет с душем — увидишь. Или рядом со спальней есть ванная. Может, вместе примем? — Стас вальяжно развалился на диване и, по-видимому, ему-то как раз не очень хотелось добираться до ванной.

— Нет-нет, я сама, я быстро. — Катя вскочила с дивана и, стараясь не выдать охватившего ее волнения, поспешила к выходу. «А что, если там замок и я не смогу открыть?» Эта мысль заставляла ее сердце биться в десять раз быстрее.

Дверь была закрыта на засов. Мысленно поблагодарив судьбу, она с усилием потянула в сторону плоскую полоску стали, но, когда наконец удалось отодвинуть засов, тяжелая рука опустилась на ее плечо. Она резко обернулась. На нее смотрели налитые кровью глаза.

— Ты ошиблась дверью, крошка.

Он одним рывком притянул ее к себе за подол халата, и пуговицы, как сухой горох, посыпались на пол.

Катя инстинктивно попыталась запахнуться, но тут рука Стаса взметнулась, и он ударил ее по щеке. Слезы брызнули из ее глаз.

— Опомнись, шлюха, хватит кочевряжиться, а то хуже будет.

Его лицо исказилось от злобы, и его былая красота словно испарилась. Ее внимание приковал его рот, ощерившийся в злобной усмешке. Губы растянулись, обнажив частокол мелких зубов.

«Как пиранья», — мелькнуло у нее в голове. Катя прикрыла глаза от страха, руки безжизненно упали вдоль тела, ноги стали ватными. Она прислонилась спиной к двери, чтобы не упасть, и казалось, что она вот-вот потеряет сознание.

Мужчина принял это за покорность:

— Вот так-то лучше.

Катя услышала звук расстегиваемой «молнии».

Она собралась, согнула ногу в колене и, вложив всю свою ненависть в одно движение, ударила между ног.

— А! Сука!

Фигура мужчины сложилась пополам, и он рухнул на пол, руками придерживая место, где сконцентрировалась боль.

Катя, не помня себя от страха, распахнула дверь, выскочила во двор и устремилась к калитке. Господи! Калитку запирали несколько стальных язычков врезного замка. Она оглянулась, инстинктивно ощутив опасность за спиной. На нее мчалась, оскалив пасть, лохматая южнорусская овчарка. Катя схватила валявшееся рядом ведро, перевернула его вверх дном, оттолкнулась и, нащупав носком ступни едва видимую выпуклость в стене, взлетела на ограду. Пес громко лаял внизу. Хотя цепь была длинная, но он никак не мог добраться до нее. На крыльце показался Стас. Катерина, сгруппировавшись, прыгнула вниз, удачно приземлившись на ступни и ладони и пребольно ударившись коленкой о твердую землю, но, не придав этому значения, поднялась на ноги и стремглав бросилась вперед, придерживая полы халата. Она, задыхаясь, добежала до моста, там перешла на шаг, немного отдышалась, но, боясь преследования, снова побежала. Остановилась только тогда, когда увидела вдалеке свой дом. Прислонясь к легкой осинке, она постаралась восстановить дыхание. Когда ее сердце немного успокоилось, а дыхание стало ровным, она нащупала несколько чудом оставшихся на месте пуговок, кое-как застегнула халат и пошла по направлению к дому.

Рядом с забором, что высился около дома тети Сары играла Ксюшка. Ее партнером по игре на этот раз был Рекс. «Наверняка и хозяин поблизости. Для полного удовольствия мне только его и не хватает», — раздраженно подумала Катя и устало присела на пеньке в тени деревьев, растущих неподалеку от их дома.

Ксюшка, не замечая матери, увлеченно подавала команды:

— Апорт! — Она бросала палку, и Рекс со всех своих четырех лап мчался вслед, на лету подхватывал ее и приносил обратно. Девочка была явно довольна: — Умница, умница. — Она взяла палку из пасти собаки, присела рядом и погладила по голове: — А теперь дай лапу!

Рекс, чуть наклонив голову вправо, как бы делая одолжение, небрежно поднял правую лапу.

Девочка крепко ухватилась за нее.

— А теперь другую.

Пес недоуменно поглядел в раскрасневшееся лицо девочки.

— Не делай вид, что не понимаешь. — Ксюша укоризненно смотрела прямо в глаза собаке. — Дай лапу.

Рекс пристально посмотрел в глаза девочки. «Ну что делать с этим детенышем», — вероятно, подумал он и нехотя подал левую лапу.

Девочка от удовольствия даже взвизгнула и весело закружилась:

— Трам-там-там. Мы танцуем, трам-там-там.

Пес нехотя перебирал задними лапами, чтобы удержать равновесие.

— Ксюша, ты зачем собаку мучаешь, — укоризненно сказала Катерина, выходя из тени деревьев, удостоверившись, что Ксения одна.

— Ой, мамочка, ты вернулась. — Девочка опустила собачьи лапы и с радостью бросилась навстречу, так что ее мышиные хвостики-косички заплясали в воздухе. Она уткнулась личиком маме в живот, и Катя невольно улыбнулась. Она гладила девочку по светлым, уже чуть выгоревшим волосам, и слезы катились по ее щекам. — Мама, что с тобой? Ты плачешь? — Ксюша подняла голову и теперь встревоженно смотрела на нее.

Катя смахнула слезы, присела на корточки и поцеловала дочку в нежные, румяные щечки.

— Да ничего, просто упала и немного ушиблась.

И правда, на правом колене уже расползался большой багровый синяк.

— Надо быстро пятак приложить, — деловито заметила Ксюша.

— Да где ж я такой большой пятак найду? — засмеялась Катерина. — Хотя, пожалуй, холодный компресс мне не повредит.

Она взяла небольшое полотенце, что висело рядом с рукомойником, и пошла к колонке рядом с соседним домом. Больное колено начало давать о себе знать, и Катя слегка прихрамывала. Подставив под холодную струю воды ногу, она промыла ранку, намочила полотенце, обвязала его вокруг колена и вернулась к дому.

— Мам, а я сегодня на рыбалку ходила. — Ксюшка подбежала к ней и взяла ее за руку.

— Что? На какую еще рыбалку? — недоуменно спросила Катя.

— А мы с тетей Сарой пошли к соседке и по дороге встретили дядю Диму с Рексом и удочкой.

Катя отметила про себя, что девочка наверняка лукавит и все произошло не случайно. Ведь недаром она сегодня отказалась сопровождать мать на речку. Но сердиться, глядя на лучащееся счастьем лицо девочки, не было сил, к тому же она с ужасом представила, что могло бы произойти, окажись ее дочка вместе с ней в доме этого мерзавца…

— Кто был с удочкой, Рекс? — все еще не в силах отогнать мысль об этом, невпопад спросила Катерина.

— Ха-ха-ха, — звонко рассмеялась Ксюша. — Ой, не могу! Рекс с удочкой! — Она отпустила мамину руку и даже присела от смеха. — Ха-ха-ха!

— Ну остановись ты, неугомонная, рассказывай дальше. — Катя улыбнулась дочке.

Ксюшка, с трудом подавив желание рассмеяться вновь, продолжила:

— Дядя Дима пошел на рыбалку и взял меня. Он закинул удочку и поставил на берег, а я ее взяла. Удочка вдруг как задергалась. И мы с дядей Димой вытащили во-от такую рыбину.

Она остановилась и широко развела руками, как это делают все рыбаки, показывая величину своего улова.

Катя недоверчиво посмотрела на расстояние между маленькими ладошками.

Ксюшка, видя реакцию мамы, уменьшила расстояние вдвое.

— Мам, не веришь? Пойдем быстрее, я тебе покажу. У нас даже не одна, а целых пять рыбок. Две большие и три маленькие. — И она потащила мать по направлению к дому.

— Да ты не торопись, не опоздаем, — урезонивала ее Катя.

— А! Не опоздаем! А вдруг тетя Сара уже их всех пожарила?

Девочка отпустила руку матери и бросилась бежать, за ней последовал Рекс. Катя же неторопливо закрыла за собой калитку на щеколду, вошла в дом и переоделась. Чтобы скрыть синяк, она надела бриджи. Ярко-желтая майка контрастировала с ее никак не желавшей загорать кожей. Катя внимательно посмотрела на себя в зеркало. На лице синяка не было. Слава богу, подумала она.

— Мам, ну ты где? — возникла на пороге Ксюша. — Мы тебя ждем, а ты тут перед зеркалом вертишься, — укоризненно попеняла она матери и, схватив ее за руку, потянула за собой.

Но они успели вовремя. На небольшом столике, что стоял прямо за домом, на развернутой газете лежал, сверкая чешуей, большой лещ с уже выпотрошенным брюхом. Ксюшка не преувеличивала, показывая размеры рыбины.

Дмитрий вытирал острый нож о газету:

— Вот смотрите, какой у нас с Ксюшей улов.

Девочка подбежала к нему сзади и, подпрыгнув, крепко обняла за шею. Губы Дмитрия расплылись в улыбке, глаза его светились нежностью.

— Ксения, осторожно, дядя Дима может порезаться, у него в руках нож, — предупредила дочку Катерина.

Катя вздохнула. Что же поделать, если девочка инстинктивно пытается найти замену своему отцу. Слезы подступили к ее глазам, и она, стараясь казаться спокойной, сказала:

— Ладно, пойду прилягу, я сегодня много плавала, устала.

Она резко повернулась и быстрым шагом направилась к дому, еле сдерживая рыдания, рвущиеся из ее груди.

Дмитрий внимательно смотрел ей вслед. Он заметил, в каком состоянии находилась молодая женщина, но не знал причины, вызвавшей эти слезы, и чувствовал, что сейчас ее лучше оставить одну.

Оказавшись наконец в комнате, Катя бросилась на кровать и дала волю слезам. У нее было такое чувство, словно это ее выпотрошили, как ту рыбу, что поймал сегодня утром Дмитрий. Как она могла так обмануться? Что заставило ее сблизиться с этим человеком: голод давно не знающего ласки тела или жажда любви ее души? И в чем ее ошибка, почему от нее отказался муж? Почему он ушел от своей семьи, бросил дочь, которая так нуждается в его любви и заботе?

Вопросы бешеным хороводом проносились в ее голове, но искать ответы на них у нее сейчас просто не было сил. Постепенно слезы иссякли, рыдания стихли, и она незаметно для себя заснула: ее измученные тело и душа просили отдыха.


— Соня-засоня, вставай! — курносая лукавая мордашка возникла у нее перед глазами. — Мы уже давно ужин приготовили, а ты все спишь и спишь. — Дочка укоризненно смотрела на нее.

Катя закрыла и снова открыла глаза. За окном яркий день перешел в легкие сумерки. Она сладко потянулась:

— Боже! Как я долго спала!

Присев в кровати, она коснулась голыми ступнями прохладного пола.

— Мамочка, достань мне, пожалуйста, платьице в цветочек.

— Зачем? — удивилась Катя, пытаясь стряхнуть с себя липкие остатки сна.

— Я хочу быть красивой.

— Ты и так у меня красавица, когда чистенькая. — Катя улыбнулась. «Все же я очень счастливая, ведь у меня есть такая замечательная дочка!» — думала она, глядя, как Ксюшка стаскивает с себя футболку.

— Мам, я чистенькая, но платьице ты мне все равно достань! — Ксюшка в нетерпении переминалась с ноги на ногу.

— Ох, ну хорошо-хорошо. Будет тебе платьице. — Катя встала и вынула из комода белое, из жатого, в мелкий цветочек, хлопка платье.

Ксюшка легко выпрыгнула из шорт и с готовностью подставила руки.

— Руки вверх — штаны наверх! — Она продела тонкие ручки в отверстия рукавов-фонариков.

Катерина поцеловала Ксюшку в носик, натянула на худенькую фигурку платье и поправила складки пышной юбки.

— Мам, пошли скорее, там уже все за столом сидят.

— Дай я хоть лицо сполосну.

— Только ты недолго, — попросила Ксюша, — мы тебя ждем.

Катя взглянула на себя в зеркало и ахнула. Лицо опухло так, что вместо глаз остались одни щелочки, а нос стал похож на картошку. Она вышла во двор, плеснула в лицо холодной водой, потом, вернувшись в комнату, подвела карандашом глаза, чтобы хоть немного скрыть припухлость. Когда она вошла в комнату хозяйки, то поняла, почему девочке захотелось вдруг надеть красивое платье.

Стол был накрыт льняной вышитой скатертью, на нем стояли тарелки с привычной деревенской снедью, но в центре на деревянной подставке красовалась большая, накрытая крышкой чугунная сковорода. За столом спиной к ней сидел Дмитрий. Он, повернувшись, кивнул ей головой в знак приветствия. Тетя Сара стояла рядом. На ней было длинное темно-синее в белый горошек платье с белым кружевным воротничком.

Катерина оглядела себя: черные бриджи, мятая желтая майка. Она пожалела, что не надела чего-нибудь понаряднее.

— А что, праздник какой? — спросила она, смущаясь.

— Да не стой на пороге, проходи, садись к столу, — поторопила ее хозяйка, — а то все простынет.

Кате ничего не оставалось, как принять приглашение. Хозяйка разложила по тарелкам дымящийся картофель.

— Жаль, что молодая картошка еще не поспела — поздняя что-то в этом году, — сказала она и села рядом с гостями. — Но вы маслица добавьте и укропчика — и вкуснее будет.

Ксюшка тут же потянулась к блюдечку, на котором зеленой горкой лежала пахучая травка.

— Мам, бери укропчику, — попросила Ксюшка, — это я собрала и порезала, — похвалилась она.

Катя посыпала картофель укропом, взяла вилку и попробовала:

— Действительно, очень вкусно, летом пахнет.

— Ох! Да что ж вы голый картофель-то едите, — заохала хозяйка, — у нас же рыба приготовлена! — Она подняла крышку, и взору предстали золотистые кусочки жареного леща.

— Накладывайте, накладывайте себе, — засуетилась тетя Сара, а сама направилась к старому урчащему холодильнику. Пошарив в его глубине, достала красивую, фигурного стекла, бутылку. — Ну вот! — вновь садясь, произнесла хозяйка. — Теперь все на столе.

Дмитрий взял в руки бутылку и удивленно вскинул густые брови:

— Тетя Сара, откуда у вас «Камю»?

— Да это мой старшой привез, еще в Новый год. Он же такой, как ты, почти вовсе не пьет. А ему туристы всякие подношения делают. Он говорит, что это ему иностранцы подарили. Больно им понравилось, как он их водил по всяким заповедным местам. Он у меня молодец, все знает, все расскажет-покажет.

— Тетя Сара, а все же по какому случаю? — поинтересовался Дмитрий.

— Ну, во-первых, гости дорогие уважили, рыбку принесли. А во-вторых, день рождения у моего младшого в прошлый понедельник был, а я ни с кем не отметила. Хоть опосля да поздравимся, с людьми добрыми всегда приятно, — объяснила она и налила янтарную жидкость в три маленькие хрустальные рюмки.

— А мне, а мне? Я тоже хочу поздравиться, — затараторила Ксюшка.

— Мала еще, — добродушно заметила хозяйка, но встала и принесла кувшин и граненый стеклянный стакан: — На тебе, тоже чокнись.

Катя недоуменно посмотрела на нее.

— Да не беспокойся, это квасок, — успокоила ее тетя Сара. — Ну давай, Дмитрий, с тебя тост.

Едва Дмитрий поднял рюмку, как Ксюшка легко стукнула о ее край своим стаканом и с готовностью повернулась к матери.

— Да не лезь ты поперек батьки, — остановила девочку хозяйка. — Говори, Дмитрий.

Дмитрий подождал, пока все поднимут рюмки, и произнес степенно, неторопливо проговаривая каждое слово:

— Уважаемая Сара Демьяновна! Хочу вас поздравить с рождением вашего сына Сергея. Здоровья ему богатырского, счастья молодеческого; пусть служба ему будет не в тягость, а в радость. И пусть мать гордится своим сыном.

— Спасибо на добром слове. — Хозяйка протянула свою рюмку, все чокнулись. Тетя Сара быстро опрокинула свой коньяк, чуть зажмурилась, крякнула и потянулась за огурцом. Ксюшка сделала то же самое. Катерина, не торопясь, смаковала жгучую влагу, ощущая приятное послевкусие дорогого напитка и тепло, разливающееся по всему телу. Дмитрий же поднес рюмку к носу, понюхал, и слегка пригубив, хотел поставить ее на стол.

— Нет-нет, дорогой, — остановила его хозяйка, — первую тостовую — до конца.

Дмитрий улыбнулся одними глазами, но подчинился.

— Вот так-то лучше, — удовлетворенно сказала тетя Сара, — теперь и рыбки вкуснейшей покушаете на здоровье с аппетитом.

Рыба действительно была нежна и вкусна. Ели они молча, наслаждаясь. Ксюшка хотела было заговорить о чем-то, но Дмитрий ее остановил:

— Ешь молча, в речной рыбе много мелких косточек, так что недолго и подавиться.

Катерина невольно отметила про себя, что девочка беспрекословно подчиняется этому большому и сильному мужчине. Обычно, когда Катерина делала ей замечание, дочка непременно задавала ей множество «почему», прежде чем выполнить указание матери. А бывало, и не раз, полностью игнорировала ее слова. Катя невольно вздохнула: все же трудновато ей будет одной воспитывать свое вольнолюбивое дитя.

— Ну давайте еще по одной, — предложила хозяйка, — Дмитрий, наливай. Теперь я скажу.

Дмитрий разлил по рюмкам коньяк. Тетя Сара подняла голову и с легким волнением произнесла:

— Много лиха я в жизни повидала и вот что вам скажу: нужно всегда верить в добро. Зла в мире много, можа, и поболе, чем добра. — На секунду она задумалась и с легким вздохом добавила: — Поэтому всем добрым людям и нужно держаться вместе да друг другу пособлять. Так давайте выпьем за всех за нас.

— За нас, за нас! — подхватила Ксюшка, которая уже успела налить квасу в свой стакан.

Хозяйка выпила, закусила и, сложив руки под грудью, запела:

Я любила гармониста,
Гармониста тешила.
Я ему через плечо
Сама гармошку вешала.
Голос у нее был чудесный — низкий и сильный. Она пела, не глядя ни на кого, и в то же время как будто видела того, о ком пела. На щеках ее проступил румянец, глаза заволокло печалью, а брови взметнулись вверх, отчего лицо ее казалось всем им, сидящим за столом, немного удивленным и моложавым.

Хуже нету того дела.
Как гармонщика любить:
Хоть какая непогода,
Надо слушать выходить.
Катя смотрела в лицо женщины, стараясь угадать, какие картины проходят у той перед глазами. Может, она вспоминает свои тайные свидания и первые поцелуи? Или девичьи посиделки? А может, сватовство?

Гармониста я любила,
Не попала за него,
Не хватило…
Тетя Сара внезапно оборвала песню, плеснула себе в рюмку коньяку, закрыла глаза и выпила одним махом.

— Ну что вы как пришибленные? — немного погодя воскликнула она веселым голосом, но глаза ее еще не поспели за этим весельем. — Давайте что-нибудь пободрее. Кто частушки знает?

— Я! — встрепенулась Ксюшка. Она выскочила из-за стола, встала на середину комнаты и, подбоченясь, запела звонким голоском, притопывая ножками, обутыми в мягкие тапочки, так что стука каблуков не было слышно:

Ой топну ногой
Да притопну другой.
Сколько я ни топочу —
Все равно плясать хочу!
Я и так, я и сяк,
Я и зайчиком.
Почему же не сплясать
С этим мальчиком!
На последнем слове она подбежала к Дмитрию, схватила его за руку и потянула на середину комнаты, приглашая его выступить с ней в паре.

Дмитрий несколько замешкался, потер висок, потом лукавая мальчишеская улыбка озарила его лицо и он запел, грубо фальшивя, но весело и громко:

Что за рыбка, за ерши,
У нас девки хороши;
Что за рыба — косточки,
Лучше есть подросточки!
Он притопнул ногой и легко коснулся плеча девочки. Ксюшка не растерялась:

Ох, сердечко болит,
Отчего — не знаю.
Научите, как любить,
Я не понимаю!
Она опять топнула ногой и весело кивнула головой Дмитрию.

Он в растерянности молчал. Потом рассмеялся и поднял руки:

— Сдаюсь, сдаюсь на милость победительнице!

Неожиданно к нему на помощь пришла тетя Сара.

Своим чистым, сильным голосом со своего места она пропела:

Песня вся, песня вся,
Ее не наставишь.
А кого любить нельзя,
Того не заставишь!
— Тетя Сара, так нечестно, — обиженным голосом сказала девочка. — Сейчас очередь дяди Димы.

— Да я больше не знаю, — сказал Дмитрий, садясь за стол.

— А я знаю, много знаю, — похвасталась девочка и опять запела:

Опять пошла,
Не сидеть пришла!
Пришла веселиться.
Мне нечего стыдиться!
Пожилая женщина с видимым удовольствием глядела, с какой радостью поет девочка, и, чтобы поддержать ее, запела опять:

Ты пляши, ты пляши,
Ты пляши, не жулься!
Если жалко туфлей,
То поди разуйся!
Ксюша кивнула, словно благодаря, и опять зазвучал ее веселый голосок:

Ну какие нынче годы,
Ну какие времена —
Не берут девчонок замуж:
Больно мелки семена!
Все невольно рассмеялись и захлопали в ладоши.

Девочка сделала широкий жест рукой и поклонилась.

— А откудова столько частушек знает твоя девчушка? — поинтересовалась у Катерины хозяйка.

— Да у них в детском саду был фольклорный праздник. Так Ксюха не только свою частушку выучила, но, наверное, и все, что другие ребята пели. У нее прекрасная память на рифмы.

Катя, конечно, невольно гордилась своей дочерью, у которой было уникальное, как и у всех одаренных детей, восприятие жизни, и она не раз удивляла мать своей способностью видеть мир иначе, чем остальные.

Сумерки за окном сгустились, и в комнате стало темно.

Тетя Сара поднялась из-за стола, включила свет и стала собирать тарелки. Катерина помогла ей расставить чайную посуду. И только когда хозяйка разлила по чашкам терпкий, ароматный чай, завязалась неторопливая беседа. Хозяйка рассказывала о своей деревенской жизни, о будущем сенокосе, где и кому выделена делянка.

— Можа, кто из сыновей приедет, — с надеждой сказала она, — мне одной не справиться — ведь надо сена для Звездочки на всю зиму накосить.

— Вы, Сара Демьяновна, не беспокойтесь. Если сыновья не приедут — я помогу, — заверил ее Дмитрий. — Когда у вас сенокос?

— Судя по погоде, через недельку-другую.

— Я номер телефона оставлю, если в город поеду. Вы не волнуйтесь, может, и мои друзья помогут.

— А ты частенько, что ль, в город наведываешься? — спросила тетя Сара.

— Случается, что срочные дела надо делать.

— И много ли таких дел, что без тебя не могут управиться?

Дмитрий наклонил голову, чтобы скрыть улыбку:

— Да бывают…

— И много ли платють, что ты мотаешься туды-сюды? Не ближний, чай, свет.

— Да сколько заработаю, столько и получаю.

— А, — понимающе кивнула хозяйка, — как у нас говорят: «Что потопать — то полопать».

— Ваша правда, Сара Демьяновна.

— А в чем ваша работа заключается? — поинтересовалась Катерина.

— А дядя Дима дома строит, — вмешалась Ксюшка, — большие-пребольшие. Вы мне покажете, дядя Дима?

Дмитрий внимательно посмотрел на девочку:

— Конечно, и те, что построил, и те, что сейчас строю.

— Так ты что, строитель? — полюбопытствовала тетя Сара.

Дмитрий кивнул:

— Да вроде того.

— А я думаю, ты сторожишь, а ты достраиваешь домик-то. Хозяин небось на тебе хорошо экономит — и присмотришь, и тихонечко за лето все достроишь.

— Не беспокойтесь, тетя Сара, мне здесь хорошо, душа отдыхает, — сказал Дмитрий и встал из-за стола. — Спасибо вам на добром слове и за угощение, но мне пора.

— А можно я вас до мостка провожу? — вскочила Ксюшка. — Мам, пойдем погуляем еще чуть-чуть.

— Идите, идите, — заторопила гостей хозяйка. — Мне надо еще кое-что по дому сделать, а вы только мешать будете.

Катя пытливо посмотрела в ее раскрасневшееся лицо и тоже поднялась из-за стола. Она уже начала привыкать к тактике сватовства пожилой женщины.

— Подождите меня на улице, я скоро, — попросила Катя, — только ветровку накину.

Когда она вышла за калитку, Дмитрий с Ксюшкой сидели на лавочке и о чем-то тихо беседовали. Рекс лежал рядом. Покоем и дружелюбием веяло от этой компании. Пес повернул голову в ее сторону, Ксюшка подбежала к матери, запела:

— Мамочка-красота, что ты дочке принесла?

— А чего бы ты хотела? — спросил Дмитрий, поднимаясь со скамейки.

— Это я так, для рифмы. Я вон какой живот наела, — девочка выпятила живот и погладила его, — как у бегемота.

— И где ты такого бегемота видела? — усмехнулась Катерина и взяла девочку за руку. — Пойдемте.

— А вы действительно дома строите? — чтобы начать разговор, спросила Катерина.

— Да, — коротко ответил Дмитрий и тут же сам спросил: — А вы чем занимаетесь?

— Я немного шью и вот… — она посмотрела на дочку, — ребенка воспитываю.

— Да-да-да, меня мама все воспитывает, воспитывает — и никак воспитать не может, — вмешалась в разговор Ксюшка, но продолжать не стала — взрослые вдруг рассмеялись. — Ну и ладно, — чуть обиженно сказала она, выдернула ладошку из материнской руки и побежала вперед по дорожке. — Рекс, за мной!

Рекс оглянулся на хозяина и, получив немое одобрение, помчался вслед за девочкой.

— Умная у вас собака, — сказала Катя.

— Есть такое. У Рекса хорошая родословная. Дорогой пес.

Напоминание о стоимости собаки неприятно задело ее, и продолжать разговор ей не захотелось. Так они и шли молча, наблюдая, как Ксюша вприпрыжку бежит впереди, а Рекс семенит с ней рядом. Дойдя до моста, Дмитрий протянул Катерине руку:

— До свидания. Приятно было провести с вами время.

Катя пожала протянутую руку, их глаза встретились, и она почувствовала невольное волнение от этого внимательного взгляда темно-карих глаз.

— И вам спасибо, — коротко ответила она и поспешно отняла руку.

Ксюшка тоже протянула руку. Дмитрий чуть наклонился и легко пожал ее ладошку:

— До свидания, Ксения.

— Дядя Дима, а завтра мы на рыбалку пойдем? — нерешительно спросила девочка.

— Как-нибудь в другой раз, завтра мне нужно в город, по делам.

— А когда другой раз будет? — В голосе Ксюшки прозвучали печальные нотки.

— Не знаю, — ответил мужчина, но, видя погрустневшее лицо девочки, погладил ее по голове и добавил: — Я быстро, к концу недели должен вернуться: одна нога здесь — другая там.

Услышав шутливое выражение, которое часто употребляла мать, Ксюша повеселела.

— В конце недели… — наморщила она носик, и на ее лице появилось лукавое выражение. — О-очень ноги у вас длинные!

Дмитрий рассмеялся, подозвал Рекса, и они направились в сторону моста.

Ксюша грустно посмотрела вслед, взяла маму за руку и сказала:

— Ладно, пойдем и мы домой.

Но долго грустить она не умела и через минуту уже бежала вприпрыжку впереди матери, напевая:

Ножки, ножки
Бегут по дорожке.
Раз упала, два пропала —
Вот вам две картошки!
Ксюша любила складывать случайные слова в рифму, так что песенки выходили веселые и забавные.

ГЛАВА 5

На следующий день после завтрака тетя Сара решила тоже сходить на речку:

— Девчата, составьте мне компанию, я нонче тоже хочу искупнуться.

— Ура! На речку пойдем! — И Ксюшка, помчавшись в комнату, вытащила из комода свой ярко-оранжевый купальник, что Катя приобрела ей в «секонд-хенде», и, быстро скинув одежду натянула его на себя. — Мам, а ты круг с рыбками у тети Шуры взяла?

— Нет, доченька, это круг Саши. И к тому же на кругу только в море плавают, а в речке течение сильное, может и унести.

— Куда унести? В омут, где русалки водятся? И водяной? — испуганно спросила Ксюша.

— Да нет, — успокоила ее Катя, — русалки и водяные водятся только в сказках. Унести может на середину речки, где очень глубоко и вода холодная. Поэтому ребята на отмели плещутся, да и вода там теплее.

— Ребята? — Девочку это замечание явно заинтересовало. — Какие ребята? Дети?

— Да, — подтвердила мать, — местная детвора.

— Мама, собирайся быстрее, — заторопилась Ксюша. Она явно соскучилась по общению со сверстниками.

Кате не хотелось идти на речку, она опасалась встречи со Стасом. Но подумала, что в компании хозяйки и дочки она будет чувствовать себя уверенней. Да и вряд ли Стас сам захочет продолжить с ней общение. Она еще раз вздохнула по красивому утерянному купальнику и надела старый.


На этот раз они расположились поближе к воде. Здесь было шумно, но Катерина испытала некоторое облегчение, увидев вокруг много детворы. Дочка скинула шорты и майку и ринулась в воду, а через несколько минут ее звонкий голосок слился с другими ребячьими голосами — девочка легко входила в любую детскую компанию.

Тетя Сара, один раз окунувшись, полежала на солнышке, пока не высох ее купальник, и засобиралась.

— Вы куда? — встрепенулась Катя.

— Да надо еще за мосток сходить. Я тут яйца подсобрала за неделю, надо бы продать, а то селедочки захотелось. Вот деньги выручу и на базар схожу.

— Так я дам вам деньги, вы не беспокойтесь, я расплачусь, — засуетилась Катерина.

— Да разговор не об том. Все равно ведь яйца все не съедим. Куды их девать? И людям мило свеженькие яйца поесть, и мне прибыток. Да ты не беспокойся, нам я тоже оставила…

Она вынула небольшую корзинку из тени кустарника и, пожелав Кате не перегреваться на припекавшем уже солнце, ушла.

Катя встала и огляделась. Ее встревожило, что голоса ее девочки не было слышно. Но она быстро успокоилась — ярко-оранжевый купальник был виден даже из-за кустов.

— Ксюша, — позвала она, — подойди сюда.

Девочка не сразу услышала голос матери. Но после третьего окрика прибежала.

— Мам, мы там ужа нашли! Он такой длинный и скользкий. — Глаза девочки весело блестели от возбуждения. — Ты не бойся, я рядом, мы с ребятами играем.

— Хорошо, хорошо. Давай-ка намажемся кремом от солнышка.

Девочка, сгорая от нетерпения, прыгала на месте, оглядываясь на кусты, где мелькали голые спины ребятишек. И как только мать ее отпустила, стремглав бросилась к своим новым приятелям. А Катерина немного поплавала и опять растянулась на полотенце, подставив солнцу уже не такую бледную, как прежде, кожу.


— Ну что, нимфа долбаная, опять загораешь?

Катя как ошпаренная села. Она даже не заметила, как задремала.

Стас сидел рядом и ехидно улыбался. Он уже снял с себя рубашку и положил рядом.

— За такие шуточки и прибить можно.

Катя только хлопала глазами от неожиданности.

— Ну да ладно, на первый раз прощаю. Не знаю, что вчера на тебя нашло, убежала и даже купальник с книжкой забыла.

Парень бросил рядом с ней ее полиэтиленовый пакет.

— Спасибо, — растерянно поблагодарила Катя и убрала пакет за спину, старательно пряча глаза.

Она недоумевала, как можно после вчерашней жуткой сцены продолжать отношения.

Она посмотрела на Стаса. Он был таким же красивым, как и в день их знакомства. Ни тени сожаления, раскаяния или злобы не было на его лице. Или он прекрасно владеет собой, или просто глуп, подумала Катя. Она еще раз заглянула в чистые, небесно-голубые глаза Стаса, пытаясь понять, что скрывается за этим безмятежным взглядом. Но глаза его были пустыми и холодными.

— Да ладно, я не сержусь, — Стас дотронулся до ее плеча. — Ты бы просто сказала, что не хочешь.

— А я тебе говорила, но ты не слышал. — Катя вскинула голову, и глаза ее гневно блеснули.

— Не сверкай глазами, русалка, — попросил ее Стас, — женщин разве можно понять, у женщин «нет» означает «да».

— А тогда что означает «да»?

Он засмеялся, так что опять показался частокол его мелких зубов. Смех прекратился так же внезапно, как и начался. Он повернулся к ней всем корпусом, и на этот раз его лицо было жестким, а глаза ледяными.

— «Да» означает «да». Ты же первый раз легко дала. Что второй-то раз заерепенилась?

Его губы неприятно растянулись в усмешке. Он протянул руки и попытался обнять ее. Катя инстинктивно отпрянула, от омерзения передернув плечами, и резко сказала:

— Мое «нет» всегда означает «нет», но для тебя и мое «да» отныне будет означать только «нет».

— Мама-а-а-а! — Из-за кустов выбежала Ксюшка и стремглав кинулась к матери. — Мама, меня Васька ужом пугает!

Она споткнулась о кочку и плюхнулась прямо на расстеленную рядом с мужчиной одежду.

Девочка поднялась. Катя невольно бросила взгляд: на нежно-белом поле отчетливо были видны темно-коричневые отпечатки детских ладошек.

Стас даже задохнулся от неожиданности.

— Б…! Ты знаешь, сколько эта рубашка стоит?! — заорал Стас, и его лицо исказила гримаса: глаза, казалось, вылезли из орбит, на лбу вздулись вены, рот перекосился и на губах выступила слюна. Он повернулся к девочке, которая с ужасом смотрела на грязную рубашку.

— Я-я-я не хотела… — залепетала Ксюша, растерянно мигая ресницами.

Он схватил девочку за косичку и пригнул к рубашке так, как делают хозяева, когда учат шкодливого котенка.

— А-а-а! — закричала девочка то ли от боли, то ли от страха.

Горячая волна гнева подбросила Катю с места — она, как любая самка, кинулась защищать своего детеныша. Но Стас одним движением руки откинул ее прочь. Она упала, стукнувшись затылком о камень, черные круги поплыли перед ее глазами, и она потеряла сознание.


…— Мамочка, мамочка…

Катя открыла глаза. Зареванное личико Ксюши было прямо над ней. Голова раскалывалась. Она повела рукой — на лбу лежало мокрое холодное полотенце.

— Мамочка, не закрывай больше глазки, ладно? — Девочка доверчиво смотрела на нее. — Ты ведь не умрешь? Нет?

Катя постаралась улыбнуться, несмотря на дикую боль в затылке.

— Ксения, не говори глупости, — раздался рядом уверенный мужской голос. Катя попыталась посмотреть и опять невольно прикрыла глаза — слишком сильной была боль. Рядом сидел на корточках Дмитрий, с тревогой глядя на нее. — Мама сейчас немного отдохнет, а ты иди играй.

Девочка повернулась к Дмитрию:

— А тот дядька больше не придет?

— Нет, малыш, он уехал далеко.

— Навсегда?

— Навсегда.

— Правда-правда? — уже веселее спросила девочка.

— Конечно, правда.

— Дядя Дима его победил, вот так!

Девочка с победным видом оглянулась на робко стоящих рядом мальчишек.

— Идите, идите, — Дмитрий махнул рукой, — не мешайте.

Ребята нехотя отошли. Сначала они еще со страхом поглядывали на распростертое на песке тело женщины и сидящего рядом мужчину, а потом игра опять захватила их, и веселые детские голоса вновь зазвучали над берегом. Правда, Ксюшка время от времени подбегала к матери — убедиться, что с ней все в порядке.

Через некоторое время Кате стало чуть легче, боль притупилась.

— А как вы здесь очутились, вы же хотели уехать в город? — поинтересовалась она, все еще морщась от боли.

— Я было уже собрался, да решил напоследок искупаться. А тут эта тварь… — И Дмитрий задохнулся от гнева. — Я знаю парня, у кого этот мерзавец работает. Он его в порошок сотрет. У Константина своих трое, последний вот только родился. И если хозяин узнает, что этот подонок женщину с ребенком обидел…

Голос Дмитрия звучал жестко.

— И что? — У Кати невольно сжалось от страха сердце, Дмитрий внимательно посмотрел в ее испуганные глаза.

— Плохо ему будет, — тихо ответил он. — Ему нужно теперь очень быстро отсюда исчезнуть. Я его предупредил. Надеюсь, что он не такой дурак. Эта тварь уже успела в городе наследить. Ему дали возможность отсидеться, поручили за домом приглядеть, но он и тут свою подлую натуру показал…

— Так это не его дом? — Катя невольно вспомнила свое посещение.

— Нет, не его, — резко ответил Дмитрий. Но потом внимательно посмотрел в потемневшие от боли глаза женщины. По одной только фразе он понял, что то, что произошло с Катей, не было случайностью. — А ты слишком доверчива. Нельзя к первым встречным в гости ходить. Тем более нувориши всякие бывают. Кому богатство по труду досталось — кого, конечно, «у крана» перестройка застала, — а у кого руки по локоть в крови. Сама знаешь нашу российскую действительность.

Катя опять закрыла глаза. Она, конечно, видела, что люди по-разному живут: кто бедно, кто очень бедно, но есть и те, у кого денег вполне достаточно. Вот, например, у Славика. Но ведь Слава — хорошийчеловек, заботливый.

— Ладно, не буду тебя мучить. Как ты себя чувствуешь? Сможешь идти? — участливо спросил Дмитрий, убирая полотенце с ее лба.

Катя приподняла голову. Виски ломило, голова болела и немного кружилась.

— Я думаю, что как-нибудь доберусь, спасибо. Если вы торопитесь — идите, мне Ксюшка поможет.

— Да, Ксюшка — великая помощница, — усмехнулся мужчина и добавил: — Я сейчас машину сюда подгоню и отвезу вас. Пока лежи, старайся не делать резких движений. Я быстро.

— Одна нога здесь… — улыбнулась Катя.

— Другая — там, — подхватил Дмитрий.


…Неделю Катерина оставалась дома, опасаясь последствий падения. Но боль и головокружения прошли уже на второй день. Ксюша целыми днями теперь носилась по деревне, играя с местной детворой: в деревню на лето вывозили детей все, кто имел здесь родственников или свою дачу. Ребятишки стайками играли то в прятки, то в мяч, то в бадминтон, то находили другие только им понятные занятия. Ксюша возвращалась в дом только для того, чтобы поесть и поспать.

На следующей неделе в пятницу во второй половине дня приехал Дмитрий.

Катерина с хозяйкой в это время сидели на лавочке: Катя вязала, а тетя Сара перебирала пух.

— Ну как здоровье, красавица? — первым делом поинтересовался он.

— Нормально, — ответила Катя.

— Голова не болит, не кружится?

— Да не беспокойтесь вы. Тетя Сара меня чуть ли не неделю взаперти продержала. Все давно прошло…

— Прекрасно! — обрадовался Дмитрий. — Приглашаю сегодня вечером к себе. — Не все же мне у вас потчеваться.

— Спасибо на добром слове, — ответила тетя Сара. — Банька-то у тебя есть? А то в моей что-то не так — дымить начала. А косточки хочется погреть. С банькой и жизнь краше.

— Есть, конечно, затоплю. Вот только опасаюсь: можно ли Катюшке?

— Да можно! Я совсем здоровая, — возразила она.

— А точно ли? — засомневался Дмитрий.

— Да что же это такое? — рассердилась Катерина. — Вон и тетя Сара меня всегда за «легкотрудницу» держит, а на мне пахать можно!

— Ну ладно, — нехотя согласился Дмитрий. — Но в первый жар все равно тебе, Катя, нельзя. Приходите все втроем ближе к вечеру.

— Венички-то брать аль свои запасены? — поинтересовалась хозяйка.

— Есть свои. И березовые, и дубовые, — ответил Дмитрий.

— Как — дубовые? Откудова? — удивилась тетя Сара.

— На базаре купил.

— Не дело на веники деньги тратить, — покачала головой она, — вон у нас полный лес деревьев: и березки растут, и осинки. Рви веточки — не хочу. Ну да ладно, коль потратился, испробуем и дубовые. Я как Звездочку подою, так и придем. А ты заранее запарь венички-то, чтоб ароматнее были.

— Запарю, тетя Сара, не беспокойтесь.

И Дмитрий, простившись, направился к калитке.

…В обед Катерина предупредила дочку, что вечером они все пойдут в гости к Дмитрию.

— Ура! — закричала от радости девочка. — А Рекс тоже там будет?

Катя рассмеялась:

— Ты что, хочешь в баню с Рексом идти?

— А он что, — удивилась Ксюша, — грязный будет?

— Нет, он в речке моется.

— Ну и я в речке моюсь, значит, мне в баню не надо?

— Но Рекс — собака, — только и сумела возразить Катя.

— Хорошо-хорошо, мам, как скажешь, — быстро согласилась дочка, оглядываясь на дверь, — мне некогда, вон Васька с Аленкой ждут. Мы шалаш сейчас строить будем.

— Где? — забеспокоилась Катя.

— А вон там. — Девочка неопределенно махнула рукой и стремглав кинулась из дома, опасаясь, что мать может ее не пустить.

— Ксения, постой! — вдогонку крикнула Катя. Но какое там! Дочку было уже не остановить.

Часа через два Ксюша прибежала обратно:

— Ну что? Идем?

— Нет, Ксюш, чуть попозже, Вот Звездочку приведут…

— А, понятно, — перебила ее Ксюша. — Мам, дай молочка с хлебушком, и я опять побегу.

Катя только улыбнулась. Дочка выглядела сейчас такой счастливой и здоровой, несмотря на свою худобу. Да и как она может поправиться, если все время в движении!

— Иди помой руки, а я пока хлеба отрежу.

Девочка наспех перекусила и опять убежала по своим срочным детским делам.

Но как только стадо прошло по деревне, Ксения больше не выходила со двора. Она стояла рядом с хозяйкой, пока та доила корову, потом выпила кружку парного молока и стала торопить мать.

Женщины собрали все, что им было необходимо для бани: полотенца, мочалки, чистое белье, — и пошли по деревне. Когда они перешли мост, то свернули налево, и Катя с облегчением вздохнула. Дом, куда приглашал ее Стас, стоял в другой стороне. Вероятно, его самого там уже не было, но все равно, ей было бы неприятно пройти мимо того злополучного места, откуда ей посчастливилось бежать.

Наконец тетя Сара остановилась у большого недостроенного коттеджа из белого кирпича.

Навстречу им выбежал пес, радостно виляя хвостом.

— Рекс, миленький! — Девочка бросилась обнимать собаку. — Смотри, что я тебе принесла.

Катя обратила внимание, что девочка несет маленький пакетик, но думала, что та захватила с собой игрушки. Оказывается, она припасла гостинцы для собаки.

— Смотри, какие вкусные косточки мне Васька принес. А вот немножко сальца. Кушай, маленький.

Девочка с умилением смотрела, как Рекс неторопливо лакомился ее подарком.

В дверном проеме показалась большая, крепкая фигура.

— Дядя Димочка! — Ксюша подпрыгнула от радости и побежала навстречу.

Мужчина раскрыл объятия, чуть наклонился, и она повисла у него на шее.

— Как я соскучилась, очень-очень, — приговаривала она, целуя его лицо. — И ты даже сегодня неколючий, — Ксюша сморщила носик и втянула воздух, — и пахнешь так вкусно, что хочется тебя съесть. — И она шутливо укусила его за щеку.

Мужчина радостно рассмеялся.

Катя улыбалась, глядя на эту сцену. Как все же ей повезло с дочкой: веселая, общительная, ласковая. Даже немножко чересчур доверчивая… Так радоваться встрече с малознакомым мужчиной! — подумала она, но улыбка не сходила с ее лица.

— Ну где банька-то? — напомнила о себе тетя Сара. — Мы, чай, париться пришли, а не обниматься.

— Проходите, гости дорогие.

Дмитрий опустил девочку на землю и широким жестом пригласил во двор. Недалеко от дома стояла небольшая бревенчатая избушка с железной трубой на крыше. Домик был украшен деревянными кружевами, а крыша крыта ярко-красной черепицей.

— Мам, как в сказке! — Девочка замерла от восторга.

— Что, нравится? — с горделивыми нотками в голосе спросил Дмитрий. — Я специально мастера из города приглашал.

— Баловство это, только деньги на ветер бросают, — ворчливо заметила пожилая женщина. — Вот сейчас посмотрим, какой жар у этой баньки. Банька-то жаром славится, а не причудами всякими.

Но когда она вошла внутрь, ее поразило убранство домика. В предбаннике стоял резной столик, лавочки, деревянные стульчики с гнутыми ножками. По стенам висели веники и небольшие сухие букетики цветов. Взгляд приковывала картина в большой деревянной раме — деревенский луг, обрамленный зеленью молодых осинок.

— Славно у тебя тут… — похвалила тетя Сара.

— И пахнет вкусно, — добавила Ксюшка, располагаясь на ближайшем к выходу стульчике.

— Ну ладно, хватит слова говорить, пора дело делать, — решительно сказала тетя Сара. И, обратясь к Дмитрию, спросила: — А сам-то ты попарился?

— Конечно. Первый пар — мой. Теперь ваша очередь.

— Ну тогда закрой дверцу и не мешай, — тоном, не допускающим возражений, попросила она, поставила свой пакет на лавку и развязала косынку.

— Хорошо. Только вы уж за Катериной приглядите. На полок пусть не лезет.

— Да ладно, сердобольный, пригляжу.

— Ну, легкого вам пара, — пожелал хозяин и закрыл за собой дверь.

Ксюшка быстро скинула с себя платьишко и трусики, не дождавшись взрослых, открыла дверь и зашла в баню, но буквально через секунду вылетела обратно, прикрывая ладошками лицо.

— Ты что? — удивилась тетя Сара.

— Ой! Жжет!

— Пойдем-пойдем, пообвыкнешь.

Она взяла девочку за руку и повела за собой.

Катя помнила, как сама в детстве не любила ходить с матерью в баню, однако поспешила вслед.


— Да она ведь еще маленькая… — засомневалась Катя.

— Не спеши, я своих с месяца в бане парила!

— Конечно, но все же…

— Ну ладно, девка, как хочешь.

Катя набрала в тазик холодной воды, разбавила ее горячей и быстро помыла голову девочке.

— Иди немного передохни в предбаннике, я сейчас воду сменю и тебя позову.

Катя вновь набрала в тазик воды и позвала дочку. Ксюша нехотя вернулась и покорно встала перед матерью. Катерина намылила мочалку, легко потерла маленькое тельце дочери, окатила ее с головы до ног прохладной водой и отпустила.

Для Кати баня тоже была несколько жарковата, поэтому она с удовольствием передохнула, пока одевала дочку.

— С собакой сегодня больше не играй, беги сразу в дом, — наказала она Ксюше и опять зашла в жаркую баню.

Тетя Сара усиленно нахлестывала себя веником:

— Все нормально, девка? Сможешь попарить меня?

— Конечно, поворачивайтесь.

Женщина передала Кате дубовый веник и повернулась к ней спиной:

— Давай-давай, да не размазывай, а с плеча хлещи.

Катя удивлялась выносливости деревенской бабы. Казалось, ей все было нипочем: ни тяжелая работа, ни жар, ни боль.

— Ну ладно, — в конце концов остановила ее тетя Сара, — жидковата ты, деваха. Можа, тебя попарить? Как ты? Нормально с головой?

Катя метнула взгляд на большие, жилистые руки женщины.

— Все нормально, спасибо. Только я сама. — Катя взяла веник.

— Ну ладно, сама так сама, — усмехнулась тетя Сара, зачерпнула в ковш воды и плеснула на железный бок печки.

— Ой! — Катя в испуге выскочила в предбанник, спасаясь от жгучей волны горячего пара. И только через несколько минут, глотнув прохладного воздуха, вернулась обратно.

— Забылась я, Катюха, уж прости. Дверцу на минутку приоткрой — быстро выветрится. Мойся, а я пойду пока тоже выйду, охолонусь, а уж потом в удовольствие и пару пущу — попарюсь.

Катя вымылась и поспешила. Где-то через четверть часа вышла раскрасневшаяся тетя Сара.

— С легким паром, — приветствовала ее Катя.

— Спасибо, — ответила женщина. — Знатная все же банька. Ничего не скажешь. Душу отвела в удовольствие. Ну а ты как?

— Прекрасно, спасибо.

— В глазах чертенята не скачут?

— Нет, наоборот, как будто все просветлело. Тело дышит, и улыбаться хочется.

— Да, после баньки душа поет, — согласилась женщина.

Когда женщины вошли в дом, Ксюша с Дмитрием сидели за письменным столом и о чем-то шептались.

Катя огляделась. Хотя дом и был недостроен, эта комната казалась вполне обжитой и уютной. Приглушенный рассеянный свет небольших лампочек, расположенных в мелких отверстиях потолка, освещал большое пространство, на котором умещались и низенький стол, накрытый к ужину, и диван с креслом, и стоящий в углу письменный стол, и кровать. Конечно, обстановку нельзя было назвать идеальной. Диван, кресло и стол были современными: темное дерево и кожаная обивка цвета топленого молока. Зато письменный стол и кровать были явно из прошлой, советской эпохи.

Дмитрий снял со своих коленей девочку, поправил ей платье и встал.

— С легким паром, — приветливо произнес он традиционную фразу.

Тетя Сара с готовностью подхватила:

— Спасибо на добром слове, — и тут же спросила, оглядывая стол в поисках чайника или самовара: — А чаек-то готов?

— Готов, готов, не волнуйтесь. И не только чаек.

Дмитрий вышел в другую комнату и вскоре вернулся с небольшой бутылкой водки с бело-синей этикеткой в одной руке и пластмассовым электрическим чайником в другой.

— Сегодня как-никак пятница, можно и отдохнуть немного. — С этими словами он поставил на стол чайник и бутылку.

— Что припас-то? — заинтересованно спросила разрумянившаяся после парной тетя Сара.

— Присаживайтесь. — Дмитрий указал ей на кресло.

Женщина с опаской покосилась на него и осторожно стала садиться. Коснувшись гладкой поверхности, она расслабилась и буквально провалилась в мягкое пространство сиденья.

— Ух ты! — она засмеялась от удовольствия. — Как перина!

Немного освоившись, она потянулась к столу:

— Ну, что ты приготовил?

Она взяла со стола бутылку и на расстоянии вытянутой руки, немного прищурившись, прочла:

— «Гжелка». Славная, говорят, водочка. Я еще не пробовала. Кстати, — спохватилась она, — я с собой грибочков маринованных принесла, с прошлого года одна баночка осталась.

Она попыталась поднять свое грузное тело с мягкого низкого сиденья, но Дмитрий остановил ее:

— Сидите, сидите, я сам принесу. Скажите только где?

— Да я вон у порога оставила кошелку.

Дмитрий достал из матерчатой сумки поллитровую банку грибов, легко снял полиэтиленовую крышку и поставил на стол.

— Девчонки, садитесь на диван, — пригласил он. — Чего мнетесь?

Катерина села поближе к тете Саре и усадила с собой рядом дочку.

— Нет-нет, дорогуша, — не согласившись с таким расположением, возразила тетя Сара. — Я хочу рядом с мужиком сидеть. Кто мне будет подливать-то? Ты подвинься. Пусть Дмитрий между нами сядет.

Катя безропотно повиновалась. Дмитрий сел на край дивана. Справа от него, чуть поодаль, сидела тетя Сара в кресле, а рядом с ним на диване, почти соприкасаясь, расположилась Катя.

Дмитрий разлил прозрачную жидкость по рюмочкам, а Ксении в высокий стакан налил газированной воды.

— Ну, — подняла рюмку тетя Сара, — давайте-ка за славную баньку.

Они чокнулись. Катерина до этого раза никогда не пробовала водку, поэтому сразу поперхнулась от ее жгучей горечи, на глазах выступили слезы.

— А ты закусывай, закусывай, — сердобольно засуетилась тетя Сара, придвигая к ней стеклянную банку. — Грибочки к водочке — самое то.

Выпили еще, закусили кто огурцом, кто грибками. По телу разлилась теплая истома. Разговаривать не хотелось. Дмитрий включил тихую музыку. На ужин он приготовил плов: белый рассыпчатый рис, морковь, изюм и куски сочного, жареного мяса. Он принес большой казан и разложил плов по большим тарелкам с нежно-голубыми цветами. Ксюшке досталась тарелочка поменьше, но поглубже, на стенках которой были изображены утята.

— Дядя Дима, а зачем вам детская тарелочка? — спросила девочка, с удивлением разглядывая утят.

Дмитрий отвел глаза.

— Ксения, не задавай глупых вопросов, — одернула дочку Катя.

— А он и не глупый вовсе, возразила Ксюша, — ведь у дяди Димы детей нет, а тарелка есть.

— Это я для тебя специально привез, — ответил мужчина тихо, и на его лбу пролегли две поперечные линии.

Тетя Сара внимательно посмотрела на Дмитрия. Своим женским чутьем она понимала, что душа его таит какую-то боль, и он вовсе не желает делиться этим с кем бы то ни было.

— Знатный плов, — похвалила она. — Где научился готовить?

Дмитрий с видимым облегчением сменил тему:

— В армии, когда служил, один узбек научил. Меня офицером призвали после университета. Солдатом этот узбек был, конечно, бедовым. Русского языка почти не понимал, так я его на кухню пристроил. Его раньше другие солдаты донимали, а как он в повара перешел — и пальцем больше никто не тронул.

— Что, боялись, что отравит? — испуганно спросила тетя Сара.

— Да нет, — усмехнулся Дмитрий, — готовил очень хорошо. Даже обыкновенная перловка вкусной казалась. Я ему всякие пряности накупил — так он стал экспериментировать, очень интересные блюда получались.

— Видимо, такой талант ему от Бога был дан, — покачала головой тетя Сара.

— Наверное, — согласился Дмитрий. — Я его и после армии пристроил в городе, в ресторане. Не захотел парень уезжать в свое село.

— Ну, можа, оно и правильно, раз такое дело — талант открылся. И как он сейчас, прижился?

— Карьеру хорошую сделал. Это он только казался туповатым, потому что языка не знал. А освоился, на русской женился, сейчас ресторан держит.

— Так все просто? — спросила Катя, робко вступая в разговор.

— Да нет, конечно. Помог ему немного.

— Как — помог? Чем? В ее вопросе сквозило явное сомнение. Простой строитель разве может чем-то помочь в открытии ресторана?

— Денег дал в долг, с кем нужно свел. Сама понимаешь, в наше время без связей в определенной сфере ничего нельзя сделать.

— А у тебя есть связи? — Катино недоумение нарастало.

— Конечно… Ведь у меня большая фирма, и, если честно сказать, не одна.

— А ты разве не по строительству? — тут уж удивилась тетя Сара.

— И строительством тоже занимаемся, и еще кое-чем.

— Что, секрет? — Она несколько насторожилась.

— Да нет, просто думал, вам это будет неинтересно.

— Отчего же… — она отложила вилку, дожидаясь ответа.

— Строим дома в городе, есть пара магазинов со стройматериалами, автозаправка…

— Удивил, — тетя Сара развела руками, — а я думала — простой строитель…

Дмитрий посмотрел на нее, и в его взгляде читались понимание и сочувствие. Что эта женщина знала? Только тяжелый деревенский труд. Вот жизнь ее и научила доверять только тем, кто так же, своими руками, зарабатывает себе на хлеб насущный.

— Да я, тетя Сара, строитель и есть. Вот дом этот своими руками достраиваю, вы не беспокойтесь.

— Ну слава богу, — облегченно вздохнула женщина, — а то не люблю я всяких там дармоедов, скупщиков-перекупщиков.

И уже с явным облегчением попросила:

— Подлей-ка с устатку.

Дмитрий налил и ей и себе; Катя жестом прикрыла край своей рюмки.

— Тетя Сара, — Кате хотелось продолжить начатый разговор, — большие-то дела ведь больших трудов стоят. Кто большими делами занимается — тот и деньги хорошие получает. Вы же Славика, что меня привез, дармоедом не называете?

— А что я его буду обижать? Парень он положительный, чем занимается — не знаю, но девку свою и парня не забижает, хоть и не живет с ними. Другие вон с женами живут да побивают их, а деньги не то что свои, а и женины пропивают. Нет, Славка хороший парень, и руки у него рабочие. Я уж в людях научилась разбираться, долго живу на этом свете.

— А как я вам кажусь? — спросил ее Дмитрий.

Тетя Сара оглядела его фигуру: сильные руки, мощные плечи, широкую грудь — и долго не отводила взгляд от его лица. Потом ее серьезные глаза подобрели — и она, подцепив вилкой с тарелки маринованный грибок, перед тем как отправить его в рот, произнесла:

— Ничего плохого о тебе, мил-человек, сказать не могу. Все умеешь — и забор починить, и дом построить, и вот ужин приготовить мастак. Только не дело это — холостому гулять. В твоем-то возрасте надо уж и жену иметь, и деток.

Над столом повисла тяжелая пауза. Потом Дмитрий вздохнул, поднялся, подошел к письменному столу и, выдвинув ящик, достал оттуда фотографию. Некоторое время он стоял, молча глядя на снимок, потом опять вернулся к гостям и протянул его пожилой женщине.

Тетя Сара, вытянув руку, пристально смотрела на изображение. Кате тоже было отчетливо видно: Дмитрий, моложе лет на десять, держал на коленях девочку лет пяти с широко распахнутыми голубыми глазами. Рядом, приобняв его за плечи, стояла молодая женщина с таким же лучистым, как у дочери, взглядом и чудесной, открытой улыбкой. От снимка веяло счастьем и любовью.

— Хорошая у тебя жена, — с явным удовлетворением отметила тетя Сара, — и дите есть. Положительный, значит, мужчина. А я, грешным делом, думала, что ты холостой.

— Я разведен, тетя Сара, — с легким вздохом ответил ей Дмитрий и опять убрал фотографию в стол.

Женщина неодобрительно покачала головой:

— И как ты такую красавицу потерял? Вроде непьющий и при достатке. — Но, снова внимательно оглядев крепкую фигуру мужчины, сделала однозначный вывод: — Значит, загулял.

— Да, дурак, молодой был…

И, пытаясь сменить тему, спросил:

— Может, еще добавки?

— А не пробовал повиниться? — продолжила допытываться тетя Сара, игнорируя его предложение.

— Поздно уже. Она замуж вышла.

— А с дитем встречаешься?

— Я бы рад, да уехали они далеко.

— И кудыть? В другой город, чай?

— Да, в Москве нынче живут.

— Ох, смелая девка! — покачала головой тетя Сара, покачивая головой, и добавила с сочувствием: — Намается, дорогуша, Москва не мать родна.

Но тут она вдруг спохватилась, заохала:

— Где у тебя часы-то, не вижу.

Дмитрий отогнул манжет своей вельветовой рубашки и посмотрел на наручные часы. Катерина давно обратила на них внимание: в золотой оправе, плоские и, наверное, очень дорогие.

— К девяти подходит.

— Ой-ой-ой, — запричитала тетя Сара, — сейчас кино начнется. Побегу я.

— Подождите, я вас на машине довезу.

— Нет-нет, вы вечеряйте, а я побегла до соседки. Тут она недалеча живет. У нее и посмотрю.

И она, опершись на подлокотник, тяжело встала и поспешила к выходу.

— Тетя Сара, — окликнул Дмитрий, — вы сумку забыли. Да и бутылку возьмите, соседку угостите.

Тетя Сара с сомнением взглянула на бутылку, потом на Дмитрия, но, прикинув, наверное, что не дело ему в одиночку допивать (она заметила, что Катерина больше не притронулась к спиртному), согласилась.

— Давай, пробочкой только заткни.

— Да здесь крышка хорошо завинчивается.

— И то ладно, — одобрительно кивнула женщина, положила бутылку в кошелку и попрощалась.

— Да не торопитесь вы так, давайте я вас провожу, — предложил Дмитрий.

— Нет-нет, сама добегу, здесь недалече, а у тебя гости — привечай.

Как только тетя Сара ушла, Катя почувствовала себя несколько неуютно.

— Ну и нам пора. — Она встала из-за стола и взглядом поискала дочку.

Ксюшке надоели взрослые разговоры, и она давно выскользнула из-за стола. Сейчас она, свернувшись калачиком, мирно посапывала на кровати. Дмитрий подошел к девочке и осторожно, стараясь не разбудить, накрыл ее пушистым пледом.

— Пусть спит, — сказал он. — Поставив на стол прозрачный бокал с зажженной свечой внутри, выключил свет и присел рядом: — Давай еще посидим, куда тебе торопиться?

Кате действительно не хотелось никуда идти. Она сейчас с удовольствием составила бы компанию своей дочке, но ей было любопытно узнать побольше о прошлом Дмитрия. Теперь, кажется, она поняла, что настораживало ее в его облике: она чувствовала его скрытую силу, присущую человеку, способному брать на себя большую ответственность.

— Налить тебе чаю? — спросил Дмитрий, чтобы нарушить затянувшуюся паузу.

— Да, пожалуйста!

Дмитрий ушел заваривать чай, а она задумалась. Вот и у Дмитрия семья распалась. И что за напасть сегодняшнего времени! Кажется, и люди неплохие, а отгораживаются друг от друга будто стеклянными стенами. Вроде бы и рядом человек, а тепла его не чувствуется. И живут все поодиночке, бьются об углы не знающей сострадания жизни, разбивая душу в кровь. А лечить нечем. Любовь ушла из жизни, а вместе с ней — уверенность и счастье. Хорошо, что у нее есть такая замечательная дочка, думала Катя и в который раз улыбнулась этой согревающей душу мысли.

Дмитрий разлил чай по белым в мелкий цветочек чашкам. Катерина поднесла чашку к лицу — вдохнула тепло чая и пряность бергамота, сделала глоток:

— Спасибо, хороший у тебя чай, крепкий. Я уж и соскучилась. Мы с хозяйкой только травяной чай пьем или молоко.

— А может, кофе хочешь? У меня есть хороший, в гранулах, — предложил Дмитрий.

— Да нет, спасибо. Я от кофе не сплю, а сейчас уже почти ночь.

Дрожащее пламя свечи притягивало их взгляды. Они сидели в тишине, но в этом молчании было некое ощущение единения. Дмитрий вдруг коснулся ее руки. Она невольно сжала пальцы в кулак. Он, не сказав ни слова, убрал руку и встал. Подошел к кровати, где спала Ксюша, и долго смотрел на спящего ребенка.

— У тебя славная дочка, — тихо произнес он, возвращаясь к столу.

В полумраке его глаза казались ей бездонными.

Кате захотелось притянуть его голову к себе и поцеловать эти глаза так, чтобы веки его сомкнулись, а когда бы он вновь открыл глаза, его взгляд стал бы радостным и открытым. Но вместо этого она налила себе еще чаю и, сделав глоток, спросила:

— А твою дочку как зовут?

— Как ни странно, тоже Ксенией, — грустно улыбнулся он.

— А жену?

— Мариной.

— Давно вы в разводе?

— Да, с девяносто седьмого не живем вместе.

Дмитрий долго смотрел на горящее пламя свечи и о чем-то думал. Неяркие блики огня делали его лицо печальным.

— Знаешь. — Он повернулся к Кате и опять взял ее за руку. На этот раз она не отдернула руки. — Мне кажется, я не знал, что такое любовь, до недавнего времени.

— А что, ты встретил другую женщину?

Катерина пристально смотрела на вдруг посерьезневшее лицо Дмитрия.

— Можно сказать и так…

В его глазах она вдруг увидела какую-то нечеловеческую боль.

Он так сжал ее пальцы, что Катя невольно вскрикнула.

— Прости, я не хотел…

И снова воцарилось тягостное молчание.

— Вот так и другим делал больно, сам не замечая того… — Дмитрий встал и вышел из комнаты, но тут же вернулся. В руках у него была зажженная сигарета. — Я тут постою покурю. Вообще-то я бросил, да сейчас что-то потянуло. — Он сделал несколько затяжек, потом резко раздавил в пепельнице недокуренную сигарету. — Слабость все это. Наверное, стоит рассказать тебе…

Он опять сел рядом и начал свой рассказ:

— Помнишь начало девяностых? — И, не дожидаясь ее ответа, продолжил: — Все как с ума посходили, шальные деньги вскружили голову не одному мне.

— Шальные деньги? Но откуда? — спросила Катя.

— Я раньше спортсменом был, призы брал. Да и фарцевал при Советах, это мне тоже потом помогло. Бензином стал торговать — удачно. Фирму организовал, потом еще одну. Все новое, интересное, кучу времени съедало. Семья казалась неглавным. Есть где-то, и ладно.

Дмитрий умолк, глядя в темноту.

— А как жена? — пытаясь вывести его из задумчивости спросила Катерина.

Дмитрий перевел отсутствующий взгляд на ее лицо. Наконец, словно очнувшись, продолжил:

— Я ее тогда не понимал, да и она, впрочем, вряд ли могла понять меня. Я иногда по нескольку недель дома не бывал — все по командировкам. Домой приезжаю — а там слезы, упреки: где был, почему не звонил? Спать раздельно стали. Ну и, сама понимаешь, другие женщины появились.

— И что же? — Кате хотелось понять женщину, которая смогла уйти от этого сильного и богатого мужчины.

— Марина не раз пыталась со мной поговорить, а я ей одно: я, мол, работаю, тебе денег уйму даю, а ты в мои дела не суйся. Но жена моя была не просто красивая женщина, она — гордая, умная и сильная. Несмотря на золотые горы, ушла от меня и от денег отказалась.

— А как же дочка? С дочкой тоже не разрешила встречаться?

У Кати от волнения перехватило дыхание.

Дмитрий глубоко вздохнул, налил себе чаю и в задумчивости сделал несколько глотков.

— Дураком я был самовлюбленным.

— Так ты и с дочерью не виделся? — Голос Катерины зазвенел от возмущения.

Дмитрий схватился за виски и замычал, как от жуткой головной боли:

— Боже! Каким я был уродом! Все какая-то суета: деньги, дорогая одежда, коньяк, путешествия за границу с девками пустоголовыми… Вспомнить стыдно. А Марина, наверное, тогда помучилась! И дочку, представляешь, я только на Новый год поздравлял, даже дату дня рождения не помнил.

— А сейчас? Сейчас помнишь?

— Сейчас-то помню… — Он покачал головой. — Но, знаешь, есть одно емкое слово — поздно!

— Поздно — что? Любить поздно? — В голосе Кати прозвучало недоверие.

— Мне кажется, у меня внутри выгорело все… Знаешь… — Дмитрий встал и подошел к окну. — И годы эти все — как дошло, что натворил, — жил словно по инерции, в работу с головой ушел — пахал как проклятый. Вот ругаю себя: дурак, от жены ушел, ребенка бросил, но ведь не все это, Катя. — Он повернулся к ней. — Еще и убийца я — я женщину убил.

— Что? — Катерина даже задохнулась от такого признания. Она видела только темный силуэт на фоне окна. Голос Дмитрия звучал глухо, выдавая душевную боль пережившего трагедию человека.

— Ехал я как-то… из командировки возвращался, стемнело… Зимой это было, когда темнеет рано. На спидометре — сто двадцать, дорога без ограничения скорости. И вдруг под колеса что-то бросается. Я по тормозам… Думаю, зверь какой-то дорогу перебегал. Ведь темно кругом, ельник вдоль трассы. Выхожу — а на дороге женщина лежит. Я в беспамятстве в машину ее, в больницу. А там сказали, что она сразу погибла, шейные позвонки я ей перебил…

Он замолчал.

— А откуда ж эта женщина взялась, почему она в этом месте дорогу перебегала? — сдавленным от ужаса голосом спросила Катя.

— В том-то и дело, что не перебегала, а бросилась под колеса. Специально ждала… Только ошиблась немного. Думала, ее любовник возвращается. У него тоже джип, как потом оказалось, был.

— То есть… Я не поняла…

Катерина вся сжалась в комок от страха. Она никогда, даже в самые тяжелые мгновения своей жизни, не испытывала того состояния глубокого отчаяния, когда проще одним махом, одним прыжком преодолеть неизмеримое пространство между реальностью жизни и жуткой неизвестностью небытия.

— Вполне по русским понятиям банальная история, — продолжал бесстрастным голосом Дмитрий. — Богатый мужик закрутил с молодой девчонкой. Для него это так, развлечение: в деревеньке в баньку сходить да девку, кровь с молоком, трахнуть. А у нее, глупой, любовь неразделенная. Вот и решила она броситься под колеса машины своего возлюбленного, чтоб его…

Дмитрий глухо выругался. Катя даже немного поежилась от грубого слова, но она понимала, что ему надо как-то снять нервное напряжение, даже на расстоянии ощущаемое ею.

— Как же ты пережил весь этот ужас? — спросила она участливо.

— Сложно, конечно, было, могли и срок дать. Хорошо, что девчонка записку оставила, вернее, целое письмо на пяти страницах.

— А сколько лет ей было?

— Двадцать два, совсем еще ребенок.

Он опять подошел к столу, сделал глоток остывшего чаю. В его глазах читались недоумение и гнев.

— О чем она думала? Ладно — любовь, страсть… Но у нее же маленький ребенок был! Ведь сироту оставила!

— Как — сироту? — спросила Катя.

— Да был у нее сын, в семнадцать родила от одноклассника, а тот в Чечне сгинул. И жила она с матерью-алкоголичкой. Представляешь, в какой клоаке эта девчонка обитала? Холод, голод, ребенок маленький. А тут — царевич-королевич на джипе, с кучей денег. Вот и вскружил ей голову, А она уже не смогла больше вернуться к прежней жизни.

— И что? Что с ребенком? — Катя вдруг разволновалась.

— Я хотел усыновить, жалко мальца стало. Да дед с бабкой, родители погибшего парня, не отдали. Они ничего, крепкие. Я им регулярно деньги высылаю. Они даже и не знают от кого — сказали им, что это русский благотворительный фонд помощи старикам, которые детей в Чечне потеряли. Так они и дом отремонтировали, и машину купили. Дед с внуком на базар ездят морковку-картошку продают.

— Ты что, следишь за ними? — Катя удивленно посмотрела на него.

— Есть немного, — спокойно ответил он.

— Проверяешь, как деньги твои расходуют? — От негодования у нее задрожал голос.

— Да! — резко ответил Дмитрий. — Если деньги действительно в помощь — не жалко, на то они и деньги, чтобы их по уму тратить. Это дураки только да преступники откупаются от своих грехов. А я действительно хочу, чтоб старикам легче жилось и из парня чтобы вышел толк.

Катя молчала, не зная, что и сказать.

— И дальше буду следить… — В напряженной тишине эта фраза прозвучала как приговор.

Катя почувствовала правоту Дмитрия, и у нее отлегло от сердца.

— А ты говорил, что твоя бывшая жена в Москве живет. Ты виделся с ней? — Она поспешила увести Дмитрия от тяжелых воспоминаний. — А с дочкой?

Дмитрий вздохнул:

— С Мариной-то встретился, да.

— Как же вы встретились? — Кате стало до неприличия любопытно.

— Как-то собрался я на отдых в Испанию. Сижу рейса жду. И тут вижу — Марина стоит, табличку держит — «Калейдоскоп-тур». Оказывается, она в туристическом агентстве работает, туристов провожает тоже на этот рейс.

— Ну и как она? — перебила Катя.

— О! Все такая же красавица! Только лицо усталое и морщинки появились. — Дмитрий грустно улыбнулся и замолчал. Взгляд его потеплел, мелькнула улыбка, но тут же исчезла. — Фотографию показала дочки. Она у нас оказалась вундеркиндом, к математике у нее открылись особые способности. — В голосе Дмитрия звучала отцовская гордость. — Программированием занимается. Даже пригласили в какой-то международный лагерь для особо одаренных детей. Хорошо, что я тогда Марину встретил. Она как раз сильно переживала, что девочка не сможет поехать — нужно было где-то около пятисот баксов. А она и так сильно потратилась, в долги залезла — девчонке компьютер надо было мощный купить.

— А ты же сказал, что твоя жена снова вышла замуж.

— Вышла-то вышла, да на этот раз с другого краю зашла. Непризнанного гения где-то откопала. Наверное, лежит себе на диване, стишки кропает, а жена его зарабатывает на всю семью, — досадливо поморщился Дмитрий.

— Это она тебе сказала?

— Да нет, она у меня жаловаться не мастак, знаю я ее: терпит-терпит — а потом взорвется, и все! Не залатаешь… — Дмитрий сделал паузу, задумавшись. Потом тряхнул головой, как будто откидывая неприятные мысли, и продолжил: — Так и со мной было. Терпела она мои выкрутасы долго — почти пять лет. А потом враз отрезала — и обратной дороги нет.

— Значит… и возврата нет?

Он отрицательно покачал головой.

— Но теперь мы хоть не враги. Обещала, как только дочь вернется, организовать нам встречу. Моя Ксюха, наверное, не больно-то своего отчима любит. Марина говорит — резкая она.

— А может, это возраст такой? Сколько ей сейчас?

— Четырнадцать. И на меня похожа.

Катя невольно взглянула на Дмитрия оценивающе. Красивым его, конечно, не назовешь: высокие скулы явно достались от далекого монгольского предка, густые, сросшиеся на переносице брови, прямой нос, небольшие, глубоко посаженные карие глаза, в темноте казавшиеся черными, еле заметные ресницы…

Дмитрий перехватил ее взгляд и усмехнулся:

— Да нет, внешностью она в мать, слава богу, а характер вот мой. Я ж тоже в спецшколе учился, если бы не спорт, может, с золотом бы школу окончил. И упертая она, как я. Мне если надо что — землю переверну, а цели своей добьюсь!

Катя еще никогда не встречала таких людей, и ее поразило жесткое, почти злое выражение его лица и безапелляционный тон, каким была произнесена последняя фраза. Она усмехнулась:

— А если по головам придется идти?

Дмитрий резко повернулся к ней: под рубашкой заиграли мышцы.

— Иногда и приходится — время нынче такое жестокое. Грехов у меня предостаточно. Но свои дела на костях, на чужом горе не строю, и на руках моих крови нет. Не все сегодняшние большие люди могут о себе это сказать.

Они замолчали, задумавшись каждый о своем. Катерина была далека от перипетий большого бизнеса, но прекрасно понимала, что отнюдь не всем удается сделать карьеру, сохранив при этом душу. Ей захотелось перевести их беседу в другое русло.

— А ты много путешествовал? — спросила она. Ей пока не довелось побывать за границей, но она страстно об этом мечтала.

Дмитрий помедлил с ответом. Видимо, тяжелые мысли еще крутились у него в голове. Но, заглянув в расширившиеся то ли от любопытства, то ли от недостатка света Катины зрачки, вдруг озорно улыбнулся:

— Да! Я попутешествовал. — Его голос стал по-юношески звонким.

Катя невольно вздрогнула и оглянулась на спящую дочку. Дмитрий проследил за ее взглядом, кивнул и продолжал уже тише, почти шепотом:

— Очень люблю море, поэтому на всех теплых морях побывал. Был в Испании, Турции, Египте, Тунисе, Греции, Франции, на Мальте…

— А океан видел? — Катя тоже перешла на шепот.

— Океан — это чудо. Да, я был в Австралии. Поразительная страна: иной мир, иная природа, иное мироощущение.

Мысленно Дмитрий перенесся на другой конец планеты. Ночной покой деревенской жизни, свеча, мерцающая ярким островком среди темноты летней ночи, молодая женщина, сидящая рядом, — все это растворилось, исчезло, отступило. Перед его мысленным взором предстало величие безграничного водного пространства, сливающегося у горизонта с таким же бесконечным небом.

— Океан — это олицетворение вечности. Когда ты рядом с ним, твое «я» исчезает, растворяется, как нечто несущественное, ненужное, наносное. Мыслей нет, остаются только ощущения. Подсознание управляет тобой. Когда я впервые увидел океан, вдохнул его воздух — сразу влюбился, раз и навсегда. И мир около него другой: ярче, сказочнее. Кажется, что и ночи там чернее, и солнце более жгучее, и воздух легче, и запахи там особенные: свежие и чистые, но в то же время дурманящие и чувственные.

Он смаковал свои впечатления, на лице появилось выражение мальчишеского восторга. Катя подумала, что такое выражение лица было у ее Ксюшки, когда та начинала рассказывать о своих детских радостях. Казалось, что еще немного — и в рассказ Дмитрия начнут вплетаться, украшая повествование, яркие фантазии. Но Дмитрий ничего не сочинял, не приукрашивал, только лишь делился с ней тем состоянием счастья, что настигло его в той далекой, похожей на сказку стране.

— А с аквалангом ты плавал? — спросила Катя, вспомнив, что рассказывала ей Шура об их недавнем отдыхе в Турции.

— Конечно! И знаешь, что я тебе скажу? Это непередаваемо! Если верить в перерождение души, то в прошлой жизни я, вероятно, был рыбой.

Катя невольно улыбнулась, представив Дмитрия в виде маленькой золотой рыбки, что держал у себя на подоконнике в небольшом круглом аквариуме Шурин сын Санька.

— Чего смеешься? — вероятно прочитав ее мысли, несколько обиженно спросил Дмитрий. — Непохож?

— Почему же, — Катя невольно стала оправдываться, — только никак не определю, к какому виду рыб тебя отнести.

— Конечно, к высокоорганизованным! — Дмитрий тихо рассмеялся. — Но наверное, я был все же не рыбой, а дельфином. О! Как же я люблю этих умниц!

И Дмитрий даже прикрыл глаза от восторга.

— Я, как только смогу, куплю яхту и пойду в море, хотя бы на месяц. Представляешь, как разливается по водяной глади алый рассвет, а потом море из серого становится лазурным, как тихо бьется о борт волна, трепещет от легкого ветра парус, а в толще прозрачной воды серебром сверкает чешуя рыб…


Плоская пучеглазая рыба подплывала к ней все ближе и ближе. Катя усиленно замахала руками, раздвигая тяжелую, густую, казавшуюся вязкой воду, но не смогла даже двинуться с места. Она чувствовала дыхание большого животного на своем лице. От ужаса она закрыла глаза руками, силилась закричать, но вода заливала горло, и она не могла издать ни звука. Что-то шершавое и мокрое лизнуло ее щеку, а мягкое и липкое ткнулось в ее нос. Катя открыла глаза.

Ксюшкины глаза-пуговки изучающе смотрели на нее. Рядом сидел Рекс, дружелюбно поворачивая голову то к девочке, то к лежащей на диване.

— Она не спит! Она не спит! — закричала Ксюша, еще раз чмокнула Катю в нос и бросилась из комнаты.

Рекс остался рядом с Катей. Чуть склонив голову набок, он внимательно глядел ей в глаза. Она протянула руку, погладила жесткую шерсть животного, потрепала за ухом. Пес терпеливо сносил ее прикосновения.

— С добрым утром, Рекс, — сонно прошептала она, улыбаясь ощущению утреннего счастья.

Пес слегка шевельнул хвостом и внезапно лизнул ее в щеку. Как будто застеснявшись такого проявления своих чувств, он поднялся и поспешил за девочкой.

Катя огляделась. Она лежала на диване, голова ее покоилась на маленькой подушке, легкое байковое одеяло почти полностью сползло на пол, открывая ноги. Катя села, поправила смявшийся подол своего халата. Она не помнила, как заснула. Вероятно, ее сначала утомила баня, а потом убаюкал мерный рассказ Дмитрия.

— Ну что? Как спалось?

Он стоял на пороге комнаты, дружелюбно улыбаясь. На нем были только потертые джинсы, а в руках он держал влажное полотенце. Она невольно залюбовалась красотой обнаженного мужского торса — мускулистого, загорелого, с пушистым островком темных курчавых волос на груди.

— А мы уже на речку сбегали. — Его улыбка стала еще шире.

— Да, мамочка, мы с Рексом еще и зарядку сделали.

Девочка вынырнула из-под руки Дмитрия и затараторила:

— Сначала пробежка… Правда, дядя Дима? Потом приседания, потом апорт, потом водные процедуры… Бр-р-р! Знаешь, мам, какая вода холодная?

Девочка, запрыгала по комнате, напевая:

Холодная и мокрая бежала по дорожке,
холодная и мокрая мочила детке ножки.
Раз! Ух! В воду плюх!
На последнем слове она упала на мягкое сиденье дивана рядом с матерью, обняла ее за шею и опять чмокнула в нос. Катя невольно рассмеялась:

— Приветствие индейца, да?

— Нет, мам. Индейцы носами здороваются. А это мое приветствие — у тебя такой носик смешной, так и хочется укусить.

Девочка открыла рот, словно собираясь и вправду укусить ее, но Катя со смехом прикрыла свой нос ладошкой:

— Нет-нет, он мне еще пригодится!

— Тогда пойдемте скорее завтракать, а то эта голодная девочка и меня может съесть, — сказал Дмитрий.

— Съем, съем, съем! — Девочка соскочила с дивана, растопырила руки, открыла рот и с криком бросилась в его сторону.

— Ой-ой-ой! — Дмитрий, изображая сильный испуг, ринулся вон.

Вскоре Катя услышала лай: видимо, и Рекс включился в их веселую беготню по двору.

Она встала, потянулась и вышла во двор, щурясь от яркого солнца. Ксюшка, забравшись дяде Диме на плечи, шептала, наклонясь к его уху.

— Ну ладно, заговорщица, потом поговорим, — добродушно сказал Дмитрий и одним движением снял с себя девочку. — Все же пойдемте к столу, ужас как проголодался. И, обращаясь уже к Кате, спросил: — Плов доедать будешь?

— Да нет, я с утра только чай пью.

— А я буду! — напомнила о себе Ксюша. — Ой, как кушать хочется, даже живот хлопается!

Взрослые рассмеялись, и, глядя на них, и девочка залилась своим беззаботным, звонким смехом. Рекс не умел смеяться, поэтому просто залаял.

— Ну ладно, ладно, — пытаясь остановиться, стала урезонивать смеющихся Катя. — Вот от смеха точно живот может лопнуть.

— Хлопнуть-лопнуть, ха-ха-ха! — Ксюшка, не удержавшись, повалилась на крыльцо и задрыгала ногами.

Катя с трудом сдержала новый приступ смеха. Она с деланно-серьезным выражением лица взяла девочку под мышки, подняла и повела в дом.

Все вместе они сели за стол.

— Лопнуть, хлопнуть, топнуть… — Ксюшка хотела было продолжить веселье, но одного взгляда Дмитрия оказалось достаточно, чтобы девочка угомонилась.

— Ксения, осторожно, я несу горячее, — предупредил он и поставил на стол большую сковороду с пловом.

Катя судовольствием наблюдала, как дочка уплетает за обе щеки красивый, золотистый рис с морковью и ароматными кусками мяса. Это дома она все ковырялась в тарелке: морковку, мол, она не хочет, а ежели лук жареный увидит, то все — тарелка в одну сторону, сама — в другую. «Правильно все же деревенских детей растят: не хочешь — не ешь, гуляй, пока аппетит не нагуляешь», — думала она. Воспоминания о доме легким облачком грусти набежали на ее лицо.

— Мам, смотри — бабочка! — вывела ее из задумчивости Ксения.

Катя посмотрела, куда показывала дочка. Яркая черная бабочка с голубыми глазками на крылышках кружилась по комнате, демонстрируя свое великолепие, но через несколько мгновений опять упорхнула на улицу.

— Красивая, да?! — Девочка от восхищения даже перестала жевать.

— Настоящая принцесса, — согласилась Катя.

— Жалко, что сачок не взяли, а то я бы поймала и Саньке показала.

— А ты ему лучше нарисуй. И красота умножится: бабочка живая и бабочка нарисованная вместе будут жить, — предложил Дмитрий.

Катя невольно заметила, насколько он мудр и тактичен в общении с ее дочкой.

— А у меня ни карандашей, ни красок нет, — ответила девочка.

— А я тебе привезу. Я завтра в город поеду.

— Как — завтра? — Ксюша, только что весело смеявшаяся, уже выглядела расстроенной. — Надолго? — Глаза смотрели на него вопрошающе.

— Да нет, дня на три-четыре, — улыбнулся Дмитрий.

— А как же я? — Ее янтарные глаза наполнились слезами. — Не уезжайте, пожалуйста. — И первая слезинка скатилась по нежной щечке.

— Да не волнуйся ты так, я ненадолго. Просто у нас с Рексом в городе работа.

— И Рекс работает? — Девочка от удивления приоткрыла ротик.

— Конечно, у него очень ответственная работа.

— А что он там делает? Тоже дом сторожит, как здесь?

— И дом, и хозяина от бандитов спасает.

— От каких бандитов? — Секунду назад готовая разрыдаться, Ксюша сейчас уже сгорала от любопытства.

— Это я пошутил. — Дмитрий умоляюще посмотрел на Катерину, которая легко погладила девочку по голове, успокаивая.

— Ксюш, ты не забыла, что мы обещали тете Саре помочь окучивать картошку, — применила она отвлекающий маневр, — и ты, по-моему, хотела Бульку кое-чему обучить. Не все же ей скучать под забором.

— Мам, Булька такая бестолочь! — возмутилась девочка.

— Что такое? — Катя сделала вид, что не поняла, а сама подмигнула Дмитрию. — Что за слово?

— Тетя Сара ее так называет, — стала объяснять Ксюша. — Это значит — сколько ни толочь ей в голову всяких слов, все равно будет бесполезно. Одним словом — толочь не толочь — все равно будет бестолочь!

Дмитрий внимательно слушал.

— Да-а, — протянул он, — в логике тебе не откажешь. — И, обращаясь к Катерине, заметил: — Я подчас удивляюсь твоей дочке. У нее такое неординарное мышление, в каждом слове видит какой-то особый, только ей видимый смысл.

— Да, — согласилась Катя, — у нее явные лингвистические способности.

— Может, ее пораньше в спецшколу отдать? — предложил Дмитрий и добавил: — Если надо — помогу.

Катя посмотрела на дочку, которая с серьезным выражением лица наполняла свою чашку чаем.

— Да нет, спасибо. Пусть пока играет. Игра может гораздо больше дать в ее годы, чем любая наука. Я помню, как у нас в школе, когда мы учились в пятом классе, один мальчик сочинение писал на тему «Кем ты хочешь стать». Сочинение у него было в три строчки, ему двойку поставили и еще перед всем классом позорили. А я бы его слова как памятку всем родителям раздала.

— И что же он написал? — заинтересовался Дмитрий.

Катя с улыбкой произнесла:

— «Мама хочет, чтобы я был инженером, папа хочет, чтобы я был слесарем. А я хочу быть счастливым». Вот так, — закончила она цитату, — коротко и очень верно.

— Точнее не скажешь, — согласился Дмитрий.

— Мам, — вступила в разговор Ксюшка, — я не поняла, почему двойку поставили? Разве за счастье ставят двойки?

— Наверное, бедная учительница не знала, что такое счастье, — ответил за Катерину Дмитрий.

— Мам, а ты знаешь? — не отставала дочка.

— Знаю, моя хорошая, — после небольшой паузы ответила Катя. — Это солнце на улице, это чистая речка, это накрытый стол, а за столом здоровая, веселая дочка…

— И дядя Дима! — воскликнула девочка.

Катя несколько смутилась.

— И Рекс, — не замечая смущения матери, продолжала Ксюша. — Только Рекс не за столом, а под столом!

Катя с явным облегчением рассмеялась, а Дмитрий серьезно посмотрел на нее, потом перевел взгляд на девочку, вздохнул и вышел во двор. Собака поспешила за ним следом.


Катерина прибрала в комнате, вымыла посуду, а Дмитрий тем временем вывел из гаража машину — большой серебристый «мерседес». Ксюшка ни на шаг не отходила от дяди Димы. Его, казалось, ничуть не беспокоило ее постоянное присутствие рядом с ним. Изредка он поглядывал на ее растрепанную головку с выгоревшими на солнце волосами и только усмехался. За то время, что они провели вместе, девочка, казалось, все рассказала ему о своей маленькой жизни: об игрушках, о своем друге Саньке, о детском садике, куда она ходит, потому что это ее работа, о папе, который будет только иногда приходить и дарить подарки на день рождения.

— Саньку папа на машине катает, а меня вы будете катать, ладно? — спросила девочка, стараясь заглянуть в глаза мужчине и прочитать там согласие.

— Ладно-ладно, — ответил Дмитрий, — зови маму, сейчас поедем.

— А давайте вы моим папой будете, — предложила девочка, глядя чуть исподлобья, и, поймав настороженно-вопросительный взгляд мужчины, добавила: — Понарошку. И Рекса к себе возьмем, он и наш дом будет охранять, и меня. И Мишку пусть покусает, чтоб меня не обижал.

— Ксения, чего ты там молотишь? Никого Рекс кусать не будет, — остановила ее Катя.

Она вышла из дома, неся в руках пакет с их банными принадлежностями. Услышав только конец фразы, но зная характер девочки, Катя предполагала, что та могла наболтать невесть что. «Хорошо, что Дмитрий не обращает внимания на Ксюшкину болтовню», — подумала женщина.

— Мамочка, можно я сяду вперед? — И, не дожидаясь ответа, девочка попыталась открыть переднюю дверь машины.

— Ксения, ты сядешь с Рексом сзади, а твоя мама — впереди, — остановил ее Дмитрий.

— Ура! — Ксюша захлопала в ладоши, словно только этого и ждала. — Рекс, ко мне!

Пес, виляя хвостом, подбежал к ней. Ксюшка присела, и он положил лапы ей на плечи.

— Мам, смотри, Рекс меня обнимает.

Пока она пыталась привлечь внимание матери, шершавый язык Рекса прошелся по ее мягкой щечке.

— Ой, он еще и целуется! — воскликнула она, заливаясь счастливым смехом.

За это время они с Рексом очень подружилась. Казалось, что животное понимает девочку без слов.

— Хватит шалить, — строго сказал Дмитрий и открыл заднюю дверцу машины, — быстро садитесь, а то я уже опаздываю.

Девочка шмыгнула на заднее сиденье и похлопала ладошкой рядом с собой, и пес вслед за ней прыгнул в машину. Катя сама открыла переднюю дверцу и села на прохладное кожаное сиденье.

Ехали они недолго, не прошло и десяти минут, как показался их дом. Когда они вышли из машины, тетя Сара встретила их с мешком в руках. Из мешка тут и там выглядывали травинки. Дмитрий, не выходя, поприветствовал ее, попрощался с Катей и Ксюшкой и уехал.

Пожилая женщина поставила легкий мешок на землю и испытующе посмотрела в лицо Катерине.

— Вы ничего такого не думайте, мы случайно заснули… — начала Катя, почему-то отводя взгляд.

— А я что?.. Ничего… Дело молодое, — понимающе закивала тетя Сара.

— Вы не то подумали! — Катя вспыхнула.

— Да ладно уж, сама молодой была, — махнула женщина рукой и пошла в дом.

«Вот так, без вины виновата», — подумала Катя и невольно улыбнулась. Ей почему-то было легко и весело.

ГЛАВА 6

Дни скользили один за другим в своем ленивом однообразии. Утреннюю росу слизывал легкий, душный ветерок — предвестник жаркого полудня. День, прокаленный добела палящим солнцем, сменялся теплым вечером. Охваченная чисто физическим блаженством, Катерина не задумывалась о том, что будет завтра, позволяя себе полностью погрузиться в сладкую истому ничегонеделания. Книга, рукоделие, несложная домашняя работа, неутомительные прогулки по лугу, купание в речке — таковы теперь были ее повседневные занятия. Она не заметила, как пронеслись десять дней. Несколько раз проходили небольшие дождики, чуть освежавшие воздух, но по-прежнему стояла жара. Дмитрий больше не появлялся.

— В пятницу начнем косить, — как-то вечером предупредила хозяйка. — За тобой Слава приедет али как? — поинтересовалась она.

— Да нет, — ответила Катя, — сами на рейсовом автобусе доберемся. — Она задумалась. Честно говоря, в город возвращаться совсем не хотелось, но, видимо, хозяйка давала ей понять, что пора и честь знать.

Тетя Сара тем временем разлила чай по чашкам и продолжила:

— Завтра-послезавтра ребята должны приехать. Мой Славик телеграмму прислал — вырвется на два денька, Володька обещался быть, а может, и Сережку отпустят.

— Конечно, конечно, — закивала Катерина, — я понимаю, будет полон дом работников, вам не до нас.

— Ты не серчай, деваха, в любое время приезжай, а сейчас — сама понимаешь, домик у меня небольшой…

— Конечно, вы не волнуйтесь, нам давно пора домой собираться. Я по городской жизни соскучилась, — солгала Катя.

— Вот и славно, — с облегчением сказала хозяйка и стала шумно прихлебывать горячий, душистый чай.

— Нам, тетя Сара, надо еще с вами денежные дела обговорить, — начала неприятный для нее разговор Катя, — сколько мы вам задолжали?

Хозяйка поставила на стол свою чашку в белый горох и внимательно посмотрела в глаза Катерине. Та опустила взгляд. Несмотря на то что Катя не раз обговаривала денежные вопросы с заказчицами, она до сих пор чувствовала неловкость при расчетах. В первые же дни по приезде она пыталась договориться о цене за проживание, но хозяйка почему-то всегда только отмахивалась, откладывая этот разговор на потом.

— Пятьдесят за сутки не много будет? — спросила тетя Сара.

— Пятьдесят? — переспросила Катя недоуменно. — С человека?

— Конечно, с человека, собак же вы с собой не привезли, — пошутила хозяйка.

— Значит — сто в сутки? А за питание сколько?

— Я говорю — всего пятьдесят, откудова сто? И како тако питание?! Все свое с огороду, из-под коровки!

— Тетя Сара, — улыбнувшись, стала разъяснять Катя, дружелюбно глядя в ее чуть усталые глаза, — по пятьдесят за меня и за Ксюху плюс питание плюс…

Но хозяйка перебила ее:

— Был бы у тебя мужик, и брала бы за всех. А ты мне и по хозяйству помогала, и вон скатерку связала, спасибо на добром слове.

Она встала и сказала как отрезала:

— Пятьсот клади, больше все равно не возьму. Не хватало мне еще на детке наживаться!

Катя хотела напомнить, что они прожили больше двух недель, но хозяйка только отмахнулась:

— Сказала — пятьсот, значит — пятьсот! Нечего торговаться.

Катя невольно улыбнулась и вздохнула. Она была благодарна этой по-настоящему доброй, а при первой встрече показавшейся ей такой суровой женщине, не знающей настоящей цены своему тяжелому труду.

…Вечером она стала собираться, доставая из комода, накрытого связанной ею белой ажурной скатертью, свои вещи.

— Мам, — к ней тихо подошла дочка, — а мы что, домой поедем?

Катя кивнула. Девочка села на кровать и тяжело вздохнула:

— Жалко, правда, мам? Так тут душевно…

— Да, — согласилась она, — хорошо тут, душа отдыхает.

Катя оглянулась. Ксюша сидела сложив руки на коленках и наклонив голову набок. Так сидела хозяйка, когда сильно уставала. Быстро же дочка перенимает и слова, и жесты! — подумала она.

— Мам, а почему дядя Дима не приехал? — только начала дочка, как тут же вскочила и завизжала от радости так, что у Кати чуть не заложило уши. Девочка бросилась вон, и вскоре Катя услышала спокойный голос Дмитрия:

— Привет хозяйкам.

Мужская тяжелая фигура возникла на пороге.

— Дядя Дима, вы такой большой, что у нас в комнате, наверное, не поместитесь, — вынырнула откуда-то Ксюшка и остановилась перед ним. Впервые их комната показалась Кате настолько маленькой и тесной, что захотелось побыстрее выйти во двор.

— Вы что, собираетесь домой? — прозвучали в его голосе тревожные нотки. — Куда так рано — лето только началось?

— У тети Сары сыновья на покос приезжают, — важно явно подражая хозяйке, начала Ксюшка, — а домик у нее маленький. Они косить траву приедут, на целую зиму для Звездочки. Видели, какая она большая, потому что много кушает! Я наблюдала. Она целый день жует, когда пасется.

На секунду девочка замолчала, окинула взглядом Дмитрия. Потом деловым тоном добавила:

— И вы, наверное, тоже много кушаете, вон какой большой…

Дмитрий рассмеялся:

— Да, немало! Только я больше на мясо налегаю, а не на травку, как твоя буренка.

— А вы что-то задержались в городе, — вступила в разговор Катя.

— Да я и сам не думал, что так получится, — согласился он, — дел много навалилось, с трудом вырвался из этой карусели.

— Карусели? — удивилась Ксюша. — Вы катались на каруселях? Все это время? А на каких?

— Вот на таких! — Дмитрий со смехом подхватил ее, выбежал с ней во двор и закружил, Ксюшка визжала от удовольствия, и даже Булька вылезла из-под забора и, пораженная до глубины души невиданным зрелищем, лениво залаяла.

Когда Дмитрий опустил девочку на землю, она тут же похвалилась ему:

— Я тут Бульку тоже обучала, — и тут же дала команду: — Булька, голос!

Собака покосилась на девочку и засеменила к своему привычному месту. Ксюша, однако, опередила ее и, встав рядом с забором, вскинула руку и еще раз громко повторила:

— Голос, Булька! Голос!

Собака смерила ее презрительным взглядом и снисходительно тявкнула.

— Вот видите, видите, она научилась!

И Ксюша радостно захлопала в ладоши.

Катя вышла на крыльцо и тоже смотрела, как девочка демонстрирует свои успехи в дрессировке ленивой псины.

— Вот и славно! — услышала она за собой низкий голос хозяйки. — Наконец-то приехал. А то все глаза уж проглядели.

Дмитрий удивленно посмотрел на Катерину.

— Да нет, что вы… — неуверенно начала она.

— Правда-правда! — закричала девочка, повисая у него на шее. — Смотри, нет у меня больше глазок, все высмотрела. — И она сощурилась так, что вместо глаз образовались щелочки.

— Ксюша, — одернула ее мать, — не приставай к дяде Диме.

Но девочка как будто не слышала ее.

— А ты за нами приехал? На машине? А Рекс где? — сыпала она вопросами, невольно переходя на «ты».

— Ох, щебетуха! — Дмитрий с трудом уворачивался от ее нескончаемых поцелуев, но с его лица не сходила довольная улыбка.

— Ксения! — еще раз одернула ее Катя. — Иди сюда.

Дмитрий поставил девочку на землю и легонько подтолкнул в направлении матери:

— Иди, мама зовет.

— Дмитрий, как ты кстати, — сказала хозяйка и устало опустилась на скамейку, положив руки на колени, так что стали видны большие синие вены. — Мне как раз в доме надо прибрать к приезду сынов. Пусть у тебя мои постояльцы и поживут.

Катя только вздохнула: «Без меня меня женили!» Она давно поняла, что их хозяйка не оставила попыток свести их, не понимая, что ничего у них с Дмитрием не получится — слишком они разные, да и прежние раны у обоих еще не затянулись.

Зато Ксюшка обрадовалась услышанному несказанно. Она стремглав кинулась в дом и через секунду вернулась. В одной руке был ее детский рюкзак, а в другой болтался, глупо ухмыляясь, тряпичный клоун.

— Мам, давай скорее, мы тебя в машине будем ждать, — поторопила девочка мать. И, повернувшись к Дмитрию, с надеждой спросила: — Вы ведь на машине, дядя Дима?

Он кивнул в ответ.

— Ура! — И Ксюша вприпрыжку поскакала к воротам.

— Ксения, — окликнула ее Катя, — а с тетей Сарой кто будет прощаться?

Девочка оглянулась, посмотрела на спокойно стоящую рядом с мамой хозяйку, бросила на землю свои вещи и, подбежав, кинулась ей на шею.

— Тетя Сара, миленькая, — причитала она, целуя ее в обе щеки, — мы еще обязательно приедем! Мы так вас любим, и Звездочку любим, и Бульку!

У женщины от умиления даже слезы навернулись на глаза.

— Конечно, конечно, дочка! Приезжайте, всегда вам рада буду.

Еще раз обняв тетю Сару, девочка шмыгнула носом и, опять весело напевая, подхватила свои вещи и скрылась за воротами.

— Спасибо вам, тетя Сара, — произнесла Катерина.

Она хотела еще много чего сказать, но почему-то не смогла найти нужные слова. Она всегда чувствовала некоторую неловкость при прощании, слова казались ей какими-то пустыми и громоздкими. Катя быстро поцеловала хозяйку в сухую щеку, взяла сумку и поспешила к калитке. Дмитрий перехватил у нее объемную сумку, закрыл за ней калитку и пошел к машине, около которой, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стояла Ксюша.


— Ну что, в баньку пойдете? — спросил Дмитрий, когда гости вышли из машины.

— Ой нет! — Ксюша сморщила нос и усиленно замотала головой.

— Да она негорячая, я вчера ее топил.

— Вы давно здесь? — спросила Катя, не поднимая взгляда.

— Да нет. — И взглянув в казавшееся бесстрастным лицо, Дмитрий подошел к ней и взял за руку: — Не сердись, я хотел приехать пораньше, но не мог…

— А почему я должна сердиться? — спросила Катя, вскинув брови с деланным удивлением. — Вы свободный человек… И не беспокойтесь, завтра с утра мы уедем.

— Не надо, Катерина. — Мужчина отпустил ее руку и, глядя на нее чуть из подлобья, тихо добавил: — Я скучал, а ты?

Катя не ответила. Она старалась сохранять спокойствие, хотя сердце ее почему-то колотилось в груди, как от быстрого бега. И чтобы успокоиться, она поискала взглядом дочь. Конечно, та была рядом с Рексом и радостно обнимала пса за шею.

— Ксюша, — позвала она.

Девочка погладила пса и вприпрыжку бросилась на зов:

— Что, мамочка?

— Хватит обниматься-целоваться. Сейчас быстро идем в баню — и спать!

— Как — спать?! — возмутилась Ксюша.

— Нам завтра надо пораньше встать и на автобус успеть, мы поедем домой. — И, глядя на дочку, лицо которой уже не выражало восторга, остановила ее: — Только, пожалуйста, без рыданий!

Опустив голову, Ксюша покорно вздохнула и пошла следом за матерью по направлению к бане. Она понимала, что спорить сейчас бесполезно.

Дмитрий тихонько остановил ее и, чтобы мать не слышала, прошептал ей на ухо:

— Ничего-ничего, утро вечера мудренее.

— Как в сказке? — доверчиво воскликнула Ксюша.

— В какой еще сказке? — переспросила Катерина и строго посмотрела на Дмитрия.

Но он ничего не ответил, а только весело подмигнул и по-мальчишески улыбнулся.

Катя невольно улыбнулась в ответ.


Час спустя Ксюшка уже спала, тихо посапывая, на чистых простынях большой кровати. Катерина сидела рядом, задумчиво глядя на дочь. Сгустившиеся сумерки сделали очертания предметов неясными, цвета — тусклыми, как будто наступающая ночь завесила их комнату сумеречного цвета кисеей.

— Катя, — тихо позвал ее Дмитрий, — подойди, пожалуйста.

В большой комнате было уже совсем темно, и она не увидела, а скорее почувствовала присутствие мужчины. Катя невольно ощутила волнение и нервно прижала руки к груди. Дмитрий, приблизившись к ней, взял ее руки в свои, привлек ее к себе и обнял, не обращая внимания на ее слабое сопротивление. Она невольно замерла, подчинившись его силе, прислушиваясь к мерно стучавшему где-то рядом его сердцу и подняла голову, стараясь поймать его взгляд. Он взял ее лицо в ладони, медленно наклонился к ней и нежно, едва касаясь своими губами ее губ, поцеловал. Катя закрыла глаза, но ее губы не дрогнули, оставаясь холодными и безучастными. Дмитрий немного отстранился от нее, пытаясь прочитать ответ в ее глазах, но она, отведя взгляд, рывком высвободилась из его объятий:

— Пожалуйста, не надо!

— Но почему? — непонимающе спросил мужчина.

— Ни к чему все это, — устало сказала Катерина и опустилась на диван. Она придвинула к себе свечу и пошарила руками по столу в поисках спичек.

Дмитрий сел рядом, достал зажигалку, и колеблющееся пламя осветило его напряженное лицо. Он обнял сжавшуюся в комок Катю и прижался губами к ее виску, ощущая слабое биение ее пульса. Потом наклонился, коснулся губами мочки ее уха и вдруг почувствовал, что ее напряжение ослабло и она поддается его ласкам.

— Катюшка, ты же знаешь сама, жизнь так темна без этих кратких минут нежности. Ты женщина, я мужчина, и нет ничего сложнее и ничего проще этого.

Она не возразила ему, и это ободрило его. Он вновь нашел ее губы и прижался к ним. Ее глаза словно заволокло туманом и тяжелые веки смежились. На этот раз она ответила на его поцелуй. Он почувствовал, как дрогнули ее губы, как приоткрылся рот. Он целовал ее лицо, в то время как руки его расстегивали ее легкое платье. У нее вырвался стон, когда он коснулся губами ее соска.

— Не надо, — выдохнула она, — прошу тебя… Я не могу… — Слова выражали протест, а ее тело предательски реагировало на каждое его прикосновение, на каждый поцелуй. — Господи… — взмолилась она.

Она более не владела собой, лишь ощущала жар его дыхания, его губы, его горячие ладони. Он целовал ее долго и страстно, так что она уже не могла больше терпеть своей пустоты, и, когда он вошел в нее, из ее губ вырвался стон блаженства.


Ее разбудил звук отъезжающей машины. Катя открыла глаза. Рассвело, но было еще по-утреннему прохладно. Она подняла голову. Дочка по-прежнему спала, во сне сбросив одеяло и, пытаясь согреться, сжалась в комочек. Катерина встала, накрыла ее, натянув одеяло повыше, и легко поцеловала выгоревшие от солнца спутанные волосы. Потом она подошла к столу. На нем белела записка: «Должен уехать, постараюсь быть к вечеру. Дмитрий». Катя перевернула листок. Большими крупными буквами на обороте была сделана приписка: «Все было классно! Спасибо тебе».

Катя вздохнула. Воспоминания о вчерашних ощущениях вызвали дрожь во всем теле, но она, испытав истому разбуженных чувств, все же невольно укорила себя за слабость — нельзя идти на поводу у своих инстинктов. Натянув шорты и футболку, она выбежала на улицу. Ей хотелось движения. Она бежала быстро, толчки крови в висках заглушали тревогу и недовольство собой. Хотелось истерзать, утомить себя так, чтобы не осталось никаких мыслей, ничего, кроме усталости. Катя добежала до реки и, еле переводя дыхание, остановилась. Она стояла и смотрела на текущую воду, наблюдая за проплывающими по ней отражениями легких облаков, и горячие слезы потоком полились из глаз. Она присела на корточки и закрыла лицо руками. Глухие рыдания рвались из груди. Она поймала себя на странной мысли, что получает удовольствие от своего страдания. Что, собственно, произошло? Да ничего, ответила она сама себе на поставленный ею же вопрос. Она была вместе с мужчиной, а проснувшись, ощутила его отсутствие, и это было как обман. Но разве он что-то ей обещал?

Слезы успокоили ее. Она поднялась и медленно пошла обратно. Эта мука, только что пережитая ею, сделала ее решительной. Она поговорит с Дмитрием, убедит его (а в большей степени, конечно, себя), что нельзя играть с чувствами, нельзя поддаваться слабостям. А для слияния двух тел есть только одна причина, одно оправдание — это невозможность существовать друг без друга. И пока они это не прочувствуют, нельзя отдаваться на волю чувственных желаний, иначе она может задохнуться под их тяжестью. Это значит, что они должны расстаться. Раз и навсегда.

Эта решительность не покидала ее до конца дня, но Дмитрий так и не приехал. Не приехал он и на следующий день, Решительность сменилась отчаянием. Катя изнемогала от желания увидеть его, заглянуть в его глаза, услышать голос, опять почувствовать его тепло. Но его все не было. К концу третьего дня, когда отчаяние переросло в досаду, она около дома услышала шум мотора. Кровь бросилась ей в лицо.

— Дядя Дима приехал, дядя Дима! — Ксюшка выбежала навстречу.

Катя присела на стул не в силах выйти из дома.

— Ой-ой-ой! Санька, дурак, чего щекочешься! — услышала она.

Со смехом в комнату вкатился клубок детских тел и тут же распался на две фигурки: одну белоголовую, другую с черными короткими, стоящими дыбом волосами. Обе детские мордашки блаженно улыбались, а руки и ноги, казалось, ни секунды не оставались без движения.

— Здравствуйте, тетя Катя, — сказал Санька и тут же ущипнул стоящую рядом Ксюшку.

— Ай! — заверещала она. — Я же тебя не трогаю, и ты меня не трогай.

— Саня, прекрати! — услышала Катерина голос Вячеслава, и тут же его веснушчатое лицо возникло в проеме двери.

— Катюха, я за тобой. Нагостилась?

— Ой, Слава! — с облегчением воскликнула она, поднимаясь ему навстречу. — Как я рада! Ты какими судьбами?

— Говорю же, за тобой. А то у меня больше возможности не будет, — сказал он, удивленно озираясь вокруг, — а то, может, останешься? Здесь неплохо.

— Нет, мы поедем, — заторопилась Катя. Она испытывала несказанное облегчение от того, что больше нет необходимости ждать Дмитрия. Уехать домой — и забыть! — самое легкое решение.

— Есть хочешь? — спросила она Славика, присевшего на диван.

— Да ты что? Я еле жив сейчас от обжорства, ведь я сначала к тете Саре заехал. Она и подсказала, где тебя искать. Так что я немного передохну, а ты пока собирайся.

Катя сложила свои вещи в сумку, огляделась, как будто вспоминая, что она еще забыла. Потом написала записку Дмитрию: «Спасибо за гостеприимство, — и, перевернув листок, размашистым почерком добавила: — Было классно». Положив листок на стол, встала.

— Пошли, — позвала она Славу.

Тот тяжело встал и направился к выходу.

Катя закрыла двери на ключ.

— Придется к тете Саре заехать — ключ передать, — сказала она.

Славик кивнул в знак согласия. Дети уже сидели в машине на заднем сиденье, не переставая тузить друг друга.

— Ну-ка хватит! — садясь за руль, сказал Вячеслав и повернул ключ зажигания. Дети мигом присмирели.


Стало еще темнее от набежавшей тучи, и начался дождь. Теплый, стремительный ливень обрушился на обожженную солнцем землю. Он был коротким, как детские слезы. Катя опустила боковое стекло машины и подставила лицо ветру. Пахло мокрой землей и листвой. «И летней ночью», — подумала она, взглянув на небо. Небольшая туча, вероятно, ушла куда-то дальше, обнажив блеклое небо: июньская ночь приходит поздно. Они ехали в тишине. Был слышен только ровный шум мотора сильной машины. Меньше чем через час пути вдоль дороги замелькали рекламные щиты. Они въехали на улицы города, и отвыкшие глаза стали исподволь выхватывать из темноты неоновые огни магазинов, баров и кафе. Катя почувствовала себя здесь неуютно после спокойного деревенского отдыха. На дороге машин было мало, а когда они свернули на улицу, где в ряду себе подобных стоял их панельный, серый дом, стало совсем пустынно.

— Спасибо, — поблагодарила Славика Катя, вылезая из машины. Она открыла заднюю дверцу и попыталась разбудить дочку. Дети, уютно устроившись на мягком широком сиденье, спали. Слева виднелась белая головка Ксюшки, а справа — черная Саньки.

— Погоди, — остановил ее Славик. — Не буди, я ее донесу.

Он осторожно взял девочку на руки и понес. Катерина подхватила сумки и поспешила за ними. Она открыла дверь и прошла в комнату. Слава осторожно опустил спящую девочку на небольшую софу и, тихо попрощавшись, ушел. Катя закрыла за ним дверь и только тогда включила свет в прихожей.

Неяркая лампочка осветила небольшую прихожую. Катя вдруг заметила, что стены в квартире оклеены незнакомыми светлыми обоями. Она прошла на кухню — и там на стенах красовались новые обои с пошлым рисунком каких-то ярких, похожих на подсолнухи, цветов. Посреди кухонного стола в литровой банке красовались три белые розы. Катерина от неожиданности села на табурет.

— Ну, как отдохнули?

Она подняла глаза. Перед ней стоял Роман. Он радостно и чуть виновато улыбался. Скорее это был не оттенок вины, а остатки сна, подумалось ей.

— Я немного не дождался, заснул. — Он подошел к жене и обнял.

Катя невольно напряглась и, высвободившись из его объятий, встала. Как будто не замечая ее неприязни, Роман распахнул холодильник и достал торт в прозрачной пластиковой коробке.

— А я твой любимый торт купил, — стараясь казаться веселым, сказал он.

«Почему я не сменила замки?» — подумала она.


Роман вернулся домой спустя несколько часов после их отъезда. Ему нужны были кое-какие документы. Он был неприятно поражен, когда не застал Катю с дочерью дома. Узнав от соседки, что те уехали отдыхать в деревню, не мог сдержать гнев. Он схватил первое, что ему попалось под руку, — стоявшую на столе пустую вазу и швырнул ее об пол. Прозрачный конус с глухим стуком упал и покатился, ничуть не пострадав при падении. В бессильной ярости Роман стал топтать твердый, скользкий пластик — и не успокоился, пока ваза не превратилась в горстку осколков. И только тогда он успокоился, подошел к большому настенному зеркалу и взглянул на свое отражение: жесткая складка залегла на лбу, крылья носа раздулись от гнева, глаза смотрят злобно и холодно, а губы побелели так, что стали едва различимы на покрасневшем, с каплями пота лице. Он перевел дыхание, стараясь унять глухое раздражение, овладевшее им. Конечно, он втайне надеялся, что Катерина, увидев его, бросится ему на шею и начнет плакать, просить, умолять, чтобы он вернулся. А он молча снимет ее руки, возьмет то, что ему необходимо, и, ни слова не говоря, выйдет, плотно прикрыв за собой дверь, сквозь которую будут слышны ее горькие, безудержные рыдания. Он не знал, откуда пришла к нему эта жестокость, желание увидеть страдания женщины, которую совсем недавно, казалось, любил. Но, судя по всему, его жена и не собиралась страдать, наоборот, она наслаждается жизнью как может. Что ж, решил он, и он не дурак. Он молод и хорош собой, любая женщина с удовольствием разделит его общество.

В тот же вечер он познакомился в баре с яркой блондинкой с длинными, как у русалки, волосами. Но красотка оказалась и холодной, как русалка. Скинув с себя одежду, она распростерлась на широком супружеском ложе, не мигая уставившись в потолок. Тело ее оставалось безучастным к его ласкам. Он пытался разбудить в ней чувство, страстно целуя ее напомаженные губы и теребя соски. Но девица ни на мгновение не забылась. И даже когда он дотронулся языком до самого чувствительного и сокровенного, она только лишь слегка вздрогнула. Утром «русалка» ушла, бросив на прощание одно только слово: «слабак», которое запульсировало в его висках как приговор. В ту ночь он впервые потерпел фиаско.

Ему надо было срочно реабилитироваться. На этот раз ему нужны были гарантии. И вечером следующего дня он снял проститутку. Профессионалка хотя и была недорогой (только начинала свою карьеру на улице), но обладала всеми видимыми достоинствами: чувственным ртом, густыми вьющимися волосами и большой, упругой грудью. Особенно поразили ее крутые бедра, обтянутые черными кожаными шортами. Шорты были настолько коротки, что открывали половину ягодиц. Но дотронуться до себя она ему не позволила, отстранив даже руки.

— Я сама, — коротко бросила она писклявым голосом, который так не вязался с ее внешностью «секс-бомбы», а потому неприятно поразил его. Но глаза ее завораживали, а губы манили своей многообещающей влажностью. Он вдруг размяк, смутился и потерял всякую решительность. Она же делала все профессионально быстро и профессионально бесстрастно. Не успел он опомниться, как, промокнув губы салфеткой, она встала с колен и протянула руку — «гонорар».

Он суетливо застегнул брюки, достал две сложенные вдвое купюры и с большим облегчением закрыл за ней дверь. Удовольствие было сомнительным, да и денег было жалко.

Потом Роман вспомнил о своей недавней любовнице, фельдшерице, и невольно вздохнул. И этот эпизод его жизни оказался в прошлом.

— Все, это был последний раз, — как-то объявила она, лежа в смятой постели после их любовной битвы.

Роман привстал на локте и шутливо спросил:

— Это что, ультиматум или тайм-аут? — и потянулся к ее необъятной обнаженной груди.

Она молчаливо отстранила его руку:

— Хватит в игры играть, я замуж выхожу.

— Что?! — Он был неприятно удивлен. — Ты — замуж?

Женщина поднялась с кровати и накинула старый, потертый фланелевый халат.

Роман невольно поморщился: в таком же халате выходила к нему жена, когда лежала в роддоме. Он еще тогда подумал, что этот фасон, наверное, специально придумали, чтобы мужья не испытывали никакого влечения при виде своих жен.

Он еще раз переспросил, сам не веря в серьезность услышанного:

— И за кого ты собралась?

— Да тут один вдовец посватался…

Роману неинтересно было слушать описание ее будущего мужа, и он перебил ее:

— Но это же не помешает нам встречаться?

Женщина вновь опустилась на кровать рядом с ним и, перебирая его чуть влажные от недавних бурных любовных игр волосы, тихо сказала:

— Уезжаю я, Ромашка. — Она вздохнула, и тяжелая слеза скатилась по начинающей увядать щеке. — А тебе надо вернуться в семью. Не дело это — девчонку с малолеткой бросать. Постель постелью, а семья семьею.

После того разговора они больше не встречались, а неделю назад к ним в часть прислали нового фельдшера, молодого юнца-недоростка, у которого усы только пробивались легким пушком.

Холостая жизнь оказалась не столь романтичной и привлекательной, как это представлялось ему сначала. Роман был уязвлен и попытался еще раз сделать вылазку. В этот раз оказалось еще хуже: он так набрался, что, когда утром открыл глаза и заметил рядом с собой бритый затылок, его прошиб холодный пот. Он силился что-либо вспомнить, но виски разламывались от боли, а к горлу подкатила тошнота. Он выскочил в туалет. Выпростав мерзко пахнущее содержимое желудка, он прополоскал рот и подставил свое мучающееся похмельем тело под струю холодной воды. Стало немного легче, но воспоминания не возвращались. «Где я этого мальца подцепил? Неужели на пацанов меня потянуло?» Он силился найти ответы на свои вопросы, роясь в остатках памяти, но опять и опять натыкался на глухую стену забытья.

Вдруг без стука ворвалось бритоголовое существо, быстро спустило белые трусики, присело на сиденье унитаза, и тугая струйка с шумом застучала о стенки унитаза.

У Романа отлегло от сердца. Все же — девушка, значит, с ориентацией пока полный порядок. Но при взгляде на ее тонкую шею и бритый затылок его опять охватило волнение. Сколько этой малолетке? Уж не под статью ли он влетел?

— Ух ты! Думала, что описаюсь. — Хриплый голос вывел Романа из состояния ступора.

Он вышел из ванной, обернув вокруг бедер полотенце. Девушка вышла вслед за ним, подтягивая трусики и поеживаясь.

— Опохмелиться есть?

Он со страхом взглянул ей в лицо и с облегчением заметил небольшие гусиные лапки морщинок под глазами. Не прикрывая рта, она зевнула, выставив напоказ желтые зубы с темными проемами в глубине. Роман даже вздрогнул от омерзения, представив, что вчера, возможно, он целовал этот щербатый рот.

Женщина прошла на кухню, открыла холодильник и в раздражении захлопнула дверцу:

— Слышь, сбегай, как там тебя?

Она не знала его имени и, судя по всему, тоже мало что помнила из событий вчерашней ночи.

Роман опустился на кровать.

— Дорогуша, давай сваливай, — устало произнес он.

Смерив его презрительным взглядом, женщина выругалась, натянула на себя драные джинсы и вытянутый до колен свитер. Когда щелкнул замок, Роман с облегчением вздохнул.

Больше никаких попыток найти себе компаньонку для сексуальных развлечений он не предпринимал.

Как-то ночью он лежал один на их жестком супружеском ложе, и к нему пришли воспоминания первой недели знакомства с Катей. Он вспомнил, как его манил ее алый, пылающий рот, как остро реагировала она на малейшее прикосновение к ее нежной груди, как доверчиво и немного застенчиво она позволяла ему ласкать себя. И как впервые в порыве страсти она коснулась губами его горячей плоти. «Вернуть, вернуть, — часто застучало его сердце. — Еще все можно вернуть. Мы молоды и любим друг друга», — убеждал он сам себя.

На несколько дней он взял в свое распоряжение трех солдат, и вскоре их квартира сияла чистотой и пахла свежим клеем и краской. Он узнал от Шуры, что Слава привезет Катерину с дочкой в воскресенье, и, готовясь к встрече, купил три белые розы и торт.


— Я чайник поставил. Садись, будем есть торт, — пригласил Роман.

Катя внезапно почувствовала себя маленькой и очень одинокой. Пустота в душе и усталость в теле. Она опустилась на табурет. Она не знала, что сказать и как реагировать на внезапное появление Романа.

— Катюшка, хватит дуться. — Роман подошел к ней и ласково погладил ее по голове.

Она вновь сжалась, как будто напряжением мышц могла оградить себя от неприятных прикосновений.

Он сел напротив, взял ее маленькие руки в свои и прижался к ним губами, стараясь поймать ее взгляд. Их глаза встретились. В блестящих темным янтарем глазах мужа Катя прочла мольбу о пощаде. Роман своим мизинцем зацепил ее мизинец и, стараясь выглядеть веселым, произнес:

— Мирись, мирись, мирись и больше не дерись, а если будешь драться, я буду кусаться.

Так приговаривала Ксюшка, когда, набедокурив, старалась загладить свою вину.

Катя улыбнулась своим мыслям. Роман принял ее улыбку за согласие. Он резко встал, притянул ее к себе и жадным ртом приник к ее губам. Его дрожащие руки стали срывать с нее одежду, словно не замечая ее сопротивления. Он легко подхватил ее на руки и отнес на кровать. Катерина закрыла глаза и предоставила свое тело мужу. Она ничего не хотела, но ее тело думало иначе.


Роман, казалось, вновь открыл для себя радость супружества. Он не задерживался на работе, дарил жене подарки, подолгу гулял с дочкой, которая всегда встречала его с радостью. Ночью из заботливого отца и мужа превращался в страстного любовника. Но Катя, принимая его заботу и любовь, испытывала странное чувство: словно все это происходило не с ней, ощущала себя зрителем, сидящим в первом ряду партера. В театре расстояние всего в несколько метров разделяет два мира: иллюзорный и настоящий. Иллюзия красива, ярка, подчас изящна, игра непринужденна, и живой зал напряженно застывает в ожидании кульминации. Вот и она, казалось, застыла в ожидании, смутно понимая, что именно это ожидание и мешает ей наслаждаться сегодняшними радостями. Она знала, что их безмятежное нынче супружество зиждется на очень хрупком фундаменте, который уже дал трещину. И сколько бы они ни прилагали сил, их семья может в один миг разрушиться от малейшего толчка — слишком слабой и ненадежной была основа. И прежде всего она сама была повинна в этом. В ее сердце была лишь пустота, любовь ушла.

Все оставалось без изменений. Дни скользили за днями, один был похож на другой. Роман по-прежнему служил, Ксения ходила в детский сад на соседней улице. Сама она нашла работу в фирме по пошиву штор. Работа была несложной, но утомительной из-за своей монотонности. И прежние заказчицы тоже не оставляли ее без внимания. К концу недели Катя чувствовала себя настолько разбитой, что, когда Роман приглашал ее в кино или на прогулку в парк, она воспринимала это как необходимость. Она улыбалась, даже смеялась его шуткам, старалась быть ласковой с ним, но это был компромисс с самой собой, это была работа ее души, инстинкт сохранения семьи. Она старалась вернуть свою любовь, но не могла. Ей не за что было зацепиться. Ей казалось, что и Роман играет в эту игру под названием «семейное счастье», что и ему требуются большие усилия, чтобы играть свою роль. А для того чтобы скинуть напряжение этой утомительной игры, ему стал необходим алкоголь. Все чаще он приходил домой пьяный. И в такие вечера Катя прилагала неимоверные усилия, чтобы сохранять спокойствие в их доме: алкоголь делал мужа агрессивным. Катя старалась избегать близости с ним в те ночи, когда он был пьян: он становился груб и жесток и получал разрядку только после того, как она кричала от боли. И теперь, когда он задерживался на службе, она чувствовала настоящий животный страх, гадая, в каком состоянии придет муж. Сердце каждый раз начинало бешено колотиться, и она напряженно вглядывалась в его лицо, когда он возвращался домой. А в те дни, когда Роман оставался ночевать в части, она испытывала большое облегчение.


Как-то он опять пришел домой под хмельком и объявил, что его отправляют в командировку на месяц. Катя вышла на кухню, чтобы муж случайно не заметил охватившую ее радость. Роман, видимо, почувствовал это ее желание свободы. Резким движением он схватил ее за плечи и развернул к себе.

— Смотри мне в глаза, — приказал он.

Искорки радости мгновенно погасли. Катя, стараясь казаться невозмутимой, подняла на него усталый взгляд.

— Ты любишь меня? — жестко спросил он, и едкий запах спиртного ударил ей в лицо.

Она невольно поморщилась.

Продолжая сжимать ее плечи, Роман смотрел в ее глаза, в которых не было ничего, кроме брезгливости.

— У тебя есть любовник! — догадался Роман, и горькая складка появилась у его губ. — А я-то думаю, почему ты такая стала замороженная… Вон и новое колечко на пальчике…

Ее зеленые глаза удивленно расширились: чего она не ожидала — так это упреков в неверности. И от кого!..

— Неправда! — Катя закусила губу, собрала все силы, чувствуя, как к глазам подступают слезы. — Кольцо мне подарила мама… Давно… — Она силилась еще что-то сказать, но у нее перехватило дыхание, и муж перебил ее:

— Ври, да не завирайся! Что я, не вижу, что мы не по средствам живем!

— Я же работаю… зарабатываю, — она отвечала ему машинально, стараясь заглушить страх затравленного животного, чувствующего нарастающую, но пока скрытую ярость более сильного зверя.

— Ты за кого меня принимаешь? Что я, совсем дурак! — возмутился Роман. Его глаза сузились и синяя толстая вена набухла на лбу, делая его лицо жестоким и неприятным, — Я сколько месяцев уже денег не приношу, а ты и пылесос купила, и вон, кожаную куртку, и туфли. Я специально смотрел — такие туфли две штуки стоят! Откуда у тебя деньги? Твой богач тебе подкидывает?

— Какой богач? — не поняла Катерина.

— Мне твоя дочь все выболтала, как ты там с богачами в деревне развлекалась и на «мерседесах» каталась. Так что святую из себя не корчи, пожалуйста. Явно передком подрабатываешь!

Кровь отлила от ее лица, страх исчез, сменившись жаркой яростью от несправедливости. Не помня себя, она ударила его. И в этом жесте было все: и накопившаяся за долгое времяусталость, и обида, и отказ от иллюзий.

Роман на секунду застыл от неожиданности. Но тут же гнев захлестнул его. Он издал какой-то звук, похожий на сдавленный смех, и наотмашь ударил женщину так, что она повалилась с ног. Не помня себя от ярости, он стал пинать ее. Катя сжалась в комок, защищая лицо руками.

— Папа-а-а! — тоненько закричала Ксюшка. Она стояла на пороге кухни, и от ужаса увиденного у нее задрожали колени.

Не обращая внимания на дочь, Роман продолжал избивать жену.

Тогда девочка бросилась на отца и изо всех сил укусила его за руку.

От неожиданности Роман остановился, выпрямился и перевел дыхание. Перед ним лежала распростертая женщина. Девочка выпустила руку отца и присела рядом с матерью, стараясь приподнять ее голову.

— Мама, мама, мамочка, — тихим шепотом причитала она, неотрывно глядя, как тонкая струйка крови сочится из разбитого носа матери.

Роман мгновенно протрезвел и ужаснулся самому себе. Откуда взялась эта звериная жестокость? Он расстегнул рубашку и вцепился в волосы на своей груди, стараясь ощутить чувство боли.

Женщина на полу пошевелилась и, держась за бок, со стоном села, прислонившись спиной к стене.

— Уходи, — с трудом произнесла она разбитыми губами.

Роман хотел было что-то сказать в свое оправдание, но ее горящие презрением и ненавистью глаза остановили его.

Он резко повернулся и выскочил за дверь. Ему было стыдно. Он чувствовал свою неправоту, всю омерзительность своей жестокости, но знал, что это было естественным взрывом его чувств. Он пытался стать хорошим мужем. Он покупал ей цветы, он ласкал ее тело, и после столь усиленного внимания, которое он ей оказывал, она ничего не могла дать ему взамен. Не захотела. Она чужая ему, чужая. Таким образом успокаивая себя, он приводил свои мысли в порядок, как все мужчины, желающие оправдать себя даже за самые неблаговидные поступки.


Время, говорят, лечит. Действительно, синяки и кровоподтеки сошли, ребро срослось, но боль и разочарование поселились в душе Катерины. Ее жизнь стала тусклой, как будто перегорела лампочка, освещающая ее жизнь.

Роман пытался опять восстановить их отношения, даже приходил в больницу, но Катя отвернулась к стене и не захотела с ним разговаривать. Женщина, которая лежала на соседней койке и поправлялась после удаления аппендицита, посоветовала ему пока не показываться ей на глаза.

— Тяжело ей простить, сердце ненавистью горит, — говорила она, а сама с любопытством оглядывала красивого мужчину. «Видимо, налево жена сходила, вот и проучил», — решила она, вспоминая, как поколачивал ее муж, когда она увлеклась механиком из автопарка.

— Ничего, поправится, поживет одна, помается, сама тебе на шею кинется, — успокаивала она Романа, бережно укладывая оранжевые мячики апельсинов в тумбочку, которая стояла между ее кроватью и Катиной.


Роман и не торопился. Он вернулся спустя месяц. Катерина встретила его одна. Она молча открыла ему дверь и, не глядя на него, словно стыдясь своей неприязни, прошла на кухню. Роман хотел сделать вид, что ничего особенного не произошло, что, мол, милые бранятся — только тешатся, но, взглянув в лицо жены, понял, что разговор предстоит тяжелый. Он неторопливо разулся, помыл руки и прошел на кухню. Стол был пуст.

— Катюш, — начал он, — я вообще-то устал и проголодался.

Она медленно подняла на него глаза, пытаясь увидеть на его лице хотя бы легкую тень раскаяния. Но Роман смотрел снисходительно-испытующе.

— Катя, я все же твой муж…

Свет электрической лампочки, висевшей под потолком, отражался в его зрачках двумя блестящими, неподвижными пятнышками, и от этого взгляд его казался еще более холодным.

— Нет уже. — Ее ответ прозвучал резко, как выдох.

Он не узнавал ее. В последнее время она очень изменилась. Это была уже не та маленькая, восторженная и податливая студентка, что он когда-то встретил, и не усталая, немного испуганная женщина, которая жила рядом с ним, Перед ним стояла зрелая, сильная, гордая женщина. Ее лицо выражало решимость человека, испытавшего боль и страдание и закрывшего себя от вторжения любых чувств.

— Я подала на развод, — тихо, но твердо сказала она. — И будет лучше, если ты вообще не появишься в суде. Как твоя карьера? Тебе вроде предлагали повышение с переводом в другой город. Я думаю, что тебе стоит согласиться.

— А что ты за меня решаешь?! — вспылил, поднимаясь, Роман.

— Так будет лучше для тебя, или ты хочешь, чтоб все узнали о твоей зверской выходке? Я с трудом уговорила врача не заявлять на тебя… — Катя вздохнула. — Так что у тебя нет выбора.

— «Врача»… «нет выбора»? — Эхом отозвался он. Впервые Роман испытал страх. Ему внезапно стало душно, он опустился на стул и нервно расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

— Я не буду говорить об этом. Не хочу. Но поверь — это лучший выход из сложившейся ситуации.

— А как же дочь? — Роман попытался выложить последний козырь.

— Дочь?! — От нахлынувшего гнева у нее перехватило дыхание. — Ты бил и топтал не меня, ты рвал и уничтожал ее. Ты разбил ее маленькую жизнь.

В ее взгляде было столько ненависти, что он тут же опустил глаза.

— Ты преувеличиваешь, как всегда. Она же несмышленыш… Ну поссорились… С кем не бывает. — Роман еще бормотал какие-то беспомощные слова, но уже начинал понимать, что это конец их семейной жизни. И все же он продолжал, нелепо комкая фразы: — К тому же… я все же мужчина… как ты будешь одна.

Он вдруг резко встал, подошел к ней вплотную и хотел было обнять, но Катя отстранилась:

— Ты мне омерзителен, Рома. Ты даже не понял, какое преступление совершил, не можешь понять…

— «Преступление»!.. — Он даже задохнулся от возмущения. — Это ты раскидывала ноги направо и налево. Я, как благородный человек, хотел тебя простить ради нашей семьи, нашей дочери, а ты…

Она посмотрела на него. Эти поджатые губы, это серое от злости лицо, вмиг ставшее жестоким, эти сжатые кулаки… Ей стало страшно. На секунду. Но, призвав на помощь все свое мужество, она произнесла как можно тверже:

— Уходи!

Ее полный презрения взгляд обжег его. Хорошо! Но она еще приползет к нему на коленях, она еще пожалеет, билось у него в висках. Роман старался себя успокоить, но клокочущая волна ненависти опять поднималась в его душе, и он, опасаясь, что не совладает с собой, бросился вон.

Как только за Романом захлопнулась дверь, Катя вдруг почувствовала, как на нее навалилась усталость. Усталость, не требующая иного лекарства, кроме забытья. Она прилегла на кровать и закрыла глаза. Ей не хотелось ничего чувствовать: ни нежности, ни жестокости, ни любви, ни ненависти. Она натянула на ноги плед. Напряженные мышцы постепенно расслабились, по телу разлилось тепло, и она нырнула в сон как в омут, не думая о пробуждении, не надеясь и не желая его.


Она проснулась, когда сгустились сумерки, почувствовав чье-то присутствие. Открыв глаза, она заметила силуэт понуро сидящей дочки.

— Мамулечка, ты заболела?

Девочка нагнулась к ней и поцеловала.

— Нет, просто прилегла, устала немного, — ответила Катерина и зажгла стоящий рядом торшер. Катя внимательно посмотрела на дочку. Ксюша в последнее время очень изменилась. В ее светло-карих глазах словно застыл страх. Темно-красная полоска крови на лице матери перечеркнула все ее детские представления о безопасности. Мир взрослых теперь представлялся ей кошмаром, где ее добрый волшебник и защитник отец мог в одно мгновение превратиться в злодея. Она силилась и никак не могла понять, как это возможно. Пока что она не нашла отгадку и жила в вечном напряжении. И вот этого отблеска неуверенности и страха в глазах дочери, скованности ее маленького тела, словно готовящегося отразить удар, Катерина никогда не сможет простить Роману.

Она села на кровати.

— Ты откуда, малыш? — спросила она.

— Меня тетя Шура забрала из садика. Смотри, что мне Санька подарил.

Девочка протянула ей рисунок. Неровный круг, обозначавший овал лица, угольки глаз, черточки бровей, две дырки носа и загибающаяся кверху линия рта. Рисунок был до примитивности прост, и в то же время неопытный художник смог передать какие-то неуловимые черты, что отличали его подружку от множества других детей.

— Похоже… — Катя внимательно рассматривала рисунок, — действительно похоже.

— И тетя Шура так сказала, — обрадовалась Ксюшка. — А давай его повесим вот здесь. — И девочка, забравшись на кровать, прикрепила листок на едва заметный, торчащий из стены гвоздик. Безликая, унылая стена озарилась сиянием улыбки с наивного портрета. — Мам, а день рождения у меня скоро? — неожиданно спросила дочка. Она села рядом с Катей и прислонилась к ее руке, чтобы чувствовать тепло ее тела.

— А почему ты спрашиваешь? — Катя обняла дочку.

— Тетя Шура интересовалась, что я хочу на день рождения. Да и листики с деревьев стали падать. А я помню, что в мой день рождения листики желтые, а солнце светит.

Действительно, Ксюша родилась в начале сентября — ярким, солнечным, теплым днем. Катя тогда еще подумала, что и жизнь ее должна быть такой же светлой и радостной, как этот сентябрьский день.

— Да, Ксюшенька, через три дня будем готовить угощение для ребят из твоей группы в садике.

Девочка заглянула в лицо матери.

— Правда-правда? — задала она свой ритуальный вопрос и, заметив на Катином лице улыбку, соскочила с кровати. — Три денечка, три денька, ля-ля-ля, ля-ля-ля, — запела она, радостно подпрыгивая, — угощенье — кренделя, ляля-ля, ля-ля-ля.


Вечером в четверг они делали печенье. Катя замесила тесто, раскатала в виде круга и разделила его на восемь ровных треугольников.

— Ксюш, в каждый треугольник клади изюминки и закатывай.

Девочка неуверенно взяла щепотку вымытого изюма и застыла в нерешительности.

— Клади сюда. Раз-два-три-четыре-пять. — Катя показала, как класть изюм.

— А теперь — закатать, — подхватила Ксюша, и детские пальчики ловко свернули треугольник теста в трубочку. — Ура! Получилось!

Она захлопала в ладоши и потянулась за новым треугольником.

Утром она собиралась вручать пакетик с печеньем воспитательнице в детском саду. Ксюшина воспитательница была доброй пожилой женщиной. Полноватая, с аккуратно собранными в пучок седыми волосами и приветливой улыбкой, с лучистыми голубыми глазами за стеклами круглых очков в металлической оправе — такими любят изображать добрых бабушек, и такой была Тамара Степановна. Она прожила большую и тяжелую жизнь, потеряв всех своих родных в лагерях. И сейчас ее семьей были дети, ее воспитанники, к которым она относилась как к своим внукам: всегда следила, заправлена ли майка в трусики, чтобы сквозняком, не дай бог, не прохватило, не промочил кто ножки. А если кто-то из ребят начинал слишком уж шалить, могла и пошуметь, и шлепнуть, и в угол поставить. Родители никогда не обижались на нее — все она делала, как подсказывало ее доброе, отзывчивое, большое сердце. Ксюша сразу полюбила свою воспитательницу и с удовольствием ходила в детский сад.

В этот день она собиралась особенно тщательно. Надела новое голубое платье с кружевами, которое специально к этому дню сшила ей Катя, белые колготки и новые синие туфли с бантиками. Она так себе понравилась, что Катерине с трудом удалось оттащить ее от зеркала.

— И вот, радостно-возбужденная и чрезвычайно довольная собой, Ксюшка влетела в раздевалку и, не успев поздороваться с Тамарой Степановной, тут же выпалила:

— А у меня сегодня день рождения.

— А я-то думаю, что за девица-красавица к нам пожаловала, — улыбнулась воспитательница. — У тебя новое платье!

— Да, это мама сшила, — ответила ей Ксюшка, любуясь бледно-голубыми кружевами.

Катерина протянула дочке пакет с печеньем. Ксюши схватила его обеими руками и с гордостью сказала, протягивая воспитательнице:

— Это мы сами с мамой испекли, я хочу всех ребят угостить.

Воспитательница, заглянув в кулек, похвалила:

— Ах ты хозяюшка! Умница! Поздравляю тебя, дорогая.

Она погладила девочку по светлым волосам, наклонилась и поцеловала в лоб. Тамара Степановна, конечно, знала, что по инструкции в саду нельзя давать детям домашнюю выпечку, но также знала она и правоту житейскую — больше двадцати лет работала в детском саду и привыкла доверять своему сердцу.

— Можно, и я угощусь? — спросила она. — Уж больно красивые у тебя печеньица и пахнут так вкусно…

— Конечно-конечно! Угощайтесь на здоровье!

— Ах, какая вкуснятина. — Глаза женщины засияли.

Ксюша, обрадовавшись, стала подробно рассказывать, как они с мамой весь вечер пекли печенье. Тамара Степановна, слушая вполуха ее сбивчивый рассказ, наблюдала за ней. Ксюшка всегда была очень ласковой, доверчивой и дружелюбной. Но в последнее время она стала пугливой и недоверчивой. Жизненный опыт подсказывал Тамаре Степановне, что и в этой молодой семье начались трудности, что, конечно, отразилось и на ребенке. Но сейчас девочка словно сияла, ее лицо озаряла улыбка, в глазах светилась радость.

И этой радостью она хотела поделиться с другими.

— Ну иди, угощай своих друзей. — Воспитательница ласково улыбнулась. Какие уж тут инструкции! Разве она может запретить такую счастливую щедрость?


Когда Катя вечером пришла в детский сад, дочка радостно выбежала ей навстречу:

— Мама! Меня сегодня все поздравляли! И хоровод водили, и песню пели про бёздей.

— Что? — не поняла Катерина.

— Ну мам, как будто ты не знаешь! Хэпи бёздей ту ю… — И девочка громко запела ставшую международной песенку.

— А ты сама-то понимаешь, о чем тут поется? — улыбнулась мать.

— Понимаю, конечно! Эта песенка про день рождения, который раз в году.

Катя опять улыбнулась и поцеловала дочку в раскрасневшуюся от счастья щечку.

— Винегрет у тебя в голове, дочурка.

— А вот и нет, а вот и нет! — воскликнула Ксюша и опять запела: — К сожалению хэпи бёздей ту ю только раз в году!


В субботу с поздравлениями пришли Шура с сыном. Саня в черных шортах, белых гольфах и белой рубашке с галстуком-бабочкой выглядел очень нарядно. Он держал перед собой на вытянутой руке букет игольчатых белых астр. Ксюшка, просияв, бросилась ему на шею:

— Санька пришел!

Маленький мальчик с серьезным выражением лица отстранил от себя подружку и начал, вероятно, заранее приготовленную речь:

— Ксюша, мы пришли тебя поздравить с днем твоего шесть… годик… лет… с днем рождения. — Он вздохнул с облегчением, найдя нужное слово. — И мы желаем… слушаться маму и… — Санька вновь запнулся и в поиска поддержки посмотрел на свою мать.

— Будь умницей и красавицей, как твоя мама, — закончила поздравление тетя Шура. Она присела на корточки и поцеловала девочку.

— Вот тебе подарок! — Мальчик с серьезным видом сунул Ксюшке цветы прямо под нос: — На, нюхай.

— Я что, собака?! — фыркнула девочка.

— Все равно бери, раз день рождения. — Мальчик явно не знал, куда деть казавшийся ему теперь ненужным букет.

— Спасибо, Сашенька, — выручила его Катя, — сейчас мы его поставим в вазу, и у нас будет настоящий праздник. — Глаза женщины забегали по комнате в поисках вазы.

— Катерина, я тебя тоже поздравляю с рождением дочери, и вот к букету — ваза. — Шура протянула ей коробку, обернутую в ярко-фиолетовую фольгу.

Катя с праздничным шорохом развернула подарок взгляду ее предстало чудо: матово-синий полупрозрачный тяжелый стеклянный конус.

— Какая красота! — От восхищения Ксюшка даже чуть присела. — Мам, можно я сама наберу в нее воды?

— Ксюшенька, а я тебе еще не все подарила, — остановила ее тетя Шура, — вот тебе заморский гостинчик. — И она протянула ей яркий целлофановый пакет. — Разворачивай.

— Ой, топик-попик-весь-в-цветочек! — захлопала в ладоши девочка. — И джинсы зелененькие!

И она тут же начала стаскивать с себя нарядное платье, горя желанием примерить обновки.

— Ксюшенька, потом примеришь, у тебя такое красивое платье, — пыталась урезонить ее Шура, но какое там! Ксюшка уже старательно задирала подол над головой, второпях забыв расстегнуть пуговицы.

— Подожди-подожди, а то порвешь, — остановила ее Катя, возвращаясь с уже наполненной вазой. Она помогла дочке выпутаться из платья, а потом, вернувшись к столу, поставила в новую вазу роскошный букет осенних астр, и комнату словно озарило солнце.

Ксюшка, облачившись в джинсы и топик, распахнула дверцу платяного шкафа и завертелась перед зеркалом.

— Модница-сковородница, — ворчливо-снисходительно заметил Санька.

— Ксюшка, хватит крутиться, еще насмотришься, — окликнула ее Катя. — Давай-ка, моя радость, приглашай гостей к столу!

Когда все необходимые ритуалы с наполнением бокалов газированной водой, произнесением тостов, чоканьем, задуванием шести цветных свечечек на тортике в виде ежика были соблюдены, дети выскользнули из-за стола, чтобы заняться привычным делом — только им понятными играми. Женщины остались за столом и спокойно беседовали. В основном говорила Шура, делясь впечатлениями от недавней поездки в Испанию. Катерина слушала подругу с восхищением.

— Представляешь, эту Саграду Фамилию один архитектор строил — Гауди. Всю свою жизнь строил, так и не достроил. Ничего ему не надо было, только бы строить… И женщин он не любил, и мужчин тоже. В общем — ненормальный какой-то. И умер в бедности. А когда умер — оказалось, что он был миллионером.

Ее сбивчивый рассказ был прерван трелью дверного звонка.

У Кати кровь отхлынула от лица. Больше всего она сейчас не хотела видеть своего бывшего мужа. Но что поделать, Роман все же отец ее Ксюшки, и запретить ему поздравить дочь с днем рождения она не может. Она застыла, не в силах принять решение. В дверь еще раз настойчиво позвонили.

— Ксения, иди открывай, — позвала Катя и даже испугалась своего ставшего чужим от напряжения голоса.

Девочка нерешительно, оглядываясь на мать и чувствуя ее невольный страх, направилась к двери. Шура пошла за ней. Раздался легкий звук открывающегося замка и какой-то приглушенный, незнакомый голос.

— Ай-ай!!! — закричала от радости Ксюша. Она вбежала в комнату с большой, почти с нее ростом, игрушечной собакой. — Мама, это подарок от Рекса! Там еще поздравление!

— Дай-ка посмотрю. — Санька выхватил из рук девочки открытку с изображением овчарки с дурацким бантом на шее.

— Отдай-отдай! Это мне принесли! — Девочка поставила игрушку на пол и со слезами в голосе бросилась к мальчику, который, дразня ее, взобрался на софу, держа открытку в высоко поднятой руке.

— Александр, прекрати, — строго сказала Шура. — Отдай немедленно.

Санька соскочил с софы и протянул открытку Ксюше. Та мгновенно схватила ее, отбежала в сторону и, повернувшись ко всем спиной, стала разглядывать.

— Давай я тебе помогу. — Катя подошла к дочке, развернула ее к себе лицом, взяла открытку и стала читать вслух:

— «Дорогая Ксения! Поздравляю тебя с днем рождения. Желаю хорошо кушать и быть красивой и сильной, как я. Рекс».

Катерина удивленно смотрела на подпись.

— Я же вам говорила, говорила, что это от Рекса! Я же вам говорила! — закричала от возбуждения Ксюша.

И, подбежав к игрушечной собаке, обняла ее.

— Ты мой дружок, дружочек, ты мой песик лохматенький, ты мой любименький, — запричитала она, буквально потонув в мягкой шерсти игрушки с глупой довольной мордой и торчащими вверх треугольниками мягких ушей.

Катерина перевернула открытку и увидела написанное мелким, но разборчивым почерком добавление: «Прости, что не смог приехать. Все объясню. Позвони. Дмитрий».

Она смотрела на нескончаемую череду цифр и ничего не ощущала внутри. Только прежнюю пустоту и усталость. К ней тихо подошла Шура:

— Что за Рекс? Колись, подруга.

— Это собака одного дачного знакомого, — она отложила открытку, — ничего серьезного.

Шура изучающе посмотрела в усталые глаза Катерины.

— Санечка, поздно уже, — позвала она сына, — прощайся с Ксюшенькой, нам пора.

— Спасибо, что пришли. — Катерина с видимым облегчением произнесла дежурную фразу.

— Вам спасибо, — ответила Шура, все еще внимательно изучая лицо подруги. — Ну ладно, захочешь — расскажешь, — вздохнула она. — И не переживай ты так из-за всяких идиотов.

Шура ободряюще улыбнулась ей своей открытой, детской улыбкой, и Катерине сразу стало легче. Действительно, почему «всякие идиоты» должны вползать в ее душу и селиться там. Всех вон, метлой! Катерина кивнула своим мыслям. Жизнь продолжается, и никаких извинений ей не надо!

Но номер его телефона ей понадобился уже в ближайшее время.


Длинный звонок, еще один, и — громкий, отчаянный, безудержный стук кулаками в дверь. Катя резко проснулась. Сердце выпрыгивало из груди от страшных предчувствий, которые несли эти глухие, частые удары в дверь.

— Катя! Катя! Открой!

Она побежала в прихожую, дрожащими руками открыла замок и распахнула дверь. Глаза, полные отчаяния и боли, смотрели на нее.

— Катя! Помоги, помоги, пожалуйста… Славик…

Шурины губы тряслись, лицо побелело, руки дрожали, а в глазах стояли слезы.

— Что? Что случилось?

Катя напряглась в ожидании ужасного известия о непоправимом несчастье.

— С-с-славик… — Шура схватила ее за руку и с силой потянула за собой. — Он там, в колодце.

Катя выбежала во двор. Но глаза уткнулись в стену темноты.

Луч фонарика осветил открытый проем колодца.

— Катя, он там, осторожно, — прерывающимся шепотом произнесла Шура.

Катерина подбежала к зияющей дыре и заглянула в колодец — ничего, только темнота.

— Шура, фонарик у тебя?

Вместо ответа ей в руку ткнулось что-то холодное и твердое. Яркий луч скользнул вниз. Знакомый затылок бобриком. И неправдоподобная тишина.

— Давно он там? — спросила Катя, чувствуя, как у нее от страха холодеют руки.

— Нет, я вышла во двор выносить мусор — и вдруг, как удар током — мелькнула его голова и исчезла… Я к нему — потом к тебе.

— Будь тут, разговаривай с ним, может, он слышит, чтоб понял, что он не один, а я вызываю «скорую». — Катя помчалась к подъезду. Ее мысль работала со скоростью набирающего высоту самолета.

Шурина дверь была только прикрыта, в прихожей — телефон. Палец автоматически нажимает 03.

— Слушаю, — раздался металлический голос.

— У нас беда, мужчина провалился в люк колодца.

— Пьяный? — Голос оставался невозмутим.

— Нет!!! — У Кати от ужаса пылало лицо.

— Вызывайте милицию.

— Но ему же нужна медицинская помощь. — В Катином голосе появились просящие нотки.

— Ладно, называйте адрес.

Она сбивчиво назвала улицу, номер дома.

— Ваша фамилия?

— Пырьева, соседка, — зачем-то уточнила она.

— Ждите.

— Когда?

— Скоро, в течение получаса.

Эти слова холодом стянули ее сердце. Полчаса неизвестности… От своего бессилия ей захотелось плакать.

— Нет-нет, скорее, это вопрос жизни и смерти! — в отчаянии закричала она в бесстрастную пластмассовую трубку.

— Как сможем, машины все на вызовах.

И трубка равнодушно запищала.

Катерину словно ударило током, холод сменился жаром, лоб покрылся испариной. Она вбежала в свою квартиру, на ощупь открыла ящик письменного стола, достала дочкину открытку с ухмыляющейся собачьей мордой и кинулась к телефону.

Какой длинный номер! Еще одна цифра… Наконец гудок и… щелк.

— Я слушаю, — спокойный, знакомый голос.

— Дмитрий, это Катерина.

— Катюшка…

— Не перебивай, пожалуйста. Нужна твоя помощь. Муж моей подруги провалился в люк колодца. Машина «скорой помощи» будет только через полчаса!

— «Скорая» будет в течение пяти минут. Адрес, ориентиры, — по-деловому осведомился Дмитрий.

Катя машинально отвечала на его лаконичные вопросы.

Разговор занял не больше минуты, но ее вдруг охватила необъяснимая радость. Теперь все будет хорошо, она уверена. Есть Дмитрий, который знает, как, когда и с кем разговаривать, и он сделает все, чтобы спасти неизвестного ему человека, потому что его попросила об этом она.

Действительно, через несколько минут к ним во двор с воем влетела машина «скорой помощи». Через секунду головы санитаров склонились над отверстием, а еще через несколько минут неподвижное тело Вячеслава с разбитой головой положили на носилки и понесли к машине.

— Ты жена? — строго спросил Катю высокий, худой мужчина, вероятно врач и старший в спасательной команде.

— Нет, вот его жена. — И Катерина указала на дрожащую от нервного напряжения Шуру.

— Кто с ним поедет? — Врачу, вероятно, было достаточно одного взгляда на Шуру, чтобы понять, что она находится на грани нервного срыва и в любой момент может впасть в истерику.

Но Шура, услышав вопрос, как будто очнулась, подошла к нему и спокойно сказала:

— Я должна, я сейчас… Я еду. — Она уже перестала дрожать, лишь ее худые руки, сжатые в кулаки так, что побелели костяшки пальцев, выдавали, в каком она находится напряжении.

— Едем. — Врач кивнул ей и помог забраться в машину. Шура села рядом с носилками. Двери захлопнулись, и через секунду машина опять взвыла и понеслась по тихому, ночному городу.

Катя вернулась домой. Только она набрала воду в электрический чайник и включила его, как в дверь тихо постучали.

Она запахнула халат потуже, завязала пояс и открыла дверь.

Большая, тяжелая фигура заслонила дверной проем.

— Жив? — шепотом вместо приветствия спросил Дмитрий.

Катерина кивнула.

— Увезли?

— С минуту назад.

— Немного не успел… — В голосе Дмитрия звучала досада. — И куда?

— Я не знаю… Не спросила.

— Ничего, не беспокойся, лучшие врачи города сейчас рядом с ним.

И столько уверенности и знания ситуации было в его голосе, что Катя поверила — это действительно так. Взглядом она поблагодарила его:

— Проходи.

Они прошли на кухню, где горела неяркая лампочка под белым стеклянным колпаком.

— Чай пить будешь? — спросила Катя, когда в чайнике забурлила вода.

— Выпью, пожалуй. — Дмитрий тяжело опустился на табурет и обеспокоенно спросил: — Дочка спит?

— Да, ни Ксюшка, ни Санька не проснулись. Завтра я их в садик отведу, они в соседних группах. — И добавила: — Санька — это сын того, кто в больнице. А Шура сейчас рядом со Славиком.

— Конечно, — кивнул Дмитрий, — жена же…

Катерина не стала ничего объяснять, чувствуя себя не вправе посвящать Дмитрия в запутанную историю жизни ее подруги.

Она встала, достала с полки железную банку с чаем и засыпала заварку в чайник в виде слоника, залила кипятком и прикрыла чайник тряпичной куклой.

Дмитрий внимательно наблюдал за ней. Уютом и теплом веяло от ее неторопливых движений.

— Ты завариваешь чай, как моя мама. И кукла такая же несуразная…

Катя взглянула на куклу: пуговки-глазки, как всегда смотрели вызывающе бесстрастно, но рот ниточкой добродушно растянулся в улыбке. Она устало присела.

— Кать… — Дмитрий попытался взять ее за руку, но она резко отдернула руку. — Катерина, я хочу все объяснить…

— Не надо… Зачем?

Катя встала и, не глядя на Дмитрия, достала чашки, поставила на стол.

А он взял в руки чашку и улыбнулся:

— В горошек, как любит тетя Сара.

— Да, Ксюшка как увидела в магазине, так и заставила купить. Говорит, из таких чашек все вкуснее пьется… — Катя откинула со лба прядь спутанных волос и взглянула на Дмитрия уже мягче. — Почему ты не приехал? Ксения ждала…

— Не мог я… — Дмитрий опустил голову, старательно разглядывая простенький рисунок на чашке.

Катерина вздохнула:

— Ты прав, зачем приезжать, и так все классно получилось!

— Кать, не надо так… У меня жена заболела…

— Ты ведь сказал, что не женат! — Сердце подпрыгнуло и провалилось в пустоту. Не помня себя, она словно в тумане подошла к плите. Зачем-то чиркнула спичкой, зажгла газ, но, опомнившись, повернула кран обратно.

— Марина нуждалась в моей помощи, и я не мог ей отказать. Ее муж, может, и гений, но только полный тюфяк. А ей нужен был нормальный врач, и отдельная палата, и хороший уход, и лекарства…

Дмитрий встал из-за стола, подошел к Кате и хотел обнять ее, но не решился, словно чувствуя ее сопротивление.

— Врачи нашли у нее рак.

Катя резко повернулась к нему, и в ее глазах он увидел тревогу.

— А как же ребенок? Он сейчас с тобой?

— Нет, Марина уже дома. Операция, кажется, была сделана вовремя. А Ксения только что вернулась из международного лагеря и сейчас рядом с ней. Я думаю, что все будет хорошо… Я надеюсь на это…

— Ты вернешься к ней? — Катя не узнала собственного голоса, настолько глухо и незнакомо он прозвучал.

— Это невозможно, — спокойно ответил Дмитрий.

— А ты хотел бы?

— Катерина, я не пользуюсь этой дурацкой частицей «бы»!

Он невольно повысил голос так, что Катя вздрогнула.

— Что было — то в прошлом. А сейчас есть ты — и это настоящее, а если ты захочешь — и будущее!

Дмитрий положил руки ей на плечи и пристально посмотрел ей в глаза, но не увидел в них ничего, кроме недоверия.

— Катерина, что произошло? Я тебя не узнаю.

— Знаешь, я очень устала, завтра опять будет тяжелый день. Давай прощаться, — ответила она и сняла его руки со своих плеч.

— Нет, не давай! Я ненавижу слово «прощай»! Оно как мерзкая клякса, уродующая настоящее, как жирная черта, перечеркивающая будущее! — Дмитрий, казалось, был разгневан не на шутку.

Катя удивилась. Она никак не ожидала такой бурной реакции на произнесенное ею простое, будничное слово.

— Ну тогда до свидания. — Она устало улыбнулась, замечая, как разглаживается его лицо и теплеет взгляд.

Дмитрий обнял ее и, наклонившись, поцеловал в лоб:

— Надеюсь, с твоим другом все будет в порядке. Если что — звони.

Он приоткрыл дверь, оглянулся и добавил:

— И просто звони, я хочу тебя слышать и видеть.

Катя с облегчением закрыла за ним дверь. Зато она не желает видеть ни его, ни Романа, ни кого-либо еще. Слишком больно расплачиваться за минуты блаженства. Не хочется больше ни радости, ни боли. Она подошла к дочери, которая спокойно посапывала во сне, уткнувшись в добродушную морду игрушечного пса. «Вот моя единственная радость в этой жизни, другой не надо», — подумала она.


Всю следующую неделю Шура провела рядом со Славиком, лишь иногда забегая домой, чтобы принять душ и переодеться. Санька ходил в детский сад, а все вечера проводил вместе с Катей и Ксюшкой. Дети, казалось, тоже ощущали трагизм ситуации — они не шумели и не капризничали. За всю неделю Шура только один раз пришла к сыну. Как только Санька увидел мать, он бросился ей на шею и горько заплакал. Он ничего не спрашивал, не жаловался и не просил. А просто плакал, не по-детски тихо, как будто делясь с ней своей болью. У Шуры глаза были сухими, но искусанные губы выдавали, в каком состоянии она находилась.

— Как там? — только и спросила Катерина, когда Шура встала, отстранившись от тихонько всхлипывающего мальчика.

— Не знаю, — ответила Шура, — одна надежда на Бога и на врачей. Была операция, сейчас буду договариваться о другой.

За несколько дней она изменилась до неузнаваемости. Казалось, кто-то взял и легкой влажной тряпкой стер все пестро-детское, что было в ней. Катя видела перед собой волевую и решительную женщину.

— Ну ладно, Катюш, мне некогда, я сейчас опять должна быть рядом со Славиком. Как ты? Управляешься с ребятами? — спросила ее Шура.

Катя утвердительно кивнула, понимая по мечущемуся взгляду подруги, что мысли ее совсем не здесь, что сейчас она снова там, с любимым человеком.

— Я побежала, — то ли спросила, то ли сказала Шура.

Она поцеловала сына в макушку, скользнула ладонью по его отросшим темным волосам и открыла дверь. Санька в отчаянии ринулся за ней, но Шура, не оборачиваясь, метнулась вниз по лестнице, дробно стуча каблуками.

Катя обхватила плачущего мальчика за плечи и увела в дом, посадила на стул и попыталась успокоить:

— Твоя мама сейчас у папы, она ему помогает, она его лечит…

Санька ничего не хотел слушать, только всхлипывал, и слезы потоком струились из глаз.

— Попей водички сладенькой.

Катя оглянулась. Рядом с ними стояла ее дочка и держала в протянутой руке кружку с плавающими рыбками.

— Попей, попей, — повторила Ксюша и поднесла кружку прямо к Санькиным губам. И вдруг рыдания стихли: мальчик вопросительно смотрел в потемневшие от сострадания серьезные глаза подруги. Потом, видно что-то решив для себя, еще раз всхлипнул, взял в руки кружку и безропотно выпил.

— Пойдем, умоешься холодной водичкой.

Девочка взяла его за руку, отвела в ванную и ждала, пока Саня долго полоскал ладошки под струей воды. Потом, совсем как взрослая, она подала ему свое полотенце, и мальчик старательно вытер лицо и руки мягкой махровой тканью.

Весь вечер Ксения не отходила от своего друга, стараясь его развлечь. Она взяла с полки любимую книжку стихов Чуковского и с выражением стала читать:

Добрый доктор Айболит, он под деревом сидит.
Приходи к нему лечиться и корова, и волчица…
Санька тихо сидел рядом с подружкой, внимательно слушал, рассматривал картинки. Девочка без маминой помощи дочитала сказку до конца и закрыла книжку. Катерина была удивлена: либо Ксюша знала сказку наизусть, либо она, мать, даже не заметила, как ее дочка научилась читать. Но это она выяснит позже, подумала Катя и позвала детей ужинать.


Шура вернулась только дней через десять, поздно вечером, когда Катя уже уложила детей спать. Все то время, пока Шуры не было, Катя с Ксенией жили в ее квартире, чтобы Саньке не было так одиноко и чтобы он не чувствовал себя неуютно в другом месте. К тому же у Шуры был телефон, и она каждый вечер звонила сыну. Разговоры обычно бывали короткими, но Саня всегда ждал этих звонков и мог заснуть только после того, как слышал голос матери.

Разувшись и скинув пальто, Шура прошла на кухню и тяжело опустилась на стул.

— Катюш, — попросила она, — принеси кулек из прихожей, сил нет.

Катерина подняла валявшийся у порога пакет с изображением красотки, принесла на кухню и поставила на стул. — Что есть в печи — на стол мечи, — попыталась пошутить Шура, но губы так и не сложились в улыбку. Катя с удивлением извлекла из пакета плоскую бутылку бренди, пластиковую упаковку селедки, плитку шоколада и пачку печенья.

Шура, ни слова не говоря, развернула шоколад, поломала его на кусочки, отвинтила крышку бутылки и вопрошающе посмотрела на Катю.

— Чего застыла — давай рюмки, — приказала она.

Катя открыла створки буфета, но рюмок не нашла. Тогда она достала два стеклянных стакана с рисунками диснеевских персонажей и поставила на стол. Шура решительным движением налила темную жидкость в стаканы, одним махом выпила содержимое своего и опять налила:

— Давай, подруга, поддержи.

Катя сжала пальцами тонкие стенки стакана и нерешительно взглянула в напряженное лицо Шуры: оно было по-прежнему бледным.

Шура дождалась, пока Катерина поднесла к своим губам стакан, и только тогда взяла свой:

— Выпьем, Катюшка!

Она опять залпом проглотила жгучую жидкость, поперхнулась и закашлялась. Ее кашель резко перешел в рыдания, слезы градом покатились по щекам. Катя смотрела и не узнавала подругу. За неполный месяц та повзрослела больше чем на десять лет. Ее глаза утратили яркость бирюзы, губы потрескались, лицо осунулось. Только кожа осталась по-прежнему гладкой и чистой, бархатно-матовой. Страдание привнесло в ее облик что-то неуловимо притягательное, то, что отличает настоящую красавицу в толпе искусственных красоток.

Катя поставила на стол стакан и обняла подругу. Шура почувствовала ее тепло и участие и, казалось, полностью отдалась своему горю. «Славика больше нет» — эта догадка обожгла Катерину, и ей захотелось, так же как и Шуре, напиться, чтобы хоть как-то притупить острую боль.

— Все, Катюха, все закончилось, — как будто услышав ее мысли, подтвердила рыдающая женщина.

— Ничего, дорогая, надо жить дальше, — стараясь держаться, с трудом проговорила Катя, но и ее рыдания, подстегиваемые воспоминаниями, вырвались наружу.

Так и сидели они обнявшись — две одинокие молодые женщины. Постепенно рыдания стихли, слезы иссякли, и они еще долго сидели в тишине, тесно прижавшись друг к другу, слегка подрагивая от холода.

— У Славика пальчики шевелятся, — вдруг тихо прошептала Шура, горько улыбнулась, и слезы опять полились из ее покрасневших глаз.

— Какие пальчики? — Катя так резко встала, что Шура, покачнувшись, чуть не упала.

— На ножках пальчики шевелятся…

Шура достала из кармана большой мужской носовой платок, шумно высморкалась, подняла голову и широко улыбнулась. Ее глаза, опухшие от слез, покрасневшие, со слипшимися ресницами, опять излучали радость.

— Катюш, у тебя картошка есть? — вдруг спросила она и добавила, словно сама удивляясь своему голоду: — Страсть как есть охота!

Разогрев в микроволновке вчерашнее пюре, Катя выложила его горкой на тарелку. Шура тем временем вскрыла ножом селедку и, не вставая с места, выдвинула ящик стола и достала вилку.

Катя поставила перед ней тарелку и, подперев щеку кулачком, с удивлением смотрела на обратное превращение Шуры-женщины в Шуру-ребенка, жадно, со вкусом поглощающего простенькую пищу. Потом они ели приторно-сладкое кокосовое печенье, запивая его крепким чаем. Лицо Шуры порозовело, а щеки хоть и остались впалыми, но опять на них появился легкий румянец.

И она стала рассказывать. Слезы свои она уже выплакала, а теперь решила выплеснуть и слова, тяготившие ее по-детски не защищенную душу. Слова, налетая друг на друга, казалось, мешали ей, но она пробиралась, как сквозь чащу, раня себя, но постепенно выходя на свет из темноты отчаяния.

— Представляешь, я захожу, а у него руки трясутся, я опять в палату к мужикам. Что делать? Не хочу, чтобы он оперировал Славика. Ведь сделает что-нибудь не так своими трясучками.

— Шурочка, — остановила ее Катя, — давай по порядку, а то я ничего не понимаю. Славику сделали операцию?

— Да, сделали. И сейчас пальчики на ногах зашевелились, — значит, жить будет, ходить будет, любить будет…

— А какая травма у него была? — опять заставила ее сделать паузу Катерина.

— Я точно и не знаю… — Шура вздохнула. — На нем живого места не было. И сотрясение мозга, и ребра поломаны, и самое главное — позвоночник порушен.

— Значит, операция прошла удачно?

— Слава Богу!

Шура вздохнула и стыдливым жестом перекрестилась.

— Его завотделением оперировал? — спросила Катя.

— Нет-нет! — Шура решительно замотала головой. — Я к нему как-то утром зашла, а у него руки трясутся. Я как посмотрела на эти его трясучки, поняла — зарежет, а потом скажет, что сделал все что мог. А что он может, если руки его не слушаются?! Я тогда к мужикам, что уже выздоравливают. Спрашиваю, кто здесь еще оперирует. Ну назвали мне еще двоих хирургов «фифти-фифти».

— Это как?

— Это одна удачная операция на одну неудачную приходится. Те, кто выздоровел, говорят, что хороший процент, а кому не повезло, тот уже ничего не говорит, у того бирки к ногам привязаны.

Она вдруг умолкла, глядя в одну точку. Глаза ее были пусты. Казалось, мысли ее витают где-то далеко. И мысли горькие, страшные, тяжелые.

— И что? Что со Славой? — спросила Катя, стараясь вернуть подругу к реальности.

— Ах да, — спохватилась Шура. Она глотнула остывший чай и продолжила: — Только ты не перебивай, мне и так трудно.

— Хорошо-хорошо, — заверила ее подруга и погладила по руке, успокаивая.

— Тогда я к тете Клаве. — Шура отставила кружку, положила руки на колени, как делают маленькие девочки, и продолжила: — Душевная такая тетка. Я к ней иногда заходила чайку попить. Так вот, она говорит, что пришел к ним какой-то молодой хирург с искрой божьей. На одном пациенте крест поставили, так ему потренироваться дали. Я потом этого выходца с того света видела — он уже за медсестрой приударяет. Тогда я к нему, с искрой который. А он, оказывается, такой плюгавенький, ножки колесиком, а пальцы на руках длинные, худые. Вот как я увидела эти пальцы, так и говорю, сколько денег надо — добуду, только оперируй моего мужа. А он даже не удивился. «Если будет приказ, — так спокойненько отвечает, — прооперирую». Ну я опять к этому, с трясучкой. Хочу, мол, чтоб этот плюгавенький оперировал, Василь Васильичем звать его. А заведующий вроде даже и обрадовался. Видимо, сам не уверен нынче в себе и не любит тяжелых случаев. Значит, написала я заявление. И жду. Славика к операции готовят. Я опять жду. Оперируют. А я как замороженная, ничего не чувствую. Сроду в Бога не верила, а тогда только одно в голове — «спаси и сохрани». Не знаю, сколько времени прошло, только смеркаться стало. Выходит мой Василек, личико с кулачок, как-то весь осунулся. Я к нему. А он еле губами от усталости шевелит. Я, мол, его собрал в кучку как мог, теперь все зависит от его желания жить. Если, мол, есть зацепки для жизни — выкарабкается. А я сижу и думаю: зацепка я ему или нет. Ну, раз не женился, — значит, нет. Тогда к телефону, звоню ребятам, спрашиваю, есть ли у Славика подружка. Нашла в конце концов. Пришла его цаца, личико, ручки, ножки, попочка — высший класс, как в журнале. Зашла его красавица в палату, посмотрела на искалеченного Славика, поморщила носик — и поминай как звали. Я ей потом еще пару раз звонила — да без толку, видимо, уже к другому переметнулась. Кому же охота с калекой оставаться.

— Но ты же осталась, — не удержавшись, все же перебила Шурин рассказ Катя.

— Я другое дело. Он мне родной. Санькин же отец.

Она вновь ненадолго задумалась.

— Но Саню я все же побоялась привести, он у меня впечатлительный. И так настрадался.

И она вздохнула, видимо вспоминая неудержимые слезы Саньки.

— Так и сидела я у постельки Славика, держа за руку, пока он не открыл глазки. А как открыл да улыбнулся, все поняла — есть зацепка, хочет он жить. И никакая цаца ему не нужна. Славик выздоровеет — другую найдет, еще лучше прежней.

Катя смотрела на счастливое лицо подруги и удивлялась ее душевной щедрости. Ни капли ревности, зависти или злобы не было в ее незамутненной детской душе. Только радость жизни, которой она готова была поделиться со всеми.


Утром Шура опять убежала к в больницу, а в воскресенье Катя купила апельсины и пакет яблочного сока и вместе с детьми пошла проведать выздоравливающего.

Катя не любила больницы, вернее, не просто не любила, а боялась их. Даже проезжая мимо на автобусе, она старалась отвести взгляд, инстинктивно отстраняясь от ощущения страдания и боли, что, казалось, несло в себе само по себе серое, угрюмое здание. Сама она не раз бывала там. В юности ее мучили приступы режущих болей вживоте. Но как только «скорая» доставляла ее в больницу — приступы, вероятно от страха, исчезали. И, провалявшись на пахнущих хлоркой простынях два-три дня, она опять уходила домой, неся тяжелые воспоминания о своих страхах, боли и страданиях лежавших вместе с ней женщин.

Уже в коридоре на нее опять пахнуло тем же до жути знакомым запахом хлорки, лекарств и дешевой пищи, что привозят в отделение на грохочущей тележке в огромных деформированных кастрюлях. Она невольно поежилась и устремилась по лестнице вверх, стараясь убежать от этого тошнотворного запаха скорби и нищеты. Дети с трудом поспевали за ней.

Палата, где лежал Вячеслав, была на пятом этаже. В холле пятого этажа Кате стало легче: здесь было много света, из открытых окон веяло прохладой поздней осени.

Она открыла дверь пятьсот пятой палаты и пропустила детей вперед. Они робко вошли внутрь. Если бы не большая, со специальными приспособлениями медицинская кровать, можно было бы подумать, что это вполне приличный гостиничный номер, состоящий из мини-прихожей, большой комнаты, где находился пациент, и примыкающего к ней небольшого закутка, где стояла кушетка. Именно оттуда и вышла улыбающаяся Шура. Она наклонилась к детям, чмокнула в щеку сына и погладила по голове Ксюшу.

— Проходите — гостями будете, — она взяла их за руки и подвела к большой кровати, где, словно мумия, извлеченная из саркофага, весь в бинтах лежал Вячеслав.

Он, увидев детей, слегка приподнялся, опираясь на локти, и его лицо расплылось в счастливой улыбке.

— Санька, дай пять! — приветствовал он сына.

Мальчик тихо подошел и протянул отцу руку. Тот пожал взмокшую от волнения ладошку сына и опустился опять на подушку.

— Ксюшка, ручки целовать буду, когда уж выздоровею, не обессудь, — добавил он шутя, но Катя заметила мелкие бисеринки пота, выступившие на его бледном лбу. Вероятно, каждое движение было для него очень болезненным, но он старался мужественно преодолеть эту боль.

— Слава, мы ненадолго… — проговорила, оправдываясь за невольно причиненные ему страдания, Катерина. — Мы бы пришли попозже, да Санька сильно скучает.

Катя взглянула на мальчика и пожалела, что взяла с собой детей. Санька стоял рядом с кроватью, не в силах оторвать испуганный взгляд от бинтов. Он знал своего отца только здоровым, веселым и сильным. А сейчас у него было одно желание — убежать, скрыться, спрятаться от этой страшной картины.

— Ну мы пойдем, Слава, выздоравливай, — сказала Катя торопливо и заметила, как мальчик с облегчением вздохнул. — Вот апельсины и сок — витамины тебе сейчас нужны. Она протянула Шуре пакет, но та замахала руками и засмеялась.

— Катюха, ну что за напасть — кто ни придет, один и тот же набор. Славка сроду апельсины не ел — у него аллергия, и у меня скоро будет, не могу же я каждый день их тоннами поглощать.

Катя в растерянности опустила пакет.

— Ешьте сами, — успокоила ее подруга, — я еще вам сейчас подкину, у меня всего уймища.

Шура подошла к небольшому холодильнику, открыла дверцу и стала вытаскивать один за другим пакеты с соком и апельсинами.

— Вот возьми. Нам не нужно столько. Один пакет только оставлю — с гранатовым соком, говорят, он для крови полезный. А все остальное забирай. — И она стала складывать в большой полиэтиленовый мешок прямоугольные паты, приговаривая: — Ананасовый, яблочный, апельсиновый, еще апельсиновый, опять яблочный. Пейте на здоровье. Сегодня ребята Славику должны пивка с рыбкой принести и огурчиков маринованных.

— А можно? — робко спросила Катя, поглядывая на распростертое тело мужчины.

— Конечно! — уверенно ответила Шура, озорно сверкнув глазами: — Ему же не аппендицит вырезали.

— А что нам в следующий раз принести?

— Ничего не надо, — подал голос Вячеслав, — я скоро уже выпишусь, не век же мне здесь торчать. А то так и разориться недолго.

Лечение платное, ахнула Катерина. Вот почему такие хорошие условия! Наверное, действительно дорого.

— А сколько… — начала было она и осеклась, понимая некорректность вопроса.

— Шуренок, — попросил Слава, — мне надо с Катюхой наедине посекретничать.

Шура только кивнула в знак согласия:

— Детки-конфетки, за мной!

Она взяла детей за руки, но у порога оглянулась, и Катя заметила легкую тень тревоги на ее лице.

— Шура, я недолго, — успокоила ее подруга.

— «Пять минут, пять минут….» — фальшиво пропел Слава, слегка приподнялся и пошевелил пальцами руки в прощальном жесте.

Катерина подошла к Славику. Теперь он уже не улыбался, глаза смотрели серьезно и устало, рыжие брови сошлись на переносице.

— Катюша, — начал он тихо, пытаясь говорить тепло и мягко, но голос выдавал его напряжение, — я знаю, что это твой друг за все заплатил. Но и я не из бедных и не люблю ходить в должниках. Поэтому, я тебя очень прошу, устрой нам встречу.

Катя слушала его и смотрела в окно. Белые мохнатые снежинки плавно кружились на фоне серого, осеннего неба. Она поймала себя на мысли, что ей совсем не хочется еще раз встречаться с Дмитрием. Она всегда ощущала неловкость, когда приходилось благодарить кого-либо: слова казались пустыми, а жесты неловкими по сравнению с тем чувством признательности, которое она испытывала на самом деле.

— Хорошо, — согласилась она, — я дам тебе его номер телефона.

— Кать, я что-то не пойму…

Славик взял ее за руку, старался заглянуть в ее глаза, но она упорно смотрела в окно, на падающий снег.

— Я хочу, чтобы ты вместе с ним пришла… Я же понимаю, что если бы не вы, то не разговаривал бы я сейчас с тобой, а лежал в сырой земле… И что за странная штука жизнь! И с ножом на меня нападали, и в перестрелке бывал, а тут так глупо чуть не погиб. Видимо, сантехник пьяный, люк не закрыл, а я, дурак, не посмотрел — рядом машину поставил. Два шага и… И ведь какой-то болван туда еще всякого железного хлама накидал. Васич говорит: «Еще бы немного — и ржавая труба прямехонько сердце пропорола». Конечно, поломало меня здорово. Так что я теперь по гроб жизни обязан и тебе, и другу твоему, и Вась Васичу, и Шурке…

Вячеслав со стоном откинулся на подушки.

— Слава, — с жаром сказала Катя, переводя взгляд на его когда-то такое румяное, а теперь землистого цвета лицо, обрамленное белизной марлевой повязки. — Ты в первую очередь должен был сказать спасибо Шуре…

— Да, кстати, — Вячеслав остановил ее, — у меня к тебе просьба… — он слегка замялся, — даже не знаю, как сказать… Я как раз хотел тебя попросить… — Он помолчал, вздохнул и, решившись наконец, продолжил: — Я, конечно, очень благодарен Шурке, что она целыми днями здесь, со мной, но, понимаешь… — и он дотронулся пальцами до Катиной руки, будто ища у нее поддержки, — мне надо работать, ребята уже и сотовый принесли. Я не имею права болеть — дело страдает. От меня, знаешь, многое зависит, вернее, многие… А Шура…

— Мешает, — подсказала ему Катя. В голосе ее прозвучало презрение.

— Да нет… — Слава замялся и отвел взгляд. Некоторое время он словно пытался подыскать слова, но потом прямо взглянул Кате в глаза: — Да, наверное, ты права. Ты же знаешь ее — она как ребенок. Суетится, болтает без умолку, ну, в общем… Раздражает это меня.

— Раздражает?! — Катя в возмущении отняла руку, кровь бросилась ей в лицо. — Ну почему вы все такие дураки! — закричала она. Вдруг вспомнив, где находится, стала говорить тише, но от этого не менее взволнованно.

— Неужели ты ослеп и ничего не видишь? Не я, не Дмитрий, а именно Шура спасла тебя! Ты говоришь, что она ребенок. Возможно, но какого черта ее понесло в тот вечер во двор с дурацким мусором?! Не заметь она тебя — и валяться бы тебе в той яме до второго пришествия…

Она замолчала, стараясь подавить гнев, а потом продолжила уже спокойнее:

— Пойми, то, что случилось с тобой, это как знак свыше, предупреждение…

И опять умолкла. За окном по-прежнему безмятежно кружились снежинки, подчиняясь лишь воле ветра. И им не было никакого дела ни до больных, ни до здоровых людей с их страстями!

Вячеслав с удивлением смотрел на молодую женщину. Она всегда казалась ему робкой и даже какой-то скованной, неуверенной в себе. Обычно таких женщин он даже не замечал, не то чтобы прислушиваться к их мнению. Но сейчас ее слова задели его за живое сильнее, чем он ожидал. Он всегда был материалистом и верил только в теорию вероятности. И вот именно по этой теории у него шансов на спасение практически и не было.

Катины тихие слова продолжали убеждать его в том, что где-то, возможно сам того не желая, он совершил большую ошибку.

— Мы погрязли в суете сегодняшнего. Деньги, власть, удовольствия и… одиночество. Мы боимся себя отдавать, потому что, отдавая, невольно предполагаем благодарность, а не получая ее, страдаем. А вот Шурка — она другая. Она раздает всем и все безоглядно, по своей простоте даже не предполагая, что когда-либо что-то получит взамен. Она, наверное, одна из немногих, что умеют любить без ответного чувства и при этом радоваться жизни. Ведь и ты недаром постоянно к ней возвращаешься, чтобы набраться сил, зарядиться ее любовью.

— Я к сыну приезжаю… — возразил было Вячеслав, но Катя резко перебила его:

— Не лукавь! Ты возвращаешься к Шурке, чтобы глотнуть этого свежего воздуха ее безыскусности, душевной щедрости и непосредственности! Ее радости! Ведь ты всегда знаешь, что и за сколько можно купить, ты знаешь, что престижно, а что нет в вашем мире. Да, ты играешь по всем сегодняшним правилам — машины, квартиры, длинноногие красотки. Но душой отдыхать приходишь в свою семью. И не возражай, это действительно твоя семья! И ты не можешь иначе, потому что не все в тебе умерло. Ты живой! А живому нужна все-таки настоящая жизнь, настоящие чувства, настоящая любовь, а не тот силикон, что тебя постоянно окружает….

Катя замолчала, прокручивая ленту своего разговора уже во внутреннем монологе. Она сама удивилась всему тому, что сейчас сказала Славику. И ему ли она говорила, может, она убеждала себя? Готова ли она сама отдавать, не требуя ничего взамен? Почему она испытывает боль, не получая того, на что, как она надеется, вправе рассчитывать? И, боясь этой боли, она отказывается и от радости, спрятавшись за броней ежедневного «простого» существования.

Днем она позвонила Дмитрию:

— Это Катерина…

Она сделала паузу, стараясь успокоить дыхание. Независимо от нее сердце так бешено колотилось, что не хватало воздуха.

— Катюшка, я тебе чуть позже перезвоню, не отходи, пожалуйста, от телефона. — Голос Дмитрия был спокойным, как и всегда. Катя невольно вздрогнула, когда услышала короткие гудки. Почему он положил трубку? Волнуется ли он так же, как она?

Она просидела так минут десять — тупо уставясь на телефонный аппарат с круглыми маленькими кнопочками. Один, два, три… ноль. Это всего лишь деловой звонок. В ее обязанности входит только устроить встречу Вячеслава с Дмитрием. Больше ничего… — успокаивала она сама себя. И когда прозвенел звонок, ее дыхание было ровным.

— Алло, я слушаю.

— Катерина, привет! Прости, ставил машину на стоянку так что сейчас можем спокойно переговорить. И, если хочешь, давай где-нибудь поужинаем.

— Да нет, спасибо, Дмитрий. Я по делу звонила. — Ничто в ее голосе не выдавало волнения, и она радовалась, что может контролировать свои эмоции.

— Какое дело?

— Ты не мог бы сходить в больницу к Вячеславу?

— Как он?

— Поправляется.

— Хорошо, когда мы пойдем?

Катя невольно улыбнулась. За те десять минут, что ожидала звонка, она подготовила целую схему разговора, подобрала аргументы, почему не сможет составить ему компанию, но его бесхитростный вопрос и это короткое, легкое слово слово «мы» выбили ее из колеи, заставив забыть о заготовленных клише.

— Я не знаю… Давай в пять.

— В пять не могу, нужно быть… — Дмитрий оборвал фразу на полуслове.

— Да, конечно, — несколько поспешно согласилась Катя. — У тебя, наверное, свидание с какой-нибудь красоткой!

И сердце опять предательски забилось. Она сама не поняла, как вырвалась у нее эта пошлая фраза.

— Да! — рассмеялся в трубку Дмитрий. — С красоткой. Видела бы ты эту «красоту несказанную», как Ксюшка говорит. Лысая, с животиком и постоянно курит. Нет, Катеринка, завтра в четыре у меня переговоры с инвестором, думаю, надолго затянется. Но вот послезавтра — вполне. Я за тобой в шестом часу заеду, давай?

— Хорошо, — согласилась она.

— Тогда до скорого свидания, — ласково попрощался Дмитрий.

— До свидания. — Катя положила трубку на рычаг, встала и вдруг увидела себя в зеркале: довольная улыбка играла на ее губах, глаза лучились от радости. Катя нахмурила лоб, но счастливые искорки не пропали из ее глаз.

ГЛАВА 7

Весь остаток дня она провела в радостном возбуждении. Занималась привычными домашними делами, готовила ужин, купала детей, укладывала их спать. И постоянно улыбалась. Дети как будто уловили ее настроение и шалили в этот день не в меру. Но это ничуть ей не мешало. Она с удовольствием играла вместе с ними.

— Мам, у меня «березка» лучше получается, — запыхавшимся голосом сообщила ей Ксюша, которая лежала в этот момент на полу и старательно тянула вверх мысочки поднятых ножек.

— Нет, — возразил Санька, — у тебя попа выпячивается, и не береза получается, а баобаб!

Ксюша от возмущения тут же свалилась на бок, пребольно стукнувшись коленкой о кресло.

— Сам ты бабап! — обиделась на непонятное слово девочка, потирая ушибленную ножку. — Вот попробуй, я на тебя посмотрю, какая из тебя елка вырастет!

Санька не заставил себя упрашивать — тут же лег на спину и легко сделал «березку».

Но Ксюшка не могла примириться с явным поражением.

— Елка, елка, колкие иголки, — запрыгала она рядом и легко толкнула мальчика. Он согнул коленки и сделал кувырок.

— Ух ты! — восхитилась Катерина столь изящно выполненному гимнастическому упражнению. — Ну-ка, мальцы, геть в стороны! Смертельный трюк!

Она скинула фартук, заправила футболку в лосины, легла спиной на ковер и подняла кверху ноги, старательно выпрямляя их в воздухе.

— Бабап, бабап! — завопила дочка.

Катя, прилагая максимум усилий, выпрямляла спину, но ноги явно ее не слушались, коленки сгибались и клонились к голове. В конце концов она со смехом сдалась.

— Ксюха, ты победитель по баобабам, Санька — по березкам, а я по осинам в грозовую ночь. Так что лес у нас получился.


Поздним вечером Катя уложила детей спать в квартире у Шуры и вернулась к себе. Она открыла шкаф и стала перебирать одежду. Но думала она вовсе не о том, в чем завтра выйдет на улицу. Как раз это ее ничуть не волновало. Сейчас она прикидывала, в чем в следующий раз пойдет к Вячеславу в больницу. По-прежнему она отдавала предпочтение одежде пастельных тонов, но почему-то сейчас ей захотелось найти в своем гардеробе что-нибудь поярче. Она еще раз перебрала плечики: ветровка, куртка, летние платья, черный костюм с блестками, пошитый ею к новогодним праздникам… Интересно, как чувствовала себя Наташа Ростова, выбирая платье для своего первого бала? — пришел ей в голову несуразный вопрос, и она невольно прыснула. Хорош бал — с запеленутым Вячеславом в качестве кавалера! А она рядом с ним в элегантном платье с обнаженными плечами! Катерина посмотрела на себя со стороны. Женщина собирается в больницу к тяжелобольному, но… в душе у нее звучит радостная музыка. Как все же странен внутренний мир человека — комичное и трагичное в нем существуют рядом и составляют неразрывное единство под названием жизнь.

Она задержала взгляд на черном, в еле заметную полоску брючном костюме, сняла его с плечиков и критически оглядела. Строго и элегантно, а если под пиджак надеть вот эту бежевую блузку… Она накинула на себя блузку. Нет, все же ей хотелось чего-то теплого и яркого. Она пошарила рукой на верхней полке, где лежали те вещи, которые она не носила, но расстаться с ними ей было жаль. Что-то зашуршало под ее пальцами. Она достала целлофановый пакет с водолазкой, что подарила ей Шура ко дню рождения. Катя так ни разу ее и не надела: яркий коралловый цвет тогда показался ей слишком броским. Сейчас же она с легким трепетом удовольствия развернула пакет и натянула на себя водолазку, ощущая кожей мягкую плотность трикотажа. Катя оценивающе посмотрела на себя в зеркало. Водолазка действительно очень шла ей, к тому же она выгодно подчеркивала грудь, красивые плечи и руки, тонкую талию. Нет, грешно ей пока жаловаться на судьбу — тело у нее красивое.

Она надела брючный костюм и прошлась по комнате, стараясь оценить и свою походку. Занятия аэробикой не пропали даром — походка все еще была легкой. Катя повесила одежду в шкаф и с чувством глубокого удовлетворения вернулась в квартиру соседки. Неяркий свет торшера освещал тесное пространство комнаты. Дети мирно спали на большой кровати, повернувшись друг к другу спиной. Из-под одеяла виднелись только две головки: одна темноволосая с коротким ежиком, другая — с растрепанными длинными светлыми волосами. Катя наклонилась над дочкой, легко поцеловала ее в затылок и пошла в ванную комнату. Она зажгла свет, покрутила вентили с холодной и горячей водой, бросила в воду два ярких шарика и через несколько минут уже блаженно растянулась в ванне, наполненной пенной водой и благоухающей ароматом фиалок. Как все просто: мягкая пена, ласковая вода, дети, спящие рядом… Как мало ей нужно для счастья. И как много — покой и любовь.

Она и не заметила, как заснула и проснулась оттого, что замерзла. Направив на себя упругую струю горячей воды, Катя согрелась, вылезла из ванны, вытерлась большим махровым полотенцем, надела ночную сорочку и постелила постель на софе. Скользнула в прохладу простыней, сон снова вернулся к ней — легко и незаметно.


Назавтра она перезвонила Дмитрию, чтобы сказать, что встретит его в холле пятого этажа больницы. Катерина отпросилась с работы пораньше, чтобы побродить по улицам. Сегодня выпал белый, пушистый снег, который прикрыл грязь тротуаров. Поэтому и она шла легкой, танцующей походкой, радуясь сверкающей, праздничной чистоте улиц. Все у нее замечательно. Ксюша с Санькой с удовольствием ходят в детский сад, Славик выздоравливает, у нее самой прекрасное настроение, и она молода и хороша собой. Катерина широко улыбнулась прохожему который шел ей навстречу.

Вот и серое больничное здание. Но и оно сегодня не показалось ей таким мрачным и страшным, как в прошлый раз. Она взбежала по ступенькам ко входу, с усилием открыла тяжелую дверь с витой бронзовой ручкой и поспешила к лифту, куда медсестра уже вкатывала коляску. Катя перевела дыхание, нажала кнопку пятого этажа и остановила взгляд на молоденькой медсестре, которая, наклонившись, что-то щебетала на ухо мужчине, сидящему в инвалидном кресле. Когда девушка подняла свое улыбающееся веснушчатое лицо, Катерину буквально обжег взгляд синих глаз сидящего в кресле мужчины. Катя узнала своего недавнего знакомого. Он был по-прежнему красив. Легкий, золотистый загар придавал его лицу свежий, здоровый вид и бескровные губы казались ошибкой. Впалые щеки и легкий иней седых висков делали это лицо еще более привлекательным и манящим.

— Хо! Кого я вижу! — Стас подался вперед, и его холодная жилистая рука ухватила полу Катиного пиджака. Почти минуту она стояла и молча смотрела на него. Сложные чувства страха, брезгливости, жалости и удивления боролись в ней.

Двери лифта распахнулись. Сначала вышла Катерина, а затем выкатила коляску девушка, которая была скорее похожа на старшеклассницу, наряженную медсестрой для школьного спектакля. Катя пропустила вперед эту странную пару. Девушка остановила коляску в холле, напротив телевизора, рядом с диваном. Она опять наклонилась и что-то шепнула на ухо сидящему в кресле мужчине.

— Хорошо, дорогая. Жду.

Стас помахал девушке рукой и жестом пригласил Катерину сесть рядом с собой.

— Узнала? — Мужчина изучающе посмотрел на нее.

— Да, Стас, — холодно ответила Катя, — что с тобой произошло?

— Да вляпался я круто. Не к той подкатил. Думал, скучающая барышня богатенького муженька, а это ее папашка оказался. Отделали меня как цуцика ни за что ни про что! До меня, может, рота у нее побывала, а не повезло мне. Невезучий я.

Как только Стас заговорил, маска голливудского актера слетела с его лица, как будто кто-то стер с него грим, и он предстал перед ней таким, каким был на самом деле — глупой, бездарной дешевкой, способной играть разве что в самых дешевых сериалах.

Катя внимательно рассматривала его лицо. Яркая синева глаз благодаря тени от густых ресниц казалась благородной лишь на первый взгляд. Но если присмотреться, в этих глазах не было ничего, кроме душевной пустоты — сапфиры оказались простыми стекляшками.

— Привет, Джеймс Бонд!

Катя оглянулась. К ним направлялась улыбающаяся Шура с книгой под мышкой. Она присела рядом и положила книгу на колени. Катя скользнула взглядом по обложке. «Красивая и одинокая». Она усмехнулась. Прогресс в чтении налицо: Шура от детских перешла ко взрослым сказкам.

— А ты потрясно выглядишь, — Шура в удивлении даже чуть приоткрыла рот. — Наверное, мужики при виде тебя в штабеля складываются. Вон даже наш везунчик на тебя глаз положил.

— Да мы знакомы с… — Синие глаза Стаса смотрели на Катю, ища подсказки, — Слышь, забыл как тебя звать-величать, нимфа.

— Шура, пойдем, — сказала Катерина, вставая. И, обернувшись к Стасу, бросила: — Надеюсь, мы больше не встретимся.

— Но почему? — как ни в чем не бывало удивился покалеченный красавчик, и даже тень сожаления (Катя надеялась, что это ей все же показалось) скользнула по его холеному лицу.

Она на несколько секунд задержала взгляд на сидящем в инвалидном кресле фигуре и отошла. Легкий вздох вырвался из ее груди. Вздох сожаления о бездарно растрачиваемой красоте. Вздох облегчения, что ничего, кроме презрения, она к этому человеку не испытывает. Вздох скорби: ибо не надо быть Кассандрой, чтобы предсказать, что человек, который не делает выводов из предыдущих ошибок, обречен на гибель.

— Красавчик, правда?! — то ли спросила, то ли восхитилась Шура, когда они отошли к окну.

— Да, только глупый и самодовольный до тошноты, — ответила Катя.

— Это верно, — согласилась Шура. — Василек его буквально с того света вытащил, а с него как с гуся вода — никакой благодарности, одни претензии. Тут недавно истерику устроил: почему, мол, ему приходится так долго в коляске сидеть, когда он уже хочет бегать и прыгать. И, козел, не понимает, что какое там прыгать, пусть скажет Василь Васильичу спасибо, что от смерти неминучей спас.

— Сегодня-то спас, а завтра он опять куда-нибудь вляпается. — Катя невольно поджала губы. Ее взгляд стал холодным. — И будем надеяться, что за собой никого не потащит. Вот, я вижу, он тут молодую девчонку охмуряет.

— Ты это о Маришке, медсестре-практикантке? — спросила Шура, невольно косясь на сердитое лицо подруги.

— Я не знаю, как ее зовут, но девчушка совсем несмышленыш, а этот красавчик и кого поумнее может своей внешностью заворожить.

— Есть такое. Я тоже сначала как взгляну было на него, так сердце и заходится. А потом ничего, успокоилась. Ну один раз посмотришь на красивую картинку, ну другой, ну пятый. А потом надоедает, хочется-то ведь тепла, чтоб человек с душой был, а не с одной вывеской. Ему бы мальчиком по вызову работать, не знаю, правда, есть ли у него способности к этому… — Шура рассмеялась.

Катя не стала рассказывать подруге о своем неудачном мимолетном знакомстве, но подумала, что и на это Стас не годится — слишком самовлюблен, глуп и скор. Ей не хотелось продолжать этот разговор, и, увидев в другом конце коридора Дмитрия, она с радостью пошла ему навстречу.

Дмитрий остановился напротив нее, и Катино сердце опять предательски забилось. Он был одет в элегантный деловой костюм, кремовую рубашку с галстуком, коротко пострижен. От всей его фигуры веяло уверенностью и благополучием успешного человека, только напряженный взгляд выдавал волнение.

— Ну что, девушки-красавицы, представьте мне вашего Илью Муромца.

— Нет уж, нет, — замахала руками Шура, состроив смешную трагическую гримасу, — я не согласна, чтобы он лежал тридцать лет и три года, а как встал, так воевать ушел!

— Нет так нет, как скажешь, — с улыбкой согласился Дмитрий.

Все втроем они вошли в палату. Вячеслав говорил по сотовому телефону:

— Сегодня я подписал договор. Теперь нужно только четко работать, заложены штрафные по срокам. Я вам доверяю, но буду проверять. Пока.

Он отключил телефон, положил рядом с собой и повернулся к посетителям.

— Приветствую честную компанию, — обрадованно воскликнул он.

— Вячеслав, это Дмитрий, — представила Катерина.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Очень рад знакомству, — сказал Вячеслав, — хотелось бы, конечно, в других условиях. Где-нибудь под шашлычок и пивко на берегу речки.

— Будет и шашлычок, и речка, — подхватил Дмитрий, — какие наши годы!

Катерина села в кресло, ноги у нее почему-то предательски дрожали. Шура присела рядом на подлокотник, а Дмитрий отошел к окну, прислонился спиной к подоконнику.

— Шуренок, посмотри, что у нас есть отметить знакомство, — попросил Славик, — вчера ребята, кажется, коньячок приносили?

— Да нет, спасибо, — отказался Дмитрий, — я за рулем.

— Жаль, — Слава качнул головой, — а то повод у нас хороший.

— Что, выписывают уже? — удивилась Катя.

— Да нет, — ответил он, и загадочные нотки прозвучали в его голосе, — Шуренок, подойди сюда, пожалуйста.

Шура легко соскочила с подлокотника, одним прыжком преодолела расстояние между креслом и кроватью и, наклонившись, чмокнула лежащего мужчину в нос.

— Шурка, не дури, — остановил ее мужчина, но было видно, что он рад проявлению ласки. — У нас эпохальное событие, а ты вечно с поцелуйчиками.

Катя с удовольствием смотрела на счастливую пару, догадываясь, что сейчас будет сказано.

— Значит, так. — Вячеслав попытался сделать строгое лицо, но рассмеялся, глядя, как Шура корчила ему рожицу. — Шурка, отойди, ты мне торжественный момент мнешь.

Шура отошла и встала за креслом, крепко стиснув спинку руками.

— Катерина и Дмитрий, я рад вам сообщить… — начал торжественно Вячеслав, но остановился, замявшись. — Одним словом… я прошу стать свидетелями нашей с Шурой помолвки.

Шура неожиданно всхлипнула. Катя невольно перевела на нее взгляд. Подруга, закрыв лицо руками, то ли рыдала, то ли смеялась. Но когда она отняла ладони от лица, стало видно, что она и плакала и смеялась одновременно.

— Славик, это что, серьезно? — только и смогла произнести она.

— Серьезнее не бывает. Подойди-ка сюда.

Он достал откуда-то из-под подушки небольшую коробочку и открыл ее. Шура, ахнув, осторожно вынула из нее колечко и сразу же надела на палец. Солнечный луч, преломившись в гранях камня, засиял радугой, словно наполнил светом и теплом все пространство вокруг.

— Поздравляю. — Катерина радостно обняла подругу.

— Поздравляю. — Дмитрий еще раз пожал руку Вячеславу.

— А теперь, девчонки, идите-ка посекретничайте, нам с Дмитрием надо потолковать, — сказал игриво Славик, и глаза его еще секунду назад по-мальчишески озорные, уже стали серьезными.

Минут десять Катерина выслушивала восторги Шуры, которая то снимала, то опять надевала кольцо на палец, все еще не до конца поверив в реальность происходящего.

— С чего бы это вдруг? — не переставала удивляться она. — Столько лет… И вдруг…

Катя тоже не совсем понимала, что заставило Вячеслава принять это решение, и, глядя на сияющее от счастья лицо подруги, испытывала двойственные чувства — радости и тревоги. Потому, когда Дмитрий вышел, Катя вошла в палату и тщательно прикрыла за собой дверь. Она приблизилась к кровати. Лицо Славика было бледным, на лбу проступили бисеринки пота. Но Катя не могла откладывать этот разговор.

— Слава, я на минуту, — сказала она торопливо. — Ответь, пожалуйста, только на один вопрос. Это что? Жалость? Долг?

Славик, глядя ей в глаза, отрицательно покачал головой.

— Нет, Катюха. Только на жалости и долге семью не построишь, — сказал он еле слышно. — После того разговора, помнишь, я много думал. В общем, не знаю, как вдруг прозрел. Я так долго искал свой идеал, а он, оказывается, все эти годы был рядом, совсем близко…

Он закрыл глаза и несколько минут молчал. Катерина даже подумала, что он заснул. Но тут Славик вновь заговорил:

— А ты заметила, как Шурка похорошела? Ну прямо темноволосая Бритни Спирс, только лучше. Сексапил! Или в ней это и раньше было, а я не замечал?

В обращенном на Катерину взгляде читались удивление и восхищение.

Катя ласково усмехнулась:

— Да нет, Слава. Любая женщина расцветает от любви, И чем сильнее любовь, тем красивее она становится.

— Понятно. — Славик облегченно вздохнул. И тут же искорка лукавства блеснула в его глазах: — Вот все и стало на свои места, мудрая ты наша. И теперь мне понятно, почему ты нынче тоже выглядишь хоть на конкурс «Мисс Вселенная» посылай.

Катя смутилась:

— Да нет, Слава, ты ошибаешься… Я…

Но он только рассмеялся:

— Ладно, Катюха. Мужик у тебя хоть куда: деловой, молодой, богатый. Ты не раздумывай, хватай и беги.

И, увидев, как вспыхнуло ее лицо, опять рассмеялся:

— Да шучу я, Катюш. Просто, когда сам счастлив, хочется, чтобы и все вокруг были счастливы. Если сам любишь, всех готов переженить. Не обижайся, если я что не то ляпнул.

Катя ничего не ответила, а только улыбнулась, попрощалась и вышла из палаты.

Действительно, ее охватило какое-то странное чувство, словно в лицо подул вдруг ласковый весенний ветер, пахнущий молодой травой и прогретой, но еще влажной от недавнего снега землей. В коридоре Дмитрий взял ее за руку. Так поступают взрослые при виде растерянного ребенка.

— Может, заедем куда-нибудь поужинать? — предложил Дмитрий, когда они сели в машину.

— Я бы с удовольствием, только мне за детьми надо в детский сад.

Ей действительно было жаль отказываться, так хотелось продолжения праздника. И сегодняшний ноябрьский день был по-праздничному ярок, и мягкое сиденье машины, и тепло салона, и ласковый, приглашающий взгляд Дмитрия, сидящего рядом, — все поддерживало в ней хорошее настроение.

— Тогда вперед за Ксюшкой, — сказал Дмитрий и повернул ключ зажигания. Машина мягко заурчала и легко тронулась с места.


Девочка, как только увидела их, заверещала от восторга и бросилась Дмитрию на шею. Она целовала его глаза, лоб, нос, щеки и приговаривала:

— А я знала, что ты придешь, я знала…

Застигнутый врасплох столь бурным проявлением детской радости, он только улыбался, растерянный, но счастливый.

— Ксюшка, быстро одевайся, а я пока за Сашей схожу, — сказала Катерина.

— Иди-иди, мамочка, со мной дядя Дима останется, — махнула ей рукой дочка.

Катя только покачала головой, а сама подумала, чем же смог подкупить девочку этот молчаливый и всегда серьезный мужчина?

Дмитрий опустил Ксюшку на пол, и она тут же убежала в группу и вернулась, ведя за собой слегка упирающуюся девочку с голубым бантом в волосах.

— Вот! — показала она пальцем на Дмитрия и, повернувшись к девочке, добавила: — Видишь, а ты говорила, что я врушка. Вот мой дядя Дима.

Голубой бант от смущения чуть качнулся, но глаза девочки сощурились, и она спросила:

— А где же собака, которая танцевать умеет?

— На конкурсе танцоров, — невозмутимо ответил Дмитрий. И, обращаясь к Ксении, добавил: — Быстро собирайся, сейчас мама с Сашей придут.

Но Ксюша опять побежала в группу: ей хотелось всем показать своего гостя, о котором она столько рассказывала.

В прихожую, где тесной шеренгой стояли шкафчики с детской одеждой, вышла воспитательница с пачкой рисунков в руке. Она внимательно посмотрела на Дмитрия и спросила:

— Значит, это вы дядя Дима?

Дмитрия стало раздражать столь усиленное внимание, и он ответил несколько резче, чем хотел:

— А в чем проблема?

Женщина спокойно протянула ему верхний листок из пачки:

— Вот это рисунок Ксюши «Моя семья».

Поколебавшись долю секунды, Дмитрий взял листок.

На рисунке были изображены четыре фигуры. Женщина, мужчина, девочка и собака. И все они улыбались. Даже собака. Мужчина одной рукой держал за руку девочку, а в другой виднелся поводок собаки. Короткая стрижка, плотный торс, изображенный в виде прямоугольника, большие ноги, короткая стрижка. Дмитрий узнал себя.

— Я не знаю, как у вас складываются взаимоотношения с мамой Ксении, но девочка считает вас членом своей семьи. Она живой, общительный, талантливый и, как все талантливые дети, очень ранимый ребенок. Вероятно, для нее был большой трагедией разрыв с отцом. Поэтому… — Женщина запнулась, но тут же продолжила, глядя ему в глаза: — Будьте, пожалуйста, осторожны с девочкой. И даже если у вас не сложатся отношения с Катериной Александровной, пожалуйста, оставайтесь для Ксении другом хотя бы еще некоторое время. Ей это очень нужно.

Воспитательница ушла, а через секунду в раздевалку вбежала Ксюша. С разбегу она споткнулась на ровном месте, упала, тут же вскочила, привычным движением потерла коленку и села на банкетку рядом со своим шкафчиком, на котором было изображено ярко-зеленое яблоко. Она открыла дверцу, вытащила свои вещички и, вытянув оранжевые колготки, стала их медленно-медленно натягивать.

— Ксения, — поторопил ее Дмитрий, — даю тебе не больше пяти минут. Я жду в машине, если тебя через пять минут не будет — мы уезжаем. Дорогу домой ты знаешь.

Ксюша посмотрела на него с испугом. Дядя Дима явно не шутил.

— Я сейчас, сейчас, — заторопилась девочка, запрыгав на одной ножке, стараясь попасть ногой куда надо, — только подождите.

Дмитрий, чтобы скрыть улыбку, отвернулся и вышел. Навстречу ему шла Катерина и держала за руку мальчика.

— Здрасте! — обрадовался Санька.

— Привет, — поздоровался с ним Дмитрий, — пойдемте в машину, там Ксению подождем.

Катя удивилась, но возражать не стала. Она была уверена, что Дмитрий все рассчитал верно, а Ксюшке подчас так не хватало строгости.

Когда они уже подходили к выходу, их догнала Ксения. Катя невольно рассмеялась: болоньевые штанишки надеты были задом наперед так, что на животе образовался пузырь с карманом слева, куртка была нараспашку, а рукавички на резинке и шапочка с помпоном волочились по полу — девочка так боялась опоздать, что не стала их надевать.

— Чучело-мяучило на трубе сидело! — глядя на нее, стал дразнить ее Санька.

— Мычило-качучело песенку пропело! — не дала себя в обиду Ксюша.

— Ладно, — успокоил их Дмитрий, — мужчины — в машину, а дамы пусть приведут в порядок туалеты.

— Вот так, — не удержался опять мальчик, — мужчины — в машину, а дамы-мадамы — в туалет!

Взрослые рассмеялись.


Через несколько минут дружной компанией они выгрузились из машины рядом с кафе «Баскин Роббинс», Дети стремглав бросились к витрине, украшенной разноцветными кружками, похожими на праздничное конфетти.

— Мне зелененькое, красненькое и желтенькое, — заторопилась Ксения, старательно тыкая пальчиком в стекло витрины.

— А мне еще и синенькое, — подхватил мальчик.

— Пожалуйста, девочке — по одному небольшому шарику киви, малины и лимона, а мальчику вместо лимона — черничное, — заказал Дмитрий.

— А ты что будешь? — обращаясь к Катерине, спросил мужчина.

— А я бы просто сливочное… А ты?

— А я не люблю мороженое. Хотя… — он улыбнулся, глядя на счастливых детей, которые не отрываясь следили, как продавец в форменной одежде — совсем еще мальчик, вероятно подрабатывающий студент, накладывает в вазочки разноцветные шарики, — за компанию и мне, пожалуйста… беленькое.

Катя смотрела на детей, радостно чирикающих и уплетающих за обе щеки радужное мороженое, и ее душу переполняло счастье. Дмитрий дотронулся до ее руки, их взгляды встретились, и он увидел в ее глазах волнение, растроганность и благодарность.

— Катюшка, переезжай ко мне, — неожиданно предложил Дмитрий.

Улыбка моментально слетела с ее губ, а взгляд стал тревожным.

— Катенька, мне очень одиноко. Я скучаю без тебя, без Ксюхи.

Дмитрий внимательно смотрел в ее расширившиеся от удивления, растерянные глаза, стараясь не пропустить ни малейшего движения ее души.

— Я тебе ничего не хочу обещать, ничего пустого говорить. Только хочу, чтобы ты узнала меня получше. И если решишь, что тебе и дочурке со мной будет хорошо…

Он замолчал, пытаясь прочитать ответ в ее мечущемся взгляде.

— Это так неожиданно, — наконец проговорила она. — Я просто застигнута врасплох…

— Ладно! — Дмитрий хлопнул тяжелой ладонью по краю стола и решительно встал, обрывая разговор. — Ребятня, на выход!

Дети стремглав соскочили с высоких стульев и, накинув курточки, наперегонки ринулись к выходу Катя, чуть помедлив, встала и направилась вслед за ними. Дети опять устроились на заднем сиденье, а она — рядом с водителем. На улице уже давно стемнело, и яркие лучи фар прорезали темноту позднего ноябрьского вечера. Внезапно вспыхнули уличные фонари, и все вокруг заискрилось в нежном блеске только что выпавшего, свежего, еще не примятого городской толпой снега. Дети притихли, уставшие от впечатлений сегодняшнего дня.

Машина остановилась у подъезда. Ксюша и Санька, словно обретя второе дыхание, стремглав выскочили из машины, принялись играть с вновь выпавшим снегом, подбрасывая его пригоршнями вверх и восторженно провожая взглядом падающие снежинки, переливающиеся в полете теплым желтым светом фонаря. Было по-вечернему тихо, но город продолжал жить своей жизнью: иногда хлопали входные двери, раздавалось шуршание шин проезжающего автомобиля, слышался отдаленный смех. Дмитрий повернулся к Катерине, и в его глазах она прочитала желание, такое жгучее желание, что ошпаривает, словно горячий пар, и заставляет бешено клокотать пламя внизу живота, Он дотронулся до ее руки, и Катю словно ударило током. Она торопливо отдернула руку и судорожно прикусила губу. Коленки предательски дрожали, и она застыла в напряженном ожидании.

Дмитрий смотрел на нее, надеясь уловить хотя бы оттенок ответного чувства в ее глазах. Но она глядела прямо перед собой и ничего не видела. Страх сковал не только ее тело, но и мысли.

Дмитрий, наверное, почувствовал это и, чтобы успокоить ее, включил радио.

— Завтра ожидается температура минус пять — минус восемь, снег. Ветер умеренный, два-три метра в секунду, — бесстрастным голосом говорил диктор.

— Вот уже и зима… — прошептала Катерина, стараясь унять дрожание коленей.

— Холодно, — подтвердил Дмитрий.

— Да разве это холодно? Наоборот — свежо.

— Наверное…

Лицо Дмитрия пылало. Казалось, что он не слышит собственного голоса и сам не понимает, о чем говорит, как глухонемой, которого научили проговаривать несколько фраз. Он завороженно смотрел на нее, и для него в этот миг больше не существовало ничего, кроме этого прекрасного, побледневшего лица и прикушенных в волнении губ… Больше всего на свете ему хотелось коснуться своими губами этих губ, увидеть, как уходит ее напряжение, как разглаживаются тонкие морщинки вокруг глаз, как затуманивается взгляд и тяжесть ресниц становится невыносимой.

Он наклонился к ней, но страх, промелькнувший в ее расширившихся зрачках, остановил его. Он отвел взгляд и с тяжелым вздохом откинулся на спинку сиденья.

— Катюшка, я не буду тебя торопить, не хочу… — В нем клокотал пожар желания, она чувствовала это, но Катерина слышала только ровный и чуть отрывистый, глухой голос. — Я хочу, чтобы ты знала, что в любой момент я жду тебя.

Может быть, если бы он говорил о любви, о тех чувствах, которые переполняли его, она сама бросилась бы к нему в объятия, стремясь ощутить его тепло и наконец найти в этом тепле такой долгожданный покой.

— Я иду по лужам, мне никто не нужен! — девичий голосок в динамике настойчиво напоминал о своей независимости.

И Катя как будто очнулась. Ей тоже никто не нужен! Она мысленно стряхнула с себя мерзкую, липкую пелену страха. Она молода и независима. Действительно, не зависима ни от кого. Никто и никогда теперь не сможет заставить ее раскрыть свое сердце, никто не проникнет в ее душу и не наследит там. Отныне и навсегда она закрыта. Для всех.

Катя передернула плечами, скидывая остатки скованности. Взмах ресницами — и она спокойно взглянула Дмитрию в лицо. Он смотрел на нее так ласково, как смотрят только на тех, кого очень любят и… жалеют.

Она почувствовала, как предательски сжалось ее сердце, в то время как все ее существо просило, молило о нежности и ласке. И этот мужчина, она чувствовала это, мог поделиться с ней своим теплом и подарить ей радость наслаждения. Но ее разум был непреклонен, напоминая, что после праздника наступят будни и разочарование принесет боль, что радость будет мгновенной, а боль — долгой и сильной, что останется шрам, который будет кровоточить всю жизнь.

— Спасибо за дивный вечер, — стараясь казаться спокойной, сказала она и открыла дверцу машины.

Оказавшись на улице, она невольно поежилась от резкого, порывистого ветра. Ей было жаль расставаться с теплом и уютом машины, ей хотелось услышать слова, которые смогли бы переубедить ее. Ее решение не было окончательным. Ее сердце, душа, все ее существо рвалось к нему. Но страх все еще жил в ней, заставляя и делать, и говорить не то, что хотелось, а лишь то, что казалось необходимым. И сейчас ей нужно было время, чтобы разобраться в себе, в своих чувствах, понять себя. Она пошла к двери своего подъезда, но, не удержавшись, оглянулась и, несмотря на то что за темными стеклами машины никого не было видно, улыбнулась и помахала рукой, мысленно представляя себе, как наблюдает за ней Дмитрий, как сосредоточенное выражение его лица сменяется легкой улыбкой. Она открыла входную дверь и позвала детей. Машина, осветив двор лучами фар, развернулась, словно большое, неповоротливое животное, и скрылась за углом.


Ночью Катя никак не могла уснуть. Она лежала без сна, терзаемая яростным волнением своего вдруг проснувшегося желания. Видения из недавнего прошлого будоражили ее. Нагое загорелое тело с четким рельефом мышц — кровь прилила к щекам, томяще заныли губы. Остановившийся взгляд темных, почти черных глаз из-под густых бровей — в нем было что-то звериное, — ноющая тяжесть внизу живота заставила все ее тело застыть в напряжении. Катя рассердилась на саму себя и сдвинула ноги, но от этого ей не стало легче. Тогда она встала, прошла в ванную комнату и открыла кран. Мерный шум воды, стучащей по гладкой белой поверхности ванны, немного успокоил ее.Она погрузилась в воду. Ласковая, теплая вода сняла напряжение мышц. Катя лежала долго, пока не почувствовала, что вода стала слишком прохладной. Тело ее успокоилось, и навалилась усталость. Промокнув тело мягким махровым полотенцем, она юркнула под одеяло и мгновенно заснула.

В ту ночь она впервые увидела эротический сон. Когда-то в юности яркие ночные видения тоже приходили к ней, но наутро она не могла вспомнить ничего, что заставляло метаться ее во сне, вскрикивать и покрываться потом. На этот раз, когда проснулась, она помнила все подробности сна вплоть до самых мелких его деталей. Тяжесть и жар его тела, мускусный запах его напряженной плоти, яростные до боли ласки. И глубокие, горячечные толчки внутри нее. И ей было и стыдно, и радостно от того, что она смогла наконец освободить болезненную силу своего желания во сне. Она блаженно потянулась и скользящей походкой направилась на кухню.

Весь день приподнятое настроение не покидало ее, Шура сообщила, что Вячеславу стало лучше, и уже нет необходимости в каждодневном дежурстве, ему разрешили вставать, и сейчас он заново учится ходить, опираясь на костыли. На работе Кате предложили новый, выгодный заказ, а дочка порадовала, смастерив яркую аппликацию: оранжевое солнце разбросало лучи во все стороны и подмигивало разноцветной радуге.

Но, когда они вернулись с прогулки и подошли к своей квартире, Катино сердце упало при виде неплотно притворенной двери. Она осторожно открыла дверь — в комнате горел свет, а на софе сидела неизвестная ей женщина.

— Явились не запылились, — фамильярно приветствовала ее женщина и даже не поднялась с места. Катю неприятно поразил ее громкий, с хрипотцой голос. Да и вся фигура, оплывшая и бесформенная, не вызывала приятных чувств.

— Здрасте, — Ксюша, не раздеваясь, прошла в комнату, чтобы получше рассмотреть гостью. Ей тоже не понравились ни бородавка на ее подбородке, ни глазки-буравчики под блеклыми, белесыми бровями, ни наряд: грубая, болотного цвета, вытянутая кофта и заштопанные носки.

— Кто вы и что здесь делаете? И как вы сюда попали? — Катя растерянно остановилась в проеме двери.

— Хороша квартирантка, что и хозяйку в лицо не знает! — ухмыльнулась женщина.

Катя облегченно вздохнула, сняла с себя верхнюю одежду, помогла дочке раздеться. Надев домашние шлепанцы, она прошла в комнату и села напротив нежданной посетительницы.

— Вот что я тебе скажу, моя дорогая, — начала разговор женщина с бородавкой, — пора долги платить.

— Мы вам разве что-то должны? — удивилась Катерина. Она знала, что договор аренды заключала воинская часть и оплата тоже проходила через бухгалтерию воинской части.

— Вот уже с месяц как деньги не уплочены, — сказала гостья, — так что высвобождай помещение. Ты же нынче, как я узнала, разведенка, и мужик твой сбежал от тебя аж в другой город.

От этого известия кровь отхлынула от лица молодой женщины: Роман перевелся в другую часть и даже ее не оповестил! Но возмущение тут же сменилось облегчением. Значит, у нее не будет случая больше с ним встречаться. Катя повеселела. Какой все же сегодня удачный день, еще раз подумала она.

— Хорошо, я заплачу… Я буду платить, не беспокойтесь, — сказала она.

— Ничего хорошего, милая, для тебя в этом нет, — проворчала женщина, — пора помещение высвобождать.

— Как — освобождать? — растерялась Катерина. — Я же сказала, что могу платить.

— Можешь-то ты можешь, только я с порядочными людьми хочу дело иметь, с офицерами там, или с прапорщиками. А всяким разведенкам я свое жилье не сдаю. Знаю я вас! — Пожилая женщина вскинула голову так, что волоски на бородавке угрожающе ощетинились.

Катерина невольно прикусила губу, ей хотелось ответить на оскорбление, но она понимала, что лучше сейчас промолчать.

— Поймите, — начала Катя, — мы здесь вдвоем с дочерью живем, никто у нас практически не бывает.

— Ха-ха-ха! Не бывает! — Бледные губы растянулись, обнажив два ряда железных зубов. — Мне уж сказали, как ты на машинах импортных катаешься и ночами мужиков принимаешь!

— Не мужиков, — вступилась за мать Ксюша, — а дядю Диму.

— Да какое мне дело до их именев, — перебила ее Баба-яга (так про себя окрестила ее девочка), — в общем, съезжайте без разговоров.

Катя внутренне напряглась, стараясь найти аргументы, чтобы остаться в этой квартире, но, взглянув в лицо сидящей напротив женщины, поняла, что та давно приняла решение и ничто не сможет его изменить.

— Мне нужно время, чтобы найти другое жилье, — сказала Катерина, мысленно прикидывая, насколько быстро она сможет найти подходящий вариант. Ей хотелось остаться в этом районе, где находились и детский сад, и ее работа. — Я думаю, что мне понадобится не меньше месяца.

— Ну месяц я тебе еще дам, но не больше. — Женщина встала, одернула залоснившуюся на швах юбку, прикрывающую ее большой отвисший зад, и двинулась к выходу. — И чтобы мне без мужиков! — угрожающе добавила она. — Как узнаю — вылетишь в тот же день.

Катя хотела ответить на ее резкий выпад, но потом лишь тихо вздохнула. Эту старую ведьму можно только пожалеть, Живет она, наверное, одна, считает каждую копейку, злится на сегодняшнюю жизнь и уже и не вспоминает свои молодые годы и первую любовь. «А может, и родилась она сразу старой», — подумала Катя, стараясь представить это чучело, натягивающее выцветшее, вероятно, сшитое в семидесятые годы пальто с порыжевшим от времени песцовым воротником, молоденькой девчонкой с косичками. И если косички она еще могла себе мысленно нарисовать, то дружелюбное и веселое лицо никак не получалось…

Захлопнув за неприятной гостьей дверь, она облегченно вздохнула. Известие о переводе бывшего мужа в другой город обрадовало ее.

— Мама, а что, эта Баба-яга нас выгоняет? — со страхом спросила девочка.

Легкая тень озабоченности мелькнула на Катином лице.

— Есть такое, но мы найдем дом лучше прежнего.

— А как же Санька? — Глаза девочки округлились, она в любой момент готова была заплакать.

— А мы все равно будем дружить, и даже чаще будем в гости друг к другу ходить, — весело сказала Катя. Восторженное настроение свободы никак не отпускало ее. К тому же она знала характер дочки и то, как та легко сходится с людьми, надеялась, что в новом доме Ксюшка без труда сможет найти себе друзей по играм.

…Обратившись в квартирное бюро, она получила десять телефонов квартир, предлагаемых в аренду. В первый же день она позвонила по всем телефонам. Но из десяти квартир восемь уже были сданы, один номер не отвечал, а по последнему адресу требовали заплатить сразу за год вперед. Но и эти трудности не испортили Катиного хорошего настроения. На следующий день она, доплатив какую-то малость, опять получила несколько номеров с телефонами и один адрес квартиры, расположенной в доме неподалеку.

Вечером Катя отпросилась с работы пораньше и направилась по указанному адресу.

— Кто там? — спросил ее мужской голос, слегка покашливая.

— Я по объявлению, — ответила Катя, чуть волнуясь — ей понравился и дом, находящийся напротив детского сада, в который ходила Ксюшка, и чистый подъезд с кодовым замком, и даже простенький, связанный крючком половичок перед железной дверью с большим глазком посередине.

Лязгнула задвижка. На пороге стоял молодой мужчина не старше тридцати в черном трико с пузырями на коленях и тельняшке с длинными рукавами.

— Проходи, красавица. — Парень добродушно улыбнулся, обнажив ряд неровных зубов, и отошел в сторону.

— Я по объявлению, — повторила Катя, озираясь по сторонам.

Прихожая, в отличие от подъезда, не отличалась чистотой, и она невольно поморщилась, ощутив запах грязного унитаза, доносившийся из-за плохо прикрытой двери с картинкой «писающий мальчик».

Мужчина задвинул засов входной двери и прошел в комнату, на ходу подтягивая сваливающиеся тренировочные. Комната была под стать прихожей: старые, кое-где свисающие клоками обои, серый потолок, палас на полу с рыжим пятном около ножки стола, потертые диван-кровать и кресло. Хозяин квартиры плюхнулся на продавленный диван и указал Кате на кресло напротив. Катя осторожно присела на краешек, не касаясь спинки. Парень же, наоборот, развалился на диване, закинув одну руку на его спинку. Его полное, одутловатое лицо с обвисшими щеками и белесыми до прозрачности глазами выражало крайнюю степень самодовольства.

— Что скажете-расскажете? — Парень изучающе разглядывал ее.

— Мне сказали, что тут сдается… Мы с дочерью… — начала Катя неуверенно, стараясь не обращать внимания, как парень, запустив вторую руку под тельняшку, почесывает свой дряблый живот.

— Дочерью? — От удивления он даже прекратил почесывание.

— Дочка у меня хорошая, ходит в садик, через год в первый класс пойдет, — уточнила Катя, стараясь уловить оттенок мысли в каких-то стеклянных, будто безжизненных глазах мужчины.

Парень встал, привычным движением подхватил сползающее трико, подошел к подоконнику, вытащил из мятой пачки сигарету и закурил, старательно выпуская дым в открытую форточку.

— Я хотела бы платить поквартально, но договор заключить как минимум на год.

Катерина прикинула. Надо будет сделать косметический ремонт, побелить потолок, сменить обои.

— Вообще-то я подавал объявление для одинокой женщины.

Парень потушил окурок о край грязного блюдца. Он стоял напротив окна, поэтому Катя не видела его лица.

— Я одинока… — поспешно добавила Катя, не успев обдумать, почему именно такой критерий выбрал хозяин квартиры. Она тут же пожалела о сказанном, как только увидела лицо мужчины. Глаза, ставшие еще более прозрачными, глядели на нее немигающе, кончик носа покраснел, на лбу выступила испарина, а на губах змеилась ехидная улыбка.

— Значит, одинокая, говоришь… — Пальцы на его руках зашевелились, как черви, приготовленные для насадки.

— Да нет, я с дочерью, и у меня мужчина есть, — торопливо добавила Катя, вставая с кресла. Ей внезапно стало душно и захотелось вдохнуть свежего воздуха без примеси запаха дешевого табака, не говоря уже об иных «ароматах» этой квартиры.

— Мужчина есть, говоришь, шлюха! Зачем тогда приперлась на совместную площадь?

Его губы еще больше искривились и в уголках появилась слюна.

— Я хотела отдельную, — залепетала она, отступая к выходу.

— Значит, обшибочка вышла. — Мужчина следил за ней стеклянным взглядом, но пальцы его уже прекратили свое движение.

Катерина резко отдернула засов, выбежала на лестничную клетку и вскоре была уже на улице, тяжело переводя дыхание.

«Каких только уродов не бывает», — подумала она, радуясь, что смогла так быстро ретироваться, но в то же время какая-то доля страха осталась в ее душе: поиск квартиры оказался не только сложным, но и опасным делом.


Уложив дочку спать, она отправилась за советом к Шуре. Позвонив в дверь, она несколько минут ждала, потом позвонила настойчивее. Дверь приоткрылась, и оттуда выглянула растрепанная голова подруги.

— Ой, извини, ты, наверное, уже легла спать. — Катя несколько растерялась.

— Да уж. — Шурина голова скрылась за дверью, но уже буквально через минуту она вышла, подпоясывая махровый купальный халат персикового цвета. — Идем к тебе, — почему-то шепотом сказала подруга.

Они прошли на кухню, и Катерина привычным жестом нажала на кнопку чайника.

— Что, подруга, опять случилось? — спросила Шура, зевнув.

— Выставляют меня из квартиры, а новую не могу пока найти. Может, что посоветуешь? — Глядя на съежившуюся фигуру в халате, Катя уже пожалела, что потревожила соседку в столь поздний час.

— В квартирное бюро ходила?

Шура с силой провела ладонями по лицу, стараясь отогнать от себя сон.

Катя кивнула.

— И как?

— Да все неудачно. А сегодня вообще на какого-то маньяка наткнулась.

— Понятно…

Шура в задумчивости наморщила нос.

— А Дмитрий что думает по этому поводу?

— Я ему ничего не говорила.

Щелкнул чайник. Катя встала из-за стола и достала кружки в горошек.

— Ну и зря! — Шура взяла конфету из стоявшей на столе вазочки и зашуршала целлофановой оберткой. — У меня-то всеми подобными делами Славик занимается, я их даже и не касаюсь. Так что попроси помощи у Дмитрия, ведь не чужой он тебе.

Катя положила в кружки пакетики с заваркой и налила кипяток.

Шура с удивлением взглянула на подругу:

— Ты же не признаешь чай в «лягушках»?

— А у меня полка свалилась, заварочный чайник разбился, да и вообще, мало что из чайной посуды уцелело.

— Это знак, — уверенным голосом сказала Шура, с интересом наблюдая, как Катя дергает пакетик за нитку с ярко-желтой этикеткой на конце. Она вынула свой сразу, как только вода приобрела слегка коричневатый оттенок.

— Что еще за знак? — Рука Катерины застыла в воздухе. Коричневые капли падали прямо на стол.

— Посуда, ты знаешь, на счастье бьется. А если много сразу…

— К большому счастью, — улыбнувшись, продолжила мысль подруги Катерина.

— Вот именно, к большим счастливым переменам в жизни. Так что звони Дмитрию и не будь дурой. — Она развернула еще одну конфету и положила шоколадный шарик в рот.

Катя смотрела на подругу. Шура стала по-настоящему красивой. Ее когда-то угловатое тело приобрело плавные, женственные очертания, а глаза, немного припухлые и усталые, светились счастьем.

Она сделала глоток. Может, Шура и права. Сколько можно обманывать себя, сколько можно отмахиваться от мыслей о том, что она устала быть одна, что ей необходима помощь и она хочет видеть рядом именно этого мужчину. Ведь недаром Катя каждый раз невольно замирает, когда ей кажется, что кто-то останавливается рядом с ее дверью. И как колотится ее сердце при одном упоминании его имени!


И она позвонила Дмитрию с работы.

— Приеду вечером, часам к семи, — ответил он на ее приглашение.

Но, уже подходя к детскому саду, Катерина заметила сверкающий серебром «мерседес», и сердце ее бешено заколотилось. Из ворот выскочила овчарка, а за ней со смехом выбежала ее дочка в ярко-зеленом пуховике. Следом шел Дмитрий в светло-коричневой меховой куртке.

Она остановилась, невольно радуясь тому, как ее девочка, весело подпрыгивая, играет с собакой. Как только Ксюша увидела мать, она, раскинув руки, бросилась ей навстречу:

— Мамочка, а меня дядя Дима с Рексом забрали!

Катя присела на корточки и обняла дочку. Ксюшка, выскользнув из ее объятий, вновь побежала к собаке: за это время она так соскучилась по своему четвероногому другу. Уже не раз, укладывая с собой в постель любимую игрушку, большую лохматую собаку, что подарил ей Дмитрий на день рождения, она спрашивала мать, почему к ней в гости не приходит Рекс. Та как могла объясняла ей, что у их дачных друзей свои городские дела. Ксюша, конечно, выслушивала объяснения матери, но все же надеялась, что в один прекрасный день она опять сможет играть с настоящей, а не игрушечной собакой. И вот этот день, вернее, вечер наконец настал. Было только шесть, а уже смеркалось. Катя замерзла. Она оделась явно не по погоде — кроличий полушубок, фетровый берет, полуботиночки и тонкие перчатки. А на улице было ветрено, к вечеру мороз усилился, и сейчас было не меньше двадцати.

— Садись быстрей в машину, совсем заледенела, — позвал ее Дмитрий.

Катя юркнула в салон и вытянула ноги, приятно ощутив теплую струю воздуха внизу. Дмитрий взял в свои ладони кисти ее рук, поднес к своему лицу и бережно на них подул. Кате было неловко за свою красную, съежившуюся от холода кожу рук, короткие, без маникюра ногти с неровными краями, и она попыталась было отдернуть руки, но Дмитрий сжал их еще крепче и стал целовать ее пальцы, закоченевшие на морозе. Катя замерла, не зная, как ей реагировать. Тут открылась задняя дверь: сначала в салон автомобиля привычным движением вскочила овчарка, а потом, неловко шурша застывшей на морозе тканью, на сиденье вскарабкалась Ксюшка: пуховик стеснял ее движения и превратил худую фигурку в пузырь на ножках. Дмитрий отпустил Катины руки, и она облегченно вздохнула.

— Ну что, поехали? — весело воскликнул Дмитрий, и машина тронулась с места.

— Поехали-поехали! — подхватила девочка, а Рекс радостно тявкнул.

— К «Баскину Робинсу», — предложил Дмитрий.

— К «Баскину Робинсу»! — обрадовалась девочка.

— Нет-нет, — решительно сказала Катерина, — никакого мороженого в такой холод. Домой, только домой!

— Ну раз мама так сказала, — деланно сожалея, вздохнул Дмитрий, — значит, домой.

Катя невольно волновалась, готовясь к серьезному разговору с ним. Она боялась и в то же время радовалась, что этот разговор все же состоится.

Когда машина припарковалась у подъезда, Катя уже с трудом сдерживала волнение.

Войдя в дом, она быстро разделась и побежала на кухню, чтобы выпить воды и немного успокоиться.

Тем временем Ксюшка, весело что-то рассказывая, раздевалась в коридоре, а Дмитрий слушал ее, развешивая легкую детскую одежду. Но не успели они все рассесться за кухонным столом, где уже готово было все для вечернего чаепития, как в дверь позвонили.

— Я открою! — Ксюшка бросилась к двери, но уже через секунду прибежала обратно, вытаращив глаза. — Там Баба-яга, — прошептала она громко.

— Так-так!

Женщина, не потрудившись разуться, в матерчатых сапогах на резиновой подошве, прошла в комнату. Она была в той же поношенной юбке и протертой на локтях кофте.

— Так-так, — повторила она. — Не успела я и чайку у соседки попить, как гляжу — царевна наша из кареты выходит.

Глаза ее сузились, а губы сложились в ехидную улыбочку. Она буравила глазами лицо Дмитрия, а обращалась к Катерине:

— Я же сказала: мужиков не водить! А ну-ка быстро выметайтесь! — Она буквально завизжала на последнем слове, лицо ее побагровело, и казалось, еще немного — и ее хватит удар.

Рекс, внимательно изучив обстановку, вышел на ceредину комнаты и угрожающе зарычал.

Женщина остолбенела. Она испуганно покосилась на собаку и сделала шаг к выходу.

— И собаку привели, — сдавленным шепотом произнесла она, — сейчас милицию вызову.

— Рекс, ко мне, — приказал Дмитрий, и пес присел рядом. — Ксения, побудь с собакой, нам нужно потолковать. Он встал из-за стола и, прикрыв за собой кухонную дверь, встал напротив пожилой женщины, которая хотела было что-то сказать, но слова, казалось, застряли у нее где-то внутри, только тяжелое дыхание с трудом вырывалось из сдавленного то ли злобой, то ли страхом горла.

— Милая женщина, — начал Дмитрий, глядя в ее мутноватые глаза, — мы хотели уведомить вас в письменном виде, но раз вы сейчас здесь, сообщаем, что готовы передать в ваше распоряжение эту жилплощадь… — Дмитрий остановился, огляделся вокруг, словно прикидывая, много ли потребуется времени на «эвакуацию», и продолжил: — Ровно через сутки.

Бородавка на подбородке женщины опять двинулась вниз, но Дмитрий пресек это движение в самом начале, не желая больше ничего слышать. Он продолжил свою корректную, но короткую речь уверенным тоном:

— А сейчас вы повернетесь и тихо, без лишней суеты и звуков выйдете из квартиры.

Катя, которая вышла с кухни вслед за Дмитрием, хотела было что-то сказать, но он взглянул на нее, и она только плотнее сжала губы и поспешно отвела взгляд.

Дверь захлопнулась. Дмитрий повернулся к Кате, взял ее руки в свои и сказал:

— Катюшка, извини, но я не смог сдержаться. Не дело тебе с дочкой оставаться здесь. Я не хочу настаивать, но… но я буду настаивать! Поехали ко мне.

Катя еще ничего не успела сказать, как кухонная дверь отворилась и оттуда с воплем вылетела Ксюша:

— Ура! Мы едем к дяде Диме!

Она побежала в прихожую, сдернула с вешалки пуховик, достала из тумбочки утепленные капроновые штаны и стала суетливо одеваться.

— Мама, ну что же ты стоишь? — спросила она, когда заметила, что Катерина в растерянности смотрит на нее. — Давай скорей! Баба-яга с милиционером придет, а нас и нет — ищи ветра в поле.

Катя невесело рассмеялась и перевела взгляд на Дмитрия, стараясь в его глазах найти ответ на свой вопрос. Поймав ее растерянный взгляд, он подошел и обнял ее:

— Катюшка, собирайся, от греха подальше. Что еще учудит эта больная старуха! Поедем лучше ко мне.

— Поехали-поехали! — Ксюха извлекла из своих запасников самый жалостливый взгляд, на который была способна, но лукавые, радостные огоньки уже плясали в ее янтарных глазах. — А то она и нас еще заразит.

— Надеюсь, ее болезнь незаразная, — пошутил Дмитрий.

— Заразная, заразная, — ответила девочка. Она стала в позу: уперев кулачки в бока, чуть наклонилась, сощурила глазки, выставила подбородок вперед и закричала писклявым голосом: — «Мужиков не водить!»

Катя прыснула.

— Вот видишь, пора ее лечить, — продолжал шутить Дмитрий. — Быстро эвакуируемся с места эпидемии. Брать только самое необходимое.

Ксения метнулась к своей софе, где, уткнувшись в подушку носом, лежала подаренная Дмитрием игрушечная собака. Она схватила ее в охапку, подбежала к нему и радостно сказала:

— Я готова! Поехали!

Дмитрий внимательно посмотрел на девочку.

Ее глаза лихорадочно блестели от возбуждения, волосы растрепались, а под носиком проступили капельки пота. Ей так хотелось скорее уехать отсюда, что от волнения (а может, и оттого, что была уже в пуховике) она даже вспотела.

— Мам, быстрее, — торопила она Катю, которая сосредоточенно складывала одежду, склонившись над большой дорожной сумкой.

— Катенька, — Дмитрий подошел к женщине и легко приобнял ее, — да не бери ты сейчас ничего. Видишь, девочка нервничает. Завтра спокойно все соберешь, я тебе помогу.

Катерина оглянулась на дочку, которая от волнения переминалась с ноги на ногу и сжала игрушечную собаку так, что ее мордочка сплющилась и вместо улыбки появилось плаксиво-жалостливое выражение.

— Ладно. — Женщина с легким вздохом выпрямилась.

— Ксюша, ты готова?

— Да! — Девочка даже подпрыгнула от восторга. Продолжая одной рукой придерживать игрушечного пса, другой она схватила за руку Дмитрия и потянула его в прихожую: — Давайте быстрее, видите, Рекс нервничает, домой быстрее хочет.

И как бы в подтверждение ее слов, сидевший до сих пор спокойно пес бросился к двери и забил хвостом об пол.

— Заговорщики, — улыбнулась Катя. Она положила в большой полиэтиленовый пакет свою ночную рубашку и пижаму дочери, зубные щетки, кое-что из нижнего белья и косметичку.


Машина остановилась около невысокого решетчатого ограждения со шлагбаумом. Через несколько секунд «журавль» шлагбаума пошел вверх и машина въехала на освещенную площадку перед шестиэтажным одноподъездным кирпичным домом.

Катя с дочкой вышли, а Дмитрий повел машину в гараж, расположенный в цокольном этаже.

— Мам, — девочка робко озиралась вокруг, — смотри, какие здесь черные окна.

— Они не черные, а зеркальные. Сейчас темно, вот они и отражают темноту, а будет светло…

— Будут отражать свет, — продолжила девочка и уже в восхищении добавила: — Как в сказке.

Катерина тоже чувствовала себя как в волшебной сказке. Еще днем она ни о чем таком не думала не гадала, и вот…

— Пойдемте быстрее, холодно, замерзнете, — поторопил их Дмитрий. Он взял Ксюшу за руку и пошел по ступенькам наверх. Рекс опередил хозяина и, едва тот открыл дверь, тут же юркнул внутрь.

— Привет, привет, — услышали входящие.

Сутулый, седой старик с длинными волосами и всклокоченной бородой, добродушно улыбаясь, трепал собаку по загривку. Рекс был явно доволен, ласково глядя ему в лицо и виляя хвостом.

— Здравствуйте, Прокопий Сысоевич, — приветствовал старика Дмитрий, — дождались своего друга?

— Дождался, — ответил тот, внимательно оглядывая входящих выцветшими от старости глазами. — Что, своих привез наконец?

— Привез, — односложно ответил Дмитрий и решительным шагом направился в глубь освещенного коридора. Катя с дочкой неуверенно пошли следом. Мужчина вызвал лифт.

— А Рекс? — вдруг спохватилась девочка.

— Он живет внизу, они с Прокопием Сысоевичем большие друзья, — ответил Дмитрий.

Дверцы лифта распахнулись, и они вошли в узкое зеркальное пространство. Катя невольно опустила глаза вниз, стесняясь своего отражения в потертом кроличьем полушубке. Девочка же, наоборот, стала себя внимательно рассматривать. Лифт остановился на пятом этаже, и они оказались на большой лестничной площадке, на которой были всего две двери. Дмитрий подошел к той, что была расположена справа, достал ключи и открыл дверь. Тут же в прихожей вспыхнул яркий свет. Радушным жестом Дмитрий пригласил их:

— Проходите, мои дорогие.

Ксения в нерешительности застыла, оглядывая огромную, пустую прихожую. Игрушка выскользнула у нее из рук. Дмитрий подошел к девочке, поднял игрушку, взял Ксению за руку, перевел через едва заметный порог. Катя вошла следом. Она тоже казалась растерянной.

— А где вешалка? — спросила девочка.

Дмитрий распахнул деревянные дверцы стенного шкафа. Прямо на уровне Ксюшиной головы были расположены несколько небольших вешалок.

— Сюда? — девочка оглянулась.

— Сюда-сюда, — улыбнулся он ободряюще. — Да не тушуйтесь вы! Я недавно купил квартиру, она еще почти пустая. Так что вместе обживать будем.

Он подошел к Кате, которая все еще оглядывалась по сторонам.

— Катюш, давай помогу.

Подхватив ее полушубок, он повесил его на деревянные плечики.

— Проходите, устраивайтесь, а я пока чайник поставлю, — сказал он и чуть поспешней, чем следовало, удалился, предоставляя гостьям возможность самим исследовать свое новое обиталище.

Катя действительно сразу почувствовала себя более уверенно. Она вошла в просторное, светлое помещение, в центре которого стоял большой низкий диван, напротив располагался огромный плоский экран телевизора, внизу на полочке матовым серебром отливал видеомагнитофон.

— Фантастика! — Ксюша ахнула от удивления. — Как во дворце!

Она посадила игрушечного пса на диван и побежала в другую комнату. Вскоре она вернулась, схватила мать за руку и потащила за собой.

— Мам, мам, там моя комната — в горошек! — возбужденным шепотом сообщила девочка.

Катя остановилась на пороге комнаты, удивленно оглядываясь. Эта комната была полностью обставлена светлой деревянной мебелью. Стены были оклеены белыми обоями в разноцветный горошек.

— Как будто конфетки, правда? — восхищенно прошептала Ксюшка и выбежала из комнаты. Вскоре она вернулась, прижимая к себе свою игрушечную собаку. Она устроила ее в уголке, где уже располагался бурый, потрепанный медведь. Ксюшка вспрыгнула на кровать, и кровать пружинисто-мягко подкинула легкое тельце вверх.

Катю обуревали смешанные чувства растерянности, радости и настороженности… Ей вдруг пришло в голову, что это Дмитрий устроил безобразную сцену со злобной старухой, чтобы ей захотелось вместе с девочкой переехать к нему, Ведь она никогда не видела квартирную хозяйку. «А у него, судя по всему, на все денег хватает», — подумала она, и от нахлынувшего гнева сдавило грудь, и кровь горячими толчками запульсировала в висках.

Старательно скрывая свои чувства, она прошла на кухню. Подобную обстановку она видела только в журналах и боялась даже мечтать о такой роскоши. Она закрыла глаза, чтобы сохранить в себе настроение боевой готовности. Когда же она набралась мужества, чтобы начать серьезный разговор, и открыла глаза, то увидела улыбающегося Дмитрия в нелепом фартуке с оборками. Она невольно улыбнулась, но все же сдвинула брови и нахмурила лоб.

— Катюш, что за мимические этюды? — Дмитрий удивленно наблюдал за ней.

Катя попыталась выдержать строгий тон и сохранить непроницаемое выражение лица.

— Дмитрий, ответь пожалуйста, ты эту старуху нанял, чтобы нас сюда заманить?

— С чего ты вдруг решила? — опешил Дмитрий, недоуменно глядя на нее.

— Там детская… Для кого?

Дмитрий вдруг стал серьезным. Он развязал фартук, бросил его на спинку стула и подошел к Катерине:

— Катенька, старуху я не нанимал, но глубоко благодарен ей за ее глупую злобу. Квартиру я для нас купил, и детская комната действительно для Ксюшки.

Он сделал небольшую паузу и заглянул в ее глаза, чтобы прочитать в ее взгляде одобрение. Но пока он видел только недоверие. Тогда он взял Катю за руки и притянул к себе. Ему хотелось говорить, громоздить друг на друга слова, как подбрасывают сучья в костер, чтобы горел жарче и растопил лед ее недоверия. Но слова казались тяжелыми, неподъемными…

— Катюша, верь мне. Я хочу, чтобы мы были счастливы. И…

Он на секунду замялся, как будто сомневаясь, нужно ли открывать ей самое заветное, сокровенное и ценное.

— Я люблю тебя.

Он отпустил ее руки и отвел взгляд. Большой и сильный, сейчас он казался растерянным и неуверенным, как маршал, который завершил трудное сражение, но не знает исхода битвы и ждет последнюю депешу.

Катя вдруг почувствовала, как часто он дышит, как неровно бьется его сердце. Она обняла его, и он с благодарностью прижал к своей груди ее голову. Потом наклонился и легко поцеловал ее, почувствовав, с какой готовностью она отвечает ему. Он целовал ее очень долго, наслаждаясь мягкостью и податливостью ее губ. Потом его поцелуи стали горячее и требовательнее.

Катя, собрав всю волю в кулак, высвободилась из его объятий.

— Дмитрий, подожди немного. Надо сначала Ксюшку спать уложить.

— Да-да-да… конечно… конечно.

Он говорил, а сам не слышал своего голоса, не понимал смысла сказанных им слов. Он не мог отвести от нее взгляда, веря и не веря в то, что эта женщина, о которой он так давно мечтал, здесь, рядом и просит его лишь о небольшой отсрочке.

— Ну я пойду, — неуверенно сказала Катя, боясь даже на секунду расстаться с ним. Ей казалось, что его любящий и одновременно требовательный взгляд — это чудо и через мгновение чары могут рассеяться — и она может навсегда лишиться волшебного зарождающегося глубокого чувства единения. И он понял это и успокоил ее: одним ласковым движением, уже таким знакомым ей, он взял ее, как ребенка, за руку и повел в глубь казавшейся необъятной квартиры.

В детской горел свет и тихо играла музыка, доносившаяся из динамиков небольшого музыкального центра.

— Ох, раз, еще раз, — старательно прорычал старый негр и соскользнул в привычный для него язык страстного американского джаза.

Дмитрий хотел было выключить музыку, но Катя удержала его:

— Пусть поет.

Она села рядом с кроваткой, где спала Ксюша. Какая все же непредсказуемая у нее дочка! До сих пор она засыпала только в полной тишине и темноте. А здесь, в непривычной обстановке, в комнате, пахнущей новой мебелью, при полном освещении и музыкальном шуме, она вдруг абсолютно спокойно заснула, самостоятельно расстелив постель и переодевшись в пижаму. Возможно, впервые в жизни она почувствовала себя уютно, и эта новая, пока еще не обжитая комната стала для нее тем самым домом, о котором она в тайниках своей детской души мечтала.

Катя заплакала. Дмитрий подошел к ней и тихо обнял вздрагивающие плечи:

— Пойдем, моя хорошая.

— Можно я еще посижу? — немного жалобно, как показалось ему, спросила она.

— Хорошо, — согласился он, наклонился и поцеловал в макушку:

— Я пока приготовлю тебе ванну.

Катя еще немного посидела у кроватки дочери, послушала пришедшие на смену негру мальчишеские голоса ливерпульской четверки, но, когда девчонки «татушки» хвастливо завопили, что их не догонят, без сожаления нажала красную кнопку пульта и выключила свет.

Катя пошла по слабо освещенному проходу, что отделял комнаты друг от друга, на звук шумящей воды. Она распахнула дверь и застыла в изумлении. Просторная ванная комната блестела кафелем, фаянсом и никелем. Унитаз, биде и раковина казались в своем величии гордыми и неприступными сооружениями. Легкая, полупрозрачная штора отделяла большую ванну от остального пространства.

Это было то, о чем она всегда мечтала. В юности, когда она смотрела американские фильмы из жизни звезд, ее особенно впечатляли сцены, когда голливудская дива изящным движением плеч сбрасывала с себя шикарный халат и погружалась в мягкую бархатистость мыльной пены. Катя стянула с себя брюки, потом колготки с еле заметными потертостями на пятках, скинула рубашку и строго оглядела себя в зеркале. Белая майка, чуть пожелтевшая от частой стирки, болталась мешком на ее хрупкой фигурке. Она с отвращением сняла ее и осталась в одних хлопковых белых трусиках, которые плотно прижались к ее маленьким ягодицам сзади, а спереди почти полностью открывали ее чуть выпуклый животик с еле заметной вмятинкой пупка и маленькой привлекательной родинкой. Она провела рукой по животу, ощущая приятную гладкость кожи. Как хорошо, что она еще красива, подумала Катя. Она закрутила сверкающие краны и остановила поток воды.

Осторожно перекинув через край ванны сначала одну ногу, потом другую, она погрузилась в пушистую, ароматную пену и закрыла глаза. Когда зазвучали легкие аккорды фортепиано, Катя невольно вздрогнула: казалось, музыка лилась отовсюду. Вот вступает скрипка, ей вторит контрабас. Неужели именно это называется негой? По знаку зодиака она была Рыбой и, хотя не верила в гороскопы, обожала воду, и поэтому ежедневная вечерняя ванна для нее была обязательным и приятным ритуалом. Именно в теплой воде расслаблялись ее мышцы, а мысли убегали вдаль. Она любила мечтать, лежа в воде. И когда закрывала глаза, представляла себе голубизну неба, лазурь моря и ласковые руки любимого человека.

— Просыпайся, рыбка!

Голос Дмитрия вернул ее к реальности. Он стоял рядом с большим махровым халатом нежно-голубого цвета и улыбался, как может улыбаться счастливый человек в предвкушении еще большего счастья.

— Спасибо. Повесь, пожалуйста, халат, я сейчас выйду, — немного смущаясь, сказала Катя.

Дмитрий повесил халат на блестящий металлический крючок и направился к выходу. Катя встала из воды. Легкая пена, словно не желая расставаться с ней, нехотя сползла вниз, задерживаясь на плечах, на руках, вторя плавным линиям тела. Дмитрий обернулся и не смог оторвать восхищенного взгляда от обнаженного тела любимой женщины. Катя, ойкнув, опять присела в воду:

— Дмитрий, пожалуйста…

Но он не слушал ее. Подойдя к ванне, Дмитрий опять открыл краны и, переключив рычаг, направил струю воды по извилистому пути душевого шланга. Упругие струйки зашумели у него в руке. Другой рукой он вынул пробку из ванны, и вода с шумом устремилась в узкое отверстие. Катя неподвижно сидела в ванне, стыдливо прикрывая руками грудь. Дмитрий, придерживая шланг душа, направил струю на ее руки. Катя подняла голову и посмотрела на него, чуть покрасневшего то ли от влажного и теплого воздуха, то ли от желания. Опустив глаза, она отняла руки от груди. Теплая струя воды коснулась ее сосков, которые тут же стали твердыми, предательски отреагировав на ее возбуждение. Она прикрыла глаза и откинулась назад; ее рот приоткрылся, маня красотой полуоткрытых губ. Дмитрий наклонился, поцеловал ее полуоткрытые губы, а струя душа ударила между ног, смывая остатки пены и обнажая кустик кудрявых волос. Она застонала от нахлынувших на нее чувств, резко встала и обхватила его за шею.

— Пожалуйста… я хочу… унеси меня, — прошептала она.

Дмитрий легким движением выключил воду, снял халат с вешалки, укутал ее и, подхватив на руки, понес в глубину квартиры. Он бережно опустил ее на свежие шелковые простыни широкой кровати, несколькими движениями освободился от своей одежды и припал к ее телу. Никогда раньше Катерина не испытывала такого. Каждое его прикосновение, каждый его поцелуй рождал в ней все большее и большее желание. И он утолял это ее желание руками, губами, своей горячей твердостью. И опять на нее накатывала жажда, и опять жгучее напряжение сменялось бешеными, неуемными ласками и взрывалось на пике наслаждения. Она металась и кричала, плакала и смеялась. И вот, наконец, их тела слились, и он застонал, отдавая ей и принимая от нее.


Катя просыпалась долго. Утром, чуть рассвело, она приоткрыла глаза и увидела рядом спящего Дмитрия. Он лежал на боку, подложив ладонь под щеку, и тихо посапывал. Таким покоем и уютом веяло от его большого тела, что ей нестерпимо захотелось дотронуться до него. Он, почувствовав ее рядом, улыбнулся, не открывая глаз, обнял ее и притянул к себе. Катя удобно примостилась на его плече, сон опять заволок ее сознание. Она наслаждалась яркими картинами своих утренних видений: ей снилось море.

Она чувствовала, как теплые, упругие волны ласкают ее, и она с радостью предоставляет свое тело этой ласке. Клокочущее, горячее желание зародилось в ней. Руки Дмитрия обняли ее сзади, и она почувствовала его жаркое дыхание на своей щеке. Он раздвинул ее ноги и вошел в нее нежно и требовательно… Море бушевало, захлестывало пеной. Волны качали ее, рвали на части, и она получала бешеное наслаждение от этой жесткой борьбы со стихией. Но вот огромная волна накрыла ее с головой, и крик вырвался из ее груди…

— Любимая моя, успокойся.

Ласковый шепот привел ее в сознание, и Дмитрий погладил ее по голове:

— Тебе было хорошо?

Она, не открывая глаз, кивнула и опять погрузилась в сон.

Дмитрий сел на кровати и долго с любовью и нежностью смотрел на нее, потом встал, потягиваясь, и пошел в ванную. Приняв душ и накинув на еще влажное тело полосатый махровый халат, он направился в детскую. Ксюша уже не спала, она стояла у окна и смотрела на улицу.

— С добрым утром, Ксюшенька.

Она повернула чуть припухшее ото сна лицо, широко улыбнулась и бросилась ему на шею:

— Доброе утро, папочка.

Дмитрий даже вздрогнул от этого слова, но девочка, как будто почувствовала его неуверенность, еще раз поцеловала его и вопрошающе-утвердительно повторила:

— Ведь ты теперь мой папа. Правда?

И столько затаенной надежды было в ее взгляде, что Дмитрий понял, что он не сможет причинить ей боль, ответив отказом, и отторгнуть ее бескорыстную любовь.

— Конечно, доченька, — ответил он и в благодарность получил такой лучисто-счастливый взгляд, что опять повторил, чтобы еще раз насладиться столь дорогими звуками простого, звонкого слова:

— С добрым утром, дочка.

Девочка, как будто получив то, что она ожидала, тут же отпустила его и опять подбежала к окну.

— Что ты там выглядываешь, Ксюша? — спросил он, подходя ближе.

— Там Рекс гуляет, — ответила она.

Дмитрий тоже подошел к окну и увидел, как их сторож в нелепой шапке-ушанке и потертом тулупе, — из тех, что выдают солдатам, когда они заступают в караул, сидит на корточках и беседует с собакой.

— Пап, — Ксения подняла на Дмитрия глаза, — смотри, как Рекс внимательно слушает. Интересно, что этот старичок ему наговаривает?

«Бедный старик, — подумал Дмитрий, единственное существо на свете, что смогло его понять и полюбить, — это чужой пес. Родные дети не захотели примириться с его чудачествами и выгнали старика на улицу, как только тот сделал им дарственную на свою вдовую квартиру». Дмитрий вздохнул. Хорошо, что тому повезло, и попался на его пути он, который и пристроил его охранять их элитный дом. Прокопий Сысоевич работал у них и сторожем, и дворником, и сантехником. Он имел покладистый характер и не пил, что было, конечно, немаловажным достоинством. Единственной его страстью были книги, которые он читал подряд без разбору, так что детективы у него спокойно соседствовали с философскими трактатами, а любовные романы — с астрономией. Может, сейчас старик рассказывает собаке что-то интересное из вновь прочитанного, вроде волновой теории света или размышляет по поводу влияния растений на эмоциональное состояние человека.

— Папа, может, позовем Рекса? Я соскучилась, — попросила Ксюша.

— Сам придет, видишь, он на работе, дом помогает охранять, — ответил Дмитрий серьезно, — и нам надо за дело браться.

— А тебе сегодня тоже на работу? — с тревогой спросила девочка.

— Нет, сегодня у меня выходной, но завтрак готовить надо. Так что помогай.

Девочка с удивлением посмотрела на него: завтраку них в семье всегда делала мама. Но, натолкнувшись на строгий взгляд, поняла, что с сегодняшнего дня правила могут быть и другими.

— А мама еще спит? — спросила Ксюша, поеживаясь.

— Спит.

— Ладно, — снисходительно сказала девочка, — пусть спит. Ведь мы с тобой вдвоем можем справиться, ведь мы уже большие, правда?

— Правда, особенно ты…

Но он не успел закончить фразу. Девочка без труда прошмыгнула мимо него и побежала на кухню. Ее легкое тельце в желтой фланелевой пижамке только мелькнуло в коридоре. «Она еще совсем малышка, худенькая, как цыпленок, и такая же беззащитная», — подумалось Дмитрию.


Катерина вскоре проснулась и присоединилась к ним. Дмитрий был, конечно, старшим и распоряжался всеми кухонными бытовыми приборами: кофеваркой, где варилось кофе; миксером, где взбалтывались ингредиенты для омлета; тостером, откуда выпрыгивали поджаренные кусочки хлеба. Вскоре они, сидя за накрытым клетчатой скатертью столом, впервые завтракали в новой квартире все втроем.

Потом Ксюша засобиралась на улицу, ей не терпелось поиграть с Рексом.

Дмитрий и Катерина остались одни. Они не спеша завершили завтрак, разговаривая о каких-то малозначащих вещах и наслаждаясь той легкостью, что всегда бывает от настоящей близости. Слова были невесомыми, прикосновения нежными, а взгляды излучали счастье.

Дмитрий подошел к Кате, обнял за плечи и поцеловал, чуть касаясь губами нежной шеи:

— С добрым утром, любимая.

Катю охватило теплое чувство, на глаза набежали слезы. К ней никто так не относился. Родители воспитывали ее в строгости и дисциплине. В их семье не принято было желать ни доброго утра, ни спокойной ночи. Иногда в каком-то инстинктивном порыве Катя обнимала свою мать, но, встречая лишь холодный, отчужденный прием, отстранялась, чувствуя неловкость. Катя полюбила одиночество, тихую музыку и чтение, но и это в их семье не поощрялось. Поэтому мать записывала ее в какие-то школьные кружки и каждый год до четырнадцати лет отправляла в детские лагеря, что было для Кати настоящей пыткой. Ей казалось, что весь мир наполнен какими-то запретами, бестолковыми правилами, глупой суетой, и она старалась отделить в этом неприветливом мире свой потайной уголок и населить его воображаемыми персонажами.

И теперь то, о чем она только мечтала, стало реальностью. Или нет? Или она только гостья в этой чудесной сказке?

Она опять начала сомневаться.

— Катюшка… — Дмитрий придвинул стул, присел напротив и взял ее руки в свои. — Катенька, я не знаю, что было в твоей жизни. Потом когда-нибудь ты мне все расскажешь… Но сейчас, милая, хорошаямоя, я прошу только об одном. Поверь мне. Раздели свою жизнь на две половинки «до» и «после». И зачеркни все, что было «до». Прошлое может убить, если не сумеешь его забыть.

— Я не сумею, — коротко выдохнула Катерина.

— Ты должна, дорогая. Ты должна собрать в себе все силы и оттолкнуться от него, иначе прошлые страдания поглотят тебя, затянут в трясину. Не оглядывайся назад.

— Как в библейской легенде…

— Да, иначе превратишься в соляной столб. Только в реальности это происходит не внезапно, а постепенно часть тебя будет отмирать, превращаясь в бесчувственный камень, И этим холодом ты будешь ранить окружающих. И нас.

Он встал и подошел к окну. Посреди площадки девочка демонстрировала своему новому знакомому Прокопию Сысоевичу чудеса дрессировки: сначала Рекс подал лапу, потом положил обе лапы на плечи девочки, и они стали пританцовывать. Современные стеклопакеты не пускали в квартиру звуки улицы, но старик, судя по широко раскрытому рту и высоко поднятой голове, громко хохотал.

— Посмотри, какая замечательная у тебя дочка, с какой радостью она воспринимает мир. И своей жизнерадостностью она заражает окружающих.

Катя подошла к Дмитрию, немного стесняясь своей нежности, обняла его за талию и посмотрела в окно.

Теперь уже старик проделывал те же трюки с собакой, что и девочка. И его шаркающие, суетливые движения невольно рассмешили Катерину. Она прыснула, уткнувшись в плечо Дмитрия. Он обнял ее, поцеловал в макушку и заглянул в ее счастливые глаза:

— Катюшка, я люблю тебя. Люблю с той самой минуты, как увидел тебя, спящую, там, в деревне. Ты была настолько трогательна и беззащитна! Я тогда понял, что только я смогу дать то, что сохранит в тебе твою неповторимую женственность. Я чувствую, что я нужен тебе, но знаю, что и ты нужна мне. Только рядом с тобой чувствую себя спокойно.

Дмитрий наклонился и снова поцеловал ее, пробежав губами по глазам, прикрытым веками. И этот поцелуй был настолько нежным, что сомнений в душе Катерины не осталось.

— Я тоже люблю тебя, Дима, — ответила она, — и я уже не боюсь. Я хочу быть твоей женой. Я знаю, что это будет трудно. Иногда в тебе, в твоем взгляде, в твоем теле читается что-то жесткое и требовательное, но теперь я понимаю, что это не относится ко мне. Со мной ты будешь всегда добр и нежен, и ты никогда не обидишь ни меня, ни Ксюшку, так?

Она с тревогой заглянула в его глаза, и он не отвел взгляд, а только улыбнулся:

— Конечно, дорогая. Мы в одной лодке. Нас окружает жестокий океан, но я научился управлять своим судном. Я постараюсь оградить тебя от многих сложностей, но… — он погладил ее по голове, — но все же, трусиха, давай учиться давать.

— Если только ты меня будешь учить.

— Не сомневайся, не брошу за борт, как кутенка…

Он еще раз крепко обнял ее, и она доверчиво прильнула к нему.


Время заскользило чередой наполненных радостью дней. Катя с Дмитрием зарегистрировали брак в районном загсе без лишней помпы, свидетелями были Шура и Вячеслав, который уже вставал со своей коляски. Потом было свадебное путешествие к теплому морю Египта. Ксения целыми днями не вылезала из прозрачной бирюзовой и теплой, как парное молоко, воды. Она научилась плавать быстро, буквально в первый же день. Казалось, что девочка просто доверчиво вверила свое тело соленой воде. Поэтому самым любимым местом их семьи был, конечно, пляж, где они и провели незаметно пролетевшие десять дней.

Но все же Катя с удовольствием вернулась домой, к своим любимым вещам и привычным заботам. Новая большая квартира, мебель, широкая, удобная кровать, посудомоечная машина, кухонный комбайн. То, чего она раньше была лишена, сейчас наполняло ее жизнь радостью. Катя ушла с работы, шитье штор ради заработка стало бессмысленным, Теперь у нее была другая жизнь и другая работа! Она познавала новую жизнь замужней женщины в традиционном смысле. И она наслаждалась такой жизнью! Все до примитивности просто. Она женщина, она мать и она любима!


Как-то вечером, после ритуального чтения на ночь, когда она уже накрыла дочку одеялом и потянулась к выключателю, Ксюшка остановила ее вопросом:

— Мам, помнишь, ты про счастье говорила? Тогда, летом в деревне…

Ксюшка вопросительно посмотрела на мать.

— Помню, доченька, — ответила Катя.

— Я тогда загадала, что если дядя Дима станет моим папой, то тогда будет счастье и тебе, и мне, и всем. И я захотела. А ведь если чего-то очень-очень хочешь, ведь все тебе должны помочь, правда?

Девочка смотрела на мать широко открытыми глазами, и восторг правоты сиял счастьем в ее по-детски наивном взгляде. Катя присела на край кровати, сжала руки в замок и произнесла шепотом, как заклинание:

— Всё и все, на земле и на небе.

И улыбнулась радостной, счастливой улыбкой.

ЭПИЛОГ

— Папа, смотри, какие у него губки маленькие, как у куколки… И реснички, как паутинки… А челочка черная почему-то…

Катя проснулась и приоткрыла глаза. Она лежала на твердой больничной кровати в отдельной палате. Рядом стояла небольшая белая кроватка, огороженная низенькими перилами. И там был ее ребенок, ее сын, ее новая любовь. Около кроватки к Кате спиной сидели две фигуры: одна маленькая и вытянутая, как свечечка, вторая — большая и широкая. Ее дочь и ее муж.

— А какие у него глазки, как у тебя или как у мамы? — продолжала шептать Ксюшка.

— Не знаю, наверное, пока голубые, как у всех младенцев, — тоже шепотом ответил Дмитрий.

— А когда он откроет глазки? Я хочу посмотреть.

— И глазки увидишь, и голос услышишь, — сказала Катя и села в кровати, — скоро он проголодается.

— Ой, мамочка проснулась, — обрадовалась Ксюшка и бросилась ей на шею.

— Ну как ты себя чувствуешь, Катюшка? — спросил Дмитрий, и неподдельная тревога прозвучала в его голосе.

— Все хорошо, не беспокойся, — тихо ответила она. После вчерашних родов у нее чуть кружилась голова от наркоза.

— Молодец! Сына родила! — осторожно протиснулась в палату Шура с охапкой снежно-белых роз. — Здорово! Теперь полный комплект. Значит, и мне надо расстараться — девку родить.

Катерина улыбнулась при виде слегка округлившейся фигуры своей подруги. Александра тоже ждала ребенка, но он должен был появиться на свет еще только через полгода. Они с Вячеславом обвенчались сразу же, как Слава начал ходить без палки. Свадьбу они отмечали по-русски, с размахом. Невеста, в белом кружевном платье с длинным шлейфом, была неотразимой. Вячеслав был тоже хорош в безукоризненно сшитом на заказ дорогом костюме. Ради этого судьбоносного события он арендовал двухпалубный пароход, где гости веселились два дня подряд, наслаждаясь чудесным видом полноводной летней реки и живописных берегов.

После замужества Шура с сыном переехали к Вячеславу. И то ли по воле случая, то ли тщательно перебрав все варианты, Вячеслав купил квартиру в соседнем доме, так что дружба Кати и Шуры только окрепла. И это, наверное, было единственным, что осталось от прежней жизни.

Этот год принес много перемен. Катерина закончила оформление интерьера в своей квартире и помогала выбрать стиль для квартиры подруги. Они вместе с Шурой пересмотрели множество журналов, и в конечном счете Катерина села за работу сама. Она вначале набросала несколько вариантов, а потом после длительных обсуждений с подругой представила готовый эскиз интерьера Славе. Тот с удивлением присвистнул, когда увидел ее работу. Он долго рассматривал ее рисунки, в конце концов, почесав затылок, сказал:

— Никогда бы не подумал, что это моя квартира… — И, хохотнув, добавил: — Чтоб все так жили!

Потом перевернул один из листов, на чистой стороне написал «одобряю» и размашисто расписался.

Катя, вдохновленная своей удачей, даже хотела поступить на дизайнерское отделение в местный институт, но решила пока отложить получение второго образования. Через три месяца после свадьбы она поняла, что беременна, и испугалась. Как воспримет это известие Ксюшка? Не изменит ли к ней отношение Дмитрий, ведь она уже не сможет уделять ему так много внимания? Поэтому с рвущимся на части от счастья и тревоги сердцем она сообщила ему, что ждет от него ребенка. Всегда, когда она вспоминает ту сцену, невольно на ее глаза накатывают слезы. Дмитрий несказанно обрадовался. Он скакал от радости как мальчишка. Даже Ксюша тогда несколько растерялась при виде его неугомонного ликования. Но и она пустилась в пляс, узнав, что скоро у нее будет братик или сестричка, и тут же побежала делиться этой радостной новостью с Прокопием Сысоевичем, с которым очень подружилась. Теперь чудной старик в лице Ксюшки имел благодарного слушателя и настоящего собеседника.

А совсем недавно, буквально за несколько недель до родов, Дмитрий принес ей свидетельство об удочерении Ксении. Роман легко подписал все бумаги об отказе от дочери. Он к тому времени опять собрался жениться, и перспектива не платить алименты его явно обрадовала…

Резкий звук плача вернул Катю к реальности. Ксюшка от удивления даже вздрогнула, а Шура рассмеялась.

— Богатырский голос, ничего не скажешь. — И, обращаясь к Дмитрию, сказала: — Подай-ка ребенка жене, пора кормить.

На лице Дмитрия отразилась растерянность. Он с сомнением посмотрел на свои руки, потом перевел взгляд на малыша в кроватке:

— Да нет, я не умею…

— Да что тут уметь? — Шура достала ребенка из кроватки и, бережно поддерживая головку, подала Катерине: — Держи-ка, матушка.

Катя бережно приложила ребенка к своей груди, он, не мешкая, нашел сосок и ритмично задвигал щечками.

— Мама, — почему-то шепотом обратилась к ней Ксюшка, ее глаза выражали растерянность и любопытство одновременно, — а ты кого больше хотела, дочку или сыночка?

Катя задумалась, наблюдая, как крохотный ротик прекратил свои движения и ребенок, как ей показалось, улыбнулся своей первой жизнерадостной улыбкой. Она отвела взгляд от новорожденного и ласково посмотрела на дочку:

— Я хотела любви и счастья. И теперь это все у меня есть.

К ней подошел Дмитрий, с робкой осторожностью забрал сына и положил в кроватку. И у него теперь тоже было все, о чем только можно мечтать.



Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Оглавление

  • ГЛАВА 1
  • ГЛАВА 2
  • ГЛАВА 3
  • ГЛАВА 4
  • ГЛАВА 5
  • ГЛАВА 6
  • ГЛАВА 7
  • ЭПИЛОГ