Роман о камне. Жемчужина Нила [Джоан Уайлдер] (fb2) читать онлайн

РОМАН О КАМНЕ ЖЕМЧУЖИНА НИЛА

Эдгар Френсис РОМАН О КАМНЕ

«Я родом из тех, кто отмечен силой фантазии и пыланием страсти. Тем, кто видит сны наяву, открыто многое, что ускользает от тех, кто грезит лишь ночью во сне. В туманных видениях мелькают им проблески вечности, и, пробудясь, они трепещут, помня, что были на грани великой тайны. Мгновениями им открывается нечто от мудрости, которая есть добро, и несколько больше от простого знания, которое есть зло. Без руля и ветрил проникают они в безбрежный океан "света неизреченного…"

 Эдгар По. «Элеонора» 

«Заходящее солнце заливало желтым расплавленным золотом маленький охотничий домик. Высушенный зноем, отшлифованный крупицами песка и резкими порывами ветра, под точенный дождями, он прилепился к подножию высокой скалы, уткнувшейся в голубое светлое небо.

Я стояла у стола и ощущала себя одинокой, заброшенной в центр вселенной.

Передо мной лежали две увесистые сумки буйволиной кожи, набитые прозрачными камешками. Когда на них падал свет, они искрились, переливаясь всеми цветами радуги. Эти «стекляшки» обрывали жизни как ветер сухую листву с мертвых состарившихся деревьев. Длинная вереница трупов сопровождала их в бесконечном странствии, а кровь, пролившаяся из-за этих камней, могла бы заполнить Миссури, и река вышла бы из берегов. Топот копыт возник неожиданно. Я не успела дотянуться до ружья, как дверь вдруг с грохотом распахнулась. Щеколда не выдержала удара высокого кожаного сапога. Мороз прошел у меня по телу. Этого человека я не ожидала увидеть живым. Мне очень хотелось надеяться, что он сдох в пустыне, и труп его съеден шакалами, а кости выбелили солнце и ветер. Но…

Нет. Я ошиблась. Все мои надежды были напрасны.

— Ну так как, Анжелина?

Это был Гроген. Самый омерзительный грязный и отвратительный тип из всех, кто когда-либо появлялся в Миссури. Я знала, что еще, по крайней мере, в трех штатах его разыскивали за убийства, линчевали бы тут же, появись он там.

Трехведерный «стетсон» закрывал его узкий лоб. Из-под широких полей торчали лохматые кустистые брови, нависающие над прищуренными, маленькими злобными глазками. Тонкие потрескавшиеся губы кривила ехидная ухмылка, напоминающая оскал койота.

Он и сам был похож на мерзкую тварь, такой же хитрый, злобный, нападающий из-за спины.

Я гордо молчала, стараясь не смотреть на черный ствол «винчестера», который он сжимал в крепких руках.

— Ну так как. Ангелочек? — повторил он свой вопрос. Голос у него был под стать облику. Такой же грязный, скрежещущий, словно мельничные жернова. — Ты предпочитаешь умереть быстро, как от укуса змеи, или медленно, как луч заката в январе?

Он оскалился, обнажив в ухмылке белые зубы хищника, и смачно сплюнул на пол.

— Но сейчас же октябрь! — возразила я, оттягивая расправу, еще надеясь на чудо.

— Я убил бы тебя, черт возьми, даже если бы сегодня было четвертое июля^[1] — гоготнул он, передергивая затвор «винчестера». Гроген знал, что я беззащитна, и упивался своей силой. — А ну-ка отойди в сторону.

Его алчный взгляд на мгновение скользнул к сумкам, и я подумала, что, может быть, успею дотянуться до своего ружья. Но в то же мгновение бандит перевел ствол винтовки, направив его мне в грудь.

— Сказано тебе, отойди! — хрипло пробормотал он.

Я сделала шаг в сторону. Моя стоящая у стены винтовка отдалилась, а вмести с ней отдалилась и надежда на спасение.

Гроген шагнул к столу. В тишине, нарушаемой только слабым завыванием ветра и шорохом завихряющегося песка, я услышала, как звякнули шпоры на его сапогах.

Жадно схватив сумки, бандит перебросил их через плечо. Он достиг того, чего хотел, и теперь расслабился: конечно, чем могла помешать ему хрупкая невооруженная девушка.

Тут-то Гроген и допустил ошибку.

Я уже приготовилась умереть. Никогда еще смерть не подходила так близко. Ее холодная костлявая лапа уже легла на мое плечо. Но никому, в том числе и старухе с косой, не удавалось сломить Анжелину. Не мог этого сделать и Гроген. Я застыла перед бандитом с высоко поднятой головой, смело глядя ему в глаза.

Он отступил обратно к двери и снова сплюнул на пыльный дощатый пол. Палец его побелел, нажимая спусковой крючок.., и вдруг замер. Взгляд бандита остановился.

Мое тело было едва прикрыто кружевами сорочки. В глазах этой мерзкой скотины загорелся красноватый похотливый огонек. Зловонное дыхание стало хриплым и прерывистым. Гроген двинулся ко мне, и я ощутила острый едкий запах давно немытого тела, как будто он месяц не принимал ванны.

— Убирайся! — сморщившись от нахлынувшего отвращения, крикнула я. — Ты уже получил все, что хотел!

— Нет. Не совсем еще, Ангелочек, — сглатывая, просипел он. — Раздевайся! Я не шелохнулась.

— Ну, побыстрее! — нетерпеливо выдохнул Гроген. Голос его дрожал от возбуждения.

Бандит совершал большую ошибку. Я могла отдать ему камни, но честь моя принадлежала единственному человеку на свете.

Медленно, очень медленно я приподняла юбку, обнажая правую ногу.

Ни для кого не являлось секретом, что это были самые красивые ноги штата Миссури. Как только Гроген увидел нежную абрикосовую кожу, он совсем потерял голову. Ноздри его раздувались, дыхание стало шумным, словно пар «Читанога-чучу»^[2], глаза заполнились кровью. В эту секунду он выглядел еще омерзительнее, чем обычно.

Но…. Я знала то, чего не мог знать Гроген. Широкие складки юбки скрыли от бандита кожаный чехол, привязанный к бедру тонкими шнурками. В нем покоилось надежное, острое, как бритва, голубоватое лезвие! Этот нож был со мной всегда.

«Ну, Анжелина, — сказала я себе. — Конечно, ты нарушаешь заповедь Господа нашего, но Гроген — бешеный пес, которого нужно уничтожить. Он убил твоего отца, изнасиловал и убил твою сестру, сжег твое ранчо, покушался на твою честь, убил твою собаку и украл твою Библию! Он заслужил это!»

Моя ладонь сомкнулась на гладкой костяной рукояти.

Шшшшшшшссссссттттт… — словно серебряная молния блеснула в полумраке.

Гроген даже не успел вскрикнуть. Он только издал странный горловой звук. Кадык его дернулся, а глаза выкатились из орбит. Рот распахнулся, и бандит мешком повалился на пол к моим ногам. Гроген умер почти мгновенно. Нож возмездия вонзился ему между третьим и четвертым ребром. Прямо в сердце.

Я обошла распластанное в луже крови тело, подхватила лежащие рядом с ним сумки и выбежала на улицу.

Прохладный вечерний ветер обнял меня. Забросив сумки на широкую спину своего скакуна, я прыгнула в седло. Шпоры вонзились в круглые бока коня. И мы взмыли к небу в мощном сильном прыжке.

На Диком Западе был один странный закон — у каждого негодяя всегда были братья, готовые преследовать тебя.

Я увидела их сразу. Они появились из-за огромного холма, залитого кровавым светом заходящего солнца. На его фоне три фигуры выглядели зловещими черными силуэтами. Они мчались прямо ко мне. Второй раз за сегодняшний день я приготовилась к смерти. И тут появился он. Мой возлюбленный. Джесси. Единственный человек, которому я могла довериться в этом хищном, полном опасностей мире.

Как Ангел мщения он налетел на моих преследователей.

БАНГ! БАНГБАНГБАНГБАНГ! — его неистовый «смитт-вессон» посылал карающий свинец. Выстрелы, звучащие с двух сторон, сливались в один сплошной грохот.

Джесси недаром слыл лучшим стрелком Миссури и его окрестностей. Вначале один, а затем и двое оставшихся негодяев отправились догонять своего грешного братца по дороге в ад.

В душе моей звучала музыка. Я ждала своего возлюбленного со слезами счастья на глазах. Он ехал ко мне, а я… Я так хотела ощутить его сильные руки на своих плечах.

Джесси осадил гнедого скакуна. Он легко поднял сумки и перебросил их через седло.

Потом подхватил меня на руки, и я почувствовала, что лечу.

Он усадил свою Анжелину прямо перед собой. Его губы нашли мои губы.., и я поняла, что мы больше никогда не расстанемся. До конца наших дней мы будем вместе. Всегда!»

— О, Господи! Это прекрасно! — воскликнула, обливаясь слезами, Джоан и, напечатав последнее слово:

— КОНЕЦ — повалилась, рыдая, на стол.

* * *

С раннего детства Джоан Уайлдер считала себя маленькой серой мышкой, которая могла интересовать разве что родителей.

Сверстники, похоже, придерживались того же мнения и не обращали на нее никакого внимания. Да и что привлекательного можно найти в девочке, которая постоянно витает в облаках. Шумные забавы ребят претили мечтательной натуре Джоан Даже в колледже, когда ее приглашали на дискотеку или какую-нибудь вечеринку, она всегда отказывалась. Джоан была очень застенчивой, и пребывание в обществе превращалось для нее в истязание. Девушка краснела до корней волос, когда кто-нибудь обращался к ней с вопросом, и ей стоило немалых усилий непринужденно болтать обо всяких глупостях.

Чтобы как-то бороться с этим недостатком, Джоан в своих фантазиях представляла головокружительные приключения, в которых она сражалась с пиратами, бандитами и прочей нечистью. Гордая и ловкая, в этой борьбе она всегда оказывалась победительницей. И постепенно мир иллюзий вытеснил обыденную жизнь. Джоан забралась в него, как в раковину, от бурь и невзгод повседневности.

И только один мальчик заставлял трепетать ее сердце. Его звали Джесси. Он учился в их классе и был самым красивым, ловким и смелым из всех, кого знала Джоан. Но Джесси не замечал ее. Ему нравилась Анжелина! И это было естественно — в нее были влюблены все ребята колледжа!

Она ни в чем не уступала им и с удовольствием принимала участие во всех развлечениях. А какие у нее были чудесные волосы! Белые пушистые локоны лежали свободной волной на плечах, плавно покачивались, когда она шла, и развевались гривой, когда Анжелина бежала. Голубые глаза распахнуты навстречу каждому взгляду, и любой мальчишка мог подумать, что именно ему предназначена ее очаровательная улыбка.

Сколько раз, притаившись где-нибудь в углу, Джоан наблюдала за этой искрящейся девушкой. И в своем воображении была Анжелиной, которую так обожал ее любимый Джесси. Они уже вместе сражались с пиратами и вмести выходили из этих битв победителями.

Когда Джоан повзрослела, она не покинула свой мир. И Джесси остался с ней, продолжая триумфальное шествие, но теперь уже на страницах ее романов, которые быстро попали в ранг мировых бестселлеров.

Отгородившись от повседневной суеты четырьмя стенами своей квартиры, Джоан продолжала жить в придуманных странах с несуществующими героями. И только издатель Глория да еще огромный кот Ромео имели право на ее внимание. Эти двое связывали воедино мир иллюзий с бестолковой реальной жизнью.

* * *

Джоан утерла слезы ладошкой и счастливо засмеялась. Сняв стереофонические наушники, из которых продолжала звучать музыка, она осторожно опустила их на стол. Потом вытащила из машинки последний лист, перечитала окончание романа и.., снова разрыдалась. То ли от счастья, что закончила работу, то ли от сожаления, что вновь приходится расставаться с Джесси и Анжелиной.

Слезы все текли по лицу, и Джоан никак не могла с ними справиться. Салфеток нигде не было. Зато на стене гостиной красовался диплом с витиеватой надписью:

«АВТОР ЛУЧШЕГО РОМАНА ГОДА — ДЖОАН УАЙЛДЕР»

«Диплом, это, конечно, неплохо, но где же салфетки?..»

Она встала и направилась в ванную комнату, продолжая заливаться слезами. Салфеток не оказалось и здесь. Тогда рука потянулась к рулону с туалетной бумагой, которая вполне могла бы послужить заменителем, но на держателе висела голая картонная трубочка.

«Нет, я никогда не научусь следить за домом! — вздохнула Джоан и посмотрела на себя в зеркало. — До чего же невыразительная физиономия!»

«Серая мышка» с распухшим от слез носом. Волосы забраны в пучок на затылке. Довольно растрепанные. И красные, как у карася, глаза. Просторное платье в клетку делало ее фигуру очень нескладной.

Ничего себе видочек! И все-таки, я мо-ло-дец!

И тут она увидела то, что искала, на зеркальном шкафчике висел листок бумаги, на котором красным карандашом крупными буквами было написано:

«Купить салфетки».

«Вот так! Раз не купила — пользуйся тем что имеешь!»

Она сорвала листок, вытерла им лицо и швырнула в мусорный ящик. Нет, нужно все-таки умыться! Ополоснув лицо холодной водой, Джоан пошла на кухню и заглянула в холодильник.

Сегодня мы имеем право закатить грандиозный банкет.

Захватив с собой тарелки, банки, склянки, Джоан вернулась в комнату. Как же — ведь там с огромных плакатов ей улыбался Джесси! Джесси с «винчестером»! Джесси с пистолетом! Джесси поднял руку в приветствии… Семнадцать глянцевых суперобложек красовались на стенах!

Сегодняшний день они проведут втроем.

— Я закончила, любимый! Будем праздновать?

Джесси молча согласился.

Джоан зажгла все свечи в квартире — на камине, на трюмо, на полках, на письменном столе. Праздник так праздник! Все вокруг стало торжественным и немножко загадочным.

Консервы из осетрины были выложены на блюдце из сервиза. Изумрудная веточка петрушки, бережно уложенная сверху, украшала белые ломтики рыбы. Джоан поставила блюдце на журнальный столик возле тахты. Из шкафчика, набитого множеством различных бутылочек, «автор лучшего романа года» извлекла самую маленькую, прихватила ее с собой и, устроившись на тахте среди подушек, позвала:

— Ромео! Ромео!

Джесси с таинственной улыбкой наблюдал за этими приготовлениями.

— О, где же ты, мой Возлюбленный! — вздохнула женщина.

В ответ Джесси улыбнулся еще обворожительнее. В этот момент толстый кот прыгнул откуда-то сбоку прямо на колени Джоан. Она нежно погладила его и пересадила на столик.

— Ну, ешь. Видишь я для тебя ничего не жалею. Ромео набросился на осетрину. Он, конечно, не голодал, но, во-первых, такой рыбой его не баловали, во-вторых, когда хозяйка с головой уходила в свои романтические истории, приходилось питаться кое-как. Джоан подняла бокал с коньяком.

— За тебя, Джесси! Где бы ты ни был!

Джесси благородно улыбнулся.

Она выпила и швырнула бокал в камин — после тоста за Джесси из него уже не имели права пить! Туда же со звоном полетела тарелка. И есть из нее больше не нужно! — Ты закончил? — хозяйка повернулась к коту, который уже вылизывал блюдце. Ромео сыто прищурился и довольно заурчал.

— Спасибо.

Блюдце отправилось вслед за бокалом и тарелкой.

— О, Ромео, Ромео! — горестно промолвила Джоан и, подняв кота, положила на колени.

Она гладила Ромео, глядя на Джесси, и чувство одиночества постепенно отпускало ее.

* * *

Джоан не любила выходить в город — он казался ей очень шумным. Потоки машин, масса людей, которые вечно куда-то спешат, бегут… Они были непонятны своей суетой и заботами. Ее пугала толчея, дома, готовые обрушиться на голову, автомобили, несущиеся неизвестно куда. Короче, весь мир, которому она НЕ ПРИНАДЛЕЖАЛА.

Нет, иногда, ей, конечно, приходилось выбираться из своей квартиры. Но она скользила поверху, никогда не погружаясь в тот мир полностью. И тут же спешила, убраться обратно.

Резкий звонок вернул ее к действительности. На полочке у софы трещал и трещал телефон. Джоан нехотя взяла трубку. Кому она могла понадобиться?

— Алло? Алло? — никто не отвечал. — Алло! — короткие гудки.

— О, господи! Глория же меня ждет! — вдруг вспомнила она и взглянула на часы, стоящие на каминной полке. — Я опоздаю!

Эта мысль повергла Джоан в панику. Платье полетело в одну сторону, тапочки — в другую. Джинсы, свитер и туфли появились на ней мгновенно, как будто она никогда и не снимала этот наряд. Два раза щеткой по волосам. Готова.

Ромео из-под стола опасливо наблюдал за носившейся по квартире хозяйкой.

Чего это с ней? На всякий случай, лучше пересидеть — не ровен час, попадешь под ноги.

Джоан бросила мимолетный взгляд в зеркало, — мышь есть мышь, — плюнула и захлопнула дверь. Она повернула ключ и заспешила вниз по лестнице, чуть не столкнувшись с поднимающейся вверх соседкой.

— Добрый день, — на ходу бросила Джоан.

— Добрый день, тыковка, — поздоровалась соседка, с трудом переводя дыхание.

Джоан по инерции проскочила еще пару ступенек, но остановилась — пожилая женщина тащила за собой тяжелую сумку на колесиках.

— Миссис Зорн, — упрекнула Джоан старушку, подхватывая сумку и втаскивая ее вверх по лестнице на площадку. — Ну почему вы не, пользуетесь лифтом?

— Никогда не сажусь одна в лифт, — доверительно прошептала женщина. — Знаете, эти насильники… — миссис Зорн никак не могла отдышаться.

Писательница едва сдержала улыбку. Она тотчас увидела восьмидесятилетнюю полную старуху в компании насильников.

«…Четверо людей в масках прижали к стенке лифта маленькую женщину, стоявшую к ним спиной. Жадные руки потянулись к ее телу. Один бандит сорвал черную шляпку, другой рванул жакет, в который она плотно закуталась.

Вдруг крик ужаса заполнил тесную кабинку… Это кричал первый насильник — он смотрел на шляпку, которую держал в дрожащих руках. Из-под нее выглядывал скальп несчастной жертвы. Негодяя отпрянули, и она повернулась к ним лицом. Теперь уже они стояли, прижавшись к стене, с перекошенными дергающимися физиономиями. На них, скаля морщинистый беззубый рот (челюсти миссис Зорн вынула и держала в руке!), уставилась древняя мумия. Ее голый, как колено, череп сиял в тусклом свете лампы. Маленькие глазки, смотревшие через толстые стекла очков в роговой оправе, смеялись. Лицо, сморщенное, как печеное яблоко, выражало наслаждение.

— Ну что, получили удовольствие? — ехидно спросила она густым сочным басом…»

— Вы уже убегаете? — соседка с удивлением смотрела на Джоан, которая, чему-то улыбаясь, застыла на площадке. — Да, мне нужно к издателю, — ответила та, отгоняя от себя забавное видение. Улыбка играла на ее губах.

— Ладно, тыковка. Смотри, что у меня для тебя есть, — и «жертва насилия» протянула плотный серый конверт. — Этот конверт торчал из почтового ящика. Надеюсь, это письмо от поклонника? Возлюбленного?

— Миссис Зорн, не издевайтесь надо мной, — смущенно попросила Джоан.

— Ну что ты, тыковка! Я так надеюсь на тебя! И Джоан стало стыдно за свои насмешливые фантазии перед этой доброй толстухой, которая любила ее с нежностью одинокого человека.

* * *

Джоан вышла из подъезда. Серый безликий людской поток стремительно проносился мимо. И она несколько секунд постояла в нерешительности, прежде чем отважилась погрузиться в него.

На улице было прохладно, и теплый пуховик пришелся кстати, объемистая папка с новым романом уютно устроилась у сердца.

Цветное пятно, неожиданно возникшее у нее на пути, заставило Джоан остановиться.

Молодой улыбающийся парень был одет слишком ярко для большого города. Его вид вызывал в воображении Джоан пеструю картинку: большой африканский попугай в стае маленьких серых воробьев.

В руках он держал маленькую обезьянку.

— Эй, леди, не хотите купить обезьянку за десять долларов?

— Да нет.

Животное испуганно жалось к хозяину, и Джоан решила, что ей достаточно общества Ромео.

Но продавец был настойчив. Внешне он напоминал мексиканца или аргентинца. Глаза, брови и маленькие усики. Лицо его так и лучилось доброжелательностью — типичный торговец с востока.

— Хорошая обезьянка, а? Ну, девять долларов! Возьмите!

* * *

Высокий худощавый мужчина в темном плаще с поднятым воротником и в шляпе, надвинутой на брови, стоял чуть поодаль. Он внимательно разглядывал Джоан, сравнивал ее с портретом на суперобложке последнего романа.

— Ну, восемь долларов, хотите? — продавец не собирался отступать.

— Спасибо, но мне не нужна обезьянка.

Парень, не переставая улыбаться, зацокал языком и повернул голову, как бы говоря: «Ну что вы, лучшей обезьянки не найти, даже если вы перевернете всю Южную Америку».

Взгляд его встретился с глазами худого человека в плаще, и тот коротко, почти незаметно, кивнул.

Торговец пожал плечами и, словно нехотя, шагнул в сторону, пропуская Джоан.

Та быстро пошла по улице, радуясь освобождению и прикидывая, насколько же она уже опоздала.

Джоан представила себе недовольную физиономию Глории и прибавила шаг.

* * *

Грей Сименс, сосед Джоан по лестничной клетке, вышел на площадку. Это был одинокий человек с небольшим доходом. Платить прислуге или приходящей женщине он был не в состоянии, поэтому хозяйство вел сам. Вот и сейчас мистер Сименс, закончив уборку квартиры, вынес щетку, чтобы поставить ее за дверь, и.., остановился, как вкопанный.

У дверей мисс Уайлдер он увидел странного типа. Тот, согнувшись, возился с дверным замком, позвякивая ключами и тихо ругаясь сквозь зубы на каком-то непонятном языке.

— Эй! — окликнул старик незнакомца. — Это квартира мисс Уайлдер! Что вам нужно?

Мужчина медленно выпрямился и оглянулся. Черные глаза тускло светились.

— Я вас спрашиваю, что вам нужно? — повторил Сименс.

Ему не нравился этот человек. Воротник поднят, на руках черные перчатки. Точь-в-точь, как у бандитов в боевиках, которые он смотрел по телевизору. А главное, сколько он себя помнил, к мисс Уайлдер НИКОГДА И НИКТО НЕ ЗАХОДИЛ! Бродят тут всякие, а бедная девочка такая беззащитная!

— Отойдите оттуда! — сурово скомандовал он, поскольку незнакомец не собирался покидать свое место у дверей соседки.

Странный человек улыбнулся, обнажив белые зубы, напоминая оскалившегося волка.

— Простите, у меня здесь есть кое-что для мисс Уайлдер.

Голос его звучал глухо. Из левого кармана мужчина достал какой-то лоскут бумаги и держал его в вытянутой руке, как тореадор держит красную тряпку перед мордой быка.

— Это что такое? — мистер Сименс уже не мог оторвать глаз от листка.

Он не видел, как в левой руке незнакомца сверкнул клинок. Что-то холодное обожгло его. Почувствовав внезапную слабость в коленях, еще ничего не понимая, старик с хрипом втянул в легкие воздух. Глаза его застыли, и Грей Сименс мешком рухнул на пол, ткнувшись лицом в ледяной розовый кафель, в дюйме от черных тяжелых башмаков незнакомца. Тот лишь мельком взглянул на распростертое тело, сунул стилет в карман и вернулся к прерванному занятию.

* * *

Джентльмены, заполнившие кафе, очевидно, были рождены под счастливой звездой — они не слышали, о чем говорили две леди, пристроившись за столом у окна. Первая мисс, с темными, коротко остриженными волосами, смотрела на них с нескрываемым любопытством.

Другая, со светлым пучком волос, в белом свитере и джинсах, вообще не обращала внимания на окружающих. А между тем их разговор был весьма интересен.

— Негодяй.., негодяй.., неудачник.., большой негодяй.., слишком злой.., слишком здоровый.., слишком отчаянный.., слишком счастливый…

Глория считалась строгим ценителем мужских достоинств. Самодовольные физиономии мужчин, сидящих наискосок, занимали ее не больше, чем прошлогодний снег. Но потребность растормошить Джоан была настолько велика, чтобы не попытаться разыскать в этом калейдоскопе лиц хоть одно, заслуживающее внимания. Ее взгляд остановился на джентльмене, показавшемся симпатичнее других, но он вдруг совершенно неприлично захохотал.

— О, Боже! Слишком счастливый.

Рядом со счастливчиком пристроился тип со смазливой физиономией. Тонкая ниточка усов делала его похожим на кота. Глазки шныряли туда-сюда по залу.

— Ты посмотри на этого, а? — Глория повернулась к Джоан, которая ковыряла вилкой в тарелке, глядя перед собой. — Я знаю одну девушку, которая завела с ним роман, — она не закончила фразу. К «этому» подошел шикарный блондин… Он что-то сказал другу и, увидев женщину, смотревшую на него в упор, подмигнул ей смеющимся глазом. — Боже мой! Минутку, минутку… Бросай все, — она толкнула подругу. — Посмотри, какой тип, а!

Джоан без интереса повернула голову и взглянула на предмет восторга. Ничего особенного. Самодовольный нахал, который зачем-то дергал глазом.

— Как он тебе? — тихо спросила Глория. — Нравится?

— Да нет. Он не…

— Не кто? Не Джесси? Послушай, дорогая, нельзя же всю жизнь гоняться за призраком. Джоан мечтательно улыбнулась.

— Может быть, это глупо, но я знаю, что где-то кто-то меня ждет.

— Да? А где именно? Ты не могла бы уточнить? Девушка окинула взглядом зал. Большинство мужчин жевали, уставившись в тарелки. Какой-то усач ковырял в ухе, кто-то зевал. Господи! До чего же пустые однообразные лица! Она передернула плечами.

— Ну уж не здесь, это точно. Глория, почему мы все время говорим об одном и том же?

— Потому что я люблю тебя, Джоан. Мне не нравится, что ты все время одна. Ищешь кого-то, кто никогда не появится. Он существует только в твоих фантазиях.

— Давай закончим этот разговор. Лучше быть одной, чем терпеть рядом какое-нибудь ничтожество. Ладно, — Джоан торжественно выложила толстенную папку с новым романом, — Вот. Читай и плачь. Я все время плакала, пока писала. Позвони мне потом, хорошо?

Глория, такая же одинокая, как и подруга, с тоской представила себе возвращение в пустую квартиру.

— Ну подожди. Давай выпьем кофе, — попросила она.

— Я не могу.

— Пожалуйста. Я твой издатель, и я приказываю, — она вдруг увидела непонимающие глаза Джоан — Ой! Извини, извини. Ну извини, что я тебя сюда притащила. Просто мне хотелось тебя развлечь. Ты много работаешь. И еще эта беда с сестрой! Как она кстати? Не звонила?

— Элейн? Я с ней говорила неделю назад.

— Они нашли тело ее мужа?

— Нашли. Один кусочек. И представляешь, какой кошмар! Я сегодня получила это письмо, — она протянула Глории серый конверт. — Он, наверное, опустил его в ящик как раз перед… Ну ты понимаешь.

— О боже. Это ужасно. Бедная Элейн. Убили мужа. Одна в чужой стране! Как она?

— Да ничего. С ней все будет в порядке. С ней всегда все в порядке.

* * *

Элейн стояла у широкого окна и смотрела на море. О, как она ненавидела сейчас эту страну! И ласковые волны, которые обнимали берег; и пальмы, огромными свечками упиравшиеся в лазурное небо; и оранжевый диск солнца, висевший высоко над головой. Словом, весь этот рай, в котором на ее долю выпали адские муки. Ей не показали, что осталось от горячо любимого Эдуардоса, и он все еще стоял перед глазами, такой же жизнерадостный и хохочущий, как на фотографии, красовавшейся на комоде.

Полиция, конечно, преступников не обнаружила. Да и какое им дело до какого-то американца! Тем более, что местное население испытывало к ним, мягко говоря, неприязнь.

Нет, нужно скорее убираться отсюда, пока не поздно. Вещи были упакованы, прислуга отпущена, остались некоторые мелочи.

Элейн задернула тяжелые шторы и еще раз прошлась по комнате — не забыть бы чего. Рядом с портретом мужа стояла фотография, на которой улыбающаяся Джоан нежно обнимала сестру. Господи, как они были счастливы тогда, и каким далеким казалось сейчас это счастье…

Элейн бережно уложила фотографии в саквояж и подошла к зеркалу. На белокурые волосы она надела темную мужскую шляпу, глаза прикрыли черные очки — точь-точь детектив из какого-нибудь третьеразрядного кинобоевика. Темный дорожный костюм, перехваченный ремнем, подчеркивал тонкую талию, а высокие каблуки делали ее стройные ноги еще длиннее. Хороша, краешком сознания отметила убитая горем женщина и осторожно выглянула за дверь.

Стайка местных ребятишек резвилась шагах в пятнадцати от подъезда. Мальчишка лет тринадцати-четырнадцати крутил на веревочке какой-то шар, остальные гоняли мяч. Взрослых поблизости не видно. Кажется, спокойно.

Элейн выскользнула из дома, и через пару минут шикарный красный «феррари» с открытым верхом выкатил на широкую улицу. Машина остановилась — нужно было еще запереть гараж.

Шар в руках мальчишки крутился все быстрее. И в тот момент, когда несчастная женщина встала на ступеньку автомобиля, повернувшись к ребятам спиной, она уловила какой-то свист.

Фьють! — и шар закрутился вокруг ее шеи. Веревка удавкой захлестнула горло…

— Аааа, — прохрипела Элейн и, потеряв сознание, рухнула на сиденье.

Маленький похититель метнулся к машине, подвинул безжизненное тело, как мешок с ненужными вещами, в сторону, и уже через секунду, нарушая все правила, развернувшись перед самым носом обезумевшего водителя встречного «кабриолета», «феррари» мчал в порт.

Остальная компания, ухмыляясь, наблюдала за происходящим. Убедившись, что операция по захвату прошла нормально, они тут же испарились.

И снова тишина. Свежий ветер с моря наполнял воздух душистой прохладой, и небо оставалось таким же глубоким и чистым.

Добро пожаловать в Картахену — лучшее место отдыха для ваших измученных нервов.

* * *

Ральф стоял, прислонившись к скале, и с тоской наблюдал за дорогой. Это был маленький толстенький человек с такой короткой шеей, что, казалось, голова его росла прямо из туловища. Животик сильно выдавался вперед, и брюки держались только благодаря подтяжкам, которые он носил постоянно. Легкая шляпа прикрывала голову, так как волосы, оставшиеся лишь на висках и затылке, не могли защитить от палящих лучей солнца.

Затея двоюродного брата ему совсем не нравилась. Конечно, они были жуликами, но киднепинг — это совсем другое дело! Какой черт понес его в Колумбию! Этот кретин Айро никогда не мог придумать ничего путного. То ему нужно шарить по деревням, искать антиквариат, то разводить крокодилов, и эти твари заполонили все вокруг. Того и гляди, что-нибудь тебе оттяпают. А теперь еще и баба… Нет, чует его сердце, на этот раз им не вывернуться. Что-нибудь обязательно случится, будь он проклят, этот гомик.

Красная машина въехала в порт и остановилась у пирса. Трое крепких парней подхватили женщину и усадили в моторку.

— Эй, Айро! — закричал Ральф, — Они уже здесь с девицей. Везут ее на яхту, — он подошел к брату, который, как ни в чем не бывало, кормил крокодилов.

— Посмотри, какие зубки. Нет, он действительно, идиот! Здесь девку привезли с ее бебихами^[3], а этот тип заглядывает в пасти своим уродам!.

— Господи, Айро! Как ты можешь сейчас говорить об этом? Я так нервничаю, Помяни мое слово, это добром не кончится. Дурацкая идея! и я, кретин, тебя послушал!

— Успокойся. Ну что ты трясешься?! Все будет о'кей. Худощавый высокий Айро излучал спокойствие. Его лысина сияла так же, как и улыбка под маленькими усиками. Он не понимал, отчего так нервничает толстячок. Подумаешь, сперли бабенку! Так ведь отпустим же. Отдаст карту и пускай катится на все четыре стороны.

— В Нараве столько лежит всяких античных вещей, что можно до конца дней жить в богатстве! — не сдавался Ральф. — Бежим отсюда, пока не поздно. Нас уже ищут.

Айро взял из миски кусок мяса и бросил своему любимцу. Крокодил распахнул пасть и мгновенно проглотил лакомство.

— Это последняя операция здесь, Ральф. Доверься мне.

Они стояли на решетке, которая прикрывала глубокую яму, наполненную зубастыми тварями.

— Довериться, да? — толстяк понял, что ведет бесполезный разговор. — Да пошел ты! — он резко повернулся и.., нога провалилась в ячейку решетки. Острые зубы клацнули у его ступни.

— Посмотри! Посмотри, какой полосатый сукин сын! — Айро с восторгом смотрел на крокодила. — Ты видишь, какие у него зубки!

— А, черт! — заорал Ральф, выдернул ногу и отбежал на несколько футов. — У тебя на глазах эта тварь сожрет кого-нибудь, а ты будешь любоваться его зубами!

— Давай забудем про все. Успокойся. Я никогда ничего плохого не делал. И тем более, не смогу это сделать тебе, — верхняя губа Айро приподнялась и обнажила крупные желтые зубы — он улыбнулся. — У нас же одна кровь. Мы два родных человека. Нет, мы один человек. Разве и могу сделать плохо себе!

Голос брата звучал убедительно, и Ральф почти успокоился. Но вдруг услышал:

— Смотри, смотри, какие зубки, Ральф. «Нет, он все-таки сумасшедший», — подумал коротышка и зашагал прочь.

* * *

Джоан отворила дверь и замерла на пороге. Господи, что здесь произошло? Из горла вырвались какие-то жалобные звуки — «а-а», «ы-ы» — и другие, напоминающие скулеж щенка, потерявшего мать.

Все в квартире было перевернуто вверх дном. Ее любимые книги валялись на полу, белье вывернули из ящиков и разбросали по комнате, постель перевернута, стулья уставились в потолок всеми четырьмя ножками. Содом и Гоморра!

Она прошла по комнате — везде царил хаос. Нижняя челюсть опустилась, и Джоан так и бродила, забыв закрыть рот. У нее даже не хватило сил поднять стул, и она прислонилась к косяку, чтобы перевести дыхание.

— Ааааа!!!! — дикий крик вырвался из самой глубины живота Джоан.

Сверху на плечи свалилось что-то тяжелое. Это был Ромео, который запрыгнул на дверь, спрятавшись от грабителей.

— О, мой милый, милый, — запричитала девушка, гладя любимца, успокаивая его и себя этим ритуальным поглаживанием.

За спиной резко, взывая о помощи, заголосил телефон.

* * *

Элейн сжимала трубку дрожащей рукой. Она сидела на яхте между двумя бандитами, едва дыша от ужаса. Толстый тип был еще ничего, но худой смотрел сумасшедшими глазами, придвинувшись к ней вплотную и скаля зубы в ухмылке, Прошло не меньше минуты, пока на том конце провода сняли трубку.

— Джоан! Джоан, ты слышишь меня? — отчаянно закричала Элейн. Джоан едва держалась на ногах. Она ничего не соображала, глаза все еще блуждали по развороченной квартире, и ей стоило больших усилий отвечать сестре.

— Элейн! Я не могу сейчас разговаривать, — голос ее дрожал.

— Слушай меня внимательно. Очень внимательно. У меня неприятности, — женщина постаралась взять себя в руки и втолковать своей романистке трагичность положения.

— Элейн, я прошу тебя, — Джоан чувствовала, что еще минута, и ноги не выдержат тела: она рухнет прямо на пол.

— Помоги мне, у меня большие неприятности.

Слова «большие неприятности* немного привели Джоан в чувство. Она постаралась собраться, и уже тверже спросила:

— В чем дело?

— Эдуардос послал тебе конверт, ты получила его? Айро и Ральф придвинулись ближе. От ответа зависело многое.

— Да, — услышали они и вздохнули с облегчением.

* * *

Джоан сунула руку в карман и достала серый конверт. Она до сих пор не распечатала его!

— Как хорошо. Там внутри какая-то карта. Я не знаю.., острова сокровищ, что ли… — в голосе сестры чувствовалось напряжение.

Джоан прижала трубку плечом, разорвала пакет и извлекла из него лист бумаги. На нем был нарисован дьявол с вилами и какие-то полоски. Наверху четкая надпись.

— Да. Здесь написано «Эль-Корозон».

— Нужно, чтобы ты привезла эту карту мне. Сюда. В Колумбию.

— В Колумбию? — Господи, да для меня другая сторона улицы уже Антарктида! Как она себе представляет это путешествие? А что будет с Ромео! Или я потащу его в чемодане в эту дурацкую Колумбию! Но она сдержалась, — А какие у тебя неприятности?

Элейн едва сдерживала рыдания. Должна же сестра понять, что случилось страшное, раз она просит ее об этом…

Толстяк достал блокнот и тыкал в него коротким пальцем.

— Пожалуйста, Джоан, гостиница «Картахена» в городе Картахена. Вылетай ближайшим рейсом. Когда приедешь, позвони по телефону 6-4-58-24,

— толстяк одобрительно кивнул головой. — Ты записала?

Джоан писала прямо на стене.

— Да.

— И запомни. Не говори никому об этом.

— Элейн, — жалобно попросила Джоан, еще раз окинув взглядом квартиру.

— Я не могу сейчас лететь в Колумбию.

Ральф услышал эти слова. Щелчок, и у горла женщины блеснул нож.

— Джоан! Они зарежут меня! — отчаянно закричала она. — Зарежут!!!!

* * *

Глория никак не могла понять, что же случилось Позвонила Джоан и попросила срочно приехать. Это в десять-то часов ночи! Небывалый случай!

В квартире творился бардак, а эта ненормальная в дорожном костюме (уже собралась!) заявила, что летит в Колумбию!

— Колумбия! Ты знаешь, что такое Колумбия! — Глория бегала за Джоан, которая укладывала чемодан, запихивая туда все, что подвернется под руку. — А я знаю! Я знаю эти страны, где правят «настоящие* мужчины! Там джунгли, там насекомые размером с грузовик! Там множество болезней! — Глория наблюдала, как подруга пытается захлопнуть крышку. — Кстати, ты сделала прививки? — Какие прививки? — крышка, наконец, поддалась, замки защелкнулись.

— Вот видишь, ты совершенно не готова! Скажи, что происходит! Зачем ты туда собралась!

Джоан встала, с трудом переводя дыхание, и — наконец-то! — удостоила Глорию взглядом.

— У Элейн неприятности. У нее маленькие домашние проблемы, — очень серьезно сказала она и помчалась дальше. Все, что говорила подруга, уже ничего не меняло.

— Домашние проблемы? — задохнулась Глория. — Последняя домашняя проблема была, когда нашли ее мужа, разрезанным на куски. Это ей надо быть здесь! А ты не можешь сейчас лететь туда!

Джоан протянула ей большую коробку, на которой стояли консервы для животных.

— Вот. Это Ромео. Обещай мне, что ты будешь кормить его и гладить. По крайней мере, раз в день.

«Нет, она точно сошла с ума…» Глория стояла в обнимку с коробкой и наблюдала, как «лучший романист года» рылась в стойке, перебирая бутылочки. Она внимательно рассматривала свою коллекцию.

— Нет, — отвергла она несколько пузырьков. — Мне потребуется что-нибудь покрепче этого. — Наконец, она нашла то, что ей было нужно и, довольно хмыкнув, сунула в сумку.

Заперев квартиру, Джоан отдала ключи Глории, и они вышли на улицу.

Глория тащила коробку с Ромео и с сочувствием смотрела, как подруга волокла по тротуару неподъемный чемодан. Сумка висела у нее на плече. Это невозможно было видеть, и она предприняла последнюю попытку.

— Послушай меня. Тебе там будет плохо от автобусов, от поездов… Ты даже в лифте не можешь подняться!

— Ну, в лифте, знаешь, это был один случай, в универмаге…

Джоан бросила чемодан и пыталась остановить такси, но они почему-то проезжали мимо.

«Господи! Ну куда ей ехать в Колумбию!» — Глория чуть не плакала от жалости к этой неумехе.

— Джоан, пожалуйста, не езди никуда. Ты не готова к этому, и сама это знаешь, Девушка повернулась к подруге.

— Да, знаю. Но она — моя сестра. Они немного помолчали, чтобы скрыть волнение. И тут на помощь им пришел водитель такси, который лихо тормознул рядом.

— Ладно. Я буду его кормить. Но не вечно, — Глория улыбнулась.

Джоан благодарно поцеловала подругу и забралась в машину. В-ж-ж. Такси помчалось в аэропорт.

— Сумасшедшая! — крикнула Глория вслед удалявшейся машине.

Она не заметила человека, который наблюдал за ними, сидя в черном «плимуте», запаркованом чуть поодаль, нервно покусывая кончик сигары. Ворот его плаща был поднят, шляпа надвинута на самые брови. Как только такси с Джоан тронулось, он резко приказал водителю:

— За ними…

И, облегченно вздохнув, развалился на сиденье.

* * *

«О-о-о! Это был совершенно ничем не примечательный полет. Трап отъехал, и я осталась в чреве „Боинга-747“ одна, если не считать остальных пассажиров.

Мне даже не было особенно страшно — кто-то же из них должен не принадлежать к шайке террористов, заполнивших салон! Обыкновенные доброжелательные лица. Почти все. Правда, в кресле наискосок устроился подозрительного вида бородатый старик.

— Хорошо бы проверить, не фальшивая ли борода, как волосы на голове миссис Зорн!

Я следила за его руками, но либо бомбу умело упаковали в корзине, которая стояла у его ног, либо ее просто не было.

Рядом уселся какой-то тип, похожий на мексиканца, с тонкими ехидными усиками и стеклянными глазами. Шляпу он почему-то не снял и красовался в ней вовремя всего полета, а черные перчатки свидетельствовали о том, что этот молодец боится оставить отпечатки на фужере или чашке с кофе, которые, как я слышала, предлагают пассажирам стюарды. О-о-очень подозрительный джентльмен!

Остальных террористов я не успела рассмотреть. Те, что сидели ко мне спиной, не оборачивались, а к другим боялась обернуться я. Они ведь могли понять, что раскрыты, и решиться на крайний шаг.

Самолет вздрогнул и покатился по взлетной полосе.

Я прилипла к иллюминатору, крепко сжимая в руках сумку, в глубине которой лежал заветный конверт, пятьсот долларов и испано-английский разговорник, не считая всяких мелочей: платка, записной книжки, расчески и, конечно же, шикарной открытки с портретом Джесси.

Мимо проплыли огни аэропорта… Потом они оказались где-то внизу… А дальше я уже ничего не видела. Уши заложило, будто меня возносили на лифте.., ну, как тогда, в универмаге… Внутри все смешалось, поднялось к самому горлу, и я стала опасаться за костюм соседа… Сердце языком колокола глухо билось о стенки грудной клетки, а перед глазами запрыгали белые и желтые сверкающие зайчики.

Черный бархат накрыл землю, и я, разлепив, наконец, веки, увидела только синие огоньки на крыле самолета. «Боинг» вдруг стал заваливаться на бок, и я поняла, что это конец — через несколько минут прекрасный огненный взрыв всколыхнет землю! И когда я это поняла, все, что болталось у горла, опустилось к низу живота… Но, видно, Господь услышал наши молитвы, и самолет каким-то образом выпрямился. Но самое страшное, что остальные преспокойно сидели на своих местах, и кое-кто даже умудрялся спать! Некоторые что-то читали, другие потягивали напитки Казалось, мы никогда не доберемся до этой проклятой Колумбии. Я успела прочитать по несколько раз все молитвы, которые учила в детстве.

«Леди и джентльмены, пристегните ремни Наш самолет прибывает…» — раздался уверенный вежливый голос стюарда Уф…

Наконец, колеса мягко коснулись земли, и огромное тело «Боинга», пробежав некоторое расстояние, замерло, как утомленный скакун.

Я вздохнула иоторвала холодные потные ладошки от мокрых подлокотников.

В общем, спокойный, совершенно ничем не примечательный перелет из одной жизни в другую, полную приключений и опасностей».

* * *

Чемодан, конечно же, нашли не сразу. (Да и какого порядка можно ждать от служащих в стране, где даже от человека находят лишь кусочек!) Наконец, его вытащили откуда-то сбоку и водрузили на транспортер. Джоан ухватилась за него и поволокла по залу, качаясь на тонких шпильках модных итальянских туфель.

Аэропорт был забит пестрой толпой. Люди сидели на скамейках, стояли галдевшими группами, а некоторые даже лежали. Через несколько секунд выяснилось, что Колумбия очень огромная страна. Очень.

Один не совсем трезвый джентльмен все время порывался спеть какую-то песню, но дальше первой фразы не шел, повторяя одни и те же слова. Видимо, английский язык был сложен для него, но он с завидным упорством хрипел:

— Ай лав ю, май беби… Ай лав ю, май беби…

«Джентльмен» в расстегнутой до пупка рубашке остановился перед парнем с окровавленными бинтами на голове, снова и снова повторяя:

— Ай лав ю май беби… ухмыляясь и протягивая к нему руки. Тот сидел, застыв в одной позе, не обращая на певца никакого внимания.

Маленькая девочка в белом платье, с воздушным огромным бантом в черных волосах, плясала перед толстой мулаткой. Та улыбалась белозубым ртом и хлопала в ладоши, раскачиваясь из стороны в сторону, как бы помогая малышке…

Чуть подальше, размахивая руками, о чем-то громко спорили мужчины. Вопрос, очевидно, был неразрешимым, и наконец, один из них, исчерпав все аргументы, треснул соперника кулаком по макушке. Началась всеобщая свалка. Крик стоял невообразимый. Захлопали выстрелы, пронзительно залились трелью свистки дежурных, топая, пробежал наряд полицейских.

Нет, подальше, подальше!.. Еще не хватало получить случайную пулю прямо в аэропорту!

Поздравляю тебя, Джоан! Именно сюда ты мечтала попасть всю свою жизнь! Веселая страна, веселые люди!

Она поспешила выбраться на площадь из этого сумасшедшего дома.

Толпа с корзинками, баулами, детьми, птицами в объемных клетках, поросятами в мешках осаждала старенький, знавший гораздо лучшие времена автобус, на котором висела табличка с короткой надписью: «Картахена». В нескольких метрах стоял такой же монстр с грязными стеклами и облупившейся краской. «На кладбище машин в Нью-Йорке таких ископаемых наверняка нет!» — подумала Джоан и замерла, пытаясь сообразить, куда же ей направиться. Оба чудовища не вызывали доверия вконец истерзанной девушки. Хотелось рыдать… «Не сметь! — приказала она себе. — Анжелина не плакала НИКОГДА!»

Великан носильщик с бляхой привлек внимание своей приветливой улыбкой. Увидев тяжелый чемодан в руках у леди, он, надеясь заработать несколько центов, а если очень повезет, то и доллар, всем своим видом выражал готовность помочь и тащить — за хорошую, разумеется, плату — ее чемодан хоть на руках, и хоть до самой границы.

Джоан остановилась рядом. Тот расплылся в еще более счастливой улыбке.

— Скажите, будьте любезны, где автобус на Картахену? — спросила она, явно не собираясь расставаться в ношей.

— Не понимай, — равнодушно ответил носильщик, лицо его моментально изменилось, улыбка пропала, и он стал похож на сонную рыбу.

— О, господи, — вздохнула Джоан и потащилась к первому автобусу.

Потный Ральф носился по площади с книгой под мышкой, заглядывая в лицо каждой женщине. Он приставал ко всем с одним и тем же вопросом: «Самолет из Нью-Йорка прилетел уже?», но люди проходили мимо, не отвечая.

Что за дурацкая страна! Хоть бы кто-нибудь выучил нормальный язык!

Джоан только что отошла от носильщика, как перед ним вырос толстяк. Губы великана поползли к ушам…

— Буэнос диас, сеньоре!

— Скажите, а самолет из Нью-Йорка уже прибыл?

— Не понимай, — ответил тот уже с нескрываемой злобой и отвернулся, процедив сквозь зубы:

— Pinga^[4].

Высокий худой человек в черном плаще стоял чуть в стороне и ждал, куда же, наконец, пойдет эта курица, которая чуть не скукожилась в самолете.

* * *

Толстый усатый водитель как раз собирался сменить табличку, когда странная женщина в теплом пуховике, который она напялила, несмотря на тридцатиградусную жару, подошла и стала что-то бормотать по-английски.

— Скажите, этот автобус идет в Картахену? Джоан почти не надеялась получить ответ и оказалась совершенно права. Шофер смотрел на нее, выпучив глаза. Она достала из сумки разговорник и, коверкая испанский, попыталась повторить вопрос.

— Он вас не понимает! — услышала несчастная за спиной и оглянулась.

Перед ней стоял тот самый сосед по самолету и вежливо улыбался.

— Вы говорите по-английски? Это замечательно! — (А он не такой уж и страшный!) — Скажите, пожалуйста, это автобус в Картахену? — в который раз спросила она.

— Да, в Картахену, — «мексиканец» бросил быстрый взгляд на табличку, которую устанавливал водитель. — Прекрасно.

Мужчина любезно подхватил ее чемодан и легко забросил на крышу автобуса.

— Спасибо. Большое спасибо, — Джоан была очень благодарна своему спасителю. Она ввалилась в салон, не заметив новой надписи на картонке,

— «Кастильо-де-сан-Филипе».

* * *

Ральф внимательно осмотрел весь салон автобуса, идущего на Картахену, но «сестрички» не нашел. Он снова выскочил на площадь, и тут перед носом его проплыло лицо Джоан, которая преспокойно устроилась у окна кастрюли, идущей совсем в другую сторону! Ральф еще раз для верности взглянул на портрет и заорал вслед уходящей машине:

— Эй, это не тот автобус, мисс Уайлдер! — он пробежал несколько шагов. — Черт! Это же не тот автобус!

И, как бы насмехаясь над коротышкой, выхлопная труба плюнула в него, окутав вонючим сизым облаком.

— Это ужасно, — пробормотал Ральф и заспешил к своему «фольксвагену», который терпеливо дожидался хозяина на стоянке.

* * *

Как только Джоан устроилась на жестком сиденье, веки ее сомкнулись, и она погрузилась в глубокий сон. Сейчас ей было плевать на террористов, бандитов, ковбоев и похитителей всего мира. Бессонная, полная тревог ночь сломила даже эту железную леди — Анхелина тоже иногда позволяла себе отдохнуть.

* * *

«Я бежала по дороге, в конце которой только что скрылся мой любимый, огромные деревья, сомкнувшись кронами, образовали бесконечный зеленый коридор, сквозь который лишь кое-где, пронизывая золотом торжественную тьму, пробивались солнечные лучи.

— Джесси! Джесси! — кричала я, но он не слышал моего призыва.

На темных стволах тополей и кедров ярко пламенели орхидеи и сверкали пунцовые звезды жаксоний, золотилась даламанда и густо синели гроздья ипомеи. Когда на них случайно падал луч солнца, казалось, что зажигалась радуга.

Но я не видела всей этой красоты. Передо мной все еще стояло лицо Джесси, который проскакал мимо, не заметив своей возлюбленной.

Оглушительный топот копыт раздался за моей спиной. Целый табун диких лошадей появился в другом конце прекрасного коридора, и я поняла, что они растопчут меня здесь, среди этого великолепия.

Впереди, на черном жеребце, ухмыляясь в тараканьи усы и сверкая безумными глазами, летел мексиканец. Узда, которую он сжимал в руке, рвала губы жеребца, и кровавая пена летела хлопьями на зеленый ковер травы.

Я попыталась свернуть в сторону, но было поздно.

— Стой! — крикнул мексиканец и сдвинул шляпу на затылок. Потом властно протянул руку. — Отдай карту!

— Не понимай! — гордо отвечала я.

— Отдай карту! — еще раз зарычал он и вдруг заплакал тоненьким жалобным голоском. — А-а-а-а-а-а-а! Этот крик вонзился мне в мозг раскаленной иглой.

— А-а-а-а-а-а!

Он смотрел в другую сторону. Я проследила за испуганным взглядом — очевидно, услышав мой немой призыв, к нам спешил Джесси! Я знала, я верила, что он вернется!

— А-а-а! — все плакал и хныкал разбойник. Мне стало так мерзко, что я задрожала от отвращения. — А-а-а-а!».

* * *

Джоан вздрогнула и проснулась. В автобусе надрывался ребенок, требуя то ли еды, то ли чистых пеленок.

Господи, что это со мной?.. Сумка лежит на коленях… Все спокойно. Джоан, все спокойно. Это только сон. Ничего не произошло… Я в автобусе. Еду в Картахену. К Элейн… Господи, как она там? Поскорей бы добраться… Еще дорога какая-то.., неровная… Это, конечно, не Бродвей, и я не на увеселительной прогулке… Но эта тряска… О., о.., о…Тугой комок опять подступил к горлу, и горькая тягучая слюна заполнила рот. Джоан дернула раму окна вниз, чуть не сорвав ногти, и стала жадно глотать свежий воздух. Отдышавшись, она наконец-то смогла немного посмотреть по сторонам.

Огромные горы, покрытые густой яркой зеленью, простирались справа от дороги, по которой ползла эта консервная банка. Слева зияла пропасть. Низкие тучи окутали вершины… Скалы застыли в дозоре…

Постой, откуда здесь скалы? В Картахене не должно быть скал! Холмы есть, но скалы…

На одном из деревьев она увидела обезьяну. Та висела на ветке и спокойно смотрела прямо на Джоан. Глаза их встретились…

Точно такую ей предлагал уличный торговец!

Девушка повернула голову. Рядом с ней сидел человек с длинной седой бородой, обрамляющей худое морщинистое лицо. Из-под шляпы свисали седые вьющиеся волосы.

— Этот автобус идет в Картахену? — спросила Джоан тревожно.

Старик молчал. Она повторила вопрос, но снова не получила ответа. Он попросту спал. Оглянувшись, Джоан заметила напряженный взгляд мексиканца. Тот смотрел прямо перед собой, но девушка поняла, что он слышал вопрос, но тоже не ответил ей.

— Извините, — пробормотала она и встала, чтобы пройти к водителю.

Страшный визг чуть не свалил ее с ног — это возмущался поросенок, которому она наступила на заднюю ногу. Недовольная хозяйка подхватила его на руки, прижала к себе и стала похлопывать по спине, успокаивая разбушевавшегося питомца.

— Простите, — снова попросила Джоан, провожаемая осуждающим взглядом. Это «простите» ей пришлось повторить, по крайней мере, еще раз пять. Кудахтали взбалмошные куры, визжали поросята, недовольно кричали птицы — американка растревожила весь этот «Ноев ковчег»!

Мексиканец нервно привстал с места. Наконец, она добралась до водителя. Крепыш-шофер спокойно вел машину, когда ему на плечо легла чья-то рука.

— Извините, ради бога, — сказала Джоан как можно мягче, чем и обратила на себя внимание… Усатая голова повернулась и удостоила ее взглядом. — Скажите, когда мы прибудем в Картахену?

— Что! — во-первых, это было единственное английское слово, которое крепыш знал, — не считая ругательств, конечно, — а во-вторых, из всего сказанного он понял только одно: Картахена.

Водитель удивленно выпучил глаза, и Джоан встревожилась еще больше.

— Это автобус в Картахену? — она поставила вопрос прямо, но вдруг вспомнила, что говорит на непонятном для этих людей языке. — Мне нужно в Картахену, — в голосе уже звучало отчаяние. — Понимаете, в Кар-та-хе-ну!

Резкий толчок прервал вопрос. Раздался треск.., визг…

Джоан полетела на крепыша, чуть не свернув ему шею, С багажной полки с грохотом посыпались коробки, корзины, чемоданы.

На дороге мирно отдыхал «джип», в кузове которого уютно разместились клетки с птицами. Он чинно ждал хозяина, когда ненормальный автобус с зазевавшимся водителем со всего маха поддал ему капотом под зад, превратив в неизлечимого инвалида. Сам он, конечно, тоже не остался без увечий. Двери повылетали, радиатор сжался в гармошку. Посыпались стекла… Ну, в общем, обе стороны понесли равноценные потери.

Но верх все-таки одержал «джип» — он умудрился взобраться разбитым кузовом на изувеченный капот автобуса, который, слава богу, каким-то чудом исхитрился остановиться на дороге, у самого края бездонной пропасти.

Птицы, выбравшись из соломенных клеток, взмыли в небо пестрым облаком.

Удивительная страна! Водитель, выбравшись из-под Джоан, вышел, и, философски оценив размер аварии, почти спокойно заорал пассажирам на своем языке:

— Эй, bastardos^[5], выматывайтесь все и прихватите ваши шмотки! Basta^[6], мы дальше не едем! — затем спокойно повернулся к «джипу» и добавил:

— Bauta, Pendega…. Hiso de la dran puta^[7].

Потом он плюнул и ушел первым.

Все молча стали выбираться на дорогу, растаскивая кучу с вещами. Кто-то прихватил и пару клеток из разбитого «джипа». И никто не ругался.

Никто, кроме «мексиканца».

Когда тот свалился между свиньями, на него, непонятно откуда, рухнул огромный хряк, который с перепугу хлестнул его хвостом по физиономии, потом, пытаясь вскочить, несколько раз достал грязными окороками по носу.

Это было слишком. Оскорбленный джентльмен вспомнил мать и всех остальных родственников идиотки, которая вздумала лезть со своими.., вопросами к водителю.

Хряка выручила хозяйка. Она умудрилась утащить свинью до того, как мексиканец успел выбраться, выпустить вонючей твари кишки и намотать на шею той самой кретинке, которая ползала перед разбитым автобусом, приговаривая:

— А что мне теперь делать? Где мой чемодан? Он прекрасно видел, что тот соскочил на обочину, но ему было глубоко наплевать на это дерьмо. Пускай ползает! Остальные провалят подальше!

* * *

Наконец я разыскала пропажу. Чемодан сиротливо лежал у дороги. Подобрав его, я растерянно остановилась. Попутчики ушли вперед. У автобуса стоял только любезный джентльмен, который помог мне в аэропорту, и, улыбаясь, смотрел.., стеклянными глазами. Человек из сна!…

Схватив свою ношу, я бросилась догонять людей, все дальше и дальше уходивших от нас. Но он преградил мне путь.

— Вам никуда не нужно идти. Скоро прибудет другой автобус.

Я не могла ждать. Хотелось бежать к сестре, если нужно, ползти, — только бы оградить ее от опасности.

Человек достал сигару и, глядя прямо мне в глаза, закурил.

— Они ничего не понимают, — презрительно кивнув головой в сторону ушедших людей, продолжил джентльмен. — Они простые крестьяне, — он все еще улыбался, но глаза оставались холодными.

— Будет еще один автобус? Правда? — сдаваясь, спросила я.

— Ну, конечно. Ведь существует расписание. Даже в Колумбии.

Взгляд мексиканца переместился с моего лица на сумку.

«Нет, ты вырвешь ее только из рук трупа!» — на вся кий случай я сделала пару шагов назад, прижав ношу к сердцу.

Заметив мою непреклонность, он вдруг развернулся и пошел прочь.

«Что это со мной! Везде мерещатся ужасы! Нормальный человек… Немножко, правда, похож на сумасшедшего, так по земле бродит немало тронутых, и никого это не беспокоит».

Поставив чемодан и бросив на него надоевшее пальто, я пристроилась на краешке, в ожидании обещанного автобуса.

По другую сторону ущелья возвышались покрытые тропическим лесом горы. Где-то там, за ними, лежит золотая страна — Эльдорадо. Призраки индейцев майя оберегают сокровища, принадлежавшие их предкам.

Это моя страна, мой мир — мир легенд, фантазий и сказок!..

… Он вынырнул с другой стороны. Все так же скаля рот шакала, протянул руку, точь-в-точь как во сне, и забормотал сквозь зубы.

— Что? — я испуганно вскочила, не успев отогнать мечты об Эльдорадо.

— Отдай карту! — рявкнул «мексиканец» на чистейшем испанском языке. Но я поняла приказ — револьвер, который он выхватил из-за пояса и направил мне в грудь, был хорошим переводчиком.

— Что? — уже по инерции повторила я, призывая на помощь Бога-Солнце в конце концов, это его страна, и он должен следить за порядком!).

И тут… На вершине хребта, за деревьями, раздался свист. Бандит повернул голову, я, конечно, тоже…

Солнце поднималось за горой, поэтому был виден только силуэт. Вместо лица — черное пятно, но я узнала его сразу.

Это был Он! Мой возлюбленный, мой единственный, всегда появляющийся вовремя — мой ДЖЕССИ.

Шляпа прикрывала его голову, стройная фигура светилась в красных лучах, на бедре висел бурдюк, наполненный вином… Вот только «винчестера» видно не было. Но все равно теперь нас было двое, и я уже ничего не боялась. Мне хотелось закричать от счастья, и только когда они начали стрелять, я нырнула под автобус чтоб невольно не помещать Джесси.

* * *

Джек возвращался к машине.

Охота оказалась неудачной — хоть бы один паршивый попугай попался. Но, увы, удача сегодня повернулась к нему задом. Лес как вымер. В воздухе чувствовалось приближение грозы, птицы притаились в чаще, и нужно было спешишь, чтобы не промокнуть до нитки.

То, что он увидел внизу, приковало ноги к земле. «Джип» — его дом, его конь, его надежда на будущее — стоял, задрав кузов, уткнувшись носом в дорожную пыль.

— О, нет! — застонал Джек мысленно.

Тут же высилась груда металлолома, бывшего когда-то автобусом. А рядом с этой развалиной…

Какая-то леди замерла под дулом «кольта» креола. Вообще-то, Джеку сейчас было плевать на эту парочку, его гораздо больше занимал «джип».

— Что же там произошло? — но креол обернулся и заорал, чтобы непрошенный свидетель убрался ко всем чертям, а потом, почти не целясь, выпустил пулю. БАНГ! — вода из бурдюка полилась на землю тонким ровным фонтанчиком.

— Руки! Быстрее поднимай вверх руки! — кричал креол.

Джек медленно исполнил приказание. «Ах ты, дерьмо!» — «винчестер», который до этого уютно дремал в чехле, висевшем за спиной, в одно мгновение оказался у бедра. Банг! Банг! Банг! банг! — затрещали выстрелы.

«А парень профессионал», — отметил Джек и спрыгнул вниз. Ноги скользили по траве, как по снегу, и через минуту он оказался на дороге.

Девица, как только началась перестрелка, забилась под автобус, и оттуда торчали лишь тонкие каблуки туфель.

Креол отскочил за капот автобуса. Джек притаился у камня и снова спустил курок. Бангбангбангбанг… Воздух наполнился запахом пороха и дыма.

* * *

Я любовалась Джесси. Он был гибким и ловким, как пантера. Грациозно съехав с горы, мой любимый в несколько прыжков оказался рядом с нами. Мерзкий убийца вскочил в коробку, оставшуюся от автобуса, и, пробежав по ней, выскочил через дыру, зиявшую на месте задней двери. Джесси не отставал. Он появлялся то там, то здесь, преследуя негодяя. Пиу-пиу. Свистели пули. Краска и ошметки раскаленного металла летели на землю.

Я чувствовала, что еще немного такой пальбы, и вся эта громадина рухнет, расплющив мое бедное тело. Но нет… Выстрелы, наконец, смолкли, и я услышала топот убегающих ног."А этот ублюдок — ловкий малый!» — отметил Джек, не переставая посылать в него пулю за пулей. Как кошка, цепляясь за все, что попадалось под руку, креол перепрыгивал хлам и появлялся с разных сторон, не переставая при этом стрелять. Правда, на прицел времени уже не хватало — пули пролетали мимо, попадая куда угодно, только не в Джека. Через две секунды стенки автобуса превратились о решето.

Прижавшись к дырявой коробке со стороны кабины, креол с ненавистью посмотрел на «американца», так не вовремя появившегося здесь. «Будь ты проклят!»

Банг-банг-банг… Сухой щелчок.., снова щелчок… Патроны кончились.

И тогда он побежал по дороге, как заяц, втянув голову в плечи, и каждой клеточкой тела ожидал удара пули между лопаток.

Джек встал на полено и, вскинув «винчестер», поймал на мушку креола. Тот все бежал и бежал… Стрелять в спину бегущего человека — занятие не для настоящего мужчины! «Ладно, черт с тобой, живи пока», — подумал Джек и, поднявшись, направился к машине.

* * *

Я тихо лежала под автобусом, прижав к себе сумку, и наблюдала за ногами, которые прошли авторешето и замерли у «джипа».

— Какого черта! Господи, боже мой, что случилось с моими птицами! А!

— заревел Джесси над головой и разрядил «винчестер» в корзину с фруктами, которая почему-то стояла рядом с его машиной. Банг-банг, и брызги мякоти и сока полетели в разные стороны. По-моему, он сердился! Я старалась не раздражать его, поэтому просто немного передвинулась в другую сторону, не рискнув выбраться наружу. Конечно, мне было не совсем удобно ползать по земле под автобусом. Пару раз я задела головой грязное днище. Но иногда приходится терпеть мелкие неприятности. К запаху бензина мне удалось почти привыкнуть, а лужа от расстрелянных фруктов расползлась чуть левее, так что здесь было почти уютно.

Ноги прошли мимо еще пару раз и остановились прямо передо мной. Потом колени согнулись, и внимательные голубые глаза заглянули мне в лицо.

— Привет! — голос его был мелодичным и чистым.

— Привет! — ответила я и наградила «Джесси» очаровательной улыбкой кинозвезды.

* * *

Джек стоял перед разбитым «джипом» и пытался найти хоть что-нибудь из того, что здесь оставил. Сто чертей!

Разбитые клетки валялись на дне машины, птицы разлетелись, но вещи, кажется, были целы. Расстрел корзины немного успокоил его. Так. Теперь придется дальше топать на своих двоих. Веселенькая перспективка! Да, кстати, а где эта женщина?

Он прошелся вдоль автобуса и услышал прерывистое дыхание и дробь, которую отбивали зубы перепуганной девицы. Присев на корточки, Джек заглянул под автобус.

Оттуда на него смотрели широко открытые глаза бледной «леди». Жалкое подобие улыбки появилось на ее измученном лице, когда сиплым от волнения голосом она выдавила из себя — «Привет…».

* * *

Креол бежал через заросли. Листья папоротника хлестали по лицу, но он ни на миг не мог остановиться, чтобы перевести дыхание. Черный глаз «винчестера», казалось, все еще смотрел ему в спину.

Скорей домой. Собрать всех и вырвать из рук Джоан Уайлдер то, что должно принадлежать только ему.

Впереди послышался звук мотора. Заросли раздвинулись, и он выскочил на дорогу. Светлый «фольксваген» медленно полз навстречу.

Креол вытащил удостоверение полицейского и остановился перед машиной, широко расставив руки.

* * *

Ральф с трудом пробирался по разбитой дороге. Ругая последними словами и эту кретинку, которая уселась не в тот автобус, и идиота Айро, затеявшего свою аферу.

Нет, это же надо было умудриться — прилететь в Картахену, а потом забраться в эти вонючие горы, вместо того чтобы спокойно передать ему карту, получить свою замечательную сестричку и уже умотать домой в Штаты! А теперь трясись здесь по ухабам и ищи эту ненормальную!

Господи! А это кто? Не может быть! О, нет. Нет!… Ну, денек начинается!

Он надвинул шляпу поглубже и притормозил.

* * *

Ральф узнал его мгновенно. Эти стеклянные глаза, черные усики, вытянутое лицо и черные перчатки. А когда в углу рта появилась знаменитая сигара, толстяк осел, пытаясь дрожащими руками удержать руль.

Ральф увидел удостоверение полковника военной полиции Золо, которое тот приложил к боковому стеклу, и сдвинул шляпу на правую сторону, чтобы хоть чуть-чуть прикрыть лицо. Если он узнает меня, это будет последняя минута моей жизни!…

Золо рванул дверцу машины и уселся рядом с полумертвым Ральфом, мельком взглянув на водителя.

— Поворачивай, мне нужно в другую сторону. Коротышка даже не подумал возразить. Машина тотчас развернулась и поехала в направлении, указанном креолом.

— Я тебя знаю откуда-то? А?

— Не понимай, — прохрипел Ральф.

— Ты американец? — в голосе Золо послышалось раздражение.

— Американос! — толстое лицо передернулось от отвращения. Глаза за шляпой засверкали гневом, лоб покрылся испариной. — Нет! Ненавижу американос! Плевать на них хотел, — и, посчитав, что еще недостаточно убедил полковника, добавил. — Они сволочи! Сволочи!

Тот кивнул, соглашаясь с этой «лестной» характеристикой, и больше вопросов не задавал — мало ли кто на кого похож.

* * *

Джек вытащил из рюкзака жилетку и бросил на борт «джипа». Потом из-под самого низа достал фотографию яхты. Стекло разбилось, рамка сломалась. Он стряхнул все это на землю, извлек снимок и провел по яхте рукой, приласкав ее, как ребенка.

— Ну что ж, дорогая. Придется нам с тобой еще немножко подождать. Черт!

Восклицание относилось к девице, которая неслышно приблизилась к нему и осторожно прикоснулась рукой к плечу.

— Простите. Скажите, пожалуйста, где здесь ближайший телефон?

— Понятия не имею. Извините, — он встал (нельзя же разговаривать с дамой сидя!) и начал укладывать вещи.

— Но мне очень нужно позвонить.

— У нас у всех, кажется, сегодня полно проблем. Да? — он надел жилетку и стал застегивать пуговицы. А он не очень-то любезен, этот парень!

— Скажите, а где ближайший город?

— Майами.

Детка, тебе было бы лучше сидеть дома с мамой, а не шастать по Колумбии!

— А когда появится следующий автобус? Нет, она точно с «приветом»!

— Автобус? Считайте, что здесь сейчас часы пик!

— Мне нужно в Картахену, — она собрала всю волю, чтобы выглядеть спокойной.

— В Картахену? — Джек посмотрел на нее с интересом — девица ехала как раз в обратную сторону. — Ну, ангелочек, Картахена знаешь где? На побережье, вон там.

— Но мне сказали, что этот автобус…

— Кто сказал?

— Один джентльмен.

— Не тот ли «милый господин», что собирался стрелять в тебя! Что он тебе еще сказал, красотка?

Парень уже пристегнул карабин к поясу и собирался забросить на спину рюкзак, и она понимала, что еще минута, и он уйдет. Губы ее задрожали.

— Пожалуйста. Мне нужна ваша помощь! — сейчас мужчина бросится к ней, подхватит чемодан, возьмет ее за руку и поведет в Картахену…

— Да? Это очень важно, леди! — он взглянул на девушку насмешливо.

Когда едешь к черту на рога, нужно рассчитывать не только на свое обаяние! Какого дьявола она думает, что кто-то должен возиться с незнакомой дамой, только потому, что она вплюхалась в какую-то историю! У меня что, своих забот мало? Он еще раз окинул взглядом остатки состояния, потом посмотрел на небо. Тучи висели над головой, закрывая горы. О, он прекрасно знал «влажный сезон в „тьерра кольенте“!^[8]». Через несколько минут сплошная стена воды рухнет из разверзшейся хляби, и шагай тогда под проливным дождем с пустым желудком.

У него не было никаких запасов — на «джипе» через пару часов можно было бы добраться до какой-нибудь деревни, где всегда найдется что-нибудь выпить и перекусить. А теперь неизвестно, когда будет возможность хоть что-нибудь бросить в желудок, который настойчиво требовал своего. Все потеряно, а эта ненормальная почему-то решила, что ее проблемы — единственная его забота.

— Полгода работы улетело в воздух! — Джек старался не кричать. — «Джип» испорчен! (Где здесь, у черта, найдешь механика!) — Через пять минут все, что у меня осталось в этом мире, промокнет! Извините, мне нужно торопиться.

— Пожалуйста!

Джек повернулся и, не ответив, зашагал по дороге.

Он не слышит меня! Я прочитала свой приговор в холодных голубых глазах. Как можно было сравнивать этого человека с преданным Джесси?! И это «настоящий мужчина»!.. Он бросит меня здесь, наедине с дикой природой!

— Пожалуйста! — просьба прозвучала искренне и жалобно, но истукан повернулся и пошел прочь.

— Я вам заплачу! — он замер. «Ага, жалкий скряга! Клюнул на денежки!»

— Вы не понимаете… Это вопрос жизни и смерти…

— Сколько! — он повернулся и заинтересованно посмотрел на женщину. «Во сколько же она оценила свою жизнь!»

— Пятьдесят долларов!

— О, черт! — Джек даже рассмеялся.

Джоан не поняла, что так рассмешило этого провинциала? За пятьдесят долларов можно добраться до другого штата!!!

— Но вы же сказали, что только что потеряли все?

— Но только не чувство юмора! — он заспешил прочь.

— Сто долларов! — мужчина продолжал идти. — Двести долларов! — он снова остановился.

Потом медленно повернулся, подошел к Джоан и, глядя ей прямо в глава, проговорил:

— Хорошо. За пятьсот долларов я, пожалуй, постараюсь вам помочь.

— Что? — задохнулась девушка. Пятьсот долларов! Да это все, что лежало в ее сумке! — Двести пятьдесят! — пучок волос на макушке задрожал от возмущения, но Джоан постаралась держать себя в руках. Ведь если этот негодяй уйдет, она останется вообще одна!

— Я дорого стою. Но со мной можно договориться, — казалось, он не заметил молний, которые сверкали в голубых глазах девушки. — За то, чтобы отвести заблудившуюся женщину к телефону, я беру минимум четыреста долларов.

— Триста семьдесят пять! — Торговаться так торговаться.

— Американских долларов! — в его вопросе звучал неподдельный интерес.

— Конечно, — ответила девушка брезгливо. — Договорились? — он не заметил презрения.

— Хорошо! — Бросила она и гордо пошла вперед по дороге.

Джек посмотрел на чемодан. Э, милая, я обещал вывести тебя, но таскать сундуки мы не договаривались!

Он взял чемодан и догнал девицу.

Хлоп! Чемодан шлепнулся на землю у ног Джоан. Она застыла на месте, раскрыв рот от изумления. Этот увалень, этот несчастный хапуга, этот тип, этот… Все слова от возмущения вылетели из головы. ЭТОТ.., шагал вперед по дороге, размахивая пустыми руками и насвистывая какой-то пошлый мотивчик!

* * *

«Фольксваген» подъехал к каким-то баракам, когда небо уже стало темно-свинцовым от собравшихся грозовых туч. На пороге стояло несколько человек в форме военной полиции. Они настороженно уставились на светлый приближающийся рыдван.

«Мать твою! Да эти латинос, кажется, сейчас расстреляют машину в упор! Вот это вляпался!»

Ральф на всякий случай пригнул голову пониже.

Невысокий офицер выскочил вперед и положил руку на лобовое стекло, как бы опасаясь, что машина вкатится прямо в помещение. Он смачно выругался, но так и застыл с отвисшей челюстью, захлебнувшись окончанием фразы.

— Сеньор Золо! — прохрипел офицер, увидев пассажира.

Золо вышел из машины и распорядился:

— Собрать всех. По тревоге.

— Слушаюсь, сеньор, — вытянулся офицер, уже не обращая никакого внимания на водителя.

* * *

Я с трудом тащилась по дороге с чемоданом в одной руке и сумкой в другой. Этот проклятый «гроб» все время переворачивался, соскакивая с колес, а, извините за выражение, «джентльмен» спокойно продолжал идти вперед, даже не подумав предложить свою помощь.

Каблуки попадали в какие-то ямы, то и дело грозя вывернуть ноги. Дождь заливал за шиворот воду ушатами, бил в лицо, и я почти ничего не видела, кроме, разве что, спины с рюкзаком, служившей мне ориентиром.

И вдруг он остановился.

— Там у вас есть что-нибудь ценное в чемодане! — донесся его голос сквозь шум дождя.

— Нет. — Ответила я на всякий случай. Может он собрался меня ограбить. И ничего удивительного! Мы здесь были совершенно одни, — Там одежда, и все такое.

— А зонтик есть?

— Нет.

— А хорошие туфли?

Идиотский вопрос! Какая леди отправится в путешествие без запасной пары обуви!

— Конечно. Такие же, как на мне сейчас.

— Понятно.

Он подошел и взял чемодан (Господи, наконец-то в нем проснулась совесть!). Я благодарно улыбнулась, оценив этот жест, и облегченно вздохнула.

* * *

Джек проклинал себя за то, что связался с этой курицей, умудрившейся не захватить с собой в дорогу ни одной путевой вещи. Она тащилась с «сундуком», набитым всяким барахлом, со скоростью десять шагов в час. Так, милая, мы доберемся до Картахены не раньше, чем через месяц! А мне нужно спешить.

Он решительно взял у нее «сундук» и, растянув зубы в нечто, напоминающее улыбку, подошел к краю обрыва.

Как в замедленной съемке, Джоан увидела поплывшую вверх руку, затем, насколько позволяла тяжесть набитого до отказа чемодана, взмах и… Все ее вещи, заключенные в серый пластиковый корпус, полетели в пропасть.

— Ну ладно, — даже не посмотрев вслед ненужному хламу, сказал Джек. — А теперь будем идти по-настоящему.

Джоан понимала, что она сейчас в его власти, что только он может вывести ее отсюда; что Элейн грозит опасность, если она не поспешит на помощь! Все это девушка понимала, но гнев, захлестнувший ее, был сильнее всех трезвых доводов рассудка. Она подскочила к этому негодяю, трясясь от ярости.

— Вы… — задыхаясь, начала Джоан, глубоко засунув руку в карман, чтобы не залепить кулаком по ухмыляющейся физиономии. — Вы…

Закончить она не успела — тонкие каблуки срезали кусок глины, размокшей под дождем, и Джоан ухнула вниз, не успев даже пискнуть, и поехала по ложбине, вымытой грязевым потоком, со скоростью гоночной машины.

— О, черт! — Она умудрилась свалиться! Джек взмахнул руками, и напрасно. Пласт, на котором он стоял, не выдержал этого резкого движения, и мужчина, кувыркаясь, отправился вслед за девушкой.

Сколько раз пыталась потом Джоан вспомнить злополучный полет, это не удалось ей ни разу. Мелькали какие-то обрывки, куски, не складываясь в общую картину.

… Ноги, руки, туловище и голова существовали отдельно. Липкая грязь окутала все тело, не давая открыть глаза. Огромные листья папоротника и банановые заросли, которыми был укрыт весь склон, больно хлестали лицо. Ее пару раз перевернуло, юбка оказалась выше пояса. Несколько смягчало удары пальто. Раздувшееся от воды, оно напоминало большую подушку, Она цеплялась за любой корень, попадавшийся на пути. «Конец!» — мелькнуло в голове девушки, но в этот момент, пролетев еще пару метров и перевернувшись в воздухе, она шлепнулась в огромную лужу, которая образовалась у последнего шестифутового трамплина. Ноги и руки раскинулись в стороны.

Джоан сидела, хватая воздух открытым ртом, как рыба, заброшенная на берег. Она упиралась ладонями в зыбкое дно лужи, поддерживая тело над колышущейся черной массой. Дрожащие ноги не слушались ее, и она никак не могла подтянуть их к себе, чтобы встать. Девушка тихонько скулила.

Уууух! Какое-то бревно врезалось в нее, чуть не разорвав пополам. Голова дернулась, и Джоан задохнулась от боли. Разлепив глаза, она увидела торчащий между ногами рюкзак, который стал постепенно отползать. * * *

Джек влетел во что-то мягкое и замер. «Жив», — мелькнуло в голове. Он осторожно приподнялся и увидел справа и слева от лица ноги.

«Недурственно приземлился», — подумал он и решил разглядеть их получше.

Боже мой, что это были за ноги! Длинные, белые, несмотря а грязь, стекающую в лужу, и.., мягкие. Они спасли его голову, которая могла врезаться и в какую-нибудь корягу. Они казались прекрасными.

«…Лучшие ноги Нью-Йорка», — говаривала Глория в той далекой жизни.

— О-о-о! — громко закричал Джек, не очень торопясь выбраться из этого плена. — Йох-ху-ууу! — чуть отклонившись назад, он посмотрел в мокрое грязное лицо девушки и расхохотался.

— О, черт возьми! Вот это прокатились! Какое прекрасное утро сегодня!

Джоан не разделяла его восторга. Все еще сидя в луже, она растерянно моргала, абсолютно не представляя себе, как же выбраться из идиотского положения. Хохот этого жеребца оскорбил ее. Но тут он что-то сказал, и девушке послышалась тревога в его голосе.

— С вами все в порядке?

Она попыталась осмотреть себя. Рукав пальто был разорван, как выглядела юбка, будет видно потом.

— Вы не ранены?

Джоан отрицательно замотала головой, едва сдерживая рыдания. Наконец он догадался освободить ее, привстав на колени.

— В чем дело? Или у вас язык парализовало? — Нет, — выдохнула она, вытирая лицо мокрыми ладонями.

— Замечательно, — Джек встал. — Как вас зовут?

— Я — Джоан Уайлдер, — дрожащим голосом произнесла девушка с гордостью, рассчитывая, что он должен упасть на колени при звуке знаменитого имени.

— Джоан Уайлдер! — в его устах это прозвучало, как «сковородка» или «веник», Джек протянул руку и пожал дрожащую грязную ладошку «лучшей романистки года», которая все еще продолжала сидеть в грязи. — Добро пожаловать в Колумбию!

Наконец-то он вытащил ее из лужи и ободряюще похлопал по плечу. И если бы не правая рука, которую он все еще продолжал трясти в своей клешне, Джоан от этого знака внимания снова бы рухнула в грязь.

* * *

Айро сидел на яхте за столиком напротив Элейн, развлекал ее разговором и маленькой кисточкой снимал пыль с зубов статуэтки крокодила. Это была его страсть — острые «зубки», которые могли перемолоть все, что угодно.

Телефонный звонок прервал его рассказ об убийстве Эдуарде. Слуга принес аппарат и поставил на столик.

— Денер.

* * *

Ральф, улучив минуту, когда в караульной комнате никого не было, взял телефон со стойки и набрал номер. Трубку подняли почти сразу.

— Денер, — услышал толстяк и уже собрался было разразиться градом ругательств, как вдруг дверь открылась, и в комнату, окутанный клубами сигарного дыма, вплыл Золо.

Ральф резко повернулся к нему спиной и, втянув голову в плечи, преувеличенно радостно заорал:

— О, здравствуй, мама! — он отошел к окну, чувствуя затылком взгляд.

— Это я — Эрви!

— Ну ты, урод, где ты! — бодро рявкнул Айро, не понимая, сколько можно шляться. Всего-то дела на час!

— Все в порядке, мама… Почему я тебе не звоню…..Золо, окинув толстяка подозрительным взглядом, вышел, но зато появился солдат, которому потребовался карабин.

— Скажи, в чем дело! — надрывался Айро. Солдат безразлично выудил из стойки карабин, проверил затвор и, наконец, ушел.

Толстяку захотелось перекреститься.

— Ну, как всегда, огромные неприятности из-за тебя, — зашипел он в трубку, опасаясь, что сейчас войдет кто-нибудь еще и обязательно все услышит. — Прежде всего, эта дура села не на тот автобус. А теперь я торчу здесь, непонятно где, в каких-то бараках или казармах, где идет мобилизация.

За окном подъезжали и отъезжали машины. Военные бегали, будто уже началась война. Ральф увидел, как Золо подошел к какому-то «джипу» и отдал распоряжение вытянувшемуся по стойке «смирно» офицеру, который тут же куда-то укатил.

— Они знают, кто ты? — испуганно спросил Айро.

— А как же! Я же всем здесь представляюсь! Каждому полицейскому! Идиот. Да, и еще одна мелочь, двоюродный братец. Знаешь, кто здесь вместе со мной?

— Золо!

Ральф представил вытянувшуюся физиономию брата, сплюнул и передернулся, как будто увидел лягушку.

— Ну дайте ему сигарету, этому догадливому. Да, Золо. Золо. Он украл мою машину. Так что теперь не только мы с тобой похитители, черт возьми. Я, к тому же, потерял все, что у меня было в багажнике!

Таская за собой телефон и не прекращая говорить, толстяк бегал на коротеньких ножках по караулке, пытаясь понять, что же здесь происходит, и не пропустить момент, если кто-нибудь войдет.

— И что он делает?

— Да он здесь всех мобилизует, отдает приказания, ясно?

В этот момент взгляд его упал на стенд, возле которого стояла пирамида с оружием. На стенде красовалась надпись: «Разыскивается полицией», под которой разместились два десятка не очень приятных физиономий. А в правом верхнем углу шикарный портрет в фас и профиль полного преступника, рожу которого он видел по утрам в зеркале, когда брился. Ральф пошел к плакату, как загипнотизированный кролик в пасть удава.

— О, нет, нет! — вырвалось у него откуда-то из живота. Но тут вошел солдат и вытащил автомат из стойки прямо под его фотографией, Ральф быстро отвернулся. Сволочь! Сидит там на яхте, а я мотаюсь по полицейским участкам с моими портретами на стенах.

— Слушай, Ральф! Возвращайся сюда немедленно, черт возьми! — Этот кретин ничего не может сделать нормально!

Айро сжимал трубку в побелевших пальцах. Простое дело, встретить самолет, взять карту, приехать! Нет. Обязательно нужно вляпаться в историю. Небось сидит там с мокрыми штанами!

— Ты слышишь! Немедленно!

Солдат вышел, и Ральф смог ответить этому ублюдку.

— Ты не приказывай мне, понял? Не смей со мной так разговаривать, — он взгромоздил свой толстый зад на барьер и попытался дотянуться до плаката, — я чувствую, ты хочешь убить меня! Да? Ради бога! Но сделай в Америке, а не здесь, в этих вонючих джунглях, где полно каких-то змей!

Его короткие пальцы, наконец, ухватили плотную бумагу, Ральф рванул ее на себя и.., вместе с ней кувырком полетел на пол.

В трубке раздался грохот, Айро внимательно вслушивался, но толстый урод почему-то замолчал.

— Что ты собираешься делать? — никакого ответа, — Достань мне карту, хоть из-под земли! — он жестко закончил разговор и отставил телефон.

— Сестричка села не на тот автобус, — Айро посмотрел на Элейн, которая неподвижно сидела на стуле, — Этот третий человек, о котором я рассказывал, едет за ней.

— Человек, который убил моего мужа? — ее глаза широко открылись.

Элейн проклинала себя за звонок к Джоан. Зачем я это сделала? Девочка такая беззащитная. Ужас плескался в расширившихся глазах женщины, и Айро получал от этого наслаждение.

— Да, этот мясник, который убил твоего мужа. Очень интересный человек! У него своя армия есть. Я не знаю, кто он на самом деле! Доктор Золо, как он предлагает себя называть, министр антиквариата, или полковник Золо, заместитель начальника секретной полиции. Но кто бы он ни был — это все равно мясник, убийца. Вот кто он.

Он объяснял это, размахивая острым ножом перед лицом Элейн, едва не касаясь его, гневно сверкая глазами и брызгая слюной, низко перегнувшись через столик. Со словами «вот он кто» Айро вонзил нож в кусок мяса, которое грудой лежало в миске тут же на столике, и швырнул его в распахнутую пасть крокодила, Острые клыки щелкнули, и мясо исчезло.

— Какие зубки, а? — восторженно оскалился хозяин, мгновенно забыв и брата, и карту, и даже проклятого Золо.

Господи, как там Джоан? Помоги ей ради всего святого, пресвятая Богородица, попросила Элейн и прикрыла глаза.

* * *

Джек на корточках сидел у ручья, ополаскивая «яхту», которой досталось не меньше, чем хозяину во время спуска в долину на мягком месте.

Джоан же все еще приходила в себя.

Я лежала среди душистых трав на прекрасной поляне. Дождь закончился так же внезапно, как и начался. Мы успели обсохнуть у костра, который разложил мой спутник, и чуть-чуть привести себя в порядок.

Высокие пальмы удерживали голубой куполнеба, как в огромном зале мраморные колонны поддерживают потолок. Наверное, там, под потолком, среди деревьев прятались птицы, но отсюда я их не видела.

— В чем дело? Вам плохо? — девица все еще лежала на коряге, свесив голову вниз, сверкая голыми пятками.

— Нет, я потеряла пуговицу, — Джоан, смирившись с потерей, села. Все равно в такой высокой траве невозможно отыскать маленький костяной кружочек!

— Вы потеряли что-о-о? — глаза у Джека вылезли из орбит.

— Пуговицу, — она попыталась оправить жакет, но правый рукав остался в левой руке. О, господи.

Мать твою! Здесь потеряно целое состояние, разбита машина, улетел чемодан со всеми вещами, выброшено изодранное пальто, костюм разлезся и свисает клочьями, а эта дуреха ползает по колено в траве и ищет, видите ли, пуговицу.

— Вы не только это скоро потеряете!

Он схватил ее туфли и бросил у ствола поваленного дерева. Из чехла Джек выдернул мачете.

КРАК! — И каблук отлетел в сторону.

КРАК! — Другой последовал за ним.

Он с удовольствием осмотрел свою работу и бросил тапки к ногам растерянной женщины.

— Это были шикарные итальянские туфли. — Задумчиво сказала Джоан, посмотрев почти равнодушно на останки.

— Зато теперь они превратились в удобные, — Джек остался доволен.

Нет, это бог знает что! Самодовольный идиот. То он выбросил чемодан с вещами, потом пальто, заявив, что эта «рвань» мне ни к чему (ни к чему, ни к чему, а без него я ободрала бы себе спину и то, что пониже, когда проехалась по его милости с горки!), а теперь изуродовал единственные туфли!

— Неужели ничто, из того, что у меня есть, для вас не свято?! — Джоан с вызовом посмотрела на мужчину, который даже не слышал о такой замечательной писательнице!

— Ну как же! — воскликнул он и, когда девушка вопросительно подняла голову, объяснил спокойно. — Триста семьдесят пять долларов.

Это ухе слишком! Я больше не скажу ему ни слова!

Джоан нагнулась, чтобы надеть туфли, и это спасло ей жизнь.

Банг! Банг! Банг! — прогремели выстрелы, и от дерева, как раз в том месте, где только что была голова «знаменитой писательницы», полетели щепки. Девушка попыталась вскочить на ноги, но сильные руки спутника швырнули ее к подножию маленькой глыбы.

Банг! Бангбанг!!!

Джек осторожно высунул голову — наверху, у самого основания трассы, по которой они совершили свой стремительный спуск, стояли «джипы» военной полиции, и целая свора людей в форме продолжала палить из карабинов в их сторону.

— Полиция! Что им нужно, черт возьми? — он уже несколько месяцев не занимался контрабандой, наркотиками и, вообще, вел самый что ни на есть праведный образ жизни. — Я ничего такого в последнее время не делал!

Рука нашарила бинокль, и он совсем близко увидел человека, того самого засранца, которого пощадил пару часов назад. Мать твою!

— Я стрелял в полицейского! Ну все! Можно считать себя покойником! Они поднимут на ноги всю полицию, и нам каюк! И вдруг его осенило.

— Минуточку… Он вас ищет! — перепуганная девица смотрела на него непонимающими глазами, — Да кто вы такая?!

— Я? Я — писательница. Романистка… — Что?

По-моему, она считает меня идиотом! Надо же! А глазки такие голубенькие, черт! Невинные. Точно аферистка.

— Что вы здесь делаете?

— Я сказала вам… Жизнь моей сестры зависит только от меня.

Нет! Строит из себя овечку! Вот такие красотки берут тебя своей бархатной лапкой и тащат за шиворот прямо в ад!

— Да ладно, кончайте вы, господи боже мой, дурака валять, — он снова посмотрел в бинокль — пока Джек изучал эту штучку, полицейские привязали веревки к машине, и… — Господи, они спускаются! Ну что ж, по-моему, самое время опробовать новые туфли! — он вскочил и, оставив рюкзак, виляя среди деревьев, бросился бежать.

Слава богу, Джоан успела надеть туфли до того, как следующие пули просвистели над головой. Это дало ей возможность ринуться вслед за спутником, почти не отставая. Но это «почти» выросло метров в пятнадцать.

— Подождите! — кричала девушка, опасаясь потерять из виду широкую спину своего провожатого.

— Некогда ждать! — он затылком ощущал преследователей.

— Подождите! — она слышала выстрелы, которые оставляли глубокие раны в телах деревьев.

— О, дьявол! Нам только этого не хватало! — Джек притормозил, увидев заросли молодого бамбука, которые сплошной стеной выросли перед ними, Он снова выхватил мачете и стал остервенело рубить направо и налево, прокладывая дорогу, — Что вы сделали сегодня утром? — слова слетали синхронно с ударами ножа, — Вы утром прилетели сюда испортить кому-нибудь жизнь! Да? — она пробиралась вперед не так быстро, как ему хотелось, но все же пробиралась. — Черт!

Мачете рубил головы бамбука, но силы оставляли Джека, — Вы знаете, куда мы идем! — задыхаясь, спросила Джоан, — Здесь какая-то дорога! — выстрелы раздавались все ближе и ближе.

— Это дорога! — Что же такое бездорожье? Но Анжелина никогда не ныла. Она шла за своим Джесси всегда безропотно!

— А-а-а! — раздался впереди крик Джека. Еще секунда, и он бы сорвался в пропасть, появившуюся совершенно неожиданно, только толстая лиана, в которую непроизвольно вцепились руки, спасла его от падения, — О-о-о! — едва успела притормозить Джоан. Они смотрели вниз, на дно ущелья, где шумел горный ручей, унося камни, щепки и все, что попадалось — весь этот мусор в реку, очищая жилище Богов.

Я перевела дыхание, Слева через пропасть простирался мост. Мне показалось, что мужчина несколько растерялся.

— Ну, знаете! — спросил Джек, не сумев скрыть неприязни. — У вас что, дар приносить несчастье людям!

— А мост! — подсказала я спутнику.

— Это не мост! — его голос звучал резко. — Это произведение искусства доколумбовой эпохи! По нему нельзя пройти. О, черт!

Банг! Бангбангбанг !!!!

Они возникли совсем рядом и снова открыли пальбу. Этим ублюдкам было безразлично, в кого стрелять. Лишь бы взять то, что им нужно!

Он положил «винчестер» на выступ и закричал:

— Ну ладно! Вы держитесь за мной! Я их задержу немного!

Как ни странно, но этот мужчина мне почти уже нравился. Во всяком случае, стрелял он неплохо. Конечно, не так, как Джесси, но все же не сверкал пятками, убегая, а встречал опасность лицом к лицу. И если бы не Элейн, которая ждала меня с этой проклятой картой, я бы осталась с ним. Но мне нужно было идти, и я побежала к мосту.

Мост, действительно, был доколумбовой эпохи. Он весь прогнил и светился, как паутина… Каждый шаг я делала, лишь прощупав очередную доску, не оторвется ли, когда на нее навалится груз моего тела. Почти не дыша, расставив руки в стороны, я делала шаг за шагом, стараясь не смотреть вниз. А-а-а! — доска сорвалась и бесшумно полетела на дно пропасти. За ней другая. Я еле удержалась на перилах, которые оказались, к счастью, под рукой. И снова шаг за шагом, тщательно проверяя каждую досочку вначале носком, и лишь затем перенося на нее вес тела, я шла через чертов провал.

Джек стрелял в этих подонков, которым было начхать, кто перед ними.

Сволочи, хоть бы женщину пощадили. Хотя, не известно, что это за штучка.

— Дьявол! — пуля едва не задела его. Осколок камня впился в щеку. В ответ он дал целую очередь. Леди молчала, очевидно, она ждала, что он выбросит целый фонтан идей, как выбраться из этой говенной ситуации. — Я знал, что нужно было слушать маму. Конечно, в свое время. — Все это он изрекал между выстрелами, — Мог бы стать хирургом! А!

Эти уроды неплохо стреляют!

— Зарабатывать деньги! Надеюсь, вы записываете?! Потому что это — настоящий вестерн, который вам и не снился!

После того как доски полетели в пропасть, я была очень осторожна, но ужас, охвативший меня, сковывал тело, ноги, но не смог справиться с моим духом. Дух вел меня вперед.

— Плеватьнаних, плеватьнаних, плеватьнаних, — приговаривала я вместо считалочки, и, как ни странно, это немного помогало. Я все ближе и ближе подбиралась к своей цели, когда опора ушла из-под ног. А-а-а-а! — закричал мой дух, и, хватая руками воздух, я случайно уцепилась за какой-то канат (впоследствии узнала, что это была лиана) и, совершенно ничего не соображая, пронеслась над пропастью, грохнувшись в заросли на другой стороне. Мне уже не верилось в чудо спасения, поэтому первое, что я сделала, когда приземлилась — вытащила заветный пузырек, который так осмотрительно положила в сумку в Нью-Йорке, и сделала хороший глоток, спасший меня от помешательства.

Пьють! Пьють! Пьють! О, Господи! Еще бы чуть-чуть, и мне конец!

— О-о-о! — он оглянулся. Девицы не было. Пули продолжали свистеть над ухом, и он понял, что пора сматываться.

— Писательница, мать твою! — зло проворчал Джек. В это время пригорок взорвался целым залпом. — У, срань господня! — заорал Джек, сообразив, что если он не уберется сию минуту, то не уберется уже никогда.

Ухватившись за лиану, которая спасла его несколько минут назад, Джек с силой оттолкнулся и полетел над пропастью.

Лиана оказалась слишком длинной!

Краак! Кости его захрустели, мозг встряхнулся и размазался по стенкам черепа, когда двухсотфунтовое тело с размаха врезалось в скалу футов на десять ниже плато, на котором сидела Джоан.

Джеку показалось, что удар превратил его в лепешку диаметром, по меньшей мере, в несколько метров. И если он не разжал пальцы и не полетел в пропасть, то только благодаря чуду и природной реакции. Ноги судорожно заскребли по скале, пытаясь нащупать хоть какую-нибудь опору и помочь телу подняться вверх, но подошвы находили лишь скользкий, отполированный дождями и ветром, гранит.

«Похоже, что сегодня даже природа решила выступить сообщницей этой.., писательницы».

Согнутые пальцы нащупали какой-то камень, — к счастью выступающий над головой и тут же влились в него мертвой хваткой.

Это ведь был не просто камень. Это было спасение.

— Джоан! Джоан! Помогите! — Джек чувствовал, что еще немного, и он сорвется. Руки не выдерживали тяжести тела.

Девушка не отзывалась, «Господи, помоги!» — взмолился ни во что не верящий Джек, и вдруг нога отыскала — нет, есть все-таки Бог! — опору. Узкую, хрупкую, но опору! Вжимаясь в скалу всем телом, обнимая ее, как любимую женщину, человек шептал побледневшими губами: «Пропусти, милая, пропусти, пожалуйста…» И дюйм за дюймом полз вверх. Соленый пот заливал глаза. Во рту пересохло, словно в него засыпали песок. Джек с облегчением нащупал край и, подтянувшись, невероятным усилием бросил тело на траву, все еще не веря, что под ним не огромная двухсотфутовая пустота, а твердая надежная почва. Ему хватило одной секунды на отдых. Сам он, конечно, предпочел бы полежать еще часок, но на противоположной стороне зашевелились высокие заросли молодого бамбука, и Джек посчитал за лучшее не торчать на виду, а убраться под прикрытие кустов.

Когда он раздвинул ветки, то чуть не задохнулся от гнева: девица преспокойно сидела на траве и потягивала из бутылки явно не воду, — Джоан! Что вы делаете! Пьете? — голос его дрожал от обиды и возмущения:

— Меня тем убивают, а она — пьет!

Джек выхватил пузырек из ее рук и.., двумя глотками допил остатки, даже не ощутив вкуса.

И тут снова хлынул дождь. Остудив его горячую голову, которая все еще продолжала гудеть.

Золо с полицейскими выскочили к мосту, когда парочка уже скрылась из виду, — За ними! Пошевеливайтесь! Солдаты робко топтались у гнилого сооружения, не решаясь ступить на эту рухлядь.

— Сеньор Золо, мы здесь не пройдем, Он рухнет, как только кто-нибудь сделает хотя бы шаг. Им все равно далеко не уйти — наши люди оцепили весь район. Нужно объехать это место.

— У, дьявол! — Золо выпустил очередь по кустам на другой стороне пропасти. — По машинам!

Клинг! Клингклингклинг!!! — Пули застучали по скале, отбивая кастаньетный ритм. Свинцовые осы звенели над головой, срезая листья. Несколько зеленых плоских «блюдец» упали мне на колени. Мужчина тут же отшвырнул пузырек и бросился в заросли.

— Подождите! — крикнула я, поднимаясь, но он уходил все дальше, ни разу не оглянувшись.

Вжик. Вжик. Вжик. Мачете рубил тростник, прокладывая нам дорогу. Тугие струи дождя больно хлестали лицо и пронизывали тело, прикрытое лишь остатками блузы и юбки.

И вдруг мой спутник опустил руку и замер на месте (он остановился, чтобы перевести дыхание и немного отдохнуть). Я чуть не Ткнулась ему в спину.

— В чем дело? Почему мы остановились? — спросила она, и Джеку захотелось шлепнуть ее плоской стороной ножа.

Едва сдержав искушение, он протянул мачете девице — пусть попробует помахать, может поймет, что человеку иногда требуется передышка.

— Попробуйте. Не стесняйтесь.

Она распахнула глаза и посмотрела так удивленно, что мужчине тут же захотелось отдернуть руку, но, к его изумлению, девушка взяла нож и (Ха! Ты что же думаешь, бедная девица сейчас побледнеет и запросит пощады? Долго придется ждать, мой милый! Я принимаю вызов), половина листа отвалилась в сторону, потом другая. Медленно, но все же они продвигались вперед.

Вжик, вжиквжиквжик. — Свистел мачете, и широкая дорога оставалась за моей спиной.

Вжик! Огромный лист отвалился и…

Из зелени, немного наклонившись вбок, оскалившись, таращился черными провалами пустых глазниц череп в шлеме. Мне даже показалось, что он клацнул зубами.

Когтистая холодная лапа сжала сердце, и оно почти остановилось. Я почувствовала, что сейчас потеряю сознание. Еще бы! По улицам Нью-Йорка, как известно, не часто разгуливают беспризорные скелеты. Но, собрав волю, я удержалась на ногах. Ни за что на свете он не увидит моего испуга, недостойного Анжелины. А она ничего! Смотри-ка. Машет мачете изо всех сил. Интересно, на сколько ее хватит?

— Аааааааа! — дикий вопль потряс саванну, и Джек бросился вперед. Перепуганная девица ткнулась побледневшим лицом ему в грудь, как прячутся маленькие дети в коленях матери.

— Ну-ну, — он успокаивающе погладил трясущиеся плечи, потом чуть отстранил Джоан и заглянул в глаза, которые стали почти черными от расширившихся зрачков. Побелевшие губы дрожали.

За спиной у девушки из ржавой кабины торчала голова мертвого летчика. Милая моя, этого можно уже не бояться! Слава богу, что там не сидит живой!

— Все в порядке? — мужчина почувствовал, что плечи перестали трястись. — Пойдемте.

Судя по всему, самолет потерпел катастрофу. Часть хвостового оперения была снесена, а вместо крыльев торчали короткие обломки. Это случилось довольно давно, лианы успели крепко обвить серебристую сигару в объятиях смерти, а бамбук и густой кустарник довершили начатое. Самолет невозможно было увидеть, даже находясь в метре, так надежно прятали его зеленые побеги.

Люди могли пройти в двух шагах и не заметить его, если бы не случайность.

Джек отодвинул ветки от бокового стекла и заглянул в кабину. Нет. Этот скелет был единственным, они пробирались сквозь заросли вдоль корпуса и, наконец остановились перед черным провалом, бывшим когда-то дверью.

— Здесь больше никого нет! — спросила Джоан, все еще не в силах справиться с дрожью в голосе.

— Нет. Нет. Это грузовой самолет. Весь отсек был забит какими-то яркими пакетами, валявшимися в беспорядке на полу.

— Что это такое?

Он узнал их сразу. Сладковатый запах чувствовался уже у входа.

— Это? Это то, за чем они прилетели из Штатов. Конопля, которую здесь сажают двести лет.

— Ax, марихуана, — блеснула Джоан глубоким знанием наркотиков.

— Вы что, курите ее? — Джек внимательно осмотрел девицу — наркоманку она никак не напоминала.

— Пробовала в колледже, — в ее голосе звучала гордость за свое «бурное» прошлое.

— Конечно, — хмыкнул Джек и стал пробираться к кабине. Наверняка, там есть, чем поживиться.

Я отвернулась. Конечно, раз так случилось, можно войти в самолет, но встретиться еще раз с мертвецом, это уж увольте! Меня выручил носовой платок. Я извлекла его из сумки и стала тщательно промокать лицо, так что задержка в салоне имела оправдание.

Джек осветил фонарем кабину. Ничего нет, только ржавые приборы смотрели в пустоту мертвыми глазами, Здесь хозяйничали твари с длинными хвостами, так напоминающие миниатюрных крокодильчиков. Ящерицы уютно устроились на зеленом вещмешке, притаившемся у самого кресла пилота.

— Ну вот, — он вытащил рюкзак, стряхнув ящериц, которые брызнули в стороны и скрылись в щелях.

Рука нащупала пачку, которую он тут же протянул Джоан, и.., вот оно! Холодное стекло нежно коснулось пальцев, и на свет появилась квадратная бутылка, чудом уцелевшая при катастрофе.

— Господи, как я люблю летчиков! — он погладил бутылку и, отвинтив пробку, вдохнул аромат содержимого. Сделав большой глоток, он по-братски протянул ее девушке.

Она благодарно приняла дар и, взглянув на этикетку, вздохнула.

— Что? — тревожно спросил он.

— Это любимый напиток Элейн… — ответила Джоан и, тщательно протерев горлышко бутылки, попробовала содержимое. Напиток обжег горло, и она на мгновение задохнулась.

— Расскажите мне про свою сестру, — он снова выпил.

— Я вам уже рассказывала… Ее муж умер… И я прилетела сюда, чтобы утешить ее…

— Да, да, — в глазах его светилось недоверие, — Это правда, — как можно убедительней лгала она, не глядя на спутника.

Джек видел ее смущение. У каждого могут быть свои причины что-то скрывать, но, черт возьми, они влипли в эту историю из-за нее, и ему необходимо узнать, какого дьявола целая свора полицейских преследует их по пятам.

— Ну ладно. Правда, так правда. Я разожгу костер. У вас есть сухие спички? — он взял ее сумку, и желтый плотный лист какой-то карты с надписью «Эль-Корозон» появился на свет.

— О, нет! Нет! — рванулась Джоан.

В самолете повисла тяжелая пауза. Она была так тяжела, что Джоан, сжавшись, ожидала, когда она сорвется и обрушится ей на голову.

— По-моему, все-таки нам нужно поговорить, — наконец медленно произнес Джек.

— Хорошо! — вздохнула девушка, понимая, что ей не отвертеться.

Яркие отблески костра плясали на лице мужчины. Казалось, стены раздвинулись, и мы находимся в древней пещере какого-нибудь сказочного чудовища, которого изгнал из своего жилища мой рыцарь.

Снаружи хлестал дождь и завывал ветер, а здесь потрескивали сучья, и никогда еще мне не было так уютно и тепло. Бутылка переходила из рук в руки, согревая наши озябшие души. Очередной пакет с марихуаной полетел в огонь, и тысячи маленьких искр взметнулись в воздух великолепным душистым фейерверком.

— Вот это — настоящий костер, — он щурился, потягивая ликер, удобно устроившись на тряпках. — Так значит, «Эль-Корозон» и будет выкупом за вашу сестру, да? Неплохо: По-испански это значит «Сердце». Карта ведет к сердцу. Но к сердцу чего, хотелось бы знать?

Бутылка перекочевала ко мне;

— А мне плевать, — сказала я, сделав глоток.

— Видите. — Он пытался привлечь мое внимание к карте, — вот здесь написано, что, «Эль-Корозон» спрятан в провинции Кордова. Так вот, мы сейчас находимся прямо в центре этой провинции.

Господи ты боже мой! Мне абсолютно все равно, где мы находимся! Конечная точка моего путешествия — город Картахена! И все-о-о!

— Меня интересует только моя сестра. Эта карта — ее жизнь.

— Нет, нет. Ее жизнь — это то, что поможет найти эта карта. Если мы найдем этот «Эль-Корозон» тогда вы сможете с ними разговаривать!

Выпитый ликер и дурманящие пары марихуаны давали о себе знать. Голова кружилась, слова выговаривались не совсем твердо, но Джоан вдруг почувствовала такой прилив храбрости, какого не ощущала никогда.

— Я так и знала! — сказала она назидательно.

— Что вы знали?

— Что вы думаете только о своей персоне! Я поняла это в первый же момент, как только вас увидела.

— Это когда я вашу жизнь спасал, да? — насмешливо спросил он, вспомнив, как из-за этой чертовой куклы ему чуть не продырявили башку.

— Ну вот видите, опять. В вас нет стиля.., изящества… — сейчас в Джоан заговорила писательница, и она тщательно подбирала слова, чтобы поставить его на место. — Настоящий мужчина не будет хвастаться собственными подвигами. А вы.., вы просто далеко не романтический человек.

— Я далеко не что?

— Вы вообще человек, который берет деньги у заблудившихся женщин… А настоящий мужчина… Он честный.., надежный. — Джоан начинала сердиться

— этот тип смотрел мимо нее, как будто слушал лепет ребенка! — Вы, пожалуйста, смотрите на меня, когда я с вами разговариваю!

Он мельком взглянул на нее и снова отвел глаза. — Вот именно это я и имею в виду. Вы и тот мерзавец, который…

Джоан не закончила своей мысли, Очевидно, сравнение с мерзавцем пришлось этому чудовищу не по вкусу. Он выхватил мачете и.., смерть дохнула ей в лицо.

— Ааа! — Нож блеснул перед глазами и опустился рядом.

Огромная лесная гадюка вползла в дверной проем и замерла за спиной девушки. Как завороженный, Джек не мог оторвать глаз от извивавшейся чудовищной ленты. Черные бусинки глаз сверкали красными отблесками огня. В приоткрытой пасти белели длинные изогнутые зубы, готовые в любую секунду коснуться нежной шеи. Закричать он не мог. Стоит Джоан дернуться, и исход ясен. А уж насколько быстро бросается эта тварь, Джеку было известно.

К счастью, девица ничего не замечала — она что-то лепетала о настоящих мужчинах. Тварь приподнялась над балкой, готовясь нанести мгновенный удар, и он с силой опустил мачете, разрубив желтоватое тело гадины чуть ниже плоской головы.

Мой спутник ухватился за что-то, и я ощутила дурноту — огромный удав фут за футом тащился мимо моего скорчившегося тела.

— Черт, лесная гадюка, — небрежно бросил он, оскалив зубы в улыбке.

— Ядовитая? — тихо спросила я, как будто мертвая змея все еще могла ужалить.

— Да. Но очень вкусная.

— Б-б. — вырвалось из глубины живота — я вдруг увидела его, рвущего зубами мертвое тело гадюки, и кислый густой комок подкатил к горлу.

* * *

Казармы встретили подъехавшие машины, как встречали форты нападающих. Три джипа, заполненные вооруженными головорезами, были готовы в любую минуту сорваться по приказу начальства и мчаться хоть к черту на рога.

Молодцеватый офицер щелкнул каблуками и протянул вышедшему из машины Золо военный костюм, висящий на вешалке под полиэтиленовой пленкой.

— Ваша форма.

Золо не ответил. Он молча протянул руку и улыбнулся, хотя в его душе бушевал гнев. Гоняться, как козлу по скалам за этой девкой!

Ему не повезло в Нью-Йорке, где пришлось прикончить соседа, так и не захватив карты. Казалось удача улыбнулась в Картахене — когда дуреха уселась не в тот автобус. Но нелепый случай помешал завладеть заветным листком — все испортил идиот-охотник, Он возник неизвестно откуда в тот самый момент, когда романистке ничего не оставалось, как вывернуть бы свою сумочку.

Промокший до костей, уставший до одурения, он поклялся себе скормить этих тварей койотам, как только они попадут в его руки. А в том, что так и будет, Золо не сомневался — за его спиной стояла вооруженная до зубов банда, именующая себя военной полицией.

* * *

В рюкзаке у летчика отыскался старый журнал, и Джек с удовольствием перелистывал «новости» — уже года полтора он не прикасался ни к какому чтиву. Кроме того, это давало ему возможность вести неторопливую беседу, как в приличном доме за чашечкой кофе.

— Ну вот, я и подумал. Эти попугайчики — родственники какаду. За них дают по восемьсот долларов. И колумбийские краснохвостики по две тысячи за штуку. Черт, я потерял примерно пятнадцать тысяч долларов! — воспоминание о потерянном состоянии снова больно хлестнуло его.

— Надо же, — равнодушно поддакнула Джоан. Ее нисколько не интересовали его денежные расчеты. Нов этом парне чувствовалась какая-то сила, привлекавшая гораздо больше, чем ей бы хотелось. Крупные руки, широкие плечи.., и удивительные голубые глаза. Они могли сверкать от бешенства и светиться мягким сочувствием, выражать презрение и поразительную нежность. Такие глаза были у Джесси. — Хотите, я вам кое-что скажу?

— Что?

— Я даже не знаю, как вас зовут! — Джоан тихонько рассмеялась.

— А вы ни разу не спросили меня об этом, — спокойно констатировал он, нисколько не обижаясь на ее равнодушие.

— Прошу извинить меня.

— Коултон. Джек Т. Коултон, — он листал и листал проклятый журнал.

— А что такое «Т»?

— О, дьявол! Группа Буби распалась! — Джек уходил от ответа, — Ну надо же, а? Как это произошло? — и он уткнулся в очередную страницу, чтобы не смотреть на девушку, которая сидела совсем-совсем близко, — А вы давно здесь? — она сделала глоток, и пол слегка качнулся, а лицо Джека вдруг расплылось и подернулось дымкой. Это было необычное состояние, и Джоан не могла бы назвать его неприятным.

— Я? Всю жизнь.

— И всегда занимались птицами?

— Нет. Нет, я… Нет… — ему трудно было говорить с этой, по сути совсем незнакомой, девушкой, Да и отвык он общаться с женщинами за время, что таскался по джунглям и саванне в поисках заработка. — Как вам это объяснить? Понимаете, я всегда искал более легкий.., нет, точнее, более короткий путь. И решил, что кратчайший из всех — это торговля птицами. И намного безопасней, чем иметь дело с этим, — он подцепил пакет марихуаны и застыл, глядя прямо перед собой.

И «этим» он тоже пробовал заниматься. Но после того, как пару раз его чуть не сцапала полиция, оставил контрабанду. Деньги, конечно, большие, но и риск неменьше, Тем более, что со всеми накоплениями пришлось расстаться при последней беседе с копами.

— А что вам нужно в этой жизни? — вопрос Джоан прозвучал очень серьезно, как ни пыталась она придать легкость словам.

— Ну… Подброшу еще одну пачку в костер. Он снова ушел от ответа, — Нет, у меня голова уже кружится, — остановила его порыв девушка. Она старалась разобраться, чем наполнена душа этого непонятного человека. — Что вам нужно в жизни? Серьезно. Я, правда, хочу знать.

Джек повернул голову. Откуда, леди, такой интерес к моей ничтожной персоне? Завтра мы прибудем в Картахену, и гуд бай. Но заглянув в ее глаза, понял, что это не простое любопытство. Джоан было необходимо узнать о нем как можно больше. И с трудом подбирая слова, забыв о том, что может показаться смешным, Джек Т. Коултон открыл ей то, чего не слышал раньше никто и никогда.

— Я приехал сюда полтора года назад… На корабле… Вначале таскал мешки с кофе. Господи, что это была за работа! Мы начинали на рассвете и заканчивали с заходом солнца. Но я никак не мог скопить деньги вот на это! — он протянул ей фотографию.

Белая яхта летела над спокойным лазуритом волн. Паруса раздуты попутным ветром и белая пена широкой каймой обнимает светлый борт.

— Я люблю океан, — продолжил Джек. — Я не могу его забыть и не смогу никогда. Мне нужно выплыть на середину и остаться с ним один на один. Солнце, волны, яхта и я. И ни-ко-го, Это здорово. Этого я и хочу! Сэкономить деньги, купить себе яхту и плыть, плыть по всему миру.

В его голосе Джоан почувствовала такое непреодолимое желание, что тут же поверила — этот парень именно так и сделает! Вот сейчас он был таким, как ее любимый, необыкновенный, мужественный Джесси. И девушке захотелось «прильнуть к нему устами», как это сделала бы Анжелина. Она придвинулась совсем близко и, глядя прямо в глаза, тихо спросила:

— Вы так и уплывете? Один?

— Да, — так же тихо ответил Джек.

— Боюсь, вам будет очень одиноко, Джек Т. Коултон, — рот ее был полуоткрыт — она ловила его дыхание.

Ну, что же ты? Неужели не чувствуешь, как мне нужно, чтобы ты прикоснулся ко мне губами? Пожалуйста…

Он сидел, боясь пошевелиться, нарушить очарование близости каким-нибудь неловким движением… Его глаза утонули в бездонных озерах ее глаз… Еще мгновение…

Джоан вздохнула и, с сожалением посмотрев на мужчину (нет, ты не Джесси!), отодвинулась.

— Ну, так что значит эта буква «Т»! Ее вопрос привел Джека в чувство.

— Твердая рука! — серьезно ответил он, отвернулся и, не выдержав, взорвался, проклиная свою нерешительность. — Ну, знаете, черт возьми! Ну и денек сегодня! Если бы я думал, что…

Как только прозвучали его первые слова, Джоан покачнулась, пещера, самолет, или бог знает что, где они сейчас находились, закружилось, завертелось.., стены, «твердая рука».., пол.., она повалилась лицом прямо в вещмешок и тут же уснула.

Чтобы скрыть охватившее его волнение, Джек терзал какие-то тряпки, валявшиеся в стороне, как будто ничего более важного в жизни мужчины нет и быть не может.

Когда, наконец, он решился повернуться к девушке, она мирно посапывала, уткнувшись головой в рюкзак.

Мужчина бережно накрыл беззащитное тело и, потянувшись, взял листок, торчавший из открытой сумки.

В центре карты красовался черт, держащий трезубец, под которым стояла надпись:

«Тенадо-дель-Дьябло»

— «Вилы дьявола», — перевел он с испанского и, прищурившись, посмотрел на костер.

— Где тебя искать, «Эль-Корозон?» У какого дьявола и на каких вилах?

* * *

Приткнувшись у обочины чего-то, смутно напоминающего дорогу, дремал «Фольксваген», надежно укрыв в своей утробе хозяина.

Ральф, повязав черной косынкой глаза, лежал на заднем сиденье, вздрагивая во сне и периодически вскрикивая. Коротенькие ножки ткнулись в дверцу. Сардельки-пальцы скрещены на груди.

Ночь настигла его именно здесь, когда он, получив от Золо назад свою машину, бросился по дороге, разыскивая Джоан.

Толстяк плохо соображал, где находится. Его одинаково пугали и укутанные темнотой джунгли, и перспектива заехать в какую-нибудь деревню на ночевку. Он прекрасно понимал, как относится к чужакам, а тем более к американцам, местное население. Они же здесь все ненормальные! Того и гляди пришьют ни за что, ни про что, а потом можете писать жалобы в небесную канцелярию!

Этот засранец Айро спокойно спит себе в теплой постели, а здесь гоняйся за «сестричкой», и еще неизвестно, чем закончится замечательная ночевка в машине под открытым небом!

Всю ночь его душили кошмары.

Он карабкался по скалам, сбивая пальцы и расшибая коленки, а за ним, почти хватая за ноги, отвратительно клацая зубами, ползли целые полчища зеленых чудищ из террариума Айро. Впереди мелькали пятки девицы. Ральф ясно видел ее хохочущее лицо, когда она поворачивалась к нему, норовя треснуть по лысине острым каблуком итальянских туфель. Это было ужасно. Стерва вонзала шпильку в голову, а он не мог даже защититься — руки цепко хватались за камни. Иногда он отмахивался одной рукой и тут же получал удар с другой стороны. А зубы проклятых тварей щелкали все ближе.

Над головой висело огромное багровое сердце, из которого сочилась кровь. Бац! И густая капля, шлепнувшись о лоб, поползла по носу.

Вдруг девица обернулась, отвратительно захохотала и.., усы ее заплясали в диком танце. Она сверкнула черными глазками из-под нависших густых бровей и прошипела: «Американос!»

— Золо! — ужас сжал горло когтистой лапой и разомкнул пальцы.

Ооооооооо, твою мать.., он рухнул прямо в пасть крокодилу и…

Оглушительный рев прекратил этот кошмар. Ральф вскочил, ничего не понимая, в полной темноте, не в силах стряхнуть остатки сна. Наконец, сообразив, что с ним, он сорвал повязку и увидел…

По дороге неслись три «джипа», набитые вооруженными солдатами! На переднем сиденье головной машины в форме полковника военной полиции, с вытянутой вперед рукой в черной перчатке, стоял…

— Золо! — прошептал толстяк и смахнул черной повязкой капли мгновенно покрывшего лоб пота.

Нужно уносить ноги, пока не поздно! Будь проклят этот убийца, в задницу придурка Айро, в задницу «Эль-Корозон»! Подальше… Подальше…

* * *

«Джипы» остановились на пригорке, и солдат направил бинокль на деревню.

— Кажется, они! Эти двое идут по улице!

— За ними! — рявкнул Золо, махнув рукой, и машины рванули с места.

* * *

Они вошли в деревню, которая показалась им довольно чистенькой и уютной. Где-то прокричал петух, блеяли овцы, раздавалось хрюханье.

«Совсем, как в Штатах, надо же!» — подумала Джоан и немного расслабилась.

Отовсюду за ними наблюдали настороженные глаза.

Эта парочка вызывала массу вопросов. Почему у женщины распорото платье до самого пояса? Почему мужчина держит в руке «винчестер», положив палец на курок? Что он тащит за спиной в рюкзаке! А главное, какого черта нужно здесь этим проклятым грингос?

Джек шел по улице и раскланивался со всеми, кто попадался навстречу.

— Буэнос диас! Буэнос диас^[9]!

Ни одного приветствия в ответ. Только хмурые настороженные лица.

— Буэнос диас!

Огромный толстяк молча вышел из проема двери и двинулся следом. К нему пристроился еще один, за ним еще…

— Дружелюбный народ. — сказала Джоан, не повернув головы.

— Не оборачивайтесь! Смотрите только на меня, — тихо предупредил Джек и улыбнулся встречным мужчинам. — Буэнос диас!

Сильный толчок плечом чуть не швырнул его на девушку. Не разжимая рта, двое проследовали мимо. Джек оглянулся. Они тоже присоединились к идущим сзади аборигенам, сдвинув шляпы почти на глаза и едва не наступая Джеку на пятки.

— О, черт! — Выругался он, так как не смог употребить более сильные выражения при Джоан.

— В чем дело?

— Ни в чем, ни в чем, Все нормально… На пороге дома сидел метис и острым кривым садовым ножом строгал топорище. Увидев идущих, он встал и, не выпуская ножа, шагнул за ними.

— Йомбре! — приказал он.

Они не поняли, но на всякий случай остановились.

Он склонил голову и зло повторил.

— Йомбре? Йомбре!

Господи, что он хочет сказать? Нужно было выучить испанский, прежде чем лететь в Колумбию!

— Ну началось! — Джек почувствовал, что драки не миновать.

— Что! — дрогнувшим голосом спросила Джоан, сжимая в руках ремешок сумки, которая болталась на плече.

— Я ведь знал, что мне нужно слушаться маму.

Они все еще стояли спиной к преследователям, боясь пошевелиться, и Джоан вдруг услышала сухой щелчок. Она скосила глаза и… Палец Джека взвел курок.

— Готовы? — спросил он.

О, это было великолепно! Пока они готовились к пальбе (а на что еще способны мужчины!), я перетряхнула память, как старый бабушкин сундук, и извлекла оттуда самую очаровательную улыбку Анжелины. Мгновенно приклеив ее к непослушным губам, заставив работать ямочки на щеках (о том, что они имеются, мне не раз говорили Глория и Элейн), и повернулась лицом к опасности.

Мои противники были повержены мгновенно. Они стояли, разинув рты, не в силах произнести ни слова.

— Простите, господа, — я старалась, чтобы мой низкий голос звучал как можно мелодичнее, — нам нужна машина. Никто из вас не может помочь нам, господа! — и снова лучезарно улыбнулась.

«Господа» застыли, позабыв захлопнуть челюсти. Из всего сказанного они уловили лишь одно слово «машина». И лишь метис (очевидно, единственный, кто чуть-чуть соображал в английском), все еще продолжая подозрительно щуриться, ответил:

— Только у одного в деревне: Хуан-звонарь, — он говорил грубо, но все же чуть-чуть помягче.

— Звонарь! — брови мои взлетели, и я снова благодарно улыбнулась. — Спасибо, господа, спасибо.

Мы раскланялись, как китайские болванчики, и бросились вверх по дороге, куда указал нам метис.

Я думала, что умру. Сердце мое так и норовило выскочить из груди.

Конечно, Джек был сильнее, поэтому, отулыбавшись и откланявшись, он спокойно шагал, размахивая руками.

— Звонарь!.., в задницу… Небось, местный мафиози… — на ходу бросил он.

Вот этого нам только и не хватало. Мои ноги вросли в землю.

— Так он что…

— Тише, тише. Громко ничего не говорить. Пойдемте. Быстрее.

Джек схватил меня за руку и потащил дальше. Вверх по ступенькам… Еще по дорожке, которая вела к длинному одноэтажному белому строению, с крышей из красной черепицы. Было ясно, что дом принадлежал человеку не бедному.

У крыльца висел колокольчик величиной с детскую голову. Примерно такие бывают на кораблях. В них колотят, сзывая команду на аврал.

Джек дернул за веревку, привязанную к языку колокола, и тот глухо загудел.

— Стойте здесь. Говорить буду я, — он подошел к воротам и стукнул пару раз кулаком.

Смотровая дверца распахнулась, и небритая физиономия, сверкая глазами, заполнила все отверстие. На кудрявых волосах красовалась шляпа.

— О, сеньор, буэнос диас…

— Что тебе нужно, американец? — грубо оборвал Джека хозяин дома на чистейшем английском языке.

— О, вы говорите по-английски! Прекрасно! — Джек широко улыбнулся, как будто ему вручили почетную медаль Конгресса. — Нам сказали, что у вас есть машина… Мы бы хотели ее одолжить или купить… Нам нужно поехать в город.

— А это что такое по-вашему! — рявкнул Хуан-звонарь и кивнул головой в сторону деревни. — Свинарник здесь, да?

Мне показалось, что он оскорбился за свою любимую Родину.

— Нет, нет. — успокаивающе поднял руку Джек. — Здесь очень красиво… Но…

— Иди отсюда, — оборвал его хозяин.

— Но, амиго^[10], ты не понимаешь… Голова на секунду скрылась и в окошечке появилась рука, сжимавшая «кольт».

— Иди отсюда, — еще раз повторил Хуан и взвел курок.

— Сеньор, я… — Джек вскинул руки к плечам, повернув их открытыми ладонями к окошку — смотри, у меня нет дурных намерений.

Но это не произвело на звонаря ровно никакого впечатления. Плевать он хотел на эту парочку. Чем раньше они уберутся отсюда, тем лучше для них.

— Иди с богом, американец, — в словах звучала ненависть. «Кольт» уставился прямо в голову Джека.

— Тише, тише… Все спокойно… — мы отступали, боясь повернуться к нему спиной, не отводя глаз от черного отверстия и пытаясь всем своим видом выразить огромное дружелюбие, если не горячую любовь к хозяину дома.

Наши шаги были абсолютно синхронны. Щеки онемели от улыбок, скорее похожих на оскал.

Отступив футов на десять, мы поняли, что пора бы уже уходить нормально, так как движение спиной не давало возможности развить скорость, с которой нам хотелось исчезнуть из этой деревни навсегда.

Раз. Мы повернулись… Шесть стволов, направленных нам в грудь, были достаточным аргументом для того, чтобы замереть на месте. Метис сжимал в левой руке еще и нож.

Мое очарование было слишком велико, и они не могли оставить нас в покое.

Джек смотрел на «пушки» и лихорадочно искал выход. Ну хорошо. Пару выстрелов он еще успеет сделать. Может быть. Но не бо-ле-е. А дальше! На них уставились шесть пар беспощадных глаз и еще два глядели в затылок.

— Ну, Джоан Уайлдер, что теперь будем делать? — тихо спросил мужчина и почувствовал, как ненависть к этим обезьянам свела ему скулы.

Я знала, что делать. Молиться!

Прощай, Элейн. Прости, что не сумела тебе помочь, Прощай, мой дорогой Ромэо… Прости за то, что оставила тебя. Но Глория хороший человек… Только так любить Ромэо она не сможет… Прости, Глория, что навязала…

— Джоан Уайлдер? — Вдруг раздалось за спиной громкое восклицание. — Джоан Уайлдер? — «Звонарь» повторил вопрос.

Окошечко захлопнулось. Через мгновение широко распахнулась калитка, и оттуда вылетел совершенно обалдевший Хуан. Он подбежал к Джоан и схватил ее за руку.

— Ты Джоан Уайлдер! — задыхаясь от восторга, орал он, и это звучало, как: «Ты Господь Бог!» — Писательница!

— Да, — девушка облегченно улыбнулась. Она поняла только одно — сейчас их убивать не будут.

Этот невысокий человек, одетый в пеструю рубаху и шорты, смотрел на Джоан влюбленными глазами и, захлебываясь, продолжал:

— Я читаю твои книги, Я все твои книжки прочитал! Заходи, — и повернувшись к изумленным односельчанам, прокричал. — Это — Хуанита Уайлдер. Которая пишет романы!

— Хуанита! Хуанита! — враждебность на лицах исчезла, как будто по ним прошлись влажной губкой.

Они тут же убрали «кольты» за пояса, нож последовал туда же. Широко улыбаясь, недавние преследователи поднимали вверх сомкнутые в приветствии руки и кланялись, кланялись.

Эти люди никогда и ничего не читали, но «Хуанита» была в селении легендой. Абсолютно все, от мала до велика, знали, что главный человек деревни — Хуан-звонарь — обожал романы этой великой писательницы, как он называл ее. Хуан мог часами взахлеб рассказывать о невероятной Анжелине, удивительной девушке, с такой богатой на приключения жизнью. Это было, пожалуй, его самое страстное увлечение. В деревне, где отсутствовали какие-либо развлечения, кроме перестрелок, имя Хуаниты было почитаемо и любимо, как имя очень близкого человека. И вот она оказалась здесь, среди них. Такая красивая, улыбающаяся, простая. Почти такая же, как и они.

С этим беловолосым гринго они бы поговорили иначе. При других обстоятельствах. Но сейчас он был с ней.

Джек ничего не мог понять. Такая перемена! Она, конечно, его устраивала — это гораздо лучше, чем валяться с простреленной головой, а именно такой исход и казался наиболее вероятным секунду назад.

— Это же Хуанита! — поделился с ним радостным известием звонарь, забыв, видимо, что они пришли сюда вместе. — Заходите, — вновь пригласил он и, схватив Джоан за руку, втащил девушку в калитку, от радости позабыв спрятать «кольт».

Джек молча пошел следом.

«А он ничего устроился, этот мафиози», — Джек окинул взглядом тамбур, в который они вошли через калитку, футах в двадцати вход во двор охраняли вторые ворота. Звонарь, продолжая болтать, запер вход на щеколду, при этом тыча «кольтом» чуть ли не в лицо гостям. Блаженная улыбка уже не оставляла его физиономию до конца их встречи.

— Я не могу поверить! Ты здесь, Джоан Уайлдер! Я третий год читаю только твои книги. Перечитываю по несколько раз! Как хорошо, что ты пришла ко мне, — он широко распахнул створку внутренних ворот и, обхватив девушку за плечи, широким жестом револьвера пригласил:

— Добро пожаловать в мое скромное бунгало!

Огромный внутренний двор был вымощен брусчаткой. Он тянулся метров на пятьдесят. Колонны из розового камня подпирали красную крышу веранды с одной стороны, с другой, через такие же розовые арки, открывался прекрасный вид на холмы, заросшие пышной зеленью. Дальше синела река. Стены метровой толщины надежно защищали дом (скорее напоминающий крепость) от всякихнеожиданностей.

«Нет, он точно мафиози! — снова подумал Джек, пройдя во двор. — Кто еще смог бы выстроить себе такой дворец!»

— Джоан Уайлдер! Надо же, — «звонарь» никак не мог успокоиться. От восторга он шлепнул своего кумира чуть пониже поясницы. — Прошу прощения, — рука дернулась — хозяин вспомнил, КТО перед ним.

Мать твою! Джек возмущенно посмотрел на девицу, которая никак не отреагировала на этот шлепок. Вообще-то, она все правильно сделала, но все же…

Он шел за ними почти вплотную, готовый в любую минуту броситься на помощь.

Наконец, они вошли в дом.

— Прошу прощения! — еще раз прокричал хозяин. — Я не представился. Я Хуан, — и, впервые обратив внимание на гринго, сказал:

— Величайшая писательница. Все читал. Дверь закрой, — он взмахнул «кольтом» перед носом Джека и указал на дверь.

«Нет, это же надо! Он разговаривает со мной так, будто я служу у него!» — вздрогнул Джек, но тут же отправился выполнять «просьбу».

* * *

В мирные голоса деревни ворвался рев трех «джипов». Они пронеслись по дороге и замерли у первого дома пустынной улицы.

С переднего тяжело спустился Золо и остановился, окинув взглядом селение, как полководец осматривает будущее поле сражения.

Никого. Только одинокая старуха пристроилась у стены, луща кукурузу для будущей мамалыги.

Чк!.., из черной руки, как страшный коготь зверя, вылетел острый штык стилета.

О, мама миа! Как он ненавидел сейчас всех! И эту деревню, где укрылась девка с картой, и того гринго, который помог ей, и этих придурков, так и не взявших их еще вечером, и эту старуху, которая застыла, как изваяние, равнодушно уставившись в одну точку.

Золо подошел к «старой кочерыжке» и очень любезно поздоровался:

— Буэнос диас.

Она не ответила и не шелохнулась. Только руки продолжали двигаться. Может не понимает?

— Американос? — злобно спросил полковник. И, снова молчание, как будто он, Золо, был пустым местом! Она все так же смотрела куда-то вдаль, словно видела что-то свое, понятное только ей.

— Индианос! Американос? — он схватил ее за кофту, у самого горла и с силой швырнул на землю. Мальчишка лет десяти стоял, вжавшись в забор, глубоко втянув голову в плечи. Ему казалось, что так он меньше заметен. Как только офицер куда-то потащил бабушку, он, набросив на голову пончо, на цыпочках двинулся вдоль забора, все еще прижимаясь к нему спиной. Свернув за угол, мальчик бросился со всех ног с важным сообщением — в деревню ворвались военные копы.

* * *

Это была библиотека — его гордость. Вдоль стены стояли столы с несметным количеством светильников. Книги лежали всюду. В центре зала царило кресло, в котором Хуан, в свободную от дел мафии минуту, встречался с Анжелиной. Тут же, под рукой, бар с прекрасными напитками, холодильник, столик с сигарами. В общем, все для счастья!

— Заходите, будьте как дома! — «звонарь» с гордостью обвел глазами свои сокровища. — Ты читал «Возвращение Анжелины»?

— Нет, — ответил Джек.

— Такая женщина — слюни текут. А это! — Хуан взял со стола книгу и нежно погладил глянцевый корешок.

— Нет.

— Это последний роман. Возьми. У меня здесь много экземпляров, — он сунул книгу в руки Джеку и, обнимая за плечи «великую писательницу», потащил ее к креслу. Парень перестал для него существовать. О чем можно говорить с человеком, который не знает Анжелину! — Я жду продолжения. «Дикий секрет Анжелины», — мечтательно произнес он и усадил Джоан в любимое кресло, как на трон.

Джек посмотрел на мужика, который красовался на обложке, обнимая полуголую девицу, и усмехнулся. Надо же! Наверное, какая-нибудь галиматья! Он повертел книгу в руках, думая, куда бы ее засунуть, и вдруг…

С другой стороны.., мать его.., на него смотрела…

Нет, не может быть! Джоан Уайлдер. Автор лучшего романа года.., прочитал он и тряхнул головой. Значит, она действительно писательница! Господи… Он еще раз взглянул на портрет, потом на девушку, которая сидела в кресле перед этим петухом… Она! Никакого сомнения! Она… И.., раскрыл книгу…

Нет. Он, конечно, сумасшедший. Но очень смешной. И трогательный. С таким обожанием на меня смотрел разве что Ромео. И плевать на то, что он мафиози. Так понимать литературу может только настоящий ценитель. А как он водрузил меня в кресло. Как королеву!

— Как я рад, что вы в Колумбии! — руки Хуана мелькали в воздухе. — Я покажу всю мою прекрасную деревню! Типичные улицы, великолепные крыши. Вид какой, Господи Боже мой!

Ого, какой стиль!

— Но я бы хотела позвонить… — я поднялась, вспомнив, зачем именно сюда прилетела.

— Нет, нет, — он снова усадил меня в кресло. — Телефона нет! Ненавижу телефоны! У меня нет телефона! — и, увидев мои несчастные глаза, быстро предложил, — хочешь выпить?

Он бросился к столу, схватил шляпу, нацепил на голову и встал в позу Джесси с обложки моего четырнадцатого романа «Глубокая пропасть».

— Вот смотри. Я могу быть героем твоей книги. Господи! Я зажала рот рукой, чтобы не расхохотаться. «Анжелина пришпорила коня и помчалась к Джесси, который застыл на своем верном скакуне на самой вершине холма, словно прекрасная, высеченная из мрамора скульптура. Солнце заливало их яркими лучами, и девушка не видела выражения лица возлюбленного. Она мечтала поскорей заглянуть в его черные глаза, прижать его всклоченную кудрявую голову к своей груди, на уровне которой она и находилась, провести ладошкой по свисающим усам и колючей бородке».

Я, кажется, что-то сморозил! Впрочем, чем я хуже этого американца, который даже не читал ее книг? О, Джоан, если бы ты знала, какое верное сердце бьется в этой груди, твои глаза смотрели бы только в мою сторону. А как бы здорово было… Хуан — Хуанита…

— О чем это я? Ах, да, выпить, — «звонарь» бросился к бару. — У меня здесь есть все — микрло, киви, деке…

— А лед есть? — спросил Джек, глядя на батарею бутылок, которая росла на столе.

— Лед есть, только холодильник сломался, — небрежно ответил хозяин, колдуя над бокалами.

— А где ближайший телефон! — Джоан снова заволновалась. Она явственно услышала голос Элейн: «Они убьют меня! Убьют!»

— Много миль до телефона, — хозяин протянул гостям бокалы, и девушка, секунду подумав, выпила, чтобы ни в коем случае его не обидеть.

— Можно доехать туда на вашей машине?

— Кто вам сказал, что у меня есть машина? — удивленно спросил Хуан.

— Люди в деревне, — ответила она и умоляюще посмотрела в черные глаза.

— Они сказали, что у меня есть машина! — брови поползли вверх, как будто кто-то сморозил чрезвычайную глупость, и «звонарь» захохотал. — Да они шуты гороховые! У меня есть мул. Маленький мул. Пе-пе.

Все подошли к окнам и на мгновение замерли.

* * *

Они расположились напротив дома. Все три «джипа». Солдаты с автоматами у бедра, крепко уперевшись ногами в землю, застыли, не сводя глаз с ворот.

Сейчас Золо был абсолютно спокоен.

Ну вот вы и попались, ублюдки. Отсюда не вырветесь.

Отсюда даже мышь не сможет прошуршать незамеченной!

Золо терпеливо ждал их появления, как коршун поджидает свою жертву.

«Эль-Корозон» должен принадлежать только ему! И если придется отправить к праотцам еще хоть сто человек, он, не задумываясь, сделает это.

Тррр… Укрр… Состранным треском вылетели доски из закрытых ворот, и «джип» с тремя пассажирами, сметая и сминая все, что попадало под колеса, вылетел из дома-крепости.

Даже не посмотрев, кто там находится, автоматчики нажали на спусковые крючки.

Крах, крах, крах.., пули застучали по машине и вокруг нее, вздымая фонтанчики грязи.

«Маленький мул», не сворачивая, несся прямо на людей. Золо едва успел отскочить. Солдаты, не переставая нажимать на курки, шарахнулись к «джипам».

— Хо-хо! — прокричал «звонарь» и, не разбирая дороги, бросил свой «джип-ренегат» прямо с площадки вниз, туда, где пристроились «лендроверы» военных.

— Ааа, — Джоан открыла глаза, только когда машина, шлепнувшись на все четыре колеса, задев незадачливый передний «джип» противника, вырулила на дорогу, окатив преследователей потоками бурой жирной грязи.

— Неплохо для «маленького мула», а? — Хуан оскалил рот в улыбке и вывернул руль. — Ну вот, теперь «Пе-пе» готов отправиться в путь.

Они летели по пустынной улице, едва успевая свернуть перед какой-нибудь зазевавшейся свиньей, беспечно купавшейся в луже, или козой, размеренно жующей траву.

— Быстрее, быстрее! — кричал Золо водителю, брызгая слюной. — Они не должны уйти!

Застывшими стеклянными глазами смотрел он вперед, стараясь не упустить из виду проклятый «ренегат», Может быть для пешеходов эта дорога была и удобна, — хотя вряд ли, — но для машин!… Сплошные ухабы!

Шлеп, шлеп, шлеп… «Пе-пе» то и дело подбрасывало в воздух, и, пролетев несколько футов, он снова опускался на дорогу.

Джоан оглохла от выстрелов. Она сидела рядом с Джеком на заднем сиденье, за спиной «звонаря», крепко сжимая в руках заветную сумку.

Машина вдруг резко затормозила, и ее развернуло на сто восемьдесят градусов. Девушка едва удержалась, чтобы не врезаться в переднее сиденье.

— В чем дело? Почему мы остановились? — спросила она напряженно. Плотоядный шум «лендроверов» и автоматная пальба слышались совсем рядом.

— Я вам хочу показать мое любимое дерево! — ответил Хуан тоном экскурсовода и развернул «ренегат».

«Нет, он точно ненормальный!» — подумала Джоан, но возражать не посмела. Да это было и бессмысленно.

Хуан не был «ненормальным». Просто он очень, до боли, любил свою маленькую Родину. Ему казалось, что ничего нет прекрасней его деревни. Ее садов, деревьев, полей, домов, людей.

И «звонарь» должен был поделиться всем этим с той, которую боготворил. Ему казалось необходимым, чтобы она увидела эту красоту и восхитилась ею.

Хрх.., мотор взревел, и машина рванула, обрызгав грязью зазевавшегося борова.

Вылетевшие навстречу «лендроверы» окатили их потоками огня из автоматов и ручных пулеметов, но Хуан, казалось, не обратил на них никакого внимания, если не считать, что он резко толкнул одну из машин.

— Осторожней! — предупредил он спутников, которые повалились от этого толчка.

Из-под «Пе-пе» вылетела перепуганная квохчущая курица. Она умудрилась проскочить между колесами и выбраться живой из этой мясорубки. Ничего не понимающий теленок испуганно жался к забору.

— Видите вон тот дом! Там родилась моя мама! — кричал Хуан на ходу. — А это дерево видите? Третье слева. Это мой брат посадил! — в голосе его чувствовалась гордость.

Какое дерево! Какой дом! Джоан не видела ничего, кроме джипов, забитых военными, которые не переставали стрелять. «Лендроверы» висели буквально у них на колесах… По крайней мере так казалось ей. Хуан же был совсем другого мнения. Разве могли его волновать мелочи, вроде тех дерьмовеньких «джипов», набитых полицейскими. Ха!

Он оглянулся и заметил, что «богиня» нервничает.

— Ладно, «Пе-пе», давай оторвемся от них, — Хуану было плевать на военных, но треск пулеметов, похоже, досаждал Хуаните, а это другое дело. «Маленький мул» рванулся, оставив преследователей далеко позади.

«Джип» свернул и помчался через густые заросли. Зеленая стена закрыла их стеблями, и о продвижении «Пе-пе» можно было догадаться лишь по колышащемуся морю кукурузных метелок.

Вжжжжж, — свистели пули, и зеленый дождь срезанных острых верхушек сыпался на капот и крышу, накрывая «ренегат» светло-салатовым ковром.

— Он еще больше сумасшедший, чем я! — крикнул Джек девушке. Ему, конечно, хотелось бы сказать это потише, но приходилось именно кричать, чтобы быть услышанным — вокруг стоял невообразимый грохот.

— Это точно, — расхохотался «звонарь» и поддал газу.

«Джип» пробирался все дальше, и вдруг, подмяв последние стебли, выскочил из зарослей почти перед носом «лендроверов». Они уже было потеряли след «Пе-пе», но, как только увидели машину, на беглецов снова обрушился град пуль.

— Зачем мы выехали на дорогу! — Джек увидел безумные глаза Золо. — Там нас не было видно!

— Я хочу вам показать другое поле… — улыбаясь, ответил «звонарь».

Он должен отвезти Хуаниту туда! Эта идея родилась совершенно неожиданно, когда Хуан заметил тоску в ее глазах. Там, среди цветов, вдали от этих скотов, преследовавших их, она успокоится и увидит наконец настоящую Колумбию.

Золо стоял в переднем «лендровере». Его парень стрелял и стрелял из пулемета, но эта чертова машина была, очевидно, заколдована.

Ничего, сволочь, дай мне только заполучить «Эль-Корозон», а там я и с тобой разберусь. Я услышу вой, рвущийся из твоей вонючей глотки. Если бы не плечо Джека, которое она ощущала рядом, Джоан было бы совсем плохо.

«Ох, Элейн, кажется, мне не суждено тебе помочь!»

Ничего себе. Вот это влипли! Нужно было, придурку, слушаться маму. «Сиди дома! Чем меньше ты путешествуешь, тем больше у тебя шансов умереть в своей собственной постели», — не уставала повторять она. И, кажется, была права.

И чего суетятся, кретины! Все равно «Пе-пе» вам не взять! Никогда! Шкура моего «маленького мула» не для ваших паршивых зубов. И девчонку ты, дерьмо, никогда не достанешь, пока я рядом. Если будет нужно, Хуан перегрызет твою поганую глотку своими зубами.

Брамбрамбрамбрам, — стучали пули по крыше, стеклу, пытаясь добраться до людей, притаившихся в машине.

— Этот парень, который стреляет, очень упрямый! — оскалился «звонарь», покачав головой.

Джоан оглянулась. Золо, зажав «кольт» в двух руках, целился прямо ей в лоб.

— А-а-а-ааа, — она упала на колени Джека и зажмурилась. В этот момент грохнул взрыв, и пламя заплясало по заднему бамперу «ренегата».

— Не бойтесь. Мой «маленький мул» огнеупорный, — успокоил их «звонарь».

Они летели с горы, подпрыгивая на ухабах. Джоан зажала рот, кусая пальцы, боясь закричать.

— Видите вон ту реку? — Хуан кивнул головой.

— Какую? Без моста? — спросил Джек.

— Да. Это главная река здесь.

— Что значит без моста? — заволновалась девушка.

— Река без моста, — объяснил Джек и повернулся к водителю. — Куда ты едешь!

Хуан правил прямо к голубой ленте, которая извивалась футах в трехстах впереди.

Не хватало еще ухнуть в воду! Если те ублюдки не пристрелят, так этот ненормальный утопит. Веселенькая перспективка!

— Мост Лупе, — прокричал «звонарь» и вытащил плоскую коробочку. — Смотрите, — он нажал на кнопку дистанционного управления.

Стальной трамплин медленно выполз из воды и навис над рекой.

— А-а-ааааааааа!!! — взревели две глотки на заднем сиденье, и «маленький мул» взвился над рекой. Пролетев футов сорок, он приземлился на другом берегу на два передних колеса, почти ткнувшись носом в траву. Потом шлепнулся на задние колеса и выскочил на пригорок.

— Охо!!! — победным кличем взорвался «Пе-пе». Хуан нажал на другую кнопку, и толстый щит вырос, перекрыв дорогу в тот момент, когда преследователям тормозить было уже поздно.

На полном ходу «лендровер» врезался в стальной заслон и, перевернувшись в воздухе, свалился в реку вверх колесами. Вода закружилась вокруг добычи. Ничто, кроме одной солдатской фуражки не вырвалось из ее объятий.

— Ха! — крик торжества, как клич древних индейцев, вылетел из «маленького мула» и достиг ушей Золо, машина которого остановилась у кромки воды.

Он соскочил на землю, и даже не взглянув на жертвы погони, посмотрел побелевшими от бешенства глазами на плюнувший в его сторону выхлопом «джип», уже взбирающийся на холм. Как лев, готовый вцепиться в икры убегающего человека и вдруг осознавший, что добыча ушла, он ощерился и загнал в глотку бессмысленный лай, до хруста сжимая в кулаки руки.

Солдат посылал из пулемета очередь за очередью, уже не надеясь достать беглецов, а просто так, для проформы.

— Перестань стрелять, идиот! — заорал Золо и, сорвав злость, успокоился.

Ничего, ублюдки. Вам все равно не уйти! И, КЛЯНУСЬ ДЬЯВОЛОМ, Я БЫ НЕ ХОТЕЛ БЫТЬ НА ВАШЕМ МЕСТЕ.

* * *

Джек отдыхал на траве, положив голову на рюкзак, и читал роман, который ему подарил этот странный человек, так неожиданно спасший их. Его поражали не приключения «потрясающей Анжелины», а то, что у этой достаточно невзрачной девицы такая богатая фантазия.

Это же надо! Необыкновенная возвышенная любовь в наше-то время! И как, сидя в своей квартире в Нью-Йорке, из которой, по ее словам, она ни разу не выбиралась, Джоан могла так точно увидеть прерии, водопады, джунгли? Это какое-то наваждение…

— Все в порядке, — успокаивал Хуан непонятно кого, так как Джоан была на удивление спокойна. Он стоял, облокотившись на крыло машины, и любовался девушкой, собиравшей цветы.

— Нужен «маленький мул», для того чтобы переехать «мост Лупе»… А больше эту реку нигде нельзя пересечь. На двести миль в ту и другую сторону нет ни одного переезда. В горах она — настоящая дикая река. Водопады, пороги. Страна Анжелины. Да, Джоан!

Джек краем уха слышал их разговор. Каким медовым голосом обволакивает наш амиго девицу!

Он оторвал глаза от книги и, посмеиваясь, перевел взгляд в направлении…

О, Господи! Джек медленно приподнялся, а потом и вовсе встал, не смея сидеть перед чудесным видением.

Узкими босыми ступнями шла она по изумрудному мягкому ковру густой ровной травы, и, казалось, под ногами ее распускались цветы. Белые маргаритки и лиловые фиалки, рубиново-красные асфодели окружали ее, и она была, как фея, вернувшаяся в свои владения. Прозрачный воздух пронизывали лучи солнца, образовав ореол вокруг головки с распущенными вьющимися волосами, которые тяжелыми золотыми волнами лежали на плечах и спине. Юбка распахнулась, открыв стройную длинную ногу, и Джек долго не мог отвести от нее глаз.

Как лебединые шеи, руки грациозно опускались, срывая цветы и складывая их в маленький букет. Голубые глаза сияли. Девушка улыбалась, обнажив россыпи жемчуга, заключенного в розовые лепестки губ, так похожих на цветы, которые она сжимала в руке.

Была ли Джоан красива? Нет. Сейчас она была ПРЕКРАСНА!

Хуан ощущал себя очень счастливым человеком.

Не говоря уже о том, что они выскочили из-под носа того озверевшего мерзавца, преследовавшего его Богиню, (И какого черта он, вообще, полез в нашу деревню? Это наша земля, и никому не позволено здесь шастать. А почему бандит гнался за Хуанитой, не его дело, раз она сама не пожелала об этом рассказать. Главное, мы недосягаемы для них!) — он привез ее на этот луг, в волшебную страну сказок, страну грез, где Хуан ощущал себя Джесси, правда, только издали любующимся Анжелиной. А то, что Джоан в романах рассказывала о своей жизни, он нисколечко не сомневался. Конечно, она и есть Анжелина! Потому что, где же еще отыскать такую замечательную девушку!

И этот парень, что стоит с открытым ртом и выпученными глазами, наверное, ничего… Не могла же ТАКАЯ девушка оказаться рядом с дерьмом!

Ну что же, Хуан, благодать, видимо, не для тебя… Но, все-таки, спас то ее я, а не он!

И наверное, до самой смерти Хуан будет вспоминать и рассказывать о том счастливом дне, когда его удостоила чести своим посещением сама ХУАНИТА УАЙЛ-ДЕР — ОНА ЖЕ АНЖЕЛИНА.

— А что случилось с Лупе! — прервала Джоан размышления мужчин, продолжая собирать цветы.

— С Лупе! — переспросил Хуан, с трудом отрываясь от своих грез. — О! Ужасное разочарование для семьи. Да, — он посмотрел на своих спутников, собираясь изложить им длинную историю жизни одаренного мальчика и пытаясь оценить, как долго те смогут выдержать рассказ. — Он поступил в колледж и стал бизнесменом. А то, в конце концов, его могли повесить здесь — на Тенадо-дель-Дьябло, — и он кивнул куда-то за спину Джоан.

— Тенадо-дель-Дьябло? — вскрикнул Джек, мгновенно сбросив с себя очаровательный сон. — Тенадо-дель-Дьябло! — повторил он уже спокойней и проследил за взглядом Хуана.

Посреди холма, словно порождение причудливых снов, вздымался трезубец обгоревшего мертвого дерева. Черный ствол, разделившись на три корявые свечи, уставился в небо, словно вопрошая властелина-Солнце, за что тот опалил его своим гневом, превратив в «Вилы Дьявола»!

Точь-в-точь, как на карте!

Он быстро взглянул на Джоан. Широко открытыми глазами та уставилась на дерево с немым вопросом на губах. Только бы эта дуреха ничего не сказала! Джек мгновенно забыл о том, что две минуты назад сравнивал девушку с прекрасной феей.

— Ну ладно, нам пора, — он засуетился, схватил рюкзак в одну руку, другой вцепился в Джоан и бросился к машине.

«И чего они так заспешили! Как хорошо бы было еще немного поболтать. Ведь больше я ее никогда не увижу, — с грустью подумал Хуан, но вслух, конечно, ничего этого не произнес, — настоящий мужчина не хнычет, а выполняет желания своей королевы».

Джек уже забросил рюкзак и нетерпеливо топтался у «джипа».

— Извините, — виновато объяснил Хуан. — Не могу вас отвезти в Картахену. Я боюсь, что там меня полиция арестует. Но утром, часов в девять, оттуда уходит автобус — он указал рукой на небольшой городок, расположившийся у подножия холма, который находился, впрочем, довольно далеко. — Но туда-то мой «Пе-пе» домчит вас по высшему классу.

Джоан благодарно улыбнулась ему. Этот маленький колумбиец сделал больше, чем все мужчины, вместе взятые. Он смотрел на нее с таким восторгом, с таким обожанием, что она почувствовала себя ПРЕКРАСНОЙ женщиной. Джоан уже знала — комплекс перед той девочкой прошел. Теперь ОНА и есть АНЖЕЛИНА. В конце концов, это ее душа жила в ней, ее боль, ее любовь. Пускай еще не встреченная, но уже зовущая, ожидающая. Нежная.

Спасибо тебе, Хуан.

И прости меня, что в мыслях насмеялась над тобой. Не такой уж ты и маленький. И ты обязательно станешь героем моего романа… Только не этого. В этом место уже ЗАНЯТО.

Она облокотилась о руку Джека, и он бережно подсадил ее в машину.

* * *

Кастильо-де-Сан-Фелипе, небольшой уютный городок с веселыми людьми, лежал в центре провинции Кордова. Пальмы отбрасывали тень, едва укрывая клочки расплавленного асфальта. Город готовился к торжеству.

Белые дома его были расцвечены флажками; висели гирлянды бумажных цветов и красочные фонарики; по улицам спешили прохожие, торопясь к вечеру сделать закупки, успеть приготовить карнавальные костюмы, чтобы слиться с нарядной толпой, отмечающей важнейший общенациональный праздник — День Независимости. В этот день Колумбия объявила себя свободной от господства Испании. Сегодня, 11 ноября, весь город вышел на улицы.

Стайка хохочущих мальчишек пробежала по площади, скользнув взглядом по толстому потному гринго, который усиленно жестикулируя, о чем-то орал в телефонную трубку.

Что все люди рождены для того, чтобы надувать друг друга, Ральф усвоил еще с младенческого возраста. Все мошенники. И в этом он не видел ничего особенного. Но одно дело, когда ты обманываешь, а другое, когда тебя. «Мы с тобой один человек, у нас одна кровь», — внушал ему Айро. И вот теперь одна половина этого человека спокойно сидит в баре, а другая

— сбила все ноги, гоняясь за девкой и убегая от убийцы Золо, который поджарит его на медленном огне, если, не дай бог, поймает. Скотина.

Еще когда сволочь Айро послал его к той проклятой краснокожей, которая сдуру за пару долларов отдала карту, оставшуюся от деда, какому-то археологу, уже тогда сердце подсказывало ему не лезть в эту говенную историю. Ну выследили они его, и что? Карта улетела в Нью-Йорк, от археолога остались рожки да ножки, а его фоторобот светится во всех участках на плакатах «Разыскивается преступник». Конечно, та старая сука все выложила людям Золо, которые шныряют по всей провинции в поисках драгоценностей. «Профессор, министр антиквариата!» — как он себя называет. Как же! Министр… Палач, садист, наркоман, дерьмо гребаное!

И археолога разорвал на куски, и старуху пришил, и внучонка, который привел этого придурка. Кровожадная тварь!

А теперь и Ральфу не сдобровать. Это уж точно! И как он не узнал его тогда, в машине! Уже, казалось, костлявая дохнула в лицо, он еле сдержал медвежью болезнь, а то бы очень заинтересовался сеньор Золо, почему это в машине так пахнет дерьмом… Но, видно, страшно торопился за девкой, не то лежать бы ему кусочками в разных местах. Правая рука, левая рука, нога… Бррр.

А это дерьмо Айро ни хрена не понимает. Еще и орет в трубку:

— И ты можешь мне сказать только одно, Ральф — я потерял ее?

— Да, да… Я потерял ее, — с возрастающим остервенением ответил толстяк.

— Да я тебе все зубы выбью! — захлебнулся от ярости Айро, «вторая половина одного человека». — Слушай ты, тупица, — собрав все силы, чтобы не оскорбить брата, сквозь сжатые зубы проговорила «первая половина». — Что я могу сделать? У меня же машина: Понимаешь! Ма-ши-на! Я не могу по джунглям ездить!

— Правда?

— Черт возьми, кончай ты мне дерьмо на уши вешать! Я тебе не лошадь, чтобы скакать между деревьями. Если бы ты видел, какая там река! Так что, прекрати на меня орать, ублюдок!

Айро продолжал бушевать. В конце концов он договорился до того, что пожелал Ральфу побеседовать с Золо.

Толстяк чуть не задохнулся от негодования. Нет! Разве может у брата быть враг больше брата? Никогда! И такое пожелать ему.., который всю жизнь пашет на этого подонка! Но он сдержался… Почти.

— Ты был позором нашей семьи с момента своего рождения, — бросил он зло, повернулся к площади и…

Хуан высадил пассажиров, тепло попрощался с Джоан, пригласив заезжать почаще, кивнул Джеку и помчался домой — дела не ждут — ему не терпелось рассказать о своих удивительных приключениях, и о том, какая замечательная девушка сеньора Хуанита! Какая храбрая и какая красавица! И что он, Хуан, навсегда избрал ее «Дамой своего сердца», как Дон-Кихот прекрасную Дульсинею.

«Маленький мул», вильнув на прощание хвостом, скрылся за поворотом.

Он увидел девушку, которая шла прямо к нему, Ральфу, рядом с каким-то парнем, помахивая сумкой, и в ней, наверняка, лежала карта, так как ничего больше в руках у нее не было.

Ральф не поверил своим глазам.

Он столько мечтал найти Джоан Уайлдер, чтобы навсегда покончить с этим грязным делом, что сейчас, когда она появилась здесь, в этом городе, на том самом месте, где стоял он, толстяку подумалось, что он сходит с ума. Первая мысль, которая мелькнула в разгоряченной безумным днем, идиотской ночью и, наконец, крупным разговором с братцем, голове, была — МИРАЖ.

Он несколько раз сморгнул, но девица не исчезла. Напротив, она все приближалась, и Ральф уже видел ее широкую улыбку и голубые глаза, устремленные в его сторону.

— Тебе повезло, сукин сын, понял? — тихо прошипел он в трубку, радуясь, что не швырнул ее минутой раньше. — Она здесь.

— Она здесь! — взвизгнул Айро, и Ральф представил себе выражение его лица — улыбка лошади на глупой роже.

— Да, здесь. Прямо здесь. Идет к телефону. С каким-то мужиком.

— С каким мужиком? — заволновался голос на том конце провода.

— Откуда я знаю! Ну, она любит мужчин! Как и ты! — Мстительно добавил он.

— Смотри, не потеряй ее снова, кретин! Не спускай с них глаз, — прохрипел Айро.

— Да пошел ты, умник хренов! — Ральф швырнул трубку. — Подонок, скотина, ублюдок, дерьмо, — пробормотал толстяк под нос и, сдвинув шляпу на глаза, отошел от телефона.

Хуан привез их прямо на площадь к будке, которая стояла в центре, словно приглашая прохожих — подойди, поговори со своими близкими. Ты ничей голос не хочешь услышать?

Джоан как раз очень хотела поговорить, но трубка была занята — толстый коротышка что-то кричал по телефону.

— Ну ладно, вы идите звонить, а я пока займусь гостиницей, — сказал Джек и направился к белому красивому дому, который выходил фасадом на площадь. Над аркой подъезда призывно светилась надпись «Отель „Сан-Фелипе"“.

Трубка еще сохранила жар ладони толстяка. Она была слегка влажной, как будто ее держал очень нервный или слабый человек. Раньше это вызвало бы у Джоан острое чувство брезгливости, но сейчас она не обратила на это никакого внимания. Прижав трубку к уху, она достала дрожащими от волнения руками записную книжку и трясущимся пальцем, едва попадая в отверстия диска, набрала нужный номер — 6-4-58-24.

— Вас слушают, — донесся до ее сознания напряженный голос.

Джек вошел в вестибюль и направился к конторке, за которой торчал, весь в белом, высокий креол, ожидающий посетителей.

Увидев американца, он подобрался и, на всякий случай, растянул губы в дежурной улыбке, предназначенной состоятельным клиентам. Этот парень был слегка потрепан, но мало ли какие причуды бывают у миллионеров.

— Добрый день, — мужчина широко улыбнулся.

— Буэнос диас, — поздоровался администратор и тут же затараторил, предвосхищая вопрос американца, которого сразу узнал по приветствию. — У нас есть машина с ванной! — знание языков входило в его профессиональные обязанности.

Джек сдержал смешок, рвущийся наружу от этого горделивого заявления. Он представил себя за рулем «феррари», разъезжающим по городу с голой Джоан, плескающейся в ванне, громоздящейся на крыше машины. То-то была бы потеха. Но он и виду не подал, что парень перестарался в предложении услуг. Радостно улыбаясь, Джек воскликнул:

— Ох господи! Вы говорите по-английски! Да? — Администратор засиял, утвердительно кивая головой. «Теперь он у нас в кармане», — подумал Джек, и, получив ключ от номера (он надеялся, что это лучший из свободных номеров), продолжил, очень четко выговаривая слова, так как понял, что нельзя доверять «глубоким» познаниям дежурного. — А у вас случайно нет здесь ксерокса где-нибудь?

— О, есть! Есть! — кивнул дежурный, готовый согласиться с чем угодно, лишь бы угодить такому приятному господину.

— У нас большие листы влезают! — Джек схватил газету, которая спокойно лежала на конторке, и сложил ее пополам.

— Да! — радостно закивал администратор. Джек понял, что тот ничего не понимает. Словами «машина», «ванна» и «номер» его познания в английском исчерпывались. Разве что «да» и «нет», «у нас есть», дополняли богатый словарный запас.

— Ну ладно. Хорошо, — он вышел на улицу, сунув ключ в карман.

Джоан уже заканчивала беседу, когда появился Джек.

— Да, понимаю. Хорошо, — она опустила трубку на рычаг и подошла к парню, который ожидал ее в трех шагах, деликатно не приближаясь, чтобы не помешать.

— Ну, я поговорила, — она остановилась напротив, глядя ему в глаза. — Мне сказали, что с ней все в порядке, — это сообщение успокоило Джоан, и теперь можно было немного подумать о себе. Но Джек молчал. — Он говорит, чтобы я утром села на автобус.

— Ну, все прекрасно. Да?

— Да…

Господи, он сейчас повернется и уйдет, а она останется одна в этой стране. Снова одна…

— Но этот тип, — ухватилась она за спасительную мысль.

— Какой тип? — быстро спросил он.

— Этот ублюдок…

— А… Ну конечно. Но все будет в порядке… Вы отдадите ему карту…

— Да…

Они снова помолчали, боясь посмотреть друг на друга. Его мысленные способности были сейчас парализованы. Перед глазами Джека все еще витало то божественное создание, которое он видел на лугу, но как удержать ее рядом, он не знал. Мавр сделал свое дело, мавр может удалиться, — с горечью подумал он. Так говаривал Отелло в спектакле, который он видел еще в детстве.

К телефону ее доставили, а больше, кажется, ничего от него и не требуется.

— Ну… Ну вот и все. — полувопросительно сказала Джоан, все еще надеясь, что он что-нибудь придумает.

— Да. Наверное, — пробормотал Джек и взглянул ей в глаза. Оттуда полыхнуло такой тоской, что он перестал дышать.

Джоан поняла, что выдала себя. Она тотчас отвела взгляд и лихорадочно полезла в сумку. Зажав деньги в ладони, девушка отчаянно сунула кулак в его руку, и, стараясь сохранить независимый вид, проговорила:

— Вот. 375 долларов. Как мы договорились…

— Совершенно верно, — он принял деньги и быстро сунул в карман! Стыд защемил сердце. — Я могу хоть угостить вас ужином?

Вот! Ну, слава Богу! Разродился!

— Я с удовольствием! — глаза из несчастных тут же превратились в две сияющие звезды, и она тихонько засмеялась.

Спасибо тебе. Я вошла уже в мир сказок, МОЙ МИР, и теперь все должно быть по-иному, по-чудесному, по-волшебному!

И началось…

— Знаете, я уже заказал вам номер в гостинице, — он протянул ей ключ, и она схватила его нисколько не грациозно, а как маленькая девочка хватает у мальчишки яркий фантик для своей коллекции. — Идите, отдохните, а я пока куплю вам новые лохмотья, — он улыбнулся, глядя в ее счастливое лицо.

— Семерка, — удивилась она, разглядев на бирке номер и отбежав на несколько шагов, оглянулась. — Это мое счастливое число! — душа ее пела, и Джоан не желала разбираться, что за мелодии звучали в ней.

— И мое тоже, — негромко произнес Джек, задумчиво глядя ей вслед.

* * *

Гостиница оказалась замечательной. Впрочем, для Джоан сейчас все казалось прекрасным. Огромная кровать сверкала белоснежным бельем. На тумбочке стояли свечи! А на полу раскинулся огромный пушистый ковер.

Первое, что она сделала, вбежав в номер, это плюхнулась на кровать и несколько раз подпрыгнула на пружинах, совершенно позабыв о своем возрасте.

Голубая ванна показалась ей бассейном, в котором можно было оставить всю грязь и пот, прилипшие к ней за эти дни. Да и не только за эти дни. Казалось, она оставляла здесь свою прежнюю шкуру, вместе с пресной жизнью.

Она плескалась в воде, ощущая себя прекрасной наядой^[11], которая забралась сюда из источника, наполнившего эту голубую чашу.

Джоан ополоснулась и, завернувшись в махровую простыню, осторожно выглянула в комнату. Пусто. На кровати, аккуратно уложенные, чтобы, не дай бог, не смялись, лежали юбка и блузон из тонкого полотна. Наряд, так подходивший для ее нынешнего состояния. В такой блузе и юбке ходила АНЖЕЛИНА, кочуя из одного романа в другой. Где он мог достать именно ЭТО?!

— Господи! — девушка в восторге всплеснула руками и исполнила танец индейцев так, как могла его себе представить.

Это тоже было для нее абсолютно новым ощущением. Потом она схватила блузу и, приложив ее к себе, подошла к зеркалу.

— Пф, — выдохнула на распиравший грудь воздух. — Успокойся. Нельзя же быть такой счастливой идиоткой! Когда там, бедная Элейн… — но она решительно отбросила все грустные мысли до утра, чувствуя все их лицемерие. Для Элейн она сделала все, что могла и имела право отдохнуть хоть чуть-чуть, получив маленький клочок счастья.

Он ожидал ее на улице.

Город гудел. Мимо пробежал мальчик, неся огромную модель яхты, так похожую на его мечту. Сверкание бенгальских огней разрывало густой вечерний сумрак. Радостные напевы плыли по воздуху, наполненному ароматом кофе и корицы. Нарядные улыбающиеся люди стекались к центру, приветливо кивая друг другу. Сегодня они любили всех, и даже американец не вызывал ни у кого ненависти. Праздник.

Джек тоже улыбался, мысленно обнимая весь мир, готовый к примирению с ним, и, веря, что и тот будет добр к нему.

Когда Джоан появилась в распахнутых дверях, у него перехватило дыхание, и горячая волна омыла сердце.

Нет, Джек, конечно, ожидал, что наряд ей подойдет, но такое…

Свободная блуза почти полностью открывала плечи, дразня нежной розовой кожей. Маленькая ложбинка целомудренно выглядывала наружу и волновала, как и тысячу лет назад. Пушистые волосы свободно лежали на плечах.

Бессмысленно описывать то, что он уже раз ощутил там, на лугу. Но это было сильнее. Там она была феей, здесь — прекрасной женщиной.

Она увидела его сразу. В светлых брюках и белой рубашке с расстегнутым воротом, подчеркивавшим крепкий загар могучей шеи и рук, со светлыми вьющимися волосами, обрамляющими бронзовое лицо, на котором сияли голубые глаза, — он казался ей прекрасным принцем, гораздо лучше Джесси, которого она так долго любила. Той мечты, что дала ей так много, но и лишила лучших лет юности.

Джоан подошла к нему и замерла, глядя прямо в глаза.

— Это прекрасная одежда. Спасибо, Джек, — благодарно сказала она, когда молчание стало уже неприличным.

Он молча взял ее руку и повел на открытую площадку ресторана, расположившегося под звездным куполом неба. Ральф стоял, прислонившись к колонне, и наблюдал, как этот хлыщ обрабатывает девушку. Вот негодяй! Точно хочет карту спереть, скотина! Да если бы такая женщина хоть раз взглянула на Ральфа, он бы послал к черту и Айро, и вообще весь мир… О, вино подливает, мерзавец… А вот я уведу сейчас у тебя из-под носа предмет твоих вожделений, и поганая харя сразу вылезет из-под маски, которую ты на себя напялил.

…В короткие минуты отдыха Ральф раскрыл-таки книгу, которая была постоянно с ним, и прочитал первые главы романа. Они его поразили! Господи, какая женщина! Да никогда в жизни еще он не встречал такую. Даже мамочка (прости меня, дорогая) в подметки не годилась Анжелине. А эта девочка так была на нее похожа! И судьба у них с Ральфом почти одинаковая. Его оседлал подонок Айро, а ее охмуряет этот долговязый скот.

Нужно быстрее достать карту… Сумка висит на спинке стула… Конечно, карта там! Не в отеле же ее оставили, на самом деле… Но они сидят, как приклеенные, И о чем можно так долго разговаривать?

…Не подойдешь… Придется как-нибудь подползти…

Джек налил еще вина, и они подняли бокалы.

— По-моему, вы прекрасно пишете, — он улыбнулся ей, но она ничего не ответила, — Ну правда… Да… Я просто потрясен! — «Такая женщина не может писать плохо!» — подумал он, восхищенно пожирая ее глазами.

— Да вы же не прочли книгу до конца.

— Я знаю, все равно знаю…

Ральф бросил шляпу на пол и, толкая ее перед собой, стал пробираться под столиками к заветной сумке. При его комплекции это было совсем не просто. Он полз, затаив дыхание, боясь чихнуть или вздохнуть слишком громко, и от этого страшно вспотел. Как-то мгновенно, почти за пару минут. Соленый пот заливал глаза, а он даже не мог вытереть его, чтобы не задеть ноги, торчащие перед его лицом. Кончиком языка он сбивал соленые капли, когда те норовили попасть в рот, крепко сжимая после этого зубы, чтобы не плюнуть от отвращения или не завыть от злости.

До сумки оставалось проползти два стола.

— Наверное, таким образом я пытаюсь жить в другом веке… — Джоан рассказала ему почти все, кроме того, что касалось Джесси и Анжелины.

— Я рад, что в этом веке я вас встретил! — мечтательно произнес Джек и протянул девушке руку. — У меня есть кое-что для вас, — он грустно усмехнулся.

На раскрытой ладони лежала тонкая золотая цепочка! на которой висело золотое сердечко. Местная поделка, купленная им сегодня в лавке на доллары, которые он заработал у нее же. Да и одежду он приобрел тоже на ее деньги! Господи…

— «Эль-Корозон»? — Джоан осторожно взяла подарок и посмотрела на него так, что ему захотелось удавиться.

Нежный, долгий, благодарный взгляд за эту дешевку!

Нет. Он должен стать богатым, чтобы, как королеву, осыпать ее золотом с ног до головы, н не терпеть этого унижения.

Она застегнула цепочку на шее и вскинула ресницы, ища одобрения в его глазах.

Он кивнул головой, и вдруг ему так мучительно захотелось прикоснуться рукой к ее нежной шее, приласкать и успокоить этого взрослого ребенка, убаюкать на руках, что он чуть не застонал.

— Пойдемте танцевать! — пригласил он, понимая, что там сможет, будет иметь право, дотронуться до нее, — О, нет, — улыбаясь ответила она. — Я не умею.

— Я вас научу. Это очень просто.

— Нет, я, правда, не умею.

— Пойдемте, пойдемте.

Он схватил ее за руку и потащил на площадку, где уже танцевало множество разных пар. Сумка осталась висеть на стуле.

Ральф сидел уже под соседним столиком у толстых ног коровы, которая взгромоздилась на стул напротив седого мужика. Она все время переставляла свои колоды, то и дело грозя зацепить ими бедного Ральфа, От ног ее дурно пахло, и толстяк пытался повернуть голову в другую сторону, но там было так мало места, что резкий запах доставал его ноздри везде. Он высунул голову из-под скатерти, протянул руку к сумке…

Полная мулатка в блестящем черном платье с удовольствием поглощала цыпленка с рисом, благополучно расправившись с «локро де чоклос»^[12], тамалем^[13], и сан-кочо^[14]. Она опрокинула уже пару бокальчиков «чичи»^[15], и рука, утиравшая салфеткой жир с подбородка, вела себя как-то не совсем послушно. Праздник… Пальцы разжались почему-то не над столом, а чуть правее, и салфетка упала прямо на протянутую к сумке руку Ральфа.

Он, растерявшись на мгновение, выпученными глазами смотрел на повисшую на его вытянутой руке белую тряпку, а когда опомнился, было уже поздно. Тучное тело нависло над ним, как скала, заслонив собой все вокруг. Мощный бюст почти касался растерянного лица толстяка, и он, стараясь отодвинуться как можно дальше, тихо пролепетал:

— Я шляпу уронил.

— Ах ты, дерьмо собачье, козел вонючий! Кабан кастрированный! Ты будешь заглядывать под юбку честной женщине!!! — из мощной глотки вырвался рев, похожий на рев американского буйвола.

Огромная лапа опустилась на загривок и рванула несчастного толстяка из-под стола. Стол опрокинулся, звеня тарелками и бокалами. Ральф почти вылетел оттуда, тараща перепуганные глаза и ничего не видя. Вторая рука подхватила шляпу и, зажав ее в огромном кулаке, месила и месила по плечам, голове, шее. Слоновы ноги лягали его, не забывая при этом передвигаться в направлении арки.

Ральф сжался, повиснув на руке слонихи.

Она орала так, что на них смотрел весь зал. Кроме Джоан и Джека, которые танцевали в центре, никого не видя и не слыша ничего, кроме музыки. Наконец, разъяренная женщина дотащила Ральфа до балкона и, прислонив спиной к перилам измученное тело коротышки, стала месить уже его лицо, продолжая извергать фонтан брани.

— Успокойтесь, сеньора, — бросился к ним огромный негр в белой форменной тужурке и с салфеткой в руке, пытаясь предотвратить убийство.

— Что? — кувалда развернулась в другую сторону, и оглушенный официант, получив свою порцию, упал на руки товарищей, стоявших группой футах в пятнадцати от них.

— Убирайся отсюда, урод! И чтобы духу твоегоздесь больше не было! — рявкнула сеньора, и Ральф, перелетев через перила балкона, шлепнулся на землю. Следом вылетела изжеванная шляпа.

Слониха, пыхтя, вернулась на место. Еще долго из-за столика доносились возмущенные вопли о проклятых недоносках, от которых совсем не стало житья.

А будьте вы все прокляты со своим «Эль-Корозоном» стонал измочаленный Ральф, еле волоча ноги по дороге к «фольксвагену», мечтая пережить ночь, а на рассвете убраться домой, и будь что будет.

Как жаль, что сейчас здесь нет Айро! Уж он бы свернул шею этому ублюдку.

А город продолжал веселиться, Мальчишки с бенгальскими огнями, осыпая серебряными искрами пеструю толпу танцующих, сновали по площадке, увешанной воздушными шарами, светящимися фонариками, пестрыми флагами, гирляндами из цветов и листьев. Вертелись карусели, чертово колесо сверкало иллюминацией.

Атмосфера чувственности, непобедимая потребность веселиться, кричать, двигаться, прикасаться друг к другу царили здесь, опьяняя, захватывая все и унося в, поднебесье.

Любовные отношения вспыхивали мгновенно и неудержимо, но это не смущало никого, кроме стариков, чья воркотня воспринималась, как зависть людей, уже не способных развлекаться.

Оркестр гремел, заглушая шуршание недовольных, и вихрь широких юбок, ковбойских костюмов, невообразимых нарядов захватывал каждого, кто приближался к помосту для танцев.

Вот сюда-то, в этот круговорот, и попала Джоан, увлекаемая твердой рукой Джека.

Гремела зажигательная румба, и он, обняв ее за талию, закружил, завертел тело партнерши, не обращая внимания на то, что вначале она едва успевала просто переставлять ноги.

Джоан не танцевала никогда, если не считать тех семейных праздников в далеком детстве, когда все плясали вокруг рождественской елки, взрослые вместе с детьми, радуясь и забывая будничные заботы.

Но здесь все было иначе. В ней проснулся необузданный восторг девочки, впервые попавшей на взрослый бал.

Чуть-чуть отодвинувшись, несколько мгновений она наблюдала за движениями гибкого тела Джека, стараясь повторить все, что он делал, и вдруг, совершенно неожиданно для себя, заплясала, разом сбросив все незримые цепи условностей и приличий. На мгновение ей было дано ощутить в себе, в своем теле, всю стремительность, силу и радость необыкновенного танца.

Это была самая красивая пара. Они привлекали внимание танцующих, но сами не замечали никого.

Вот руки их слились и протянулись к небу, тела ритмично извивались, они смотрели друг на друга, и он видел себя в ее зрачках, а она отражалась в его, таких бездонных глазах, ставших бесконечно близкими.

Вдруг, испугавшись его тела, которое все плотнее прижималось к ней, Джоан рванулась, чтобы убежать, но Джек удержал ее за руку, и снова безумный танец захватил их.

Казалось, это длилось бесконечно. Наконец, под громкий стук барабана, он закружил послушное тело девушки, и она упала ему на руки. Он низко склонился над ней, и глаза его светились такой любовью и восторгом, что больше бороться с собой Джоан не могла.

Уже никто не танцевал. Вся масса людей, присутствующих на площадке, как завороженные смотрели на эту удивительную пару, излучающую любовь и желание.

Джек поднял ее, крепко прижал к себе, руки девушки обвили его шею, и они застыли в долгом поцелуе.

Ликующий крик толпы разом ахнул в звездное небо, сотни рук поднялись вверх в приветствии, и, казалось, все, кто прикоснулся к этому чуду, благословили их.

* * *

Свечи горели у кровати, освещая комнату ровным таинственным светом.

Они лежали, не в силах оторваться друг от друга, все еще переживая минуты близости.

Джоан понимала, что завтра, нет, уже сегодня, им придется расстаться, и он тоже это понимал, но выхода, казалось, не было.

Он взял фотографию яхты, стоявшую на тумбочке, и, глядя на нее, произнес, как клятву:

— Когда-нибудь, когда у меня будут деньги, я уплыву с тобой. Мы совершим кругосветное путешествие. Обещаю тебе, обещаю, — и стал целовать ее глаза, щеки, волосы, зарываясь в них лицом, чтобы унять боль, рвущуюся из сердца.

Она отвернулась и посмотрела на колеблющееся пламя свечи.

— Почему ты забрал карту? — вдруг спросила Джоан. Джек отпрянул.

— О чем ты говоришь?

Господи! Неужели она видела? Но я же сделал это для НАС!!!

Джек вытащил карту из сумки, надеясь, что пока Джоан будет спать, он до отхода автобуса снимет ксерокопию и положит эту проклятую бумагу на место.

Ведь у нее требовали только карту! И она отвезет ее. А он отправится на поиски «Эль-Корозона», чтобы больше никогда не испытывать унижений бедности. Эта мечтательница, ангельское создание, была так далека от реальной жизни!

Мужчина несет ответственность за них обоих. И если он поставил перед собой цель, то не может не следовать по ведущему к ней пути. Будь то дорога, тропинка или мостик над пропастью. Он должен идти туда, куда должен идти. Не считаясь с преградами, не озираясь по сторонам. Но не изменяя при этом принципам. Джек не изменяет. Она сама говорила ему, что ей плевать на этот «Эль-Корозон!» А он должен найти его.

— Я видела это дерево — «вилы дьявола». Оно есть на карте. Мы были совсем близко, — с тоской сказала Джоан.

Она видела, как Джек взял карту. Но хотела, чтобы он вернул ее САМ. Сейчас Джоан решала для себя, то ли назвать его именем, которого он заслуживал после этого поступка, и навсегда потерять любовь, встреченную так поздно, либо притвориться, что ничего не знает, а там посмотрим…

— Да, конечно, я это знаю… — Джек ждал, что она скажет дальше, готовясь дать отпор.

— Я вот вспоминаю, что ты сказал. Для того, чтобы с ними торговаться…

— Конечно, нужно что-то иметь в руках, — он говорил горячо, надеясь теперь убедить ее, и тогда ему не придется нести на себе этот груз не совсем красивого, мягко выражаясь, поступка. — Не просто карту, а что-то иметь. Иметь какой-нибудь козырь.

Джоан взяла у него фотографию.

— Как бы я хотела уплыть с тобой на этой яхте, — она отставила ее на тумбочку и повернулась к нему. — Джек, нам ведь придется отказаться от этого, чтобы спасти Элейн.

— Конечно, это же твоя сестра, — ответил он упавшим тоном, понимая, что расставание все-таки неизбежно. В любом случае. Если он возьмет карту, ему нужно будет броситься на поиски «Эль-Корозона», пока те скоты еще не нашли его. Если откажется от этой затеи, то должен снова зарабатывать где-то, потому что беден, как церковная мышь, а этот бриллиант требует дорогой оправы.

— В том-то все и дело… — Джек убеждал больше себя, чем ее.

Она снова промолчала.

— Мы ведь не сможем ничего сделать, правда? Господи! — подумала Джоан, — Как же быть! Все, что она так долго искала, все, что ждала эти годы, может рухнуть, и опять потянутся бессмысленные дни с котом Ромео… И обмирая от принятого решения, неожиданно для себя выдохнула:

— Ну ладно. Ладно, Мы сделаем это… Джек нежно поцеловал ее, и снова тела их сплелись. Он ласкал губами ее глаза и горячо прижимал к себе.., правой рукой. Левая, скользнув по телу любимой, медленно добралась до бедра и спустилась к постели. Нащупав под матрасом карту, вытащила ее, и, пытаясь не шуршать, опустила в сумку, которая стояла у кровати. От возбуждения рука слегка дрожала, поэтому карта оказалась на месте лишь с четвертой попытки.

* * *

Городок уже спал, или еще спал (потому что люди с карнавала разошлись на рассвете), когда тишину взорвал рев моторов военных «джипов».

Они промчались по сонным улицам и ворвались на площадь в центре города, заняв оборону у дверей отеля.

Золо был порядочным человеком. Он ни в коем случае не хотел нарушать покой великой писательницы Джоан Уайлдер!

О, нет! Он тоже удосужился раскрыть книгу, и прочитал даже больше, чем бедняга Ральф. Анжелина, конечно, замечательная девушка! И очень жаль, если читатели не увидят продолжения ее романтических приключений. Но что поделать! Девица оказалась слишком шустрой. Золо надоело гоняться за тем, что, как он считал, по праву принадлежало ему.

Он не собирался убивать ее. И если бы она отдала карту сразу, еще там, у автобуса, то могла уже давно преспокойно убраться к себе в Штаты, продолжать радовать поклонников очередными романами, хотя он и питал патологическую ненависть к американцам. Но сейчас, после всех этих гонок по джунглям, сумасшедшей пальбы из пулеметов, после того, что он потерял нескольких людей на переправе и стал посмешищем в глазах окружающих — Джоан Уайлдер должна исчезнуть. А вместе с ней и тот идиот, который сунул нос не в свое дело.

Сеньор Золо имел основания ненавидеть американцев. Работая в полиции по борьбе с контрабандой, он точно знал, сколько ценностей уплывает из Колумбии из-за этих толстосумов. А разве здесь нет людей, достойных владеть этими сокровищами? Многое прилипало к его рукам, и постепенно, «борясь с хищениями», он стал обладателем лучшей коллекции старинных драгоценностей, и, как он называл себя, «министром антиквариата». Заместитель начальника секретной полиции, он всегда был в курсе событий. Сотни агентов работали во всех уголках Колумбии, и сеньор Золо не имел недостатка в информации.

Но на этот раз он опоздал. Снова проклятый «американос» обошел его. За что и поплатился. Останки его развесили на деревьях парни из самого верного, личного его отделения. Но ублюдок успел отослать карту в Нью-Йорк, в чем и сознался во время допроса с пристрастием. Разве настоящий мужчина стал бы впутывать девчонку в такую историю? Да никогда.

Сеньор Золо презрительно сплюнул, вспомнив археолога, и посмотрел на окна номера, в котором отдыхала влюбленная пара. Портье доложил ему, где их искать. Тяжелые шторы были плотно задвинуты. «Ну что же. Тем лучше. Возьмем их в постели, тепленькими. И наконец-то, „Эль-Корозон“ займет достойное место», подумал полковник и, достав сигару, жадно затянулся. Глаза его сразу заблестели, зрачки расширились — организм сеньора Золо получил очередную порцию наркотика.

Вообще-то, он не очень нервничал. Все дороги патрулировались конной полицией.

* * *

Джек увидел их сразу. В прошлом, занимаясь кое-какими делами, он приобрел замечательную привычку — прежде, чем куда-нибудь двинуться, нужно хорошенько осмотреть местность.

Джоан еще спала, когда он (обостренный слух охотника и контрабандиста) проснулся от шума моторов под окнами отеля.

Мать твою. Конечно, это опять они. И так быстро явились, дерьмуки.

Он осторожно вытащил руку, боясь потревожить Джоан, и подошел к окну. С ума сойти! Вот это эскорт! Но какого хрена им надо? Ведь Джоан вчера велели сесть в автобус утром! Наверное, боятся, что снова заблудится, бедная девочка. Прикатили. Ну нет, сеньоры. У нас другие планы. Нынче. Вот так.

Он пошел на разведку и обнаружил, что с другой стороны, обойдя здание по довольно широкому карнизу, можно спуститься по фонарю, который торчит у дома. И на задворках как раз стоит светлый «фольксваген», хозяин которого тоже, наверное, не скучал этой ночью, а потому где-нибудь с кем-нибудь сейчас отдыхает. Что нам нужно, дай Бог поспать ему подольше.

Он вернулся и тихо подошел к кровати.

Джоан спала и чему-то улыбалась, наверное, видела что-то очень хорошее во сне.

Да, девочка, сегодня нас ждет трудный день. Как ни жаль, но придется тебя потревожить.

— Джоан, проснись!

Она чмокнула губами, как ребенок, и приоткрыла глаза, думая, что все еще спит. Снова закрыла их, протягивая к нему руки. — Джоан, нам пора. Они здесь, — тихо сказал он.

— О, господи! — одеяло полетело в сторону. Казалось, она и не ложилась. Ужас перед встречей с тем страшным человеком заслонил всю прелесть вечера и ночи. Сейчас она думала об одном: удастся ли им сбежать, не попав в грязные лапы убийцы.

— Спокойно, дорогая, — Джек уже собирал вещи. — Я знаю замечательный путь, чтобы отсюда выбраться. Как ты насчет высоты?

— Нормально, — храбро ответила Джоан, считая, что теперь ей уже ничего не страшно, при этом слегка передернув плечами.

— Тогда вперед.

Когда мы шли по карнизу, это было не страшнее, чем пройти по мосту «доколумбовой эпохи», тем более, что вцепилась в руку Джека, и если бы мы рухнули вниз, то вместе. Мы прижимались спиной к стене, и я, осторожно передвигая ноги, смотрела на моего возлюбленного и не ощущала почти никакого ужаса; Джек тащил рюкзак и меня, так что ему было гораздо труднее. Добравшись до фонаря, сбросил вниз вещи и, вцепившись руками в холодный металл, съехал на землю. Благо, было совсем не высоко. Всего-то второй этаж. Это тебе не двести футов пропасти под ногами!

Он стоял внизу, подставив руки. Я могла бы спрыгнуть к нему, но он осуждающе посмотрел на меня, и я спустилась тем же путем.

Расстояние до «фольксвагена» они преодолели за пару секунд. Джек распахнул дверцы машины и бросил тяжелый рюкзак на заднее сиденье. Потом уселся за руль, ожидая, когда Джоан займет место рядом.

Ральф только что уснул. Тело невыносимо болело, а голова гудела, как чугунный котел, — мегера знала толк в нанесении побоев. Если бы ей под кувалду подвернулся Айро, от него бы точно остался мокрый блин!

Он натянул на себя плед, укутавшись с головой, чтобы меньше слышать шум улицы, и забылся тревожным сном. Но даже в те короткие промежутки, когда он проваливался в объятия Морфея, эта слониха приходила к нему снова и снова, и ее огромные кулаки мелькали перед глазами, норовя нанести удар по еще не приконченному Ральфу. Он, как мог, уворачивался, но тело не слушалось его, как будто связанное невидимыми путами. Вдруг она изловчилась и толстой ногой лягнула его в живот. Он хотел закричать, но рот был заклеен пластырем.

Ральф вздрогнул и проснулся. Что-то тяжелое лежало у него на животе, а в машине слышались чужие голоса.

Толстяк осторожно высунул из-под пледа голову и, чуть приподняв ее, увидел, что на нем лежит рюкзак…

За рулем устроился мужик, который морочил вчера голову бедной девочке, а рядом с ним — она — Джоан Уайлдер! «Вот это влип! — подумал Ральф, быстро нырнув обратно. — Интересно, куда это они собрались? Утром она должна была сесть в автобус на Картахену… Неужели решила сбежать? Ну что ж, посмотрим. Сейчас главное, чтобы они меня не заметили, там видно будет. Карту все равно нужно получить, иначе урод Айро меня точно скормит своим крокодилам». И, все продумав, он затаился.

Джек пытался соединить эти вонючие провода у аккумулятора, но пальцы от бессонной ночи и лазанья по карнизам (как обезьяна!) дрожали, и мотор рыдвана не хотел заводиться, мать его так! Он начинал злиться, и от этого все получалось еще хуже. Джек чуть не выругался, но в этот момент…

Я никак не могла понять, почему мы стоим. Наше исчезновение заметят через пару минут, а Джек, вместо того, чтобы быстрее уехать, возится с какими-то проводами…

— Что ты делаешь? — это было не просто любопытство с моей стороны, а желание как можно скорее убраться подальше.

— Пытаюсь завести машину, — лицо его покраснело от напряжения. — Попробуй ключом, — совет показался разумным. Я видела, что многие так делают, тем более, что ключ торчал в замке зажигания.

Он как-то дико посмотрел на меня, потом смущенно хмыкнул и повернул ключ.

Мотор фыркнул, и машина рванула с места. Я была счастлива — хоть в чем-то смогла помочь ему.

— Попробуй ключом, — спокойно сказала она, и Джеку стало на минуту нехорошо.

Господи! Это же надо дойти до жизни такой, чтоб не обратить внимания на торчащий в замке ключ! Обычно, правда, их забирает хозяин, и похитителю приходится довольствоваться другим способом, а именно — соединять провода.

Джек даже покраснел от своей глупости.

«Вот засранец! — Ральф чуть не выскочил из-под пледа. — Этот ублюдок точно покалечит мою машину!» Но он сдержался и еще выше натянул плед. И так все было хорошо слышно. Он только запыхтел, уже не опасаясь быть услышанным.

«Фольксваген» выскочил на дорогу, объехав площадь переулками, и в ту же минуту Золо, которому надоело ждать, вошел в отель.

Утро выдалось необыкновенное. Ярко-оранжевое солнце сияло в небе, лазурном и высоком. Воздух был таким прозрачным, что дорога и все окружающее ее, казалось, виделось от края и до края. Холмы, покрытые роскошными изумрудными коврами, величественные деревья, одетые в яркую зелень огромных листьев, напоминали причудливых великанов, неизвестно как попавших в эту страну, да так и застывших у дороги с протянутыми вверх корявыми руками.

Но Джек ничего этого не замечал. Его больше всего интересовало: не маячит ли в зеркале заднего обзора проклятые «лендроверы» и успеют ли они с Джоан отыскать сокровище, спрятанное недалеко от Тенадо-дель-Дьябло, и что же такое «Эль-Корозон». Сердце… Сердце…

И как бы подслушав его размышления, Джоан вдруг задумчиво произнесла:

— У древних ацтеков был белый бог Кецаткоатль, — она с трудом выговорила имя бога. — Они представляли его себе белым человеком с бородой.

Господи, при чем здесь ацтеки и этот Кец или Хец?

— Он прибыл из «страны, где восходит солнце». — Джоан смотрела туда, где поднимался оранжевый диск. — Ну, он научил их многим интересным вещам. Дал мудрые законы, религию, ремесла… И вот, когда он исполнил свою миссию, белый бог возвратился туда, откуда пришел. Вообще-то, существует несколько легенд, но мне больше нравится вот эта. Потому, что она самая красивая, Ральф чуть отодвинул плед и с интересом слушал, позабыв на время об Айро и Золо. Джоан зря болтать не станет. Не такая она девушка!

— Ке-цат-коатль упал на камни перед шумящим Атлантическим океаном, горько заплакал и бросился в огромный пылающий костер. Пепел его поднялся в воздух и превратился в стаю белых птиц, а сердце повисло в небе, как утренняя звезда, — она задумалась и замолчала.

— Ну и что? — не понял Джек, к чему она сейчас вспоминала эту легенду.

— А вот что. Мне кажется, что «Эль-Корозон» — сердце — похож на утреннюю звезду. Скорее всего, это какой-нибудь камень, — она улыбнулась, очень довольная сделанным открытием.

— Ерунда, — пробормотал Джек. — Хотя.., почему бы и нет.

Ральф зажмурился от удовольствия. Это же надо быть такой умницей!.. Только карту, девочка, я все же у тебя возьму. Стоп. Но они, кажется, едут искать камень… Что же, тем лучше, красавица, тем лучше. Вот когда Айро будет у меня в кулаке.

Дело в том, что «дерьмук», как любил называть его Ральф, был богат, а он — беден. С детства. Папашка умудрился ничего не оставить сыну, и он вынужден работать на этого идиота. Мало того, сейчас тот вытащил Ральфа в Колумбию, где уже организовал банду по скупке антиквариата и драгоценностей. Как с его тупой башкой это удалось, Ральф понять не мог. Главное, когда нужно было рисковать, то Айро посылал брата, а рассчитываться, судя по всему, не собирался. «Мы с тобой один человек — две половины», все время повторял он. В результате, все состояние находилось у одной половины, а другая, то и дело подставляла под пули свою задницу! И благо бы по мелочевке. Но сейчас их интересы перехлестнулись с бандой Золо, а с ним шутки плохи. Даже самый последний идиот в Колумбии знает, КТО такой сеньор Золо.

Когда только поползли слухи, что археолог купил у бедной скво^[16] древнюю фигурку Кукулькан^[17], а заодно и карту, на которой указывалось место, где спрятан какой-то «Эль-Корозон», Айро послал туда Ральфа. Сам он, конечно, продолжал возиться со своими зубастыми тварями. Естественно, он нашел археолога. Нашел.., через неделю… Когда от него осталось… Господи, боже мой, страшно сказать, что. А теперь Золо, узнав, что он был у скво, ищет и его, Ральфа. Старухе и внуку эти убийцы перерезали глотки, чтобы не болтали, а что будет с ним, если Золо его схватит, страшно подумать.

Но теперь, если ему удастся захватить «Эль-Корозон», плевать ему на Айро. Он выберется из этой паршивой страны в Штаты и заживет, как белый человек.

Могут, конечно, возникнуть проблемы с Золо. Ну ничего, бог не выдаст, свинья не съест. Как-нибудь выберемся.

Золо выскочил на улицу. Парни стояли, направив автоматы на дверь гостиницы, так что он являлся превосходной мишенью, если бы… Черт… Она снова улизнула! Но, будем надеяться, что пока не очень далеко.

И в эту минуту загудел зуммер на рации.

— Они едут по правой дороге в горы. — докладывал патрульный, который, как изваяние, застыл на холме, сидя верхом на лошади с биноклем в руках.

— Продолжайте наблюдение. Докладывать обо всех их перемещениях.

— Слушаюсь, сеньор Золо.

«Она едет не в Картахену… Они отправились за „Эль-Корозоном“. Ну ничего, ребята. Вас ждут везде. Сегодня у нас большая охота.

* * *

Дорога была довольно ровной, так что их даже не очень трясло. Мимо проплывали холмы, деревья, освещенные солнцем, кусты. И вдруг слева возникла каменная резная стела, украшенная цветами.

Видно, индейцы, продолжая поклоняться своим богам, регулярно посещали ее, украшали и молились, надеясь выпросить немного счастья.

— Стоп! — крикнула Джоан, и машина затормозила. — Это есть на карте,

— она сравнила изображение с тем, что увидела. — А сейчас нам нужно налево.

Джек послушно повернул руль, и «фольксваген», объехав глыбу, сполз с дороги и покатил дальше по травяному покрову.

Ральф высунул голову и посмотрел в окно: нужно на всякий случай запомнить дорогу.

— Сеньор Золо, они свернули у стелы влево, — тут же доложил по рации дозорный, сидевший на лошади в зарослях чуть повыше поворота.

— Оттуда есть другая дорога? — спросил Золо, и глаза его сверкнули, как раскаленные угли.

— Нет, синьор Золо. Это единственная.

— Тогда всем оставаться на местах. Я сейчас буду! — коротко бросил он.

Озверевший, заглушивший душу бесчисленными преступлениями, он уже наслаждался в предвкушении обладания новым сокровищем, и это наслаждение было гораздо больше, чем обладание женщиной.

Джек вел «фольксваген» по следам проезжавшей здесь уже машины — примятая трава свидетельствовала, что по этому пути пробирались, по крайней мере, пару раз.

И вдруг следы оборвались. Все, приехали… Мы выбрались из машины и огляделись.

Нет, здесь было красиво. Даже потрясающе. Деревья тихонько шумели листвой, и до нас доносился мощный хор птичьих голосов. Долина, пестревшая цветами, раскинулась у подножия холма, на который мы забрались. За нами поднимались скалы, сплошь заросшие кустарником и деревьями. Все было прекрасно. Кроме одного… Все ЭТО не имело ничего общего с картой!

Если бы мне нужно было спрятать сокровище или святыню, я бы тоже выбрала это великолепное место, своей красотой оно соответствовало этому назначению.

Перед моими глазами возникли суровые воины, которые торжественно несли «Эль-Корозон» к месту захоронения. Какой-то жрец в ритуальной маске, пританцовывая, шествовал впереди, то и дело вздымая руки к Богу-Солнцу и прося у него благословения. Остальные следовали за ним молча. Наконец, они пришли… Куда? Все дали клятву, что никто и никогда не прикоснется к их святыне. И…

И положили «Эль-Корозон»… Куда?… Там должна быть пещера! Скрытая пещера!

— Что это такое? — требовательно закричала я, будто бы Джек был виноват в том, что карта не соответствовала действительности. — Не может быть! Этого не должно быть! Здесь нарисовано что-то другое! — я ткнула пальцем в карту, лихорадочно соображая, куда ехать дальше.

— Но все меняется, — Джек был возмутительно спокоен. Он стоял, положив руки на бедра, внимательно осматриваясь по сторонам. — Что-то выросло…

— Да нет же, Джек! Ты пойми, Эдуарде прислал карту, проверив все… Иначе, откуда эти следы на траве, — я лихорадочно искала разгадку.

— Верно, — он перевел свой взгляд на меня.

— Ты слышишь? — заорала я и вскинула голову.

— Ты слышишь? — заорала она и посмотрела на Джека светящимися глазами, из которых так и сыпались торжествующие искры.

Он прислушался. Птицы вовсю прославляли день… И где-то отдаленно врывался в этот щебет посторонний шум.

— Водопад… — полувопросительно, полуутвердительно произнес он.

— Точно! — она завертела желтый лист в руках.

Я догадалась! Линии по бокам карты были какими-то странными. Но с двух сторон ее угадывались изгибы. Я сложила по ним карту и…

Все! Они слились, образовав из тонких извилистых штрихов водопад, заключенный в сердце, которое возникло, неожиданно даже для меня, из двух коричневых полосок, обрамлявших рисунок.

— Смотри…

— Прекрасно, Джоан! — он схватил меня в охапку и поцеловал.

Он сгреб ее и поцеловал, проклятый лицемер!

Ральф в щелочку наблюдал за ними, не уставая восторгаться Джоан.

Господи, да никогда бы мне не найти этот клад, даже если бы я завладел картой, не говоря уже о тупице Айро. Они шли на рев водопада, который находился от места их стоянки в футах в трехстах, в скале.

Вода, бившаяся в неистовых судорогах, бурлила и шипела на пришельцев, которые дерзнули покуситься на охраняемую ею святыню. Она свистела, закручиваясь спиралью у валунов, лежащих у подножия скалы, с которой низвергался водопад, разлетаясь миллиардами брызг, сверкающих на солнце драгоценными камнями. Кусты и деревья, растущие здесь, лихорадочно цеплялись корнями, стараясь, чтобы бурлящий поток не вырвал и не унес их, кружа в стремительном вихре, пока не вышвырнет на какой-нибудь камень.

— Там должна быть пещера, — Джоан махнула рукой в направлении водопада. — Точно.

— Сейчас поглядим.

Они на минуту застыли перед срывающейся вниз водяной стеной.

* * *

Мы подошли к самому водопаду, и вдруг острый глаз Джека нашел то, что нам требовалось. Над головой, надежно укрытое от любопытных глаз, темное пятно. Это был, несомненно, вход в сокровищницу!

Рядом с водопадом громоздились груды камней, и мы не без труда взобрались по ним вверх. Все наши сомнения рассеялись. Вот он, вход в пещеру!

Маленький черный провал в скале заставил нас нагнуть головы, и мы почти на четвереньках вползли в заветное помещение, охраняющее тайну «Эль-Корозона». Но тут же своды расширились, образовав небольшой коридор, позволяющий нам подняться на ноги, и мы осторожно пошли вперед.

Джек вынул из рюкзака фонарь, который должен был служить нам единственным источником света в этом мрачном подземелье.

Красноватые шершавые стены показались мне загадочными, но не вызывали неприятных ассоциаций. Под ногами шуршали камни, как морские голыши, и мне подумалось, что здесь когда-то протекала подземная река.

Промокшая, в прилипающей к ногам юбке, я пробиралась позади Джека и смотрела на его могучие плечи. Если бы мы жили много веков назад, этот крепкий мужчина мог отвоевать это жилище у страшного дракона и ввести сюда женщину. Я почти ощущала себя его избранницей. Под защитой любимого, одетого в мамонтовые шкуры, я оглядывала «свое жилище».

Шум водопада мешал нам говорить, Джек почти кричал, чтобы я его услышала.

— Все нормально?

— Да, — ответила я, вглядываясь в карту, которую вновь извлекла из болтающейся на плече сумки. — Наверное, здесь.

Мы продвигались все дальше. Пещера углублялась в толщу скал под углом в сорок пять градусов, и приходилось балансировать, хватаясь за стену, чтобы не поехать по осыпи.

Хороша бы я была здесь на своих шпильках!

— Джек, что такое Лате-дель-Мадре? — закричала я в спину.

— Лате-дель-Мадре? — переспросил он, не повернув головы, освещая нам дорогу оранжевым глазом фонарика.

— Да. Это написано на карте, — крикнула я, опасаясь отстать.

— Это значит — материнское молоко, — пятки его поехали вместе с кучей камней, и Джек чуть не рухнул.

— Материнское молоко?

— Да.

Вдруг узкий коридор раздвинулся, и мы оказались в пещере.

С потолка спускалось множество толстых сосулек, сверкающих в свете фонаря. Стены в некоторых местах подпирались фантастическими колоннами, образованными слиянием больших сталактитов со сталагмитами. В центре потолка образовался белоснежный нарост, с которого на огромную глыбу, возвышающуюся как раз под ним, сочилась жидкость. Многовековое падение капель выдолбило в камне овальную чашу с ровными толстыми стенками.

Кубок великана, наполненный густым молочным коктейлем, засветился, заиграл под лучом фонаря.

Мне казалось, огромная рука сейчас протянется из штольни за живительной влагой молока Геи^[18] — матери-земли.

Для кого из своих детей приготовила она напиток? Для сторуких великанов или одноглазых циклопов, или титанов, низвергнутых в ее недра?

Как зачарованная смотрела я на белую чашу.

— Здесь, — голос Джека прервал мои раздумья. Я перевела взгляд на него и увидела счастливую физиономию со светящимися глазами. Он улыбнулся и поднял руки.

— Мама, я вернулся! — сказал он торжественно, и засмеялся.

— ..нулся, нулсянулсянулся… — ответило ему эхо.

Какого черта их туда понесло? Ральф немного подождал и стал карабкаться по следам недавно прошедшей здесь парочки.

Они стояли перед чашей.

Джек работал лопаткой, вычерпывая «молоко» прямо на камни, и пытаясь нащупать на дне что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее клад. Джоан сжимала в руках фонарь, направив его луч в центр чаши. Яркие пятна освещали мутную воду.

— Я не могу поверить, что я это делаю, — вдруг произнесла она.

— Что? — спросил Джек, продолжая работать.

— Ищу сокровища. С тобой.

Честно говоря, ее мало интересовало, что они найдут. Главное, они были рядом в этом удивительном мире.

— Джек, — снова позвала она.

— Да? — он лихорадочно вычерпывал воду.

— Мне никогда в жизни не было так хорошо, как сейчас.

Что-то в ее голосе заставило его остановиться. Он замер, потом выпрямился и медленно повернулся к Джоан.

На лице ее плясали блики, глаза светились отраженным светом, мягкая улыбка играла на губах, и ему вдруг мучительно захотелось прикоснуться к ней рукой. Но, вспомнив, что мокрые руки перемазаны известью, Джек сдержался. Он посмотрел на нее долгим взглядом, немного помолчал и, как бы все взвесив, сказал:

— Ты знаешь, никому не было так хорошо как нам.

Она благодарно улыбнулась ему, почувствовав, как сердце захлестнула теплая волна.

Вода выплескивалась на камни с утроенной энергией. Огромное мокрое пятно расползалось у их ног.

И вдруг лопата наткнулась на что-то упругое. Джек на секунду замер, потом, отбросив ее, запустил руки, с закатанными рукавами, почти по локоть в мутную воду. Пальцы нащупали какой-то сверток. Есть! Он извлек его на поверхность. Мутная жидкость струей стекала в чашу.

Что-то мягкое, завернутое в холстину, появилось над водой, и Джек лихорадочно разорвал бечевку, которой это «что-то» было перевязано. Я светила ему на руки, почти не дыша. Он развернул тряпку, и под ней оказалась еще зеленая трава. Она выглядела так, будто ее положили в чашу всего несколько часов назад. Джек сунул руку внутрь и достал…

Фонарь я держала почти у свертка, так что пятно было очень ярким.

Фарфор переливался белым и голубым светом, играя в желтом луче.

— Бесценная статуэтка, — выдохнула Джоан, глядя широко распахнутыми глазами на косого белого зайца с голубым фарфоровым бантиком под шеей, скромно поджатыми лапами и глуповатой улыбкой на морде.

— О-о-о, — выдохнул Джек.

Он проглотил комок разочарования, подступивший к горлу и горько покачав головой, грустно сказал:

— Нет, у кого-то просто слишком болезненное чувство юмора.

Ему захотелось утопить косоглазого в этой луже, пускай получат свой «Эль-Корозон» и насладятся его видом.

И из-за этого дерьма они подставляли головы под пули!

— Подожди, — Джоан положила руку ему на плечо. — В моей первой книге «Сокровище сладострастия» я спрятала сокровища внутрь статуэтки!

Джек быстро взглянул на девушку, схватил камень и опустил прямо на морду ни в чем неповинного зайца.

Хрум, — голова и туловище разлетелось на куски, кусок «улыбки» свалился в чашу, остальное посыпалось к ногам мужчины.

Из перевернутой нижней части туловища выпал прямо на правую ладонь Джека…

— А-а-х! — тихо ахнула Джоан.

Прозрачный зеленый камень величиной с детский кулак засверкал всеми гранями под ярким лучом, отбрасывая светлые блики на их лица. Зауженный с одного конца и расширяющийся к другому, он, действительно, напоминал по форме сердце. Оно переливалось в руке Джека и от этого казалось живым, пульсирующим зеленой кровью. От этого чуда невозможно было отвести взгляд.

— Господи боже, а?… — восхищенно пробормотал Джек. И вдруг отчетливо понял, что такой камень не может достаться никому.

Есть вещи, которые не могут принадлежать одному человеку. Они даются лишь на время, а потом либо он расстается с ними добровольно, либо они уходят, окрашенные его кровью.

— Нас ждут большие неприятности теперь, — задумчиво сказал он, все еще любуясь «Эль-Корозоном».

— Что верно, засранец, то верно, — услышали они голос за спиной и разом оглянулись.

Толстый человек в изжеванной шляпе и светлом, перепачканном пылью пиджаке, с лицом, украшенным под правым глазом синяком, с целлофановым пакетом в одной руке и «кольтом» в другой, стоял в двух шагах от них, направив черное дуло в грудь Джеку.

Джек оценил ситуацию мгновенно. Сейчас он был беспомощен. Оружие осталось в рюкзаке, и ему не успеть до него дотянуться. Этот урод спустит курок не задумываясь!

— Слушай, за тобой вся Колумбия гоняется, что ли? — он посмотрел на Джоан, которая застыла, глядя на незнакомца.

— Клади товар сюда, — толстяк протянул раскрытый пакет Джеку, все еще держа того на мушке. — Ну!

Сопротивляться было бесполезно, и Джек со злостью швырнул камень в разинутую целлофановую пасть.

Коротышка удовлетворенно подтянул пакет к себе и взмахнул оружием.

— А теперь пошли. Пока сюда не пожаловали плохие люди.

Мысль о Золо несколько омрачила радость обладания камнем. Наверняка, тот убийца идет по следу, и чем раньше они унесут отсюда ноги, тем лучше.

— Сеньор Золо. Докладывает патрульный П-8. Они вышли из машины и отправились в горы.

— Понял. Слушайте все. Окружить долину у каменной стелы. Повторяю. Окружить долину у стелы.

* * *

Этот день должен был вознаградить Ральфа за все унижения, за все жестокости и преследования, которыми только и была богата его биография, за всю его ублюдочную жизнь. Отныне он становился господином, обладателем огромного состояния, человеком, который уже никогда не станет кланяться никому, особенно уроду Айро.

Он шел за парой, шагающей немного впереди, не спуская с них глаз, и счастливо улыбался. «Кольт» все время смотрел в спину Джеку. Они благополучно выбрались из пещеры и теперь, цепляясь за кусты, спускались с холма к «фольксвагену», спокойно поджидавшему хозяина.

Душа Ральфа ликовала. Его будущее лежало в пакете, который толстяк прижимал к груди. Теперь можно все рассказать Джоан и, чем черт не шутит. Она одинока, он одинок. И обеспечен… Уже… А внешность… Как говорят, с лица воды не пить…

— Ну, садись за руль, — сказал он Джеку, когда они подошли к машине.

— Наконец-то у меня появится шофер, мисс Уайлдер, — он улыбнулся ей, сверкая «фонарем» под глазом, и скомандовал, уже раздражаясь, оттого что парень не очень спешит. — Ну, быстрее, быстрее, — и сделал шаг к нему, все еще сжимая «кольт» в потной ладошке.

— А ты уйди от меня, урод, — зло бросил Джек.

— Это я урод? — возмутился коротышка, наливаясь кровью. — Ах, я урод?! — глаза его засверкали от негодования. Этот засранец назвал его.., при мисс Уайлдер… Он даже задохнулся… Расстегнул ворот рубашки, рванул галстук.. И тут Ральф вспомнил, что он хотел рассказать Джоан. — Да, я урод, — в голосе зазвучала гордость, — но я по крайней мере честный. Я ворую камень, а не пытаюсь запудрить мозги какой-нибудь девочке, — он вытащил «Эль-Корозон» и сжал его так, что побелели пальцы. Камень сверкнул на солнце, но сейчас ни Джоан, ни Джек не видели его блеска.

Она вздрогнула, как от удара. Медленно повернувшись к Джеку, посмотрела ему в глаза и сказала:

— Нет, это я придумала отправиться на поиски камня.

— Конечно, — бушевал Ральф, — все мошенники так делают. Он просто заставил тебя поверить, что ты ему нужна.

Джоан искала ответ на свой немой вопрос в глазах Джека, но не находила.

А он молчал, так как чувствовал какую-то долю правды в словах толстого мешка с дерьмом. Но это она могла так подумать! Джек не собирался ее обманывать!

Конечно, он не был монахом. И женщины у него были. Но никогда Джек не встречал даже бледного подобия Джоан. И разве она не чувствует, что стала по-настоящему дорога ему?!

— Быстрее, быстрее, — торжествующе орал толстяк. — Садись, садись, — он размахивал «кольтом» и подталкивал их к машине. — Быстрее!

Джоан наконец забралась на переднее сиденье и подвинулась, освобождая место за рулем.

Я сидела в «жуке», а коротышка, так безжалостно свергнувший меня с небес на грешную землю, остановился перед растерянным Джеком. Наслаждаясь собственной властью, как это делают слабые люди, волей случая ухватившие за хвост удачу, он мстительно прокаркал:

Ну посмотрим, что ты теперь…

Вдруг он уставился куда-то через плечо Джека, его глаза чуть не выскочили из орбит, и он прошептал:

— Ох ты, срань господня…

Потом повернулся и помчался от нас в другую сторону.

Парень оглянулся. Пять «джипов» военной полиции, тарахтя моторами, летели к ним на приличной скорости.

Вот это женщина! Она поражала Джека с каждым разом все больше и больше.

Джоан распахнула дверцу «фольксвагена» и коротко бросила:

— Садись! — а когда он впрыгнул в машину, хлопнув за собой дверцей, повернула ключ. — Куда ехать?

— За камнем! — крикнул мужчина, и они рванулись за толстяком, хотя Джек мог дать голову на отсечение, что НИКОГДА в жизни она раньше не сидела за рулем!

«Джипы» неотвратимо, как сама судьба, надвигались на троицу, устроившую гонки по пересеченной местности.

Золо привстал, держась за стекло, и наблюдал эту замечательную картину. Ральф летел на коротких ножках так быстро, как позволяла колышущаяся перед ним масса живота. Он на бегу отстреливался, не оглядываясь, надеясь попасть в цель. Просто это хоть немного успокаивало его разгоряченный погоней мозг.

Рука, сжимавшая «кольт», дергалась, посылая пули то через плечо, то из-за живота, непонятно как умудряясь обойти его, то, вывернув кисть, стреляя через низ. Скорее всего, пули уходили в землю, в небо, в сторону леса. Словом, куда угодно, только не в цель.

Он потерял шляпу, несколько метров катился по земле, запутавшись в собственных ногах, снова вскочил и продолжал бег, едва понимая, зачем он это делает. Машина всегда двигалась быстрее, и пока еще человек не мог ее обогнать.

Джек выбрался через люк на крышу «фольксвагена» и замер, как пантера, готовая броситься на жертву сверху, как только они настигнут мерзавца.

И вдруг Ральф замер на месте, как будто налетел грудью на стеклянную стену. Колени его задрожали, рот широко открылся, в глазах потемнело, и он, совсем забыв о преследовавшем его «фольксвагене», пробормотал:

— А это что? Кавалерия?

Мать ее! Там, на горизонте, появилась черная туча кентавров, и она неслась, катилась неудержимой волной на бедного Ральфа. Он оказался в западне, окруженный со всех сторон, как загнанный олень.

— А, — раздался боевой клич, и коротышка покатился, сбитый с ног двухсотфунтовым телом Джека, обрушившимся на него с крыши проехавшей машины.

Они тут же вскочили на ноги и ухватились за пакет с двух сторон. Противники боролись с остервенением, цепляясь за него, как за жизнь, и Ральф пожалел, что не пристрелил этого ублюдка там, в пещере, хотя это было бы первое в его жизни «мокрое дело».

Джек оказался сильнее. Он вырвал заветный пакет и бросился догонять Джоан. Повиснув на дверце, которую предусмотрительно открыла девушка, и прокричав:

«Вперед! Вперед!», — он на ходу вскочил в машину и, откинувшись на сиденье, счастливо захохотал, победоносно вскинув голову.

Ральф упал на землю, и тут же вокруг него заплясали лошади, норовя наступить на поверженного человека. Толстяк, закутав голову в пиджак, катался по земле, пытаясь увернуться от копыт. Вновь получив порцию ударов, в сравнении с которыми кувалда «слонихи» казалась мягкой лапкой, слегка погладившей его физиономию. А всадники гарцевали и гарцевали по кругу, не растоптав его только потому, что он был еще нужен.

«Господи, — взмолился Ральф, — пошли такие же страдания ублюдку Айро, поскольку он первая моя половина», — и потерял сознание.

«Фольксваген» мчался по долине мимо огромных валунов, деревьев, не разбирая дороги, то и дело подпрыгивая на ухабах.

Джоан вцепилась в руль мертвой хваткой, и если бы кто-нибудь попытался сейчас разжать ее пальцы, то потерпел бы поражение.

Она вжимала педаль в пол, глядя безумными глазами прямо перед собой. В ушах все еще звучали слова мерзкого толстяка: «Он просто заставил тебя поверить, что ты ему нужна». Нет, она, конечно, верила Джеку, но все же...

Два «джипа» остались рядом с конницей, а три бросились в погоню за беглецами.

— Быстрей, мы не должны дать им уйти, — орал Золо, хотя знал, что «уйти» тем некуда — впереди разлилась река.

«Жучок» врезался в густые заросли и теперь продирался, напрягая все свои маломощные силы, сквозь это зеленое море.

— Куда ты едешь? — спросил Джек.

— Куда я еду? — она повернула к нему голову и зло посмотрела в глаза. — Откуда я знаю, куда мне ехать?

Джоан этого не знала. Мало того, она не могла понять, каким образом они вообще едут! Машина вдруг подпрыгнула, передние колеса на мгновение зависли в воздухе, и они, ткнувшись носом в камень, едва не перевернувшись, оказались в воде.

Волна окатила лобовое стекло, и девушка отпрянула назад, как будто река мокрой лапой хлестнула ее по лицу. Потом их подхватило течение и завертело, закружило, унося как щепку в то главное русло, в которое устремилась эта разлившаяся в сезон дождей река.

Мимо проносились валуны, затопленные деревья. Они торчали среди воды, пытаясь ухватиться корнями за землю как можно крепче. Машина все время переворачивалась, норовя ткнуться то в один, то в другой берег или вовсе повернуть против течения.

— Зачем ты крутишь руль? — спросил Джек.

Джоанничего не ответила, но оставила баранку в покое. Теперь они могли хотя бы видеть, куда их несет.

И вдруг рев водопада, похожий на рев стада разгневанных слонов, ворвался в ровный шум воды.

Девушка посмотрела вперед, туда, где за тонкой кипящей полоской зияла пустота. Там ни-че-го не было.

Что значит водопад, Джоан отлично знала. Во-пер-вых, когда она писала романы, то смогла все это вычитать в справочниках, а во-вторых, час назад она уже имела честь познакомиться с ним. Но это было внизу, у подножия. А теперь...

— Что будем делать? — крякнула она Джеку.

— Прыгать, — тоже прокричал он и распахнул дверцу.

Страшно ли было ей, Джоан не знала. Она даже не задумывалась над этим. И славы богу! Потому что, подумай она в ту минуту, что придется выпрыгнуть из несущейся машины с шестидесятифутовой высоты, Джоан, наверное, даже не открыла дверцу.

— Прыгать, — крикнул мне Джек и ободряюще улыбнулся.

Глядя на него, я распахнула дверь, когда «фольксваген» уже висел над пропастью.

Молча выбралась на подножку... Внизу бесилась вода. Я зажмурилась и прыгнула. Все равно погибать! Но так был хоть какой-то шанс на спасение.

Не знаю, как я умудрилась не врезаться головой в какой-нибудь камень, которые торчали здесь через каждый фут. Не понимаю.

Вначале я захлебнулась, но вода вытолкнула меня, не приняв жертвы. И мое тело потащила чья-то сильная рука, а может быть, течение... Я ни-че-го не знаю.

Когда, отплевываясь и задыхаясь, я ухватилась за огромный валун, торчащий у берега, казалось, что силы совсем покинули меня, и вырваться из этого бурлящего, кипящего плена мне уже не удастся.

Я обнимала гладкий камень, вцепившись в него руками, и загоняла внутрь слезы, рвавшиеся из глаз.

Все. Я снова одна. Боже милостивый, что же делать? Джек, наверное, разбился или утонул, а я даже не знаю, смогу ли сделать хоть несколько шагов, чтобы выбраться на берег. И если даже выберусь, что дальше?

— Эй, Джоан Уайлдер! — донеслось до меня с того берега, и я узнала его голос.

Джек ухватился руками за колючие ветки кустов, торчащих из воды, и чуть не взвыл от боли. Дерьмо! Он подтащил тело, ставшее непослушным и тяжелым, к самой кромке пенящегося потока и, сплевывая хрустящий на зубах песок, пытался выбраться на берег.

Ноги скользили по гладким камням, в желудке плескалась вода, голова гудела. Он — таки умудрился поцеловаться с какой-то глыбой. Но рука продолжала сжимать пакет с «Эль-Корозоном»!

Наконец, измученный, он швырнул себя на валуны.

Джек отряхнулся, как собака после купания, и тут же стал оглядываться, пытаясь найти в мутной воде или на берегу Джоан.

Никаких следов. Он точно знал, что попал на берег с той стороны, где прыгала девушка. И если она жива, то должна быть где-то здесь... Нет...

И вдруг, на другом берегу, валун зашевелился, и Джек увидел еще стоящую по колено в воде Джоан.

Радостный вопль вырвался из его глотки, перекрывая грохот водопада. Руки взметнулись вверх, и он чуть снова не попал в беснующийся поток, отпустивший свою добычу.

— Эй, Джоан Уайлдер! Какое спасение! Какой побег! — орал он, задыхаясь от счастья, что она уцелела.

Я даже не оглянулась! Конечно, было прекрасно, что Джек выбрался. Эта мысль придавала мне сил, и я смогла сделать несколько шагов, правда, все еще цепляясь за глыбу. Но то, что он уплыл на тот берег, когда я, как дура, выгребла сюда, чтобы оказаться рядом с любимым, было предательством.

— А я думал, что ты утонула, — продолжал он радостно орать, и мне захотелось влепить ему оплеуху.

— Я утонула, — процедила я сквозь зубы и повернулась к нему лицом.

— С тобой все в порядке? — физиономия его сияла.

Вдруг Джоан закричала, размахивая руками, и Джек понял, что она цела и невредима, и даже оправилась от «полета» и холодной ванны.

— Ну конечно. Все прекрасно! Все великолепно! — вода ручьями стекала на камни, и я ощущала себя мокрой тряпкой, которую вывесили не отжимая. — Только ты на том берегу! — проклятые слезы снова просились наружу, и я покрепче стиснула зубы.

— Ну что же делать? Я же не могу перейти через всю реку!

Бешенное течение несло камни, какие-то коряги, закручивая их в водоворотах, мусор и щепки разбитых бревен. Все это, конечно, трудно было обойти по валунам, которые лежали на дне.

— А что теперь делать? — спросила я.

— Радоваться. — крикнул Джек, шлепая себя ладонями по бедрам и снова поднимая руки. — Как что делать? — он понимал, что девушка даже не подозревает, насколько близко они подошли к окончанию этого фарса, называемого жизнью! — Мы только что упали вниз с водопада!

Джоан вдруг уперлась кулаками в бедра и стала похожа на обыкновенную бабу с рынка. Голос ее звучал сварливо и зло.

— Да, конечно. Все из-за тебя.

Если бы ему не пришла в голову эта дурацкая идея с поиском сокровищ, они давно бы уже вернули злополучную карту и забрали Элейн. Но Джеку нужно было найти «Эль-Корозон», будь он проклят!

Она вспомнила толстяка: «Все мошенники так делают... Он просто заставил тебя поверить, что ты ему нужна». Они занозой торчали в сердце, и избавиться от них было совсем не просто. А как он стащил у нее карту! Как подлый мелкий жулик! И не в силах справиться с гневом, закипающим в ней, Джоан закричала отчаянно, стараясь заглушить эти мысли:

— Я знала, что тебе нельзя верить! Я знала! — надежда умирает последней, и девушка ждала, что он опровергнет ее слова, и, может быть, придумает, как им снова соединиться.

Джек остолбенел. Ее слова больно хлестнули его. Что он мог сказать в свое оправдание, находясь по другую сторону бурлящего потока, спасаясь от погони. «Я люблю тебя? Полный маразм!» — подумал Джек и хмыкнул, поджав губы, не находя тех единственных нужных ей слов. Пробовать здесь перебраться — безумие. Может быть, ниже, где река выйдет на простор из своего каменного ложа, он сделает это, а здесь исход попытки однозначен.

— Как называется эта гостиница в Картахене? — крикнул он.

— Гостиница «Картахена». А тебе-то что? — она ЕМУ НЕ ВЕРИТ!

— Хорошо! Иди по направлению захода солнца! Я там буду ждать тебя, — Джек махнул рукой, показав направление.

— Ну, да, конечно, — интересно, он считает ее полной идиоткой? — Как же моя сестра?

— Ну, они про это не знают, — он поднял пакет над головой. — Карта-то у тебя!

— А у тебя камень! — он же говорил, что нужно иметь ЭТО, чтобы торговаться с ними!

— Да...

Бгам, бгам. бгамбгамбгам, — камни у их ног разорвались фонтанчиками осколков.

Они вскинули головы.

Там, на краю обрыва, застыла целая свора солдат с автоматами, из которых вырывались красные языки пламени.

Джек и Джоан на секунду растерялись. Он первым пришел в себя и стал отступать к зарослям, успев крикнуть:

— Встретимся там! Верь мне! Верь! — и нырнул под защиту валуна.

Она еще стояла, втянув голову в плечи, плохо соображая, почему до сих пор жива и что же теперь делать дальше.

— Что? — отчаянный крик догнал Джека, и он остановился.

— Я буду там ждать тебя! Ты должна мне верить!

Солдаты все стреляли, хотя беглецы уже исчезли в густой зелени.

Сегодня кто-то помогал им. То ли Гея. у которой они побывали в гостях, то ли Афродита^[19]  встала на защиту своих избранников.

А солнце все так же оранжевым шаром высоко висело в голубом небе, птицы продолжали заливаться громкими голосами. Природе не было дела до человеческих страстей, так безобразно ворвавшихся в этот уголок и посягнувших на ее покой.

* * *

Это удивительный город!

Столько прекрасных дворцов, церквей, монастырей, уникальных зданий, крепостей, что их с избытком хватило бы на десяток других городов! Он весь был пронизан солнцем. Ярко-желтый камень ракушечника, из которого выстроены дворцы и монастыри, светился под его лучами. Другие дома поражали белизной, а красные черепичные крыши придавали им нарядный и даже кокетливый вид.

Золотые купола церквей сияли тут и там, как огромные золотые чаши, смотрящие донышками в небо.

Разные балкончики, причудливые решетки на окнах, изукрашенные порталы делали Картахену похожей на город их восточных сказок.

А если еще добавить, что все это великолепие раскинулось на островах, перешейках, среди голубых заливов, лагун и протоков, то можно легко понять, почему Картахену справедливо называют «Латиноамериканской Венецией».

Город встретил Джоан звоном колоколов и дробью ударных инструментов, на которых там и тут белозубые чикано отстукивали «бамбуко», «фандаго» и другие танцы.

Маленький чистильщик пристроился рядом с музыкантами под роскошной пальмой и весело надраивали ботинки горожан.

Та-та-та-тата, — разливалась дробь.

Вжик-вжик-вжик-вжиквжик, — мелькали щетки в детских руках.

Желтые, красные, лиловые, синие, оранжевые рубахи и блузы пестрели на улицах, сливаясь в праздничный букет и снов распадаясь на отдельные цветы.

Здесь продолжался праздник. Черные, белые, мулаты, метисы, индейцы — все население вышло на улицы. Кто-то пританцовывал под звуки уличного джаза, кто-то пел, кто-то пил — каждый развлекался, как мог.

Но все без исключения с удивлением оглядывались на белую женщину в обтрепанном наряде, с перепачканной физиономией, грязными ногами и руками, где, кроме тог,о виднелись синяки и ссадины, которая, огляплече у нее висела сумка, и она придерживала ее рукой, как будто кто-нибудь мог позариться на этот побывавший в помойке мешок.

Парни, весело скалясь, указывали на нее пальцами, подталкивая тех, кто отвлекался на что-нибудь другое, чтобы и те могли полюбоваться на это удивительное зрелище.

Джоан не обращала на них внимания. Она проходила сквозь толпу, краем глаза отмечая хохочущие физиономии, но мысли ее были далеко.

Ей было не до них и не до красот Картахены. Где-то здесь, в плену у бандитов, ждала ее помощи Элейн.

Солнце уже начинало опускаться в море, когда она добрела до гостиницы.

* * *

Конечно, первое, о чем я спросила у портье, это о Джеке — рядом с ним мне было все-таки легче. Но он не появлялся. Да и не появится, наверное. Зачем? Он получил то, что хотел, и какое ему теперь дело до моих проблем. Такой же негодяй, как все мужчины!

Так что, дорогая моя, придется рассчитывать только на себя.

А вдруг с ним что-нибудь случилось? Эта мысль обожгла меня, впиваясь острыми иглами в мозг и сердце.

Как он кричал: «ВЕРЬ МНЕ! Ты должна мне верить!»

А там все-таки стреляли... Может, Джек лежит раненый или убитый (не дай бог!), и никого нет рядом, чтобы помочь ему. Я едва сдержала стон. Тьфу! Не накликай лихо, пока тихо! — пыталась приструнить я разгоряченное воображение. Но оно сопротивлялось, как непослушное дитя, вырываясь из пеленок, в которые укутывает его мать.

Какой черт тихо!!! Ладно... об этом потом. А сейчас главное — Элейн.

Я набрала нужный номер, и «там» тотчас сняли трубку.

Айро уже не мог видеть девку, которая сидела напротив него бледная, с совершенно отупевшим выражением лица. Конечно, пока ее идиотка-сестричка где-то мотается, ему приходится развлекать бледную мымру, которая вот-вот грохнется в обморок. И кретин Ральф не подает признаков жизни. Хоть бы позвонил, мешок с дерьмом! Автобус уже давно пришел, а эти как сквозь землю провалились!

И тут, словно угадав его настроение, затрещал телефон.

Это была ОНА!

— Так, наконец-то вы здесь, да? — сказал он ехидно, глядя в испуганные глаза девицы, сидевшей напротив. — Карта у вас?

— Да, у меня. Я хочу поговорить с Элейн.

— Нет. Вы не можете поговорить с ней, пока я не получу карты, — мстительно ответил Айро, наслаждаясь растерянной паузой, которая повисла после его отказа. Интересно, что она подумала? Небось, трясется там за жизнь сестрички. — Ну ладно, посмотрите в окно, — Айро увидел напряженное лицо Джоан — его катер стоял в нескольких метрах, у причала, и из рубки прекрасно просматривались все окна, выходившие на бухту. — Видите, там, на другой стороне залива, башня, — он подождал, пока она не увидела ее, и предложил. — Возьмите катер, пускай он отвезет вас туда. Мы встретимся через два часа. Только приезжайте одна. И без фокусов!

Башня показалась мне не совсем удачным местом для встречи.

В лучах заката она выглядела довольно мрачно. Толстые каменные стены ее окрасились в багровый цвет, и длинная черная тень, которая протянулась от подножия, лежала на воде, как огромная клякса.

Но у меня никто не спрашивал о моих ощущениях, и я знала, что ехать придется именно туда и именно одной.

На всякий случай я набрала еще раз номер дежурного администратора.

— Алло? — проворковала трубка.

— Джек Коултон живет в гостинице? — жалко спросила я.

— Нет. Не живет. Вы спрашивали две минуты назад! — в голосе зазвучали металлические нотки, и я поняла, что больше туда уже позвонить не смогу.

Ну ладно, Джек Т. Коултон. Прощайте.

* * *

Катер «Орго», стремительно пересекая залив, приближался к крепости. Солнце совсем почти погрузилось в морские волны. И только краешек ярко-багрового диска окрашивал косыми лучами возвышающиеся длинные стены и башню мрачного сооружения.

Торчащие зубцы, казалось, были залиты кровью замученных там жертв.

Военные с автоматами у бедра расположились вдоль всего берега. А на верхней площадке, на фоне черного неба, застыла Элейн в белом платье. Ветер развевал ее белые локоны и рвал подол юбки. Рядом с ней стоял полковник в черных перчатках и с неизменной сигарой в зубах.

— Отдай карту, или ты умрешь, — процедил он сквозь зубы.

— Я не знаю, где она! — гордо ответила женщина и взглянула ему прямо в глаза.

Полковник подошел к ней, и подлая рука протянулась к нежному подбородку Элейн. Он взял его двумя пальцами и приблизил свое мерзкое лицо к бледному лицу женщины. Сигара светилась зловещим огнем на уровне глаз.

— Как ты хочешь умереть, Элейн? Медленно, как луч заката, или быстро, как птица, настигнутая в полете?

— Не смей прикасаться к ней! — закричала я, легко взбегая по узкой лестнице.

Он выпустил сестру и обернулся на мой крик.

Это был страшный человек. Мало того, что он преследовал меня в самолете, угрожая взорвать его каждую минуту; грозил пристрелить у автобуса; гонялся по джунглям с целой сворой бандитов, стреляя в нас, как в загнанных зайцев; чуть не убил, заставив влететь в реку; по его вине мы едва не превратились в кровавое месиво, выпрыгнув из машины в кипящий водопад; косил пулями на берегу; ему этого было мало! Негодяй грозил смертью ни в чем не повинной Элейн, точно зная, что карта находится у меня!

Я подлетела к монстру и протянула карту.

— Вот! Возьмите.

Громкий хохот рванулся к небу, и он вырвал у меня заветный листок. Вдруг...

Торжественный треск барабанов и звуки флейт загнали это ржание ему в глотку. Он вздрогнул, и я поняла, что к нам пришло спасение.

В проемах башни возникли индейцы с луками. Стрелы их были угрожающе направлены на это животное с сигарой во рту.

— Эгей! — раздался боевой клич, они впрыгнули на площадку, окружив живым кольцом жертву и палача.

Барабаны и флейты звучали все громче. И вот по ступеням поднимаются король и жрецы. Их пышные одеяния переливаются всеми цветами радуги, над головой развеваются пестрые султаны.

Мы стояли с Элейн, крепко прижавшись друг к другу.

— «Эль-Корозон» принадлежит нам! — король вышел вперед, величественно протянув руку. — Это «Сердце» белого бога Кукулькана, которое он оставил здесь, покинув нашу страну.

Бгам-бгам-бгамбгам, — загрохотали выстрелы внизу под башней. Это солдаты заметили, что крепость захвачена индейцами. Первая шеренга повалилась, окрашивая кровью зубцы и стены башни.

Вж. Вж. Вж, — стрелы обрушились на охрану смертоносным ливнем. Оставшиеся в живых мстили за мертвых.

Началась великая битва.

Индейцы прыгали между выступами с ловкостью обезьян. Солдаты залегли, но крик полковника оторвал их от земли и бросил в атаку.

Это была их трагическая ошибка. Они рвались вверх по лестнице и падали, сраженные отравленными стрелами, один за другим. Трупы скатывались вниз, закрывая путь остальным, которые напирали сзади, цепляясь за липкие от крови ступени.

Сколько это продолжалось, трудно сказать.

Наконец, все было кончено.

Полковник погиб последним, так и не выпустив карты из мертвых рук.

Мало кто уцелел в страшной битве. Только спрятавшиеся за каменный выступ — король, жрецы и мы с Элейн.

— Огромное вам спасибо, ваше величество, — я поклонилась королю. — С вашего разрешения, нам пора.

Один из жрецов нагнулся, выхватил из оцепеневших рук злодея карту и протянул королю. Тот прижал ее к груди.

— Постойте, скво. Вы возвратили нам наше сокровище и теперь вам будет оказана великая честь. Сегодня на рассвете вас принесут в жертву во славу Бога Солнца, пославшего нам победу над вероломными и подлыми захватчиками.

— Но, ваше величество...

— Это великая честь, — прервал он мои возражения. — Итак, с первыми лучами солнца вас отправят к Богу, в страну вечной юности, вечной любви и вечного покоя, — он повернулся к жрецам, и те закивали своими пышными султанами.

Господи, я не хочу этой чести! К черту! Пускай ее удостоится кто-нибудь другой! Вон этот толстый жрец с подбитым глазом!

Но сопротивляться было бесполезно.

Какая страшная штука жизнь! Вырвать нас из лап злодея, чтобы тут же оказать «великую честь»!

...Мы с Элейн стояли в проеме, между окровавленными зубцами башни, и вглядывались в мрачные волны залива. Как только их коснется розовый луч, нас... Страшно подумать.

А на том берегу веселились люди, ничего не подозревая о призраках, восставших из небытия.

Город кипел, как улей. Дома светились рекламами и иллюминацией, слышалась музыка, проносились машины, по набережной гуляли влюбленные пары.

Небо из черного стало серым. Вот оно уже чуть порозовело. Еще немного, и проклятое светило выползет из моря.

Я никогда даже не подозревала, что можно так ненавидеть солнце.

И вдруг я услышала знакомый шум.

На набережную ворвался какой-то «джип», сметая все, что попадалось ему на пути.

Это был «Пе-Пе»! Наш «маленький мул»! Он подъехал к причалу, и мост Лупэ повис над заливом, вытянувшись стрелой почти к башне.

Машина взревела и понеслась по стальной полосе. Верх был откинут, и я сразу увидела...

За рулем, растянув прекрасную смуглую физиономию в широкой улыбке, сидел Хуан-звонарь. А рядом стоял Джек. В руке, протянутой к небу, он сжимал «Эль-Ко-розон», как будто возвращая Богу его сердце. Ветер развевал их волосы, одинаково играя черными кудрями Хуана и золотой гривой Джека.

Оттолкнувшись от спружинившей стрелы, «маленький мул» птицей взвился над заливом, пролетел над башней...

Мы с Элейн разошлись, и сильные руки, подхватив нас на лету, втащили в машину.

Король и жрецы взревели, потрясая кулаками и жезлами, но мы плавно пронеслись над башней и опустились на лугу Хуана. Сразу на все четыре колеса.

Джек сжимая меня в объятиях, словно боялся снова потерять, и тихо шептал:

— Я же говорил тебе, что мы встретимся! Ты должна мне ВСЕГДА ВЕРИТЬ!

А Хуан-звонарь, сверкая белозубой улыбкой, хлопал меня по плечу, не уставая повторять:

— Ах, Джоан Уайлдер. Ах, сеньора. Хуан-звонарь должен прочитать следующий шедевр о прекрасной Анжелине, — и, повернувшись к Элейн, которая никак не могла оправиться от потрясения, добавил: — Какая писательница, а! Я все ее романы читал! Вы слышите, сеньора?

— Вы слышите, сеньора? Мы прибыли! — сказал капитан, удивленно уставившись на женщину, которая, улыбаясь, застыла у борта.

Господи, подумала я, значит, все испытания еще впереди.

Но видения укрепили дух мой, и я шагнула в неизвестность, чувствуя прилив сил и решимость сражаться до конца.

* * *

Катер ткнулся в причал, который был расположен у подножия крепостной стены. Джоан спрыгнула на каменные плиты и услышала, как взревел двигатель. Она оглянулась. «Орго» дал задний ход и ушел, оставив ее одну в этом мрачном месте.

Рядом, метрах в двадцати от берега, застыл какой-то корабль. Красный цвет его напоминал цвет крови, и весь он ощетинился пушками, направленными на крепость. Ни дать ни взять — пиратская шхуна!

На верхней палубе застыли две фигуры с автоматами. Один человек был одет в костюм цвета хаки, а другой — в пеструю ковбойку, шорты и сомбреро, как будто он только что явился с карнавала. «Карнавальный парень» что-то сообщал кому-то по рации, небрежно сдвинув в сторону оружие, болтавшееся на ремне.

И тут грохнула пушка, салютуя гостье, прибывшей по приглашению владыки этой земли.

Джоан вздрогнула и повернулась к крепости. Пора, подумала она и огляделась. Нет, ее фантазия не могла сравниться с этой явью.

Угрюмые стены тянулись в обе стороны, казалось, бесконечно. И даже сверкающая внизу иллюминация не делала их более радостными. Наоборот, только подчеркивала мощь каменного нагромождения, да высвечивала трещины, которые, как морщины, выдавали их древний возраст.

Провалы бойниц глядели на меня холодно и безучастно. Огромная арка зазывала поднятой решеткой, гнилыми зубами торчавшей в распахнутой черной пасти крепости.

Сердце наполнил леденящий холод, тоска и дурные предчувствия. Как курильщик опиума, очнувшись от своих грез, я вернулась в жизнь с ее неприкрашенным уродством.

Словно шагая по раскаленным углям босиком, я вошла через эти ворота внутрь сооружения и только теперь оценила величие и размах древних строителей.

Стены были такой толщины, что никаким ядрам и снарядам с ними не справиться. Весь двор выстелен каменными плитами. Он был таким огромным, что казался бесконечным.

Сама крепость состояла из множества аркад и переходов, в которых запутаться случайному человеку ничего не стоило. В центре ее возвышалась та самая башня, где я уже сегодня «побывала» с Элейн, и откуда нас освободили таким чудесным образом.

Слабые красноватые отблески в одной из арок заставили меня приблизиться к ней, и я увидела в глубине чашу, в которой пылал огонь, мрачно освещая тяжелые своды.

Медленно оглядываясь по сторонам, пытаясь уловить хоть какое-то подобие присутствия здесь живых людей, а не только призраков средневековья, вошла я в крепость.

Как бабочка летит на свет, приближалась я к факелу, минуя одну арку за другой. У развилки я застыла, не зная, куда повернуть.

— Сюда! — прогремел чей-то голос, отозвавшийся эхом в каменной ловушке. Я вздрогнула и остановилась. Мне показалось, что прогрохотал мощный раскат грома. Сейчас сюда ударит молния, и я навсегда останусь здесь, погребенная под каменными глыбами.

Но я взяла себя в руки, глубоко вздохнула затхлый воздух, просчитала в уме до пяти и послушно повернула в нужном направлении. На стенах нового коридора торчали факелы, разрывая бледным светом густой мрак, обнажая грязные пятна обвалившейся штукатурки.

«Не бойся, я с тобой», — вдруг подмигнул мне желтым глазом фонарь Джека, вспыхнувший в моем напряженном сознании. Видение было таким ярким, что я замерла.

— Стойте здесь, — приказал невидимка, хотя я и так уже стояла. — Покажите карту!

— Где вы? — крикнула я.

Фонарь снова подмигнул мне. Он светил все ярче, как там, в пещере, когда мы искали «Эль-Корозон».

— Покажите карту! — настойчиво повторил невидимка.

— Покажите Элейн! — голос мой прозвучал довольно твердо.

Из-за колонны, очевидно, из другого хода, чья-то рука вытолкнула мою сестру. Бледная, с растрепанными волосами, в черном траурном костюме, она казалась местным привидением.

— Джоанн! — ее отчаянный крик ударил меня в грудь.

Я ободряюще кивнула ей, и Элейн тут же втащили обратно.

— Бросайте карту и идите назад.

Она жива, и это главное. Теперь мы поборемся!

Я ждала этого ублюдка, убийцу и похитителя женщин.

Руки мои дрожали. Я рванула «молнию», за ней другую, извлекла карту, развернула и подняла перед собой.

Широким твердым шагом из-за колонны вышел он...

О, боже!.. А это еще кто такой?

Длинный хлыщ с лысым черепом, на котором топорщились тараканьи усы, подошел и вырвал карту из моих рук. Похоже, за «Эль-Корозоном», действительно, охотилась вся Колумбия!

За ним шли двое. Подручные бандиты, крепко сжимающие своими клешнями руки безвольно обмякшей Элейн. Голова ее моталась, но она как-то умудрялась смотреть на меня жалобным взглядом виноватой собаки, которую должен поколотить хозяин.

— Если это ненастоящая карта, если вы решили обмануть меня... — угрожающе произнес он, опустив со лба на глаз лупу часовщика и вставив в рот, как сигару, маленький узкий фонарь с направленным лучом.

Он изучил все о-о-очень внимательно. Все надписи. Все линии... Вынул фонарь, вытащил увеличительное стекло, сложил карту, сунул в карман и медленно, глядя мне прямо в глаза взглядом змеи, произнес:

— Джоан Уайлдер... вы... и ваша сестра... — как хороший актер, он выдержал паузу и вдруг рявкнул: — Свободны! — и заржал, оскалив желтые лошадиные зубы, светящиеся в красном огне на длинной физиономии. И, подпрыгивая от радости, он удалился.

Хотелось бы мне посмотреть, как он будет ржать и прыгать после того, как побывает в пещере! Наверное, проглотит свои клыки от злости!

— Джоанн! Элейн! — наши крики слились в единый вопль, и мы бросились друг к другу.

Нам многое нужно было рассказать о наших приключениях, но не здесь же!..

Мы повернулись и, все еще не в силах отлепиться друг от друга, направились к выходу из этого страшного места.

Бгам, бгам, бгамбгамбгам... Пули вгрызались в каменные плиты у наших ног, откалывая куски гранита, и они брызнули в стороны.

Мы отпрыгнули назад, успев уклониться от осколков, и застыли, уставившись широко открытыми глазами на...

Прижавшись плечом к каменному углу поворота, стоял Джек Т. Коултон.

Блики факела плясали на его бледном лице, губы были плотно сжаты, и мне показалось, что от уголков рта к подбородку спускаются две горькие складки.

— Мы разминулись в гостинице, — сказал он, посмотрев мне в глаза. — Мы все разминулись, — добавил он, немного помолчав, и тут два солдата вытолкнули его прикладами в центр, и он оказался прямо напротив факела.

Я узнала этих ублюдков! Нет, не их лица, а форму, которая стала мне ненавистной за эти два дня.

За нашей спиной послышался шум. Мы оглянулись.

С другого конца аркады выдвинулись еще несколько бандитов в форме, с автоматами у бедра.

Из арки, куда только что ускакал жизнерадостный «кузнечик» с лошадиной мордой со своими адъютантами, державшими Элейн, появились солдаты, пинками и прикладами гнавшие наших мучителей.

Выражение ужаса застыло на лицах подручных «лошади», да и сам он больше не «ржал».

Ну как, нравится? — подумала я злорадно, глядя на их растерянные физиономии. Не рой другому яму...

Айро ничего не мог понять.

В чем дело? Какого хрена эти выродки здесь делают? Кто сказал им о крепости, и как мои мальчики могли пропустить их? Говнюки! Нет, наверное это произошло, когда я разговаривал с девками. Это же надо так обос...ться! Кто-то должен был остаться на связи! Точно, это дела ублюдка Золо!

И тут, четко чеканя шаг, появился тот, кого я ожидала встретить здесь с самого начала. Жив, мерзавец! — подумала я и вздрогнула, то ли от холода, то ли от ненависти.

— Ну вот еще! — заорал лысый, хорохорясь. — Сколько народу пришло!

Золо осклабился. Вот все птички и собрались в одной клетке! Он вдохнул дым сигары и ощутил себя счастливым. Почти. Сейчас они трясутся от ужаса перед ним и его парнями. Да вас бы уже наружу вывернуло, если бы хоть на секунду могли представить, что произойдет через несколько минут, если камень не будет у меня в кармане!

Легенда об «Эль-Корозоне» была почти забыта, когда ему донесли, что какой-то американос приобрел карту, и якобы кто-то даже видел у него сокровище древних предков. Золо, конечно, не поверил этому бреду. Но один из его парней съездил в то селение, где, по слухам, шустрил археолог, и все подтвердилось. Но когда схватили мерзавца, камня у него уже не было. Сокровище он положил, видите ли, на место, а куда подевалась карта, выяснить было не очень сложно.

Но теперь, он знал это точно, «Эль-Корозон» у кого-то из этих. А тот лысый ублюдок схватил бумажку и счастлив. Придурок.

Сияя белозубой улыбкой, полковник выхватил из нагрудного кармана «лошади» желтый лист, при одной мысли о котором тот совсем недавно захлебывался от восторга, и поднес пергамент к факелу... Вожделенная реликвия мгновенно вспыхнула синим пламенем... Золо повертел этой «жар-птицей» перед носом моего недавнего врага, осветив его рачьи глаза и отвисшую до пола челюсть, потом швырнул обуглившиеся останки на камни.

Мать твою! Да он спятил!!!

Айро дернулся, но дуло автомата больно ткнуло его в ребра и вернуло на место. Как загипнотизированный, он поворачивал голову, ловя расширившимися глазами каждое движение рук Золо. Словно в страшном сне, видел он огонь, пожирающий миллионы долларов и, заодно, его бедное сердце.

— Эта карта ничего не стоит. Камень уже у них, — сказал полковник, отвечая на немой вопрос Айро, и, прищурившись, посмотрел на золотые искры догорающего пергамента.

— Сволочи! Подонки! Засранцы! Ублюдки! Суки! А теперь чего им надо? Скоты! — по-английски бормотал Ральф, едва успевая прикрывать голову уцелевшей рукой.

Он получал очередной удар прикладом или пинок ногой и снова ругался. Наконец, солдат врезал ему коленом под зад, и он влетел в помещение. Перевернувшись несколько раз на каменном полу, толстяк растянулся у ног Джоан Уайлдер.

Сделав над собой усилие, он приподнялся на здоровой руке и с ненавистью посмотрел на недоноска Айро. Мать твою! Все из-за тебя, сукин сын!

Господи! Ну и видок! Его физиономия была сплошным синяком! Она светилась всеми цветами радуги! Синий переходил в зеленый и желтый, а те, в свою очередь, в фиолетовый и лиловый. Из носа струилось что-то красное, возможно — кровь. Хотя... кровь, наверняка, там присутствовала. Одна рука была на перевязи, другой он упирался в пол. Мне на минуту даже стало его жаль.

— Я держал камень в руках! — зашипел Ральф, подняв голову к скотине Айро. Этот урод молча таращился, ничего не понимая. «А на его роже нет ни одного пятнышка», — отметил коротышка, и гнев снова захлестнул его.

— В этих самых руках, которыми я переломаю тебе все кости! Понял? — он попытался подняться, чтобы приступить к исполнению своей угрозы тотчас, но взгляд наткнулся на черное дуло «кольта» Золо, который тот держал у разбитого лица толстяка. — Потом! — добавил он и осел.

Мать твою! Даже этого нельзя! Всю жизнь мне ничего нельзя, а ублюдку Айро — можно!

Я смотрела на Джека, пытаясь угадать, что мне делать дальше. Но пока ничего понять не могла!

Господи, неужели эти мучения никогда не кончатся?

Элейн еще крепче вцепилась в Джоан.

Бедная девочка... Но мы должны молчать. Пока камень у нас, они нам ничего не сделают! С ними можно торговаться!

Джек посылал ей сигналы, сосредоточив на этом всю волю, но они, кажется, не доходили. И все-таки, он надеялся, что эта умница сообразит все сама.

Золо снова затянулся, вынув сигару изо рта и подошел к Джоан.

— Где он? — ему надоела игра в бирюльки.

— Я не знаю, — Джоан не лгала. Она действительно не знала, где сейчас «Эль-Корозон», а Джек молчал, значит, и она не должна отвечать на эти вопросы.

— Где камень? — сквозь зубы повторил вопрос Золо, все еще пытаясь улыбаться.

На девушку пахнуло могильным холодом от этой улыбки.

— Я не... — она посмотрела на Джека. Тот стоял, сцепив зубы, напряженно глядя в сторону — он все посылал ей приказы. — Мы копали, но ничего не нашли, — она лгала не очень убедительно.

Мать твою... Даже я бы ей не поверил. Все порядочные люди владеют этим искусством с пеленок. Ральф с сожалением посмотрел на Джоан Уайлдер. Чем дальше, тем больше он уважал ее, но это был большой недостаток. Надо же! Не научиться до сих пор врать! Интересно, среди кого она там живет?

Жуткий рев нарушил эту идиллию.

Голодные крокодилы требовали очередной порции своей пищи.

Айро с ненавистью взглянул на Золо. Из-за этого ублюдка его питомцы до сих пор не кормлены!

А все этот гребаный Ральф. Проклятый неудачник! Мало того, что ни хрена не смог сделать, выполнить поручение, с которым справился бы и десятилетний пацан, так он еще привел сюда этого убийцу.

Теперь нам всем каюк. Если, конечно, не случится чудо..

Крокодилы снова заревели, не понимая, где же их кормежка, в конце концов.

Золо отошел от девушек. Взгляд его стал напряженным. Губы растянула зловещая улыбка. Он сверкнул зубами, молча кивнул солдатам на пленников и направился к выходу.

Джоан окаменела. В его зрачках она заметила безумные огоньки, которые постепенно разгорались в костер. Языки пламени рвались наружу, обжигая всех, кто сталкивался с этим жутким взглядом.

Господи, да он же сумасшедший! Ей показалось, что рядом с ней только что стоял сам дьявол. Или это уже она сходит с ума?

* * *

Их выволокли во внутренний двор, в центре которого был ров, кишащий голодными крокодилами.

Впереди, походкой человека, который точно знает зачем и куда идет, шагал Золо. Всех остальных, толкая прикладами, вела его банда. Джоан за руку тащил грузный солдат, и она шла, не понимая, какой дикий замысел созрел в одурманенной наркотиками голове.

Ночь была тихая. Пальмы молчаливо смотрели на людей, которые столпились под ними. Этим гордым красавицам не было дела до возни двуногих, отлично усвоивших только одно — умение уничтожать друг друга.

Золо подошел к неглубокому загону, где обычно кормили животных. Те вскинули головы и смотрели на человека, ожидая своей порции мяса. Полковник снова усмехнулся: «Подождите, скоро вы получите жратвы вдосталь». Он поправил белый шарф, который носил под кителем, и вернулся к Джоан. Бросил свой «кольт» солдату, взял у него руку девушки и крепко сжал ей запястье.

Этот псих вцепился в мою руку и провел рукояткой ножа по волосам, как бы лаская их. Он сделал еще затяжку и выпустил вонючий дым прямо мне в лицо.

Я боялась пошевелиться. Мало ли что может сделать сумасшедший. Омерзение росло у меня в желудке, раздуваясь в огромный тяжелый шар. Я чувствовала, что еще немного, и оно вырвется наружу. Хорошо, что я с утра ничего не ела.

— Крокодилы плачут, когда поедают своих жертв, — раздался его вкрадчивый голос.

И тут я услышала сухой щелчок.

О, я прекрасно знала этот звук. Сколько раз в романах Анжелина нажимала кнопку, и пружина мгновенно выбрасывала острое длинное жало клинка! Но это был не роман, и лезвие прошлось по моей шее. Ресницы мои дрогнули, но больше я ничем не выдала ужас. Главное, чтобы этот скот понял — его не боятся.

Он, очевидно, уловил движение ресниц. Огонь в его глазах загорелся ярче, «мексиканец» притянул меня ближе и продолжил, вытянув мою руку:

— Вы, наверное, слышали об этом. Но видели ли хотя бы раз?

С этими словами он приставил нож к моей руке и медленно, словно боясь провести кривую линию, сделал глубокий надрез на тыльной стороне ладони. Потом приподнял ее и продемонстрировал всем, будто на уроке биологии, как на коже медленно заалели пятна крови.

Господи, этот негодяй может сделать с Джоан то, что сделал с бедным Эдуардо.

Элейн рванулась, но ее остановил солдат ударом приклада.

— Прекратите! — заорал Джек и замотал головой. Дуло «узи» ткнулось ему в висок. Здоровенный детина, охранявший его, хорошо знал свое дело.

Что делает этот убийца! Хренов полковник! Ненормальный!

Ральф дернулся и тут же поднял здоровую руку. Ему автомат приставили к животу.

Надо же, какая скотина! — Айро покачал головой.

Он даже не пошевелился, так и замерев с поднятыми руками.

Золо тащил Джоан ко рву, помогая себе стилетом.

Все стояли, окаменев. Кроме Элейн. Она качалась на ослабевших ногах, ставших вдруг ватными, готовая в любую минуту потерять сознание.

Он держал мою руку над грязной водой, в которой копошились отвратительные зубастые твари. Почуяв кровь, которая вначале капала, а потом начала стекать тонкой струйкой, они собрались в одну клацающую массу, оттирая друг друга, пытаясь подползти как можно ближе, и ухватить желанный кусок. Какой-то полосатый мерзавец полез по своим сородичам и разинул огромную пасть, норовя цапнуть меня за руку.

— Какие зубки! — услышала я за спиной восхищенное восклицание «лошади».

Ральф с ненавистью зыркнул на Айро. Если бы не обстоятельства, он бы точно удавил этого идиота!

— Ну, говорите, где «Эль-Корозон»? — Золо опускал руку девки все ниже. — Где «сердце»? — эта сука должна заговорить! — Где камень?

— Отпустите ее! Слышите ?! Она не знает, где камень. Он у меня.

Все лица мгновенно повернулись к Джеку. Его всего трясло, как в лихорадке. Он понимал, что этот ублюдок способен на все.

Золо продолжал держать руку девушки у пасти крокодила. Ноздри полосатого бандита жадно вдыхали знакомый приторный запах. Он начал злиться: сколько можно довольствоваться только запахом!

— Где он? — спросил Золо, чуть приподняв голову.

— В надежном месте! — Джеку очень не хотелось расставаться с «Эль-Корозоном». И если бы не Джоан... он лихорадочно искал хоть какой-нибудь выход, но его, кажется, не было. Сейчас главное, чтобы полковник оставил Джоан в покое, а там будет видно.

Ах ты дерьмо! Да ты сейчас мне принесешь его в зубах!

Золо оглянулся и уставился безумными глазами на парня, которого он точно скормит этим тварям. Ему вспомнилось все: и случай у автобуса, и джунгли, и смех, донесшийся из этой гребаной машины, и гонки у стелы. Погоди, парень, потерпи еще немного.

Но он не увидел главного — СТРАХА, — который должен был испытывать каждый, повстречавшийся на его пути.

Золо резко повернул голову к солдату и кивнул. Молча. А зачем слова? Здесь все понимали друг друга с полукивка.

Взмах, и приклад врезался в «надежное место», как раз пониже живота.

— Ффффффффф. — Джек согнулся и замотал головой, вдыхая воздух, взорвавшийся в груди, чтобы не заорать от боли, чуть не сбившей его с ног.

— Ф-ааа! — выдохнула Джоан и рванулась из лап бандита, но тот сжал ее руку еще сильнее.

Элейн продолжала качаться.

Ральф и Айро, раскрыв рты, уставились на парня, который от боли, очевидно, тронулся.

Он медленно выпрямился, затем несколько раз дернул бедрами, потом правой ногой стал выделывать какие-то замысловатые движения. Вначале медленно, дальше все быстрее и быстрее задергалось колено. И вот уже нога его поползла вперед, стала на пятку, а носок завибрировал.

Но вдруг они увидели, что под штаниной сползает вниз какой-то предмет. Наконец он достиг края, и на желтый ботинок медленно опустился огромный камень.

Амбал с автоматом осветил его фонарем и...

— «Эль-Корозон»! — ахнули все, не в силах отвести глаз от переливающегося светло-зеленого чуда. Камень искрился и сверкал, разбрасывая лучи, и оттого, что нога Джека все еще продолжала подрагивать, он казался живым, пульсирующим зеленым сердцем.

— Подавись, — презрительно бросил Джек и, сделав шаг, швырнул «Эль-Корозон»... — Сссссс — просвистел он...

Все замерли... Зеленое чудо, прорвав широкие листья пальмы, летело прямо в крокодилье болото! Его провожали жадными взглядами, но... у самой воды... «сердце» легло точно в черную перчатку Золо.

— Благодарю, — улыбнулся полковник и поклонился Джеку, продолжая держать руку там, где она остановила полет камня.

Огромная полосатая тварь, которую так долго дразнили запахом крови и чьими «зубками» не уставал восхищаться хозяин, распахнула пасть...

...Золо ничего не видел. Он наслаждался растерянным выражением лица этого ничтожества, проклятого аме-риканос, который вздумал тягаться с ним...

Через пять минут, парень, тобой поужинает этот симпатичный полосат...

Он не успел домечтать.

Челюсти сомкнулись чуть выше кисти, как бритвой перерезав разом и мясо, и кость. Крокодил, наконец, получил свой ужин.

— А-аааааааааааааа!!! — жуткий крик вырвался из сведенной судорогой боли глотки. Глаза полковника выскакивали из орбит, жилы на шее напряглись, вздулись вены, лицо стало багровым, и он упал на колени, выронив стилет.

Охранники повернулись к орущему шефу, с ужасом глядя на кровавую культю, которую тот прижимал к груди.

ВВФФФ — тяжелый кулак опустился на челюсть амбала, и он стал заваливаться. Джек рванул на себя автомат, развернулся и тут же дал длинную очередь.

Бгам-бгам-бгамбгамбгамбгам, — лаял «узи», выплевывая пули вперемешку с огнем.

Пленники тотчас рухнули на камни. (Собственно, они бы сделали это и раньше, но не давали солдаты, все время поддерживая их автоматами.)

Джоан быстро нагнулась и вырвала нож, торчавший из щели. Золо, продолжая выть, до крови искусав губы, от боли ничего не видел.

— Бегите! — орал Джек. Он уже отскочил за каменный барьер и оттуда поливал огнем солдат, укрывшихся за арками.

И вдруг... Бгамбгамбгам! Я не поверила своим глазам! Солдаты бежали в укрытие, а некоторые тут же сваливались, ткнувшись лицом в плиты.

На крепостной стене появились чикано, в пестрых одеждах, в немыслимых шляпах, с автоматами, поливающими злодеев!

Хотя, одни мерзавцы стоили других.

Но сейчас они были на нашей стороне! По крайней мере, Джек один бы не смог продержаться против этой своры. Хотя... Как знать.

И началась грандиозная битва!

Бгам-бгам-бгамбгам — и рухнул мерзавец в военной форме!

Бгам — и со стены повалился другой, в шляпе!

Но наши спасители были наверху. Они бгамкали и попадали в солдат гораздо чаще, чем те в чикано.

Весь двор крепости пропах порохом и дымом.

Это, конечно, гораздо лучше вони зубастой твари.

Джек был великолепен! Он стрелял, перебегая с одного места на другое. От каменного барьера к арке, потом к другой, и снова к каменной баррикаде.

Я уже чувствовала, что горжусь им больше и больше, и снова любила его.

— Уходите! Уходите скорей! — кричал Джек, видя, что Джоан снова о чем-то задумалась, а тут... пули свистят со всех сторон, и не дай бог, какая-нибудь... — Да уходите же!

Джоан кивнула и побежала к Элейн. Она попыталась поднять ее на ноги.

Это оказалось совсем не просто. Сестра была в полуобморочном состоянии. Она стояла на коленях, упершись в землю руками и послушно мотала головой, когда Джоан трясла ее за плечи. Но и только. Встать быловыше ее сил.

— Элейн, — Джоан почти взвалила ее себе на плечи. — Бежим! Быстрее!

Элейн дико посмотрела на сестру, но тут до ее сознания наконец дошло происходящее. Она собрала последние силы и, придерживаемая своей Джоанн, побежала. Рвущиеся пули заставляли их то и дело гнуться к земле, но они уходили все дальше. Вот уже арка... Теперь они были прикрыты толстыми стенами.

Айро и Ральф ползли на четвереньках к выходу, втянув головы в плечи.

— Давайте, ребята, быстрее! — орал Айро своей охране, и они с Ральфом стали передвигаться попроворнее. На ноги, однако, не поднимались.

Бгамбгамбгамбгам — гуляли по крепости пули, впиваясь то в одного, то в другого противника.

Камни обагрились кровью.

Золо сидел у воды. Не обращая внимания на стрельбу, сжавшись от боли. Сейчас ему не было дела до этих военных игрищ. Наконец он стащил с шеи белый шарфик, так освежавший его мужественное смуглое лицо, и правой рукой перетянул кровавый обрубок.

— А-а-а-ааааа! — он взвыл, и густая пена, как у загнанной лошади, полилась из перекошенного рта.

Потом он медленно поднялся и, шатаясь, направился к аркам. Там он мог достать огонь — там были горящие факелы. Огонь, так необходимый ему, чтобы зажечь спасительную сигару.

Она должна успокоить боль. Он знал это точно.

Огромная полосатая тварь выползла на берег и, переваливаясь, пошла по кровавому следу.

Мать твою! Ого, голубчик, ты идешь сюда? Давай, дорогой. Тебя-то мне и надо!

Джек скосил глаза и проследил, куда пополз «голубчик». Он высунул голову... Бгамбгам. Угол арки стал плеваться осколками. Дерьмо! Джек выставил автомат, послал целую очередь — бгамбгамбгамбгам — и перебежал под укрытие следующей арки.

Так, постоянно отстреливаясь, он приближался к зеленому чудовищу, которое шло ПО СЛЕДУ ЧЕЛОВЕКА.

Вот так и бывает... Из охотника ты превращаешься в дичь, — подумал он и выпустил следующую порцию патронов.

Золо, наконец, добрался до факела. Дрожащей рукой из нагрудного кармана он достал сигару, крепко сжал ее и... Кончик тихо засветился, и легкий туман заслонил его от боли, мягко убаюкал ее, успокоил, усыпил.

Еще затяжка. Еще-о-о-о! О! — выдохнул он, и глаза его счастливо засветились. Губы тронула улыбка, и он почти примирился с людьми. Но тут...

Метрах в пяти над ним бежала эта сука, эта тварь, из-за которой он лишился руки, со своей гребаной сестрой, которую она тащила за руку.

— Ааааааааааа!!! — взревел Золо, брызгая слюной. Он вырвал из какого-то ящика, которых здесь был целый склад, доску с гвоздем и, покачиваясь, пошел ПО СЛЕДУ.

Его дичь была где-то, там наверху. Но ничего. Золо сплюнул и, крепко зажав в уцелевшей руке свое оружие, сделал следующую затяжку.

Крокодил прошлепал по ступеням и скрылся за поворотом.

Бгам! — чикано свалился со стены.

Бгамбгамбгамбгамбгам... — несколько солдат навсегда застыли под самой аркой.

И Джек бросился за полосатой тварью.

— Скорей, Элейн, сюда, — Джоан тянула сестру все выше по лестнице, стараясь забраться на самый верх, веря, что там их ждет спасение.

Золо прошел один поворот, другой. Куда подевалась эта писательница, мать ее?! Сигара светилась в зубах, шарф пропитался кровью, которая, накопившись на тонкой ткани, оставляла красную дорожку на каменных плитах.

* * *

Айро летел по камням набережной, высоко поднимая колени — не дай бог сейчас споткнуться! Сердце глухо колотилось в груди, готовое разорвать тесную клетку.

Он ничего и никого уже не видел, кроме своей шхуны. Вон она... уже близко... Еще немного...

Сзади, отстреливаясь, неслись его ребята.

— Давайте быстрее! — орал он, размахивая руками, как бегун на финише. — Спасайте меня! Мне нужно попасть на шхуну!

Моторка уже ждала у причала, тихо покачиваясь на волнах.

60 футов, 50... 40...

В развевающемся грязном пиджаке, из-под которого торчала рваная, без единой пуговицы рубаха, тяжело передвигая ноги, стараясь во что бы то ни стало не опоздать, за ними, пыхтя, бежал Ральф. Сломанная рука болталась на перевязи и при каждом шаге вбивала раскаленные гвозди в его мозг.

— Айро! Айро!!! — кричал Ральф, понимая, что догнать брата он не сможет. — Иди сюда, Айро!

Сейчас! Бегу, придурок несчастный! Недотепа!

Айро вскочил в лодку, туда уже спустились все, кто остался в живых из его «ребят». Один из них подхватил Айро на руки.

— Прыгай! Прыгай! — крикнул он толстяку, который был в тридцати футах от причала...

... И лодка отвалила.

— Я не умею плавать! — чуть не плача, завопил толстяк, подбежав к месту, где еще несколько секунд назад раскачивалась лодка.

Это дерьмо собачье бросил его! Что сделают люди Золо, если он снова попадет к ним в лапы... Ральфу стало страшно.

Айро устроился в лодке, повернувшись лицом к берегу, и гнусным голосом кричал:

— Я вернусь за тобой!

Вернешься! Что же ты сейчас не подождал меня, ублюдок?

— Обещаешь?

Ральф не верил ни единому его слову.

— Я сейчас же пришлю за тобой лодку!

— Когда?

Этот гад уже перебирался на шхуну.

— Скоро-о-о-о-о-о!

Айро стоял у рубки. К нему подошел капитан, и они о чем-то заговорили!

— Когда — скоро?

Ральф старался сдержать гнев, который кипел в нем, поднимался к горлу и туманил мозг. Он уже чувствовал, что ему отсюда так просто не выбраться!

— Очень скоро! 

Красная громадина развернулась и стала медленно удаляться...

Твою мать! Ведь уйдет, урод!!!

* * *

Сеньор Антонио сидел за столом и с наслаждением потягивал кофе из маленькой фарфоровой чашечки, которую подарила ему Карина ровно год назад на День Освобождения.

В окно он видел танцующую пеструю толпу, освещенную разноцветными огнями. Они что-то кричали или пели, но толстое стекло надежно отгораживало его от шума города. Все это происходило как в немом кино. Рты открывались, но сюда не доносилось ни звука. Смешно.

В прошлом году он был свободен от дежурства, и они славно повеселились на карнавале.

Тревожный звонок телефона разорвал тишину.

— Сеньор комиссар? — взволнованно прокричала трубка. — Докладывает дежурный полицейский из гостиницы «Картахена». На том берегу залива, в крепости, идет настоящая война! Думаю, снова схлестнулись две группировки мафии, сеньор комиссар!

О черт! Дерьмо! Даже в праздник не могут оставить свои грязные разборки! Скоты!

Сеньор Антонио от досады сплюнул. Чувство покоя и благодушия разом оставило его.

— А вы не думайте! — рявкнул он в трубку. — Немедленно проверить! Я высылаю к вам на помощь бригаду! И сразу доложить! Ясно?

— Будет сделано, сеньор комиссар!

* * *

Когда Джек выскочил на площадку, это полосатое чучело уже вползало в бойницу.

— О, нет, нет, — закричал он, испугавшись, что не успеет ухватить за хвост счастье. — Ты куда это собрался, приятель?

Джек бросил автомат и вцепился в крокодила.

Если этот пожиратель человеческих рук и драгоценностей вырвется, будет хреново. Черта с два найдешь его потом!

Зубастая пасть распахнулась... В чем дело? Я устал... Мне пора домой... Я уже сыт... Оставьте меня в покое...

Крокодил пытался стряхнуть руки человека со своего хвоста — так непочтительно с ним еще никто не обращался!

Он зарычал и забил задними лапами по камню, издавая отвратительные звуки, от которых по коже поползли мурашки.

Джек, упираясь ногами в камни, изо всех сил тащил его из бойницы, дюйм за дюймом.

— Ну иди сюда, иди, мой хороший, — еще дюйм. — Да что же ты, скотина, так упираешься?..

* * *

Наконец-то мы выбрались наверх.

— Скорей, Элейн, скорей, — я задыхалась.

Она гирей висела на моей руке. Господи, да что же это такое!

Элейн перестала соображать, что происходит, уже давно. Все было как в тумане. Последнее, что она ясно запомнила, это окровавленная рука сестры над разинутой пастью крокодила. Потом какая-то стрельба, и вот Джоан куда-то тащит ее вверх по ступеням, а у нее только одно желание — упасть и забыться.

Все, что происходило с ней в последние дни, казалось кошмарным сном, который длился бесконечно долго. Но она понимала, что это не может продолжаться вечно. Сейчас она проснется, позвонит Джоан, расскажет все, и они вместе посмеются над ночными страхами.

Выстрелы смолкли... Должно быть, эти скоты перестреляли друг друга. Сейчас сюда поднимется Джек, возьмет меня за руку, и мы уйдем из этого мрачного места, захватив, конечно, Элейн. Где он сейчас? Почему не идет так долго?

Я понеслась к бойнице, чтобы посмотреть вниз и убедиться, что мой любимый цел и невредим.... Из-за поворота, покачиваясь на нетвердых ногах, сжимая в черной перчатке какую-то грязную деревяшку с торчащим из нее гвоздем, прижимая к груди окровавленную культю, на нас надвигался маньяк со стеклянными глазами. В углу его рта зловеще тлела сигара.

О, господи, помоги мне справиться с этим чудовищем... Пресвятая дева Мария, защити нас, потому что больше помочь, кажется, некому...

Наконец Золо нашел их. Две стервы неслись прямо на него, не зная, КУДА они бегут. Чудесно. Великолепно. Прекрасно.

Пока он искал этих сук, полковник перебрал тысячу вариантов мести. Гнев пропал. Теперь он испытывал чувство острого наслаждения от мысли, как эта «великая писательница» будет ползать на брюхе, подыхая от страха. Но напрасно она рассчитывает унести отсюда ноги. Может, он и пощадил бы ее. Раньше... Но теперь...

Я загородила Элейн, чтобы эта тварь не смогла прикоснуться к моей беззащитной сестре.

Мы застыли, глядя друг другу в глаза.

Он смотрел на меня, как удав, в надежде, что я прыгну прямо в его поганую пасть. Потом Золо оскалился и, пыхнув сигаретой, спросил:

— Как ты хочешь умереть, Джоан Уайлдер? Медленно, как улитка, или быстро, как падающая звезда?

О, дьявол! Так мои романы стали пособием для начинающих убийц! Впрочем, эта тварь не из начинающих. Человек, который может поднять руку на беззащитную женщину, уже не человек.

Я сжала кулаки... Правая ладонь почувствовала что-то твердое. Нож! — вспомнила я.

Яркая вспышка выхватила из глубин памяти... Охотничий домик... Искаженное ненавистью лицо Грогена... «Ну как, Ангелочек? Ты умрешь быстро, как от укуса змеи, или медленно, как умирает луч заката в январе?..»

Я нажала на кнопку. Острое жало мгновенно вылетело из рукоятки.

«Смелей, — сказала Анжелина, — этот подлец не имеет права на жизнь. Ты обязана уничтожить его, как бешеного пса, иначе он убьет тебя и Элейн. Ну же!»

Моя рука дернулась.

Вжжссссс, — просвистел клинок и... вонзился прямо в доску, которой негодяй прикрыл горло и грудь.

Золо очень внимательно следил за каждым движением этой девки.

— Как ты хочешь умереть, Джоан Уайлдер? Медленно, как умирает улитка, или быстро, как падающая звезда, — он усмехнулся.

Красиво пишет, нет... писала, дрянь! Жаль, больше не будет новых романов. Но эта сука сама искала приключений на свою задницу. И будь я проклят, если она не заплатит своей дерьмовой жизнью за «Эль-Корозон» и потерянную руку!

Он вдохнул еще глоток сладкого дыма и сделал шаг, подняв доску, примериваясь, куда лучше ударить.

И тут раздался знакомый щелчок.

Вжжссссс — просвистел нож... Ха! Джо-ан Уайлдер!

Лезвие глубоко вошло в серую дощечку, которую он так предусмотрительно захватил с собой.

А вот теперь, писательница гребаная, мы и поговорим!

Элейн смотрела на все сквозь туман ужаса. Ее Джоан, ее девочка, которая боялась выйти на улицу, вдруг дернула рукой, и огромный нож оказался в доске перед грудью бандита, Волосы у нее зашевелились, глаза поползли к переносице... она поняла, что через минуту они с Джоан умрут. Ноги согнулись...

— Оооооо, — вырвался из горла стон, и она, наконец, позволила себе потерять сознание.

Элейн свалилась, как куль, прямо на плиты.

Я сделала шаг назад, боясь зацепиться за нее и грохнуться рядом. О, только не это! Тогда точно конец!

Убийца сунул доску под мышку, и здоровой рукой с силой вырвал нож.

Он держал его в вытянутой руке и надвигался на меня, как лавина. Я отпрыгнула в сторону... Если бы не Элейн, которая лежала без чувств, можно было убежать от этого ненормального, но оставить сестру без помощи... Я бы не сделала этого никогда в жизни.

Теперь мы двигались с ним по кругу. Так взрослые играют с детьми, ходят друг против друга, широко расставив руки. Хоть бы Элейн встала! Но она лежала, и ей было лучше, чем мне. Она не видела этой ужасной рожи! Он так и не бросил сигары, словно не принимал меня всерьез.

Спина наткнулась на холодный камень. Все. Теперь я была в ловушке. Господи! Может спрыгнуть? На какой высоте мы находимся? Перебирая руками по шершавой поверхности камня, я двинулась влево, глядя в лицо мерзавца, чтобы не упустить ни единого его шага. Там должна быть бойница...

Он бросился ко мне неожиданно, и я, отпрыгнув, рванулась в сторону. Но он настиг меня...

— Джек! Джек! — прошептала я и приготовилась к смерти.

Джек почти выволок зубастую тварь из бойницы.

Крупные капли пота блестели на лбу, струились вниз, попадали в глаза... Он то и дело встряхивал головой, пытаясь отбрызнуть их к чертовой матери. Пот стекал по спине, приклеивал к ней рубаху. Жилы были натянуты, как канаты и, казалось, вот-вот разорвутся. В висках стучали молоточки, сообщая, что силы человеческие не беспредельны. Тук-тук, мы сейчас вырвемся наружу. Тук-тук.

Да что же ты так упираешься, скотина. Давай... Еще немного... Ну...

«Джек! ДжеееееекП!» — донесся до него дикий крик Джоан.

Джек узнал бы этот голос из тысячи! Он разносился по всей крепости, отчаянный вопль женщины, над которой нависла смертельная опасность.

Джек резко повернул голову и увидел...

В футах пятнадцати над ним, в проеме бойницы, двигались две тени. Одна из них точно принадлежала Джоан, а другая... Наверное, ее сестре... Кто же еще там может быть! Красные блики плясали на лицах. Они то исчезали, то вновь появлялись в просветах башенной короны.

Вот мелькнула Джоан, а следом... Ма-ать твою! Да это же тот ублюдок! Ну погоди, тварь! Сейчас я... Господи, а «Эль-Корозон»? Если этот полосатый вырвется, где я буду потом его искать? А Джоан? У-у-у-у-у! — он замотал головой, лихорадочно ища выход.

— ДЖЕК! Джек!

Джек отпустил одну руку (другая все сильнее сжимала хвост зубастика) и потянулся за автоматом, который валялся в двух шагах от него. Упираясь спиной в землю, он пытался схватить оружие. Только бы достать его, а там однорукому не уйти от пули, как тогда у автобуса, когда он, как последний придурок, пожалел мерзавца!..

Пальцы почти коснулись деревянного ложа... Теперь он лежал, как распятье на каменной дороге.

Крокодил, почувствовав, что хватка ослабла, решил еще раз попытать счастья. Он покрепче вдавил лапы в камни и забил хвостом из стороны в сторону, стараясь сбросить человека.

— Ну подожди, подожди немного, гад! — просил Джек, как будто собираясь сделать ему праздничный подарок.

Но полосатый не хотел ждать! Он хотел, как можно скорей, убраться отсюда, пока не поздно, и протискивал тело все дальше и дальше, волоча за собой ненужный груз.

— Джееееееек! Джееееееек!!!

Джек с отчаянием увидел, что до автомата уже не дотянуться. Однорукий, размахивая ножом, который он держал над головой, промелькнул и снова скрылся.

Господи-и-и-и! Что же там происходит сейчас?

— Джек! Джек! Джееееек!

А будь ты проклят! Он отпустил хвост и схватил автомат. Выбор сделан.

Почувствовав свободу, полосатый бандит зашлепал лапами и медленно исчез в проеме, унося в себе надежду на независимость, мечту о яхте и сладкие грезы о миллионах. Джек понимал, что он не успеет добежать туда. Поэтому, опустившись на колено и взяв на мушку амбразуру, ждал, когда там промелькнет Золо.

И тот появился. Он застыл с поднятой рукой, как бы приглашая Джека: «Ну, что же ты? Стреляй! Вот он я!»

Это была великолепная мишень. Четкая. Почти неподвижная.

Ах ты ублюдок! Джек с наслаждением спустил курок...

Клик... раздался сухой щелчок. Еще и еще раз. Клик... клик... Патроны кончились.

А черный силуэт, как бы издеваясь над ним, все еще продолжал торчать в бойнице.

— А-ааааааааааа, — заорал Джек, отшвырнул автомат, как ненужную игрушку, и бросился на стену.

Только в минуту полного отчаяния взрослый, разумный мужчина может пытаться вскарабкаться по почти отвесной стене!

Он цеплялся за трещины, которые образовало время, за щели, оставшиеся в стыках каменных глыб, за любую неровность и шероховатость, и, наконец, за воздух. За ее крик, который разрывал его сердце, за ненависть к зверю в форме офицера военной полиции.

Он полз и полз, хватаясь пальцами, ногтями, зубами... Вгрызаясь, влипая в камень.

Вот уже половина пути пройдена. Еще фут. Еще... Нога сорвалась и... он поехал вниз.

— Джеееееееек! — она звала его.

Он зацепился, сам не зная за что, и снова пополз, дюйм за дюймом.

— Джоан, я иду, Джоан, — повторял он пересохшими губами, — я сейчас, Джоан.

Золо занес руку над моей головой, выбирая место, куда лучше ударить. Красным обрубком он прижал меня к стене. Все, мелькнуло у меня в голове, прощай, Джек. Какое счастье, что я встретила тебя. Хотя бы перед смертью...

«Я увезу тебя на яхте, и мы совершим кругосветное путешествие».

О, господи!

Да какого черта! Я хочу жить! Жить! Разве я жила раньше? Она слишком поздно пришла ко мне, чтобы подарить ее этому ублюдку! Мою жизнь... Она нужна Джеку! Джеку! Джеку!

Я ткнула в красную культю, и этот мерзавец, эта скотина, этот вампир... (Прекрасное определение, нужно запомнить) заорал, как сто тысяч паровозных гудков, корчась от боли. Я отбежала от него на приличное расстояние.

Джееееееек! — это имя давало мне силы, и я повторяла его все чаще и чаще, как заклинание. Правда, для заклинания я произносила его чересчур громко.

— Аааааааааа!!! — взвыл Золо от боли, и глаза его выкатились из орбит.

Ах ты дрянь! Дерьмо траханое! Я не просто убью тебя. Я вытащу из брюха твои сучьи потроха и скормлю крокодилам или заткну в твою поганую... глотку... и ты... будешь жевать их сама.

Он с ревом носился за Джоан, не видя ничего, кроме девушки. Все остальное перестало существовать. Все. Не было прошлого, настоящего, будущего. Только светлое пятно, которое пыталось ускользнуть от возмездия.

Я зацепилась за какую-то решетку и упала. Он рухнул на меня сверху, и мы покатились, сцепившись в объятиях ненависти.

Как мы боролись! Этот зверь был, конечно, сильнее, но на его стороне была только ненависть, на моей — ненависть и любовь.

Навалившись на меня своим мерзким телом, прижав пахнущей кровью культей, этот ВАМПИР пытался нанести смертельный удар стилетом, который совсем недавно был у меня. Я отталкивала его руку и пыталась дотянуться до деревяшки, валявшейся почти рядом.

Мать-Земля, взмолилась я, надеясь получить у нее силы, как Антей^[20].

РА-А-А! — взревела «мать-земля».

Огромные зубастые твари всей Колумбии собрались сюда, привлеченные запахом культи негодяя, под решетку, на которой мы лежали. Я вздрогнула, представив себе, что будет, если она нас не выдержит, и чуть не упустила его.

Но нет, я не имею права погибнуть. Я еще нужна людям, в отличие от этого негодяя!

Он все ниже и ниже пригибал мою руку, попыхивая своей скотской сигаретой.

Вот она-то точно придавала ему силы.

Я не знаю, как это случилось. Наверное, не было другого выхода.

Когда я почувствовала, что совсем теряю силы, меня захлестнула волна такой ненависти, какой я не испытывала никогда и ни к кому.

Надо мной размытое пятно, сверкающее безумными глазами и красным огоньком сигары. Отжимая нож от своего горла, я вырвала сигару из его клыков и ткнула тлеющим огоньком в ненавистную рожу.

Раздалось жуткое шипение и резко запахло горелым мясом. Он отпрянул, зарычал и схватился за глаз, а я, наконец-то, дотянулась до доски и... Изо всех сил треснула его по окровавленному обрубку.

Господи! Его рычание напомнило рев водопада. Он ревел, как стадо американских буйволов, африканских слонов и колумбийских крокодилов, вместе взятых. Правда, как ревут буйволы и слоны, я сама не знала, но, говорят, о-о-о-чень страшно.

Бандит откатился от меня сразу футов на шесть.

Я вскочила на ноги. Он тоже. Но оступился и упал на «летучую мышь», которая освещала верхнюю площадку. Фонарь разбился. Огонь пополз по камням, а когда бандит, шатаясь, поднялся, он казался живым факелом.

И снова пошел на меня, изрыгая проклятия. Только теперь Золо ревел, как два водопада.

Сейчас, от боли и дикой ненависти, он ничего не видел, кроме ее головы. Золо шел, широко ступая, вытянув руки вперед, ведомый одним желанием — вцепиться зубами в глотку этой... он даже не нашел подходящего слова, как назвать ее... И сейчас он был по-настоящему страшен. Джоан попятилась. Она стояла у края решетки, под которой, задрав морды кверху, лежали крокодилы. Золо бросился на девушку всей тяжестью своей ненависти, и тело его весило сейчас десятки тонн.

Джоан успела отскочить.

...Он не смог удержаться. Это было просто невозможно. Золо знал, что их ожидает, но ему было плевать на себя. Он даже к этому был готов. Лишь бы убить ее.

Он прыгнул на меня. Не знаю, КАК я успела отскочить. Наверное, мне показалось в эту минуту, что меня позвал Джек. Нет, я совершенно точно услышала его голос: «Джоан», — и бросилась к нему.

За моей спиной раздался страшный треск. Я оглянулась... Над решеткой мелькнул только окровавленный шарф...

Конец, достойный прожитой жизни...

Джоан, согнувшись, стояла у ямы, не в силах отойти. Оттуда доносилось громкое чавканье, и ей казалось, что если она попытается сделать хоть шаг, то этим тварям пищи прибавится ровно на вес ее тела.

Голова кружилась, ноги онемели, она едва держалась...

— Джоан! — тихо позвал ее ОН.

Она оглянулась.

ОН стоял уже здесь, на площадке, едва перебравшись через широкую кладку стены.

— Джек! — у нее не осталось сил на выражение радости. Она просто пошла к нему на негнущихся, широко расставленных ногах, не в состоянии думать об элегантности походки.

Он сжал ее в объятиях, и Джоан, ткнувшись ему в плечо, зарыдала громко, даже не пытаясь сдерживать слезы, — все равно это было бесполезно.

Он нежно гладил ее плечи, волосы дрожащей рукой и тихо приговаривал:

— Ну-ну, все в порядке. Все в порядке.

* * *

Ральф бегал по набережной, несчастный, покинутый, обманутый. Шхуна уходила все дальше.

— Айро! Айро! Вернись! — кричал он, размахивая рукой и понимая, что тот не вернется. — Ты же мой брат, Айро! Ты разве забыл? Твоя мать, моя мать...

У-у, мать твою, урод проклятый! Первая половина гребаная!

Вдруг глаза его расширились. Ральфу показалось, что на него дохнул ледяной ветер: прямо сюда, к их крепости, мчался полицейский катер!

Кипящий гнев его сменился холодной яростью.

— Туда! Туда! — заорал он во всю глотку, тыча уцелевшей рукой в сторону ощерившейся пушками шхуны.

Катер, не меняя направления, приближался.

— Он же уходит! Вот он! — Ральф отбежал на несколько футов влево, куда удалялся брат и его «ребята». — Вон он!!!

Господи, ну какой же я кретин! Разве они будут гнаться за Айро? Этим говнюкам проще взять бедного Ральфа й получить награду, чем лезть под пушки.

Все еще продолжая материться, он опустился на камень, проклиная и Айро, и полицию, и вообще всех и вся.

А напротив, на том берегу, откуда отчалил катер, продолжала веселиться толпа, даже не догадываясь о проклятиях, которые сыпались на их головы.

Праздник...

* * *

Элейн приоткрыла глаза.

Размытое пятно наконец сфокусировалось, и она увидела голубые глаза Джоан, которая низко склонилась над ней, бережно приподняв за плечи. Рядом с ней был человек, бывший владелец «Эль-Корозона», так небрежно швырнувший драгоценный камень черноглазому злодею.

Он что-то быстро говорил сестре, но Элейн еще не в состоянии была понять, что именно.

Кажется, нас осталось только трое, уцелевших в этой кровавой бойне.

Над крепостью повисла тишина, особенно оглушительная после недавнего грохота.

Ее не нарушали ни выстрелы, ни топот сапог, ни брань, ни крики. И даже прожорливые твари захлопнули, наконец, свои пасти.

И вдруг это торжественное молчание разорвал резкий вой сирены полицейского катера. Он приближался, нарастал, заполняя темные ниши и мрачные переходы крепости, обагренные кровью уничтоживших друг друга людей.

Элейн, кажется, пришла в чувство. Ресницы ее задрожали, и она медленно приоткрыла глаза.

— Джоан, — окликнул меня Джек. Я совсем забыла о нем!

— Да? — я повернула голову, все еще поддерживая Элейн, — она была совсем слаба от всех потрясений, обрушившихся на это хрупкое создание.

Джек смотрел на меня тревожными глазами, которые мне очень хотелось поцеловать, и втолковывал, как маленькому ребенку:

— Слушай меня внимательно. Сейчас вы отправитесь в свое консульство и все им расскажете.

«Вы»? А он что, не с нами? Снова разлука? А как же Я?

— А ты куда?

Он очень спешил дать ей «инструкции» — полицейский катер был уже совсем близко.

— И главное... Не упоминайте моей фамилии. Ни за что... — и, увидев удивление в глазах женщин, объяснил, — У меня старые счеты с местной полицией.

Господи! Я выгляжу, наверное, как растрепа!

Элейн трясущейся рукой поправила прическу, продолжая лежать на руках Джоан.

Джек понял, что сестра очнулась.

— Элейн, было очень приятно, — он кивнул головой и бросился к амбразуре.

Отвесная стена с этой стороны вырастала прямо из воды, как будто ее основание возводили жители моря. Он приблизительно оценил расстояние, с которого придется прыгнуть.

Футов двадцать, не меньше. Нормально. Только бы не напороться на камень.

А на той стороне сверкала Картахена, купаясь в огнях праздничного наряда.

Но для него туда пока путь закрыт.

Он бросился к стене, и я поняла, что теряю его.

— Ты уходишь? — отчаянный крик вырвался из моей груди. Я вскочила, и Элейн вновь упала на камни.

Но с ней я буду разбираться потом! А сейчас...

— Ты бросаешь меня? — я рванулась к нему, остро чувствуя, что, если Джек не остановится, я буду лежать рядом с сестрой и, может быть, уже не встану.

Сердце наполнила черная тоска. Она разрасталась, вытесняя все остальные чувства. В глазах потемнело...

— Ты бросаешь меня? — ее отчаянный крик ударил в спину, как выстрел. Во всяком случае, причиняя такую же боль.

Джек замер. Как ей могло прийти это в голову? И что значит «бросаешь»? Можно бросить то, что принадлежит тебе. А она ему не принадлежала. Это он принадлежит ей.

Он медленно повернулся и покачал головой.

Он повернулся и покачал головой. Глаза его светились такой любовью, что я немедленно вышвырнула из сердца черную косматую ведьму и наполнила его светлой радостью.

Джек подошел ко мне, нежно взял мое лицо в свои шершавые ладони, и губы наши встретились.

Мы стояли так вечность. И я поняла, что мы никогда не расстанемся. А эта разлука... Она временная... И если Джек уходит, значит так нужно. Но он вернется. Со мной оставался его «Эль-Корозон», который любимый подарил мне в тот вечер. НАШ вечер.

Сирена ревела уже совсем рядом.

Джек оторвал от себя Джоан и, все еще сжимая ее лицо в ладонях, заглянул в глаза.

— С тобой все будет в порядке, Джоан Уайлдер, — четко сказал он и бросился к стене.

Джек вскочил на камень бойницы, оглянулся и, широко улыбаясь, крикнул:

— Да! С тобой всегда все в порядке! — оттолкнулся и бросился в море.

— С тобой всегда все в порядке! — крикнул он мою любимую фразу из романов и бросился в воду.

— Джек Коултон! — я подбежала к бойнице...

Внизу раздался всплеск, как будто огромная рыба шлепнула хвостом по воде, и снова наступила тишина, если не считать вой сирены у причала и крики полицейских, рассыпавшихся по всей крепости.

— О, черт! — я сжала в ладони маленькое золотое сердце, которое осталось со мной.

* * *

Сеньор Антонио был вне себя. Дежурство его давно закончилось. Уже дважды звонила Карина, сообщая, что гости собрались и ждут только его, и, если он не соизволит пожаловать в течение получаса, они съедят его любимый «тамаль» сами, потому что «нельзя же кормить их одними разговорами о тяжелой работе ее дорогого муженька!»

Вот стерва...

А из крепости никаких известий! Да что они там сражаются что ли? Война у них? Затеяли подонки игры в праздник, мать их.

Он ходил из угла в угол, как разъяренный тигр.

И тут загудела рация.

— Слушаю! — рявкнул сеньор Антонио. — Да. Я. Да-да, сеньор комиссар.

И какого черта спрашивают! Как будто здесь может находиться кто-то другой!

— Сеньор комиссар. Докладывает офицер полиции Родриго Полонис.

— Ну что там? — комиссар присел на краешек стола.

— Сеньор комиссар, на острове почти никого нет. Мы взяли только помешанного толстяка с разбитой в лепешку физиономией и всего искалеченного, как будто на нем плясало стадо бешеных буйволов. Это Ральф Смит. Американец. Он все время твердит о какой-то первой половине... Я ничего не понимаю.

— Доставьте его сюда. Да поживее. Разберемся. И это все?

— Нет. На верхней площадке были две сеньоры. Одна без сознания, некая Элейн Халмет, а другая...

— Что, тоже из Штатов?

— Да, сеньор комиссар. А другая... вы сидите, сеньор комиссар? Это хорошо... Другая — та самая Джоан Уайлдер.

— Кто? — сеньор Антонио встал.

— Джоан Уайлдер. Писательница... Ну, которая пишет об Анжелине... Вы меня слышите, сеньор комиссар?

О, черт! Этого еще не хватало! Теперь неприятностей не оберешься.

— А какого хрена она там делает, эта Джоан Уайлдер?

— Говорит, что были захвачены бандитами в качестве заложниц. И требует отправить их в консульство.

— Так отправляйте скорее, черт вас возьми!

— Уже отправил, сеньор комиссар. На лодке. И дал взвод охраны. Сеньор Антонио опустил на минутку трубку, достал клетчатый платок и вытер пот, бисером выступивший на лбу.

— Хорошо, — ему стало немного легче. — И это все?

— Все, сеньор комиссар.

— А кто стрелял? Кто открыл пальбу? Что, эти две сеньоры, когда были в обмороке, или твой полоумный? — заорал он, уже не сдерживая гнева.

— Простите, но вы меня не поняли, сеньор комиссар. Я сказал, что нет живых. Крепость завалена трупами. Это люди из банды «Эстета», другие — в форме полиции. Но ни у кого не нашли ни одного документа. Думаю, сеньор комиссар, что это не наши. Во всяком случае, мои парни их не знают. Они перестреляли друг друга. Наверное, опять что-нибудь не поделили, уроды.

— Ну, а теперь все?

— Да, сеньор комиссар. Только еще одно. Вся крепость кишит крокодилами. Полный ров! И наверху, в специальном террариуме, тоже. Я как глянул в яму с проломанной решеткой, так чуть не грохнулся туда. Хорошо, что никто из парней не оступился. И хоронить было бы нечего. Одна тварь даже валялась на средней площадке. Как он туда забрался, ума не приложу. А...

— Ну хватит болтать! Американца ко мне, остальным все хорошенько осмотреть, и За работу. Да, не забудьте отдать распоряжение, чтобы трупы убрали... А вы тоже ко мне. Напишите отчет и доложите о деталях. Все.

Сеньор Антонио бросил трубку... Испортили праздник, сволочи. И убивают, убивают друг друга. Все им мало... Господи, теперь дома будет опять скандал, подумал он с тоской и подсел к столу. Выдвинул верхний ящик и достал книгу, которую ему сунула Карина. Как будто у него было время читать! На глянцевой обложке красовалась белокурая девица с «винчестером» в руках. «Приключения Анжелины», — прочитал он заглавие, перевернул книгу и задумался.

Гладко причесанная женщина с ямочками на щеках и скромной улыбкой пристально смотрела на него, как будто выражала сочувствие.

«Джоан Уайлдер, — гласила надпись под портретом. — Лучший романист года». Хм. Так вот она какая, любимая писательница Карины. Нет, такая приличная женщина не может быть авантюристкой!

В авантюристах сеньор Антонио знал толк.

* * *

Джоан застыла у амбразуры, сжимая в ладони маленькое сердце, которое подарил ей Джек в ТОТ вечер.

Слева громоздилась крепостная стена, а прямо перед ней сверкала огнями Картахена.

Элейн все еще лежала без сознания.

И вдруг Джоан услышала, как Элейн плачет. Громко. Почти навзрыд.

Огни перестали сверкать, крепость исчезла, она повернулась к Элейн...

За огромным письменным столом, с распухшим от слез носом, мокрыми глазами, сидела ее издатель Глория и громко сморкалась в необъятный мужской платок. Она смотрела на Джоан с восторгом и любопытством, как будто видела впервые.

Глория захлопнула рукопись и с любопытством уставилась на Джоан. Эта женщина была ей незнакома. Просветленное лицо с умело наложенной косметикой, делавшей ее глаза огромными голубыми озерами; тонко очерченный рот, с нежной улыбкой на розовых губах; золотая грива откинутых назад волос, тяжелой волной лежавшая на плечах и спине.

Она была точно такой, как в последнем ее романе — девушка, которую полюбил Джек. Модное бежевое платье подчеркивало стройность фигуры и закрывало стройные ноги ровно настолько, чтобы можно было любоваться их красотой, но не оставляло пищи для фантазии ценителей. А как она держалась! Королева!

Куда подевалась та робкая мышка, как называла себя сама Джоан! В каких джунглях Колумбии осталась ее серая шкурка? Сейчас здесь сидела львица, уверенная в себе, прекрасная.

Господи, промелькнуло в голове Глории, да она же красавица!

— Ну знаешь! — воскликнула она, сама не понимая, к чему относится ее восторженное восклицание — то ли к переменам во внешности Джоан, то ли к ее новому роману. Скорее всего, и к тому, и к другому.

Джоан, улыбаясь, смотрела на подругу, все еще пребывая там, в ИХ с Джеком Колумбии, на ИХ лугу, в ИХ пещере, в ИХ комнате.

— Это намного лучше, чем ты писала раньше. И как ты сумела так быстро написать все это. — Глория подняла толстую кипу листов, отметив про себя — «фунтов пять, не меньше». — Вот чего не могу понять!

— Тебе понравилось? — Джоан подошла к столу и присела на угол.

Когда это она усаживалась на стол издателя?

— Понравилось? — переспросила Глория, закончив сморкаться. — Да ты посмотри на меня!

Вид у нее, действительно, был неважный. Я вся рыдаю!

От волнения Глория, так строго следившая за точным построением фраз, допустила неточность, и это было высшей похвалой для Джоан.

— Мне очень понравился конец. Ну там, где он прыгает с этой стены, тонет в море, а потом встречает ее в аэропорту. Это такая находка! И дальше они вместе отправляются в кругосветное путешествие. Джоан, это гениально!

— Ну, — Джоан улыбнулась своим воспоминаниям. — У меня был очень хороший источник вдохновения.

Глория встала.

— Джонни, теперь ты самый последний безнадежный романтик этого мира, — торжественно сказала она.

— Ты ошибаешься, Глория. Не безнадежный. Наоборот. Полный НАДЕЖД.

— Я люблю тебя, Джоан... Ты должна мне верить... Я приеду за тобой и увезу... Я люблю тебя, Джоан... Ты должна мне верить всегда... Я люблю тебя, Джоан.

— Спасибо, Джек. Я тебя тоже очень люблю.

— Вот и поговорили.

Джоан грустно улыбнулась и вышла на улицу.

* * *

Как странно... неужели она раньше не любила выходить из дома, предпочитая каменный мешок этому водовороту человеческих лиц?

Солнце висело высоко, правда, здесь его не было видно из-за домов. Но оно было... И Джоан знала, что оранжевый огромный апельсин висит в безоблачном синем небе. «Совсем как у нас в Колумбии», — подумала она и рассмеялась. У нас... в Колумбии...

Толпа уличных торговцев окружила красивую женщину, которая шла по самому центру тротуара с охапкой ярко-желтых цветов в руках.

— Нет, нет, нет. Благодарю. Нет.

И никто не обижался. Они расступались перед ней, обезоруженные ее красотой и приветливой открытой улыбкой.

Говорят, что желтый цвет цвет разлуки. Это неправда. Желтый цвет — цвет солнца, цвет надежды, цвет его волос.

Где ты, Джек Т. Коултон? Ау-у? По каким морям и океанам носит тебя судьба? Или снова проблемы с полицией?

Отзовись, Джек Т. Коултон.

Высокие каблуки итальянских туфель, точно таких, из которых он когда-то сделал удобные тапочки, четко выстукивали по асфальту: Джек — Т — Коул — тон, Джек — Т — Коул — тон...

Господи, это наваждение какое-то...

Господи, это наваждение какое-то!

Прямо передо мной, на перекрестке, почти в центре Нью-Йорка, на Пятой авеню, выросла яхта. Его яхта! Я не могла ошибиться! Джек столько рассказывал мне о ней. Я знала ее в лицо, как человека. Два белых паруса, как огромные крылья неведомой птицы, хлопали по ветру. Белоснежный корпус отражал косые лучи и, казалось, светился. Маленькие окна иллюминаторов смотрели на меня ЕГО глазами!

Другой бы человек, конечно, воскликнул: «Не может быть!» Но только не я. Я знала точно, что это его яхта. ЕГО МЕЧТА, приехавшая за мной даже и в центр Нью-Йорка.

А почему бы и нет?

— Эй! — крикнула я, подняв голову.

И вот из рубки вышел ОН. Джек Т. Коултон. Ну, не совсем тот Джек, но этот был еще лучше.

В брезентовой матросской робе, свитере, какой-то возмужавший, уверенный, независимый.

И только глаза его совсем не изменились. Синими огоньками звали они в дорогу, как на станции, где проходят поезда.

Он ничего не сказал. Молча подошел к борту и толкнул ногой веревочный трап.

Эй! — услышал Джек и вышел из рубки.

Внизу на тротуаре стояла ОНА с охапкой желтых цветов, и лицо ее светилось, как тогда, на лугу. ОНА была так прекрасна, что у Джека перехватило дыхание. Джоан казалась главным цветком в букете, который держала в руках.

Другой бы подумал, что у него начался бред, но не он.

Джек точно знал, что разыщет ее, хоть на краю вселенной. И вот она стоит здесь и кричит ему «Эй!», а он даже не может ответить, боясь открыть рот.

Джоан Уайлдер. Как же ты прекрасна. Но я же говорил, что у тебя все будет в порядке.

Он подошел к борту и столкнул на землю трап, чтобы королева могла подняться.

Ух ты! Вот это да! Что-то до боли знакомое было в ботинке, которым он удерживал трап. Что-то родное, полосатое.

— Мне нравятся твои сапоги, — сказала я вместо приветствия, глядя ему в глаза.

Джек втащил меня на палубу и обнял, глядя в лицо, как будто давно не видел. Я, лично, видела его каждую минуту перед собой, с тех пор как мы расстались.

— Да, это бедный зубастый. У него случилось несварение желудка. Он умер в моих объятиях, — Джек не отводил глаз, словно искал в моем лице ответ на свой вопрос.

— Я его понимаю. Я больше нигде не хотела бы умереть.

Он облегченно вздохнул. И тихо сказал, будто никогда в жизни не говорил таких слов:

— Я все время думал только о тебе. Даже прочел все твои книги.

Конечно, это был великий подвиг, и я не могла оставить его без вознаграждения.

— И значит, ты знаешь, чем они кончаются?

— Да.

«ЕГО ГУБЫ НАШЛИ МОИ ГУБЫ, И Я ПОНЯЛА, ЧТО МЫ НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ РАССТАНЕМСЯ!»

Прохожие с удивлением смотрели на новое чудо.

По Нью-Йорку, на длинной платформе, проплывала яхта, на палубе которой, обнявшись, застыли парень и девушка. Они были прекрасны, как боги. Белый корабль уносил их все дальше и дальше от будней, от злобы, от ненависти.

Они уходили в безбрежный океан неизведанного.

На белой корме четко выделялась надпись:

«АНЖЕЛИНА В КОЛУМБИИ».

Джоан Уайлдер ЖЕМЧУЖИНА НИЛА

Посвящается самым дорогим для меня людям: Рене, Райану, Нэнси, Эду, Бобу, маме и отцу.

Глава первая

1815 год

Небо в этот ранний утренний час было расцвечено бледно-лиловыми, розовыми и голубыми полосами. Мягкий бриз шелестел в пышных кронах величественных пальм, выстроившихся в ряд вдоль пустынного берега. Морской прилив смыл все следы, оставленные животными и людьми на белом, как сахар, песке. Огромные белобрюхие чайки падали вниз, устремляясь в спокойно катящиеся волны. Выхватив из воды бьющуюся рыбу, они несли добычу в укромное место в скалах, где, примостившись на нагретых солнцем камнях, начинали свой пир. Они не обращали никакого внимания на двухмачтовую шхуну, стоявшую на якоре в нескольких сотнях ярдов от берега.

Это было красивое судно, сделанное из высокосортного тика, отлично выскобленное, выдраенное и в прекрасном состоянии. Один из матросов убирал фок, а двое других привязывали грот и кливер. Шхуна сильно осела, как будто имела на борту очень тяжелый груз.

В капитанской каюте Джоанна зачесала назад золотистые локоны, обрамлявшие лицо, и украсила волосы, приколов над ухом белую орхидею. На ней не было никаких драгоценностей — в такой обстановке они ни к чему, даже сегодня, в день ее свадьбы. Она надела белое платье из испанских кружев и принялась застегивать его.

Как бы ей хотелось, чтобы Матуй, ее служанка, была сейчас рядом. Джоанна знала, что гости уже ждут ее, а пока она справится со всеми этими пуговицами, пройдет вечность. Воздух в каюте нагревался все сильнее по мере того, как поднималось солнце. Вдруг Джоанне показалось, что стены сомкнулись вокруг нее; перехватило дыхание, она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Лоб покрылся капельками пота, руки дрожали. Она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Быстро открыв иллюминатор, молодая женщина вдохнула воздух полной грудью.

Всякий раз, когда она думала о доме, о прошлой жизни, ее охватывало тревожное состояние. Сегодня был самый счастливый день в ее жизни, а в глазах стояли слезы, готовые пролиться в любой момент.

Джоанна повернулась и посмотрела в большое зеркало. «Платье выглядит очаровательно», — подумала она, расправив плечи. Ей нравились декольтированные платья, особенно теперь, в восемнадцать лет, когда было что показать. Она надела на шею густую гирлянду из красочных тропических цветов и улыбнулась, решив, что они прекраснее, чем все сапфиры, рубины и аквамарины, вместе взятые. Сунув ноги в белые сафьяновые туфельки, она закружилась перед зеркалом.

Джоанна взяла миниатюрную Библию, украшенную орхидеями; больше всего ей хотелось, чтобы отец был сейчас жив и шел рядом с ней. В тот момент,когда она взялась за дверную ручку, сильное волнение вновь охватило ее.

На сей раз она заставила себя успокоиться, отругав за слабость, которой не сумела противостоять. Несколько недель она горевала, оплакивая смерть отца и брата Жана, но теперь следовало взять себя в руки — любые страдания должны когда-нибудь кончиться. Умом она понимала это, но ничего не могла с собой поделать.

Больше ей не суждено увидеть их дом из белого камня в Порт-Ройяле. Канули в вечность пышный сад, прекрасные картины, синие шелковые шторы и привезенная из Франции мебель с позолотой. Матуй убежала, если вообще осталась жива, и никто из прислуги не появлялся в течение многих месяцев. Больше она никогда не сможет навещать могилу матери в крошечной часовне, построенной отцом. Мир, где она беззаботно жила, чувствуя себя защищенной от всех невзгод, и где ее все любили, ушел в небытие.

Джоанна уговаривала себя, что теперь она взрослая женщина, а через несколько минут станет замужней дамой. Но в глубине души она чувствовала себя беспомощным ребенком. Возможно, замужество поможет ей стать более зрелой; может быть, в этом и заключен смысл брака — ведь супруги должны поддерживать друг друга. Она надеялась, что ее переживаниям придет конец и все обернется к лучшему.

Выпрямившись, Джоанна открыла дверь. Она шагнула навстречу хлынувшим потокам солнечного света и посмотрела вверх, на палубу. К ней протянулась бронзовая от загара рука, облаченная в белый шуршащий шелк рубашки. Это была рука Жака — человека, которого она любила.

Жак был так красив, что она не переставала поражаться этому каждый раз, когда видела его. Как же глупо с ее стороны столько времени предаваться унынию!

Жак любил ее — она судила об этом по блеску его проницательных голубых глаз. Он взял ее за руку и улыбнулся. Вместе они прошли мимо своих немногочисленных друзей и членов команды и остановились перед священником французской миссии, который должен был обвенчать их.

Джоанна не могла скрыть улыбки. Бухта в Веджин-Марга была именно тем местом, где она всегда мечтала выйти замуж. Мечта сбылась, и теперь она стояла рядом с женихом около мачты его шхуны. Отныне она будет делить с ним все горести и радости жизни.

Она вспомнила, как впервые увидела Жака Лемара. Отец приказал отвезти себя и дочь в порт в открытом экипаже. В тот день он был в отличном настроении, и глаза его плутовски поблескивали.

— Папа, — сказала Джоанна, раскрывая зонтик из органди, чтобы спрятаться от солнца, — почему я должна ехать с тобой и смотреть на этот корабль? На сегодняшнее утро у меня назначен урок музыки. Теперь я увижу мсье Делапорта только через две недели. Ты же сам знаешь, что я все забываю, когда долго не занимаюсь с учителем.

— Мне казалось, ты уже поняла, что у тебя нет никаких способностей к музыке, — ответил отец, смеясь. Потом он нежно потрепал дочь по подбородку. — Признайся, дорогая, тебе ведь больше нравится встречаться с мсье Делапортом, а не играть на скрипке.

— Папа! — возмущенно воскликнула Джоанна. — Если бы мама была жива, она бы…

— Она бы согласилась со мной. Но, так или иначе, я прошу прощения за грубость. — Он наклонился к ней. — Разве я не прав?

Джоанна смотрела на склады и деревянные здания салунов, мимо которых они проезжали.

— Мсье Делапорт считает меня ребенком.

— В таком случае, он болван. Ну, да Бог с ним. Мне бы хотелось, чтобы ты обратила свои взоры на более достойный предмет, чем учитель музыки.

Джоанна вздохнула.

— В Порт-Ройяле особенно не из кого выбирать, — сказала она, наблюдая за пьяным матросом, выходившим из всем известного публичного дома.

— Ты права. Я виноват, что привез тебя сюда. Но я всегда жаждал приключений.., и богатства. Импортные поставки в Париж — совершенно бесперспективное дело, которое не давало мне ни того, ни другого. А в Порт-Ройяле, кроме всего прочего, мне удалось приобрести прекрасное имение, которое когда-нибудь станет твоим.

— И приключения тоже достанутся мне, папа? — спросила она, надменно вскинув голову.

— Да. И больше не будем говорить об этом, — отрезал он.

Джоанна знала о бизнесе своего отца, знала и то, что он имел дело с известными пиратами и преступниками.

Довольно часто он уходил из дома за полночь и возвращался перед самым рассветом. Она никогда не расспрашивала его об этих «ночах», понимая, что он не скажет ей правды.

Потому-то и показалось ей странным, что сегодня он взял ее с собой. До этого только однажды, когда ей было двенадцать лет, он позволил поехать с ним на пристань. Отец всегда хотел, чтобы Джоанна оставалась в каменном доме, обнесенном железной оградой и окруженном сторожами из местных жителей, вооруженными длинными саблями. Рассматривая докеров с гнилыми зубами, впалыми щеками и кровожадными искрами в глазах, она заметила, что они перестали работать и с вожделением глядели на нее. Неожиданно для себя она с огромной благодарностью подумала об охранниках, стерегущих дом, и о свирепых собаках, которые всюду их сопровождали.

Экипаж остановился, и Джоанна смотрела по сторонам, пока ее отец отдавал приказания одному из рабочих. Человек кивнул, давая знать, что понял приказ, снял панаму, приветствуя Джоанну, и побежал в конец пирса, где на якоре стояла вылизанная до блеска двухмачтовая шхуна. Команда убирала паруса и выносила груз на палубу. Джоанна приподнялась, чтобы получше разглядеть шхуну. Она прищурилась, потом рукой прикрыла глаза от солнца. На носу судна стоял светловолосый человек, который столь же пристально смотрел на нее.

Джоанна почувствовала, как у нее замерло сердце, и, потеряв равновесие, почти упала на сиденье. Это был самый красивый мужчина из всех, кого она видела в жизни. Она не сводила с него глаз, пока он спускался в шлюпку и плыл к пирсу. Он поздоровался с ее отцом так, словно они были родственниками. Джоанну не только удивило, но и потрясло поведение отца. Она быстро огляделась по сторонам, проверяя, не наблюдают ли за ними. Если кто-нибудь из шпионов Его Величества станет свидетелем того, как ее отец разговаривает, да еще и обнимается с пиратом — а в том, что это пират, она не сомневалась, — они окажутся в смертельной опасности.

Она смотрела, как они, улыбаясь, приближаются к экипажу. Джоанну охватило волнение. Когда отец подошел ближе, она наклонилась к нему и зашептала:

— Папа! Будь осторожен! В Порт-Ройяле найдется немало желающих избавиться от тебя. Он нежно чмокнул ее в щеку.

— Ты мне льстишь. Не такая уж я важная птица. К тому же, Жак — просто торговец. Почти, как я.

Джоанна внимательно посмотрела на Жака. Нет, он совсем не похож на пирата. Открытое лицо, светлая золотистая кожа и самые синие глаза на всех островах Карибского моря; полные чувственные губы обнажают в улыбке ряд ровных белых зубов. В нем не было ничего от хитреца, и когда он кончил разговаривать с отцом, она поняла, что звук его голоса заворожил ее.

— Ну как, ты согласна?

— Извините, я не слушала.

— Не хотите ли подняться на борт моего судна и осмотреть груз, прежде чем мы переправим его на берег?

— Не понимаю.

Ее отец с гордым видом широко улыбался.

— Мне хотелось на твое восемнадцатилетие подарить тебе что-нибудь совершенно необычное. Жак — сын одного моего парижского друга, антиквара. Я сообщил ему, что хотел бы приобрести для «моей принцессы» что-нибудь необыкновенное. Ну вот, Жак и привез некоторые вещи из будуара Марии-Антуанетты. Я хочу, чтобы ты пошла с ним и выбрала то, что тебе понравится больше всего. Остальное Жак продаст в Соединенных Штатах.

— Папа! Но.., я не заслужила этого. — Джоанна снова наклонилась, чтобы поцеловать отца, и тут заметила, что Жак не сводит глаз с ее груди. Она мгновенно выпрямилась, чувствуя себя победительницей.

— Глупости. Идите. А мне надо подписать кое-какие бумаги у моих адвокатов. — Отец посмотрел на часы. — Я уже опаздываю.

Он помог Джоанне выйти из экипажа, а затем сам сел в него.

— Я вернусь в два часа. Позаботься о ней, — сказал он Жаку.

— Конечно, сэр, — ответил Жак.

Когда экипаж уехал, Жак повел Джоанну в конец пирса к маленькой шлюпке, которая доставила их на шхуну.

Джоанна не могла решить, что ей нравится больше: зеленовато-голубоватое, украшенное необыкновенной вышивкой кресло или розовый комод для женского белья с ручной росписью. Громоздкую кровать с балдахином она сразу решила не брать: ее собственная была изящнее и нравилась ей больше.

Джоанна села в кресло и расправила на коленях белое льняное платье, расшитое по подолу цветами лаванды. Кресло было основательным, и, сидя в нем, она чувствовала себя принцессой.

— Мне нравится вот это. — Она улыбнулась, взглянув на Жака.

Жак пристально смотрел на девушку, от чего ее бросило в жар. Он не улыбался, и его серьезность стерла улыбку с ее лица. Его пронзительный взгляд буквально раздевал ее. Она вдруг ощутила себя совершенно беззащитной и в то же время необыкновенно сильной. Джоанна должна была бы чувствовать себя оскорбленной таким посягательством на ее честь. Ей следовало бы возмутиться и немедленно выйти из каюты.

Но вместо этого, она, не двигаясь, сидела в кресле, пока Жак приближался к ней. Его рубашка была расстегнута до пояса, — обнажая мощную грудь. Рыжевато-коричневые штаны так плотно облегали бедра, что при каждом шаге было видно, как двигаются мускулы. У нее пересохло во рту, ладони похолодели и стали влажными. Она ругала себя за то, что не может вымолвить ни слова, дабы разрядить напряжение, возникшее между ними. Она заметила, что он уже дважды пытался заговорить, но лишь облизывал губы. Этот чувственный жест заставил учащенно биться ее сердце.

Джоанна не понимала, что с ней происходит. Присутствие мсье Делапорта заставляло ее сердце лишь слегка трепетать. Теперь же, видя, как Жак склоняется над ней, не сводя с нее глаз, она чувствовала, как все обрывается внутри.

Он осторожно поцеловал ее и отошел. Она поняла, что он захотел увидеть ее реакцию. Джоанна еле сдержалась, чтобы не броситься в его объятия. Губы его были холодны, а она вся горела. В следующий момент, словно читая ее мысли, Жак обхватил ее руками и оторвал от кресла. Нежно обнимая девушку, он целовал ее уши, щеки, шею.

У Джоанны закружилась голова от охватившего ее желания. Она вся похолодела, но пламя, бушевавшее внутри, вырвалось наружу и вновь обожгло ее. Ноги подкосились, и она еще крепче прижалась к нему. Когда его губы, наконец, решительно прильнули к ее губам, ей захотелось кричать от восторга.

Она почувствовала, как рука Жака соскользнула вниз, углубилась в круглый вырез ее платья и замерла, нежно сжимая грудь. От этого прикосновения соски затвердели. Теперь она целиком и полностью принадлежала ему. Джоанна перестала себя контролировать, целиком отдавшись охватившей ее страсти.

Он осыпал ее поцелуями. В тот момент, когда они опустились на пол, Джоанна услышала его стон. У нее возникло ощущение, что в какой-то другой жизни она знала его. Поэтому ей не было страшно, и она спокойно положила руки на грудь Жаку. Ей хотелось слиться с ним, хотелось стать его частью.

Они стояли на коленях лицом друг к другу, он расстегнул и снял ее платье. Затем медленно спустил с плеч сорочку и стянул панталоны.

Он чуть не задохнулся от волнения, когда увидел ее обнаженной.

— Никогда не видел такой белой кожи. — Он погладил ее бедро. — И такой нежной, как лепестки белой розы.

Жак снова поцеловал ее и скинул с себя одежду.

Он ласкал ее, не отводя пристального взгляда.

Ей казалось, что он изучает ее, как какой-то незнакомый диковинный предмет. Она чувствовала, как были напряжены его мускулы и нервы, но он все еще сдерживался. Наконец, он в поцелуе раздвинул ей губы языком. Ничего более удивительного она в своей жизни не испытывала. Он целовал ее груди, ласкал языком живот и бедра. Каждый его поцелуй, каждое прикосновение заставляли Джоанну думать, что она больше не вынесет такого напряжения.

Он лежал рядом с ней, и вдруг она ощутила, как он весь напрягся. Жак перекатился и оперся на локти. Теперь она не видела ничего, кроме его глаз. Когда он овладел ею, она вскрикнула, но он закрыл ей рот поцелуем. Его медленные, размеренные движения заставляли забыть о боли, принося огромное наслаждение.

Джоанна открыла глаза, увидела его и поняла, что отныне они всегда будут рядом. Она зажмурилась, и все закружилось, словно она бежала с вертушкой против ветра.

Она казалась себе совсем маленькой, а окружающий мир представлялся огромным. Она приподняла бедра, чтобы совершенно слиться с ним, ибо считала, что он недостаточно глубоко погрузился в нее. Она не могла насытиться им, он был нужен ей весь, без остатка.

Ей казалось, она двигается так быстро, что вот-вот оторвется от пола. Вдруг каюту наполнил ее крик невиданного блаженства, и, прежде чем она успела перевести дух, Жак еще раз прильнул к ее губам.

Медленно открывая глаза, Джоанна услышала его стон. Она еще крепче прижалась к нему — если это вообще было возможно — и погладила по скользкой от пота спине.

— Джоанна, я рад, что я твой первый мужчина. Я всегда мечтал об этом

— стать для тебя первым и последним.

Она с удивлением посмотрела на него.

— Что? О чем ты говоришь?

— Ты забыла меня? А я решил, что помнишь и потому отдалась мне.

— Нет, не помню.

Он широко улыбнулся, показывая, что ответ ничуть не огорчил его.

— Возможно, ты была слишком мала, чтобы запомнить. Мне было восемь лет, когда я впервые увидел тебя в Париже. Ты приехала в экипаже своего отца — так же, как сегодня. На тебе было платье — он окинул взглядом полотняное платье с цветами лаванды — почти такое же, как это. Дело происходило в магазине моего отца. За несколько минут до вашего приезда я разбил очень дорогую вазу эпохи Мин. Отец уже готов был ударить меня, но ты вступилась. Я никогда не видел более красивой девочки, чем ты.

— Так это был ты? Да, но мне в ту пору было года четыре или пять. После этого, насколько я помню, мы больше никогда не встречались.

— Мы переехали в Лондон: мой отец вернулся в Париж всего шесть лет назад.

Джоанна обняла его и заглянула в глаза.

— Так это твои глаза я видела во сне каждую ночь. Я никак не могла разгадать свои сны о красивом мужчине, который однажды должен прийти и сказать, что любит меня.

Жак порывисто обнял ее.

— Да, я люблю тебя, Джоанна. Я всегда любил и буду любить только тебя. И никому не позволю отнять тебя.

«Жак сказал правду», — подумала Джоанна, глядя на священника. Ее любимый остался в Порт-Ройяле вместе со своей шхуной, чтобы они могли пожениться здесь. Она мечтала о пышной свадьбе, на которой должны были присутствовать все друзья ее отца и брат Жан. Но этой мечте Джоанны, как впрочем и другим, не суждено было сбыться…

Неожиданно Джоанна поняла, что священник обращается к Жаку и церемония началась.

— Берешь ли ты, Жак, эту женщину в законные жены и обещаешь ли ты любить и не разлучаться с ней до конца дней своих?

— Да, — ответил Жак, улыбаясь и сжимая руку Джоанны.

Джоанна почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Это чувство никогда не покидало ее в присутствии Жака, словно счастливое мгновение могло исчезнуть навсегда.

Священник обратился к ней:

— Берешь ли ты, Джоанна, этого мужчину в законные мужья и обещаешь ли почитать его и во всем подчиняться ему, пока смерть не разлучит вас?

Она сделала глубокий вдох.

— О да! — она запнулась. — Я хочу сказать.., да. Священник обратился к Жаку:

— Кольцо, пожалуйста.

— Что? — Жак был настолько увлечен Джоанной, что вопрос застал его врасплох. Тогда Филипп, прекрасный человек и друг Жака, слегка подтолкнул его локтем, подмигнул и вручил ему кольцо.

Священник взял кольцо, осенил крестом, окропил святой водой и, улыбаясь, вернул кольцо Жаку.

В тот момент, когда Жак собирался надеть кольцо на палец Джоанны, неизвестно откуда в воздухе появилась фехтовальная рапира, которая, вращаясь, летела прямо к руке Жака. От удара кольцо выскользнуло из руки и полетело. Рапира воткнулась в фок-мачту, уйдя на три дюйма в дерево. Джоанна широко распахнутыми глазами смотрела на свое сверкающее на солнце обручальное кольцо, которое крутилось на клинке оружия.

Услышав возбужденные, угрожающие крики, Джоанна обернулась и увидела банду пиратов, перелезавших через борт лодки. Быстрым взглядом она окинула море, но нигде не обнаружила корабля, с которого эта лодка была спущена. Должно быть, они приплыли с берега.

Их стальные шпаги, бриллиантовые серьги и золотые зубы сверкали на солнце. Пираты принадлежали к страшной породе людей, для которых не существовало ничего святого. Они не уважали мужчин, не защищали женщин и ничего не боялись. Они демонстративно выставляли напоказ свои глазные повязки, деревянные ноги и ручные крюки как боевые ордена. Несмотря на награбленные богатства, которые они прятали на острове Тортуга, они были одеты в лохмотья и насквозь прогнили от постоянных болезней. Джоанна считала, что грабеж служил всего лишь прикрытием для достижения истинной их цели — убивать и калечить.

Огромный, безобразного вида пират мгновенно оказался на палубе и схватил Анжелику, одну из местных жительниц, лучшую подругу Джоанны. От ужаса Анжелика пронзительно закричала, а пират, обхватив ее за талию, левой рукой больно сжал ей грудь. Эмиль, муж Анжелики, бросился на бандита, чтобы спасти жену, но тот хладнокровно поднял шпагу и вонзил ее прямо в сердце Эмиля. Анжелика снова закричала и попыталась вывернуться из его рук. Конечно, хрупкой женщине было не под силу справиться с могучим бандитом, но она продолжала вырываться и бить его кулаком.

Вдруг Джоанна услышала знакомый недобрый смех, от которого оцепенела. Овладев собой, она повернулась и увидела Левассора.

Это был гигант ростом в шесть с половиной футов, чье красивое смуглое лицо поражало угрожающим видом и чувственностью, вселявшей в окружающих беспокойство. Его волосы были чернее воронового крыла, а глаза напоминали две черные жемчужины, которые только самые опытные ныряльщики могут достать из смертоносной морской пучины. У него был прямой нос и квадратный подбородок, полные губы, великолепные зубы и кривая улыбка, выдававшая в нем дьявола, каковым он, по сути, и являлся. Джоанне не доводилось видеть другого человека с таким могучим телосложением: от малейшего движения руки напрягалась вся мускулатура. Для Джоанны Левассор был олицетворением зла и порока.

Она думала, что они навсегда избавились от него, когда он покинул Порт-Ройял, прихватив с собой все богатства, накопленные ее отцом за последние десять лет. Глупцы! Сегодня он вернулся, как и в прошлый раз, за ней. Левассор всегда желал обладать ею.

Джоанна вдруг вспомнила, как впервые увидела его. Хотя с тех пор не прошло и года, но верилось в это с трудом. Был день рождения Жана, которому исполнялся двадцать один год, и семья собралась на праздничный обед. В тот день брата переполняла радость, поскольку отец сделал его своим полноправным партнером.

Джоанна вспомнила, как красив был Жан, как сияние свечей отражалось и играло в его золотых волосах. Он был мягким, добрым парнем, слегка незрелым для своего возраста, но сердце его переполняла любовь к людям. Иногда он напоминал святых, о которых монахини рассказывали в школе. Джоанна знала, что участие Жана принесет немалую пользу бизнесу, поскольку он был сведущ в бухгалтерском и счетном деле. Однако она молила Бога, чтобы отец не втянул его в свои темные делишки. Джоанна надеялась, что ни ей, ни Жану никогда не придется встретиться с кем-либо из «деловых партнеров» отца.

Не прошло и пятнадцати минут с начала обеда, как ее надежды были разбиты в пух и прах.

Прежде чем дворецкий успел доложить, в комнату, тяжело ступая, шагнул Левассор, заслонив своим могучим торсом весь дверной проем.

— Моро! Я не потерплю, чтобы меня заставляли ждать — вы или кто другой!

Его глубокий, резонирующий голос заполнил комнату.

Джоанна впилась руками в кресло и посмотрела на хрустальную люстру над головой. Она могла поклясться, что слышала, как люстра зазвенела.

Жан тут же напустился на него.

— Кто вы? И как вы смеете врываться сюда и нарушать покой моей семьи!

Губы его дрожали от негодования.

— Я — капитан Левассор, и ваш отец это прекрасно знает.

— Простите, Левассор, но я отправил на ваш корабль сообщение с просьбой перенести встречу на завтрашний вечер. Моя дочь задумала праздничный обед по случаю дня рождения своего брата.

Левассор перевел свои черные глаза с Жана на Джо-анну, словно только теперь заметил ее присутствие. Он посмотрел на нее долгим изучающим взглядом, осматривая с ног до головы. С носков ее малиновых кожаных туфель его глаза скользнули по мягким складкам шелкового платья и, наконец, остановились на модном глубоком вырезе. Пока он разглядывал ее подобным образом, она почувствовала, что внутри у этого человека клокочет настоящий вулкан. Ощущение было такое, словно он глазами раздевал ее, снимая один предмет туалета за другим, пока она не осталась обнаженной. Его взгляд задержался на ее груди, наслаждаясь белизной кожи. Он настолько нагло разглядывал ее, что она физически чувствовала прикосновение его рук.

Изучая ее лицо, он облизнул губы. От отвращения у нее все сжалось внутри.

Увидев ее реакцию, Левассор отшатнулся. Его глаза сузились, превратившись в злобные щелочки, а улыбка, перекосившая рот, сделала его похожим на сумасшедшего.

— Я не принимаю ваших извинений. Мы заключили сделку, и вы нарушили слово, данное Левассору. Еще никто, поступивший подобным образом, не оставался в живых!

— Послушайте, — запротестовал отец в тот момент, когда Левассор повернулся и направился к двери. — Всего один день…

Джоанна и Жан последовали за отцом, продолжавшим упрашивать пирата. Джоанне ненавистно было наблюдать, как отец пресмыкается перед этим человеком. Она никогда не видела его таким униженным.

Левассор рванул дверь, за которой стояли четыре бандита из его команды.

— Мы могли бы обсудить наше дело здесь, в вашем доме.

— О нет! Это невозможно!

— Вы допустили непростительную ошибку, Моро, поставив себя выше меня!

Говоря это, он не сводил глаз с Джоанны. Она была уверена, что эти слова предназначались для нее.

— Пожалуйста, разрешите мне загладить вину… — бормотал отец, но Левассор стремительно вышел из комнаты и растворился в темноте.

Теперь, находясь на борту корабля Жака, она знала, что Левассор осуществит свою угрозу. Деньги интересовали его во вторую очередь, хотя он и присвоил их имущество, а то, что не смог унести, уничтожил. Здесь Левассору нужно было только одно — она.

Но сегодня день ее свадьбы. Жак не так слаб, как ее отец. Он любит ее, поэтому защитит и избавит остров от этого негодяя. «Какой позор, — думала она, — что капитан Левассор выбрал такой момент, чтобы вернуться».

Жак дернул Джоанну, заслонив ее от Левассора. Потом подал тайный знак одному из членов своей команды, и тот бросил ему шпагу, которую Жак перехватил на лету. Джоанна улыбнулась.

— Это очень похоже на него — пожаловать без подарка, — съязвил Жак.

— Сегодня я получу то, за чем пришел! — прорычал Левассор, пристально глядя на Джоанну.

Джоанна впилась в плечи Жака. Больше всего на свете она желала видеть Левассора мертвым. Он был подлецом, отпетым мерзавцем, этот Левассор. Он сжег Порт-Ройял, пытал ее брата, четвертовал ее отца, а теперь хочет помешать ее свадьбе. Она была уверена, что Жак покончит с ним.

Крики гостей и вопли пиратов слились в один нечеловеческий шум. Джоанне хотелось заткнуть уши, но она знала, что это не поможет. Пираты хлынули на палубу, черными пауками несущими погибель. Их шпаги мелькали в воздухе, как вертящиеся гильотины. Джоанна понимала, что ее со всех сторон обступила смерть.

Гости столпились позади Жака, понимая, как и Джоанна, что только он может их спасти. Его окружали люди, в глазах которых горели одновременно отчаяние и надежда. Он не мог разочаровать, он не разочарует их!

— Опасайся скорпиона, мой друг! — фыркнул Левассор, обращаясь к Жаку и поднимая шпагу.

Джоанна видела, с каким удовольствием пират предвкушает момент, когда кровь Жака обагрит его клинок. Крик отчаяния рвался с губ, но усилием воли она взяла себя в руки. Надо довериться Жаку и положиться на него.

— Прощайся с жизнью, ты, сукин сын, — ответил Левассору Жак.

Джоанна посмотрела вперед и увидела множество пиратов, взбирающихся на шхуну. Казалось, они возникали из воздуха. Она открыла рот, чтобы закричать, но ни один звук не вырвался из горла.

Жак схватил гик и стал размахивать им перед четырьмя пиратами, наступавшими на него слева. Мощный удар по груди швырнул их за борт, и громкий всплеск поглотил жалобные крики.

Джоанна повернулась и увидела Жака в окружении сверкающих клинков.

Шпага Жака мелькала, как молния. Она звенела, отражая удары смертоносной стали противника, обвивавшей ее подобно металлической змее.

Гости, съежившись от страха, в панике закрыли лица руками и перебежали на нос судна. Джоанна похолодела от ужаса, понимая, что Жак не может сопротивляться до бесконечности.

Спиной почувствовав на себе взгляд Левассора, она застыла в оцепенении. Потом, обернувшись, чтобы увидеть его лицо, в очередной раз прочла в его глазах вожделение и похоть. Она не ошиблась в своем предположении: Левассору была нужна только она, а этот налет был всего лишь игрой, точно так же, как убийство отца и брата было не более чем развлечением. Она задрожала от закипавшей внутри ярости, стиснула в негодовании зубы, и ее зеленые, цвета нефрита глаза сузились. — Он никогда не получит ее! Она скорее умрет, чем станет его наложницей!

Левассор поманил ее рукой. От одной мысли, что эта рука дотронется до нее, тошнота подкатила к горлу. Он зловеще и, что хуже всего, самоуверенно улыбался.

Джоанна замерла от страха. Жак по-прежнему бился с пиратами. В отчаянии она вцепилась в плечо миссионеpa. Этот человек был посланцем Бога, и он, конечно же, спасет ее от дьявола.

Как бы читая ее мысли, священник вынул четки и высоко поднял крест перед лицом Левассора. Но злодей не сгинул, а лишь фыркнул, давая понять, насколько глуп священник. Охваченный паникой, святой отец бежал, оставив Джоанну лицом к лицу с Левассором.

Она поклялась, что если ей суждено умереть, то он умрет вместе с ней, быстро выхватила горящий факел из гнезда на мачте и ткнула им Левассору в лицо. Он закричал и отпрянул назад. Вне себя от ярости, он снова попытался схватить ее, но Джоанна еще раз ткнула в него факелом, опалив ему бороду. Она осмотрелась вокруг, ища Жака.

Вытаскивая шпагу из тела последнего пораженного им пирата, Жак следил за Джоанной. Она отразила натиск Левассора, но ей нужна была помощь.

— Держись! Я иду! — крикнул он, вовремя увернувшись от кинжала, просвистевшего в воздухе. Кинжал вонзился в мачту, уйдя вглубь на целых четыре дюйма, отчего дерево треснуло. Вдруг откуда ни возьмись появился брошенный кем-то пиратский башмак и выбил шпагу из руки Жака. Он повернулся, ухватился за кинжал, но тот слишком глубоко засел в мачте. Он попытался еще раз с усилием вырвать его, но безуспешно. Жак обогнул кучу тюков, поставил ногу на перевернутую бочку и толкнул ее в сторону пирата, представлявшего в данный момент наибольшую угрозу, а сам устремился к другому пирату, схватившись с ним в рукопашную.

Пока Жак отчаянно дрался, бочка набрала скорость и с грохотом ударилась о стену, прижав к ней свою жертву. От полученного удара пират завопил. Бочка откупорилась, и из нее выплеснулось масло, которое, растекаясь, покрыло палубу толстым слоем.

Наконец, кулак Жака достиг своей цели, впечатавшись в лицо пирата, отчего тот потерял сознание.

Джоанна в очередной раз ткнула факелом в Левассора, но тот продолжал наступать на нее. Пламя почти потухло.

Видя, что Джоанна оказалась в трудном положении, Жак бросился к ней, но заскользил на масляной пленке.

Факел Джоанны, потрескивая, догорал. Зловеще посмеиваясь, Левассор оттягивал долгожданный момент и наслаждался ее страхом и беспомощностью.

Скользя поперек палубы, Жак набирал скорость. Он несся прямо на огромную фигуру пирата. Вылетев с верхней палубы, Жак сделал в воздухе сальто, целясь ногой в голову Левассора. От сильного удара тяжелых сапог Левассор потерял сознание.

Джоанна с распростертыми объятиями бросилась к Жаку, и он, вконец обессиленный, рухнул на нее. Ее единственный любимый отважно сражался…

Но, бросив взгляд в сторону, она поняла, что радоваться рано: через борт перелезало около дюжины пиратов — еще более страшные и жестокие, чем первые.

Силы Жака были на исходе. Он схватил догорающий факел и бросил его на корму, увлекая Джоанну на нос судна. Масляная пленка вспыхнула.

Джоанна посмотрела на воду, кишащую акулами, куда миссионер пытался спустить спасательную шлюпку, почти до отказа заполненную гостями. В шлюпке оставалось всего одно место — для ее любимого или для нее самой.

— Ты должен сесть в шлюпку, дорогой, — сказала она.

— Нет, я не позволю этому негодяю завладеть тобой, — Это продлится недолго. У меня туберкулез, и мне осталось жить всего год.

— Что? Почему ты мне не сказала?

— Я не хотела омрачать наше с тобой счастье.

— И будучи больной туберкулезом, ты собиралась выйти за меня замуж?

— Иди же. Ты должен жить, чтобы в один прекрасный день отомстить за всех нас, — сказала она, сжимая его руку и привлекая его к себе.

Жак посмотрел на Джоанну, на ее золотые волосы, развевавшиеся на ветру и словно ореолом обрамлявшие лицо. Ее взгляд был переполнен любовью и искренностью. Она была его мечтой, он ждал ее всю жизнь. Он любил ее всем сердцем.

Его глаза метнулись в сторону пиратов, которые сквозь пламя наступали на него. Надо было принимать немедленное решение — в случае замешательства им оставалось жить всего несколько секунд — однако любой выбор был страшен. Если он останется с Джоанной, то они погибнут оба. Если он покинет судно, то придется жить с сознанием того, что он бросил ее. Он понимал, что не переживет, если Джоанна достанется Левассору. В нетерпении пираты издали кровожадный вопль и подняли шпаги, готовясь убить его.

Жак обнял Джоанну.

— Хорошо, я подчиняюсь твоему решению.

Он крепко поцеловал любимую, перепрыгнул через борт и соскочил в шлюпку.

Она посмотрела вниз на его скорбное лицо, услышала сзади шаги Левассора и обернулась в тот момент, когда пират буквально вырос из пламени. Она нужна была ему не только для удовлетворения страсти, но и для отмщения. Он склонился над ней, и она поняла, что теперь ее уже ничто не спасет. Это означало конец свободе, счастью…

* * *

— Дорогая, посмотри на меня. Я тебе нравлюсь?

Голос Джека заставил Джоан оторваться от новой рукописи.

Она подняла глаза от пишущей машинки и посмотрела на ослепительно яркое средиземноморское солнце. Над золотистой раскаленной палубой «Анджелины» поднималось марево, похожее на языки пламени, поглотившего Жака и Левассора. До нее опять донесся голос Джека.

Он мастерски скользил за ревущим катером. Неужели прошла всего неделя с тех пор, как он первые встал на водные лыжи? Наслаждаясь жизнью и развлекаясь от всей души, он ничем не отличался от остальной толпы избранных, богатых туристов, наводнивших Монте-Карло в это время года. Исключение составляли лишь ужасные мешковатые гавайские купальные трусы. Тело его было покрыто загаром золотисто-бронзового цвета, а мокрые светлые волосы гладко зачесанные назад, открывали улыбающееся счастливое лицо. Он махнул рукой и выполнил изумительный поворот. Джоан никогда не видела столь красиво сложенного мужчины. Его мышцы играли от напряжения, с которым он держался за буксировочный трос и преодолевал кильватерную волну. Перепрыгивая с волны на волну, он поровнялся с элегантной черной, вытянутой, как сигарета, лодкой и, подняв большой палец вверх, сделал знак водителю катера, чтобы тот увеличил скорость. На обратном пути, проходя по дуге мимо «Анджелины», он помахал Джоан и послал ей воздушный поцелуй.

Даже на таком расстоянии взгляд его голубых глаз подействовал на Джоан, словно разряд тока; кожа покрылась мурашками. Неужели она так никогда и не научится контролировать эти юношеские порывы страсти, рожденные сексуальным влечением, подчинявшим себе в такие мгновения тело?

Неожиданно Джек повел лыжей чуть-чуть в сторону и проделал в воздухе настоящее сальто — превосходное сальто наподобие того, какое бы сделал Жак в ее рукописи. Наблюдая, как Джек шлепнулся в голубовато-изумрудную воду, она с интересом подумала: не стал ли ее роман пророческим?

Джек вынырнул и опять помахал рукой, давая понять, что с ним все в порядке.

С облегчением Джоан поправила толстый махровый халат, запахнув его на коленях. Она потянулась к откидному столику и взяла баночку с цинковой мазью. Энергичными движениями нанеся ее на свой весьма нежный и чувствительный нос и тонким слоем положив под глаза, она вытерла руки о полотенце и надвинула солнцезащитную шляпу с необъятными полями на лицо. Удивительно, как Джоан научилась ненавидеть солнце! За последние полгода, которые она провела с Джеком, бороздя моря и океаны, с нее уж точно пять шкур сошло. Плечи и руки были сплошь покрыты веснушками и пигментными пятнами. Две недели назад появились два ужасных коричневых пятна на обеих голенях. Если так пойдет дальше, то понадобится помощь специалиста по пластической хирургии раньше, чем ей исполнится тридцать, если, конечно, он не сочтет ее случай безнадежным.

Тело Джоан не было подготовлено для таких мучений. В детстве, когда она жила в Акроне, штат Огайо, за первые восемнадцать с половиной солнечных дней, что выпадали на радость жителям города, Джоан успевала лишь слегка порозоветь. Потом она переехала в Нью-Йорк, где поселилась вместе с Элейн и фактически жила за пишущей машинкой. Работа допоздна, и даже ночью, над очередной книгой, скорее, грозила ей слепотой от бесконечного напряжения, чем солнечными ожогами.

Джоан внимательно посмотрела на яхту, стоявшую на приколе у соседнего пирса. Из всех ее иллюминаторов неслась музыка, и на палубе, как всегда, было не менее двадцати гостей.

— Послушайте, нельзя ли потише? — крикнула она тонкой, как тростинка, юной особе, жарившейся на солнце. Поговаривали, что это какая-то принцесса. — Я работаю, пишу!

Та не обратила ни малейшего внимания на просьбу Джоан, зло сверкнувшей на нее глазами. Девушка, несомненно, принадлежала к типу людей, которые умели легко вызывать к себе ненависть. На ней был купальный костюм — плод фантазии какого-то дизайнера — с высокими вырезами, обнажавшими ее ноги до тазобедренных костей, и настолько декольтированный, что черная ткань едва прикрывала грудь. Было очевидно, что спина у нее совершенно голая. Девушка нанесла на кожу еще один тонкий слой итальянского масла для загара, содержащего каротин. Кожа принцессы была удивительно чистой: ни веснушек, ни пигментных пятен. Пожалуй, Джоан не доводилось видеть такой красивой кожи — гладкой как фарфор, — и самое отвратительное заключалось в том, что она равномерно покрывалась великолепным загаром.

Джоан посмотрела поверх носа «Анджелины» в сторону гавани Монте-Карло, Открывавшаяся панорама напоминала сцену из кинофильма. Громадные, многоэтажные клубящиеся облака стремительно неслись по лазоревому небу. Легкий бриз шелестел в пышных кронах пальм, устремляясь дальше — к сказочным экзотическим садам, где на террасах каменистых утесов благоухали и радовали взор тысячи тропических растений. С того места, где она находилась, Джоан видела парки с произрастающими в изобилии цветами, сверкающие на солнце отели и роскошные усадьбы, раскинувшиеся на самом краю обрыва. Там проводились кинофестивали, там располагалось знаменитое казино и находилась резиденция князя, взявшего себе в жены американку. Гавань кишела прогулочными яхтами, парусниками и катерами. На пляжах побережья и на террасах отелей мужчины и женщины в бикини плавились на солнце, поглощая ультрафиолет. Монте-Карло напоминало жемчужину, венчающую бриллиантовый пояс, протянувшийся между Италией и Францией. Единственное, что не устраивало Джоан в Монте-Карло и отравляло ей жизнь, — здесь насчитывалось триста солнечных дней в году.

Джоан посмотрела на машинку и вынула лист из каретки.

— «Неужели это конец моей свободе, моему спасению…» — прочитала она вслух. — И моей карьере?

Джоан нахмурилась от охватившего ее беспокойства. С этой книгой она возилась больше, чем с любой другой, но работа не клеилась, и она не могла понять, почему. Часами она читала и перечитывала текст, писала и переписывала. Неожиданно для себя она обнаружила, что Джоан Уайлдер, известная тем, что умеет ставить своих героев и героинь в самые затруднительные ситуации, теперь разучилась вызволять их оттуда. Она сломала голову, пытаясь понять, что же мешает работе.

Она закрыла глаза, стараясь сосредоточиться. На соседней яхте гремел оркестр, хотя песню «Обманутая сестра» можно было назвать, скорее, безумием, чем музыкой. Конечно же, обстановка совершенно не походила на нью-йоркскую, и, возможно, в этом и заключалось дело. Она всегда с удовольствием работала в своей квартире, была дисциплинированной, организованной, умела сосредоточиться, и сейчас ей очень не хватало привычного окружения.

Джоан потерла лоб. Она не понимала, что с ней происходило и почему не получалась книга. Не было ощущения счастья, во всяком случае, не было в той мере, какой можно было ожидать в этот период ее жизни. Каждый раз, пытаясь все объяснить их отношениями с Джеком, она понимала, что валила с больной головы на здоровую. Все эти годы она ждала такого человека, как Джек. Она мечтала о нем, писала о нем, рисовала свою будущую жизнь исключительно рядом с ним, причем задолго до встречи. Неужели с того дня, когда она сидела в баре с Глорией и убежденно говорила ей, что кто-то там, на улице, ждет ее, прошло чуть больше года?

Тогда Глория сочла ее чокнутой, решила, что она сходит с ума, но Джоан чувствовала, что с ума она сходит только сейчас. Возможно, она открыла новый тип старческого слабоумия! На сей счет у нее почти не оставалось никаких сомнений — она лишилась рассудка. Джек, конечно же, любит ее. Об этом говорил его взгляд, это чувствовалось в минуты близости. Значит, с Джеком все в порядке. А если так, то элементарная логика подсказывала, что ее депрессия связана с работой над книгой.

Пластинку сменили — теперь компания поставила «Принца». Это Джоан еще могла стерпеть. Она подняла глаза и увидела, как две лодки наперегонки пронеслись мимо. Двигатели громко ревели подобно сигналу воздушной тревоги. Одна из лодок, перестроившись вправо, окатила Джоан волной, переливавшейся всеми цветами радуги.

Оглушенная Джоан почувствовала, как соленая вода стекала с лица на машинку. То, что она написала, было уничтожено. Она попыталась спасти страницу, но вдруг услышала ужасающий грохот, и, вскинув голову, увидела громадный черный вертолет, зависший прямо над ней.

Поднявшийся ветер образовал на море настоящий водоворот. В одно мгновение лыжники оказались в воде, пловцы с трудом пробивались к пирсу, а лодки и суда разметало по всей гавани. Джоан ухватилась за ограждение «Анджелины», чтобы устоять, и посмотрела на грозную машину.

На вертолете были странные опознавательные знаки, возможно арабские, в чем Джоан, впрочем, не была уверена. Она заткнула уши, ругая себя за то, что еще минуту назад раздражалась таким пустяком, как громкая музыка. Интересно, что нужно здесь этому вертолету — ведь в гавани нет подходящей посадочной площадки? Она опять посмотрела наверх, желая только одного — чтобы он улетел и этот оглушительный грохот прекратился. Вертолет, как бы в ответ на ее невысказанную просьбу, стал удаляться и вскоре скрылся из виду за холмами.

Джоан посмотрела на свою промокшую насквозь машинку. Решительно все в этом мире против нее! От чувства безысходности ее охватило полное отчаяние. Прекрасно понимая, что она делает глупость, Джоан подняла свою «смит-корону» и швырнула ее за борт «Анджелины».

Это был конец Жака и Джоанны. Теперь уж их никто не спасет, даже Джоан Уайлдер.

Глава вторая

Пишущая машинка опускалась на песчаное дно Средиземного моря, оставляя за собой длинный шлейф из пузырьков воздуха. Она погружалась тяжело и медленно, словно знала, что ее настоящее место было на борту яхты.

Непосредственно под корпусом «Анджелины» находился аквалангист в гидрокостюме, ластах и маске. Увидев, как мимо него проплывает машинка, он прекратил работу. У него был акваланг с двумя баллонами, который надевают при погружении на большую глубину или когда собираются провести под водой значительное время. Пловец поправил маску и восстановил спокойное, равномерное дыхание. Пузырьки воздуха, выдыхаемого им, смешались с цепочкой, тянувшейся за машинкой.

Аквалангист снова занялся корпусом «Анджелины». Из длинного цилиндрического контейнера он извлек замазку для подводных работ и положил ее во вспомогательный пояс. Затем вынул три провода — красный, зеленый и белый, — с помощью которых прикрепил три продолговатых заряда к маленькой квадратной коробочке. Выдвинув из коробочки миниатюрную антенну, он щелкнул серебряным выключателем. Крошечный красный глазок засветился и тут же погас. Если бы аквалангист был на суше, а не под водой, он бы улыбнулся, потому что выполнил данное ему поручение, уложившись в половину отведенного для этого времени.

Он как раз собирался отплыть от яхты, когда над самой головой услышал шипение пенящейся воды, возмущенной моторным катером, который шел на очень большой скорости. Пока не успокоилась вода, аквалангист держался за корпус судна, а затем быстро и без суеты, как ангел смерти, каковым на деле и являлся, растворился в лазурной воде.

— Джоан, берегись! — крикнул Джек издали.

Джоан внимательно всматривалась вдаль расширенными от ужаса глазами. Прямо на нее со скоростью восемьдесят миль в час несся Джек. Стоя на палубе, она видела, как дьявольскипоблескивали глаза водителя катера. Она решила, что Джек, должно быть, сошел с ума. Когда, по мнению Джоан, катер должен был свернуть, чтобы не врезаться в «Анджелину», он этого не сделал. Напротив — он по-прежнему летел прямо на нее.

Джек неминуемо должен был погибнуть.

Потрясенная стремительным приближением катера, Джоан закрыла лицо руками, понимая, что Джек сейчас разобьется.

Джек крепко держался за буксировочный трос и отсчитывал секунды. Он пересек кильватерную волну, переместившись к ее внешней стороне. Восемь… Он балансировал, удерживая равновесие. Девять… Он согнул ноги в коленях, выбрав оптимальный угол. Десять! Джек с криком оторвался от гребня волны и перелетел через корму «Анджелины», гик и остальные снасти.

Джоан в отчаянии покачала головой. Полгода назад она обязательно вставила бы эту сцену в роман. Теперь же ее мучил вопрос: неужели это все, на что способны она и ее герой, — заниматься фигурным катанием на лыжах и выделывать различные трюки? Неужели в этом смысл жизни? Испытывать острые ощущения, как в цирке? Ей казалось, что она могла бы сделать нечто более важное и полезное, более серьезное. Она не могла презирать Джека за подвиги на водных лыжах: он всего лишь старался развлечь ее. А разве она не этим же занималась, когда садилась за пишущую машинку? Разве не развлечение было ее целью? Уж конечно, она сочиняла не ради получения Пулитцеровской премии. Джоан сокрушенно откинула назад голову. Что происходит с ней в последнее время? Почему она не может чувствовать себя счастливой, как Джек, которого приводило в восторг абсолютно все.

Она взяла стопку исписанных листков. Нет, за эту книгу не дадут Пулитцеровскую премию. И за ее жизнь тоже.

Он сделал это! Он с трудом дышал, натруженные мышцы болели, кости ныли, не говоря уже о нервах, которые были на грани срыва, но он сделал это! Описывая дугу, он улыбался как чеширский кот, затем подал знак водителю, чтобы тот отбуксировал его к «Анджелине».

Джек отпустил трос и подплыл к веревочной лестнице, перекинутой через борт, поднял на палубу лыжу, а затем и сам забрался на яхту.

Джек посмотрел на Джоан. По ее виду можно было понять, что она находилась под впечатлением пережитого. Черт возьми, разве такое зрелище могло оставить кого-либо равнодушным? Неужели не будет аплодисментов и радостного ликования? Где приз победителю? Где поцелуй в награду?

Она стояла с несчастным выражением лица, уставившись на рукопись, на свою неоконченную книгу. Он достал полотенце из шкафчика, вытер лицо и подошел к ней. В последнее время Джоан все воспринимала слишком серьезно. Ему хотелось подбодрить ее. «Принцесса-несмеяна» — так Джек назвал ее две недели назад, когда они отплыли из Лиссабона. Все это время он безжалостно подтрунивал над ней, водил по магазинам, замучил купанием, брал с собой в казино Монте-Карло — в общем, делал все, чтобы поднять ей настроение, однако безрезультатно. Джек никогда не пасовал перед трудностями и теперь тоже не собирался отступать.

— Ну что, прелесть моя?

Ее глаза сузились, когда она посмотрела на его руку.

— Ты поранился.

Он мельком взглянул на глубокую рану, которая причиняла нестерпимую боль.

— Ничего, это не смертельно. Дорогая, у тебя, часом, не было времени…

— Нет, — ответила она раздраженно. — У меня не было времени рыскать по Монте-Карло, разыскивая «Хайнекен».

У нее были более важные дела, чем поиски его любимого пива и потакание всем его прихотям. Она украдкой бросила взгляд за борт: вот, бросила машинку в воду.

Джек обнял ее за талию:

— Думаю, его можно достать только в Америке. Он посмотрел на стопку бумаги, лежавшую на столе. Она не увеличилась с тех пор, как он видел ее в последний раз сегодня.., или накануне.., или за неделю до этого.

Джек практически ничего не знал о писательском труде и писателях, но жизнь его уже многому научила. Так, выяснилось, что с ними трудно ужиться. Не раз случалось, что ночью он не находил Джоан рядом с собой: она, выскользнув из постели, спешила к столу, чтобы записать внезапно пришедшую в голову мысль. Бывало, он рассказывал ей о чем-то и обнаруживал, что у нее совершенно отсутствующий взгляд и она в мыслях за тысячи миль от него. «Обдумываю сюжет», — говорила Джоан в таких случаях. Впервые в жизни Джек понял, что можно сходить с ума от ревности к неодушевленному предмету. Он знал, что, скорее всего, ему придется ревновать Джоан не к соперникам, а всего лишь к нескончаемому роману с пишущей машинкой. Ему уже хотелось, чтобы эта машинка стала мужчиной, тогда можно было бы, по крайней мере, рассчитывать на честный поединок.

— Как продвигается работа? — Он кивнул на рукопись.

— Никак.

— Неудивительно. Зачем ты их поженила?

— А что плохого в женитьбе? — спросила Джоан, озадаченно глядя не него зелеными глазами.

«Ох, уж эти зеленые глаза», — подумал он. Он просто таял под их взглядом. Лучше бы она не смотрела на него вот так: Джек становился податливым, как воск, и она могла делать с ним все, что угодно.

— Это старомодно, — запинаясь, проговорил он.

— Но это же 1815 год, — парировала она своим страстным, волнующим голосом.

— Это мешает развитию сюжета, — ответил Джек, теряя прежнюю уверенность. Краем махрового халата он стер с ее лица цинковую мазь, спустил халат с ее плеч и, любуясь, посмотрел на них. Ее кожа по-прежнему была бело-розовой, как у новорожденного младенца, и это нравилось Джеку. Его радовало, что она не похожа на загорелых, почти обуглившихся женщин с пляжа, а сохраняет нежную, душистую кожу. Он наклонился, поцеловал ее в гладкое плечо и вдруг замер, не зная, что делать дальше. В такие мгновения он всегда становился нерешительным.

Ему хотелось посмеяться над собой за мысли о пишущей машинке, которая похитила у него Джоан. Может быть, он неправильно вел себя в последнее время? Джек понимал, что с ним тоже нелегко ужиться. Ему не следовало мешать ее работе, он должен быть более внимательным к ней. Следовало бы больше читать и походить на ее нью-йоркских друзей.

— Хорошо, Джек, — сказала Джоан, — они не поженятся. В этом вся идея. Она мне не очень нравится, но сейчас мне вообще ничего не нравится. О, Джек, — простонала она.

Он почувствовал легкие прикосновения языка на своей шее, что всегда сводило его с ума, и притянул ее к себе.

Возможно, не стоило долго ломать голову над тем, что можно делать, а что нельзя, — надо просто действовать.

— Джек, — прошептала Джоан.

Она жадно и страстно поцеловала его, а это Джека всегда озадачивало. Несмотря на славу и популярность, Джоан была человеком очень искренним и естественным. Она чувствовала себя, как дома, и в джунглях Колумбии, и во дворцах Монако. Она воспринимала людей такими, как они есть, и это особенно нравилось в ней Джеку. Во многом он считал ее ребенком, поскольку она выкладывала правду в глаза, не задумываясь о последствиях. Ей никогда не приходило в голову скрывать свои чувства; она никогда не сдерживала себя и получала от Джека то, что ей было нужно, сама отдавая взамен все, что могла дать.

Бывали мгновения, когда он днем занимался лодкой, возился с мотором или следил за парусами, и вдруг ее образ всплывал у него перед глазами, а тело, откликаясь, следовало за мыслями. Тогда он бросал все и устремлялся к ней. Вот и сегодня он мог бы дольше кататься на лыжах, но, зная, что Джоан наблюдает за ним и волнуется.., он просто обязан был прекратить свои рискованные развлечения!

Иногда ему казалось, что он сам ведет себя, как ребенок. Он уже никогда не сможет жить так, как живет большинство людей, и обходиться без нее по восемь или десять часов в день. Ему необходимо постоянно быть рядом с нею, тешить себя тем, что она любит его.

Джек расстегнул ее красную хлопчатобумажную блузку и медленно провел руками по спине. На ней были прелестные шорты, которые изумительно подчеркивали красоту ног. Он положил руки ей на бедра, не спеша погладил по ягодицам, сжимая мягкую, упругую плоть. Она опять застонала, обмякла и прильнула к нему, боясь упасть.

Он осыпал ее поцелуями с головы до ног, чувствуя, что она нуждалась в нем, и это придавало ему уверенности.

— Я знаю, знаю, — говорил он, глядя на нее, хотя не имел ни малейшего представления, как помочь ей. — Джоан, посмотри туда… — Он кивнул на горизонт. — Знаешь, что там?

В зеленых глазах Джоан засветилась надежда: «Что?» В глубине души она понимала, что ключом к решению мучившего ее вопроса владел Джек и что только он был в состоянии помочь ей вновь обрести силу и поверить в себя. Она ждала от него слов, которые положат конец ее замешательству.

— Греция, — ответил он. Она вырвалась из его рук.

— Греция?

Он что, сошел с ума? Какой такой таинственный смысл был в его ответе? Джоан расстроилась еще больше. Никакой романтики. Она забыла, что Джек был реалистом.

— Да, Миконос, Родос, Парфенон…

Это обязательно сделает ее счастливой. Подумать только, они смогут увидеть древние места, которые послужат для нее источником вдохновения, опять заставят работать мысль, дадут новый толчок к творчеству. Ему хотелось вновь увидеть огонь в ее глазах, он совершенно терялся, когда видел потухший взор Джоан.

— Мне казалось, ты говорил, что мы вернемся в Нью-Йорк на время.

— Да.., в конце лета. Разве мы не договорились? О чем она думает? О Нью-Йорке? Ей хочется домой, она скучает? Может быть, ей не терпится увидеть сестру? Он надеялся, что она стремится в Нью-Йорк из-за какого-нибудь пустяка.

Джоан отстранилась от него и взяла бутылочку со средством против загара. Согласие на поездку в Грецию равносильно гибели Помпеи. Ей захотелось немедленно покинуть эту яхту, спрятаться от этого солнца. Она желала…

— Я не хочу, не могу больше ждать. Мне не нужны ни Греция, ни Родос. Я не расположена в настоящий момент созерцать живописные руины. Джек, время стремительно летит. Неужели мы не можем заняться чем-то более стоящим?

— Чем? Чем еще? Только представь себе, мы отправимся на «Анджелине» на греческие острова, увидим Парфенон… Понимаешь — Парфенон! Кто знает, сколько времени он еще простоит?

Почему она не понимает его и не чувствует того же, что и он? Это же так просто — относиться к жизни легко и воспринимать ее такой, какова она есть. Он был счастлив, что она рядом и что они вместе могут наслаждаться дивными местами, путешествуя по всему миру. Но для Джоан этого было недостаточно. Ее преследовало ощущение, что она кружится на карусели и не может остановиться. Она жила его интересами, привычками, желаниями, смотрела на мир его глазами, теряя себя и свою индивидуальность.

— Все это великолепно, но мне нужна передышка на берегу или что-то в этом роде. Продолжительный отпуск на берегу. Дело в том, что я надеялась во время плавания закончить книгу, но у меня ничего не получается. Я в тупике и ничего не могу придумать.

Конечно, он все понимал. У нее были обязательства перед издателем. Миллионы читателей ждали выхода очередного романа Джоан Уайлдер. Они зависели от нее, рассчитывали на нее, а получалось, что она их всех подводит. У Джека было иное представление о мере ответственности. Он жил так, словно все свое носил с собой, и как только что-то взбредало ему в голову, он тут же на всех парусах отправлялся бороздить синюю гладь морей и океанов. Возможно, именно с этим Джоан и не могла примириться.

Он был обязан понять ее, но не мог. Джека не покидало ощущение, что перемена в их отношениях произошла с тех пор.., с каких же это пор? И какая перемена? Он ломал голову, пытаясь понять, что повлияло на Джоан.

Она выглядела такой счастливой в начале их путешествия, когда они посещали места, о которых она лишь читала когда-то. Он тоже был счастлив, открывая перед ней мир. Это было, как сказочный сон, их общий сон, разве не так?

— Я думал, тебе хотелось попутешествовать вместе со мной по свету.

— Да, хотелось. Но нельзя же все увидеть за одну неделю. У меня все смешалось и перепуталось — экзотические порты, роскошные приемы, живописные закаты.

Джек не верил своим ушам! В Лиссабоне у нее было совсем другое настроение. Он никогда не забудет ночь отплытия. В минуты близости ему казалось, что они совершали полет на Луну и обратно. А теперь было очевидно, что они настроены на совершенно разные волны. У Джека было такое чувство, будто его вывернули наизнанку, будто Джоан выхватила оружие и выстрелила в него. Уж лучше бы она его действительно застрелила

— больнее не будет. Ему хотелось встряхнуть ее, привести в чувство. Почему она больше не чувствует себя счастливой, как это бывало прежде? Он знал это наверняка, потому что она не раз говорила об этом. Что же случилось, почему она так переменилась?

Джек стал копаться в памяти, стараясь припомнить хоть один эпизод, который приоткрыл бы завесу. Они ели дары моря в местных прибрежных кафе и бродили, взбираясь и петляя по крутым, уходящим вверх улочкам, таким узким, что по ним не могла проехать машина. Они танцевали на площади около дворца Белем, где сочеталась браком юная пара. Джоан была очень красива в тот день. Он купил ей белую кружевную мантилью. Помнится, он даже сказал, что мантилья напоминает свадебную фату. Он вспомнил, что, посмотрев на Джоан, был поражен ее печальным взглядом.

Да! Именно тогда! Она не была счастлива в Лиссабоне, она была грустна. Он не донимал ее расспросами, а сама она ничего не говорила. Теперь, размышляя обо всем пережитом, он понял, что Джоан изменилась после отплытия из Португалии.

В разговорах Джоан никогда не касалась многих тем, в частности никогда не говорила о браке. Он тоже хранил молчание, хотя на этот счет у него были свои соображения. В прошлом, когда у него появлялись серьезные намерения относительно какой-либо девушки, она или удирала от него в горы, или начинала перевоспитывать его. Ему не хотелось пережить то же самое с Джоан — пусть их роман длится вечно. Не к чему спешить и принимать какие-либо решения. Они прекрасно проводили время — так ему казалось, во всяком случае, и она с удовольствием принимала его правила игры. Если он хотел поднять якорь, она не возражала, никогда не спорила, и он думал, что так и надо. Он был уверен, что все делал ради ее удовольствия.

Сегодня, когда Джоан рассказывала о сцене свадьбы в романе, она впервые произнесла это слово в его присутствии. Он был страшно растерян, когда отвечал ей. В тот момент он почувствовал себя загнанным в ловушку и испугался: отвечал, как бы защищаясь. И теперь, когда он смотрел на нее, слушал, то чувствовал, как вокруг него опять вырастает защитная броня. Черт! Она не на шутку перепугала его.

— Да, тяжелая работа, — ответил он, стараясь скрыть неуверенность в голосе.

— Джек, это.., это и много, и мало. Это… Она не верила своим собственным словам, своим чувствам. Произошло что-то непоправимое, чего она не понимала. Ей не хватало чего-то, что она не могла получить. Ей нужен был четкий курс, направление. Она была не в состоянии и дальше бесцельно плавать, заходя то в один порт, то в другой, не имея даже таможенного пропуска, в котором фиксируется время и маршрут.

Джоан сама не верила своим словам о том, что по горло сыта этой экзотикой. Она собрала достаточно материала для новых сюжетов, которых хватило бы на три жизни, но теперь ощущала потребность исследовать мир на бумаге, а не сидя на носу яхты. Разве не в этом смысл жизни: совершенствование через самовыражение? Ее таланту нужен выход, и она чувствовала определенные обязательства перед читателями.

— Мало?

В полной тишине слова Джека прозвучали резко. О чем она говорит? Почему быть с ним — мало для нее? Может быть, все это время он жил с сумасшедшей? Ради нее он был готов на все. Из-за нее он чуть жизни не лишился в Колумбии. Они плыли туда, куда она хотела. Может быть, все писатели такие сумасшедшие? Возможно, она желала того, чего вообще не существовало.

Джоан отвернулась от него. Он знал, что это — дурной знак. Так больше не могло продолжаться, он должен был положить этому конец, должен был сделать все, чтобы вернуть ее. Но как?

— Это.., это… — бормотала она, чувствуя, что вот-вот расплачется. Как ему объяснить все так, чтобы он не почувствовал себя виноватым? Ведь проблема была не в Джеке, а в ней самой. Это она переживала творческий кризис, а не он, черт возьми! Джоан совершенно запуталась. Она дрожала и еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

— Что это? — решительно спросил Джек уже на повышенных тонах от одолевавших его страхов. — Разве ты не этого хотела?

Джек шагнул в сторону, чтобы видеть ее лицо. Он показал на залив, «Анджелину» и, наконец, на себя. Неужели она может отказаться от всего этого?

— Ты получила, что хотела, а теперь отказываешься от того, что имеешь?

Он запнулся — не слишком ли он давит на нее? Может быть, нужны другие слова? Он всегда спотыкался в подобных ситуациях, пытаясь подавить гнев, вместо того, чтобы дать ему выход. Но ему необходимо было знать, любит ли она его.

— Работа — вот что для меня главное. Я должна писать серьезные вещи вместо… Я хочу сказать: сколько женщина может писать приключенческие и любовные романы? — Джоан понимала, что жизнь, населенная выдуманными персонажами, больше не удовлетворяла ее. Она хотела писать о реальных людях, реальных героях.

Она облокотилась на ограждение и посмотрела вниз, на то место, куда бросила свою машинку. Может быть, ей вообще не стоит больше писать?..

Неожиданно перед ее лицом вырос огромный, сказочной красоты букет роз.

— Мисс Уайлдер? — услышала она голос, говоривший с очень сильным акцентом.

В сверкающем бело-голубом катере из стеклопластика стоял огромный неуклюжий араб в тунике и тюрбане. Его кожа цвета красного дерева мерцала в лучах заходящего солнца. Через все лицо от виска до подбородка шел широкий шрам. Джоан успела заметить, что его туфли, одежда и драгоценности стоили огромных денег. Почему же, в таком случае, он не воспользовался услугами пластической хирургии? Любой состоятельный обитатель Монте-Карло — и не с таким страшным рубцом — давно бы уже сделал это.

— Белые розы из священного сада, — сказал араб. Джек спросил сдавленным голосом:

— Священного сада? Чьего?

Араб показал на берег. Больше он не произнес ни слова, не сделал ни единого жеста, а водитель неожиданно включил мотор. Араб по-прежнему стоял в катере и, удаляясь, не сводил глаз с Джека и Джоан.

Джоан осмотрела прибрежные скалы. Там, утопающее в зелени деревьев, буйно цветущих вьющихся растений и продуманно рассаженных однолетников, возвышалось величественное здание из белого камня. В его затемненных, отливающих бронзой стеклах отражалось заходящее солнце, отчего казалось, что склон холма охвачен пламенем. Наверху, на искусно огороженном балконе роскошного покоя, выходившего окнами на крышу, стояла одинокая фигура. Джоан, прикрыв рукой глаза от солнца, разглядела лишь, что на человеке был тюрбан и длинные, ниспадающие до пола одежды. Это тоже был араб. Она посмотрела на розы, потом снова перевела взгляд на человека, но тот уже исчез. Все было на удивление странно и очень романтично.

Отметив про себя, что она слишком увлекается романтикой, Джоан быстро открыла карточку.

Джек заглянул ей через плечо и прочитал: «Увидимся сегодня вечером.., в подходящий момент». Сегодня вечером? Он взглянул на Джоан, которая, казалось, впала в транс. Она никогда раньше не видела этого человека, но уже была заинтригована. Джек чувствовал, как почва уходит у него из-под ног. «Ну нет», — подумал он. Любовная лодка всего лишь накренилась, но не перевернулась. Джоан любит его. Ему нечего опасаться — он посмотрел на скалу — какого-то нефтяного шейха.

— Должно быть, это один из тех, кто приглашен на мой вечер, — сказала Джоан, находя единственно возможное объяснение.

— Но вечер будет, лишь в следующий вторник, — сказал Джек, предполагая худшее.

— А это уже сегодня! — ответила она и ушла, понимая, что теперь они получат таможенный пропуск.

Глава третья

В середине прошлого столетия тогдашний правитель крошечного княжества Монако Карл III был поставлен перед дилеммой. По договору с Францией княжество уступало ей большую часть своей территории и львиную долю доходов, по существу соглашаясь на французский протекторат. У Карла III остался совсем маленький участок земли, но он был потрясающе красив и живописен. Для привлечения в свою страну иностранцев, где, как он надеялся, они будут охотно оставлять деньги, князь решил построить самое роскошное в мире казино, которое выкачивало бы из игроков сумасшедшие суммы. В своих планах он пошел еще дальше и вокруг комплекса казино Монте-Карло разбил постоянно цветущие парки, а также возвел великолепные и очень дорогие отели.

С поздней осени до весны Зал Гарнье, названный так в честь Шарля Гарнье, архитектора, приглашенного Карлом III для проектирования комплекса, становился сценой, на которой давались пышные оперы и балеты, проводились концерты. Для выступления в Монте-Карло отбирались лучшие труппы мира, здесь исполнялись произведения самых известных и прославленных композиторов.

Монте-Карло гордился всем лучшим из лучшего.

Поскольку Джоан была знакома с историей города и знала, какой репутацией он пользовался, она понимала, какой чести удостаивало ее издательство «Эйвон букс», организуя авторский вечер писательницы в бальном зале. Она понимала также, что по такому случаю ей нечего надеть.

Когда Джоан получила известие из нью-йоркского офиса Глории Хорн о том, что в ее честь будет устроен вечер, она тут же начала перетряхивать свой гардероб. У нее было платье для коктейля из тяжелой ткани, которое она приобрела два года назад в «Ломанэ», платье из черного крепа, присборенное на бедрах, — это вообще исключалось — и платье из набивного шифона с оборками, которое ее заставила купить Элейн.

Джоан сунула в кошелек пачку франков, пытаясь представить, сколько может стоить действительно дорогое платье, и отправилась за покупками.

Она не нашла ничего ни в местных магазинах, ни в магазине готового платья «Лоуз» в отеле «Монте-Карло». Но в магазинчике отеля «Палас» Джоан застыла в изумлении, глядя на себя в зеркало, уверенная в том, что видит кого-то другого.

— Это платье от Сен-Лорана, — сказала продавщица.

— Я вижу, — ответила Джоан уверенно.

Ей было все равно, кто его создал, просто платье выглядело необыкновенно красиво. Женщина назвала его «бюстье» — прилегающий лиф без бретелек, плотно драпированный по талии. Джоан поразило, как модельеру удалось заложить такое количество шелка цвета лаванды в крошечные, мягкие складки, образующие юбку.

Джоан купила это платье — неужели оно на самом деле стоит таких денег? — и туфли от Феррагамо, а также серьги, браслет и ожерелье от Диора. Вообще-то, украшения были дешевыми, но с платьем они смотрелись великолепно.

Пока продавщица подсчитывала стоимость ее покупок и заворачивала их, Джоан снова подошла к витрине с украшениями и засмотрелась на сказочные рубины и изумруды. Интересно, что сказал бы этот коротышка с тонкими губами, стоящий за прилавком, если бы знал, какой изумруд у нее был когда-то. Она усмехнулась, чем привлекла его внимание.

Он окинул ее внимательным, придирчивым взглядом с головы до ног, должно быть, решил, что она — нестоящий покупатель, и занялся своими делами. Джоан пожала плечами и перешла к другой витрине. В ней были выставлены кольца с бриллиантовыми солитерами самой различной огранки: овальные, квадратные, круглые, грушевидные, маркизы.

Рассматривая кольца, Джоан вдруг почувствовала, как на нее накатила необъяснимая грусть. Она взглянула на левую руку и представила, как прекрасно бриллиантовое кольцо смотрелось бы на ее среднем пальце. Подняв глаза, она увидела, что маленький продавец тоже пристально смотрит на ее руку. Он сочувственно покачал головой и быстро отвел глаза.

Джоан почувствовала, что более секунды не сможет находиться здесь и видеть эти кольца. Она поспешно вернулась в отдел платьев, взяла свои покупки, оплатила счет и стремительно вышла. Только оказавшись на «Анджелине», она вздохнула с облегчением. Ей захотелось заново пережить то волнение, которое было связано с платьем и предстоящим вечером. Она вела себя глупо! Украшения будут выглядеть великолепно, и ей совершенно ни к чему бриллиантовое кольцо.

Спускаясь в каюту, — чтобы переодеться к вечеру, Джоан вспомнила, что не рассказала Джеку об инциденте. Собственно, и рассказывать-то было нечего.

Джек наблюдал, как она спускается по лестнице. Он посмотрел на еще видневшуюся полоску заходящего солнца. Сегодня ее вечер, и, может быть, встреча с Глорией приободрит ее.

Джек стал спускаться вниз и чуть не сбил с ног Джоан. Она рассматривала снимки, висевшие на стене, которые он сделал во время их круиза, и вежливо улыбнулась, словно он был простым пассажиром судна, совершавшего морское путешествие. Он прижался к стене, чтобы пропустить ее.

Что на нее нашло в последнее время? Этот узкий проход обычно служил им поводом для шуток, и он пользовался им, чтобы лишний раз обнять ее. Он посмотрел на фото, где они были запечатлены в рыбацкой деревушке к югу от Марселя. Он многое помнил…

Помнил, как они голышом ныряли с освещенных лунным светом скал около Мальорки, как Джоан училась плавать с аквалангом, как она учила его делать бисквиты, как он все больше и больше влюблялся в нее. Теперь, по ее словам, ей хотелось чего-то другого — ей хотелось перемен. Но ему Джоан нравилась такой, как есть, его все устраивало в их отношениях. Временами Джека мучили ощущения, что вокруг него рушатся стены, что все изменилось — против его воли и согласия.

Он посмотрел на Джоан, пробирающуюся через каюту, где все было перевернуто вверх дном. Джек еще раз посмотрел на фотографии: он должен был что-то сделать, чтобы снова заставить ее улыбаться — радостно и счастливо. Должен!

Джек отправился принять душ и побриться, а Джоан забралась на его доску для серфинга. Он утверждал, что это очень ценная реликвия. «Последнее, что у меня осталось от тех дней, которые я провел в средней школе в Калифорнии». Доска с большим трудом помещалась в каюте, и Джоан предпочла бы, чтобы она осталась в Калифорнии, где ей и было место. Осторожно двигаясь по доске, она чуть не споткнулась о его баскетбольный мяч. Она никак не могла взять в толк, почему все это хозяйство нужно возить с собой. Они не заглядывали в эту кунсткамеру со дня отплытия из Нью-Йорка. Здесь валялись баллоны к аквалангам, гидрокостюмы, грязная одежда, заплесневевшие мокрые полотенца — она понюхала одно из них и бросила обратно на пол — и две колонки без штепсельных вилок к его неработающей стереосистеме. И повсюду бросались в глаза сувениры, приобретенные за время путешествия: они свисали с потолка, были прикреплены к стенам и расставлены по полкам. Бывая в каком-нибудь месте, Джек не мог не купить что-нибудь на память, и Джоан удивляло, почему ему недостаточно одних лишь воспоминаний.

В Испании он заказал особые часы, по форме напоминавшие «Анджелину». Теперь они стояли, никому не нужные.

— Джек! — крикнула она. — Нам надо поторапливаться.

Джоан подошла к комоду, выдвигая один переполненный ящик за другим и тихо ругаясь про себя. Она регулярно аккуратно раскладывала вещи, но Джек умудрялся опять все перепутать в переворошить. В ящике с его теннисками она нашла свои купальники. Здесь же ей попались банка сардин, пакет сухой смеси для приготовления сдобных булочек, пара сломанных очков и недоеденный сэндвич. Странно, что все это не уничтожили тараканы!

В поисках новых колготок и бежевой комбинации Джоан попыталась открыть еще один ящик, но он не поддавался. Упершись ногой в основание комода, она потянула сильнее. Наконец ей удалось открыть его, и оттуда выскочил пучеглазый аллигатор. Схватившись за сердце и повторяя собственное имя, чтобы не выругаться, Джоан взяла маленькое чучело рептилии. Она погладила крокодила по голове и вспомнила, как они покупали его в Колумбии.

Почему-то теперь ей казалось, что все это случилось с другой Джоан. Тогда она была счастлива, и они с Джеком были как одно целое. Они нуждались друг в друге и во всем зависели друг от друга. О чем это она? Разве сейчас они не нуждаются друг в друге?

В этот момент из ванной появился Джек. Она быстро собрала свои вещи и прошла мимо него в узкий коридор. В Колумбии они понимали друг друга с полуслова, а теперь этого не удавалось достичь даже во время продолжительных бесед. Что-то, связывавшее их, ушло, но она знала, что именно работа загнала ее в тупик и она слишком озабочена этим. Джек вежливо улыбнулся ей. Он вел себя так, словно она была чужой! Джоан повернулась к снимкам, чтобы он не видел слез, стоявших у нее в глазах.

Она бросилась в ванную.

Джек подошел к комоду и осторожно выдвинул ящик, в котором лежали его носки, ремень и пара скатанных белых брюк. Он вытряхнул их из ящика, и облако пыли окутало его. Закашлявшись и повернувшись в другую сторону, он заметил галстук, висевший прямо перед носом. Ослеп он, что ли, что не заметил его! Он взял галстук и посмотрел в сторону ванной.

Конечно, это Джоан достала галстук для него. Он не носил их с тех пор, как перестал бывать на Уолт-стрит. Но для нее он готов был на все, даже на галстук. Сегодня особый вечер. Она увидит, что он умеет обращаться с этой высокомерной публикой не хуже, чем кататься на водных лыжах.

Джек закончил свой туалет и вышел на палубу, чтобы выкурить сигарету перед уходом.

Джоан, одетая, появилась из крошечной ванной. Ей и самой было странно, что удалось туда втиснуться со всем своим хозяйством, включая термобигуди, фен, полный набор косметики, накладные ногти и одежду. Она невесело подумала, что, может быть, это дает ей слабую надежду претендовать на получение Пулитцеровской премии.

Джоан грациозно перелезала через доску для серфинга, стараясь не зацепить колготки, когда Джек спустился вниз. Она посмотрела на него.

— Галстук! — воскликнула Джоан, явно удивленная и польщенная. Она никогда не видела его в галстуке и знала, что он надел его, чтобы доставить ей удовольствие.

— Для тебя… — сказал он, улыбаясь.

Всякий раз, когда она смотрела на Джека, он все больше казался ей похожим на одного из ее героев, но сегодня это особенно бросалось в глаза. Он подал Джоан руку и, немного поколебавшись, привлек ее к себе.

Джек не мог оторвать от нее глаз. Бесспорно, она была самой красивой женщиной, какую он когда-либо встречал. С тех пор как они познакомились, он уже не мог смотреть ни на одну женщину. Стоило ему только подумать о Джоан, как его охватывало волнение. И теперь, когда она стояла так близко от него, он подумал: а не могут ли они «немного опоздать», как это принято в светских кругах? «Нет, — решил он. — Лучше не спрашивать». Для Джоан сегодняшний вечер был особенным, и именно он хотел подарить его ей.

Они повернулись, чтобы подняться на палубу, и тут Джек неожиданно ударился головой о висящий баллон акваланга. Он потер ушибленное место, все поплыло у него перед глазами. Словно сквозь туман он увидел Джоан, которая улыбалась ему своей очаровательной улыбкой, украшавшей ее щеки ямочками. При виде этой улыбки он терял всю свою уверенность и становился податливым, как воск. Она дотронулась до его головы, в глазах появилась тревога. На сей раз Джек не смог удержаться: он заключил ее в свои объятия и крепко поцеловал.

* * *

Джоан стояла, прижавшись к Джеку. Ими по-прежнему владела страсть, и этого нельзя было отрицать. Неожиданно она пожалела, что им надо идти на вечер. Она хотела, чтобы он обнимал ее, хотела принадлежать ему. Интересно, догадывался ли он, как на нее действовали его поцелуи?

Голова Джоан покоилась на его плече, и она с наслаждением лежала в его объятиях, чувствуя себя в полной безопасности. Наконец, они покинули яхту и прошли в конец пирса, где одиноко стояло единственное транспортное средства — мотоцикл.

Джоан в растерянности посмотрела на свое платье от Сен-Лорана, потом на Джека.

— Я думала, ты возьмешь машину.

— Извини, дорогая, я упустил это из виду. Джоан покорно вздохнула, смирившись с судьбой. Джек был неисправим.

— Ладно.

Джек сел на мотоцикл.

— Это как машина, только места меньше. Джоан не так представляла себе свое прибытие в отель сегодня вечером. Она игриво села на мотоцикл боком, как в дамское седло, чтобы не испортить дорогое платье.

— Я же сказала, что все в порядке.

Джек завел мотоцикл, но не сразу, поскольку мотор глох трижды, прежде чем они тронулись с места. С оглушительным ревом мотоцикл понесся по улице.

На пристани, всего в двадцати пяти футах от стоянки «Анджелины», в три ряда возвышались контейнеры с провизией и другими необходимыми вещами. В первом ряду стояли коробки с пивом и закусками. Во втором ряду хранились новые пеньковые канаты, моторное масло и запасные части к «Анджелине». В третьем ряду размещался один большой деревянный контейнер без какой-либо маркировки.

В тот момент, когда Джек и Джоан скрылись из виду на своем мотоцикле, со стороны контейнеров донеслось негромкое рычание. Это было по меньшей мере странно — на территорию пирса не допускались никакие животные, да и тех, что обитали в окрестностях, можно было пересчитать по пальцам. Раздавшийся затем кашель дал недвусмысленно понять, что необычные звуки принадлежали человеку. «Анджелина» мерно покачивалась на воде, прокалывая ночное небо высокой мачтой. Минуты шли, но больше ни один странный звук не нарушил ночной тишины.

Глава четвертая

Темно-синее небо над Монте-Карло было усеяно мерцающими звездами. Вечерний воздух дышал теплом, был наполнен шелестом листвы и напоен ароматом множества благоухающих цветов. Море замерло в спокойном ожидании, а все улицы города были запружены дорогими спортивными машинами, седанами и лимузинами, направляющимися к казино и отелям. Их фары заливали ослепительным светом деревья, цветы, парки, отели и рестораны.

Проезжая мимо казино Монте-Карло, Джоан подумала, что оно высечено из золотого монолита. Как вдовствующая королева, казино возвышалось над своими подданными, поскольку ни одно здание в городе не выглядело столь величественно и царственно. Между двумя изысканными куполами на крыше второго этажа красовались часы, украшенные затейливой резьбой. Три пары стеклянных дверей были распахнуты настежь, и роскошный красный ковер устилал лестницу до самого тротуара.

Расположенный рядом Отель-де-Пари являл собой не менее впечатляющее зрелище. Его архитектура в стиле «belle Epoque» заставила Джоан совершить путешествие во времени. «Он просто подавляет своей красотой»,

— подумала она, глядя на позолоченные зеркала, хрустальные люстры и богато отделанные стены. И повсюду — в садах и игорных комнатах — виднелись потрясающе одетые женщины, шедшие под руку с богатыми американцами, дипломатами, иностранными знаменитостями и французскими военными при полном параде.

Никогда ранее Джоан не доводилось видеть такого количества изысканных туалетов от знаменитых кутюрье и великолепных драгоценностей. Здесь она поняла, что как нельзя кстати купила себе это платье — ведь на своем вечере она должна быть неотразима. Ее поглотило море шифона, крепдешина и органди всех цветов радуги. По одежде гостей — по мундирам почтенных чиновников и послов, сверкавших и переливавшихся, как драгоценные камни, и новомодным тканям лилово-фиолетовых оттенков, в которые были облачены их дочери (неужели это их дочери?) — Джоан научилась распознавать авторство некоторых дизайнеров. Вот это шелковое, лимонного цвета платье — от Оскара де ла Ренты, гладкое, черно-белое, ниспадающее — от Валентине, а малиновое с широкими плечами — явно от Нолан Миллер.

Посещение магазинов оказалось для Джоан более поучительным, чем она думала.

Дружески обняв Глорию, Джоан напустила на себя светский вид. Джек обвел взглядом толпу, чувствуя себя явно не в своей тарелке. Здесь были герцоги, лорды и леди, маркиз и махараджа с махарани. Все были разодеты в пух и прах. Джек засунул палец за тугой воротник в надежде ослабить его. Галстук-то он надел, но все присутствующие — в отличие от него — были в смокингах. Он посмотрел на Глорию, которая наблюдала за ним. Было видно, с каким злорадством она следила за его тайными мучениями.

Джек хотел ответить ей злым взглядом, но единственной причиной, которая мирила его с Глорией и со всем происходящим, была Джоан, а для нее этот вечер имел огромное значение.

Он посмотрел на Джоан. Она была ослепительна. Ее атаковали читатели, и она всем улыбалась, надписывала книги и отвечала на вопросы.

Появились официанты с подносами, уставленными бокалами с шампанским. Взяв один из них, Джек сразу же осушил его. Официант, стоявший с бутылкой, вновь наполнил бокал. Внимание Джека привлек седовласый барон, который поднял бокал, призывая к тишине.

— Предлагаю тост за здоровье женщины, которая не перестает наполнять нашу жизнь романтикой и любовью, особенно мою нудную, никчемную жизнь. Пожелаем Джоан Уайлдер написать еще тысячу романов!

Джоан охнула.

— Тысячу… — пробормотала она про себя, надеясь, что до этого дело не дойдет. — Большое спасибо.

Джек поднял бокал и тоже выпил за Джоан. Он гордился ею, хотя давно не говорил ей об этом. Может быть, у Джоан сложилось впечатление, что он не ценит ее творчество? Конечно, она нуждалась в гораздо большей поддержке с его стороны. Подумать только, он прочел всего один ее роман, хотя за это время должен был прочитать все, что она написала. Вместо этого он почти все свободное время уделял «Анджелине» и предавался развлечениям — взять хотя бы этот прием.

«Я обязан загладить свою вину перед ней», — подумал он и направился к Джоан. Неожиданно в комнату ворвалась новая группа людей, которые окружили Джоан. Джеку показалось, что они ее просто поглотили. Умом Джек понимал, что это не та публика, с которой Джоан привыкла иметь дело в Нью-Йорке. По натуре она была замкнутым человеком и, скорее, любила одиночество.

В то же время он чувствовал, что с этими людьми у нее было больше общего, чем у него. Вокруг нее была особая атмосфера. В ней было что-то загадочное: она казалась окутанной тайной, которую ему никогда не разгадать. Такой уж, она уродилась. «Это — порода», — всегда говорила его мать, а Джек только смеялся над ее словами. Теперь ему было не до смеха. Всем сердцем желая стать частью происходящего торжества — ради Джоан, конечно, — он все больше чувствовал себя чужим здесь, отчего становилось скверно на душе. Подошел официант и наполнил его бокал — в очередной раз.

Через час Джоан уже казалось, что ее улыбка стала натянутой и постепенно сползала с лица. По словам Глории, она поздоровалась с более чем тремястами гостями и потому чувствовала себя, как выжатый лимон.

— Ты получила столько комплиментов, дорогая, — обняла ее Глория.

— Ты задала им жару, мой ангел, — пробормотал Джек невнятно.

Джоан присмотрелась — его галстук был перекошен. Она пожалела, что они не успели поесть перед отходом.

Слева от Джоан стоял итальянский виконт, рассказывающий о том, что читает ее книги исключительно во время продолжительных переездов с одной виллы на другую. Его особняки, в количестве шести штук, были разбросаны по всему миру. Справа ее осаждала матрона из Нью-Йорка, которая приехала в Европу на праздник, чтобы навестить свою дочь, маркизу. Джоан понимала, что они ждут, когда их представят Глории и Джеку.

— Это — мой издатель Глория Хори.., а это — Джек Коултон.

— Ах, издатель, очень приятно… — Виконт повернулся к Джеку и пожал ему руку. — А вы — чем вы занимаетесь?

— Завсегдатай казино. — Джеку не понравилось, как итальянец, не отрываясь, смотрел на грудь Джоан. Он устал от этих неискренних людей. Джек засунул руку в карман пиджака, куда положил несколько фишек для рулетки, купленных ранее.

— Пойду отмечусь за столом, — сказал он Джоан.

Не надо портить ей праздник, если он в плохом настроении.

— Джек… — Джоан попыталась удержать его, но было уже поздно. Он вышел из бальной залы и направился в игорные комнаты.

Матрона повернулась к виконту.

— Чем он занимается?

— Думаю, играет в рулетку, — ответил тот напыщенно.

Джоан это задело, ей захотелось глотнуть свежего воздуха. Она поспешно направилась к дверям, ведущим на террасу, прошла мимо скрипача, буфетной стойки, заставленной всякой всячиной, но ей казалось, что двери все время удалялись от нее. Что с ней творилось в эти дни? Между нею и Джеком все изменилось, но почему? Она во всем винила себя. В последнее время она слишком дала волю своим эмоциям, и ей явно не хватало уравновешенности, бросало из одной крайности в другую. Вот почему-то охватила необъяснимая тоска, когда она смотрела на бриллиантовые кольца. Теперь, думая об этом, она решила, что просто подвержена депрессии. И хуже всего было то, что это сказывалось на работе.

Она подбежала к балконному ограждению и вздохнула полной грудью.

С балкона открывался великолепный вид. Огни Монте-Карло представляли собой эффектное зрелище. Почему теперь Джек был не с ней? Ведь он знал, как этот вечер важен для нее. Сколько людей пришли сюда исключительно ради Джоан Уайлдер, так почему же он не хочет быть вежливым и учтивым хотя бы сегодня? Ей одновременно хотелось и расплакаться, и вправить ему мозги.

Следом за Джоан, запыхавшись, на террасу быстрым шагом вышла Глория.

— Не паникуй, Джоан. Он не виноват. Эти сумасшедшие читатели… Я хочу сказать, что любимый писатель Джека — тот, что обычно пишет на упаковках:

«Потяните, чтобы открыть».

Голос Джоан дрожал от напряжения.

— Да будет тебе известно, Глория, его любимый писатель — я. По крайней мере, была.

— До сих пор? — спросила Глория, заметив, что лицо Джоан стало мертвенно-бледным, а голос звучал уже не так уверенно.

Даже Глория сообразила, что у них с Джеком нелады. Ей не хотелось ничего объяснять Глории, главным образом потому, что Джоан сама ничего не понимала.

К ним подошел официант.

— Что желаете выпить, сударыни?

Джоан в недоумении посмотрела на него. Она никак не ожидала увидеть официанта-араба. Чувствовалось, чтоуниформа мешает ему, сковывая движения. Он выглядел почти комично, но Джоан отметила, как почтительно он поклонился ей.

— Водку с тоником, — сказала Глория.

— Текилу^[21], — ответила Джоан. Глория ошеломленно выслушала заказ Джоан. Официант еще раз поклонился и ушел.

— Текилу? Она же очень крепкая.

— Да нет, просто хочется вспомнить вкус, с которым я познакомилась в Колумбии. Вот были дни, — ответила Джоан, вспоминая, как они с Джеком впервые встретились. Неужели то волшебство ушло, и в этом все дело?

— Если тебя мучают ностальгические воспоминания о днях, когда ты находилась на волосок от смерти и тебя чуть не съел крокодил, то я могу себе представить, чем ты занималась последнее время. — Глория на мгновение умолкла, вспомнив, какими «любезностями» обменялись Джек и виконт. Было очевидно, что дела у счастливой пары обстоят неважно и ничем не напоминают блаженство в Раю.

Глория продолжала:

— В самом деле, чем ты занималась? Неужели ты думаешь, что я проехала три тысячи миль, чтобы спорить с тобой? Я здесь потому, что ты уже три месяца задерживаешь книгу.

Джоан ненавидела начальственный тон Глории, который звучал так, словно она читала приговор.

— Я на последней главе, — Джоан попыталась улыбнуться.

Глория покачала головой.

— Какая-то жалкая у тебя улыбка. Что ты делала? Предавалась любовным утехам с Питером Пэном на сказочном леденцовом корабле?

Джоан кусала губы, но молчала. Появился араб-официант с напитками. Он протянул неразбавленную текилу Глории. Джоан обратила внимание, как он окидывал глазами террасу. Было видно, что его голова занята чем угодно, но только не работой, — Нет, это не мое, — сказала Глория. — Я заказывала водку с тоником.

— О, извините, — сказал он с поклоном. Затем взял напиток у Глории, поставил его на серебряный поднос, после чего легким движением подбросил в воздух; поднос перевернулся вверх дном и снова очутился у него в руке в прежнем положении.

Джоан дважды зажмурилась, думая, что этого не может быть. Но бокалы с напитками действительно поменялись местами. Она предположила, уж не джинн ли это, но любезно приняла из его рук свой бокал.

Вдруг официант опять занервничал, ища глазами кого-то.

— Благодарю вас, — сказал он, затем отступил назад и неожиданно исчез. Логика подсказывала Джоан, что он был где-то рядом, среди толпы, но если верить глазам, человек испарился, растаял в воздухе, как маг и чародей.

Джоан и Глория чокнулись. Они не обратили внимания на пятерых арабов-телохранителей, которые прокладывали себе дорогу через толпу, не увидели огромного человека с широким багровым шрамом, пересекавшим лицо.

— Хорошо, вернемся к последней главе, — улыбнулась Глория.

— Глория… — Джоан собрала все свое мужество. — Я не закончу ее.

Глаза Глории стали размером с блюдце. Пораженная, она спросила, заикаясь:

— Что.., что? Почему не закончишь?

— По одной простой причине: написав семнадцать книг, я вдруг поняла, что не знаю, где и как закончить восемнадцатую.

Джоан собралась было продолжить объяснения, как вдруг перед ее глазами возникла белая роза.

— Тогда позвольте мне подсказать вам, как это сделать.

Джоан подняла глаза и увидела самого красивого араба, какого ей приходилось встречать в жизни. Он был со свитой, включая посыльного со шрамом на лице, которого она видела сегодня днем. Высокий, в красивых шелковых одеждах и тюрбане, он был похож на видение из «Тысячи и одной ночи». Джоан легко представила, как он несется по Сахаре на вороном жеребце, размахивая ятаганом и врезаясь в ряды противника.

У него был мелодичный завораживающий голос.

— Ваша книга не заканчивается.., а только начинается заново вашим путешествием на Нил… — Он замолчал, глядя на нее пытливым взглядом, в котором читалось желание, — ..вместе со мной.

Джоан, остолбенев, смотрела, как он протягивает ей розу.

— Омар Халифа, не сойти мне с этого места, — выдохнула Глория.

Джоан посмотрела на Глорию, которая не сводила восторженного взгляда с удивительно красивого Омара, и не поверила своим глазам: она никогда не видела Глорию такой. Эта холодная, рассудительная деловая женщина, которая с ходу вычисляла своего собеседника и менее чем за три секунды (иногда она укладывалась в две) приклеивала ему ярлык, лучшая подруга Джоан, была ослеплена.

— Это вы послали цветы?

— Они бледнеют рядом с вашей красотой.

— Мне нравится этот парень, — прошептала Глория, склоняясь к самому уху Джоан.

— Я читала все, что написано о вас, — сказала Джоан, думая, что еще никому не удалось передать словами обаяние этого человека. Вокруг него была аура, обладающая непреодолимой силой. В одно мгновение он выбил Глорию из привычной колеи. Джоан чувствовала, как попадает под его влияние, словно ее затягивает в мощный водоворот.

— Да, — ответил он ей. — Но обо мне редко писали правду. Я могу рассказать историю невиданную и неслыханную. И вы, Джоан Уайлдер, должны последовать за мной и записать ее.

— Вы знакомы с моими книгами, моим творчеством?

— Я знаю о вас все, — ответил он бархатным голосом, убедившим Джоан, что он знает даже размер ее нижнего белья. Она не осмелится противоречить ему, что бы он ни сказал. Он взял ее руку и нежно погладил большим пальцем. В глазах недвусмысленно читалась затаенная страсть. Джоан удивилась: неужели все арабские мужчины смотрели на женщин такими глазами? Может быть, в этом — их вторая натура? Она была уверена, что, если бы Джек посмотрел на нее вот так, они оказались бы в постели через десять секунд.

Когда разговор вновь зашел о книгоиздании, расчетливый ум Глории вернулся к реальности.

— Тогда вы должны знать, что Джоан — не сочти это за обиду, — обратилась она к подруге, — не журналист.

Джоан отпарировала:

— А я и не собираюсь становиться журналистом. Омар улыбнулся.

— Вот именно. Мисс Уайлдер понимает меня.

— В самом деле?

— Никто не сделает это лучше вас. По вашим талантливым произведениям чувствуется, что вы любите людей и видите в них самые лучшие качества. Обо мне распространяют слишком много лжи, и мне просто необходима ясность вашей мысли.

Деловой ум Глории подсказывал, что ситуация выходит из-под контроля.

Омар сразу же уловил ее скептический взгляд.

— Моя жизнь сопряжена с немалым риском, что требует большого мужества, и все это — ради удивительной цели. И я даю шанс вашей очень популярной писательнице записать мою историю.

Его слова ласкали слух Джоан, как музыка. Вот, наконец, возможность развить свои способности и найти им новое применение. Теперь она действительно сможет что-то сделать. Джоан была уверена, что мучившее ее недовольство жизнью, которую они ведут, творческие неудачи и даже сомнения относительно Джека, — все это было как будто специально подстроено, чтобы подвести ее к встрече с Омаром, готовым перевернуть и ее жизнь, и творчество. Она не упустит этой возможности. «Мы сами куем свое счастье», — сказал однажды ее агент. Может быть, счастье — это готовность встречаться с возможностью? Она помнила, что эти слова принадлежат Бенджамену Франклину, многие изречения которого стоило бы выучить наизусть.

Джоан приняла руку, предложенную ей Омаром, и повернулась к Глории.

— Ты не возражаешь?

— Поступай как знаешь, Джоан, а что будет с книгой? — голос Глории звучал напряженно, и Джоан видела, как та стиснула зубы.

Джоан была слишком возбуждена новым поворотом судьбы, чтобы думать о чем-то еще. Когда у Глории будет время поразмыслить, она согласится, что Джоан приняла правильное решение.

Джоан посмотрела на нее через плечо.

— Я позвоню тебе.

Глава пятая

Пробка вылетела из бутылки шампанского, на которой красовалось гордое имя «Дом Периньон». Джек знал, что казино гудело новостями о его сегодняшних подвигах за игорным столом. Всего за час с небольшим он выиграл шестьдесят тысяч франков, но надеялся, что до Джоан еще не дошел слух, как он тут же спустил их за десять минут. Да, сегодня судьба была на редкость переменчива к нему. Хоть убей, но он не понимал, почему не бросает играть. Может быть, острые ощущения? Нет! После того как колесо рулетки завершило свой последний круг, Он был рад, что начинал со ставки менее ста долларов. Подсчитав деньги и дав на чай крупье, Джек обнаружил, что не досчитался всего двадцати пяти долларов — стоимости бутылки хорошего вина, какое всегда можно купить в Нью-Йорке. Это не потеря.

Отойдя от игорного стола, он стал протискиваться сквозь толпу завсегдатаев, вдыхая аромат дорогих духов, задевая за роскошные, изысканные туалеты от известных кутюрье, ослепнув от блеска драгоценностей — авторских работ знаменитых ювелиров.

Он устал от этого места и этих высокомерных людей. Может быть, Джоан разделяет его чувства? Как ему хотелось, чтобы они вновь оказались на «Анджелине» и уплыли подальше от этих ненавистных берегов!

В этот момент Джек увидел Джоан. Подойдя, он обнаружил, что она сидит рядом с потрясающе красивым арабом, отчего у него заныло сердце.

«Какой-нибудь нефтяной шейх», — подумал Джек. Араб был окружен многочисленными телохранителями в тюрбанах. На нем не было никаких драгоценностей, что несколько удивило Джека. Он слышал, что эти ребята любят бахвалиться своими миллионами при любом случае, особенно перед американцами, поскольку французов трудно чем-либо удивить.

Джек посмотрел на Джоан. Она была полностью поглощена тем, что говорил этот тип. Взгляд, которым Джоан смотрела на араба, испугал его: он знал этот взгляд. Джек почувствовал, как все его тело — каждой косточкой, каждым мускулом, каждой клеточкой — приготовилось к защите.

С равнодушной, деланной улыбкой Джек склонился над Джоан и положил перед ней пробку от шампанского.

— Какое радостное событие мы отпразднуем на этот раз?

Джоан встала и схватила его за руку.

— Нил! — воскликнула она.

Араб медленно поднялся, придирчивым взглядом изучая Джека с головы до ног. Джек также оценивающе посмотрел на своего противника.

— Нил? — Джек не понимал, что происходит, хотя, возможно, просто не хотел понять.

— Нас пригласили в Северную Африку, — пробормотала Джоан и представила их друг другу:

— Джек Коултон, Омар Халифа.

Джек пожал арабу руку с притворным радушием.

— Он попросил меня.., меня.., записать его историю! — выдохнула Джоан.

Джек воспринял эту новость скептически. Он никогда не видел, чтобы Джоан из-за кого-то вела себя подобным образом, — ни разу!

— И что же это за история?

Омар дружески улыбнулся, но Джек не поверил его улыбке.

— Это история человека, который был избран для объединения племен, живущих по берегам Нила, с тем чтобы положить конец бесконечной вражде, заливавшей кровью нашу землю с древнейших времен.

— Избранного, гм? Кем?

— Народом и Провидением. Меня посетил дух, святой дух, который наставил меня на путь истинный. Я уверен, что человек ваших религиозных убеждений оценит это.

Но Джек не купился на льстивый тон и взял Джоан под руку.

— Извините, мы отлучимся ненадолго.

— Пожалуйста, — сказал Омар подчеркнуто вежливо и затем добавил с особой интонацией:

— Господин Уайлдер.

Теперь Джек был уверен, что Джоан была нужна Омару не только и не столько как писательница. Этот парень был просто прирожденным артистом. Но дело было не в этом, а в том, что Джоан смотрела на него такими глазами, словно он был воплощением ее мечты.

Отходя с Джоан в укромное место, скрытое папоротниками, Джек хотел быть уверенным, что Омар не видит их: его бы не удивило, если б выяснилось, что араб умеет читать по губам.

— Какой Нил? Мне казалось, ты хотела вернуться в Нью-Йорк?

— Все изменилось.

— Так скоро?

Как она могла так быстро перемениться? Он вдруг почувствовал, что вся его жизнь завертелась, как черный шар рулетки, и он проиграл этот ход.

— Джек, это то, что я искала все время. Я хочу написать биографию, что-то настоящее.

Как бы получше объяснить ему, не раня его чувств? Речь шла о ее карьере, а не об увеселительной прогулке. До этого она никогда ни на чем не настаивала. Они всегда плыли туда, куда и когда он хотел. Почему же он не может уступить хоть один раз? И сделать ее счастливой.

— Очнись, Джоан. Духи? Божий избранник? Этот парень, должно быть, перегрелся на солнце.

— Но мне именно это и нужно. — Она произнесла это так убежденно, что сама почти поверила в свои слова. Ей казалось, что она поступает правильно.

— Итак, ты собираешься отправиться в путешествие по Нилу с этим сабеем^[22]?

— Мне предоставляется удивительная возможность; ты тоже приглашен. Это может быть очень интересно — настоящее приключение. Африка, Нил.

Джек в недоумении уставился на Джоан. Последние две недели они с трудом находили общий язык; Джоан была подавлена, и вдруг она в одночасье сговаривается с каким-то незнакомцем, который теперь руководит ее действиями… Теперь он понял, почему все его существо так протестовало против этого человека. Джоан больше не принадлежала ему! Он остался в дураках! Может быть, она просто согласилась с ним развлечься, а теперь Омар увлек ее более заманчивым предложением? На протяжении нескольких недель Джек испытывал терпение Джоан, стараясь подчинить ее себе, но безуспешно. А он хотел и дальше давить на нее, вероятно полагая, что она все равно останется с ним. Глупец!

— Ну что ж, тогда можешь всем сердцем стремиться к Нилу.

Она кивнула, думая, что он согласен ехать.

— А я буду мечтать о Греции.

Джоан была потрясена. Сколько раз она думала о том, чтобы попутешествовать одной, без него. Но какой толк пробовать свои силы в новом деле, если Джек не сможет разделить с ней успех или поддержать в случае провала? Она не была уверена, что справится с этой работой, но надеялась на удачу. Она должна попробовать, разве не так?

Джек заглянул в глаза Джоан.

— Итак, ты едешь. Когда?

— Сегодня.., сегодня вечером. У него свой реактивный самолет и… — У Джоан пропал голос.

— А, частный реактивный самолет. — Джек посмотрел на нее, снял с себя галстук и надел ей на шею. Он через силу улыбнулся, надеясь, что Джоан не заметит дрожи в голосе.

— Тебе больше идет.

Джоан потеряла дар речи. Как он мог позволить ей ехать одной? Ведь он любит ее. Любит ли? Она уверяла себя в этом, и он сам говорил ей о своей любви. Но что он сделал за последнее время, чтобы доказать это? Доказать на деле. Значит, ей нужны были доказательства его любви? Значит, поэтому ее угнетало чувство пустоты, одиночества, даже когда они были вместе? Что с ними случилось? Все свои мечты она связывала с Джеком. Она жила, во всем подчиняясь ему, и лишь для того, чтобы быть рядом с ним. Разве он не знал об этом?

Что ж, раз она ему больше не нужна, то так тому и быть. Она не собиралась ползать у него в ногах, унижаться, умолять… И не потому, что была слишком горда. Просто ей никогда не удастся оправиться от боли, если он снова отвергнет ее. Джоан не терпелось бросить все, убежать от него и дать волю слезам.

— Послушай, у нас ведь все так хорошо шло, мы так славно путешествовали. — Он пытался уговорить ее, желая, чтобы она поехала с ним.

— Джек, экспедиция займет всего четыре-пять недель.

Она что, упрашивает его?

— Хорошо. Может быть, именно это нам сейчас и необходимо — небольшая разлука и передышка.

— Я знаю, наши с тобой отношения в последнее время не совсем клеились.

— Это ты так считаешь.

Время, проведенное с ней, было для него самым счастливым. До того как появился этот араб, у него не было и половины теперешних проблем. Прищурившись, Джек посмотрел на Омара, глаза которого победоносно сверкали. Как удалось этому типу так быстро и так далеко продвинуться с его девчонкой? Должно быть, она не очень сопротивлялась.

— Возможно, я присоединюсь к тебе в Греции. — Джоан судорожно искала компромисс. Она должна быть уверена, что это не конец. Но почему он не борется за нее? Неужели она так мало для него значила и все время была всего лишь балластом?

Слова с трудом давались Джеку. Намерения Джоан ранили его, как удары кинжала, но внешне он старался сохранять спокойствие. Он безразлично пожал плечами, чувствуя себя опустошенным, но нельзя было ее отпускать вот так, не сказав ни слова.

— Да, конечно. Или, может быть, я приеду на Нил…

— Хорошо, — сказала Джоан едва слышно. Теперь она знала правду. Какая она была дура, что пыталась навязаться ему. Она больше не нужна. Все, что было между ними, что связывало их, рассыпалось и превратилось в пепел прямо у нее на глазах. Что ему нужно было от нее? Она прошла вместе с ним через муки ада в Колумбии, ждала его возвращения в Нью-Йорке, на его яхте они вместе обошли полмира. Ей следовало бы знать, как дать ему понять, от чего он отказывается, но решение не приходило. Она стояла молча, слезы жгли глаза; она любила его, несмотря на то, что он отверг ее.

— Хорошо, — сказал он спокойно. — Встретимся или в Греции, или на Ниле.

— Я напишу тебе.

— Напишешь? — переспросил он. — Куда?

Джоан подумала, что они похожи на двух детей, которые расстаются после летних каникул, проведенных в лагере, и пытаются убедить друг друга, что останутся друзьями, понимая, что этого не будет.

— Напишешь? Но куда? — повторил Джек. Пытаясь изобразить небрежную ухмылку, проглотив комок, от волнения застрявший в горле, он улыбнулся ей в последний раз и вспомнил тот день, когда они впервые встретились в Колумбии. Она насквозь промокла под проливным дождем, светлые волосы облепили лицо, красивое лицо с ямочками. Тогда он смеялся над ней; она чуть не угробила себя, волоча огромный рюкзак и стараясь не отставать от него. Без всякой жалости он сбросил рюкзак со скалы, но потом, в Париже, он купил ей новые вещи, разве не так? Неизвестно почему ему захотелось узнать, возьмет ли она что-нибудь из них с собой.

— Знаешь, пойду попытаю счастья в рулетку в последний раз.

Джек наклонился и быстро прикоснулся к ее губам, обжигая их поцелуем. Ему не хотелось устраивать сцены, но пусть она запомнит…

— Джек, будь осторожен, хорошо? Она чувствовала, как почва уходит из-под ног, словно рушится весь мир.

— Я всегда осторожен. Береги себя.

Проходя мимо Омара и чувствуя на себе взгляд Джоан, Джек пристально посмотрел на него. Почему Джоан пожертвовала его любовью ради этого типа? Она не принадлежала к числу золотоискателей. Значит, ее привлекли не деньги? Может быть, власть? Он всмотрелся в сверкающие глаза Омара, совершенно черные. Он не доверял таким глазам.

Омар заговорил:

— Почему-то мне кажется, что вместо «Добро пожаловать на борт самолета» мне следует сказать вам «Счастливого пути».

Джек считал, что сделал все возможное. Он шел прочь, — втайне надеясь, что она догонит его. Надежда не покидала его, пока он выбирался из отеля и выходил на улицу. Он окликнул такси.

Бросив последний взгляд на изысканно украшенный отель, Джек понял, что за игорным столом он потерял больше, чем деньги. Он потерял свою любовь.

Глава шестая

«Феррари», «мерседесы» и «роллс-ройсы» притормозили, чтобы пропустить черный вытянутый лимузин, который остановился перед Отель-де-Пари. В ослепительно ярком свете всеми цветами радуги переливались усыпанные блестками наряды гостей, глазевших на Омара и Джоан, выходивших из отеля. Вся обстановка напоминала Джоан торжественную церемонию вручения «Оскаров», присуждаемых Американской академией киноискусства. Ей очень хотелось, чтобы ее настроение соответствовало окружающей атмосфере, но она словно окаменела. Омар галантно пропустил ее, и Джоан скользнула в лимузин.

Когда она повернулась к своему спутнику, перед ее глазами пронесся яркий луч света, словно промелькнула молния. Она вдруг поняла, что это был нож, направленный прямо в сердце Омара. Араб тяжело опустился, фактически плюхнулся в лимузин. Джоан увидела, как сквозь толпу метнулась чья-то темная тень. Она хотела получше разглядеть, что произошло, но телохранители захлопнули дверцу и бросились в погоню за покушавшимся.

К ним присоединились другие люди, что создало страшную суматоху. Затем прозвучал выстрел. Инстинктивно Джоан отпрянула назад. Шофер включил зажигание, и машина резко тронулась, отчего Джоан буквально вдавило в заднее сиденье.

Джоан с трудом ухватилась за дверную ручку, чтобы не упасть, и не могла видеть, что телохранители уже почти настигли свою добычу.

Сжимая окровавленное плечо, араб-официант, подававший Джоан и Глории напитки, пробирался сквозь элегантно одетую толпу. Женщины кричали, а мужчины в ужасе шарахались от него. Официант, по-прежнему преследуемый тремя телохранителями Омара, побежал по террасе, перемахнул через ограждение, сделав в воздухе идеальное сальто, приземлился на ноги двумя этажами ниже и растворился в темноте, как настоящий маг и чародей.

Широко раскрытыми глазами наблюдая за Омаром, который рванул одежду в том месте, где нож рассек тонкий шелк, Джоан охнула, увидев под костюмом металлический жилет, похожий на кольчугу и целиком прикрывавший его спину и грудь.

— Не пугайтесь, — сказал он. — У дальновидного человека много врагов, и, как видите, случается всякое.

Он улыбнулся и ободряюще потрепал ее по руке.

Она улыбнулась в ответ и кивнула, теряясь в догадках, к какому типу праведников его можно отнести. Она не слышала, чтобы папа Римский или Ганди носили пуленепробиваемые жилеты. Омар восхищал ее и.., пугал.

Джек видел, как рванул с места лимузин. Тяжелые удары его сердца заглушили рев двигателя такси, которое стремительно покинуло пристань.

Он бросил взгляд на Монте-Карло, на берег, усеянный огнями, всмотрелся в черноту ночи. Теперь все выглядело иначе, не так, как днем, при солнечном свете. Все кругом казалось безжизненным.

— Что ж, «Анджелина», моя крошка. Теперь мы остались вдвоем — ты и я.

— Он глубоко вздохнул. — Черт возьми, твою фотографию я носил с собой задолго до того, как появилась эта женщина.

Джек стоял пошатываясь. По всей видимости, он был не так трезв, как ему казалось. Джек спустился по сходням на пристань и подошел ко второму ряду ящиков. Покопавшись в съестных припасах, он извлек пакет с солеными крендельками, хрустящую жареную кукурузу и сладкие кукурузные хлопья, а также тюбик с сырной пастой, бросил взгляд на упаковку с пивом, но решил отказаться от этой затеи. Ему надо поесть, а по выпивке он уже выполнил норму. Осмотрев свое меню, он с надеждой подумал, что все это не вызовет изжоги.

Что касается сердечной изжоги — ревности, — то он испытал ее сполна.

— Как прежде, будем заходить в порты, отплывать на заходе солнца, по-прежнему будет весело.., вот только…

Джек ударил ногой по пустому деревянному ящику, который отлетел далеко в сторону.

— ..проблема заключается в том, что нельзя спать с яхтой.

— Чучело! — обругал он себя. — Ты же сам ее отпустил.

Понурив голову, с поникшими плечами, Джек побрел на яхту.

Кого он хотел обмануть? Без Джоан ничего, как прежде, не будет. Почему она его не любит? Не такой уж он плохой парень, хотя и не герой ее книг. Он обыкновенный человек, но он любил ее. Действительно любил.

Едва Джек ступил на палубу, как открылась крышка самого большого контейнера. Сверкнула пара глаз, и затем оттуда появился Ральф. Его знакомый белый костюм превратился в лохмотья. Ральф наставил на Джека большой пистолет.

— Не хныч, подонок. Я составлю тебе компанию. Джек решил, что выпил слишком много шампанского. Этого не могло быть. Но оружие было настоящее, и Джек мог поклясться, что оно было заряжено. Джек поднял руки.

— Колумбия! Картахена! — сказал он, почти радуясь, что Ральфу тоже удалось выбраться оттуда.

— Ты скучал по мне? Я-то по тебе очень скучал. Последние шесть месяцев я только и думал, что о тебе. Все время, пока я прятался среди крыс в этой занюханной стране, я не переставал думать о тебе. И когда одна из них укусила меня и мне десять недель делали уколы от бешенства, вливая вот по такому шприцу, — он расставил руки на два фута, — я тоже думал о тебе. Даже когда меня бросили в вонючую тюрьму Спико, где каждая сволочь претендовала на роль моего проктолога, я думал о тебе. Только о тебе.

— Я польщен, но сегодня я отваливаю. С удовольствием вручу тебе сто долларов.

— Сто долларов? А прямой билет на тот свет не хочешь? Я тебе тоже с удовольствием его выдам.

Ральф попытался выбраться из контейнера, но его ноги запутались в пеньковой веревке. Он приподнял правую ногу и потряс ею, в результате чего веревка еще туже обвила лодыжку. Не теряя Джека из виду, он решил вытащить другую ногу, но как только сделал это, споткнулся и упал на пристань. Оружие выстрелило с оглушительным грохотом. Да, на этот раз Ральфу повезло: по счастью, он не прострелил собственную ногу. Все еще лежа на спине, но сохраняя самообладание, Ральф снова навел револьвер на Джека.

— Я нахожусь здесь не для того, чтобы шутки шутить. Что ты сделал с ним?

— С кем?

— С камнем, идиот! Давай, спускайся сюда! — Ральф махнул револьвером, приказывая Джеку спуститься на пристань и подойти ближе.

— Его нет, — сказал Джек, спускаясь по сходням.

— Учти, курок взведен. — Ральф взглядом показал на оружие.

— Я продал его. Купил эту яхту, плавал по всему миру, хорошо жил, немного играл. У меня ничего не осталось.., кроме яхты.

— А двадцать тысяч наличными, которые ты спрятал в переборке?

Джека охватила паника. Этот негодяй не мог… Он повернулся к яхте. Надо было проверить.., эту сумму он отложил на будущую жизнь: на покупку дома, если Джоан захочет, или на приобретение большего судна, если она опять пожелает совершить морское путешествие. Эти деньги предназначались ей.

— Не беспокойся. Я позволил себе перепрятать их в более надежном месте.

— Ты мерзавец, — взорвался Джек.

Ему хотелось свернуть шею этому вонючему хорьку. Как теперь, без этих денег ему тягаться с могущественным арабом?

— Прекрасный способ молить о пощаде, — фыркнул Ральф. Он снова пригрозил Джеку оружием: это насекомое должно понять, наконец, что с Ральфом шутки плохи. Когда Ральф брался за дело, то доводил его до конца.

— Где остальные?

— Это все. Клянусь.

Ральф не поверил ему. Он вспомнил, как в последний раз кто-то, кажется Золо, потребовал у Джека свою долю, однако уломать его удалось только тогда, когда крокодил чуть не оттяпал руку его белокурой подруге. Ральф мог пустить в ход более убедительные средства воздействия на господина Джека Т. Коултона.

— Разве я не говорил тебе, что подцепил малярию в тюрьме? У меня до сих пор бывают приступы.., и палец, лежащий на курке, дрожит.

Джек стал пятиться назад. Может быть, он недооценивал Ральфа? Тот с жестокой решимостью, не оставляющей никаких сомнений относительно его намерений, смотрел на Джека. Может быть, Ральф прошел через такие круги ада, о которых Джек и представления не имел? Палец Ральфа начал медленно сгибаться, давя на курок.

— Эй, ладно, подожди, — крикнул Джек умоляюще.

— Твоим благословенным временам наступает конец.

Джек сделал еще шаг назад, но спасения уже не было. Ральф, казалось, лишился рассудка и вот-вот убьет его.

Все те долгие месяцы, которые ему пришлось провести в тюрьме, Ральф думал только о громадном изумруде и о том, как он убьет Джека. Видя неподдельный страх в его глазах, Ральф ощутил новый прилив сил: ему хотелось жить, чтобы отомстить. Он так долго мечтал об этом дне, что хотел насладиться каждым его мгновением. Он наслаждался властью, развязавшей ему руки и давшей возможность распоряжаться человеческой жизнью, причем человек, которого он держал на мушке, прятал самый большой в мире изумруд.

Ральф уже нажал было на спусковой крючок, когда, неизвестно откуда появившись, один за другим в воздухе просвистели семь арабских кинжалов, пригвоздивших его пиджак к контейнеру. Ральф непроизвольно дернул рукой, и вылетевший из нее револьвер упал на пристань. Джек остолбенел.

— Что, черт возь…

Из-за другого ряда контейнеров выпрыгнул араб-официант из казино. Его плечо кровоточило, а черные, как бусинки, глаза горели безумием. Джек не понял: хотел ли араб убить Ральфа или специально промахнулся.

Араб повернулся к Ральфу.

— В следующий раз тебе так не повезет, ничтожный ты человек.

— Дерьмо! — воскликнул Ральф, потрясенно глядя на ореол из клинков. — Дерьмо!

Араб обратился к Джеку. Он говорил спокойно и серьезно:

— Меня зовут Тарак. Я видел вас и вашу женщину в казино Монте-Карло с Омаром Халифой. Сегодня вечером я пытался убить его, не мне не удалось. Поэтому я пришел к вам. Вы должны пойти со мной, сейчас же!

— И не подумаю, приятель.

— Но вы должны! Омар организовал похищение нашего Алмаза!

Ральф сразу расползся в улыбке и весь обратился в слух: «Алмаз?». Может быть, теперь судьба улыбнется ему? Потерял один камень — нашел другой. Он гордился своим решительным, несгибаемым характером, гордился тем, что нашел Джека Коултона, проделав длинный, нелегкий путь. Ральф жил только ради отмщения, а к нему, возможно, прибавится и еще кое-что приятное.

— Вы и ваша женщина получили приглашение, поэтому можете проникнуть во дворец, а мои люди не могут. Вы должны это сделать! — неистово проговорил араб.

— Подождите, подождите минутку.

— Вы должны помочь нам в поисках Алмаза! — прокричал Тарак как безумный.

— О каком алмазе идет речь? — поинтересовался Ральф. Какого черта этот араб тратит столько времени на всякую сентиментальщину, рассказывая о девчонке Джека, вместо того, чтобы перейти прямо к делу!

— Об Алмазе, или Жемчужине Нила. О нашем священном Алмазе.

— Понятно, — сказал Ральф с умным видом, ухмыляясь. — Ну, конечно, я слышал об этом камне. И его украли?

Ральф вопросительно посмотрел на Тарака. На этот раз он не упустит Джека. Если Джек отправится на Нил, он последует за ним. В любом случае, он не собирался возвращаться домой с пустыми руками. Однажды такое уже было, и кузен Айра смешал его с грязью. На сей раз все будет иначе. Он проделал весь этот путь, прошел сквозь огонь и воду не для того, чтобы из него делали шута.

Джек в изумлении покачал головой. Его преследовал рок: сначала выскочил из контейнера гангстер-недомерок, а теперь еще явился этот Али-Баба, попутно демонстрируя искусство метания кинжалов. Мало того, что у него трещала голова от выпитого шампанского, он в довершение всего потерял свою даму. Что за несчастный день выдался!

Джек повернулся к Тараку.

— Послушайте, я не знаю, откуда вы и что вам надо. Но я знаю одно — я отплываю. Сегодня.

Тарак настойчиво схватил Коултона за руку. В его суровом тоне сквозила холодность.

— Ваша подруга в опасности, так же, как мои соотечественники. Омар — лжепророк, который торгует жизнями людей ради получения власти, а если Алмаз останется в его руках, его ничто не остановит.

— Плевать я хотел на этого подонка, — сказал Ральф. — А вот что касается алмаза, говорите, куда ехать, и мы вернем его вам.

Ральф не собирался упускать свой шанс, блестящую возможность нажиться. С Джеком или без него.

Джек отмахнулся от них обоих. Он не хотел больше иметь ничего общего ни с арабами, ни с драгоценными камнями. В своей жизни он достаточно поохотился за драгоценностями. И все, что ему осталось, — утешать свое разбитое сердце. Теперь ему хотелось одного — забыться.

— Послушайте, Тарак. Я с радостью готов помочь вам. Может быть, через месяц. Свяжитесь со мной.

Джек повернулся, чтобы уйти, но Тарак схватил его за плечо. Он оказался сильнее, чем Джек ожидал.

— Нет, сейчас! Через три дня он будет официально провозглашен святым!

Джек стряхнул его руку.

— Ну, «Анджелина», мы отплываем.

Джек двинулся к своей яхте, и в то же мгновение прозвучал мощный взрыв. В воздух рванулось пламя, лизнувшее языками ночное небо. Джек, Ральф и Тарак нырнули за контейнеры.

Раздался еще один взрыв, и в воздух полетели тиковые доски, щепки, горящие паруса, обломки. Все было охвачено пламенем.

Джек ошарашенио смотрел, как кусок борта с золотыми буквами «Анд» скользил по воде. Его мечта рассыпалась, и обгоревшие обломки ее падали на него, словно дождь, разбрасывая повсюду пепел и пламя. Все это напоминало кошмар. Его «Анджелина»! Неужели Джоан накликала на него беду, и судьба отвернулась от него? Она ушла и унесла с собой все. Теперь у него не осталось даже «Анджелины».

— Не может быть. «Анджелина»… — скулил он. Как такое могло случиться? Он не мог допустить какой-нибудь оплошности, которая стала бы причиной этого несчастья. Когда дело касалось «Анджелины», он был крайне осторожен и предусмотрителен. И Джоан тоже. Теперь все стало бессмысленным. Джек посмотрел на небо, окутанное черным дымом. С берега доносились возбужденные голоса, на палубы других яхт высыпали люди, чтобы поглазеть на такое зрелище. «Анджелины» больше не существовало. Ральф был потрясен.

— Лодка взлетела на воздух! Взорвалась! — Он схватил Джека. — Я мог погибнуть!

Джек оттолкнул его и встал. Он смотрел на то, что осталось от яхты, чувствуя себя совершенно опустошенным.

— Кто… Кто мог это сделать?

— Это сделал Омар, на тот случай, если вы будете мешать.., или не будете мешать. Впрочем, для него не имеет значения, будете вы ему мешать или нет. Если бы писательница отказала ему, он бы и ее не оставил в живых.

Джек подошел к краю пристани и наблюдал, как остатки погибшей яхты погружаются в воды гавани. Надо было довериться своей интуиции. Он не ошибся насчет Омара. Тот был не просто артистом, нет. Если он оказался способен на такое злодейство без всякой видимой причины, то что же он мог сделать в гневе? Джек надеялся, что ему удастся спасти Джоан.

— Я приведу вас к Омару, — сказал Тарак.

— Я с вами, — раздался голос Ральфа.

— Иди ты к черту!

— Коултон, ты забываешь, что все твое состояние у меня.., компаньон. Куда ты, туда и я. Итак, куда мы направляемся?

— В Африку.

Глава седьмая

Джоан из вертолета смотрела на растянувшуюся цепочку африканских женщин, одетых в традиционные одежды, — длинный кусок хлопчатобумажной ткани, который служил одновременно накидкой и головным убором. На головах они несли огромные вязанки хвороста. На грязной узкой дороге не было видно ни легковых машин, ни грузовиков, и ничто не говорило о том, что здесь хотели хоть как-то осовременить этот древний способ переноски грузов. Женщины двигались очень медленно и напоминали Джоан змею, выползающую из-под куста. Они не обращали внимания на вертолет, который рокотал над ними.

Пока он» кружили в воздухе, Джоан успела разглядеть несколько деревьев, землю, покрытую красной глиной и небольшие скопления крошечных хижин, крытых соломой. Когда вертолет повернул налево, Джоан замерла в изумлении. Внизу был город, обнесенный стенами, похожими на огромные мраморные плиты. Верхняя их часть была резной, у крашеной древними символами, а в самом центре возвышались два сверкающих медных купола, в которых отражалось солнце. Ветер, дождь, песчаные бури и время стерли значительную часть росписи с городских ворот, но даже с такой высоты Джоан видела, что она изумительна.

Пока вертолет плыл над городом, звонили колокола и раздавались какие-то странные хлопки, возвещавшие об их прибытии. Джоан видела, как одетые в бурнусы мужчины высыпали из кафе и домов на улицы и показывали на небо. Ее удивило, что вертолет миновал город и для посадки направился к его северной окраине.

Пилот получил указание от наземной службы и начал снижаться.

Длинная полоса с современным покрытием, обрамленная многочисленными огнями, вполне могла соперничать со взлетной полосой аэропорта «Ла-Гуардия» в Нью-Йорке. По обеим ее сторонам простирались необъятные поля, уставленные рядами военной техники. Здесь были джипы, грузовики «шевроле», пожарные машины, фургоны «форд», бронемашины и колесно-гусеничный транспорт, предназначенная для передвижения по пустыне. Джоан видела также советские танки Т-62, о которых впервые узнала из передачи «60 минут», и она решила, что лояльность Омара можно было легко купить.

Она проверила свой фотоаппарат, повесила его на шею и обеими руками ухватилась за сиденье. Вокруг вертолета поднялся вихрь песка и пыли, который слепил ее. Пока они шли к «мерседесу» с откидным верхом, Джоан подумала, что седан с кондиционером оказался бы более кстати — она уже успела вдоволь наглотаться пыли.

— Это все ваше?

— Да, — ответил Омар.

Джоан посмотрела в конец взлетной полосы, где стоял совершенно новый сверкающий истребитель F-16. Она могла биться об заклад, что его только что доставили. Она подняла фотоаппарат, но Рашид, телохранитель со шрамом на лице, встал перед ней, загородив самолет.

Опустив фотоаппарат, она глуповато улыбнулась. Рашид смотрел на нее леденящим, свирепым взглядом. Омар положил руку на плечо Джоан.

— Зачем акцентировать внимание на негативном? Через несколько дней во всем этом не будет необходимости. — Твердой рукой он спокойно подвел ее к машине. — Ну, поехали, я хочу показать вам настоящую деревню.

Через каменную арку они въехали на Сук — главный рынок, состоящий из нескольких торговых рядов, заполненных торговцами и деревенскими жителями. С первого взгляда это напоминало Джоан сцену из ее романа «Касабланка», где она описывала, как местные жители обменивались товарами. Здесь были латунные и медные подносы с филигранью, тазы и урны, украшенные растительным орнаментом, красиво расписанная черепица и глиняная посуда. Платья, туники и шали всех цветов радуги были развешаны вдоль всей нагретой солнцем глиняной стены. Дети сидели на корточках, уткнув подбородки в колени.

Шофер головной машины непрерывно сигналил, возвещая о приезде Омара, и Джоан увидела, как жители расступались, выстраивались по обеим сторонам улицы, пропуская колонну машин. Они нараспев повторяли имя Омара низкими, монотонными голосами. Джоан заметила, что, когда машина проезжала, улыбки на лицах исчезали, а глаза становились печальными. Всматриваясь в толпу, она увидела свирепого вида солдат в маскировочной полевой форме песочного цвета с оружием в руках. Телохранитель в головной машине кричал, отдавая приказания солдатам. Неожиданно пение стало громче.

На глиняных стенах над лавками, крытыми соломой, висели портреты Омара. Чем дальше они ехали, тем больше плакатов и портретов она видела.

Омар помахал своим подданным, самодовольно улыбаясь.

— Мой народ любит меня. Я счастлив. Джоан опять посмотрела на одного из солдат, который прикладом винтовки толкал в спину какого-то старика.

— Да, они выглядят очень.., радостными. Тут Омар показал на маленького мальчика, одетого в лохмотья, чьи карие глаза отсутствующе смотрели по сторонам. Казалось, только они и были на его лице, — настолько малыш был худ. Его мать сунула ему в руки плакат с фотографией Омара.

— Вот, хороший снимок для вас. Маленький мальчик держит мою фотографию.

— Да, чудесный кадр.

Джоан не хотела, чтобы он заметил ее напряжение. Она дрожала и решила, что снимок не получится.

— На Сук надо приходить в четверг, в базарный день, — сказал Омар.

Раздался взрыв. Джоан показалось, что это барахлит автомобильный двигатель. Омар, моментально согнулся в, свернувшись клубком, лег на пол автомобиля. Джоан окинула взглядом толпу и увидела, как солдаты расталкивали людей в поисках покушавшегося. Ее поразило их количество.

Машина была немедленно окружена людьми в форме. Глядя в щели между ними, она увидела, как толпа стихла и умолкла. Наступила продолжительная пауза, в течение которой — в этом она могла поклясться — все стояли, затаив дыхание.

В этот момент водитель автомобиля, замыкавшего кортеж, что-то закричал. Она подметила, что спины солдат расслабились и они облегченно забубнили что-то Друг другу. Как она и предполагала, дал вспышку двигатель внутреннего сгорания, и никакой опасности не было.

Омар быстро поднялся и сел, как ни в чем не бывало продолжив прерванный разговор. Джоан открыла рот, видя, как он продолжает махать толпе, возобновившей заунывное пение.

— В четверг сюда съезжаются люди со всей округи продавать свои товары. Рынок выглядит очень живописно. — Омар протянул руку вперед. — А вот мой дом.

Джоан прищурилась, стараясь разглядеть дворец. В воображении она представляла его окруженным ажурными решетками, оштукатуренными башнями и буйно цветущими садами. Вместо этого перед ней стояло невзрачное, почти бесформенное сооружение, огороженное двумя рядами стен, одна из которых была пристроена к старой башне. Строение выглядело новым, но башня, будучи недостроенной, уже явно нуждалась в ремонте. Она выглядела как бесформенная куча глины, ожидавшая гончаров. Создавалось впечатление, что все это строили деревенские ребятишки, а не специалисты-строители.

Миновав грубо сколоченные ворота, кортеж приблизился к дворцу.

— Я могу только догадываться о привычках такой известной писательницы, но мы сделали все возможное, чтобы вам было удобно. — Омар сделал особое ударение на последнем слове.

«Мерседес» остановился перед простой деревянной дверью с железной ручкой. Омар помог Джоан выйти из машины, и она почувствовала, что он сжал ее руку так же, как в отеле.

Солдаты встали по стойке «смирно». Он небрежным жестом поприветствовал их. Когда он пропускал Джоан в дверь, его рука легла ей на талию.

Джоан чувствовала, что эта рука прожигает ее насквозь. И все-таки во взгляде, брошенном на нее, читалось нечто больше, чем желание. Чувствовалось, что она нужна была Омару не только как женщина: он смотрел на нее, как на собственность.

Как только Джоан переступила порог, она оказалась в другом мире. За стенами дворца царили запустение, голод и нищета, а здесь все сверкало золотом, полы выложены розовым мрамором, стены украшены изысканной росписью, комнаты обставлены бесценнойантикварной мебелью. Двери главного зала были украшены лепным карнизом и колоннами в итальянском стиле. На каждом шагу Джоан наталкивалась на свидетельства прошлого — тех дней, когда Африкой правили Франция, Италия и Британская империя. Она узнала гобелен одиннадцатого века, висевший на длинной стене: он был украден из храма Нарга Селасси на озере Тана, принадлежавшего эфиопской православной церкви. Здесь были также австрийские зеркала в стиле рококо, шкафчики из красного дерева, украшенные тонким венецианским стеклом. В главном зале висели три пары бронзовых люстр, увешанных тысячами хрустальных подвесок в форме слезинок. Вдоль стен стояли мраморные статуи тринадцатого-четырнадцатого веков, и Джоан заметила, что все они были слегка повернуты вправо, как бы подчеркивая почтение и уважение к особе, царившей в этом зале.

Джоан посмотрела прямо перед собой и увидела черные мраморные ступени, ведущие на подиум, где был установлен написанный маслом портрет Омара, освещенный направленным светом. Джоан была поражена окружающей роскошью и напугана этим человеком.

Она взглянула на Омара, чьи черные глаза светились от предвкушения. Он хотел произвести на нее впечатление. Теперь его поведение казалось еще более загадочным, чем раньше. Она была всего лишь романисткой и не понимала, почему ее мнение об этом доме так важно для него. Чем больше она всматривалась в его глаза, тем сильнее укреплялась в своем убеждении: для него была очень важна ее реакция. Она почувствовала, что не имеет права обмануть его ожидания.

— У меня есть подлинный Дега, который висит в библиотеке. Когда вы приведете себя в порядок, можете пойти посмотреть картину. Вы знакомы с творчеством импрессионистов?

— Импрессионисты… Да, они великолепны. Если бы он прочитал хоть что-нибудь из написанного ею, то знал бы, что она любила импрессионистов. Без всякого сомнения, Омар пытался завоевать ее расположение, однако было непонятно, зачем ему это нужно.

— Это льстит моему самолюбию — владеть крупнейшим собранием импрессионистов за пределами Европы.

Джоан вскинула брови: интересно, купил он их или украл, как тот гобелен?

— Где находится священный сад? — спросила она.

— Священный сад? В моем воображении. Джоан заметила страсть в его глазах. Господи! Как же она сглупила, что попалась на удочку. Омар подошел к ней, взял за руку и подвел к сказочной красоты изогнутой лестнице, которая напоминала лестницу в отеле «Риц». Следовало бы убедиться, что она не украдена.

В тот момент, когда она поставила ногу на первую ступеньку, зал наполнился ужасающим, пронзительным криком, который несся из внутренних комнат дворца.

— Что это? — Нервы Джоан напряглись. Омар медлил с ответом. Он вскинул голову, ожидая повторения крика.

— Я не знаю, — произнес он наконец. Джоан посмотрела на него пристальным недобрым взглядом. Ему не следовало говорить, что это ветер, как делал ее отец, когда она просыпалась среди ночи, жалуясь на странные звуки.

— Пойдемте, — сказал Омар, поднимаясь по лестнице. — Вам нравится ковер? Его недавно постелили.

Они миновали просторный зал, стены которого были обиты камчатой тканью, и остановились у третьей двери справа.

— Надеюсь, вам здесь понравится. — Омар отворил дверь.

«Боже мой», — подумала Джоан, глядя на окружающее ее великолепие.

В отеле «Плаза» такая комната стоила бы тысячу долларов за ночь. На драпировку огромной кровати с балдахином ушло не менее сотни ярдов хлопка, но, дотронувшись до материала, она поняла, что это шелк. Покрывало, гофрированные накидки для подушек, занавеси — все было из белого шелка.

Даже в «Плазе» не найдешь подлинного «чиппендейла», а здесь эта мебель стояла. Тумбочки, приставная лестница к кровати и туалетный столик были сделаны из гондурасского красного дерева. По ее предположению, они датировались примерно концом восемнадцатого века и, вероятно, были вывезены с Багамских островов. Джоан регулярно читала журнал «Мир старины», поэтому была хорошо осведомлена в подобных вопросах. Невероятно: ведь всю жизнь она мечтала именно о такой кровати! Она посмотрела на Омара — как он догадался об этом?

В противоположном конце комнаты стоял журнальный столик времен королевы Анны, на котором громоздился компьютер. Окно выходило во двор, красиво засаженный цветами. В горшках, ящиках и на клумбах цвели розовые герани, азалии, жасмин и белые камелии. Большего и желать было нельзя.

— Да, все.., хорошо.., прекрасно.

Омар пересек комнату и подошел к столу.

— А здесь вы создадите свой шедевр.

— У меня… У меня есть вопросы.

— Писательница уже за работой? Отлично. Изучайте новый для себя мир, осваивайтесь. Вы вольны идти куда угодно, смотреть что пожелаете, беседовать, с кем сочтете нужным. Рад видеть вас здесь, Джоан. Вместе мы создадим историю.

Омар повернулся и вышел из комнаты, оставив ее одну.

Джоан окинула взглядом богато убранный покой. Это была самая роскошная камера, о какой только могла мечтать женщина. Она ощущала себя узницей, но больше всего ее напугали последние слова Омара. Ему нужно было не только ее тело; ему требовался человек, способный запечатлеть его версию истории, которая отнюдь не была правдивой. Теперь она знала наверняка, что ей не дадут написать истину. Джоан должна была создать легенду об Омаре, сделать из него героя, бога.

Джоан подбежала к двери и открыла ее. Пять телохранителей Омара вытянулись в струнку. Их оружие ярко сверкало, отчего казалось непомерно большим и устрашающим. Закрыв дверь, он подумала, что все это ей привиделось.

Джоан подошла к столу и впервые заметила с десяток или около того фотографий в рамках, висевших на стене. На всех был изображен Омар в разные периоды своей жизни. В раннем детстве он был несимпатичным ребенком; чуть постарше он напоминал маленького мальчика, которого она видела сегодня на площади: был очень худ и одет почти в лохмотья. Ее поразила третья фотография, на которой ему было лет пять. Тогда впервые стала заметна его необыкновенная красота, хотя нос был широковат, что было видно и на последних снимках, где он был запечатлен подростком и юношей. «Неужели ринопластика?» — удивилась Джоан. Изменили же нос Майклу Джексону, сделав его уже. Но внимание Джоан привлек не столько нос Омара, сколько его глаза. В них светились желание, решимость, которые уловила даже фотопленка. Такой же огонь в глазах она видела на фотографиях Корнелиуса Вандербильта, молодого Говарда Хьюза и Поля Гетти. По снимкам, она поняла, что Омар родился в бедной семье и с детства мечтал разбогатеть. Все правильно, если не считать того, что он избрал очень опасный путь к деньгам и власти.

В следующий момент комната наполнилась нежной, завораживающей мелодией. Древняя арабская флейта звучала очень печально, и это заставило Джоан подойти к окну. Она выглянула во двор, надеясь увидеть музыканта, но там не было никого, кроме садовника, обрывавшего увядшие листья с гераней. Он выпрямился и серьезно посмотрел на нее, затем прошел к дальней стене, взял шланг и начал поливать растения.

А мелодия все лилась. Джоан высунулась из окна, опершись подбородком на руки. Она поняла, что музыка доносилась из башни, расположенной на противоположной стороне. На самом ее верху, сбоку, виднелось квадратное оконце с вертикальными прутьями. Окно не было застеклено, поэтому ничто не заглушало инструмент.

Печальная мелодия нагнала на нее еще большую тоску. Она посмотрела на компьютер, обдумывая, как писать историю Омара. Он оказался умнее, чем она предполагала. Он сыграл на ее тщеславии и минутной слабости, надеясь заставить написать еще один роман, а не проводить журналистское расследование. Если она напишет правду, она не выберется отсюда живой; а какой будет ее судьба, если она выполнит заказ? Об этом оставалось только гадать.

Джоан не могла не думать о Джеке и «Анджелине». Слава Богу, что он не поехал с ней. Достаточно того, что она позволила втянуть в эту авантюру себя. Она никогда не простила бы себе, если бы Джек из-за нее подвергся опасности.

Она думала, что он, должно быть, уже отплыл из Монте-Карло и направлялся в Грецию. Ей следовало бы послушать его и остаться, но в любом случае это не спасло бы их отношений. Он дал ясно понять, что не нуждается в ней. Он, должно быть, посмеивался над ней всякий раз, когда, увидя его, она, как дурочка, замирала и чуть не падала в обморок. Он имел над Джоан огромную власть — власть любви. Она с радостью дарила ему свое чувство, а он не знал, что с ним делать. Его интересовали только незнакомые порты, а относительно нее не было никаких серьезных намерений и никаких планов на будущее. Он тратил больше времени на свое любимое пиво «Хайнекен», чем на нее.

Джоан больше не могла сдерживать слезы. Она стукнула кулаком по подоконнику, надеясь, что поселившаяся в ней боль выйдет наружу. Нет, так быстро это не пройдет.

— Будь ты проклят, Джек Коултон!

Глава восьмая

Серебристый «Боинг-727» компании «Пан Америкой» совершал посадку в международном аэропорту Судана. Служащий наземной команды направил огромный авиалайнер на отведенное ему место рядом с одноэтажным зданием вокзала. Человек в синей ветровке, оранжевой шапочке и наушниках сидел за рулем машины, тянувшей трейлер с переносным трапом для пассажиров. Последними из самолета вышли Ральф, Тарак и Джек.

Терминал был переполнен чернокожими мужчинами и женщинами, одетыми в национальные костюмы и несшими дорогие кожаные чемоданы. Джек осмотрел сравнительно современный аэропорт. Скорее всего, он появился лет восемь назад и был возведен меньше чем за неделю какой-нибудь американской нефтяной компанией для своих рабочих и служащих. Стены аэропорта светились плакатами фирмы «Херц и Авис», рекламировавшими «Хоуст интернэшнл» и «Макдональдс». Джек увидел американский кондитерский бар и автоматы, продающие сигареты, а также кафе, где были в избытке горячие сосиски с булочками. Все это больше напоминало Аризону, чем Африку.

Джек вышел на улицу, где такси, автобусы и лимузины ждали пассажиров. Темнокожие старики в фесках наблюдали, как местные жители и пассажиры проходили через терминал. Водитель автобуса, суданец в красной феске, держал табличку, на которой было написано «Г-н Тортелли». По мере того как пассажиры проходили мимо, лицо его становилось все более озабоченным и встревоженным, и Джек решил, что господин Тортелли не прилетел.

Джек, Тарак и Ральф пробирались сквозь шумную толпу.

Ральф расстегнул пуговицу на вороте рубашки.

— Жарко. Почему в этих дырах «третьего мира» всегда так жарко?

Услышав английскую речь, к ним подбежал водитель автобуса.

— Господин Тортелли? — справился он у Ральфа. Ральф оттолкнул табличку.

— Пошел к черту, болван! Джек повернулся к Тараку.

— Где ваши братья?

— Должны быть здесь, — обнадежил его араб. Тарак встал как вкопанный, закинул голову и издал высокий, пронзительный крик дервишей. Джек закрыл уши руками, чтобы не лопнули барабанные перепонки. На крик Тарака откликнулось несколько голосов.

Группа пустынных дервишей, одетых в традиционные халаты, бросилась к Тараку. Их лица светились от радости, когда они кинулись обнимать друг друга, задевая лицо Ральфа разноцветными накидками.

— О, Коултон, — фыркнул Ральф, — вижу, мы поставили себе высокую цель.

— Мы направляемся к Омару, — неожиданно объявил полный энергии Тарак, позабыв о раненом плече. Дервиши заспешили. Ральф посмотрел на Джека.

— Хорошо бы этот камень стоил целое состояние. Когда пассажиры заняли места в автобусах и такси, погрузив свой багаж, и многочисленные африканцы разъехались, Джек заметил, что водитель-суданец нашел наконец своего Тортелли. Автомобили последних моделей, припаркованные на крытой стоянке возле аэропорта, тоже разъезжались, увозя американских бизнесменов, наслаждавшихся кондиционированным воздухом.

— Представляю, как эти психи водят машины, — сказал Ральф, гадая, где же Тарах оставил свою.

Дервиши миновали последний автобус. Джек сошел с дороги, услышав, как водитель запустил чихающий двигатель. Ветхая колымага пофырчала и со скрежещущим звуком тронулась.

Увидев, как дервиши пересекли парковочную площадку и подошли к группе ожидавших верблюдов, Джек положил руку на плечо Ральфа.

— Держись. Путешествие обещает быть не из легких.

Под палящим солнцем, заливавшим Сук, Джоан пробиралась от лавки к лавке. Она рассматривала отрез синего китайского шелка с золотой каймой и подумала, что Элейн он очень понравится и подойдет к ее глазам. Она попробовала торговаться с продавцом, но тот не знал языка. Заплатив за покупку, она по выражению его лица поняла, что могла бы купить материал значительно дешевле. В следующей лавке торговали красивыми зелеными нефритовыми и жадеитовыми бусами. Женщина, продававшая их, жестами объяснила Джоан, что она может сама придумать рисунок ожерелья и выбрать понравившиеся ей камни, а женщина нанижет их и приделает застежку. Джоан потратила немало времени, тщательно отбирая камни. Для застежки она выбрала самоцвет, который напомнил ей тот изумруд. Протягивая камень, она подумала о Джеке.

Ей хотелось, чтобы он сейчас был с ней. Ему бы здесь понравилось. Сук привел бы его в восторг, поскольку он обожал экзотику. Она не верила своим глазам, не верила, что находилась здесь, покупала сувениры, предаваясь его любимому занятию, которое считала банальным и таким... сентиментальным.

Кафе на Суке располагались в зданиях без окон, и монотонность их сплошных стен нарушалась лишь дверным проемом, над которым красовалась надпись, выполненная вязью. Рано утром владелец выставлял на улицу два-три небольших круглых стола и стулья. На них усаживались старики в ярких халатах и пили кофе. Это был крепкий, густой напиток, который официант наливал из медного длиниогорлого кофейника с высоты почти четырех футов. Все его действия смотрелись как представление.

Бродя по рынку, она видела заклинателя змей, мастера по плетению корзин, гравера, наносившего рисунок на стекло, и повсюду ей бросались в глаза подозрительные, настороженные лица. Она не знала, объяснялось ли это недоверием к американке, или тем, что ее видели вместе с Омаром. Люди просто шарахались в сторону, если только она не подходила к продавцу с явным намерением купить что-то. Некоторые даже поворачивались спиной, чтобы не разговаривать. Никогда в жизни она не чувствовала себя таким изгоем.

В толпе не было других американцев или белых, но она была уверена, что национальная принадлежность ни при чем. Повернувшись, Джоан увидела, что местные жители со страхом смотрят на пятерых телохранителей, сопровождающих ее.

Она не могла шагу ступить без них. Однажды она встала среди ночи в надежде найти кухню во дворце, чтобы поесть. Когда она подошла к двери, один из охранников предложил принести ей все, что надо.

Она объяснила, что хотела бы заглянуть в холодильник, но он не понял. Не понял и того, что она голодна, но не знает, что именно хотела бы съесть, что она не собирается стоять перед раскрытым холодильником и созерцать его содержимое, словно это ее любимое занятие. В конце концов, голодная и разочарованная, она вернулась в постель.

Утром она решила пройтись по двору — они последовали за ней; она села завтракать в полном одиночестве и молчании — они наблюдали за ее трапезой.

Джоан повернулась к охранникам. Зачем им в таком количестве ходить за ней? Неужели одного недостаточно?

— Вы не возражаете, если я пройдусь по рынку одна? Один из охранников махнул рукой, показывая, что она может идти, и радушно улыбнулся.

— Спасибо, — сказала Джоан, тоже улыбнувшись и вздохнув с облегчением от того, что вся эта свора не будет висеть у нее на хвосте.

Она подошла к лавке, где торговали медными изделиями, и стала рассматривать их, позабыв о времени. Джоан взяла масляную лампу необычной формы и подняла ее к солнцу, отчего та напомнила лампу Аладдина. Вдруг она поняла, что охранники все-таки не оставили ее без присмотра, положила лампу и пошла дальше.

Джоан свернула за угол — телохранители не отставали от нее ни на шаг. Впереди она увидела мальчика лет двенадцати, который, разбрызгивая из баллона желтую фосфоресцирующую краску, выводил что-то на глиняной стене. Джоан не смогла прочитать надпись, поскольку никогда не была сильна в арабской графике.

Неожиданно один из охранников закричал что-то мальчику. Тот обернулся и увидел устрашающую форму и блестевшее оружие. Мальчик тут же уронил баллон с краской и бросился бежать.

Вопреки ожиданиям Джоан охранники не кинулись вслед за ним, а встали на одно колено, подняли свои автоматические винтовки, прицелились и открыли огонь по исписанной стене.

В воздухе засвистели пули, от ударов которых глиняная стена разлетелась на куски. Джоан вздрогнула от неожиданности. Она хотела закричать, но не смогла произнести ни звука и стояла, зажмурившись, пока рядом трещало и грохотало оружие. Она слышала, как деревенские жители пронзительно закричали от ужаса и бросились бежать, стараясь укрыться за столами, коробками и повозками, запряженными волами.

Стрельба велась непосредственно вокруг Джоан, но спрятаться ей было негде. Она была уверена, что какая-нибудь пуля рикошетом обязательно попадет в нее.

Глядя на стену, она поняла, что от той скоро ничего не останется.

Джоан зажала уши руками.

— Прекратите! — закричала она охране. — Что вы делаете? Остановитесь!

Но они не слышали или не хотели слышать. Кусок глины ударил ее по лицу. Джоан дотронулась до щеки и ощутила на пальцах кровь.

Наконец охранники прекратили стрельбу. К этому времени вся улица была окутана огромным облаком дыма. Не спеша люди вышли из своих укрытий и вновь занялись работой как ни в чем не бывало. Все происшедшее казалось Джоан невероятным: ведь это их деревня, так почему же они позволяют солдатам запугивать себя?

Джоан решительно подошла к старшему из охраны. Оказавшись с ним лицом к лицу, она не испытала страха.

— Почему вы стреляли по стене? Что он написал? Что значит эта надпись?

Лицо солдата сохраняло жестокую холодность и бесстрастность. Не проронив ни слова, он ушел.

Джоан схватила за руку старую женщину, продававшую манго.

— Почему они расстреляли надпись? Что она означает?

Но старуха лишь покачала головой и вывернулась из ее рук, притворившись, что не понимает. Но Джоан видела выражение ее лица, она заметила страх в глазах старой женщины.

Джоан не собиралась сдаваться. Она схватила молодого крестьянина лет тридцати. Он производил впечатление человека семейного, ответственного и основательного.

— Что он написал? — настойчиво спрашивала у него Джоан. — Что он написал?

Человек отшатнулся от нее и скрылся. Ярость в его взгляде боролась со стыдом. Джоан чувствовала, что подбирается к истине. Может быть, он скажет ей потом, когда не будет охраны?

Позади нее из гущи толпы раздался голос.

— Требуем возвращения Алмаза!

Джоан повернулась в тот момент, когда голова старика, произнесшего эти слова, скрылась в толпе, и она не разглядела его.

— Алмаза? Какого Алмаза? — вопрошала она толпу и вдруг поняла, что никакого языкового барьера не существует.

Охрана подошла к Джоан и подхватила под руки. Они приподняли ее и понесли.

— Эй, что вы делаете? Пустите, пустите меня! Я же гость!

Один из охранников прокладывал дорогу сквозь толпу, орудуя прикладом, а другие двигались сзади, неся Джоан. Чем энергичнее она отбивалась, тем сильнее ей сжимали руки: порой казалось, что еще немного — и у нее захрустят кости. Джоан стала вырываться, требуя опустить ее на землю, но они не ослабили железной хватки.

Омар не отрываясь смотрел на свое отражение в освещенном зеркале. Он наблюдал за работой гримера, который осторожно наложил слой темной тональной пудры под высокие скулы, а затем плоской кисточкой из верблюжей шерсти покрыл все лицо бронзовым блеском. Омар придирчиво осмотрел себя: кожа сверкала, но выглядела естественно. Очень важно, чтобы макияж не был заметен. Его народ не поймет этого: они вообще не допускают мысли, что мужчина может пользоваться косметикой. Но он хитрее их. Омар улыбнулся, глядя на свое отражение, и остался доволен, решив, что сегодня красив как никогда.

Гример подчеркнул рисунок бровей, затем наложил краску для век вокруг огромных круглых глаз, после чего кисточкой из верблюжей шерсти убрал лишнее. Трудными в работе оказались густые черные ресницы.

Он открыл глаза.

— Достаточно. Я не Валентине.

Гример поклонился и снял с Омара полиэтиленовую накидку, которая защищала его форму — очень дорогую и искусно сшитую. Второй такой формы не существовало во всем мире. Омар заказывал ее у Ива Сен-Лорана.

Материал, из которого были сшиты брюки и китель, отличался изумительной чистотой синего цвета и был изготовлен из смеси хлопка и шелка. Необычайный цвет напоминал синеву темных ночей над Сахарой или небо во время заката. В центре каждой пуговицы, сделанной из куска золота, сверкал сапфир. На талии мундир перечеркивал огненно-красный пояс, а плечи украшали золотые эполеты. Омар никогда не служил в армии, но был уверен, что многочисленные войны, которые он вел в юные годы на улицах родного города, дают ему право носить ордена и медали, красовавшиеся на груди. По сей день он не уставал поражаться, что никто так и не спросил его, откуда эти награды и за что они получены. Но если бы такое произошло, он бы их — любопытствующих, а не ордена — убрал.

Закрыв шею Омара полотенцем, гример осмотрел свою работу, пробормотал: «Так, так», — повернулся и обмакнул тоненькую кисточку в баночку с коричневыми тенями. Легкими движениями он нанес тени, отчего глаза Омара стали казаться еще более проницательными. Омар снова придирчиво осмотрел себя. Он был доволен своим видом, однако боялся, что грим будет все же заметен.

В следующий момент постучали, и, обернувшись, Омар увидел Джоан.

Она была одета в свободный комбинезон, перехваченный малиновым поясом. У нее оказалась очень тонкая талия, и Омару понравилось, как красиво лежит ткань на ее бедрах. Белокурые волосы были распущены и рассыпались по плечам. Ему импонировала манера западных женщин одеваться, но, в то же время, он усматривал угрозу в развитии своей страны по западному образцу, желая одного: чтобы его народ — и мужчины, и женщины — оставался тем, чем был — его собственностью.

Джоан выглядела взволнованной, когда решительными шагами подошла к Омару. Тот почувствовал недоброе.

— Проходите, Джоан, садитесь. Мне накладывают макияж перед выступлением по телевидению. Мой народ желает знать о моих делах и мыслях. Как вам кажется, у меня не очень затемнены глаза?

— Нет… — ответила она, посмотрев на Омара. До этого ей не приходило в голову, что он пользуется косметикой. — Они прекрасны.

— Отлично. Вы хорошо проводите время? — спросил он вежливо. Его сверкающие глаза смотрели с заботливым участием, давая понять, что она должна чувствовать себя как дома и что все ее желания будут исполнены.

Джоан показалось, что он говорил, скорее, как управляющий отелем, а не Божий избранник. Нехорошо если он заметит ее огорчение. В жизни она наделала немало ошибок, но никогда не была столь глупа. Поддавшись очарованию Омара, она позволила заманить себя в ловушку и теперь подвергалась огромной опасности.. Он сыграл на ее чувствах, как на музыкальном инструменте, воспользовавшись замешательством из-за книги, и заманил сюда. Все это было так не похоже на нее: Джоан никогда не принимала скоропалительных решений. Все знали, что она несколько дней обдумывала, какой фильм посмотреть во время уик-энда, а тут меньше чем за два часа приняла предложение Омара.

Инцидент, произошедший днем, лишь подтвердил ее ночные предчувствия. Может быть, Шана Александер и могла бы получить удовольствие от такой работы, но для Джоан лучше убраться с этой земли притворства и обмана.

У нее еще оставалась слабая надежда выбраться отсюда.

— О да, все.., замечательно, поэтому не сочтите меня невежливой. Я вдруг вспомнила, что в четверг вечером должна быть в Нью-Йорке. Вы понимаете, что, путешествуя и встречаясь со множеством людей, и все такое.., в общем, я перепутала все назначенные встречи, и двадцать третьего должна присутствовать на книжной ярмарке. Она проводится всего раз в год, и от этого зависит, как будут расходиться мои книги. Как бы я ни хотела присутствовать на вашем торжественном провозглашении, боюсь, мне придется уехать.

Джоан старалась, чтобы ее слова прозвучали искренне, непринужденно и в них не чувствовалось страха.

— Вы не можете уехать, — ответил он спокойно.

— Но мне нужно. Если вы пришлете мне необходимую информацию, я с радостью напишу эту книгу.

Она старалась не задеть его самолюбия. В конце концов, этот человек только что спросил ее, не слишком ли сильно подведены его глаза.

— Сожалею.

— Поймите мои чувства, — засмеялась она, но улыбка быстро сползла с лица: ей не удалось обмануть Омара.

— Вам придется остаться.

— Если уж там должны присутствовать Мейлер, Беллоу и Апдайк, то мне сам Бог велел. — Она сделала еще одну попытку, понимая, однако, что играет со смертью.

Омар встал и взял Джоан за руку. Он опять был прежним обаятельным Омаром — спокойным, улыбающимся, страстным.

— Джоан, я не похож на тех людей, с которыми вы привыкли иметь дело. Я избран Небом, чтобы стать Спасителем. Через два дня вы все увидите.

— Я не могу. Мне бы очень хотелось, но… Вдруг его глаза сузились и налились кровью — она зашла слишком далеко.

— Если вы расспросите окружающих, то поймете, что я не признаю слова «нет».

Значит, это — сделка, от которой она не может отказаться? Как же он собирался поступить с ней в противном случае?

Омар снял с шеи полотенце и бросил его — скорее, швырнул — на стул. Заговорив, он тоном дал понять, что гневается на Джоан.

— Теперь, если вы позволите.., мой народ должен услышать меня.

Он развернулся и направился к двери.

— Что такое алмаз? — выдохнула Джоан. К своему огромному удивлению, она произнесла это вслух. Она просто обязана была это сделать: поскольку Омар и без того был зол на нее, терять было нечего.

Он остановился и повернул к ней голову. Глаза смотрели сурово, губы не улыбались.

— Алмаз, вы сказали? Алмаз — это легенда. А я — живой, настоящий.

В Мексике, когда полуденное солнце нещадно палит, накаляя рыночную площадь, жители и торговцы имеют обыкновение отдыхать. В деревне Омара, когда торговля на Суке полностью замирала, наступало время просмотра американского телесериала «Династия». На всех базарах включались американские и японские телевизоры, настроенные на дублированный фильм, в котором Алексис Каррингтон выяснял отношения с Кристаль. Жуя фрукты, шоколад «Херши» и хрустящие кукурузные хлопья с острыми специями, подданные Омара, не отрываясь, смотрели на экран, поглощенные разворачивающимися на нем событиями. Женщины рассматривали платье Кристаль из серебряного ламе от Нолан Миллер, одобряя широкие подложенные плечи. Молодая женщина поправила свое покрывало, чтобы было лучше видно, а женщина постарше отметила, что американки позволяют себе много вольностей в одежде.

В тот момент, когда Алексис бросился на Кристаль и, как предполагалось, собирался сцепиться с ней в рукопашную, экран потемнел. Вместо драки между Алексисом и Кристаль — события, которого селяне ждали не одну неделю, — появилось улыбающееся лицо Омара.

На всех базарах, из каждой палатки и лавки раздались стоны, вопли, злобные выкрики. Народ Омара не жаждал услышать речь своего правителя.

Мириады песчинок, укладываясь в продолговатые барханы и разбегаясь волнами, образовывали великолепные золотые горы Сахары. В лучах огромного заходящего солнца, которое, казалось, вот-вот поглотит Землю, пустыня походила на хамелеона, постоянно меняющего свою окраску и пламеневшего огненно-красным, оранжевым и красновато-коричневым. По раскаленному песку, над которым плавился воздух, шел караван более чем из дюжины верблюдов. Снаряжение, манера передвижения, повадки животных сформировались и дошли до наших дней от древних цивилизаций.

Неожиданно первый верблюд остановился и окинул необъятные пески торжественным высокомерным взглядом: при этом золотые кисточки и уздечка мерно покачивались вокруг его серьезной морды. Наездник откинул голову назад и издал пронзительный крик дервишей. Тишина Сахары рассыпалась, нарушаемая раскатистым, долгим эхом, но никто из каравана не отреагировал на это, кроме двух человек, ехавших на последнем — самом маленьком — верблюде.

Джек ударил пятками по бокам животного, надеясь, что движение возобновится, но это не сработало. Видимо, следовало прихватить с собой шпоры. Вот уже несколько часов они ехали по пустыне, сделав всего одну остановку у оазиса около полудня. Раньше Джеку как-то не доводилось много размышлять об оазисах. Даже в Колумбии он старался не слишком удаляться от деревни, где всегда мое достать пива. Поэтому, достигнув наконец крошечной территории, поросшей травой и окруженной пальмами, он решил, что попал в рай. Никогда еще вода не казалась такой вкусной. Они отдыхали почти два часа. Тарак предупредил, что скоро полуденный зной станет нестерпимым. Джек дотронулся до своего носа: он обгорел и уже покрылся коркой, хотя голову и лицо прикрывала шляпа. Тут он снова вспомнил о Джоан и о защитных кремах, которыми она мазала нос.

Джек снова ударил пятками верблюда. Он думал о ночах любви под звездным небом, о том, как она смеялась над безделушками, которые он покупал в различных рыбацких деревушках. Он вспомнил, как они были в Париже, как она примеряла платья «от кутюр», как ели рогалики в крошечном кафе на левом берегу Сены. Он вспомнил, как она любила наблюдать за его утренним туалетом и как щекотала ему пятки. Но чаще всего он вспоминал, как обнимал Джоан, ощущая биение ее сердца, тепло ее тела, чувствуя, что она принадлежит ему. И на протяжении всего путешествия он слышал ее голос, который говорил, что любит его. Когда-нибудь, возможно, он и забудет, как она выглядит, но голос ее будет постоянно его преследовать.

Уже после захода солнца они прибыли на стоянку дервишей. Лагерь был большой, в нем насчитывалось более полудюжины разноцветных шатров, возведенных прямо посреди пустыни. Самый большой был украшен красивыми золотыми и черными кисточками, свисавшими с зубчатых навесов. Джек предположил, что этот шатер принадлежит Тараку и его братьям, поскольку они были вождями племени. Гудели гигантские костры, выбрасывая в ночное небо длинные языки пламени. Потрескивая, в воздух взлетали искры, которые кружились над лагерем, как светлячки.

Путешественники слезли с верблюдов, и Джек обратил внимание, что бежавшие к ним женщины и дети были одеты в набивные покрывала и туники из натурального шелка. На женщинах было много золотых украшений, даже с шарфов свисали медальоны.

Он слышал звуки флейты, тамбуринов, барабанов и деревянных духовых инструментов. Со всех сторон высыпали танцоры, жонглеры и исполнители танца с саблями. Молодые мужчины в тюрбанах, одетые в шаровары и обнаженные до пояса, размахивая в воздухе длинными сверкающими клинками, начали исполнять древний ритуальный танец, к которому присоединились все, даже дети.

Джек видел, как все, кланяясь, приветствовали Та-рака, пока он шел от своего верблюда к лагерю. Один из его братьев спрыгнул на землю, и к нему бросились красивая женщина и мальчик. Брат Тарака взял свой рюкзак и достал переносной стереоприемник и кассетный магнитофон. Мальчик завизжал от восторга и замахал руками, подзывая своих. Подбежали еще шесть ребятишек и стали обнимать отца. Дети взяли стереоприемник, магнитофон и убежали. Брат Тарака посмотрел на красивую женщину, поднял прозрачное покрывало и крепко поцеловал ее. Джек отвел глаза. В этот момент Тарак подошел к Джеку и Ральфу.

— Пойдемте, подкрепим наши силы.

— А туалет? — полюбопытствовал Ральф. Тарак оставил его вопрос без внимания и повернулся к племени.

— Эти люди — наши друзья из Америки. Они помогут нам возвратить Алмаза.

Слова Тарака вызвали радостное ликование толпы. Люди бросились к верблюду, чтобы помочь Джеку и Ральфу спуститься на землю.

Несколько девушек с закрытыми лицами взяли Джека за руки.

— Вот так. Очень трудное путешествие. Теперь самое время размяться, — саркастически заметил он, растирая свой зад. Он надеялся на продолжительный отдых, прежде чем опять придется сесть на верблюда.

Девушки хотели помочь и Ральфу, но тот отмахнулся от них.

— Пошли прочь! Не троньте меня! Не хватало только, чтобы мне опять делали уколы!

Ральф последовал было за толпой, но с каждым шагом все больше убеждался, что его зад не просто болел — он был стерт. Потребуется целая неделя отдыха и лечения, чтобы он зажил. Но у него нет этой недели, если он хочет получить заветный алмаз. Неожиданно на него фыркнул верблюд. Ральф посмотрел вокруг, убедился, что никто не видит его, и ударил верблюда по голени.

— А это вам, господин главный редактор.

Верблюд не стал дожидаться, когда обидчик уйдет, а плюнул ему прямо в лицо. Рыча, Ральф достал носовой платок и вытерся. Этот камень должен компенсировать все мучения, через которые ему пришлось пройти.

В лагере царило оживление, звучала ритуальная племенная мелодия, сопровождавшаяся ритмичным пением Чака Кана, страстный голос которого доносился из стереоприемника.

Повскакали дети и начали исполнять кочевой вариант брейк-данса. Несколько братьев Тарака схватили ярко раскрашенные мячи и биты и начали жонглировать ими в такт музыке.

Тарак пригласил Джека и Ральфа в свой шатер, стены которого изнутри украшали шелка и золотые цепи. Ночи в пустыне были холодными, поэтому Тарак дал Джеку шерстяную полосатую накидку. Вокруг переносной латунной жаровни сидели старейшины племени. Хотя они были представлены Джеку, он не запомнил имен, но оказалось, что все они отзывались на обращение «сэр».

Тарак хлопнул в ладоши, и в шатер вошли красивые женщины в шароварах, которые внесли огромные медные подносы, полные еды. Здесь были финики, начиненные орехами пекан, сыр, фрукты, дыни, ягоды и орехи, мясо, приправленное сказочными специями, так что Джек не мог разобрать, свинина это или баранина, запеченное мясо, а также мясо, обваленное в муке и зажаренное, необыкновенные колбасы, козий сыр и много вина.

Неожиданно в воздух взвились кинжалы, ножи, фрукты и куски мяса. Сначала Джек не понял: то ли он попал в очередной переплет, то ли это была застольная драка. Потом до него дошло, что эти люди не передавали друг другу еду, а перебрасывались ею. Он присоединился к всеобщей забаве, хватая фрукты, куски мяса и овощи, чтобы тоже приготовить себе шиш-кебаб. Нанизав все на кинжал, он положил его на жаровню и протянул золотой кубок девушке, которая наполнила его вином.

Тарак беседовал с мужчинами и женщинами. В комнате появились танцующие девушки, которые аккомпанировали себе на тамбуринах и флейтах. Джек ошалело наблюдал, как перед его носом летала различная посуда и как танцовщицы начали сбрасывать с себя одно покрывало за другим.

Подвыпивший Тарак нагнулся к Джеку.

— Мы танцуем, мы поем, мы празднуем наше единство с Небом. Это — путь дервишей. Ральф толкнул локтем Джека.

— Посмотри на этих ребят. Сегодня ни одна овца не может чувствовать себя в безопасности.

Тарак отпил большой глоток вина, и неожиданно протрезвел.

— В пустыне живет много племен, которые придерживаются различных традиций. Однако до того, как люди Омара организовали похищение нашего Алмаза, мы все жили дружной семьей. Теперь же нас разделяют подозрение и несправедливость.

Джек лишь кивнул, внимая каждому слову Тарака, который продолжил:

— Мы с братьями доставим вас на окраину деревни. Дальше идти нельзя: мы считаемся врагами, и, если попадемся, нас застрелят. Помогите нам, и мы отдадим вам все, что у нас есть.

— Слышишь, Коултон? — зашептал Ральф Джеку. — Ну и влипли. Мы находим их булыжник и в награду получаем набор ножей для мяса.

— Ты лучше будь начеку. Если эти ребята поймают тебя с камнем, то разорвут пополам и будут преследовать на протяжении следующих шести жизней.

Ральф грубо засмеялся и отмахнулся от Джека. Кто такой этот Коултон, чтобы пугать его всякими дурацкими россказнями? Ральф прекрасно помнил дни, проведенные в Колумбии с Золо. Там были враги пострашнее, чем кучка арабских невежд. Размышляя над этим, он решил, что страх Коултона — весьма кстати. Это увеличивало его шансы смыться с камнем, прихватив еще и двадцать тысяч Джека.

Ральф достал сигарету.

— Предоставь мне самому беспокоиться об этом. Он поискал зажигалку, но карманы были пусты. Черт возьми! Неужели он обронил ее у оазиса? Он еще раз проверил карманы пиджака.

Араб, сидевший рядом, повернулся к нему и дунул на сигарету. Изо рта дервиша вырвалось гигантское пламя, которое зажгло сигарету Ральфа.

* * *

В ночном воздухе над головой Джека поднимались идеально правильные кольца дыма. Он жадно затянулся, выпустил еще несколько колец и взглянул на луну. Они находились близко от экватора, поэтому луна была похожа на планету, стремительно приближающуюся к нему. Он слышал о том, как выглядит луна в пустыне, но всегда скептически относился к рассказам о ее размерах, считая их преувеличенными.

Джек окинул взглядом затихший лагерь. Все удалились в полосатые шатры. Костры догорали, потрескивая угольями. Кругом царило безмолвие, изредка нарушаемое похрапыванием верблюдов.

Джек никогда не считал себя героем, но эти люди смотрели на него как на человека, который вернет им их драгоценный камень. Он покачал головой. Как же он оказался в нынешнем положении?

Он занимался кладоискательством в Колумбии, пока не влюбился в Джоан. Теперь он опять гнался за сокровищем, хотя знал наверняка, что не получит его. На сей раз ему не достанется ни цента. Он был очень серьезен, когда говорил Ральфу, что случится, если тот попытается смыться с драгоценным камнем дервишей. Его разорвут на куски. Джеку не хотелось, чтобы с Ральфом что-нибудь случилось. Забавный парень Ральф. Джек почему-то считал своим долгом защитить его.

Джек подумал, что в последнее время в нем что-то перевернулось. Всего два дня назад он избегал всяких разговоров о необходимости жениться на Джоан. А теперь здесь, в пустыне, взял на себя роль старшего брата Ральфа, а заодно — спасителя кочевников, которых едва знал, и своей Джоан.

Если только она останется с ним… Из бумажника Джек достал ее фотографию. Это было все, что осталось от «Анджелины». На снимке, освещенном лунным светом, лицо Джоан выглядело рельефно. Он — чокнутый, если отпустил ее. Он должен был воспротивиться этому прямо там, перед Омаром, Глорией и всеми этими литературными снобами. Неужели ей нужны были лишь приключения, которых с лихвой хватало в Колумбии? Неужели ей их не хватило? Он должен был спросить, почему она его отвергает.

Он не хотел выглядеть героем ни в глазах дервишей, ни перед Джоан. Он хотел быть обыкновенным человеком. Но может быть, в этом и было все дело: Джоан мало обыкновенного мужчины, просто Джека.

Теперь его не интересовали ее желания. Она ему просто нужна, и Джек был полон решимости вернуть ее. Из слов Тарака он понял, что это рискованное дело. Ему не составит труда проникнуть во дворец: куда сложнее будет выбраться оттуда.

Джеку очень хотелось надеяться, что с Джоан все в порядке, что Омар не причинит ей вреда… Рука сжала снимок. Если хоть один волос упадет с ее головы…

Джек снова посмотрел на луну. Теперь ему оставалось одно — молиться.

Глава девятая

Джоан с восхищением смотрела на мерцающую серебристую луну, от которой шел необыкновенно яркий отраженный свет. У нее было странное чувство, что точно такую же луну она видела в детстве, но с тех пор, как она встретила Джека, луна почему-то изменилась и теперь казалась ей самым грустным и печальным творением из всех, что она видела. Что бы только она ни отдала сейчас за объятия Джека и его голос! Но это было невозможно. Она была не нужна Джеку. Слава Богу, ей не пришлось пережить унижение и выслушать признание в том, что он больше ее не любит. Если бы он произнес эти слова, они бы преследовали ее всю жизнь.

Сколько же ночей потребуется, чтобы избавиться от воспоминаний? Она обнаружила, что не может спать в постели. Всякий раз, поворачиваясь, она протягивала руки, думая, что Джек рядом. Но его не было. Прошлую ночь она спала в кресле, возможно, и сегодняшнюю придется провести там же. И завтрашнюю ночь, и много других ночей, пока не будет написана книга для Омара.

Сейчас ей не выбраться отсюда, и поэтому следует максимально использовать ситуацию в своих интересах. Пути для побега перекрыты: у ее двери Омар поставил еще одного охранника, как будто пятерых тупиц было недостаточно.

Джоан облокотилась на подоконник и еще раз посмотрела на луну, прежде чем лечь спать. Тут она услышала звук работающего двигателя, и на площадь, расположенную прямо перед окнами, с грохотом вкатил грузовик. Джоан подбежала к тумбочке и выключила лампу — пусть все думают, что она спит. Затем вернулась к окну и посмотрела вниз на площадь.

Большой джип влетел на площадь, взвизгнул тормозами, остановился и сразу же погасил фары. Вокруг дворца не горело ни одного фонаря, но Джоан увидела в лунном свете, как из машины выпрыгнули двое мужчин. Они повернулись в ее сторону, и она смогла разглядеть, что это были белые мужчины лет сорока, одетые в комбинезоны и бейсбольные шапочки. Они были совершенно не похожи на всех, с кем ей пришлось встречаться во дворце Омара.

Внизу отворилась дверь, и появились двое охранников с явным намерением помочь вновь прибывшим. Они обошли джип сзади и начали выгружать оборудование. Сначала извлекли огромную, с кухонный стол бобину с намотанной на нее тонкой проволокой, затем — еще одну, потом коробки и ящики.

Один из мужчин в комбинезоне уронил гигантскую катушку, чутьне отдавив ногу своему товарищу.

— Черт возьми, Дж.Т., протри глаза, приятель! — закричал тот.

Эти двое были американцами. Джоан от радости чуть не захлопала в ладоши. Мужчины подняли бобины и занялись своими делами.

Неожиданно у Джоан созрело важное решение. Перед ней стояла дилемма:

— или сидеть в комнате с мрачным видом, думая о Джеке и отказываясь писать книгу для Омара, или все-таки попытаться проследить историю, ради которой она приехала.

Омар хотел, чтобы она написала книгу о Божием избраннике. Из того, что она видела и что происходило здесь, действительно можно было многое извлечь, однако совсем не рассказ о духовном могуществе Омара.

Омар был обманщиком, но, как ей подсказывала интуиция, не примитивным громилой. Сегодня, наблюдая за тем, как ему накладывают макияж, она почувствовала, что если не подчинится ему, то погибнет. Но у Джоан не было на руках фактов, а вот журналист, настоящий журналист нашел бы их. Если она пойдет по этому пути, то сможет найти способ выбраться из дворца и разоблачить Омара перед всем миром.

Она никогда не занималась журналистикой, но теперь случай представился. Если ее подозрения подтвердятся, она сможет не только поведать миру правду, но и повлиять на ход событий.

Джоан подошла к двери и выглянула. Все шестеро охранников вытянулись по стойке «смирно». Она быстро закрыла дверь. Хорошо бы изучить обстановку, но она уже потерпела неудачу, пытаясь избавиться от опеки охраны.

Искать следовало в другом направлении. Она взяла фотоаппарат, надела его на шею, выбралась через окно на карниз и встала, прижавшись спиной к стене. До земли было значительно дальше, чем это казалось из комнаты. Она осторожно двинулась по карнизу и, шаг за шагом, добралась до другого окна. Голоса, доносившиеся оттуда, принадлежали Омару и Рашиду. Они смеялись.

Джоан заглянула в комнату, которая оказалась вдвое больше ее собственной. Стены были увешаны фотографиями Омара; в углу на мраморном постаменте стоял его бронзовый бюст, подсвеченный снизу. Не комната, а храм.

Мебель была китайской: повсюду стояли черные, покрытые лаком комоды, столы и шкафчики. Кровать смотрелась как настоящее чудовище, возвышавшееся над полом на целых десять футов, и тоже была явно восточного происхождения. На противоположной стене висела большая карта Судана и долины Нила: некоторые места вверх и вниз по течению реки были отмечены флажками.

Омар сидел за столом и рассматривал фотографии, лежавшие перед ним в трех пачках, но Джоан не было видно, что на них изображено. Рашид заглянул Омару через плечо.

— Красиво, — сказал Омар, переворачивая снимок. — Красиво. — Он взял следующее фото. — А вот — моя любимая. Если бы ты не сказал, что это Рашид бен Амар, я бы его никогда не узнал, — добавил он с довольным видом.

Рашид засмеялся вслед за хозяином.

Омар встал и со снимком в руках подошел к стене. Джоан заметила, что там висят не только изображения Омара. Присмотревшись, она зажала рот рукой, чтобы не закричать.

Рядом с другими черно-белыми глянцевыми снимками Омар прикрепил фотографию повешенного человека. Зрелище было страшным.

Дальше висела фотография горящей машины, затем — обугленного тела. Омар был не только инициатором политических убийств, но еще и любил запечатлевать свои злодеяния. Это был не чудак, а сумасшедший, олицетворяющий собой зло и порок.

— Рашид, наших врагов больше не существует. Поэтому пора начать действовать и заняться душами людей.

Раздался стук в дверь, и Омар приказал войти; появился охранник.

— У американцев все готово? — спросил Омар и в ответ получил утвердительный кивок.

— Я сейчас приду.

Когда охранник ушел, Омар еще раз посмотрел на свою страшную галерею.

— И все-таки эта мне нравится больше всего, — сказал он Рашиду.

Затем оба вышли из комнаты.

Джоан переждала некоторое время, и, убедившись, что никого нет, забралась в комнату и подошла к карте. Города, помеченные флажками, должны были что-то означать. Вблизи фотографии выглядели еще страшнее, чем издали. Ее чуть не стошнило, но, подавив приступ, она сняла крышку с объектива и сфотографировала как можно больше участков карты и фрагментов фотогалереи, затем выглянула из дверей и, убедившись, что охраны нет, прошла через холл.

Повернув за угол, Джоан вошла в большую комнату. Омара нигде не было видно. Она почти пересекла ее, когда с противоположной стороны послышались голоса.

Джоан быстро юркнула за колонну, и в этот момент в комнату вошли, звонко смеясь, около двенадцати женщин в красивых шифоновых и атласных одеждах.

Джоан была уверена, что ее присутствия не заметили. Одна из женщин, одетая особенно ярко, подбежала к дальней стене и дернула за шнур. Длинные струящиеся занавеси раздвинулись, обнаружив стену, сплошь покрытую зеркалами. Женщины начали раздеваться. Их платья падали вниз, образуя у ног разноцветную гору ткани. Под экзотическими одеяниями скрывались колготки и трико — костюм, предназначенный для репетиций и разминки, — явно американского происхождения. Женщина в колготках цвета фуксии и сером трико открыла внушительный деревянный шкаф.

Она нажала на кнопку, и оттуда выкатился огромный телеэкран. Выбрав кассету, женщина вставила ее в видеомагнитофон и включила систему.

Суперкинозвезда Джейн Фонда целиком заполнила непомерно большой экран. Зазвучала музыка, перекрываемая голосом актрисы, проводящей занятия со своими ученицами.

Джоан подождала, пока женщины разогреются и перейдут к энергичным упражнениям, после чего решила выбираться отсюда. Когда женщины с головой ушли в разминку, Джоан перебежала к другой колонне, потом к третьей и так до тех пор, пока не выскользнула из комнаты.

Выбравшись из репетиционного зала, Джоан осторожно, чтобы ее никто не заметил, пересекла двор. Стояла мертвая тишина, и нигде не было видно ни Омара, ни Рашида. Джоан осмотрелась: вокруг ни души. В этот момент из высокой башни снова донеслась странная мелодия, исполняемая на флейте, которую она слышала накануне ночью.

Сгорая от любопытства, она пошла по направлению к башне. Поначалу Джоан думала, что все это не связано с Омаром — просто грустная мелодия манила ее. Однако в следующее мгновение она решила, что башня все же имеет прямое отношение к нему.

Она не сделала и пяти шагов, как услышала очень странное жужжание, доносившееся откуда-то снизу. Она свернула за угол и пошла вдоль стены. Гудение становилось громче по мере того, как она приближалась к решетке, расположенной на уровне цокольного этажа. Опустившись на колени, она увидела подвал. Теперь жужжание было просто оглушительным. Джоан заглянула через решетку.

В поле ее зрения попала часть какой-то хитроумной машины. В этой причудливой конструкции вращались диски, колеса, вспыхивали лампы, торчали провода. Куда шли эти провода, не было видно, но их были сотни. Красные, синие, зеленые и фиолетовые лампочки вспыхивали и гасли. Джоан осмотрела комнату: она была в три раза больше репетиционного зала дворца.

Над этим чудовищем трудились трое американских техников. Двоих она узнала: это были те, из джипа, а третьего они звали Коулт. Он возился с проводами. Сняв бейсбольную шапочку, американец надел наушники и продолжал колдовать над черными и красными проводами.

Человек, которого Джоан знала как Дж.Т., держал в руках пульт дистанционного управления.

— Как вы себя чувствуете, господин Омар? Вам удобно?

Джоан обвела взглядом комнату, но не увидела Омара, хотя голос его слышала.

— Машина очень гудит, — пожаловался Омар.

— При всеобщем ликовании и веселье ее не будет слышно, — успокоил Коулт Омара.

— Ну что ж, мне кажется, все в полной боевой готовности, — сказал Рой, третий американец.

— Вы должны полностью доверять нам, господин Омар. Мы готовили аналогичные эффекты для нескольких художественных фильмов. Например, Стив Маккуин не мог бы работать без нас, — при этих словах Коулт гордо выпрямил грудь.

Джоан прищурилась, чтобы лучше рассмотреть помещение, ведь Омар был где-то здесь. Если бы она увидела его, то, возможно, поняла бы, что происходит. Ей никогда не доводилось видеть систему столь внушительных размеров, напоминавшую огромные компьютеры двадцати— и тридцатилетней давности, но это был не компьютер. Что же это такое?

— Вы когда-нибудь встречались с Маккуином? — как можно непринужденнее Коулт спросил Омара.

— Не отвлекайтесь, продолжайте работать, — неторопливо прогудел Омар.

Коулт поправил что-то на пульте дистанционного управления.

— Отлично, Рой. Возьми его. Рой повернул на пульте диск. Дж.Т, следил за происходящим придирчивым взглядом: «Спокойно, спокойно…»

— Неплохо, неплохо, — проговорил Коулт, приободрившись.

Вдруг раздался громкий треск. Джоан от неожиданности вздрогнула.

— А, черт! — Рой ударил рукой по диску и отключил машину.

— Господин Омар, это очень сложный эффект. Чтобы отработать его, необходимо время. Клянусь, что он выполнялся сотни раз.

Внезапно появился Омар.

— Рашид! Я хочу немедленно видеть его! — завопил он.

Джоан быстро поднесла к решетке фотоаппарат и сделала наобум с полдюжины снимков. Времени для наведения на резкость не было, но она надеялась, что хоть один получится. Она слышала грохочущие шаги Омара и Рашида, которые поднимались по какой-то близкой лестнице. Джоан встала и прижалась спиной к стене как раз в тот момент, когда из подвала появились Омар и Рашид. Джоан стояла, затаив дыхание, пока они проходили мимо нее и пересекали двор по направлению к башне, откуда доносились звуки флейты.

Она видела, как они вошли в проем в стене, расположенный у основания башни. Раньше она как-то не замечала этой узкой дверцы, а теперь бегом бросилась к ней. Она осторожно вошла внутрь и притворила за собой дверь.

Было очень темно, и Джоан дважды споткнулась, прежде чем добралась до первой ступеньки. Она была уверена, что Омар и Рашид не слышат ее, так как они продолжали разговаривать между собой. Она медленно шла за ними по узкой винтовой лестнице, стараясь держаться на безопасном расстоянии. Ей не терпелось узнать, куда они шли, но при этом следовало соблюдать осторожность и оставаться незамеченной.

Поднявшись по лестнице, она попала в тесный коридор, который вел к большой деревянной двери с крошечным решетчатым окном. Это напоминало своего рода тюремную камеру. Кого же Омар мог посадить сюда? Кем бы он ни был, это была очень важная персона. Джоан была свидетелем того, как Омар уничтожал всех, кого считал своими врагами, уничтожал как паразитов. Послышались голоса.

Омар и Рашид, должно быть, вошли в камеру. Джоан решила ближе не подходить. Она обогнула лестницу, спряталась в темноте и, напрягая слух, пыталась понять, о чем шел разговор.

Голос Омара звучал взволнованно и зло.

— Скажи мне, как это делается! — потребовал он. Ответа не последовало. Раздался звук удара, затем еще одного. По-видимому, Рашид занимался своим любимым делом — избивал беззащитных.

— Это чудо. Ему нельзя научить, — послышался напряженный, но спокойный голос.

— Моему терпению приходит конец! — проревел Омар.

Послышалось шарканье ног, и дверь в камеру открылась. Джоан охватила паника. Спрятаться было негде, а момент, когда можно спуститься вниз незамеченной, был упущен. Единственное, что ей оставалось, прижаться к стене, пользуясь темнотой, и молить Бога, чтобы ее не увидели.

Джоан буквально слилась с глиняной стеной. Из своего укрытия она наблюдала, как Омар и Рашид вышли из камеры, закрыли дверь и направились к лестнице. Она прислушивалась к их шагам, пока не убедилась, что они спустились вниз.

Она медленно приблизилась к двери, поднялась на цыпочки и заглянула в решетчатое окно. В камере сидел чернокожий человек в очках. Он был очень худ. Обнаженные коричневые руки выглядывали из грязной крестьянской рубахи. Мешковатые штаны были завязаны веревкой на тонкой талии. На вид ему было далеко за сорок, хотя полной уверенности в этом не было. С таким же успехом ему можно было дать и сто. У него были тонкие, вьющиеся волосы, которые давно не видели расчески. Он сидел, скрестив ноги, и играл на флейте, напомнив Джоан многочисленных заклинателей змей, которых она видела на рынке минувшим днем. И, конечно, он не выглядел человеком, который мог представлять угрозу для Омара.

Джоан подняла фотоаппарат, чтобы сделать снимок. Этот узник, должно быть, обладал каким-то могуществом. Возможно, он был похищен у враждебного племени, и Омар собирался потребовать за него выкуп. Джоан прониклась искренним сочувствием к этому несчастному — ведь кем бы он ни был, он станет следующей жертвой Омара.

В тот момент, когда она собиралась щелкнуть затвором, на ее плечо опустилась огромная темнокожая рука, которая больно стиснула его.

Напуганная, Джоан обернулась и увидела возвышавшегося над ней Рашида. Он скрежетал зубами, отчего рубец на его лице казался шире, и свирепо смотрел на нее ненавидящим, жестоким взглядом.

Рядом с ним стоял Омар.

— Джоан, я привез вас сюда не за тем, чтобы вы рассказали об этом.

Рашид сорвал с ее шеи фотоаппарат и разбил о стену.

— Послушайте» я сейчас, же уеду и никому ничего не скажу. — Она знала, что на сей раз пощады ей не будет.

Злые глаза Омара были переполнены разочарованием. Она поняла, что если бы приняла его правила игры, то смогла бы выбраться отсюда и вернуться домой, в Нью-Йорк.

Вдруг выражение лица Омара изменилось, словно он впал в шоковое состояние. Он смотрел поверх нее через крошечное окно. Любопытство заставило Джоан заглянуть в камеру.

От удивления ее глаза стали, как плошки, — камера была пуста. Узник исчез. Сначала она решила, что это сумерки сыграли с ней шутку, но человека действительно нигде не было. Джоан задрожала, когда Омар встал перед ней, отпер замок и широко распахнул дверь. Оказавшись так близко от него, она почти физически ощущала его растущую ярость. От напускных манер не осталось и следа.

— Где Алмаз? — набросился он на Джоан.

— Алмаз? Я не…

Она была в замешательстве и напугана ненавидящим взглядом Омара. Не сказав больше ни слова, он замахнулся и ударил ее по лицу.

От удара голова Джоан запрокинулась назад. Ей было очень больно. Первой реакцией было желание ответить ему. Слезы жгли глаза и текли по щекам, но она не зарыдала в полный голос, а сжала кулаки, думая, как хорошо было бы стукнуть его. В конце концов она лишь зло посмотрела на Омара и прикусила губу, чтобы та не дрожала.

— Алмаз. Жемчужина Нила. Не выводи меня из терпения.

Джоан, не отрываясь, смотрела на Омара и отказывалась отвечать. Она не понимала, о чем он говорил, ее не волновало, что он думает, — она хотела успокоиться. Если бы рядом с ним не было телохранителя, Омар не чувствовал бы себя так уверенно.

Словно читая ее мысли. Омар отошел в сторону, оставив Джоан лицом к лицу с безобразно скалящимся Рашидом.

Джоан сжалась, приготовившись к ударам, которые неминуемо должны были посыпаться на нее. Рашид занес кулак: она закрыла глаза.

— Не тронь ее, Омар, — произнес чей-то голос с британским акцентом.

Джоан открыла глаза, поворачиваясь к узнику, который вышел из-за двери. Он улыбался Джоан, но его глаза смотрели вызывающе дерзко. Когда он говорил, его речь звучала властно и повелительно. Джоан, сама не зная почему, побаивалась его. Она перевела взгляд на Омара, который пытался побороть ярость и.., страх?

Джоан с любопытством посмотрела на пожилого человека.

— У вас есть алмаз?

Омар зашелся нервным смехом.

— Мисс Уайлдер, это и есть Алмаз.

Человек галантно поклонился Джоан, приложив руки ко лбу. Этот ритуальный поклон она видела много раз за короткое время пребывания здесь. С каждой минутой она все больше запутывалась. Человек был камнем или камень был человеком? Но кем бы он ни был — человеком или камнем, — он не мог исчезать и вновь появляться по своему усмотрению. Джоан растерянно покачала головой. Должно быть, она грезит. Она уставилась на Рашида, который выхватил и поднес к ее лицу нож.

Омар садистски улыбался.

— Разве я похож на дурака?

Джоан замерла: ее окружали маньяки и волшебники.

— Пожалуйста, — она умоляюще посмотрела на Омара, потом на нож. — Вы все неправильно поняли, но я уверена, что вам нужна помощь специалиста. Я знаю в Нью-Йорке отличных терапевтов…

Джоан еще не представляла, как ей удастся выпутаться из этой ситуации, но в одном была уверена — пока она говорит и слышит собственный голос, она жива.

— Жаль, — прорычал Омар, — а я с таким нетерпением ожидал нашей совместной работы.

— Не делайте этого. Мои книги разошлись пятимиллионным тиражом. Если вы убьете меня, вас разыщут. Будет скандал.

— Кто будет разыскивать? Может быть, ваш Джек? Джоан судорожно глотнула воздух. Из всех, кого она знала, только Джек наверняка будет искать ее. Так или иначе, он узнает, что случилось.

— Да, Джек, — Джоан уверенно улыбнулась.

— Мне следовало бы сказать вам раньше, что Джек мертв.

Джоан почувствовала, что нервы сдали: ей хотелось кричать, визжать, вопить, ее трясло. Это была истерика.

— Не смешите меня. Джек никогда не посмеет умереть, не сказав мне об этом.

— И тем не менее я позаботился о нем еще в Монте-Карло.

Джоан не поверила Омару. Он блефовал: так поступают все мошенники, видя, что терпят поражение. А ведь он потерпел поражение, не так ли?

— Нет.., вы не могли…

Омар кивнул. Его глаза победоносно блестели. Джоан больше не могла выносить этого. Накопившийся гнев, страх и печаль взорвали ее. Не задумываясь о последствиях, она подняла руку и ударила Омара по лицу.

— Негодяй!

Омар даже бровью не повел. Он улыбался, скрежеща зубами, глаза его налились кровью.

— Может быть.., но это останется между нами.

Прежде чем Джоан успела открыть рот, Рашид схватил ее за руку и швырнул в камеру.

Она споткнулась о кирпич, выступающий из пола, упала лицом вниз и смогла подняться только в тот момент, когда дверь захлопнулась и послышался злобный хохот Рашида, запиравшего замок. Омар бросил на нее взгляд через окошко и ушел.

Почувствовав вкус крови, Джоан поняла, что при падении разбила губу. Обернувшись, она увидела узника в очках, который сидел, скрестив ноги, и спокойно разглядывал ее. Он ничего не говорил, и лицо его ничего не выражало. Джоан почувствовала себя амебой под микроскопом — настолько придирчиво он изучал ее.

— Здравствуйте. Вы очень красивы. Ваши волосы натурального цвета?

— Простите?

— Извините меня. Я слишком быстро перехожу на личности.

— Кто вы?

— Узник, — ответил он гордо, широко улыбаясь при этом. Его глаза оживились.

— Сколько вы здесь находитесь?

— Около пяти лет. Мне здесь начинает надоедать. Размышлять и считать вшей можно лишь до тех пор, пока не начинаешь ненавидеть свободное время. Как вас зовут?

— Джоан Уайлдер. А вас?

— Аби аль-Рас… Но большинство людей знает меня под именем Алмаз.

Глава десятая

На следующий день солнце взошло и стремительно поднялось, накаляя земли Омара. На Суке было многолюдно как никогда, поскольку в город пришли пастухи продавать скот. Лавочники начали торговлю раньше обычного, надеясь, что пастухи и члены их семей — первые покупатели на рынке — проявят интерес к товарам. Кафе были переполнены; у прилавков с фруктами, около продавцов хлеба и сыра толпился народ, Баранина, приправленная шалфеем и карри, готовилась на решетке прямо на открытом воздухе. Аромат жареного мяса смешивался с нестерпимой вонью, шедшей от стада овец, немытых человеческих тел и навоза.

Когда Джек и Ральф вошли в широко открытые ворота, им пришлось протискиваться сквозь толпу.

Последний раз Джек видел такое скопление людей на параде в честь Дня благодарения в Мейси в 1978 году. Смрад стоял тошнотворный. Многие годы Джек мечтал о том, чтобы побывать в таком экзотическом месте, и, с трудом прокладывая себе путь через толпу, с интересом рассматривал разноцветные платки, медные изделия, вязаные шали, корзины, сказочной красоты украшения. Откуда-то доносились выкрики суданца-аукционера, вынуждавшего пастухов продавать свой скот по объявленной цене. Повсюду посетители рынка, пастухи и продавцы, громко спорили о ценах. Он уже начал понимать несколько арабских слов. Проходя мимо лавки с глиняной посудой, Джек с удивлением услышал, как торговец ругается по-английски. Однако он не мог понапрасну терять здесь время, не мог думать ни о живописном базаре, ни о сувенирах. Все его мысли были только о Джоан.

Ральфу довелось побывать во многих странных, сомнительных местах, но хуже этого он не видел. От ужасного смрада не только тошнило, но и кружилась голова. Даже Колумбия показалась ему раем. Думая о своих впечатлениях, он чуть не угодил в кучу верблюжьего навоза. Куда только смотрит санитарная инспекция в этой стране? Ничего удивительного, что они вымирают здесь как мухи от многочисленных болезней и эпидемий.

Ральф посмотрел вокруг себя, потом — на Джека.

— Ничего себе местечко. Ну и дыра. Может быть, удастся купить здесь роскошную богадельню с двумя спальнями за пять-шесть долларов? Послушай, у меня такой план: ты находишь свою девчонку, я беру на мушку Омара, он показывает, где алмаз, и мы разбегаемся.

— Делай что хочешь и поступай как знаешь. Я хочу только найти Джоан и

— будь что будет, — сказал Джек.

Он позволил Ральфу поехать вместе с ним лишь по одной причине — ему надо было вернуть свои деньги. Ральф мог еще лет двадцать гоняться и за Жемчужиной Нила, и за Звездой Индии или еще за какими-нибудь драгоценными камнями. Единственное, что тревожило Джека во всей этой истории, было то, что Ральфу не удастся найти этот камень и он не пожелает расстаться с двадцатью тысячами.

— Конечно, — отозвался Ральф. — Можешь считать, что я тебе почти поверил.

— Как я тебе.

— В устах такого подонка это звучит почти как комплимент.

Джек ускорил шаг. Если они и дальше поползут в таком темпе, то будут добираться до дворца целый день.

Джоан печально посмотрела из окна и смахнула еще одну слезу. Она проплакала всю ночь, но и теперь никак не могла остановиться. Ей не хотелось верить в смерть Джека, но, зная, на что способен Омар, она допускала такую возможность. Джоан была всегда уверена, что почувствует утрату: сработает своего рода внутренний сигнал тревоги, который сообщит, что любимого больше нет. Но это была всего лишь романтическая уловка, которую она любила использовать в своих книгах. А в реальной жизни существует Омар, жестокий убийца, настоящее чудовище, которое не остановится ни перед чем. После того, как Джоан видела страшное досье в его комнате, она не сомневалась в реальности его угроз.

Она скрестила руки на груди и прислонилась к стене. Следовало бы поплакать о себе, поскольку Омар не бросал слов на ветер. Бессмысленно скорбеть о кончине Джека, если скоро она сама присоединится к нему.

Джоан посмотрела на своего соседа по камере. Алмаз играл на флейте, как делал это каждый день в течение последних пяти лет. Складывалось впечатление, что его абсолютно не волновала собственная участь. Он спокойно ждал, готовый ко всему. Джоан подумала, что оба они напоминают овец, которых гонят на бойню.

Ее бесило собственное бессилие, но более всего она ненавидела Омара — за то, что он убил Джека. Омар украл у нее шанс загладить вину перед любимым, объяснить ему, как глупо она себя вела. Как можно было все то время, что они провели вместе, думать о работе? Ей следовало больше времени посвящать ему. Да, она много чего натворила.

Джоан ударила кулаком по стене. Омару это так просто не сойдет. Если уж ей суждено умереть, она доставит себе удовольствие за его счет. Если он убил Джека, то заплатит за это. Может быть, ей не удастся уйти далеко, но ему придется попотеть, бегая за ней.

Джоан прошла в конец камеры, подняла маленькую табуретку и разбила ее о стену, затем взяла отломанную ножку, внимательно осмотрела ее. Ножка прекрасно подходила для задуманного. Джоан подошла к окну и начала долбить стену.

Заинтригованный ее странным поведением. Алмаз перестал играть на флейте.

— Что вы делаете? — спросил он наконец.

— В одной своей книге я устроила побег главной героине из старой тюрьмы в Тумстоуне, найдя в стене шатающийся камень. Она вынула его и с помощью пилки для ногтей расковыряла известковый раствор, скрепляющий кирпичи. Постепенно образовалась большая дыра, через которую она выбралась.

— И сколько на это ушло времени? Двадцать два года?

— Две страницы. — Джоан продолжала простукивать кирпичи. Работая, она кусала себе губы и спешила найти подходящий кирпич. — Но даже если это займет сто лет, я все равно выберусь отсюда и убью его голыми руками.

Чем больше Джоан думала о мести, тем сильнее она распалялась, представляя себя в образе суперженщины, которая душит Омара с силой десятерых мужчин. Она ясно видела, как он молит ее о пощаде, как его глаза вылезают из орбит и… Она застучала с утроенной энергией.

Алмаз обдумывал ее слова.

— У меня есть план.

Джоан остановилась и посмотрела на него.

— Он может не сработать, но мы попробуем. Мне нужна будет ваша помощь.

— Все, что угодно. — Джоан знала, что Алмаз сидел здесь длительное время и, может быть, раскрыл какие-нибудь секреты этой камеры. Возможно, здесь есть люк?

— Отлично. Встаньте, прижмитесь к стене, а пальцы держите вот так.

Алмаз показал, чего он хотел от Джоан, поднеся к носу указательные пальцы кончиками друг к другу на расстоянии нескольких дюймов. Джоан это напомнило тест, который полицейские предлагали пройти пьяным водителям, но она справилась с заданием.

С молниеносной скоростью Алмаз извлек неизвестно откуда рулон туалетной бумаги и повесил ее на пальцы Джоан.

Джоан посмотрела на туалетную бумагу, потом на Алмаза.

Он громко и заразительно хохотал, даже схватился за живот.

— Я все искал место, куда ее повесить, — произнес он, наконец, все еще смеясь. — Если бы у меня был карандаш, то я написал бы «Помогите».

Джоан было не до смеха. Ничего забавного она в этом не нашла и швырнула рулон в Алмаза.

— Простите меня. Мне не следовало шутить подобным образом. Но просидев здесь пять лет, чего только не придумаешь, чтобы развлечься.

Джоан промолчала, подняла ножку от табуретки и вновь принялась за работу. По крайней мере, она надеялась когда-нибудь увидеть результаты своего труда.

Алмаз опять сел, скрестив ноги, и взял флейту. Он сыграл несколько нот и опустил инструмент.

— А вашей героине не приходило в голову расшатать прутья решетки?

Он поднялся, подошел к окну, затем дернул за последний прут, и тот оказался у него в руке.

Джоан была ошеломлена. Ей не терпелось подробнее расспросить Алмаза.

— Просто невероятно! И вы просидели здесь пять лет?

— Возможно, до настоящего времени я не был готов к побегу.

Он добродушно улыбнулся, взмахнул в воздухе руками и в них появилась роза. Он протянул ее Джоан. Она приняла цветок, не отрывая взгляда от Алмаза, и понюхала его. Роза была настоящей, она пахла свежестью и была необыкновенного персикового цвета. Так кто же он, этот Алмаз, Аби аль-Рас? Что он за человек, если провел в тюремной камере пять лет, зная, что в любой момент может убежать? Больше всего ее поражало то, что все годы он терпел жестокое обращение Омара. Этому должно быть объяснение. В одном Джоан была уверена: Алмаз, больше чем волшебник, гораздо больше.

Он улыбнулся Джоан и показал на окно:

— Попробуем?

Джоан кивнула, и они вместе начали вытаскивать прутья.

Оказалось, что Джек весьма кстати поинтересовался у Тарака, где находится дворец Омара, потому что ему бы и в голову не пришло счесть это невзрачное, ничем не примечательное сооружение резиденцией одного из самых могущественных, богатых и опасных людей на Ближнем Востоке.

Дойдя до ворот, Джек постучал, но ответом ему была тишина. Он постучал еще раз, потом подергал дверь. Наконец, на уровне лица открылось маленькое окошко, в котором показалась пара злющих желтых глаз.

— Привет. Меня зовут Коултон. Я друг Джоан Уайлдер. Передайте ей, что я приехал и хочу видеть ее.

На лице Джека играла беззаботная улыбка, но охранника она не тронула. Тот пристально смотрел на Джека, желтые глаза его все больше сужались. Затем он перевел взгляд на Ральфа.

— А я ее брат, — сказал Ральф.

Окошко захлопнулось. Джек и Ральф ждали. Они слышали гул голосов и шарканье ног, но к двери никто не подходил. В животе у Ральфа урчало от голода. Он переступил с ноги на ногу и вопросительно посмотрел на Джека.

— Давай не будем спешить. Может быть, сначала Омар покормит нас?

Джек вздохнул с отвращением. Надо было быть последним идиотом, чтобы взять с собой Ральфа. Он то и дело жаловался: то сигареты не те, то еда не та. То он терпеть не мог вина, то ему срочно нужен был сортир. Ноги у него болели от хоть бы, а задница — от езды на верблюде. Джеку с трудом верилось, что Ральф отсидел шесть месяцев в тюрьме. Это больше походило на вранье.

Прошло не менее десяти минут, прежде чем охранник вновь появился у дверей.

— Мне ведено передать, что она не желает видеть вас. Всего хорошего, — процедил он сквозь зубы и захлопнул створки.

Джек недоуменно смотрел на закрытое окошко.

— Эй, послушайте! Что значит «всего хорошего»? Джек навалился на дверь и начал барабанить по ней кулаком. Им не удастся так легко от него отделаться.

Он стучал, пока не отбил руки.

— Отличная работа, мой влюбленный мальчик. Они знают, что говорят. Женщина, которая встретила на своем пути святого, не возвратится к простому смертному.

Джек свирепо глянул на Ральфа. Он не нуждался в его ехидных замечаниях. Теперь он еще больше укрепился во мнении, что Джоан в опасности. Это не Джоан не пускала его во дворец, а Омар.

— Послушай, здесь должен быть еще один вход.

— Ну конечно, господин оптимист. У меня есть идея. Мы находим черный ход, оборачиваемся котами и просим блюдце молока.

— Заткнись ты, — огрызнулся Джек. Его терпению приходил конец.

Ральф сделал вид, что это его задело.

Ярость и чувство безысходности начали овладевать Джеком.

— Ты оказался здесь исключительно благодаря мне, — напомнил он Ральфу.

— Да, и за это мне следует прикончить тебя прямо на месте.

Ральф всегда без обиняков излагал свои мысли и намерения. Он устал от людей, которые постоянно стремились помыкать им. Сначала это был Айра, его кузен. Одному Богу известно, где он сейчас находится, но когда Ральф доберется до камня, встреча с Айрой станет тем семейным торжеством, которое пройдет по его, Ральфа, плану. Если бы не этот алмаз, Ральф давно бы прикончил Джека, и был бы отомщен. То, что им приходилось мириться друг с другом и терпеть присутствие друг друга, раздражало обоих. Джеку следовало бы зарубить себе на носу — впрочем, как и Айре — обидчиков Ральф не прощает.

Джек шел вокруг дворца, пытаясь заглянуть в окна и двери. Но двери были заперты, а большинство окон закрыто ставнями.

— Она, должно быть, за одним из этих окон. Завернув за угол, он увидел еще окна. Они были открыты, как предположил Джек, для доступа свежего воздуха.

Ральф внимательно оглядывал дворец и некоторые прилегающие к нему здания. Затем бросил взгляд на высокую башню в конце дворцовой стены.

— Вот она! — закричал он Джеку, показывая на башню.

Джоан выбралась из окна на неровный выступ и посмотрела вниз. Если бы она находилась сейчас на высоте нескольких сот этажей, то и тогда не была бы больше напугана. Закинув голову, она прижалась спиной к стене и впиваясь пальцами в бороздки между кирпичами, медленно скользила по выступу. Она двигалась влево, туда, где ее не сможет увидеть Омар, если посмотрит из дворцового окна. Под ногами Джоан лежала узкая улица, на противоположной стороне которой располагались многочисленные здания. Все они были ниже башни, но ближайший дом был пятиэтажным. От некоторых строений тянулись бельевые веревки, которые сначала крепились к башне, а затем шли к пятиэтажному дому. Там, по всей видимости, жило несколько семей, поскольку от него шло не менее дюжины веревок, и все на разной высоте. Джоан это напомнило Нью-Йорк.

Джек наблюдал, как Джоан и какой-то тощий человек — просто кожа да кости — двигались по выступу башни. Джоан чуть не потеряла равновесие, наступив на шатающийся кирпич, отчего тот полетел вниз.

— Эй, Джоан Уайлдер, ты опять пытаешься удрать от меня?

Джоан замерла, услышав его голос. Что это? Ей почудилось? Нет, это он…

— Джек, ты жив! — радостно закричала она, глядя вниз. Ей следовало больше доверять своей интуиции — если бы он умер, она бы это обязательно почувствовала. Значит, это не из области фантастики: его привели сюда узы любви, связывающие их.

Он улыбнулся ей, кивнув в знак подтверждения.

— Да, вопреки желанию твоего идола. Он вдруг сообразил, что она была не в помещении, а стояла на карнизе. И вместе с ней какой-то тип.

— Какого черта ты там делаешь?

— Не кричи. Мы спасаемся бегством, — ответила она спокойно.

— От кого?

— От Омара.

— Разве я не предупреждал тебя?

Он улыбнулся. Это была его Джоан. Омар, должно быть, решил, что надежно упрятал ее за решетку, но Джек мог бы немало порассказать ему о Джоан. Ее ничто не способно остановить. Видя, как она за дюйм за дюймом нащупывая дорогу, бесстрашно двигалась вперед, он вспомнил, как они перебирались через ущелье в Колумбии. Тогда Джоан ухватилась за лиану и, раскачавшись, перелетела на другую сторону ущелья. Теперь он снова восхищался ею.

— Джек! — крикнула Джоан. В голосе ее звучал упрек. Она стоит на узком карнизе и, как канатоходец, балансирует на одной ноге, стараясь не потерять равновесие и не упасть, а Джек опять выпендривается, пытаясь доказать, что лучше нее разбирается в людях. Вот они, мужчины!

Ральф фыркнул, слушая, как обмениваются любезностями Джек и Джоан. К тому моменту, когда они закончили пикироваться, Ральфа уже душил хохот.

Джек посмотрел на него, на его рот, искривившийся в отвратительном рычании.

— Что ты гогочешь?

— Вы оба — неудачники!

Джек отмахнулся от Ральфа и снова повернулся к Джоан.

— Держись. Я помогу тебе спуститься.

— Интересно будет посмотреть, — засмеялся Ральф. Поистине этот шут со своей шутихой стоили друг друга. Удивительно, как это в Колумбии им удалось смыться, прихватив изумруд. Но, к счастью, после Латинской Америки их умственные способности явно ослабли, стало быть, ему не составит труда удрать от Коултона и его девчонки и залечь в берлогу где-нибудь на Таити. Нужно будет найти тихое местечко… И желательно подальше.

В этот момент Джоан услышала пронзительный крик, донесшийся с дворцовой стены. Поднял тревогу один из охранников, стоящих на карауле у ее дверей. Он предупреждал других, что была предпринята попытка к бегству. Джоан слышала глухие удары своего сердца. Она попыталась двигаться быстрее, но под тяжестью каждого шага старые кирпичи крошились, грозя обвалиться, поскольку раствор уже плохо держал их. Сколько еще времени она сможет простоять здесь? Очевидно, они с Алмазом оказались непомерной ношей для древнего карниза.

Джоан посмотрела в сторону дворцовой стены. Несколько охранников бежали туда по лестнице. Их оружие блестело на солнце, и было слышно, как клацают затворы, кричат люди и топают ноги.

Раздался еще один предупредительный окрик, после чего действия солдат заметно активизировались.

Джек повернулся к Ральфу.

— Достань револьвер и прикрой меня.

— Что? Мы собираемся штурмовать дворец? Нет, приятель, поступай как знаешь, а я сам по себе.

Ральф бросил оружие и двинулся через площадь. Он еще раньше приметил небольшое кафе за углом и теперь направлялся туда. Поскольку он больше не собирался подвергать себя опасности без особой необходимости, то решил в этом симпатичном местечке переждать события, в которых Коултон отвел себе роль Джона Бэрримора. Ему, конечно, нужен был алмаз, но не ценой жизни.

Джек проводил Ральфа взглядом. Вот дерьмо! Ему давно следовало понять, что Ральфа волновала только собственная персона. Каким же надо быть идиотом, чтобы беспокоиться о безопасности этого недомерка! Джек нагнулся, поднял револьвер и заткнул его за пояс Он посмотрел на Джоан. Все его несчастья происходили оттого, что он всегда был слишком сентиментален.

На площадь выбежали люди Омара, вооруженные до зубов; у всех были автоматические винтовки последнего образца, ленты с патронами, ножи и револьверы.

Джек был уверен: все, что на них было, включая материал, из которого сшита форма, и даже козырьки фуражек, помечено клеймом «Сделано в США». Поистине, они жили в безумном мире, который политики сделали еще более безумным.

Поднялся страшный шум, пока солдаты обшаривали каждый уголок в поисках врагов из близлежащих деревень, которые должны были скрываться где-то здесь. Но поскольку солдаты оказались без руководства, бедные вояки как-то быстро сникли и растерялись. Однако в следующий момент Джек услышал громкий голос человека, который выбежал на площадь, отдавая приказы.

Джек бросился к повозке, запряженной волами и груженной сеном. Обернувшись в последний раз в бросив взгляд на приближающихся солдат, он попытался запрыгнуть с нее на крышу одноэтажного дома, однако, неверно определив расстояние, чуть не промахнулся. Ухватившись за край крыши, он повис, став отличной мишенью и легкой добычей для стрелков Омара.

Первая пуля рикошетом отскочила от стены и просвистела почти рядом с лицом Джека. Он повернул голову и попытался сосредоточиться на том, чтобы забраться на крышу. Он не выспался накануне ночью, и это теперь чувствовалось: тело будто налилось свинцом, и, как он ни силился, руки не слушались его. Позади он услышал крики солдат: «Американец!»; затем снова началась стрельба и засвистели пули.

— Ну давай, давай, Джек, — подгонял он себя, — если ты мог выделывать такие головокружительные трюки на водных лыжах, то неужели не покоришь эту чертову крышу?

Одна из пуль угодила рядом с рукой Джека, и он инстинктивно отдернул ее. Не выдержав нагрузки, вторая рука тоже начала соскальзывать. Он вновь быстро ухватился за крышу.

Сделав глубокий вдох и собрав все силы, Джек подтянулся одним рывком и, наконец, выбрался. Солдаты прицелились в тот момент, когда он перекатился на живот. Огнем автоматов они изрешетили край крыши и всю стену, срезав ее примерно на дюйм.

Между тем на площади поднялся шум, крики, началась паника. Торговцы, дети и животные беспорядочно метались. Овцы, напуганные стрельбой, бросились бежать, сметая все на своем пути: они опрокидывали лавки, сносили палатки, переворачивали повозки, груженные товарами, фруктами и овощами. На землю летела глиняная посуда, тут же превращающаяся в черепки, медные и латунные лампы. Пара волов, запряженных в большую повозку, поддалась всеобщему смятению и рванула. Ослепленные страхом волы изо всех сил пробирались сквозь толпу, давя цыплят и сминая клетки с голубями. Остановить их было нельзя, и они топтали все, что попадалось на пути.

Дети пронзительно кричали и плакали, зовя матерей. Торговец шелком делал отчаянные попытки спасти драгоценные рулоны тканей, когда овец понесло на его лавку. Они выбили опоры из-под полосатого навеса, и тот рухнул. Две овцы запутались в толстой ткани и никак не могли выбраться. Обезумев от страха, они бились в панике, то и дело задевая беднягу продавца. Его крики о помощи потонули в общем хаосе, воцарившемся на рынке.

Расположившись на гребне очень высокого бархана, Тарак и его братья ждали сигнала от Джека. Все утро Тарак мерил бархан шагами, то и дело поднося к глазам бинокль. Однако на горизонте ничего не было видно, хотя они занимали самую выгодную — насколько позволяла местность — позицию.

Этого момента Тарак ждал пять лет и уже начинал терять терпение. Омар столько времени держал в плену драгоценного Алмаза, что мусульманские племена больше не могли жить в раздоре и вражде. Он сильно сомневался в том, что американцы смогут помочь, и не исключал возможности, что Коултон только все усложнит. Но Тарак отчаялся, поэтому был рад любой помощи.

Он видел, как пастухи и жители окрестных деревень направлялись на рынок. Лучше бы эти люди делали свои дела в другом месте. Ему было ненавистно думать, что все они находились под властью Омара. Это был неудачный год для скотоводов, пастухов и фермеров. Засуха принесла неисчислимые страдания, и Тарак лелеял надежду, что с освобождением Алмаза племена объединятся, будут делиться пищей и водой, облегчая жизнь друг другу. Тарак знал, что Алмаз научит их заботиться не только о душе, но и о теле.

В очередной раз Тарак достал бинокль и посмотрел в сторону деревни. Неожиданно ружейная пальба разорвала безмолвие Сахары. Он услышал вопли боли и отчаяния. Тарак схватил винтовку, поднял ее над головой и издал клич дервишей.

В ответ на этот сигнал его братья и сподвижники вскочили на ноги и разом закричали. Наконец-то для них наступил день избавления!

Дервиши ринулись к своим лошадям и верблюдам, а один из них стал раздавать оружие. Воинственно потрясая винтовками над головами и вопя что есть мочи, дервиши поскакали вдоль бархана. Кочевники неслись, как туча, напоминая завоевателей из старинных сказок. Их яркие разноцветные бурнусы и платки развевались по ветру. Предводительствуемые Тараком, они летели к стенам ненавистного дворца.

Они летели навстречу своей судьбе.

Глава одиннадцатая

Ральфу, в разгар упомянутых событий пересекавшему двор, так и не удалось добраться до кафе, где он предполагал дождаться Джека. Джек уже забрался на крышу и перелез через стену, а Ральф все стоял, будучи не в силах сдвинуться с места. Он во все глаза смотрел на несущихся овец, которых было так много, что они напоминали белое шерстяное одеяло. Впервые в жизни Ральф заметил, что у впавшей в ярость овцы дикие красные глаза.

Ральф попыталсяоткрыть рот, чтобы позвать на помощь, но не мог издать ни звука. Овцы с оглушительным топотом неслись во двор. Ральф повернулся и побежал. В следующий момент он был сбит и затоптан обезумевшим стадом.

Положение Джоан в полном смысле слова становилось настолько шатким, что она выбрала другой путь спасения — бельевую веревку. Услышав крики, стрельбу и топот овец, она посмотрела вниз: Джека нигде не видно. Ей казалось, что он забрался в воловью повозку, но теперь не было ни повозки, ни Джека.

Она медленно перебирала руками веревку, огибая белье, которое билось на ветру. Что-то белое хлопчатобумажное, по-видимому, нижнее белье, хлестнуло ее по лицу, больно задев глаза. На мгновение она ослепла, затем переставила правую руку, стараясь не смотреть вниз.

Для человека, который испытывал панический страх перед высотой, она провела слишком много времени в воздухе, по крайней мере с момента ее знакомства с Джеком. Но куда же он делся?

Опять раздалась стрельба. Это обнадеживало и означало, что Джек жив, в противном случае они перестали бы стрелять. До сих пор по ней не было произведено ни единого выстрела. Джоан уже стерла руки о веревку, и это причиняло ей мучительную боль. Всякий раз, отпуская одну руку, она боялась сорваться. Руки дрожали от напряжения, но собрав всю свою волю, она заставляла себя двигаться дальше.

Она подбадривала себя, повторяя, что Джек жив, и это поддерживало угасающую надежду. Не будет надежды — она не доберется до другого конца веревки.

А Джек был уже на крыше и смотрел на Джоан. Он забрался на ближайшее к ней здание, но все же был довольно далеко.

— Давай, давай! — крикнул он.

Джоан открыла глаза и посмотрела вниз — туда, где он ждал ее! Он замахал руками, показывая, чтобы она пошевеливалась. Джоан положила одну руку поверх другой — они, должно быть, уже кровоточили — а Джек все покрикивал на нее, сгорая от нетерпения.

— Ты бы сам попробовал! — огрызнулась она в ответ. Ей оставалось преодолеть еще двадцать футов, чтобы добраться до крыши, где стоял Джек. Нужно проделать этот путь, сказала она себе, и двинулась дальше. Превозмогая ужасную боль в руках, продвинулась еще на пять футов и вдруг услышала пронзительный крик дервишей, которые под предводительством Тарака влетели в деревню. У некоторых поводья были зажаты между зубами, в одной руке они сжимали саблю, в другой винтовку.

Последние овцы пробежали через базар, оставив затоптанного Ральфа в полубессознательном состоянии. Убедившись, что все овцы разбежались, он с трудом поднялся на ноги и оглядел свой разорванный в клочья костюм, весь в земле, песке и навозе, которые буквально въелись в ткань. Ральф поднес рукав к носу, и его чуть не вывернуло наизнанку. Он отряхнул от пыли шляпу и обернулся.

Его глаза округлились, когда он увидел, что прямиком на него с воплями и гиканьем несутся дервиши. Ральф отчаянно замахал руками и стремительно нырнул во фруктовые ряды, перевернув повозку и нарушив стройность пирамиды, сложенной из авокадо, манго и гранатов. Открыв глаза, он увидел лица трех разъяренных торговцев, изрыгавших проклятья. Ругаясь по-арабски, они набросились на него, размахивая кулаками. Отражая их удары и пинки, Ральф не обращал внимания на топот конских копыт: дервиши пронеслись мимо.

Миновав Сук, они устремились к внутреннему дворику дворца. С высоты своего неудобного и опасного положения Джоан сравнила их с конницей, которая спешила на выручку. Она не знала, кто были эти всадники, но они налетели на солдат Омара как чайки, камнем падающие в море за своей добычей. Завязался рукопашный бой, в котором кочевники явно теснили противника. Мелькавшие в воздухе длинные мечи опускались на головы солдат, которые вскинули винтовки, но так и не успели открыть огонь, поскольку наездники атаковали их сзади.

Джоан висела прямо над Джеком.

— Прыгай! — крикнул он ей, надеясь, что она услышит, несмотря на грохот.

— Ты поймаешь меня?

— Поймаю!

Джоан сделала глубокий вдох и разняла руки. Пока она летела, мелькнула мысль, что следовало бы поинтересоваться у Джека, как приземляться — сначала на ноги, упасть и покатиться или сразу на пятую точку. Она выбрала второй способ, надеясь, что Джек все-таки поймает ее.

Она приземлилась в его расставленные руки, но сила ускорения опрокинула их обоих и швырнула на крышу. Джек застонал, и она решила, что он разбился из-за нее.

— Ну, как? — произнес он, улыбаясь. Джоан бросилась ему на шею.

— О, Боже! Ты жив!

Она осыпала его поцелуями, провела рукой по его волосам и снова обняла. Да, она не ошиблась — он пришел, чтобы спасти ее, а это значило, что он по-прежнему пусть немножко, но любит ее.

Тут она вспомнила, что Джек был с каким-то человеком.

— Чумазый коротышка, которого я видела с тобой, — это тот тип из Картахены?

— О, это длинная история. Бежим отсюда, — сказал он, поднимаясь и помогая ей встать.

— Нет, я не уйду без моего друга.

— Какого друга?

— По камере. Вон он, — Джоан показала на бельевую веревку, с которой только что спрыгнула.

И тут они увидели, что Алмаз шел по веревке, как канатоходец. У него не было в руках никакого балансира, однако двигался он совершенно непринужденно, словно шел по Мейн-стрит. Сделав пять легких широких шагов, он добрался до противоположного конца и стоял на веревке, глядя вниз на Джека и Джоан и широко улыбаясь. Неизвестно откуда Алмаз извлек зонт, который быстро открыл, и, оторвавшись от веревки, плавно опустился на крышу.

Глядя на худого темнокожего человека, Джек онемел от удивления.

— Кто вы? И откуда у вас зонт?

— С озорной улыбкой, хорошо знакомой Джоан, Алмаз помахал в воздухе руками.

— Оттуда же, откуда и это.

Он поклонился Джеку и из пустоты извлек букет цветов.

Джоан подмигнула Алмазу, своему личному волшебнику. Но тут снова послышалась стрельба, напомнившая им, что момент был явно неподходящим для демонстрации фокусов.

— Пойдемте. Я знаю, где стоит техника. Алмаз, Джоан и Джек, замыкавший их трио, пробежали по крыше и перепрыгнули на другую.

В тот момент, когда Джек и Джоан собирались совершить прыжок, из дворца выбежал Омар. Он посмотрел на дерущихся солдат и дервишей. Ничего не случилось бы, если бы Алмаз надежно сидел под замком. Омар слишком хорошо знал Тарака: тот никогда не стал бы штурмовать его резиденцию, если бы не был уверен в том, что ему удастся освободить и увезти с собой Алмаза. Приставив ладонь ко лбу, чтобы солнце не слепило глаза. Омар внимательно посмотрел на башню. Прутьев в окне не было! Он быстро перевел взгляд на соседнее здание. Вот! На крыше он увидел Джека, Джоан и Алмаза!

— Алмаз! С ними Алмаз! — крикнул Омар своей охране.

Тарак, услышав крики Омара, остановился и проследил за его взглядом. Омар был прав.

— Алмаз! — воскликнул Тарак с благоговением. Лавируя между торговыми рядами и пробираясь боковыми проходами, Джек и Джоан, миновав Сук, бежали туда, где стояла военная техника. Поскольку солдаты бились с людьми Тарака на территории рынка, машины они оставили без присмотра.

— Вон, смотри, — Джоан показала на море военной техники и грузовиков.

Увидев такое впечатляющее зрелище, Джек невольно остановился. Чего здесь только не было! Его первым порывом было завладеть одним из джипов, однако вездеход, приспособленный для передвижения по пустыне, выглядел надежнее. Он побежал вслед за Джоан, которая направлялась к грузовикам. Неожиданно Джек притормозил.

В конце взлетной полосы стоял F-16, вокруг которого возились трое техников. Его двигатель работал, и Джек мог поклясться, что самолет заправлен и подготовлен к взлету.

— К черту машины! Что скажешь об этой птичке? Джоан открыла рот.

— Но ты же не умеешь летать!

— Откуда тебе это известно? — отозвался Джек.

— Что, разве умеешь?

— В некотором роде.

— Что значит «в некотором роде»?

Вопросы Джоан возмутили Джека: вечно она стремится вызнать всю подноготную человека, все его анкетные данные. Ну что ж, на этот раз она получит их.

— Я совершил несколько контрабандных перелетов в Мексику. Теперь очередь за реактивным самолетом. — Он решил, что Джоан теперь заткнется.

Техник, руководивший работами, приказал помощникам принести дополнительные инструменты. Они уже скрылись в ангаре, когда техник заметил Джека, Джоан и Алмаза, направляющихся к истребителю. Он слез с крыла, вытер лоб рукавом и приказал им убраться с поля, однако троица настойчиво приближалась к нему. Разъяренный наглостью этой компании, старший техник подошел к Джеку.

Джек широко улыбнулся, но в следующий момент как-то незаметно выбросил руку, которая молниеносно достигла подбородка противника, словно атакующая кобра. Техник рухнул как подкошенный.

— Прошу меня извинить, — сказал Джек.

Он забрался в кабину, а Джоан помогла Алмазу подняться на крыло.

Джек уставился на приборную доску, Джоан заняла место второго пилота и пристегнула свой ремень. На мгновение она сильно засомневалась, что они взлетят.

Джек довольно потер руки.

— Ну, что ж.., кажется, нет проблем.

Он запустил двигатель. Щелкая тумблерами и крутя ручки, Джек продемонстрировал, на что способен. Он нажал на красную мигающую кнопку, и выхлопные газы, вырвавшиеся с оглушительным свистом, буквально сдули расположенный сзади ангар.

Джоан издала победоносный крик.

— Ну, птичка моя! — воскликнул Джек и развернул самолет.

Взгляд Джоан был прикован к взлетной полосе. Пока все шло хорошо. Джек осторожно развернул самолет, описав идеальную дугу. Джоан посмотрела на него, и он уверенно подмигнул ей.

«Да, — подумала она. — Он знает, как управлять самолетом».

Джек был их спасителем.

Глава двенадцатая

Двигатели ревели, шасси визжали, а солдаты Омара к этому моменту уже забрались в джипы, бронемашины и вездеходы и неслись в конец взлетной полосы, чтобы опередить Джека. Выкрикивая приказы и ожесточенно размахивая руками, лейтенант давал указания своим людям перегородить полосу техникой. Машины одна за другой выстраивались в ряд, образуя стальной заслон. В джипах и открытых кузовах грузовиков стояли солдаты, нацелив винтовки на F-16.

Темноглазый лейтенант поднял руку, готовый отдать приказ открыть огонь. Его люди были вооружены современными полуавтоматическими мини-винтовками М-14. Они пробивали стальной лист толщиной четверть дюйма с расстояния трех тысяч шестисот футов. В отличие от винтовок М-16, которыми были вооружены люди Омара и выстрелы из которых причиняли ужасные увечья и страдания жертве, поскольку производились пулями со смещенным центром тяжести, М-14 была предназначена для ведения огня на поражение противника. Лейтенант предпочитал оружие новейшего образца.

Полоса была перекрыта, истребитель не мог разбежаться, и следовало заглушить двигатели. Лейтенант мысленно уже примерял орден на ярко-красной с золотом ленте, которым Омар наградит его за поимку американцев. Он повесил свою винтовку на плечо.

Но Джек продолжал нажимать на рычаги, поворачивая самолет то вправо, то влево. Истребитель дергало; он подпрыгивал, но взлететь не мог. Рев работающих двигателей был просто оглушительным, однако Джек был не в силах остановить их.

Джоан сидела, вцепившись в кресло, чтобы не вылететь в лобовое стекло. Ей все же не следовало доверять Джеку. Он летал только на одномоторной «Сессне». Истребитель F-16 — она читала об этом в «Ньюсуике» — был фактически ракетой, закамуфлированной под самолет. При его взлете летчики испытывают колоссальные перегрузки, кровь отливает от головного мозга, что порой приводит к потере сознания даже у тренированных людей, не говоря уже о таких неподготовленных пассажирах, как она. Джоан наблюдала за Джеком, который с бесстрастным видом нажимал на кнопки и щелкал переключателями. Все его поведение говорило о том, что он не читал этой статьи.

— Черт! Если я вырулю на взлетную полосу, то смогу взлететь!

— Не надо! — закричала Джоан, помня о перегрузках.

— Ты хочешь просто ехать на нем?

От собственного бессилия Джек ударил ногой по тормозам. Истребитель резко дернуло и развернуло на сто восемьдесят градусов. Когда он ослабил давление на тормоз, F-16 двинулся на скопление военной техники. Между Джеком и механизированным подразделением находилось три ряда палаток. Джек как безумный давил на тормоза, пытаясь вернуть самолет обратно на взлетную полосу, но у него ничего не получалось.

Благодаря стараниям Джека и его знаниям в области пилотирования и самолетовождения они вклинились в ряды палаток. Самолет все крутило, хотя Джек был уверен, что заглушил двигатели. Маленькая зеленая лампочка продолжала подмигивать, хотя давно должна была погаснуть. Крылья истребителя рвали парусину, оставляя от нее одни лохмотья, а уцелевшие палатки, несмотря на все маневры Джека, загорелись от выхлопа реактивных двигателей.

Джоан закричала, увидев сзади и по обеим сторонам от них пожары. На фоне пронзительно синего неба они были похожи на гигантские пылающие спички. За несколько минут от палаток остались одни дымящиеся головешки.

Будучи не в силах направить самолет на взлетную полосу, Джек увидел, что его несет прямо на Сук. Ворота главного входа были широко открыты. Джек расставил руки, словно измеряя расстояние, посмотрел на левое, затем на правое крыло и торжественно объявил:

— Наверное, пройдем впритирку!

Джоан посмотрела на Джека, силясь понять, о чем он говорит. Джек нажал на газ и отпустил тормоза. На этот раз самолет не завертелся, а стремительно, как стрела, двинулся прямо на Сук. Джоан закрыла лицо руками, затем медленно опустила их.

Ревя реактивными двигателями, истребитель со свистом пронесся через ворота рынка. Когда нос самолета был уже на площади, Джек понял, что ошибся в расчетах — левое крыло было полностью и безнадежно искорежено. Он высунулся из кабины и увидел изуродованный металл, болтающиеся провода и разлетающиеся во все стороны искры.

Дервиши оказывали достойное сопротивление людям Омара. Тарак занес свою саблю над противником, который пытался отбиться от него прикладом винтовки, и одним махом отсек руку, державшую оружие. Пронзительно вопя и сжимая окровавленный обрубок, солдат упал на колени. В этот момент на Тарака набросился другой солдат, прыгнув ему на спину с высокой площадки. Тарак перебросил его через плечо, швырнул на землю и вонзил в живот саблю. Вытащив оружие, он окинул взглядом поле боя. Люди Омара все подходили и подходили со стороны дворца. Он слышал свист сабель дервишей, поражавших противника. Возможно, люди Омара и были вооружены новейшими винтовками и гранатометами, но люди Тарака были настоящими воинами.

Дервиши не давали солдатам возможности не то что выстрелить, но даже прицелиться. На стороне дервишей было само Провидение; Тарак знал, что Омар — лжепророк и поэтому никогда не победит.

Омар бешеным взглядом посмотрел вокруг. Его люди с трудом сдерживали натиск дервишей, а он до сих пор не знал, где Джек и Джоан. Он подбежал к дворцовым дверям в тот момент, когда очередной взвод солдат прогрохотал через холл.

— Посмотрите в тех домах! Обшарьте улицы! — приказал он, показывая в противоположную от дворца сторону, но внезапно остолбенел, открыв от изумления рот.

По направлению к главной площади двигался F-16 — его F-16 с оторванным левым крылом! Набирая скорость, самолет с воем пронесся через Сук. Хотя размах крыльев стал теперь меньше, он по-прежнему не мог проехать по узким улицам, не причинив разрушений.

Сдирая глиняные навесы с домов, сбивая и переворачивая овощные ряды и полки с глиняной посудой, истребитель уничтожал все на своем пути. Джек завопил от восторга, когда увидел прямо перед собой искаженное злобой и отчаянием лицо Омара.

Джоан, подпрыгивая на кресле, обняла Алмаза. Теперь она была уверена в Джеке. Ему незачем уметь летать на самолете, раз он так прекрасно управляется с ним на земле! Она никогда не забудет выражение лица Омара. Он оказался в их власти. Интересно, что должен чувствовать человек, уничтоживший стольких людей, в момент собственного поражения? F-16 с ревом и свистом двигался вперед, таща за собой бельевые веревки, небольшие повозки, парусину и изуродованные корзины. Люди разбегались с криками, овцы метались как безумные. Все происходившее напоминало кромешный ад. Джоан снова взглянула на Омара. Этот момент был торжеством справедливости, о котором так любят писать поэты в своих произведениях.

Тарак слышал доносившийся сзади оглушительный рев, но поскольку его противником оказался здоровенный и очень сильный солдат, он был всецело занят им.

Когда солдат упал, потеряв сознание, Тарак обернулся и увидел, как мимо него проплыл истребитель. Он посмотрел на кабину, увидел Джека, его американскую подругу и…

— Алмаз! Я вижу Алмаза! За ними, он увозит Алмаза!

Ральф продолжал отбиваться от торговца фруктами, который по-прежнему молотил его здоровенными кулачищами. Вдруг он услышал голос Тарака. Это придало ему сил и решимости: он стал защищаться с утроенной энергией, нанес противнику два сильнейших удара и смог подняться на ноги.

— Алмаз?

Мимо Ральфа пронесся истребитель. У него округлились глаза, и все, казалось, поплыло, когда в кабине пилота он разглядел Джека.

— Коултон! Ты грязный обманщик, мошенник, сукин сын! Ты опять обвел меня вокруг пальца!

С полдюжины бронемашин и джипов влетело на Сук, преследуя F-16.

Тарак издал древний клич и подал знак своим людям. Нанеся последние сокрушительные удары по солдатам, дервиши бросились к своим лошадям и верблюдам. Тарак сел на вороного жеребца и поднял над головой винтовку. Конь под ним заржал и галопом понесся вслед за самолетом.

Ральф с трудом отделался от продавца фруктов, выбежал на улицу и попытался остановить нескольких дервишей, цепляясь за уздечки, но это было невозможно.

— Эй, ребята, подождите меня!

Дервиши не обращали на Ральфа никакого внимания, так как все их мысли были заняты Алмазом.

Джек выполнил прекрасный поворот, и теперь F-16 двигался обратно — к въезду в деревню. Люди Омара преследовали самолет на джипах и строчили по нему из автоматов. Джек увидел, что солдаты закрывают въездные ворота. Черт возьми! Жаль, что он только слегка повредил стену. Ворота сделаны из железа и дерева, а он не может нормально разбежаться, набрать скорость и протаранить их. Если он врежется в ворота, то убьет себя, Джоан и ее друга.

Джоан обезумела от страха.

— Поворачивай самолет! Поворачивай!

— Куда? — крикнул Джек. Узкая улица превратилась в западню.

— О неееет! — закричала Джоан и зажмурилась, осознав, что сейчас они погибнут.

Алмаз улыбался. Он смотрел из окна с мечтательным видом, словно любовался достопримечательностями.

— Знаете, я впервые в жизни нахожусь в самолете. Джек обернулся и взглянул на него. Что за тип? Следовало срочно что-то предпринять. Коултон еще раз внимательно изучил приборную доску и нашел большую красную кнопку.

— Вот она! — воскликнул он.

Джек выпустил одну из ракет, закрепленных под крыльями. Мгновенно от ворот ничего не осталось, и уже в следующую секунду истребитель пронесся через охваченный пламенем пролом и вырвался на спасительное пространство пустыни.

Видя, что самолет оказался на свободе. Омар отдал приказ преследовать его, затем крикнул что-то Рашиду, и они оба заспешили во дворец.

Дервиши с оглушительными воплями и гиканьем пролетели через главные ворота и последовали за войском Омара.

Наконец, из дымящихся ворот на совершенно обессилевшем осле появился Ральф. Он кашлял, задыхаясь в клубах дыма и пыли, погонял осла, постукивая ногами по его бокам, и в сотый раз за последние пятнадцать минут проклинал Джека Коултона.

Черный вертолет Омара, как смертоносный тарантул, полз по небу. Рашид держал курс на восток. Он наблюдал в бинокль за длинным шлейфом песка и пыли, поднятым F-16. Хотя истребитель двигался достаточно быстро, солдаты не отставали. Американцу пора понять, что эта мощная современная штуковина была ему не по зубам. По всему видно: авиация — не самая сильная сторона Джека Коултона. Омар надеялся, что его солдаты не будут стрелять без разбора и не убьют Джека и Джоан. Они нужны ему живыми. Насчет Джоан у него были свои планы. Она украсит его тайный гарем — не тот, что состоит из законных жен, а гарем из белых женщин, за который он заплатил непомерно высокую цену. Он подал знак Рашиду, и тот, увеличивая скорость, направил вертолет к истребителю.

Джек вел самолет по проложенной в пустыне дороге. Он уверенно чувствовал себя за штурвалом. Единственное, чего он не знал, — как взлететь. Чем больше он думал об этом, тем сильнее укреплялся во мнении, что от этой машины будет больше пользы на земле, чем на небе.

По этой же дороге в противоположном направлении шел старый автобус-развалюха. Это был одиннадцатичасовой рейс, и, как всегда, автобус был набит местными жителями, детьми и даже животными. Он ужасно дребезжал, в салоне стояла невыносимая вонь, но водителю до этого не было никакого дела. Он хорошо зарабатывал и не мог пожаловаться на жизнь.

Время, по всей видимости, приближалось к двенадцати, поскольку жара стала нестерпимой. Водитель вытер шею платком и посмотрел вдаль. От раскаленного песка поднимались волны горячего воздуха, создавая страшный мираж. Водитель смахнул пот с глаз. У него определенно начались видения, так как прямо на автобус неслась настоящая ракета.

Неожиданно водитель понял, что рев, стоящий у него в ушах, исходит от истребителя: парень достаточно поездил по пустыне и знал, что миражи не издают звуков. В тот момент, когда автобус и самолет должны были столкнуться, водитель резко бросил машину вправо, очистив путь для F-16.

Пассажиры ликовали и дружески похлопывали его по спине. Обалдевший водитель во все глаза смотрел на поток бронетехники, преследовавшей истребитель. Ничего подобного не значилось в его расписании.

Джоан вздохнула с облегчением, когда они пронеслись мимо автобуса. Он возник как бы ниоткуда. Неужели они так быстро едут?

Пока они пересекали пустыню, поднялся ветер, создавая крошечные вихревые потоки, в которые втягивался песок. Постепенно завихрения разрастались и становились мощнее, приобретая воронкообразную форму и ударяя в борт истребителя. Под натиском ветра, каждую минуту менявшего направление, самолет трясло. Джоан потуже затянула свой ремень и стала молиться.

Самолет несся вперед, легко преодолевая неровности, скользя по песку и буквально перепрыгивая через барханы. Джоан казалось, что от такой тряски ей выбьет все зубы. Прыгая по руслам высохших ручьев и рек, самолет дергался из стороны в сторону, при этом они заметно теряли скорость.

Джипы и вездеходы уже перегнали истребитель и теперь неслись по дороге, выжимая из двигателей все, на что те были способны. Перелетая через каменистые выступы и маневрируя между высохшими деревьями, люди Омара замкнули круг. Лейтенант приказал по рации машинам, идущим сзади самолета, приступить к захвату. Он проверил свою мини-винтовку и убедился, что она полностью заряжена.

Джек видел, что один из джипов несется слева от него. Это означало, что истребитель теряет скорость. Коултон включил форсаж, двигатели взорвались оглушительным ревом, и самолет вытолкнуло далеко вперед на барханы. Теперь истребитель и преследователей разделяло значительное расстояние, да и по песку он мог двигаться значительно быстрее.

Инерции отбросила Джоан назад и вдавила в кресло. Они неслись по пустыне с невероятной скоростью.

— Куда мы?

Джек обернулся и насмешливо посмотрел на нее.

— Ты что, смеешься? Я даже не понимаю, что делаю!

— Джек… — сказал Алмаз спокойно.

— Да, — отрывисто произнес Джек.

— Джоан говорила, что вы знаете кое-что о тропических птицах. Может быть, потом у нас будет возможность посидеть и поговорить об этом. Я никогда не был в тропиках и с удовольствием послушаю ваш рассказ.

Изумленный неожиданной попыткой этого человека пошутить в самый неподходящий момент, Джек всем корпусом повернулся к нему и уставился на Алмаза.

— Что?

Вдруг Джоан закричала, показывая вперед:

— Джек!

Нос самолета то поднимался, то опускался, словно он качался на качелях.

— Что ты делаешь?

— Ничего! — огрызнулся он, но еще раз посмотрел на приборы, чтобы перепроверить себя. Нет, никаких лишних кнопок он не нажимал. Возможно, это следствие включенного форсажа.

— Почему самолет так ведет себя? — требовательно спросила она.

Алмаз показал вперед.

— Хабо'об.

— Ха.., что? — переспросила Джоан.

— Песчаная буря. Это серьезно, — объяснил Алмаз. Огромное крутящееся коричневое облако поднялось из-за необъятного бархана, как восходящее солнце. Даже сквозь оглушительный рев двигателей было слышно нараставшее устрашающее гудение. В считанные секунды облако окутало небо и землю. Солнце скрылось, и все погрузилось в сумерки.

— Боже мой! — закричал Джек, когда буря накрыла их.

— Вовремя подоспела, — произнес Алмаз. Джоан с любопытством посмотрела на него. Должно быть, в медитации был какой-то смысл, поскольку складывалось впечатление, что Алмаза буквально ничто не волнует: сейчас он был так же спокоен, как в камере.

Неожиданно у Джоан возникло чувство, что она катится по «русским горкам». Самолет резко набрал высоту, потом затормозил, на мгновение повиснув в воздухе, и, раскачиваясь, полетел вниз. Затем F-16 оторвался от земли.

— Мы взлетаем! — в страхе закричала Джоан, думая о перегрузках.

Джек совершенно не знал, как управлять этим самолетом. Ему необходимо было затормозить, пока окончательно не пропала видимость. Джоан уже прощалась с жизнью, понимая, что спасения нет. Если они не разобьются из-за бури, то наверняка погибнут от перегрузок.

Черный вертолет Омара прожужжал над войсками. Рашид налег на штурвал и повернул машину, направив ее немного севернее. Вдруг Омар выронил бинокль. Его глаза наполнились ужасом — он увидел песчаную бурю.

— Поворачивай! Поворачивай!

— Поздно! — воскликнул Рашид, борясь с взбесившимся штурвалом, но ураган взял верх.

Вертолет начало трясти, и это не позволяло Рашиду посадить машину. Он пытался обуздать рычаги управления, но его болтало и бросало в разные стороны несмотря на привязные ремни. Выбившись из сил, он плюнул на все предосторожности, и вертолет понесло прямиком навстречу урагану.

Цепочка джипов и вездеходов Омара полным ходом двигалась к горизонту. Лейтенант смотрел на надвигающуюся бурю. Они шли со скоростью девяносто километров в час и, даже если бы теперь повернули от нее в противоположную сторону, то не успели бы опередить стихию. Их судьба была предрешена.

Когда песчаная буря поглотила F-16, вертолет и джипы, всем показалось, что они, как пророк Иона, оказались во чреве кита.

Глава тринадцатая

Над Сахарой простиралось безоблачное синее небо, словно не было никакой песчаной бури. Ветер стих, и на песок в поисках добычи выбралось множество насекомых и рептилий. Два желтовато-коричневых скорпиона не торопясь ползали по кускам черного покореженного металла, высматривая поживу.

Встретив маленького паука, они окружили жертву и нанесли смертельный удар, после чего разделили добычу. Насытившись, скорпионы сползли обратно на песок и устремились прочь от двоих мужчин, стоящих около груды металла.

Грязный, заляпанный, растрепанный Омар вознес руки к небу.

— О, Господи! Мой вертолет, мой новый реактивный самолет! Все уничтожено в одно утро. Нет, их мало убить. Мне необходимо знать, кто их родственники, друзья, знать всех, с кем они хоть раз встречались.

Рашид отвернулся, его холодные глаза осматривали пустыню.

— Мы найдем их.

* * *

Недалеко, за тремя барханами, F-16 уткнулся носом в песок так, что снаружи торчал только хвост. Со стороны он напоминал огромного металлического страуса. Джек лихорадочно осматривал аварийный комплект. В кабине, оказавшейся глубоко внизу, было жутковато. Изо всех окон был виден один лишь песок. Пассажиры чудом уцелели, но на борту не нашлось почти ничего, что могло бы им помочь.

— Этот ас летает налегке. Вода, оружие и коврик для молитв.

Джек пожал плечами, гадая, что на этой пустынной земле может оказаться полезным. Гадай не гадай, а определить это мог только случай.

Джоан сидела в тени от крыла, однако большого облегчения от этого не испытывала. Она чувствовала себя совершенно опустошенной, словно каждая косточка тела стонала под тяжестью только что пережитого испытания. Они оказались в пустыне, лишенные каких-либо средств передвижения Во всех направлениях простирались одни пески. Золотое солнце заливало их ярким светом, золотые лучи отражались в золотых песках. Этот цвет стал ей ненавистен. Никогда б не видеть его! Она бы все сейчас отдала за один дождливый месяц в Нью-Йорке с его чудесным серым небом. Джоан провела рукой по грязным спутанным волосам. У нее не было ни расчески, ни щетки, и, что хуже всего, ей нечем было прикрыть нос.

Рядом с Джоан сидел Алмаз, спокойный и абсолютно невозмутимый. Ей тоже хотелось бы проникнуться вселенским безразличием ко всему окружающему, а вместо этого она продолжала бороться с тошнотворным страхом, который поселился в ней в момент побега, не отпускал во время прыжка в объятия Джека и сопровождал в течение всего «полета». Сейчас ей особенно не хватало успокоительных таблеток — даже больше, чем защитного крема.

Посмотрев на бесконечные барханы, Джоан подумала, что, наверное, это и называется вечностью. У нее было чувство, что она смотрит в лицо смерти, медленной, мучительной смерти, когда кожа становится пергаментной и человек погибает от обезвоживания организма. Потом налетят стервятники и разберут ее по косточкам. Джоан содрогнулась.

— Куда мы теперь направимся? Алмаз показал на заходящее солнце.

— Туда. На запад. Так вы придете к Нилу. Это займет день-полтора пути. У хамаров есть колодец. Давайте прощаться.

Джоан посмотрела на запад. Полтора дня? Неужели ей придется провести столько времени под солнцем Сахары? Сколько она сможет пройти, прежде чем упадет от солнечного удара? Неужели ее нежная розовая кожа покроется волдырями, которые лопнут и будут кровоточить? А что если хамары не позволят напиться из их колодца? Во всем этом был риск куда более значительный, чем перегрузки.

Она посмотрела на Алмаза. Джоан начала привязываться к этому забавному человеку. У нее екнуло сердце при мысли, что им придется расстаться, а ведь именно это предстояло сделать. Джоан считала его залогом своей удачи. Он был ее другом, а с друзьями так не расстаются.

— А вы куда пойдете?

Алмаз указал противоположное направление.

— Я пойду через горы в город Хадир. Ведь остался всего один день до провозглашения Омара. Теперь, с вашей помощью оказавшись на свободе, я смогу остановить его.

— Вы хотите это сделать один?

— Вы можете пойти со мной, но я не смею принуждать вас. До свидания, Джоан.

Джоан чуть не заплакала, но все-таки улыбнулась Алмазу. Он сжал ей руку, не произнеся ни слова, но она поняла все, что он хотел сказать. Она вспомнила слова матери о том, что дружба, прошедшая через большие испытания и опасности и выдержавшая их, — самая крепкая и надежная. Теперь Джоан понимала это. С самой первой минуты, когда она увидела его в камере, Джоан знала, что он — необыкновенный человек. Он был святым, и в жизни у него была великая цель. Они вместе бежали от смерти и бросили вызов Омару. Еще два дня назад она сказала бы, что такое невозможно. Джоан не хотела, чтобы Алмаз уходил: если это случится, они никогда не встретятся снова.

Алмаз поднялся, открыл свой зонтик, улыбнулся, подмигнув ей, и пошел через пустыню Сахару, через это смертоносное пространство, каким его считала Джоан.

— У него же целая армия. Вы не сможете остановить его зонтиком! — закричала она Алмазу, но тот не отреагировал на ее слова и не обернулся, продолжая свой путь.

Из пилотской кабины показался Джек и просунул голову в люк.

— Хорошо, пошли.

Он спрыгнул с крыла самолета и встал рядом с Джоан.

— Да, леди, вы просто мастер подцеплять ухажеров. А этот Омар — ну просто душка, замечательный, благородный человек. Я не говорил тебе, что он взорвал мою яхту?

Джоан не отрываясь смотрела вслед удаляющемуся Алмазу. На фоне громадных барханов его фигура выглядела миниатюрной и очень хрупкой. Он, должно быть, сошел с ума. Конечно, чем-то она могла помочь ему, но их было всего лишь двое — праведник и женщина — против целой армии Омара. Джоан посмотрела на Джека. От него было не больше толка, чем от нее.

Что он сейчас пробубнил? Что-то об «Анджелине». Омар взорвал яхту? Джоан снова перевела взгляд на Алмаза.

Неужели Омар его убьет?

—  — Нет… — наконец, выдохнула она. — Мне очень жаль.

— Ну что ж, теперь надо накрыть Омара прямо у него в доме. Дервиши, что привезли нас сюда, рассказывали о драгоценном камне, алмазе, Жемчужине Нила, который он украл. Это какой-то священный камень.

Джек улыбнулся ей, полный решимости. Теперь, когда Джоан не угрожала опасность и она была вместе с ним, настало время подумать о мести. Омар уничтожил его мечту — «Анджелину». Если представится шанс сквитаться, он не упустит его. А если удастся найти этот алмаз, они смогут начать жизнь заново, и, может быть, Джоан снова полюбит его…

Джоан слушала Джека и не верила своим ушам. За сегодняшнее утро они просто чудом дважды избежали смерти, впереди их ждал опасный переход через пустыню, а Джека волновали ворованные алмазы. Нет, его ничто, видимо, не изменит… Значит, он лишь хотел воспользоваться ею для поисков очередного сокровища.

— В самом деле? — спросила она, не скрывая сарказма в голосе.

— Да. Я вернусь и найду его. Когда алмаз будет моим, я куплю «Анджелину-2» и отправлюсь в Грецию. Если хочешь, можешь присоединиться, но предупреждаю, что жизнь обещает быть беспокойной.

Джек хотел, чтобы слова прозвучали безразлично, но у него это получилось жестко. Теперь он жалел о сказанном, хотел выразить свою мысль иначе, но как всегда, когда он собирался изложить то, что чувствовал и думал на самом деле, слова с трудом давались ему.

Ну почему ему так трудно сказать, что он любит Джоан? Или прямо спросить, почему он ей больше не нужен? Правда, теперь он считал свои колебания оправданными, поскольку у него не было ни гроша за душой, ни яхты, а для женщин большое значение имеют собственность, положение в обществе и тому подобное. Ему хотелось дать ей все лучшее — ведь Джоан сама была лучшей из лучших.

Джоан чуть не задохнулась от возмущения. Слова Джека прозвучали так, словно он делал ей одолжение, приглашая с собой в Грецию. И на какой срок? Пока не решит отправиться на поиски очередных сокровищ, изумрудов, алмазов, сапфиров? Из его слов она поняла, что главное для него — найти камень, а уж она — дело десятое. Она ненавидела себя за то, что по-прежнему смотрит на него печальным, умоляющим взглядом. Не хватало еще, чтобы он догадался о ее истинных чувствах, чувствах отверженной женщины. Пусть себе думает, что она сильная и стойкая, как он.

— Нет, спасибо, — ответила Джоан, собрав всю свою решимость и показывая на Алмаза. — Я пойду с ним.

— Куда?

Джоан отряхнула песок со своей одежды. Она сверкнула на Джека глазами

— ее взгляд был жестоким и холодным. К удивлению Джоан, Коултон выглядел жалким и беззащитным, словно хотел получить от нее что-то. Ему всегда удавалось добиться своего, когда он смотрел на нее вот такими томными голубыми глазами. Она часто поддавалась этому взгляду. Джек был прирожденным артистом и всегда, в любой момент мог разбить ей сердце. Для него она была не более, чем кусок сырой глины, из которого он лепил все, что хотел. Она могла биться о заклад, что он стремится вернуть ее по одной-единственной причине — он потерял любимую игрушку. Какая же она была дура! Джоан поспешила уйти, чтобы не расплакаться у него на глазах.

— В священный город, чтобы остановить Омара.

— Подожди! Ты с ума сошла! Ты не представляешь, что с тобой сделает Омар!

Джек потерял всякое терпение. Что на нее нашло, если она с такой легкостью пренебрегает всякой осторожностью? Чем она будет отбиваться от Омара, имеющего вооруженную до зубов армию и огромное количество современной техники? Неужели она ненавидит Джека до такой степени, что предпочитает рисковать жизнью, только бы не оставаться с ним? Неужели они так отдалились друг от друга? Он должен был сделать что-то ужасное, чтобы она так его возненавидела. Может быть, на нес подействовала жара? В ней ничего не осталось от прежней Джоан. Неужели она не понимает, что с ним она будет в безопасности: он будет защищать ее, заботиться о ней. Что ж, ее слова по крайней мере выявили истину. А у него не было сейчас ничего кроме одежды на нем и сердца, переполненного любовью к этой женщине.

Джоан не изменила своего решения и стала догонять Алмаза.

— Спасибо, что приехал. Ты очень помог, — бросила она Джеку на ходу.

— Уверена, что ты найдешь свой алмаз и получишь все что хочешь, тем более, что только это тебе и надо.

В туфли Джоан набился горячий песок, поэтому она успела отойти всего футов на двадцать. Все было кончено. Она должна выбросить Джека из головы и из своей жизни. Ей нужен другой человек, который думал бы не только о деньгах, а вспоминал иногда о ней.

Джек смотрел ей вслед. Когда Джоан уехала с Омаром, он объяснил это тем, что она не смогла устоять перед арабом. Омар был так красив, богат, обаятелен и всемогущ, что ни одна женщина, даже Джоан, не могла сопротивляться его очарованию. А Джек был обыкновенным человеком — просто Джеком Т. Коултоном. Теперь же все представало в ином свете. Если до этого у него были сомнения, то теперь они полностью рассеялись: Джоан отвергла именно его.

Все ясно как Божий день, и только слепец может не видеть этого. Джоан была немножко авантюристкой. Ей нравилось играть со смертью, она не желала пропускать ни одного крутого поворота в жизни и получила свою порцию удовольствия, видя, как он рисковал ради нее. Он слышал, что Хемингуэй прожил жизнь подобным образом: корриды, пьяные драки и ссоры, уик-энды в тюрьме. Писатели. Может быть, Джоан считает, что на собственной шкуре должна испытать все мерзости, чтобы потом в подробностях описать их. Если это так, то она ненормальная.

Джоан уходила. Как Джек ни старался, он все же не мог отрицать, что любит ее и жаждет взаимности.

— Подожди! Неужели ты хочешь уйти с этим старикашкой, которого подцепила в тюрьме? Ну, хорошо. Если тебе нужны необыкновенные приключения, тогда пошли со мной!

Джоан не остановилась, хотя слышала, как он кричал ей вслед. Слезы ручьями бежали по ее щекам, но жаркий ветер пустыни высушивал их раньше, чем они достигали подбородка. Хорошо, что Джек не видит ее лица, иначе бы он понял, как много для нее значит. Ей казалось, что после их разрыва в Монте-Карло его слова и поступки не будут так больно ранить, но он опять ее одурачил. В этой жизни ей требовалось немного: нужно было лишь, чтобы ее любили ради нее самой. Если она вернется к нему, то только оттянет неизбежный момент, который когда-нибудь все равно наступит. Рано или поздно он кончит гоняться за сокровищами и перестанет нуждаться в ней.

У Джека было такое чувство, что он лишился половины самого себя.

— Хорошо, прекрасно! Иди! Я приехал сюда не из-за тебя! — закричал он, зная, что это ложь. — Я приехал, чтобы разбогатеть! Я приехал за этим алмазом!

Он потряс ей вслед кулаком. Ему хотелось схватить Джоан и вытряхнуть из нее душу.

Услышав последние слова Джека, Алмаз остановился и повернулся к нему.

— Если вам нужен алмаз, то лучше идите с нами. Я знаю, где он.

Ошарашенный Джек от удивления открыл рот. Оказывается, этот человек знал не только, как заставить Джоан следовать за собой, но и где находится драгоценный камень. Он не верил своим ушам, но слова Алмаза кое-что прояснили. Может быть, Джоан вовсе не бросила его, а тоже охотится за Жемчужиной Нила? Конечно! Именно так! И пусть сейчас она не очень довольна им, но у него появилась надежда; он постарается исправиться. Многие горы на этой планете были покорены благодаря одной лишь надежде. Джек Коултон не принадлежал к числу тех, кто добровольно отказывается от представившейся возможности, особенно если она приближает к заветной цели. И на сей раз он точно выяснит, любит его Джоан или нет. Эта мысль не давала ему покоя.

— Черт возьми! — выругался Джек, надевая на плечо полевую сумку с аварийным комплектом. Хотел он этого или нет, но снова шел навстречу смерти, словно какой-то мазохист. Нормальные мужчины не поступают подобным образом из-за женщины. Правда, он не был уверен, что все те, кого он знал, были по-настоящему влюблены. Джек двинулся следом за Джоан и ее другом, но вдруг остановился, обернулся и посмотрел на самолет, хвост которого торчал в воздухе. Впоследствии ему может не подвернуться случай отомстить Омару, а этот истребитель, его любимая игрушка, как нельзя более кстати подходит для задуманного.

— Что ж, отличная идея!

Джек открыл полевую сумку и достал кольт сорок пятого калибра. Он тщательно прицелился и положил палец на спусковой крючок, предвкушая то удовольствие, с каким он выпустит из ствола посланцев мести. Он покажет Омару, как увозить чужих женщин и взрывать чужие яхты.

Во весь голос Джек крикнул:

— Эй, Омар, получай, мать твою!

Он нажал на курок и попал точно в цель. F-16 мгновенно охватило пламя. С секунду Джек стоял, наблюдая, как огонь распространяется по фюзеляжу, а потом быстро побежал, догоняя Джоан. Он повалился на песок в тот момент, когда самолет взорвался.

Вездеходы, танки и джипы ползли по серповидному бархану, как ядовитые пауки. Возглавляли колонну советские танки Т-62, вооруженные стопятнадцатимиллиметровыми скоростными пушками. Легкие танки не ехали, а буквально летели по пустыне.

Омар наблюдал за своей техникой. Ему очень хотелось приобрести американский танк М-60. Если быу него была эта машина с воздушным охлаждением двигателя, равной которой по скорости передвижения в условиях пустыни не было, да к тому же вооруженная английской стодвадцатимиллиметровой пушкой с непревзойденными баллистическими характеристиками, он без труда остановил бы Джека. Сегодня ему не хватило скорости, поэтому следует подумать о приобретении более быстрого вертолета и более современного вооружения. Джеку Коултону, причинившему ему столько неприятностей, несдобровать. Теперь, как никогда, Омар понимал, насколько был прав, когда противился распространению образования среди своего народа. Более того, надо запретить также трансляцию всех американских телепрограмм. Его народу незачем знакомиться с западной технологией: чем меньше они знают, тем легче ими управлять.

Омар раздумывал, как убедить американских военных в том, что он заслуживает их доверия. С тех пор как он заплатил марокканским ворам сумасшедшие деньги за кражу для него «мерседеса», он ничего так не желал, как танк М-60.

Рашид услышал шум подъезжающего конвоя, доносившийся сзади, но не обернулся. Он всматривался в пустыню, внимательно изучая каждый дюйм горизонта. Где-то там должен быть Коултон.

Рашиду не терпелось встретиться с ним. Он оттянул свою разорванную тунику. Она была испачкана кровью, сочившейся из глубокого пореза, который он получил при падении с вертолета. Рашид терпеть не мог шрамов. Ему хватало одного, а того противника, который оставил этот след на его лице, он разрубил на четырнадцать кусков — сам сосчитал. Он дотронулся до шишки на голове и чуть не закричал от пронзительной боли. Рашид прищурился и задержал взгляд на одной-единственной точке, видневшейся на горизонте. Он вытянул свою кривую руку, указывая на эту точку.

— Вон они!

Омар остановился и обернулся на крик Рашида. Его взгляд последовал за указующей рукой. Из-за самого дальнего бархана тонкой струйкой поднимался столб черного дыма. Ничего лучшего Коултон не мог придумать, чтобы обнаружить себя. Омар улыбнулся: неизбежная смерть Коултона станет радостным событием.

Глава четырнадцатая

Песок въелся во все поры лица, набился в бороду и проник во все складки одежды. Тарак был похож на песчаного мутанта, какие могут появиться только в Сахаре. Он глубоко затянулся трубкой, выдохнул дым, после чего передал трубку одному из братьев, сидевших рядом с ним на песке. Поднявшись на самый высокий бархан, Тарак видел пол-Сахары. Его люди выстояли против песчаной бури, правда, не самой страшной из тех, что им приходилось видеть. Глядя на своих братьев, чья одежда тоже была в полном беспорядке, Тарак думал о том, что дервиши — сильные люди, поскольку в этой жизни им приходится противостоять многим трудностям. Они сидели полукругом, внимательно всматриваясь в горизонт и ища глазами хоть какую-нибудь зацепку — блеск металлического крыла, двигающийся предмет, — которая вновь дала бы им надежду.

Тарак не верил в смерть Алмаза. Для него, его братьев и других племен Судана было жизненно важно вернуть духовного лидера, истинного пророка, который поможет им в борьбе против гнета Омара. У дервишей не было русских танков, американских истребителей и французских патронов, но было крепкое здоровье и отважные сердца. Когда Алмаз защитит их своим благословением, у Тарака будет самая сильная армия в мире.

Неожиданно один из братьев встал и закричал, показывая на горизонт, над которым поднимался столб черного дыма.

— Это знак! Он жив! — торжественно объявил Тарак.

Все как один запрыгали, крутясь и издавая радостные крики. Тарак затянул песню, обнимая братьев и вознося хвалу Провидению. Он завертелся в ритуальном танце, а братья аккомпанировали ему, хлопая в ладоши. Потом все упали на колени и начали бить поклоны, молясь Всевышнему, после чего распластались на песке.

Тарак поднялся, призывая воинов сесть на боевых коней. Он вскочил в седло, ухватившись за гриву своего вороного жеребца, и вскинул над головой винтовку, широко и победоносно улыбаясь. Он обернулся, чтобы убедиться, что все его люди были в седле, и тут остановился, всматриваясь в даль.

По бархану брел маленький человек, направляясь прямо к ним. Его разодранная в клочья одежда была покрыта песком. Он с трудом взобрался на гребень бархана, шатаясь из стороны в сторону, на мгновение замер, потом ноги его подкосились, и он упал. Он пытался закричать, но рот его был забит песком, впрочем как и каждая пора и складка на теле. Голова откинулась назад. Тарак решил, что у незнакомца солнечный удар. Чело-пек скатился по бархану и распластался у ног дервишей.

Это был Ральф.

* * *

Останки F-16 все еще дымились, когда к ним подъехал Омар. Он приказал водителям вездеходов и другой техники держаться подальше, пока они с Рашидом обследуют самолет. Омару не хотелось терять ни одного своего драгоценного танка, если произойдет взрыв.

От истребителя, которым он так гордился, мало что осталось. Повсюду валялись куски металла и дымящиеся обломки. Кабина пилота была практически цела, поскольку по-прежнему находилась в песке.

Омар вспомнил, сколько лет ушло на то, чтобы где хитростью, где уговорами, получить этот самолет у американцев. Он дал им клятвенные обещания не иметь дела с русскими, хотя всего за три месяца до этого договорился с теми о поставке танков. А теперь американец захватил самолет и уничтожил его.

Рашид вылез из кабины, где надеялся найти тела убитых. Его лицо было перекошено от злости, а глаза налились кровью.

— Их нет.

Омар был оглушен этим известием. Это было невероятно. Алмаз, Коултон, Джоан — все убежали? Он посмотрел на догорающие обломки. Это не Коултон спас всех, а Алмаз и его сверхъестественная сила. Пять лет Омар продержал Алмаза в башне, надежно заперев его. За это время он создал армию и утвердился как правитель. Алмаз всегда знал, что его ждет смерть, но мог только догадываться, когда это произойдет. За пять лет никто не осмелился бросить Омару вызов. И теперь, когда он был в двух шагах от абсолютной духовной и политической власти над всеми племенами, его планы рушились. Его власть и могущество были поставлены под угрозу. Ни разу за пять лет Алмаз не предпринимал никаких действий, чтобы помешать Омару. Значит, Коултон и Джоан подтолкнули его к этому?

Если бы Алмаз погиб при крушении самолета, то это несколько усложнило бы дело и сделало инаугурацию Омара менее торжественной, но, в конце концов, смерть Алмаза можно использовать в своих интересах, убедив народ в том, что такова воля Всевышнего. Он, Омар, был истинным мудрецом.

Вмешательство Джоан и Коултона изменило ход событий, поэтому для Омара было жизненно важно найти их. Если он собирался стать правителем, то не следовало оставлять в живых никого из этого трио.

Омар размышлял недолго. Планы Алмаза было нетрудно разгадать.

— Он отправится в город. Рашид кивнул в знак согласия.

— Тогда он пойдет через горы, и к ночи мы схватим его.

— Доставь их ко мне в Хадир.

Рашид направился к вездеходам, поскольку они более всего подходили для передвижения по каменистой и сильно пересеченной местности, разделявшей пустыню и город. Прежде чем занять место в головном вездеходе, он отдал распоряжения водителям других машин, велев проверить комплектность боеприпасов, а солдатам приказал осмотреть винтовки и убедиться, что обоймы полны. Сюрпризы не нужны, во всяком случае, не теперь. Он подал сигнал, и двигатели были запущены.

Омар забрался в танк Т-62 и в последний раз кинул взгляд на дымящийся фюзеляж истребителя. Будучи уроженцем долины Нила, он в минуты опасности так же верил в предрассудки, как и большинство его неграмотных соотечественников. Может быть, гибель F-16 была знамением? Не исключено, что оно предвещало в будущем суровые испытания. Глаза Омара сузились. Он не имел права поддаваться опасениям. Если он будет сомневаться в своих убеждениях, в своей силе, то, бесспорно, потеряет все.

Омар в нетерпении отдал приказание водителю. Он вернется в Хадир и будет ждать Рашида вместе с пленниками.

Перейдя, словно в кино, от одной декорации к другой, Джек, Джоан и Алмаз оставили пустыню позади себя и начали опасный переход через горы.

Проходя мимо фантастически причудливого растения с широкими, плоскими зелеными листьями, Джоан подумала, что оно напоминает об Эдеме. Алмаз объяснил, что растение это называется «кат» и местные жители жуют его, используя в качестве мягкого тонизирующего средства.

— Этим стимулятором широко пользуются те, кто работает в поле, — усмехнулся он.

По пути им попался марах — дерево с голыми и гибкими ветвями, без листьев и шипов, — а также более сотни видов различных трав. У воды шелестел испанский тростник. Алмаз показал ей акацию с очень красивыми оранжевыми и ярко-красными цветами и эвкалипт с ароматными листьями.

Алмаз уверенно вел их через предгорья, не забывая обращать внимание Джоан на чудеса его родной земли. Несколько раз она останавливалась, чтобы получше рассмотреть какое-нибудь растение, о котором он рассказывал, а потом с трудом догоняла спутника. Джек медленно тащился сзади.

Он вытер пот со лба. «Ну только посмотрите на них», — подумал он. Джоан и ее новый приятель вели себя так, словно были на воскресной прогулке в парке. С каких это пор Джоан стала интересоваться природой? Джек перекинул сумку с аварийным комплектом на левое плечо и вздохнул с облегчением, когда, наконец, пустыня кончилась. Песок стал ненавистен ему до такой степени, что он представить себе не мог, что еще хоть раз в жизни будет по нему ходить.

Слава Богу, они избавились от Омара, так как Джоан это знакомство не предвещало ничего хорошего. Может быть, теперь, после ее рискованного побега из башни, она согласится с этим, хотя, когда дело касалось Джоан, он ни в чем не был уверен. Иногда она вела себя настолько неосмотрительно, что казалась умственно отсталой.

По-видимому, это было следствием ее врожденного оптимизма и безрассудной храбрости, которые заставляли девушку очертя голову бросаться в самые опасные предприятия, ни на секунду не задумываясь, чем все может закончится. Она была самым страшным своим врагом.

Джек увидел, как Джоан наклонилась и сорвала какой-то странный цветок. Она ни разу не обернулась, но он чувствовал, что она рада его присутствию. Джек тоскливо смотрел на ее бедра, покачивающиеся при ходьбе, и размышлял о том, сколько времени сможет обходиться без нее. Он был уверен, что надолго его не хватит. А она — думала ли о нем? Нужен ли он ей, хотя бы, как мужчина? Джек вздохнул, понимая, что об этом лучше не думать и надо поберечь силы на будущее.

Он остановился.

— Куда, черт возьми, мы идем? Вы знаете? Алмаз, не замедляя шага, бросил через плечо:

— Знаю. Мы идем через горы.

— Отлично. Это, конечно, многое проясняет.

— Джек, не отставай, — сказала Джоан и обернулась, чтобы посмотреть, насколько они продвинулись. Джек сердито глянул на нее.

— Послушай, оставь меня в покое и не беспокойся обо мне, хорошо? — Он был уверен, что это лишь улучшит ее настроение.

Он споткнулся о камень и почувствовал острую боль в ноге. Пот струился по шее, спине и груди. Теперь он мог с уверенностью сказать, что путешествие по джунглям Колумбии было просто удовольствием, настоящим раем в сравнении с этой преисподней.

— Идем через горы, — пробормотал он про себя, повторяя слова Алмаза.

— Неудивительно, что эта страна так чертовски отстала от всего мира.., за три тысячелетия здесь никто ни разу не удосужился дать вразумительный ответ.

Целый час они шли по предгорьям, прежде чем подошли к подножию гор. Джоан посмотрела вверх: там должно быть значительно холоднее. Ее комбинезон прилип к телу, и казалось, что она никогда не избавится от песка, скрипящего на зубах. Она отдала бы все за возможность принять сейчас ванну! Джоан изо всех сил старалась не думать о жаре и опасности, но темы деревьев и цветов были исчерпаны. Она, кажется, уже все узнала о скальных и осадочных породах, а также о почвах, которые встречаются в Африке.

Джоан посмотрела на Алмаза. Его ничто не беспокоило — ни жара, ни слепящее солнце, ни Омар.

Да, на этот раз она сплоховала. Было глупостью приезжать сюда. Надо было послушать Джека и остаться на яхте. Возможно, он и не любил ее, но следующий Новый год она встретила бы живой и невредимой. Теперь ее мучило предчувствие, что они обречены. Рано или поздно Омар накроет их своими вертолетами и ухлопает на вершине какого-нибудь бархана. И Джека он тоже убьет.

От таких мыслей ее охватила дрожь. Единственное, что заставляло идти дальше, это уверенность в удаче и спасении. Она не знала, как это удастся, но твердое убеждение, что они не погибнут, подталкивало ее вперед. Ей нужно было во что-то верить, хотя в данный момент она не понимала, где же путь к спасению.

В любовь она больше не верила благодаря Джеку. Она знала, что утрата надежды на такую любовь, о которой она мечтала всю жизнь, губительно сказалась на последней работе. В этом была причина ее творческой неудачи, и вряд ли она сможет начать писать снова. Она была внутренне опустошена, у нее не было ни идей, ни сюжетов, ни любви — ее душа умерла. Она никогда не будет такой, как прежде, и все это — по вине Джека.

Идти по скалистым горам оказалось не таким простым делом, как Джек думал поначалу. Они шли медленно, так как по пути не встречалось ни кустов, ни травы, за которые можно было бы ухватиться. Местность была каменистой и пустынной. Они продвигались по наветренному склону горы, где выпадало мало осадков.

Джек остановился, чтобы в очередной раз вытереть лоб. Ему никогда не приходилось лазить по горам в таком темпе; он окончательно выдохся и был не в состоянии идти дальше. Он взглянул на часы. Они шли уже несколько часов, а ему казалось, что еще и одного не прошло. Он потерял чувство времени, хотя всегда гордился своей способностью ощущать его. Он бросил сумку, достал фляжку и, сделав большой глоток и утерев рот, посмотрел на бескрайнюю пустыню, простиравшуюся под ними. От обломков самолета их отделяло уже много миль. Казалось невероятным, что они проделали этот путь. Джек посмотрел на Алмаза. Что-то было в этом тощем человечке, которого он не посмел бы и пальцем тронуть. Он походил на колдуна или волшебника, и, может быть, это он сделал так, что Джек потерял чувство времени. Вероятно, этот Алмаз был правнуком Аладдина.

Джек закрутил фляжку, бросил последний взгляд на пустыню и увидел, что по направлению к горам движется длинный шлейф клубящейся пыли. Он непроизвольно подался вперед и прикрыл глаза рукой, чтобы понять, что происходит.

— Эй, посмотрите туда! — крикнул он Джоан и Алмазу.

Они остановились и посмотрели, что так встревожило Джека. Джоан сразу поняла, что это Омар. Наблюдая за движением колонны, они слышали скрежет вездеходов, нарушавший тишину пустыни.

— Что ты сделала с этим парнем? — вскричал Джек. — Почему он так гоняется за тобой?

Ему не очень хотелось услышать ответ на этот вопрос, и, ощутив новый прилив сил, он схватил полевую сумку и стал спускаться по тропе, которая вела к очередному скалистому уступу.

Джоан решительно карабкалась по скалам. Она оглянулась, чтобы понять, насколько вездеходы сократили расстояние между ними, после чего торопливо продолжила путь.

Джек сокрушенно покачал головой.

— Это я виноват. Когда ты впервые обмолвилась о том, что хочешь поехать сюда, мне следовало привязать тебя к мачте и сразу же отплыть. Пару дней ты побесилась бы, но у меня было достаточное количество пива, чтобы спокойно пережить это.

Джоан фыркнула.

— Может быть, ты перестанешь ныть? Мог и не идти с нами.

Зачем она сказала это? Почему ей непременно нужно связать его какими-то обязательствами? Она не упускала ни единой возможности, чтобы уязвить Джека, и он то и дело отбивался.

— Я здесь для того, чтобы защищать свои интересы, — ответил он, решив, что сейчас не время признаваться в том, что — его единственный интерес — она. — И не злись на меня. Все-таки я спас тебя.

— У нас все шло прекрасно, пока не явился ты, вопя на всю округу.

— Ну, извините, что остался жив!

— Знаете, — произнес Алмаз, — найти свою любовь — все равно что карабкаться по горам. Это очень трудное восхождение, но когда вы доберетесь до вершины, то увидите, какой огромный путь проделали.

— Что? — не понял его Джек.

— Эта мысль пришла мне в голову неожиданно, но теперь, когда я произнес ее вслух, сам не понимаю, что сказал.

В следующий момент они услышали грохот, доносившийся снизу. Вездеходы почти добрались до предгорий.

Джек повернулся к Джоан.

— Твой дружок умеет бегать?

Сидя в головной машине, Рашид держался за приборный щиток, пока техника карабкалась вверх, преодолевая камни. Он достал бинокль, чтобы уточнить, где находятся американцы, и дал указание водителю держаться левее, чтобы обойти узкую тропу. Широкая выглядела надежнее, хотя и была завалена валунами, которые были помехой для вездеходов. Рашид проверил свой револьвер. Коултона он хотел убить сам, лично, хотя Омар и приказал ему этого не делать. Их смерть будет медленной, страшной и мучительной. От одной только мысли об этом Рашид заулыбался. Он с удовольствием насладится этим зрелищем.

Джек схватил Джоан за руку и притянул к себе. Теперь они двигались быстрее, чем прежде, но вездеходы неумолимо приближались. Даже приятель Джоан семенил на пределе своих возможностей. Опираясь на руку Джека и заставляя себя быстрее переставлять ноги, Джоан поднялась по крутому склону. Ее не покидало ощущение, что это сражение они проиграли.

Джек ухватился за выступ и попытался подтянуться, но сорвался. Вездеходы шли прямо на них.

— Почему бы вам не вытащить нас из этой переделки?

— Я уверен, что мой час еще не настал, поскольку мне на роду написано умереть не в горах, — сказал Алмаз.

— А как насчет нас? — поинтересовалась Джоан.

— Гммм.., теперь игра как-то круто изменила свой ход.

Джек, наконец, забрался на выступ, опоясывающий гору. Он подал руку Джоан, потом Алмазу и помог им подняться.

Выступ был узким, не более фута в ширину, и сильно завален камнями. Ноги Джоан соскальзывали то с одного камня, то с другого. Наконец, она приноровилась осторожно ставить ногу, прежде чем полностью опереться на нее. Одно неловкое движение — и она полетит вниз.

Задыхаясь от волнения, она посмотрела в сторону предгорий и увидела, что вездеходы остановились. Джоан подняла голову и прижалась к скалистой стене, пальцами впиваясь в камни, чтобы удержаться. Теперь, когда Джек стоял впереди нее, а Алмаз сзади, она должна была бы чувствовать себя в безопасности, но волнение не покидало ее. Им следовало обвязаться веревками, как это делают альпинисты. Господи! О чем это она? Ей никогда и в голову не приходило, что когда-нибудь придется лазить по горам. Она даже не знала, что в Северной Африке они есть.

Джоан медленно двигалась за Джеком, который шел первым. Она внимательно следила за тем, как он ставит ноги, и старалась делать так же. Когда ей показалось, что у них появился шанс на спасение, сверху один за другим начали сыпаться камни. Она не решалась посмотреть вверх, опасаясь, что один из камней угодит ей в глаз.

Рашид стоял рядом с вездеходом и в бинокль смотрел на преследуемое трио. Он должен преградить им путь, так как в противном случае упустит их, поскольку уступ, на котором они стояли, опоясывал горы и вел к проходу с противоположной стороны. Судьба давала Рашиду шанс, который он был обязан использовать.

Рашид обошел вездеход сзади, открыл люк и достал противотанковый гранатомет, на необходимости приобретения которого он настоял лично. Гранатомет был сделан в Германии, отличался надежностью и был удобен в обращении. Но больше всего Рашиду нравилось то, что из него можно было вести огонь на поражение противника. Он зарядил длинный цилиндр шириной в три дюйма, очень напоминавший реактивную противотанковую базуку, прицелился в уступ, на котором стояли трое беглецов, но стрелять с занимаемой позиции было неудобно. Он откинулся немного назад, чтобы получше прицелиться, и замер, приставив гранатомет к плечу.

Теперь угол прицела был идеальным. Схватить их живыми, как требовал Омар, ему не удастся. Положение стало безвыходным, и он вынужден прибегнуть к крайним мерам.

Рашид выстрелил и улыбнулся, представив, как доставит тела хозяину и заслужит похвалу.

Джоан посмотрела вниз в тот момент, когда от плеча Рашида отделилась какая-то ракета и устремилась к горам. К ней! Джоан пронзительно закричала, когда ракета с грохотом врезалась в гору под ними и взорвалась.

Она осталась жива!

Вдруг послышался гул, и горы как будто содрогнулись. Из-под ног Джоан посыпались камни, а стена за ее спиной задрожала. Снизу доносился ужасающий грохот, но ей не было видно, что произошло. Грохот все нарастал, и уступ затрясся еще сильнее. В следующий момент она поняла, что это сошел оползень и гора под ними оказалась полностью разрушенной.

Огромные каменные глыбы, куски горной породы и тонны гальки летели вниз, к предгорьям, откуда доносились крики солдат, которые залезли в вездеходы в надежде спастись. Некоторые даже успели отогнать машины на безопасное расстояние.

Джек кричал от восторга. Таких радостных минут ему еще не пришлось, переживать.

Он повернулся спиной к Рашиду и крикнул ему:

— Эй, Омар, поцелуй меня в зад!

Выглядывая из-за вездеходов, Рашид, который умудрился не получить ни одной царапины, свирепо смотрел на Коултона. Он не слышал, что тот кричал, но прекрасно догадывался о смысле слов. Пусть Омар получит своего Алмаза, но Коултоном он займется лично. Больше всего на свете ему хотелось схватить этого американца за горло и медленно, по капле выдавливать из него жизнь.

Джек посмотрел на злобное лицо Рашида. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, о чем думает этот уродливый сукин сын. Но Джека душил смех. Уже не первый раз потерпели поражение и Рашид, и Омар. Джек наслаждался чувством победы, которое полностью овладело им. В него вновь вселилась уверенность, что весь мир принадлежит ему. Ничто не может остановить Джека Т. Коултона!

Джоан не понравилось, как Джек смеялся в лицо Рашиду. Она была уверена, что это принесет беду. Ведь Рашид остался жив и будет по-прежнему преследовать их. Она посмотрела вперед и увидела, что уступа, открывавшего им путь к спасению, больше не существует. Должно быть, его снесло при обвале.

— Ну и что нам теперь делать? — спросила она Джека.

— Лезть дальше в горы, дорогая.

— Какие горы?

Джек повернулся и увидел, что путь отрезан. Всю веселость как рукой сняло. Им оставалось одно — повернуть назад и оказаться в объятиях Рашида, а это было не менее опасно, чем идти по разбитому уступу.

— Что ж, — сказал Алмаз, — думаю, нам придется найти другой способ подняться в горы.

Джек вопросительно посмотрел на приятеля Джоан:

«Кого он пытается обмануть?»

Однако в следующий момент откуда-то сверху упала веревка, которая повисла прямо перед Джоан. Она дважды зажмурилась, полагая, что видит мираж.

Алмаз схватил веревку:

— Вот один из них, — сказал он спокойно, словно давно ожидал появления веревки.

Джоан недоверчиво покачала головой, пытаясь осмыслить этот.., необыкновенный волшебный трюк Алмаза. Сначала он неизвестно откуда извлекает туалетную бумагу, потом цветы, зонт, заменяющий ему парашют. Ну почему бы, в таком случае, ему не раздобыть и веревку?

Она посмотрела на Джека: может быть, он понимает, что происходит.

Джек пожал плечами.

— Хватайся, — сказал он.

Джоан недоверчиво протянула руки и взялась за веревку. Она подергала за нее — веревка держалась крепко. Поразительно! Ее удивлению не было конца. Миражи Алмаза обрели реальность.

Понимая, что это единственный путь к спасению, Джоан начала карабкаться по веревке. Перебирая руками, она дюйм за дюймом поднималась вверх. Неожиданно веревка начала подниматься. От страха Джоан чуть было не разжала руки. Что это за чудо — веревка, которая поднимается сама?

— Держись! — закричал ей Джек.

Следом за Джоан за веревку ухватились Джек и Алмаз: все трое были медленно подняты по горному склону.

Это был самый сумасшедший побег в жизни Джека. А приятель Джоан его просто заинтриговал. С тех пор, как он познакомился с этим человеком, произошло слишком много неожиданных совпадений. Возможно, он был недалек от истины, считая его родственником Аладдина, и все эти истории о волшебниках, волшебных лампах и коврах-самолетах — не такая уж выдумка? Он верил в волшебство, а эта веревка…

— Как вы сказали, кто вы? — поинтересовался Джек у Алмаза.

— Я ничего не говорил.

Широко раскрыв глаза, Джоан смотрела на своих спасителей: черные как смоль лица, обрамленные копнами курчавых волос, намазанных навозом, уложенных в причудливые завитки и страшно спутанных. Некоторые лица были разрисованы белым мелом или глиной, что придавало им еще большую экзотичность. Они пристально смотрели на Джоан ввалившимися темными глазами, изучая ее одежду, украшения и волосы. Они дотрагивались до ее руки и отскакивали в сторону, перепуганные встречей больше, чем она сама. Затем они перешли к Джеку и стали разглядывать его. Они были почти голые — набедренные повязки непонятного цвета, обнаженный торс и многочисленные ожерелья из костей и зубов. Двое самых сильных юношей держали копья, украшенные перьями.

Выглядели они устрашающе, но вели себя как дети. Джоан затаила дыхание, когда один из них поднял ее руку и с интересом посмотрел на накрашенные ногти. Едва заметная улыбка говорила об одобрении.

— Это — нубийцы, — сказал Алмаз. — Народ, о котором все забыли.

Глава пятнадцатая

С наступлением сумерек на пустыню опустилась прохлада, и Ральф зашевелился во сне. Он видел себя в огромных апартаментах отеля «Пласа»; в номер только что подали роскошный ужин. На кровати возлежала блондинка и сквозь пламя свечей смотрела на него. Они готовились отправиться в ночной клуб на собственном лимузине с личным водителем.

Ральф улыбнулся во сне, но неожиданно проснулся. Он сел и посмотрел по сторонам, сообразив, что все это было лишь сладкой грезой, а он — по-прежнему в пустыне, и «Пласа» — недостижимая мечта.

Вокруг него полукругом сидели дервиши. Он приподнялся на локте. Они смотрели на Ральфа с отсутствующим выражением лица. Ему было страшно неуютно в этом окружении и казалось, будто он — главное блюдо, поданное им на обед. Судя по всему, дервиши были не очень довольны тем, как шли дела.

Ральф попытался изобразить слабую улыбку. Вероятно, они расположились на ночлег, так как верблюды и лошади были привязаны неподалеку. Ему надо бы сделать еще одну попытку подружиться с кочевниками, особенно теперь, когда они смотрят на него так, словно он — главная причина всех несчастий.

— Спасибо вам. Я думал, что из меня уже сделали отбивную котлету. Я ваш должник. Когда будете в Нью-Йорке — возьмите такси и скажите, чтобы вас отвезли в Бронкс. Моя мама готовит такие колбаски с перцем, что пальчики оближешь.

Он опять улыбнулся, но выражение их лиц не изменилось. Он не смог завоевать их доверие. Один из дервишей потянулся к его кинжалу, вынул из ножен и стал жонглировать. Ральф с трудом проглотил обиду. По-видимому, следовало действовать умнее.

— Ну что, этот Коултон надул нас и смылся с алмазом? Он собирается продать его за сумасшедшие деньги. Он смылся, ребята, но мы поймаем его. Мы вместе отправимся на его поиски. Все. Братья! Я чувствую себя здесь как дома, как будто я один из вас.

Братья рассмеялись.

Он ничего не понимал. Ему казалось, что слова прозвучали искренне. Они должны прислушаться к нему, но с этими глупыми обитателями пустыни всегда одни проблемы. Они не способны уловить смысл делового предложения.

— Что тут смешного? — требовательно спросил Ральф.

— Ты думаешь, что сможешь стать одним из нас?

— А что, это привилегированный закрытый клуб? — съязвил Ральф. — Может быть, для вступления в него, надо пройти церемонию посвящения? Или сдать тест? Отлично, испытайте меня. Для меня очень важно вернуть вам ваш алмаз.

Ральф улыбнулся братьям, и они улыбнулись ему в ответ. Наконец-то, они согласились с ним. Любопытно, трудно ли пройти их испытание?

Более тысячи лет назад нубийцы обосновались у подножия гор, защищавших их от нападения со всех четырех сторон, и создали здесь колонию. Горы давали им чистую питьевую воду, пастбища, где паслись волы и овцы, а многовековой опыт предков позволял племени выращивать обильные урожаи фруктов и зерновых. Они поливали свои земли, используя воду из круглых колодцев, которые сами вырывали в пустыне. На границе Сахары они перегораживали соляные озера для получения соли, которую добавляли в рацион своего скота. Когда вода испарялась, оставались настоящие залежи соли, которая со временем спрессовывалась в лепешки. Эти лепешки можно было свободно транспортировать.

Хижины нубийцев имели сложную конфигурацию и предназначались для больших семей. После первой женитьбы, устраиваемой родителями, нубийский мужчина мог в течение жизни взять еще трех жен. Первая жена всегда занимала привилегированное положение и жила в лучшей хижине, сделанной из глины и переплетенных прутьев. Вокруг нее по кругу располагались меньшие по размеру хижины остальных жен; таким образом, мужчина создавал свою собственную «семью».

Джоан, Джека и Алмаза провели к вершине горы, где собрались все жители деревни, чтобы приветствовать их. Джоан поразила их одежда. На женщинах были блузки, сплошь покрытые вышивкой, и полосатые запахивающиеся юбки. Головные уборы состояли из многочисленных скрученных шарфов, которые обвивали головы и были украшены бусами. В каждом ухе висело по восемь огромных золотых колец. Все они были высокие и стройные. Джоан удивило также, что самые красивые мужчины и женщины стояли впереди, а остальные — сзади.

Алмаз объяснил, что у нубийцев существуют очень строгие критерии красоты, поэтому они тратят долгие часы на украшение своих тел, изготовление ритуальных одежд, украшений и головных уборов, причем мужчины озабочены этим больше, чем женщины.

По мере приближения к лагерю Джоан заметила, что нубийцы, встречая их, радостно улыбались. Значит, напрасно она боялась враждебного приема.

Нубийцы окружили их; ярко раскрашенные лица светились радостью, когда они дотрагивались до Джоан. По-видимому, все были поражены ее белой незагорелой кожей. Мужчины и женщины гладили ее по руке и заглядывали в лицо. Она почувствовала себя польщенной и решила, что больше никогда не будет пользоваться средством для загара.

Алмаз говорил с нубийцами на их родном языке, а они рассматривали пояс Джоан, ее туфли и серьги на винтиках. Джоан вынула из уха серьгу и протянула ее ближайшей из девушек. Та радостно завизжала и воткнула ее в одну из восьми дырочек, проколотых в ухе.

Алмаз закончил говорить с красивым мужчиной, на котором было больше всего украшений и богатейший головной убор из белых перьев.

— Удивительно, — сказала Джоан Алмазу. — Где вы научились говорить на их языке?

— Живя в Судане, необходимо знать много языков. Куда удивительнее то, что я говорю по-английски.

Джек широко улыбался, вздохнув с облегчением оттого, что теперь они вне опасности. Рядом с ним стояли четверо мужчин. Его ровесники, они были дюймов на шесть повыше. Говорили все разом, и ему казалось, что их интересуют подробности его путешествия в Африку. Нубийцы с любопытством рассматривали аварийный комплект: он отдал им полевую сумку, попытался объяснить, что в ней находится, но незнание языка явно не способствовало взаимопониманию. Ему пришлось прибегнуть к международному языку знаков и жестов; это возымело свое действие.

— Поблагодарите их от нашего имени, — попросил Джек Алмаза. — Вы замечательные, потрясающие люди. Я люблю вас, нубийцы!

Безудержное веселье Джека передалось одному из юношей, и он протянул руку для традиционного рукопожатия. Джек ударил по руке своей пятерней, как-то упустив из виду, что он не в Нью-Йорке.

— Дружище!

Нубиец посмотрел на руку, совершенно сбитый с толку этим жестом. Джек улыбнулся и увидел, как лицо молодого человека расплылось в ответной улыбке.

Несколько женщин болтали между собой, затем повернулись к Джоан и опять затарахтели.

— О чем они говорят? — спросила она Алмаза.

— Они хотят знать, женаты вы с Джеком или нет. Джоан опешила от его слов. Почему бы им не спросить что-нибудь попроще, например, где она купила свой комбинезон? Осознав всю сложность стоящего перед ней вопроса, она поняла, что проблемы, которые не давали покоя, были отнюдь не в том, что она не могла дописать роман. Для этого не нужно было чье-то покровительство или бурные события. Ущербность, которую она ощущала, объяснялась тем, что в глубине своего сердца она уже давно была замужем за Джеком. Она пыталась быть современной и казаться довольной их неофициальным союзом, но в действительности это не удовлетворяло ее. Она никогда не смогла бы уйти от Джека, потому что любит его и будет предана ему до конца своих дней. Оказывается, подсознательно ей не давало покоя одно простое обстоятельство — их союз не был узаконен.

Чем дольше длилась их связь, тем более она становилась для Джека необходимым, но привычным предметом, а этого ей было мало. Ей хотелось быть с ним всегда. Это — справедливое требование, при условии, конечно, что он любит ее. В последнем она уверена не была.

Джек сказал, что пришел сюда за алмазом и с желанием отомстить, а не ради нее. Джоан не очень верила этим словам. Слишком часто он моляще смотрел на нее и казался беззащитным, позволяя заглянуть ему в душу. Он думал, что поступает очень мудро, не поддаваясь Джоан и держа ее на расстоянии.

Теперь Джоан понимала, почему она заключила «сделку века», согласившись написать книгу для Омара. Ей хотелось, чтобы Джек сам принял решение и силой уволок ее на «Анджелину», несмотря на все протесты. Она хотела, чтобы он заявил о своих правах на нее и дал ей свое имя. Она хотела принадлежать ему, и ей нужен был только он. Она не допускала мысли, что, проснувшись однажды утром, вдруг обнаружит, что он уплыл — один, без нее.

Джоан посмотрела на нубийскую женщину, ждавшую ответа, и с грустью отвела глаза: к сожалению, то, чего она жаждала всей душой, так и осталось неосуществленной мечтой.

Она ответила едва слышно:

— Нет, едва ли.

Больше Джоан не произнесла ни слова, но тут самый высокий и красивый нубиец схватил ее за руку. Он улыбнулся, а Джоан охватила паника.

— Подождите, что он делает?

Нубиец говорил что-то Алмазу, и Джоан ждала, когда он переведет ей. Когда беседа затянулась, она начала нервничать. Нубиец крепко держал ее за руку — как свою собственность. Алмаз снова заговорил. Нубиец кивнул головой. Алмаз улыбнулся. Все это напоминало мирные переговоры о сокращении стратегических ядерных вооружений.

— Боюсь, если вы не женаты, то вождь племени — этот человек — может претендовать на вас.

Джек расхохотался, но Джоан было не до смеха: она перепугалась насмерть. Поделом ей; не надо было бросать его в Монте-Карло. Полные ужаса глаза говорили ему, что она отнеслась к этому инциденту более серьезно.

— Мы женаты, женаты! Джек, скажи им! Джек делал вид, что не замечает умоляющего взгляда ее зеленых глаз.

— Ну, мы шесть месяцев плавали вместе…

— Джек! — Джоан просто вышла из себя. Она ему припомнит это.

Джек по-прежнему улыбался: он знал, что ей ничто не угрожает и ей не придется стать женой вождя, — но все-таки решил, что с нее хватит.

— Мы женаты, — сказал он.

Алмаз рассмеялся вместе с Джеком. Он обратился к вождю, который смотрел на Джоан широко открытыми выразительными глазами. Алмаз перевел ему ответ, показывая на Джека. Нубиец удрученно отпустил Джоан, но не сводил с нее глаз. Он протянул руку и дотронулся до ее щеки. Джоан слабо улыбнулась, вся дрожа.

Она с раздражением посмотрела на Джека, который подсмеивался над не». Она знала, что он любит шутки, но следует выбирать для этого подходящее время и место. Они совершенно не знали этих людей и их обычаи. Одно неосторожное движение или слово — и ей придется до конца дней своих пасти скот и плести корзины.

Вдруг нубиец отвернулся от Джоан, схватил за руку Джека и резко сказал что-то Алмазу.

— В чем дело? — воскликнул Джек, поскольку поведение парня показалось ему не очень дружелюбным.

— Раз вы женаты, то у него остается единственная возможность получить вашу женщину, — бороться с вами и свернуть вам шею, — перевел Алмаз, улыбаясь.

Джоан тоже улыбнулась, с удовольствием наблюдая замешательством Джека. Они поменялись местами — это справедливая игра.

— Вы, должно быть, шутите, — нервно произнес Джек, глядя снизу вверх на разрисованного нубийца, возвышающегося над ним на восемь дюймов. По всему было видно, что парень не шутил.

Алмаз пожал плечами, улыбнулся нубийцу, а затем наклонился к Джеку.

— Они обожают борьбу.

Нубиец потащил Джека за собой; Джоан крикнула вслед:

— Удачи, дорогой!

В центре деревни на сухой земле был нарисован ритуальный круг, внутри которого размещался еще один круг, поменьше, где и проходили схватки борцов. Джек подумал, что драться следовало бы, соблюдая правила Федерации борьбы.

Жители деревни бросились к борцовскому кругу и окружили соперников. Они с нетерпением ждали, когда верховный жрец Макао даст сигнал к началу поединка.

— Хорошо, — сказал Джек, — но по лицу не бить.

Издав протяжный, по-птичьи высокий крик, Макао ударил украшенным перьями копьем о землю. Поединок начался.

Джек согнулся и обошел вокруг противника, но тот стоял неподвижно, выпрямившись в полный рост. Неожиданно нубиец набросился на него и, дав подножку, уложил на землю.

Джоан стояла сбоку, и Джек упал прямо к ее ногам. Она услышала, как воздух со свистом вырвался у него из легких. Джек упал лицом вниз, поэтому в глаза ему попали грязь и песок. Он попытался протереть глаза, но нубиец схватил его за руки. Практически ничего не видя, Джек не мог нанести хороший удар. Он попытался действовать лежа на земле, но все приемы оказались неэффективными. Джоан не знала, куда девать руки, которые она то скрещивала, то выпрямляла; потом она начала нервно кусать ногти.

С каждым движением Джек все больше закручивался, пока не стал похож на крендель. Джоан не могла понять, то ли нубиец был хорошим борцом, то ли Джек — никудышным. Она слышала, как Джек стонал и скрежетал зубами, стараясь вырваться из захвата, а когда, обхватив Джека за шею, нубиец резко рванул его голову назад, послышался отчетливый хруст. Толпа бесновалась, точно на чемпионате по борьбе. Зрители ликовали и пели, потрясая в воздухе кулаками.

Джек разбил себе губу, и кровь струилась у него изо рта. Нубиец вцепился ему в волосы и несколько раз ударил лицом о землю. У Джека закружилась голова, и он не мог сообразить, что делать дальше. Он напряг мышцы ног, пытаясь вывернуться и уйти от болевого приема, но ничего не получалось. Он опять почувствовал, как его голова врезалась в землю и в ушах зазвенело.

Джоан с трудом сдерживала слезы, впав в отчаяние.

— Он убьет его, — сказала она Алмазу — Ну, думаю, ваш Джек — парень что надо, не так ли?

Джоан в недоумении посмотрела на него — ей было не до смеха.

— Остановите их!

— Именно это я и собираюсь сделать, глупая женщина.

Алмаз взял за руку мальчика лет восьми, вытащил его из толпы, и они вместе подошли к борцовскому кругу. Он поднял мальчика на руки и начал подбрасывать его в воздухе, крутя вокруг своих плеч и корпуса. Он подкидывал его и ловил в самый последний момент, не давая упасть на землю. Джоан, да и вся толпа, словно завороженные, смотрели, как Алмаз подкидывал и швырял парнишку, словно резиновую дубинку. Мальчик заливался хохотом, визжал от восторга.

Зрители потеряли всякий интерес к борцам и от души смеялись над новым представлением. Они всплескивали руками, когда юный акробат пролетал у Алмаза между ног, затем взлетал над его плечом, после чего опять устремлялся вниз.

Нубиец высоко поднял кричавшего Джека, развернулся и собирался швырнуть его на землю, когда вдруг тоже увидел Алмаза. Он остановился, замер и разразился хохотом.

В эту минуту Джоан видела только испуганное лицо Джека. Если бы нубиец не остановился, он запросто мог сломать ему позвоночник. Нубиец трясся от смеха и уже больше не мог держать соперника, потому и бросил его, как мешок с картошкой.

Джек с глухим звуком ударился о землю, но, к счастью, серьезных повреждений не получил. Пока его противник заливался громким смехом, Коултон подошел к нему сзади и нанес удар в голову. Нубиец рухнул как подкошенный.

С видом победителя Джек упал на одно колено, с трудом переводя дух, и улыбнулся Джоан.

— Я победил… Я победил.

Убедившись, что Джеку ничто не угрожает, Алмаз закончил свое представление. Он стал раскланиваться перед зрителями, которые бурно его приветствовали.

Джоан подбежала к Джеку и обняла его. Она обернулась и посмотрела с благодарностью на Алмаза, который уже не первый раз спасал их. Она никогда не забудет этот день и этого человека.

Глава шестнадцатая

Полночную тишину синей ночи, опустившейся на пустыню, нарушали далекие завывания шакалов, вышедших на охоту. Их жалостный плач терялся и замирал среди песчаных барханов.

В ослепительно ярком костре трещали сухие ветки, выбрасывая в небо миллион искр. Один из дервишей подкинул в огонь еще полено, загородил лицо от нестерпимого жара, после чего отошел в сторону.

Тарак стоял перед Ральфом с серьезным видом: когда дело касается ритуала, легкомыслие недопустимо. Стать дервишем — огромная честь.

За всю свою жизнь Тарак только дважды столкнулся с тем, что семья допустила постороннего к испытанию на звание дервиша. В течение нескольких столетий о тех, кто прошел через это испытание и остался жив, слагались красивые легенды. Теже, кто не выдержал, в былые времена осыпали дервишей проклятиями, но, как правило, эти проклятия оборачивались против самих хулителей. Дервиши владели тайнами волшебства. Чужестранцы были неверующими, а пройти через этот обряд мог только сильный человек, сильный душой и телом. От него требовалось огромное желание и вера в то, что он хочет стать дервишем. Только необыкновенный человек способен на такое.

Ральф твердо высказал свое желание, но у Тарака были сомнения на его счет, и испытание должно было подтвердить или опровергнуть их.

Он встал перед Ральфом.

— Чтобы стать одним из нас, ты должен видеть не только глазами, но и сердцем.

Ральф кивнул. Это было довольно просто.

— Понял.

Тарак повысил голос, чем напомнил Ральфу одного телепроповедника.

— Твое сердце не будет знать страха или боли, если ты познаешь наш путь.

«Ах, вот в чем дело», — подумал Ральф, По-видимому, под словом «путь» Тарак подразумевал волшебство, о котором часто говорил. Ну, этого он уже достаточно насмотрелся, видал, какие колдовские штучки откалывали чокнутые кочевники. Неожиданно уверенность покинула его.

Тарак выглядел очень довольным.

— Ты должен научиться доверять только своему сердцу.

Затем один из братьев запалил от костра факел и пошел в темноту к тому месту, где собрались остальные. На земле они сделали дорожку, сложив ее из дерева, камней, травы и веток. Тарак шепнул, что это — «огненный путь». Ральф чуть не задохнулся от страха, когда дервиш нагнулся и факелом поджег траву. За несколько секунд огонь распространился по дорожке более чем на пятнадцать футов.

— А это к чему? — требовательно спросил Ральф.

— Ты смотришь глазами, — ответил Тарак.

Братья впали в настоящий экстаз, распевая ритуальные песни и прыгая через охваченную пламенем дорожку. Некоторые из них бросились к верблюдам и вернулись со своим реквизитом. Они вопили и пели, жонглируя мечами и перебрасывая их через пламя, затем выхватили сабли и стали размахивать ими над головами, испуская крик дервишей.

Ночь над пустыней наполнилась пением и торжественными молитвами. Шакалы прекратили свой плач и поспешно скрылись.

Один из братьев подвязал свой бурнус и босиком двинулся по горящей дорожке, в то время как другие размахивали перед ним саблями. Когда он прошел ее до конца, они радостно приветствовали его, похлопывая по плечам и целуя в щеки. Он был настоящим дервишем.

— Подавитесь вы этим чертовым алмазом, — отвернувшись, произнес Ральф. Он не позволит им сделать из себя шиш-кебаб.

Тарак выхватил кинжал, ярко сверкавший в свете костра, и приставил его к горлу Ральфа — ведь все это было устроено ради него.

— Ты боишься?

— Конечно боюсь! Я всегда боялся.

— Ты веришь своим страхам. Если ты будешь верить, что что-то причинит тебе боль, тебе действительно станет больно.

Ральф посмотрел на огонь, потом на нож. Тарак вел с ним честную игру, но Ральф был здравомыслящим городским жителем и не мог верить в такую чушь. Он не вчера родился и знал, что за всем этим кроется нечто еще.

— Это трюк, да? Вы что-то надеваете на ноги? Что? В чем секрет?

— Секрет? — Тарак склонился над Ральфом и зашептал заговорщически:

— Не говори «ой».

Ральф с трудом улыбнулся, видя, как Тарак острием кинжала указывает на огонь и, положив свою сильную руку на спину Ральфу, слегка подтолкнул его. Ральф неохотно двинулся за Тараком к горящей дорожке.

Он слышал, как стучало его сердце. Если бы его колени и дальше так дрожали, то они, наверняка, покрылись бы синяками. Ему и раньше доводилось испытывать чувство страха, но такого — никогда. Однако внутренний голос подсказывал, что он выкарабкается.

Братья выстроились по обе стороны дорожки. Их лица освещало пламя; глаза безумно блестели от предвкушения того, что должно произойти; они пели. Четверо продолжали жонглировать. Неужели все это — неотъемлемая часть предстоящего испытания? И ему тоже придется учиться жонглировать? Почему бы, в таком случае, для начала не заняться этим, а уж потом ходить по огню?

Он посмотрел на Тарака.

— Что самое худшее ждет тебя?

— Справлю собственный кровавый юбилей.

— А самое лучшее?

— Останусь жив и найду алмаз. Тарак кивнул:

— Так сделай свой выбор.

Ральф посмотрел на огонь — его верную гибель. Он всегда считал, что самая страшная смерть — сгореть в огне, а самая легкая — утонуть. Ну почему он встретил пустынных, а не прибрежных дервишей? Он сделал глубокий вдох и занес ногу над горящими угольями, но тут же отдернул ее. Жар был нестерпимым.

Он снова посмотрел на Тарака и его сверкающий нож. Что он сказал? Верь — и все получится. Смотри только своим сердцем. Ральф решил, что ничего не потеряет, если попробует.

За всю свою жизнь Ральф ни во что не верил, и меньше всего — в себя. Отец всегда говорил ему, что он неудачник, и Ральф был согласен с этим. Его жизнь лишь подтверждала эти слова, но теперь Тарак давал ему возможность изменить мнение о себе.

Ральф посмотрел на две смертельные опасности, из которых ему предстояло сделать выбор, — огонь или сталь. Он ничего не потеряет, если попробует пройти путем Тарака. Он закрыл глаза и постарался сосредоточиться на мысли, что ему надо жить. Если он умрет, то не найдет алмаза и никогда не разбогатеет, а ему стать богатым очень хотелось.

Ральф зажмурился и, думая о гигантском алмазе, прыгнул на раскаленные угли. Он скакал по ним настолько быстро, насколько короткие ноги могли донести его до конца дорожки. Он кричал во все горло, но глаз не открывал. Он продолжал кричать, прыгать и верить, пока не добрался до конца своего «огненного пути», после чего сразу нырнул в песок и завертелся — на тот случай, если загорелись брюки.

Ральф обхватил свои ноги и стал дуть на них, как вдруг понял, что они не пострадали. Ступни были красными, но на них не было ни малейшего признака ожога. Он остался жив. Он прошел испытание!

— Я прошел испытание! — воскликнул он. Это была самая незабываемая ночь в его жизни. Он достиг чего-то невозможного, и, хотя результат нельзя было потрогать руками, это не могло уменьшить значимость события. Он гордился собой — первый раз в жизни.

— Я сделал это! Я верую! Верую!

Глава семнадцатая

Джоан выяснила, что маагани — это знание секретов, с помощью которых нубийцы подчеркивают и усиливают свою красоту. Одни племена страшились дара маагани, другие жаждали похитить этот могущественный дар у нубийцев. Чудодейственные снадобья готовились из листьев дерева ееди и семян роого. Одни из них могли вызывать сумасшествие, другие отгоняли злых духов.

В ночь, когда нубийцы готовились к исполнению ритуального танца любви, разговоры о злых духах не велись. Сидя в хижине, Джоан наблюдала, как молодые девушки посыпали лица бледно-желтой пудрой, чтобы кожа выглядела светлее. Они подвели глаза сурьмой, очертили контуры губ, дабы зубы казались еще белее, от лба — через переносицу — к подбородку провели длинную желтую линию.

Они надели весьма замысловатые головные уборы и много серег с драгоценными камнями, натерли друг другу грудь, спину, руки и плечи различными благовониями. Все девушки были обнажены по пояс и одеты лишь в юбки, сплошь украшенные вышивкой и завязывающиеся низко на бедрах.

Девушки дали Джоан ритуальное белое запахивающееся платье из тончайшей хлопчатобумажной кисеи. Облачая ее в новый наряд, они крутили Джоан из стороны в сторону. Платье подвязывалось под грудью полосой из золотой ткани, очень напоминавшей шелк, которая была расшита темно-розовыми и темно-красными цветами. Более изящной и восхитительной работы Джоан в своей жизни не видела. Талию подчеркивал пояс, украшенный древними символами, удивительно похожими на египетские иероглифы.

Когда девушки закончили одевать ее, Джоан выглянула из хижины и увидела, что празднество уже началось. Трое нубийцев на ходулях танцевали у огромного костра. Они выкрикивали что-то и распевали песни своего народа; их тела сверкали в отблесках огненно-красного пламени. Под ходулями развевалось море красных перьев, которые медленно двигались волнами в такт музыке. Неожиданно под громкие радостные крики перья рассыпались, и всеобщему взору предстали другие танцоры, в роскошных головных уборах из перьев, и начавших прыгать вокруг костра.

Когда музыка достигла наивысшего напряжения, нубийские девушки стремительно выбежали из хижины, увлекая за собой Джоан. Исполняя явно эротический танец, они боком двинулись к танцорам на ходулях. В свете костра их раскрашенные лица изменили цвет, а натертые ароматическими маслами тела блестели и, казалось, парили в воздухе.

Джоан видела, что мужчины, сидевшие полукругом, были загипнотизированы красотой своих девушек. Джоан с восхищением смотрела, как те соблазнительно крутили бедрами и грациозно вскидывали руки над головами. Эти люди практически ничего не знали о цивилизованном мире. Они перевозили воду на волах, обогревали жилища теплом костров и сами ткали. По всем меркам они были отсталым, неграмотным народом. Но Джоан поняла, что они знали и понимали о жизни больше, чем она. Если нубийским женщинам нужен был мужчина, они сами брали его, не дожидаясь, пока он созреет для этого. Они не играли в глупые, пустые игры, которым столько времени отдали Джоан и Джек. Они были не только смелее и решительнее ее, но и мудрее, умнее, хитрее.

Джоан увидела Джека сидящим в центре полукруга и направилась к нему, но неожиданно обнаружила, что идет рядом с Алмазом. Она заморгала недоуменно, поскольку ей показалось, что он появился ниоткуда.

Пока они шли, нубийцы доброжелательно улыбались и приветливо кивали Джоан.

— Теперь они дружелюбны… — сказала она, вспоминая давешний борцовский матч. Она опасалась, что нубийцы захотят убить Джека.

— Нубийцы — безнадежные романтики. Это был не бой.., а всего лишь выражение любви, — Алмаз улыбнулся Джоан.

Мимо них проплыл на ходулях нубиец, крутя перед собой длинным зажженным факелом. Он развернулся, рассмеялся и затем прошел очень близко от Джоан и Алмаза. У Джоан было такое чувство, что она шла под движущейся лестницей. Когда он стал удаляться от них, она увидела, как с факела посыпались красные тлеющие угольки. Один — самый большой — плавно опустился на руку Алмаза.

Джоан вскрикнула, поспешно смахнула его и втоптала в землю. Она посмотрела на руку Алмаза, ожидая увидеть сильный ожог, но с удивлением обнаружила, что кожа на руке даже не покраснела. Это было невероятно!

— У вас на коже нет ожога!

— Это пустяки. В будущем всех нас ждут серьезные испытания.

Джоан не поняла, о чем он говорит. Со дня знакомства она считала его не обычным человеком, а святым и теперь воочию видела силу его могущества. Может быть, он был духом, но ей не хотелось знать это наверняка, чтобы не чувствовать себя безнадежно, окончательно ненужной и никчемной.

— В таком случае, разве не следует сказать об этом Джеку?

Алмаз прервал ее.

— Всему свое время, — сказал он и ушел.

Джек сидел в середине полукруга и смотрел на танцующих. Молодые люди переговаривались между собой, жестикулируя. Джек был обнажен до пояса и его грудь была натерта теми же маслами, которыми пользовались все нубийцы, талию повязывал яркий пояс.

Он взглянул на Джоан и обратил внимание, что она не села рядом с ним. Их разделяло расстояние, слишком большое, по мнению Джека. Ему хотелось, чтобы она была близко.

Он любовался ее красотой, бликами костра на нежной коже. Волосы Джоан сверкали, переливаясь в свете яркого пламени. Она посмотрела на него и замерла, не в состоянии отвести взгляд. Он был очарован ею и, как всегда, проклинал эти зеленые глаза, которые делали с ним все, что хотели. Временами Джек бывал абсолютно уверен, что Джоан владела его душой. Она обладала удивительной способностью читать его мысли, предвосхищать его желания прежде, чем он успевал подумать о них. Пусть Бог поможет ему сохранить все, как есть, ибо он не желал себе другой участи. Единственное, чего он хотел, — быть нужным Джоан. Джек приподнялся, чтобы придвинуться к ней, но в этот момент между ними сел Алмаз.

Джек зло посмотрел на него и готов был сказать какую-нибудь дерзость, когда раздались звуки барабанов, духовых инструментов и деревянных трещоток, слившиеся в едином ритме.

В центр нарисованного круга выбежали девушки. Стоя плечом к плечу, они двигались в такт набиравшей темп музыке. Изгибаясь и извиваясь, они на цыпочках прошли вперед, после чего стали корчить самые невероятные гримасы. Алмаз объяснил, что мужчины будут оценивать их обаяние, привлекательность и проявление индивидуальности в танце: при этом выражение лица считается чуть ли не самым важным фактором.

Джоан видела, как они закатывали глаза и как сверкали их белые зубы. Лица девушек искажались дикими гримасами и улыбками. Неожиданно один из старейшин прокричал что-то и танцовщицы остановились.

Зазвучала новая экзотическая мелодия, девушки медленно перестроились и грациозно заскользили по кругу.

Джоан украдкой посмотрела на Джека. Звучавшая музыка успокаивала ее, и напряжение, в котором она пребывала все это время, стало спадать. Ей очень хотелось сесть рядом с ним, дотронуться до него, почувствовать прикосновение его руки на колене, хотелось прижаться к нему и сказать о своей любви. Всем сердцем она хотела быть нужной ему.

Но тут Джоан словно очнулась и стала отгонять одолевавшие ее мысли, считая их очередной фантазией, во власти которой она и так пребывала слишком долго. Джек никогда не свяжет свою жизнь с ней. Он боится женитьбы, как дурной болезни. Ей следовало бежать от него, но она была не в силах это сделать, потому что он прочно обосновался в ее сердце.

Алмаз заметил грусть в ее глазах и, подмигнув, дал знак нубийским девушкам. Они подбежали, окружив Джоан, и стали уговаривать ее станцевать вместе с ними.

Джоан была в нерешительности. О том, что она совершенно не умеет двигаться, знали все Соединенные Штаты. Но тут она вспомнила одну ночь, исключительно романтическую ночь в Колумбии, когда Джек учил ее танцевать. Она вспомнила, как он держал ее. Тогда они впервые поцеловались. Она помнила все его поцелуи, которыми он одаривал ее на протяжении нескольких месяцев. Но в Лиссабоне все изменилось. В Лиссабоне она поняла, насколько сильно любит его. Когда она увидела ту юную пару на площади, то осознала, что очень хочет стать невестой Джека. Но он буквально уволок ее со свадьбы, причем так быстро, что она даже не успела сообразить, как это произошло. Они провели бурную ночь, которую Джоан никогда не забудет. Казалось, с этого момента в их отношениях должен был начаться новый этап, но он ни разу так и не обмолвился о свадьбе, да, судя по всему, и не собирался заводить разговор об этом. Джоан не пришлось читать между строк, поскольку намерения Джека были просты и определенны. Он не был создан для семьи.

Громко смеющиеся девушки схватили Джоан за руку и вытащили в середину круга.

Джоан завертелась в танце, и Джек стал хлопать вместе со всеми в ладоши. Он смотрел как бы сквозь Джоан и заметил, что старший сын вождя, с которым он боролся, лежавший за пределами круга, проснулся и стал проявлять интерес к происходящему. Все это время он спал, растянувшись на земле и не обращал внимания на музыку и всеобщее веселье. Джек видел, как нубиец сел, осмотрелся, с удивлением обнаружив, что праздник в полном разгаре, затем медленно закрыл глаза, опять упал на землю и отключился.

Джек улыбнулся и выпрямил грудь. Никто и никогда не посмеет сказать, что Джек Т. Коултон не смог противостоять нубийцу.

Алмаз подтолкнул Джека локтем и дал ему странный черный корень. Он принялся жевать его, и Джек последовал его примеру.

— Что это такое? — спросил он Алмаза.

— Корень мокассы.

Джек откусил еще и с жадностью продолжал жевать.

— Действительно вкусно.

— Да.., а нубийцы считают, что этот корень усиливает потенцию у мужчин.

Джек согласно кивнул, чувствуя, что его повело. Он смотрел на Джоан, которая кружилась перед ним. Она очень соблазнительно покачивала бедрами и закидывала руки за голову. Блики костра играли на ее золотых волосах, придавая им живой блеск. В свете пламени сверкали и переливались синие, зеленые, желтые бусы, украшавшие на бедрах ее юбку, которая закручивалась вокруг ног и напоминала воздушное белое облако. По мере того как юбка поднималась все выше и выше, он видел ее ступни, лодыжки, колени, бедра. Джоан кружилась, как мотылек.

Лоб Джека покрылся испариной. Он вытер лицо. Даже если бы он танцевал сам, то не чувствовал бы себя более разгоряченным. Он не мог сдержать довольной улыбки, видя, что Джоан двигается точно в такт музыке.

От сознания того, что Джек смотрит на нее, Джоан точно током пронзило. Ей не терпелось подойти к нему, но она ждала какого-нибудь знака, говорящего, что она нужна ему. Она не хотела быть только лишь средством, с помощью которого Джек Коултон собирается раздобыть свой алмаз. Она впервые поняла это еще в Колумбии, и с тех пор сомнения неотступно преследовали ее. Она не была уверена до конца, что нужна ему, пока он не появился в Нью-Йорке. Но теперь все было иначе, и сегодняшняя ночь должна окончательно определить отношения. Если сегодня ночью он не придет к ней, то все будет кончено. Будущее, которое она представляла себе только с Джеком, не состоится.

Джек смотрел на Джоан. Ее тонкое кисейное платье просвечивало на фоне костра, обрисовывая грудь, бедра и длинные ноги. Никогда она не была столь красивой и желанной. Но его по-прежнему мучил страх, что она не любит его и не будет принадлежать только ему. Что нужно сделать, чтобы она вновь не отвергла его? Пока они бежали от преследователей, ему казалось, что он все-таки нужен ей, хотя все ее слова свидетельствовали об обратном. Так любит она его или нет?

Перед его лицом промелькнуло платье Джоан. Она смотрела на него, и он видел, что ее взгляд был наполнен любовью. Может быть, прежде он вел себя, как последний дурак, и все эти дни и ночи прожиты им зря? Он чувствовал, что не может устоять перед ее взглядом. Она имела над ним власть, однако до сегодняшнего дня для него было важно не подчиниться ей. Сейчас же все это казалось ненужным. Он не знал, то ли корень мокассы повлиял на него, то ли очарование Джоан, но оставалось только признаться, что больше всего на свете он боялся не Джоан, а жизни без нее.

Джоан сделала последний поворот и остановилась. Тяжело дыша, она уставилась на Джека. Он не шевельнулся и лишь ответил ей продолжительным взглядом.

Джоан слышала глухие удары своего сердца и чувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Мысленно она умоляла Джека подойти к ней и сказать, что он любит ее. Она четко осознавала, что готова сделать для него все, о чем бы он ни попросил. Но Джек, скорее всего, не понимает, как она любит его. Столько лет она мечтала о большой настоящей любви, но и представить себе не могла, что это причинит ей такую боль.

Понимая, что сегодняшняя ночь станет решающей для них, Джоан медленно и соблазнительно опустила руки. Она откинула назад копну белокурых волос и улыбнулась ему, кокетливо опустила глаза, приоткрыла рот и облизала губы кончиком языка. Подобрав юбку, Джоан повернулась к Джеку спиной. Выбегая из круга, она подняла юбку еще выше, полностью обнажив длинные, стройные ноги. Джек вскочил, швырнул корень мокассы Алмазу и устремился вслед за Джоан. Ему не требовалось никакого тонизирующего средства, когда рядом с ним была эта женщина.

Внутри стены хижины были задрапированы красивыми нубийскими декоративными тканями. В дрожащем свете свечи Джек снял с Джоан пояс, набедренные бусы и кисейное платье. Он дотронулся до ее плеч и груди, наслаждаясь белизной и бархатистостью кожи, поцеловал в ямку на шее.

У Джоан подкосились ноги, что случалось каждый раз, когда он целовал ее. Она прижалась к Джеку, коснулась губами его уха, потом развязала пояс у него на талии и, расстегнув молнию на брюках, стянула их вниз. Она обняла его за шею и еще крепче прижалась к нему. Джоан кожей чувствовала, как учащенно бьется его сердце. Она млела от блаженства, пока он гладил ее по спине, бедрам и ягодицам. Джоан тихо усмехнулась — наконец-то она вернула его. Ей хотелось навсегда остаться в этой хижине, хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась и они никогда не расставались.

Они лежали обнаженные на матрасе ручной работы, и Джек не торопясь и с наслаждением ласкал Джоан, не оставляя без внимания ни дюйма ее тела. Она задрожала, когда его рука коснулась живота и замерла.

Ее пьянил острый запах мускуса нубийских масел; ее руки легли ему на грудь и соскользнули на сильные плечи. Ей казалось, что сердце вот-вот разорвется — до такой степени она желала его. Джек должен понять, наконец, что никто и ничто в этой жизни не нужны ей, кроме него. Единственное, что имело значение, — его любовь; без него жизнь была бессмысленной. Он поцеловал ее снова, и Джоан почувствовала, как внутри запылал огонь. Его жалящий язык касался ее губ и подбородка, а прикосновение отзывалось в каждой клеточке ее тела. Заражаясь его страстью, Джоан возвратила поцелуй с той жадностью, какую мог вызвать только Джек. Для него же время сомнений кончилось в тот момент, когда он заключил ее в свои объятия. Всем своим поведением Джоан доказывала, что всецело находится в его власти. Теперь его действия были проникнуты решимостью, которая за ним никогда не водилась. В его поцелуях ощущались права собственника: раньше Джоан этого не замечала. Джоан положила руки ему на затылок и притянула к своей груди. Джек не торопил время и события, он дразнил ее, впиваясь в нее губами, пока она не закричала от восторга. Она вся задрожала и затрепетала, охваченная жгучим настойчивым желанием. Впервые в жизни ей казалось, что она погибнет, если не возьмет от него все, что можно… Какой-то далекий внутренний голос говорил ей, что именно ее любовь делает его сильным и отважным. Джоан пылко поцеловала его, стараясь вложить в поцелуй всю свою любовь.

Он осторожно перекатился на нее и увидел огромные зеленые глаза, нежно смотревшие на него с невысказанной любовью. В этом взгляде было все, на что он надеялся и о чем мечтал; этот взгляд говорил, что Джоан безумно любит его и никогда не расстанется с ним, если только сам Джек не оттолкнет или не прогонит ее.

Он поцеловал ее в ложбинку у шеи, где кожа была необыкновенно нежной и душистой. Она застонала и стиснула руки на его спине. Он был безнадежным глупцом, полагая, что смог дать Джоан все, потому что не дал ей самого главного — уверенности в том, что он несет за нее ответственность, отвечает за нее, имеет перед ней определенные обязательства. Они были не обычной парой, а особенной. Их любовь была необыкновенной, и он чуть было не потерял ее по собственной глупости.

— Неудивительно, что Джоан бросила его. Он был ослом, слепцом, самовлюбленным эгоистом.

Он вновь обнял Джоан и поцеловал в шею. Без всякого усилия Джек овладел ею, она охнула, резко глотнув воздух, отчего возбуждение полностью захлестнуло его.

Как всегда, Джоан приподнялась, чтобы он глубже проник в нее. Она не могла сдержать слез от нахлынувших на нее любви и страсти, которые буквально разрывали грудь. Ей никак не удавалось отдышаться.

Вместе они оторвались от земли и полетели к звездам. Ее подбрасывало вверх и швыряло вниз, пока она, наконец, не окунулась в водоворот, затягивающий в бездну. В момент наивысшего блаженства она закричала и впилась губами в плечо Джека. Он неожиданно вздрогнул, застонал и, обессилев, упал на нее.

Измученные, они молча лежали, будучи не в силах оторваться друг от друга и не говоря ни слова, но еще никогда они не понимали друг друга так хорошо, как сейчас.

* * *

Джек проснулся ночью, сообразив, что свеча по-прежнему горит. Он встал и уже собирался задуть ее, когда увидел в углу несколько бутылочек и банок. Думая, что это прохладительные напитки, он проверил их содержимое и обнаружил краски для лица и тела, которыми пользовались нубийцы накануне праздника. Он взял одну из них и посмотрел на спящую Джоан.

Джек отобрал цвета и вернулся в постель. Он обмакнул палец в желтую краску и стал рисовать миниатюрные цветочки на ее животе. Она шевельнулась.

— Что ты делаешь?

— Делаю тебя еще более красивой, только в нубийском стиле.

Джоан посмотрела на желто-зеленое растение, которое он изобразил у нее на бедрах и животе. Улыбаясь, она взяла одну из баночек и начала разрисовывать лицо Джека зеленой флюоресцирующей краской.

Нарисовав на его груди бабочек, пчел, корабли и волны, она начертила два соединенных сердца и на одном из них написала свое имя. Джек последовал ее примеру: изобразил два таких же сердца на ее груди и написал свое имя.

Он посмотрел ей в глаза, понял, насколько она была беззащитна, и отложив баночки, обнял ее.

— Всегда… Джоан.

— Навсегда, — прошептала она и поцеловала его.

Их тела вновь переплелись, соприкасаясь грудью и бедрами, при этом краски размазались и перемешались в причудливом рисунке.

Стиснув Джоан в своих объятиях, он осыпал ее поцелуями. Переполненная счастьем, Джоан заплакала. Джек целовал ее глаза, уши, нос. Он развеял ее страхи, пообещав, что они никогда не расстанутся. Наконец-то удалось доказать, что она — единственное сокровище в его жизни.

Они проговорили несколько часов, жадно вглядываясь друг в друга и строя планы на будущее. Засыпая, Джоан заметила, что пот смыл все их художества кроме двух сердец с именами — Джека на ее груди и Джоан — на его.

Глава восемнадцатая

Рассвет разбрызгал по небу ярко-оранжевые, розовые и красные пятна. Проснувшиеся птицы призывали своих сородичей присоединиться к ним и устремлялись к долине в поисках добычи. Зашевелились волы и другие домашние животные нубийцев; их мычание, блеяние, фырканье и лай смешались с громкими голосами женщин, болтавших между собой за приготовлением завтрака.

Утреннее солнце коснулось лица Джоан своим теп-, лом, она вытянула руки над головой и, повернувшись, увидела, что Джек смотрит на нее. Судя по его сонным, ошалевшим от счастья глазам, он проснулся совсем недавно. Она поцеловала его и уткнулась в плечо. Никогда еще она не смотрела уверенно и спокойно в будущее и хотела, чтобы это чувство не покидало их.

Обнявшись, они выглянули из просторной хижины. Плодородная долина Нила, простиравшаяся под ними, многообразием красок напоминала калейдоскоп. Горные склоны, поросшие буйно цветущими деревьями, пестрели желтовато-коричневым, малиновым и оранжевым цветами, словно кто-то вылил на землю огромные банки с красками. Глаза разбегались, будучи не в состоянии охватить и различить все оттенки зеленого — от изумрудного до бирюзового и халцедонового, — которых насчитывалось не меньше ста.

Сколько раз Джоан мечтала о Ниле, читала о нем, изучала в школе! До этого момента ей ни разу не довелось испытать такого восторга — ведь на берегах именно этой реки появился человек и зародилась великая цивилизация. Эта долина была хранительницей всех чудес Древнего Египта и величия «Черной Африки» девятнадцатого века.

Удивительно, что сохранилось это небольшое племя нубийцев. Считается, что, начиная с тысяча пятьсот двенадцатого года нубийская культура во всем ее многообразии была поглощена египетской, когда Тутмос I завоевал Северный Судан. Джоан была рада, что нубийцы обособились от остального мира. В противном случае, они никогда не помогли бы им убежать от Рашида.

Джоан дотронулась до груди Джека и поцеловала его в щеку.

— Только в Колумбии мы были так же счастливы, как сегодня ночью.

Джек обнял Джоан и положил голову ей на плечо. Он был счастлив как никогда; казалось, он заново вернулся к жизни.

— Получилось, что военные действия помогли нам вернуть былое, — сказал он. По-видимому, им обоим требовалась сильная встряска, чтобы все увидеть в истинном свете.

— Но мы не похожи на обычную пару, — сказала она, думая о том, что ни одна женщина в мире не любила мужчину так, как она Джека.

Он улыбнулся и притянул ее к себе.

— Благодаря тебе я вновь чувствую себя молодым, Джоан Уайлдер.

Джоан поцеловала Джека — они снова были одним целым. Больше всего она сожалела о том, что столько дней и ночей было потрачено впустую из-за бессмысленной борьбы, исход которой был предопределен. Им следовало быть умнее и мудрее. «Что за глупцы эти простые смертные», — подумала Джоан.

Джек еще крепче прижал ее к себе, понимая, что теперь они едины душой и сердцем, но, к сожалению, не телом. Ему хотелось плясать от радости: отныне он владел самым ценным сокровищем — Джоан.

Вдыхая свежесть ее волос, Джек думал о том, куда же они отправятся теперь. У них больше не было «Анджелины», не было дома в Коннектикуте или виллы в Риме. Они должны были как-то жить, но для этого нужны были немалые деньги.

Игриво он слегка шлепнул ее.

— Что ты скажешь, если мы попросим твоего друга закруглиться здесь со своими делами и отправиться за алмазом.

— Джек, ты должен узнать кое-что об Алмазе…

— Да?

Неожиданно снаружи раздался какой-то шум. Послышались яростные крики нубийцев, лай и визг собак, кудахтанье кур, оружейная стрельба.

Джек вскочил, схватил брюки и устремился к выходу.

— Подонки!

Джоан поспешно схватила длинное запахивающееся платье, с которым легко управиться. Через несколько секунд она была одета.

Джоан остановила Джека в тот момент, когда он собирался выбежать из хижины.

— Подожди, сначала я найду Алмаза.

Джек в замешательстве последовал за Джоан. Неужели все это время Джоан знала, что алмаз находился здесь? Неужели всех их приключениям придет конец в этой деревне? И снова самое главное он должен доверить Джоан. В очередной раз она удивила его.

Повсюду царили паника и неразбериха, создаваемые солдатами Омара, шарившими по деревне в поисках Алмаза. Из-под ног то и дело вылетали куры и фазаны, повсюду метались плачущие ребятишки, которые звали родителей. Матери хватали детей и спешили спрятаться от солдат в ненавистной форме. Большинство никогда не видело винтовки, тем более автоматической, но они знали, что эти длинные узкие цилиндры несли смерть. Все нубийские мужчины, как молодые, так и старые, стояли под прицелом. Тех, кто пытался бежать, убивали на месте.

Джоан бегала по деревне, пытаясь найти в этой неразберихе Алмаза. Она увидела застреленного юношу. Им оказался тот парень, с которым боролся Джек. Наткнувшись на тело, она зажала себе рот рукой, чтобы не закричать. Джоан заглядывала то в одну хижину, то в другую.

Джек следил за солдатами, прочесывающими деревню, но не выпускал Джоан из поля зрения.

— Алмаз здесь?

— Да, — ответила она.

— Где?

— Не могу найти его, — сказала Джоан, проверяя одну из двух последних хижин.

— Этого человека?

— Алмаза.

— У него алмаз?

— Да он и есть Алмаз.

— Дорогая, не говори ерунды. В твоих словах нет смысла.

— Все потому, что ты не слушаешь меня, — прокричала ему Джоан. В это время они бежали, увертываясь от свистящих пуль и стараясь не задавить кур, метавшихся под ногами.

— Давай сначала, — сказал Джек, нырнув за хижину в тот момент, когда по нему была выпущена автоматная очередь.

Он притянул Джоан ближе к себе и заглянул в глаза, так ничего и не поняв из того, что она сказала.

В этот момент Джоан услышала голос Алмаза.

— Вот он! — показала она за хижину. Один из охранников Омара тащил его в вездеход. Это был здоровый, крепкий детина, и уж конечно, тщедушный Алмаз не мог сопротивляться.

— Пошли, — сказал Джек и припустился бежать.

Он налетел на солдата и сбил его с ног. Пока Джек боролся с ним, Джоан схватила Алмаза и побежала, увлекая его за собой, вниз по склону горы. Джек заехал кулаком в лицо уже оглушенного солдата, затем, не мешкая ни секунды, бросился вслед за Джоан.

Джоан нашла тропу, шедшую по склону, но та вряд ли подходила для ходьбы. Земля была каменистой, и при каждом шаге она скользила. Ощущение было жуткое — будто катается на роликовых коньках. Сам склон был покрыт более плодородной почвой, поэтому здесь чаще встречались длинные полоски зеленой травы. В конце концов, Джоан решила, что эти удобные для ходьбы островки специально расставлены на пути с тем, чтобы помочь ей и заставить поверить, что она твердо стоит на ногах. Как только она расслабилась, откуда ни возьмись из-под земли вырос острый камень, о который она споткнулась. За несколько минут она умудрилась упасть дважды. Джоан поднялась, пошла дальше, но тут же снова поскользнулась, упала и покатилась по склону.

Джоан порезала руку о траву; ее платье задралось почти до самых бедер. Падая вниз, она думала не о сломанных руках и ногах, а о соблюдении приличий, поэтому поймала свою юбку и старательно держала ее. Наконец, она перестала думать об этих глупостях и сосредоточилась на том, чтобы любой ценой остановиться. Ей удалось ухватиться за ветку дерева и притормозить свое падение. Когда она поднялась и обернулась, чтобы разыскать Джека и Алмаза, то заметила, что обе голени были порезаны, а ладони кровоточили.

Джек и Алмаз, которые шли, не теряя скорости, догнали ее. Джек буквально вонзал свои ноги в землю, мышцы ног болели и дрожали от перенапряжения, а до конца склона было еще далеко. Он по-прежнему был так озадачен словами Джоан, что они не шли у него из головы.

Он обратился к Алмазу:

— У вас алмаз?

Услышав вопрос, Джоан ответила:

— Это он — Алмаз.

— Совершенно верно, — ответил тот. — Это я.

— О чем вы говорите? Ведь Омар украл алмаз.

— Алмаз — не камень, — объяснила Джоан раздраженно. — Алмаз — это человек.

Джек повернулся к тщедушному человечку.

— Омар похитил вас?

— Я — Алмаз, — кивнул тот со счастливым видом и поскользнулся на мокрой траве.

Джоан посмотрела на сбитого с толку Джека, видя, как медленно до него доходит истина. Джоан рассмеялась, Алмаз присоединился к ней.

— Черт возьми! — воскликнул Джек, поскользнулся на том же месте, упал на спину и поехал вниз по склону горы. С поднятыми над головой руками он не мог ухватиться ни за что более солидное, чем цветы, и его душил безудержный хохот. Наконец, растительность стала гуще, и затормозить удалось. Он еще дважды перевернулся, прежде чем остановился около эвкалипта. Он встал, отряхнулся и посмотрел на Джоан, которая летела вслед за ним.

— Да, — бормотал Джек про себя. — Конечно же… Алмаз. Да.., какого же черта? Да, да… Алмаз. Как же это до меня не дошло? Эй, Омар, твой Алмаз со мной!

Алмаз бежал легко и быстро, почти не касаясь земли, и догонял Джека и Джоан. Глядя на него, Джоан вспомнила, как он шел по веревке. Волшебный зонтик сейчас оказался бы весьма кстати. Прыгая и подскакивая. Алмаз преодолел полсклона и, наконец, поравнялся с ними. Остаток пути они преодолели, держась за руки и смеясь.

Спускаясь с горы, Джоан не думала, куда они отправятся теперь. Ей было все равно — лишь бы подальше от Рашида и Омара.

Неожиданно до них донесся гудок паровоза. Джоан посмотрела на Джека, потом на Алмаза. Она достаточно времени провела с Алмазом, чтобы понимать, что по его желанию поезд мог возникнуть из ничего и появиться ниоткуда. Более того, он мог сделать так, что этот поезд появится точно в нужное время.

Глава девятнадцатая

Вокруг подножия горы двигался состав, влекомый стареньким паровозом, который отчаянно пыхтел и дымил из последних сил своего изношенного двигателя. На нем лежал толстый слой копоти и песка, свидетельствовавший о том, что он слишком много времени проводит в пути и давно не видел мойки. Уцелевшие окна были открыты настежь, и через них в вагоны врывался горячий воздух пустыни, обдувавший лица детей и охлаждавший лбы измученных женщин. Поезд был переполнен суданцами, которые направлялись в Хадир на священное помазание Омара.

Джоан, Джек и Алмаз с интересом рассматривали древний состав, притормозивший на маленькой станции. Рядом с платформой располагалось скопление убогих глиняных строений, и Джоан решила, что это не город, а всего лишь небольшое селение — других, более солидных зданий поблизости видно не было.

Алмаз показал на состав.

— «Белый Нил» — так называется этот поезд. Он везет людей на встречу с новым Спасителем.

Все трое быстро побежали по склону горы. Джоан то и дело поскальзывалась на густой траве, но Джек поддерживал ее. У них было мало времени, поэтому Джоан на бегу рассматривала прилегающую к станции территорию. Нигде не было видно ни склада горючего, ни водонапорной башни. Значит, стоянка здесь будет кратковременной. Джоан побежала еще быстрее.

Поезд остановился на станции в тот момент, когда Джек, Джоан и Алмаз еще бежали по горе. Джоан задыхалась от этого кросса, а ее барабанные перепонки чуть не лопались от перенапряжения.

Первым на ровное пространство выскочил Джек, за которым неотступно следовала Джоан. Из высокой травы она вырвалась на пыльную дорогу, и тут мимо на полном ходу пронесся джип, чуть не сбивший ее. У Джоан сжалось сердце, когда она увидела и узнала водителя: это был один из подручных Омара. Она кинулась к Джеку, а мимо прогрохотал еще один грузовик.

Джек схватил Джоан за руку, и вместе с Алмазом они юркнули за огромный цветущий куст.

Джоан следила за солдатами Омара, которые обшаривали территорию. Ее удивило, что они так быстро добрались сюда.

Большая толпа деревенских жителей — как арабов, так и африканцев — пыталась втиснуться в уже переполненный поезд. Семья с шестью детьми, нагруженная самодельными баулами и тюками, пихалась и расталкивала всех, кто возникал на их пути. Дети оглушительно орали, ни в чем не уступая заносчивому и грубому отцу. Наконец, все нашли себе места. Усевшись, шестеро детей с сияющими чумазыми личиками ждали, когда разместятся раздраженные пассажиры.

Примерно в ста ярдах от станции дервиши у колодца поили своих верблюдов. Тарак с мрачным видом наблюдал за посадкой. Он двадцать минут лично изучал каждого мужчину, женщину и ребенка, но среди них не было ни их драгоценного Алмаза, ни американцев.

Тарак не падал духом. Ничто не могло помешать ему найти духовного лидера. Они слишком далеко зашли, слишком многим рисковали, чтобы сдаваться теперь. Всевышний поможет им и наставит на путь истинный. Тарак придержал свой бурнус, наклонился и медным ковшом зачерпнул холодную воду. Он верил, как верили его отец и дед. Он не был безгрешным, но всегда старался поступать по справедливости. Он равно верил и в то, что у него всегда будет в достатке вода, и в то, что Всевышний вернет Алмаза его народу.

Неожиданно Тарак услышал, как новый брат зовет его.

К колодцу подошел Ральф, одетый в традиционную одежду дервишей. Концы его скрученного тюрбана болтались на лице, хлеща по щекам и шее. Ральф то и дело отбрасывал их назад, но безуспешно. Бурнус все время путался у него в ногах, хотя он полночи учился ходить в этой хламиде, чтобы не упасть. Он уже не раз тыкался носом в землю и наелся досыта песка, поэтому был полон решимости до конца освоить этот вид одежды.

Увидев Ральфа, Тарак выпустил из рук ковш и выпрямился. Его глаза смотрели сурово.

Ральф пожал плечами и покачал головой.

— Их нет. Я изучил каждую физиономию, осмотрел каждую юбку. Ничего.

Джоан, Джек и Алмаз обошли поезд сзади и смешались с толпой. Из небрежно завязанного узла, который несла одна юная девушка, Джоан осторожно вытащила шарф и повязала им голову. Джек пригнулся немного, чтобы не выглядеть таким высоким и не выделяться из толпы. Алмаз свободно чувствовал себя среди этих людей, беззаботно и весело болтая со всеми подряд.

Пока они медленно пробирались к поезду, Джоан опустила голову. Она бросила взгляд в сторону Джека и обнаружила, что он исчез. В панике она стала осматривать толпу и увидела его слева — под одним из станционных щитов. Ее внимание привлек плакат, колыхавшийся на ветру. Джоан сделала шаг назад, чтобы получше разглядеть его, и чуть не задохнулась от ужаса, узнав на фотографии себя.

Это было фото с суперобложки ее книги; под ним были написаны арабские буквы. Она энергично пробралась к Джеку и Алмазу.

— Посмотрите, — сказала она, показывая на плакат. Джек натянул ей шарф на нос и рот, чтобы скрыть лицо, и осмотрелся.

Солдаты Омара проверяли каждого, кто садился на поезд.

— Не останавливайся, — шепнул ей Джек, надеясь, что пронесет.

С опущенными головами все трое стали выбираться из толпы, двигаясь в противоположную от поезда сторону.

Бросив взгляд на плакат, Джоан сказала:

— Я всегда ненавидела эту фотографию.

Выжимая всю до последней унции мощность из старых, давно отслуживших свой век поршней, паровоз тронулся. Пассажиры повысовывались из окон, любуясь утренним солнцем, поднимавшимся все выше. Дети сидели на коленях у матерей, так как на всех места не хватило. Проходы были уставлены корзинами с карами и другими домашними животными, поэтому двигаться по ним никто кроме кондуктора не мог. Перегруженный состав мотало во все стороны, и он тащился со скоростью черепахи.

Примостившись на каменном уступе горы, Джоан наблюдала, как паровоз тщетно пытается разогнаться. Она прикидывала в уме, сработает ли ее план. Когда поезд стал отходить от станции, она подала сигнал своим спутникам.

Они встали и побежали параллельно поезду по узкой дорожке, идущей выше железнодорожного полотна и переходящей в путепровод.

Все точно рассчитав, они достигли путепровода, и Джоан приготовилась.

— Прыгаем! — крикнул Джек и сделал это первым. Он приземлился на четвереньки и посмотрел на Джоан.

Задержав дыхание, словно перед прыжком в воду, Джоан прыгнула на крыши медленно катившегося состава.

Алмаз подбежал к краю путепровода, но заколебавшись, остановился. Джоан выпрямилась и улыбнулась Джеку.

— А ты говорил, что не получится. В следующий момент, ничего не подозревая, она зацепилась за ограничительную конструкцию моста.

— Джек! — закричала Джоан что было мочи. От полученного удара у нее перехватило дыхание: вся грудь болела. Она хотела ещераз позвать Джека, но не смогла. Широко открытыми от страха глазами она смотрела, как Джек медленно удаляется, потянулась к нему, но он был уже слишком далеко.

Джек вскочил и бросился к Джоан. Поезд шел со скоростью всего пять миль в час, но этого оказалось достаточно: расстояние между ними росло. Все напоминало страшный ночной кошмар, который мучил Джека в детстве: он бежал к заветной цели, но ужас заключался в том, что ему всегда не хватало нескольких дюймов, чтобы достичь ее. Он протянул руку Джоан, но их пальцы так и не встретились. Оба были перепуганы насмерть.

Наконец, Джоан вновь обрела голос и крикнула еще раз:

— Джек, помоги!

В этот самый момент машинист переключил скорость, и какое-то мгновение двигателя вообще не было слышно. В возникшей тишине голос Джоан разнесся бы на многие мили, но отразился от горных склонов. Пронзительное эхо рассыпалось по всей территории, прилегающей к станции.

Тарак, поивший верблюда, тут же уронил бурдюк и поднял глаза. Ральф бросил воевать с болтающимися концами тюрбана и прислушался. Он широко и обнадеживающе улыбнулся. Всякий раз, когда он забывал о Джоан Уайлдер, она неожиданно появлялась и напоминала о себе. Ральфу следовало понять это еще в Колумбии: эта женщина никогда не разочаровывала его и не обманывала его надежд.

Более десятка солдат одновременно подняли головы, и все как один увидели свою жертву, повисшую на ограничительной конструкции прямо над проходящим составом.

Поезд набирал скорость. От страшного напряжения Джек покрылся потом. Он бежал изо всех сил, желая только одного: чтобы ноги двигались еще быстрее. Он перепрыгивал с вагона на вагон, но с таким же успехом мог бы стоять на месте — он ни на йоту не приблизился к Джоан. Перепрыгнув на очередной вагон, Джек потерял точку опоры, поскользнулся и чуть не сорвался с крыши. Бедро пронзила острая боль, но он сумел устоять, не потерять скорость, и бежал, вытирая пот рукавом рубашки. Он должен был спасти Джоан.

Алмаз смотрел вниз на движущиеся вагоны. Ему не очень нравились двигавшиеся под ним предметы, поскольку они ассоциировались у него со змеями, которых он ненавидел. Он твердил себе, что если Джоан и Джеку прыжок удастся, то и он с ним справится.

Собрав все свое мужество, Алмаз закрыл глаза и прыгнул на крышу вагона. Приземлившись, он столкнулся с Джоан.

Бежавший к ней Джек набрал уже такую скорость, что не мог остановиться. Ноги сами несли его. Он видел, как Алмаз упал на крышу и налетел на Джоан. Джек попытался притормозить, но не смог и на полном ходу врезался в Джоан и Алмаза.

Отдавая приказания своим людям, лейтенант Омара вскочил в ближайший грузовик; водитель завел двигатель и рванулся за поездом.

В тот же момент по другую сторону поезда дервиши вскочили на своих верблюдов и лошадей, с шумом, криками и воплями пролетели станцию и быстро поровнялись с поездом. Ральф, ставший искусным наездником, мгновенно забрался на верблюда и несся, наступая на пятки Тараку. Дервиши торопились за своим драгоценным Алмазом и пронзительно кричали, как это делали их предки.

Шум привлек внимание пятидесятидвухлетнего машиниста. Тот поинтересовался, что такого необычного может произойти во время поездки, которую он совершал каждый год, начиная с пятнадцатилетнего возраста. Справа от состава он увидел кочевников верхом на верблюдах, а слева — солдат в современной защитной форме. От удивления машинист почесал в затылке: ничего подобного за все время своей работы он не видел. Он не любил, когда что-нибудь непредвиденное задерживало его в пути. У него отличный послужной список, и нет желания портить его. Машинист повернулся к охраннику, сидевшему рядом.

Охранник был одет в новенькую военную форму армии Омара. Он тоже высунулся из окна и посмотрел, что происходит вокруг поезда. На крыше вагонов и слева никого не было. Но направо американцы и Алмаз, спустившись с крыши, пытались через окно забраться в один из вагонов.

Охранник пробрался в следующий вагон, загруженный длинными столбами, потом ворвался в первый пассажирский вагон. Он заорал на солдат, стоявших в конце вагона. Те закричали что-то в ответ на родном языке, затем выскочили из вагона и пустились преследовать «преступников», чем немало удивили озадаченных пассажиров.

Полагая, что добыча скрылась в следующем вагоне, первый охранник театрально распахнул дверь. Он поднял винтовку, наслаждаясь властью, которую получил впервые за всю свою никчемную жизнь. Солдаты принялись обшаривать переполненный вагон.

Все места были заняты людьми, а проходы заставлены багажом. Здесь были африканцы, суданцы, арабы. Охрана осматривала багаж, который походил на людей, и людей, которые выглядели, как багаж. Куры кудахтали, свиньи хрюкали. В вагоне было жарко, пыльно, воняло потом — все это было в порядке вещей, но американцев они не нашли.

Разъяренный первый охранник выругался и начал срывать с сидящих в первом ряду головные уборы, чтобы разглядеть лица. Он поднимал покрывала на женщинах, чья кожа никогда не знала солнца. Один возмущенный муж занес руку, чтобы ударить солдата, но, увидев ствол его винтовки, решил, что сейчас не самый подходящий момент для защиты своей чести.

Солдаты продолжали осмотр, выслушивая язвительные замечания пассажиров, явно не желавших подчиняться им.

Джек не спускал глаз с приближающейся стражи и знаками показал Джоан и Алмазу, чтобы они прошли в следующий вагон. Поезд уже набрал скорость, и спрыгнуть теперь можно было, только попрощавшись с жизнью. Охранник шел по проходу к дверям.

Джек повернулся и вошел в следующий вагон. Это был специальный салон, весь белый, богато отделанный; стены были обиты полотном, окна закрывали бархатные портьеры, а в конце, по всей видимости, оборудовано спальное место. Работал кондиционер, звучала стерео-музыка, горел мягкий, приглушенный свет. Позолоченная французская мебель некогда украшала дворцовые интерьеры. Вагон был украшен композициями из искусственных цветов; здесь имелся бар с богатым выбором напитков и картина, написанная маслом.

Джек почувствовал, как кровь застыла в жилах. Он знал лишь одного человека в Судане, который мог позволить себе такую роскошь.

Джоан и Алмаз испуганно посмотрели на него. В следующий момент в вагон вошли двое охранников. Они встали за спиной у Джека и наставили на него винтовки.

Из-за белых бархатных портьер вышел Омар. — Спасибо, что вернули мне Алмаза, Жемчужину Нила.

Глава двадцатая

Высокими колоннами, сохранившимися от прошлых времен, древний город Хадир, как руками, тянулся к заходящему солнцу. Последние золотые лучи солнечного света уступали место серебристой луне, отбрасывающей на руины таинственный холодный отблеск. В течение двух тысячелетий город Хадир был средоточием знания, культуры, искусства и торговли. Когда-то здесь размещались резиденции Рамзеса II, Нефертити, Александра Македонского и римских императоров. Город достиг наивысшего расцвета при правлении арабов в шестьсот тридцать девятом году. Именно в этот период исламская культура распространилась по всему Судану. Шли века, арабы покинули Судан, на смену им пришли турки, затем французы, англичане. Ученые и мыслители перебрались в Хартум, покинув Хадир, постепенно приходивший в упадок.

Омар неспроста избрал этот город для сотворения своего «чуда». Хадир был известен как духовный центр, как место, куда стекались представители всех верований и культур с целью обрести здесь мир и покой. В прежние времена, впрочем, как и сегодня, Судан избрал путь осмысления и синтеза исламской и африканской традиций. Омар решил использовать Хадир в качестве мистической декорации, на фоне которой докажет своему народу и убедит своих соотечественников, что он — истинный духовный лидер.

В центре города возвышались руины некогда величественного храма. Его стены до сих пор сохранились, но золотой купол больше не отражал лучей солнца. Синие стекла окон, расположенных на высоте около сорока футов, были выбиты. Гобелены, над созданием которых на протяжении нескольких поколений трудились тысячи искусных мастеров, разграблены, сожжены или уничтожены, и от них остались лишь отдельные фрагменты. Инкрустированные драгоценными камнями светильники, хрустальные люстры и золотые стулья были проданы на аукционах для покрытия расходов на содержание нескольких праведников в период правления турков. Храм постепенно приходил в упадок, в основном — из-за непочтения и неуважения.

Народные предания сохранили рассказы о праведниках, живших здесь в старые времена, а некоторые из них по-прежнему бродили по городу, моля о возвращении Спасителя. Их души не могли обрести покой, пока город Хадир покинут и заброшен. Поэтому находились люди, которые верили, что если Создатель вернется к ним, то стены Хадира больше не будут плакать душными ночами о заблудших.

В эту ночь тысячи паломников собрались в Хадире, чтобы присутствовать на провозглашении Омара своим духовным лидером. Они пришли сюда с берегов Белого Нила, Конго и холмов Красного моря. Они пришли пешком или прибыли на верблюдах, совершив неблизкий переход с плато Дарфур и Эфиопского нагорья. Здесь было семь племен земледельцев, приехавших сюда со склонов вулкана Джабал-Маррах со всеми своими женами, детьми и домашними животными. Из современных больших городов и отдаленных деревень паломники добирались в Хадир по железной дороге. Все они говорили на разных языках и жили, придерживаясь разных традиций. Внешне они мало походили друг на друга. Более разнородную нацию трудно представить себе и найти во всем мире. Но всех их объединяла вера в Спасителя.

За пределами города каждое племя разбило небольшой лагерь, состоявший из нескольких шатров, расположенных вокруг общего костра. Некоторые шатры были особенно красиво и искусно отделаны, напоминая о тех временах, когда Суданом правили воинственные шейхи.

В город стекались дервиши, в том числе Тарак, Сарак, Барак и Ральф, одетые так же, как остальные паломники. Ральф с любопытством озирался по сторонам, разглядывая толпу, монотонно и нараспев повторяющую молитвы. Проходя мимо охранников Омара, Ральф прикрыл лицо свободно болтавшимся концом своего тюрбана, боясь быть узнанным. Он не желал попасться в тот момент, когда вплотную приблизился к алмазу. Минуя арку, которая вела во дворец, он обратил внимание, что солдаты распределяли между собой оружие. И, возможно, впервые за все время, это заставило Ральфа призадуматься о том, что же действительно представляет собой этот алмаз.

Он видел изумруд «Эль-Корасон» и даже держал его в руках, но этот — он еще раз посмотрел на автоматические винтовки — должен быть величиной с целую тарелку! Или с огромный рубин. А, может быть, — не меньше автомобильной фары?! Ральф чуть не задохнулся от волнения. Если это действительно так, то ему придется изрядно попотеть, чтобы заполучить камень.

Войдя в храм, Тарак резко остановился, и Ральф чуть не сбил его с ног. Дервиш посмотрел на него сверху вниз и погрозил пальцем.

Ральф прикинул, что в храме собралось более пяти тысяч свирепого вида воинов, которые стояли, повернувшись лицом к огромной сцене, возведенной между разрушающимися колоннами и пыльными развалинами — свидетельствами исчезнувших цивилизаций. Над их головами висело гигантское изображение регалий Омара. Ральф нахмурился. Он и не подозревал, что у Омара было просто воспаленное самолюбие. У него даже руки зачесались от желания немного сбить с того спесь.

По мере того как солнце все ниже опускалось за горы и догорали его последние лучи, в толпе нарастало напряжение. Паломники пустились в ожесточенные споры и перебранку, грозившую перерасти в потасовку. Мужчины подняли оружие, потрясая им над головами и демонстрируя этим свою силу. Юноши то и дело подбрасывали кинжалы, жонглируя и бравируя своим мастерством в желании запугать противников.

Несмотря на то, что всех этих людей объединяла мечта о Спасителе, азарт и ожесточенность минувших войн, многие годы вражды и недоверия сделали их очень воинственными.

Взошла луна и осветила зеленовато-серебристым светом высокую стену храма, на которой работали двое мужчин.

Один из них, одетый в бурнус, достал бинокль и навел его на колыхавшуюся внизу толпу. Другой посмотрел на часы и нервно затопал ногой.

Первый мужчина отложил в сторону бинокль, задрал бурнус, сунул руку в карман комбинезона и достал пачку сигарет и зажигалку.

Прикурив, Дж. Т, глубоко затянулся и еще раз проверил провода, лежавшие у ног. Бросив последний взгляд на луну, они с Коултом поспешили скрыться из виду.

По многочисленным проходам сырого, мрачного подземелья храма шныряли крысы, постоянно занятые поисками добычи.

Черноту кромешной тьмы, царившей здесь, нарушило появление желтого огненного шара. Освещая крыс и останки узников минувших столетий, для которых эти катакомбы стали могилой, в подземелье поспешно вошел Рашид с факелом в руках. Он направился к камере, в которой находились американцы.

* * *

Джоан смотрела на веревку, которой были связаны ее руки, морщась от удушливого, гнилостного запаха, накопившегося здесь, по всей видимости, не менее чем за пять тысяч лет. Руки, вытянутые над головой, крепились к потолочной балке. Веревка глубоко врезалась в кожу, причиняя жгучую боль. Джоан старалась не шевелиться, но всякий раз, когда очередная крыса с красными глазами начинала обнюхивать ее ноги, непроизвольно вздрагивала.

При свете факела, укрепленного в стене, Джоан сумела разглядеть, что балка, к которой их привязали, достаточно крепкая, поэтому нечего надеяться, что она сломается. Она посмотрела на Джека, который висел рядом.

Джек следил за крысой размером с котенка, крадущейся к ним. Он тщетно сражался со своей веревкой, пытаясь развязать или ослабить ее, но лишь порезал кожу на руках. Не имея никакого оружия, Джек плюнул в крысу и попал точно в цель. Тварь поспешно скрылась.

Джоан была подавлена и испугана. Все произошло исключительно по ее вине. Она погубила и себя, и мужчин, а всего этого могло бы не случиться. В который раз она упрекала себя за то, что поддалась льстивым похвалам Омара, который воспользовался ее минутной слабостью, порожденной сомнениями в любви Джека. Омар сыграл на ее тщеславии, заставив поверить, что она может стать журналистом. Ей, конечно же, не следовало так уничижительно относиться к своему писательскому труду. Она хорошо знала дело, преуспевала в нем, поэтому не стоило ничего менять и пробовать себя на новом поприще. За свою жизнь она совершила немало ошибок, но никогда не сможет простить себе, что подвергла Джека (в этот момент она стукнула крысу, которая пыталась схватить ее за ногу) смертельной опасности.

Джоан посмотрела в его глаза, светящиеся любовью. Чего бы она только ни отдала сейчас, чтобы обнять его, утешить и вновь почувствовать себя сильной. Джоан попыталась улыбнуться.

— Вот тебе и Греция, — проговорила она сквозь слезы. — Прости меня.

— Не надо. Ты приехала сюда, чтобы описать происходящие события, и чуть было не изменила историю этой страны.

Железная решетка, загораживающая вход в камеру, медленно открылась. Вошел Рашид; в свете факелов его уродливый шрам казался багровым. Под злобным взглядом Джоан содрогнулась.

— Простите, — сказал Джек, — с кем можно обсудить вопрос нашего комфорта?

Рашид оставил его вопрос без внимания и забрался на площадку, расположенную над их головами. Джоан изогнулась, пытаясь увидеть, что он делает, но было слишком темно. Ей хотелось думать, что он развязывает веревки.

— Что он делает?

В камеру вошел Омар, и вместе с ним ворвался могильный холод. На его губах играла зловещая усмешка. Теперь Джоан казалось совершенно невероятным, что этого чудовищного человека, скорее походившего на умалишенного, она когда-то считала красивым. Теперь, узнав его получше, она видела, что скулы у него слишком высоки и это придает ему зловещий вид, что улыбка — слишком натянута, и глаза не черные, а налитые кровью и потемневшие от ненависти к людям. Он был воплощением дьявола.

— Рашид смачивает веревку господина Коултона овечьей кровью. Этот запах очень любят обитатели подземелья.

Джоан ужаснули его слова, убивающие всякую надежду на спасение.

Отовсюду доносился отвратительный звук жующих челюстей. Слышался писк крыс, которые дружно устремились по всем проходам к камере.

— Крысы… — произнес Джек, глядя на Джоан.

— Они съедят веревку и…

Омар саркастически улыбнулся Джоан, наслаждаясь безвыходностью ее положения. Он нагнулся к полу, раскидал ногой гравий и сдвинул деревянную крышку. Джоан посмотрела вниз и увидела под собой черную зияющую пропасть. Затаив дыхание, она следила за Омаром, который поднял камень и бросил его в яму. Все ждали, когда он упадет, ждали целую минуту, а камень все летел. Джоан посмотрела на Джека, который по-прежнему вел себя так, словно ему на все наплевать. Он хмыкнул, выражая таким образом свое явное пренебрежение.

— О, Джек… — горько вздохнула Джоан.

— Не волнуйся, — бодро ответил Джек, — я приземлюсь на ноги.

— Ну что вы, господин Коултон, вы будете не один. Сейчас Рашид установит банку с кислотой, которая будет медленно капать на веревку мисс Уайлдер.

— Только больной человек с извращенным воображением мог додуматься до этого, Омар. Почему бы тебе просто не застрелить нас?

— Джек… — прервала его Джоан. Но Джек не мог остановиться.

— Каким же нужно быть законченным психопатом, чтобы придумать это?

Лицо Омара расплылось в злобной усмешке. Он театрально кивнул в сторону Джоан.

Она вздохнула и умоляюще посмотрела на Джека.

— «Жесткий секрет»… — Джоан чуть не плакала от мучивших ее угрызений совести. Она кляла себя не только за то, что они оказались здесь, но и за то, что сама придумала когда-то этот способ убийства. — Мой бестселлер.

Ее слова заставили Джека содрогнуться.

— Ну и что, они оба остались живы? Джоан отвела взгляд.

— Только она.

Наклонив сосуд над веревкой Джоан, Рашид закончил выполнение своей страшной миссии, слез с площадки и встал рядом с Омаром. У Джоан перехватило дыхание от ужаса перед бездной, зиявшей у ног. Они так и не услышали звука упавшего камня. Ей хотелось надеяться, что он зацепился за какой-нибудь выступ. Она, не отрываясь, смотрела в черную дыру, когда Омар заговорил:

— Еще никому не удалось услышать звук удара камня о дно этого колодца.

Рашид закивал головой.

— Это будет ваше последнее приключение. Прощайте. Мой народ ждет меня.

Омар развернулся, чтобы уйти; послышалось шуршание, и раздался шелест белого шелка и золота его одеяний.

— Омар.., подожди! — крикнул Джек, но Омар не остановился.

— Обвенчай нас! — потребовал Джек.

Потрясенная Джоан открыла рот. Никогда еще она не была так взволнована. Она не могла сдержать слез, оплакивая их союз, заключенный перед смертью. Ей было жаль себя, своей молодости, своей житейской неопытности. Она мечтала о свадьбе с белым платьем и цветами. А еще хотелось испечь свой лучший творожно-тыквенный торт для Джека, заняться аэробикой, написать не меньше шестидесяти новых книг; ей хотелось иметь ребенка, а может быть, двоих; она хотела увидеть, как Джек будет учить их кататься на лыжах; ей хотелось прожить долгую жизнь с Джеком.., до глубокой старости.

Джек смотрел на свою любимую, на рыдающую Джоан. Она могла ничего не говорить, потому что и так ясно, что творится у нее на душе. Он знал, что она любит его. Ему следовало давно понять, что в вопросах любви она была такой же старомодной, как и он. Будучи романтической натурой, Джоан никогда бы не сделала первого шага. Ему следовало быть более решительным и давно сделать ей предложение. Он ждал хоть какого-нибудь намека с ее стороны, а она — с его. Если бы он вовремя сказал подобающие в таких случаях слова, они бы избежали всех этих мучений. Он чувствовал, что Джоан ругала себя за то, что они оказались в такой страшной ситуации, но был уверен, что ее вины в том нет. Виноват он. Если бы он до конца был откровенен с ней и с самим собой, он не довел бы Джоан до необходимости бросить его. Джоан была сто раз права, когда ушла — ему следовало дать хорошую встряску.

Джек повернулся к уходящему Омару.

— Пусть Алмаз обвенчает нас! — крикнул он в темноту.

Звуки шагов Омара неожиданно стихли. Джек почти не различал в темноте его белую фигуру. Омар шагнул на пространство, освещенное светом факела, но видна была только его голова и отвратительная циничная улыбка.

— Но ведь вы вот-вот умрете, и вы хотите обвенчаться?

Джек посмотрел на Джоан, отметая последние сомнения.

— Если она согласна.

Джоан не отрываясь смотрела на Джека. Даже при этом слабом свете в его голубых глазах читались любовь и искренность. Сколько раз она смотрела ему в лицо и видела это, но его напускное нежелание связывать себя узами брака, его слова, произнесенные тоном человека, пресыщенного жизнью, вводили ее в заблуждение. Сердце подсказывало ей, что он любит ее, может быть, даже больше, чем она его; но ум — та часть, что мыслила о мире с позиций бесстрастной науки, — убеждал, что Джек никогда не захочет жениться. У него была натура холостяка, он избегал каких-либо обязательств и ответственности, а ей нужен был совершенно другой человек. Неужели теперь он сказал это — перед лицом смерти?

Лицо Джека покрылось лихорадочным потом, пока он упрашивал Омара.

— Ради Бога.., пусть Алмаз обвенчает нас. Какая тебе разница?

Омар медлил, обдумывая слова Джека. Он посмотрел на дымящуюся веревку, разъедаемую кислотой. Пенька быстро разрушалась. Он громко отдал приказание Рашиду, после чего тот скрылся в темноте. Омар снова повернулся к Джеку и Джоан.

— Достойный конец для мисс Уайлдер. Сожалею, что не смогу лично присутствовать и передать невесту жениху.

Он поклонился им.

— Омар благословляет вас. — Он злобно улыбнулся и ушел.

Джоан видела, что запах крови привлекает все большее количество крыс. Их красные, как у Омара, глаза угрожающе сверкали в свете факела. Они бежали к балке, утыкаясь в нее носом и устремляясь к веревке. Звук перегрызаемых волокон сводил Джоан с ума. Когда она увидела, как веревка Джека ослабевает, не выдерживая острых зубов, ей хотелось закричать.

Джоан с ужасом подумала, что они могут не дожить до того счастливого момента, когда она сможет сказать:

«Я согласна».

Глава двадцать первая

Когда сгустились сумерки и Хадир почти погрузился в синюю ночь, стражники Омара зажгли множество факелов и укрепили их на древних стенах храма. Несмотря на то, что руины постепенно превратились в пыль, а резной орнамент на стенах, оставшийся в наследство от людей, населявших царства Нижнего Нила, почти стерся, паломники воздали должное своим предкам. Они рассказывали друг другу истории о былом величии и славе, наследниками которых они могут вновь стать под руководством Омара. Они говорили о дворцах из золота и серебра, которые построят для Омара, о том, что голоду и болезням будет положен конец, и о кадиллаках», которые они будут привозить себе из Америки. Омар создаст для них настоящий рай.

По мере того, как эти истории передавались от одного племени к другому, толпа начала волноваться и все больше возбуждалась. Они с нетерпением ждали провозглашения нового порядка, поскольку устали от прошлого с его ошибками и неудачами.

Люди Омара, переодетые в наряды различных племен, сновали в толпе и нашептывали вождям слова, которые Омар заранее тщательно отобрал, зная, как разжечь страсть своих подданных.

Низкими монотонными голосами они нараспев повторяли имя Омара. Этот напев подхватывало одно племя за другим, и он звучал все громче и громче. Люди Омара срывали голоса в воинственных выкриках, чем еще больше разжигали страсти в толпе.

— Омар! Омар! Омар!

Народ требовал своего Спасителя.

Путь в подземелье напомнил Ральфу лабиринт. В храм набилось столько людей, что он видел только море халатов и бурнусов. Наконец он добрался до входа, в гробницы.

Ральф заглянул в овальный зияющий проем, за которым открывались подземные галереи, проложенные под городом. Он слышал отголоски странных звуков и отчетливо различал шум текущей воды. Чем дальше ходы простирались, тем невыносимее становилось зловоние, от которого можно было потерять сознание. «Никакой санитарии», — подумал Ральф.

Тарак окинул взглядом возбужденную толпу. Из-под всех бурнусов выглядывало различное воинское снаряжение. В храме сосредоточено столько оружия, что с его помощью можно уничтожить пол-Судана.

Это был печальный день для народа Тарака, поскольку он знал, что если авантюра Омара удастся, то его власть будет безграничной. В отличие от своих соотечественников Тарак понимал, что, придя к руководству страной. Омар лишит их и личной, и политической свободы. Омара следовало остановить, и сделать это мог только Алмаз.

— Омар готовит племена к захватническим войнам против соседей.

Ральф подался вперед и страстно зашептал на ухо Тараку.

— Итак, мы должны найти алмаз?

— Чтобы обыскать все подземелье под храмом, потребуется целая жизнь. Но мы должны попытаться.

Тарак и дервиши уже вступили в подземелье, как вдруг Ральф застыл на месте. Как он не узнал этих звуков раньше? Как он мог забыть их?

Прямо перед ним сидела огромная крыса и преграждала путь.

Тарак в нетерпении прикрикнул на Ральфа:

— Двигайся!

— Я.., я не могу. Я плавал на корабле. Все, что угодно, только не крысы!

У Ральфа сердце ушло в пятки, когда он увидел, как Тарак достал кинжал и полоснул им по крысе. Кинжал вонзился с глухим ударом. Ральф в ужасе наблюдал, как раненый зверь повалился на бок с ножом в брюхе, но не умер.

Ральф вспомнил, что это дурной знак. Крыса была бессмертной. А что, если он нарвется на живую мумию в этом подземелье? Он учился в школе и читал, что египтяне насылали проклятия на тех, кто нарушал спокойствие священных гробниц. Он открыл было рот, чтобы запротестовать, но дервиши схватили его за руки и втолкнули в подземелье.

Джоан чувствовала, что смерть обступила ее со всех сторон. Крысы ожесточенно жевали веревку, на которой, как на волоске, висела жизнь Джека. Веревка надорвалась, завибрировала и слегка опустилась.

— Не падай раньше меня! — закричала она. Джек посмотрел вниз, в бездонную яму.

— Не волнуйся, я скорее умру своей смертью, чем разобьюсь в этом колодце.

Он посмотрел наверх и увидел, что все больше крыс подбирается к пропитанной кровью веревке. Твари, захватившие балку, сражались друг с другом, оттесняя противника со своей территории. Две особенно крупные особи уже довольно сильно покалечили друг друга. Надежды Джека таяли прямо на глазах. Если бы можно было продержаться до тех пор, пока крысы не перебьют друг друга…

Неожиданно Джоан пронзительно закричала. Кислота разъедала пеньку быстрее, чем делали свое дело животные. Стекавшая кислота сжигала не только веревку, но и балку — Джоан слышала разрушительное шипение и чувствовала характерный запах. Неожиданно ее веревка опустилась на два дюйма, и она оказалась ниже Джека.

Джоан пыталась казаться бодрой, но голос ее дрожал.

— Я очень быстро опускаюсь.

— Ты.., ты? — спросил Джек. В его голосе звучал страх, хотя он и старался держаться спокойно.

— Что я? — переспросила Джоан, не сводя глаз с ямы.

— Ты выйдешь за меня замуж? Я бы встал на колени…

Он ждал, но она лишь молчала и смотрела на него печальным любящим взглядом. Джоан попыталась улыбнуться, и в слабом свете он различил ямочки на ее щеках. Он улыбнулся в ответ.

— Я не жалею ни об одном дне, проведенном с тобой, Джоан Уайлдер.

А вот Джоан сожалела о многом. Было бы время, она бы записала все по пунктам: она сожалела о тех ночах, когда чувствовала себя одинокой лишь потому, что не решалась сказать ему о том, что было у нее на душе. Она сожалела о бегстве из Монте-Карло, где бросила Джека, считая, что работа важнее любви. Но она никогда не сожалела о том, что полюбила его. Он был самой большой отрадой ее жизни, единственным человеком, без которого она не могла существовать.

— Если бы я могла начать все с начала, я бросила бы все и отправилась с тобой в кругосветное плавание.

— Нет, нет! Это я все послал бы к черту. Кому нужна эта яхта? Я бы научился машинописи, переехал в Нью-Йорк и стал бы твоим секретарем!

Сердце Джоан разрывалось. Джек столько раз говорил об этом, но, как ей казалось, шутя. Теперь он был серьезен как никогда. Она была уверена, что если произойдет чудо и они спасутся, Джек сдержит обещание. Но Джоан не могла принять от него такой жертвы. Она любила Джека таким, какой он есть, и не хотела никаких перемен.

— Тогда ты не будешь Джеком Коултоном.

— А ты не будешь Джоан Уайлдер.

В этот момент дверь в камеру открылась, Рашид грубо втолкнул внутрь Алмаза и привязал его толстой веревкой к железному кольцу, торчащему из стены.

Джоан взглянула на Алмаза, который с ужасом смотрел на бездонную яму под их ногами. Естественно, он опасался за их жизнь. У Джоан свело руки, в которые впивались тысячи иголок.

Джек повернул голову к Алмазу.

— Надеюсь, у вас припасен фокус, с помощью которого вы освободите нас?

— Волшебство — это всего лишь надежда, появляющаяся перед лицом катастрофы, — ответил ему Алмаз, слабо улыбаясь.

Джоан с трудом сдерживалась, глотая слезы. Ведь она думала.., молилась.., что он святой, а он оказался обычным человеком, а не Богом.

— Поторопитесь и не затягивайте церемонию, — сказала она, слыша, как кислота с шипением уничтожала веревку, разъедая волокна. Веревка дернулась, и Джоан опустилась еще на один дюйм.

Лицо Алмаза сохраняло торжественное спокойствие, и он с восхищением смотрел на эту мужественную пару. Они стали его друзьями, и он всегда будет вспоминать о них с большой нежностью.

— Для меня это большая честь.

Глава двадцать вторая

Облаченный в белый сверкающий бурнус, с золотым тюрбаном на голове Омар, казалось, впал в транс. Он закрыл глаза и некоторое время размышлял. Затем развел руки в торжественном жесте веры и любви и медленно сложил их на груди. Неожиданно его глаза широко открылись, и он посмотрел на себя в большое зеркало. Может быть, сначала возвести глаза к небу, а потом закрыть их? Он колебался в нерешительности, думая, что бы еще сделать, дабы выглядеть как можно убедительнее и достовернее.

Снаружи до него доносилось протяжное пение людей, повторявших его имя. Они пришли сюда издалека, и, когда он смотрел на тысячи своих адептов, то сам поражался той власти, которую имел над ними. Омар всегда знал, что его ждет необыкновенная судьба. Возможно, именно так Провидению угодно сообщить ему, что он избранник божий.

Размышления Омара о славе были прерваны голосами двух американских специалистов по эффектам, которых он пригласил. Дж.Т, был занят тем, что наносил на его одежды и тело огнестойкое покрытие. Запах шел отвратительный, но его заверили, что вонь исчезнет, как только покрытие высохнет.

Омар знал, что представители некоторых племен Судана заявляли о своей способности ходить по огню, но был уверен, что это либо сказки, либо обман. С древних времен кочевники и племена, жившие по берегам Нила, были просто загипнотизированы огнем. Египтяне поклонялись богу солнца и возводили в его честь храмы. В племенах бытовало мнение, что в пламени скрыт источник жизни и огромной власти. Огонь отпугивал ночных животных, на огне готовили пищу, он согревал людей холодными ночами. Они верили, что костер, горевший на земле, был посланцем бога Огня — Солнца.

Воспоминания о древних суевериях и религиозных верованиях натолкнули Омара на идею использовать огонь для сотворения собственного «чуда». Это простейший способ из всех, что он мог придумать. Дж.Т, и Коулт должны были помочь Омару вселить в народ благоговейный страх перед ним.

Дж.Т, закончил работу и отложил в сторону инструменты. — Помните, что у вас всего тридцать секунд, — напомнил он Омару.

В комнату опять ворвались голоса, нараспев повторявшие его имя. Воздух был наэлектризован: чувствовалось нервное возбуждение, которое грозило перелиться через край. На губах Омара блуждала широкая улыбка сумасшедшего, а глаза остекленели, как у маньяка.

Неожиданно он забыл о жажде военного могущества, перестал думать об оружии, реактивных самолетах и танках — силе, необходимой для управления народом. Он представил себя таким, каким он был сейчас, — во всем великолепии своего неземного одеяния — не ординарным правителем, а небесным повелителем. Он был спасителем своего народа. Он всемогущ. Он сотворит чудо, на которое они пришли посмотреть. Он ниспошлет дождь на высохшую и потрескавшуюся землю, покончит с голодом, страданиями и нищетой. Всем своим подданным он дарует жилье, обеспечит им пропитание и создаст более достойную жизнь. Он, Омар, сделает все это. Он — Бог.

— Разве я не чувствую в себе эту силу? Я буду Алмазом. Не удивляйтесь, если я откажусь от ваших трюков.

Дж.Т, посмотрел на Коулта и в недоумении закатил глаза. Омар производил впечатление полоумного. Нет ничего хуже работать с актером, который вдруг возомнил себя режиссером. Если подозрения Дж.Т, подтвердятся, они еще хлебнут горя с этим Омаром. Момент был явно неподходящим, чтобы менять правила игры. Если Омар не будет следовать инструкциям, от него останется горсть пепла. Времени ни на что не оставалось. Они уже испробовали несколько трюков, стараясь сотворить «чудо» Омара. Вознесение не сработало, не получились и небесные взрывы. Придуманная ими комета взлетела недостаточно высоко и выглядела ненатурально, поэтому трюк с огнем оставался последней надеждой.

Коулт занервничал, когда увидел восторженный взгляд Омара, который с упоением прислушивался к голосам, повторявшим его имя. Такой же взгляд он видел на лицах рок-звезд перед выходом на сцену. Особенно это касалось тех, кто не умел петь и чьим единственным достоинством были световые эффекты, в создании которых Дж.Т, и Коулт не знали себе равных. Коулт терпеть не мог иметь дело с такими самовлюбленными эгоистами, как этот Омар. Но ничего не поделаешь — он платит хорошие деньги.

— Великолепно, прекрасно, но когда вы попадете в огонь, делайте все точно так, как мы сказали. Идите строго по середине, а мы будем ждать вас с огнетушителями, — напомнил ему Коулт.

Омар кивнул, но было очевидно, что его больше интересовали голоса, произносившие его имя и певшие в храме.

* * *

Освещая путь факелами, дервиши вошли в главную погребальную залу. Высокие колонны поднимались до самого потолка. На них были красиво высечены иероглифы и каллиграфические надписи. Из залы открывалось несколько ходов. Над тремя из них виднелись надписи, сделанные золотом, а над тремя другими были нарисованы синие фигуры, и розовые фризы были по краю расписаны серебром. Ральфу казалось, что все они ведут в никуда.

По выражению лица Тарака Ральф понял, что тот не знал, где следует искать алмаз. Дело было хуже некуда.

По одному дервиши разошлись по проходам. Тарак и Ральф пошли прямо, так как складывалось впечатление, что этим путем неоднократно пользовались. Если в конце они найдут драгоценный алмаз, то будет понятно, почему Омар столько раз спускался сюда — чтобы посмотреть на свое сокровище. Ральф поступил бы так же.

Чем дальше они шли, тем становилось темнее и зловоннее. Ральф вынул свою безотказную зажигалку. При свете ее пламени видно стало лучше, но вони не убавилось. Ральф старался задерживать дыхание.

Неожиданно Тарак остановился. Проход поворачивал и раздваивался.

— Дальше пойдешь один, брат. И не бойся, отбрось все страхи! — сказал Тарак и исчез в одном из коридоров.

Ральф всматривался в кромешную темноту. Задыхаясь от страха, он сделал шаг, потом другой, поднял зажигалку и увидел груду человеческих костей. Проходя мимо нескольких свисавших с потолка скелетов, он задел один из них, и тот свалился на землю. Перепуганный Ральф отскочил в сторону и налетел на другой скелет, рука которого упала Ральфу на плечо. Он засунул себе в рот кулак, чтобы не закричать.

Он почувствовал, как что-то перекатывалось у него под ногами, и медленно поднес зажигалку к земле, думая, что это череп.

Но это были крысы! Десятки крыс! Ральф дернулся назад и чуть не выронил зажигалку. Больший кошмар трудно себе представить. Ральф по сей день помнил о своей первой встрече с крысой в многоквартирном доме в Нью-Йорке, когда ему было лет пять: с тех пор он страшно боялся их. Потом были ужасающие дни в колумбийской тюрьме и населенный крысами корабль, державший курс на Африку. Ральф не боялся ничего — ни змей, ни пауков — но крысы.., его чуть не стошнило.

— Мать-настоятельница предупреждала меня, что именно так я и кончу.

Пение переросло в нескончаемые дикие выкрики. Воины потрясали над головами оружием, выкрикивая имя Омара.

Неожиданно раздался мощный взрыв, и сразу же послышался подозрительный свист. Толпа подняла головы и увидела мерцающие красные, зеленые, синие, серебряные и золотые огни, рассыпавшиеся по ночному синему небу. В лунном сиянии в воздух взвивались огненные шары и разрывались, заливая все вокруг дивным сиянием. Тысячи свечей украсили небо и превратили ночь в день.

С благоговейным трепетом толпа смотрела на непонятные огни, освещавшие храм, статуи и руины. На расставленных повсюду столбах крутились шары поменьше, разбрасывая зеленые и красные искры. В небо взвился очередной пучок разноцветного пламени, что вызвало бурю восторга у поклонников Омара.

Огни сверкали, переливаясь, как в калейдоскопе, и, потухнув, падали на землю. В следующий момент оглушительно зазвучали трубы. Паломники, все как один, повернули головы к сцене, на которую вышли сотни трубачей.

Луч прожектора выхватил из темноты Омара, облаченного в белые одежды. Он простер руки, словно хотел обнять весь свой народ и стоял, возвышаясь над ним, с торжественной улыбкой на лице. В отблесках угасающего фейерверка и свете прожекторов он, казалось, устремлялся в небо.

Американские техники не разочаровали его. Может быть, все задуманное выглядело слишком театрально, но он должен всех удивить. Омар закрыл глаза, ожидая тишины. Он чувствовал, что все взгляды устремлены на него в ожидании необыкновенного чуда.

Когда толпа, наконец, успокоилась, Омар медленно поднял руки к небесам, после чего плавно опустил, протягивая их к людям. В полной тишине раздался мощный гул, который отразился от всех стен храма. Это пять тысяч воинов в очередной раз громогласно прокричали имя Омара. «Под таким воинственным напором могут обрушиться небеса», — подумал Омар, видя, как они потрясают оружием. Их поклонение и обожание волновали его больше всего. Омар знал: будет чудо или нет, они душой и телом уже всецело принадлежат ему. Ради него они готовы пойти на самые страшные жертвы и, не задумываясь, отдать жизнь за него и за священную войну, к которой он призывает.

Толпа умолкла, и Омар заговорил.

Из прошлого — свидетеля первого рассвета и последнего заката, из тьмы минувших времен, познавших Истину, которая осветит наш путь к концу света, я пришел к тебе, о, мой народ, как слуга, простой и гордый, чтобы просить твоего благословения на свершение великих дел, ожидающих нас впереди! Когда-то наш народ правил на огромном пространстве бескрайних синих морей Адена и Мохи. Наше господство на всех континентах напоминало великую тьму, которая буквально накрывала подвластные нам территории. Когда-то мы были непобедимы! Всемогущи! Нас боготворил и раб, и свободный человек! Когда-то, но не теперь!

Братство наших племен распалось, как исчезли затерявшиеся деревни на просторах бескрайнего Судда. Где теперь пролегают дороги нашей славы?

Даже стены Иерихона пали под натиском правоверных!

Где теперь наша вера? Где наша жажда жизни? Отважные люди, живущие по берегам реки, брошены на произвол судьбы. Подручный дьявола приучил нас жить, подобно женщинам, в заботе об овцах, за изготовлением одеял, чтобы укрыться ими от холода пустынных ветров. Что означает такая жизнь? Не более, чем легкий путь к смерти. В течение семи дней в мае я постился на берегах священного Нила. Как Улисс, я прислушивался к пению сирен. До меня донесся голос, который поднялся из глубины морской, и он позвал меня… «Омар! Омар! Не покидай свой народ. Иди в Хартум и стань его защитником. Но не требуй взамен ни любви, ни денег, а только славы! Не бойся врагов своих, ибо они есть не что иное, как стеклянный зверинец!»

Теперь, когда я смотрю на эту священную землю, мой взгляд устремляется на запад. Там пролегает путь к восстановлению нашей империи. Мы собрались здесь не для того, чтобы страдать, а чтобы праздновать! Посмотрите на небо! Звезды говорят, что мы должны вернуть утраченное наследие. Встречаясь, мы больше не будем чувствовать себя врагами. У нас будет новый союз, который мы скрепим кровью, пролитой в сражениях, и который объединит нас! Братья по оружию! Те, что пришли из Омдурмана и Садири, из Диллинга и Эль-Аббассии, из пределов Нубы и Муглада, из Калы, Умм-Рувабы, Галлабата и Газаля, из Кордофана, Джубы, Локи, Айода, Абу-Забада и Джабель-Оды, из Акаши и Халайба, с севера и юга — я призываю всех вас. Меч войны гонит наших врагов! Мы все едины, кровь от крови моей, и у всех нас одно имя — воин. Отныне я не одинокий путник. Нас объединила судьба. Подобно Иисусу Навину, под натиском которого пали стены Иерихона, я призываю вас встать под мои знамена! Не верьте человеку, не получившему благословения звезд. Доверьтесь мне, ибо все вы — дети мои. Взрослые и ребятишки. Бедные и богатые. Красивые и уродливые. Всех вас я призываю к священной войне! Будьте беспощадны, как викинги! И наш необыкновенный союз возродит великую империю предков! Поднимите свои руки! Я хочу услышать ваши голоса!

Прислушайтесь к звукам священной войны, которая зовет вас в поход! И помните, ваш боевой клич — Омар!

Еще одна капля кислоты вытекла из сосуда на веревку. Она с шипением впиталась в скрученную пеньку, и Джоан опустилась еще на один дюйм. Когда была готова скатиться следующая капля, Джек так вывернул руки, что преградил ей путь. Капля попала ему на рубашку и прожгла кожу, но, морщась от жгучей боли, он приготовился принять на себя смертельную капель.

— Джек! Не смей этого делать! — взмолилась Джоан. Кислоты в банке достаточно, чтобы сжечь их обоих, — было бы время. Напрасно Джек пытается отсрочить ее смерть, она неизбежна, но за благородство Джоан любила его еще больше. Однако Джоан нужен не герой, а простой смертный, обыкновенный человек, и нужен он ей живым. Она бы хотела еще раз броситься ему на шею, чтобы он сжал ее в объятиях. Ей пришлось пройти через многие испытания, но страшнее этого не было. Она больше не боялась смерти и готовилась к самому худшему, думая о том, как она будет жить без Джека. Джек повернулся к Алмазу.

— Продолжайте! — требовательно сказал он. Джек был суеверным человеком и потому боялся, что если на этом свете он не сочетается с Джоан законным браком, то на небесах он вряд ли сможет найти ее. Одно дело скитаться по Южной Америке или проехать пол-Сахары верхом на верблюде в поисках Джоан, другое дело — царство Божие.

Алмаз не спускал глаз с Рашида, который замер и был готов в любой момент броситься на него, сделай Алмаз любое, пусть самое незначительное движение. Как телохранитель, Рашид не знал себе равных инстинктивно чувствовал, что здесь дело нечисто. О том, что Алмаз был великим мастером обмана, волшебства и колдовства, ходили легенды. Рашид свирепо посмотрел на Джека и Джоан, Алмаз начал церемонию.

— Таинство брака — древний и священный обряд… — Алмаз прервал речь, так как его внимание привлекла ниша перед входом в камеру. Рашид оставил дверь широко открытой, поэтому коридор хорошо просматривался. За пять лет, проведенных в тюрьме, глаза Алмаза привыкли к слабому освещению, и он хорошо видел в темноте.

Алмаз старался не показать Рашиду, что рассмотрел маленького человечка, стоявшего около камеры.

Ральф прижался спиной к мокрой каменной стене в двух шагах от входа и с ужасом смотрел на самую гигантскую крысу, какую ему когда-либо приходилось видеть в своей жизни. Красные круглые глазки мерзкой твари смотрели прямо в округлившиеся от страха глаза Ральфа. Его руки тряслись, а колени дрожали, ударяясь друг о друга.

— Крррррррысы. Только не крысы… — пробормотал он.

Если бы ему пришлось выбирать себе врагов, то он предпочел бы мафию, но не крыс. Он ни на секунду не спасовал перед Омаром и его армией, его не испугали трудности путешествия через Сахару, но крысы… Ральф прекрасно знал, что этот гигантский грызун — переносчик бешенства, бубонной чумы, тифа и тысяч других страшных болезней. Крысы были настоящим бичом для жителей всех континентов, и их единственная цель состояла лишь в том, чтобы пугать его.

Алмаз видел, что Ральф оказался в затруднительном положении, но отвернулся и продолжил обряд. На сей раз в его голосе зазвучали мистические нотки.

— ..такой же древний, как дервиши — народ, не ведающий страха, народ мужественный и могучий.

Ральф не слышал его, поскольку все свое внимание сосредоточил на крысе. Он хотел было достать зажигалку и ткнуть пламенем ей в морду, но боялся, что она укусит его. Он мечтал обойти крысу, но не мог тронуться с места, словно прирос к полу. Больше всего Ральф боялся остаться в этом подземелье навсегда. Теперь он понимал, откуда здесь взялись скелеты: крысы тщательно обглодали все кости. От таких мыслей Ральфа чуть не стошнило.

Неожиданно он услышал высокий голос, несшийся из камеры и резонирующий в замкнутом пространстве подземных ходов. Голос звенел в его ушах, приказывая смотреть не на крысу, а на человека, который говорил.

Когда Алмаз понял, что Ральф, наконец, видит его, он заговорил еще громче, властно и повелительно.

— Я говорю тебе! Приказываю идти вперед! Приказываю тебе быть сильным!

Джоан посмотрела на Джека, понимая, что что-то происходит. Свадебная церемония приобрела неожиданный поворот, и Джоан даже забыла о кислоте, крысах и веревках. Ей показалось, что Алмаз пытается сообщить им в завуалированной форме что-то важное. Она попробовала вникнуть в смысл его слов, но ничего не поняла. Голос Алмаза звучал все громче и громче. Джоан видела, как Рашид напрягся, не доверяя больше никому из них.

Джек широко раскрытыми глазами смотрел на свою веревку, которая опустилась еще на дюйм.

— Джек, держись за меня! — крикнула Джоан.

Крысы прогрызли все волокна, пенька завертелась, как волчок, расплелась и.., веревка оборвалась.

Джек с молниеносной скоростью полетел в яму, но Джоан успела выбросить в его сторону свои ноги, за которые он ухватился.

Держась за Джоан, Джек бросил взгляд в черную дыру. Он содрогнулся при мысли, что вот-вот провалится в вечность, так как теперь веревка Джоан под двойной нагрузкой будет разрушаться значительно быстрее.

В следующий момент они услышали, как что-то упало на дно, и от звонкого эха у Джоан кровь застыла в жилах.

— Господи! Что это?

— Это камень, брошенный Омаром. Да, однако, путь далек! — Джек нервно сглотнул.

Вдруг по подземным галереям рассыпался звонким эхом голос Омара. Слова было трудно разобрать, но Джоан догадывалась об их смысле. Было слышно, как толпа радостно приветствовала его. Там тысячи людей! Джоан готова была отдать и сделать все, что было в ее силах, чтобы остановить этого безумца. Она жалела народ этой страны, который Омар втягивал в войну, ненавистную и ненужную, в войну для прославления себя.

Рашид начинал терять терпение. Он не видел больше причин оставлять американцев в живых и с огромным удовольствием придушил бы их собственными руками. Ему надоело смотреть, как крысы объедают веревку. Верный слуга не одобрял многих чудачеств Омара, которые иногда заходили слишком далеко. Рашид поднял винтовку. Ничто не может помешать ему ускорить события.

Но Алмаз снова заговорил.

— Иди ко мне! — скомандовал он Ральфу, глядя прямо на него.

Пытаясь успокоиться, Ральф собрал остатки мужества и закричал как безумный. Он опрометью бросился мимо крысы и пулей влетел в камеру.

Обернувшись, Рашид нос к носу столкнулся с Ральфом и поднял винтовку.

Ральф поднес зажигалку к его глазам.

— Посветить?

Ральф приблизил зажигалку к своему лицу и дыхнул, как это делали дервиши. Из его рта вырвался огромный язык пламени, опаливший уродливое лицо Рашида. Тот вскрикнул от боли, выронил винтовку и закрыл обожженое лицо руками, затем попятился, споткнулся, потерял равновесие и упал в бездонную яму.

Джоан судорожно глотнула воздух, слыша, как отчаянные крики Рашида становились все слабее и слабее, пока не стихли навсегда. Она открыла глаза.

В следующий момент ее веревка опустилась еще на дюйм — кислота делала свое дело.

— Помоги! — крикнул Джек Ральфу, который всматривался в черноту ямы.

— Алмаз, — потребовал Ральф. — Где Алмаз?

— Сзади тебя! — ответила зло Джоан. Какого черта он задает вопросы, если у них остаются считанные секунды! Еще немного — и она последует за Рашидом.

Ральф обернулся, но увидел лишь странноватого тощего человечка.

— Прибереги свои шутки на потом.

— Черт возьми! Он скажет тебе, где алмаз! — заорал Джек.

— Кто? — спросил Ральф, охваченный волнением.

— Да он же! Помоги нам! — завопил Джек, чувствуя, что его руки соскальзывают с лодыжек Джоан.

Веревка, которой были стянуты его кисти, несколько ослабла и провисла, поэтому какое-то время он мог продержаться в таком положении, но надолго его не хватило бы. Он попытался развязать ее зубами. Это оказалось неимоверно трудно, но он сделал это, содрал веревку и выплюнул ее в яму. Джек боялся вывихнуть Джоан тазобедренные суставы. Его руки соскользнули еще ниже, а глаза опять обратились к Ральфу, в надежде на помощь.

— Мы сейчас упадем! — закричала Джоан.

— Я отпускаю руки, — сказал Джек, посмотрев вверх и видя страдальческое лицо, мокрое от пота и слез. Все это причиняло ей ужасную боль. — А ты держись.

— Нет! — запротестовала она, почему-то вдруг поверив в спасение. Они не могут погибнуть теперь, когда вновь нашли друг друга. Это несправедливо. Их должно было что-то спасти.., как героинь в ее романах. Если бы она была Анджелиной, то нашла бы способ избежать смерти.

«Вот именно!» — осенило ее.

— Джек, попробуй раскачиваться. У меня есть книга о цирке, которая называется «Турне».

Джоан знала, что на раскачивание уйдет много времени, но терять им нечего.

Джек изогнулся дугой, после чего распрямился, выбрасывая живот вперед. Первая попытка ничего не дала. Он попробовал еще раз и в результате сдвинулся на несколько дюймов. Он сгибался и разгибался, крайне медленно набирая скорость, затем собрал все свои силы и начал двигаться энергичнее и быстрее.

Джоан помогала Джеку, сгибаясь и разгибаясь с ним в такт, чтобы он не терял ритм и скорость. Понемногу они набрали достаточный темп и теперь раскачивались над пропастью как маятник.

Каждый качок приближал их к краю ямы. Джек дважды пытался зацепиться за него ногами, но ничего не получалось.

В очередной раз Джек поднял ноги, пытаясь перекинуть их через край, но он висел слишком низко, и сил не хватило. Извиваясь, он переставил руки чуть выше, понимая, что так будет удобнее добраться до края.

Джоан застонала, но не от боли, а от страстного желания во что бы то ни стало выжить. Она снова изогнулась, и они вновь закачались. Ей хотелось верить в счастливый исход, но в веревке оборвалась еще одна ниточка. Кислота съела почти все, кроме двух последних нитей волокон.

Пока Джек и Джоан боролись за жизнь, Ральф подошел к Алмазу и освободил его. Тот выпутался из веревки и сердито посмотрел на меркантильного Ральфа.

— Они твои друзья! Помоги им!

Ральф перевел взгляд на Джека и Джоан, надеясь, что они управятся и без его помощи. Ральф никогда не был добрым самаритянином. Он обвел взглядом камеру, задержав его на бездонной яме, затем посмотрел на снующих повсюду крыс и на спасительный для Джека край колодца.

При виде Джека его передернуло, ибо Коултон своими повадками напоминал Ральфу большую крысу и когда-то похитил у него изумруд «Эль-Корасон».

— Друзья! Ничего себе друзья!

Мобилизовав всю свою храбрость, отгоняя мысли о крысах-людоедах и бездонном колодце, он направился к Джеку, чтобы все-таки помочь ему. Этим воспользовался Алмаз, который стрелой метнулся из камеры и растворился в черноте подземелья.

Ральф примостился на краю ямы и уперся пятками в землю. Когда Джек качнулся в сторону Ральфа, тот расставил руки, чтобы поймать его, но получил удар в лицо ботинком Джека. Ворча и чертыхаясь, Ральф ухватил Джека за ногу и потянул на себя. Удар пришелся по носу, который теперь ужасно болел, словно был сломан. Мысленно Ральф надеялся, что Коултон застрахован. Тогда сразу же после получения алмаза он предъявит Джеку иск за нанесение телесных повреждений.

Джек собрал последние силы, зацепился ногами за край колодца, освободил сначала одну руку, потом другую и, наконец, отпустил ноги Джоан. Повиснув на краю ямы, он пытался выбраться из нее и уже почти достиг цели, когда веревка Джоан лопнула.

Джек молниеносно среагировал и подхватил ее.

Она закричала, чувствуя, как собственный вес тянет ее в бездну. Ей казалось, что она едет в лифте высоченного небоскреба Всемирного торгового центра. Начав падать, она протянула руки к Джеку, который вовремя поймал ее и рванул к себе, в результате чего Джоан со всего маху ударилась о стену колодца.

Тяжело дыша, она уперлась ногами в стену и стала подтягиваться в то время, как Джек вытягивал ее наружу.

Он тащил ее с таким усилием, что его лицо исказилось от напряжения. Джек лежал на животе, изо всех сил упираясь ногами в гравий и камни, и медленно отползал назад, вытаскивая Джоан на поверхность. Его мышцы, казалось, готовы были лопнуть от перенапряжения. Неожиданно у него соскользнула нога, и девушка так стремительно стала падать вниз, что им чуть не вывернуло руки.

Джоан еще крепче вцепилась в Джека, вторично пытаясь подняться по стенке колодца, на этот раз — успешно.

Последний рывок — и Джоан спасена.

Тяжело дыша, они крепко обнялись. Джек взял ее лицо в руки и заглянул в перепуганные глаза. Джоан, дрожа от пережитого страха, обняла его за шею и прильнула к нему.

Они остались живы! Они победили Омара! Джоан целовала Джека в шею, щеки, глаза и нос. Ей хотелось кричать от радости, но от переполнявших ее чувств она потеряла голос.

Джек сначала нежно, а потом со всей страстью, на какую только был способен, поцеловал Джоан. Они чудом избежали смерти, от которой находились на волосок. Он никогда не простил бы себе, если бы с Джоан что-нибудь случилось. Джек еще крепче прижал ее к себе, чувствуя, как учащенно бьется сердце девушки.

Неожиданно сверху донеслись крики радостного ликования толпы, прокатившиеся по всем галереям и проходам.

Джоан посмотрела на Джека.

— Омар! — воскликнули они разом. Джек схватил Джоан за руку и выбежал из камеры. Ральф осмотрел пустую камеру, понимая, что упустил человека, который должен привести его к алмазу.

— Подождите! А где же этот тип? Ральф зло топнул ногой и припустился за Джеком и Джоан.

Глава двадцать третья

Пытаясь остаться незамеченным, Тарак медленно пробирался сквозь толпу и украдкой всматривался в лица паломников, ища Алмаза. Он предполагал, что Алмазу удалось бежать и что он скрывается где-то здесь. Это была последняя надежда Тарака, ибо он с грустью должен был признать, что остальные чаяния рассыпались в прах. Дервиш поискал взглядом своих братьев. Видя, что он смотрит в их сторону, они кивнули ему. Сарак, последним вышедший из подземелья, покачал головой, давая понять, что он тоже не нашел Алмаза.

Сотрясая небеса, оглушительно зазвучали трубы. Глаза присутствующих устремились на сцену, над которой начало стремительно подниматься гигантское изображение регалий Омара. Сам Омар стоял на движущейся платформе, протянув к народу руки и благоговейно возведя к небу глаза. Платформа тоже поднималась вверх. Приближался момент чуда.

Омар сошел с платформы на сцену. Трубы смолкли, толпа затихла.

Прожекторы высветили устройство, в котором были закреплены факелы. Омар простер руки, произнес несколько древних слов, и неожиданно в воздухе, буквально из ничего, вспыхнуло огненное кольцо.

Толпа, как завороженная, наблюдала за пламенем, которое разбрасывало во все стороны искры и согревало холодный ночной воздух. Омар приблизился к пылающему кольцу, зная, что миллионы глаз пристально следят за ним в эту минуту. Но его больше волновало божественное Провидение, которое могло запросто уничтожить его. Он сделал шаг вперед и остановился в нерешительности. Неожиданно всемогущий Омар, державший в своих руках судьбы миллионов людей, усомнился. Всю жизнь он был уверен в своей исключительности. Даже ребенком он мечтал о власти и верил в то, что Провидение так снисходительно к нему именно потому, что его предназначение определено свыше. Он был уверен, что избавляется от своих врагов исключительно по воле Провидения. Омар посмотрел на пламя, почти касавшееся его одежды, готовой вспыхнуть. Он должен верить, что с ним ничего не случится. В этот момент он не думал об огнестойком покрытии, которое Дж.Т, и Коулт нанесли на одеяние. Омар осознал, что пробил час самого главного испытания и преднамеренный обман тысяч людей может сослужить плохую службу. Если он останется жив, то сочтет это знамением, подтверждающим, что именно его, Омара, Провидение выбрало в качестве единственного и истинного лидера.

Дж.Т, и Коулт, пригибаясь, забрались на высокую стену храма и спрятались за изображением регалий Омара. Его нерешительность вызывала недоумение, и они озабоченно переглядывались. «Спаситель» слишком затягивал события.

— Он должен начать действовать немедленно! — взволнованно зашептал Дж.Т.

Подняшись по ступенькам из подземелья, Джоан, Джек и Ральф бросились к сцене. Они не пробежали и двадцати футов, как трое телохранителей Омара преградили им путь. Джек занялся двумя из них, а Ральф схватил за ноги третьего.

Один из телохранителей ударился головой о камень и потерял сознание. Молотя кулаком по груди и лицу противника, Джек краем глаза следил за Джоан.

— Беги! — крикнул он ей.

Джоан последовала совету и скрылась в толпе.

Омар собрался с духом, закрыл глаза и сделал еще один шаг к огню. Но мужество изменило ему, и он с надеждой поднял глаза к стене храма, где находились Дж.Т, и Коулт.

Пользуясь тем, что ее трудно увидеть в толпе, Джоан пристально наблюдала за Омаром. Его взгляд, устремленный вверх, был мимолетным, но он заинтересовал ее. Омар был не тем человеком, который будет ходить по огню, не обеспечив себе при этом надежную защиту. Она вспомнила американцев, за которыми наблюдала как-то ночью у него во дворце. Джоан ни на секунду не сомневалась, что они принимают участие в этом надувательстве. Она заметила лестницу сбоку, ведущую на стены храма, и устремилась к ней.

Перепрыгивая через две ступеньки, Джоан бесшумно поднялась наверх. Дж.Т, и Коулт были абсолютно поглощены тем, что происходит внизу, а точнее — тем, что ничего не происходит, и не заметили Джоан. Позади них стояло несколько высоких металлических банок. Она еще раз посмотрела вниз на Омара, замершего в нерешительности перед огнем.

Джоан поняла, что могло содержаться в банках. Она пригнулась, стараясь держаться задней части стены, подобралась к ним, взяла одну, и только теперь Дж.Т, заметил ее.

— Эй! Остановитесь! Это горючее…

Джоан увернулась от него и подбежала к краю стены. Омар стоял прямо под ней.

Она сбросила банку вниз. Та глухо ударилась об пол, и в считанные секунды слабое пламя, перед которым застыл Омар, вспыхнуло с неимоверной силой. Мощным взрывом Джоан отбросило назад, а Омара буквально сдуло с того места, где он стоял. Он пронзительно закричал и руками прикрыл лицо, защищаясь от огня.

Все присутствовавшие посмотрели вверх и на краю стены увидели Джоан. Тарах тоже заметил ее и воспринял это как сигнал для себя. Сцена была объята огнем, во все стороны разлетались искры, а дерево, из которого она была сделана, лишь заставляло пламя разгораться еще жарче.

Обезумевший Омар, чтобы не сгореть, кинулся к краю сцены. Он проследил за взглядами толпы и увидел на стене Джоан. Он воспринял ее как предвозвестницу его гибели, как ведьму, дьяволицу. Затем поднял руку, показывая на нее и выкрикивая проклятия в ее адрес. Наконец, Омар крикнул толпе что-то по-арабски.

Понимая, что теперь спасение Джоан в его руках, Тарах издал пронзительный крик дервишей и скинул одежды паломника. Он выхватил саблю, подавая сигнал братьям. Те тоже сбросили свои бурнусы, приготовившись сражаться с толпой.

Тарак бился отважно и мужественно, не желая допустить, чтобы родная земля изнывала под гнетом Омара и окружавших его фанатиков, ослепленных жаждой власти. Тарак знал, что такое истинная свобода и слишком ценил ее, а потому не мог безучастно наблюдать, как утверждается единоличная диктатура Омара.

Омар отвел взгляд от огня и увидел, что Дж.Т, и Коулт сломя голову неслись вниз по лестнице; рухнула последняя надежда на сотворение чуда. Его звездный час так и не наступил, и все это — по вине Джоан Уайлдер. Омар смотрел на толпу, вовлеченную дервишами в настоящее сражение. Дервиши не очень волновали его, поскольку находились в численном меньшинстве и их уничтожение было лишь вопросом времени.

Омар бросился вверх по лестнице за Джоан. Ее он желал убить лично и не собирался поручать эту миссию никому другому. С женщиной он расправится сам.

Джоан видела, что Омар направляется к ней, но бежать было некуда. Она бросила взгляд наверх — на ряд небольших углублений в стене, наподобие лестницы, по которым можно было подняться, и поскольку это был единственный выход, она стала медленно карабкаться по ним.

Тарак заметил, что Джоан оказалась в безвыходном положении. Как только она доберется до самого верха, все пути будут отрезаны. Только бы она не сорвалась с такой высоты! Оглядевшись по сторонам, Тарак схватил веревку, свисавшую с одной из колонн, оттолкнулся и, повиснув на ней, полетел в сторону Омара. Чтобы спасти Джоан, надо любыми способами убрать Омара. Пролетая над двором, Тарак издал громкий крик, и, услышав его, братья, мужественно сражавшиеся с противником, стали биться с утроенной силой.

Одолев, наконец, противника, Джеку удалось улизнуть от охранника, стоявшего у входа в подземелье. Джоан карабкалась по стене. Омар уже преодолел полпути, и Джек устремился к нему.

Ральфу пришлось нанести не менее восьми ударов по своему противнику, прежде чем тот ослабил захват, после чего коротким ударом справа в челюсть Ральф добил его, и солдат упал. Ральф припустился за Джеком, но не мог догнать его: маленький рост очень мешал ему, особенно при беге. Он с утроенной энергией заработал своими короткими ножками, которые, как локомотив, пронесли его через двор и подняли на лестницу храма. Он видел, где находилась Джоан, и знал, что Коултона надо искать рядом с ней.

Джек проскользнул между Дж.Т, и Коултом, которые в этот момент сбегали с лестницы. Грудь горела, ноги отказывались двигаться, но он не сбавлял скорости и не выпускал Джоан из виду.

Ральф несся с такой скоростью, что никакая сила не могла остановить его, поэтому спускавшиеся Дж.Т, и Коулт столкнулись с ним, и все трое с оглушительным грохотом покатились вниз, долетев до самой сцены.

Сражение между дервишами и воинами Омара близилось к концу. Дервиши были полностью окружены, и их сопротивление вот-вот должно было быть сломлено.

Омар уже стоял на самых верхних ступеньках, отрезав Джоан все пути к отступлению.

Увидев в двух шагах от себя Омара, испугавшись изуверского взгляда его черных глаз, Джоан оступилась, потеряла равновесие и соскользнула со стены на площадку. Она закричала, когда Омар набросился на нее, схватил за шею и изо всех сил стиснул.

Между ними завязался настоящий, но слишком неравный рукопашный бой, и в какой-то момент Джоан удалось даже подмять его под себя. Омар держал ее на расстоянии вытянутой руки, поэтому она не могла дотянуться до его лица и выцарапать ему глаза. Затем значительно более сильный Омар оказался наверху и прижал ее свисающую голову к краю площадки. Языки губительного пламени взметались вверх, почти касаясь волос Джоан. Она затылком чувствовала их нестерпимый жар.

Получая удовольствие, как настоящий садист. Омар, улыбаясь, сдавил ее горло еще сильнее. Он был не просто чудовищем, а настоящим дьяволом. Джоан отбивалась от него, колотя по рукам, груди, спине, но Омар не обращал на это внимания. Тогда она попыталась согнуть колено, чтобы оттолкнуть его или ударить в пах, но он, опередив, навалился на нее всем своим весом, затем рассмеялся, и Джоан тут же плюнула ему в лицо.

А в это время внизу, в толпе молодой человек, посмотрев, на объятую пламенем сцену, вдруг закричал:

— Аль-Джавахара!

— Алмаз! — крикнул он еще раз по-английски, показывая туда, где из пламени, поднимавшегося почти на два этажа вверх, вышел Алмаз.

Он был одет в ослепительно белые, синие и золотые одежды и шел вперед, освещенный неземным прозрачным светом, какой не могли создать ни прожекторы Коулта, ни голливудские лазеры. Этим божественным светом наполнился весь храм. Сияние исходило от Алмаза, разбрасывая разноцветные искры и излучая осязаемую энергию. Этот свет приводил в трепет и внушал благоговейный страх, он действовал сильнее и мощнее, чем оранжевые и малиновые языки пламени, которые, играя, скользили по его одеянию.

Алмаз протянул руки, словно хотел всех обнять. Его лицо сохраняло торжественное спокойствие, но светилось нежностью. В глазах сверкал огонь, который проникал в сердца всех присутствующих.

Алмаз бесстрашно шел сквозь ревущее пламя. Он медленно двигался навстречу людям, и они видели, что он цел и невредим. Толпа замерла, преисполненная благоговейного страха. Все собравшиеся были поражены и восхищены чудом, свидетелями которого они стали.

Огонь не мог причинить вреда Алмазу, который был защищен серебристо-золотым сиянием, шедшим от него. Он опустил руки, потом снова поднял их и спокойно улыбнулся.

В мгновение ока все мужчины побросали оружие и упали на колени. Женщины радостно заплакали, прижимая детей к своей груди. Наконец-то на землю пришел Спаситель!

Алмаз не произнес ни слова, но его мысли таинственным образом дошли до сердец все паломников. Они поняли, что отныне больше не будет войн, не будет борьбы, вражды и ненависти между племенами. Они объединятся и будут вместе трудиться как единая нация, чтобы положить конец ужасному голоду. Алмаз не только принес им надежду, он даст голодающим воду и пищу. В своих молитвах он обращался ко всему миру с призывом помочь его несчастной стране. Теперь его народ научится помогать друг другу. Там, где война, всегда смерть, и только мир может положить конец всем бедам и несчастьям.

Омар посмотрел вниз на своих воинов, которые, как завороженные, внимали каждому слову и жесту Алмаза. Это означало, что его мечтам о новом порядке не суждено сбыться. У него нет другого будущего, кроме как гнить в какой-нибудь тюремной камере. От одной мысли о заключении, когда долгие годы он вынужден будет оставаться наедине с собой, его охватила дрожь. Он посмотрел на Джоан, извивавшуюся в его руках. И почему она до сих пор жива? Давно следовало переломать ей все кости. Омар еще крепче сдавил шею девушки.

Тарак выхватил нож и швырнул его, целясь в грудь Омара.

— Алмаз вернулся! — вопил он, наблюдая, как нож входил в тело Омара.

Удар был такой сильный, что Омар потерял равновесие и отпустил Джоан. Он расхохотался как безумный. Джоан завизжала. Омар поднялся, раздирая на груди рубашку.

Он остался жив! На нем был все тот же похожий на кольчугу жилет, который он носил в Монте-Карло. Джоан похолодела, понимая, что сейчас произойдет. Она стала отползать в сторону в надежде спрятаться, но в этот момент Омар вспомнил о ней. Она потянулась к горящему факелу, но Омар схватил ее за ногу, пытаясь помешать.

Внизу, прямо под Джоан, из толпы возник Тарак, за которым шли Ральф, Дж.Т., и Коулт.

— Вот наш Алмаз! — сказал Тарак, показывая на Алмаза, вокруг которого бушевало море пламени.

Ральф посмотрел туда, куда был направлен палец Тарака, и увидел не пятифунтовую жемчужину и не алмаз в тридцать карат, о чем он не раз мечтал, а знакомого ему старика.

— Это алмаз?

Ральф потерял сознание и упал как подкошенный. Омар ринулся к Джоан, и она взмахнула перед его лицом факелом. Она оборонялась, но при этом дрожала от страха. Площадка, на которой они находились, была очень узкой и скорее напоминала выступ, на котором мог уместиться только один человек. Джоан чувствовала себя счастливой оттого, что могла принять участие в этой борьбе, хотя вся шея у нее была в синяках, которые мучительно ныли. Она судорожно втянула в себя воздух, а затем, стоя на коленях, начала пятиться. Она размахивала факелом, но ее отчаянные попытки сопротивляться лишь вызвали у Омара безумный смех. Ей удавалось только отпугивать его, потому что он был довольно далеко и дотянуться до него она не могла. Джоан бросила взгляд на охваченную пламенем сцену внизу. Огненные языки выстреливали все выше и уже почти достигли площадки. Жар стал нестерпимым; Джоан покрылась потом, но не от бушевавшего пламени преисподней, а от страха.

Омар со злорадством смотрел на нее, скрежеща зубами, и подходил все ближе.

— Я уже почти мертвец, мисс Уайлдер. Теперь в честь Омара напишут только эпитафию. Но я умру не один.

Джоан с трудом поднялась, шатаясь на ослабевших ногах. Она вырвалась из когтей Омара, но была не ближе к победе, чем когда он ее душил. Он собирался прыгнуть в огонь, прихватив ее с собой. Более страшной смерти она не могла себе представить. Если бы знать заранее, то уж лучше бездонный колодец.

Джоан взглянула на факел, пламя которого затухало. Единственная надежда умирала у нее на глазах. Она опять посмотрела вниз на бушующий огонь. Положение было безвыходным; она бы рассмеялась, если бы не была так напугана.

— Не двигайся! — предостерегла она Омара, стараясь не замечать сумасшедшего блеска в его глазах. Он презрительно фыркнул.

— И кто же спасет тебя, Джоан Уайлдер?

От его смеха у Джоан застыла в жилах кровь. Ей было противно думать, что последними звуками, которые она услышит на земле, будет его отвратительный смех. Догоравший факел безнадежно потрескивал. Джоан не просто ненавидела Омара: она презирала его за то, что он вверг свой народ в бесчисленные страдания. Если бы он больше заботился о благополучии людей, а не об укреплении военной мощи, не было бы такого голода.

Джоан приняла решение: если ей суждено умереть, то он умрет вместе с ней. Она не допускала мысли, что он и дальше будет жить на этой земле и причинять новые страдания своему народу. Его жизнь была проклятием, настоящим бедствием для миллионов людей, поэтому она должна убить его.

Джек не спускал глаз с Джоан и Омара с того самого момента, как вошел во двор храма. Пока он поднимался по всем этим бесчисленным ступеням, он молил Бога, чтобы Джоан сумела продержаться до его появления. Джек видел, как Тарак на веревке перелетел через двор, но его попытка убить Омара оказалась неудачной. Омар оказался очень ловким, а Тарак выбрал для удара не самый подходящий момент.

Джек занял выгодную позицию на внешнем выступе стены справа от Джоан и Омара, зная, что с этой точки он не промахнется. Он ухватился за длинную веревку, свисавшую с одной из колонн, и оттолкнулся от выступа. Стиснув зубы, он подтянул колени к животу, приготовившись к удару, и, чтобы не промахнуться, все время активно двигал плечами, корректируя полет.

Джек летел, набирая скорость и проклиная Омара, все ближе подбиравшегося к Джоан.

Он согнул ногу, обутую в ботинок из крокодиловой кожи с каблуком высотой в два дюйма, выбирая оптимальный угол удара.

Удар пришелся точно в челюсть Омара. Тот пронзительно закричал, зашатался, пытаясь удержаться, и, беспомощно переступая ногами, полетел вниз.

Омар падал вниз головой с широко открытыми глазами и, не отрываясь, смотрел на стремительно приближающееся пламя, языки которого, словно предвкушая долгожданную встречу, рванулись вверх и поглотили его.

Джоан зашаталась и зажала уши руками, чтобы не слышать воплей Омара, летевшего в преисподнюю в своем роскошном одеянии, трепетавшем, как крылья мотылька. Страх покинул ее, и от сознания того, что ей больше ничто не угрожает, она разрыдалась, не в силах более сдерживать слезы, лившиеся в три ручья. Джек схватил ее, бившуюся в истерике, и крепко сжал в объятиях.

Джоан расслабилась и в полном смысле слова повисла на Джеке. Все было кончено, а для них начиналась новая жизнь.

Когда Омара не стало, дервиши окружили своего священного, драгоценного Алмаза. С толпой произошла удивительная метаморфоза: из злобного кровожадного стада она превратилась в мирное собрание граждан. Пламя вспыхнуло последний раз, стало затухать и погасло, а на земле дымилась лишь горка пепла — все, что осталось от Омара и его деревянного алтаря.

А сияние вокруг Алмаза не исчезло. С помощью Джоан Уайлдер и Джека Коултона Алмаз вернул свет священной любви своему народу.

Глава двадцать четвертая

Сверкающие сине-зеленые волны лениво бились о борт судов, неспешно плывущих вниз по Нилу. Солнце медленно всходило над холмами, раскрашивая синее небо полосами розового, лавандового и персикового цвета. У кромки воды собрались многочисленные домашние и дикие животные, которые пришли к реке, чтобы напиться воды и искупаться. При виде кораблей они прервали свое занятие и подняли головы, издавая странные звуки, словно торжественно приветствовали скользящие по воде суда. Вокруг белоснежных парусов порхали птицы с разноцветным ярким оперением. Мелькая между высокими мачтами, они щебетали и пели.

Рядом с Джеком стояла Джоан, одетая в струящиеся африканские одежды цвета слоновой кости, отделанные синим, как сапфир, шелком и украшенные золотым шитьем. Это был день их свадьбы.

Волосы Джоан были украшены цветами водяных растений, а в руках она держала необъятный букет пахучих, дурманящих тропических цветов. Она часто пыталась представить себе свою свадьбу, но на такую экзотику воображения у нее не хватило. Она улыбнулась Джеку и подмигнула ему. В эту минуту у нее было такое чувство, что весь мир принадлежит только ей. Она слышала, как птицы и животные, каждый по-своему, приветствуют ее.

Джоан оказалась права, когда сказала Джеку, что они созданы друг для друга. Больше ни разу она не позволит себе усомниться в их любви. Джек послан ей Богом, и их любовь нельзя назвать обычной. Она была священной, настоящим даром.

Джек держал руку Джоан. Никогда он не видел ее такой красивой. Легкий бриз шевелил ее волосы, обрамлявшие лицо золотым ореолом. Зеленые, как изумруд, глаза светились любовью, но было в них еще что-то, наполнявшее Джека безудержной радостью, — в них поселилось умиротворение и безмятежное спокойствие, и он очень надеялся, что навсегда. Это вселяло уверенность в их будущее. За год знакомства они прошли через многие испытания, но ничто — ни оружие, ни авиационные катастрофы, ни ожидание смерти на дне той ямы — не испугало его так, как заявление Джоан, что она уходит от него.

Джек подмигнул Джоан. Ему следовало сделать ей предложение значительно раньше, тогда они избежали бы всех этих любовных мучений. Он был рад, что венчал их Алмаз. Ни один знакомый священник, ни один раввин не могли сравниться с ним в святости. И Джек был уверен, что благословение Алмаза навсегда свяжет их узами брака, которые Джоан никогда не сможет разорвать. На этот раз ошибки быть не могло.

Алмаз дружески улыбнулся.

— И так, мы начинаем!… У нас есть кольцо?

Джек повернулся к своему лучшему другу Ральфу. Тот, улыбаясь полез в карман жилета, удивленно открыл рот; рука была пустой. Робко улыбаясь, он обшарил другие карманы. Джек начинал терять терпение.

Дервиши обернулись и подозрительно уставились на Ральфа.

Ральф хихикнул и посмотрел на Алмаза, взгляд которого не сулил ему ничего хорошего. Тогда он разжал кулак и показал Джеку кольцо.

— Я пошутил! Джек взял кольцо. Ральф пожал плечами.

— Как всегда Ральфу шиш, — недовольно пробурчал он.

Неожиданно Тарак хлопнул Ральфа по плечу. Он обернулся и увидел, как братья, подбрасывая, передавали что-то друг другу. Ральфу показалось, что они выбрали не самый подходящий момент для жонглирования. Наконец, предмет упал в руки Тараку, который, широко улыбаясь, протянул его Ральфу. Это был настоящий нож дервишей, украшенный драгоценными камнями.

Ральф смотрел на сокровище, которое сверкало и переливалось в лучах восходящего солнца многочисленными сапфирами, рубинами, жемчугом, бриллиантами и изумрудами. Это был королевский подарок. Он перевел взгляд на Тарака, дружески кивнувшего ему, но не верил своим глазам. Кто-то подарил ему, Ральфу, подарок.., и не собирался дернуть за веревочку, чтобы вырвать его из рук. Это было чудо!

— Ну.., ребята, — заикаясь, проговорил он. Ему никогда и никому не доводилось говорить «спасибо». Ральф потерял дар речи. Джек взглянул на свою прекрасную Джоан и поторопил Алмаза:

— Не останавливайтесь, пожалуйста. Алмаз согласно кивнул.

— В этот замечательный день мы все собрались здесь, чтобы стать свидетелями самого значительного события в вашей жизни…

Джоан посмотрела в синие глаза Джека. Слушая Алмаза, она чувствовала, как сердце ее переполняется любовью.

— ..вашего бракосочетания!

Эпилог

Глория сидела в офисе в удобном кресле с высокой спинкой и просматривала почту. Она отбросила два запроса и два важных контракта, как только увидела потрепанное авиаписьмо с экзотическими марками. Серебряным ножом для бумаг она вскрыла конверт. Это было последнее письмо от Джоан.

С тех пор произошло много событий. Ральф вернулся в Нью-Джерси и заложил в ломбарде свой священный нож…

Дальше Джоан описывала новую жизнь Ральфа. Глория представила его стоящим на кухне своей новой пиццерии и подбрасывающим над головой тесто, переворачивая его, как это делают дервиши.

…кажется, все, что ему было нужно — это свой угол и свое дело. Насколько мы знаем, у Алмаза все хорошо…

Дальше шло описание новой жизни Алмаза в качестве духовного лидера.

…На его земле воцарился мир, и он занят государственными делами…

Глория узнала, как Алмаз занимается со своими пятью маленькими внуками. Все они учились жонглировать, как их предки-дервиши. Алмаз не знал, сколько времени уйдет на это обучение.

…Да, мы с Джеком решили поселиться в той квартире в Вест-Сайде…

Джоан стояла рядом с Джеком и думала о соглашении, которое они заключили. Шесть месяцев в Нью-Йорке. Ею заинтересовались «Ньюсуик» и «60 минут».

Джек выглянул из самолета. Ветер трепал его волосы.

Джоан была рада, что их парашюты складывал профессионал, а не он, потому что Джек никогда не присматривался к деталям и мог сделать что-нибудь не так.

Джек надел очки.

Джоан выглянула из самолета и увидела крошечные домики ферм, коров, изгороди, деревья и двигавшийся поезд. По разбитой дороге стремительно несся старый, видавший виды грузовик «форд».

Джоан надела очки, проверила стропы парашюта. Она готовилась совершить свой первый в жизни прыжок, поэтому, естественно, нервничала. Джек взял ее за руку и, подняв большой палец вверх, дал команду приготовиться.

Джоан кивнула, но перед самым прыжком поморщилась.

Держась за руки, они выпрыгнули из самолета и полетели к земле. Джоан охватило чувство нереальности происходящего, когда она стремительно стала приближаться к пушистым облакам.

Перелетая с одного облака на другое и видя, как растет и приближается земля, Джоан вдруг отчетливо представила себе жизнь в Нью-Йорке.

Рано или поздно ей придется решить, как поступить с предложением «Ньюсуик» и со всем остальным.

Но это будет не раньше, чем истекут шесть месяцев Джека, а она уж постарается сделать так, чтобы он не понял, какими счастливыми они были для нее.

Примечания

1

Четвертое июля — День национальной независимости Америки.

(обратно)

2

«Читанога-чучу» — первый паровоз. Появился в Америке в городе Читанога.

(обратно)

3

Бебихи (еврейск.) — вещи.

(обратно)

4

Pinga (исп.) — сволочь.

(обратно)

5

Bastardos (исп.) — ублюдки.

(обратно)

6

Basta (исп.) — хватит.

(обратно)

7

Bauta, Pendega... Hiso de la dran puta (иcn.) — скотина, висельник, сукин сын.

(обратно)

8

«Тьерра кольенте» — «жаркая земля», расположена до 1000 метров над уровнем моря.

(обратно)

9

Буэнос диас! (исп.) — Добрый день!

(обратно)

10

Амиго (исп.) — друг.

(обратно)

11

Наяды — в греческой мифологии нимфы источников, ручьев, родников. Хранительницы вод. Обладают целительными функциями. Даже имеют способность даровать бессмертие.

(обратно)

12

«Локро де чоклос» — своеобразный острый картофель и маисовый суп.

(обратно)

13

Тамаль — пирог со сложной мясо-овощной начинкой.

(обратно)

14

Сан-кочо — салат из молодых овощей с мясом.

(обратно)

15

Чича — маисовая водка.

(обратно)

16

индейская женщина.

(обратно)

17

белый бог у племен майя, символом которого был «Пернатый змей».

(обратно)

18

В греческой мифологии мать-земля, древнейшее доолимпийское существо.

(обратно)

19

греческая мифическая богиня. Обладала космическими функциями мощной, пронизывающей весь мир любви.

(обратно)

20

Антей — в древнегреческой мифологии сын Посейдона и богини Земли Геи. Был неуязвим, пока прикасался к земле, которая давала ему силы.

(обратно)

21

Текила (исп.) — водка из агавы.

(обратно)

22

Сабеи — аравийское племя, у которого впервые зародился культ небесных светил.

(обратно)

Оглавление

Эдгар Френсис РОМАН О КАМНЕ

Джоан Уайлдер ЖЕМЧУЖИНА НИЛА

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Эпилог

*** Примечания ***